Бесплатный фрагмент - Цусима 2005

В далеком Цусимском проливе,

Вдали от родимой земли,

На дне океана глубоком

Забытые есть корабли.

Там русские спят адмиралы,

И дремлют матросы вокруг,

У них прорастают кораллы

Меж пальцев раскинутых рук.

(Русская народная песня)

Владивосток — Идзухара

21 мая 2005 г.

Во Владивостоке полдень. Гафельная шхуна «Чава» вышла из ковша яхт-клуба морской академии в свой первый заграничный поход. Через несколько часов мы оставили остров Рикорда по левому борту и вышли в открытое море. Впереди были 550 миль до Цусимы.

Идея этого похода родилась в двухтысячном году, когда лодка стояла в достройке, и стала обретать реальные черты с прошлого лета, когда «Чава» была спущена на воду и прошла ходовые испытания. Мне хотелось сходить к месту гибели русской эскадры и как-то отметить столетие трагедии. Потом выяснилось, что «просто так» в нейтральные воды идти нельзя, нужны какие-нибудь визы. Ладно, сделаем корейские, похоже, что это несложно. Выяснив этот мой предварительный расклад, экипаж потребовал Японии. Типа — чего размениваться по мелочам? Дело было за малым — найти подходящих японцев, чтобы получить приглашения в Японию, без которых виз нам не видать, подготовить лодку к переходу, а это означает по местным правилам соответствие 2 категории морских гонок ORC, ну и, наконец, сделать загранпаспорта экипажу и оформить выход.

О приглашениях и загранпаспортах — тема отдельная, требующая вдумчивого толковища, но если в двух словах — эти международные бюрократы не выдержали объединенного напора нашего бравого экипажа, и к сроку все бумаги были готовы.

Центр русско-японской культуры приглашал нас на Цусиму. По японским планам мы должны были посетить Идзухару, это городок на юге островов Цусима, 26 — 28 мая, открыть здесь визы на пятнадцать дней и идти дальше, вдоль японского побережья на северо-восток. Где-то в районе Ниигаты, или Сакаты, мы планировали визы закрывать и идти домой. Что-то там было еще написано по-японски, но времени почитать у нас не было, приглашения были получены в последний момент и сразу отправлены в консульство, для оформления виз.

Провожающие с тревогой смотрели в хмурое небо, резкие порывы юго-западного ветра гудели в вантах, капитаны, зашедшие попрощаться, хитро щурились — «Прямо в штормягу идете!». Однако стоило нам выйти в море, и регулярно проходящие с юга циклоны куда-то запропастились, давление поднялось, ветер стих. Мы шли под «железным топселем», сжигая солярку.

По всему Японскому морю скорость ветра не превышала 5—10 узлов, конкретно у нас ветер попутно полз со скоростью яхты, используя наш движок. Под двигателем мы перевалили холодное Приморское течение с температурой воды 6 градусов, и только 23 мая, через 45 часов после выхода, получили достойный ветер и заглушили дизель.

Судовой журнал: " 10—30…V=7 узлов, Паруса: грот, фок, стаксель, кливер, топсель. Галфвинд, правый галс.»

Уже к 16—00, к началу моей вахты раздуло до стабильных 20—25 узлов, в порывах умный ветромер изредка попискивает, предупреждая о скорости ветра более 30 узлов, ветер отошел до бакштага. Парусов явно много для такой погоды, лодка «лежит» на руле. Убираем топсель и грот, еще раньше на отходе ветра был убран стаксель. Под фоком и кливером центровка стала значительно лучше, как сказал кэп — «Теперь на руле может стоять ребенок…

Ветер продержался до вечера 24 мая. К этому времени мы прошли остров Уллындо, по правому борту появились смутные очертания гор. Корея. В море оживление, мы пересекаем судоходную трассу. Корейцы патрулируют зону, сначала вертолет, который пару раз нас облетел, потом по левому борту долго маячил катамаран береговой охраны. Вот мы и добрались до тепла, вода уже 18 градусов.

На разгулявшейся волне ослабевает натяжение штуртросов, потом они вообще соскакивают с блоков. Залезаю в ахтерпик. Новые тросы поползли в зажимах, устанавливаю все на место, заново подтягиваю. Через пятнадцать минут управление восстановлено, но ветер окончательно скис. Только двухметровая зыбь с кормы и заметное встречное течение из Корейского пролива. Снова запускаем двигатель.

Цусима

25 мая, 16.30. Вышли на точку, намеченную для церемонии опускания венков. Сто лет назад, во время Цусимского боя, русские моряки сражались и погибали на обширном морском пространстве, от северной оконечности островов Цусима до острова Уллындо (Дажелет). Морские карты испещрены значками затонувших кораблей. Мы были в районе самых тяжелых потерь, здесь лежат новейшие для тех времен броненосцы. «Александр III», введенный в строй за год до своей гибели — ушел на дно со всем гвардейским экипажем. «Бородино» — в живых остался один матрос. «Князь Суворов», «Ослябя», «Наварин», с которого спаслись трое. Страшная катастрофа, остановившая двухвековую победоносную морскую традицию, до сих пор остается в сердце каждого моряка.

Мы положили шхуну в дрейф. Теплое южное солнце склоняется к западу, мимо, как по рельсам, идут через пролив китайские контейнеровозы, заставленные цветными коробками «до бровей», явное ощущение, что в рулевой рубке за штурвалом вахтенному приходится подыматься на цыпочки, чтобы что-то увидеть впереди судна.

Сколько воды утекло с тех пор, сто лет, две «горячих» мировых войны и одна холодная, пара революций. Многое неясно в той войне, и время не помогает решению вопросов. Одно я знаю точно — здесь лежат пять с половиной тысяч российских моряков, которые выполнили свой долг. Несмотря ни на что. И самое малое, что мы можем сделать, это помнить об этом.

Два венка, опущенных в море, от Приморья и от Камчатки, поминальные сто грамм водки и кусок черного хлеба с солью.

Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.

Так пел её голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у царских врат,

Причастный тайнам, плакал ребёнок

О том, что никто не вернётся назад.

Александр Блок

Острова

Острова начались с запаха прелого сена и фиксажа, странного, кисловатого. Хвоя? Ничего общего с нашими островами, которые за несколько миль благоухают полевыми цветами и нагретой на солнце землей. Крутые сопки с круглыми вершинами, как позвонки дракона, лежащего в море.

Мои вахты — старпомовские, с 4 до 8, поэтому каждое утро наблюдаю лохматое красное, неправильной формы, солнце, встающее из моря.

Японские картины наяву. Какие-то здоровенные рыбины, ходят под поверхностью воды, так, что вода внезапно вскипает на больших пространствах. Настоящий сулой. Ну, сулоев тут и без рыб хватает, приливные течения — начиная от узла и больше, в проливе между островами Цусима и, к примеру, в проливе Каммон, что неподалеку, у Симоносеки — до 7 узлов в сизигии. Амплитуда прилива-отлива в этих местах — заметно больше метра, очень непривычно для нас. Цусима с моря выглядит практически необитаемой. Болтались мы в штилевом море неподалеку от нее довольно долго, так что было время посмотреть и днем и ночью. Поражают мощные местные маяки. Такой маяк со стороны выглядит как прожектор погранца, обшаривающий море. Сезон ловли кальмара, рыболовы дрейфуют в море с многими киловаттами ламп и работающими транспортерами. На корме, как черный плавничок, маленький парус, по носу — плавучий якорь. Рабочая палуба прикрыта тентом, заплеванным чернилами. Вокруг светло как днем. Одновременно в видимости десятки таких шхун. Горячая крестьянская работа. Эфир наполнен речью на японском языке, даже песни поют, паразиты, на 16 канале, канале безопасности.

Узкие входы в гавани перекрыты мощными волноломами в два ряда, сложенными из бетонных растопырок — крепеньких четырехлучевых звездочек, все поселения в глубине извилистых бухт, прикрытые от ветров с моря крутыми горами, поросшими мачтовым лесом. Сразу невольно представляется, как здесь будет жарить через пару месяцев, в сезон тайфунов.

Ветер встречный, слабый, течение встречное 1—3 узла, на мысах волочит до 4. Несколько часов пытаемся преодолеть течение у о. Каминосима под парусами, лавируемся против встречного ветра и течения, галс в берег отбирает все, что набирается галсом в море.

Солярки нам не хватило на пару часов хода, так что пришлось нашим девушкам призывно помахать канистрой. Первый японский рыбак, который откликнулся, был, оказывается, один на шхуне. Стоял на палубе у фальшборта с пультом дистанционки, похоже, наживлял переметы, перебегая от буйка к буйку, так и подошел. Все вроде понял, взял канистру, унес, принес… Налил воды. Все-таки не понял. Ну, хоть улыбался.

Вторые были два суровых парня в резиновых сапогах на посудине побольше, длиной метров семнадцать. Они изменили курс, сбросили ход, постояли немного неподалеку, по-видимому, запрашивали «добро» у своей береговой охраны. Подошли, тот, что стоял на носу, молча, не улыбаясь, подцепил канистру крюком на бамбучине и полез в машину. Минут пятнадцать, мы взаимно лежали в дрейфе. Потом шхуна развернулась, подбежала, японец передал канистру, наотрез отказался от подарка, с той же невозмутимой рожей крутанул перед нами полную циркуляцию на пятке «Вот мы какие, самураи!» и полетел полным ходом в море.

Идзухара

Через несколько часов мы входим в Идзухару. Несем под краспицей японский флаг, наш развевается на корме. 16 канал, кричим несколько раз на входе «Идзухара порт контрол зис из йот Чава овер».

Как говорит Евгений Панченко, японцы никогда не отвечают, но радио слушают и все понимают. По волнолому важно расхаживает большой толстый дядя, заложив руки за спину в белоснежной форме. На нас не смотрит. Граница. Оставляем справа карантинную якорную стоянку. На подходе к зданию портового офиса видим работягу, который трусцой бежит по пирсу и машет рукой, где становиться. Нас ждут.

Власти приходят на лодку по очереди — иммигрэйшн, таможенники (эти вообще на входе мелодично пели «Ка-а-а-стомс»). Разуваются на палубе, а кто и прямо на пирсе. С пирса на палубу вниз больше метра, помогаем. Молодые, легко смущаются, дружелюбные и с уровнем английского как у меня, то есть с очень посредственным. Поэтому общаться довольно легко. На входе в службу иммиграции ящик с несколькими общественными зонтиками. Общими усилиями заполняем формы, оформляем визы. Визы открыты на пятнадцать дней до 10 июня. Проверяем, отдаем обратно, чтобы они проставили штампы, где забыли, и убрали лишние. Весело смеются, «чек контрол..», исправляют, лодку никто не досматривает, ставят возле морвокзала, бортом.

Довольно удобно, похоже, это лучшее место в гавани, и мы отняли его у какой-нибудь шхунёшки. Им тоже удобно, стоим прямо под окнами таможни, под присмотром. В тридцати метрах автозаправка, там есть бесплатный душ. Оформление заняло у нас не больше часа. 26 мая, вечер, мы на месте, как и обещали нашему японцу.

Бухта выглядит как фиорд, во всяком случае я так представляю себе фиорды. Крутые сопки нависают со всех сторон, маленькая речка опресняет воду так, что наша лодка сразу села ниже ватерлинии. Вертикальная скала над дорогой сплошь затянута стальной сеткой, сначала я не обратил внимания, потом понял, что все скальники вдоль дорог, поросшие мхом — это бетон с арматурой, местами даже с анкерными болтами, с правильными рядами дренажных дырочек для отвода воды. Вода в бухте довольно чистая, но не идеально. На второй день наблюдал вполне оформленную нефтяную пленку, но, похоже, защитников природы это сильно не грузит, да и стайку мелких рыбок тоже. Они весело шустрят возле борта, а какой-то местный орел или коршун с разгона ныряет среди бухты, то ли за рыбой, то ли просто искупаться. В речке высовывают из воды рты какие-то другие рыбки, толстенькие с черными пятнышками. У нас таких продают в зоомагазине. Здесь никто не обращает на них внимания.

Иностранные торговые суда сюда не заходят, подержанные машины умирают своей смертью на садовых участках, европейцев практически нет, так что у нас была возможность понаблюдать здесь японцев и японскую цивилизацию в чистом виде, неиспорченных общением с нашим братом. Похоже, сами они тоже в этом нуждаются. Местный паром регулярно привозит экскурсии с Большой Земли — Хонсю. Городские японцы аккуратными толпами знакомятся здесь с дикой природой — О! Нэйчурал! и своим прошлым.

Японская глушь, как сказал потом новый знакомый японец — «Цусима — цветок Японии».

Пока не забыл, о сапогах. Очень много японского народу в резине. По городку, по асфальту, при 26 градусах Цельсия плюс и ярком солнце, идет красотка в болоньевом костюме и кепке, а в резиновых сапогах — очень заметная доля населения. Остальные в глухих башмаках, или синтетических кроссовках. Я в шлепанцах, и мне жарко. А во Владике 10 градусов и морось.

Якоря