Бесплатный фрагмент - Чёрный Лес

Родная

Глава 1

— Ты слышишь? Слышишь её? Она всегда приходит в этот час.

Моя девушка как-то странно посмотрела на меня и улыбнулась.

— Кто приходит? — не понял я.

Мне, наконец-то удалось уломать Алку, самую знойную красотку из нашей фирмы на свидание. Я уже почти полгода оказывал ей всяческие знаки внимания, но она лишь снисходительно ухмылялась, принимая от меня очередную розу или приглашение сходить куда-нибудь вечером.

— Напрасно тратишь время, — пыхнув дымком, сказал мне как-то раз Борис, когда мы стояли в курилке во время перерыва, — Эта штучка не для нас с тобой. Видал я раз, как её какой-то хахаль после работы встречал. Там такая тачка, стоит, как две наших с тобой квартиры. Так что — забудь.

— Если у неё такие поклонники, как ты говоришь, то чего же она работает простым делопроизводителем в не самой оплачиваемой компании этого города? — возразил я, — Могла бы жить на средства поклонников.

Борис пожал плечом:

— Самодостаточность, и всё такое. Желание быть независимой. Да и семьи у неё нет, а для одного человека зарплата у неё вполне даже приличная. А всякие плюшки и цацки подарят женишки.

Я промолчал, но от намерения своего не отказался.

Алла работала у нас два года. За это время, как сотрудник, девушка показала себя только с наилучшей стороны, и начальство было ею довольно. Даже заместитель директора Валентина Павловна, злобная тетка в климаксе, которой сам чёрт не угодит — она обладала удивительным даром найти повод для оскорблений и придирок, высосать скандал буквально из ничего — и та мило хлопала глазками всякий раз при виде Аллочки. И даже банальная женская зависть, казалось, не пятнала её сердца, бьющегося где-то под толщей многокиллограмовых телес. А позавидовать было чему. Алке стукнуло почти тридцать, однако изящностью точёных линий, стройной фигурки, ухоженного лица, длинных ног и красотой волос она могла дать фору и восемнадцатилетней. Наши бабы за глаза звали Алку ведьмой. Мужчины же вожделенно провожали её глазами, когда та шла по коридору. Было в ней что-то дикое, первобытное, как в запретном плоде Эдемского древа. Я не был исключением. Но помимо плотской страсти было у меня и совсем иное, абсолютно искреннее и честное намерение — я хотел, чтобы Алка стала моей женой. Глупое, наверное, и смешное желание. Но кто из нас не мечтал? Вот и я мечтал о том, что красавица, какой бы дерзкой она не была снаружи, в глубине души такая же хрупкая и милая девочка, как и все девушки. Просто каждая из них надевает маску, чтобы защититься от агрессии этого мира. А если рядом нет достойного мужчины, защитника, то обороняться нужно вдвойне, и маска потребуется ещё «ужаснее», чтобы никто не съел. Это как в дикой природе, всё, что яркое и красивое — ядовито. Но я окружу её вниманием и заботой, так, что она растает. Непременно растает. И ей не нужна будет эта личина «железной леди», ей можно будет стать самой собой. Так думал я, с тоскою глядя на то, как у офиса её встречает очередной кавалер. Они часто менялись. И мне не хотелось даже думать о том, что сказала бы моя воспитанная в духе лучших традиций матушка, узнай она, какую жену хочет видеть рядом с собою её сын. Но разве сердцу прикажешь? И вот на днях, Алка вдруг не прошла мимо, улыбнувшись отстранённо, как это обычно бывало, когда я с придурковатым лицом шута дарил ей очередную милую безделушку. Она смущённо опустила ресницы, затем взмахнула ими, и взглянула на меня лисьим прищуром:

— Влад? Привет. Так мило… Спасибо, — она поднесла бутон розового цветка к носу и вдохнула с наслаждением аромат.

— М-м-м, какой запах.

— Привет, — снова повторил я, от неожиданности не зная, что сказать, я уже привык к совсем иному сценарию.

— Кстати, а ты свободен в обеденный перерыв? — игриво повела плечиком Алла.

— Э-э, м-м-м, ну, в общем-то да, — я, наконец-то взял себя мысленно за шкирку и хорошенько тряхнул, тем самым приведя в чувство.

— Тогда может составишь мне компанию в «Today»?

«Today» — так называлась небольшая кафешка на углу, куда мы порой бегали на обед. Там можно было недорого и вкусно перекусить в уютной и простой обстановке.

— С удовольствием! — я не мог поверить своему счастью.

Прошло две недели нашего плотного общения — телефонных звонков, смс, прогулок по вечерам и совместных обеденных перерывов. Мы были вместе практически постоянно. За исключением ночи. Мне казалось, что это сон. Неужели моя мечта сбылась и эта чудесная девушка теперь моя? Я не верил в своё счастье. Счастье ли? Для меня — однозначно. А Алку словно прорвало — она без умолку о чём-то болтала, непринуждённо смеялась, наматывая на изящный пальчик иссиня-чёрную прядь блестящих волос, временами будто бы случайно прикасаясь к моей руке, мило улыбалась и вела себя, как и положено себя вести влюблённой девушке. В один из вечеров мы впервые поцеловались, а потом… Алка пригласила меня к себе домой. Вечер пятницы опустился на город томной негой. Тополиный пух радостно летел отовсюду, проникая, куда только это возможно. Подростки чиркали зажигалками, поджигая его на асфальте, и с восторгом смотрели на язычки пламени, танцующие в июньских сумерках, как мерцающая новогодняя гирлянда. Ленивые голуби отпочковались от крыш пятиэтажек и чинно прохаживались по бульвару, поедая, что Бог пошлёт из рук сердобольных граждан. Гоняли на самокатах и роликах дети, ели мороженое студенты, целовались парочки, на скамейках обсуждали горячие события пенсионеры, шуршали пакетами в кустах местные бомжи, готовясь отужинать. А я гордо шёл, держа за руку самую красивую девушку на планете, и был счастлив так, словно выиграл несколько миллиардов в лотерею. В предвкушении того, что ждёт меня сегодня (а меня явно что-то ждало, не просто же так Алла пригласила меня в свою девичью обитель) внизу живота сладко напрягалось и я старался сменить мысли. Весело болтая, мы свернули с оживлённого бульвара на примыкающую к нему улицу, затем ещё и ещё раз, пока не оказались в тихом, закрытом дворике, образованном из трёх девятиэтажек и закрытом от мира старыми клёнами, тополями и кустами акации, росшими так густо, что пространство между домами практически нельзя было разглядеть.

— Да у вас тут просто какой-то замок спящей красавицы! — присвистнул я, не преминув сострить.

Алла улыбнулась, глянула своим лисьим разрезом глаз:

— Всё может быть, всё может быть… Ты веришь в сказки? — спросила она, вдруг как-то резко приблизившись к моему лицу.

Я опешил немного:

— Ну как сказать? Сказка ложь да в ней намёк, сама знаешь.

— Верно. Все сказки — это истории из жизни. И настоящие сказки, ой, как отличались от тех, что написаны в книжках. Взять ту же спящую красавицу — она, действительно, уколола пальчик отравленным мачехой веретеном. И её отец, не в силах похоронить кровинку, в некой горячке отвёз дочку в лесную глушь, оставив там, в нарочно выстроенной для неё избе покоиться в хрустальном гробу. На счастье иль на беду однажды мимо проезжал принц другого королевства, который удивился избушке, одиноко стоящей в лесной чаще, вошёл внутрь, увидел прекрасную девушку, не тронутую тленом смерти и… так скажем, воспользовался ситуацией, а после уехал своей дорогой. Девица же через положенное время родила близнецов — сына и дочь. И когда младенец от голода принялся сосать материнский палец, то ядовитая заноза вышла и красавица проснулась. Позже принц, к тому времени уже ставший королём и будучи женатым, вновь наведался в лесную избушку, желая, видимо, получить очередную порцию наслаждений (ну да что его осуждать, все мы не без греха), и обнаружил там целое семейство. Он привёз всех во дворец, желая пристроить возле себя, но это жутко не понравилось королеве. Да и какой бы женщине это понравилось? Алка усмехнулась и поправила прядь волос, я невольно залюбовался блеском её глаз в свете луны. Скрытые стеной деревьев, мы сидели на скамейке, почти в полной темноте, лишь окна домов за нашими спинами таращились во тьму, да звёзды, здесь в спальном районе хорошо видимые, освещали наше гнёздышко.

— Так вот, — продолжала Алка, — Королева велела зажарить близнецов и скормить их мужу под видом ягнёнка. Уж такая затейница была! А саму соперницу обуть в каменные башмаки да утопить. Только у неё ничего не вышло. Король прознал про коварный замысел и утопил вместо девицы свою законную супругу, а на девице женился. А детишек повар пожалел и спрятал. Так что все остались живы. Относительно. Кроме королевы, конечно.

Алка расхохоталась. Мне отчего-то стало неприятно, и по спине пробежал озноб. Я поёжился. Наверное, ночной ветер принёс прохладу.

— Ну и сказочки, — буркнул я.

— Холодно? — спросила нежно Алка, — Тут пруд рядом. За тем вот домом. Поэтому по ночам довольно свежо.

Она указала на крайнюю девятиэтажку.

— А дальше лесополоса начинается. В жаркие летние вечера от комарья отбоя нет. Пока ещё не появились.

Она прижалась ко мне и я ощутил её упругий плоский животик, её тело похоже было своей грацией на кошачье, и грешные плотские мысли вновь зароились в моей голове.

— Ну что, так и будем тут стоять или же пойдём ко мне? — она приникла к моим губам в долгом поцелуе.

Когда наши губы разомкнулись, она схватила меня за руку и решительно зашагала по одной ей видимой тропке через этот лабиринт кустов к той самой, крайней девятиэтажке, за которой начинался лес.

Глава 2

Подъезд встретил нас запахом кошачьей мочи и тусклым жёлтым светом единственной лампочки, чахлым одуванчиком распустившейся над входом в лифт. Как только тот подъехал, и мы вошли внутрь, лампа тут же погасла, погрузив пространство в полную тьму. В лифте было не лучше — тот же тусклый свет, словно от лучины, заляпанные и прожжённые кнопки, исписанные заборной лирикой стены, приклеенные по углам серые комки жвачки.

— Мрачновато у вас, однако, — заметил я.

— Да уж не дворец, — отрезала Алка.

— Обиделась что ли? — подумал я, но вслух промолчав, отметил, однако, что место жительства девушки абсолютно не вяжется с её образом. Я представлял его несколько иначе. Ну, да и пёс с ним, я же не в альфонсы к богатой пожилой вдовице набиваюсь, а потому доходы и условия жизни Аллы меня не волновали. Были бы чувства, остальное заработаем. Лифт, ехавший, казалось, целую вечность, наконец остановился. Мы вышли, и я увидел на стене облезлую цифру «девять», выведенную тёмно-синей краской, а под нею, на полу — кошку, такого же затрапезного вида, как и весь этот подъезд. Как только двери лифта закрылись — всё погрузилось во мрак.

— Ой, а у нас новый котик, — улыбнулась Алла, и, обернувшись в мою сторону, добавила, — Я тут прикармливаю бездомышей. А они, как только отъедятся, так и пропадают.

— Может кто-то их укотовляет? — предположил я.

— Наверное, — Алка пожала плечами, — Они ведь становятся чистенькими, ухоженными и такими пухленькими.

Последнее слово она произнесла с каким-то особенным нажимом. Затем, пошарившись в сумочке, выудила связку ключей и отворила крайнюю слева дверь.

— Проходи, — она улыбнулась мне, облизнув губки своим язычком.

— Вечер обещает быть томным, — сразу пришло на ум и я, подыграв девушке, шлёпнул её легонько по бедру, и прошёл в квартиру. Меня окружила непроглядная египетская тьма. Я пошарил рукой по стене в поисках выключателя, и не найдя его, спросил:

— А что, у вас тут принято жить в темноте?

— А тебе не нравится? — раздался смешок, и тут же Алка впилась в мои губы в страстном поцелуе, но едва я погрузился в блаженство, как она так же внезапно прервала его, и щёлкнула кнопкой.

По прихожей разлился мягкий, приглушённый свет. Я огляделся — двухкомнатная квартира. Обстановка вполне себе приличная, даже, пожалуй, шикарная в контрасте с подъездом.

— Проходи, располагайся, а я пока покормлю нового котофея, — Алла прошла на кухню и зашуршала пакетами.

Я прошёл в комнату, где, как я думал, должна была быть гостиная. Алка хлопала дверцей холодильника, гремела посудой, что-то наливала, наверное, молоко.

— Какая заботливая, — подумал я, — А с виду так просто женщина-вамп. Моя теория о том, что каждая девочка внутри хрупкая и нежная, только у всех эта глубина разная, подтверждалась.

Алка смоталась в подъезд, вернулась, позвала меня мыть руки и ужинать. Мы сидели на кухне и с аппетитом поглощали плов, который, как Алла утверждала, она приготовила сама. Мы смеялись и непринуждённо болтали, обсуждая коллег и вспоминая всякие курьёзные случаи на работе, когда взгляд Алки упал вдруг на окно, располагавшееся за моей спиной, и застыл так, что мне сделалось не по себе.

— Ты чего? — я посмотрел на девушку, затем медленно повернулся к окну, но ничего необычного там не заметил — только непроглядная тьма. Даже луна, висевшая до того над домами, куда-то исчезла.

— Да так, — отмахнулась девушка и широко улыбнулась, — Ешь, ешь. Вкусно?

— Очень, — признался я, — Давно не ел ничего вкуснее. Прямо как у мамы в детстве.

При этих словах Алла как-то враз помрачнела, отвела взгляд и яростно принялась перемешивать содержимое своей тарелки.

— И-извини, если я что-то сказал не так, ляпнул не подумав, — растерялся я, поздно вспомнив как девушки не любят, когда мужчина сравнивает их со своей матерью, пусть даже и в пользу избранницы. Женское соперничество и животный инстинкт к стремлению быть единственной дамой сердца у своего любимого. Я слышал, что иные женщины ревнуют мужей даже к собственным дочерям, но это уже, пожалуй, какие-то отклонения.

— Ничего, — Алка ответила не сразу, — Всё в порядке. Просто не очень люблю говорить об этом, мои воспоминания о детстве далеко не радужные.

Я молчал, не зная, что сказать, до этого момента Алла не делилась со мной чем-то очень личным, сокровенным. Все наши разговоры держались на уровне милой болтовни — какая твоя любимая музыкальная группа, что делаешь в выходные, чем увлекаешься и просто всяческая ерунда обо всём на свете — от Бермудского треугольника до алкаша Иннокентьича, что побирался у нашего офиса каждое утро, стреляя сигаретку и выпрашивая мелочь на «горящие трубы». И вот сейчас, кажется, настал тот самый момент, когда пара плавно переходит на второй этап отношений — к откровенным рассказам о себе, к раскрытию своего настоящего «я».

— Мы жили в этой самой квартире, — вдруг начала Алла, — Отцу дали это жильё от завода, где они работали с матерью. Мне было пять лет, когда мы переехали сюда из старого барака на три семьи. Радости было море. У меня появилась своя собственная отдельная комната! Через год родилась моя младшая сестрёнка — Анютка. Всё было замечательно, пока не начались перестроечные времена. Я училась в третьем классе, Анютка ходила в сад. На заводе перестали платить зарплату, и родители выживали, как могли, продолжая трудиться за талоны или вообще за идею, в ожидании зарплаты, которую начальство обещало «вот-вот» выплатить. Терпели, ждали. Ну да, не мы одни, все так жили в те годы. И вот наконец-то дождались, под самый Новый год отцу выдали всё, что завод задолжал им с матерью за полгода. Тогда ведь зарплату получали на кассе, бухгалтер знала каждого, потому и отдала отцу мамины деньги тоже. Был вечер. Отец торопился домой в радостном предвкушении скорого праздника и сытого вечера, впервые за столько месяцев. Он нёс в руках два полных пакета продуктов, а в нагрудном кармане куртки лежали долгожданные купюры. Почти у самого подъезда на него напали трое. Отобрали и деньги, и даже продукты… А отца ударили несколько раз ножом… Ему хватило этого… Отца обнаружили соседи, прибежали к нам. Приехали скорая, милиция, но было уже поздно. Нападавших так и не нашли, конечно. В то время их было столько, что особо, наверное, и не искали, хотя не берусь судить. Каждый выживал как мог. Я тогда была ребёнком.

Алла замолчала, я накрыл её руку своей. Она снова смотрела куда-то мне за спину, но уже иным взглядом — рассеянным, задумчивым, видимо, перед её взором проносились сейчас события тех ушедших лет. Она утратила всю свою независимость, гордую осанку, стервозный вид. Передо мной сидела просто маленькая, несчастная девочка, которую хотелось обнять и пожалеть, укрыть от всех страхов.

— После похорон отца мать словно обезумела. Но в то время как-то не принято было обращаться к специалистам, ты понимаешь, о каком враче я говорю. Предрассудки и по сей день живы в нашей стране. «Он посещал психотерапевта? Какой кошмар! Он ненормальный! Надо держаться от этого человека подальше». Ну а тогда это было просто немыслимо. Конечно же, мать никуда не пошла, ей бы и в голову не пришло обратиться за лечением. Её состояние всё ухудшалось. На кухне постоянно стоял запах лекарств, но успокоительные мало помогали. И тогда мать нашла «счастье» там же, где и многие — на дне бутылки. Она стала заглядывать в неё всё чаще, и без того скудные наши средства теперь уходили по большей части на её выпивку. На качественный продукт ей уже не хватало, и она стала покупать пойло у местных умельцев. Дома нечего было есть, а она валялась пьяная у порога и блевала, а мы ползали рядом, жалея её же, и убирая за ней грязь. Постепенно мать стала выглядеть хуже, чем наш Иннокентьич. Женщины спиваются быстрее, и опускаются ниже. На самое дно. Но вот чудо — на работу она ходила. А мы с Анюткой терпели, всё ждали, когда наша ласковая и любимая мамочка опомнится и перестанет пить, ведь она же не такая! Но она уже давно не была той, нашей мамой. Мы молчали в школе и саду о том, что дома нет еды, о том, что мать нас бьёт, о том, что однажды она чуть было не выбросилась в окно, будучи в угаре. А надо было, надо. Может быть, тогда всё сложилось бы иначе. Но, повторюсь, мы были всего лишь детьми и только прятались под стол или в шкаф, когда у матери начинался очередной припадок, и она разносила квартиру, и проклинала нас на чём свет стоит. Словно мы были в чём-то виноваты. Именно тогда, во время очередной её истерики, мы с Анютой и поклялись друг дружке всегда быть вместе и не бросать друг друга, никогда, что бы ни случилось. Я научилась воровать. Да-да, когда желудок сводит от голода, очень быстро забываешь о принципах и постулатах совести. Я приносила домой калач или яблоко, что там ещё удавалось стянуть в этот день в палатках на рынке, и мы жадно ели, разделив добычу пополам. Но однажды я попалась. Тётка, схватившая меня за руку с поличным, была непреклонна, как я её не умоляла со слезами простить меня и отпустить. Она вызвала милицию и те, приехав, забрали меня в отделение, а оттуда позвонили матери. На удивление мать явилась быстро и трезвая. Меня отпустили, просто пожурив, но дома мать устроила мне выволочку, а после, на дворе уже были последние дни мая, сказала, что она отправляет меня на всё лето к бабушке, в деревню. Там, де, меня научат уму-разуму. Я долго плакала и умоляла маму не отвозить меня. Я боялась за Анютку — как она останется без меня? Кто будет приносить ей добычу? Но мать была непреклонна. Тогда я стала просить, чтобы и Анюта поехала со мной. Но мать заявила, что нечего распространять своё тлетворное влияние и на младшую сестру.

Алла усмехнулась:

— Её-то влияние несомненно было куда лучше!

Я с невыразимой болью смотрел на девушку — Боже, как мне хотелось стереть из её памяти все эти страшные воспоминания, а взамен дать другие — солнечные, тёплые, разноцветные, как пёстрое лоскутное одеяло или костюм клоуна. Но прошлого не изменить и порой оно обжигает и отравляет всё наше последующее существование.

Алка продолжила:

— Едва прозвенел последний звонок этого учебного года, как мать тут же собрала мои вещи и посадила меня на автобус со словами: «Бабушка тебя там встретит». Анюта, стоявшая рядом с матерью, заливалась слезами, и я старалась не смотреть в её сторону, не в силах сама сдержать слёз. «Я сбегу оттуда» — прошептала я ей на ушко, — «А потом заберу тебя и мы вместе уедем далеко-далеко». «Хватит мусолиться», — грубо оборвала нас мать и толкнула меня в спину, — «Автобус сейчас уедет». Я смотрела в окно и махала рукой Анюте до тех пор, покуда они с матерью не скрылись за поворотом. Бабушка действительно меня встретила на остановке, мы давно не виделись с ней (моя мать не жаловала свою свекровь, а её собственная родная мать давно умерла), и она соскучилась по мне. Она долго обнимала меня и целовала, а потом кормила пирожками и пюрешкой с котлетой — всё своё, с огорода. Я ела, а бабушка смотрела на меня во все глаза и я увидела, что на её ресницах блеснули слёзы. «Ты голодала?» — спросила она прямо. И я кивнула. А после разрыдалась, я ревела, размазывая по щекам непрожёванный пирожок и варенье, а бабушка утешала меня, прижимая к себе. Мы проговорили до позднего вечера, и бабушка, выслушав мой рассказ, с каменным лицом сказала, что всё уладит, что мы теперь будем жить с ней. Но только дело это небыстрое, но она сделает всё-всё, чтобы нас отдали ей. Я успокоилась и легла спать. В ту ночь я впервые за долгое время уснула крепким сном без сновидений. Потекли дни. Бабушка уезжала в город, оставляя меня на хозяйстве, ходила там по каким-то инстанциям. А я оттаяла у неё, поправилась, порозовела, перестала трястись, как мышь, от каждого шороха и только лишь ждала, когда же мы с Анютой наконец воссоединимся. Звонок в тот вечер прозвучал как набат. Бабушка подошла к тумбочке, покрытой ажурной вязаной салфеткой, подняла трубку дискового зелёного телефона и вдруг побледнела, схватилась за сердце и стала медленно сползать по стенке. Я заорала дурниной, бросилась к ней. Кое-как я привела её в чувство, сунула ей под язык лекарство из её корзинки в шкафу. А когда она пришла в себя, то вся дрожа, слабым голосом сказала мне: «Мамы и Анюты больше нет. Пожар случился». Всё, что было после, я помнила как в тумане. Нечаянно я услышала разговор бабушки с милиционером, который сказал, что на момент пожара Анюта уже была несколько дней, как мертва. Она умерла от голода. От голода! Эта тварь заморила её, а потом, то ли нечаянно, то ли нарочно, устроила пожар. После похорон я осталась жить с бабушкой, а когда мне исполнилось восемнадцать, вернулась сюда. Меня, как сироту, устроили в институт, хотя я и сама хорошо училась. А остальное ты уже знаешь.

Алла разрыдалась, и я встал со стула, подошёл к ней, поднял её и прижал к себе. Так мы и стояли, пока за окном всё сильнее сгущалась тьма.

Глава 3

Комнату освещало трепещущее пламя одинокой свечи в невысоком стеклянном сосуде, пахло смесью ванили с чем-то терпким, щекочущим нос, навевающим воспоминания о сказках «Тысячи и одной ночи» и дворцах арабских шейхов. У нас был, конечно, не дворец, но сейчас мне было в нём слаще, чем любому падишаху в своих хоромах. У нас всё случилось. Да, вот так — трепетно, нежно и страстно одновременно. Мне казалось, что такую близость между мужчиной и женщиной рисуют только в слащавых мелодрамах или бульварных романах. Но оказалось, что в жизни бывает ещё и не такое. Моя принцесса из сказки лежала рядом со мной, в моих объятиях. Я наслаждался моментом, который мог и не повториться — да, я не строил иллюзий и знал, что Алла вполне может дать мне от ворот поворот и вновь переключиться на тех мажоров, что встречали её на крутых тачках после работы. Хотя… хотя она и была сегодня столь откровенной со мной, совсем близкой и родной девочкой, открыла передо мной наизнанку всё самое сокровенное, больное, то, что и не всякому близкому-то поведаешь.

— Возможно, что сработал эффект попутчика — говорил я себе — Не обольщайся. Такая красотка не для тебя. Но ведь завтра, да и послезавтра мы вновь увидимся в офисе — так что теория «попутчика» тут не работает.

В конце концов, я перестал копаться в себе, и подобно параноику выискивать какие-то подводные камни, а просто отдался радости, любви и лучезарной улыбке моей девушки. Нам хорошо сейчас, в эти минуты счастья, а что будет дальше — жизнь покажет. И она показала…

— Я в душ на пять минут, — шепнула Алка, выскальзывая из моих объятий, и, накинув лёгкий пеньюар, скрылась за дверью ванной комнаты.

Послышался шум воды и негромкое пение, Алка мурлыкала себе под нос попсовую песенку, а я откинулся на подушки и блаженно прикрыл глаза — вот оно счастье. Неправда, что о свадьбах, романтике и семье мечтают только девушки. В эти минуты и я мечтал именно об этом — весёлому торжеству с друзьями и близкими, Алла в белом платье, о тихой семейной гавани, о маленьком человечке с моими волосами и глазами Аллы, что топочет ко мне навстречу, раскинув ручки, и кричит: «Папа!» Да, мы, мужчины, тоже можем быть временами весьма сентиментальными, только стесняемся признаться в этом. Нас так же трогают и ароматы сирени майскими вечерами, и огни заснеженных зимних бульваров с медленно кружащимися в небе снежинками, и ласковое слово любимой женщины, и безделушки в подарок без повода, и вся та красота жизни, которую воспевают художники и поэты. Просто зачастую нам трудно подобрать слова для своих чувств, не умеем мы этого. От природы нам заповедано быть сильными, суровыми и бородатыми. И мы стараемся не снижать планки. Но порой… От философских размышлений меня прервал стук в окно. Точнее даже не стук, а некое поскрёбывание.

— Голуби, наверное, — лениво подумал я.

Тело приятно расслабилось после любовных утех, растекшись по простыням, и я даже не заострил бы внимания на этом незначительном моменте, если бы не услышал вслед за тем странный звук. Это был то ли хриплый шёпот, то ли скрежет, то ли скрип. Но что может скрипеть в пластиковом окне? Балкон в квартире располагался в спальне, а здесь находилось просто окно, в котором нечему скрипеть.

— Возможно, качели во дворе или ещё что, какая мне разница? — я отмахнулся от звуков, но тут увидел такое, что заставило меня подскочить, как ужаленного и впиться взглядом в оконное стекло, за которым разлилась черничная полночь.

Изжелта-коричневая скрюченная веточка скреблась по стеклу с наружной стороны, она-то и издавала этот звук.

— Но деревья не растут на уровне девятого этажа, — подумал в какой-то горячке я, — Или всё-таки растут?

А после веточка согнулась на моих глазах и, просунувшись в приоткрытое в режиме проветривания окно, принялась ковырять ручку, пытаясь открыть створку. Но главный ужас заключался не в этом, а в том, что, подняв свой взгляд, я обнаружил «продолжение» веточки. И это была рука. Самая настоящая человеческая рука, чёрт побери! Я заорал, как ненормальный, рука тут же дёрнулась и исчезла, а в комнату прискакала перепуганная Алка, вся в пене и голышом.

— Что? Что случилось? — выпалила она речитативом.

— В окне была чья-то рука, и она хотела открыть окно!

Алка побледнела. Только тут до меня дошло, как выглядят со стороны мои слова, теперь Алка решит, что я больной придурок. Но что я должен был сказать?

— Р-рука? — выговорила девушка и попыталась выдавить из себя подобие улыбки.

Я понуро кивнул, представляя, каким идиотом кажусь сейчас ей. Алка стояла, застыв, как статуя, и клубы пены стекали с её тела на пол.

— Да тебе показалось, точно показалось, — проговорила она, наконец, — Ну, подумай сам, какая рука может быть в окне на девятом этаже? Может, подростки снова забрались на крышу и разыгрывают таким образом жильцов? Привязали какую-нибудь ерунду на верёвочку и спускают теперь вниз, а сами ржут, небось, как кони. Может там ещё и камера какая-то прикреплена, от молодёжи не заржавеет.

— Алл, ты себя слышишь? Ну, какая ерунда, какая камера? Это была живая, настоящая конечность!

— А ты себя? — неожиданно грубо с вызовом спросила девушка.

Я осёкся. Она права. Её объяснения звучат уж куда логичнее, чем мой бред.

— Я думаю, что тебе просто показалось, — произнесла Алла твёрдым голосом и исчезла в дверном проёме, оставив после себя лужицу воды с тающей в ней пеной.

Я же, ощущая себя полнейшим неадекватом, натянул штаны, не в силах избавиться от мерзостного ощущения, что на меня кто-то пялится.

— Может, вот так и начинают сходить с ума? — подумалось мне.

В комнату вошла Алла. Она как-то настороженно глянула на окно, улыбнулась, подошла и закрыла его, задёрнув шторы:

— Прохладно стало, с пруда тянет сыростью.

Она присела рядом, устроилась поудобнее, подобрав ноги, взяла мою руку в свою и принялась водить по ней пальчиком, словно цыганка, решившая поведать мне судьбу.

— Алла, — спросил я осторожно, — А ты простила свою мать?

Девушка ответила не сразу.

— Иногда, уже став взрослой, я много раз пыталась оправдать её, найти объяснение её слабости. Но не смогла. Она добровольно выбрала пойло вместо детей, деградировав до состояния делирия. И я перестала корить себя и выискивать кто прав, кто виноват, и размышлять на тему — а что было бы, если бы… Да ничего! Случилось то, что случилось. Надо просто принять это и жить дальше.

— Ты навещаешь их? В смысле ходишь к ним на кладбище?

Рука Алки напряглась, и я почувствовал это, но она ответила совершенно безразличным тоном:

— Нет.

— Но Анюта, — начал, было, я…

— Анюта всегда со мной. В моём сердце, — пояснила Алла, — А могила — это всего лишь могила. В ней нет ничего такого, чтобы к ней возвращаться.

Я не стал спорить, хотя и хотелось. Но я понимал, что это слишком больная тема для моей девушки и не стоит ворошить рану. Сменив тему, я принялся вспоминать разные нелепые смешные случаи из своего прошлого, чтобы поднять настроение нам обоим. Мы проговорили до тех пор, пока Алка не посмотрела на электронные часы, что светились зеленоватым светом на полке:

— Уже почти час ночи. Спать-спать. Иначе завтра, точнее уже сегодня, я буду выглядеть, что твой енот-полоскун, с такими же кругами вокруг глаз.

Мы оба рассмеялись, и погасили всё ещё горевшую свечу.

Посреди ночи я проснулся со странным чувством, что кроме нас в квартире есть кто-то ещё. Так бывает, когда присутствие невидимого гостя выдаёт движение воздуха, невозможное уловить на слух, но при этом ощущаемое самой кожей. Я приподнял голову. Табло часов показывало третий час. Следовательно, проспал я буквально около часа. Но что же разбудило меня? Алка спала на моём плече сладко и безмятежно, свернувшись беззащитным клубочком и разметав волосы по подушке. Я уставился в темноту. Такое ощущение, что дом подвесили посреди Вселенной в просторах космоса, как ёлочную игрушку, настолько было темно — ни света фонарей за окнами, ни отблесков проезжающих мимо автомобилей, ни одиноких мотыльков в соседних домах, что засиделись за книгой до утра. Ничего. Я вновь опустил голову, прикрыл глаза. И в этот же миг услышал шлепки или шажки. Это было что-то, похожее на то, как если бы ребёнок, встав на четвереньки, медленно передвигался по полу, при этом периодически щёлкая языком и странно похрустывая суставами. Открыв глаза, я увидел, что луна вышла из-за туч, и теперь комнату наполнял таинственный, бледный свет. Звуки раздавались из спальни, дверь из которой выходила в коридор. На мгновение они стихли, и я услышал сопение, как если бы кто-то жадно втягивал ноздрями воздух, принюхиваясь. Затем вновь послышалось — тук, шлёп, хруст, цок. Какофония звуков. Озадаченный и обеспокоенный, вновь вспомнив эту руку в окне, я осторожно потеребил за плечо Алку, прошептал, чтобы не напугать:

— Алл, кажется, в квартиру кто-то проник.

— Ты слышишь? Слышишь её? Она всегда приходит в этот час, — пробормотала Алка сквозь сон.

Кажется, она ещё находилась в полусне и поэтому несла какую-то чушь.

— Кто приходит? — не понял я.

Алка резко села в кровати:

— Я… я… мне сон приснился. О чём ты?

— Тише-тише, — снова зашептал я, одновременно приглядывая что-нибудь увесистое из тех предметов, что были в комнате, — Ты заперла дверь? В квартире кажется кто-то есть.

Даже при голубоватом лунном свете я увидел, как побледнело её лицо и Алка вжалась в подушку, подтянув к себе одеяло.

Глава 4

Оркестр звуков приближался к двери в зал, в котором находились мы, и поэтому, не теряя времени на то, чтобы успокоить Аллу (это я сделаю после, а сейчас надо защищаться), я осторожно, стараясь не шуметь, поднялся с дивана и схватил в руки статуэтку Венеры, стоявшую на тумбе у окна. Вернувшись в тень у самой двери, я встал и затих, чтобы не выдать своё местонахождение. Звуки замерли у самого входа, словно тот, кто их издавал, тоже прислушивался. А потом раздалось шуршание и в комнату вползло оно… Нет, даже в самом своём страшном сне я не мог представить, что однажды чудовище из фильма ужасов может воочию явиться мне вот так, посреди самой обычной ночи. Это было хтоническое нечто, иссушенный мертвец, восставший из своей могилы, древняя мумия! По полу полз на четвереньках обнажённый тощий человек, очень тощий, настолько, что в лунном свете, льющемся на него из окна, я мог пересчитать все рёбра в его грудной клетке. Куцый клок длинных волос, таких же чёрных, как у Аллы, свесился с темени набок, упав на плечо. Вся кожа твари собиралась в какие-то немыслимые складки, местами на ней виднелись грубые швы, словно её штопали, латали, как прохудившийся носок, в иных же местах она была натянута так, что блестела и грозилась вот-вот лопнуть. На бедре зиял как раз такой разрыв, из которого сочилась сукровица, стекая вниз по ноге. Казалось это не может быть живым. Но оно жило, двигалось и издавало звуки. Стучали гулко по ламинату колени и локти, на которые существо опиралось. Хрипение и бульканье доносилось из раззявленной глотки. С хрустом двигались суставы. Видно было, что каждое движение причиняет существу муку. В какой-то миг я даже забыл, для чего я здесь стою, и, опомнившись, я опустил поднятые вверх руки с тяжёлой статуэткой вниз на спину твари. Раздался пронзительный писк и крик одновременно с двух сторон, так, что мои перепонки натянулись, угрожая лопнуть, не выдержав децибел. Кричали Алла и тварь разом. Еле сдержавшись усилием воли, дабы не начать орать с ними хором, я опускал статуэтку на хребет твари ещё и ещё, пока ко мне не подскочила Алка и не принялась вырывать её из моих рук. Но то ли от ужаса, то ли ещё от чего, пальцы мои сковало судорогой так, что они не разжимались, и я ненароком чуть было не ударил и Аллу.

— Уйди! — заорал я на неё, — Звони на 112!

Но Алка повисла на мне, как мартышка, и так сильно вцепилась в моё запястье зубами, что я выронил чёртову Венеру себе на ногу и похоже раздробил мизинец, однако адреналин, кипящий в моих венах, милостиво избавил меня от необходимости чувствовать боль.

— Не надо, не надо! Остановись, прошу! Пожалуйста, Влад! Она не причинит нам зла!

— Она? — я опустил, наконец, руки, тяжело дыша, и попытался успокоиться, как бы дико это ни звучало.

Тварь забилась в угол и пищала там, хрипя и подвывая на все лады, как раненый зверь. Я щёлкнул выключателем и комнату залил яркий ослепляющий свет. Тварь заверещала громче. Алка мгновенно подскочила и выключила освещение. Обняв, она повела меня к дивану, усадила, и принялась уговаривать, как маленького ребёнка.

— Влад, милый, не надо света. Она боится его. Ей больно. Её глаза немного видят в темноте, но свет губителен для них.

— Ей больно? — эхом повторял я за Алкой, косясь в тёмный угол за шкафом, из которого доносилось нечто, похожее на всхлипывания.

— Кому ей? — я схватил Алку за руки, — Ты что, знаешь её? Почему ты остановила меня?

— Потому что это, — она кивнула в угол, — Моя сестра.

— Какая сестра? — я всё не мог понять, — У тебя же была только одна сестра?

— Одна. Это она — Анюта.

Я замолчал и в оцепенении уставился в то место, где сидело существо. Я то переводил взгляд на Аллу, думая, не свихнулась ли она от потрясения, то вновь вглядывался в густую тьму, чтобы разглядеть нечто, находящееся там.

— Влад, — видя моё замешательство, Алка, уже пришедшая в себя, решительно направилась в сторону шкафа, и остановилась там, протянув руку во тьму, где сидело нечто, — Влад, послушай, это я виновата. Я хотела рассказать тебе всё до последней тайны. Но чуть позже. Я, правда, собиралась это сделать. Ну не могла же я тебе вывалить такое на первом свидании, сам подумай. Ты бы счёл меня за сумасшедшую. А того хуже, рассказал бы кому-то об этом. Я не могла этого допустить. Но я бы обязательно всё открыла тебе. Ведь я… Я люблю тебя, Влад, по-настоящему люблю. Ты первый мужчина в моей жизни, который остался в моём сердце, дал мне поверить в себя, в людей. Ты нужен мне.

— Нужен — зачем? Чтобы скормить меня этой твари? — спросил я, содрогаясь от мысли о том, для чего Алка привела меня к себе.

Она отрицательно покачала головой.

— Ты не прав. Я не хотела тебе зла. И она не тварь. Она моя сестра. Несчастное создание, загубленное матерью, не успевшее пожить толком на этом свете.

— Алла, — я постарался придать своему голосу мягкость, — Девочка моя, нам нужно вызвать помощь.

— Ты думаешь, что я чокнутая, — Алка усмехнулась, — Именно поэтому я и молчала пока. Ждала момента, когда мы станем настолько близки, что я смогу довериться тебе окончательно. Но, что случилось, то случилось, назад пути нет. Я не ожидала, что Анюта придёт сегодня. Она не должна была появиться этой ночью. Обычно она приходит по заведённому ею графику и я уже приспособилась под него. Она не делает ничего дурного, просто приходит, ест и уходит.

— Ест? — по телу пробежала дрожь, — И чем же она питается?

— Душами, — серьёзно ответила Алла.

— Что?!

— Тебе не понравится то, что я скажу, но другого выбора нет. Раз всё произошло, то я расскажу тебе всё, как есть, а ты решай, что делать дальше.

Алка вздохнула:

— Анюта, выходи.

— Нет, нет, — мысленно взмолился я, и рефлекторно поджал ноги под диван.

Я не знаю, кем была эта тварь, но явно не погибшей девочкой по имени Анюта. Алла сошла с ума, а с нами в квартире находится какая-то хтонь, и что делать я не знаю.

Из угла меж тем, всё так же на четвереньках, выползла тварь и, приблизившись к Алке, уткнулась, словно верный пёс, лицом в её колено. Я старался не смотреть в ту сторону, но мои глаза в каком-то мазохистском порыве сами поворачивались туда. Лунный свет совершенно отчётливо очерчивал черты существа, так, что я смог разглядеть всё до мельчайших подробностей. Теперь я понял, почему оно ползло на локтях и коленях. Это был сгоревший труп, и потому во время пожара он принял позу боксёра, как называют её судмедэксперты. Руки притягиваются к груди, а ноги поджимаются к телу. Страшные рубцы покрывали тело, стягивая его так, что оно находилось в кожаном коконе, который был ему мал. Под подбородком, на шее, проходил широкий надрез, наставленный тканью, как заплаткой на штанах. Поймав мой взгляд, Алка смущённо хихикнула:

— Я не мастерица шить, поэтому уж как получилось. Анюта не могла поднимать голову, её подбородок сросся с шеей после… Ну, ты знаешь, после чего. И я придумала такую хитрость — сделала разрез, а после наставила тканью, и получилось удобненько. Правда, Анюта?

Она погладила тварь по голове, а та довольно заворчала, всё ещё с обидой глядя на меня выпученными глазами, лишёнными век. А затем села на пятую точку, поджав под себя ноги. Алка рассказывала об этом так непринуждённо, словно речь шла о старом бабушкином халате, который она перекроила. Я перевёл взгляд ниже. Вместо носа чернела обуглившаяся дыра, ещё ниже зияла широкая щель рта, мне показалось, что тварь улыбается, но тут же я понял, что у неё просто отсутствуют губы.

— Анюта растёт понемногу, — продолжила Алка, а я ощущал себя пациентом весёлого отделения, и мне казалось, что всё это происходит не по-настоящему, и мы с Алкой сейчас проснёмся, а на дворе будет утро, и в окна ярко будет светить солнце, — И поэтому кожу приходится нашивать местами. Но в остальном мы справляемся, правда, малышка?

«Малышка»?! Я поёжился. Мой взгляд скользнул ниже — два кожаных обвислых по-старушечьи мешочка грудей, живот, покрытый шрамами, тёмное лоно, согнутые колени. Бр-р-р-р… Кто или что это могло быть?

— Алла, но мёртвые не оживают, — прошептал я.

— Как видишь, — Алка положила ладонь на плечо существа, — Впервые она явилась ко мне такой же летней ночью, спустя полгода после моего возвращения. Вползла через открытое окно с крыши, вот так же как сегодня. Я тогда орала так, что чуть было не разорвала лёгкие. Удивляюсь, как соседи не вызвали полицию.

Она рассмеялась.

— А потом… Мы подружились. Я узнала её.

— Алл, это не может быть твоей сестрёнкой. Твой разум хотел верить, что она жива, и услужливо внушил тебе это. Но это не она.

— А кто же это тогда? Может быть, ты подскажешь? — с вызовом спросила Алка.

Я помотал головой.

— То-то же. Я не знаю, как это произошло, она мне не рассказывала. Возможно, она и сама не знает об этом. Но это факт. Она живёт. Правда, не совсем в общепринятом смысле. Но всё же… это лучше, чем ничего. Ведь она мой единственный родной человек. Она приходит ко мне, чтобы повидаться и чтобы поесть. Я кормлю её душами людей. А именно — тех мужчин, которых все вы видели у нашего офиса с букетами и на дорогих машинах.

— Но как?

— Я приводила их домой. Подливала им немного снотворного в вино. Они засыпали. А потом приходила Анюта и высасывала их души, прикладываясь к их губам своим ртом. Так она получала силу, чтобы жить дальше. Она не прожорлива и ей достаточно одной души в квартал.

— Но, куда же ты девала? — я сорвался и не договорил.

— Трупы, хотел сказать ты? — Алка рассмеялась, — Они уходили отсюда с утра своими ногами. Но больше уже не возвращались.

Поймав мой недоумённый взгляд, она пояснила:

— Ты думаешь, без души невозможно существовать? О, как выяснилось, ещё как. В первый раз я тоже боялась, но оказалось, что всё отлично. Некоторые прекрасно живут и без души. Скажу тебе, она им даже мешала, и можно сказать, что Анюта оказала им доброе дело, услугу. Ведь, не имея души, гораздо проще творить то, что творят все эти мажоры и папины сынки. Я выбирала только таких, наглых и зарвавшихся особей. Но ты, ты не такой. Влад. Тебя я полюбила по-настоящему. И хотела, чтобы мы с тобой были вместе.

— И ты и дальше стала бы приводить в наш дом мужчин, чтобы накормить Анюту? — я не заметил, как назвал тварь по имени и сам передёрнулся от этого. Что ж, а я уже привыкаю, начинаю втягиваться. Глядишь, скоро мы и вовсе подружимся.

— Она ещё питается кошками, — опустив глаза, смущённо добавила Алла.

— Что?! Так вот зачем ты прикармливаешь бездомышей. А я-то думал…

— Ты разочарован во мне? — спросила с болью в голосе Алка.

Я молчал. Я не знал, что вообще ответить на этот театр абсурда, как реагировать на эту фантасмагорию происходящего.

— Анюта не станет нам слишком досаждать. Она милый ребёнок. Любит, когда я читаю ей сказки. Ей так не хватало тепла и заботы. Она приходит нечасто и ненадолго. Всего одна ночь в два-три месяца. В остальное же время я твоя, Влад. Только твоя.

— Давай уедем отсюда? — предложил я.

— Ты что? — Алка испуганно захлопала ресницами, — Я не могу бросить Анюту. Я уже предала её однажды и не сделаю этого во второй раз.

Я поднялся с дивана, меня мутило от запаха палёного мяса, проникающего во все отверстия моего тела, и принялся одеваться.

— Ты уходишь? — обречённо спросила Алка, а Анюта у её ног жалобно, по-щенячьи, заскулила.

Я кивнул. Обувшись, я в последний раз оглянулся на Алку. Она стояла всё там же, не сводя с меня глаз, такая маленькая и жалкая, и по её щекам текли слёзы, а Анютка тыкалась ей в ладонь и мычала, утешая. Я вышел и закрыл за собой дверь.

— Я должен забыть всё это, как ночной кошмар, — думал я, шагая по тёмным бульварам, а моё лицо обдувал свежий, предутренний ветерок.

***

Прошло три года. Мы с Аллой поженились и живём в той самой квартире. Знаете, не всё так страшно, как кажется, если двое любят друг друга по-настоящему. К Анютке я привык, она и правда оказалась милым ребёнком, ну и что, что выглядит она не так, как обычные дети? Знаете, ваши дети, возможно, тоже не самые красивые на свете, да и воспитаны не лучшим образом, просто никто не скажет вам этого в лицо. Да и вы сами, быть может, вполне посредственная натура и даже хамоватая и бездарная. Так что никто не давал вам права считать другого уродом только за его внешность. Анютка ест мало. Всего по одной душе за сезон. Только теперь мы добывам для неё пропитание по другой схеме. Не могу же я позволить моей любимой жене, которая к тому же недавно стала мамой чудесного мальчика, ходить на промысел? Я под разными предлогами прошу встретиться человека со мной или подвезти меня до дома, точнее до пруда. А там уже нас поджидает Анютка. Я выбираю только тех, кто идёт против общества. Отморозков. Я отслеживаю их заранее. В последний раз это был тип, который избивал свою жену и детей. Наш сосед из дома напротив. Теперь он смирный, как овечка. Жена не нарадуется. А есть ли у него душа — это уже неважно. Ведь вы и сами не можете знать наверняка, есть ли душа у вас, или вы уже давно живёте без неё, правда? А о близких нужно заботиться и беречь их, ведь это — наша родная кровь.

Яйцо

Глава 1

Яркие лучи заходящего солнца танцевали на колышущихся от лёгкого ветерка шторах. Жаркий летний вечер опускался на город, обещая знойную ночь. Опять не высплюсь. Кондиционер что ли установить? Нет, слишком дорогая игрушка. Потерплю, тем более, что через неделю обещали похолодание. На столе одиноким оком таращилась в потолок тарелка с недоеденной яичницей, рядом притулилась почти пустая бутылка пива — типичный ужин холостяка. Завтра понедельник. Нервотрёпка. Эх, ещё целая неделя жары. С ума можно сойти. Неожиданно ожил дверной звонок. Кого ещё принесло, на ночь глядя? Я никого не жду. Даже не удосужившись взглянуть в глазок, я открыл дверь. На пороге стоял невысокий бородатый субъект в вытянутой футболке и помятых вылинявших джинсах. На ногах — видавшие виды рабочие ботинки.

— Вы Виктор Иванович будете? — осторожно поинтересовался незнакомец.

Его голос не был похож на прокуренные и охрипшие от бесконечных простуд голоса бомжей. Скорее, это был голос интеллигента, случайно поменявшегося одеждой с каким-то алкашом.

— Допустим — и что? — резко ответил я, чувствуя, что не только одежду позаимствовал поздний визитёр — запах тоже. Да и неухоженная борода явно настоящая.

Незнакомец порылся в карманах, достал жёлтый металлический шарик, сантиметров семи в диаметре, и протянул мне.

— Возьмите! Это вам.

— Что это? — я инстинктивно отстранился от протянутой руки.

— Золотое яйцо, — совершенно спокойным голосом произнёс бородач.

— От Курочки Рябы? — сыронизировал я.

Поверить, что в руках у оборванца настоящий предмет из золота было трудно. Что он хочет? Продать? Откуда у меня, простого инженера, такие деньги? Понятно, в ломбард не понесёшь, но почему сразу мне? Подсказал кто-то?

— Не думаю, — уверенно ответил он, — Форма не та. Но это точно яйцо, причём живое.

Я усмехнулся.

— Интересно, как вы это определили?

— О! — визитёр закатил глаза, — Николаич ещё ни разу не ошибался. Он экстрасенс, между прочим.

— Из ваших?

— Что вы сразу, — обиделся гость, — Если человеку жить негде и не на что — сразу ярлыки вешать? Николаич — он с высшим образованием, между прочим.

Мне стало неловко. Чтобы сгладить ситуацию, я протянул правую ладонь.

— Ну, давайте, посмотрим.

На ладонь упал тяжёлый шар, настолько тяжёлый, что рука резко опустилась вниз, не ожидая такого веса.

— Ого! — воскликнул я, — Это действительно похоже на золото.

Незнакомец самодовольно улыбнулся, обнажив гнилые и обломанные резцы.

— Ну что ж, проходите, — уже более мягко и дружелюбно сказал я.

Незнакомец тут же юркнул в квартиру, практически на бегу снимая ботинки. Подав ему тапочки, я указал на дверь ванной.

— И помыться можно? — неуверенно спросил он, замявшись, — Целиком?…

— Буду очень рад, — обрадовался я, протягивая чистое полотенце. Не каждый день я впускаю в свою квартиру таких личностей, да ещё милостиво предоставляю ванну, но тут дело было явно не из рядовых, посему любопытство подстёгивало меня так, что я готов был драить потом весь вечер ванну, лишь бы узнать тайну визитёра.

Вскоре, помытый и раскрасневшийся гость восседал за кухонным столом.

— Рома, — представился он.

— Очень приятно, — буркнул я.

Новая партия яичницы появилась на столе вместе с холодной бутылкой пива. Рома, как ни странно, не набросился на еду с жадностью — ел медленно и спокойно. От пива не отказался.

— Ну, Рома, рассказывай, где нашёл это чудо, и сколько за него хочешь? Я не очень богатый человек, как ты видишь, поэтому много не дам.

— Да и не нужно ничего, — весело сказал Рома, дожёвывая яичницу, — Николаич сказал, что надо это вам доставить — вы ведь всё такое паранормальное изучаете.

Да, тут Рома не слукавил — был у меня такой период. Проверял разные загадочные истории, искал объяснения таинственному. Историй было много, но вот загадочное и таинственное сразу же испарялось, стоило хоть чуток вникнуть в тему научным умом. Увлечение сошло на нет само собой, но кто-то видимо не забыл сей факт. Интересно, кто этот Николаич?

— Но это — золото, Рома, золото. Килограмма три, Рома. Это трёхкомнатная квартира, как минимум.

— Ай, пофиг, — отмахнулся он, — Последний раз живём. То, что из него вылупится, будет ценнее тысячи квартир — так Николаич сказал, а он слова попусту не бросает. Да и внутри-то не золото — это только скорлупа золотая снаружи.

— Не скажи, — возразил я, осторожно взяв в руки подарок, — Удельная плотность чистого золота около девятнадцати граммов на кубический сантиметр. Здесь должно быть килограмма полтора, если бы шар состоял только из него. А тут явно больше.

— Ну, я и говорю, внутри яйца зародыш-детёныш, — довольным голосом отозвался Рома, медленно поглощая пиво.

Спорить с ним было бесполезно, так как уроки физики он, судя по всему, не посещал ни разу. Скорее всего, внутри действительно было не золото, но и не «зародыш-детёныш», а металл, наподобие платины или осмия. В последнем случае стоимость находки взлетала до небес. Интересно, чем думал Николаич, с его-то высшим образованием?

— А что, Рома, Николаич такой уж и экстрасенс? — поинтересовался я, доставая бутылку водки, припасённую на особый случай.

— Ну-у-у, — многозначительно протянул собеседник, ковыряясь вилкой в тарелке, — Так-то да. Видит будущее иногда, когда впадает в особое состояние. Обычно же любую болячку найдёт в человеке — рукой проведёт, и всё.

— Интересно, что это за особое состояние? Употребляет что-то?

— Фу, — шумно выдохнул Рома, — Не-а, Николаич предпочитает травить печень исключительно народными средствами. Водка, самогон, пиво. Особое состояние у него не всегда получается — тут и энергетика особая нужна. Вот, с яйцом у него, как раз, было это самое состояние. Покраснел, как рак, глаза выпучил. Я уж думал: помирает. Сам впервые такое увидел. А он глазищами повращал, покряхтел, и говорит: неси, мол, Ромка эту штуковину в такой-то дом, такую-то квартиру. Спросишь Виктора Ивановича. И вот я здесь.

— А что, он тоже ныкается по теплотрассам?

— Да нет! — встрепенулся Рома, — У Николаича своя квартира. Семью не завёл, вот, не сложилось.

— А что так?

— Философия не позволила ярмо на себя надеть. Свобода дороже.

— Ну, понятно, — со знанием дела проговорил я.

— Ничего вам не понятно! — горячо возразил Рома, — Николаич никогда не ошибается. И с яйцом он — в самую точку. Вы это сами поймёте. Позже.

— Где нашли-то хоть? — поинтересовался я, ища в рабочем столе у компьютера дозиметр. Проверить на радиацию было бы не лишним.

— А, там, — неопределённо махнул рукой Рома.

Взгляд его посоловевших глаз ясно говорил, что бодрствовать ему оставалось всего пару минут.

— Ложись на диван, Рома, отдохни, — сказал я, не дожидаясь, когда тело обмякнет и свалится со стула. Рома не стал дожидаться повторного приглашения. Через минуту он уже храпел, пуская слюни.

Радиация оказалась в норме. Тусклый металлический шарик. Кусок драгоценного металла, появившийся неизвестно откуда. Не отполирован до блеска, как это часто бывает в фантастических фильмах. Простой тусклый шарообразный кусок золота, внутри которого точно что-то есть. М-да, дела. Я вымыл шарик под тёплой струёй воды — на всякий случай. Неизвестно, откуда его достали эти весёлые друзья. Достал мощную лупу, тщательно просмотрел всю поверхность. Никаких следов резца или какого-то другого инструмента я не нашёл. Ни пробы, ни гравировки. Относительно гладкая поверхность с бугорками и впадинками микроскопических размеров. Самая натуральная скорлупа куриного яйца, если не принимать во внимание материал. Да, загадка. Я нашёл глубокую чистую тарелку, в которую и положил таинственный объект. За неимением места на столе, поставил тарелку на пол возле окна. Раз оно живое — ему нужно тепло. Пусть греется. Пора ложиться спать. Меня немного смущал храпящий гость. Мелькнула мысль спрятать ноутбук, но, учитывая ценность принесённой им безделушки, красть ноутбук он не станет. Не думаю. Хотя, пусть забирает. Он уже старый, да и нет там ничего ценного. В качестве компенсации — самое то. Настроение сразу улучшилось. Не раздеваясь, я плюхнулся на свою кровать и мгновенно вырубился.

Глава 2

Будильник разорвал пелену душного сна. Ночь действительно была жаркой, и сейчас тело просто умоляло принять душ. Рома храпел в той же позе. Однако, стоило мне коснуться его плеча, как он тут же вскочил на ноги.

— Подъём, — скомандовал я.

Он оглядел сонными глазами стол, вылил в кружку остатки из бутылки, поморщился. Влил в себя водку одним глотком. Да, профессионал. Мне на спиртное сейчас даже смотреть тошно, не то, что пить. Проглотив залпом кофе, я махнул Роме рукой — на выход. Рабочий день тянулся мучительно долго, но всё же наконец-то закончился. Выдержав тряску в маршрутке, и ощутив себя героем, я добрался до дома. Подойдя к двери квартиры, я замер от неожиданности. Внутри явно кто-то был. Да, дурак я, дурак. Поверил бомжу-алкоголику. Тот ключики на пластилин оттиснул, пока я спал. Сейчас вот вещи упаковал, теперь деньги ищет. Вызвать полицию? Нет, уж с Ромкой-то я и без полиции справлюсь. Я вставил ключ в замочную скважину. То, что оказалось внутри, поразило меня так, что я застыл с открытым ртом. Идеально вымытый пол, устеленный цветастым половиком. Его я убрал на антресоли, потому что гораздо проще убрать грязь с пола, если на нём ничего не лежит. Сверни, вытряхни, постирай. Ради чего? Чтобы через день он вновь приобрёл свой обычный вид? Нет уж. Аккуратно расставленная обувь, даже тапочки сложены попарно. Их у меня пять пар, потому что эти пары никак не хотят держаться — каждый тапок так и норовит улизнуть к соседу. Я этому не препятствую, благо в любой момент можно восстановить союз двух одинаковых единиц обуви. Пар было четыре. Понятно, кто-то взял одну. Из кухни веяло чем-то вкусным. Если это Ромкиных рук дело — придётся бежать в магазин. Сейчас узнаем. Я, не разуваясь, шагнул на кухню. Там у плиты стоял человек, но это был не Ромка. Девушка с густыми чёрными волосами, волнами спускавшимися до середины спины, одетая в мою рубашку и мои же шорты.

— Ты… Вы кто? — пробормотал я, уже не пытаясь осилить происходящее.

Девушка повернула голову. Сказать, что она была красавицей — не сказать ничего. Любая королева красоты по сравнению с ней — обычная девчонка. Кругленькое личико. Идеальные линии носа, губ, бровей, большие карие глаза. Слегка опущенные уголки рта придавали лицу нежное и беззащитное выражение, и создавали просто симфонию прекрасного.

— Зачем в обуви-то? Я же пол помыла, — произнесла она приятным, слегка низким голосом.

— И-и-извините, — пробормотал я, пятясь в прихожую.

Разулся, совершенно ничего не понимая. Нет, сюрпризов на сегодня достаточно.

— Тебя как зовут? — спросил я, максимально небрежно, чтобы разорвать возникшую неловкость.

— Не знаю, — улыбнулась девушка, — Я только сегодня появилась.

— В смысле, в моей квартире?

— Вообще на свете.

— И уже такая большая. Головку держишь, ходить, говорить умеешь.

— Ну… да, — в её голосе скользнула неуверенность.

— А откуда ты такая появилась?

Девушка взяла в руки тарелку, на которой блестели тусклым жёлтым цветом крошечные лепестки.

— Отсюда.

Я сел на стул.

— Так, подожди-подожди! Ты появилась из того самого яйца? Покрытого вот этими скорлупками?

— Ага, — довольно улыбнулась незнакомка.

— Сумасшедший дом, — простонал я, обхватывая руками голову.

У меня в квартире хозяйничает нимфа, вылупившаяся, как цыплёнок, из золотого яйца, которое Николаич велел Ромке отнести мне. Вообще-то, ко мне сейчас придёт дама, которая обязательно поверит в эту правдивую до костей историю. Цыплёнок в моей рубашке и моих шортах это подтвердит. Обычный эксперимент уфолога-неудачника — что такого? Приготовит ужин, погладит рубашки — и улетит в свою стаю. Крылья вот только не выросли, поэтому полчасика придётся её потерпеть.

— Но такое невозможно. Яйцо весило килограмма три, ну четыре. Ты же значительно больше. Так не бывает.

— А вот и бывает! — воскликнула девушка голосом школьницы, которой сказали, что единорогов не существует.

— Не бывает, дорогуша, поэтому кое-что рассказать тебе всё же придётся.

— Я поесть приготовила, — пропела нимфа.

— Давай, — хмуро пробурчал я, тем более, что желудок привычно требовал своё.

Перед моим носом тут же оказалась тарелка борща. Придётся продегустировать, чтобы найти повод выдворить незнакомку за дверь. Хотя, я безусловно не стал бы этого делать, если бы это случилось в какой-то другой день.

— Извини, сметаны нет, — сказала девушка, нарезая хлеб.

— А свёкла откуда? — до меня дошло, если она не выходила из квартиры, то… Блин, я уже повёлся на её байки!

— Из холодильника.

Точно! Я мысленно хлопнул себя по лбу. Я же купил её у одной старушонки возле рынка. Тогда я решил полакомиться свежей картошкой. Она высыпала мне остатки, посетовала, что свёклу вот придётся обратно нести. Ну, я и купил свёклу тоже, благо недорого было, да и забыл. Ещё три морковины в придачу. Надо же, пригодились. Приправив борщ майонезом, я с первой ложки очутился в шикарном ресторане — до чего оказалось вкусно. Неужели умение готовить для неё врождённое? Тогда, я просто не знаю, что сказать. И что с этим делать. На второе был омлет. Не банальная яичница, которая уже комом стояла в горле, а блюдо, которое не стыдно поставить на стол перед гостями. Чай с травами — оказывается, и это у меня было. Зазвонил телефон. Я вспомнил, что оставил его в прихожей. Наверное, это Марина. Не успел я это подумать, как моя незнакомка пулей метнулась на звук. Поздно. Владеть телефоном она, видимо, тоже умела врождённо.

«Как кто? Жена», — услышал я сквозь приоткрытую дверь. Вскоре показалась и она, неся телефон на вытянутой руке.

— Тебя, — многозначительно улыбнувшись, сказала девица.

— Витюша, когда это ты успел жениться? — холодным душем окатило меня из смартфона с головы до ног.

— Дорогая, я сам об этом узнал секунду назад. Это шутка.

— Шутник… Не звони мне больше, понял?!

— Чёрт! — воскликнул я, — Чёрт, почему вы ведёте себя, как в тупых сериалах?!

Незнакомка была спокойна. Она молча вытирала полотенцем тарелку, никак не отреагировав на мой крик. Так же спокойно поставила её в сушилку.

— Виктор, Марина просто всё поняла — она же умная.

— Значит, ты — моя жена?! Ну, и кто это решил так, не спросив меня?!

— Судьба. Яйцо к кому попало, не попадает.

Всё стало на свои места. Розыгрыш. Ромка с Николаичем сейчас смотрят запись с потайной камеры, установленной где-нибудь на кухонном шкафу, и ржут во весь голос. И не только они. Кто-то всё это устроил, заказал недешёвый шарик. Шарик вернули владельцу, естественно, заменив его позолоченными скорлупками. И сделал это тот, кому не нравится, что я встречаюсь с Мариной — к гадалке не ходи. Поэтому, нужно определиться, как вести себя. Первая реакция — не верю. Ни один взрослый человек не поверит, что из крошечного шарика за восемь часов смогла появиться целая красавица, умеющая пользоваться бытовой техникой, не говоря уже о грамотной речи. Именно моего неверия и ждут шутники. Действительно, происходящее уж слишком напоминает глупую комедию. На этом и построена следующая часть розыгрыша. Уж не подпортить ли мне весёлые личики приколистов? Что, если действовать вопреки логике? Не нагибаться к лежащему на тротуаре кошельку с ниточкой? Пустить весь этот спектакль под откос? Я сейчас зол, а не весел. Почему я должен позволять, чтобы надо мной потешался кто-то? Я резко поднялся со стула, подошёл к незнакомке, обнял её сзади за талию.

— Жена, говоришь? Тогда пошли.

Ни нотки сопротивления я не заметил. Ни один мускул в её теле не напрягся, чтобы воспротивиться. От её волос пахло травами и ещё чем-то приятным, что моментально вскружило мне голову. Мелькнула отрезвляющая мысль, что именно в этом и заключался план шутников, но она тут же исчезла. За окном едва шумели зелёные ветви деревьев, слегка шевелились шторы. Незнакомка спала, до шеи укрывшись лёгким одеялом. Я лежал на спине и думал. В моей жизни было много женщин. Иногда, в постели они вытворяли такое, что я даже помыслить не мог. Были и профессиональные жрицы любви — каюсь. Но, ни одна из них — разведёнок, неверных жён или глупеньких студенток — не разбудила во мне те чувства, те ощущения, которые переполняли меня сейчас. Что-то тёплое, неимоверно приятное разлилось сейчас по всему телу, хотя и не произошло ничего такого. Обычные отношения мужа и жены. Какая-то таинственная энергетика связала меня и девушку, тихо дышащую сейчас во сне. Она была такая родная, домашняя. Волосы разметались по подушке. Я аккуратно собрал их вместе, чтобы случайно не придавить рукой, встал. Тихо прошёл на кухню. Уходить не хотелось, но надо — загадка ещё не решена. Допустим, она подсыпала в борщ какой-то препарат, усиливающий эмоции. Допустим. И что дальше? Вполне ожидаемая реакция холостяка на внезапно возникшую в доме красавицу. Тут братцы-шутники выиграли — я повёлся. Нужно найти её одежду — в чём-то же она пришла сюда. Я взял фонарик, осмотрел сначала прихожую, потом бельевой шкаф. Заглянул на антресоли, в инструменты, посветил под кроватью. Нигде ничего не было. Хорошо, одежду и обувь забрали шутники. Каков их дальнейший план? Влюбить меня в неё? Нет, это уже жестоко. Мерзко. Это уже не розыгрыш — месть. Такой вариант я пока не рассматривал. А зря. Она же представилась Марине женой — не соседкой, не дальней родственницей, а именно женой. Цель — разом обрубить отношения. Послать Марину ко всем чертям, заняв её место. А что? Мужик умный, перспективный, почти не алкаш. Отсюда вывод: держать дистанцию. Я на роль мужа согласия не давал. Или выгнать? Купить ей спортивный костюм — и выгнать. Пусть бежит трусцой к своим дружкам-приколистам. Сменить замки на двери, не пускать на порог незнакомых бомжей. Они думают, я так не поступлю. Ошибаются. Я именно так и поступлю. Но, пока я яростно сжимал в руке чашку с недопитым с вечера чаем, разум твердил мне: ты этого не сделаешь. Нет, не сделаешь. Да, голос разума не ошибся и в этот раз. Остаётся одно, спрашивать — где, когда, как? Она, естественно, будет врать, и на своей лжи попадётся. Я вернулся на кровать. Незнакомка спала так же безмятежно, даже не поменяв позу. Сильно захотелось обнять её, что я и сделал. Сон пришёл быстро и незаметно.

Глава 3

Жаркое летнее солнце уже било во все окна, когда я открыл глаза. До звонка будильника оставалось ещё полчаса. Место на кровати рядом со мной было пусто. Я резко приподнялся, но, услышав движение на кухне, плюхнулся на подушку. Нужно вставать, тем более, что появились лишние полчаса, чтобы поговорить. Надев спортивные брюки и футболку, я прошёл на кухню.

— Доброе утро, Витя! — сказала моя «жена», приятно улыбнувшись.

Я ответил на приветствие кивком.

— Как спалось? — поинтересовалась она.

— Замечательно.

— Вот и прекрасно. Садись завтракать.

На тарелке появилась знакомая до боли яичница, приправленная зеленью. «Супруга» села напротив.

— Извини, Витя, других продуктов не было, — огорчённо вздохнула она.

— Ерунда, я привык, — отмахнулся я, ковыряя вилкой в тарелке.

Есть совершенно не хотелось.

— Кстати, — сказал я после минутного молчания, — Тебе же нужно дать имя, цыплёнок. Как насчёт Марины?

Лицо девушки совершенно не изменилось. Ещё вчера она отшила Марину, но носить её имя была вроде бы не против.

— Хорошее имя, я согласна, — с улыбкой проговорила она.

Вот так поворот!

— Хотя, нет, — перебил я «супругу», — Я думаю, имя Диана тебе подходит больше.

Была у меня одна Диана. Её не совсем традиционные взгляды на отношения мужчины и женщины показались мне поначалу интересными, но на один раз. Это как попробовать жареного скорпиона. Любопытно, но уж лучше картошечку с лучком на сковороде, чем это. Бр-р-р. Хотя, девчонка интересная. Часто её вспоминаю. Если бы не её пристрастия, может быть, что-то и получилось бы. И имя красивое. Диана — богиня охоты. Самое то. С одного выстрела мужика добыла. Охотница.

— Хорошо, буду Дианой. Мне это имя даже больше нравится.

— Скажи, Диана, как ты появилась? Опиши весь процесс, так сказать.

Диана задумалась. Вспоминает или сочиняет? Вроде как первое.

— Ну, сначала я поняла, что существую. Существую, как отдельная единица, самостоятельный организм. Кругом темно, сыро и тепло, но я уже есть. Потом что-то прорвалось. Мне стало холодно, больно, и в глаза ударил слепящий свет. Потом глаза привыкли. Я лежу на полу, мокрая. Замёрзла сильно. Нашла ванную, включила горячую воду…

— А тарелка? Как она не разбилась? Яйцо же лежало на тарелке?

Я внимательно смотрел в большие карие глаза девушки. Они оставались неподвижными. Нет, она не сочиняет по ходу рассказа, или просто умеет врать профессионально. Тут я вспомнил, что она знает моё имя. Рылась в вещах, нашла паспорт? Или Ромка подсказал? Хотя нет, Маринка наверняка назвала его ей.

— Не знаю. Тарелка была, но она не разбилась. Скорлупу я в неё и собрала.

— Она не могла остаться целой! — крикнул я, — Под твоим весом она бы обязательно треснула!

В бездонной черноте глаз промелькнул испуг.

— Я не знаю, — повторила Диана чуть дрогнувшим голосом.

— А Ромка не заходил? Бородатый парень в грязной футболке? — спросил я с сарказмом, пытаясь поймать её на этом моменте.

— Кто такой Ромка? — Диана совершенно искренне непонимающе смотрела на меня.

— Ладно, извини, нервы, — уже ласково сказал я, погладив её руку с аккуратно подстриженными ноготками.

Хорошо, хоть маникюр не догадалась сделать, хотя ногти подравнять успела. Удивительно, когда они могли отрасти? Ведь врёт, врёт — а не поймаешь. Я ушёл на работу, предварительно сняв мерки со своей неожиданно взявшейся подруги. Покупать бельё я не собирался, не очень приятно видеть усмешки и странные взгляды от продавщиц. Спортивный костюм — самое то, даже, если будет чуть великоват. Остальное выберет сама. Да и идея выгнать Диану так и не покинула мою голову. Ой, что меня ждёт вечером? На всякий случай забрал запасной комплект ключей. Если Ромка сделал дубликаты — он всё равно войдёт. Паспорт тоже захватил. И замки бы новые купить. Да, дорого же мне обходится эта шутка. Весь день я был на нервах. Сосредоточиться на работе не получалось вообще. Стрелки часов, словно издеваясь, замерли на месте. Ёлки-палки, ей же ещё и телефон нужен! И душа не на месте, и позвонить никак. Итак, что мы имеем? Искусная лгунья притворяется наивной девушкой, возникшей практически из ничего. Она килограммов сорок пять весит точно, яйцо же — не более трёх. Так, опять я иду не туда. Это чушь. Не вылупилась она из золотого яйца, поэтому, забыли. Сейчас она связывается со своими друзьями. Припрятала телефончик на кухне. Звонит маме, папе. Интересно, есть ли у неё муж? Если есть, то он или совсем тупой, или …. Нет, это кем надо быть, чтобы согласиться отдать свою супругу другому мужику? Шантаж? А что с меня взять? Или муж есть, но, скажем, в командировке, на отдыхе. Завёл себе любовницу, прикупил путёвки. Жена решила отомстить тем же. Выбрала такой идиотский вариант. Ну, понять можно — эмоции. Нашла одинокого инженера, не наркомана, чтобы не подхватить постыдную болезнь. Только, муженёк, похоже, не бедный. Наставлять ему рога — значит остаться без всего, с одним чемоданчиком. Надо быть совсем глупой. Скорее всего, она не замужем. Может, одна из бывших? Да, некоторых я помнил плохо, соглашусь. Вспомнила, нашла, договорилась с бомжами. Типа, поживёт, побудет в роли супруги, я и привыкну. Потом тайна раскроется, я всё пойму и прощу. Нет, не то. Такая красавица, да не смогла найти себе мужика?! Даже тайная любовь ко мне не оправдывает эту версию. Остаётся месть. Допустим, она больна ВИЧ. У нас же всё было без защиты. А что, вполне себе вариант. Стало неуютно. Хотя, лекарства от этой болячки уже есть. Можно жить долго, но не так увлекательно, как прежде. Имени её я не знаю, в историю появления полиция вряд ли поверит. Даже фотографий прекрасной незнакомки нет. Вот это я сглупил. Нужно было хотя бы щёлкнуть её на телефон. Ох, дурак я, дурак! Если так — меня ждёт пустая квартира. Через пару недель доброжелатель подкинет идею провериться, а дальше… «Вот видишь, милый, бросил ты меня тогда, теперь получай». Ни имени, ни подписи. Текст, распечатанный на старом принтере, будет ждать меня в почтовом ящике. Рабочий день всё же выбросил белый флаг. Я помчался в ближайший магазин одежды. Подал продавщице бумажку с размерами, долго и нервно ходил вдоль рядов юбок и платьев. Получив на выбор три костюма, выбрал розовый. Пришлось купить ещё белые кроссовки с носками — не в тапочках же она пойдёт. Заглянул в салон связи, приобрёл простенький телефон и сим-карту. Замки решил отложить на потом. Нужно же ещё взять продуктов. Однако, вопреки всем моим предположениям, квартира не пустовала. Мягко гудела стиральная машина, люстра лишилась бахромы из пыльной паутины. Из кухни вынырнула Диана. На ней по-прежнему были мои рубашка и шорты.

— Ну, как прошёл день? — с интересом спросила она.

— Как на иголках. Кстати, примерь, — я подал ей пакет с обновками.

— Ой, спасибо, Витюша, какой красивый костюм! — обрадовалась Диана.

— Это тебе одежда для похода в магазин.

— В магазин?! — Диана чуть не подпрыгнула от радости.

Костюм, как я и предполагал, оказался чуть велик, как и кроссовки. Но с ними проблема решилась быстро, две пары носков сделали обувь пригодной для носки. В магазине Диана долго кружила между рядами, хватала всё подряд. Итогом стала покупка чёрного платья с мелкими белыми цветами, чёрных туфель, сумочки и всякого нижнего белья. Диана немного путалась в размерах, пришлось мне заглянуть в интернет. Правда, помощь моя практически не понадобилась — шустрые девушки-консультанты быстро всё уладили. Забрав у Дианы пакеты, я вручил ей новенький сотовый телефон.

— Это для связи, дорогая, — съязвил я, замученный долгим ожиданием около примерочной.

Она, не говоря ни слова, бросилась мне на шею, осыпая поцелуями. Обычно так радуются женщины, если муж покупает им шубу или новенький автомобиль. Стало даже немножечко стыдно. На обратном пути Диана не закрывала рот. Расписала по минутам прошедший день, посетовала на тугую ручку шкафа, сообщила, как долго открывала стиральную машину. Зачем глупые конструкторы придумали этот замок, который открывается минут через десять после окончания стирки? Я делал вид, что слушаю с интересом. Ужин был просто великолепен. Ни один ресторан не смог бы накормить меня так изысканно, как это сделала Диана, а последующая ночь оставила сказочное послевкусие и приятную истому во всём теле. Утро встретило меня полным сил и выспавшимся. Диана уже готовила завтрак. Да, так я быстро потеряю форму.

— Диана, скажи, как ты так быстро научилась говорить, ходить, пользоваться техникой? — спросил я, войдя в кухню.

Диана сменила рубашку на вытянутую футболку, шорты сменились старыми трениками. О домашней одежде ни она, ни я вчера не вспомнили. Она что-то варила в небольшой кастрюльке.

— Не знаю, Витя, я как-то появилась уже с этим. Как будто раньше жила в этом мире и вернулась.

— Да люди учатся говорить месяцами, а ты прямо с рождения. Не верю. Это противоречит логике.

— Так то — младенцы, а я же взрослая, — нашлась Диана.

— Аргумент, — воскликнул я.

Действительно, никто из людей не рождался сразу взрослым, вот в чём причина.

— Только есть один нюанс. Были люди, воспитанные животными. Они повзрослели, и оказались среди людей. Так вот, ни один из них говорить так и не научился. Что скажешь на это?

— Но я-то умею говорить.

Всё, женская логика победила мужскую. Я почувствовал раздражение. Никто не может, а она, видите ли, запросто. Есть же наука, есть же элементарная логика, которые в один голос говорят: такого быть не может. «Я могу — и всё». Ну, если уж назвалась женой, будь хотя бы честной перед мужем. Диана подошла ко мне, обняла, погладила по голове.

— Дурачок ты мой! Вот она — я, что же ещё тебе надо, какие доказательства? В мире ещё и не такое случается.

Раздражение ушло, появилось ощущение вины.

— Диана, ну прости меня. Всё как-то странно, нелогично. Мы не встречались, я не знаю твоих родителей, ты — моих. И вдруг — жена. У тебя и документов наверняка нет.

— Витя, что такое документы? — удивлённо, с ноткой тревоги спросила она.

— Ну, это такие бумаги, в которых написано, что ты — это ты.

— Разве так не понятно?

— Непонятно. Вдруг ты не Диана, а какая-нибудь нехорошая тётенька, которую все ищут, чтобы наказать.

Диана отстранилась.

— Ты действительно так считаешь?

— Нет, не я, другие. Полиция, к примеру. У всех есть паспорта, удостоверения, свидетельства о рождении.

— Зачем? Зачем нужна бумажка, что ты родился, если это и так понятно? Ты есть — значит, ты родился.

— Чтобы знать, что это именно ты родился, — продолжил я.

Диана рассмеялась, звонко и озорно.

— И этот человек говорит мне о какой-то логике! Покажи мне эти ваши… документы!

Я вывалил на диван все свои свидетельства, дипломы, сбегал в прихожую за паспортом, он так и остался в кармане. Диана с интересом рассматривала бумажки, листала, нюхала.

— Витя, если ты хочешь, давай сделаем мне документы. Если так надо.

Так, выходим на финишную прямую. Сейчас я заставлю её признаться во всём.

— Не получится. Нужно, хотя бы, свидетельство о рождении.

— Так делай! — нетерпеливо воскликнула Диана.

Я улыбнулся. Да, красавица, похоже, твоя логика медленно, но уверенно движется к обрыву. Я улыбнулся, словно разговариваю с маленьким ребёнком. Она хороший артист, конечно.

— Я сам не могу, за это посадят в тюрьму. Документы делают в специальных учреждениях, и им нужно свидетельство о рождении, которое тоже сделано в специальном учреждении. Говоря проще, ты не можешь получить ни одного документа, потому, что тебя попросту не существует.

Глаза Дианы расширились, рот приоткрылся в удивлении.

— Но я же есть!! Витя, я существую!! Витя, нужно пойти в это учреждение, и сказать им об этом. Я пойду, и скажу…

— Чтобы сделать все документы, в твоём случае, нужны свидетели, которые скажут, где ты родилась, где росла, где училась. Два свидетеля, минимум. А их нет, Диана, их нет. Или есть?

— Как же у вас всё сложно, всё запутанно. В правду они, я понимаю, не поверят. А, если соврать?

— Посадят в тюрьму. Там многие пытаются врать, поэтому — не пройдёт.

— Я даже понимаю — почему, — вздохнула она, — И что же делать?

— Не знаю, — вздохнул я в ответ.

Рано или поздно появится участковый, спросит, что за гражданочка обитает по моему адресу, попросит предъявить документы. Мало ли в стране скрывающихся от правосудия личностей, поэтому участковым строго приказано бдить. Диана — девушка заметная, слишком заметная, особенно в своём чёрном платье. Скоро, скоро это всё закончится. Ну, что ей стоит рассказать правду? Пойму, не зверь же я последний. Мужа у неё нет, на камерах в магазине она со мной засветилась, следовательно, ВИЧ отпадает, как и федеральный розыск. Завести от меня ребёнка, потом требовать деньги? Смешно. Нет ответа, с какой стороны ни посмотри. Что это всё? Даже не розыгрыш. Дар с небес? Да уж, паранормальнее некуда.

Глава 4

Вечером, вернувшись с работы, я застал Диану за просмотром телевизора. Она сидела на диване, надев своё новое платье, и смотрела сериал, где кривлялась молодая семейная пара, постоянно попадающая в как бы смешные ситуации.

— Витя, какой ужас! — воскликнула Диана, едва завидев меня, — Они считают себя семьёй, но при этом постоянно врут друг другу, всё время пакостят, лгут. Разве это смешно?

— Ты права, — усмехнулся я — Это уже давно не смешно. А они всё снимают и снимают.

— Но это же ужасно. Как можно жить с человеком, которому нельзя доверять?

Я подошёл к ней, обнял за плечи, зарылся лицом в её дивные, пахнущие травами, волосы.

— Это жизнь, Диана, жизнь. Муж зарабатывает деньги, и ему нужно спрятать их часть, чтобы сделать жене сюрприз. Ты ведь про это хотела сказать?

— Но он пьёт пиво, ест вредную еду — всё втайне от жены.

— А что в этом плохого? Он работает, почему бы ему не расслабиться? Это — его маленькие радости.

Диана резко отстранила меня, встала. На экране сериал сменился рекламой.

— Это же вредно! Он губит себя. Жена пытается спасти мужа, а он ей нагло врёт!

— Это его жизнь, Диана, его выбор. Каждый из нас что-то делает не так, неправильно, хоть это, как ты говоришь, и вредно. Жить тоже вредно — от этого умирают.

— Нет уж! Его жизнь принадлежит семье. Что случится, если он заболеет или его не станет? Как жена и дети будут зарабатывать достаточно денег, чтобы прожить?

Я рассмеялся.

— Ну, Дианочка, ты загнула. От пива, может, и умирают, только, если хлещут его целыми днями, а этот мужичок ещё и работает, плюс, водит машину. Ему пить просто некогда. Тут всё дело в дозировке. Если выпить литра три дистиллированной воды сразу — можно и ласты склеить, а от стаканчика будет только польза, особенно после селёдочки. Вред маленькой баночки пива проявится, конечно… Годам к восьмидесяти или к девяноста. Стрессы на работе хуже в разы.

Диана задумалась. Молча выключила телевизор, взяла тряпку, и принялась вытирать пыль с экрана.

— Допустим, Витя, но почему нельзя договориться с женой, чтобы не врать?

— Ага, договориться! Пиво — это ещё и компания таких же, как он. Жена не против пива, она против того, чтобы муж уделял время друзьям. Банальная ревность, а никакая не забота. Ты же видишь, они постоянно врут. Каждый живёт своей жизнью, используя супруга или супругу. Вообще, пить алкогольные напитки в одиночестве — это извращение.

— А, я поняла! — произнесла Диана так, словно сделала величайшее открытие, — Я поняла. Мужчина втайне мечтает быть холостяком, но и жену бросить не может, ведь жена — это постиранные носки, поглаженные рубашки, вкусный обед. Жена — это комфорт. И поэтому он изо всех сил изображает какие-то чувства к ней, но сам мечтает о посиделках с друзьями, об общении с красивыми девушками. Он, втайне от жены, этим и занимается, но панически боится, что супруга об этом узнает. Жена же догадывается, устраивает скандалы, запрещает ему все удовольствия.

— Это называется коротко — подкаблучник, — резюмировал я.

— И ты тоже?

— Ой, нет, я не из этой компании.

— Конечно, у тебя же никогда не было семьи, — заметила Диана, поправляя накидку на диване.

С её появлением на диване появилась накидка, и много ещё чего, что создавало уют. «А сейчас она есть?» — мелькнула в моей голове ожидаемая мысль. То, что происходит в моей квартире, назвать семьёй пока нельзя. Диана объявила себя женой, но моё слово ещё не прозвучало. Да, она мне нравится, даже очень, но люблю ли я её? Да и вопрос с её прошлым всё ещё висит в воздухе.

— Неужели, люди так и живут? — вздохнула Диана.

— Представь себе, живут.

— А мы? Мы будем ведь жить иначе, Витюша? — в её бездонных глазах застыл вопрос и страх, словно она боялась спугнуть птицу счастья, опустившуюся на грешную землю прямо перед её ногами.

— Диана, — я обхватил ладонями её голову так, чтобы она смотрела мне прямо в глаза, — Ты назвала себя моей женой, но семья будет только тогда, когда я назову себя твоим мужем. Так принято.

— Так назови! — испуг в её глазах стал заметнее.

— Милая Диана, не всё так просто. Эти люди из телевизора часто не говорят правду, но и ты не сказала мне её. Брак — серьёзный шаг, решение на всю жизнь, а не на выходные. Я не могу тебе сказать это прямо сейчас.

Диана села на диван. В её глазах застыла тревога, сомнение. Её взгляд панически метался по комнате, ища спасение.

— Витя, — тихо проговорила она, — Я могу сказать тебе правду, только она ещё невероятнее, чем моё появление из яйца. Ты просто не поверишь.

— Да что-то ещё невероятнее и представить трудно, — пробурчал я.

— Я понимаю, ты думаешь, что я — беглая преступница, скрывающаяся от властей. Пойми, это не так. Я не преступница, не тайная мстительница, не мать, бросившая своих детей. Я чиста перед законом и перед своей совестью. Я люблю тебя, Витя!

Да, поворот. Многие женщины говорили это, но те романы как-то быстро закончились, даже воспоминаний не осталось. Что происходит сейчас? Вроде бы не врёт, но… скорлупки так и лежат на тарелке. Она их не убирает, хотя уже давно уничтожила все залежи ненужных вещей в квартире. Понятно, золото — это золото. Серёжки можно сделать, колечко. Но почему они до сих пор лежат на тарелке? Почему не перекочевали в комод, шкаф? Она хранит их, как напоминание? Типа, лягушачьей кожи из сказки? Выдуманное имя. Ни отчества, ни фамилии. Живу с женщиной, про которую совершенно ничего не знаю. Меня ждёт невероятное откровение, но после того, как скажу «да». Шантаж. Явный шантаж. Маринку отшила на раз, а развела сопли вокруг дешёвого сериала. Как ужасно жить во лжи! Ну, ты подумай! Теперь вот, она меня любит. Ой, спросить бы знающего человека, а как? Кто поверит в чудесный акт вылупления? Нет, тут спешить нельзя. Думать, ещё раз думать.

— Диана, я верю, верю. Дай мне время.

— Хорошо, — тихо и недоверчиво прошептала Диана.

— Пойдём в кино, что ли? — с напускным энтузиазмом сказал я.

— Пойдём, — радостно согласилась она.

Идя к кинотеатру — а он располагался в пяти минутах ходьбы от дома — мы попали под шквал мужских взглядов. Вернее, взгляды были направлены на Диану, моё же присутствие рядом совершенно не влияло на степень их откровенности. Она была божественно прекрасна, я же на её фоне просто растворялся, исчезал, как исчезает крохотная лампочка в свете мощного прожектора. Это был какой-то отечественный фильм. Комедия, как написано на афише. Только вот я ни разу даже не рассмеялся. Суета, беготня, шутки ниже пояса — скука. Диана же смотрела не отрываясь. Действительно, человек, вылупившийся из яйца, должен впитывать всю информацию, как губка. Эта, с позволения сказать, комедия должна многому её научить, задать вектор дальнейшего развития, позволить вынести что-то полезное, нужное для адаптации в этом сложном и противоречивом мире. После сеанса мы вышли на свежий воздух. Садилось солнце, его багряные лучи выкрасили стены многоэтажек алым, залили оранжевой дымкой воздух. Я поинтересовался, понравился ли ей фильм. Диана неопределённо пожала плечами.

— Не знаю, мне кажется, в жизни так не бывает. Странные люди и ведут себя странно.

— Ну, это же комедия, юмор, — ответил я.

Диана посмотрела на закат.

— Мне было не смешно, тебе, я видела, тоже. Иногда было даже стыдно, но не смешно. Это, как тот сериал по телевизору. Гадость. Неужели, вам такое нравится?

На работе уже все знали про то, что у меня завелась новая, очень даже симпатичная, подружка. Странно, раньше моя личная жизнь их не интересовала. Мой коллега Коля несколько раз пытался склонить меня к разговору. Для него это вообще нонсенс — раньше он никогда не совал свой нос в чужие дела. Вообще не интересовался жизнью коллег. Так, спросит иногда формально, как дела, пропустив ответ мимо ушей. Теперь же Колю словно подменили. Расскажи, да расскажи. А что рассказывать? Сочинил историю про давнюю любовь на краю света. Вот, мол, приехала, снова отношения строим, может, чего и выйдет. Слушают, кивают, но по глазам видно — не верят. Никто не верит. Про яйцо золотое им, что ли поведать? Так прошёл примерно месяц. Диана сама бегала в магазин, даже обзавелась подружками. Что и говорить, хозяйкой она оказалась идеальной. Каждый вечер меня встречал вкусный ужин, жаркие объятия сказочной красавицы. Живи и радуйся. Но нет, тревога, как зловредный паразит накрепко поселилась во мне, высасывала все соки. С утра до ночи я думал над этим, а вечером снова засыпал Диану вопросами. Молил рассказать правду, обещал поверить, но она лишь отшучивалась. А дни шли.

Глава 5

Однажды после работы я заскочил в магазин. То ли по холостяцкой привычке, то ли уже, как заботливый и хозяйственный муж — непонятно. Набрал целую корзину продуктов, расплатился и направился к выходу.

— Витя! — окликнул знакомый голос.

Я обернулся. Маринка. Стоит, на меня смотрит. Причёску новую сделала, волосы покрасила в сине-чёрный цвет. Я в ответ смущённо кивнул. Да, неудобно тогда получилось.

— Ну, как жизнь семейная? — Марина быстрым шагом подошла ко мне, — Быстро же ты окольцевался. Когда успел-то?

Я смущённо кашлянул. В голове вдруг мелькнула безумная мысль — рассказать правду. Да, вот так, выложить всё начистоту. Надоели эти ужимки, враньё, странные взгляды знакомых и коллег. Пусть Маринка думает, что я съехал с катушек. Так проще. Я давно уже усвоил простую истину: не знаешь, что соврать — говори правду. Просто, говори правду.

— В общем, Марина, тут такие дела… со мной произошла необыкновенная история. Разумеется, ты не поверишь, но я просто обязан рассказать её кому-то, потому, что устал врать и совершенно запутался в том, что происходит в моей жизни. Всё случилось именно так, как я тебе сейчас расскажу. Хочешь — верь, хочешь — нет, мне всё равно.

— Однако, заинтриговал. Давай, жги, — с улыбкой сказала Марина.

Мы вышли из торгового центра, присели на скамейку под клёнами и я рассказал ей всё. Она слушала, не перебивая. Когда я закончил, Марина ещё долго смотрела на меня, как бы ожидая продолжения. Наконец она заговорила:

— То есть, всё именно так и было, как ты говоришь?

— Именно так.

— И я должна в это поверить?

— Не должна, конечно. Но другого варианта событий я тебе не расскажу, у меня его просто нет, уж извини.

— А мне кажется, ты дал событиям неверную оценку. Я знаю: мужикам нравится романтизм, появление Афродиты из морской пены, Русалочки из глубин моря. Вы тоже любите сказки, только не признаёте это. Вот одна ушлая бабёнка и решила сыграть на этом. Подговорила местного алкаша, проникла в квартиру. Красиво, таинственно, романтично. Я из сказки, документов нет, зови меня, как хочешь. Мордашка, однако, ничего. Видела я её пару раз. Кстати, она была девственницей?

— Слушай, Марин, я и не понял, если честно, — ахнул я, сообразив, какую важную для конкретно этой ситуации информацию прощёлкал.

— Вот именно. Это потому, что ты у неё далеко не первый. Вылупилась она, как же. Скорлупки на виду держит специально — смотри, мол, не забывай, откуда я появилась. Витя, ты вроде умный мужик…

— А в чём её план-то в таком случае? — спросил я Марину.

— Всё просто: влюбить тебя в себя. Далее, она получает новые документы, правда, тебе, Витюня, придётся для этого продать квартиру или взять кредит — паспорт будет не совсем настоящий. Потом дама элегантно делает ручкой, или исчезает по-английски. Скорее всего, сделает ручкой. Тебе же нравятся красивые сказки, вот и эта сказка закончится красивым финалом. Возможно, ты даже всплакнёшь. Это своего рода благодарность за подаренные денежки. Ксива есть, осталось подобрать мужа по статусу. Она любой конкурс красоты выиграет, а на такой товар всегда будет спрос.

— Тогда, почему она не начала сразу с толстосума?

— Толстосумам, Витюша, проблемы не нужны — у них бизнес, положение в обществе. Зачем им эти проблемы? Неизвестно ещё, какой хвост тянется за этой особой. Сделает он, допустим, ей новую ксиву, а завтра придут люди из полиции или более серьёзной конторы. Как? Что? Тут и сдулся наш толстосум — самому бы на свободе остаться. Они на это не пойдут, точно. А так: есть красотка, есть паспорт на красотку — всё норм. Прошлое сама себе придумает — особа она, как видно, ушлая. Потом пластика, да такая, что родная мать не узнает. Хотя, пластика, я думаю, уже была, судя по мордашке. Таких идеальных фейсов в природе просто не бывает.

— Не знаю, не знаю, — я пытался сосредоточиться, но мысли летали, как пылинки в луче света — стремительно и хаотично.

То, что было — неправда, то, что говорит Марина, тоже вряд ли является истиной. Не могла Диана так со мной поступить. Ангельски-чистый взгляд, наивное мышление. Нет, так притворяться невозможно.

— Да, не нужно, Витя, ничего знать, нужно действовать. Она в твоей квартире, документы все там же?

— Ну, да. Хотя, она уже месяц живёт…

— Ой, дурак, дурак!

— Ну, а если мы ошибаемся? — неуверенно сказал я.

— Найдёшь, извинишься, дашь денег. Поймёт, простит, никуда не денется. Но, милок, не придётся тебе её искать, уж поверь, не придётся. Пошли быстрее, пока она квартиру не переписала.

Ничего не соображая, ведомый Маринкой, я на ватных ногах шёл к двери своей квартиры. Шёл, чтобы сделать страшное — выгнать на улицу Диану. Она не вписывалась в картинку нашего мира, но это вовсе не значило, что она — зло. Мы сами не подарки. Каждый гребёт под себя и комфорт и выгоду, используя окружающих. Кто больше, кто меньше. Уровень цинизма тоже разный. Ещё есть какая-то совесть, но её мы усыплять умеем. Кто-то достиг в этом уровня мастера. У него совесть не просыпается вовсе. Кто-то делает первые шаги, постоянно оглядываясь на других, словно в учебник. Но все мы на этом пути.

Дверь открылась. Диана в новеньком розовом халатике стояла в проёме и улыбалась.

— Витя! Купил продуктов! Молодец!

Её взгляд переместился на Марину. Улыбка заметно спала, натолкнувшись на её колючий взгляд, сменив место растерянности.

— Ой, а это кто?

— Это Марина, познакомься, — пролепетал я.

— Слушай сюда, детка! — Марина пошла в атаку.

Она решительно двинулась в квартиру, Диана растерянно отступала под её напором.

— Мы знаем, кто ты, поэтому, запомни: у тебя ничего не выйдет. Предлагаем сейчас же покинуть квартиру, иначе придётся вызвать полицию, а уж полицейские обязательно спросят документы. Если документов не будет — посадят в камеру до выяснения личности.

— Я… я ничего не понимаю. Почему я должна уйти? Что вы знаете? — лепетала Диана.

Мне вдруг стало нестерпимо жаль её.

— Марина! — хрипло крикнул я.

Она обернулась. В её глазах я прочитал решимость отвергнутой женщины, которая готова на всё, желание довести дело до конца.

— Мы знаем, что ты — аферистка, — продолжила Марина, не отвечая на мой оклик, — Тебе нужна квартира, деньги, а не Витя. Забила ему голову красивыми сказками. Из яйца она вылупилась. Курица.

Затравленный взгляд Дианы метался по комнате, ища спасительного ответа, но не находил. Она была такой растерянной, такой беззащитной. Если она и нагло врала, то самообладание не покинуло её и в эту минуту.

— Я не аферистка! — с отчаянием крикнула Диана, — Я не могла раньше сказать правду, потому, что Витя в неё бы ни за что не поверил.

— Так скажи её сейчас! — крикнула Марина.

— Не могу, — рыдала Диана.

Слёзы лились из её глаз, взгляд метался как у зверька, угодившего в ловушку.

— Почему?

— Вы не поверите!

— Может, поверим. Говори, Дианочка, не стесняйся, — притворно-ласково запела Марина.

Диана подняла на неё красные полные слёз глаза. Перевела взгляд на меня.

— Витя, а ты почему молчишь? Ты тоже так считаешь? Скажи ей что-нибудь! — дрожащим голосом произнесла она.

Я молчал. Диана смотрела мне в глаза. Её потерянный, затравленный взгляд вдруг переменился и остановился на мне, словно нашёл точку ответа. Что в нём было сейчас? Боль, ненависть? Она смотрела мне в глаза, не отрываясь, я же прятал малодушно взгляд, словно таракан от пучка света.

— Говори! — повелительно сказала Марина.

— Уже не вижу смысла, — удивительно спокойно произнесла Диана, — Отвернитесь, мне нужно переодеться и умыться.

— …Оба! — добавила она, поймав мой запоздавший взгляд. Я отвернулся.

Спустя некоторое время, Диана предстала перед нами в розовом спортивном костюме, том самом, который был ей чуточку великоват. На ногах кроссовки. Она внимательно оглядела комнату, словно стараясь запомнить всё, вобрать в себя, чтобы оставить в памяти, сгребла с тарелки золотые скорлупки, оставшиеся от яйца, положила их в карман.

— Счастливо оставаться! — крикнула она, направляясь к двери.

— Диана, а вещи, деньги? — изумился я, заметив, что и её платье, и туфли, и прочие предметы гардероба остались на своих местах. В руках Дианы не было совершенно ничего.

— Она пусть забирает, — кивнула она на Марину, не оборачиваясь в её сторону.

Громко хлопнула входная дверь. Марина шумно выдохнула.

— Вот и всё.

Я тоже вздохнул, чуть позже.

Через некоторое время Марина очнулась.

— Так, Витя, проверь документы, деньги. Если что не так — вызываем полицию.

Но всё было на месте. На плите стоял приготовленный ужин, блестели от чистоты окна и полы. Мне стало нестерпимо стыдно.

— Она вообще, в чём ушла? — спросила Марина, разглядывая ящик комода, где хранились вещи Диана.

— Спортивный костюм, кроссовки, — машинально проговорил я.

— А под ним? Тот лифчик, что был на ней, висит на дверце шкафа.

— Не знаю.

Марина прижалась к моей груди.

— Витя, ты что, расстроился? Мы всё сделали правильно. Нужно быть честным перед тем, кого называешь своим мужем.

Марина осталась в моей квартире на ночь.

Глава 6

Рано утром в дверь квартиры позвонили. Я осторожно поднялся с постели, чтобы не разбудить Марину. Отчего-то мне не хотелось, чтобы она стала свидетельницей разговора, кто бы там ни пришёл. На пороге стоял Ромка — грязный, трясущийся с похмелья. В руке он держал замусоленный пакет.

— Вот, — прохрипел он сипло, протянув мне свёрток, — Николаич сегодня нашёл.

— Что?! — сон тут же испарился, — Опять яйцо?

— Да не, — взмахнул рукой Ромка, — Шмотки.

Я, пошарив в кармане джинсов, что висели на вешалке у двери, дал ему сотку. Запер дверь на замок, опустился на небольшой диванчик в прихожей, открыл пакет. Внутри оказался розовый спортивный костюм, кроссовки, носки. Я вытряхнул содержимое пакета на пол, пытаясь найти записку или что-то подобное, но в пакете было только это. Казалось, одежда ещё хранила тепло её тела. От ткани пахло сеном, свежескошенной травой, дымком. И Дианой. Неслышно подошла заспанная Марина, положила руки мне на плечи.

— Костюмчик вернула даже? Ну и ну! — послышался хрипловатый ещё спросонья, голос.

— Да нет, Николаич нашёл сегодня.

— Уж не там ли, где яйцо? — с интересом воскликнула она.

Придя на работу, я понял, что не смогу сегодня думать ни о чём, Диана заполняла голову. Стыд, обида, жалкие оправдания — всё это мешалось, переворачивалось, гудело, как бельё в стиральной машине. Мне всё больше казалось, что я совершил ошибку. Конечно, оправдывал я сам себя, Диану я знал совсем ничего, не то, что Марину. Эта её тайна, «в которую я не поверю», действительно подрывала всяческое доверие. Уже сам факт «появления» её из золотого шарика рушил все устои, но я выдержал, почти признал. Что же это за тайна, которую можно было узнать только после свадьбы? Тайна, на которую могут закрыть глаза только те, в чьём сердце поселилась любовь. Теперь я понял: я люблю эту таинственную фею, так внезапно ворвавшуюся в мою жизнь. Люблю и не могу жить без неё. Найти бы её, упасть в ноги. Но… её телефон остался лежать на диване. Искать с собаками? Есть у меня пара знакомых с обученными псами, только вот след уже, как говорится, простыл. Столько времени прошло. Остаётся Ромка. Пусть покажет мне место, где яйцо нашли — дальше я сам как-нибудь.

Зазвонил телефон. Марина. Я с неохотой ответил. Было досадно на себя, что я повёлся, как пацан, и, едва выпроводив из дома Диану, уже оказался в постели с бывшей девушкой. А она молодец, ловко всё провернула, избавилась от внезапной соперницы и тут же прыгнула в мои объятия. Хотя… что я пытаюсь сделать кого-то виноватым в своих собственных проблемах, в которых и сам не могу разобраться? Каждый ищет своего, и у Марины это успешно получается, напористая бабёнка. А я, я просто предатель. Так легко отказался от своей любви. Но ведь то, что это была любовь, та самая, настоящая, единственная, которую не встречают дважды, я понял лишь после ухода Дианы, поздно осознал.

— Витюша, — раздался из динамика голос Марины, — Я костюм этот выкинула. Мне он не идёт, да и надевать его стрёмно — бомж приволок неизвестно откуда. Ты не против, надеюсь?

Я молчал. Молчал всего десять секунд, пока стрелка на настенных часах ползла от единички до тройки. Молчал, слушая, как стучит в висках кровь, как звенит, словно перетянутая пружина, тишина в трубке. Всего десять секунд, а Марина прочла и расшифровала всё, что роилось и металось у меня в голове. «Она же умная» — вспомнил я слова Дианы.

— Понятно, — донеслось до моего уха, прежде чем пошли короткие гудки.

Конечно, она умная. Этот обрыв линии — демонстрация недовольства. Скоро Марина заполнит собой всё моё жизненное пространство, грубо и настойчиво оттеснив Диану в самые глухие и сумеречные области мозга. Её имя будет всплывать только лишь в моменты серьёзной болезни или чрезмерно сильного алкогольного опьянения. У нас всё будет хорошо: дети, квартира, положение-уважение. Не будет одного — любви. Я стану тихо её ненавидеть, она — компенсировать истериками невозможность это исправить. Тогда у меня останется только два варианта — стать подкаблучником или разорвать семью, невзирая на слёзы детей, седину и сердечные приступы родителей. Разорвать надвое живой организм, который начал гнить уже с самого своего рождения. Если бы мне было сейчас двадцать — я стал бы искать другую любовь. Но мне не двадцать. В моём возрасте хватают то, что осталось, то, что пока не уплыло, не просочилось сквозь пальцы, как потерянная молодость. Я не стану. Или Диана, или никто. Только её я поведу под венец. Поведу, если найду, если она простит меня. Я сидел на скамейке в глубине уютного парка и смотрел, как тяжёлые тучи одна за другой проносятся по чернеющему небу. Идти домой не хотелось. Место Дианы заняла Марина. Осталась, будто бы для поддержки меня в трудную минуту. На самом деле она спешно занимала оставленные недавно Дианой позиции. Срочно-срочно нужно перепрограммировать мужика на себя. Оставить одного — значит пустить всё на самотёк. Где гарантия, что он снова не снюхается со своей красоткой? А не снюхается — пойдёт вразнос. Сильный пол — он такой. Пьянки, знакомые бомжи в квартире, Скорая, полиция. Нет, тут нужен тотальный контроль.

Редкие прохожие шуршали первой опавшей листвой, которую, как чудную колоду карт, тут же перетасовывал ветер. На скамейку опустился пожилой мужчина. Старое пальто, ворот поношенного, зелёного когда-то свитера, шляпа, чёрные очки, перемотанные чёрной же изолентой, обшарпанная дюралевая трость.

— Разрешите присесть? — вежливо поинтересовался он.

— Пожалуйста, — пробормотал я, недовольный тем обстоятельством, что нарушили моё одиночество и мою священную печаль.

— Евгений Николаевич, — представился старичок, протягивая мне морщинистую руку, — Рома вам про меня говорил, надеюсь?

Меня словно подкинуло от неожиданности. Так вот значит, какой ты — Николаич.

— Как же вы, Виктор Иванович, допустили такое? Ай-яй-яй, — тихо продолжил старик.

От его слов у меня нестерпимо зажгло внутри, невыносимая боль и стыд терзали внутренности. Я не знал, что ответить. Молча ёрзал на скамейке, краснея от стыда. Я уже сам сегодня миллион раз пожалел об этом, зачем же ещё бередить рану.

— А ведь она вас любит, — тихо сказал Николаич.

— Вы-то откуда знаете? — недовольно воскликнул я.

Николаич вздохнул, прислонил трость к спинке скамейки.

— Знаю… Я много чего знаю. Встречался я с ней.

— Когда?! — я крикнул так громко, что оглянулась женщина, выгуливающая маленькую серую собачку, метрах в ста отсюда. Она покачала головой, пробормотала что-то себе под нос и поспешила увести подальше от нас своего питомца.

— Давно. Слишком давно.

— Скажите, где она?! Я приеду, я попрошу прощения, я…

— Слишком давно это было. Она там, куда ни вам, ни мне никогда не добраться. Вы упустили своё счастье, Виктор Иванович.

— Господи! Она жива?!

— Жива, конечно, жива, но недоступна, ни для вас, ни для кого-то ещё из людей.

Закрапал мелкий дождик.

— Но ведь, можно же что-то сделать?! Вы, это, войдите в своё состояние, свяжитесь с ней. Если нет телефона, можно послать письмо, записку. Я заплачу, я сделаю всё, что нужно.

— Эх, молодой человек, иногда, исправить свою ошибку нельзя никак. Да, и не только вы в этом виноваты. Наш мир не любит правду. Мы врём себе, врём другим, даже не замечая этого. Называем банальную физиологию любовью, выгодные отношения — дружбой, нежелание — забывчивостью, занятостью. Врём, лицемерим, боимся оскорбить чьи-то чувства. Вот идёт дождь. Вполне возможно, за эту фразу уже завтра могут и прикончить.

— Да ну, это уже перебор. Не будет такого.

— Думаете? Как знать. Кто-то, к примеру, страдает депрессией, а напоминание, что на улице хмуро, идёт дождь, может вызвать обострение, подтолкнуть к неисправимому. Видите, как нетолерантно получается, как это модно сейчас говорить. Кого обвинят первым?

— Да уж, сегодня такое вполне возможно, согласен.

— Видите, как легко можно найти виновного, уж куда легче, чем искать причину в себе. Это ещё что. Глядишь, и человека человеком назвать нельзя будет. Вдруг, кто-то считает себя, скажем, деревом, а вы обижаете его своими словами? Вот я сейчас делаю вам больно. Прогнать меня просто, ещё проще уйти, но вы не уходите. Не уходите потому, что подсознательно желаете исцелиться, а не принять привычное обезболивающее в виде заученных мантр, навязанных жизнью. И это хорошо. Именно эту искорку добра и нашла в вас Диана. Зацепилась за неё, мечтая создать семью, где каждый будет счастлив, потому, что здоров душевно. Без лжи.

Николаич замолчал. Дождь то утихал, то нарастал, но ни он, ни я не спешили в укрытие. Зонтов у нас не было, да и никто не думал о дожде.

— Пойдёмте прогуляемся, Виктор Иванович, — вдруг предложил старик.

Глава 7

Мы с Николаичем неспешно пошли по мокрой, усыпанной жёлтыми берёзовыми листьями, асфальтовой дорожке. Впереди показался небольшой магазинчик.

— Зайдём, а то я уже промок, — предложил он.

Внутри было тепло. Я почувствовал, что тоже слегка продрог. На витрине лежали фонарики, ножи, фляги и прочая мелочь. Николаич с интересом рассматривал товар.

— Дайте-ка мне, пожалуйста, вон те часы, — сказал он полной, неряшливо одетой продавщице, мрачный и измученный вид которой не вызывал желания вступать в общение.

Она молча подала старику черный китайский будильник.

— Говорящий, — коротко отрезала продавщица.

— Можно включить? — робко спросил старик.

Продавец нехотя достала пару дешёвых пальчиковых батареек, вставила их в гнёзда. Аппарат ожил, запищал, затем произнёс: «Ноль часов, ноль минут».

— Беру, — сказал Николаич, доставая из кармана скомканную пятисотрублёвую купюру, — Пусть и в моей квартире тоже звучит женский голос.

Мне стало нестерпимо жаль его. Одиночество — страшная вещь, особенно в старости. Ты никому не нужен, потому, что нет у тебя ни детей, ни внуков. Прожил жизнь в удовольствиях, ради себя, теперь вот получай себя — больного, немощного, никому не нужного. Не вставал ты среди ночи на крик ребёнка, не носил его на руках до самого утра. Не стирал пелёнки, чтобы жена поспала лишний часик. Хорошо хоть Ромка не забывает старика. Кумир он для него, это и спасает Николаича от самого страшного, когда никто никогда не придёт, чтобы узнать: дышишь ты ещё или нет.

— Ну, пошли, Виктор Иванович. Дождь вроде кончился, мы согрелись.

Действительно, по небу метались рваные обрывки туч. Дождя уже не было. Сейчас он исчезнет в своей квартире, наглухо перекрыв мне последнюю ниточку, соединяющую с Дианой. Этого допустить было нельзя.

— Евгений Николаевич, может, по маленькой? — спросил я в отчаянии.

— Можно, пожалуй, — согласился старик.

Я возликовал. За магазином имелся бар, в котором допоздна подавали горячительные напитки. Мне хотелось отблагодарить старика и выведать ещё хоть что-нибудь про мою Диану. С этими мыслями я уверенно толкнул дверь. Внутри было довольно чисто и уютно. Несколько человек сидели за кружками пива, ещё парочка употребляла напитки покрепче. Я заказал по паре кружек пива и рыбу. Очень скоро всё это принесли. Николаич ожил. Выдув одним махом первую кружку, он слегка понюхал вяленого леща. Пригубив вторую, принялся стучать им о стол. Наконец, очистив рыбу, ополовинил вторую кружку.

— Эх, Витёк, Витёк! — горестно вздохнул он, — Как же ты так?!

Мне хмель тоже ударил в голову, но совсем чуть-чуть.

— А что мне было делать? Тайна у неё какая-то, а сказать не может — не поверю, мол. Я тоже, между прочим, человек. И неглупый. Я даже не знаю, кто она. Как начинать отношения?

— Эх, Витюня, я тоже когда-то так считал. Мол, я человек, со своими правами. И вот результат — остался совсем один. Вот такая она — свобода. Если тебе не о ком заботиться, то вот так и получается. Ромка что? Хороший парень, но вино сгубит и его. Уж говорил я ему, говорил, всё без толку. Может, вы как-то повлияете? Бросит пить, работу найдёт.

— Он что, бездомный?

— Да нет, есть у него хата. Сдаёт он её, на это и пьёт.

— Скажите, Евгений Николаевич, а Диана — она откуда? В чём её тайна? Может, вы знаете? — выпалил я давно мучавший меня вопрос.

— Оттуда, — Николаич указал на потолок.

— Я серьёзно спрашиваю, мне это важно. Очень.

— Я тоже серьёзно. Оттуда она, из космоса. Инопланетянка.

— Забавный вы человек. Ну, не хотите говорить, так и скажите, — я обиженно и разочарованно отстранился. Тоже мне. Нашёл время для шуточек.

Николаич отхлебнул из кружки, зажевав лещом. Я обратил внимание на неплохие зубные протезы во рту старика.

— Я серьёзно, Виктор. Тебя, видимо, смущает, что она выглядит, как земная женщина, говорит, как земная русская красавица? Вот, смотри, — он снова достал свой будильник, нажал верхнюю клавишу.

— Один час сорок три минуты, — ответил женский голос.

— Видишь, говорит по-русски, хотя сделан где? В Китае. Такой же будильник продаётся и в Турции, но там он говорит по-турецки. В Японии он же шпарит по-японски. Один товар, а подстроен под конкретного покупателя. Так и она была человеком, потому что жила среди людей. Её так запрограммировали.

— Она что? Робот?

— Да нет, там всё сложно очень. Она мне объясняла, но я не понял и половины.

— Так, значит, вам объясняла, а мне — нет? — воскликнул я.

— Погоди, Витя, не кипятись, — Николаич взял меня за руку.

Собеседник давно перешёл на «ты», верный признак опьянения. Самое время задавать вопросы.

— Она бы тебе сказала, но считала, что пока не время. Не готов ты был ещё это принять, да и не поверил бы.

— Тут любой не поверит. Вылупилась из яйца, да ещё сразу взрослая: умеет говорить, готовить.

— Так и не надо! — старик склонился к моему лицу, — Нужно было просто принять этот дар. Просто принять — не спрашивая, не проверяя. Принять с благодарностью, а ты мучил её проверками, допросами. Я как-то рассказ один прочитал. Фантастика, но мысль в нём заложена верная. Так вот, в одной деревне был родник, вода в котором вдруг оказалась сладкой. С сахаром, значит. Ну, пчёлы из неё мёд делали, мужики — самогон, бабы — варенье. И нашёлся в тех местах один грамотей, решил причину этой сладости узнать. И так, и эдак — не получается. Взял динамит, взорвал. Тут же пошла из недр земных вода в колодец мутная, с запахом сероводорода. Вся сладость вмиг исчезла. Вот так и ты. Зачем лезть туда, куда не нужно? Не взорвал бы тот умник родник — была бы в деревне сладкая жизнь, а теперь вот и питьевой воды не стало. Дары принимать нужно такими, какие они есть.

— Да, Евгений Николаевич, тут вы абсолютно правы.

— А ты, наверное, думал: слишком уж она идеальная, чтобы это было правдой. Всё подвох искал, боялся простачком оказаться. Боялся — и оказался. Упустил своё счастье. Знаешь, шанс на счастье получает каждый, но один раз. Ухватит его один из миллиона, дай Бог, остальные профукают. Потом винят кого-то в несправедливости мира. Хотя сами же и создают эту самую несправедливость. Своими руками. Кого винить?

Николаич уже клевал носом. Я расплатился, вывел старика на свежий воздух.

— Витя, вот, возьми! — сказал Николаич, еле ворочая языком, протягивая мне коробку с будильником.

— Ну, что вы, мне это зачем? — принялся отнекиваться я.

— Значит, надо. Я, между прочим, экстрасенс, будущее знаю, поэтому говорю — бери. Тебе он нужнее. Считай его прощальным подарком от Дианы.

— Хорошо, — я молча сунул коробку в карман.

Николаич начал оседать.

— Где живёте-то? — спросил я, не надеясь на ответ.

Да, придётся тащить старика к себе.

— Тут недалеко, — неожиданно бодро ответил он, — Я сам дойду.

— Ну, уж нет, — твёрдо сказал я, беря старика под руку.

Он не сопротивлялся. Пятиэтажный кирпичный дом старой постройки. Обшарпанная дверь подъезда, такой же подъезд. Второй этаж, деревянная дверь. Николаич уверенно вставил ключ. Я уложил старика на диван, обещая утром заглянуть. Что сказать? Я надеялся увидеть здесь Диану, но квартира оказалась пустой и холодной. С лёгким скрипом закрылась входная дверь. Сухо лязгнула защёлка замка. Небо очистилось, сотни звёзд высыпали на ночную прогулку. Одна из них когда-то послала мне Диану. Миллиарды километров ледяной пустоты пролетел маленький золотой шарик, чтобы оказаться у меня в квартире. Одна маленькая звёздочка, вокруг которой кружится её планета. Где же она, эта звёздочка? Куда кричать, у кого просить прощения? Может, и не видно её вовсе. Улетела Диана, улетела навсегда. Я зашёл в подъезд. Вспоминая недавний разговор, я ещё больше, чем когда-либо чувствовал свою вину. В кармане что-то больно упёрлось в бок. Чёртов будильник. Я хотел уже, было, швырнуть его в угол, но не сделал этого. «Считай его прощальным подарком от Дианы». Я раскрыл коробку, вывалил на ладонь будильник.

— Четыре часа, тридцать две минуты, — сообщила механическая девушка.

Нужно будет установить правильное время. Я заглянул в коробку — там лежала свёрнутая бумажка. Инструкция, неплохо. Лишь бы не на китайском. Но это была не инструкция. Это оказалось аккуратно сложенным листом формата А4, исписанным каллиграфическим почерком. Я держал в руках письмо Дианы, адресованное мне. Старик когда-то успел засунуть его туда.

«Здравствуй, мой любимый Витюша. Если ты это читаешь, то Николаич уже объяснил тебе самое основное. Я — из другого мира, с другой планеты, которая очень-очень далека от Земли. Я пришла в ваш мир, так как считала, что нужна тебе. Прости, но я не могу здесь находиться — тут слишком мало правды. Вы слишком часто врёте — себе, близким, друзьям. Боитесь называть вещи своими именами, придумываете что-то, неимоверно глупое, лишь бы не казаться окружающим смешными. Одна ложь соединяется со второй, вы запутываетесь, и рубите без разбора всё — хорошее и плохое. Да, проще разорвать отношения, чем пытаться реставрировать их по камушку, по слезинке. Ищете оправдания, вместо того, чтобы принять правду, и эти оправдания дают вам возможность лгать и дальше. В вашем мире холодно и сыро. Холодно от отсутствия тепла, искреннего интереса друг к другу, поддержки и уважения, а сыро от слёз. Тех слёз, что пролились по вашей вине, но не стали вам упрёком, потому, что у вас уже готово очередное оправдание. Оно всегда наготове — идеальное средство уничтожения совести. И любовь, настоящая любовь, в вашем мире скорее, исключение, чем правило. Как горько это осознавать, мой милый. Я ведь поверила, отказалась от сытого и спокойного существования, как часть колонии. Это такой огромный разумный организм, в котором мы счастливы, потому, что нужны ему, а он — нам. Каждый из нас вправе стать индивидуальным организмом и отправиться жить на любую выбранную планету. Я стала таким организмом. Полетела в ваш мир, в котором смогла бы начать жизнь, как её начинали наши далёкие предки. Программа, заключённая в яйце, может сделать меня похожей не только на человека, но и превратить в любую форму разумной жизни. Если бы на Земле обитали разумные пауки — я стала бы паучихой. Забавно, да? Наша планета очень далека от Земли, но до нас иногда долетают отражения эмоций, мыслей, чувств людей. Мне казалось — здесь царит рай, поэтому я и выбрала Землю. Я мечтала сидеть у костра, в пещере, замке, доме, неважно, с любимым мне человеком — человеком, которому не нужны никакие оправдания, потому, что он живёт и поступает не так, как принято в обществе, не так, как «надо» по мнению большинства, чтобы быть «правильным», а лишь так, как велит ему его сердце. Невозможно соврать своему сердцу, если живёшь под его ритм, созвучный с ритмом другого такого же сердца. Но вы научились и этому. Вместо высоких чувств — выгода, тщеславие, нежелание выпасть из рамок, принятых в обществе. Мне не нужен муж, как часть интерьера, как показатель статуса — мне нужен любимый, чтобы быть с ним, как одно целое. Увы, Витюша, у меня не получилось. Мне придётся возвратиться домой, утратить индивидуальность, влиться в колонию. Я люблю тебя, но твои чувства ко мне пропитаны ложью, иначе ты бы так не поступил. Я желаю тебе счастья, и хочу дать последний совет: брось Марину. Ты её не любишь, она тебя — тоже. Очень скоро вы оба это поймёте и сильно пожалеете, если не расстанетесь. Ты для неё — один из вариантов, всего лишь выгодная партия. Страдать так, как я, она не станет, да и ты тоже. Страдания придут, если вы создадите семью. Я пишу это не от зависти, не от желания отомстить — эти чувства мне чужды. Я пишу это затем, чтобы уберечь тебя от беды, потому, что продолжаю любить тебя. Взять тебя с собой я не могу, да ты и не согласишься. Живи, Витюша, и будь счастлив!

Твоя бывшая жена Диана»

Я перечитал письмо несколько раз. Эмоции душили, сдавливали шершавым комом горло. Пришлось снова выйти на улицу. Над засыпающим городом висело потрясающе красивое звёздное небо. Нужно жить. Как? Пока неизвестно, но нужно. Она любит меня, несмотря на предательство. Домой идти не хотелось, оставаться на улице — тоже. Надеюсь, Николаич меня сегодня приютит, а завтра… Завтра я скажу всё Марине. Надеюсь, она всё поймёт, как надо. Она же умная.

Блазной Лог

Глава 1

Месяц глядел с неба лукавым прищуром, словно хитрый жёлтый глаз чёрного, толстого кота бабки Вареньевны, объевшегося сметаной и оттого дюже довольного. Звёзды, коими обсыпало небесную кошачью морду, ярко сияли, подмигивая и приплясывая, их лучики расходились в стороны, топорщась тонкими вибриссами. А Юра шёл по дороге, идущей вдоль тёмного леса. Лес был не страшным — тут даже нечисть своя, родная, как и местные хулиганы. Кого бояться? Юра возвращался домой, в родную деревню Пестречинка из села Студёные Ключи, где жила его бабка — Галина Валерьевна, всю жизнь проработавшая в сельском детском саду воспитательницей. С лёгкой руки какого-то малыша, что не мог выговорить её имя-отчество, и прозвали бабку вместо Валерьевны — Вареньевной. Бабка, а тогда ещё молодая женщина, не обижалась, смеялась со всеми вместе. Вот уже много лет она на пенсии, а прозвище Вареньевна так и осталось за ней в селе по сей день. Юра провёл у бабушки неделю и за это время успел переделать сотню разных дел, и потому сейчас он шёл по дороге с лёгким сердцем и донельзя довольный собой. Совесть шептала ему, какой он молодец, и что теперь он имеет право отдохнуть и устроить себе несколько праздных дней. А там уже и сенокос начнётся, не расслабишься. С утра до ночи будут с родителями да старшим братом Ванькой в лугах пропадать. Ванька должен был подъехать со своей семьёй в деревню аккурат к сенокосу. Юра же вышел в отпуск пораньше, семьёй он пока не обзавёлся, и потому в первый же день сел в поезд и приехал из далёкой Якутии, в которую занесла его судьба, в родные края. Юра шёл налегке и насвистывал песенку, вдыхая сумеречный воздух, напоённый ароматами луговых трав и цветов, слушал оркестр ночных насекомых-певунов. Бабка пыталась, конечно, всучить ему всяческих гостинцев, но Юра кое-как отвертелся, сказав, что отец как-нибудь заедет на днях на своём УаЗе, да и заберёт. Бабка поохала, посокрушалась, но от внука отстала. К вечеру, когда спал полуденный зной, и раскалённый шар солнца скатился на запад, за берёзовую рощицу, Юра засобирался домой.

— Не ходил бы на ночь-то, — пыталась отговорить его бабка, — Разве ж это дело? Ночуй, да с утра и вертайся.

— С утра уже палит немилосердно, ба, а сейчас одно удовольствие прогуляться перед сном. Свежо, прохладно. Ветерок. Цикады вон поют, сверчки всяческие. Час неспешным шагом — и дома буду. Не переживай.

— Ой, вот же ж неугомонный, ну, ступай, коли, да только смотри, мимо Блазного Лога пошустрее пробегай, не мешкай там.

— Ладно-ладно, ба, не беспокойся. Закрывай за мной ворота, да отдыхать ложись.

Они попили чаю на дорожку, и бабушка вышла его провожать за калитку. Долго она стояла, глядя внуку вослед, крестя его и сокрушаясь, что он её не послушался.

Юре шагалось радостно. Думалось о разном. Но мысли все были лёгкие, беззаботные какие-то, как мотыльки, что вьются в сумерках возле яркой лампы, висящей на веранде. Не успев додумать одну мысль, в его голову уже прилетала вторая, а за нею и третья. Юра только год назад окончил институт, и теперь работал в инженером в крупной компании, куда его направили с кафедры, как одного из самых лучших студентов. И потому во всякие россказни про русалок, домовых и леших он не то, чтобы не верил, но считал, что если они когда и водились на земле, то все давно вымерли, как древние динозавры. Ну, правда, 21-ый век на дворе, такие нанотехнологии кругом, а тут — Шутиха. Юра даже усмехнулся, остановившись на дороге и взъерошив пятернёй волосы на макушке. Про Шутиху бабка ему рассказывала ещё, когда он маленьким был. Мол, девка есть такая, в реке нашей живёт, аккурат под мостом, там, где вода воронкой закручивается. Там-то на дне и есть её жилище. В лунные ночи Шутиха сидит на мосту и волосы гребнем чешет. А иногда плакать начинает. Коль плакать стала — так значит ребёночка ей надо, тоскливо ей, а это верная примета — скоро утонет кто-то из детей. Взрослых тоже топила. В основном обманом брала или мороком. Юра хорошо помнил, как вечерами в детстве, когда гостили они у бабки с братом Ванькой, слушали, раскрыв рты, бабкины сказки. То она им про найденного ночью на дороге мужиком барашка рассказывала, который вдруг по-человечьи заговорил, когда тот его в свою телегу посадил, да повёз. То про ведьму, что по ночам в село приходила, и, просунув руку в окно, кропила спящих, а наутро те мёртвыми оказывались. Ванька с Юркой боялись, прижимались друг к дружке, и ночью до ветру только вдвоём ходили, ежели приспичит. Но страшнее всего были сказки про местную нежить. Ведь события эти происходили не где-нибудь там, в каком-то селе, которое Бог весть, есть ли вообще на белом свете, а прямо туточки, в местах, которые с детства им хорошо знакомы. То вспоминала бабка Вареньевна, как мужик один из ближней деревни в лес пошёл, да заплутал, и покуда одёжу не вывернул наизнанку, не мог тропку сыскать. Лешак его водил. А как выбрался мужик на опушку, так услышал, как из леса ему вослед филин захохотал, насмешливо так. Обернулся мужик, а там сам Хозяин стоит — высотой, что твой дуб, руки корявые, ноги — корни, а в кроне густой глаза светятся — круглые зелёные. Мужик и грибы побросал, припустил к деревне. То рассказывала про то, как на том месте, где раньше мельница стояла, по сей день черти озоруют из тех, что мельнику при жизни помогали. Он, де, очередной оброк им обещанный не уплатил, помер. Так они по сей день всё ждут, новых должников себе ищут. Ежели кто мимо того места ночью пойдёт, не знаючи, так непременно к ним в лапы попадёт. Окружат, заморочат, заговорят, и сам не заметишь, как уже заключишь с ними договор. Да такой, что после и рад не будешь. На всю жизнь возьмут они тебя в оборот, сколько долг не отдавай, всё равно должен будешь. Уж они это умеют.

— Но самое, де, жуткое место у нас, — говорила бабка, — Это Блазной Лог. Там и днём-то всякое может привидеться, а уж ночью так и вовсе упаси вас Бог поблизости оказаться.

Блазным Логом назывался неглубокий, но длинный овраг, что располагался в лесу, протянувшись в некотором отдалении от дороги, чуть скрывшись за деревьями. С виду это был совершенно обычный овраг разве что уж очень богатый на ягоды. Росли они там так, словно их нарочно кто-то сажал, а после ещё и ухаживал — поливал, да сорняки полол, которые эту землянику глушили. Ягод было так много, что подойдя к краю и заглянув вниз, в лог, казалось, что он красного цвета. Даже травы было меньше, чем этой земляники. Юра слышал, как иные старики говорили, что это кровавые слёзы и собирать их, а уж тем более есть, ни в коем разе нельзя. Иначе беда будет. Что за беда и чьи слёзы, Юра не знал, да, поди, и сами-то старики того не ведали. Так, болтали то, что сами когда-то от предков слышали, и всё на том. Сказки — так думал Юра. Но всё ж таки местные обходили Блазной Лог стороной.

А однажды, Юрке с братом тогда лет по десять и тринадцать было, приехали городские из чужих в их места по ягоды. Дед Афанасий тогда аккурат мимо их машины проходил, остановился и предупредил, мол, вы во-о-он в тот лог не ходите, люди добрые, дурное там место. Те головами покивали, и пошли, захватив корзины, на ягодную охоту. Но, видать, слова деда они мимо ушей пропустили, либо же не сочли за что-то значительное, потому как в Блазной Лог они всё ж таки залезли. То ли жадность при виде такого изобилия перевесила, то ли заморочило их в полдень по жаре, когда воздух дрожит и переливается волнами, но нашли их потом всех троих на самом дне того лога. Все трое седые, даже девка молодая, дочка их. А из закрытых глаз слёзы текли, видать, да так и застыли на щеках потёками. И слёзы те были кровавыми, что земляника, покрывшая сплошь склоны лога. Причём нашли их деревенские. Поутру пастух в луга стадо погнал, а у дороги машина стоит. Что-то смутило его, остановил он своих коровушек и к Логу подошёл, от дороги, благо, шагов двести в лес пройти. Там-то на дне и разглядел он всех троих. Но спускаться побоялся. Вернулся вместе со стадом в деревню, сообщил председателю, а тот куда надо. Через недельку слух пронёсся по деревне, что тех троих без глаз, оказывается, нашли. Вот откуда слёзы кровавые были. Кто их глаза забрал, что случилось, куда они делись — так и осталось загадкой. Для милиции. Местные-то знали, что это сделало то, что живёт в Блазном Логу. Зря, зря приезжие не послушались совета. Ну да, каждый своим умом живёт. Чужой не пришьёшь. Кто-то или что-то водилось в том месте испокон веков. Древнее, неизведанное. Откуда оно взялось, неизвестно. Возможно, вылезло наружу из земных недр ещё тогда, когда образовался сам этот овраг, и земля разошлась трещиной, что с годами росла-росла и превратилась в этот лог. Виделось в том месте всякое. Кто-то встречал там давно умершего родственника, кто-то знакомого, которого давно не видел, и который находился в этот момент за сотни километров отсюда, кто-то встречал сам себя, а четвёртые никого не встречали, но описывали, что в какой-то момент начинали ощущать рядом с собою чьё-то невидимое присутствие и дикий, просто животный страх. Сам же Юра ни разу ни с чем таким не сталкивался и к рассказам подобного рода относился с некоторой долей скептичности. Он не отрицал, что людям могло померещиться разное, но не относил это к чему-то мистическому. Скорее всего, в овраге скапливаются какие-то газы, и испаряются наверх, что и вызывает галлюцинации. Так думал Юра, идя по грунтовке, залитой лунным светом под хор цикад. Пока его не окликнули. Он обернулся и сердце его пропустило удар.

Глава 2

Вся залитая лунным светом, обтекающим её силуэт, похожая в этом сиянии на небесного ангела или фею, что по ирландским поверьям в такие вот лунные ночи водят на лесных полянах хороводы, увлекая в них припозднившихся путников, чтобы заморить их в танце до смерти, перед ним стояла Ирина — девушка из их деревни. Но Ирина была не просто девушкой, а первой Юркиной любовью, потому-то и ёкнуло сейчас его сердце при виде той, которую он до сих пор не мог забыть и, как знать, забудет ли когда-то. Иринка Вострецова жила с родителями на другом конце деревни, аккурат у того места, где пробегала местная речушка — Густомойка. Раньше была она полноводной, такой, что и рыба водилась, и купаться было можно. Теперь же обмельчала, высохла, и водились в ней разве что лягушки да мальки, из которых вырастали небольшие окуньки. Речушку, которая теперь больше напоминала ручей, в самом глубоком месте которого было по шею воды, облюбовали гуси и утки, что с весны по осень плескались в грязной воде и гоготали от счастья. Там они с Ириной и встретились впервые, когда им обоим было по десять лет. Юрка с пацанами прикатили в тот день к Густомойке и, бросив велики, побежали к воде, чтобы шугнуть гусей, и потом, хохоча, наблюдать, как те с гоготом понесутся врассыпную. Это было одно из их любимых занятий, за которое, правда, им часто прилетало от взрослых, если находился свидетель их безобразия. Тогда их заставляли сгонять перепуганных и возмущённых птиц обратно в речку, а самим убираться восвояси. Но в тот день назидание им пришлось выслушать вовсе не от взрослых, а от своей же ровесницы. Когда они с мальчишками уже стояли, хохоча, на берегу и смотрели на удирающих птиц, сзади вдруг послышался тихий строгий голосок, сказанный таким тоном, как обычно говорит учительница, если ученики чересчур разошлись — негромко и с достоинством, но так, что в шумном классе тут же становится тихо. Так случилось и тут. Ребята враз смолкли и обернулись назад. Чуть в стороне от них, на склоне, покрытом муравой, сидела незнакомая девчонка в голубом сарафане и такого же цвета бантами в длинных пшеничных косичках и держала на коленях раскрытую книгу. Она смотрела на них укоризненно и как-то печально что ли…

— Зачем вы пугаете бедных птиц? Что же в этом смешного — радоваться тому, что кому-то плохо? Тем более тому, кто слабее тебя.

Мальчишки переглянулись и самый задиристый из них, Вовка Тарасов, спросил, подбоченившись:

— А ты кто такая? Ты не из наших!

— Мы только на этой неделе переехали, — спокойно, ничуть не смутившись от наглого Вовкиного тона, ответила девочка, — Мы вон тот дом купили.

И она показала на дом, выкрашенный зелёной краской с белыми наличниками, стоявший на пригорке, в котором жил раньше дед Илья, а как помер, так дом всё стоял заколоченным.

— Ты его внучка что ли? — спросил Мишка.

— Нет. Я ведь говорю — мы купили этот дом.

— А как звать-то тебя?

— Ирина, — ответила она.

Мальчишки ещё о чём-то болтали с новенькой в их деревне, а Юрка стоял и глядел на девчонку, улыбаясь, как блаженный.

— А этот мальчик у вас что, немой? Он странный какой-то, — пробудил его от забвения голосок Иры.

Захлопнув рот и придя в себя, он понял, что речь идёт о нём.

— Ничего он не странный, — встали на его защиту друзья, — Это Юрка. Нормальный пацан.

Девчонка хмыкнула и, опустив глаза, уткнулась в книгу, давая понять, что разговор окончен. Мальчишки тут же оседлали свои велики, и Вовка скомандовал:

— Погнали на пятачок, в ножички сыграем!

И ребята дружной стайкой покатили прочь.

В ту ночь Юрка всё думал об этой девчонке. Она была такой необычной — в красивом платье, с книгой. Их девчонки книжек на берегу реки не читали, а лазали вместе с ними по садам и носили штаны с вечно драными коленками. Юрка лежал и думал, что Ирина похожа на Мальвину из сказки, которую он в новогодние каникулы смотрел по телику, «Буратино» называется. Только у Ирины волосы были не голубого цвета, а светлые, а в остальном ну точь в точь кукла. Уснул Юрка под утро, беспокойно ворочаясь и вздыхая, он ещё не подозревал, что это означало. А означало это то, что он влюбился. Юрка стал приходить на берег Густомойки теперь уже один, без ребят в надежде — вдруг повезёт, и Ира будет снова читать там книгу или просто гулять? Но почему-то девчонки всё не было. А когда наступила осень и началась учёба в школе, то их учительница, Галина Андреевна, ввела в класс новенькую и ею оказалась Ирина. Да ещё надо же такому случиться — посадила её вместе с Юрой, вот ведь удача! Конечно, Юра виду не показывал и держал конспирацию. Ещё чего не хватало, чтобы про его любовь узнали в классе и стали шутить над ним. Он всячески старался соблюдать невозмутимый и даже равнодушный вид. А чтобы совсем уж не спалиться, время от времени дёргал Ирку за косички и легонько стукал по спине портфелем, обзывая Иринкой-малинкой. Но всё открылось, когда им исполнилось четырнадцать. В тот зимний день одноклассники решили после учёбы (а учились они в ближнем селе Верховое, до которого от деревни было пятнадцать минут пешим ходом) завернуть на Густомойку, проверить толщину льда. Зима ещё только начиналась, но всем уже не терпелось достать коньки. По одному ребята выходили на серую мутную поверхность, чуть припорошенную снежком, и проверяли надёжность льда, пока неожиданно не послышался громкий треск и коротко взвизгнула Ира, в тот же миг уйдя под воду. Речушка и летом-то не была глубокой, а к зиме и вовсе мельчала. Но, как говорят в народе, если судьба — то и в тазике дома можно утонуть. А тут всё-таки была речка, хоть и маленькая, да ещё с ледяной водой. Пока девчонки визжали, а мальчишки застыли от растерянности, Юрка скинул с себя куртку и пополз ничком на пузе к образовавшейся полынье. Ира судорожно хватала ртом воздух и даже не могла кричать, холод сковал её, и она безумными глазами смотрела на ребят, моля о помощи. Кто-то из девчат побежал за взрослыми. Иркин дом был как раз самым ближним к речушке и поэтому, когда Юра, тяжело дыша уже полз обратно, волоча за собой по тонкому льду Иринку за её длинную косу, благодаря которой он и сумел в последний момент вытянуть её, уже уходящую вниз, из полыньи, им навстречу уже бежал со всех ног Иркин дед — Григорий Кузьмич. Как ни старался Юрка, но лёд под ними всё ж таки вновь проломился и теперь под воду ушли уже оба, благо глубины здесь было по пояс. Однако окунуться успели. Подоспевший Григорий Кузьмич поспешно поднял внучку на руки, кивнул Юрке:

— За мной, бегом! Заодно и согреешься! Беги, внучок!

И Юрка побежал к дому Иринки вслед за мужчиной. Остальные ребята, молча проводившие их взглядами, загалдели, обсуждая страшное событие. Девчонки заплакали от страха, только сейчас сообразив, чем всё могло закончиться. Потихоньку все стали расходиться. У Иринки дома было жарко натоплено. Девочка в тепле пришла в себя, расплакалась от испуга, а дед, не теряя времени на разговоры приказал обоим немедля снимать с себя всю одёжу, да растираться большими тёплыми полотенцами, которые он вынул из шкафа. Иринка скрылась в своей комнате, а смущённого Юрку Григорий Кузьмич завёл за занавеску у печи, где стоял старый умывальник.

— Давай, внучок, не мешкай, сымай всё и растирайся докрасна. После станем чай пить!

После они и правда пили горячий чай с мёдом, сидя за столом закутанные в тёплые одеяла по самую макушку, и, подобрав под себя ноги в дедовых шерстяных носках.

— А теперь на печь полезайте, — скомандовал дед, — Оба. Давайте-давайте! Враз там пропотеете.

— Ишь ведь, ещё Крещение не наступило, а они уж в прорубь ныряют! — посмеивался он, — А по-хорошему…

Голос деда стал суровым:

— По-хорошему — выдрать бы вас, как следует, а точнее тебя, Ирка! Сама чуть не погибла, и парня едва не сгубила! Эва, он смышлёный оказался, сразу сообразил, что ползком надо. И храбрый! Остальные-то стояли, глазели только. Спасибо тебя, Юра, ты настоящий мужчина!

— Да нас на уроках ОБЖ в школе этому обучают, — смутившись ответил Юра.

А Иринка впервые как-то особенно поглядела на него и тихо сказала:

— Да, деда, Юра он такой. Он у нас молодец.

Тут Юрка совсем уже растерялся и густо покраснел.

— Знатно ты меня за волосы потаскал! — рассмеялась вдруг Ира, — В школе-то так сильно не тянул.

И они оба засмеялись, радуясь спасению, теплу и чему-то новому, что начиналось сейчас в их юной жизни.

Глава 3

С того самого дня, как ребята искупались в проруби, Юрка стал желанным гостем в доме Вострецовых. Он, будто бы по негласному правилу, получил право и честь приходить в любое время. Он и приходил. Родители Иры очень его полюбили, а особенно рад был его приходу дед, Григорий Кузьмич. И постепенно всё ближе становились и отношения ребят, а однажды Юрка признался Ирине в своих чувствах. Это было уже летом. На берегу той самой речки Густомойки.

— Ты знаешь, я ведь в тот день, когда впервые тебя увидел, сразу понял, что ты особенная, — опустив глаза, сказал Юрка, он смущался и сам злился на себя за это, но всё же решился произнести заветные слова, — Ты тогда нас отчитала за шалость, а я стоял и смотрел на тебя. Я сразу в тебя влюбился. С первого взгляда.

Ирина звонко рассмеялась, потом щёчки её заалели, и она отвела взгляд:

— Да я знаю, я уж тогда всё поняла…

В тот вечер Юрка впервые решился поцеловать свою девушку. Это был самый настоящий, искренний и трепетный поцелуй на свете. Так думали они. И впереди у них была целая жизнь. Ребята окончили школу. Вместе уехали в город, поступать в институт. Оба учились хорошо, поэтому легко сдали экзамены и их зачислили на первый курс.

— Уж ты там за Ирочкой нашей следи, Юрочка, — просила его мама Ирины, а отец, соглашаясь с нею, кивал, — Будь ей там защитником.

— Конечно, Любовь Андреевна! — заверял Юра, — Вы даже не переживайте. Я всегда буду рядом.

И своё обещание Юра держал. Даже в тот день, когда их, студентов четвёртого курса, в тихом углу городского парка окружили трое, Юрка не растерялся. Он узнал их. Это был Валерка Ихласов, студент последнего курса и сын директора местного кирпичного завода, а с ним двое его дружков. Валера был парень горячий, с завышенными потребностями и самооценкой, ни в чём не знавший отказа. Он запал на Ирину уже давно. Но та не давала ему ни малейшего шанса или намёка на то, что его внимание льстит ей. Напротив, вежливо, но твёрдо объясняла Валере, что у неё есть парень, они дружат ещё со школы и после окончания института собираются пожениться. Валера, казалось, понимал, отставал на какое-то время, но спустя несколько дней всё начиналось сначала. И ведь если бы у него не было поклонниц — так ведь напротив! Многие девчонки рады были повиснуть у него на шее — богатенький, перспективный, за такого замуж — и хлопот не будешь знать в материальном плане. Но нет, говорят, запретный плод сладок, а всё то, что достаётся дёшево — дёшево и ценится. Этот постулат одинаково верно работает и в отношении вещей, и в отношении человеческих чувств. Валерке нужна была Ирина. На дворе стоял май — цветущий, ароматный, кружащий головы, тюльпаново-сиреневый, благоуханный месяц. Валера выпускался из института, и с этим делом пора было тоже решать и ставить точку. Ира должна быть его и на этом всё сказано. Кто такой вообще этот Юрка? Голодранец из колхоза? Пф-ф-ф, Валерка и не таких обламывал. А уж этот ему тем более не помеха на пути к цели. Да и Иринка тоже привыкнет, полюбит, никуда не денется.

— Ни одна баба не устоит перед деньгами и достатком, — думал Валера, — Повыкобенивается и перестанет. Поймёт, если не дура (а она не дура), что он, Валера — наилучшая партия. Его отец пристроит обоих на тёплое местечко на заводе. Да и с жильём поможет, и со всем остальным. А матушка рада будет понянчиться с внучатками, когда они пойдут, так, что они с Ириной вполне смогут себе позволить улететь в отпуск на недельку-другую только вдвоём…

Валерка вынырнул из своих мечтаний и посмотрел на часы. Пора. Они с приятелями встретили сладкую парочку в парке. Те постоянно там гуляли.

— Ну, а что ещё может дать ей этот нищеброд? — про себя ухмыльнулся Валерка, — На ресторан-то, небось, денег нет. Вот и таскает бабу по кустам.

Он пренебрежительно сплюнул сквозь щель между передними зубами и шагнул навстречу Юрке, который тут же загородил Ирину собой и встал между нею и Валеркой.

— Что, рыцарь, отдашь нам свою принцессу? — усмехнулся Валерка, — А не отдашь, так силой возьмём.

— Попробуй, — глядя ему в глаза, спокойно и твёрдо ответил Юрка.

— И попробую. Не пара она тебе, сам не видишь? А я в самый раз. Так что, давай, уходи с дороги и не маячь тут.

— Валера, уйди, пожалуйста, — раздался из-за спины Юры голосок Ирины, она была напугана, — Я не буду с тобой встречаться. Я Юру люблю.

— «Юру люблю», — пискляво передразнил Валера, — Какая жалость, да только придётся разрушить вашу мнимую идиллию. Со мной тебе будет лучше.

— Это кто же так решил? — спросил Юра, — Уж не ты ли?

— Я, а что? — нагло ответил Валерка, — Я мужчина — и я решаю. А ты…

Он с пренебрежением оглядел Юру:

— Ты так… щенок драный.

Юра сжал кулаки и шагнул вперёд, но Ирина схватила его сзади за рубашку, зашептала:

— Юрочка, миленький, не надо, себе дороже, уйдём отсюда. Не трогай его.

Но эти слова услышал Валерка, и они подстегнули его, бешено сверкнув глазами, мерзавец кинулся на Юрку:

— Я тебе сейчас покажу «миленького»!

Юрка ударил первым и Валерка отлетел прочь, упав на траву. Он тут же подскочил. Из его носа текла кровь. Рыча, он бросился на парня вновь, но тот снова отбил удар, и Валерка покатился по земле.

— Да чего вы стоите, придурки?! — заорал он своим дружкам, — Бейте его! Малахольные…

Те, очнувшись, кинулись на помощь. Юрка отбивался, как мог, но их было трое. Ирина визжала от ужаса и пыталась оттащить парней, но один из них коротким ударом быстро опрокинул её и оттолкнул прочь. Из разбитой губы девушки хлынули алые брызги.

— Ах, вы уроды! — в ярости процедил Юрка, работая кулаками, но силы были неравны.

Иринка, рыдая, побежала к центральной дорожке, где горели фонари и прогуливались люди.

— На помощь! Помогите! — кричала она, ничего не видя от слёз.

А тем временем в кустах двое уже повалили Юрку на траву, а Валерка остервенело, всё больше входя в раж и зверея, бил его ногами, пока дружки крепко держали Юрку, придавив его к земле.

На дорожке показался мужчина с собакой, и Ирина со всех ног бросилась к нему:

— Помогите! Туда! Скорее!

— Девушка, вам нужна помощь, я сейчас скорую вызову, — взволнованно сказал мужчина, — У вас кровь.

— Это ничего, — девушка отмахнулась, — Там парня бьют, туда, нам надо туда!

Мужчина всё понял, и, спустив с поводка собаку, отдал ей короткую команду. Та побежала вперёд, а её хозяин и Ирина поспешили следом. Из кустов доносились приглушённые стоны и шум борьбы. Когда они прибежали на место, то увидели, что собака уже вцепилась одному из парней в штанину и грозно рыча, удерживает его на месте.

— Держать, Рекс, — коротко бросил хозяин и поспешил в самую гущу.

Ира подобрала с земли какой-то сук и тоже кинулась на выручку. Валерка взвыл, второй отскочил в сторону, третий орал, как резаный, пытаясь стряхнуть с себя рычащего пса, что держал его мёртвой хваткой. После нескольких ударов, парни ретировались, Валерка побежал за ними и троица скрылась в кустах.

— Вот скоты, трусы! — сплюнул мужчина, и склонился над Юрой, — Парнишка, ты как?

— А-а-а, — слабо простонал Юрка.

— Господи, да они его ранили, — мужчина повернулся к застывшей от ужаса Ирине, — Вызывай скорее полицию и скорую помощь!

Выполнив указ, девушка кинулась к Юрке, тот смотрел на неё, не в силах что-либо произнести, на его рубашке растекалось тёмное пятно.

— Юра! Юрочка! — шептала, рыдая Ирина, — Всё будет хорошо. Потерпи, миленький мой. Скоро приедет помощь.

Мужчина стянул с себя свитер и прижимал им рану на груди Юры. Тот хрипло дышал, на губах его выступила кровавая пена. Он прошептал что-то.

— Что, Юрочка? Что ты сказал? — Ира склонилась к самому лицу Юрки.

— Я тебя люблю, — расслышала она.

— И я люблю тебя. Очень. Всё будет хорошо, держись, — ответила она, сама чуть не теряя сознание.

Со стороны проспекта послышался звук приближающихся сирен…

А потом… Потом, когда Юра поправился и вышел из больницы, Иру словно подменили. Она даже не разговаривала с ним. Как Юра ни пытался выяснить в чём дело, может быть она выбрала всё таки Валерку, ну хотя бы могла сказать об этом прямо, девушка просто игнорировала его, избегала, словно он был для неё отныне пустым местом. И Юра отступил, сдался. А после окончания института уехал в далёкую Якутию, чтобы там навсегда забыть о ней, о своей любимой. И вот сейчас она стояла перед ним на дороге, спустя столько лет, вся залитая лунным светом и такая же красивая, как раньше.

— Юра?! — прошептала она.

— Ира? — тихо ответил он.

Она кивнула. И продолжила смотреть на него.

— Ты как здесь? В такое время?

— Я… Я на попутке приехала. На трассе вышла. И вот, в деревню иду. А ты?

— А я от бабушки, из села возвращаюсь.

— От бабушки? — эхом повторила Ирина.

— Ну да, — Юра решил разрядить обстановку, — Тут Блазной Лог рядом, не страшно? Идём вместе что ли, раз уж встретились?

Он улыбнулся.

— Д-да, идём, — как-то странно ответила Ирина и сделала шаг в его сторону.

Глава 4

Дорога, залитая мягким лунным светом, казалась призрачной. Пригоршня звёзд, брошенная на небесную твердь, рассыпалась золотым бисером, сложившись причудливыми созвездиями. Две фигуры шли по ней, разойдясь по обочинам, словно что-то мешало им приблизиться друг к другу, как сошлись бы на их месте любые путники, что давно знакомы и движутся в одном направлении, чтобы скоротать путь за беседой. Девушка молчала, как и её спутник. Наконец, парень решился заговорить.

— Как поживаешь, Ир? Сколько лет прошло с той поры, как мы с тобой виделись в последний раз?

— Два года и два месяца, — как сомнамбула отозвалась Ирина, не повернув головы и продолжая шагать вперёд.

— О, как! — Юра искренне удивился, — А мне казалось, что все десять. Хотя… Ты права, да. Два года. Но, постой…

Ирина не дала ему договорить:

— А ты как поживаешь?

— Да я в отпуск вот приехал, живу в Якутии, работаю на заводе по профессии. Да ты знаешь, наверное. Родители, небось, всё рассказывают. В деревне новостей не утаить.

Он рассмеялся. Ирина как-то странно посмотрела на него и ничего не ответила.

— Что это с ней? — подумал про себя Юрка, — Наверное, всё ещё обижена на меня за то, что случилось. А что случилось, впрочем? Я её не бросал. Это она меня тогда отшила, и даже причин не объяснила. Да что теперь! Какая-то колкая червоточина шевельнулась в его душе, словно он не жил всё это время, пока они находились в разлуке, а сейчас, стоило ему вдруг вновь увидеть Ирину, его пробудили от долгого сна, и он с удивлением смотрел по сторонам на мир, окружающий его. Чувства его, подобно ревущим водам реки, что бурлят, еле дождавшись, когда поднимут шлюзы, хлынули наружу.

— Ира! — он подскочил к ней и попытался взять за руку, но девушка вдруг резко отпрыгнула и вскрикнула.

— Ты чего? — искренне недоумевая, опустил протянутую руку парень.

— Не трогай меня! — воскликнула она с надрывом, — Не прикасайся!

— Ира, да что ты, я ведь не хотел ничего дурного, как ты вообще могла подумать? Я… я никогда не желал тебе ничего плохого, напротив.

— Я знаю, — со слезами в голосе ответила Ирина, но всё так же продолжала путь по другой стороне дороги, не глядя на него и торопливо шагая.

— Дай хоть сумку твою понесу. Тяжёлая ведь, — ласково произнёс Юра, но Ирка замотала головой с такой силой и так прижала сумку к себе, что Юра не посмел взять её.

— Да чего ты бежишь, как чумная? Сбавь шаг, ведь запыхалась уже!

Но Ирка продолжала локомотивом идти вперёд.

— Ир, а помнишь, — Юрка решил сменить тему и разрядить обстановку, несмотря на то, что внутри него кипел вулкан — ему так много хотелось сказать и столько спросить у своей бывшей девушки, с которой они были в прошлом так близки. Что же случилось, почему всё это произошло? Как так получилось, что они расстались? Почему? Он ведь до сих пор не знал причины. Она просто бросила его, как ненужную игрушку, как старый свитер, что стал растянутым и дырявым, и уже не радовал больше глаз, не согревал тела.

— Помнишь, как мы курицу бабки Веры лечили? — Юрка живо припомнил тот день.

Им лет по двенадцать было. Вдвоём с Иринкой они сидели под забором бабки Веры, и жевали сливы, сорванные у неё же в саду, как услыхали вдруг квохтанье птиц и ругань бабки. Ребята прильнули к дырке от сучка в доске и увидели такую картину. По двору носилась оголтелая курица, хромая на одну лапу и подпрыгивая, а за нею гонялась бабка Вера с ножом в руках и отчаянно ругалась. Хохлатка же, несмотря на свой физический недостаток, жить хотела не меньше, чем её товарки, и потому наматывала круги со скоростью гоночного болида из любимых Юркиных соревнований, которые он смотрел с отцом по телевизору. Юрка усмехнулся, ему ситуация показалась забавной. Но, когда он перевёл взгляд на Ирину, то увидел, что девочка побледнела и сжала губы в ниточку.

— Ир, ты чего?

— Она что, её, это самое, зарезать хочет? — вымолвила Ира и подбородок её задрожал.

— Ну, само собой. Ты что же, сама суп из курицы не ела никогда? — удивился Юрка.

— Ела. Но там другое.

— Что, другое? Те же курицы.

— Юра! — девочка схватила его за руку, — Мы должны её спасти!

— Чего-о-о? — Юрка думал, что ослышался.

Но Иринка уже толкала его к воротам. Она затарабанила по деревянной створке кулачком и шум во дворе стих, послышались шаги, ворота открылись, и наружу выглянула запыхавшаяся бабка Вера.

— Вам чего, ребятки?

— Баба Вера, — умоляюще воскликнула Иринка и сложила руки у груди, — Не убивайте курочку, пожалуйста!

— Вот те раз, а что же мне с ней делать? Её вон Азорка хватанул за лапу, да и сломал, — бабка кивнула в сторону будки, где полёживал, лениво глядя на гостей, большой белый пёс с чёрными пятнами на боку, — Вот я и решила её на лапшу пустить.

— Бабочка Верочка, миленькая, не надо на лапшу! Отдайте её нам, мы её вылечим! — затараторила Ирка.

— Кого? — не поняла бабка, -Курицу?!

— Ага.

Бабка Вера секунду постояла, замерев, а потом захохотала, захлопала себя по ляжкам:

— Бы-ы-ытюшки, курицу лечить! Ну, выдумали!

— Баба Вера, мы не шутим, — заверила Иринка, — Ну, пожалуйста, отдайте её нам!

Бабка, продолжая смеяться, махнула рукой во двор:

— Забирайте, коли поймать смогёте! Ой, насмешили, ей-Богу, курицу лечить собрались, лекари.

— Юрка, давай, — шепнула Ира и толкнула его во двор, — Лови скорее, пока бабулька не передумала.

Спустя пару минут ребята вышагивали к дому Вострецовых с ничего непонимающей курицей, замотанной в Юркину футболку и лупающей по сторонам круглыми любопытными глазами. Дед Григорий Кузьмич отнёсся к проблеме молодёжи с участием и всею серьёзностью. Помог сделать для куриной ноги маленькую шинку из щепы, прибинтовал её тряпицей. Курицу, названную Глашей, накормили пшеном, напоили, и выпустили гулять во дворе под зорким присмотром деда. Глашка поправилась, да так, что после гоняла по двору хозяйского пса и чужих залётных котов, ревностно охраняя свою территорию, и осталась жить у новых хозяев. Померла животина своей куриной смертью спустя только шесть лет, когда ребята окончили школу и уже учились на первом курсе института!

Лёгкий ветерок колыхал подол Иркиного платья, касался прядей волос, а Юрка с нежностью и тоской смотрел на девушку, которую, как оказалось, он так и не сумел забыть и вычеркнуть из сердца. Он любовался ею, стараясь не показывать этого, а сердце его гулко стучало в висках. Они болтали о том, о сём. Ирина отвечала будто бы неохотно, через силу, словно что-то тревожило её. Всё ближе сияли огни родной деревни и Юрка внезапно почувствовал, что это конец. Что если сейчас, именно в эти минуты, он не скажет Ирине самого главного, всего того, что он мысленно проговаривал сотнями раз наедине с собой в мучительных монологах, то другого случая ему уже не представится. Неведомая тоска сковала его грудь, не давая дышать. Парень остановился.

— Ира! — позвал он.

Девушка втянула голову в плечи, словно от удара. Но всё же остановилась, наконец, тяжело дыша от быстрой ходьбы. Однако, по-прежнему продолжала стоять к нему спиной, не оборачиваясь.

— Ира, ты всю дорогу ни разу на меня не посмотрела. Неужели тебе так противно видеть меня? — с невыразимой тоской спросил Юрка, — Неужели всё то светлое, что было между нами перечеркнуло в один момент нечто непонятное, чего я до сих пор никак не могу осознать. Почему ты бросила меня? Что случилось тогда? Ведь мы так любили друг друга. Мы пожениться хотели, Ира.

Девушка молчала, голова её опустилась почти на самую грудь, а худенькие плечики вздрагивали, будто слова Юрки были маленькими острыми лезвиями, что ранили её.

— Ира! Ну что же ты молчишь? Я понимаю, что ничего уже не вернуть, и произошло что-то такое, что ты разлюбила меня, но что? Просто ответь мне, и я уйду, исчезну из твоей жизни навсегда. Я жить не могу, понимаешь? Не зная даже, за что со мной так обошлись. Я… я люблю тебя! До сих пор люблю, Ира!

Чёрный лес зашумел и заохал, застонали, заскрипели деревья — это переговаривались между собой лесные духи. С Блазного Лога застлался туман — клочковатый, жемчужный, прозрачный — опутал дымкой ноги, поднялся до пояса. Всё поплыло кругом в этой зыбкой пелене. Закачались высокие травы. Запел, завыл ветер — протяжно, глухо, тоскливо, как плачут по покойнику. Ира подняла вдруг голову, устремила на Юрку свои полные слёз глаза и долго смотрела на него, не отводя взгляда. И в её глазах Юрка прочитал то, что ещё не успели или не хотели произнести её губы — безграничную любовь, нежность, печаль и одиночество плавали в её бездонных зрачках, как в омуте.

— Ира, — прошептал он и сделал шаг навстречу.

— Нет, нет, не подходи, — девушка всхлипнула, голос её прервался, её душили рыдания, она не могла говорить, — Не надо.

— Я люблю тебя, Ира.

— И я, — прошептали её губы, по которым стекали слезинки, и Юрке захотелось смахнуть их осторожно своими пальцами, утешить любимую, защитить, как он делал это раньше, — Я люблю тебя, Юрка. Очень люблю. И всегда буду любить.

Ира протянула ему навстречу руку и, подержав так мгновение, сжала её с силой в кулак и опустила, движением этим как бы взяв с собою кусочек его, Юрки, на память.

— Но… почему тогда?…

Она не дала ему договорить. Взмахнув волосами, она резко развернулась и бросилась бежать.

— Ира! — закричал он не своим голосом, — Ира, постой! Я люблю тебя-я-а-а-а…

Голос его потерялся в грохоте грома, внезапно разразившегося над его головой. Всё померкло кругом, смешались небо и земля, молния рассекла небесную твердь яркой полосой, как вспарывают брюхо рыбине остро отточенным ножом, и в тот же миг хлынул ливень. Он пошёл стеной, скрывая всё, смывая все границы и законы, оставляя лишь первобытную тьму и небытие, когда дух носился над бездной, и не было ничего — ни людей, ни земли, ни тварей.

Ирина простучала пятками по залитому дождём крыльцу, забарабанила в дверь, ведущую на веранду. В доме зажёгся свет, отдёрнулась штора и в окно выглянула испуганная мать. Охнув, она отвернулась и побежала отворять.

— Дочка! Ты что это так поздно, да одна! Да хоть бы предупредила, отец бы тебя встретил на трассе! Вымокла-то вся, Боже ж ты мой. Переодевайся скорее, сейчас чайник поставлю.

Иринка прислонилась к стене и сползла вниз, её колотила крупная дрожь. Под ней на полу собиралась лужа. Мокрая насквозь одежда прилипла к телу, волосы сбились в тонкие сосульки.

— Иришка, доченька, что с тобой? — мать не на шутку перепугалась, — Тебя обидел кто-то? В лесу? Да что ж такое-то… Отец! Отец!

Из спальни выбежал встревоженный отец.

— О, Иринка! Ты как добралась в такую погоду? Почему не позвонила? Я бы встретил. Попуткой что ли доехала?

Иринка вдруг заревела навзрыд, не заревела — завыла. Протяжно, глухо, так страшно, что разрывалось сердце от этих звуков.

— Да что стряслось-то, дочка?! — вскричала мать, — Кто-то что-то сделал с тобой, да? Водитель? На поле кто встретился?

Ирка вдруг перестала выть так резко, что мать испугалась этого ещё больше.

— Да, — страшным голосом ответила Ирка, — Встретила. Я Юру встретила.

— Господи помилуй, — мать отшатнулась в сторону, побледнела и закрыла рот рукой, — Что ты такое говоришь-то, доченька? Ведь умер он…

— Ира, ты в порядке? — спросил отец, и руки его задрожали.

— Я уже два года не в порядке, пап. Я пытаюсь делать вид, что живу. Но я не живу без него. Я думала, что у меня стало получаться, а сегодня я увидела его и поняла, что люблю его больше, чем тогда. Люблю, как никого никогда уже не смогу полюбить! Он спросил меня, почему я его бросила тогда. Представляете? Он думает, что я его бросила!!

Ира выкрикнула эти слова и забилась в истерике.

— А я говорила, говорила тебе, что нельзя так убиваться по покойному! Не доведёт это до добра! Вот, призвала его, притянула — и явился он тебе! Где ты его встретила? У Блазного Лога, да? Больше негде! А коли там, так не он это, а нечисть! — закричала мать.

— Мама, что ты такое несёшь? Я его любила. И люблю! Он жизнь свою за меня отдал, мама! Как ты не понимаешь? Какая нечисть?

Мать подскочила к ней, обняла, прижала к себе, заплакала.

— Милая моя, доченька, перестань, ради Бога. Прости меня, прости. Да разве ж я ничего не знаю? Всё знаю, и нам тоже тяжело. Дед вон и вовсе не выдержал, слёг тогда от горя и сам следом ушёл. Уж как он любил Юрочку, как родного. А родителям его каково, ты подумай? Всем тяжело, моя девочка, но надо жить. Неужели ты думаешь, он бы хотел, чтобы ты страдала? Неужели ради этого он погиб? Мы все его любили, Ира. Он был достойным человеком.

В эту ночь Ира не спала. Под раскаты грома и шум ливня она тихо плакала, вспоминая всё то хорошее, что было между ними. Вспоминала тот проклятый день, когда подонки во главе с Валеркой убили Юрку в драке. Когда приехала скорая, сердце его уже остановилось. Валерке с дружками дали срок, несмотря на связи и положение отца. Справедливость восторжествовала. Но она не могла вернуть им сына, брата и любимого. Ира училась жить заново, она всё же сумела заставить себя окончить последний курс института, а после осталась в городе, устроившись на работу. Домой, в деревню, приезжала редко, слишком больно было видеть родные места, где всё напоминало ей о Юре. Лишь под утро девушка забылась тяжёлым сном и ей приснился Юрка.

— Не реви, Иринка-малинка, всё пройдёт, всё наладится. Живи и помни нашу любовь. А я всегда буду тебя любить.

— Ты будешь моим ангелом?

— Да. Я всегда рядом. Даже если ты не видишь меня. Обещай мне, что будешь жить, что станешь счастливой.

— Я обещаю…

Утро ворвалось в деревню чистой умытой листвой и свежей зеленью травы. Небо было ясным и ничего не напоминало о ночном ненастье. Ира проснулась с твёрдым решением — она будет жить, она всё начнёт с чистого листа. Во имя их любви. Позавтракав, Ирина пошла на кладбище. Она не была там ни разу с момента похорон, не могла решиться. Собрав букет из весёлых гладиолусов в палисаднике, она направилась к погосту. Девушка долго сидела у могилы, с памятника на которой улыбался ей симпатичный простой парнишка двадцати двух лет, и говорила с ним о чём-то, ведомом только им двоим. А потом встала и пошла, не оглядываясь, и на лице её играла улыбка, хотя и бежали по щекам прозрачные бусинки. А может быть, это были лишь капли ночного дождя, упавшие с берёз, коих росло тут великое множество? Через четыре года Ирина вышла замуж. Ещё через год родила сына. Они с мужем назвали его Юрой.

Чёрный Лес

Глава 1

Цвёл и благоухал июль. Благословенное тепло щедрыми потоками лилось с неба, наполняя соком завязи не так давно осыпавшихся цветов. Лето приближалось к своему пику, показывало свою мощь зноем и кипением жизни перед неизбежной и суровой зимой. Хоть оно и прочно сидит пока ещё на своих позициях, но уступить их вскоре всё же придётся — зима предъявит свои права. Утопала в зелени яблонь, берёз и лип деревня Потехино. Собаки прятались от жары в тени кустарников, изредка выбегая на дорогу, чтобы сопроводить грозным лаем проезжавших по ней случайных велосипедистов и мотоциклистов. «Жара — жарой, а службу не бросишь. Дом и добро в охране нуждаются, а велосипедисты — самые что ни есть подозрительные личности. Ездят на своих двухколёсных штуках, когда все нормальные люди пересели на машины. Все пересели, а они — нет. А некоторые вообще пешком мимо дома шастают. Так и норовят спереть что-нибудь. Тут глаз да глаз нужен. Не залаешь — потеряют страх, почувствуют слабину, а этого допускать никак нельзя». Вот и несут собачки свою нелёгкую круглосуточную вахту, охраняют покой и имущество хозяев. Чуть в стороне от дороги, в зарослях тополей, заполонивших пустырь, у местных ребятишек был сооружён шалаш. В дело пошли случайные доски, куски шифера и жести, обрезки полиэтиленовой плёнки и рубероида. Сооружение имело вид неказистый, но внушительный, благодаря своим размерам. Почти миниатюрный дачный домик с самой настоящей двухскатной крышей. Даже окно имелось — стеклянный люк от стиральной машины. Неказистый, зато можно открывать и закрывать. Сейчас, когда солнце стояло почти в зените, компания подростков находилась именно здесь. Делать ничего не хотелось, даже шевелиться. На речку уже ходили раз сто. Пока купаешься — ещё ничего, но солнце быстро прогоняло речную прохладу, стоило отойти от воды всего лишь на десять шагов, да и кровососы всех мастей обитали почему-то именно около воды, наполняя звенящий воздух своим глухим жужжанием. Обсудили все важные темы — от слишком уж коротких летних каникул, и несправедливо исключённого из них сентября, потому как у взрослых сентябрь считается летним месяцем, до слив, росших в саду дяди Антона, за которыми пора бы уже было отправиться на охоту. Можно было, конечно, и просто попросить сладких плодов, дядя Антон человек был добрый и не отказал бы детям, но ведь тогда потеряется весь смысл и вкус! Взрослые всё-таки слишком быстро забывают то время, когда сами были детьми и становятся уж чересчур строги к своим потомкам. Все были согласны, что это несправедливо и негуманно по отношению к детям. Душный воздух висел неподвижно. Едва заметные движения обрывков полиэтиленовой плёнки, которой Сергей на прошлой неделе старательно обмотал крышу, никак не тревожили его. Дверь была распахнута настежь, окно открыто, но сырой и тяжёлый воздух никак не хотел улетать прочь — плотно сидел в шалаше. Шестеро подростков полулежали на старых ватниках, матрацах, добытых ими из кладовок родителей. Не хотелось шевелиться, не хотелось идти купаться — лень обуяла ещё недавно непоседливых детей. Возраст ребят разнился, но, несмотря на это, они были очень дружны между собой и находили общий язык. Лёша — семилетний фантазёр. Он часто говорит странные вещи, утверждая, что эту информацию сообщили ему некие мистические сущности, хотя все его истории в итоге оказывались снами. В этом году ему предстоит пойти в первый класс. Он — самый младший из компании. Сейчас старательно гнёт на все лады бумажку от давно съеденной шоколадки, пытаясь сделать из неё то кораблик, то лягушонка, то бомбочку, которую можно наполнить водой и бросить куда-нибудь. Сделав очередную поделку, тут же разбирает её, принимаясь за новую. Остальные ребята старше Лёшки, им от двенадцати до пятнадцати лет. Света — фанатка шоу «Битвы экстрасенсов». Увлекается эзотерикой, мистикой, утверждает, что сама является ясновидящей, хотя с треском провалила все проверки, организованные ребятами. Забившись в угол, тщательно изучает экран телефона, хотя интернет здесь просто никакой. Метрах в ста к дороге он лучше в разы, но там нет таких уютных и тёмных молодых тополей с зелёными слегка клейкими листьями. Артём — скептик. Увлекается научной фантастикой, но сохраняет ясность ума и трезвость суждений. Станислав — верит в наличие потустороннего мира, параллельные миры, считает, что реально существуют пришельцы «оттуда», появляющиеся в нашем мире в образах леших, водяных, кикимор. Сергей — ни во что такое не верит, но участвует в дискуссиях исключительно для того, чтобы повеселиться. Алёна — обычная невысокая девочка с длинной чёрной косой, любит читать приключенческие романы, жечь свечи и есть яблоки.

Лёша, положив бумажку в карман, достал из-под лавки полиэтиленовый пакет, заполненный шишками и какими-то ветками.

— Это что? — лениво спросил Артём.

— Это дань Чёрному лесу, — торжественно, с придыханием сообщил Лёша.

— Очередной сон? — Артём сказал это так же лениво, но уже с некоторым интересом.

— Да, и это — по-настоящему! — воскликнул Лёша.

— Когда иначе-то было? — усмехнулся Серёга.

Ребята оживились, предвкушая занимательный рассказ Мелкого, как Лёшу обычно называли, с возможностью пошутить над наивностью ребёнка.

— Ну, рассказывай! — нетерпеливо воскликнула Света, немедленно положив телефон на импровизированный стол, сделанный из старых ящиков и старой, но настоящей столешницы, ещё хранившей следы резных цветов и листьев.

— В общем, приснился мне Чёрный лес. Он пришёл к одной женщине, и умертвил её потому, что она позвала его, и не загадала желание.

— Зачем же она его позвала, тогда? — усмехнулся Серёга.

— Она гостей ждала. Жила одна, вот и ждала, когда кто-нибудь придёт, а пришёл Черный лес.

Тут подключился Артём.

— Лёша, скажи мне: как лес пришёл в гости? Ты когда-нибудь видел ходящее дерево?

Лёша нисколько не смутился. Он набрал полную грудь воздуха, и выпалил:

— А так и пришёл. Черный лес — волшебный, он может прийти куда угодно, понятно!

— Мощный аргумент — не поспоришь, — тихо проговорил Артём.

Ребята захихикали. Увидев это, Лёша скривил губу, что говорило о крайней степени обиды.

— Не верите?! Я сам позову Чёрный лес. Вот дань! — выпалил он, тряся пакетом.

— А желание? Смартфон? Ноутбук? — ехидно спросил Серёга, — Ты давай, действуй! Прокатит — и мы подключимся. Шишек и веток наберём хоть телегу.

— Такое Чёрный лес не делает, — упавшим голосом сказал Лёша, — Он только убивает.

Ребята моментально стихли. Нет, конечно же, они не поверили Мелкому, но его слова холодком пробежались по спине каждого.

— Кого валить собрался, киллер? — тихо спросил Артём.

— Только не меня! Пощади убогого, о, повелитель Чёрного леса! — завопил Серёга, бросившись на колени перед Лёшей.

Ребята рассмеялись, но веселье продолжалось недолго.

— А что, такое может быть. Я слушала рассказ одного экстрасенса, так он рассказывал похожую историю, — сказала Света.

— Проверить надо, — подал голос Стасик.

Все ахнули.

— Вот, на себе и проверь, — холодно ответила Света.

Артём резко встал с места, взял пакет из рук Лёши, повертел его в руках.

— Есть идея получше — Найда. Она старая, больная. Баба Клава давно хочет её усыпить, да жалко ей свою собаку. Вот, на Найде и проверим, но я, как и большинство, думаю, что с собачкой ничего не случится.

Найда появилась у бабы Клавы очень давно — она и сама не могла сказать, сколько лет собаке. По рассказам выходило, что лет пятнадцать, не меньше. Старая псина еле передвигала ноги, поскуливая при каждом шаге. Бурная молодость, многочисленные роды. Чтобы не топить щенков, баба Клава поставила будку в огороде, посадила Найду на цепь. Так и жила с тех пор собака на цепи, охраняя нехитрый бабушкин огород. Что-то у неё болело, но баба Клава понимала — ни один ветеринар не вернёт молодость животному. Ей и самой старость давала жару. Сельский Айболит осматривал Найду, конечно, но ничего определённого не сказал, предположив возрастные изменения в суставах. Сделал укол анальгетика, и ушёл. Собака быстро заснула, а когда проснулась, заскулила снова.

— Лёша, если ты прав — Найда умрёт. Согласен? — строго сказал Артём.

Мелкий пожал плечами.

— Струсил! — ехидно воскликнул Серёга.

— Не струсил, — решительно сказал Лёша, — Только идти нужно, как стемнеет. Я один…. не пойду.

— Понятно, — презрительно пробурчал Стасик, — Пойдут все, кто не трус. В десять собираемся здесь.

— Меня точно не отпустят, — с обидой в голосе сказала Алёна.

— Девчонки могут не идти, остальным сбор в десять. Все согласны?

— Чё это? Я пойду, — решительно заявила Света.

Разумеется, за исключением Светки и Стасика, никто не поверил в рассказ Лёши, но лето неумолимо двигалось ко второй половине, а развлечений всё не было. Тут хоть какое-то разнообразие. К дому бабы Клавы решили пробираться огородами, тем более, как заявил Лёша, дань нужно закопать вблизи Найды, а не бабы Клавы, чтобы Чёрный лес не ошибся. Да и старушка могла проснуться. Перелезать через забор не стали, чтобы не шуметь, но Найда почуяла незваных гостей. Шумно вылезла из будки, звеня цепью, тявкнула несколько раз, затем заскулила, чуть виляя хвостом — узнала ребят. Легла на землю перед будкой, равнодушно поглядывая на компанию. С трудом расковыряв дёрн, Антон смог сделать небольшую ямку, куда Лёша бережно опустил пакет.

— Чёрный лес, Чёрный лес, приди, Найду забери! — нервно прошептал он, закидывая землёй свою нехитрую дань.

Роса обильно смочила джинсы тех, кто не догадался надеть высокие резиновые сапоги, а это были все, кроме Артёма. Стрекотали кузнечики, крупными светлячками висели на небе звёзды, лаяли по дворам собаки, пахло сеном и поспевающими ягодами.

— А вдруг Чёрный лес Найду вылечит? — осторожно прошептала Света, ища поддержки.

— С чего это? Сказано тебе: он только убивает, — так же шёпотом ответил Серёга.

— Лёшка мог и перепутать, недосмотреть сон — с ним это бывает.

— Завтра узнаем.

Глава 2

Утро принесло новые волны жары, жадно слизав с травы обильную росу. Голосили по всей деревне петухи, жужжали косы, постукивали вёдра, хлопали калитки, окликали своих коровушек хозяйки, провожая бурёнок в стадо, щёлкал по дороге хлыст пастуха дяди Пети, сидевшего верхом на лошади и собиравшего своих подопечных, чтобы отправиться в луга. Ребята, на удивление взрослых, проснулись рано. Съели завтрак, что ещё сильнее обрадовало бабушек и мам. И уже в восемь утра компания сидела в шалаше. Все, кроме Стасика. Сегодня рано утром баба Клава обнаружила мёртвую Найду. Собака лежала на земле в той же самой позе, которую приняла вчера, завидев ребят, словно время остановилось для неё. Глаза собаки были полуприкрыты, а над мордой вились крупные чёрные мухи. Эту новость ребята узнали, едва выйдя на улицу, от сердобольных старушек, кои успевают разнести новости прежде, чем они появятся и материализуются, и она потрясла ребят.

— Это мы убили Найду! — со слезами проговорила Света, опускаясь на матрас и закрывая лицо руками, едва они вошли в шалаш.

— Не факт. Найда была сильно больна, да и старая она уже, — попытался успокоить её Артём.

— Тогда почему сегодня? Почему она умерла именно сегодня?

— Так бывает, — философски заметил Серёга, — Она в любой момент могла умереть.

— Неправда! — разрыдалась Света.

По правде, никто из ребят не считал, что Найда умерла в силу естественных причин, хотя все надеялись на это. Раздались звуки шагов, в шалаш проникла голова Стасика.

— Народ, айда к бабе Клаве. Найду хоронят.

Все вскочили со своих мест. Когда ватага ребят приблизилась к дому бабы Клавы, всё было уже закончено. За огородом — там, где они закопали дань, уже вырос земляной холмик. Баба Клава орудовала граблями вокруг могилки, аккуратно собирая мусор и пожухлые сорняки, выброшенные с огорода.

— Ребятки, — упавшим голосом произнесла она, завидев их, — Вот горе-то какое. Покинула меня Найдушка, видать и мой черёд скоро.

В огороде сосед дядя Боря разбирал будку, аккуратно складывая дощечки, часть которых уже лежала на поленнице около бани. Баба Клава прислонила грабли к забору.

— Погодьте, ребятки, я конфет принесу. Помянете мою Найду.

С этими словами старушка удалилась в избу.

— Дядя Боря, а вы, когда рыли могилу, пакет не находили? — неожиданно спросил Артём.

Дядя Боря положил очередную доску, потом водрузил на неё гвоздодёр и топор.

— Да, был пакет, но только пустой. Тётя Клава — аккуратная женщина, пакеты за огород точно бросать не станет. Я ещё удивился, подумал: кто-то из городских, небось, выкинул, когда мимо проходил. Есть тут у нас такие неряхи. Уж не ваш ли?

Он взглядом указал на пакет, лежащий около калитки. Артём бросился к нему, осмотрел.

— А он точно был пустой?

— Точнее некуда. А что там было?

— Да мы просто играем — мы клад зарыли, а Стасик с Алёнкой его найти должны были. Там ветки, камушки, фантики….

Дядя Боря задумчиво почесал лысину, затем повернулся к Стасику.

— Стасик, вот ты нашёл клад — это хорошо. Зачем же пакет оставлять. Это же мусор. Непорядок.

— Так я не находил ещё, — стушевался Стасик.

— Кто-то другой забрал, видимо, — встал на защиту друга Артём.

— Видимо… видимо, — задумчиво проговорил дядя Боря, — А ведь вы интересную игру придумали, ребята. Уж все вот говорят, что нынешняя молодёжь только в смартфоны тыкать умеет. Но ведь можете же занять себя, если захотите. Одобряю. Получается, вы с Алёнкой проиграли?

— Техническое поражение, — вставил Артём.

— Точно! — воскликнул дядя Боря.

Вернулась баба Клава, неся пакет леденцов.

— Вот, ребятки, возьмите, помяните мою собачку.

Света взяла кулёк. Ребята поблагодарили добрую старушку, помялись, ещё немного постояли около земляного холмика, а затем двинулись в обратный путь. Добрели до шалаша. Хмуро и в полном молчании расселись по лежанкам.

— Что я говорил, Чёрный лес — это взаправду, — глухо сказал Лёша. Было видно, что он сильно испуган. Ему не возражали. Пакет с леденцами лежал на столе, к нему никто не притронулся. Молчание тянулось бесконечно долго, пока его не прервал решительный голос Артёма.

— Так, братцы, про Чёрный лес забыли! Всё, никто не вспоминает, никто не экспериментирует. Считаем, что Найда умерла от старости и болезней. Лёша видит свои сны и молчит. Лёша, тебе понятно?

Мелкий едва заметно кивнул.

— А куда же дань исчезла? — промямлил Лёша.

— Куда-куда? — раздражённо воскликнул Артём, — Баба Клава выворотила его граблями, вытряхнула, а пакет у забора забыла. Или оставила, чтобы жуков колорадских в него собирать. Ясно тебе?! Что бы ты ни увидел — молчи, понял. Нас в свои видения не втравливай.

— Пусть земля ей будет пухом, — сказал Лёша.

— Эти слова, Лёшенька, древнее проклятие. Мы их повторяем по незнанию, но лучше так не делать, — назидательно сказала Сета.

— Всё ты врёшь! — насупился Лёша, — Взрослые часто так говорят. Мама, бабушка — все.

— Можешь погуглить, если не веришь, — обиделась Света.

— Эх, хорошо, что есть интернет, — довольно проговорил Артём.

— Он если есть, то его почти нет, — Серёга сосредоточенно тряс свой смартфон, пытаясь поймать сеть.

— Да, и не всё в интернете можно найти, — вставила молчавшая до этого Алёна, — Хотя бы про поговорки. Многие из них имеют продолжение, которое мы не знаем.

— Например? — с интересом спросил Серёга.

— Например, значение фразы «показать кузькину мать».

— Так-так!

— Ну, и что означает эта фраза?

Ребята зашушукались, как на контрольной.

— То, что она означает — понятно и дураку, а откуда она пошла, я читал, — спокойно ответил Артём, — У жука кузьки, который ест хлеб, есть то ли личинка, то ли куколка, которую и называют кузькина мать. Если её нашли на поле — не быть хлебам. Голод будет.

— Какой вредный жук, — воскликнул Серёга.

— А вот и нет! — сказала Алёна, — Слушайте. В стародавние времена жил в одном городе художник Кузьма. Хорошие картины рисовал, иконы писал. Его творения в самых богатых домах висели. Побывал как-то Кузьма в Европе, — деньги водились, значит, — посмотрел тамошние картины. «Да я лучше смогу! — крикнул он, приехав домой, — Переплюну всех этих Рембрандтов заграничных». Естественно, красок навёз, кистей. А тут как раз и заказ подоспел. Купец один свою матушку нарисовать попросил. Мол, старая совсем стала. Помрёт, хоть какая-то память будет. Кузьма к нему пришёл, наброски сделал, и тут ему идея пришла: нарисую-ка я портрет с закрытыми глазами.

— Бред! — засмеялся Серёга.

— И ничего не бред! Человек талантом обладал, — осадила его Света.

— Так вот, — продолжила Алёна, — Пришёл он домой, запомнил всё, что было в набросках, замесил краски, завязал глаза, и начал работу. Целых две недели рисовал Кузьма портрет. Как закончил, снял повязку с глаз. Глянул на своё творение и свалился замертво. Жена его подошла, посмотрела на картину, да как закричит. Вмиг поседела и померла. В закрытых гробах их и хоронили, так как на лица покойников и после смерти глянуть было нельзя — так их перекосило от ужаса. Да не только они померли от ужаса. Плотника подрядили гробы сделать, а он случайно в ту комнату и вошёл. Мужик крепкий, здоровый, на медведя с рогатиной ходил, а тут рухнул замертво, едва картину увидел. Хорошо, что на грохот сын Кузьмы прибежал, догадался покрывало на картину накинуть. Так и назвали эту картину: Кузькина «Мать». Название картины, получается, «Мать», автор — Кузьма. Вот, хотел быть самым великим художником, а его Кузькой величали. Картину ту в подвале музея заперли. Говорят, смертников в подвал приводили, чтобы проверить. Все, как один, померли со страху.

Ребята молчали.

— Жуть, — промолвил Стасик.

— Абстракционизм — он такой, — сказал Серёга.

— Да уж, Алёнка, удивила, так удивила, — присвистнул Артём.

Алёнка обвела всю компанию озорным взглядом, и вдруг расхохоталась.

— Купились! А я выдумала всё, сочинила только что. Не было никакого Кузьмы — художника!

— Тебе бы, Алёна, книжки писать, — холодно сказала Света, — Тут кое-кому Чёрный лес то ли снится, то ли выдумал он его, а как-то совсем не смешно выходит.

— Да, ладно вам, — пыталась развеселить друзей Алёна, — Сны нам ещё и не такие снятся. Мне однажды…

— Тсс, — зашипела Света.

Алёна замолчала.

— Эта картина — секретное оружие массового поражения! — воскликнул Серёга, — Показать по телику — и всё. Хуже нейтронной бомбы.

— Да уж, — невесело пробормотал Артём.

До вечера они пытались шутить, три раза ходили на реку, но гадкое ощущение причастности к смерти собаки не оставляло их, да и несчастную бабу Клаву было нестерпимо жаль. Вечером, когда нужно было расходиться по домам, Артём положил на стол два камня.

— Так, все фотографируем камушки. Это будет клад. Я его спрячу завтра с утра, и завтра же получите карту. Играем в новую игру. Искать можете все, а кто найдёт — получит приятный приз.

— И конфеты, — он разделил леденцы на шесть равных кучек, — Чтобы съели все, до капельки…

Глава 3

Наутро ребята искали клад. Нехотя, словно исполняли повинность. Серёга нашёл его почти сразу, как только пришёл на место, обозначенное крестиком. Игра оказалась неинтересной.

— Конечно, — возмущался Мелкий, — По карте любой дурак найдёт. Тут загадки нужны, ребусы: типа половина карты всего или зашифрованный текст.

Артём согласился с Лёшей, пообещав усложнить задание, но к этой игре ребята больше так и не вернулись. Последний раз за это лето они собрались аж тридцать первого августа. Так же светило солнце, но речка остыла, по ночам ледяные волны близкой осени лениво и уверенно ползли над землёй. Пахло пожухлой картофельной ботвой, спелыми яблоками, флоксами. Лето закончилось, впереди долгие девять месяцев учёбы. Хорошее настроение было только у Мелкого.

— Лёша, ты зря улыбаешься, — сказал Артём, — Хотя, ты прав. Улыбайся. На следующий год ты каждый летний денёк ценить будешь — уж поверь.

Лёша замотал головой.

— Не-а, не из-за этого, — Мелкий сделал загадочный вид, — Чёрный лес может оживлять.

— Лёха, я тебе сейчас втащу, — крикнул Стасик, — Договорились же.

Серёга ехидно засмеялся.

— Всё, всё, кончился Чёрный лес. Сегодня вечером всех заберут в город. Никто этого не проверит. Жги, Лёха!

— Он может оживлять, даже не только тех, кого умертвил, — тихо закончил Лёша, довольный тем, что удалось-таки поделиться новостью с друзьями.

— Найду? — пискнула Алёна.

— И думать не смейте. От Найды скелет один остался, да и баба Клава успокоилась, кошку уже завела, — жарко воскликнула Света.

— Да уж, живой скелет — это хуже собаки Баскервиллей, — резонно заметил Артём.

— А что? Намажем светящейся краской косточки — я знаю магазинчик, да и в инете заказать можно, — пусть бегает по болотам, — поймал нить юмора Серёга.

Но никто не засмеялся. Для всех Найда была не просто собакой. Её любили, несмотря на то, что она почти всю жизнь провела в огороде: не бегала, не облизывала детские ручонки, не носилась наперегонки за мячиком. Любили за то, что она не озлобилась на весь мир из-за своего вынужденного заточения, а приняла его как должное, с благодарностью. Она была доброй — всегда виляла хвостом, завидев ребят.

— Вы Стивена Кинга читали? У него есть роман «Кладбище домашних животных», — заговорила Света, — Так там тоже оживляли и животных, и людей. Ничего хорошего из этого не вышло — всё кончилось плохо.

— Да нет, не читали, все киношку смотрели, — усмехнулся Серёга.

— В киношке не так, как в книге, Серёженька. Книга интереснее.

— Ага, как представлю, что какая-нибудь дохлая кошка, воняющая в канаве, вдруг ожила, и трётся об ноги. Брр! — ответил Стасик, скривив лицо, как будто подавился лимоном.

— Вот. А если не кошка?

Стасик не ответил. Вся компания представила ожившим своего умершего родственника.

— И что такого? Он же будет живо-о-ой! — непонимающе протянул Лёша.

— Лёша, а если не совсем живой? Он был покойником, он побывал там — в Чёрном лесу, в аду, или ещё где, — снисходительным тоном сказал Стасик, — Ты бы остался с ним наедине? На ночь, в пустом доме?

— Я… я…, — зрачки Мелкого расширились от ужаса.

— Правильно, Лёша, правильно, — умершие своё отжили. Какой смысл возвращаться к больным суставам, ноющему сердцу и одышке? Зачем нарушать круговорот жизни? — Света погладила его по голове, — Ты лучше расскажи: какой он, этот Чёрный лес?

— Да я его и не видел ни разу. Всё время снится только, как иду я по кривой лесной дорожке. Страшно до жути, хочется повернуться и бежать обратно, но я иду. Вот, впереди, за тем поворотом он должен быть. Дохожу до поворота — а там простой лес, и дорожка дальше идёт. Лес всё темнее и темнее, но словно голос мне говорит, что это ещё не Чёрный лес. Он появится скоро, может, за следующим поворотом. Пока я иду, голос мне рассказывает всё о нём. Вот так вчера ночью я узнал, что лес может оживлять.

— Лёша, а по какой тропинке ты идёшь? По одной, или по разным? Это знакомая тебе дорога, или нет? — спросил Артём.

— Не знаю… Вроде бы знакомая. Похожа на старую дорогу в Веретье. Только, не такая она — кривая и странная.

— Жуть, — тихо проговорила Алёна.

Действительно, несмотря на зной, по коже ребят поползли мурашки.

— Лёша, расскажи, что тебе ещё говорил голос! — не унималась Света.

Лёша задумался, сунул руки в карманы, открыл рот и уставился в потолок.

— Много чего. То, что лес этот может прийти куда угодно, если его позвать и приготовить дань. Ещё нужно знать желание, чтобы его загадать. Если просто позвать лес, и не загадать желание, — лес умертвит того, кто его позвал.

— Хорошо, а дань — просто шишки и ветки?

— Не просто. Всего должно быть по четыре штуки: четыре еловых шишки, четыре — сосновых, четыре ветки сосны, четыре — ели. Главное, чтобы всё это были части лесных растений. Можно положить и грибы — тоже по четыре штуки. И ягоды тоже можно. Чем полнее пакет — тем лучше.

— Понятно, — коротко сказала Света, что-то записав на телефон.

— Ой, Светка, ты что это удумала? — с притворным страхом спросил Серёга.

— Да так, ничего. Пригодится.

— Опасная ты женщина, Светка.

— Я пока не женщина, между прочим.

— Ещё не женщина, а уже смертельно опасна. Как детёныш гадюки — только вылупился, а уже с ядом.

— Гадюки не откладывают яйца, они рождают уже живых гадюжат, — добавила Алёна.

— Гадюжат?! — засмеялся Серёга.

— Или змеят.

— Гадёнышей!

— Ты прав. Гадёныш, Серёжа, — это детёныш гада, то есть змеи. Сейчас никто змей гадами не зовёт, а слово не забыли — им называют разных нехороших детей, вроде тебя, — пояснил Артём.

— О, впервые хоть кто-то оценил мой интеллект, — гордо продекламировал Серёга, — Уж не пойти ли мне в науку?

— Твоя наука закончится на сцене КВН, — съязвил Стасик под общий смех.

— Лёша, а скажи: если, скажем, на собаку, натравить Чёрный лес — нужно ведь в дань и клочок шерсти, наверное, засунуть? Иначе, как он поймёт? — Света задала очередной вопрос, Серёга покосился на неё, но промолчал.

— Что, Серёженька, примолк? Уж не испугался ли ты Свету? — ехидно засмеялась Алёна.

— Вас, женщин, завсегда бояться нужно. На секунду бдительность потеряешь — уже окольцевали.

— …или Чёрный лес натравили, или какую другую напасть, — поддакнула Алёна.

Все снова засмеялись. Лёша терпеливо подождал, пока стихнет смех, затем произнёс:

— Да, про это голос мне говорил: фото, клочок шерсти, личную вещь.

— Прямо так и сказал? — ахнула Света.

— Угу, — кивнул Лёша.

Ребята притихли. В шалаше стало вдруг так тихо, что было слышно, как бестолковая муха пытается пробить полиэтиленовую крышу. Каждый молчал о своём, но все чувствовали себя так, словно нашли заряженный пулемёт, но не знают, что с ним делать. Одно нажатие на спусковой крючок — и чья-то жизнь оборвётся, при этом им ничего не будет. Совсем ничего. Закон не запрещает закапывать хвою и шишки. Пока всё это воспринимается с юмором, собака Найда действительно могла умереть сама. Но пропажа дани и навязчивые сны Мелкого внушают тревогу. Что это такое — Чёрный лес? Языческое божество? Таинственная злая сила, выпущенная на свободу? Неизвестно. Сегодня она выполняет желания, а завтра? Что, если потребует расплаты? Что она попросит за Найду? Хорошо бы ничего. Но в этой жизни платить нужно за всё, абсолютно за всё. Ребята это прекрасно понимали. Понимали, и просто боялись ещё раз позвать Чёрный лес — их устраивало заключение, которое они сами вынесли из этой ситуации, убедив себя, что так оно всё и есть. Найда умерла сама, баба Клава высыпала дань в мусорную кучу. Как больной боится услышать страшный диагноз, обвиняя погоду, усталость, экологию и ещё черт знает что, ища любой повод, чтобы отложить визит к врачу, так и эти ребята сейчас шутили и забавлялись, словно от шутки суровая правда станет менее правдивой. В шалаш заглянула мама Лёши — полноватая невысокая женщина с копной кудряшек на голове.

— Лёша, ты знаешь, сколько времени? Папа уже приехал, а нам ещё в магазин нужно! — недовольно воскликнула она.

— Иду, иду, — хмуро отозвался Мелкий, неохотно вставая с места.

— Пока, ребята! — бросил он, исчезая в проёме.

Ребята молчали. Скоро и они покинут шалаш, окунутся совсем в другую жизнь, где нужно рано вставать, сидеть на скучных уроках, решать домашку. Беззаботная пора закончилась, и с этим ничего не поделать.

Глава 4

Дни сменялись днями, крутя по тротуарам хороводы жёлтых и красных листьев, сыпля мелким и нудным дождём из чёрных туч, завывая по ночам в проводах унылой и тоскливой осенней музыкой. Новая жизнь всецело захватила друзей в свой круговорот, оставив о лете лишь воспоминания и сны. Ребята жили в разных районах города, собраться всей компанией было просто невозможно. У Артёма — вторая смена в школе, Стасика родители записали на секцию дзюдо, Света по вечерам занималась английским с репетитором. Общались только в мессенджере, да и то не слишком часто. Приближалась зима. Упали заморозки и землю припорошило первым снегом. Одним тёмным ноябрьским вечером Артём сидел за компьютером, смотрел ролики. Такие же, как и он, подростки что-то поджигали, разбивали, или просто дурачились на камеру. Это было совершенно неинтересно, но, как это часто бывает, оторваться не получалось — домашка неумолимо ждала своей очереди, и Артём делал всё, чтобы её очередь не наступала как можно дольше. Неожиданно Артём задумался о чём-то, потёр подбородок, посмотрел на темнеющий провалом во тьму прямоугольник окна и набрал в поисковике «Чёрный лес». Компьютер выдал заграничный сериал с одноимённым названием, торт «Чёрный лес», лесной массив на Украине, лесной массив в Германии. Ничего интересного, хотя сериал посмотреть можно как-нибудь. Яркий свет монитора больно резал глаза. Захотелось спать — внезапно и сильно. Артём с трудом перевалился с кресла на диван и тут же уснул. Ему снилась деревня, их шалаш, затянутое тучами небо, неуютная зябкая погода, капли дождя, стекающие по грязному полиэтилену крыши. Он в шалаше один. Ему нужно идти. Но куда? Неведомый зов укажет ему путь, и он распахивает дверь из шалаша, и выходит наружу. Сразу от входа начинается дорога, уходящая в сторону Веретья.

— Нужно идти туда, по ней, — подсказывает шёпотом кто-то.

Артём послушно делает шаг, хотя ему страшно и хочется домой, к бабушке с дедом, туда, где натоплена печь и старушка печёт ему вкусные шанежки, а дед смотрит передачу по телевизору. Но он продолжает шагать вперёд, словно некто большой тянет его за верёвочки, руководя его действиями. Чувство тревоги нарастает, густые тёмные тучи нависают над дорогой. Становится совсем темно. Артём идёт почти на ощупь, как слепец, вытянув руки, едва различая силуэты деревьев и дорогу под ногами. У него нет ни фонарика, ни телефона. Уже скрылась за поворотом деревня, уже гладят его по голове склонившиеся низко мохнатые и колючие лапы елей. «Остановись!» — шепчет разум. «Нет, мне нужно туда, нужно» — думает Артём. Он понимает: это дорога к Чёрному лесу. Скоро должен появиться хозяин голоса, только его нет, почему-то. Звенящая тишина окружает Артёма. Вот очередной поворот, за ним снова обычный лес. Тучи всё темнее, кроны всё гуще. Да, скоро кромешная тьма опустится на землю. Артём успокаивает себя тем, что дорога видна и в абсолютной темноте. Чуть-чуть, совсем немного, но видна. Всегда можно вернуться. Детские страхи про волков давно исчезли. Звери сами не нападут, тем более, летом. Если только лоси… Нет, не надо об этом думать. Страшно, очень страшно. Сейчас…. Ещё один поворот….. За стволом могучей ели открывается небольшой просвет, и там….

Артём открыл глаза. «Чёрт, это был сон, всего лишь сон».

— Как у Лёшки, — мелькнуло в голове.

Пожалуй, стоит сообщить всем, на всякий случай. Артём набрал сообщение в их общем чате, отправил. Тут же, моментально, посыпался шквал ответов. Все прошлой ночью ходили в Веретье — все, кроме Артёма, который сделал это минуту назад. Вот это да!

— Так, народ, сейчас каждый пишет то, что ему приснилось, но отправляем сообщения через два часа в девять тридцать. Ровно в девять тридцать — ни минутой раньше, ни минутой позже. Это, чтобы не списывать друг у друга. Каждый говорит про свой сон, про свои ощущения, — написал Артём, бросив телефон на диван.

Эта мысль пришла к нему неожиданно, спонтанно. Нужно проверить, не совпадение ли это. Осталось подождать два часа. Пусть закончат свои дела, соберутся с мыслями, изложат их спокойно и ясно.

— Что же было за поворотом? — Артём не помнил.

Но что-то было совершенно точно — неясное, чёрное, расплывчатое, как уродливая клякса. Может, это и есть Чёрный лес? Скоро, очень скоро всё выяснится. Артём принялся набирать своё сообщение, стараясь не пропустить ни одного момента. Время ожидания всегда идёт медленнее, но и эти два часа закончились и телефон взорвался пулемётной очередью извещений о новых посланиях. Первого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять — это не случайность. Во всех снах были тучи, в каждом случае тьма сгущалась. Все видели за поворотом что-то чёрное, и тут же просыпались. Не как Артём в ярко освещённой комнате, а среди ночи, в темноте. Время сна у каждого было своё, но это уже несущественная деталь. Голос был только у Мелкого. Он радовался, что Лёшка привёл друзей, говорил ещё какую-то ерунду, потом сказал что-то важное, но что — Лёша забыл.

— Встречаемся завтра в двенадцать у кинотеатра «Аврора», — написал Артём.

Отложив телефон, он задумался. На душе стало нехорошо. Артём с отвращением открыл учебник алгебры и принялся за уроки.

Наступила суббота. Моросил дождь со снегом. Редкие прохожие прятались под зонтами. В кинотеатре было немноголюдно. Чтобы не мокнуть, Артём зашёл внутрь. В фойе пахло попкорном и приторным парфюмом. Никого из друзей не было видно, хотя шёл уже второй час. Странно. Подождав ещё немного, Артём набрал сообщение в общий чат: «Где вы все?». В ответ — тишина. Вскоре откликнулась Света, написав, что сильно заболела. Больше никто не откликнулся. Забыли что ли? Артём позвонил Серёге.

— Тёма, извини, родаки припахали — ремонт делаем. Вот, обои режу. Помню, помню, только сегодня без меня, ладно?

У каждого вдруг образовалась веская причина. Стасику срочно потребовалось медицинское обследование, у Алёны заболела мама, а Лёшу не отпускали родители — мал ещё, да и по учёбе завал. Школа, в которую его устроили, была не простая, а с углублённым изучением отдельных предметов, так что первоклашек нагружали не слабее первокурсников. Он что-то проблеял в своё оправдание, потом трубку взяла мама, сказав, что у Алексея нет времени на всякую ерунду. Да, мероприятие сорвалось. Но как же так? Ведь буквально вчера ни у кого из друзей не было веских причин для этого. Случайность? Мелькнула мысль, что это происки Чёрного леса. Возможно. Артём вышел из кинотеатра и направился обратно к автобусной остановке, размышляя на ходу обо всём происходящем. Быть может, он просто подгоняет события под свою фикс-идею? И на самом деле нет никакого Чёрного леса, а он просто увлёкся игрой? Добравшись до дома, Артём пообедал и попытался сосредоточиться на уроках, но мысли постоянно уходили в сторону шалаша и лесной дороги. Чёрный лес — не выдумка. Конечно, есть небольшой шанс, что один сон для всей компании — случайность. Тоска по лету, всё такое… Вчера приснилась речка, завтра — шалаш. Может, кто-то соврал, перепутал сны, чтобы нагнать страху. Может. Но это правда, и Чёрный лес существует. Только что ему нужно от них?…

Наступила зима, а с ней и предновогодняя суета. Приближались зимние каникулы, те долгожданные дни, когда можно не вставать рано утром, не сидеть на скучных уроках, а делать то, что хочется. Артёму лесная дорога больше не снилась, как не снилась она ни Лёше, ни Свете, ни Стасику с Сергеем, ни Алёне. Тот случай уже забылся, затёрся в череде других интересных и увлекательных моментов. Конечно, деревня и шалаш часто мелькали в сновидениях, но это были простые и добрые сны. Однажды Лёша поздно возвращался из школы. Он подрос, набрался опыта, и уже легко преодолевал довольно короткий путь от школы до дома, благо элитное учебное заведение находилось в паре кварталов от дома. Сегодня он, известив маму о своём опоздании домой, с лёгким сердцем шагал по знакомой тропинке. Учительница оставила его после уроков, дав несколько заданий. Вообще-то, в первом классе не ставят оценок, но у них было всё не совсем так. Администрация школы заменила оценки каким-то непонятным рейтингом, баллы которого влияли на дальнейшую судьбу ребёнка. Не набрал баллов — переходи в обычную школу. У Алёши как раз не хватало этих самых баллов, поэтому ему и пришлось задержаться сегодня. К счастью, с заданиями он справился. Учительница даже его похвалила, что заметно подняло настроение парня. Тропинка проходила мимо искусственной ёлки, богато украшенной серебристыми шарами и мигающими гирляндами. Тут же располагалась деревянная горка, с которой весело съезжала малышня под одобряющие крики родителей. Лёша остановился, завороженно наблюдая за огоньками. Уже начало темнеть, поэтому свет их был ярким. Хмурое небо сыпало на землю крупные снежные хлопья, которые кружились и медленно падали на лицо мальчика. Он смотрел, совершенно забыв о том, что нужно идти домой. Всегда нужно идти домой. Почему нельзя остаться на часок, съехать пару-тройку раз с деревянной горки? Он хотел было это сделать, но толпа малышей плотно оккупировала зимний аттракцион, а ждать своей очереди мальчик не желал. Вот бы подождать несколько часов, пока они заберутся в свои кроватки, и тогда… Периферийным зрением он уловил движение. Собака. Про бродячих собак он много слышал, и от родителей, и от учительницы. Лучше держаться от них подальше — говорили все. Лёша повернул голову. В тени ёлки, куда не попадал свет уличных фонарей, стояла Найда. Та же белая шерсть, те же повисшие уши, тот же ошейник. И хвост. Всё, абсолютно всё, указывало на то, что он не ошибся.

— Найда! — непроизвольно вырвалось у Лёши. Собака едва заметно вильнула хвостом. Это без сомнения была она.

— Найда! — крикнул он, устремляясь к собаке. Ему вдруг захотелось броситься к ней, прижаться всем телом, зарыться в её тёплую шерсть и просить прощения за то, что они сделали. Вернее, за то, что он сделал. Это ведь он позвал Чёрный лес, он насобирал дань, он произнёс желание. Животное вдруг сорвалось с места и бросилось бежать, но не к мальчику, а от него. Поведение собаки смутило мальчика, но не остановило. Всё закономерно и понятно. Найда обижена, а обиды так просто не проходят. Что ж, она имеет на это право. Собака завернула за ёлку. Раскрашенные щиты плотным кольцом окружали дерево. За ёлкой стояла компания подростков, которые о чём-то спорили. Когда Лёша добежал до них, Найда, растерянно остановилась, озираясь по сторонам. Ей было трудно дышать — бока двигались в бешеном ритме. Она устала, ей больно. Бедная.

— Найда! — крикнул запыхавшийся мальчик, — Не бойся меня. Я не хотел — так получилось.

Найда бросилась прочь от ёлки — туда, где недавно вырыли траншею, чтобы поменять протёкшую трубу. Место работ ограждал хлипкий заборчик, который не закрывал и половины вырытой ямы. Оставшиеся прорехи рабочие просто обозначили колышками, с намотанной на них сигнальной лентой. От ёлки напрямик дороги не было. Собака, увязая в снегу, уверенно бежала, не оглядываясь назад. Лёша спешил следом. Ботинки давно наполнились снегом, холод уже вовсю кусал щиколотки, но он продолжал бежать. Расстояние, наконец, стало сокращаться — Найда выбилась из сил. Мальчик сделал рывок вперёд, и ему всё же удалось схватить животное за спину, но собака одним мощным рывком — откуда взялись силы — освободилась от крошечных рук ребёнка. Добежав до траншеи, туда, где края обрыва ограждала лишь лента, Найда, не останавливаясь, нырнула в неё.

— Найда! — из последних сил крикнул Лёша, едва успев остановиться на заснеженном краю ямы.

Собака пропала. Удивительно, но её следы тоже обрывались здесь же. Не было никаких следов приземления — внизу белел нетронутый снег. Мальчик замер, прислушался, приводя в ритм дыхание. Сквозь лёгкий шум ветра, жужжание машин на шоссе, грохот трамваев и взрывы петард он всё-таки различил едва слышное поскуливание, доносящееся из ямы. Найда здесь! Лёша наклонился над траншеей, пытаясь разглядеть силуэт собаки, и в этот момент его ударило в спину что-то мягкое и холодное. Он потерял равновесие и повалился вниз головой на торчащие из-под снега стальные трубы. Траншея оказалась достаточно глубокой, чтобы тело мальчика успело совершить в воздухе неполный оборот, поэтому он приземлился на спину. Жёстко. Удар пришёлся по спине, но он не почувствовал боли, так как более чувствительный удар затылком о мёрзлое железо моментально выключил сознание.

Глава 5

Лёша шёл по заснеженному лесу. Узкая тропинка, едва различимая меж деревьев в мутном лунном свете, была завалена снегом, однако же, идти по ней получалось легко, словно неведомый лесной дворник расчищал перед мальчиком путь. Мохнатые лапы елей, пригнувшиеся к земле под весом тяжёлого снега, который не забыл укрыть пни и коряги, превратив их в фантастических существ, казались горбатыми великанами, поджидавшими момента, когда Лёша упадёт. И вот тогда-то они и схватят его, вцепятся своими колючими, цепкими пальцами, и поволокут по снегу в самую тёмную чащу. Лёша шёл. Вот поворот, за которым затаился он — Чёрный лес. Он похож на бесформенную, расплывшуюся, тёмную кляксу. Да нет, не тёмная она, а цвета грязного снега. Внезапно впереди от густой тьмы отделился силуэт. Найда. Она неподвижно стоит и напряжённо смотрит на приближающегося Лёшу. Она здесь, в Чёрном лесу. И именно он, Лёшка, определил её сюда, решил посмертную участь бедного животного, попросив Чёрный лес забрать её. И Чёрный лес выполнил его просьбу и оставил собаку у себя. Он забирает всех, кого люди отдают ему, все они обитают здесь.

— Найда! — кричит Лёша.

Собака нервно виляет хвостом, слегка скулит, то ли от радости, то ли от боли, но не убегает. Лёша ускоряет шаг. Давно уже пройден поворот, но собака не приблизилась ни на метр. Он бежит к ней, только это всё бесполезно — собака по-прежнему далеко.«Догнать, вернуть», — стучит в голове мальчика. Он переходит на бег. Щеки раскраснелись, из-под шапки валит пар, а в лёгких не хватает воздуха, лишь жжение и боль раздирают грудь.

— Найда, я верну тебя! Верну! — кричит Лёша.

Весть о том, что с Лёшей случилась беда, моментально облетела всю компанию — об этом написала в мессенджере его мама. Хорошо, что те подростки, что стояли и спорили о чём-то около ёлки, вовремя обратили внимание на странного маленького мальчика, побежавшего к вырытой траншее. Именно они вытащили его оттуда, вызвали скорую помощь, а затем по телефону, что был в кармане у мальчишки, связались с родителями, которые уже изрядно нервничали — Лёша давно уже должен был быть дома. Со слов этих ребят мальчик громко звал какую-то Найду, хотя ни одной собаки рядом не было. Они подумали, что паренёк ищет потерявшегося пса, даже хотели предложить свою помощь, как вдруг мальчишка рванул прямо по снегу к вырытому трубопроводу. Тем же вечером вся компания стояла около квартиры Лёши. Дверь открыла мама. Её заплаканное лицо сразу же дало понять, что дело серьёзно.

— Ой, ребятки, Лёша в больнице. У него сотрясение мозга и ушибы. Ещё рана на затылке, — сообщила она ребятам, — Я сейчас еду к нему, но вам, я думаю, пока не стоит — он ещё очень слаб. Мы с отцом прибежали на место, где его нашли, а Лёшу уже увезла скорая. Мальчишки сказали, что его повезли в третью городскую, мы поехали туда, и уже там нашли его. Теперь он уже в палате, нам велели принести вещи. Отец с ним остался пока, а я вот домой поехала. Слава Богу, Лёша пришёл в себя, потеря сознания была из-за сотрясения, так сказал врач. Ой, лишь бы только обошлось без последствий.

— Артём, подержи пакет, пока я оденусь, — сказала она, передавая самому взрослому из них белый полиэтиленовый пакет.

Артём заглянул в него, присвистнул.

— Ирина Павловна, я слышал, что чётное число фруктов для больного — плохая примета. А тут четыре мандарина, четыре банана, четыре яблока.

Ребята вздрогнули и переглянулись молча, с тревогой глядя друг на друга — совпадение?

— Да не до суеверий мне сейчас, Тёмушка, — отмахнулась женщина.

— И всё же, — не унимался парень.

— Хорошо, если тебе не нравится — возьми и съешь сам. Лёшку всё равно тошнит, наверное.

Артём тут же извлёк из пакета один мандарин, одно яблоко и один банан, протянув их девочкам. Те неохотно взяли фрукты. Ирина Павловна оделась, закрыла квартиру. Ребята вышли из подъезда вместе с мамой Лёши. У дома уже стояло такси. Когда дым от отъехавшей машины рассеялся, подростки ожили, затараторили, перебивая друг друга.

— Ничего себе, Найду увидал! — воскликнул Серёга.

— Пойдём туда, сами посмотрим, — предложил Стасик.

Идея всем понравилась и друзья, не мешкая, направились на место происшествия. Они обошли всё. Действительно, от ёлки к теплотрассе вели только человеческие следы. Не было никакой Найды. Или это Чёрный лес наслал призрак собаки? От этой мысли становилось жутко.

— Артём, а чего это ты к мандаринам придрался? — спросил Стасик, сам прекрасно зная причину, но ему хотелось убедиться, что его страхи беспочвенны, и на самом деле Артём имел в виду что-то совсем иное.

— На всякий случай, — отмахнулся Артём, — Мандарины тоже на деревьях растут, а Лёшка в бессознанке мог что-нибудь наплести.

— Пакет с фруктами мог сойти за дар, — воскликнула Алёна.

— Именно, — подтвердил догадку Артём, — Найда действительно была.

— Ты же вроде не верил? — удивился Стасик.

— Факты, Стасик, факты.

— И что теперь нам делать? — испуганно промолвила Света.

— Завтра навестим Лёшку, всё разузнаем — тогда и будет видно.

Лёша сидел на краю кровати и глупо улыбался. Голова мальчика была плотно обмотана бинтом, на лице и руках виднелись ссадины, замазанные зелёнкой. Ему было неудобно — пришла целая толпа гостей.

— Ну, Лёха, рассказывай, кого ты там увидел? — спросил Артём после приветствий и дружеских рукопожатий.

— Ребята, давайте выйдем в коридор, — тихо ответил он.

Друзья двинулись к выходу. Когда все расселись на стульях, Лёша рассказал всё про тот случай у ёлки, подчёркивая, что это действительно была Найда.

— Лёш, да мало ли собак, — пыталась переубедить его Алёна, — Ты просто перепутал.

— А я её ещё и во сне видел, — тихо, почти шепотом добавил Лёша, — Там, за поворотом.

— Сон не считается, — стояла на своём Алёна.

— Если всем вместе не приснится, как уже в общем-то и было, забыли? — мрачно добавила Света.

— И следов собачьих не было, — добавил Серёга.

Ребята хором это подтвердили.

— Лёша, тебе просто показалось, — ласково подвёл итог Артём, — Ты же у нас впечатлительный, воображение у тебя хорошее.

— Да были там следы, она в снегу увязала, — промямлил Лёша.

— Снега не было, твои следы совсем не запорошило. Если бы и была собака — хоть что-то обязательно должно было остаться.

— Что ты врёшь, Тёма, был снег, я помню — крупный такой, — не унимался Лёшка.

— Ну, был снегопад, но несильный. Я же говорю: следы чуть-чуть припорошило. Твои следы, Лёша. Собачьих не было совсем.

Ребята сменили тему. Разговор пошёл про учёбу, про неизбежно надвигающиеся каникулы и планы на них. Конкретного ничего не было — все просто хотели отдохнуть от школы. Лёша заметно повеселел, на бледных щеках даже проступил румянец. Пожелав ему скорейшего выздоровления, компания покинула больницу.

Уже стемнело. Небо, усыпанное тусклыми звёздами, раскинулось перевёрнутой чашкой над головами, мороз щипал кожу. Синоптики обещали сегодняшней ночью похолодание до минус тридцати. Из темноты вынырнула Ирина Павловна.

— Здравствуйте, ребята. Как там Лёша?

— Бодрячком, — ответил Артём.

— Отлично! — воскликнула женщина, затем вздохнула, — Такая напасть — и на праздники. Уж говорила я ему, говорила… Вчера его куртку забрала постирать, так от неё так тухлятиной несло, просто ужас. Во что он там вляпался?

— Ну, мало ли, — неопределённо произнёс Серёга.

— Траншею уже закопали. Ночью работали. Я позвонила, кому следует — пусть знают, — грозно сказала женщина, удаляясь в сторону больницы.

— Дела, — присвистнул Артём.

— Там же не было ничего, — воскликнула Света, — Свежая траншея, трубы, железяки… ни крыс, ни кошек.

— Вот именно, — тихо сказал Стасик, — Найда это была.

— Мамочки! — вскрикнула Алёна, — А что ей надо от нас?

— Возмездия! — громко крикнул Серёга притворно-страшным голосом и злодейски расхохотался.

— Дурак! — взвизгнула Алёна, — Тебе разве не страшно?!

— Страшно-не страшно. Знать бы, что делать. Втравил нас Лёшенька в историю.

— Сами виноваты, — сказала Света, — Мистический мир — он шуток не любит. Всякое вмешательство в него чревато страшными последствиями.

— Где ты, Светка, раньше-то была? — огрызнулся Серёга.

— Так вы бы всё равно не поверили. Ваши шуточки я уже тысячу раз слышала. Теперь сами убедились, что я была права.

— А сама зачем сунулась в это, раз знала?

Света молчала, за неё ответил Артём:

— Человеческая природа, Серёга, противоречива. Все знают, что курить вредно, а курят многие, очень даже умные люди. Хоть человек и знает, но лично убедиться ему всегда хочется. Как с той же сковородой с маслом.

— Если бухнуть в горящее масло воды — будет пожар, — пояснил Серёга.

— Я пробовал, — тихо сказал Стасик.

Все обернулись к нему.

— Ну и как? — с усмешкой спросил Артём.

— Пожара не было, но от предков досталось. Потолок на кухне пришлось менять, — вздохнул Стасик.

— Вот она — природа человеческая! — радостно указал на Стасика Артём, — Света знает всё в теории, а самой попробовать страсть как хочется. Не девчачьи забавы с гаданием на жениха, а реальное колдовство. Тут никакой запрет не спасёт.

— А если серьёзно, делать-то что? — спросил Стасик.

— Ждать, — тихо ответил Артём.

Он и сам не знал, что теперь делать. Найда вернулась в наш мир явно с какой-то целью. Утащить с собой Лёшку? Возможно. Только это у неё вряд ли получится, если он не будет прыгать во все канавы и бросаться под машины. Может быть, она хочет что-то передать? Тогда, скорее всего, ответ или хотя бы какой-то знак придёт Лёшке во сне, так что стоит потерпеть, хотя…

— Света, Стасик, раз вы верите в чертовщину, значит, разбираетесь в теме. Поэтому ваша задача — найти противоядие против Чёрного леса.

Затем Артём обратился ко всем:

— Так, народ, с этого дня держим ушки кверху. С собаками не контактировать, с потусторонними сущностями не общаться, все вопросы и действия согласовывать со всеми. Не скрываем ничего, что кажется необычным, особенно сны. Отбросить стыд. Нам нужно понять, что хочет собака. Даже, если она придёт, если будет звать за собой — сразу звоните, пишите в общий чат в любое время. По одному ничего не предпринимаем. Либо ждём всех, либо тихо уходим. И да, не забываем включать камеры на смартфонах. Завтра встречаемся здесь же, около больницы в двенадцать часов.

Глава 6

Наступил следующий день. Сковал улицы и дома холодом. Закрался в квартиры ледяным розовым рассветом сквозь морозные стёкла окон. Последние выходные перед длинными каникулами. Часы ещё показывали пятнадцать минут двенадцатого, но все уже были в сборе. К Лёше их не пустили, указав на часы посещения, график которых висел на входной двери в отделение — дежурившая сегодня медсестра, оказалась более принципиальной. Посовещавшись, ребята позвонили товарищу по видеосвязи. Лёша был вполне бодрым, но сообщил, что его продержат как минимум до каникул. Ерунда, благо учиться оставалось всего три дня. Контрольные и сочинения написаны, материал пройден — красота.

— Лёша, а что нужно сделать, чтобы вернуть из Чёрного леса кого-нибудь? — неожиданно спросил Артём.

Все с недоумением уставились на него.

— А, всё так же, как и для того, чтобы он забрал кого-то. «Чёрный лес приди, кого-то там верни», — Лёша нахмурил брови и сморщил лоб, — Тёма, а тебе это зачем?

— Надо, Лёша, очень надо, — загадочно ответил Артём.

— А мне Найда снилась, — улыбаясь, сказал Лёша.

— И что? — замерли ребята.

— Руки мне облизала. А язык-то такой воню-ю-ючий, слюна такая чё-о-орная, мерзкая. Я руки прячу, а она тыкается мордой и всё равно облизывает. Я вернуться хотел из леса, развернулся к ней спиной, а она как зарычит, и за спину меня как схватит. Я, кажется, заорал во сне и проснулся. Пацаны сидят на своих кроватях и на меня смотрят, потом медсестра пришла. В понедельник, короче, придётся тащиться к психу и на МРТ.

— Ты хоть психу про сон не ляпни, — предупредил Артём.

— Что я — дурак что ли?

— Вот завтра и узнаешь, — крикнул Серёга.

— Так, не псих это, а невропатолог, — со знанием дела сказала Света.

— Какая разница? — отрезал Серёга.

Ребята шли по дворам между старыми пятиэтажками. На перекладине, построенной давным-давно для выбивания ковров, сидели пять голубей, лениво поглядывая на прохожих. Впереди компании по тротуару шёл мужчина с пакетом продуктов. Неожиданно у него зазвонил телефон. Переложив пакет в другую руку, он попытался достать трубку из кармана. Один из голубей, видимо, решил, что их сейчас будут кормить, потому что каждый день та или иная бабулька приходила сюда с пакетом, высыпала на снег крошки и остатки еды, и птицы уже привыкли к заведённому порядку. Они потому и не улетали — ждали угощения. Медлить было нельзя, поэтому сизарь лихо спланировал под ноги мужчине. Это был сигнал к атаке. Неизвестно откуда взявшиеся голуби — десятка три, не меньше — тут же атаковали с воздуха, и тоже спустились прямо на дорогу, к самым ногам прохожего. Он сделал шаг вперёд, чуть не наступив на птицу. Сизари подлетали, выбирая траекторию, наиболее близкую к лицу мужчины. Вероятно, так они давали знать о своём присутствии, или подобное поведение являлось проявлением благодарности или приветствием — неизвестно. Только мужчину это не радовало. Он принялся махать руками, словно это были не голуби, а мухи или осы.

— Смотрите-ка, рой голубей атаковал человека, — засмеялся Серёга.

— Сейчас загадят до смерти, — добавил Артём.

— Какая страшная смерть! — согласился Серёга.

Голуби кружились в каком-то странном языческом танце вокруг прохожего — взлетали, как только оказывались за спиной мужчины и тут же приземлялись спереди на тротуаре, у самых его ног. Человек шёл, а птицы не отставали, преследовали его, не понимая, что кормёжки не будет. Навстречу, со двора выехала легковая машина. Птицы тут же шумно вспорхнули ввысь, но один голубь замешкался, и в тот же миг оказался под колёсами. Света и Алёна ахнули от увиденного. Машина, не останавливаясь, поехала дальше, оставив на снегу темнеющую тушку голубя в алом пятне крови. Артём быстро подошёл к убитой птице, вынул из кармана пакет, и не без отвращения положил в него голубя. Две бабульки, стоявшие около подъезда, с интересом посмотрели на него.

— Это на биологию, — сказал им Артём, догоняя друзей.

Старушки с недоверием посмотрели ему вслед.

— Зачем он тебе? — поинтересовался Серёга.

— Эксперимент один хочу провести, — загадочно ответил Артём.

— Серьёзно? Что за эксперимент? — спросил Стасик.

Артём медленно положил пакет на снег.