Бесплатный фрагмент - Дела житейские

Дела житейские

У всех было отличное новогоднее настроение, хотелось петь и танцевать. Включили магнитофон и Ленка Степанова, громко топнув ногой, обернулась к Ваське Дугову, и звонко пропела:

— Василек, Василек, голубые глазки, полюби меня, родной, будешь жить, как в сказке!

Маня Захарова, завклубом и худрук в одном лице, со смехом ответила за парня:

— Не полюбит он тебя, у него другая, ноги толстые, кривые, и, к тому ж, рябая!

Все, кто были в клубе, покатились со смеху. История, случившаяся с парнем, была хорошо известна. Больше месяца шумела деревня, смеясь и осуждая современные молодежные нравы. Васька с неделю не показывался на улице, чтобы не слышать насмешки и подколы сельчан. Дело-то произошло вроде бы житейское. Он уговорил глуповатую и отмороженную на всю голову, Лизку Леонидову, пустить его переночевать, обещая жениться. Ее родители в тот день уехали навещать больную родственницу. Васька, живший в соседях, слышал, как мать говорила дочке, что вернутся завтра утром. Девке стукнул тридцатник и, кроме того, что прослыла она глупой и чудовищно охочей до мужиков, была еще рябая да кривоногая, будто всю жизнь просидела на бочке. Ночью, в самый разгар их любовной утехи, родители почему-то возвратились. Васька только тогда понял, что с Лизкой не одни, когда под потолком вспыхнула люстра. Он, как был, в чем мать родила, так и ломанулся к выходу, на бегу с головой заворачиваясь в одеяло, сдернутое с голой Лизки. То ли из-за слабого зрения, то ли сыграл фактор неожиданности, но отец парня не узнал, а мать, запиравшая на ночь дверь в коридоре, чуть рассудка не лишилась от страха, увидев несущегося на нее голого мужика с одеялом на голове. То, что у дочки был ночной посетитель, родителей не удивило. Это случалось и раньше. Мать с отцом молчали, понимая, что замуж ей вряд ли выйти, а жизненных радостей хочется. У Лизки была своя комната в пристрое, и она с кавалерами уединялась в ней, так что родители могли даже и не знать, одна сегодня дочка спит или с очередным ухажёром. На этот раз Лизка решила, что поскольку, родителей дома нет, то и большого греха не будет, если развлекутся они на родительской кровати.

Может, все так бы и прошло, не будь Леонид Леонидов таким, каков он был. Хитрый и смекалистый, он дотошно анализировал ситуацию, а уж если, касалось его семьи, то все скрупулезно просчитывал на четыре хода вперед. Он моментально сообразил, что из случившейся неприятной истории можно извлечь пользу, и спускать на тормозах эту канитель не стоит. Он поднял такой крик, так грохнул стулом об пол, что у Пелагеи, в доме напротив, зажегся свет. Его жена, еще не отошедшая от шока, услышав грохот, со страху заголосила. Поднятая среди ночи буза, собрала в доме Леонидовых всех соседей. Васькина мать, не подозревавшая, кто виновник переполоха, увидев валяющиеся на полу брюки и рубашку сына, простодушно поинтересовалась:

— А почему, одежа моего сына у вас на полу валяется? И трусы, как у Васьки, и носки я только вчера штопала. Недавно купила, два раза одел и уже порвались…

Среди установившейся тишины, хозяин, потирая руки, злорадно произнёс:

— Очень хорошо. Вот теперь всем стало понятно, чей кот ходит лизать сметану. Теперь все ясно! Васька, значит, тут на моей постели кувыркался и одеяло утащил. Ну, что же, тогда пусть женится на нашей Лизке. Совратил девку, пусть в жены берет. Вот, Анна, чтобы избежать позора и загладить оскорбление, которое нанес нам твой сын, завтра утром жду сватов. Иначе, на обеденном автобусе поеду в милицию писать заявление.

Мать Васьки растерянно стояла у двери, стесняясь смотреть на голую девицу. А Лизка, как ни в чем не бывало, не стыдясь наготы, сидела на кровати, свесив толстые ноги, и, тупо, уставясь в стенку печки.

— Что расселась, бесстыдница, прикройся хоть чем-нибудь. — Отец со злостью швырнул ей халат. — Вот молодежь пошла, ни стыда, ни совести.

— Это уж точно! — поддержала Пелагея. — Полна изба народа, а она сидит, как изваяние, хоть бы ей что.

В комнату протиснулся Очипок и уставился на Лизку.

— Лизавета, а ты ничего. Я и не думал, что у тебя такие буфера, а задница-то, как у Бугровской Ссоры…

Услышав сравнение дочери с лошадью, Ленидушко позеленел от злости. Подскочил к Очипку и, сжав маленький, но жилистый кулачишко, поднес к его лицу

— Тебе чего здесь надобно, а? Что здесь, театр что ли? Приперся, без тебя бы не обошлись.

— Шёл мимо, а у вас шум, крик, дай, думаю, зайду. Вот и зашёл. Да, ты не переживай, дядя Лень, дело-то житейское. Сколько можно поститься, захотелось Лизке скоромненького.

— Иди отсюда, трепло. Балаболь в другом месте. А вы, что тут расселись? — Ленидушко до того разозлился, что аж слюной брызгал. — Чего расселись? Идите спать. Не видите что ли, что ночь на дворе? — Он схватил соседку за руку и потащил к выходу.

— Ты сам-то, хоть, не дури. — Пелагея спокойно отняла руку. — Её пытай сначала, как дело было. Может, она его силой затащила.

— Что ты несешь, Пашка? Какой силой? Ты разве не знаешь дуговскую породу? Что отец покойный, что сынок, одно семя. — Подойдя к дочери, завернувшейся в халат, спросил:

— Люди, вон, интересуются, он сам пришел или как?

— Кто?

— Конь в пальто, — опять разозлился Леонид. — Васька, кто же еще.

— Жениться обещал, я и согласилась.

— Все слышали? — обрадовался отец. — Насулил, наобещал всего, пусть теперь женится. А вы, народ, пойдете свидетелями. Пашка, первая пойдешь, ты ничего не пропустила.

— И пойду, пусть знают, как в чужие постели залезать.

Люди, судача, расходились, а утром вся деревня знала, что произошло у Леонидовых. К вечеру событие обросло подробностями, от которых одни ужасались, а другие умирали со смеху. Договорились до того, что будь-то бы, Ленидиха ухватила Ваську за детородный орган и чуть не оторвала, а сам Леонид лупил нахала по голой заднице ковшом, которым черпают воду.

Конфликт уладил Фёдор, приходившйся Ваське дядей по материной линии. Он сам недавно женился, а до того тоже захаживал в Лизаветин пристрой на огонек. Его дом стоял рядом с домом Очипка, и Федор знал, как плохо живётся мужику после смерти единственного родного человека — бабушки, которая его обихаживала и поддерживала порядок в скромном хозяйстве. Решив поучаствовать в судьбе соседа, однажды вечером, Фёдор заглянул к нему. Достал из кармана бутылку водки и поставил на грязный, давно немытый стол.

— Неси стаканы, сосед. Закусить чего-нибудь найдешь?

— Хлеб, разве что.

— Давай хлеб, все лучше, чем ничего.

После первого стакана Федор спросил: — Скажи, Павел, как дальше жить думаешь? Одному, небось, плохо?

Мужик пожал плечами.

— Чего уж тут хорошего? Скучно, да и тоскливо как-то. Когда бабка была жива не чувствовал такого одиночества.

— А жениться не думал?

Пашка засмеялся.

— Жениться.… На ком? Да и, кто за меня пойдет?

— А, что скажешь, на счет Лизаветы Леонидовой?

— Лизки, что ли?

— Да…, Лизки.

— Ну, ты сказал. Да она же со всеми, кому не лень.

Федор выпил еще и, морщась, поинтересовался:

— А ты сам-то с ней был или только сплетнями пользуешься?

Пашка замахал руками.

— Нет, тут я не виноват.

— Я что, Павел, думаю…. Если и был за ней какой грешок, то это не от хорошей жизни, а скорее от тоски, одиночества. Уродилась некрасивая, в женихи никто не набивается, а молодость проходит, да и женское естество любви требует. Может, и согрешила с кем, а выйдет замуж, то вернее жены не будет. — Очипок слушал Федора и не верил своим ушам. — Согласен, про нее говорят всякое, но ты, Павел, не верь. Это я тебе говорю…. К тому же, прикинь. Она у родителей одна, а Ленидушко еще крепенький мужичок и помогать вам будет от всей души. Да и теща, тоже ничего, резвая. Подумай, что лучше? Прозябать в грязи или жить в чистоте и спать на мягкой перине, купаться, как сыр в масле. Они тебя в благодарность, что осчастливил их дочь, все трое на руках носить будут.

Очипок ошалел от описанных Федором благодатей, а когда тот начал расхваливать достоинства самой невесты, не удержался и, перебив соседа, заявил:

— Если честно, то девка она смачная, аппетитная. Я ее тут недавно голую видел, мне понравилась.

— Ну вот, видишь, как все хорошо складывается. Пошли сватать.

— Когда? Сейчас что ли? — испугался Пашка и вскочил с черной от времени и грязи табуретки.

Федор усмехнулся:

— Не сейчас, а завтра. Ты подготовься, костюм, чистую рубашку, ботинки, ну и побрейся, а ещё лучше, помойся.

Пашка покрутил головой.

— Ты, как снег на голову, со своим сватовством. Настроиться надо, подумать…

— Ну, что же, думай, а пока ты думать будешь, Васька Дугов на ней женится. Не слышал что ли, какая там у них катавасия?

— Не только слышал, а и видел…

— Тем более. Смотри, тебе жить, сосед. Впереди зима, а дровишек у тебя не заготовлено, харчишками тоже бедновато. Ладно, я пошел. Надумаешь, утром заходи, обсудим, что и как.

Утром, чуть свет, Очипок постучался к Федору. Тот, зевая и протирая глаза, вопросительно уставился на мужика, стоящего перед ним в белой застиранной рубахе и допотопном плаще.

— Надумал? — он оглядел Пашку. — Ты не думаешь, что они еще спят?

— А, сколько времени? У меня часов нет, поэтому, сколько времени, не знаю.

Федор поскреб ногтями щетину на щеке, взглянул на светлеющее небо.

— Вот что, Павел, давай сделаем так. Ты покуда иди домой, а часиков, эдак, в десять, приходи. Я тебе свой старый костюм подарю и рубаху получше, они мне все равно малы, и пойдем свататься. Деньги на водку есть?

— А много…? — мужик насторожился.

— Ну, много не много, а литр купить надо. Закуску пусть сами готовят.

— Ладно, сейчас сбегаю, куплю. — Очипок заторопился.

— Ты только вот что, — остановил его Федор. — Никому ничего не говори. Примета дурная, если раньше времени кто-нибудь про сватовство узнает. Не состояться может.

— Молчу, молчу. Что я враг самому себе.

Пашку распирало от желания быстрее оказаться рядом с Лизкиными прелестями на мягкой чистой постели. Он всю ночь не спал, мечтая. Федор так раззадорил его, что он даже не подумал, а примут ли Лизкины родители такого, как он неудачника по жизни, в свое гнездо.

А вот, чтобы приняли, постарался сват. После ухода Пашки Федор живо оделся и отправился к Леонидовым. Хозяйка была уже на ногах, хозяин тоже возился где-то на гумне, спала только Лизка в своем пристрое. Увидев, направлявшегося к ним посетителя, Таисья, вытирая руки передником, вышла на крыльцо.

— Здорово, тетка Тая. — Федор, приветливо улыбаясь, подошел к калитке. — Знаю, что рано, но есть разговор.

Хозяйка посторонилась, пропуская нежданного гостя. Федор вошел и, оглянувшись по сторонам, сел на предложенный мягкий стул.

— Хорошо-то как у вас, тетка Тая. Чистота и покой. Все вещи лежат на своих местах, никто не сорит, не шумит. — Он еще раз осмотрелся. — Не надоела еще такая тишина? Да ты присядь, чего зря стоять. У меня к тебе и твоему мужу серьезный разговор имеется.

Федор не успел договорить, как на пороге появился Ленидушко. Поздоровавшись с гостем за руку, хозяин уселся на стул возле печки. Фёдор, приосанившись, заявил:

— У меня к вам, уважаемые господа Леонидовы, почетная миссия. Я имею статус свата. У вас невеста, а у меня жених.

Ленидушко заерзал на месте, оглядываясь на жену.

— Что за жених, кто такой?

Называть имя жениха сразу, Федор не хотел, предвидя радикальный отказ, поэтому начал издалека.

— Не торопись, Леонид Иванович, не торопись. Все по порядку будем разбирать. Вот скажите вы мне по совести, хочется уже иметь внуков? Чтобы в вашем доме дети бегали, голоса детские звенели?

— Конечно, хочется. Жизнь требует порядка, потомство после себя надо оставлять. А ты-то, что о нас печешься? Тебе, что за забота?

— Не мне, Леонид Иванович, надо об этом заботиться, а вам. Я хлопочу о своем приятеле, которому тоже пора обзаводиться потомством, а сначала женой. Выбрал он вашу дочь, я сам не знаю почему. Говорит, что любит Лизавету. Человек он смирный и скромный даже стеснительный. Имеет свой дом, в котором должна быть хозяйка, но я так думаю, что лучше бы молодым жить у вас, под вашим присмотром и руководством. Сразу скажу, что спиртным он не особо увлекается, но требуется ему руководитель в жизни, а таким навигатором мог бы стать ты, Леонид Иванович.

Хозяева внимательно слушали Федора, хлопая глазами и недоумевая, за кого он так хлопочет. Леонид перебил свата:

— Что-то я не знаю, кто в нашей деревне захотел к нам сватов заслать. Может, не в нашей? Ты, Федор, не темни, говори, за кого хлопочешь, а уж, потом и думать станем.

— Конечно, скажу. Только ты, Леонид Иванович, прежде чем свой вердикт выносить станешь, хорошенько подумай, словом, не торопись. Посоветуйся с женой, а ты тетка Таисья хоть бы села.

Положив ногу на ногу, и, продолжая хитро щуриться, сват выжимал паузу, наблюдая, как хозяйка пристраивается около мужа. Заинтригованные супруги замерли, уставившись на гостя, полностью превратившись вслух. Решив, что помурыжил стариков достаточно, и нужный эффект достигнут, он важно объявил:

— Очень желает вашу дочь взять в жены Лаптев Павел Иванович.

Леонид с Таисией, как сидели, разинув рты, так и остались сидеть, соображая, кто такой Павел Иванович Лаптев. Федор не торопил, спокойно ожидая реакции родителей невесты на имя жениха. За то время, что они соображали, он успел полюбоваться рисунком домотканых половиков, разостланных на некрашеном, белоснежно-чистом полу, красивым, хорошо сохранившимся старинным комодом, полным хрусталя, поразглядывал себя в трюмо, стоящем наискосок у окна, и конечно, обратил внимание на пышную кровать, покрытую мягким пледом, с горой разнокалиберных подушек, виновницу теперешних событий. Хозяин опомнился первым. Сдерживая себя, он спокойно снял руку жены со своего тощего колена и встал. Таисья, видимо, совсем отупев от полученной информации, желания выдать дочку замуж и от незнакомого имени, только спрашивала, удивленно глядя на мужа:

— Лень, а кто это, а? У нас здесь вроде такого человека нет.

— Есть, — рявкнул на нее Ленидушко и уставился побагровевшим лицом с налитыми кровью глазами на свата.

Федор, глядя на перекошенное от гнева морщинистое лицо, стал успокаивать:

— Леонид Иванович, держи себя в руках. Если будешь так волноваться, то недолго и в ящик сыграть. Никто силой Лизавету замуж не тащит. Не захочет, не надо, пусть ждет принца.

Приказав Таисье накапать в стакан валерьянки, он стал обмахивать его подвернувшимся под руку полотенцем. Напоив мужика лекарством, сидели, молча, дожидаясь, пока тому полегчает. Не утерпев, Таисья спросила:

— Федь, растолкуй мне, кто этот Павел Иванович? Где живет?

Леонид опять задвигался, но Федор махнул на него рукой. — Сиди уж, дядя Лень, молчи и успокаивайся. Павел Иванович Лаптев, это бывший Очипок.

Теперь на Таисию напал ступор. Она молчала и только смотрела на Федора глазами полными слез.

— Ну, что вы так расстроились? Из-за чего? Чем Пашка хуже того же Васьки? Не пьяница, не бабник, не бомж — имеет свой дом, не тунеядствует. Конечно, он не олигарх, не новый русский, так и дочь ваша не принцесса. Извините за прямоту, что-то мало желающих, на ней жениться, а годики уходят, да и слава за ней нехорошая, как шлейф тянется. Внучков вам опять же хочется, так пусть уж они в законном браке родятся, чем неизвестно от кого. — Федор встал и начал ходить по замысловатым рисункам на половиках, поглядывая на настенные часы. — Вот, вы в истерику впали, а вам радоваться надо, что человек нашелся, которому ваша дочь не просто мила. Он хочет соединить с ней свою жизнь, завести семью, родить детей.

Леонид, успокаиваясь, внимательно слушал Федора, признавая в его словах правду. Услышав про детей, слабо запротестовал. — А про него говорят, что он не способный…

— Кто говорит? Говорит тот, кому лишь бы что сказать. В общем, так, уважаемые, я думаю, надо спросить и саму невесту, что она думает на счет замужества?

Разлохмаченная, Лизка появилась в дверях избы. Она плюхнулась на стул, на котором только что сидел Федор, не заботясь прикрыть толстые бедра.

— Ну, что, Лизавета, замуж хочешь?

Лизка уставилась заспанными, неумытыми глазами на спрашивающего:

— За тебя что ли?

— Я женат, а вот сосед мой заинтересовался тобой и хочет жениться.

Лизка наморщила лоб, вспоминая соседей Федора. С одной стороны жил Очипок, а с другой — блаженная Еленушка с матерью.

— Очипок что ли?

— Почему Очипок? Павел Иванович Лаптев. Так, ты согласна?

Лизка медленно соображала.

— Серьезно? Не шутишь?

— Какие шутки? — Федор сделал важное лицо. — Все очень натурально. Если ты не против, сегодня придем свататься. Отец с матерью дали добро.

При этих словах Ленидушко, не спускавший с дочери глаз, дернулся и, подскочил на стуле.

— Вот если бы не ты, Федор, а другой человек пришел, я не за что не согласился бы, а раз уж так, то мы с матерью согласны. Приходите. А ты закрой ляжки, бесстыдница.

— Я понимаю, Леонид Иванович, — Федор обнял мужика за плечи, — я все понимаю. Конечно, жаль с единственной дочерью расставаться, но можно и не расставаться. Пусть молодые живут у вас. Им будет хорошо и вам не скучно. Ты подумай над моими словами, а пока я с вами прощаюсь до вечера.

Терпения жить у Леонидовых Пашке хватило до весны. Он не мог больше выносить ленивую и ненасытную в сексе Лизку и до тошноты занудливого тестя. Светлым пятном в его памяти осталась только теща, от которой он не слышал ни одного плохого слова. В начале апреля, когда все спали, он взял узелок со своими скудными пожитками, припасенный заранее, и отправился в отчий дом, где сразу же затопил печку. Утром прибежала жена, которую он не впустил, и она, усевшись на ступеньки крыльца, принялась выть на всю улицу. За ней следом прибежала теща. Сколько она не убеждала Пашку вернуться, сколько не уговаривала, обещая горы золотые, мужик был непреклонен. В конце концов, от него отступились, и Пашка снова зажил самостоятельной, спокойной и свободной жизнью. А в Лизкин пристрой опять стали заглядывать бедолаги, ища любви и утешения. Не был исключением и Васька.

С Новым годом!..

Надежда считала Новый год самым главным праздником в своей жизни, кроме дня рождения конечно. Ей было неважно, придёт кто-то в гости или нет, стол, накрытый по-праздничному, всё равно красовался в доме. Так в их семье повелось издавна, так было и у Нади.

Новогодний стол трудно представить без шампанского и мандаринов, а у Нади без холодца. Готовить его научила бабушка. Кто пробовал, сразу же просил рецепт, но его в семье хранили и берегли.

Поставив вазу с мандаринами в центре, и, оглядев закуски, сервировкой осталась довольна. Особенно аппетитно выглядел холодец, отдающий чесночком и ещё чем-то едва уловимым, с веточкой укропа в центре. Поправила две еловых, пушистых лапы, стоявших в банке с водой на краю стола и опустилась на диван.

Тишина, полумрак, печь, отдающая теплом, настраивали на мечтательно-лирический лад. Так случилось, что замуж не вышла. То ли из-за характера, то ли ухажёры не вызывали пылких чувств, от которых сносило бы крышу, предложения она отклоняла. Надо сказать, что женихи находились и теперь, но чем дальше убегала юность, тем кавалеры казались всё скучнее и однообразнее. Правда, был один, который заставлял трепетать её сердце, но смущало то, что он на шесть лет был моложе, поэтому она не спешила давать волю чувствам. Вспомнилась сегодняшняя с ним встреча. Наслаждаясь ясным зимним утром, Надя шла из магазина с полной сумкой продуктов, он догнал её на своём внедорожнике. Распахнув дверку, весело предложил:

— Садись, подвезу, чего зря ноги бить.

Он не стеснялся одаривать её вниманием, правда, делал это слегка неуклюже. То букет цветов оставит на крыльце, то коробку конфет, молча, положит ей в сумку, а недавно, на тридцати пятилетие принёс телевизор — плазму, хотя она его не приглашала. Парень был заметный, о нём мечтали многие деревенские девчата. Да и как о таком не мечтать. Высокий, широкоплечий, он походил на крепкий молодой дуб. Работал водителем на большой машине с фискаром, вывозил из лесных делянок лес — долготьё на местную лесопилку, был на хорошем счету. Усевшись на мягкое кожаное сиденье, Надя взглянула на улыбающегося, пышущего здоровьем парня, и тоже улыбнулась. Исходившая от него энергия, заряжала оптимизмом. Странное дело, солнце начинало светить ярче, снег блестеть сильнее, проблемы исчезали.

— Не работаешь сегодня?

— Отгул взял…

— Зачем, если не секрет?

— Никакого секрета. — Степан весело рассмеялся. — Женюсь. Сегодня свататься буду. Решил, что в этом году высватаю невесту, а в Новом свадьбу отгуляю.

Наде стало не по себе. Она зарделась, как кумач, и чуть не крикнула: — Как женишься, а я? — но спохватившись, до крови закусила губу.

Степан смотрел на дорогу и радовался, слегка кивая в такт музыке. Когда она ступила на ступеньку своего крыльца, спросил:

— До встречи в клубе?

Она не ответила, и он помчался дальше. Выкладывая продукты, плакала, не чувствуя слёз. Они текли солёные по лицу и губам, капая на руки, на пакеты с яблоками и виноградом. Проревевшись, решила, что надо устраивать личную жизнь, пора обзаводиться мужем, и принялась за хозяйственные дела. Растопила печку и поставила на плиту кастрюлю с овощами для салата. Проверила, застыл ли, накануне сваренный, холодец.

Подойдя к окну, Надя залюбовалась крупными снежинками, медленно

оседающими на одеждах редких прохожих. В темноте, разбавленной светом фонарей, освещающих территорию возле клуба, разглядела высокого человека, привалившегося к забору. Уж не Лёха ли Кащеев тут торчит? Вот ещё дурак-то, Господи прости, мысленно перекрестилась Надя.

Сегодня, когда она занялась приготовлением новогоднего салата «Оливье», с глазами ещё мокрыми от слёз, к ней в дом ввалился Лёха, благоухая винными парами. С ним они жили на одной улице и когда-то учились в одном классе. Остановившись посреди избы, без предисловий заявил:

— Ты всегда меня презирала, а я вот, тебя люблю.

Сказал и сник. Длинный, острый нос уныло повис над верхней короткой губой, на которой топорщились редкие рыжеватые усики. Надя удивилась:

— Почему презирала? Скажешь тоже.

Лёха встрепенулся.

— Тогда давай вместе жить. Таньку брошу…

— Ты рехнулся? С какой стати…?

— В Новогоднюю ночь чудеса случаются…

— Случаются… — Надя покачала головой. — Зачем женился, если жена не мила?

— Мать женила, — Лёха плюхнулся на диван. — Давай, помогу чего…, вон, картошку почищу.

Не успела Надя ответить, как дверь распахнулась и на пороге возникла мать Лёхи.

— Вот они, голуби. Ты что это, бессовестная делаешь, а? Своего мужика не нажила, так чужого решила заграбастать. — Визжа и брызгая слюной, бабка ринулась на оторопевшую Надежду. — А ещё учительница, бессовестная. Как только земля таких блудниц носит…

Лёха прижал к себе мать, пытаясь закрыть ей рот. Вырываясь из объятий сына, старуха рвалась в бой.

— Опоила она тебя что ли? У тебя жена, вон, моложе и красивше в сто раз…

Продолжая сдерживать разъярённую мать, парень крикнул:

— Не люблю Таньку, зачем женила?

Пришедшая в себя от оскорблений, Надежда скомандовала:

— А ну, пошли, вон, отсюда, уроды.

— Это, кто уроды? — Завизжала бабка, — это мы уроды? А ты кто? Распутница, гулящая девка, тьфу на тебя…

Надя спокойно подтвердила:

— Да, моральные уроды, и убирайтесь из моего дома.

Вспоминать об этом было противно.

***

В сельском клубе Маня Захарова, была душой коллектива. Весёлая, заводная, в меру строгая, она была сценаристом, режиссёром и инициатором всех праздничных программ. К встрече Нового года коллектив подготовился во всеоружии. Решено было сделать костюмированный Бал Маскарад, и без карнавального костюма в клуб не пускать никого. Так и объявили в округе. Даже выпустили Новогодний листок — молнию, где крупными буквами о своей задумке оповестили население:

«Кто хочет гулять на празднике, наряжайтесь в карнавальный костюм».

Высматривая, куда бы подвесить самодельную гирлянду из цветной бумаги, Маня заметила:

— Придут бабульки в маскарадных костюмах, добро пожаловать, а нет, так пусть дома сидят, телевизор смотрят.

— Правильно, Маня, — откликнулась Ленка Степанова. — Нечего бабкам тут сидеть. Сплетен потом не оберёшься. Только и смотрят, кто с кем танцует, да, кто кого целует…. — Она прыснула смехом. — Представляешь, придёт Воробьиха в костюме бабы Яги…. Вот умора-то будет.

— Ты сама-то что выбрала? — смеясь, спросила Маня.

— Цыганкой буду. Нагадаю Стёпке Дюжеву дальнюю дорогу и казённый дом.

— Зачем? Ты ему лучше вечную любовь нагадай с Надеждой Ивановной.

Ленка резко ответила:

— Вот ещё. Он дурак слепой. Не видит, кто его на самом деле любит.

— А кто его любит? Поделись. — Маня лукаво прищурила свои чёрные глаза — вишни.

— Не могу, — смутилась девчонка. — Чужая тайна.

— Ладно, — отмахнулась Маня. — Придёт время, узнаем.

Кинозал, освобождённый от стульев, где уже стояла ёлка, распушив зелёные

ветви и обдавая всех ни с чем несравнимым запахом хвои, был заполнен смехом и молодостью. Парни и девчонки вдоль стен расставляли столы и стулья, принесённые из школьной столовой. Было решено закуску и вино, каждый принесёт из дома. Столик рассчитан на четырёх человек. Оглядывая зал, ёлку и людей, Маня заключила:

— Вроде всё, теперь по домам. Соберёмся снова в двадцать два ноль, ноль.

Увидев, вошедшего Степана Дюжева, в расстёгнутом нараспашку овчинном полушубке, пышущего энергией и здоровьем, Ленка, подмигнув Мане, стала выбивать чечётку и звонко пропела:

— Наш Степан красив, могуч,

Тучи разгоняет,

А вот любит, кто его,

До сих пор не знает.

— Ты что ли знаешь? — Он громко засмеялся. Голос у него был особенный. Не у кого такого не было. Когда он начинал говорить, то умолкали все, слушая дивный бас. Неважно было, что он говорил, интересно было, как. Тембр его голоса варьировал разными оттенками, переливаясь и рокоча. Он перехватил Ленкину руку и, притянув девушку к себе, переспросил: — Так кто меня любит?

Маня, улыбаясь, похвалила:

— Тебе бы, Степан в цирке с гирями выступать. Знатным Ильёй Муромцем будешь. Надеюсь, не передумал? Сценарий не меняется?

— Нет, всё в силе.

Нарядившись в костюм загадочной феи, захватила корзинку с закусками, без пяти в десять Надя отправилась на Бал. Возле клуба толпился безкостюмный народ, пытаясь проникнуть в заманчиво мигающее гирляндами и гремящее музыкой помещение. Но два здоровых и сердитых гренадёра безжалостно пресекали все попытки, сверкая пиками и саблями. Войдя в фойе, Надя тут же увидела русского богатыря Илью Муромца в блестящих доспехах. Стоя перед зеркалом, он придирчиво оглядывал доспехи из фольги, поправляя палицу, привязанную к поясу. Окладистая чёрная борода придавала ещё большую солидность всей фигуре богатыря.

Оставив пальто в гримёрке, девушка вошла в сверкающий и поднимающий настроение Новогодний зал с красавицей ёлкой. Маня указала ей стол.

— Расставляй еду, а вино попридержи, как бы ни стырили. Моя сумка под столом. Да, маску на лицо надень.

Народ прибывал, становилось всё шумнее и веселее. Некоторые ряженые были изрядно под хмельком, а Лёха Кащеев в костюме Кощея бессмертного, вообще чуть держался на ногах. Не дожидаясь торжественного открытия праздника, заядлые весельчаки уже плясали возле ёлки, выделывая разные фортеля. Наконец появилась Маня в переливающемся белом наряде Снегурочки с красной оторочкой по подолу и сверкающей каменьями короне. За ней степенно вышагивал бородатый дед Мороз, с длинным посохом и красным мешком за спиной. Надя сразу узнала в нём Маниного мужа — Костю.

Музыка, смех и шутки не умолкали. Но вот, Маня хлопнула в ладоши, музыка смолкла, и все уселись за столики, весёлыми глазами уставившись на красавицу Снегурку.

— Дорогие друзья, — обратилась Маня к присутствующим гостям. — Все мы собрались здесь, чтобы с радостью и надеждой на лучшее будущее встретить Новый наступающий год. Пусть он будет для всех нас счастливым и удачливым, как в личной жизни, так и делах. Не будем унывать, не станем печалиться, будем песни петь и танцевать. Как встретим Новый год, таким он пусть и будет для всех нас! — Гости дружно и одобрительно зааплодировали, а Маня сообщила: — Изюминкой нашего праздника станет мероприятие, которое все запомнят надолго. — Она сделала паузу, и тут же кто-то весело крикнул:

— Не тяни, жарь дальше….

— Илья Муромец решил жениться. Хватит ему скитаться неженатым, неприкаянным… Пора остепениться и обзавестись семьёй. Сегодня, при огромном количестве свидетелей, из этих красных девиц, он выберёт себе жену на всю оставшуюся жизнь.

Народ заволновался.

— Что ли, свататься будет?

— Здорово придумали…

— Где жених-то, покажись…

— И, правда, запомним…

— Скоро его увидим, — пообещала Маня. — Жених будет выбирать не только за внешнюю красоту, а и за другие качества.

Кто-то, хохоча, выкрикнул:

— Другие качества потом узнает…

Зал весело поддержал юмориста, но, увидев, важно шагавшего богатыря в переливающихся в свете юпитеров доспехах и шлеме, притих.

— Вот, жених, — объявила Маня и победно оглядела удивлённых и восхищённых зрителей.

— Ну, Стёпа, умыл, — выдохнул Витька. — А ещё друг…

— Извини, так надо, — хлопнул его по плечу Степан.

— Девушки, вы согласны участвовать? — обратилась Маня к невестам.

— Согласны…, — почти хором ответили те, и зал весело засмеялся.

— Ишо бы не согласными быть, такие женихи на дороге не валяются. — Дед Кузьмич, не пропускавший ни одного общественного мероприятия, на сей раз, преобразившийся в плотника с картонным топором за поясом, даже встал, чтобы лучше видеть и слышать. — Давай Степан, сватайся, да не промахнись.

— Сначала объясню условия конкурса под названием «Сватовство», — объявила Маня.

— Интересуюсь, — вмешался Кузьмич. — Сватать будем понарошку или всурьёз?

За Маню ответил жених:

— Серьёзно, дед, очень серьёзно.

***

Услышав Манино объявление на счёт сватовства, у Надежды заколотилось сердце, подруга о конкурсе не предупредила. Увидев, вошедшего в зал Степана, залилась краской, а когда услышала условия конкурса, стало дурно. Несколько раз, глубоко вдохнув, Надежда налила в рюмки водки, себе и деду Морозу, присевшему к ней за столик, чокнувшись с ним, выпила. Решила, что участвовать в шоу станет.

Конкурс состоял из пяти этапов, жюри из одного Степана, который за исполнение должен будет ставить баллы. На первом этапе невесты танцевали, а зрители помогали советом и участием. За пляску с частушками самый высокий балл получила Ленка Степанова. Она так выбивала дроби, что сломала каблук, попавший в щель между половицами. Пришлось бежать, надевать сапоги.

Во втором этапе невесты состязались в пении. Песни пелись в основном попсовые. Поскольку, собравшийся народ, слова знал плохо, да и сами исполнительницы путались, то получилось слабо. Степан поставил по одному баллу всем кроме Нади, которая как только запела: — Живёт моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет хода никому…, — подхватили все.

На третьем и четвёртом этапах народ хохотал до упаду. Они включали в себя походку невест, умение подать и показать себя. Маня даже подала Кузьмичу салфетку, чтобы тот вытер слёзы.

Перед пятым, заключительным этапом, Снегурочка объявила:

— Сейчас начнётся самое основное действо. Всё то, что было до этого, это так для общего представления, а пятый этап покажет, хозяйственность невесты, сможет ли она угодить мужу в еде. Всем невестам было велено принести тарелки с холодцом. Это любимая еда нашего жениха. Из всех закусок он предпочитает студень. Чей студень ему больше понравится, у той девушки больше шансов быть сосватанной.

Приступай, Степан, угощайся.

— Что ж ты, Маня, не предупредила, что холодец для конкурса, — чуть не заплакала

Ленка Степанова. — Кощей почти весь мой холодец съел.

Взрыв хохота снова потряс бревенчатые стены клуба. Сняв шлем, Степан всё же отведал Ленкиного холодца. Почмокав, заявил:

— Чесночку не хватает, а так, ничего.

У второй претендентки студень показался слишком жирным.

— Чувствую, что из одной свинины, надо было добавить и говядины. Вот тогда бы было в самый раз.

У третьей и четвёртой невест холодец показался недосоленным и кисловатым.

Настал Надин черёд. Пробуя холодец, он несколько раз поддевал кусочки вилкой.

Все с интересом ждали его вердикт. Прожевав, он взял девушку за руку и объявил:

— Самый вкусный холодец. Её буду замуж звать. — Повернувшись к ней, попросил:

— Выходи за меня,

Зал замер, ожидая ответ невесты. Ни для кого не было секрета в том, что Степан давно добивается взаимности учительницы младших классов. Он взглянул на часы.

— Старый год уходит, наступает Новый, думаю, счастливый для нас. Что ответишь, Надя?

Посмотрев на улыбающихся, односельчан, в знак согласия она кивнула головой и прошептала: — Согласна.

Степан достал из-под кольчуги красную, бархатную коробочку, в которой оказалось обручальное кольцо для невесты.

Кто-то засвистел, остальные зааплодировали. Маня скомандовала:

— Разливайте шампанское, наступает Новый год. — Захлопали на бутылках пробки, с шипением полилось в рюмки игристое вино. Дед Мороз, отцепив бороду, громко крикнул:

— С Новым счастливым годом, друзья, с новыми успехами! Он повернулся к Степану с Надей, стоявших в обнимку. — А вам, ребята, крепкого семейного счастья, любви и много детишек. Горько!

Стены клуба задрожали от подхваченного: — Горько…!

Народ весело, с песнями, плясками, с надеждой на мир и благополучие в жизни встречал Новый год. До самого утра по округе разносились музыка и смех. Много было сказано друг другу тёплых слов и пожеланий, которые обязательно должны исполниться в Новом наступающем году.

Козлиная моча

Вера Петровна спала плохо, то и дело ворочалась и так вздыхала, что муж, спавший на соседней кровати, не выдержал:

— Что ты всё охаешь, спать не даёшь. Чего на часы то и дело глядеть, будильник прозвенит и встанешь.

— Ну, извини, — миролюбиво откликнулась Вера Петровна. — Сама не знаю, что со мной. Как ехать, так всю ночь плохо сплю. Да и боюсь, как бы будильник не подвёл.

— Спи, — недовольно проворчал муж и отвернулся к стене.

Но Вера Петровна так и провозилась до утра. То и дело вставала и, близоруко щурясь, рассматривала в темноте стрелки и цифры на громко тикающих часах.

Летние ночи короткие и, как только первый солнечный луч уперся в щёку, женщина окончательно покинула постель. Умывшись и попив чаю, она уже стояла, одетая, у порога, как услышала голос мужа:

— Не забудь купить, о чём говорили.

— Не забыла я, — откликнулась Вера Петровна, держась за ручку двери. — Только лучше сам бы покупал, мне как-то неудобно.

— Чего неудобно-то, подумаешь, таблеток спросить…

— Вот ехал бы и спрашивал, — возмутилась женщина. — Так нет, сколько раз был в посёлке, а в аптеку не зашёл.

— Всё думаю, что само наладится, — как-то виновато проговорил муж и, чуть помолчав, добавил, — желание-то большое…

Вера Петровна вздохнула.

— Желать и мочь не одно и то же. Ладно, спрошу, не переживай.

В автобусе, наблюдая за пожилой парой, сидящей напротив, подумала: — у этих вопрос интима, наверное, уже отпал. Внимательно присмотревшись к благообразному, чинно сидящему старичку, заключила: — точно отпал.

Глядя на мелькавший за окном пейзаж и подпрыгивая вместе с автобусом на выбоинах в асфальте, Вера Петровна думала о муже. Кажется, совсем недавно был бравым сердцеедом, любителем гульнуть и выпить. Вспомнить страшно, сколько крови он ей испортил, сколько нервов истрепал своими порочными связями. Вера Петровна временами даже мысленно злорадствовала, глядя на его слабые потуги, даже вслух как-то сказала:

— Растерял всю мужскую силу по чужим бабам, а теперь здоровье в таблетках ищешь. Так тебе и надо, а мне то, за что наказание под старость, по аптекам ходить да позор принимать.

Подходя к аптеке, Вера Петровна невольно подумала, хоть бы народу не было…. Сквозь стеклянные двери увидела огромную очередь, хвост которой готов был вывалиться на улицу. С огорчением подумала, за лекарством, как за колбасой, в иные времена. Чтобы чем-то занять себя, стала рассматривать различные коробки, флаконы и флакончики с лекарством, выставленные на витрине и стеллажах. Очередь двигалась быстро и, когда до кассы оставалось человека три, на витрине увидела коробочку с надписью «Виагра» и цену, от которой у женщины захватило дух. Ну, уж нет, такие деньги я платить не стану, категорически отвергла Вера Петровна и даже головой тряхнула от возмущения. Рядом заметила рекламируемый по телевизору «Сиалекс», но цены на нём не было. Спрошу его, решила женщина, желая быстрее очутиться у заветного окна. Но, очередь застопорилась. Одна из покупательниц вертела в руках флакон с лекарством, возмущаясь:

— Вы только подумайте, месяц назад такой в точности пузырёк стоил шестьдесят пять рублей, а сегодня уже сто шестьдесят. Неужто не безобразие? И пожаловаться некому…

— Но я тут причём? — защищалась фармацевт. — Не я такие цены назначаю, моё дело продать.

А покупательница распалялась всё больше.

— Ради наживы вы с людей кожу готовы содрать. — С громким стуком поставив флакон на прилавок, заявила: — Террористов на вас нет, — и вышла, что есть силы, хлопнув дверью.

Оглянувшись, Вера Петровна расстроилась. За ней стояло уже около десятка человек. Что же это, народ-то как хворает. В магазине очередей не стало, так в аптеке от людей не продохнуть. Сейчас все навострятся, станут подслушивать, хоть, не спрашивать…

Когда подошёл её черёд, через окошечко на неё строго смотрела пожилая женщина в очках. Уж лучше бы девчонка молоденькая, подумала она. Молодёжь к таким вещам относится легко, с пониманием, не то, что разные бабульки. А сама-то ты кто, усмехнулась Вера и отважно спросила:

— Можно мне Виагру?

Женщина по ту сторону прилавка замерла, удивлённо сверкнув очками, и воззрилась на Веру Петровну. Очередь тоже слегка заволновалась, а Вера Петровна, смущённо махнув рукой, пробормотала: — Перепутала, не Виагру, а Сиалекс — и, обернувшись к людям, смотревшим на неё, кто с улыбкой, кто с усмешкой, зардевшись, сконфуженно пояснила: — Виагра, наверное, для молодых, а Сиалекс даже рекламирует пожилой человек в трусах с цветочками.

— Сдурела, старуха, что ли? — неожиданно каркнула, как ворона, рядом стоявшая женщина, прижимая целлофановый пакет к груди. — Под старость секса захотелось?

Очередь захихикала.

— А что такого? Молодец…! — восхитился высокий, молодой мужчина. — Все бы женщины так, тогда и болеть стали бы меньше, и покупать стали бы одну Виагру. Аптекари, глядишь, и разорились бы.

— Конечно, обанкротятся они, как же. — С сомнением произнёс парень, с красным прыщём на носу. — Цены на эти таблетки такие, что мама не горюй.

Очередь почему-то дружно и радостно засмеялась. Небольшого роста, худощавый мужичок, перекрикивая смех, возмущённо заявил:

— Зачем такие деньжищи на таблетки тратить? Заманиху пей. Помогает так, что удержу нет. Заваривай и пей…

— Это не мне, а муж попросил…, — начала было оправдываться Вера Петровна, но очередь её не услышала. Люди заволновались, у каждого нашлись свои рецепты. Одна женщина посоветовала, есть свежий укроп, и пить из него настойку, а другая, побритая наголо, со съехавшей на плечи косынкой, — морковную ботву.

— Вылечивает всё, что болит, — перекрикивала всех безволосая.

— По тебе видать, как вылечивает. Зачем тогда в аптеку пришла, — пробасил здоровый, молодой мужик. — Покупай, бабка, таблетки под названием «Торчу». Опробовано, хорошо помогают.

Взглянув на мужика, Вера Петровна не сдержалась:

— У тебя без таблеток ещё всё должно торчать.

Очередь одобрительно засмеялась, а всё время молчавший, лысый мужик в очках, со знанием дела посоветовал:

— При импотенции очень хорошо помогает козлиная моча.

Все замолчали, переваривая информацию.

— Это как? — не удержался тот, кто предлагал траву заманиху.

— А так, берёшь козлиную мочу и пьёшь.

— Где же её брать? — от имени молчавшей очереди ещё больше удивился худощавый мужичок.

— Где, где, — разозлился очкастый, — у козы или козла.

Тут очередь взбунтовалась. Люди наперебой стали возмущаться.

— Ты что предлагаешь, дядя? — пробасил парень, рекомендовавший таблетки «Торчу». — Какую козлиную мочу?

— Я большей глупости ещё не слышала, — пробубнила женщина, стоявшая рядом с Верой Петровной. — Сейчас меня просто вырвет, уже тошнит…

— Говорю вам, помогает, значит, помогает, — не сдавался мужик, сверкая очками. — Для этого козу специально держу. Стакан всегда при мне, укараулю, когда коза начнёт свой нектар сливать, подставляю стакан и пью. Как пиво действует, хмелею даже, но потом такой азарт приходит, только держись. Я без утайки всем советую. И пить её надо свежую, только — только произведённую, пока осадок не выпал.

— Ой, мамочки, сейчас вырвёт, — простонала наголо стриженая и бросилась бегом на улицу. Соседка Веры Петровны тоже зажала рот рукой, а полная женщина в панаме удивлённо заявила, глядя на очкарика:

— Ну, ты, Витюша, даёшь. Недаром мой муж просит козу купить. И ему, значит, насоветовал?

— Советовал, а что такого? Не хочешь, не пей. Я только советую, а не заставляю…

И тут вмешалась аптекарша, которой надоело стоять безучастной. Она ещё строже посмотрела на Веру Петровну и громко спросила:

— Гражданочка, так вы определились, что покупать, Виагру или Сиалекс?

Очередь притихла и ждала, что выберет незадачливая покупательница. А та стояла и смущённо думала, стоит ли, тратить деньги на дорогие таблетки, когда так много разных, дешевых, народных средств, которые для начала стоить попробовать. А таблетки всегда успеют. К тому же, муж давно предлагает купить козу, ссылаясь на то, что любит козье молоко. Может он тоже слышал про лечебные свойства козлиной мочи, только ей ничего не говорил.

Вера Петровна улыбнулась строгой аптекарше и с лёгким сердцем попросила:

— Аспирина пять пачек от головной боли и всё. — Обернувшись к присмиревшей очереди, добавила: — Спасибо, люди добрые за советы.

Выйдя из аптеки на зелёную улицу, Вера Петровна заметила возле забора пасшуюся козочку. Та беззаботно щипала травку. Может и правда приобрести козу, вон, какая хорошенькая, думала женщина, рассматривая беленькую шёрстку и маленькие рожки. Моча не поможет, так молоко полезное пить станем.

Вернувшись домой, Вера Петровна первым делом сообщила мужу, что покупает козу.

— Сейчас же схожу к Пантелеихе, у неё целое стадо. Зачем покупать дорогущее лекарство, если лечиться можно бесплатно. В аптеке столько всего нарекомендовали…. Проблемы не только у тебя, другие тоже этим страдают.

— Что за рецепты? — не утерпел мужик. — Ворону с перьями, что ли съесть?

— Ну, скажешь тоже, ворону…. Не ворону, а козлиную мочу… пить.

— Чего? — изумился мужик. — Какую ещё козлиную мочу…? С ума сошла что ли?

Вера Петровна обиделась, но всё же, пояснила:

— Не сошла. Порекомендовал мужчина, которому это средство хорошо помогает.

— Для этого и козу собралась покупать?

— И для этого тоже, — отрезала Вера Петровна и вышла в коридор. Муж последовал за ней.

— Тогда вот что. Если уж лечиться бесплатными средствами, то давай вместе. Пить стакан пополам…

— Мне-то зачем? — изумилась Вера Петровна. — У меня-то проблем нет.

— Ещё как есть. У тебя всю жизнь проблемы. Только и знала за мной следить да подглядывать, а чтобы приласкать с охотой…, на это тебя не было. За лаской к другим приходилось ходить.

— Конечно, ты всегда найдёшь оправдание, — возмутилась Вера Петровна. — Когда, хоть, ты был виноват, не помню что-то. Всегда прав. Вот и сейчас, оказывается, я виновата, что ты всю жизнь кобелировал.

— Глупая ты баба, — вздохнул муж. — Нам, мужикам, секс нужен. У нас, мужиков, любовь с сексом завязана…

— У тебя этого секса дома, что ли не было? — продолжала возмущаться Вера Петровна. — Я тебе отказывала что ли? Просто ты из кобелиной породы, за каждой юбкой волочился.

— Запела, у тебя одна песня, из кобелиной породы…, — усмехнулся муж. — Нам с тобой только по пятьдесят, а ты уже спишь отдельно. Может, из-за этого у меня проблемы? Ты всегда уклонялась от супружеских обязанностей.

— Неправда, — запротестовала женщина. — Я с тобой только с пьяным не спала. Не терплю перегар, да и вообще, кому охота валандаться с неадекватным…?

— Неадекватным…, слово-то, какое нашла. Вот, были такие, кому охота было…

Вера Петровна, обидевшись, поджала губы.

— А ты, значит, адекватная, что спишь отдельно? Вот напьюсь я этой мочи, а она и правда, заиграет, тогда что? К соседке бежать? Поэтому, вместе будем пить…

Пили супруги мочу или нет, они никому не рассказывали, но козу купили, и спать стали вместе.

И смех, и слёзы, и любовь

Не молодой, но шустрый и жилистый Тимофей сидел на самодельной скамейке в саду, среди яблоней и слив. Лето стояло в зените, тепла хоть отбавляй, природа радовала глаз, только не было радости в его сердце.

Жил он с женой, полной и одышливой Гликерией Ивановной. Сын Антон со своей семьёй жил в городе. Недавно Тимофею стукнуло шестьдесят пять, а двумя днями раньше его жене исполнилось семьдесят два. Но дело было не в годах, а в том, что Гликерия категорически отказалась исполнять супружеские обязанности. Она и его увещевала, даже стыдила, что, мол, седой и старый, а всё, как молодой, утехи требуешь. Пора бы, уж, остепениться. Спала давно отдельно, поэтому в избе стояли две кровати. Поначалу Тимофей возмущался поведением жены, ненормальным отношением к его желаниям, обижался и даже скандалил. Потом поутих, но не смирился. Всё время думал, как быть дальше с его потребностью в женской любви. И непроизвольно, как само собой разумеющееся, его взгляд устремился на соседнюю дворину, по которой, покачивая крутыми бедрами, прохаживалась одинокая соседка.

У неё в прошлом были два мужа. Один отчего-то умер, другой, купаясь в реке, утонул. Теперь Раиса жила одна. От первого мужа осталась дочь, которая с некоторых пор к матери перестала ездить, от второго мужа — сын, который изредка навещал. Раисе было шестьдесят, но монашкой она не жила. Наоборот, вела весёлую, беззаботную жизнь, полную приключений.

Гликерия Ивановна, хоть и отказала мужу в интимных услугах, всё же слегка беспокоилась. Мало ли что…. Стала за ним тайно следить и, конечно, заметила его интерес к соседке, но запрещать мужу к ней ходить не стала. У Раисы он, ко всему прочему, зарабатывал деньги. На одну пенсию жить тяжело, а в крестьянском хозяйстве всегда найдутся чисто мужские дела. То забор поправить, то калитку на петли посадить, то топор на топорище насадить, то ступенька покосилась, то ещё что-нибудь и Тимофей, хоть и не часто, но безотказно выполнял просьбы Раисы. Он всю жизнь плотничал, и такие дела для него были, что раз плюнуть. Между делом, он присматривался к женщине, думая, как безобидно подступиться к ней с любовью.

Не смотря, на внешнюю шустрость и боевитость, Тимофей был скромным человеком и сдержанным. За свою жизнь он ни разу не изменил жене, хотя, случаев предоставлялось много. На Гликерии женился по любви, не смотря, на разницу в возрасте, и жил любя. Кроме, как Глика или Гликонька, он её никак не называл. Она тоже соответствовала душевно — Тимоша. Теперь же, он не знал, любит Гликерию или нет. Как хозяйка в доме, она его устраивала, но ему этого было мало. Он хотел видеть в ней ещё и любовницу, правда, умом понимал, что на эту роль она с каждым годом всё меньше и меньше годилась. Гликерия толстела, что называется, не по дням, а по часам. Если уж по правде, то она его не возбуждала. Нередко, он ловил себя на мысли, что перестало возникать желание, приголубиться под мягким боком жены. Вот, соседка Райка, другое дело. Тоже не худая, но живая и игривая. В ней всё так и ходит ходуном, так и прёт из неё неутомимая энергия…

Сейчас, сидя в саду, он размышлял о превратностях судьбы. Жизнь прожил нормально, не пьянствовал, дом построил, с женой жили, душа в душу, а, вот, под старость что-то пошло не так. Кажется, всё есть, сыты, одеты и зимой обогреты печью, а душевная теплота и взаимопонимание с самым близким человеком куда-то улетучились, хотя, вроде, должно быть всё наоборот. Словно, незримая стена выросла.

Тимофей пересел на скамейку рядом с домом, вокурат против крыльца Раисы. Достал свой, доморощенный табак и стал делать «самокрутку». Магазинные сигареты он не признавал, считая их никчёмными. — От них одна городская вонь идёт, — говорил он приятелям, смолившим покупные. — Я вот, пожалуй, скоро перейду на нюхательный табак. Говорят, здорово мозги светлеют, когда чихаешь. Закручивая «козью ногу», Тимофей украдкой следил за соседним огородом. Отмахиваясь от овода и вытирая пот с лица, Райка полола грядки. Её все так называли за простецкий, свободный нрав, за то, что не гнушалась рюмочкой водки и благосклонно относилась к ухаживаниям…

— А что тут такого? — удивлялась она в ответ, пенявшим соседкам. — Один раз живём. Не хотите, не пейте, а я выпью, нравится сохнуть на постели в одиночку, сохните, а я не буду. У меня нет ни мужа, ни маленьких детей, никого, кто бы мне мешал или я кому. Как хочу, так и живу.

Так она и жила в соответствии со своими принципами и представлениями. А Тимофей, наблюдая за соседкой, с какой дорогой душой та относится к мужикам, заряжался всё больше и больше. Его, правда, беспокоили два обстоятельства. Одно — не хотелось, чтобы жена узнала, а другое — Райка любит молодых…. То, что соседка не особенно разборчива в связях, его не смущало, наоборот, подогревало. Если у его жены кроме заботы о тепле в доме и хлебе насущном, никаких других мыслей нет, то у Раисы те, другие мысли, прямо на лбу написаны, и она их не скрывает.

После того, как Тимофей стал захаживать к Райке по деловым вопросам, потребность в любви и ласке усилилась. Иной раз так прижимало, что хоть всё бросай и беги на большую дорогу в поисках любовных приключений. Ему даже сны любовные стали сниться. Особенно в последнее время, снился один и тот же сон, будто бы он прелюбодействует с соседкой. Она была до того томная, желанная и горячая, что мужик просыпался весь в поту с гулко бьющимся сердцем. Вставал и выходил на улицу. Может, я с ума схожу на почве воздержания, думал Тимофей, стоя голышом в огороде и обливаясь из ведра холодной водой.

После таких снов он окончательно решился на адюльтер с Райкой наяву. Долго думал, как подступиться, но ничего не придумав, решил без предисловий пойти к ней и купить за деньги её ласки, которых хотелось до умопомрачения. Сейчас он сидел на скамейке, смолил самосад и решался….

Тем временем Райка повернулась к нему широким задом, обтянутым трико, и наклонилась над грядкой. Она, то вставала, разминая поясницу, то снова наклонялась, словно, дразня Тимоху, который не сводил с неё глаз. Наконец, он встал и, подойдя к бочке, поплескал в разгорячённое лицо тепловатой водой. Да что же это за пытка такая под старость, думал мужик, вытирая лицо, матерчатой изнанкой летней кепки, и направился к забору, за которым работала соседка.

— Здорово живёшь, Раиса!

Женщина распрямила спину и, повернувшись, расплылась в улыбке.

— Ничего, слава богу, живу. Хотела к тебе специально идти.

— Специально? — встрепенулся Тимофей. — Это, за каким же делом? Ты только кликни, я сам к тебе прибегу. Помочь безмужней женщине святое дело. Можем даже в дом к тебе пройти, там и расскажешь, что у тебя ко мне…

Раиса подошла к забору и, играя глазами, протянула:

— Есть одно дельце. Пошли, покажу.