Бесплатный фрагмент - Девушка без лица

Пролог

Я не знаю, как мы оказались здесь. Город был незнакомым, но в то же время таким привычным, будто я гулял по этим улицам сотню раз. Ночь была тёплой, фонари отбрасывали мягкий свет на мостовую, а где-то вдалеке слышался шум моря. Она шла рядом, её рука лежала в моей, и я чувствовал, как её пальцы слегка сжимают мою ладонь. Она что-то говорила, смеялась, и её голос был таким лёгким, что я не хотел, чтобы это когда-нибудь заканчивалось.

Я видел её лицо. Оно было… красивым. Не знаю, как описать это точнее. Может, это были её глаза — они казались такими живыми, будто в них отражался весь мир. Или её улыбка — лёгкая, чуть насмешливая, но в то же время добрая. Она сказала что-то о них, шутя, что это её единственное достоинство, а я только улыбнулся и ответил, что она ошибается. Что она вся — как что-то невероятное, что я боюсь потерять.

Мы ужинали в маленьком кафе. Свет был приглушённым, на столе горела свеча, и я смотрел, как она выбирает десерт. Она заказала что-то сладкое, а я — кофе. Она посмеялась над этим, сказав, что кофе ночью — это безумие, но я только пожал плечами. Мне нравилось, как она говорит, как её слова льются легко и непринуждённо, будто между нами нет никаких барьеров. Она рассказывала что-то о своих мечтах, о местах, которые хотела бы увидеть, а я слушал, думая, что хотел бы побывать там с ней.

Потом мы гуляли по набережной. Ветер с моря приносил запах соли, а где-то вдалеке мерцали огни кораблей. Она остановилась, чтобы поправить туфлю, а я смотрел на неё и думал, что никогда не чувствовал себя так спокойно. Она была моим убежищем, моим миром, который я не хотел покидать.

Мы вернулись домой. Квартира была уютной, с мягким светом лампы и большим диваном, на котором мы устроились, чтобы посмотреть фильм. Я не помню, что это был за фильм, да это и не важно. Важно было то, что она была рядом. Её голова лежала на моём плече, а её дыхание было таким ровным, что я почти не заметил, как она заснула. Я смотрел на неё, на её лицо, и чувствовал, как мои глаза сами закрываются.

Я заснул. И в тот момент, когда сознание начало ускользать, я подумал, что, может быть, это и есть настоящая жизнь. А всё остальное — просто сон.

Глава первая

Звонок будильника вырвал меня из сна. Резкий, назойливый звук, который я ненавижу больше всего на свете. Я с трудом открыл глаза, протянул руку и выключил его. Комната была тусклой, свет едва пробивался сквозь грязные шторы. Я лежал, глядя в потолок, пытаясь удержать в памяти последние моменты сна. Она была там. Снова. Мы гуляли, смеялись, и всё казалось таким… настоящим. Но, как всегда, её лицо ускользнуло. Я не помню его. Ни разу не помню, когда просыпаюсь.

Я сел на кровати, чувствуя, как тело протестует против каждого движения. Боль. Она всегда здесь, где-то на заднем плане, как назойливый шум, который нельзя заглушить. Но таблетки помогают. Ненадолго. Я потянулся к тумбочке, где стояла баночка с лекарствами. Утренний рацион: обезболивающее, что-то для поддержки печени, витамины, которые, как мне сказали, «могут помочь». Помочь чему? Продлить агонию? Я проглотил таблетки, запивая их тёплой водой из пластиковой бутылки.

Онкология. Это слово звучало как приговор, когда я впервые его услышал. Сначала я боролся. Делал всё, что говорили врачи: химиотерапия, диеты, надежда. Но сейчас… Сейчас я просто существую. Руки опустились. Таблетки — это всё, что у меня есть. Они не лечат, они просто делают боль терпимой. Ну, почти терпимой.

За стеной послышались голоса. Сосед снова буянил. Всю ночь он орал, что-то ломал, потом началась драка. Его жена кричала, потом плакала, потом замолчала. Я слышал удары, но не стал вмешиваться. Зачем? У каждого своя война. Моя — внутри меня.

Утром приехала полиция. Кто-то вызвал. Они постучали в мою дверь, попросили присутствовать в качестве понятого. Я вышел в коридор, увидел их квартиру. Дверь была распахнута, внутри — хаос. Жена сидела на полу, лицо в крови, она тихо плакала, прижимая к себе ребёнка. Мальчику лет пять, он смотрел на отца широкими глазами, полными страха. Сам сосед сидел на коленях посреди комнаты, в наручниках, еле дыша. Он ещё не отрезвел, голова его болталась, как у тряпичной куклы. Полицейские что-то писали, задавали вопросы, но я почти не слушал. Мне было всё равно. На их судьбы, на их боль. Если мне безразлична собственная судьба, то что я могу сделать для них?

Я вернулся в свою комнату, закрыл дверь и сел на кровать. Голова гудела, но это было не от боли. Просто… пустота. Я включил чайник, чтобы приготовить завтрак. Лапша из пакета, чай, кусок хлеба. Рутина. Пока я ел, в дверь снова постучали. На этот раз — хозяйка. Она пришла снимать показания счётчиков и брать плату за предыдущий месяц.

— Опять задерживаешь, — сказала она, даже не поздоровавшись. Её голос был резким, как всегда. Она смотрела на меня с презрением, будто я был чем-то ниже её. Может, потому что я больной. Или потому что я не пытаюсь «взять себя в руки». Ей всё равно. Ей нужны только деньги, хотя это и логично.

Я молча протянул ей купюры. Она пересчитала, кивнула и ушла, даже не закрыв за собой дверь. Я сидел за столом, допивая чай, и думал о том, как всё это смешно. Жизнь, смерть, счета, штрафы… Всё это кажется таким незначительным, когда ты знаешь, что твоё время ограничено.

Я подошёл к окну. За ним — серый двор общежития, грязные машины, кучи мусора. Моя студия — это крошечная коробка с минимумом мебели: кровать, стол, стул, маленький холодильник. Всё, что нужно для выживания. Я не работаю официально. Кто возьмёт человека, который может умереть в любой момент? Но доставка — это то, что я могу. Сидеть на мотоцикле, возить еду из точки А в точку Б. Начальству плевать на мою болезнь. Им нужна скорость. Если не успеваю — штрафы. Но мне всё равно. Штрафы, начальство, сроки… Но кстати в основном помогает пособие. На еду хватает, на оплату этой дыры — тоже. Иногда я шучу сам с собой: «А если я умру перед оплатой, хозяйка достанет меня с того света и заставит платить».

Я оделся, взял ключи и вышел из комнаты. На улице было холодно, но я привык. Мотоцикл стоял у подъезда, старый, потрепанный, но ещё на ходу. Я сел на него, завёл двигатель и поехал. Первый заказ уже ждал. Еда, адрес, сроки. Рутина. Но что ещё мне остаётся? Ждать, пока боль станет невыносимой? Или ждать, пока сон снова унесёт меня туда, где она?

Глава вторая

Работа была как всегда. Заказы, адреса, сроки. Я ездил по городу, как робот, не думая ни о чём, кроме того, чтобы успеть вовремя. Но в середине дня мне позвонили. С больницы. Я сначала подумал, что это про меня. Может, анализы какие-то готовы, или врачи решили, что пора снова ложиться на химию. Но нет. Этот звонок был про него.

— Ваш отец в больнице, — сказал голос на другом конце провода. — Заберите его, пожалуйста. Держать его здесь нет смысла.

Я хотел сказать, что он мне не отец, что он просто человек, который когда-то жил в одном доме со мной. Но слова застряли в горле. Я просто кивнул, как будто они могли это увидеть, и сказал, что приеду после работы.

Когда смена закончилась, я поехал в больницу. По дороге думал о том, как это иронично. Можно наверное подумать, что я еду в больницу по своей проблеме. К сожалению, у меня есть ещё одна проблема. И это мой отец.

Он лежал на койке, бледный, под капельницей. Когда я вошёл, он даже не посмотрел в мою сторону. Просто лежал, уставившись в потолок. Врач объяснил, что его «капали», но держать его здесь нет смысла. «За ним нужно присмотреть,» — сказал он, как будто это было что-то само собой разумеющееся. Я хотел спросить, почему это должен делать я, но промолчал. Взял его вещи, помог ему одеться, и мы поехали домой.

Теперь он живёт со мной. Вернее, делит мою комнату. Это временно, говорю я себе. Но знаю, что это ложь. Он никуда не денется. Как и я.

Когда я был ребёнком, он был другим. Не таким, как сейчас. Тогда он был монстром. Пил, приходил домой пьяный, бил меня по чём зря. Иногда привязывал к стулу и «пробивал в грудь», как он это называл. Удары, которые должны были «сделать меня мужчиной». Но нормального объяснения зачем это делать, не было. Просто бил. Мама боялась его. Наверное она хотела защитить меня, но сама была слишком слаба. Он срывался и на неё, но реже. Однажды, когда он был особенно пьян, он сказал, что любит нас. Что любит меня и маму. Но потом добавил, что ведёт себя так, потому что был на войне. Ещё в 90-х. И что у него «крыша поехала». Это было его оправдание. Его способ сказать: «Я не виноват, это война виновата.»

Сейчас он стар. И пьёт по-прежнему. Но теперь он не бьёт, да и куда ему. Он просто молчит. И плачет по ночам. Иногда я слышу, как он шепчет что-то себе под нос. Может, это молитва. Может, просто бред. Мне всё равно.

Кому-то, наверное, интересно, что с мамой. Её нет. Её убили. Недалеко от дома. Какие-то пьяные уроды избили её до смерти за пару сотен рублей. Она поздно вечером возвращалась с работы. А батя был в это время пьян. Он даже не знал, что случилось, пока не пришла полиция. Странно, но кажется, он страдал больше, чем я. Может, потому что понимал, что это его вина. Что если бы он был трезв, если бы встретил её, всё могло бы быть иначе. Но это уже не важно.