Бесплатный фрагмент - День освобождения Сибири

О. ПОМОЗОВ
ДЕНЬ ОСВОБОЖДЕНИЯ
СИБИРИ

Моему прадеду — Семёну

Илларионовичу Артамонову,

рядовому деятелю земского движения Сибири начала XX века — посвящаю.

Автор

Я признателен также светлой памяти тех личностей, которые вошли в основной контекст нашего повествования и чьи незримые образы («туманные тени») являлись для нас своего рода путеводным ориентиром в поисках дороги к родным берегам

(«Что, дерзновенный, какое великое дело замыслил?

Как проникнул в пределы Аида, где мёртвые только

Тени отшедших, лишенные чувства, безжизненно веют?»

Гомер. «Одиссея»).

«Местный патриотизм — это великая культурная сила, если бы… в каждой области образовался свой деятельный контингент патриотов, одушевленных желанием, чтобы его область была цветущей, — сколько было бы сделано культурной работы. Если бы это случилось, лицо русской земли сделалось бы неузнаваемо… Нужно пробудить в провинции творческую деятельность и в науке, и в искусстве, и в законодательстве… напрасно не трепеща за судьбу России, в полной надежде на её культурный расцвет и славное будущее — снимем с неё пелёнки, которые окутывают её тело. Пусть в воздухе свободно расправятся члены этого тела. Пусть каждая область зажжёт свое солнце, и вся страна будет иллюминована».

Г. Н. Потанин. Из речи, произнесённой 21 сентября 1915 г. на вечере, посвящённом своему 80-летнему юбилею.

К ЧИТАТЕЛЮ

Уважаемый Читатель!

Всегда очень трудно начинать диалог, тем более диалог с многочисленной аудиторией (у меня такое впервые), необходимо какое-то предисловие, несколько определённо нужных вступительных слов, пояснений ну и т. д. Как правило, всё это пишется авторами, насколько мне известно, не до, а уже после окончания работы над книгой. Так вот и я — всё откладывал и откладывал сей тягостный для себя момент, но вот на дворе октябрь 2013 года, после семи лет напряженного труда поставлена, наконец, последняя точка в нашем историческом расследовании, и получается так, что дальше оттягивать «удовольствие» никак уже больше нельзя. Итак, о чём же книга?

Она, прежде всего, о Сибири, о нашей, как это принято говорить, малой родине, о её непростой истории и судьбе в эпоху великого перелома, в период двух русских революций — Февральской и Октябрьской, а также в отдельных эпизодах — и о Гражданской войне, надолго (если не навсегда) разделившей сибиряков на своих и чужих, на красных, на белых и… на бело-зелёных. Согласен, тема не нова, сотни, тысячи книг, статей, кандидатских и докторских диссертаций посвящены событиям 1917—1920 годов. Эпоха великого перелома всегда интересовала, интересует и будет, видимо, ещё долго интересовать не только учёных и писателей, профессионально занимающихся историческими проблемами, но и людей, пусть и весьма далёких от научных «штудий», но любящих, тем не менее, узнавать что-то новое и полезное для себя.

Вместе с тем среди этого великого множества работ вряд ли найдётся хотя бы с десяток книг обобщающего характера по рассматриваемой нами конкретной тематике, а именно: по вопросам, касающимся влияния сибирских областников и областнического движения в целом на ход революционных и постреволюционных событий. Ещё меньше в их числе произведений, рассчитанных на массового читателя, а значит, имеющих популяризаторский (в хорошем смысле этого слова) характер. И вот мы решили в какой-то степени заполнить имеющийся пробел и попытаться на основании весьма значительных наработок советских, современных российских и, в первую очередь, сибирских, конечно, историков нарисовать некую такую панорамную картину происходивших событий, проследить судьбы людей, в них участвовавших, и немного поразмыслить над тем, что же тогда случилось и с нашей страной, и с нами самими. Это первое.

Далее, на основании поистине бесценных залежей газетных публикаций тех дней и лет, находящихся в фондах научной библиотеки Томского государственного университета (храни, господи, родную альма-матер), а также некоторых архивных документов, окунувшись, что называется, с головой в первоисточники, нам подумалось, что, возможно, будет небесполезным внести некоторые новые краски и оттенки («экспрессионист» нашёлся) в общую палитру выстроенного не одним поколением исследователей и ставшего уже почти каноническим событийного ряда, некоторых устоявшихся научных выводов, а порой и просто штампов, переходящих в досадные ошибки, от которых конечно же никто не застрахован. И мы в том числе.

Так вот, не претендуя на абсолютную историческую достоверность, а порой даже и сознательно идя по пути некоторой мифологизации заинтересовавших нас исторических происшествий прошлого, мы ко всему прочему задались ещё одной (последней по счёту, но не по значению, как говорят англичане) целью — объяснить простому и неискушенному читателю или читательнице (если таковые ещё остались): что в действительности происходило в Сибири в период с февраля 1917 по май 1918 г. (и так далее) в плане борьбы сибиряков за политическую свободу, за демократию и одновременно с этим за территориальную автономию своего родного края.

Так как автор хотя и профессиональный в прошлом историк, однако долгое время (лихие девяностые и крутые нулевые) не имевший непосредственного отношения к своей профессии, его взгляд на представленные события, возможно, ценен (а возможно, и не очень) ещё и тем, что теперь это взгляд человека, если не из гущи, то в любом случае — из массы народной (ну почти), из среды простых обывателей, далёких и от академической науки, а также от всех тех, кого принято называть сливками общества. Вполне вероятно, что наше, скажем так, настораживающе неопределённое по стилю изложения и упрощённое до известных пределов исследование совсем не заинтересует высоких интеллектуалов и учёных эрудитов, возможно также, что и тот самый массовый читатель, о котором шла речь чуть выше, не захочет разбираться в предлагаемых его вниманию исторических хитросплетениях (да ломай они голову). Однако мы всё-таки надеемся, что данная книга найдёт своего читателя, человека ищущего, думающего и осмысливающего то, что происходит вокруг нас как в прошлом, так и в настоящем.

Нельзя сказать также, что для тех, кто наберётся терпения и ознакомиться с нашим трудом, это будет всегда лёгкое чтение. Некоторые моменты могут показаться достаточно трудными для восприятия и требующими определённого запаса знаний. Дабы облегчить осмысление таких мест, мы часто прибегаем в нашем исследовании к системе дополнительных ссылок и пояснений (всё для читателя, всё ради читателя). Для кого-то они могут показаться элементарно простыми, но другим, как мы полагаем, они, несомненно, помогут лучше разобраться с имевшими место историческими «происшествиями».

Что касается немногочисленных, в свою очередь, ссылок на источники информации, то здесь нужно сказать следующее. Во-первых, наша работа — это не кандидатская, а тем более не докторская диссертация, где после каждого, даже мало значащего утверждения строго предписывается указывать источник информации, а во-вторых, честно говоря, мы не видели ни для себя, ни для читателя особого смысла в том, чтобы дублировать кочующие из книги в книгу одни и те же ссылки на давно уже введённые в научный оборот и неоднократно подтверждённые факты, комментарии к ним ну и т. д. (о′кей?). И только в самых крайних случаях, а также тогда, когда нам приходилось апеллировать малоизвестными или, с нашей точки зрения, впервые публикуемыми данными, мы прибегали к ссылкам на документы или какие-либо другие источники информации.

Но вот, кажется, и всё, о чём нам хотелось бы предварительно предупредить читателя. В заключение своего предисловия я хочу выразить глубокую признательность работникам научной библиотеки Томского государственного университета, а также сотрудникам Государственного архива Томской области за их столь необходимый для всех нас труд. Отдельная благодарность профессору ТГУ

Н. С. Ларькову за поддержку, а также за очень полезные и важные разъяснения по ряду трудных вопросов.

Автор

СОДЕРЖАНИЕ

Пролог — 13

Часть 1. Томский синдром — 17

Глава первая. Начало пути

— Монгольский след (несколько подражая Л. Н. Гумилёву) — 18

— Потанинский почин — 23

— Николай Последний — 31

— Августовская (1917 г.) конференция областников в Томске — 61

— Первый Сибирский областной съезд — 65

Глава вторая. Чрезвычайный областной съезд в декабре 1917 г.

1. Подготовка к съезду — 81

2. Состав съезда — 84

3. Открытие съезда — 86

4. Работа съезда — 88

5. Выборы Сибирского областного совета — 101

6. Основные решения декабрьского съезда — 104

Глава третья. Временный Сибирский областной совет

1. Состав Совета — 111

2. Создание военного совета и переговоры с Краковецким — 120

3. Протест Потанина — 125

4. Миссия майора Пишона в Томске — 129

5. Второй кооперативный съезд и Областной совет — 131

Глава четвёртая. Разгон большевиками Учредительного собрания

1. События в Петрограде — 134

2. Иностранные суда во владивостокской бухте — 136

3. Протестные мероприятия в Сибири по поводу разгона большевиками Учредительного собрания — 139

4. Сотниковский мятеж — 145

5. Гонения на прессу в городах Сибири — 160

Глава пятая. Сибирская областная дума

1. Подготовка к январской сессии Сибирской думы — 167

2. Разгон большевиками Сибирской думы — 173

3. Нелегальное заседание членов Думы. Выборы ВПАС — 180

Часть II. «Затишье» перед бурей — 195

Глава первая. Сибирское правительство в изгнании

1. Обращение Сибирской областной думы — 196

2. Выезд членов Думы и министров ВПАС на восток — 201

3. События января-марта в Чите — 203

4. Сибиряки в Харбине. Комитет защиты Родины и Учредительного собрания — 214

Глава вторая. Подпольные организации Сибири

1. Создание Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского комиссариатов — 237

2. Создание в Сибири подпольных офицерских и эсеровских организаций — 244

3. Миссия генерала Флуга в Сибирь — 273

Часть III. Первые попытки практического осуществления

областнической программы (почвеннические веяния) — 309

Глава первая. «Сепаратизм» Центросибири

1. ЦИК советов Сибири («из грязи в князи») — 310

2. Брестский мир и сибирские проблемы — 312

3. Покорение Центросибири — 317

Глава вторая. Якутские почвенники

1. Революционный февраль в Якутии — 323

2. Нити из томского «офиса» Потанина дотянулись и до

Якутии — 325

3. На путях «сепаратизма» — 328

Глава третья. Горный Алтай — ещё один проект

земско-областнического направления

1. Немного исторического экскурса — 338

2. Горный Алтай в революции — 360

3. Первый Горноалтайский съезд — 366

4. Второй Горноалтайский съезд — 370

Глава четвёртая. Дальний Восток и Забайкалье под флагом

областничества

1. Так называемый гамовский мятеж на территории Амурской

области — 381

2. «Царство» Семёнова — 398

Часть IV. В борьбе обретёшь ты право своё — 419

Глава первая. Разгон большевиками земских и городских

самоуправлений на территории Сибири

1. События в Омске, Новониколаевске и Барнауле — 420

2. Томск и Тобольск — «последние из могикан» — 427

Глава вторая. Сибирское антибольшевистское подполье

в апреле-мае 1918 г.

1. Рутинная работа — 433

2. Согласно вновь утверждённому плану — 440

Глава третья. Антибольшевистские выступления в сибирских

городах

1. События в Славгороде — 449

2. Омский поповский бунт — 453

3. Осадное положение в Новониколаевске и в Камне-на-Оби — 464

Глава четвёртая. Антисоветские выступления на территории

Томской губернии

1. Тогур, Колпашево и Нарым — первые очаги стихийного

протестного движения — 468

2. Угольные копи Анжерки и Судженки — также в огне

стихийных протестных выступлений против советской власти — 474

3. Кража крупной партии огнестрельного оружия с одного

из военных складов в Томске — пролог будущего общегородского восстания — 480

4. Реквизиции, реквизиции и ещё раз реквизиции — 489

5. Без названия — 494

Глава пятая. Сибирь в мае 1918 г.

1. Праздники и политические будни — 502

2. Готовность номер один — 510

Часть V. Сибирский бунт — 515

Глава первая. Чехословаки

1. Чехословацкая боевая дружина — 516

2. Чехословацкий корпус — 522

3. В тисках новых обстоятельств — 527

4. Сибирский «анабасис» — 536

5. Инцидент в Челябинске — 543

6. «Наздар» от Родиона Ивановича (Гайды) — 553

Глава вторая. День освобождения Сибири

1. События 24 мая у женского Иоанно-Предтеченского

монастыря — 557

2. Последние совещания в Новониколаевске. Начало

мятежа — выступление чехословаков в Мариинске — 564

3. Вооруженное восстание в Новониколаевске — 575

4. Столкновение с чехословаками на подступах к Омску — 581

5. События, связанные с разоружением частей чехокорпуса

в Иркутске, а также на подступах к городу — 587

6. Свержение советской власти в Челябинске — 592

Глава третья. Томск… «и последние станут первыми»…

1. Лицом к лицу с противником — 597

2. Бегство — 613

Досье. Биографический справочник — 627

Источники информации — 845

Когда мне было столько лет, сколько тебе,

я плавал юнгой на паруснике к берегам Африки.

По вечерам я видел, как на отмель выходят львы…

Э. Хемингуэй. Старик и море

Пролог

31 мая 1918 г. — центр антибольшевистского сопротивления и одновременно столица областнического движения Сибири — город Томск. Здесь же — «резиденция» патриарха этого движения — восьмидесятитрёхлетнего Г. Н. Потанина*.

Солнечное, тёплое утро нового дня. Тротуары центральных улиц города постепенно заполняются людьми, они пришли сюда, торопясь поскорее узнать последние политические новости и поделиться друг с другом первыми впечатлениями по поводу только что произошедших и очень радостных для них событий.

— Большевики сбежали, большевики сбежали! — бесконечное число раз, как зачарованные, повторяют они вслух одну и ту же фразу, ставшую для них почти сакраментальной в тот день.

Публика на улицах — в основном прилично и нарядно одетая по такому случаю. Томск в ту пору — 100 тысяч населения — город далеко не маленький, но вместе с тем он (не только тогда, но и сейчас) камерно и даже, можно сказать, келейно небольшой. Поэтому, наверное, многие друг друга узнают на улицах, раскланиваются и под звон звонящих со всех церквей колоколов целуют друг друга почти по- пасхальному. Скоро людей на центральной улице города становится так много, что они уже не помещаются на узких тротуарах и выходят на проезжие мостовые, мешая движению куда-то по-особенному спешащих в тот день пролёток и одиноко (в смысле редко) перемежающихся с ними автомобилей, звучными гудками разгоняющих в стороны слегка обезумевшую от радостного ликования толпу. Серьёзным господам в этих автомобилях пока не до всеобщего веселья: у них много срочных и самых неотложных дел по организации новой власти в городе.

_______________

*Краткие биографические сведения о людях, выделенных курсивом, можно найти в разделе «Досье» нашего исследования.

У здания городской управы, что на пересечении Ямского (теперь

Нахановича) переулка и улицы Почтамтской (сейчас проспект Ленина), уже настоящая давка. Двое молодых людей стоят у входа в помещение и пытаются сдержать напирающую толпу. Один почтенного вида человек, главный редактор губернской «Земской газеты» и одновременно гласный (депутат) Томской городской думы Д. И. Розенберг уже слегка надорванным голосом убеждает осаждающих, что «нельзя же всем сразу, господа», и пропускает в здание управы только представителей местного самоуправления и наиболее известных в городе общественных деятелей. Но никому не грустно от этого, все бодры, веселы и пытаются всё-таки каким-то образом протиснуться с улицы в помещение, для того чтобы попасть на первое и потому историческое заседание новой демократической власти, посвященное началу всесибирского народного восстания и изгнанию из Томска — ставших для многих ненавистными — большевиков.

Вскоре, медленно и осторожно лавируя между людьми, пыхтя, отхаркиваясь и гудя, подползает к дверям здания управы огромный чёрный автомобиль с открытым верхом. Из него выходят несколько человек в военной форме, и среди них — грузный сорокавосьмилетний полковник по фамилии Сумароков, отставной артиллерист, руководитель антибольшевистской подпольной офицерской организации города. Толпа немного подаётся назад под нажимом приехавших с полковником офицеров, после чего Сумароков обращается к собравшимся с краткой приветственной речью. В ответ гремит многоголосое и громогласное «ура!» И в то же самое время вдоль улицы, примыкающей к зданию, уже выстраивается длинная шеренга добровольцев с бело-зелёными повязками на рукавах, слышатся командные голоса офицеров, делающих необходимые распоряжения, тут же из подошедшего грузовика раздаётся и оружие первым новобранцам формирующейся Сибирской добровольческой армии.

Все остальные с нетерпением ждут официального заявления от новой власти. И вот, наконец, из распахнувшихся дверей здания городской управы выходит её представитель и передаёт собравшейся публике первые, только что отпечатанные листовки с воззванием к жителям города. В них говорится: «Войсками Временного правительства автономной Сибири власть большевиков свергнута. Вся власть в городе до восстановления выборных демократических учреждений переходит в руки Временного правительства автономной Сибири в лице назначенного им комиссариата Западной Сибири (помещение городской управы). Комиссариатом предоставлены широкие полномочия по установлению порядка и охраны войсковым начальникам. Командующими войсками Томского района назначены: начальником гарнизона — полковник Сумароков (здание бывшей гостиницы «Европа»), комендантом — полковник Вишневский (Дом свободы) «*. Подписано воззвание: комиссарами ВПАС П. Михайловым, В. Сидоровым, Б. Марковым, а также командующим войсками Томского района капитаном Василенко.

Когда прочитавшие обращение люди отрывают, наконец, свои взоры от розданных им листовок и, следуя призыву многочисленных одобрительных возгласов, устремляют взгляды вверх, то они не могут не заметить, что на балконе здания городской управы кто-то уже закрепил развевающееся бело-зелёное полотнище областников — знамя долгожданной Сибирской автономии…

______________________

*Орфография, пунктуация и синтаксис в цитируемых нами исторических документах и свидетельствах, сохранены и приводятся, как это и принято, в полном соответствии с оригиналом.

ЧАСТЬ I

ТОМСКИЙ СИНДРОМ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

НАЧАЛО ПУТИ

Сила и слабых мужей не ничтожна, когда совокупна.

Гомер. Илиада

1. Монгольский след (несколько подражая Л. Н. Гумилёву)

Григорий Николаевич Потанин родился в семье офицера Сибирского казачьего войска. В десять лет от роду его определили на учёбу в Омский кадетский корпус, одно из лучших общеобразовательных заведений тогдашней Сибири. Однако в строгой военной гимназии, как позже признавался сам Потанин, его частенько одолевала скука, и, поскольку учёба его также как-то мало занимала (не будем брать в пример эту вряд ли положительную особенность клана гениальных людей), единственной отдушиной в те детские, а потом и юношеские кадетские годы стали для него книги. Среди них наибольший интерес вызывали произведения, в которых рассказывалось о знаменитых путешественниках, об их невероятных приключениях, а также о совершённых ими географических открытиях. Но, поскольку неумеренное чтение очень часто, что греха таить, до добра не доводит (в каждой шутке есть доля шутки), юноша Потанин стал как-то постепенно сторониться своих сокурсников, более опосредованных и, что называется, приземлённых, честно мечтавших ну там о достойной военной карьере, о золотых офицерских погонах и прочем. И поэтому настоящих друзей он поначалу не имел.

Но вот в 1846 году, на год позже Потанина, в Омский кадетский корпус поступил на учёбу сын одного из казахских князьков Чокан Валиханов. Казашенок был, что называется, голубых кровей, очень смышлён и хорошо воспитан, однако он плохо говорил, а ещё хуже читал и писал по-русски. Его частенько дразнили за это, а порой, что уж греха таить, и обижали, иногда по-мальчишески жестоко, товарищи по кадетскому корпусу. Так что он тоже, как и Гриша Потанин, вскоре стал немного изгоем или, как сейчас говорят, аутсайдером среди сокурсников. И они подружились, два «гадких утёнка»: внук казачьего офицера — потомок первых дружинников Ермака — и прапраправнук великого Чингиз-хана. Гриша Потанин, как мог, практиковал Чокана по русской грамматике, а тот с ответной благодарностью рассказывал ему разные занимательные истории из жизни кочевников-степняков, а также легенды и былинные сказания, сохранённые его народом с древнейших времён. И вот однажды Чокан поведал своему самому верному* русскому другу одно из сокровенных преданий рода Чингизидов, передававшееся из поколения в поколение под строжайшим семейным секретом.

Трудно теперь, конечно, доподлинно воспроизвести рассказ юного казахского сказителя, тем более что нас с вами там, к сожалению, не было, а из двух участников той беседы, никто и никогда о ней ничего публично не рассказывал и не записывал. Но легенда об этом, тем не менее, существует, и поэтому мы хотя бы в самых общих чертах, но всё-таки можем передать то, что поведал тогда Чокан Валиханов будущему (с позволения) верховному вождю сибирского освободительного движения Григорию Потанину.

Когда-то давным-давно один из отрядов полководца Искандера (Александра Македонского) был направлен на поиски священного озера, расположенного, как уверял «домашний» учитель Александра — философ Аристотель, в далёких северных лесах, в стране народа, по-гречески называемого гиперборейцами (в переводе: те, кто живёт за северным ветром — Бореем). Озеро это, равное по размерам целому морю, являлось, по словам всезнающего учителя великого полководца, резервуаром чистейшей в мире пресной воды с уникальными свойствами. После долгих и трудных поисков воины Искандера дошли-таки до места назначения, и их взорам предстал неповторимый в своей величественной и первозданной красоте Байкал. Потом они прошли немного севернее и обнаружили ещё и большую реку, которую решили назвать в честь гречанки Елены Троянской, некогда самой прекрасной из всех земных женщин.

Тот отряд македонских воинов по какой-то не совсем понятной причине так и не вернулся к себе на родину. То ли по собственной воле осел он в тех далёких краях, впоследствии названных Сибирью, то ли его принудили к этому силою. В общем, так или иначе, но, поселившись на берегах Байкала, македонцы (а может быть, то были греки или даже персы), вынужденно вступая в контакт с местными народами, постепенно начали растворяться в их среде, пока, в конце концов, не исчезли совсем. Однако спустя некоторое время на территории Забайкалья, в частности у племён, кочевавших в районе _______________

*Спустя несколько десятилетий научная (географически-топографическая) экспедиция под руководством Потанина заложит основание для русского военного поселения в казахских степях под названием Верный, сейчас это город Алма-Аты, до недавнего времени — столица Казахской ССР.

реки Онон, стали время от времени рождаться дети с небесно голубыми глазами. За такой редкий и необычный цвет глаз местные

народы прозвали их «сыновьями неба», весьма часто вручали им даже верховную власть, полностью и беспрекословно подчиняясь их воле. Одним из таких «небесных посланников» стал хан по имени Тимужчин, который силой непостижимой для большинства людей мудрости впервые объединил все племена, живущие вокруг священного озера, в единый племенной союз, за что получил прозвище Великий (Чингиз) хан. Под таким именем и во главе своего не менее победоносного, чем у Искандера, войска он завоевал впоследствии почти полмира, покорив великое множество стран и народов.

Никто не ведает теперь доподлинно, как и в силу каких таких особых причин произошло создание одной из величайшей в мировой истории империи, всё скрыло под непроницаемой завесой беспощадное время. Оно же разрушило и древнюю столицу Чингиз-хана город Каракорум. Так что никто не знает теперь, заканчивал свой рассказ юный Чокан Валиханов, где находятся его руины, под каким из бесчисленных степных курганов. Неизвестно до сих пор никому и место захоронения монгольского императора. Но именно там, в его могиле, как тогда же узнал Гриша Потанин, и хранится источник неземной мудрости* великого покорителя Азии.

Юного Потанина настолько захватил рассказ его верного друга, что он в силу наивной детской доверчивости воспринял древнюю легенду как подлинную историческую быль и решил, что он должен во что бы то ни стало найти и столицу великого монгола, а также, если очень повезёт, и его могилу. Точнее сказать, молодые друзья-следопыты решили сделать это вдвоём, вместе, общими усилиями организовав, когда вырастут, научную экспедицию в Забайкалье. В чём они (так же, как чуть раньше Герцен и Огарёв, а чуть позже Том Сойер и Гек Финн) **, должно быть, где-нибудь на одном из иртышских крутояров, встав, как и полагается в таких случаях, лицом на восток и съев, может быть, для пущей значимости момента горсть горькой степной земли, поклялись друг другу в том, что они во что бы то ни стало обязательно осуществят задуманное. Тогда же они решили, что для достижения заветной цели после окончания Омского кадетского

_______________

*В империи Чингиз-хана учителя и врачи были освобождены от уплаты государственных налогов…

**Как бы не совсем сочетаемые исторические и литературные персонажи, но в стилистике нашей работы как раз-таки сочетаемые… и это важно.

корпуса оба продолжат учёбу в Петербургском университете. Чокан Валиханов собирался поступить на факультет восточных языков, а Григорий Потанин полагал окончить полный курс отделения естествознания, изучить географию, минералогию, биологию и другие науки, необходимые для трудных и продолжительных экспедиционных путешествий.

Вскоре друзья так и сделали, они продолжили (правда, в разные годы) учёбу в столичном университете, однако в дальнейшем их пути, к сожалению, разошлись. Сначала им казалось, что они расстались лишь на время, но впоследствии оказалось — что навсегда. Валиханов стал у себя на родине выдающимся ученым-филологом и явился создателем современного казахского алфавита, а также литературного языка своего народа. Потанин же, однажды познакомившись в Петербурге с идеями сибирского областничества, именно им отдал большую часть жизненных и творческих сил.

А что касается великой тайны Чингиз-хана… то тут нужно отметить следующее: кто знает, возможно, разгадка её всё-таки стала для Григория Николаевича Потанина неотъемлемой частью его научного поиска в многочисленных географических и этнографических экспедициях, которые он совершил в течение всей своей долгой и насыщенной великими трудами жизни. Место же рано ушедшего из жизни Чокана Валиханова занял в некоторых из научных экспедиций ближайший друг и единомышленник Потанина по сибирскому областническому движению Николай Михайлович Ядринцев, который

Потанин Г. Н. Ядринцев Н. М.

в 1889 г., что называется с подачи Потанина*, нашёл-таки в монгольских степях, на правом берегу реки Орхон, древнюю столицу

Чингизидов город Каракорум**. Что же касается места погребения великого монгольского хана, то его Потанин вроде бы тоже как открыл, но уже мало кому рассказал об этом***. Что он обнаружил там — тоже до сих пор неизвестно. Сумел ли он воспользоваться заповедной мудростью Чингиз-хана — покрыто ещё большей тайной; но вот только летом 1918 г. появилось на некоторых политических картах новое государственное образование, по размерам территории превышающее любую из крупнейших стран мира, под названием Сибирская автономная республика. Её создали при живом ещё патриархе ученики Потанина, но возглавил то государство в государстве несколько месяцев спустя человек с татарской фамилией Колчак, тоже, как полагают некоторые, потомок рода Чингизидов. А имя ему дали — не в честь ли Александра Македонского — Искандера из рассказа Чокана Валиханова?.. Простые совпадения, скажет скептик. Может быть… Однако случайностей, как известно, не бывает.

_______________

*По версии самого Потанина, всегда отличавшегося предельной скромностью, примерные координаты развалин столицы Чингиз-хана сообщил Ядринцеву председатель Иркутского Восточно-Сибирского отделения Русского географического общества В. Е. Яковлев.

**Харабалагасун, по другой версии — Хара-Хорин, что в переводе с монгольского, якобы, означает «Чёрная ограда». Древние монголы отчего-то любили добавлять в свои названия ассоциации чёрного цвета. Цвета, скорее всего, выжженной пожаром степи (или прерии, если на американский манер).

***Схема с топографическими координатами этого места оставалась, по всей видимости, только в памяти Григория Николаевича, и утеряна навсегда вместе с ним. Хотя, кто знает, может быть, где-то в его архивах, хранящихся в научной библиотеке Томского государственного университета, и по сей день лежит не отмеченный до сих пор никем пожелтевший клочочек старой блокнотной записи с несколькими изрядно поистёршимися цифрами — указателями широты, долготы или какой-либо другой зашифрованной привязки к местности…

Один человек, правда, рассказывал мне другую, ещё более фантастическую, историю (и вот уже нас двое — сумасшедших) о том, что могилу Чингиз-хана обнаружил во второй половине XIX века на территории Монголии выдающийся русский путешественник Н. М. Пржевальский, незаконнорожденным сыном которого, по мнению некоторых, был Иосиф Джугашвили, больше известный миру как Сталин, точно так же, как и его великий предшественник Чингиз-хан, создавший велением всё той же непостижимой для обычного человека космической предопределённости новую евразийскую империю.

Такова легенда. А что происходило в реальности в эпоху проектирования, а потом и создания Сибирской автономной республики, мы и попытаемся рассказать дальше по тексту, по возможности строго уже документально.

2. Потанинский почин

Как довольно часто и с большим удовлетворением для себя любили отмечать историки советского периода, освещая жизненный путь и общественную деятельность основателя сибирского областнического движения Г. Н. Потанина, он ещё в самом начале своего долгого и многотрудного жизненного поприща, находясь на учёбе в Омском кадетском корпусе, впервые напрямую столкнулся с проблемой социального неравенства, видя, например, какое преимущество имели ученики-дворяне над выходцами из обычных казачьих семей. Такое неравенство, подчёркивали всё те же историки (и с ними трудно не согласиться), впервые вызвало в душе юного Потанина чувство сильного социального протеста, к которому впоследствии добавился и протест сибирско-патриотический. Сначала это был как бы местный — казачий, а потом, собственно, и общесибирский патриотизм.

Окончив Омский кадетский корпус, он сразу же, как и большинство его товарищей кадетов, отправился на военную службу, но спустя несколько лет оставил её и поселился в Томске — городе, который стал для Потанина в последующие годы его жизни поистине родным (в 1920 г. Григорий Николаевич обретёт здесь и своё последнее, вечное, пристанище). В Томске в 1858 г. двадцатитрёхлетний Григорий Потанин познакомился с человеком, который дал ему, что называется, путёвку в жизнь и вследствие чего стал, по сути, «крёстным отцом» нашего выдающегося сибирского областника. Этим человеком был не кто иной, как сам Михаил Александрович Бакунин — первый русский революционер поистине мирового масштаба, теоретик и практик анархо-синдикализма*, панславист и масон, дважды приговорённый к смертной казни, но всё-таки помилованный и по высочайшему повелению «всемилостиво» определённый в 1857 г. на поселение в Сибирь — «навечно».

_______________

*Анархо-синдикализм — революционное движение, пропагандирующее принципы коллективного самоуправления независимых от центральных властей организаций трудового населения и отстаивающее идеи так называемого либерального (свободного, вольного) коммунизма.

Тогда, может быть, впервые, Потанин услышал из уст Бакунина поначалу наверняка насторожившее, но потом ставшее, во многом, заветным и для него тоже слово — «революция». С замиранием сердца слушал ещё только начинавший интересоваться политикой Потанин рассказы длинноволосого ссыльного бунтаря об анархизме, а также о том, что, может быть, уже совсем скоро (ну что такое для истории, в самом деле, пара тройка сотен лет) не останется на планете Земля никаких государств в прежнем, уже устаревшем, понимании данного слова. Вместо них, этих, по сути, принудительно созданных, строго централизованных и находящихся под властью привилегированных кланов (феодального, буржуазного или социалистического типа) территориальных образований, люди когда-нибудь на полностью добровольной основе сформируют самостоятельно управляемые ими же самими областные общины, в том числе и в Сибири. Таким образом, тогда на уроках Бакунина Потанин впервые столкнулся с понятием «областная автономия».

Впервые, всё впервые, а потом вдруг — (любимое толстовское) — так просто и ясно: автономные сибирские губернии на основе взаимовыгодного и равноправного соглашения с центром формируют такую же автономную и самоуправляемую, но только теперь уже областную всесибирскую общность, входящую как равноправный партнёр наравне с другими автономными образованиями в объединённую Российскую конфедерацию*. Неужели это когда-нибудь станет возможным?.. Неужели вообще может такое быть, чтобы полуколония имперской России, вечный её сырьевой придаток и беспросветная каторга, а вместе с тем — огромаднейший и богатейший сибирский край со своей уникальной тысячелетней культурой и историей обрёл, наконец, права родного сына, а не пасынка великой России?..

С этими мыслями и с тайным рекомендательным письмом Бакунина Григорий Потанин едет** в Петербург и в 1859 г. поступает в столичный университет. Годы его учёбы (1859—1861) совпали с периодом подготовки и проведением в России первых либерально-демократических реформ, и молодой Потанинконечно же _______________

*Кстати, 18 лет спустя (сбежавший к тому времени из Сибири) Бакунин уже смертельно больным приедет умирать ни куда-нибудь, а в «Мекку» конфедератов — Швейцарию.

**Достаточных денежных средств на дорогу в Петербург у Григория Николаевича в то время не оказалось, поэтому он вынужден был подрядиться охранником на гужевой караван, следовавший в столицу с очередной партией сибирского золота.

оказывается в гуще столичного студенческого вольнодумства, тогда же

он находит и первых единомышленников по сибирскому областническому движению и прежде всего — Николая Ядринцева. Он отращивает себе по моде тех лет и в подражание незабвенному «крёстному отцу» — Бакунину — длинные волосы и с того времени и до самого последнего дня уже не меняет больше ни своих убеждений, ни своей бунтарской внешности.

«В этот период наших увлечений, — писал позже Ядринцев, — нам уже тогда представлялся открытым Сибирский университет, к которому стекались нескончаемым потоком пытливые умы и энтузиасты сибирского возрождения. Портик должен быть из белого мрамора с золотой надписью: „Сибирский университет“. Нет, лучше на чёрном, внутренность из малахита и яшмы, кругом — сад, в котором сосредоточивается вся сибирская флора. В кабинеты доставлены коллекции со всей Сибири, общественная подписка дала огромные средства. Аудитории кишат народом, где мы встречаем рядом с плотными и коренастыми сибиряками, наших инородцев, университет привлечёт японцев и китайцев, — говорили другие. Так развивалась мечта. „Доживём ли до этого?“ — раздался вдруг студенческий голос…»

Глубокое впечатление на сибиряков производили лекции историка-областника Костомарова, сторонника федеративного государственного устройства, а также Щапова, учившего своих слушателей, что «русская история, в самой основе своей, есть по преимуществу история различных областных масс народа, история постоянного территориального устройства и разнообразной этнографической организации». Щапов смотрел на Сибирь с точки зрения европейца, открывшего Америку. В связи с этим Сибирь представлялась ему страной, открывшей, как и Америка, свои двери для людей со свободолюбивым характером, для «вольно-охотного люда», обставившего её не столько острогами и городами, сколько свободными заимками и слободами. Также в лекциях Щапова отчётливо была выдвинута идея об автономии российских областей, в том числе и Сибири. Постепенно все эти выкладки и размышления окончательно убедили студентов-сибиряков в том, что областное самоуправление и федерализм есть именно та самая политическая система, без которой немыслима дальнейшая общественная жизнь Сибири.

«Пылкие и горячие, — писал Ядринцев, — мы давали клятвы возвращаться на родину, служить ей беззаветно и, окончив или не окончив курс в университете, возвращались назад домой не случайно, а вполне сознательно». Целая плеяда молодых студентов-сибиряков во главе с Потаниным, Ядринцевым и Шашковым покинули тогда шумную столицу и уехали в Сибирь для насаждения там «великих начал эпохи».

Газета «Утро Сибири» (Томск, №11 от 14 января 1917 г.)

В 1861 г. Потанин и Ядринцев из-за временного закрытия университета, случившегося вследствие массовых студенческих волнений в столице, прерывают свою учёбу в Петербурге и возвращаются в Сибирь. Здесь они оба поступают на государеву службу, без отрыва от которой начинают понемногу заниматься и общественной культурно-просветительской деятельностью. Но это днём, а беспросветно долгими провинциальными вечерами, а ещё чаще — ночами проводят тайные совещания небольшой группы томской молодёжи по подготовке в Сибири революционного переворота — переворота, — прежде всего, в умах и сознании сибиряков, что, по мнению «заговорщиков», являлось самым что ни на есть настоящим и поистине государственным делом.

Сибиряки в основной своей массе, в те немного стародавние теперь уже для нас всех времена, — народ малообразованный, а чаще всего так и вообще малограмотный (однако ни в коем случае мы не возьмёмся утверждать, что — малокультурный; культура, как известно, у всех у нас, к счастью, своя, но… разная). Единственная читающая публика — чиновничество и духовенство — была до неприличия малочисленна, да и она, если и интересовалась чем-то в прогрессивном духе и выписывала что-то, допустим, даже из столичных газет и журналов, и та делала это подчас только для того, чтобы не отстать от последней провинциальной моды. Однако чаще всего получалось так, что источникам столичной информации кухарки уже через два-три дня находили, как они считали, более стоящее применение — брали их с собой на рынок и использовали в качестве обёрток для различного рода снеди. Что ж, простота, как говорится, не грех.

Существовало, правда, одно время здесь же, в Томске, весьма передовое, но опять-таки единственное на всю Сибирь, масонское культурно-просветительское общество европейского образца под названием «Восточное обозрение», созданное в начале двадцатых годов XIX века будущим декабристом Батеньковым. Но и оно как-то не особенно влияло на умы сибиряков, а вскоре и совсем зачахло, после того, как его организатор отбыл в Петербург на Сенатскую площадь.

Но вместе с тем и в то же самое время имелся в Сибири, и это уже без всяких шуток, наш собственный, причём практически доморощенный, учёный-историк. Звали его Пётр Андреевич Словцов — уникальный человек, со сложной, а порой и просто трагической судьбой, перенесший и тюремное заключение, и ссылку, переживший в период трудных научных изысканий непонимание, клевету, а порой и откровенные насмешки со стороны отдельных недальновидных современников. Однако при всём при том — своей беззаветной преданностью науке и беспримерно кропотливыми занятиями — создавший фундаментальный для того времени научный труд под названием «Историческое исследование Сибири». И в нём мы видим то же самое стремление, что и у других теоретиков автономизма: каким-то образом обособить Сибирь, определить её отличительные особенности и вместе с тем провозгласить для тех, кто способен ещё слышать, что «Сибирь, как страна, заключает в себе золотое дно, но как государство представляет ничтожную и безгласную область». Не в бровь, как говорится, а в глаз, в самое что ни на есть яблочко попал первый сибирский архивариус, раз и навсегда пригвоздил, навеки вечные, и аминь.

Вслед за Словцовым молодые сибирские публицисты из числа единомышленников Потанина и Ядринцева, практиковавшие из-за почти полного отсутствия местных газет главным образом публичные лекции, также стали заострять внимание слушателей на том, что Сибирь — это полностью обездоленная, штрафная колония Центральной России, которая по многим показателям экономического, общественно-политического и культурно-образовательного развития безнадёжно отстаёт от своей всевластной метрополии. И в первую очередь потому, что регион по рукам и ногам скован не только вполне обоснованными, обременительными (ну что же делать), так называемыми общегосударственными интересами России, но и абсолютно неоправданными, во многом неуместными и при том непомерно преувеличенными в финансовым отношении вожделениями столичных толстосумов и приближённых к престолу власть имущих.

Так начинал зарождаться сибирский местническо-патриотический протест против абсолютно неограниченного всевластия метрополии. Вместе с тем, считая опасным для целостности страны провозглашение полной политической независимости, сибирские автономисты, начиная с самых первых публичных выступлений, а потом и газетных публикаций, всегда с неизменной принципиальностью подчёркивали стремление произвести революционный переворот, в первую очередь, в направлении культурно-образовательной и экономической самостоятельности своего региона не менее, но весте с тем и не более того. Единственным же их политическим требованием являлась программа по демократизации системы управления, то есть учреждения на территории Сибири городского и земского самоуправления, а также гласного суда.

Самым же сокровенным желанием областников на первых порах по-прежнему оставалось стремление добиться от царского правительства разрешения на открытие в Сибири собственного университета, который должен был стать не просто научно-образовательным, но вместе с тем и крупным научно-исследовательским центром, призванным дать новый толчок к развитию сибирского регионального самосознания. Автономисты также пытались, как могли, уже тогда защищать права и интересы местного бизнеса, включая в свои лекции и многие экономические вопросы. Ну и, наконец, последнее, к чему постоянно призывали молодые пропагандисты областнических идей, — это защита бесценных культурных традиций аборигенных народов Сибири и Дальнего Востока. Вот, пожалуй, и все пункты изначальной, ставшей потом классической, программы сибирских областников. Однако в условиях «захудалой и заброшенной провинции» Сибирь «не заметила тогда призыва областников и не пошла за ними». Вот почему вполне достаточным оказалось тогда произвести разгром кружка первых сибирских автономистов, наскоро обвинённых в пропаганде антироссийского политического сепаратизма, чтобы их идеи вместе с ними самими на долгие годы растворились, как говорится, во тьме исторического безвременья.

Весной 1865 г. Григорий Потанин, Николай Ядринцев и ещё один начинающий областник, отставной артиллерийский поручик Евгений Колосов, были арестованы на заимке купца Пичугина под Томском, где они производили естественноисторическую, как они это называли, научную экскурсию, после чего их отправили под конвоем в генерал-губернаторский Омск. Поводом для ареста послужила, обнаруженная в среде учащейся молодёжи Омска и Иркутска, прокламация под названием «Патриотам Сибири», в которой чёрным по белому заявлялось о том, что «для блага отечества, для блага каждого из нас необходимо отделиться от России». Авторство данного манифеста сразу же приписали группе Потанина и Ядринцева; являлась ли злополучная прокламация фальшивкой, сфабрикованной в омском жандармском управлении, или действительно «отец Пафнутий руку приложил» — до сих пор так и остаётся загадкой. Но делу дали ход, и три года спустя Потанин получил 12 лет каторги, заменённых впоследствии содержанием в крепости Свеаборг. Ядринцева также первоначально приговорили к 12 годам каторжных работ, однако позднее ему определили в качестве наказания поселение на территории одной из самых северных губерний России — Архангельской. К суду по делу о «сибирском сепаратизме», кроме самих участников молодёжного кружка автономистов, оказался тогда привлечён и один из теоретиков областничества Афанасий Прокопьевич Щапов.

После высочайшего помилования в 1874 г. Потанин и Ядринцев вновь вернулись в Сибирь и продолжили каждый на своём поприще и на первых порах строго в рамках дозволенного, некогда начатое ими великое дело по культурному возрождению Сибири. Потанин, как в дни юности, потянулся к тайнам Востока и по поручению Русского географического общества совершил несколько замечательных путешествий в Монголию, Тибет и Китай. Ядринцев же, полностью переключившись на публицистику, стал почти на два десятка ближайших лет лидером областнической мысли в Сибири. Сначала он сотрудничал в «Камско-Волжской газете» в Казани, а потом — в газете «Сибирь», издававшейся в Иркутске, а еще позднее — в петербургском «Восточном обозрении». Последнее издание Ядринцев редактировал сам, и именно эта газета стала, по мнению многих исследователей, поистине «благодатным весенним дождём» для сибирского областнического движения. Теперь, после воодушевляющих статей Ядринцева, почти повсюду в Сибири начали появляться многочисленные легальные кружки приверженцев идей автономного мирообустройства.

Потом было, наконец, и долгожданное открытие Томского императорского университета (1888 г.). Одновременно с этим стали выходить первые сибирские газеты, причём всё более и более значительными тиражами, в которых в обязательном порядке печатались статьи, в том числе и по областнической тематике. Велись разного рода публичные дискуссии, и на их основе вскоре стали возникать, что называется, кружки по интересам, формировавшие с каждым годом всё большее и большее число убеждённых сторонников сибирского автономизма. И вот уже и другие люди также стали заниматься изучением Сибири, плодотворно интересоваться её историей, этнографией, геологией, флорой и фауной, а также не менее сложными вопросами социокультурного общежития её многочисленных народов. Прогрессисты, пошедшие вслед за первыми областниками, постепенно становились лучшими знатоками сибирской действительности и сибирских нужд, незаменимыми работниками для будущей Сибирской областной думы, хорошо образованными и, главное, подготовленными для решения самых насущных проблем родного края.

В 1882 г. вышёл в свет главный научно-публицистический труд Ядринцева — его монография «Сибирь, как колония», — заключавший в себе обстоятельный обзор текущих областных вопросов в связи с историческим прошлым сибирского края, а также с его будущими перспективами. Эта книга была переведена на некоторые европейские языки и сразу же сделала Ядринцева достаточно известным публицистом не только в Сибири и России, но и за рубежом. В том же году Николай Михайлович приступил к изданию газеты «Восточное обозрение», призванной стать, как мы уже отмечали, главным печатным органом сибирских областников. Примечательно то, что на страницах своего печатного листка Ядринцев вновь весьма смело стал пропагандировать практически те же самые идеи, за приверженность к которым семнадцать лет назад он и его товарищи подверглись жестокому судебному преследованию. «Сибирское общество, — писал он, — ждёт введения земства, нового гласного суда, распространения образования, гарантий личности и лучшего общественного существования… Наши первые и настоятельные нужды — это введение земства, гласного суда, свободы личности, свободы переселения и прекращения ссылки в Сибирь».

Реакция властей на такие «непомерные» запросы, естественно, не заставила себя долго ждать и уже через полгода после выхода первого номера «Восточного обозрения» последовало строгое административное предостережение, а вскоре все публикуемые материалы стали подвергаться жесткой предварительной цензуре. Всё это в конечном итоге привело к тому, что в 1888 г. Ядринцев вынужден был покинуть Петербург и переехать вместе со своей газетой в Иркутск — город, хотя и пропитанный особым духом ссыльных декабристов, но при отсутствии в то время железнодорожного сообщения и телеграфной связи, находившийся так далеко от российских культурных центров, что просто, как говорится, хоть волком вой, — в общем, у «чёрта на куличках», если уж быть совсем точным.

Здесь Николай Михайлович вдобавок к свалившимся на него неприятностям, связанным с закрытием газеты, вскоре получил и трагическое известие о преждевременной смерти своей жены. Сильные переживания, последовавшие за всеми этими событиями, привели Ядринцева в такое отчаяние, что он вскоре впал в очень глубокую депрессию, сопровождавшуюся периодическими и весьма длительными запоями. Лишь своевременное участие друзей и, прежде всего, Потанина, в его судьбе смогло отвлечь внимание Николая Михайловича от одолевавших его проблем и помогло ему вновь направить усилия на плодотворную научную работу. Ядринцев едет в экспедицию на поиски Каракорума — древней столицы монгольских Чингизидов. Эта поездка, закончившаяся открытием известного археологического памятника, навсегда внесла имя Ядринцева в историю мировой науки.

Однако после возвращения из научной экспедиции Николай Михайлович неожиданно для многих увлёкся переселенческим вопросом. С целью ознакомления с научными и практическими наработками по данной проблематике за рубежом Ядринцев вскоре совершил поездку в США и пришёл в неописуемый восторг от абсолютно новой для него и свободной страны. «Америка меня поразила: это — Сибирь через 1000 лет, точно я вижу будущее человечества и родины… пишу вам 4 июля — праздник Независимости; представьте мои чувства… сердце замирает и боль, и тоска за нашу родину. Боже мой! Будет ли она такой цветущей?» — восклицает он в своих письмах и с ещё большим энтузиазмом по возвращении назад начинает разрабатывать колонизационный и переселенческие вопросы. Но что один разве в поле воин?..

В 1894 г. уставшим и вновь совершенно больным Николай Михайлович прибыл в Барнаул. В этом городе 7 июня того же года он скоропостижно скончался в возрасте пятидесятидвух лет. Как говорили изустно очевидцы, Ядринцев намеренно отравился, приняв слишком большую дозу опия в качестве снотворного. Полагали, что в той страшной трагедии не последнюю роль сыграла некая молодая особа, от неразделённых чувств к которой Николай Михайлович сильно страдал в последний период своей жизни.

Смерть Николая Михайловича Ядринцева символично совпала с окончанием «золотого века» сибирского областничества, и уже вскоре начался следующий, второй этап развития этого движения, разворачивавшийся в совершенно иной социально-политической и экономической обстановке, связанной, во-первых, с окончанием строительства в начале ХХ века Транссибирской железнодорожной магистрали, а во-вторых, — с изменившейся общественно-политической ситуацией в стране, пережившей за два первых десятилетия нового века целые три социальные революции.

3. Николай Последний

Подобно тому, как демократические власти современной России отменили главный праздник коммунистов — победу Октябрьской социалистической революции, — заменив его так называемым Днём народного единства, точно так же и сами большевики в своё время подменили празднование дня начала Февральской буржуазной революции (23-е февраля по старому стилю и 8-е марта по новому) Международным женским днём.

За 20 минут до полуночи 2 марта 1917 г. царь Николай II передал в руки делегации от Государственной думы акт отречения от престола в пользу своего младшего брата — великого князя Михаила Александровича. 3 марта новый император, уступив настояниям всё тех же представителей Государственной думы, сложил с себя переданные ему полномочия вплоть до вынесения решения по этому вопросу Всероссийским Учредительным собранием, передав до того момента власть по управлению страной в руки Временного правительства, избранного из числа депутатов IV Государственной думы.

Революция в России победила*.

По официальным данным тех лет, в ходе Февральской революции в столице погибло с обеих сторон 266 человек, ранения получили — 958.

Вести, поступавшие всю неделю с 23 февраля по 2 марта** по правительственным каналам телеграфной связи в сибирские города, в том числе и в Томск, разумеется, тщательно фильтровались местными властями и не подлежали (упаси бог) никакому публичному разглашению, а тем более — обсуждению. И, тем не менее, все последние «секретные» новости с неизменной периодичностью всем нам хорошо известным способом, всё-таки просачивались в обывательскую среду, где мгновенно распространялись и анализировались на всякий лад. Все, кому были не безразличны подобные сообщения, а такие составляли, надо полагать, подавляющее большинство, одни в нервном напряжении, а другие — просто с небывалым интересом, ждали окончательных результатов происходивших в столице «продовольственных беспорядков».

И вот, наконец, утром 3 марта, когда стало известно, что семья (династия) Романовых приняла решение прекратить политическую борьбу и официально передать власть в руки революционной демократии, скрывать дальше главные столичные новости теперь уже не только не имело никакого смысла, но и стало достаточно опасным занятием, поскольку вполне могло сойти за преступление против революции, чреватое самыми негативными последствиями для

_______________

*Хотя некоторые полагают, что это долгожданное для многих событие произошло немного раньше — 27—28 февраля по старому стилю. 27 февраля состоялось последнее заседание царского правительства, а 28 февраля на сторону Революционного комитета Государственной думы перешла подавляющая часть петроградского гарнизона.

**Все даты до февраля 1918 г. приведены у нас по старому стилю.

местных властей. А, впрочем, 3 марта никто у них уже и не думал спрашивать, собственно, на сей счёт никаких вообще разрешений или распоряжений. В Томске с самого утра того исторического дня, как отмечала местная печать*, начались стихийные манифестации и митинги в поддержку победившей в столице буржуазно-демократической революции. И точно так же, как и население Петрограда, жители Томска с волнением следили в те дни за реакцией воинских частей местного гарнизона на происходившие события, — так как именно от человека с ружьём, как там — в столице, так и здесь — в провинции, во многом зависело то, в какую сторону будут развиваться дальнейшие политические события.

В Томске на тот момент было расквартировано пять запасных полков 20-й Сибирской стрелковой дивизии (18, 25, 32, 38 и 39). И они не подвели… ни один из них не встал на защиту гибнущей монархии… Более того, 18-й полк сразу же перешёл на сторону революции, что оказалось в общем-то в определённой степени, вполне закономерно. Дело в том, что именно в рядах этого полка отбывали воинскую повинность мобилизованные по высочайшему указу 1916 г. ссыльные политические «преступники»** главным образом социал-демократы и эсеры — представители двух политических партий, которые на протяжении последних двадцати лет, собственно, и готовили только что произошедшую революцию. Особенно отличилась в тот день — 3 марта, 14-я рота данного полка. Её казармы располагались в самом центре города, на Воскресенской горе, в месте основания Томска, здесь же проживал во время своей ссылки Бакунин (всё как-то в одном знаменательном русле). В составе 14-й роты, кстати, проходили воинскую службу в будущем такие известные в Сибири большевики, как Владимир Косарев и Андрей Звездов, а также эсер Сергей Кудрявцев. Именно они, а в других ротах 18-го полка точно такие же _______________

*Здесь и немного далее мы будем опираться главным образом на материалы мартовских номеров томских газет «Утро Сибири» и «Голос свободы» за 1917 г., а также на воспоминания некоторых участников тех событий, опубликованных год спустя, в марте 1918 г. в газете «Путь народа».

**Среди 40 тысяч призванных тогда по амнистии в армию государственных преступников лишь 5 тысяч являлись политическими, остальные 35 — были осуждённые по уголовным статьям. При этом нужно ещё отметить, что под данную акцию не попали, так скажем, политические «рецидивисты», крупные партийные руководители, которых чаще всего под предлогом непригодности по состоянию здоровья к воинской службе, по-прежнему удерживали в «местах, не столь отдалённых». Все они получили свободу только после 2 марта 1917 г.

бывшие политзаключённые, и возглавили движение в поддержку Февральской революции.

По воспоминаниям Сергея Кудрявцева, утром 3 марта 14-я рота в полном составе двинулась к Дому науки*, где размещался в то время штаб 18-го полка. Здесь произошла встреча с командиром полка полковником Калиной, который вежливо пригласил политических активистов роты в помещение штаба и официально подтвердил сведения о том, что Николай II действительно отрёкся от престола, что его правительство арестовано и что вся полнота власти в стране перешла в руки Революционного комитета Государственной думы. После этого личный состав роты вернулся в своё расположение — отмечать так давно ожидаемое всеми событие, а для многих — великий день (сейчас патетика) первых смелых ожиданий и нерастраченных ещё пока надежд на обновление.

Однако главные события разворачивались в тот момент у здания городской думы (сейчас здесь располагается мэрия города Томска) и внутри него. Сюда весь день 3 марта стекались активные сторонники новой власти, по преимуществу — молодёжь из числа военных и гражданских служащих, учащиеся и учащие (тогда именно так принято было называть преподавателей), а также представители местных общественных и партийных организаций, обретших в тот день теперь уже абсолютно легальный политический статус.

Идя навстречу настроению общественности, ставленник свергнутого теперь уже режима, томский губернатор Дудинский обратился к городскому голове с предложением организовать временный комитет, на который можно бы было на переходный период возложить обязанности новой губернской власти. Дело по организации такого комитета городской голова решил поручить гласному (депутату) городской Думы, известному томскому адвокату Борису Гану. Последний после некоторых раздумий принял это предложение и вскоре призвал представителей от всех политических и общественных организаций города на совещание в помещении городской Думы («Сибирская жизнь», №109 за 1918 г.).

Поэтому, пока у стен городской думы с утра и практически до самого вечера 3 марта шёл ни на минуту не прекращающийся импровизированный политический митинг**, в то же самое время _______________

*Народный университет, построенный на средства П. И. Макушина.

**Митинговщина в 1917 г. стала настолько популярной, что даже всем известную Нагорную проповедь некоторые предлагали считать древней формой революционного митинга, в том смысле, что революция конечно же не есть только слом старой политической системы, но и обязательное

внутри самого здания велись разного рода консультации и совещания, переходившие порой в достаточно жаркие дебаты по вопросу о формировании новой власти в городе и губернии. Городская Дума, хотя и была в своё время создана на цензовой основе, являлась, по сути, единственным органом, в состав которого входили люди, не назначенные прежней царской администрацией, а выбранные путём ограниченного (цензового), но всё-таки публичного гражданского голосования. Прогрессивная часть гласных (депутатов) Думы, собственно, и встала на первых порах во главе процесса по обновлению губернской власти, опираясь в этом революционном начинании, главным образом, на представителей от местного отделения кадетской партии, на делегатов от биржевого корпуса (торгово-промышленных кругов города), а также на видных томских общественников из числа профессорско-преподавательского состава, известных публицистов и ещё конечно же — на юристов (всегда необходимых знатоков нужных законов) в лице, прежде всего, наиболее заметных томских адвокатов (присяжных поверенных) *. В результате в новообразованном комитете по управлению Томской губернией оказалось первоначально 60 человек, по три представителя от каждой политической и общественной организации города («Сибирская жизнь», №109 за 1918 г.). В ряду тех лиц числилось и немало сторонников областнического движения.

Одновременно с этим бывшие политзаключённые, на тот момент рядовые пяти томских полков, здесь же в одном из думских кабинетов, днём 3-го марта стали инициаторами избрания и первого состава городского совета солдатских депутатов. Вслед за ним через некоторое время появился совет офицерских депутатов, а потом ещё и совет рабочих депутатов (9 марта) **. Поэтому в Томске, так же как и в ________________

духовное обновление общества.

*В среде общественных деятелей за несколько первых революционных дней и недель произошли весьма значительные политические метаморфозы. Многие из них, до того времени считавшиеся беспартийными, сразу же начали вступать в члены двух ведущих на тот момент политических партий: конституционных демократов и социалистов-революционеров. При этом прежние прогрессисты становились, как правило, правыми эсерами, а бывшие приверженцы консервативного курса и даже некоторые октябристы предпочли теперь числиться кадетами.

**Уже вскоре совет солдатских депутатов стал проводить заседания в Доме свободы, бывшей резиденции томского губернатора. Совет рабочих депутатов собирался в Доме общества содействия физическому развитию на Мухином бугре, сейчас здесь здание горбольницы №1 по улице

столице, а затем и в большинстве других российских городов, сложился режим двоевластия в лице, с одной стороны, проправительственных (поддерживающих политику Временного правительства) новых административных структур, а с другой — в лице советов солдатских и рабочих депутатов, сразу же занявших нишу политической оппозиции слева.

Итак, политические консультации, заседания и дебаты в стенах городской Думы продолжались, как свидетельствуют источники, до самого утра 4 марта, пока, наконец, присутствовавшие там общественные деятели не смогли договориться по вопросу о структурах новой власти. В результате был сформирован так называемый Коалиционный комитет, а параллельно с ним — президиум совета солдатских депутатов, в состав которого, кстати, вошли рядовые Николай Яковлев и Иван Смирнов (в скором будущем большевистские наместники Сибири, первый — в период до Гражданской войны, а второй — после её окончания).

Коалиционный революционный комитет (через несколько дней он будет переименован во Временный Комитет охраны общественного порядка и безопасности) под председательством всё того же Бориса Гана собрался на своё первое заседание днём 4 марта, то есть уже через несколько часов после сформирования. Проходило оно на этот раз в помещении городской управы, размещавшейся на углу улицы Почтамтской* и Ямского (теперь Нахановича) переулка. Начало заседания было омрачено весьма неприятной новостью: появились якобы абсолютно достоверные сведения о том, что группа высших офицеров Томского гарнизона, несмотря ни на что, всё-таки решила сохранить преданность воинской присяге, данной некогда на верность царю и отечеству, и организовала заговор против новой революционной власти.

_______________

Красноармейской (бывшей Солдатской). Совет офицерских депутатов заседал в актовом зале университетской библиотеки. Наряду с вышеупомянутыми структурами функционировал ещё и так называемый гарнизонный совет, размещавшийся в доме №4 по ул. Садовой (теперь здесь часть проспекта Ленина от площади Новособорной до Лагерного сада). Был также своего рода «совет» и у томских бизнесменов, он назывался Союзом домовладельцев. Где проводил заседания данный «совет» — нам доподлинно неизвестно, но, возможно, они могли проходить в помещении торгово-промышленной биржи по улице Магистратской (теперь Розы Люксембург) — 15.

*Часть современного проспекта Ленина от площади Новособорной до площади имени Ленина (бывшей Базарной).

По поступившей информации заговорщики также не спали всю прошедшую ночь, готовя в городе военный переворот в защиту «низвергаемой жидами и масонами православной монархии». Члены Коалиционного комитета, получив предварительную информацию, не стали перепроверять полученные сведения и в целях предотвращения возникшей угрозы тут же подняли по тревоге личный состав 14-й роты (250 бойцов) 18-го полка и передали командование над ней одному из её рядовых военнослужащих, бывшему политзаключённому, упоминавшемуся нами уже эсеру Сергею Кудрявцеву*. Прежнего командира данного подразделения офицера Чельцова тем же приказом отстранили от исполнения его обязанностей. Одновременно смещёнными со своих постов оказались и некоторые другие, показавшиеся неблагонадёжными, «золотопогонники» из числа младшего командного состава, а их должности заняли теперь выбранные самими солдатами командиры. Так, первый революционный взвод 14-й роты возглавил бывший политссыльный, тридцатисемилетний большевик, рядовой Владимир Косарев. После этого силами перешедших на сторону революции военнослужащих были взяты под усиленную охрану помещения городской Думы и городской управы, и одновременно арестован глава планировавшегося заговора — начальник томского гарнизона полковник Бирон, а вместе с ним и ещё несколько высокопоставленных армейских офицеров. На освободившуюся таким образом должность начальника Томской стрелковой бригады Коалиционный комитет назначил командира 18-го революционного полка полковника Калину.

За этими проблемами не забыли, однако, и о делах насущных. Одним из первых своих решений Коалиционный комитет отменил введённую в период войны карточную систему на печёный хлеб, теперь им разрешено было торговать в розницу в неограниченном количестве. В чьих интересах проводилась данная акция, то ли в интересах голодающего населения, то ли предпринимателей — вопрос

далеко не однозначный.

На следующий день, 5 марта, на сторону революции вслед за 18-м перешёл ещё и 32-й стрелковый полк, причём также во главе со своим командиром К. С. Киселёвым. После митинга, проведённого в расположении части, полк в полном составе в сопровождении оркестра и с красными революционными флагами подошёл к зданию _______________

*В советских исторических исследованиях, посвящённых этим событиям, революционным командиром 14-й роты 18-го полка значится (видимо, всё-таки ошибочно) большевик Андрей Звездов.

городской управы. Его командир обратился к представителю Комитета общественного порядка и безопасности с речью, в которой указал, что он от имени полка приветствует Всероссийское Временное правительство и выражает готовность вместе с вверенным ему воинским подразделением встать на защиту отечества и нового порядка. Остальные три томских полка пока ещё сохраняли нейтралитет, но и это, как посчитали в Комитете, было скорее положительным, нежели отрицательным результатом трёх первых революционных дней в городе.

Получив такую значительную поддержку со стороны военных, Коалиционный комитет в тот же день, 5 марта, принял решение отстранить прежнюю полицию от охраны общественного порядка в городе, передав её функции тем воинским частям, которые заявили о своей поддержке произошедшей в стране революции. А вслед за этим последовали в тот же день и новые аресты, на сей раз — лиц из числа бывших высокопоставленных чинов губернской администрации. За решёткой оказались начальники полицейского управления: ротмистр Богданович и полковник князь Путятин (в некоторых источниках — Путято), а также руководители губернского жандармского отделения — некто Субботин и его первый помощник (заместитель) Потоцкий*. А тем же следом были арестованы и некоторые наиболее одиозные деятели из местного отделения Союза русского народа — самой мощной до недавнего времени монархической и националистической организации России, объявленной теперь вне закона. Руководил операцией большевик Аркадий Иванов. Он вскоре после успешного проведения данной акции, а также других революционных мероприятий подобного рода занял должность начальника томской революционной милиции (милиционер родился).

Все эти аресты сопровождались весьма тщательными и продолжительными обысками в полицейском управлении и особенно в его охранном отделении. Все конфискованные в ходе проведённого рейда материалы, в том числе и сверхсекретный агентурный компромат, оказались тем же следом в распоряжении Коалиционного комитета. К нему же под контроль перешло и всё изъятое у полиции оружие. В здании бывшего губернского правления в те дни также провели весьма тщательный осмотр, во время которого представители

_______________

*Уже через три месяца, в июне 1917 г. судебное преследование против всех этих лиц было прекращено, и они все вышли на свободу. Что касается рядовых служащих жандармского управления, то их зачислили в маршевые роты и уже в апреле 1917 г. отправили на фронт.

революционной власти обнаружили в подвальных помещениях 96 ящиков с винтовками и тут же на вполне «законном» основании конфисковали всё оружие в пользу революции. В завершение всех этих мероприятий вечером 5 марта под домашний арест был определён бывший томский губернатор Дудинский. Таким образом, люди, имевшие ещё несколько дней назад в своих руках реальные рычаги управления на территории Томской губернии, теперь все оказались или за решёткой, или под домашним арестом.

Единственным из наиболее влиятельных персон прежнего режима, оставшимся в первые революционные дни на свободе, оказался глава местной православной епархии епископ Томский и Алтайский Анатолий. Никаких формальных поводов для его ареста у новых властей тогда не нашлось. И всё, видимо, потому, что общественное влияние отца Анатолия, как тогда посчитали, было не столь значимо, чтобы представлять какую-то опасность для новой власти. Всё, что мог предпринять главный православный батюшка губернии для защиты старого режима, так это — как и в прежние годы — продолжать заниматься контрреволюционной пропагандой во время своих воскресных проповедей, что в условиях объявленной новыми властями свободы слова, законных поводов для ареста томского епископа как бы не давало. И даже после того, как 11 марта отец Анатолий публично освятил знамя Союза русского народа, его не стали подвергать, что называется, сугубой изоляции, а ограничились лишь тем, что направили в адрес Временного правительства и Священного Синода ходатайство об отстранении строптивого «епископа-черносотенца» от должности*.

_______________

*В столице то ли вследствие занятости на тот момент более важными проблемами, то ли по какой-то иной причине, но этому делу так и не дали тогда хода. Так что отец Анатолий по-прежнему продолжал исполнять обязанности главы Томской и Алтайской епархии ещё в течение нескольких лет. А покинул он своих прихожан лишь в конце 1919 г., когда из-за угрозы приближения к городу частей Красной армии отец Анатолий вынужден был бежать из Томска вместе с остатками войск Колчака. Однако в эмиграцию он вслед за остальными приверженцами белой идеи не подался и осел в Иркутске. Здесь в начале 1920 г. его арестовали большевики, приговорили за все прошлые дела к расстрелу, но потом по какой-то причине заменили высшую меру наказания на длительное тюремное заключение. После двух лет изоляции отца Анатолия в очередной раз амнистировали, освободили из заключения и разрешили вернуться на церковную кафедру. В 1925 г. прямо во время службы он умер от острой сердечной недостаточности.

6 марта Революционный коалиционный комитет, переименованный к тому моменту во Временный Комитет общественного порядка и безопасности, принял решение поменять место своей основной прописки и перебрался в здание теперь уже бывшего губернского правления (в настоящее время — корпус Сибирского физико-технического института, площадь Новособорная — 1, красивое здание с колоннами в античном стиле). Все службы и чиновников старого правления распустили в первые революционные дни, так что Комитету предстояло теперь набрать новую команду для управления губернией. В связи с этим в тот же день через периодическую печать было распространено обращение ко всем политическим и общественным организациям Томска с просьбой делегировать собственных представителей в расширенный состав Комитета. Откликнувшиеся на просьбу новой революционной власти 73 городские организации (включая и профсоюзные) в период с 8 по 12 марта выбрали на собраниях общественности наиболее ответственных работников и направили их в распоряжение Временного комитета. Таким образом, вскоре эта новоявленная административная структура разрослась до 165 человек и включала в себя следующие три основных подразделения:

1.Распорядительное бюро: председатель комитета Б. М. Ган, товарищ (заместитель) председателя В. И. Анучин, секретарь М. Б. Шатилов, члены Гуковский, А. В. Данилов, Н. Н. Яковлев (от совета солдатских депутатов) и В. С. Сизиков (от совета офицерских депутатов);

2.Исполнительное бюро: С. В. Александровский (военно-юридический отдел), А. Ф. Иванов (отдел милиции), А. И. Солнцев (почта и телеграф), А. А. Константинов (продовольствие),

Б. Л. Степанов (топливо), В. И. Орлов (пути сообщения), В. П. Денисов (народные собрания);

3. Комиссариат по управлению Томской губернией: А. А. Барок,

П. В. Вологодский и М. А. Воскобойников.

В апреле Воскобойникова в комиссариате по управлению Томской губернии сменил М. П. Марков, а чуть позже вместо Барока туда вошёл П. И. Троицкий. И лишь П. В. Вологодский с самых первых дней и вплоть до момента расформирования комиссариата в мае 1917 г. оставался его постоянным членом. Пётр Васильевич Вологодский —

известный томский адвокат, один из лидеров второго поколения сибирских областников…

Он был «рукоположен» в члены сибирского областнического братства самим Николаем Ядринцевым. Произошло это, как полагают исследователи, где-то между 1885—1886 гг. в Петербурге, во время обучения Вологодского на юридическом факультете столичного университета, именно тогда совсем ещё молодой Пётр Вологодский начал сотрудничать в газете «Восточное обозрение», редактируемой Н. М. Ядринцевым. Однако в 1887 г. его отчислили за неблагонадёжность из числа студентов и выслали под надзор полиции в Томск. А через год покинул Петербург и Ядринцев, перебравшийся со своей газетой в Иркутск. Вскоре сюда же прибыл и Вологодский. С того самого момента, собственно, и началась его легальная областническая деятельность.

Пётр Васильевич Вологодский начал работать на этом поприще как раз в ту пору, когда первый этап движения сибирских областников подошёл к своему логическому завершению или даже, можно сказать, — исчерпал себя*. И хотя усилиями Ядринцева и Потанина в крупнейших городах Сибири на базе обществ попечения о начальном образовании, под прикрытием местных отделов и подотделов Русского географического общества, а также из недр различного рода просветительских кружков по интереса, стали возникать в тот период уже первые, хотя и небольшие, но всё же в определённой степени достаточно организованные группы областников-автономистов, а вслед «Восточному обозрению» появилось ещё несколько сибирских газет, таких как «Сибирь», «Сибирская газета» и «Сибирская жизнь», например, всё-таки говорить о том, что движение автономистов набрало уже в глазах общественности достаточный вес и силу, было пока ещё весьма и весьма преждевременно.

В определённой степени это явилось следствием того, что движению в большинстве своём категорически не желали оказывать никакой материальной поддержки местные толстосумы — представители сибирских бизнес-кругов. Во-первых, потенциальные спонсоры опасались оказаться замешанными в «антигосударственной деятельности», а во-вторых, они не находили в финансовой помощи областникам никакой практической выгоды для себя. Поэтому некоторые сибирские меценаты, в лучшем случае, принимали посильное участие лишь в просветительской работе, да и то из всего многочисленного «корпуса» сибирских промышленников и купцов XIX — начала XX века можно выделить, пожалуй, лишь десятка два человек, ну может быть чуть больше, кто своим непосредственным участием оставил хоть какой-то более или менее заметный след на

_______________

*Всё это совпало, между прочим, с началом царствования последнего российского императора.

поприще благотворительности*. Остальную же — к сожалению и увы, — абсолютно безучастную в деле народного просветительства массу сибирского торгово-промышленного капитала Потанин с горечью называл «просолами».

Однако в начале ХХ века положение вещей в Сибири в этом плане стало понемногу меняться, причём определённо в лучшую сторону. И произошел данный переворот, в первую очередь, вследствие того, что сибирские промышленники и предприниматели вошли в стадию жесткой экономической конкуренции** со своими столичными партнёрами, которые, благодаря связям в правительственных кругах, диктовали сибирским коммерсантам однозначно невыгодные для них условия товарообмена. И первой такой весьма значительной издержкой на пути до той поры абсолютно «безоблачного» сотрудничества столичных и провинциальных деловых кругов стал так называемый Челябинский тарифный перелом, принятый правительством в 1896 г. и обязывавший платить за товары, вывозимые из Сибири, двойной железнодорожный тариф, что сразу же сказалось на себестоимости этих товаров и нанесло удар не только по предпринимателям из сферы частного бизнеса, но и по участникам недавно зародившегося в Сибири товарно-потребительского кооперативного движения.

Следующий весьма чувствительный удар в области товарно-денежных отношений был нанесён по сибирякам в 1898 г. Дело в том, что в период строительства Транссиба (началось в 1891 г. и продолжалось около 10 лет) часть монтажного оборудования и техники доставлялась в Сибирь по Северному морскому пути. И вот, воспользовавшись предоставленной возможностью, по этой проторенной во льдах дорожке стали заплывать в устье великих сибирских рек иностранные торговые представители, начавшие вступать с местными купцами и промышленниками в прямые коммерческие предприятия, не прибегая уже больше к услугам _______________

*Среди них хотелось бы отметить, например, иркутского купца Андрея Андреевича Белоголовова (1832—1893), собравшего за свою жизнь более 1000 томов уникальных печатных и рукописных книг по истории Сибири, о культуре и традициях её народов и завещавшего после смерти все эти бесценные фолианты в дар библиотеке Томского университета. Необходимо выделить заодно с ним также и томича Петра Ивановича Макушина (1844—1926), первым организовавшего в сибирских городах сеть книжных магазинов, в которых можно было по весьма сходной цене приобрести самую современную литературу, в том числе и просветительского характера.

**Не было бы счастья, да несчастье помогло, как говорится.

московских и питерских посредников. Более того, достаточно продолжительное время в тот же период в крупнейшем сибирском портовом городе Владивостоке существовала ещё и система беспошлинной международной торговли, так называемая система порто-франко, свободная экономическая зона по-нашему. Такое положение вещей, естественно, вызывало явное недовольство в среде питерских портовых олигархов, и они, опять-таки пользуясь своими связями в около правительственных кругах, после того как строительство железнодорожной магистрали стало уже подходить к концу, настояли в 1898 г. на том, чтобы, во-первых, запретить иностранным негоциантам торговать с сибирскими купцами напрямую. А во-вторых, в 1909 г. были отменены и столь благоприятные для самостоятельного развития сибирского бизнеса условия порто-франко во Владивостоке.

Эти и некоторые другие экономические проблемы, а также давнее-предавнее желание сибиряков иметь собственное земское самоуправление с самыми широкими полномочиями для развития своего региона и соединили воедино в начале нового века усилия сибирских областников с прогрессивными намерениями местных политиков либерально-буржуазного толка. Более того, тогда же к данному процессу удалось подключить ещё и спонсорские капиталы той части сибирского предпринимательского сообщества, которая также поверила, наконец, в такое важное и общее для всех дело.

Вместе с тем на этом трудном пути оставался по-прежнему целый ряд сложностей, связанных, в частности, с тем, что и областникам, и либералам приходилось до периода демократических реформ 1905 г. действовать на полулегальной основе. И хотя они в отличие, допустим, от революционеров, находились, как правило, на свободе, а не скитались по тюрьмам и ссылкам, однако их лидеры фактически все без исключения были под негласным, а иногда и гласным надзором полиции, что, несомненно, сдерживало процесс консолидации их общих усилий, препятствовало их полноценному и, главное, — плодотворному сотрудничеству. И лишь с приходом Первой русской революции 1905 г. ситуация в данной области немного изменилась к лучшему. По крайней мере, теперь вся оппозиция умеренного толка получила, наконец, свой вполне легальный политический статус. В числе тех немногих счастливчиков оказались тогда и сибирские областники.

Всё это в немалой степени поспособствовало тому, что сибирским автономистам удалось, наконец, создать не только несколько официально зарегистрированных городских организаций, но также и своё первое общекраевое объединение. Так в самом начале 1905 г. в Томске стараниями местной группы автономистов образовался Сибирский областной союз. Эта всесибирская организационная структура появилась на свет главным образом благодаря усилиям, по-преимуществу, деятелей второго поколения сибирских областников, однако лидером Союза стал, и это даже не обсуждалось, Григорий Николаевич Потанин*, представитель самого первого, героического (позволим себе такой эпитет) поколения сибирских автономистов. Патриарх тогда уже находился на семидесятом году жизни, но он по-прежнему оставался в строю, был бодр телом и душой и очень надеялся, что ему хватит времени и сил для того, чтобы завершить главное дело всей своей жизни**.

Томское отделение Союза возглавлял в это время тогда ещё достаточно молодой — сорокадвухлетний Пётр Васильевич Вологодский. В тот же период руководителем красноярской организации сибирского областнического объединения являлся ещё один видный представитель второго поколения сибирских автономистов — сорокадевятилетний врач Владимир Михайлович Крутовский. Он собрал вокруг себя весьма представительную по количеству группу автономистов, в которую вошло по некоторым данным около 140 человек. Правда, по большей части, ими являлись друзья, коллеги по работе, а также многочисленные знакомые (читай: пациенты) Владимира Михайловича, и всё же, всё же, всё же. 20 мая 1905 г. в кругу своих единомышленников*** Владимир Крутовский впервые озвучил идею о созыве общесибирской земской Думы для решения на местном законодательном уровне самых насущных региональных проблем.

После нескольких предварительных консультаций члены Сибирского областного союза решили созвать в Томске в августе 1905 г. съезд (в других источниках — пока просто конференцию) представителей от ведущих городских организаций Урала, Сибири и Дальнего Востока. Некоторые исследователи полагают, что томскому

съезду, возможно, собирались придать даже статус учредительного. С этой целью группа томских автономистов в составе:

П. В. Вологодского, М. Н. Вознесенского, А. В. Витте, А. Н. Гаттенбергера и

_______________

*С 1902 г. он опять на постоянной основе поселился в Томске.

**Натянуть тетиву одиссевского лука и преподать урок незваным гостям, разоряющим его дом.

***Некоторые источники утверждают, что это произошло на заседании общества врачей Красноярска.

некоторых других*, а также при непосредственном участии

Г. Н. Потанина разработала проект закона о местном самоуправлении в Сибири под названием: «Проект основных начал положения о земских учреждениях в Сибири». При его подготовке учли, в частности, пожелания группы красноярских областников, и в третьей части законопроекта на рассмотрение съезда было представлено Положение об учреждении единого для всего Зауральского региона Областного земского собрания, своего рода краевого парламента. По предложению Михаила Николаевича Вознесенского данное собрание решили назвать — Сибирской областной думой, по аналогии с общероссийской Государственной думой, созыва которой требовала от царя в революционном 1905 г. вся прогрессивная общественность страны.

Сибирская дума задумывалась как орган по разработке, подготовке и выдвижению на рассмотрение Всероссийской Государственной думы необходимых законов в области социального, экономического, научно-образовательного и культурно-просветительского развития региона. Областная дума должна была быть автономной, наделялась правом иметь собственный исполнительный орган власти и собственные финансовые средства. Кроме того, в её ведение, по замыслам создателей законопроекта, передавались лесные и водные ресурсы края, а также — возможность по собственной инициативе и в собственных интересах распоряжаться богатствами своих недр (планов — громадьё). В первых двух частях «Проекта основных начал», предварявших главу об Областной думе, подробно расписывалась система выборного земского самоуправления, начиная от сельской общины и кончая губернским народным представительством. Ну и, наконец, ещё одним основополагающим положением этой законодательной инициативы томских областников являлось провозглашение Сибири неотъемлемой частью Российской империи**.

Все предварительные наработки решено было обсудить, дополнить и по возможности принять в окончательном варианте на том самом съезде Сибирского областного союза, который, как мы уже указывали, _______________

*Вся эта группа, за исключением близкого к эсерам Вологодского и народного социалиста Потанина, представляла в большинстве своём либерально-буржуазное направление в российской политике, уже через несколько месяцев объединившееся в партию конституционных демократов, — кадетов.

**Кто-то говорит в связи с этим: «Да ладно, не вешайте нам лапшу на уши». А мы говорим: «Ну так не доводите до греха…»

запланировали провести в августе 1905 г. в Томске*. Мероприятие это проходило под бдительным надзором жандармерии, участников совещания, съехавшихся из разных городов Сибири, вполне естественным образом, что называется, весьма качественно «пасли» как самых настоящих революционеров. И только временное (в условиях усиливающегося с каждым днём противостояния общества и государства) послабление режима абсолютной власти не позволило полиции задержать прибывших тогда в Томск областников-автономистов. Однако и те также решили не испытывать лишний раз терпение властей и провели «съезд» с максимальной оперативностью — всего за один день**. 29 августа в достаточно вместительном доме*** томского адвоката Петра Васильевича Вологодского собрались за большим тульским самоваром на свою «тайную вечерю» несколько десятков человек, виднейших представителей сибирской интеллигенции.

Весь день с раннего утра и до самой глубокой ночи проходило первое объединительное собрание сибирских областников, и хотя до статуса учредительного августовский съезд всё-таки не дорос, тем не менее на нём удалось решить целый ряд очень важных вопросов, подводивших своеобразный итог полувековому пути развития автономистского движения. Так, в частности, в доработанном варианте большинством голосов участники томского совещания одобрили «Проект основных начал положения о земских учреждениях в Сибири»****. И с этим достаточно «крамольным» по тем временам документом на руках в Москву, теперь уже на съезд городских и земских деятелей всей России, была откомандирована группа делегатов во главе с Григорием Потаниным.

Однако там, в Москве, на земском съезде, где, кстати, одновременно с решением некоторых других задач прошла процедуру _______________

*Томск, как место проведения совещания, был выбранконечно же не случайно. Здесь находилась самая представительная и наиболее влиятельная группа автономистов, здесь же проживал Потанин, да и вообще — в 1905 г. Томск всё ещё являлся самым крупным городом Сибири, лишь в последующее десятилетие его немного опередил в этом плане Омск.

**По другим сведениям, совещание продолжалось не один, а целых два дня — 28 и 29 августа.

***Располагавшимся тогда по улице Нечаевской (теперь проспект Фрунзе) — 17.

****Некоторая часть делегатов настаивала на смягчении, а другая, — наоборот, на радикализации этого законопроекта.

официального оформления ещё и кадетская партия*, идеи сибирских областников оказались восприняты однозначно положительно. Потанину в очередной раз, теперь уже в среде столичной либерально-буржуазной политической оппозиции, пообещали рассмотреть сибирские проблемы в «самой ближайшей перспективе», а пока настоятельно попросили сибирскую делегацию в условиях, когда царский режим может пойти лишь на незначительные уступки, не выдвигать пока на первый план проект автономии Сибири… Ну а после завершения Первой русской революции, закончившейся, как известно, фактически полным поражением демократических сил и новым торжеством реакции, всем сибирским долгосрочным проектам по устройству местного самоуправления опять приказали, что называется, долго жить. Областническое движение, по мнению большинства исследователей, после этого в очередной раз надолго ушло в тень, лишилось видимой самостоятельности и почти до самого 1917 г. находилось под крылом легализованного после манифеста 17 октября 1905 г. либерального движения в лице кадетской партии. В результате такого сотрудничества сибирские автономисты не смогли не только хоть как-то продвинуть вопрос о Сибирской областной думе, но им даже не удалось добиться введения в крае системы земского самоуправления, существовавшего тогда уже в большей части европейских губерний России.

В завершение всего в условиях, когда совместная жизнь с кадетами, прямо скажем, не совсем удалась, в среде сибирских областников начало формироваться, а вскоре и некоторым образом заявлять о праве на лидерство ещё и третье поколение автономистов, или, по-другому, — младообластников. Они в отличие от своих старших товарищей взяли курс на сотрудничество, главным образом, с левыми политическими партиями, в лице, прежде всего, эсеров, которые полностью разделяли и, более того, приветствовали идеи сибиряков об автономии**. Всё это привело к тому, что сразу же после _______________

*Партия конституционных демократов впоследствии, для большего, видимо, взаимопонимания с широкими слоями населения, была переименована в партию народной свободы, однако это название за кадетами как-то не особо прижилось.

**Программа эсеров предусматривала возможность предоставлять достаточно широкую автономию, основанную на системе выборного местного самоуправления, для всех без исключения экономически и культурно развитых регионов страны. Социалисты-революционеры считали, что такие достаточно зрелые в этом отношении районы, как Московская и Петроградская области, Крым, Поволжье, Пермско-

Февральской революции многие из младообластников вступили в ряды партии эсеров, более того, некоторые из их числа даже формально порвали с деятелями второго поколения сибирских автономистов, по-прежнему остававшихся верными линии на сотрудничество, так скажем, с более умеренными революционными партиями, в частности с кадетами*. В среде молодёжи, дерзнувшей бросить вызов «старикам», можно выделить, например, томича Михаила Шатилова, красноярца Евгения Колосова-младшего, иркутянина Ивана Якушева, а также представителя омского

________________

Уральский край и Сибирь, вполне способны образовать нечто похожее на штаты Северной Америки, проводя достаточно самостоятельную внутреннюю политику. Таким образом, эсеры предлагали самую либеральную программу по реформе местного и регионального самоуправления. За что, кстати, они очень часто подвергались критике, как со стороны большевиков, так и со стороны кадетов, по данному вопросу выступавших единым фронтом и обвинявших эсеров в предательстве национальных и государственных интересов России, в разрушении «великой, единой и неделимой» и т. п.

*Кадеты после Февральской революции повели себя, как известно, не совсем достойно по отношению к русской революции. Придя к власти, они сразу же перешли к политике сохранения, во что бы то ни стало, прежде всего, режима собственной монополии на единодержавие. К тому же кадеты, как позже выяснилось со всей определённостью, весьма прохладно относились к идее сибирской автономии в принципе. Настаивая на предоставлении независимости Польше и Финляндии, они в то же самое время очень сдержанно воспринимали идеи территориальной автономии российских регионов. И хотя в среде кадетов были достаточно влиятельными позиции представителей левого крыла партии (сам лидер конституционных демократов — историк Павел Милюков — принадлежал к данному направлению), тем не менее ждать от них каких-то существенных перемен в деле автономизации Сибири явно не приходилось. В дополнение ко всему нужно, наверное, ещё отметить, что в среде сибирских кадетов самыми левыми считались представители красноярского отделения этой партии. Томичи стояли как бы посредине, а вот на определённо правых, сугубо консервативных позициях (видевших в сибирских автономистах скрытых сепаратистов, по типу украинских, мечтавших о полном отделении от России) находились омские конституционные демократы. Последнее обстоятельство, кстати, чуть позже (осенью 1918 г.) сыграло весьма немаловажную роль в утверждении у власти на территории Сибири правоконсервативного режима адмирала Колчака, произведшего свой государственный переворот не где-нибудь, а именно в Омске.

отделения Сибирского областного союза, подающего большие надежды начинающего писателя Александра Новосёлова.

Также нужно отметить, что вполне определённо идеям социально направленного обновления страны сочувствовали и некоторые ведущие деятели не только третьего, но также и второго поколения сибирских областников. Как мы уже отмечали, Пётр Васильевич Вологодский ещё на заре своей общественной деятельности тесно сотрудничал с эсерами, а в революционном 1905 г. даже редактировал в Томске их партийную газету. В 1906 г. он в качестве адвоката защищал на судебном процессе в Красноярске лидеров местного совета рабочих депутатов, а вернувшись в Томск, выступил обвинителем по делу о погроме, устроенном черносотенцами в отношении революционно настроенной молодёжи. За эти откровенные выпады против официальной власти Вологодский даже был выслан на некоторое время из Томска.

Точно такой же временной высылке подвергался в своё время, и не один раз, Владимир Михайлович Крутовский, автор идеи о общесибирской земской Думе. Однако совсем не за ту «крамолу» оказывался несколько раз в опале при царском режиме этот видный сибирский областник: всему виной было его сотрудничество с партией народного социализма. Народным социалистом некоторое время являлся и сам Г. Н. Потанин. В общем, как отмечала советская исследовательница М. Г. Сесюнина («Г. Н. Потанин и Н. М. Ядринцев — идеологи сибирского областничества». Томск, 1974 г.), действительно, пророком оказался Николай Ядринцев, когда незадолго до своей трагической кончины с сожалением констатировал, что в среде молодых сибиряков гораздо успешнее усваиваются «разные социальные теории и направления русских молодых партий (народничество, марксизм, социализм и т.п.), чем идеи сибирского патриотизма». Довели, что называется…

Далее, некоторые из исследователей данного вопроса также считают, что сибирская ссылка, то есть политические ссыльнопоселенцы Нарыма, Туруханска и Якутска, после своего освобождения довольно часто оседавшие в сибирских городах, к 1917 г. полностью задавили голос, достаточно малочисленной в сравнении с ними, местной «аборигенной» интеллигенции. Ну а после Февральской революции авторитет пришлых диссидентов вообще возрос, что называется, в разы. О том, насколько это заявление верно, свидетельствует хотя бы тот факт, что в Томске в марте 1917 г. первую партию освобождённых революцией политических ссыльных из Нарыма встречали в торжественной обстановке в бывшем губернаторском доме представители Комитета общественной безопасности во главе с самим председателем — Борисом Ганом («Утро Сибири», Томск, №61 от 18 марта 1917 г.). Мы уже указывали, что после амнистии 1916 г. на каторге и поселении остались лишь наиболее опасные преступники — политические вожди революционных партий. Теперь, после февраля, освобождёнными оказались и они. Так, в первую группу ссыльнопоселенцев из Нарыма вошёл, например, один из большевистских партийных боссов Алексей Рыков. Он, кстати, и выступил с ответным приветственным словом от имени бывших политкаторжан на встрече в губернаторском доме 16 марта 1917 г.

По сведениям томской печати тех революционных дней, для того чтобы оплатить дорогу до Петрограда, а также питание и проживание бывших политзаключённых, томскую буржуазию, что называется, в добровольно-принудительном порядке обязали сделать единовременный денежный взнос на эти нужды. Самую крупную сумму в 5 тысяч рублей (что-то около одного миллиона на наши деньги) пожертвовал тогда, как и полагалось по статусу главы богатейшего семейства в городе, Алексей Кухтерин. А самый маленький взнос, всего в 100 рублей (где-то около 20 тысяч), сделал упоминавшийся нами уже купец-просветитель Пётр Макушин. Всего было собрано тогда 24 тысячи 215 рублей.

Таким образом, выясняется, что в первые дни, а потом и месяцы после победы Февральской революции голос сибирских областников несколько потонул в потоке общероссийского политического подъёма и зазвучал в полную силу лишь спустя полгода, в то время, когда кадеты, эсеры и большевики сошлись в непримиримой схватке за власть и на «минутку» ослабили контроль за всё ещё непокорными сибирскими автономистами. А пока — в марте 1917 г. — лидер томских областников Пётр Вологодский занял весьма скромную должность начальника одного из отделов Комитета по охране общественного порядка и безопасности. В конце мая того же года, в результате расформирования данного Комитета он потерял и это место, и вообще вскоре был удалён из города под предлогом назначения на достаточно высокую должность — председателя Омской судебной палаты, являвшейся высшим судебным учреждением Сибири.

Ещё один видный сибирский автономист из более молодого, как мы уже указывали, призыва — Михаил Шатилов, хотя и стал в марте ответственным секретарём распорядительного бюро Комитета по безопасности, а по сути — одним из заместителей его председателя, Б. М. Гана, но, как мы уже отмечали выше, областником он был только наполовину, вторая «часть» его общественных устремлений всецело принадлежала делу партии социалистов-революционеров. Поэтому именно Шатилов, после того как неким силам удалось-таки на время устранить Вологодского, занял его место — главного движителя областнических инициатив из Томска. Осуществлял он эти инициативы не без помощи и вместе с тем, естественно, под строгим контролем ставшей с мая месяца правящей в стране правоэсеровской партии.

Посланцем, видимо, тех самых «неких сил» в понедельник 18 марта в Томск прибыл, назначенный Временным правительством, новый глава губернской власти — бывший профессор Томского технологического института, а в недавнем прошлом член Государственного совета — Е. Л. Зубашев. Вообще-то профессора ждали в городе 19-го числа, но он, видимо, так сильно спешил, что сумел добраться до места назначения на сутки раньше срока, успешно преодолев все железнодорожные пробки. На вокзале Томск-I правительственного комиссара, как и полагается, встречала весьма представительная делегация от Комитета общественной безопасности, революционных военных, а также — преподаватели и студенты томских вузов, и ещё — обычные жители города, вот уже третью неделю — граждане новой демократической России.

Ефим Лукьянович Зубашев был личностью достаточно известной в Томске: в конце XIX века он участвовал в строительстве технологического института, а потом в течение семи лет являлся его первым директором (ректором). В революционном 1905 г. он не стал столь ревностно, как следовало по его должностному статусу, исполнять распоряжения правительства по подавлению студенческих волнений, за что в 1907 г. его уволили со службы. В 1910 г. Ефима Лукьяновича избрали гласным Томской городской думы, после чего он даже стал городским головой на некоторое время, однако его кандидатура не прошла утверждение министром внутренних дел, и через год Зубашев сложил с себя эти полномочия. В 1912 г. Ефима Лукьяновича в качестве представителя сибирских бизнес-кругов избрали в члены Государственного совета. Теперь, в 1917 г. его, как члена кадетской партии, в ранге практически идеальной кандидатуры на пост томского губернского комиссара, сразу же утвердило Временное правительство и как можно скорее направило в столицу областнической Сибири.

Однако здесь, в Томске, Зубашев на этот раз проявил себя сугубо правительственным чиновником. Как и большинство комиссаров Временного правительства, он начал проводить политику, направленную не только на сохранение завоеваний Февральской революции, но и на охранение новой власти от попыток освобождённых революцией, более молодых политических сил начать процесс по углублению демократических преобразований в стране, набрав себе команду из числа знакомых ему чиновников старой администрации, главным образом из состава комитетов по крестьянским делам и переселенческих управлений, а также созданных во время войны продовольственных комитетов. Именно тогда из отдела (комиссариата) по управлению Томской губернией Комитета общественной безопасности ушли в ведомство Зубашева А. А. Барок, бывший чиновник комитета по крестьянским делам, и М. А. Воскобойников, работавший до Февральской революции помощником заведующего губернским переселенческим управлением. Теперь в составе отдела КОБа по управлению губернией остался только областник П. В. Вологодский. Однако вскоре на освободившиеся места были назначены новые два человека:

П. И. Троицкий, член кадетской партии и гласный Томской городской думы, а также М. П. Марков, партийную и профессиональную принадлежность которого нам, к сожалению, выяснить не удалось.

Первоначально управленческие структуры, созданные правительственным комиссаром, вроде бы достаточно тесно взаимодействовали с отделами губернского Комитета общественной безопасности, однако постепенно произошло сначала отчуждение, а потом и полное взаимное отторжение двух параллельных структур, что привело, как следствие, к подрыву окончательного доверия к миссии Ефима Зубашева. В томском Комитете ждали от Временного революционного правительства, прежде всего, скорейшего, наконец, решения вопроса о земском самоуправлении в Сибири. Однако никаких заметных подвижек ни в правительственных распоряжениях, ни, как следствие, в действиях назначенного им комиссара Зубашева по данной проблеме не наблюдалось.

В такой непонятной для многих ситуации томичи выступили с очередной политической инициативой и предложили, не дожидаясь распоряжений из столицы, самим организовать и провести полностью демократические выборы в органы местного самоуправления или, по-другому, — народоправства (именно так на русский манер и по последней моде тех революционных дней предпочтительно стали называть органы демократического самоуправления). И всё было сделано в конечно счёте для того, чтобы заменить временные структуры губернской власти, возникшие на волне первых революционных преобразований, постоянными и тем самым получить возможность, опираясь на всенародно избранную власть, противостоять в отстаивании своих интересов не только правительственному комиссару, но, возможно, если понадобится, и самому Временному правительству в случае полного расхождения интересов центра и регионов.

Подготовка к выборам велась в ускоренном, что называется, темпе, и вот уже 16 апреля 1917 г. состоялись первые в истории Томской губернии, целой Сибири, да и, пожалуй, всей России, всеобщие, тайные, равные и прямые выборы* в губернское, уездное и городское народные собрания. В результате в одно только Губернское народное собрание были избраны 522 человека — представителей от крестьянства, интеллигенции, служащих, рабочих, а также военных**.

Оно открыло своё первое заседание 20 апреля в актовом зале университетской библиотеки. Инициаторами созыва демократического форума стали томские областники в союзе с молодыми революционными партиями. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что председателем Томского губернского народного собрания избрали видного сибирского автономиста Пётра Васильевича Вологодского, а двумя его товарищами (заместителями) по президиуму стали: эсер, младообластник Михаил Шатилов и социал-демократ (меньшевик) Александр Наумов. Ну а место почётного председателя Собрания с всеобщего одобрения занял сам Григорий Николаевич Потанин. Дальнейшие комментарии уже излишни, что называется.

Тринадцать (несчастливое число) своих представителей удалось провести в Губернское народное собрание и томским кадетам, среди них оказались: вернувшийся несколько месяцев назад из минусинской ссылки Александр Васильевич Адрианов и известный нам уже сибирский книготорговец Пётр Иванович Макушин. Сибирские кадеты, кстати, в период с 30 апреля по 2 мая провели в Томске 1-й общесибирский съезд, на котором приняли решение, не дожидаясь указаний из столицы от ЦК партии, на этот раз полностью поддержать областников в их очередной попытке по созданию на территории Сибири автономного территориального образования. ________________

*В этих выборах могли принять участие граждане, не отбывающие наказание по суду, любой национальности, любого вероисповедания, как грамотные, так и безграмотные, гражданские лица и военнослужащие, достигшие 18-ти лет и проживавшие на территории Томской губернии не менее 3-х лет. И что самое, пожалуй, удивительное — в выборах депутатов местного самоуправления на всех выше перечисленных условиях могли принять участие… женщины, — такого не было тогда не только в России, но и в большинстве стран Европы и даже в США.

**Крестьянские депутаты составляли подавляющее большинство, около 70%, а вместе с рабочими и солдатами народная масса имела 80% голосов, интеллигенция и служащие составляли всего 20%. Однако нужно, конечно, иметь в виду, что именно это меньшинство и верховодило в Собрании.

Причём кадеты Восточной Сибири пошли ещё дальше и предложили учредить на территории края не просто отдельно взятую автономную область, а целую федерацию автономных областей, а также — и принцип нескольких дум для Сибири. Таким образом, они предполагали автономию ещё как минимум и для Восточной Сибири в рамках Российской федерации.

Теперь, когда даже местные представители правящей на тот момент в стране политической партии одобрили начавшийся процесс, последнее и решающее слово по вопросу о сибирской автономии должно было сказать Томское губернское народное собрание. С 20 апреля по 18 мая проходили его заседания, на которых обсуждались, среди многих других два главных вопроса: формирование структур губернского самоуправления и созыв в Томске общесибирского съезда областников. Из избранных пятисот делегатов на Собрании смогли присутствовать только триста, 60% из их числа составляли члены и сторонники партии социалистов-революционеров*. Получив такой значительный перевес, эсеры в союзе с социал-демократами — большевиками и меньшевиками, — действовавшими тогда ещё в рамках одной объединённой партии, настояли на том, чтобы лишить правительственного комиссара Зубашева всех его полномочий. По сути, состоялся маленький политический переворот в пределах одной отдельно взятой губернии, правда напомним, самой крупной из всех восточных**, в которой проживало в революционном 1917 г. треть всего населения Сибири и Дальнего Востока.

И дальше всё пошло по нарастающей. Вместо отправленных в отставку одновременно со своим правительственным комиссаром старых новых чиновников губернской администрации Народное собрание проголосовало за абсолютно новый, собственный состав территориального управления, названного исполнительным комитетом губернского Народного собрания, президиум которого возглавил всё тот же выдвиженец Первой революционной волны адвокат Борис Ган. В завершение этого делегаты форума официально выдвинули кандидатуру Бориса Гана ещё и на должность нового _______________

*Поэтому в числе транспарантов и флагов, украшавших зал заседания Собрания, преобладали красные кумачовые тона — цвета социальной революции, а среди знамён выделялось главное эсеровское с надписью «Земля и Воля».

**Территория современных Томской, Новосибирской и Кемеровской областей, а также Алтайского края и Республики Горный Алтай (не слабо так!).

губернского комиссара, о чём был направлен соответствующий запрос в Министерство внутренних дел Всероссийского Временного правительства. Там, надо полагать, с большим неудовольствием рассмотрели данное ходатайство, доподлинно узнав ещё и о том, что вообще происходило тогда в неофициальной столице Сибири. И то, что в любое другое время вызвало бы немедленную и сугубо негативную ответную реакцию, теперь, в условиях когда у правительства и без того хватало трудных проблем, к удивлению многих, обернулось практически полным и безоговорочным принятием всех новых инициатив томских вольнодумцев. В частности, — утверждением Бориса Митрофановича Гана, официально с 7 июня, в должности томского губернского комиссара.

Вместе с тем уже через некоторое время Временное правительство сумело предпринять целый ряд контрмер, направленных против политических нововведений томских «радикалов». Так, 17 июня вышло в свет так называемое Временное положение о земских учреждениях на территории Сибири и прилегавших к ней районов Степного края. На основании данного постановления теперь не только разрешалось, но и в обязательном порядке предписывалось провести за Уралом в ближайшие месяцы выборы в волостные, уездные, областные и губернские земские собрания, а также осуществить перевыборы городского самоуправления, то есть городских дум. После этого предполагалось передать избранным органам всю административную власть на местах. А до того момента она должна была находиться в руках правительственных комиссаров и назначенных ими чиновников. Исполкому же Томского Народного собрания, а в других городах — сохранившимся ещё революционным комитетам общественной безопасности в столь же категорической форме предписывалось заняться на переходный период организацией земских выборов, а также сбором налогов на подведомственной им территории, и всё… Ну и, наконец, тем же следом, а точнее в тот же самый день 17 июня вышло ещё одно постановление Временного правительства — о выводе из состава Томской губернии нынешней территории Алтайского края, где проживала подавляющая часть столыпинских крестьян-переселенцев, являвшихся самой неспокойной (бунтарской) частью сельского населения тогдашней Сибири. Таким образом, в сфере влияния непокорных томских эсеров формально остались теперь только крестьяне-переселенцы из Мариинского уезда*.

________________

*Именно на базе мариинской партийной группы томские эсеры в 1917 г. и создали главным образом костяк своей организации. Поскольку до

В актовом зале университетской библиотеки (оборудованном в настоящий момент по последнему слову информационных технологий для приёма в Томске правительственных и иностранных делегаций) 16 мая 1917 г. за два дня до официального закрытия первой сессии Томского губернского Народного собрания дали старт и очередному этапу в развитии областнического движения Сибири. Губернскому исполнительному комитету делегаты народного форума поручили — в ближайшее же время созвать в Томске Общесибирский съезд автономистов для детальной разработки основных положений областного самоуправления Сибири. Все эти наработки в обязательном порядке планировалось вынести впоследствии «на рассмотрение Учредительного собрания Российской республики». Отдельное постановление Народного собрания касалось и организации Сибирской областной думы, по поводу которой была принята следующая резолюция:

«Сибирь, ввиду своей географической обособленности от Европейской России, ввиду своей обширности и совершенно особенных этнографических, климатических и некоторых других местных условий должна получить право самого широкого самоуправления.

Не нарушая своей органической связи с Российской Республикой, Сибирь должна иметь свою Всесибирскую Областную Думу, которая будет издавать законы, касающиеся внутренней жизни

_______________

Февральской революции освободившимся из заключения революционерам категорически запрещалось селиться в университетских центрах, каковым являлся Томск, они вынуждены были выбирать для проживания какие-то другие населённые пункты. Так из трёх крупнейших городов Томской губернии — Барнаула, Новониколаевска и Мариинска — эсерам, например, больше всего по душе пришёлся именно последний. Барнаул находился слишком далеко от Томска, а также от основной ветки железнодорожной магистрали, вокруг Новониколаевска даже не существовало собственного крестьянского уезда (что являлось очень важно для эсеров). А вот Мариинск, в свою очередь, удовлетворял практически всем требованиям: располагался рядом с губернским Томском, находился на главном пути Транссиба и являлся административным центром второго по численности крестьянского населения, уезда. Поэтому именно в Мариинске по инициативе упоминавшихся уже нами Бориса Маркова, Павла Михайлова, а также Михаила Линдберга и Арсения Лисиенко в 1916 г. были проведены две нелегальные конференции, в результате которых незадолго до Февральской революции на свет появилась знаменитая и единственная в своём роде объединённая эсеровская организация под названием «Сибирский союз социалистов-революционеров».

Сибири; в общегосударственных же вопросах Сибирь будет подчиняться общероссийским законам».

Михаил Шатилов, избранный на съезде одним из товарищей (заместителей) председателя Томского губернского исполкома, стал, собственно, куратором данного проекта. А для непосредственного исполнения выдвинутого Народным собранием поручения по личному распоряжению Бориса Гана была создана специальная организационная комиссия во главе с молодым томским эсером Евгением Захаровым. Не откладывая дела, что называется, в долгий ящик, члены созданной комиссии приняли решение — созвать Общесибирский областной съезд уже в августе 1917 года. В соответствии с этой инициативой от имени исполкома Томского Народного собрания в адрес комитетов общественной безопасности 10 крупнейших городов Сибири и Дальнего Востока (Тобольска, Омска, Семипалатинска, Красноярска, Иркутска, Читы, Владивостока, Благовещенска, Якутска и даже Петропавловска-Камчатского) 22 июня 1917 г. были направлены официальные телеграфные сообщения, в которых говорилось буквально следующее:

«Томское Губернское Народное Собрание, являющееся выразителем воли четырёхмиллионного населения губернии, постановило созвать в Томске Общесибирский Областной Съезд по вопросам организации областного самоопределения Сибири в форме Сибирской Областной Думы. Общегубернский Съезд председателей городских и уездных комитетов постановил включить в программу съезда, дополнительно, вопросы местного самоуправления, продовольствия, снабжения, промышленности, торговли, транспорта, административное разделение на губернии, демобилизации войск, и выборы в Учредительное Собрание. Губернский Исполнительный Комитет, на основании изложенного, назначает областной съезд в Томске первого августа по упомянутой программе, предлагая всем упомянутым комитетам или учреждениям, их заменяющим, избрать своих делегатов на Съезд, не более двух от каждого, за счёт пославших их организаций. Томский Комитет просит передать это предложение всем упомянутым комитетам по губернии, а также сообщить заранее, будут ли посланы делегаты. По вопросам самоопределения Сибири желательно присутствие в качестве сведущих лиц представителей общественных организаций. Ввиду существенных недостатков правительственного проекта о земстве Сибири просим Вашего согласия по телеграфу для возбуждения ходатайства об отсрочке введения земского положения и передачи

его на обсуждение губернских организаций Сибири»*.

Одновременно с этим по всему региону Сибири и Дальнего Востока

для всеобщего обсуждения распространили проект Томского Народного собрания об основных положениях федеративного устройства России. В предложенном проекте проводилось четкое разграничение компетенций центрального и местного законодательных органов, что должно было послужить основой не только для будущей конституции Сибирской автономной области, но и для конституции вообще всей Российской федерации.

Итак, ровно через 12 лет после первой конференции сибирских автономистов в том же августе месяце и в том же самом городе должно было состояться теперь новое, ещё более представительное совещание областников с довольно широкой политической, экономической и социальной программой. Свежее и определённо здоровое дыхание великой русской революции чувствовалось во всех этих начинаниях сибиряков.

Однако не всем они оказались по душе, точнее не всех радовало то обстоятельство, что вместе с долгожданными первыми революционными преобразованиями в повседневную жизнь российских граждан в буквальном смысле слова хлынули вседозволенность, бесконтрольность, повсеместное нарушение прежних законодательных, религиозных и просто нравственных норм, традиций и пр. Российское гражданское сообщество начало делиться на тех, кто хотел бы, несмотря ни на что, продолжать реформы, и на тех, кто желал бы теперь уже слегка «подморозить» или хотя бы изрядно охладить** революционный пыл некоторых российских якобинцев. Проще говоря, одни политики вполне довольствовались результатами Февральской революции и не желали, в принципе, ничего большего, а другие намеревались развивать революцию дальше, не только — вглубь, но и — вширь.

Не избежала размежевания в этом смысле, к сожалению, и томская организация областников, что конечно же не могло не отразиться по вполне понятным причинам на дальнейшем развитии в целом всего _______________

*Исходя из последнего предложения, можно сделать вывод, что противостояние томских революционных демократов с центральными властями по поводу земской реформы в Сибири всё ещё продолжалось.

**В лагере последних, например, даже оказался, как это ни странно, некогда один из самых непримиримых борцов с самодержавием, лидер террористической организации эсеровской партии, знаменитый боевик и довольно известный писатель той поры Борис Савинков.

автономистского движения Сибири. После отъезда П. В. Вологодского на постоянное место службы в Омск неформальным лидером томских областников второго поколения стал А. В. Адрианов, возглавивший после своего возвращения из ссылки редакцию крупнейшей и авторитетнейшей в Сибири газеты «Сибирская жизнь» — по сути, главного печатного органа томских и сибирских автономистов. В одном из июньских номеров своей газеты Адрианов писал: «Мы, действительно, живём под знаком всяческих «свобод» — свободы совершать убийства, грабежи и кражи всякого рода, свободы лгать и передергивать в печати, только завернувшись в тогу демократа и пришпилив красный бантик свободы, бесчинствовать, заниматься перлюстрацией, арестовывать кого вздумается»*. Сквозь строки нескрываемого разочарования достаточно отчётливо проявляется политическая позиция Александра Адрианова, а также становится вполне очевидным, почему этот человек, по его собственным словам, _______________

*В Томске, как и во многих других городах, где стояли воинские гарнизоны, особое беспокойство обывателям доставляла «революционная» солдатня, одна часть которой — та, что оказалась более или менее сознательной, — принимала активное участие в обысках и арестах. Другие в условиях ослабления казарменного режима попросту пьянствовали и хулиганили. Увеселительные заведения на улице Бочановской (ныне Петропавловской) были, как никогда, переполнены людьми в погонах, так что томским «жрицам любви» приходилось работать едва ли не круглосуточно.

И без того сложную ситуацию усугубляли вдобавок ещё и уголовные элементы. Призванные в армию по амнистии вместе с политическими уголовные преступники, пользуясь ситуацией временного ослабления контроля над ними со стороны командного состава своих воинских подразделений, а также — органов правопорядка, буквально ввергли Томск в пучину уголовной преступности. В целях борьбы с озверевшим криминалом улицы города сначала пытались патрулировать вооруженными нарядами из числа наиболее сознательных военнослужащих. Однако эта мера оказалась малоэффективной, и тогда революционные власти Томска решили прибегнуть к крайнему средству, введя с 3 по 7 июня в городе военное положение и подвергнув аресту всех без исключения подозреваемых в уголовных преступлениях. Всего в те дни было задержано и отправлено в тюрьмы для дальнейшего разбирательства около полутора тысяч военнослужащих, а также 800 человек из числа гражданских лиц. Во время проведения данной операции конечно же не обошлось без перестрелок. В результате только из числа людей, проводивших данную правоохранительную акцию, погибло около двух десятков человек.

ещё со времён Первой русской революции симпатизировавший социалистам-революционерам и состоявший в партии народных социалистов, более того — отбывавший за свои политические пристрастия несколько лет ссылки, вдруг (по данным советских источников) стал депутатом Томского губернского Народного собрания по списку сугубо буржуазной кадетской партии.

В то же самое время один из виднейших журналистов той же самой «Сибирской жизни», младообластник и член эсеровской партии Михаил Шатилов, возглавлявший одновременно с этим ещё и редколлегию газеты «Голос свободы», официального органа сначала Томского Временного комитета общественного порядка и безопасности, а потом Томского губернского Народного собрания, печатает на страницах своего «Голоса свободы» безжалостные и весьма откровенные пасквили на представителей царственного дома Романовых*. А в том же июне 1917 г. он на съезде представителей уездных комитетов эсеровской партии заявляет буквально следующее: «В отношении общегосударственного строительства мы не подчиняемся Временному правительству, если оно таит в себе стремление поддержать старые формы жизни». Шатилову на том же самом губернском эсеровском съезде** вторил его товарищ по партии профессиональный революционер Михаил Линдберг, который в открытую обвинял правительство князя Львова в том, что оно, в целях борьбы с набиравшим силу местным самоуправлением, проводит сознательную политику недофинансирования губернских и областных бюджетов. Он же призывал товарищей социалистов в правительстве к

_______________

*В ответ на это и многое другое всё ещё не сдавший своих монархически-националистических позиций эпископ Томский и Алтайский Анатолий стал распространять в среде прихожан брошюру «Печаль земли русской», в которой, в частности, был опубликован достаточно объёмный список патриотически настроенных губернаторов, убитых «кровожадными жидами-революционерами» за последнее десятилетие перед 1917 г.

**В то время как правый фланг эсеровской партии вслед за Савинковым и Авксентьевым, а также некоторыми другими своими лидерами перешёл на позиции консерваторов от революции, томские социалисты-революционеры, за некоторым лишь исключением, придерживались центристских позиций в партии и в политике, идя вслед за эсером-интернационалистом Виктором Черновым и считая, что революцию необходимо продолжать в направлении очень серьёзных социальных реформ, и в первую очередь настаивали на немедленной ликвидации помещичьей собственности на землю, а также на передаче всех сельхозугодий крестьянам без всякого выкупа, в чём с ними были абсолютно солидарны большевики.

сопротивлению контрреволюционным мероприятиям со стороны господ министров-капиталистов.

В знак протеста против политической позиции основной части редакции «Сибирской жизни», выразившейся в безоговорочной поддержке Временного правительства, 17 июня достаточно внушительная группа журналистов главной областнической газеты, всего восемь человек, во главе с Михаилом Шатиловым демонстративно вышла из числа её сотрудников. Их официальное заявление было опубликовано на страницах «Голоса свободы», и с этого времени примирить эсеров-младообластников со старой потанинской гвардией стало уже практически невозможно. Каждая из сторон ещё какое-то время после всего случившегося соблюдала определённый дипломатический этикет, то есть пока ещё не отказывалась от некоторого сотрудничества в рамках бесспорно необходимого для обеих сторон компромисса. Однако вместе с тем многие стали с ужасом тогда осознавать, что зародившийся в Томске конфликт, возможно, уже в скором времени приведёт к полному и окончательному разрыву отношений между вторым и третьим поколениями сибирских автономистов. Что в преддверии открытия столь долгожданного для всех областнического съезда стало особенно неприятным.

4. Августовская (1917 г.) конференция областников в Томске*

Поскольку августовская областническая конференция проходила в период политического лидерства в России партии правых эсеров, то,

_______________

*Видимо, не напрасно в трудах некоторых областников предлагалось учредить столицу будущей Сибирской автономной области именно в Томске. В этом городе в здании библиотеки Томского университета, как правило, проходило большинство областнических конференций и съездов, здесь же зарождалось первое Сибирское правительство и Сибирская областная дума. Последнюю в том же самом Томске разгоняли сначала красные, потом белые… Поэтому, вполне возможно, что по старинным улочкам и переулкам именно нашего города бродит где-то до сих пор по ночам, как неприкаянная… тень «отца Гамлета». А в университетской библиотеке с наступлением дня она, по всей видимости, прячется до времени от посторонних глаз… Однажды уже в достаточно зрелом возрасте мне на секунду вдруг показалось, что я «её» там разглядел… и эта, с позволения сказать, встреча и послужила своего рода отправной точкой наших теперешних, возможно, не совсем научных (теперь понятно — по какой причине) исследований.

несомненно, что данный факт, причём в весьма значительной степени, отразился и на качественном подборе её участников. Наряду с некоторыми представителями от чисто областнических групп, от высших учебных заведений, а также от биржевых комитетов сибирской буржуазии, имевших в той или иной степени непосредственное отношение к автономистскому движению Сибири, на томской конференции также были представлены ещё и разного рода скороспелые общественные организации, появившиеся на свет только после Февральской революции. Некоторые из них никоим образом не соотносились порой с областничеством, но находились под покровительством партии социалистов-революционеров, что давало им возможность поучаствовать в томской конференции и даже повлиять на её решения. Надо признать, что в большей степени, к счастью, — положительным образом повлиять. Председателем президиума конференции областников, разумеется, также стал эсер Гавриил Марков. Таким образом, правящая в стране в тот момент политическая партия без особых проблем и весьма основательно взяла под свой контроль вполне самостоятельное и уже достаточно мощное к тому времени движение сибирских автономистов.

Конференция проходила со 2 по 9 августа. Делегаты в количестве 67 человек (к концу совещания их собралось уже 80) съехались практически со всех регионов Сибири. Для их проживания был отведён второй этаж пустующей по случаю каникул губернской мужской гимназии на улице Нечаевской (ныне проспект Фрунзе). В 2 часа дня 2 августа в том же самом актовом зале университетской библиотеки, где совсем недавно проходили заседания Томского губернского Народного собрания, открылась вторая по счёту конференция сибирских областников. Вначале к прибывшим делегатам с вступительной речью обратился заместитель председателя Томского губернского исполкома Александр Наумов, который от имени Народного собрания горячо поприветствовал участников конференции.

В повестке дня совещания областников стояло сразу несколько вопросов. Прежде всего, необходимо было рассмотреть ряд неотложных мер, направленных на улучшение снабжения края продовольствием, а также на нормализацию работы транспорта. Однако главными на конференции конечно же являлись вопросы, непосредственно касавшиеся проблем автономии Сибири и, в частности, всёго того, что связывалось с разработкой положений её Конституции и с подготовкой к созыву Всесибирского Учредительного собрания. В ходе предварительного обсуждения данного комплекса вопросов участники дискуссии сразу же твёрдо определились в том, что Сибирь ни при каких обстоятельствах не станет добиваться отделения от России, а только лишь предпримет некоторые первоочередные шаги к организации в законном порядке собственной областной автономии. С таким заявлением, в частности, накануне конференции выступил в печати сам Потанин*. Исходя именно из этого принципа, делегаты конференции на своём первом заседании категорически отклонили предложение профессора Новомбергского о посылке делегатов на съезд федералистов в Киев, который должен был открыться 15 августа. Причиной такого решения стало неприятие сибирскими областниками идей украинской самостийности, ещё со времён Мазепы не раз устремлявшейся в сторону откровенного сепаратизма.

Во второй день работы совещания её участники отправили официальные телеграммы в адрес Временного правительства, а также Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов с извещением о начале своей работы. В телеграммах выражалась поддержка революционным преобразованиям, осуществлявшимся в стране, а также высказывалась надежда, что столичные политики с пониманием и уважением отнесутся к наболевшим проблемам сибиряков. Ещё одна телеграмма была направлена министру просвещения с теми же уведомлениями, а также с просьбой — открыть на территории Сибири, если представится такая возможность, дополнительно ещё несколько высших учебных заведений в целях скорейшего просвещения населения и подготовки кадров для освоения края в интересах всей России**.

_______________

*В силу своего преклонного возраста и не совсем удовлетворительного состояния здоровья активного участия в работе августовской конференции Григорий Николаевич не принимал и был избран лишь её почётным председателем.

**Осенью 1917 г. по распоряжению Временного Всероссийского правительства открытые в 1910 г. в Томске на общественных началах высшие женские курсы были приравнены по статусу к университету. В начале 1918 г., уже при большевиках, в Омске начал работу сельскохозяйственный институт, осенью того же года по распоряжению Сибирского правительства в Иркутске открылся ещё один сибирский университет. К тому времени уже функционировали — Томский университет, Томский технологический и учительский институты, а также Владивостокский восточный. Итого: семь вузов на 12 миллионов населения Сибири и Дальнего Востока. Это до того момента, пока здесь на 70 лет не утвердилась советская власть, при которой количество высших учебных заведений увеличилось, как известно, в разы.

Потом участники конференции заслушали, наконец, два основных (пленарных) доклада. Один — иркутянина Ивана Серебренникова «Об автономии Сибири»*, а второй — томича Евгения Захарова — «Основные начала автономного устройства Сибири». На следующий день состоялись прения по этим двум докладам. В выступлениях делегатов проводилась в основном одна и та же мысль: предоставить Сибири возможность для осуществления эффективного самоуправления в рамках единого Российского государства. По завершении дебатов в довершение, так сказать, темы, была создана комиссия (чего, собственно, тянуть) для разработки положений сибирской Конституции. И хотя данная комиссия на первом этапе ограничилась лишь разработкой постановления «Об автономном устройстве Сибири», однако вместе с тем такого рода постановление, по мнению его составителей, вполне могло лечь в основу проекта основного закона будущей сибирской автономии.

Пункт №6 постановления, в частности, провозглашал следующее:

«Определяя взаимоотношение Сибири к России в её целом, мы находим, что Сибирь, в качестве автономной единицы, должна обладать той полнотой законодательной, исполнительной и судебной властей, каковой обладают отдельные штаты в современных федеративных государственных соединениях».

И далее пункт №7:

«Утверждая необходимость создания для Сибири народного представительства с самостоятельной законодательной властью и подчиненного ему правительства, мы отнюдь не посягаем на целостность Русской республики».

А в следующем пункте (№8) была задекларирована возможность законотворчества сибирского представительского органа только в тех рамках, которые ему «определит Всероссийское Учредительное собрание и Конституция Русской республики».

5 августа делегат А. П. Казанцев представил вниманию участников конференции проект положения о государственной символике Сибири. Заслушав доклад, конференция утвердила описание флага Сибирской автономии в следующей редакции:

«Национальный Сибирский флаг представляет собой сочетание 2-х цветов: белого и зелёного. Белый цвет означает снега Сибирские, зелёный — Сибирскую тайгу. По форме флаг является прямоугольником, который диагональю, соединяющей левый _______________

*Иван Серебренников сам не смог принять участие в конференции, поэтому его доклад зачитал иркутский областник А. Б. Меерович.

верхний угол с правым нижним, разделяется на две части, причем верхняя часть зелёная, нижняя белая».

Не присутствовавший на конференции, но, видимо, достаточно осведомлённый о ней только что упоминавшийся уже нами Иван Серебренников так описывает в своих мемуарах этот незабываемый исторический момент: «5 августа 1917 года член конференции

А. П. Казанцев под дружные рукоплескания присутствовавших развернул сибирское бело-зелёное знамя, на котором четко выделялась надпись: «Да здравствует автономная Сибирь!».

В завершение пленарной работы томская областническая конференция постановила: собрать в октябре того же 1917 г. более представительный по своему составу теперь уже вполне полноценный съезд для дальнейшего рассмотрения вопросов об автономном устройстве Сибири. В целях его своевременной подготовки было избрано специальное организационное бюро — Центральный областной комитет. В него вошли: Г.Н.Потанин (председатель), Н. Я. Новомбергский (профессор Томского университета), Е.В.Захаров и Г. М. Марков (от Томского городского Народного собрания),

М. П. Рудаков (от Томского уездного Народного собрания),

М. Б. Шатилов (от Томского губернского исполнительного комитета), Н. А. Новосёлов (от Омской городской думы) и др. — всего 24 человека. Президиум Комитета составили: Потанин — председатель, Захаров, Шатилов и Новомбергский — товарищи (заместители), Марков, Портнягин (?) и Рудаков — члены.

Год спустя, когда у власти утвердится Временное Сибирское правительство, его председатель — Пётр Васильевич Вологодский, вспоминая августовскую конференцию, отметит примерно следующее: она стала отправной точкой в деле освобождения Сибири, более того ею был положен камень и в основание процесса по спасению страны в целом. Россия, по мнению большинства участников той томской конференции, на новом витке исторического развития вновь могла обрести статус передовой державы только посредством возрождения своих окраин. («Сибирская речь», №34 от 9 июля 1918 г.).

5. Первый Сибирский областной съезд

Работа I-го Сибирского областного съезда проходила с 8 по 17 октября 1917 г. также в Томске. На нём удалось доработать и принять основные положения об автономном устройстве Сибири, намеченные в общих чертах два месяца назад на августовской конференции. Эти наработки должны были, как уже отмечалось, составить в будущем основу долгожданной Сибирской Конституции, которую предполагалось в обязательном порядке передать на рассмотрение Всероссийского Учредительного собрания.

Первый Сибирский областной съезд начал свою работу в воскресенье 8 октября в 1 час дня по местному времени, однако на сей раз не в университетской библиотеке, а в актовом зале Томского технологического института, располагавшегося в верхнем этаже его главного корпуса (улица Садовая-3, теперь проспект Ленина-30). Входные билеты для желающих присутствовать в качестве зрителей* на этом судьбоносном всесибирском форуме бесплатно распространялись через книжные магазины Макушина и Посохина. Центральный организационный комитет съезда заседал по адресу: Никольский переулок-16, здесь проживал один из членов данного комитета молодой эсер-областник Евгений Захаров. Дом был добротный, двухэтажный, на каменном фундаменте, и в нём на съёмной, надо полагать, квартире Захарова и работал организационный комитет.

Его члены опять-таки, как и в период подготовки августовской конференции, предоставили возможность иметь своё представительство на съезде фактически всем более или менее значимым общественным и политическим организациям Сибири (партиям, союзам, советам, кооперативам, вузам, земским и городским самоуправлениям, казачьим войскам и пр.). Кроме того, на съезд прибыли делегаты от наиболее многочисленных автохтонных народов, а также от крупнейших национальных (экстерриториальных) общин края. Таким образом, на первом областном форуме присутствовали представители, практически, ото всех губерний и областей Сибири, а также Дальнего Востока, за исключением, если верить И. Серебренникову, только Камчатской и Сахалинской областей. В общем и целом собрание получилось достаточно представительным, чем-то очень напоминало Ноев ковчег, а по сути представляло собой некий общественно-политический «винегрет», в котором было представлено, что называется, «всё и вся» и где могли попросту раствориться не только идеи областников, но даже и интересы сибиряков в целом — существовала и такая опасность.

Прибывших делегатов размещали для проживания в общежитии духовной семинарии, но некоторые из них селились самостоятельно — на частных квартирах или у родственников. Впрочем, нашлись и _______________

*Телевидения и общедоступного радио, а тем более онлайн-трансляций через интернет тогда ещё не существовало, поэтому на всех общественных мероприятиях того времени, кроме официальных участников, почётных гостей и журналистов, разрешалось присутствовать ещё и зрителям.

такие, кто не погнушался, что называется, и достаточно дорогими апартаментами лучших томских гостиниц; как правило, это были люди, которых продвигала в качестве своих особо доверенных лиц правящая в стране правоэсеровская партия. Люксы, разумеется, оплачивались чаще всего из партийных средств или из подконтрольных эсерам кооперативных касс. Так, например, абсолютно точно известно, что восходящая «звезда» в среде правоэсеровских функционеров омич Пётр Дербер в течение всего периода работы съезда проживал в отдельном номере гостиницы «Европа».

Однако ближе к делу. Итак — 8 октября 1917 г., город Томск, актовый зал Томского технологического института, 15 минут второго дня — раздаётся звонок председательствующего, и съезд начинает свою работу. В зале на тот момент находилось 66 официальных делегатов*, журналисты, а также достаточно большое (не сказать, чтобы очень большое, но всё-таки) количество публики, заинтересовавшейся данным событием. Ввиду по-прежнему нездоровья Григория Николаевича Потанина съезд открыл его заместитель по президиуму Центрального областного комитета эсер Евгений Захаров. Вслед за ним выступил утверждённый в качестве председателя съезда красноярский областник Владимир Михайлович Крутовский, зачитавший приветствие съезду от имени Потанина, а затем провозгласивший здравницу в честь выдающегося основателя сибирского областнического движения, которая была встречена долго не смолкавшими аплодисментами всех без исключения присутствовавших в зале делегатов съезда, зрителей, а также корреспондентов большинства ведущих сибирских газет. Апофеозному умилению, казалось, не будет предела, некоторые при этом аплодировали в прямом смысле слова со слезами на глазах, по праву ничуть не стесняясь переполнявших их эмоций.

_______________

*Через два дня количество делегатов увеличилось уже до 169 человек. Окончательное же число зарегистрировавшихся участников съезда было определено в количестве 182-х человек (ГАТО. Ф.552, оп.1, д.1). Вместе с тем, видимо, в силу того что учёт вёлся не совсем умело, возникла некоторая путаница: так, если отследить порядковые номера делегатских карточек, то выясняется, что их в общей сложности имелось 212 штук (последнюю заполнил некто К. М. Рычков — ГАТО. Ф.552, оп.1, д.11). Под 210-м номером значится делегатская карточка Захара Андреевича Яковлева, и на его же имя оформлена ещё и карточка №16. Под самым первым номером зарегистрировался на съезде студент Алимхан Ермеков, представитель Киргизского (Казахского) национального совета, и на его же имя оказались заведены карточки под номерами 3 и 4, ну и т. д.

После завершения торжественной части открытия съезда слово для выступления опять предоставили Евгению Захарову, который, во-первых, отчитался перед делегатами о проделанной подготовительной комиссией работе, а во-вторых, огласил программу съезда, выделив два главных вопроса предстоящих дебатов: 1) о разработке Конституции автономной Сибири, 2) о её земельном устройстве. В ходе обсуждения представленной программы в повестку дня съезда дополнительно включили ещё и вопрос об «экономическом положении, в связи с хозяйственной разрухой, вызванной войной и революцией». Содокладчиками по первому вопросу должны были выступить Евгений Захаров и Михаил Шатилов, по второму (земельному) * — Николай Козьмин, видный красноярский областник и сибиревед, а по третьему — иркутский автономист Иван Серебренников.

После обсуждения повестки дня слово попросил томский губернский комиссар Б. М. Ган, он поприветствовал съезд и пожелал ему плодотворной работы на благо всей Сибири, в частности в урегулировании переселенческого вопроса, вопроса по расселению эвакуируемых беженцев, а также проблем, связанных с функционированием железных дорог, и т. д. (всё больше — о насущном, что называется). Потом были оглашены приветственные телеграммы в адрес открывшегося съезда от имени Временного Всероссийского правительства, а также от партий и общественных организаций Сибири. В ответ делегаты съезда отправили свои верительные уведомления Петроградскому совету рабочих и солдатских депутатов, Временному Всероссийскому правительству, а также Украинской Центральной раде.

Таким образом, весь первый день в основном оказался заполнен одними только торжественными и официальными мероприятиями по поводу открытия первого Всесибирского областного съезда (но не съезда областников, эту разницу нужно понять). И только на следующий день делегаты преступили уже к практической работе. С утра прошли занятия в секциях, затем состоялись выборы президиума _______________

*Земельный вопрос, как известно, был на тот момент одним из самых главных в русской революции, вследствие чего его не могло оставить без внимания, практически, ни одно более или менее крупное политическое совещание. К тому же земельный вопрос являлся одним из основных в программе эсеровской партии. В общем, по любому получалось, что Областной съезд, крупнейший сибирский форум, созванный при активном участии партии правых социалистов-революционеров, никак не мог обойти стороной, в том числе, и эту проблему.

съезда. Председателем его стал, как мы уже отмечали, Владимир Михайлович Крутовский, а в его состав вошли: П. Я. Дербер (от Акмолинской области), Колесниченко (от Приморской области),

Н. Н. Козьмин (от Енисейской губернии), М. П. Рудаков (от Томской губернии), А. А. Ермеков (от Семипалатинской области),

И. И. Серебренников (от Иркутской губернии), на тот момент уже омич — П. В. Вологодский (но почему-то — от Забайкальской области),

С. Я. Пузырев (от Алтайской губернии), С. А. Новгородов (от Якутской области), М. К. Сажин (от Тобольской губернии), а ещё один томич — М. Б. Шатилов — почему-то оказался означен как представитель от Амурской области, от национальных групп в съездовский президиум кооптировали А. Н. Букейханова.

А уже после обеда того же второго дня работы съезда Михаил Шатилов выступил с пленарным докладом под названием: «Сибирь, как составная единица Российской федеративной республики». Поскольку доклад был очень содержательным и оттого достаточно объёмным, его слушание, а потом и обсуждение продолжилось ещё и на следующий день. В том своём обширном спиче младообластник Шатилов, в частности, изложил историю автономистского движения в Сибири, отдельным пунктом он представил и охарактеризовал различного рода существующие проекты по организации автономии края. В заключение докладчик подчеркнул, что областное устройство Сибири должно быть «проведено под флагом трудящегося класса», привнеся таким образом в повестку дня съезда в очередной раз эсеровскую тенденциозность и революционную злобу дня.

Выступавшие в прениях делегаты в подавляющем большинстве поддержали идею автономии Сибири в рамках единого Российского государства. Во второй половине дня 10 октября они заслушали ещё один пленарный доклад, который им зачитал Евгений Захаров. В нём докладчик представил и как смог обосновал схему (структуру) будущей автономной областнической власти в Сибири. Данную схему после её утверждения Сибирским Учредительным собранием намеревались направить на рассмотрение Всероссийского Учредительного собрания.

По мнению авторов проекта, выглядеть вся эта структура должна была следующим образом: высшим органом власти в крае являются Сибирские областные съезды, в перерывах между ними законодательные функции возлагаются на Сибирскую областную думу (сибирский парламент), высшая исполнительная власть принадлежит Областному совету и его Исполнительному комитету. Все эти положения выносились на утверждение Сибирского Учредительного съезда (собрания), ему же передавалось право утверждать и Конституцию Сибири.

На следующий день после окончания доклада Захарова состоялось его обсуждение. Представитель социал-демократов К. Г. Брондман от лица всей своей группы (фракции) высказался категорически против какой бы то ни было территориальной самостоятельности Сибири. Социал-демократов поддержали и немногочисленные представители кадетской партии, не пожелавшие соединять воедино (о чём мы и говорили выше) идеи федерализма и автономии. Все остальные выступавшие, напротив, почти все как один порадели за федеративное устройство Российской республики и за одновременное предоставление Сибири автономии «по типу Северо-Американских соединённых штатов». При этом Колесниченко, делегат от Приморской области, даже выдвинул идею раздельного вхождения Сибири и Дальнего Востока, как полностью автономных территориальных образований, в состав Российской федерации. Однако выступавший вслед за ним, представитель Якутии Семён Новгородов опротестовал коллегу и призвал собравшихся — поддержать идею по созданию единого автономного образования Сибири и Дальнего Востока.

Вместе с тем тот же самый Новгородов (напомним: якут по национальности) поратовал за предоставление всем автохтонным народам Сибири самой широкой самостоятельности в решении своих социальных, экономических, культурно-образовательных и других проблем в рамках национального земского самоуправления. «Когда справимся с первой задачей истории — с введением у себя широкого демократического самоуправления, после этого перейдём к следующему экзамену, к введению законодательных сеймов». Его весьма смелый выпад развили и другие представители сибирских националов, предложившие применить в отношении автохтонных народов систему национально-территориальной автономии, а для пришлых национальных меньшинств — принцип так называемой национально-персональной автономии (пошла плясать губерния…).

Сибирь, таким образом, если суммировать все основные предложения делегатов, должна была стать объединением полусамостоятельных земских и городских самоуправлений, автономных территориальных областей, автономных национальных округов с вкраплением чего-то там не совсем понятного, предусмотренного для пришлых (экстерриториальных) народностей. Более того, автономия Сибири как бы автоматически, открывала дорогу сибирским националам к территориальной самостоятельности а некоторым грезилась уже, вполне возможно, и полная независимость не только от Сибири, но и от России. Так, в частности, эти дебаты очень внимательно слушал, надо полагать, член президиума съезда казах Алихан Букейханов (Алихан Букейхан), делегат от одной из самых многочисленных автохтонных народностей российского востока. Через два месяца он соберёт в Оренбурге съезд представителей казахского народа, на котором будет объявлено о создании собственного национального правительства — Алаш-Орды.

В 5-й день своей работы (12 октября) съезд заслушал сообщение мандатной комиссии. По её подсчётам получалось, что на съезде присутствовал 201 делегат, больше всего представителей имела на съезде Томская губерния — 37 человек, а меньше всего — Амурская область, приславшая всего одного делегата. Русских на съезде присутствовало 110 человек, татар — 17, украинцев — 17, киргизов — 9, евреев — 5, поляков — 4, немцев — 4, якутов — 3, бурят, телеутов и алтайцев — по одному представителю. Из них коренных сибиряков — 48%, а пришлых, соответственно, — 52%. Эсеров на съезде было подавляющее большинство — 87 человек, социал-демократов — 25, кадетов — 4, народных социалистов — 8, сионистов — 6, областников-автономистов — 1. Этим единственным, зарегистрировавшимся как сибирский областник-автономист, оказался председатель президиума съезда В. М. Крутовский*.

13 октября Областной съезд возобновил свою работу, в тот день опять велись дискуссии по поводу главного вопроса: быть или не быть сибирской автономии. Представители социал-демократов заявили в очередной раз, что этот проект является чисто буржуазной затеей, вследствие чего чрезвычайно вредит делу социальной революции**. Так, в частности, председатель Томского центрального бюро профсоюзов студент-меньшевик Фёдор Лыткин отметил, что с позиции развития классовой борьбы требуется безусловное единство Сибири и России, а что касается областничества, то оно якобы уже _______________

*Несколько иные сведения представлены ещё в одном статистическом отчёте со съезда: эсеров — 95, меньшевиков — 21, большевиков — 4, народных социалистов — 12, кадетов — 5, народовольцев –1, представителей от киргизской (казахской) национальной партии Алаш — 2, сионистов — 1, и лишь областник в этом списке по-прежнему, — один — В. М. Крутовский (ГАТО. Ф.552, оп.1, д.1, л.16).

**Следующий из выступавших социал-демократов высказался более откровенно и в стиле старых имперских традиций заявил: Сибирь-де слишком богата, чтобы российская метрополия добровольно могла согласиться на её самостоятельность. Не в бровь, как говорится, а прямо в глаз…

полностью и окончательно изжило себя. Последнее заявление вызвало чрезвычайно большое волнение и шум в зале, которые едва ли быстро удалось погасить звонком и призывными увещеваниями председательствующего. Страсти накалялись. В конечном итоге по требованию представителей томского комитета РСДРП в знак протеста, а скорее от осознания, что их голоса практически ничего не могут решить на съезде, немногочисленная по сравнению с эсерами, социал-демократическая группа депутатов (как меньшевики, так и большевики) демонстративно и почти в полном составе покинула съезд*. Поддержали социал-демократов по данному вопросу в тот день не только ещё более немногочисленные кадеты, но и депутаты от четырёх казачьих войск. Их представитель зачитал резолюцию 2-го съезда Сибирского казачьего войска, в которой подчёркивалась мысль

о несвоевременности в данный исторический момент учреждения в России федеративного государственного устройства.

После окончания прений было проведено, наконец, голосование по вопросу: «…принимает ли съезд за основу постановление сибирской конференции об автономном устройстве Сибири». Тайное голосование дало следующие результаты: за это постановление высказались 104 делегата, против — пятеро, четверо воздержались. Участвовали в голосовании, таким образом, только 113 человек из общего числа делегатов. Чуть больше двадцати человек социал-демократов покинуло съезд, куда девались остальные — непонятно. Ушли за компанию или просто отказались участвовать в голосовании?..

8-й день, 15 октября. С докладом по земельному вопросу выступил видный красноярский областник-эсер Николай Козьмин, который доложил съезду о работе земельной секции и проинформировал съезд о её решениях. Земельная комиссия пришла к выводу о необходимости закрепления всей полноты политической власти за демократией, ввиду последнего в секции нашли необходимым наделить жителей Сибири землёй по потребности, «так как вместе с землёй в руках народа сосредоточится и власть». Также земельная комиссия пришла к заключению, что «частная собственность на _______________

*Единственным из социал-демократов, кто не покинул в тот момент зал заседаний, оказался, как ни странно, иркутский большевик Н. А. Алексеев. Более того, в своём выступлении он высказался в поддержку стремления «к областному самоуправлению Сибири в самых широких размерах» не только

от собственного лица, но и от имени «многих социал-демократов». Видимо, в благодарность за это, а также учитывая растущее в тот исторический момент, как на дрожжах, политическое влияние большевиков, съезд избрал Алексеева в члены Сибирского исполнительного комитета.

землю в будущей Сибири не должна существовать». Все излишки земель у представителей родоплеменной знати автохтонного населения и богатых казаков предполагалось секвестрировать и передать малоземельным. Земли между крестьянами планировалось распределять по так называемой трудовой и потребительской норме, обеспечивающей владельца земельного участка и членов его семьи безбедным существованием, но не позволяющей прибегать к эксплуатации «постороннего наёмного труда». Эти потребительские нормы, которые определялись с учетом специфики (специализации) ведения хозяйства и условий местности, должны были вырабатываться губернскими (областными) комитетами, а потом утверждаться Сибирской областной думой.

Представленную резолюцию, составленную, как мы видим, в чисто эсеровском духе, приняли 58 голосами — за и 25 — против при трёх воздержавшихся. Воздержавшимися, что примечательно, оказались представители от казачества*, которые были не согласны с такой, с их точки зрения, однобокой постановкой вопроса о конфискациях «излишков» земли без учёта всех тонкостей профессиональной специфики казачьего сословия, о чём казаки и заявили в своём особом мнении после завершения голосования. Также в их выступлениях прозвучала мысль — дальнейшую доработку земельного вопроса поручить Сибирской областной думе.

Число делегатов, выразивших собственное мнение по земельному вопросу, как нетрудно заметить, ещё немного уменьшилось по сравнению с предыдущим голосованием. Видимо, к тем представителям с мест, которые в знак протеста против «авантюристической» затеи областников покинули съезд, прибавились ещё и те «малосознательные», кто решил со спокойной совестью (а кто-то, наоборот, видимо — в расстроенных чувствах) отправиться по домам после того, как был в положительном смысле решён основной вопрос съезда — об автономии Сибири. Тем более что далее в повестке дня стояли вопросы по преимуществу социального характера, внесённые эсерами и продиктованные в очередной раз _______________

*Казачество, хотя и считалось при царском режиме наряду с дворянами привилегированным сословием, однако в основной массе своей было далеко не однородно, в их среде встречались, конечно, и зажиточные, главным образом офицерские семьи, но большая часть казаков жила всё-таки достаточно скромно и, несомненно, хотела бы жить получше. Этими противоречиями «тихого Дона» и объясняется тот факт, что представители сибирского казачества не стали голосовать ни за, ни против предложенного эсеровского проекта, а только лишь «скромно» воздержались.

революционной злобой дня. Так, в частности, оставшиеся на съезде делегаты, обсудили проблему о применении наёмного труда в Сибири.

В итоге после непродолжительных дебатов большинством голосов была принята резолюция, позволявшая применять вольнонаемный труд, но лишь в исключительных случаях и при строгой регламентации данного вопроса местным сибирским законодательством с соблюдением обязательных норм по охране труда. Уместно, наверное, будет отметить также, что все эти решения, составленные в чисто социал-демократическом духе, делегаты съезда приняли буквально за несколько дней до Октябрьской революции… А нам что: живём в лесу, молимся колесу.

16 октября, на 9-й день работы съезда, его участники полностью одобрили в окончательно доработанном варианте положение «Об организации Сибири», то есть своего рода законопроект о системе временной сибирской областной власти. Согласно данному положению, высшим органом, подчёркивалось, народоправства в крае становились Общесибирские областные съезды. Постоянно действующим представительством этой власти в перерывах между съездами был обозначен выбираемый из числа делегатов съезда Сибирский исполнительный комитет (не правительство, а распорядительный орган съездов). Областные съезды получали право обсуждать и принимать различного рода положения для утверждения их в дальнейшем в качестве уже законодательных актов Учредительным собранием Сибири (выбранным на основе прямого, равного и тайного голосования). Утверждённые законы и правовые положения закладывались, таким образом, в основу будущей Конституции Сибири.

Для предварительной разработки уже непосредственно конституционных норм также из числа делегатов I-го Областного съезда предполагалось избрать Сибирский областной совет в следующем составе: по три представителя от каждой сибирской губернии или области, по два — от каждого национального объединения коренных народов Сибири (бурят, киргизов (казахов), якутов, алтайцев и минусинцев (хакасов)) и по одному — от каждого казачьего войска (Сибирского*, Енисейского, Забайкальского и Уссурийского). Кроме

_______________

*Сибирское (или по-другому — Иртышское) казачье войско было самым крупным из всех сибирских. Енисейское, напротив, самым небольшим по численности, более того, в царской России енисейские казаки даже не имели статуса отдельного казачьего войска и получили его, по разным данным, то ли в 1917, то ли в 1918 году. Кстати, для большей ясности, для того чтобы лучше отличать непосредственно Сибирское казачье войско от

особых полномочий по разработке положений сибирской Конституции Областной совет получил право созывать в случае экстренной необходимости внеочередной Сибирский областной съезд. Вместе с тем Областной совет не являлся постоянно действующим органом и собирался на определённое время только на основании решения Сибирского исполнительного комитета. Дальнейшая детальная разработка положений об органах управления Сибирью по обстоятельствам времени была отложена до следующего Областного съезда.

В Сибирский исполнительный комитет под председательством (естественно) Григория Николаевича Потанина в тот же день 16 октября оказались избраны: Михаил Шатилов, Евгений Захаров, Владимир Крутовский и Борис Ган от эсеров, от национальных объединений — Алимхан Ермеков (казах) и Семён Новгородов (якут), от социал-демократов — большевик Н. А. Алексеев (Иркутск). Кандидатами в члены Исполкома были утверждены: Николай Козьмин (эсер), Пётр Дербер (эсер), Павел Гудков (беспартийный социалист), Григорий Жерновков (от кооператоров), Баэртон Вампилун (от бурят) и Юсуф Саиев (от мусульман). По положению — один председатель, семь членов и шесть кандидатов — всего 14 человек. Исполнительному комитету съезд поручил в ближайшее же время напрямую заняться подготовкой созыва Всесибирского Учредительного собрания и по возможности провести в жизнь постановления Областного съезда. Фактическим руководителем Комитета, как свидетельствуют источники, стал Владимир Михайлович Крутовский, его заместителями (товарищами) —

П. П. Гудков и Е. В. Захаров.

17 октября, в последний 10-й день работы съезда, его участники приняли ещё одно положение — «Об областном устройстве Сибири», разграничивавшее полномочия центральной, областной и местных властей. Центральная власть, согласно этому Положению, имела исключительные компетенции во внешней, военной, налоговой и законодательной политике. Областной же власти, представленной _______________

других сибирских и покончить с некоторой тавтологией, его действительно вполне можно называть Иртышским войском, поскольку селились эти казаки главным образом вдоль правого берега Иртыша, на территории современной Семипалатинской области Казахстана, Алтайского края и Омской области, охраняя таким образом здешние степные рубежи России. Вся территория расселения Иртышского казачьего войска до 1917 г. так и называлась — Степной край, с центром в г. Омске, по улицам которого вовсю разгуливали степные верблюжьи караваны, и это мало кого удивляло.

Сибирской областной думой (краевым парламентом), передавались в ведение: местное бюджетное право, народное образование, общественная безопасность (сибирская народная милиция), народное здравоохранение, местные пути сообщения, почта и телеграф, а также — право участия в установлении тарифов и пошлин — распоряжение народными достояниями: землёй, её недрами, лесами и водами на тех основаниях, которые будут установлены Учредительным собранием, и ещё дело переселения и расселения. К компетенции областной сибирской власти также относились местные предприятия, социальное законодательство, вообще все дела местного характера. За краевым законодательным собранием закреплялась прерогатива изменения Конституции Сибири, за исключением того, что касалось расширения компетенции Сибирской областной думы за счёт центрального парламента. В общем и целом Сибирь, в качестве автономной единицы получала право обладания «всей полнотой законодательной, исполнительной и судебной власти», определённой сибирской и российской Конституциями.

В свою очередь сибирские областные структуры могли делегировать часть закреплённых Конституцией полномочий территориально-административным и национально-территориальным объединениям по их требованию, вплоть до превращения Сибири, если возникнет такая необходимость, в федерацию территориальных областей и национально-территориальных образований. Экстерриториальным (пришлым) национальным меньшинствам предоставлялось право культурной автономии «путем образования экстерриториальных персонально-автономных союзов».

Далее по тексту: «Высшей для Сибири исполнительной властью должен быть кабинет министров, ответственный перед Сибирской областной думой».

И ещё: «Естественные границы автономной Сибири определяются положением страны по водоразделу на восток от Урала, с включением всего киргизского (казахско-киргизского. — О.П.) края при свободном на то волеизъявлении населяющего эти пределы населения».

Положение «Об областном устройстве Сибири», во многом судьбоносное для её населения, должно было в будущем составить основу Конституции автономной Сибирской области, но только после того, как оно опять-таки будет одобрено Всероссийским Учредительным собранием.

Помимо работ в секциях и на пленарных заседаниях съезда, многие делегатские группы проводили встречи, что называется, в неформальной обстановке, делились мнениями, впечатлениями и просто порой хорошим настроением ввиду всего происходящего. Некоторые, пользуясь, случаем, посещали с официальными визитами Г. Н. Потанина. Один из визитёров, иркутский областник Иван Серебренников, так описывал в своих воспоминаниях встречу с сибирским старцем.

«Григорий Николаевич принял меня весьма радушно. Он знал меня понаслышке, был осведомлён о моих сибиреведческих трудах и моём ближайшем участии в работе старейшего в Сибири научного учреждения — Восточно-Сибирского отдела Императорского русского географического общества, где я к этому времени занимал должность правителя дел.

Наша беседа продолжалась довольно долго и почти не касалась политических вопросов. Г.Н. подробно расспрашивал меня о деятельности Географического общества, вспоминал о своём прежнем участии в работах этого Общества в Иркутске, много говорил о теперешнем положении исследовательского дела в Сибири вообще, с большой похвалой отозвался о работах путешественника по Тихоокеанскому Приморью капитана Арсеньева. Затем он рассказал о некоторых эпизодах из своих путешествий по Центральной Азии, обнаруживая при этом удивительную память, которая сохраняла ему точнейшие названия пройденных им речек, гор, местечек и пр. С удовольствием пускался он иногда в филологические экскурсы, когда по ходу беседы всплывал какой-нибудь вопрос сравнительной этнографии.

Признаюсь, я был поражен силой памяти этого замечательного старца и живостью его мысли. Глубочайшее впечатление произвела на меня эта встреча с великим сибирским патриотом».

В числе других посетил Потанина также и войсковой старшина Е. П. Березовский, делегат от Иртышского казачьего войска на областном съезде. От лица войскового круга он преподнёс Потанину ценные подарки. И хотя сибирские казаки своим коллективным решением в целом, как мы уже указывали, не одобрили некоторых последних автономистских устремлений областников, тем не менее, признавая выдающиеся заслуги Потанина на ниве науки и просвещения родного края, казачий круг назначил Григорию Николаевичу персональную пенсию в размере 1800 рублей (что-то около 200 тысяч на наши деньги) в год. Также войсковой круг постановил: назвать именем Потанина вновь образовавшийся на правом берегу Иртыша казачий посёлок, располагавшийся, кстати, недалеко от станицы Ямышевской, места рождения Григория Николаевича. Кроме того (то — ничего, ничего, а тут вдруг — всё сразу), решено было устроить женскую школу имени Александры Викторовны, покойной жены и постоянной спутницы Потанина во всех его путешествиях по Сибири и Монголии. Когда-то Григорий Николаевич высказал войсковому кругу пожелание, чтобы земельный участок, на который он, как казак по рождению, имел право, использовать в качестве доходной статьи на содержание школы в память о безвременно ушедшей супруге. Теперь вот казаки вспомнили о той давнишней просьбе своего знаменитого земляка и решили, наконец, её выполнить («Омский вестник», №130 от 30 июня 1918 г.).

Сразу после окончания октябрьского съезда областников в столичной печати стали распространяться журналистские байки о том, что в Томске-де провозглашено образование независимой Сибирской республики, что её президентом стал Григорий Потанин, министром народного просвещения назначен Пётр Макушин, а министром торговли и промышленности — купец-миллионщик Второв.

И вот эти непроверенные сообщения всегда падкой на скороспелые сенсации журналистики произвели на многих впечатление и, более того, заставили о себе говорить, в том числе и на фронте, в среде воинов-сибиряков. Последние конечно же были буквально потрясены полученными из газет новостями и незамедлительно от имени солдатских комитетов стали слать многочисленные запросы на родину с просьбой разъяснить им настоящее положение вещей. А из «стольного града» Томска им отвечали, что в условиях развала государственности и хозяйства страны сибиряки решили в очередной раз (после двух попыток — в 1861 и в 1905 гг.) вспомнить о своих гражданских правах и, действительно, приступить к организации сибирского территориального объединения, но только в рамках единой Российской федерации. Также из Томска во фронтовые части сообщали, что сибирское правительство пока ещё не сформировано, но в ближайшее время его планируют создать во главе действительно с известным многим Григорием Потаниным — живой легендой, непримиримым борцом с колониальным гнётом романовского самодержавия и столичной плутократии. А задачи, которые ставит перед собой сибирская автономия, поясняли, следующие:

а) борьба за интересы Сибири в отношениях с центром;

б) борьба за интересы трудового класса;

в) борьба с иноземным хозяйственным засильем.

Приняв к сведению полученные известия, воины-сибиряки (по-прежнему грозный «человек с ружьём») решили выработать собственное мнение по данному вопросу и на 10 декабря 1917 г. наметили собрать земляческий фронтовой съезд. К этому процессу незамедлительно, надо отдать им должное, тут же подключились эсеры. Так, забегая немного вперёд, отметим, что скрывавшемуся в Киеве от большевистского преследования (после 25 октября/7 ноября) члену партии социалистов-революционеров Аркадию Краковецкому было поручено проконтролировать инициативу сибиряков по созыву съезда военнослужащих на Юго-Западном и Румынском фронтах. А потом, связавшись по возможности с Сибирским исполнительным комитетом, предложить ему свои услуги по организации Сибирской армии. Последняя очень даже могла пригодиться правым эсерам в случае начала вооруженной борьбы с большевиками на территории Сибири, после того как последние (25 октября/7 ноября) буквально вырвали у них из рук политическую власть в России.

Организовывать в собственных интересах, правда немного ранее, эсерам пришлось также ещё, например, и мусульман Сибири. Последние с 3 по 6 октября провели в Томске свой объединительный съезд*. Он так и назывался — съезд мусульман Сибири, однако не стоит полагать, что это было конфессиональное собрание, съезд рассматривал чисто политические проблемы, в том числе и вопрос о сибирской автономии. При его открытии 4 октября с приветственным

словом к делегатам от имени областников обратился хорошо уже известный тогда в среде младообластников правый эсер Евгений Захаров. А Михаил Шатилов, находившийся в тот год вообще в большом политическом фаворе, стал товарищем председателя съезда. Председателем же собрания, а также руководителем выбранного на съезде Мусульманского совета стал ещё один подававший большие надежды молодой правоэсеровский функционер Юсуф Саиев.

Делегаты от мусульман в целом поддержали идею областного устройства Сибири. А эсеро-областники, в свою очередь, обещали признать провозглашенный немного ранее на подобном же форуме в Казани, принцип культурно-национальной автономии для всех мусульман России. 22 ноября 1917 г. тут же в Томске открылся и сибирский мусульманский военный съезд, принявший резолюцию о создании мусульманских воинских частей на территории Сибири. Всё шло, возможно, в соответствии с единым, хорошо продуманным планом, составленным, надо полагать, где-то в недрах правоэсеровского ЦК или в близких к нему структурах, а может быть, и ещё где-то выше… Так или иначе, но всё происходило, и это видно вполне невооруженным глазом, как бы в едином, целенаправленном

_______________

*Его заседания проходили в здании русско-татарской библиотеки, располагавшейся тогда по ул. Источной-13.

русле.

Но, как говорится, если хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах… Поскольку ситуация в стране буквально через неделю после закрытия Сибирского областного съезда в корне изменилась и к власти в столице путём вооруженного переворота пришло большевистское правительство, данное обстоятельство заставило Сибирский исполнительный комитет уже в двадцатых числах ноября объявить о созыве в Томске нового Областнического съезда — чрезвычайного. Для подготовки материалов к предстоящему форуму 4 декабря собрался на своё первое заседание Сибирский областной совет. Тон в такого рода экстренных намерениях задавали конечно же представители правоэсеровской партии, утратившие политическую власть в стране и пытавшиеся использовать автономические ресурсы областников как средство мобилизации сибирской общественности для борьбы со всё возрастающим влиянием партии большевиков в регионе.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ ОБЛАСТНОЙ СЪЕЗД

В ДЕКАБРЕ 1917 ГОДА

До того момента, когда они оказались нашими господами, читали ли они что-нибудь о Сибири, задумывались ли они

над сибирскими (проклятыми) вопросами?

Кипело ли их сердце негодованием от оскорблений,

которым подвергалось сибирское общество?

Г. Н. Потанин

1. Подготовка к съезду

После большевистского переворота Россия, как известно, стала распадаться на целый ряд отдельных самостоятельных республик. Напомним, что после Октябрьской революции от бывшей Российской империи (вслед за Польшей) сразу же отделились: Украина (тогда ещё без Крыма), Финляндия, Кавказ и Дон, готовились отойти белорусы, молдаване и прибалты. Область Войска Донского, надо отметить, в отличие от других вышеперечисленных территорий заявила о своём сепаратизме не по национальным, а по чисто политическим соображениям, не желая мириться с большевистской властью в столице.

В русле данной тенденции, но с собственными взглядами на происходящий процесс решила сама себя спасать и Сибирь, рассчитывая употребить для этого полномочия Сибирского Учредительного собрания, созыв которого планировался в самое ближайшее время. Однако до Учредительного собрания предстоял ещё достаточно долгий и трудный этап избирательной кампании, в то время как ситуация в Сибири, по мнению многих, уже была близка к катастрофической, то есть не терпела абсолютно никаких отлагательств по своему скорейшему разрешению. «Узурпация» политической власти большевиками также принималась в расчёт. В тех условиях сибирские областники в союзе с эсерами решили срочно созвать в Томске внеочередной и одновременно «чрезвычайный» Сибирский съезд, который смог бы выработать, а потом и принять к исполнению Положение о временных органах собственной автономной власти в Сибири, призванной вывести регион из политического и экономического кризиса, до той поры, пока не будет созвано Сибирское Учредительное собрание.

Сразу же надо в очередной раз оговориться, что декабрьский Сибирский съезд собрали совсем не из сепаратистских устремлений, а скорее — наоборот: в его задачу входило своим примером возглавить объединительные усилия провинциальных окраин для спасения государства российского от грозящего ему неминуемого развала. Да иначе и быть не могло, ведь 85% населения Сибири составляли русские… Данное процентное соотношение по сравнению с другими национальностями, кстати, было гораздо выше в Сибири, чем в целом по России. Так могли ли сибиряки всерьёз думать об отделении от России?.. Вряд ли. Точно так же, например, поступили в 1612 г. жители Поволжья — нижегородцы, последыши, если можно так выразиться, великоновгородской демократической городской и региональной автономии. Они, прежде чем освободить Москву и страну от иноземной оккупации, тоже созывали Народное собрание (вече), принимали смелые самостоятельные решения и даже собственное войско тогда наняли, и всё это, как известно, пошло России только на пользу, а не во вред.

23 ноября 1917 г. на своём заседании Исполнительный комитет Областного совета, избранный первым Сибирским областным съездом, известил о том, что «ввиду исключительных обстоятельств момента» 6 декабря с.г. созывается в Томске чрезвычайный Сибирский съезд.

«Принимая во внимание, что создавшееся в России положение грозит Сибири тяжкими последствиями, что закрытие нашей дальневосточной границы, возможное в случае дальнейшего развития событий в центре, поставит Сибирь в положение экономически отрезанной окраины, не имеющей ни собственных, ни привозных товаров, а также денег, — принимая это во внимание, — признать положение вещей угрожающим наиболее жизненным интересам Сибири и считать назревшей необходимостью создание органа, который мог бы оказаться во главе Сибири в качестве временного органа управления.

Для осуществления идеи создания указанного органа созвать в городе Томске 6–10 декабря с.г. чрезвычайный съезд, состоящий из членов сибирского областного совета, исполнительного комитета и экономического бюро, избранных первым сибирским областным съездом, и из представителей губернских и областных революционно демократических организаций, общественных самоуправлений и экономических органов». (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, л.9—9об.)

Подготовка к съезду велась широко и в тот момент совершенно открыто. Организационный комитет рассылал по городам Сибири и Дальнего Востока приглашения, декларации и различного рода агитационные материалы. Опорной базой в этой работе служили, как правило, кооперативные объединения, через разветвлённую сеть которых и осуществлялись главным образом все подготовительные мероприятия. Весьма существенной также была и финансовая помощь кооператоров в деле организации столь важного на тот момент внеочередного областного форума.

В отличие от первого съезда в Томск на сей раз пригласили, как видно из постановления Областного исполкома, по преимуществу представителей «революционно-демократических организаций в лице Советов, общественных самоуправлений и экономических органов». При этом в угоду политическому моменту количество возможных делегатов от Советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов несколько возросло, а в дополнение к ним предусматривалось участие в работе съезда ещё и посланцев от профессиональных союзов почтово-телеграфных работников и от комитетов железных дорог. Понятно, что такой расклад оказался явно не в пользу представительства от городского и земского самоуправления, получившего по сравнению с первым Областным съездом значительно меньшее количество пригласительных билетов.

Но и это ещё не всё. Делегаты от торгово-промышленных союзов и биржевых комитетов, а проще говоря, посланцы от крупной сибирской буржуазии или, как тогда их называли, цензовые элементы, также крайне немногочисленные, получили, в отличие от остальных приглашенных на съезд, лишь право совещательного (!) голоса. Причём цензовики, отправляясь на съезд, абсолютно ничего на сей счёт не ведали и лишь по прибытии в Томск узнали о полном крушении своих надежд — вместе со всеми остальными делегатами поучаствовать в судьбоносном политическом мероприятии. Наряду с ними, как позже выяснилось, не получили права решающего голоса почему-то и представители от высших учебных заведений Сибири (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, л.13), а также ещё несколько человек, уполномоченных от малозначительных, как посчитали организаторы съезда, общественных организаций*. Всего на декабрьский съезд, по _______________

*Среди лишенных таким образом права решающего голоса оказалась, например, единственная женщина-делегат томичка Киневич Мария Владимировна: 30 лет, русская, образование — 6 лет гимназии, 6 лет проживала в Сибири, последнее время — в Томске, по Гоголевской улице, дом №28, кв.1, домохозяйка. Была избрана на съезд томским отделением Российской лиги равноправия женщин (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, л.170).

предварительным расчётам, должно было прибыть не менее

270 человек.

По предложению Михаила Шатилова Исполнительный комитет решил оповестить о внеочередном Чрезвычайном Областном съезде и военнослужащих сибирских частей, находившихся в тот период на противогерманском фронте (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, л.13об.). Фронтовикам сообщили о том, что ещё до наступления нового — 1918 г. на востоке страны будет сформирована независимая от центра власть, которая «поведёт Сибирь к культурно-национальной автономии». Фронтовым частям рекомендовалось обсудить эти предложения и высказать собственное мнение по поводу намеченных Исполнительным комитетом планов.

Последующие события, однако, надо признать, показали, что не все сибирские фронтовые полки одобрили и поддержали подобного рода достаточно далеко идущие политические замыслы своих земляков-автономистов. Так, например, съезд воинов-сибиряков 12-й армии высказался категорически против таких планов; солидарны с ними оказались и некоторые другие воинские части. Вследствие этого выяснилось, что и на значительное количество фронтовых полков, а не только на запасные сибирские части, оказала сильное влияние модная на тот момент большевистская пропаганда, настраивавшая солдат, в том числе и категорически, против процесса по автономизации Сибири. Солдатам в очередной раз весьма умело навязали мысль, что сибирские областники ведут речь не о каком-то там «неопатриотизме», а, напротив, в тайне-де только и помышляют о сепаратизме и о создании полностью независимого от России буржуазно-помещичьего государства — Зауральской Руси, со столицей в купеческо-патриархальном Томске.

Единомышленниками агитаторов-большевиков по извращённой трактовке областного вопроса, что также надо признать, оказались, к сожалению, и многие кадровые офицеры — представители слепо патриотически настроенного военного сословия, и ещё мысленно примкнувшие к ним убеждённые консерваторы-монархисты. Все эти люди, как могли, убеждали солдат отказаться от поддержки сибирских автономистов, зачисляя последних, уже на свой лад, в когорту жидо-масонов, «грязных заговорщиков» против многовековой российской государственности.

2. Состав съезда

На чрезвычайный Сибирский областной съезд, вопреки предварительным расчётам, прибыли и зарегистрировались в общей

сложности всего 182 делегата*, при этом лишь 160 получили право решающего голоса (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1); 150 человек из их числа чётко указали свою партийную принадлежность или политическую ориентацию. Вследствие чего выяснилось, что 134 делегата с решающим голосом (то есть 90%) являлись представителями, так называемых, мелкобуржуазных или правосоциалистических партий (эсеров, меньшевиков, народных социалистов) или проявляли к ним сочувствие. Для сравнения: на октябрьском съезде делегаты правосоциалистической ориентации составляли тоже немалое количество, но всё-таки их было немного меньше — 78% от общего числа участников.

На декабрьском съезде эти люди представляли главным образом земские управы и городские думы, советы крестьянских депутатов, кооперативные и профсоюзные объединения, а также национальные организации, в том числе, конечно, и «туземные». Такое подавляющее превосходство представителей правосоциалистической демократии объяснялось главным образом тем, что декабрьский Областной съезд в значительной степени проигнорировали приглашённые на него делегаты от советов рабочих и солдатских депутатов, находившиеся к тому времени уже под жестким и почти безраздельным контролем правящей в стране большевистской партии. Так советы рабочих и солдатских депутатов Восточной Сибири вообще не прислали на съезд своих представителей, а от советов Западной Сибири присутствовали лишь восемь человек, да и те вскоре покинули зал заседаний, выполняя распоряжение Западно-Сибирского съезда советов, проходившего в начале декабря того же года в Омске.

Ещё одной достаточно многочисленной группой, способной «разбавить» эсеровское, до неприличия подавляющее большинство на съезде, могли стать представители от правобуржуазных организаций, главным образом от биржевых и военно-промышленных комитетов. Понятно, что это было весьма влиятельное сообщество, имевшее не только большой авторитет, но и огромные финансовые возможности, что, как показывала тогда и показывает теперь практика политической борьбы, также далеко не маловажно. Если учесть к тому же принципиальное идейное руководство данной группой делегатов со стороны кадетской партии, то получалось, что их вполне могли опасаться люди, пытавшиеся диктовать съезду сибирских областников

_______________

*Первым зарегистрировался алтаец Георгий Токмашев, одним из последних (179) — лидер томского студенчества Прокопий Беляков.

свою политическую волю, то есть эсеры.

Исходя из таких соображений, организационный комитет декабрьского Областного съезда, в котором всё то же подавляющее большинство составляли члены правоэсеровской партии, решил не только лишить представителей крупной буржуазии права решающего голоса, но и вообще, по возможности, не приглашать их на съезд, что, собственно, и было сделано. Так, некоторым биржевым комитетам и торгово-промышленным объединениям ряда сибирских городов просто не стали рассылать официальных приглашений. И всё… И они сразу же оказались таким образом, что называется, вне игры.

Не смогли прибыть в Томск и делегаты от киргизо-казахов, также находившиеся под влиянием кадетской партии, так как с 5 декабря в Оренбурге проводили свой собственный национальный съезд. В частности, не смогли присутствовать делегированные казахской общественностью известные нам уже Букейханов и Ермеков.

В силу этих и ряда других причин, кстати, и получилось так, что вместо ожидаемых 270 на съезде оказалось в наличии всего 182 зарегистрировавшихся участника.

3. Открытие съезда

Основная часть делегатов прибыла на чрезвычайный съезд немного с опозданием, так что в день открытия форума, которое состоялось

6 декабря* в 5 часов вечера в плохо отапливаемом здании Томской духовной семинарии**, присутствовало всего 94 человека. Здесь же, в общежитских комнатах, разместили для проживания и большую часть делегатов. Ещё одна небольшая группа участников съезда поселилась на ст. Томск-I (по другим данным Томск-II) в служебном вагоне под №2, специально выделенном для этой цели железнодорожным управлением. Ну а передовые выдвиженцы из числа эсеров-младообластников, как и во время проведения октябрьского съезда, _______________

*В День Николы Зимнего, православного праздника в честь Николая Угодника, святого чудотворца, издревле считающегося главным покровителем русского народа.

**Здание духовной семинарии находилось на улице Никитина. При советской власти семинария была закрыта, а его корпуса переданы военному ведомству, здесь сначала размещалось артиллерийское училище, потом в нём готовили офицеров-связистов. Сейчас ни того, ни другого уже нет. Помещения пустуют, часто поджигаются и, видимо, ждут своей очереди под снос для частного новодела…

вновь расположились в номерах лучших гостиниц города. Так теперь уже определённо крупно восходящая звезда сибирского эсеровско- областнического движения тридцатилетний Пётр Дербер снял комнату (№3) со всеми удобствами в гостинице «Россия»*, его коллега по партии тридцатичетырёхлетний Александр Новосёлов, а также известный сибирский адвокат народный социалист Григорий Патушинский — будущие члены нового состава Областного совета — поселились в гостинице «Европа»**. В Монастырском (сейчас Плеханова) переулке, в доме под номером 4 располагалась гостиница Ваксера. Здесь в декабре 1917 г. также проживали некоторые участники Сибирского областного съезда. Ну а, например, пятидесятишестилетний Анатолий Сазонов, новониколаевский кооператор, член правления богатейшего в Сибири кооперативного объединения «Закупсбыт», человек, что называется старой закалки, скромно устроился в одной из общежитских спален духовной семинарии — на коечке, на жесткой семинаристской коечке.

При открытии съезда от имени Исполнительного комитета Областного совета со специальным заявлением выступил Евгений Захаров. Он уведомил собравшихся, что в свете последних событий Исполком первоначально имел намерение созвать в Томске съезд только что избранных всеобщим народным голосованием членов Всероссийского Учредительного собрания, но потом от этой идеи решили отказаться, так как народные избранники торопились по неотложным политическим делам в Петроград. Пришлось также оставить мысль и о созыве второго полносоставного общесибирского съезда, ибо собрать его в спешном порядке при создавшихся очень непростых политических условиях и при значительной транспортной разрухе представлялось совершенно невозможным. Поэтому и решено было провести в Томске чрезвычайный, немного урезанный по своему качественному составу съезд.

Также Захаров от имени и по поручению Областного совета ещё раз напомнил собравшимся о главной цели всего, собственно, происходившего тогда в Томске, о цели, как подчеркнул выступавший, достойной каждого свободного народа, и эта цель — областная сибирская автономия. Все усилия до сей поры, отметил Захаров, прилагались к тому, чтобы сорганизовать Сибирь в единую _______________

*Сейчас в этом здании находится областной военный комиссариат.

**В настоящее время это магазин «Тысяча мелочей». Новосёлов, судя по информации из его делегатской карточки, проживал в одном номере со

своим товарищем по омскому партийному комитету, эсером также довольно левых взглядов Оленич-Гнененко.

экономико-культурную область и как можно шире распространить по её необъятным просторам идею автономии. Теперь, продолжал далее выступавший, политические обстоятельства заставили Областной совет задуматься: а сможет ли в создавшейся достаточно сложной политической обстановке вообще собраться Всероссийское Учредительное собрание, а тем более предоставить в ближайшем обозримом будущем Сибири столь необходимое для неё краевое самоуправление?..

Также вполне очевидным, по замечанию Захарова, стало то чрезвычайное обстоятельство, что события, произошедшие в России за последние месяцы, очень сильно расшатали не только политические, но и экономические устои государственности, грозя ей, возможно, уже весьма скорыми катастрофическими последствиями. При таких обстоятельствах, далее констатировал выступавший, Областной совет не мог, как это предполагалось изначально, ограничить себя одним лишь собиранием материалов о сибирской автономии для Учредительного собрания, а вынужденно начал искать пути по скорейшему выходу из создавшегося достаточно сложного политического и экономического положения в регионе. Таким единственно правильным выходом, с точки зрения Областного совета, и явилась идея созыва чрезвычайного Общесибирского съезда, который должен будет избрать из своего состава наделённые на этот раз уже вполне конкретными полномочиями органы власти для централизованного и эффективного управления Сибирью. Отрезанные от центра, практически предоставленные самим себе, сибиряки, заключил Захаров, дело по спасению всего восточного региона страны должны, наконец, полностью взять в собственные руки.

4. Работа съезда

Итак, 6 декабря 1917 г. в Томске открылся чрезвычайный Сибирский областной съезд. На нём были представлены, как мы уже отмечали, главным образом революционно-демократические организации и партии: от эсеров и большевиков — слева до областников и народных социалистов — справа, и опять, как и на октябрьском съезде, при безусловном преобладании партии социалистов-революционеров. Члены правобуржуазной кадетской партии, а вместе с ними и представители от так называемых цензовых элементов, а также делегаты съезда от сибирских вузов, как в самом начале определилось, от участия в работе областнического форума оказались фактически отстранены. Обладая лишь совещательным голосом, они присутствовали на съезде, по сути, лишь в качестве почти что сторонних наблюдателей, однако имевших право в отличие, допустим, от простых зрителей публично участвовать в обсуждении всех вопросов чрезвычайного форума*.

Проблема с цензовыми элементами остро встала уже в первый день работы съезда во время доклада мандатной комиссии по поводу проверки полномочий прибывших делегатов. Именно тогда был поставлен, что называется, ребром вопрос о представительстве буржуазии на съезде. В выступлениях делегатов по данной проблеме определились две, причём абсолютно противоположные, точки зрения. Одна часть из числа участников совещания высказывалась против коалиции с буржуазией, так как подобная коалиция, возникшая сразу же после Февральской революции** и продолжавшаяся вплоть до Октябрьской, уже привела страну, считали они, к полному политическому и экономическому краху. Некоторые из числа этих непримиримых достаточно веско аргументировали правильность занятой ими позиции ещё и тем, что на IV съезде партии эсеров (28 ноября — 5 декабря 1917 г.) её лидеры в большинстве своём признали ошибочность линии на создание коалиции с представителями от буржуазной демократии. В силу вышеизложенных обстоятельств на съезде и зазвучали речи о том, чтобы полностью исключить участие цензовых элементов в работе внеочередного областного форума.

Другая же часть делегатов высказалась, напротив, в пользу плодотворного сотрудничества с представителями от крупной сибирской буржуазии. Своё особое мнение они аргументировали теми соображениями, что, поскольку на чрезвычайном съезде по большому счёту решается дальнейшая судьба всего населения Сибири, то на нём должны быть представлены абсолютно все без исключения общественно-политические группы, в том числе и цензовые. Тем более что, несмотря на произошедшие достаточно глубокие ________________

*Такие, явно дискриминационные нововведения конечно же вызвали резко отрицательную реакцию со стороны сибирской буржуазии. См., например: ГАТО. Ф.578, оп.1, д.2, л.65 — телеграммы протеста в адрес съезда от лица торгово-промышленных и биржевых комитетов некоторых сибирских городов по поводу отстранения цензовых элементов от участия в работе съезда с решающим голосом.

**Весной 1917 г. эсеры, и сибирские в том числе, восторженно встретили известие о вхождении своих однопартийцев — Чернова и Керенского — в коалиционное буржуазное правительство.

социальные и политические реформации завершающегося революционного года, сибирякам, настаивали приверженцы данной точки зрения, в ближайшее время, видимо, придётся жить всё-таки в условиях капиталистического строя (предсказание не сбылось), и поэтому совместная работа с буржуазией абсолютно неизбежна и оттого просто необходима.

После жарких дебатов по данному вопросу большинством в 49 голосов против 23 было принято «соломоново» решение — предоставить возможность представителям от деловых кругов участвовать в работе Областного съезда, но только с совещательным голосом. По оглашении результатов голосования Д. Е. Лаппо (лидер красноярских кадетов) от имени цензовых делегатов заявил, что при таких условиях они работать не смогут, выступать в роли статистов не желают и поэтому покидают съезд. Представители сибирской буржуазии также заявили, что результаты только что проведённого голосования есть всего лишь сиюминутная дань политической конъюнктуре и недостойное низкопоклонство перед пришедшими к власти большевиками. Вместе с торгово-промышленниками, по некоторым данным, съезд покинула тогда и часть делегатов-железнодорожников, недовольных тем, что приглашение приехать в Томск получили представители лишь четырёх из десяти сибирских железнодорожных комитетов.

Таким образом, в первый же день открытия съезда полностью отказался от участия в его работе хотя и небольшой, но всё-таки достаточно авторитетный блок делегатов от цензовых элементов. К тому же этот инцидент впервые со времён Февральской революции вызвал достаточно серьёзные осложнения в отношениях между сибирскими областниками старшего поколения, имевшими, особенно в последние годы, достаточно прочные связи с сибирской буржуазией и эсерами.

Что же касается ярых политических оппонентов цензовиков — представителей от советов рабочих и солдатских депутатов — то они, напротив, право решающего голоса получили в полном объёме, и, казалось бы, чего же им ещё… Но нет, и они туда же. На третий день работы съезда, на пленарном заседании 8 декабря делегаты от Советов неожиданно для всех попытались заблокировать работу совещания, так же как цензовики и кадеты, покинув его почти в полном составе. Для ясности необходимо отметить, что ещё раньше, намереваясь хоть каким-то образом воспрепятствовать работе областного форума, III Западно-Сибирский съезд советов, проходивший в самом начале декабря в Омске, постановил отозвать со «сборища мелкобуржуазных сепаратистов» всех представителей от советов.

Именно по этой самой причине на заседании 8 декабря один из участников Сибирского областного съезда, некто Закржевский, большевик, по всей видимости, как делегат от Омского съезда Советов и таким образом как бы по его поручению, предложил представителям от Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов немедленно покинуть съезд «сепаратистов». Причём Закржевский тут же подал пример своим, возможно, ещё сомневающимся товарищам и демонстративно вышел из зала заседаний, а вслед за ним дружно потянулись к выходу и большинство остальных представителей от рабочих и солдатских Советов*.

Однако значительного практического результата этот демарш большевиков всё-таки не возымел. Ибо, даже несмотря на уход со съезда представителей левой, а чуть раньше и правой оппозиции почти в полном составе, съезд, тем не менее, не растерял кворума и поэтому продолжил начатую работу. Дело в том, что делегаты от советов крестьянских депутатов, которые по преимуществу являлись приверженцами эсеровской идеологии, не откликнулись на призыв большевиков и томский съезд всё-таки не оставили. Более того, к ним вскоре присоединились и крестьянские (читай: эсеровские) делегаты III Западно-Сибирского съезда советов, срочно вызванные в Томск из Омска. Так что общее количество участников съезда уменьшилось незначительно и составляло по-прежнему около 2/3 от первоначально запланированного общего количества делегатов.

Тогда томские большевики, как свидетельствуют некоторые источники, попытались разогнать съезд областников при помощи вооруженной силы. Однако численности городского отряда красной гвардии для проведения такого достаточно масштабного мероприятия _______________

*В архиве Томской области хранится объяснительная записка президиуму декабрьского Областного съезда от уже упоминавшегося нами делегата по фамилии Оленич-Гнененко. Записка касается инцидента, который произошёл на том самом пленарном заседании 8 декабря. В тот момент, когда Закржевский предложил представителям от советов немедленно покинуть зал заседаний, из рядов делегатов, а также зрителей раздался неодобрительный гул и даже послышался свист. Авторство последнего было приписано Оленич-Гнененко, за что он и объяснялся перед президиумом съезда, принося ему, а также Томскому совету рабочих и солдатских депутатов, свои извинения. Закржевский тоже, кстати, не остался в долгу и, выходя из зала заседаний съезда, обозвал освиставших его делегатов «хулиганами» (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.2, л.15).

пока у советов явно не хватало, а солдаты томского гарнизона отказались принимать участие в этой, по их мнению, не совсем демократичной акции. Вследствие данного обстоятельства, а также в силу некоторых других причин, на которые будет указано дальше по тексту, планы советской власти по разгону Всесибирского областного форума в декабре 1917 г. однозначно провалились.

Таким образом, декабрьский съезд не только сумел открыться, преодолеть организационные трудности первых заседаний, но и в последующие дни успешно продолжить начатую работу. Утром и днём 7 декабря был заслушан ряд докладов с мест о политическом и хозяйственном положении в сибирских регионах и, в частности, о разрушительной деятельности там большевиков. Как отмечали в своих обзорах о работе съезда областнические газеты, почти через все доклады красной нитью проходили две основных мысли: о непризнании местным населением правительства Ленина и о необходимости объединения сибиряков перед лицом надвигающейся страшной экономической разрухи.

Так, среди сделанных в тот день на съезде сообщений особенно всем запомнилось выступление делегата от Енисейской губернии, бывшего прокурора Красноярского окружного суда Григория Патушинского, засвидетельствовавшего, в частности, факты наличия в рядах губернского большевистского руководства якобы хорошо знакомых ему по прежним судебным делам уголовных преступников. А делегат от Тургайской области вообще, вопреки всякой осторожности, восторженно описывал вооруженную борьбу атамана Дутова с большевиками. Весьма запомнилась участникам съезда и речь молодого атамана Енисейского (Минусинского) казачьего войска (также выдвиженца правоэсеровской партии) Александра Сотникова, который охарактеризовал настроение казаков своего войска как полностью контрбольшевистское (но вместе с тем никоим образом не контрреволюционное). Казаки, подчеркнул Сотников, — вольные люди, и они не могут признать власти «насильников», то срывающих сроки открытия Учредительного собрания, то разгоняющих неугодные им съезды, то закрывающих не только буржуазные, но даже и социалистические газеты. Вот так почти целый день делегаты и «мусолили» антибольшевистскую тематику. И в конце концов, что называется, напросились…

Утром 8 декабря председатель Центросибири Борис Шумяцкий, извещённый о подобного рода настроениях в среде автономистов, в телеграфном разговоре с руководителями Томского совета стал настаивать на разгоне Сибирского областного съезда и на аресте его главных организаторов. И хотя томские большевики вроде бы и пообещали что-то сделать в этом плане, но всё-таки не смогли (а может быть, и не решились) в тот первый раз выполнить распоряжение своего краевого руководства. Однако серьёзная политическая кампания по борьбе с «контрреволюционными» областниками всё-таки в Томске была проведена, но не силовыми, а пока исключительно мирными средствами.

Так Томский совет рабочих и солдатских депутатов посвятил областнической проблеме целых два расширенных заседания — 15-го и 18 декабря, в завершение которых перешедший к тому времени уже полностью на большевистские позиции бывший меньшевик Фёдор Лыткин предложил резолюцию, принятую подавляющим большинством голосов (трое воздержались, все остальные проголосовали «за»). В ней, в частности, говорилось: «Признавая, что областничество, как течение политическое, является выразителем интересов нарождающейся сибирской буржуазии, пытающейся своё экономическое господство укрепить захватом политической власти, и, находя, что чрезвычайный съезд областников, созванный в момент наивысшего напряжения классовой борьбы, объективно не может не являться контрреволюционным, так как власти Советов рабочих, солдат и крестьян он противопоставляет власть русской, бурятской и киргизкой буржуазии, — признавая всё это, Томский совет рабочих и солдатских депутатов постановляет: „Выразить своё отрицательное отношение к чрезвычайному общесибирскому съезду областников“».

Совет также предупредил собравшихся в Томске правых оппозиционеров, что в случае попытки захвата ими власти к ним всё-таки будут применены «все доступные средства». Весьма недвусмысленные угрозы в адрес Областного съезда прозвучали в те дни и со страниц рупора большевизма в Томске — газеты «Знамя революции». Автором одной из статей подобного рода был всё тот же Фёдор Лыткин, за последний год, в условиях галопирующей политической «инфляции», превратившийся из нештатного сотрудника областнического журнала «Сибирские записки» и участника I-го Сибирского областного съезда в одного из самых непримиримых противников сибирского автономистского движения.

Но вернёмся к работе чрезвычайного съезда. На заседании

8 декабря был избран президиум съезда и принята «Декларация по текущему моменту», в которой в целях предотвращения политической и экономической катастрофы в регионе провозглашалось создание в Сибири «автономной областной власти».

«1917 год, 8 декабря, г. Томск. Декларация Чрезвычайного общесибирского съезда по текущему моменту:

1. В дни государственного распада, в дни гражданской борьбы и небывалой катастрофы великого Российского государства — СЪЕЗД полагает, что единственным источником зарождающейся общегосударственной власти, среди царящего безвластия, может быть только Всероссийское Учредительной собрание, пришедшее закрепить свободный и демократический строй великой Республики нашей и самоопределение народов и областей её.

Именем своего авторитета СЪЕЗД заявляет, что недопустимо посягательство на волю Учредительного собрания, и зовёт народы великой Сибири, от Урала до Тихого океана, на решительную и беспощадную борьбу с теми, кто осмелится дерзнуть бороться с выражением общенародной воли.

2. СЪЕЗД верит, что Учредительное собрание установит великую Российскую федеративную республику во имя благополучия народов, её населяющих, и предлагает своим депутатам в Учредительном собрании отстаивать эту форму государственного строительства.

3. СЪЕЗД не сомневается, что Российское Учредительное собрание изыщет истинные и верные пути к скорейшему заключению демократического мира в интересах демократии Российской республики и трудящихся всего мира.

4. Сознавая, что организация государства в целом возможна только при организации его частей, что автономия областей и самоопределение народностей есть великое завоевание российской революции, что выход из экономического и финансового тупика в момент государственного безвластия возможен только инициативой демократии на местах, что от спасения областей и окраин зависит спасение государства в целом, — СЪЕЗД признает единственным выходом, во имя спасения всей Сибири, создание в ней автономной, областной власти, для чего постановляет в кратчайший срок, не позднее марта месяца, созвать Сибирское Учредительное собрание на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права.

5. В дни отсутствия общей демократической власти, нависший финансовый крах Сибири, отсутствие денежных знаков, угроза голода её восточной и северной полосе, расстройство транспорта и производительности, вынуждает СЪЕЗД временно создать во имя спасения Сибири общесибирскую социалистическую, с представительством национальностей, власть в лице Сибирской областной думы и Областного совета, ответственного перед Областной думой» (Бюллетень Временного Сибирского областного совета. Томск, 1918, №1, с.3).

В тот же день, 8 декабря, но только вечером, началось слушание и пленарного доклада, сделанного, что для некоторых показалось весьма странным, почему-то не столько областником, сколько правым эсером, не уроженцем Сибири, а ссыльнопоселенцем из Одессы, не русским, а евреем — тридцатилетним Петром (Пинкусом) Дербером. Коснувшись текущего момента, он отметил, что российской демократии на данный исторический момент угрожают две опасности. С одной стороны — Каледин, Корнилов, Деникин и Алексеев, движение которых под флагом борьбы с анархией и большевизмом могло, по мнению докладчика, нанести смертельный удар и по русской революции в целом. С другой стороны — действует большевизм. Бросив лозунг коммунистической революции, большевики, со слов Дербера, сразу же ополчились на Учредительное собрание, решив, что оно не может выражать интересы людей труда, так как его членами были избраны, в том числе, и представители от так называемых «нетрудовых элементов», то есть цензовых.

Далее, перейдя к проблемам сибирской власти, докладчик стал уверять собравшихся, что на момент созыва декабрьского Областного съезда у народных масс нет уже прежнего доверия к буржуазии, что у них, в связи со всеми революционными событиями текущего года, напротив, вполне созрел «элемент доверия к социализму». Большинство населения Сибири, исходя из результатов выборов во Всероссийское Учредительное собрание, как констатировал докладчик, отдало явное предпочтение общесоциалистической власти, поэтому именно такой она и должна быть в Сибири в ближайшей перспективе. И, для того чтобы таковая власть «не отставала от жизни», необходимо, продолжал Дербер, созвать теперь же народный орган, который бы мог контролировать эту власть — то есть созвать Временную Сибирскую областную думу. В составе данного органа, по представлению автора доклада, необходимо было, во-первых, полностью исключить представительство от цензовых элементов и, во-вторых, предпринять все меры для того, чтобы Дума смогла плодотворно работать до самого открытия Сибирского Учредительного собрания.

Россия, продолжал докладчик, может излечиться от последствий экономического и политического кризиса только лишь путём возрождения сначала отдельных регионов, и только после этого возможно будет «вернуть здоровье и жизнь всему организму в целом». Для Сибири, указал Дербер, единственно действенным способом двигаться в данном направлении является опять-таки скорейший созыв Сибирской областной думы, которая сможет объединить в себе земское и городское самоуправление, советские организации, инородческие союзы, трудовое казачество, а также различного рода общественные организации — вузовские, железнодорожные, почтовые и телеграфные, военные, в том числе и фронтовые.

Областная дума, в трактовке докладчика, таким образом, оказалась представлена как временный орган высшей власти в Сибири для принятия срочных мер по общественному и хозяйственному оздоровлению региона. А завершающим результатом её деятельности на данном этапе должно было стать избрание Сибирского Учредительного собрания, задачей которого, в свою очередь, станет окончательное областное обустройство Сибири на правовом и законодательном уровне. При этом организацию региона на началах областной самостоятельности Дербер считал необходимым связать с «волею воль» всего русского народа, которые найдут полное воплощение уже во Всероссийском Учредительном собрании.

В последующие дни съезд заслушал около 15 достаточно объёмных выступлений в прениях по поводу доклада Петра Дербера. Большинство выступавших полностью или частично, но всё-таки одобрило планы по провозглашению и строительству в самое ближайшее время Сибирской автономии*. Сквозной мыслью в этих выступлениях также проходила идея по превращению России в федеративную республику с предоставлением её отдельным областям, обособленным территориально по культурно-историческим, национальным или экономическим признакам, права самостоятельного обустройства и управления в своих внутренних делах через собственные местные законодательные палаты, а также земские и городские органы власти.

После дебатов по данному докладу было принято постановление о создании «общесибирской социалистической власти» в лице Сибирской областной думы и Временного Сибирского правительства. На основании этого решения представителям крупной буржуазии, а также кадетской партии, как и предлагал пленарный докладчик, полностью ограничили доступ в Сибирскую областную думу, таким образом их лишили уже и вообще какого-либо представительства, даже с совещательным голосом.

В дополнение ко всему делегаты съезда приняли постановление о том, что и будущее Временное Сибирское правительство также _______________

*Поскольку численно на съезде преобладали эсеры, чья программа, как мы уже отмечали, почти полностью совпадала с планами сибирских областников, такая практически безоговорочная поддержка проекта по автономизации Сибири была достаточно предсказуема.

должно быть строго социалистическим «от народных социалистов до большевиков включительно». Отсюда следовало, что большевики в отличие от цензовиков теоретически могли быть допущены как в состав распорядительного, так и в состав всех исполнительных органов сибирской власти. Последнее положение, как и следовало ожидать, вызвало очень сильные возражения со стороны объединенной фракции городских и земских самоуправлений, областников, кооператоров и академических групп. От её имени против вхождения представителей ленинской партии во Временное Сибирское правительство, «находя, что нельзя совместно работать с людьми, руки которых обагрены братской кровью», выступил на заседании 12 декабря Григорий Патушинский.

После этого та же объединённая фракция открыто заявила, что состоявшееся 9 декабря решение съезда по вопросу о составе будущего Временного Сибирского правительства с участием большевиков находится в явном противоречии с волей представляемых ими организаций.

«Мы, представители объединённых фракций городских и земских самоуправлений, областников, кооператоров и академической группы, участвовавшие в том заседании съезда, где это постановление было принято большинством 55 против 43, голосовавших против, и воздержавшихся, считаем своим долгом заявить чрезвычайному съезду, что слагаем с себя всякую ответственность за такое решение большинства съезда, но, принимая во внимание создавшееся положение вещей и неотложную необходимость создания областной власти, мы остаёмся на съезде, дабы довести до конца нашу основную работу».

К данному заявлению присоединился и Г. Н. Потанин.

Однако, по настоянию фракций эсеров, меньшевиков и национальных групп, теперь уже 77 голосами против 34, постановление о формировании областной власти съезд утвердил всё-таки в прежней (изначальной) редакции:

«Переходя к вопросу о конструкции временной власти в Сибири, чрезвычайный сибирский съезд постановляет, что до Учредительного собрания Сибири орган, контролирующий и законодательный, должен состоять исключительно из представителей демократии без участия цензовых элементов, что же касается до власти исполнительной, то она должна быть социалистической, причём, в состав органа исполнительной власти могут войти все социалистические партии от народных социалистов до большевиков включительно, с представительством национальностей, если партии принимают платформу настоящего съезда, то есть безусловную борьбу за избранное всеобщим, равным и тайным голосованием Всероссийское Учредительное собрание и за областное народоправство Сибири, так как только эта платформа может предотвратить полный государственный развал» (Бюллетень Временного Сибирского областного совета, 1918, №1, с.3).

Следует отметить, что если отказ левобуржуазных революционеров от сотрудничества на съезде с крупной буржуазией, вызвал всего лишь публично высказанное недовольство областников из ближайшего потанинского окружения, то провозглашение будущей власти — «социалистической, от народных социалистов до большевиков включительно» — привело, фактически, к полному и окончательному разрыву сибирских автономистов старшего поколения с эсерами.

Сразу же, по получении окончательной резолюции съезда по поводу организации общесибирской власти, Потанин, так как он по состоянию здоровья сам не смог выступить перед делегатами, через Владимира Михайловича Крутовского сделал публичное заявление съезду с протестом против такого решения, в котором он, прежде всего, «усмотрел угодничество перед большевиками, являющимися господами положения в Томске»*.

Заявление Областному съезду:

«Ввиду слабости сил, сопряженной с моим возрастом, и утомлённости для меня личного присутствия на продолжительных заседаниях съезда, я прошу съезд разрешить мне высказать своё мнение по поводу возникшего на нём раскола письменно. Ознакомившись с поводами, которые привели к выделению из съезда блока делегатов от кооперативов, городских и земских деятелей и областников, я примыкаю всей душой к этому блоку и не разделяю мнений и стремлений их противников. Вместе с членами блока я против включения в состав резолюции, выработанной президиумом, дополнительных слов: «от народных социалистов до большевиков включительно».

Этот раскол вызывает во мне глубокое огорчение. В противниках блока я не вижу искренней преданности идее областничества, которая была внушена старым областникам любовью к сибирскому крестьянству. Я вижу в стремлениях этих моих противников служение только партиям, к которым они принадлежат. А служение партиям, в особенности провинциальным, не всегда _______________

*6—7 декабря 1917 г. Томский совет рабочих и солдатских депутатов декларировал о взятии в свои руки полной и безраздельной власти в губернии.

заключается в служении народу. Поэтому, чтобы не попасть в ложное положение, чтобы уберечь себя от увлечения в партийную борьбу, я избегал вступления в партию эсеров и, хотя после объявления республики записался в эту партию, но потом

постарался выйти из неё.

Блок городских и земских деятелей, кооперативов и областников я считаю самым положительным элементом на съезде. Это его здоровое ядро. Оно состоит из людей, действительно преданных интересам нашей окраины. Это самая полезная часть съезда, не увлекающаяся никакими чуждыми Сибири интересами. Уход из стен съезда этой его части будет для съезда незаменимой утратой. Для блока невозможно принять резолюцию о конструировании власти в Сибири, с включением в неё фразы о большевиках. Принятие резолюции в такой редакции, как я ознакомился с положением дела, противоречило бы их мандатам. Поэтому осмеливаюсь рекомендовать членам президиума, настаивающим на такой редакции, отказаться от неё.

Меня удивляет такое ухаживание за большевиками. Это какая-то игра в политические шахматы, крайне опасная для серьёзного дела. Президиум запутается в своих политических выкладках.

Я служил идее областничества только как честный публицист и никогда не был политическим практиком. Я всегда держался правила вести агитацию своей идеи открыто и честно, не заигрывая с сильными влияниями, не входя в опасные союзы. И хотя в политической практике никакого опыта не имею, но важность момента, наступившего для моей родины, заставляет меня высказаться по поводу конфликта на съезде. Я стою за прямую и откровенную политику с большевиками. Они мне не симпатичны, и я хочу это открыто показать, вотируя против редакции, подлаживающейся под вкусы большевиков. Я считаю нечестной политику, которая, чтобы угодить большевикам, вносит резолюцию о включении их в конструируемое сибирское правительство и в то же время успокаивает блокистов тем, что это делается для отвода глаз большевиков на время.

Предпочитая открытую и благородную политику политике с дипломатическими каверзами и подвохами, с будто бы верными расчётами, я, как бы ни было для съезда катастрофично решение блока, голосую за его решение. Если блок принужден будет выйти из съезда, и я выхожу, следуя за его рядами. Пусть расстроится съезд и отсрочится устроение нормальной жизни Сибири, но лучше для успеха идеи областничества, если она выйдет из этого конфликта незапятнанной меркантильными уловками и пресмыканием перед господами момента. Потанин» («Свободная Сибирь», Красноярск, №7 от 11 января 1918 г.).

В ответ на заявление Потанина президиум съезда заверил его и других солидарных с ним областников, что решение о создании однородного социалистического правительства с включением в его состав большевиков является решением временным и будет иметь силу только до начала работы Сибирской областной думы, которая уже буквально через месяц сможет пересмотреть его и выбрать Временное правительство уже, что называется, на свой «вкус». Более того, эсеровское руководство съезда во избежание продолжения конфликта с потанинской группой, чреватого самыми непредсказуемыми последствиями, приняло решение вообще не избирать на съезде Временного Сибирского правительства, а ограничиться лишь новыми выборами во Временный Сибирский областной совет, функции которого главным образом сводились к организации и созыву в Томске в январе наступающего 1918 г. Сибирской областной думы. Столь умелый тактический ход президиума съезда оказался достаточно эффективным и на некоторое время сумел сгладить остроту начавших разрастаться противоречий эсеров с руководством сибирского областнического движения и, тем паче, — с его основателем. Однако вскоре в Томск прибыл специальный эмиссар ЦК кадетской партии по сибирским делам Степан Васильевич Востротин, и дело по замирению между конфликтующими сторонами полностью провалилось. Но об этом чуть ниже…

Итак, чрезвычайный съезд постановил созвать 7 января 1918 г. в Томске «Временную Сибирскую областную думу с законодательной властью по местным делам». Состав членов Думы намечался «только из представителей революционных, демократических и национальных организаций с преобладанием советских». А поскольку участие цензовых элементов в ней вообще не допускалось, «это, как вполне справедливо подметила одна из областнических газет, была измена основному завоеванию великой февральской революции с её лозунгом всеобщего избирательного права» («Свободная Сибирь», Красноярск, №138 от 1 ноября 1918 г.).

На заседании 14 декабря происходило уже постатейное обсуждение Положения о временных органах управления Сибири, затем участники съезд перешли к выборам Временного Сибирского областного совета. В последний же день своей работы, 15 декабря, чрезвычайный Областной съезд в окончательном варианте утвердил «Положение», решив создать «во имя спасения Сибири» всё-таки «общесибирскую социалистическую, от народных социалистов до большевиков включительно, с представительством национальностей власть в лице Сибирской областной думы и Областного совета, ответственного перед Областной думой».

Мотивы попыток эсерствующих младообластников создать совместно с большевиками общесоциалистическую власть будут тем более ясны и понятны, если учесть, что в самый разгар съезда сибирских автономистов в его адрес из Петрограда пришла телеграмма с извещением о достигнутом в ночь с 9-го на 10 декабря соглашении руководства партии правых эсеров и большевиков о создании коалиционного социалистического правительства*. Может быть, именно по этой причине и Томский совдеп, в свою очередь, так и не решился тогда, в декабре, выполнить распоряжение Б. Шумяцкого о разгоне предводительствуемого эсерами Областного съезда.

5. Выборы Сибирского областного совета

Первоначально съезд, как мы уже отмечали, собирался выбрать из своего состава временное правительство и даже заранее наметил кандидатуры некоторых министров, например военного в лице бывшего командующего Иркутским военным округом, тридцатичетырёхлетнего эсера Аркадия Краковецкого. Однако потом, как мы только что выяснили, делегаты решили отложить выборы правительства до созыва Сибирской областной думы и ограничиться учреждением нового Временного Сибирского областного совета. Последний, кстати, также сначала задумывался, в том числе, и как главный орган исполнительной власти в Сибири и поэтому должен был состоять из 16 человек. Однако эсеры и их союзники во избежание конфликта с потанинской группой, а также с большевистскими властями всё-таки не решились провозгласить Областной совет временным сибирским правительством. Более того, в конечном итоге Совет урезали до 7 человек и официально объявили, что основной его задачей будет осуществление подготовительных мероприятий по созыву в Томске Сибирской областной думы, открытие которой намечалось, как мы уже указывали, на 7 января 1918 г.

_______________

*ГАТО. Ф.578, оп.1, д.2, л.25. Телеграмма в адрес съезда из Петрограда с извещением о достигнутом в ночь с 9-го на 10 декабря соглашении эсеров с большевиками о создании коалиционного социалистического правительства.

На вечернем заседании 14 декабря, постепенно перешедшем в ночное, был оглашен список кандидатов, заготовленный заранее и явившийся результатом соглашения всех без исключения фракций съезда. В председатели Совета наметили, конечно, Г. Н. Потанина, а в члены: от фракции эсеров — П. Я. Дербера, А. Е. Новосёлова,

А. А. Краковецкого, Г. М. Маркова, М. Б. Шатилова, М. С. Полюгова, И. С. Михайлова, от объединённой группы областников, представителей городского и земского самоуправления, а также профессорской коллегии — Г. Б. Патушинского, Е. Е. Колосова,

С. П. Никонова, от национальной группы — А. Н. Букейханова,

М. Ж. Танышбаева, Г. Ш. Неометуллова и некоего Тележинского. На пост управляющего делами Совета планировался эсер Е. В. Захаров. Одиннадцать человек из этого списка являлись выдвиженцами правосоциалистических партий, четверых делегировали национальные объединения, и только лишь Г. Н. Потанин фактически в единственном числе, представлял непосредственно сибирских областников.

Голосование проходило за весь список в целом, но в закрытом режиме и поэтому сильно затянулось. Так что лишь в 2 часа 15 минут пополуночи, уже 15 декабря, комиссия объявила результаты выборов: 52 — за, 9 — против, 30 — воздержались. Таким образом, список кандидатов в Областной совет не прошёл, так как не преодолел оговоренный в регламенте порог в две трети голосов. Выборы объявили несостоявшимся, и на 11 часов утра того же дня было назначено повторное голосование. После этого делегаты съезда стали неспешно расходиться по своим «бивакам», — весьма уставшие и несколько удручённые после столь нелёгкого и закончившегося фактически ничем ночного бдения. При всём при том вряд ли кто из них мог вполне ясно объяснить для себя тот факт, почему не прошёл список, одобренный во время предварительных консультаций всеми без исключения фракциями.

На следующем заседании, открывшемся, как и планировалось, в

11 часов утра, лишь только к 4 часам дня удалось согласовать новый список кандидатов в члены Областного совета, обсуждённый и проработанный опять во всех трёх делегатских группах. Председателем в нём вновь значился областник Григорий Потанин, а вот состав членов Временного совета на этот раз несколько изменился как в количественном, так и в качественном отношении. Теперь в него вошло всего семь человек, каждый из которых был вполне определённо политически ориентирован. Совет предполагалось сформировать «из виднейших участников Сибирского съезда по типу директории времён французской буржуазной революции». В списке, помимо Г. Н. Потанина, оказались представлены: эсеры — Пётр Дербер, Александр Новосёлов, Михаил Шатилов, Евгений Захаров (управляющий делами), народный социалист — Григорий Патушинский, а также представитель национальных меньшинств Сибири, весьма близкий, кстати, к кадетам казах Алимхан Ермеков*. После знакомства с новым списком уже ближе к вечеру провели, наконец, повторное голосование.

Делегаты съезда и на этот раз предпочли выбирать состав Областного совета всё в том же в закрытом режиме, то есть при тайной подаче голосов. Однако его результаты оказались уже несколько иными: за список проголосовали 77 делегатов, против — лишь 3 при 14 воздержавшихся. Таким образом, необходимые 2/3 голосов удалось получить, и после объявления результатов голосования собрание громкими аплодисментами поприветствовало первых «народных управителей Сибири», ещё не министров, конечно, но людей, тем не менее, обличённых всё-таки некоторыми полномочиями исполнительной власти в регионе, своего рода министров без портфелей. Их полномочия, надо ещё раз напомнить, были действительны лишь до того момента, пока Областная дума на январской сессии не «сформирует значительно расширенное по своему составу и более компетентное временное правительство».

После выборов Областного совета, получив информацию, что многие делегаты собрались уже разъезжаться по домам, президиум съезда, несмотря на общее переутомление, принял решение рассмотреть оставшиеся вопросы в тот же день, опасаясь на следующее заседание уже не собрать необходимого кворума. Так было заслушано в третьем чтении Положение о временных органах управления Сибирью и Основные положения о выборах во Всероссийское Учредительное собрание и в Сибирское Учредительное

собрание. Оба документа с незначительными поправками в результате непродолжительного обсуждения, без лишних проволочек, что называется, удалось вечером 15 декабря принять.

Ну и, наконец, самым последним вопросом повестки дня оказалось избрание членов финансового, национального и военного советов (отделов) при Областном совете. На сей раз делегаты съезда решили не утруждать себя тайным голосованием и провели выборы открытой подачей голосов. Так в финансово-экономическое бюро были избраны: профессор Сергей Никонов, статистик Василий Нагнибеда и Николай Болтенко (все трое —

_______________

*По некоторым данным в тот день в состав Областного совета также был делегирован, а потом и избран (но почему-то только с совещательным голосом), ещё один представитель национальных меньшинств, близкий по взглядам к левым эсерам и большевикам, украинец Дмитрий Сулим.

эсеры) а также народный социалист Никита Грибанов и социал-демократ Виктор Тибер-Петров, в национальный совет вошли: украинец Владимир Строкан (эсер), татарин Гариф Неометуллов (тоже эсер) и алтаец Георгий Токмашев (народный социалист), в военный совет — хорунжий Минусинского казачьего войска Александр Сотников, солдат Сергей Кудрявцев и прапорщик Юсуф Саиев (все трое — также правые эсеры). Содержание членам этих трёх советов определили точно такое же, как и семерым членам Временного областного совета, — по 20 рублей в сутки (примерно 2–3 тысячи на наши деньги). Ивана Якушева (будущего председателя Сибирской областной думы) на том же заседании избрали казначеем Областного совета, членами секретариата Совета стали Т. В. Бутов, В. И. Моравский и И. И. Шурупов.

6. Основные решения декабрьского съезда

Итак, 15 декабря Областной съезд принял Положение о временных органах управления Сибири. Как отмечают многие исследователи, Положение являлось актом конституционного характера, первым и, увы, последним для сибирской автономии. В нём, в частности, Областной съезд дал понять, что признаёт действующей на территории Сибири законодательную и правовую систему, сложившуюся до 24 октября 1917 г., то есть до большевистского переворота. Основываясь на положении I Областного съезда от 17 октября, съезд провозгласил «высшей в Сибири властью Сибирскую областную думу и избираемый ею Сибирский областной совет». Причём, видимо, предвидя возможность разгона Всероссийского Учредительного собрания, делегаты съезда постановили: что в этом случае к Думе и Областному совету переходит «вся полнота власти». Таким образом, несмотря на социалистическую фразеологию участников съезда, в принятом Положении о временных органах управления Сибири Областной съезд бросил прямой вызов советской власти и большевикам в частности. И они этот вызов приняли.

1917 г., 15 декабря, г. Томск. Положения о временных органах управления Сибири.

Раздел I

Ст. 1. Сибирь является составной частью Российской республики.

Ст. 2. Сибирское Учредительное собрание имеет определить в согласии со Всероссийским Учредительным собранием порядок управления Сибири, как автономной области Российской федеративной республики.

Ст. 3. До определения порядка управления Сибири, как автономной области, высшей в Сибири властью является созываемая по постановлению Чрезвычайного сибирского съезда временная Сибирская областная дума и избираемый ею Сибирский областной совет, которые действуют в Сибири впредь до решения вопроса о форме внутреннего управления Сибирским Учредительным собранием.

Ст. 4. До созыва Учредительного собрания Сибири, Сибирская областная дума является областным органом законодательной по местным делам власти.

Ст. 5. Для органов временного управления Сибири обязательны все не отмененные особыми постановлениями узаконения Российской республики, изданные до 24 октября 1917 года включительно, а также все узаконения и распоряжения Всероссийского Учредительного собрания.

Ст. 6. С открытием Сибирского Учредительного собрания к нему переходит вся полнота власти.

Ст. 7. Если Всероссийское Учредительное собрание почему-либо будет лишено возможности осуществлять свою власть, а, следовательно, и определять управление Сибирью, то временная Сибирская областная дума и Сибирский областной совет принимают на себя всю полноту власти.

Раздел II*

Ст. 9. Личность и жилища депутатов временной Сибирской областной думы пользуются безусловной неприкосновенностью, и депутаты могут быть стеснены в этих своих правах только по постановлениям компетентной судебной власти и с особого разрешения временной Сибирской областной думы.

Ст. 10. Временной Сибирской областной думе принадлежит право контроля над ответственным перед ней Сибирским областным советом, издания законов по местным делам, а также выходящих за пределы компетенции исполнительной власти распоряжений.

Ст. 11. Содержание депутатов производится из общесибирских средств.

Ст. 12. Сибирская областная дума вырабатывает свой наказ.

_______________

*Опущенная статья восьмая данного Положения, полностью посвящена вопросу о формировании состава Сибирской областной думы, и она будет приведена нами чуть ниже.

Раздел III

Ст. 13. Сибирский областной совет является исполнительной властью, ответственной перед временной Сибирской областной думой.

Ст. 14. Сибирский областной совет состоит из председателя и

членов, избираемых временной Сибирской областной думой, в количестве по её усмотрению.

Ст. 15. Членам Сибирского областного совета, стоящим во главе образуемых временной Сибирской областной думой отделов, соответствующих ведомствам, присваивается звание управляющих отделами.

Примечание. Управляющими отделами могут быть и лица, не состоящие членами временной Сибирской областной думы.

Ст. 16. Управляющим отделами присваиваются права и обязанности, свойственные по действующим в России узаконениям (см. ст. 5) министрам.

Ст. 17. Председатель Сибирского областного совета и члены Совета по обращаемым к ним временной Сибирской областной думой вопросам участвуют в заседаниях Думы по этим вопросам с совещательным голосом, сохраняя в остальных случаях все права членов Думы, если они таковыми избраны, во все время состояния в Сибирском областном совете.

Ст. 18. Все распоряжения исходят от имени Сибирского областного совета и скрепляются управляющим делами Сибирского областного совета.

Ст. 19. Содержание членов Сибирского областного совета определяется не иначе, как постановлениями временной Сибирской областной думы, а членов временного Сибирского областного совета, избираемых Чрезвычайным общесибирским съездом, постановлением сего последнего.

Ст. 20. Сибирский областной совет вырабатывает наказ своей деятельности, подлежащий утверждению временной Сибирской областной думой.

Раздел IV

Ст. 21. До созыва временной Сибирской областной думы, которая имеет выбрать Сибирский областной совет, Чрезвычайный общесибирский съезд избирает из своего состава временный Сибирский областной совет и к нему советы по делам финансово-экономическим, национальным и военным.

Ст. 22. На обязанности временного Сибирского областного совета лежит созыв временной Сибирской областной думы, выработка положения о выборах в Учредительное собрание Сибири и представление его во временную Сибирскую областную думу, осуществление власти в области экономико-финансовой и политической, поскольку это окажется необходимым для реального осуществления постановлений Чрезвычайного общесибирского съезда. (Бюллетень Временного Сибирского областного совета. 1918, №1, с.3—5.)

В подкрепление своих автономистских тенденций сибирские эсеро-областники на декабрьском съезде приняли решение о создании собственной армии, а также о печатании собственной же сибирской валюты.

К формированию сибирской армии предполагалось приступить немедленно, сразу же после завершения работы съезда. А основой для неё, как полагали, могли стать некоторые из сибирских полков, дислоцировавшихся на Юго-Западном и Румынском противогерманских фронтах. К ним от имени Областного съезда было составлено специальное обращение:

«Солдаты и казаки — сибиряки фронта! Голод, развал крестьянского хозяйства и промышленности, отсутствие денег, паралич власти в центре и на местах вынудили Чрезвычайный сибирский съезд всех народностей приступить к организации временной всесибирской социалистической власти.

Социалистическая власть в Сибири, служащая интересам всех народностей, только тогда будет жить и питаться доверием народа, когда она будет истинно народной, когда она будет работать и творить для народа и через народ. Одна из первых задач сибирской социалистической власти это скорейший созыв Всесибирского Учредительного собрания. Только оно отразит волю многочисленных народностей Сибири… Да здравствует общесоциалистическая власть в Сибири! В спасении Сибири, как части целого — спасение всей России великой матери всех областей, народов и племён. Впредь до созыва Сибирского Учредительного собрания чрезвычайный сибирский съезд всех народностей Сибири выделил Временное Сибирское правительство, которое принимает все меры к организации из сибирских частей единой Сибирской армии с переводом её на один из участков фронта.

Солдаты и казаки — граждане Сибири, организуйтесь под знаменем автономной Сибири! Поддерживайте Временное Сибирское правительство и его распоряжения всей мощью вашей силы! Томск, 15 декабря 1917 года». (Опубликовано: «Омский вестник», №116 от 12 июня 1918 г.).

Какие конкретно полки, из имевшихся на противогерманском фронте предполагалось организовать в сибирскую армию — не совсем понятно. Однако можно сделать предположение, что ими должны были стать, видимо, те воинские части, которые находились под влиянием эсеровской, а не большевистской агитации и офицеры которых имели непосредственное отношение к партии социалистов-революционеров. Таким образом, получалось, что сибирская армия задумывалась Областным советом как подконтрольная, в первую очередь, правым эсерам, способная обеспечить войсковую поддержку в борьбе с большевиками в случае разгона ими Всероссийского Учредительного собрания.

По всей видимости, с этой же целью, согласно особому постановлению декабрьского Областного съезда, в самой Сибири в самое ближайшее время, напротив, должны были быть распущены запасные полки, большая часть которых находилась почти под полным контролем большевиков.

Постановление чрезвычайного Сибирского съезда по войскам всей

Сибири.

«Командующим войсками, окружным комитетам, гарнизонным советам, полковым, батарейным, ротным и др. родов оружия комитетам, учреждениям, заведениям и войсковым правительствам казачьих войск к неуклонному исполнению. Ввиду недостатка продовольствия и невозможности в скором времени снабдить им города Сибири, особенно в восточной полосе, и принимая во внимание, что в нужный момент всегда необходимое число военных чинов может быть собрано, Чрезвычайный съезд считает содержание войск в Сибири под ружьем излишним, так как непроизводительно отнимается масса рабочих рук, а потому вменяется в обязанность всем органам военной власти Сибири немедленно провести в жизнь настоящее постановление» (ГАТО. Р.72, оп.1, д.105, л.4—5).

Полной демобилизации, согласно этому постановлению, подлежали все военнослужащие призыва до 1908 г., а увольнению во временные отпуска — солдаты призыва до 1913 г. включительно. Из числа призывников с 1914-го по 1918-й выборочно отправлялись в отпуска те, кто имел ранение, контузию, отравленные газом или просто ослабленные какой-либо другой болезнью, а также учителя, студенты и лица специального образования. Из оставшихся предполагалось сформировать караульные команды для охраны военных объектов, а также железных дорог. Все излишки продовольствия и «живой инвентарь» планировалось передать местным властям, а экипировка, вооружение и боеприпасы должны были оставаться на охраняемых военных складах. Офицерам и военным чиновникам по увольнении их в запас собирались выдать единовременное пособие в размере их месячного оклада. Однако это постановление так и не вступило в силу, поскольку его исполнение приостановил Областной совет вплоть до окончательного рассмотрения и утверждения данного документа Сибирской областной думой.

Также неудачей для областников закончилась и попытка создания ими собственной валюты. Сибирский областной съезд, как мы уже говорили, принял решение о выпуске в Сибири собственных «временных» денежных знаков — бонов вследствие нехватки мелкой разменной купюры, достоинством 10, 25 и 50 рублей. А 14 декабря и Томское губернское земское собрание, заседания которого проходили практически одновременно с работой Областного съезда, поддержало данную инициативу и приняло постановление о печатании означенных денежных купюр в типографиях города Томска. Данную резолюцию пытались заблокировать большевики (Ф. Чучин, К. Ансон, С. Канатчиков и А. Кривой), входившие в состав земского собрания, однако правые эсеры, имевшие в нём 30 своих представителей, не позволили большевикам этого сделать. И, тем не менее, первые сибирские деньги так и не были выпущены ни в том году, ни в начале следующего, так как вскоре большевики экспроприировали в пользу советской власти основную часть типографских мощностей, после чего печатать сибирские боны оказалось попросту негде.

Заключая обзор чрезвычайного Областного съезда необходимо, видимо, ещё раз подчеркнуть, что правые эсеры, составлявшие подавляющее большинство съезда, сделали попытку практического использования идеи автономии сибирской области (края) как платформу для мобилизации сил в борьбе с советской властью. ЦК партии социалистов-революционеров в сложившейся обстановке, в свою очередь, также весьма положительно отнёсся к идее местного областного строительства в Сибири, основанного на принципах демократии в противовес большевистской диктатуре из центра. При этом надо конечно же отметить, что в инструкциях руководства эсеровской партии, социалистической по сути своей, всегда подчеркивалась идея неразрывности Российской федерации и политического единства страны, но при условии широкой автономии регионов, национальных областей, а также охранении интересов каждого из национальных меньшинств.

В какой-то степени вторя этому, омский поэт Т. Вяткин писал в те революционные для Сибири дни (опубликовано: «Сибирские записки», №4 за 1918 г.):

Белозелёное над красным…

О, да! Силен был общий враг —

И зовом пламенным и страстным

Над нами реял красный стяг.

В крови, и в муках, и в печали

Неизъяснимое росло,

И злые тернии венчали

Свободы гордое чело.

О, пусть последняя преграда

Скорее рухнет на пути!

Знаменам алым сердце радо,

И руки рады их нести.

Но как забыть о белом снеге

Родимых северных долин,

И о зелёной вешней неге

Таежных дебрей и равнин?

Как не любить нам этой шири,

Где никакой не страшен враг? —

И над просторами Сибири

Бело-зелёный взвился флаг!

Клянемся, павшие, мы с вами,

А вы нам верны и в гробу.

Но знамя новое над нами

Зовёт на новую борьбу.

Цвети, Сибирь! В снегах невзгоды

Побеги юные храни,

И угасавшие народы

Рукою мощной подними!

…А ветер веет и играет,

Трубит, и мчится, и зовёт,

И оба знамени свивает

В одном стремлении вперёд.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ВРЕМЕННЫЙ СИБИРСКИЙ ОБЛАСТНОЙ СОВЕТ

Прочитав вполне приличный воз книг и, казалось, разрешив ряд наитруднейших исторических парадоксов… так и не смог понять «элементарного»: Сион ли правит этим миром или всё-таки Провидение Божье?..

Анонимный автор

1. Состав Совета

Днём 16 декабря временный Сибирский областной совет собрался на своё первое заседание в составе: председателя — Г. Н. Потанина, пяти членов — П. Я. Дербера, А. Е. Новосёлова, Г. Б. Патушинского,

М. Б. Шатилова и А. А. Ермекова, а также управляющего делами — Е. В. Захарова. Заседание проходило всё в том же здании Духовной семинарии, где только что закончил свою работу внеочередной Областной съезд.

«Известия Временного Сибирского областного совета»* на стр.2—3 опубликовали в те дни полный список Областного совета и его отделов (советов).

«Состав Сибирского областного совета:

Председатель: Потанин Григорий Николаевич (Томск, ул. Белинского, 20), (народный социалист Потанин конечно же в первую очередь был _______________

*В самом начале января 1918 г. вышел первый и единственный номер «Известий Временного Сибирского областного совета». Он, как и полагается, был сопровождён пространной, почти на двух страницах редакционной статьёй, в которой члены Совета в очередной раз сделали пояснения по поводу основной сути современного состояния сибирского областнического движения. Ничего нового, всё в привычном духе «прирученного» сепаратизма. Вот лишь несколько выдержек.

«Сибирь, исторически сжившаяся со всей Россией… не помышляла ни на одну минуту об отделении от общей великой матери. Её стремления — это осуществление великой хартии вольностей Сибири, как равноправного, свободного и деятельного члена российской республиканской федеративной семьи…

Грянул гром… Государственный аппарат власти расшатался… и Сибирь стала перед грозной дилеммой истории: либо самодеятельная организация жизни… либо разложение и окончательный распад» («Известия Временного Сибирского областного совета», стр.1).

Сибирским областником-автономистом, а потом уж всё остальное. — О.П.).

Члены: Дербер Пётр Яковлевич (гостиница «Европа»), эсер;

Шатилов Михаил Бонифатьевич (Томск, Нечевский переулок, 22), эсер;

Новосёлов Александр Ефремович (гостиница «Европа»), эсер;

Патушинский Григорий Борисович (гостиница «Европа»), народный социалист;

Ермеков Алимхан Абеутович (Томск, Источная, 20), партийность не указана. — О.П.;

Сулим Дмитрий Григорьевич, киргизский социалист (не киргизский, а украинский экстерриториальный социалист, здесь вкралась явная ошибка. — О.П.).

Управляющий делами: Захаров Евгений Васильевич (Томск, Никольский переулок, №16), эсер».

Таким образом, как мы видим, все члены данного исполнительного органа, за исключением толерантного, но склонного к непризнанию диктатуры большевиков областника Потанина и близкого к кадетам Ермекова, являлись представителями левых партий. Патушинский был народным социалистом, Сулим — левым эсером, все остальные — «правоверные», то есть правые, эсеры. Все эти социалисты, правда, так или иначе, хотя и косвенно, но всё-таки имели отношение к сибирскому автономистскому движению. Даже Дербер, единственный из состава Совета не сибиряк, во время ссылки успел немного позаниматься с местными сибирскими проблемами, изучал быт и экономику коренных народов, опубликовал несколько газетных статей на данную тематику и, таким образом, видимо, сумел стать своим в среде областников. По национальному составу Совет имел следующее соотношение: два еврея (Дербер и Патушинский), два представителя национальных меньшинств (один — коренной, другой — так называемый пришлый) и четверо русских.

Необходимо также отметить, что новоявленные сибирские «управители» были людьми сравнительно молодыми — в возрасте тридцати лет или чуть более того. Возможно, что такой возраст являлся не самым оптимальным для политиков в статусе государственных деятелей, но для политиков революционного толка, пожалуй, — вполне приемлемым. Исключением из числа своих коллег по Областному совету в этом смысле стал всё тот же Григорий Николаевич Потанин, которому в то время перевалило уже за восемьдесят. И хотя он занимал в Совете должность «почетного» председателя и появлялся на заседаниях довольно редко или, можно сказать, почти никогда, но, тем не менее, он по-прежнему оставался «великим сибирским старцем», и с его мнением приходилось, в любом случае, считаться всем без исключения членам Совета.

Фактическим же главой Областного совета являлся Пётр Дербер, или «Петя-маленький», как иногда за малый рост язвительно называли его недоброжелатели. Именно Дербер оставался за председательствующего на всех заседаниях Совета «без Потанина». Сам же старец, мало того что практически не появлялся на собраниях Областного совета, так он ещё умудрился за очень короткий срок испортить отношения почти со всеми остальными его членами. Григория Николаевича изначально задело то обстоятельство, что Облсовет помимо его воли всё больше и больше склонялся к порочной, на его взгляд, тактике заигрывания с большевиками и одновременно стремился всеми силами к отлучению от участия в управлении Сибирью цензовых элементов, то есть буржуазии.

В рамках Областного совета, как мы уже отмечали, удалось сформировать три отдела: финансово-экономический, национальный и военный. Также решено было создать при Совете и специальную земельную комиссию. С этой целью из Красноярска в Томск вызвали видного областника Николая Козьмина и ещё несколько лиц. В ближайшее же время планировалось созвать всесибирский съезд представителей земельных комитетов. Областной совет постановил учредить ещё и особую комиссию по определению Сибири в территориальном, этнографическом и экономическом отношениях. К работе в данной комиссии решили привлечь томского профессора декана юридического факультета Томского университета Николая Новомбергского и некоторых других специалистов, сведущих в подобного рода вопросах.

В целях установления деловых сношений с местными органами власти Сибирский областной совет в первые же дни послесъездовской работы принял решение о назначении своих комиссаров (эмиссаров) или просто уполномоченных в губернские и областные центры. Тем самым Совет предпринял попытку создания собственных административных структур на местах. Так, хорошо зарекомендовавшему себя на декабрьском съезде А. П. Оленич-Гнененко поручили принять на себя обязанности комиссара по Акмолинской области. С точно такими же целями не только сам Областной совет, но и его отделы в конце декабря в начале января направили на периферию нескольких представителей и организаторов. Известно, например, что специальный уполномоченный национального совета был командирован в Семипалатинскую область, где в это время разворачивался процесс по формированию собственных органов власти у казахско-киргизского народа.

Через несколько дней после того, как Временный Сибирский областной совет приступил к своим обязанностям, в его адрес пришла телеграмма из Семипалатинска от председателя Алаш Орды Алихана Букейханова. «Киргизский съезд постановил организовать автономию всех казахов-киргиз и избрал временный комитет управления Алаш Орды в составе 25 лиц, из которых 15 представителей казахов-киргиз и 10 представителей других народов, живущих среди казахов-киргиз. Временное пребывание Алаш Орды — Семипалатинск. Председатель Алаш Орды Букейханов. 20 декабря 1917 г.» («Омский вестник», №8 за 1918 г.).

Надо отметить, что в самом Семипалатинске среди местного населения в это время происходил раскол не только на национальной почве, но и по политическим мотивам. Так Семипалатинский областной совет крестьянских депутатов признал власть правительства Ленина, а областной комитет управления Алаш Орды — власть Сибирского областного совета, то есть «правительства» Потанина. Учредительный съезд Алаш Орды состоялся в конце 1917 г. в Оренбурге и провозгласил курс на создание киргизско-казахской национальной автономии. Полностью о своей независимости казахи планировали объявить уже в середине января 1918 г. на съезде делегатов от восьми национальных районов. А на переходный период, по соглашению с Сибирским областным советом, в Семипалатинск направлялся специальный комиссар из Томска, при котором предполагалось создать совет представителей от русскоязычного населения и казахов.

Собственно, для урегулирования такого рода вопросов и создан был национальный отдел в Областном совете.

«Задачи национального совета Временного Сибирского областного совета. Томск, декабрь 1917 г.

Ввиду наличности в Сибири множества национальностей (свыше 70-ти), как пришлых, так и туземных, ввиду необходимости осветить, объединить и удовлетворить чаяния и нужды этих народностей в области политической, культурно-национальной и экономической Чрезвычайным сибирским съездом, состоявшимся в декабре, организован при Областном совете национальный совет. В его состав введены представители существующих в Сибири национальных организаций (бурятской, якутской, татарской, киргизской, украинской, алтайской и минусинской). Этот состав предположено пополнить представителями прочих национальных меньшинств Сибири, а также сведущими по национальным вопросам лицами.

Таким образом, все народности и племена Сибири привлекаются к высшему управлению нашим краем и тем самым призываются к выявлению своих нужд и интересов» («Известия Временного Сибирского областного совета»).

Национальный совет:

Токмашев Георгий Маркелович, обозначен как алтайский народный социалист;

Строкан Владимир Антонович (Барнаул), обозначен как украинский эсер;

Неометуллов Гариф Шегибердинович, эсер, сибирский татарин по национальности.

Чуть позже в состав национального отдела Сибоблсовета вошло ещё несколько представителей от автохтонных и экстерриториальных народностей Сибири: якут Г. Колесов, бурят И. Трубачев, хакас Окунев и немец Ф. Фрезе. В качестве научного консультанта к работе отдела удалось привлечь правоведа и одновременно историка по образованию профессора Николая Яковлевича Новомбергского. Непосредственное отношение к национальному совету (отделу) в этом же плане имел и Василий Иванович Анучин, бывший эсер, а также не состоявшийся в своё время областник, детский писатель и этнограф в одном лице и ещё изрядный авантюрист по натуре.

Одной из основных задач национального совета должна была стать защита интересов и нужд «всех сибирских народностей, как пришлых, так и туземных».

Из Якутска от объединенного собрания демократических сил за подписью бывшего областного комиссара Временного правительства В. Н. Соловьёва в адрес Сибирской областной думы 6 января пришла телеграмма с приветствием и заверениями, что Якутская область подчиняется только Учредительному собранию, а «самозваная власть» большевиков там игнорируется.

Временный Сибирский областной совет обратился со специальным посланием к Учредительному собранию и делегировал в Петроград своего уполномоченного — инженера А. П. Кулаева, а в Киев для связи с «украинскими автономистами» был командирован член Областного совета А. Е. Новосёлов. Состоялось также и назначение специального представителя при буржуазно-националистическом правительстве Туркестана. На заседании 25 января 1918 г. Областной совет утвердил ещё и уполномоченных на Западный противогерманский фронт, ими оказались А. М. Наумов и С. И. Новиков; на Северный фронт отправился А. Т. Плахин. Всем троим Облсовет выделил по 300 рублей командировочных (ГАТО. Ф.72, оп.1, д.3, л.5.). Особым представителем на Юго-Западном и Румынском фронтах в конце декабря 1917 г. утвердили Аркадия Краковецкого, о деятельности которого чуть поподробнее мы ещё поговорим.

Пятого и шестого января Областным советом были получены две телеграммы из Харбина от главноуполномоченного бывшего российского министерства продовольствия, известившего сибиряков о том, что китайское правительство после соответствующих консультаций со странами Антанты запретило ввоз в Россию через пограничную станцию Маньчжурия всех промышленных и продовольственных грузов. Причиной такого рода демарша стали участившиеся случаи полной конфискации большевиками иностранных товаров, поступавших в Россию через Китай.

После переговоров российского главноуполномоченного с представителями союзных держав удалось добиться разрешения на ввоз хотя бы минимального количества продовольственных товаров первой необходимости. Однако всё это при условии, что товары будут препровождены в целости и сохранности до Иркутска, где поступят в распоряжение не правительства советской Центросибири, а губернского продовольственного комитета бывшего Временного правительства. Само же распределение импортного продовольствия должно было осуществляться под контролем иностранных консулов. В подкрепление своих условий, а также в подтверждение многих других претензий к советской власти в порт Владивосток 5 января вошло несколько линкоров стран Антанты.

Данные сведения направили из Харбина в Томск с той целью, чтобы Сибирский областной совет постарался принять все возможные меры для предотвращения экономической блокады. Однако Облсовет не мог ещё тогда каким-то образом повлиять на ситуацию в регионе, все ждали открытия в Петрограде Всероссийского Учредительного собрания, призванного покончить с всевластием большевиков. Единственное, что сумел тогда предпринять Сибирский совет для нормализации отношений с союзными державами, так это направить в адрес французского и английского послов телеграммы с извинениями по поводу гибели во время недавних декабрьских боёв в Иркутске французского консула, а также нескольких иностранных граждан. В телеграмме говорилось, что Сибирское правительство «примет все меры к возмещению материального ущерба, причинённого французским и английским гражданам».

В заявлении же для прессы Областного совета в связи с вышеизложенными событиями, в частности, говорилось: «Союзниками в ответ на большевистскую власть и борьбу её с Учредительным собранием сделан первый шаг к занятию Сибири… закрытие дальневосточной границы — это гибель для крестьянского хозяйства… это лишение Сибири и того незначительного количества мануфактуры и обуви, которая поступает из Владивостока». В целях предотвращения надвигающейся катастрофы Областной совет предлагал: 1) в центре передать власть Всероссийскому Учредительному собранию, 2) на востоке страны вручить всю полноту законодательной власти Сибирской областной думе, которая «именем всей трудовой демократии и народов Сибири» сумеет заставить союзников открыть восточную границу для взаимовыгодного товарообмена.

Примерно в то же самое время, когда китайские власти запретили пропускать через пограничную станцию Маньчжурия грузы в советскую Россию, атаман Семёнов открыл боевые действия против красных частей Центросибири в районе станции Даурия, расположенной в том же пограничном районе чуть севернее русско-китайской границы. Противники окопались и вели в основном позиционные бои. Спустя некоторое время, не достигнув заметных результатов в боевых операциях, Семёнов вернулся со своим отрядом назад на станцию Маньчжурия и начал заниматься, как и до него — большевики, «ревизией» скопившихся там частных и государственных грузов. Здесь было всё, начиная от продовольствия и кончая вооружением; зачехлёнными стояли на открытых платформах так понравившиеся атаману новенькие авто из Америки. И вот вскоре эти семёновские ревизии постепенно стали перерастать в реквизиции, причём характерно, что конфисковывались главным образом товары, закупленные в Харбине и Владивостоке российскими частными предпринимателями. Грузы же, принадлежавшие иностранным фирмам, Григорий Михайлович предусмотрительно не трогал.

Атаман Семёнов, кстати, в конце декабря 1917 г. в числе многих других, так скажем, официальных лиц также отправил приветственную телеграмму в адрес Сибирского областного совета, до нас даже дошёл её подлинный текст. «Председателю Правительства Сибири Потанину. Всецело разделяя ваши стремления создать жизнь сибиряков на принципе свободных начал, приветствую вас от имени своего отряда, который вышел на защиту завоеванных свобод всех народностей Сибири и их самоопределения от наглого посягательства предателей родины — большевиков. Да здравствует Российская федеративная республика! Да здравствует казачество, вставшее на защиту самоопределения народов!»

Для поиска решений по этой и другим хозяйственным проблемам Сибири и был, собственно, образован хозяйственно-экономический совет под председательством профессора Томского университета Сергея Павловича Никонова и членов: Грибанова, Болтенко, Нагнибеды и Тибер-Петрова. В совете предусматривались также три дополнительных места для представителей от крупнейших сибирских кооперативных союзов. В начале января на заседании финансового отдела Областного совета профессор Никонов сделал доклад о выпуске в Сибири выигрышного займа, доклад всем понравился, и Никонову поручили составить подробный проект положения о займе («Омский вестник», №9 за 1918 г.).

Обсудив вопрос о национализации большевиками Народного банка, экономический совет признал, что данное мероприятие нанесёт несомненный вред сибирской кооперации, а также экономике региона в целом. В целях предотвращения надвигающейся катастрофы члены совета решили использовать новониколаевское отделение московского Народного банка в интересах автономии и создать на его базе общесибирский кооперативный банк.

Также экономический совет, рассчитывая на то, что блокада со стороны великих держав будет вскоре снята, разработал комплекс первоочередных мер по оздоровлению сибирской экономики. Среди основных мероприятий намеченного плана оказались следующие: организация снабжения населения сельскохозяйственными машинами и орудиями, приведение в действие мастерских по ремонту сельхозоборудования, закупка для Сибири паровых и газогенераторных двигателей в целях оборудования как можно большего количества мельниц, для того чтобы вывозить на экспорт по возможности не только зерно, но и уже готовую муку по более выгодным для сибиряков ценам.

31 декабря, в канун нового 1918 года, в Томск на имя Потанина, как председателя Сибирского областного совета, пришла экстренная телеграмма из Читы о назревающем в городе вооруженном противостоянии между прибывшими из Красноярска, Ачинска, Канска и Иркутска красногвардейскими отрядами — с одной стороны и возвратившимися с германского фронта казачьими частями — с другой. Читинцы просили Потанина и возглавляемый им Областной совет срочно вмешаться в конфликт путём обращения к противоборствующим сторонам, а также направить своих комиссаров в Забайкалье. В ответной телеграмме Совет призвал враждующие стороны примириться и не допускать вооруженного столкновения, способного вовлечь Сибирь в кровопролитную Гражданскую войну. Необходимо, подчеркивалось в телеграмме, дождаться начала работы Сибирской областной думы, которая постарается решить все наиболее острые проблемы социально-политического и экономического характера.

Правительство Украинской народной республики обратилось к Временному Сибирскому областному совету, как «правительству» автономной Сибири, с предложением — немедленно приступить к переговорам об образовании социалистического правительства конфедеративной России во имя заключения справедливого мира и созыва Учредительного собрания. В коалиционное правительство, помимо украинцев и сибиряков, должны были войти представители Молдавии, Крыма, Башкирии и Кавказа, а также от так называемого Народного совета Петрограда.

Ещё 18 декабря, как мы уже указывали, Сибирский областной совет постановил направить специального комиссара в Киев для установления взаимоотношений с Центральной украинской радой. Для чего и выехал в начале января в Украину Александр Новосёлов.

1 января он ещё присутствовал на заседании Областного совета. Однако обращение Совета по поводу закрытия Китаем маньчжурской границы, составленное где-то в районе 5—6 января, Новосёлов не подписал, значит, он, по всей видимости, находился тогда уже на пути в Киев.

Сразу же после победы Февральской революции 4 марта 1917 г. в Киеве была создана Центральная рада. В мае того же года она предъявила Временному правительству России требование одобрить идею автономии Украины, разрешить организацию национальной армии, школы, администрации и пр. На что получила категорический отказ. Чуть раньше, 4 апреля, делегация Рады посетила Ставку главковерха Алексеева и попросила разрешение на создание национального украинского корпуса на противогерманском фронте. В ответ украинцам позволили сформировать лишь две стрелковые бригады.

Кардинально изменилась ситуация с самостийностью Украины в ходе Октябрьской социалистической революции. Так, уже 5 ноября 1918 г. в Бердичеве было подписано соглашение между командованием Юго-Западного фронта и Центральной радой, за которой в пику захватившим власть в Петрограде большевикам признавалась высшая власть в Украине. На следующий день, 6 ноября, Ставка верховного главнокомандования и Рада подписали ещё один договор — о формировании собственной Украинской армии и сосредоточении её на Юго-западном и Румынском фронтах.

23 ноября командующий войсковыми соединениями этих двух фронтов генерал Щербачёв отказался подчиняться приказам нового большевистского главкома прапорщика Крыленко и перешёл в подчинение к правительству Центральной рады. Вместе с тем Петлюра призвал солдат-украинцев других фронтов оставлять свои полки и двигаться на самостийную родину для формирования чисто национальных и полностью независимых от российских властей украинских воинских частей.

20 ноября 1917 г. Центральная рада, наконец, провозгласила создание Украинской народной республики в рамках общероссийской федерации. А 3 декабря Юго-Западный и Румынский фронты Центральная рада объявила украинскими.

2. Создание военного совета и переговоры с Краковецким

Между тем внимание сибирских эсеров-автономистов в декабре

1917 г. привлёк тот факт, что победу на выборах в Учредительное собрание в войсках Юго-Западного и Румынского фронтов, к тому времени уже объединённых в один Украинский фронт, одержали представители партии правых эсеров. А одним из выбранных там депутатов Учредительного собрания являлся бывший революционный командующий Иркутским военным округом — хорошо известный сибирякам Аркадий Краковецкий. О нём вспомнили, когда решили создать на базе частей Юго-Западного и Румынского фронтов добровольческие вооруженные формирования Сибирской автономной республики. Инициатива по привлечению подполковника Краковецкого к процессу создания сибирской революционной армии исходила, по мнению большинства исследователей, от Областного совета. Однако некоторые придерживаются той точки зрения, что Аркадий Антонович сам предложил свои услуги, прислав в адрес Совета телеграмму из Киева.

«Томск. Министру-председателю Потанину.

На фронте происходит катастрофическое разложение армии и уход солдат в тыл. Благодаря отдалённости Сибири положение сибиряков критическое. Необходимо немедленно принять решительные меры для сохранения сибирских частей на фронте от распада. Для этого предполагаю произвести очистку сибирских частей, соединить эти части на Украинском фронте под одним командованием с подчинением украинскому верховному главнокомандующему. Объединение сибирских частей позволит правительству Сибири иметь тесную связь с сибирскими войсками фронта, упорядочить продовольствие и снабжение, организовать замену усталых частей отправкой их в Сибирь, урегулировать порядок отпусков, подготовить для будущего планомерную эвакуацию и демобилизацию сибиряков и широко поставить культурно-просветительную работу среди сибирских частей.

Генеральный секретариат Украинской народной республики относится к изложенному плану сочувственно и обещает полное содействие. Желательно указать генеральному секретариату на согласие сибирского правительства возместить расходы, связанные с содержанием сибирских частей на территории Украины. Необходимо назначение комиссара сибирского правительства при генеральном секретариате. Временно могу принять эти обязанности на себя. При выезде в Петроград предварительно снесусь с вами.

Начиная работу в изложенном направлении, прошу подробных инструкций. Ответ о полномочии прошу адресовать по прямому проводу и почтой: Киев, генеральному секретарю междунациональных дел Шульгину, копию ему же для передачи мне. Ответить прошу спешно, дабы сохранить для Сибири боеспособные части. Пока организую местное сибирское общество. В скором времени предполагаю созвать съезд представителей сибирских частей».

Работу по налаживанию контактов с Краковецким по вопросу формирования сибирских воинских частей Областной совет поручил своему военному отделу.

Председателем военного совета на заседании 26 декабря был утверждён двадцатишестилетний правый эсер Александр Александрович Сотников (ГАТО. Ф.72, оп.1, д.3, л.1). Он имел воинское звание хорунжего (старшего лейтенанта, если перевести на современный лад) и являлся командиром казачьего дивизиона, дислоцировавшегося в городе Красноярске. На декабрьском съезде он представлял Минусинское (Енисейское) казачье войско и в официальных документах именовался как его атаман. Правда, такого войска официально в тот период ещё не существовало, его в 1917 г. провозгласили сами казаки на волне бесчисленных революционных новшеств, и всё-таки…

Кроме Сотникова, в военный совет, напомним, входили: товарищ председателя Всероссийского совета крестьянских депутатов правый эсер Сергей Кудрявцев и председатель Центральной Сибирской мусульманской военной комиссии прапорщик и тоже правый эсер Юсуф Саиев. На заседании военного совета 4 января 1918 г. в его состав был кооптирован ещё и некто полковник Толстов (ГАТО. Ф.72, оп.1, д.3, л.3).

Наиболее важным для военного отдела Сибирского областного совета, без сомнения, стал вопрос о формировании собственной армии на основе сибирских частей, сражавшихся на пяти противогерманских фронтах в составе семи корпусов общей численностью более

300 тысяч солдат и офицеров. Приоритет в этом направлении был отдан, как мы уже отмечали, двум украинским фронтам под общим командованием генерала Щербачёва, где находился вышедший на связь с сибирскими областниками член Учредительного собрания Аркадий Краковецкий.

На своём заседании 17 декабря члены Временного Сибирского областного совета, заслушав телеграмму из Киева от Аркадия Краковецкого, поручили Дерберу в тот же день провести с Краковецким переговоры по телеграфу и довести до сведения эсера-подполковника решения чрезвычайного Сибирского областного съезда и, в частности, сообщить ему о назначении его комиссаром сибирских войск на Украинском фронте. На этих переговорах было поручено присутствовать также Новосёлову и Сотникову.

«Разговор по прямому проводу членов Временного Сибирского областного совета Дербера, Новосёлова и Сотникова с подполковником Краковецким (Киев).

— Я Киев… У аппарата временный министр Краковецкий.

— У аппарата члены Временного Сибирского правительства Дербер и Новосёлов.

— Здравствуйте, товарищи! Получили ли мои записки от 9 и

17 декабря?

— Получили. Мы должны сообщить вам следующее: Чрезвычайный Сибирский съезд решил организовать Сибирскую социалистическую власть, для чего избран Временный Сибирский областной совет — так именуется наше правительство. Состав его: председатель — Потанин, члены — Дербер, Новосёлов, Шатилов, Патушинский, Ермеков, управляющий делами — Захаров.

— Называйте партийность.

— Патушинский — народный социалист, остальные социалисты-революционеры.

— Хорошо.

— Первая задача Совета — созвать Сибирскую областную думу и подготовить выборы в Сибирское Учредительное собрание. Дума собирается 7 января. Каждая сибирская дивизия с фронта посылает в Думу одного представителя. Содержание из общесибирских средств. Просим в срочном порядке делегировать в Думу по представителю от дивизии. Сообщаем вам, что финансовые ресурсы наши чрезвычайно слабы. Рассчитывайте получить только на культурно-организационную работу по объединению армии. Сообщите смету… Мы возлагаем чрезвычайную надежду на Сибирскую фронтовую армию, которая свои авторитетом и… помощью заставит признать общесибирскую социалистическую власть… Сибирский областной совет назначает вас комиссаром. Ваша задача — организовать и спаять сибирские части, дисциплинировать их, собрать их в одно место, не обнажая фронта… Сибирская армия подчиняется генералу Щербачёву, но только в действиях против внешнего врага. Подготовьте некоторые сибирские части, на которые Областной совет мог бы опереться в случае выступления против Сибирской областной думы и Сибирского Учредительного собрания» («Знамя революции», Томск, №123 за 1917 г.).

Далее зашла речь о финансировании сибирских частей, члены Совета просили сообщить Украинскому правительству, что пока Областной совет весьма ограничен в средствах, но в будущем обязуется все расходы обязательно возместить.

Обсудив ещё несколько вопросов и договорившись поддерживать связь, стороны попрощались, что называется, до новых встреч*.

После этого разговора буквально на следующий день Областной совет поручил своему финансово-экономическому бюро изыскать источники финансирования для организации Сибирской армии. Также было принято решение немедленно телеграфировать находящимся на фронте сибирским полкам об образовании в Сибири социалистической власти и пригласить их делегацию поучаствовать в _______________

*О том, как Краковецкий оказался в Украине, небезынтересно, наверно, будет узнать. Дело в том, что в самый канун Октябрьской революции подполковника Краковецкого приказом военного министра Временного правительства повысили в должности и перевели из Иркутска в Петроградский военный округ, где он занял пост заместителя командующего этим округом. Неизвестно, чем ему там пришлось заниматься, но большевистский переворот он и его коллеги по столичному военному ведомству, что называется, прозевали. Спохватившись 4 дня спустя, 29 октября 1917 г., Аркадий Краковецкий во главе группы из нескольких офицеров-эсеров попытался организовать в Петрограде мятеж юнкеров. Однако их вооруженное выступление оказалось достаточно быстро подавлено и большинство его участников — арестовано, но некоторым, в том числе и Краковецкому, удалось каким-то образом скрыться. Наш герой подался в бега на юга и, таким образом, вскоре оказался в Украине, найдя приют, по некоторым сведениям, у своего дяди генерала Краковецкого, который очень кстати познакомил племянника с командующим Румынским фронтом генералом Щербачёвым.

работе открывающейся 7 января первой сессии Сибирской областной думы. А 4 января в помощь Краковецкому и попутно на очередной киевский съезд сепаратистов отбыл член Сибирского областного совета А. Новосёлов.

24 января 1918 г. УНР объявила, наконец, о полной независимости, которую тут же признала Германия, однако уже 26 января к Киеву подошли большевистские войска под командованием Муравьёва, и Петлюра со своими гайдамаками в панике бежал из города. Украина, таким образом, вновь была присоединена теперь уже к советской России. Одновременно с этим сорвались, собственно, и планы Сибирского областного совета по созданию «под крылышком» Центральной рады собственной автономной армии*. Краковецкий тогда же, в конце января, проводивший в Киеве съезд воинов-сибиряков, едва успел вместе с Петлюрой унести ноги из осаждённого города. Впрочем, если бы даже части, подконтрольные Областному совету, и удалось тогда создать в Украине, их вряд ли бы смогли переправить в Сибирь через Центральную Россию, находившуюся в тот период уже под безраздельной властью большевиков. Поэтому данное направление в среде сибирских эсеро-областников вскоре признали малоперспективным и решили приступить к формированию собственных вооружённых подразделений на территории непосредственно самой Сибири.

Вообще-то затея с формированием сибирских частей на противогерманских фронтах изначально не всем пришлась тогда по душе, и многие задавались вопросом: зачем посылать за тридевять земель агитаторов и комиссаров, когда верные сибирскому правительству части можно сформировать прямо здесь на месте, в Сибири, из сочувствующих областническим идеям солдат и офицеров? Некоторые шли ещё дальше и предлагали попробовать всё-таки использовать с той же целью уже сформированные во время войны полки, расквартированные в сибирских городах. Такую позицию, в частности, занимал председатель военного отдела хорунжий Александр Сотников, предлагавший вызвать для начала в Томск на время заседаний Сибирской областной думы хотя бы вверенный ему красноярский дивизион минусинских казаков (300 сабель). Но это предложение члены Областного совета полностью отклонили. Сказалась, видимо, некоторая нерешительность правых эсеров, опасавшихся в период подготовки к открытию Учредительного _______________

*Хотя, по сведениям томского профессора Н. С. Ларькова, на протяжении всего 1918 г. сначала в Киеве, а потом в Одессе продолжал функционировать Сибирский военный комиссариат.

собрания и Сибирской областной думы даже намёка на вооруженное противостояние с большевиками, дабы не спровоцировать последних на ответные действия по разгрому оппозиционного политического движения в Сибири.

3. Протест Потанина

После окончания съезда Областной совет поручил Г. Б. Пату-шинскому делать ежедневные доклады о мероприятиях Совета Григорию Николаевичу Потанину прямо у него на квартире. И вот

20 декабря во время одной из таких аудиенций Потанин неожиданно заявил о принятом им решении — выйти из состава Областного совета, ссылаясь на то, что он, в силу своего преклонного возраста, далёк уже от практической политики и не может принимать фактического участия в делах. Патушинский, естественно, был, по меньшей мере, до крайности удивлён столь неожиданным заявлением «патриарха» и в ответ позволил себе заметить, что его уход из состава Областного совета в столь тяжелый и ответственный момент чрезвычайно повредит организации автономного управления Сибирью.

Однако Потанин остался непреклонен, и поэтому на следующий день, 21 декабря, убеждать Григория Николаевича изменить своё решение явились уже двое других членов Областного совета — Александр Новосёлов и Евгений Захаров. Беседуя с ними, Потанин ещё раз повторил, что ему тяжело быть главой Совета, да к тому же, заметил он, его по-прежнему не устраивает перспектива участия большевиков в органах областнической власти. В конце беседы Григорий Николаевич ещё раз уведомил своих посетителей, что он всенепременно полагает подать заявление об отказе участвовать в работе Областного совета и сделает это в самое ближайшее время, во всяком случае, ещё до того, как начнёт работу Сибирская областная дума («Омский вестник», №9 за 1918 г.).

Однако 22 декабря Потанин, всё ещё формально являясь главой Областного совета, подписал его обращение к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов с предложением прислать своих делегатов в Сибирскую областную думу, как орган общесибирской коалиционной власти. В обращении, в частности, отмечалось, что «советы крестьянских, рабочих и солдатских депутатов являются идейными и политическими руководителями масс. Советы воспитывают крестьян, рабочих и солдат в свете социалистического учения, в общественном и политическом отношениях. Советы вносят сознательность, ясность, свет и целесообразность в движение и жизнь трудящихся. Советы не только мозг трудовой демократии, они являются также стражами, часовыми по охране всех завоеваний народно трудовой революции. Советы — это глаза и мозг крестьян, рабочих и солдат» («Свободная Сибирь», Красноярск, №138 от 1 ноября 1918 г.).

На следующий день, 23 декабря, в беседе на этот раз с Патушинским и Шатиловым Потанин подтвердил, что уже через несколько дней он сообщит членам Временного Сибирского областного совета своё окончательное решение по поводу отставки с посла председателя. Тогда беседовавшие с Потаниным, желая, видимо, сгладить углы, заметили, что обращение к советам рабочих и солдатских депутатов, которое он, вопреки своему желанию, подписал, было мерой вынужденной для Областного совета. К тому же, как заверяли «парламентёры», советы рабочих и солдатских депутатов являются всего лишь классовой организацией, по типу профсоюзов, а не какой-нибудь там партийной, а тем более большевистской, как считают многие, группировкой. Исходя из чего Сибирский областной совет в сложной ситуации текущего момента и посчитал-де необходимым объединить все демократические организации, в том числе и советские, для защиты Учредительного собрания и автономии Сибири.

Однако убедить Потанина всё-таки не удалось, и ровно через неделю, 30 декабря, письмо Григория Николаевича с заявлением о своем уходе в отставку всё же поступило в Совет. А на следующий день оно появилось и в главной областнической газете «Сибирская жизнь», одновременно с заявлением было опубликовано и обращение Потанина к сибирской общественности с разъяснениями по поводу принятого им трудного решения.

«Во Временный Сибирский областной совет.

Долгие годы своей жизни, размышляя над будущим Сибири, я пришел к выводу, что к обновлению её должны быть призваны все слои сибирского населения, без различия веры, племени и достатка. Настал, наконец, счастливый день, когда всё население Сибири должно было проявить свою волю. К глубокому моему огорчению, общеполитические условия разбили мечту моей жизни: к строительству самостоятельной Сибири оказалось призванным не всё население.

На одном из пленарных заседаний второго сибирского областного съезда большинство членов его постановило отмежеваться от цензовых элементов и образовать однородное социалистическое управление Сибирью от народных социалистов до большевиков включительно.

Старый режим терзал всё население Сибири. Освобождение возвещено лишь для некоторой его части. Не мог я помириться с этим, особенно с призывом большевиков к власти. Поэтому я просил Вл. М. Крутовского, как председателя съезда, заявить от моего имени, что я присоединяюсь к объединенной группе меньшинства, высказывающейся против союза с большевиками.

Подчиняясь воле большинства, я принял избрание в председатели Временного Сибирского областного совета, я думал, что моя совесть не подвергнется новым испытаниям в связи с большевиками, все действия которых я считаю гибельными для России и Сибири.

22 декабря мне пришлось подписать обращение Временного Сибирского областного совета «Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Мое подчинение воле большинства налагает на мою совесть непереносимое бремя. Сознаю отчётливо, что не могу изменить продолжающегося тяготения моих товарищей по совету в сторону большевизма. Считаю поэтому обязательным для себя полный отказ от дальнейшего участия в работах Временного Сибирского областного совета и слагаю с себя звание председателя Областного совета. Григорий Потанин. 30 декабря 1917 г.».

После официального объявления о выходе Потанина из Облсовета и публикации его заявления 1 января к нему для переговоров отправилась уже целая делегация в составе — Дербера, Шатилова, Новосёлова, Захарова и Патушинского. Таким образом, явился фактически весь Сибирский областной совет, за исключением Ермекова, который в знак солидарности с Потаниным также покинул этот исполнительный орган*. Во время состоявшейся беседы Григорий Патушинский высказал предположение о том, что официальное письмо, опубликованное в «Сибирской жизни» и подписанное именем Потанина, как совершенно чуждое ему по духу, не могло принадлежать перу самого Григория Николаевича**.

_______________

*Место Ермекова в Областном совете, однако, только лишь с совещательным голосом, занял его заместитель по национальному совету, близкий к большевикам левый эсер, украинец Дмитрий Сулим.

**За такое нетактичное поведение, в отношении основателя сибирского областнического движения, Вс. М. Крутовский (родной брат Вл. М. Крутовского) на собрании красноярских областников предложил принять, а потом и опубликовать в печати резолюцию, резко осуждающую поступок Патушинского, а также направить запрос о сложении Патушинским своих полномочий, как члена Областного совета. Однако вскоре политические события набрали такой крутой оборот, что всем стало уже не до обсуждения

В ответ Потанин не стал опровергать высказанное Патушинским предположение, однако заметил, что лично он написал бы ещё резче.

Также Григорий Николаевич поведал посетившим его членам Совета, что последней каплей, побудившей его все-таки подписать заявление об отставке, послужило обращение Областного совета к советской власти, в котором он усмотрел «устремление в сторону большевизма». Мало того, именно данное обращение, заявил Потанин, вынудило его, вопреки прежним своим намерениям, публично объявить в печати о выходе из состава Совета, указав при этом и определённо негативное отношение к направлению его деятельности.

Вернувшись после беседы с Потаниным в «правительственную» резиденцию, размещавшуюся в здании Духовной семинарии, члены Областного совета решили составить своё особое мнение по поводу произошедшего. В нём они указали, что решение об устранении цензовых элементов от власти в Сибири и привлечение к ней всех социалистических партий, включая, в том числе, и большевиков, принял чрезвычайный Сибирский областной съезд. А что касается Потанина, то он, хотя и высказал сразу же протест по этому поводу, однако отказываться от вхождения в Областной совет тогда не стал, а значит, посчитал коалицию с крайне левыми политическими силами вполне допустимой. Но что-то изменилось во мнении Григория Николаевича буквально за считанные дни после окончания съезда. Видимо, в данном случае, констатировали далее члены Совета, не обошлось без негативного влияния тех сил, которые по-прежнему крайне враждебно настроены по отношению к социалистической идеологии, а равно и к её выразителям, причём не только к большевикам, но даже и к эсерам, в том числе и из Временного Сибирского областного совета.

В отношении своего обращения к Советам депутатов Областной совет подчеркнул, что он опять-таки ни на шаг не отошел от духа основных решений декабрьского съезда, призвавшего к объединению всего демократического фронта во имя Всероссийского Учредительного собрания и автономии Сибири. При этом члены Областного совета в очередной раз, успокаивая, видимо, главным образом самих лишь себя, сделали акцент на том, что Советы депутатов трудящихся являются-де, по сути, ни в коем случае не партийной, а по преимуществу — классовой организацией. Составленное таким образом особое мнение члены Совета также _______________

поведения действующих лиц произошедшего конфликта, а сам инцидент как-то сам собой незаметно канул в Лету.

решили опубликовать в печати, и потом отдельным вопросом повестки дня обязательно довести его ещё и до сведения членов Сибирской областной думы.

После выхода Потанина из Областного совета, естественно, авторитет данного органа в глазах сибирской общественности заметно понизился, а для некоторых Областной совет без Потанина стал по большому счёту просто лопнувшим мыльным пузырём (хотя это конечно же было не так). Часть политических деятелей, оказавшихся таким образом в непримиримой оппозиции к Областному совету, вскоре в противовес левым областникам создали так называемый Потанинский кружок, своего рода объединение правых сил в среде сибирских автономистов. В феврале 1918 г. Потанинский кружок обнародовал собственную политическую платформу, главной целью которой он провозгласил защиту, в первую очередь, всего Отечества, то есть всей России, от большевистского засилья.

4. Миссия майора Пишона в Томск

Узнав о столь масштабных планах сибирских автономистов, в конце декабря 1917 г. в Томск со специальной миссией прибыл французский дипломатический представитель, а точнее агент военной разведки, майор Пишон. Официально его миссия, по сообщениям газет, заключалась в том, чтобы «осведомиться о задачах Сибирского областного совета». Но на самом деле французский военный разведчик собирал материалы об антибольшевистских политических группировках в Сибири.

Протокол №2 заседания Сибирского областного совета свидетельствует о том, что Дерберу и Захарову было поручено встретиться с Ф. Пишоном, для того чтобы «дать ему разъяснения» по поводу политического и экономического положения в Сибири. 28 декабря майора пригласили в здание Духовной семинарии, где он имел беседу с членами Областного совета. Эта аудиенция оказалась весьма полезна для «сибирского правительства», так как через Пишона члены Областного совета надеялись установить контакт с союзническими иностранными державами. По версии некоторых советских историков, во время той встречи Пишон, якобы, передал Дерберу какую-то совершенно невероятную сумму денег — в 15 мил-лионов тогдашних рублей (более 2 миллиардов по нынешнему курсу) — на нужды сибирского оппозиционного движения.

После Томска Пишон посетил также Иркутск и ещё несколько сибирских городов, в результате чего составил подробный отчёт о своём вояже, который 4 апреля 1918 г. лёг на стол французского посла в Пекине. В нём майор, в частности, отмечал, что единственной реальной силой, способной противостоять большевикам, является эсеровская партия. Кадеты и их союзники — торгово-промышленники, — по мнению французского разведчика, были весьма немногочисленны и не пользовались должным авторитетом среди населения, а казаки, как военная опора правых сил, стремительно разлагались, поддаваясь социалистической агитации. Подпольные офицерские группы Пишон охарактеризовал также как незначительные и вообще отзывался о них в крайне ироническом тоне. Говоря о большевиках, он отмечал, что в среде его руководства достаточно много евреев, и они опираются в проводимой ими политике главным образом на рабочее городское население, игнорируя интересы других сословий и классов. В этом Пишон видел определённую слабость большевизма, считая, что при помощи денег и военной силы вполне возможно в ближайшее время низвергнуть в Сибири советский строй*.

О сибирских областниках как таковых французский майор в своём докладе вообще не упомянул, ошибочно принимая их, по всей видимости, лишь за малозначительный местный антураж, за некую политическую декорацию и не более того.

Итак, единственной реальной силой, с которой в известном смысле можно было иметь дело, с точки зрения Пишона, являлись правые эсеры, с их многочисленными и разветвлёнными по всей Сибири партийными организациями, пользовавшимися несомненной популярностью среди широких кругов сибирского населения, особенно в среде крестьянства, а также трудовой интеллигенции. Вместе с тем в докладе отмечалось, что руководители эсеровского движения являются в основной своей массе неисправимыми доктринёрами, а никак не людьми дела. Так, во время пребывания в Томске, как сообщал Пишон, он не раз слышал от эсеровских деятелей следующие заявления: «Мы не опираемся на силу, мы не хотим пользоваться силой и насилием. Всякая власть, установленная при помощи штыков, — это нарушение воли и прав народа. Мы опираемся исключительно на волю народа, которая сильнее оружия». На что французский майор вполне резонно резюмировал: «Теории, до наивности смешные… когда большевики систематически прибегают к резким актам насилия для того, чтобы утвердить свою диктаторскую власть». Вместе с тем, как отмечал майор, во взглядах правых социалистов-революционеров

_______________

*Дословно данное резюме в докладе Пишона было изложено следующим образом: «На нашей стороне — сила и деньги, это лучшие аргументы, при помощи которых можно всего достичь».

за последнее время произошли, с его точки зрения, весьма заметные изменения к лучшему, и они начали «отказываться от утопий». В частности, эсеры, социалисты по сути своей, стали-де всё больше и больше склоняться в сторону признания неприкосновенности института частной собственности, а также, например, к введению в армии строгой воинской дисциплины и чинопочитания, в значительной степени упразднённых, в том числе и при участии эсеров, после Февральской революции.

5. Второй кооперативный съезд и Областной совет

Второй кооперативный съезд, имевший весьма и весьма опосредованное отношение к сибирскому автономистскому движению в описываемый нами период, проходил в Новониколаевске с 6-го по 19 января 1918 г. На его открытие в Новониколаевск прибыли специальные представители Сибирского областного совета. Задача последних состояла главным образом в том, чтобы постараться убедить кооператоров, во-первых, делегировать в состав Областной думы несколько доверенных лиц, а во-вторых, продолжать оказывать посильную финансовую помощь развитию областнического движения на его новом и «самом ответственном» этапе. Так, в частности, член Областного совета Григорий Патушинский в своей почти 4-часовой (!) речи на съезде усиленно агитировал его участников отказаться от бойкота Областной думы.

Делегатов кооперативного съезда пришлось так долго убеждать потому, что большинство из них находилось под негативным впечатлением от недавнего конфликта, произошедшего в Томске, между членами Областного совета и Потаниным. А выход Григория Николаевича из состава Совета, имевший эффект разорвавшейся бомбы, заставил многих, в том числе и сибирских кооператоров, задаться вопросом: а кто они, члены Областного совета, если с ними отказался сотрудничать сибирский «патриарх», да ещё практически сразу же после начала их совместной деятельности? А также: что же будет представлять собой Сибирская областная дума, созываемая людьми, с которыми разорвал отношения сам Потанин?

Съезд также не мог обойти своим вниманием и протестное заявление Григория Николаевича, которое, естественно, активно обсуждалось в кулуарах и настраивало значительную часть делегатов на настороженное, по меньшей мере, отношение к Областному совету, а равно с этим и к созываемой им Сибирской областной думе. Собиравшийся в Томске предпарламент, полагали делегаты кооперативного съезда, скорее отвечал в таком случае политическим целям партии социалистов-революционеров, нежели истинным интересам населения Сибири. Патушинский, чтобы заверить кооператоров в полной заинтересованности Областного совета в общесибирских, а не в узкопартийных делах, стал разъяснять собравшимся, что Потанина на его демарш преднамеренно спровоцировали сибирские кадеты и, в частности, бывший член Государственной думы от кадетской партии и одновременно крупнейший сибирский промышленник (постоянный конкурент кооператоров) господин Востротин, специально приехавший в конце декабря в Томск и долго уговаривавший Потанина подписать составленное кадетами письмо.

Видимо, не имея в зале заседаний съезда достойных оппонентов, Патушинский в итоге всё-таки сумел убедить засомневавшихся кооператоров в непорочности намерений Областного совета, и они согласились-таки направить своих делегатов в Томск для участия в работе Сибирской областной думы. Однако при этом надо отметить следующий весьма примечательный факт: одним из тех делегатов стал Александр Васильевич Адрианов, виднейший областник и ближайший сподвижник Потанина, человек, явно приложивший руку к тому самому протестному заявлению «патриарха»…

Поддержав идею по созыву Сибирской областной думы, второй кооперативный съезд принял решение выделить на нужды областного движения ни много, ни мало, а 1 миллион 750 тысяч рублей (по современному курсу это, наверно, что-то около 250 миллионов). Согласно решению делегатов съезда, все кооперативные объединения обязали внести беспроцентный кредит в фонд поддержки сибирского автономизма. Мелкие кооперативы выделяли от пяти до десяти тысяч рублей, а крупные союзы — по сто тысяч рублей каждый. Также в фонд областнического движения все без исключения кооперативные объединения принуждались осуществить единовременный безвозмездный взнос в размере полутора процентов от общего баланса кооперативного союза или десяти процентов от общегодовой прибыли за 1917 год. А весь капитал, собранный в результате данной акции, планировалось распределить следующим образом: на нужды Областной думы выделялось 432 тысячи рублей (умножаем на 150), Учредительному собранию Сибири — 1258 тысяч, 38 тысяч рублей должно было получить на свои расходы Юридическое собрание. После разгона большевиками Сибирской областной думы часть средств, выделенных кооператорами на нужды областнического движения, вроде бы как поступила в распоряжение Временного правительства автономной Сибири и оказалась потрачена главным образом на подготовку антибольшевистского мятежа в Сибири.

Кооператоры в резолюции январского съезда также высказались против ограничений свободы торговли, значительно затруднявших их бизнес. Эти ограничения были делом рук большевистских властей, которые взамен свободной предпринимательской деятельности предлагали кооператорам принять участие в централизованном распределении среди населения промышленных и продовольственных товаров, что при жестком контроле со стороны советской власти за ценовой политикой значительно уменьшало прибыль кооперативов. Вместе с тем, крупные кооперативные объединения начали в тот период серьёзно опасаться национализации своих акционерных предприятий, а также свёртывания независимого кооперативного движения в целом. И опасались не зря, так как вскоре появившийся апрельский декрет ВЦИК «О потребительских кооперативных организациях» как раз тот самый страшный вердикт и вынес.

Для сравнения: такого не мог себе позволить даже некогда «ненавистный всем» царский режим. При этом надо учесть тот факт, что до 1917 г. российская кооперация была не только сферой деловой активности трудового населения России, но и официально являлась одной из немногих возможностей для осуществления легальной общественной (а также нелегальной политической) деятельности.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

РАЗГОН БОЛЬШЕВИКАМИ УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ

Злую нам участь назначил Кронион, что даже по смерти

Мы оставаться должны на бесславные песни потомкам!

Гомер. Илиада.

1. События в Петрограде

5 января 1918 г. в Петрограде наконец-то открылось Всероссийское Учредительное собрание, о котором так долго мечтало несколько поколений русских революционеров. Большинство делегатских мест в нём получили представители правоэсеровской партии, второй по количеству представителей стала большевистская фракция, и только третьими оказались кадеты.

Членами Учредительного собрания от Томской губернии были избраны: Л. А. Григорьев, А. П. Лисиенко, Г. М. Марков, М. Ф. Омельков, И. А. Шишарин, В. В. Сухомлин, а также Б. Д. Марков, П. Я. Михайлов и М. Я. Линдберг, все девять — эсеры. Последние трое являлись профессиональными революционерами, в 1916 г. основавшими Сибирский союз социалистов-революционеров, а в 1918 г. сыгравшими выдающуюся роль в организации антисоветского восстания в Сибири. Десятым представителем от Томской губернии в УС стал большевик Иван Никитич Смирнов.

Председателем Учредительного собрания утвердили одного из лидеров правоэсеровской партии Виктора Чернова, а его заместителем — левую эсерку Марию Спиридонову. Здесь, в Петрограде, в январе 1918 г. правые эсеры надеялись дать решительный политический бой большевикам. Большевики и союзные с ними левые эсеры этот вызов приняли.

Противостояние началось ещё задолго до открытия Собрания. Так, 17 декабря 1917 г. чекисты арестовали лидера правого крыла эсеровской партии Николая Авксентьева. В ответ 3 января 1918 г. эсеровские боевики совершили покушение на Ленина, и только туман да находчивость шофёра, резко прибавившего ход автомобиля, спасли лидера большевиков от расправы. Сразу же после этого чекисты произвели обыск в редакции главной правоэсеровской газеты «Воля народа», во время которого были арестованы три виднейших деятеля

всё того же правого крыла эсеровской партии: Аргунов, Гуковский и Сорокин.

5 января, в день открытия Учредительного собрания, состоялась массовая демонстрация в его поддержку, организованная правыми эсерами и другими оппозиционными партиями. Демонстранты с красными знамёнами и транспарантами намеревались пройти по улицам Петрограда до Таврического дворца, бывшего некогда штаб-квартирой Февральской революции, а теперь ставшего залом заседаний для главного всероссийского политического форума. Однако на пути вполне мирной демонстрации встали пролетарские красногвардейцы, которые после нескольких настоятельных предупреждений к демонстрантам открыли по ним оружейный огонь и разогнали манифестацию.

При этом несколько человек были убиты, в том числе и один из знаменосцев — правый эсер Георгий Прохорович Логинов, член Учредительного собрания от Иркутской губернии, крестьянин-переселенец. В октябре 1917 г. он являлся участником I Сибирского областного съезда, а также II Всероссийского съезда крестьянских депутатов. Именно исполком Всероссийского крестьянского совета поручил Логинову нести во главе колонны демонстрантов красное знамя «Земли и Воли». Одна из сибирских газет совершенно справедливо отмечала в своём некрологе: «В лице Логинова Сибирь потеряла истинного защитника интересов крестьянства, выдвинувшегося из самой народной среды, такие люди всегда были, есть и будут на вес золота».

6 января Учредительное собрание, успевшее принять за сутки (включая ночь) два важнейших документа — о земле и мире, — сначала оказалось блокировано, а потом и насильственно распущено большевиками. Уже запертое в стенах Таврического дворца эсеровская часть (эсеровское большинство) Собрания во главе со своим председателем Виктором Черновым пыталось законодательно оформить решение по самому злободневному тогда в России вопросу, касавшемуся 90% населения, — по вопросу о земле. Поэтому оно на основании постановления IV сессии главного земельного комитета (декабрь 1917 г.), приняло закон, в котором частная собственность на землю отменялась и все земли, принадлежавшие отдельным лицам, союзам и учреждениям, отчуждались в пользу крестьян без всякого выкупа. Великую историческую, политическую и экономическую значимость данного закона трудно было переоценить, но о нём, к сожалению, многие так и не узнали. Но даже если бы и узнали, например, российские крестьяне, то ничего нового бы в нём для себя не нашли. Всё обещанное членами Учредительного собрания уже два месяца назад провозгласили по всей России большевики: и отмену частной собственности, и переход земли в руки людей, на ней работающих, без всякого выкупа, и пр.

Так что каких-то особых потрясений в связи с разгоном Учредительного собрания большинство политически малообразованного населения России не испытало. Пытались протестовать интеллигенция, некоторые профессиональные союзы рабочих и служащих, учащаяся молодёжь, однако все эти мероприятия, проведённые разрозненными группами несогласных, без особого труда сразу же локализовывались и пресекались большевиками. Так 8 января вечером в Петрограде в помещении фракции эсеров чекисты арестовали около 25 человек, все они являлись членами Учредительного собрания. В их числе оказались депутаты от Томской губернии Борис Марков, Арсений Лисиенко, Павел Михайлов и крестьянин Кузнецкого уезда Логин Григорьев. При аресте они чуть было не подверглись самосуду со стороны красногвардейцев. Однако те в последний момент засомневались: «Бог вас знает, может быть, вы и на самом деле не буржуи», — и ограничились тем, что отвели задержанных в тюрьму «Кресты». («Со мной на ты, потом — в „Кресты“». ) В то же самое время в одной из петроградских больниц произошла кровавая расправа над бывшим министром Временного правительства, виднейшим деятелем кадетской партии, Шингарёвым. «А… так ты, ваше благородие, из числа министров-капиталистов…»

И вот только тогда, когда большевики разогнали («досрочно распустили») Учредительное собрание, в среде правоэсеровской оппозиции осознали, наконец, невозможность дальнейшего мирного существования двух политических концепций, и партия начала осуществлять подготовку вооруженного восстания для свержения власти большевиков.

Десятого января в Петрограде открылся третий Всероссийский съезд советов, поддержавший роспуск «учредилки».

2. Иностранные суда во владивостокской бухте

«Открыт закрытый порт Владивосток».

В. Высоцкий

30 декабря, в самый канун нового 1918 г., во владивостокскую бухтубез всякого на то разрешения со стороны российских властей неожиданно вошёл японский крейсер «Ивами» (кстати, бывший русский броненосец «Орёл», доставшийся японцам под Цусимой).

1 января в 10 часов утра то же самое проделал английский «Суффолк», 4 января там же появился ещё один японец — линкор «Асахи» (в нескольких источниках встречается название «Осака», что неверно). Некоторое время спустя, 1 марта (уже по новому стилю), к ним присоединился и американский крейсер «Бруклин». Итого: сразу четыре очень крупных военных судна иностранных государств нарушили территориальные границы России, войдя в акваторию главного из её дальневосточных портов.

30 декабря жители Владивостока оказались весьма удивлены и обеспокоены тем обстоятельством, что в их порту неожиданно появился военный корабль иностранной державы, причём, что особенно «радовало», — корабль принадлежал стране, с которой Россия всего лишь тринадцать лет назад вела одну из самых кровопролитных и в высшей степени неудачных войн в своей истории. В тот же день японский генеральный консул (игнорируя местный совдеп) в адрес председателя Приморской областной земской управы, городского головы Владивостока, коменданта города, а также представителей местной прессы, что называется post factum, направил ноту своего правительства, объясняя ввод японского военного судна во владивостокскую бухту исключительно стремлением охранять интересы японских торговых представителей в городе*. Так или иначе, но становится вполне очевидным, в связи с этими событиями тот в общем-то весьма прискорбный факт, что многократно опробованная, так называемая, тактика канонерок, разработанная великими европейскими державами для своих многочисленных колониальных захватов, теперь, к сожалению, была применена и в отношении России.

1 января на чрезвычайном заседании гласные (депутаты) Владивостокской городской думы приняли постановление, осуждающее несанкционированный вход японского и английского военных судов во владивостокский порт. Данное постановление было разослано всем иностранным консулам, а также отправлено в адрес Учредительного собрания. Однако эти «телодвижения» имели своим результатом лишь то обстоятельство, что о прибытии второго японского крейсера, которое произошло 4 января, японский генеральный консул посчитал нужным заранее уведомить владивостокские власти, но и только. Так «вытирали ноги» о некогда великую державу.

_______________

*Командир английского корабля, в свою очередь, заявил, что его судно вошло в порт, только для того, чтобы успокоить жителей Владивостока, растревоженных появлением в городской бухте японского военного корабля.

В то же время в городе усиленно распространялись слухи о том, что

появление иностранных военных судов произошло по той простой причине, что страны «Сердечного согласия» очень сильно обеспокоились заключённым между советской Россией и Германией перемирием. Большевики, по имевшимся у иностранных разведок сведениям, якобы должны были вскоре открыть перед немецкими войсками фронт, а часть из них тайно переправить на Дальний Восток. Более того, согласно тем же сведениям, немцы уже-де везли по Транссибирской магистрали во Владивосток три свои подводные лодки, которые они якобы планировали в скором времени собрать в местных судоремонтных мастерских, а потом с их помощью начать активные боевые действия на Тихом океане.

Надо заметить, что японские войска с целью охраны железнодорожных путей от возможного германского вторжения, уже достаточно давно находились в китайской Маньчжурии, то есть совсем рядом с Владивостоком. Однако наряду с немецкой опасностью, совсем недавно появилась ещё одна реальная угроза для всего тихоокеанского колониального региона. Она была связана с возможностью экспорта большевистской революции в соседние с Россией страны. В связи с этим весьма заблаговременно, ещё 26 сентября 1917 г., послы Англии, США, Франции и Италии вручили правительству Керенского специальную ноту, основной смысл которой сводился к тому, чтобы российский кабинет министров принял срочные меры против нарастающей революционной активности народных масс.

В конце ноября того же года, после того как пролетарская революция всё-таки произошла, межсоюзная конференция в Париже рассмотрела дальнейшие планы борьбы не только с Германией, но и «русский вопрос». В частности, участники конференции обсудили, а потом и одобрили меморандум маршала Фоша «О мерах, которые необходимо принять в отношении России». Меморандум предусматривал военную интервенцию против советского государства, в частности ввод войск и на территорию её восточной окраины. Ведущая роль здесь отводилась вооруженным силам Японии, которым ставилась задача — установить контроль над Транссибом с последующей оккупацией всей Сибири вплоть да Урала. Практическое начало этой компании, собственно, и было положено 30 декабря

1917 г., когда во владивостокской бухте Золотой Рог появились сначала

японские, а потом и английские военные суда*.

_______________

*Ещё 24 ноября 1917 г. близ Владивостока, видимо, с первыми разведывательными целями начал курсировать американский крейсер

3. Протестные мероприятия в Сибири по поводу разгона большевиками Учредительного собрания

ЦК партии правых эсеров в циркулярном письме от 17 января 1918 г.

рекомендовал своим членам в идейном плане разоблачать большевизм, а деятельность советов «направлять на правильный путь», рассматривая советы как классовые организации, а не как органы власти, «могущие заменить государственную власть или органы местного самоуправления». Одновременно с этим ЦК приветствовал «стремление отдельных национальностей и областей России к организации в особые государственные единицы», данный процесс позволял, как считало ЦК, «сузить рамки гражданской войны» и открыть возможности для возобновления работы Учредительного собрания.

7 января Временный Сибирский областной совет направил в адрес правительства Ленина телеграмму следующего содержания: «Временный Сибирский областной совет, ссылаясь на постановление Чрезвычайного областного съезда Сибири, требует немедленной передачи всей власти Всероссийскому Учредительному собранию. Узурпация власти Учредительного собрания народными комиссарами приведёт к крайнему обострению отношений Сибири с Петроградом. Власти узурпаторов Сибирь не признаёт». Подписали данное заявление Пётр Дербер и Евгений Захаров. Это был по сути первый политический вызов большевикам со стороны Областного совета. А 9 января член Облсовета, руководитель его национального отдела, левый эсер Дмитрий Сулим организовал в Омске митинг в поддержку Всероссийского Учредительного собрания и Сибирской областной думы.

Также почти повсеместно и городские думы Сибири выступили с официальным протестом против недавно произошедших в Петрограде событий. Так, 8 января в половине десятого вечера собрались на экстренное заседание гласные Томской городской думы. Собрание почтило минутой молчания память погибших в Петрограде в день открытия Учредительного собрания. («Знамя революции», Томск, №7 за 1918 г.). Уже задолго до начала заседания думский зал заполнился почти до отказа жаждущей разъяснений по поводу всего случившегося публикой. Среди них подавляющее большинство составляли молодёжь, студенты и курсистки томских вузов, ученики старших классов гимназий, рабочие. Также было немало _______________

«Бруклин». А 12 декабря его сменили японские военные суда.

представителей и так называемой трудовой интеллигенции в лице, прежде всего, преподавателей, служащих различного рода учреждений и предприятий, а также чиновников. Присутствовавшей публики, как отмечало всё то же «Знамя революции», оказалось так много, что гласные с трудом протиснулись сквозь её ряды к своим депутатским местам.

Члены городской думы прибыли в зал заседаний после совещаний во фракциях, которые сильно затянулись, поэтому общее собрание думы открылось только в десятом часу вечера. Открыл заседание председатель Томской губернской земской управы Николай Ульянов. Он довёл до сведения всех собравшихся телеграмму, присланную в адрес томской общественности членами Учредительного собрания от Томской губернии.

«Учредительное собрание приняло наш порядок дня: вопрос о мире, о земле, о политическом устройстве. Отвергнут порядок, предложенный большевиками, об утверждении в первую очередь декретов и признания советской власти. Большевики и левые эсеры на этом основании покинули Учредительное собрание, сложив полномочия. После этого Учредительное собрание успело принять наши основные положения закона о земле, резолюцию о взятии в свои руки ведение мирных переговоров, ноту союзным правительствам, выражающую непреклонную волю народов Российской федеративной республики к заключению мира на платформе русской революции, обращение к демократиям всех стран, к социалистам всего мира от имени Учредительного собрания о международном социалистическом конгрессе. Вокруг Таврического дворца были расставлены орудия и пулемёты на предмет расстрела народа, шедшего приветствовать Учредительное собрание. Кулуары, хоры, проходы зала заседаний наполнены вооруженной отборной стражей и специально подобранными лицами, поднимавшими во время всех речей, кроме большевиков и левых эсеров, сплошной рёв, свист, бранные выкрики, угрозы расстрелом. Терялась надежда выйти из Таврического дворца живыми. Шестого января в четыре часа утра заседание было сорвано во время зачтения председателем второго отдела земельного закона. Народ, шедший мирной манифестацией к Таврическому дворцу, расстреливался. Красные знамёна „Земли и Воли“, „Интернационала“ — разрывались красногвардейцами, клочки топтались ногами, знаменосцы убивались первыми. Много убитых, раненых, избитых прикладами. Особенно сильно пострадали рабочие обуховцы: убит несший знамя делегат иркутского крестьянства, член Совета депутатов Логинов разрывной пулей в голову. Газеты, кроме большевистских и „Знамени труда“, конфискуются и сжигаются. Официальной клевете не верьте. 9 января похороны убитых. Опять будет, наверное, много жертв. Шестого нас в Таврический не пустили. Седьмого издан декрет о роспуске Учредительного собрания. Линдберг, Михайлов, Борис и Гавриил Марковы, Семёнов, Омельков, Шишарин, Григорьев».

После зачтения телеграммы из Петрограда слово взял в последний период на всех собраниях наиболее активный правый эсер Евгений Захаров и заявил, что «большевики не дали нам ни мира, ни хлеба, ни свободы и вдобавок разогнали ещё Учредительное собрание». «Вот та несложная канва, — как писало „Знамя революции“, — на которой Захаров вышил пышный узор своей демонологической речи, наполненной выкриками, вроде: „Слушайте, солдатки: вы не увидите своих мужей — сибиряков!“»

Меньшевики, эсеры и народные социалисты от имени Томской городской думы предложили резолюцию, осуждавшую разгон Учредительного собрания. «Городская дума в эти грозные дни призывает население, избравшее её, проникнуться всей важностью совершающегося ныне гибельного для страны государственного переворота и вступить на путь организованной охраны и защиты Учредительного собрания». По мотивам голосования представитель партии народной свободы заявил, что меньшевики и эсеры сказали, наконец, всё то, что раньше говорили сами кадеты, и потому фракция народной свободы конечно же голосует за данную резолюцию.

— Ну вот теперь они опять с кадетами спелись, — послышалось ироническое замечание из зала.

Заседание закрылось около часу ночи.

На следующий день, 9 января, своё собрание, посвященное петроградским событиям, провели и томские большевики. Вначале все присутствующие почтили память погибших в январских событиях, но только не 1918, а 1905 г. и даже спели пролетарский похоронный марш «Мы жертвою пали» («Знамя революции», Томск, №8 за

1918 г.). Обо всём происходившем в последние дни в столице рассказал собравшимся только что вернувшийся из Петрограда Константин Молотов. Потом с разъяснениями по поводу всего случившегося выступил Семён Канатчиков. После чего томские коммунисты приняли резолюцию, провозгласившую, что роспуск Учредительного собрания является «одним из этапов борьбы между пролетариатом и беднейшим крестьянством с одной стороны и лжесоциалистами с другой». 14 января в Доме науки Макушина Канатчиков и Молотов прочитали политическую лекцию на тему «Учредительное собрание и Советы». После лекции состоялись прения. Вход на это мероприятие был платным, видимо, в силу необходимости расплатиться за арендованное помещение.

8 января протест по поводу петроградских событий выразили профсоюзные организации томских грузчиков и рабочих лесопильного завода, а также Томский губернский совет крестьянских депутатов. Два крупнейших профсоюзных объединения в Томске — печатников и железнодорожников — высказали прямо противоположные относительно друг друга мнения в отношении разгона большевиками Учредительного собрания. Печатники выступили категорически против незаконной акции, а железнодорожники, наоборот, горячо поддержали её. 9 января служащие правительственных учреждений Томска на своём общем собрании высказали категорический протест по поводу самоуправства большевиков, к ним также присоединились и банковские служащие. 12 января все они прекратили работу и объявили бессрочную забастовку.

10 января состоялось собрание на одном из крупных томских предприятий — газовом заводе при университете. На нём присутствовали большевики Николай Яковлев и Алексей Беленец, а также представитель столичного наркомата продовольствия Карл Ильмер, недавно прибывший в Сибирь для организации поставок хлеба в Центральную Россию. При таких агитаторах вполне понятно — чью сторону в политическом противостоянии выбрали как это, так и некоторые другие пролетарские собрания города.

Чрезвычайный общесибирский крестьянский съезд, открывшийся в Томске 16 января, со своей стороны, осудил разгон большевиками Учредительного собрания. Очевидно, однако, что такое решение прошло под диктовку в данном случае заправлявших на съезде правых эсеров. В противовес ему 18 января Западно-Сибирский съезд крестьянских депутатов уже под давлением большевиков постановил «никакой реставрации Учредительного собрания не допускать».

11 января в Томск пришла ещё одна телеграмма из Петрограда от сибиряков, членов Учредительного собрания, подписанная Павлом Михайловым и Михаилом Линдбергом. В ней говорилось о том, что народные избранники от Сибири в ходе последних петроградских событий были арестованы и переданы в следственный отдел ЧК. Им предъявили обвинение в намерении продолжить работу УС, но в ночь на 10 января всех их почему-то освободили из-под ареста.

Весьма симптоматично, что на фоне всего этого в Томске проходили «выборы» революционного трибунала. Председателем его стал Исай Наханович, заместителями — Кокорин и Хорхорин, а вместе с ними были избраны ещё и 36 народных заседателей. При трибунале функционировала также следственная комиссия в составе трёх человек. Вместе со своими отделами трибунал первоначально располагался в доме №3 по улице Еланской (теперь Советской) в здании бывшего 2-го арестантского отделения (сейчас здесь трактир «Вечный зов»). По положению о революционных трибуналах в его ведении находились дела о вооружённых мятежах, о нарушении постановлений и декретов советской власти, о саботаже служащих и руководителей промышленных предприятий и пр. Томскому революционному трибуналу в связи с последними событиями в городе, таким образом, сразу же представилась возможность заняться массой конкретных дел.

В своё время по инициативе городского головы Томска

И. П. Пучкова городская управа была сформирована только из представителей партии правых эсеров и большевиков, одержавших на октябрьских 1917 г. выборах в городскую думу убедительную победу и сумевших провести в состав думы наибольшее число гласных. Однако тот же Иван Пучков после событий начала января в Петрограде явился и инициатором разрыва этого соглашения. Тем более что после разгона Учредительного собрания Томский совдеп начал всё смелее вмешиваться как в решения городской управы, так и в дела земского самоуправления в целом, нацеливаясь на постепенную передачу всей полноты исполнительной власти в руки советских исполкомов.

В городской управе на тот момент работал 4 большевика и 3 эсера. Эсеры в знак протеста против разгона Учредительного собрания отозвали всех трёх своих представителей (двух гласных и собственно самого городского голову) из состава управы. После этого в томских газетах появился список из одних только большевиков — членов городской управы: Канатчикова, Беленца, Бахметьева, Азлецкого, Архангельского, Чепалова и чуть позже — Нестора Калашникова. Последние трое, по всей видимости, были кооптированы вместо выбывших эсеров. Таким образом, протестный демарш социалистов-революционеров оказался большевикам только на руку. Более того, вскоре они вообще стали постепенно переделывать всю структуру местной исполнительной власти на собственный лад, передав её в руки губернского и городского исполкомов. Так, например, уже

24 января прекратила своё существование губернская продовольственная управа, а её функции коммунисты перепоручили соответствующему отделу губернского исполкома.

Каждый новый номер главной томской эсеровской газеты «Путь народа» выходил весь январь с призывом крупными буквами на весь разворот: «Позор насильникам, посягнувшим на всенародное Учредительное собрание».

21 января в большом зале университетской библиотеки собрались представители томского студенчества. Председательствовал на этом собрании Прокопий Беляков. Правый эсер Беляков являлся одним из лидеров томского студенчества и активным организатором протестных мероприятий по поводу разгона Учредительного собрания. В начале своего заседания студенческое собрание почтило минутой молчания память жертв рабочих демонстраций 9 января 1905 г. и 5 января 1918 г. Потом с приветственным словом к собравшимся обратился член Сибирского областного совета, а с начала января его временный глава, Пётр Дербер. Он призвал всех объединиться вокруг Сибирской областной думы.

Собрание предполагало вынести решение о проведении студенческой забастовки. Однако после первых дебатов по данному вопросу был объявлен перерыв до 7 часов вечера, а когда студенты вновь собрались, нужного кворума среди них уже не оказалось, так что назревавшее решение о всеобщей забастовке им принять, к сожалению, так и не удалось. В силу той же самой причины студенты не смогли выработать коллективного мнения и по поводу своего отношения к Областной Думе.

После насильственного роспуска большевиками Учредительного собрания томские эсеры сразу же собрали оперативное совещание, на котором присутствовали представители от городской партийной организаций, члены эсеровских фракций губернской и уездной земских управ. На этом экстренном совещании была принята программа действий по защите интересов «поруганной русской демократии». Также в первых числах января в Томске состоялась сибирская конференция партии социалистов-революционеров, постановившая созвать в ближайшее время общесибирский съезд партии. Для чего Томскому губернскому комитету поручили выделить из своего состава организационное бюро. Для покрытия расходов по подготовке и созыву съезда конференция постановила обложить каждого члена сибирских организаций правоэсеровской партии рублевым сбором.

Томские правые эсеры, в значительном большинстве являвшиеся сторонниками интернационалистской партийной группировки Виктора Чернова и симпатизировавшие первое время большевикам, после разгона Учредительного собрания сразу же перешли в лагерь непримиримой антибольшевистской оппозиции. И в рамках этого движения после непродолжительного обсуждения уже в конце января было принято решение приступить к организации вооруженной борьбы с советской властью. В субботу, 13 января, в 7 часов вечера по данному вопросу состоялось первое собрание военного отдела томской организации эсеров. Объявления о совещаниях подобного рода, что возможно, видимо, только в революционную пору, открыто публиковались тогда на страницах газеты «Путь народа». Здесь же сообщалось, что «в воскресенье, 14 января в 2 часа дня в клубе эсеров — общее собрание членов Томской организации», «16 января в 6 часов вечера — собрание членов эсеровского клуба томской городской организации» и т. п.

Кроме того, при Томской губернской организации партии социалистов-революционеров была создана и военная комиссия, которая развернула активную деятельность по подготовке собственных вооруженных формирований. Так, на своё очередное заседание 25 января военная комиссия пригласила 84 человека, а на следующий день — ещё 24. В то же время военная комиссия призвала всех членов партии приобретать оружие, а если оно уже имелось у кого-то — ни в коем случае не сдавать его большевистским властям.

Почти сразу же вышеупомянутая комиссия установила связь с так называемым советом представителей бывших офицеров, где имелось своё собственное бюро труда, посредством которого не только устраивались на работу желающие, но и вербовались кадры для нелегальной антисоветской деятельности среди офицеров. Эти две организации (эсеровская военная комиссия и офицерское бюро труда) после январских событий 1918 г. довольно быстро нашли между собой общий язык и даже создали единую подпольную структуру. У эсеров имелись финансовые средства, а в среде офицеров нашлось немало желающих заниматься нелегальной деятельностью. Значительная часть офицеров, однако, не разделяла идеологию эсеров и оказалась в их боевых организациях, как любила отмечать советская историография, чисто случайно или по необходимости, в условиях жесточайшей безработицы получить хоть какие-то средства к существованию. Вместе с тем были, конечно, и такие, кто записался в боевые дружины эсеров по идейным соображениям, нацеливаясь на непримиримую борьбу с большевиками именно под знамёнами социалистов-революционеров.

4. Сотниковский мятеж

Одним из самых значимых протестных мероприятий в Сибири, связанных с разгоном Учредительного собрания, стал в январе 1918 г. так называемый сотниковский мятеж, организованный силами казачьего дивизиона, размещённого на территории города Красноярска.

Ещё в декабре 1917 г. войсковой совет Енисейского казачьего войска заявил протест против захвата власти большевистскими советами и призвал население города к поддержке «единственного и полноправного хозяина земли русской — Учредительного собрания». Надо заметить, что казачий дивизион являлся той воинской частью, в которой влияние большевиков оказалось не столь заметно, как в других войсковых подразделениях Красноярского гарнизона. Вместе с тем с самого начала господства красных в городе казаки вели себя вполне мирно, стараясь ничем не провоцировать советскую власть, заявляя лишь о том, что не одобряют её решений. А это была разрешенная революционной демократией свобода политического мнения. Но однако…

На основании декрета ВЦИК и СНК от 10 ноября 1917 г. «Об уничтожении сословий и гражданских чинов» Енисейский губисполком 18 декабря принял решение о демобилизации казаков, роспуске их войскового совета и разоружении командного состава. С

1 января 1918 г. власти прекратили выплату заработной платы казачьим офицерам, а на следующий день 2 января пришёл приказ по Иркутскому военному округу о частичной демобилизации и разоружении казаков Красноярского дивизиона, а вскоре поступило распоряжение из Петрограда уже о полной сдаче ими оружия. Предвидя разрастание конфликта с казаками, большевики сразу же увеличили численный состав городского красногвардейского отряда, а также вызвали на помощь несколько вооруженных групп (главным образом составленных из числа бывших военнопленных, а теперь воинов-интернационалистов) из близлежащих Канска и Ачинска.

В связи с обострением ситуации вокруг дивизиона его командир и одновременно атаман Енисейского казачьего войска, член Сибирского областного совета Александр Сотников 15 января был срочно вызван из Томска в Красноярск. А двумя днями ранее в Красноярск из Иркутска вернулся председатель Красноярского губернского совдепа большевик Григорий Вейнбаум, исполнявший в тот период ещё и обязанности народного комиссара по иностранным делам Центросибири. Обстановка накалялась…

17 января красноярские большевики предъявили ультиматум казачьему дивизиону: к утру 18-го числа полностью сдать оружие и расформироваться как воинской части. Данное требование было подкреплено угрозой, что, если казаки не согласятся, к ним будет применена сила.

В ответ на это в тот же день, 17 января, состоялось общее собрание военнослужащих казачьего дивизиона, получившее статус малого казачьего круга. Войсковой сход, проходивший под председательством командира дивизиона, принял категорическое и смелое решение о непризнании советской власти, «как не выражающей воли всего народа», а также потребовал от неё невмешательства во внутренние дела казачьей общины. Сам Александр Сотников в марте 1920 г., давая показания в иркутской ЧК, так объяснял поведение казаков во время тех январских событий: недовольство было обусловлено, прежде всего, принципами казачьей автономии, которую признавали не только революционные власти с февраля по октябрь 1917 г., но и романовское самодержавие на протяжении 300 лет своего царствования. По словам Сотникова, казаки вполне справедливо полагали, что их дальнейшую судьбу могло определить только Учредительное собрание, защиту которого они тогда также посчитали делом праведным и вполне для себя уместным.

Поэтому малый круг, сочтя местный губисполком и даже столичный комиссариат по демобилизации некомпетентными решать вопрос о разоружении и расформировании дивизиона, принял решение оружия не сдавать, казачьи сотни не расформировывать, а на ультиматум большевиков выдвинуть собственные условия: к 12 часам 21 января предоставить им гарантии о полном невмешательстве советской власти в жизнь казачества, о неприкосновенности личной свободы и имущества жителей Красноярска, а также о выводе из города иногородних красногвардейских отрядов. В противном случае круг пригрозил объявить всеобщую мобилизацию Енисейского казачьего войска. Однако во избежание жертв среди мирного населения в возможном вооруженном столкновении с большевиками казаки приняли решение покинуть на время Красноярск и ждать ответа на выдвинутый ультиматум где-нибудь неподалёку от города.

В ночь на 18 января советы привели все свои вооруженные силы в полную боевую готовность. Срочно мобилизованные отряды красной гвардии взяли под усиленную охрану важнейшие городские объекты. По всему Красноярску были расклеены объявления о том, что в городе вводится осадное положение, в связи с чем запрещаются любые митинги и собрания, а также объявляется комендантский час с 6 вечера до 8 часов утра.

Английский и шведский консулы, узнав о назревающем вооружённом конфликте и памятуя трагические итоги недавних весьма похожих событий в Иркутске, тут же потребовали от Красноярского совета гарантий неприкосновенности личности и имущества иностранных граждан, а также предложили свои услуги в качестве посредников в ведении мирных переговоров между противоборствующими сторонами. В ответ городской голова, большевик Дубровинский, заверил консулов, что им беспокоиться не о чем, что исполком организует в ближайшее же время вооруженную охрану как консульств, так и иностранных подданных.

Но ничего такого делать не пришлось, поскольку в ночь на

18 января казачий дивизион почти в полном составе покинул город. При этом казаки не только не сдали своего личного оружия, но и прихватили с собой при выходе из города пулемёты и даже несколько пушек, реквизированных временно из арсеналов местного гарнизона. Первоначально они планировали занять станицу Коркино, находившуюся ниже по течению Енисея в 12 верстах от Красноярска, но потом передумали, перешли на противоположный, правый, берег реки и расположились напротив города в селе Торгашино*. К казакам присоединилась и некоторая часть офицеров красноярского гарнизона. Всего из 350 человек личного состава дивизиона город покинули 177 мятежных казаков, к ним присоединились 67 офицеров, а также 44 гимназиста и семинариста. Такова официальная статистика.

Днём 18 января в окне городского клуба эсеров было вывешено воззвание, подписанное от имени малого казачьего круга атаманом Сотниковым.

«Воззвание к населению Енисейской губернии именем войскового правительства Енисейского казачьего войска.

Граждане! 17 сего января Исполнительным комитетом красноярского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов было предложено Красноярскому казачьему дивизиону признать власть Советов и исходящие от него приказы. Предложение это, носившее ультимативный характер, было выражено в форме обязательного подчинения Управлению армии, с отрицанием существования казачества. Требования местного Исполнительного комитета, приказ Иркутского военного округа, телеграмма из Петрограда Народного комиссара по демобилизации были направлены к разоружению казачьего дивизиона и демобилизации его на основаниях, противоречащих закону войска.

Представителям Исполнительного комитета было отмечено, что Государственная власть нами может быть одинаково _______________

*Село Торгашино, по легенде, было основано казаками Суриковыми, предками великого сибирского художника, как форпост на подступах к красноярскому острогу. В советский период Торгашино вошло в черту города Красноярска и исчезло как отдельно стоящий населённый пункт.

понимаема только при условии признания Учредительного собрания. Поэтому:

1) Не признавая Советской власти, как не выражающей воли всего народа;

2) Будучи, во-первых, достоверно поставленный в известность, что Исполнительным комитетом предпринимается ряд мер вооруженного характера, что с запада и востока прибывают в Красноярск отряды Красной гвардии и, зная, что эти меры имеют в виду разоружение казачьего дивизиона, во-вторых, считая, что разоружение казачества есть лишение его гражданской и воинской чести и вопиющее нарушение его исторических традиций, и в третьих, неизбежное кровопролитие было бы громадным несчастием для мирных граждан города и при всяких обстоятельствах истолковано Исполнительным комитетом населению, как происшедшее по вине казаков.

Поставленные поведением Исполнительного комитета в необходимость или сражаться, или лишиться казачьей чести, войсковое правительство Енисейского казачьего войска и Совет дивизиона постановили: покинуть на время город, щадя кровь неповинных безоружных граждан, женщин и детей, и предложить Исполнительному комитету следующие минимальные требования соглашения:

1. Полное невмешательство в жизнь казачества, с сохранением за ним права устраиваться и жить согласно постановлениям двух съездов войска и выработанного ими закона.

2. Ответственная гарантия Комитета за то, что на казачество не будет произведено никаких покушений и насильственных действий.

3. В отсутствии казаков Исполнительному комитету предлагается, за его ответственностью, соблюсти следующее:

а) гарантировать имущественную и личную безопасность граждан, б) гарантировать полную безопасность казаков и Красноярской казачьей станицы, в) немедленно вывести из Красноярска, введённые из двух мест красногвардейские отряды, г) дать исчерпывающий ответ не позже 12 часов 21 сего января.

В случае невыполнения предъявленных условий я, властью, мне данной законом, объявляю всеобщую мобилизацию войска и оставляю за собой полную свободу действий.

Граждане!

Из предъявленных условий Вы видите, что… (далее мало- разборчиво, видимо: казаки ищут лишь защиту попранных прав), казаки призывают всех граждан встать на защиту Учредительного собрания, ибо только оно в состоянии разобрать все наши споры.

На этой платформе с нами сойдутся все любящие волю, все исповедующие принципы народоправства. Граждане, казаки и народ любят свою родину, призывают Вас объединиться с ними и властно потребовать украденное народное право. Все, кто любит родину и волю проснитесь, и объединяйтесь с нами. Войсковой атаман Сотников». («Свободная Сибирь», Красноярск, №18 от 24 января 1918 г.).

С 18-го по 26 января в Красноярске действовало осадное положение. Его продолжительность объяснялась тем, что у большевиков не было полной уверенности, что казаки действительно покинули город и не предпримут в ближайшее время никаких действий против советской власти. На центральных перекрёстках города стояли патрули из числа красногвардейцев и солдат местного гарнизона; подозрительные личности задерживались, обыскивались, а некоторые для пущей бдительности отправлялись под арест. Все крупные магазины города 18 и 19 января закрылись на «учёт», не проводились занятия в учебных заведениях, не работали правительственные и другие учреждения, в том числе и городская управа. Повсюду стояли караулы. Уж чего-чего, а службу большевики всегда умели организовать, надо отдать им должное, на самом высоком уровне.

Красногвардейцы в поисках оружия обыскивали прохожих, задерживали подозрительных, в результате чего под арестом сразу же оказалось несколько офицеров-фронтовиков, а также казаков, не успевших вместе с другими своими товарищами выехать из города. Что касается простых горожан, то военные патрули их нисколько не пугали, и улицы, как писала одна из местных газет («Свободная Сибирь», №15 от 20 января 1918 г.), были полны праздношатающейся публики. Одни ожидали интересных событий (атаки казаков на город и пр.), другие просто радовались двум неожиданно появившимся дополнительным выходным дням, «не попавшим в святцы». Но в

6 часов вечера наступал комендантский час, и город пустел.

Третий день осадного положения (20 января) совпал с субботой, горожане опасались, что казаки перекроют дороги в город и не пустят на рынок крестьян из окрестных сёл. В этом случае Красноярск мог остаться на целую неделю без запасов продовольствия, однако ничего такого не случилось, и базарный день состоялся, торговля пошла бойко, как ни в чём не бывало.

Вывешенное в окне эсеровского клуба воззвание восставших

казаков дало формальный повод большевикам* начать репрессивные

действия в отношении политической оппозиции и, в первую очередь, против представителей партии правых социалистов-революционеров.

Так, 19 января был произведён обыск в их городском клубе, в ходе которого красногвардейцы арестовали несколько находившихся там членов ПСР. Эсеровский клуб после этого закрыли и опечатали. Обыски в последующие дни проводились также в товариществе кооперативов и в помещении бюро меньшевиков. Причём в данных акциях принял активное участие один из гласных (депутатов) городской думы поляк-большевик Юзеф Пекаж; вроде как бы ни по статусу, но, видимо, красноярским властям не хватало ещё в те дни достаточного количества надёжных людей для руководства «мероприятиями».

20 января начались обыски уже и на квартирах ведущих членов эсеровской партии, причём этой участи не избежали даже некоторые гласные Красноярской городской думы, многих эсеров в тот день отправили в тюрьму, в общей сложности к вечеру за решеткой оказалось около 15 человек видных общественных деятелей. В ночь на 21-е на городском железнодорожном вокзале был задержан известный красноярский кооператор Козлов. Обыски и аресты продолжились и весь следующий день. Задержанию и временному тёремному заключению подвергся даже председатель губернской земской управы правый эсер Иван Казанцев. А в ночь на 22 января арестовали и председателя уездной земской управы Б. Ф. Тарасова. Всего в те неспокойные дни власти подвергли сугубой изоляции около

55 человек из числа правых политических оппозиционеров («Алтайский луч», №5 за 1918 г.).

Вскоре после первых же арестов на заседании городской думы меньшевик Алексей Музыкин поднял вопрос о незаконности проведённых акций, после чего представители центристских фракций вынесли на голосование постановление о немедленном освобождении арестованных, но вследствие преобладания в думе большевиков это предложение 25 голосами против 17 было отклонено. А на следующий день пришли с обыском и на квартиру самого Музыкина, причём никого не смутил тот факт, что Алексей Платонович, также как и большинство из тогдашнего руководства города, являлся членом РСДРП с дореволюционным стажем, состоял до недавнего времени

_______________

*У красноярских большевиков также появились сведения, что в Торгашино 18 января ездили делегаты от эсеров и якобы уговаривали казаков вернуться в город и всё-таки устроить вооруженный переворот («Знамя революции», Томск, №48 за 1918 г.).

с большевиками в одной объединённой партийной организации и пр. По словам Алексея Музыкина («Дело рабочего», Красноярск, №5 за 1918 г.) у него на квартире «приходили искать самогонку (так было написано в мандате от военно-революционного штаба), а сами были настолько пьяны, что еле-еле держались на ногах, а запах самогонки распространялся от них на всю квартиру». «Самогонку», по всей видимости, не нашли, так что Музыкину в тот день посчастливилось избежать ареста.

Красноярским меньшевикам, кстати, во время тех событий вообще повезло несколько больше, чем эсерам. Практически никто из членов их городской организации не пострадал, несмотря даже на то, что власти изъяли у населения несколько листовок, подписанных местным отделением РСДРП (м), в которых в категорической форме осуждался разгон большевиками Учредительного собрания. Также и красноярские кадеты, что ещё более удивительно, по какому-то странному стечению обстоятельств избежали в те дни всяческих преследований.

20 января 1918 г. революционный штаб при исполнительном комитете Красноярского совета рабочих и солдатских депутатов образовал чрезвычайную следственную комиссию (25 января преобразованную в губернскую ЧК). А 26 февраля на основании заключений этой комиссии должны были состояться слушания в революционном трибунале по делу арестованных во время казачьего мятежа эсеров.

В связи с чем, открывшееся 23 февраля губернское земское собрание предъявило исполкому советов требование об освобождении из тюрьмы виднейших земских деятелей, а также членов эсеровской партии: Казанцева, Тарасова, Андрея Тимофеева и других*. А

25 февраля красноярские меньшевики, в свою очередь, собрали митинг трудящихся, также проводившийся в защиту привлечённых к суду эсеров. Однако в назначенный день заседание революционного трибунала так и не состоялось, но было отложено на более поздний срок**; публика, собравшаяся перед зданием суда, устроила стихийный митинг в защиту прав арестованных. Митингующие составили и направили в адрес совдепа письменное заявление с _______________

*Лидер красноярских умеренных правых, народный социалист и областник Владимир Крутовский уже с конца декабря находился под арестом.

**Разбору дела по официальной версии помешала внезапная трагическая смерть председателя трибунала Королёва, покончившего жизнь самоубийством.

требованием или немедленного освобождения заключённых, или скорейшего производства над ними гласного суда.

Большевики посоветовались и, дабы не нагнетать и без того напряженную обстановку, приняли решение временно освободить всех арестованных эсеров. В тот же день они были отпущены под честное слово своих адвокатов и обязались явиться в суд по первому требованию. Однако на следующий день, когда по адресам проживания подсудимых явились наряды милиции для сопровождения их в суд, многих уже не оказалось на месте. Вследствие чего тех, кого всё-таки сумели найти, тогда вновь арестовали и сопроводили под конвоем в тюрьму. Так, например, известно, что в числе вторично арестованных оказались эсеры Доценко, Либман и Козлов*. Продержали их в заключении на этот раз, кстати, достаточно долго и отпустили на свободу лишь 17 апреля. В свою очередь, избежавшие повторного ареста в те январские дни, как, например, Казанцев, Тарасов и некоторые другие, тут же перешли, как в старые и добрые царские времена, на нелегальное положение. Газеты красноярских эсеров и меньшевиков — «Знамя труда» и «Дело рабочего» — попытались защитить подвергшихся опале товарищей, выдвигая в их пользу общественное мнение, но тщетно.

На заседании Красноярского совета депутатов 18 января приводились данные и о задержании на ст. Песчанка неподалёку от Красноярска ординарца есаула Семёнова, казачьего офицера Февралёва, который направлялся со специальной миссией в Оренбург к восставшему против советской власти атаману Дутову. При обыске у Февралёва была найдена телеграмма, неизвестно кому адресованная, но в которой говорилось: «Примите меры к тому, чтобы груз пришел беспрепятственно. Иначе я не смогу сдержать своего слова перед атаманом Дутовым». Задержанный груз оказался взрывчатым веществом. Сопровождавших его пятерых человек также арестовали.

Однако вернёмся к мятежным казакам Сотникова. Итак, если ещё раз и немного с самого начала, то — во избежание вооруженного столкновения с превосходящими силами красной гвардии и недопущения жертв среди гражданского населения Красноярска, Александр Сотников в ночь на 18 января вывел часть казачьего дивизиона из города. Казаки, небольшая группа местного офицерства и четыре десятка учащейся молодёжи покинули город и, по _______________

*Новые аресты были произведены ещё и по той причине, что в Красноярск в адрес комиссара суда пришли сообщения из Минусинска о перехваченных там письмах Сотникова к местным казакам, в которых якобы ясно говорилось о причастности правых эсеров к казачьему мятежу.

предположению большевиков, должны были расположиться где-то в одном из прилегавших к Красноярску населённых пунктов. Однако то обстоятельство, что бунтовщики никоим образом не дали о себе знать в первые дни после ухода из города, весьма озадачило советские власти, и они забеспокоились о том, что казаки, может быть, ушли куда-то и в другие районы — поднимать там казачьи станицы. Ввиду этого на поиски «пропавших» мятежников власти срочно отправили аэроплан (причём мгновенно распространившиеся среди населения слухи увеличили количество летательных аппаратов сразу аж до целых «трёх»). В итоге успешно проведённая авиационная разведка установила, что казаки никуда не ушли, а в полном составе расположились на постой в селе Торгашино, неподалёку от Красноярска.

Село Торгашино являлось одним из казачьих поселений, входивших в так называемый Нижнеенисейский войсковой район. Нижнеенисейские и минусинские казаки, собственно, и составляли Енисейское казачье войско*. Сам Сотников, кстати, происходил из нижнеенисейских. С того момента, как беглецы расположились в Торгашино, у них сразу же стали выявляться значительные проблемы, одной из которых оказалась продовольственная. Продукты приходилось приобретать за деньги у местного, в том числе и не казачьего, населения. Напомним, что всего в отряде Сотникова было не менее 170 кавалеристов, а также пешая группа из офицеров и учащихся старших классов гимназий примерно в 110 человек**.

А вскоре добавились и серьёзные проблемы организационного порядка. Так как выступление не получило дальнейшего развития, многие из его участников стали возвращаться в Красноярск, небольшая часть из числа нижнеенисейских казаков также покинула лагерь повстанцев и отправилась на север в сторону Енисейска. Тогда войсковое правление, видя, что казаки ещё не готовы воевать с _______________

*Енисейское казачье войско было самопровозглашено 25 мая 1917 г. на учредительном съезде в Красноярске. В сентябре первым войсковым атаманом избрали хорунжего Александра Сотникова. Общая численность енисейских казаков на тот момент составляла всего 14 тысяч человек обоего пола (для сравнения: население Войска Донского в тот период — 10 миллионов человек), а наличествующее войсковое соединение включало в себя один действующий на противогерманском фронте полк и запасной дивизион в Красноярске.

**Командование пешим отрядом, или, как его называли, «пластунским», осуществлял некто полковник Соловьёв («Знамя революции», Томск, №25 за 1918 г).

превосходящими силами советов, что часть их даже покинула дивизион и что в Торгашино осталась лишь конная сотня из Минусинского уезда, да и та могла в любой момент уйти к родным куреням, постановило: вести казаков в Минусинск и собрать там большой войсковой круг.

В соответствии с этим решением Сотников с остатками своего повстанческого войска в начале февраля отправился на юг, вверх по Енисею, в сторону Минусинска. Вместе с ним из Торгашино выступило 25 офицеров и около 120 казаков при 2 пулемётах, а также — несколько гражданских, то были эсеровские агитаторы. Возникла реальная угроза разрастания мятежа и начала Гражданской войны в Сибири. Поэтому красноярский совдеп срочно направил в Минусинск распоряжение — готовить красногвардейские части для отпора восставшим казакам.

И ещё… Находясь в Торгашино, Сотников послал приветственную

телеграмму генералу Каледину на Дон. Но, однако, как показали дальнейшие события, не вышло у енисейского атамана «славного присоединения к доблестным донским казакам», как он о том телеграфировал в Новочеркасск. Ибо не поддержало вооруженный демарш Сотникова не только население, но и «Сибирское правительство» — Временный Сибирский областной совет — из тактических соображений. Сам же руководитель восстания, не являясь официальным военным министром этого «правительства», а только лишь председателем его военного совета, не мог самостоятельно отдавать никаких приказов по вооруженным силам сибирских автономистов, тем более что таковых сил ещё даже и не существовало.

Направляясь с остатками мятежного отряда в Минусинск, Александр Сотников предварительно откомандировал в город специального агента с письмом к своему давнему приятелю, бывшему местному учителю, а на тот момент казачьему офицеру, двадцатипятилетнему Иннокентию Варламовичу Безрукову, с просьбой помочь в организации внутригородского выступления против советской власти, приуроченного к подходу в район Минусинска основных сил повстанцев.

Письмо, а, возможно, и сам гонец атамана каким-то образом оказались в руках большевиков, поскольку вскоре текст этого тайного послания был опубликован в советской печати. Дошло ли оно до Безрукова — так и осталось неизвестным. Во всяком случае, он мог прочитать на его страницах следующее: «Здравствуй, Варламыч! Двигаюсь к тебе с войском, очень рад, что ты перевёлся в войско, сиди и жди нашего прибытия или извещения. Я пошлю тебе извещение, когда выехать к нам навстречу, а куда, скажет податель сего. Пока же не сиди сложа руки и подготовляй минусинцев. Выясни следующее: 1) отношение фракции эсеров; 2) эсдеков-меньшевиков. Губернские комитеты этих партий всецело согласны с моей тактикой, оказывают поддержку и просят о ней. Уездные комитеты, несомненно, должны сделать то же самое».

Далее Сотников просил своего товарища-агента узнать — как отреагировали на известие о казачьем мятеже кадеты, различные общественные организации, представители финансового мира, то есть купечества и кооперативов, ну и, конечно, жители города. Ещё в письме содержалась просьба разведать по возможности количественный состав минусинского воинского гарнизона и местного отряда красной гвардии, а также порасспросить о политических настроениях в них. Сотников обещал быть в районе Минусинска где-то уже числа 18 или 19 февраля по новому стилю, а на 28 февраля атаман планировал созвать чрезвычайный съезд минусинского казачества. В конце письма содержался наказ «Постарайся устроить мне конспиративный адрес и квартиру. Пока свой адрес дал на тебя. Говорят, голова моя большевиками уже оценена, правда, не очень дорого, — 1000 рублей (около 150 тысяч на наши деньги — О.П.), но всё-таки начали уже заботиться. Выехали из Красноярска как были, нет ни белья, ни зубной щётки, даже мыло и полотенце Егор куда-то увёз. Прошу тебя выслать вещи, захвати с собой что можешь. На тебя у меня надежды большие, как верного человека и знакомого с местными условиями и населением. Время настало такое, что приходится ставить на карту голову. Поэтому обсуди и реши, а раз пойдешь вместе — держись. Из воззвания увидишь, в чём дело. Постарайся наладить быстрое и верное сообщение с Каратузом. Подробное освещение получишь от подателя; письмо это по прочтении уничтожь. Чем меньше следов, тем лучше. Моя подпись и адресуемая мне корреспонденция — псевдоним, изменяемое различным образом, имя моего сына»* («Знамя революции», Томск, №48 за 1918 г.).

В ноябре 1917 г. на территории Минусинского уезда образовалась так называемая Минусинская коммуна, управлявшаяся уездным советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а непосредственно — его исполкомом во главе с беспартийным, но близким по взглядам к большевикам кузнецом Кузьмой Трегубенковым. Появление в пределах Минусинского уезда восставшего казачьего дивизиона заставило местную власть объявить в уездном центре военное положение и срочно созвать в конце _______________

*Сына звали Эрастом.

февраля V (чрезвычайный) уездный крестьянский съезд. Это было сделано для того, чтобы, во-первых, осудить действия мятежников, потребовать от них немедленно прекратить сопротивление и разоружиться, а во-вторых, обратиться к населению уезда с призывом: в случае если казаки не выполнят первого требования, сформировать отряды добровольцев для отражения создавшейся угрозы.

В подтверждение чего местные власти укомплектовали несколько дополнительных красногвардейских подразделений в Минусинске, а также в Абакане, объявив набор из среды шахтёров и горнорабочих. В результате общая численность отрядов рабочей гвардии составила около 900 человек, а вскоре в их распоряжение из Красноярска и Ачинска поступило дополнительное вооружение, включая пулемёты и артиллерийские орудия (в количестве двух единиц).

Узнав об этих приготовлениях и, видимо, не получив никаких известий от Безрукова, Александр Сотников вновь принял «компромиссное» решение — не захватывать Минусинск, а увести свой отряд в одну из казачьих станиц, там провести намечавшийся большой круг (съезд), мобилизовать всё войско и тогда уже двигаться на штурм уездного центра. Так, в качестве опорного пункта было выбрано большое крестьянское село Каратуз*, бывшая казачья _______________

*Каратуз раньше назывался Шадатским форпостом и являлся до 1914 г. сторожевой заставой на границе с Китаем. Название села «Каратуз» по-татарски означало «Чёрная соль». Село располагалось в 85 верстах (примерно в 100 км) юго-восточнее Минусинска и появилось в данном районе, как и другие казачьи станицы, в первой половине XVIII века для того, чтобы обезопасить границы Российской империи. Далее на юг за этими форпостами находился уже Урянхайский край (современная Тыва), принадлежавший до 1914 г. Китаю.

Население села Каратуз составляло на начало XX века около двух тысяч человек (из них лишь четверть казаков и казачек), а к 1917 г. за счёт столыпинских переселенцев оно увеличилось, по некоторым данным, до

10—15 тысяч и фактически стало приравниваться к городу. Здесь в то время имелась своя каменная церковь с библиотекой, государственная участковая лечебница, начальная (на 150 мест) и церковно-приходская (на 50 мест) школы, а также высшее начальное училище (по программе семилетнего образования) с 5 преподавателями и 100 учащимися. В Каратузе также работала изба-читальня со сценой (то есть библиотека и клуб). Кроме того, в селе насчитывалось до 20 магазинов, потребительское кооперативное товарищество с собственным маслодельным и кожевенным заводами, пряничные, сушечные и колбасные цеха, пекарни и пр. И всё это — «тяжелое» наследие царского режима.

станица, являвшаяся также и неофициальной столицей южно-енисейского казачества.

Так же, как и прежде, Сотников, до того как прибыть в Каратуз, направил вперёд себя специального представителя, хорунжего Григория Бологова, которому он поручил — во взаимодействии с местным каратузским атаманом Платоном Шошиным, свергнуть в селе советскую власть ещё до прихода основных сил красноярского дивизиона. 14 февраля в помещение поселкового совета явились Шошин и Бологов в сопровождении вооруженной группы казаков и арестовали секретаря совета Трухина. После этого они конфисковали имевшиеся в сельсовете документы и объявили советскую власть в селе низложенной. В тот же день было арестовано и несколько человек из числа местных большевистских активистов, сторонников свергнутой власти. 17 февраля по новому стилю в Каратуз прибыл и сам Сотников со своим полутора сотенным войском.

28 февраля, как и планировалось, здесь начал работу большой круг, или, по-другому, III съезд Енисейского казачьего войска. Он проходил в обстановке обмена «дипломатическими» посланиями с V уездным крестьянским съездом в Минусинске, и, как показалось Сотникову, казачий круг всё-таки сумел на некоторое время убедить Минусинский совдеп в своих мирных намерениях. Следствием чего явилось освобождение большевиками ранее арестованных сторонников казачьей автономии, а также председателя войскового правления И. Г. Казанцева.

Однако положение дел кардинально изменилось, когда в Минусинске узнали, что каратузский большой круг не только одобрил все решения малого круга в Красноярске, но и полностью поддержал протестные действия Красноярского казачьего дивизиона. Более того, в Минусинск поступили сведения, что войсковой круг объявил мобилизацию всех енисейских казаков. После этого мирные переговоры между съездом крестьянских депутатов и делегатами казачьего круга сразу же были прекращены, а 7 марта Минусинский совет создал военно-революционный комитет во главе с

К. Е. Трегубенковым и поручил ему немедленную ликвидацию казачьего мятежа.

В самом Каратузе к тому времени уже начали появляться демобилизованные с фронта станичники и сельчане, многие из которых находились под влиянием большевистской агитации и оказывали заметное противодействие сотниковским мероприятиям. Вдобавок к этому и сами казаки, делегаты съезда, не все единогласно проголосовали за продолжение вооруженного сопротивления советской власти, которая пока ещё ничем особо не успела насолить минусинцам и оттого не вызывала у них пока никакого заметного отторжения. В результате положение Сотникова и находившихся в его отряде эсеров оказалось в начале марта довольно шатким, а вскоре к Каратузу подошли и минусинские красногвардейцы с орудиями, пригрозившие разнести крохотную казачью слободку (100 дворов) в пух и прах, если что…

В сложившихся обстоятельствах Александр Сотников в очередной раз отказался от вооруженного столкновения с большевиками и без боя оставил село Каратуз, пустившись теперь уже в прямом смысле слова в бега вместе с остатками своего некогда грозного мятежного отряда. Теперь повстанцы направились на запад, на левобережье Енисея, в район так называемых таштыпских предгорных казачьих станиц. Через несколько дней казаки добрались кое-как до села Монок*, но тут их вскоре опять настиг красногвардейский отряд, которому они вновь не сумели оказать никакого вооруженного сопротивления. Причём не из-за собственной нерешительности, а в силу того, что так долго ожидаемого приказа открыть огонь по противнику никто из подчинённых Сотникова на этот раз уже просто-напросто не выполнил. Большинство из них решили лучше сдаться в плен, чем продолжать крайне неудачную и оттого определённо бессмысленную повстанческую кампанию.

Сам Сотников, никоим образом, конечно, не рассчитывавший на амнистию со стороны большевиков, а также два его ближайших помощника, тоже офицеры, предпочли всё-таки скрыться. По одним данным, они тайно перебрались через границу в Монголию и прибыли в расположение частей атамана Семёнова, по другим сведениям, Сотников «сотоварищи» отошли в Кузнецкий уезд Томской губернии (нынешняя Кемеровская область) и здесь надолго, что называется, залегли на дно. Мятежный атаман вновь объявился лишь в мае месяце, накануне всесибирского антибольшевистского восстания. Тогда он нелегально прибыл в Томск и после изгнания большевиков из города был назначен командиром I Томского кавалерийского дивизиона.

Что же касается енисейских казаков и ожидаемых репрессивных мер к ним со стороны большевиков, то они, можно сказать, отделались лишь лёгким испугом. Советы скорее для острастки, чем для устрашения, наложили на станичников незначительную денежную _______________

*Точнее это было село Большой Монок (у слияния рек Большой Монок и Абакан). А неподалёку находился ещё Малый Монок, основанный в конце XIX века в труднодоступных горных местах, в верховьях реки Малый Монок, хакасами, спасавшимися от притеснений русских казаков.

контрибуцию, которую к тому же даже и не успели собрать, поскольку в июне того же года власть в Сибири полностью переменилась.

5. Гонения на прессу в городах Сибири

В течение всех этих беспокойных дней января-февраля 1918 г. в Красноярске в связи с протестными мероприятиями по поводу роспуска Учредительного собрания и, в частности, вследствие сотниковского мятежа было закрыто несколько оппозиционных периодических изданий. В их числе оказалась, например, очень известная кадетская газета «Свободная Сибирь», печатавшая на своих страницах достаточно смелые материалы, касающиеся не только выступления Красноярского казачьего дивизиона, но освещавшая в нежелательном для большевиков духе ещё и декабрьские события в Иркутске.

Как отмечали многие исследователи, «толерантность по отношению к оппозиционной прессе исчезала по мере того, как большевики добивались большинства в Советах». Так, например, во время обсуждения 27 октября 1917 г. на заседании Красноярского совета рабочих и солдатских депутатов срочного сообщения из Петрограда о свержении власти Временного правительства в президиум поступила записка: «Единодушное желание солдат запретить газету кадетов «Свободная Сибирь» ввиду её опасности в настоящий момент». При оглашении этой записки в зале сразу же послышались громкие возгласы: ««Голос народа»» — тоже!». Однако ни то, ни другое издания большевики не посмели тогда прикрыть. Всё изменилось после большевизации советов и «успешного» роспуска левыми социалистами Учредительного собрания. В тот момент Рубикон, что называется, был уже перейдён, и началась открытая и совершенно бескомпромиссная схватка за власть. Так, 11 января 1918 г. редакцию «Свободной Сибири» для начала оштрафовали на три тысячи рублей «за помещение ложных сведений», а через месяц издание полностью и окончательно закрыли.

Газета «Свободная Сибирь» издавалась красноярской организацией конституционных демократов при финансовой поддержке местных бизнес-кругов; оба эти обстоятельства уже сами по себе, понятное дело, вызывали крайнее раздражение у советов. Вообще официальных печатных органов кадетской партии в Восточной Сибири было в тот период не так уж и много, однако газеты подобного направления являлись, как правило, весьма крупными изданиями, хорошо информированными и не испытывавшими, за редким исключением, денежных затруднений. Их редакторы по большей части являлись заметными фигурами в политической жизни своих регионов, часто входили в состав местных органов власти, а также — в разного рода влиятельные общественные структуры. Так редактор той же «Свободной Сибири» — адвокат Фёдор Филимонов — состоял одновременно и членом красноярского комитета партии народной свободы и входил в редакционный совет главной областнической газеты — томской «Сибирской жизни».

Ещё раньше, чем «Свободная Сибирь», была закрыта одна из самых крупных газет зауральского региона — иркутская «Сибирь». Она

к 1918 г. прошла путь от небольшого по формату листка (в начале XX века) до второго по степени распространённости в Сибири печатного издания. К тому времени «Сибирь», насчитывавшая уже одиннадцатилетнюю историю, имела собственных корреспондентов в Москве, в Петрограде, а также в большинстве крупных городов Зауралья. Надо сказать, что газета эта, первоначально замышлявшаяся как областническая и отчасти являвшаяся таковой, к лету 1916 г. полностью перешла в руки эсеров и стала одним из ведущих пропагандистов идей правоэсеровского оборончества, а также объединенчества и коалиционности всех политических сил социалистической направленности. Газета охватывала своим влиянием народно-демократические слои населения, главным образом — трудовую интеллигенцию и привилегированных (хорошо оплачиваемых и достаточно грамотных) рабочих. Ядро редакции составляла группа социально ориентированной интеллигенции (не без еврейского участия, конечно), состоявшая главным образом из ссыльных меньшевиков и эсеров (Владимир Войтинский, Василий Архангельский, Евгений Колосов, Евгений Тимофеев и др.). А во главе редакции газеты находился достаточно известный в Сибири писатель Исаак Гольдберг — правый эсер по политическим взглядам.

Поводом для репрессий в отношении «Сибири» в начале января 1918 г. послужили крайне тенденциозные, с точки зрения большевиков, материалы, опубликованные этой газетой и касающиеся опять-таки декабрьских событий в Иркутске. В частности об убийстве хорошо известного в городе революционера, социал-демократа (меньшевика) Николая Патлых. В причастности к данному преступлению газета обвиняла молодого, но к тому времени уже весьма крупного большевистского деятеля, также журналиста, Пантелеймона Парнякова. Сам Парняков в ответ подал на газету «Сибирь», а также на автора обличавшей его статьи эсера Филиппова заявление в революционный трибунал, выдвинув против своих

обидчиков обвинение в клевете*.

В дополнение к этому в ночь на 3 января представители советской власти полностью конфисковали очередной номер «Сибири». В 2 часа ночи в типографию товарищества «Гранит», где печаталась оппозиционная газета, явилась группа вооруженных солдат во главе с большевиком Н. Шевцовым. Ими был предъявлен мандат от Восточно-Сибирского совета рабочих и солдатских депутатов, подписанный его председателем Яковом Янсоном, о конфискации типографии и передаче её в распоряжение Иркутского совдепа. Издание газеты «Сибирь», таким образом, прекращалось, а её производственные мощности перепрофилировались под набор дополнительных номеров большевистской газеты «Власть труда».

Прибывшие с мандатом представители власти также потребовали сообщить им домашний адрес редактора «Сибири» Исаака Гольдберга, но его никто не смог назвать, тогда красногвардейцы проследовали в здание, где непосредственно размещалась редакция газеты, и у сторожа узнали-таки, где проживал на тот момент Гольдберг. В ту же ночь редактор «Сибири» был арестован. Такие действия большевиков вызвали протест среди служащих типографии, а также печатников и наборщиков. Вследствие этого утром 3 января рабочие отказались печатать очередной номер советской «Власти труда». Затем представители профессионального союза печатников совместно с профсоюзными комитетами всех городских типографий на общем собрании, обсудив сложившуюся ситуацию, вынесли резолюцию, в которой, в частности, потребовали немедленного возобновления издания газеты «Сибирь» и освобождения её редактора. Выбранные собранием делегаты доставили петицию в штаб большевиков, где им обещали дать ответ к 11 часам утра следующего дня.

Однако, не дожидаясь, что называется, милости от природы, то есть решения советских властей, то же собрание постановило: одобрить предложение заведующего конторой газеты «Сибирь» о возобновлении её издания, но только под другим названием — «Новая Сибирь», используя для этого производственные мощности губернской типографии. Однако в ночь на 4 января туда также _______________

*Филиппов вместе с Патлых 14 декабря 1917 г. участвовал в переговорах с большевиками по поводу сдачи ими так называемого Белого дома, бывшей резиденции генерал-губернатора Восточной Сибири, а на тот момент оплота красных сил в центральной части Иркутска. По окончании переговоров Николай Патлых прямо на глазах у Филиппова, по словам последнего, был предательски, исподтишка застрелен.

явились с обыском представители советской власти и рассыпали только что набранный номер «Новой Сибири»*. Руководивший акцией по зачистке оппозиционной прессы большевик Дмитриев предъявил предписание о закрытии типографии на том основании, что в ней продолжает издаваться запрещённая советской властью «Сибирь». И ещё перед тем, как опечатать типографию, наряд конфисковал заодно и весь набранный там же очередной номер кадетской «Свободной Сибири».

В ответ на эти действия утром 4 января, в который уже раз за прошедшие сутки, было созвано общее собрание представителей печатников города с целью положить, наконец, предел административному произволу. Узнав о весьма решительном настроении работников иркутских типографий, к ним на собрание прибыла делегация от большевистского руководства во главе с комиссаром по иностранным делам советского правительства Сибири Григорием Вейнбаумом. Большевики подтвердили, что советскими властями принято окончательное и бесповоротное решение о закрытии газеты «Сибирь», а также о передаче мощностей типографии «Гранит» под печатанье официального органа Центросибири — газеты «Власть труда». Не имея никакой другой возможности для выражения своих протестных настроений, участники собрания решили пройти организованной колонной с красным профсоюзным знаменем от здания губернской типографии по нескольким центральным улицам города, громко озвучивая по ходу движения накопившиеся претензии к большевикам.

Исаака Гольдберга, после ареста препровождённого в тюрьму, вскоре посетил прокурор иркутской судебной палаты Сергей Старынкевич и в тот же день он своим распоряжением освободил редактора «Сибири» из-под стражи как незаконно заключённого. Вышедший из тюрьмы Гольдберг, понимая, что большевики не оставят его в покое, тут же перешёл на нелегальное положение, а вскоре и вообще покинул город, перебравшись в Томск, куда в это время съезжались члены Сибирской областной думы. Что касается Сергея Старынкевича, то 8 января его самого арестовали и препроводили в иркутскую губернскую тюрьму, где он в течение нескольких недель дожидался решения революционного трибунала теперь уже по собственному делу.

Судебное заседание состоялось 27 января. Его вёл председатель ревтрибунала Иркутска большевик Павел Постышев, бывший _______________

*Несмотря на это, газета «Новая Сибирь» всё-таки стала выходить и продолжала издаваться, предположительно, до начала марта месяца.

служащий городской электрической станции. В ходе судебного разбирательства защитник Старынкевича, председатель президиума городской думы, правый эсер, а в прошлом адвокат, Василий Дистлер попытался наставлять Постышева по порядку ведения процесса, но в ответ председатель трибунала стал покрикивать на Дистлера, а потом и на самого подсудимого. Тогда Сергей Старынкевич заявил категорический протест против такого тона обращения председателя ревтрибунала, заявив, что его (Старынкевича) «не раз судили при самодержавии и так не кричали». В ходе возникшей словесной перепалки Постышев на весь зал громогласно заявил: «Юристы и интеллигенция смеют ехидно издеваться над нами, шипят, устраивают нам неприятности. Не только буржуазия и бюрократия, но и бывшие когда-то лучшие наши друзья отвернулись от нас. Так пусть же они будут прокляты… прокляты и прокляты» («Иркутские вести», №6 за 1918 г.).

В конечном итоге Старынкевичу было всё-таки предъявлено обвинение в незаконном освобождении из тюрьмы Гольдберга. В ответ подсудимый заявил, что освободил Гольдберга, стоя на страже законности, что действовал честно и по совести, как революционный прокурор. Потом добавил, что он не признаёт за собой вины в том, за что его судят, что совесть его чиста, а в гонениях на себя он видит тот крестный путь, который переживает русская интеллигенция, от одного креста к другому, от Ходынки к волнениям в Иваново-Вознесенске, от 9 января 1905 г. к 5 и 9 января 1918 г. «Вы послали проклятие оставившим вас, — заключил Старынкевич, — но как мы можем идти с вами, когда нас отделяет от вас кровавая полоса жертв — тех же рабочих и народа, именем которого вы действуете». После довольно продолжительного совещания революционный трибунал постановил: в качестве наказания подвергнуть Старынкевича общественному порицанию. Присутствовавшая же на судебном заседании публика, как констатировали всё те же «Иркутские вести», в большинстве своём осталась на стороне осуждённого и проводила Старынкевича из зала суда шумными овациями и пением революционных песен*.

________________

*Ровно через год назначенный на должность генерального прокурора в правительстве Колчака Сергей Старынкевич уже сам станет закрывать глаза на некоторые акты беззакония, осуществлявшиеся не только в отношении большевиков, но и — некоторых своих товарищей по эсеровской партии. В итоге он, что называется, спустит на тормозах дело по поводу незаконного расстрела в Омске 23 декабря 1918 г. нескольких содержавшихся в местной тюрьме членов Всероссийского Учредительного

В январе в Иркутске также была закрыта и довольно известная кадетская газета «Свободный край» (последний номер вышел

14 января). Именно на её страницах, в частности, печатались объявления по организации похорон убитых юнкеров, офицеров и мирных жителей, погибших во время событий декабрьского вооруженного противостояния в Иркутске. Озлобившиеся большевики, также как и в случае с «Сибирью», не только закрыли газету, но и попытались арестовать её редактора П. И. Фёдорова; во вторник 23 января они два раза делали обыск на квартире оппозиционного журналиста, однако так и не смогли его задержать.

После закрытия газет «Сибирь», «Свободный край» и некоторых других в Иркутске, в столице большевистской Сибири, осталось лишь одно действующее, неугодное большевикам периодическое издание — кадетская газета «Иркутская жизнь», но и она во второй половине марта также была прикрыта. Ещё 31 декабря 1917 г. её, по постановлению комитета советских организаций, оштрафовали на пятьсот рублей «за призыв к вооруженной поддержке казаков и юнкеров против народной власти советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». «Призыв к вооруженной поддержке» власти усмотрели в том, что газета поместила на своих страницах несколько хроникёрских заметок, касающихся декабрьских вооруженных событий. Причём на «Иркутскую жизнь» тогда наложили не только штраф, но и вынесли «последнее» предупреждение её сотрудникам о том, что всё имущество редакции и издательства будет конфисковано в случае, если подобного рода материалы ещё хотя бы раз появятся в газете.

Не отставали от восточносибирских товарищей по партии и большевики крупнейшего города Сибири — Омска. Они постановлением подконтрольного им городского исполкома закрыли в конце января самую, пожалуй, кадетско-прикадетскую газету во всём Сибирском регионе, омскую «Сибирскую речь», а заодно с ней и «орган социалистической мысли» — крупную кооперативную газету «Заря».

Ну и, наконец, 31 января Томский губернский исполком советов постановил «за контрреволюционную деятельность, выразившуюся в систематическом возбуждении населения против рабочего и крестьянского правительства», закрыть газету №1 в Сибири — «Сибирскую жизнь». При этом уже по сложившейся в те январские дни традиции конфисковывалось всё её имущество и капиталы, в том

_______________

собрания, списав всё на «стрелочников» — нескольких «недисциплинированных» белогвардейских офицеров.

числе и расчётные счета. В два часа ночи 1 февраля (14-го по новому стилю) наряд солдат с ордером от гарнизонного совета явился в помещение редакции газеты «Сибирская жизнь» и остановил работу печатных машин. А на следующий день всех её многочисленных подписчиков уведомили, что отныне они будут получать печатное издание Томского совета рабочих и солдатских депутатов. Большое мерси, что называется, прозвучало, надо полагать, им в ответ.

После закрытия 1 (14) февраля газеты «Сибирская жизнь» имуществом её редакции, а также издательскими мощностями и даже шрифтом Товарищества печатного дела, где набиралась газета, стал пользоваться главный губернский рупор советской власти — «Знамя революции». Именно эту газету, после закрытия своего любимого издания стали вскоре получать в Томске подписчики «Сибирской жизни». Что же касается сотрудников разгромленной редакции, то они в полном составе и в самой категорической форме отказались участвовать в издании «Знамени революции», о чём они публично заявили через печать.

Ещё до закрытия «Сибирской жизни» томские большевики категорически запретили публиковать во всех абсолютно газетах города какие-либо коммерческие объявления, что напрямую коснулось не только владельцев, но также — служащих и даже рабочих типографий, так как они получали неплохие премиальные от публикации таких объявлений. Однако комиссар по делам печати Томской губернии Фёдор Лыткин (наш пострел везде поспел) призвал печатников не волноваться по данному поводу и пообещал им денежные компенсации в связи с утратой источника дополнительного дохода*. При этом надо заметить, что после запрещения печатания коммерческих объявлений тираж газеты «Сибирская жизнь», что случилось ещё до её закрытия, сразу же упал с 14 до 5 тысяч экземпляров. Данный факт сам по себе является весьма показательным с точки зрения интереса населения (в данном случае — читателей) к политическим вопросам, активно обсуждавшимся в тот период, в том числе и на страницах «Сибирской жизни» — ведущей областнической газеты Сибири.

_____________

*Одно из последних частных объявлений, кстати, дал сам комиссар Лыткин. 19 января «Знамя революции» напечатало извещение о том, что им (Лыткиным) в Доме свободы было утеряно портмоне со значительной суммой денег, а также документы: партийный билет (!), выданный в 1917 г., и именной пропуск в здание исполкома. Нашедшего утерянные вещи Фёдор Лыткин убедительно просил принести в редакцию газеты «Знамя революции».

ГЛАВА ПЯТАЯ

СИБИРСКАЯ ОБЛАСТНАЯ ДУМА

Всякая колония почитает свою метрополию,

лишьпока та хорошо обращается с нею,

если же встречает несправедливость,

то отрекается от метрополии.

Ведь колонисты выезжают не для того,

чтобы быть рабами оставшихся на родине,

а чтобы быть равноправными с ними.

Фукидид. История

1. Подготовка к январской сессии Сибирской думы

Сибирский областной совет на основании поручения, данного ему декабрьским съездом, начал проводить в конце 1917-го — начале

1918 гг. мероприятия по созыву в Томске Сибирской областной думы. Открытие Думы изначально планировалось на воскресенье 7 января. Однако к положенному сроку необходимое для кворума количество делегатов собрать не удалось, сказались — то ли дальность сибирских расстояний, то ли неудовлетворительная работа железнодорожного транспорта, а может, ещё какая-то другая, не менее важная причина… В общем, члены Думы с очень большой задержкой (как будто с неохотой) прибывали тогда в Томск, так что их общий сбор растянулся не на одну, как планировалось, а на целых три недели; и поэтому официальное открытие Сибирской областной думы пришлось переносить несколько раз. Сначала его передвинули на 12 января, потом — на 19, а в конечном итоге — на 26 января. И всё потому, что к 12-му числу собралось всего 40 человек, а к 19-му — только 93 из

306 запланированных. Этого количества не хватило до условно определённого кворума в одну треть от общего числа депутатов, поэтому лишь только после 24 января, когда зарегистрировалось уже 118 прибывших делегатов («Сибирская речь», №31 от 5 июля 1918 г.) и необходимого минимума таким образом удалось достигнуть, Сибирская областная дума смогла, наконец, объявить о начале своей работы.

Напомним также, что, согласно Положению, принятому Сибирским областным съездом 15 декабря, Областная дума должна была состоять из представителей, выбираемых только революционными, демократическими и национальными организациями без участия цензовых элементов. К таким организациям причислялись земства всех уровней, городские самоуправления, Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, исполкомы этих Советов, различного рода национальные комитеты, далее — регулярные воинские части, казачьи войска, почтово-телеграфные и железнодорожные комитеты, кооперативные союзы, а также вузы Сибири и объединения их учащихся. Круг представительства, надо заметить, таким образом по сравнению с областными съездами оказался расширен за счёт делегатов от воинских частей фронта и запасных частей, а также представителей от вузов и от объединений учащихся (теперь уже с решающим голосом) и даже от старообрядцев*.

При общем раскладе депутатские места, по мысли учредителей данного Положения, должны были разделиться примерно следующим образом: от советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов и их всесибирских исполкомов, а также фронтовых, почтово-телеграфных и железнодорожных комитетов — 167 делегатов, от самоуправлений городских и земских — 50, от национальностей — 47, от кооперативов — 22, от казачьих войск — 11, от вузов и их учащихся — 8 человек, от старообрядцев — 2. От чрезвычайного общесибирского областного съезда — один персональный депутат — Григорий Николаевич Потанин. Итого — 308 делегатов. Такая Дума, по мысли её устроителей, всенепременно претендовала только на социалистическую и никакую другую власть с представительством от всех левых партий, начиная от большевиков с самого левого края и кончая народными социалистами справа. Ибо только такая _______________

*На совещании исполнительного комитета старообрядцев всех согласий в г. Барнауле 30 декабря 1917 г. его участники приняли решение обратиться в Областной совет с просьбой предоставить также и старообрядцам места в Сибирской думе. Эта просьба была удовлетворена, и вскоре из Томска в Барнаул за подписью Петра Дербера пришла телеграмма о предоставлении старообрядческим общинам двух депутатских мест в Думе. Представителями от старообрядчества тогда стали Ф. Е. Мельников (от приемлющих белокриницкое священство) и К. М. Донецкий (от поморцев). Такие политические «привилегии» оказались дарованы старообрядцам, кажется, впервые в России. Что ж, у нас в Сибири жертвы раскола русской православной церкви уже давно являлись своими людьми. Их первыми начали ссылать к нам в качестве политических заключённых ещё

в XVII веке. Сам, неистовый Протопоп Аввакум провёл в ссылке в Сибири несколько лет и даже отсидел некоторый срок в Братском остроге, жалуясь потом на здешнее житьё-бытьё так: сидишь-де по нескольку дней взаперти и не знаешь «коли покормят, а коли — нет».

объединённая демократия, считали они, могла «спасти завоевания русской революции от покушений контрреволюции».

По мере того как делегаты понемногу собирались в Томске, они сразу же подключались к работе в предварительных комиссиях и в так называемых частных совещаниях Сибирской думы, которые начали функционировать в Томске ещё с конца декабря минувшего года. Однако первое официально объявленное заседание частного совещания состоялось 12 января в час дня в здании библиотеки Томского университета. Таким образом, прибывшими делегатами ещё до начала работы Думы был избран президиум, образованы партийные фракции Думы, составлялся и согласовывался список членов нового состава Областного совета.

Одним из активнейших участников этих частных совещаний с самого начала их работы стал казначей Областного совета иркутский правый эсер Иван Александрович Якушев. Сначала он занял должность председателя эсеровской фракции («Новая Сибирь», Иркутск, за 17 февраля 1918 г.), но потом эсеровское большинство предварительных совещаний выдвинуло его на должность, ни больше, ни меньше, а… председателя Сибирской областной думы. В ходе предварительной работы образовалось 4 фракции. Фракция объединенных областников и беспартийных создана была под руководством виднейшего областника Александра Адрианова, фракцию эсеров возглавил прибывший из иркутского подполья Исаак Гольдберг, фракцию социал-демократов — Сергей Неслуховский*, а фракция национальностей избрала своим руководителем правого эсера томича Юсуфа Саиева.

Для заседаний думских комиссий администрация университетской библиотеки выделила небольшое помещение, а чтобы они могли плодотворно работать, не мешая друг другу, было составлено специальное расписание. Так комиссия по народному образованию заседала с десяти часов утра, финансово-экономическая группа собиралась для работы к двум часам дня, в пять часов вечера её сменяла комиссия по внешним сношениям, и, наконец, комиссия по _______________

*Выбор молодого Неслуховского, не томича и даже не сибиряка (человека, и года не прожившего в Сибири), на столь ответственную должность выглядел бы довольно странно, если не учесть, однако, того факта, что студент Неслуховский был, во-первых, что называется столичной штучкой, а во-вторых, кажется, родственником, если вообще не сыном, известного в России масона К. Ф. Неслуховского. Для приверженцев теории жидомасонского заговора и влияния мировой закулисы — повод для серьёзных подозрений, кажется, более чем достаточный.

снабжению Сибири продовольственными и промышленными товарами начинала свою работу в восемь часов вечера. В целом эти депутатские группы разработали целый ряд предложений по принятию неотложных мер с целью скорейшей стабилизации политической и экономической обстановки в Сибири, данные предложения должна была потом рассмотреть, доработать и утвердить Областная дума. Выводы предварительных комиссий подкреплялись научными консультациями томской профессуры, учитывались также и деловые предложения, привезённые членами Сибирской думы с мест в качестве депутатских наказов. Из тех сообщений, к слову сказать, выяснялось по-прежнему чрезвычайно тяжелое положение региона по многим показателям, требующее буквально титанической работы по предотвращению надвигающегося общего развала экономики и краха главных демократических достижений русской революции.

Для уяснения общей картины состава участников необходимо конечно же отметить, что из съехавшихся, например, к 19 января девяноста трёх членов Сибирской думы подавляющее большинство, как и на двух предыдущих областных форумах, вновь составили представители правоэсеровской партии — 56 человек, 10 депутатов являлись народными социалистами и 5 — меньшевиками. Остальные 22 человека зарегистрировались как беспартийные. Что же касается большевиков, то они всем членам своей партии, а также сочувствующим категорически запретили присутствовать на январской сессии Областной думы; почти в полном составе проигнорировали приглашение приехать в Томск делегаты от советов рабочих и солдатских депутатов, а также ЦИКа Сибири. По непонятной причине вообще не явилось ни одного представителя от Тюмени, не прибыли в Томск также и красноярские депутаты. Последние в связи с сотниковским мятежом, как мы знаем, или оказались за решеткой, или вынужденно скрывались в глубоком подполье.

Города Дальнего Востока тоже так и не собрались прислать своих делегатов в Томск. От Владивостока и Хабаровска нужно было потратить не одну неделю на дорогу туда и столько же ехать обратно*. _______________

*Дело в том, что в тот период Транссибирская железнодорожная магистраль страдала не только от нехватки исправного подвижного состава, но и из-за элементарных снежных заносов, которые некому было расчищать. Раньше это делали за плату крестьяне близлежащих сёл и деревень, но в постреволюционное время они начали отказываться

Но не только в дорожных неурядицах скрывалась причина неявки, благовещенские областники-федералисты, эти «амурские тигры», выдвинули идею собственной дальневосточной автономии, заявив, что Потанин им больше вроде как не президент, а Томск не столица*.

О своём неучастии в работе Сибирской областной думы также официально заявили и организаторы киргизо-казахского националистического движения Алаш-Орда. Они известили, что ввиду недавнего постановления общекиргизского съезда в Оренбурге о провозглашении в самое ближайшее время киргизской автономии представители от их национального комитета не смогут принять участия в работе Сибирской думы и что все их помыслы связаны теперь с Семипалатинском, где в то же самое время начинали широкомасштабную деятельность временные органы по управлению Степным краем**. Напротив, представители только что образованного самостоятельного Башкорстана в январе прибыли в Томск, для того чтобы «координировать действия Башкирского и Сибирского правительств» («Сибирская речь», №19 от 25 января 1918 г.).

При этом если вспомнить о том, что ещё не так давно, в декабре

1917 г., двери Областной думы были официально закрыты перед представителями цензовых элементов, а равно с ними и кадетской партии, то получалось, что количественный и качественный состав сибирского предпарламента по сравнению с предыдущими областными форумами предстал в сильно урезанном виде. Всё вышеперечисленное дало повод некоторым скептикам охарактеризовать Думу как очередное «эсеровское сборище». В их числе, например, оказалась и влиятельная газета омских кадетов «Сибирская речь», которая назвала тогдашнюю Сибирскую областную

_______________

выполнять прежнюю работу, поскольку деньги их уже мало интересовали. Обесценивающихся «фантиков» за продаваемый хлеб и другое продовольствие скопилось на руках у крестьян с избытком, а купить что-либо из промышленных товаров на заработанные дензнаки стало практически невозможно. Заставить же силком выполнять дорожную повинность в революционном году уже было достаточно проблематично.

*Некоторые источники утверждают, что благовещенские федералисты были не так уж и страшны, как их порой «малюют». Они-де хотя и выступали за автономию Дальнего Востока, однако полагали её всенепременно только в рамках единой Сибирской федеративной республики, правда, максимально независимой от России.

**Однако их расчёты оказались крайне преждевременными, ибо советская власть вскоре «открыла сезон охоты» на членов буржуазно-националистической партии Алаш-Орда, в результате чего значительная часть её руководства была арестована, а сама партия распущена.

думу ещё одной «социалистической затеей».

Однако, как любят говорить у нас на востоке, собака лает, а караван всё равно идёт. Так что худо-бедно, но 118 делегатов к 24 января, тем не менее, удалось в Томске собрать, назначив на пятницу 26 января торжественное открытие Сибирской областной думы. Активное участие в приёме, в размещении и, в целом, в обеспечении условий для плодотворной деятельности съезжавшихся депутатов приняли, нужно отдать им должное, члены Томской губернской земской управы во главе с Николаем Ульяновым и Михаилом Рудаковым*. Прибывавших делегатов определяли для проживания главным образом в общежитие духовной семинарии. Кто-то по приезду в Томск останавливался у своих родственников или знакомых, ну а «избранные» селились, как и прежде, в номерах некоторых томских гостиниц, в том числе в «России» и в «Европе».

Однако вскоре случилась ещё одна напасть (и тут уж — точно — как бы не пропасть). 17 января столичная главная большевистская газета «Правда» выступила с резкой статьёй в адрес декабрьского Сибирского областного съезда, «выбравшего „сибирское правительство“, распределившего министерские портфели» и пр., отнеся эти действия в разряд контрреволюционных, «сродни калединскому выступлению». Под данное определение естественным образом также попала и Областная дума. Отмашка, что называется, была дана, и тут началось. В Томск из Омска срочно прибыл председатель Западно-Сибирского совета рабочих и солдатских депутатов Николай Яковлев, а из Иркутска — специальный представитель Центросибири Георгий Соболевский. (Оба ещё недавно являлись членами Томского совета рабочих и солдатских депутатов.)

Буквально за несколько дней из разных городов Сибири от местных советов в адрес Томского исполкома организовывается поток телеграмм с категорическим требованием — пресечь попытку контрреволюции под видом автономии Сибири, организовать наступление против советской власти. А 24 января по прямому проводу к Томскому совдепу обратился председатель Центросибири Борис Шумяцкий с не менее категоричным предложением — немедленно произвести аресты среди наиболее видных членов Сибирской областной думы и Сибирского областного совета, указав, что «каждый день пребывания на свободе этих лиц налаживает _______________

*Рудаков сам являлся членом Думы от Томского губернского земства. Ещё одним лимитированным делегатом от этого же земства был Юсуф Саиев.

единый фронт сибирской контрреволюции с иностранными интервентами в их борьбе против власти Советов».

Первым из членов Областной думы накануне 26 января был арестован Юсуф Саиев. Его задержали в здании губернской земской управы во время обыска, проводившегося красногвардейцами на основании распоряжения губернского исполкома. В управе в тот день большевики искали оружие, якобы приготовленное эсерами и меньшевиками для вооруженного выступления. Действительно, у земцев имелся некоторый запас винтовок, предназначавшийся для вооружения отрядов милиции. Прибывшие с обыском большевики потребовали сдать это оружие. После отказа предоставить им ключи от подвального помещения они взломали замки и полностью конфисковали хранившиеся там в аккуратно упакованных заводских ящиках винтовки (625 американских «винчестеров»), а также патроны к ним. Попутно за отказ добровольно выполнить распоряжение властей и был арестован член Томской губернской земской управы и одновременно депутат Сибирской областной думы Юсуф Саиев.

По мере развёртывания ничего хорошего не предвещавших мероприятий в кулуарах Сибирской думы стали циркулировать слухи о скором аресте членов Областного совета и о роспуске самой Думы. В связи с чем эсеровская фракция срочно подготовила текст специальной декларации на тот случай, если Сибирской думе, как и Всероссийскому Учредительному собранию, не дадут поработать в свободном режиме. Декларацию планировалось огласить на первом же заседании, ещё до того, как сибирский предпарламент будет распущен. Однако даже этого осуществить не представилось возможным, поскольку большевики столь опасный для них, как они посчитали, оппозиционный форум открыть сибирякам так и не позволили.

2. Разгон большевиками Сибирской областной думы

Редкостный дурак, но, если выходит

из себя, становится очень опасен.

Акира Куросава. Телохранитель

24 января 1918 года. Телеграмма Томскому совету. «От имени Центрального исполнительного комитета советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов всей Сибири передайте томским областникам нижеследующий меморандум: Центральный комитет советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов самым решительным образом будет бороться с попыткой кучки буржуазной интеллигенции объявить себя правительством Сибири. Исполнительный комитет поставит на ноги все силы советской демократии Сибири, чтобы беспощадно смести жалкие попытки сибирской буржуазии узурпировать народную власть… Председатель Центрального комитета советов всей Сибири солдат Борис Шумяцкий» («Знамя революции», №3 за 1918 г.).

26 января Президиум исполнительного комитета Томского совдепа объявил Сибирскую думу распущенной, а её членов «подлежащими аресту и преданию суду революционного трибунала по обвинению их в организации власти, враждебной рабочим и крестьянским советам». В первую очередь «подлежали аресту» члены Сибирского областного совета, явившиеся непосредственными организаторами так напугавшего большевиков главного областнического мероприятия того политического сезона. Поэтому в постановлении Томского исполкома отдельным пунктом предписывалось:

«На основании постановления Центрального исполнительного комитета советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов всей Сибири… Все местные Советы должны принять меры к задержанию следующих лиц:

1) Александра Ефремовича Новосёлова;

2) Дмитрия Григорьевича Сулима;

3) Александра Александровича Сотникова;

4) Юсуфа Раадовича Саиева;

5) Евгения Васильевича Захарова;

6) Сергея Андреевича Кудрявцева;

7) Ивана Степановича Юдина*.

Президиум исполкома Томского совдепа, 26 января 1918 г.,

г. Томск».

Дата 26 января — не случайна, так как на этот день, как уже мы указывали, было назначено открытие и первое заседание Сибирской областной думы.

Операция по разгону СОД проводилась отрядами томской красной _______________

*Иван Юдин, а также Сергей Кудрявцев не являлись членами Областного совета. Кудрявцев, правда, входил в состав военного отдела Совета, но за Юдиным даже и этого «греха» не числилось. Однако оба они ещё до 25 января были избраны в состав бюро эсеровской фракции Областной думы. Возможно, именно последнее обстоятельство и сыграло решающую роль в том, что Кудрявцева и Юдина включили в список главных «заговорщиков», подлежащих немедленному аресту.

гвардии под общим руководством прибывших в город специальных комиссаров Николая Яковлева и Георгия Соболевского, а также председателя Томского губернского исполкома Алексея Беленца.

В ночь на 26 января здание Томской духовной семинарии, где располагалось временное общежитие для членов Сибирской областной думы, было оцеплено взводом солдат-красногвардейцев. Вот что о тех событиях писала известная тобольская областническая газета «Сибирский листок» (№11 за 18 февраля 1918 г.). Приводим цитату не дословно, но близко к тексту. Между одним и двумя часами ночи на 26 января в здание духовной семинарии, в общежитии которой находилось человек 16 приезжих депутатов Областной думы и съезда представителей земельных комитетов, явились более двух десятков солдат с винтовками. Они предъявили постановление исполкома о роспуске Думы. После этого депутатов под конвоем отправили на вокзал и утром по железной дороге доставили на узловую станцию Тайга, где им объявили, что, согласно распоряжению Томского исполкома, аресту подлежат только члены Сибирского областного совета, а всем остальным приказано поскорее разъехаться по своим местам. После того как вооруженный отряд удалился вместе с взятыми под стражу членами Думы, у здания духовной семинарии большевики оставили засаду с приказом: задерживать до выяснения всех без исключения прибывающих лиц.

Михаил Рудаков, непосредственный свидетель тех событий, указывал, что всего в ночь на 26 января в Томске было арестовано около 40 человек членов Думы, что их действительно сразу же вывезли на станцию Тайга, после чего часть депутатов отпустили по домам, а остальных под конвоем сопроводили в Красноярск и передали в местную губернскую тюрьму («Сибирская речь», №31 за

5 июля 1918 г.). Причём среди последних оказались не только члены Областного совета, но и простые, что называется, рядовые члены Думы. Из состава Областного совета в сети большевиков попались тогда только Патушинский и Шатилов, а также член военного отдела Совета Юсуф Саиев, арестованный, как мы рассказывали выше, ещё накануне всех этих событий. Шатилова, по всей видимости, задержали у него на квартире по переулку

Нечевскому-22*. Патушинского же, что точно известно, арестовали _______________

*Буквально в двух шагах от переулка Нечевского находилась улица Преображенская, нынешняя Дзержинского, где проживала довольно значительная часть томской научной интеллигенции, в том числе и члены Потанинского кружка, однако, как ни странно, никого из них в ту ночь даже не потревожили.

в его номере в гостинице «Европа».

Здесь же в «Европе», были взяты под стражу и два видных новониколаевских эсера, также члены Сибирской думы: Николай Жернаков (руководитель Новониколаевского уездного земства) и Афанасий Соболев (кооперативный деятель) *. Нагрянули с обыском в ту ночь и в гостиничный номер секретаря Облсовета Валериана Моравского, конфисковав у него всю переписку и документацию Совета, однако самого его в ту ночь почему-то не арестовали. В то же самое время красногвардейцы произвели обыск и на квартире управляющего делами Евгения Захарова, которого, к счастью, на месте не оказалось, так что задержать его не удалось, хотя на это у людей, производивших розыск, имелся соответствующий ордер**.

Удалось избежать ареста и «преступнику» №1, врио председателя Областного совета Дерберу. Он проживал в гостинице «Россия», и когда туда пришли большевистские особисты, то его уже там, как говорится, и след простыл. Не удалось найти в ту ночь и объявленных во всесибирский розыск члена Областного совета Сергея Кудрявцева (также являвшегося ещё и председателем Центрального исполнительного комитета Всесибирского совета крестьянских депутатов) и Ивана Юдина. Достаточно опытные в прошлом нелегалы, они, видимо, без особого труда смогли раствориться в среде многочисленных томских одно или двухэтажных дворовых усадеб.

А вот не имевший опыта революционного подполья и ещё года не проживший в Томске профессор Сергей Никонов, председатель экономического отдела Областного совета, ничего не смог противопоставить разыскивавшим его «опричникам». Его и Юсуфа _______________

*Соболев, по всей видимости, был через несколько часов отпущен и со станции Тайга уехал в Новониколаевск, Жернакова же доставили под конвоем в Красноярск.

**По некоторым сведениям, Захаров ещё в конце декабря или в самом начале января по заданию Областного совета выехал на Дальний Восток для связи как с местной оппозицией, так и с представителями иностранных дипломатических миссий. По той же причине избежал тюремного заключения и упомянутый в «арестантском» списке Александр Новосёлов, который, как нам известно, в соответствии с распоряжением всё того же Областного совета в начале января отбыл в Киев на совещание, организованное украинскими сепаратистами. Согласно документам Областного совета, 20 декабря Захаров получил, по всей видимости, именно на нужды своей политической командировки от Томского правления союза кооперативов 25 тысяч рублей (около четырёх миллионов на наши деньги). А Новосёлов 23 декабря — от того же спонсора — 10 тысяч рублей (ГАТО. Ф. 1362, оп.1, д.212, л.8).

Саиева — двоих из всей «компании» арестованных — оставили для дальнейшего разбирательства в Томске и держали ещё некоторое время в одной из местных тюрем*. Остальные же арестованные той ночью (к ним добавился ещё и намеченный предварительными совещаниями в председатели Думы Иван Якушев) были под конвоем отправлены в Красноярск, в большевистскую твердыню Сибири, цитадель регионального «демократического централизма»**.

Всего в Красноярскую губернскую тюрьму 27 января, по нашим расчётам, поступило 16 человек. Первым из этого списка уже в феврале или начале марта получил свободу Михаил Шатилов. За него лично поручились члены Томской городской думы большевики Владимир Бахметьев, Нестор Калашников и А. А. Азлецкий. При освобождении Шатилову поставили условие: безвыездно до окончания следствия находиться в Томске и являться на допросы по первому требованию. 26 марта из красноярской тюрьмы, по распоряжению Томского революционного трибунала, за которым, собственно, и числились все арестованные члены Областной думы, были освобождены ещё 13 человек***. Григорий Патушинский и Иван Якушев вышли на свободу уже в ходе июньского антибольшевистского восстания****.

_______________

*Саиева вскоре освободили под поручительство членов Томской губернской земской управы.

**Всего из числа подвергшихся тюремному заключению во время разгона Сибирской областной думы нам удалось определить по разным источникам («Знамя революции», «Путь народа», «Дело рабочего», «Алтайский луч», «Сибирский листок» и др.) 25 фамилий. Для кого-то эти сведения могут представить определённый интерес, поэтому огласим, что называется, весь список: З. А. Гончаров, И. А. Величков (Величко), Ф. И. Винокуров,

П. А. Гриневич, Дашханов, И. С. Дурхисанов, Ф. Ф. Емельянов,

Н. Е. Жернаков, Кареев, М. И. Коробков, П. П. Косогор, С. М. Мелентьев,

А. Д. Монетов, С. П. Никонов, Г. Б. Патушинский, Петров, А. Т. Плахин,

Ю. Р. Саиев, А. Г. Соболев, П. Н. Соловьёв, Стасий, А. Ф. Тимофеев,

П. П. Усырев, М. Б. Шатилов и И. А. Якушев.

***Величков (Величко), Гриневич, Дурхисанов, Жернаков, Коробков, Косогор, Мелентьев, Монетов, Петров, Соловьёв, Стасий, Тимофеев, Усырев, («Алтайский луч», №49 за 1918 г.).

****Патушинский должен был быть освобождён ещё в конце мая. Такого решения от Томского трибунала 18 мая добились ходатайствовавшие за Григория Борисовича известные в городе правые эсеры Александр Дистлер и Евгений Яницкий, а также двоюродный брат заключённого, близкий к большевикам — Александр Патушинский. Но эта договоренность не успела вступить в законную силу, так как буквально через несколько дней в Сибири начался антисоветский вооруженный мятеж.

В том, что почти все организаторы созыва Областной думы оказались вскоре на свободе, проявилась не только революционная гуманность большевиков, но и сказались, по всей видимости, те протестные мероприятия, которые прокатились по разным городам Сибири сразу же после того, как была разогнана Сибирская дума. Так, проходивший во второй половине января в Томске губернский крестьянский съезд высказался категорически против ареста двух своих делегатов: Шатилова и Кареева. Точно такой же протест по поводу задержания избранных представителей (Стасия, Соловьёва, Петрова и Косогора) высказал и областной крестьянский совет Семипалатинска.

В томской эсеровской газете «Путь народа» в конце января появился ежедневный призыв на весь внутренний разворот: «Трудящиеся! Советы! — Все на защиту Сибирской трудовой областной думы».

27 января национальные организации многих городов Сибири получили из Томска от фракции национальностей Думы и от национального отдела Областного совета телеграмму, в которой этим организациям предлагалось незамедлительно «выразить поддержку Областной думе и грядущему Сибирскому Учредительному собранию», а «резолюции, принятые на митингах и собраниях, немедленно сообщать телеграфом Областной думе». («Омский вестник», №21 от 27 января за 1918 г.) А Дмитрий Сулим, объявленный в Томске в связи с разгоном Думы в розыск, провёл в Омске объединённое заседание всех городских национальных комитетов, на котором сделал подробный доклад о проделанной членами Областного совета и предварительных комиссий Сибирской думы плодотворной работе.*

28 января в здании библиотеки Томского университета состоялось очередное собрание представителей учащейся молодёжи города. На _______________

*Летом во время антисоветского мятежа, Сулим с оружием в руках будет защищать власть большевиков и погибнет вместе с товарищем Суховым в Алтайских горах. Известный комментатор тех событий, историк эмиграции Сергей Мельгунов (то ли историк, то ли истерик, по замечанию В. Чернова) увидел в поведении Дмитрия Сулима некое странное противоречие. Но никакого парадокса, на наш взгляд, там не было. И в январе, и летом 1918 г. Дмитрий Григорьевич, как левый эсер, отстаивал идеалы социальной демократии. Сначала он боролся с произволом в отношении Сибирской областной думы, названной некоторыми, как нам уже известно, чисто социалистическим проектом, а потом ту же социальную демократию, от посягательств, в том числе, и контрреволюции, он защищал в рядах Красной армии. И всё… и никого противоречия, пожалуй, тут нет.

нём присутствовало около 2 тысяч человек, и были приняты две резолюции. Первая осуждала разгон Сибирской думы, а вторая одобряла план по созданию забастовочного комитета, к работе в котором, кстати, намеренно не допустили членов кадетской партии. Последние, однако, несмотря на продолжавшийся остракизм в отношении их политической организации, выразили готовность вместе со всеми участвовать в намечавшейся забастовке по поводу разгона большевиками Сибирской областной думы.

На заседании Томской городской думы 30 января правые эсеры предложили принять резолюцию-ультиматум по поводу роспуска Сибирской думы, но данный вопрос повестки дня тут же заблокировали большевики. Подобные акции протеста прошли и в других городах. Но на этом, к сожалению, всё и закончилось, правые эсеры, став в революционном году самой массовой партией в России, тут же начали превращаться из бесстрашных бойцов народного фронта в обыкновенных краснобаев пустопорожней митинговщины. Большевиков же в тот период отличали качества несколько противоположного характера.

После того как ночью 26 января были произведены аресты главных «заговорщиков», томские власти конечно же нисколько не успокоились на достигнутом и наступившим утром следующего дня произвели выемку всей документации Временного Сибирского областного совета, а также предварительных комиссий Сибирской областной думы. Так в 9 часов утра в университетскую библиотеку вошли 30 вооруженных солдат-красногвардейцев под начальством студента третьего курса юридического факультета университета большевика Купера, кудрявого и чернявого (именно так — полунамёком, видимо, из предосторожности, называли тогда большевиков еврейской национальности), одетого также в солдатскую форму. Заняв караулом все входы и выходы из здания и заблокировав свободный доступ к единственному в библиотеке телефону, красногвардейцы стали задерживать всех находившихся здесь и вновь прибывающих сюда лиц, среди которых оказались не только служащие канцелярии Областной думы, располагавшейся в служебных помещениях библиотеки, но ещё и сотрудники этого учреждения, а также студенты и преподаватели местного университета.

Всего задержанных в то утро оказалось почти пятьдесят человек. Большинство из них после тщательной проверки документов тут же освободили. Главное внимание красногвардейцы уделили, конечно, обыску помещений канцелярии Думы, в ходе которого они полностью конфисковали все документы и переписку сибирского предпарламента, так и не начавшего свою работу. Вместе с этими материалами ими было изъято и два революционных красных знамени: одно — эсеровское, с надписью «Земля и Воля», второе — местного губернского совета крестьянских депутатов. А несколькими часами ранее при обыске помещений общежития духовной семинарии точно так же оказалось «под арестом» и бело-зелёное знамя сибирских областников.

За эту акцию по осмотру и закрытию канцелярии Сибирской думы, проводившуюся по распоряжению Томского губернского исполкома, член студенческой большевистской фракции Купер в феврале месяце студенчеством Томска был вызван на товарищеский суд. Однако по настоянию своих товарищей по фракции он отказался предстать перед студенческой «Фемидой», мотивируя данное решение тем, что, тогда, в январе, действовал не по собственной прихоти, а по распоряжению законной власти.

3. Нелегальное заседание членов Думы. Выборы ВПАС

Дальнейшее развитие «сыскная компания» томских властей получила через три дня — 29 января, — когда значительные силы томских красногвардейских ополченцев были брошены на поиски фактически одного человека — Пинкуса Янкелевича Дербера, председателя Сибирского областного совета, а с недавних пор ещё и премьер-министра Временного правительства автономной Сибири. Причём на этот раз большевики подошли к делу гораздо тоньше и стали искать Петю Маленького (как иногда в шутку величали Дербера) не в гостиничных номерах с девицами, а по старым эсеровским явочным квартирам.

Так, уже глубокой ночью в дом гласного Томской городской думы Александра Дистлера (старшего брата известного нам уже по иркутским событиям Василия Дистлера) явилась группа красногвардейцев во главе с самим председателем губернского революционного трибунала Исаией Нахановичем и предъявила ордер на обыск. Квартира горного инженера Дистлера ещё при царском режиме частенько являлась спасительным пристанищем для революционеров-нелегалов, и об этом очень хорошо знал Наханович, поскольку он сам, а также и некоторые его товарищи-большевики до февраля 1917 г. неоднократно пользовались гостеприимством Александра Дистлера, скрываясь от преследования властей. Так что Наханович, бывший гонимый, сам теперь превратившийся в гонителя, решил вновь воспользоваться старыми, проверенными связями, но только на сей раз уже с совершенно другим расчётом. Ну как тут в очередной раз не вспомнить ставшее уже почти поговоркой толстовское: «…всё смешалось в доме Облонских»…

Однако ни на квартире Дистлера, ни на других известных эсеровских явках Дербера обнаружить так и не удалось, Петя «Кнопка»* бесследно исчез. Чем же, спрашивается, был вызван такой ажиотаж вокруг его достаточно посредственной, на первый взгляд, персоны, ажиотаж, заставивший томских большевиков и подручных им красногвардейцев рыскать по всему городу в самые что ни на есть лютые январские морозы?.. И ещё один вопрос вдогонку: а кто мог предположить, что председателем правительства автономной Сибири станет в конце января 1918 г. не Потанин, и даже не кто-либо из его ближайшего окружения, а — мало кому известный в Сибири одесский еврей тридцатилетний Пинкус Дербер?.. Как нам представляется, ответы на эти два вопроса чем-то между собой обязательно связаны.

Оставшиеся на свободе члены Сибирской областной думы, серьёзно опасавшиеся ареста, но пока ещё не сломленные произволом, решили, что им, несмотря ни на что, всё-таки следует продолжить свою работу и таким образом исполнить то, ради чего они по большому счёту, собственно, и собрались с таким трудом в те непростые январские дни в Томске, — объявить, наконец, о себе как об альтернативной власти в условиях большевистской диктатуры. Решено было, во-первых, составить обращение к нации, то есть к сибирякам, а во-вторых, провести выборы Временного Сибирского правительства с представительством всех демократических сил, но на этот раз уже без какого-либо участия со стороны большевиков.

«Декларацию Сибирской областной думы» без особого труда 27 января составила группа эсеров во главе с тем же самым Дербером, причём текст её в чём-то повторял положения, принятые Всероссийским Учредительным собранием под диктовку правоэсеровского большинства во главе с Виктором Черновым, представителем и руководителем так называемого центристского направления в эсеровском движении, отстаивавшего в отличие от откровенно правых из группы Авксентьева, Зензинова и др. принципы полной ликвидации частной собственности, в том числе и на землю, то есть сугубо социалистические постулаты, невольно, _______________

*Чрезвычайно маленький рост Петра Дербера значился даже как особая примета в секретных досье царской охранки, отсюда и это обидное прозвище, данное Дерберу, по всей видимости, там же — в жандармском отделении полиции.

кстати, сближавшие черновцев с большевиками. Но это в теории…

Составленную таким образом «Декларацию» надо было как-то довести до сведения остальных, ещё остававшихся в Томске членов Областной думы; нуждался в утверждении и состав нового Сибирского областного совета, намеченный ещё в период работы предварительных частных совещаний. При этом во время обсуждения подготовительных решений по второму вопросу возник серьёзный спор. Одна часть депутатов предлагала, как и планировалось изначально, утвердить лишь обновлённый и расширенный состав нового Областного совета, другие же высказались за то, чтобы перепрофилировать Облсовет во временное правительство. В таком случае, как считали инициаторы данного проекта, становилось возможным убить сразу как бы двух зайцев. Во-первых, самоутвердиться в глазах сибирской общественности, создав орган, имеющий полномочия исполнительной власти, а во-вторых, бросить вызов (возможно, вполне реальный вызов) диктатуре большевиков. В конечном итоге решили принять за основу всё-таки второй вариант — выбрать Временное правительство автономной Сибири. Теперь, что называется, оставалось дело за малым — в условиях жесточайшей конспирации провести где-то общее собрание тех немногих членов Сибирской думы, которые ещё оставались в Томске и смогли, самое главное, избежать ареста. Но и с этим тоже, однако, вскоре вполне определились.

У нас, к сожалению, пока нет однозначно достоверных сведений о том, где и когда точно состоялась «тайная вечеря» сибирских думцев. Данные о проведённом в условиях предельной конспирации мероприятии совершенно разнятся между собой, причём даже в свидетельствах самих участников тех событий, не говоря уже о выкладках многочисленных комментаторов. Так что остаётся только гадать — где и каким образом всё это происходило на самом деле. Дату того заседания относят предположительно к 27–29 января. Также известно, что проходило собрание вроде бы как глубокой ночью, когда большинство жителей Томска и, главным образом, новые советские власти уже должны были крепко спать, так, чтобы никто и никоим образом не в состоянии оказался помешать работе нелегального совещания.

Теперь, если угодно, немного подробнее о дате (датах) тайного собрания. Александр Адрианов указывает в одной из газетных публикаций на 27 января («Сибирская речь», №79 от 3 августа за

1918 г.), эту же дату называет и томская «Народная газета» (№8 за 9 июля 1918 г.) в сообщении о декларации Временного Сибирского правительства (группы Вологодского). На 28 января то же самое событие относит официальное извещение ВПАС (группы Дербера), опубликованное в июле в связи с всесибирским антибольшевистским восстанием. Ту же дату — 28 января — приводит и томское «Знамя революции» (№61 за 1918 г.). Иван Якушев в своей знаменитой статье «Очерки областнического движения» называет даже точное время —

9 часов вечера 28 января. Михаил Курский, член Сибирской думы, также находившийся в конце января в Томске, но не участвовавший в том заседании, писал («Голос Приморья» за 3 июля 1918 г.), что оно произошло в ночь на 29 января. А его тёзка Михаил Рудаков, противореча всем, но одновременно и подтверждая каждое из имевших место заявлений, утверждал, что депутаты тайно сходились не один, а целых три раза подряд — с 27-го по 29 января, пока, наконец, не собрали хотя бы относительный кворум в 70 человек («Сибирская речь», №31 от 5 июля 1918 г.).

Так что — вот так — не знаешь, кому и чему верить. Вместе с тем большинство комментаторов, в том числе и современных, всё-таки склоняются к дате ночного заседания 29 января. Однако, если учесть то обстоятельство, что большевики устроили новую охоту на только что избранного председателя Сибирского правительства Петра Дербера именно вечером 29 января, можно предположить, что, по крайней мере, правительство было выбрано немного раньше. Но это всего лишь наши предположения, которые возможно будет окончательно подтвердить или опровергнуть только в том случае, если вдруг найдутся протоколы того исторического ночного заседания. А такие записи велись, известна даже фамилия человека, который вёл данные протоколы. Им являлся некто Т. В. Бутов, эсер из числа так называемых пришлых.

Теперь что касается места проведения ночного заседания членов Сибирской областной думы. Здесь данные также чрезвычайно разнятся между собой. Одни свидетельства утверждают, что оно проходило ночью в помещении Томской уездной земской управы, другие — что в здании губернской продовольственной управы, третьи сообщают, что нелегальное собрание проводилось где-то на частной квартире. Таким образом, и над этим вопросом также приходится только гадать, подкрепляя наши умозаключения лишь некоторыми логическими выкладками, которые, как известно, не всегда бывают до конца верными.

Так вот, на основании несложных рассуждений можно, как нам представляется, первые два варианта всё-таки исключить полностью, поскольку маловероятно, чтобы тайное совещание проводилось в помещениях государственных учреждений ночью. В это время суток там наверняка находились сторожа или уборщицы, а может быть, и ещё какие-нибудь «посторонние» люди, среди которых, чего греха таить, вполне могли найтись законопослушные граждане, приученные к доносительству и т. п. вещам. Другими словами, проводить нелегальное мероприятие в столь людных даже ночью местах вряд ли бы стали эсеры, знавшие толк в тайной конспирации. К тому же помещения продовольственной управы, например, находились в здании (оно сохранилось) бывшего магазина купца Горохова, которое располагалось на Базарной площади (ныне площадь имени Ленина), как раз напротив городского управления милиции. В общем, задумка, конечно, может быть, была и оригинальная, но, однако, — слишком уж рискованная. Так что вряд ли тайное заседание членов Областной думы могло проходить ночью в продовольственной или уездной земской управе. Поэтому и остаётся, на наш взгляд, один лишь верный, то есть наиболее приемлемый вариант с частной квартирой, где-нибудь в тихом и далёком от посторонних глаз городском переулке.

Хотя… всё могло быть совсем даже и наоборот. Если объединить все многочисленные и разнящиеся, казалось бы, между собой сообщения очевидцев тех событий, то получится вот какая картина маслом. Во-первых, заседания небольшой группы оставшихся на свободе и не покинувших Томск членов Сибирской думы, возможно, и могли проходить в помещениях госучреждений, то только… в светлое время суток. Достаточно много народа приходило днём как в уездную земскую управу, так и в продовольственную, так что среди них вполне могли затеряться и укрыться от «всевидящего глаза» два-три и даже четыре десятка думских депутатов. А для того чтобы окончательно сбить с толку большевистских ищеек, заседания могли проводиться в укороченном режиме и поэтапно: сначала днём в одном здании управы, на следующий день — в другом, а потом — и на частной, конспиративной, квартире (ночью). Таким образом, окажутся близкими к истине и те, кто утверждал, что тайное собрание членов СОД проходило 27 января, и те, кто относил его к 28 или к 29 числу, а также — Михаил Рудаков, свидетельствовавший в пользу трёх растянутых на несколько дней собраний. Вероятно, эти очевидцы вспоминали и описывали время и место того из трёх совещаний, в работе которого он лично принимали участие или о котором просто слышали от своих товарищей. Вполне возможно, на наш взгляд, допустить и такое.

Теперь, собственно, то, что касается сути произошедшего во многом судьбоносного мероприятия. Здесь тоже всё не так просто. По словам упоминавшегося уже нами члена Сибирской думы Михаила Курского («Голос Приморья» за 3 июля 1918 г.), это заседание (или заседания) предваряли очередные трудные консультации по поводу состава планируемого правительства. Группа областников во главе с Потаниным и Адриановым предложила собственный список кандидатов на министерские посты, в котором фигурировали, в том числе, и фамилии людей, по большей части действительно имевших отношение к областническому движению Сибири, причём уже достаточно продолжительное время. Эсеры же, напротив, что также вполне естественно, намеревались провести на руководящие должности побольше своих представителей, среди которых было достаточно много людей, что называется, пришлых и мало известных широкой сибирской общественности.

Не представляется возможным, к сожалению, выяснить до конца точно — кто и кого конкретно предлагал; мы знаем только лишь результат, имевшей место быть, так называемой «подковёрной борьбы», то есть окончательный состав правительства, названного позже Временным правительством автономной Сибири (сокращённо ВПАС). Причём надо отметить, что списочный состав первого сибирского областного кабинета министров вполне достоверно и без каких-либо разночтений дошёл до нас почти в документальном виде. По сути, это единственный подлинник из всего того, что мы имеем на сегодняшний день, так сказать, на вооружении в наших научных, а также и околонаучных студиях, по поводу тех январских событий.

Однако, прежде чем поговорить о составе первого Сибирского правительства, хотелось бы сказать ещё вот о чём. Как вспоминал всё тот же Курский, потанинский список министров обнародовал на заседании членов Думы читинский областник Михаил Колобов. Остальные же члены Потанинского кружка, по версии Курского, провели ту ночь вне стен тайного собрания в напрасном ожидании, что им сообщат о месте его проведения, но так и не дождались. Так что Колобову пришлось сражаться за потанинский список фактически в единственном числе, а один, как известно, в поле не воин. Ведущие же сибирские областники вообще лишились возможности высказать своё мнение по поводу конструкции исполнительной власти, а также по персональному составу Временного правительства. Такова версия Михаила Курского.

Несколько разнятся с ней воспоминания о тех событиях члена Потанинского кружка Александра Адрианова. В «Сибирской жизни» (№95 за август 1918 г.) он писал о том, что члены фракции областников Сибирской думы были прекрасно осведомлены о времени и месте последнего решающего совещания своих коллег-депутатов, но отказались принять в нём участие, поскольку посчитали

это собрание в силу отсутствия на нём кворума* неправомочным решать столь важный вопрос, как выборы правительства автономной Сибири. Хотя, с другой стороны, может быть, Адрианов, а также другие члены фракции областников оттого и не явились на собрание, что не захотели своим присутствием обеспечивать для протокола численную легитимность «совещанию эсеров». К тому же на том собрании, по словам Адрианова (что, кстати, подтверждают и другие источники), присутствовала лишь половина из числа избранных в итоге министров, что являлось далеко не безупречным моментом не только с точки зрения законности, но и с морально-правовой стороны данного вопроса. Хотя в условиях полного цейтнота так уж ли необходимо было абсолютное соблюдение всех процессуальных норм?.. Таким образом, надо признать, что сибирские областники в лице её ведущей томской группы изначально заняли по отношению к избранному в январе правительству настороженную, если не сказать — враждебную позицию. И это несмотря даже на то, что Потанинскому кружку (читай: автономистам) также удалось провести в министры Сибирского правительства нескольких своих представителей. Но, видимо, им хотелось чего-то большего…

Сами же эсеры, а также и другие их товарищи по «несчастью» тоже вполне определённо осознавали, что собрание незначительной части депутатов Думы не вполне легитимно. Но одновременно с этим они также понимали и то, что всякие дальнейшие отсрочки могут вконец сгубить ситуацию, и в плане окончательной потери ими политического веса, и в плане дальнейшего ухудшения ситуации с большевистскими экспериментами, могущими, как многие тогда полагали, довести страну до окончательной гибели и даже до раздела части её территории между Германией и Австрией, а также ещё — и странами Антанты в качестве

_______________

*По опять-таки чрезвычайно разнящимся данным, на том собрании присутствовало от 20 (у кадета Гинса) до 70 (у эсера Рудакова) человек из числа депутатов разогнанной Сибирской думы. Александр Адрианов считал, что в выборах Сибирского правительства участвовало всего

36 человек («Сибирская жизнь», №95 за август 1918 г.), Иван Серебренников в «Воспоминаниях» приводит цифру в 56 депутатов, Михаил Курский, в упоминавшейся уже нами статье, — 47, красноярская газета «Свободная Сибирь» (№138 за 1 ноября 1918 г.) также настаивает на числе 47, а иркутский «Свободный край» (№56 за 3 сентября 1918 г.) каким-то образом насчитал 45 депутатов. Полковник Глухарёв в своём докладе указывал, что на ночном заседании членов Сибирской областной думы присутствовали 57 человек. В любом случае, даже при самом оптимистическом раскладе, количество собравшихся делегатов действительно явно не дотягивало до кворума, определённого заранее обусловленным минимумом в 90 человек.

компенсации за односторонний выход России из войны, за долги царского правительства и пр.

Таким образом, для сибирских политиков наступил момент истины.

Одним из мемуаристов, кто описал это заседание, но, правда, всего

лишь в нескольких предложениях (однако, и на том большое спасибо), является Георгий Гинс, член кадетской партии. Сам он на нём не присутствовал, его даже не было тогда в Томске, поэтому Гинс воспроизвёл происходившее, по всей видимости, лишь по воспоминаниям знакомых ему очевидцев, а может быть, и просто, что называется, понаслышке: ведь бывает же и такое не только у историков, но даже и у мемуаристов. Представил он нелегальное депутатское собрание точно так же, как и Александр Адрианов, преимущественно в «багровых тонах»; написал о том, в частности, что имена кандидатов в министры якобы просто-напросто кем-то негромко выкрикивались по списку и без всякого практически обсуждения и голосования одобрялись. И ещё (почти дословно): «…храбрые заговорщики постоянно прислушивались, не идут ли большевики». Бог судья, как говорится, за такое «воспоминание». Однако, кто знает, как там всё происходило на самом деле?..

Впрочем, совещание оставшихся в «живых» думских представителей прошло в общем тихо и спокойно, никто ни на кого, кажется, особо не давил, и всё потому, что у большинства присутствовавших эсеров не оказалось, собственно говоря, как мы полагаем, никаких серьёзных оппонентов в ту холодную январскую ночь (или день). За исключением, пожалуй, уже упоминавшегося нами, единственного представителя Потанинского кружка, читинца Михаила Колобова, который, что называется, в гордом одиночестве и, кажется, не очень активно отрабатывал свой хлеб официального оппозиционера. Все фракции Думы получили, по всей видимости, ровно то количество министерских постов, на которое они могли рассчитывать, учитывая уровень собственного политического влияния на тот момент. Было создано в полном смысле этого слова коалиционное правительство, в которое вошли представители практически всех ведущих революционных партий, за исключением, естественно, большевиков. Так что даже кадеты, которые после скандала на декабрьском съезде никак в общем-то и не рассчитывали вновь попасть в руководящие областнические структуры, добились участия в правительстве очень близкого к их партии человека. Им оказался известный сибирский железнодорожный инженер Леонид Устругов — человек, хотя и официально не числившийся в партии народной свободы, но определённо симпатизировавший то ли её идеям, то ли её руководителям, то ли её покровителям.

Четверых своих представителей провела в правительство фракция национальностей. Три министра — Виктор Тибер-Петров, Элбек Ринчино и Гариф Неометуллов — были делегированы наиболее продвинутыми на тот момент в культурном и экономическом отношении группами автохтонного населения Сибири, соответственно — алтайцами, бурятами и татарами. Ещё один член правительства — Дмитрий Сулим — «по справедливости» (как любил говаривать незабвенный Шура Балаганов) представлял малороссов (или украинцев по-современному) — самую многочисленную группу из числа пришлых в Сибирь национальных меньшинств.

Шесть министерских портфелей получили в свои руки представители от фракции областников. Ими оказались: Пётр Васильевич Вологодский (почётный гражданин Сибири, поэтому пишем и называем из особого уважения только по имени и отчеству), Владимир Крутовский, Михаил Колобов, Иван Серебренников, Иван Михайлов и Григорий Патушинский. Последние двое являлись областниками лишь, как говорится, постольку — поскольку. Патушинский, хотя родился и всю жизнь прожил в Сибири, занимался до Февральской революции преимущественно чисто адвокатской практикой, ничего общего не имевшей с автономистским движением. И лишь в конце 1917 г., назначенный на должность прокурора Красноярского окружного суда и переехавший из Иркутска в Красноярск, он сблизился там с кружком енисейских областников во главе с Владимиром Крутовским.

Иван Михайлов, и того паче, имел отношение к Сибири лишь в том плане, что родился в Забайкалье, в семье каторжанина, известного революционера-народника. Здесь же он окончил Читинскую гимназию, но потом уехал в Петербург да так там и остался. К областникам он, как и Патушинский, примкнул, собственно, лишь в конце 1917 года. Потеряв работу в составе экономического отдела правительства Керенского, разогнанного большевиками, Михайлов в декабре занял на некоторое время должность заместителя председателя Петроградского союза сибиряков-областников. В январе он переехал в Омск и точно также, как и Георгий Гинс, кстати, устроился на работу в одно из крупнейших сибирских кооперативных объединений под названием «Союз кооперативных объединений Западной Сибири и Степного края» (по-другому «Центросибирь»). Областническое досье Михайлова, как мы видим, умещается буквально в несколько предложений. Не смутил никого и возраст кандидата в министры — неполных 27 лет. Однако за него, как за «правоверного» эсера, поручились весьма влиятельные люди, и его кандидатура прошла. Впоследствии выяснилось, что Иван Михайлов был такой же эсер, как и областник, то есть — никакой*. Таким образом, по большому счёту интересы непосредственно сибирских автономистов в правительстве представляли лишь четверо: Вологодский, Крутовский, Серебренников и Колобов. Патушинский и Михайлов были, что называется, чужими среди своих. Тогда как своим (то есть областником) среди чужих выступал, на наш взгляд, представитель фракции эсеров в Сибирском правительстве Михаил Шатилов.

От фракции социал-демократов (меньшевиков) в правительство вошли два человека (и оба как бы ещё раз) — алтаец Виктор Тибер-Петров и бурят Элбек Ринчино**.

_______________

*Поскольку восемь месяцев спустя окончательно перешедший к тому времени в лагерь кадетов Михайлов сыграет ключевую роль в событиях, связанных с борьбой правых и левых сил в Сибирском правительстве, то необходимо отметить, что его кандидатуру на пост министра выдвинула в январе именно фракция областников во главе с Александром Адриановым. (Ею же был предложен и близкий к политикам правого толка Устругов на пост министра путей сообщения.) Адрианов, таким образом, тогда, в январе 1918 г., перехитрил Дербера, подсунув в правительство как бы «областника» и одновременно «эсера» — Ивана Михайлова. Осенью того же года Иван Михайлов («Ванька Каин») станет одной из ключевых фигур в кампании по «зачистке» Сибирского правительства от социалистов, а потом — в свержении правительства Директории и передаче верховной власти в руки адмирала Колчака. Вот как далеко, оказывается, забрасывались сети в ту холодную январскую ночь. И вот почему в 1920 г. в череде расправ над приверженцами колчаковского режима видный сибирский областник писатель и журналист Александр Адрианов был расстрелян большевиками в числе первых.

**Некоторые исследователи ошибочно полагают, что представителями партии меньшевиков в правительстве Сибирской думы являлись Юдин и Колобов. Так, например, считает новосибирский учёный В. В. Журавлёв (Рождение Временного Сибирского правительства //Сибирская заимка, №2 за 2002 г.), совершенно неверно ссылаясь на делегатские карточки участников декабрьского Сибирского областного съезда, видимо, по недогляду, путая народного социалиста Михаила Колобова с малоизвестным меньшевиком из г. Камня Николаем Колобовым (внимательнее см.: ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, лл.59 и 60). А левого эсера Ивана Степановича Юдина (см. всё те же делегатские карточки декабрьского Областного съезда), вошедшего в Сибирское правительство, ошибочно когда-то приняли и до сих пор принимают, видимо, за депутата

Ну и, наконец, наибольшее представительство во Временном правительстве автономной Сибири получили члены эсеровской фракции Сибирской областной думы. Ими оказались: Пётр Дербер, Аркадий Краковецкий, Александр Новосёлов, Николай Жернаков, Евгений Захаров, Сергей Кудрявцев, Михаил Шатилов, Иван Юдин и Валериан Моравский. Итого — 9 человек.

Это что касается партийной и национальной ориентации членов правительства. Теперь определимся — кто из данного состава являлся уроженцем Сибири, а кто — нет. 13 человек — то есть большая часть — совершенно точно родились в Сибири*, шестеро были из числа приезжих**, место рождения одного — Юдина — нам, к сожалению, выяснить не удалось.

Последнее, что необходимо ещё отметить в связи с выборами 27–29 января, — это немного расширенный состав министерств Сибирского правительства. И дело не только в том, что четыре человека получили министерские должности без постов (без портфелей), но и в том, что сибирские думцы учредили сразу три новых министерства, в сравнении с теми, которые имелись, например, в последнем Российском правительстве. В реалиях совершенно особых исторических обстоятельств однозначно необходимыми министерствами оказались: министерство туземных дел и министерство экстерриториальных народностей, а также министерство народного здравия, в Российском Временном правительстве входившие в качестве комитетов по делам национальностей и здравоохранения в министерство внутренних дел.

Причиной таких новшеств, по всей видимости, стали, в первую очередь, конечно же социальные веяния времени. С другой стороны, создание в обязательном порядке двух дополнительных министерств по делам национальностей призвано было обеспечить поддержку правительства со стороны многочисленных малых народностей Сибири***. Что же касается министерства народного здравия, то тут, на наш взгляд, также имелась своя особая подоплёка, состоявшая в том, что на пост министра здравоохранения нашлась одна очень _______________

II Государственной думы меньшевика Ивана Корниловича Юдина, никакого отношения к Сибирской думе и к её правительству не имевшего.

*Вологодский, Жернаков, Захаров, Колобов, Крутовский, Михайлов, Неометуллов, Новосёлов, Патушинский, Ринчино, Серебренников, Тибер-Петров, Шатилов.

**Дербер, Краковецкий, Кудрявцев, Моравский, Сулим, Устругов.

***Cм., например: Журавлёв В. В. Органы государственной власти сибирской контрреволюции. Сибирская заимка. 2000 г. №1.

достойная и стопроцентно подходящая для столь высокой должности кандидатура. Всё сошлось в этом человеке — и достоинства истинного сибирского областника, и богатый опыт долго практикующего врача, а потом директора фельдшерского училища, вдобавок ко всему у него имелся довольно значительный идейный багаж народного социалиста с дореволюционным стажем. Все вышеперечисленные качества, прямо как на заказ, органично сочетались в одном только человеке по всей необъятной Сибири — во Владимире Михайлове Крутовском. Так что, вполне возможно будет предположить, что именно под него и создали и ему как бы преподнесли в награду за его заслуги (или чтобы не претендовал на большее!) пост министра народного здравия*.

И ещё на два решения того исторического заседания (или заседаний) «охвостья» (прямо как во времена английской буржуазной революции) депутатов Сибирской думы следует обратить внимание. В довершение ко всему всё-таки был утверждён в должности председателя Областной думы Иван Якушев. Но поскольку он к тому времени уже находился в заключении, ему для ведения неотложных текущих дел подобрали трёх заместителей из состава членов Областной думы (Сергея Никонова, С. Романовского и Лазебник-Лазбенко) и ещё троих человек назначили секретарями Думы (Войтенко, Иванова-Мартынова и Зиновия Шкундина).

И, наконец, последнее, что необходимо отметить в связи с главным «мероприятием» тех слушаний, то есть в связи с выборами Временного правительства автономной Сибири, — это как бы наполовину заочный характер состоявшихся назначений. Дело в том, что многие из министров избранного правительства не только не присутствовали на том собрании депутатов, но даже и не знали, что именно их будут избирать и, соответственно, не давали на то официального согласия. В частности, ни Вологодский, ни Крутовский, ни Михайлов, ни Новосёлов, ни Патушинский, ни Серебренников, ни «беспортфельщики» — Шатилов с Захаровым, а также, по всей видимости, Жернаков, Сулим и Ринчино на том заседании не присутствовали. В общем, так получилось, что добрая половина сибирских министров, возможно, абсолютно ничего не ведала о своём

_______________

*То, что эта должность являлась своего рода именинами сердца для «свадебного генерала», подтверждает тот факт, что летом 1918 г., после прихода к власти правительства сибирских областников во главе с П. В. Вологодским, отдельное министерство здравоохранения сразу же было упразднено, а Владимир Крутовский занял более высокий пост — министра внутренних дел.

избрании вплоть до самого начала антибольшевистского восстания. Вот как описывает ситуацию один из таких «заочников», иркутский областник Иван Серебренников: «Я убеждён, что около половины количества министров, ввиду спешки и особой обстановки момента были избраны заочно, без согласия на это избираемых лиц. По крайней мере, о себе я могу сказать это совершенно определенно. Когда меня выбирали министром, я даже не подозревал об этом и беспечно бродил с винчестером в руках в ночной самоохране города, оберегая спокойный сон иркутян…».

А теперь, наконец, — состав Сибирского правительства. Он был опубликован, и не раз, во множестве различных изданий, и поэтому его легко найти; и, тем не менее, наше исследование оказалось бы однозначно неполным без этого списка. Итак — фанфары…

Самое первое в истории Сибирское областное правительство:

Пётр Яковлевич Дербер — председатель правительства и временно министр земледелия, Пётр Васильевич Вологодский — министр иностранных дел, Владимир Михайлович Крутовский — министр народного здравия, Аркадий Антонович Краковецкий — военный министр, Александр Ефремович Новосёлов — министр внутренних дел, Иван Адрианович Михайлов — министр финансов, Иван Иннокентьевич Серебренников — министр снабжения и продовольствия, Григорий Борисович Патушинский — министр юстиции, Элбек-Доржи Ринчино — министр народного просвещения, Михаил Алексеевич Колобов — министр торговли и промышленности, Леонид Александрович Устругов — министр путей сообщения, Иван Степанович Юдин — министр труда, Виктор Тимофеевич Тибер-Петров — министр туземных дел, Дмитрий Григорьевич Сулим — министр экстерриториальных народностей, Николай Евграфович Жернаков — государственный контролёр, Валериан Иванович Моравский — государственный секретарь; Михаил Бонифатьевич Шатилов, Сергей Андреевич Кудрявцев, Евгений Васильевич Захаров, Гариф Шегибердинович Неометуллов — министры без портфелей.

Теперь, после всех этих трудных и поистине исторических свершений, было принято ещё одно, последнее, наконец, решение. Во избежание дальнейших арестов, способных окончательно обескровить Сибирское правительство, постановили: в срочном порядке покинуть Томск и выехать всем составом присутствовавших на заседании 29 января министров, а также остававшихся ещё на свободе членов президиума Областной думы в Читу — единственный на тот момент город Сибири и Дальнего Востока, где ещё не утвердилось в полном объёме политическое господство советской власти. Для справки: в Забайкалье в январе 1918 г. управление областью находилось в руках коалиционного революционного Народного совета, при наличии в его составе, в том числе, и большевиков, но под руководством всё-таки умеренных левых. Итак: в Читу, в Читу…

А на период отсутствия в Сибири законно (хотя и немного в кавычках) избранного правительства полномочия по управлению регионом решено было передать в руки подпольных комиссариатов, составленных главным образом из членов Учредительного собрания, а также депутатов Сибирской областной думы. Для этого министры во главе с Дербером задержались ещё на несколько дней в Томске, а потом нелегально, по поддельным паспортам, спешно выехали в Читу. На восток, в Забайкалье, на родину Чингиз-хана.

ЧАСТЬ II

«ЗАТИШЬЕ» ПЕРЕД БУРЕЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СИБИРСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО В ИЗГНАНИИ

Но постеля моя была не пуховая,

долго нежиться не позволила.

А. Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву

1. Обращение Сибирской областной думы

Как мы уже отмечали, ещё накануне январских ночных слушаний появился на свет текст Декларации Сибирской областной думы, который потом в окончательном виде отредактировали и утвердили члены СОД. Впервые Декларация была опубликована в газете «Путь народа», центральном печатном органе Томской губернской организации эсеров, 19 февраля 1918 г. (уже по новому стилю) вместе с так называемым «Протестом представителей народов Сибири в Сибирской думе против насилий большевиков над членами Думы». Тот и другой документы подписал 21 человек из числа членов Областной думы, главным образом представлявших фракцию национальностей* во главе с заместителем председателя Думы Лазебник-Лазбенко и её секретарём Войтенко. Полный текст этой весьма обширной Декларации привёл в своей книге Г. Гинс, поэтому мы не сочли необходимым полностью дублировать _______________

*Прямо по тексту: «Владимир Строкан — председатель Сибирского национального совета, украинец, Ян Заленский — член национального совета, представитель польской социалистической партии, Ф. Фрезе — представитель немецкой национальности, Георгий Токмашев — представитель алтайцев, А. Петерсон — представитель эстонцев, Зиновий Шкундин — представитель евреев, И. Трубачев — представитель бурят,

Г. Неометуллов — представитель татар, Каштымов — представитель хакасов, Колесов — представитель якутов, Тибер-Петров — представитель Алтайской и Кузнецкой горной думы, Вампилун — представитель бурят, Романовский — представитель поляков, З. Гайсин — представитель центрального мусульманского совета, Александр Евзеров — представитель еврейской сионистской организации, Штраух — представитель немцев, Нурулла Карпов — представитель татар Томской, Алтайской и Енисейской губерний, Юнусов — представитель центрального Сибирского мусульманского комитета, Г. Галиев — представитель татар Акмолинской и Семипалатинской областей».

его здесь. Приведём лишь наиболее значимые, с нашей точки зрения, выдержки из того документа.

Основные формулировки Декларации, как мы уже указывали ранее, сибиряки заимствовали из положений Всероссийского Учредительного собрания, составленных черновской группой эсеров. Вместе с тем в Декларации Думы конечно же содержались и некоторые местные сибирские дополнения. В целом всё это представлялось следующим образом:

«До созыва Всесибирского Учредительного собрания вся полнота власти в пределах Сибири должна была принадлежать Сибирской областной думе, состоявшей из представителей всех слоёв сибирского населения и всех крупнейших её сообществ и организаций, в том числе и советов.

Провозглашалось также создание добровольческой Сибирской армии для защиты автономии Сибири и Сибирского Учредительного собрания. В рамках этого процесса Дума предлагала распустить сибирские гарнизоны по домам и отозвать с фронта военнослужащих-сибиряков.

В области земельной политики: провести в жизнь принятый Всероссийским Учредительным собранием закон о безвыкупном переходе всех помещичьих, а также частновладельческих земель в общенародное достояние.

В области финансов: создание сибирского государственного инвестиционного банка для проведения кредитных операций с трудовым населением Сибири, реорганизация налоговой системы на основе прямого и прогрессивного подоходного обложения с переложением налоговых тягот с беднейшего населения на имущие классы.

В области наемного труда: 8-ми часовой рабочий день, гарантия всех видов социального страхования.

В области культурного строительства: бесплатное общее и специальное образование».

По национальным проблемам Дума обещала разработать меры по защите туземных народов, а также предоставить экстерриториальным (пришлым) народностям право объединяться в автономные общины.

Те же — 21 человек, что поставили свои подписи под Декларацией, подписали и «Протест представителей народов Сибири в Сибирской думе против насилий большевиков над членами Думы». В нём, в частности, говорилось следующее:

«Мы верили, что с уничтожением царизма и его империалистической и центральной политики будет окончательно уничтожена эта страшная тюрьма народов России, возглавляемая царём польским, сибирским, князем финляндским и прочая, и прочая, — будут уничтожены их неволя, рабство и условия для вымирания целых племён, что все народы обширного Российского государства будут иметь право на самоопределение. Знали, что вся истинно революционная и демократическая Россия в лице I и II Всероссийских съездов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов высказалась, что каждая национальность имеет право на свое самоопределение.

Сибирь, как колония, завоёванная империалистической Россией, против воли населяющих её народов, как область, отличающаяся своим этнографическим составом населения и экономическим укладом жизни, имеет право на свою автономию, как в целом, так и в отдельных её частях.

Во имя принципов и лозунгов великой российской революции мы, представители народов Сибири, всех их общественных классов от социал-демократов (большевиков) до народных социалистов включительно, посланы в Сибирскую думу, чтобы воплотить в жизнь их волю и провести в жизнь обездоленных народов свободу, равенство и братство.

Но нам не позволили работать. В ночь с 25 на 26 и днём 26 января с.г. было совершено насилие над членами Сибирской думы и Совета; одних из нас, как в прежнее старое царское время в глубокую полночь, с приставленными к груди штыками красногвардейцев, советская власть насильно отправила на вокзал и выслала из Томска, других заключила в тюрьму и, чтоб они не вышли оттуда, отправила в Красноярск. Таким образом, Центральный исполнительный комитет Совета рабочих, солдатских депутатов Сибири, Западно-Сибирский областной комитет Совета рабочих и солдатских депутатов исполнили декрет народных комиссаров о полном самоопределении народов Сибири.

У нас нет слов для выражения негодования и презрения против работы новых опричников, чтоб протестовать не только против разгона Сибирской думы и ареста её членов, но и против той клеветы и бессовестной лжи, которую представители советской власти публикуют в своих официозах и воззваниях.

Мы заявляем, что ни штыки, ни угрозы, ни насилия и ни высылки не остановят нас на пути укрепления великих плодов революции — самоопределения всех народов Сибири, и потому мы продолжаем нашу работу.

Мы заявляем, что покушение советских узурпаторов на самоопределение туземных и экстерриториальных народностей Сибири нам ещё раз показывает, каково самоопределение народов у советской власти, и мы сумеем достойно ответить на насилие».

В том же феврале 1918 г. в журнале «Сионистская мысль» (Томск, №5—6) Зиновий Шкундин опубликовал программную статью сибирской сионисткой организации в связи с развитием областнического движения в Сибири. В ней Шкундин отмечал: «Когда идея сибирской автономии сибирского областничества из кабинетов отдельных политических мыслителей и деятелей из узких интеллигентских кружков вышла на широкий простор общественного внимания, сделалась достоянием масс, перед нами встал вопрос об отношении к этой проблеме… Мы пришли к выводу, что Сибирь, глубоко отличающаяся от Европейской России в климатическом, экономическом, бытовом и прочих отношениях, Сибирь, которую природа щедро наградила своими дарами, может быть, больше других „самоопределяющихся“ областей Российского государства, имеет прав и данных на автономию… Если суждено возродиться великой федеративной России, а мы в это верим и к этому стремимся, то процесс собирания земли русской пойдёт от периферии к центру, а не наоборот… И мы сочли себя обязанными прислушаться к голосу действительности и взяться за выполнение вырисовывавшихся перед нами задач по устроению жизни сибирского еврейства, которое сплошь сионистично… А это мы могли сделать, принимая участие в работах Чрезвычайного Сибирского съезда и Сибирской областной думы… Среди борющихся политических партий в Областной думе и Сибирском Учредительном собрании, среди капризно перекрещивающихся интересов разных народов, мы, евреи, ведём свою национальную политику, руководствуясь приоритетом еврейских национальных интересов… Мы будем требовать национально-персональной автономии (выделено мной. — О.П.) для еврейского народа в общероссийском масштабе, автономию, гарантируемую центральным общегосударственным органом, и не подлежащую отмене и изменению со стороны федеративных органов… И мы надеемся, что представители революционной и трудовой демократии, провозгласившей лозунг самоопределения народов не как уловку хитрых дипломатов, а как факт, за который она готова бороться, — поймут нас и примут наши пожелания. А представители демократии в Сибирской областной думе будут иметь решающий голос. Таковы причины, побудившие нас пойти в Сибирскую областную думу, таковы принципы национальной политики, которые мы там будем отстаивать». Это было заявление от одной из самых малочисленных диаспор из числа экстерриториальных (пришлых) народностей Сибири. (Однако, если следовать логике известной английской поговорки, хотя и последней по счёту, но всё-таки не последней по значению.)

И что же, интересно, мог по поводу подобного рода заявлений в печати предположить ну, например, русский офицер, только что вернувшийся с фронта и наблюдавший воочию, как государство, за которое он в течение нескольких лет проливал кровь, разваливается, словно библейская Вавилонская башня, и тут же разбирается и растаскивается по кирпичикам. Спекулируя на идеях Потанина, все, кому не лень, и даже, как видим, самые малочисленные народности начали требовать для себя уже и территориальной автономии. А Сибирская дума, третий по счёту, самый младший и оттого, как водится, самый любимый «ребёнок»* областников, стала, по мнению некоторых наблюдателей за данным процессом, одним из орудий растаскивания великой России по национальным «квартирам». Нужно было ожидать по этому поводу заявления с разъяснениями со стороны Потанина — живого ещё классика и, собственно, основателя областничества, великого сибирского и одновременно русского патриота, и такое заявление вскоре последовало. Но о нём чуть позже.

И ещё о реакции простых российских граждан. Что пришлось пережить им в тех условиях, трудно даже себе и представить. Не покорённая внешними врагами страна разлагалась изнутри и гибла, как будто от какой-то неизлечимой болезни. Казалось, что на просторах бывшей великой Русской империи теперь хозяйничали все народности, за исключением самих русских. И Сибирь также не была исключением в этом ряду. Солдаты и офицеры, прибывавшие с фронта, и даже те из них, кто не особенно вникал в сибирские дела и, может быть, даже и не слышал об Областной думе, приходили в ужас уже от того, что в их родных городах их до крайности удивлённому взору представали вооруженные, что называется, до зубов австрийские и венгерские военнослужащие (бывшие военнопленные), охранявшие административные здания новой — советской — власти. В таких условиях многие из офицеров даже и не собирались ждать ни чьих заявлений и разъяснений. Для них и так всё стало предельно ясно: вот враг, и его надо прогнать с родной земли, а заодно и тех, кому ненавистный враг так усердно служит, то есть — большевиков. Именно такие люди и стали главной опорой движения, которое начали организовывать министры ВПАС, по воле советской власти _______________

*Двумя предыдущими были: Сибирский (Томский) университет, открытый в 1888 г., и сибирское земское самоуправление, учреждённое в июне 1917 г.

оказавшиеся в изгнании и пытавшиеся найти временный приют на востоке.

2. Выезд членов Думы и министров ВПАС на восток

Первыми отбыли на Дальний Восток ещё в начале января будущие министры — Захаров и Устругов, а также Ринчино. Последний, в частности, вроде бы как должен был наладить связь с восставшими против советской власти казаками есаула Семёнова. Новосёлов и Краковецкий находились в январе на Украине. После разгона Сибирской думы, спасаясь от преследования большевиков, отбыли сначала в Читу, а потом в китайский Харбин: Дербер, Моравский, Тибер-Петров, Юдин и Колобов. Чуть позже к ним присоединились, поодиночке прибывшие на Дальний Восток: Краковецкий, Новосёлов, Кудрявцев, Неометуллов и самым последним — выпущенный из красноярской тюрьмы Николай Жернаков. Итого: тринадцать (несчастливое число) министров весной 1918 г. перекочевали из Сибири в Харбин. Туда же с ними выехала и небольшая часть членов Областной думы.

В самой Сибири осталось, соответственно, семь (счастливое число) министров из двадцати. Один из той семёрки так и оставался до самого июньского мятежа под арестом в красноярской тюрьме — это был Григорий Патушинский. Шестеро других находились на свободе (Шатилова, как мы знаем, арестовали вместе с Патушинским, но вскоре отпустили на поруки). Они волею судьбы, а также в силу жизненных обстоятельств «компактно» и весьма удачно для общего дела расположились в пяти крупнейших городах Сибири — Омске, Томске, Иркутске, Красноярске и Барнауле.

Так, Пётр Васильевич Вологодский и Иван Михайлов проживали в тот период в Омске. П. В. Вологодский после закрытия большевиками Омского окружного суда занялся издательской деятельностью, возглавив редакцию газеты «Заря», а также журнала «Трудовая Сибирь». Михайлов, в начале 1918 г. переехавший в Омск из Петрограда, сразу же был определён на работу в одно из крупнейших кооперативных объединений на востоке страны — «Центросибирь», в должности заведующего финансовым отделом. Газета «Заря», которую редактировал Пётр Васильевич Вологодский, кстати, также являлась официальным органом сибирской кооперации и финансировалась из средств «Центросибири».

Из того же источника, а также за счёт денег новониколаевского кооперативного союза «Закупсбыт», в число членов правления которого входил председатель фракции областников на декабрьском Общесибирском съезде Анатолий Сазонов, осуществлялась финансовая «подпитка» антисоветского подпольного движения, возглавляемого министрами Временного правительства автономной Сибири. По некоторым данным, Дербер, перед тем как уехать с частью своего «теневого» кабинета в Харбин, единовременно получил от сибирской кооперации 500 тысяч рублей (что-то около 75 миллионов на наши деньги). Так что, несмотря даже на то что ни Вологодский, ни Михайлов, как равно и пятеро других оставшихся в Сибири министров, никоим образом не знали о полученных назначениях, всё-таки остаётся непреложным тот факт, что все они, за некоторым исключением (имеется в виду Сулим и Патушинский), так или иначе были связаны с антисоветским подпольным движением, и, хотя и косвенно, но участвовали, надо полагать, в подготовке июньского всесибирского вооруженного мятежа.

Так, Владимир Крутовский, министр народного здравия ВПАС, освобождённый из злополучной красноярской губернской тюрьмы где-то в феврале месяце, тут же вошёл в число первых подпольщиков своего города. В Томске на нелегальное положение в это же время перешёл и министр Шатилов. В Иркутске проживал не имевший, кажется, прямого отношения к местным заговорщикам, но однозначно им сочувствующий министр снабжения и продовольствия — Серебренников. Ну и, наконец, в Барнауле находился министр экстерриториальных народностей — Сулим. Но он, пожалуй, был единственным, кто не имел никакого отношения к антисоветскому заговору и, более того, после начала мятежа полностью перешёл на сторону большевиков.

Таким образом, обрисовался основной круг руководителей готовившегося мятежа. Они являлись достаточно авторитетными людьми в Сибири, вследствие чего вполне могли повести за собой значительное число людей, знавших о них и почитавших их как учеников и соратников Потанина. Однако здесь присутствовало одно небольшое «но»: все эти политики были, что называется, людьми сугубо легальными, не имевшими практически никакого представления о подпольной, а тем более вооруженной антиправительственной деятельности. Тогда как для подготовки всесибирского мятежа требовались личности неординарные, знакомые, во-первых, с азами нелегальной деятельности, а во-вторых, сознательно придерживающиеся тактики прямого действия, то есть по преимуществу революционной, вооруженной борьбы.

Но и такие люди тоже вскоре нашлись. Выбор в данном случае пал на членов Всероссийского Учредительного собрания от Томской губернии Павла Михайлова, Бориса Маркова, Михаила Линдберга, а также — на председателя Томской уездной земской управы Василия Сидорова. Все они являлись членами эсеровской партии с дореволюционным стажем, при этом Михайлов и Марков в период Первой русской революции принадлежали к боевой организации, за что потом отбывали длительный срок на сибирской каторге. Все четверо являлись достаточно молодыми людьми, полными сил и энергии, преданными делу революции, как говорится, до последнего вздоха. Именно им Дербер, как глава Сибирского правительства, ещё находясь в Томске, и поручил возглавить миссию по непосредственной организации антибольшевистского подпольного движения на территории Западной Сибири. Во время остановки в Иркутске Дербер создал точно такой же штаб, состоявший из бывших эсеров-боевиков, — штаб Восточно-Сибирского вооруженного подполья.

Из Иркутска сибирские министры во главе со своим премьером проследовали в Читу, где, по их сведениям, ещё сохранялась власть, не подконтрольная большевикам. Но они опоздали: к тому времени, когда им удалось, наконец, добраться до столицы Забайкалья, там уже всё переменилось, причём не в лучшую для них сторону.

Вследствие этого гонимое всё дальше и дальше правительство решило не задерживаться в Чите и пробираться в маньчжурский город Харбин, в «столицу» арендованной у китайцев территории русской Китайско-Восточной железной дороги. Там и только там теперь сохранялся единственный островок российской либеральной демократии во главе с бывшим комиссаром Временного Всероссийского правительства генералом Хорватом. По пути в Харбин сибирские министры на некоторое время остановились на пограничной станции Маньчжурия, где имели беседу с атаманом Семёновым, который, по замечанию тогдашней прессы, выразил им свои «искренние верноподданнические чувства» и готовность служить Сибирскому правительству («Свободный край», Иркутск, №115 за 1918 г.).

3. События января–марта в Чите

Забайкалье, став в XVII веке окраиной романовской империи, на всём протяжении её трёхсотлетней истории являлось одним из главных районов каторжной «прописки» для разного рода вольнодумцев, а потом и революционеров России. Здесь, как известно, мытарствовал в период первой своей ссылки неистовый протопоп Аввакум, а два века спустя на Нерчинских рудниках Даурии тянули, что называется, срок дворяне-декабристы. Потом здесь же махали кайлом и лопатой разночинцы-народники, им на смену пришли эсеры, социал-демократы, анархисты, бундовцы и пр. В общем, кого тут только не побывало, причём многие потом так и оседали в этих краях, крестьянствуя, учительствуя, работая в местных железнодорожных мастерских или станционных службах. Здесь, в Забайкалье, таким образом, сложилась своего рода восточное «зазеркалье» российского либерализма, где так или иначе побывало большинство из тех людей, которые в течение XIX и начала ХХ века особенно активно подрывали (в прямом и переносном смысле) основы самодержавно-единодержавного строя России.

И вполне возможно поэтому, что именно здесь, за Байкалом, в начале 1918 г., на завершающем этапе второй русской революции сложилась совершенно особая политическая ситуация, когда у руля областной власти оказался коалиционный комитет под названием Временный областной Народный совет, составленный из представителей ведущих революционных партий России: эсеров, большевиков и меньшевиков, а также кадетов и даже, кажется, народных социалистов. И это в то время, когда на всём пространстве страны уже безраздельно (то есть вновь единодержавно) хозяйничали большевики или их оппоненты — также сторонники единодержавия, — но только с правым уклоном. В таких противоречивых условиях Чита в январе 1918 г. всё ещё оставалась небольшим островком свободы, приняв статус не просто «зазеркалья» в путаной схеме российского либерализма, но и его «града Китежа» в какой-то мере просуществовав, к сожалению, весьма и весьма непродолжительный срок, оставив едва различимый след во времени и пространстве, как едва заметный свет пока ещё не открытой звезды*…

В конце декабря 1917 г. в Чите в целях урегулирования политической ситуации в Забайкальской области, сложившейся после большевистского переворота в Петрограде, прошли одновременно три демократических совещания. Первыми собрались на свой съезд сельские жители (крестьяне-хлеборобы) Забайкалья, днём позже начал работать съезд городских дум и КОБов (комитетов _______________

*Сибирский областник Г. Д. Гребенщиков в эмигрантских воспоминаниях «На склоне дней его» писал о том, что Потанин твёрдо верил, что «Сибирь, бедная людьми, но богатая чистым воздухом и чистыми идеями, посеянными в своё время лучшими изгнанниками из России, воздвигнет на своих просторах те бессмертные храмы истинной Свободы, Любви и Красоты, перед которыми чистосердечно склонятся запальчивые головы, огнём и мечом добывающие ныне общечеловеческое счастье».

общественной безопасности), ну и, наконец, вслед за ним, 30 декабря, открылся съезд советов рабочих и солдатских депутатов. Все они одобрили идею по созданию Народного совета и делегировали в его состав в общей сумме 50 избранных представителей. В начале января (по разным данным: 3-го,4-го,9-го или 12-го числа) Народный совет провёл первое заседание, на котором были избраны его руководящие структуры, в том числе и председатель — 28-летний польский еврей Матвей Ваксберг, представитель партии социал-демократов-меньшевиков. В тот же день члены Совета избрали исполнительный комиссариат — правительство Забайкальской области, в которое вошли также представители от всех без исключения революционных партий.

Таким образом, можно констатировать, что Забайкальский Народный совет создавался по тому же самому принципу, что и общеобластнические структуры сибирских автономистов, — по принципу, утверждённому декабрьским Всесибирским съездом: «от народных социалистов до большевиков включительно». Так что наверняка между всеми этими политическими новшествами, возникшими в Сибири в тот период, имелась прямая и самая что ни на есть непосредственная связь. И не случайно поэтому, что члены Сибирского правительства направили свой взор именно на Читу, намереваясь здесь, в Забайкалье, устроить временную столицу новой, революционно-демократической, Сибири. Однако, пока они сюда добирались, в городе произошла в полном смысле политическая катастрофа. Перессорившиеся между собой представители левых и правых группировок устроили в Забайкалье маленькую гражданскую войну, победителями в которой оказались более жизнестойкие в ту пору большевики, которые, естественно, не преминули воспользоваться плодами собственной победы и установили в Чите, как и повсюду в Сибири в тот период, безраздельное господство совдепов.

А как всё произошло — вкратце обобщим следующим образом. Прошло чуть более двух недель со дня создания Народного совета, как у «стен» вольного города появились две «вражеские армии». Одна прибыла с германского фронта в составе 1-го Читинского казачьего полка, усиленного пулемётной командой, другая — из соседнего Иркутска, столицы большевистской Сибири, с эшелоном вооруженных артиллерией красногвардейцев под командованием Сергея Лебедева. Обе эти «армии» осадили город, бряцая оружием и ища себе «компрадоров» внутри его стен. Помощниками иркутян должны были стать красногвардейцы-железнодорожники, а казаков, в случае чего, обещали поддержать офицеры местного читинского гарнизона. Ещё одним союзником последних стал атаман Семёнов со своим небольшим отрядом добровольцев, дислоцировавшимся, как мы уже знаем, на китайской пограничной станции Маньчжурия.

Первый Читинский полк являлся элитным в Забайкальском казачьем войске и набирался, как правило, из станичников, так называемого 2-го отдела, где проживала наиболее зажиточная часть забайкальского казачества. Им, имевшим при царе-батюшке до 50 десятин (почти 55 гектаров) плодородной земли на семью, с социалистами, ратовавшими за уравниловку в аграрном вопросе, разумеется, оказалось совсем не по пути. Однако большая часть тех же забайкальских казаков не жила столь зажиточно, особенно станичники 3-го и 4-го отделов, расселённые на малоплодородных землях, как раз вблизи нерчинских каторжных рудников, — скорбном «приюте» многих поколений российских вольнодумцев. Здешние казаки входили в состав четырёх забайкальских полков: двух Нерчинских и двух Аргунских.

Эти и другие разногласия, особенно отчётливо проявившиеся в революционном 1917 г., не могли не повлиять на общую атмосферу в среде забайкальского казачества, воевавшего на фронтах Первой мировой войны. В тот период из забайкальцев была сформирована целая казачья дивизия в составе двух бригад. Вторая сражалась на Кавказе, а первая, в число подразделений которой как раз и входил

1-й Читинский полк, — на Украине. Многие противоречия ещё более углубились в ходе Октябрьской социалистической революции.

Офицеры 1-й Забайкальской бригады, ввиду того что большевики в начале декабря 1917 г. заключили перемирие с Германией и объявили о расформировании старой армии, обвинили правительство Ленина в предательстве и стали агитировать казаков немедленно начать вооруженную борьбу с советской властью. Они предлагали двигаться на Дон и там влиться в армию генерала Каледина. Особенно выделялся на поприще такого рода агитации есаул П. Ф. Шильников, младший брат генерала И. Ф. Шильникова*, до недавнего времени командовавшего 1-м Читинским полком. Однако рядовая часть казачества, которой за три с лишним года военных действий уже порядком поднадоела окопная жизнь, высказалась в подавляющем своём большинстве за возвращение к родным забайкальским куреням. В этом смысле им гораздо ближе оказалась «пацифистская» агитация большевистски настроенных активистов из числа бедных казаков, среди которых особенно выделялся георгиевский кавалер Михаил _______________

*В 1918 г., после возвращения с фронта, они оба окажутся в отряде есаула Семёнова.

Яньков, вахмистр (по-современному — старшина) 1-го Верхнеудинского полка, который благодаря по-революционному дерзким речам и напористости скоро выбился в настоящие народные вожди.

Уступив настроениям масс, командование дивизии приняло решение — двигаться в Сибирь. В Гомеле по настоянию местного совдепа в дивизии были произведены перевыборы командного состава, и некоторые наиболее реакционные, с точки зрения рядовых

казаков, офицеры получили полную отставку. Именно тогда от должности начальника Забайкальской казачьей дивизии оказался отстранён князь Кекуатов*, а вместо него назначен Михаил Яньков.

Первый Читинский полк, единственный не поддавшийся тогда левым революционным лозунгам, ещё до Гомеля по собственной инициативе покинул расположение дивизии и двинулся домой отдельно от других («Забайкальский рабочий», №18 за 1918 г.). Последнее обстоятельство, по всей видимости, в немалой степени поспособствовало тому, что 1-й Читинский полк первым из частей дивизии добрался до Забайкалья, так что уже в середине января его передовые эшелоны стояли в 30 верстах от Читы, на станции Ингода. В то время как остальные полки дивизии во главе со своим новым командующим вахмистром Яньковым прибыли в Забайкалье лишь к началу февраля. Так что у казаков 1-го Читинского, оставшихся верными присяге и прежним боевым командирам, было целых две недели для того, чтобы восстановить в Чите «законный» порядок. Но какой?.. Старый монархический или новый революционный?.. Если революционный… то тогда, может быть, как-нибудь всё-таки без большевиков, а может быть, и вообще без социалистов?..

Чётко и однозначно знал ответ на такой сложный вопрос в Забайкалье тогда, пожалуй, только один человек — атаман Семёнов**. Он положительно ратовал за любой государственный порядок, пусть _______________

*Николай Александрович, генерал-майор.

**По воинскому званию на тот момент он являлся есаулом (капитаном, если на пехотный манер), но, поскольку в его отряд в тот период стали поступать на службу офицеры и более высоких званий (подполковники, полковники и даже генералы), Семёнов самовольно провозгласил себя казачьим атаманом. И это при том, что в Чите в то же самое время жил и здравствовал законно избранный атаман Забайкальского казачьего войска генерал-майор Василий Васильевич Зимин. Отсюда вывод: звание «атаман» для Семёнова было на первых порах не должностью, а — титулом народного вождя, как батька-атаман Махно, например. А при народных вождях случается так, что не только генералы, но иногда и маршалы в подчинении находятся.

даже и революционно-конституционный, но только без социалистов и, тем более, большевиков. Точно такого же мнения придерживались в основной массе своей и те люди, что собирались в тот период под его знамёна, оттого-то, видимо, их и оказалось не так уж и много. Другое дело — буряты и монголы: они с большим удовольствием шли в отряд мятежного атамана, поскольку Семёнов сулил им весьма значительные политические дивиденды в случае победы над Советами — вплоть до создания в районах их проживания автономного национально-территориального образования. И это, кстати, также соответствовало духу последних сибирских областнических идей. Однако не надо забывать, что Семёнов наполовину был бурят по крови, а значит, близкий родственник монголам и дальний — японцам, стремившимся в тот период стать хозяевами русского Дальнего Востока. Так вот: такое этническое родство вполне могло, в свою очередь, завести атамана совсем в другую сторону — не в ту степь, как говорится.

Руководствуясь собственными непреклонными убеждениями, а также получив известие о том, что в Забайкалье прибыл антибольшевистски настроенный 1-й Читинский полк, атаман Семёнов понял, что настало время действовать, наконец, более решительно, причём единым антисоветским фронтом с земляками-фронтовиками. Тут же им был отдан приказ: частям* Особого Маньчжурского отряда перейти российско-китайскую границу и начать наступление на север, вдоль железнодорожного полотна в глубь советской территории. Без особого труда семёновцам удалось тогда захватить несколько станций, расположенных на участке от границы до реки Онон, потом по железнодорожному мосту они перешли на левый берег и, развивая успешное наступление, овладели крупной станцией Оловянная.

Следующей целью наступательной операции являлась узловая станция Карымская, находившаяся уже на основной ветке Транссиба. Туда во главе ста казаков (как вспоминал впоследствии сам Семёнов) выступил один из ближайших сподвижников атамана, сотник Савельев**. Предварительно к командованию 1-го Читинского _______________

*Частям — это, конечно, слишком громко сказано, всего не более пятисот человек, по самым оптимистическим подсчётам, находилось в то время под началом Семёнова.

**В тот период в группу верных друзей-единомышленников Семёнова также входили два немца, потомки древних прибалтийских дворянских родов, принявших православие, бароны: фон Тирбах и фон Штернберг, оба — отличавшиеся как беззаветной храбростью, так и беспредельной

полка был послан связной с депешей от Семёнова с просьбой ударом с тыла помочь Савельеву овладеть станцией Карымская, для того чтобы потом одновременным наступлением с запада и востока захватить уже и столицу Забайкалья — г. Читу. План оказался достаточно прост; оставалось только поскорее, пока не подошли другие, более революционно настроенные полки забайкальских казаков, претворить его в жизнь. Но тут, что называется, как всегда, позабыли про овраги…

В условиях всё-таки некоторой нерешительности со стороны казаков Читинский Народный совет, как по нотам, переиграл тогда своих оппонентов из правого лагеря. В обе стороны — и на станцию Ингода, и на станцию Адриановка, которую по пути к Карымской захватил сотник Савельев, — были посланы представительные делегации, составленные как из уполномоченных от революционной общественности города, так и из членов правления Забайкальского казачьего войска. Известно, что на станцию Адриановка выезжали, в частности, городской голова Андрей Лопатин и сотник А. К. Токмаков. Каким-то образом, но им удалось убедить семёновцев оставить затею по захвату Карымской и наступлению на Читу. По официальной версии, члены делегации заверили Савельева, а через него и Семёнова в том, что Народный совет никоим образом не допустит установления в Забайкалье советской власти. Всё так, однако данного обещания, как показали дальнейшие события, коалиционный революционный совет выполнить не сумел. Семёнов же в своё оправдание позже написал следующее: «Я хотел ударить в тыл большевикам, чтобы помочь читинцам, но получил отказ от войскового правления. Эта роковая оплошность дала возможность большевизму расцвести пышным цветом».

На станции Ингода всё произошло также по весьма схожему сценарию. Представителям Народного совета и войскового правления удалось склонить военнослужащих 1-го Читинского полка к перемирию ровно на тех же условиях, что и добровольцев Семёнова, клятвенно обещая им не допустить большевизации Забайкальской области. И как доказательство этого, они сообщили о достигнутой договорённости с местными читинскими красногвардейцами, а также

_______________

жестокостью по отношению к врагам. Ещё одного сердечного друга атаман приобрёл в тот же период на захваченной станции Даурия, когда в привокзальном армянском ресторанчике он познакомился с заезжей певичкой по прозвищу Манька Шарабан (см. Мария Михайловна Семёнова в разделе «Досье»).

с находившимися на подступах к городу их иркутскими товарищами о заключении примирения с противоборствующей стороной на условиях взаимного разоружения.

Мирное соглашение действительно было заключено, иркутские красногвардейцы, сдав замки от своих орудий и боеприпасы к ним, отправились, что называется, до дома, до хаты. А читинские казаки, предварительно также разукомплектовав имевшиеся у них пулемёты и сдав их Народному совету, в ночь на 17 января прибыли на городской вокзал и днём того же дня при стечении большого числа жителей города, а также представителей общественных организаций и управленческой администрации торжественно ступили, наконец, из вагонов на родную землю. Таким образом, угрозу в отношении демократической власти в Забайкалье вроде бы удалось устранить. Однако, как продемонстрировали дальнейшие события, победа оказалась временная и притом абсолютно пиррова.

В то самое время, о котором идёт речь, в Чите случайно встретились два приятеля, оба являлись недавно избранными сибирскими министрами (о чём они, впрочем, ничего тогда ещё не знали): Иван Серебренников и Элбек-Доржи Ринчино. Разговор зашёл как раз о событиях в Чите. Ринчино, по словам Серебренникова, «яростно осуждал поведение местных социалистов-революционеров, главных деятелей Забайкальского областного совета во время последних событий», за их миротворческую политику. И заключил: «Нужно было, наоборот, устроить это кровопускание. Казаки разнесли бы моментально рабочих, разоружили бы их и тем самым свели бы к нулю местное гнездо большевизма. При этих условиях Областной комитет смог бы продолжать свою работу, опершись на тех же казаков». Конечно, Элбек Ринчино в чём-то был совершенно прав. Ведь, действительно, если бы казаки, имевшие за плечами опыт трёхлетней войны, выступили, то у рабочих-красногвардейцев, пожалуй, оказалось бы совсем не так много шансов на успех (несмотря даже на наличие у них четырёх артиллерийских орудий). Однако тогда вполне вероятно, что и у читинских умеренных левых из Народного совета после казачьего переворота вряд ли бы остались какие-либо перспективы на сохранение за собой власти в области. Поэтому, наверное, они и выбрали из двух зол то, что показалось им наименьшим.

Теперь дальше. В конце января в Забайкалье, наконец, стали прибывать революционно настроенные казачьи соединения, и первым из их числа 22 января на родину вернулся 1-й Верхнеудинский полк. Он, как и 1-й Читинский, формировался в среде зажиточного забайкальского казачества. И, тем не менее, большая часть его личного состава поддалась на революционную агитацию и по приезду в Верхнеудинск даже произвела окончательные перевыборы командного состава. В результате революционным комполка оказался избран близкий к большевикам георгиевский кавалер Василий Кожевников. Прежний комсостав выражал, по всей видимости, упорное желание присоединиться к «взбунтовавшемуся»

1-му Читинскому полку. В то время как простые казаки были категорически против этого, они, несмотря на некоторые свои казачьи привилегии, всё-таки ощущали себя частью угнетённого самодержавием народа и не хотели, чтобы прежние хозяева страны опять загоняли их в «стойло» малограмотности, малокультурья и прочих «прелестей» романовского сословно-консервативного режима; они уже выбрали для себя равноправие. Но какое равноправие: по-кадетски, по-большевистски или по-эсеровски? Вот тут-то и крылась существенная загвоздка, тут уже малообразованному простому человеку требовалась существенная помощь со стороны пропагандистов. Поэтому порой случалось так, что чьи агитаторы (наглые и нахрапистые, как некоторые, скажем так, современные телевизионные журналисты) оказывались порасторопнее, ту сторону сомневающийся революционный народ и принимал*.

В Верхнеудинске в конце января 1918 г. немного пошустрее в этом смысле оказались большевики, и разагитированный ими

1-й Верхнеудинский полк полностью перешёл на сторону советской власти. Когда же сюда (в столицу нынешней Бурятии) явились представители от Народного совета Забайкалья, в котором, ещё раз уточним, преобладали эсеры и меньшевики, то их во всеоружии встретили уже пробольшевистски настроенные казачьи массы и их лидеры. Они заявили, что полк согласится признать власть Народного совета только в том случае, если он «решительно отмежуется от буржуазных классов» и согласится «проводить декреты Совета народных комиссаров». Потом в Верхнеудинск прибыли и представители Войскового правления, и они тоже пытались воздействовать на казаков в смысле подчинения полка Народному совету без всяких условий, но тщетно. Ситуация обострялась.

Примерно в то же время на станции Иннокентьевская (последняя _______________

*Однако не следует думать, что уж совсем народ в этом смысле был тёмен, кое-что он всё-таки себе уже кумекал. Так, если декабристы в 1825 г. вывели на Сенатскую площадь солдат под ложным предлогом присяги императору Константину и его жене Конституции, на самом деле — Констанции, то в 1918 г., слава богу, и малограмотные стали уже отличать Конституцию от Констанции.

западная станция перед Иркутском) было проведено организационное собрание казаков 2-го Читинского полка, которое точно так же, под воздействием агитации большевиков, сместило ещё частично остававшихся на офицерских должностях прежних командиров и назначило вместо них своих выборных выдвиженцев. Причём, по некоторым данным, «золотопогонники» не только оказались отстранены от командования, но ещё и взяты, на всякий случай, под стражу. Так, в частности, поступили с бывшим командиром полка Силинским, должность которого после этого стал исполнять прапорщик Я. П. Жигалин. В результате проведённой «зачистки»

2-й Читинский полк был экзаменован — как полностью перешедший на сторону советской власти, и тогда его личному составу вновь выдали оружие, конфискованное по пути следования с фронта, частью в Самаре, а частью — в Красноярске и Ачинске.

Но наиболее революционными в известном смысле, как и ожидалось, оказались два Аргунских полка. Они формировались в самом бедном, по казачьим меркам, четвёртом войсковом районе, где проживали потомки горнозаводских крестьян, оказаченных в середине XIX века и имевших в пользовании всего по пять десятин (около 6 гектаров) земли на семью. В большей степени именно по этой причине аргунцы в период становления советской власти в Забайкалье стали одними из самых активных её защитников. И им также в начале 1918 г. пришлось заменить своих отцов-командиров на простых казаков-станичников, выходцев из народной среды. Командование 1-м Аргунским полком тогда принял на себя Зиновий Метелица*.

И вот силами почти целой дивизии революционные казачьи полки в середине февраля (уже по новому стилю) подошли к Чите и потом в ночь на 16-е число совершили в городе вооруженный переворот в пользу местного совета рабочих, солдатских, а также казачьих депутатов. В гостиницах «Селект» и «Даурия» ночью были арестованы мирно спавшие и ни о чём не подозревавшие офицеры 1-го Читинского полка во главе со своим командиром полковником Комаровским, заодно под стражу определялись и все под руку попавшиеся высокие чины Читинского гарнизона. Акцию провели настолько быстро и неожиданно,

_______________

*Он сменил на этом посту полковника Павла Ивановича Войлошникова, между прочим, серебряного призёра Олимпийских игр 1912 г. в Стокгольме по стрельбе из боевого пистолета. В Древней Греции олимпионикам, как известно, ставили памятники в их родных городах. К сожалению, всё совсем не так порой в России. В 1938 г. Павла Войлошникова расстреляли в застенках НКВД.

что противники советской власти не смогли оказать практически никакого серьёзного сопротивления. К тому же всё происходило с пятницы на субботу, так что господа офицеры вполне могли быть и не трезвы в ту ночь и оттого очень сладко и крепко спали.

Тем же следом утром 16 февраля под арест попали и несколько гражданских политических деятелей из числа наиболее непримиримых противников советской власти, внесённых большевиками в «проскрипционные» списки ещё накануне переворота. Причём и на этот раз не обошлось без стрельбы: так, известно, что заместитель председателя Народного совета Э. Алко был ранен при задержании. За исключением данного инцидента и ещё нескольких, в остальном всё прошло достаточно гладко. И уже в середине того рокового дня жители города Читы получили на руки свежие газеты с извещением, что власть Забайкальского областного Народного совета низложена и временно, до созыва 14 марта объединённого съезда забайкальского сельского населения и советов, она перешла в руки исполнительного комитета Читинского совета рабочих, солдатских и казачьих депутатов. Объяснительная формулировка такой политической отставки Народного совета оказалась предельно лаконична и проста: «…ввиду искусственно подобранного состава его, буржуазного по направлению и контрреволюционного по деятельности». Как любил говаривать товарищ Сухов: «Вопросы есть? Вопросов нет…»

Дело было сделано, и уже, что называется к шапочному разбору, в Читу прибыли последние части Забайкальской казачьей дивизии во главе с её новым командиром, вахмистром Михаилом Петровичем Яньковым. По прибытии в город революционному комдиву передали ещё и должность военного комиссара Забайкалья, а также начальника гарнизона города Читы. От таких успехов у Янькова, видимо, немного закружилась голова. Он тут же завёл себе охрану, везде носил, как видно, напоказ золотое оружие и георгиевский темляк на шашке, «модно» приоделся, в соответствии с должностью, в приталенную генеральскую бекешу (полушубок). С командующим Забайкальским фронтом совсем молодым ещё Сергеем Лазо, вскоре после этих событий прибывшим из Красноярска, Яньков не смог поделить военную власть в области, и в результате оказался смещён со всех постов. Обвинённый вдобавок ко всем несчастьям ещё и в финансовых махинациях, он вскоре вынужденно подался в бега вместе, кстати, со своим приятелем — председателем Читинского

совдепа Евгением Поповым*. Вместо Янькова на должность командующего красными казачьими войсками Забайкалья советские

власти выдвинули двадцатипятилетнего левого эсера Дмитрия Шилова, поручика 2-го Читинского казачьего полка.

На этом, кажется, собственно, и закончилось политическое противостояние в городе Чита. И вот как раз в то самое время, по- видимому, через его железнодорожную станцию и проследовали на Дальний Восток несколько министров Временного правительства автономной Сибири во главе со своим премьером, решив: не останавливаться в поверженной врагами Чите и следовать дальше, в последний свободный от большевизма город на востоке России Харбин — столицу КВЖД.

4. Сибиряки в Харбине. Комитет защиты Родины и

Учредительного собрания

Когда Сибирское правительство прибыло в Харбин, генерал Хорват, бывший комиссар правительства Керенского, а теперь просто глава административной власти на территории КВЖД, как гостеприимный хозяин, поселил свежеиспечённых министров в отдельном вагоне на одном из путей железнодорожного вокзала. Среди прибывших к концу февраля в Харбин членов Сибирского правительства оказались: Дербер, Моравский, Захаров, Тибер-Петров, Колобов и Юдин** («Знамя революции», Томск, №61 за

1918 г.). Член СОД Я. О. Зеленский добавляет к этому списку ещё Неометуллова и Новосёлова («Голос народа», Томск, №79 за

6 сентября 1918 г.). С членами правительства тогда, по заявлению Колобова («Забайкальская новь», Чита, за 5 октября 1918 г.), прибыли в Харбин ещё и около 25 человек членов Сибирской областной думы. Также вскоре к ним присоединился Аркадий Краковецкий, а потом и освобождённый в конце марта из Красноярской тюрьмы Николай Жернаков.

Над правительственным вагоном, сразу же по размещении в нём министров был вывешен бело-зелёный сибирский флаг.

Харбин в тот период представлял собой настоящее Вавилонское столпотворение. Если верить источникам, то здесь нашли себе приют _______________

*В период колчаковщины Попов станет одним из партизанских командиров на территории Томской губернии.

**Иван Юдин вскоре после прибытия в Харбин отбыл в деловую командировку в Амурскую область.

люди, говорившие на 56 языках. Хотя сам по себе Харбин являлся сравнительно небольшим городом и уступал по численности, например, не только Омску или Томску, но даже Иркутску. По разным подсчётам, в 1918 г. на его территории проживало около 70 тысяч человек. Большинство населения, около пятидесяти процентов, составляли русские. И это не удивительно, поскольку Харбин, хотя и находился на территории Китая, был всё-таки по преимуществу российским городом, находившимся в долгосрочной аренде, как и все остальные земли, прилегавшие к КВЖД. А его жители, подданные России, пользовались так называемым правом экстерриториальности, то есть подчинялись юрисдикции российского законодательства, имели своё самоуправление и администрацию, обучали детей в русских школах и других сугубо национальных учебных заведениях, построили в городе около двух десятков православных храмов* и пр.

Вместе с тем в Харбине имелась конечно же собственная китайская городская администрация и даже полиция, выполнявшие, впрочем, чисто формальные функции, поскольку меры по управлению городом и охране порядка в нём осуществлялись главным образом структурами КВЖД во главе с генерал-лейтенантом Хорватом. Он в Харбине на тот момент был «царь и бог». Авторитет этого человека, управлявшего КВЖД и одновременно её столицей — Харбином с

1903 г., являлся настолько значительным, что ему на территории города ещё при жизни установили целых два монументальных изваяния**. А

_______________

*Это уж было так заведено, как куда придут русские — так давай сразу хороводы водить и храмы строить, да ещё — огороды садить: лук, чеснок, тыкву с кабачками, ягоды там разные… А как же!

**Одно воздвигло ему благодарное русское купечество, а другое — китайские граждане. Первое, в виде гранитного обелиска, было установлено в сквере напротив здания управления КВЖД. На памятнике имелась надпись в патриархальном, мещанско-бытовом стиле о том, что при генерале хорошо жилось не только местным купцам, но и чадам их, и домочадцам их, и даже всякому скоту их. На втором мемориальном постаменте также имелась благодарственное посвящение, но уже на двух языках — на русском и китайском, — характеризовавшее Хорвата как человека, руководствовавшегося в административной деятельности словами Конфуция (философа, сумевшего создать кодекс морально-нравственных норм, значительно потеснивших на территории целого государства церковно-религиозные догматы; примерно то же самое пытался совершить в России Лев Толстой, и ему это отчасти удалось) о том, что «умение ладить с соседями — великий дар», и о том, что «нельзя выгоду своей страны ставить выше моральных принципов и прав человека».

земли КВЖД в тот период называли не иначе, как счастливой «Хорватией»*.

Вторую по численности часть населения города составляли, естественно, китайцы. Но, в силу того что Харбин по китайским меркам считался вполне заштатным городом, местная ханьско-маньчжурская «диаспора», представленная людьми мало примечательными, не имела здесь значительного веса. По воспоминаниям русских, живших здесь в тот период, китайцы выполняли в Харбине главным образом функции прислуги, разносчиков, перевозчиков ну и т. п. Русские же служили в системе управления и администрации железной дороги, а также на самой дороге, работали в сфере культуры и образования, успешно занимались коммерцией и бизнесом.

По делам коммерческим русским бизнесменам, особенно в последние, военные и революционные годы, приходилось часто сталкиваться с многочисленными китайскими менялами, сидевшими на перекрёстках наиболее оживлённых улиц и занимавшихся, что называется чисто по наитию, своим достаточно непростым ремеслом. У них можно было обменять практически любую валюту на русские рубли и наоборот, причём делалось это, как отмечали современники, по самому верному курсу. Не прибегая к услугам биржевых сводок, интернета и мобильной связи, китайские менялы знали всю складывающуюся конъюнктуру рынка, в результате чего мгновенно и абсолютно правильно реагировали на любое изменение «погоды» как в экономике, так и в политике региона. Ну не случайно же китайцев называли в ту пору азиатскими евреями.

Кстати, о настоящих евреях. Они по численности населения также занимали далеко не последнее место в столице КВЖД, здесь их насчитывалось более 7 тысяч человек, то есть практически каждый десятый житель Харбина был еврей, что, по меркам как китайской, так и русской статистики того периода, являлось абсолютным нонсенсом. Для примера, в стотысячном университетском Томске их в _______________

*Предок Хорвата, серб по национальности, но проживавший на территории Хорватии, в период царствования Елизаветы Петровны, с согласия австрийских властей, перешёл на русскую службу. Причём, как гласит легенда, перешёл не один, а с находившимися под его командой тремя гусарскими и семью пехотными полками, получив от русского правительства приказ: охранять южные рубежи России от нападения турок, в районе современных Херсона и Одессы. Эти земли в тот период даже получили название Новой Сербии, однако впоследствии, во времена светлейшего князя Потёмкина, их переименовали в Новую Россию (Новороссию).

1918 г. проживало около пяти тысяч, и это считалось чуть ли не запредельным показателем*. Всем известны дискриминационные законы бывшей Российской империи в отношении данной народности, черты их оседлости и прочее.

Ну так вот, в тот период, когда КВЖД только начинала строиться, генерал губернатор Приамурья Н. И. Гродеков ходатайствовал перед царским правительством о том, чтобы на территории железной дороги в период её строительства и освоения несколько ослабить меры ограничения относительно проживания евреев, для того чтобы привлечь на КВЖД и главным образом в её столицу разного рода деловых людей, коих среди «избранного племени» всегда было немало. Обдумав и взвесив все «за» и «против», правительство приняло решение — разрешить администрации дороги действовать в этом вопросе, что называется, исходя из собственных интересов.

Таким образом, Харбин в начале позапрошлого века стал своего рода «свободной политической зоной» для российских евреев, и их количество особенно в Харбине начало сразу же значительно расти, увеличившись с 1903-го по 1906 гг. вдесятеро — с трёхсот до трёх тысяч человек. А к 1913 г. их численность достигла уже пяти тысяч, так что генерал Хорват даже разрешил харбинским евреям не только построить синагогу, но и организовать собственное национальное культурно-просветительское общество. Таким образом, и от лица этого народа Дмитрий Леонидович Хорват также вроде бы заслужил себе памятник, но они его почему-то не поставили. Необходимо отметить ещё, что количество евреев в харбинских революционных организациях также было весьма значительно и даже, может быть, более весомо, чем опять же в целом по России. То же самое наблюдалось и в среде легальных общественных структур. Так, например, число гласных Харбинской городской думы еврейской национальности в 1917–1918 гг. равнялось двенадцати из сорока, то есть уже каждый четвёртый депутат.

Такого рода факты не могли не повлиять на антисемитские настроения. Они так же, как и повсюду в России, имели место и в китайско-русском Харбине. Более того, в свете последних событий революции 1917 г. таковые настроения в силу всем известных _______________

*А самым еврейским городом Сибири и Дальнего Востока — так, между прочим, отчего-то вспомнилось — был в то время Каинск (даже само название города уже о чём-то говорило), нынешний Куйбышев в Новосибирской области. Здесь до революции, если верить историческому преданию, общее число синагог почти равнялось количеству православных храмов.

причин ещё более усилились, и это несмотря даже на то, что официально все дискриминационные законы в области еврейского вопроса были Временным правительством сразу же отменены, а разжигание национальной вражды и межэтнической ненависти с той поры стало преследоваться по суду*. Так к чему, собственно, мы завели речь о юдофобстве? А к тому, однако, что, когда в Харбин прибыли члены Сибирского правительства, жители города вместо лиц достаточно хорошо всем известных — Потанина, Адрианова, Крутовского или Вологодского, например, — увидели, извините, всё те же примелькавшиеся за последний политический год, физиономии «избранного племени», темноволосых, кудрявых молодых людей, ловко владевших, как д’Артаньян шпагой, индивидуальным лингвистическим аппаратом, и потому с лёгкостью дававших направо и налево интервью местной печати. «Ну, с этими выскочками всё понятно, — обсуждали тогда в Харбине последние новости — Своих говорунов хватает» («Забайкальская новь», Чита, за 5 октября 1918 г., интервью Колобова).

Однако вернёмся к нашей главной теме — к вопросу об организации антибольшевистского сопротивления на востоке страны. В Харбине в начале 1918 г. создалась в определённом смысле вполне уникальная ситуация. Дело в том, что, если не считать Кубани, где несколько казачьих станиц в то время находились под контролем блуждающей по степям Добровольческой армии генерала Корнилова (по происхождению — сибирского казака, кстати), Харбин оставался, пожалуй, единственным «российским» городом, на территории _______________

*Вдобавок ко всему евреи стали требовать для себя ещё и создания культурно-национальной автономии на территории России, что также очень многих возмущало: «…из грязи, да в князи». В одной из томских газет того периода нам попалась небольшая статья на эту вечную тему, из которой запомнилось одно, на наш взгляд, весьма интересное место. Оказывается, в самом начале Великой французской революции поднимался тот же самый вопрос и теми же самыми людьми. Так вот, одним из немногих депутатов, кто поддержал тогда подобного рода требования в Национальном собрании, был мало тогда кому известный адвокат — Максимилиан Робеспьер, ставший спустя некоторое время диктатором Франции. При правлении Максимилиана Робеспьера его младший брат Огюст руководил захватом главного оплота монархистов Франции, города Тулона, а его военным помощником в той операции стажировался также мало пока кому знаменитый на тот момент молодой генерал Наполеон Бонапарт. Дальнейшее стремительное возвышение которого после взятия Тулона также весьма примечательно и имело, похоже, всё тот же принцип домино.

которого ещё не успела утвердиться советская власть. Отсюда её безвозвратно выдворили ещё в декабре 1917 г., вследствие чего в некоторых отчаянных головах родилась тогда идея создания в Харбине, как некогда в Нижнем Новгороде в 1611 г., нового народного ополчения для освобождения родины от ненавистных красных оккупантов. Под такую великую идею сразу же нашёлся и собственный князь Пожарский в лице генерал-лейтенанта Дмитрия Леонидовича Хорвата. Что ж, мужчина он был и вправду весьма представительный: гигант двухметрового роста, с окладистой, почти до самого пояса бородой, по моде эпохи императора-миротворца Александра III. Немного позже нашёлся и свой собственный, доморощенный что называется, Кузьма Минин. В этой «роли» выступил известный харбинский адвокат, член кадетской партии Владимир Иванович Александров.

Присяжный поверенный Александров ещё с начала 1917 г. возглавлял в Харбине общественное объединение демократических сил города под названием Дальневосточный комитет защиты родины и революции, в который входили как представители правых, так и умеренно левых сил. Однако, после того как большевики разогнали Учредительное собрание, Владимир Александров решил, во-первых, несколько перепрофилировать своё общественное объединение, удалив из него левых политиков, а во-вторых, придать ему статус инициативной группы по организации на востоке России центра антибольшевистского сопротивления. В соответствии с этими изменениями соответственно была переименована и сама александровская организация. Теперь она стала называться Дальневосточным комитетом защиты Родины и Учредительного собрания*.

Для работы в новом политическом объединении Александров привлёк, прежде всего, представителей местных бизнес-кругов, кадетской партии, а также некоторых других организаций, видевших путь спасения России в здоровом политическом консерватизме, призванном мерами жестко-принудительного характера на время немного притушить пламень не на шутку разгоревшегося революционного пожара. Из всего вышеизложенного становится ясно, что Комитет оказался перепрофилирован в сугубо правую политическую организацию с примесью, по некоторым _______________

*В некоторых источниках иногда встречается название «Дальневосточный комитет активной защиты Родины и Учредительного собрания».

сведениям, даже некоторого антисемитизма*.

В этот же Комитет где-то в конце января — в начале февраля 1918 г. был привлечён для работы недавно прибывший в Харбин бывший комиссар Временного правительства по Иркутской губернии сорокасемилетний Иван Александрович Лавров. Человек абсолютно без какого-либо революционного прошлого, бывший чиновник губернского правления, выдвинутый после Февральской революции новыми демократическим властями на роль руководителя иркутской губернской администрации. В тот же период Лавров вступил в эсеровскую партию, но, как только получил назначение на должность, тут же вышел из неё по этическим соображениям — как лицо, «определённое к власти»**. После большевистского переворота в ноябре того же года Иван Александрович в числе лиц прежней администрации сначала лишился своего поста, а потом оказался под арестом. Однако в ходе декабрьского вооруженного мятежа его освободили из тюрьмы восставшие юнкера. Спустя некоторое время в январе 1918 г. теперь уже бывший губернский комиссар Временного правительства в целях личной безопасности уехал из Иркутска в Харбин.

По воспоминаниям самого Лаврова («Свободный край», Иркутск, №№114, 115, 116 за ноябрь 1918 г.), уже при пересечении китайской границы (ехал поездом), на станции Маньчжурия он встретил много знакомых ему по иркутскому антибольшевистскому сопротивлению людей. И среди них полковника Леонида Скипетрова — одного из организаторов декабрьского вооруженного выступления в городе, а теперь служившего у Семёнова в должности начальника его штаба. _______________

*Такие подозрения возникли вследствие того, в частности, что сам организатор Комитета господин Александров имел очень тесные связи с харбинской газетой «Призыв», крайне правого, а по мнению некоторых источников, даже и черносотенного направления. Вместе с тем, по другим данным, в Дальневосточный комитет (но, возможно, только на первых порах) входило несколько лиц еврейской национальности, назывались даже фамилии: Кайдо, Дистерло, Боннер, Дризин, Залевский.

**Так, по крайней мере, формально порядочно поступали тогда многие в России. Сейчас, к сожалению, наоборот: любой крупный, средний и даже порой самый мелкий административный руководитель почему-то считает для себя вполне возможным состоять действительным членом правящей в стране партии — не лучшая большевистская традиция. В силу этого в ходе политической перестройки конца ХХ века некоторые успели приобрести даже несколько партийных билетов — от коммунистов до единороссов включительно. И ничего?..

Скипетров одобрил поездку Лаврова в Харбин, уведомив его, что там как раз сейчас создаётся комитет по защите Учредительного собрания, который на добровольных началах собирает под своё крыло всех противников советской власти как из числа гражданских так и из числа военных лиц. Этим комитетом, сообщил также Скипетров, организована, в частности, и финансовая поддержка отряда Семёнова, призванного стать авангардом вооруженного антисоветского сопротивления.

Напутствуемый такими весьма обнадёживающими известиями, Иван Лавров с ещё большим нетерпением поспешил в Харбин. Прибыв в столицу КВЖД, он встретил здесь ещё одного своего хорошего иркутского знакомого — полковника Никитина, который в тот период как раз занимался формированием военных отрядов при Дальневосточном комитете, он-то вскоре и порекомендовал Лаврова в организацию Александрова. В ней оказались очень рады новому члену — такому высокопоставленному в недавнем прошлом чиновнику Временного правительства. Там, правда, к этому времени уже был один такой экс-губернатор — бывший комиссар по всему Дальневосточному региону А. Н. Русанов. Войдя в Комитет защиты Родины и Учредительного собрания, Лавров вскоре занял в нём пост сопредседателя и фактически начал руководить всей повседневной деловой работой данной организации.

Однако всё пошло не так гладко, как это, может быть, воображалось на первых порах Александрову с Русановым, а потом и Лаврову. Казалось бы, чего же проще: собраться, объединиться и всем миром, что называется, ударить как следует по большевикам. Ан нет. Тут получилось, как всегда: «Велика землица наша, да порядка в ней нет». Создался в общем своего рода классический крыловский квартет, и не потому конечно же, что не там садились, а потому, что «когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдёт». Так вначале изрядно рассорились между собой неформальные подчинённые полковника Никитина, заведующего военным отделом Дальневосточного комитета: есаул Семёнов и начальник харбинского добровольческого офицерского отряда полковник Николай Васильевич Орлов.

Главным образом эти два, как принято сейчас говорить, полевых командира не смогли договориться друг с другом по вопросу формирования собственных отрядов. Дело в том, что оба создавали свои подразделения на добровольной основе, в первую очередь, из числа мигрировавших на территорию КВЖД офицеров бывшей царской армии. Последние в ходе поэтапного движения по железной дороге с запада на восток вполне естественным образом попадали сначала на станцию Маньчжурия, в столицу семёновской вотчины. Здесь их как следует обрабатывали атаманские агитаторы и покупали в основном тем, что обещали прямо завтра же отправить их в бой против ненавистных большевиков. У части офицеров ещё имелась в наличии, что называется, не излитая злость на красных, так что некоторые принимали приглашение атамана и записывались в его отряд. Хотя, честно говоря, таких добровольцев было не так уж и много, как того хотелось бы в тот момент не только Семёнову, но и другим отцам-командирам.

По воспоминаниям современников, на территорию КВЖД попадали в тот период, как правило, люди, мягко выражаясь, не первого сорта, в основном так называемая офицерская вольница, своего рода «перекати-поле», люди, привыкшие в прежние годы на достаточно высокие офицерские оклады вести разгульный образ жизни. Такая публика, честно говоря, мало интересовалась предложениями маньчжурского воеводы и стремилась поскорее пробраться в мирный Харбин, устроиться там на хорошую офицерскую или гражданскую должность с приличным жалованьем, ну и т.д., не нарушая таким образом вполне привычного и устоявшегося годами уклада жизни. Видя, что добровольно уговорить офицеров не всегда удаётся, Семёнов стал частенько прибегать к добровольно-принудительному методу вербовки в подконтрольные ему части и, надо сказать, достаточно преуспел на этом поприще. Однако после первого же боя в семёновских сотнях насчитывалось сразу весьма значительное число дезертиров* в таком случае.

Так вот, тот факт, что большинство офицеров по милости Семёнова не доезжали до Харбина, очень обескураживал начальника харбинского добровольческого отряда полковника Орлова, поэтому он сразу же, как только узнал о случаях принудительных задержек, начал «точить зуб» на атамана. А причиной, окончательно рассорившей Николая Орлова с Григорием Семёновым, стало, если так можно выразиться, нерациональное использование забайкальским атаманом специальной офицерской роты, выделенной из состава _______________

*Барон Унгерн, например, для пресечения подобного рода неблаговидных поступков прибегал иногда, как гласит легенда, к сожжению на костре провинившихся офицеров, считая, что просто расстрелом уже мало кого напугаешь, тем более что многие в тот период воспринимали смерть не как наказание, а как долгожданное избавление от ужасов и кошмаров осточертевшей им вконец современной действительности.

отряда полковника Орлова в период январско-февральского наступления, а вслед за ним и скорого отступления семёновских частей как раз в период того политического кризиса в Чите, о котором мы рассказывали чуть выше.

Когда читинские красные части выбили семёновцев со всех позиций и подошли к станции Мациевская, последнему рубежу обороны перед китайской границей, подчинённые атамана дрогнули и побежали, а станцию остался оборонять один лишь отряд доблестных сербов. Тогда им на выручку из своего резерва Семёнов направил роту орловцев, несколько человек из числа которой было убито во время этой контратаки, а многие ранены. Полковник Орлов, когда узнал о случившемся, сам лично выехал на станцию Маньчжурия и сгоряча высказал Семёнову всё, что он о нём думал. Больней всего Николая Васильевича задело за живое то обстоятельство, что основную часть его изрядно потрепанной в бою роты составляли юнцы-кадеты, учащиеся Благовещенского военного училища, в конце декабря 1917 г. бежавшие от большевиков в Харбин и в азарте непосредственного юношеского энтузиазма сразу же вступивших почти в полном составе в число добровольцев Орлова.

В то же самое время, когда разворачивался уже в полном объёме конфликт с атаманом Семёновым, полковник Орлов впал в немилость ещё и к генералу Самойлову, начальнику охранной стражи КВЖД. Эта военизированная структура начала формироваться по решению правления железной дороги взамен прежней пограничной стражи, большевизированной и потому распущенной генералом Хорватом в конце 1917 г. В корпус охранной стражи стали набирать, в том числе, тех самых бывших офицеров царской армии, просачивавшихся сквозь большевистские и семёновские кордоны в Харбин. Непосредственным командиром формируемого отряда и был назначен полковник Орлов. Данное добровольческое подразделение вскоре взял под негласную опеку Дальневосточный комитет защиты Родины и Учредительного собрания, в силу чего личный состав орловского отряда получал не только денежное содержание со стороны КВЖД, но и значительные прибавки к жалованью, осуществлявшиеся по линии Комитета на средства, полученные от спонсоров. «Обыкновенно на ежемесячное содержание отряда, кроме жалованья, выдавалось по 2 рубля в сутки на человека и по 4 рубля на лошадь романовскими деньгами. Даже по тогдашним временам, в Харбине этого хватало на продовольствие с избытком», — вспоминал позже о тогдашнем житии-бытии своих подчинённых полковник Орлов.

И всё бы, как говорится, ничего, но тут против подобного рода сотрудничества одного из отрядов корпуса охранной стражи с Дальневосточным комитетом резко выступил генерал Самойлов; «когда в товарищах согласья нет…» Генерал являлся человеком, что называется, старой закалки, по сути, видимо, даже монархистом. Он прибыл в Харбин недавно со специальной миссией, предварительно получив в Петрограде указания от самого товарища (заместителя) председателя правления КВЖД господина Вентцеля. Имея такого протеже, он, во-первых, ни с кем не желал делиться своими «особыми» полномочиями, а во-вторых, как приверженец старого режима, он вообще был против всяких там комитетов, появившихся благодаря революции и, как считал генерал, всё вконец погубивших. Ну а когда М. К. Самойлов узнал о том, что в Дальневосточном комитете к тому же ещё и полным полно «жидов», он и совсем повернулся ко всем этим делам спиной.

Он рассчитывал под собственным руководством и при поддержке одного только генерала Хорвата создать укомплектованную по старому войсковому расписанию и основанную на принципах прежнего воинского устава, со строгой иерархией и беспрекословной подчинённостью боевую структуру, способную, как считал он, только в таком проверенном временем виде сокрушить все домогательства врагов на величие Российской империи. И каково же было крайнее удивленнее генерала Самойлова, когда до него дошли сведения о том, что без его ведома Дальневосточный комитет не только курировал один из отрядов охранной стражи, но и организовал командировку целой роты стражников в помощь ещё одному революционному самозванцу, с позволения сказать, атаману, какому-то там, понимаете, Семёнову.

Тотчас же по получении такого рода известий Самойлов вызвал к себе Орлова и незамедлительно ознакомил последнего с приказом о его отставке. Потерявший таким образом работу полковник в понятно каком взвинченном состоянии прибыл на станцию Маньчжурия разбираться по поводу «нецелевого» использования атаманом роты охранной стражи. И тут ему под горячую руку попался сам Семёнов, или — наоборот — Орлов нарвался на разгневанного последними военными поражениями Григория Михайловича. Так или иначе, но между ними, по всей видимости, произошёл очень крупный разговор, после которого дальнейшее сотрудничество двух полевых командиров оказалось под большим вопросом.

После этого, вернувшись в Харбин, Орлов, однако, к радости своей, узнал, что он не остался без средств к существованию и что его вместе с отрядом, хотя и неофициально, но принял к себе на службу Дальневосточный комитет. Скандал с Самойловым вскоре замяли, а генерала, чтобы не мешал общему делу, отправили поскорей самого в отставку. Отряд Орлова, кстати, так и остался для прикрытия под крышей корпуса охранной стражи, а на место Самойлова был назначен шестидесятилетний полный генерал (генерал армии по-современному) М. М. Плешков. Начальником штаба при нём утвердили Б. Р. Хрещатицкого, сына давнего знакомого генерала Хорвата бывшего генерал-губернатора Приамурья

Р. А. Хрещатицкого.

Эта новая старая гвардия в общем-то ничем практически не отличалась от оказавшегося кому-то неугодным генерала Самойлова и стала насаждать в корпусе именно те самые порядки, которые и мечтал, собственно, восстановить в воинских частях прежний начальник корпуса охранной стражи. Об одном из негативных проявлений староуставной дисциплины, введённой таким образом в корпусе, писал в своих воспоминаниях, в частности, всё тот же полковник Н. В. Орлов:

«Генерал Плешков установил ежедневный наряд довольно солидного караула для личной охраны и выставления у входа в квартиру почётных парных часовых. Правда, последнее предусматривалось воинским уставом былого времени, и ничего необыкновенного в этом не было. Но на деле создалось щекотливое положение: молокососов-ординарцев генерала очень забавляло, как стоявшие в роли часовых офицеры отдавали им честь, делая приёмы винтовкой по-ефрейторски „на-караул“, и всё время они умышленно шмыгали перед ними для своего удовольствия. Это страшно нервировало всех в отряде, так как по наряду приходилось отбывать эту повинность не только молодежи, но и более солидным чинам, несшим службу в строю рядовых. Генерал, конечно, в эти тонкости не вникал. Однако у орловцев сразу же зародилось неприязненное чувство к штабу российских войск за то, что у него не оказалось чутья сгладить подобную шероховатость».

В остальном, если отбросить вышеобозначенные «шероховатости», дело по формированию единой военной команды в корпусе охраной стражи вроде бы пошло потихоньку на лад. Теперь на очереди стоял вопрос об объединении частей ОМО атамана Семёнова, корпуса охранной стражи, а также отряда уссурийских казаков под началом Ивана Калмыкова, дислоцировавшегося на противоположной — восточной — стороне КВЖД, на пограничной с Россией станции, которая так и называлась — Пограничная. Формально обязанности главнокомандующего всеми этими частями стал исполнять в тот период бывший начальник штаба Восточно-Сибирского военного округа полковник М. П. Никитин. Однако его авторитет не признал не только штаб охранной стражи, состоявший из боевых полковников и генералов, но даже и вышеупомянутые казачьи атаманы Семёнов и Калмыков.

С этим нужно было что-то делать. И тогда у кого-то в голове созрела одна очень дельная мысль: пригласить на должность главнокомандующего человека, который своей известностью, а также влиянием собственных выдающихся заслуг перед отечеством объединил бы и возглавил все имевшиеся в наличии на территории КВЖД воинские контингенты. И, на счастье, вскоре нашёлся на Дальнем Востоке именно такой человек, им оказался не кто иной, как бывший командующий Черноморским флотом России вице-адмирал А. В. Колчак («приглашённая звезда», «роковой для Сибири человек»), находившийся в тот момент на службе у британской короны и направлявшийся морем через Шанхай и Гонконг на Месопотамский противогерманский фронт.

Колчака возвратили почти с полдороги и отправили в приказном порядке (потому что долго не соглашался) в распоряжение русского посла в Китае князя Н. А. Кудашева. По прибытии в Харбин Колчак, как и планировалось, был назначен на ту самую трудную должность, которую исполнял до него полковник Никитин, то есть главнокомандующего всеми вооруженными силами в так называемой полосе отчуждения КВЖД. Однако даже это назначение никоим образом не спасло положения. Авторитет нового главнокомандующего вице-адмирала Колчака по-прежнему не захотели признать ни старший по воинскому званию генерал от кавалерии Плешков, ни даже младшие по званию полевые командиры — есаул Семёнов («соловей-разбойник») и подъесаул Калмыков («воробей-разбойник»).

Теперь что касается харбинских политиков. Им, как и военным, также не удалось найти общего языка между собой. Несколько группировок, разделившихся на две противоборствующие стороны, вроде бы и вели постоянный диалог, но так и не смогли прийти к единому мнению по поводу формирования антибольшевистской коалиции. Наиболее влиятельной силой на тот момент в Харбине конечно же являлись представители дальневосточных деловых кругов, имевших, что опять-таки немаловажно в политической борьбе, значительные финансовые аргументы. Это были члены дальневосточных биржевых комитетов, торгово-промышленных палат, а также просто бизнесмены, нашедшие приют в Харбине и объединённые, что называется, общими идейными соображениями. Данная группа, как мы уже отмечали, активно поддерживала Дальневосточный комитет защиты Родины и Учредительного собрания, становившийся в тот период весьма весомой политической организацией в Харбине.

Следующей также достаточно влиятельной группой являлись прибывшие в Харбин из Томска министры Временного правительства автономной Сибири, а также члены Сибирской областной думы. За их плечами были два организованных общесибирских съезда, их решения, постановления, налаженные связи с иностранными консулами и пр. Ещё одной силой, которая по идейным, политическим и, наконец, партийным соображениям практически безоговорочно поддерживала своих товарищей из Сибирского правительства, являлось так называемое объединение демократических представителей от местного харбинского, а также от ряда дальневосточных городских и земских самоуправлений. В некоторой степени, исходя из тех же самых мотивов, поддерживали сибирских министров ещё и лидеры железнодорожных профсоюзных организаций. Все перечисленные и ряд других общественно значимых структур объединялись: с одной стороны — вокруг откровенного правого Дальневосточного комитета, с другой — вокруг умеренно левого Сибирского правительства. Таким образом, именно этим двум ведущим организациям и предстояло договориться (на ближайшие как минимум 200 — 300 лет) во имя союза политических сил, противостоящих как крайне левым, так и крайне правым.

По плану, предложенному министрами ВПАС, а также членами СОД и одобренному консулами союзных государств, означенные группировки должны были сформировать из своего состава единое политическое объединение, состоявшее на одну треть из членов ВПАС, на одну треть — из представителей Дальневосточного комитета защиты Родины и Учредительного собрания и ещё на одну треть — из представителей от местного самоуправления дальневосточных областей и городов. Намечавшееся сближение представлялось таким же простым, как и планы по созданию единой вооруженной группировки в составе трёх добровольческих подразделений — корпуса охранной стражи, отрядов Семёнова и Калмыкова. Но все эти намерения ровно с таким же, как и у военных, чисто русским, фирменным «блеском» и провалились.

Сначала против такого неравнодолевого, с их точки зрения, объединения выступили члены Дальневосточного комитета, поскольку посчитали, что данный вариант обеспечивает явный перевес для левых сил, в лице министров ВПАС и солидарных с ними представителей местного самоуправления, выбранного на революционно-демократической волне 1917 г. и в большинстве своём состоявшего из членов партии меньшевиков, эсеров и даже большевиков. С целью хоть как-то уравнять позиции левых и правых группировок в союзном совете александровский Комитет, как единственно возможный в данном случае компромиссный вариант, предложил утвердить в качестве руководителя готовившегося политического объединения генерала Хорвата.

Однако эта, с точки зрения некоторых, достаточно нейтральная политическая фигура абсолютно не устроила министров Сибирского правительства. Они и так считали, что, вопреки решениям декабрьского Сибирского областного съезда, отказавшего представителям правых сил в сотрудничестве, в деле организации новой власти на востоке России, пошли на слишком большие уступки, начав переговоры с торгово-промышленниками, кадетами, а даже, как они считали, с латентными черносотенцами, скрытыми в недрах Дальневосточного комитета*. Вдобавок ко всему в качестве председателя единого политического органа им ещё и предложили человека, по данным разведки, абсолютно старорежимных взглядов. Такой расклад в Сибирском правительстве, а также в кругах, близких к нему, восприняли уже как явный перебор и категорически отвергли «вариант с Хорватом».

Результат потраченных усилий оказался, таким образом, почти нулевой, и тогда, видя, что в Харбине никак не договорятся, спорщиков решили помирить в Пекине и вызвали представителей той и другой сторон, а также отдельно генерала Хорвата «на ковёр» к бывшему послу России в Китае Н. А. Кудашеву. Его полномочия до той поры по-прежнему признавали миссии союзных держав и полагали, что и харбинским политикам авторитет и богатый дипломатический опыт имперского посланника смогут помочь договориться.

И вот делегаты от двух «непримиримых» группировок в лице Ивана Лаврова от Дальневосточного комитета и Леонида Устругова от Сибирского правительства примерно в начале марта 1918 г. прибыли в Пекин для переговоров. Однако и на этот раз заключить соглашение им не удалось. В Пекине неожиданно для всех заартачился сам _______________

*Каждый представлял этот Комитет, кажется, на свой лад: генерал Самойлов, как мы помним, усмотрел в нём сборище «жидов», министры Сибирского правительства, напротив, нашли в его составе скрытых черносотенцев. Короче, повод для размолвки русский человек всегда найдёт.

посредник нового раунда переговоров — князь Кудашев*. Так, Иван Лавров в своих воспоминаниях о тех событиях («Свободный край», Иркутск, №№114, 115, 116 за ноябрь 1918 г.) однозначно подчёркивал, что к нему Кудашев отнёсся настороженно — как к бывшему эсеру, а к Устругову — как к представителю социалистического Сибирского правительства и вообще был настроен явно недоброжелательно. Другое дело генерал Хорват, с ним диалог по старой памяти _______________

*Его сиятельство князь Кудашев и впрямь был весьма странный (хотя — не странен кто?) и немного «мутный», как это принято сейчас (после 31 декабря 1999 г.) говорить, господин, почти настоящий двуликий Янус. По родословной князья его фамилии вели происхождение через Саид-Ахмета (жившего во второй половине XIII века) от Чингизидов улуса Джучи. Вместе с тем, по одной из версий, Николай Александрович являлся всего лишь незаконнорождённым сыном одного из князей Кудашевых, записанным в княжеский титул только благодаря стараниям горячо любимой матери, выхлопотавшей через суд ценой неимоверных усилий титул для единственного сына. Окончив военное училище, молодой Кудашев, однако, не стал связывать дальнейшую судьбу с военной службой, а благодаря связям, на сей раз своей жены, через А. П. Извольского, будущего министра иностранных дел России, сделал себе неплохую карьеру на дипломатическом поприще. Достигнув звания действительного статского советника (гражданского генерал-майора) и камергера, Кудашев накануне Февральской революции в возрасте 49 лет получил должность посла России в Китае (а Китай, он всегда Китай, то есть великая держава). Князь считался горячим патриотом и даже после двух революций 1917 г., по некоторым сведениям, оставался тайным монархистом по политическим убеждениям.

С другой стороны (и как тут не вспомнить известную гоголевскую фразу из «Мёртвых душ»: «Хороший человек, да и тот, по правде сказать, разбойник, только что не масон»), некоторые источники обвиняют Кудашева в принадлежности к традиционно враждебным российскому императорскому трону масонским организациям. Так, О. Платонов причисляет его к членам известного масонского ордена под названием Великий восток Франции. Известен также эпизод 1920 г., связанный с перезахоронением неподалёку от Пекина останков членов императорской фамилии, родственников последнего русского царя, казнённых большевиками в Алапаевске и вывезенных по личному распоряжению адмирала А. В. Колчака в бытность его верховным правителем России на восток. По некоторым данным, Кудашев якобы чинил массу препятствий при доставке гробов с их останками из Харбина в Пекин. Также известно, что посла Кудашева не оказалось почему-то среди встречавших этот «груз 200» на перроне Пекинского железнодорожного вокзала, а ведь, как монархист, он был просто обязан там присутствовать, но что-то, видимо, помешало…

наладился у посла сразу же и оттого получился вполне плодотворным.

Представителю Сибирского правительства формально отказали во внимании также и в дипмиссиях союзных держав. К тому же, как замечал Лавров, иностранцы к тому времени якобы начали уже немного охладевать к этому правительству. И всё потому, что оно в январе-феврале так быстро и бездарно проиграло противостояние с большевиками; слов, обещаний и деклараций было, как говорится, более чем достаточно, а вот конкретных дел оказалось совсем немного. К Дальневосточному комитету союзные послы хотя и отнеслись с большим вниманием, чем к Сибирскому правительству, однако поддержать его открыто они не рискнули. Их смутила, надо полагать, однобоко правая ориентация Комитета.

Лишь одна Япония, что называется, не побрезговала союзом с правыми харбинскими группировками и пообещала оказать александровской организации необходимую ей материальную помощь в полном объёме. По свидетельству Лаврова, японские представители и Сибирскому правительству ещё в Харбине строго конфиденциально, то есть в тайне от всех, делали точно такое же предложение. Но взамен попросили в случае удачного завершения совместного мероприятия предоставить в их распоряжение полную монополию на сибирские промыслы и уравнять японцев в правах с гражданами России на территории, подконтрольной Сибирскому правительству. Такие условия для сибиряков оказались абсолютно неприемлемыми, и переговоры с японцами сразу же были прерваны.

В результате иностранные союзники, видя, что комитет Александрова и правительство Дербера никак не могут договориться между собой, решили, наконец, отказаться от дальнейших планов по созданию единой политической коалиции и сделали ставку в деле организации антибольшевистского сопротивления на востоке страны теперь на структуры КВЖД во главе с генералом Хорватом. В том числе и на подконтрольные администрации дороги части охранного корпуса в Харбине. Японцы же через Дальневосточный комитет как запасной вариант должны были оказывать поддержку отрядам Семёнова и Калмыкова.

Вернувшись в Харбин и видя такой расклад сил, предрасположенный явно не в их пользу, члены дерберовской группы решили действовать самостоятельно и приступили к формированию собственных вооруженных отрядов в столице КВЖД. Однако в ответ на такого рода попытки сразу же последовал категорический запрет со стороны китайских властей, заявивших, что они не могут допустить организации на своей территории вооруженных подразделений иностранного правительства. Прибывший к тому времени в Харбин военный министр Краковецкий, а вместе с ним и другие члены Сибирского кабинета министров, находившиеся в тот период в столице КВЖД, конечно же были весьма обескуражены таким решением китайской администрации. Однако что-либо изменить в этом плане не представлялось возможным, и поэтому им ничего не оставалось, как сделать ставку исключительно на те боевые группы, что тогда уже формировались в городах Западной и Восточной Сибири, а также наладить контакт ещё и с дальневосточными областями, и прежде всего с близлежащим Приморьем, для того чтобы создать там подпольные вооруженные формирования и опереться потом на них в период планировавшегося вскоре антибольшевистского выступления.

С этой целью во Владивосток по распоряжению Краковецкого отправился специальный уполномоченный по фамилии Ходип, но он по совершенно нелепой случайности провалился: его кто-то узнал на одной из улиц Владивостока и сдал большевикам как непримиримого врага советской власти. После ареста Ходипа к делу по организации вооруженных отрядов был привлечён находившийся во Владивостоке полковник Толстов, однако его кандидатура оказалась тоже не совсем удачной. Дело в том, что у полковника во время его службы в 1917 г. в красноярском гарнизоне долгое время не складывались отношения с Аркадием Краковецким как командующим Восточно-Сибирским военным округом. Отношения между ними и в рассматриваемый период оставались натянутыми, так что в итоге в период антисоветского мятежа полковник Толстов вышел из подчинения Краковецкому и перешёл вместе со всем своим отрядом в ведение Приморского областного земства.

Но далее. Между Харбином и сибирскими городами уже в марте 1918 г. начали интенсивно курсировать связные ВПАС под видом мешочников, спекулянтов, а также и более представительных личностей — с официальными документами сотрудников кооперативных организаций. Особо секретные вояжи совершали эсеры, имевшие опыт ещё дореволюционной подпольной деятельности. Связные привозили в Харбин отчёты о проделанной штабами работе, а увозили в Сибирь деньги и новые инструкции. По воспоминаниям Михаила Колобова («Забайкальская новь», Чита, за

5 октября 1918 г.), с одним из первых таких траншей в Томск в распоряжение местных эсеровских подпольщиков поступило около 100 тысяч рублей, в Иркутск было переправлено 70 тысяч, а в Читу — 50.

Известно также, что, например, центральный штаб подпольных организаций, располагавшийся сначала в Томске, а потом в Новониколаевске, несколько раз посылал в Харбин в качестве своего курьера члена правоэсеровской партии, томского студента-медика Кронида Белкина. Для связи Краковецкого с организациями Иркутска и частями атамана Семёнова использовался один из заместителей военного министра некто — Б. Н. Волков. Из Иркутска в Харбин неоднократно ездил актёр местного театра М. А. Смоленский.

Но не только посредством связных контактировало военное ведомство ВПАС со своими тайными организациями. Для передачи необходимой информации использовали и вполне легальное средство — телеграф. При помощи специальных кодовых обозначений в телеграммах, которые на собственные средства посылали друг другу кооперативные конторы, например «Закупсбыт» из Новониколаевска в Харбин и обратно, передавались необходимые распоряжения или ориентировки. Вот одно из таких телеграфных уведомлений, дошедшее до нас благодаря изысканиям советского историка из Иркутска Г. М. Белоусова: «Харбин. Закупсбыт. Шенцу. Выкупайте рыбу, спешите, едет много спекулянтов, рассчитываться будут наличными. Необходимо соглашение компании ведения борьбы со спекуляцией». Это, по мнению Белоусова, означало следующее: «Спешите с подготовкой организации к выступлению, так как прибывают красные части, необходима координация всех действий». Вот примерно так. На эзоповом языке сибирских подпольщиков «огурцами» в таких телеграммах обозначались винтовки, а «баклажанами» являлись патроны, под «приказчиками» подразумевались офицеры, западные союзники проходили как «пайщики», а большевики шифровались почему-то под именами «Вавилов» или «Дмитриев». Сибирскую думу в телеграммах именовали «Сибцементом», ну и, наконец, у самих членов Думы было, пожалуй, в определённом смысле очень известное и оттого особенно эффектное обозначение — «каменщики». Работа, таким образом, шла полным ходом.

Что касается дальнейшего развития отношений между левыми и правыми в Харбине, то они не только не улучшились, но и, более того, вскоре перешли на новый виток противостояния. Сразу по возвращении из Пекина посланников Сибирского правительства и Дальневосточного комитета в Харбине произошёл ряд событий, вполне отчётливо продемонстрировавших полную непримиримость в отношениях двух политических сил. Это было связано, в том числе, с целым рядом заказных политических убийств, произошедших в тот период в Харбине, а также на некоторых других станциях КВЖД. Самым громким в череде подобных преступлений, совершённых, как под копирку, некими тайными силами, стала расправа над лидером харбинского профсоюза железнодорожников Вольфовичем. С этим профсоюзом достаточно длительное время вёл переговоры о сотрудничестве от имени Дальневосточного комитета Иван Лавров. И вот когда процесс по согласованию общих позиций двух общественно-политических организаций уже практически подходил к концу, люди в масках, прямо как в модных тогда мексиканских кинобоевиках (однако выправка явно выдавала скрывавшихся под «инкогнито» офицеров), похитили Вольфовича, а через несколько дней его нашли в степи, за городом — мёртвым.

Примерно то же самое произошло в Харбине и с инженером Уманским. По одной из версий, организаторами расправы над ним была служившая в отряде полковника Орлова группа юнкеров из Благовещенска. В конце 1917 г., в период установления советской власти в Амурской области, Уманский якобы весьма отличился на поприще преследований находившихся в оппозиции к большевикам общественных деятелей, в том числе из среды преподавателей Благовещенского военного училища. Каким образом в 1918 г. Уманский оказался в Харбине — неизвестно, но только его, на беду, угораздило попасться на глаза бывшим благовещенским юнкерам, и вот они якобы его и приговорили.

Далее: на станции Хайлар, отданной атаманом Семёновым в качестве вотчины своему ближайшему подручному — барону Унгерну, был расстрелян (по некоторым данным якобы даже засечён до смерти плетьми) достаточно известный на Дальнем Востоке политический деятель умеренно левого направления, врач по профессии — некто Григорьев. По версии атамана Семёнова, врач Григорьев вёл на станции Хайлар большевистскую пропаганду, и поэтому барон Унгерн отдал приказ: сначала его арестовать, допросить, а потом — расстрелять. Некоторые источники в связи с этим, правда, замечают, что казнённый Григорьев никакой политической пропаганды тогда на станции не вёл, а просто Унгерн якобы страдал маниакальной страстью преследовать врачей*. По ещё одной версии с Григорьевым на станции Хайлар по личной инициативе свёл счёты один из офицеров унгерновского отряда по

_______________

*То ли потому, что барон якобы ненавидел «гнилую» интеллигенцию вообще и врачей в частности (про Унгерна всегда любили и до сих пор любят рассказывать всяческие жуткости), то ли в этой маниакальной ненависти к врачам была у барона и какая-то своя, особая, мистическая, подоплёка (в 1920 г., кстати, именно врач по фамилии Рибо, служивший в отряде Унгерна, станет одним из заговорщиков, захвативших барона и выдавших его на расправу большевикам.

фамилии Борщевский, признавший в Григорьеве человека, который в период керенщины участвовал в убийстве его отца, служившего при царе полицейским исправником. Хрен редьки, как известно, не слаще, но последняя версия особенно многих тогда возмутила, поскольку переводила всё дело в разряд мало кому симпатичной, примитивной кровной мести.

Были ещё и другие примеры подобного рода кровавой череды внесудебных расправ. И как результат означенные события не только, мягко говоря, навсегда рассорили левых демократов с правыми, но и одновременно подорвали авторитет русского освободительного движения в среде иностранцев, которым «такой хоккей» оказался явно не по душе. Ибо, обо всех этих полукриминальных политических делах на своих страницах абсолютно откровенно писали в то время не только русские дальневосточные газеты, но и некоторые зарубежные издания. Вследствие чего вполне могла появиться абсолютно нежелательная реакция со стороны, что называется, зарубежного общественного мнения. Так что те силы, которые тогда заказывали музыку в Харбине, сразу же поспешили списать весь негатив на якобы неподконтрольную никому вольницу из отрядов Семёнова, Калмыкова и Орлова (в семье, дескать, не без урода), а также на издержки «охоты» некоторых русских офицеров на распространителей наркотиков*.

_______________

*Последнее действительно имело место, поскольку Харбин в то время был крупной перевалочной базой по переправке из Ирана в Китай по Транссибу больших партий опиума. Как известно, на протяжении XVIII и XIX веков «доблестные» британские колонизаторы огромными партиями, причём абсолютно легально, ввозили в Китай опиум и сбывали втридорога местному населению. В XIX веке, наконец, этот процесс усугубился до такой степени, что достиг в Поднебесной масштабов настоящей национальной катастрофы, вынудившей простой народ в условиях полной коррумпированности чиновничьего аппарата, полиции и министров даже организовать несколько мятежей, вошедших в историю под названием «опиумных бунтов». Многочисленные акты народного волеизъявления жесточайшим образом подавлялись экспедиционными корпусами Англии, Франции, а также, к сожалению, и царской России.

Однако в начале XX века китайским властям ценой неимоверных усилий, преодолевая сопротивление высокооплачиваемого за иностранные деньги местного наркотического лобби, всё-таки удалось законодательно запретить ввоз опиума в страну и его продажу, и тогда он стал поступать в Китай нелегально. После ввода в эксплуатацию Транссиба большие партии наркотиков начали переправлять с Ближнего Востока в Поднебесную транзитом через Сибирь. Некоторые проводники пассажирских поездов,

И, наконец, последнее обстоятельство, которое нам необходимо отметить в связи с первыми месяцами пребывания членов Сибирского правительства в Харбине, — это волну так называемых перебежек приверженцев одного политического лагеря в другой. Вскоре после возвращения из Пекина и нескольких громких убийств, о которых мы только что говорили, осложнились отношения с членами Дальневосточного комитета у нового его сопредседателя Ивана Лаврова, так что он вынужден был его покинуть и перейти после некоторого раздумья на сторону группы Петра Дербера. Формальным поводом для такого поступка послужил якобы отказ членов Комитета выделить деньги для сибирских подпольщиков. В Дальневосточном комитете Лаврову открыто заявили, что подавляющая часть их нелегальных вооруженных формирований подчиняется непосредственно Сибирскому правительству и поэтому помогать им дальневосточные торгово-промышленники не собираются.

Вслед за Лавровым, но в прямо противоположную сторону переметнулся вскоре министр путей сообщения Сибирского правительства Леонид Устругов. Для сведущих людей не являлось большим секретом, и мы это уже подчёркивали, что он по своим политическим взглядам был весьма близок к партии кадетов, так что харбинским правым не составило, видимо, большого труда переманить его в свой лагерь. В связи с подобными переходами _______________

как, наверное, и сейчас, за «долю малую», «детишкам на молочишко», как говорится, в потайных местах перевозили опиум до Харбина, а тут уж он поступал в руки местных наркодилеров. За такими-то дельцами и устраивали нелегальную охоту русские офицеры, желавшие быстро и хорошо подзаработать. Наркотики и тогда, конечно, стоили очень больших денег. Так, например, из дела, заведённого в 1915 г. в отношении начальника Иркутского сыскного отделения Романова, явствовало, что от каждого крышуемого им оптовика (по большей части из числа аптекарей-евреев) он получал в месяц денежное вознаграждение, равное его годовому жалованью (этой традиции у нас в Сибири, таким образом, уже более

100 лет). А барон Будберг, известный мемуарист той поры, прибывший в Харбин также где-то в феврале месяце 1918 г., вспоминал, что по пути с их поездом произошёл небольшой казус. На одной из стаций большевики конфисковали из их железнодорожного состава вагон-ресторан, так как его практически никто не посещал, после чего в купейном вагоне с некоторыми пассажирами произошла настоящая истерика. Оказывается, в стенках конфискованного вагона было спрятано более ста килограммов опиумного порошка, понятно, что на весьма приличную — астрономическую — сумму.

необходимо отметить, в первую очередь, следующее обстоятельство: после того как иностранные союзники приняли решение сделать ставку главным образом на генерала Хорвата и подконтрольные ему структуры КВЖД, при нём создали дополнительно ещё один специальный политический комитет, к работе в котором планировали привлечь не только представителей дальневосточных правых организаций, но и некоторых перебежчиков из числа членов Сибирского правительства и Сибирской областной думы.

Так вот, первым кандидатом из числа таких перебежчиков и стал Леонид Устругов. А вскоре к нему за компанию присоединились: министр торговли и промышленности ВПАС Михаил Колобов, а также член СОД Александр Окороков. В этот же комитет, получивший впоследствии название Делового кабинета, чуть позже вошли ещё близкий к Потанинскому кружку сибирский олигарх Степан Востротин и два посланца Добровольческой армии генерала Корнилова: генерал В. Е. Флуг и полковник В. А. Глухарёв. Таким образом, все формальности политического компромисса вроде бы были теперь соблюдены и многие с удовлетворением потёрли руки. Однако на поверку оказалось, что Деловой кабинет Хорвата по сути своей получился лишь вторым изданием Комитета защиты Учредительного собрания адвоката Александрова*, хотя и оформленный на сей раз немного, что называется, под другим соусом. В его состав вошли теперь представители не только дальневосточных, но и сибирских правых, а чуть позже — два посланца генерала Корнилова, представлявшие освободительное движение Дона и Кубани.

_______________

*Не случайно адмирал Колчак впоследствии во время допросов в иркутской следственной комиссии путал Комитет и Кабинет, а точнее просто, видимо, как и мы, объединял их в своём представлении в организации с абсолютно схожими политическими целями.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПОДПОЛЬНЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ СИБИРИ

Я приметил из многочисленных примеров, что русский народ очень терпелив и терпит до самой крайности;

но когда конец положит своему терпению,

то ничто не может его удержать.

А. Н. Радищев. Путешествие из

Петербурга в Москву

1. Создание Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского комиссариатов

Чуть раньше в Томске…

Середина февраля месяца*. В город только что прибыли недавно освобождённые из питерских «Крестов» депутаты разогнанного Учредительного собрания, и среди них: Михаил Линдберг, Борис Марков и Павел Михайлов (не путать с министром финансов ВПАС Иваном Михайловым). Все они, несмотря на сравнительно молодой возраст**, — члены эсеровской партии с дореволюционным стажем, профессиональные революционеры***, прошедшие каторгу и ссылку.

_______________

*Не надо забывать, что начала февраля, как такового, в тот год не было. В связи с переходом советской России к Григорианскому календарю вслед за 31 января сразу наступило 14 февраля.

**Маркову — неполных 34, Михайлову и Линдбергу — по 28 лет.

***При этом Марков и Михайлов — в прошлом члены боевых эсеровских групп, попавшие в своё время на сибирскую каторгу за реально «подрасстрельные» дела; тогда, правда, террористов не расстреливали, а вешали. Марков — за покушение на убийство царского министра юстиции Муравьёва, а Михайлов — за участие в убийстве некоего высокопоставленного жандармского офицера. Причём Павел Михайлов как раз именно такой смертный приговор и получил, но, исходя из того, что ему на тот момент было всего 18 лет, то есть он являлся несовершеннолетним (совершеннолетие наступало с 20 лет в царской России), смертную казнь ему заменили пятью годами каторжных работ. Отбывать срок Михайлову пришлось, пожалуй, в самом страшном «исправительном» учреждении той поры — в Зерентуйском централе Нерчинских серебросвинцовых рудников, разрабатывать которые начинали ещё декабристы. Трудно себе даже представить, как вполне домашний юноша, всего лишь первокурсник

С начала 1917 г. все трое входили в число руководителей самой крупной эсеровской организации Сибири — томской.

В предреволюционном 1916 г. они также явились инициаторами создания так называемого «Сибирского союза социалистов-революционеров» — организации, сплотившей накануне февраля часть разрозненных эсеровских групп Сибири в единый боевой «кулак». Союз удалось оформить в результате проведения двух объединительных, нелегальных, естественно, конференций, состоявшихся в конце 1915 — начале 1916 гг. в уездном городе Томской губернии — Мариинске. Главными организаторами тех мероприятий стали, помимо Михайлова, Маркова и Линдберга, ещё Михаил Омельков, а также Арсений Лисиенко (настоящая фамилия Семёнов, не путать с атаманом Семёновым). Вся эта пятёрка сама по себе являлась сплочённой группой молодых эсеровских революционеров, способных совместными усилиями решить многие задачи. Не случайно все пятеро в ноябре 1917 г. оказались избраны от Томской губернии во Всероссийское Учредительное собрание, а в феврале

1918 г. именно на них обратили своё внимание министры недавно избранного Временного правительства автономной Сибири как на людей, могущих возглавить в Западной Сибири подготовку к вооруженному мятежу против большевистской диктатуры. Лучших кандидатур, как говорится, и придумать было нельзя.

Из всех пятерых вышеперечисленных революционеров в феврале в Томске находились лишь трое: Марков, Михайлов и Линдберг. Лисиенко (Фёдор Семёнов) после роспуска Учредительного собрания на целых полгода (до осени 1918 г.) задержался у себя на родине, в Петрограде, а Михаил Омельков жил в тот период в Новониколаевске, поэтому туда и вернулся сразу же после всех пережитых столичных _______________

медицинского факультета университета, пережил тот ад в полном смысле этого слова, в котором он оказался. Но выдержал. Несколько раз, правда, вскрывал себе вены и всё-таки выстоял. Более того, даже в тех страшных условиях не смирился и вновь участвовал в попытке покушения, но на сей раз — на жизнь начальника тюрьмы.

Не менее дерзким характером, по всей видимости, обладал и Борис Марков, он, отбывая срок в Тобольской каторжной тюрьме, стал там одним из организаторов бунта заключённых, во время которого в столкновениях с охранниками сам был тяжело ранен. После этого его, по некоторым сведениям, также отправили на каторжные работы в Нерчинские рудники. Вероятно, именно там Михайлов с Марковым впервые познакомились, а потом и подружились. Подружились, как говорится, на всю оставшуюся жизнь. Такую, увы, уже недолгую…

передряг. С Омельковым конечно же не составляло никакого труда связаться и попытаться уговорить его начать вместе с другими работать на Сибирское правительство в изгнании, что, собственно, вскоре и было сделано. Однако Михаил Омельков после некоторого раздумья принял трудное решение — не присоединяться на этот раз к своим товарищам по революционному «мушкетёрскому» братству и отказаться от участия в подготовке вооруженного мятежа против советской власти. Отказался не за страх, а скорее за совесть, что называется, в общем-то по той простой (а может быть, и не совсем простой) причине, что считал возможным найти мирный путь воздействия на большевиков. И один из таких возможных вариантов он видел в том, чтобы посредством завоевания эсеровско-меньшевистского большинства на очередных выборах в Советы просто попытаться заменить коммунистов на более достойных людей. Уже через пару месяцев Омельков полностью разочаруется в избранной тактике и даже в знак протеста против ещё большего усиления диктатуры большевиков демонстративно выйдет из состава Новониколаевского совдепа. Однако в феврале-марте 1918 г. всё случилось именно так, как случилось. Таким образом, боевая эсеровская пятёрка на некоторое время превратилась в тройку*.

Беседу с Линдбергом, Марковым и Михайловым вёл в Томске лично _______________

*Они вновь воссоединятся все вместе, впятером, после того как большевиков изгонят за пределы Сибири. Однако вскоре опять наступят нелёгкие для демократии времена, связанные с колчаковским переворотом, и молодым эсерам придётся вновь принимать трудные решения: «быть или не быть», «бить или не бить». Четверо выберут гамлетовский вариант и, возродив некогда весьма действенный «Сибирский союз социалистов-революционеров», примут участие в организации антиколчаковского вооруженного мятежа. Лишь Михаил Омельков, «пермяк — солёные уши», в очередной уже раз не поддержит тогда своих товарищей и останется на позициях непротивления злу насилием. В таком состоянии он дождётся «второго пришествия» советской власти в Сибири и полностью примирится в итоге с большевиками. Однако они не простят ему его прошлого и в феврале 1938 г. расстреляют в Москве. Через месяц там же будет казнён и его товарищ по Сибирскому союзу Михаил Линдберг. А восемнадцатью годами ранее, в январе 1920 г., Павла Михайлова и Бориса Маркова зверски замучают семёновцы. Избежит всех подобного рода «перегибов на местах» из всей отважной пятёрки лишь один Арсений Лисиенко (Семёнов), так и не поменявший до конца жизни революционно подпольной фамилии на подлинную. После окончания Гражданской войны он эмигрирует в Китай, а потом в Новую Зеландию, где мирно скончается в 1973 году.

председатель ВПАС П. Дербер в присутствии государственного секретаря В. Моравского. Подробности этой встречи, к сожалению, остались для нас неизвестны, поэтому мы в очередной раз можем лишь представить себе в общих чертах основное содержание того секретного разговора, состоявшегося, видимо, где-то на одной из эсеровских городских явок. Вполне логично будет предположить, что трое доверенных лиц, прежде всего, видимо, получили указания — использовать все возможные средства легальной и нелегальной работы, для того чтобы организовать на территории Западной и Средней Сибири* сеть подпольных организаций. А также — насколько это опять-таки представится возможным вооружить их и быть готовыми на основании разработанного правительством плана начать одновременное выступление во всех крупных городах региона. Финансовую поддержку и прикрытие нелегальной деятельности заговорщиков вновь, как и в прежние, трудные для демократии времена, должна была обеспечивать кооперация.

И последнее: в помощники к трём назначенным уже руководителям западносибирского сопротивления определили ещё и тридцатичетырёхлетнего эсера Василия Сидорова. Он не являлся членом Учредительного собрания и даже не числился профессиональным революционером, однако вместе с тем Василий Осипович занимал весьма значимую и ответственную должность — председателя Томской уездной земской управы. Подпольный оргкомитет, куда вошли все четверо правительственных уполномоченных, решили именовать Западно-Сибирским комиссариатом ВПАС. Хотя, впрочем, может быть, совсем не такое название первоначально было оговорено тогда в Томске, но, тем не менее, именно под этим официальным обозначением данная руководящая группа томских подпольщиков и вошла в историю.

Завершив, таким образом, все свои дела в городе на Томи, члены Сибирского правительства где-то в 20-х числах февраля по новому стилю, дабы не рисковать лишний раз, поскорее выехали на восток. Их путь лежал сначала в Иркутск через Красноярск. Здесь министры, возможно, также на некоторое время задержались, хотя каких-либо свидетельств о том, что делегация ВПАС делала остановку в Красноярске, нам, откровенно говоря, не попадалось. Известно, однако, что руководителем местного подпольного антибольшевистского сопротивления в это время был назначен (или _______________

*Это тогдашние районы Томской, Алтайской и Тобольской губерний, Степного края (современная Омская область и северная часть Казахстана), Семипалатинской области и Енисейской губернии.

выбран самими красноярцами) бывший енисейский губернский комиссар Всероссийского Временного правительства видный областник, хорошо знакомый нам уже Владимир Михайлович Крутовский, незадолго до того освобождённый из большевистских застенков*.

Совещание членов Временного правительства автономной Сибири в Иркутске с местными деятелями антибольшевистской оппозиции, абсолютно точно известно, что удалось провести. Во время этих политических консультаций был учреждён ещё один подпольный — Восточно-Сибирский комиссариат ВПАС, во главе с председателем Иркутской губернской земской управы, правым эсером Павлом Яковлевым. Фамилии остальных членов ВСК нам, к сожалению, выяснить не удалось. Хорошо известен, однако, тот факт, что всего комиссарами назначили не четверых, как в Томске, а почему-то в два раза больше — целых восемь человек.

Ещё в исторической традиции прочно закрепилось мнение, что якобы Восточно-Сибирский комиссариат, несмотря на такую представительность, в отличие от Западно-Сибирского в период подготовки антибольшевистского мятежа, «особо ничем себя не проявил». На что, видимо, имелись вполне объективные, а также и субъективные (куда же без них) причины. И главная из них, как представляется, состояла в том, что Восточно-Сибирскому комиссариату приходилось действовать в Иркутске, что называется, под самым боком у большевистского правительства Центросибири, что само по себе уже осложняло его работу. Ну и потом, ВСК сразу же после своего создания оказался, что называется, практически полностью обезглавлен, так как уже к концу марта несколько человек из состава его руководства было арестованы и посажены в тюрьму.

В то же самое время члены томского комиссариата все находились на свободе и даже вели в качестве прикрытия вполне успешной _______________

*Вполне возможно, что столь скорому освобождению Вл. Крутовского из тюрьмы мог поспособствовать тот факт, что он был лично и достаточно хорошо знаком с самим Владимиром Ульяновым-Лениным, а также с его женой Надеждой Крупской. С той самой поры, когда по-дружески помогал им во время их шушенской ссылки, и они наверняка этого не забыли. Существует даже версия, что именно Крутовский выхлопотал у местного губернского начальства разрешение — поселить молодую супружескую пару не в Туруханском крае, где зимой порой трещали пятидесятиградусные морозы, а летом заживо заедал гнус, но в значительно более мягком по климату южном Минусинском уезде, считающемся у нас сибирской Швейцарией.

подпольной работы ещё и весьма активную общественную жизнь. Так, 24 февраля П. Михайлов, Б. Марков и М. Линдберг выступали в кинотеатре «Новый» (современный ТЮЗ) с докладом о последних событиях в Петрограде, связанных с роспуском Всероссийского Учредительного собрания. А до середины марта они совершенно открыто занимались организацией губернского съезда эсеровской партии. Все четверо томских комиссара были, напомним, эсерами-интернационалистами, очень близкими к левым, и поэтому, так же как и жена Цезаря, долгое время находились у большевиков фактически вне подозрений. Всё это, таким образом, позволяло им достаточно успешно заниматься, в том числе, и нелегальной деятельностью. По командировочным удостоверениям всесибирского кооперативного объединения «Закупсбыт» члены ЗСК разъезжали по городам Западной и Средней Сибири, создавая на местах через организации своих однопартийцев, а также и через некоторые областнические структуры сеть подпольных групп для участия в готовившемся вооружённом антисоветском восстании.

В совершенно иных условиях, повторимся, пришлось действовать членам Восточносибирского комиссариата. В марте их структуры подверглись почти полному разгрому со стороны большевиков, а в конце того же месяца на даче купца Сукачёва под Иркутском был арестован и сам руководитель этого подпольного комитета — бывший председатель губернской земской управы Павел Яковлев. Всё произошедшее явилось следствием неудачной попытки вооруженного мятежа в городе, предпринятого местными подпольщиками. В качестве основной цели выступления планировался арест руководства большевистской Центросибири. Дело в том, что с 14-го по 23 февраля в Иркутске проходил II Всесибирский съезд советов, на котором, в частности, проводились выборы народных комиссаров, то есть министров большевистского правительства Сибири. А по завершении съезда предполагалось произвести торжественное перезахоронение в братской могиле жертв декабрьских вооруженных боёв с «контрреволюцией». Подпольщики решили воспользоваться ситуацией, напасть во время проведения торжественных траурных мероприятий на практически безоружных митингующих и попытаться арестовать всё только что избранное руководство Центросибири.

Однако в результате доноса заговор оказался раскрыт, большевики заранее подготовились и сумели предотвратить угрозу со стороны подпольной боевой группы, состоявшей главным образом из бывших офицеров, арестовав накануне мятежа нескольких его организаторов. После этого было усилено наблюдение и за оппозиционными политиками, и, прежде всего, конечно, из числа членов правоэсеровской партии*. В результате, иркутскому подполью с самого своего зарождения пришлось действовать в очень трудных и стеснённых условиях, под постоянным и неусыпным контролем со стороны советских спецорганов. И всё-таки, несмотря ни на что, члены нелегальных боевых групп, как могли, сопротивлялись и осуществили за «отчётный период», в частности, ещё несколько вооружённых выступлений в городе.

Вслед за созданием двух подпольных правительственных комиссариатов следующим этапом на пути становления и организации сибирского антибольшевистского сопротивления стала инспекционная поездка по городам Сибири военного министра ВПАС Аркадия Краковецкого. Потерпев полное фиаско в Киеве, то есть так и не сумев сформировать в Украине из числа фронтовых частей подразделения, подконтрольные Областной думе, Аркадий Антонович устремился сначала в Петроград, а потом вслед за другими министрами непризнанного большевиками Сибирского правительства выехал на Дальний Восток. По пути следования он получил задание — проконтролировать ход подготовки к вооруженному выступлению в Сибири, связавшись с теми людьми, которые были оставлены Дербером, что называется, на руководстве подпольным хозяйством.

Эта инспекционная поездка состоялась, видимо, где-то в середине марта месяца, и поскольку в тот период вся организационная работа сибирских заговорщиков находилась ещё только в зачаточном состоянии, то и проблем, соответственно, было выявлено немало. И главная из них состояла, кажется, в том, что подпольным организациям не хватало характера настоящих боевых дружин, способных не на словах, а на деле выполнить поставленные перед ними задачи. С целью исправления подобного рода недоработок Краковецкий принял решение — создать при сибирских комиссариатах ещё и центральные военные штабы, которые удалось организовать, кстати, в самые наикратчайшие сроки.

Так, во главе именно такого штаба в Томске был поставлен давний знакомый Краковецкого, молодой прапорщик, эсер В. А. Смарен-Завинский**. С ним теперешний военный министр некогда делил _______________

*Иркутские эсеры в отличие от томских в большинстве своём являлись приверженцами правой (буржуазной) демократии.

**Этот томский эсер, по всей видимости, придерживался совсем уже левых взглядов, так что Александр Адрианов, например, в одной из своих статей того периода называл его даже анархистом.

нелёгкую судьбу политического заключённого в иркутском Александровском централе, а после освобождения они вместе работали в редакции газеты «Сибирь». В Иркутске точно такую же должность начальника центрального штаба приказом военного министра ВПАС занял ещё один приятель Краковецкого, хорошо известный ему по совместной службе в частях иркутского гарнизона, знаменитый ещё с дореволюционной поры эсер-террорист, коренной сибиряк Николай Калашников*. Летом 1917 г. Краковецкий, после того как получил назначение от Керенского командовать Восточно-Сибирским военным округом, взял себе в заместители именно Калашникова, имевшего тогда звание прапорщика, но вскоре, кажется, получившего чин, по разным данным, то ли поручика, то ли даже штабс-капитана.

Вот и всё, собственно, что нам более или менее точно удалось выяснить из имевшихся у нас под руками источников о миссии министра Краковецкого. Завершив экспедиционную поездку по Сибири, Аркадий Антонович направился далее на восток и вскоре прибыл в Харбин, где присоединился к остальным министрам ВПАС и вместе с ними продолжил работу по подготовке всесибирского антисоветского мятежа.

2. Создание в Сибири подпольных офицерских и эсеровских организаций

Особое значение Временное правительство автономной Сибири в плане подготовки вооруженного восстания придавало конечно же Томску, в первую очередь, как столице сибирского областничества, а также как городу, где действовала самая крупная и мощная из всех сибирских организация ПСР. Причём, что немаловажно, томские эсеры в отличие от многих других существовали до поры до времени на абсолютно легальной основе**. Все эти факторы, собственно, и _______________

*По мнению Н. С. Ларькова, Николай Калашников шифровался в тот период под псевдонимом Сергеев.

**Иркутская и красноярская эсеровские организации, например, уже были к тому времени изрядно потрёпаны большевиками в связи с декабрьским, январским и февральским выступлениями вооруженной оппозиции в этих городах. Томские же эсеры к февралю сумели сохранить в полной неприкосновенности свои ряды, даже несмотря на события

26 января, связанные с массовыми арестами членов Сибирской областной думы. И всё потому, во-первых, что в Томске долгое время не предпринималось никаких попыток вооруженного сопротивления советской власти. А во-вторых, в рядах городской организации ПСР, как мы сыграли, на наш взгляд, решающую роль в процессе создания именно на базе Томска разветвлённой сети антисоветских подпольных организаций Западной и Средней Сибири.

Весьма сведущая в данном вопросе «Сибирская жизнь» (за 5 июня 1919 г.) начало создания первых нелегальных вооруженных формирований в Томске относила ещё к периоду работы январских предварительных комиссий Сибирской областной думы. Тогда эсерствующие офицеры, входившие в состав военного отдела Временного областного совета во главе с Александром Сотниковым, предлагали председателю Совета Пинкусу Дерберу приступить к формированию специального вооруженного отряда для охраны собиравшихся в Томске членов Думы*. Однако Дербер, вполне резонно полагая, что это может спровоцировать большевиков на репрессивные меры по отношению к политической оппозиции, сначала категорически отказал членам военного отдела в этой инициативе. Александр Сотников, как мы знаем, вскоре убыл по служебной надобности в Красноярск и на собственный страх и риск поднял там вооруженный мятеж против советской власти.

Назначенный вместо него временно председателем военного отдела офицер Гариф Неометуллов, тоже член партии эсеров, так же как и его предшественник, являлся приверженцем идеи скорейшего создания на территории крупнейших сибирских городов вооруженных отрядов для поддержки Областной думы и избранного ею правительства. И поскольку политическая ситуация в Томске начинала в январе обостряться всё больше и больше буквальным образом с каждым днём, Временный Сибирский областной совет вынужден был уступить настояниям своего военного отдела и дал негласное разрешение на организацию в городе подконтрольного ему боевого отряда. У истоков создания этой дружины встали тогда _______________

уже отмечали, находилось много эсеров-интернационалистов, так называемых черновцев, стоявших на тех же самых, левых, позициях, что и большевики, и даже продолжавших (до 5 января 1918 г.) абсолютно искренне сотрудничать с коммунистами. Немаловажным фактором в деле продолжения мирного сосуществования томских эсеров с советской властью являлось, наконец, и то обстоятельство, что организацию томских большевиков фактически до самого конца 1917 г. возглавлял Николай Яковлев, сторонник политики объединенчества и сотрудничества со всеми левыми партиями. В Иркутске и особенно в Красноярске местные коммунисты резко отмежевались от меньшевиков и эсеров ещё в дооктябрьский период. Так что, почувствуйте разницу, что называется.

*Сотников даже предлагал с этой целью перебросить из Красноярска в Томск подначальный ему казачий дивизион (батальон).

поручики Алексеев и Немешаев, прапорщики Смарен-Завинский и Киселёв. Через некоторое время к кружку первых заговорщиков присоединились ещё несколько человек: штабс-капитан А. Фризель, поручики — Е. Фризель и Серовиков, а также прапорщик Вербицкий.

После разгона большевиками Сибирской областной думы данная группа сразу же перешла на нелегальное положение и, продолжив вербовку добровольцев в свои ряды, вскоре превратилась уже в полноценную подпольную организацию с собственным управленческим аппаратом и хорошо законспирированным штатом сотрудников. Прапорщик-эсер В. А. Смарен-Завинский (подпольный псевдоним — Сатин) был назначен её руководителем, а полковник

Е. К. Вишневский, как свидетельствует та же «Сибирская жизнь», занял в ней должность начальника штаба. В работе штаба участвовали также: капитан Лаптев, хорунжий Карчевский, поручик Булашев, прапорщики Леонтьев и Севенард.

Инициативу по созданию боевых формирований тогда же поддержал и томский губернский комитет ПСР. Так, уже вечером

13 января, в связи с разгоном в Петрограде Всероссийского Учредительного собрания состоялось экстренное заседание военного отдела губернского эсеровского комитета. 25 января, в самый канун разгона СОД, этот отдел пригласил явиться в своё присутствие

84 человека из числа членов городской организации, а на следующий день были вызваны ещё 24 эсера. О чём шла речь на тех совещаниях, можно, к сожалению, только лишь предполагать, и не более того. Единственное, что установлено, кажется, достаточно точно, — военный отдел отдал распоряжение, запрещавшее всем членам партии социалистов-революционеров продавать, а тем более сдавать имевшееся у них огнестрельное оружие «каким бы то ни было учреждениям и лицам, не входящим в состав ПСР». Данный факт хоть и косвенным образом, но всё-таки подтверждает мнение некоторых исследователей, что томские эсеры уже в январе 1918 г. вплотную подошли к вопросу об организации вооруженного сопротивлении советской власти.

Примерно в этот же период военный отдел губернского комитета ПСР установил связь и с офицерским бюро труда, через которое, как стало известно, бывшие офицеры томского гарнизона, не имевшие до того момента никакого отношения к эсеровской партии, также начали по собственной инициативе формировать группу сопротивления.*

_______________

*Первая, совсем небольшая, офицерская организация под названием «Белый легион» была создана в Томске ещё в конце 1917 г. Именно эта Вскоре в Томск стали прибывать в большом количестве демобилизованные офицеры с фронта, так что общее число оставшихся без работы, а следовательно, и без средств к существованию бывших «золотопогонников» возросло в разы, и для эсеров-подпольщиков такого сорта люди, имевшие богатый боевой опыт, конечно же представляли большой практический интерес.

Среди этих вернувшихся в родной город фронтовиков оказался и

двадцатишестилетний Анатолий Николаевич Пепеляев, личность уже тогда достаточно известная в Томске и в определённых кругах весьма уважаемая. Анатолий Пепеляев ушёл на фронт поручиком (старшим лейтенантом по-современному), дослужился за годы войны до подполковника, стал кавалером семи орденов, в том числе и Святого Георгия IV степени. Кавалера ордена Святого Георгия можно абсолютно точно приравнять по заслугам перед Отечеством современному Герою России*, так что в любом городе, даже таком _______________

группа, как полагают некоторые исследователи, 15 декабря устроила террористический акт в доме «Общества содействия физическому развитию» (на бывшей улице Солдатской, теперь — Красноармейской-14, до недавнего времени горбольница №1). Вечером того дня в указанном здании проходило совместное заседание президиума Томского совета рабочих и солдатских депутатов с представителями большевистского актива города. На нём обсуждался вопрос об отношении к только что завершившему свою работу Сибирскому областному съезду, а также некоторые другие проблемы. Около 11 часов вечера в доме начался сильный пожар, вследствие которого крыша и чердачные перекрытия рухнули прямо внутрь здания, проломив под тяжестью стропил ещё и весь второй этаж. Люди в момент обрушения, к счастью, успели уже покинуть помещения, и никто не пострадал. Однако всё могло закончиться и более трагично: под обломками очень быстро воспламенившихся и обвалившихся конструкций могли оказаться погребёнными многие из участников революционного собрания, в том числе и большевистский актив города. Вызванные пожарные признали причиной случившегося не потушенную кем-то цигарку, однако впоследствии выяснилось, что, возможно, имел место тщательно спланированный теракт, включавший в себя не только поджог, но и предварительное повреждение металлических стропил кровли.

*Единственное существенное отличие двух высших наград прежней и новой России в том, что орден Св. Георгия вручался сначала только дворянам, потом — только офицерам, но ни в коем случае — солдатам, им полагались только лишь медали Георгиевского креста. Звание же Героя России может заслужить, как известно, любой военнослужащий — от генералиссимуса до рядового включительно. Демократия в этом плане сделала в России определенно твёрдый шаг вперёд.

большом, по дореволюционным меркам, как Томск, георгиевские кавалеры были, что называется, наперечёт, и каждый, конечно, на вес золота.

А Анатолий Пепеляев вдобавок ко всем своим орденам имел ещё и Георгиевское Золотое оружие (шашку) за храбрость, что вкупе с орденом Святого Георгия в старые времена давало право владельцу этих наград на личную аудиенцию у самого государя императора. И хотя Николай II почти уже год как отрёкся от престола, но всё же, всё же, всё же, как говорится… Заполучить такого человека в свои ряды томским подпольщикам конечно же очень хотелось. Позже, став личностью очень известной не только в Сибири, но и далеко за её пределами, Анатолий Пепеляев, уже в тот период колчаковский генерал-лейтенант, в Чите во время показательного суда над ним заявил, что подпольная офицерская организация в Томске в 1918 г. была создана «по призыву» эсеровской партии и действовала первоначально строго по её директивам («Известия ВЦИК» от

18 января 1924 года).

А тринадцать лет спустя, в конце 1937 года, во время допросов в Новосибирске Анатолий Пепеляев вспоминал о том начальном периоде впоследствии бурной антисоветской деятельности так: «Моим знаменем на германской войне было — победа и величие России. Для этого я не щадил своей жизни, но действительность оказалась иной: боевые полки бестолково гибли, таяли новые пополнения, армия не получала патронов и снарядов… Встал вопрос: кто виноват? Ответ один: бездарное правительство, не способное организовать оборону страны. Поэтому я, как и большинство офицеров, спокойно встретил Февральскую революцию и отречение Николая Романова от престола. Но и пришедшее к власти правительство князя Львова и Керенского не сумело остановить развал державы и армии. Мои бывшие полководцы Брусилов, Корнилов, Алексеев издавали приказы, которые никто не выполнял. Войска уходили с позиций. В этом я видел гибель России и искал какую-то силу, способную изменить катастрофическое положение, но не находил её. С такими чувствами тоски и безнадежности я возвратился в Томск…».

О фронтовиках, подобных Пепеляеву, писал осенью 1919 г. в новониколаевской газете «Военные ведомости» журналист по фамилии Оксанин. Его очерк назывался «Печальная ёлка» и повествовал о бывшем офицере Российской армии, вернувшемся, после демобилизации с фронта домой как раз к новогодним праздникам начала 1918 г. Как живое свидетельство тех давних событий, мы, уж извините, слово в слово переписали выдержку из того «печального» очерка.

«Он ходил, совсем согнувшись, словно ему на плечи положили непосильную тяжесть. Все его движения стали неуверенными и робкими. Он зябко потирал руки и уступал дорогу другим, сам отходя в сторону. Он становился жалким, и это было ужасно.

Это было ужасно потому, что раньше он был совсем другой, недаром петлицу его шинели украшала георгиевская ленточка, а на рукаве были нашиты полоски — знак полученных на прошедшей войне ранений. Он был гордостью полка, и имя его повторяли многие с эпитетом храброго. Жизнь тяжелая и страшная наложила на него свою руку. Он был изгнан, как все доблестные, из рядов армии, был заклеймён именем предателя и врага народа теми, кто встал у власти. Бывших офицеров чуждались и боялись принимать на работу. А у него семья.

После разгрома фронта большевики уволили его по личной просьбе в отставку, и он вновь увидел семью. Иногда грубые и пьяные люди заходили в квартиру, под видом обыска производили разгром и к тому же всячески издевались над его достоинством. Иногда его уводили в трибунал, допрашивали и прельщали разными посулами, для того чтобы он перешёл на службу к большевикам.

Душу терзала, помимо материальных забот и нравственных унижений, ещё и полная оторванность от жизни своего государства.

На глазах гибла Россия-Родина, и он ничего не мог сделать. Простым зрителем присутствовал он при позоре дорогого ему отечества, за которое на фронте проливал кровь. И ему, могучему и сильному человеку, было горше смерти сидеть, сложа руки. Это обстоятельство сильнее, чем остальные, подействовало на него. Оттого он и согнулся, а глаза его потухли, и он, словно больной, уныло бродил в поисках места, потеряв всякую надежду на лучший исход.

Но вот однажды он пришел ликующий и радостный. Жена взглянула в его сияющие глаза и сама озарилась их светом. Он привлек её к себе и сказал:

— Я буду жить теперь. Я снова работник. Я не мёртвый, не нищий. Родина позвала меня, и я пошёл*.

_______________

*Такой семейный разговор, например, у Анатолия Пепеляева (в Томске тогда находилась его жена и пятигодовалый сынишка) мог происходить или в доме-усадьбе его отца, генерала Николая Михайловича Пепеляева, к тому времени уже умершего (ныне это хорошо отреставрированный дом по улице Кузнецова, 18), или, возможно, на квартире тогда ещё здравствующей матери Клавдии Георгиевны (она была из рода довольно богатых в Томске купцов Некрасовых), проживавшей в историческом центре города, у самых стен Алексеевского мужского монастыря, на бывшей Спасской (ныне Советской) улице.

Он вступил в одну из тайных военных организаций».

На всё тех же допросах в Новосибирске Анатолий Пепеляев рассказывал: «В феврале месяце 1918 г. я встретился в Томске с моим

хорошим знакомым бывшим капитаном Достоваловым. С ним я учился в Павловском военном училище. Теперь это был боевой офицер, несколько раз раненный, командир батальона.

— Ты что же, не состоишь ещё в организации? — был первый вопрос.

— Нет, — отвечал я, — да и не знаю ещё никакой организации.

— А мы говорили о тебе, приходи завтра в гостиницу «Европа», в №35.

Назавтра я был в гостинице, где было собрание штаба подпольной офицерской организации г. Томска, возглавляемой полковником Сумароковым».

Вступив в подпольную организацию, подполковник Пепеляев занял в ней должность начальника штаба.

По адресу гостиница «Европа» (ныне магазин «Тысяча мелочей»), комната №35 и находилось, надо полагать, вышеупомянутое нами бюро труда для безработных офицеров. Первоначально оно располагалось в доме №4 по улице Садовой (здание находилось где-то напротив тогдашнего общежития — сейчас учебного корпуса №3 — университета). В том же доме на Садовой (теперь проспект им. Ленина) размещалась тогда и редакция крупнейшей в Томске эсеровской газеты «Путь народа». А также, что особенно примечательно, штаб того самого военного отдела губернского комитета ПСР, который, как мы выяснили, и стал одним из инициаторов создания в Томске вооруженного антисоветского подполья и вышел с этой целью на контакт с офицерским бюро труда.

Таким образом, можно предположить, что губернский военный отдел комитета ПСР специально приютил, что называется, под своей крышей офицерское бюро труда или, что также вполне возможно, собственно, и создал это самое бюро. Потом оно перекочевало по соседству — в Дом свободы (ныне Дом учёных), где располагалась в то время ещё и общегородская биржа труда, действовавшая под патронажем совета рабочих и солдатских депутатов. Однако вскоре все находившиеся здесь структуры вместе с губернским совдепом и его исполкомом переехали по новому адресу — в национализированное здание частной гостиницы «Европа». Вот так в бывшем гостиничном номере «35» под вывеской офицерского бюро труда (официально данный комитет назывался «Совет представителей бывших офицеров») и разместился нелегальный вербовочный пункт томской подпольной антисоветской организации. Шутки ради (хотя какие уж тут могут быть шутки) надо сказать, что здесь же в одной из комнат бывшей гостиницы, то есть прямо по соседству, располагалась тогда же и следственная комиссия томского революционного трибунала, так что, в случае чего, далеко ходить бы не пришлось ни тем, ни другим друг к другу «в гости».

В общем, как мы видим, офицерское бюро труда вполне легально и основательно прижилось в здании губернского совдепа. И всё это благодаря тому, что большевики, как нам представляется, до поры до времени не были уж столь кровожадными, какими их стали изображать после 1991 г. под «соровскую дудку» некоторые российские историки и особенно публицисты. Тогда, в начале 1918 г., советская власть под воздействием революционного подъёма и опьянения от первых успехов пыталась всё-таки всех своих оппонентов и даже порой врагов не наказывать, но перевоспитывать. Советы, как известно, даже предполагали закрыть все тюрьмы, а провинившихся «перековывать» в трудовых лагерях.

Вот и к офицерам, бывшим «золотопогонничкам», у них был примерно тот же подход — создать им условия для «перевоспитания» посредством честного и мирного труда. Вследствие всего выше изложенного идея с офицерским бюро труда большевикам оказалась вполне по душе, так что они даже, как мы видим, выделили с этой целью одно из помещений в своей главной губернской резиденции. И офицерское бюро, пользуясь таким карт-бланшем со стороны советской власти, развернуло в полном объёме вполне легальную деятельность. С одной стороны, предлагая томским организациям и предприятиям «кадры интеллигентных работников», как деликатно именовали тогда бывших офицеров, а с другой — вербуя военных в подпольные вооруженные группы, для борьбы с вступившей с ними в столь доверительные отношения советской властью.

Бывшие офицеры в тот период, надо сказать, не гнушались никакой работой, особенно трудно в этом смысле приходилось так называемым кадровым, то есть профессиональным, военным, не умевшим, что вполне естественно, ничего больше делать по жизни, как только родину защищать (прошу прощения за немного избитую фразу). Поэтому им приходилось за неимением, как говорится, лучших вариантов, устраиваться извозчиками, разносчиками газет, водовозами и даже грузчиками. Однако вскоре для них открылась новая перспектива. В соответствии с декретом Совнаркома от

15 января 1918 г. о создании регулярной Красной армии, в Сибири уже в конце февраля месяца начали формировать первые красноармейские отряды. («Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться» — В. И. Ленин.) Поэтому бывшим офицерам было предложено вступать в ряды новой революционной армии на первых порах хотя бы в качестве инструкторов по боевой подготовке, и часть

из них откликнулась на такое предложение*. Некоторые из офицеров поступили на службу по прямому заданию подпольных организаций. Именно с такой целью, если верить Н. С. Ларькову, в первый томский красноармейский отряд записались тогда поручик В. Серовиков, подпоручик Н. Козьмин и прапорщик А. Девятов.

Имелась, впрочем, и другая работа — нужно было охранять военнопленных, размещавшихся в концентрационных лагерях на территории большинства сибирских городов. Неблагородное, конечно, это занятие для бывшего офицера — вертухаем служить, хотя… тут как посмотреть: не своих же сограждан стеречь, а бывших военнослужащих армии противника, что — совсем уже другое дело, согласитесь. Поэтому некоторые демобилизованные офицеры по приезду в Томск переквалифицировались в охранники. По имеющимся у нас данным, и сам Анатолий Пепеляев, после того как по совету капитана Достовалова вступил в подпольную организацию, для прикрытия через офицерское бюро устроился на работу в охрану лагеря для военнопленных.

В положении, значительно более определённом в плане трудоустройства, оказались так называемые офицеры по призыву, бывшие гражданские служащие, мобилизованные во время войны и окончившие ускоренный курс военных училищ. Эти люди практически все без исключения имели какие-нибудь довоенные гражданские специальности, и у них, таким образом, была возможность устроиться на более престижную в отличие от кадровых военных работу. Таких офицеров, учитывая их, как правило, не дворянское, а всё-таки близкое к народному — разночинское происхождение, даже брали иногда на службу в элитные подразделения, в отряды Красной гвардии. Правда, также пока только в качестве инструкторов по огневой, строевой, караульной и прочей воинской подготовке — в общем, для проведения так называемого курса молодого бойца среди рабочих-красногвардейцев.

Сибирские подпольщики постепенно смогли внедриться и в эти гвардейские, по сути, чисто пролетарские структуры. Так, в отряд томской Красной гвардии, по свидетельству современника тех событий В. Д. Вегмана, удалось устроиться на службу сразу нескольким членам нелегальной антисоветской организации — штабс-капитану Николаеву,

_______________

*В комнате №50 в здании бывшей гостиницы «Европа» с 10 до 14 часов ежедневно велась запись в Красную армию. В этой комнате, а также ещё в пяти дополнительных (№№41, 42, 44, 46 и 47) тогда размещался гарнизонный совет, или, по-другому, военный отдел губисполкома.

поручикам Максимову и Златомрежеву*. А один из ставленников эсеровского штаба — поручик Б. И. Меркулов — даже возглавил городскую милицию.

Неплохо у подпольщиков оказалась налажена и разведка. Так, по замечанию того же Вегмана, томские «карбонарии» имели агентов, напрямую соприкасавшихся с ближним кругом местного большевистского руководства, среди которых лучшими осведомителями конечно же, как всегда, являлись женщины, работавшие секретарями или машинистками, а то и просто любовницами, имевшими доступ практически к любой и даже совсекретной информации и по мере возможности снабжавшими такими материалами томских подпольщиков. Примерно то же самое происходило и в других сибирских городах. В Красноярске, по некоторым данным, руководителем городского отдела милиции также числился член тайной организации Коротков, в Иркутске — Щипачёв, а в городе Камень-на-Оби — Самойлов. Известно также, например, что штаб боевого отряда под командованием есаула И. Н. Красильникова, действовавшего в Омске и его окрестностях, направил на курсы молодого бойца «для наблюдения за их организацией и захвата пулемётов в момент восстания» офицера Гампера. И то были конечно же далеко не единичные примеры.

С некоторыми из этих, а также с другими подпольными организациями комиссариат Временного Сибирского правительства по мере возможности устанавливал связь по линии областных и эсеровских структур. Так, из Канска для получения необходимых инструкций приезжал в Томск подпоручик (по другим сведениям, поручик) Фёдоров, представившийся как руководитель тамошней нелегальной организации. Она, по его утверждению, объединяла вокруг себя все подпольные группы от Канска до Нижнеудинска включительно. А объединённую организацию Барнаула, Семипалатинска и Камня-на-Оби позиционировал во время визита в Томск штабс-капитан А. С. Ракин.

Эти, а также некоторые другие представители сибирского подполья, побывавшие в феврале-марте 1918 г. в Томске, получали здесь от _______________

*Правда, классический советский историк Вегман, возможно, по цензурным соображениям намеренно ошибочно причислил этих людей к членам крайне правой офицерско-монархической организации. С той поры, образно выражаясь, и повелась традиция мазать всех противников большевизма в Сибири, в том числе и красных эсеров, одной — белой — краской, что от лукавого, конечно.

центрального руководства инструкции по организации своей нелегальной деятельности, а также гарантии по финансовому обеспечению. Так, в частности, сибирских подпольщиков заверяли в том, что все гражданские лица, зачисляемые в группы нелегалов из средств Временного правительства автономной Сибири, будут получать ежемесячное денежное вознаграждение, размер которого варьировался в пределах от 100 до 300 рублей (примерно от 15 до 45 тысяч на наши деньги). Сумма оплаты зависела от материального положения подпольщика, от количества членов его семьи, находившихся на иждивении, а также от его практической занятости в организации. То же самое касалось и примкнувших к нелегальному движению офицеров: они, согласно заверениям представителей областного правительства, зачислялись как «по-прежнему проходящие службу на фронте», и в соответствии с этим им обещали обеспечение жалованьем, равным их прежним армейским должностным окладам. Более того, по некоторым данным, Сибирское областное правительство планировало якобы даже погасить офицерам-подпольщикам задолженность по заработной плате с того самого периода, когда они по распоряжению советских властей оказались принудительно уволенными с военной службы*.

_______________

*На деле всё оказалось, к сожалению, далеко не так замечательно. Выплаты из-за недофинансирования часто задерживались, в результате офицеров кормили порой лишь одними обещаниями. Так, членов многих подпольных организаций стали заверять в том, что, если не сейчас, то после победы антибольшевистского восстания, Сибирское правительство обязательно рассчитается по всем долгам. Однако и это обещание оказалось в итоге не выполнено. В ходе летних боёв 1918 г. вроде бы как было не до того, а осенью, когда дело по выдворению большевиков из Сибири удалось успешно завершить, у нового Сибирского правительства появились сразу же другие, более неотложные дела, и оно официально уведомило бывших своих нелегалов, что выплаты финансовых задолженностей по периоду подготовки вооруженного восстания производиться не будут. Как говорится, — «такова спортивная жизнь»… Не всё, конечно, измеряется деньгами, но ведь и ими тоже.

И ещё один интересный факт в связи с данной темой. В начале осени 1918 г. известный нам уже Александр Сотников подал в президиум Сибирской думы заявление (ГАТО. Ф.72, оп.1, д.49, л.63) о финансовых начислениях ему, как члену Думы, за январскую и августовскую сессии, на которых он не смог присутствовать (а соответственно и своевременно получить полагающееся ему денежное содержание), так как в январе он боролся с большевиками в Красноярске, а в августе, мобилизованный как офицер в Сибирскую армию, участвовал в боях против частей Центросибири. Чем закончилось это дело, нам выяснить, к сожалению, не

Обещанные весьма выгодные финансовые условия в период массовой безработицы, несомненно, привлекли на первых порах в подпольные организации Сибири немало офицеров, среди которых, однако, нашлись и такие, кто весьма настороженно, если не сказать враждебно, был настроен по отношению к партии социалистов-революционеров, считая во многом именно её виновницей тех бед и несчастий, что обрушились за последний год на Россию. Данное обстоятельство не могло конечно же не сказаться на организации подпольных структур, внутри которых, как отмечают исследователи этого вопроса, почти сразу же с момента их зарождения произошло размежевание по политическим мотивам, что привело со временем к выделению из некогда единых городских подпольных объединений порой сразу до нескольких вполне самостоятельных групп, создавших собственные штабы и имевших свою нелегальную сеть сотрудников.

Так, в Томске уже в феврале-марте оформилось целых три размежевавшихся между собой подпольных организации. По сведениям всё той же «Сибирской жизни» (за 5 июня 1919 г.), первыми из объединённой городской структуры выделились сами эсеры. У них, в свою очередь, появились серьёзные претензии к части членов общегородского объединения в смысле недостаточной приверженности их к идеям русской революции в целом и социализма — в частности. К этим эсерам из числа гражданских лиц тут же примкнуло и некоторое количество молодых офицеров прежней единой организации. Ими являлись главным образом чины младшего командного состава, набранные во время войны из среды мелких чиновников, служащих и студентов-добровольцев, среди которых также было достаточно много сторонников левых идей. Созданная из таких людей новая подпольная структура, естественно, по-прежнему осталась под контролем губернского комитета ПСР, вследствие чего сохранила и полную подначальность Временному правительству автономной Сибири.

Значительно ослабленная после такого размежевания дотоле объединённая подпольная организация, по всей видимости, вышла из непосредственного подчинения эсеровской партии и, возможно, наладила более близкий контакт с группой ведущих томских областников, а через них в скором времени и с харбинскими политиками из Комитета защиты Родины и Учредительного собрания, а также из окружения генерала Хорвата. Во главе этой, теперь _______________

удалось, однако хочется верить, что просьба столь заслуженного перед сибирским освободительным движением человека была всё-таки удовлетворена.

наиболее крупной в городе боевой группы (по разным данным, в среднем около 700 человек) встали: 47-летний полковник

Н. Н. Сумароков, а также известный нам уже подполковник А. Н. Пепеляев. Костяк её состоял по преимуществу из кадровых офицеров бывшей Российской армии.

Ну и, наконец, третью антисоветскую подпольную группу в Томске составили также бывшие фронтовые офицеры, но только из числа тех, которые, по всей видимости, прекратили всяческие контакты с эсерами ещё до того, как те вышли из объединённой организации. Вследствие этого, а может быть, и по какой-то другой причине, но в советской историографии данная группа томских подпольщиков была раз и навсегда обозначена как монархическая по своим политическим взглядам. Возглавил такое сравнительно небольшое боевое формирование (около 150 человек) также уже упоминавшийся нами 41-летний полковник Е. К. Вишневский. Две последние организации, поскольку они вышли из-под контроля эсеровских структур, соответственно тут же, по всей видимости, оказались лишены и финансирования по каналам ВПАС, после чего, возможно, поступили на «довольствие» к представителям местного торгово-промышленного капитала, отчего им в материальном отношении жилось не хуже, чем другим подпольщикам, а по некоторым данным, так даже ещё и лучше.

Что же касается вопроса о финансировании, если уж о нём опять зашла речь, то в организациях, подконтрольных ВПАС, напомним, оно осуществлялось главным образом за счёт средств, выделяемых кооперацией. Ещё на январском кооперативном съезде, как мы знаем, было принято решение об оказании коллективной помощи со стороны всего кооперативного сообщества Сибирской областной думе и Всесибирскому Учредительному собранию. Деньги на эти цели предполагалось выделить немалые, причём всем миром, однако одно дело — помогать вполне легальным структурам, а другое дело — выделять средства на подпольную деятельность. Мелкие и средние кооперативные организации по вполне понятным причинам пришлось сразу же исключить из числа спонсоров абсолютно секретного и отнюдь небезопасного мероприятия, каковым являлась подготовка к вооруженному восстанию. А из трёх крупнейших — курганского «Союза сибирских маслодельных артелей», омского «Союза кооперативных объединений Западной Сибири и Степного края» и новониколаевского «Закупсбыта» — в деле остался, похоже, лишь последний.

Объяснить такой расклад, с нашей точки зрения, можно несколькими причинами. Во-первых, «Закупсбыт» был всё-таки самым крупным кооперативным гигантом на востоке России и располагал соответственно самыми значительными финансовыми возможностями. Выделять по нескольку сотен тысяч рублей на непредвиденные расходы ежемесячно не составляло для него, видимо, большого труда. Для справки: общее состояние средств «Закупсбыта» на 1 января 1918 г. оценивалось в 1 626 619 золотых рублей (что в обычных рублях превышало сумму в десять раз большую и в современном исчислении, возможно, составило бы что-то около двух с половиной миллиардов рублей) *, а общий оборот капиталов в тот же период равнялся 500 миллионам, то есть около 75 миллиардам рублей на наши деньги. «Закупсбыт», по собственной его информации, обслуживал 10 миллионов человек, то есть большую часть населения Сибири и Дальнего Востока той поры. В общем, цифры, согласитесь, весьма внушительные даже с учётом разного рода поправок на некоторую, как правило, статистическую погрешность. Свои представительства «Закупсбыт» имел в Москве, Самаре, Екатеринбурге, Самарканде, а также за границей — в Лондоне, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Кобэ, Шанхае и Харбине.

Наряду с этим в число членов правления «Закупсбыта» входило несколько видных представителей партии социалистов-революционеров. Среди них: 57-летний правый эсер Анатолий Сазонов и эсер-центрист 28-летний Нил Фомин**. По некоторым данным, в руководящие структуры данного кооперативного объединения в тот же период были введены и члены Западно-Сибирского комиссариата Борис Марков и Павел Михайлов. К тому же и сама центральная контора данного кооперативного союза находилась в непосредственной близости от Томска. Таким образом, именно на «Закупсбыт» и легла достаточно обременительная в финансовом отношении миссия по материальной

________________

*Для сравнения: на 1 января 1917 г. состояние «Закупсбыта» составляло 514 326 тех же золотых рублей; а на 1 января 1919 г. (это уже при Колчаке) — 8 034 581 золотых.

**В правление омского «Союза кооперативных объединений» также входили социалисты-революционеры — Владимир Куликов и Иван Михайлов, однако это были такого рода социалисты, которые полгода спустя, осенью 1918 г., ещё вперёд некоторых кадетов обеими руками проголосуют за колчаковский переворот, после которого Куликов займёт пост руководителя всего кооперативного движения Сибири, а Иван Михайлов станет министром финансов в правительстве адмирала Колчака. В то время как Павел Михайлов и Борис Марков вновь будут вынуждены уйти в подполье, а арестованного колчаковцами Нила Фомина убьют без суда и следствия.

поддержке сибирского подпольного движения*, по крайней мере, на территории крупнейших в Сибири губерний — Томской, Алтайской и Енисейской.

Омские и иркутские подпольщики финансировались, по всей видимости, из каких-то своих, местных, источников. В Омске, помимо кооперации, спонсорами нелегальных групп, имевших праволиберальную направленность, вполне могли явиться городские торгово-промышленные круги. И тех денег вполне, надо полагать, хватало для финансирования подпольных структур. Немного по-другому складывалась ситуация в Иркутске, здесь в среде нелегалов левые (хотя и умеренные, но всё-таки левые) составляли подавляющее большинство, и поэтому они никак не могли рассчитывать на средства местной буржуазии. Крупных же кооперативных союзов в Восточной Сибири не было, поэтому и на помощь с этой стороны вряд ли имелась бы возможность каким-то образом полагаться.

Одно время небольшие денежные вспомоществования по договорённости с Сибирским правительством вроде бы поступали в Иркутск из лагеря атамана Семёнова, получившего в марте достаточные финансовые вливания за счёт средств союзников. Однако вскоре после того, как атаман стал слишком уж явно проявлять свои диктаторские замашки, Сибирское правительство сразу же разорвало с Семёновым всяческие отношения. После этого и без того скромный финансовый ручеёк, поступавший с востока, иссяк совсем, и местные подпольщики оказались в материальном плане, что называется, предоставлены самим себе. Ряды местных нелегалов в результате чего начали сразу же заметно таять, и от окончательного развала организацию, по сути, спас лишь приезд в город посланника Добровольческой армии генерала В. Е. Флуга, о чём мы поговорим немного ниже, а заодно и более подробно.

Точно известно, что из-за недофинансирования также чуть было не прекратила своего существования и семипалатинская подпольная организация. Только благодаря усилиям поручика И. А. Зубарева- Давыдова, как нельзя вовремя прибывшего в город в качестве официального представителя Западно-Сибирского комиссариата _______________

*Когда советская власть на территории Сибири окажется свергнута, в среде людей сведущих станет гулять шутка, что в результате переворота у власти в Сибири, по сути, должно было утвердиться правление «Закупсбыта», так как якобы именно оно, а не Сибирское правительство вынесло на своих крепких кооперативных плечах основную тяжесть всей подготовительной работы по мятежу.

ВПАС и сумевшего вытребовать необходимые средства у местных капиталистов, удалось спасти от полного развала антибольшевистское сопротивление в Семипалатинской области.

Таким образом, в результате всех предварительных мероприятий февраля-марта 1918 г. в подпольном движении Сибири образовалось сразу несколько управленческих структур. Общее политическое руководство на правах полноправных представителей ВПАС осуществляли Западно-Сибирский и Восточно-Сибирский комиссариаты с центрами, соответственно, в Томске и в Иркутске, состоявшие по преимуществу из видных эсеровских функционеров с дореволюционным стажем, имевших богатый опыт нелегальной работы. На местах точно такие же функции общего руководства исполняли городские комиссариаты, комплектовавшиеся главным образом из популярных среди населения земских деятелей или близких им по настроению неформальных лидеров.

Данные комиссариаты, в частности, должны были разработать схему гражданского управления своими территориями на период после свержения советской власти и до возвращения в Сибирь Временного областного правительства. В соответствии с этими планами политическая власть на местах в переходный период передавалась земствам с опорой на революционные партии, исключая, конечно, большевиков. Весьма важным в том же русле представлялось: на волне вооруженного выступления не допустить прихода к власти консервативно настроенных военных, вполне способных, как полагали в комиссариатах, заменить диктатуру красную на диктатуру белую и вновь свести на нет все усилия демократии по установлению на территории Сибири истинного народоправства.

Непосредственное военно-оперативное руководство подпольем осуществляли два отдельных штаба, находившихся опять-таки один в Томске, а другой — в Иркутске. Во главе этих структур, как мы выяснили, оказались видные члены эсеровской партии, достаточно опытные в проведении вооруженных акций прямого действия. Оба главных управленческих аппарата — и политические комиссариаты, и центральные военные штабы — призваны были действовать в тесном контакте между собой и в полном соответствии с инструкциями, поступавшими от Временного правительства автономной Сибири.

Что же касается непосредственно самих боевых групп, то, руководствуясь нормативами дореволюционной подпольной практики, их достаточно серьёзно законспирировали, старались