Бесплатный фрагмент - Чёрная рубашка

Чёрная рубашка

Город Владивосток 1946 год.

Родился я в чёрной рубашке — в родовом пузыре, но он был чёрный. Вроде рубашка — оберёг, но только чёрный здесь к чему? Был я долгожданным первенцем. Родители мои поженились в самый разгар войны, а родился я в первую послевоенную весну. Мама моя русская, православная, а отец татарин, мусульманин. Так сошлись звёзды. А ведь мог и не родиться я вовсе. Судно, на котором мой отец служил матросом торгового флота, возило грузы в нашу страну из США по программе «Лэнд-лиз» и было торпедировано подводной лодкой. Грузом был авиационный керосин. Весь экипаж погиб, а мой отец остался в живых, потому что накануне рейса попал в больницу с приступом аппендицита. Великая Отечественная война уже завершилась, и вся наша страна праздновала великую победу, а Вторая мировая война ещё не хотела заканчиваться и ещё тысячами уносила людские жизни на Дальнем Востоке. Вот и мою маму — матроса, связистку, медсестру, уже погрузили на понтон для отправки на Японию и вдруг объявили об окончании войны. Все мамины подруги, которых отправили раньше, — погибли. Вот такая теория вероятности получилась.

Рос я, как все послевоенные пацаны. Жили мы в рабочей слободе. Носился по сопкам в поисках приключений. Лазил по многочисленным подземным шахтам, искал клады, дрался с друзьями улица на улицу. Отец меня наказывал жёстко: боялся, что пойду я по скользкой дорожке. Когда заболел отец, помогал маме как мог: и за братом присмотреть, и по дому помочь. Помню, ночью несу бурду с завода для свиней. Страшно, тяжело, а я иду по тёмным оврагам, среди спящих домов, собак, пугающих тишину, тащу и плачу. Как-то занесла меня судьба в Дом пионеров в автокружок. Мотоциклы, машины. И всё — закружил меня водоворот под названием спорт. Мой отец был хорошим наездником. Уже будучи подростком, выигрывал скачки на лошадях в своей деревне. Вот и я в четырнадцать лет сел на мотоцикл и поехал. Я был универсальным спортсменом. Первый кросс по пересеченной местности, первый заезд по гаревой дорожке, первый заезд по ледовому треку. Я оседлал стального коня, и он подарил мне свою любовь. Любовь длиною в жизнь.

В восемнадцать лет я уже был членом команды, выступающей в высшей лиге чемпионата СССР по спидвею. Когда мне было двадцать шесть лет, наша команда стала золотым призёром чемпионата страны по гаревой дорожке. Невозможно описать то чувство, когда ты стоишь на старте. Оглушающий рёв моторов. Бешеный запах спирта, вырывающийся из выхлопных труб. Гарь от разгорячённой резины. И ты вцепился в руль и выцеливаешь ту долю секунды, в которую пролетит перед тобой стартовая резинка.

В этот момент ты сливаешься с мотоциклом в одно целое. Ну, давай, родной, не подведи! Старт дан. Давишь на гашетку, и такая энергия вырывается на свободу! «Сто пятьдесят лошадиных сил» под тобой! Удерживаешь её в своих руках, направляешь и договариваешься с центробежной, чтобы не выкинула она тебя из этих четырёх трековых кругов и принёс ты команде победные очки.

И что там впереди? Принесёт тебе эта минута заезда славу или разочарование? Об этом ты не думаешь на старте, ты просто выходишь за победой, а там как повезёт.

Зато какое счастье — победа на домашнем стадионе! Десятитысячный стадион ревёт, такое скопление адреналина, счастья. Два дня соревнований. Второй день. Серебро уже завоёвано — теперь мы в шаге от золота! Неужели — да? Падения. Травмы. Неудачи. Перезаезды. И вот он — момент победы. Победа!.. Болельщики, пережившие сильнейшее эмоциональное напряжение, не выдерживают и в порыве перепрыгивают через ограждение, поднимают на руки мотоцикл с молодым спортсменом, который поставил золотую точку в чемпионате страны, и несут его по стадиону. Разве такое можно забыть? Такие моменты врезаются в память навсегда. Первое, долгожданное золото в чемпионате страны! Команда уставшая, но счастливая выходит на стадион.

Мы медленно идём по дорожке, грязные как черти, слегка умытые. Награждение. Стадион стоя скандирует в едином порыве: «Молодцы! Молодцы!» Летят цветы, и ты счастлив, что сделал это и подарил болельщикам эти захватывающие минуты восторга. Победа — это непередаваемое чувство! Победа! В кассу стадиона стояли длинные очереди за билетами, и стадион не мог вместить всех желающих. Зрители сидели на заборах, на столбах, взбирались на крыши, куда только можно залезть. Ходили семьями, компаниями, отцы с сыновьями. Каждый матч был событием, о нём возвещала очередная афиша у входа на стадион, и местная пресса освещала заметкой каждый матч. Теперь вы понимаете, как любили в городе спидвей, как нас любили и какой силы была эта любовь.

Слава любила меня, но не баловала. В командных гонках мне везло, и приносил я команде долгожданные победные очки, а в личных — то мотоцикл сломается, то ещё что-нибудь приключится. Наверное, это тот чёрный не давал мне насладиться славой в полной мере. А может, это моя рубашка оберегала меня от медных труб под названием слава. Тяжёлая эта ноша — слава. Толпы фанатов и поклонниц, желающих пообщаться с тобой, прикоснуться к славе. Да и сам вид спорта рискованный, скоростной, без травм, переломов не проживёшь, да и смертельные случаи у нас тоже были. А стресс чем снимать? В санатории нас не посылали, да и отцы наши, вернувшиеся с войны с покалеченной психикой, в спортзалы не ходили.

В капиталистические страны меня выступать не пустили, а вот в страны социалистического лагеря я был выездным. Польша запомнилась маленькими кафе, где по утрам можно было заказать большую кружку горячего молока с хрустящей выпечкой. Польскими болельщиками, которые пытались нас споить. Наивные, на следующий день мы выступали ещё лучше прежнего. Гаревыми дорожками, залитыми водой, куда наглым образом нас ставили. Как на старте нам чуть ли не на глаза натягивали косынки со шлемов. Всё было, только наших спортивных чиновников от спорта в этот момент рядом не оказывалось, и понятно почему — заграница. Были они в походах по магазинам. Но всё это были мелочи жизни. Мы выезжали и выигрывали. Главное — я в сборной, молодой, успешный и столько ещё впереди.

Польша. Был обычный день соревнований. Старт — и полетели мы по треку. И тут мне в колесо, сзади, кто-то врезается и меняет мою траекторию движения. Можно сказать, траекторию моей жизни. Я врезаюсь в ограждение, чувствую резкую боль, пролетаю дальше, и всё как в замедленном сне. Подскакиваю, вижу бездыханный мотоцикл, который по инерции ещё крутит колёсами. Смотрю на свою руку и начинаю бежать к ограждению. Как будто сердце вырвали из груди. Там в сетке ограждения торчит мой большой палец руки. Я его вытаскиваю и кричу:

— Дайте лёд, дайте лёд, надо пришить, надо пришить!

Случись это со мной в России, мне бы палец пришили. Меня привезли в больницу, и спортивные советские чиновники решили не тратить иностранную валюту мне на операцию. Почему не сработала в тот момент медицинская страховка, я не знаю. Да и техника безопасности на стадионе была нарушена: не должно было быть там этой сетки. Мне зашили рану, и поехал я вместе со своей командой колесить по Европе дальше. Мой друг по команде и по жизни делал мне перевязки и давал таблетки, а я смотрел на руку и понимал, что моя спортивная карьера закончилась. Ох уж эта чёрная рубашка! Почему ж мне так не везёт? Мы вернулись домой, и я ещё некоторое время гонялся. Вставлял в перчатку поролон, чудесным образом проходил медицинскую комиссию — и на трек. Каждый раз, как в последний, я выезжал на старт и наслаждался этими секундами полёта. Все уже знали, что я гоняюсь без пальца. Стадион приветствовал меня и купал в лучах заката моей спортивной карьеры, а я дарил болельщикам всё, что мог — радость победы.

Пришло осознание того, что я без мотоцикла, как лётчик без самолёта. Что надо что-то делать, идти дальше, иначе застряну в своей славе навечно, запутаюсь в этой чёрной рубашке и утону в жалости к себе.

Создал спортивно-технический клуб и перешёл на тренерскую работу. Клуб зарабатывал на курсах вождения, а на заработанное покупалась техника и всё необходимое к ней. Набрал команду ребят. Стали тренироваться, выезжать на соревнования по кроссу. Хотелось развиваться дальше и вывести команду ещё и на гаревую дорожку, но было одно большое но — нужен был свой стадион, а лучше два: тренировочный за городом и зрелищный в городе. Родилась мечта. Было у меня за плечами восемь классов образования и рабочая специальность. Времени я даром не терял и, как только расстался с большим спортом, понял: надо учиться, и окончил строительно-педагогический техникум. И теперь профессия мне позволяла самому реализовывать свою мечту в жизнь. Слава моя мне очень помогла найти людей, которые поддержали мою идею, поверили мне, ведь директора заводов, командующий флотом тоже были заядлыми болельщиками мотоциклетного спорта. Были найдены два красивейших места на берегу моря, и закипели стройки. Сначала был построен тренировочный трек, здание ещё достраивалось, а тренировки уже шли. Большой стадион тоже строился с опережением графика. Моя команда уже заявила о себе и на гаревом треке и уже успела стать бронзовым призёром страны среди клубных команд первой лиги. Выступала она за профсоюз Тихоокеанского флота и называлась «Вымпел». И тут случилось непредвиденное — началась перестройка. Ну что ты будешь делать с этой чёрной рубашкой?! Первыми пострадали военные, и финансирование строек прекратилось. Была найдена другая организация, которая выкупила стадионы, но и она недолго продержалась на плаву.

Начались тяжёлые времена. Здание тренировочного стадиона растащили по кирпичику, а на городской положили глаз лихие ребята. Больно место было хорошее для автомобильного рынка. Сначала отвезли на кладбище пугать, и было страшно, но тут уличная закалка не подвела, оберёг помог и мой друг со своими связями. Лихие люди тоже поняли, что за образованием будущее, и со временем надели маски добропорядочных граждан и поменяли тактику. На кладбище уже не возили, но появились статьи в газетах, репортажи по телевидению и жалобы от жителей во все инстанции, что стадион под боком им не нужен. К власти пришли уже другие люди, и стройка мототрека была запрещена. Я не сдавался, вёл курсы и строил стадион в надежде, что времена изменятся к лучшему. Ведь нужен стадион городу, нужен спорт пацанам!

Как-то полез проверить ремонт кровли, и лестница поехала, и я сломал ногу. Вроде бы пустяшный перелом пятки, а в результате начавшейся гангрены остался я без ноги. Просто по иронии судьбы сосудистый хирург в городской больнице ушёл в отпуск и никого за себя не оставил. Ну невезучая эта чёрная рубашка! Хотя как сказать. Попал я в больницу в самый дефолт. Вся страна обеднела в один день в несколько раз. Все пребывают в шоке. Сбережения в банках заморожены, зарплаты выдают кастрюлями да сковородками, кто что производил, а кому-то и вовсе перестали выдавать зарплату.

Жена приезжает узнать, как у меня дела, что надо купить, какие медикаменты, а ей спокойно говорят:

— Больной в реанимации, белок в крови, больной умирает.

— А может, сделать переливание крови? — предложила жена.

— Крови в больнице нет, — ответил врач.

— Доктор, но ведь мой муж ещё живой, давайте сделаем переливание крови, давайте ещё поборемся? — уговаривала она врача.

— Ну хорошо, — сделал одолжение доктор. — Покупайте, привозите, но предупреждаю, что вам деньги никто возвращать не будет.

Так что оберег сработал, мог я и умереть, а так только ногу потерял.

И вот выписали меня из больницы.

Что ж ты меня так тормозишь, Чёрная? То палец оторвала, то ногу?

Или от чего оберегаешь?

Что теперь делать-то?

И опять мой верный друг пришёл на помощь, поддержал меня. Помог сделать протез и вспомнить о своей мечте.

Каждое утро я вставал и, несмотря на фантомные боли, шёл в гараж, садился в машину и ехал строить свою мечту — свой стадион. Трудно сказать, кто в ком больше нуждался: он во мне или я в нём. Потерянная нога стреляла так, что никакие таблетки не помогали. Я научился жить с болью. Ты не оставила мне выбора, Чёрная! Несмотря на запрет, мне удалось провести одно соревнование на стадионе. Это был мотокросс. Насыпали мы трамплинов, и какое это было зрелище! Такого кросса наш город ещё не видел. А милиционеры стояли, смотрели и бездействовали, потому что они тоже люди, тоже болельщики и мотоспорт для них родной с самого детства.

Времена и вправду скоро стали меняться в лучшую сторону, но тут пришла беда, откуда не ждали. Решили в нашем городе провести большой международный форум. Построили массу важных и нужных городу объектов, только объездная трасса с чьей-то лёгкой руки прошла прямо по моей мечте. Не смог я уже сдвинуть эту руку — мощи не хватило. Да и не местной была эта рука. Стали люди забывать о знаменитых стальных скакунах, и, быть может, вскоре останутся они жить только в местных легендах. Обрезали мне крылья — не взлечу я больше. Сижу я дома в своём большом кресле, смотрю целыми днями телевизор, запертый, как конь в стойле. В углу стоят мои костыли, а над входом в комнату висят мои вымпелы, медали, значки с мест выступлений, стоят кубки, и изменщица слава согревает мои последние дни. Двадцать семь лет я строил свой стадион мечты, и не случилось. Сам бы я, в одиночку, не преодолел бы этот путь. Спасибо единомышленникам: жене, друзьям и любимым болельщикам.

— Обидно? — спросите вы.

— Очень.

«А может, надо было построить десяток коттеджей, обогатиться и жить спокойно?» — спрашиваю я себя. И сам себе отвечаю: «Можно было и построить, но почему-то мне хотелось строить стадион и создать свою команду мечты».

— Больно?

— Уже нет. Перестаралась ты, Чёрная.

А может быть, когда-нибудь родится в нашем городе такой же мальчишка, как я. Влюбится в спорт. Будет мечтать и смело воплощать свои мечты в жизнь. Построит в нашем городе самый лучший мототрек в мире. И вернутся в город стальные скакуны и заржут. Что там заржут! Бешено заревут, возвещая о своём прибытии. Опьяняющий запах спирта и гари вновь ударит в носы болельщиков, и понесутся скакуны, даря влюблённой публике эти незабываемые секунды счастья.

Только пусть он родится в белой рубашке и пусть ему повезёт чуть-чуть больше, чем мне.

Где же ты, счастье?

Сколько себя помню, я всегда была активной, любознательной, жизнерадостной девчонкой. Рано научилась читать и с удовольствием пересказывала во дворе детям книжки о приключениях. Приключения! Как это здо́рово! Учёба в школе мне давалась легко, учителя меня любили, одноклассники уважали, и дружба моя была настоящей. Жили мы в маленьком приграничном посёлке, и семья наша была небольшая: мама, папа и мой младший брат. С мамой отношения у меня как-то не заладились, обижала она меня, а вот за что, я не понимала. Зато с папой жили мы душа в душу.

Я уже училась во втором классе, когда в один прекрасный день в класс вошла директор и попросила меня выйти. Меня отвели в учительскую, где я увидела невысокого мужчину, который меня ожидал. Мужчина протянул мне навстречу руки и сказал: «Ну, здравствуй, дочка, я твой папа». От неожиданности я так испугалась, что потеряла на мгновение дар речи. Стояла и смотрела на него. «Это неправда, неправда, вы не мой папа!» — крикнула я и в ужасе убежала.

Это была единственная встреча с моим отцом за всю мою жизнь. Отец вскоре погиб, и мы с ним уже никогда не встретились. Дома я, конечно, рассказала о странном дяде, который приходил в школу и назвал себя папой. Со временем это событие стёрлось в моей детской памяти как некое недоразумение. Ну какой он папа? Шутка это была. У меня же есть папа.

Повзрослев, я, наконец, заметила, что не похожа ни на маму, ни на папу, ни на брата. Все были высокие, голубоглазые, светловолосые, а я была маленькой миниатюрной брюнеткой. Пришло время, и мама мне рассказала, что в молодости была влюблена в курсанта военного училища. Роман их длился долго, и перед самым распределением вышла серьёзная ссора. Парень уехал к месту службы один. Мама назло любимому вышла замуж за его однокурсника. Осознание трагической ошибки пришло к ней позднее: нельзя назло кому-то выходить замуж, нельзя без любви. Родилась я, с отцом мы были похожи как две капельки воды. Мама подала на развод и, забрав меня, уехала жить в закрытый военный городок. Может, сама пряталась от себя, пыталась всё стереть из памяти, а может, меня прятала. Она снова вышла замуж и родила моего брата. Отец, оказывается, долго добивался встречи со мной, а мама была против, поэтому и не предупредила, и не рассказала мне о нём. А жаль, мне сейчас не хватает его. Я хотела бы знать всё о моих предках. Какие они? На кого я похожа? Да и любовь бабушек и дедушек — это особая любовь, которой меня не наградила судьба.

Может, отчим мне был и не отец по крови, но он меня любил, как свою дочь. Мне сложно сказать, за что мама так раздражалась на меня, таскала за косы. Может, это ошибка молодости и моя схожесть с отцом мешала ей меня любить. Всё может быть, а может, я чего не знаю, не мне её судить. Только наш конфликт с мамой сыграл со мной злую шутку, и понеслось.

Я была уже студенткой. Жизнь бурлила вокруг меня. Стройотряды. Путешествия. Много новых знакомств, впечатлений, открытий. Студенческая романтика всё несла куда-то. И вот я встретила его, и мы танцуем в центре зала, и все обращают внимание на нас. Он, высокий красивый блондин, и я, маленькая миниатюрная брюнетка. Мы такие разные, непохожие. Вот она пришла — моя любовь. Мама из окна видит меня, порхающую домой. На пороге я слышу мамин голос: «Нагулялась? Смотри в подоле не принеси, доченька».

Как кипятком ошпарила. На душе стало так мерзко и противно. А душа от обиды сжалась в маленький комочек и заплакала: «Ах вот ты какого обо мне хорошего мнения, мама?»

Но почему в жизни так? Почему отчим жалеет, понимает, а родная мать как мачеха?

Мой избранник был военным лётчиком и вскоре отбыл в свою часть. Мы договорились, что при первой возможности я приеду к нему. Я еле дождалась, когда у меня закончилась сессия, и отправилась к любимому в часть. По прибытии я его в общежитии не застала, он был на службе. «Добрые» люди мне рассказали, что он ведёт разгульный образ жизни и ему и без меня хорошо. Мне бы свои эмоции в карман спрятать да мозг включить. Парень видный, жених завидный, а я поверила и, не дождавшись его, не поговорив, уехала. Сама решила и за себя, и за него.

Вернулась домой, а мама спрашивает: «Как съездила, как дела?»

А я ей в ответ с такой радостной горечью: «Не переживай, в подоле не принесла».

Лётчик мой пытался меня найти, поговорить, но я не дала ему шанса. Потом, говорили, пить мой лётчик начал, может, и с горя.

При распределении после окончания института я попросила направить меня куда-нибудь на край света, подальше от родного дома. Мою просьбу с радостью удовлетворили, и забросила меня судьба в приморский портовый город. Я начала работать учителем математики в школе и ушла в работу с головой. Шли годы, а в личной жизни ничего не менялось. Приезжая иногда домой в отпуск, я постоянно слышала один и тот же вопрос от мамы: «Ну, как дела? Когда замуж, дети? Пора уже. Я за тебя переживаю».

И каждый раз с языка слетала злополучная фраза: «Не переживай, мама, в подоле не принесу».

Я как будто наказывала мать снова и снова за ту фразу, брошенную мне тогда. Обида продолжала жить и кровоточить во мне.

Как-то удалось выбить мне путёвку в санаторий. Мужчины в санатории, как выразилась моя соседка по комнате, были из категорий «лыжники» и «полулыжники». Орлов, да ещё не женатых, можно было даже не пересчитывать: один-два человека на огромный контингент женщин. На дискотеке я от души танцевала, и тут, несмотря на локти соседок и их недобрые взгляды, на меня обратил внимание один из орлов. Он пригласил меня на медленный танец, и мы познакомились. Мужчина показался мне симпатичным, не наглым, приятным собеседником. Завязался курортный роман. Неужели любовь? Какое счастье! Время санаторных путёвок подошло к концу, и мы решили не расставаться и переехали жить ко мне домой. Наш роман был в самом разгаре, когда я почувствовала лёгкое недомогание.

— Вы беременны, — объявила мне врач.

— Рожай, — сказала подруга. — Это чудо, что ты вообще забеременела. Другого такого шанса у тебя больше не будет. Скажи ему. Откажется — сама воспитаешь.

— Нет. Рано. Мы, можно сказать, только сошлись, даже о женитьбе речи ещё не было, а тут ребёнок. Он подумает, что я его ребёнком удержать хочу. Я не хочу так. Хочу, чтобы у моего ребёнка был нормальный отец, а не по принуждению.

Я снова решила за всех и, ничего не сказав избраннику, избавилась от беременности. Жизнь наша потекла дальше. Мы жили хорошей, дружной, гостеприимной семьёй. Я старалась украсить нашу жизнь новыми красками. На каждый сезон года у меня были свои шторы, стены нашей маленькой уютной квартирки украшали мои работы по макраме. Мы ели вкусные блюда из красивой посуды, с любовью приготовленные мною, ходили в кино, театры, вместе читали книги. Вроде бы живём для себя и счастливы. Только каждый год я считала, а сколько было бы лет нашему ребёнку, если бы я тогда поступила иначе. Всё было прекрасно, и наши друзья считали нас идеальной парой, если бы не одно но: мне мой любимый за несколько лет совместной жизни так и не сделал предложения выйти за него замуж, а я ждала.

Прожив несколько лет вместе, я устала быть локомотивом, постоянно проявлять инициативу. Хотелось, чтобы уже и он иногда проявлял фантазию и удивлял. Может, это настал кризис в нашей семейной жизни? Когда хочется поменяться местами, но ты ещё не осознаёшь, что это блеф. Невозможно настолько измениться, поменять характер человеку и себе. Мне захотелось перемен, но каких точно, я ещё не знала. И в этот самый момент я узнаю, что свершилось очередное чудо — я снова беременна. Гормоны мне ударили в голову, что ли? Почему он не берёт меня замуж? Боится? Стесняется чего? «Почему? Почему? Почему?» — стучало у меня в висках.

Мне бы спросить, да гордость не позволила. Мне бы сказать да дать ему самому принять решение. Мне бы…

В подоле я не принесу! Пошла и, опять ничего не сказав ему, сделала аборт. Пришла домой, собрала его вещи и выгнала из своей жизни. Он преследовал меня повсюду, поджидал у подъезда, стучался в дверь, но я не могла его простить: я ведь назло ему избавилась от ребёнка.

А может, назло себе? А может, назло матери?

Я сидела дома и ревела, а он всё стучал, умолял впустить, поговорить. Вот вынес бы он дверь, и я бы его простила. А так…

Мамочка моя, где ты? Ну обними ты меня, пожалей горемычную. Скажи, что родила ты меня не назло себе, а себе на счастье!.. Господи, как мне больно. Почему? Что я делаю не так? Господи, прости меня. Господи, научи меня прощать. Помоги мне. Мамочка, я прощаю тебя, и ты меня прости. Устала я жить назло, хочу — на счастье.

Счастье моё, где ты? Постучи в мой дом. Я услышу тебя, я узнаю, я впущу. Счастье моё, где же ты?

Незабудка

За окном идёт снег. Первый этой осенью. Ветра нет, и большие белые хлопья укрывают землю. Ужин уже готов. Стою у окна и любуюсь. Муж ушёл за хлебом. Жду. Уже темнеет, зажглись фонари. Люблю смотреть, как падает снег в свете фонарей. Есть в этом что-то сказочно-завораживающее. В двери раздался щелчок замка. Кажется, муж вернулся.

— Что, заждалась своего ненаглядного? — спросил муж.

— Постой, дай я тебя отряхну, — тяну к нему руки.

— Нет, это ты постой, — распахивает пальто и достаёт из-за пазухи красную розу, — держи.

— Спасибо, аж слёзы навернулись, — говорю, — так трогательно.

Стоим, обнявшись, в коридоре, целуемся.

— А всё-таки мы очень счастливые. Раздевайся, будем ужинать. А ты где успел цветок сорвать?

— Обижаешь. Вышел из магазина, иду, а тут женщина из подворотни нарисовалась с корзиной роз и говорит: «Купите розу для любимой». Как не купить, ты ведь у меня самая любимая женщина на свете. Была у меня идея веточку хризантемы для тебя с клумбы сорвать, чтоб уж всё как в молодости. И сорвал бы, если бы не эта волшебница с корзиной.

— Колючая попалась, зато как пахнет. Сейчас я тебя-красавицу напою, — сказала я и пошла в зал за вазой.

— Постой, раз уж сегодня такой волшебный вечер, одевайся, пошли гулять! — предложил муж.

— А как же ужин. Я ведь ужин приготовила.

— Одевайся. Погуляем и поужинаем в ресторане. Генерал я или не генерал?

— Так точно — генерал. Мне нужно минут тридцать на сборы. Нет, сорок, — сказала я с задором девчонки.

Я помчалась в спальню, надела своё любимое платье цвета незабудки, припудрила носик, а в остальном, как генеральская жена, я всегда была при параде.

— Какая ты у меня красавица. Красавица с глазами цвета незабудки. Я как тебя на вечере в училище увидел, сразу понял — моя. Пошли.

Вышли на улицу и свернули на любимую аллею, ведущую к Пушкинскому лицею. Люблю я наш город. Снег уже припорошил асфальт и витиеватые прутья оград. Деревья превратились в сказочный лес. Идём мы по длинной аллее, по белому нетронутому снегу, вокруг ни души, и снежинки красиво мерцают в свете фонарей. Завтра эта красота облетит и превратится в чачу, а сегодня надо ловить момент. Воздух свеж и бодрит настроение.

— А всё-таки мы с тобой молодцы. Детей родили и внуков дождались. А может, Бог даст, и правнуков дождёмся. Дождёмся? — спрашивает муж.

— А куда мы денемся с подводной-то лодки? — вторю я ему.

— Прямо в точку. Дай поцелую. А давай помечтаем. Хочу, чтобы внучка правнука мне родила прямо на День Победы, и назовём мы его Иваном, — молвил муж. — И соберёмся мы всей нашей семьёй: дети, внуки, правнуки — и пойдём на парад Победы. Мы с сыном, естественно, при полном параде, а правнуку форму пошьём. Продолжит он нашу династию военных или нет, я не ведаю, но пусть хоть один раз в жизни все вместе мы прошагаем в одном строю.

— Ты прямо как славный царь Салтан, — говорю я.

— А чем я не царь? — радостно спрашивает муж.

— Да царь, конечно. Осталось только, чтоб твоё пожелание внучки подслушали и не только внучки.

— Ты скажешь. Действительно, как в сказке получилось. Да, великий Пушкин! «Я Вас любил. Любовь ещё, быть может, в душе моей угасла не совсем…»

— Так, стоп. Про «угасла» — не надо. Такой день.

— Так Пушкин же! — восхищается муж.

Мой хрипловатый голос заговорил словами Пастернака: «Снег идёт, снег идёт. К белым звёздочкам в буране тянутся цветы герани за оконный переплёт…»

— Что-то ты, Раечка, загрустила? А давай завтра пойдём в театр? Хочешь? Что-то мы дома засиделись.

— Хочу. Очень хочу. Мы похожи с тобой на чокнутую парочку. Обоим чёрт знает сколько лет, а мы всё целуемся, — сказала я.

— Да пусть смотрят, пусть завидуют.

— Завидуют. Сам сказал: нам ещё до правнуков дожить надо.

— Так что ж нам теперь скрючиться, опереться на клюку и начать прихрамывать? Чтоб жалели? — и муж продемонстрировал несчастную походку.

— Осторожно, скользко же. Подойди, а то я упаду. Вот мальчишка!

И вправду, взгрустнулось мне. Вспомнила я историю десятилетней давности.

Был обычный осенний день. На улице слякотно и сыро. На душе как-то серо. Муж уехал в санаторий в славную Юрмалу, а у меня с отпуском не получилось. Съездить в Юрмалу советскому человеку в наше время — это всё равно что съездить за границу. Прекрасная архитектура со сказочными домами, природа, маленькие кафе, магазины с красивым женским бельём и духами, иностранные автомобили. Такой маленький сказочный курорт.

Я пришла с работы, поставила мясо вариться на бульон и тесто на пирожки. Вечером обещал заехать в гости сын с внучками. Любят они взять большую кружку с горячим бульоном, подержать в руках, ощутить тепло, а потом схватить с тарелки румяный пирожок и попробовать угадать, с какой он начинкой. Осенью так приятно попить чего-нибудь горячего, как говорит моя невестка внучкам: «Надо погреть кишочки». Так-то мне одной поесть много не надо. Переоделась и собралась почаёвничать. Тут звонок в дверь раздался. Смотрю в глазок и вижу незнакомого мужчину.

— Вы к кому, — спрашиваю я.

— Откройте, я по поводу вашего мужа, — ответил мужчина.

В голове понеслись разные мысли: «Что-то случилось. Возраст опасный. Тогда почему не позвонили на телефон из санатория?»

Я открыла дверь, не снимая цепочку. Передо мной стоял мужчина во всём светлом. Всё: шляпа, пальто, брюки — было светлого бежевого цвета. Только ботинки и чемодан, который он держал в руках, были из дорогой коричневой кожи. Еле уловимый запах хорошего мужского парфюма дополнял его образ. «Или курортник при параде, или иностранец какой-то», — мелькнуло в голове.

— Я вас слушаю, — сказала я ему.

То, что я пережила в следующий момент, я даже не могу описать вам словами. Он бил по мне прямой наводкой, причём из пушки. Камчатские бурые медведи, гуляющие по заснеженным улицам и пугающие жителей, по сравнению с этой царь-пушкой — тьфу!

— Заберите своего мужа, — сказал он мне.

— Откуда забрать? — у меня стали подкашиваться ноги. — Что случилось, умер? Из морга?

Говорю, а у самой губы трясутся. Слово-то какое страшное — «умер». Сколько раз за нашу совместную жизнь я просыпалась долгими ночами в поту: «Где ты? Что с тобой?». Отгоняла от себя плохие мысли. Ведь муж мой служил на подводной лодке. Уйдёт на службу и появится через полгода из похода. А я сижу с детьми дома, переживаю. Точки на карте страны менялись, а вот ожидание противное — нет. Когда увидимся? Известно только Богу — всё засекречено. Служба. Зато сколько радости, когда раздавался звонок и появлялся на пороге мой любимый. Всё как в первый раз. Эмоции зашкаливают. Так хочется обняться и стоять долго-долго. Тут выбегают радостные дети: «Папа вернулся! Папа вернулся!» — и ты понимаешь, что пора возвращаться в реальность и начинать суетиться: муж из похода вернулся!

— При чём тут морг? Я прошу забрать вашего мужа от моей Инги, — говорит мужчина.

— А вы дверью не ошиблись? Не знаю я никакой Инги, и при чём здесь мой муж?

— Вы не понимаете. Я развёлся с женой, приехал к ней, а там уже ваш муж сидит. Место моё занимает.

— Какое место? — спрашиваю я его, недоумевая.

— Постель с ней делит! Что ж вы непонятливая такая! — эмоционально сказал мужчина. — Люблю я её очень. Не могу без неё жить. А тут ваш влез! Заберите его, очень прошу. Узнал ваш адрес и сразу к вам.

Мир померк. Разорвало так… На такие кусочки. Нет, мельче: на молекулы, на атомы. Закрыла дверь. Опустилась на пол и сижу. Вот и в мой дом постучалась Снежная королева. Блондинка из иностранной сказки заморозила мои розы. «Как он мог? На сколько она меня моложе?» — пронеслось в мозгу. Я долго сидела, пока бульон на кухне возмущённо не зашипел и не залил мне всю плиту. Я встала, отставила кастрюлю. За тряпку даже не схватилась: «автомат» отказал. Подошла к телефону, набрала номер сына и сказала:

— Сынок, сегодня не приезжайте, не получится у меня сегодня вкусных пирожков испечь.

— Что случилось, мама? Почему у тебя такой грустный голос? У вас всё нормально? — спросил сын.

— Сынок, всё потом. Не могу сейчас разговаривать.

Села и тупо уставилась в окно. Какой грустный листопад. Всю ночь проревела. Утром зазвонил будильник. Встала, посмотрела в зеркало. О Боже! Глаз не видно. Намочила кусочки ватки в заварке и сделала себе примочки. Стала немного узнаваемой. Оделась и как зомби поплелась на работу. Работала я провизором в аптеке. Немногочисленные коллеги, увидев меня, деликатно поинтересовались моим самочувствием. «Муж заболел», — соврала я.

Зависла я в невесомости и умом понимаю, что пора в кучку собираться, а не получается. Вечером зазвонил телефон, подняла трубку и услышала голос: «Вас вызывает Владивосток. Говорите».

— Привет, как дела? — услышала я родной голос младшей сестрёнки.

— Привет, Лорик, — грустно отвечаю я.

— Ты что как замороженная? Случилось что? — спрашивает.

— Случилось, муж мне изменил, — и плачу в трубку.

— Рая, он же в санатории. Что прям позвонил и рассказал? Или любовница сама позвонила?

— Нет, приехал мужик с чемоданом и забрал моё счастье, — ответила я.

Я вкратце рассказала ей историю, которая со мной произошла.

— А ты Лёню ещё не видела? С ним не разговаривала? Да и как этот мужик с чемоданом ваш адрес нашёл? Странно это. В штаны залез, паспорт достал и прописку посмотрел? Не думаю, что в санатории адресами клиентов разбрасываются. А может, брехня всё это? Может, дверью ошибся. Он же имени не назвал ни твоего, ни Лёнькиного.

— Вроде не назвал. Не помню, — говорю я.

— Вот видишь? А в жизни, знаешь, какие совпадения бывают? Просто очевидные и невероятные. Не торопись сплеча рубить. Приедет, поговоришь, может и ошибка. Рая, возраст у мужика твоего переходный. Знаешь, как говорят: «Седина в голову — бес в ребро». Вот увидишь: всё будет хорошо. Ещё и смеяться будете. Когда твой из санатория приезжает? — спрашивает сестра.

— Через пять дней. Только не мой он уже, — говорю и еле сдерживаю слёзы.

— Я смотрю, мужика ты своего без боя отдала. «Не мой!» А как же любовь до гроба? Возьми себя в руки, ты же жена офицера. С ним рым и Крым прошла, а теперь на блюдечке с голубой каёмочкой чужой бабе преподносишь? Сорок лет вместе прожили, и на тебе. Вынос чемоданов? Я прошу тебя, не спеши.

«Заканчивайте разговор. Ваше время истекло», — прозвучало в трубке.

Вдруг во мне проснулся Чапай в юбке. Зашла в спальню, открыла шкаф и стала с остервенением срывать его вещи с вешалок и бросать на пол. Носки, трусы, галстуки, рубашки, костюмы — всё летело в этот огонь ревности. До жути захотелось выкинуть мужа из нашей спальни. Кучка получилась немаленькая. Достала чемодан старый с антресоли, впихнула вещи в него, придавила коленом и закрыла. Потом оттащила его в прихожую и поставила в угол. «Вот так, голубчик. Постой и подумай, где тебе жить», — сказала я чемодану. Пошла на кухню, накапала в стакан капель для укрепления нервной системы и легла спать.

Ночью приснилась мама. Будто сидим мы за одним столом. Праздник какой-то, и родня по обыкновению собралась. А на душе так хорошо, спокойно — мама рядом. А она мне и говорит:

— Ты, дочка, не спеши. Вспомни Лилю. Помнишь, как её муж с двумя детьми бросил? Война закончилась. Бронь уже не нужна. Можно домой в Москву возвращаться к невесте своей. Оделся, взял чемодан и по-английски, не попрощавшись, отбыл. Лиля пришла домой, шкаф с вещами пустой. Спрашивает у соседки: «А вы Мишу моего не видели?». — «Видела. Часа два как с чемоданом куда-то пошёл».

— Вспомнила? — спрашивает.

— Да помню я, мама, эту историю. У неё дети совсем маленькие были, а у меня уже внучки как те дети.

— А ты помнишь, как я собрала все деньги, что у меня были, и купила Лиле с детьми билеты на самолёт. Миша сходит с поезда, а его родители встречают и жена с детьми. Упал Миша в ноги жене: «Прости, любимая. Бес попутал», — говорит. Погостили у родителей и вернулись домой всей семьёй. И жили они долго и счастливо. За счастье своё бороться надо, если любишь, конечно.

Проснулась я утром, собралась, пнула со всей силы чемодан и пошла на работу. Так, время до приезда мужа есть, главное себя не съесть. «Да где твоя гордость? Предал он тебя!» — кричала ревность. «А, может, и правда ошибка? Наговор?» — несмело цеплялась за соломинку любовь. Надо привести себя в порядок: покрасить волосы, постричься, маникюр, педикюр. Да ещё устроить себе прогулку по магазинам. Будем удивлять новым платьем. И больше гулять. Говорят, ходьба укрепляет нервную систему.

Наступил день приезда мужа. Выпал он на выходной. «Ну что ж, Полтава так Полтава!» — подумала я. Встречала мужа во всей красе, в новом платье, с приготовленным обедом в духовке и чемоданом у порога. Раздался звонок, и муж с букетом цветов и чемоданом нарисовался на пороге. Такой загорелый, отдохнувший, счастливый.

— Привет, это тебе, — протянул мне цветы и чмокнул в щёчку, — соскучился. Как ты без меня? О, новое платье. Тебе идёт. А чем это у нас так вкусно пахнет? Я в душ и готов наслаждаться твоей красотой, — сказал он и проследовал в ванную.

Выйдя из ванной, он наконец заметил чемодан и спросил:

— А почему у нас в прихожей наш старый чемодан стоит? Ты его выбросить, что ли, собралась?

— Лёня, — собрав все силы в кулак, начала я, — мы с тобой вместе уже почти вечность. Я человек прямолинейный и тайны мадридского двора не для меня. Приезжал мужик с чемоданом и просил тебя забрать из чужой постели. Я не спала несколько дней, собрала тебе чемодан, а потом решила дождаться тебя. Может и правда, ошибся мужик квартирой? — выпалила я.

Наступила пауза. Муж стоял и долго смотрел на чемодан. Как будто решал: взять или не взять?

— И что, вот так взяла сорок лет нашей совместной жизни — и в чемодан? — медленно спросил он.

— Да я чуть не умерла, думала, с тобой что-то случилось. А он как бахнет: «Заберите своего мужа!»

— Незабудка ты моя глупая. Иди сюда. С этой подводной лодки я бежать не собираюсь, — сказал муж и обнял меня, — как ты могла подумать, что я тебе изменил? А мужик этот — это происки вражеской разведки. Политика у них такая по развалу советской семьи. Приглянулся я одной красавице, а может пенсия моя генеральская приглянулась. Уж больно молода и шустра. Так я — кремень. «Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“…» — пропел муж. — Вот она и послала своего шпиона, чтоб ты мне сама чемодан выставила. Так сказать, троянского коня в мою крепость послала, а ты и поверила. А ведь, зараза, как точно всё рассчитала!

— Правда? Не изменял? Не изменял? — спросила я, желая слышать то, что хотела услышать ещё тысячу раз. — Ты даже не представляешь, какое это страшное чувство…

Мы долго качались из стороны в сторону, как будто баюкали наше счастье.

— Я ведь люблю тебя. Очень-очень. И давай выкинем этот старый чемодан, я его уже ненавижу. Не нужны нам такие воспоминания, — сказал муж.

— Выкинем, только для начала давай спасём голого короля от замерзания, а то останется он без трусов и маек, — с грустью сказала я: мне ещё не верилось в своё счастье.

Муж рассмеялся, открыл чемодан, вытряхнул вещи на порог и выставил чемодан за порог квартиры.

— Пойдём гулять и вместе выкинем его на помойку, — а потом продолжил: — А не пообедать ли нам? Уж больно есть хочется. Соскучился я по домашней пище.

— Ну, Лёнька, смотри у меня. В санаторий теперь только со мной.

— Так точно, слушаю и повинуюсь, моя генеральша!

Вот так и растаяли в моём сердце острые режущие льдинки и расцвела опять прекрасная роза в моей душе. Не отпустила я его к Снежной королеве, или это мой Лёня не отпустил меня, свою Незабудку, в её снежную холодную зиму…

Вы, наверное, думаете, что я сочинила очередную мыльную оперу? Такой бальзам для домохозяек? Что так не бывает? Что выставила я своего мужа с чемоданом тогда и теперь моя «подлодка» медленно ржавеет у причала? Что вырезали у подлодки дизель и она, бездушная, болтается у пирса, медленно погружаясь в ил? Что невозможно вырваться из плена Снежной королевы? А может, случилось чудо и я сменила одного мужа на другого и в моей душе расцвела уже другая роза?

А вы поверили? Вы простили? Вы любили?

Пусть каждый сделает свой выбор сам. Вот как захочет, так и закончит мой рассказ.

А я хочу закончить свою историю словами «И жили мы долго и счастливо».

Цветы

Мой муж перестал дарить мне цветы. Почему? Мне так не хватает цветов. Не так чтобы совсем не дарит. Скажу ему, так дня через три подарит. А ведь хочется, чтобы он сам догадался. Нежность, она ведь такая… Сижу, реву.

На первых свиданиях мой муж дарил мне цветы каждый день, пока у него не закончились деньги. «Какой расточительный и непрагматичный», — подумала я тогда.

Зима. Пронизывающий ледяной ветер. У меня мёрзнут руки в рукавицах. Он снимает свои перчатки, надевает мне. Снимает с себя шарф и повязывает мне поверх шубы.

— Что ты делаешь, ты же замёрзнешь? Зачем? — говорю я ему.

— Мне по штату положено быть горячим, — отшучивается он.

Он никогда не возьмёт последний кусок с тарелки, а ещё со своей тарелки подкинет мне самое вкусное.

— Зачем? Ешь сам. Ты взрастишь во мне жадину и эгоистку. Я тоже хочу с тобой делиться.

Захожу на балкон, несу ему на тарелке три персика, а он спрашивает:

— А вы уже ели?

На Масленицу решила перепрыгнуть через костёр. Загадала желание. Разбежалась. Страшно. Сильно оттолкнулась. Перелетела и упала плашмя в песок. Неудачно приземлилась. Лежу. Лицо в песке. А мой подбежал, поднял меня, отряхнул от песка, поцеловал и обнял.

А после операции я почувствовала себя такой хрупкой в его руках, когда мужественная нежность смывала с моих волос запёкшуюся кровь.

Одна мудрая и великая мама мне сказала: «Грешу я часто». Я удивлённо на неё посмотрела.

А она продолжила: «Забываю перед сном спасибо Господу сказать за прожитый день. Что все живы и здоровы».

Увидела передачу про Эверест, где муж оставил на вершине свою ещё живую жену и спустился вниз. Начала рассказывать мужу, а он накричал на меня: «Что ты смотришь? На что тратишь жизнь? Не рассказывай мне даже! Постановка всё это».

«Мой бы не оставил, — подумала я. — Слепой, обмороженный нёс, тащил бы зубами, но не бросил бы. А если бы силы оставили, сел бы, обнял и согревал меня биением своего горячего сердца».

Да и не отпустил бы он меня на Эверест и сам бы не пошёл.

— В места силы надо идти, если есть что попросить. Не проси большего, если у тебя уже всё есть. Бойся зависти Богов, — говорит мой муж.

— А может, ну эти цветы? Зациклилась я на них, что ли?

— Что, будешь без цветов тихо завидовать другим?

— Почему? Выходит, слепа я была, ведь у моих ног целый букет самых настоящих, самых красивых, самых прекрасных чувств в мире.

— А как же всё-таки букет?

— Молчи, голос. Я помню о зависти Богов.

Репродукция Джоконды