Бесплатный фрагмент - Цвет заката в сепии

Предисловие автора

Когда я впервые услышала фразу «цвет заката в сепии», она застряла у меня в голове. Что-то в этой игре слов — угасающая красота, пропущенная через фильтр времени и памяти — показалось мне невероятно трогательным. Это было похоже на воспоминание о любви, потерянной, но не забытой.

Так родилась идея этой книги.

«Цвет заката в сепии» — это история о Эдит и Артуре, паре, прожившей вместе почти шесть десятилетий. Шестьдесят лет — это целая жизнь, наполненная радостями, горестями, компромиссами и, конечно же, любовью. Но что происходит, когда любовь, как старая фотография, выцветает и покрывается трещинами взаимных обид? Можно ли ее восстановить?

Эта история — не просто фантазия о путешествии во времени. Это исследование человеческих отношений, о том, как легко потерять друг друга в рутине повседневной жизни и как сложно, но возможно, вновь обрести связь. Это размышление о силе искусства, способного исцелять и возвращать утраченное.

Работая над этой книгой, я много думала о своих собственных отношениях, о своих родителях, о всех тех парах, которых я встречала на своём пути. Каждая история любви уникальна, но все они сталкиваются с общими вызовами: непонимание, разочарование, страх.

Я надеюсь, что «Цвет заката в сепии» заставит вас задуматься о вашей собственной истории любви, о тех моментах, которые вы цените, и о тех, которые, возможно, нуждаются в исцелении.

Ведь никогда не поздно переписать свою историю, даже если все кажется потерянным.

С уважением,

Мадина Федосова.

Введение:

Обида висела в воздухе, густая и липкая, словно застоявшийся сигаретный дым в прокуренном баре. В маленькой, захламлённой гостиной, где каждый предмет мебели, казалось, хранил в себе отпечаток их совместной жизни, медленно, но верно разгорался очередной пожар.

Эдит, с лицом, изрезанным морщинами, словно карта пережитых бурь, стояла у окна, словно заворожённая, глядя на унылый ряд одинаковых домиков, тонущих в серой осенней мороси. Дождь барабанил по стеклу, вторя тоскливой мелодии, звучавшей в ее душе.

В ее глазах, обычно живых и искрящихся, плескалось отчаяние, приправленное горечью многолетнего разочарования. Мечты, когда-то яркие и смелые, теперь казались далёким, несбыточным сном.

Она ведь хотела быть режиссёром, снимать фильмы, рассказывать истории, но жизнь — как всегда — внесла свои коррективы. И вот она здесь, в этом маленьком, унылом пригороде, доживает свои дни, вязая бесконечные шарфы и утопая в воспоминаниях о том, чего никогда не случилось.

Артур, ссутулившись в своём любимом, продавленном кресле, напоминал старого, потрепанного плюшевого медведя, потерявшего былую привлекательность. Седые волосы его поредели, обнажив блестящую лысину. Руки, когда-то сильные и уверенные, теперь дрожали, с трудом удерживая пульт от телевизора.

Он избегал взгляда Эдит, устремив свой взор в мерцающий экран, словно там, среди бесконечного потока новостей, ток-шоу и навязчивой рекламы, можно было найти спасение от гнетущей тишины, разделявшей их.

Тишины, которая кричала громче любых слов, заглушая даже самые громкие звуки телевизора.

Он знал, что виноват. Знал, что он сломал ее мечту, высмеивая ее увлечение кино и заставляя ее чувствовать себя неполноценной. Но признать это было выше его сил. Гордость, эта вечная его спутница, не позволяла ему просить прощения.

Пятьдесят семь лет. Пятьдесят семь лет, превратившихся в долгую, изнурительную войну, где не было победителей, а только проигравшие, увязшие в трясине взаимных упрёков и невысказанных сожалений.

Каждый день был похож на предыдущий: утренний кофе, приготовленный в молчании, скудный обед, съеденный перед телевизором, и раздельные кровати в спальне, где когда-то царила любовь.

Сегодняшний день не предвещал ничего нового, пока Артур, внезапно, не решился на поступок, продиктованный скорее отчаянием, чем злостью.

Он поднялся с кресла, подошёл к старому шкафу, стоявшему в углу комнаты, и открыл его скрипучую дверцу.

Внутри, среди пыльных коробок и старых вещей, покоилась она — старая кинокамера Эдит, символ ее несбывшейся мечты.

И Артур, с внезапной, необъяснимой яростью, схватил ее и направился к мусорному ведру.

Эдит вздрогнула, словно от удара. Она медленно повернулась, и в ее глазах вспыхнул гнев, смешанный с болью. «Что ты делаешь?» — прошипела она, словно змея.

Артур молчал, его лицо исказилось гримасой злости и стыда. Он крепче сжал камеру в руке, словно боясь передумать.

Ему казалось, что избавляясь от этой старой вещи, он избавляется и от груза прошлого, от упрёков, которые Эдит никогда не высказывала вслух, но которые он постоянно чувствовал на себе.

Он хотел стереть из памяти ее разочарование, ее несбывшиеся мечты, все то, что он, по его мнению, не смог ей дать. Глупо, конечно. Но в этот момент ему казалось, что это единственный выход.

«Ты не смеешь!» — закричала Эдит, бросаясь к нему. Она попыталась вырвать камеру из его рук, но Артур оттолкнул ее, не рассчитав силы. Эдит пошатнулась и упала на пол, ударившись головой об угол журнального столика. В глазах у неё потемнело.

Артур оцепенел от ужаса. «Эдит!» — прохрипел он, бросаясь к ней на помощь. Он опустился на колени рядом с ней, пытаясь привести ее в чувство. Но Эдит не двигалась. Её лицо было бледным, а на виске медленно расплывалось багровое пятно.

В этот момент, словно в ответ на его отчаяние, комната начала мерцать. Стены поплыли, цвета потускнели, и мир вокруг них стал распадаться на пиксели. Артур почувствовал головокружение, его затошнило. Ему казалось, что он проваливается в чёрную дыру.

А потом все исчезло.

Когда зрение вернулось к нему, Артур судорожно вдохнул, словно вынырнул из ледяной воды. Унылая гостиная с её затхлым запахом и серыми обоями исчезла, словно дурной сон. Под ногами была мокрая мостовая, а не потёртый ковёр. Он стоял посреди незнакомой улицы, залитой дождём, который бил по щекам колкой изморозью.

Вокруг высились величественные здания в стиле ар-деко, словно сошедшие со страниц альбома о золотом веке архитектуры. Артур вспомнил, как читал о них: о строгих геометрических формах, о богатстве орнамента, о стремлении к роскоши и элегантности. Сейчас он видел это вживую, и это зрелище ошеломляло. По мокрой мостовой, словно старинные игрушки, проезжали автомобили 30-х годов — «Паккарды», «Кадиллаки», «Дюзенберги», бликуя фарами в дождевых лужах.

Люди, одетые в элегантные костюмы и шляпы, спешили по своим делам, подгоняя друг друга фразами, словно взятыми из старого кино. «Поторопитесь, мистер Джонсон, билеты на „Мальтийского сокола“ вот-вот закончатся!». «Леди, ваш корсет восхитителен, но боюсь, вы опаздываете на встречу с мистером Капоне!». Артур был в полнейшем замешательстве. Где он? Что произошло? Неужели он сошёл с ума? Или это какой-то безумный розыгрыш?

Но самое главное — где Эдит? Сердце бешено заколотилось, пропуская удары. Неужели он в бреду? Неужели эта «реальность» существует только в его сознании? Он боялся обернуться, боялся, что его худшие опасения подтвердятся.

Но он обернулся и увидел ее, стоящую рядом с ним, растерянно оглядывающуюся по сторонам. На ее лице, обычно испещрённом морщинами, словно карта прожитых лет, застыло выражение изумления и испуга. Морщины, конечно, были на месте, но выражение… Это было что-то новое, что-то давно забытое. Но самое удивительное — на ее голове не было ни следа от удара. Ни синяка, ни ссадины, ничего. Будто и не было той ужасной сцены в гостиной. Будто время повернулось вспять.

«Артур, что это?» — прошептала она, хватая его за руку с такой силой, что у него заныли кости. Обычно её прикосновения были мягкими, осторожными, словно она боялась причинить боль, но сейчас… «Где мы? Что происходит? Это сон? Если это сон, то я хочу проснуться!» В ее глазах плескался такой неподдельный ужас, что Артур невольно поёжился. Она боялась не только неизвестности, но и того, что он, Артур, каким-то образом причастен к этому безумию. «Боже мой, Артур, что ты натворил?».

Глава 1
Город в оттенках сепии

Дождь, этот вечный спутник Чикаго, хлестал по мостовой с такой силой, что казалось, будто наверху орудует разъярённый небесный водопроводчик, решивший разом промыть весь город от грехов. Капли, ударяясь о тротуар, разлетались мелкими брызгами, словно от взрывов крошечных гранат.

Неоновые вывески, отражаясь в мокром асфальте, создавали причудливую игру света и тени, напоминая Артуру кадры из старых фильмов нуар — «Мальтийский сокол», «Двойная страховка», «Большой сон». «Интересно, настоящие гангстеры тоже так жили? — промелькнуло у него в голове. — Пили бурбон, строили козни, и слушали джаз, пока кто-нибудь не пустит им пулю в лоб?».

Он поёжился, пытаясь укрыться от пронизывающего ветра в своём старом, видавшем виды пальто, которое, казалось, помнило ещё времена его ухаживаний за Эдит — «Хорошо хоть, что я его не выкинул,» — подумал он, с благодарностью вспоминая ворчание Эдит по поводу «этого старого хлама»: «Артур, ты носишь его уже полвека! Пора бы уже расстаться с этой рухлядью! Оно наверняка помнит ещё динозавров!».

И, словно в насмешку, ветер донёс обрывок мелодии из ближайшего бара: «I don’t want to set the world on fire, I just want to start a flame in your heart…» «Иронично,» — подумал Артур, — «Как же мы далеки от этого сейчас…»

Он огляделся вокруг, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-то знакомое, за что-то, что вернуло бы его в реальность. Но всё вокруг было чужим, словно он попал в музей, экспонаты которого ожили.

Величественные здания в стиле ар-деко, словно горделивые небоскрёбы, сошедшие со страниц учебника по архитектуре. «Им бы сейчас в Майами, на Ocean Drive,» — подумал Артур, — «там их бы точно оценили».

Старинные автомобили — «кадиллаки» и «паккарды» с блестящими хромированными решётками, проезжающие по мокрой мостовой с таким достоинством, словно им суждено не просто ездить, а войти в учебники истории и стать иконами стиля. «Наверняка у каждого из них есть своя история,» — подумал Артур, — «история любви, предательства, успеха и краха, как в романах Фицджеральда.»

Люди, одетые в элегантные костюмы и шляпы, как будто только что вышли из джаз-клуба, словно сошли с обложки журнала «Esquire». «Интересно, они вообще слышали о джинсах?» — промелькнуло в его голове. — «Наверное, считают их уделом рабочих и грубиянов. Эх, Эдит, если бы ты это видела! Ты бы точно сказала: «Артур, да здесь все выглядят, как с обложки глянцевого журнала!».

Вся эта картина казалась декорациями к старому фильму, ожившей страницей истории. И Артур внезапно понял: «А ведь это и есть декорации… и, похоже, мы в этом фильме играем главные роли».

«Где мы, Артур?» — прошептала Эдит, дрожа всем телом, словно осиновый лист на ветру, застигнутый врасплох внезапной бурей. Она крепче сжала его руку, и Артур почувствовал, как ее пальцы, обычно прохладные и сухие, словно осенние листья, судорожно впиваются в его ладонь, словно пытаясь найти в нем хоть какую-то опору.

В ее глазах плескался такой неподдельный ужас, что Артур невольно вспомнил слова своей бабушки, Агафьи Тимофеевны, известной своими меткими высказываниями: «Испуг, как ржавчина, точит душу, а беспросветная тревога — хуже всякой болезни».

Он сам не знал ответа. Все произошло так внезапно, так нереально, что он до сих пор не мог поверить в происходящее. В голове крутилась лишь одна мысль: «Наверное, я сплю. Это просто дурной сон, вроде тех, что мучают меня после переедания копчёной колбасы». Но ущипнуть себя он почему-то не решался. А вдруг окажется, что он не спит?

Тогда что? Тогда он — в фильме, в котором нет режиссёра, и сценарий которого пишет какой-то безумный сценарист?

Внезапно, словно выпущенные из клетки разъярённые звери, из тёмной пасти одного из переулков вынырнули двое мужчин в тёмных, плохо сидящих костюмах, словно с чужого плеча, и надвинутых на самые глаза фетровых шляпах.

Шляпы, кстати, в те времена были не просто головным убором, а своего рода визитной карточкой, знаком принадлежности к определённому кругу. Правда, к какому именно, в данном случае, Артур предпочёл не выяснять, вспомнив поговорку: «Не буди лихо, пока оно тихо».

Они что-то яростно кричали друг другу на каком-то грубом, гортанном наречии, напоминавшем смесь польского и итальянского, размахивая руками, как будто пытались дирижировать невидимым оркестром, исполняющим похоронный марш.

В руках одного из них, словно зловещая искра в ночи, блеснул короткоствольный револьвер — «кольт» или «смит-вессон», Артур, конечно, не был экспертом по оружию, но в кино видел их не раз, особенно в фильмах с Хамфри Богартом.

По статистике, именно в Чикаго 40-х годов на душу населения приходилось больше всего стволов на всем американском континенте. Ходили слухи, что даже у почтальонов был при себе пистолет, на всякий случай.

«Вот тебе и «город ветров» (City of the Big Shoulders),» — подумал Артур с мрачной иронией, цитируя Карла Сэндберга, — «скорее уж «город свинца» (City of the Big Bullets)

Артур и Эдит, словно пара испуганных кроликов, замерли на месте, парализованные ужасом, как будто их окатили ледяной водой. Они никогда не видели ничего подобного не только в своей тихой, размеренной жизни в пригороде, где самым большим преступлением было, пожалуй, нарушение правил парковки, но и даже по телевизору.

Это было похоже не на реалити-шоу, а на ожившую страницу из криминальной хроники, на газетную полосу с заголовком вроде «Чикаго снова в огне! Бандитские разборки на Норт-Сайде!», где каждый кадр пропитан запахом пороха, пролитого виски и страхом смерти.

В тот момент Артур вдруг отчётливо понял, что такое настоящий страх, а не просто лёгкое волнение перед визитом к врачу или просмотром вечерних новостей, полных тревожных сообщений о войне в Корее. Страх, который сковывает движения, лишает дара речи и заставляет сердце бешено колотиться в груди, как пойманная в клетку птица, отчаянно пытающаяся вырваться на свободу. И Артур подумал: «Вот он какой — настоящий ад. Не огонь и серный дым, а этот леденящий душу ужас, от которого хочется забиться в угол и никогда больше не высовываться».

«Мамочки,» — прошептала Эдит одними губами, вцепившись в руку Артура так, что он почувствовал, как хрустят ее кости.

В ее глазах отражался панический ужас, смешанный с каким-то странным, болезненным любопытством.

«Неужели это все по-настоящему? Неужели мы и правда попали в кино?»

Она всегда мечтала оказаться на съёмочной площадке, увидеть, как создаются фильмы, но, кажется, реальность оказалась куда страшнее и опаснее, чем она могла себе представить.

«А ведь я всегда говорила, что кино — это моя жизнь,» — промелькнуло у неё в голове с горькой иронией.

Они свернули за угол, надеясь, что им удалось оторваться от преследователей, хотя Артур, честно говоря, уже чувствовал, что его лёгкие вот-вот взорвутся, а колени предательски подгибаются.

«Не молод я уже для таких забегов,» — промелькнуло у него в голове, «пора переходить на спокойные прогулки с тросточкой».

И тут же, словно по злой иронии судьбы, буквально в нескольких метрах от них, они нос к носу столкнулись с мужчиной, который неторопливо стоял у входа в какой-то полутемный клуб, из которого доносились приглушённые звуки джаза. Клубы в те времена, кстати, были не просто местом развлечений, а своего рода «нейтральной территорией», где могли встречаться представители разных группировок, заключать сделки и решать свои проблемы.

Мужчина был одет в безупречный, идеально сидящий на нем костюм-тройку, который, судя по всему, был сшит на заказ у лучшего портного в городе.

На голове у него красовалась элегантная шляпа «федора», лихо сдвинутая набок, словно он только что сошёл с обложки журнала «Esquire».

Он курил сигарету, выпустив тонкую струйку дыма в дождливый воздух, и презрительно, словно оценивая их как экспонаты в зоопарке, глядел на них исподлобья. В его взгляде читалась смесь скуки, пренебрежения и какого-то странного, холодного любопытства.

«Куда это вы так спешите, полуночники?» — спросил он, его голос звучал мягко, почти бархатно, но в этой мягкости чувствовалась стальная твёрдость и угроза, словно он был готов в любой момент выпустить когти. «Что, не поделили что-то на ночных улицах Чикаго?» В его голосе прозвучала лёгкая насмешка, словно он был в курсе всего, что происходит в этом городе.

«Простите, мы просто…» — попытался было объяснить Артур, задыхаясь от бега и волнения. Но мужчина прервал его, подняв руку в элегантной замшевой перчатке.

«Тише, тише,» — сказал он, покачав головой. «Не стоит так волноваться. В этом городе лучше не привлекать к себе лишнего внимания. Особенно, если вы не местные. А вы, я вижу, явно не из наших краёв.» Он окинул их презрительным взглядом, словно сканируя их с головы до ног. «Что привело вас в этот город, и, самое главное, что вам здесь нужно?»

«Простите, мы просто… заблудились,» — пролепетал Артур, чувствуя, как его голос предательски дрожит, выдавая его смятение. Он никогда не был хорошим лжецом, и сейчас, когда от этого зависела его жизнь (ну, по крайней мере, так ему казалось), его слова звучали жалко и неубедительно.

Эдит, по-прежнему вцепившись в его руку так, что ему казалось, будто у него скоро останутся одни синяки, согласно кивнула, стараясь выглядеть как можно более невиновной. «Мы не местные. Мы… приехали издалека,» — добавил он, пытаясь хоть как-то оправдаться.

В голове у Эдит царил хаос. Она все ещё не могла поверить, что это происходит с ними. Каким-то невероятным образом, они оказались в самом центре гангстерского Чикаго, в городе, о котором она читала в книгах и смотрела фильмы.

В ее голове, как в калейдоскопе, проносились обрывки воспоминаний, образы из старых фильмов, которые она так любила: погони, перестрелки, роковые красотки в блестящих платьях… «Господи, что мы здесь делаем?» — пронеслось у неё в голове.

Она вспомнила цитату из фильма «Касабланка»: «Мы всегда будем иметь Париж». Но где здесь Париж?

Мужчина едва заметно приподнял одну бровь, словно услышал самую смешную шутку в своей жизни. Его губы изогнулись в лёгкой, презрительной улыбке, которая, как показалось Артуру, была способна заморозить даже самого отъявленного негодяя.

«Приехали издалека, говорите? В Чикаго? В разгар Великой депрессии?» Он покачал головой. «Да этот город не для туристов, мистер… э-э… и миссис?»

Он вопросительно посмотрел на них, ожидая ответа. В голосе его звучала лёгкая насмешка. «Тем более, что вы выглядите так, словно вас только что выплюнул переулок.»

Он выпустил тонкую струйку дыма, рассматривая их с головы до ног, словно оценивая товар на рынке. «Этот город не любит туристов, особенно тех, кто появляется здесь в такое время и в таких обстоятельствах. Тут, знаете ли, полно желающих заработать себе на жизнь не совсем честным путём. А вы, судя по всему, привлекли чье-то внимание. И, если я не ошибаюсь, вы сейчас в серьёзной передряге.»

В этот момент Артур вспомнил цитату из какого-то криминального романа: «В Чикаго можно прожить десять лет, а потом удивляться, как ты ещё жив».

Артур почувствовал, как его сердце бешено заколотилось. Неужели он понял? Неужели он знает, что произошло? «Мы… мы ничего не делали,» — поспешно возразил Артур. «Мы просто гуляли…»

Мужчина рассмеялся, коротко и сухо, словно выстрел. «Гуляли? В этом районе? В такое время? В такой компании?» Он сделал шаг ближе к ним, и Артур почувствовал, как его запах одеколона ударил ему в нос.

Это был резкий, тяжёлый запах, который, как ему показалось, пах смертью и пороком. «Уж не знаю, как вы там гуляли, но у вас сейчас серьёзные проблемы, и я советую вам быть осмотрительными.» Его взгляд стал ещё более пристальным, словно он пытался заглянуть им прямо в душу, пытаясь понять, кто они на самом деле. «И, если я не ошибаюсь, вам срочно нужна помощь.»

В этот момент из переулка, откуда они только что выбежали, донеслись грубые голоса и топот ног, становившиеся все громче и громче. Артур выругался про себя.

«Вот черт! Догулялись!» — подумал он, понимая, что времени на размышления у них практически не осталось.

Мужчина, услышав шум, мгновенно изменился в лице. Его презрительное выражение сменилось настороженностью, а в глазах вспыхнул огонёк, который заставил Артура невольно содрогнуться.

Он быстро взглянул на них, оценивая ситуацию в считанные секунды, а потом, словно приняв решение, произнёс с твёрдостью в голосе: «Похоже, у вас проблемы. И у меня есть предложение, от которого вам будет трудно отказаться…»

Он наклонился к ним, понизив голос: «Если хотите спасти свои шкуры, вам лучше последовать за мной.» Он вытащил из кармана золотые часы, бросил на них быстрый взгляд и добавил: «Времени в обрез.»

Эдит взглянула на Артура, и в ее глазах плескался такой страх, что ему стало не по себе. Страх этот был глубоким, животным, будто она предчувствовала что-то ужасное.

Он увидел в ее глазах отражение своих собственных страхов, свою растерянность и отчаяние. «Что делать?» — словно кричали ее глаза.

Довериться незнакомцу, который, судя по его одежде и манерам, был связан с этим опасным миром, или попытаться спастись самостоятельно, не имея ни малейшего представления о том, как это сделать?

Перед глазами у неё всплыли кадры из фильма «Мальтийский сокол», где герои постоянно оказывались втянутыми в какие-то интриги и предательства. Она всегда любила этот фильм, но сейчас ей было совсем не до романтики.

Голоса приближались, топот становился все громче. У неё не было времени на размышления. Она почувствовала, как Артур сжимает ее руку, и этот контакт, словно удар током, вернул ее в реальность. Она знала, что Артур, несмотря на всю свою ворчливость и консерватизм, всегда будет рядом с ней, что бы ни случилось.

Артур, в свою очередь, мельком взглянул на Эдит, пытаясь оценить ее состояние. Её лицо было бледным, как полотно, а губы дрожали. Он понимал, что она напугана до смерти.

Его сердце бешено колотилось, а в голове царил полный хаос. Он всегда был человеком осторожным, предпочитавшим синицу в руке журавлю в небе. Но сейчас, когда его жизнь и жизнь Эдит висели на волоске, ему пришлось принимать решение за считанные секунды. Что он вообще знал об этом незнакомце? Может, он и сам один из этих гангстеров? А может, он просто хочет им помочь?

В голове промелькнула цитата из какого-то старинного трактата: «Когда стоишь на краю пропасти, любой шаг может стать последним». Он понимал, что любой выбор может оказаться роковым, но бездействовать было нельзя. Он должен был что-то предпринять.

Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и посмотрел в глаза Эдит. Он увидел в них отражение своей собственной решимости, своей готовности рискнуть. Кивнул ей едва заметно, давая понять, что он принял решение.

«Что ж,» — ответил Артур, обращаясь к незнакомцу. Его голос звучал на удивление спокойно, хотя внутри у него все дрожало. «Мы согласны.» Он немного помолчал, собираясь с духом, а потом добавил: «Но мы хотим знать, куда мы идём, и что нас ждёт.»

Мужчина усмехнулся, и в его глазах на мгновение вспыхнул какой-то странный, даже зловещий огонёк. «Ох, поверьте, мистер… э-э… — он вопросительно посмотрел на них, ожидая ответа, — вам лучше этого не знать. Незнание — это блаженство. Главное — следовать за мной и не задавать лишних вопросов. А если и задавать, то только правильные.» Он сделал жест рукой, приглашая их следовать за ним. «Времени в обрез,» — повторил он, бросив ещё один взгляд на свои часы. Часы, кстати, были золотыми, с гравировкой, и выглядели очень дорогими. «Эти часы, наверное, стоят больше, чем вся моя квартира,» — подумал Артур.

Не раздумывая больше ни секунды, Эдит и Артур, словно тени, прильнувшие к стенам, последовали за незнакомцем, растворяясь в сумраке переулка. Они оставили позади себя шум города, приближающиеся голоса и надвигающуюся опасность, вступая в неизвестность, полную тайн и опасностей.

Глава 2
В объятиях ночи

Переулок, в который они свернули, оказался узким и грязным, словно его специально создали для того, чтобы совершать здесь какие-то тёмные делишки. «Вот где снимают самые мрачные сцены для нуар-фильмов,» — подумала Эдит, стараясь не смотреть под ноги.

В воздухе витал густой, спёртый запах гнили и сырости, смешанный с резким запахом дешёвого табака — «самокруток», которые, по словам Артура, курили все рабочие в те времена.

Под ногами хлюпала грязная вода, отражая тусклый свет редких фонарей, и Артур старался изо всех сил не наступать в лужи, опасаясь промочить свои старые ботинки. «У меня же и так ноги вечно мёрзнут,» — ворчал он про себя.

Эдит, идя следом за ним, крепко держалась за руку, словно боялась потеряться в этом мрачном лабиринте. Она молчала, стараясь не дышать слишком глубоко, чтобы не наглотаться этой отвратительной вони. В голове у неё крутилась фраза из какого-то старинного стихотворения: «Город грехов и порока».

Незнакомец, уверенно шагая впереди, словно он здесь был своим, даже не оглядывался. Он шёл быстро, почти бежал, словно за ним кто-то гнался.

Время от времени он бросал короткие, настороженные взгляды по сторонам, словно опасаясь, что за ними следят не только гангстеры, но и какие-то другие, ещё более опасные силы. Его уверенность пугала и одновременно внушала надежду. «Интересно, кто он такой?» — подумала Эдит.

Она вспомнила статью в газете, которую прочитала несколько лет назад: «В Чикаго каждый третий — бывший гангстер».

Они шли в напряжённом молчании, лишь звук их шагов и мерный стук капель дождя, падающих с крыш, нарушали тишину ночного города.

Артур пытался хоть как-то разглядеть лицо своего проводника, но в полумраке переулка это было практически невозможно. Он знал только, что этот человек одет в дорогой костюм, сшитый на заказ, и что от него пахнет дорогим одеколоном. «Интересно, сколько он зарабатывает?» — подумал Артур. Он никогда не умел зарабатывать много денег.

Внезапно незнакомец остановился у неприметной двери, расположенной в самой глубине переулка, между двумя обшарпанными стенами, исписанными какими-то непонятными граффити. «Наверное, здесь собираются какие-нибудь художники-авангардисты,» — подумала Эдит с иронией. Он достал из кармана связку старых, потемневших от времени ключей и, выбрав один из них, открыл дверь с тихим скрипом. «Наверное, эту дверь не смазывали лет сто,» — подумал Артур.

«Заходим,» — сказал он, жестом приглашая их войти внутрь. Его голос звучал тихо и немного устало, но в нем чувствовалась какая-то странная властность. «И побыстрее. У нас нет времени на разговоры.»

Дверь с тихим скрипом отворилась, открывая узкий, слабо освещённый коридор, пропахший сыростью и затхлостью. Тусклая лампочка, свисавшая с потолка на грязном проводе, едва освещала пространство, отбрасывая причудливые тени на стены. Коридор был заставлен какими-то старыми ящиками и коробками, обвязанными верёвками. Артур, споткнувшись о один из ящиков, чуть не упал, но Эдит успела его подхватить. «Осторожнее, старый!» — прошептала она, с укоризной глядя на него. В голове у Артура промелькнула мысль: «Надо бы начать заниматься спортом».

Артур и Эдит, переглянувшись, с опаской вошли внутрь, словно переступали порог потустороннего мира. Эдит плотнее закуталась в своё пальто, пытаясь согреться. «Что это за место?» — прошептала она.

Незнакомец, убедившись, что они вошли, закрыл за ними дверь на несколько оборотов ключа, и повернулся к ним лицом. В свете тусклой лампочки Артур, наконец, смог разглядеть его лицо. Оно было суровым, даже немного угрюмым, с глубокими морщинами, прорезавшими его лоб и щеки. «Жизнь его явно не баловала,» — подумал Артур. Но в его глазах, несмотря на усталость, светился острый ум и какая-то странная, нездешняя печаль. На щеке у него виднелся небольшой шрам, который, как предположил Артур, был получен в какой-нибудь уличной драке.

«Меня зовут Джек,» — сказал он, протягивая Артуру руку. Рука у него была крепкой и сухой, с загрубевшими от работы пальцами. «И я думаю, — он сделал небольшую паузу, — что мы можем быть полезны друг другу.» В его голосе звучала некая загадочность, словно он знал что-то, чего не знали они.

Эдит недоверчиво посмотрела на него. «Полезны друг другу? Что вы имеете в виду?» — спросила она.

Джек усмехнулся. «Поверьте, леди, у меня есть причины так говорить. Но об этом позже. Сейчас нам нужно кое-что обсудить.»

«Полезны друг другу? Что вы имеете в виду?» — Эдит, не в силах скрыть своё недоверие, впилась взглядом в Джека, словно пытаясь разгадать его истинные намерения.

В ее глазах, обычно сияющих добротой и юмором, сейчас читались лишь настороженность и подозрительность.

В голове промелькнула фраза из старого фильма, который они когда-то смотрели с Артуром: «В этом городе даже кошки ходят с ножами». Неожиданно Эдит осознала, что, возможно, именно в такой мир они и попали.

«И чем мы можем быть полезны такому человеку, как вы?» — повторила она, стараясь говорить уверенно, хотя внутри все сжималось от страха. Она чувствовала себя так, словно оказалась в пасти хищника.

Она осмотрела Джека с головы до ног, отмечая каждую деталь его внешности: безупречный костюм, идеально начищенные туфли, золотые часы с гравировкой. «Наверное, часы этого джентльмена стоят больше, чем вся наша мебель,» — мелькнула у неё в голове циничная мысль. «Интересно, откуда у него такие деньги?»

Джек усмехнулся, и в его глазах, казалось, мелькнула тень понимания. Он, вероятно, видел в ней не только страх, но и долю скепсиса.

«Поверьте, мадам, у меня есть веские основания так полагать,» — ответил он, его голос звучал мягко, но в нем чувствовалась стальная твёрдость. «В Чикаго, как известно, каждый сам за себя. И я не исключение. Но сейчас у нас есть кое-что поважнее. Нам нужно как можно скорее убраться отсюда. Тут, как говорится, неспокойно. А я, уж поверьте, не любитель лишних проблем.»

Он бросил быстрый взгляд на дверь, словно ожидая, что вот-вот ее вышибут.

Эдит и Артур переглянулись. Судя по всему, времени на раздумья у них не было.

Джек, словно прочитав их мысли, продолжил: «У нас не так много времени, и, поверьте, я не из тех, кто любит тратить его зря. Я знаю, кто за вами охотится. И я знаю, зачем. ” Он сделал небольшую паузу, как бы выжидая реакцию, и продолжил: «Вы нужны кое-кому. И этот «кое-кто» может вам помочь.»

Эдит и Артур обменялись быстрыми, нервными взглядами. В голове у обоих, как в калейдоскопе, проносились тысячи вопросов, на которые, казалось, не было ответа. Кто за ними охотится? Зачем они кому-то понадобились? И, самое главное, можно ли доверять этому загадочному незнакомцу?

Вспомнился им старый фильм «Подозрительная личность» — где тоже сначала все было таинственно, а потом оказалось ещё хуже.

«Что значит, „кто-то“? Кто мы такие, чтобы быть кому-то нужными? Мы же просто пенсионеры, живущие тихой жизнью,» — Артур, стараясь казаться спокойным, но его голос предательски дрожал.

Он прекрасно знал, что их тихая жизнь осталась в прошлом, за порогом этого странного, загадочного города. Ему на ум пришла фраза из его любимого детектива: «В этом городе никто не знает, что его ждёт за углом». Похоже, они сейчас находились в самой гуще этой «неизвестности».

Джек усмехнулся, словно ему доставляло удовольствие наблюдать за их растерянностью и смятением. «Не стоит так скромничать, мистер… как вас там?» — он, видимо, забыл их имена. Или не хотел вспоминать, подчёркивая этим своё превосходство. «Вы и ваша супруга — люди незаурядные. Вы просто пока об этом не знаете, что, впрочем, неудивительно.»

Он говорил так, словно они были героями какого-то увлекательного романа, а он — его безжалостным рассказчиком. Он сделал паузу, стряхивая пепел с сигареты. «И кое-кто очень хочет с вами познакомиться. Человек этот влиятельный, и, уж поверьте, имеет связи, которые вам и не снились.»

Эдит, почувствовав, как по спине пробежали мурашки, словно ледяные пальцы, вздрогнула. Этот человек, «кое-кто», был для них полной загадкой, тёмной фигурой в надвигающейся буре. «Кто этот „кое-кто“? И что ему от нас нужно?» — спросила она, стараясь говорить как можно тверже, словно ставя щит перед надвигающейся опасностью, хотя в душе все переворачивалось, как будто в центрифуге.

Она вспоминала статью в газете «Chicago Tribune» за прошлый год, с громким заголовком на первой полосе: «В паутине власти: Как коррупция душит Чикаго!». В статье рассказывалось о теневых сделках, о связях между политиками, полицейскими и гангстерами, о людях, которые контролируют город из-за кулис. Там были фотографии известных гангстеров, вроде Аль Капоне, и анонимные силуэты влиятельных чиновников. Подпись под одним из снимков гласила: «В Чикаго даже Бог должен платить налоги». И Эдит подумала: «Неужели мы попали в эту паутину? Неужели теперь мы должны платить по счетам?».

Джек выдохнул клуб дыма, и в тусклом свете лампочки его лицо показалось ещё более загадочным, чем прежде. «Этого я вам сейчас сказать не могу. Но поверьте, мадам, ваш интерес будет вознаграждён. Он может вам помочь вернуться домой, что для вас, я полагаю, сейчас самое главное. Но взамен он кое-что попросит.»

Артур нахмурился, его брови нахмурились, а глаза сузились. «Что попросит? Деньги? У нас их нет. И никогда не было.» Его тон был саркастичным. Он всегда был скептиком.

Джек рассмеялся, и этот смех прозвучал как зловещий звон в ушах. «Деньги? Деньги — это мелочи, мистер. Деньги здесь ни при чем. Этот человек интересуется вещами, которые нельзя купить ни за какие деньги. Он интересуется вашей… историей.»

Эдит и Артур переглянулись. Они и представить себе не могли, что за «история» может интересовать незнакомца.

«Историей?» — переспросила Эдит, ее голос дрожал от волнения. Это слово прозвучало для неё совершенно непонятно, словно она услышала какую-то иностранную речь.

Что он имел в виду? Какой такой «историей» могли заинтересоваться они, два пожилых человека, чья жизнь была похожа на спокойное течение реки? У них не было ни захватывающих приключений, ни тайн, ни каких-либо связей с преступным миром. Или им только так казалось? Может быть, прошлое таило в себе какие-то секреты, о которых они даже не подозревали?

Она вспомнила цитату из старой пьесы: «Все мы — герои чьей-то драмы».

«Да, вашей историей,» — подтвердил Джек, его тон был загадочным. Он выкинул окурок в железную банку, стоявшую у стены, и повернулся к ним, его взгляд был как острый нож.

«Он хочет услышать вашу историю. Всю, от начала и до конца. Он хочет знать все. И, поверьте мне, это будет нелегко. Ведь правда, как известно, всегда лежит где-то посередине, а иногда — вообще непонятно где.»

Он сделал паузу, его взгляд скользнул по их лицам, словно пытаясь оценить их решимость и увидеть, есть ли в них хоть капля героизма. «Вы готовы к этому?»

Артур нервно теребил подол своего старого пальто, которое уже давно пора было выкинуть. Ему казалось, что они попали в какую-то сюрреалистическую постановку, в которой он и Эдит играли главные роли.

Они, два обычных пенсионера, вдруг оказались втянутыми в какие-то загадочные интриги, в которых, похоже, замешаны влиятельные люди и их собственные воспоминания. Что, если этот «кое-кто» — просто сумасшедший? И что, если они попадут в ещё большую переделку?

Вспомнилась ему фраза его друга, который, как и он, любил выпить: «Жизнь — как ящик шоколадных конфет: никогда не знаешь, какую тебе вытащить».

«И что нам за это будет?» — спросил он, пытаясь скрыть свой страх, надеясь, что его голос звучит достаточно уверенно.

Джек усмехнулся, словно его забавляло их замешательство. «Во-первых, безопасность, пока вы со мной, вам ничего не грозит. Во-вторых, шанс вернуться домой, в ваш, как я понимаю, тихий и мирный пригород. И, в-третьих… возможность переписать свою историю. Или, по крайней мере, изменить ее концовку.»

Эдит и Артур переглянулись. Переписать свою историю? Что он имел в виду? Это прозвучало странно и даже пугающе. Неужели им предстоит вернуться в прошлое? И что, если они что-то изменят? Ведь изменение прошлого могло иметь самые непредсказуемые последствия. Она почувствовала, как у неё защемило сердце.

В этот момент в коридоре послышался шум — резкий, как удар грома, топот ног и обрывки грубых фраз. Чьи-то шаги становились все громче, приближаясь к ним с устрашающей скоростью, словно на них надвигался поезд, сошедший с рельсов.

Джек мгновенно насторожился, его лицо стало непроницаемым, как маска, а взгляд — острым и изучающим.

«Кажется, у нас нет времени на долгие размышления, дорогие мои,» — произнёс он, его голос звучал жёстко, как приказ, отданный генералом перед решающей битвой. «Нам нужно уходить. Прямо сейчас. И без лишних вопросов.»

Он схватил Эдит за руку, словно спасая её от неминуемой гибели, а Артур, задыхаясь и спотыкаясь, поспешил последовать за ними, понимая, что если он сейчас замешкается, то останется здесь навсегда.

Времени оставалось в обрез, словно песок в сломанных песочных часах, и им предстояло сделать свой выбор — довериться этому незнакомцу или встретить свою судьбу в этом грязном переулке.

Они направились вглубь коридора, в неизвестность, в надежде спасти свои жизни, словно герои старого фильма, бегущие от надвигающейся катастрофы. И Эдит подумала: «Если это кино, то я требую дубль!».

Глава 3
Лабиринты прошлого

Джек уверенно, словно опытный крысолов, повёл их по узкому коридору, который, из-за своей запутанности, больше напоминал лабиринт Минотавра.

В Чикаго 40-х годов, кстати, таких запутанных коридоров, тайных ходов и подпольных убежищ было предостаточно — результат «сухого закона» и бурной деятельности мафии.

Они миновали несколько дверей, за которыми, судя по доносившимся оттуда приглушённым звукам, кипела какая-то своя, скрытая от посторонних глаз жизнь: слышались приглушённые голоса, весёлый смех, звон бокалов, музыка — вероятно, с какого-то подпольного джаз-клуба.

Артур, пытаясь запомнить дорогу, старался ухватиться за какие-то приметы: рисунки на стенах, количество дверей, повороты, но все вокруг казалось одинаковым и однообразным.

Коридор, словно живое существо, постоянно извивался, поворачивая то в одну сторону, то в другую, словно пытаясь запутать тех, кто в нем оказался. Вскоре Артур окончательно потерял ориентацию.

«Кажется, я уже заблудился,» — подумал он, вспомнив старую поговорку: «В тёмном лесу заблудиться — полбеды, а вот в чужой душе…»

«Куда мы идём, Джек?» — прошептала Эдит, стараясь не отставать от своего загадочного проводника. Она крепко сжимала руку Артура, и ей казалось, что в этой темноте только он — ее якорь, ее опора.

Ей вспоминались строки из стихотворения Эдгара Аллана По: «Все, что мы видим или кажемся, есть только сон внутри другого сна». Неужели они и вправду попали в какой-то дурной сон?

«В безопасное место,» — ответил Джек, не оборачиваясь и не снижая скорости. В его голосе звучала уверенность, которой Эдит невольно позавидовала. «Там нас никто не найдёт. По крайней мере, некоторое время.»

Они шли молча, сосредоточившись на каждом шаге. Слышался лишь их приглушённый топот, эхом разносившийся по коридору.

Вдруг перед ними открылась старая, покосившаяся лестница, ведущая вниз. Лестница, казалось, была построена ещё в те времена, когда люди были в два раза выше.

Джек, не раздумывая ни секунды, начал спускаться, его тяжёлые шаги эхом разносились по коридору.

Эдит с Артуром, переглянувшись, последовали за ним. «Надеюсь, эта лестница выдержит,» — пробормотал Артур, держась за перекладину, как за спасательный круг.

Лестница оказалась крутой и скользкой, как будто ее специально сделали для того, чтобы испытывать нервы. Артур с трудом удерживал равновесие, а Эдит, боясь упасть, крепко держалась за старые, проржавевшие перила, впиваясь в них пальцами. С каждым шагом становилось все холоднее и сырее.

В конце лестницы их ждала массивная железная дверь, похожая на вход в старинный склеп или подвальное помещение. Джек достал из кармана тяжёлый, старинный ключ, который, видимо, повидал ещё времена сухого закона. Он, неспеша вставил ключ в замочную скважину и повернул его, и дверь со скрипом отворилась.

Они оказались в большом, полутемном помещении, которое, судя по всему, когда-то было подвалом или, возможно, складом. Стены были покрыты толстым слоем плесени, а в воздухе витал затхлый запах сырости, земли и чего-то ещё, непонятного и жуткого. В углу помещения стоял старый, продавленный диван, который, казалось, помнил все печали и радости своих бывших владельцев, а рядом с ним валялось несколько пустых бутылок от виски. На диване лежала какая-то потрепанная газета. Похоже, здесь кто-то бывал.

«Добро пожаловать в мой скромный приют,» — произнёс Джек с иронией в голосе, оглядывая это мрачное укрытие. «Здесь мы будем в безопасности, по крайней мере, на некоторое время. Если, конечно, нам повезёт.»

Эдит, оглядевшись, невольно поёжилась от холода. Подвал, словно пропитанный вековым мраком, казался сырым и неуютным пристанищем для потерянных душ. В ее воображении сразу же возникли кадры из старых фильмов ужасов, которые она так любила смотреть в молодости, где в подобных местах, как правило, происходили самые кошмарные вещи.

«И здесь нам должно быть безопасно?» — прошептала она, стараясь скрыть свой страх, но голос все равно дрожал.

В голове крутилась цитата из какой-то книги: «Самое тёмное место — под фонарём».

«Относительно,» — ответил Джек, пожимая плечами, словно говоря о чем-то обыденном. «В Чикаго, знаете ли, вообще мало мест, где можно чувствовать себя в полной безопасности. Но это место, по крайней мере, не привлекает лишнего внимания. Никто не знает о его существовании. А если и знает, то вряд ли захочет сюда лезть. Здесь, как говорится, свои правила.»

Артур, откашлявшись, осмотрел подвал, стараясь не касаться стен, покрытых плесенью. В его голове промелькнула мысль: «Хоть бы не подхватить здесь какую-нибудь заразу.» «И долго нам здесь торчать?» — спросил он, стараясь придать своему голосу уверенность, хотя внутри все дрожало.

Джек проигнорировал его вопрос. Он подошёл к старому, продавленному дивану, скинул с него скомканную газету и, небрежным жестом, пригласил их сесть. «Присаживайтесь, располагайтесь,» — сказал он, садясь напротив них. «Нам нужно кое-что обсудить. И разговор предстоит долгий.»

Эдит и Артур, переглянувшись, с опаской опустились на диван. Он был жёстким и неудобным, словно на нем спали годами, и от него исходил неприятный запах сырости. Эдит почувствовала, как холод проникает сквозь ее тонкое пальто, и ей захотелось поскорее уйти отсюда.

«Итак,» — начал Джек, достав из кармана помятую пачку сигарет «Camel» и протягивая ее им. «Угощайтесь.» Эдит и Артур вежливо отказались. «Как я уже говорил, вы попали в весьма необычную ситуацию, и я, пожалуй, единственный человек, который может вам помочь. Но для этого вы должны мне полностью доверять. И не задавать лишних вопросов. Вы готовы пойти на этот риск?»

Взгляд у Джека был серьёзным и пронзительным, словно он пытался проникнуть в их мысли, узнать, на что они готовы пойти ради спасения.

Эдит и Артур снова обменялись долгими, многозначительными взглядами. В глазах Эдит, обычно полных оптимизма и жизнелюбия, сейчас читалось лишь недоверие, смешанное с отчаянием и страхом. Ей казалось, что она попала в какой-то дурной сон, из которого никак не может проснуться.

Она вспомнила строчку из старой песни: «Dream a Little Dream of Me». «Хорошо бы сейчас просто проснуться,» — подумала она.

Артур же выглядел растерянным и уставшим, словно на его плечи взвалили непосильную ношу. Он не понимал, что происходит, и это его пугало больше всего.

«И что же это за „странная ситуация“ такая? И, главное, почему мы должны вам доверять? Мы же вас совсем не знаем. Вы для нас — просто незнакомец с улицы,» — спросила Эдит, стараясь говорить спокойно и уверенно, хотя внутри все сжималось от ужаса. Она прекрасно понимала, что от этого разговора зависит их дальнейшая судьба.

Джек усмехнулся, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на жалость. «Доверие — это роскошь, которую мало кто может себе позволить в этом городе, мадам,» — ответил он, его голос звучал приглушенно. «Здесь каждый сам за себя. Но у вас, как я посмотрю, нет особого выбора. Либо вы доверяете мне и делаете то, что я говорю, либо остаётесь здесь, дожидаясь своих преследователей. А что касается ситуации… Скажем так, вы умудрились оказаться не в том месте, не в то время и не в той эпохе. Вы, так сказать, совершили небольшую экскурсию в прошлое.»

Артур недоверчиво хмыкнул, его лицо исказила гримаса скептицизма. «В прошлое? Что за бред вы несёте? Вы что, решили над нами пошутить?» Ему казалось, что этот Джек — просто какой-то сумасшедший, который решил поиздеваться над ними.

Джек пожал плечами, демонстрируя полное безразличие. «Я не собираюсь вам ничего доказывать, мистер. Мне это незачем. Хотите верьте, хотите нет. Но если вы действительно хотите вернуться домой, вам придётся мне поверить и сделать все, что я скажу. Без лишних вопросов.»

Он замолчал, словно давая им время обдумать его слова и осознать всю серьёзность ситуации. В подвале повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь редкими каплями воды, монотонно падающими с потолка. Эдит и Артур чувствовали, как напряжение нарастает с каждой секундой, сдавливая их, словно тисками. Им нужно было принять решение. Быстро и осознанно. И от этого решения, без всякого сомнения, зависела их дальнейшая судьба. Жизнь или смерть.

Эдит глубоко вдохнула, стараясь успокоить бешено колотившееся сердце. Она посмотрела на Артура, ища в его глазах поддержку и подтверждение правильности своего решения. Ей показалось, что он чуть заметно кивнул, выражая свою готовность рискнуть. Они всегда были вместе, всегда поддерживали друг друга. Вспомнилась ей цитата из известной книги, которую она читала в молодости: «В жизни нет ничего невозможного, нужно лишь верить в себя и не бояться делать ошибки». Сейчас, казалось, они стояли на пороге огромной ошибки, но другого выбора у них не было.

«Хорошо, Джек,» — сказала она, стараясь говорить как можно тверже, хотя голос немного дрожал. Она сосредоточила свой взгляд на Джеке, пытаясь понять, можно ли ему верить. «Мы вам доверяем. Мы готовы рискнуть. Мы согласны на все, что вы скажете. Скажите лишь, что нам нужно делать.» Она почувствовала прилив адреналина, ей вспомнилось старое изречение: «Кто не рискует, тот не пьёт шампанское». Что ж, шампанское им сейчас точно не помешало бы.

Артур молчал, но его взгляд говорил сам за себя. Он подтвердил ее решение лёгким кивком, и в его глазах читалась решимость. Он понимал, что другого выхода у них просто нет, что сейчас они находятся на самой грани, и что им придётся рискнуть всем.

Джек слегка улыбнулся, и в этой улыбке, как показалось Эдит, промелькнула какая-то скрытая радость.

«Отлично, — сказал он, — тогда слушайте внимательно, потому что у нас крайне мало времени.»

Он встал со скрипучего стула и подошёл к старому, покосившемуся столу, стоявшему в дальнем углу подвала. Стол этот был сделан из грубо сколоченных досок, и на нем, помимо толстого слоя пыли, лежала какая-то старая, потемневшая от времени книга в кожаном переплёте и несколько старых, выцветших фотографий.

Стол этот, казалось, был свидетелем многих тайн и хранителем многих секретов. «Наверное, этому столу больше лет, чем нам обоим вместе взятым,» — подумала Эдит.

Джек взял одну из фотографий, осторожно смахнул с неё пыль и протянул ее Эдит.

«Вы узнаете этого человека?» — спросил он, его голос звучал тихо и сосредоточенно.

Эдит взяла фотографию, стараясь не дрожать, и внимательно посмотрела на неё. На фотографии был изображён молодой мужчина, одетый в военную форму, вероятно, времён Второй мировой войны. Его лицо было красивым, с правильными чертами, а в глазах светилась какая-то особенная отвага и уверенность.

Но, несмотря на его привлекательность, Эдит не смогла вспомнить, где она видела этого человека. Его лицо казалось ей смутно знакомым, словно она уже встречала его где-то в своей жизни, но где? Когда?

Она попыталась напрячь память, но в голове царил полный хаос, словно в ней столкнулись тысячи воспоминаний.

«Похоже, память меня подводит,» — с досадой подумала она.

Эдит, смущённо покачала головой, пытаясь хоть что-то вспомнить. Взгляд ее метался по фотографии, но она все равно не могла ухватиться ни за одну знакомую деталь.

«Нет… я не знаю. Он мне кого-то напоминает, но я никак не могу вспомнить, кого именно. Я словно смотрю на незнакомца. Где вы нашли эту фотографию?» — спросила она, стараясь не выдать своё смятение.

Она пыталась сосредоточиться, вглядываясь в лицо незнакомого мужчины, пытаясь разглядеть хоть какую-то зацепку, которая бы ей помогла.

Джек вздохнул, словно ему надоели их расспросы. «Это неважно, мадам. Сейчас это совершенно не имеет значения. Важно то, что этот человек — ключ. Ключ к вашей истории. К той самой истории, которую я просил вас рассказать. То есть, о которой вам, возможно, придётся вспомнить.»

Он подошёл ближе, наклонился и указал пальцем на фотографию. «Это капитан Джон Смит. Или, по крайней мере, так его звали. И, если верить некоторым источникам, человек весьма интересный.»

Артур, до этого молча наблюдавший за происходящим, нахмурил брови, его лицо выражало крайнюю степень недоверия. «Капитан Смит? Фамилия-то знакомая, но где я ее слышал? А что, он имеет какое-то отношение к нам?» Его подозрительность только усиливалась.

Джек кивнул, и в его глазах мелькнула какая-то странная искра. «Самое прямое отношение. Вы, Эдит, — его внучка. И, насколько я знаю, последняя из рода Смитов.»

Эдит изумлённо ахнула, ее глаза расширились от удивления. Артур удивлённо посмотрел на жену, его лицо выражало крайнее недоумение.

«Внучка? Но… как такое возможно? Мы никогда не слышали ни о каком капитане Смите. У нас никогда не было родственников, служивших в армии, а уж тем более участников Второй мировой войны.»

Эдит и Артур молча переваривали услышанное, глядя на старую кинокамеру в руках Джека. «Капитан Смит… и что нам теперь делать с этой информацией?» — наконец спросил Артур, нарушив гнетущую тишину. Он не понимал, как прошлое его жены может быть связано с их нынешними проблемами.

Джек, загадочно улыбнувшись, достал из кармана потёртую кинокамеру «Bell & Howell Filmo», популярную в 40-е годы. Этими камерами снимали и документальные фильмы о войне, и голливудские хиты.

«А вот что,» — ответил он, протягивая камеру Эдит. «Ваш дед был не просто капитаном. Он был кинооператором. Он снимал хронику, видел войну своими глазами. И он оставил вам кое-что в наследство. То, что может спасти вас обоих.»

Эдит недоверчиво посмотрела на камеру. Она вспомнила, как в молодости мечтала стать режиссёром, но Артур всегда высмеивал ее увлечение. «Но… я никогда не умела снимать кино по-настоящему. Это было просто хобби. И что это вообще может нам дать? Как это поможет нам выбраться отсюда?»

«Эта камера особенная, мадам,» — ответил Джек, и в его глазах промелькнул какой-то странный блеск. «Она снимает не просто кино. Она снимает правду. Вашу правду, ваши чувства, ваши воспоминания. Она фиксирует не то, что вы видите, а то, что вы чувствуете. И если вы сможете снять фильм о своей любви… о той любви, которая еще может быть, о той, что вы потеряли, но можете найти вновь… возможно, только возможно, вы сможете выбраться из этого города и вернуться домой.»

Артур скептически фыркнул, скрестив руки на груди. «Звучит как бред сумасшедшего. Как это вообще возможно? И с чего мы должны начинать? У нас нет ни сценария, ни актёров, ни декораций.» Ему это казалось полным абсурдом.

В этот момент в подвале раздался громкий стук в дверь. Казалось, что ее вот-вот высадят.

«Кажется, у нас нет времени на споры, господа,» — сказал Джек, хватая камеру и вкладывая ее в руки Эдит. «Либо вы берете ее и начинаете снимать, рассказываете свою историю, либо остаётесь здесь и ждёте, пока вас найдут. Выбор за вами.»

Эдит, не раздумывая ни секунды, крепко сжала камеру в руках. Её пальцы инстинктивно легли на кнопки. «Что нам снимать?» — спросила она, чувствуя, как в ее душе просыпается давно забытое чувство азарта и надежды.

«Начните с самого начала, мадам,» — ответил Джек, подталкивая их к выходу из подвала. «Вспомните, как вы встретились. Вспомните, что вы чувствовали. И покажите мне… любовь.»

Глава 4

Камера, мотор… Воспоминания!

Эдит крепко сжала в руках старую кинокамеру, словно это был талисман, последний луч надежды в кромешной тьме. Её пальцы, несмотря на предательскую дрожь, словно у начинающей пианистки перед концертом, уверенно легли на кнопки запуска, словно помнили их расположение наизусть. «С чего нам начать, Джек?» — повторила она свой вопрос, глядя на него с надеждой, словно ища одобрения у строгого режиссёра.

«Начните снимать, черт возьми!» — рявкнул Джек, подталкивая их в спину, словно пытаясь зажечь искру в их остывших сердцах. «Импровизируйте! Вспоминайте! Чувствуйте! Забудьте обо всем, что было плохого, словно это кадры, вырезанные из фильма, и покажите мне ту любовь, которую вы когда-то чувствовали! Ту, которую потеряли! А сейчас… бегите, пока нас всех не перестреляли, как в гангстерском кино!» И в голове у Эдит промелькнуло: «Ну вот, началось… „Мотор! Камера! Начали!“ — только вместо ассистента режиссёра — вооружённые гангстеры за дверью.»

Он распахнул дверь подвала, и они выбежали на тёмную, залитую дождём улицу, словно сбежавшие из кинотеатра, где только что закончился показ гангстерского боевика. Черно-белый Чикаго 1948 года предстал перед ними во всей своей нуарной красе, словно ожившая страница из романа Рэймонда Чандлера:

Мокрые мостовые отражали тусклый свет уличных фонарей, словно расплавленное серебро, и яркие огни неоновых вывесок, зазывающих в «Клуб 99» и «У Луиджи». На вывесках с ошибками кричали о джазе, выпивке и дешёвых сигаретах.

В воздухе витал густой запах табака, смешанного с дешёвым виски «Old Crow» и ещё каким-то неуловимым ароматом — запахом страха и отчаяния, казалось, впитавшимся в самые стены домов. В тот год, кстати, в Чикаго было зарегистрировано рекордное количество убийств, и Эдит подумала: «Наверное, этот запах и есть запах смерти».

Дождь лил как из ведра, словно кто-то наверху открыл небесный кран, пронизывая до костей, и Эдит представила, как замёрзшие бездомные пытаются согреться под козырьками магазинов, мечтая о тёплой постели и чашке горячего кофе. Она вспомнила, как бабушка говорила: «Бедность — не порок, но большая неприятность».

«И куда нам теперь бежать?» — закричал Артур, стараясь перекричать шум дождя и оглушительные звуки джаза, доносившиеся из ближайшего клуба. Он был совершенно дезориентирован.

«Это неважно, старик!» — ответил Джек, не сбавляя темпа. «Просто бегите! И снимайте! Снимайте все, что приходит вам в голову! Снимайте свои воспоминания! Снимайте свою любовь! Снимайте то, что вы хотите вспомнить!»

Эдит, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, словно дирижёр, берущий в руки палочку перед началом концерта, включила камеру и направила ее на Артура. Холодный металл камеры приятно коснулся ее ладони, напоминая о мечтах юности.

«Что ты помнишь, Артур?» — спросила она, стараясь говорить как можно громче, перекрикивая шум дождя и гул ночного города. «Что ты помнишь о нашей первой встрече? Какой я была тогда? Не лги мне, Артур, сейчас важна каждая деталь».

Артур на мгновение замялся, словно пытаясь отыскать хоть какие-то приятные воспоминания в лабиринтах своей памяти, среди пыльных полок с забытыми обидами и невысказанными словами. Дождь барабанил по мостовой, словно напоминая о быстротечности времени. А потом, словно очнувшись от долгого сна, его лицо озарила слабая улыбка, и он начал говорить, запинаясь, словно разучившийся говорить о любви:

«Я помню… я помню, что ты была самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел. Ты работала в маленькой булочной на углу нашей улицы, называлась она, кажется, «Сладкоежка», и от тебя всегда пахло ванилью и корицей, словно от рождественского пирога.

Я каждый день приходил к тебе за пончиками, хотя, если честно, терпеть их не мог… Просто чтобы увидеть тебя… Чтобы увидеть, как ты улыбаешься».

Эдит, продолжая снимать и стараясь не уронить старенькую камеру, которая тряслась в её руках, как осиновый лист на ветру, вдруг улыбнулась, словно сквозь пелену времени увидела молодого, влюблённого Артура. В её глазах, казалось, вспыхнула искра давно угасшей любви, словно огонёк свечи, зажжённой в тёмной комнате.

«А я помню твой смешной галстук в горошек,» — ответила она, смеясь сквозь слезы, которые смешивались с дождём на её щеках. «И то, как ты всегда краснел, когда я смотрела на тебя. Ты был таким стеснительным, словно школьник, впервые увидевший девочку».

И подумала: «Господи, неужели я снова чувствую что-то похожее на любовь?».

Джек, бежавший рядом с ними и постоянно оглядывавшийся по сторонам, подгонял их, не давая им остановиться: «Быстрее! Снимайте! Не останавливайтесь! Не дайте им вас поймать! И помните, ваша жизнь сейчас — это кино, где на кону ваша свобода!»

Они бежали по тёмным, залитым дождём улицам Чикаго, словно герои фильма-нуар, которые знают, что в финале их ждёт либо пуля, либо горькое разочарование, снимая друг друга, словно пытаясь запечатлеть последние мгновения жизни, словно предчувствуя скорую разлуку, вспоминая прошлое, словно воскрешая призраков из далёкого прошлого, словно пытаясь вернуть то, что безвозвратно ушло, пытаясь воскресить ту любовь, которая, казалось, навсегда ушла из их жизни, оставив лишь горький привкус разочарования и сожаления.

И в голове у Эдит вертелась фраза из старой песни «The best things in life are free» («Лучшее в жизни — бесплатно»), которую она когда-то напевала, работая в той самой булочной, но она знала, что за эту «бесплатную» любовь, за эти воспоминания им придётся дорого заплатить, возможно, даже своей жизнью.

Дождь силился, превращая черно-белый мир в размытую картину, словно кто-то размазал акварель по холсту, и лица Эдит и Артура блестели от капель, смешанных со слезами, словно они оплакивали свою потерянную молодость и несбывшиеся мечты.

Они бежали, задыхаясь от бега и страха, спотыкаясь о неровную, выложенную булыжником мостовую, словно сама судьба ставила им подножки, а камера в руках Эдит продолжала фиксировать их сумбурные, обрывочные воспоминания, словно собирая пазл из кусочков прошлого.

Казалось, что дождь смывал с них все лишнее, всю шелуху, накопившуюся за годы, обнажая лишь суть их взаимоотношений, их любовь и их боль.

И Эдит подумала: «Может быть, именно для этого мы сюда и попали? Чтобы вспомнить, что мы любим друг друга, несмотря ни на что?».

«Я помню, как мы ходили в кино, Артур,» — продолжала Эдит, задыхаясь от бега и усилий, словно стараясь вырвать эти воспоминания из плена времени.

«Ты всегда покупал мне огромный стакан попкорна, хоть и ворчал, что это пустая трата денег, что лучше бы купить буханку хлеба. А потом ты всегда держал меня за руку, крепко-крепко, словно боялся потерять, и мне было совершенно все равно, что там показывали на экране — комедию с Эбботтом и Костелло или драму с Бетт Дэвис. Я просто чувствовала себя в безопасности, просто рядом с тобой, словно в коконе».

Ей вспомнилась фраза из старого фильма: «Любовь — это когда тебе хорошо даже в плохую погоду», и она подумала: «Может быть, любовь и есть то самое „хорошо“, которое делает любую погоду сносной?». Сейчас, в этом дождливом Чикаго, окружённые опасностью, она как никогда понимала смысл этих слов, как будто прочувствовала их каждой клеточкой своего тела.

«А я помню, как мы танцевали под луной на крыше нашего старого дома на Вест Сайде,» — ответил Артур, пытаясь отдышаться и вытереть пот со лба своим старым, клетчатым платком.

«У нас не было ни радио, ни граммофона, только старый патефон у соседей, но мы пели песни сами, фальшиво и громко, словно два пьяных кота. И ты всегда смеялась над моим ужасным голосом, говорила, что у меня медведь на ухо наступил, но, несмотря на это, ты всегда просила меня спеть ещё раз, только тише, чтобы соседи не вызвали полицию».

Он улыбнулся сквозь боль в груди, и ему вспомнилась песня, которую они пели чаще всего, их «песня любви»: «Let me call you sweetheart», которую он всегда пел для неё, не попадая ни в одну ноту.

«Да, ты пел ужасно,» — согласилась Эдит, улыбаясь сквозь слезы, словно вспоминая забавный анекдот, и ее голос дрогнул от нахлынувших чувств.

«Но я любила твой голос. Он был таким родным и знакомым, как будто я слышала его с самого детства, словно это колыбельная, которую пела мне мама. И даже сейчас, в этом кошмаре, я бы хотела услышать, как ты поёшь её для меня снова».

Внезапно, словно из преисподней, из тёмного, узкого переулка, где, по слухам, обитали только тени и преступники, где по ночам решались судьбы и совершались грязные делишки, выскочила чёрная, как ночь, машина — мощный, блестящий «Cadillac Series 62», символ статуса и богатства в Чикаго 40-х годов, на таких разъезжали гангстеры и продажные политики. Яркий свет фар, словно прожекторы, слепящие арестантов, ослепил их на мгновение, заставив зажмуриться и почувствовать себя мишенями в тире. Они сразу поняли, что это преследователи, что за ними пришли, чтобы забрать их жизни, как плату за чужие грехи.

«Берегись!» — крикнул Джек, предчувствуя опасность, словно опытный боксёр, предвидящий удар противника. «Ложись! Быстро!».

Он резко толкнул их в сторону, словно спасая от взрыва, и они упали на мокрую, грязную мостовую, почувствовав вкус пыли и грязи на губах. Машина с визгом шин, словно воем адской гончей, пронеслась мимо, чудом не задев их, оставив после себя лишь запах бензина и жжёной резины. Водитель, видимо, не ожидал такого поворота, рассчитывая на лёгкую добычу.

«Быстрее! Вставайте! Нам нужно уходить отсюда, пока они не развернулись и не вернулись, чтобы закончить начатое!» — крикнул Джек, помогая им подняться, словно заботливый пастух, спасающий своих овец от волков. Он прекрасно понимал, что времени у них совсем не осталось, что их жизни висят на волоске.