Бесплатный фрагмент - Девушка с черным хвостом

«Многие же будут первые последними,

и последнее первыми»

(Мар. 10:31)

Туман

Лола появилась внезапно — вышла из соседнего зала, поправляя белый поварской колпак.

Тот не хотел держаться: сползал назад, упрямые рыжеватые пряди выбивались на лоб.

Я шагнул к ней, помог, двумя руками натянул тугую ткань, спрятал лишние волосы.

Она заметила, что на мне сбит галстук — принялась расправлять воротник рубашки, подтягивать узел.

Со стороны казалось, что мы обнимаемся.

Посетители шли туда и обратно, обходили нас, косились, хмурились, улыбались, посмеивались.

Это не волновало.

Грудь Лолы плотно притиснулась к моей, я чувствовал ее колени, вдыхал запахи: смесь кухонных ароматов, духов и горячих подмышек.

Колпак сел на место, галстук вернулся в идеальное состояние.

Повод обниматься исчез.

Я взял Лолу за руку и увлек к лестнице.

Мы спустились на один пролет.

Я прижал ее к стене и начал целовать.

Лола не противилась, не говорила ни слова, лишь перебирала мои губы своими и смотрела большими темными глазами.

Я просунул руки под ее куртку, сдернул бюстгальтер куда-то наверх.

Грудь оказалась меньше, чем казалась.

Я расцепил свой ремень, расстегнул и спустил брюки.

Цвет Лолиных трусиков я не знал; на ощупь они показались черными.

Я стянул их до колен.

Бедра Лолы были горячими и слегка дрожали от напряжения.

Я развел их пошире.

Все шло правильно, моя готовность была полной, но Лола не раскрывалась.

На площадке под нами стоял то ли низкий стол, то ли высокая кушетка.

Мы переместились туда; я сел, привлек Лолу к себе на колени.

Отворилась дверь подсобного помещения, вышли какие-то равнодушные люди.

* * *

Гривцов открыл глаза.

Кругом подрагивал мрак, разбавленный оранжевым уличным светом, который пробивался сквозь плотную штору.

Жена спала на боку, отвернувшись к окну, совсем маленькая под толстым одеялом.

Где-то далеко снаружи лениво перелаивались собаки — вероятно, бродячие, которые днем опасались издать лишний звук.

За стеной в соседней квартире еле слышно плакал ребенок.

Этот плач раздавался постоянно: ночью, утром, днем — тихий и безнадежный.

К звукам привыкли, без них уже чего-то не доставало.

Он сел на кровати, спустил ноги.

Глаза привыкли к темноте, на туалетном столике перед зеркалом различились милые вещицы жены: проявились тюбики с кремом, слабо отблеснули очки.

Чисто австрийские, они стоили сорок тысяч; деньги когда-то прислал ко дню рождения старый приятель из США

Гривцов встал.

Колени отозвались болью.

Первым всколыхнулось левое, разбитое в понедельник 18 сентября 1967 года — в начале второго класса, когда он бежал по коридору, а одноклассник сделал подножку.

Тот мерзавец, давно почил от пьянства, кости истлели в могиле.

Но колено напоминало о себе перед каждой сменой погоды — а в последнее время и просто так.

После левого заболело правое, которое начало беспокоить лет пять назад, причем еще хуже.

В иные дни Гривцов еле-еле всходил на пять ступенек крыльца перед подъездом.

Он осторожно выскользнул из спальни, шагнул в холл.

Диодная лампа, включающаяся от движения, бросила на пол пятно света.

Гривцов сунул ноги в тапочки, которые оставлял за порогом, не желая портить ковровое покрытие, и прошел на кухню.

Штора была отдернута.

С этой стороны лежал туман; дворовые фонари расплывались в мутно светлеющей массе.

Стеклопакеты были качественными, но Гривцов почувствовал сырость.

Прошлое перестало греть; время от времени оно наползало туманом — тоскливым и неживым.

В ранней молодости случалось всякое.

Память что-то сохранила детально, что-то неузнаваемо исказила.

«Лолой» звали буфетчицу из кафетерия университетской столовой.

Однако та выглядела иначе, чем женщина из сна.

Да с ней у него никогда ничего и не было, не могло быть.

Лола перевалила за сорок, Гривцов — аспирант — еще не приблизился к тридцати.

Сейчас им с женой предстоял тридцатилетний юбилей совместной жизни.

Эти годы были полны исчерпывающего счастья; при возможности отката в начало координат Гривцов повторил бы все, не меняя ни минуты.

Но после снов, подобных нынешнему, начинало казаться, что самой жизни уже почти не осталось.

1

— Залезь учительнице под юбку, — сказал мальчишка.

— И пососи у нее, — добавил другой.

Что ответил третий, я не расслышал из-за музыки от проезжавшей машины.

Говорившим было лет по двенадцать.

Они только что вернулись из школы: рюкзаки лежали на сером снегу.

В их возрасте нас принуждали читать всякую возвышенную чепуху вроде «Дубровского»; суть вещей таилась под запретом.

Эти знали всё.

Было неясно, завидовать им или сочувствовать.

Я поднялся на крыльцо.

Домофон пропищал, впуская в подъезд.

2

На женщине было домашнее платье с глубоким вырезом.

Бюстгальтера под ним не имелось.

Я отметил это автоматически, как сделал бы на моем месте любой мужчина, еще не умерший как мужчина.

— Я к Борису, — сказал я, стоя перед открытой дверью.

— Заходите, — сказала она. — Не на пороге же объясняться.

Я вошел в темноватую переднюю.

Из глубины квартиры пахло смесью прожаренного кофе и чего-то еще — неуловимого, но побуждающего подчиняться.

— Раздевайтесь, — предложила хозяйка.

Я снял куртку, определил на вешалку.

На других крючках висели только женские вещи.

— А Боревич где? — спросил я.

Не отвечая, женщина подтолкнула тапочки.

Я пожал плечами, машинально взглянул в зеркало, отметил, что пора подстричься.

— Идемте, выпьем кофе, — сказала женщина.

Кухня у Бориса оказалась маленькой, но уютной.

Во всем чувствовалась женская рука, нигде не стояло лишнего.

Я присел, хозяйка заварила кофе, пододвинула тонкую чашечку.

— Вы Борькина жена? — ради приличия осведомился я, сделав глоток. — Много о вас рассказывал.

На самом деле друг никогда не рассказывал о своих семейных делах.

В гости к нам он всегда приходил один.

Прежде я не бывал тут, даже не знал, как зовут супругу.

Я вдруг заметил, что трусиков на ней тоже нет: сквозь платье просвечивал черный треугольник, венчающий точку схождения бедер.

Было похоже, что я застал женщину врасплох.

Это казалось странным.

О моем нынешнем визите мы договорились вчера.

После дела мы с другом намеревались выпить.

Поэтому я приехал не на машине, а на аэропортовском экспрессе, который ходил через город по расписанию, прибывал минута в минуту и позволял планировать график.

Я пришел в условленное время, но Бориса не было дома, а его жена вылезла из постели.

— Я его сестра, — после некоторой паузы ответила женщина. — Меня зовут Лия.

— Сестра? — глупо переспросил я. — А я думал…

— Это моя квартира, не его, — продолжила она. — Боря живет в Сипайлове. А с женой давно развелся.

— Ясно, — сказал я. — Помочь надо вам. Не понимаю только, почему Борис сказал, что ему. И где он вообще?

— Бориса съели крысы.

Усмехнувшись, Лия присела к столу.

— Он вам что сказал? надо собрать шкаф?

— Ну да, — я кивнул. — Типа что высокий, под потолок, одному не поднять. Значит, шкаф тут у вас?

— Нет никакого шкафа. Все давно собраны, скоро уж развалятся. И Бори не будет. Он все наплел по моей просьбе, чтобы зазвать вас ко мне.

— К вам? — я потряс головой. — Но… зачем?!

— А это правда, что он рассказывал, как вы отрывались в молодости? — вместо ответа спросила женщина.

— Что именно этот обманщик вам рассказывал? — уточнил я.

— Как вы брали одну девицу на двоих и соревновались, кто сумеет больше раз подряд.

— А, это…

Я смутился.

Те времена канули в Лету, уже виделись бывшими не с нами — и, уж точно, не со мной.

Говорить о подобном с незнакомой женщиной казалось неуместным.

И в то же время было ясно, что из прошлого нельзя вычеркнуть ни дня, и если кто-то о чем-то знает, то нет смысла отпираться.

Я выпил кофе, заслонившись чашкой от Лииной почти голой груди.

— …Кто не грешил в молодости, пусть плюнет в глаза другим.

— Верно.

— Соревновались, да. Было, чего уж там…

— А разве я что-то говорю? Чем вам было тогда заниматься с девушками? обсуждать динамику криптовалюты?

— Криптовалют еще не было, — возразил я. — Но, уж точно, не стихи читать.

— А на что соревновались? — продолжила Лия. — Ну, то есть, был какой-то приз?

— Когда на что, — ответил я. — Иногда на пиво, иногда на вино, крепкого не употребляли. Потом обычно втроем и выпивали.

— И кто чаще побеждал?

— Не хочу хвастаться, но я. Был тогда полон сил и энергии, не то что сейчас.

— Ясно, так и думала…

Лия подняла руки, поправила волосы.

Грудь тяжко качнулась, оторвавшись от стола.

Затем упала обратно с выразительным звуком.

— …Наврал, лишенец, как всегда. Утверждал, что он.

Смех покатился по кухне.

— Но зачем все-таки он меня сюда приманил? — напомнил я. — Чтоб я выпил кофе и рассказал о наших прежних причудах?

— Нет, для нынешних…

Женщина встала, отошла к окну.

Ей, должно быть, еще не исполнилось сорока.

— …Причуд.

— В каком смысле? — спросил я.

— В самом прямом из всех.

Приподняв ногу, Лия показала колено — белое, круглое, бесстыдное.

— Давайте расставим все точки и запятые.

— Давайте, — согласился я, не имея понятия, о чем идет речь.

— Мне тридцать семь. Я счастлива и свободна. Разведена, дочь учится в Англии. У меня двухкомнатная квартира, во дворе коричневый «Фольксваген», не видели? тоже мой. Хорошая работа…

— Вы, часом, не учительница вон в той школе? — зачем-то уточнил я.

Развратные мальчишки не выходили из головы, а Лиино тело круглилось вызывающе.

— Упаси бог!

Она протестующе вскинула ладони.

— Чтоб даже в страшном сне такое не приснилось! Я — начальник фармотдела на одном индийском оптовом складе.

— Понятно.

Я почувствовал неожиданное облегчение.

— Ну так вот. Все хорошо и даже прекрасно.

Лиина грудь качнулась еще раз.

Она была очень большой.

— Все есть, замуж больше не собираюсь. Но мне нужен любовник.

— Любовник? — глупо переспросил я. — Ка… кой?

— Приличный семейный человек, с которым встречались бы регулярно, без материальных притязаний с той или другой стороны.

— И…

Я замолчал, поняв смысл Борькиной комбинации.

— Да, — Лия кивнула. — Мой брат придурок, каких поискать, но между нами нет тайн и он меня понимает. Советовалась, Боря сказал, что лучшего кандидата, чем вы, не найти. Вот и устроили маленький обман.

— То есть я приехал для того, чтобы мы с вами…

— Потрахались, — завершила она. — Сегодня в первый раз. Если понравится — а я надеюсь, понравится — будем продолжать.

Простота задуманного была олимпийской.

— Или вы не хотите? я вам не нравлюсь?

— Нравитесь, — честно ответил я. — Идите в переднюю, посмотритесь в зеркало. Такая женщина, как вы, не может не нравиться нормальному мужчине.

Я не стал уточнять, что нормальному мужчине понравится любая женщина, которая встречает без лифчика и трусиков.

Это было ясно и так,.

— Или вы примерный семьянин? и вам хватает секса в браке?

— Я семьянин и даже примерный, — согласился я. — Не курю, почти не пью, все несу в дом, воспитываю… то есть, уже воспитал двух сыновей, не таскаюсь по девкам. Но касательно прочего… Я женат почти двадцать лет, о каком сексе в браке может идти речь?

— Так и я о том же.

Лия подошла к столу, нависла надо мной.

От нее сильно пахло женщиной — именно этот аромат я почувствовал с первых секунд.

Сопротивляться не было сил.

И, кажется — даже желания.

— В нашем возрасте от вас уже не убудет.

Я ничего не ответил.

Я не помнил, когда в последний раз изменял жене.

Жизнь без секса устоялась, казалась естественной.

Нарушать поток было страшновато.

— В общем, я предложила. Подумайте, выпейте еще кофе.

Стеклянная банка с гранулами была почти полной.

Думать я мог хоть до завтра.

— Если хотите принять душ — выдам полотенце.

Голос звучал спокойно.

— А я пошла в спальню, буду вас ждать.

Лия развернулась и вышла из кухни, на ходу стаскивая платье.

Перевалив за сорок, отказаться от такого мог лишь дурак.

А я дураком не был.

3

Замок пропищал и щелкнул, дверь открылась, выпустила в прежний мир.

Малолетних знатоков у подъезда уже не было.

Обсудив все, что надо сделать с учительницей, они разбрелись по домам — к обедам, урокам и интернетским аниме.

Их родители не имели понятия, какие темы кипят в побуйневших головах.

Я спустился с крыльца и направился к остановке экспресса.

Навстречу шла парочка студенческого вида.

Парень что-то говорил, девушка внимательно слушала.

— …И вот, монстрам раздаются жетоны… — услышал я, когда мы разминулись.

Гуляя с девушкой в двадцать лет, я думал не о компьютерных играх, а о том, как потрогать ее грудь.

Каждая эпоха навязывала возрастные приоритеты.

Но мы оставались при своих.

Девушка с черным хвостом

I

1

— И что?

Я покачал головой.

— Мне тоже раздеваться?

— Разумеется.

Суржиков кивнул.

— Надо быть, как все. Тут одетых не бывает.

Я промолчал.

2

Про нудизм и сопутствующие удовольствия друг прожужжал уши.

Но до нынешнего дня я не приближался к пляжу, имеющему славу во всех слоях общества.

Я не порицал людей, чьи эротико-сексуальные приоритеты выходят за общепринятые рамки: ни нудистов, ни гомосексуалистов, ни кого-то еще, развлекающегося в своем кругу.

Но представить себя голым на людях не получалось.

Я не мог похвастаться ни атлетическим сложением, ни мужскими достоинствами.

Более того, последние сошли на нет.

Взрывной развод с женой, алименты, совпавшие проблемы на работе — все то угасило сексуальную энергию.

Иногда стало казаться, что мне противны женщины: от каждой я ожидал повторения пройденного и знал, что еще одного раза уже не выдержу.

Вероятно, с такой жизнью стоило смириться; не всем в возрасте под сорок суждено быть мачо.

Неукротимый Суржиков имел иное мнение.

Он твердил, что нельзя становиться импотентом, не дожив до пятидесяти, и меня надо спасать.

С Виталием мы учились на одном курсе и крепко дружили.

В университетские времена мы вместе ходили по девицам и казались взаимным отражением.

Потом я неудачно женился; семейная катастрофа все отрезала.

Суржиков не угомонился; его либидо росло год от года.

Секс был религией Виталия, сам он был шаманом.

При таком образе существования друг, как ни странно, до сих пор оставался цел, ни разу не попался на женитьбу, избежал внебрачных детей.

В минувшую пятницу мы встретились у меня.

Слегка выпив, мы всерьез разговорились.

Суржиков заявил, что нужна шоковая терапия, которая выбьет меня из ступора.

В качестве таковой виделся поход на нудистский пляж.

Он увлеченно расписывал подробности — говорил, что основная масса там просто загорает и купается, но ближе к кустам есть территория, где занимаются сексом.

Совокупление при посторонних, по словам Виталия, поднимало силы, вливало энергию и наполняло жизнь невообразимым удовольствием.

Я возражал, что в нынешнем состоянии ничего не смогу ни при посторонних, ни при непосторонних, ни на грязном пляже, ни в люксовом номере отеля.

Друг стоял на своем, утверждал, что на месте все изменится.

Уж и сам не знаю, как я согласился на субботнюю вылазку.

Машину — почти новую «Шевроле Каптива» — пришлось продать при разводе, чтобы сохранить за собой однокомнатную квартиру.

Добираться до взморья приходилось на электричке.

Наутро трезвая голова сказала, что не стоит заниматься чепухой.

Но Суржиков был неудержим: явился на рассвете и вынудил идти на метро, чтобы ехать на вокзал.

Битый час трястись и качаться в заплеванном вагоне для него не представляло неудобств; раб нижней части тела пренебрегал комфортом.

3

— Я тебе говорил вчера, — сказал друг. — На этом пляже ты испытаешь шок. Вчера не стоял, а сегодня ходишь…

— С пиписькой, болтающейся выше колен, среди десятка голых женщин? — продолжил я.

— Почему выше колен? Чуть ниже пупка, никак иначе.

Сам Суржиков освободился от одежды, едва мы спустились с платформы, пересекли шоссе и нырнули в сосняк, отделяющий море.

В отличие от меня, он был бодр и весел, совершенно естествен в устремлениях.

Возможно, правота оставалась за ним.

— Твои бы слова, да богу в уши, Витася, — неуверенно сказал я.

— Не переживай, Костец, все получится и у тебя, — подбодрил Суржиков.

— Но я…

— А вот и первые индейцы! — перебил он.

Из-за поворота появились две женщины средних лет.

Одна шла в розовом бельевом бюстгальтере, помахивала трусиками, сверкала выбритым лоном.

Вторая уже натянула черные трусики, но бюстгальтер висел на шее, грудь подпрыгивала при каждом шаге.

Обе одновременно покосились на Виталия, переглянулись и засмеялись.

— Вот видишь, — сказал он, обернувшись вслед. — Все идет по плану.

У одной задница оказалась накачанной, у второй жалко переваливалась.

— Давай раздевайся наконец.

— Разденусь, — пообещал я. — Как только завернем во-он за ту сосну.

Зачем оттягивал процесс, я и сам не понимал.

Сказавший «А» был вынужден перейти к «В».

Но некто внутренний не верил, что это поможет.

Тропинка завернула.

— Ну давай, давай, — поторопил Суржиков.

— Сейчас, — ответил я. — Уже раздеваюсь. Если…

Я договорил.

На обочине, у самой тропинки, устроилась обнаженная женщина средних лет.

Она сидела на корточках, расставив толстые бедра.

Загорелые груди с красными кружками, наклеенными на соски, выдавали завсегдатайшу голого пляжа.