Бесплатный фрагмент - Дети шлюхи Мадлены

Дети шлюхи Мадлены

Самолет из Нью-Йорка в Миннеаполис опаздывал почти на 2 часа. Нам ещё предстояло пересесть на борт до Дулута. По всему выходило, что в Миннеаполисе мы потеряемся. Решили идти в Дулут пешком. Всего-то пару сотен километров. (Шутка).

Планы нарушили два Божиих одуванчика, старик ловко прямо перед нами затормозил на электрокаре. Старушка излучала счастье каждого ими совместно прожитого дня. К сегодняшнему — добавлялась табличка с нашими именами. Это были волонтеры. Они бы нас до Дулута докатили на электротяге, будь на то наша воля.

Рейс, который нас ждал в Дулуте, летел из дальних краев Америки. До конечной заветной точки оставалось полчаса. А там — бойфренды и герлфренды, радости семейного уикенда, до которого оставалось пару часов.

Мы вошли в самолет, понурив головы. Я подумал: все, что скажут мне обозленные ожиданием люди, я все равно не пойму, а русского мата они не знают. Пассажиры самолета нас встретили овациями. Они празднично хлопали в ладоши, видимо, искренне радуясь тому, что весь коллектив в сборе и теперь — вперед к уикенду.

Американцы — практичные люди. Какой смысл переживать о минувших часах ожидания, когда можно радоваться окончанию тягостной скуки. Да, эти капли звонко падали на дно ущелья. Между понятиями о жизни лежала пропасть. Однако проза жизни маленького городка Дулут сильно сблизила края прорехи.

Итак, нелегкая судьба журналиста забросила меня в осенний город Дулут, что в штате Миннесота, США. И было это в начале августа 1991 года.

Если развернуть пеструю рекламную обертку чистых немногочисленных улиц, по российским меркам выйдет притихший послепраздничный Замухосранск. Именно, не загулявший, а такой похмельный.

На улице вместо чела с бутылкой я увидел индейца с черным пером в голове и с мобильным телефоном в руке. Мобильник я видел впервые. Впрочем, индейца тоже. Он шел по улице и громко беседовал, возможно, с Чингачгуком.

Сейчас бы меньше удивили марсиане на Арбате, а тогда, в 1991 году, этот мобильник отозвался в моем воображении последней каплей, звонко упавшей на дно глубокого ущелья между двумя цивилизациями. Воображение, конечно, было воспалено. Я впервые оказался за границей Союза и сразу в США.

— Сань, возьми интервью у кого-нибудь, что ли, — Витя, наш переводчик, распределял наряды с энергией армейского сержанта. — Профессор поедет в университет.

Профессором, так незатейливо мы называли Андрея Георгиевича М. Он действительно ученый, доктор наук, теперь академик Российской АН. Еще одно звание, которого не лишится никогда — сын ближайшего соратника Сталина. Это обстоятельство позже сыграет свою роль в моём вестерне.

Легко сказать, возьми интервью. Уклад жизни чужой страны был знаком по книгам Фенимора Купера. Подозревал, что с тех пор кое-что изменилось. Хорошо бы побеседовать с индейцем, что болтал по мобильнику, о трудовых буднях резервации.

— Буду встречаться с мэром города, — инстинкт советского газетчика потянул меня к начальству.

Через несколько минут мы с Виктором были в офисе мэра. Нас встретил человек очень маленького роста в костюме из блестящей ткани, будто только после концерта лилипутов.

Перебираю в памяти начальственные встречи, которые случались в жизни. Все больше вспоминаются невысокие люди в странных нарядах или в кепках на лысую голову. Ну, точно, власть принадлежит мелкорослым. Комплексы рождают амбиции. Мэр Дулута был к тому же итальянцем. Когда мне надоели мирные вопросы о канализации в городе, я рубанул с плеча:

— Скажите, а взятки Вы берете? — я поперхнулся от собственной наглости, но виду не подал. Витя заерзал на стуле, пробурчал под нос: «ну, это хамство». И нехотя перевел мой вопрос слово в слово.

Итальянец вдруг затосковал. Чуть побледнел, но улыбку не спрятал. Взглянул в окно. Давал понять, как ценят свободу в свободной стране.

— У меня хорошая зарплата, — сказал он. Чувствовалось, что не врет.

Вечером, на встрече в местной газете мне досталось место рядом с симпатичной девушкой. Стол был круглый. Народу собралось много. Оживленно общались. Мэр сидел напротив меня все в том же костюме. Волосы отливали бриолином.

— Наш лучший репортер, — отрекомендовал девушку издатель. В его голосе уловил заискивание.

— Скажите, — обратился я к девушке, когда очередь задавать вопросы докатилась до меня. — Представим такую ситуацию: мэр вашего города друг издателя газеты. Ты написала статью о том, что мэр берет взятки. Статью опубликуют?

Витя заерзал на стуле, пробурчал под нос: «дались тебе эти взятки». И нехотя, но грамотно перевел мой вопрос. За столом все разом перестали говорить. Повисла тишина. Мэр уставился в окно.

— Да, я написала о взятках мэра, — радостно без тени испуга сказала девушка. — И еще о том, что он бьет жену. Многие в нашем городе не захотят такого мэра. Статья выходит завтра.

Я видел этот номер газеты. Статья о мэре была небольшой и размещалась глубоко внутри номера. На первой полосе был репортаж об аварии на перекрестке.

— Честно говоря, она Америки не открыла, — комментировал за завтраком свежий номер газеты Ник Смит, местный адвокат, — люди о взятках устали думать, жену мэра жалеют, но в чужую семью не суются. Может, изберут другого, но точно итальянца. Почему итальянца? Да, потому. Авария — вот это событие! Уже два года такого не было. Скучно здесь. А вот и Дана.

— Это мой муж Крис, — Дана, девушка, которая нас сопровождала в поездке, представила нам коренастого парня. Квадратный подбородок прикрывала бородка. Лишь она выглядела цивильно в офицерском облике Криса.

До этой встречи мы были уверены, что Дана не замужем.

— Это все твои интервью, — не на шутку злился Витя. — Американцы в шоке. Корреспондент «Правды» всего день в Дулуте и все знает о мэре. Ну, что ты к нему привязался? Где ты видел мэра, чтобы не брал? Нас повяжут как спецгруппу КГБ. Или устроят провокацию.

Мне показалось, что Витя излишне нервно беспокоился о нас. Или ревновал к моему успеху.

Провокация — это хорошо! Провокация — это интересно! Я чувствовал некоторое стеснение за незаслуженные звезды на погонах. Возможно, в глазах Криса в тот момент я выглядел профессионалом. Этаким высоким блондином в черном ботинке.

Советский человек не боится чужих провокаций. Почему? Потому что он сам их себе и устроит.

Без квотера за душой

— Сань, ну не могу я без денег, не привык, — Слава был человек опытный. Служил по торговому делу в Африке. Работал на хлебном посту во Внешторгиздате. Ездил по Москве на собственной черной «Волге». Выражение лица всегда чуть высокомерное, будто только ему доверили тайну. Или обещали доверить. В Америке Слава попал в трудную ситуацию. Из Москвы везти доллары побоялся. А тут нам выдали 300 зеленых на брата. Выдали только здесь, в Дулуте.

Правду скажу, в Нью-Йорке мы не голодали. Нас поили и кормили три раза в день. Карманных и разгульных денег не было, это верно.

Нищими болванами мы ходили по Таймс-сквер и Бродвею. Глазели на витрины. Не было даже монетки, чтобы опустить в дупло разврата. Тогда бы раздвинулись занавесочки в темной кабинке, и я остался бы наедине с прелестями длинноногой негритянки. Ну и что, что за стеклом? Это ли может остановить ребят, вырвавшихся из-за стального занавеса?

Неловко было при посещении Уолл Стрит. Вдвоем с профессором мы стояли на балкончике фондовой биржи, где каждый день с улыбкой хоронят надежды биржевых игроков.

Внизу разыгрывалось абсурдное действо. Серьезные ребята показывали друг другу фиги, ставили рожки, корчили гримасы. Все было очень похоже на коллективную игру в «камень, ножницы, бумага». Так, веселясь, они нарезали миллиарды и упаковывали их в бумагу.

У нас с Андреем не нашлось бы даже квотера, чтобы заплатить за акцию в городском туалете. А по периметру зала биржи неслась электронная строка:

«Приветствуем дорогих гостей» и наши фамилии.

Мы были гостями семьи Гарриманов. Дедушка служил послом Америки в СССР. Было это во время войны. Посол дружил с папой профессора. Американец подцепил бациллу интереса к русской культуре. В Москве, конечно, блюл интересы Америки. И немножко свои, поскольку семья чуть ли не с момента основания США владеет небольшим банком на Уолл Стрит «Гарриман бразерс».

В офисе банка мы с Андреем сидели за грубым дубовым столом, старательно изъеденным жучком. За этим столом отцы США подписывали декларацию то ли о независимости, то ли об отмене рабства. Мы пили жидкий кофе и мечтали об отбивной.

Мечта сбылась вечером. Тяжелый лифт вознес нас прямо в квартиру Гарриманов. Кабина была отделана бронзой и хрусталем. Так могла выглядеть гробница Рокфеллера. Она двигалась поразительно бесшумно и плавно. Внешне дом был похож на сталинскую высотку на Пресне. Внутри сходство заканчивалось.

Из зеркального холла, куда вознесся лифт, вел широкий коридор. Стены густо украшали картины русского авангарда. На пороге большой гостиной нас встретили две милые дамы в возрасте чуть за тридцать. Одна из них была внучкой посла.

Позже собрались немногочисленные гости. Несколько семейных пар. Все были изящными, тихими и мягкими. Манеры были спокойные и ненавязчивые.

Больше всего меня радовало, что хозяева и их гости были одеты очень обыкновенно. Мой джинсовый костюм, виртуозно пошитый лучшим портным в родном городе Черновцы, вроде бы никого не шокировал.

После шампанского и закусок все переместились в библиотеку. Это была настоящая библиотека, как я себе ее представлял. Массивные деревянные шкафы до потолка, резные дубовые панели на стенах, кожаные диваны. И, конечно, старинный стол, за которым дедушка посол читал письма Сталина, отвечал Рузвельту, или жег шифровки Бормана.

Конечно, нам было интересно. Удивительно было то, что и им было интересно. Мы выглядели экзотично. О шедевре черновицкого мастера я уже упоминал, но и Андрей был хорош. Я бы сравнил его с астероидом или иным вселенским телом. Все в нем и на нем было нездешним, неземным. Андрей был точно нацелен на космос, как спутник. Оттуда глядел на землю сквозь толстые линзы очков и выхватывал главное. Говорил просто и умно. При этом руками разламывал еду и клал ее в рот.

Мы рассказывали Гарриманам и их гостям о книге, которую писали. Андрей говорил, что книга об отце, талант которого еще оценят. Я же — о своем деде, который после лагерей в жизни себя не нашел. Андрей смотрел сверху, а я с земли. Видели мы мир по-разному. В итоге книга не случилась.

Интерес к теме у меня пропал. Точнее, его отбил мой дядя. Я рассказал ему о замысле книги. Он из вежливости выслушал меня и заявил:

— Знаешь, племяш, меня совершенно не интересует ничего, что связано с мерзавцами типа Сталина или Гитлера. Мне не интересно, как они любили, думали и убивали. А вот товарищ твой — личность любопытная. Ну-ка, о нем подробнее.

Мне показалось, что внучка посла влюбилась в Андрея. Даже не удивился этому — при мне уже было так. Андрей обладал удивительным свойством влюблять в себя женщин. Обязательным совпадением должен был быть высокий интеллект женщины. Только разговорами это не заканчивалось. У Андрея было огромное количество детей.

На следующий день внучки Гарримана повели нас в музей, в Метрополитен. Одна из дам попыталась что-то прокомментировать. Андрей грубовато ее перебил. Он вел настоящую экскурсию по залам огромного музея, выражая свои знания на чистом английском языке, конечно, с сильным русским акцентом. В этом музее он был впервые. Знал его по книгам.

Вот эта грубоватость Андрея и его сильный русский акцент заставляли постанывать американку от восторга и желания. Думаю, личность Андрея достойно продолжила галерею русского авангарда семьи Гарриман.

Гонорары Рублёва

— Скажи профессору, чтобы сдал в общак сувениры, — не унимался Слава. — Надоело безденежье. Пойду торговать. У тебя осталось чего? — отчаянная предприимчивость Славы была неудержимой.

У меня оставались деревянные ложки, матрешки и похожий на школьный альбом сборник репродукций икон Рублева. Особо перспективными выглядели командирские часы. У меня их было штуки три. Остались одни. Такой нехитрый скарб торговца обломками Родины.

Опыт товарно-денежных отношений мы приобрели еще в Нью-Йорке. Случилось это так. Солнечным Манхэттенским утром мы вышли из гостиницы на Лексингтон-авеню и прогулочным шагом направились куда глаза глядят.

Глаза глядели в сторону Тайм-сквер. Я проглатывал Нью-Йорк как первый гамбургер в Макдоналдсе: с чувством присоединения к иной цивилизации. Воздух был пряным и маслянистым. Все это очень хотелось запить кока-колой. Удивляло, что практически не было автомобильной гари, воротник белой рубашки оставался белым уже второй день.

Голова совсем не думала о ногах. Зря. Конечности потребовали уважения к непосильной работе. Опустившись на скамейку у восточной оконечности Манхеттена, я испустил предпоследний вздох. Сил вернуться пешком на Лексингтон не было.

Рядом беззаботными стрекозами порхали вертолеты. Захват воздушного судна я рассматривал как крайний, но возможный случай. У причала неподвижной громадиной стоял авианосец.

— Его буксиром не сдвинешь, — кивнул в мою сторону Виктор.

Мои товарищи были в лучшей форме. Оставив попытки убедить меня шевелить ногами, они растерянно озирались по сторонам. Ситуация была безвыходной: в карманах пусто.

К вертолетной площадке подрулило желтое такси. На последнем вздохе я рванул вперед и плюхнулся на сидение.

— Здравствуйте, — вырвалось у меня привычное русское приветствие. Я не имел понятия, что говорить дальше, как умолить таксиста спасти смертельно уставшую жертву перестройки.

Сквозь мутный плексиглас перегородки я увидел, что водитель повернулся ко мне лицом. Отодвинул окошечко. В форточку просунулась родная наглая еврейская физиономия. Цепкие глаза киевского разлива оценили мой живот.

---

Этот парень не был похож на ангела спасителя. Он не ответил на мое приветствие, видимо, обиделся на то, что я даже сквозь лобовое стекло разглядел в нем русского. С достоинством отвернулся, взял в руки ребристый микрофончик рации и сказал на чистом русском с житомирским акцентом:

— Фима, это Изя. Тут ко мне советский лох загрузился, повезу его в ФБР.

За лоха было обидно. Однако появилась надежда.

— Мне гораздо ближе, — сказал я. Конечно, я понятия не имел, где здесь ФБР. Я протянул ему визитку отеля. И с шиком бросил фразу:

— Плачу икрой! Причем кошерной!

Изя даже не улыбнулся. Он все понял, он знал наших.

— Фима тебе икра нужна?

— Скоко? — я услышал в динамике прокуренный голос Фимы.

— Шо скоко, у него денег вообще нет, даже дубовых. Шо? Расстрелять на месте? Водка? — Изя вопросительно метнул глаза в мою сторону. Я энергично утвердительно кивнул.

— Встречаемся в отеле, отбой, — Изя повесил микрофончик на место.

Осознав, что спасен, я вспомнил о товарищах. Открыл дверь и призывно свистнул. Ребята десантом ворвались в машину. Профессор с начальствующим видом занял переднее сидение, заслонив грудь портфелем.

Изя напрягся. Рука потянулась к тревожной кнопке.

— Свои, Изя, свои, — я криком подавил его инстинкт спасения.

В гостиничном номере мы метнули на стол остатки московской колбасы, икру и водку. Таксисты пили стаканами. Навыки были явно не потеряны. Все кончилось фаршированной рыбой у Фимы дома, в Нью-Джерси.

— Это вам, мама, — сказал Фима и одел на пухлое запястье своей тещи мои командирские часы.

Рыба стоила того.

Теперь безденежье накрыло нас новой волной здесь, в Дулуте. В этот раз Слава взял всю инициативу на себя.

— Я продумал операцию до деталей, — Слава был в азарте. — Утром профессор поедет в университет читать лекцию. Витя с ним. Дана — за рулем. Главное — отшить Криса.

— Только не стрелять! — мне затея не нравилась, но денег хотелось очень.

— Уберем его без шума, — Слава даже не улыбнулся. Он был готов на все. — Возле порта попросимся на лужайку. Типа воздухом подышать. Чего нам профессору мешать. Они отвалят — мы мухой в лавку. Времени вагон. Еще пивка дернем. Ты главное не корчи заговорщицки рожи. Все должно быть расслаблено. В лавке я договорился, товар примут.

И утро наступило. Вначале все шло по плану. Всей командой загрузились в минивен. Дана за рулем. Крис — рядом с ней. Он выглядел добродушно.

— Хай, Саша, — Крис хлопнул меня при встрече по плечу и заговорщицки подмигнул.

Легкое панибратство Криса я прочитал по-своему: типа, знаю я ваши прохиндейские замыслы. Теперь ты под колпаком, парень.

Машина приближалась к порту.

— Сань, может, на травке поваляемся. Товарищей подождем? — Слава непринужденно приступил к реализации плана. — Профессор, не возражаете, мы Вас покинем? Дана, заберешь нас на обратном пути?

Дана, молча, кивнула. Крис не обернулся, но я почувствовал, как он напрягся. Начиналась его работа.

Мы выгрузились из машины и устроились на лужайке под деревом. Солнечным ранним утром мы были одинокими загорающими. Никакой конспирации.

— Лавочник придет в десять, — сказал Слава и с наслаждением растянулся на траве.

Вход в магазинчик был нам хорошо виден. Часы показывали десять. К заветной двери никто не приближался.

— Наплевать буржую на голодающих совков. Между прочим, издалека пилили, — пробурчал Слава.

Я был готов спасовать. Предчувствие было плохим. Впрочем, что здесь такого: сдать в лавку барахлишко. Вчера встретили местного университетского профессора. Он в порту пирожки продавал в свободное время. И никакого стеснения. У него пирожки, а у меня Рублев в альбоме. Нет разницы: всего лишь вопрос выживания.

Фантазия рисовала джинсы, радиотелефон и магнитофон «Сони».

— Удивительно, — подумал я. — Вот оно наследие прошлого. Прошли столетия, а я за Рублева гонорар получаю.

Слава открыл глаза ровно в ту минуту, когда лавочник подошел к двери магазина.

— Понеслась, — рванулся Слава. Я потянулся за ним. Мешок с товаром лежал гирей на душе. И все же, я был готов ко грехопадению.

Лавочник оказался мелковат ростом. Чистенький такой, гладенький, как пузырь жевательной резинки. Слава вел себя по-свойски. Хлопнул его по плечу. Залепил какую-то шутку про супружеский долг. Вывалил из сумки на прилавок весь наш хлам.

Тихий американец выглядел жертвой рэкета. Хохломские ложки, матрешки, виды мавзолея в открытках явно не подходили по стилю его антикварной лавке.

— Ручная работа, сибирская сосна, — набивал цену Слава, откручивая голову матрешке.

Дерево ушло по пятерке. За альбом икон американец дал двести долларов. Это была хорошая цена. За такие деньги Рублев бы откупился от монголов.

На прилавке горой лежал товар. Лавочник поверх метал купюры. Все мелкие, потому их было много. Слава считал, слюнявя палец.

— Хай, гайс, — от входной двери донесся голос Даны.

Я расправил фигуру, стараясь прикрыть добычу. Лавочник отстраненно улыбнулся. Так улыбался змей искуситель, когда счастливая пара хрустела яблоком.

Я обернулся. В лавку зашли Дана и Крис. Крис остановился в проеме двери, отрезая пути отхода. Он лихо сдул дымок со ствола кольта и крутанул его в кобуру на бедре. Это был хороший выстрел. Прямо в сердце агента КГБ.

Слава спокойно досчитал купюры. Вложил их в карман. Под конвоем Даны и Криса мы вышли на улицу. Молча, шли к машине.

«В участок не повезут, не тот случай», — думал я.

Ощущения были гадкими. То ли папа с сигаретой застукал, то ли жена с любовницей.

— Поедем в офис к Нику, — сказала Дана ровным голосом надзирателя.

Ехать к Нику Смиту, адвокату — человеку, который принимал нас здесь, в Дулуте, мне не хотелось. Хотелось к маме, домой.

— Нам бы пивка попить, — Слава попытался выиграть время перед расправой.

— В офисе есть пиво, — Дана была строга.

— Крис, отойдем в сторонку, надо поговорить, — я решил объясниться с Крисом до встречи с Ником.

Дана и Крис переглянулись. Видимо, для приватной беседы требовалось согласие партнера. Дана кивнула.

— Окей, Саша, — Крис крутанулся на каблуках, как по команде направо. Мы отошли в сторонку.

— Ты стреляешь в безоружного, Крис, — сказал я. — Я страдаю журналистским любопытством, но я не служу в КГБ. Расслабься, Крис. Ты в этот раз не поймаешь шпиона и не спасешь Родину от скандала в прессе. Я не провокатор и ничего не собираюсь публиковать в «Правде». Мэр Дулута засранец, но узнал я об этом случайно. Надо жену его защитить от побоев. Может ему взятку дать? Купить его, чтобы руки в карманах держал?

Крис рассмеялся. Впрочем, мои глаза не отпускал. Тоже мне, детектор лжи.

— Окей, Саша, я разоружился, — сказал Крис и в свойственной ему манере похлопал меня по плечу.

Оставалось разрядить Дану.

— Ты взяток не берешь? — Крис кивнул в сторону лавки нашего позора.

— Брал бы, так ведь не дают, — ответил я.

— Вам нужны деньги? Почему не сказал? — в голосе был легкий укор.

— Честнее заработать, а не просить, — я нашел достойную фразу.

— Окей, Саша, — Крис был умным парнем. Он принял мою логику. Крис понимал щепетильность ситуации, в которую мы попали. А может, и попались не без его участия.

Очень мне запомнилась иудина улыбка лавочника. Похоже, нас он продал быстрее, чем мы ему впарили матрешек. В маленьком городке Дулут очень быстро все узнают, что гости такого уважаемого человека, как Ник Смит, умирают от голода и продают последнее в лавке в порту.

Этого журналюгу, который мэра публично выставил полным кретином, этого большевистского провокатора застукали в лавке как бомжа последнего. Примерно так могло быть написано в местной газете. Такую картину рисовало мое воображение. Скандал, возможно, потянул бы на первую полосу местного таблоида. Это точно интереснее, чем авария на перекрестке.

О продолжении скандала в Москве я даже думать не хотел. Мои «правдинские» коллеги линчевали бы меня в лучших традициях революционного времени.

С точки зрения американцев наш поступок был, по меньшей мере, непонятен. В тот период абсолютного восхищения личностью Горбачева, когда американцы открывали для себя Россию, все приезжие оттуда несли на себе ореол романтизма.

Нам был выдан кредит доверия. А мы с этим кредитом в лавку, как в трактир. Да, забыли они, что бедность хуже свинства. И потому от великого, достойного до панели у нас, как говорится, за углом. Благородства у нас как говна за баней. Такие мысли лезли в голову пока Дана, не спеша везла нас в офис к Нику Смиту.

Бегство

Нас втолкнули в кабинет как партизан в гестапо. Ник сидел в кресле за рабочим столом в очках в золотой оправе. Витя листал газету в углу за столиком.

Профессор стоял у панорамного окна, отвернувшись от происходящего, вглядывался в бескрайнюю даль пресноводного моря. Из космоса все детали были ему видны как на ладони.

— Быстро Вы, профессор, лекцию прочитали, мы даже не успели пивка попить, — Слава плюхнулся в мягкое кресло. Второе занял я.

— Будет вам и вобла и орехов насыплют, коробейники хреновы, — пробурчал Витя.

Обидно было очень. С меня будто погоны сорвали. В каком-то смысле так оно и было. Оправдываться было бесполезно. Случай — как у Штирлица с чемоданом радистки.

— Окей, гайс, — Ник обратился к нам, с усилием поместив улыбку на массивном лице. — Вам надо исчезнуть из города. Пока я тут все почищу, погостите на ранчо у Дэвида Донквиста. Это в заднице у индейцев. Туда ни один репортер не долетит.

Профессор повернулся к нам. В глазах была тоска и обида. Я знал, что он ждет в гости миссис Гарриман из Нью-Йорка. Все его планы рушились.

— Шеф, только без рук, только без рук, — Слава был почти серьезен.