Бесплатный фрагмент - Демоны и Боги

Авторские права © 2024 Валентина Зайцева

Все права защищены.

Никакая часть этой публикации не может быть воспроизведена, распространена или передана в любой форме и любыми средствами, включая фотокопирование, запись или другие электронные или механические методы, без предварительного письменного разрешения издателя.

История, имена, персонажи и происшествия, изображенные в этой постановке, вымышлены. Никакая идентификация с реальными людьми (живыми или умершими), местами, зданиями и продуктами не предполагается и не должна подразумеваться.

Глава 1

Наши создатели не скрывают, зачем нас сотворили. Им нужны были развлечения, веселье, утехи. Для них это забава, для нас, обычных людей, — мучительная пытка. Но мы поклоняемся им, потому что альтернатива куда хуже. Они — наши боги, наши демоны, наши хозяева. В их холодных, отстранённых сердцах мы никогда не будем равными. Всё, что нам остаётся в этой жалкой жизни, — выбрать бога, которому мы будем поклоняться издалека, и молиться, чтобы никогда не встретиться с нашими создателями. Ибо нет участи страшнее, чем привлечь взгляд бога.

Если это случится, твоя история не закончится счастливо. Поэтому в нашем мире мы прячемся от тех, кому поклоняемся. Наше поклонение — это страх. В мире идолов света и тьмы мы, смертные, лишь пытаемся выжить.

Дарина

Сладкий запах карамели окутывал. Он шёл от платков ночных женщин, от языков пьяниц, облизывающих табак под фонарями, от воздуха, ласкавшего ноздри.

Мне здесь нравилось.

Любили облупленные дома, каждое — своего цвета. Нравились окрики ночных женщин, когда мы с Ведагором шагали по булыжной улице, переступая трещины.

Ведагор называл это «забытым районом» столицы, но местные звали «Потерянной площадью».

Забытая или потерянная, она тонула в разврате, но я чувствовала: здесь мой дом. Может, я — тёмный цветок, что расцветает в пороке.

Миле бы понравилось.

Я отогнала мысль.

Лошадей оставили у леса, дальше шли пешком. Я оглядывалась на дворец, мерцающий на холме. Мысли о Миле и Море терзали, не давая раствориться в аромате сикеры.

Хотелось вернуться за Милой, вырвать её из хватки Мора. Но она предала. Я должна смириться.

Жаль, поездка от родников заняла лишь два часа. Я бы дольше наслаждалась волнением площади.

До рассвета Ведагор повёл по улочке между лавками. Дети играли с палками, высекающими искры, гоняясь по кругу.

Шипение манило, как змей к заклинателю. Хотелось схватить палку и биться с детьми.

Я натянула капюшон, скрыв лицо. Ведагор тоже укрыл голову, его шуба сливалась с моим плащом, отбрасывая тени.

— Площадь так зовут не зря, — сказал он. — Здесь никто ничего не видит.

Я поняла, когда мы остановились у хлипкой двери. Ведагор постучал трижды, с долгими паузами.

Беззубый старик приоткрыл дверь. Запах мяса дразнил голодный желудок.

Ведагор сунул ему бумагу.

— Заблудились.

Я прищурилась. На купюре — лицо Мора. Деньги. Хорошие деньги.

В Асии я слышала о бумажных купюрах, но не видела. Конечно, на них Мор!

Старик выхватил бумагу. Ведагор казался утончённым рядом с ним. Старик кашлянул, глядя на наши ботинки, и пнул дверь.

— Заходите, — прохрипел он. — Тепло выпускаете.

Ведагор вошёл первым. Я — за ним, с лёгкой улыбкой. Не думала, что он даст чувство безопасности.

Внутри пахло затхлостью, одеялами и грязью. Я обошла пятно на дорожке, тянувшейся к шаткой лестнице.

Сердце ёкнуло.

Старик указал наверх.

— Комната четыре.

Ведагор прошёл мимо, мех шубы выглядел нелепо в этой дыре. Не бордель, но я бы предпочла кровати госпожи Лучезары на Муксалме.

Я спешила за Ведагором, как за компасом. Его ухмылка не осталась незамеченной.

Лестница скрипела под шагами. На площадке было темнее ночи. Я сдерживала порыв вцепиться в его шубу.

Дверь с ржавой перевёрнутой четвёркой покрывали пятна. Дворец избаловал меня — я тосковала по Софии и купальне.

Ведагор постучал в перчатке: раз, пауза, трижды, пауза, дважды.

Тишина.

Видимо, хороший знак. Он открыл дверь.

Огненная лампа озаряла рваный ковёр и дубовый пол. У очага — два кресла, узкая кровать, наверняка с клопами.

Я вошла за Ведагором. Он закрыл дверь. Плечи напряглись.

— Где он, чёрт возьми? — рявкнула я.

Ведагор фыркнул.

— Придёт.

Я развернулась, ярость кипела.

— Он должен быть здесь! После всего, и он смеет заставлять ждать?

Ведагор глянул на часы у камина — как в моей спальне и у Милы. Я отодвинула их. Под ними — чёрная лента.

— То, что надо, — пробормотала я, выдернув ленту. Записка упала.

Накрутив ленту на пальцы, я развернула бумагу. Ведагор прочёл её через моё плечо. Язык отроков.

— Будь готова к рассвету, — сказал он, отходя. Снял рубашку. — Мойся первой.

Я схватила мешок и подошла к корыту. Вода остыла. Раздевшись до белья, я погрузилась. Кожа заныла, как в морозном море.

Тряпка пахла чистотой. Намылив её травяным мылом, я глянула на Ведагора. Он разжигал очаг.

— Почему ты? — спросила я. — Каспар — его отрок. Ты сказал, не принадлежишь никому.

Он подбросил листья, что сгорели мгновенно.

— Мой создатель умер.

Я замерла.

— Как?

Он бросил тяжёлый взгляд.

— Некоторые спросят, почему.

— Не все хотят знать, как убить бога, но я считаю это полезным, — возразила я. — Ладно, почему?

— Она, — поправил он, — убита по причинам, которых я не назову.

Секреты Призрака.

Я закатила глаза, плюхнувшись в корыто. Бельё промокло. Хорошо, что взяла одежду.

— Но ты служил Мору. Почему?

— Унаследован, — выплюнул он. Огонь затрещал, его сила раздула пламя. — Мор убил моего бога, забрал меня как трофей.

Я смотрела в его спину. Гнев искрил через комнату.

— Он любит трофеи, — сказала я, отмывая ноги. — Так слышала.

Я поджарила хлеб на кочерге. Ведагор шумно мылся.

— Хочешь? — спросила я, снимая кусок.

— Два, если есть.

Я проткнула два куска, представляя глаза Каспара. Глядя на окно, где розовый рассвет лился сквозь занавески, я буркнула:

— Он опаздывает. Уже рассвет.

Всплеск. Ведагор вылезал.

— Будет здесь. Готовься.

Я смотрела на огонь. Без синих оттенков.

Знает ли Мор, что я сбежала? Жжёт ли он Милу, выпытыывая правду?

Сердце сжалось.

Я слабая.

Надо помнить её предательство. Она — не подруга.

Ведагор подошёл в серых брюках и розовой рубашке. На мой взгляд он огрызнулся:

— Стратегия. Мы не должны быть похожи на себя.

Я фыркнула, жуя хлеб.

— Но и не выделяться.

Он выглядел нелепо — розовый гигант.

— Это была игра? — спросила я. — Жестокость, удар Милы. Прикрытие перед Мором?

Он плюхнулся в кресло, хлеб терялся в его руках.

— Нет, — твёрдо сказал он, как горгулья дворца.

— Ты просто злой ублюдок? — скривилась я.

— Пожалуй, — пожал он плечами. — Не люблю смертных. Твоя подруга не должна была лезть.

Я прищурилась.

— Ты вырубил меня у берега, зная, что я не смертная. Любишь бить женщин?

Его лицо исказилось.

— Не бил. Схватил, ты ударилась о камень. Случай.

— Счастливый для тебя, — фальшиво улыбнулась я.

Гнев в его глазах вспыхнул.

— Больше не помыкаю тобой. Сохраню это в памяти.

Я уставилась в огонь, игнорируя. Но запомнила. Убью его при первой возможности.

Он вытащил меня, но не ради меня. У него свои цели. Я — средство.

Дрожа, я рылась в мешке, втянув яд из браслета. Тело содрогнулось от облегчения.

Стук в дверь повторил код Ведагора.

Наконец.

Я обогнала Ведагора, прислонившись к двери. Сердце колотилось.

Я рванула дверь. Запах мяса хлынул.

Демьян стоял с ухмылкой. Я ударила его по щеке.

— Это за Ведагора, — прошипела я. — И за опоздание.

Гнев мелькнул в его глазах. Щека покраснела. Ярость боролась с облегчением.

— Рад, что добралась, — сухо сказал он.

Глянув за меня, он кивнул Ведагору.

— Молодец.

Ведагор выдохнул, плечи опали. Я бросила на него взгляд с отвращением.

— Почему так долго? — преградила я путь. — Ждали часы.

— Надеюсь, время не пропало, — его лицо потемнело. — Карета скоро. Судно отплывает через час.

Я скривилась, отойдя. Он вошёл, весь в чёрном, глаза пронзали.

— Меня чуть не поймали, — буркнула я, роясь в мешке. Вытащила синее пальто, стряхнула складки. — Драго пришёл в бани.

Демьян коснулся моей щеки, ища раны.

— Ты цела?

— Драго — нет, — усмехнулась я.

Его улыбка была злой, как моя, будя бабочек в животе. Его присутствие пьянило.

Эмоции уйдут, как с Мором.

Любовь — для дураков. Я любила маму — она умерла. Брата — он боялся. Милу — она предала.

Нет любви, нет боли.

Я отстранилась, накинув пальто. Капюшон скрыл лицо.

Демьян молча велел Ведагору взять мешок. Тот подчинился, шея налилась от натуги.

Демьян коснулся моей поясницы. Желудок перевернулся. С Ведагором за спиной, Демьян вывел меня в переулки Потерянной площади.

Ночь пахла карамелью и горелым мясом. Хотелось бежать за сладостью.

На Муксалме моряки привозили карамель. Мила всегда делилась. Сердце сжалось.

Выкинь её из головы.

Но её образ бил в грудь.

У переулка ждала чёрная карета. Кучер в выцветшем платье, лошади — серые, как скелет.

Я нахмурилась. Кучеры открыли дверь.

Никакой карамели.

Вкус дворца избаловал. Я могла лишь мечтать о сладостях.

Жизнь в бегах — не сахар.

Демьян посадил меня, затем вошёл. Ведагор втиснулся, бросив мешок на пол.

Я сжалась, чтобы освободить место для здоровенного отрока. Карета тронулась, сливаясь с тенями ночи.

Глава 2

Я выглянула сквозь выцветшую занавеску, пока карета катилась по мощёным улицам. Лошади тянули старый экипаж, скрипящий, как кости.

Голова билась о раму, но я не отводила глаз от улиц. Рассвет крался по дорогам, касался выцветших зданий. Красные стены розовели, фиолетовые синели, белые кремовели.

Для меня Потерянная площадь была прекрасна.

На Муксалме — лишь хижины, изъеденные солью, да гнилой дом Лучезары. Дворец на костяном холме был тюрьмой. А эти яркие дома, катившиеся мимо, как мрамор, сулили свободу — тёплое чувство.

Карета мчалась к витринам лавок и фонарям, сиявшим благосклонно. На горизонте мелькнул костяной холм. Рассвет лизнул дворец, сползая к подножию.

Издали он казался волшебным — не тюрьмой, не логовом чудовищ. Как Мор: соблазнительный снаружи, уродливый внутри.

— Думаешь, он знает? — спросила я, опуская занавеску. В ожившей столице сновали люди. Нельзя, чтобы меня увидели.

Я откинулась на сиденье, глядя на Демьяна. Его чёрные глаза изучали меня с тихим любопытством.

— Узнает, — коротко ответил он.

— Я выиграл время, — добавил Ведагор. — Связал твою служанку. Если Драго не нашли, мы в безопасности.

Губы сжались.

Бедная София. Ей было страшно, когда Ведагор вязал её в ночи.

— Они ещё не знают, что я сбежала, — грустно сказала я. — Стражи не видно.

Я ждала, что Асию перевернут, обыщут каждый угол, лавку, остановят кареты.

— Мор скроет твой побег, — сказал Демьян, глаза непроницаемы в тени. — Слишком рискованно.

— Рискованно? — нахмурилась я.

Объяснил Ведагор:

— Многие боги хотят твоей смерти. Ты пугаешь, как Молох, как Призрак… — он кивнул Демьяну. — Отроки жаждут завладеть тобой ради выгоды. Мор не позволит, чтобы ты попала к другим.

— Уже попала, — слабо ухмыльнулась я, глядя на Демьяна.

Он подмигнул, и живот защекотало.

— Что отроки хотят? — повернулась я к Ведагору.

Он долго смотрел. В нём не было доброты. Всё — ради выгоды. Чисто выбритое лицо открыло шрамы на подбородке, скрученные, как растаявшая ириска.

— Ты истощаешь, — сказал он, будто это очевидно. На мой взгляд он вздохнул. — Не все отроки хотят вечности. Некоторые любят смертных, хотят стареть с ними.

— Я могу это? — ахнула я, глядя на Демьяна. — Сделать бессмертного смертным?

Тени сгустились на его лице.

— Ты можешь больше, чем думаешь, — сказал он с гордостью. — Мор учил одной силе, чтобы отвлечь от других.

— Потому что хотел касаться меня, — возразила я.

— Да. И чтобы скрыть твои силы. Он учил сдержанности. Я научу превосходству.

Я рухнула на сиденье.

— Хватит уроков на вечность.

— Ты не знаешь вечности, Дарина, — его голос стал глубже. — Поймёшь, когда смертные вокруг увянут, города рухнут и восстанут, боги сразятся, острова вырастут. Тогда узнаешь.

Его чёрные глаза были бездной. Я тонула в них.

Ведагор молчал, будто исчез. Я хотела взять руку Демьяна. Его взгляд выворачивал нутро печалью. Не жалостью, а пониманием.

Он одинок.

Как я — всю жизнь.

Демьян откинул занавеску. Свет осветил пыль.

— Если Мор не знает, то узнает сейчас, — сказал он. — Быстро на судно. Дарина, капюшон ниже. Его отроки могут быть у причала.

Я натянула капюшон, скрыв лицо, видны лишь губы. Сквозь ткань — силуэты.

Карета остановилась. Кучер открыл дверь. Соль хлынула в лёгкие.

Я вдохнула, хрипя, впитывая вкус.

Не думала, что соскучусь по дому.

Слёзы жгли от солёного запаха. Идиотка.

Мила с Муксалмы ударила воспоминанием. Я стряхнула его и выпрыгнула.

К чёрту Милу.

Демьян взял мою руку. Мышцы дрогнули.

— Голову ниже, — сказал он. — Сливайся.

Он вёл меня к гавани. Вокруг — семьи, пары, молодожёны. Одни садились на суда, другие возвращались к дворцу.

Моряки грузили наживку у шаткого настила. Туда мы шли. В конце — лодка, качавшаяся на волнах.

В ней — мальчик, лет девяти. Его прищур следил за нами.

Ведагор догнал, неся мой мешок и свою сумку. Сбросил их в лодку, сунул мальчику купюру.

Мальчик кивнул, пряча деньги.

— Все на борту? — крикнул он, втискивая нас. Я едва не села на Демьяна.

Не дождавшись ответа, он отвязал верёвку. Течение помогло.

Мальчик греб, пока пот не пропитал рубаху. Мы остановились у судна, укрытого скалой.

Пиратское.

Верёвочная лестница упала с борта. Желудок сжался.

Ведагор полез первым. Демьян велел мне.

Я закусила губу, хватаясь за верёвку липкими руками. Ноги дрожали.

Не смотри вниз.

Не высоты боялась — падения и морских глубин.

Сердце стучало ровно, но сильно.

Я достигла палубы, конечности — как прокисшее молоко. Ведагор грубо втащил меня. Я пошатнулась, цепляясь за перила.

Демьян перемахнул борт в ореоле тайн. Качка кружила голову.

Мальчик взлетел на палубу. Крик у штурвала. Пираты — грязные, не как красавцы с Муксалмы — суетились.

— Куда плывём? — голос хрипел грубее пиратского.

Демьян стряхнул морскую воду.

— В безопасное место.

Я бросила усталый взгляд.

Боги и их загадки.

Сила или проклятье — никогда не говорить правду? Всё — в тайне.

Может, он молчал при пиратах. Они везли из Асии, но не к цели. Любопытство разгоралось.

Паруса поймали ветер. Мы отплыли.

Я схватилась за перила, глядя на Асию. Столица сияла, как мрамор, холм — гладкий, как масло.

Я вспомнила, как впервые увидела Асию с Милой, украденные с острова. Желудок сжался не от лодки, а от её красок.

Каждый дом — свой цвет, под богов. Улочки вились, рынков не видно.

Взгляд упал на пустые руки. Без Милы.

Она должна быть здесь.

Мы начали вместе, должны были закончить. Она предала, но я бросила её. Боль жгла, превращаясь в ядовитую злость.

Я жалкая.

Надо было вырубить Каспара, утащить её. А я оставила её Мору.

Демьян подошёл сзади. Его тепло грело, как рассвет — лёд.

Я таяла. Рыдала.

— Я бросила её, — шепнула я, слёзы катились. — Оставила.

Асия растворялась в тенях. Судно мчалось.

Демьян коснулся талии, успокаивая. Я закрыла глаза.

— Каспар приведёт её.

Я ахнула, глядя на сияющий город и гору.

Тишина сковала.

— Надеюсь, поймёшь, почему скрыл Каспара, — шепнул он в волосы. Капюшон сдуло. — Его преданность — мне.

Я повернулась, лицо — фарфор, готовый разбиться.

— Что?

Его глаза несли печаль. Золотые крапинки сулили беду.

— Каспар хотел привести тебя ко мне, — сказал он.

— Нет, — покачала я головой. — Он вёз к Мору. Сказал…

— Что? Что изменил курс, когда судно Мора присоединилось?

Он вытер слёзы с моей челюсти.

— Каспару и Ведагору велели схватить тебя, — сказал он. — Я знал о поглотителе на острове, но не знал, кто. Ты раскрылась перед воронами.

Я вспомнила их над нами с Каспаром. Звёзды отпугнули, но не далеко.

— Каспар должен был доставить тебя ко мне, — его лицо исказилось. — Его верность Мору истекла в годовщину моего изгнания. Победивший бог наследует всё. Мор унаследовал Каспара, когда меня изгнали два века назад, и Ведагора — убив мою мать.

Я глянула на Ведагора, сидящего на ступени. Он не слышал, но печаль выдавала мысли о создательнице.

Зимцерла. Любовь Мора, мать Демьяна, богиня второго поколения.

— Ведагор служил Мору, зная, что тот убил его создательницу, — сказал Демьян. — Без выбора. Он вступил в союз со мной, чтобы ударить Мора — забрать тебя.

— Два века с твоего изгнания и убийства твоей матери, — я пыталась понять. — А Каспар и Ведагор остались с Мором?

— Да. Я был в тени. Они следили за ним, пока я не нашёл тебя. Через воронов я велел Каспару притворяться преданным Мору, пока не найдёт поглотителя. Слухи о твоей силе дошли с Муксалмы. Отрок помнил, как в детстве деревенская девочка украла его силу.

Я качалась с судном. Онемение сковывало.

— Каспар нашёл меня, хотел везти к тебе, — шептала я. — Но изменил курс…

Вспомнила.

«Приближается судно. Красные паруса, княже», — хрипел отрок.

Паника в глазах Каспара.

— Я не хотел того, что с тобой случилось, — Демьян коснулся моей щеки. — Всё должно было быть легче.

Его глаза сверкали, как кинжал. Я — добыча.

— Ты велел Каспару сблизиться с Милой? — лезвие вонзилось в сердце.

— Да.

Слёзы хлынули. Я спрятала рыдания в ладонях.

Демьян обнял, я рыдала в его плащ.

— Мог сказать, — всхлипывала я. — Я бросила её из-за тебя!

— Были причины, Дарина, — он сжал, как верёвка столб. — Не из-за воспоминаний в крови. Твоё недоверие к Каспару должно быть искренним. Я защищал отрока.

Он отстранил меня, глядя в глаза.

— Каспар и Мила знали месяцы. Он понял, что ты их бросила. Поверь, он вытащил её, пока Мор не наказал. Они встретятся с нами скоро.

Губы дрожали. Мила не предала, а я её бросила. Боль выжгла дыру в груди.

Демьян думал, что помогает, но его слова убивали. Если Мила выживет, простит ли? Я считала её предательницей. Сможем ли вернуться к прошлому?

Я отшатнулась от Демьяна, как от яда. Отвращение — к себе, своему чудовищу.

— Мне надо лечь, — буркнула я, глянув на Ведагора.

Он встал, закинул мешок и кивнул.

Не оглядываясь, я пошла за ним в недра судна.

Глава 3

Каюта тонула в сырости. Капли ползли по стенам, собираясь в лужу у окна.

Я следила за ними. Каждая капля шептала «чудовище», будто магия насмехалась над моими провалами.

Я рухнула на узкую кровать, раскинув руки, и уставилась в потолок. Трещины открывали шаги наверху. Уединения здесь не знали, но слово «чудовище» — в избытке.

Днём в дверь постучали. Мягкий звук вырвал из дрёмы. Бегство из дворца, укрытие на Потерянной площади, пиратское судно с изгнанным богом вымотали. Я могла бы спать дни напролёт.

— Войдите, — голос хрипел, как наждак.

Дверь приоткрылась. Демьян скользнул внутрь, как тень, захлопнув её ногой. Треск выдернул меня из сна. Я сердито зыркнула.

Свет из пыльного окна играл на его оливковой коже. Он подошёл к кровати, лениво перебирая вещи в изножье.

— Долго будешь дуться? — спросил он, вертя чулок с преувеличенным интересом.

Я пнула его.

Он ухмыльнулся, злобно, и грациозно опустился на стул, превратив его в трон. Чулок вился вокруг его пальцев.

— Переоценил твою силу, — сказал он.

Я шевельнула пальцами, браслет сверкнул.

— Хочешь увидеть, какая я сильная?

Его ухмылка сменилась улыбкой.

— Сила духа, — уточнил он. — Мила в безопасности, скоро будет здесь. Почему страдаешь?

— Она не простит, — правда вырвалась, и его присутствие согрело, как дом.

Я слишком доверчива.

Он мог быть как Мор — удержать или уничтожить. Но я не верила в это. Демьян — коварный, как я. Мы сблизились.

Его яд — иное. Доверие. Сила, что истощает сильнее прочих. Его энергия.

Я не могла отвести глаз, хоть и хотела. Это пугало, тревожа нутро.

Если я слаба, буду сильнее. Даже если это дым и маски.

Я села, прижавшись к сырой стене, и впилась в него взглядом.

— Ты убил Зимцерлу?

Мор говорил, Демьян и Молох убили её ради силы. Я не верила тогда и сомневалась сейчас.

Мне нужна правда.

— В каком-то смысле, — он уронил чулок. Откинулся, глаза — чёрные алмазы. — Она была моей матерью. Она и Мор… — он вздохнул, глядя на занавески, где птицы мелькали за дырами. — Веками любили. Но века породили скуку. Мать ушла к смертным на десятилетие. Вернулась беременной — мной.

Кровь отхлынула, жар сдавил живот.

— Он убил её за беременность? — шепнула я.

— Возможно, — он пожал плечами, но глаза выдали боль. — Не сразу. Ждал.

Чулок упал в кучу. Его лицо окаменело.

Я хотела утешить, как он меня.

— Боги с родителями — слабейшие, — сказал он, поймав мой взгляд. — Я обошёл это. Питался её сущностью десятилетиями. Это дало силу создать Каспара.

— Но ты ослаб после, — возразила я. — Читала. Боги отвернулись, когда ты был истощён.

— Потеря силы искалечила, — кивнул он. — Я недооценил урон. Мать вернулась, узнав о моём состоянии. Тогда они ударили.

Я подползла к куче, скрестив ноги.

— Они убили.

— Мор. Его яд не действовал, он заставил Молоха истощить её, сделав смертной. Затем заковал и бросил в пруд Хранительницы Потерянных Душ.

Лёд пробежал по спине. Я вздрогнула.

— Мне жаль, — слова были искренни.

Он натянуто улыбнулся.

— Знаешь, почему пруд?

Я покачала головой.

— Я питался её сущностью при жизни. Мог взять всё из костей, став равным Первому Богу. Они не дали.

Тьма окутала комнату, освещая его лицо.

— Дети богов, истинные, могут брать силу родителей, как младенец — молоко.

Я скривилась.

— Почему «мы»?

Он был единственным.

— Ты такая же, Дарина. Рождённая от смертного и бога. Мы — единственные.

Он взял мою руку, поцеловав костяшки. Его глаза пылали.

— Ты дочь Молоха.

Тишина.

Я рассмеялась, отмахнувшись.

— Хорошая попытка.

Почти поверила.

Он встал, тени вились у ног.

— Не шутка. Ты дочь Молоха. Не думала, откуда твоя сила?

— Нет, и плевать, — отрезала я.

Ложь не прошла трещину в душе.

— Я знал планы Молоха сделать меня равным, — сказал он. — Не знал, какой остров он выбрал. Он умер, ты затерялась в историях.

Он возвышался над кроватью.

— Вороны не дают мне видеть, но несут вести. О странных жителях, смерти твоей матери. Я искал на Муксалме, подозревал твоего брата…

Он покачал головой.

— Ты не просто дочь бога. Ты богиня.

— И с костями отца станешь равной Первым Богам.

Оцепенение сковало.

Мой отец — бог.

Мама называла отцов пылью — вездесущей, но пустой.

Молох — пыль. Мёртв, отравлен Мором. Умер в одиночестве, сбежав из дворца.

Но он важен. Из-за него я — богиня.

Стану ли как Призрак? Могучей, пугающей, преследуемой?

Я глянула на Демьяна. Два бога, жаждущих судьбы.

Он сжал каркас кровати. Костяшки порозовели от холода.

— Найди его, — сказал он. — Наши силы были связаны. Я чувствовал его смерть. Искал кости четверть века.

Всю мою жизнь.

— С тобой я найду.

— Зачем? — бровь взлетела. — Что тебе кости?

Улыбка играла на его губах.

— Ты не сентиментальна, даже для бога.

Я пожала плечами, глядя на остров вдали — меньше Муксалмы.

— Я его не знала, — буркнула я.

Оплакать Молоха? Я скучала по маме, но горе? Не знала, что это.

— Как заботиться о том, кто бросил мою мать? — добавила я.

— Не знаю его намерений, — осторожно сказал он, прожигая взглядом. — Но он хотел тебя.

Я нахмурилась.

— Молох знал, что время уходит. Первые Боги боялись нашей силы. Он создал запасной план.

— Меня?

Он кивнул.

— Вдали от Земли Богов он хотел третий вид. Мой вид.

Смятение исказило лицо.

— Зачем?

— Боги готовили удар. Если он падёт, я заберу тебя.

Я ахнула.

— Я создана… для тебя?

Не для себя, не для судьбы — для бога. Как с Мором.

Я — их игрушка.

— Нет, — голос был твёрд, как остров впереди. — Неважно, кто и зачем меня создал. Я свободна.

Он изучал моё лицо.

— Не спорю.

— Бог, — шепнула я, не веря. — Бог не в ловушке.

Его улыбка — отстранённая, как я.

— Нас зовут богами, но это не мы.

Я моргнула, нахмурившись.

— Кто мы?

— Беспощаднее, жесточе, могущественнее. Половина целого, — он коснулся моей щеки. — Дарина, мы демоны.

Глава 4

Остров был пуст. В детстве я слышала о землях, поглощённых богами, где бродят души.

Этот — один из них. Плоский, с травой и редкими деревьями, он хранил лишь маяк — некогда белый, теперь с оранжевой ржавчиной у основания.

Остров-призрак. Жуткая сказка, что дети глотали, как леденцы.

Я брела по берегу в ботинках Демьяна. Камни впивались в подошвы, браслет пульсировал. Я втянула яд, расслабляя мышцы.

Ведагор остался позади, болтая с моряком. Платил или договаривался?

Я отмахнулась от мыслей и последовала за Демьяном к ржавой двери маяка.

Он молчал, окутанный холодной тишиной. Я наслаждалась ею.

С Призраком я чувствовала не только уют. Тёмные глубины во мне оживали.

Если я целая с ним, но холодная и отчуждённая, кто я? Моё чудовище — истинное «я»? Как богиня — логично. Как демон — ещё яснее.

Летописи едва упоминали демонов — мифы, чудовища. Теперь я знала: это правда. Я — не от зверя, а от человека и бога. Но разница?

Я — богиня.

Я — чудовище.

Я — демон.

И я устала.

Лестница маяка убивала после скалистого берега. Я вцепилась в перила, стиснув зубы, и впилась взглядом в плащ Демьяна.

Я злилась, готовая вырвать ему волосы.

С ним я должна быть цельной, мирной. Но нервы пылали, убийственные порывы рвались наружу.

Если это моё «я», оно не такое, как я ждала.

Мила твердила, во мне есть добро, просто его трудно достать.

Она нужна мне.

Её ухо, плечо, но не объятия.

На полпути я ударила плащ Демьяна и рухнула на ступеньку, злобно глядя.

— Не говорил о маяке, когда тащил из дворца.

Он глянул сверху, тени легли на лицо.

— Это изменило бы твой выбор?