Бесплатный фрагмент - Диадея

Диадея

1

Ао Айин явился на казнь взволнованный и раздраженный. Чтобы занять место ближе к эшафоту, он хотел прийти раньше остальных. Оказалось, Айин не единственный, кто решил так поступить, и ему пришлось пробиваться сквозь толпу, не обращая внимания на брань и недовольный ропот. Сегодняшний ажиотаж объяснялся тем, что правосудие должно было свершиться не над кем-нибудь, а над настоящей знаменитостью — выдающимся художником Эроном Эммегретте. Его картины стоили баснословных денег, коллекционеры устраивали за них настоящие сражения. Любой ценитель искусства знал фамилию Эммегретте. Его казнь означала трагедию не только потому, что еще одна человеческая жизнь закончилась бы, — это был конец пути вошедшего в историю творца. А для Ао — еще и потерю ценного клиента или, быть может, друга.

Когда Айин наконец продрался сквозь баррикады тел, один из сдерживающей шеренги полицейских оттолкнул его и вдавил щитом обратно в толпу.

— Я репортер! — прокричал Ао, но полицейский едва ли обратил на него внимание. В толпе постоянно кто-то что-то кричал.

— Послушайте! Я репортер, вы должны пропустить меня! — снова повторил Ао, кое-как в тесноте вытащив из внутреннего кармана пиджака удостоверение.

Это был липовый бэйджик с микросхемой для инфо-контроллеров. Раньше Ао использовал его, чтобы попадать на закрытые вечеринки, где присутствовали знаменитости, состоятельные и влиятельные персоны — персоны, которые интересовали Ао больше всего. Он проклинал себя за то, что не пришел еще раньше: теперь, когда вокруг эшафота скопилось столько людей, убедить полицейских в подлинности бэйджика стало намного сложнее. Хотя и без того шансы были невелики. Сдерживающие толпу стражи порядка и слушать ничего не хотели про удостоверение.

Ао оставил бесполезные попытки. Ничего, кроме ругани, ему не удалось добиться. Он бешено озирался по сторонам. Ему необходимо приблизиться к эшафоту сейчас же, иначе следующим окажется на нем сам: Эрон должен заметить его раньше, чем судья произнесет речь и задаст роковой вопрос. Тогда Ао подаст осужденному знак молчать и хранить тайну до самого конца. А значит, встретить самую ужасную смерть, на которую только способна фантазия палача.

Заиграла музыка. Воспарил к небу Величественный гимн Венерианской Империи. На площадь медленно въехали три черных гравикара.

Палящее солнце, нечем дышать. Толпа сжимала Ао, проглатывала, он безвольно повис между жаждущими зрелища телами. Все сильнее его охватывал страх. Что если Эрон проговорится? Что если выдаст его?

Ао попытался отбросить прочь эмоции и сосредоточиться. Нельзя поддаваться панике.

Ликующий рев. Первым из гравикара вышел палач. В одной руке он держал ящик с инструментами для пыток, в другой — заточенный топор. Лицо скрывала маска, похожая на противогаз, с длинным хоботом до пояса, — еще одно эффектное болевое средство. С помощью хобота палач доводил публику до экстаза.

Следующими из машины выволокли закованного в цепи Эрона и еще двух заключенных. В светской жизни, в окружении поклонниц и ценителей искусства, Эрон, с его плавными движениями и довольно женственными манерами, представал личностью весьма обаятельной, стоило ему начать говорить. Но сейчас он выглядел жалким и совершенно беспомощным. Его длинные черные локоны прилипли ко лбу. Другие осужденные на его фоне, казалось, держались достойнее, хотя бы просто потому, что они были в состоянии передвигаться самостоятельно.

Первым на эшафот повели Эрона, и толпа взвыла от восторга. Эрон Эмегретте, знаменитый художник, он всегда мечтал стать легендой благодаря силе своего творчества. После смерти спрос на его картины увеличится в несколько раз, цены взметнутся. Что если его мечта сбывается прямо сейчас, ценой жизни, на глазах у всего города, столицы Венерианской Империи, Виены?

Появление судьи вызвало более сдержанные овации. В строгой черно-белой мантии, какие полагалось носить по регламенту судьям, он казался разделенным на светлую и темную половины. С непроницаемым выражением лица судья взошел на эшафот, где его уже ожидали палач и скованный цепями Эрон под наблюдением приставленных к нему двух стражников в полицейских формах.

Судья поднял левую руку. Кипящее болото людской массы, заметив жест, постепенно стихло и приготовилось слушать. Тогда его голос, умноженный усилителями, огласил на всю площадь непримиримым тоном:

— Каждый житель великой Венерианской Империи должен соблюдать Закон, созданный для него Бессмертными. Закон — это благословение свыше, которое обеспечивает порядок и стабильность в цивилизованном мире. В обществе, где не уважают Закон, человек не сможет чувствовать себя в безопасности, жить пристойно и разумно. Бессмертные дали нам Закон, чтобы мы могли сосуществовать в мире и согласии, в процветании и достатке. Это великий дар. Нарушая Его, человек наносит оскорбление своим Создателям и рискует причинить вред самой сути Венерианской Империи! То есть каждому из нас. Поэтому каждый, кто нарушил Закон, должен держать ответ перед всеми нами за свои преступления!

Затем судья развернулся к приговоренному.

— Эрон Эмегретте, люди знали вас как неподражаемого художника. Вы могли бы стать примером и вдохновителем своего народа, но вместо этого предпочли совершить одно из самых низких преступлений! Вас как революционера покарают по самой жесткой степени приговора. Вы нарушили одну из главных семи заповедей, несоблюдение которых влечет смертную казнь. Эрон Эмегретте, вы признаете, что нарушили седьмой Закон о строжайшем запрете употребления сильнейшего наркотического вещества — любви? Вы признаете, что, как показало следствие, вы употребляли это вещество более полугода и вступали под его влиянием в порочную связь с женщинами, к которым у вас возникало это запрещенное чувство? Вы признаете, что занимались распространением и хранением любви, а также готовили террористические группы для подрыва устоев общества, что живет по слову Создателей наших? Агитировали еще не окрепших умом подростков и подсаживали на зловредный наркотик детей? Признаете ли вы свою вину, Эрон Эмегретте, и испытываете ли хоть малейшее чувство раскаяния за тяжкие грехи свои, за то, что погубили множество судеб и поставили под угрозу мирную жизнь нашей великой Империи?

Толпа замерла, замер Ао. Все ждали, что ответит Эрон.

Любовь — особенный наркотик. Самый популярный и самый опасный. За него можно расплатиться жизнью, как это сейчас происходило с Эроном, но желающие попробовать его всегда находились. Большинство жителей Венерианской Империи не имели понятия о любви — просто потому, что были не способны ее испытывать. Но стоило венерианцу однажды запустить иглу под кожу, отправить химическое соединение дофамина и 2-фенилэтиламина в карусель венозной системы, и тогда любовь превращалась для него в маниакальный приговор. Одержимость. Зависимость. Желание заполучить следующую дозу порой доводило наркомана до крайности, заставляло пойти на преступление.

Ао продавал любовь по 4000 идий за дозу. Новичкам он делал скидку и продавал по 3800, друзьям — всего за 3200. Иногда давал попробовать бесплатно, если срочно требовалось расширить клиентскую базу. Это всегда окупалось: тот, кто вкусил запретный плод хотя бы раз, захочет еще. Если у Эрона вдруг не оказывалось при себе наличных, то знаменитый художник был единственным, кому Айин продавал любовь в долг, и тот никогда не подводил.

Ао было жаль видеть Эрона на эшафоте, но сейчас он желал ему смерти.

Больше всего наркоторговец боялся, что в последний момент, в нелепой попытке избежать своей участи, клиент попытается сдать его. Эрону всегда не хватало внешней мужественности. Вот и сейчас, в последние и самые страшные для него минуты, он был готов начать рыдать и бессмысленно умолять о пощаде. Разве так становятся легендами?

Приговоренному к смерти было достаточно лишь признать свою вину во всеуслышание, после чего умереть быстро. В противном случае, его ожидали страшные пытки. Таков смысл церемонии — сломать волю подсудимого, чтобы тот сам просил разрешения склонить голову под заточенное лезвие закона.

Толпа зашумела в ожидании ответа.

Эрон лихорадочно озирался, будто пытался сообразить, где находится. Казалось, он не слышал слов судьи или не обратил на них внимания. Он походил скорее на сумасшедшего, чем на человека, переживающего ужас перед казнью.

— Эрон Эмегретте, вы признаете себя виновным в перечисленных преступлениях? Если вы отказываетесь отвечать, приговор будет вынесен незамедлительно! Ни один смертный не имеет права уходить от ответственности перед Бессмертными!

Эрону было все равно. Он продолжал водить взглядом по толпе, будто кого-то искал.

И тогда Ао почувствовал, что надежда возвращается. Да, чутье его не обмануло! За несколько дней до ареста он продал художнику 17 граммов любви. Похоже, Эрон успел ввести в себя достаточно, и эффект наркотика все еще продолжался. Иногда, в зависимости от темперамента, когда любовь заканчивалась и начинался отходняк, клиенты Ао становились совершенно непредсказуемыми. И все же наркоторговец попытался сделать то, ради чего пришел на казнь друга. Растолкав стеснявших его движения людей, он вытащил из кармана пиджака фотографию, поднял ее так высоко, как только мог, над головой и закричал:

— Эрон! Это Анита, посмотри сюда это Анита! Анита!

Он, надрываясь, кричал имя девушки в отчаянной попытке победить голос толпы. Это было не обязательно. Стоило ему взмахнуть над головой фотографией, как вдруг взгляд Эрона сфокусировался и стал осмысленным — он увидел ее тотчас, словно кто-то или что-то подсказало ему. В надежде последний раз узреть возлюбленную, он искал ее лик в толпе и, благодаря Ао, нашел. Пусть и на фотографии, но все-таки нашел… Почему-то зачеркнутый багровым крестом. Сначала он будто не поверил, что удача на самом деле улыбнулась ему и ее светлый образ в последние минуты жизни будет с ним. Затем он различил в волновавшемся месиве ожидавших его кончины зрителей того, кто держал фотографию. Разом нахлынули мириады беспокойств: неужели с девушкой что-то случилось? Аниту тоже арестовали? Но тогда почему он об этом ничего не знает? Или ей угрожает сам Ао?

Они встретились взглядами. Наркоторговец медленно качнул головой. Его лицо впитало тень.

Зная о чувствах Эрона к Аните, Ао решил перестраховаться и «отрезать» Эрону язык в последний миг его жизни. Несчастный художник обо всем догадался: если тот попробует сказать о поставщике запрещенного наркотика хоть слово, его возлюбленная пострадает.

С отвращением Эрон отвернулся. Прекрасный лик Аниты, пусть и на фотографии, был в руках этого человека, которого он считал своим другом. Он и не собирался выдавать Ао. Анита принадлежала общему кругу их знакомых. Она могла бы пострадать из-за следствия отдела по борьбе с любовью. Жестокая перестраховка была наркоторговцу ни к чему, но тот этого не понимал, ведь никогда не пробовал любовь.

Судья уже собирался вынести приговор, когда Эрон вдруг выпрямился столь решительно, что двое полицейских не посмели снова удерживать его на коленях.

— Да, я хочу сделать признание, — обратился он к судье.

Усилители разнесли голос по всей площади. Начавшая было снова шуметь толпа затихла. Последние слова, слова умирающего, если они произнесены осознанно, бывают намного важнее, чем все слова, которые человек произнес в течение жизни. По крайней мере перед казнью они вызывают особенный интерес.

— Я хочу сделать признание, — вновь повторил он, обращаясь уже ко всем. — Да, я употреблял любовь, я признаюсь в этом. И если бы у меня только был шанс, если бы Бессмертные дали мне возможность вернуться в прошлое, то я бы уже не был таким глупцом и не провел бы ни одной секунды жизни без любви! Самая страшная казнь, самая дикая боль не может сравниться с теми страданиями, которые причиняет любовь. Но эта боль ничего не стоит по сравнению с теми счастливыми мгновениями, которые я испытывал, когда был рядом с той, кого люблю. Вы будете наблюдать за моей смертью — представлением, которое доставит вам мимолетную радость; но сами вы — трусы в законе, неспособные оказаться на моем месте. Я был по-настоящему жив и поэтому не боюсь умереть!..

— Пусть замолчит! — запоздало скомандовал судья полицейским.

Речь Эрона произвела будоражащий эффект, с такой страстью он произнес ее. Но то была всего лишь речь наркомана, еще не отпустившего любовь. Ао не впервые слышал от своих клиентов подобные тирады.

Полицейские грубо уложили голову художника на плаху. Наблюдала ли за ним Анита? Услышала ли она его слова? Эрон так и не нашел ее в толпе, не увидел ее еще один раз. Последний раз. Его смерть предстанет красочным кровавым фейерверком. Эрону не хотелось, чтобы она переживала его страдания, и в тоже время он страстно желал, чтобы Анита прониклась силой тех чувств, которые он к ней испытывал. Нет, ни один палач в мире не заставит его выдать любимую, ведь для Аниты это будет означать, что его любовь к ней не безгранична!

Руки и шею осужденного прикрепили цепями к помосту. Хобот, свисавший с маски палача, нагрелся до запредельной температуры. В рот Эрону запихнули полую железную вставку, чтобы он не сомкнул челюсти. Он все еще продолжал искать глазами Аниту, когда раскаленный шланг вошел ему в глотку.

Ао был раздосадован тем, что ему пришлось наблюдать за пытками бывшего друга. Он бы предпочел уйти, но в тесноте, среди скопления людей, не получалось даже развернуться. Его поразило неожиданное мужество, с которым Эрон принял свою кончину. Влюбленный художник не потерял достоинства перед смертью. Конечно, во время пыток он истошно визжал и умолял о пощаде, но этим только еще больше запомнился своим почитателям. В мире искусства, в кругу художников, ему определенно суждено было стать легендой.

Ао рассеянно досмотрел исполнение приговора оставшихся двух подсудимых. Ничего интересного. Ему было жаль терять на них время, но толпа не давала развернуться.

Он наблюдал за стекавшими с эшафота багровыми ручейками и думал о том, что Эрон сделал для его товара эффектную рекламу.

2

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, где он находится. Сразу подступила тревога. Только чрезвычайное происшествие могло заставить его оказаться здесь. Форкс Моунд несколько раз сжал кулаки. Убедившись, что тело понимает сигналы мозга, чуть приподнялся на локте и осмотрел себя. Он был в той одежде, в которой обычно ходил на работу: клетчатая рубашка, старомодный пиджак и спрятанная под ним кобура с пистолетом. Выпиравший живот угрожал вот-вот разорвать пуговицы и выпасть наружу, из чего Форкс заключил, что его запасное тело, как и полагалось, синхронно старело вместе с ним. В каком-то смысле он совершил самоубийство: его первое тело сейчас лежало бездыханным в офисе ОБЛ, а копия загрузилась на Станции Перехода, вдали от привычной ему планеты.

Только избранным известна его принадлежность к расе Бессмертных — богам и поводырям человечества. Однако даже они сейчас не знают, что ему пришлось умереть уже, как минимум, один раз. Ради чего? Ответ должен находиться где-то здесь.

В помещении было темно, но Форксу не нужен свет, чтобы видеть. Вокруг него в горизонтальном положении рядами стояли саркофаги возрождения — с такими же, как и он, только еще не включенными копиями Бессмертных. Их оригиналы сейчас живут и взаимодействуют среди людей, регулируя общественную жизнь и управляя судьбами народов в самых разных планетарных системах. Они окутаны тайнами и легендами. Люди боятся их и почитают. Императоры возносят дары жрецам, чтобы обращаться через них к Бессмертным и выпрашивать совет или разрешение для политической деятельности, а простые люди вглядываются в ночное небо и гадают, какая из звезд принадлежит небожителям, где та райская обитель? Она гораздо ближе, чем они могут представить. Здесь, среди них.

Если бы Форкс родился человеком, ему бы сейчас стало не по себе. Несмотря на живописность лиц Бессмертных в саркофагах, они не выражали абсолютно никаких эмоций. Будто ни жизни, ни смерти не существовало для них, а было нечто третье, человеку не известное и не понятное, а потому манящее и страшное. Форкса беспокоило иное. Он прислушался. Ни единого лишнего звука. Даже мерное гудение Станции казалось тише обычного. Это неправильно.

Он хотел встать и разобраться, в чем дело, но что-то его останавливало. Опыт подсказал Форксу сначала просмотреть файлы памяти, к чему он сразу приступил. Так и есть, перед смертью он оставил себе якорное воспоминание. Оно было закреплено на команде ждать в саркофаге. Значит, на Станции опасно. Форкс подумал, что кроме него мог проснуться кто-то еще. Возможно, сейчас другой Бессмертный наблюдает за ним со своего места. Он бесшумно возвратился в положение лежа.

Он и раньше стирал себе память, оставляя кодовые знаки и одно якорное воспоминание. По нему затем расшифровывались все данные. Как правило, в этом не имелось особой необходимости. Он поступал так лишь для того, чтобы, когда он нападет на настоящий след, не вызвать подозрений излишней конспирацией. Особенно если дело коснется тайны, о которой нельзя поведать даже избранным.

На этот раз все было иначе: он оставил не просто якорное воспоминание, а предупреждение. Он обязан защищать Станцию Перехода — связующее звено между человеком и следующей стадией эволюции. Но сначала нужно понять, от кого. Ни людям, ни Бессмертным, ни даже самому себе он доверять не имел права. Для того чтобы расшифровать код, ему понадобится много времени. Хотя все же меньше, чем тому, кто попытался бы проникнуть в системную программу его мозга.

До обостренного слуха Форкса донесся шум чьих-то шагов. Все ближе. Шелест автоматически открывающейся двери. Полоска света ножом вспорола темноту. Форкс не поднимал головы, опасаясь выдать себя. Промелькнула тень. Дверь осталась открытой. Значит, вошедший не один из ему подобных. Бессмертным не нужен свет, чтобы видеть.

Началась какая-то возня. Тень сновала от одного саркофага к другому. Скреблась, щелкала. И каждый раз возня завершалась одним и тем же звуком, напоминавшим короткий электрический разряд. Он выводит из строя саркофаги — догадался Форкс. Точнее, отключает питание. Это все равно что отрубить пуповину у еще не рожденного ребенка. Обесточенные копии небожителей, если им и суждено было когда-нибудь проснуться, больше этого не сделают.

Тень подступала все ближе. Форкс спешно пытался расшифровать память. Вероятно, он для того сюда и прибыл, чтобы остановить преступника. Но якорное воспоминание буквально молило его закрыть глаза и притвориться «спящим». Так он и сделал. Тень скользнула по нему, словно призрак. Кем бы ни был ее обладатель, он очень опасен, если знает, как убивать тех, перед кем отступает сама смерть. Треск, вспышка у самой головы. Саркофаг Форкса отключен. Тень прошелестела дальше.

Возродившийся Бессмертный напряженно вслушивался, пытаясь по звукам определить личность того, кто хотел от него избавиться. Вскоре неизвестный покончил с остальными и скрылся за дверью. Форкс снова остался в темноте. Теперь почти наверняка один. Обесточивание не причинило ему никакого вреда, ведь он уже отделился от саркофага.

Стараясь не торопиться, чтобы не допустить ошибок, которые могут только затянуть процесс, он продолжил расшифровывать память, силясь найти в ней нечто такое, что возжелал скрыть даже от самого себя. Расшифровки перестраивались в образы. Форкс внимательно всматривался в каждый из них, постепенно определяя цепь событий.

Он был удивлен, когда обнаружил, на каком событии установлено якорное воспоминание. Сколько шума из ничего! Форкс поморщился. Зачем ему понадобилось казнить какого-то художника? Ведь он лично позволил Эрону долгое время употреблять любовь. Очевидно, его смерть — часть какой-то игры, где он, Бессмертный, один из ее участников. Вот только сам Форкс считал себя фигурой, слишком крупной для пустяка вроде нравоучительной казни очередного наркомана.

Следующий шифр. Воспоминание разразилось угрозой войны. Нет причин для беспокойства. Люди постоянно ищут повод для войн. Должно быть что-то другое. Возраст Форкса был около девятисот лет, но никогда еще ему не приходилось убивать себя, чтобы оказаться здесь, на Станции Перехода. Две копии не имели права функционировать одновременно — таково правило безопасности. С чего все началось, что же заставило его…

Ао Айин.

Стоило ему обнаружить это имя, как Бессмертный ощутил всю тяжесть мира, внезапно опершегося на его плечи и готового придавить вместе с ним всех остальных. Сардоническая улыбка зародилась в бесчисленных комбинациях его зашифрованных мыслей и всплыла на поверхность лица. Форкс рискнул всем. Он знал, что должен это сделать. Награда или смерть, новое начало или конец — ему неизвестно, что ожидает его впереди, и пока не совсем ясно, что происходило с ним раньше, но он был совершенно уверен: мир больше не останется прежним. Ни для кого.

В столицу Венерианской Империи стекались жители с разных уголков планеты. Переполненная эмигрантами, Виена разрасталась трущобами на окраинах, где не стоило разгуливать вечерами в одиночестве. В бедных районах города преступность считалась чем-то само собой разумеющимся: не знавшие любви венерианцы выживали, как умели. Зато чувство ответственности и уважение к закону Бессмертных у них развилось довольно остро, поэтому, несмотря на низкий уровень жизни на окраинах, в Центре и около-центровых районах царил порядок и декоративная красота, поддерживаемая Блюстителями Мод. Нищие туда редко совались, зная, что ничего хорошего там их не ждет: полицейский допрос или выговор от сотрудников БМ. Хотя последние, как правило, брезговали иметь дело с отбросами общества.

Гораздо больше Блюстителям Мод нравилось уделять внимание тем, кто относится к среднему и высшему классу. Заряженные амбициями и устремленные к светлому будущему представители среднего класса старались успевать за последними веяниями моды, но и не слишком стремились ее опережать или, тем более, от нее отступаться. Ничего страшного, если БМ запишет в Личный Документ пару выговоров; однако больше двух — это может показаться плохим тоном, а уж свыше трех или четырех всерьез испортят репутацию и перечеркнут карьерные пути. Что касается господ высшего класса — богатых и влиятельных господ, то Блюстители Мод, были не прочь остановить их, чтобы сделать несколько комплиментов об утонченном вкусе и блестящих нарядах. Записывать положительные отзывы в Личный Документ БМ также имели право, но делали это гораздо охотнее для последних. Поэтому средний класс часто одевался более стильно, хоть и недорого, чтобы получить дополнительные преимущества в резюме. Таким образом, полицейские и Блюстители Мод выжимали несостоятельных людей из благополучно устроенного района Виены, контролируя его безопасность и безукоризненную эстетику.

Одежда Ао была не самой лучшей. Его спасала внешность: дружелюбное и приятное лицо с теплыми карими глазами излучало приветливость и добродушие. Черные, слегка вьющиеся волосы, казалось, добавляли ему особое волшебство обаятельности, которое в сочетании с красивой внешностью и острым умом могло бы сделать его опасным сердцеедом для наркоманов, по неосторожности употребивших любовь рядом с ним. Но Ао пока имел только смутное представление о своей власти над накаченными наркотиком сердцами. Он старался одеваться как следует, чтобы не выглядеть бедно и не привлекать внимание полиции. БМ, если и усматривали за ним какие-либо несоответствия современным тенденциям, то ограничивались разве что устными замечаниями. Ао вел себя с ними вежливо и не забывал, словно невзначай, отметить элегантность и чувство стиля их нарядов.

Моральный Кодекс Венерианской Империи регулировал социальное взаимодействие всех обитателей Порт-Венеры. Один из пунктов данного акта включал статью о родительской ответственности. Родители должны дать своим детям достойное воспитание для интеграции в общество, образование по мере их финансовых возможностей и социального положения, а также обеспечивать всем необходимым для проживания до семнадцати лет. Этот акт много значил для матери Ао, Арисы Айин. В их небольшом городке Танесе все друг друга знали, и она мечтала о том, как ее соседи будут за обеденным столом обсуждать переезд ее сына в столицу мира. Все семьи в округе станут завидовать ей. Долго она уговаривала супруга отправить сына в Виену. Тот сопротивлялся, понимая, какие расходы ему предстоят, но Ариса сумела на него повлиять. В возрасте девятнадцати лет их сын покинул Танес и больше никогда не возвращался.

Прежде чем навсегда перебраться в Виену, Ао приезжал сюда с мамой, будучи еще в дошкольном возрасте. Его родной городок был окружен степями, где по бархатным полянам гуляли лошади с роскошными веерами грив и длинными тоненькими ножками. Ао нравились эти создания. Они были красивые и совсем безобидные. В сам Танес они никогда не забредали, держались от человека на расстоянии. Как-то раз ему удалось подкрасться к одному стаду. Стоило мальчишке протянуть руку и попытаться коснуться черной гривы одной из лошадей, как они рванули с места и унеслись.

В Виене Ао тоже повстречались лошади, но совсем другие. В центральной части столицы на машинах разъезжать было запрещено. Со степенным видом в открытой карете проезжал какой-то чиновник. Его кучер дергал за поводья поникших животных и отчего-то громко на них ругался. Ао не понравилась эта картина. Он спросил у мамы, почему эти лошади позволяют так с собой обращаться. Они выглядели несчастными. Ариса Айин объяснила сыну, что это не лошади вовсе, точнее, не настоящие лошади, а их суррогаты, выращенные на заводе специально для служения людям. Ао хотел спросить, зачем это нужно, но не стал. Ему показалось, что он уже знает ответ. И всегда знал. Когда Ао немного подрос, лошади на его родине, начали вызывать в нем восхищение. Они были не такие, как в городе, они были свободными.

Чем взрослее становился Айин, тем меньше общего он находил в себе со своими родителями. Его отец и мать много работали и мало уделяли ему внимания, если дело не касалось их собственных интересов, поэтому он проводил время допоздна на улице. Он с легкостью заводил друзей и так же легко забывал про них. Хотя маленький Ао и не избегал других детей, ему не требовалась компания для того, чтобы весело проводить время. С раннего детства он проявлял несвойственную для его возраста независимость. Из-за этого у него возникало много проблем в школе: он не понимал, зачем просиживать время за учебниками и слушать нудных учителей, в то время как там, за окном, тот самый мир, который они изучают. Мир, который его так притягивал.

Образование ему давалось с трудом. Ао часто прогуливал школу и получал плохие отметки. Бывало, даже срывал уроки, просто, чтобы развеять скуку. Родители осуждали его за это: отец приходил в ярость, а мама тихо ненавидела. Ей было тяжело принять то, что ее сын способен не оправдывать ожидания. Она с трудом переносила выговоры преподавателей. Ао, напротив, только приходил в негодование, отчего взрослые срываются из-за глупых закорючек в нэйротетрадях. Он не верил, что от чьих-то оценок может зависеть его жизнь, которую чувствовал в себе самом и которая всегда неукротимо звала его прочь, за пределы обители абсурда.

Но со временем в Ао кое-что изменилось. Когда ему исполнилось шестнадцать, мама взяла его в Виену еще раз, чтобы показать знаменитый город блеска, символ величия Венерианской Империи. Порт-венерианцы в большинстве своем никогда не покидали родную планету, но пребывали в глубочайшем убеждении, что их столица — лучший город во всей Миросфере. И Ао был теперь с ними солидарен. На фоне большого города Танес показался ему скучной грудой домов, где ничего не происходит. Виена сверкала искрами жизни, восхищала роскошными зданиями, завлекала нарядами и интриговала самыми разными людьми, каждый из которых в большей или меньшей степени интересовал Ао. Ему хотелось узнать их всех. В каждом человеке он каким-то наделенным от природы интуитивным чутьем наблюдал тайну — какую именно, он и сам сказать не мог. Не сами люди, но заключенная в них тайна влекла его. Иногда для звезд ночного неба Ао находил свой особый мир в воображении, свое пространство и правила или полное их отсутствие. Когда он во второй раз очутился в Виене, многое здесь, не виданное им ранее, показалось ему уже знакомым, словно город был отражением тех самых звезд.

Ариса и Ао Айин прожили в Виене всего несколько дней. Когда они вернулись, Ао сильно переменился. Он всегда знал, что его жизнь не сможет ограничиваться окрестностями Танеса. Он еще не пытался найти свое призвание и не искал способа выразить собственное видение мира, но его богатая творческая натура пропускала мир через себя. Творчеством была сама его жизнь, и вот, когда он обрел подходящее полотно, из мечтательного юноши Ао превратился в сосредоточенного молодого человека, преданного делу.

Айин начал прилежно учиться, стараясь получать максимально хорошие оценки для аттестата, чтобы затем поступить в главный университет Виены и переехать. Ему было все равно, на кого учиться, главное — выудить стипендию и скидку на аренду жилья. Он выбрал факультет, где не требовалось слишком много вступительных экзаменов, — факультет защиты прав в нэйронете. Он плохо представлял, какую профессию получит по окончании обучения, но его это не волновало. Ао не собирался брать пример со своих сверстников, ожидая, что настоящая жизнь начнется после пяти лет университетской лихорадки. Не особенно привлекала его и лихая студенческая жизнь. Он любил веселье, и еще больше его тянуло к приключениям, но жизнь студента представлялась ему еще одним тюремным испытанием.

Когда Айин увидел лошадей, запряженных в поводья, и подгонявшего их кучера в нелепой шляпе-цилиндре, внутренний голос юноши завыл, представшая ему картина оскорбила его. По возвращении в Танес, прогуливаясь по своим излюбленным местам в окрестностях, он снова решил подкрасться к одной из диких лошадей. И с негодованием проводил ее взглядом — та в одно мгновение убежала. Гордые и свободолюбивые лошади Танеса не позволяли себя приручить человеку. Но почему те, что были в упряжи, так слабы и безвольны? Отчего они позволяли кучеру в нелепой шляпе собой помыкать?

В Танесе и других провинциях Виены когда-то прижилась примета, будто тому, кто сможет добыть кусочек копыта дикой лошади, он принесет удачу, полезные знакомства и богатство. Эту вещицу часто можно было найти на прилавках сувенирных магазинчиков и приобрести за незначительную цену. Однако законы Венерианской Империи запрещали причинять вред диким лошадям. Задержанному браконьеру грозил тяжкий приговор. Риск охоты на защищенное законом животное несопоставим с вознаграждением за его убийство. Поэтому браконьеры не покушались на диких лошадей. Расколотые копыта привозили с заводов, где выращивали животных-суррогатов, и с мясокомбинатов, хотя торговцы часто пытались скрыть это, овеивая свой товар красивыми легендами. Ао не верил, что копыта погибших животных кому-то приносили удачу и вообще обладали какой-то сверхъестественной силой. Но он понимал, что там, куда он вскоре должен отправиться, ему понадобится любой, даже самый скромный, каприз фортуны, и намеревался склонить ее на свою сторону.

Когда Айин сдал последний вступительный экзамен и настало время покинуть родной город, он отправился к местному охотнику — Отару. Свои навыки старец давно растерял, зато хорошо научился в отсутствие всякой работы и денег добывать алкоголь. Причем каким-то образом Отару удавалось добывать только хорошее, качественное пойло. Из всех алкогольных напитков вино было самым популярным на Порт-Венере и самым изысканным во вселенной. Винодельные бароны скопили огромные состояния, транспортируя его по всей Миросфере. Но, наверное, даже они удивились бы, откуда у Отара столько бутылок знатного сорта.

Разумеется, охотник и не подумал отказаться от еще одной бутылочки, принесенной Ао в честь отъезда. Тем более, он уже был не совсем трезв и сильно растрогался. Наверное, оттого старый охотник опьянел быстрее обычного и говорил без умолку. Он опустошал вместе с Ао один бокал за другим. Темно-красные капли стекали по его усам и неухоженной бороде. Гость старался наливать себе поменьше и всякий раз, стоило Отару отвернуться, выплескивал содержимое бокала в окно. Вино все же ударило ему в голову, но Ао удалось остаться в приемлемом для задуманной хитрости состоянии. Когда юноша понял, что Отар уже достаточно пьян и в приподнятом настроении, то он попросил у него ружье для охоты на птеродактилей, которые, к слову, обитали на Земле, а не на Порт-Венере, но Отар едва ли придал этому факту значение. Старому охотнику запрещалось законом давать кому-либо свое ружье. Оно хранилось у него на случай, если городок начнут беспокоить хищники, хотя те уже давно покинули их края, и теперь оно пылилось без дела, подвешенное на стене. Старик обрадовался, что спустя столько лет ружье наконец, кому-то пригодится, словно и сам он был еще на что-то годен, пусть и плохо сознавал, для чего.

Ао вскоре с ним распрощался и отправился на излюбленные бархатные поляны, где гордой походкой разгуливали дикие лошади. На них уже давно никто здесь не охотился, поэтому при виде человека они ничуть не встревожились, уверенные в собственной неприкосновенности. Ао убедился, что вокруг никого нет. Прицелился. Раньше ему не приходилось убивать. Его руки задрожали, ствол повело. Что если начнется следствие и его поймают? Тогда ему придется сесть в тюрьму прежде, чем он по-настоящему узнает жизнь. Ради чего? Какого-то копытца, глупого суеверия!

Больше медлить нельзя. Иногда сомнения имеют свойство превращаться в потаенный страх. Он тихо крадет у жизни творчество, силу спонтанности, а взамен подсовывает инструкции существования. Что если он поддастся страху сейчас? Значит, ему захочется поддаться и в следующий раз.

Никогда.

Боль прошла через туловище насквозь и повалила лошадь на землю. Ао целился в голову, но промахнулся. Стадо вздрогнуло, сорвалось с места, унеслось. Раненое животное с истошным ржанием попыталось вскочить на ноги и устремиться вслед за остальными. Ао выстрелил второй раз — пуля угодила в шею. Из ран хлестала кровь. Лошадь хрипела, билась в агонии, расплескивая алые фонтаны, заливая траву, сминая цветы. Охотник на фортуну подошел ближе и завершил ее страдания выстрелом в голову. Стараясь не терять ни секунды, он раздробил ей прикладом ружья копыто и положил отколовшийся кусочек в карман.

Не страшно, если изувеченное тело лошади вскоре найдут. Отар не захочет признаваться, что дал поиграть с ружьем вчерашнему школьнику, и будет всячески пытаться это скрыть.

Завтра Ао отправится в Виену. Острый обломок раздробленного копытца лежал у него теперь в кармане. Удача была с ним. Но это не так не важно. Важно сознание того, что он способен взять ее сам.

3

Через пару месяцев пребывания в столице он забросил учебу и больше в институте появляться не собирался. Ао быстро понял, что сценарий, ради которого люди проводят несколько лет драгоценной жизни в образовательных самоистязаниях, не для него. К тому же, из круга его знакомых те, кто получили дипломы, жили совсем не так, как ему хотелось. Возможно, изо дня в день они поднимались и шли на ненавистные работы из-за привязанности к семьям или, быть может, для того чтобы свести концы с концами или просто по инерции. В любом случае, наблюдая с пика юношеского высокомерия, Ао даже не собирался представлять себя на их месте. Эти люди не имели права служить ему примером, ведь не покоряют свои мечты.

Главное — благодаря поступлению в институт он очутился в Виене, и на первое время у него появилось кое-какое пособие. Да и однокомнатная квартира от института, которую ему помогали оплачивать гордые родители, пусть и была далеко не из лучших, все же избавила от многих трудностей. Он не имел дальше конкретного плана действий и еще толком не представлял, чего действительно хочет. Он только знал, нет, скорее чувствовал, что создан для чего-то большего, чем обыкновенное прозябание.

Первокурсник бродил по улицам, беспечно растрачивая все имеющиеся у него деньги везде, где только привлекали внимание яркие вывески заведений. Его новая подруга Ниала, с которой он познакомился в институте, посоветовала ему несколько интересных мест, куда он вскоре и пригласил ее. Учеба беспокоила их все меньше, и все больше волновало другое.

Ниала представлялась Айину девушкой необыкновенной, уже хотя бы потому, что вызывала интерес не только в постели, в отличие от доступных девушек Танеса. Она родилась и всю жизнь провела в Виене, среди множества злачных мест, наслаждений и искушений. Прелестная обольстительница записывала на свой счет одного мужчину за другим и с удовольствием говорила им «нет». Тогда, чем сильнее они желали ее, тем охотнее превращались в ее рабов, в отражения ее желаний и прихотей. Вместе с взрослением требования девушки к мужчинам повышались: она стремилась получать от них любые выгоды и давать ровно столько, чтобы в следующий раз они захотели еще и сами просили заплатить ей за это тем или иным способом.

Такие отношения, были чем-то само собой разумеющимся на планете, где люди отродясь не знали, что такое «любовь», и воспринимали ее, в основном, как запрещенное законом вещество. Близость мужчины и женщины считалась нормой в том случае, если доставляла обоим удовольствие или приносила иную выгоду.

Конечно же, и Ао — юношу с богатым воображением и падкого на красоту — Ниала легко очаровала и она взялась за вожжи его инстинктов. Роскошные вьющиеся волосы (она их часто выпрямляла, ведь кудри сейчас были не в моде) спадали ниже плеч. Загорелая кожа манила к себе, словно была создана для того, чтобы льнуть к ней. Глаза с резким разрезом, глубокие и черные, таили в себе опасность, а ее взгляд вызывал волнение.

Ниалу уже избаловали дорогими подарками, и она привыкла, что ее подвозят, куда ей захочется. Общественный транспорт она презирала. Разумеется, большую часть времени, как и многие другие венерианки, она стремилась проводить в Центре, обители аристократии и богачей, мечтая однажды переехать туда навсегда. Она приходила в восторг, когда ее ухажер заказывал ей там карету, и она, попивая вино или какой-нибудь шейк, болтала с ним о вещах, вряд ли на самом деле ей интересных. В такие моменты она с удовольствием переключала внимание на чью-нибудь шляпку и полностью уничтожала ее обладательницу взглядом, чтобы та поняла: сейчас она будет обсуждать именно ее, и шляпку ей стоило подобрать получше.

Правда, нечасто Ниале удавалось прокатиться в Центре на карете. Здесь развелось слишком много соперниц. Она тихо, зато всем сердцем их ненавидела, но тягаться с ними было нелегко. Разница в классе здесь ощущалась фатально. Мужчины знатного происхождения иногда приударивали за ней, но, как бы она ни исхитрялась, надолго удержать знатных любовников не удавалось: в ее роду отсутствовала аристократическая кровь, и влияние социального статуса в конце концов подавляло все потуги. К тому же, в том кругу вертелись и другие девушки, у которых, в отличие от нее, кроме красоты и природного обаяния имелось еще и происхождение, приданое, влияние и особая манера держаться — достоинство, которым Ниала, похвастаться не могла.

Хотя Ао никак не подходил в список ее потенциальных жертв, все же он ее заинтересовал. Ее внешность и природная женственность на время пленяли мужчин, но и только. Ао был другим. Он как будто нашел в ней что-то еще, чего раньше она сама в себе не замечала, и ей это льстило. Ее тянуло к нему. Ей хотелось, чтобы он больше говорил о ней и узнавал ее, хотя и старалась не особенно ему это показывать.

Так же, как и Ао, Ниала считала, что образование ей вряд ли понадобится, правда, по другой причине: она надеялась правильно выйти замуж. Стоило им познакомиться — и они начали вместе сбегать с лекций и научных семинаров, а потом и вовсе не ходить на них. Другие студенты, если у них отсутствовали деньги на взятки преподавателям, редко отваживались на подобное легкомыслие. Они боялись отчисления. Ниалу больше тревожило, что обо всем узнают родители. Впрочем, даже если это и случится, то когда-нибудь потом, а сейчас она не собиралась терять время. Ее безрассудство казалось Ао прекрасным. И хотя его так же, как и ее, влекло за пределы института, он и не подозревал, насколько сильно она повлияла на его решение забросить учебу.

Ниала исполнила для него роль проводницы в мир столицы. И, несмотря на то, что его однокурсница уже научилась дорого себя продавать, им было хорошо вместе. Она выбирала любовников исключительно среди состоятельных мужчин и позволяла затащить себя в постель только после ритуала из лжи и дорогих подарков. Ао стал исключением неожиданно даже для нее самой. Она корила себя за это и собиралась вскоре прекратить. Сейчас она встречалась с Ларионом Бафертом, аристократом по происхождению и ужасным занудой по натуре. Похоже, он не на шутку ею увлекся, и у нее появился настоящий шанс. Она подозревала, что ее поклонник употребляет любовь. Он слишком дорожил их отношениями и проявлял чрезмерную назойливость. Даже если так, это не меняло дела. Главное — правильно выйти замуж, а уж потом воспитать привычки.

Предчувствие Ниалы оправдалось. Один из друзей Лариона заметил, что она слишком часто проводит время со своим однокурсником. Во всяком случае, в такой форме преподнес ей факты сам аристократ. Вероятно, друга он просто выдумал. На самом деле, он шпионил за ней. Поскандалив, Ларион пригрозил ей расставанием, если еще хоть раз застанет ее в обществе с этим молокососом. Сам он был старше Ниалы с десяток лет.

Ниала так и не призналась в связи с Ао, оправдываясь тем, что просто хотела показать ему город, а тот ей делал за это домашнее задание. Она почти убедила Лариона, будто никто из однокурсников ей интересен быть не может, и даже сама себе верила. После этого она твердо решила с Ао расстаться. Из-за какой-то глупости с ее крючка чуть не сорвались кружева яркой жизни, которые она старательно плела с тех пор, как обнаружила в себе власть женщины.

Некоторое время она отчего-то откладывала. Пришлось признаться себе, что с Ао, в отличие от Баферта, ей было весело, да и в постели он проявлял больше страсти, чем мраморный аристократ. Ничего не поделаешь. Если хочешь добиться цели, нужно уметь жертвовать. Собравшись с силами, она приготовилась быть с Ао холодной и делать вид, что едва ли его когда-то знала.

Но Ао внезапно исчез.

4

Нельзя сказать, что Ао совсем не увлекался учебой. В перерывах между сном и путешествиями по городу он заходил в нэйронет (или, как его еще иногда называли, в нэйросферу) — встроенную в мозг глобальную сеть — и читал статьи, научные труды, иногда художественную литературу. Он интересовался всем подряд. Ему хотелось проникнуть в глубь планеты, узнать все о ее поверхности, о терраформировании, которое стало возможным благодаря вмешательству Бессмертных, о том, что было до появления небожителей и будет после. Он увлекся историей, но быстро остыл, потому что слабо верил учебникам. Слишком много он находил в них противоречащих фактов или недоказанных теорий. Он много читал о жизни на других планетах, о разнице в образе жизни и менталитетах и мечтал путешествовать.

Большинство венерианцев были убеждены, что человеческий мир ограничивается единственным в своем роде силовым полем. Оно отгораживало планетарную систему человека от мира Бессмертных и называлось Миросферой. Все, что есть за ее пределами, создано и принадлежит Бессмертным. Там они наслаждаются жизнью в райских обителях, наблюдают за людьми и воздают по заслугам и справедливости.

Ао приходил в негодование, когда слышал нечто подобное. Достаточно взглянуть на небо, чтобы убедиться в том, как велика Вселенная. Почему человек так безропотно соглашается с собственными ограничениями? Пусть Бессмертные и обитали далеко, где-то за пределами галактики, их незримое влияние ощущалось порой совсем рядом. Кто они, эти могущественные существа? Человеку не дано познать это в полной мере, пока сами Бессмертные не соблаговолят приподнять завесу тайны.

Загадочные истории и мифы о небожителях разожгли в Ао страстные грезы о путешествиях. Сначала на другие планеты, а затем туда, за пределы Миросферы. Он верил: это возможно. Полеты на космических кораблях стоили дорого. Надо ли говорить, в какое состояние оценивался частный космический корабль. В размышлениях, как же ему воплотить свои мечты в реальность, Ао всякий раз приходил к выводу, что без богатства, связей и скрытых знаний силовые поля ему никак не преодолеть. И так от сумасбродных грез о путешествиях за пределы, он возвращался к прозаичным стремлениям алчных людей.

Пока Ао плохо представлял, с чего начать. Но его это не беспокоило. Все начинается с малого. Гораздо больше его удручала скудность информации о деятельности Бессмертных в настоящее время. Казалось, сегодня небожители предпочитают вообще не вмешиваться в дела человеческие, за исключением тех моментов, когда игры политиков выходят за рамки установленных правил. Зато в далеком прошлом есть множество историй о жизни Бессмертных вместе с людьми на основных обитаемых планетах: Порт-Луне, Раканы, ЭР-28 и ЭР-29, Порт-Венере и Кольц. Люди им поклонялись, приносили жертвоприношения, а взамен получали покровительство и великие дары. Всюду во Вселенной царил порядок и изобилие.

Бессмертные, по описаниям, походили на людей, но их отличала невероятная красота и ослепительный свет, ореолом исходящий от их тел. Говорят, простой смертный мог навсегда ослепнуть, если осмеливался поднять на них глаза. Небожители спустились на планеты с Макросолнц, чтобы дать людям знание и научить пользоваться разумом. Знание передавалось из уст в уста на каждой планете, которую они благословляли своим появлением. Они основали Школы Бессмертных, куда попадали лучшие из лучших, чтобы затем выходить в мир и продолжать учить других людей.

Все это Ао знал еще с детства. Сколько бы он ни искал, другой информации о становлении цивилизации ему не попадалось.

— Залипаешь в нэйронете? — отвлек его знакомый голос.

Расфокусированный взгляд Ао вмиг ожил. Он обернулся.

Опершись на барную стойку, с коктейлем в руке рядом с ним стоял Нуол, второкурсник из его университета. Довольно ожидаемая встреча: бар находился неподалеку от их филиала, и по вечерам здесь часто проводили время студенты. С широкой улыбкой, которая не слезала с его лица и была всюду к месту или не к месту, Нуол застыл, ожидая ответа. Негласное правило этикета: если отвлекаешь кого-то в нэйросфере, следует дать ему несколько секунд на адаптацию к реальности.

— Вроде того, — сказал Айин, озираясь по сторонам.

Если здесь Нуол, значит, где-то должен быть и Леян. Бар утопал в хоре голосов. Анахроничный приемник скрипел музыкой. На нее никто не обращал внимания. Если музыка не обладала техногенными свойствами, ее мало кто слушал. Желтоватый свет, казалось, опасался быть слишком назойливым. Седеющий бармен с завитыми по прошлогодней моде усами болтал со студентами. Он слушал и кивал, а юркий взгляд бегал по залу, наблюдая за порядком.

Все верно, вот и Леян. Ао заметил его, зажатого в диване посреди двух девушек, на вид первокурсниц. С точки зрения взаимной выгоды Нуол и Леян были идеальными друзьями. Ао никогда не видел их по отдельности, и, хотя он еще не успел с ними познакомиться, уже много о них слышал. Нуол и Леян толкали вместе дурь по всему университету. Чаще всего матику, чтобы расслабиться, и Дроп-408 — для ускорения мозговых процессов. Оба вещества были запрещены, но за оборотом слабых наркотиков в Виене почти никто не следил. Если кто и попадался полицейскому, то отделывался штрафом. В тюрьму садились только те, у кого не хватало денег на взятку.

— Держи, — сказал Нуол, все так же улыбаясь. Создавалось впечатление, что из-за постоянного наркотического транса его лицо разучилось принимать иные выражения, кроме обозначенной радости, — это за счет заведения.

Нуол протягивал ему зажженный косяк. Ао не спешил с благодарностями.

— Прямо здесь?

— Конечно. Чего ты боишься? Здесь все свои, никто на тебя не настучит.

Ао сделал глубокую затяжку, и Нуол посмотрел на него с уважением.

— Где ты этому научился? Непохоже, что ты часто куришь.

— Курил пару раз в Танесе… — ответил Ао, и все же закашлялся. Он уже давно не имел дела с матикой.

— Видать, славное местечко. Так ты оттуда?

Они на двоих раскурили косяк. Ао догадывался, зачем Нуол к нему подсел. Он искал новых клиентов. Сначала на пробу, потом за деньги. Аура легкого заработка выделяла Леяна и Нуола в глазах Ао среди прочих студентов. Раньше ему было интересно, как эти двое работают. Леян, худощавый блондин, застыл с нерешительной миной посреди двух девушек. Похоже, у них не хватало наличных, и они заигрывали с ним, пытаясь выпросить скидку. В конце концов Леян сдался и отсыпал им матики. Девушки еще посидели с ним для приличия, закурили и улетучились. Оставшись один, Леян подошел к Ао и Нуолу.

Айин быстро определил, что эти двое далеко не пойдут. Оба скуривали треть своего товара, а иногда и больше, и держались на плаву в институте, если верить слухам, только благодаря Дроп-408. Употребляя стимулятор, они за ночь перед экзаменами штудировали весь учебный материал, после чего вновь лечили прожженный мозг матикой. Торговать наркотиками не вариант — думал Ао, глядя на них.

Леян начал расспрашивать про Ниалу. Ао насторожился, но постарался сделать вид, что ему безразличны студенческие сплетни. В конце концов, она для него всего лишь проводник в мир Виены. Услышав это, Нуол рассмеялся и предложил показать ему «настоящую» Виену. Они как раз собирались в бордель, и Нуол хотел, чтобы Ао пошел с ними за компанию. У того уже заканчивались деньги, но, устыдившись вдруг своей нищеты, он решил согласиться.

Ночной город с новой силой покорил Айина, и эйфория от дозы матики тут была ни при чем. Разноцветные вывески пестрели, стараясь затмить друг друга в эффектном споре за каждого случайного прохожего. Небо рассыпалось звездами, прохладный ночной ветер уносил мысли вперед — к наслаждениям. Виена томила красотой и безмолвными обещаниями роскошной жизни, воплощениями дерзких мечтаний. Она, заигрывала с ним, приглашая проникнуть в тайну, которая, словно неизведанный слой атмосферы, пронизывала каждую улицу, каждый поворот.

Так, по пути в бордель, Ао наслаждался вином, забитой в трубку матикой и обществом новых друзей. Он нехотя признался, что в его маленьком городке отсутствовали публичные дома. Леян и Нуол не сдержали удивления. Новость их позабавила, и они принялись с гордостью рассказывать о своих похождениях.

Бордели в Венерианской Империи, а в Виене особенно, были не просто популярны — они являлись одной из центральных колонн культуры. Ни на одной из обжитых планет не нашлось бы той захватывающей, своеобразной и самодостаточной атмосферы разврата, как здесь на Порт-Венере. Каждый публичный дом был отдельным маленьким государством с личными правилами и этикой, мотивами и движущей силой. Публика приходила самая разносортная. Одни — чтобы просто развлечься, другие — чтобы остаться навсегда. Последние, правда, с наступлением старости частенько оказывались выброшенными на улицу.

Политики принимали участие в жизни борделей, спонсируя отдельные вечеринки, с целью заслужить благосклонность народа. Люди искусства находили здесь приют и возможность самовыражения. Певцы, художники, музыканты — здесь были нужны все, кто способен развлечь публику и сделать времяпрепровождение с объектами желаний ярче и интереснее, а главное — привлечь новых клиентов. Ввиду широкой востребованности на одной улице иногда располагалось сразу несколько борделей практически друг напротив друга.

Публичные дома открывались пропорционально разнообразию желаний и прихотей изнеможденной усладами столицы. Пляжные бордели, танцевальные, политические, в роскошных особняках или среди имитации диких джунглей, романтические, где каждый может почувствовать себя героем рыцарской истории, или клубы оргий и многие другие стали классическими образцами. Почти любая фантазия, которая только зарождалась в мозгу человека, рано или поздно появлялась на улицах Виены, обрамленная стенами публичного дома. Разумеется, если только она могла привлечь больше клиентов и принести владельцу заведения прибыль.

Все это разнообразие объединяло только одно: наслаждения за деньги. Наслаждения самые разные, и совсем не обязательно сексуальные в традиционном смысле. К примеру, один из публичных домов, «Запрет», специализировался на отсутствии секса. Уставшие от бесчисленных удовольствий и извращений венерианцы готовы были платить за времяпрепровождение там, где любые их попытки привлечь противоположный пол будут пресекаться и наказываться. Впрочем, те, кому удавалось переступить запрет и обхитрить личных стражей, рассказывали, что получали особенные ощущения от процесса.

Казалось бы, развращенное и обладающее почти абсолютно свободными отношениями венерианское общество все же нуждалось в некоторых ограничениях и буквально просило о них. Утонченные и профессиональные гедонисты — на Порт-Венере это была специально оплачиваемая работа — часто говорили о том, что настоящие удовольствия начинаются там, где в силу вступают запреты. Это был один из основополагающих рецептов для создания новых успешных способов доставлять наслаждения. Существовали и такие бордели, где клиентам предоставлялась возможность просто пообщаться с гейшами в спокойной обстановке, и этого было достаточно. В мире, где всем друг на друга плевать, люди порой готовы платить за то, чтобы быть услышанными.

Слегка опьяневшая компания вскоре достигла пункта назначения. Их выбор пал на относительно скромный бордель «Небо». Голубая вывеска мерцала посреди небольшого дворика, набитого людьми. Бордель был примечателен тем, что здесь, во дворике, играла музыка и все желающие могли пить и танцевать, прежде чем очутиться внутри. Таким образом, не слишком богатые студенты экономили деньги, напиваясь до захода в бордель.

Пусть «Небо» было далеко не из самых роскошных борделей, зато атмосфера здесь располагала к тому, чтобы получать от жизни все. Ао сразу оценил идею: сотрудницы заведения гуляли между столиками и извивались на танцполе в откровенных нарядах с крыльями за спиной. Их ножки в туфельках и чулках лобзали искусственные облака, парившие у самого пола. Все присутствовавшие будто и вправду очутились на небе. Ао еще не знал, что по меркам Виены бордель «Небо» считался простоватым. Он отвлекся, разглядывая танцовщиц, и обнаружил, что Леян и Нуол куда-то запропастились. Ему показалось это странным, но он не расстроился и подошел к бару, чтобы заказать выпить. Пусть проваливают, если им хочется.

Сюда приходили не только из-за девушек. Многие выбирали бордели, чтобы обсудить дела в привычной для венерианцев обстановке. Водились и те, кого называли «падальщиками». Для них бордели — среда обитания. Они сновали от одного заведения к другому в поисках веселья и всевозможных удовольствий. Главное, чтобы эти удовольствия были доступны сейчас и за чужой счет. Они выбирали компании навеселе, втирались в доверие и затем вытягивали из своих жертв как можно больше денег, но не наличными, а уже воплощенными в свои желания и сиюминутные потребности. Благодаря активной ночной жизни падальщики заводили полезные знакомства и за определенную сумму могли свести нужных людей или выложить о них секретную информацию.

Одна из девушек с крыльями, заметив юношу в приличном костюмчике, воспарила над облаками и приземлилась к нему на колени. Ее рождение из облаков получилось для него неожиданным и захватывающим. Танцовщица догадалась, что произвела нужный эффект, и одарила Ао хищной улыбкой победительницы. Черные глаза ее блестели и, как будто, молили об удовольствии. Кожа обжигала, а длинные темные волосы источали тонкий аромат цветов, круживший голову, пробуждавший фантазии. Томные губы были словно застывшие волны страсти. Эти волны вдруг сблизились с ним и подули сладким ветром дыхания возле уха.

— Я спустилась к тебе, чтобы забрать на небеса… — сказала она стандартную для этого борделя фразу.

Ао благодаря клокочущей в нем энергии и желанию пробовать, наслаждаться и жить, порой мог своим желанием быть запросто ослепленным. Стоило ему забрести в бордель, он тотчас сделался жертвой, о чем сам еще не подозревал.

— Ты кажешься юным и очень красивым молодым человеком, — продолжила она, почувствовав некоторое его замешательство. — Ты здесь впервые?

Ао раздосадовался, что его раскусили. Неужели по нему заметно, что он из захолустья вроде Танеса?

— Да, так и есть, — признался он. — Но я вовсе не настолько юн, как тебе кажется. Угадаешь, сколько мне лет?

— Девятнадцать? — С легкой насмешкой тут же угадала проститутка.

Ему захотелось соврать и притвориться старше, чтобы придать себе солидности, но он сразу нашел это глупым. Если бы не накинутая на глаза Ао повязка из желаний и разгоряченной крови, то он сумел бы различить едва заметные морщинки вокруг ее глаз, которые уже не в силах скрыть макияж. Будь он внимательнее, то догадался бы, что она порядком старше его, вероятно, почти на десять лет. Ее проницательность вовсе не олицетворение чуткой женственности, а опыт.

— Расслабься, тебе у нас понравится, — рассмеялась она. — Ты ведь хочешь побывать на небесах?

Ее вздымавшаяся из-под корсета грудь вжалась в него, пригвоздив к месту. Ее плоть уже не просто обжигала — она превращалась в настоящее пламя, вздымавшееся у него на коленях. Он еще не успел определить, какая из танцующих над облаками женщин самая привлекательная, но ему уже не было до них никакого дела. Ангел-искуситель почувствовала, как его тело устремилось к ней, хотя они сидели почти неподвижно.

Ао медлил с ответом. Его внезапная робость была вызвана тем, что он, впечатленный красотой проститутки, которая выглядела роскошно и дорого, внезапно вспомнил, что истратил почти все деньги. Он ведь не планировал заказывать сегодня женщин. У него оставалось около 3800 идий. Он был убежден, что проститутка из «Неба» явно дороже, и не знал, как отказать ей, не нарушая местной этики и не роняя достоинства. Ему не хотелось признаваться в бедности.

Ао не забывал и о том, что здесь, в борделях, есть шанс познакомиться с полезными деловыми людьми. Ему казалось, стоит обронить лишнее слово, и оно случайно обернется в оскорбление. Об остро выраженном чувстве собственного достоинства у виенских проституток ему успел поведать Нуол. Сразу начнется скандал, и репутация клиента будет испорчена. Разумеется, это было преувеличение, навеянное впечатлительностью и изрядно выкуренной матикой. Тогда Ао еще не знал, что ровно 4000 идий стоит одна доза любви. А ночь с этой женщиной всего 3000.

— Как тебя зовут, малыш? — спросила она, все больше наблюдая в нем внезапное замешательство.

— Ао Айин, — зачем-то сказал он и свою фамилию. — А тебя?

— Меня зовут Твоей Ночью… Пойдем.

Его Ночь наклонилась к нему, будто хотела поцеловать, и тут же отстранилась назад, увлекая за руку. Она повела его на второй этаж, где ожидали посетителей комнаты для уединений. Ао поймал на себе несколько любопытных взглядов и истолковал их по-своему. Мысли и волнение сузились до плотности бумажника и репутации. Должно быть, они все решили, что у меня полно денег, раз я ухожу с такой женщиной, с пугливой гордостью подумал Ао. Он уже почти ненавидел «Свою Ночь». Так ненавидят мужчины тех женщин, из-за которых испытывают страх быть униженными. И чем дальше она его увлекала, тем больше он на нее злился и хотел ее.

Второй этаж оказался довольно простоват в сравнении с антуражем на площадке первого. Здесь не было ничего напоминавшего ни ангелов, ни небо. Можно решить, что они переместились в соседний хостел. Ао почти обрадовался этому. Они шли по коридору с обшарпанным ковром и вздыхающими дверями. Зашли в номер восемь.

Комната казалась пустой. Половину пространства занимала кровать. Рядом стояла тумбочка с настольной лампой и зеркальцем, отвернутым к стене. Над изголовьем кровати висела картина, изображавшая уносящийся вдаль звездный корабль. Заметив ее, Ао вдруг почувствовал себя жалким. И зачем только он назвал свою настоящую фамилию! Еще сегодня он грезил о положении в обществе и полетах за пределы Миросферы. Такие космические корабли наверняка принадлежат каким-нибудь богачам. Они могут позволить себе все, что захотят, а он тем временем пытается не впутаться в историю с обычной шлюхой. Пусть и очень красивой. В отчаянном желании, рожденном из несвязных надежд и мечтаний, он попытался поцеловать ее.

— Ты знаешь, сколько стоит ночь со мной? — спросила она, отклоняясь.

— Даже у самого богатого человека во вселенной не хватит столько денег, чтобы отблагодарить тебя за одну ночь! — Сказал Ао, еще больше все усложняя.

«Его Ночь» чуть не расхохоталась. Она явно обрадовалась, но не комплименту, а тому, что за ним скрывалось.

— Ты, наверное, еще богаче самого богатого человека во Вселенной, раз так уверенно лезешь ко мне в постель! — поддразнила она.

Тут Ао сообразил, что лежит на ней, прижимая ее руки к постели. Он отпрянул. Его тщеславие было задето. Какая-то шлюха вдруг угрожала стать для него недоступной. Сейчас, когда она разожгла в нем хлесткие инстинкты, стремление обладать, быть победителем, тем, перед кем встают на колени, ее насмешливая улыбка оставляла на нем болезненные укусы. В самом деле, а что имел он, кроме грез и жгучих, как пощечины, желаний? Где были сейчас его мечты и где он?

— Нет, пока что я… еще не совсем… самый богатый человек на земле, — со стыдом ответил Ао, будто в этом борделе под каждой кроватью прятались миллиардеры.

— У тебя нет денег?

— Есть! — встрепенулся Айин, не в силах ответить иначе. — У меня есть сколько угодно денег, просто они сейчас не здесь, не с собой!

Оттого, что он теперь начал перед ней оправдываться, Ао еще больше упал в своих глазах. Ему захотелось сбежать. Но все же он не забывал, что здесь они действуют по правилам борделя. Это ее работа. Его привлекут к ответственности. К тому же он выставит себя на посмешище!

— А сколько у тебя есть с собой? — продолжала пытку «Его Ночь».

Проститутку развлекало то, с какой легкостью она вызывает в нем эмоции, задевает и испытывает его самолюбие. Он во власти ее ночи, а ей только того и надо.

— 3800, — произнес Ао рассудительным тоном, каким вначале пытаются говорить на торгах.

Падающий через окно лунный свет на миг ярко вспыхнул в глазах женщины. Три восемьсот! Еще двести идий, и будет одна доза любви! Всего одна. В холодном номере борделя, за стенами которого столько чужих людей. Хотя бы одна… Но тише, он не должен знать слишком много. Она уже владела собой.

От Ао не укрылось, что его слова произвели на нее впечатление. Должно быть, дело здесь не только в деньгах, а в чем-то еще, но его мужское эго уже запуталось в ее красоте, точно в паутине. Потом, потом он во всем разберется, сейчас он должен ее заполучить!

— Так мне не хватит 3800?

«Его Ночь» ласково улыбнулась. Ей даже стало слегка жаль его. Он отличался от других ее клиентов.

— Ты ведь не из Виены?

— Верно. Я из Танеса, это тоже по-своему славный город.

— Верю… Мне очень жаль, Ао, но тебе нужно хотя бы восемь… — тут она осеклась. Он все же мог слышать примерные расценки в борделе «Небо», — хотя бы 6000 идий.

Ао растеряно на нее посмотрел. Что если ему перестать торговаться и просто взять ее? Если она воспротивится, скандал хлынет наружу, за пределы номера. Его призрачная карьера (теперь она казалась ему призрачной), померкнет, не дожив до рассвета. Ао даже представить не мог, что мало кому есть дело до «Его Ночи». Ее здесь держали только из-за крупной суммы денег, которую она задолжала владельцу заведения. Бизнесмену было известно о ее пристрастии к наркотику, поэтому он не выпускал ее за пределы борделя, чтобы она не тратила заработанные деньги, пока не отдаст всю сумму. Не будь Ао столь наивен и не искушен, то с легкостью заполучил бы ее. «Его Ночь» помышляла отнюдь не о возвращении кредита, пускай проценты росли быстрее, чем она успевала их погасить. Она думала о любви.

— Но если ты кое-что для меня сделаешь, — продолжила она, наклоняясь к нему, — то я стану твоей на всю ночь! Только представь… — Ее коленки впились в простыни, из-за чего в ней образовались вмятины, напоминавшие два оврага, горы и реки. Она возвышалась над ними, не то повелевая, словно богиня, не то умоляя, подобно рабыне. — Ты сделаешь это для меня, Ао?

— Конечно, — ответил он. — Чего ты хочешь?

— Ничего особенного, это довольно просто, но справиться сможет не каждый. Нужна отвага, нужно быть смелым! Ты смелый, Ао? Тогда слушай, — продолжила она таинственным голосом. — Это дело… эта просьба — большой секрет, и от того, будет ли он оставаться таковым, во многом зависит мое будущее, можно сказать, моя судьба! Ты умеешь хранить секреты, Ао?

— Умею. Мне тоже есть что скрывать.

— Но ведь хранить свои секреты и чужие — совсем не одно и тоже, мой таинственный малыш, это всем известно. Ты умеешь хранить секреты красивых женщин? Сохранишь мой?

— Обещаю! Клянусь!

Она внимательно на него посмотрела.

— Тогда слушай: в паре кварталов отсюда находится один мой знакомый. Тебе надо незаметно выбраться из борделя и передать ему 4000 идий. Я добавлю тебе 200. Скажешь, что от меня. Взамен он кое-что тебе даст. Ты должен возвратиться обратно в «Небо» так же тайком и отдать это мне. Вот и все. И я твоя на всю ночь! А ты — мой.

— Что он должен мне передать? — Хотя вопрос был вполне резонный, он поспешил оправдаться. — Мне это неважно, просто лучше знать, с чем имеешь дело.

— Все в порядке, я собиралась сказать тебе… — тут она сделала паузу, как бы решаясь. — Это будет любовь.

Они оба молчали.

Ао начинал понимать, в чем дело. За употребление или хранение всего лишь одной дозы любви грозит, как минимум, пожизненное заключение в тюрьме. За продажу — смертная казнь. «Его ночь» хочет использовать его, чтобы лишний раз не рисковать самой.

— Будь очень осторожен. Никто не должен видеть тебя, — наконец, нарушила она молчание, и неожиданно спросила. — Ты меня осуждаешь?

— Нет, теперь ты нравишься мне еще больше, — искренне ответил Ао. Он был непривычно честен с ней. Возможно, потому, что не знал, какой ложью ее можно взять. — Любовь — это просто наркотик. И если люди избегают его употреблять только из-за страха перед законом и общественным мнением, то они не более чем часть толпы. Осуждать их заставляют собственные трусость и слабоволие. Тебе ведь был нужен смельчак, не так ли?

— Ты действительно очень смел в рассуждениях. Я, может быть, подарю тебе один поцелуй за твою смелость перед выходом. Только не задерживайся, ладно? Окна нашего номера выходят на противоположную сторону от двора. Здесь почти нет открытых заведений и ночью мало людей. Сможешь спуститься из окна второго этажа?

— В Тонесе я часто сбегал из школы через окно. Можно сказать, репетировал нашу встречу.

— Очень хорошо. Моего человека зовут Маевски. Я позвоню ему, пока ты будешь спускаться, и сообщу, что ты идешь к нему. Он обычно всегда там в это время. Он будет ждать тебя, можешь быть уверен. Но будь осторожен, ты же знаешь, это незаконно…

— Да, я знаю. Тюрьма, эшафот, все дела, — беспечно отмахнулся Ао. Ему нравилось перед ней рисоваться. — Где мне его искать?

— На улице Потерянных нот есть пятиэтажный дом с музыкальным кафе на первом этаже. «Гранд» называется. Может, слышал про него? Милое местечко, — вздохнула она.

— Постучишься в квартиру номер 19, но прежде свяжись с ним через нэйросферу. Я скажу тебе его код. И смотри, чтоб за тобой никто не следил. Особенно на обратном пути. Как возьмешь — сразу возвращайся, я буду ждать тебя, ждать с нетерпением, малыш!

— Хорошо… так как тебя зовут?

— Ниэя.

— Красивое имя, — задумчиво произнес Ао, решив, что оно вымышленное.

Они пододвинули кровать ближе к окну и привязали к ней покрывало. Спуск оказался нетрудным. Ао хотелось поскорее управиться с этим делом. Тем более — его подстегивал поцелуй, оставленный ему на прощание, когда он перекинул ногу через подоконник. Дойдя до поворота, он в последний раз оглянулся. На улице никого. Все гуляки действительно были с той стороны, где располагался вход во двор. Разве что кто-то из соседних домов подглядел — промелькнула мысль, но он сразу отбросил ее. Даже если так, он не повернет назад.

5

Томившиеся в прозрачной тьме многоэтажные великаны куда-то молчаливо звали Ао, запутывая его в своих страстях, запутываясь сами. На улице Демиор, где сейчас он шел, работали только алкогольные лавки. Рядом с ними караулили покупателей рои нищих пьяниц. Вывески закрытых заведений, с нетерпением ожидавших первых утренних лучей, светились даже ночью, умоляя случайных прохожих вспомнить о них, когда наступит день.

— Подай пару идий на бутылочку!

Неохотно отвлекшись от своих мыслей, Ао брезгливо поморщился. Он постарался всем видом показать попрошайке, что ему нет до него дела. Но тот был уже поддат, а потому не в меру нагл. Если венерианцы и давали когда-нибудь людям подобного сорта подаяние, то для того, чтобы те поскорее отстали, или из чувства собственного превосходства.

Пьяница удвоил навал:

— Парень, подай на бутылочку, уважь старшего! Честно тебе признаюсь, на бутылочку надо. Не хватает, жена все деньги отобрала. Закон обязал семью содержать. Все деньги забрала, до последней идии, стерва! — начал он типичную историю венерианского попрошайки. — Бывает же! С кем не бывает? Дорастешь — поймешь. Уважь старшего, будь добр!

Закон Империи требовал от граждан заключать брачные союзы и создавать семьи, если гражданин подходил по медицинским и финансовым параметрам. Мужчинам следовало вступить в брак до 40 лет, женщинам — до 34. Задержки карались крупными штрафами, или, если Имперский Суд доказывал намеренное уклонение гражданина от брачной регистрации и продолжения рода, то обвиняемый получал срок до двух лет лишения свободы. Бессмертные установили данный закон в целях сохранения демографического роста Империи.

Долгосрочные связи венерианцы заводили неохотно, если только они не были выгодны в материальном или статусном плане. Люди из рабочего класса вступали в брачные союзы, чтобы поддерживать друг друга. «Выживать вместе легче» — гласил их симбиоз до тех пор, пока не наступала пора заводить ребенка. Представители среднего класса часто увиливали, придумывая себе на медицинских обследованиях несуществующие болезни, пытались выкрутиться с помощью взяток или утаивали доходы. Для тех, кто все же заводил семьи, наилучшим исходом был, разумеется, брак по расчету. Для высшего класса брак означал укрепление положения. Если до обозначенного возраста венерианцам не удавалось создать выгодные условия для брака, то рождение и воспитание детей превращалось для них в обременительные муки.

Бывали случаи, когда муж или жена были не в состоянии содержать семью и соблюдать все прописанные в договоре пункты. Тогда суд мог наложить штрафные санкции, вплоть до изъятия жилплощади. Поэтому брачные контракты часто представляли собой начало холодной войны между супругами и детьми за территорию. Неудивительно, что, по статистике, чаще всего преступления совершаются внутри семей.

Терпение Ао быстро иссякло. Он развернулся, и его кажущиеся добродушными глаза сверкнули с такой силой ненависти и презрения, что пьяница отшагнул назад. Ао собирался замахнуться, но вовремя вспомнил о других попрошайках возле магазина, которые могли слететься на драку. Оборванец отстал, но, казалось, продолжал оскорблять прохожих самим своим существованием. И почему только Бессмертные позволяют им обитать среди людей!

Вскоре Айин добрался до улицы Потерянных нот и разыскал кафе «Гранд». Панорамные окна заведения светились уютом. На сцене играл саксофонист. Непритязательная мелодия слабо доносилась на улицу, словно не решалась покинуть вальяжных гостей. Женщины в нарядных платьях сидели за столиками вместе с кавалерами в элегантных костюмах. У входа были припаркованы длинные гравикары, какие сейчас в моде среди состоятельных людей.

Неожиданно Ао расхотелось исполнять волю Ниэи. А что, если его поймают? Что если ему навстречу попадется недобросовестный полицейский и захочет обыскать его? По закону обыск на улице запрещен, но для представителей власти закон писан далеко не всегда. И кто такой этот Маевски?

Ао почувствовал себя глупо. Он вообразил, какой будет реакция Нуола и Леяна, узнай они о его приключениях. Впрочем, его не так волновало их мнение, как собственная репутация в целом. Новость разлетится по всему университету. Кто знает, может в будущем именно там ему подвернутся нужные связи.

Вокруг головы Ао возник видимый только ему светящийся шар. Он напоминал планету. Множество островов — разделы управления, большие материки с подписями, графиками и трейлерами — новостные индикаторы и окна поиска. Одно только меню нэйросферы напоминало целый мир. Понятно, почему многие пропадали в ней часами. Ао ввел код Маевски. Перед глазами должна была появиться его голограмма, но этого не произошло.

— Кто это? — раздался напряженный голос.

— Это Ао. Я у «Гранда». Ниэя должна была вас предупредить о моем визите.

— Ты один?

— Со мной никого.

— Хорошо. Поднимайся. Вход с боковой стороны здания. Четвертый этаж, квартира 29-я.

По улице пронеслась пара машин. Ао проводил их взглядом, угадывая направление. Вероятно, они едут в Центр, где сейчас и должно происходить все самое интересное в ночной жизни Виены. Ао зашел в дом и поднялся на четвертый этаж. В отличие от других дверей, 29-я выглядела не ухоженной, с обрывками наклеек, без конца прокручивавшими одни и те же надоедливые рекламные ролики. Обычно хозяева их сразу сдирают, когда приходят домой. Создавалось впечатление, будто здесь давно никто не живет или хотят сделать вид. Дверь все не открывалась. Ао почувствовал, что его изучают. Наконец послышался скрежет замка.

— Привет, проходи.

— Маевски? — спросил Ао, сам удивившись своему вопросу.

— Да. Заходи быстрее!

И Маевски торопливо закрыл за ним дверь. Недоделанный ремонт, ободранные обои, разбросанные по полу вещи и криво поставленный диван посреди комнаты — атмосфера, в которой гости легко могли представить себя крысами. Сам Маевски выглядел довольно аккуратно. На нем был серый пиджак, черные брюки, подвернутые чуть выше щиколоток, чтобы бросалась в глаза дорогая обувь. Такой костюм больше подходил для светских приемов. Тонкие губы искривлены в едва заметной циничной ухмылке, ставшей уже привычкой. Нездоровая бледность и синие круги под глазами свидетельствовали о натуре нервной и лишенной сна.

— Можешь присаживаться, — указал Маевски на диван, почти весь заваленный вещами.

— Спасибо, — неохотно согласился Ао. Если идея обстановки этой квартиры заключалась в том, чтобы мотивировать поскорее отсюда убраться, то она работала отлично.

— Ты был внимателен, за тобой не следили? — спросил Маевски, пристально разглядывая Ао. — В последнее время на районе беспокойно…

Тот вспомнил, что из-за попрошайки совсем забыл про осторожность.

— Да, все в порядке. Я никого не заметил. Мне нужен один грамм любви для Ниэи.

— Я знаю, она мне сказала. Еще она сказала, что ты ее друг и тебе можно доверять. Раньше я тебя не видел… Ты ее друг или просто трахаешься с ней, расплачиваясь любовью?

Ао замялся, не зная, сказать правду или соврать. Вопрос ему не понравился.

— Ее друг. Она же сказала.

— Хорошо, пускай будет друг. Сам употребляешь любовь?

— Нет, только начал. В смысле, еще пока не пробовал.

— Ты друг Ниэи и еще не пробовал любовь? — как будто удивился Маевски.

— Нет еще, — Ао на всякий случай скорчил сожалеющее выражение лица.

— Хочешь попробовать?

— Да, но не сейчас. Сейчас я должен успеть отнести ее Ниэе.

Ао не собирался пробовать любовь. Он был наслышан о том, какую зависимость она вызывает, как переворачивает судьбы людей и ломает даже сильнейших.

— Разумеется. Мне ни к чему тебя задерживать. Давай деньги.

Ао порылся в карманах и вытащил несколько купюр. Когда Маевски увидел деньги, лицо его сгладилось и потеплело, даже тон его изменился.

— Одну минуту, — сказал наркоторговец, пересчитав и без того очевидную сумму, и отправился на кухню — видимо, за дозой.

Он вернулся с маленьким пакетиком белого порошка. Ао с интересом повертел его в руках: он никогда раньше не видел любовь. Только по стеновизору. «Так вот значит она какая», — хотел сказать он, но вместо этого произнес:

— А вы ее употребляете?

— Можно на «ты», — улыбнулся Маевски. — Конечно, барыга должен знать свой товар, но в случае с любовью не стоит рисковать. Последствия могут быть слишком не предсказуемыми для бизнеса. Прежде чем продавать, я удостоверяюсь в его качестве другими способами, потому что безумно уважаю своих клиентов.

— А Ниэю откуда знаешь? — решил вернуть ему должок Ао.

— Ниэю… — Маевски как будто задумался. Его манера говорить, выражение лица — все в нем было «как будто». — Ох, как же это давно… кажется, мы познакомились в каком-то баре.

— Она уже тогда употребляла любовь?

— К чему столько вопросов?

— Мне просто любопытно.

— Тебе лучше спросить об этом у нее. Это личное дело каждого.

Затем Маевски будто что-то вспомнил.

— Не обижайся, мне кажется, ты нормальный парень. Если тебе или кому-то из твоих знакомых понадобятся еще дозы, смело обращайся ко мне. Я буду делать тебе небольшую скидку, скажем, в 300 идий. Сможешь навариваться, если захочешь.

— Спасибо, — мрачно ответил Ао.

— Мое предложение тебя смутило? Я ни в коем случае не собирался тебя уговаривать. Просто дружеский жест, знаешь. Мне нужны новые клиенты. А тебе, наверняка, лишние деньги…

Раздался звонок. Оба вздрогнули. Замерли в тишине.

Звонок повторился, на этот раз длиннее и настойчивее.

— Маевски Раенгер! — прокричал голос по ту сторону входной двери. — Это полиция, открывайте. Прятаться бесполезно, мы знаем, что вы здесь!

— Это ты их привел! — прошипел Маевски.

— Нет, клянусь, я в такой же западне, как и ты! — на лице Ао отразился настолько неподдельный ужас, что тот сразу поверил.

— Маевски, открывайте! Это полиция. Мы знаем, что вы дома. Сопротивление властям карается по Законам Бессмертных.

— Вы не имеете права! Я не открываю дверь незнакомцам. Убирайтесь! — прокричал Маевски, бросившись на кухню.

— У нас есть орден на обыск! Если вы сейчас же не откроете, нам придется выламывать дверь. Открывайте! Не усложняйте ситуацию!

Пока полицейский расточал предупреждения, Маевски вернулся из кухни с коричневым чемоданом в руках.

— У нас есть только один шанс, — быстро и шепотом начал объяснять он. — В этом чемодане лежит столько любви, что…

— Маевски, если вы в течение пяти секунд не откроете, мы выламываем дверь!

Маевски выругался и спешно продолжил:

— Хватай чемодан и вылезай в окно, спустишься по сточной трубе. Главное — сохрани его и успей скрыться! Потом вернешь все до грамма, я найду тебя через Ниэю. Если справишься, спасешь нас обоих. Я вознагражу тебя!

— Просто смой это все в туалет! — в панике закричал Ао.

— Тихо! Нет, не могу. Быстрее, иначе нам обоим конец!

Маевски распахнул окно. Ао истерически расхохотался.

— Хоть раз выйду я сегодня за ночь через дверь?!

Взбешенный наркоторговец схватил его за шиворот и подтащил к окну. Он что-то говорил, указывая на трубу, но Ао слышал только невыносимо громкий голос за дверью:

— Время вышло, Маевски. Мы начинаем взлом. Предупреждаю: в случае сопротивления у нас есть право стрелять на поражение. Отойдите от двери!

Ао схватил чемодан и высунулся наружу. Сточная труба действительно оказалась неподалеку, всего в полуметре, но на высоте четвертого этажа до нее еще надо было дотянуться. Словно не он, а какая-то иная сущность, рожденная из ужаса и страха, Ао взошел на подоконник, и, не раздумывая, бросился на трубу. Он врезался в нее всем телом, обхватив руками и ногами. Чемодан полетел вниз.

— Вы не имеете права! — снова послышались крики из квартиры Маевски.

Грохот падающей двери.

— Лежать!

— Я подам на вас в суд! Вы нарушаете мои права!

— Лежать! Я сказал, лежать, мразь! Где любовь? Отвечай! Где ты ее прячешь? Если мы найдем ее сами, будет только хуже!

— Какая любовь? — завыл Маевски. — О чем вы?!

— Начать обыск! Переройте здесь все. Мы не успокоимся, пока не найдем ее. Мы поймали тебя с поличным Маевски, тебе не выпутаться!

Не зная, чего хочется больше: привариться к трубе или очутиться где-нибудь от нее подальше, Ао начал спуск. Иногда руки его соскальзывали, и коленки задевали о забитые в стену штыри, за которые крепилась труба. Где-то на уровне второго этажа Ао не выдержал и разжал хватку. Забывшись от боли, он закричал и вернулся обратно в сознание под собственные стоны. Он обнаружил себя ворочавшимся на земле рядом с чемоданом. Догадываясь, что он наделал, Ао поднял голову, стараясь прикрывать лицо рукой, и посмотрел сквозь пальцы наверх. Опасения подтвердились: в окно выглянул человек в форме.

— Эй! Там, внизу! — прокричал он, указывая на беглеца пальцем.

Ао резко вскочил и хотел бежать, но вновь вскрикнул от боли: правая нога его подкосилась, и через два шага он упал на какой-то предмет. Это был чемодан.

— Стоять! — раздался сверху приказ.

Ао схватил чемодан и попытался сделать точно противоположное. Правая нога его с трудом слушалась, аккомпанируя каждому движению вспышками боли. Не то прыжками, не то галопом он вывалился на улицу Потерянных нот. Нет, пешком ему не уйти. Поврежденная нога слишком сильно тормозила. Надо спрятаться. Но куда? Думай! Думай! Полицейские уже, наверняка, спускаются на первый этаж или сообщили о нем патрульным… Машина!

Черный гравикар, едва не сбил его на огромной скорости. Водитель никак не ожидал, что на пустынную улицу посреди ночи выскочит человек. В последний момент гравикар развернуло на тормозах, и он, чуть задев Ао боком, остановился. Рассвирепевший водитель собирался выйти наружу, чтобы высказать психопату все накопившиеся за секунду ругательства, но тот первый бросился к нему.

— Пожалуйста, быстрее, мы должны уехать отсюда! Помогите мне! — голос Ао едва не срывался от взятых им непривычно высоких умоляющих нот.

Водитель, лысый мужчина с седеющей бородкой и крепкими кулаками, никогда прежде не слышал мольбу о помощи от тех, кого он чуть не пришиб на дороге, а потому был сбит с толку.

— За мной гонятся! Пожалуйста, я вам заплачу! Заплачу! Умоляю, поехали же!

— Убирайся из моей машины! — зарычал водитель и, зараженный паникой, резко вдавил педаль. Машина помчалась.

Вскоре в зеркало заднего вида, можно было увидеть, как на улицу высыпали несколько человек в форме и оружием в руках. Водитель заметил их. Они быстро удалялись. В мелькающем свете фонарей различить толком, кто эти люди, спасителю Ао не удалось. Однако он все же сделал предположение:

— За тобой гонится полиция?

Оба ошеломленно переглянулись, словно сделали ужасающее открытие.

— Нет, это были… это были… — замялся Ао. — Грабители! Они ворвались в мой дом, а я сбежал через окно. Они хотели забрать мои деньги. Мою жизнь!

— В этом чемодане, значит, деньги?

— Нет, здесь всего лишь мои вещи, одежда и документы. Все, что успел собрать, пока они взламывали дверь.

— Почему полицию не вызвал? А ну-ка, покажи!

— Показать? — растерялся Ао.

— Я из-за тебя чуть не разбился! Показывай, что у тебя в чемодане.

— Вы с ума сошли!

К чести Айина, даже сейчас он не растерял хорошие манеры и обращался к своему спасителю на «вы».

— Мы уже отъехали достаточно далеко от твоего дома. Ты, кажется, обещал заплатить.

Тут беглец все понял. Проклятые бессердечные венерианцы умудряются почти в любой ситуации извлекать выгоду. Все верно, от того, что он упал со второго этажа, мир не изменился. Относительно знакомая ситуация слегка вернула Ао в колею.

— Где мы сейчас едем? — спросил он, бросая взгляд в зеркало заднего вида в ожидании погони, но пока преследователей видно не было.

— Улица Тройная, дальше будет река, я уже не по своему маршруту еду из-за тебя. Мне надо на запад, а из-за тебя я зачем-то свернул на север, — раздраженно объяснил водитель. К нему тоже возвращалось прежнее восприятие, и он начинал вспоминать, как сначала рассвирепел на выскочившего пешехода. — Ты мне зубы не заговаривай. Либо плати за спасение, либо показывай, что у тебя в чемодане. Там должно быть кругленькая сумма?

Спаситель нравился Ао все меньше. К тому же, беглец начинал понимать, что если кому-то из посетителей «Гранд», удалось запомнить номер гравикара, то его владельца вскоре найдут. Водитель легко произведет опознание.

— Так, значит, вы хотите знать, что в этом чемодане?

— Я хочу, чтобы ты заплатил. По-твоему, я что, член благотворительного ордена таксистов? — Если бы разыгравшаяся алчность его не ослепила, водитель заметил бы в голосе попутчика угрожающие ноты.

Недолго думая, Ао размахнулся чемоданом, насколько позволяло пространство, и ударил его прямо в голову. От неожиданности тот дернулся и резко повернул руль. Гравикар занесло на повороте. Последнее, что видел Ао перед тем, как закрыть глаза, — это стремительно приближающийся фонарный столб. Лобовое стекло разлетелось вдребезги. Из-под смятого капота валил дым. Обмякшее тело водителя повисло на руле. Правый висок истекал кровью.

Казалось, чем дальше, тем больше Ао впадал в состояние полуобморока. Он уже догадывался, что сейчас будет делать, когда медленно протянул руку к шее водителя и проверил пульс. Живой. Значит, знающий. Знающий его лицо. Так же медленно он потянулся за угловато-острым осколком разбитого стекла. Чуть откинул ему голову. В ушах Ао завис какой-то странный шум. Где-то на заднем плане, откуда-то издалека. Он старался не обращать на него внимания. Неужели это происходит с ним? С яростным отчаянием он распорол осколком горло водителя. Брызнула кровь. Кровь заливала руль, сиденье, одежду. Он погружал стекло в булькающую шею до тех пор, пока не убедился, что та едва держит голову. Свидетель мертв, теперь точно мертв.

Ао устало откинулся в кресле. Шум в ушах становился все громче, что-то приближалось. Что-то доходило до его сознания. Он запоздало вспомнил об отпечатках пальцев. Здесь, в машине, они же повсюду. Его. Он начал вытирать рукавом дверную ручку и другие места, куда он еще мог успеть прикоснуться. Шум в ушах становился совсем невыносимым. Он был похож на плач. Ао хотел уйти, сбежать из проклятой машины. Помотал головой, прикрыл уши руками. Его мозг отказывался это воспринимать. Он с ужасом медленно обернулся. Нет, пожалуйста, не может быть, только не это…

Ребенок.

На заднем сиденье плакала, пристегнутая ремнем безопасности, маленькая девочка.

Ао сокрушенно откинулся в сиденье. Ему придется убить еще и ребенка? Пелена безрассудства внезапно спала. Он ясно осознал весь ужас своего положения. Тут он заметил в зеркале какое-то движение. К машине направлялась компания из нескольких человек. Нет времени, надо действовать. Он спрятал в карман орудие убийства, которое до этого все еще держал в дрожащей руке. Девочка в страхе притихла, когда он потянулся к ней расстегнуть ремень. В ее маленькой головке разыгрывалась катастрофа разрушающейся детской психики. Она была беззащитна и ничего не могла сделать. Ао перетащил девочку на переднее сиденье, открыл дверь машины, поудобнее обхватил ее и чемодан и бросился бежать. Вернее, запрыгал на одной ноге, что есть мочи, волоча другую.

Наверное, девочка хотела закричать, позвать на помощь, но голос застрял у нее в горле вместе со слезами. Она растеряно смотрела на удаляющуюся от нее машину, вцепившись ему в волосы. Ао воспользовался этим, подняв ребенка повыше, чтобы она заслоняла его лицо со стороны, откуда шла компания.

— С вами все в порядке? — послышалось сзади.

— Кто-нибудь уже вызвал скорую?

— Тут полицию надо вызывать, а не скорую!

Ао двигался в сторону набережной. На ходу он пытался сообразить, что делать с ребенком. Девочка пока вела себя безропотно и покорно. Она вцепилась ему в волосы, словно они стали единственным ее спасением. Ао посчитал нужным сказать ей, что если она будет продолжать молчать и вести себя послушно, то он не обидит ее.

— Папа! — тут же завопила она срывающимся рыданиями голосом. — Помогите! Папа! Что ты с ним сделал? Что ты сделал с моим папой?

Она начала рвать Ао волосы, брыкаться, пытаться высвободиться, бесконечно призывая отца.

— Я же говорил, что тут полицию вызывать надо! — послышалось сзади. — Оставь девочку в покое! Тебе все равно не уйти!

И действительно, Ао передвигался слишком медленно. Кроме того, у него в руках был тяжелый чемодан и брыкавшийся ребенок. Весь адреналин куда-то подевался. Он подковылял к реке облокотился на перила и уставился в воду. Ему хотелось увидеть свое отражение — отражение еще пока свободного человека, — но увидел лишь черноту. Он с отвращением развернулся к преследователям. Кто эти люди, зачем они идут за ним? Ведь им же наплевать на то, что будет с этой девочкой. Просто стервятники, ищущие, чем развеять скуку. Завтра им будет о чем поболтать. Айину захотелось наброситься на них, разорвать глотки, как водителю, пристрелить, как некогда лошадь.

Ао вспомнил про кусочек копытца у себя в кармане. Нет, все должно быть не так! Удача должна быть с ним. Она не могла отвернуться от него.

И он бросил девочку в реку, а затем перемахнул через ограждение вслед за ней.

Девочка вынырнула, неуклюже барахтаясь в воде. Ао поплыл к ней. Быстрое течение уносило их с места происшествия. Никто из вмешавшейся компании не решился прыгнуть вслед. Разумеется, это того не стоит, решили они.

— Я плохо плаваю! — кричала девочка, сквозь кашель. — Помогите! — снова и снова повторяла она бесполезное слово.

Ао грубо схватил ее за горло и притянул к себе.

— Слушай меня, ты хочешь утонуть?

— Не надо, пожалуйста!

— Тогда заткнись и слушайся меня! — заорал он, откашливаясь от угодившей ему в рот воды. — Иначе я сам тебя утоплю, поняла?

Девочка как будто поняла. Во всяком случае, она замолчала. Ей ничего не оставалось, кроме как держаться за убийцу своего отца, чтобы не утонуть. Ао все еще не выпускал из рук чемодан, а потому удерживать ее на поверхности ему было крайне затруднительно. Он не пытался плыть. Быстрое течение само их уносило. Куда — он и сам не знал. Главное, что подальше отсюда.

У девочки, похоже, случился припадок. Она мертвой хваткой держалась за него, пытаясь не захлебнуться. Остальная часть ее тела обмякла, глаза закрылись. Они плыли в полумраке. Впереди виднелся мост, освещенный фонарями. Свет падал на воду, их могли заметить. Сейчас был самый подходящий момент для того, чтобы просто утопить ее. Но Ао не решался, он не хотел убивать ребенка. Но что ему делать? Не отпускать же свидетеля, ведь она запомнила его лицо. Если ему нужно заставить ее раз и навсегда замолчать, то надо сделать это прямо сейчас.

Айину ничего не стоило погубить чью-то жизнь. Человек для него просто биологический вид, мясо и кости обтянутые ко жей. Что плохого, если на один мешок станет меньше? И в то же время он ощущал в своей жизни мистическую сторону: он верил в судьбу и провидение, что все на свете не случайно и его счастливая звезда всегда с ним. Надо только не упускать ее знаков. Возможно, кому-то такое мировоззрение покажется противоречивым, но в Ао легко уживались противоположности, словно он обладал двумя или тремя слившимися натурами. Вот и сейчас, когда всего несколько минут назад он выступал в роли убийцы, в нем обнаружились признаки милосердия, и он решил сохранить девочке жизнь.

Ао еще не отдавал себе отчета, проявил ли он таким образом слабость или силу. Он только знал, что Бессмертные, если они сейчас за ним наблюдают, явно не одобряют его поступки. Впрочем, едва ли они вмешаются в частную жизнь одного человека. В основном, их контакты с людьми совершались на уровне политики. Однако небожители основали свод моральных законов, один из которых гласил: не убей без суда и следствия Империи.

Может быть поэтому, а может, ему напомнил о себе глубоко заложенный инстинкт, изредка просыпавшийся в венерианцах и повелевавший защищать детей, а не топить их среди ночи, Ао не посмел взять на себя ответственность за смерть ребенка. Сразу за мостом он заметил причал и поплыл к нему, слепо надеясь, что никто их не увидит. Когда они выбрались на сушу, девочка, почувствовав под ногами твердую почву, окончательно потеряла сознание. Ао подумал оставить ее здесь, но тут же понял, насколько это глупая затея. Прежде чем отпустить свидетельницу, ему стоило убедиться, что она ничего не расскажет полиции. Придется с ней повозиться.

Он попробовал сориентироваться, где они сейчас находятся. Нэйронет подсказал, что до дома не так уж и далеко. Но он не хотел домой. Он все еще помнил про свою цель. Ниэя ему теперь должна. Он с досадой посмотрел на девочку. Если бы не она, он тут же отправился бы в «Небо». Его уязвленная гордость требовала получить свое. Тем более, шлюхе предстояло кое-что объяснить.

Айин взвалил девочку на плечо и поковылял в сторону дома. Он уже успел погулять в своем районе, и знал, какие из дорог будут ночью пустынными. До его дома быстрым пешим шагом примерно двадцать минут, но Ао потратил гораздо больше времени. Он почти никого не встретил. Только какие-то ребята пили на улице вино. Компания о чем-то шумно спорила, и ему удалось прошмыгнуть незамеченным.

Когда они очутились дома, Ао первым делом связал девочку ремнями. Он хотел заклеить ей рот и глаза изолентой, но, как назло, изолента куда-то подевалась. Поэтому просто надел ей на голову черный пакет с проделанными дырками для воздуха и спрятал в шкаф, в надежде, что, когда она очнется, криков оттуда будет слышно меньше. Затем он отправился в ванную, помылся, высушил голову феном. Почувствовав легкий голод, он, как ни в чем не бывало, приготовил на кухне поесть. Время уже было почти 6 утра. После завтрака он, усталый, лег в постель.

И закричал.

6

Ао вскочил с постели. Надо срочно связаться с Ниэей, выяснить, не добралась ли до нее полиция. Если за ним следили или каким-то образом узнали, откуда он шел, все пропало. Им не составит труда вычислить его. В главном зале борделя «Небо» множество камер слежения. Если полиция добралась до Ниэи, нельзя медлить ни секунды: собрать вещи и бежать! Оказалось, она уже написала ему сообщение. В четыре часа ночи. В тот момент он был увлечен погоней.

«Малыш, ты где? Все в порядке? Я тебя жду, а ночь уходит…»

Возможно, прямо сейчас ее допрашивают полицейские, а он хочет связаться с ней, сам напрашиваясь к ним в руки. Ао помедлил, но затем решил, что неизвестность окончательно его изведет. Он набрал ее код, и светящаяся сфера перед глазами обрела очертания ее лица.

Напряженное ожидание.

— Малыш?

— Перестань меня так называть!

— Да, прости… Что-то случилось? Почему так долго?

— Замолчи, слушай меня внимательно. Ты одна?

— Одна. С моей стороны нас не может никто подслушивать.

— Хорошо. Маевски схватила полиция, я успел уйти.

Несколько секунд молчания.

— Они тебя видели?

— Да… но… Я старался закрывать лицо. Слушай, я взял то, о чем ты меня просила. Нам нужно встретиться. Мне нужна твоя помощь. Если поможешь, получишь больше любви, чем ты сегодня надеялась, а попробуешь кинуть — у тебя будут проблемы! Я знаю, где тебя искать.

Несколько секунд она молчала. Ао испугался, что сейчас она отключится, но Ниэя снова заговорила:

— Спокойно, малыш. Не произноси это слово в нэйросфере. Приходи следующей ночью ко мне, примерно к 2-м часам. Постарайся остаться незамеченным. Поднимешься ко мне, в ту же комнату, тем же способом, как мы договаривались. Хочешь сказать мне что-нибудь еще?

Ао уловил в ее голосе не меньше волнения, чем в своем, но она постаралась взять себя в руки и рассуждать осмысленно. Ему самому это прибавило мужества. Он даже не обратил внимания, что она снова назвала его ненавистным словом «малыш».

— Нет, остальное не по нэйронету. Если к тебе придет полиция или все резко изменится, то пришли мне пустое сообщение или, в общем, дай как-нибудь знать! До встречи.

— Не волнуйся, я не дам тебя в обиду. До встречи.

Изображение Ниэи рассеялось. Ао снова рухнул в кровать. Теперь он остался со своими страхами наедине. Мысли, словно рой подожженных насекомых. Он не знал, куда деться, как сопротивляться. Зачем он мылся и завтракал, ведь у него еще оставалось время, чтобы попытаться успеть обратно в бордель. Будто привычные домашние ритуалы обладали силой повернуть время вспять. Теперь уже поздно. Выйди он обратно из номера Ниэи — это стало бы алиби. Как он допустил настолько глупую ошибку? Все из-за этой проклятой девочки! Почему, почему он просто не утопил ее? Он знал, что пожалеет об этом.

Его тело изнывало от боли. Правый бок, на который он приземлился, был отбит. Он толком не разглядел преследователей в форме, но уверился, что на бронежилетах у них сверкала аббревиатура ОБЛ. Отдел по борьбе с любовью. А это значит, не успел он толком освоиться в Виене, как у него уже появились серьезные враги, олицетворявшие силу закона, Слово Бессмертных.

У него кружилась голова. Несмотря на усталость и ночь без сна, отдыхать ему не хотелось. Забыться — может быть. Он отправился на кухню за стаканом воды, вздрогнул и замер. Ао показалась, что он услышал тонкий голосок, всхлип… Нет, все тихо, девочка еще не очнулась. Сердце забилось быстрее. Неужели он испугался ее?

Похититель беспокойно расхаживал по квартире, ложился в кровать, впадал в мучительное полузабытье, пытаясь сбежать от яви и не в силах этого сделать. Очнувшись, снова блуждал вокруг дешевой безвкусной мебели, от которой всегда хотел избавиться. Тишина комнаты невыносимо давила. В ушах все еще стоял шум аварии.

И мысли, мысли, мысли изнуряли, кишели, роились в нем прохладными мозговыми червями.

Он пытался вспомнить все, до мельчайших деталей. С самого начала, с того момента, как покинул бордель. За ним следили тогда? Его кто-нибудь запомнил? Возможно, тот попрошайка был переодетым сотрудником ОБЛ. Нет, это уже слишком. От него, пьяницы, чересчур натурально разило перегаром. Но если они устроили Маевски облаву, значит, наблюдали за домом, значит, видели, как он зашел в подъезд. Даже если он был принят за одного из жителей дома, наверняка его запомнили.

Допустим, ему повезло, и полицейские не успели толком разглядеть покупателя, но та уличная компания, зачем он обернулся к ним, прежде чем прыгнуть в воду? Фонарные столбы располагались в основном со стороны домов, поэтому он находился в полутьме. Это, вероятно, могло быть спасением. И все же оборачиваться было слишком опрометчиво. А выглянувший в окно полицейский? Удалось ли от него скрыть лицо?

Чем больше Ао размышлял о произошедшем, тем безысходнее ему представлялось собственное положение. Ему следовало успокоиться, обрести хладнокровие. Дать своему организму отдохнуть, попробовать хотя бы пару часов поспать. Но девочка в шкафу и чемодан, набитый любовью, не давали ему покоя.

Что теперь делать с ребенком? Куда девать чемодан? Капканы вопросов захлопывались один за другим.

Маевски отдал ему чемодан со словами «потом вернешь все до грамма», пообещав найти его через Ниэю. Он решил, что Ао с ней хорошо знают друг друга. Впрочем, Маевски не имел особого выбора, кроме как довериться ему. Если бы ОБЛ взяли его с поличным, то шансов выкрутиться у него уже не осталось бы. Стоит Ао захотеть избавиться от любви, ему достаточно лишь оборвать связь с Ниэей и перекодировать доступ в нэйронете. Он решил, что так и поступит, но прежде ему нужно увидеться с ней еще раз.

Ао приходил в негодование, когда понимал, в какие неприятности он угодил из-за обычной шлюхи. Он и не представлял, что все может обернуться подобным образом. Он убил человека!

По-настоящему сильное беспокойство из-за смерти водителя Айин испытывал лишь из-за угрозы быть осужденным. Чувствовал, будто переступил какую-то грань. Ему уже случалось убивать живое существо — дикую лошадь в окрестностях Тонеса. Это был осознанный выстрел, в отличие от нападения в состоянии аффекта.

Тут он вспомнил, что осколок стекла, которым он пустил кровь водителю, до сих пор лежит у него в кармане. Ао сразу разбил его и смыл мелкие стеклышки в туалет. По крайней мере, на одну улику меньше.

Целый день он провел, борясь с удручающими мыслями, придумывая план, что делать, как выкрутиться. Его бросало в жар, когда он закрывал глаза и видел гнавшихся за ним людей, кровожадную толпу, жаждущую разорвать его на куски. И крики, крики маленькой девочки. Почему он все время слышит эти крики?

Когда Ао очнулся, был уже вечер. Его шкаф издавал приглушенные рыдания. Дрожащими руками он медленно приоткрыл дверцу. Девочка мотала головой, пытаясь скинуть с себя пакет.

— Эй! — она сразу замолчала. — Будешь орать, и я убью тебя, поняла?

С минуту девочка не произносила ни слова, Ао тоже замер, боясь шелохнуться.

— Я спрашиваю, ты поняла?

— Я хочу к папе…

Сквозь черный пакет Ао почти различил бегущие по ее щекам слезы.

— Твоего отца здесь нет. И он не придет, если ты не будешь слушаться.

После этих слов у девочки случился новый припадок. Бессвязные, надрывные звуки вываливались из черного пакета. Она пыталась успокоиться. Ей не удавалось. От этого ее истерика делилась на всхлипывания, будто она задыхалась, и казалась еще истошнее. Ао захлопнул дверь. Ему не нравилось мучить ребенка. Его не знающему любви сердцу была свойственна жестокость, но только в случаях необходимости. Сейчас он просто не имел понятия, что делать. Наверняка, если у его соседей выключены стеновизоры, они услышали ее крики. С другой стороны, чему тут удивляться, маленькие дети часто плачут, и довольно громко. И все же крики заставляли его нервничать, казалось, только из-за них сюда вот-вот явится полиция.

Он быстро оделся и выбежал на улицу к ближайшей аптеке. Вернулся уже с несколькими пачками успокаивающих таблеток и снотворного. Некоторые из них были запрещены, и фармацевт продал их после продолжительных уговоров. Лишние сто идий помогли аптекарю разжалобиться. Да и внешний вид Ао красноречиво подтверждал, что таблетки ему действительно нужны.

Когда он вернулся, истерика поутихла, голос девочки охрип. Ао размешал таблетки в стакане воды, приподнял пакет на уровне рта и поднес к ее губам.

— Пей, — сказал он. — Все будет хорошо.

Заложница не посмела ослушаться. Она хотела пить, пускай и не чувствовала этого. Он заставил ее осушить стакан до дна. Вскоре девочка совсем замолчала.

«Наверное, заснула, — подумал Айин, — интересно, как долго я смогу продержать ее на транквилизаторах?»

По крайней мере, теперь он не беспокоился, что заложница попытается сбежать. Наступать на правую ногу стало совсем невыносимо. Прежде чем выйти из дома, Ао выпил обезболивающее. В 2 часа ночи по другую сторону борделя «Небо», осмотревшись, нет ли кого поблизости, он позвонил Ниэе.

— Я у борделя, — сказал он.

Ниэя выглянула в окно и сбросила ему связку простыней. Он торопливо забрался к ней в комнату.

— Что произошло? — спросила она. — Расскажи мне все в подробностях.

Ао пересказал ей случившееся, за исключением момента, когда он совершил убийство и похитил девочку. Как это часто бывает с наркоманами, главное, что услышала для себя Ниэя, — у Ао теперь есть целый чемодан, набитый любовью.

— Думаю, раз тебе удалось сбежать с уликами, у ОБЛ нет на Маевски прямых доказательств…

— Думаешь, все-таки ОБЛ?

— А кто же еще? Дорожный патруль со штрафом за неоплаченную парковку? Хорошо, пускай они видели, как ты заходил в дом, но ведь они не могли знать наверняка, что ты направляешься к Маевски. И, судя по твоим словам, тебя заметили, только когда ты сорвался с трубы и наделал шуму. Поэтому, даже если тебя и поймают, хороший адвокат сумеет тебя отмазать.

— Если Маевски не сдаст меня…

— Если Маевски сдаст тебя, у него самого будет куча проблем! Подумай головой малыш… извини, я хотела сказать, Ао. Ему грозит смертная казнь, в случае если ОБЛ докажет, что ты сбежал с чемоданом наркоты, которую он продавал. Я знаю Маевски. Так просто его не сломить. Пройдет время, и им придется отпустить его. Иначе у них самих будут проблемы. Закон на стороне Маевски.

Ее слова слегка успокоили бы его, если б не тот факт, что он совершил убийство. А значит, по закону его могут привлечь к ответственности еще и за это. ОБЛ не составит труда определить, что разбитый гравикар именно тот, на котором ему удалось скрыться.

— Как я объясню им свое бегство?

— Ох, Ао, включи фантазию! Может, ты и не убегал вовсе, а торопился, ну, к примеру, на свидание! К тому же, как я уже сказала, сначала им придется попробовать тебя найти и доказать, что это был именно ты. Знаешь, ты счастливчик, Ао. Тебе повезло. Можно сказать, ты спас и себя, и Маевски, и заодно меня. Мне нравятся удачливые.

— Предъявить доказательства будет несложно, — мрачно сказал Ао. К его негодованию, Ниэя на удивление легкомысленно отнеслась к его истории, будто ничего серьезного не произошло. Или только пыталась делать вид, чтобы придать им обоим оптимизма. — Я сильно ударился, когда сорвался с трубы. Возможно, кто-то видел мою хромоту на правую ногу.

— Да, из-за этого могут возникнуть некоторые трудности. Кстати, куда ты дел чемодан?

— Неважно.

— Я готова забрать тебя на небеса, а ты, учитывая, что мы оба в опасности, даже не хочешь открыть мне маленький секрет?

Она обиженно надула губки.

— Игры закончились, Ниэя. Из-за тебя у меня неприятности. Я был пьян и накурен, а ты воспользовалась моей мальчишеской глупостью. Из нас троих у тебя самое выгодное положение. Тебе достаточно все отрицать.

Ниэя знала Ао всего вторую ночь, но от нее не укрылись перемены в его характере. Раньше он был горяч и безрассуден, теперь он холоден и ожесточен. Ниэя, знавшая многих мужчин, догадалась, что дело тут не только в перемене настроений. В чем именно, она сказать не бралась: возможно, он рассказал ей не все.

— Я просто хотела удостовериться, что ты спрятал его в надежном месте. ОБЛ не должны добраться до чемодана. Ты же понимаешь, какие проблемы тогда тебя ждут.

Она сделала паузу, что-то обдумывая, а потом сказала:

— Знаешь, ты мог бы легко покончить с этой историей, если бы отдал чемодан мне. Так будет надежнее. Я знаю, где его спрятать. Я много раз скрывала любовь. Когда Маевски отпустят, он захочет вернуть чемодан. ОБЛ наверняка теперь будет следить за каждым его шагом. И когда он свяжется с тобой… сам понимаешь, тебя сразу вычислят. С этой любовью ты сам себе враг.

— Возможно. Правда, Маевски сказал, что свяжется со мной через тебя…

— Вот видишь! — перебила она его. — Маевски хотел, чтобы ты отдал любовь мне. Я сохраню ее и верну ему, как только он выйдет.

— Возможно. Он ведь считает, что мы с тобой… кажется, друзья? Ему и в голову не приходило, что ты послала к нему едва знакомого человека. Идея была безрассудной до абсурдности с самого начала.

— Но ты показался мне таким рассудительным, малыш!

— Теперь любовь у меня. И когда Маевски выйдет и не сумеет меня разыскать, у тебя возникнут серьезные проблемы. Верно?

Ниэя поняла, что ее обворожительность на Ао больше не действует.

— Чего ты хочешь?

— Для начала исполнить обещание.

С этими словами он вытащил из кармана любовь и протянул ей. Она почти с робостью взяла ее обеими руками. Вместе с первой дозой он заронил в нее надежду.

— Кажется, ты говорил, любви будет больше, чем я смею надеяться?

— Чем ты ожидаешь. Да.

— Не носил бы ты ее в кармане, это опасно.

— Не знаю, что такое любовь, но, похоже, опасность от нее исходит повсюду.

— Так чего ты хочешь? — повторила она, как бы опомнившись.

— Здесь есть при выходе скрытые камеры наблюдения?

— Конечно, — кивнула Ниэя.

Ао поник:

— Тогда это уже не имеет значения. Моим алиби должна была стать ты. Но теперь, если они прознают, что я вошел сюда и исчез… — он не договорил.

— Довольно сомнительное получается алиби, — согласилась Ниэя и поспешила утешить их обоих. — Они не прознают, не должны. И знаешь… Ты мог бы попросить меня и без шантажа. Я хочу помочь нам обоим.

— Я тебя не шантажирую, а ставлю перед фактом. Теперь расскажи мне про любовь.

— В смысле? — удивилась Ниэя. Этого она не ожидала.

— Как она действует? Какой эффект, что ты чувствуешь?

Ниэя замялась. Ей не хотелось рассказывать о любви Ао.

— Зачем тебе знать о любви? Хочешь попробовать?

— Я должен знать.

— Что ж, хорошо… Но, видишь ли, говорить с тобой о любви все равно что со слепым о небе, которого он никогда не видел.

— Со мной не нужно говорить о любви. Мне нужны конкретные факты, что и как она делает.

— Хорошо. Вот тебе факты: приход начинается в течение часа, после того как любовь попадает тебе в кровь. Хотя вообще-то у всех по-разному. У кого-то и через 15 минут, а у кого-то почти сразу, зависит от человека, наверное, и от обстоятельств. Мне нужен час. Потом начинается сам эффект, и он… в общем, у тебя возникает чувство к другому человеку. И ты очень счастлива, когда этот человек с тобой. Или даже не обязательно так…

— Чувство? — переспросил Ао.

— Да, это что-то вроде эйфории, только глубже и дольше, иногда даже болезненно. И, в общем, оно всегда в какой-то степени неожиданное. Иногда тебе сносит крышу.

Ниэя, рассказывая о любви, стала похожа на маленькую девочку. Пробуждающая инстинкты хищница куда-то исчезла.

— Тебе хочется, чтобы с твоей любовью все было хорошо, пытаешься угадать ее желания, доставить ей удовольствие… — тут она запнулась, вспомнив, с кем разговаривает. — В общем, любовь — это своего рода телепатия, — попыталась отшутиться она.

— Телепатия? — снова переспросил Ао. — Не понимаю. Я каждый день испытываю различные чувства к людям, и угадывать их мысли у меня иногда выходит — особенно когда дела касаются выгоды. Человеческие желания бывают довольно сложны и запутанны, но все они, в сущности, поддаются классификации. И ради этого люди подсаживаются на иглу?

— Нет, я не об этом. Просто, как тебе объяснить… с любовью это все по-другому. Мир становится волшебным, ты начинаешь жить! По-настоящему жить, каждой секундой. Хотя и это тоже не всегда так, — передумала она, вспомнив, как мучилась, когда не состоялась встреча с ее возлюбленным. — Любовь действует на всех по-разному. И в тоже время всегда остается любовью.

— А потом что?

— Что потом?

— Когда эффект подходит к концу.

— Потом отходняк. Это бывает очень больно, — скривилась она. — Хуже может быть только отсутствие любви.

Она уже не скрывала свое пристрастие к наркотику, понимая, что Ао в полной мере оценил ее зависимость.

— Что за боль?

— Не физическая. Скорее нечто вроде опустошения. Все кажется бессмысленным и безжизненным.

— Ты не рассказала, сколько времени длится эффект.

— Если ввести всю дозу сразу, примерно 6—7 дней. Потом отходняки, тоже около недели. Иногда дольше, иногда меньше, смотря сколько уже употребляешь.

— Судя по твоему описанию, любовь часто обладает непредсказуемыми эффектами. Но все же, я так понял, ты почти всегда привязываешься к объекту любви, верно?

— Может быть. У нас… — она запнулась, — у некоторых влюбленных есть такая фразочка: «Если любишь — отпусти». Любовь нельзя держать, как певчую птицу в золотой клетке. Она требует столько же свободы, сколько и зависимости.

— Как трогательно, — усмехнулся Ао. — Тебе бы сочинять о ней стихи.

Порт-Венера славилась поэтами на всю Миросферу. В основном популярны были стихи про удачу, легкую жизнь и безудержные наслаждения, но попадались и те, кто прославился благодаря лирическим мотивам. Некоторые из них запретили, а самих поэтов отправили на допрос.

Ао о чем-то задумался, а потом сказал:

— Покажи мне, как ее употреблять.

— Так ты все-таки хочешь попробовать? Я бы тебе не советовала, назад пути уже не будет.

Ниэя испугалась, что если Ао начнет употреблять любовь, то в чемодане ничего не останется.

— Да нет же. Просто покажи. Покажи на себе.

— Я не буду. Не хочу в тебя влюбляться. Ты заставишь меня страдать.

— Мне без разницы. Хотя бы покажи, как ее приготовить.

— Это легко, тут нечего и показывать. Насыпаешь ее на ложечку, подогреваешь зажигалкой, доводишь до кипения. Потом набираешь в шприц и запускаешь себе в сердце или в вену. Лучше сразу в сердце. Так эффект будет сильнее и дольше.

— Да, звучит действительно легко.

— Зачем ты все это спрашиваешь, если не собираешься сам употреблять? — спросила она. — Решил продавать? Тебе лучше не шутить с Маевски: любовь или деньги придется вернуть, раз он сказал.

— Не волнуйся. Я не собираюсь тебя подставлять. Мы заодно, помнишь? И продавать любовь я тоже не собираюсь. Держи еще один пакетик, за хорошее поведение.

Он вытащил грамм и отдал ей.

— Ты моя, — сказал Ао.

— На всю ночь, — согласилась Ниэя.

Он взял ее за шею и притянул к себе, как свою собственность. Он наслаждался ей почти до самого утра, а после поспешил уйти, чтобы рассвет и идущие на работу люди не застигли его спускавшимся по простыням из окна борделя. Ниэя встретила первые лучи Солнца со слезами на глазах. Она сидела, поджав к груди коленки, и тихо покачивалась.

Это была уже совсем другая женщина.

7

Прежде чем вернуться домой, Ао посетил рынок. Там он нашел лавку, где продавались маскарадные костюмы. Ему понравилась белая маска с не то грустной, не то насмехающейся улыбкой и двумя черными точками вместо глазниц. Он хотел купить ее, но потом вспомнил, для чего она ему нужна, и выбрал другую. За 60 идий Ао взял маску персонажа из мультфильма, который в детстве смотрел по стеновизору. Потом зашел в аптеку и приобрел несколько шприцов.

Дома все было в порядке: девочка по-прежнему спала в шкафу и даже не пыталась сбежать. Ао решил пока приготовить завтрак. Заложницу тоже следовало накормить. Не для того он ей сохранил жизнь, чтобы потом морить голодом. Правда, он ограничился бутербродами. Включил стеновизор, надел маску и стал ждать. Тут он вспомнил, что уже какой день пропускает учебу.

Ао вздохнул. Даже теперь, когда его разыскивает полиция, экзамены все равно о себе напоминали. По стеновизору показывали какую-то чушь, впрочем, как обычно. Ао выключил его и открыл голлограпост об аномальной планете Джанар на краю Миросферы. Чтение на время отвлекло его от навязчивых мыслей. Он слегка успокоился и понял, что практически не спал все это время, если не брать в расчет то полузабытье после погони. Ао задремал, когда в шкафу послышался шорох.

— Эй, ты проснулась?

Ответа не последовало. Он встал и заглянул в шкаф. Девочка извивалась, пытаясь стащить с головы пакет. Ао все еще находился в маске.

— Слушай, с твоим отцом все в порядке, сейчас я позову его, и он снимет с тебя пакет, хорошо?

— Папа! — закричала девочка. — Где я? Забери меня отсюда!

В ней пробудилась надежда. Может, ей всего лишь приснился кошмар? Главное, ее отец был здесь!

Венерианские дети взаимно не любили своих родителей, но инстинктивно дорожили ими, потому что те обеспечивали им безопасность, давали кров и пищу, иногда даже баловали, если находились причины. Существовало негласное социальное правило, которое, при отсутствии любви, имело смысл для тех, кто силился извлечь выгоду из семейных взаимоотношений: родители заботились о детях, чтобы те, в свою очередь, вернули им должок и позаботились о них в старости. Чаще всего это означало оплату содержания в доме престарелых. Бывали и щедрые исключения. Чтобы родители оставили наследство, например. Хотя нередко стариков просто выбрасывали на улицу.

Поэтому Ао отлично понимал, что, когда девочка звала папу, она на самом деле звала не столько его, сколько защиту и безопасность. Ему было странно другое: он убил ее отца у нее на глазах, почему же она продолжает звать его? Наверное, ее детская психика еще не способна воспринять этот факт в полной мере. Может быть, она даже не поняла, что произошло. Ао решил этим воспользоваться.

— Сейчас-сейчас, папа придет и освободит тебя, только веди себя тихо, хорошо?

Он достал из чемодана пакетик любви и высыпал все содержимое в столовую ложку. Потом подумал, что для ребенка это будет много, и отсыпал обратно половину. Если на взрослого вся доза действует примерно 6—7 дней, как рассказывала Ниэя, значит, ребенку хватит и половины для того же эффекта. Должно хватить. Ао подогрел любовь на ложечке. Вскоре она забурлила, приняла жидкую форму, и он набрал ее в шприц.

Он вернулся к шкафу.

— Скоро я сниму пакет с твоей головы, и ты увидишь своего отца. Но, милая, пожалуйста, сначала ответь мне на несколько вопросов, — ласковым голосом сказал Ао.

— Хорошо, — снова закивала девочка. Она была на все согласна, лишь бы с нее сняли пакет. К тому же, транквилизаторы все еще действовали.

— Как тебя зовут?

— Греннета.

— Сколько тебе лет?

— Шесть.

— У тебя есть мама?

— Есть, но она не с нами.

— А где она?

— В другом городе. Папа сказал, у нее там больше карьеры. Поэтому она и уехала. Я тоже потом уеду!

— Конечно, уедешь. А где ты живешь, ты помнишь адрес?

— Помню, папа заставил меня его выучить. М-Рокс 37.

— А квартира?

— Квартира восемь! А когда мой папа придет? Я хочу домой, мне страшно…

— Скоро. Подожди еще немного. Встань. Давай я помогу тебе выйти из шкафа, вот так, хорошо. Сейчас ты почувствуешь легкий укольчик, но ты не бойся, ладно? Ты же не боишься уколов?

— Уколов не боюсь, нам в детском саду делали. А шкафов боюсь…

— Ну, больше ты в шкаф не попадешь, если будешь слушаться. Повернись, держи руки чуть выше. Вот так.

Он ввел в одну из связанных за спиной у девочки руку любовь. Аккуратно пустил ее по вене. Девочка вскрикнула. Все произошло очень быстро.

— Не сильно больно?

— Пожалуйста, можно мне снять пакет!

— Пока нельзя. Надо подождать хотя бы полчаса.

— Это же так долго! Когда папа возвращает меня домой из детского садика, до мультиков остается ждать полчаса. И так всегда. Я знаю, сколько это.

— Ты, наверное, просто очень нетерпеливая.

— Да, папе это не нравилось, — вздохнула девочка. — Мне кажется, с ним что-то случилось! У него из горла брызгала кровь, все из-за того… с ним был какой-то человек, очень плохой! Я никогда раньше не видела папу таким.

— Не волнуйся, папа скоро придет. Он был в опасности, но теперь с ним все хорошо. И с тобой будет все хорошо. Только обещай, что, когда снимешь пакет с головы, будешь слушаться. А то придется отправиться обратно в шкаф.

— Нет-нет, я буду слушаться!

Ао засек время. Прошло всего три минуты.

Он решил пока спрятать чемодан обратно под кровать. Не самый лучший тайник, когда тебя разыскивает ОБЛ. Потом надо будет придумать для него место получше.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Не знаю… хочу есть.

— Папа тебя накормит.

— Я не хочу, чтобы тот приходил… который посадил меня в шкаф.

— Он больше не придет, если ты будешь слушаться папу.

— Ты не он?

— Нет.

— Я знаю. У тебя голос другой. Добрый. А тот был злой. И все время кричал. Он унес меня сюда. Я заснула, когда мы ехали в машине, а когда проснулась, машина врезалась, и он начал делать моему папе больно. Я боюсь спать, вдруг он опять придет. Мне страшно…

Транквилизаторы не давали девочке взглянуть на ситуацию трезво, хотя Ао и правда старался говорить с ней дружелюбным голосом.

— Я же говорю: не придет, если будешь слушаться папу.

— Так, значит, он пришел, потому что я не слушалась?

— Конечно, он приходит ко всем маленьким девочкам, которые плохо себя ведут.

— Значит, это я виновата, — расстроилась девочка.

Неужели он способен казаться настолько жутким? Раньше он даже не задумывался об этом. Он всегда представлял себя другим человеком. Величественным, тем, кого будут бояться и уважать, но не пугалом для беззащитных детей. Ему хотелось, чтобы это поскорее закончилось. Но одновременно в нем зарождался интерес к эксперименту, и он овладел собой. Ему следовало оставаться хладнокровным.

— Хочешь, я тебе почитаю? — спросил он. — Так полчаса пробегут быстрее.

— Хочу, — обрадовалась девочка.

Ао взял университетский голлограпост и принялся читать вслух, заодно решив подготовиться к предстоящему экзамену. Преподаватели, конечно, будут не в восторге, если узнают, при каких обстоятельствах он учил материал, только никто им об этом не расскажет. Девочке было неинтересно. Она почти ничего не понимала, но старалась слушать внимательно.

— Какой красивый у тебя голос! — неожиданно сказала она. — Ой, извини, читай дальше! Я не хотела… не молчи, пожалуйста.

Ао посмотрел на время. Прошло только 23 минуты с момента введения любви. Но, похоже, у ребенка приход наступает значительно быстрее. Может, уже наступил.

— Тебе нравится мой голос?

— Да, очень-очень! Я ничего не понимаю, что ты читаешь, но пытаюсь понять, потому что у тебя так хорошо получается!

В ее голосе слышался восторг и обожание. Похоже на признаки, которые описывала Ниэя.

— А ты обещаешь, что если я буду разговаривать с тобой, то ты будешь доверять мне и слушаться?

— Конечно, обещаю! И не потому, что боюсь возвращения того человека, а потому, что мне очень нравится тебя слушать! Мне так хорошо и спокойно, когда я слышу твой голос. Хоть бы так было всегда…

Улыбнувшись в маску, Ао сказал:

— Знаешь, почему? Потому что я и есть твой отец.

С этими словами он снял с нее пакет.

Девочка смотрела на своего спасителя как на воплощение чуда. Ее глаза еще непроизвольно жмурились от света, но она старалась их не закрывать. В ее голове все перемешалось. Он не походил на ее отца. Тот носил другую одежду и был шире в плечах.

— Скринч! Так ты и есть мой настоящий отец?!

Девочка узнала персонажа из мультика. Отлично, значит, какое-то время ею будет проще манипулировать.

— Конечно. Давай я развяжу тебе руки.

— А тот — мой папа?

— На самом деле у тебя два папы. Но ты его плохо слушалась, поэтому тебя похитили у него и заперли в шкафу. Но я, Скринч, твой второй папа, пришел и освободил тебя.

Греннета ощущала всю неестественность ситуации. Пусть ей всего шесть, но она была вовсе не глупой. Однако любовь уже действовала на нее, и она полюбила представшее перед ней существо — Скринча. Не то человека, не то персонажа из мультика. Не реального, но слишком реалистичного. Убеждавшего ее в заведомой лжи, в которую она поверила, потому что боялась правды.

— Ты, наверное, очень проголодалась? Пойдем, я тебя накормлю.

Они отправились на кухню, он посадил ее за стол, и они вместе принялись уплетать бутерброды. Впрочем, оказалось, что Ао ест гораздо охотнее, чем девочка, пусть он не проголодался и вполовину так, как она. Заложница с трудом одолела всего один бутерброд.

— В чем дело? Ты же говорила, что голодная.

— Я знаю, я забыла про это. Извини, папа Скринч.

И она старательно принялась за еду, одновременно пожирая Скринча обожающими глазами.

— Слушай, Греннета, ты скучаешь по дому? Некоторое время тебе придется пожить здесь.

Кажется, девочка обрадовалась его вопросу. Можно было оторваться от сытного, но очень скучного бутерброда и полностью сосредоточиться на новом папе.

— Скучаю, но здесь мне больше нравится. Здесь есть ты! Так что я даже рада.

Она довольно смело выражала свои эмоции. Возможно, искренность была чертой ее характера, но, как правило, венерианцам она не свойственна. Скорее искренностью наделила ее любовь.

— Тебе нельзя выходить из дома. Должно пройти время.

— Но ведь ты будешь вместе со мной?

— Да. Правда, не всегда, иногда мне придется отлучаться, и довольно надолго. Если ты будешь хорошо себя вести, то я всегда буду возвращаться. А хорошо себя вести означает всегда слушаться только меня и не слушать никого другого, ни с кем больше не разговаривать. Ясно?

— Ладно, — вздохнула девочка. — Главное — возвращайся.

— Хорошо, а ты, главное, ешь.

Когда завтрак подошел к концу и Ао попытался встать из-за стала, он, забывшись, неловко ступил на больную ногу и вскрикнул.

— Ты ушибся? — тут же встревожилась Греннета.

— Нет, — отмахнулся Ао.

— Но я же вижу, тебе больно, папа.

Она посмотрела на него с состраданием. Айин принял этот взгляд за жалость, сострадание было ему незнакомо, и он почувствовал себя оскорбленным. Меньше всего он нуждался в жалости от собственной заложницы.

— Мне кажется, ты устал, — сказала Греннета с серьезным видом. — Тебе надо прилечь отдохнуть. Даже Скринчу иногда надо отдыхать.

Девочка сама выглядела не лучшим образом. Но ее это нисколько не волновало. Казалось, чем больше она находится рядом с Ао, тем скорее у нее проходит бледность и оживают краски лица, а в испуганные глаза возвращается доверие к жизни. В то время как Ао действительно нуждался хотя бы в нескольких часах отдыха. Греннета пусть и не видела его лица, но проявила неожиданную проницательность и угадала его состояние.

— Давай я помогу тебе добраться до кровати, — предложила она, заметив хромоту.

— Не надо, я сам.

Греннета расстроилась, когда папа не захотел принять ее помощь. Все же на всякий случай она пошла рядом: проследить, чтобы он не упал. Ао, не раздеваясь, завалился в кровать.

— Не вздумай ко мне прикасаться, когда я засну, — сказал он, уверенный, что девочка не посмеет ослушаться его приказа.

Греннета и не думала пробовать снять с него маску. Она накрыла его одеялом.

Тут глаза Ао начали закрываться. В какой-то момент ему подумалось, не пытается ли она его перехитрить, но затем он отбросил эту мысль. Впервые с того момента, как у него оказался набитый любовью чемодан, к нему подобралось некое подобие умиротворения.

— Я знаю, что ты меня обманываешь… — внезапно услышал он сквозь сон. Или ему это только приснилось.

8

Последующие две недели Айин вставал с кровати лишь для того, чтобы лечь в нее обратно. У него не хватало денег на врача, а нога все так же ныла от боли. Затем он начал снова ходить, точнее, ковылять на учебу, и вел себя непривычно тихо, не привлекая к себе лишнего внимания. Его однокурсники Леян и Нуол отчего-то избегали его. Ао был этому только рад. Сейчас ему ни с кем не хотелось общаться. С Ниалой они даже не здоровались. На лекциях Ао сидел с отстраненным видом, но, когда его спрашивали, он всегда отвечал с рвением. Теперь в монотонных речах лектора он находил прибежище от угрожающей реальности.

Дома его каждый раз с нетерпением ждала Греннета. Прежде чем открыть дверь и переступить порог квартиры, он перевоплощался в Скринча, и она всегда встречала его объятиями. По настоящему отцу она почти не скучала. Лишь иногда вспоминала его — в основном, из-за чувства комфорта, которое он ей давал. Ее прежняя квартира была намного больше, и там остались ее игрушки.

Всякий раз, когда похититель возвращался домой, его ждал сюрприз: Греннета то рисовала для него, то наводила порядок и мыла посуду, а однажды даже попыталась приготовить для него суп. Правда, суп больше походил на кашу из всех продуктов, что хранились в холодильнике. Иногда она жаловалась на головную боль. Затхлый комнатный воздух не способен заменить свежесть улиц. Девочка металась от одной стены к другой, но проситься наружу не осмеливалась, помня про запрет «папы».

Ребенок нуждался во внимании — Ао требовался покой. Поэтому, повозившись с ней пару часов, он давал ей стакан с растворенными в воде транквилизаторами. Девочка быстро успокаивалась и засыпала. Даже в эти моменты он не снимал маску. Только в ванной, когда ему требовалось умыться, Ао на несколько минут становился самим собой, а потом снова принимал образ хорошо знакомого детям персонажа из мультика.

На Греннету пришлось израсходовать четыре грамма любви. Ао боялся, что наркотик перестанет действовать. В деньгах это получалось 16.000 идий. Живой ребенок обходился ему дорого. А еще набегали траты за еду, пришлось купить ей сменную одежду. Однажды, пролежав целый день в кровати и разглядывая угнетающий потолок, он вдруг набрел на мысль, что девочка может вернуть ему все эти деньги с лихвой. Некоторые бордели Виены скупали маленьких детей, чтобы выращивать профессионалов, и продавать девственность. Малоимущие семьи часто пытались на этом заработать. Ао зашел в нэйросферу, желая подробнее разобраться в условиях приема детей. Оказалось, все не так просто: к объекту продажи должен прилагаться пакет документов, включая родительские права, прохождение медицинского и психологического обследования, а также разрешение от местного самоуправления, регулирующего демографический рост. Платили щедро: за девочку можно выручить более трехсот тысяч идий, за мальчика — чуть меньше.

Ао несколько пал духом. Триста тысяч сейчас пригодились бы. Должны быть обходные пути. Он написал Ниэе — в надежде, что она предоставит ему больше информации. И не зря: та охотно рассказала ему о подпольных организациях, скупающих детей без документов по заниженным ценам. У нее на работе имелась парочка коллег, которые были проданы родителями еще в детстве, а затем перепроданы в «Небо». Ао принялся ее уговаривать дать контакты. Ниэя заупрямилась, требуя рассказать, зачем ему это. Пришлось торговаться. Она быстро сдалась и уступила всего за две дозы любви.

Дело оставалось за малым. Ао разузнал в неэйросфере несколько способов отбить память с помощью транквилизаторов, при этом без относительного вреда здоровью. Информации нашлось достаточно. На форумах ему удалось разыскать тех, кто, по их словам, так уже делал. Один из участников под вымышленным именем с удовольствием завалил его советами. Он очень гордился тем, что демонстрируют свои познания в этом хитроумном деле. Ао выписал несколько комбинаций. В основном, все они сводились к тому, чтобы правильно рассчитать передозировку. Трудность каждого из способов заключалась в риске нанести повреждения внутренним органам, что, в случае даже незначительной ошибки, почти всегда вело к летальному исходу.

Разумеется, имелись и другие способы лишить человека памяти, не прибегая к введению в организм токсичных веществ. Но гипноз показался Ао слишком ненадежным методом. А соответствующая аппаратура и навыки для точечного вырезания отделов мозга у него отсутствовали. Ао рассудил, что бегать по всем аптекам в городе, выставляя напоказ лицо, смысла нет. Свидетелей и без того достаточно. За всеми веществами он обращался к одному и тому же аптекарю и платил за каждую покупку лишние сто идий. Аптекарю было невыгодно о нем болтать, ведь взяточничество преследуется по закону, поэтому Ао не волновался на его счет.

Поначалу скупщики детей не желали выходить с ним на связь, игнорируя звонки и сообщения. Тогда Ао уговорил Ниэю найти общих знакомых, чтобы те поручились за него и помогли организовать встречу. Почуяв запах денег, одна из ее коллег быстро согласилась. Она потребовала десять тысяч идий с оплатой вперед. Ао сказал, что сможет заплатить только после завершения сделки. Через окопы долгих споров и уговоров она сдалась, не желая упускать возможность заработать, но потребовала пятнадцать. Ао согласился, будучи уверенным, что в любом случае получит значительную прибыль.

Чем больше он думал о предстоящей сделке, тем сильнее ее предвкушал. Скупщики на черном рынке не распространялись, откуда они берут детей. Полиция закрывала глаза на их деятельность, наживаясь вместе с ними. Оставалось только доставить товар на место.

Ао опробовал на Греннете курс химической терапии, после которой она едва ли могла связать два слова. Он решил приостановиться: заложнице еще понадобиться рассудок. В последний вечер заточения в квартире Ао девочка ненадолго вернулась в сознание. С необычайным рвением, желая сделать папе приятно, она нарисовала неуклюжий рисунок, где гуляла со Скринчем за руку с воздушными шариками в руках. Под рисунком большими буквами улыбалась надпись: «Я люблю тебя».

Опасаясь, что рисунок кто-нибудь увидит, Скринч порвал его прямо у нее на глазах. Вряд ли Греннете когда-нибудь удастся собрать осколки кошмарных воспоминаний. Только любовь каким-то образом сохранила ту часть ее истории, где она общается со вторым папой. Ао утешался тем, что без маски она не узнает похитителя, но настроение его было испорчено. Девочка горько плакала, когда он в последний раз усыпил ее. Она подумала, что ему не понравился рисунок. Ао обмотал ее ремнями, заклеил рот скотчем и поместил в дорожную сумку.

Он доехал до места назначения на такси. Всю дорогу ему казалось, что водитель косится на сумку. Он постоянно просил его ехать быстрее. Меньше всего Айину хотелось, чтобы девочка внезапно очнулась и начала издавать звуки. Опасаясь этого, он сделал радио в машине громче. Таксист высадил странного пассажира на пустыре. Ао подождал, пока огни гравикара скроются в ночи, и после этого двинулся в путь.

Вокруг никого. Полуразрушенные постройки служили ему ориентирами. Где-то здесь должна находиться птичья фабрика, официально закрытая почти двадцать лет назад. Он то и дело оборачивался, вглядывался в черноту дырявых стен, и ему чудилось, будто из них кто-то за ним наблюдает. С каждым шагом больная нога выла протяжнее, отказываясь подчиняться. Он блуждал дольше часа, пока наконец не набрел на ворота, обитые колючей проволокой. Лунный свет помог разобрать надпись на заржавевшей табличке: «Птичья фабрика „Роланс“». Она-то ему и нужна.

Непохоже, чтобы ворота недавно открывались. С недружелюбным шелестом к ним льнула рослая трава. Ни кнопки вызова, ни двери рядом с воротами Ао не нашел. Перелезать было рискованно. Его могли принять за врага и подстрелить.

— Чего здесь шаришься? — окликнул голос сзади.

В десяти шагах от Айина, скрестив руки на груди, стоял коренастый мужчина в безрукавке. Его глаза — сотканные из полумрака черные впадины — изучали незнакомца с угрожающей сосредоточенностью. Из бритой головы торчали короткие штыки — металло-вживление, догадался Ао. На руках что-то шевелилось. В немногословном свете луны Ао различил переплетающихся змей — движущиеся татуировки. В иной ситуации он презрительно отвернулся бы от фрика. В Центр подобных циркачей не пускают. Никакое приличное общество не воспримет их всерьез. Но в своей стихии уродец выглядел устрашающе. Ао почувствовал себя в западне и не сразу нашелся что сказать.

— Я задал вопрос, — повторил фрик. Змеи уставились на Ао и замерли, будто готовились к броску.

— Ищу Жарша, — опомнился Ао. — У меня с ним договоренность.

— О чем?

— О сделке, — сказал он, указывая на сумку. — Меня зовут Ао.

Безучастное облако проглотило лунный свет. Они исчезли в ночи. Ао не заметил у фрика никакого оружия. Правда, оружие отсутствовало и у него самого. Отчего-то он был уверен, что фрик продолжает видеть его. Уродец мог прикончить его в темноте и забрать девочку. Ао инстинктивно попятился. Когда облако вдоволь напилось лунным светом, фрик обнаружился всего в двух шагах от него.

— Следуй за мной, — приказал уродец и скрылся в густой траве вдоль ограды.

Ао неловко поковылял за ним. Он явно не поспевал, то и дело проваливаясь в земляные ямы и с трудом сдерживаясь, чтобы не завопить от боли вместе с ногой. Фрик подождал его рядом с щелью в ограде, и они юркнули в нее, вновь оказавшись в непроглядной темноте. Толчок в спину.

— Пшел! — прикрикнул фрик.

— Стойте, куда мы идем? — спросил Ао, больше не пытаясь скрыть в голосе страх.

— К Жаршу.

Айину ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Он уже проклинал себя за опрометчивое решение связаться с незаконными скупщиками детей. Кто они? Для чего столько конспирации, ведь правоохранительным органам о них все известно. Если бы полиция хотела, то давно их всех арестовала. Зато дети не смогут сбежать — ответил Ао себе на вопрос и постарался побороть надвигающуюся панику: он тоже не сможет.

Кажется, они несколько раз повернули. Затем спускались и поднимались по лестнице.

— Стоять, — скомандовал фрик.

Он принялся обшаривать его карманы. Взял из рук сумку, зыкнула молния. Ао промолчал. Пожелай уродец в этот момент забрать у него девочку и уйти с ней, он с легкостью мог бы это сделать. Ао не посмел бы возражать. Меньше всего ему хотелось заблудиться в лабиринте плоской черноты. Сумка вернулась к нему в руки. Судя по ее весу, девочка была внутри. Снова толчок в спину. Ао обреченно двинулся дальше.

Внезапно зажегся свет.

— Сядь. Жарш скоро будет.

Ослепленный, Айин нащупал позади себя стул, но сел не сразу. Он озирался по сторонам, пытаясь различить, где находится. Безликие стены освещала висевшая низко над столом лампа. Стол напоминал операционный. Его окружали стулья и кресло. Рядом на полу валялись щипцы размером с детскую головку. Единственный выход из комнаты загораживала портьера, украшенная цветочными узорами. Именно цветочные узоры, этот намек на обустроенность, отчего-то внушили Ао окончательное отвращение к этому месту. Однако его товар все еще был при нем. Жажда наживы придала ему решительности. Он с ненавистью уставился на уродца, который, ухмыляясь, не спускал с него глаз.

Ао открыл было рот, но тот опередил его:

— Разговаривать будешь с Жаршем.

Вскоре послышался шум, и Айин осознал еще одну угнетающую деталь: тишина. Место, где много детей, не должно быть настолько тихим. Конечно, сейчас ночь и, возможно, их комнаты располагались в другом конце фабрики, но что-то подсказывало: днем здесь так же бесшумно. Портьера вздернулась. Вошел хмурый человек в испачканном какой-то жидкостью фраке. Он мельком взглянул на Ао и сразу прошел к креслу. Темная кожа его казалось грязной, а зубы, напротив, были неестественно белыми. У Ао снова возникли тошнотворные ассоциации с цирковыми уродами.

— Вы опоздали, — сказал вошедший, не здороваясь. — Мне не нравится, когда опаздывают.

— Прошу прощения. Птичью фабрику оказалось не так-то легко найти посреди ночи. Мне не хотелось, чтобы таксист знал, где я высадился.

— Показывай ребенка, — не обратил внимания на оправдания человек во фраке.

— Вы не представились.

— А кто я, по-твоему? Не трать мое время. Ты демонстрируешь товар, я проверяю его, назначаю цену, и ты убираешься вон. Голл, положи сумку на стол и открой ее.

Уродец подошел и бесцеремонно вырвал из рук Ао сумку. Бледное лицо Греннеты обогрела низко свешенная лампа. Человек во фраке вытащил из кармана внушительного размера шприц со встроенным в него прозрачным экраном. Приоткрыл девочке веки, заглянул под язык и десны, затем между ног. Что-то одобрительно пробормотал, после чего грубо вонзил ей в руку иглу. Греннета на миг поморщилась, но не издала ни звука. Лицо ее напоминало маску сломленного привидения. Девочка словно вот-вот покроется трещинами и рассыпится. Ао поймал себя на мысли, что ему бы этого хотелось. Может, такой исход был бы для нее милосерднее. Человек во фраке набрал полный шприц крови.

— Жди, — сказал он, и маленькие глазки его уставились в пустоту.

Данные о содержимом шприца сейчас передавались в нэйронет, где Жарш анализировал полученные результаты. Прошло несколько минут. Ао заметил живой интерес, с которым Голл поглядывал на девочку. При этом ухмылка его приобрела такой характер, что Ао захотелось схватить Греннету и убежать вместе с ней как можно дальше.

«Детям не сбежать», — вернулись мысли из темноты.

Жарш ожил, несколько раз злобно выругался. Пальцы его терзали подлокотники. Он обвинил Ао в том, что тот напичкал девочку «химическим салатом». Теперь ее даже не продать на органы. Ее надо очищать, приводить в порядок, приучать к панели, а это требует дополнительных вложений. Ао вяло пытался возражать. Ему уже было все равно. Только бы уйти отсюда, никогда больше не видеть эту девочку, этих людей.

— Шестьдесят тысяч! Я дам тебе за нее шестьдесят тысяч! Радуйся, что я не спрашиваю тебя, откуда ты ее взял!

Прозвучавшая сумма протрезвила оплеухой. Ао вспомнил, зачем приехал.

— Нет, я не согласен. Это втрое меньше, чем я рассчитывал за нее получить.

Человек во фраке мгновенно обрел спокойствие. Что-то нехорошее промелькнуло в его жестяных глазах.

— Ты приходишь сюда, тратишь мое время, пытаешься подсунуть мне бракованный товар и еще смеешь торговаться?

— Греннета не бракованная, — сказал Ао. — Я не согласен на сумму меньше 180.000 идий. Либо я забираю девочку и ухожу.

После этих слов лицо Голла озарилось откровенной радостью живодера. Чем-то ему Айин сразу не понравился. Такие, как Ао, всегда считают себя лучше него, уродца. Назревал конфликт, и Голлу оставалось только хищно облизнуться, чтобы окончательно убедить присутствующих в предвкушении удовольствия.

Человек во фраке сохранил хладнокровие:

— Послушай, дружочек, я вижу, ты еще не опытен в этом бизнесе. Ничего, я прощаю тебе еще одну глупую реплику, но лучше бы тебе сейчас все уяснить с первого раза, потому что второй раз я объяснять не стану. Здесь не может быть твоих условий. Ты приходишь сюда, показываешь товар, и я решаю, что с ним делать. Я могу заплатить тебе десять идий, десять тысяч или забрать ее бесплатно. Могу отправить тебя с ней обратно домой или прямо сейчас вызвать сюда полицейских и сдать тебя. Вместо этого я предлагаю тебе шестьдесят тысяч! Ты очень удачливый. Девочка красивая, в ней есть потенциал. И если тебя в Танесе научили хорошим манерам, то сейчас ты поблагодаришь меня, заберешь деньги и свалишь отсюда. Хорошие манеры спасут тебе жизнь. Передавай спасибо мамочке.

Неудобная спинка стула впилась Ао в лопатки. Каждая деталь в этом месте чаяла отведать крови. Стараясь скрыть в голосе тревогу, он спросил:

— Откуда ты знаешь, что я из Танеса?

— Прежде чем согласиться на сделку, я изучаю своих клиентов. Я знаю, где ты живешь, где ты учишься и с кем общаешься. И лучше бы товару, который ты продаешь мне, скоро начать плодоносить деньгами, иначе я приду к тебе и попрошу вернуть мне все до копейки, умноженное на затраченные мной средства и время. Ты меня понимаешь?

Ао прикинул, сумеет ли он сейчас прикончить ублюдка. Он с удовольствием придушил бы его. Но рядом был Голл. Дрессированная сила животного выдыхала из-под его одежды, сверкала в глазах, напружинивалась в ухмылке. Уродец без труда проткнет его шипом.

Ао подавил вспышку гнева.

— Понимаю, — почти весело ответил он. — В таком случае я согласен и на шестьдесят тысяч идий.

— На пятьдесят, ты слишком долго думал.

— Хорошо, — поспешно кивнул.

— Голл, принеси ему деньги.

Уродец издал короткий нечленораздельный звук, напоминавший протест, но отправился за деньгами. Айин ожидал, готовясь к худшему. Человек во фраке не обманул. Уродец вернулся с пачкой наличных. Ао не стал их пересчитывать. Он бросил на Греннету прощальный взгляд, словно хотел что-то сказать и не решался. Ее уволок Жарш за портьеру с цветами. Может быть, если бы она в этот момент очнулась и позвала на помощь, Ао кинулся бы ее спасать… А впрочем, он только себя успокаивал. Ему бы встревожиться, ведь он снова погрузился в темноту вместе с фриком, а карманы его набиты деньгами. Но перед глазами извивались цветочные узоры. Где-то там, за ними, уже стихли шаги Жарша с Греннетой в руках.

Ао не помнил, как попрощался с уродцем. Полпути он ковылял по улицам, исступленно шагая на больную ногу. Набитые деньгами карманы наконец напомнили о существовании такси. Переливавшийся огнями город снял с него наваждение. Ему удалось избавиться от свидетельницы и даже заработать на ней. Стоило бы торжествовать. Но кулаки его непроизвольно сжимались, когда он вспоминал невежливую манеру общения Жарша и его животного. Такси увозило Ао прочь от задетой гордости. Он легко отделался. Теперь у него есть наличные, чтобы вылечить ногу. Только радость его отравляла портьера с цветами. Она изнуряла его воображение, не давая заглянуть туда, где разыгрывались детские драмы под надзором торговцев-дрессировщиков. У него было ощущение, словно он испачкался в чем-то очень грязном, от чего невозможно отмыться.

Следующие несколько дней Ао провел, дома наслаждаясь тишиной. Все-таки без Греннеты гораздо спокойнее. Больше не нужно разыгрывать из себя героя мультфильма. Однако он не чувствовал себя в безопасности. Не успел он провести в Виене и полугода, как у него уже появились опасные враги. Он постоянно прислушивался к шуму за входной дверью, то и дело поглядывал в окно. Нужно было срочно привести в порядок ногу, обзавестись оружием для самозащиты. Он приехал в Виену, чтобы жить просторно и воплощать мечты, а не трястись от страха в маленькой каморке.

Он записался к врачу. Тот осмотрел его ногу и с преувеличенным сожалением объявил, что ему требуется дорогостоящая операция. Повреждены мениск, связки и коленная чашечка. У Ао не имелось столько денег. Наметанный глаз врача сразу определил это по его одежде и обуви. Поэтому он предложил ему альтернативу — экзоскелет для ног — и содрал с него приличную сумму. Ао не знал, что врач заключил контракт с компанией по производству экзоскелетов и получал процент за каждую продажу. Обычная схема. Операция стоила почти столько же. Врачи охотно лечили в основном богатых и, чтобы заработать, часто выдумывали болезни и симптомы. «Оздоровление» протекало всегда дольше, чем требовалось. Венерианцы презирали врачей, как пойманных за руку мошенников, и обращались к ним в случае крайней необходимости.

Айин все же был доволен, что вернул себе способность быстро ходить и бегать — даже резвее, чем прежде. Стройная конструкция плотно прилегала к его ногам и естественным образом копировала любые движения. Вместе с тем к нему вернулась прежняя гордость, уверенность в собственных силах. Историю с Греннетой он уже вспоминал как досадное приключение, почти развлечение. Обещанные пятнадцать тысяч он решил отдать позже или не отдавать вообще. Поэтому сообщение от Ниэи он сначала истолковал неверно: «Приходи ко мне. Есть разговор».

«Хотят вытрясти денег, — решил Ао. — Может, они с подружкой теперь заодно». Не получив никакой реакции, Ниэя вскоре отправила второе сообщение: «Это между нами».

Три слова уколами впились ему в глазные яблоки изнутри нэйронета. Он понял, о чем зайдет речь. Охваченный тревогой, он написал ей, что зайдет сегодня вечером.

— Вижу, ты больше не хромаешь, — сказала Ниэя, увлекая его на диван.

— Да, я приобрел экзоскелет.

— Откуда у тебя ребенок? Я сделала глупость, что помогла свести тебя со скупщиками детей. Желание получить новую дозу любви затмило мой рассудок, а ты этим воспользовался, негодяй. Соскучился по вниманию полицейских?

— Это не твое дело.

Ниэя взглянула на него, точно не узнала. Перед ней теперь другой Ао, не тот юнец, которого она спустила в окошко за любовью. Это был отведавший крови хищник с миловидным лицом. Она боится его. Но любовь пока еще у него, а значит, по-прежнему все хорошо. Конечно, насколько все может быть хорошо у погрязшей в долгах невольницы. Она попыталась заставить его все рассказать. Ао вновь оборвал ее ледяным тоном. Ниэя поежилась и не решилась продолжить расспросы, интуитивно догадываясь о безобразности утаиваемой истории.

— О чем ты хотела со мной поговорить? — спросил Айин, желая приступить к делу. Ниэя сегодня его не забавляла. Ему хотелось домой: скурить косяк матики и забыться сном. — Я здесь, приступай к делу.

Ниэя отстранилась на расстояние вытянутой руки. Она хотела видеть его реакцию:

— Маевски вернулся.

Новость подействовала на Ао обескураживающее, несмотря на то что он как будто уже знал ее. Он успел потратить любовь на приличную сумму. Ему не хотелось сейчас заводить еще одного врага. Тем более, такого, как Маевски. Раз наркоторговец сумел уйти из-под суда ОБЛ, значит, наверняка имел серьезные связи. Но и про свое участие в этом деле Ао не забывал, а потому рассчитывал на снисходительность. Бегать от Маевски он не собирался, но и возвращать потраченную любовь тоже. Он едва не поплатился за нее свободой.

— Требует чемодан?

— Да, — кивнула Ниэя. На миг музыка смолкла. Она снова прильнула к нему, облизала мочку уха и прошептала:

— Но за ним следят, и вам нельзя встречаться. Ты должен передать его мне.

— Нет, я отдам чемодан только ему лично и никому другому.

— Но так будет проще…

— Я уже дал свой ответ, и он не изменится.

У нее вырвался вздох. Она торопливо заговорила, стараясь скрыть огорчение:

— Я ему так и сказала. Я знала, что ты не захочешь. Он согласен на личную встречу, но прежде надо все устроить. ОБЛ наверняка трутся где-то рядом с ним. Надо соблюдать осторожность. Я передам ему твой ответ. Сообщу тебе, когда Маевски будет готов.

— Сто тысяч идий, — сказал Ао.

— Что сто тысяч? — спросила Ниэя, хотя сразу поняла, о чем он.

— Передай ему, что я требую вознаграждение в размере ста тысяч. Иначе чемодана не будет. Я рисковал жизнью.

— Но ведь, если бы ты не рисковал, тебя бы повязали вместе с ним. Вы оказались в одной лодке, — сказала Ниэя, будто сама была в другой.

— Да, поэтому я и требую всего сто тысяч. Объясни ему это. Я справедлив. Скажи ему про справедливость.

— Хорошо, я скажу, — согласилась Ниэя. Она осмотрелась по сторонам. — Мне кажется, те два молодых человека уже несколько минут сверлят меня глазами.

— Я заметил. Пусть продолжают.

— Мы слишком много болтаем. Дай мне несколько идий за работу.

— У меня нет лишних.

— Я тебе верну потом, — шикнула на него раздраженная этим ответом Ниэя. — Дай для вида.

Ао достал из кармана несколько смятых бумажек, засунул ей между грудей и ушел.

Известие о возвращении Маевски с новой силой пробудило в нем прежние тревоги. Он снова не выходил из дома, опасаясь встретить его или людей Жарша на улице. Обоим было что с него требовать. Он заказывал еду в нэйронете с доставкой на дом. Каждый квадратный метр квартиры держал его в напряжении. В какой-то момент Ао понял, что сидение в четырех стенах его вконец изничтожит. Пусть лучше смерть, чем он проведет здесь еще хотя бы полчаса.

С этими мыслями он надел свой лучший костюм и вышел на улицу. Свежий воздух сразу опьянил его. Он хотел быть осторожным, но мир показался ему ненастоящим, будто из шоу по стеновизору, и радость, что он снова на улице, заставила позабыть о возможном преследовании. Когда же Ао опомнился, то чуть не рассмеялся. Если бы его хотели убить, то уже давно сделали бы это. К тому же, до сих пор ему все сходило с рук. Вдобавок ко всему, он умудрился заработать, хотя «легкими» эти деньги не назовешь. «Даже с экзаменами — и с теми успел расправиться», — улыбнулся все еще не отчисленный прогульщик.

Вернулся он к дому в прекрасном расположении духа, полный оптимизма. Ао неустанно размышлял о реакции Маевски на его предложение. Вот и сейчас, когда он поднимался в лифте, мысли его были захвачены предстоящей сделкой. Далее, по уже сложившейся за последние дни модели, он приходил к одному и тому же выводу: какое бы решение ни принял Маевски, нельзя идти на сделку без оружия. Впервые у него появилось настроение, чтобы осмелиться представить, куда потратить сто тысяч идий. Несомненно, их следует вложить в какое-нибудь прибыльное дельце, которое позволит ему взобраться по лестнице из согнутых спин в то неопределенное место и время, где все желания исполнены.

С такими размышлениями Айин вышел из лифта и в ужасе застыл.

Сердце его смолкло на целую вечность, а потом забилось с бешеной скоростью. Он запоздало обернулся — лифт уже закрылся. Растерянно повернулся обратно. У двери в квартиру стояли двое. Ао понял, кто они, не смотря на то, что видел впервые. Он всегда их ждал — с тех пор как сбежал с чемоданом. Всегда, но только не сейчас.

Они тоже как будто узнали его. Один из них, в потертом пиджаке и клетчатой рубашке, которую, казалось, вот-вот разорвет выпиравший живот, стоял ближе и наблюдал за ним с нескрываемым интересом. От него не укрылось смятение Ао. Он был уже не молод, пухлое лицо его обглодали морщины. Разбалованные играми ума маленькие глазки таращились на него с нескрываемым любопытством. Другой был, напротив, молод, высок и подтянут. Одет с иголочки и по моде, как и следует всякому жаждущему внимания венерианцу. Контуры мускул проступали сквозь белую рубашку. Цвет кожи отдавал солнечным блеском, свойственным состоятельным и привыкшим пользоваться успехом людям. Он смерил Ао оценивающим взглядом.

— Добрый день! Вы, должно быть, Ао Айин? — заговорил первым тот, что стоял к нему ближе.

Живот его при этом слегка трясся, не то от звуков тучного голоса, не то от беззвучного хохота. И, не дожидаясь ответа, продолжил:

— Меня зовут Форкс Моунд. Я следователь отдела по борьбе с любовью, — одновременно с этими словами, он привычным движением вытащил из внутреннего кармана удостоверение. — А это мой коллега, Рив Ваин. Признаюсь, мы вас уже заждались. В наше время человеку, которому довелось многое повидать, не так-то просто найти интересного собеседника. А ведь нам есть о чем с вами поговорить, Ао Айин, и что-то мне подсказывает, вы — собеседник очень оригинальный. Чего же вы застыли? Пригласите нас к себе в дом! А то можно подумать, что вы нас испугались.

9

Ао повезло, что дверцы лифта вовремя закрылись и не позволили взять верх необдуманному порыву. Бегство от сотрудников ОБЛ равнозначно признанию вины. Он попытался овладеть собой. Пора было что-то отвечать. Каждое слово Форкса эхом отдавалось судебным приговором. Но это еще только эхо.

— А в чем, собственно, дело? — спросил Ао, не узнав собственный голос.

Форкс Моунд словно чему-то обрадовался и с довольным видом положил руку на живот, будто недавно сытно поужинал.

— Это вы скоро и узнаете. Разрешите зайти к вам? А то неудобно разговаривать в подъезде.

— Конечно, у меня дома мы сможем пообщаться со всеми удобствами. Разрешите сначала ближе взглянуть на ваши удостоверения. Поймите, я вас вижу впервые, и мне важно убедиться, что вы те, за кого себя выдаете. В наше время не так много интересных собеседников, зато красноречивые мошенники встречаются на каждом шагу.

Они охотно предоставили ему свои удостоверения. Айин внимательно осмотрел их и быстро вернул, будто боялся обжечься.

— Похожи на настоящие, — окрепшим голосом сказал Ао.

— А откуда вы знаете? — С удовольствием поглаживая живот, спросил Форкс Моунд.

— Заметил значки на удостоверении. Такие должны быть у ОБЛ, у полицейских немного другие.

— Верно-верно, какой вы наблюдательный. Уже успели изучить нас.

— Всякий уважающий себя гражданин Империи должен знать символику представителей власти, — оправдывался Ао.

— Это достойно похвалы, — сказал Рив Ваин, пропуская хозяина к двери.

Ао учтиво дал пройти следователям в квартиру первыми. Пока они разувались, он предложил чего-нибудь выпить. От напитков незваные гости отказались. Следователи зашли в комнату.

— Присаживайтесь, — сказал Ао, указывая на тот самый диван, под которым прятал чемодан с любовью. Больше присесть им было негде.

Он мысленно проклинал себя за то, что до сих пор не удосужился спрятать любовь в более надежное место. Все это время он боялся, что наступит день, когда они придут, но надеялся, что уж его-то беда обойдет стороной. И сейчас два следователя, удобно устроившиеся у него на диванчике, казались ему нереальным ожившим сном, а между тем, они были из той самой реальности, где за убийства и наркоторговлю отправляют на смертную казнь.

Ао пододвинул единственный стул и сел напротив.

— Ну, так чем же я обязан вам, Рив Ваин и Форкс Моунд? — спросил Ао. — Ко мне нечасто заходят представители власти, поэтому я даже, признаться, не только удивлен, но и взволнован. Я даже не знаю, как надо себя вести в подобных случаях!

— Бросьте, Ао, если вы будете с нами сотрудничать, тогда вам не о чем волноваться, — заговорил Форкс. — Вы перед нами заискиваете, но я знаю, я по опыту знаю, что самые коварные из преступников умеют оставаться спокойными, даже когда следователи неожиданно заявляются к ним в дом и начинают задавать вопросы. Вы точно не из таких.

От этой фразы едва не закружилась голова, как если бы Форкс сразу назвал его преступником. Или он имел в виду, что Ао вовсе «не из таких», не из преступников? Ао старался сидеть прямо. Нет, слишком прямо сидеть тоже не стоит, он как будто напряжен. Заставил себя чуть ссутулиться. В итоге понял, что сел совершенно неловко, но пошевелиться еще раз не решался. Так и застыл, стараясь не пропустить ни единого слова. Оба не спускали с него глаз, изучая каждый дрогнувший мускул на его лице.

— Поэтому вы не переживайте, Ао, — продолжал Форкс. — Нам необходимо задать вам несколько вопросов. Говорите просто все как есть.

— Конечно, задавайте. Только в связи с чем у следователей ОБЛ возникли вопросы к обычному студенту?

— Имя Маевски вам о чем-нибудь говорит? — вдруг спросил Рив Ваин.

— Маевски? — переспросил Ао, будто вспоминая. — Нет, вроде никогда о нем не слышал.

— Видите ли, — продолжил Форкс, поглаживая живот, с таким удовольствием, что, казалось, сейчас замурлычет. — Недавно наше отделение проводило операцию по захвату одного крупного наркоторговца, но, оказалось, в его компании находился еще один человек, которому, предположительно, удалось сбежать с уликами. Мы ищем этого человека. У него в руках был чемодан, вероятно, наполненный дозами любви. У вас случайно нет этого чемодана?

Ао удивленно посмотрел на обоих. Его лицо побледнело. Упоминание о чемодане, да еще и в такой непринужденной манере, будто они с Форксом приятели и он мог сейчас достать и отдать случайно завалявшийся у него под диваном чемодан с наркотой, застигло Ао врасплох. Не иначе как Форкс играл с ним.

— Нет, такого чемодана у меня нет.

Форкс чему-то улыбнулся.

— Разумеется, — сказал он. — Было бы странно, если бы он оказался у вас. Но, видите ли, тот сбежавший, говорят очевидцы, хромал на одну ногу. У вас, Ао, нога случайно не побаливает?

Ао раньше не замечал, что у него дома жарко. Рив Ваин впился в него глазами. От него не укрылись капли пота, заблестевшие на лбу у собеседника. Во всяком случае, так мнилось Айину.

— Как видите, я не хромаю.

— Пожалуйста, поднимите штанину, — сказал Рив. — Нам следует убедиться, что вы не лжете.

— Поднять штанину? — растерянно повторил Ао, не в силах больше ничего придумать.

Может, стоило сразу продемонстрировать экзоскелет. Разве невиновный стал бы скрывать правду. Мгновение назад у него был шанс для маневра, но теперь они убедятся в своих подозрениях. Закружилась голова. Потребовалось усилие, чтобы не упасть со стула, который вдруг стал очень высоким.

Нежданно на помощь ему пришел Форкс, чему Ао сначала едва поверил, а затем был готов назвать чудом или провидением своей звезды.

— Мы же в гостях, Рив. Такими просьбами можно смутить человека. Не трогайте штанину, Ао, мы вас ни в чем не подозреваем и верим вам на слово. Расскажите нам лучше, где вы были в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое?

— В борделе «Небо».

— Вы пришли туда один? — спросил Рив.

— Нет, с друзьями.

Рив заставил назвать их имена. Ао охотно дал подробное описание Леяна и Нуола, а заодно отыгрывал себе время, чтобы собраться с мыслями. К нему подступал гнев. Они вежливо ворвались к нему в квартиру и теперь ведут себя так, будто он не подозреваемый. Что за ерунда! Они ломают комедию, они провоцируют его! Задушил ярость раньше, чем она успела обрести форму. Агрессия — признак страха. Она ничем ему сейчас не поможет.

Айин постарался сделать акцент именно на своих друзьях, чтобы следователи, вздумай они и дальше вести допросы, обратились в первую очередь к ним. По крайней мере, если они сразу не узнают про Ниэю, это даст отсрочку на пару дней. Рив бесстрастно его выслушал. Ао сразу понял, что говорит с воплощением Закона Бессмертных. Не стоило надеяться на пощаду с его стороны. Форкс, напротив, слушал оживленно, кивал, похлопывал по животу и одновременно наигрывал пальцами другой руки какую-то мелодию у себя в голове. В глазах его читалось озорство.

— Все, мной сказанное, чистая правда. Можете встретиться с ними и спросить у них, — закончил Ао.

Форкс с Ривом Ваином переглянулись, затем Рив спросил:

— Есть люди, помимо ваших друзей, которые могли бы подтвердить, что вы всю ночь провели в «Небе»?

— Да… — кивнул Ао, и, когда наступил момент упомянуть о Ниэе, он не сдержал волнения и голос его дрогнул. — Я тогда всю ночь провел… весь остаток ночи, я имею в виду, когда мы дошли до борделя… Я тогда всю оставшуюся ночь провел с одной шлюхой.

— Как ее звали?

— Ниэя… вроде бы.

— Как ваше самочувствие? — улыбаясь, спросил Форкс.

— Почему вы спрашиваете?

— Вас как будто что-то беспокоит…

— Вы правы.

Отрицать очевидное было глупо, и Ао решился:

— Мне кажется, мы неправильно друг друга поняли. Насчет ноги. Я не хочу, чтобы меня подозревали, но у меня действительно есть некоторые проблемы. Я иногда бегаю по утрам… точнее, по вечерам… когда получится, честно говоря. И вот однажды мне на встречу из-за поворота выскочил гравикар. Он ехал с большой скоростью. Я успел отскочить, но он задел меня, мою правую ногу. Лечение слишком дорогое. А мне не хотелось, чтобы однокурсники видели меня хромым. Как и всякому уважающему себя человеку, мне представляется невыносимым терпеть высокомерные взгляды и насмешки, мол, у него не хватает денег, чтобы перестать походить на калеку. Люди презирают бедность, даже если сами небогаты. Поэтому я сразу приобрел экзоскелет на все имеющиеся накопления, и никто хромым меня не видел, кроме тех моментов, когда экзоскелет необходимо было перезаряжать…

— А вы, значит, Ао, бедность не презираете?

— Я всего лишь имел в виду, что считаю такое отношение к себе несправедливым.

Форкс сразу посерьезнел.

— Так вы приверженец справедливости?

— Я не одержим справедливостью: всякому вовремя не одумавшемуся идеалисту однажды придется захлебнуться в собственной утопии, но я за справедливость законов и инструментов их применения, которые способны обеспечить достойную жизнь на нашей с вами планете.

— А если вы посчитаете несправедливым закон, что тогда?

— А что я могу сделать против самих Бессмертных? — развел руками Ао. — Чтобы одолеть власть, нужно обрести ее самому. Поговорим тогда.

Форкс, казалось, сейчас лопнет и растечется жиром от удовольствия, которое вызвали у него слова Ао. У того создалось впечатление, будто он выдал следователю что-то, но что именно — не догадывался, а по излучавшему блаженство лицу Форкса ничего было понять нельзя.

— У меня к вам остался последний вопрос, — сказал Рив. — Вы знаете, кто это?

Допрашиваемый уставился на безыскусное изображение. Лицо ничего не выражало и казалось пластмассовым, было ясно только, что это лицо принадлежит мужчине. Черты геометрические, приближенно обозначающие реального человека. Ао попытался вспомнить хоть кого-то из своих знакомых, кто мог бы походить на этот проекционный портрет. В то же время он на миг посветлел от радости, ведь он страшился, что его попросят узнать отца Греннеты или ее саму. Посветлел — и сразу угас: у проекции были черные, слегка вьющиеся волосы, примерно той длинны, что носил Ао. Подумав об этом, он вздрогнул и откинулся назад, словно хотел оказаться от лица как можно дальше.

— Нет, никогда его раньше не видел.

— Я так и думал, — бесстрастно сказал Рив. — Что ж, не будем больше отнимать у вас время. Если понадобитесь, мы пригласим вас в отделение.

С этими словами он встал, и Форкс поднялся вслед за ним:

— Всего хорошего, Ао, очень интересно было с вами познакомиться. Особенно мне понравились ваши суждения о справедливости. Уверен: мы с вами еще увидимся. Я, знаете ли, человек с большим профессиональным опытом, успел уже пообщаться со многими преступниками. Так невольно и становишься философом, — и тут Ао вдруг показалось, что Форкс ему подмигнул. — Самые опасные преступники — те, у кого есть своя справедливость.

— Конечно, я всегда готов к сотрудничеству с теми, кто представляет Закон Бессмертных и служит на благо народа. Дайте знать, если понадоблюсь.

Измученный, Ао протянул каждому руку и попрощался. Он закрыл за ними дверь, облокотился на стену и устало сполз вниз. Не прошло и секунды, как он сразу вскочил. Нет времени! Надо предупредить Ниэю. Она должна сказать им, что видела его экзоскелет. Конечно, Леян и Нуол во время допроса вспомнят, что он являлся несколько дней на учебу хромой, но ведь это еще не повод отправлять его на эшафот!

Рив и Форкс могли спросить, к какому врачу он обращался, и обличить его ложь. Почему они этого не сделали? Ао расхохотался. Ему везет, невероятно везет. Он все еще на свободе. Только слова Форкса отравляли ему истерику торжества и внушали беспокойство, какое смутно испытывают люди, когда в них вселяются чужие мысли и отнюдь не собираются их покидать.

10

Еще одна бессонная ночь отведала из черепа, в котором плескалась истощенная психика Ао. Он пытался вспомнить каждое сказанное слово во время визита следователей. Он ругал себя за разговорчивость. Лучше бы он прикинулся безобидным лентяем. Вместо этого он выразил амбиции, показал, что у него есть гордость.

«Самые опасные преступники — те, у кого есть своя справедливость», — постоянно повторялись у него в голове слова Форкса. «Будь у них доказательства, они сразу вломились бы и арестовали меня, как Маевски, — размышлял Ао. — С другой стороны, Форкс вел себя так, будто он разгадал меня. А он ведь прав. Прав!».

Про Греннету и ее убитого отца не проронили ни слова. Подозреваемый с рисунка мало чем на него походил, из чего Ао заключил, что очевидцам не удалось толком его разглядеть посреди ночи. Что ж, у него все еще оставались причины сохранять надежду. Но узнают ли его свидетели, если увидят на допросе вживую?

Аттракцион паранойи и самобичевания. За последний месяц всякий раз, когда он считал, что хуже не будет, случалось нечто, и карусель вертелась еще быстрее. О чем бы он ни думал, все сводилось к ОБЛ и к его разговору со следователями. И чем больше Ао размышлял, тем сильнее у него создавалось впечатление, что он себя чем-то выдал. Иногда он подбегал к зеркалу и впадал в отчаяние: он видел пред собой мрачное, озлобленное лицо, какое бывает у заключенных. В нем притаилось нечто грязное и не соответствующее человеческому облику. На самом деле его мучило расстроенное воображение. У него действительно появились жесткие, даже грубые черты, но они скорее прибавляли ему мужественности, чем выдавали преступника.

И все же это беспокойство не так сильно терзало Ао, как последние слова Форкса.

Следователь почему-то внушал уважение, несмотря на должность и потные руки. Оттого Рив Ваин произвел вдвойне неприятное впечатление. Он был слишком молод для своей должности, слишком красив и элегантен для сотрудника ОБЛ, но холоден и серьезен, как подобает слуге закона. Он намеренно старался походить на выдуманный идеал или шаблон.

Айин, подобно большинству венерианцев, судил о людях поверхностно, опираясь на внешние признаки вроде одежды. Рив одевался так, будто за ним следили все Блюстители Моды вместе взятые. Следователь его раздражал уже хотя бы по одной этой причине. Поразмыслив, Ао сделал вывод, что так и должно быть: он никогда не хотел жить по придуманным чьим-то правилам и, тем более, соответствовать чужим идеалам. Он презирал закон и, когда переступал его, испытывал изысканное, скрытое вуалью страхов и терзаний удовольствие. И был готов это делать снова и снова, если потребуется. Пусть даже ему и пришлось увиливать перед следователями, разглагольствуя о справедливости и уважении к Закону Бессмертных. Он, впрочем, до какой-то степени действительно уважал их, ведь они олицетворяли власть. Но жить по закону — пусть даже Закону Бессмертных — означало для него жить частично. Обмен свободы, собственной воли на утешение спокойствием размеренной жизни представлялся ему неравновесным. Гордость не простила бы Ао даже мыслей о подобном торге. Его стремления ведут к звездам. Туда, где миром правят Бессмертные, и нет для них законов, гнетущих человечество, и нет правил, по которым однородно живут миллиарды двуногих существ. Есть только собственная воля, сила, власть и бесконечное упоение.

Охваченный пламенем размышлений, Ао Айин с нарастающим жаром почти вслух проговаривал слова Форкса. Самые опасные преступники — те, у кого есть своя справедливость. И он соглашался с ним снова и снова, будто каждый раз по-новому, но двигался лишь к одному выводу: отважиться иметь собственную справедливость — это значит стать в глазах закона преступником, но быть честным пред самим собой.

И мысленно он вновь и вновь переступал закон ради малейших собственных прихотей, совсем позабыв, как трепетал в борделе за свою репутацию. Ему даже хотелось, чтобы Форкс Моунд был свидетелем его преступлений и восхищался его дерзостью и коварством, а Рив Ваин бессильно проклинал.

С высоты грез он разглядел в звонке по неизвестному каналу провидение. Звонил Маевски. Ао сразу узнал его и поприветствовал, как старого друга. Он даже не озаботился тем, что их могут прослушивать. Благо, Маевски сразу предупредил, что канал закодирован и ОБЛ не сможет его быстро взломать. Почти не раздумывая, Ао согласился встретиться на следующий день, в полночь, под Железным мостом.

Громоздкое скопление бесчисленных тоннелей перекинулось через реку и напоминало стальных червей, сквозь которые неслись гравикары и ферропоезда. Если посмотреть на сооружение издалека, то можно решить, что над рекой повисла железная скала. Мост находился в промышленном районе, на окраине города. По утрам здесь оживали и весь день бормотали заводы. Жилые дома встречались редко, увеселительные заведения отсутствовали, к ночи рабочие уезжали, а потому после полуночи на улицах никого не было. Или почти никого.

Ао подъехал к месту встречи на такси. С собой взял только револьвер. Он спешно приобрел его в одной оружейной лавке. У него отсутствовало разрешение на оружие, поэтому после долгих уговоров он отдал за пушку почти все свои деньги и еще оставил расписку, обязавшись по частям выплачивать сумму в три раза большую, чем действительная стоимость. Жертвы того стоили: без оружия на встречу с Маевски идти нельзя.

Продавец подобрал ему пистолет с разрывными пулями, способными оставить дыру в стене или разорвать на части тело человека с одного выстрела. Такие пули не оставляют следов, по которым можно было бы определить производителя и номер пистолета, а значит, шансы попасть под обвинение за незаконную продажу оружия сокращались. Спасибо Ниэе — снова помогли ее криминальные связи.

Такси высадило Айина неподалеку от места назначения. Он прогулялся по набережной и заодно убедился, что за ним никто не следит, после чего исчез во мраке неосвещенной территории под Железным мостом. Вроде бы они должны встретиться где-то здесь, хотя в полутьме толком не разберешь. С тем же успехом он мог бы надеть на себя лампочку с рисунком мишени. Любому желающему ничего не стоило его подстрелить из-за ближайшего угла.

— Не включай нэйронет, я тебя вижу, — услышал он голос.

В нескольких шагах впереди раздался щелчок зажигалки и задергалась точка подкуренной сигареты. На миг он успел разглядеть лицо Маевски.

— Значит, решил прийти без чемодана.

— Назначить место встречи в пустынном месте без свидетелей, подстрелить меня и забрать чемодан было бы слишком просто.

Голос Маевски откликнулся одобрением:

— От человека, которому удалось сбежать от ОБЛ и сохранить товар, я другого не ждал. Ниэя мне все рассказала. Любовь у тебя — и это главное. Тебя словно послали мне сами Бессмертные.

— Будем рассыпаться всю ночь под мостом в комплиментах или, может, поговорим о деле? — пальцы Ао касались рукоятки револьвера. — Я скажу, где забрать чемодан, только после того, как получу сто тысяч. И это я еще делаю значительную скидку. Ниэя должна была тебе объяснить.

— Да. Она мне сказала. Еще она сказала про справедливость, все, как ты просил. Знаешь, я с тобой согласен. Ты действительно заслужил свои деньги. И сможешь получить гораздо больше, чем просишь, если согласишься со мной сотрудничать.

— Что ж, если ты так считаешь, тогда я готов тебя выслушать.

— Ты мне нравишься, Ао. Ты дерзкий, жадный, удачливый. Ты, наверное, задумывался, что делать с дозами, если я не вернусь. Тебе повезло и на этот раз. ОБЛ сейчас следит за каждым моим движением, мне с трудом удалось от них отвязаться ради встречи с тобой. А между тем, бизнес простаивает. Накопилась клиентская база. Сейчас я не могу к ним выйти и начать продавать. На самом деле, я уже давно ищу приемника. Может это и хорошо, что мы оказались в критической ситуации. Мне довелось сразу оценить, чего ты стоишь.

Ао хмыкнул. Он взвешивал каждое слово Маевски.

— Ты будешь получать 500 идий с каждого проданного грамма. Мою долю сможешь оставлять в условленном месте, не рискуя привлечь к себе внимание. Я буду скидывать тебе контакты клиентов с новых закодированных каналов. Клиенты состоятельные, многие будут брать по несколько граммов сразу. За один день сможешь зарабатывать больше 5000 идий. Все, что мне от тебя требуется, — честность и надежность, в которых ты меня уже убедил и, надеюсь, не разочаруешь. Если оправдаешь ожидания, помогу достать еще любви. Тогда поговорим об увеличении твоей доли, но об этом пока рано зарекаться.

Ао сразу прикинул, что 5000 идий — это примерно четверть средней зарплаты по Виене. Вкалывающий с утра до ночи рабочий за месяц получает в разы меньше. Предложение Маевски было как нельзя кстати. В нем присутствовало все, что сейчас требовалось Ао: вызов, легкие деньги и возможность завести связи.

— Откуда мне знать, что ты меня не сдашь?

— А зачем мне тебя сдавать, Ао? Ты мне сейчас нужен так же, как и я тебе. Я предлагаю тебе взаимовыгодное партнерство. Все, что от тебя требуется, — соблюдать осторожность. Моя ошибка заключалась в том, что я слишком расслабился, засиделся на одном месте. Мне все сходило с рук, и я потерял бдительность. Не знаю, что это — провидение или случайность, называй, как хочешь, но ты помог мне, и теперь я готов помочь тебе. Считай это проявлением благодарности.

— Тысяча с одного грамма, — сказал Ао.

Маевски сделал глубокую затяжку. Лицо озарил красноватый свет от сигареты, в глазах сверкнули огоньки, и мрак снова проглотил его.

— Наглость здесь тебе не поможет. Больше полтинника сейчас не предложу. Не думай, что остальные 3500 я кладу себе в карман. Мне нужно расплачиваться с агентами Поставщика. Я сам с одного грамма до сих пор получал тысячу. Я предложил тебе половину.

Айин не знал, правду говорит Маевски или нет. Он не знал, как делают любовь, ее себестоимость и откуда она берется.

— Да, но сейчас риск на мне будет выше. Не думай, что проблемы с ОБЛ могут возникнуть только у тебя, — сказал Ао, вспомнив про Рива Ваина и Форкса Моунда. Визит ОБЛ он решил пока от Маевски скрыть — боялся, что тот передумает. — Я хочу не меньше семисот идий за грамм.

— Нет, так мы не договоримся. Жадность губит. В нашем деле нельзя быть жадным. Лучше сохранять те крупицы благоразумия, что еще у нас остались. Сейчас мне необходимо собрать денег на следующую партию. Мне пришлось значительно потратиться, чтобы не отправиться на смертную казнь и смягчить свое пребывание в тюремных камерах ОБЛ. Если ты не согласишься на 500, мне придется поискать кого-нибудь еще. Других вариантов нет. Решай.

Маевски оказался тверд, и Ао понял, что торговаться с ним не имеет смысла. Так он только испортит отношения.

— Вижу, торговаться с человеком, которого не сломили даже ОБЛщики, вряд ли имеет смысл, но я должен был попробовать. Я согласен на 500, — затем, сделав паузу, добавил: — до следующей партии.

— До следующего чемодана, — усмехнулся Маевски. В глазах его снова блеснули огоньки.

Он оценил скрытую лесть Айина и остался доволен переговорами. Не только потому, что тот принял его предложение: он оценивал и то, как умеет его новый партнер общаться и насколько он разумен и осторожен. Глупые люди в рискованном деле были ни к чему, но Ао прошел первый тест.

Прежде чем они расстались, Маевски добавил кое-что еще:

— У меня есть одно условие: ты не должен сам употреблять любовь. Даже не вздумай ее пробовать. Иначе я убью тебя.

Он бросил докуренную сигарету и исчез во мраке.

11

Первый заказ Ао получил уже на следующий день. У него не оставалось времени на размышления, которые после встречи с Маевски увязались за ним самонадеянными потугами разгадать собственное будущее.

Маевски ошибся: осторожность Ао была не свойственна. И чемодан с любовью, даже после визита следователей, продолжал лежать у него под кроватью. Жажда наживы, а главное — шанс найти связи с нужными людьми (он еще сам не знал, с какими именно, но главное — с богатыми, он это знал наверняка) заставили Ао обрести новую уверенность в успехе. Раз после черной и кровавой полосы в его жизни подвернулась такая возможность, значит, его удача все еще была с ним, и, даже если бы куда-то отлучилась, он бы начал на нее охоту. Очевидным опасностям на своем пути он не придавал значения, рассчитывая как-нибудь выкрутиться. К тому же, он уверял себя, что готов скорее покончить с собой, чем сдаться в руки полиции. А если Маевски решит обмануть, то поплатится за это.

Предупреждение о том, что ему нельзя употреблять любовь, оскорбило Айина. Неужели Маевски посчитал, что его преемник настолько несерьезен и сам может начать употреблять свой товар? Угроза смерти казалась Ао естественной спутницей в мире наркобизнеса, но в данном случае — излишней. В конце концов, разумнее было бы поставить должника на счетчик и заставить вернуть деньги за каждый грамм. Возможно, была какая-то причина, о которой он еще не знал.

У тех, кто на верхушке пирамиды наркобизнеса, есть связи и деньги. У них проложены пути отступления на случай, если что-то пойдет не так. А между тем, сотрудникам полиции, сколько бы взяток они ни брали, все же надо кого-то ловить и делать вид, что они честно выполняют свою работу. Распространители для ОБЛ — самый простой и удобный вариант для выполнения плана. Всегда найдется еще один простак, позарившийся на легкие деньги. Полиция создает видимость, что наказывает преступников, а владельцы наркобизнеса остаются в тени. Ао не впадал на свой счет в слишком большие иллюзии и понимал, что является разменной монетой. Он рассчитывал соскочить раньше, чем окажется за решеткой. Поднять денег, заручиться связями, а там решить, как двигаться дальше на пути к своим целям.

Маевски позвонил утром и сообщил контактные данные первого покупателя. Его звали Луив, и ему было нужно всего два грамма. Клиент предложил встретиться вечером возле одного из борделей неподалеку от Центра, куда он, как догадывался Ао, и намеревался сразу отправиться. Новоиспеченный распространитель вышел из дома пораньше и плутал по городу — на случай слежки. Убедившись, что за ним никто не наблюдает или делает это слишком хорошо, Ао подошел к борделю «Сияние».

Заведение было из дешевых и выгодно отличалось лишь местоположением неподалеку от Центра. Сюда стекался всякий желающий обрисоваться шиком сброд, не имея при этом денег. Ао с презрением оглядел столпившуюся у входа претензию на элегантность. Луива он нашел не сразу, хотя тот пришел раньше него, а когда нашел, то постарался скрыть разочарование. На шее и руках клиента висели какие-то нелепые браслеты. Видимо, Луив хотел придать себе оригинальности. Лицо его обросло рыжеватой щетиной, совершенно не по моде. Становилось сразу очевидно, что этот человек не имеет никакого отношения к изысканному обществу Центра.

Они отошли за угол, и Ао вежливо потребовал деньги вперед. Получив 8000 идий, он, особенно не прислушиваясь к болтовне Луива про то, как весело тот собирается провести сегодня ночь, незаметно передал ему любовь. Было что-то раздражающее в нарочитой манере клиента вворачивать в каждое второе предложение новомодное словцо. Он, верно, думал, что это придает ему шарма, но в глазах Ао покупатель из-за этого казался еще более жалким. С непререкаемой вежливостью Айин отклонил все уговоры зайти в бордель за компанию. Настойчивость клиента диктовало правило: если барыга — твой друг, вырубать становится значительно проще. Не желая слишком расстраивать Луива, Ао напомнил ему, что тот может всегда обращаться к нему за новой дозой.

Стоило вслух упомянуть про любовь, как Луив на мгновение переменился. Лицо его сначала просветлело, потом он, будто что-то вспомнив, сразу помрачнел. В этот момент Ао показалось, что Луив на секунду стал другим, не таким, как очередь в «Сияние». Впрочем, неважно. Айин спешил поскорее от него отделаться и протянул руку, чтобы попрощаться.

По дороге домой он усмехнулся, представив, в кого из этой толпы Луив рискует там влюбиться. Или плут купил ее не для себя, а просто хочет кем-нибудь попользоваться? Возможно, Ао стал бы к нему снисходительнее, если бы не ожидал найти в нем клиента более изысканного сорта. Он надеялся, что в дальнейшем заказы будут серьезнее, иначе риск не оправдан.

С утра он перечислил 7000 идий на банковский счет Маевски, который, разумеется, оформили на подставное лицо. Это был последний цикл сделки, и он прошел успешно. Ао догадывался, что Маевски подсунул ему Луива первым для проверки, а может, тренировки, или того и другого. В течение дня Ао получил еще два контакта из клиентской базы Маевски.

Он отвез сразу 20 граммов в дом престарелых одному старому джентльмену. Не иначе как джентльменом этого милого старичка назвать было нельзя. Ао относился к пожилым людям со свойственной венерианцам брезгливостью. Но этот старичок, Дожон Партенс, произвел на него впечатление, и даже поднял настроение. Айину всегда казалось, что старость — самое не достойное время. Тело уже не позволяет наслаждаться жизнью, зато подбрасывает один недуг за другим. Благо, современная медицина способна избавить практически от любых болей и замедлить старение, но для нее нужны деньги. Еще одна причина, чтобы разбогатеть. Люди, не нажившие к старости имущество, оставались брошенными и никому не нужными.

Дом престарелых напоминал снаружи льготную больницу и представлял собой прямоугольное, ничем не примечательное двухэтажное здание с облупившейся кое-где краской. Венерианцы так или иначе старались украшать здания своего города, придавать архитектуре если не красоту, то хотя бы эстетичность. Недаром города на Порт-Венере считались одними из самых красивых во вселенной, благодаря чему здесь был высоко развит туризм. Но этот дом был построен чисто в практических целях, и на фоне прочей архитектуры Виены, даже обычных супермаркетов, выглядел уродливым загоном для одиноких и немощных.

По другую сторону от входа к зданию примыкал сад с ржавыми фонтанами, куда они вышли сразу после знакомства. Ао нес в руках корзинку с фруктами, где на донышке притаились 20 граммов любви. Дожон Партенс встретил наркоторговца одетым в смокинг и был искренне рад его приходу. Несмотря на старость, он передвигался довольной бодро, хоть ему и приходилось опираться на трость. В садике прогуливалось или занимало скамейки множество других пожилых людей, и Ао стало неприятно, когда он обнаружил обращенные к себе любопытные взгляды.

Партенсу очень шел классический смокинг. Такие сейчас были не в моде, но это лишь придавало ему харизма. Вынужденный завязать разговор, Ао поинтересовался, почему тот в костюме, в то время как остальные ходят в обычной, повседневной одежде.

— Вам, юношам, кажется, что старость похожа на мусор после вечеринки. Вы, может быть, по-своему и правы. Я и сам так думал когда-то. Настал и мой черед постареть, и у меня не осталось иного выбора, кроме как начать искать радости жизни в пределах тех возможностей, которыми меня сейчас ограничили время и природа. И что же? Мне удалось найти их даже в доме престарелых!

После этих слов Ао сразу решил, что здесь замешаны антидепрессанты, но с интересом продолжил слушать необыкновенного старика.

— Я познакомился с людьми, знающими и глубоко уважающими жизнь. Отнюдь не потому, что она скоро оборвется, хотя и поэтому тоже, но больше оттого, что они научились… ее обожать, — последнее слово он произнес тише, осторожно заменив им другое, источавшее опасность даже среди немощных стариков. — И я научился вместе с ними. С тех пор жизнь для меня обрела новый смысл. Мое тело уже не молодо, приходится глотать горькие таблетки, кости скрипят хуже, чем инструменты уличных музыкантов, а ухаживающий за нами персонал относится к нам почти как к бездомным собакам. Иногда про нас вовсе забывают, и мы мучаемся в кроватях не в силах позвать на помощь.

Несмотря на все это, моя жизнь обрела второе дыхание, а может, и первое. Мы стараемся заботиться друг о друге, это намного важнее. Любовь (он все-таки произнес это слово — и не то чтобы тихо) научила меня по-новому чувствовать жизнь. По-настоящему. И неважно, где это произошло — в доме престарелых или где-то еще. Они думают, мы уже все совсем из ума выжили, потому ничего и не подозревают.

Ао терпеливо слушал разговорчивого старика. Вообще-то, вопрос был задан про смокинг. Пока непохоже, что Айину суждено получить ответ на свой вопрос. К тому же, он плохо понимал, о чем идет речь. Для него смысл фразы «научиться любить жизнь» прозвучал подобно тому, как научиться получать удовольствие от жизни или довольствоваться малым, судя по благоустройству здешних обитателей. Дожон радовался тому, что имел. Ао подавил в себе жалость. Не хотелось оскорбить чувства нового клиента. Тем более сумма, на которую тот был готов купить любовь, взывала к уважению. Только бы скорее получить ее.

— Спешите любить, молодой человек, жизнь так коротка. Спешите! Если только у вас есть для этого достаточно храбрости… — тут Дожон опомнился и заговорил тише.

— Каждое утро я надеваю этот смокинг, потому что это мой лучший костюм. Каждый мой день — величайший праздник, и я должен встречать его достойно.

— Двадцать граммов в корзинке, под фруктами, — тихо сказал ему Ао. Все-таки старики утомляют.

— Обнимите меня и похлопайте по спине, — сказал Дожон.

Еще одна причуда старого наркомана. Айин передал ему фрукты и обнял, позволяя таким образом выразить себе благодарность. Дожон незаметно сунул ему в карман пиджака конверт с деньгами.

— Я их пересчитаю, когда буду один, если там не хватает, мне придется вернуться, — в полголоса предупредил его Ао.

— Не придется, там ровно восемьдесят тысяч крупными купюрами.

— Вы, должно быть, состоятельный человек, раз можете позволить себе за раз потратить столько денег, — сказал ему Ао на обратном пути. — Почему бы вам не подыскать место для отдыха получше?

— Вовсе нет, — улыбнулся Дожон, любуясь пролетевшей мимо бабочкой. — Мы скинулись вместе с другими здешними обитателями. Собственно, они меня и посвятили в эту новую жизнь. Вернее, в ту необыкновенную, чудесную жизнь, которую я раньше не замечал. Раньше мы заказывали больше… одного из нас с нами уже нет.

Ао внимательнее пригляделся к пожилым людям, пытаясь угадать, кто из них употребляет вместе с Дожоном.

— А впрочем, ерунда все это, — снова заговорил загрустивший было старик. — Нечего бояться и переживать из-за смерти. Странное дело: мы живем в мире, где каждый готов променять свою жизнь на клочки бумажек. Зато как мы боимся смерти! Да, нужно спешить жить. Не когда-нибудь, а прямо сейчас. Пусть даже и в доме престарелых. И это жизнь. И здесь тоже можно любить. Не забывай мои слова, дело говорю. Богатство — оно здесь, внутри, — он похлопал себя по груди. — Я же вижу вас насквозь, юноша. Деньги, конечно, всем нужны. Но будьте осторожны, а то и себя ненароком продадите. А нужно это вам?

Не будь у Дожона денег, не нашлось бы для него и одной дозы любви, но Ао промолчал: не хотелось спорить. Старик ему нравился, несмотря на испытание сентенциями. В отличие от остальных доживающих свои дни пожилых людей, он хорошо выглядел и, кажется, действительно наслаждался жизнью. В глазах его порхала радость, способная украсить целый сад увядающих человеческих жизней.

— Удачи, вам, Ао! Удачи! — на прощание сказал ему Дожон Партенс.

Отчего-то наркоторговец поверил, что пожелания были искренними. Затем с удовольствием пересчитал деньги в конверте. Дожон не обманул: сумма была верная. Ао понадеялся, что старик проживет еще долго.

Айин свернул в узкий переулок, заканчивавшийся тупиком — красной кирпичной стеной и сваленной к ней грудой мусора. Развернулся проверить, не наблюдает ли кто за ним. Нет, в переулке он был один. Чуть присел и одним прыжком перемахнул двухметровый забор. Экзоскелет наделил искусственной мощью его ноги и помог смягчить приземление. Теперь, если сотрудники ОБЛ следили за ним, они остались по ту сторону забора.

Вскоре Ао поднялся через телепорт на Ф-станцию, парившую между двумя небоскребами. С тех пор как Бессмертные открыли человечеству секрет устройства квантовых телепортов, они стали естественной частью повседневности. Жаль только, небожители продолжали хранить тайну, как перемещаться на более масштабные расстояния. Очевидно, они регулировали научный прогресс в соответствии с уровнем необходимого контроля.

Ао дождался нужного ферротрама — передвигавшегося по воздуху вагона, который отталкивался от собственного магнитного поля и набирал любую высоту в пределах атмосферы. На самом деле, гравикары тоже обладали возможностью подниматься над землей гораздо выше, если их переоборудовать соответствующим образом, но для сохранения безопасности это было запрещено городскими властями. Если говорить об общественном транспорте, то лишь ферротрамы со специально обученными пилотами имели право летать по городу среди небоскребов.

Когда ферротрам совершил посадку на станции, Ао невольно отвернулся: мельтешившие на корпусе вагона рекламные ролики досаждали с паразитивным упорством. Раздался характерный звук открывавшихся дверей, и спешившие пассажиры внесли его в вагон.

Сразу после того, как ферротрам свернул за небоскреб, открылся чудесный вид. Солнечные лучи струились водопадами на шпилях и куполах богатых домов Центра, реки опоясывали город, словно аксессуары модных брендов, а небоскребы выстроились в шеренги, подобно стенам солдат, не то защищая прибежище горожан, не то держа их в неволе. Ао, как и остальные пассажиры, уделил внимание живописной картине, но ровно настолько, насколько она соответствовала его модели представлений о красоте. А представления у венерианцев были практически идентичные, навязанные нэйронетом.

Красота не обладала властью над Ао, кроме той, что часто выдают за природные инстинкты животного, не проникала в него трансцендентной мелодией, знакомой лишь сердцу. Он с презрением окинул взглядом пассажиров. Они казались унылыми, скучными, усталыми. Почти все сидели с пустыми глазами, уставившись в нэйросферы. Те же из них, кто был этой возможности по каким-то причинам сейчас лишен, за неуплату, например, смотрели в окна, бросая друг на друга незаметные робкие взгляды.

Ао посчитал: сейчас он едет продавать еще семнадцать граммов любви, и к вечеру у него уже будет восемнадцать тысяч пятьсот идий. За один день он заработает столько, сколько некоторые из них получают, вкалывая день и ночь. В ферротраме среди бедняков он уже чувствовал себя богатым.

Да, он нарушал закон, пошел против сложившихся в обществе устоев. Единственное, на чем держится порядок и мир, — страх наказания. Следовать Закону предписано Бессмертными, и таково было желание народа, за неимением собственной воли. Ао знал, что случается с теми, кто впал в немилость держателям власти: ему случалось наблюдать выходные казни. Но он не боялся. Он верил в свою правоту. Если бы эти крохотные, прятавшиеся в нэйронете люди чуть осмелели, если бы они уверовали в безнаказанность, они непременно поступали бы так же. Так называемое цивилизованное общество плевало бы на все законы и нормы морали со всех этажей грандиозных бизнес центров, только бы удовлетворить свои желания и потребности. В сущности, все они были просто трусами. А если его поймают, как же они будут рады! Его осудят в унисон.

С отвращением Айин повернулся к окну.

Если всего за один день ему удалось заработать столько денег, а дальше — он был уверен — будет только лучше, то скоро он купит гравикар и выбросит всех этих никчемных людей из своей жизни навсегда. Ему нужен более изысканный круг общества, где он вдоволь насладится богатством и превосходством над простаками. И лишь отсутствие этого богатства его отрезвляло и спускало на землю. Сознание того, что он не может сиюминутно заполучить все то, чего достоин, бесило. Нужно набраться терпения. Следующий его клиент обещал стать особенным.

12

Анита Гердская жила в большом особняке в Центральном районе Виены. Наконец-то стоящий клиент! Ао с некоторым беспокойством ощупал внутренний карман пиджака: любовь была на месте. Раньше ему уже доводилось несколько раз проходить мимо и любоваться просторной лужайкой перед высоким белым домом в несколько этажей с внушительными колоннами и статуями. Наверное, там живут какие-нибудь аристократы, всякий раз думал он. Поговаривали, что за домом у них есть фонтан, где плавают атласные лебеди.

Наркоторговец был слегка взволнован, когда снова увидел обрамленные золотом ворота. Ему захотелось посмотреться в зеркало, удостовериться, что он достаточно хорошо выглядит для общества по ту сторону изящных прутьев. У входа его остановил сторож. Ао сказал, что ему назначено и в доме его ждут. Сторож в элегантной парадной форме сообщил о прибытии гостя кому-то из жильцов по нэйронету. Пришелец не вызвал у него доверия, и он пропустил его с долей сожаления, будто впускать подобных людей ниже его достоинства. Айин постарался не придавать значения взгляду сторожа, который высказал ему все о его положении в обществе. В конце концов, это был всего лишь сторож, не более чем прирученная псина, как бы она ни пучила глаза. Он еще научит уважать себя сброд вроде него.

Из дома навстречу ему вышел молодой лакей в черном костюме с давно застывшей вежливостью на лице. Руки его были обтянуты белыми перчатками, как это заведено у прислуги в богатых семьях — в знак уважения к хозяевам. Лакей проявлял чрезвычайную учтивость, хотя, как и сторож, быстро определил, что гость незнатного происхождения и даже не из богатых. Улыбаясь ему самой стеклянной из вежливых своих улыбок, он провел Ао в гостиную, где размещал гостей для случаев, подобных этому. От чая Айин отказался.

Наркоторговец старался выглядеть невозмутимым, но убранство дома его поразило. Между этажами лавировали механические лестницы с гигантскими вазами. В каждой комнате, мимо которой он проходил, располагался метеоритный камин. В коридорах раскинулись иллюминирующие ковровые дорожки, внушительные люстры принуждали с восхищением запрокидывать голову. Каждая вещица, каждая деталь здесь дышала богатством, и Ао дышал вместе с домом, словно и сам наполнялся роскошью. Он почувствовал гордость от пребывания в этом, по меркам привыкшего жить в однокомнатной квартирке человека, дворце.

Гость приземлился на мягкий диван за журнальным столиком. Со стен на него смотрели картины, видимо, повешенные здесь специально, чтобы занять ожидающих. Его внимание привлекло изображение одной прелестной девушки. На вид ей было не больше двадцати лет. Нежные черты лица ее казались невинными и притягательными. Сквозь полотно картины Ао ощутил головокружительный запах ее белоснежной кожи. Девушка сидела на стуле, аккуратно сложив руки на коленях, и создавала впечатление примерной, послушной девочки, а на губах ее играла еле сдерживаемая насмешливая улыбка. Ао показалось, что она и вправду вот-вот рассмеется.

Его внимание привязалось к портрету не только потому, что девушка была прелестной, но и из-за контрастного отличия с другими портретами на стенах комнаты — вероятно, членов семьи Гердских разных поколений. Те были важными и напыщенными. В каждой картине выпячивался один и тот же значительный и властный характер, независимо от того, кто был изображен: юноша или женщина, старик или мужчина. Всем им была привита идея — показать достоинство и значительность каждого члена семьи Гердских. И она удалась, если бы не затаенная улыбка девушки. Улыбка была настоящей и с легкостью обличала фальшивость портретов окружавших ее родственников.

— Вижу, вас заинтересовал мой портрет, — отвлек Ао искристый голос. — Здравствуйте, Ао Аийн.

Девушка с картины стояла перед ним, протягивая ему руку и с озорством глядя в глаза. Она была точь-в-точь как на портрете, только кожа ее не казалась столь совершенной, но оттого притягивала только сильнее. Легкое, обшитое серебром платье сидело на ней с такой естественностью, что создавалось впечатление, будто она вовсе без него.

Ао охотно пожал ей руку в ответ.

— Здравствуйте. Вы, верно, Анита Гердская?

— Да, вы угадали, — сказала ему Анита, но затем поморщилась. — Только не называйте меня Гердской, пожалуйста. Раньше у нас была другая фамилия, но папа решил сменить ее сразу, как мы совершили перелет на Порт-Венеру и обосновались здесь, в Виене. Хотя мне тогда было двенадцать лет, я предпочитаю оставаться… — она сделала паузу, решая, говорить ему или нет свою предыдущую фамилию, — просто Анитой. Не буду забивать вам голову — это длинная история.

— А с какой планеты вы прилетели? — спросил заинтригованный Ао.

— Мой папа — раканец. Разве вы не знали?

— Нет.

— Тогда вы, должно быть, не знаете моего отца и чем он занимается! — с почти детской радостью воскликнула Анита.

— Верно, не знаю, — сказал Ао, гадая, к чему столько радости.

— Конечно, откуда вам знать! Значит, вы из того мира, где люди толкаются в воздушных жестяных банках. Я давно хотела на них покататься, но отец мне не разрешает. Он говорит, что мне там станет дурно: на богатых людей там смотрят как в зоопарке.

Она с удовольствием заметила, что ее непосредственность задела Ао, и потом добавила:

— Вот зануда, да?

— Я действительно не знаю, кто ваш отец, — повторил Айин, угадывая в своем невежестве выгоду быть ей интересным. Она, очевидно, привыкла, что все вокруг интересуются только ее отцом и относятся к ней через призму его значимости, — но, если вы хотите прокатиться на ферротраме, то я знаю прекрасный маршрут, откуда видна вся Виена. Внутри «летающей жестянки», может, и не очень комфортно, но вид из нее бывает восхитительный. Я знаю один роскошный маршрут и мог бы вам как-нибудь его показать. Впрочем, вас, наверное, не отпустят, — усмехнулся Ао.

Анита вспыхнула, но тут же совладала с эмоциями. Он вздумал ее дразнить? Так просто она не доставит ему удовольствие.

— Так что вы нашли в моем портрете? — вернулась она к началу разговора. — Вы выглядели чрезвычайно заинтересованным.

— Да, я действительно в нем кое-что нашел, — до этого момента Ао не отрывался от ее озорных глаз и только сейчас снова перевел взгляд на портрет. Он опасался, что его находка оскорбит аристократку, но портрет говорил обратное. Ему почудилось, будто теперь сразу две Аниты просят озвучить его мысли — живая и с картины. — Возникает впечатление, что ваш портрет пытается сдержаться от смеха над другими портретами и тем самым, мне кажется, даже выставляет их на посмешище.

На секунду все озорство покинуло ее. Ао заподозрил, что сейчас на него обрушится поток критики, но затем дух ребячества к ней снова вернулся, а вместе с ним и оценивающий взгляд сменился уважением.

— Вы меня раскусили. В этом и заключалась идея картины. И вы пока единственный из моих гостей, кто осмелился сказать об этом вслух. Обычно говорят что-то вроде, — и она стала перечислять, изображая голоса: «ах, какая она прелесть!», «вы точно цветок, Анита», «улыбка вам к лицу, Анита, улыбайтесь всегда, как на картине» и т. д.

— В награду за вашу честность, — продолжала она, — я скажу вам по секрету, что эту картину написал один из величайших художников — Эрон Эмегретте, и она стоит больше, чем все остальные картины в этой гостиной, вместе взятые. Но пока я жива, ценника на ней не будет. Эрон написал ее для меня в качестве подарка, а я позировала ему в качестве шутки. Превосходно получилось, правда?

— Правда, — согласился Ао. Он действительно так считал.

— Вы не знаете Эрона Эмегретте? — спросила Анита, заметив, что имя художника не произвело должного впечатления.

— Знаю, — сначала вздумал соврать Ао, но, пока быть правдивым оказывалось выгодно, он решил уточнить. — Вернее, я знаком с его работами, к сожалению, очень поверхностно, но я о нем много слышал. Хотя, если честно, я довольно далек от мира искусства.

— Для человека, далекого от мира искусства, вы достаточно к нему внимательны. А главное — вы способны быть в нем правдивым. Правдивость делает искусство настоящим, — сказала она так, словно кого-то цитировала. — Правдивость в искусстве — удел сильных людей, остальные занимаются притворством и потаканием.

Разговор об искусстве снова сделал ее серьезной и даже слегка взволнованной, как решил Ао, на пустом месте. Как часто Анита колется? Может, она была влюблена, когда позировала для портрета? Возможно, искусство для нее — средство любовной связи с этим художником, Эроном, и потому имеет особую значимость.

— У нас в доме есть галерея. Некоторые картины я сама выкупала у художников с разных концов света. Приходилось искать их по всей Миросфере! — мечтательно сказала она, будто этого еще не было и только должно произойти. — Хотите посмотреть?

Пусть Ао и не имел особого интереса к творчеству художников, он и не подумал отказываться. Ему хотелось осмотреть здесь каждую комнату и узнать ее тайны, которые, к слову, могут оказаться очень полезными. Они поднялись в галерею, расположенную в одном из залов на втором этаже.

— Только у нас не очень много времени, — предупредила она его по дороге. — Отец обещал вернуться к вечеру, и лучше бы вам с ним не встречаться.

Ао не спросил, почему. Он догадывался: дело тут не только в скрытой цели его визита, иначе их встреча не состоялось бы в доме у Гердских. Деликатность не позволила ему уточнить настоящую причину.

Галерея протянулась на несколько залов, где размещались скульптуры и артефакты с других планет. Анита обходила их стороной, обращая внимание гостя, в основном, на картины. Хотя говорила в основном Анита, беседа обоим доставляла удовольствие. Девушка рассказывала о картинах, и диковинные пейзажи с других планет вдруг захватили Айина. Он даже представлял, что Вселенная может быть настолько причудлива, хотя не раз исследовал космос через нэйронет.

Особенно его впечатлил «Лунный океан». На этой картине изображалась бескрайняя водная даль, на первый взгляд, мирная и успокаивающая. Но чем больше Ао в нее вглядывался, тем более странные видения находили его среди волн. Моряки, что осмеливались отправиться по Лунному океану в плавание, редко возвращались. Он обладал психотропными свойствами, и путешественники уже сами отождествляли себя с океаном и оставались в нем навсегда, испытывая при этом изощренное блаженство. Из-за этой причины Лунный океан привлекал самоубийц со всего мира. Ао погрузился в картину и, кажется, начинал понимать тех, кто хотел остаться с волнами навсегда. По словам Аниты, смотреть на эту картину слишком долго опасно: она способна вызывать психические расстройства. Девушка поспешила отвести его в сторону.

По большей части, они останавливались перед картинами Эрона Эмегретте. Ао понравился Аните, потому что с ним она могла говорить о возлюбленном. Пусть она говорила лишь о его творчестве, этого было достаточно. С каждой картиной Эмегретте у нее была связана какая-нибудь история в пределах творческой жизни художника, но Ао понимал, что скрывается за ее словами.

Любовь запретна, и разлученные влюбленные порой испытывали невыносимое одиночество, обостренное еще и тем, что были вынуждены скрывать свои чувства от окружающих. Секретность — разумная и оправданная мера предосторожности, ведь если о них узнают, то осуждения и проблем с полицией не миновать. Ао тоже не мог полностью избавиться от некоторой предвзятости к своим клиентам, но он боролся с самим собой, стараясь не смотреть на них как на больных и зависимых наркоманов. Они должны стать для него инструментами возможностей. Их следует уважать. По крайней мере, делать вид.

Было что-то трогательное в том, с каким чувством говорила Анита о каждой картине Эмегретте. Девушка все больше проникалась к Ао взаимной симпатией. Ей был необходим человек, с которым она могла говорить об Эроне, пусть и таким, завуалированным в полотнах, способом.

Айин слушал ее с удовольствием по иной причине. Ему льстило внимание этой богатой девчонки, особенно после презрительного взгляда сторожа и мраморной вежливости лакея. Для таких случаев на вырученные деньги наркоторговец впоследствии решил купить несколько дорогих костюмов. Венерианцы и без того уделяли внешности претенциозное значение, а тут еще вставал вопрос о его финансовом благополучии.

Кроме того, слушая ее и вставляя собственные краткие реплики, Ао все больше проникался мыслями и надеждами, перерастающими во вдохновляющую уверенность, что он не ошибся и любовь станет для него пропуском в высшее общество, где он сможет найти союзников для борьбы за «бессмертие».

Время пролетело слишком быстро. Ао, опасаясь встречи с отцом Аниты, напомнил ей, что вечер уже скоро, и они оба с сожалением вынуждены были расстаться.

— Если бы я знала, что вы окажетесь столь интересным собеседником, я бы заказала у вас больше любви! — сказала она, прежде чем они вышли из галереи.

— Зато, когда она закончится, будет повод встретиться еще раз.

Ао вытащил из пиджака сверток с наркотиком и вложил ей в руки.

— Верно, — обрадовалась она. — Я подумаю насчет ферротрама и вашего грандиозного маршрута.

Она передала ему конверт с деньгами и выразила надежду на скорую встречу. Ао заверил ее, что она непременно состоится. На самом деле, Анита в любой момент могла попросить отца достать специальное разрешение на индивидуальный полет в гравикаре прямо над городом. Ферротрамы не представляли для нее никакого интереса.

На обратном пути Айин не обратил на сторожа внимания, напрочь позабыв о его существовании. Тот, заметив, какой у гостя при этом довольный вид, почувствовал себя вдвойне оскорбленным. Сначала Ао хотел отправиться в магазин стройматериалов и купить лазерный выжиг, чтобы проделать в полу платформу для тайника, но визит к Гердским навеял ему иное настроение. Со свойственным ему порой легкомыслием он снова отбросил то, что следовало сделать уже давно.

У него возникло какое-то смутное, как будто знакомое чувство, хотя впервые оно проявилось столь отчетливо. Он сам не мог его себе объяснить. Каждая деталь окружающего мира вдруг стала особенной и требовала своего выражения. Улочки Центральной Виены ожили, затанцевали под невидимый музыкальный ансамбль, а он стоял в самом его центре. У всего здесь был собственный мотив, своя история, эмоция, оттенок, тайна. Крикливые шляпки девушек — охотниц на моду, шумные кареты с вытянутыми наездниками, кривляющиеся Блюстители Мод, соперничавшие в пышности усадьбы, глянцевый небосвод — у каждого объекта он находил нечто новое, какой-то иной смысл, другой язык. Они хотели ему что-то сказать, но Ао их не понимал и не понимал себя в тот момент.

Отдавшись этому чувству, он вдруг испытал потребность взять кисть и передать на холсте загадку улицы, по которой он неспешно шагал. Увы, отдаться вдохновению он не успел. Мелодия красоты оборвалась: его окликнул чей-то голос.

Ао обернулся.

К нему подошел коротконогий БМ в летах и с важным видом потребовал Модную Книжечку, где собирался записать замечание по поводу внешнего вида. Сначала Ао подумал, что это ошибка. Сегодня он специально надел свой лучший костюм, зная, что ему предстоит заехать в Центр.

— Вид у вас сияющий, а вот ваш костюм будто сшит на фабрике по производству фартуков. Где вы такой взяли? Такое уже лет десять не носят! Да, мода порой возвращается, она подобна колесу времени, но черед вашего костюма еще не наступил и, надеюсь, еще наступит не скоро. Я вынужден написать вам замечание в вашу книжечку, подайте ее сюда, пожалуйста.

— К сожалению, у меня ее сейчас с собой нет…

У Блюстителя Мод расширились глаза от изумления. Ао даже не успел договорить, как ему пришлось выслушать поучительную речь о важности сохранения стиля и атмосферы Центра, где состоятельные люди платят налоги, в том числе и за эстетику. Устав о соблюдении панорамы улиц Центрального района написан не случайно, а такие, как он, Ао, наплевательски относятся к благоустройству собственного города. Потому он будет оштрафован в размере 1000 идий, и еще 1000 за отсутствие книжечки.

Ао, сохраняя внешнее спокойствие, сказал, что он бедный студент и что он тотчас сделает книжечку, если БМ его сейчас отпустит, но уговоры были бесполезны. Пришлось заплатить. БМ взял деньги в полной уверенности, что хитрец его обманул, только бы не получить замечания в книжечку. Многие так и делали. Ао был одет не совсем по моде, но все же с развязной элегантностью. БМ видел, из какого проходимец вышел дома, поэтому и проявил к нему интерес.

С тех пор как Айин переехал в Виену, он был уверен, что уж ему-то никогда не придется опускаться до столь унизительной процедуры. Он вспомнил следователей ОБЛ, рассевшихся у него на диване, под которым лежал тогда и лежит до сих пор чемодан с любовью. Чего им стоит в следующий раз прийти с орденом на обыск и заглянуть под него?

Айин с поразительной неблагодарностью испытывал звезду удачи. Наконец-то он осознал ее урок. И сразу поблагодарил Блюстителя Мод за внимание и даже чуть было не дал еще 1000 идий, но вовремя опомнился и помчался в строительный магазин за инструментами. Странное чувство после общения с Анитой в галерее исчезло. Остался только след — желание прикоснуться к чему-то прекрасному, который Ао вскоре тоже потерял. Но сердце его запомнило, ведь оживают не только улицы.

13

Ао получал заказы почти каждый день. За пару недель он заработал порядка 60.000 идий. Прежде у него никогда не было столько денег, и если бы он не побывал в доме у Гердских, то возомнил бы, что уже разбогател.

Почти все клиенты принимали его с преувеличенным радушием. Им хотелось наладить с ним доверительные отношения, чтобы иметь возможность приобрести любовь по первому же требованию. Но однажды произошло событие, ставшее исключением.

Один обустроившийся в Центре богач, Форин Арв, торговец популярной сети магазинов одежды, пригласил Ао к себе в дом, чтобы купить у него сразу 1000 граммов любви. На эту встречу наркоторговец надел сшитый на заказ костюм за 36.000 идий и туфли за 15.000. Под впечатлением от самого себя он полагал, что дороговизна костюма придает ему солидности.

Дом Форина Арва был не очень роскошен по сравнению с домом Гердских. Правда, Ао не успел толком ничего рассмотреть. Форин встретил его лично и сразу провел к себе в кабинет. Он не предложил гостю сесть, зато уселся сам за беспорядочно заваленный голограммами письменный стол и грозно посмотрел на Ао. Его черные волосы блестели. Видимо, он красил их, потому что уже начинал седеть и опасался насмешек. К седеющим людям венерианцы, как и к другим проявлениями бедности и старости, относились с бескомпромиссным презрением.

— Как же я ненавижу любовь! — не очень любезно начал Форин.

Он был мрачен — под стать своему кабинету, где свет падал лишь из окна, к которому он сидел спиной. Его лицо пряталось в тени и походило на морду толстеющей летучей мыши. Ао решил, что прозвучала какая-то нелепая шутка, и старательно рассмеялся. Смех его оборвался почти сразу после того, как он прочел на лице Форина искреннее отвращение.

— Я рад, что мы с тобой встретились, наркоторговец. Раньше любовь заказывала моя жена. Втайне тратила мои заработанные честным трудом деньги на эту грязь. Когда я, добросовестный гражданин, заключал с ней брачный контракт, то и подумать не мог, что эта… — тут он сжал кулаки и с трудом сдержал ругательства. — Что она опустится до такого уровня! Она потащит нас всех на дно, мою семью, мое будущее, мое состояние! Все, что я строил, все, к чему стремился с ранних лет, она готова променять на следующую дозу!

— Тогда что вам от меня нужно?

— Молчать! Слушай меня внимательно, наркоторговец, и не перебивай, когда говорят старшие. Я работаю всю свою жизнь. Своим честным трудом, связями и нажитым имуществом я сделал для Венерианской Империи больше, чем ты, наркоторговец, можешь себе представить. И мне омерзительно видеть, как падальщики вроде тебя процветают, оскверняя все то, ради чего я работаю.

Чувство гражданского долга, в основном, проявлялось у венерианцев за счет страха перед Законами Бессмертных и неуверенности, какую люди неосознанно скрывают, повторяя за другими. Патриотизм такого человека, как Форин, вероятно, означал только то, что у него имелся здесь какой-то личный интерес. Он был амбициозен и мечтал о настоящей власти. А если в обществе узнают о пристрастии его жены к любви, то политическая карьера Форина закончится, еще не успев толком начаться. Кроме того, все его связи будут разорваны. Разумные дельцы стараются держаться подальше от тех, кто оглашен позором, чтобы не компрометировать себя. Вдобавок, Форина ожидают расходы на защиту и подкупы в суде, ведь подозрение также падет и на него.

— Попадись ты мне, наркоторговец, при иных обстоятельствах, я бы не стал тратить на тебя время. Тебе повезло, что в дело впутана моя жена!

Тут он сделал, паузу собираясь с мыслями. Он уже давно обдумывал слова, которые собирался сейчас произнести. Ао повезло, что Форин умел сдерживать эмоции, иначе из кабинета вышел бы только один из них.

Жена Форина, Карин Арв, была молода и относилась к жизни с трепетом огня. Расчетливый муж ей казался скучным. Правда, это не мешало ей пользоваться его богатством — иногда даже чуть больше дозволенного. С тех пор как она попробовала любовь, ее затаенная страсть, не способная пробудиться с Форином, и жажда приключений нашли новое выражение в ее похождениях. Прежде рассудительная и коварная, она стала непредсказуемой, сгорающей в пожаре чувств и позволила в один ужасный для мужа день разоблачить себя. Страшна была не сама измена, а то, при каких обстоятельствах она произошла: в дело был впутан презренный наркотик. Опасаясь за свою репутацию, Форин решил накупить жене побольше любви (наивно полагая, что 1000 граммов ей хватит чуть ли не навсегда) и отправить ее куда-нибудь подальше с Порт-Венеры, откуда пересуды его не достанут, а благодаря количеству наркотика ей не захочется скоро вернуться. Он выиграет время до выборной кампании, а после найдет способ окончательно задушить неприятную историю.

Карин не расстроилась. Раньше она могла только мечтать о том, чтобы взять безумное количество любви и уехать от мужа, от всех окружавших его зануд и от скучной, бессмысленной жизни куда-нибудь в прекрасное местечко, где она будет счастлива и вольна поступать, как ей вздумается. Форин обещал высылать ей определенную сумму денег, чтобы она ни в чем не нуждалась и, главное, не вздумала возвращаться обратно. Пользуясь случаем, Карин потребовала отдельный счет на дополнительные расходы. Дополнительными расходами был ее любовник, которого она намеревалась взять с собой.

— С этого момента, если моя жена попытается связаться с тобой, наркоторговец, не смей продавать ей ни одного грамма! Я буду сам заказывать любовь, если понадобится, и выдавать ей определенное количество, чтобы контролировать ее болезнь. От тебя мне требуется молчание и соблюдение уговора. Как видишь, я заказываю у тебя любовь сразу в больших количествах, твоя выгода здесь очевидна.

— Да, — согласился Ао. — У меня еще никто не заказывал сразу тысячу. Я вполне вас понимаю, и я на вашей стороне.

Он вытащил из сумки и выложил на стол прозрачный пакет с белым порошком.

— Здесь ровно тысяча, можете проверить.

— Забирай свои деньги, и уходи.

Меньше всего Айину хотелось сориться с человеком, который дал ему в руки четыре миллиона. Он торопливо покинул дом Форина — скорее, из опасений, что тот передумает и потребует деньги обратно, чем из-за его просьбы уйти. Про оскорбленную гордость наркоторговец забыл сразу же, как только получил деньги.

«Вот теперь, вот теперь я богат!» — кричало все внутри Ао. Он с наслаждением осознавал каждую бумажную купюру у себя в карманах и сумке. Как приятно иметь много денег, как прекрасно они шелестят между пальцами! В тот момент его не волновало, что 3.500.000 из них принадлежат, по уговору, Маевски. Деньги приласкали его. Каждая идия шептала ему о свершении всех его желаний. Скоро-скоро он станет тем, кем заслуживает быть, и люди будут почитать его, преклоняться перед ним!

Если бы не крупная сумма, то презрительное отношение Форина Арва обескуражило бы Ао. Получается, что для тех, кто употребляет любовь, он всегда желанный гость, а для остальных — хуже, чем преступник. Но не сейчас. Сейчас он был далек от переживаний за свою репутацию.

Ао даже не заметил, как покинул Центр, взошел на Ф-станцию и сел в ферротрам. Когда рядом на свободное место подсел незнакомец и что-то сказал, он не обратил на него внимания, торжествуя на пиру у собственных мыслей.

— Ао Айин, вы меня уже забыли и совсем не узнаете?! — вырвал наконец его из мечтаний знакомый голос.

Наркоторговец повернул голову, и прекрасное наваждение рассеялось. Деньги в карманах и сумке разом отяжелели. Предательские купюры больше не ласкались и не шептали, они затихли в ожидании новой судьбы. Ао был готов избавиться от каждой из них, потому что рядом сидел Форкс Моунд.

— Ааа… это вы! — воскликнул, почти заорал Ао. — Как вы… Что вы здесь делаете?

— Еду по делам, — усмехнулся следователь и закинул ногу на ногу. — А вы подумали уж, наверно, что за вами слежу?

— Ни в коем случае! Но, честно сказать, не ожидал вас здесь встретить. Даже сразу и не приметил. Вы уж извините.

— Ничего-ничего, у вас был такой восторженно-задумчивый вид, мне даже было жаль вас отвлекать. Ну, что поделаешь, раз уж встретились, так неудобно не спросить: как у вас дела?

Ао не поверил Форксу, они не могли оказаться в одном ферротраме случайно. Вежливость следователя успокаивала и действовала на нервы одновременно. Ао был совершенно сбит с толку. Что если ОБЛщик сейчас попытается надеть на него наручники и вывести на следующей станции? Может, там уже ждет отряд задержания?

— Все в порядке. Как вы?

— И я хорошо. Мне маленьких девочек прятать не приходится, и это, знаете ли, очень бережет нервы.

Сердце Ао стучало так громко, что слова Форкса доносились до него с трудом. Ему показалось, что он ослышался. Нет, только не это! Ему не может быть известно! Молча проглотить его слова было опасно, продолжать говорить — тоже. Ао почувствовал, что угодил в ловушку. Ему захотелось выпрыгнуть из ферротрама, не дожидаясь остановки.

— Простите, я ослышался, мне показалось… повторите, пожалуйста, что вы сказали?

— А что вы услышали?

— Ничего, — ответил Ао, понимая, что проиграл. — Ничего не расслышал.

— Такое бывает, — снова усмехнулся Форкс. — С нервной работой, Ао, можно не только слух потерять, но и зрение и даже жизнь.

— Вы о чем? У меня нет работы. Я учусь.

— Но на учебе вы редко появляетесь. Прежде чем заявиться к вам домой, мы навели о вас справки. Такая у нас работа, тоже непростой бывает.

— После этого я стал ходить чаще.

— И после тоже вряд ли. Это свойство характера.

— Вы хотите сказать, что я вру? — возмутился Ао. Ему хотелось возмутиться, дать ему отпор, но он не знал, как, за что уцепиться.

Привычным движением Форкс погладил свой живот. До чего же отвратительная привычка! — подумал Ао. Следователь переваривал его слова, манеру держаться, мотивы и мысли.

— Зачем же вам врать? — удивился Форкс. — Я ни в чем вас не пытаюсь уличать. И уж, тем более, не собираюсь вести за ручку обратно на учебу. Я просто говорю то, что знаю по собственному опыту. Будь я на вашем месте — молодым, здоровым, полным сил, я бы тоже наслаждался жизнью. Но ведь надо же вам на что-то жить…

— Да, верно, — бессильно согласился Ао.

— Наше общество существует ради того, чтобы бежать от смерти и потреблять удовольствия. Но настоящее, безусловное удовольствие всегда где-то рядом. Оно ускользает от нас в тот момент, когда мы его потребляем. Ведь самые желанные услады, самые будоражащие наслаждения находятся где-то на грани опыта и неизведанного, а главное — за чертой запрета. Это тоже верно, Ао?

Тем временем ферротрам совершил посадку на следующей остановке. Пассажиры поочередно выходили и входили в отворившиеся двери. Наркоторговец подумал встать и выйти вслед за ними, но остался прикованным к месту. За каждым входившим пассажиром мерещился полицейский. Ао сделал усилие, стараясь не вздрагивать.

— Что же вы нервничаете, Ао? Если эта ваша остановка — бегите, я не держу вас.

— Мне незачем бежать. И это не моя остановка.

Его мышцы напряглись до предела, он был готов вскочить и броситься вон из вагона. Лишь когда двери захлопнулись, Ао снова обреченно откинулся на сиденье. Поездка предстояла долгая.

— Есть один тип людей, вернее, тип преступников, я вам сейчас опишу его, а вы подумайте, вдруг узнаете кого. Во-первых, они весьма и весьма большого о себе мнения. Они считают, что заслуживают всего, чего только ни пожелают. Они мнят себя лучше и выше остального рода человеческого. Люди для них, то есть для этого типа, — всего лишь инструменты, а они, возможно, даже мнят себя сверхлюдьми. Они способны построить на этой аксиоме целую философию, которая будет оправдывать и подтверждать их мировоззрение. Отсюда вытекает свойственное им понятие справедливости. Они готовы доказывать его любой ценой, ведь на кону стоит их главная идеология — «Я».

— В прошлый раз вы сказали, что самые опасные преступники — те, у кого есть собственное понятие справедливости. Но ведь у каждого своя справедливость. По-вашему, так все вокруг преступники. Да еще и самые опасные!

— Совершенно верно, я так сказал, — улыбнулся ему Форкс. — Замечательный каламбур вы придумали. Мне особенно лестно, что вам запомнились именно эти слова. Но позвольте вам заметить, что есть еще и те люди, которые используют громкое слово «справедливость» только для того, чтобы украсить собственные мотивы, оправдаться перед собой и другими. По сути, они просто лицемеры. Такие люди нередко отворачиваются от собственных принципов и меняют понятия справедливости на более удобные.

— Все это чушь! — сорвался Ао. — Вы следователь отдела по борьбе с любовью или, вообще, кто? Какое дело вам до всего этого? Какой-нибудь отчаявшийся наркоман, готовый на все ради новой дозы, в разы опаснее, чем ваши философы! Или маньяк, которому просто нравится держать людей в подвале и резать их на части. Конечно, даже у них есть своя справедливость, но это не главный мотив.

— Начнем с того, что преступная масса весьма неоднородна. И, помимо объективных причин совершения того или иного антисоциального акта, всегда есть еще и субъективные, требующие отдельного изучения. В целом эту массу объединяет одно: она опасна для общества. Что касается приведенных вами примеров, то это довольно скучный и порядком надоевший мне тип преступников. Они угрожают лишь небольшой части людей, если взять для сравнения основную часть общества, которую я призван защищать. Несмотря на разнородность перечисленных вами, скажем так, занятий, этот тип объединяет слабая адаптированность, отчужденность, психические расстройства, неуравновешенность. Последние два качества, правда, иногда делают их несколько непредсказуемыми, что еще может меня хоть как-то развлечь, но ненадолго. Короче говоря, в моих глазах они обыкновенные неудачники. Им нужна помощь, а мне, знаете ли, некогда с ними возиться.

Но есть и другие, — сказал Форкс, и что-то в этот момент в нем неуловимо переменилось. — Это и есть наш особый тип преступников, который я начал описывать. Справедливость, продиктованная их желаниями и целями, рождается еще до того, как она успела реально примениться к ситуациям, обрести плоть и кровь, но они уже верят в ее истинность. Они черпают из нее силы. Они одержимы ею. Такой пример справедливости часто делает людей фанатичными, способными на безумные и незаурядные поступки. И, когда наступает момент испытания, когда встает выбор между законом и справедливостью, тогда они переступают закон и начинают сражение.

Большинство из них обречены на поражение. Но бывают исключения. Вот он — мой обожаемый тип преступников! Исключения. С ними никогда не соскучишься. Стоит позволить им вырасти, набраться сил, и остановить их будет крайне затруднительно, а потому очень увлекательно. Они угрожают не просто группе людей — они опасны для устоев общества, его содержания. Их преступление заключается не только в букве закона, но и в человеческом сознании… И, если вы, Ао, посмеете считать себя «особенным», я позабочусь о том, чтобы ваша голова отделилась от плеч. Считайте это предупреждением. Моя остановка. До встречи.

Не успел Айин опомниться, как следователь вышел из ферротрама. Наркоторговец подскочил, хотел догнать его, остановить, потребовать объяснений, но двери захлопнулись, и он так и остался на месте. Всю оставшуюся дорогу Ао пытался себя успокоить. Если бы его тело сейчас повторяло беспокойные движения разума, оно заметалось бы по ферротраму, упало на пол, застучало кулаками, словно в него вселилось проклятие.

«Форкс знает, он точно знает!» — в панике бил тревогу внутренний голос.

Теперь это стало очевидно. ОБЛ удалось выследить его передвижения, или кто-то настучал им. Он встретил Форкса именно сегодня, когда продал самую крупную за свою недолгую преступную карьеру партию любви. Ао вспомнилась его первая встреча с Форксом. Слова про особо опасных преступников и справедливость запали в него. Они заставили его бросить закону негласный вызов. Теперь ему казалось, что именно заставили, что это были не его эмоции, а провокация Форкса. Но ведь тогда Ао еще не успел продать ни одного грамма, если не считать размен с Ниэей. Маевски ему позвонил уже после их визита. Форкс не мог знать о дальнейших намерениях подозреваемого, если только не был заодно с Маевски. Ао отбросил эту версию. Иначе почему он до сих пор не арестован?

Весь оставшийся день он провел на улице, несмотря на то что имел при себе значительную сумму наличных, соблазнительную даже для самых робких воров и грабителей. Запираться в четырех стенах не хотелось. Замкнутые пространства напоминали ему о тюремных камерах. Глоток за глотком он наслаждался свежим воздухом, будто в последний раз.

Через какое-то время ему удалось совладать с эмоциями и вернуть рассудительность. Во всяком случае, в той мере, в какой она была ему свойственна. И к вечеру, вернувшись домой, Ао уже был переполнен решимостью дать отпор любому врагу. Форкс застал его врасплох, но больше он манипулировать собой не позволит. Раз он все еще на свободе, значит, есть какая-то причина.

«Мне маленьких девочек скрывать не приходится…» — хлестали вдогонку слова Форкса. Послышалось или нет? Вот что больше всего волновало Ао.

Если следователю известно о девочке, тогда в очередной раз возникал вопрос, почему он все еще бездействует. Вероятно, ОБЛ, не сумев доказать виновность Маевски, теперь пытается копать под него через Ао. А все эти разговоры о качествах преступника — своеобразный блеф. Айин пытался вспомнить, мог ли он чем-то выдать себя. Он затруднялся взглянуть на ситуацию объективно. То ему казалось, что он практически сделал признание, то он тешил себя надеждой, что Форкс заметил его волнение, но и только. Во всяком случае, следователю должно быть известно, из какого дома он вышел, иначе как ему удалось сесть в тот же ферротрам.

С другой стороны, если это действительно всего лишь блеф, значит, у Форкса на него ничего нет. Без доказательств бессильно даже ОБЛ. Во всяком случае, хотелось в это верить.

Так рассуждая, Ао пришел к выводу, что брошенная ему напоследок угроза — еще одна провокация с целью заставить его ошибиться и выдать себя. Непохоже, что ОБЛщик просто хотел наставить его на путь истинный. Форкс с легкостью подстегнул его тщеславие. Гораздо приятнее быть «особенным» преступником, «самым опасным», о ком рассуждают, спорят, чем обычным уличным барыгой.

Положение казалось Ао сложным и запутанным. Самый разумный вариант — хотя бы на время перестать распространять любовь. Но он едва успел почувствовать настоящие деньги! Этот вариант Ао сразу исключил.

Будто услышав беспокойные мысли партнера, позвонил Маевски. На следующий день должна состояться крупная сделка. Ао до сих пор не дал о себе знать, и опытный наркоделец догадывался, почему: не так-то легко расстаться с крупной суммой денег.

Маевски давно для себя определил, что у каждого человека есть свой предел. По этому пределу следует отмерять степень доверия. До сих пор Ао превосходил все его ожидания: юнцу удалось сохранить чемодан, и он без затруднений продавал любовь, по части дохода никогда не обманывал. Но тогда у него еще не было четырех миллионов наличных, и Маевски отдавал себе отчет, что большая сумма может вскружить мальчишке голову.

В самом деле, Айин уже начал раздумывать не о том, как отделаться от ОБЛ с навязавшимся Форкс Моундом, а о возможных способах избавиться от Маевски. Но, в отличие от Форкса, Маевски не разбирался в людях с той чуткостью, которая требуется, чтобы наощупь пробираться во тьме чужих помыслов. Он старался предугадать действия Ао, исходя из известных ему и свойственных людям пороков, чем из индивидуальности отдельно взятой личности. Жадность, вожделение, гордыня, зависть, тщеславие — вожди человечества. Правит тот, кто умеет держать их. Стоит заметить, Маевски оказался близок к истине, когда применил к Ао те же мерила. Ошибся он только в одном: он недооценил их масштабы.