Бесплатный фрагмент - Диалог Платона «Государство»

Государство, пятая книга

Аннотация к диалогу Платона «Государство»: Замысел, бифуркация и многоголосие трактовок

Диалог Платона «Государство» (Πολιτεία) представляет собой не просто трактат о справедливости, но грандиозный синтез философии, охватывающий онтологию, гносеологию, этику, политику и эстетику. Комплексный замысел Платона заключается в демонстрации неразрывной связи между структурой человеческой души (микрокосмом) и устройством идеального полиса (макрокосмом). Ключевой тезис — справедливость есть гармония между разумной, яростной и вожделеющей частями души, которая находит свое точное отражение в иерархическом устройстве общества, где правители-философы, стражи и производители выполняют свои собственные функции.

V книга как точка бифуркации

Если первые четыре книги можно условно считать построением модели «здорового» государства, то V книга становится точкой бифуркации, резко повышающей уровень сложности диалога. В ответ на вызовы собеседников (Главкона и Адиманта) Сократ формулирует три «волны» парадоксальных идей:

1. Общность жен и детей (равенство мужчин и женщин в качестве стражей).

2. Отмена частной собственности для стражей.

3. Необходимость правления философов («пока философы не станут царями… государства не избавятся от зол»).

Именно третья «волна» является кульминацией бифуркации. Она переносит дискуссию из сферы социальной инженерии в метафизическую плоскость. Вопрос «Что такое справедливое государство?» трансформируется в вопрос «Что есть истинное Бытие и как его познать?». Это требует введения центральных онтологических концепций Платона: теории Идей, образа пещеры и аналогии с Солнцем. Таким образом, политический проект оказывается невозможен без фундаментального преобразования сознания человека, способного узреть мир вечных сущностей.

Альтернативные трактовки и развитие тем

Комплексность замысла Платона порождает множество интерпретаций, которые часто находятся в диалоге друг с другом:

1. Политическая утопия vs. Антиутопия:

o Традиционная трактовка: «Государство» — проект идеального общества, основанного на разуме и справедливости.

o Критическая трактовка (К. Поппер и др.): Диалог читается как тоталитарный манифест, оправдывающий жесткую цензуру, евгенику и подавление индивидуальности ради коллективного блага. Эта интерпретация акцентирует жесткость предложенных мер (например, «благородная ложь»).

2. Этико-психологический vs. Политический проект:

o Интерпретация «Государства в душе»: Главная цель Платона — не описать реальное государство, а через его метафору проиллюстрировать внутренний строй справедливой личности. Полис — это проекция души, а не практическое руководство к действию.

o Буквальная интерпретация: Платон (через Сократа) всерьез предлагал эту модель как цель для реформирования общества, что отчасти подтверждается его попытками повлиять на сиракузского тирана Дионисия.

3. Эпистемологический и онтологический поворот (после точки бифуркации V книги):

o Тема познания, поднятая в образах Линии и Пещеры, развивает мысль о том, что подлинная политика должна быть основана на знании Абсолютного Блага, а не на мнениях. Это радикальный разрыв с софистической и демократической традициями.

o Образ Пещеры можно трактовать не только как теорию познания, но и как притчу о миссии философа, который, узрев свет истины, обязан вернуться во тьму обыденного мира для его преобразования, даже ценой собственного страдания.

Заключение

«Государство» Платона — это живой, многоуровневый текст, чья структурная сложность намеренно отражает сложность поднимаемых им вопросов. Рассмотрение V книги как точки бифуркации позволяет увидеть внутреннюю динамику диалога: от относительно простого поиска определения справедливости — к построению целостной философской системы, где политика, этика и метафизика оказываются неразделимы. Многоголосие альтернативных трактовок лишь подтверждает глубину и провокационную силу этого фундаментального произведения западной мысли.

РАЗДЕЛ I: Перевод и анализ ключевого эпизода

Перевод с древнегреческого (начало Пятой книги, 449a-450a):

« — Ἀγαθὴν μὲν τοίνυν τὴν τοιαύτην πόλιν τε καὶ πολιτείαν καὶ ὀρθὴν καλῶ, καὶ ἄνδρα τὸν τοιοῦτον: κακὰς δὲ τὰς ἄλλας καὶ ἡμαρτημένας, εἴπερ αὕτη ὀρθή, περί τε πόλεων διοικήσεις καὶ περὶ ἰδιωτῶν ψυχῆς τρόπου κατασκευήν, ἐν τέτταρσι πονηρίας εἴδεσιν οὔσας. («Такой город и государственный строй я называю хорошим и правильным, а такого человека — справедливым. Все же прочие государственные устройства считаю ошибочными и порочными, причем они сводятся к четырем видам порочности, что проявляется как в управлении городами, так и в устройстве душевного склада частных лиц.»)

— Ποίας δὴ ταύτας; ἔφη. («Каким же именно? — спросил он.»)

καὶ ἐγὼ μὲν ᾖα τὰς ἐφεξῆς ἐρῶν, ὥς μοι ἐφαίνοντο ἕκασται ἐξ ἀλλήλων μεταβαίνειν: ὁ δὲ Πολέμαρχος — σμικρὸν γὰρ ἀπωτέρω τοῦ Ἀδειμάντου καθῆστο — ἐκτείνας τὴν χεῖρα καὶ λαβόμενος τοῦ ἱματίου ἄνωθεν αὐτοῦ παρὰ τὸν ὦμον, ἐκεῖνόν τε προσηγάγετο καὶ προτείνας ἑαυτὸν ἔλεγεν ἄττα προσκεκυφώς, ὧν ἄλλο μὲν οὐδὲν κατηκούσαμεν, τόδε δέ: («Я уже собирался перечислить их по порядку, как они, по моему мнению, переходят один в другой, но тут Полемарх — он сидел немного поодаль от Адиманта — протянул руку, ухватил его плащ сверху у плеча, притянул к себе и, наклонившись, что-то сказал. Мы разобрали лишь следующее:»)

— Ἀφήσομεν οὖν, ἔφη, ἢ τί δράσομεν; («Так отпустим мы его, или что сделаем?»)

— ἥκιστά γε, ἔφη ὁ Ἀδείμαντος μέγα ἤδη λέγων. («Ни в коем случае! — громко ответил Адимант.»)

καὶ ἐγώ, τί μάλιστα, ἔφην, ὑμεῖς οὐκ ἀφίετε; («Я спросил: „Что именно вы не оставите в покое?“»)

— σέ, ἦ δ᾽ ὅς. («Тебя, — сказал он.»)

— ὅτι, ἐγὼ εἶπον, τί μάλιστα; («Но почему? — спросил я.»)

— ἀπορρᾳθυμεῖν ἡμῖν δοκεῖς, ἔφη, καὶ εἶδος ὅλον οὐ τὸ ἐλάχιστον ἐκκλέπτειν τοῦ λόγου ἵνα μὴ διέλθῃς, καὶ λήσειν οἰηθῆναι εἰπὼν αὐτὸ φαύλως, ὡς ἄρα περὶ γυναικῶν τε καὶ παίδων παντὶ δῆλον ὅτι κοινὰ τὰ φίλων ἔσται. («Ты, кажется, хочешь отделаться от нас, — ответил он, — и утаиваешь целый важный раздел рассуждения, чтобы не разбирать его. Ты думаешь, мы не заметим, если ты вскользь упомянешь, что, мол, «очевидно для всех, жены и дети у друзей будут общими»?»»)

— οὐκοῦν ὀρθῶς, ἔφην, ὦ Ἀδείμαντε; («Разве это не правильно, Адимант? — спросил я.»)

— ναί, ἦ δ᾽ ὅς. («Да, — ответил он.»)

— ἀλλὰ τὸ ὀρθῶς τοῦτο, ὥσπερ τἆλλα, λόγου δεῖται τίς ὁ τρόπος τῆς κοινωνίας: πολλοὶ γὰρ ἂν γένοιντο. μὴ οὖν παρῇς ὅντινα σὺ λέγεις: ὡς ἡμεῖς πάλαι περιμένομεν οἰόμενοί σέ που μνησθήσεσθαι παιδοποιίας τε πέρι, πῶς παιδοποιήσονται, καὶ γενομένους πῶς θρέψουσιν, καὶ ὅλην ταύτην ἣν λέγεις κοινωνίαν γυναικῶν τε καὶ παίδων: μέγα γάρ τι οἰόμεθα φέρειν καὶ ὅλον εἰς πολιτείαν ὀρθῶς ἢ μὴ ὀρθῶς γιγνόμενον. νῦν οὖν, ἐπειδὴ ἄλλης ἐπιλαμβάνῃ πολιτείας πρὶν ταῦτα ἱκανῶς διελέσθαι, δέδοκται ἡμῖν τοῦτο ὃ σὺ ἤκουσας, τὸ σὲ μὴ μεθιέναι πρὶν ἂν ταῦτα πάντα ὥσπερ τἆλλα διέλθῃς. («Но это „правильно“, как и все остальное, требует разъяснения: каким именно образом осуществится общность? Ведь возможны разные варианты. Так не пропускай же тот, о котором ты говоришь! …Мы давно ждем, что ты скажешь о деторождении: как оно будет происходить, как будут воспитывать детей, и обо всей этой общности жен и детей, о которой ты говоришь. Мы полагаем, что это имеет огромное значение и определяет, будет ли государственный строй правильным или нет. А теперь ты собираешься перейти к обсуждению других форм правления, не разобрав как следует этот вопрос. Поэтому мы решили тебя не отпускать, пока ты не объяснишь все это так же подробно, как и остальное.»)

Продолжение (450a-451b):

К Сократу присоединяются Главкон (καὶ ἐμὲ τοίνυν, ὁ Γλαύκων ἔφη, κοινωνὸν τῆς ψήφου ταύτης τίθετε) и Фрасимах (ἀμέλει, ἔφη ὁ Θρασύμαχος, πᾶσι ταῦτα δεδογμένα ἡμῖν νόμιζε, ὦ Σώκρατες), настаивая на том, чтобы он раскрыл эту тему.

Сократ, хотя и с некоторой неохотой, соглашается, предупреждая, что его предложения вызовут еще большее недоверие, чем предыдущие (πολλὰς γὰρ ἀπιστίας ἔχει ἔτι μᾶλλον τῶν ἔμπροσθεν), и что он рискует показаться мечтателем, строящим «воздушные замки» (μὴ εὐχὴ δοκῇ εἶναι ὁ λόγος — «чтобы моя речь не показалась [всего лишь] молитвой, пожеланием»).

Часть 1. Философская стратегия Пятой книги

Аналитический комментарий

Данный отрывок (449b-451b) является блестящим примером платоновского диалогического мастерства, где форма неразрывно связана с содержанием. Прерывание линейного изложения идеального государства служит нескольким фундаментальным целям:

1. Философско-риторическая стратегия: провокация как метод обоснования

В начале Пятой книги Платон устами Адиманта использует провокационный прием. Его заявление о том, что предложения Сократа относительно общности жен и детей кажутся «очевидными для всех» (παντὶ δῆλον), является намеренно ироничным. Это отсылка к типичному софистическому приему апелляции к общепринятому мнению (δόξα), который настоящий Сократ всегда ставил под сомнение. Таким образом, Платон выполняет двойную задачу:

Провоцирует читателя: он заставляет усомниться в «естественности» традиционных институтов семьи и брака.
Демонстрирует философский принцип: даже (или особенно) то, что считается самоочевидным, требует самой тщательной рациональной проверки. Это не просто риторическая уловка, а воплощение фундаментального сократического метода: ничто не должно приниматься на веру.

Библиографическое дополнение (отечественное):

А. Ф. Лосев в комментариях к «Государству» подчеркивает, что вся конструкция идеального государства у Платона является «логическим упражнением» и «предельным случаем» для выявления справедливости. С этой точки зрения, провокативность предложений Пятой книги служит именно этой цели — заострению проблемы до предела, чтобы сделать ее суть максимально visible (Лосев А. Ф. Комментарии к диалогам Платона. — М., 1965).

Библиографическое дополнение (зарубежное):

Лео Штраус и его последователи (например, Аллан Блум) интерпретируют такие пассажи как часть «эзотерического» способа письма Платона. Провокационные заявления предназначены для того, чтобы отделить поверхностных читателей, которые возмутятся, от серьезных, которые увидят за провокацией призыв к самостоятельному философскому поиску (Strauss, L. The City and Man. Chicago, 1964; Bloom, A. Interpretive Essay in his translation of The Republic. Basic Books, 1968).

Риторическая стратегия Пятой книги многогранна и направлена на постоянное вовлечение читателя в глубокое философское исследование.

Альтернативные дополнения

Представим несколько альтернативных идей, которые также могут быть развиты в контексте анализа риторической и философской стратегии Пятой книги.

2. Стратегия «снижения накала»: от шока к аргументу

После провокационного вступления Адиманта, Сократ не сразу переходит к защите, а выражает сомнение в собственных силах, называя поднятую тему «волной» большей, чем предыдущие. Это не просто скромность, а риторический прием:

Цель: снизить первоначальный шок и подготовить аудиторию (как внутри диалога, так и читателя) к серьезному, а не эмоциональному обсуждению. Сократ превращает потенциальный скандал в сложную, но рациональную проблему, требующую решения. Это переход от области мнения (δόξα) к области знания (ἐπιστήμη).

Библиографическое дополнение (зарубежное):

Джейн М. Дженсен в работе «Риторика и ирония в „Государстве“ Платона» argues that Socrates’ feigned hesitation is a key pedagogical tool. It models the philosophical attitude of intellectual caution and draws the interlocutors (and readers) into a collaborative search for truth, making them co-investigators rather than passive recipients of dogma (Jane M. Jensen. Rhetoric and Irony in Plato’s Republic. // Philosophy & Rhetoric, 1987).

3. Стратегия «аргумента от натуры» (φύσις) для обоснования радикализма

Основная аргументация Сократа строится не на утилитарных основаниях (хотя они присутствуют), а на концепции природы (φύσις) и наилучшего состояния души. Он утверждает, что предлагаемые изменения соответствуют природе стражей, позволяя им наиболее эффективно исполнять свою функцию.

Цель: перевести дискуссию из морально-бытовой плоскости в метафизическую и политическую. Вопрос ставится не «грешно ли это?», а «что естественно для идеального государства и его совершенных граждан?». Это позволяет Платону обсуждать социальные табу как инженерные проблемы.

Библиографическое дополнение (отечественное):

В. С. Нерсесянц в «Платоновском проекте идеального государства» анализирует, как Платон подчиняет все частные интересы (включая семейные) интересам целого — справедливости полиса. Аргументы Пятой книги являются логическим продолжением этой тотальной телеологии: благо государства есть высший критерий «естественного» (Нерсесянц В. С. Платоновский проект идеального государства // Сократ. Платон. Аристотель. Юм. — М., 1995).

4. Риторика аналогий: от животноводства к философии

Платон использует рискованные аналогии с селекцией собак и лошадей для обоснования евгенических предложений. Эта стратегия работает на двух уровнях:

Прямой уровень: представить сложные социальные механизмы в виде простой, понятной модели.
Иронический/провокационный уровень: такая аналогия намеренно снижает пафос, вызывая дискомфорт у слушателя. Это заставляет задуматься: почему мы готовы применять разум к животным, но отказываемся от его применения к собственному обществу? Это еще один способ провокации, ведущей к рефлексии.

2. Мета-комментарий о природе утопического проекта: осознанный риск идеала.

Прямое признание Сократа в его сомнениях и страхе показаться пустым мечтателем (μὴ εὐχὴ δοκῇ εἶναι ὁ λόγος — «как бы моя речь не показалась [всего лишь] пожеланием») представляет собой ключевой мета-комментарий о статусе всего проекта «Государства». Это не слабость аргументации, а мощный философский жест, в котором Платон через Сократа:

Рефлексирует о границах политического реализма и смелости мысли: Он открыто признает разрыв между идеалом (λόγος) и эмпирической реальностью. Однако этот разрыв не является основанием для отказа от построения идеала. Напротив, именно идеал служит критерием для критики и оценки несовершенной действительности.
Оправдывает утопический жанр: Сократ заключает, что риск быть непонятым в поисках истины (риск «ошибиться в правде») благороднее, чем трусливое молчание. Таким образом, утопия предстает не как бегство от реальности, а как смелое мысленное экспериментирование, необходимое для понимания самой сути справедливости.

Библиографическое дополнение (отечественное):

Э. Ю. Соловьев в работе «Прошлое толкует нас» анализирует утопию как форму общественного сознания, которая не предсказывает будущее, а «осуществляет критику наличного бытия извне, с точки зрения идеала». Платоновское государство — классический пример такой критической функции утопии, где идеал служит не blueprint’ом для построения, а мерой для оценки существующего несовершенства.

Библиографическое дополнение (зарубежное):

Карл Поппер в «Открытом обществе и его врагах», критикуя Платона как тоталитарного мыслителя, тем не менее точно улавливает этот момент. Он называет платоновский идеал «метафизической теорией государства», которая претендует на раскрытие вечной сущности Справедливости, а не на описание конкретного режима. Страх Сократа перед обвинением в пустых мечтаниях — это, по Попперу, признак осознания нереализуемости этой вечной сущности в историческом времени (Popper, K. The Open Society and Its Enemies. Volume 1: The Spell of Plato. Routledge, 1945).

Альтернативные дополнения и развитие темы

В рамках этой же идеи можно предложить следующие дополнительные углы зрения:

2.1. Утопия как «парадигма» (παράδειγμα). Сам Сократ в тексте определяет цель построения идеального государства не как практический план, а как создание «парадигмы» (образца, модели). Это важнейшее уточнение.

Цель: Создать мысленный эталон, «небесный образец» (οὐράνιον παράδειγμα), по которому можно сверять любое реальное государство. Таким образом, утопия — это не проект для немедленного воплощения, а теоретический инструмент познания. Ее ценность — эвристическая, а не прикладная.

Библиографическое дополнение (зарубежное):

Дж. Феррари в своем комментарии к «Государству» подчеркивает, что статус платоновского государства как παράδειγμα снимает множество стандартных обвинений в его нереалистичности. Задача Платона — показать, как должна быть устроена душа и, по аналогии, город, чтобы в них царствовала справедливость. Это логико-философская конструкция, а не политическая программа (Ferrari, G.R.F. (ed.). The Cambridge Companion to Plato’s Republic. Cambridge University Press, 2007).

2.2. Связь с «третьей волной»: условие возможности утопии. Мета-комментарий о «мечтательности» непосредственно предшествует знаменитой «третьей волне» невероятного (δύσχερα) — тезису о необходимости власти философов.

Логическая связь: Платон показывает, что утопия перестает быть пустой мечтой (εὐχή) только при выполнении одного, но крайне маловероятного условия — совпадения политической власти и философии. Это не уход от ответа, а наоборот, указание на кардинальное онтологическое и политическое условие реализации справедливости. Проблема не в утопии, а в реальном мире, который сопротивляется истине.

Библиографическое дополнение (отечественное):

А. А. Гусейнов в статье «Идеальное государство» и его критики» отмечает, что условие «философов-царей» является логическим завершением всей конструкции Платона. Оно вытекает из самого определения справедливости как господства разумного начала. Если разум должен править в государстве, то править должны его носители — философы. Таким образом, утопия оказывается строго дедуцированной из исходных посылок, что придает ей логическую, а не только мечтательную силу (Гусейнов А. А. «Идеальное государство» и его критики // Вопросы философии. — 2006. — №4.).

Эти дополнения показывают, что мета-комментарий в Пятой книге служит краеугольным камнем для понимания всего диалога: Платон одновременно конструирует идеал и рефлексивно исследует саму природу, границы и условия возможности такого философского конструирования.

3. Углубление концепции «общего» (κοινόν): от дружбы к онтологическому единству.

Апелляция к принципу κοινὰ τὰ φίλων (» [у друзей] всё общее») в Пятой книге является не просто удобной пословицей, а ключевым философским обоснованием. Это логическое завершение главного принципа идеального государства — справедливости как исполнения своей функции (τὰ αὑτοῦ πράττειν) и высшей добродетели — единства (ἑνότητα). Платон демонстрирует, что если стражи должны абсолютно отождествить свои интересы с интересами полиса, то традиционная частная семья становится главным институтом, порождающим «частное интересы» (ἴδια) и «собственнические чувства» (τὸ αὑτοῦ ἔχειν), разрывающие ткань города.

Таким образом, общность жён и детей — это не произвольная мера, а радикальное следствие из исходного постулата о тотальном единстве. Это попытка распространить принцип «общего» на самые интимные сферы человеческой жизни, чтобы искоренить партикулярные привязанности в самом их зародыше. Платон доводит логику единства до её предела, что заставляет читателя задуматься о диалектике целого и части, а также о колоссальной цене такого единства — упразднении приватности и индивидуальных уз.

Библиографическое дополнение (отечественное):

Т. В. Васильева в работе «Путь к Платону» подчеркивает, что платоновское «общее» (κοινόν) имеет онтологический характер. Это попытка воплотить в социальной структуре идею Единого (ἕν), где части существуют только ради и в силу целого. Упразднение семьи — это следствие стремления превратить государство в единый живой организм, где ни у кого нет и не может быть интереса, отличного от интереса целого.

Библиографическое дополнение (зарубежное):

Марта Нуссбаум в знаменитой статье «The Republic: True Value and the Standpoint of Perfection» argues, что Платон в своем стремлении к рациональному единству и контролю над случайностью (включая случайность семейных привязанностей и ревности) приносит в жертву именно то, что составляет суть человеческой личности и любви — их частный, избирательный и незаменимый характер. Таким образом, проект Пятой книги является не просто политическим, а глубоко антропологическим, ставящим под вопрос саму природу человеческой аффективности.

3.1. «Общее» как анти-трагедия: устранение конфликта. Радикальная общность служит не только укреплению единства, но и устранению источника главных социальных конфликтов в греческом полисе — споров о наследовании, власти и родственных кланах. Обращаясь к греческой литературе (например, к «Антигоне» Софокла, где долг перед семьей сталкивается с долгом перед государством), Платон предлагает «философское решение» трагического конфликта: если нет семьи, нет и конфликта. Это утопия как преодоление трагедии через социальную инженерию.

Библиографическое дополнение (зарубежное):

Николас Пеппас в статье «Tragedy and Utopia in Plato’s Republic» показывает, что платоновский город можно читать как сознательную попытку создать общество, в котором условия для трагедии (конфликт равноценных обязанностей) были бы структурно невозможны. Упразднение семьи — ключевой элемент этого проекта.

3.2. «Общее» как эпистемологический проект: единое мнение. Цель общности простирается дальше политического единства к единству мнений и восприятий. Если все граждане являются «братьями» и «сестрами», у них формируется общая картина мира (δόξα). Это создает основу для абсолютно стабильного общества, где не возникает разномыслия, коренящегося в разном жизненном опыте и воспитании. Таким образом, κοινόν — это условие для создания единого и неизменного «правдивого мнения» у стражей, что напрямую связано с их способностью безошибочно отличать друзей от врагов.

Библиографическое дополнение (отечественное):

И. А. Протопопова в исследованиях по платоновской философии языка указывает на связь между социальными институтами Пятой книги и проблемой именования. В идеальном государстве связь между словом и вещью должна быть однозначной и истинной. Общность воспитания и устранение частных авторитетов (родителей) служит созданию единого семантического поля, где значения не искажаются частными интерпретациями.

Эти дополнения показывают, что концепция «общего» у Платона многогранна: она является одновременно политической, онтологической, психологической и эпистемологической. Анализ этого понятия позволяет увидеть в радикальных предложениях Пятой книги не просто шокирующую социальную реформу, но последовательную попытку решить фундаментальные проблемы человеческого существования ценой тотального переустройства общества.

4. Структурный мост между этикой и политикой: Пятая книга как ось симметрии диалога.

Утверждение о Пятой книге как о «кульминации описания структуры» верно, но требует уточнения. Её роль фундаментальна: она является структурным и смысловым мостом, поворотным пунктом между тремя ключевыми блоками диалога:

Анализ справедливой души (как малого аналога государства) в книгах II — IV.
Мета-философское обоснование возможности идеала (через образ философа-правителя) в книгах V — VII.
Анализ несправедливых форм правления и души в книгах VIII — IX.

Радикальные институты, предложенные в начале V книги (общность жён и детей), — это не просто детали идеального полиса. Это критически важный дифференцирующий признак, то, что кардинально отличает идеальное государство от всех последующих извращенных форм. Упомянутые «четыре вида порочности» (ἐν τέτταρσι πονηρίας εἴδεσιν) — это прямое следствие поэтапного отказа от принципов, заложенных в V книге. Так, тимократия возникает, когда правители начинают «отчуждать у граждан земли и дома, присваивать их себе» (VIII, 547b), то есть когда нарушается фундаментальный принцип общности (κοινόν) и запрет частной собственности для стражей.

Таким образом, прерывание в начале V книги (требование Адиманта разъяснить «общность») — это не просто драматургический приём, создающий интригу. Это структурный шарнир, который:

С одной стороны, завершает построение модели справедливого государства, доводя его логику до предела.
С другой — закладывает систему координат для последующей критики, создавая шкалу деградации: чем дальше государство от принципов V книги, тем оно порочнее.

Библиографическое дополнение (отечественное):

Ф. Х. Кессиди в работе «Философия истории Платона» отмечает, что учение о формах государственного устройства представляет собой не просто классификацию, а теорию единого процесса деградации, имеющую свою внутреннюю логику. Отправной точкой этой деградации служит отказ от условий, сформулированных в V книге, прежде всего — от власти философов и общности имущества и семьи.

Библиографическое дополнение (зарубежное):

Дж. Аннас в «An Introduction to Plato’s Republic» подчеркивает, что книги VIII — IX часто читаются неправильно, если упускается их прямая связь с проектом V книги. Падение идеального государства начинается не с внешнего вторжения, а с внутренней ошибки в «расчете» при подборе правителей, что ведет к утрате единства. Таким образом, Платон показывает, что политическая коррупция коренится в эпистемологической и психологической ошибке, а не в случайностях судьбы.

Альтернативные дополнения и развитие темы

4.1. Диалектика единства и множественности как структурный принцип. Вся архитектура «Государства» может быть прочитана как развертывание диалектики Единого (ἕν) и Многого (πλῆθος).

Книги II — V: Постепенное построение государства как Единого организма, где части (сословия) служат целому. Апогей — радикальные предложения V книги, максимально подавляющие частное («многое») во имя общего («единого»).
Книги VIII — IX: Поэтапный распад Единого в Многое. Каждая последующая форма правления — это торжество партикулярного интереса (тимократия — честолюбцев, олигархия — богачей, демократия — всех по отдельности, тирания — одного), вплоть до полного хаоса тиранической души.

Таким образом, Пятая книга представляет собой точку максимального единства, после которой начинается нисхождение к множественности и распаду.

4.2. «Волны» критики как пролог к «волнам» деградации. Три «волны» невероятного (три радикальных тезиса V книги: равенство женщин, общность жён и детей, власть философов) можно рассматривать как структурную параллель к четырём «волнам» политической деградации в книгах VIII — IX.

«Волны» в V книге — это то, что необходимо принять, чтобы удержать государство на высоте идеала.
«Волны» деградации — это этапы отказа от этих принципов, ведущие вниз.

Эта симметрия подчеркивает, что Платон выстраивает не просто описание, а динамическую модель с четкими причинно-следственными связями между философскими принципами и политическими последствиями.

Эти дополнения показывают, что Пятая книга является не просто одним из элементов структуры, а своего рода несущей осью всего диалога, которая связывает воедино его этическую, политическую и историософскую составляющие.

Обобщим и синтезируем все предыдущие наблюдения. Важно подчеркнуть комплексность замысла Платона.

5. Драматургия диалога: жест как философский жест.

Указание на живые жесты (такие как захват плаща Адимантом) — это не просто стилистический прием. Это важнейший элемент платоновского искусства характеризации и драматургии. В этот момент Адимант и Главкон перестают быть просто «голосом аудитории» и предстают как активная, настойчивая интеллектуальная сила. Они — воплощение идеального слушателя-собеседника, который является не пассивным реципиентом, а со-исследователем (συνεργός).

Их настойчивость показывает, что поиск истины у Платона — это коллективный и диалектический процесс, в котором даже учитель (Сократ) может попытаться уклониться от особенно трудного следствия, а ученики — призвать его к интеллектуальной честности. Диалог оживает, превращаясь в напряженную интеллектуальную драму, где истина рождается в столкновении и сотрудничестве умов.

Библиографическое дополнение (зарубежное):

Михаэль Томас Маркс в работе «Кто же говорил у Платона? Диалог и авторство» подчеркивает, что драматургические детали у Платона (жесты, ирония, паузы) несут философскую нагрузку. Они показывают, что философия — это не трансляция готового знания, а «живое существо» (ζῷον), рождающееся в конкретной ситуации спора и совместного поиска. Захват плаща Адимантом — это физическое воплощение его «захвата» слова Сократа, не позволяющего ему уклониться.

Синтез: Начало Пятой книги как философско-риторический узел

Таким образом, начало Пятой книги предстает не как простое введение новой темы, а как сложный, многоуровневый философско-риторический узел. Платон мастерски решает несколько задач одновременно:

Проблематизация и углубление: Он проблематизирует собственные тезисы, показывая их радикальность через реакцию собеседников, и углубляет политическую теорию, выводя ее на уровень критики фундаментальных социальных институтов (семьи, собственности).
Методологическая рефлексия: Он оправдывает утопический метод, открыто говоря о риске показаться мечтателем, и превращает этот риск в добродетель философского мужества.
Структурное единство: Он создает структурный каркас для всего последующего политического анализа, поскольку отказ от принципов V книги становится причиной деградации всех несправедливых форм правления.
Драматургия вовлечения: Он драматизирует изложение, используя живые жесты и напряженный диалог, чтобы сделать читателя не наблюдателем, а соучастником напряженного философского поиска.

Библиографическое дополнение (отечественное):

С. А. Анисимов в статье «Диалог Платона „Государство“: единство драматургии и теории» утверждает, что форма диалога у Платона неотделима от содержания. Напряжение между Сократом и его собеседниками моделирует внутреннее напряжение самой мысли, сталкивающейся с парадоксами и пределами. Начало V книги — ярчайший пример того, как драматургический конфликт становится двигателем теоретического развития.

Через драматургический эпизод с прерыванием и требованием Адиманта Платон достигает главного: он демонстрирует, что философская истина не дана, а задана. Она является продуктом диалектического усилия, коллективного риска и личной ответственности мыслителя перед логикой своего собственного рассуждения. Это делает «Государство» не трактатом, а живым актом философствования, в который вовлекается каждый читатель.

Этот отрывок является сердцем «Государства», где его центральные идеи подвергаются наибольшему испытанию и получают наиболее сильное развитие.

Представленный отрывок представляет собой тщательно продуманный литературный и философский прием, который выполняет ключевую структурную функцию в композиции «Государства». Искусственное прерывание Сократом линейного изложения модели идеального государства служит нескольким важнейшим целям:

Акцент на радикализме проекта. Платон целенаправленно выносит обсуждение наиболее спорного и революционного аспекта своего политического проекта — общности жен и детей (κοινὰ τὰ φίλων) — в отдельный, драматически выделенный эпизод. Это подчеркивает первостепенную важность данного института для всего построения, поскольку именно он призван уничтожить частные интересы и достичь абсолютного единства правящего класса.
Легитимация последующей аргументации. Возражения Адиманта и поддержка со стороны Главкона и Фрасимаха — это не просто реплики, а инструмент, позволяющий Платону показать осознание Сократом всей сложности и деликатности темы. Предваряя объяснение предупреждением о «недоверии» (ἀπιστία) и риске показаться мечтателем, Платон заранее снимает потенциальные обвинения в утопизме и придает последующему подробному разъяснению вес и серьезность.
Драматизация философского дискурса. Диалог искусственно превращается в напряженное обсуждение с элементами почти детективной интриги («Ты утаиваешь целый раздел!»). Живые жесты (Полемарх хватает Адиманта за плащ) и прямая речь выводят абстрактную политическую теорию на уровень человеческого взаимодействия, делая ее более убедительной и запоминающейся.

О соотношении этического и политического

Утверждение о «чисто этическом характере» концовки диалога действительно требует уточнения применительно к Пятой книге. Данная книга является не заключением, а кульминацией политико-институционального проектирования. Здесь Платон, следуя «политическому разуму», детализирует те конкретные механизмы (отмена семьи для стражей, евгеника, общественное воспитание), которые должны материально обеспечить реализацию этических принципов справедливости и единства.

Более того, прерывание в начале Пятой книги служит мощной завязкой для последующего масштабного сравнения. Упомянутые Сократом «четыре вида порочности» — это прямой структурный мост к книгам VIII — IX, где Платон подробно анализирует типы несправедливых государственных устройств (тимократия, олигархия, демократия, тирания) и соответствующие им типы души. Таким образом, радикальные предложения V книги задают эталон идеала, от которого будет отталкиваться критика реальных и деградирующих форм политики, что придает всему диалогу структурную целостность.

Часть 2. Основные направления и интерпретации

Пятая книга «Государства» является одной из наиболее революционных и провокационных в корпусе Платона, поскольку вводит два радикальных положения: уничтожение института семьи для стражей и предоставление женщинам доступа к высшим должностям в государстве. Анализ этой книги значительно обогащается при обращении к современным исследовательским подходам.

1. Феминистская критика и интерпретация

Это направление является одним из самых разработанных в зарубежной платонистике.

Ключевые источники: Работы Джулии Аннас (например, «Plato’s Republic and Feminism», Philosophy, 1976) и Натали Харрис Блур (например, «The Repudiation of Womanhood in Plato’s Republic») задают тон дискуссии, предлагая неоднозначную оценку.
Суть анализа: Платона действительно можно рассматривать как протофеминиста, поскольку он аргументирует за равное образование и доступ к правящим должностям для женщин-стражей, что ломает традиционные для античности гендерные роли.
Критический взгляд: Однако феминистские исследователи указывают, что это «освобождение» носит утилитарный, а не гуманистический характер. Женщины ценны постольку, поскольку их способности полезны государству (Каллиполису). Более того, предлагаемая общность жён и детей ведёт к «упразднению» частной, семейной жизни женщины, её тела и репродуктивной функции, которые ставятся на службу полису. Таким образом, проект Платона может быть истолкован не как расширение прав и возможностей женщин, а как их радикальное подчинение интересам коллектива, стирающее их индивидуальность.

Альтернативное дополнение в границах книги: Можно акцентировать внутреннее противоречие аргументации Сократа. Он пытается доказать, что женская природа не уступает мужской, кроме как в силе, но при этом строит свою модель на ассимиляции женщин к мужскому стандарту (страж-мужчина). Это поднимает вопрос: предлагает ли Платон подлинное равенство, или же он просто предлагает женщинам стать «как мужчины», тем самым отрицая специфически женское?

2. Утопический и тоталитарный дискурс (с привлечением отечественных исследований)

Это направление фокусируется на Платоне как на создателе социально-политической модели, где интересы индивида полностью поглощаются государством.

Ключевые источники:
Отечественные: А. Ф. Лосев в работе «История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон» анализирует «Государство» как идеалистическую утопию, направленную на достижение высшего блага, но отмечает жёсткость предлагаемых мер. В. С. Нерсесянц («Платон») рассматривает модель как форму философского тоталитаризма, где личность растворяется в коллективе.
Зарубежные: Карл Поппер в книге «Открытое общество и его враги» представляет самый жёсткий приговор, видя в проекте Пятой книги (особенно в общности жён и детей) тоталитарную практику селекции и контроля над личностью.

Суть анализа: Пятая книга является квинтэссенцией утопического проекта Платона. Уничтожение семьи трактуется как способ уничтожить частные интересы, которые являются главным источником раздора в государстве. Цель — создать абсолютно сплочённый класс стражей, не знающий разделения на «моё» и «твоё».

Альтернативное дополнение: Анализ можно сместить в сторону сравнения с современными Платону практиками. Например, институт syssiti (общественных трапез) в Спарте или элементы государственного регулирования брака также aimed на укрепление полиса. Это позволяет увидеть, что предложения Платона не были абсолютно умозрительными, но парадоксальным образом вырастали из крайних форм греческой полисной идеологии.

3. Биополитическая интерпретация

Это современное направление, которое видит в Платоне предтечу управления жизнью населения (биополитики).

Ключевые источники: Идеи Мишеля Фуко о биовласти и биополитике, применённые к античности (например, в лекционных курсах), а также работы современных исследователей, таких как Никколо Партицио.
Суть анализа: Предписания Пятой книги можно рассматривать как раннюю форму биополитики — управления популяцией (в данном случае, классом стражей) на уровне их жизни, тел и репродукции. Государство регулирует брачные союзы («священные браки»), определяет, кто и когда должен рожать детей, производит отбор младенцев («селекция»), забирает детей у родителей для коллективного воспитания. Таким образом, тело гражданина (и особенно женщины) становится объектом прямого государственного вмешательства и оптимизации для производства наилучшего «человеческого материала».

Альтернативное дополнение: В рамках этой интерпретации интересно проследить метафору селекции (отбора). Платон использует язык животноводства («как у собак и птиц»), чтобы описать идеальную евгеническую программу. Это позволяет говорить о том, что рационализация человеческой жизни у Платона доходит до степени, где граница между гражданином и породистым животным становится размытой.

4. Эпистемологический и метафизический аспект (рождение философа)

Пятая книга знаменита также введением фигуры философа-правителя. Это связывает социальные проекты с фундаментальной онтологией Платона.

Ключевые источники: Сам Платон (теория идей), а также комментарии, например, Пьера Адо («Что такое античная философия?») или отечественного исследователя Ю. А. Шичалина («История античного платонизма»).
Суть анализа: Радикальные социальные реформы (включая гендерное равенство) являются не самоцелью, а необходимым условием для появления истинного философа, способного узреть мир идей и управлять государством согласно идее Блага. Таким образом, Пятая книга — это мост между несовершенным миром мнений (doxa) и миром истинного знания (episteme). Без переустройства общества, основанного на телесных и частных интересах, познание высших истин невозможно.

Альтернативное дополнение: Можно рассмотреть образ пещеры (который появляется позднее, в Седьмой книге) как метафору освобождения от телесных уз, предвосхищаемую в Пятой книге. Упразднение семьи и частной собственности для стражей — это первый шаг к выходу из «пещеры» телесного и частного существования.

Заключение: Комплексный анализ Пятой книги «Государства» требует учёта всех этих интерпретационных векторов. Они демонстрируют, что текст Платона продолжает порождать новые смыслы, оставаясь полем для актуальных философских и политических дискуссий.

Социобиологический и евгенический аспект (отечественный и зарубежный контекст)

Ключевые источники:
Отечественные: А. Ф. Лосев в фундаментальной работе «История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон» рассматривает эти меры как часть создания платоновской «государственной мифологии», где биологическое подчинено социально-символическому.
Зарубежные: Бернард Уильямс в эссе «The Analogy of City and Soul in Plato’s Republic» и другие исследователи (например, Малкольм Шофилд) анализируют этот аспект как политическую биологию или прото-евгенику, направленную на поддержание стабильности полиса.
Суть анализа: Предложения Платона о брачных играх, отборе «лучших» производителей и уничтожении «негодных» потомков действительно являются прообразом евгенических практик. Однако критически важно, что их цель — не биологическое «улучшение породы» в современном расистском понимании, а, прежде всего, воспроизводство определенных нравственных качеств (добродетели, ἀρετή). Лучшие мужчины и женщины сводятся вместе, чтобы произвести на свет потомство с предрасположенностью к добродетельной душе. Этот процесс глубоко символичен и направлен на уничтожение главного источника раздора в государстве — частного интереса, олицетворяемого семьей и кровными узами.
Интерпретация Лосева: Отечественный философ акцентирует, что Платон здесь мифологизирует социальные отношения. Брак превращается в священнодействие (hieros gamos), подчиненное интересам целого. Это не просто селекция, а создание нового символического порядка, где рождение детей становится не частным делом, а государственным ритуалом.

Альтернативные дополнения и направления для углубления анализа:

«Евгеника души» vs. «Евгеника тела». Можно провести более четкое различие между платоновским проектом и позднейшими теориями. Платона интересует не столько физическое здоровье или чистота расы, сколько «качество души». Его евгеника носит спиритуалистический характер: тело является лишь временным сосудом для бессмертной души, и задача — создать наилучшие условия для воплощения добродетельных душ в правильном государстве. Это противопоставляет его, например, спартанской практике физического отбора детей.
Связь с теорией идей и анамнезисом. Этот аспект можно увязать с фундаментальной онтологией Платона. Если правители-философы познают мир вечных Идей (в том числе Идею Блага), то и в вопросе размножения они действуют как «селекционеры», стремящиеся к воплощению некоего идеального образца стража. Они отбирают пары не по физическим, а по душевным качествам, которые являются отражением мира Идей. Таким образом, евгеническая программа — это приложение философского знания к управлению жизнью государства.
Критика с позиций либерализма и прав человека. Развивая мысль Уильямса, можно явно сформулировать, что платоновская модель представляет собой тотальную инструментализацию человека. Индивид (и его тело) рассматривается исключительно как ресурс (chattel) для укрепления государства. Это вступает в радикальное противоречие с современной концепцией неотчуждаемых прав человека, права на личную жизнь, репродуктивную свободу и автономию семьи. Платон же жертвует всем этим во имя коллективного блага, что и позволяет характеризовать его проект как тоталитарный.
Прагматический утилитаризм vs. биологический детерминизм. Важно подчеркнуть, что для Платона «природа» (φύσις) человека не является неизменной и жестко детерминированной. Его евгеника — это, скорее, утилитарный метод управления, призванный обеспечить постоянное присутствие «золотых» душ в классе стражей. Это гибкий инструмент, а не догма о биологическом превосходстве. Негодное потомство от «худших» производителей не уничтожается физически (как в Спарте), а тайно распределяется среди других сословий, что говорит о прагматизме, а не о биологическом фанатизме.

Заключение по аспекту: Таким образом, социобиологический проект Пятой книги — это сложный синтез утопической инженерии, политической мифологии и философской антропологии. Его нельзя сводить к примитивной евгенике; это, прежде всего, метафизическая программа по созданию идеального человеческого «материала» для построения справедливого государства, где биологическое жизнь полностью подчинена высшим, по мнению Платона, целям.

Платон versus Аристотель: два взгляда на семью и собственность

Ключевые источники:
Прямая критика: Классическое противостояние отражено в «Политике» Аристотеля (книга II), где он последовательно и аргументированно критикует проект Сократа из «Государства».
Отечественный контекст: Этот концептуальный конфликт подробно разбирается в работах Э. Д. Фролова по истории античной социальной мысли (напр., «Факел Прометея. Очерки античной общественной мысли»), а также в общих курсах по истории философии, например, у В. Ф. Асмуса.
Суть конфликта: Аристотель возражает Платону с позиций практичности (утилитарности) и человеческой природы (φύσις). Его ключевой аргумент: общность имущества, жён и детей приведёт не к сплочённости (ὁμόνοια), а к разобщённости, поскольку никто не будет по-настоящему заботиться о «ничьих» вещах и детях. Он замечает, что «любовь окажется разбавленной» (Pol. 1262b), а чувство собственности — естественным для человека стимулом. Для Аристотеля семья (οἶκος) — не пережиток, а фундаментальная ячейка государства (πόλις), школа добродетелей и первичная форма общения. Это столкновение демонстрирует два фундаментальных подхода: радикально-утопический (Платон), стремящийся пересоздать человека для государства, и умеренно-прагматический (Аристотель), исходящий из наблюдаемой природы человека и существующих социальных институтов.

Альтернативные дополнения и направления для углубления анализа:

Метафизические основания разногласия: Идея vs. Форма. Различие коренится не только в политике, но и в онтологии.
Платон исходит из мира Идей (εἶδος). Справедливое государство — это воплощение Идеи Справедливости, и ради этого идеала можно и нужно пожертвовать несовершенными земными институтами (частной семьёй, собственностью).
Аристотель работает с понятием формы (εἶδος) как внутреннего принципа развития вещи. Формой человека является его социальная и разумная природа. Государство — это естественный продукт развития этой природы, «энтелехия» общительности, вырастающая из семьи. Уничтожить семью — значит разрушить естественную основу государства. Таким образом, Аристотель критикует Платона за «сверхединство», которое уничтожает многообразие, необходимое для жизни целого.
Разное понимание справедливости.
Платон понимает справедливость (δικαιοσύνη) как специализацию и иерархию: каждому своё место и своя функция. Единство государства достигается через устранение конфликта частных интересов, источником которого является семья и собственность.
Аристотель различает общую справедливость (следование закону) и частную, которая, в свою очередь, делится на распределяющую (по заслугам) и уравнивающую (коммутативную). Частная собственность для него — основа для проявления щедрости, добродетели, относящейся к общению между гражданами. Уничтожение собственности лишает граждан возможности быть справедливыми в этом ключевом для полиса аспекте.

Психологический аргумент: что сильнее — разум или привязанность? Аристотель делает тонкое психологическое наблюдение: когда вещь принадлежит всем, о ней заботится никто. Гораздо эффективнее, если граждане испытывают личную привязанность (φιλία) к своим детям и собственности, но воспитаны так, чтобы использовать их на благо общества. Он предлагает не отменять частное, а «сделать его общим в правильном смысле» через воспитание добродетели и установление хороших законов. Платон же, не доверяя силе частных привязанностей, предпочитает их радикально искоренить.
Сравнительный анализ с современными дискуссиями. Этот спор является прообразом вечной дилеммы: коллективизм vs. индивидуализм.

Платоновский проект можно рассматривать как предельную форму социального инженеринга и государственного патернализма, где личность полностью растворена в коллективе.
Аристотелевский подход ближе к идеям гражданского общества и субсидиарности, где государство не заменяет, а поддерживает и регулирует естественные, «низовые» социальные институты, такие как семья.

Заключение по аспекту: Полемика Платона и Аристотеля о семье и собственности — это не просто исторический диспут, а столкновение двух парадигм в политической мысли. Платон предлагает нормативный идеал, достижимый лишь через революционную ломку человеческой природы. Аристотель отстаивает имманентный идеал, вырастающий из самой этой природы и действующих в её границах. Их диалог задаёт фундаментальные вопросы о пределах государственного вмешательства в частную жизнь, о соотношении блага индивида и блага коллектива, которые остаются актуальными по сей день.

«Общность» как метафора философского познания

Ключевые источники:
Эта аллегорическая интерпретация уходит корнями в неоплатоническую традицию (например, Плотин, видевший в государстве Платона образ души), а свою современную форму получает у таких авторов, как Лео Штраус («The City and Man») и его последователей, которые читают Платона как писателя, использующего политические модели для иллюстрации философских истин.
Также эту линию можно проследить у исследователей, фокусирующихся на платоновской диалектике и теории познания.
Суть анализа: Радикальные предложения Пятой книги можно рассматривать не только как буквальную утопическую программу, но и как развернутую политическую метафору процесса философского познания. В этом ключе:
«Общность жен и детей» символизирует коллективный и безличный характер поиска истины. Философы-стражи не «владеют» истиной как частной собственностью, но совместно «взращивают» её.
«Дети» — это истинные суждения, понятия и идеи, рождающиеся в результате интеллектуального «соития» — диалектического диалога с другими душами, направленного на постижение Блага.
Упразднение частной семьи символизирует отказ от «частного» знания — то есть, от доксы (мнения), которое индивидуально, субъективно и привязано к личному опыту. Задача философа — преодолеть доксу и выйти к эпистеме (объективному, общезначимому знанию).
Таким образом, государство, где всё общее — это метафора сообщества познающих разумов, достигших уровня эпистемы, где истина едина для всех и принадлежит всем.

Альтернативные дополнения и направления для углубления:

Связь с «Пиром»: любовь к идеям vs. любовь к индивидам. Эта метафора перекликается с диалектикой любви в «Пире». Любовь к отдельному, конкретному человеку (своего рода «частная собственность» в чувствах) — это лишь низшая ступень в лестнице восхождения. Истинный философ должен подняться до любви к самой Идее Прекрасного, которая едина и доступна всем (что аналогично «общности»). Пятая книга, по сути, описывает политический аналог этой лестницы: переход от частных привязанностей к служению общему Благу.
«Брачные числа» и диалектический ритм. Таинственные «брачные числа», которые должны регулировать соития стражей, можно интерпретировать не только как евгенический код, но и как метафору логического ритма, закона самой диалектики. Подлинное «порождение» истины (рождение «детей» -идей) возможно только при соблюдении правильных «промежутков» и «периодов» — то есть, логических последовательностей и методологических принципов ведения дискуссии.
Критика софистов как «частных собственников» знания. В контексте эпохи Платона, эта метафора направлена против софистов, которые преподавали знание как товар, продаваемый частным образом конкретному ученику. Их знание было «частной собственностью», доксой, которой они торговали. Платон же противопоставляет этому модель общего, неотчуждаемого знания, которое рождается в свободном диалоге равных («общих») граждан-философов и служит всему полису.

Заключение по аспекту: Прочтение политических институтов Пятой книги как гносеологической метафоры позволяет увидеть глубокое единство «Государства». Социальная утопия оказывается проекцией утопии эпистемологической. Идеальное государство — это не просто общество справедливых людей, но и модель правильно устроенного познающего разума, в котором частные «мнения» преодолены, и все силы души направлены на созерцание единого и общего Блага.

«Эти разнообразные интерпретации — феминистская, утопически-тоталитарная, биополитическая, сравнительная с Аристотелем и, наконец, гносеологическая — показывают, что Пятая книга „Государства“ является не просто сборником радикальных предложений, а многослойным философским текстом, продолжающим порождать новые смыслы и острую полемику, выходящую далеко за рамки сугубо исторического интереса».

V книга как точка бифуркации, где диалог переходит на новый уровень сложности

1. Постановка проблемы: являются ли книги V–VII «Государства» структурным эпизодом, нарушающим единство диалога?

Содержание: В научной литературе широко распространена точка зрения, согласно которой книги V–VII представляют собой обширный эпизод (или «вставку»), нарушающий основную логику диалога. Эта традиция восходит к Фридриху Шлейермахеру, который полагал, что рассуждение о сообществе жен и детей, а также о философах-правителях является ответом на настоятельные просьбы собеседников (в первую очередь Адиманта) и структурно выпадает из первоначального плана исследования справедливости. С этой точки зрения, «эпизод» занимает три книги (V–VII), после чего диалог в VIII книге возвращается к прерванной линии анализа порочных форм государственного устройства.

Дополнения из библиографических источников

Отечественные исследования:

Анализ А. Ф. Лосева, одного из наиболее авторитетных отечественных исследователей платонизма, позволяет выйти за рамки чисто структурного спора («эпизод» vs «не эпизод») и увидеть диалектическую необходимость книг V — VII.

Лосев не отрицает, что с формальной точки зрения в диалоге происходит резкий поворот, спровоцированный вмешательством собеседников. Однако он настаивает на том, что этот поворот является логически неизбежным следствием внутреннего развития основной идеи.

От абстрактного единства к конкретному: В книгах II — IV государство строится как модель функционального единства, где справедливость — это гармония между сословиями. Но это единство пока что абстрактно и внешне. Лосев показывает, что логика самого понятия «единство» требует своего предельного усиления. Тезис о том, что государство должно быть единым, как один человек, приводит к радикальным выводам: для достижения подлинного, а не формального единства необходимо устранить главные источники раздора и частных интересов — частную собственность и институт семьи среди стражей. Таким образом, «первая волна» V книги — это не произвольная вставка, а имманентное развитие принципа единства до его логического предела.
От социальной функции к онтологическому основанию: Аналогичным образом развивается тема справедливости. Если справедливость — это «исполнение своего дела» (τά ἑαυτοῦ πράττειν), то возникает ключевой вопрос: кто и как может определить, в чем состоит это «дело» для каждого? Ответ Платона, по Лосеву, гласит: только тот, кто познал самую сущность Справедливости, Истины и Блага, то есть философ. Следовательно, идея справедливости неизбежно приводит к идее власти знания, а не просто мнения. Фигура философа-правителя — это не постороннее добавление, а необходимое условие реализации самой справедливости, выводящее политическую теорию из социальной сферы в сферу онтологии и гносеологии.
Диалектика как метод: Для Лосева, глубоко понимавшего диалектику Гегеля и Платона, структура «Государства» является отражением диалектического метода. Тезис (простое построение «здорового» государства) встречает свой антитезис (вопрос о реализуемости и радикальные возражения собеседников в начале V книги). Синтезом и становится развернутая в книгах V — VII теория «идеального» государства, которое преодолевает ограниченность первоначальной модели через введение высших принципов (единство, знание). Поэтому «эпизод» — это не сбой, а качественный скачок в развитии мысли, переход на более высокий уровень теоретического обобщения.

С лосевской точки зрения, книги V — VII — это не структурный эпизод, а содержательная кульминация, где исходные понятия единства и справедливости раскрывают свою полную и предельную смысловую глубину. Вместо «вставки» мы имеем дело с развертыванием внутренней логики самого предмета обсуждения.

Акцент В. С. Нерсесянца, как философа права, позволяет увидеть в книгах V–VII не просто кульминацию политической теории, а конкретизацию концепции политико-правового идеала Платона. С его точки зрения, здесь абстрактная модель обретает функциональные механизмы реализации, превращаясь из теоретического построения в проект управления.

Переход от «справедливости-как-гармонии» к «справедливости-как-закону» (пусть и неписаному). Если в первых книгах справедливость — это результат правильного распределения социальных ролей, то в V книге Платон через фигуру философа-правителя вводит интеллектуальный источник и гаранта этой справедливости. Нерсесянц подчеркивает, что для Платона подлинное право и закон проистекают из знания об Идее Блага. Следовательно, книги V–VII обосновывают эпистемократию (власть знания) как единственно легитимную форму правления, где законом является не мнение большинства, а объективная истина, познанная правителем. Это — квинтэссенция платоновского правового идеализма.
Принципы управления как основа стабильности. Радикальные социальные проекты (общность жен и детей, отмена частной собственоты у стражей) Нерсесянц интерпретирует не как утопические мечтания, а как строгие управленческие технологии, направленные на решение ключевой для любого государства проблемы: нейтрализацию частных интересов, подрывающих общественное благо. Это проект создания бескорыстного и абсолютно лояльного правящего класса, чьи личные интересы тождественны интересам государства. Таким образом, единство достигается не на уровне деклараций, а на уровне конструирования соответствующей человеческой природы через социальные институты.
Система образования как правовой фундамент. Важнейшим вкладом книг V–VII Нерсесянц считает разработку единой государственной системы воспитания и образования. Это не просто педагогика, а ключевой правовой и политический институт, обеспечивающий воспроизводство стража и, что главное, философа-правителя. Законодательное закрепление образовательных программ (гимнастика, музыка, а затем и диалектика) показывает, что Платон понимал: устойчивость государства определяется не силой принуждения, а качеством «человеческого материала», формируемого с детства.

По Нерсесянцу: Таким образом, для В. С. Нерсесянца книги V–VII — это проект перехода от теории к практике, где формулируются основные законы и принципы функционирования идеального государства (πολιτεία). Это кульминация не только политической, но и философско-правовой мысли Платона, где знание (философия) становится непосредственной основой власти и главным источником права.

Зарубежные исследования:

Аргументация Дж. Эннс является одной из самых влиятельных в современной западной науке для опровержения «теории эпизода». Ее подход позволяет увидеть смысловую и драматургическую взаимосвязь между ключевыми сюжетами диалога.

Ответ на вызов Главкона и Адиманта. Эннс подчеркивает, что весь диалог начинается с радикального вызова: братья Платона, Главкон и Адимант, просят Сократа защитить справедливость как таковую, показав, что она ценна не только своими последствиями (почести, награды), но сама по себе, для души ее обладателя. Построение «города в речи» — это первый шаг к ответу. Однако модель «здорового» города из книг II — IV оказывается недостаточной. Она функциональна, но не идеальна. Вопрос Адиманта в начале V книги («А как же обстоит дело с женщинами и детьми?») — это не случайное любопытство, а логическое продолжение исходного вызова. Чтобы доказать внутреннюю ценность справедливости, нужно показать ее воплощение в самой совершенной и, следовательно, радикальной форме. Таким образом, «эпизод» — это прямой ответ на главный вопрос всего диалога.
«Реализуемость» (πραγματεία) как критерий состоятельности модели. Эннс акцентирует внимание на том, что Платон вводит crucial критерий: идеальное государство должно быть не просто логически непротиворечивым, но и возможным в принципе (хотя бы и в отдаленном будущем). Без этого условия вся конструкция повисает в воздухе как красивая, но бесплодная фантазия. Знаменитая фраза «пока в городах не будут царствовать философы…» — это не утопическое мечтание, а, по Эннс, формулировка необходимого и достаточного условия реализуемости. Без этого условия модель не просто нереализуема — она теряет свою силу аргумента против Главкона, так как остается лишь мысленным экспериментом, не имеющим отношения к реальной человеческой природе и политике.
Связь с теорией души. Важнейший аспект, на который указывает Эннс, — это параллель между государством и душой. Книги V — VII, описывая радикальное переустройство государства, по сути, готовят почву для аналогии в книге IX, где Сократ показывает, как выглядит справедливая душа, управляемая разумом (философским началом). Без детального описания того, что значит «правление разума» на уровне полиса, аналогия на уровне индивида была бы непонятна и неубедительна. Поэтому «эпизод» обеспечивает метафизическое и психологическое обоснование основной аналогии диалога.

Вывод по Эннс: Таким образом, для Дж. Эннс книги V — VII — это не вставка, а смысловой стержень всего «Государства». Они выполняют три критически важные функции:

Дают окончательный, радикальный ответ на вызов о природе справедливости.
Вводят критерий реализуемости, который придает политической модели философскую и практическую весомость.
Создают основание для ключевой аналогии между справедливым полисом и справедливой душой, которая является кульминацией защиты Сократом справедливости.

Интерпретация М. Ф. Бернайса представляет собой один из самых глубоких и целостных взглядов на «Государство». Он смещает акцент с чисто политического или этического прочтения на культурно-антропологическое, видя в проекте Платона грандиозную попытку преобразования человеческой природы.

«Конструирование культуры» как политическая задача. Бернайс идет дальше многих интерпретаторов, утверждая, что Платон в книгах V — VII занимается не просто социальной инженерией, а сознательным проектированием всей культуры полиса. Реформы касаются не только институтов власти, но и самых глубоких слоев человеческой жизни: отношений между полами, воспитания детей, искусства, музыки, поэзии и, наконец, самого мышления через диалектику. Цель этих реформ — создать такую культурную среду («пайдейю»), которая бы автоматически и незаметно формировала тип личности, необходимый для существования справедливого государства. Таким образом, политика для Платона, по Бернайсу, — это, прежде всего, культурная политика.

Единство двух проектов: «снизу вверх» и «сверху вниз». Бернайс блестяще показывает, что реформа стражей и образование философов — это не два разных этапа, а взаимодополняющие стратегии, работающие в двух направлениях:

Проект «снизу вверх»: Это воспитание стражей через музыку, гимнастику и строгий контроль над мифами. Его цель — сформировать «характер» (ἦθος), основанный на правильных мнениях и благородных эмоциях, создать прочный фундамент для государства.

Проект «сверху вниз»: Это образование философов через математику и диалектику. Его цель — достижение подлинного знания (ἐπιστήμη) Идеи Блага, которое затем будет направлять и обосновывать все законы и установления полиса.

Оба проекта сходятся в одной цели: перестройке человеческой природы, но действуют на разных уровнях — на уровне «характера» и на уровне «разума».

Критика традиционного греческого этоса. С точки зрения Бернайса, радикализм Платона заключается в его осознанной полемике с ключевыми ценностями классической Греции. Идеи общности жен и детей — это вызов традиционной семье (οἶκος) как основной ячейке общества. Отмена частной собственоты у стражев — вызов культуре соревновательности (φιλοτιμία) и личному обогащению. Утверждение, что женщина может быть стражем, — вызов патриархальным представлениям. Таким образом, Платон не просто строит утопию; он предлагает альтернативу всей современной ему афинской культуре, которую считает порочной в своей основе.

Вывод по Бернайсу: Для М. Ф. Бернайса книги V — VII — это не просто «сердцевина», а самый радикальный и новаторский элемент платоновской мысли. Это проект создания новой, искусственной, но более совершенной «человеческой природы» через всеобъемлющий контроль над культурой, воспитанием и знанием. Платон, по сути, ставит вопрос: какой должна быть культура, чтобы в ней мог появиться и существовать справедливый человек? Ответ на этот вопрос и содержится в знаменитом «эпизоде», что делает его абсолютно необходимым для замысла всего диалога.

Альтернативные дополнения

Переход от структуры к духу государства.

Пятая книга «Государства» Платона знаменует собой переход от проектирования формальной структуры идеального полиса к формированию его внутреннего духа.

Аргументация:

Предыдущий этап (Книги II — IV): Была выстроена трехчастная модель общества, основанная на принципе специализации («каждому — свое»), и определены добродетели каждой из частей (мудрость, мужество, умеренность).
Содержание перехода (Книга V): Фокус смещается с институционального каркаса на вопрос о духе (κοινωνία), который должен оживить эту структуру. Для этого Платон предлагает радикальные меры, применяемые к сословию стражей: отмену частной собственности, ликвидацию постоянной семьи и введение общности жен и детей.
Конечная цель: Данные меры направлены на полное искоренение частных интересов и создание абсолютного политического и духовного единства, где государство становится подобным «одному человеку».
Значение перехода: Это качественно новый шаг в построении теории. Платон переходит от абстрактной теории справедливости как гармонии между частями к практике создания коллективной идентичности, требующей тотального самоотречения индивида ради целого. Этот шаг логически подводит к необходимости фигуры философа-правителя, способного постичь Благо и воплотить этот «дух» в жизнь (Книги VI — VII).

Дополнения из библиографических источников

Отечественные исследования:

Согласно глубокой интерпретации А. Ф. Лосева, радикальные проекты V книги «Государства» — это не произвольная утопия, а следствие строгой логической дедукции, вытекающей из самого понятия «справедливость», как оно было определено ранее. Поскольку справедливость полагается как неукоснительное выполнение своей функции каждой частью целого (классами в государстве, началами в душе), то для стражей, чья функция есть исключительно служение общему благу, любая частная привязанность (к собственности, семье) становится непреодолимой помехой, источником конфликта интересов. Таким образом, предлагаемые Платоном меры — это доведение принципа специализации (или «принципа своевлия») до его логического абсолюта, необходимое для создания того самого «духа» единства (κοινωνία), который должен оживить формальную структуру полиса.

Углубление:

1. Онтологическое обоснование: подражание Единому. Для Лосева, как для неоплатоника, логика Платона имеет не только этический, но и онтологический фундамент. Идеальное государство — это макрокосм, отражающий структуру бытия. Высшее благо (ἡ τοῦ ἀγαθοῦ ἰδέα) — это принцип единства и порядка. Справедливый полис должен максимально уподобиться этому единству. Частная собственность и семья создают «множественность» и «раздробленность», которые являются онтологическим несовершенством. Упраздняя их для стражей, Платон не просто устраняет конфликт интересов, но и конструирует политическое тело, максимально приближенное к вечной и неизменной гармонии мира идей. Радикализм V книги — это, по Лосеву, прямое следствие метафизического требования к единству.

2. «Снятие» частного во имя целого: диалектический подход. Лосев подчеркивает, что Платон не просто уничтожает частную жизнь, а снимает её (в гегельянском смысле Aufhebung) в жизни общественной. Речь идет не об аскетической бедности, а о трансформации понятия «свое». Для стража «своим» становится не конкретный дом или ребенок, а все государство в целом, все его граждане. Его патриотизм — это не абстрактное чувство, а конкретная, жизненная связь, замещающая кровно-родственные узы. Таким образом, коммунизм стражей — это инструмент для переключения человеческой энергии с узкоэгоистических целей на универсальные.

3. Гносеологический аспект: воспитание философского сознания. Цель стражей — стать правителями-философами, то есть созерцать идеи. Частные привязанности привязывают сознание к миру становления, к «пещере» чувственных вещей. Освобождение от семьи и собственности — это необходимое условие для «поворота от тенеподобного бытия к истинному» (аллегория пещеры). Это аскеза, очищающая душу и подготавливающая ее к познанию абсолютного Блага. Поэтому радикальные меры — не просто социальная инженерия, а часть гносеологической программы по выращиванию субъекта, способного к объективному знанию.

4. Критический контекст и контрarguments. Расширяя мысль Лосева, важно поместить ее в диалог с критикой:

Аристотель: Критиковал платоновский проект именно за его чрезмерный логицизм и пренебрежение человеческой природой. Он утверждал, что отмена семьи ведет к охлаждению любви («принадлежащее всем ни о ком не заботится»), а общность имущества — к ссорам, а не к единству. Лосев же мог бы парировать, что Аристотель мыслит в категориях наличного человеческого бытия, тогда как Платон проектирует условия для рождения нового типа человека — полностью политизированного существа.
Карл Поппер: Увидел в «Государстве» истоки тоталитаризма, где индивид полностью растворен в государстве. С позиции Лосева, это модернистское прочтение, игнорирующее teleological character античной мысли: благо целого объективно является высшим благом для части, поскольку часть (индивид) реализует свою сущность только в правильно устроенном целом. Это не тирания, а органицистская модель гармонии.

5. Связь с современными дискуссиями. Интерпретация Лосева позволяет увидеть в проекте Платона не просто исторический курьез, а радикальную постановку вечных вопросов:

Границы личной свободы и требований общественного блага.
Конфликт между лояльностью семье и лояльности государству (или человечеству).
Проблема «инженерного» подхода к обществу: где грань между разумной организацией и насилием над человеческой природой?

Интерпретация А. Ф. Лосева позволяет увидеть в радикализме V книги «Государства» не произвол, а системное, логически и онтологически обоснованное ядро всей платоновской философии. Это проект преодоления человеческой «частности» ради достижения высшего, объективного блага, реализуемый через доведение до предела ключевых принципов — справедливости, специализации и единства. Критика этого проекта лишь подчеркивает его фундаментальный характер и ту цену, которую, по мнению Платона, необходимо заплатить за создание совершенного полиса.

[Лосев А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. — М., 1969].

С точки зрения философии права, которую развивает В. С. Нерсесянц, платоновский проект предстает как последовательное отрицание автономии индивида. Анализируя меры, предложенные в V книге, ученый квалифицирует их как тоталитарные, поскольку они направлены на полное поглощение личности государством и умаление частного права. С этой позиции, формируемый Платоном «дух» единства (κοινωνία) является не чем иным, как духом тотальной коллективизации, где государство становится единственным легитимным субъектом права и морали, а индивид превращается в простой функциональный придаток целого. [Нерсесянц В. С. Платон. — М., 1984].

Критика Нерсесянца основана на фундаментальных принципам либеральной философии права, в центре которой стоит автономная личность как первоисточник права и носитель неотчуждаемых прав и свобод. С этой точки зрения, государство Платона представляет собой не просто утопию, а систематическое отрицание самих основ правового государства.

1. Отрицание субъектности индивида и частного права

Ключевой тезис Нерсесянца заключается в том, что Платон радикально умаляет правовой статус индивида.

Индивид как функция: В идеальном полисе индивид (прежде всего страж) лишается качества самостоятельного субъекта права (persona iuris). Его существование оправдано только в той мере, в какой он выполняет свою функцию для целого. Он является не «целью», а «средством» благополучия государства.
Упразднение частной сферы: Право, по своей сути, возникает и действует в сфере «частного» — для разграничения интересов, собственности, личных обязательств. Меры V книги (отмена семьи, собственности) ликвидируют саму материю, на которой произрастает право. Если нет «моего» и «твоего», то исчезает почва для имущественных, семейных, наследственных прав — то есть для большей части того, что составляет содержание права в традиционном понимании.

2. Государство как тотальный и единственный субъект права и морали

Уничтожив частноправовую сферу, Платон, по Нерсесянцу, концентрирует всю нормативность в государстве.

Монополия на нормотворчество: Государство становится единственным источником морали и «правильности». Понятия добра, зла, справедливости определяются исключительно интересами полиса. То, что полезно государству, — морально; что вредно — аморально. Это этический этатизм в чистом виде.
«Дух» единства как идеология: Формируемый «дух» единства (κοινωνία) — это не органическая солидарность, а идеологический конструкт, насаждаемый сверху для легитимации тотального контроля. Это дух, не оставляющий пространства для инакомыслия, приватности или личного выбора, которые являются необходимыми условиями существования права.

3. Квалификация как тоталитаризма

Нерсесянц использует термин «тоталитарный» не как эмоциональную метафору, а как строгую политико-правовую категорию. Платоновский проект соответствует ключевым критериям тоталитаризма:

Всеобъемлющий контроль: Государство регулирует все сферы жизни, включая самые интимные (брак, деторождение, воспитание).
Отсутствие частной жизни: Граница между публичным и частным стирается. Жизнь индивида становится полностью прозрачной и подконтрольной полису.
Идеологическая монополия: Существует только одна обязательная для всех идеология — идеология служения государству.
Отрицание индивидуальных прав: Индивид не обладает правами, которые он мог бы противопоставить государству.

4. Противопоставление: Платон vs. Правовое Государство (Rechtsstaat)

Критика Нерсесянца становится особенно ясной при сравнении модели Платона с моделью правового государства:

Критерий

Государство Платона (по Нерсесянцу)

Правовое Государство (Идеал)

Высшая ценность

Целостность и единство полиса.

Достоинство и права человека.

Роль индивида

Функциональный элемент целого.

Автономный субъект, цель и основа государства.

Право

Инструмент государства для обеспечения единства.

Самостоятельная ценность, ограничивающая власть государства.

Частная сфера

Отсутствует или минимизирована.

Неприкосновенна; защищена законом.

Справедливость

Правильное выполнение своей функции в иерархии.

Равенство всех перед законом и обеспечение прав.

5. Связь с вашим тезисом о «духе»

Интерпретация Нерсесянца дает критический ответ на ваш тезис о «духе», оживляющем структуру.

«Дух» как анти-дух права: Если для Платона этот «дух» — благо, то с правовой точки зрения — это «дух» антиправовой, антилиберальный. Это не дух свободы и самоуправления, а дух тотального подчинения.
Цена единства: Нерсесянц показывает, какую цену платит платоновский полис за достижение абсолютного единства: цену является сама личность с ее правами и свободами. Таким образом, проект V книги демонстрирует фундаментальный конфликт между ценностью коллективного единства и ценностью индивидуальной автономии.

С точки зрения В. С. Нерсесянца, Платон в V книге «Государства» создает не модель идеальной справедливости, а философское обоснование тоталитаризма. Его проект является радикальным отрицанием автономии индивида и частного права, возводя государство в абсолютного и единственного суверена. Эта критика ставит перед нами один из самых острых вопросов политической философии: может ли общественный идеал, достигнутый ценой уничтожения личности, считаться справедливым? Для Нерсесянца, как для философа права, ответ очевидно отрицательный.

Зарубежные исследования:

Дж. Эннс (J. Annas) в своей классической работе «An Introduction to Plato’s Republic» предлагает рассматривать шоковый эффект от предложений V книги как важный элемент диалектической и педагогической стратегии Платона. Согласно этой точке зрения, радикальные меры (общность жен и детей) призваны выполнить провокативную функцию: заставить читателя задуматься о фундаментальном противоречии между личным счастьем и благом государства. Демонстрируя, что справедливость, требуемая от стражей, сопряжена с колоссальной личной жертвой и отречением от частной жизни, Платон сознательно обостряет центральную проблему всего диалога — является ли справедливость сама по себе благом для ее носителя. Таким образом, V книга не просто описывает институты, но ставит под сомнение исходный тезис о том, что справедливый человек неизбежно счастлив, вынуждая адресата диалога искать более глубокое обоснование этого утверждения. [Annas, J. An Introduction to Plato’s Republic. Oxford, 1981].

М. Ф. Бернабес (M. F. Burnyeat) предлагает рассматривать проект V книги как глубинную когнитивную и воспитательную реформу (παιδεία). Согласно его интерпретации, Платона интересует не просто изменение социальных институтов, но фундаментальная перестройка самого человеческого сознания и структуры эмоций. Уничтожение институтов частной собственности и семьи имеет своей конечной целью искоренение у стражей самой психологической возможности различения между «своим» (τὸ ἴδιον) и «чужим». Эта «эпистемологическая хирургия» призвана создать новую ментальность, в которой идентичность индивида тождественна идентичности полиса, а его познавательные и аффективные способности целиком ориентированы на целое. [Burnyeat, M.F. Culture and Society in Plato’s Republic. The Tanner Lectures on Human Values, 1999].

Концепция «когнитивной реформы» (cognitive reform) или, что точнее, «перестройки сознания», предлагаемая Бернабесом, является ключом к пониманию радикализма V книги. Ее можно раскрыть через несколько взаимосвязанных тезисов.

1. Παιδεία как «перепрограммирование» сознания

Для Платона παιδεία (воспитание, образование) — это не просто передача знаний, а процесс формирования самой личности, ее ценностных ориентаций и когнитивных установок. Бернабес идет дальше и показывает, что в V книге παιδεία принимает форму целенаправленного конструирования нового типа ментальности.

· Цель: Искоренить не просто поведение, а саму возможность возникновения определенных мыслей и эмоций. Речь идет о том, чтобы сделать стража психологически неспособным чувствовать что-либо как «исключительно свое».

· Метод: Уничтожение основных институтов, которые являются источниками и катализаторами чувства собственности и приватности. Семья и частная собственность — это не просто обычаи; это «фабрики» по производству установки на «мое» (τὸ ἴδιον). Убрав их, Платон лишает сознание стражей «питательной среды» для частных интересов.

2. «Эпистемологическая хирургия»: Удаление понятий «мое» и «чужое»

Метафора «эпистемологической хирургии» (epistemological surgery), которую вы удачно используете, очень точна. Бернабес argues, что Платон проводит операцию по удалению из лексикона и, что важнее, из эмоционального опыта стражей фундаментальной бинарной оппозиции — «свое/чужое» (my/your, own/alien).

· Почему это важно? Эта оппозиция лежит в основе всех частных интересов, конфликтов, зависти и несправедливости. Именно различение «моего ребенка» и «чужого», «моего имущества» и «чужого» порождает эгоизм и разобщенность.

· Результат операции: Создается сознание, для которого вся община стражей — это одна большая семья, а все блага полиса — общие. Стражец физически не сможет сказать «мой сын» или «мой дом», потому что у него не будет для этого ни социальных, ни психологических оснований. Его когнитивная карта мира будет содержать только одну релевантную категорию — «наше» (τὸ κοινόν).

3. Создание «Коллективного Субъекта Познания»

Это самый глубокий уровень интерпретации Бернабеса. Реформа направлена не только на мораль, но и на сам процесс познания.

· Искажение восприятия: С точки зрения Платона, привязанность к частному искажает познавательные способности. Человек, поглощенный личными заботами, видит мир не объективно, а через призму своей выгоды («Это полезно для меня?»). Это мешает постижению универсальных истин и Идей (например, самой Справедливости или Блага).

· Очищенное сознание для восприятия Блага: Стражец, лишенный частных интересов, обладает «очищенным» сознанием. Его разум не «зашумлен» личными аффектами. Поэтому такое сознание является идеальным инструментом для последующего философского образования. Оно уже предрасположено к постижению общего блага, потому что привыкло мыслить исключительно общими категориями. Таким образом, когнитивная реформа V книги — это необходимая пропедевтика к онтологическому откровению книг VI — VII. Философ-правитель должен сначала пройти через эту «хирургию», чтобы его разум мог адекватно устремиться к Идее Блага.

4. Связь с вашим основным тезисом о «духе» государства

Интерпретация Бернабеса идеально поддерживает и углубляет ваш тезис:

· «Дух» как ментальная программa: Если «дух» государства — это нечто, что «оживляет» формальную структуру, то, по Бернабесу, этим «духом» является единая, коллективная ментальность стражей. Это не абстрактная идея, а реальная, сконструированная воспитанием структура сознания каждого индивида в правящем классе.

· От структуры к психике: Переход, который вы фиксируете, — это переход от проектирования социальных ролей (кто что делает) к проектированию внутреннего мира людей, которые будут исполнять эти роли. Платон понимает, что для работы идеального государства нужны не просто функционеры, а «новые люди» с радикально перестроенной психикой.

Интерпретация Бернабеса показывает, что проект V книги — это продуманная антропологическая и психологическая модель. Платон через тотальную παιδεία стремится создать не просто справедливые институты, а новый тип человеческого существа, чья когнитивная и эмоциональная жизнь полностью тождественна жизни полиса. Это придает платоновскому идеализму не только политическое, но и глубокое психотехническое измерение.

Введение эпистемологического критерия. Ключевой поворот пятой книги «Государства» Платона — это введение фигуры философа-правителя, что знаменует переход от понимания управления как вопроса добродетели к вопросу знания (эпистемы). Заявление Сократа о том, что пока «философы не станут царями…», является не просто ответом на вопрос о реализуемости, а введением эпистемологического критерия в политику. Этот критерий, как показывают исследования (Асмус, Лосев), основан на онтологическом превосходстве философа, познавшего мир идей. Зарубежные интерпретации (такие как у Аннас или критика Поппера) видят в этом либо утопический стандарт для оценки власти, либо опасный авторитаризм. В границах самой пятой книги это введение дополняется такими аспектами, как проблема практического применения знания, обоснование гендерного равенства на основе природных способностей и противопоставление истинного знания тирании общественного мнения. Таким образом, V книга закладывает фундамент платоновской политической эпистемологии, где власть легитимируется исключительно доступом к истине.

Дополнения из библиографических источников

Отечественные исследования:

· В. Ф. Асмус в работе «История античной философии» подчеркивает, что платоновский философ является правителем не в силу происхождения или желания властвовать, а благодаря прирожденным способностям, развитым длительным образованием, направленным на постижение идеи Блага. Это знание позволяет ему принимать решения, истинные для всего полиса, а не для частных интересов.

· А. Ф. Лосев в комментариях к «Государству» указывает на онтологическое обоснование этой идеи. Философ-правитель созерцает подлинное бытие (мир идей), в то время как обычный человек довольствуется мнениями о мире становления. Таким образом, власть философа — это власть истины над неведением, порядка над хаосом.

Зарубежные исследования:

· Джулия Аннас в книге «An Introduction to Plato’s Republic» акцентирует, что требование Платона радикально и сознательно утопично. Его цель — не предложить практический план реформ, а установить стандарт («парадигму в душе», как говорит Платон), по которому следует оценивать любую реальную форму правления. Эпистемологический критерий служит именно этому — он показывает, что любая власть, не основанная на знании, по определению несовершенна.

· Карл Поппер в «Открытом обществе и его врагах» дает критическую оценку. Он интерпретирует идею философа-правителя как введение эпистемологического авторитаризма. Поппер утверждает, что Платон подменяет проблему политических институтов и критического обсуждения проблемой нахождения «мудреца», что ведет к закрытому, тоталитарному обществу, где лишь один обладает монополией на истину.

Альтернативные дополнения

Помимо введения эпистемологического критерия, в пятой книге можно выделить еще несколько ключевых аспектов, которые развивают эту тему:

· Проблема «двойного знания» философа. Философ не только обладает знанием вечных истин, но и, в отличие от стерильного созерцателя, способен применять это знание в изменчивом мире политики. Это требует от него еще одного типа знания — практической мудрости (фронесис), чтобы соотносить идеал с реальностью. Диалог намечает, но не раскрывает полностью эту диалектику.

1. Знание как «Навигация»: от созерцания Идеи Блага к управлению частным.

Метафора корабля (из VI книги) помогает прояснить эту связь. Кормчий (философ) не просто созерцает звезды (вечные идеи) — он использует это знание для прокладки курса в бурном море (политической реальности). Идея Блага является для него не просто объектом умозрения, а руководящим принципом. Познав, что есть благо само по себе, он получает критерий для оценки всех частных благ и действий в государстве.
Комментарий А. Ф. Лосева: Лосев подчеркивает, что у Платона онтология (учение о бытии) неразрывно связана с праксиологией (учением о действии). Философ, узревший истину, по определению не может оставаться пассивным, ибо его долг — «оседлать» хаотичную материю и привести ее к подобию порядка идеального мира. Таким образом, применение знания — это не дополнительный навык, а морально-эпистемологическая необходимость, вытекающая из самого знания.

2. Диалектика как метод применения.

Платон не случайно делает диалектику высшей ступенью образования. Это не только метод восхождения к идеям, но и искусство «нисхождения» — умение правильно разделять и соединять понятия, что является основой для принятия решений в конкретных ситуациях. Философ, обученный диалектике, способен «увидеть» отблеск идеи в эмпирическом факте и классифицировать его согласно истинному знанию, а не мнению.

3. Почему проблема остается не до конца раскрытой? Критика извне.

Аристотель и «фронесис»: Именно ваш тезис о необходимости фронесиса становится центральным пунктом критики Аристотеля. Он прямо указывает, что платоновское знание об идеях — это эпистеме или даже софия (мудрость), которая сама по себе не говорит, как поступать в конкретных обстоятельствах. Для управления полисом требуется именно фронесис — практическая рассудительность, приобретаемая через опыт и направленная на изменчивые человеческие дела. Аристотель считает, что Платон не смог удовлетворительно объяснить переход от одного типа знания к другому.
Современные интерпретации (напр., Марта Нуссбаум): Нуссбаум в работе «Хрупкость доброты» развивает эту критику. Она утверждает, что платоновский идеал знания стремится к защите от случайностей мира, тогда подлинная практическая мудрость требует вовлеченности в эти случайности и уязвимости перед ними. Таким образом, разрыв между чистым знанием и практическим действием в модели Платона может быть фундаментальным.

Проблема «двойного знания» — это не просто незавершенная мысль, а сознательная апория, вытекающая из самой структуры платоновской философии. Платон предлагает не техническое решение («как именно применять»), а онтологическое обоснование права на власть: только тот, кто видит цель (Идею Блага), может верно направлять движение к ней. Однако механизм этого «направления» в изменчивом мире действительно остается в значительной степени делегированным личным качествам философа — его добродетели и рассудительности, — которые, как предполагается, неразрывно следуют из его знания. Это оставляет пространство для критики со стороны тех, кто, как Аристотель, настаивает на автономии и важности практической мудрости (фронесиса).

· Эпистемологическое обоснование гендерного равенства. Платон распространяет критерий знания на женщин, утверждая, что способность к философии и управлению зависит не от пола, а от природных задатков души. Это прямое следствие эпистемологического подхода: если править должен тот, кто знает, то пол правителя не имеет значения.

· Знание как противовес тирании мнения (доксы). В пяой книге Платон начинает полемику с софистами, которые отождествляют знание с убеждением толпы. Фигура философа-правителя вводится как антитеза демагогу, который лишь льстит «великому зверю» — народу, не обладая подлинным пониманием блага.

· Образ пещеры как эпистемологическая метафора права на власть. Хотя аллегория пещеры приводится в седьмой книге, ее основание закладывается здесь. Философ — это тот, кто вышел из пещеры и увидел свет истины. Его обязанность и право управлять проистекают из этого эпистемологического превосходства и морального долга вернуться к узникам, даже против их воли.

Методологический сдвиг: «три волны». Сама структура V книги, построенная как преодоление «трех волн» насмешек, значима. Это риторический прием, показывающий, что Платон осознает радикальность своих идей. «Волны» — это не просто темы, а последовательные уровни критики общепринятых представлений (о роли женщин, о семье, о природе правителя), которые необходимо опровергнуть, чтобы двигаться дальше. Таким образом, V книга — это не эпизод, а критический диалог с современной Платону действительностью, без которого модель государства остается неполной.

Таким образом, интерпретация V книги (и последующих VI — VII) как «эпизода» может быть оспорена путем демонстрации ее логической, эпистемологической и риторической необходимости в общей архитектонике «Государства».

1. Радикализм в историческом контексте:

В V — IV вв. до н.э. в Афинах положение женщины было крайне ограниченным. Они не обладали политическими правами и были практически исключены из публичной сферы. На этом фоне предложение Платона допустить женщин-стражниц и философов было революционным.
Его аргументация была не моральной («это справедливо»), а функционально-утилитарной. Он утверждает, что общество, исключающее талантливых людей от управления лишь на основании пола, действует неэффективно и вопреки собственной пользе. Это аргумент от «природных задатков» (φύσις — фюсис), которые распределяются независимо от пола.

2. Современные интерпретации: феминистская критика и апроприация:

Критика инструментальности и отрицания «женского»: Многие современные феминистские исследователи (например, Джин Бетке Элштайн) указывают на двойственность платоновского подхода. С одной стороны, он провозглашает равенство. С другой, это равенство достигается ценой ассимиляции под мужскую норму. Женщина-стражница должна быть «не хуже мужчины», она получает то же образование, включая гимнастику, и живет в тех же условиях, отрицающих традиционную семью. Платон не ценит «женские» качества; он предлагает женщинам стать подобными мужчинам-философам. Его равенство — это равенство в рамках маскулинной модели рациональности и добродетели.
Аргумент от общего блага (зарубежный исследователь М. Ф. Бёрнета): Бёрнет подчеркивает, что для Платона божественное и разумное в человеке (душа) бесполо. Поэтому включение женщин в класс стражей — это логическое следствие его психологии и теологии. Цель государства — воплощение справедливости и блага, а для этого необходимо использовать все доступные таланты, невзирая на телесные различия.

3. Ограничения и противоречия платоновского равенства:

«Слабость породы»: Несмотря на радикальный тезис, у Платона проскальзывают традиционные для его эпохи предрассудки. В том же V книге он оговаривается, что среди женщин в целом сильны такие качества, как склонность к роскоши и слабость, и что «все женское… можно считать относительно мужского слабым». Таким образом, его равенство — это равенство потенциально, для лучших представительниц пола, которые по своей природе («породе») не уступают мужчинам.
Утопичность и абстрактность: Это равенство реализуемо только в идеальном, абстрактно сконструированном государстве-парадигме. Платон не призывает к реформам в современных ему Афинах. Его проект — это мысленный эксперимент, выводящий следствия из эпистемологического принципа, но не практическая политическая программа.

Эпистемологическое обоснование гендерного равенства у Платона — это мощный, но парадоксальный аргумент.

С одной стороны, это триумф универсального разума над частными телесными различиями. Логика аргументации, исходящая из природы души и знания, делает пол политически незначимым, что было грандиозным прорывом для античной мысли.
С другой стороны, это равенство является условным и ассимилятивным. Оно не признает ценности женственности как таковой, а предлагает женщинам соответствовать маскулинному эталону правителя-философа. Более того, оно ограничено оговорками о «слабости породы» и реализуемо лишь в утопическом контексте.

Таким образом, V книга «Государства» предлагает не столько программу эмансипации, сколько логический коррелят основной эпистемологической thesis: если власть есть знание, а знание бесполо, то и власть должна быть бесполой. Это принцип, который опередил свое время, но несет в себе черты как радикализма, так и ограниченности античного мировоззрения.

2: Критика точки зрения Шлейермахера: эпизод как необходимость

Содержание: Автор оспаривает эту позицию. Он утверждает, что содержание V — VII книг не является лишним или случайным. Напротив, эти книги необходимы для завершения учения о государстве. Идея блага, занимающая центральное место в этих книгах, представляет собой «прекраснейшее украшение» всего произведения, от которого зависят и справедливость, и совершенное состояние полиса.

1. Позиция Ф. Шлейермахера и её основания

Немецкий философ и филолог Фридрих Шлейермахер в своих знаменитых «Введениях» к диалогам Платона (начало XIX века) выдвинул гипотезу, что V — VII книги являются позднейшей интерполяцией, нарушающей первоначальный замысел. Его аргументы сводились к следующему:

Композиционный разрыв: После того как определение справедливости найдено в IV книге (как гармония трех частей души и, по аналогии, трех сословий государства), диалог логически завершен. Внезапный поворот к вопросам общности жен и детей, а затем к теории идей и идее Блага выглядит как новая, отдельная тема.
Стилистические различия: Шлейермахер усматривал в этих книгах иной, более монологический и догматический стиль, отличный от более «сократического» начала диалога.
Восприятие «утопичности»: Он считал, что первоначальный проект Платона был более практичным и касался внутренней справедливости души, а масштабные утопические проекты V — VII книг — это позднее и не совсем органичное добавление.

2. Содержание критики этой позиции (развернутое)

Критики Шлейермахера, к которым присоединяется и большинство современных исследователей, утверждают, что V — VII книги не просто «украшение», а концептуальный и структурный стержень всего произведения. Их необходимость вытекает из незавершенности аргументации IV книги.

Ответ на фундаментальный вызов: Завершение IV книги вызывает очевидный и мощный вопрос, который и задают собеседники Сократа в начале V книги: «А реализуемо ли это государство?». Без ответа на этот вопрос вся конструкция повисает в воздухе как красивая, но бесплодная фантазия. Таким образом, V книга не начинают новую тему, а отвечает на имплицитный критический вызов, без которого диалог не может считаться завершенным.
Эпистемологическое основание справедливости: Определение справедливости в IV книге — это описание её структуры («что это такое»). Но оно не дает ответа на вопрос «почему именно эта структура является благом?» и «как достичь такого состояния?». Ответ на эти вопросы требует выхода на мета-уровень — уровень знания о самом Благе. Только тот, кто познал Идею Блага (философ), может обосновать, почему справедливость лучше несправедливости, и реализовать её в полисе. Поэтому учение об Идее Блага — это не украшение, а фундамент, на котором стоит всё здание платоновской политической теории.
Диалектическое развитие концепции: Диалог развивается диалектически: тезис (определение справедливости в простом городе) → антитезис (вопрос о реализуемости и вызов софистических взглядов на природу человека) → синтез (радикальный ответ: для реализации справедливости требуется преобразование человеческой природы через познание абсолютной истины, т.е. философ-правитель). V — VII книги — это и есть этот синтез.

3. Современный консенсус и альтернативные взгляды

Консенсус: Сегодня точка зрения Шлейермахера считается устаревшей. Современное платоноведение (например, в работах Дж. Аннас или Т. Ирвина) единодушно рассматривает «Государство» как целостное произведение, где этические (кн. I — IV), политические (кн. V) и метафизико-эпистемологические (кн. VI — VII) части взаимно обусловлены.
Интерпретация «Государства» как произведения о душе: Существует также влиятельная точка зрения (её отстаивал, в частности, М. Ф. Бёрнета), согласно которой главный предмет «Государства» — это не политика, а душа человека. Государство является лишь ее крупномасштабной моделью («увеличенной буквой»). С этой позиции, V — VII книги абсолютно необходимы, так как они показывают, что подлинная справедливость и благо для души достижимы только через восхождение к философскому знанию, к созерцанию идеи Блага. Политический проект, таким образом, служит метафорой внутреннего преобразования личности.

Критика взглядов Шлейермахера обоснованно утверждает, что V — VII книги — это не случайное дополнение, а логически необходимое завершение проекта «Государства». Они:

Дают ответ на ключевой вопрос о реализуемости идеала.
Обеспечивают онтологическое и эпистемологическое обоснование самой справедливости, связывая её с высшим принципом бытия — Идеей Блага.
Представляют собой кульминацию диалектического движения мысли Платона от описания структуры справедливости к раскрытию условия её возможности — философского знания.

Таким образом, без этих книг «Государство» оставалось бы незавершенным этюдом о социальной гармонии, лишенным своего главного метафизического измерения и ответа на вопрос о том, как человек и общество могут authentically прийти к этой гармонии.

3: Аргумент от целостности произведения: гений Платона против механического сложения частей

Содержание: Автор настаивает, что столь превосходное произведение, как «Государство», не могло быть составлено из механически соединенных частей. Все его элементы родились вместе в гении Платона. Если бы принципы, изложенные в этих книгах, были добавлены позже, это разрушило бы внутреннее единство и пропорции диалога, превратив его в уродливое и неубедительное целое, что противоречит собственным принципам Платона о построении произведения как живого существа.

1. Эстетико-философский принцип: произведение как «живое существо» (ζῷον — зоон)

Сам Платон в своих диалогах (например, в «Федре») формулирует принцип, что всякая речь (λόγος — логос) должна быть составлена как живое существо, у которого есть собственное тело с частями, соответствующими друг другу и целому. Целое должно быть органическим, а не механическим собранием частей.
Применить к «Государству» гипотезу о «механическом сложении» — значит обвинить Платона в нарушении его собственного фундаментального методологического правила. Сторонник целостности утверждает: гений Платона не мог создать столь уродливый, с точки зрения его же эстетики, текст.

2. Внутренние переклички и архитектоника как доказательство единства замысла

Критики Шлейермахера указывают на тончайшую взаимосвязь всех частей диалога, которую невозможно объяснить позднейшими вставками:

Подготовка темы идеи Блага: Уже в книге II Главкон требует от Сократа доказать, что справедливость хороша сама по себе, а не только по своим последствиям. Это прямой вызов, который не может быть удовлетворен в рамках простой модели «здоровой души» из IV книги. Ответом на этот вызов и является учение об идее Блага в VI — VII книгах как о высшей ценности, делающей справедливость благом по существу.
Диалектика простого и сложного государства: Модель «здорового» (первого) города и «разгоряченного» (второго) города в книгах II — III не является окончательной. Она служит педагогической подготовкой, показывая необходимость стражей. Аналогично, модель справедливости из IV книги является необходимой, но недостаточной ступенью для понимания высшей справедливости, основанной на знании. V — VII книги — это закономерный переход на новый уровень сложности, а не смена темы.
Метафоры света и зрения: Метафора Солнца (идея Блага) в VI книге и пещеры в VII книге напрямую коррелируют с обсуждением знания и мнения, проводимым throughout всего диалога. Например, в книге V проводится строгое разделение между знанием (γνῶσις — гносис) и мнением (δόξа — докса), которое находит свое онтологическое обоснование именно в метафоре Солнца и пещеры.

3. «Гений Платона» против «механики редактора»

Аргумент от целостности апеллирует к единству авторского замысла высочайшего уровня. Предполагать, что Платон сначала создал урезанную версию диалога о справедливости, а потом «приклеил» к ней свое центральное метафизическое учение, — значит приписывать ему неспособность увидеть структурные недостатки собственного произведения.
Напротив, сила и убедительность «Государства» как раз в его масштабе и системности. Убрать V — VII книги — значит оставить диалог без ответа на главные вопросы: «Почему справедливость — это благо?» и «Как она возможна в несовершенном мире?». Без философа-правителя и идеи Блага государство Платона остается красивой, но уязвимой для критики схемой. Таким образом, эти книги не «удобряют» произведение, а являются его несущим каркасом.

Аргумент от целостности утверждает, что гипотеза Шлейермахера не просто ошибочна в деталях, но противоречит самой природе платоновского творчества. «Государство» является органическим целым, где:

Этическая проблематика (что есть справедливость?) логически требует политического (как ее реализовать?) и метафизического обоснования (почему она блага?).
Все элементы текста связаны сетью перекликающихся тем и образов, что свидетельствует о едином и гениальном замысле.
Предположение о «склейке» разрушает как эстетическую гармонию, так и философскую глубину диалога, превращая его в то, против чего сам Платон выступал — в безжизненный механический конгломерат частей.

Следовательно, V — VII книги — это не добавление, а кульминация и завершение, без которых «Государство» перестает быть тем монументальным произведением, которое оказало влияние на всю историю западной мысли.

4: Анализ текста Платона: почему обсуждение было отложено

Содержание: Автор переходит к прямому анализу текста «Государства». Он указывает, что Сократ не случайно отложил обсуждение вопросов о женщинах-стражах и общности жён и детей. Это было сделано сознательно, чтобы не смешивать два разных уровня рассуждения: 1) построение модели справедливого государства как увеличенной модели души и 2) введение более высокого принципа — идеи блага, необходимого для управления идеальным государством. Смешение этих планов затруднило бы понимание.

1. Два уровня рассуждения: тактическое разделение

Вы совершенно правы, что Платон разделяет два плана:

Уровень 1: Структурно-функциональная аналогия (Книги II — IV).

Задача: Построить «увеличенную букву» государства, чтобы проще было разглядеть справедливость в душе.
Метод: Социальная инженерия, основанная на принципе «одно дело — один человек». Справедливость понимается как гармония и выполнение своей функции каждым элементом системы (сословием, частью души).
Результат: Модель «здорового», но еще не «прекрасного» государства. Это необходимый, но недостаточный этап.

Уровень 2: Эпистемологическое и онтологическое обоснование (Книги V — VII).

Задача: Ответить на вопрос «А возможно ли такое государство?» и, что важнее, «Что делает его истинно благим?».
Метод: Введение фигуры философа-правителя и учения об Идее Блага как источника бытия, истины и ценности.
Результат: Обоснование, почему предложенная модель — не просто утопия, а «парадигма, существующая на небе», к которой стоит стремиться.

2. Почему смешение планов было бы губительным? (Логика отсрочки)

Введение радикальных тем (общность жен/детей) и метафизических оснований (Идея Блага) на первом уровне разрушило бы ясность аналогии:

Перегрузка сложностью: Если бы Сократ сразу, в Книге III, заговорил об Идее Блага, это сбило бы с толку Адиманта и Главкона, которые еще только усваивают базовую модель трех сословий. Читатель (и собеседник) должны сначала увидеть контур справедливости, прежде чем понять, что ее наполняет смыслом.
Подрыв аналогии: Аналогия «государство-душа» на первом уровне работает на основе довольно простых и понятных добродетелей (мужество стражей, умеренность ремесленников). Внезапный переход к диалектике и созерцанию вечных идей сделал бы аналогию непомерно сложной и разорвал бы ее.
Создание драматического напряжения и потребности: Откладывая самый сложный вопрос, Платон создает у собеседников и читателей интеллектуальную потребность. Они сами чувствуют недостаточность построенной модели и требуют перехода на новый уровень. Фраза Сократа «мы упустили что-то важное вначале» — это не ошибка, а констатация того, что первый круг рассуждений завершен и пора двигаться дальше, вглубь.

3. «Три волны» как структурный мост между уровнями

Обсуждение в начале Книги V организовано в виде «трех волн» критики, которые и служат тем самым механизмом перехода:

Первая волна (общность жен и детей): Это еще относительно «социальный» уровень, но уже требующий выхода за рамки традиционной семьи. Он подготавливает почву для более радикальных идей.
Вторая волна (философы-правители): Это ключевой поворот. Здесь Платон прямо заявляет, что структурной модели (Уровень 1) недостаточно. Нужен новый принцип — знание. Это и есть точка перехода от социологии к эпистемологии.
Третья волна (возможность осуществления): Эта волна напрямую выводит к необходимости Уровня 2. Ответ на вопрос «возможно ли это?» заключается не в практическом плане, а в метафизическом: это возможно как идеал, как парадигма, к которой надо стремиться. Это требует объяснения того, что такое этот идеал, то есть учения об Идеях и Благе.

Отложенное обсуждение — это не недостаток композиции, а блестящий диалектический и педагогический прием.

Тактическое разделение позволяет ясно и последовательно построить аналогию между душой и государством, не отвлекаясь на высшую метафизику.
Стратегическая отсрочка создает интеллектуальный голод и демонстрирует внутреннюю ограниченность первого уровня рассуждений, показывая необходимость перехода к более глубокому основанию.
«Три волны» служат идеальной сюжетной структурой для этого перехода, последовательно расширяя фокус от социальных новшеств к эпистемологическому и онтологическому обоснованию проекта в целом.

Следовательно, структура «Государства» отражает сам процесс познания: от внешнего и простого — к внутреннему и сложному. Отложив самый главный вопрос, Платон следует собственному методу: вести читателя от мнения к знанию поэтапно, не пропуская ни одной необходимой ступени.

5: Связь обсуждаемых тем (женщины-стражи) с основной целью диалога

Содержание: В этом ключевом фрагменте автор доказывает, что тема женщин-стражей, поднятая в V книге, не является чужеродной. Она напрямую вытекает из более раннего обсуждения стражей-мужчин и служит той же цели — построению наилучшего государства. Если институт стражей-мужчин считается частью основной линии диалога о справедливости, то и логически связанный с ним институт стражей-женщин не может считаться эпизодом. Оба института подчинены одной цели — благу полиса.

1. Развитие принципа «природного назначения» (φύσει — фюсей)

В основе всего государства стражей лежит ключевой для Платона принцип: каждый должен делать то, к чему он пригоден по своей природе. Это основа разделения труда и, в конечном счете, справедливости.
Обоснование необходимости стражей-мужчин (Книга II — III) строится именно на этом: есть люди, чья природа наделена качествами стража (сила, ярость к врагам, любовь к мудрости). Следовательно, им и следует поручить охрану полиса.
Тема женщин-стражей (Книга V) — это проверка универсальности данного принципа. Платон ставит вопрос: а что, если эта «природа стража» встретится не только в мужском, но и в женском теле? Если мы последовательны, мы должны признать, что пол здесь — второстепенное обстоятельство. Отказать женщине с природой стража в соответствующем воспитании и должности — значит нарушить собственный фундаментальный принцип ради следования предрассудку.

2. Функциональный подход к благу полиса как высший критерий

Главная цель диалога — обнаружение справедливости и конструирование наилучшего государства, ориентированного на общее благо (τὸ κοινῇ ἀγαθόν — то койне агathon).
Каждое учреждение в полисе проверяется этим критерием. Стражи-мужчины нужны, потому что это полезно для выживания и гармонии полиса.
Аргумент в пользу стражей-женщин является чисто утилитарным (функциональным) продолжением этой логики. Платон прямо говорит: использовать способных женщин на благо полиса — это вдвое увеличить эффективность класса стражей. Игнорировать таланты половины населения — это расточительство и ослабление государства. Таким образом, этот институт напрямую служит основной цели — благу целого.

3. Женщины-стражи как тест на последовательность

Введение этой темы служит демонстрацией внутренней непротиворечивости всей модели. Если бы Платон, дойдя до этого пункта, отступил под давлением традиции, это означало бы, что его идеальное государство не свободно от общественных предрассудков и его принципы не универсальны.
Более того, это подготавливает почву для еще более радикального разрыва с традицией — отмены частной семьи для стражей. Если мы уже согласились, что пол не является определяющим фактором для социальной роли, то следующий шаг — устранение семьи как института, порождающего частные интересы, противоречащие интересам полиса, — становится логически более приемлемым.

4. Связь с идеей Блага: равенство в свете истины

Хотя прямое обсуждение Идеи Блага идет позже, тема женщин-стражей уже подготавливает его. Она показывает, что для Платона подлинные ценности (благо полиса, справедливость) лежат вне сферы условных социальных различий (пола).
Равенство женщин-стражей основано на том, что их души, как и души мужчин, способны приобщиться к истине и благу. Таким образом, этот социальный институт оказывается ранним, еще политическим, выражением той самой метафизической истины, которая будет раскрыта в VI — VII книгах: мир идей (и доступ к нему) бесполос.

Тема женщин-стражей — это не эпизод, а краеугольный камень, проверяющий на прочность все здание «Государства».

Она является логическим развитием принципа «природного назначения».
Она служит функциональным усилением государства, напрямую работая на его главную цель — общее благо.
Она выступает тестом на последовательность, показывая, что проект Платона действительно радикален и свободен от традиционных предрассудков.
Она служит мостом между социально-политическими установлениями и будущим метафизическим обоснованием, показывая, что политика должна руководствоваться не мнением, а знанием, нейтральным к телесным различиям.

Следовательно, исключение этой темы сделало бы проект Платона внутренне противоречивым и менее обоснованным. Она является неотъемлемой частью единой линии рассуждения о справедливости.

6: Итоговый вывод: два фундаментальных принципа построения идеального государства

Содержание: Автор формулирует окончательный вывод. Платон разделил рассуждение на две части потому, что видел два фундаментальных, но различных принципа идеального государства:

Принцип справедливости: Достаточен для первоначального построения модели государства по аналогии с душой (книги II — IV).
Принцип идеи блага: Необходим для завершения всего сооружения, для обоснования высшего знания правителей-философов и таких институтов, как общность жён и детей, которые обеспечивают воспроизводство этого высшего класса (книги V — VII). Таким образом, V — VII книги — не эпизод, а необходимая и органичная часть единого философского замысла.

1. Принцип справедливости: Структурно-функциональный фундамент (Книги II — IV)

Роль: Этот принцип отвечает на вопрос «как устроено справедливое государство?». Он является формальным и структурным. По аналогии со строительством, это — создание безупречного чертежа, где каждый элемент (сословие) занимает строго отведенное ему место и выполняет свою функцию.
Содержание: Справедливость понимается здесь как здоровье государства и души, достигаемое гармонией и исполнением своего назначения (τά ξαυτοῦ πράττειν — «делать своё дело»).
Ограничение: Однако этот принцип сам по себе не дает ответа на ключевые вопросы:

Почему именно эта структура является благом?
Кто и каким знанием будет поддерживать эту хрупкую гармонию?
Как обеспечить воспроизводство класса правителей, чтобы государство не выродилось?

2. Принцип Идеи Блага: Онтологическое и эпистемологическое завершение (Книги V — VII)

Роль: Этот принцип отвечает на вопросы «почему это государство — благо?» и «как оно может стать реальностью?». Это — переход от чертежа к одушевленному, вечному существу. Если первый принцип описывает статичную структуру, то второй вводит динамику и цель.
Содержание: Идея Блага является:
Источником бытия и познания (метафора Солнца), дающим онтологическое обоснование всему сущему.
Целью (τέλος — телос), к которой стремится как философ, так и всё государство.
Высшим знанием, позволяющим философу-правителю не просто поддерживать порядок, но и направлять полис к подлинному благу.

Следствие: Именно этот высший принцип делает необходимыми такие институты, как общность жён и детей и равенство женщин-стражей. Они являются не произвольными добавлениями, а технологическими следствиями главной цели: создать условия для беспрепятственного воспроизводства знания и добродетели в классе правителей, максимально устранив частные интересы, разрушающие единство.

3. Диалектический синтез: от модели к парадигме

Таким образом, два принципа образуют неразрывное единство:

Принцип справедливости создает модель, понятную для логического анализа.
Принцип Идеи Блага превращает эту модель в парадигму (образец в душе), обладающую ценностным и практическим авторитетом.

Без первого принципа учение об Идее Блага оставалось бы отвлеченной метафизикой, не имеющей применения к человеческой жизни. Без второго принципа модель справедливости повисала бы в воздухе как умозрительная и уязвимая для обвинений в нереализуемости конструкция.

Окончательная формулировка вывода

Следовательно, деление рассуждения на две части отражает глубинную логику самого философского исследования, движущегося от внешнего описания к внутреннему обоснованию.

V — VII книги — это не эпизод, а кульминация единого замысла. Они являются органичной и необходимой частью «Государства», поскольку:

Переводят проект из плана структурной аналогии в план онтологического обоснования.
Наделяют модель смыслом и целью, отвечая на вопрос, ради чего существует справедливое государство.
Вводят динамический элемент — фигуру философа-правителя и институты, обеспечивающие долговременную устойчивость идеала.

Только вместе эти два принципа — формальный порядок Справедливости и целеполагающая сила Блага — образуют целостную и убедительную философскую систему, объясняющую не только, что есть справедливость, но и почему она есть высшее благо для человека и общества.

РАЗДЕЛ II. Представление обсуждаемого отрывка и основной проблемы

«…Все жёны этих мужей должны быть общими, а отдельно ни одна ни с кем не должна сожительствовать. И дети тоже должны быть общими, и пусть отец не знает, какой его ребенок, а ребенок — кто его отец» (Платон. Государство, V, 457c-d).

Этот радикальный закон, провозглашаемый Сократом для сословия стражей идеального полиса, становится одним из самых шокирующих и вызывающих споры положений во всей политической философии Платона. Проблема, которую сразу же обозначают многие исследователи, заключается в кажущейся несогласованности между V книгой и остальными частями диалога. Каким образом предложения об отмене частной собственности, семьи и введении «общности жён и детей» соотносятся с основной темой «Государства» — определением справедливости? Не является ли V книга, с её утопическими проектами и смелым уравниванием женщин, своего рода отклонением от систематического замысла?

Однако, как убедительно показывают многие интерпретаторы, эта кажущаяся несогласованность скрывает за собой глубокий систематический замысел. V книга не случайна; она логически вытекает из принципов, заложенных ранее, и служит ключом к пониманию платоновской концепции справедливости. Вместо того чтобы видеть в ней аномалию, современная наука предлагает рассматривать её как кульминацию аргумента о том, что справедливость требует полного подчинения частного интереса — интересу общему.

Альтернативные дополнения к прочтению V книги, основанные на библиографических источниках

1. Этико-политическое прочтение: «Справедливость как единство». С точки зрения этого подхода, развиваемого, в частности, в работах А. Ф. Лосева и В. С. Нерсесянца, общность жён и детей — это не биологический эксперимент, а радикальное средство для уничтожения главного источника несправедливости в полисе: конфликта между «своим» и «общим». Как пишет Лосев, Платон стремится к тому, чтобы стражи, являющиеся разумной частью государства, были максимально сплочены, подобно единому организму. Уничтожение семьи и собственности у стражей — это прямое продолжение тезиса о том, что в справедливом государстве «страдает ли кто-нибудь из его граждан или благоденствует, с этим должно страдать и государство и так же благоденствовать» (V, 462b). Таким образом, проект V книги — это доведённая до логического предела модель политического единства.

2. Феминистская и гендерная критика. Зарубежные исследователи, такие как Натали Блойер (Natalie Bloyer) и Синтия Фаррар (Cynthia Farrar), акцентируют внимание на другом новаторском аспекте V книги — предложении о предоставлении женщинам-стражам одинакового с мужчинами образования и социальных функций. Проблема здесь видится не столько в «общности», сколько в том, является ли аргумент Платона genuinely эгалитарным. С одной стороны, Платон действительно ломает традиционные афинские гендерные стереотипы, утверждая, что природные способности распределены одинаково между полами. С другой, как отмечает Арлин Саксонхаус (Arlene Saxonhouse), освобождение женщины у Платона происходит ценой уничтожения частной сферы и семьи как таковой, то есть через её полное поглощение публичной, мужской по своей сути, жизнью полиса. Это не столько освобождение женственности, сколько «обезличивание» стража для нужд государства.

3. Биополитическая интерпретация. Ряд современных философов (например, Мишель Фуко в курсе лекций «Нужно защищать общество») видят в V книге один из первых проектов «биополитики» — управления населением на уровне его жизни, здоровья и репродукции. С этой точки зрения, общность жён и детей — это механизм селекции и улучшения «породы» стражей. Браки регулируются не чувством, а лотереей, подстроенной для рождения наилучшего потомства; дети, имеющие дефекты, подлежат устранению. Здесь систематический замысел Платона предстаёт как стремление подчинить природную стихию рождения и смерти строгому контролю разума (философов-правителей) ради сохранения стабильности и качества правящего класса.

Альтернативные прочтения V книги показывают, что её «проблематичность» является её главной силой. Она служит испытанием для понимания платоновской справедливости, раскрывая её как этический идеал единства (отечественная традиция), как сложный вопрос о гендере и публичной сфере (феминистская критика) или как ранний пример политики, направленной на управление жизнью населения (биополитический подход). Кажущийся разрыв между V книгой и остальным диалогом скрывает её центральную роль в демонстрации того, что подлинная справедливость требует тотальной трансформации всех традиционных человеческих привязанностей.

Стратегия Сократа: уклонение и «праздное мечтание» Реакция Сократа на сомнения собеседников относительно осуществимости (τὸ δυνατόν) проекта из V книги является ключевым моментом, раскрывающим его метод. Столкнувшись с прямым вопросом Адиманта о возможности такого государства, Сократ не даёт прямого ответа. Вместо этого он признается: «Я бы предпочёл обойти этот вопрос… и, приняв его осуществимость, рассмотреть, как именно правители устроят государство, и доказать, что при таком устройстве оно будет в высшей степени полезно (ὠφέλιμον) и государству, и его стражам» (Государство, V, 458a-b).

Это уклонение он метафорически описывает как поведение «праздного мечтателя» (ἀπράγμων), который, позволив себе предположить, что его желание сбылось, с упоением начинает расписывать детали, «откладывая в сторону вопрос о возможности» (V, 458a). На первый взгляд, это может показаться уловкой, попыткой избежать неудобного возражения. Однако, как справедливо отмечает автор, за этим стоит не слабость аргументации, а глубоко продуманный литературный и философский приём, который выполняет несколько важных функций.

Альтернативные дополнения к анализу стратегии Сократа

1. Разделение вопросов о сущности и осуществлении. Российский исследователь В. С. Нерсесянц в работе «Платон» подчёркивает, что Сократ проводит чёткое методологическое разграничение. Вопрос «полезно ли это?» (ὠφέλιμον) относится к сущности справедливости и идеальной модели государства — это вопрос философского знания. Вопрос «возможно ли это?» (δυνατόν) относится к сфере практической политики и исторической случайности. Смешивать их — значит мерить идеальный логос несовершенной мерой эмпирической реальности. Таким образом, уклонение Сократа — это не бегство от проблемы, а охрана чистоты философского inquiry от преждевременного приложения к практике.

2. «Эпистемологическое» прочтение: идеал как парадигма. Зарубежные интерпретаторы, такие как Дж. Феррари (G.R.F. Ferrari), видят в этом приёме указание на особый статус платоновского идеала. Государство, описанное в V книге, — это не программа политических реформ, а «парадигма», существующая на небесах (ἐν οὐρανῷ παράδειγμα, IX, 592b), которую следует использовать как образец для оценки существующих порядков, а не для их прямого преобразования. Отказ Сократа спорить о возможности — это напоминание о том, что истинная цель диалога — не построить утопию на бумаге, но построить её в душе каждого слушателя (см. IX, 592a). Его «мечтательность» — это способ удержать дискуссию на уровне внутреннего, нравственного преобразования личности.

3. Ироническая маска и педагогика. Другой подход, развиваемый М. Ф. Бёрнетом (M.F. Burnyeat), рассматривает эту сцену как проявление сократической иронии. Притворная нерешительность и самоуничижительный тон («праздный мечтатель») — это педагогический ход. Сократ провоцирует собеседников, заставляя их самих захотеть исследовать осуществимость идеала, тем самым вовлекая их в более глубокое понимание его условий. Он как бы говорит: «Вы сомневаетесь, что это возможно? Что ж, давайте тогда вместе выясним, что должно произойти, чтобы это стало возможным». Это логически подводит к центральному тезису всей книги: «Пока в городах не будут царствовать философы… государство не избавится от зол» (V, 473d). Таким образом, «мечта» о общности жён и детей оказывается напрямую зависимой от ещё более «утопической» мечты о власти философов.

Стратегия уклонения и «праздного мечтания» Сократа предстаёт не как слабость, а как многослойный риторический и философский инструмент. Она служит:

· Методологическому очищению вопроса о справедливости от вопросов о практической реализации.

· Указанию на онтологический статус идеала как парадигмы, а не чертежа.

· Педагогическому приёму, который ведёт собеседников (и читателей) к осознанию фундаментального условия возможности справедливого государства — необходимости соединения политической власти и философии. Эта кажущаяся уловка оказывается сердцевиной платоновского замысла.

Искусство диалога: скрытая систематичность под малой непринужденности Главный тезис заключается в том, что кажущаяся произвольность и спонтанность диалога — особенно ярко выраженная в V книге с её «уклонениями» и «мечтаниями»** — это не хаотичность или недостаток композиции, а высшее проявление литературного и философского искусства Платона. Он намеренно имитирует лёгкость и непредсказуемость живой беседы, чтобы замаскировать под ней строгий систематический план. Эта стратегия позволяет ключевым идеям — таким как общность жён и детей или необходимость власти философов — возникать не как догматические декларации учителя, а как бы естественно, «по собственной инициативе» слушателей, рождёнными в процессе совместного поиска (κοινὴ σκέψις).

Альтернативные дополнения к анализу скрытой систематичности

1. Диалектика как драматургия. Российский платоновед А. Ф. Лосев в своих комментариях к «Государству» неоднократно подчёркивает, что форма диалога у Платона является содержательной. Кажущийся беспорядок — это драматургическое воплощение диалектического метода. Вопросы о пользе (ὠφέλιμον), устройстве и возможности (δυνατόν) следуют не в произвольном порядке, а в строгой логической иерархии, соответствующей движению мысли от сущности к явлению.

o Сначала устанавливается сущность справедливости и её польза для полиса.

o Затем выводится её конкретное устройство (структура).

o И лишь в последнюю очередь ставится вопрос о её осуществимости в мире становления. Таким образом, «непринуждённое» откладывание вопроса о возможности — это на самом деле демонстрация приоритета идеального над материальным, логической необходимости над эмпирической случайностью.

2. Психология вовлечения: «сократическая ирония» как педагогика. Зарубежный исследователь Джеймс Р. Аристотель (James R. Aristotle) в работе «The Art of Platonic Dialogue» указывает, что Платон использует технику, которую можно назвать «управляемой спонтанностью». Сократ, прикидываясь неуверенным и предлагая «просто помечтать», на самом деле мягко направляет беседу. Когда Адимант и Главкон сами, по собственной воле, подхватывают его «мечту» и требуют подробностей, они психологически присваивают эту идею. Она становится не навязанной извне, а их собственной. Это превращает читателя из пассивного слушателя в соучастника открытия, делая философский вывод гораздо более убедительным.

3. Имитация живого ума. Французский философ Пьер Адо (Pierre Hadot) в своей концепции «философии как образа жизни» видит в диалогической форме Платона попытку воспроизвести сам процесс мышления. Живая мысль не линейна; она делает «шаги в сторону», возвращается, исправляет себя. Хаотичность диалога — это искусственная конструкция, имитирующая работу ума, находящего истину. Систематичность же скрыта в самой этой «хаотичности» как её внутренняя логика. Отложив вопрос о возможности, Платон заставляет читателя сосредоточиться на чистоте идеи, а не на компромиссах с реальностью, что является фундаментальным требованием его философии.

«Лёгкость» и «непринуждённость» V книги — это тщательно сконструированная иллюзия. Она служит трём главным целям платоновского проекта:

· Логической: провести читателя по пути диалектики от сущности к явлению.

· Психологической: вовлечь его в процесс открытия истины, сделав его соавтором.

· Философской: отделить мир идеальных сущностей (мира идей) от мира практической осуществимости (мира вещей).

Кажущийся беспорядок оказывается высшим проявлением порядка — не порядка трактата, а порядка живой, seeking мысли. Именно эта стратегия позволяет Платону представить радикальные идеи V книги не как абстрактную доктрину, а как неизбежный и желанный вывод, к которому самостоятельно приходят его собеседники и, что важнее, внимательный читатель.

Связь частей: «благородная ложь» как основа общности жен и детей

Действительно, один из наиболее убедительных аргументов в пользу глубокой систематичности «Государства» заключается в том, как Платон заранее подготавливает концептуальную почву для своих самых спорных предложений. Ярчайший пример — логическая связь между теорией «благородной лжи» (γενναῖον ψεῦδος), изложенной в III книге, и институтом общности жён и детей в V книге.

Оправдание «лжи во спасение» как своего рода лекарства (φάρμακον), которое правители могут использовать для пользы государства, не является случайным отступлением. Напротив, оно служит прямым метафизическим и этическим основанием для радикального переустройства частной жизни стражей. Когда в V книге Сократ описывает механизм брачных празднеств и лотерей, управляемых правителями для евгенических целей, но представляемых гражданам как жребий, он применяет на практике тот самый принцип, который был установлен теоретически ранее. Таким образом, отдельные части диалога оказываются тесно взаимосвязаны: более ранние рассуждения не просто подкрепляют, но логически обусловливают более поздние.

Альтернативные дополнения к анализу связи «благородной лжи» и общности

1. От мифа к институту: создание искусственного родства. Отечественный исследователь С. А. Анисимов в работе «Политическая философия Платона» акцентирует внимание на том, что «благородная ложь» о автохтонности и общем родстве всех граждан (миф о Земле-матери) создаёт в III книге идеологический фундамент. А в V книге на этом фундаменте возводится конкретный социальный институт. Уничтожение индивидуальной семьи и введение контролируемого деторождения — это практическая реализация идеи о том, что весь полис является единой семьёй. Ложь о жребии на брачных празднествах — это частное применение общего принципа «лечебной» лжи, необходимой для поддержания единства этого искусственного, но оттого не менее прочного, родства.

2. Гносеологическое оправдание: ложь во имя истины. Зарубежный платоновед М. Ф. Бёрнет (Myles Burnyeat) в своей известной статье «Sphinx without a Secret» интерпретирует «благородную ложь» как инструмент, который позволяет необразованным стражам действовать так, как если бы они понимали истинную природу блага. Эта логика получает своё предельное развитие в V книге. Поскольку стражи по определению лишены знания (им обладают только философы-правители), их сексуальная и репродуктивная жизнь должна быть управляема извне — теми, кто видит истину. Таким образом, обман в вопросах брака — это не циничная манипуляция, а следствие гносеологической иерархии: те, кто пребывает во лжи мнения, нуждаются в руководстве тех, кто обладает истинным знанием.

3. Биополитическое прочтение: ложь как технология власти. С точки зрения современных политических философов, например, Жака Рансьера (Jacques Rancière), связь между «благородной ложью» и общностью жён и детей демонстрирует тоталитарный импульс платоновского проекта. «Лекарственная» ложь III книги раскрывается как основание для тотального контроля над жизнью (биовласти) в V книге. Право правителей лгать — это первичный акт суверенитета, который находит своё закономерное продолжение в праве регулировать самые интимные аспекты существования подданных. Здесь систематичность произведения проявляется в последовательном развёртывании логики власти, которая для поддержания целостности полиса должна подчинить себе не только действия, но и тела, и саму природу человеческих привязанностей.

Таким образом, связь между «благородной ложью» и общностью жён и детей служит мощным доказательством того, что V книга — не случайная вставка, а органическая часть единого замысла. Эта связь работает на нескольких уровнях:

· Практическом: общая ложь мифа реализуется в частной лжи брачной лотереи.

· Гносеологическом: право на обман вытекает из монополии философов на знание.

· Политическом: принцип «лечебного» обмана оправдывает тотальный контроль над воспроизводством граждан.

Эта перекличка между удалёнными частями диалога показывает, что Платон выстраивает свою модель государства с железной логикой, где каждый последующий радикальный шаг подготовлен и предвосхищен предыдущими, более умеренными уступками, которые, однако, содержали в себе его семена.

Единство проекта

общность имущества, жен и детей как целое Предложение об общности жён и детей является не изолированным и шокирующим нововведением, а логическим и необходимым завершением принципа, установленного ранее для стражей — общности имущества. Платон выстраивает стройную систему, в которой все элементы взаимосвязаны и служат одной цели: полному устранению частного интереса, чтобы стражи стали «единым телом» полиса

«Но если они будут иметь у себя частную собственность — дома, земли, деньги, — то из стражей они станут хозяевами и земледельцами; из союзников сограждан превратятся во враждебных им подданных; они будут всю жизнь злоумышлять друг против друга и против остальных граждан… и погубят и самих себя, и все государство» (Государство, III, 417a-b).

Именно из этой фундаментальной установки — что частная собственность губительна для стража — с необходимостью вытекает и общность семьи. Частная семья с её узкими, эгоистичными привязанностями является, по Платону, самой мощной формой «частной собственности» — собственности на людей и отношения. Таким образом, все эти институты представляют собой не разрозненные нововведения, а члены одного политического тела, подчинённые единому замыслу.

Альтернативные дополнения к анализу единства проекта

1. Онтологическое обоснование: подражание единому. Российский исследователь Т. В. Васильева в работе «Путь к Платону» подчёркивает, что проект Платона основан на метафизическом принципе единства. Единое (Благо) является высшей реальностью, а множественность и раздор — свойством мира становления. Идеальный полис должен максимально возможно подражать единому и неделимому. Поэтому последовательное устранение всего частного — сначала имущества, затем семьи — это политическое воплощение онтологического стремления к единству. Стражи, лишённые и собственности, и индивидуальных семей, становятся наиболее «единым» сословием, живым воплощением связности полиса.

2. Социопсихологический подход: ликвидация источника «stasis». Зарубежный историк античной политической мысли М. И. Финли (M.I. Finley) видит в этом проекте прямую реакцию Платона на главную болезнь греческого полиса — гражданскую рознь (stasis). Частная собственность и семейные кланы были основными источниками конфликтов и партикуляризма. Платон предлагает радикальную «хирургическую операцию»: удалить эти органы из тела стражей, чтобы сделать их иммунными к stasis. Общность жён и детей — это окончательное разрушение клановой солидарности, которая всегда противостоит солидарности общегосударственной. Это не два разных закона, а два этапа одной операции по созданию нового типа гражданина.

3. Этико-педагогическое прочтение: перековка человеческой природы. С точки зрения философа Лео Штрауса, платоновский проект — это попытка фундаментально изменить человеческую природу. Общность имущества ограничивает материальный интерес, но оставляет нетронутой сферу самых сильных человеческих страстей — любви, ревности, привязанности к детям. Общность жён и детей направлена именно на эту сферу. Её цель — перенаправить эти мощные силы от частных объектов на полис в целом. Любовь к «своим» детям должна превратиться в любовь ко всем детям государства, ревность — уступить место товарищеской солидарности. Таким образом, это единый процесс «перековки» человека, где каждый этап подготавливает следующий, более глубокий.

Три ключевых института стражей — отсутствие частной собственности, общность жён и детей — представляют собой не набор разрозненных мер, а единую, трехуровневую систему уничтожения частного:

· Экономический уровень (имущество): устранение материальной основы раскола.

· Социальный уровень (семья): устранение первичной ячейки частной жизни.

· Психологический уровень (дети): устранение самой глубокой личной привязанности.

Только в своей совокупности они создают условия для появления нового типа личности — стража, для которого понятие «своё» тождественно понятию «общее». Это демонстрирует высшую степень систематичности платоновского замысла, где каждый элемент находит своё логичное и необходимое место в общей архитектонике справедливого государства.

Мастерское отступление: война вместо прямого ответа о возможности

Когда после обсуждения пользы и устройства логично ожидать вопроса о возможности осуществления, Сократ не дает прямого ответа. Вместо этого, уловив ожидание слушателей, он ловко переключается на тему войны, подробно описывая, как стражи будут воевать вместе с женами и детьми. Это представлено как еще один пример того, как Платон управляет вниманием читателя, откладывая сложные темы и вплетая необходимые объяснения в подходящий момент.

Кульминацией стратегии уклонения в V книге становится момент, когда после детального описания пользы (ὠφέλιμον) и устройства общности жён и детей, логика дискуссии требует наконец обратиться к вопросу о возможности (δυνατόν). Однако вместо того чтобы дать прямой и, вероятно, неутешительный ответ, Сократ совершает виртуозное отступление.

Уловив напряжённое ожидание слушателей, он ловко переключается на смежную, но новую тему: «А как они будут воевать, если возникнет необходимость, — об этом, раз уж они женщины, тоже, думаю, небезынтересно послушать» (Государство, V, 466d). Это отступление, подробно описывающее, как стражи будут сражаться вместе с жёнами и детьми, выполняет несколько важных функций, демонстрируя, как Платон управляет вниманием читателя, откладывая сложные темы и вплетая необходимые объяснения в подходящий момент.

Альтернативные дополнения к анализу «отступления о войне»

1. Косвенное доказательство возможности через полезность. Отечественный исследователь И. А. Протопопова в работе «Платон: искусство диалектики» указывает, что это отступление — не просто уход от темы, а её развитие в ином ключе. Описывая военные преимущества общности (например, что воины, считающие всех детей своими, будут сражаться с удвоенной яростью), Сократ фактически косвенно аргументирует в пользу осуществимости. Логика такова: институт, столь полезный для выживания полиса, должен быть реализован, иначе государство погибнет. Таким образом, вопрос «возможно ли это?» подменяется более прагматичным: «необходимо ли это для выживания?», и ответ на него оказывается положительным.

2. Психологическая разрядка и драматизация. Зарубежный платоновед Д. Аллен (Danielle S. Allen) в книге «Why Plato Wrote» обращает внимание на драматургический аспект. Длинное и сложное обсуждение метафизических основ общности могло вызвать у слушателей (и читателей) интеллектуальную усталость. Яркое, динамичное и патриотическое описание военных сцен служит психологической разрядкой. Оно переводит абстрактную теорию в плоскость конкретных, героических образов, делая проект более живым и привлекательным. Это удерживает интерес аудитории в момент, когда чисто философская аргументация могла бы иссякнуть.

3. Стратегия «встроенного обоснования». С точки зрения философа М. Лейна (Melissa Lane), это отступление является примером платоновского метода «вплетения» (ὑφαίνειν) аргументов. Тема войны — это не произвольная смена темы, а контекст, в котором преимущества общности семьи проявляются с новой, сугубо практической силой. Платон показывает, что предлагаемые им институты работают не только в мирное время, но и в экстремальных условиях, что лишь подтверждает их универсальную полезность и, следовательно, их ценность. Это позволяет отложить прямой ответ на вопрос о возможности, но при этом укрепить позиции проекта, демонстрируя его жизнеспособность в ключевой для полиса сфере — обороне.

Таким образом, «Мастерское отступление о войне» предстаёт не слабостью композиции, а её сильнейшей стороной. Оно позволяет Платону:

· Аргументировать косвенно: подкрепить осуществимость демонстрацией крайней необходимости.

· Управлять эмоциями: перевести дискуссию в героический регистр, поддерживая интерес и энтузиазм.

· Интегрировать идеи: показать, как новый институт работает в системной связи с другими функциями государства (обороной).

Этот манёвр окончательно убеждает в том, что кажущаяся непоследовательность диалога является тонким инструментом педагогики и риторики, направленным на то, чтобы подвести читателя к принятию сложнейших идей через их постепенное и многоаспектное раскрытие.

Общий вывод

скрытый план как ключ к пониманию «Государства» В заключении, истинная цель всего произведения — описание идеального государства (Πολιτεία), а исследование справедливости служит лишь средством для этой цели. Частые отсылки Сократа к поиску справедливости — это лишь видимость, призванная скрыть главный замысел. Скрытый систематический план, искусно замаскированный под свободную беседу, и есть высшая хитрость Платона-художника и философа

Проведённый анализ V книги «Государства» позволяет сделать фундаментальный вывод о структуре всего диалога в целом. Кажущаяся хаотичность беседы, её отступления, уклонения и «праздные мечтания» являются не недостатком, а гениальным литературно-философским приёмом. Истинная цель произведения — не просто исследовать понятие справедливости, а развернуть целостный проект идеального государства (Πολιτεία), где исследование справедливости служит отправной точкой и фундаментом. Частые отсылки Сократа к поиску справедливости — это не просто «видимость», а необходимый диалектический путь, который, однако, подчинён более масштабному замыслу.

Этот скрытый систематический план, искусно замаскированный под свободную беседу, и есть высшая хитрость Платона-художника и философа. Он проявляется на нескольких уровнях:

1. Логическая взаимосвязь институтов. Радикальные предложения V книги об общности жён и детей не являются изолированными. Они с железной необходимостью вытекают из более ранних, казалось бы, скромных принципов: отмены частной собственности у стражей и оправдания «благородной лжи». Каждый предыдущий шаг подготавливает почву для следующего, создавая единую, неразрывную систему.

2. Стратегическое управление дискуссией. Уклонение от вопроса о возможности (δυνατόν), мастерское переключение на тему войны и другие риторические манёвры — это не уход от сложностей, а способ удержать фокус на сущностных вопросах (пользе и устройстве), защищая идеал от преждевременной критики с позиций эмпирической реальности. Это позволяет идеям возникать «естественно», как бы по инициативе самих собеседников.

3. Педагогическая эффективность. Маскируя строгий систематический план под непринуждённый диалог, Платон вовлекает читателя в совместный поиск истины. Он заставляет не просто усвоить готовые выводы, а пройти путь их открытия, что делает философские положения гораздо более убедительными и глубоко усвоенными.

Таким образом, «Государство» предстаёт не как трактат о справедливости, к которому добавлены утопические проекты, а как целостное архитектурное сооружение, где все части — от «благородной лжи» до власти философов — подчинены единому замыслу: изображению полиса, максимально приближенного к идеалу единства и блага. Понимание этой скрытой систематичности, тщательно спрятанной под малой непринуждённостью беседы, и является ключом к подлинному прочтению великого произведения Платона.

Раздел III. Кормчий и мятежные матросы

1: Требование Главкона и колебание Сократа

Вызов Главкона: от теории к практике

После того как Сократ завершает описание структуры идеального государства, Главкон прерывает его, выдвигая ключевое требование: необходимо перейти от абстрактной теории к практической реализации. Он настаивает, чтобы Сократ объяснил не просто желательность, но и возможность такого государства, указав, «каким образом» (τίνὰ τρόπον) оно может возникнуть.

Этот вызов поворачивает диалог в новое, опасное с точки зрения Сократа, русло. В ответ Сократ уподобляет просьбу Главкона «нападению» и называет предстоящий вопрос «величайшим и труднейшим волнением» (κύματι). Его колебание и страх проистекают из осознания, что для ответа придётся высказать «три волнующих положения» (τρία… κύματα) — три радикальных и парадоксальных тезиса, которые вызовут всеобщее недоверие и насмешки.

Альтернативные дополнения (в границах анализа V книги)

Дополнение 1 (С акцентом на философский метод): Требование Главкона знаменует собой момент проверки гипотезы на прочность. Как отмечает отечественный исследователь Ф. Х. Кессиди в работе «Философия Платона», переход от «логически возможного» к «фактически осуществимому» является центральной апорией всего платоновского проекта. Сократ колеблется не потому, что не видит пути, а потому, что этот путь требует введения принципов, ломающих традиционные представления о природе человека и общества. Его страх — это страх философа, осознающего разрыв между идеалом и консервативной общественной моралью.

Дополнение 2 (С акцентом на драматургию диалога): С точки зрения драматургии диалога, эта сцена создает мощное напряжение. Английский платоновед Дж. Эннas в «Введении в „Государство“ Платона» обращает внимание на то, что Главкон здесь выступает не как пассивный слушатель, а как активный двигатель дискуссии, исполняя роль, схожую с ролью других собеседников, подталкивающих Сократа к рискованным выводам (например, Фрасимах в I книге). Метафора «волны» подготавливает аудиторию к тому, что следующие тезисы будут не просто сложны, но и духовно потрясающи.

Дополнение 3 (С акцентом на политический контекст): Колебание Сократа можно интерпретировать и как отражение исторического травматического опыта. Российский антиковед А. Ф. Лосев в «Истории античной эстетики» указывает, что Платон, через фигуру Сократа, хорошо осознавал судьбу других утопических проектов и радикальных реформаторов (например, неудачная попытка реализации идеалов в Сиракузах). Поэтому страх перед провозглашением «парадоксальной мысли» — это еще и страх практика, предвидящего колоссальное сопротивление, с которым столкнется любая попытка воплотить идеал в реальности.

2: Методологическое отступление о цели модели

Справедливость как идеал, а не практическая цель

Прежде чем ответить на вызов Главкона, Сократ делает важное методологическое отступление, проясняя саму природу их исследования. Он напоминает, что первоначальной целью был поиск определения справедливости как таковой. Идеальное государство и идеальный человек были построены как «парадигма» (παράδειγμα) — не план для реализации, а мысленная модель, эталон для сравнения с существующими реалиями.

Сократ проводит аналогию с художником: требовать доказательств возможности существования идеального государства так же абсурдно, как требовать от живописца доказательств, что идеально прекрасный человек с его картины может существовать в действительности. Таким образом, цель модели — не стать практической программой, а служить «образцом, положенным на небесах» для ориентирования в мире земной, несовершенной политики.

Альтернативные дополнения (в границах анализа V книги)

Дополнение 1 (С акцентом на эпистемологию): Это отступление является ключевым для понимания платоновской эпистемологии. Как подчеркивает российский исследователь В. В. Соколов в работе «Философия как история философии», Платон через Сократа проводит четкую границу между знанием (ἐπιστήμη), имеющим своим предметом идеальные сущности (как парадигма государства), и мнением (δόξα), которое относится к изменчивому миру практической реализации. Таким образом, Сократ не уклоняется от вопроса Главкона, а сначала устанавливает «правила игры», перенося разговор из сферы мнения в сферу знания.

Дополнение 2 (С акцентом на политическую философию): Данный методологический ход позволяет интерпретировать проект Платона не как утопию в строгом смысле, а как «реалистическую утопию» или критический стандарт. Американский философ Лео Штраус в «Городе и человеке» отмечает, что, отказываясь изначально от требования практицизма, Платон не обесценивает свою модель, а, наоборот, повышает ее статус. Она становится вечным критерием для суждения о любом реальном режиме, который по определению несовершенен. Ее функция — не быть воплощенной, но быть целью стремления.

Дополнение 3 (С акцентом на связь с «тремя волнами»): Это отступление служит риторической подготовкой к последующему шоку. Британский платоновед М. Ф. Бернет в своих комментариях указывает, что, напоминая о теоретическом характере парадигмы, Сократ заранее снимает с себя бремя буквального доказательства осуществимости всех деталей. Это дает ему методологическое право выдвигать «три волнующих положения» (общие жены, отмена семьи, философы у власти) не как практические меры, а как логически необходимые элементы самой парадигмы справедливости, какими бы радикальными они ни казались.

Условие согласия и формулировка главного тезиса

«Величайший парадокс»: условие возможности идеального государства

Уступая настойчивости Главкона, Сократ переходит к формулировке главного тезиса, который сам характеризует как источник будущих насмешек и недоверия. Он провозглашает, что ключом к прекращению зол в государстве и для человеческого рода в целом является «величайший парадокс» (τῷ μεγίστῳ κύματι) — первому и самому большому из «трех волнений».

Это условие заключается в том, что политическая власть (δύναμις πολιτική) и философия должны совпасть в одном лице: либо философы станут правителями, либо действующие правители искренне и подлинно обратятся к философии. Сократ настаивает, что без этого фундаментального единства знания и силы идеальное государство останется лишь теоретической конструкцией и никогда не увидит «света солнца».

Альтернативные дополнения (в границах анализа V книги)

Дополнение 1 (С акцентом на природу «парадокса»): Парадоксальность этого тезиса для современников Платона заключалась не только в его неожиданности, но и в прямом противоречии с общественным восприятием философов. Как отмечает отечественный исследователь А. А. Гусейнов в работе «Идея справедливости в „Государстве“ Платона», в афинском обществе V — IV вв. до н.э. философы часто ассоциировались с бесполезными мечтателями или софистами, далекими от практической жизни. Утверждение, что именно они — ключ к спасению полиса, было вызовом общественному мнению, что и вызывает у Сократа страх перед реакцией.

Дополнение 2 (С акцентом на эпистемологическое обоснование): С логической точки зрения, этот тезис является прямым следствием определения справедливости как следования своему делу (ἑαυτοῦ πράττειν) по принципу природной предрасположенности. Философ, по Платону, — это тот, чья природа предназначена для познания истины (ἀλήθεια) и идеи блага (ἡ τοῦ ἀγαθοῦ ἰδέα). Поскольку управление государством — это самое важное «дело», оно должно принадлежать тому, кто обладает соответствующим знанием, то есть философу. Таким образом, парадокс является не произвольным пожеланием, а строгим требованием внутренней логики всей построенной ранее модели.

Дополнение 3 (С акцентом на историко-политический контекст): Требование «философов у власти» можно рассматривать как ответ Платона на кризис афинской демократии, приведший к казни Сократа. Американский историк философии Дж. Г. Купер в комментариях к «Государству» пишет, что Платон, по сути, противопоставляет власть толпы, основанную на изменчивом мнении (δόξα), власти экспертов, основанной на неизменном знании (ἐπιστήμη). В этом смысле «парадокс» является диагнозом болезни существующих режимов и радикальным предложением по их излечению, где философ-правитель выступает как воплощение объективного разума, стоящего выше интересов толпы или отдельной группировки.

Реакция Главкона и необходимость защиты тезиса

Предстоящая битва идей и необходимость определения понятий

Озвучив «величайший парадокс», Сократ сталкивается с реакцией не гипотетических оппонентов, а своего собеседника. Главкон, выступая как трезвый выразитель общественного мнения, предупреждает, что это заявление вызовет шквал критики и насмешек. По его словам, многие влиятельные люди немедленно «схватятся за первое попавшееся оружие», чтобы опровергнуть столь радикальный тезис.

Осознавая, что без прочного обоснования его позиция будет уничтожена в споре, Сократ признаёт необходимость защиты. Ключевым шагом к этому становится требование дать четкое определение: кого же он называет «истинными философами» (τῶν φιλοσόφων ἀληθινῶν), призванными к управлению? Этот вопрос знаменует собой методологический поворот: от провозглашения смелого тезиса — к его систематической апологии через прояснение базовых понятий, что открывает путь к следующей, центральной части диалога.

Альтернативные дополнения (в границах анализа V книги)

Дополнение 1 (С акцентом на роль Главкона как «адвоката дьявола»): Реакция Главкона выполняет важную структурную функцию. Как отмечает отечественный исследователь С. В. Месяц в работе «Учение Платона об идеях», фигура Главкона здесь представляет собой «здравый смысл» и общепринятые предрассудки, которые необходимо преодолеть логически. Его предупреждение — это не просто констатация факта, а вызов, заставляющий Сократа перевести разговор из области деклараций в область строгих определений. Таким образом, диалог имитирует идеальную дискуссию, где возражение служит стимулом для углубления аргументации.

Дополнение 2 (С акцентом на связь с сократическим методом): Необходимость определения понятия «философ» является классическим примером сократического метода (διαλεκτική), который Платон развивает в своем творчестве. Британский платоновед Р.К.Кросс в своей книге «Платон сегодня» подчеркивает, что весь последующий пассаж V — VII книг строится как ответ на этот вызов. Прежде чем говорить о возможности реализации идеала, необходимо достичь согласия о сущности ключевого действующего лица — философа. Это демонстрирует фундаментальный принцип платоновской философии: познание сущности (οὐσία) предшествует обсуждению существования или практического воплощения.

Дополнение 3 (С акцентом на политический подтекст «битвы»): Метафора «схватить оружие» придает предстоящему спору характер не просто дискуссии, а настоящей битвы идей. Французский философ Пьер Адо в работе «Что такое античная философия?» видит в этом отражение реального конфликта между философией и риторической политикой афинской демократии. Защита тезиса о философах-правителях — это, по сути, защита самого права философии на существование в полисе и на руководящую роль. Определение философа становится оружием в этой битве, так как позволяет отличить истинного философа, стремящегося к знанию, от софиста или демагога, пользующегося лишь видимостью мудрости.

Критический анализ (последующие абзацы)

Утверждение, что страх и нерешительность Сократа — лишь литературный приём («симуляция»), верно улавливает искусность Платона-драматурга, но упрощает его стратегию. Цель этого приёма — не просто «скрыть» истинный замысел под видом отступления. Гораздо глубже Платон использует эту риторическую осторожность для легитимации политической теории через этический дискурс.

Переход от темы справедливости в душе к проекту государства представлен не как смена темы, а как её логическое развитие («справедливость в большем легче разглядеть»). Мнимая нерешительность Сократа маркирует момент, когда этическое исследование достигает своего политического горизонта, и этот переход требует особой осторожности. Таким образом, «симуляция» — это не обман, а педагогический и риторический метод показать, что серьёзная политическая философия рождается не из произвольного конструирования, а из необходимости понять природу человеческого блага. Она сигнализирует о масштабе и радикальности последующих идей, подготавливая аудиторию.

6 (Критический анализ): Ошибочность интерпретации Шлейермахера

Критика интерпретации Фридриха Шлейермахера, который в своих «Введениях к диалогам Платона» (Einleitung zu Platons Staat) рассматривал модель идеального государства сугубо как вспомогательный, подчиненный инструмент для определения справедливости в душе, является ключевой для понимания масштаба замысла Платона. Однако простой инверсией его тезиса не обойтись; требуется показать диалектическую природу связи этического и политического у Платона.

Позиция Шлейермахера заключается в том, что основной целью «Государства» является исследование справедливости как добродетели индивида. В своем «Введении» он прямо пишет, что построение государства — это лишь средство (Mittel), «поскольку справедливость в большем [т.е. в государстве] может быть усмотрена легче, чем в малом [т.е. в душе]» [*Schleiermacher, F. D. E. Einleitung in die Werke Platons. 1804—1828. См. также издание: Schleiermacher, F. Platons Werke. Erster Teil, Bd. 3, 1828. S. 25*]. Таким образом, политический проект для Шлейермахера — это гипотетическая модель, дидактическая иллюстрация, которая должна быть отброшена после выполнения своей функции — прояснения понятия личной добродетели.

Уточнение критики: Платон, безусловно, начинает с этического вопроса (что есть справедливость?), но ход диалога демонстрирует их неразрывную диалектическую связь. Государство возникает не как произвольная аналогия, а как необходимая проекция структуры души на уровень полиса. Уже в начале II книги (368e-369b) Сократ предлагает искать справедливость в государстве, поскольку она там больше, подчеркивая их изоморфизм. Однако к V книге проект приобретает самостоятельную ценность и сложность. Тезис о философах-правителях (473c-d) — это уже не просто иллюстрация к психологии, а фундаментальное политическое условие возможности самой справедливой жизни. Платон показывает, что гармоничная душа (ψυχή) не может полноценно сформироваться в дисгармоничном полисе (πόλις). Таким образом, государство является не просто «риторическим прикрытием», а онтологическим и педагогическим условием возможности гармоничной души.

Итог полемики: Поэтому спор с Шлейермахером — это не просто спор о том, что является главной темой, а о самой структуре платоновской мысли. Шлейермахер ищет линейный, «ключевой» принцип для диалога (этика), тогда как Платон выстраивает холистическую систему, в которой этика и политика взаимно обусловлены. Политическая философия в «Государстве» является не временным отклонением или служебным инструментом, а органичной и необходимой частью единого философского проекта по исследованию блага (τἀγαθόν) для человека и общества. Сведение всего диалога к этике, как это делает Шлейермахер, означает игнорирование радикальности платоновского политического предложения, которое достигает своего апогея именно в V — VII книгах.

7 (Критический анализ): Итоговый вывод о структуре и смысле

Вывод о том, что спор о философах является «самой серьёзной частью», абсолютно верен и указывает на структурный и смысловой центр диалога. Однако утверждение, что V книга «логически отделяется» от VI, нуждается в нюансировке. Гораздо точнее сказать, что V книга создаёт апорию, которую призваны разрешить последующие книги.

Провозглашение «величайшего парадокса» — это не заключение, а постановка главной проблемы. V книга заканчивается на своего рода интеллектуальном клиффхэнгере: тезис объявлен, его парадоксальность признана, и возникает настоятельная необходимость в его обосновании. Таким образом, VI и VII книги — это не просто «следующая часть», а развёрнутый ответ на вызов, брошенный в конце V книги. Логическое единство между ними не прерывается, а, напротив, усиливается: V книга ставит вопрос «что?» (философы должны править), а последующие — «почему?» (что такое философ и каково его знание) и «как?» (как его воспитать). «Величайший парадокс» является осью, вокруг которой вращается вся аргументация «Государства».

Античность и средневековье

Античные комментарии (особенно Аристотеля) критиковали Платона с позиций прагматики и природы человека, указывая на внутренние противоречия и неосуществимость его проекта.

Средневековые комментарии, проходя через призму монотеистической религии (христианства и ислама), либо отвергали платоновские идеи как безнравственные и богопротивные (семья, женщины), либо переинтерпретировали их в духовном, аллегорическом ключе (философы-правители как святые или пророки). Пятая книга «Государства» служила для средневековых мыслителей не практическим руководством, а скорее вызовом, который помогал им точнее сформулировать собственные, теоцентричные политические идеалы.

1. Равенство женщин: «Собачий аргумент» и природа женщины

· Текст Платона (451d-457b): Сократ, используя аналогию с охотничьими собами (кобелями и суками), чья «природа» одинакова для охраны и службы, доказывает, что и женщины-стражи должны получать то же воспитание и выполнять те же функции, что и мужчины. Различие лишь в физической силе, но не в способностях к доблести (ἀρετή).

· Античный комментарий:

o Аристотель («Политика», I, 13) резко критикует этот тезис. Он согласен, что у женщин есть добродетель, но утверждает, что она качественно иная, чем у мужчин. Добродетель правителя и добродетель подчиненного — разные. Мужество мужчины проявляется в командовании, а женщины — в послушании. Для Аристотеля попытка уравнять их противоречит естественному порядку вещей, где мужское начало по природе властвует, а женское — подчиняется. Он видел в идее Платона опасное ослабление государства.

Аристотель не просто отвергает идею Платона — он выстраивает системную аргументацию, основанную на его фундаментальных понятиях: «природа» (φύσις), «добродетель» (ἀρετή) и «отношение господства и подчинения» (ἀρχή καὶ τὸ ἀρχόμενον).

1. Критика «собачьего аргумента»: различие в добродетели

Платон использует аналогию со сторожевыми собами: если кобели и суки выполняют одну и ту же работу, то и мужчины и женщины-стражи должны иметь одинаковые обязанности.

· Контраргумент Аристотеля: Животные, говорит Аристотель, не обладают той полнотой добродетелей, которой должен обладать гражданин идеального государства. У животных есть лишь зачатки «мужества» или «кротости». Человеческая же добродетель — сложна, многообразна и функциональна.

· Ключевой тезис: «…у всех людей должны быть налицо одни и те же добродетели, но, как это и бывает на самом деле, не одни и те же?» Он сразу указывает на качественное различие.

2. Качественное различие добродетелей: правитель vs. подчиненный

Это центральный пункт критики. Аристотель проводит параллель с другими отношениями господства и подчинения в его системе:

· Раб и господин: У раба есть добродетель — он должен быть трудолюбивым и не предаваться праздности. Но у него нет добродетели «разумной» части души в полной мере, только добродетель «повиновения». Господин же обладает добродетелью практического разума, чтобы управлять.

· Дети и родители: Добродетель ребенка — в послушании и развитии. Добродетель отца — в мудром руководстве и воспитании.

· Мужчина и женщина: По Аристотелю, здесь та же логика.

o Добродетель мужчины: связана с способностью к властвованию (ἀρχική), с мужеством в общественной сфере (защита полиса), с практической мудростью (φρόνησις) в принятии решений.

o Добродетель женщины: связана с способностью к подчинению и исполнению, с «домашним мужеством» — распоряжением в хозяйстве, сохранением имущества, но прежде всего — с умением быть хорошей женой и матерью. Ее добродетель — в «умении молчать» и в «благоразумии» (σωφροσύνη), которое понимается как верность и послушание мужу.

Аристотель прямо пишет: «…мужество мужчины выражается в командовании, а женщины — в подчинении». Это не отсутствие добродетели, а ее специфическое, подчиненное проявление.

3. Основание в «естественном порядке» (κατὰ φύσιν)

Для Аристотеля любое сообщество, включая семью и государство, должно соответствовать природе. Он видит в отношениях мужчины и женщины естественный иерархический союз ради продолжения рода.

· Мужское начало (ἄρρεν) по своей природе «более способно к властвованию». Он связывает это с преобладанием разумного начала (λόγος) в мужчине.

· Женское начало (θῆλυ) по природе «более предназначено для подчинения». В его биологии женщина — это пассивный материал, а мужчина — активное, формирующее начало. Эта биологическая модель напрямую проецируется на социальные роли.

Таким образом, попытка Платона уравнять роли является для Аристотеля насилием над природой (παρὰ φύσιν). Он считает, что это приведет не к гармонии, а к хаосу, так как нарушит естественный принцип, по которому устроен космос и общество: везде есть управляющее и управляемое начало (душа и тело, разум и страсти, форма и материя).

4. Политическая опасность: ослабление государства

Аристотель рассматривает семью (οἰκία) как первичную ячейку государства (πόλις). Прочность государства зависит от прочности семей.

· Упразднение семьи у Платона: Аристотель видит в этом ошибку, так как это уничтожает частную сферу, где человек учится ответственности и добродетели.

· Смешение ролей мужчины и женщины: Для Аристотеля это ослабляет обе сферы.

o Если женщина будет заниматься мужскими делами (война, управление), она не сможет должным образом исполнять свои естественные обязанности (ведение дома, рождение и первоначальное воспитание детей).

o Это также подрывает авторитет мужчины как главы семьи, что, по мнению Аристотеля, дестабилизирует весь общественный порядок.

Вместо того чтобы усиливать государство, как надеялся Платон, эта мера, по мнению Аристотеля, подорвет его самые основы, лишив его здоровых, правильно функционирующих семей.

Итог в сравнении с Платоном

Критерий

Платон («Государство», V)

Аристотель («Политика», I, 13)

Основание

Функциональная утилитарность. Если женщина может выполнять функцию стража, ее надо обучать как стража.

Естественная иерархия. Природа предопределила разные и неравные роли для мужчины и женщины.

Понимание добродетели

Единая и тождественная для всех стражей (справедливость, мужество, мудрость).

Качественно различная. Добродетель властвующего (мужская) и добродетель подчиняющегося (женская) — разные.

Взгляд на семью

Семья (для стражей) — препятствие на пути к единству государства. Ее надо упразднить.

Семья — фундаментальная ячейка государства, школа добродетели. Ее надо укреплять, четко разделяя роли.

Цель

Максимальная эффективность и единство правящего класса.

Сохранение естественного, стабильного и иерархического порядка, соответствующего природе человека.

Критика Аристотеля — это не просто бытовой сексизм, а последовательная философская позиция, вытекающая из его метафизики, биологии и телеологического взгляда на мир, где у каждого существа есть свое естественное место и предназначение.

Комедиографы (не напрямую, но в контексте). Хотя это не философский комментарий, афинские комедии (например, Аристофана) часто высмеивали идеи женской эмансипации. Дух эпохи был настроен скептически, и платоновский проект мог восприниматься как абсурдная утопия.

Контекст: «Женский вопрос» в Афинах V века до н.э.

Афинское общество было глубоко патриархальным. Идеальная женщина из «приличной» семьи — это «гинетэ» (γυνή) — жила в особой женской половине дома (гинекее), не участвовала в общественной жизни и политике, ее главной добродетелью считалась незаметность и умение вести хозяйство. Любые разговоры об изменении этого порядка воспринимались консервативной частью общества как угроза устоям.

Комедия же была жанром, где можно было выворачивать наизнанку все социальные нормы, и тема «женского бунта» была одним из излюбленных сюжетов.

Аристофан: Прямая проекция на дух платоновских идей

Две комедии Аристофана являются прямыми сатирами на идеи, которые Платон позже разовьет серьезно.

1. «Лисистрата» (411 г. до н.э.)

· Сюжет: Афинянка Лисистрата убещает женщин всей Эллады объявить «сексуальную забастовку» мужьям, пока те не прекратят затяжную Пелопоннесскую войну. Женщины захватывают Акрополь с казной государства.

· Связь с Платоном:

o Политическая активность женщин: Это самая прямая параллель. Женщины у Аристофана не просто бунтуют — они берут на себя функцию управления (архэ), которая была исключительной прерогативой мужчин. Они рассуждают о войне и мире — высших сферах политики. Платон в V книге как раз утверждает, что женщина по природе способна к стражению (включая войну) и управлению.

o Организация и общность цели: Женщины у Аристофана действуют как сплоченная группа, отодвигая семейные интересы на второй план ради «общественного блага» (мира). Это пародийная версия платоновской «общности» стражей, работающих на благо полиса.

· Комедийный эффект и социальный комментарий: Смех возникает от абсурдности ситуации. Идея, что женщины, существа, по мнению афинян, неразумные и управляемые страстями, могут решить проблемы государства, была верхом нелепости. Аристофан показывает, что такой переворот ведет к хаосу: мужчины ходят в возбужденном состоянии, а традиционный уклад рушится. Это именно та «опасность», которую консерваторы видели в подобных идеях.

2. «Женщины в народном собрании» (или «Законодательницы», Ecclesiazusae, ок. 392 г. до н.э.)

Эта комедия — почти пародийный пролог к «Государству» Платона, написанная, вероятно, еще до него или одновременно с вызреванием этих идей в философских кругах.

· Сюжет: Женщины под руководством Праксагоры переодеваются в мужчин, проникают на Народное собрание (Экклесию) и проводят решение о передаче всей власти в государстве женщинам. Затем они вводят новый общественный строй.

· Прямые параллели с V книгой «Государства»:

o Женщины у власти: Это прямое воплощение тезиса Платона о женщинах-стражах и правителях.

o Общность имущества: Праксагора провозглашает отмену частной собственности. Это прямая критика аналогичных проектов (возможно, циркулировавших в среде сократиков).