Бесплатный фрагмент - Цикл «Просветители». Серия «Заповедник человечества». Книга первая: Стороны монеты

От автора

Доброго времени суток! Если ты, дорогой читатель, держишь в руках эту книгу, то прежде, чем ты решишь ее прочесть, давай определимся с тем, стоит ли тебе это делать?

То, что я написал ниже по тексту идет в ущерб рекламе, пиару и прочему в том же плане касательно ее продвижения, но тем не менее… Данная книга — это компиляция моих мыслей и размышлений, книг, игр, фильмов и всем прочим, чем я вдохновлялся, плюс личный жизненный опыт и переживания. Книга имеет смешанный жанр и исполнена в таких как: фантастика и научная фантастика, постапокалипсис, философия, драма и психология. В силу выбранных жанров, книга местами мудреная, местами унылая и депрессивная, местами даже скучная… Поэтому, если тебе такое не интересно, то не трать свое время впустую. В этой книге ты не найдешь ничего нового или свежего, ничего уникального или оригинального. Все написанное уже кем-то придумано, кем-то создано, кем-то описано… Я лишь взял уже созданное и соединил все это так, как было интересно именно МНЕ! Нет! Я не пытался нарочно плагиатить что-то. Нет! Я не пытался скопировать стиль или образ, или атмосферу какого-нибудь произведения. Нет и нет… Я просто использовал все, чем богата современная литература в плане воображения, как инструмент. Так что все это можно назвать одним словом — постмодернизм! Материалом или сырьем послужила собственная жизнь. Но сразу отмечу, что не в сюжетном плане. Потому, если вам попадутся, а они попадутся! Знакомые термины, с которыми вы познакомились в других книгах, играх, фильмах и прочих способах передачи воображения — не удивляйтесь!

Даже если и теперь мои слова тебя не остановили от попытки прочесть эту книгу, то прежде всего я бы хотел перед тобой оправдаться, но уже в ином ключе. Ибо написанное в книге имеет много спорных моментов, из-за которых ты, читатель, можешь неверно понять мои мысли.

Посему во-первых — политика! Я не сторонник каких-либо партий, движений, взглядов и тому подобное. Я пацифист.

Во-вторых — религия. Книга имеет тесную связь с религией, но… В целом, я — атеист. Но я не против веры в Бога. Я когда-то был религиозным человеком, но позже утратил веру…

В-третьих — неверное восприятие. Как я уже сказал, в книге будут спорные моменты и потому спешу оправдаться — я не имею намерений кого-то оскорбить, унизить или показать, что я сторонник… Скажем так «плохой политики» или что я какой-то «еретик». В книге я использовал Гитлера, в качестве яркого примера. Я не сторонник как фашизма, так и нацизма, я вообще стараюсь в это не лезть. Однако пример с Гитлером неоднозначен, а потому у вас может сложиться неверное восприятие обо мне, потому-то я и оправдываюсь… Вы в праве упрекнуть, что я мог взять иной пример или даже выдумать, но зачем изобретать колесо? Придумывать столь же простой и яркий пример для сравнения… Проще взять готовый. Все написанное — это лишь книга и все писалось в рамках сюжета, без призмы моей реальной жизни, где она выступала лишь как источник и инструментарий для более приближенного к реалии описания. Книга — это не отражение моих взглядов, а просто результат фантазии.

В-четвертых — я не писатель. Я не заканчивал каких-либо учебных учреждений, курсов или чего-либо касательно писательской деятельности. У меня нет ни таланта, ни опыта. Я не хочу писать в уже созданных писательских стилях, если таковые имеются… Я хочу написать книгу именно так, как я ее вижу! В своем стиле! Я хочу экспериментировать и писать то, что мне самому будет интересно прочесть! Книга должна быть такой, что прочитав ее задумаешься. Не революционной! Нет… Идея не должна осесть в фундаменте, но быть кирпичиком! Я не считаю себя писателем… Я простой любитель и потому это оставляет свой отпечаток качества на книге.

В-пятых — дыры. Я большой любитель фантастики и люблю научную тематику. В своей книге я не упустил возможности впихнуть науку, а потому и тут, да-да опять… Спешу оправдаться. Дело в том, что в книге есть вещи, которые у приличного ученого вызовет лишь приступ смеха от бездарности написанного. Любой здравомыслящий критик, как профессиональный, так и любитель, прочитав книгу так же посмеется над тем, как некоторые вещи звучат бездарно. Но! Потому жанр и называется «научная фантастика», что позволяет коверкать науку в угоду создаваемой вселенной. Плюс, некоторые откровенные неточности, какие я говорить не буду, были допущены намеренно! Мои познания в науках не выше среднестатистических знаний современного человека, но сюжет книги не ограничен одной книгой. Да, я планирую написать цикл и раскрыть всех карт в первой же книге я не могу. Но могу заверить, что некоторые допущения будут иметь свой смысл, но в будущем! А вот что является намеренным допущением, а что банальным невежеством, я пока оставлю в тени.

В-шестых — пропаганда. В книги есть сцены убийства, жестокость, суицидальные наклонности, каннибализм, алкоголь и наркотики. Я не сторонник разрушительного образа жизни и не в коем случае не склоняю и не пропагандирую к насильственным действиям и употреблению вредных и опасных веществ. Нет, нет и нет!

Седьмое и последнее — пасхалки! Я большой любитель разного рода пасхалок и отсылок, и само-собой я не упустил возможности запихнуть в свою книгу немного пасхалочек из разных прочитанных книг, просмотренных фильмов и пройденных игр, ну и не только. Я даже вел список этих пасхалок и насчитал чуть более шестидесяти штук, и это, не считая пасхалок на карте Тейи! В каждой главе, и не только, я постарался оставить минимум одну пасхалку. Правда в книге есть, за одну я ручаюсь точно, пасхалки, которые получились ненамеренно. Я не ставил цели сделать пасхалку, но теория вероятности выдала фортель, от которого даже я, когда один из первых читателей мне указал на это, удивился. Короче говоря — удачного поиска и да прибудет с тобой сила!

Заключение. Если ты дочитал до сюда и моя тягомотина не убила твое желание прочесть книгу, то все, что мне остается, так это пожелать тебе приятного чтения!

Пролог

Питер. Невский проспект.

Погода на улице чисто по-Питерски — пасмурно и прохладно. Человек шел по улице и направлялся в сторону адмиралтейства. Человек шел без всякой цели, просто гулял. Но при это этом, из-за сильного чувства пунктуальности, прогулка его выглядела как спешка неведомо куда. Миновав Зеленый мост, человек задержался на углу дома, что стоял на набережной реки Мойки. Дело было в том, что далее тротуар был узким, а проспект всегда имел плотный поток людей. Плюс один из прохожих, что шел и считал в руке мелочь, засмотрелся и не заметив наткнулся на другого прохожего. Крики, звон рассыпаемых монет и человеческая пробка. Пока человек стоял и ждал, пока пробка рассосется, его кто-то одернул и он обернулся. К слову, человека звали Александром, а человек, который одернул Александра… Впрочем Александр страдал от склероза на имена и несмотря на то, что одернувший его человек представился, имя выветрилось из памяти уже на второй секунде. Человек был молодой, одет неброско и по погоде, и имел располагающую внешность. В руках он держал книгу, а в рюкзаке, на котором Александр разглядел застежку в виде Лориэнского листа, лежало еще несколько книг. Решительно положительный молодой человек, если судить по внешности. Однако после своего приветствия, расположение начало гаснуть, ибо парень сказал:

— Простите! В вашем сердце есть вера?

Александр задумался и первое, что пришло в голову — это Бог. Однако человек спросил именно о вере, без конкретики, и потому Александр ответил просто:

— Да есть.

— И во что же вы верите? — произнес парень, вежливо улыбаясь.

— А какая разница? — удивился Александр.

— Ну как какая? — удивился парень.

— Простите, а Вы во что верите? — перебил Александр.

— Я верю в Бога! — гордо и по-прежнему улыбаясь, произнес парень.

— Ясно, — заключил Александр, пытаясь покинуть парня.

— Простите! — остановил его парень. — Вы не ответили, во что Вы верите?

— Я ответил: «Какая вам разница?», — несколько раздраженно ответил Александр.

— Мне это интересно.

— У меня своя вера, своя религия, своя философия.

— Ну, у каждого человека так, каждый верит по-своему!

— Нет, Вы неправильно поняли. Я не верю в Бога, хоть и не отрицаю его. Моя вера заключается в том, что если Бог где-то и есть, то он выглядит далеко не как седовласый старец в белом балахоне с сиянием и нимбом над головой. Моя вера — это религия и наука в едином целом.

— Разве так может быть? — недоуменно произнес парень.

— Ответьте на вопрос — сколько сторон у монеты?

Парень подумал и ответил:

— Две.

— Вы, как и большинство — не угадали, — улыбаясь, ответил Александр. — В самом простом минимуме, если не углубляться в грани и детали, их три — орел, решка и ребро! Не забывайте, что мы живем в трехмерном пространстве!

— А при чем тут это? — крайне недоуменно спросил парень.

— Я верю, что в нашем мире все возможно и все относительно, главное не стремиться как Вы — к конкретной крайности, а держаться середины, чтобы видеть обе стороны и делать вывод, а не выбор.

— Хм… — задумчиво вздохнул парень. — Все равно, как-то я Вас плохо понимаю…

— Не берите в голову, — улыбаясь, произнес Александр. — Моя вера — это моя вера. Делиться ею я не очень горю желанием, а потому не пытайтесь понять. Скажу просто — я верю в Бога, но, — Александр ухмыльнулся. — В тоже время я в него и не верю.

— Но как так можно? — обалдело произнес парень. — Верить в Бога и не верить в Бога? Какая-то у вас неправильная вера…

— Вот я и говорю — не берите в голову. Само существование нашего мира, если обращаться к науке — парадоксально, но если обращаться к религии, то неправдоподобно. До тех пор, пока нет доказательств подтверждения или опровержения, любая чушь вписывается в рамки нормы. Лично я это называю суперпозицией веры.

— Простите… — неуверенно произнес парень. — А как ваша вера называется?

— Как? — задумчиво произнес Александр. — Да вообще-то ни как… Но я думал над этим. Если хотите «Инфинитизм», от английского инфинити, то есть бесконечность. Только не путайте с инфинитИЛизмом и к тем более с инфАнтИЛизмом!

— Язык сломать можно…

— Да, есть немного.

— А при чем здесь бесконечность?

— При том, что число вариантов, число путей, крайностей и так далее — бесконечное множество. В нашем мире уживаются такие крайности, что волосы дыбом встают. А раз они уживаются, то отрицать Бога или соглашаться с его существованием — выбор сугубо личный. Я же выбрал путь золотой середины и инфинитизм — это как раз путь веры и не веры в едином флаконе. Я в Бога не верю, как атеист, но верю, что он может существовать, только в иной форме, которую можно описать научно. Я верю в… — Александр задумался. — В Бога-человека. Это Бог, который творит, но слеп из-за высоты своего взгляда и потому не видит нас и следовательно — не слышит, как и мы не замечаем насекомых под ногами. Этот Бог не владыка и не хозяин, он просто некая сущность.

Александр поглядел на парня с ухмылкой, видя, как он пытается понять.

— Ладно, — заключил Александр. — Приятно было поболтать, но я, пожалуй, пойду дальше. Напоследок лишь скажу — не стоит приравнивать веру и религию. Всякая религия — это вера, но не всякая вера — это религия. Верить можно в людей, в себя, в знания и силу. Да во что хотите… Как говориться: «Каждому воздастся по вере его». Ладно, еще раз. Удачи вам.

— И вам удачи, — произнес парень нерешительно. — С вашим инф… Инфинити… — неуверенно произносил парень, припоминая слово. — Змом.

— Инфинитизмом! — поправил Александр. — А вам с вашим Богом! — произнес Александр, уходя в сторону адмиралтейства.

Парень еще какое-то время постоял, провожая взглядом Александр. Подумал над сказанным и продолжил то, чем занимался прежде.

— Простите! В вашем сердце есть вера? — произнес парень, останавливая очередного прохожего.

Часть 1. Решка

«Я не знаю, каким оружием будет вестись Третья мировая война,

но в Четвертой будут сражаться палками и камнями!»

А. Эйнштейн.

Глава 1. Война

Ценность вещам каждый человек определяет сам.

Ценность жизни почему-то определяют другие…

Молодой парень в чине сержанта выводил немногочисленную группу таких же, как и он сам, бойцов. Все они были юны, а в глазах каждого был страх. Однако некоторые прятали страх за масками раздутой отваги или напыщенного веселья. Кто-то прятал страх и за маской бесчувственности, хладнокровно глядя в «никуда» и слепо следовал приказам. Были и другие маски, но у Святогора маски не было. Он словно один из тех, лишних бойцов, до которых очередь дошла, а вот еще одного противогаза не досталось. Так он и стоял с лицом, на котором страх был написан большой кистью.

— Разобрались, разобрались! Живей! Живей! Мясо бесполезное!

Сержантик, еще прыщавый парень, строил роту. Новобранцы, наскоро прошедшие КМБ (курс молодого бойца), нелепо и неуклюже, топчась и что-то выкрикивая, кое-как сообразили строй.

Сержант прошелся вдоль строя, оглядывая бойцов. На нем была военная форма, которая явно была не из одного комплекта и явно не была изначально его. За спиной был завернут конверт, а на ногах разношенные и отполированные до блеска берцы, в то время как у молодых были еще деревянные берцы, форма не по размеру и строго заправленная в штаны.

К строю подошел человек в офицерской форме и капитанскими погонами. Это был капитан Цымбал, командир данного недоразумения под названием «рота». Между капитаном и сержантом прошел ритуал приветствия, в котором сержант сообщил, что рота построена, а Капитан, после обоюдного отдания чести, повернулся к бойцам и произнес речь:

— Бойцы! — произнес Цымбал звучным голосом. — Вас призвали на службу, дабы вы продемонстрировали врагам свой патриотизм! Свою силу и отвагу! Не стану врать, шансов пережить у нас ВСЕХ мало. Но он есть! Но главное — это дорогие нам люди, люди которых мы защищаем. Люди, ради которых…

Капитан пичкал молодых бойцов нудной тягомотиной. Его голос был фальшив, а пафосная речь местами была нелепа и насквозь пропитана изжеванными цитатами.

После того, как капитан закончил свою пафосную речь, бойцам начали выдавать и закреплять личное оружие. Капитан параллельно с этим сообщал всем куда и для чего всех отправляют.

После получения личного оружия, у многих изменились выражения лиц. Их общая перспектива — это война и смерть, на которую их отправят уже завтра, а пока — остаток дня и последняя ночь в казарме.

Вечер прошел вяло. Кто-то, чтобы не думать, вызвался в наряд, желающих было хоть отбавляй. Кто-то уткнулся в старые книги, в которых, ввиду нехватки туалетной бумаги, недоставало страниц. А кто-то до самой ночи просиживал в курилке. Святогор тоже сидел в курилке, в нее забилось человек десять. Курилка была на улице и представляла собой деревянную ротонду, а в центре был, вкопанный в землю, бак для окурков. В центре людского круга сидел парень с гитарой, сам сержант, и распевал типичные армейские песни. В песнях говорилось о дембеле, о духах и стариках, о войне в горах, и так далее.

Солнце уходило за горизонт, сгущались сумерки и песни этого неумелого, но сейчас самого востребованного барда, были все печальнее и печальнее.

Святогор слушал, развалившись на деревянной скамье, с сигаретой во рту и разглядывая темнеющее небо, на котором уже начали проявляться первые звезды. Послышался голос дневального и сержант скомандовал всем строиться. Нехотя, но все собрались на последнее построение, на котором была лишь перекличка. Потом подготовка ко сну и долгая, мучительно-тягучая ночь перед началом.

Заснуть Святогор не смог. Всю ночь он ворочался с боку на бок и поглядывал на часы, висевшие над дневальным. Длинный освещенный коридор с несколькими дверями, баночка с документами и папками, с бессмертным тапиком, задремывающим дневальный, и часы…

Тик-так… Тик-так…

Время неумолимо близилось к страшной цифре шесть. Святогор пытался заставить себя заснуть, но все было втуне… Стоило заснуть и ему снился дом, семья и друзья. Ему снилось, как его дом взрывает бомба, а он пытается добежать. Ноги не желали его слушаться, а дом словно бы отдаляется все дальше и дальше. Он бежал и бежал, а огонь пожара горел все ярче и ярче…

Просыпаясь в страхе, Святогор отгонял эти мысли, заставляя себя думать, что все хорошо и война до дома не дошла. И каждый раз он глядел на проклятые часы.

Последнее пробуждение было как раз перед подъемом. Святогор глядел на часы, считая каждую секунду. Когда стрелки заняли свои боевые позиции, дневальный прокричал: «Рота подъем!»

***

Сколько времени прошло, знал лишь Капитан. Но ехали они долго, пункт назначения — Владивосток.

От города мало что осталось, постоянные бомбежки со стороны Кореи камня на камне не оставили, но наши не сдавали город ни на километр. Город был похож на огромную песочницу белого и серого песка, а над всем этим возвышались останки «Золотого моста», который соединял два берега бухты «Золотой Рог».

Рота Святогора расположилась в уцелевшем здании недалеко от вокзала, сам вокзал удалось разглядеть лишь мимолетно. Все что Святогор знал о вокзале, так это то, что он был конечной станцией легендарной «транссибирской магистрали», которая тянулась от Москвы до Владивостока.

Вокзал не был особо примечательным на вид, хотя и сильно выделялся на общем фоне, но Святогору больше понравился потолок, на котором, как ему показалось, была изображена Москва, а в середине было Солнце, внутри которого красовался двуглавый орел.

Вокзал и вся ближайшая территория кипела жизнью. Всюду сновали грязные солдаты и офицеры, и постоянно разносился рокочущий грохот боевых машин. Порядок и хаос в одном флаконе. Отовсюду веяло порохом и гарью, железом и чем-то паленым. Даже земля была в движении. В такой вот каше рота Святогора провела два дня, а после, ничего и никому не говоря, всех забросили в бухту «Перевозная». Лишь на подходе командир рассказал, что от них ждут.

Как описать войну? Страх, кровь, ужас, крики и боль? Нет… Этого мало. Война — это кухарка, готовящая свиные котлеты. Своей мозолистой рукой она брала свежие куски мяса, запихивала их в мясорубку и с натугой прокручивала, превращая мясо в фарш. Этой кухарке все равно, что чувствовала свинья, прежде чем попасть к ней. Этой кухарке плевать, она готовит фарш! Но это лишь начало, ведь дальше этот фарш еще надо приготовить. И вот она берет камни-картофелины, молотит их и добавляет в фарш и лепит будущие котлеты. Вот она берет бомбы-яйца и смазывает котлеты. Потом она берет песок-муку, валяет котлеты и бросает их на сковороду, прожаривая до янтарного цвета.

Чтобы вы чувствовали, окажись на месте котлеты?

Всюду рвались бомбы. Свистели пули. Крики и ругань! И не было всему этому конца и края! Свои, чужие… Кто? Где? Куда? Царил сплошной хаос. Рота, с которой прибыл Святогор, влилась в общую массу людей, подобно молоку в кофе и все стало серым.

В глазах мелькали кровавые пятна, звуки оглушали, а царившее безумие сводило с ума.

Святогор забыл последние слова командира. Слова эти были о цели, но Святогор не мог их вспомнить, как ни силился и тогда он ринулся с общим потоком, надеясь, что его не подстрелят.

Все бежали прямо. Впереди тянулась равнина, а справа, у горизонта, виднелась высота. Не то холм, не то гора, но с этой высоты по прибывающим кораблям стреляли тяжелые орудия.

Впереди были окопы и сооружения, из которых постоянно шел огонь. Не сразу, но Святогор вспомнил, что побережье принадлежит нам, а ту высоту отбил противник и ее нужно отбить обратно. Иначе весь берег будет потерян.

Людская масса двигалась на окопы. До возвышенности было прилично и просто так, напрямик, не попав под пули, к возвышенности не подойти. Однако, равнина и высота были соединены сетью туннелей, траншей и окопов. Туннели с переменным успехом держали обе стороны, но наши наваливали и под общим напором позиции врага сдавали.

Ближе к высоте, когда масса людей и Святогор добрались до удерживаемой позиции, появились первые офицеры. Офицеры распоряжались и направляли людей. То тут, то там сновали солдаты, раненные, а на земле лежали тела убитых. Шум, кровь, грязь… Казалось, будто вся боевая позиция — это один сплошной гнойник, который уже созрел и готовится прорваться. Святогора и еще нескольких солдат остановил офицер. Офицер вручил одному из солдат рюкзак и приказал отнести его в, указанную пальцем, бойницу. Со словами: «Пошел! Пошел! Пошел!» офицер подгонял солдат.

Святогор ощутил странное чувство. Он словно оказался лишним в этой мясорубке. Словно он забрел сюда случайно — заблудился. Что ему-то делать? Все происходило слишком быстро, слишком стремительно. Его не спрашивая забрали в армию. Его наспех учили держать автомат. Его наспех отправили на войну и наспех закинули в круговорот событий. Что делать? Ему забыли сказать. Он как школьник в первом классе, который пришел на урок, и знать не знает, что и как. А весь класс уже хоть что-то умеет. Но не он… А кругом мертвые и живые. Живые и мертвые. И грязь. И запах. Этот запах въедался в мозг. Он был и приятен и омерзителен. В нем было что-то будоражащее аппетит и заставляющее трястись от страха.

Из омута раздумий Святогора вырвал солдатик.

— Леха! Леха! — кричал солдат. — Что нам делать?! Кому ее отдать?!

Святогор ошалело посмотрел на измазанного грязью солдата и перевел взгляд на содержимое его рук. В руках он держал тот самый рюкзак, а сами они уже были в бойнице.

— А… А… Отдай его, это… — Святогор запнулся.

— Кому?! — воскликнул солдат. — Тут все мертвы! Мертвы! Понимаешь?! Кому отдать?!

— Не знаю! — воскликнул Святогор в ответ.

Прогремел взрыв. По стенам что-то звякнуло и посыпалось. Святогор упал на землю. Рядом что-то упало и звуки стали тише. Святогор поднял голову, оглядываясь, и увидел солдата. Тот лежал на спине с широко открытыми глазами и ртом. Все его тело было усеяно красными пятнами, которые становились все больше. А в руках солдата был зажат рюкзак.

С трудом соображая, Святогор взял рюкзак и раскрыл его. Там лежал брусок чего-то с проводами. «Бомба, — подумал Святогор. — Господи, и куда мне ее девать?!».

Святогор водрузил рюкзак и попытался дойти до другой бойницы, но его перехватил какой-то офицер.

— Куда?! — взревел офицер. — Что это?

Офицер отнял рюкзак и заглянул вовнутрь.

— А! Отлично! — радостно воскликнул офицер. — За мной, — приказал он Святогору.

Присутствие Святогора получило толчок к чему-то осмысленному. Офицер дал четкое указание того, что ему, Святогору, надобно сделать с рюкзаком.

Впереди был бункер. Дверь в него была заперта, а из самого бункера постоянно вели огонь. Нужно было пробраться к двери и заложить бомбу, чтобы иметь возможность попасть вовнутрь. Роль бомбоносца выпала Святогору.

Группа Святогора пробиралась к цели. Враг нещадно поливал огнем, и группа Святогора понемногу таяла, но до цели они дошли. Дверь была металлическая, и в ней было окно. Из окна постоянно стреляли и, лишь под прикрывающим огнем, Святогору удалось подобраться к двери.

Дойти, Святогор дошел. Но что делать дальше он не знал. Он извлек бомбу и пристроил ее между петель двери. Святогор обернулся, с целью спросить, что делать дальше? И получил в ответ неразборчивое махание руками. Не сразу, он все же понял. На бомбе был таймер с уже выставленным временем. Оставалось лишь нажать кнопку и вынуть некое подобие чеки. Святогор нажал кнопку, выдернул чеку и, что было сил, рванул прочь от двери.

Разразилась стрельба. Что-то просвистело совсем рядом. Земля взметалась фонтанчиками и грохот! Мощный металлический скрежет, крики людей и оглушающее забвение.

Святогора привели в чувства. Он был в отключке совсем немного. Но за это время люди из его небольшого отряда заняли бункер. Кто-то прокричал: «Снайперов сюда!». В бункере царила возня и сумятица. Все вокруг кипело и двигалось. Все было быстрым и стремительным. Отовсюду летела бетонная крошка, в воздухе весела пылевая взвесь и ужасный смрад горелого мяса и паленых волос.

Святогор забился в угол и пытался отдышаться. Все вокруг плавало и двоилось. Кто-то подошел к нему и приказал:

— Встань у двери! Семецкий! Ты тоже. Вы двое прикрываете вход.

Семецкий занял боевую позицию и держал вход под прицелом. Святогор, очухавшись, тоже занял позицию.

В двери показались люди и Семецкий, не дрогнув, дал очередь. Человек пал замертво. Вслед за ним метнулись еще пара людей. Семецкий вновь срезал их очередью, а после, перезаряжаясь, закричал на Святогора:

— Стреляй! Фигли ты расселся?!

Показались еще люди. Они бежали с криками и стреляли в вывороченный дверной проход. Очередь прошила Семецкому ноги, и он вскричал от боли. Святогор впал в ступор, но руки машинально нажали на спусковой крючок и автомат в руках дал очередь. Глаза Святогора расширились до предела. Сейчас он с полной отдачей для себя осознал, что убил человека. Именно — намеренно убил! Не случайно или не осознанно, а намеренно.

Семецкий кричал от боли. Кровь из бедра хлестала фонтанами. Даже за слоем грязи было видно, как он бледнел на глазах. Кто-то подошел и сказал:

— Жгут! Жгут наложи, я прикрою!

Солдат стал стрелять в проход, а Святогор подобрался к Семецкому и попытался сообразить жгут.

Жгутом послужил ремень Семецкого. Святогор сорвал рукав с формы убитого и закрыл рану Семецкого, дабы она не кровоточила. Ремень он затянул выше раны. Получившийся жгут был на скорую руку и совсем неумелый. Семецкий еле дышал, а его лицо уже было как мел. «Господи! Господи! Господи! Да как же это?! Я же… Я… Нет… Нет! Я не могу! Я… Я боюсь! Боже нет!», — судорожно соображал Святогор, весь измазанный в крови и грязи.

Послышался голос:

— Ай… Брось его! Сюда иди!

Святогор, на грани истерики и уже плача, бросил умирающего Семецкого. Подобрав автомат, Святогор подобрался к солдату у двери и тот продолжил:

— Держи позицию! Когда я прикажу, огонь больше не открывать! Все ясно?

Святогор судорожно закивал.

— Сейчас прибудут снайперы и мы выкурим этих гадов!

Святогор, в слезах и с трясущимися руками, держал позицию. Солдат, отдавший ему приказ, корпел над радиоприемником и подавал позывные. Ему отвечали. После короткого разговора, солдат радостно начал кивать в тон своих слов. Бункер рокотал автоматными очередями. Святогор прикрывал вход. Один солдат у радио и еще трое стреляли через бойницы.

Послышался хриплый голос из радиоприемника и солдат ответил что-то невнятное. Не отрываясь от приемника, тот показал жестом, дабы Святогор более не стрелял. А через некоторое время в бункер прошло несколько людей со снайперскими винтовками.

— Отлично! Ну, ща мы им покажем!

Спустя час или два, близлежащая территория была отбита. Лишь высота еще удерживалась противником, и тот не желал отдавать орудия.

При решающем наступлении, Святогор был в первых рядах. Однако, не по своей воле. Повинуясь стадному инстинкту, он ввалился на захваченную позицию и ввязался в резню. Противник рьяно наступал и брыкался. Не щадя себя, противник бросался на верную смерть. Крики боли и отчаяния, отваги и ярости. Никаких правил. Лежачие, стоячие, в спину… Мораль никого не волновала. Каждая сторона имела свою истину и гнула свою линию. Враг — должен быть истреблен.

На Святогора бросился один из захватчиков и повалил наземь. Ошалело, с безумными глазами и крепко стиснутыми зубами, молодой азиат пытался заколоть Святогора. Святогор сдерживал его автоматом, и лишь шальная пуля усмирила разъяренного пса войны. Его тело обмякло и осело на Святогора. От страха он откинул его в сторону, но тут же возник еще один и Святогор, дрогнув, открыл огонь. Тело врага кубарем пало на землю. С каждым новым убитым, сам процесс отнятия жизни становился проще. Это оставляло осадок, но что-то внутри, словно некий комок, становился все мягче. Грубый ком в груди опускался ниже и уже не мешал раз за разом нажимать на спусковой крючок. Сложнее было с холодным оружием. Лишь раз Святогору довелось заколоть врага и лишь по причине того, что иного оружия не было. Святогор не хотел убивать, но каждый раз он повторял: «Либо он, либо меня». Заезженная отговорка труса или храбреца? Неужели все настолько черное и белое? Неужели иного пути нет?!

Как оказалось, иной путь был, но их, всех их, его лишили. Черную и белую мазню неизвестного художника всем насильно навязали. Чтобы люди не задавали вопросов, ибо приказы выполняют, а не обсуждают. Военный — это раб. Раб правителя страны, в которой он живет. Патриотизм — это величественный или горделивый самообман. Патриотизм — это маска слепой веры в то, что страна, в которой ты родился лучше, чем все другие, неугодные ей. Патриотизм — это промывка мозгов, делающая из солдата раба. И сейчас, рабы двух сторон режут и стреляют друг друга во имя… Во имя чего? А какая разница? Приказы выполняют, а не обсуждают…

За короткое время высота была взята. Святогор и другие стреляли, кололи, резали и душили врагов, чтобы остаться в живых самим и продолжить убивать врагов дальше.

Когда весть о взятии высоты пронеслась по округе, все радостно кричали. Все радовались как дети. Стоя, сидя и лежа на грязной земле, усеянной телами. Все ликовали маленькой, но ценной победе. Святогор, грязный и оборванный, в слезах и крови, вышел на улицу и оглядел все с высоты. Он проделал путь от бухты и до высоты словно бы в бреду. Небеса были затянуты дымом и пеплом, а земля — это громадная песочница…

Все люди — дети. Даже когда человек вырастает, он не взрослеет. Человек становится большим, но продолжает играть, правда, уже в другие игры и с другими игрушками. В новых играх нет понарошку. Лидеры этой игры — это большие мальчики и девочки, кто не наигрался в войнушку.

Святогор, не желая больше лицезреть пляску живых на останках павших, вернулся обратно в захваченный бункер с мощным зенитным орудием на крыше. 2047 год, человек основал колонию на Марсе, а до сих пор воюет по старинке… Все новое, страшнее и смертоноснее. Но война, о которой Святогор слышал от своего деда, описанием неотличима от современной войны. Почему? Куда мы катимся? Что не так с миром? Если прогресс идет нога в ногу с войной.

Святогор прислонился к стене и сполз на пол. Руками он закрыл лицо и заплакал.

***

Через несколько часов начали поступать сигналы о том, что противник начал сдавать позиции. Наши наступали. Свежее пополнение или вернее будет сказать — свежее мясо, давило противника числом.

После взятия высоты Святогора и многих других молодых солдат вернули обратно во Владивосток. К исходной позиции. Все молодые ждали распоряжения на переброску к новой боевой точке. Прошел слух, что будут брать штаб. Но так ли это или нет, а рота Святогора была направлена в другое место — точка связи противника. Взятие точки могло обеспечить всеми необходимыми данными о противнике в интересующем высший офицерский состав участке.

Снова война и резня. Вот только не было грязи и пыли. Но всего остального хватало с избытком. Как говорится — из огня да в полымя.

Толком не отдохнувшие, еле-еле стоящие на ногах солдаты, за несколько часов были доставлены к точке связи противника. Где она? А на кой черт солдату это знать? Солдат — это мясо. Роль солдата — умереть за страну и прихватить с собой как можно больше врагов. Все остальное — мяса не касается.

Мясо шло на бой, шло на смерть. Холодный и горячий металл. Одно мясо давило другое и ни одного вопроса, ни одного слова поперек. Наши напирали, а враг не сдавался. А ведь они такие же! Как и мы, они тоже выполняют приказ! Тоже защищают родных и близких. Да неужели никто в этой людской массе больше не задается теми же вопросами? Неужели все так слепы?! Или все как раз зрячи и потому так рьяно напирают? Неужели человек действительно настолько злое создание? Неужели человек готов прикрываться выдуманной и навязанной правдой, чтобы не сожалеть о своих действиях? Много, очень много вопросов роилось в голове Святогора, но он то отгонял их, то затыкал силой, то замещал их чем-то еще. Он пытался найти оправдание своим же собственным действиям! Против своей воли, щадя собственную жизнь, он отнимал чужие жизни. Он осознавал это, но продолжал дальше, а вопросов становилось все больше, как его злость и ярость. Откуда она взялась? Что с ним случилось? Почему ему теперь так легко стало отнимать чужие жизни?

Враг напирал. Вот один выскочил и Святогор уже не думая, а смиряясь с неизбежным, ударил по врагу очередью. Вот еще один и снова, и снова… Потом снова и снова, и так пока не закончились патроны. А когда патроны закончились, не успевая перезарядиться, Святогор сразил врага ножом, откидывая автомат. Он всаживал лезвие снова и снова, и видел, как враг захлебывается кровью.

Что-то внутри Святогора звонко тренькнуло и мучавшее его чувство пропало. Если раньше он плакал, забивая человека как животное, то теперь этого не хотелось. Это чувство испугало его. Но враг не давал послабления.

На войне всегда так. Вчера ты пацан, с детскими амбициями и мечтами, а уже завтра ты на войне и убиваешь таких же пацанов. День. Всего один день! И ты уже другой. Новые чувства и эмоции захватывали и топили. Черное и белое стирало серость и цветность бытия. На войне ты лишь на одной стороне.

Вот он — переломный момент. Момент, когда человек становиться другим. Ребенок становится взрослым. Не смерти позади, делают из вчерашнего пацана взрослого парня, а момент осознания!

Смертей было много. Десятки, сотни и тысячи на каждого, такого как Святогор.

Пришлось положить десятки, а то и сотни вражеских тел на этот мост, что соединит и позволит пройти захватчикам в лице «наших» к кладезю знаний тех, кого называют «враг». И десятки мальчиков, что еще не стали мужчинами, за короткие часы обратились в оных.

Очередная победа. Очередные пляски на поле брани, среди тел своих и чужих. Важный, вражеский, объект захвачен. Укрепление позиции. Ночь и разбор на месте.

Рота Святогора расположилась недалеко от входа на объект. Вход лишь с дозволения, по поручениям и с новостями. Задача — охрана. Вот так просто.

Многие хвастались и бравировали. Мерились достижениями: кто, сколько убил и как; у кого какие раны и от чего… Святогора мутило от всей этой расхлябанности и напыщенности. Ему хотелось уединения. Ему хотелось одиночества!

Далеко не уходя, Святогор отошел к пруду и в лунном свете разглядывал свое отражение. Святогор был невеликого роста, не тощ и не полон, средненький. У него было округлое лицо и ярко выраженная лопоухость. Нос пуговкой и выразительные, но черные глаза. Его бритая голова делала его лицо похожим на сказочного колобка, вот только взгляд был далеким от сказок. Во взгляде читалось многое, и многое Святогор мечтал забыть.

Позади раздался голос:

— Лех! Ты че там, уснул?

Святогор обернулся.

— Я, это… Лицо умыть. Грязный весь… — мягким, но с хрипотцой, голосом ответил Алексей.

— Ааа… Ну ты это! Умоешься, давай к нам, там пожрать принесли.

— Да-да, сейчас…

Это был Макс, хотя кому, какое дело до его имени. Святогор, или вернее Алексей-Святогор, а проще Леха, окунулся в пруд и как есть вышел на пост.

Пост был укреплен, горел костер и все под общий гомон ели трофейные припасы.

Святогор подсел к общей компании и стал слушать. Говорили уже о девушках и о доме. Вдруг, кто-то спросил:

— Лех! А как тебя правильно звать?

— Что? — Непонимающе ответил Святогор вопросом на вопрос.

— Говорят у тебя имя странное?

— Ааа… Да нет, простое — Алексей-Святогор, — ответил Святогор, с чувством, словно данная тема ему не по душе.

— Ого! Это кто же тебя так обозвал?

Все заржали.

— Родители, кто же еще…

Солдата, что спрашивал Алексея, звали Александром или просто Санек. В роте он был что-то вроде батьки или пахана, ну то есть негласный лидер.

— Странное имя — Святогор… — Санек пожевал, пробуя словечко на вкус. — Что хоть значит?

— «Святогор» — значит святая гора, так звали богатыря великана в русских сказках.

— Во как! — Воскликнул Санек. — Так ты у нас богатырь значит?

Санек упер руки в бока, выпячивая грудь и плечи. Все снова стали ржать.

— Да какой там, богатырь… — Святогор опустил взгляд. — Я и драться то не умею.

— Ага! — воскликнул Санек. — Узкоглазый, которого ты заколол, иного мнения!

Все захихикали. Не ржали, как до этого, а просто — хихикали.

— Проехали, — констатировал Санек. — Девка то есть? Ждет кто дома?

— Нет, то есть, уже нет, — неуверенно ответил Святогор.

— Бросила? Вот сука…

— Нет…

Святогор замолк. Он не знал, какой ответ будет правильным и не стал гадать.

— Я бросил. Думал… Так… Лучше будет, я ведь… Могу и не…

— А думать не надо, — твердо и уверенно перебил Санек. — Умрем или нет — плевать! Дома должны ждать. Либо ждать, либо хоронить. Не решай за других. Любит — люби и ты! А не любит — гони шкуру нахер!

Смеяться никто не стал. Все сидели и слушали. Взгляд у всех был устремлен в костер и все словно бы пытались разглядеть в огненных языках что-то свое.

— А меня вот дома ждет дочь, — вдруг разорвал тишину чей-то голос. — Годик всего, а уже так резво катается по полу, а улыбка! Боже, все бы отдал, чтобы снова увидеть.

— Сколько ж тебе лет? — ответил кто-то другой.

— Двадцать, моей девятнадцать… Улыбка у дочи… Ее. С ямочками на щеках такая…

Глаза солдата заблестели и по щекам потекли слезы. К нему подсел Санек и похлопал по плечу.

— Ну-ну, не раскисай, — ободряюще произнес Санек.

— А тебя, ждет кто? — спросил кто-то у Санька.

— Меня? Нет… Я сирота, рос в детдоме, кто там может ждать?.. — Санек усмехнулся. — Но вот когда война закончится, приеду в родной город, найду там самую-самую! И сходу: «Выходи за меня!». А на груди у меня медали будут и форма, вся такая ровная, красивая. И все чин по чину! Лепота. Не устоит и сразу скажет мне «да».

Раздался голос:

— Или пошлет!

Все загоготали!

— Ты ж военный, фу! — продолжал пискучим голосом. — Уйди противный!

Все ржали пуще прежнего.

— Да пошли вы… — отозвался Санек.

— А я вот, после войны, дом хочу построить! И чтобы у моря!

— А мне бы…

Они еще долго говорили о доме, о своем будущем после войны. Много смеялись и мечтали. Кто-то плакал, вспоминая что-то, с чем пришлось расстаться или что, или кого потеряли. Спорили и ругались.

Кто-то сказал, что каждый из нас внутри себя носит машину времени. Воспоминания уносят нас в прошлое, а в будущее наши мечты. Но одна машина времени всегда несет всех в неизбежное и суровое будущее — само время. Мечты — это розовые очки, скрывающее реальность, наркотик, вызывающий привыкание. Мечты должны идти изнутри в мир и валить реальность, как топор валит дерево. Мечта не должна уходить внутрь и позволять реальности придавить тебя. Мечта — это надежда, а надежда — должна умирать последней.

В веселую компанию ворвался твердый голос:

— Смирно!

Все как есть встали по струнке и отдавали честь. В солдатскую группу, словно бы из ниоткуда, вписались несколько офицеров.

— Младший сержант Соколов!

Короткая тишина.

— А… Я! — неуверенно выкрикнул Санек.

— Проследуйте за нами.

Дверь распахнулась и офицеры, вместе с Саньком, проследовали внутрь. Повисла тишина.

— Младший сержант? — неуверенно кто-то произнес.

Все гадали: что и как? А через час все вопросы, вернее большая часть, разрешились.

Когда дверь распахнулась, и из нее вышел Санек, все налетели на него с вопросами.

— Ну, че там?

— Ковалев, Алексеев и Сенюк. Собирайте пожитки и за мной.

Святогор встрепенулся, услышав свою фамилию.

— Так че? — нетерпеливо насаждал кто-то.

— Меня повысили, — немного неуверенно ответил Санек. — И приказ: доставить в штаб документы. Все. Первостепенный приоритет.

— А мы? — послышался недоуменный голос.

— А вы остаетесь держать позицию. Все. Так, вы трое, живее.

Через десять минут вся четверка двигалась к побережью. Там уже ждали. Их погрузили и отправили к Владивостоку и уже через несколько часов они были в штабе.

Что было в документах, никто не знал, но документы были важны, ибо их не отправили через каналы связи, а банально из рук в руки, через посыльного. А уже в штабе, когда документы были доставлены, какой-то сержант беспардонно выхватил их из рук Санька и исчез за дверьми.

Возник резонный вопрос: «А на кой ляд были нужны мы?». Санек — посыльный, а остальные? Ответ не знал и Санек. Ему приказали — он исполнил. Сказали — важно и взять еще троих бойцов. Все.

Через пару часов ожиданий в штабе начало что-то происходить. Весь вокзал оживился. Все куда-то заторопились, шли нервные разговоры. Четверка нервно оглядывалась. И дураку становилось ясно, что что-то произошло, что-то очень и очень серьезное. Потом в общий гомон втерся радостный возглас, и цепная реакция радости распространилась по всему штабу. Все ликовали. Все бежали куда-то, и четверка решила последовать за толпой. В толпе спрашивали: «Что случилось?» А на вопросы отвечали: «Победа! Они отступают!»

Да. Чуть позже все подтвердилось. В переданных Саньком документах были координаты. За те пару часов, что четверка ждала, по данным координатам был нанесен удар и противник пал. Битва была выиграна. Нет, не война, всего лишь битва, всего «один» враг. Но сколько радости!

Весь штаб радовался. Столько счастья, словно наступил новый год. Радовались и солдаты, и офицеры, все! Счастью не было границ. Пить спиртного, правда, было не разрешено, а вот еды было вдоволь! И вкусного питья было тоже не мало. Нет алкоголя, ну и ладно. И так хорошо.

Святогор сидел и разглядывал людей. Ведь лишь один противник повержен, а сколько их еще? Святогор посмотрел на свои руки. Они были испещрены линиями и бороздами. Зияли царапины и порезы, а сама кожа была грязной и в рассвете казалась старческой. Святогор чувствовал себя не пацаном, а увядающим стариком. Он глядел на веселящуюся толпу и подобно старику брюзжал себе под нос. Мелкий лицемер засел у Святогора внутри. Ему не хотелось веселиться, ему хотелось — забыться! Выкинуть все пережитое из головы и потому он выдергивал из памяти хорошие и чистые воспоминания, а когда картины насилия вдруг всплывали и наваливались на воспоминания, он с еще большей силой давил и выдавливал все хорошее. Святогор не желал сдаваться. Святогор не желал становиться как все эти хвастуны. Слабость это или сила? Если я жалею врага — это слабость или сила?! Если я ценю жизнь, и само насилие мне претит, что я — слабый? В чем гордость убийства?

Святогор решил не думать больше… Философия не его конек. Как сказал его отец: «Философ — это самоубийца. Простым людям могилу роет смерть. А философ роет себе могилу сам».

Клонило в сон, и Святогор решил пойти спать, но дойти он не успел. Штаб взорвала чудовищная новость!

Да. Враг был разгромлен, он не ожидал удара, но отступать они начали еще до удара! Противник покидал позиции по невыясненной причине и разбор добытых данных дал понять, что противник намеренно направлялся к определенной цели. В ходе дальнейшего разбора были получены и другие данные. Америка, Канада, Германия, Китай и многие другие стремились добраться до кораблей-ковчегов. Высшие чины, предчувствуя неладное, отдали распоряжение на отступление ближайших, к ковчегу нашего государства, войск. На короткое время война прекратилась и все ждали ответа. А ответ был — пустышка! Пустышка! БРОСИЛИ ВСЕХ!

Пока все воевали, главы государств, ученые и кто там еще покинули Землю и отправились к Земле-2 — Тейе, а всех остальных (15 миллиардов человек) бросили! Не было сказано ни слова. Под шумок. Ковчеги — это пустышки. Они не то, чтобы к другой планете не способны добраться, они даже от земли оторваться не могут. Все главы государств объединились, развязали войну и пока мы воевали — бросили… Отвлекли внимание «недостойных» и бросили!..

Все. Абсолютно все люди на планете Земля замерли от ужасной новости. 15 миллиардов людей…

— Как же… Как это?! А… А мы?! — звучал общий вопрос.

Ответы на все вопросы получили позже.

Все знали, что Земля гибнет, перенаселение и нехватка ресурсов, а Марс — это и вовсе гиблое дело. Все знали и то, что ученым удалось найти способ быстро перемещаться в космическом пространстве и разведка потенциально «пригодных» экзопланет дала «один» положительный результат. Экзопланета по имени «Тейя» должна была стать Землей-2. Люди строили ковчеги и готовились к переселению, но главы государств развязали войну за возможность первыми населить Тейю. Из-за войны многим стало не до ковчегов. Строительство продолжилось, но уже в полной секретности. Вернее, там делался вид, что что-то строилось, а учитывая то, что сбежали все главы, было ясно, что война — это шумиха. Записали себя в круг избранных, собрали пожитки и бросили. Вот так просто. Кто-то взял и решил за всех. Кто-то взял и определил ценность каждой человеческой жизни.

Но война на этом не закончилась. В отчаянии и гневе, многие развязали свою войну. Больше не было государств, более не было правителей. Были только люди — брошенные на произвол судьбы люди! Человек превратился в животное, которое более не сдерживал ошейник морали, лжи и надежды. Все осознали, что они все еще просто «трепыхающиеся мертвецы». Зачем сдерживаться? В руки людей без морали и надежды попали орудия войны всех видов. Человечество превратилось в двуглавого орла: в одной руке был фобос, а в другой деймос. Этот орел получил полную власть над всеми видами смерти. Хочешь заколоть? Коли! Хочешь застрелить? Стреляй! Хочешь отравить? Бомбу атомную бросить? Вирус опасный выпустить? Забить или изнасиловать? Ради Бога! Все виды смерти! Все! Не желаешь убивать — дичь. Желаешь — охотник.

Мир дрожал. Тень нового всадника апокалипсиса войны «Человек» опустилась на мир. Переступая тела, он шагал и рокочуще, с надрывом и грохотом, смеялся!

Глава 2. Отправная точка

Всякий человек — человек.

Но не всякий человек — человечен.

Атланты покинули мир, оставив его потребителям. Человек должен был быть венцом природы, ее райским плодом, а человек оказался скверной! Порочные, грешные создания поглощали все подле себя подобно опухоли. Метастазы этой опухоли проникали во все уголки мира, не давая покоя всем и вся.

Чуть больше года военные удерживали Владивосток. Оборона держалась ровно столько, сколько это позволяли продовольствие и боеприпасы. Но как только запасы подошли к концу: кто-то остался и пал вместе с городом, а прочие бежали, пока была возможность. Святогор не был героем и его путь был очевиден. Он, Санька и еще несколько военных покинули Владивосток и направились в сторону столицы — домой. Вначале был транспорт, но его пришлось бросить еще у Хабаровска, техника не справлялась с дорогой, ибо в новой — последней войне, дороги были роскошью. Роскошью было все! Остатки лесов сгорели, оставив после себя скелеты обугленных коряг. Озера и реки обратились ядом. Земля была испещрена нарывами, шрамами и ожогами. По земле и в земле копошились паразиты, а человек шествовал, добивая умирающую Землю.

Так было недолго. Смерть — это начало новой жизни. Человеку понадобился год, чтобы убить и отравить былую природу. Природе понадобился год, чтобы подобно фениксу, восстать из могилы в новом обличии. Жизнь — сильная и упрямая, ее просто так не сломить. Человек не живет без природы, а вот природа без человека процветает. Когда последняя война пошла на убыль и лишь горстки людей, самых ярых и упорных, старались добить друг друга, Земля запустила очищение. Природа бушевала. Земля обернулась коконом и менялась на глазах. Через год из кокона вылупилась бабочка и начала расправлять свои крылья. Однако эта бабочка не была прекрасна! Эта бабочка не питалась нектаром цветов и не радовалась Солнцу. Этой бабочке была по вкусу кровь! Земля не погибла. Ее жизни угрожал человек, а человек себя, пусть и не совсем, но почти истребил. Теперь Земля брала свое и брала силой!

С момента бегства из Владивостока прошло чуть более двух лет. Первый год небольшая группа военных, вначале на транспорте, а после пешком, двигалась на Запад, стараясь, после потери транспорта, держаться как можно дальше от границ бывшего Китая, захваченной ими Монголии и Казахстана.

Дорога была суровой. Земля бушевала. Невероятной силы ураганы, землетрясения и Бог знает, что и где еще обрушивалось на оскверненную человеком землю и путников. На пути порой встречались такие диковинные и странные вещи и явления, что от одного вида волосы вставали дыбом. Но на пути встречались, и люди… Голодающие, страдающие и умирающие люди. Кто-то сторонился, кто-то угрожал и требовал, а кто-то просился присоединиться. За год пути, отряд сильно изменился. Были те, кто покинул их, а были и те, кто примкнул. И одной руки хватит, чтобы посчитать тех, кто был в отряде с самого начала. Цели всех растворились в едином направлении — запад. Каждый шел по своей причине и лишь Святогор с Саньком хотели попасть на Родину, в надежде, что там хоть кто-то уцелел.

Если первый год пути был борьбой со стихией, то второй год пути был подобен ходьбе по раскаленным углям и битому стеклу. Припасы иссякали, находить новые становилось не то, чтобы сложнее, а опаснее! В новом мире завелись твари, нечета прежней живности. Если раньше можно было бояться всего, что было большим и сильным или маленьким и ядовитым, то теперь бояться, приходилось всего! Неблагоприятные условия и борьба за жизнь превратила всякую, прежде безобидную, тварь в хищника. Каждый хотел одного — есть! Человек по своей природе консерватор. Человек не любит изменения, и вливаться в новый мировой строй не жаждет. Человек потому и создал вторую «человеческую» природу, дабы избежать эволюции. Человек хочет остаться человеком, а все чуждое — уничтожить. Но жизнь — это сила, которая противится смерти, а потому готова на любые изменения. Жить — ради жизни. Новый мир — новая жизнь. Все старое, что не способно и не желает жить в таких условиях — стереть. Разум человека — это единственное, что противится, но природа упряма, а воля человека не безгранична.

За второй год будущие леса поднялись из пепла, что остался от катаклизма войны и природы. Лес рос быстро и упрямо, словно сорняк! А твари, что упорно обживали новый мир, яростно защищали будущий дом. Кем все они были? В последней войне чего только не было. Были излучения всех видов, были все возможные химикаты, были вирусы и бактерии, были!.. Было все. Никто не сдерживал себя. Лишь вначале человечество робело, но войдя во вкус, не сдерживало и не ограничивало себя ни в чем. Что именно породило то или иное создание, ведает лишь Бог. Если таковой есть?! Было и то, что люди называли «аномалии». Вот что их породило?! Воистину, лишь Богу ведомо. Последняя война уже велась не между людьми, а между жизнью и смертью. Борьба велась за право унаследовать будущее. Человек тоже хотел жить, но вот только жизнь в своем будущем человека не видела…

2050 год близился к концу, о чем поспешно сообщали холода и верный счет прожитых дней. Позади пять с половиной, а может и шесть тысяч километров, а впереди еще тысячи четыре, а то и больше. Их путь был извилист, а цифры были, как говорится, на глазок. Кривой дорогой люди миновали Красноярск. Через сам город пройти не удалось, ибо от города остался лишь фонящий радиацией кратер, покрытый чем-то стекловидным. Их путь, в основном, лежал далеко от дорог, а порой, приходилось идти даже вдоль рек или через болота. Останавливались в небольших городах и селах, но гораздо чаще приходилось разбивать палатки. Всякий средний и крупный город приходилось держаться стороной.

По словам Санька, Красноярск — это город, после которого начинается цивилизация. Что это значит? А то, что дальше идут скопления городов, сел, дорог и всего того, чем богата была цивилизация. Ибо до Красноярска весь отряд двигался, в основном, по пересеченной местности, а дальше путь, по идее, должен быть легче, но… Все видели город, видели, что от него осталось и какая гадость расплодилась вокруг города. Отряд двигался в сторону Томска, и у многих не было подозрений, что там такая же ситуация, у всех была убежденность в этом.

Обойдя Красноярск, отряд сделал привал недалеко от села или деревни на реке Большой Кемчуг. Что тут было раньше? Село или все же деревня? Что бы тут ни было, а теперь тут грибное поле, под которым похоронены дома и дороги. Лишь маленькая церквушка выделялась, да и та обросла так, что была похожа на пару гигантских поганок. Бывшее человеческое обиталище было как белая плешь среди черной и бурой растительности. От этой плеши тянуло как от компоста, но главное, рядом не было живности. Живность, вероятно, сторонилась этой грибницы. Сами грибы напоминали поганки, но все покрыты были нитями, очень напоминавшие паутину. А в паутине виднелись скелеты местной живности, а может и не местной… Были и людские кости, среди которых особенно выделялся один скелет в очках и с монтировкой, облаченный в странный комбинезон. Грибница имела четкую границу, это как раз было плюсом, но минусом было то, что она затрагивала реку, поэтому расположиться пришлось выше по течению.

Лагерь состоял из пяти палаток. Эти пять палаток вмещали в себя девять взрослых человек, трех детей и пару младенцев. Палатки стояли звездой, а в центре был костер. Женщины собирали все, что могло гореть, а мужчины искали все, что можно было съесть. Дети сидели с младенцами. Ближе к вечеру в лагере готовился ужин: два больших и три маленьких шестилапых, голых как египетские кошки и безглазых, создания. Их тела походили на сморщенную сосиску, а морда походила не то на крота, не то на зайца. В отряде была собака, которую держали как дегустатора, а потому первый кусок всегда доставался ей. Перед тем как готовить, пищу проверяли на радиацию, а уже после готовки, по поведению и состоянию собаки после первого куска, принималось решение — есть или не есть.

Пойманная дичь прошла проверку и все, с облегчением, принялись ужинать. Мясо было жестким, словно резина, а вкус был как у бумаги. Но никто не морщил нос, никто не возникал или жаловался. Все ели, ибо чувство голода сильнее любых капризов.

Новым миром правил древнейший инстинкт — самосохранение. Фундамент инстинкта — утоление голода и жажды. Ради утоления голода, все прочее, что человек взрастил в себе от сытой, ленивой жизни, было убито и закопано глубоко в недрах понятия — комфорт.

Ужин был в тишине. Последнее время, что ужин, что обед или завтрак — все ели молча. Разговаривать не хотелось. Все погружались в себя и что-то вспоминали, что-то обдумывали или о чем-то мечтали. Даже дети ели тихо. Был отчетливо слышен треск костра. Пламя приятно грело и словно бы создавало атмосферу былого времени. Времени, когда компания друзей выбиралась на природу, чтобы посидеть у костра, поесть шашлыков, просто отдохнуть. Быть может, все сейчас представляли именно это?

После ужина все принялись за свои дела. Санька, как негласный начальник отряда, корпел над картами, думая и размышляя как лучше проложить маршрут. Трое мужчин и Святогор были караульными. Поочередно, каждые два часа караул сменялся. Четыре женщины занимались по хозяйству: стирали тряпки и чистили посуду в плохо отфильтрованной воде, латали дыры на защитных комбинезонах и нянчили младенцев. Дети либо помогали им, либо проводили время с караульными. Ночь была тихой и спокойной, но не уютной. Небо затянуто облаками и свет луны, проходящий через мутно-желтые и серые облака, слабо освещал землю. Света городов давно уже нет, и ночи были особенно темные. Святогор, стоя в карауле, вглядывался в небо. Караульный — это глаза и уши лагеря. Но следит караульный в первую очередь не за той угрозой, что может прийти, а за той, что может выпасть. С неба. Всякие там мутанты, это конечно страшно и опасно, но дожди страшнее. Особенно сейчас — осенью! Дожди часто идут радиоактивные, а порой и кислотные. Палатки способны защитить от дождя, даже от кислот в нем, но от радиации защищает стратегический запас антирадиационных препаратов. Использовать этот запас можно только в крайнем случае, ибо пополняется он редко и только за счет мародерства.

Святогор стоял спиной к лагерю и разглядывал реку. Как и все вокруг, река была черной, от нее веяло приятной прохладой, а сама река была чертовски грязной, но не зараженной. Пить было можно, предварительно потратив несколько часов на ее фильтрацию. Однако вкус отдавал чем-то масляным, но слабо. Оглядев округу, Святогор обернулся к лагерю и обратил взор на детей, что помогали женщинам с младенцами. Святогор, да и другие, давно уже потеряли брезгливость и отвращение к уродствам. На своем пути они встречали много людей, искалеченных всяческой гадостью. Они встречали калек и уродов, с не хватающими и лишними конечностями и органами. С кожей всех возможных цветов. С чешуей вместо кожи, с рогами и копытами. И Бог знает, кого им еще предстоит увидеть и кого им посчастливилось не увидеть. Пара младенцев в руках женщин были словно пара агнцев подстать Новому Эдему. Трехглазый Адам и четырехногая Ева. Первое поколение — будущее новой эры. Их не чурались, их нянчили, их холили и лелеяли, их любили и не желали бросать. Трое детей, лет по пять или шесть, на вид, были нормальными, вот только… Один был похож на старика, у другого кожа была словно не по размеру, а девочка — тощая словно живой скелет! Лишь взрослые выглядели более или менее нормально. Но каждый из них скрывал свой недуг. Страшную язву на теле, прикрывающий чем-либо горб или зоб, кровавый кашель, сыпь или… Новая эра оставила свой след на всех. Но, не смотря на все, человек продолжал жить… Нет, выживать! И бороться!

К Святогору подошел Макс. Его подобрали недалеко от села Талое. Макс постоянно был в балаклаве и в тряпках, не снимая ходил в очках и перчатках. Причина была проста. На всем его теле не было ни единого волоска, на руках и ногах не было ногтей, а кожа покрыта родимыми пятнами всех размеров и форм. Он скрывал это не от других, а от себя. Макс боялся своего тела и потому прятал.

— Моя очередь, — просипел Макс. — Там тебя Александр звал.

— Хорошо, — отозвался Святогор.

Святогор прошел к палатке Санька и, отгибая полог, произнес:

— Звал?

— Да-да, проходи.

Святогор зашел внутрь палатки. Палатка вмещала до четырех человек. Сама палатка была прямоугольной и без окон, а материал палатки напоминал прорезиненный брезент, но Святогор знал, что то была не резина. Внутри, за импровизированным столом из валуна, сидел Санек — сержант Соколов Александр Дмитриевич. Рядом с Саньком дремал пес, который коротко глянул на Святогора и продолжил дремать дальше. На валуне лежала папка, а в ней были карты. Карандаш, резинка, рация и навигатор, напоминающий рыболовный сонар (устройство чуть больше рации с большим экраном и набором кнопок). Карты в папке были старые, еще довоенные, покрытые блеклыми пятнами зелени и голубизны, с паутиной тонких голубых и толстых оранжевых нитей рек и дорог. На карте было множество отметок, вроде: опасно; обход; что-то странное? И так далее. Был отмечен и их путь, который тянулся от Владивостока и до их точки привала. Санек сидел над картой и хмуро вглядывался в линии, водя пальцем то по одной линии, то по другой. Санек выглядел как усталый отец. Его волосы сильно поседели, а его поджатые губы теперь постоянно искажены печалью. И глаза — узкие щелочки с сетью морщин на скулах, превращали, в его-то двадцать шесть лет, в старика.

— Глянь, — произнес Санек и жестом указал на навигатор.

Святогор подошел и посмотрел в прибор. Изображение было черно-белым и показывало местность в радиусе пятидесяти километров.

Прибор этот — навигатор, был военной игрушкой. До войны все гражданские пользовались допотопной системой навигации GPS, которая использовала спутники. Система эта морально и технически устарела, а у военных уже вовсю использовались навигаторы нового поколения. Эти навигаторы использовали магнитное поле Земли и требовали лишь немного электричества, которое добывалось небольшой динамо-машиной с обратной стороны прибора. Крутанул ручку и наслаждайся. В памяти устройства заложены карты с привязкой магнитных полюсов или линий, или чего-то там… Короче! Когда человек движется, движется и прибор, чувствительный датчик реагирует на поле и ориентируется по нему, как компас! Но при этом, прибор выдает точное местоположение, но в ограниченном радиусе. Санек использует его не только как навигатор в их путешествии, но и как детектор аномальных возмущений поля. Как только в радиусе появляется такое возмущение, на карте, в той точке возмущения, начинает происходить черти что. Прибор отображает эти возмущения в виде некоего клубка линий, которые постоянно движутся.

Святогор глядел в прибор и видел два больших возмущения, а между ними шла дорога.

— А… Не понял? — недоумевающе спросил Святогор.

— Приглядись внимательнее, — посоветовал Санек, указывая на карту.

Святогор глянул в карту и нашел отметку их привала. Мысленно накладывая карту из навигатора, он продолжил их путь по дороге и уперся в два приличных города. Первая мысль — идти в обход, но тут же отогнал ее, так как мысленное представление местности из навигатора рисовали приличные возмущения. Святогор удивленно расширил глаза.

— Предлагаю делать крюк, — произнес Санек шепотом, видя глаза Святогора.

Святогор перевел безумные глаза на Санька и произнес:

— Ты ебнулся что ли? — шепотом ответил Святогор.

— А что ты предлагаешь? — возмущенным шепотом парировал Санек. — Через город идти? Нет уж, увольте!

— Да ты сам посмотри! Тут же крюк километров двести!

— И что? Мы и раньше крюк давали.

— Но не двести же километров! Пятьдесят или даже сто еще ладно, но двести!

— Ой… Двести, да хоть и триста! Какая, к черту, разница? Мы сколько уже прошли, а сколько еще идти? А ты тут из-за жалких двух сотен ноешь. Я через город не поведу. Точка! Я позвал тебя, чтобы обсудить — как именно будем обходить. Вот гляди.

Санек указал пару путей на карте. Святогор возмущенно уткнул лицо в ладони, прикрывая правый глаз. Он недовольно и хмуро смотрел в карту, разглядывая и обдумывая указанные пути.

— Не-не-не… Давай без рек, смотри преимущественно дороги.

Из нескольких путей был выбран путь вокруг Ачинска и Назарово, чтобы наверняка. Крюк выходил внушительным, но куда деваться?

— Когда? — спросил Святогор.

— Припасы нужны: воды и мяса. Да и отдых не помешал бы. День или два тут еще побудем и пойдем. Кто там караульный?

— Макс.

— А после него?

— Серега.

— Передай Сереге, как заступит, чтобы разбудил меня. Все… Не могу больше, голова раскалывается…

— Хорошо. Таблеток дать?

— Нет, перетерплю.

Святогор вышел из палатки и направился к своей. Можно и поспать.

Все палатки были одинаковые, все, если можно так выразится, были — трофейные, достались при бегстве из Владивостока. Хорошие и надежные, но громоздкие… Но тащить их — тащили все! Ибо из химзащиты у отряда были только эти палатки и противогазы с кустарными фильтрами. Единственный минус — не было своего дна, то есть дном в палатке служила сама земля или постеленный поверх брезент.

Святогор лег на брезентовый коврик, накрывшись пледом, связанным из разных кусков материи, положил под голову рюкзак и попытался заснуть. Сон приходил с трудом и Святогор забивал голову мыслями. В палатку зашли дети и тоже легли спать. Они, в отличие от Святогора, заснули очень быстро. Детский организм гибок и быстро приспосабливается к условиям, особенно когда сон — это одна из роскошей этого мира. Для детей нет такого места, где они не смогли бы уснуть. А вот Святогор все больше и больше думал. Он переключался с темы на тему. Мысли плавно сменяли друг друга. В этом потоке первая мысль терялась в последующих, и с чего были начаты размышления вспомнить уже не было возможным. Святогор не видел снов. Его несвязные мысли перед самим сном сплетались в психоделическую картину, которая заменяла ему сновидения. Он думал много и о многом, но уже очень давно не думал и даже не мог задуматься о том, каким он был раньше и каким стал. Мысли подобного рода уже просто не могли зародиться в его голове. Война делает из ребенка мужчину, а конец света делает из всякого старика. Этот старик отягощен иными мыслями… Все свои сны Святогор творил сам и потому всякий сон был его маленькой утопией. Когда же он засыпал, то погружался в темное и мрачное забытье. Святогор не видел ни чего кроме тьмы, которая была осязаема и мимолетные осознания этого вызывали дискомфорт, от которого он просыпался с чувством паники. Реальный мир охлаждал его чувство и Святогор отправлялся творить свою утопию вновь. Пограничное состояние между здравым смыслом и шизофренией. Наркотик для тех, кто еще хочет спать живым.

Утопия — это миф. Утопия не может существовать, ибо сложная система упирается в неразрешимые тупики, которые разваливают всю систему. Утопия возможна лишь для кого-то конкретного, лишь для одного! Одного эгоиста! Но сон на то и сон. Во сне, в созданном сне! Эгоизм простителен, а потому там всегда должно быть хорошо. Вот только сейчас в утопии Святогора не хорошо. Странное чувство дискомфорта рушило творимый мир. От этого чувства Святогор проснулся. В палатке было чуть светло и пахло как-то неприятно. Рядом сопели дети и Святогор сонно оглядел палатку. Неуверенными движениями он приблизился к выходу и поднял полог. Замутненный взор разглядел молочно-желтую дымку и еле-еле различаемые палатки.

— Туман… — вялым, еще сонным голосом произнес Святогор.

Мозг перезагружался и Святогор не сразу понял. В палатке стоял отчетливый запах нашатыря, а глаза слезились отнюдь не со сна. Когда мозг закончил загрузку и первая порция адреналина ударила в голову, Святогор заорал дрожащим голосом во все горло, осознавая, что видит:

— ТУМАН! ТУМАН! ТУМАААААААН!

Святогор запер палатку и принялся трясущимися руками закрывать щели. От крика все трое детей подскочили, словно их кипятком ошпарили. Они не сразу поняли, но видя, как Святогор закрывает все щели, опережая свои мысли, ринулись помогать. С трудом владея руками, все четверо затыкали каждую маломальскую щель. Послышались голоса:

— Мать вашу! Закрывай! Закрывай!

— ААА! Фу! Что это?!

— Черт! Черт! Черт!

— Давай! Давай!

В лагере царила паника. Потревоженный пес зашелся лаем. На короткое время паника стихла и в лагере повисла тишина, нарушаемая коротким лаем собаки. Санек отозвался первым:

— Все целы?! Отзовитесь?

— Я цел. Ковалев. Со мной трое детей, все целы, — отозвался Святогор.

— Со мной… Да цыц ты! — гаркнул Санек на лающего пса. — Мария Евдокимова, мы целы.

— Матросов и Захарова — целы, — просипел Макс.

— Я и Женечка — целы, — тонким голоском пролепетала Клавдия Михайловна.

— Мы тоже! — послышался тяжелый голос. — Зубарев и Владыкова с мелким.

Короткая пауза.

— А где Шелепин? — произнес Санек. — Шелепин! — закричал Санек. — ШЕ-ЛЕ-ПИН!

— Он… Он же караулил, — отозвался Сергей Зубарев.

— Твою ж… — послышался голос Санька.

Все вдруг осознали, что Шелепин не отзовется, сколько его не кричи. А на вопрос: почему? Всем был красноречивый ответ. Снаружи был туман и его острый нашатырный запах говорил о том, что он был кислотным.

Ожидания затянулись на два часа.

Поднявшееся Солнце рассеяло туман, давая всем возможность выйти наружу. В дымке серых облаков зияли просветы голубого неба, из которых на землю падал утренний свет. Туман рассеялся, но запах нашатыря все еще висел в воздухе и, во избежание риска, все были в повязках на лицо. Весь лагерь искал несчастного Шелепина. Лишь через час его обнаружил Макс.

— Сюда! — сипло прокричал Макс.

Он был у реки. Все сбежались посмотреть. Но как только все увидели тело, девушки, издав испуганный стон, затыкая руками рты, отворачивались или уходили. Дети глядели молча, не отрываясь, а мужчины задумчиво разглядывали тело. Лишь собака недоумевала.

Шелепин лежал на животе в неестественной позе. На его задеревенелом теле был изъеденный кислотой комбинезон. Его левая рука держала горло, а правая корявой культей тянулась в сторону лагеря. На его лице была гримаса жуткой боли, а все тело было покрыто химическими ожогами и язвами. Но самым странным было то, что его штаны были спущены. Но Санек сказал, что это как раз не странно. По всей видимости, он отошел по нужде, и туман накрыл его. Видимо он пытался закричать, но от боли в горле не смог. Вдыхая все больше и больше кислот, он заметался, упал и попытался ползти в сторону лагеря, но… Не сумел. Легкие полные кислоты разъелись, заполнившись кровью, и он захлебнулся.

— Сергей, — произнес Санек. — Отведи детей в лагерь.

Сергей кивнул, собрал детей, которые не могли оторваться от тела, и повел назад, подзывая за собой собаку. Санек и Святогор принялись обыскивать тело. Когда все ценное было извлечено, Макс произнес:

— Его бы, это… Похоронить что ли, хоть как-нибудь… Хотя бы по реке сплавить.

— Да. Стоит, — произнес Санек.

Все трое аккуратно подцепили тело палками и спустили в грязную воду. Руками касаться не хотелось, а потому тело скорее даже бросили в воду. Слабое течение подхватило и понесло вниз, к грибам.

— Надо пополнить припасы и валить отсюда. Проведем тут еще ночь. Караульным ни на шаг от лагеря! — строго произнес Санек. — Ссать и срать на виду! Срам прикрывать, а стыд нахер посылать!

— Расслабились… — просипел Макс.

— Да… — подтвердил Святогор. — Погодка-то… Распогодилось, уже не то, что раньше.

— А может это затишье? — сипнул Макс.

— Сплюнь! А то клюв обломаю, — пригрозил Санек. — Мало нам, что ли…

— Да я… Вспомнил тут, в прошлом году. Ну, когда все небо было чистое. Господи… Как же потом все грохотало…

— СПЛЮНЬ! Тебе говорят, — уже не сдержавшись, пригрозил Святогор.

Санек и Святогор ушли в лагерь и только Макс остался проводить уплывающее тело. Он что-то пробубнил себе под нос, окрестил ладонью воздух в направлении мертвеца и тоже вернулся обратно.

День прошел в легкой суете. О мертвеце уже забыли. Все давно привыкли. Многие сменили не один отряд, кочуя с места на место. Кто-то привязался и остался, как Макс, а кто-то присоединился и по достижению своей остановки, покинет отряд. Вот только где будет истинная остановка и как именно член отряда покинет его, не известно. Дошел живым — чудо. Умер в пути — простая рутина. И все привыкли к этой рутине настолько, что чья-то смерть это… Ну умер, и что? Неприятно, это да! Может, кто и всплакнет даже, но это быстро проходит. Одно плохо: общий груз остался прежним, а носильщиков теперь на одного меньше, а выбросить или потерять что-то из имеющегося инвентаря — Боже упаси!

Женщины занимались водой. Надо было отфильтровать воды на весь лагерь. Мужчины искали то, что можно было съесть. Ну, а дети сидели с младенцами. Все были заняты. В монотонной работе прошел день, а за тишиной и покоем прошла и ночь. Лишь утро было неуютным. Воздух становился все холоднее и с каждым днем зима все больше и больше заявляла о своих правах.

Утром на Святогора навалилась «жаба». Его тошнило и рвало, а левое плечо ныло. На плече было вздутие, словно небольшой горб. Обычно он редко болел, но сейчас что-то ему не нравилось. Горб ныл, и боль отдавала в руку. Лекарства, даже не лекарства, а скорее паллиатив, были, но Святогор не хотел тратить ценный запас. Однако его все же заставили принять несколько таблеток и через какое-то время боль стихла.

Сборы заняли немного времени, ибо все действия были отточены многими днями практики. Теперь их ждал крюк, на преодоление которого должно было уйти несколько дней.

Содержимое лагеря несли все. Каждому досталось по силам. Мужчины несли палатки, оружие и рюкзаки с необходимым и полезным снаряжением. Женщины несли припасы, тряпки и младенцев. Детям же досталось немногое, но ценное — медикаменты. Лишь пес был налегке. Вот ведь беспечное создание…

Их путь лежал преимущественно по старой дороге, но порой приходилось даже сходить с нее. Асфальт всюду был разбит. Везде торчала и колыхалась сухая трава. Молодые деревца тянулись кривыми стволами к небу, а старые походили на чучела. Молодые деревья весной ждет новая жизнь, а вот старые деревья превратились для молодых в источник сил. Сухие коряги были облеплены нитями древесных паразитов, и казалось, что они все еще цветут, но блеклыми и серыми цветами. Мир напоминал типичное село. Вот только порой попадались уж очень странного вида деревья, а дорогу перебегали не ежи, олени или какая еще живность, а бестия под стать фантазии самого Лавкрафта. Попадались расселины, ямы и рытвины. Остовы брошенной техники, гражданской и военной. Но не попадалось ни единого человека. На многие километры они были единственными.

Они двигались парами, друг за другом. Трое мужчин были облачены в военные комбинезоны, а на ногах изношенные до дыр берцы. На их головах были балаклавы, поверх которых капюшоны и защитные очки. Только Макс был, словно луковица, укутан в плотные ткани, вместо комбинезона, но и он носил балаклаву с очками, а на ногах были пара разных ботинок. Все женщины и дети были под стать Максу, только закутаны были сильнее, а на груди у пары женщин висели рюкзачки с младенцами.

Весь путь отнял у них пять дней. Их припасы сильно иссякли, а сами они изрядно утомились. На своем пути им несколько раз попадалась военная техника. Все, что фонило они обходили и даже не прикасались, а прочую обшаривали в поисках полезного. Мародерство или даже вернее сказать — стервятничество, давно уже не грех. Раз морали больше нет, к чему тогда сдерживаться? Их улов за эти пять дней составил: пара рожков патронов, новые ботинки для Макса и Клавдии Михайловны (они умудрялись изнашивать обувь быстрее всех), несколько банок с консервами, пара карандашей и фляга с водкой. Пес сумел поймать недокролика (с виду заяц, но с пятью лапами и ушами, сросшимися с телом). Пожалуй, самым примечательным был пейзаж. Что там было не понятно. Может бомба упала какая, а может и землетрясение, а может и что еще похуже. Но город Ачинск и ближайший к нему Назарово были словно на дне чудовищной впадины. Эту впадину удалось увидеть и разглядеть лишь, когда отряд дошел до Сереуля. Навигатор Санька выдавал несуразицу. Радиуса прибору хватало, чтобы достать центра этой впадины, то есть до самого Ачинска. Там творилось что-то с чем-то. Даже с расстояния в пятьдесят километров, и без бинокля, было видно, что в воздухе висят куски земли. Маленькие и большие, все парили в воздухе без видимой поддержки. Что там творилось? Чем это вызвано? Искать ответ никто не желал. Все хотели только одного — убраться подальше. Особенно с учетом того, что их подхлестывало жгучее ощущение. От возмущений пот становился горяч и жгуч как кислота, а металлические предметы, стоило к ним лишь прикоснуться, больно кололи. Возмущения влияли и на собаку. Та недовольно скулила и постоянно жалась к людям и земле, словно бы боясь чего-то. Одно только было приятно — воздух! Он был невероятно сладок и свеж. Воздух бодрил и пьянил. Но Санек говорил, что это как раз очень плохо. Стоило зазеваться, и пьянящий воздух затуманивал взор. Являлись видения и звуки. Когда кто-то косел, Санек подходил и бил, по чему попало, приводя в чувства. Таким вот образом, все добрались до Боготола, где им удалось пополнить только запасы воды, а дальше лежал Тяжинский. Если бы кто знал, то выбрал бы путь по железной дороге, прямо через город, но главное правило — не соваться в город без острой нужды, определило их путь через не то село, не то поселок — Нововосточное.

— Что там? — спросил Святогор у Санька.

Отряд стоял недалеко от дороги, стараясь, в случае чего, не привлечь к себе внимания.

— Не понятно… — неуверенно ответил Санек, задумчиво глядя в сторону деревни и держа в руках бинокль. — Коряги мешают и этот чертов холм…

Нововосточное лежало на небольшом холме и было недалеко от дороги. Меньше пяти сотен метров. Но перед дорогой и Нововосточным стояла стена старого леса. Мертвые и перекошенные деревья стояли словно забор, закрывая большую часть обзора.

Рядом с Саньком стоял пес и тяжело дышал. Этот пес, без имени и клички, мог бы быть более полезным, чем простой дегустатор, но пес в свое время пострадал от огня. В пожаре пес начисто потерял нюх, слух, левый глаз и половину хвоста, получив сильные ожоги. Пес выжил и превратился в беспечное создание, ожидающее своего часа. Часа, когда очередная трапеза станет для этого дегустатора последней.

— Долго еще стоять будем? — послышался женский голос.

Санек и Святогор обернулись. Говорила Наталья Захаровна. Небольшого роста бабулька с пестрым шарфом, обмотанным вокруг шеи, словно ортопедический корсет.

— Мы устали, — продолжала Наталья. — Поесть бы, сил нет…

После небольшой паузы, Санек дал ответ:

— Я на разведку. Алексей — за старшего.

После того как Санек ушел, женщины заговорили о чем-то своем. Заскучавшие Макс и Серега подошли ближе к Святогору и стали обсуждать что-то свое. Сам Святогор был рядом, но при этом оставался один. Через полчаса ожидания, Святогор начал волноваться. Санек не возвращался и это был повод для беспокойства. Когда Святогор хотел уже отправиться на помощь, послышался голос:

— Не дергайтесь.

Голос был твердым словно камень. Все обернулись в сторону голоса.

— Руки. Дернитесь — пристрелю, — продолжил неизвестный.

Все подняли руки. Только пес стоял и оглядывал всех с недоумением.

Перед людьми стоял человек, взявшийся чуть ли не из воздуха. Он был облачен в драные тряпки и больше напоминал снайпера, вот только в руках он держал автомат. Дуло автомата было нацелено на Святогора. Неизвестный стоял не как какой-то вольный стрелок, а как опытный, как человек, хорошо знающий оружие.

— Здрасьте… — произнес Макс своим сиплым голосом.

Человек ничего не ответил, а лишь отнял от автомата одну руку и коснулся плеча, чуть приблизив к плечу голову. Неизвестный что-то буркнул и вернулся в прежнее положение.

Через короткое время, со стороны Нововосточного послышался голос, и Святогор едва обернул голову. К ним приближались люди и вели за собой Санька с поднятыми руками. Когда все были в сборе и можно было хорошо и отчетливо слышать друг друга, один из новоприбывших неизвестных произнес:

— Ну! И кто же мне из вас, господа, — произнес неизвестный гнусавым голосом. — ответит: кто вы, мать вашу, такие?

— Туристы, — грубо и с сарказмом ответил Сергей.

— Ага, на шашлыки вот выбрались, — просипел Макс в поддержку.

— Я вас щас выпотрошу и собакам скормлю, — зло и грубо оборвал шутников неизвестный. — Еще одна такая шутка, — он приставил пистолет к голове Санька. — И ваш приятель откроет в себе третий глаз.

— Мы путники, — произнес Святогор. — Просто кочевники. Ни более, ни менее.

Святогор заметил, что Санек нахмурился и едва-едва покачал головой.

— Простите, но мы…

— Молчать! — резко перебил неизвестный, пытавшуюся заговорить Марию Евдокимовну. — На вашем приятеле, да и на вас двоих, армейская форма, а это говорит мне, что вы либо военные, либо убили их и надели их форму. Что из этого хуже?

— А может они ее просто нашли? — вмешался Макс.

Святогор замотал головой, говоря Максу своим жестом, чтобы тот не вмешивался.

— Может, — выдавил гнусавый своим самым противным тоном. — Но в таком случае — вы вонючие мародеры! Которых надо пристреливать!

— А если мы военные, что тогда? — произнес Святогор.

— Такая же петрушка.

— Хороший у вас выбор… — буркнул Макс.

— Ага и конкурсы у нас интересные! — добавил гнусавый.

— Димон! — вмешался кто-то из стоящих неизвестных. — Рыжий приказал их не убивать.

— Знаю… — с сожалением произнес гнусавый. — Ладно, ведите их.

Всех повели в Нововосточное. Оказалось — это был когда-то поселок. От него, правда, мало что осталось, но местные окопались основательно. Местные жили больше не в самих домах, а под ними, используя сам дом как заслон. Сам поселок казался пустым и необитаемым, но все изменилось, как только все спустились в подвал одного из домов. Под поселком была сеть туннелей. Каждый дом — это камера. Каждая камера имела свое назначение. Люди сновали по туннелям как муравьи и жили своей жизнью и, похоже, что эта жизнь не жаловала любого рода пришельцев. Все косились на идущих с поднятыми руками. Их взгляды были странными. В их глазах читалось не то презрение, не то возбуждение. Они смотрели на идущих, как смотрят на подозрительно знакомого человека.

— Заходите, — приказал гнусавый, жестом поторапливая людей. — Живее!

Все прошли в темное помещение, освещаемое плошками с чем-то коптящим. Мужчины стояли перед столом, за которым сидел человек. Позади стояли женщины и баюкали младенцев. Дети стояли, прижавшись к женщинам, и старались не смотреть на взрослых. Вдоль стен стояли люди с оружием и просто ждали.

— В новой эре нет слова — доверие, в новой эре есть слово — предусмотрительность, — глухим, тихим и спокойным голосом заядлого курильщика проговорил человек за столом. — Кто вы?

— Вообще-то, по правилам этикета, первым представиться должны Вы, — проговорил Макс.

Кто-то из охраны ударил Макса в затылок.

— Вы в нашем доме и по правилам этикета я могу вас пристрелить! — продолжил человек за столом. — Смолянюк! Вы их обыскали?

Гнусавый сделал виноватый вид и робко выдавил:

— Ой…

— Дебил, — улыбаясь произнес человек за столом.

— Согласен… — виновато ответил гнусавый.

— Обыскать, — твердо продолжил человек.

Охрана принялась грубо и бесцеремонно обыскивать и выкладывать все ценное. Женщины стали жаловаться, дети плакать, пес гавкать, а гнусавый кричать и приказывать заткнуться. Кто-то лягнул женщину и та издала болезненный вздох. Святогор попытался заступиться, но его ударили прикладом. Рука, ухватив его за шиворот, опрокинула на стол. Рядом с ухом Святогора воткнулся нож.

— Стоять! — заорал человек, сидевший за столом. — Будете сопротивляться, и я вскрою глотку этому…

Человек за столом умолк, удивленно вглядываясь в лицо Святогора. В темноте было плохо видно и лишь у самой плошки лицо Святогора было хорошо различимо, как и лицо человека за столом.

— Леха? — странным и удивленным голосом проговорил человек.

— Матвей? — так же странно отозвался Святогор.

— Мать твою! Леха! — продолжал своим хриплым голосом Матвей. — Ха! Братан, живой!

Все в помещении стояли в некотором ступоре и недоумевали.

— Матвей, ты… Ты… Ты какого хера творишь?! — вырвалось у Святогора.

— Ха-ха! Леха, черт!

Святогор встал и, обошедший стол Матвей, принялся обнимать его.

— А я-то думал вас всех… Ну, бомбой…

— Нет, мы ушли раньше, — ответил Святогор, отвечая на объятия тем же.

— Простите! — вмешался Макс.

— Пасть закрой! — взревел гнусавый.

— Сам закрой! — вмешался Матвей оборачиваясь.

— Стой-стой-стой! Матвей, какого черта? — поспешно спросил Святогор.

— Что? — не понимая ответил Матвей. — А… Прости не признал, а правила — есть правила!

— Простите! — вновь вмешался Макс более настойчиво.

— Чего?

— Я, собственно, дико извиняюсь, — недовольно вмешался Санек. — Но какого портупея тут происходит? Вы тут индийское кино снимаете? Может еще станцуем?

Матвей заржал. Охрана неуверенно хихикнула.

— Руки-то опустите, — произнес Матвей. — Вещички им верните, — обратился он к охране.

— А… Простите, но, — вмешался гнусавый. — Кажется, я буду солидарен с нашим пленником. Что тут происходит?

— Это, — Матвей обнял Святогора за плечи. — Это Леха! Мой брат по малой родине. Мы вместе росли, вместе на войну пошли, правда воевать вместе не вышло. Но вот пообщаться, пока связь позволяла, довелось. Черт, я, когда узнал, что Владивосток разбомбили, я думал все…

— Нет, там… Короче мы бежали. С тех пор вот — идем.

— Так вы что, все с самого Владика топаете?

— Не все.

— Простите, — бесцеремонно вмешалась Валентина Владыкова. — У нас дети плачут.

— Смолянюк! — Матвей сделал манящий жест рукой.

Гнусавый подошел к Матвею.

— Накормить и напоить. Найти койки и расположить. Все понял?

— Так… Так точно, — покорно ответил гнусавый.

— Пшел… — Матвей вяло прогнал его жестом. — Черт… Как ты похудел-то.

Из потенциальных врагов все обернулись в друзей. С позволения Матвея всех расположили и накормили, однако кормили мало, ибо Матвей распорядился устроить званый ужин.

На ужине было мясо. Гостей принимали по первому разряду и кормили, словно на убой. Дети и женщины уплетали за обе щеки и старались больше есть, чем вмешиваться в разговоры мужчин. А мужчины обсуждали прошедшее. Как оказалось, Матвей Серов, он же Рыжий, рос в одном городе с Святогором. Ходили в один садик, учились в одной школе, вместе поступили на службу и проходили КМБ. С самого детства они были очень близкими друзьями. После КМБ их пути разошлись. Святогора отправили в одну часть под Москвой, а оттуда во Владивосток, Матвея в другую часть под Москвой, а оттуда в Красноярск. Потом война, за ней другая — последняя, а дальше все были сами по себе. Святогор, со своими держали Владивосток, а Матвей Красноярск. Потом попытки выйти на связь с другими частями. Святогор в то время стал связистом и имел полный доступ. Случайная волна и два друга находят друг друга. Месяцы общения и тишина. Потом побег Святогора и других из Владивостока, потом бомбежка и все… Новость о бомбежке Владика раскатилась по просторам радиоэфира, а потом эфир заглох. Красноярск и многие другие крупные города тоже подверглись бомбежке, но рассказать об этом уже не было возможным. Два года. Каждый прошел свой путь. Если Святогор еще в пути, то вот Матвей остановился. Они остановились в поселке и занялись им вплотную. Поселок превратился в убежище, в котором все живут вот уже второй год. Еда и вода есть, но поначалу приходилось питаться всем, что подворачивалось. Что поделать… Времена были трудные. Что касается их встречи, то она скорее была даже неизбежной, ибо их поселение расположилось в таком месте, что всякий шедший с востока обязательно проходил по этой дороге.

После ужина, когда все разместились на ночлег в одной из подземных камер для сна, Санек подошел к Святогору и заговорил:

— Ты ничего не заметил? — спросил Санек шепотом.

— Не заметил? — непонимающе ответил Святогор тем же шепотом вопросом на вопрос.

— Да, странного в людях.

— Ну… — Святогор задумался. — Выглядят как-то забито.

— А ужин тебе как?

— Хороший, я давно такого вкусного мяса не ел.

— Вот-вот…

— Что? По-твоему, тут что-то не так?

— Я не видел детей и стариков. Много мужчин, женщины есть, но как-то их мало. И смотрят так… Ох, не знаю, чем нас кормили, но что-то тут явно не так.

— Ты думаешь?..

— Я не думаю, я подозреваю.

— Я Матвея хорошо знаю, он…

— А мы два года дичь жрали, — перебил Санек. — Скажи-ка мне, что из того, что мы ели, было вкусным?

— Так приправы. Может запасы, какие остались, что тут странного?

— Не знаю… Не спокойно мне.

— Уймись. Хотели отравить, давно бы сделали.

— Два года Леха. Два! Мы с тобой какой только хрени не повидали. Пожалуйста, держи ухо в остро…

— Ладно-ладно… — перебил Святогор. — Включаю паранойю и ложусь спать.

Ночь прошла просто отлично. Все спали как убитые и просыпались свежими и отдохнувшими. Первыми поднялись Клавдия и Валентина, чтобы покормить малышей. Макс и Санек проснулись следом. Макс больше общался с местными, а Санек осматривался. Когда встали все, их позвали на завтрак. Завтрак проходил в кругу общины и было видно какие все жалкие и забитые, однако, сытые и здоровые. На завтрак снова подавали мясо. Ели все, кроме Санька. Что-то смутило его и накал его подозрения возрос. Санек странно косился на Матвея. У Санька был вид, словно бы он желал наброситься на Матвея с вопросом: «Что вы затеяли?!», и избивать его, пока не устанут руки. Однако Санек сидел сдержанно.

После завтрака все отправились по своим делам, и только Санек продолжил все обнюхивать. Святогор принялся следить за Саньком, надеясь, что тот не учудит чего. После некоторого времени, его слежку прервала Наталья Захарова и поинтересовалась:

— Леш, а ты Пашу со Светой не видел?

Святогор задумался. После подъема он мало кого успел застать. А на завтраке… Святогор задумался сильнее. Он силился вспомнить, кого он видел из своих на завтраке. Его донимали подозрения Санька и потому он не особо обращал внимания на других, учитывая, что народу было много.

— Не… Нет… Не видел. Может они с Максом?

— Я уже подходила к нему.

— А Сергей?

— Сергей… Да… Да! Наверное. Ладно, извини.

Они расстались и Святогор, вернувшись к мысли о Саньке, понял, что упустил его.

На обеде вновь было мясо. Святогора посетила мысль о Саньке и его подозрениях. Уж больно часто тут балуют мясом. Ладно часто, но не в таком количестве. У Святогора засосало под ложечкой. Как назло, на обеде не было Санька, а после, Святогор потратил час, чтобы его отыскать, вернее, это Санек его отыскал.

— Тихо! — приказал Санек, прикладывая палец к губам. — Иди за мной.

Святогор повиновался.

— Что было на обеде? — поинтересовался Санек, ведя Святогора куда-то в лес.

— Мясо.

— Снова… — констатировал Санек. — Не обратил внимание на вкус мяса?

— Я обратил внимание на его количество, а вкус… Не знаю, собачатиной какой-то отдавало.

— Собачатиной говоришь… — Санек остановился задумываясь. — А ты пса нашего видел?

— Пса? Ну… — Святогор задумался. — Нет…

— Хм…

Это «Хм…» напугало Святогора, но Санек продолжил путь, поторапливая его.

Они вышли к заболоченной речушке. Весь берег был усыпан чем-то белым и напоминал берег озера, засыпанный ракушками.

— Что это? — поинтересовался Святогор.

— Я думаю — это кости, дробленые.

— И чьи же они? — Святогора все сильнее пугала подступающая мысль.

— Трудно сказать, но их тут так много и вот…

Санек зачерпнул горсть и показал Святогору. В горсти были осколки костей и… Пара зубов. Форма была схожа, но сказать точно трудно…

— Я думаю — валить нам надо.

Послышался треск. Санек и Святогор обернулись. Последовал удар. Святогор упал и отключился.

Что было дальше, Святогор не знал. Он пришел в себя уже позже, прикованным к стулу.

— Матвей?.. — ломаным голосом выдавил Святогор. — Что… Что тут происходит?

— Ооо… Леша, — радостно произнес Матвей. — Ты прости меня брат, но… Твой друг стал совать свой нос не в свое дело.

— Какого черта?! — воскликнул Святогор.

— Тише, тише… — успокаивал Матвей.

— Где Санек? Что тут происходит?! Развяжи меня! — кричал Святогор.

— Я развяжу-развяжу! Не переживай. Но сначала ты должен решить: брат ты мне или не брат?

— Что? Что за хрень ты мне втираешь?! Развяжи меня, черт тебя дери!

— Леш… Хватит. Дураком надо быть, чтобы не понять, а ты вроде не дурак. Решай.

— Чем вы нас кормили? — зло произнес Святогор.

— Леша… — огорченно произнес Матвей. — Не огорчай меня.

— Господи… Что же вы… Почему?! — не желая услышать ответ, все же произнес Святогор.

— А ты как думаешь? Людей много, кушать все хотят. Но хорошими людьми мы не раскидываемся. Но вот прочих… Зачем они?

— Господи… Господи… Господи! Ты обезумел! Нет, ты озверел! Да ты… Ты спятил! Ты!..

— Выжил! Лешенька. Просто выжил! Сейчас иначе нельзя. Это простой выход. Не слабость, а простой и естественный — выход!

— Знаешь, что, Рыжий?! — зло выдавил Святогор. — Иди ка ты нахер! Брат спрашиваешь? Нахую я вертел такого брата, людоед сраный!

Последние слова Святогор произнес, словно бы плюя в лицо. Матвей оскорбленно ответил:

— Ну… — Матвей похлопал Святогора по плечу. — Прости, ты сам выбрал.

Матвей сделал жест рукой, стоявшему рядом гнусавому и тот, подойдя к Святогору, заткнул ему рот кляпом. Поднимая Святогора, гнусавый потянул воздух носом. Пахло гарью.

— Во! На ужин сегодня будет шашлычооок! — приятно протянул гнусавый.

Открыв дверь, перед Святогором развернулась картина Репина «не ждали». В двери стоял Санек и держал в руке автомат. Гнусавый удивленно воззрился на Санька. В следующий момент его тело прошивает очередь и мертвым кулем он падает на землю. Матвей дернулся в сторону, но Санек пустил очередь и по нему. Туннель позади Санька заволакивало густым дымом. Санек подобрался к Святогору и разрезал здоровым тесаком веревки.

— Что… — Святогор закашлялся. — Что происходит?

— Огонь! Валим от сюда!

Санек дал Святогору автомат и они побежали по туннелю. Санек открывал огонь по всем, кто выскакивал.

— Ты что творишь? — кричал Святогор. — А если кто наш выскочит?

Туннель заволакивало дымом. Стоял гул, были слышны крики и ругань.

— Их нет! — кричал Санек.

— Что? Что значит — нет? — не понимал Святогор.

— Мертвы! На шашлыки, собаки, их пустили. Бежать надо, не то и мы сгорим.

— А что горит?

— Все горит! Горит этот блядский гадюшник!

Когда они выбрались, на улице уже была ночь. Тьму рассеивал лишь свет полыхающего поселка, но чем дальше Санек и Святогор удалялись, тем темнее становилось, пока не остались позади лишь оранжевое зарево и крики.

Спастись удалось лишь Саньку и Святогору. Из пожитков удалось утащить пару автоматов с двадцатью пятью патронами на двоих, один рюкзак с половиной палатки и немного тряпок. Санек и Святогор оказались в очень тяжелом положении. Чуть позже Санек рассказал, что произошло.

Когда Святогора вырубили, Саньку удалось отбиться и сбежать через болото. Видимо, нападавшие решили, что Санек сгинул в болоте и потому мертв. Святогора они доставили обратно, а Санек ждал. Ближе к вечеру он сумел проникнуть обратно, завладел автоматом и попытался найти других. Но других уже разделывали, и Санек не стал сдерживаться. Дабы не привлекать внимания, он схватил тесак и порубил извергов, что надругались над его товарищами. Поняв, что среди убитых нет Святогора, он решил, что его могли не убивать. Ища Святогора, он нашел один из рюкзаков и смог раздобыть еще один автомат. Ну, а после уже известно.

— Вот тебе и лучший друг… — горько произнес Санек.

Человек — это в первую очередь животное. А всякое животное подчиняется инстинктам. Разум — это то, что способно бороться с инстинктами. Вопрос лишь в том: что окажется сильнее? Кто кого пересилит? Где та грань человечности, что разделяет человека и животное? Что делает человека человеком? Просто родиться человеком — мало. Вырасти человеком — это тоже мало! Всякий человек — это человек, но не всякий человек — человечен! Человечность — это умение разделять добро и зло. Человечность — это умение не пасть во тьму, а хранить и нести свет. Человечность — это умение не быть животным, не быть диким и первобытным созданием, что потакает низменным желаниям.

Трое суток Санек и Святогор брели по дороге. Их силы иссякали, а желание идти дальше угасало, но они, подбадривая друг друга, продолжали путь. Погода становилась все хуже. Становилось холоднее и с неба начал падать снег. Святогор вспомнил, что скоро новый год и мыслями уносился в воспоминания. Он представлял себе теплый дом, елку и стол с салатами, неизменное шампанское, мандарины, оливье и обращение президента. Бессмертная классика минувшей эпохи.

Где-то после Пострикова, Санек и Святогор устроили привал. Идти уже не было никаких сил, хотелось спать. Однако спать им не дали. Стоило им пристроиться в одной из машин, со счастливым, по мнению Санька, номером 451, как на дороге, с той стороны, откуда они шли, показался эскорт машин. Бежать было поздно и сил уже не было. Санек и Святогор решили, что это либо за ними, либо мародеры. Понимая свое положение, они решили уйти достойно.

— Твою… — с трудом выдавил Санек. — Напомни мне, пожалуйста, — обратился он к Святогору. — Если выберемся, чтобы мы держались и от дорог подальше. Лучше я по болоту буду пиявок и клещей кормить, чем…

— Да ты, блин, — перебил его, уставшим голосом, Святогор. — Оптимист.

— Ну так, помирать надо с улыбкой. Слыхал о таком?

Санек и Святогор заняли оборону. Подъехавшие машины остановились, светя дальним светом.

— Автоматы опустите и выйдите с поднятыми руками, — послышался голос из машины.

— Ага, щас! — возразил Санек. — Может еще машину вам помыть и стекла протереть?

— У вас всего два автомата и патронов, дай Бог, по полному рожку. Лучше сдавайтесь.

— Нет уж, спасибо, я лучше сдохну, но мародерам не сдамся.

— Мы не мародеры.

— А мне почем знать? Нынче и друзьям верить нельзя.

— Господи… — послышался женский голос. — Ребят! Может, хватит уже письками мериться? Вы взгляните на них, какие они бандиты-мародеры?

— Уйди! — возразил мужской голос. — Какого черты ты вечно лезешь?

Свет погас и Санек со Святогором смогли разглядеть лица.

— Эй, вы! Вылезайте. Если вы не бандиты, мы вас не тронем.

— Я тебе не верю, — возразил Санек.

— Хватит ломаться, Станиславский, если вы не бандиты, значит просто путники. Можно договориться.

— И о чем же?

— Как насчет — присоединиться?

— Заманчиво… А вдруг вы нас сожрете?

— Я тебе что, животное какое? Имея оружие и людей, питаться можно и охотясь, в округе полно дичи.

— Что скажешь? — шепотом спросил Санек у Святогора.

— А есть выбор? Откажемся — мы трупы. Если они нас обманывают — мы трупы.

— Так-то оно так, но сдохнуть я бы хотел не мучаясь.

— А мы и так сдохнем в мучениях, я устал…

— Черт… Ладно, — обреченно вздохнул Санек. — Хорошо! Мы принимаем предложение.

Санек и Святогор вышли и подняли руки. К ним подошли трое с автоматами и тот, что посередине заговорил:

— Руки-то опустите.

Санек и Святогор опустили руки.

— Автоматы придется сдать.

Нехотя, Санек и Святогор отдали свои автоматы.

— Хорошо. Меня зовут Вячеслав Матросов, я тут главный. Куда путь держите?

***

Во дворе стояла елка. Украшений на ней, правда, было мало, да и сама она была искусственной и потрепанной, но главное — хоть такая! Дети, которые почти и не знают о таком празднике как Новый год, радовались и веселились. Веселились и взрослые, но за видимой маской радости, скрывалась невидимая для детей тревога.

С тех пор как Святогора и Санька подобрали, прошло полтора месяца. Они преодолели около трех тысяч километров. Мертвые руины больших городов, старались проезжать как можно быстрее насквозь или в объезд, а мелкие поселения обшаривать в поисках чего полезного. Не раз приходилось отстреливаться от местных тварей, как животных, так и людей. Не раз приходилось задерживаться и пережидать, искать иной путь и принимать серьезные решения, ибо дорога не позволяла. Приходилось часто охотиться и порой даже рыбачить. Люди старались не задерживаться и уехать на запад как можно дальше, пока позволяла дорога. Все стремились попасть в Москву. Резонный вопрос: а зачем? Крупные и средние города мертвы. Если «правда» заведомо известна, то какой от этого толк? Но ведь, у Москвы был щит и огромное метро, каков шанс, что Москва уцелела? Ведь войну Москва выстояла и первый год после устояла. Что если, вопреки всему, этот величественный город, в отличие от прочих, выдержал и бомбежку, и там уцелели люди?.. Были только вопросы и ни единой возможности получить ответ раньше положенного срока. Беда лишь в том, что до положенного срока не часы, а километры. Обилие снега на дороге вынудило людей остановиться и окопаться на время зимы. Многие все же порывались и не желали ждать, ибо до Москвы оставалось всего ничего, чуть больше одной тысячи километров и только-то! Но останавливали себя и обреченно сокрушались, осознавая, что дорогу уже изрядно занесло, топлива мало, а замерзнуть у самого финиша…

На носу был новый год и взрослые решили устроить детям праздник. И все бы было хорошо и замечательно, но огненные зарева на юге не давали покоя. Южный горизонт полыхал словно рассвет. Порой доносился грохот и содрогалась земля. Эхо войны… Даже спустя несколько лет, нашлись те, кто не успокоился. Иногда, очень редко, грохотало и трясло так сильно, что люди уже подумывали плюнуть на все и убраться подальше на север, просто на всякий случай, но дорогу заносило все сильнее и сильнее.

Деревня, в которой они остановились, давно уже была нежилой. В самом центре зияла огромная и глубокая воронка, а дома были либо выворочены до основания, либо стояли, основательно покосившись в сторону от воронки. Несколько более или менее сносных домов подлатали и приспособили для жилья. Жить приходилось в тесноте, но никто не жаловался, а напротив — очень даже радовался. Особенно в этот день, ибо сегодня уже 31-е декабря и все готовились к празднику. Увы, но праздничный стол был скуден, зато веселья было хоть отбавляй. Дети бегали и резвились, женщины кухарили, а мужчины готовили самодельные салюты, чтобы хоть как-то порадовать всех. Жизнь кипела и вселяла приятную уверенность. Что праздники дарили раньше, никто не знал, праздник и праздник, что тут такого? А сейчас, праздник — это чудо, вселяющее надежду и в первую очередь в души детей.

Все собрались в ожидании заветного часа. Мужчины и женщины произносили тосты и пожелания, старались рассказывать веселые и забавные истории и предавались воспоминаниям. Все мечтали о будущем и уверенно ставили цели. Меланхолии и пессимизму не было места. «Мир может и погиб, а мы вот целы», — говорилось за столом. Да и мир, собственно, не погиб! Шарик по имени «Земля», все еще крутится. Может жизнь уже и не та, но… Нельзя сдаваться! Плевать! Может нам уже и не жить в уюте и комфорте прежних домов, но наши предки жили так же, чем мы хуже? Раз мы — дети технологий, попавшие в мир камней и палок, то должны просто опустить руки? Нет… Мы должны смирить свою гордыню и брезгливость.

Бравурные речи текли рекой. Святогора замутило от всего и нутро остро потребовало одиночества. Он не знал почему, но одиночество доставляло ему удовольствие. Святогор часто гулял вдоль края воронки и размышлял о своем. Вот и сейчас, в самый разгар празднования, он просто взял и ушел погулять. Час или два он просто прогуливался и думал, разглядывая пламенеющий горизонт. Увы, но его единство с самим собой было потревожено.

— А ты что не со всеми? — поинтересовался Санек.

— Да… Просто хочется побыть одному, — тоскливо ответил Святогор.

— Оу, извини. Я тогда уйду?

— Да можешь остаться, если хочешь.

— Там сейчас салюты пускать будут, пойдешь?

— Не, я и отсюда увижу.

— Да… — сладостно протянул Санек. — Как тебе Света?

— Ни че такая, попка у нее классная.

Святогор и Санек помолчали и вдруг разом заржали.

— Ты учти, я на нее первым глаз положил! — произнес Санек.

— Ну, это мы еще посмотрим, — улыбаясь, парировал Святогор.

Позади Святогора и Санька раздались голоса, и они разом обернулись. Народ выходил на улицу и готовился лицезреть новогоднее чудо.

— Спорим? — предложил Санек.

— На что?

Земля дрогнула и все голоса стихли. Стояла гробовая тишина и все смотрели на горящий горизонт, который засиял ярче. Что же там творилось?..

Тишину взрезал резкий свист. Все очухались и устремили взор в небо. Хлопок и небо озарилось снопом ярких искр. Дети и женщины восторженно глядели в небо, а мужчины запускали салюты. Ядовитые цвета искр разрезали тьму и тонули в огне горизонта. Святогор и Санек стояли на краю обрыва и вглядывались в небо. Один из зарядов бабахнул особенно сильно и не высоко, так что толпа в страхе разбежалась в сторону. Часть салюта устремилась в Святогора с Саньком и те повалились на землю, прямо на дно кратера. Стоял смех и детский визг. Святогор и Санек копошились в снегу и пытались встать. Они, смеясь и матерясь, помогали друг другу подняться, как вдруг, небо озарило ярким светом. Послышался крик боли. Святогор и Санек умолкли.

— Что это? — испуганно спросил Санек.

Они попытались выбраться из ямы. Санек взобрался наверх, а Святогор оступился и повалился обратно. Со дна кратера он увидел Санька, который стоял на самом краю, устремив взгляд на восток. Он смотрел на что-то с ужасом.

— Боже… — с трудом выдавил Санек.

Небо становилось все ярче. Земля дрожала, а все звуки стихли. Потом мощный грохот и чудовищной силы ветер обрушился, снося все на своем пути. В глазах Святогора резко потемнело, стало трудно дышать и он потерял сознание. Пришел Святогор в себя с чувством сильной боли в груди. В воздухе стоял неприятный металлический запах. Святогор, с трудом, выбрался из ямы и увидел чудовищную картину. Всю деревню смело, а на востоке возвышалось огромное грибообразное облако дыма. Вся деревня выглядела как перепаханное поле. Снег и земля, дома и машины, все было в единой массе, только людей не было видно. Святогор, сиплым голосом, принялся кричать и звать, но на его крики никто не отзывался. Святогор бродил и пытался отыскать хоть кого-то глазами и наткнулся на изорванные тела. Мужчины, женщины, дети… Все они представляли собой месиво запекшегося мяса. Послышался кашель. Святогор устремил взор на источник кашля и замер. Когда кто-то снова закашлял, Святогор ринулся на звуки и увидел Санька. Санек, вернее его половина, лежал в снегу, часто и тяжело дыша. Его тело было сильно обожжено.

— Са… Санек, — с трудом выдавил Святогор, сокрушенно падая на колени рядом с Саньком.

— Ло… Ле… Леха… — с большим трудом произнес Санек. — По… Погано то как…

Святогор опасливо прикасался к Саньку, осторожно придерживая его голову и силился что-то сказать, но ком в горле не давал произнести ни звука.

— А… А я ведь… А ведь… — Санек с трудом силился что-то сказать, но говорить было больно и тяжело. — П… Погано… Как же все погано вы… Вышло… — произнес Санек, захлебываясь и с трудом сглатывая. — А… А ведь как все было… Х… Хо…

С неба падал черный снег, засыпая собой страшную картину случившегося, и укутывая, сидящего у изголовья Санька Святогора. Санек еще силился закончить сказанное, но наполнившая рот кровь не дала произнести ни слова. Последние порывы угасающей жизни. Тишина. Покой и пустой взгляд в никуда, сквозь черную пелену. Внезапное и нежеланное одиночество, чудовищным грузом повисло на шее Святогора, а проникающий в душу холод разрезали стекающие по щеке черные слезы.

Глава 3. Метаморфоза

Бог не играет в кости.

Костями балуется жизнь и смерть.

Святогор лежал в кровати, покрытый с ног до головы тряпками и тканями, и тихонечко стонал. Все его тело ныло, болело и зудело. В его теле бушевал огонь, но он не согревал, а словно бы вытягивал остатки тепла. В помещении было темно, ибо свет причинял нестерпимую боль. В помещении стоял смрадный дух сырости и болезни. Святогор лежал и медленно истлевал. Все его тело покрывали язвы и сыпи, ожоги и вздутия, некрозы и струпья. Уродовавшие тело болезни медленно пожирали Святогора. Если бы не накрывающие тело ткани, его чудовищный вид и смрад заставил бы пасть в обморок даже самого крепкого и подкованного на такие вещи.

В помещение вошел коренастый человек.

— Как твое здоровье, Лешенька? — спросил человек мягким и приятным голосом.

— Хорошо, — шепотом ответил Святогор. — Сегодня уже лучше.

— Хорошо, — улыбаясь, ответил человек. — Воды дать?

— Да… И…

— Хорошо, — перебивая, ответил человек, все так же улыбаясь.

Человек хорошо говорил по-русски, но произносил слова, делая странные и неверные ударения. Человек был крупным и имел внешность южанина, особенно во внешности выделялся его горбатый нос. Человек поднес ко рту Святогора стакан с водой, аккуратно и с заботой приподнимая его голову. Святогор пил воду с трудом, делая скупые глотки. После питья, человек достал чашу с какой-то жидкостью и стал смачивать ею покрывавшие Святогора ткани. Тихие стоны Святогора стихали и боль постепенно уходила.

— Джа… — все тем же шепотом произнес Святогор. — Кто ты?

— Что? — не понимая, ответил вопросом на вопрос человек.

— Имя у тебя странное…

— А что в нем странного?

— «Джа»… Ты часом не индус?

— Нет, «Джа» — это просто сокращение, от Джашарбек. Вот и все.

— Вот как… А кто ты по национальности?

— Кто? Не знаю…

— Как это? — в голосе Святогора были нотки удивления.

— Я только имя свое знаю. Кто я и откуда, даже какая у меня фамилия, я тоже не знаю.

— Странный ты…

— Почему это?

— Кругом говно, а ты улыбаешься и цветочки нюхаешь…

— Самый красивый и сладко пахнущий цветок растет именно на говне, — улыбаясь, вдохновенно произнес Джа.

— Вот я и говорю — странный…

— Нет, Леша, странный — это ты, — добрым, но поучительным тоном, произнес Джа. — Я человек простой и не многословный, а ты меня уже десять лет знаешь, а спрашиваешь по поводу моего имени только сейчас.

— Просто стеснялся…

— Десять лет?..

Это «Десять лет» Джа произнес с таким ярким акцентом, что это было похоже больше на сарказм.

— Лекарство заканчивается… — риторически произнес Джа. — Скоро снова идти…

— Зачем? Мы вот тут дохнем, а ты о нас печешься…

— Ну, а если не я, то кто?

— А нафиг мы тебе сдались? Позволил бы сдохнуть и все, а ты нет… Мотаешь за своими цветочками, только зря жизнью рискуешь.

— Если бы ты хотел умереть, ты бы не боролся. Я же вас не лечу, а лишь помогаю пережить боль. Живете вы по своей воле.

Джа все время улыбался, даже когда говорил что-то грустное и печальное. Его не убиваемый оптимизм и улыбка были красноречивее любых слов и песен этого мира. Настоящий «Данко», жертвующий собой ради других.

— Господи… — едва улыбаясь, сонным голосом, проговорил Святогор. — Ты не исправим…

Джа что-то ответил, но Святогор уснул, так и не услышав его слов.

Джа был местным врачевателем, а еще плотником, сиделкой, лесником, агрономом, рыбаком, охотником, мастером на все руки и просто «золотым человеком». Все его любили и ценили, и в любом доме он желанный гость. Джашарбек или просто Джа, был очень аскетичным и простым. В общине, что в поселке Белореченск, было много больных и страдающих, многие, как Святогор, были прикованы к постели. Многие были одиноки и лишь Джа заботился обо всех. Святогор попал на попечительство Джа несколько лет назад, когда особенно скверная зима серьезно подкосила здоровье и приковала к постели. В общину Святогор попал десять лет назад. Одинокий, замерзший, исхудавший и обессиленный, Святогор лежал на дороге и уже готовился к смерти. Однако на него наткнулся Джа и приволок в общину. К весне, Джа поднял Святогора на ноги. Святогор уже думал прощаться, но понял, что его снаряжение себя исчерпало, а без нового ему до своей цели не дойти. Сборы затянулись. Потом то погода оттягивала, то время года, то напасть какая и Святогор задержался в общине на несколько долгих лет. Потом злополучная зима, когда поселок посетила тварь, получившая имя «Лис» (ибо жрала местных по ночам, словно лисица кур в курятнике) и все… Здоровье Святогора, после сражения с Лисом (которое тварь пережила и бежала), дало трещину. Скверная погода той зимы усугубила положение и надежда на завершение своего пути угасла. Десятый год жизни в этом славном месте миновал и шанс прожить в общине еще хотя бы одни, уже не светил. Над Святогором нависла смерть, которая была неизбежна и вопрос был лишь в том, как именно: тихо и мирно, в мучениях или от гнусного Лиса, что, словно бы в наказание, вернулся в поселок.

Когда-то, кто-то сказал: «Бог не играет в кости». Да, Бог костями не балуется, ему вообще наплевать на людей. Костями балуется жизнь и смерть. Ни ангел, ни демон, а простая жизнь и смерть, два заядлых игрока. Они по очереди бросают кости. Победитель тот, у кого наберется двадцать одно! В минуты мнимого триумфа жизни боль отступала и наступал покой, и наслаждение. Но когда вперед вырывалась смерть, боль становилась нестерпимой. В конечном счете, смерть всегда выигрывает, но пока была шаткая ничья и эти игроки, войдя в раж, жаждали сорвать куш!

— Леша, я пошел, — неизменно улыбаясь, бодрым голосом проговорил Джа. — Я передал Сонечке, чтобы она проведывала тебя. Надеюсь, я вернусь скоро.

Святогор не ответил.

Джа собирался в поход за сырьем для лекарства. Лекарство, собственно, лекарством и не было, скорее паллиатив. В природе не было такого лекарства, которое могло бы исцелить недуги больных этой общины. Джа каждый раз ходил налегке и всегда один. Ему порой предлагали составить компанию, но каждый раз, с улыбкой на лице, Джа отказывался. И никто не возражал, поскольку его улыбка гипнотическим образом вселяла уверенность, что ему виднее и все будет хорошо, можно не волноваться. Из вещей Джа взял лишь небольшой, отлично заточенный, серп, вещмешок с припасами на несколько дней и несколько разнокалиберных, небольшого объема, емкостей. Болотного цвета брезентовый плащ, вещмешок за плечами, серп на поясе и шерстеная фуражка на голове. Типичный Кузьмич, даже борода на месте, только седая как молоко. Джа покинул поселок в тишине и покое и по железной дороге направился в сторону города Омутнинск. Джа предстоял часовой поход до города и несколько часовое блуждание по руинам до водохранилища. А потом сутки через лес и болота. Найти растение, собрать необходимое количество и вернуться обратно. Звучит просто, но на словах всегда все просто. До войны, Белореченск был типичным поселком, с домами и огородами. После, когда Омутнинск бомбили, сам поселок не пострадал, но превратился в кладбище и кунсткамеру.

Джа переступил условный порог разделяющий город и лес. Город лежал в руинах и был испещрен мелкокалиберными кратерами. Всего за десять лет лес вокруг города вымахал в настоящие джунгли. Радиации и токсинов в городе не было, как и высоких домов, а потому лес, без особого труда поглощал город. Прямой дороги через город не было, завалы, ямы и растительность превратили город в лабиринт и потому, чтобы выйти к воде, приходилось петлять по улицам. Порой на пути показывалась местная живность, размерами от крысы и до собаки, но кинув взгляд на идущего человека, поспешно бросались в укрытие и исчезали. Водились и крупные создания, живущие преимущественно ночью, потому, что днем в городе живут или вернее даже растут! Древы — человекообразные растения. Издали, древы напоминали человека: тело, руки и ноги, голова. Вблизи же, они походили на живой куст из кучи туго переплетенных между собой вьющихся растений. Этот куст, хоть и медленно, двигался и совершал действия, имитируя человека. Город был мертв в человеческом понимании, но жил своей, особенной жизнью, в своем собственном понимании. Древы, словно души погибших людей, нашедшие себе новое тело, пытались продолжать жить дальше. Древы гуляли по городу, сидели на краю чего либо, кто-то даже обнимался, а кто-то сидел или лежал и глядел в небо. Когда наступала ночь Древы как и люди тоже ложились спать. Город жил в полной тишине и только ветер, да мелкая живность вносила звуки в этот маленький мир. Возмутителей этой тишины не жаловали, всякий возмутитель строго наказывался, и потому в городе было лишь одно правило. Негласное, но всеми хорошо понимаемое правило. Джа превосходно следовал этому правилу и потому, всякий раз, шел через город без опаски, всей душой погружаясь в этот мир.

Джа хорошо знал город, и потому выход из лабиринта ему найти не составило труда. Впереди простиралось обширное водохранилище с чистой водой, в которой было полно птиц и крупных животных. Увы, нынешние животные имели новые представления о прекрасном. Сейчас красота была вне идеальности. Сейчас красота не требовала жертв, жертв — требовала практичность. Все ради жизни. Красота еще придет, будет время…

***

Святогор лежал на кровати и тяжело дышал. Боль, словно морская волна, накатывала и обрушивалась на скалы бренного тела Святогора. С каждым разом все сильнее и сильнее, порой боль отходила, но потом вновь возвращалась и Святогор принимался стонать и слабо бредить. Иногда он просыпался, но реальность и сон смешивались в единую массу, и все казалось не реальным. Порой с улицы доносились звуки свистка, от которых Святогору чудилось, что весь воздух в помещении вибрировал и все вокруг расходилось волнами. Звуки и образы превращались в фантастический калейдоскоп. Святогор видел дерево, которое извивалось как тысячи змей. Листья на кроне этого дерева копошились подобно рою бабочек. Порой все внезапно исчезало, но потом так же возвращалось.

— А правда, что ты делал людям плохо? — ворвался в бред чей-то голос.

— Что?.. — не понимая, с трудом и тихим голосом ответил Святогор.

— Мама говорит, что ты был… Как это… Зеленый человек, который делает плохо.

Святогор смог отличить фантастический бред сна от реальности и увидел маленькую девочку.

— Солдат… Я был солдатом.

— Значит ты уб… — девочка замолчала, прикусив губу, не желая произносить слово.

— Да…

— Значит ты плохой?

— Я… Я не знаю…

— Мама говорит, что со… — девочка задумалась. — Зеленые дяди плохие.

— Наверное…

— Хотите пить?

— Да…

Девочка налила в стакан воды и неумело влила немного в рот Святогору. Святогор закашлялся, с трудом сглотнул и отвернулся.

— Иди… Иди домой. Мама ругаться будет…

Девочка постояла еще какое-то время, разглядывая Святогора, а потом, наверное, молча ушла, потому, что Святогор снова погрузился в сон.

***

Джа двигался вдоль песчаного берега к устью реки Омутная. Город позади, а впереди ждал лес. В водохранилище виднелся остров, из которого торчал самолет странной формы. Его носовая часть была вытянутой, а крылья были чуть ли не у самого хвоста. Сам самолет был воткнут носом в остров и больше напоминал вонзенный клинок. На одном крыле была отчетливая надпись белой краской «Здесь был Артур Семенов». Наверно только человек, среди прочей живности, желает оставить в мире хоть какой-то след, пусть даже свое имя или отпечаток руки на какой-нибудь стене. Что это? Зачем человеку такая особенность? Человек с древнейших времен желает оставить после себя след, оставить после себя память! Ученые умы говорили, что человек и все вокруг — это звездная пыль. Пыль — это память о прошлом вселенной. Когда звезда гаснет, от нее остается пыль — память. Когда человек умирает, от него останется — память, память о том, что он сделал. Почему это так важно? Зачем мир и человек стремиться оставить после себя память о себе?..

Водохранилище перешло в реку и Джа свернул в сторону, намеренно направляясь вглубь леса. Деревья в лесу были высокими, а их подножье все еще хранили память прошлого. Лес казался старым, но таковым не был. Выдавала особая чистота. Старый лес грязен, но не загрязнен, а этот хранил чужую грязь — грязь войны. Своей «лесной» грязью этот лес еще не обзавелся. Но лес обзавелся жителями. На земле и под ней, в самих деревьях и в кронах жили свои жители, которые галдели круглые сутки. Днем одни, ночью другие и так постоянно. Бесконечным круговоротом жизни лес обживался и уже давно потерялся тот момент, когда в нем раздался первый звук, оповестивший начало нового цикла жизни. Человек — это избыточное давление. Не спусти его, мир бы погиб. Война — это рычаг, сбрасывающий давление. Война — это рычаг, возвращающий баланс и равновесие. Увы, цена этому — откат к самому началу. Человек не желал этого, но в итоге сам же и привел в действие механизм неизбежности. Теперь старый мир обращен в удобрение, на котором взойдет нечто новое. Нечто, что, быть может, превзойдет человека.

Джа прервал свой путь на ночлег. В нескольких километрах лежало болото и лучше там идти днем. Ночью Джа чувствовал себя в безопасности именно в лесу потому, что болото, идущее дальше, было не во власти лесных жителей. Лесные обитатели не трогают Джа. Джа давно стал частью этого леса. А вот болото… Болота — это обиталище старой и на все и всех обиженной, вечно голодной и одинокой твари. Увы… Но обойти болото нельзя, ибо необходимое лежит именно на этом болоте. Но это завтра, а пока сон.

Джа достал сверток брезента и расстелил на земле. Подушкой ему служил мшистый корень дерева, а покрывалом собственный плащ. Сон пришел быстро. Во сне Джа видел плодоносный сад, в котором было множество яблонь и груш, сливовых и вишневых деревьев. Каждое дерево богато украшали плоды и сад наполнял сладкий аромат фруктов. В саду были птицы и животные, а в небольших прудах плавали рыбы. Плоды деревьев манили соблазнительной сочностью. Джа одолевало сильное желание отведать хотя бы один плод. Но в этом райском саду все плоды были запретны, ибо стоило сорвать и вкусить хоть бы один плод, и все… Этот чудесный сон растаял бы, оставив лишь воспоминание. Но сон в любом случае растает, зачем сдерживать себя? Затем, чтобы остаться в нем дольше и Джа оставался в нем и наслаждался идиллией.

На сад надвинулась серость и цвета поблекли. Запахи и живность пропали. Джа печально оглядывался, понимая, что пришло время пробуждения. Сад обратился темным лесом, тьму которого разрезал утренний свет. В пограничном состоянии между сном и реальностью Джа увидел в дали фигуру животного. Лес заволакивал легкий туман и фигура казалась нереальной. Животное приблизилось ближе и сквозь дымку тумана проступили черты оленя. Этот олень был могучим исполином, в несколько человеческих ростов. Его рога напоминали пышно цветущее дерево, в кроне которого сидели птицы, а его тело покрывал мох и лишай, в котором кто-то копошился. Олень приблизился к Джа почти вплотную и Джа разглядел его темно-зеленые, с металлическим блеском глаза. Олень остановился и посмотрел Джа прямо в глаза. Какое-то время олень смотрел, не отрываясь и Джа сделал легкое движение головой, словно бы делая поклон. Олень ответил тем же и продолжил свой путь дальше, пока не растворился в дымке тумана. Джа и олень уже не раз встречали друг друга. И каждая их встреча сулила для Джа удачу. Это уже была своеобразная традиция, словно встреча давних друзей. Для Джа олень был Хозяином этого леса и он верил, что олень этот не просто животное. Джа верил, что он разумен и превосходно понимает все, а быть может, знает и понимает гораздо больше, чем любой из людей.

Впереди лежало болото и обещанная удача была как нельзя кстати!

***

Усиливавшаяся боль превращала сны в кошмары и Святогор просыпался в холодном поту, со слезами и желанием, чтобы все прекратилось. Святогор не был религиозным, но в минуты отчаяния, хотелось верить во что угодно. Вот и сейчас, терзаемый страшной болью, Святогор, плача, молил и просил прощения за все у неведомо кого. Святогор вспоминал все плохое в своей жизни, все моменты, когда он оступился, когда поступил не так, как велит благая людская мораль. Святогор через совесть обретал свою человечность. Его сны, рожденные болью и совестью, испытывали его волю. Каков был соблазн сдаться! И Святогор уже желал это совершить! Но нет… Что-то, все равно держало его, заставляло жить! Мучило и терзало, словно играющая с мышкой кошка.

Одним из таких «снов совести» был сон о людях, что когда-то были со Святогором. Святогор всегда стремился к одиночеству, но обстоятельства складывались всегда иначе и люди, словно бы специально, навязывались и Святогор ощущал странную ответственность. Любая потеря терзала совесть, заставляя Святогора думать, что это его вина. Но ведь это не так! Всякий человек отвечает за свою жизнь и жизнь близких, а все прочие — мясо. Если ты не навязался оберегать своего попутчика, то он не более чем мясо! Пришел и ушел, вот и все. Такие люди — это как массовка в жизни человека, временные знакомые, третичные герои, что служат фоном и первыми идут в расход в какой-нибудь книге. Их судьба важна кому-то другому, но не тебе! Но почему их смерти терзают совесть?! Почему они порой являются в кошмарах и мучают? Хороший вопрос… И вот, сам Святогор стал таким вот «третичным» героем. Мясо, которое ждет свою смерть. Смерть, которая будет мучать чью-то совесть. И хорошо, если Святогор умрет во сне — тихо и мирно, и чья-то совесть кого-то будет терзать куда меньше.

Святогор погрузился в очередной сон и даже не заметил, как покрывавший его пот стал вязким и тягучим. Во сне Святогор видел себя словно бы со стороны. Быть может, это был и не он, а кто-то выглядящий как он. Этот Святогор стоял и держал в руках чаши. На одной было написано «Я», а на другой «все». Этот Святогор порывался испить из одной из чаш, но все никак не мог решить из какой отпить. Каждый раз, когда он пытался сделать выбор и все же не делал его, он начинал злиться. Его злость росла и тогда он с гневом и яростью разбил чаши, и на его лице проступила печаль. Его глаза выражали усталость, опыт прожитых лет и чудовищную тоску. Этот Святогор растворился и на его месте появился другой Святогор. На его лице была ненависть. Рядом появился еще один Святогор с лицом счастья, потом еще один с лицом скорби, а затем и еще один со своим лицом, а потом еще и еще, пока Святогоров не стало целое полчище, и у всех свои лица. Эта толпа вдруг начала говорить. Все говорили одновременно и в стоящем гуле нельзя было различить ни единого слова. Потом все начали трясти руками, пытаясь жестами что-то объяснить. Кто-то кого-то ударил и вся эта толпа начала драку. Все били друг друга и галдели. А потом, все исчезло. Густая тьма окутывала сознание и Святогор ощущал ее, словно бы она была осязаема. Он, осознавая сон, попытался вырваться из него, но все было тщетно. Мрак не отпускал и словно бы сжимался. Святогор пытался бежать, но куда? Во сне нет понятий о пространстве и бежать было некуда, да и бессмысленно.

Тело Святогора начало меняться, а сознание было погружено в последний сон, из которого ему уже не выбраться. Святогор чувствовал, как его тело преображалось, но не понимал этого. Эти чувства находили выход в фантасмагорических видениях. Очередным видением был радужный свет, что мириадами светлячков наполнял пространство, рассеивая тьму. Светлячки то вспыхивали, то гасли и их становилось все больше и больше. В этом свете проявлялись фигуры людей и все они стояли и просто смотрели на Святогора, а Святогор пытался дотянуться до них и одна из фигур сделала шаг и протянула руку. Святогор тянулся и изо всех сил старался взяться, ухватиться! За эту руку. Фигуры говорили, но Святогор их не понимал, а на душе наступало странное спокойствие. Что-то внутри теплело и уже не хотелось ни чего! Хотелось лишь дотянуться! Стать одним из этих вот фигур! И вот! Одина из фигур, что тянула руку Святогору, вдруг прояснилась лицом и явила прекрасный девичий лик. Фигура девушки улыбалась и что-то шептала, но Святогор смог услышать лишь: «Пора». Она коснулась его и все нутро наполнило теплом и блаженной пустотой…

Содрогавшееся, еще буквально мгновение назад, тело Святогора обмякло и застыло. Кровь более не бежала по венам, воздух по легким, а стекленевшая кожа была тверда и холодна. В комнате воцарилась абсолютная тишина.

Ангел смерти, молча сидевший рядом со Святогором, глядел на него с нежностью и заботой, как глядит мать на родное дитя, когда то ложится спать. Подобно все той же матери, ангел прикоснулся губами ко лбу Святогора нежно целуя и произнес слова, услышать которые не дано ни живым, ни мертвым:

— Пора.

***

Джа осторожно ступал по кочкам, все глубже и глубже углубляясь в болото. Сперва вокруг были деревья, чьи корни торчали из-под воды и были покрыты чем-то бурым и зеленым, а потом пошла водная равнина, испещренная травянистыми кочками. Крепкие и еще здоровые деревья сменились на мертвые коряги и пни, и болото очертилось четкой гранью. Расстояния между кочками становились все больше, а вода местами была покрыта зеленым ковром и Джа пришлось найти длинный шест, чтобы прощупывать путь впереди. На болоте не стоял привычный фон из квакающих и стрекочущих звуков, а стоял стук, треск и угуканье, словно стая сов и дятлов устроили концерт. Иногда раздавались булькающие звуки, вода при этом разбегалась кругами, а в воздухе усиливался неприятный запах. Порой, попадались странные пузыри и ямы, словно бы вода пытается притянуться к чему-то или оттолкнуться от чего-то в воздухе. Такие пузыри и ямы Джа обходил, и старался внимательнее тыкать, прощупывать дорогу впереди себя. Эти пузыри и ямы были болотными ловушками. Где-то в центре болота сидело «оно» и именно это «оно» создавало эти ловушки. Словно паук, Болотная тварь без тела и лика сидела в центре своей водяной паутины и ждало любую неосторожную добычу. Однако телом твари можно считать само болото, только вот как сильно власть создания распространяется на местные воды, было не ясно, но ловушки — это верный знак его владений. Растение, за которым пришел Джа, находилось в центре, где и сама тварь. Связь между тварью и растением очевидна и Джа даже принялся думать, что это растение и есть Болотная тварь, вернее его часть, как гриб! Грибы ведь как устроены? Есть гриб и есть грибница. Грибница — это и есть сам гриб, то есть организм в виде множества нитей, которые располагаются под землей и могут занимать огромные территории земли. А то, что обычно растет на поверхности и часто именуемое как «гриб» — это плод, который появляется в местах скопления нитей грибницы. По мнению Джа, тварь — это как гриб, а растение — это его плод. И плод этот очень ценен. Настойка из этого растения — это мощное обезболивающее. Впервые Джа нашел его лет семь назад. Принял он его за, просто, очень красивое растение, который больше нигде, кроме как в этом болоте, да в одном лишь месте и не растет! Принес домой и поставил на стол в банку. Растение высохло, а листья опали и один из листов попал в одну кучу с сушеными растениями для настоек. Лечебная настойка, которой он лечил кожные язвы, не должна была давать обезболивающий эффект, а даже на оборот! Джа, недолго думая, перерыл всю кучу отработанных трав и нашел среди них лист растения. Его посетила идея, которая, после проверки, оправдалась и Джа стал ходить на болото чаще, становясь все больше и больше частью леса. Кого еще можно Джа лечил, а для кого лечение было бесполезно, тому помогал пережить боль и уйти в покое, ну а растение с болота отлично в этом помогало.

Впереди, слева показалось большое озеро, без единого островка, кочки и деревца. Вся вода в озере была взбаламучена и покрыта пузырями с ямами, а над водой, местами, поднимался легкий дымок, который расстилался по воде. Озеро тянулось на запад, в сторону города Кирова, и заворачивало вправо, где виднелся небольшой островок, покрытый корягами мертвых деревьев. Именно этот остров и был нужен Джа. Чтобы попасть на него, Джа пришлось обойти озеро по правую сторону и выйти на естественную переправу из поваленных деревьев. Взойдя на остров, Джа направился к небольшой проплешине, где и росло растение. Растение напоминало крапиву, но синего цвета, с голубыми полосками и твердыми листьями. Растение или вернее растения, занимали всю проплешину, на которой могло бы разместиться человек двадцать, и приятно источали, напоминающий орех и яблоко, аромат. Джа достал свой серп, емкости и принялся срезать растения, бережно укладывая в емкости то, что успел нарезать. Как только аромат сменился на неприятный запах тухлого мяса, Джа сразу же прекратил резать и стал поспешно собирать вещи. Того, что он успел срезать, должно хватить на пару недель, а сейчас нужно было срочно уходить. Его миссия выполнена и болото не потревожено.

***

В помещении, где лежало раздутое тело Святогора, раздался глухой звук удара. Помещение пустовало и за дверью никого не было. Звук раздался вновь, но уже настойчивее, а следом пошла серия ударов. Кто-то настойчиво молотил и звук напоминал удары сердца, но это сердце не знало ритма. Это сердце молотило в невидимой груди, словно запертый в комнате человек по неведомой двери, требуя, чтобы его выпустили. От очередного удара, лежащее тело содрогнулось. Последовал еще один удар и тело сдвинулось. Удары продолжались до тех пор, пока тело не упало на пол. Тело Святогора походило на гигантский кокон и сейчас из этого кокона кто-то настойчиво пытается выбраться. Что бы там ни было, но вылупиться стремится не прекрасная бабочка. Раздались еще удары и скорлупа дала трещину. От последующих ударов кокон вскрылся и из него вывалился сгусток желтой слизи. Сгусток закопошился и издал тяжелый глубокий вздох. Сгусток, неуклюже, начал ползать по полу. Часто дыша и мечась из стороны в сторону, разбрасывая свою слизь, сгусток начал обретать форму. Проявились черты человеческих рук, головы и тела. Тело размахивало руками, периодически хватаясь за голову, либо сжимая руками тело. На голове проступили черты лица. Это было лицо Святогора. Повалившись на пол, совершенно голый и покрытый тонкой пленкой слизи, он принял позу эмбриона и, трясясь от холода, застонал. Какое-то время Святогор не понимал ни кто он, ни где он. В голове царил хаос и мысли не могли сформироваться хоть во что-то осознанное. Стимулом стал холод. Святогор понял, что должен согреться и стал искать что-нибудь, чем бы накрыться. Эта мысль стала опорной и от нее он уже начал отталкиваться. Мысли и воспоминания росли, словно кристаллы льда на крошечной песчинке. Святогор нашел плед на стуле. Дотянувшись дрожащей рукой, Святогор снял и укутался в него, словно в костюм химзащиты. Святогор, оглядываясь по сторонам, вспомнил свое имя и место где он находится. Его взгляд упал на покрытый слизью кокон, похожий на разорванное тело толстяка. Святогора посетило воспоминание об увиденном сне. В нем он видел человека, даже не просто человека, а именно девушку, прекрасную и милую. Святогор пытался вспомнить больше подробностей, но чем больше он пытался, тем больше деталей ускользало. Он помнил, что та девушка сказала ему что-то очень важное, что-то… Но вспомнить никак не удавалось. Святогор извлек из-под пледа свои руки и взглянул на них. Руки были чисты. Святогор принялся осматривать остальные части тела и с удивлением для себя обнаружил, что на его теле нет ни ран, ни язв, нет несвойственных телу выпуклостей или вогнутостей, все тело было в полном порядке. Что же это? Чудо? Дар Божий? От этой мысли Святогора посетило видение и его ослепило прозрение. Быть может это шанс? Быть может Бог, или кто там, дали ему второй шанс? И сейчас он словно бы родился заново, для новой «чистой» и «праведной» жизни. Тогда та девушка во сне, она — это ангел?

Святогор поднялся и на трясущихся ногах вышел на улицу. На улице стоял ясный день. Яркий свет ослепил Святогора и он зажмурился. Святогора посетило блаженное чувство и глубокий вдох свежего и чистого воздуха подарили небывалую сладость. Святогор, чуть ли не на ощупь, обошел дом, подальше от Солнца. Стоя у стены, Святогор слушал и глубоко дышал. До уха донесся звук ветра и птиц, разговоры людей, скрип деревьев и шелест травы и листвы. Святогор стоял с закрытыми глазами и слушал, словно бы слышал впервые. Гамма новых чувств захватывала его и пьянила. Когда Святогор открыл глаза, то свету предстали его, некогда черные, а ныне золотые глаза, а его взору предстал яркий, словно в свете множества прожекторов и цветных ламп мир. Святогор видел такое буйство цветов и красок, какое не видел никогда в своей жизни прежде. Небо было не просто голубым, в нем были нотки зеленого и оранжевого. Лес впереди и вовсе казался палитрой, словно безумный психоделический авангард. И самое главное — это яркость! Все сияло и было не просто цветным, все вокруг словно бы излучало цветной свет. Сознание Святогора помутнело и ему захотелось вернуться обратно в дом, в прохладу и тьму.

Святогор занавесил все окна, чтобы ослепительный свет ни проникал внутрь, оставив лишь не большую щель, чтобы в комнате не царил абсолютный мрак. Этого света было достаточно, чтобы не слепить и не причинять боль. Тончайший луч света в глазах Святогора, был словно луч прожектора, а рассеянный свет, наполнявший всю комнату, позволял отлично разглядеть даже самые темные углы. Святогор сел на стул и стал разглядывать помещение. Из-за пыли в воздухе, тот словно бы блестел и мерцал, подобно переливам алмаза. В этом мерцании порой проскальзывали образы и фигуры и спустя время, когда глаза привыкли, Святогор сумел разглядеть фигуры людей. Сперва они были тусклыми, но потом наполнились чем-то зыбким и становились все яснее и яснее. В помещении находилось, помимо Святогора, еще несколько человек, но то были не люди, ибо их тела были призрачны, не осязаемы, и пропускали свет. Святогор припомнил сон и протянул руку к фигурам и те протянули свои руки в ответ. Рука Святогора проходила сквозь их руки и те рассеивались словно дым, а потом восстанавливались обратно. На лицах этих призраков проступили добрые черты и в сердце Святогора поселился покой.

Послышался стук и в помещение, рассеивая видение Святогора, вошла девушка.

— Леша! Это я — Соня. Я… — произнесла девушка очень приятным голосом и замолкла на полуслове.

Соня остановилась на пороге. В помещении царила кромешная тьма, которую разрезал слабый лучик света.

— Господи, тьма-то какая! — удивленно произнесла Соня. — Леш! Леш — это ты? — проговорила Соня, увидев в слабом свете чей-то силуэт.

Святогор молчал.

— Я это… Покушать принесла, ты кушать будешь? Леша?..

Святогор поверну голову и увидел Соню. Соня видела лишь силуэт и ярко золотые глаза во тьме. При виде глаз, Соня содрогнулась и замерла. Глаза были не просто желтые или золотистые, а именно золотые! С металлическим блеском. Словно бусинки или два металлических шарика вместо глаза. Соню посетила всего одна мысль — Лис! Она выронила корзинку, что принесла с собой и из нее вывалилось и покатилось содержимое. Соня, цепенея от страха, стояла и не шевелилась. Святогор видел Соню как при свете и видел, что та вот-вот закричит.

— Да, — отозвался Святогор не своим, но очень спокойным голосом.

Соня побледнела. Голос Святогора она не узнала и страх, что это прямо перед ней и есть тот самый Лис, только усилился. Видя это, чтобы успокоить Соню, Святогор произнес:

— Не бойся, — тем же спокойным голосом произнес Святогор. — Это Я — Святогор.

Соня, не веря и от страха, судорожно сглотнула. Святогор, чтобы рассеять сомнения, отодвинул штору и в комнату хлынул яркий свет. Свет описал черты лица Святогора. Он сидел и щурясь глядел на Соню. Соня, увидев лицо Святогора, судорожно выдохнула и нервно задышала. Соня никогда не видела увечий Святогора, ибо познакомилась она с ним еще до того, а уже после, все его уродства скрывали ткани и потому здоровый вид Святогора не вызвал никаких мыслей.

— Господи… Напугал! Я ж чуть Богу душу не отдала! — недовольно пискнула Соня.

— Богу говоришь… — странно удивленным голосом произнес Святогор, задумываясь и отводя взгляд в окно.

— А ты чего там сидишь? — спросила Соня, собирая корзину. — С тобой все хорошо?

— Да, — сухо и как-то недовольно, но спокойно ответил Святогор. — Легче… Легче вот стало.

— Ааа… — подозрительно протянула Соня. — Ну, я это… Корзинку тут оставлю, ты тогда поешь сам, хорошо? Сам ведь сможешь? А то Джа говорил ты…

— Да, смогу, — все тем же сухим и спокойным голосом отвечал Святогор.

— Ну и хорошо… Я это… Пойду тогда.

Эта девица или вернее даже девочка, семнадцати лет, была альбиносом. Ее бледная кожа и серые глаза подчеркивали ее альбинизм. Соня не входила в число пугливых, но сейчас она всем своим видом говорила, что задерживаться не желает. Что же, ее страх был понятен. Лиса, если считать тех, кто пережил встречу с ним, видели единицы и все как один говорили о горящих во тьме желтых газах. Как тут не перепугаться, если учесть то, что на Лиса натыкались так же, как на Святогора наткнулась Соня. Гораздо чаще натыкаются лишь на обескровленных жертв Лиса, с гримасами ужаса на лице. Откуда приходит Лис? Как Лис проникает в поселок незамеченным? И как он умудряется без единого звука убивать своих жертв при наличии вооруженных людей? Вот загадка…

Святогор, перекусив и набравшись сил, вновь вышел из дома. Он гулял по поселку, меланхолично разглядывая деревянные дома с чахлыми огородами и такими же чахлыми обитателями. Люди в поселке жили за счет того, что удавалось взрастить на своих огородах. Старые, сохранившиеся с довоенных времен культуры, росли очень плохо, но люди упорно желали выращивать именно их. Культуры нового мира многие не жаловали, из-за вкуса и пресловутой веры в то, что они вредны для человека. В поселке было не много людей и все знали друг друга в лицо, а потому новости расходились по поселку быстро. Все знали Святогора и знали, что его свалила болезнь, которая грозила ему смертью, а потому удивленно глядели на него, когда он проходил мимо. Кто-то даже останавливал и, не веря своим глазам, спрашивал, задавая, в сущности, один и тот же вопрос: «Как это?». Кто-то даже умудрялся шутить, говоря, что Святогор нашел эликсир молодости и не мог бы он им поделиться? От таких взглядов, вопросов и колкостей Святогор ощутил сильнейший позыв к одиночеству. Покидая огороды и людей, Святогор направился во вторую — западную, половину поселка, что лежал за железной дорогой. Эта половина была одним большим кладбищем. Сперва людей хоронили, но потом просто заворачивали во что-нибудь и складывали в дома, чтобы не утруждать себя рытьем. Каждый дом здесь был склепом. Святогор смотрел на это кладбище своим новым взором и видел то, что не мог видеть раньше. Каждый дом слабо сиял, словно в них еще жили, и чем ниже опускалось Солнце, тем ярче и отчетливее было это сияние. Святогор стоял и смотрел — наблюдал! И лишь когда Солнце скрылось за краем лесного горизонта, он увидел, что за ним тоже наблюдают. Маленький город-кладбище с домами-склепами жил своей — флегматичной жизнью. Некоторые жители стояли, не смея покинуть своего обиталища и смотрели на Святогора пустыми глазами. Любой другой, если бы мог это видеть, бежал бы в страхе, но Святогор ощущал покой и такое же флегматичное чувство, которым жила странная община. Обитатели этого кладбища не были людьми, они были такими же призраками, что являлись Святогору чуть ранее. Железная дорога, что делила поселок, лежала тут, словно граница между двух государств, граница между царством жизни и царством смерти. Ни одна из сторон несмела переступать эту границу и могла лишь наблюдать. О чем думают жители царства смерти? Тревожит ли их что-то? Святогор об этом даже не задумывался, ибо его тревожили свои мысли. Его место там, по ту сторону границы, но нет, его оставили тут, дали второй шанс. Для чего? Неужели он смог доказать, что имеет право на вторую попытку? На новый — истинный путь?

Сознание Святогора словно взорвалось. Новое видение мира пролило свет и дало осознание. Не имевший веры, словно прозревший слепец, Святогор обрел ее. Угасшая надежда загорелась вновь, осветив новую дорогу и цель Святогора.

***

Джа возвращался тем же путем, что и пришел. Озеро, которое теперь лежало по правую руку, затянуло туманом с гнилостной вонью, но Джа не обращал на это внимания, ибо его нос давно привык не замечать подобное амбре. Туман переходил на болота и поднимался вверх, закрывая собой дорогу и лес впереди. Джа прибавил шаг, чтобы обогнать туман, но гул, напоминавший глухой рев зверя, со стороны озера заставил его остановиться и приглядеться. За туманом было скрыто все озеро и уже даже остров был не виден. Туман полз очень быстро и Джа пришла в голову мысль, что туман ему все же не обогнать. Джа продолжил путь, погружаясь в густой и вонючий туман. Эти болота Джа знал хорошо и потому туман не сбил его с пути и даже не испугал. Пугали звуки, которые издавало озеро. Туман двигался, словно бы переваливаясь, в нем мелькали тени деревьев, а некоторые из теней, словно бы двигались и бродили с места на место. Джа торопился и некоторые тени, в этой спешке, стали принимать причудливые, но знакомые формы. Тени походили то на громадное дерево, то на огромного человека или нечто вроде, а то и на слона или лошадь… Слышались угуканье и ауканье, и неразборчивая речь. До уха Джа донеслось невнятное, словно издали и отовсюду:

— Где же ты был? Я тебя звал, звал, а ты не откликался…

Джа поразил этот голос. На этом болоте, за все годы, он ни разу не встречал других людей. Даже он сам сюда приходит лишь по делу и не задерживается надолго. Кому принадлежит этот голос? Джа стоял и зачарованно вслушивался. Голосов больше не было, лишь озеро стало издавать булькающие звуки все чаще и интенсивнее. Джа опомнился и прибавил шаг. В дымке тумана уже проявлялся силуэт леса, когда Джа понял, что болота начали наполняться водой. Мелкие кочки вода уже скрыла и иногда Джа путал и сбивался с дороги. Что-то потревожило болото. Быть может это те, чей голос он слышал? Зашли по незнанию и потревожили? А может, те голоса ему почудились? Если да, то, как же тогда он мог потревожить болото?

До леса оставалось всего ничего, но дорога путалась и Джа несколько раз заходил в тупик. Туман вокруг стал словно бы гуще и в нем виднелись другие «жуткие» и «страшные» тени. Джа уже не сомневался, что попал в капкан местного хозяина и только не понимал по чьей же вине. Безобразные тени то возникали, то пропадали, стараясь заставить Джа потерять самообладание, сбиться с пути и забрести в тупик, где его будет поджидать болото. Но Джа — это один из тех людей, у которых мир отнял все кроме жизни. Потому Джа до сих пор и жив. Все попытки болотной твари заставить Джа потерять голову были словно волнами, что разбиваются о скалы. Свободное место, что когда-то занимало самообладание, сейчас занимает флегматичное спокойствие и радость. Условный девиз Джа: если проблему можно решить — решим, если нет — ну и что? Но тварь не понимала и с настойчивостью голодного комара наседала на Джа, все сильнее и сильнее наваливаясь, все больше и больше желая свежей добычи. Раздался неприятный гул, который разнесся эхом по всей округе. Болотная тварь была обеспокоена тем, что ее добыча ускользает. Воды прибавилось и Джа уже с трудом разбирал дорогу на ощупь.

Впереди виднелся силуэт леса и радости Джа прибавилось. Но Болотная тварь не желала отпускать. Туман начал сгущаться и подниматься, скрывая собой все вокруг. Туман наполнялся чем-то темным и свет с трудом проникал в эту завесу. Раздался протяжный гул и болота содрогнулись. Гул этот был иным и доносился не с озера, а со стороны леса. Болото вновь содрогнулось и раздался тревожный гул со стороны озера. Туман начал проясняться и словно бы отступать. Показался лес и у границы леса и болота показалась фигура гиганта. Джа увидел его — Хозяина леса. Гигантский олень стоял и, задрав голову, издавал тот самый протяжный гул. Он бил копытом и каждый удар вызывал содрогания болота. Хозяин леса и Хозяин болота — два правителя на границе своих владений. Болотная тварь явно была слабее и боялась могучего создания из леса. Вместе с туманом отходила и вода, обнажая дорогу. Не теряя времени, Джа воспользовался ситуацией и покинул болота. В лесу, под покровительством Хозяина, Джа ни что не угрожало. Все болото, словно бы разом, издало тяжелый гул и ветер, разгоняющий туман, обрушился на лес, заставляя деревья истошно скрипеть.

Болота были позади. Джа шел в сторону дома, а Хозяин леса, словно путеводная звезда, шел далеко впереди и все больше, и больше исчезал из виду, пока полностью и бесследно не исчез за деревьями. Вечером, ближе к ночи, Джа уже был недалеко от водохранилища. Нужно было поесть, поспать и утром направляться в поселок.

Лежа на брезенте, Джа думал о лесе. Этот молодой, но отчаянно жаждущий казаться старым, лес стремился заполнить собою все. С уходом человека ушла и угроза миру, но человек не сгинул и доказательство тому — он, поселок в котором он живет и все те путники, что порой появляются. Джа часто задавал себе один и тот же вопрос: «Что же МЕНЯ ждет?». Джа никогда не унывал, даже когда думал о грустном. Его веселое настроение и вечная улыбка всегда были искренние. Но Джа терзал выбор между людьми и лесом. Его разум заставлял оставаться с людьми, а сердце тянулось к природе. Джа не боялся своего будущего, потому, что ему хорошо в обоих мирах, но пограничное состояние причиняло боль. Словно между молотом и наковальней, Джа порой взывал к кому-то, чтобы тот сделал выбор за него.

— А буду ли я доволен выбором? — засыпающим голосом, произнес Джа слова, которыми отвечает себе на свой вечный вопрос.

***

Святогор лежал на земле, у опушки леса и смотрел в ночное небо. Ясное, чуть тронутое редкими облаками и усеянное звездами небо разрезала линия млечного пути. Мириады звезд сияли тысячами цветов, а рядом с млечным путем сильно выделялось одно большое и размытое пятно. Некоторые звезды мерцали и переливались радугой, другие двигались, становясь то ярче, то тусклее. Святогор закрыл глаза и вслушался. Он слышал звуки леса и его обитателей. Он слышал звуки воды, травы и людей. Святогор даже слышал звуки неба и звуки, что приходили из ниоткуда. Эти непонятные звуки приходили, словно бы отовсюду и Святогор как будто ощущал их кожей. Подул ветер и Святогор ощутил невероятную гамму запахов. В этой гамме присутствовали нотки живительной сырости, душистой растительности, терпкой земли и древесины, крепкий аромат старых домов. Запахи вызывали тактильные ощущения и Святогор погружался в мир чувств. Крепкие запахи вызывали ощущения крахмала на руках, резкие запахи походили на жжение снега, а мягкие напоминали прикосновение воды. Но в эту фантастическую гамму чувств вмещался один запах, вызвавший у Святогора боль как от ножа. Мерзкий, тошнотворно-сладковатый запах резал, словно писклявый голос в хорошо поставленной пьесе. Святогор, возмущенный и встревоженный, открыл глаза и сел. Запах шел со стороны поселка и вынуждал узнать причину его столь вульгарного появления. Святогор встал и направился к источнику этого зловония. Поселок уже спал и лишь часовые стояли на постах, вооруженные кто луками, кто арбалетами. Часовые разговаривали на тему «чего бы пожрать?» и запаха совсем не ощущали, а дозор несли по принципу: увидел — кричи. Один из часовых, еще совсем пацан, со словами: «Я в толчок», ушел в сторону леса. Для часовых ночь была глухой, но для Святогора весь поселок был как на ладони. Пройдя мимо часовых, не вызвав у них и тени беспокойства, он направился к источнику этой гнусной вони. Чем ближе был источник, тем омерзительнее становился этот странно знакомый запах. Когда Святогор дошел до одного из крайних домов на юге поселка, он прямо-таки увидел, как этот дом светится, но то был не свет, а удушающая вонь! Святогор вошел внутрь, и, пройдя в спальню, увидел. На кровати лежало тело или вернее то, что от него осталось. Тело словно, до костей, обглодали крысы, а все нутро начисто было выжрано. В помещении было открыто окно и дул легкий ночной бриз, но этот бриз не освежал стоявшую вонь. Святогор выскочил на улицу и, добегая до часовых, переполошил всех своим внезапным появлением.

— Мать твою Иисусе в окорок! — выругался бородатый часовой. — Леха! Совсем охренел?!

— Там тела, в доме! — строгим, но спокойным голосом произнес Святогор.

— Что? Какие тела? — не понимая спросил бородач.

— В доме! Тела! Мертвые! — с надрывом и тяжестью в голосе произнес Святогор.

Бородач удивился. Он явно не понимал Святогора.

— Мы тут весь вечер сидим, никого и тишина полная! Так что ты Леша, завязывай давай, а то твой эликсирчик молодости тебе в голову, походу, ударил, — бородач заржал.

Вслед за бородачом заржали и другие часовые.

— Я тебе сейчас в голову ударю этим элексирчиком! — недовольно произнес Святогор. — У вас людей прямо под носом жрут, а вы тут ржете!

Все прекратили смеяться. В воцарившейся тишине раздался крик. Со стороны, со спущенными штанами и диким ужасом на лице, крича и выкрикивая: «Там! Там! Там!», бежал, путаясь в штанах, молодой часовой. Бородач озабоченно вперился взглядом в бегущего парня и после того, как тот выкрикнул: «Оно там! Тварь там!», витиевато выругавшись, засвистел в свисток, поднимая тревогу.

В поселке закипела жизнь. Часовые, поднятые свистком, начали осматривать и обыскивать дома, где была поднята тревога. Кто-то из жителей, потревоженный часовыми, вышел посмотреть. Объявившуюся в поселке тварь хотели спугнуть и заставить выдать себя. Но все старания были безуспешны. Только Святогор, доверяя своему носу, смог уловить тот самый запах и пасть на след. Пока все шумели и старались выкурить тварь, Святогор, следуя прочь от часовых, вышел на очередной дом, который светился той самой вонью. Подойдя к входной двери Святогор остановился, сжимая ручку. Входить через парадную дверь было нельзя и тогда Святогор пошел в обход, находя открытое окно, которое вело на кухню. Он осторожно проник вовнутрь и огляделся. На столе лежал нож и Святогор взял его, держа в руке лезвием вниз. Святогор, следуя за запахом, прошел в спальню и увидел его. Тощая, ростом под потолок, покрытая редкой шерстью, с длинными лапами и двумя парами ушей-локаторов, тварь стояла, сгорбившись над телом местного обитателя. Он больше походил на громадную собаку или скорее даже оборотня, за исключением одной детали. Тварь стояла с раскрытой пастью, и из нее торчало множество языков-щупалец, которые обгладывали тело человека. Святогор с ужасом смотрел на тварь, крепче сжимая рукоять ножа. Ненавидя тварь всем своим нутром, Святогор, бесшумно обходя сзади, вкладывая в удар всю злость и ярость, всадил нож по самую рукоятку твари прямо под левую лопатку, в надежде пронзить сердце. От неожиданности и боли, тварь взбрыкнулась и сбила Святогора с ног. Обернувшись, тварь окинула Святогора взглядом своих желтых глаз. Тварь не закричала от боли, а лишь грозно зашипела, словно угрожающая змея. Святогор пошарил рукой, в поисках чего-нибудь, чем можно обороняться. Ощутив металлическую прохладу, Святогор схватил предмет. То были ножницы. Когда тварь метнулась на Святогора, тот перекатившись, всадил ножницы в лапу, которой тварь махнула, в попытке ударить Святогора. Тварь, от боли, отдернула лапу и вновь зашипела. Тварь бросилась на Святогора, но тот успел увернуться. Зверюга изгибалась в три погибели, чтобы достать Святогора, но ее габариты в ограниченном пространстве были большим минусом и огромным плюсом для Святогора. Святогор искал все, чем можно было бы пырнуть тварь и изувечить ее, а тварь пыталась изловить прыткого Святогора. В руки Святогора попала спица для вязания, которую он всадил твари прямо в глаз. Сражение Святогора и твари, проходившее в удивительной тишине, вдруг разрезал чудовищный рев боли! Тварь ревела и махала лапищами, стараясь вслепую задеть Святогора. Шум, доносившийся с улицы, прекратился. Люди снаружи поняли, что ревел зачинщик тревоги, тварь по имени — Лис. Святогору открылся момент. Пытаясь вытащить спицу, которая причиняла невыносимую боль, Лис открылся для решительных действий Святогора и Святогор воспользовался этим моментом. Бросившись на тварь, Святогор оседлал ее, перехватывая горло твари левой рукой для удушения. Лис начал брыкаться и трясти телом, стараясь скинуть Святогора, но тот держал мертвой хваткой. Послышались голоса, топот ног и в пороге спальни показались люди. Видя беснующуюся тварь и Святогора верхом, все разом ахнули от страха и кто-то, видимо машинально, выпустил в тварь стрелу, которая угодила в брюхо. Тварь одним махом лапы снесла подвернувшегося под горячее человека, который отлетел в стену. От удара о стену, голова человека взорвалась как помидор! Тварь ревела от боли, а люди кричали от страха. Почуяв легкое дуновение свежего воздуха, тварь, не разбирая пути, сметая и топча людей насмерть, ринулась на улицу. Вышибая дверь, с ревом и шипением, со Святогором на спине, тварь явила себя всем, кто собрался у входа. Поднялся гвалт людских криков. Тварь сметала случайно подвернувшихся и пыталась сбежать. Кто-то, очухавшись, открыл огонь. Повинуясь стадному чувству, прочие часовые тоже начали стрелять. Тварь брыкалась и лягалась, извивалась и всеми силами пыталась уничтожить назойливых, как облепившие жука муравьи, обидчиков. Святогор сильнее и сильнее сжимал руку на горле твари. Тварь, которая от стрел уже походила на дикобраза, хрипя и трудно дыша, упала на усеянную трупами землю. Извиваясь из последних сил, тварь пыталась уползти прочь. Но Святогор перехватил свободной рукой пасть твари и на глазах всех оставшихся людей, словно знаменитый Петергофский Самсон, разрывающий пасть льва, начал раздвигать пасть Лиса. Пытаясь не дать Святогору этого сделать, Лис, извиваясь, попытался скинуть Святогора. Но сил было мало, а Святогор крепко и надежно сидел верхом. Несколько усилий и пасть твари, с диким хрустом и треском разрываемой плоти, с фонтанами крови и криками Святогора, разрывается, обнажая содержимое мерзкого тела. Тело твари забилось в смертельной агонии, возвещая конец чудовища.

Святогор возвышался над поверженной тварью и глядел на кровавое месиво. Стояла гробовая тишина и люди, кому удалось пережить и лицезреть все произошедшее, смотрели на кровавую картину со страхом. Но их страх был адресован Святогору, а сам Святогор, тяжело дыша, рассматривал окровавленные руки.

***

Ближе к обеду в поселок вернулся Джа. В поселке все были на взводе, а у южного прохода, через который пришел Джа, бросалась в глаза картина кровавой бани. Когда Джа узнал, что произошло, то он, сильно встревоженный, незамедлительно направился к дому Святогора. Святогора Джа застал за уборкой в доме. Святогор, в одних штанах и тапочках, стирал вещи в тазике. На вымытом полу, рядом, лежали швабра с тряпкой и стояло ведро с грязной водой. На лице Святогора была счастливая безмятежность, а сам он мычал какую-то песенку. Джа поразился тому, что он видел. Он видел тело Святогора и знал, что в мире нет того, что бы могло излечить его недуги или хотя бы просто поднять с постели. Однако тело Святогора сияло своей чистотой, как и вымытый пол, и не было ни единого намека на хоть какое-то недомогание. Святогор, видя стоящего на пороге Джа, меланхолично уставился, ловя его взгляд.

— Ле… Леша… Как это? — страшно удивленно спросил Джа.

Святогор не ответил, а просто встал и уставился на Джа.

— Как это возможно? — продолжал Джа.

— Ты о чем? — сухо ответил Святогор.

— Люди говорят, ты… Там… — Джа неопределенно махнул рукой, не отрывая взгляда от Святогора. — Это ты сделал?

— Ты про Лиса? Да, — тем же сухим голосом продолжал Святогор.

— Но как?!

— Сам не знаю, — улыбаясь и с легким смешком ответил Святогор. — Кажется, я излечился и стал сильнее.

— Невозможно… — просипел Джа. — Я ведь видел! Собственными глазами видел! Такое невозможно вылечить! — испуганным шепотом отвечал Джа.

— Чудо, — просто и сухо ответил Святогор, поведя плечом.

— Какое еще чудо?! Такого быть не может!

— Наверно, — глубоко вздыхая, ответил Святогор. — Но как видишь — я здоров и более того!

— Чушь! — чуть ли не крича произнес Джа.

— Я же говорю — чудо.

— Бред! Таких чудес не бывает!

— А откуда ты знаешь?

— Потому, что такое лишь Богу под силу!

Повисла тишина.

— Ну, значит — это Бог и видимо он решил дать мне второй шанс.

Джа уронил рюкзак, что держал в руке и молча смотрел на Святогора с открытым ртом. В голове Джа словно взорвалась бомба, разметав мысли, а Святогор подошел к Джа и обнял его.

— Не бойся, — ласково и спокойно произнес Святогор.

Джа аккуратно отстранил Святогора и недоверчиво поглядел на него.

— В прошлой жизни я натворил много зла… — задумчиво, опуская взгляд, произнес Святогор. — Уж не знаю, за какие заслуги, но видимо второй шанс мне был дан на искупление.

Чуть успокоившийся Джа смог произнести лишь:

— Смерть жизнью, так не искупают…

Глава 4. Изгнание

Бояться надо не «библейского» ада.

Бояться стоит ада «людского».

Пять лет… Прошло пять лет, с тех пор как Святогор, скажем так, переродился. Переродился и его облик. Из прежнего тощенького парня он превратился в двух с половиной метрового великана. Его тело покрылось короткой, но очень жесткой бурой шерстью, а на голове было некое подобие гривы. В сочетании с ростом и внушительным весом он походил на что-то среднее между медведем и львом. Только вот лицо было более человеческим или скорее помесь человеческого со звериным, да и кисти рук и ног тоже были скорее человеческими, во всяком случае без длинных и острых когтей. От простой, в силу габаритов, одежды пришлось отказаться. Святогор носил сшитый из разных, но однотонных, тканей темный балахон, делаясь похожим, особенно в капюшоне, не то на монаха, не то на друида. Образ монаха-друида дополнял, сделанный Джа посох, на который Святогор, хоть и изредка, но опирался, чтобы не гнуть спину и больше походить на нормального человека. Святогор, в отличие от жителей, словно бы не замечал своего преображения. Нет, то, что он изменился внешне, он, разумеется, замечал, но Святогор не видел в этом ничего плохого и потому не придавал значения. Он с искренней добротой и уважением относился к местным и взгляды людей не воспринимал как что-то плохое. А вот обитатели Белореченска видели в облике Святогора некую угрозу. На него смотрели как на ручного льва. Лев, который хоть и был ручным, но по природе своей остается хищником, который в любой момент может поддаться инстинктам. Масло в огонь подливали и такие вещи, и события как: пугливые тетки, вспышки гнева Святогора, и само собой нечеловеческая сила. А учитывая, что последние полгода Святогор пристрастился к алкоголю, страхи только усиливались.

За пять лет поселок ожил. По чьей-то воле почти все больные умерли, тем самым сняв груз ответственности с шеи живых, у которых от этого появилось больше времени на рутинные занятия. Люди стали чаще ходить в лес на охоту и какое-то время охотникам помогал Святогор. Джа, потеряв почти всех своих мучеников, тоже зачастил в лес и уходил туда все чаще и оставался там все дольше, пока в одно прекрасное время, когда в поселке не стало последнего больного, не ушел и более не возвращался. Многие думали, что Джа сгинул в лесу, но только Святогор знал правду, которую поведал ему сам Джа.

— Меня тут больше ничего не держит, — безмятежно спокойным, но очень счастливым голосом говорил Джа. — Я люблю людей, но сердце и душу тянет туда.

С уходом Джа поселок преобразился, словно вместе с Джа ушло и то, что держало здешнюю жизнь в ежовых рукавицах. С уходом Джа изменилось и отношение людей к Святогору. При Джа Святогор старался угодить людям во всем. Помогал охотникам, помогал Джа с врачевательством, помогал местным в быту и так далее. А с уходом Джа превратился в ненужную вещь. Люди, хоть и с любезностью, но прогоняли Святогора.

— Прости Леш, но… Не подумай, просто и сами справимся. Спасибо.

Когда Святогор был не в духе, то в порыве гнева, не соразмерив силу, мог что-нибудь сломать или швырнуть далеко и надолго. Такие вспышки гнева с каждым месяцем учащались и Святогор порой мог вспылить от какой-нибудь мелочи. В такие моменты, если кто-то был рядом, старался забиться в угол, а дети порой подстерегали Святогора, чтобы увидеть, как тот что-нибудь сломает или швырнет. В основном под горячую руку попадались деревья и пни, увесистые булыжники и мусор. Бывало, что под руку попадались и более ценные вещи, но их поломка или потеря, под гневными взглядами, прощалась Святогору. Порой, когда Святогор уходил к себе, а карауливших детей у его дома видели взрослые, то те принимались их бранить.

В последние пару лет в поселке стали появляться странники, которые рассказывали невероятные и фантастические истории о мире, который они повидали. В те же пару лет, не смотря на свой вид и размеры, Святогор превращался в невидимку. В какой-то момент, оставленный людьми и Джа, Святогор ощутил одиночество, с другой стороны, Святогор любил одиночество. Но сейчас он испытал его иначе, сейчас он чувствовал себя — брошенным! Святогор погрузился в депрессию, которая переросла в апатию и тогда Святогор начал пить. С учетом того, что алкоголь в поселке было из чего гнать и этого добра было в избытке, хоть на землю лей, алкоголизм Святогора ни что не сдерживало. В дни особенно острой апатии, Святогор заливал в себя алкоголь чуть ли не силой, пытаясь заполнить бездонную дыру одиночества.

Святогор жил там же где и раньше у северной опушки. В поселке он стал появляться все реже, больше проводя времени наедине с самим собой. Чаще он выходил лишь за тем, чтобы пополнить запасы еды и алкоголя. Из мученика он превратился в отшельника и порой его даже посещали мысли, особенно после разговоров странников о мире, бросить все и уйти, куда глаза глядят. Но время шло, а Святогор оставался в поселке. Просто так покинуть насиженное место нелегко, даже если ты понимаешь, что тут тебе нет места. Разум все равно старается зацепиться за что-то, даже если это и не имеет смысла, в отчаянии любая нелепость может его обрести.

Святогор лежал в своей кровати и разглядывал потолок захмелевшими глазами. С улицы доносились звуки людей, в воздухе помещения висела слабая пыльная взвесь и стоял крепкий запах пота, шерсти и перегара. Голова была пуста и мозг отказывался родить хоть какую-то мысль. Периодически Святогор прикладывался к фляге, не отрываясь от созерцания потолка. Вдруг, за окном послышался детский смешок и Святогор буркнул что-то неразборчивое. Детишки за окном шептались и хихикали, и в окно прилетело что-то, что со звоном ударило в стекло. Святогор чуть привстал и сочным басом рявкнул в сторону окна неразборчивым матюгом. Дети лишь засмеялись еще громче, а Святогор, кое-как встав с кровати, швырнул в стену флягу, которая с металлическим звоном ударяется о стену, заставляя детей замолчать. В попытке подойти к окну, Святогор задевает ногой за ножку стола и с глухим грохотом падает. За окном послышался сдавленный смех. В Святогоре вскипел гнев и, не контролируя себя, он схватил стол за ножку и швырнул его в окно словно топор. Со звоном стекла и треском дерева, окно и стол, под аккомпанемент из детских криков, разлетелись вдребезги!

— Катитесь к черту, малолетки хреновы! — львиным басом ревел Святогор.

За окном послышались встревоженные голоса взрослых, которые крепко ругали детей, бежавших в страхе от окна Святогорова дома.

Да, дети боялись Святогора, как и все взрослые, но взрослые не просто боялись, а опасались Святогора. Детский же страх — это лишь инстинкт, который не имеет под собой почвы. То есть дети бояться инстинктивно, но они не испытывают осознанного ужаса, внушаемого другим чувством — инстинктом самосохранения. Они боятся, но этот страх не откладывается, а забывается и вспоминается только с шутками. Этот страх вызывает прилив адреналина, который приятно пьянит их глупые головы, а потому они возвращаются вновь и вновь, не смотря на ругань и запреты взрослых.

Святогор сидел на полу, напротив разбитого окна. Пустая голова старалась выдать хоть какую-то мысль, но алкоголь начисто выветривал любые мысли и силы. Проведя в таком состоянии какое-то время, Святогор увидел флягу, лежащую на полу. Подобрав ее, Святогор с огорчением осознал, что она пуста. Не обращая внимания на сотворенный бедлам, словно все так и было, Святогор встал и вышел на улицу. Свежий воздух прояснял голову и навевал мысли. Он шел в сторону вокзала, мимо обжитых и пустующих домов. Дневной свет слепил и Святогор брел с накинутым на глаза капюшоном. Поселок жил размеренной жизнью и людей совершенно не волновало прошлое и будущее, их волновало лишь настоящее. На Святогора косо глядели, но тут же отводили взгляды, делая вид, что даже не заметили. У вокзала Святогор остановился и вгляделся в старые дома-склепы. Сейчас они были пусты. Святогор чувствовал себя как один из этих домов, таким же пустым. Еще пять лет назад, он даже не надеялся прожить и года, но потом — о чудо! Святогор, вместе с новой жизнью, открыл в себе веру. Вера помогла ему, подарила цель в жизни, но сейчас эта цель начала гаснуть и Святогор не понимал почему? Что же он не так делает? Неужели все то, что он делал для людей — это не то? Или может недостаточно? Да разве того, что он сделал мало?! Почему его бросили? Почему?! Из-за чего пустота внутри становиться все больше?.. Святогор пытался высмотреть хотя бы одного призрака на заросшем кладбище, но все хранило тишину и пустоту. Даже они бросили…

— Может, — глубоко вздыхая, тяжелым и тихим голосом проговорил Святогор. — Я сбился с пути?

Святогор напоследок кинул тяжелый взгляд на дома и направился к южной окраине поселка. В одном из домов жил старичок, который был местным самогонщиком. Постучав в дверь, из глубины дома Святогор услышал старческое брюзжание:

— Хто там еще?! Хакого лешего забыли?!

— Это я, — отозвался Святогор.

Последовала тишина, а затем нарастающий шум шаркающих шагов. Дверь открылась и на пороге показался совершенно седой старик с густой бородищей и мощными морщинами на лице, из-за которых складывалось впечатление, что перед вами волосатый Шарпей.

— Шо, опять? — недовольно буркнул старик.

Старик сильно картавил, из-за неполного зубного комплекта и от того его старческий вид еще больше становился стереотипным.

— Как будто к тебе за чем-то другим ходят? — пробасил Святогор.

— Давай сюды флягу.

Святогор протянул ему свою флягу. Старик резким движением выхватил ее из рук Святогора.

— Дров мне тохда ноколи.

Старик запер дверь, а Святогор направился отрабатывать самогон.

Раньше, Святогор просто помогал людям даром. Он мог и дров наколоть, и воды принести и много чего еще сделать и все даром. Словом — чистый альтруизм. Но теперь альтруизм почти что иссяк. Делать что-то за так не вызывало у Святогора чувство нужности и радости, а потому он помогал лишь в оплату, как например сейчас, за что-нибудь.

Валентин Иванович Йова был хоть и не особо приветливым стариком, но самогон он гнал отменный, а потому брали у него все. Но за даром он никогда не давал, а в уплату всегда просил что-нибудь сделать по хозяйству. Даже если этого хозяйства было вдоволь и с большим запасом, все равно. Порой Святогору казалось, что Валентин Иванович еврей, потому как сам он лишь самогон гонит, а по его хозяйству работает половина поселка. Вот и сейчас, дров в хозяйстве было хоть второй дом из них строй, а все рано, пока не наколешь столько, сколько нужно, дабы он был доволен, самогона не видать.

Святогор, за полчаса работы, наколол гору в половину своего роста и наколол бы еще, да колоть было уже нечего. Валентин Иванович, видя из своего окна, что Святогор закончил работу, вышел и вручил Святогору полную флягу. Не дожидаясь пока Валентин Иванович уйдет обратно в дом, Святогор отвинтил крышечку и присосался к фляге. Самогон острым ножом потек по горлу. Словно безумный барабанщик, градус ударил в голову и мир, вместе с телом приятно поплыл. Трезвенники утверждают, что алкоголем горю, депрессии и прочим нервным недугам не помочь. Да, проблему это не решает, но зато алкоголь дарит абсолютную безмятежность. Проблемы отходят на второй план и на все становиться наплевать. Одиночество? Пустота? Плевать…

Крепчайший алкоголь заметно ударил по разуму Святогора и тот вялым шагом побрел обратно. Всякий раз, когда Святогора начинали посещать мысли о том, что же не так стало с его жизнью, он прикладывался к фляге и алкоголь выветривал их, заменяя приятным дурманом.

За грозной внешностью Святогора пряталась жалость. Его прежняя сила исчезла. Одиночество, которое он любил, предало его, ибо одиночество не учит, не поддерживает, не делает сильнее, а в трудную минуту, оно как Брут всаживает нож в спину Цезаря. Одиночество — это лопата, которой человек роет себе яму. Нет, в небольших количествах оно полезно, помогает подумать о многом, но передозировка смертельно опасна, ибо рождает слишком много мыслей и вопросов. Одиночество сеет семена депрессии, а депрессия, если дать ей волю взойти, заставляет грызть самого себя. Когда депрессия перерастает в апатию, то градус самокопания возрастает и теряется воля. Именно поэтому многие и ищут утешения на дне бутылки, потому, что алкоголь глушит мысли. Единственное лекарство — это поддержка близких. Вот только… У Святогора не осталось тех, кто бы мог его поддержать, а потому его скоростной экспресс сейчас гнал без тормозов с вершины горы.

Сквозь хмель, Святогор смог разобрать лай собак. Местные собаки не лаяли без причины и чаще всего причина тому — кто-то извне, кто-то кто пришел из-за поселка.

Очередные странники пришли с севера. Они шли по железной дороге и их перехватили у входа в поселок. В целях безопасности, местная охрана проводила их для допроса. Странников продержали около часа и после того, как все были убеждены, что странники угрозы не представляют, были переданы на попечительство местного, скажем так, куратора вопросов о странниках. Эта условная должность подразумевала, в пределах мер безопасности, заботу о гостях. В заботу входило: предоставление временного жилья для отдыха, и возможность, не бескорыстная, разумеется, восполнения припасов. Всякий странник — это дорогой гость, но дорогой он лишь условно, ибо уже был случай, когда один захудалый гость, с виду — совершенно безобидный, после отдыха привел друзей. К счастью, дружки его не были грозными бандитами-мародерами, а были банальными и жалкими ворами. Этот гость осмотрелся и разведал что и как. Ушел, а потом ночью вернулся с друзьями и попытался ограбить склад продовольствия. Увы, для них та ночь была последней, ибо один из часовых поймал одного с поличным, ну и поднял тревогу. В попытке оказать сопротивление, все были убиты, а тех, кто попытался сбежать догнал, нашел и добил Святогор. С тех пор каждый гость дорог лишь пока оправдывает свою цену. В новом мире нет денег, в новом мире правит старый добрый — бартер. Ты — мне, я — тебе. Хочешь еды? Поработай! Хочешь спать? И снова — поработай! Труд — это самая весомая валюта, которая была в обиходе всю человеческую историю. Если есть что другое предложить — замечательно! Чаще всего, весомую цену имеет информация, а странники ею богаты. Именно благодаря странникам жители Белореченска узнали, что в мире еще есть люди и они не одиноки. Увы, но средняя численность общин не превышает и ста человек, а разброс между общинами может составлять от пары сотен, до нескольких тысяч километров! Как пример, ближайшая община на севере — это город Нарьян-Мар, который, если напрямик, то в тысячи километрах. Вот только напрямик там ни как, ибо эта община в прямом смысле живет на болоте в плавающих домах. Собственно, половина всего севера покрыта либо лесами, либо болотами. В основном, странники приходят с востока, редко с юга и вот первые с севера. Единственное направление, откуда еще никто и ни разу не приходил — это запад.

Гостей пристроили в бараке в восточной части поселка и там же им нашли работу, чтобы окупить запрошенные припасы. Из пяти странников работали лишь трое. Один был не трудоспособен, а еще один, по всей видимости их лидер, провел остаток дня, беседуя с начальником охраны. В поселке не было таких понятий как: главный, лидер, начальник, совет и тому подобное. Жизнь тут была демократичной и все решалось голосованием. Единственный, кто выступал в роли гласа народа — это начальник охраны, который, при необходимости, выступал на публике и произносил речи, но власть имел лишь над часовыми и патрульными. Из беседы с лидером странников, этот начальник — Сергей Виссарионович, узнал, что странники держат путь в Краснодар. Свой путь они начали после того, как в их общине случился бунт. Чтобы не попасть под раздачу, сбежали подобру-поздорову. Они шли несколько месяцев и было их вдвое больше. По поводу самой дороги, то северные болота больше опасны ядовитыми водами, чем какой-нибудь опасной тварью, но и такой там хватает.

В бараке было что-то вроде скотного двора, в котором содержали имевшихся коров. Коров было мало и потому держали их не для мяса. Вообще странным было то, что эти коровы пережили первые годы, но факт оставался фактом, а ради молока этих коров охраняли лучше, чем жителей поселка. Работы в бараке всегда было в достатке и лишние руки всегда были не лишними. Скотный двор также, негласно, называли пьяным или скотским двором, потому, что желающие выпить собирались именно там. Ко всему прочему, начальница двора или как ее все звали — баба Глаша, всегда имела у себя запас спиртного, ибо из чего гнать было в избытке и всегда рада угостить, разумеется, не задаром. У бабы Глаши даже было отдельное помещение или как в народе — скотный клуб, где желающие выпить, собственно и собирались. Однако в нынешний вечер в скотном клубе был аншлаг. После окончания рабочего дня, желая пропустить по рюмочке крепкого, все странники собрались в этом клубе. Народ, желая позадавать вопросов, также навалился в клуб.

— Ооо… А с бабами у вас там как было? — спрашивал местный мужичок, с кучерявой бородой, у одного из странников.

— Бедно, но безотказно, — чуть насмешливо отвечал один из странников, что помоложе.

— И что? Прям так безотказно, что, типа подошел, сказал и даст?! — удивленно переспросил мужик.

— Ну, не совсем так уж и прямо, у нас ведь со жрачкой туго. У нас как: ты ей рыбы, по дому чего, а она и это, того.

— Ааа… — мужик махнул рукой. — Ясно, ну у нас почти так же, только вот у нас все бабы как жены! Ты для нее пахаешь как конь, а она: «Ой, я чета не в духе…» — произнес мужик писклявым голосом, хлопая парня по плечу и переходя на конский ржач.

В клубе стоял веселый и хмельной дух. Все пили и болтали, а один из странников, что на вид старше всех остальных, рассказывал историю.

— Ну, дело было лет так тринадцать или двенадцать назад. Мы тогда отправились на восток, на разведку. Кругом одна голая степь! Ни деревьев, ни кустов, даже травы нет! Так вот! Шли мы три месяца и ни единого человека или зверя какого, лишь брошенные вигвамы попадались, да деревянные сани, Бог знает кем брошенные. Дошли мы значит до какого-то поселения, там штук сорок этих вигвамов натыкано. Ну, мы значит сразу типа: «О! Соседи!». Сунулись, а там! — странник сделал паузу и продолжил притушенным голосом. — Все словно бы и живые, и мертвые!

Все уставились выпученными глазами на странника с разинутыми ртами.

— Как… Как это: и живые, и мертвые?

— А вот как: они все были словно восковые фигуры, только из живых людей. Целая община таких вот фигур. Все были в своих позах, словно что-то делали, а потом раз! — странник хлопнул кулаком в ладонь. — И застыли! И все!

— Ого! — произнеслось разом.

— А дальше?

— Ну, а что дальше… Мы осмотрелись, но потом… — странник прикрыл рот ладонью и на короткое мгновение, выпученными глазами, уставился в никуда. — Потом мы услышали звук! Словно все эти люди еще были живы, но пошевелиться не могли! Все статуи словно мычали изнутри, силясь что-то сказать. Ох… — странник тяжело вздохнул. — Как же мы перепугались… И на секунду лишнюю не задержались, деру дали, так что пятки сверкали.

Повисла тишина.

— Ни хрена себе… — донеслось от кого-то из слушателей.

— Да… Наши потом еще раз ходили туда, несколько лет спустя и все было иначе! Степи снова стали степями, но… Там все какими-то непонятными травами поросло, да они и сейчас там растут, и вроде не опасные, только вот озера, там столько мелких озер и все ядовитые…

Все странники охотно пили и рассказывали истории из своей жизни и быта. За спиртным и разговорами время летело быстро, и захмелевший народ даже не заметил, как в клубе появился Святогор. Святогор сидел за неким подобием барной стойки, больше похожей на веранду внутри комнаты, и глушил дармовой самогон. Один из странников подсел, чтобы выпить и увидел Святогора. Сквозь хмельные глаза странник смог разглядеть могучее тело. Недоумевая над тем, что видит, странник хмельным голосом вопросил:

— Простите… Вы это… Вы живое или я разговариваю сам с собой?

Святогор повернул голову и лениво ответил:

— Живое.

— Да?! — радостно воскликнул странник. — А я-то, уже испугался, что до чертиков упился… Славно тут у вас! — странник вяло похлопал Святогора по спине. — А пффф… Почему вы такой большой?

— Не курил в детстве.

— Ха-ха-ха! — странник смеялся с надрывом. — Верно! Это верно… Курить — это… Это вредно! Мне мать всегда говорила: «Будешь курить — не вырастишь!». Ааа… — странник с наслаждением глубоко вздохнул. — А не знаете, ну мало ли, у кого папироску можно стрельнуть?

— Нет, — сухо ответил Святогор.

— Пффф… — странник негодующе развел руками. — Славно побеседовали, приятель… Я аж устал.

Всякий, кто пытался говорить со Святогором, натыкался на его сухость. В этот вечер он испытывал недовольство и какое-то призрение ко всем веселящимся.

Клуб постепенно пустел, пока в нем не остались те, кто был лишен чувства меры и те, кто этих безмерных пытался привести в чувства. Среди всего этого выделялась маленькая девочка, которая приставала к выпившим и клянчила у них, что не жалко. Захмелевшие люди, по-дурацки улыбаясь, награждали малютку желаемым. После того, как все безмерные покинули клуб, в помещении остались лишь странники, которым сие помещение было выделено под ночлег. Появившаяся девушка, просила странников покинуть помещение, дабы она могла прибраться и устроить подобие постелей для сна. Периодически девушка бранила маленькую девочку, которая была ей дочерью и пыталась ее выпроводить, чтобы не мешалась и не приставала к дядям. Двое из странников были во вполне здравом состоянии и пытались привести в чувства тех, кто это состояние потерял. Один из странников, видя молодую девушку, толком не соображая, попытался завести с ней диалог.

— А что это такая красота забыла в столь чудном месте?

— Я тут убираюсь, — застенчиво и сухо ответила девушка.

— О! А давайте я вам помогу, а вы потом поможете мне, а? Как вам?

— Нет, спасибо, я сама справлюсь.

— Да брось, — парень широко улыбнулся. — Я же это… Че хош сделаю! Серьезно! У меня же руки во — золотые! — парень неуклюже продемонстрировал свои руки.

— Извините, но мне помощь не нужна.

— Да брось! — настойчиво продолжал парень, подходя к девушке.

Сидевшего, в позе творческого кризиса, Святогора потревожила маленькая девочка, одернув его за его балахон.

— Дядь Леш! А дайте хлебушка.

Святогор, с заспанным взглядом, поднял голову и воззрился на девочку.

— Что? — тяжелым и непонимающим голосом проговорил Святогор.

— Хлебца не дадите?

Девочка была еще совсем маленькой и ее пухлые щечки, и губы с большими сияющими глазами вызывали умиление. Святогор поискал глазами и нашел недоеденный кусок хлеба, от которого разило чем-то странным и солоноватым. Святогор взял и отдал его девочке, которая приняла его с улыбкой и со счастливым видом принялась уплетать за обе щеки.

Святогор, приходя в себя и еще туго соображая, увидел разворачивавшуюся картину. Один из странников приставал к молодой девушке, а другой пытался его успокоить. Молодой парень все настойчивее и настойчивее приставал к девушке, а та недовольно и явно без особого усилия, отстраняла незадачливого кавалера. Вдруг, парень, видимо почуяв прилив сил, схватил девушку и уже, не осознавая своих действий, стал перегибать палку. Другой странник, тот, что был их условным лидером, вмешался и силой отнял девушку. Парень вспылил и начал толкаться. Между двумя странниками возникла небольшая потасовка, в которую подключились остальные и попытались усмирить распоясавшегося парня. Дело начало набирать обороты и заходить слишком далеко. Странники ругались и девушка, вмешавшись, пыталась их успокоить. Лидер странников уговаривал ее уйти и кричал на пьяного товарища, который разошелся не на шутку. Святогор, видя происходящее, порывался вмешаться, но что-то заставляло его не лезть не в свое дело. Молодой парень, совершенно потерял голову от выпитого и уже начал бросаться на своих с кулаками. Парня пытались угомонить, но лишь сильнее разжигали его ярость. Когда парень вышел из себя и ударил в лицо своего же товарища, отправляя того в технический нокаут, в потасовку вмешался Святогор.

— А ну уймись! — грозно рявкнул Святогор, пытаясь унять драчуна.

— Ах, вы так! — заорал парень, видя Святогора. — Ну, я вас сейчас! — парень стал бить себя кулаком в грудь. — Ща я вам всем покажу, какие у меня руки!

Парень замахнулся на Святогора и ударил его в челюсть. Святогор даже не шелохнулся, а парень больно схватился за ушибленную руку.

— Ах так!

Парень попытался ударить Святогора ногой, но лишь неуклюже плюхнулся на спину.

— Угомонись, придурок, — грозно пригрозил Святогор, поднимая драчуна за грудки.

Но драчун и не думал успокаиваться. Алкоголь и адреналин конкретно ударили по мозгам, и парень уже не соображал ни где он, ни что происходит, ни что творит. Сейчас парню чудилось, что его окружили неведомые создания и пытаются его куда-то утащить. Святогора же он принимал за какое-то злобное создание, впрочем, страха он не испытывал, а испытывал азарт. Несмотря на свои габариты, парень был прытким и силы ему было не занимать. В своре уже участвовали все и даже, неведомо каким образом, маленькая девочка. Все кричали друг на друга и копошились в одной большой куче, ядром которой был молодой драчун. Вдруг, послышался детский визг. Потасовка остановилась. Все уставились на маленькую девочку, которая лежала на полу и из ее рта капала кровь. Видимо кто-то случайно задел ее. Видя кровь, мать девочки бросилась успокаивать ее. Девочка плакала и держала руку на ушибленном месте. Видя это, Святогор вспылил и поднял парня над собой. Желая наказать, Святогор, с грозным ревом, швырнул парня в стену, словно мешок с картошкой. От увиденного, прочие странники в страхе отступили в стороны, а парень, которого Святогор швырнул в стену, встал и, схватив подвернувшуюся бутылку, сделал себе стеклянную розочку. С криком гнева, парень бросился на Святогора, но его попытались остановить товарищи. В итоге, увернувшись от всех товарищей, парень бросился на Святогора, не имея перед собой никаких преград. Его рука с горлышком битой бутылки, готовясь к удару, взметнулась в воздухе, как вдруг, на его пути к обидчику появилась преграда. Девушка бросилась наперерез, пытаясь остановить парня и тот, неловким движением всаживает ей розу прямо в грудь.

Повисла пугающая тишина. Парень и девушка стояли друг напротив друга. Девушка смотрела на свою грудь, из которой торчало горлышко бутылки. Красное пятно на груди быстро росло и на пол стали капать алые капли. Парень стоял и совершенно не понимал, что произошло, а его товарищи в ужасе лицезрели произошедшее. Святогор, видя, что произошло, потерял голову. Ярость вскипела, затуманивая разум. Святогор, грозно рыча, одарил молодого убийцу взглядом своих золотых глаз. Без предупреждения, словно скоростной локомотив без тормозов, Святогор метнулся на парня и нанес мощный удар ему в челюсть. От удара, с жутким хрустом, голова парня вывернулась назад более чем наполовину. Что было дальше, Святогор не помнил. Он помнил лишь жгучую ярость и безудержный гнев, который он выплескивал, словно лаву вулкан.

В чувства Святогора вернул детский плач. Святогор пришел в себя, сгорбившись над телами и тяжело дыша. Детский надрывный рев отрезвлял. Святогор поискал глазами и увидел девочку, которая в ужасе ревя и плача, забилась в угол. Святогор попытался успокоить ее, но увидел окровавленные руки. Осмотрев помещение, Святогор узрел то, что натворил. В живых в помещении были лишь он и маленькая девочка, а все прочие лежали разорванные на куски. Святогор с ужасом осознавал страшную картину, понимая, что она скажет другим. Труп девушки и пяти странников, невнятный лепет маленькой девочки и он — громадная туша с окровавленными руками. Какой бы ни была правда, ей не суждено будет спасти судьбу Святогора, а потому Святогор принял всего одно логичное решение — бежать! Срочно бежать!

Не понимая, повинуясь лишь инстинктам, Святогор бросился прочь из клуба. Через раскрытую дверь плач маленькой девочки разнесся по поселку словно сирена, заставляя людей встревоженно выйти посмотреть. Святогор бежал в сторону леса надеясь скрыться. До уха донесся женский визг и множество голосов. Голоса становились громче и тверже, слышалась ругань и призывы. Святогор бежал на юг, в сторону города, преодолевая русла рек Большой и Малой Бисеры. Святогор бежал, совершенно не заботясь о том, что после себя оставляет явный след. Адреналин и страх, придавая силы, гнали его прочь, как можно дальше. А когда запал иссяк, Святогор, тяжело дыша и нервно содрогаясь, сделал первую остановку, хотя разум и твердил ему бежать дальше. Святогор даже не заметил, как вышел на дорогу, бывшую улицу Юных Пионеров, которая вела в Омутнинск. Дорога была разбитой и заросшей, но в ночной темноте дорога больше походила на плешь посреди леса. Святогор стоял на дороге и жадно дышал, стараясь прочистить мозги избытком воздуха. Через несколько минут, когда тремор ушел, а разум прояснился, Святогор стал думать над тем, куда ему бежать. Он не обременил себя мыслями о своей невиновности, ибо хоть он и не убивал девушку, а смерть странников лежала на нем, а жители, видя кровавую баню, устроенную Святогором, и думать не будут, как так вышло. Все шишки должны были пасть на него, а потому он думал лишь о том, куда именно ему бежать. В голову пришла лишь одна мысль — болото! Туда не сунутся. Хоть Святогор и понимал, что и ему туда лучше не соваться, но сейчас уж лучше туда, чем обратно. Послышался лай собак и человеческая речь. За Святогором отправилась погоня, а значит от него так просто не отстанут.

Не щадя сил, Святогор бежал через лес, словно слон через джунгли, облегчая охотникам погоню. Силы Святогора иссякали. Преследовавшие охотники не отставали, а небо озаряли предрассветные сумерки, делая погоню для охотников с каждой минутой все легче. Не в силах больше бежать, Святогор сделал остановку, пытаясь отдышаться и набраться сил. Голову посетило видение лица девочки. Всего мгновение назад в его памяти она улыбалась, поедая кусок хлеба, а после плакала и пыталась спрятаться от Святогора. Святогор в ее глазах увидел отражение себя. Он увидел себя чужими глазами, увидел себя настоящего! Он видел себя так, как его видят все — страшное чудовище. Святогор даже представил себе картину того, как ее спрашивают взрослые о том, что произошло и та, с зареванными глазами, сквозь слезы и страх лепечет: «Страшный дядя! Страшный дядя Леша!». Ужас в ее глазах отпечатался на всю ее жизнь.

Послышались крики и лай собак и Святогор нехотя поднялся, чтобы продолжить путь, как вдруг, перед ним возникли люди. Пара охотников с добычей возвращались домой с охоты. Они стояли с ужасом глядя на Святогора разинув рты. В свете сумерек они отчетливо видели огромное тело, измазанное кровью. Святогор своим видом внушал колоссальный страх. Как только Святогор сделал шаг в сторону один из охотников, от ужаса, попятившись назад упал и судорожно с заиканием выкрикнул:

— Чу… Чу… Чууу… Чудовище!

Второй охотник выхватил свой арбалет и выпустил болт в Святогора. Болт вонзился Святогору в правое плечо. Святогор взревел и набросился на охотника, наградив его напоследок ненавистным взглядом золотых глаз. Одним ударом своей массивной руки он отправил незадачливого охотника в дерево. От удара, с хрустом, позвоночник охотника ломается, вешая на шею Святогора дополнительный груз вины. Другой охотник свернулся калачиком, пытаясь закрыться от Святогора, но он не обратил на него внимания и выдергивая болт из плеча бросился бежать. Подхлестываемый криками и лаем собак, выбиваясь из сил, Святогор вышел к болоту. Стараясь не думать, Святогор скакал по кочкам, надеясь, что не оступится и не собьется с пути. Прыгая с кочки на кочку, Святогор надеялся, что переберется на другую сторону до того, как охотники выйдут к болоту и побоятся сунуться. Однако, вонзившаяся в одну из кочек рядом стрела, заставила Святогора обернуться и увидеть охотников, которые уже были на границе леса и болота. Охотники стреляли и не решались отправиться вслед, а Святогор все дальше и дальше отдалялся. Понимая, что их цель уходит, охотники, пересилив страх и опьянев от желания возмездия, ступили на болота.

Крепкое зловоние и набегающий туман дал Святогору четко понять, что болото потревожено и теперь нужно было как можно быстрее покинуть его, пока еще не поздно. Однако до края болота было далеко, вода и туман прибывали, а охотники догоняли. Ветер подхватил туман и поднял его вверх, скрывая весь обзор. Святогор сбавил скорость. Каждый шаг теперь был более осмысленным и осторожным. В тумане замелькали силуэты, а позади, где должны быть охотники, раздались крики и ругань. Силуэты то появлялись, то исчезали, то проносились словно молнии. Святогор взглянул на туман иными глазами и не увидел ничего, кроме светящейся дымки тумана. Туман сгущался и во взоре золотых глаз Святогора свечение было невыносимым. Глаза были бесполезны, а без них туман наполняли зловещие силуэты. Через какое-то время пропали и звуки, словно туман глушил все вокруг. Повисшую тишину разрезал лишь слабый и тяжелый гул, от которого все нутро закипало гневом. Святогору хотелось броситься на эти силуэты и разорвать их, но остатки здравомыслия останавливали его. Святогор брел, стараясь не потерять самообладание, пока не наткнулся на громадную тень. Эта тень занимала все пространство, словно впереди стояло огромное создание. Раздался тяжелый гул, за которым последовали крики людей. Святогор краем сознания понимал, что это кричали охотники, которые попали в ловушку. Болото поглощало их и Святогор понимал, что и он попал в ловушку, из которой ему так просто не выбраться. Тень колоса поднималась, словно готовилась нанести по Святогору удар, как вдруг! Раздался пронзительный рев, от которого все болото содрогнулось, сбивая Святогора с ног. На короткое мгновение в тумане образовалось окно и Святогор увидел очертания леса. В тумане появилась тень похожая на человека, которая словно бы звала за собой. Необъяснимое чувство заставляло Святогора подчиниться и пойти за силуэтом. Туман прояснялся и Святогор мог уже различить отдельные деревья. Впереди, на границе болота и леса, Святогор увидел две фигуры. Он видел фигуру человека и громадного оленя с деревом на голове. Человек манил Святогора рукой, а олень бил землю копытом. От каждого удара содрогалась земля, а туман судорожно рассеивался, словно и не туманом он был. Ярость испарялась вместе с туманом, оставляя после себя странную немощь. Сознание Святогора начинало темнеть и каждый шаг становился все труднее.

Как он покинул болото, Святогор не помнил. В себя он пришел в какой-то землянке, где резко пахло сыростью, землей и плесенью. Святогор, с перевязанным плечом, лежал на застеленном брезентом лежаке и разглядывал помещение. В помещении хозяйничал человек, который что-то готовил.

— Где я?.. — с трудом выдавил Святогор.

— Ты у меня дома, — бодрым голосом ответил человек, не оборачиваясь.

— У тебя? А кто ты?

Человек обернулся. Это был Джа. Все такой же седовласый и с неизменной улыбкой.

— Джа! — воскликнул Святогор. — Господи!

Святогор, пытаясь встать, искал слова, которые затерялись у него в голове.

— Да-да — Я. Ты бы полежал еще, а то туман сильно по мозгам бьет.

— Да я в порядке.

— Всякий больной, почувствовав облегчение, говорит так же, даже не зная, что облегчение — это лишь начало, а не конец выздоровления. Ты мне лучше расскажи, что за чертовщина была на болоте?

Повисла тишина. Святогор тупо смотрел на Джа, не зная, что ответить, а Джа смотрел на Святогора ожидая его ответа.

— Так и что же стряслось? Какой черт дернул тебя и охотников на болото? Вы на кого-то нарвались в лесу?

— Да… — выдавил Святогор. — На меня.

— Прости, не понял?

— На меня, — повторил Святогор. — Они за мной гнались.

Святогор поведал историю последней ночи. От услышанного Джа присел, пытаясь собрать мысли в кучу. История Святогора поразила его, но словно бы не удивила. Словно Джа ожидал чего-то похожего, но не в таком свете.

— Вот тебе и раз… — произнес Джа, ставя точку в истории Святогора.

— Что мне делать?.. — сокрушенно, словно в пустоту, спросил Святогор.

— Ну, явно не возвращаться назад. И дураку ясно, что обратный путь тебе заказан.

— Да, я и сам это понимаю.

— Да и тут тебе лучше не оставаться. Они так просто не забудут и в покое тебя не оставят.

— Что тогда делать?

— Ну, эту ночь можешь побыть у меня, а потом прости… Потом тебе придется уйти. Ты угроза не только для себя, но и для меня.

— Извини… — сокрушенно произнес Святогор.

— Да ладно… Не переживай, я попробую что-нибудь придумать.

Остаток дня Джа и Святогор провели в каком-то одиночестве. Они почти не разговаривали. Каждый занимался чем-то своим, а ближе к вечеру, когда Святогор пришел в норму, Джа, со словами: «Я вернусь утром, а ты ложись и поспи. Тебе это будет полезно», покинул Святогора, оставив его наедине с самим собой и своей совестью.

Святогор пытался уснуть, но буря и шквал мыслей начисто отбивали желание спать. Святогор ворочался и тяжело дышал, пытаясь силой заставить себя заснуть. В какой-то момент, ворох мыслей понес сознание бурным потоком и Святогор не заметил, как сон навалился и погрузил в себя. Сон совести рождает кошмары. А сейчас совесть Святогора горела адским огнем, выжигая душу. Святогор видел жуткий кошмар, в котором он пытался убежать, но, сколько бы он не старался, каменные ноги еле-еле волочились, а его преследователи догоняли его, пока не догнали и не схватили. Его били и истязали, а Святогор пытался бить в ответ, но все его истязатели словно бы из тумана, пропускали удары Святогора сквозь себя. Удары сопровождались хоровым криком. Толпа кричала одно и то же слово «Чудовище! Чудовище! Чудовище!». Ужас поглощал Святогора сковывая движения. Толпа, крича и беснуясь, стала расступаться. Святогора подхватили и куда-то понесли. Его крепко держали, не давая возможности двинуться. Его несли под ревущий хор к какой-то яме. Подойдя ближе, Святогор увидел открытый гроб на дне ямы. Словно мешок с картошкой, его скинули на дно этой ямы. В рокочущей толпе показалась девушка — мать той самой девочки, которая держала в руке лопату. Толпа бесновалась и все громче, и громче ревела, выкрикивая одно и то же слово. Мать глядела на Святогора ненавистными глазами, а толпа словно клубок змей начала сплетаться в единую массу.

— Это ты виноват! — гневно прокричала девушка. — Чудовище!

Святогор с ужасом смотрел в ее глаза, а девушка принялась орудовать лопатой, засыпая Святогора землей. Святогор, засыпаемый землей, под рокочущий гомон, закричал в ужасе, осознавая неизбежное.

В холодном поту, с диким тремором во всем теле и чудовищным ревом ужаса, Святогор вернулся в реальный мир, все еще видя перед собой жуткий кошмар. Какое-то время Святогор сидел, безумно трясясь от страха и тяжело дыша. Ощущение реальности постепенно возвращалось. Святогор схватился за голову, издав крик душевной боли. Какое-то время он сидел так, схватившись за голову, и силой прогонял стоявший перед глазами сон. Вскочив как ужаленный, он вылетел на улицу и принялся, грозно ревя, крушить все, что попадалось под руку, выпуская гнев и ярость. Святогор, не щадя рук, драл стволы деревьев, сносил и вырывал молодые деревца, метал булыжники и все, что попадалось, до тех пор, пока не выбился из сил. Пав на колени перед небольшой лужей, Святогор тяжело дышал, не в силах более крушить. Гнев понемногу стихал и сквозь пелену ярости Святогор разглядел в отражении воды свое лицо. Он, сгорбившись, сидел на коленях, опустив окровавленные руки и глядел на свое отражение, собираясь с мыслями.

— Ты думал, — произнес Святогор, обращаясь к своему отражению. — Что получил шанс искупить свое зло? Это зло не искупить, потому, что это порочный круг. Сделав выбор, ты замыкаешь этот круг на себе! Круг блядской человеческой морали! — выкрикнул Святогор, ударяя по отражению, и расплескивая во все стороны воду. — Круг, из которого не выйти, — сквозь зубы произнес Святогор, видя, как возвращается вода и его отражение. — Потому, — продолжил Святогор сквозь зубы. — Что совесть — это убийца, которого ты сам взращиваешь внутри себя, принимая эту сраную мораль! — Святогор ударил по отражению другой рукой и когда отражение вернулось, начал кричать на отражение. — У жизни нет морали! Жизнь ценит лишь жизнь, а ты ее только отнимаешь! — Святогор ударил обеими руками. — Вот она и наказала тебя, обременив этой тушей… — ревел Святого, видя, как его отражение вновь возвращается. — Человеческая мораль — это когда: сбежал — трус! — удар по отражению. — Нанес удар — убийца! — еще удар по отражению. — Дал себя убить — ничтожество! — удар обеими руками по отражению. — И все… При любом раскладе ты не прав! Либо люди буду казнить тебя, либо ты сам себя… Человеческая мораль — это путь поперек самой жизни. Ты мечтал об одиночестве, ну так на! Пожалуйста! Подавись! — Святогор несколько раз ударил отражение. — Ты искал в одиночестве спасения? — тяжело дыша продолжил он. — Теперь это не спасение, а бремя… Бремя, которое ты возложил на себя сделанным выбором! — Святогор пристально глядел на свое отражение, вглядываясь в золотеющие глаза и продолжал сквозь зубы, раскаляясь от гнева. — Ты слушал людей и избрал их мораль, а теперь ты чудовище! И не люди сделали тебя им, а ты сам! Сам! Сам превратил себя в чудовище, своим выбором! Жизнь лишь завернула тебя в соответствующую пачку, дабы все видели! Ты сам виноват!

Святогор заколотил отражение, желая его уничтожить. Он все бил и бил, ревя и выкрикивая: «САМ! САМ! САМ!». Когда вода в луже превратилась в грязь, Святогор, рыдая, с огромным трудом выдавил:

— Откуда мне было знать?! Почему я должен был для этого прожить такую жизнь?! Кто-нибудь! Господи! Я был слеп… Я не мог знать! Я был наивен… Я был дураком! Что я мог сделать?! А?! — Святогор, ожидая какого-то ответа, зло и горько плюнул. — Катись ты! Есть ты там или нет, катись! — кричал Святогор сквозь слезы. — Я не хотел таким быть! Почему меня заставили таким быть?! Почему?!

Святогор, сгорбившись над лужей, рыдал, роняя слезы в воду…

***

Утро. Джа, неся за спиной здоровенный рюкзак, возвращался в свой дом. У порога он остановился, разглядывая побоище. Порог дома выглядел так, словно тут стадо слонов прошло. Джа поразился. Предчувствуя беду, он поспешил внутрь дома. Но нутро дома было, почти, в полном порядке. Святогор, мокрый и в грязи, лежал на полу и спал. Джа не стал его будить, а лишь взял плед и накрыл им Святогора.

Пробуждение Святогора было от крепкого запаха, напоминавшего сырую древесину. Словно медведь после спячки, Святогор приподнялся и сел, оглядывая помещение. Одно большое куполообразное помещение переходило в небольшую комнатку, в которой возился Джа. На двери висел огромный рюкзак, который, видимо, принес с собой Джа.

— Чай будешь? — произнес Джа.

Святогор обернулся на Джа и ответил тугим, задумчивым голосом:

— Чай?.. Буду.

Джа предложил Святогору железную кружку с каким-то варевом, от которого шел тот самый запах. Сделав глоток, Святогор, словно кит, с отвращением сплюнул чай, разбрызгивая его по полу.

— Что это за гадость?! — сдавленным голосом проговорил Святогор. — Это даже крепче самогона.

— Это чай. Правда варю я его не из чая, а из трав и кореньев, да и это скорее отвар, чем чай, но ведь и чай — это отвар. Просто отвар или вернее напиток, из чая получил когда-то такое же название, благодаря тому, что его варят из чая.

— Гадость…

— Зато полезно. Всяко лучше самогона.

Повисла тишина.

— Что тут произошло?

Святогор задумался.

— Откровение пришло… — сокрушенно произнес Святогор.

— Хорошо, что это откровение в дом не зашло, а как оно выглядело?

— Ужасно… — меланхолично ответил Святогор.

— Все так плохо?

Тишина.

— Взгляни на меня, — произнес Святогор, глядя на Джа. — Ты видишь во мне человека?

— Вижу.

— А вот другие нет! — чуть ли не выкрикивая произнес Святогор. — И я в себе не вижу человека!

Повисла тишина. Джа прищурено глянул на Святогора и произнес:

— Я вот смотрю на тебя и вижу душу, которая узрела правду. Не казни себя.

— А что мне еще делать?! — продолжил сокрушаться Святогор.

— Взять себя в руки, разумеется! — воскликнул Джа. — Самый страшный ад — это ад, созданный не Богом, а человеком! Все грешат, все! Вот только те, у кого есть совесть — варятся в котле, а у кого ее нет, те стали чертями этого ада. Если ты узрел ад — ты узрел правду! А правда всегда горька, главное — не поддаться этой горечи, вылезти из котла и узреть истину! Ты видел свой котел?!

— Видел.

— Вылез из него?

— Не знаю…

— Значит, нет. Значит, истину ты не узрел. Хочешь узреть?!

— Да.

— Тогда будь добр, соверши еще одно убийство и убей в себе истеричку, которая заливает тебе глаза какой-то дрянью, убей и возьми себя в руки!

Повисла тишина, которую нарушил нарастающий смех Святогора.

— Спасибо, — улыбаясь произнес Святогор. — Попробую.

— Запомни, — с легким смешком произнес Джа, ласково и тоже улыбаясь продолжил далее. — Ад — это творение людей, массы! Война калечит тело, а совесть душу. Не ты создал этот ад, так и не тебе жить по его правилам. Если ты понял это, то найди свой, именно свой путь. Нашел — иди по нему!

— Постараюсь, — улыбаясь и приободряясь, произнес Святогор.

— Ладно, — спокойно произнес Джа. — Тут это… По поводу тебя.

Вновь повисла тишина.

— Ам… Короче, до вечера ты можешь у меня еще побыть, но дольше не советую, потом тебе лучше уйти.

— Да, я помню… — меланхолично ответил Святогор.

— Могу предложить одно место, это…

Святогор перебил Джа:

— Домой хочу…

— Прости? — не понимая произнес Джа.

— Помнишь, как ты меня нашел?

— Да, ты… Ааа… Ясно. А почему туда? Это же далеко.

— И что? Ни чего другого мне на ум не пришло.

— Ну, я могу предложить спокойное место.

— Нет, спасибо, я хочу туда. Это, скажем так — мой путь. Путь, который я когда-то не закончил.

— Ты надеешься там что-то найти?

— Ха… Сколько лет прошло? На что я могу надеяться?

— А вдруг?

— Нет… Просто там родина, мой дом, дом и все… Вернее был когда-то им.

— Зов родного дома?

— Что-то вроде. Может, я там покой найду?..

— Значит надеешься! Это хорошо. Ну, в любом случае, не мне судить, домой, так домой. Вот еще — он твой.

Святогор не понимая посмотрел на Джа, который отхлебывая чай, указал на рюкзак.

— Что это?

— Снаряжение, которое ты собирал когда-то. Я за ним ходил, переложил в подходящий для тебя рюкзак и добавил еще из того, что было в моих запасах. Думаю, что того, что там сложено, тебе хватит и ты не заблудишься.

— Спасибо.

— Да не за что, — улыбаясь, проговорил Джа.

***

— Может тебя все же проводить чуть дальше? — произнес Джа, сидя верхом на создании, напоминавшем лошадь, но сильно пушистую и с рогами как у коровы.

— Нет, я дальше сам, спасибо, — произнес Святогор, слезая со своего пушистого коня.

— Ну, смотри сам, а то могу попросить и до города подкинуть.

— Нет, еще раз спасибо тебе и этому… Оленю или лосю, кто он там.

— Хозяин леса. Он олень, — улыбаясь, ответил Джа.

— Короче. Я сам, спасибо.

— Ладно. Удачи!

— Спасибо.

— Ах да! — Джа хлопнул себя по ляхе. — Чуть не забыл! Тебе просили передать, чтобы ты не боялся зеленого света.

— Что прости? — недоумевая произнес Святогор.

— Света. Зеленого.

— Это твой Хозяин леса просил передать? Он еще и говорить умеет?

— Умет, — улыбаясь, ответил Джа. — Но не словами, как люди.

— Ладно, учту.

— Удачи тебе, еще раз, Святогор!

Впервые Джа назвал его именно Святогором, ни Алексеем, ни Лешей, а Святогором! От чего Святогор испытал странное, но приятно чувство. Джа, провожаемый взглядом Святогора, ускакал на своей пушистой лошади с рогами, а за ним ускакала и лошадь Святогора, оставив его на пути в мир.

Святогор поправил капюшон своего балахона, потрогал проверяя плечо, затянул лямки рюкзака, проверил содержимое карманов и извлек маленькую машинку с ручкой и большим экраном. Святогор покрутил ручку и экран загорелся, показывая карту местности. По карте, впереди, в паре десятков километров, лежал город Киров, а за ним долгие месяцы пути.

«Есть ли шанс, что город уцелел и еще обитаем? — думал Святогор. — Неважно как, пусть даже и на грани жизни и выживания? А? Хотя нет… Глупая надежда. Что же тогда мне ожидать? — Святогор, нахмуриваясь, задумался. — А не все ли равно? Чтобы меня не ждало, дойду и увижу, куда деваться. Так что, будь добр, возьми себя в руки и вперед!»

— Вперед! — глубоко вздыхая, твердо и уверенно произнес Святогор и, не оборачиваясь, зашагал вперед.

Глава 5. Мир

Можно жечь и травить, можно бить и давить.

Погубишь себя, а жизнь не сломить.

Святогор ступал уверенным шагом по битой дороге. Если верить истрепанному атласу авто и ж/д дорог России, который Джа любезно отдал Святогору, то эта дорога ни что иное как шоссе Энтузиастов. Лишь остатки асфальта, ржавое железо барьерного ограждения, редкие, словно пустые коробки без крышки, небольшие постройки, говорили о том, что тут проходила дорога. Природа словно дотошный художник, что не любит оставлять на своей картине пустых пятен, заполняла свои пятна растительностью. И растительности было много. Эта растительность уничтожала все человеческое, словно женщина из клуба бывших жен, что уничтожает все то, что ей напоминает бывшего мужа. Святогор, пройдя путь до Москвы, почти от самого города Кирова, надеялся увидеть, даже нет, не так… Скорее почему-то верил, что город будет пустым, покрытым руинами и излучающий радиацию, яды и черт его знает, что еще. Но все было иначе. Увиденное не должно было удивить Святогора, ибо такое он уже видел в Омутнинске и в Кирове, только Владимир был почти таким, каким представлял себе Святогор Москву. Владимир был пустым и безжизненным, а по ночам он сиял зеленым светом. Лишь у самого города Святогор припомнил слова, которые ему передал Джа от Хозяина леса: «Не бойся зеленого света». Святогор просто принял эти слова и не удосужился узнать, что это значит, но у Владимира он понял или скорее поверил, что эти слова относились к чему-то подобному. Однако уже в самом городе Святогор задумался о природе этого света и ответ пришел на пути в Костерево. Точно такой же свет излучали некоторые предметы, особенно металлические и такой же свет излучают призраки, которых Святогор часто видит. Что может излучать зеленый свет и быть губительным для живых существ? Радиация! Осознание этого на какое-то время переполошило Святогора, ведь он прошел через фонящий радиацией город! Какую же дозу он схватил? Но время успокоило Святогора. Город он преодолел за двое суток, за это время он должен был схватить такую дозу, что там же и остался бы, но… Он все еще цел и не вредим и продолжает путь. Какой бы сильной доза ни была, Святогору она не навредила. Однако Святогора встревожил тот факт, что доза эта должна была быть поистине чудовищной! Флора и фауна открыто плюет на радиацию, она ей не вредит, но места, где фон неимоверный, любая жизнь держится на расстоянии, а потому предел терпимости к излучению у жизни есть. Вопрос?! Каков же предел у Святогора?.. Мысли об этом еще долго его терзали и гипотезы, что выдавал его мозг, были одна безумнее другой. Но одна мысль, которая родилась в раздумье, показалась Святогору интересной. Кто же такие эти призраки? Почему они испускают такой же свет, что и радиация? Неужели эти призраки — это просто бредовые галлюцинации, которые создает радиация? А может это настоящие привидения, которые излучаю радиацию, а раз Святогор может ее видеть, то он может видеть и их? Или… Вопросы, одни лишь вопросы… Хоть бы кто дал ответ на хоть один вопрос!

Вероятно, именно Владимир и повлиял на то, каким себе представил Москву Святогор. Но нет, Москва была мертвой лишь в людском смысле, но живой во всяком ином. Все людское в Москве было облюбовано природой. Святогор знал, что шансы у Москвы, у ее жителей, были равны нулю, но какая-то доля надежды все же была. Увы, но пригород Москвы был словно заголовком или эпилогом, который парой слов описывал всю книгу в целом — не надейся. Маленькая надежда жила лишь за счет того, что Святогор знал, что люди в мире еще живы. Да, не в больших городах, но пригород, деревня или село! Однако, увы… Дорога от Кирова и до Москвы была пуста на людей. Быть может Святогор просто проходил их мимо? Или их пути просто не успевали пересечься? А может, их просто нет? Что если это, как называли некоторые странники — мертвая зона, то есть место, где людей нет, хоть ты все вдоль и поперек изойди. Как оно было на самом деле, Святогор не знал, но знал одно: Москва — это не конец ЕГО пути. Почему? Потому, что родной дом Святогора находится в городе, который основал Петр I и наградил могучим, как и он сам, именем Санкт — Петербург. А раз путь Святогора еще не закончен, то и надежде угасать не стоит.

МКАД — рубеж между городом и прочим миром, словно стена крепости между ее нутром и всем остальным. Сейчас этот рубеж был не более чем метафорой, неровным кругом на карте, что опоясывает Москву. Развязка МКАДа и шоссе Энтузиастов, словно выбитые тараном ворота, зияла широкой тропой, проложенной кем-то большим и сильным. Святогор прошел по этой тропе, словно бы входя в чрево разоренной крепости. Все чрево походило на мастерскую скульптора, что создает произведения искусства из подручных материалов. Этот скульптор брал бетон, железо, камень и растения, а потом лепил из них аллюзию на человеческий дом. Всякий такой дом стал прибежищем для какой-нибудь живности и жизнь тут кипела.

Святогор, спустившись с небольшого моста, прошел дерево, из которого торчал вросший кусок чего-то белого с отчетливо различимой буквой «М». Буква давно выцвела, но в ней еще угадывалась красная краска. В ствол дерева вросли и рельсы, которые спиралью закручивались по стволу, делая его похожим на громадное сверло. Если верить карте, то тут была станция метро Авиамоторная. Если продолжать путь так и дальше, то после улицы Сергея Радонежского будет Николоямская, которая выведет к Астаховскому мосту, а за ним и центр Москвы. Святогор подумал, что неплохо было бы и на Красную площадь заглянуть, посмотреть, что с ней стало. Однако путь закончился у эстакады. Вместо эстакады был огромный завал, а из-за домов справа и всей растительности вокруг, место превращалось в тупик. В надежде найти проход, Святогор свернул на Старообрядческую улицу и двигался вдоль старого третьего транспортного кольца, ставшего стеной камня, асфальта и растений, пока не дошел до станции метро Автозаводская. Третье транспортное кольцо шло бороздой, словно кто-то прошелся по нему огромным плугом. Мосты разрушены, а переходы обвалены, но у станции Автозаводская, которая вела на МЦК, переход длинной кишкой шел поверх борозды. Через этот переход Святогор вышел к станции метро и понял, что этот путь вел в тупик. Однако, кроме обратного пути, был еще один — вниз. Подземный спуск, который вел в метро, не был завален, из него ничего не росло и там никто не жил. Спуск был обыкновенным спуском и Святогор, особо не надеясь, разглядывая карту, решил проверить. Если верить карте и если туннели уцелели, то от Автозаводской можно попасть к Павелецкой, потом Новокузнецкой, а за ней и Театральная. Если все будет хорошо, то можно выйти прямиком к Красной площади! А если нет? Что же, всегда можно вернуться назад. Но все это завтра, а пока станцию надо приватизировать под ночлег.

Святогор спустился к платформе по небольшому проржавевшему эскалатору. Платформа была погружена во мрак, но глазам Святогора для осмотра платформы было достаточно того света, что шел с поверхности. И все же, Святогор извлек небольшой фонарик. Этот фонарь работал от динамо-машины и давал слабый лучик света. Для обычного человека этого света мало. Этого света едва хватает, чтобы осветить землю под ногами, но для Святогора этот свет был как от сотни таких фонарей. Освещенная платформа была полной и пустой одновременно. Под множеством высоких колонн лежали части потолка и ламп. На путях стояли брошенные вагоны поезда. Часть мрамора со стен и колонн лежали на платформе и путях и все покрывал толстый слой пыли. Тут не было ни растений, ни плесени, ни какой-либо еще растительности. Тут все было сухим и пыльным, как в старой кладовке. На стенах еще угадывались мозаики и барельефы, а на полу у одного из выходов лежал расколотый камень со списком фамилий. На верхней, отколотой, части была надпись: «Вечная память жертвам террористического акта в Московском метрополитене 6 февраля 2004 г.».

— Шестьдесят два года назад… — шепотом проговорил Святогор.

Святогор оглядел список фамилий на нижнем куске и недоуменно замер на одной фамилии. Святогор протер камень рукой и облегченно сделал глубокий вздох. Ему почудилась собственная фамилия «Ковалев», но приглядевшись, увидел «Киселева».

Святогор оставил мемориал и направился в один из вагонов. Все двери были распахнуты, а каждый из вагонов пустой и пыльный. Нутро вагонов источало неприятный запах, который Святогор учуял еще у спуска в метро, но именно в самих вагонах он был особенно крепким. Неприятный аромат заставил Святогора расположиться прямо на платформе. Брезент, вместо простыни, сшитые воедино тряпки, вместо одеяла и рюкзак, вместо подушки. Аскетизм с налетом комфорта. Святогор лег поперек платформы, чтобы можно было видеть оба входа. Он лег поудобнее и принялся разглядывать уцелевшую мозаику, ожидая сон. На мозаике Святогор различил танк и людей, которые с ним что-то делали. Мужчины, женщины и машины. Сотни маленьких кусочков, часть которых давно осыпалась, все еще пытались сохранить некую память, некое событие ушедшего прошлого. В голове Святогора мелькали мысли о том, что с ней, с мозаикой, будет потом, когда потолок обвалится и в эту кладовую памяти ворвется хозяин мира — мать природа. Все человеческое ей чуждо и потому вопрос скорее в том, как долго эта память еще будет здесь храниться?

Размышления становились все более и более тягучими и сон, подобно болотной трясине, все сильнее и сильнее засасывал в себя. Сон превращал реальность в фантасмагоричный, но почему-то такой нормальный и не вызывающий вопросов бред. Но запомнить сон Святогор не сумел, ибо внезапный грохот разбудил его, а сон швырнул прочь, словно мокрую тряпку. Не сразу, но Святогор пришел в себя. Выбравшись наружу, он осознал, что снаружи уже наступает утро, а причиной грохота послужила громадная птица. Эта птаха, размером с автобус, схватила одну из пасущихся на дороге тварей, которые походили на помесь свиньи, коровы и барана, поднялась с ней в воздух и унеслась куда-то прочь, крепко держа добычу. В пользу того, что на улице было утро, а не все еще вечер, говорило Солнце, которое вставало с той стороны, откуда держал путь Святогор, то есть — востока.

— Завтрак… — сонно пробубнил Святогор и мысленно бубня о том, что сон пролетел столь незаметно.

Собрав свои пожитки, Святогор решил перекусить на свежем воздухе, так как после завтрака ему предстояло спуститься обратно и попытаться пройти препятствия по туннелям.

Завтраком служили плоды какого-то дерева, которое Святогор нашел на своем пути в городе Балашиха. Плоды походили на высохшие яблоки фиолетового цвета. Кожура этих плодов была пупырчатой как у огурца, а пахли они как картофель. Однако плоды были сочные и сладкие, на вкус как тыква с яблоком. Помимо этих яблок у Святогора были грибы — самые обыкновенные шампиньоны. Святогор нашел их во все той же Балашихе и удивился тому, что это не какие-нибудь безобразные грибы-мутанты, а самые простые шампиньоны, которые росли прямо у обочины. Долгие скитания приучили Святогора к сыроедению, ибо разводить костер, потом еще готовить… Проще съесть так, в сыром виде. Да, поначалу желудок Святогора протестовал против подобной пищи, но быстро привык. Святогор ел, разглядывая пасущихся свинокоров. Огромные туши с телом коровы, клочками покрытые кучерявой шерстью, с головой свиньи и рогами барана, мирно жевали все, что попадало в их пасть. Массивные рога закрывали им глаза, а потому все, что было сверху, было вне их поля зрения. И когда крылатая тварь вновь прилетела, заставив Святогора прекратить завтрак и спрятаться, они даже не увидели, откуда прибыла угроза. Твари разбежались, но через какое-то время все равно вернулись обратно и продолжили есть. А вот Святогор завтракать прекратил. Нужно было идти.

Проверив рюкзак и приготовив фонарь, Святогор спустился на платформу, а с нее на пути. Туннель уходил в плотный мрак, в котором свет фонаря тонул, словно в недрах черной дыры. Даже взор Святогора не мог пробиться через этот мрак и Святогор испытал легкий дискомфорт, который заставил его сделать шаг назад. Впервые за долгое время у него сосало под ложечкой и он уже хотел плюнуть и продолжить путь по поверхности, даже если для этого придется сделать крюк через весь город. Однако вспомнив про птицу, нежелание делать крюк стало сильнее страха темного туннеля и Святогор, сделав шаг вперед, направился в черноту.

Святогор двигался по путям, освещая туннель слабым лучом фонаря. Края туннеля покрывали кабели и металлические крепления. Туннель был цел, но порой попадались обвалившиеся части и массивные трещины. Туннель казался бесконечным, а тьма осязаемой. Сколько времени у Святогора ушло, дабы дойти до Павелецкой, он не знал, но, когда показалась платформа, Святогор не остановился, чтобы осмотреть станцию, а направился к выходу. Он хотел как можно быстрее выбраться. Однако выход со станции был закрыт, что собственно и не удивляло Святогора. Чтобы не терять время, он вернулся в туннель и продолжил путь.

Одна платформа сменяла другую и выхода все не было. Туннели то раздваивались, то сходились. Порой приходилось возвращаться и идти иным путем. Многие станции были завалены, а порой попадались и станции-склепы. На таких станциях горы скелетов в истлевших одеждах лежали друг возле друга. Эти люди искали в метро убежища, а нашли вечный покой. Кто-то когда-то рассказывал, что метро — это хорошее бомбоубежище. Какая ложь… Ни одно бомбоубежище не способно поддерживать жизнь длительное время и все эти люди, запертые здесь с надеждой на спасение, обрекли себя на верную смерть. Святогор старался проходить подобные станции мимо. После пятой или седьмой платформы Святогор насторожился. Что-то было не так, но вот что именно Святогор понял, лишь дойдя до очередной платформы, где смог прочесть «Профсоюзная».

— Идиот… — произнес Святогор, ударяя себя полбу. — Надо было читать названия станций, идиот!

Святогор, плутая по туннелям и платформам, умудрился уйти в совершенно противоположную сторону. Перед Святогором встал выбор: вперед или назад? Идти назад не хотелось, а путь вперед вел в неизвестность. После размышлений, Святогор решил пойти дальше, ибо вернуться назад можно всегда. К счастью, выход нашелся уже через станцию.

Святогор, дойдя до станции Калужская, наткнулся на типичный склеп. На станции были эскалаторы и лестница, которые были завалены костями. Поднимаясь наверх, Святогор задался вопросом: «А почему станции и туннели открыты?». Святогор остановился, дабы оглядеть станцию. Все эти люди когда-то погибли, пытаясь спастись, но погибли они не от той причины, от которой погибают запертые в бомбоубежищах, а просто потому, что станции не защищали их!

— Как это? — спросил Святогор не то у самого себя, не то у скелетов.

Все метро — это древний загашник человеческой цивилизации. Эти катакомбы должны били быть сейфом со скелетами, а не шкафом с хлипкой дверцей. Неужели у людей, что тут нашли свою смерть, не было ни единого шанса? Или все они просто пришли сюда умереть, как слоны, которые чувствуя близкую кончину, отправляются умирать на слоновье кладбище?

Святогор смотрел на скелеты и не понимал. Их тела даже не съели, они просто истлели. Некоторые имели непринужденную позу, словно те знали, что их ждет и просто ждали. Пятясь и разглядывая это древнее кладбище, Святогор поднялся наверх. Дверь не была забаррикадирована, она была просто закрыта, даже не заперта, а просто закрыта. Лишь ржавчина мешала открыть ее, но ничего более. Со страшным скрипом Святогор отпер дверь и вышел на белый свет. Оставлять дверь открытой Святогор не пожелал и закрыл ее обратно, словно бы повинуясь древней заповеди сталкера — на объекте сталкер лишь гость! Объект должен остаться таким, каким он был до сталкера.

Местность вокруг станции была похожа на лабиринт и блуждания по этому лабиринту вывели Святогора на проспект Вернадского. Проспект был широким и покрыт множеством остовов старых машин. Некоторые из машин хранили в своем чреве человеческие кости, а некоторые походили на металлическую клумбу, из которой росли деревья, кусты и прочая растительность. Проспект вывел Святогора к Воробьевым горам, с которых открывался завораживающий вид на Москву. С одной стороны, Святогор был недоволен тем, что умудрился заблудиться и уйти так далеко со своего маршрута, но с другой стороны — вид на Москву! Увы, но от былой Москвы не осталось прежнего величия. Небоскребов Москва-сити не было, на их месте красовался кратер, который отчетливо был, различим с высоты. Лужники, которые были у основания Воробьевых гор, превратились в бассейн с какой-то галдящей живностью. Над городом не возвышались трубы, высокие дома или башни, все было на одном уровне в несколько этажей. Бывшие парки превратились в настоящие джунгли, из которых непрерывно доносился галдеж. А достопримечательность самих гор — здание МГУ, превратилось в античные руины. Растительность их почти не трогала, а центральная часть выглядела так, словно в нее угодило огромное ядро из пушки. Москва стала памятником человеческой сущности. В последней войне, человек давил, жег, травил и всячески искоренял все вокруг, но в итоге — жизнь уцелела, а сам человек погубил лишь себя и свой мир.

Блуждания по метро отняло много времени и как бы Святогор не хотел посмотреть на Москву еще, нужно было идти дальше. У Парка Культуры пришлось свернуть на Зубовский бульвар, а следом и Смоленский, которые вывели на Старый Арбат. В прошлом, Московский Арбат сравнивали с Питерским Невским, но сейчас от Арбата почти ничего не осталось. Память этого культового места выцвела и затерлась, оставив после себя лишь брусчатую тропинку. Дорога от Арбата вывела к библиотеке имени Ленина и вот тут было на что посмотреть. Если издали было не ясно, то вблизи все представало в жестких и твердых красках. Кремль впереди сиял своим красным кирпичом, но от него осталась лишь изувеченная стена. Над библиотекой высилась плоская крона дерева, что росло из недр библиотеки, а отростки похожие на лианы, что спускались с кроны, обвивали колонны. Лишь памятник Достоевскому стоял непотревоженный, грязный и зеленый от времени.

Кремль — это не просто главное достояние Москвы, а его центр! Центр, который спешили посетить миллионы туристов в годы, когда город еще был цел. Сейчас же кремль — это античные руины двадцать первого века. Красный кирпич усеивал все вокруг, делая всю округу похожей на кровавую баню, которую разбавляла неуместная зелень. Сама же площадь была разбита на две части, где сторона ГУМа, вместе с половиной храма Василия Блаженного лежала на дне обрыва, а сторона Мавзолея — это хвойное месиво растительной биомассы. Москва — это город контраста высот. Город, где редко можно встретить прямую дорогу, но сейчас тут контраст выкручен на максимум. Площадь — это в прямом смысле нулевой километр, ибо отсюда и далее на север шла зона острого контраста. На пути попадались то обрывы, то возвышенности и часто приходилось обходить, возвращаться и даже делать крюк, от чего путь на север и вывел Святогора к ВДНХ.

Потратив остаток дня на блуждания по городу, Святогор, выбравшись к бывшему выставочному центру, решил устроиться на ночлег. В качестве ночлега Святогор избрал павильон станции метро, которая хоть и пострадала, но в виду своей конструкции и малых габаритов, не рассыпалась как здание гостиницы «Космос». Павильон больше пострадал от падения памятника «Покорителям космоса», который пробил крышу и забаррикадировал вход к платформе. Павильон никем не был занят и потому Святогор расположился со всем возможным для себя комфортом. Ужин был скуден, ибо в черте города найти что-то, что мог бы съесть Святогор, не отравившись при этом, было трудно. Однако, он был не плохим охотником, так как за годы жизни в Белореченске, помогая охотникам и многому научился. Мяса в городе было вволю, а потому главное — это изловить.

Святогор не любил спать, но спать было необходимо. Сон был неприятен из-за сновидений, в которых Святогор часто видел неприятные вещи. Сны будоражили и вызывали не страх, а неприязнь. Сознание можно приучить не бояться, но тело, сломанное когда-то множеством психологических травм, словно склеенная ваза, вроде и все в порядке, но хрупкость не стала меньше. Порой, Святогор спал, не видя снов, что доставляло удовольствие, но чаще сны были и очередной сон был не исключением. Однако сейчас сон был «сном мысли». Когда-то говорили, что перед сном и во время сна голову посещают гениальные или просто интересные мысли, но стоит поспать, проснуться и все забывается. Но в этот раз, Святогор запомнил, нет, не сам сон, но его суть! Интересная мысль, которая заставила Святогора задуматься.

Проснувшись посреди ночи от мучавшего его сна, Святогор вышел по нужде, перебирая в голове сон. Среди вороха мыслей Святогор выловил одну: «Где все?». Метро — это кладбище, но на этом кладбище Святогор не встретил ни единого призрака, хотя их там должно быть целое столпотворение. Метро оказалось просто подвалом с костями и не более.

— Где же тогда они? — произнес Святогор, справляя нужду.

Сколько бы Святогор не перебирал этот вопрос, а ответа не находил. Очевидно, что это был один из вопросов, ответ, на который Святогору не суждено найти, но факт осознания этого все равно не давал покоя.

Закончив с житейской потребностью, мучая себя вопросом о призраках, Святогор вернулся обратно и, укладываясь на свою лежанку, отвлекся от вопроса на небо, которое было видно сквозь пробитую дыру. Небо было таким же, как и всегда, но с каждым годом для Святогора оно было все богаче и богаче на цвета. Черное, с мазками синего и фиолетового, усеянное мириадами сияющих точек с невообразимой палитрой цветов и широкая полоса млечного пути. Млечный путь разделял небо, словно поток реки, в которую пролили тонны краски. Разглядывая небо, Святогор заметил надпись, которую кто-то нацарапал на фрагменте памятника: «Здесь был А. Н. Ренгарт. 03.05.2049. Однажды, красота неба станет на вес золота…».

— Однажды… — прошептал Святогор.

Святогор вернул свой взгляд на небо и испытал некое чувство жадности. Эта надпись, сделанная неким Ренгартом, вызвала у Святогора желание впитать в себя образ неба. Странно… Святогор ни разу не испытывал этого чувства. Вроде и простое небо, что в нем такого? Но что-то было! Что-то, что хотелось запомнить.

Небесный калейдоскоп баюкал и Святогор, погруженный в размышления, потерял нить реальности и погрузился в сон, из которого его вырвал глухой и протяжный звук. Подорвавшись, Святогор выбежал наружу, почему-то думая, что это памятник над его головой вот-вот упадет. Спросонья Святогор не сразу понял, что его ночлег хоть и неказист, но крепок и обрушиться просто так не может. Адреналин смешивал сон и реальность, заставляя видеть не то, что есть на самом деле, но повторившийся звук отрезвлял. Звук доносился со стороны не то ВДНХ, не то Ботанического сада. Понимая, что на открытой местности лучше долго не стоять, Святогор вернулся обратно. Звук доносился с некоей периодичностью и почему-то вызывал панический страх. Святогор не понимал, почему от этого звука так страшно, но с каждым разом хотелось забиться в какую-нибудь щель. Кроме этого глухого и протяжного звука доносились и крики, визг, рычания, лай, рев и что-то еще, словно кто-то кого-то бил, кромсал, грыз и рвал на части. Святогору даже показалось, что он услышал неразборчивую человеческую речь. Но если то и была человеческая речь, то она казалась дико искаженной и скорее даже имитацией, нежели полноценной речью. Ни один из звуков не внушал страха, кроме глухого и протяжного вперемешку с неразборчивой речью. Лишь от них все тело цепенело. Все это продолжалось пару часов, а после стихло. Спать не хотелось. Святогор чувствовал себя словно выжатый лимон и потому, когда Солнце взошло, с трудом перебирая ноги, он поспешил покинуть ночлег от греха подальше.

Держа путь на север, минуя выставочный центр, Святогор прошел через Останкино. Телебашня лежала поперек дороги, а ее верхняя часть, словно набалдашник на длинной палке, где была смотровая площадка, лежала в пруду. Башня была изрядно заросшей, а смотровая площадка превратилась в птичье гнездо, которое больше напоминало осиный улей. Из этого улья вылетали птицы, а сам улей галдел, словно от десятков голодных ртов. Несмотря на то, что башня лежала поперек дороги, которая напоминала скорее брусчатку из асфальта, проход все же был.

Святогор чувствовал себя Дороти из сказки «Страна Оз». Вот только не то Дороти, не то Элли направлялась в Изумрудный город и шла она по дороге из желтого кирпича, тогда как Святогор пытался покинуть этот город, да и дорога была не из желтого кирпича, а из битого черного асфальта. Черная дорога Святогора, петлями и кривыми, вывела его на финишную прямую — трасса М-10. Какие-то семьсот, может чуть больше, километров отделяют Святогора от его родины.

— Эх, жрать охота… — глубоко вздыхая, произнес Святогор.

Поправив ношу, он ступил на путь и двинул в сторону Химок, надеясь на то, что хоть там ему удастся найти еды.

***

Святогор, жуя какой-то сочный фрукт, стоял у лежащего на земле дорожного знака, на котором было написано «Безбородово». Машинально прочтя выцветшую надпись, Святогор погладил свою растительность на лице и усмехнулся. Переведя взгляд, Святогор уставился в туман, что был впереди его пути. Если верить навигатору, который в Москве отказывался адекватно работать, от чего приходилось полагаться на бумажную карту, то впереди должен быть мост. Но было одно большое «но» — мост этот длинный и существует шанс, что он может быть разрушен. Если так, то придется делать неимоверно огромный крюк. Святогор, несмотря на то, что не является суеверным, даже сплюнул на всякий случай. Если мост разрушен, то лезть в воду не хотелось. Черт его знает, что там может водиться, однако крюк делать не хотелось еще больше. Да еще и туман… Густой как молоко, метров тридцать и все, дальше одна лишь дымка. Но делать нечего — только вперед.

Святогор достал еще один фрукт, который больше походил на детскую игрушку «неваляшка», но цветом и вкусом как груша. Рюкзак был набит этими грушами, но среди фруктов было и жареное мясо, которое Святогору удалось добыть и приготовить на пути между Зеленоградом и Химками. Но мяса не хотелось, ибо от него уже изрядно воротило, а хотелось сладкого, потому Святогор с аппетитом налегал на добытые фрукты. Сочно хрустя фруктом, он последний раз посмотрел в навигатор. Навигатор этот не показывал истинной картины, как в прочем и бумажная карта, но Святогору хотелось надеяться, что это маленькая черточка на экране, будет такой же прямой и целой в действительности. Убирая прибор, Святогор зашагал вперед, погружаясь в густой туман.

Туман заволакивал все, так что и вытянутой руки было не видно. Дорога была покрыта мхом и травой, а редкие остовы машин были словно единым целым с дорогой. Машины были словно стальными валунами на этой равнине. Святогор шел медленно, ощупывая каждый шаг. Туман пожирал любые звуки и порой Святогору казалось, что он не шел, а плыл под водой. Он попытался взглянуть на туман своим взором, но картина была такой же, как и без него. Туман чувствовался кожей и чувство это было похоже на давление, словно бы действительно вокруг толща воды. Святогор шел так час или два, а мост все не кончался. Машины уже не попадались, а растительности словно бы становилось меньше. Через какое-то время дорога словно преобразилась и если бы не туман, то она могла показаться в отличном состоянии. В тумане начали слышаться глухие звуки, что-то вроде протяжного «блоб», «блуб» или «булфф». Звуки эти были и как будто привычны и в тоже время, словно слышимые впервые. Звуки не вызывали никаких тревожных чувств, но слышать их не хотелось. Иногда в тумане что-то мелькало, словно бы медленно проплывало над головой, накрывая туман своей тенью и раздавался прерывистый, словно многократно отраженное эхо, глухой и протяжный звук. В этом звуке были металлические и стеклянные нотки, словно скрежет или звон. Чем дальше продвигался Святогор, тем чаще и громче были звуки, а мелькающая тень начинала появляться все чаще. В какой-то момент впереди пути появилась тень, которая просто зависла над дорогой и никуда не исчезала. Эта тень не становилась меньше или больше, но она издавала те глухие звуки. В чертах той тени Святогор разглядел некий образ огромного кита, который словно повис в тумане и ждал. Святогор даже не заметил, что давно уже идет к этой тени завороженно, словно мотылек летящий на свет. Дорога уже не казалась чем-то важным, хотелось просто дойти и прикоснуться к этому неведомому. Окружение постепенно начинало контрастировать. Туман начинал становиться ярче, а тень все темнее. Дорога превратилась в длинный туннель и под неведомо чьи звуки Святогор шел, теряя волю. Туман начинал звенеть и сиять. Все окружение словно бы трансформировалось, но Святогор не обращал на это внимания. Воля и внимание Святогора были захвачены тенью, которая тоже начала преображаться. Все окружение начало походить на длинный туннель со светом в конце, но Святогор видел все словно бы в негативе. Светлый туннель с мраком в конце. Все вокруг звенело и шелестело металлическими и стеклянными звуками. Святогор шел, полностью потеряв волю. Тьма впереди завораживала и гипнотизировала! Сознание постепенно заполнялось светом и звуками и все вокруг словно бы сливалось в безумный круговорот. Святогор потерял чувство твердости под ногами. Все вокруг кружилось, закручиваясь в водоворот, набирая обороты. В какой-то момент окружение озарила вспышка и! Все внезапно оборвалось.

Сознание вернулось внезапно. Что произошло, Святогор не помнил. Не понимая где он оказался, Святогор, ориентируясь на навигатор, понял, что миновал Тверь и прошел Заволжский поселок. Как он умудрился пройти шестьдесят километров, миновав при этом целый город, Святогор не понимал. Память об этом просто исчезла из его памяти. Возвращаться назад, чтобы узнать, Святогору не хотелось ни за какие богатства мира. Единственное, что пришло на ум — аномалия.

Аномалии — это действительно странные вещи. До войн в мире хватало своих аномалий и словечко далеко не новое. В старом мире были свои аномалии, которые никто не мог объяснить, как пример: дорога вниз, а мячи, машины и даже вода катились вверх; долины и равнины где постоянно что-то издает звуки; леса, руины, реки и что там еще, где все поголовно мрут и так далее в том же духе. Но аномалии нового мира — это вот настоящая чертовщина! Летающие города, поющие леса, живые болота, застывшие во времени степи, леса без времени года, живые-мертвые города (нет, тут это не тавтология) и это далеко не все. Что это?! Откуда такие выверты? Дать ответ на хотя бы один вопрос было не кому. Видимо и это место — это тоже какая-нибудь аномалия. Главное — не погубила и ладно.

Двигаясь дальше, размышляя об аномалиях, Святогора вновь вернуться к мысли о Московском метро. А что если и в мире призраков есть свои аномалии? Ведь как иначе объяснить то, что это огромное хранилище людских душ пусто. Только кости и не более того.

— Да что же это такое… — недовольно произнес Святогор. — Какого черта меня так волнует этот вопрос?!

А потом, его словно бы осенило. Кости! Их позы говорили о том, что все они умерли, словно бы по своей воле. Да и метро! Оно же было открыто! Словно люди и не хотели спасаться. Словно все пришли в надежде, но поняли, что тут они и погибнут, а потому и не стали сопротивляться. А ведь призраки, которых видит Святогор — это люди, которые умерли в муках или не желавшие умирать, а тут ЦЕЛЫЙ ГОРОД! Тысячи людей, которые просто взяли и смирились с неизбежным… Как такое возможно?

Эта мысль пронзила Святогора, словно раскаленная игла. На мгновение Святогор испытал боль, от которой он даже остановился.

— Столько людей… Просто взяли и приняли смерть. — сокрушенно произнес Святогор.

«Уж лучше бы я не обращал на такое внимание» — думал Святогор, возобновляя свой путь.

С трудом ему все же удалось прогнать мысли, а не возвращаться к ним помогла короткая дорога, трасса М-11, которая огибала такие города как Торжок и Вышний Волочёк.

Несколько дней пути по трассе, что шла подобно Великой Китайской стене, разделяя болота и леса, прошли в тишине и покое. Такое не редко, чтобы путь был простым и скучным, словно мир такой же, как и прежде, как и до всех этих войн. Такие дни были самыми хорошими. Скука — это не плохо, скука — это знак того, что все хорошо, что бед нет и нет нужды чего-то опасаться.

Болота вокруг трассы не были пустыми. Болота были богаты на грибы, ягоды и фрукты. Хоть эти богатства были и не слишком приятны на вид, но на вкус были вполне сносными. Однако Святогор рисковал, когда пробовал эти богатства болот, ибо не знал съедобны они или нет. Но раз он все еще жив, то все же вполне съедобны. Вот только с мясом тут было туго. Закусить земноводными Святогор не рискнул, а птиц и зверей, даже мелких, почти не водилось. Зато водилось множество насекомых, а аромат гнилой растительности бил в нос, словно профессиональный боксер.

Трасса вывела Святогора на прежний путь и впереди ждал город Валдай, который Святогор хотел так же обойти. Он бы и обошел город, но в Новой Ситенке, где Святогор устроил привал, его потревожили гости.

Святогор расположился в одном из придорожных сооружений, избрав для ночлега здание старого местного магазин. На окнах здания сохранились решетки, но начисто выбиты двери и стекла. Вывеска «магазин», все еще была на своем месте, но начисто выцвела. Магазин давным-давно неведомо кем разграблен, а растительность, пользуясь свободным входом, нагло присваивала свободные помещения.

Святогор, используя имевшуюся мебель, забаррикадировал двери, оставив лишь входную. Сам же Святогор расположился ногами к двери, дабы незваные гости, не застали врасплох. День был ветреным, а набежавшие серые облака словно бы намекали на близящиеся дожди. Однако вечер и ночь были хоть и такими же пасмурными, что делало их невероятно темными, но совершенно тихими и лишь легкий бриз приятно уху шелестел листвой деревьев. Но безмятежный сон Святогора потревожил посторонний шум. Звуки шаркающих шагов и тихое перешептывание заставили Святогора проснуться. Кто-то шел по дороге. Судя по звукам, то были люди, пара человек, не больше. Эти люди что-то обсуждали, но их речь была невнятной и тихой. Святогор, встрепенувшись, осторожно, но очень шустро подобрался к окну и выглянул наружу, надеясь разглядеть незваных гостей. Но на дороге их уже не было, а были они уже у входа и когда те, крайне неуклюже, вошли внутрь помещения, то удивлены были абсолютно все. Люди, увидев могучую громаду Святогора, разинули рты, а Святогор, от неожиданности, уставился на гостей с выпученными глазами. Повисла тишина. Люди таращились на Святогора, а Святогор на людей. Из-за темноты, Святогор больше походил на страшное чудовище, от чего люди потеряли дар речи. Выходя из ступора, Святогор метнулся на незваных гостей и, схватив их за горло, пригвоздил обоих к стенке, одаривая их испуганные лица видом своих золотых глаз. Люди завопили от ужаса и боли, а Святогор гневно выпалил, не придумав ничего кроме:

— Вы еще кто такие?!

— Люди! Люди! Мы люди! — вопил человек в левой руке. — Алексей, прошу! Не убивай нас!

Святогор на мгновение оцепенел, услышав свое имя.

— Откуда ты знаешь мое имя?! — орал Святогор, сильнее сдавливая горло второго, заставляя его кряхтеть от боли.

— Я все скажу! Все! — истерично вопил человек зажатый в левой руке. — Но умоляю — успокойся! Господи! Христом Богом прошу!

Святогор ослабил хватку, но не отпустил людей. Он приблизил свое лицо к лицу человека в левой руке, заглядывая своими золотыми глазами в глаза совершенно ошалевшего человечка.

Люди видели лишь глаза Святогора и его могучий силуэт, в то время как сам Святогор видел людей во всех подробностях. Оба человечка были закутаны в тряпки, а открытые участки тела покрывали шрамы от ожогов, рубцы и следы старых язв. Люди были совершенно лысыми, а их глаза бесцветными.

— Нас сюда прислал Горец, он все знает! — лепетал человек в левой луке.

— Он сказал нам, прийти сюда в определенный день, — продолжил человек в правой руке.

— Он сказал, что тут будет человек по имени Алексей-Святогор, рассказал, что у Вас золотые глаза, что Вы идете в Санкт-Петербург и…

— Откуда он все это знает? — перебил Святогор.

— Он все знает! Он умеет предсказывать будущее и он хочет с Вами поговорить, потому он нас и послал за Вами, — произнес человек в правой руке, криво ухмыляясь.

Лица людей начинали затекать и Святогор отпустил их, дабы те ненароком не потеряли сознание. Освободившись от хватки Святогора, люди принялись кашлять и тяжело дышать.

— Допустим, — произнес Святогор. — Допустим, вы говорите правду. Но я и склоняюсь верить в то, что вы просто очень долго идете за мной. Все это время вы за мной следили, отсюда и ваши знания. С чего же тогда мне верить вам на слово и где гарантии, что вы не парочка людоедов?

— Да упаси Боже! — произнес человек справа, неуклюже крестясь. — Какие же мы людоеды, мы просто старые и больные люди, у нас и в мыслях такого нет. Господи… Людоеды…

— Да, Вы правы, — продолжил человек слева. — Гарантий у нас нет и все наши доказательства можно объяснить иначе, но уважаемый Горец, зная, что вы не поверите, заставил заучить для Вас следующее послание: «Алексей. Тебя так назвала твоя мать в честь своего дедушки. Но твое второе имя ты получил от отца, который назвал тебя в честь могучего и крепкого, словно гора, богатыря, за твою волю к жизни. Ибо родился ты на пятом месяце и, несмотря ни на что, выжил».

Святогор стоял совершенно ошеломленный. Это никто не мог знать, да даже сам Святогор слышал это от отца лишь раз в своей жизни и никогда и никому, даже в бреду, этого не рассказывал.

Какое-то время Святогор стоял, переваривая услышанное. Объяснить это он не мог. Эти слова просто не укладывались в голове.

— Где этот ваш Горец? — тяжело произнес Святогор.

***

Троица переступила черту города Валдай. Валдай является один из древнейших городов, который в прошлом славился своими колоколами. Сейчас же город был пристанищем убогих и юродивых. Каждый житель этого места, включая детей, имел страшный вид, словно местные жители жили на могильнике радиоактивных отходов. Все взрослые и старики были искалечены и изуродованы, а немногочисленные дети, имея схожий с взрослыми вид, помимо всего прочего, нередко имели лишние конечности, органы или что-то, что не принадлежит человеческому организму.

День близился к полудню и потому улицы были полны людей. Когда в городе показался Святогор, всякий обитатель, бросая взгляд на идущую троицу, коротко удивлялся, но тут же возвращался к своим делам. Внешность Святогора не вызывала бурю эмоций и удивлений. Так, лишь короткое удивление, какое бывает при виде нового лица. Святогор в компании этой парочки был словно очередным юродивым, которого привели в это место как очередного бедолагу.

Троица прошла к причалу и села в лодку, с помощью которой они добрались до острова в озере Валдайское и уже по нему добрались до старинного монастыря. Монастырь был окружен стенами и имел обширный двор, в глубине которого стоял собор, из центрального купола которого возвышалось внушительное дерево. Пара человек, которые представились Святогору пока они шли в город как Михаил и Вячеслав, проводили к собору, где, уже внутри, довели до двери в недрах подвала. У этой двери Михаил и Вячеслав оставили Святогора, сказав напоследок, что за дверью покои Горца.

Михаил и Вячеслав покинули Святогора, оставив его наедине с дверью. Дверь была самой обыкновенной, не старинной, а обычной, с металлической круглой ручкой. Святогор приблизился к двери и заколебался. Он размышлял: «Войти или сперва постучать?» Но его размышления прервал голос, раздавшийся из недр помещения, скрытого дверью.

— Ты войдешь сюда в любом случае, независимо от того постучишь ты или нет. Но от этой банальности зависит то, кем именно ты войдешь сюда: воспитанным человеком или невоспитанным животным.

Святогор оторопел, но определился с решением в пользу предварительного стука.

— Входи, — благодушно раздался голос из-за двери.

Святогор отпер дверь и вошел. Его взору предстал фантастический вид. Все помещение покрывали сплетения древесных корней, а в центре всего сплетения находилась верхняя половина седовласого старца, кожа которого больше походила на древесную кору. Старец пил бурую жидкость из граненого стакана и прищурено смотрел на вошедшего Святогора.

— Присаживайся, — любезно предложил старец сухим голосом, указывая на стоящий рядом стул.

Святогор прошел в помещение, направляясь к стулу, настороженно оглядывая окружение.

— Да не бойся ты так, есть тебя никто не собирается, — усмехаясь произнес старец. — Я Горец, — представился старец. — И нет, меня прозвали так не потому, что я житель гор или какая-нибудь бессмертная сущность. Горец, в моем случае — это игра слов, то есть «горестный старец» или просто «Горец». А ты значит Святогор — утвердительно произнес Горец.

— Откуда?..

— Откуда я все о тебе знаю? — перебил Горец. — Что же, я отвечу. Но прежде, уважь старика. Я стар, а для этих людей я чуть ли не Бог. Общение с ними сводится к моему созерцанию. Я давно ни с кем не общался. Мне не хочется разговаривать с человеком, давая ответ прежде вопроса. Хочется самого обыкновенного общения, по которому я истосковался. Я многое тебе расскажу, но прежде предостерегу. Не торопись с выводами, не повышай голос, даже если возникнет желание и принимай мои слова на веру.

Повисла тишина.

— Что же, спрашивай, — произнес Горец, отхлебывая из стакана.

— Откуда Вы все знаете? — несколько безразличным голосом спросил Святогор.

— Я умею предсказывать, — слегка улыбаясь ответил Горец.

— Вы типа экстрасенса что ли? — скептически произнес Святогор.

— Нет, — шире улыбаясь ответил Горец. — Я вроде тебя, но гораздо сильнее.

— Что? — не понял Святогор.

— Твои глаза, — старец указал на Святогора. — Ты умеешь видеть призраков, я тоже. Но ты обрел свой дар, а я с ним родился. Твой дар ограничился лишь глазами, а мой пошел дальше.

— Значит, — задумался Святогор. — И я могу видеть будущее?

— Нет, — как-то равнодушно ответил Горец.

— Тогда как глаза и возможность предсказывать вообще связаны?

Горец допил содержимое стакана и протянул его к Святогору.

— Гляди, — произнес Горец, обращая внимание Святогора на стакан. — Это граненый стакан. Что будет, если я разожму пальцы?

— Он упадет, — ответил Святогор, подумав.

— Верно! — воскликнул Горец. — А дальше что?

— Ну… Скорее всего, — Святогор подумал. — Разобьется.

— А я так не думаю, — произнес Горец, выпуская стакан из рук.

Стакан со звоном упал на каменный пол, описал небольшой круг и остался лежать.

— Видишь, — улыбаясь, ответил Горец. — Ты предсказал половину будущего этого стакана, а я предсказал все будущее, а знаешь, как?

— И как же?

— С помощью физики! — воскликнул Горец.

— Что? — совершенно не понимая ответил Святогор.

— Держа в руке стакан, именно Я решал его судьбу, а значит, я точно мог знать — упадет он или нет. Это, во-первых. Во-вторых, чтобы знать разобьется стакан или нет, надо знать сколько нужно приложить энергии, чтобы он разбился. Энергия — это произведение массы на скорость. Я знаю массу стакана и знаю какую скорость он разовьет при падении, а значит я знаю и с какой силой он ударится об пол. Я знаю сколько нужно энергии, чтобы он разбился и знаю, что при падении ее будет недостаточно. Если энергия меньше той, что требуется для того, чтобы он разбился, очевидно, что он уцелеет. Все просто.

— А глаза то тут причем? — недоумевая произнес Святогор.

— Глаза — это инструмент, — начал пояснять Горец. — Ты видишь больше, чем простые люди, а значит ты можешь знать больше, чем простые люди. Но представь себе, что у тебя все тело — это инструмент по сбору информации. Свой дар ты приобрел после войны, мой был дарован мне до. Твой дар ограничился возможностью видеть призраков, а мой дар развился в умении экстраполировать настоящее в будущее, поскольку у меня были развиты все органы чувств, а не только один. Мое тело собирало информацию, а мозг обрабатывал ее. Я не вижу решения уравнений будущего, но я вижу ответ этого решения.

— Хорошо, допустим, — заключил Святогор. — А прошлое?

— Еще проще! — воскликнул Горец. — Если ты знаешь ответ и есть формула, по которой был получен ответ, значит можно произвести обратный расчет и найти исходные данные. Умение найти прошлое и предсказать будущее, один писатель древности, Артур Конан Дойл, назвал это «дедукцией». Но его персонаж, который пользовался дедукцией, Шерлок Холмс — это гений, который ловко пользовался своим мозгом и памятью, а вот я делаю это так же, как двигаю рукой — машинально или неосознанно. Вот и все.

— Но Шерлок собирал данные под названием «улики», — недоверчиво произнес Святогор. — А как же Вы собираете эти улики, будучи прикованными к одному месту?

— Будь так добр, подай стакан, — ласково произнес Горец.

Святогор нехотя встал со стула, подошел к стакану и поднял его. Горец протянул руку и Святогор вложил стакан в его ладонь. Горец лишь улыбнулся и продолжил:

— Вот стакан, — Горец указал на стакан в своей руке. — Я использую его на все сто процентов. Но я могу использовать стакан не по назначению, расширив его возможности — это называется потенциалом. Мозг и тело тоже можно использовать не по назначению, расширив возможности. Шерлок — не брал улики из воздуха. Я-то же не беру их из воздуха в метафорическом смысле, но именно в воздухе эти улики и живут. Любые действия, любые события и все, все, все… Храниться в мире и никуда не исчезает. Мое тело и мозг — это инструмент, с помощью которого, за счет моего дара, я невольно проникаю в хранилище этих улик и извлекаю все, что нужно, чтобы видеть, как будущее, так и прошлое. Для этого мне не нужно куда-то ходить. Для меня время — это не только прошлое и будущее. Я вижу время иначе.

Святогор задумался, а Горец, ухмыляясь, смотрел на Святогора в ожидании вопроса.

— Вы сказали, что Ваш дар у вас с рождения?

— Да.

— Значит, Вы знали о войне? — недовольно произнес Святогор.

— Когда я открыл свой дар — нет, но когда начал его развивать — да… — печально произнес Горец. — Я увидел в будущем войну. Война — это невероятно грандиозное событие, чтобы даже с малыми возможностями умения видеть будущее не заметить ее.

— Вы могли ее предотвратить? — натянуто произнес Святогор.

Голос Святогора становился тверже и чувствовалось острое недовольство.

— Я повторю еще раз — не повышай голос, даже если возникнет желание! — строго ответил Горец.

— Так могли или нет? — смягчаясь, но также недовольно произнес Святогор.

— Технически? Да мог. Но как видишь — не стал.

— Почему? — сухо спросил Святогор.

— Потому, что знания — это очень страшная сила, друг мой, — сокрушенно произнес Горец. — Знания, полученные не в то время и не в том месте — несут лишь разрушение и смерть. Порой приходится жертвовать многим, очень многим, чтобы спасти малое, но бесценное! Предотвращение войны — это ошибка выжившего.

— Столько людей — это цена… Чего?!

— Того, что ценнее миллиардов жизней. Я мог предотвратить войну, но не мог спасти, а лишь затянул бы агонию.

Святогор стоял, глядя на Горца с видом полного непонимания.

— Не бери в голову. Сейчас ты не поймешь. Сейчас мои слова — это тарабарщина для твоего разума. Но я пригласил тебя именно ради этих слов, потому, что сейчас, мои слова — это знания, которым самое время и место. Мои слова — это ключ к твоему будущему. Ключ, который ты должен был получить. Не торопись с выводами и прими мои слова на веру.

— И каково же мое будущее? — тихо и сухо произнес Святогор.

— Увы, всех ответов я дать не могу, ибо как я уже сказал: «Знания не в то время и не в том месте — это смерть и разрушения». Не волнуйся. Придет время и ты ВСЕ поймешь. Обещаю, — улыбаясь, произнес Горец.

Святогор обреченно смотрел на Горца.

— А…

— Да, — перебил Горец. — Мог. Но такова моя роль, потому я и остался, и из-за чего я превращаюсь в дерево. Я не боюсь смерти, ибо такие как Я, смерть не бояться, а просто ждут, как любое событие, не более того.

— А мы? — угрюмо произнес Святогор.

— Люди? — Горец ухмыльнулся. — А как ты сам думаешь? Человечество разбито на три лагеря. Первый лагерь — это обычные люди, все те, кого жизнь не пощадила. Людей мало и сколько бы они не плодились, непримиримая сущность человека в итоге сведет его в могилу. Лет сто и все. Я знаю… А вот таким как Я и всем жителям этого города повезло меньше. Мы больны, мы искалечены, жизнь нас пожевала и выплюнула, чтобы мы сгнили заживо. Наши дети так же искалечены и внуков у нас не будет. А вот такие как ты, Леша — это те, кем жизнь подавилась. Вы выжили и продолжаете бороться, принимая правила жизни. Но если ты и такие как ты еще хранят в себе человека, то ваши дети будут этого лишены.

Святогор силился сказать хоть слово, но не мог…

— Да… Все мы, люди планеты Земля — это последний вздох. Все попытки вернуть прежнюю жизнь — это иллюзия.

Святогор, с сокрушенным видом, вернулся к стулу и сел.

— Вы передали послание, помните.

— Да.

— Это не правда, — произнес Святогор. — у меня нет воли к жизни.

— Ошибаешься, — ответил Горец.

— Я много раз мечтал о смерти, какая же это воля к жизни? А после ваших слов только сильнее хочется умереть!

— Знаю.

— Господи… Да моя воля — это просто трусость! Я столько раз хотел умереть, но боялся смерти!

— Да, порой мы совершаем зло, совершаем гнусные поступки и многое другое. Что поделать… Но важно другое — хотел ли ты это совершать? Нет! Знал ли ты об ином пути? Нет! — голос Горца грубел. — Геройство и подлость определяется не долгом. Если ты убиваешь без мук совести — ты подлец! Бегство с поля брани, лишь потому, что ты не желаешь отнимать чью-то жизнь — это не подлость! Ты испытывал муки совести?

Тишина.

— Испытывал?! — грозно произнес Горец.

— Да…

— Желание смерти — это не трусость, а всего лишь муки совести. Ты прошел через людской ад, не поддался слабости и выжил потому, что боролся за жизнь, так как знаешь ей цену!

— А стоило ли все это усилий? Если мы — это последний вздох, то на кой черт мы все еще трепыхаемся?!

Горец улыбнулся.

— Если представить мир в виде монеты, то мы — это решка. Мы — это цена, номинал этого мира. Ты, не видя всей картины в целом, судишь о мире видя лишь одну сторону монеты. Как я уже сказал — придет время и ты все поймешь, а пока — не давай своей воле угаснуть, — улыбаясь, произнес Горец.

***

С момента разговора Святогора и Горца прошло двое суток. Горец более не приглашал Святогора к себе, а каждый раз, когда Святогор хотел сам прийти к Горцу, его что-то останавливало. За эти двое суток Святогор не единожды убеждался в способностях Горца. Все сказанное Горцем о ближайших, пусть и не особо значимых, событиях сбывались с абсолютной точностью, а потому желание поговорит и получить ответы на некоторые вопросы росло. И все же…