Бесплатный фрагмент - Депрессия

Измена

Глава 1

— Это что? Это КТО? Какого черта?

Елена с ужасом смотрела на мужа. Он стоял над ней, нависая глыбой, и осознать, что эта чёрная стена, загородившая свет и есть тщедушное тельце её мужа, было сложно. Но осознать пришлось, у Генки и вправду плечи, обычно повислые и худосочные, вдруг расправились, увеличившись в два раза, и он стал похож на грифа, которого кто-то недобрый поддержал пару минут в воде, вверх лапами.

— Это что!!!

Елена выхватила из рук Генки телефон и с ужасом посмотрела на экран. Там маячило сообщение. Игривое. Двусмысленное. На грани фола. Сильно на грани.

— Ты в чужом телефоне зачем копаешься? Что ты нос суешь не в свое дело?

Генка обалдел. Он вытянул вперёд нос, став ещё больше похожим на мокрого грифа, расправил крылья, хотел, видимо взлететь, курлыкая, но не смог. Не пустила толстая задница, которая, вопреки законам анатомии, венчала его бледное, худое, нетренированное тело.

— Ты в своём уме? Там такое написано, а я лезть не должен? То есть, что, я обязан тут рогами размахивать на радость родственникам и знакомым? Ну уж нет. Говори, что это. С кем спуталась?

Большего идиотизма нельзя было представить. Елена уснула после бутылки вина, выпитого на пару с Генкой и выпустила из рук телефон. А муж был наготове, перехватил, и телефон не успел блокануться. Ну… и…

— А что ты хочешь от меня услышать? Что я люблю страшенно только тебя? Так это не так…

Последнее время Елена переносила мужа с трудом. Вернее, если уж честно, она жили нормально, бок о бок, спали в одной кровати, делали какие-то ремонты, варили какие-то щи. Дочь выросла, свекровь постарела и ослабла, но все по-прежнему жили вместе, хорошо, квартира хоть и малогабаритная, но трёхкомнатная позволяла. Вот только… в этой одной кровати Елена старалась отодвинуться подальше от Гены, не касаться, не чувствовать, не ощущать. Ни тепла его тела, ни даже запаха. Нет, секс был, даже иногда фееричный, Генка при всей своей тщедушности, умел это самое, врать нечего, но вот потом… В смысле — после. Именно после, когда потихоньку остывала кожа от всплеска страсти, Елену накрывал приступ гадливости. И она отодвигалась подальше, вмазывалась в стенку, заворачивалась в одеяло, превращаясь в кокон. И если Генка неосторожно коснётся её рукой — съеживалась, комкала свое тело и внутри и снаружи, и не понимала, что она такое чувствует — нежелание, омерзение или просто какую — то «чужесть», как говорила её бабка. А бабка в таких вещах толк знала… Большой ходок была по различным штанам её бабка. Профессионал.

Генка засипел, потом забулькал горлом, хотел было шарахнуть телефоном об чугунный подсвечник, но Елена быстро среагировала, саданула несостоявшегося грифа плечом, выхватила телефон и с силой зашвырнула его в раззявившую на столике в прихожей пасть новую сумку. Геннадий странно завизжал, гордо вскинул угловатую голову и хлопнул дверью.

…

С Игорем, пару месяцев назад появившимся сотрудником, шикарным, моложавым, чуть полноватым, но из-за высокого роста казавшимся мощным и статным, Елена сначала почти не общалась. Так, глянет искоса, встретится взглядом, и не поймёт, почему внутри тенькнет какая-то струнка, остренько так, сладко, немного болезненно, тайно. Он тоже что-то почувствовал, вглядывался в её лицо исподтишка, то в зеркало заглянет, когда она прихорашивается в раздевалке, то вцепится взглядом в щеку, когда она не видит и сидит в профиль. Ерунда вроде, а что-то такое есть, от чего сердце заходится, да голова покруживается.. Вот и сообщение это, то что муж прочитал, шуточное было, прикол просто, а вот ведь… Бывает и так…

…

— Детка. Ты бы помягче, поласковее, повинилась бы, покорилась, коль виновата, глянь, он и отошёл бы. А что на дыбы сразу, муж с женой должны понимать друг друга. Родные ведь.

Свекровь, маленькая, согнутая, как баба Яга, с маленьким личиком, похожим на печеное яблочко, гладила Елену худенькой рукой, успокаивала. Елена любила свекровь. И жалела. Мало женщине досталось в жизни любви, все больше любила сама, а вот её некому было. Вот старалась Елена её приласкать, то кусочек повкуснее положит, то конфет любимых принесёт, то кофточку новую подарит. Свекровь притулилась к ней, как старая кошка к теплой печке, да Елена и не возражала. А вот теперь испугалась бабка до слез — вдруг её опора и надежда исчезнет, как тогда жить? Страшно.

— Не переживай, мам. Разберёмся. Все будет хорошо. Иди спать.

Свекровь кивнула жалко, потопала к своему диванчику, а Елена, злобно расшвыривая всякую шушеру в стенном шкафу, нашла дорожную сумку. Тысячу лет пролежала, вот и пригодилась.

Глава 2

— И что все это значит? Куда собралась? Сумки к чему? Что за игры?

Геннадий был поддат. Так, слегка, пунктирно. Пить он не умел, да и не мог, алкоголь действовал на него дурно, то есть он становился дурноват во всех смыслах. Как — то однажды, выпив у друзей чуть больше обычного, он разбил в их шикарной новой ванной дорогущее итальянское зеркало, уронил в новомодный подвесной, круглый, как жемчужина, унитаз здоровенный флакон арабского одеколона, пробив дыру, изгваздал гранатовым соком белоснежные французские шторы в спальне, попытался соблазнить обалдевшую от такого поворота хозяйку и набить морду другу. Потом его долго выворачивало на лестничной клетке, и Елена, дрожа от гадливости, бегала с тряпкой и ведром, затирая следы преступления под бдительным и презрительным взглядом высокомерного консьержа. С тех пор муж сильно ограничивал себя в выпивке, да он и не любил этого, что Елену вполне устраивало.

— Это я от тебя ухожу. К свиням собачьим. К чёртовой бабушке. Короче, куда глаза глядят.

Почему — то Елену просто скручивала в узел злость. Даже не злость — злоба, адская, неукротимая, неуправляемая. И вроде она сама виновата, наделала дел, и вроде муж — пострадавшая сторона, а злоба вырвалась из-под контроля, перла из Елены, как лава из рванувшего вулкана, сметая все на своём пути, руша их сложившийся уютный мирок, превращая его в руины. И эта ярость не давала Елене возможность ни наврать, ни выкрутиться, ни просто успокоить мужа, объяснить ему, что ничего и не было, просто дурацкий флирт, и снова жить в этом мире спокойно и уютно.

Геннадий отшатнулся, да так, что со всей дури влепился спиной в дверной косяк, поморщился от боли, и алкоголь явно сгустился в его крови до опасной концентрации, потому что, обычно его пастозно-бледная кожа зарозовела закатным пламенем, а плохо выбритые волоски стали похожи мушиное дерьмо, оставленное на брошенном на дачной веранде вяловатом яблоке.

— Сдурела? Вот так вот, разом, все разрушить решила? Может, поговорим?

Но Елена уже закусила удила, она чувствовала, что её понесло, и остановить эту, сорвавшуюся с цепи силу уже не могло никто и ничто. — До завтра. Я здесь остаюсь только до завтра, до вечера. И все. Пусти!

Елена отшвырнула с дороги тело вяло поддавшегося мужа и начала судорожно швырять в сумку что попало, тряпки, обувь, какие — то побрякушки, а потом зачем-то сунула в неё набор столовых предметов, который подарила ей мама и дурацкую вазу розового стекла, подарок от сотрудников на юбилей…

Кое-как переночевав на краешке кровати, полусидя, почти без сна, дождавшись, пока посиневший от переживаний муж, глядящий в одну точку красными, кроличьими глазами, закроет за собой дверь, влила в себя полведра кофе и, стараясь не смотреть на жалкое лицо свекрови, с остервенением тыркала в телефон, набирая номер знакомой риэлторши.

…

Квартира нашлась на удивление быстро. Правда по деньгам, Елене оказалась доступной только однушка в дальнем подмосковном городке, зато всего лишь час на электричке до работы. И, продолжая нестись в своём сошедшем с рельсов поезде, слушая гул его колёс в своей совершенно очумевшей голове, Елена в полубессознательном состоянии вышла из машины Игоря, любезно предложившем ей свою помощь — довезти ее до этого Богом забытого городка.

— Вы страшная женщина, Лена. Вот так, разом, неизвестно куда… Я бы не смог…

Игорь смотрел в лицо Елены, чуть прищурясь, слегка улыбался, и глаз не отводил. В его взгляде просто читалось восхищение, причём не только Елениной смелостью, взгляд норовил скользнуть ниже, туда где легкая уже совсем весенняя курточка, расстегнутая до пояса норовила явить восхищенному взгляду обтянутую тесной водолазкой грудь.

— Вам сумку наверх помочь отнести? Тяжёлая…

Елена выдернула у него из рук свою скорбную ношу, фыркнула, простучала каблучками по ступенькам полуразвалившейся лестницы вонючего подъезда.

— Нет, спасибо. Вы и так мне очень помогли. До встречи.

…

Квартира оказалась крошечной, темной и очень неухоженной. Люстр нигде не было, пыльные, покрытые паутиной лампочки кое-как освещали убогую обстановку, и, может быть именно это, этот скудный свет, не давший Елене разглядеть до конца весь ужас, в который она попала, и спас её от полного отчаянья, обманул и уберег. Кое-как взгромоздив сумку на засаленное кресло, она зачем-то вытащила свою розовую вазу и поставила её в самый центр ободранного полированного стола. Потом открыла балкон, села прямо на приступку двери, закурила и, глядя на полную луну, погрузившую крошечный городок в серебряное сияние, тихонько заскулила. Тоненько. На одной ноте…

Глава 3

Электричка только казалась пустой на конечной станции, на самом деле все места были заняты, их держали железными дланями редкие дежурные пассажиры, и уже через три станции в вагоне некуда было плюнуть. Елена стояла, прижавшись к боковине сиденья, держалась за поручень и старалась вжать в себя все, что можно, потому что бравые мужички, деловито отхлебывающие из мерзавчиков мутноватую жидкость, норовили поплотнее прижать Елену к этому сиденью, довольно хрюкая ей на ухо.

Елена чувствовала себя странно. Как будто какой-то талантливый, но злой режиссёр, эдакий дьявол, решил снять её в хорошем кино, но что-то пошло не так, и дурацкая мелодрама, совершенной идиоткой в главной роли, доярка из Хацапетовки наоборот, начала смешить людей дурными перипетиями дурной жизни сбесившейся от безделья бабы.

— Елена Владимировна. Пробирайтесь сюда, у меня место есть, под не пришла, заболела. И как я вас сразу не заметила!!

Елена вгляделась в зовущую её женщину, и с удивлением узнала начальницу одного из своих подразделений, маленькую, верткую, смешливую хохотушку, которая, несмотря на легкомысленную внешность мёртвой хваткой держала свой отдел, управляя им умело и жёстко. Елена кивнула, злобно скинула потную лапу седоватого, вонючего хлыща со своего поручня и начала пробраться к Евгении, безжалостно наступая на выставленные нарочно копыта местных ловеласов.

— Садитесь, миленькая, вот сюда, к окошку, тут посвежее, ветерок из окна. Я уж слышала, что вы к нам в городок перебрались, на Лихачева. Я там, кстати, недалеко живу, в соседнем доме. Если что, помогу во всем, так что не переживайте, вы в нашем городе не одна.

Елена согласно кивала, ей как-то сразу стало легче от слов этой маленькой женщинки, вечерний и ночной ужас начал отступать, и даже солнышко заглянуло в вагон, весело и с перестуком переваливающийся на стыках путей.

…

— Как вы устроились, Лена? Я прямо места себе не находил, когда вас там оставил. Просто, думаю, дурак — женщина, одна, в незнакомом селе. Не надо было мне уезжать.

Елена с интересом смотрела на Игоря — в курилке они были вдвоём, перерыв уже заканчивался, а он вальяжно расселся напротив и уходить не собирался. «Красивый мужик, хоть и излишне холеный. Не люблю, когда излишне. Бабское что-то в этом. Да и пожрать любит, вон пузцо, дорогая рубашка не скрывает. Выпятил», — Елена нарочно наговаривала себе это, потому что чувствовала — что-то будет. Тянутся от этого большого тела к ее маленькому чувственные флюиды такой силы, что бороться с ними, похоже, бесполезно.

— Да, ничего. Переночевала. Мне привыкать все равно надо, к мужу я не вернусь. Терпимо все. И это город, не село.

— А почему такой странный выбор? Такая даль, такая жуткая квартира. Может, стоило не спешить?

На Елену просто обрушилась стена ярости. Вцепившись в стул, так что побелели кончики пальцев, она вывалила ему в физиономию все — и то, что она сейчас в этой заднице по его милости, и то что денег у неё кот наплакал, хватило бы на еду до зарплаты, и то что «все лезут», и то что «хорошо со стороны». Игорь слушал, собрав высокий чистый лоб в некрасивые складки, потом встал, взял Елену за плечи, чуть приподнял и бережно встряхнул.

— Ты знаешь, какая ты сейчас красивая? Рыжая фурия. Глаз не оторвать.

Он убрал руки, отошел подальше, убрал улыбку, посерьезнел.

— Короче, я тебе все помогу. Перевезти вещи, починить там все, обустроиться. Коль уж я виноват. Выбирай время, говори, не стесняйся. Пошли, а то по мозгам дадут, обед кончился.

…

Выходили после рабочего дня они уже вместе. Под перекрёстным огнём взглядов благопристойных сотрудников Елена села к Игорю в машину и, сделав красивый, плавный круг, они понеслись по трассе, как будто за ними гнались черти.

…

В квартиру Геннадий Елену не пустил. Пинком вышвырнул мешок с её вещами, крикнул, что Лизка не хочет её видеть и так хлопнул дверью, что со стен посыпалась штукатурка. Но когда Игорь аккуратно укладывал вещи в машину, Елена, случайно подняв голову, поймала совершенно больной взгляд мужа. С дикой тоской, чуть высунувшись из-за занавески, Геннадий смотрел вниз…

Глава 4

— Я забуду это, Лен. Ты только вернись, прошу. Все будет по-другому, на море поедем, а? Я работу нашел получше, зарплата в два раза больше. Ну что ты молчишь? Мать извелась совсем, дочка волком смотрит, меня винит. Глупость мы какую сделали, надо исправлять.

Елена сидела напротив мужа и, несмотря на удобные, вальяжные кресла, ей было жутко некомфортно, вроде она на остриях. Хотелось елозить, как двоечнице на контрольной, но она сдерживалась, держалась втихушку одной рукой за край сиденья, делала вид, что очень спокойна. А потом вдруг и правда странный покой снизошел на её измученные мозги, и она с удивлением увидела перед собой совершенно чужое лицо. Мужик смотрел на нее красными от бессонницы глазами, что-то говорил, почти плакал, но она не узнавала его, так, кто-то навязчивый и малознакомый. И вдруг резко, как выстрел, с ожогом, вернее, горячим током, прошедшим по телу, она поняла — от Геннадия она ушла навсегда. Она согласна и на эту жуткую квартиру, и на этот Богом забытый городок, только бы не попасть снова в эту душную постель, не почувствовать эти вечно влажные руки, не ощутить этот запах — смесь чего-то грибного и слащавого, пыльного и чуть гниловатого.

— Нет, Ген. Ты прости, я не вернусь. Давай учиться жить отдельно.

Жалкое выражение мужниных глаз сменилось яростным, но это произошло лишь на секунду, даже долю секунды, а потом опять он уставился на неё взглядом побитой собаки, и Елене показалось, что он немного вильнул хвостом. \

— А как же дочь? Она с тобой в этот вертеп не пойдёт. Ты её тоже бросишь?

Елена устало опустила голову, это был больной вопрос. Лиза, конечно, выросла, училась на первом курсе университета, но все равно оставалась все тем же ребёнком, весёлым, шаловливым, ранимым и трогательным. А сейчас она замкнулась, захлопнула створки своей раковины, сжалась там и пускать в неё больше никого не собиралась. Елена пару раз поймала на себе слегка презрительный, холодный взгляд дочери, да и только. На контакты Лиза не шла.

— Я устроюсь и её заберу. Сейчас у меня условия тяжёлые, это очень далеко до Москвы, Лизе будет трудно. Пусть пока с тобой поживет. Временно.

Елену жег жуткий стыд от того, что она вынуждена была это говорить, у неё даже в глаза плеснуло чем-то горячим, но она справилась, прикрыла лицо рукой, промолчала. Геннадий злорадно хмыкнул.

— Ну да, ну да. Пусть поживет, конечно. Только она вряд ли к тебе переберется, даже если ты в дворец переедешь. Ты же легко предаешь. Меня вот. А потом и её.

Елена рывком встала из-за стола, толкнув кресло, да так, что удивленный официант крякнул, еле успев его поймать, криво улыбнулся и отскочил, вжав голову в плечи, потому что Елена тараном пронеслась к двери, сметая все на своем пути. Уже у дверей она развернулась, одним прыжком вернулась к столику и, наклонившись, зашипела прямо в лицо онемевшему мужу.

— Ненавижу. Ненавижу… Я б давно от тебя свалила на край земли, если бы не Лизка и не мать твоя. Только они и держали. Пeндюк сраный.

И вылетела на улицу, чтобы не разрыдаться в голос от обиды и ненависти.

…

— Да, ладно, мам, не переживай. Что я, не понимаю, что ли. Изжила себя ваша любовь, бывает. Папочка и правда, на любителя. Я бы не смогла.

Елена с изумлением смотрела на Лизу. Ее маленькая девочка, нежная, ласковая, как телушка, сейчас сидела на подоконнике в её съёмной квартире и пускала дым в окно. Чёрные, просто смоляные кудри (и смогла же так покрасить) шевелил легкий ветерок и гонял по комнате запах дыма, ментола и сладких, тяжелых духов, которыми была пропитана дочь от пяток до темечка. Елена не ожидала, что Лиза сама приедет к ней в такую даль, и, когда открыла ей дверь, то даже охнула, так сжалось сердце. Лиза улыбнулась, чмокнула мать в щеку, подвинула её плечом и вихрем пронеслась по квартире, придирчиво осматривая обстановку.

— Ну. Ничего. Жить можно. А где этот? Твой?

— Лиза. Я живу одна. У меня никого нет.

Лиза пожала плечами, откусила яблоко, лежащее в вазе, выбросила из сумки несколько пакетиков.

— Тут тебе пирожки, бабушка передала, кой-какая косметика от меня, твои полотенца. А насчёт этого, мужика, в смысле. Я тебя не понимаю… вот честно. Ради чего все это… Мухосранск этот. Чудная ты, мам. Кстати, папа в церковь ходит, какие — то записки подаёт. Молитвы читает, чтобы ты вернулась. Худеет прямо на глазах. Вот так!

…

Когда Лиза уехала, Елена долго и тупо сидела перед зеркалом и красила губы новой помадой. А потом взяла телефон, поискала имя «Игорь. Работа», и набрала номер.

Глава 5

— Так можно и убить. Ты не думала об этом?

Мама смотрела сурово, она не понимала, как можно вот так, одним движением дурацкого топора перерубить чужую жизнь. Она не жалела Елену, как впрочем, она не жалела дочь никогда, речь шла о Геннадий. Она переживала именно за него, хотя никогда его особенно не любила. А он действительно, как-то резко сник, осунулся, почти перестал следить за собой, и в последний раз, когда Елена приезжала за оставшимися вещами, в прихожей её встретил потерянный старик. Неопрятный, пахнущий плесенью и рыбой, пыльный, странный. Свекровь выглянула из своей комнаты, поманила Елену сухонькой ручкой, втянула за дверь, заставила сесть на кровать.

— Ты, доченька, больше не приходи. Всё, раз ушла, так ушла. А то он, знаешь, плачет потом очень, как маленький. Сердце рвётся. А так, глядишь и забудет, женщину найдёт. Не ходи. Прощай, девочка.

Елена тогда выскочила из квартиры, как оплеванная, и теперь враз неожиданно поняла, о чем говорит мама. Можно убить… да, почти это она и сделала.

— Ну а этот? Тот, из-за кого ты все это натворила? Он то где?

Елена смотрела на мать и молчала. Не скажешь же ей, что вчера она позвонила «этому» сама и нарвалась на его жену. А та, презрительно кривя губы (это ощущалось даже на расстоянии, звук получался такой — искривленно-презрительный) сообщила, что Игорь с друзьями на рыбалке, и что бы она по работе звонила бы в рабочее время. Как скажешь маме, что ты, в свои сорок шесть такая непроходимая идиотка.

— Нету никакого «его», мам. Я ушла потому, что не захотела оправдываться. Унижаться не смогла. Только поэтому.

— Так вернись. Он же просит тебя, теперь он унижается. Разве этого мало?

— Нет, мам. Я не смогу к нему вернуться. Это все равно, что тухлой селёдки наесться, той что в холодильнике залежалась. Вроде вкусная была пару дней назад, а теперь, хоть рот с мылом мой. Не могу.

Мама с силой шарахнула чайником по плите, швырнула на стол печенье.

— И что? Будешь одна в том Мухосранске жить? Лизка говорила, жуть трущобы. До работы на электричке тарахтеть? Ты в своём уме, Лена? Ради чего?

Елена аккуратно развернула пачку, достала печенюшку, куснула. Потом подошла к маме сзади, обняла её с полные плечи, потерлась щекой об волнистые, душистые волосы. Как в детстве.

— Мне, мам, надо одной побыть. Себя осознать, как-то. Пора. А то опоздаю.

Московский вечер лег на мокрый после дождя асфальт тяжкой духотой. И вроде, не лето ещё, май только начал потихоньку шагать по зазеленевшим скверам, рассыпать одуванчики пригоршнями у обочин дорог, а вдруг откуда-то взялась такая жара, что нечем стало дышать. Елена высоко подняла свои рыжие пушистые волосы, зацепив их в непривычный хвост, став при этом похожей на потерявшуюся в городе белку, сняла пиджак и тихонько брела от метро к платформе, почему — то испытывая удовольствие, что скоро она выйдет на станции в своём крошечном городке, вдохнет нектар из свежего воздуха, запаха близкой воды и новорождённых трав, а потом в своей маленькой квартире поставит чайник, и, дожидаясь его тихой песенки, закурит на балконе и будет смотреть, как тихо садится за лес оранжевое солнце.

— Лена. Как я вас поймал, сам не ожидал. Хотите подвезу до самого дома. Я сегодня свободен и на машине. А то такую лисичку обязательно поймает какой — нибудь охотник.

Игорь стоял прямо перед Еленой, на его полноватой фигуре шикарно смотрелся легкий спортивный костюм, тёмные очки он сдвинул на лоб, и теперь его светлые зелёные глаза смотрели растерянно. Но это явно от яркого солнца, потому что растерянно он себя не вёл. Не дожидаясь согласия Елены, он крепко подхватил её под руку и уже через минуту они втолклись было в МКАДовскую пробку, но Игорь совершил какой-то хитрый маневр, удачно съехал на дублер, и понеслись по какой-то деревне, колченого подпрыгивая на ухабах. А потом случился провал во времени и пространстве, вокруг машины, остановившейся на лесной просеке, толпились оживающие деревья, в окна заглядывали зелёные ветки и обнаглевшие лесные птицы, сверху опрокидывалось темнеющее небо, а Елена лежала на спине на опрокинутом сиденье и лениво думала, что отводить от себя эти сильные, наглые руки ей совершенно не хочется.

Глава 6

Игорь спал беспокойно и жутко храпел. Елена даже не представляла, что человек может издавать такой звук, от которого звенело не только в ушах, но и в буфете — дрожали новые изысканные фужеры, богемского стекла, на тонкой высокой ножке, которые ей подарили на день рождения. Елена устроила шикарное застолье, оторвалась по полной, да так, как будто завтра собралась на эшафот. Пьяная в дым, она пошла в разнос, изумив нетипичным для строгой начальницы поведением онемевших сотрудников, танцевала танго на грани фола с директором, сверкая голыми бёдрами в полосках проглядывающих над ажурной резинкой чулок, орала караоке, забравшись на стул, размахивая бутылкой-микрофоном, с остервенением тpaxaлaсь на столе с Игорем в пустом, темном кабинете. А потом с таким же остервенением рыдала на крыше, в их тайной курилке, вся вспотев и трясясь от нахлынувшего чёрного отчаяния. Там и нашёл её Игорь, ослабевшую от слез, совершенно протрезвевшую, обалдевшую от десятка подряд выкуренных сигарет.

— Давай- ка, Лена, подъем. Собираем себя в кучку, идем на свежий воздух, очищаем легкие и вызываем такси. Я тебя отвезу. Вставай, солнышко.

Игорь поднял Елену, еле стоящую на ногах, достал душистый платок («Надо же», — пробилась мысль сквозь дурной туман в мозгах, — «Сто лет не видела настоящего платка у мужика. Вечно бумажные»), тщательно и аккуратно промокнул её мокрое лицо, стараясь не тереть, и, прикрывая собой от любопытных глаз, вывел во двор, накинул свою куртку на её голые плечи, и, развернув к себе лицом серьёзно и долго посмотрел в глаза.

— Тебе, Лена, плакать не надо. Причины нет. Ты не одна, я с тобой.

Елена всхлипнула, хотела наговорить гадостей, но передумала, села в такси и прижалась к теплому, сильному боку, вдруг успокоившись. А потом уснула, крепко и сладко, как в детстве и проснулась только, когда Игорь тихонько потряс её — приехали.

И вот теперь, чуть приоткрыв штору, впустив лёгкий, прозрачный утренний майский свет в комнату, она задумчиво рассматривала это совершенно чужое лицо с неприятно раскрытым, храпящим ртом. И она тестировала себя, как в фантастических фильмах тестируется сложное оборудование — тут так, а тут этак. И тест показывал абсолютный разлад в системах, внутри неё все сбоило, каратило, не работало.

…

Геннадий чуть оправился от потрясения, пришёл в себя, даже округлился, гладкая, румяная физиономия лоснилась и сияла, явно от дорогого лосьона, небольшая бородка «Д'Артаньян», ухожено курчавилась. Он держался спокойно, даже вальяжно, что, впрочем, Елену не удивляло, Лиза уже написала ей, что папа встретил свою бывшую институтскую пассию, обремененную детьми и даже внуками, и скрасил её одиночество. Процедура развода прошла ненавязчиво, они обменялись напоследок пустыми взглядами и расстались, явно навсегда. Елена не понимала, что она чувствует. Наверное, так чувствует себя пустое, дырявое ведро — гулко и глупо. Вот только что было занято, носило воду, а теперь валяется в кладовке, чвакает, если его пнут ногой и не представляет, что будет дальше. Квартиры у неё нет, до развода с мужем она жила с ним, в квартире бабки, его матери, а жить со своими матерью и отцом — лучше удавиться. Значит снимать. И не думать о будущем. Совсем.

…

До зарплаты денег опять не хватило. Елена не умела жить, чётко распределяя финансы, спонтанные траты были её болезнью, а тут ещё аренда. Купив в маленьком магазинчике пакет кефира и батон, она пришла домой, поставила эту красоту в совершенно стерильный холодильник и очень четко осознала, что это все. Больше не копейки, а аванс через неделю. Вот как-то так. Откусив кусочек хлеба, она аккуратно налила половинку чашки кефира, тщательно собрала крошки и полезла в вотсап. Игорь молчал. Уже дней пять, как он уехал к больной матери, обещал писать каждый день, но пропал. И пустая строчка на экране давала Елене понять чётко и однозначно — она больше никому не нужна..

Глава 7

Телефон в ночи заорал так, как будто врезал наотмашь, и у Елены только начавшей засыпать, больно заколотилось сердце. Она подскочила, схватила его двумя руками, как сбесившуюся зверушку, хлопнула ладонью по клавише новенького ночника и подслеповато всмотрелась в экран. Радостное лицо Игоря в этот момент показалось Елене глуповатым и самодовольным, в голове пронеслось раздраженное «Какого», но она ткнула в зелёную трубочку, хрипло каркнув «Алло».

— Лена! Леночка! Ты меня слышишь? Я тут попал в ситуацию, застрял у друзей на даче, денег на телефоне осталось в обрез. Ты не можешь мне тыщонку кинуть, в долг. А то мне матери звонить надо, я тут ещё дня три погульбаню. Сделай, солнышко, пожалуйста.

Елена, отведя руку с телефоном подальше, ещё раз посмотрела на застывшую дурацкую физиономию, как будто не понимала, что от неё требуется. А когда поняла, то просто озверела. Схватила телефон, сжала с такой силой, что тот чуть не треснул, прошипела в трубку.

— Тыщонку тебе? Гульбанишь? Нет у меня денег, до зарплаты не дотянула. Мне жрать нечего, по полчашки кефира с горбушкой на ужин у меня, хорошо на работе кормят. А так бы сдохла. Только это всем до лампы. И тебе тоже. Сколько не звонил. А врал-то как красиво.

Елена не знала, зачем она это ему орёт, какое имеет право, что его с ней связывает, да ничего, кроме пары ночей. Но орала, аж захлебываясь, выплескивала свою обиду, страх, одиночество, как раньше на юге хозяйки выплескивали помои на улицу — хрясть, запарило, а через час и следа нет, так, какие-то мусоринки. Она так тоже хотела, но не получилось, помои бурлили и захлестывали её с головой. В какой-то момент ей показалось, что сейчас Игорь просто швырнет трубку, но он на удивление терпеливо её слушал, дождался, пока схлынет поток дури и аккуратно вклинился.

— Я понял, Лен. Почти все. Только вот одно не понял — про кефир и горбушку. У тебя, что, денег на еду нет?

Елена хотела проорать ещё что-то злобное, но всхлипнула и замолчала. А потом с силой ткнула в отбой, швырнула телефон в противоположный угол комнаты на кресло, сунула в уши беруши и накрыла голову подушкой.

Утро заглянуло сквозь плохо зашторенные окна, бросив противный мутный, дождливый свет на обои, и принесло с собой тошноту. Елена, не поняв толком, что с ней происходит, села было на кровати, но тут же снова легла, потому что так поехала в сторону голова, что удержаться она все равно бы не смогла. Все тело болело, вроде его поколотили палками, руки и ноги застыли от странного ледяного холода, а лицо, наоборот, горело, пылало и жгло. «Где-то, вроде, у меня был термометр, вот только где, хpeн его знает, наверное в ящике в стенке», — медленные мысли качались в вязком содержимом Лениной головы и благополучно тонули в ней, причем бесследно. Попытка встать и дойти до телефона удалась, но номер был заблокирован, и Елена села прямо там, где стояла, на пол у кресла и, стянув с него покрывало, закуталась. Потом, почувствовав от его синтетического тепла странное облегчение, она свернулась комочком и уснула прямо на полу.

— Елена Владимировна, а, Елена Владимировна. Вы как? Давайте я вам встать помогу.

Елена кое-как разлепила слипшиеся веки и сквозь туман тупо разглядывала большого Мишку (так между собой втихаря называли самого известного на фабрике аппаратчика фасмашины, вальяжного, юморного, под два метра ростом, с фигурой размером и формой с хороший шкаф). Температура, видно, шпарила, поэтому появление Мишки в её закрытой квартире большого удивления не вызвало, ну появился, значит так надо. Елена жестом принцессы — Симоновой из «Обыкновенного чуда» подала ему руку, преодолевая головокружение села на кровать и послушно сунула под мышку протянутый здоровенной лапой термометр.

— Ого. Не хило так. Сейчас чай с мёдом пить будем, только в магаз сбегаю. Ведите себя хорошо.

Часа через полтора — два, Елена чувствовала себя уже почти человеком, правда мокрым, как мышь после трех чашек чая с мёдом и парацетамола. И уже легко воспринимала информацию. О том, что Игорь поднял по гудку своих аппаратчиков, узнав об её плачевном состоянии, организовал усиленное питание Елены, а когда большой Мишка сообщил ему об ее болезни, составил график дежурств, и завтра по графику должен приехать бригадир Василий Сергеевич.

— Нет, Миш. Никого не надо, просто позванивай. А за деньги спасибо, я в зарплату отдам

Мишка поморщился круглым курносым носом, придавил бумажки сахарницей, встал

— Всё долги Игорю вернёшь. Мне ничо не надо. Ладно, я побежал, смена моя. Не хворай. Продукт в холодильнике, на три дня хватит. На сквозняке не сиди, холодного не пей. Счастливо.

Вечером, почти придя в себя, Елена набрала номер Игоря. Но долгие длинные гудки отдавались в её ослабевшей голове звонким эхом.

Глава 8

«Одиночество засасывает, как болото». Эта фраза уже третий день крутилась у Елены в голове, то звенела неприятно в ушах, так бывает, перед резкой смены погоды, то бухала тупо, то шептала заговорщически. Елена свыклась с ней, она превратилась в привычный фон, она стала её лучшей подружкой и примирила с этой новой жизнью. А жизнь стала такой — работа-одинокий вечер-работа-одинокие выходные. Нет, она ходила, конечно, во всякие музеи, пару раз сходила в театр, подолгу бродила по центру, сидела в кафе. Но подружка не отпускала её нигде, и все, что она делала казалось ненастоящим, надуманным, натужным. Ну не нужен был ей, одинокой, этот шикарный, помпезный зал Большого, эта грандиозная опера, ещё совсем недавно вызывающая восторг. И на выставке Врубеля в гулких залах Третьяковки от каждого странного, румяного, топором рубленого лица веяло этим словом, да так, что тоска сдавливала сердце тяжело и душно. Елена понимала, что это психика, что с этим ей просто необходимо вести непримиримую борьбу, но она ничего не могла с собой поделать. И выходила куда — то все реже, чаще оставалась дома, бродила по квартире распустехой, и даже, выходя в магазин во дворе особенно не заморачивалась. Стягивала растрепанные рыжие волосы в косую фигу, совала ноги в шлепки и прямо в домашней одежде шлепала вниз.

Но вот сегодняшнее воскресное утро что-то изменило в Лениной совсем угасшей душе. Оно было особенным — ярким, солнечным, свежим, чудесным. Остренький, обжигающий прохладой ветерок теребил новые, наглаженные вчера занавески, ромашки в вазе на подоконнике чуть подрагивали головками, как будто переговаривались, тело после душа просто обволакивало свежестью, и Елена, накрутив волосы на огромные, тяжёлые термобигуди с удовольствием выпила кофе со сливками, слопала припасенный со вчерашнего ужина в театральном буфете шоколадный кекс и, неожиданно для себя, нарисовала себе такое лицо, что голливудские дивы отдыхают. Расчесала редким гребне получившиеся рыжие волны, влезла в узкое, на удивление стройнящее её мутно-зелёное платье, впрыгнула в туфли на шпильке, и, перекинув через плечо тоненький ремешок старенькой, но любимой сумочки, вышла во двор.

— Вы здесь новенькая? В смысле, новый жилец, вернее как это, жилица в нашем доме? Я вас не видел раньше, хотя всех здесь знаю. Давайте знакомиться?

Мужик, стоящий сзади был красив. Похож на Ричарда Гира в его шикарный полтинник, правда местного разлива. Он с лёгкой усмешкой нагло рассматривал Елену, поигрывал собачьим поводком, хозяйка которого, чёрная такса с хитрой мордой, носилась кругами по заплеванному асфальту двора. Елена хотела было гордо пройти мимо, но какой то чёртик выпрыгнул из неё, как из коробочки, заставил её остановится и улыбнуться.

— Здравствуйте. Я уже тут давно, несколько месяцев. На работе только все время.

Мужик подошёл ближе, и, покопавшись в новом цветастом пакете, протянул ей огромное, красное яблоко.

— Ешь. Оно немытое, но из маминого сада. Она не брызгает ничем. Ты вечером свободна?

Елена даже не удивилась наглости мужика, кивнула

— Вас как зовут, хоть?

— Сергей.

Он неуверенно протянул руку, как будто боялся, что Елена его укусит. Елена, продолжая удивляться себе, чуть пожала тёплые пальцы.

— Я Елена.

До вечера Елена прыгала, как заяц — салон, ногти, новое белье, дорогой освежитель для туалета, убраться, спечь шарлотку. Она не понимала, что ее так разобрало, наверное ее новая подружка «Одиночество — болото» была очень убедительна и достучалась. Уже темнело, когда квартира, наконец, засияла, запах одуряюще из духовки пирог, а из зеркала на Елену посмотрела ухоженная, но совершенно обалдевшая дама с красными от усталости и ажиотажа глазами. Дама плюхнулась в кресло около импровизированного туалетного столика и подумала: «Что подумает этот Ален Делон при виде её убогой обстановки? Наверное, ничего хорошего…". Чтоб не так было стыдно, Лена судорожно потерла ещё одну найденную пылинку, налила себе наливочки на палец в рюмку, потом передумала и накапала валерьянки. До прихода гостя оставалось ещё полчаса, она уже была готова позвонить и наврать чего-нибудь, чтобы все отменить, как в дверь позвонили.

— Вот черт. Ещё и на полчаса раньше, дундук невоспитанный. А если бы я в душе была?

Елена открыла дверь, скроив недовольную гримасу. На пороге стоял Игорь…

Глава 9

— Привет, солнце. Сам не ожидал от себя, что прямо с вокзала рвану к тебе. Не против?

Игорь похорошел, похудел и даже помолодел в своём отпуске, смотрел весело и восхищенно, но у Елены почему-то возникла обратная реакция — раздражение. Она вообще заметила, что Игорь у неё в душе вызывает противоречивые эмоции — раздражающе острые, скорее неприятные даже. А ещё он возмущал в её теле бурю, совершенно несвойственную ее натуре, и буря эта была сладкой, стыдной и жутко неприличной. Прямо вот вцепилась бы сейчас, как кошка, прыгнула бы на это здоровенное тулово, обвила бы ногами мощные бедра и заверещала бы от восторга, срываясь в визг. Елена судорожно глотнула, спрятала глаза, чтобы он не прочитал в них это безобразие, буркнула.

— Вообще, надо предупреждать. У меня своя жизнь может быть? Или я вечно ждать тебя должна, как Ярославна? Знаешь, не готова.

Елена понимала, что Игорь слышит совсем не те слова, что она говорит, потому что глаза ее, которые она все таки подняла, просто кричали о другом. И Игорь этот крик услышал, схватил ее на руки, и они, конечно, не слышали ни звонков настойчивого героя-любовника, прыгающего у закрытой двери, ни дребезга телефонов, ничего, потому что мир провалился в тартарары…

Утром Елена проснулась от уже забытого шума на кухне. Нежный посвист чайника, стук посуды, запах чего — то обалденно вкусного и непривычного враз привели её ещё сонный мозг в райское состояние, она потянулась сладко, смущенно вспомнив вчерашнее безумие, встала, накинула пеньюар (легкий каприз из серии «назло» одинокой женщины), быстренько побрызгала себе в лицо сывороткой и пошла на кухню.

«И плевать, что сонная и неумытая. Пусть сразу видит меня такой, как есть», — странная мыслишка прозудела в голове, но Елена додумать её не успела, Игорь резко развернулся, поставив кипящий чайник на подставку, взял её за талию, как маленькую и посадил прямо на стол.

— Доброе утро, маленький. Как спала? Ты кашу овсяную любишь с мёдом и творогом?

Елена кивнула, ткнулась Игорю лбом в грудь, потому что ей, почему-то захотелось плакать. И чтобы не показать этого, она слезла со стола, отвернулась к окну, помолчала минутку

— Люблю. С детства, кстати. Ты откуда узнал?

Игорь развернул её к себе, чмокнул в нос.

— Почувствовал. От тебя, как от малыша, молоком пахнет. И нюнишь ты так же…

Пара утренних часов пролетели незаметно, и Игорь засобирался домой. Елена молча смотрела, как он шнурует ботинки, по — военному поправляет широкую футболку, загоняя складки назад, подошла, глянула снизу в глаза.

— Игорь. А зачем ты уезжаешь? Оставайся.

Игорь помрачнел, потемнел даже, как будто на него бросила тень неожиданная туча, посмотрел хмуро.

— Лен, я ведь женат. И маму привез домой, она болеет сильно. Я её сейчас в клинику буду устраивать, ее нельзя волновать. Ты прости.

Он аккуратно и нежно поцеловал Елену в губы, вышел и закрыл дверь.

…

Елена шла к своему столу сквозь острый частокол взглядов. Она просто кожей чувствовала — народ в курсе. Каким образом, по каким, одному ему, народу, известным признакам, они раскусили их роман, одному Богу известно, но они раскусили, и теперь Елена шла, как голая сквозь строй. Игорь уже сидел за своим столом и по его вспотевшему затылку, было понятно, он прошёл тот же строй. Елена гордо задрала подбородок, бросила пару колючих взглядов в сторону особо ярых, подошла к Игорю, улыбнулась ему ласково.

— Игорь, ваша инструкция написана отлично. Спасибо. Вы мне очень помогли. Теперь такие документы мне писать будете только вы.

Игорь порозовел от удовольствия, кивнул. Елена победно обвела взглядом комнату поверх голов, кинула жёстко

— Что сидим, глазами хлопаем? Работы нет? Или что?

И с силой швырнула сумку на стул.

…

Вечером Игорь поймал её во дворе. Уже темнело, осенний воздух был остреньким, ароматным, свежим и пряным, Елена обожала такую погоду и хотела пройтись до станции пешком одна, и уже выходила за ворота.

— Довезу, Лен? Сегодня я могу, мама в клинике? А?

И тут Елене пришла в голову сумасшедшая мысль. Она вдруг вспомнила, как учила бабушка — кто поднимет твоё кольцо или найдёт, наденет потом тебе на палец — тот и суженый. Она украдкой стащила кольцо с пальца и бросила его в песок у машины, чуть копнула носком туфельки, отошла. Игорь сосредоточено копался в капоте, потом залил омыватель, включил фары, открыл дверь. И вдруг, уставился напряжённо куда-то под ноги, потом наклонился, поднял кольцо, сдул песок.

— Смотри, Лен. Кольцо потеряли. Не знаешь, чьё?

Елена сделала вид, что разглядывет, охнула, протянула палец

— Это моё, Игорь. Соскочило.

Игорь натянул колечко на Ленин палец, улыбнулся.

— Прям жених. Поехали, Леночка. Садись

Глава 10

— Знаешь, Лен, я бы ушёл от жены. Причём, давно ушёл бы, но жалел ее. А ведь достала. До печени. Особенно, когда мать привожу на лечение, просто мозг выедает, как ржа.