Бесплатный фрагмент - Чёрная гвардия

Пролог. Пепел и кровь

Огонь пожирал плоть, и запах горелого мяса наполнил лёгкие. Мир качался, мутнел, таял, но Верховный маг Кловис Фармонд, ещё держался. С трудом понимая, где заканчивается он и где начинается боль, Кловис, пальцами цеплялся за раскалённые камни пола, оставляя на них обугленные следы кожи.

В центре обширного зала, где прежде императоры венчались на престол, стоял на коленях наследник, Хайрос Винзидер. Он едва дышал, обагрённый кровью, словно сам был жертвенным сосудом, принесённым в дар этому предательскому празднеству. Его грудь вздымалась рвано, глаза — мутные, но всё ещё живые.

Напротив, стоял принц Аллерас. Младший брат. Забвенный. Недооценённый. И потому смертельно опасный. Его лицо сияло странной, болезненной радостью. Он широко раскинул руки, как проповедник, и его голос загремел под каменными сводами:

— Всю жизнь я был твоей тенью. Всю жизнь смотрел, как мне указывают на место, прямо за тобой, брат. Под тобой. Всегда после тебя. Но я больше не в тени! Сегодня моя заря! Сегодня — моё солнце!

Заговорщики завопили, загрохотали оружием о щиты, маги подняли руки, бросая вверх всполохи колдовского огня. Кловис хотел подняться, хотел изрыгнуть в них хотя бы искру, но тело отзывалось лишь болью. Перед глазами плыло лицо давнего врага — Фериллия Рандора, мага огня, того, кто только что сжёг его дотла. Его улыбка казалась вырезанной ножом. За ним, чуть поодаль, стоял тот, кого Кловис не ожидал увидеть. Лорд Дюкон Шатор. Изгнанник. Маг-оборотень, которого Кловис лично вышвырнул из высшей коллегии магов империи. Теперь же, он пристально смотрел на своего бывшего обвинителя, а его бледное лицо напоминало скорбную маску.

Принц Хайрос медленно повернул свою окровавленную голову в сторону Верховного мага. Разбитые губы прошептали слова, и струйка крови полилась изо рта несчастного наследника империи:

— Обещай мне…

Принц Аллерас шагнул к старшему брату и поднял отцовский меч. Меч самого императора, ещё недавно сиявший в руках Хайроса. Сталь сверкнула в отблесках магического пламени, и звук удара о плоть прозвучал гулко, рассеиваясь по широкому залу.

Хайрос захрипел и обмяк. Его кровь медленно расползлась по каменным плитам, словно печать, которой брат заверил свою измену.

В тот же миг двери зала разнесло ударом. Ворвалась Императорская гвардия, те, кто ещё не присягнул предателю. Их чёрные доспехи сияли в алом свете пожарища, клинки вонзались в плоть заговорщиков, и вопли смешивались с треском магии. Разгорелась схватка, безжалостная и беспощадная.

Кловиса подняли на руки. Сквозь дым и кровавую мглу он распознал знакомое лицо, уверенное и сочувствующее; а также глаза, полные ярости и сострадания. Мордвид Ауман, маг-лекарь императора и близкий друг Верховного мага.

— Держись, Кловис, — прошептал он, перетягивая его грудь ремнём. — Ты ещё нужен.

Бывший Верховный маг сжал руку лекаря, едва удерживая сознание. Губы потрескались, но слова всё же сорвались:

— Клянусь… они заплатят. Каждый из них…

Они вырвались из зала, оставив за спиной дымящийся ад, где рождалась новая власть. Но в сердце Кловиса уже горел иной огонь. Не их пламя, а его собственный. Огонь возмездия.

Побеждённые маги и гвардейцы выбрались в узкий проход, ведущий прочь из зала, и сразу же утонули в темноте. Каменные коридоры под дворцом были старше империи, пахли плесенью, гнилью и старыми костями. Лишь свет факелов в руках гвардейцев отгонял тьму.

— Быстрее! — прорычал один из них, широкоплечий сержант, — они будут гнаться.

«Будут?» Уже гнались. Кловис слышал это: топот сапог, звон стали, визг магии, царапающей стены. Аллерас не оставит живых. Никого.

Кловис спотыкался, ноги не слушались. Каждое движение отзывалось болью, словно он всё ещё горел. Мордвид поддерживал его под руку, почти тащил. Его лицо было каменным, но руки дрожали. Он не был столь искусным и опытным воином, но шагал так уверенно, будто сам хотел драться.

— Левый проход! — крикнул другой гвардеец. — К восточным казематам!

Они свернули. И тут позади раздался визг, и коридор полыхнул оранжевым светом. Пламя пронеслось по стенам, облизывая камень, словно неестественное существо.

Заговорщики. Маги Аллераса.

— Щиты! — рявкнул сержант.

Гвардейцы сомкнули ряды, подняли щиты, и огненный поток разбился о железо, осыпав их раскалёнными искрами. Кто-то закричал, но строя не прорвал. В ответ блеснули мечи, и двое ринулись назад, прикрывая отход.

Кловис же… пытался собрать силы. Остатки магии трепетали в нём, как угли в почти потухшем костре. Но угли можно раздуть. Пусть хотя бы на миг.

Он поднял руку, сжатую в кулак, и прошептал слова, от которых когда-то дрожали армии. Сейчас же они сорвались с губ слабым шёпотом. Но этого хватило. В воздухе завыл холод, и стена инея пролегла меж ними и преследователями. Их огонь ударил в лёд, взорвался паром. На несколько мгновений, они выиграли путь к спасению.

— Ты всё ещё жив, старый упрямец, — прохрипел Мордвид, стиснув зубы, таща Кловиса дальше.

— И буду жить, — выдохнул Кловис. — Пока не увижу его голову на пике. Но друг мой, где же дитя?

— Наши люди успели прорваться сквозь главные ворота, — Мордвид дал себе отдышаться. — Ребёнок у них, но нужно спешить.

Гвардейцы молчали. В их глазах, в прорезях шлемов, отражалось всё: и ужас, и решимость, и пустота. Они потеряли императора. Потеряли наследника. Потеряли дворец. Но не лишились воли резать глотки каждому предателю на пути.

Они мчались по коридорам, и казалось, что стены сами сжимаются, глотают их, выталкивая вглубь земли.

Впереди показалась тяжёлая дверь, из многих слоёв железа, обитая шипами. Тайный выход. Кловис знал его, как знал каждую трещину этих подземелий. Но прежде, чем они добрались, тьма впереди ожила. Там уже ждали.

Из мрака шагнули фигуры в чёрных плащах. Их глаза светились зловещим огнём, в руках клинки, окутанные мраком, словно сама ночь воплотилась в сталь.

— О, Кловис Фармонд, — едкий голос разнёсся по коридору. — Ты должен был умереть там, в зале. Но раз уж судьба подарила нам встречу… мы закончим начатое.

Кловис сжал зубы, с трудом подняв руку. Мордвид держал его, гвардейцы строились рядом. Кровь капала на камень. Сердце билось в оглушающем ритме.

Смерть шагала навстречу.

И умереть здесь, в бою, он был бы совсем не прочь. Но только не сегодня.

Железо звякнуло о камень, когда первый из магов-убийц в плащах, метнулся вперёд. Быстро, слишком быстро. Его клинок рассёк воздух, и ближайший гвардеец едва успел подставить щит. Удар пришёлся с такой силой, будто сама ночь, тяжёлой поступью врезалась в железо. Щит треснул, и рослого рыцаря отбросило назад, к стене, где он захрипел, кашляя собственной кровью.

Второй убийца шагнул вперёд, протянул руку, и воздух прорезала тень, длинная и острая, как копьё. Она пронзила ещё одного гвардейца насквозь, пригвоздив к камню. Он закричал, дико и отчаянно, пока не захлебнулся в окровавленных криках.

— Замкнуть строй! — рявкнул сержант.

Оставшиеся сомкнулись вокруг Кловиса и Мордвида. Сталь вспыхнула в отблеске факелов. Они бросились в бой, зная, что уже нет пути назад.

И тесный коридор наполнился звуками: глухим стуком ударов, визгом металла, треском костей. Здесь не было места для красивых и изящных боевых приёмов. Только удары по ломающимся коленям, клинки, вонзающиеся в животы, и пальцы, вырывающие глотки.

Кловис, шатаясь, прижал руку к груди и попытался собрать остатки магии. Он втянул воздух, пропитанный гарью и кровью, и выплюнул слово, старое, как сама Империя.

С потолка сорвалась глыба камня и раздавила одного из врагов. Его тело содрогнулось, как тряпичная кукла, и из-под камня вытекла чёрная жижа вместо крови. Остальные загорелись ненавистью, но на миг дрогнули.

Сержант, воспользовавшись этим мигом, ударил стоявшего рядом убийцу мечом в шею. Тот захрипел, выронив свой клинок. Мордвид, чьё лицо было белее мела, схватил упавшее оружие и вонзил его в другого. Его руки дрожали, но глаза горели, словно не у лекаря, а зверя, прижатого к стене.

— Кловис, держись! — заорал он так, будто хотел перекричать саму смерть.

И Кловис держался. На одних обрывках силы, на ярости, на клятве, что не сдохнет здесь, среди плесени и камня.

Заговорщик метнулся к нему, замахнувшись клинком. Кловис едва поднял руку, и из неё вырвался слабый, жалкий разряд молнии. Но его было достаточно: струйка молнии содрала мясо с его лица и отбросила назад. Сержант закончил дело, вогнав клинок ему в рот.

Когда последний из убийц рухнул, коридор стих. Лишь капли крови падали на камень, гулко, словно отсчитывая время.

Живых осталось четверо гвардейцев. Все в крови, чужой и своей. Мордвид едва дышал, но всё ещё сжимал клинок, будто боялся его отпустить.

Сержант сплюнул сгусток крови:

— Дверь. Живее. Пока новые не пришли.

Они добрели до тяжёлой железной двери. Гвардейцы врубились плечами, ломая засов. Металл дрогнул, и дверь открылась. В лицо ударил ночной воздух: холодный, пахнущий дымом и свободой.

Кловис шагнул наружу, моргая, словно впервые увидел звёздное небо. Где-то позади дворец пылал, и над его башнями вздымалось зарево, освещая ночь, как костёр, на котором горела сама Империя.

Он сжал кулаки, чувствуя, как в них догорают остатки магии.

— Это только начало, — прохрипел Верховный маг. — Я вернусь. За него. За всех.

И ночь ответила ему тишиной.

Голоса пепла.

Принц Аллерас сидел на троне, который ещё пах мёртвым братом. Его руки покоились на подлокотниках, и пальцы лениво барабанили по золоту, будто по крышке гроба. Длинные белые волосы переливались зловещим светом, а красные глаза сияли искрами огоньков. Перед ним стояли заговорщики: в крови, с дымом и кровавыми пятнами на плащах, но с улыбками на лицах. Победа пахла для них сладко, как свежая кровь.

— Империя увядала на глазах, — тихо пропел Аллерас, но в зале его голос звучал громче, чем ревущий шторм. — Отец превратил её в гробницу, а брат в цирк. Но я… Я сделаю её несокрушимым клинком.

Он поднялся. Тень от его фигуры вытянулась по мозаичному полу, заливая лица тех, кто смотрел на него снизу-вверх.

— Сегодня вы — мои глаза, мои руки, моя кровь. Завтра, присоединятся остальные. Кто преданнее. Кто сильнее. И поднесут к моим ногам всё что имеют. Такова цена моего мира.

Фериллий Рандор, его новый Верховный маг, слегка обугленный, со следами недавнего сражения, и всё же ликующий, склонил свою лысую голову, обрамлённую густой чёрной бородой. Пламя, вырывавшееся из его пальцев, играло в воздухе, словно голодные змеи.

— А те, кто убежал? — спросил один из воинов. — Гвардейцы. Верховный маг. Они всё ещё живы.

Аллерас улыбнулся. Эта улыбка была лишена тепла, лишь сверкнули оголённые клыки.

— Пусть бегут. Пусть хоть собирают армии и клянутся в отмщении. Чем больше надежды они соберут, тем вкуснее будет, когда я их отниму.

Он опустился обратно на трон и взял в руки меч отца, окровавленный, ещё не очищенный от крови брата.

— Сегодня умерла старая Империя Винзидеров, — произнёс он, с наслаждением облизывая губы. — Завтра родится моя.

В зале раздался рёв: заговорщики били оружием о пол, возгласы множились, как крики в склепе. А принц-братоубийца закрыл глаза и услышал в этом гуле то, что хотел. Не радость, не преданность. Но страх. Его настоящий венец.

Искра во тьме.

Ночь разорвал раскат грома, и небеса пролились на землю тяжёлым, бесконечным дождём. Вода стекала по стенам горящего замка, смывая копоть, кровь и пепел, но не способная смыть того, что уже свершилось внутри.

Из чёрной пасти сточного канала, под корнями старых стен, выполз мальчик. Худой, с длинными спутанными волосами, мокрыми и липнущими к лицу. Его рубаха разорвана, кожа в грязи и крови, глаза пустые, слишком взрослые для ребёнка.

Он кашлял, захлёбывался, но встал, отталкиваясь трясущимися руками от мокрой земли. И пошёл. Сам не зная куда. Лишь прочь, подальше от огня, криков и грохота битвы. Босые ноги вязли в грязи, но он снова и снова выдирал их, цепляясь за каждую кочку.

Где-то позади рушились башни. Пламя грызло небо, смешиваясь с грозой. Замок, могучий тёмный гигант, умирал.

А дождь шёл и шёл. Он смывал кровь с его лица, скрывая следы в грязи. Будто сама ночь укрывала беглеца, пряча от глаз тех, кто искал бы его.

Мальчик упал, но поднялся. Его дыхание сбивалось, руки дрожали, но он всё ещё шёл. Один, среди безликой тьмы.

Может, он бежал к свободе. Может, в пасть новым хозяевам. Он не знал. Но шагал, пока в груди ещё теплилось сердце.

И дождь глушил его шаги. Глушил память и весь его маленький мир.

Только где-то далеко, за стенами тучи и пепла, кто-то клялся в мести. Кто-то ковал будущее. И судьба Империи, уже обагрённая кровью, сплеталась в новый узор.

В этот час, мир принадлежал предателям.

Но будущее шло по грязной дороге. Маленькими, сбивчивыми шагами.

Глава 1.Чёрный ворон

Дождь не утихал уже третью ночь. Он стекал по крышам, забивал стоки, превращал улицы в грязное месиво, в котором захлёбывались крысы и пьяницы. Город спал вполглаза, то ли под властью страха, то ли просто от усталости.

На перекрёстке, где фонари чадили копотью и улицы глохли под хлёсткими потоками дождя, стоял человек в чёрном.

Альфред Рейн. Двадцать два года, и ни одного лёгкого дня в жизни. По крайней мере, сколько он себя помнил.

Его плащ, промокший до нитки, тяжело висел на плечах, но он не замечал. Суровое лицо, чёрные волосы, тёмные глаза, в которых свет фонарей тонул, как в бездне. Аура отталкивала: прохожие, даже пьяницы, спешили обходить его стороной, будто за его спиной стоял сам мрак.

Если приглядеться, на груди зиял старый герб. Ворон с распахнутыми крыльями. Потёртый, едва различимый, но всё ещё живой символ. Символ того, что некогда было честью, а теперь стало клеймом.

Он ждал.

Тяжёлые шаги раздались в переулке. Трое. Нет, четверо. Слишком шумные для наёмников. Слишком уверенные для нищих.

Альфред скосил глаза. Тени вынырнули из мрака, окружая его. Люди в серых плащах, с кривыми ножами. Улыбались, как шакалы.

— Ну что, ворон, — сказал один, шрам пересекал его лицо, — в одиночку гуляешь? Плохо кончают те, кто носит чужие гербы. Особенно здесь.

Альфред не двинулся. Его взгляд обжёг того, кто сказал, заставив замолчать на полуслове.

— Герб мой, — ответил он тихо. Голос звучал сухо, как пепел. — А вот жизнь твоя — лишняя.

Ножи сверкнули, тени рванулись. Дождь заглушил звуки.

Через миг первый рухнул, держась за горло. Второй получил удар кулаком в челюсть, и кости хрустнули, как сухие ветки. Третий завыл, когда железные наручи врезались ему в лицо. Четвёртый попытался сбежать, но «ворон» уже поймал его цепким крылом.

Чёрная перчатка сомкнулась на затылке. Удар о стену. Второй. Третий. Глухой треск. Тело сползло вниз, оставив кровавый след, который дождь немедленно начал стирать.

Альфред выпрямился. Вдохнул воздух, пропитанный мокрым камнем и кровью. Его плащ снова колыхнулся на ветру.

— Империя гниёт, — пробормотал он, больше себе, чем мёртвым. — Как и всё что у неё внутри.

Он поднял воротник и шагнул дальше, в темноту, где его ждал новый день. Или новая бойня.

Только дождь сопровождал его, как вечный спутник всех идущих по дороге мрака.

Переулок вонял мочой, гнилью и потом. Дождь не смывал эту вонь, а будто разносил её, заставляя стены домов плакать грязью. Где-то глубже, за кривым навесом и ржавой вывеской, горел фонарь. Там и был его наниматель.

Старый дом, покосившийся, но с дверью из крепкого дуба. За дверью человек, что знал цену каждому удару и каждой капле крови.

Альфред толкнул дверь и вошёл.

Комната встретила его теплом и дымом. За столом сидел Картран, невысокий, плотный, с лицом, похожим на высохший лимон. Глаза у него были водянистые, но внимательные, как у паука. На столе лежали карты, кружка эля и нож, вонзённый в доску по самую рукоять.

— Ах, ворон, — протянул он, криво усмехаясь. — Ты вовремя. Дело есть.

Альфред молча сбросил капли с плаща.

— Лесные псы, — продолжал Картран. — Разбойники. Грабят караваны на восточной дороге. Люди жалуются. Дорога пустеет. А это — плохой знак для нас всех.

Он потянулся за кружкой, сделал глоток и ткнул пальцем в сторону. Из угла поднялись люди. Семеро. Разные, но одинаково неприятные.

Высокий рыжий с перебитым носом, ухмыляющийся, будто уже делил чужие кошельки. Бледная женщина с косой до пояса и глазами, холодными, как ножи. Двое братьев-близнецов с одинаковыми шрамами на щеках. Толстый, с медным молотом за плечами. И ещё двое, молчаливые, тени без лиц, но с длинными клинками за поясом.

— Эти милые ребята пойдут с тобой, — сказал Картран. — Один ты там не справишься. Слишком много тех собак в лесу. Но добыча, что найдёте при них… можете поделить между собой. Мне нужны только головы.

Слова повисли, как петля. Альфред взглянул на «напарников». Те разглядывали его не как товарища, а как соперника. Слишком цепкие глаза, слишком лёгкие ухмылки. И едкий запах ножа за спиной.

— Справимся, — тихо сказал Альфред, оглядывая компанию. — Лишь бы цена того стоила.

Картран улыбнулся, но в его улыбке не было тепла.

— Вот и ладно. Тогда ступайте. Дождь смоет ваши следы.

Они вышли в ночь. Город остался позади, только мутные огни фонарей маячили на горизонте. Лес впереди поднимался стеной, чёрной, шумной, колышущейся от ветра.

Семеро переговаривались, насмехались друг над другом, точили ножи на ходу. Лишь Альфред шёл молча, его потёртый герб, ворон с распахнутыми крыльями, блеснул под дождём.

Тревога грызла его нутро, но он отталкивал её прочь. Он старался не верить предчувствиям. Лишь шёл вперёд.

А дождь лил, как будто хотел смыть их всех: и лесных разбойников, и тех, кто идёт за ними.

Дорога становилась уже, пока наконец не растворилась среди густых елей. Под ногами чавкала грязь, дождь бил по капюшонам, хлестал по лицам.

Семеро переговаривались громко, как будто не боялись, что их услышат. Вскоре разговор обернулся на Альфреда.

— Ты всё молчишь, ворон, — ухмыльнулся рыжий с перебитым носом. — Откуда такой? Из армии? Или из воровской шайки?

— Не твоё дело, — бросил Альфред.

— Эй, да он у нас вежливый, — протянула бледная женщина с косой. — Может, у него язык отсох?

Альфред взглянул на неё. Взглядом, холоднее самого дождя.

— Я пришёл работать. Не болтать.

— Не горячись, парень — обнажил в усмешке кривые зубы рыжий. — Мы все тут друзья.

Смех, перешёптывания. Братья переглянулись. Толстяк плюнул в грязь.

Но вскоре разговоры стихли. Наёмникам наскучило долбиться об каменную стену. Они пошли молча, но их глаза, цепкие, внимательные, то и дело скользили по Альфреду.

Он шёл чуть впереди, прислушиваясь. Лес жил своей жизнью: ветер трепал ветви, где-то ухала сова, вода капала с листвы. Но ни единого человеческого голоса, ни одного костра вдалеке.

Пусто. Слишком пусто.

Альфред остановился.

— Здесь никого нет.

— Ошибаешься, ворон, — раздался, едва сдерживающий смех, голос за спиной. — Они пришли.

Альфред медленно повернулся. Семеро стояли полукругом. Но ни один не смотрел в лес. Все только на него.

Улыбки. Холодные, хищные.

— Видишь ли, — сказал рыжий, доставая нож, — по правде, платят нам не за разбойников. А за твою глупую голову.

Женщина с косой усмехнулась:

— Но ты, похоже, и сам это учуял. И всё равно пришёл. Болван.

Мгновение, и сталь сверкнула.

Альфред рванулся первым. Его кулак встретился с лицом рыжего, и тот рухнул, разбрызгивая кровь по грязи. Но остальные уже были готовы. Молот и клинки врезались в него. Металл рассекал плоть Альфреда, хрустели кости.

Он бился, как зверь. Клинок в его руке рубил без пощады. Первый — перерезанное горло. Второй — грудь, разрубленная до сердца. Братья-близнецы пали почти одновременно, один с криком, другой с открытым ртом, не успев закричать. Женщина с косой метнулась к нему, но он схватил её за волосы, притянул к себе и вогнал сталь под рёбра.

Пятеро легли в грязь. Дождь смывал их кровь в почву.

Двое оставшихся двигались слаженно, как опытные палачи. Толстяк ударил молотом Альфреду в бок, рыжий полоснул по плечу. Альфред рухнул на колено, но рванулся вперёд, вцепившись в толстяка. Они повалились в грязь, бились, пока рыжий не вогнал нож в его спину.

Боль вспыхнула, как пламя. Альфред дёрнулся, вырвал нож из спины и полоснул им по горлу рыжего. Тот отшатнулся, зажимая рану.

Но сил больше не было. Клинки воткнулись снова. Грудь. Живот. Спина. Мир поплыл.

Те двое ещё дышали. Рыжий, зажимая рассечённое горло, сорвал с Альфреда плащ, плюнул ему в лицо:

— Сдохни в грязи, ворон.

Они исчезли в ночи, оставив его умирать.

Альфред стоял на коленях. Кровь заливала руки, смешиваясь с дождём. Грудь горела, дыхание рвалось, взгляд мутнел.

Он поднял голову к чёрному небу, будто хотел что-то сказать, и рухнул лицом в землю.

Сознание погасло.

Но глубоко внутри, под слоями боли и тьмы, что-то тлело. Сила. Не обычная. Не человеческая. Та, что не даёт ворону умереть, даже если его крылья перебиты.

Тьма не отпускала его долго. Она была вязкой, липкой, как смола, и звала глубже, туда, где всё тихо и спокойно. Там не было боли. Не было криков. Не было памяти. Только тишина.

Но вороны не спят в могилах.

Он вдохнул резко, будто ледяной нож пронзил лёгкие. Воздух ворвался в грудь вместе с болью. Болью, такой, что хотелось снова уйти в чёрную тьму и больше не возвращаться.

Альфред открыл глаза.

Над ним висели ветви елей, тяжёлые от дождя. Ночь сменилась серым рассветом, но дождь всё ещё лил, монотонный и бесконечный. Грудь горела, живот был пробит насквозь, плечо рассечено до кости. Тело — одно сплошное месиво.

И всё же он дышал.

С усилием он перевернулся на спину. Руки дрожали, пальцы скользили в грязи, смешанной с его кровью. Он посмотрел вниз, раны были смертельные. Любой другой давно бы окоченел в этом лесу. Но мясо на его груди уже медленно стягивалось, словно невидимые нити шили плоть обратно. Кровь переставала течь. Дыхание становилось глубже.

Боль не уходила, нет. Она оставалась, жгла, кромсала, но вместе с ней шло и другое, странное, дикое ощущение. Сила, будто не его собственная, словно сама смерть пыталась удержать его, но он срывал её пальцы.

Альфред зажал зубы, стиснул землю и выдохнул сквозь кровь:

— Ещё не время.

Он поднялся на колени. Ворон на его груди, герб, изрезанный и залитый кровью, всё ещё был с ним.

Тела предателей валялись неподалёку. Пятеро, убитые его рукой. Лица перекошенные, оскаленные. Дождь потоком лился на них, но не смывал мерзости.

Альфред вытер рот тыльной стороной ладони, оставив кровавую полосу.

— Сначала вы, — хрипло сказал он мёртвым. — Потом те двое. А следом и главная добыча.

Он поднялся. Каждое движение отзывалось огнём внутри, но он стоял. Жив.

Лес шептал ветвями, дождь глушил шаги. Мир будто ждал, что он сделает первый взмах крылом.

И он сделал.

Он пошёл дальше в лес, уже без спутников. Но с яростью, которая была крепче любого клинка.

И где-то впереди те двое, что бежали. Те, кто видел, как он падает. Те, кто будут не первыми, и не последними свидетелями того, что ворон не умирает.

Глава 2. Инквизитор

Колёса глухо стучали по камням. Дорога уходила всё дальше на север, в земли, где суровые ветра резали лицо, где леса были темнее, чем в остальной Империи, и где в каждой тени виделся заговор.

В тяжёлой чёрной карете сидел Леон Клотер, молодой имперский инквизитор. Его короткие белые волосы были безупречно зачёсаны набок, а чёрный плащ с белыми вставками идеально лежал на плечах. Он читал донесение, ровным взглядом скользя по строчкам, словно по мёртвым телам.

Рядом, на скамьях, сидели его спутники.

Лорд Тюрил Клотер — худой, болезненного вида, но с глазами, которые видели слишком многое. Он мрачно постукивал пальцами по подлокотнику. Когда-то викарий, ныне советник племянника.

Аргидий — массивная фигура в красном, с маской и широкополой шляпой. Его дыхание сквозь железо звучало как приглушённое рычание. Он перебирал тяжёлую плеть, будто молился, а может, предвкушал.

Сир Оберон Сиас, «Чёрный дракон», громоздился, занимая полповозки. Его огромные руки были покрыты старыми шрамами, глаза ледяные, с искрами животного. Его смех, глухой и хриплый, разносился внутри, когда он слушал рассказы о том, как местные дворяне «встречают» имперских сборщиков податей.

— Север всегда был гнилым, — пробасил Оберон, вытирая рот рукавом. — Дворы в сговоре с королями за горами. Псы, что ждут, когда хозяин подаст им кость.

— И хозяином они видят не Императора, — прошипел Аргидий сквозь маску. — Неверные. Еретики. Все они. Их дома нужно обратить в пепел.

Леон отложил бумаги. Его голос был спокоен, почти мягок, но в нём не было ни тени тепла:

— Поспешные выводы хуже измены. Мы едем за правдой, а не за костями.

В повозке повисла тишина. Даже Оберон хмыкнул, но замолк.

К полудню отряд остановился. Сотня воинов раскинула лагерь, маги ставили охранные печати.

Леон вышел из повозки и поднялся на холм. Ветер бил ему в лицо, острый, как лезвие. Перед глазами открывался север: далёкий город внизу, его крыши укутаны серым дымом, стены тонули в сумраке. А за ним горы. Чёрные, заиндевелые, словно из самих костей мира. Они давили на взгляд, обещая смерть тем, кто рискнёт идти дальше.

Он стоял, глядя вдаль, руки сложены за спиной.

Через время к нему подошёл Тюрил. Его фигура тянула за собой тень, глаза смотрели устало, но пронзительно.

— Снова любуешься холодной красотой, — сказал он, остановившись рядом.

— Как бы странно ни звучало, — ответил Леон, — но есть в этих мрачных краях что-то чарующее.

Тюрил кивнул, в молчаливом согласии, и они уже вместе стояли, оглядывая чёрные горные вершины.

Леон помолчал ещё немного, и затем тихо спросил:

— Дядя. Что ты чувствуешь, глядя на меня?

Тюрил нахмурился.

— Это странный вопрос.

— Странный, но честный. — Леон повернулся к нему, и в его взгляде было больше льда, чем в северных горах. — Что чувствует брат, зная, что его сестра была вынуждена лечь под Императора? Что её гордость сломали? Что я — незаконный сын, пятно на её крови и позор на вашем доме?

Тюрил долго молчал. Ветер трепал его короткие тёмные волосы с проседью. На его лице не было ни гнева, ни жалости, лишь утомление человека, который прожил слишком долгую жизнь среди яда и теней.

— Чувствую, — наконец сказал он, — что Император взял то, что хотел. А моя сестра заплатила за это. И что ты — не её позор. Позор — его.

Леон прищурился.

— Ты говоришь это, потому что любишь меня? Или потому что боишься, что однажды я спрошу ещё прямее?

Тюрил посмотрел ему в глаза.

— Я говорю это, потому что ненавижу ложь. Ею пропитано многое в нашей империи, включая и эти края. Но в тебе её нет. Как нет и чувства стыда, и позора в моём сердце, когда я смотрю на тебя.

Они стояли молча. Внизу дымились костры лагеря, над ними кружили вороны.

Леон снова посмотрел на город. Его рука медленно сжалась в кулак. В воздухе мелькнула едва слышная искра, тонкая, как паутина молнии.

— Значит, север ждёт очищения. — Его голос был твёрд. — И мы принесём его.

Леон спустился с холма, и спустя время их повозка медленно двинулась к северному городу. Городские стены, мрачные и серые, сливались с дождливым небом. Каменные башни увенчаны черепичными крышами, сквозь которые пробивался серый туман.

На узких улицах их встретили не приветствия, а холодные взгляды. Дети торопливо юркали за углы, женщины молча захлопывали ставни, будто само их присутствие было дурным предзнаменованием. Ворота, ещё утром распахнутые для купцов, теперь держались нараспашку неохотно, словно под тяжестью невидимого страха. Каждый шаг повозки отдавался гулким стуком по мокрой брусчатке.

— Смотрите-ка, — протянул Оберон, щурясь на закрывающуюся дверь ближайшего дома. Его плечи едва помещались в тесном пространстве повозки — Как крысы при свете фонаря. Стоило нам показаться, и все по норам. Любопытные… но слишком пугливые, чтобы подойти ближе.

Аргидий, укутанный в багряные одежды, скрестил руки на груди и процедил сквозь зубы:

— Они чувствуют вину. Кто боится правосудия, тот его достоин. Простые люди не стали бы отводить глаза, увидев слуг Императора.

— Простые люди, — хрипло отозвался Оберон, — Эти людишки слишком долго не чувствовали на себе сапога настоящей власти. Пусть их сердца хорошенько пропитаются страхом. Мне этот запах уж точно по душе.

Тюрил откинулся на сиденье, не спеша, и его спокойствие резало по контрасту с чужой горячностью. Он изучал лица прохожих долгим, проницательным взглядом.

— Их можно понять, — произнёс он холодно. — В эти края давно не заходили представители столицы. Они не знают, что мы ищем. Не ждут от нас добра. И, если честно… я бы на их месте тоже насторожился.

Леон сидел рядом, молчаливый, стиснувший плащ так, что костяшки побелели. Его взгляд скользил по тёмным окнам, по теням, прячущимся за занавесками. Каждый быстрый жест прохожего казался угрозой. В груди щемило от неуверенности, но на пальцах заиграла тонкая, едва видимая искра молнии.

Аргидий резко выпрямился, глаза его вспыхнули праведным жаром.

— Но не нам быть снисходительными! Заговоры не возникают сами по себе. Их лелеют. Выкармливают. И те, кто носит в сердце предательство, должны узнать страх Божий и карающую руку Империи.

— Ох, началось, — протянул Оберон с ленивой усмешкой. — Опять твои проповеди. Вот скажи честно: ты хоть раз видел, чтобы фанатизм остановил преступника? Меч и огонь, вот что люди понимают без переводчика. Действовать нужно быстро и жёстко, и у местных больше не возникнет соблазна играть в мятежников.

Тюрил, наклонился вперёд, чтобы его услышал только Леон. Голос его был мягок, но твёрд.

— Не бери близко к сердцу. Эти двое вечно спорят: один ищет еретиков под каждым камнем, другой мечтает всех камнями же и забросать. Ты же, подумай своей головой. Будь внимателен. Мудр. Спокоен. И если придёт время проявить жёсткость, покажи её ровно настолько, сколько необходимо, не более.

Леон кивнул, не отвечая. Его взгляд поймал на стене следы былых пожаров, потемневшие камни, обугленные балки. Город дышал ранами прошлого и ждал новых.

Сквозь стук колёс и ритм дождя он прошептал:

— Здесь царит холодная тьма.

Сквозь дождь, смывающий следы на улицах, Леон видел не только хмурый город, но и грядущую войну: тихую, холодную, скрытую, которая таилась в каждом углу. И впервые он почувствовал, что его молодость не оправдание, а испытание.

Повозка скрипнула и остановилась у главных ворот города. Леон с лёгкостью спрыгнул на мокрую брусчатку, скользя в потоке дождя. Его свита последовала за ним, плечом к плечу, словно единый клинок.

На площади их встретил старый стражник с побледневшим лицом, держа в руках длинный посох. За ним, на возвышении, стояли городские советники: двое пожилых мужчин в строгих серых одеждах и одна женщина с холодными глазами, держащая руки сцепленными перед грудью.

— Инквизитор Клотер, — произнёс старший из советников с лёгкой дрожью в голосе. — Мы… рады вашему прибытию. Северные земли ждут вашей… мудрости.

Леон не улыбнулся. Его взгляд, острый и холодный, прошёлся по каждому, кто стоял перед ним. Внезапно казалось, что даже дождь отступил, уступая место напряжению.

— Северные земли ждут… или боятся? — спросил он тихо, но его слова прозвучали, как выстрел.

Советники переглянулись. Женщина на мгновение дрогнула, но быстро вернула себе холодное спокойствие.

— Прошу вас, проходите, не стоит задерживаться долго на этом треклятом дожде.

Главы города, проводили Инквизитора в ратушу. Широкие окна пропускали тусклый свет фонарей, а высокие потолки украшали резные балки.

— Мы разместили вас и вашу свиту в лучших покоях города, — говорил один из старейшин, человек с седой бородой и тяжёлой коричневой мантией. — Можете не опасаться, здесь нет никакой опасности. Всё спокойно.

Леон кивнул, но взгляд его оставался неподкупно строгим:

— Под спокойствием часто скрываются тени, — сказал он ровно. — Я заметил, что имперская подать с северных провинций уменьшилась. Ходят слухи о сговоре с враждебным северным королевством.

Старейшины переглянулись, пытаясь скрыть лёгкое напряжение, но быстро собрались с невозмутимыми лицами.

— Мы уверяем вас, Инквизитор Клотер, — ответил один из них, — что нет и никогда не было такой угрозы.

Леон промолчал, оставив сомнение в воздухе, а его свита расселась по комнатам. Ночь накрыла город своей тёмной вуалью.

Тихий треск догорающей свечи нарушал тишину покоев. Леон сидел за массивным столом, заваленным донесениями и свитками. Его пальцы ритмично постукивали по краю, глаза бегали по строчкам, но мысли ускользали в сторону. В голове всё ещё звучали слова, сказанные им дяде у холма.

Лёгкий скрип двери возвестил о визите. Вошёл Тюрил, высокий, худой, с осунувшимся лицом, освещённым огнём свечи. В руках он держал книгу в кожаном переплёте, но отложил её на стол, глядя на племянника своим внимательным, всегда чуть усталым взглядом.

— Ты всё работаешь, — произнёс он негромко. — Остальные отдыхают, готовятся к пути, а ты сжигаешь глаза об эти бумаги.

Леон откинулся на спинку стула, провёл ладонью по лицу.

— У меня нет права на отдых, пока враги империи прячутся за чужими улыбками.

Тюрил слегка усмехнулся уголком рта.

— Ты слишком молод, чтобы говорить, как старик.

Некоторое время они молчали. Потом Леон поднял взгляд на дядю. Его красные глаза потемнели, стали серьёзнее, чем обычно.

— Дядя, — сказал он медленно, будто решаясь, — я хотел извиниться. За тот разговор у холма.

Тюрил слегка вскинул бровь.

— Ты имеешь в виду вопрос о своём происхождении и моей сестре?

— Да, — твёрдо кивнул Леон. — Я не должен был касаться этой темы. Особенно так. Это… слишком личное.

Тюрил шагнул ближе к столу, опёрся на него костлявыми пальцами. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнула искра воспоминаний.

— Личное? Возможно. Но я давно привык к тому, что в моей семье личного мало что осталось. Моя сестра была гордой женщиной. Её волю сломали, как ломают кости стальным клинком, и этим клинком стал твой отец. Император взял, что хотел, и никто не смел ему перечить. Я ненавидел его за это.

Он сделал паузу, будто прислушиваясь к себе.

— Но знаешь, Леон… — голос его стал тише. — С тех пор прошло много лет. Я вижу перед собой не тень жестокой воли императора, а молодого человека, который идёт своим путём. Ты не обязан повторять судьбу ни своего отца, ни матери.

Леон сжал кулаки на столе. Его испепеляющий взгляд дрогнул, смягчился.

— Всё же… мне жаль. Если тогда я задел твою память о ней.

Тюрил выпрямился, сложив руки за спиной, и покачал головой.

— Ты не задел. Ты напомнил. И, возможно, это к лучшему.

Некоторое время он смотрел на племянника, словно оценивая его.

— Ты рад, что я рядом? — спросил он, неожиданно для Леона.

— Да, — ответил Леон без тени колебаний. — Рад. И благодарен. Пусть я бастард, и многие в этой империи видят во мне лишь позорный след греха моего отца, но ты… ты всегда относился ко мне как к равному.

Тюрил слегка усмехнулся, в уголках глаз залегли новые морщины.

— Может, я просто слишком стар, чтобы видеть в тебе грехи императора. Я вижу в тебе племянника. И, быть может, человека, которому ещё предстоит изменить эту страну.

Леон молчал, опустив глаза. Между ними повисла тишина, не давящая, а словно освобождающая.

Наконец, Тюрил взял со стола книгу, кивнул и направился к двери.

— Отдыхай, Леон. Тебе ещё понадобится ясный разум в этих краях.

Когда он вышел, Леон на мгновение позволил себе закрыть глаза. Его губы дрогнули в почти невидимой, скоротечной улыбке.

Леон устало провёл рукой по лицу, погасил одну из свечей и начал снимать камзол. В воздухе ещё витали слова дяди, и впервые за долгое время на сердце казалось чуть спокойнее.

Он положил камзол на спинку стула, остался в рубашке, и только начал развязывать ворот, когда едва уловимый скрип заставил его насторожиться. Не скрип дерева, не дуновение ветра, а чужое присутствие.

В следующее мгновение окно с треском распахнулось, внутрь ворвались три фигуры в промокших плащах. Их движения были резкими и отточенными. С крыши хлынул поток дождя, вместе с каплями воды в покои ворвался запах гари и железа.

— Имперский бастард, — прошипел один из них, поднимая руку. Ярко-оранжевое свечение вспыхнуло между пальцев мага огня. Его заклинание обжигало воздух, готовое сорваться смертоносным пламенем.

Леон отпрянул к столу, схватил кинжал, лежавший рядом с документами, и отразил первый удар, когда огненный снаряд сорвался с руки мага. Половина комнаты вспыхнула пламенем, дерево зашипело, но Леон успел перекатиться в сторону.

Двое других нападавших кинулись вперёд, выхватив клинки. Один ударил в грудь, но Леон перехватил запястье, резко дёрнул и ударил локтем в лицо, выбивая врага из равновесия. Второй разрубил воздух, но клинок лишь разодрал ткань рубашки и рассёк плечо Леона.

Боль отозвалась горячей волной, но Леон не замедлил. Его руки засияли, с треском вырвалась молния, осветив тёмные покои. Электрический разряд ударил в мага огня, сорвав с него крик боли. Плащ загорелся, и фигура рухнула, за бьющимся в конвульсиях телом запахло палёным мясом.

— Один! — коротко выкрикнул Леон и развернулся к оставшимся.

Схватка была быстрой и кровавой. Первый из нападавших получил кинжал в горло, захрипел и замаячил, разбрызгивая кровь по полу. Последний, увидев гибель товарищей, рванулся назад, но Леон, стиснув зубы, метнул разряд молнии, выбивший из него оружие. Мужчина рухнул на пол, держа обожжённое плечо.

Тяжело дыша, Леон шагнул к нему.

— Ты останешься в живых. Но только для того, чтобы рассказать, кто тебя послал.

Он ударил рукоятью кинжала по виску убийцы. Тот повалился, теряя сознание.

Леон провёл рукой по плечу, где тлела неглубокая рана от клинка. На мгновение он сжал зубы, но уже через секунду боль отступила, кожа медленно затягивалась, оставляя лишь след красной полосы.

В этот момент двери распахнулись, вбежали Тюрил, Аргидий и ещё несколько магов. Пламя убитого мага огня освещало обугленные стены.

— Что здесь произошло? — резко спросил Тюрил, мгновенно оценивая картину.

Леон выпрямился, поднял глаза, тяжело дыша.

— То, ради чего мы здесь. — Он кивнул на обмякшее тело пленного. — Теперь у нас будет шанс узнать, кто решился поднять руку на инквизитора.

Тишину нарушал лишь шум дождя за окном и треск догорающего пламени.

С первыми серыми лучами рассвета над городом всё ещё висела тяжёлая мгла. Дождь не прекращался, тонкие струи воды стекали с крыш, превращая улицы в вязкую жижу. Под ратушей, в сыром и тёмном подвале, где каменные стены были испещрены следами ржавчины и плесени, зажгли факелы. Их свет едва разгонял мрак, оставляя лица присутствующих в резких, искажённых тенях.

На деревянном кресле с железными ремнями сидел пленный убийца. Его руки и ноги были надёжно закреплены, плащ сорван, лицо бледное и испитое. Глаза, ещё вчера горевшие злобой, теперь метались в страхе.

Перед ним стояли Леон, Тюрил и Аргидий. В стороне, скрестив руки, молчаливой тенью присутствовали Оберон и ещё двое рыцарей.

Аргидий, облачённый в алый церковный костюм, медленно развернул кожаный свёрток с инструментами. Железные клещи, тонкие иглы, плети с крюками на концах, всё аккуратно блестело в тусклом свете. Священник словно любовался ими, медленно касаясь каждого пальцами в шипастой перчатке.

Пленник тяжело дышал, его кожа давно утратила человеческий цвет, на ней чередовались ожоги, порезы и следы железных когтей Аргидия.

— Признайся, — его голос гулко отразился от каменных стен. — И Господь, возможно, смилостивится над твоей душой.

Пленный прикусил губу, но промолчал.

Аргидий шагнул ближе. Одним движением он вогнал иглу в бедро пленника. Тот вскрикнул, задыхаясь, и дёрнулся в оковах.

— Говори! — рявкнул викарий, изогнув иглу так, что тело бедняги выгнулось в неестественном положении. — Имя. Место. Кто стоит за заговором?

Пленный лишь захрипел, кровь скопилась в уголках его рта.

Леон сжал челюсть, наблюдая. Его лицо оставалось холодным, но пальцы на руках, сложенных на груди, нервно дёрнулись.

Тюрил стоял в стороне, заложив руки за спину. На его лице застыло бесстрастное выражение, но морщины у глаз выдавали усталость и отвращение.

— Он уже на грани, — тихо заметил бывший викарий. — Ещё чуть-чуть, и толку от него не останется.

— Чушь! — отрезал Аргидий, с фанатичным блеском в глазах. — Душа грешника должна быть выжжена, чтобы раскрыть свою гниль!

Леон сидел неподалёку, на тяжёлом дубовом стуле, и пристально наблюдал. Его лицо оставалось непроницаемым, но внутри всё сжималось. Каждый крик пленного отзывался в нём неприятной нотой, которую он пытался заглушить холодным рассудком.

— Мы тратим время, — сухо сказал он, поднявшись со стула и подойдя к пленнику. — Кто заплатил тебе? Имя.

— Я… не знаю… — прохрипел пленник, уже захлёбываясь от боли. — Нам заплатили… много… человек не назвал имени…

Аргидий усмехнулся под маской и взял в руки плеть с короткими цепями.

— Все они так говорят в начале. Но к концу… вспоминают всё.

Удар разорвал тишину. Металл вонзился в плоть, оставив кровавые полосы. Крики убийцы наполнили камеру, эхом отражаясь от камня.

Тюрил стоял неподвижно, его тёмные глаза внимательно следили за процессом. Он выглядел равнодушным, но Леон, бросив взгляд на дядю, заметил напряжённость в его лице.

— Довольно, — сказал Тюрил наконец. — Этот человек уже сказал главное: его купили, и имя он не знает.

— Лжёт, — отрезал викарий. — Нужно ломать дальше, пока не вывернет всю душу.

Леон подошёл ближе к пленнику. Мужчина, истерзанный, с растрескавшимися губами, поднял взгляд, полный отчаяния.

— Клянусь… я не знаю… — прохрипел он.

И прежде чем Леон успел задать новый вопрос, тело пленного содрогнулось в конвульсиях. Дыхание оборвалось. Голова бессильно свесилась на грудь. Он умер, не выдержав боли.

Некоторое время в подземелье стояла гробовая тишина, нарушаемая только треском факелов.

Аргидий тяжело дышал, и, кажется, даже наслаждался моментом.

— Пусть его душа горит в аду, — сказал он негромко, и разочарованно вздохнул, вытирая руки в красную ткань. — Жалкий пёс. Нужно выдрать правду из других. Начнём с чиновников. С них всегда легче, чем с бандитов.

Леон молча отвернулся. Его лицо оставалось каменным, но в глазах промелькнула тень раздражения и холодной ярости.

Но Тюрил поднял руку, прерывая викария.

— Достаточно. У нас есть куда более интересный след.

Все взгляды обратились к нему.

— Ходят слухи, — произнёс он медленно, будто каждое слово весило камень, — что во всём этом может быть замешан лорд Дюкон Шатор.

Имя упало в подвал, словно раскат грома. Даже Аргидий на мгновение замолк.

— Падший маг-оборотень, — пробормотал Леон, вспоминая донесения из архивов. — Его должны были казнить…

— Ему даровали жизнь, — холодно сказал Тюрил. — Пятнадцать лет назад он помог твоему отцу и его сторонникам. Но жадность и безумие не исчезают. Он снова предал империю. Сейчас же он скрывается в крепости на границе. Там, где люди пропадают без следа, а земля кишит тварями, созданными его руками.

Аргидий гулко рассмеялся из-под маски, будто услышав обещание божественного суда.

— Вот кто будет нашей добычей. Вот кому я вырву душу!

Взгляд Леона поднялся, его глаза блеснули.

— Но… — Леон шагнул ближе, растерянность читалась в каждом движении. — Ты уверен? Это не ошибка?

Тюрил приложил ладонь к плечу племянника, мягко, но так, чтобы Леон понял: он говорит серьёзно.

— Уверенность — роскошь. Но выбора у нас нет. Имя Шатора, пока что единственная надёжная зацепка, и, если он действительно связан с заговором, нужно двигаться к нему немедленно. Остальные детали расскажу по дороге, здесь задерживаться нельзя.

— Хорошо. Мы отправимся к Дюкону, — ответил Леон. — Но этот город должен понять: покушение на инквизитора не остаётся безнаказанным.

Леон повернулся к Оберону, стоявшему у выхода, в человеческом облике.

— Сожги ратушу. Пусть огонь очистит этот гнилой приют для предателей.

Оберон кивнул и хитро улыбнулся, а в чёрных глазах сиял зловещий блеск.

К вечеру над городом нависла грозовая туча. Воздух был плотным, влажным, пропитанным тревогой, словно сама земля ожидала беды. Толпа жителей собралась на площади, не решаясь громко говорить, лишь шёпот да редкие детские крики нарушали тишину.

Сначала раздался тяжёлый топот, будто сама земля задрожала. Потом крики ужаса, и в небо, разрывая серые тучи, взмыл чёрный силуэт. Огромные крылья распахнулись, заслоняя солнце. Чёрные чешуйчатые пластины поблёскивали в отблесках факелов. Глаза, горевшие алым пламенем, пронзили ночной мрак.

— Дракон! — истошный крик пронёсся по площади. — Чёрный дракон!

Люди бросились врассыпную, но никто не мог скрыться. Монстр, тяжело взмахнув крыльями, спикировал вниз, и земля содрогнулась, когда огромные лапы ударили по брусчатке. Оберон Сиас, рыцарь и оборотень, в своей истинной форме выглядел как воплощённая кара империи. Его пасть распахнулась, и улицу озарил поток огня.

Пламя охватило ратушу. Дерево и камень треснули, горя изнутри. Огненный вихрь поднялся в ночное небо. Люди кричали, падали на колени, молились, проклинали: каждый по-своему, но страх был един.

На фоне горящего здания, возвышаясь на ступенях, стоял Леон Клотер. Его белые волосы отсвечивали в свете пламени, лицо было спокойным, но глаза жёсткими, исполненными неумолимой решимости. Рядом, в полумраке, мрачно возвышался Тюрил, а Аргидий, словно опьянённый зрелищем, прошептал:

— Так будет со всеми, кто встанет против воли Империи.

Когда крыша ратуши рухнула, в небо взметнулся огненный столб. Чёрный дракон поднял голову, выпустил последний поток пламени, и снова распахнул крылья, уносясь в тьму.

Горожане, лишённые слов, дрожали, понимая, что это предупреждение для всех.

Леон задержал взгляд на пылающем здании, холодно смотря на огонь, отражающийся в его глазах и тихо сказал, так, чтобы слышали только его ближайшие спутники:

— Империя не прощает.

Отряд инквизитора вскоре собрался у выезда из города. Лошади фыркали, воины молча проверяли оружие. Дождь усиливался, впереди тянулись тёмные леса и горы, ведущие к границе. Их ждала дорога к мрачной крепости Дюкона Шатора — месту, где легенды о чудовищах оживали, а сама земля будто отвергала свет.

Леон сел в седло, бросив последний взгляд на горящий город, и, подняв руку, скомандовал:

— В путь.

Глава 3

Холодный ветер пронизывал лес, пробираясь сквозь мокрые ветви и неслышно стелился между чёрных стволов. Альфред, тяжело дыша, брёл по размокшей земле, оставляя за собой неровную кровавую тропу. Его раны начали затягиваться, но слабость всё ещё висела тяжёлым грузом на теле. Каждый шаг отзывался болью, но он шёл, мрачно, стиснув зубы, ведомый одним лишь чувством: жаждой мести.

Вдруг он замер.

Сквозь полог деревьев вдалеке тянулись вверх чёрные клубы дыма, будто сама земля была пробита огненным копьём. Дым исходил со стороны города. Альфред нахмурился.

— Чёрт… — прохрипел он.

Его мысли метнулись к наёмникам, к предательству и к тому, кто за этим стоял. Если двое выживших действительно добрались до города, они непременно потянулись к нанимателю, требовать объяснений или награды. Альфред не собирался позволять им жить дольше.

Он двинулся дальше.

Город встретил его давящей атмосферой. Улицы кишели людьми, толпами, сбившимися на площадях. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то кричал, размахивая руками, пересказывая кошмарные подробности.

— Дракон! Это был дракон! — визжал мужчина с обожжённым лицом.

— Чёрное чудовище спустилось с небес и испепелило ратушу! — воскликнула женщина, обнимая детей.

— Гнев империи! Нас всех сожгут за чужую вину! — проклинал старик.

Но Альфред проходил сквозь толпу, не оборачиваясь. В его голове звучало только одно имя. Того, кто предал.

Он остановился у тяжёлой двери, ведущей в укромное логово его нанимателя. Несколько секунд слушал тишину за дверью, затем, с силой ударив ногой, выбил её.

Дверь распахнулась, ударившись о стену, и Альфред ворвался внутрь. Его пальцы уже сжимали рукоять клинка, готового впиться в горло предателя.

Но вместо привычного хаоса и паники он увидел совсем иную картину.

Картран сидел за столом, и, к удивлению Альфреда, выглядел совершенно спокойным. На его лице не было ни следа страха, будто визит раненого и мрачного наёмника был ожидаем.

Но куда больше внимание приковал другой.

Прямо напротив, в полутьме, сидел высокий незнакомец. Его тело полностью скрывали чёрный плащ и многочисленные белые бинты, словно он был перебинтован с головы до ног. На груди висел медальон с алым камнем, мерцающим в полумраке, а лицо закрывала серебряная маска, покрытая замысловатыми узорами.

Альфред сделал шаг вперёд, прищурившись, и клинок в его руке чуть дрогнул.

Незнакомец медленно повернул голову. Металл маски блеснул в отблеске свечи, и низкий, спокойный голос разрезал тишину:

— А, вот и ты… — сказал он, будто приветствуя старого знакомого. — Мы тебя уже заждались.

Альфред замер, его взгляд метнулся от нанимателя к незнакомцу. В груди наёмника бушевал гнев, сердце требовало крови, и он едва сдерживался, чтобы не обрушить клинок на предателя прямо сейчас.

Картран, ощутив эту жгучую ненависть, осторожно поднял руки и негромко произнёс:

— Не спеши, Альфред. Сядь. Гость объяснит тебе, что он здесь делает.

Альфред оскалился, губы дрогнули в мрачной усмешке.

— Я предпочту, — произнёс он низким голосом, — прирезать тебя за то, что ты пустил нож в мою спину.

Его шаг был полон ярости, но прежде чем клинок успел взлететь, спокойный, ровный голос незнакомца пронзил воздух:

— Достаточно.

Альфред остановился, хотя пальцы продолжали сжимать рукоять меча. Незнакомец слегка склонил голову, и серебряная маска отразила пламя свечи.

— Ты всё ещё не понимаешь, — продолжил он, тихо, но с такой уверенностью, что каждое слово будто проникало прямо в разум. — Это не предательство. А испытание. Любопытство. Мне нужно было знать, тот ли ты, за кого себя выдаёшь. Тот ли, кем ты на самом деле являешься.

Альфред сузил глаза.

— Испытание?.. — он едва не прорычал. — А если бы я сдох в том лесу?

— Тогда, — безмятежно ответил незнакомец, — ты оказался бы не тем, кого я ищу.

Тишина повисла на мгновение, тяжёлая, как камень. Альфред ощутил, что его ярость сталкивается с непостижимой холодностью собеседника.

— Что тебе от меня нужно? — наконец спросил он, сделав шаг ближе, так что между ними остался лишь стол.

Незнакомец наклонил голову, и в тусклом свете алый медальон на его груди блеснул кровавым цветом.

— Всё узнаешь, если пойдёшь со мной, — произнёс он. — Благодарю твоего нанимателя за службу, но теперь он больше не нужен.

Он поднялся в рост, высокий, словно тень, и приглашающе протянул руку к Альфреду.

— Пойдём, — тихо сказал он. — Обещаю, ты не будешь разочарован.

Альфред смотрел на протянутую руку незнакомца, не двигаясь. Его сердце стучало в висках, разум требовал осторожности, а кровь мести.

— Не разочарован? — мрачно произнёс он. — Я уже разочарован тем, что до сих пор не перерезал горло этому гнилью пропахшему трусу.

Он медленно перевёл взгляд на Картрана. Тот вздрогнул, понимая, что в глазах Альфреда не осталось ни капли сомнений.

— Подожди! — торопливо заговорил он, поднимая руки, словно пытаясь отгородиться от неминуемой участи. — Я ведь не хотел тебя убить, это всё… договорённость… испытание, как сказал господин. Всё ради дела…

Но слова тонули в холодной тишине. Альфред сделал шаг, другой. В глазах его полыхнуло, словно огонь в тёмной пещере.

Незнакомец в маске, казалось, не вмешивался. Он лишь наблюдал, тихо, спокойно, будто решение уже было принято заранее.

— Дело?.. — произнёс Альфред хриплым голосом. — Моё дело было выжить. А твоё — не предавать.

Сталь сверкнула в полутьме. Крик нанимателя оборвался, не успев превратиться в мольбу. Его тело осело на пол, а тёмная кровь растеклась по доскам.

Альфред тяжело выдохнул, глядя на мертвеца. На мгновение он почувствовал облегчение, но внутри тут же поднялась волна новых вопросов. «Зачем? Кто этот человек в маске? Почему именно он?»

Незнакомец спокойно кивнул, будто подтверждая правильность поступка.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь ты готов.

Альфред вскинул голову, испепеляющим взглядом уставившись на маску.

— Готов к чему?

— К встрече с самим собой, — ответил тот. — И с тем, что ждёт тебя впереди.

Он повернулся к двери и сделал шаг в сторону выхода, даже не оборачиваясь.

— Идёшь со мной — получаешь ответы. Останешься здесь — найдёшь лишь смерть, когда город падёт окончательно. Выбор за тобой.

Альфред ещё раз посмотрел на труп нанимателя, затем, на странного спутника с серебряной маской и красным камнем. Его челюсть напряглась, в глазах промелькнуло колебание.

Но внутри что-то подсказало ему: идти.

Дождь моросил, превращая улицы города в вязкую жижу. Они вышли из тёмного логова, и Альфред, идя чуть позади, наконец нарушил молчание:

— Кто ты? — его голос прозвучал глухо и жёстко.

Незнакомец в маске остановился под светом одинокой фонарной лампы. Капли дождя скатывались по его серебряной маске, отражаясь тусклым блеском в красноватом камне медальона.

— Моё имя ничего тебе не скажет, — ответил он спокойно, почти холодно. — Имя — лишь звук, бесполезный знак. Важно то, что ты есть. А ты, Альфред, представляешь куда больший интерес, чем любое моё имя.

Альфред стиснул челюсти.

— И что же во мне такого интересного?

— Твоя кровь, — негромко произнёс незнакомец. — Твоя сила. Твоя способность исцеляться от ран, что давно бы убили любого человека. Она делает тебя особенным. Опасным. И нужным.

Альфред нахмурился, но промолчал.

Маска слегка повернулась в его сторону.

— Знаешь, что меня действительно удивило сегодня? — продолжил незнакомец. — То, что инквизиторы прибыли сюда так скоро. Я рассчитывал на большее время… Но похоже, что их прибытие — лишь вопрос неизбежности.

Альфред напрягся.

— Инквизиторы?..

— Да. И не одни, — в голосе незнакомца прозвучала досада. — Они привели с собой Оберона Сиаса. Чёрного дракона.

Он замолчал, будто пробуя это имя на вкус.

— Слишком грозный враг для небольшой группы, которой я располагаю. Даже для меня.

Альфред вскинул бровь.

— Группы?

Серебряная маска слегка наклонилась.

— Скоро ты с ними встретишься. Они ждут нас в горах. Мы разбили временную базу в старой кузнице. Заброшенной… но очень подходящей для наших нужд.

Он сделал шаг вперёд, не оглядываясь:

— Ты увидишь всё сам.

Альфред смотрел на его спину, тёмную фигуру, словно растворявшуюся в ночи. Внутри закипали вопросы. Зачем он ему нужен? Что за люди скрываются в горах? И какое отношение всё это имеет к его способности выживать там, где другие умирали?

Он сжал кулаки, чувствуя, как свежие шрамы под плащом ноют, но уже почти затянулись. И последовал за незнакомцем.

Они шли по узкой тропе, ведущей из города к предгорьям. Дождь постепенно стихал, но воздух оставался тяжёлым, насыщенным дымом и гарью от пожарища, город ещё не оправился от удара дракона. Альфред невольно бросал взгляд назад: тёмные клубы дыма тянулись к небу, закрывая солнце, будто пытаясь спрятать свет от этого проклятого места.

Шаги незнакомца звучали размеренно и уверенно, словно он не замечал ни сырости под ногами, ни холода. Альфред же шёл чуть позади, сжимая рукоять меча под плащом.

Он не доверял. Не мог доверять. Вчерашняя ночь оставила в душе шрамы, куда глубже ран на теле. Семеро наёмников, которых он принял за союзников, обернулись врагами. А этот загадочный человек с серебряной маской говорит о каком-то «испытании», будто предательство было игрой.

Альфред мрачно усмехнулся про себя. «Игрой. Для кого?»

Мысли уходили дальше, к истокам. Он почти не помнил своего детства. В памяти оставались лишь размытые образы: холодные стены приюта, крики на тёмных улицах, запах крови и грязи. Сколько он себя помнил, жизнь всегда сводилась к одному — выживи. Укради или убей, если нужно. Охраняй тех, кто платит, пока плата не иссякнет. Так он стал тем, кем был сейчас, мужчиной, которого невозможно сломать, но и человеком без корней.

А теперь этот забинтованный незнакомец будто видел его насквозь. Говорил о его крови, о силе, о регенерации, как о некоем даре… Альфреду не нравилось, что чужак знал о нём больше, чем он сам. И всё же внутри зародилось что-то большее, чем настороженность. Интерес.

Что это за человек? Откуда он знает? Почему так уверен в каждом слове?

Альфред хотел бы спросить, но язык отказывался произносить вопросы. Показывать интерес, значит ослабить бдительность. А сейчас он не имел права на слабость. Он уже однажды позволил себе поверить. И едва не умер.

Пальцы крепче сжали рукоять меча. Он чувствовал сталь под ладонью, и это напоминало: пока у него есть оружие, он жив.

— Далеко ещё до твоей кузницы? — мрачно бросил он, чтобы скрыть собственные мысли.

Незнакомец даже не обернулся.

— Уже скоро.

Его голос был спокоен, лишённый малейших эмоций. И именно это беспокоило Альфреда больше всего.

Он поднял взгляд на горы впереди. Их склоны терялись в тумане и дождевых струях. Где-то там, среди заброшенных каменных строений и холодных пустошей, ждала встреча с «группой» незнакомца. И, возможно, ответы.

А может быть, новая ловушка.

Альфред шёл дальше, не ослабляя хватку на мече.

Тропа становилась всё круче, камни под ногами скользили от влаги, туман стелился по ущелью, словно живая завеса. Несколько раз Альфред ловил себя на мысли, что ему хочется спросить, кто этот человек? Но лишь сейчас, когда впереди показался тёмный контур старого каменного моста, он всё же решился.

— Кто ты такой? — спросил он негромко, но с холодной твёрдостью, готовый услышать любую ложь.

Незнакомец не сразу ответил. Его шаги оставались такими же спокойными, но в голосе, когда он заговорил, появилась тень воспоминаний:

— Когда-то я был человеком весьма могущественным. Моё имя имело вес в империи, и судьбы целых провинций менялись по моему слову. Но всё это осталось в прошлом. Теперь я, лишь тень, остаток прежнего величия.

Он слегка повернул голову, и в свете солнца маска блеснула своим холодным серебром.

— Но всё это изменится. Очень скоро баланс сил в государстве дрогнет. И тогда придёт наше время.

Альфред хмуро посмотрел на него, но вида не подал. Эти слова звучали слишком уверенно. Слишком… опасно.

— Ты знаешь обо мне больше, чем я сам, — сказал он, вглядываясь в бинтованную фигуру. — Откуда?

Незнакомец остановился и медленно повернулся к нему лицом.

— Альфред Рейн, — произнёс он, отчётливо, словно заклинал. — Наследник некогда великого дома Рейнов.

Альфред вздрогнул. Горло словно перехватило. Он никогда, никому не называл фамильного имени. Никогда не позволял прошлому догнать его. Но сейчас, этот человек назвал его так легко, словно всегда знал.

— Как… — он невольно сделал шаг назад.

Незнакомец тихо усмехнулся, едва заметно качнув плечом.

— Ты слишком уверен, что можешь скрыться. Но подумай сам: кому бы пришло в голову носить на плаще вышивку с вороном? Тот самый символ, что когда-то красовался на знамёнах Рейнов.

Альфред замер, стиснув зубы. Действительно, он нашил этот символ совсем недавно, образ ворона возвращался в снах, словно сам вёл его куда-то.

— Я начал носить его не ради показухи, — глухо ответил он. — Просто… освежил воспоминания. Туманные обрывки. Этот ворон не давал мне покоя. Хотелось… узнать больше. О себе. О семье. Кто я есть на самом деле.

Он сам удивился, что произнёс это вслух.

Незнакомец склонил голову чуть набок, и его голос зазвучал мягче, почти обещающе:

— Ты узнаешь, Альфред. Узнаешь всё. Но не здесь. И не сейчас.

Он кивнул вперёд.

— Сначала — к кузнице. Там ждут те, кто помогут нам.

Альфред поднял взгляд. Сквозь серый туман на склоне горы показались очертания старого строения: каменные стены, обвалившаяся крыша, тёмный провал открытых ворот. Старая кузница. Их путь почти завершён.

В груди у него сжалось что-то странное: смесь страха, недоверия и того самого интереса, что грыз его с самого начала.

Старая кузница выглядела мрачно и заброшенно: каменные стены покрыты мхом, крыша местами рухнула, а в распахнутых воротах клубилась тьма. Лишь тусклые отблески факела внутри выдавали присутствие людей.

Незнакомец в серебряной маске негромко пробормотал что-то, слова гулко прозвучали, словно эхо чужого языка. В воздухе послышался хрустящий треск, будто бы лопнула тонкая стеклянная плёнка. Сразу же стало слышно: внутри строения говорили голоса, смех и переброски словами.

Из кузницы вышли трое.

Первым шагнул юноша с длинными светлыми волосами. Его голубые глаза блестели в темноте густых деревьев, а улыбка была лёгкой и чуть насмешливой. Пальцы, унизанные кольцами, лениво крутили блестящий перстень. Он был облачён в синий сюртук с вышивкой и длинный коричневый плащ, который слегка волочился по земле.

— Добро пожаловать, — весело сказал он, с прищуром глядя на Альфреда. — А мы уж думали, что хозяин дороги не отпустит вас живыми.

За ним вышел мужчина постарше, широкоплечий и выше ростом. Чёрные волосы падали ему на лицо, бородка и усы придавали виду налёт дерзкой грубости. На смуглом лице виднелись старые шрамы, а губы растянулись в улыбке, из которой блеснули зубы, словно клыки. Он окинул Альфреда взглядом — не враждебным, но оценивающим, как опытный боец оценивает другого.

Третьей показалась высокая девушка. Её руки, обнажённые по плечи, казались выточенными из стали. Вьющиеся каштановые волосы казались непослушной, но шёлковой копной, а на зелёных глазах лежала усталая, но добрая мягкость. На поясе у неё висел боевой молот, а за спиной торчало топорище.

— Дорога в горы… — негромко выдохнул незнакомец в маске, чуть тяжело опираясь на стену. — С каждым разом отнимает всё больше сил.

— Так и знали, что не стоит тащиться налегке, — усмехнулся темноволосый. — Но ничего, дойдёшь, старик. Мы ведь рядом.

Альфред молчал, настороженно разглядывая всех троих. От них не веяло той липкой угрозой, к которой он привык от прежних «товарищей по ремеслу». В них чувствовалась жизнь, пусть опасная, но не ядовитая.

Незнакомец поднял руку и поочерёдно указал на каждого.

— Рудигер Фоллен, маг льда. Талантливый, слишком жизнерадостный для этого мира, но, увы, без него нам было бы скучно.

— Бальдур. Разбойник в прошлом, сейчас — наш проводник и клинок. Он может убить тебя, улыбаясь, но предпочитает пока улыбаться.

— Аннет. Кузнец, оружейница и воительница. Если ты дорожишь своим черепом, не проси её «полегче ударить».

Они слегка поклонились, каждый по-своему: Рудигер театрально прижал руку к груди, Бальдур лишь лениво махнул пальцами, Аннет кивнула серьёзно, будто приветствуя равного.

Альфред не спешил отвечать, его рука всё ещё покоилась на рукояти меча.

И вдруг он почувствовал, что что-то… не так. Словно тень скользнула за спиной.

— И наконец, — произнёс незнакомец в маске, — наш самый тихий и самый точный друг.

Голос прозвучал почти рядом с ухом:

— Микас.

Альфред резко обернулся — и едва не выхватил меч. За его плечом стоял человек в чёрном капюшоне, лицо скрыто под тёмной тканью, лишь серые глаза холодно поблёскивали в щели. Тонкий, гибкий, с луком за спиной и колчаном стрел. От него исходила тишина, не угроза, а сама суть скрытности.

— Я сопровождал вас с того момента, как вы взошли на горную тропу, — произнёс он ровным голосом.

Альфред ощутил, как у него внутри похолодело. Ни единого звука. Ни малейшего ощущения слежки.

— Чёрт… — тихо выругался он про себя, сжав рукоять меча. — Я и вправду не заметил.

Незнакомец тихо усмехнулся.

— Теперь ты понимаешь, Альфред, почему я сказал, что разочарован ты не будешь.

Внутри кузницы оказалось на удивление уютно. Каменные стены грели от жара пламени, в старом очаге, когда-то служившем для плавки металла, теперь пылал костёр. Медный котёл над огнём источал густой запах тушёного мяса с травами. Воздух наполнился смесью дыма, металла и еды, странное, но тёплое сочетание.

Альфред, едва переступив порог, ощутил, как желудок предательски сжался. Он не ел толком с утра, и запах вызвал в нём яркую, почти звериную жажду пищи. Аннет, заметив его взгляд, мягко улыбнулась:

— Садись, воин. Хочешь ты того или нет, а трапеза после дороги нужна каждому.

Бальдур хохотнул, усаживаясь рядом и разваливаясь так, будто был у себя дома:

— Особенно после знакомства с нашим молчаливым хвостом, — он кивнул в сторону Микаса, что молча скользнул в угол и сел так, чтобы видеть вход.

Все расселись вокруг костра. Рудигер, словно шут на пиршестве, первым потянулся за миской и сделал нарочито восторженный вдох:

— Ах, да это же божественный аромат! Я готов поклясться, Аннет, твоя стряпня сильнее любого заклинания.

— Заклинание у меня одно, — хмыкнула она, разливая похлёбку по мискам. — Соль да мясо. Но ты всё равно будешь облизывать пальцы.

Смех, лёгкие шутки, треск дров: всё это ненадолго разрядило напряжение. Но Альфреду было не до шуток. Когда миска оказалась в его руках, он сделал пару быстрых глотков, а затем, отложив её, спросил:

— Чем вы… занимаетесь?

Тишина длилась лишь миг, но чувствовалась намеренно. Потом Бальдур усмехнулся, вытирая губы рукавом:

— Мы — охотники. Точнее, прикидываемся ими. Вычищаем всякую мерзость, которую оставил после себя старый псих Дюкон Шатор. Его твари до сих пор рыщут по этим местам, жрут скот, калечат крестьян. Дворяне же платят, чтобы никто не тревожил их охотничьи угодья. Вот мы и делаем вид, что решаем проблему.

— Делаете вид? — нахмурился Альфред.

Рудигер кивнул, посерьёзнев:

— Да. Мы убиваем чудовищ, это правда, но не ради благородного долга. Пока мы скрываемся под личинами охотников, никто не задаёт лишних вопросов. А вопросы сейчас нам совсем ни к чему.

Разговор незаметно перешёл на город. Гости за столом заговорили о том, что туда прибыл инквизитор и его свита. Опасность витала в воздухе, напряжение чувствовалось даже в их шутках. Имя Оберона Сиаса, Чёрного дракона, было сказано негромко, но с уважением и мрачной опаской.

Альфред слушал, хмурясь, пока Бальдур, лениво откинувшись на лавку, не обратился к их лидеру:

— Что скажешь, Кловис?

Имя отозвалось эхом в голове Альфреда. Он словно уже слышал его где-то, давно, но не мог вспомнить где.

Незнакомец в маске чуть склонил голову, словно намеренно позволив звуку этого имени зазвенеть в воздухе. Потом медленно снял перчатку и положил порозовевшую, некогда обожжённую ладонь на колено.

— Да, — тихо сказал он. — Пожалуй, настал момент.

Его голос стал глубже, серьёзнее. Он посмотрел прямо на Альфреда.

— Моё имя — Кловис Фармонд. Когда-то я был Верховным магом при дворе старого императора.

Он говорил спокойно, но в каждом слове чувствовалась тяжесть воспоминаний. Остальные молчали, как будто слышали эту историю уже не раз.

Альфред пожал плечами.

— Для меня это мало что значит. — Он отставил миску. — Гораздо важнее то, чего вы хотите добиться. И есть ли в этом выгода для меня.

Рудигер прыснул со смеху:

— Серьёзный парень! Сразу к делу — награда, планы, куда дальше!

— Да он ещё и по нам соскучиться не успел, — добавил Бальдур, подмигнув. — Только вошёл, а уже требует, чтобы карты на стол.

Аннет лишь вздохнула и бросила короткий взгляд на Кловиса.

Но Кловис кивнул.

— Нет, он прав. Время меняется. И если раньше мы могли скрываться, то теперь, когда инквизиция совсем рядом, выбора больше нет. Нам пора действовать.

Шутки мгновенно стихли. С лица каждого сошли улыбки, остались лишь сосредоточенность и внутренняя готовность.

Кловис выпрямился, его фигура в свете костра выглядела почти зловещей.

— Когда-то, — начал он, глядя прямо в глаза Альфреду, — существовала личная гвардия императора. Чёрная гвардия. Маги и воины, верные лишь ему, носившие чёрные с красным доспехи. Их имя внушало страх врагам и уважение союзникам. Но нынешний император, Аллерас, упразднил её. Он заменил воинов своей, новой — «Багряной гвардией». Красный цвет — его родовой символ, и он предпочёл, чтобы отныне все служили лишь ему.

Кловис сделал паузу, оглядел своих спутников.

— Но пришло время возродить Чёрную гвардию. Пока мы скрывались под маской охотников, мы заслужили репутацию надёжных бойцов. На нас смотрят как на спасителей деревень и лесных поселений. Этим доверием мы и воспользуемся.

— Согласен, — кивнул Бальдур. — Пусть думают, что мы воины ради их спокойствия. А на самом деле…

— На самом деле, — подхватил Кловис, — мы готовим почву для того, чтобы нанести удар. Чтобы показать миру, что Чёрная гвардия жива.

Рудигер приложил руку к сердцу, театрально склонив голову:

— Я готов служить в новой гвардии, милорд.

Аннет молча сжала кулак и опустила его на колено. Бальдур довольно хмыкнул. Даже Микас, сидящий в углу, медленно кивнул.

Лишь Альфред остался неподвижен, задумчиво глядя в пламя. Его мысли плутали меж слов Кловиса и собственными сомнениями.

«Чёрная гвардия… Возрождение… А мне какое дело? Я всю жизнь жил по пути меча, один. Что я найду здесь? Семью? Или снова предательство?»

Костёр трещал, освещая суровые лица. Когда Кловис поднялся и сделал шаг к Альфреду, тени на стенах кузницы дрогнули. Остальные замолчали, даже ложки перестали стучать о миски.

Кловис остановился прямо напротив Альфреда и, чуть склонив голову, сказал тихо, но с силой, от которой голос будто заполнял всё пространство:

— Ты, Альфред Рейн, сын и внук воинов Чёрной гвардии. Твой отец и твой дед служили верно истинному императору, и верили, что лишь через преданность Империи можно сохранить её величие. Они пали не от рук иноземных врагов, а стали жертвами предательства.

Альфред вздрогнул. Слова, которых он никогда прежде не слышал, но которые звучали пугающе правдиво.

Краем глаза он уловил взгляды остальных. Аннет — внимательная, напряжённая, будто примеряла его силу на вес. Бальдур — с прищуренной хищной улыбкой, но в его глазах читался интерес, почти уважение. Рудигер — сдержанно, но с неподдельным любопытством, словно видел перед собой не просто наёмника, а нечто большее. Даже Микас, молчаливый и неподвижный, смотрел на Альфреда чуть дольше, чем обычно.

Кловис шагнул ещё ближе.

— Ты думаешь, что твоё прошлое — лишь цепь боли и одиночества. Думаешь, что тебе выпала лишь судьба бродяги, выживающего день за днём. Но ты ошибаешься. Ты — наследник. И ты сыграешь ключевую роль в наших делах. Не только потому, что мы нуждаемся в твоём клинке. Но потому, что именно через тебя судьба выведет нас к тому, что было утеряно.

Маска Кловиса блеснула в свете огня.

— С тобой мы возродим Чёрную гвардию. А ты сам найдёшь ответы на свои вопросы. Ты узнаешь, почему ребёнком был вынужден бежать, и чья рука лишила тебя дома и имени. Но всему своё время. Завеса тайны спадёт, когда ты будешь готов.

Он положил ладонь Альфреду на плечо, жест, от которого по коже пробежал холодок, будто магия коснулась его.

— А пока… нужно спешить. Завтра нас ждут тяжёлые дни. Отдохни, Альфред. Найди силы. Потому что впереди — борьба, в которой ты, хочешь того или нет, обретёшь своё истинное место.

С этими словами Кловис обернулся к остальным:

— Отдыхайте. Успех неминуем. Вопрос лишь во времени.

Они зашевелились, каждый по-своему принимая решение лидера. Но Альфред остался неподвижен. Где-то глубоко в груди он ощутил странный отблеск, словно огонёк, тёплый и живой. Он не знал, что это значит. Но впервые за долгие годы его существование перестало казаться пустым. Впервые он почувствовал, что, возможно… он нужен.

Глава 4

Отряд Леона остановился на небольшой поляне, среди которой догорал разведывательный костёр. Сырые ветви трещали, бросая красные искры в серое небо. Вокруг стеной стоял чёрный лес, глухой, будто бездонный.

Леон и Тюрил вышли к опушке. Воздух был холодный и влажный, тянуло туманом. Вдалеке, на фоне блеклых облаков, чернела могучая тень. Оберон Сиас, в облике дракона, возвращался с разведки: его крылья неторопливо разрезали воздух, каждый взмах отзывался в земле глухим эхом.

Леон вскинул голову, проследил за хищной фигурой, медленно снижающейся к лагерю.

— Он словно сам лес, — сказал он тихо. — Чёрный, чуждый, и всё же… нужный нам.

Тюрил кивнул, но ничего не ответил.

Леон нахмурился и, не отводя взгляда от дракона, произнёс:

— Дядя… Откуда ты узнал, что Дюкон Шатор может быть связан с заговорщиками на севере?

Тишина повисла тяжёлым грузом. Лес шумел ветвями, будто подслушивал. Тюрил долго молчал, словно взвешивал каждое слово, и только когда Оберон скрылся за деревьями, он наконец заговорил:

— Ты прав… но лишь наполовину.

Леон резко обернулся к нему, глаза полыхнули удивлением и недоверием.

— Что это значит?

Тюрил посмотрел на племянника холодно, почти отстранённо:

— Одной из наших задач является поручение, данное мне лично императором. Секретное. Если мы найдём доказательства измены северных правителей, нам надлежит склонить Шатора на нашу сторону. Предложить ему прощение… и использовать его созданий — чудовищ, оборотней — для железного удара по заговорщикам.

Слова прозвучали глухо и твёрдо, как удар молота.

Леон сжал кулаки, его голос дрогнул:

— И ты говоришь мне об этом только сейчас? Мне, кому отец доверил вести этот отряд? Почему император сказал об этом тебе, а не своему сыну?

— Потому что ты — слишком юн, — спокойно ответил Тюрил. — И потому что покушение в городе подтвердило худшие опасения. Мы не знаем, кто в этих землях враг, а кто друг. Здесь каждый может быть шпионом. Но Шатор… он вне этого круга. Его ненавидят крестьяне и дворяне, и недаром: он похищает людей, насылает чудовищ. Именно потому он и ценен. У него нет союзников — и это делает его слабым. А слабых легче склонить.

Леон отвернулся, глядя в темнеющий лес. Где-то в глубине прокричала сова, и этот звук показался ему зловещим предвестием.

Он ощущал, что в груди поднимается холодный гнев. Теперь, когда правда открылась, его миссия казалась ещё более опасной.

— Значит, мы должны заключить союз с человеком, которого все называют чудовищем? — тихо сказал он. — С тем, кто ради власти калечит тела и души?

Тюрил положил руку на его плечо, тяжёлую и твёрдую, словно камень.

— Иногда, Леон, именно чудовище становится лучшим союзником. Пока оно помнит, кто его приручил.

Лес содрогнулся, когда над поляной раздался рёв, похожий на раскат грома. Сильный порыв ветра ударил в лица Леону и Тюрилу, пригибая к земле мокрую траву. Сквозь тучи вырвалась громадная тень, Чёрный дракон, стремительно снижался, будто огромный клинок, рассекающий небо.

Крылья, испещрённые прожилками, как чёрные паруса, медленно сложились, и тяжёлое тело рухнуло на землю в нескольких десятках шагов от них. Земля содрогнулась. Из пасти вырвался клуб чёрного дыма, словно из глубокой кузницы.

И вот, в одно мгновение облик начал таять, растворяться, будто пламя, поглощённое тьмой. Чешуя исчезла, плавясь в воздухе, кости и мышцы скрутились, сокращаясь, и вскоре на земле, среди клубов пара, стоял обнажённый человек. Оберон Сиас. Высокий, могучий, с телом, казалось вырезанным из чёрного камня. Его глаза всё ещё горели драконьим огнём, а на коже проступали следы чешуи, исчезающие, словно ожоги.

К нему тут же кинулись оруженосцы и слуги. Один подал массивный чёрный панцирь, другой наплечники с острыми шипами. Два бойца на коленях застёгивали поножи и сапоги с тяжёлыми железными пластинами. Металл звенел, ремни натягивались. Оберон стоял неподвижно, гордо, словно позволял им прикасаться к себе лишь из милости.

— Говорите громче, господа, — его голос прозвучал низко и насмешливо. — Я едва не принял ваш разговор за молитву.

Леон обернулся к нему, стараясь не показать, что его задело.

— Ты подслушивал.

Оберон оскалился, принимая из рук оруженосца наручи и с лёгкостью защёлкнув замки сам.

— Дракон не подслушивает. Дракон слышит. Всё. Даже то, что вам кажется тайной.

Тюрил смотрел на него с привычной холодной выдержкой.

— Значит, слышал о поручении императора.

— О да, — Оберон кивнул, позволяя слуге застегнуть на груди чёрный панцирь. Железо блеснуло в отблеске костра. — Переманить Шатора, узурпатора, убийцу и мясника, чтобы использовать его тварей против других врагов. Великолепный план, достойный имперской игры.

Он шагнул вперёд, сапоги с глухим звоном вдавили землю. Его глаза сверкнули.

— Но скажите мне, — он обратил взгляд к Леону, — готовы ли вы пожать руку чудовищу, зная, что его пальцы ещё пахнут кровью невинных? Или оставите это грязное дело нам, тем, кому нечего терять?

Слуги подали ему длинный чёрный меховой плащ с зазубренным краем. Оберон не стал его застёгивать, позволив ткани тяжело свисать с плеч, подчёркивая силу и варварскую мощь.

Леон встретил его взгляд, в котором полыхала холодная ярость.

— Если этого требует император… я сделаю то, что нужно. Но не позволю чудовищу диктовать условия.

Оберон тихо рассмеялся, гулко и мрачно, как далёкий гром.

— Храбрость или наивность? Посмотрим. Впрочем… — он расправил плечи, и черные наплечники с шипами сверкнули. — Иногда чудовище — лучшее оружие. Даже если оно жаждет крови хозяина.

Оберон ещё не успел договорить, как воздух вокруг словно сгустился, молчание тянулось тяжёлой нитью. Леон не отводил взгляда, пальцы его невольно сжались в кулак, и тонкая искра пробежала по костяшкам.

Тюрил тихо вздохнул и сделал шаг вперёд, встав между ними. Его голос прозвучал ровно, но в словах была сталь:

— Хватит. У нас нет времени мериться эго. И нет права забывать, кто мы.

Он обернулся к Оберону, и в его глазах на миг мелькнул отблеск холодной памяти.

— Ты говоришь о Шаторе как о чудовище. Но разве не он сделал тебя тем, кто ты есть? — голос Тюрила оставался спокоен, почти мягок, и именно от этого слова резали глубже. — Когда-то ты был безымянным рыцарем, простым воином, потерянным в своей слабости. И сам пошёл в его руки. Сам выбрал стать оружием.

Леон удивлённо взглянул на дядю, а затем на Оберона.

— Это правда?..

Мгновение Оберон молчал. Его лицо исказилось тенью ярости и гордости. Он рывком застегнул последний ремень доспеха, и металл лязгнул так, будто под его руками сломались кости.

— Правда, — произнёс он глухо, и уголки его рта дёрнулись в мрачной усмешке. — Но знай, мальчишка… я не раб Шатора. Я превзошёл его волю. То, что он создал, — моё. Я — хозяин своей силы.

— Хозяин или пленник? — тихо бросил Тюрил. — Это решишь не ты. Это решит история.

Оберон сверкнул глазами, и на миг показалось, что он вот-вот сорвётся в драконью ярость. Но вместо этого он лишь резко отдёрнул плащ и отвернулся, тяжело ступая прочь к лагерю, будто каждый шаг приглушал бурю в нём.

В этот момент Аргидий, который молчал до сей поры, шагнул вперёд.

— Я скажу прямо, — он скрестил руки на груди. — Мы совершаем ошибку, надеясь на тварей, созданных еретиком. Чудовище всегда остаётся чудовищем. Служение злу — пятно, что не смоется. Сначала оно сожрёт врагов, а потом — нас.

— Твои слова — яд, викарий, — отозвался вдали голос Оберона, не оборачиваясь. — Но я не забываю их.

Леон стоял между ними, чувствуя, как тяжесть миссии давит на плечи всё сильнее. Его юное сердце колотилось от противоречий, но в груди уже рождался холодный огонь, понимание, что каждый из спутников несёт в себе опасность не меньше, чем те враги, к которым они идут.

Ночь накрыла поляну. Костёр трещал, выстреливая искрами в тёмное небо. Вокруг дремали оруженосцы, воины и слуги; лишь редкие шаги часовых разрывали сонную тишину. Леон сидел, задумчиво глядя в пламя, и чувствовал, как мысли жгут его не меньше огня. Рядом тихо присел Тюрил, его дядя, завернувшийся в тёмный плащ.

— Дядя, — тихо начал Леон, — я должен знать. Кто такой Оберон на самом деле? И почему Шатор… выбрал именно его?

Тюрил долго молчал. В отблесках пламени его лицо казалось вырезанным из камня. Наконец он заговорил — спокойно, но с оттенком усталости:

— В те годы, когда Дюкон Шатор ещё был в милости императора, многие лорды и рыцари стекались к нему, словно мотыльки на огонь. Каждый мечтал о силе. Они умоляли его одарить их новым телом, новым обликом. Кто-то хотел стать зверем, чтобы вселять ужас. Кто-то — крылатым созданием, чтобы господствовать над небом. Но сам Шатор грезил лишь об одном.

Тюрил перевёл взгляд с костра на Леона, и в его глазах мелькнула тень.

— Он мечтал создать идеальное существо. Дракона. Символ безмерной мощи, огня и гибели. И он его получил. Оберон — плод этих поисков. Один из немногих, кто выжил. Один из редчайших, кто сохранил рассудок и способен возвращаться в человеческий облик.

Леон нахмурился, чувствуя неприятное жжение внутри.

— Значит, он… чудовище.

— Или человек, который слишком далеко зашёл, — спокойно поправил Тюрил. — Разница часто тоньше, чем кажется.

Огонь потрескивал. Долго они сидели в молчании. Наконец Леон тихо спросил:

— А отец… чего он хочет? Настоящая цель императора — это война на севере? Или всё же Шатор?

Тюрил чуть улыбнулся уголком губ, усталой, холодной улыбкой человека, привыкшего к хитросплетениям дворовой политики.

— Истинные планы твоего отца, Леон… загадка даже для такого прожжённого человека, как я. — Он покачал головой. — Император держит в уме десятки ходов, и редко раскрывает их кому бы то ни было. Нам остаётся лишь исполнять волю, и учиться распознавать то, что скрыто за словами.

Леон опустил взгляд в костёр, и пламя отразилось в его глазах, будто там разгоралось ещё одно пламя: жёсткое, упрямое, молодое.

— Тогда я сам выясню, чего он хочет, — прошептал он.

Тюрил посмотрел на племянника дольше обычного. И, впервые за долгое время, в его взгляде мелькнула крупица тревоги.

Леон сжал кулаки, глядя в костёр, когда вдруг в тишине раздался низкий, хриплый голос:

— Хочешь узнать, чего он хочет?

Леон вздрогнул. Оберон сидел неподалёку, в тени, почти неуловимый, как чёрный камень среди мрака. Он медленно проводил точильным камнем по длинному клинку, и каждая искра, слетающая с железа, будто вторила их разговору.

— Ты, мальчишка, спрашиваешь о тайнах императора. Но ты путаешься в вопросах, — продолжил он, не глядя на них. — Тебе надо не о нём думать. А о себе.

Леон нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

Оберон отложил камень и, наконец, поднял глаза. Они сверкнули красноватым отблеском пламени.

— Я слышал каждое ваше слово. Да, я чудовище. Да, Шатор сделал меня тем, что я есть. Но в отличие от сотен других, я выжил. И стал сильнее, чем любой рыцарь, любой маг, любой враг на севере. — Он усмехнулся. — А ты, сын императора… Ты даже не знаешь, кем являешься.

Тюрил, не меняя выражения лица, произнёс холодно:

— Довольно, Оберон.

Но Оберон не замолчал. Он чуть наклонился вперёд, и тень от его плеч легла на Леона.

— Хочешь знать правду, мальчишка? Истинные планы твоего отца? Может быть, ты и сам его эксперимент.

Воздух словно сгустился. В глазах Леона мелькнула молния, короткая искра пробежала по пальцам. Тюрил тихо, но жёстко положил руку ему на плечо.

— Спокойно. Это лишь слова, брошенные, чтобы проверить тебя.

Оберон усмехнулся и вернулся к своему клинку.

— Проверить — и напомнить. Пока ты задаёшь вопросы, твой враг набирает силу. А сила, мальчишка, всегда говорит громче правды.

Он вновь повёл точильным камнем по стали, и скрежет железа разнёсся по поляне, как предвестие грядущей бури.

Леон резко поднял голову. Его глаза сверкнули в отблесках костра, не от огня, а от разгорающегося гнева.

— Ты ошибаешься, Оберон, — сказал он твёрдо, и его голос зазвенел, как натянутая струна. — Я знаю, кем являюсь. Я — сын императора, и не позволю тебе обращаться со мной, как с мальчишкой, которым можно играть.

Оберон замер, держа клинок в руках. Тишина повисла тяжёлым гнётом, даже ночной лес будто стих. Потом он медленно встал, и его тень заслонила половину костра. Он возвышался над Леоном, как сама тьма.

— Сын императора? — с усмешкой повторил он, глядя сверху вниз. — Я видел, как гибли лучшие сыны империи. Одни плакали, другие умоляли о пощаде. Хочешь, чтобы я поверил, что ты не такой же? Докажи.

Молния прошла по руке Леона, вспыхнув ярче костра. Он сжал кулак, и воздух затрещал.

— Осторожнее, дракон, — произнёс он холодно. — Твоя сила — дар, вырванный у Шатора. Моя — в крови. Я не просил её. Но если придётся, я научусь управлять ею так, что не придётся никому ничего доказывать.

Тюрил поднялся между ними, его фигура спокойная, но твёрдая, словно каменная стена.

— Хватит. — Его голос был как удар колокола, отрезающий спор. — Нам предстоит путь, и враг сильнее любого из нас поодиночке. Не тратьте силы друг на друга.

Оберон задержал взгляд на Леоне ещё мгновение, и уголок его губ дёрнулся в недоброй ухмылке.

— Может, в тебе всё же есть что-то… — пробормотал он, отступая. — Посмотрим.

Он снова сел к оруженосцам, которые заканчивали полировать его шипастый доспех. Но теперь в его взгляде, скользнувшем на Леоне, уже не было простой насмешки, скорее любопытство хищника, впервые заметившего, что добыча может укусить.

Леон выдохнул, и только тогда понял, что всё это время его пальцы дрожали от сдерживаемой силы.

Тюрил тихо наклонился к нему:

— Запомни этот миг. Ты только что впервые показал, что достоин вести за собой. Но такие слова бросают тень, и теперь Оберон будет ждать, чтобы увидеть, сможешь ли ты выдержать.

Леон тяжело выдохнул, но прежде чем ответить Тюрилу, в тишину вклинился резкий голос Аргидия:

— Все ваши споры — пыль перед лицом Воли Всевышнего, — произнёс он, и глаза под железной маской сверкнули фанатичным огнём. — Не вы решаете, кто достоин вести, и кто должен подчиняться. Всё уже определено свыше. Император, как избранник небес, указал на Леона, и этим всё сказано.

Он ударил кулаком в железную перчатку, звон прокатился по поляне.

— Но не думай, мальчик, — он резко повернулся к Леону, — что это делает тебя неприкосновенным. Дар, данный небесами, можно и потерять, если окажешься слабым.

Оберон глухо рассмеялся, склонив голову набок, будто наслаждаясь их раздором.

— Смотри-ка, фанатик заговорил мудрее, чем обычно. Даже твой бог сомневается, Леон.

— Мой Бог не сомневается, — жёстко оборвал Аргидий, и в его голосе зазвенела сталь. — Но люди — слабы. И если ты падёшь, Леон, если ты не оправдаешь доверие, я первый обнажу клинок во имя Империи и её славы.

Слова его повисли над поляной, как удар грома. Леон почувствовал, как кровь закипает в жилах, и пальцы снова затянулись искрами. Но Тюрил тихим, но железным тоном сказал:

— Довольно. Каждый из вас видит силу по-своему: один в крови, другой в драконьем пламени, третий в небесной воле. Но сила — ничто без разума. И если мы не будем едины, то падём здесь, на этой поляне, не дойдя до стен Шатора.

Оберон фыркнул, отвернувшись, Аргидий недовольно скрестил руки, а Леон остался молча смотреть в ночь, ощущая, как вокруг него смыкается тяжесть чужих взглядов и ожиданий.

Ночью лагерь погрузился в полумрак. Лишь костёр потрескивал, высекая искры в прохладный воздух, да стражники мерно шагали вдоль опушки. Леон лежал на грубо брошенной плащ-палатке, но сон пришёл к нему не сразу. Слова Оберона, Тюрила и особенно Аргидия звенели в голове, словно удары молота.

Когда же он всё-таки задремал, мир вокруг изменился.

Он стоял посреди пустынного зала, усыпанного обломками колонн. С потолка сочился холодный свет луны, и в этом свете возникли три фигуры.

Первая — гигант, чёрный, с крыльями, сверкавшими огнём: Оберон в облике дракона. Его глаза горели, и каждый его вздох отзывался в груди Леона гулом силы.

Вторая — сияющий столп света, внутри которого угадывался силуэт Аргидия, поднявшего клинок, как жертвенный символ. От него веяло слепящим, обжигающим жаром веры, которая не терпит сомнений.

Третья — тень в длинном плаще, тихая и холодная, — Тюрил. Его глаза отражали не свет, не огонь, а глубину, в которой скрывались ответы, ещё не открытые Леону.

Они втроём смотрели на него, и каждый тянул к нему руку.

— Выбери силу! — гремел голос дракона. — Ступи по пути крови и мощи, и никто не устоит перед тобой.

— Выбери веру! — звенел голос столпа света. — Прими волю небес, и ты станешь орудием божественного замысла.

— Выбери разум, — говорил тихий голос тени. — Не спеши. Сила и вера падут, если ты не сумеешь видеть дальше их пределов.

Леон чувствовал, как земля под ногами трещит. С каждой секундой разломы расходились, и он мог остаться лишь на одном из этих путей. Но вдруг где-то в глубине зала вспыхнула тонкая искра — не красная, не золотая, не чёрная, а синяя, как чистая молния. Она звала его, словно напоминала: «Ты — не чья-то тень. Ты — сам».

И в тот миг, когда земля окончательно разверзлась, он протянул руку, но к чему именно, он не успел понять. Всё исчезло.

Леон резко проснулся. Костёр ещё горел, и только Тюрил сидел рядом, будто и не спал, задумчиво глядя в огонь.

— Ты видел сон? — спросил он негромко, даже не обернувшись.

Леон молчал, тяжело дыша. Но в груди его всё ещё тлела та самая искра.

Леон какое-то время сидел молча, пытаясь вернуть дыхание, но тяжесть сна давила так сильно, что молчать оказалось невозможно.

— Дядя… — наконец произнёс он, сдерживая дрожь в голосе. — Я видел их… всех троих. Оберона, Аргидия и тебя. Вы стояли передо мной, каждый тянул руку. Один обещал силу, другой веру, а ты… ты говорил про разум. Но там было ещё нечто… другое. Искра. Она будто была только моей.

Тюрил медленно повернул голову, его взгляд задержался на племяннике дольше обычного.

— И ты не выбрал? — спросил он почти шёпотом.

— Я… — Леон задумался, вспоминая, как в последний миг вспыхнула молния. — Я хотел выбрать искру. Но сон оборвался.

Тюрил на миг прикрыл глаза, и слабое отражение огня легло на его усталое лицо.

— Это не просто сон, — сказал он. — Это голос твоего пути. Мы все — отражения крайностей. Оберон — ярость и плоть, Аргидий — вера и огонь, я — холод разума и осторожности. Но ты не создан быть чьей-то копией. Искра — это ты сам.

Леон вскинул взгляд.

— Но если так, зачем тогда император послал меня с вами? Каждый из вас куда опытнее и сильнее. Я будто лишний в собственном отряде.

— Нет, — покачал головой Тюрил. — Ты — связующее звено. Император знает: чудовище, фанатик и старик не смогут идти рядом долго. Мы все тянем в разные стороны. Но только твоя искра способна стать осью, вокруг которой соберётся этот хаос.

Леон нахмурился.

— А если я не выдержу? Если искра погаснет?

Тюрил впервые за долгое время позволил себе тихую, почти невидимую улыбку.

— Тогда нас всех поглотит тьма. Но я верю, Леон. Ты сильнее, чем думаешь.

Юноша снова посмотрел на огонь. Треск горящих сучьев смешался с гулом далёкого ветра, и он поймал себя на том, что впервые за всё время почувствовал не только груз ответственности, но и крошечную надежду.

Ночь в лагере была тягучей и тревожной. Лес у самой поляны шептал в темноте, и только костёр держал мрак на расстоянии. Леон спал неровным сном, пробуждаясь от собственных видений. Ему снился город, охваченный чёрным пламенем; лица без глаз, застывшие в пустых окнах; и дракон, обрушивающий на людей море огня. В этом сне он сам стоял посреди гибели, но не как жертва, а как тот, кто держит поводья этого ужаса.

Утро встретило их холодным туманом и гулким карканьем ворон. Пока слуги собирали лагерь, Аргидий, облачённый в своё алое одеяние, подошёл к Леону.

— Господин, — начал он, — прошлой ночью ты говорил с дядей и Обероном о тайных поручениях, что возложены на тебя. Я слышал каждое слово. И твой сон… — Аргидий чуть склонил голову, словно в молитве. — Это не просто наваждение усталого разума. Это знак свыше. Господь показал тебе твой путь. Ты рождён не для того, чтобы умолять союзников, а для того, чтобы привести сюда очищение. Огонь, что ты видел, — это не разрушение, но святое пламя, изгоняющее нечисть.

Леон нахмурился, внимательно слушая.

— Не забывай, — продолжал викарий, сжимая кулак в железной перчатке, — твой отец поставил тебя над нами не для того, чтобы ты искал прощения для колдунов и чудовищ. Ты — кара, его молния. А если Шатор откажется склониться, его крепость падёт, и его же создания обратятся в прах.

Леон сжал губы, но промолчал.

К полудню они достигли болот. Повозку и лошадей оставили у кромки дороги под присмотром слуг и оруженосцев. Остальной отряд двинулся пешком. Туман сгущался, и в нём уже слышалось глухое урчание.

Болото дышало смрадом, и каждый шаг отдавался вязким звуком, будто сама земля хотела утянуть их в глубину. Узкая дорога, выложенная древним чёрным камнем, тянулась вперёд, прямая и нереально правильная посреди хаоса топей. Она вела их, словно острие ножа, к темнеющей вдалеке громаде крепости Шатора.

И тогда туман шевельнулся.

Из трясин поднялись первые уродливые силуэты, искалеченные тела, перетянутые узлами мышц, кожа лоснилась, покрытая язвами и шрамами. Кто-то ещё сохранял намёки на человеческий облик, руки, глаза, искажённые мукой, но большинство превратилось в чудовищ высотой с башню. Одни шатались на четырёх лапах, другие стояли прямо, колыхаясь, будто стволы кривых деревьев.

Оберон взревел первым. Его оруженосцы и слуги поспешили освободить своего хозяина от доспехов и одежды, пока он их не разорвал. Его тело исказилось, выросло, почернело, и в небо поднялись гигантские кожистые крылья. Тьма окутала его, и уже через миг чёрный дракон взмыл в воздух. Он сделал широкий круг, и с небес рухнула стена огня. Пламя рассекло туман, озарив мрачное болото, и первый ряд чудищ заорал, вспыхнув как смоляные факелы.

Маги Леона синхронно подняли руки. Один крикнул, и в грудь чудовища влетел столб пламени. Другой взмахнул рукой и в воздухе выросли длинные, как копья, ледяные колья, пронзившие шею пятиметрового громилы. Резкий удар ладонью следующего мага, и воздух превратился в клинки, разрывая в клочья уродливые конечности. Каменные булыжники, поднятые с самой дороги, летели, словно ядра катапульты, сокрушая монстров.

Оберон низко пронёсся над головами, хлестнув хвостом и обрушив волной пламени целую стаю тварей, что ползли из тумана. Их вой был похож на вопли тысячи глоток, но он быстро стихал, заглушённый раскатом крыльев дракона.

Леон же шёл впереди. Его свита сомкнулась стеной щитов и копий, маги выстраивались по флангам, отгоняя чудищ с обеих сторон. Юноша держался прямо, его лицо оставалось спокойным, почти холодным. Внутри горело стыдливое воспоминание о ночных сомнениях. Больше никаких слабостей. Ни перед дядей, ни перед воинами, ни перед врагами. Даже перед собой.

Он шагал вперёд, словно через строй пылающих факелов, и каждый новый взрыв магии подсвечивал его фигуру.

— Их слишком много, — пробормотал Леон тихо, глядя на очередное чудовище, рухнувшее от огня Оберона. — Это армия… Целая армия.

На миг в его сердце мелькнула странная мысль: «Не слишком ли легко мы убиваем то, что могло стать оружием против врагов? Что скажет Шатор, если мы явимся к нему, оставив лишь горы пепла от его творений?»

Но он отогнал эту мысль так же решительно, как отбрасывал сомнения. Если Шатор союзник, он поймёт. Если враг, нам всё равно придётся сразиться с его армией.

Дорога к крепости Шатора превращалась в кошмар. Из мутного тумана и болотных трясин на свиту Леона с шипением и рёвом продолжали вырываться чудовища. Они шли волной, бесконечной, как сама трясина.

Маги бросали в туман языки огня и ледяные копья, земля содрогалась от каменных обломков, вырванных чарами, воздух резали невидимые клинки.

Леон шёл впереди, обрамлённый свитой, и видел всё.

И тогда его взгляд упал на Аргидия.

Красное одеяние викария, алое, как кровь, мелькало в дыму и огне. Не боясь ни грязи, ни чёрной болотной жижи, он шагнул вперёд, обнажив оружие: длинные железные плети, увенчанные острыми шипами. С шипением металла и хлёстким свистом они рассекали воздух.

Аргидий закричал, громко, фанатично, его голос переплетался с проклятиями, обрушивавшимися на чудовищ, словно удары грома. Он бросился в самую гущу.

Плети свистели и хлестали, рвали плоть монстров, разрывали их сухожилия и кожу. Кровь брызгала на красную мантию, но Аргидий будто не замечал: он кружился в вихре железа и ярости. Он двигался с какой-то нечеловеческой лёгкостью, в изломанном танце, полном жестокости. Его голос не смолкал, он выкрикивал заклятья, проклятия, какие-то слова на чужом, мрачном языке, и чудовища, казалось, отступали от одного его крика.

Он был в своей стихии. Сияя фанатизмом и безумием, и в его движениях было что-то торжественное, как будто резня и боль, что он сеял, были для него священным обрядом.

Леон смотрел на него и почувствовал, как холод пробегает по его спине. Под маской викария, под его красным одеянием и тяжёлой бронёй, будто скрывалось нечто: не человек, а чудовище, не менее опасное и уродливое, чем те, что шли из болот.

И в тот миг, когда Аргидий, залитый кровью, вскинул руки и с диким криком разорвал очередного монстра железными плетьми, Леон невольно подумал: «а кого я держу рядом с собой? Не опаснее ли он для нас, чем эти твари?»

Наконец последние чудища, ревя, скрылись в трясине, а над болотами воцарилась пугающая тишина. Лишь треск пылающих мёртвых деревьев и тяжёлое дыхание дракона в небе нарушали её.

Отряд двинулся дальше.

Крепость Шатора возвышалась перед ними, одинокая твердыня из чёрного камня. Её стены были высоки, неровные, будто сложенные из обломков гор, зубчатые башни казались когтями чудовища, вцепившегося в землю. Ворота, массивные и безжизненные, словно пасть, готовая сомкнуться на пришедших, медленно проступали из тумана.

Леон поднял взгляд. Его сердце ударилось о рёбра сильнее, чем во время сражения.

Крепость Дюкона Шатора смотрела на него, как живое существо. И это чудовище несло в себе куда большую угрозу, чем те, что лежали мёртвым грузом в болотах позади.

Ворота мрачно скрипнули, и тяжелые створки начали медленно разъезжаться в стороны. Из клубящегося серого тумана показались силуэты. Они были ниже тех кошмарных созданий, что атаковали отряд в болотах, но куда более пугающими своей собранностью и странной, почти человеческой осанкой.

Их фигуры скрывали тёмные балахоны и рваные плащи, а из-под капюшонов виднелись лишь уродливые очертания: то перекошенные челюсти, то заострённые уши, то слишком длинные пальцы, прятавшиеся в рукавах. Они двигались размеренно, почти синхронно, словно давно привыкли к ритуальной роли привратников.

Один из них вышел вперёд. Высокий, худой, с неестественно длинными руками и ногами, он держался чуть согнувшись, будто костям было тяжело нести его тело. Лицо он прикрывал рукавом балахона, но глаза: красные, налитые кровью, горели в темноте.

Хриплый голос разнёсся под каменными сводами ворот:

— Господин наш желает принять лидера сей процессии. — Слова звучали чуждо, словно произносились впервые за долгие годы, но смысл был ясен.

Леон сделал шаг вперёд, но тут же рядом с ним двинулись Аргидий и Тюрил.

Высокое существо молниеносно переместилось между ними и Леоном. С неожиданной силой оно выпрямилось, и в его гортанном рёве прорезалась угроза:

— Лишь он!

Рука Аргидия уже тянулась к железной плети, а взгляд Тюрила похолодел. Несколько магов напряглись, готовые призвать заклятия. Но Леон поднял руку, останавливая их.

— Не нужно, — сказал он твёрдо, удивляясь самому себе, насколько спокойно прозвучал его голос. — Я иду.

Тюрил шагнул к нему ближе, понизив голос:

— Будь осторожен, племянник.

Леон лишь коротко кивнул.

Высокий провожатый слегка наклонил голову, затем развернулся и, согнувшись, зашагал внутрь крепости. Его шаги были резкими, но не торопливыми, словно он знал, что гость пойдёт за ним в любом случае.

Леон вошёл в тёмный проём, и створки ворот за его спиной сомкнулись.

Внутри его встретили мрак и сырость. Огромный зал, вытянутый, холодный, казался вырезанным из единого каменного массива. Ни ковров, ни знаков богатства, ни даже простого украшения: лишь голые стены, потемневшие от времени и влаги. В воздухе стоял запах затхлости и железа, будто в этих стенах копились столетия боли.

Высокое существо, не оборачиваясь, повело его к массивной винтовой лестнице, уходящей вверх во тьму. Тишина сопровождала их шаги, нарушаемая только эхом, раздающимся под тяжестью ног.

Леон ощутил, как холод крепости пробирается к самому сердцу. Здесь нет ни тепла, ни жизни… только тень хозяина, который ждёт его наверху.

Леон шагал по винтовой лестнице вслед за своим мрачным провожатым. Каменные ступени были скользкими от сырости, и каждый шаг отдавался гулким эхом, словно стены башни шептали о тех, кто поднимался здесь прежде и больше никогда не спускался. Воздух становился тяжелее, будто сам камень источал запах плесени и старой крови.

Шаг… ещё шаг…

И с каждым витком лестницы у Леона крепло ощущение, что он поднимается не в башню, а в пасть исполинского чудовища, медленно и неотвратимо.

Наконец, они достигли высоких дубовых дверей, обитых железом. Провожатый с уродливым лицом не сказал ни слова, лишь толкнул створку, и та, тяжело скрипнув, отворилась.

Леон вошёл внутрь.

Зал на вершине башни поразил его своим безумием. Это было что-то среднее между лабораторией алхимика и пыточной камерой. Столы были завалены неизвестными приборами, склянками с жидкостями странного цвета, медными трубками, в которых клубился пар. По стенам тянулись цепи и висели пустые клетки, в которых когда-то, несомненно, держали живых существ. Некоторые были слишком малы для человека, другие слишком велики, и в них легко мог бы уместиться даже великан. Всё помещение казалось местом, где неразличимы грани между наукой и чудовищной жестокостью.

И тут Леон услышал — тук-тук-тук. Лёгкий стук маленьких ножек по каменному полу. Сердце его дрогнуло.

Медленно, с нарочитой торжественностью, фигура у окна обернулась.

Дюкон Шатор.

Он был высок, сгорблен, и его силуэт под длинным плащом напоминал нечто неестественное. Казалось, если бы он выпрямился, его голова упёрлась бы в потолок. Плащ скрывал тело, но Леон заметил, как под его тканью пробегают странные выпуклости и двигаются лишние конечности.

А когда плащ слегка распахнулся, сомнений не осталось: у Шатора было шесть рук — длинных, костлявых, но наделённых пугающей силой. Его лицо же оставалось человеческим, но мёртвым по виду: бледная кожа натянутая, словно маска, без бровей, без волос, с жёлтыми глазами, горящими хищным блеском. Улыбка обнажила острые, как у зверя, зубы.

— Давненько… — голос Шатора был низким и тянущимся, словно эхо из пустоты. — Давненько никто по своей воле не решался нанести мне визит.

Он слегка склонил голову, затем перевёл взгляд в окно. Там, далеко внизу, кружил чёрный дракон. Улыбка Шатора стала шире.

— Оберон… моё дитя, — прошептал он с почти отеческой нежностью. — Лучшее из моих творений. Как и все остальные, что бродят по этим землям. Мои дети…

Леон сдержал гримасу. Он вспомнил уродливых тварей, которых им пришлось сражать в болотах, и тех, что встречали их у ворот.

— Дети? — холодно произнёс он. — Они убивают людей, жгут деревни, приносят лишь хаос и смерть. Такой ли участи вы желали своим детям?

Шатор обернулся к нему, шевельнув длинной шеей.

— Не все мои опыты удачны, — ответил он тоном учёного, равнодушного к ценности жизни. — Но каждый шаг, даже неудачный, приближает меня к идеальному существу. И я никогда не остановлюсь.

Леон нахмурился и, выдержав паузу, спросил:

— Скажите… эта крепость. Я не припоминаю, чтобы кто-то в империи когда-либо даровал вам земли и столь мрачное владение. Откуда оно у вас? Кто был прежним хозяином?

Шатор медленно улыбнулся, обнажив острые зубы. Его жёлтые глаза сузились в довольстве, будто он ждал этого вопроса.

— Ах… прежние хозяева, — протянул он. — Ты и твои спутники уже встречали их. Чуть раньше. Вместе с их домочадцами и вассалами.

Леон замер, в голове быстро вспыхнула догадка. Перед внутренним взором тут же встали безликие громады, что вырывались из тумана и болот, неуклюжие, уродливые, без остатка лишённые человеческого облика.

Шатор хрипло хихикнул:

— Они плохо служили мне в былой жизни… но в нынешней, после моих заботливых рук, оказались куда полезнее.

Леон невольно почувствовал холодок вдоль позвоночника, хотя постарался сохранить лицо бесстрашного переговорщика.

Дюкон Шатор сделал шаг ближе, и в зале запахло сырой землёй и железом.

— Но скажи, юный гость… чем обязан я визиту бастарда императора?

Леон не обратил внимания на колкость, поднял голову, выпрямился и заговорил твёрдо:

— Я здесь по поручению моего отца, императора. Империя готова предложить вам прощение за ваши преступления и заговор. Возвращение привилегий. Место в Коллегии магов. И всё это — если вы согласитесь выступить на стороне короны.

Шатор рассмеялся, хрипло, низко, так, что стены отозвались гулом.

— О, весьма щедрое предложение! — в его голосе звучала издёвка. — Прощение узурпатора и братоубийцы… принесённое его бастардом. Ты забавен, мальчишка.

Жёлтые глаза вонзились в Леона, и тот почувствовал, как холод пробирает до костей.

— Так значит, вы отказываетесь? — спросил он, сохранив решимость.

— Если я откажусь, — голос Шатора стал мягким, но от этого ещё более зловещим, — ничто не остановит карающую руку твоего императора, так? Ваши армии придут за мной? Пусть попробуют. У меня достаточно детей, чтобы разорвать их на куски.

Он резко замолчал, прищурившись.

— Но… заговор? — повторил он, словно вкусив новое слово. — Какой ещё заговор?

— В северных провинциях зреет измена, — сказал Леон. — И, если вы не с ними — значит, можете быть с нами.

Шатор задумчиво провёл когтистой рукой по подбородку.

— Хм… Не удивлён. Император ваш правит неудачно. Но нет, я не имею к этому отношения.

Он сделал шаг ближе, и его плащ чуть приоткрылся, показывая дрожь мелких конечностей под ним.

— Однако… возможно, я подумаю над твоим предложением. Но только если ты дашь мне то, чего мне ныне не хватает.

Леон напрягся.

— И что же это?

Шатор улыбнулся шире, обнажив острые зубы.

— Людей. Молодых. Сильных. Особенно — магов. Твои спутники подошли бы идеально…

— Никогда, — резко перебил его Леон. — Я не отдам своих людей в ваши руки.

Шатор пожал плечами, шевельнув сразу всеми шестью руками.

— Тогда вы не получите моей помощи. Привезите мне человеческое топливо — и я стану вашим союзником. Нет? Тогда ступайте прочь.

Леон стиснул зубы. Ответ Шатора был ясен, но в его словах крылась тень возможности. И он понимал, дальше разговор станет только опаснее.

Леон выпрямился, чувствуя, как взгляд жёлтых глаз пронзает его насквозь. Он склонил голову, стараясь сохранить холодную вежливость:

— Благодарю за… гостеприимство, милорд Шатор. Ваши условия я передам императору.

Дюкон чуть качнул своей длинной шеей, будто сова, и зубастая улыбка разрезала бледное лицо.

— Превосходно. Но прежде чем ты покинешь мой дом… — голос его зашипел, словно отдалённое шуршание насекомых. — Не заглянет ли ко мне Оберон? Я хотел бы вновь взглянуть на своё лучшее творение. Мечты о драконах… всегда были особой частью моего сердца.

Леон помедлил, в груди сжалось неприятное чувство. Перед глазами вспыхнуло видение: Оберон в небе, чёрное пламя, полыхающий город…

— Я передам ваше приглашение, — осторожно ответил он. — Но сомневаюсь, что Оберон согласится.

Он сделал шаг к дверям. Тяжёлый зал с его клетками и чудовищными приборами вдруг показался ещё более удушающим, словно стены впитывали каждое слово.

И тут за спиной снова прозвучал голос Шатора:

— Скажи, юноша… ты гордишься тем, что являешься сыном императора?

Леон остановился. Вопрос ударил неожиданно, как удар в грудь. На миг он почувствовал слабость, но тут же собрался, сжав пальцы на рукояти меча. Его ответ прозвучал сухо и жёстко:

— Да.

Тишина повисла, густая, почти вязкая.

Затем Шатор улыбнулся ещё шире, обнажив зубы:

— Славно.

И, едва склонив голову, он добавил:

— Прощай, Инквизитор.

Это слово прозвучало особенно тяжело. Леон ощутил, что оно словно оставило за собой след, отпечаток на его душе. Он молча кивнул и, не оглядываясь, вышел из зала.

Леон, сопровождаемый высоким существом в балахоне, шагал по холодным каменным ступеням вниз. Каждый удар его сапог о камень отдавался гулким эхом, словно сама башня следила за каждым шагом. Наконец он вошёл в зал, где уже ждали его спутники.

Оберон, вновь в своём человеческом облике, закованный в тяжёлый чёрный доспех, стоял в стороне, но его взгляд был прикован к своду потолка и стенам. В этих глазах не было страха, только глухое, неукротимое раздражение. Казалось, даже воздух вокруг него становился горячее, словно присутствие Шатора в этом месте пробуждало в нём ненависть.

Тюрил сделал шаг вперёд, пристально вглядываясь в лицо племянника:

— Ну? Как всё прошло?

Леон чуть заметно выдохнул, стараясь не выдать усталости.

— Он выдвинул встречные условия. Шатор потребовал… новых подопытных. Магов. Из нашего числа.

Повисла тяжёлая пауза.

— Что?! — Аргидий взорвался, его голос дрогнул от ярости. Он сжал кулаки, и железные плети под его мантией дрогнули, как змеи. — Как он смеет?! Требовать таких вещей от сына императора! Это оскорбление! За такое, наглеца нужно предать смерти, а его логово — сравнять с землёй!

Тени от факелов дрогнули на его красном одеянии, и на мгновение показалось, что ярость пылает вокруг него багровым ореолом.

— Не советую тратить время на слова, — глухо произнёс Оберон, и его низкий голос прозвучал, как раскат грома. — Я могу сжечь эту крепость до основания. Раз и навсегда. Пусть вместе с ним сгинут все его ублюдочные «дети».

Словно в ответ на эти слова, по залу прокатился тревожный вой и шипение. В глубине мрака зашевелились фигуры: худые и сгорбленные силуэты существ, служивших Шатору. Их спины выгибались, когти царапали каменный пол, глаза сверкали недружелюбно.

Леон поднял руку, успокаивая спутников и глядя на шевелящиеся тени.

— Довольно. Я отказался. — Его голос прозвучал твёрдо и отчётливо.

Существа стихли, но недоверчиво продолжали следить.

Тюрил скрестил руки, лицо его оставалось спокойным, но в голосе слышалась тревога:

— Император будет не в восторге от такого результата, Леон. Он рассчитывал на большее.

Леон кивнул:

— Его предложение всё ещё в силе. Если мы сумеем… найти для Шатора «сырьё» — людей, магов, — он, возможно, согласится.

Эти слова повисли в воздухе тяжёлым грузом.

Аргидий резко вскинул голову:

— Это безумие! Торговать жизнями ради союза с чудовищем?! Ты готов отдать невинных на мучения ради прихоти мерзавца?

Оберон нахмурился, его лицо скрылось под тенью шлема, но он холодно добавил:

— Он никогда не будет союзником. Только раб своего безумия.

Даже Тюрил, обычно сдержанный, нахмурил брови:

— Я не одобряю это, племянник. Цена слишком высока.

Леон выпрямился, стиснув зубы.

— Я вас услышал. Но знайте: по крайней мере, я уверен, что он не замешан в заговоре против короны. На данный момент его нейтралитет можно считать достаточным.

Он не стал добавлять, что в глубине души сомневается в этом выводе. Холодные глаза Шатора и его зубастая улыбка всё ещё стояли перед ним, не давая покоя.

Леон уже сделал несколько шагов к выходу, но вдруг остановился и обернулся к спутникам:

— Ах да… — произнёс он холодно. — Чуть не забыл. Шатор просил передать, что желает увидеть тебя, Оберон. Говорит, соскучился по своему «любимому» и самому удачному ребёнку.

В зале повисла тишина. Лишь факелы потрескивали, отбрасывая дрожащие блики на каменные стены.

Оберон поднял голову, и в его глазах вспыхнул мрачный огонь. Он медленно и отчётливо произнёс:

— Передай ему, что со своей просьбой он может поцеловать мой огромный драконий зад.

Тюрил кашлянул, Аргидий усмехнулся, но взгляд Леона оставался серьёзным. Он чуть кивнул:

— Так и думал, что ты откажешься.

Леон развернулся к дверям.

— Уходим. С меня достаточно этого мрачного места.

И впервые за долгую дорогу никто не возразил. Даже Аргидий молча скрыл закрытое под маской лицо в тени своей широкой шляпы.

Они покинули зал, оставив за спиной гул крепости, полный приглушённых стонов и дыхания невидимых созданий.

Глава 5

Альфред бежал изо всех сил, лес мелькал перед глазами, и казалось, что каждая тень между деревьями вот-вот оживёт. Его дыхание было прерывистым, в висках стучало, ноги путались в корнях, но он не останавливался.

Позади раздавался тяжёлый топот и хриплое дыхание: его преследователь не отставал. Рогатое чудовище, массивное, как бык, и быстрое, как волк, гналось за ним на четвереньках, не сбавляя темпа. Каждый прыжок приближал его к жертве, и Альфред уже чувствовал жаркое дыхание твари в затылок.

— Где вы там?! — выкрикнул он с отчаянием. — Он почти достал меня!

Ответом ему был свист стрелы. Та пронеслась так близко, что Альфред инстинктивно пригнулся, а затем услышал болезненный вой. Чудовище пошатнулось: стрела вошла ему прямо в глаз, но тварь не замедлилась, лишь стала яростнее.

Впереди, из-за большого валуна, показалась знакомая фигура. Рудигер с улыбкой вскинул руку, и в тот же миг земля под ногами Альфреда покрылась тонкой коркой льда. Он вскрикнул, теряя равновесие, и, скользя, полетел прямо к валуну. Чудище, теряя сцепление когтями, понеслось за ним, готовое раздавить обоих.

Но сильная рука вовремя ухватила его за плечо и резко оттянула в сторону. Они упали на траву вдвоём: Альфред и Аннет. Её руки были крепки и уверены, но в них чувствовалась и женская мягкость.

Чудище, не сумев остановиться, с грохотом врезалось в камень. Затрещали рога, разлетелись щепки камня. Пока оно приходило в себя, сверху раздался клич:

— А-а-а-а!

Бальдур, огромный и тяжёлый, спрыгнул с дерева прямо на голову твари, вонзая меч в её вторую глазницу. Существо заревело, дико мотая мордой, пытаясь сбросить воина. Но Рудигер уже был рядом: взмах руки, и тело чудища обдало морозом, сковав его мускулы.

— Держи крепче, мерзавец! — рявкнул Бальдур и, выдернув меч, одним мощным ударом отделил голову от туловища.

Брызнула горячая кровь. Струя окатила Рудигера с головы до пояса. Тот замер, закрыв глаза, а затем медленно протянул:

— Ты… испортил моё великолепное одеяние…

Бальдур громко расхохотался:

— Ничего, друг! Куплю тебе новое!

Альфред же в это время всё ещё лежал, прижатый к Аннет. Он встретился с её взглядом и заметил лёгкий румянец на её щеках. Девушка с улыбкой откашлялась, и он, опомнившись, поспешно вскочил, протянув ей руку.

— Спасибо, — смущённо пробормотал он.

Аннет улыбнулась уголком губ и встала.

Тем временем Бальдур и Рудигер с ехидными улыбками переглянулись.

— Кажется, Кловис был прав, — сказал Бальдур, вытирая клинок. — Из нашего Альфреда выйдет идеальная приманка для чудищ.

— Определённо, — кивнул Рудигер, оттирая кровь с лица.

— Очень смешно, — буркнул Альфред. — Не так я себе представлял службу охотником на чудовищ.

— Пока нужно выполнять такие заказы, — вмешалась Аннет, поправляя прядь волос. — И чудищ вокруг ещё предостаточно.

Рудигер добавил, более серьёзным тоном:

— Кловис редко ошибается. Его поручения всегда ведут к чему-то большему. Потерпи, Альфред. Учись слушать и исполнять приказы.

Альфред нахмурился, но промолчал. Вместо ответа он помог новым товарищам закинуть в мешок огромную рогатую голову чудища.

Деревня встретила их любопытными взглядами крестьян. Староста уже ждал у ворот, рядом с ним стоял Кловис, в своём неизменном чёрном плаще и серебряной маске.

— Как всегда, работа сделана чисто, — произнёс он, оглядывая мешок с трофеем.

Староста кивнул и вручил охотникам тугой мешочек монет. Затем, понизив голос, добавил:

— Люди говорят… инквизитор, что прибыл недавно, прошёл через эти земли. Его сопровождает огромный чёрный дракон. Они двинулись к северной границе. В сторону запретной земли… к Дюкону Шатору.

Кловис чуть приподнял бровь, принимая монеты.

— Благодарю за награду. И за информацию тоже, — сказал он тихо, будто эта новость была для него важнее золота.

Кловис ещё мгновение держал в руках мешочек с золотом, словно взвешивая его на ладони, но глаза его смотрели не на монеты, а куда-то сквозь старосту, туда, где начинались дикие земли.

— Инквизитор на севере… — произнёс он тихо, скорее для себя. — Этого я ожидал. Но то, что он двинется к самому Шатору… — губы Кловиса дрогнули под серебряной маской. — Это неприятный сюрприз.

— Что нам делать? — спросил Рудигер, прищурив глаза. — Перехватить его?

— Или хотя бы разведать путь, — добавил Бальдур, поправляя меч на поясе.

Кловис покачал головой.

— Пока ничего. Мы будем следовать плану. Шаг за шагом. Хотя, — он слегка помедлил, — кое-какие второстепенные задачи придётся отбросить. Но торопиться — значит играть на руку врагу.

Аннет кивнула, и этого было достаточно, чтобы спор утих.

Они вернулись в кузницу, чтобы собрать вещи. Кловис первым делом сказал:

— Это место больше не наш приют. Мы уходим сегодня же.

Пока остальные складывали оружие, провизию и трофеи, Альфред заметил, что Аннет сидит рядом с Кловисом. Он сидел к нему спиной, неподвижно, словно статуя. Аннет осторожно сняла серебряную маску, смочила ткань и начала менять бинты. Альфред, не желая подглядывать, всё же краем глаза увидел под бинтами: кожа Кловиса была страшно обожжена, тело словно исполосовано ожогами давней, но чудовищной пытки.

Рудигер, перехватив его взгляд, негромко произнёс:

— Эти раны он получил пятнадцать лет назад. В ночь, когда нынешний император узурпировал трон, убив родного брата сразу после похорон их отца.

Бальдур мрачно хмыкнул:

— И всё это пламя обрушилось и на него.

Альфред молчал, но, не удержавшись, спросил:

— А вы… как оказались рядом с ним?

Бальдур ухмыльнулся.

— Я был разбойником. Всю жизнь промышлял грязными делами. Даже одного юного мага однажды в заложники взял.

Рудигер скривился в улыбке.

— Этим магом был я. И как видишь, я оказался глупее заложника — сам вступил в его банду. Но в отличие от безродного бандита, — с насмешкой добавил Рудигер, — я всё же дворянин. Правда, из давно разорившегося рода.

Бальдур фыркнул, но без злобы.

— А потом нашу шайку накрыли имперские власти. Почти всех перебили, остатки сгнили бы в тюрьме… если бы не Кловис. Он выкупил нас, сказав, что мы его охотники. С тех пор прошёл год. И мы пока не пожалели.

Аннет закончила перевязку и бережно надела маску обратно. Подошла к остальным, держа в руках кровавые бинты.

— Он и мне помог, — сказала она тихо. — Один наглый лорд нечестно отнял кузницу моего отца, оклеветал его и добился казни. Кловис не вернул кузницу… но тело того дворянина так и не нашли.

Она говорила спокойно, но в её глазах отражался холодные льдинки.

Альфред кивнул, переваривая услышанное.

— А что насчёт Микаса?

Рудигер пожал плечами, и Бальдур повторил его жест.

— Никто толком не знает. Он всегда где-то поблизости. Предпочитает оставаться в тени.

Когда сборы были окончены, Кловис встал, поправив маску и плащ и повернулся к своим спутникам.

— Мы выдвигаемся. Нам придётся разделиться ненадолго. Аннет, Бальдур, Рудигер — вы направитесь в Гальтвин, там у нашей старой знакомой есть жильё. Я и Альфред — в Норис, на встречу с одним из наших. Ждите нас через два дня.

Слова его прозвучали холодно и решительно. Никто не стал спорить.

Они двинулись на северо-запад, когда вечер уже начинал окутывать леса синим полумраком. Лёгкий туман стелился между деревьев, и тишина становилась всё более вязкой. Остальная часть отряда уходила в другую сторону, и впервые за последние дни Альфред остался наедине с Кловисом.

Поначалу они шли молча. Альфреду было трудно подобрать слова: серебряная маска, ровная походка и холодное молчание Кловиса не располагали к разговорам. Но молчание давило всё сильнее, и наконец он решился:

— Скажи… — осторожно начал он, — неужели всё, что ты делаешь, ради мести?

Кловис даже не повернул головы.

— А если и так? — в его голосе не было ни угрозы, ни раздражения. Только спокойствие.

— Тогда… — Альфред замялся, — выходит, я иду за человеком, который живёт только прошлым.

Они прошли ещё несколько шагов. Кловис вдруг остановился и обернулся. Сумрак леса скользнул по его маске, скрывая глаза.

— Ты ошибаешься, Альфред. — Он медленно поднял руку и указал вперёд, туда, где за деревьями угадывался свет далёкой деревни. — Я живу будущим. Просто то, что произошло тогда… стало его основанием.

Альфред сглотнул.

— Но ты ведь рискуешь. Всё, что мы делаем… это идёт против Империи. Если император узнает…

Кловис тихо рассмеялся. Смех прозвучал глухо, словно из-под земли.

— Император знает обо мне. Он думает, что я мёртв. И это меня устраивает.

Они двинулись дальше. Некоторое время шли молча, пока Альфред не решился снова:

— Зачем… ты взял меня?

На этот раз Кловис ответил не сразу. Лишь шаги по хрустящей хвое нарушали тишину. Наконец он произнёс:

— Потому что ты ещё не знаешь, кто ты такой. А значит, тебя можно направить.

— Направить куда? — нахмурился Альфред.

— Туда, где решается судьба Империи, — коротко ответил Кловис и прибавил шагу, словно разговор был окончен.

Альфред шёл за ним, чувствуя, что получил меньше ответов, чем задавал вопросов. Но странное дело: впервые за долгое время он начал ощущать, что его путь действительно ведёт к чему-то большему, чем жизнь наёмника или охота на чудовищ.

Но решив, что молчание давит сильнее любого преследующего чудовища, Альфред вновь заговорил:

— Ты ведь обещал… рассказать мне, что случилось тогда. Почему я оказался на улице ребёнком. Что стало с моими родителями.

Кловис шагал уверенно, его силуэт в серебряной маске выделялся в сумраке, словно тень, которая сама несла себя. Он не замедлил шаг, но голос его стал тише, тяжелее:

— Я помню своё обещание. И сдержу его. Но не сейчас.

— Почему? — сдержанно, но с тревогой спросил Альфред.

Кловис чуть повернул голову, так что свет на миг скользнул по его маске.

— Потому что правда шокирует тебя. Она изменит многое. Ты должен быть готов. И момент для этого ещё не настал.

Альфред сжал кулаки.

— А пока?

— Пока — слушайся меня, учись и… если можешь, доверяй, — тихо ответил Кловис.

Юноша замолчал, в груди смешивались раздражение и надежда. Он спросил:

— И куда мы идём сейчас?

Кловис замедлил шаг и указал в сторону, где вдалеке тускло мерцали огоньки за холмом.

— К одному старому, но верному другу. Человеку, которому я доверяю больше, чем кому-либо.

Он произнёс эти слова с такой уверенностью, что у Альфреда не осталось сомнений: встреча, к которой они направлялись, будет важной.

Вскоре они вошли в небольшой городок, по-осеннему шумный и пахнущий пряностями и жареным мясом. Пройдя мимо торговцев на ярмарочной площади, они свернули в сторону узкой улочки и оказались у двухэтажной каменной лавки лекаря.

Дверь отворилась, и на пороге появилась девочка лет четырнадцати или пятнадцати. На её глазах была тёмная повязка, но двигалась она так уверенно и легко, будто вовсе не нуждалась в зрении. На голове у неё лежал плотный красный платок, скрывающий волосы.

— Добро пожаловать, — сказала она тихим, вежливым голосом, и на её губах появилась тёплая улыбка, когда она узнала спутника Альфреда.

Кловис слегка наклонил голову, и в его голосе прозвучала неожиданная мягкость:

— Ты сильно выросла… Я рад это видеть. Где он?

— У себя, на втором этаже, — ответила девочка. — Я приготовлю вам чай.

Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице, минуя полки, уставленные банками с настоями, травами и странными инструментами. На втором этаже, в просторной, но загромождённой комнате, за столом сидел высокий мужчина средних лет, с густой коричневой бородой и усами, похожий на медведя. Его длинные волосы с проседью были стянуты в пучок, а могучие руки осторожно держали изящный металлический прибор, в который он вставлял тонкую деталь.

— Ты рано, — сказал он, даже не взглянув на вошедших.

— Обстоятельства требуют спешки, — спокойно ответил Кловис.

Мужчина всё же поднял глаза, скользнул взглядом по Альфреду и спросил:

— Успел ли ты объяснить ему всё?

— Лишь часть, — ответил Кловис. — Но он быстро учится. Потенциал есть.

Он обернулся к Альфреду:

— Это Мордвид Ауман, бывший императорский лекарь… и мой лучший друг.

— Хм, — буркнул Мордвид. — Ты, как всегда, скрытен. Даже моё имя своему юнцу назвал только здесь.

Кловис усмехнулся под маской:

— Лишняя осторожность ещё никому не вредила.

Мордвид поманил его ближе. Когда Кловис приблизился, лекарь бережно, с неожиданной для таких рук ловкостью коснулся его бинтов и осмотрел ожоги.

— Ты всё так же упрям. Слишком много движешься, слишком нагружаешь тело. Кто перевязывал?

— Аннет, — ответил Кловис.

— Неплохо. Хоть и не идеально, — проворчал Мордвид.

Они перешли к делу.

— Как все приготовления к сегодняшнему? — спросил Кловис.

— Уже давно решено, — ответил Мордвид, чуть ворчливо. — Мальчишка готов, сделает как ему велено.

— Сопровождение?

— Проезжали через городок полчаса назад. Всё по плану.

Альфред напрягся, не понимая, о каком «мальчишке» и о каком сопровождении речь.

Кловис облегчённо выдохнул:

— Ты не изменяешь себе. У тебя всегда всё получается.

— Не спеши, — нахмурился Мордвид. — Парень может натворить глупостей. Девушке грозит риск. Я пытался стабилизировать его состояние, но в конце концов он обречён. Надеюсь лишь, что хоть так принесёт пользу. Его жизнь не будет совсем уж бессмысленной.

— Мне всё равно, — отрезал Кловис. — Особенно на судьбу очередного отродья Шатора.

Альфред насторожился.

— Отродья? — хотел было спросить он, но в этот момент дверь тихо отворилась.

Вошла девочка с повязкой, неся поднос с чайником и чашками. Она ловко поставила его на стол.

— Прошу вас.

— Благодарю, — мягко сказал Кловис. — Как ты себя чувствуешь?

— Всё хорошо, — ответила она и с лёгким поклоном вышла.

Альфред провожал её взглядом, поражаясь её уверенным шагам, будто она видела каждый предмет в комнате.

— Что насчёт инквизитора? — спросил Мордвид.

— Уже вписан в план, — ответил Кловис спокойно.

— Риск велик, — нахмурился лекарь. — Нужно идеально рассчитать время.

— Я уверен, — сказал Кловис. — Альфред сыграет в этом ключевую роль.

Мордвид перевёл взгляд на юношу. Его зелёные глаза на миг смягчились, и в них мелькнула тень жалости.

Кловис отставил чашку с чаем и повернулся к Мордвиду:

— Ты должен отправить весточку лорду Хэдвину. Пусть знает о похищении и передаче пленницы северным захватчикам.

— Уже сделано, — буркнул Мордвид, указывая подбородком на свёрнутое письмо на краю стола. — Всё готово и будет тотчас отправлено. Надеюсь, инквизитор клюнет на след, что мы ему оставили.

Кловис слегка кивнул, будто это было само собой разумеющимся.

— Я сам прослежу за этим. Буду присутствовать лично.

Мордвид хмыкнул и посмотрел на него долгим, пронизывающим взглядом.

— Как хочешь.

Они встали, обменявшись коротким рукопожатием.

— Удачи, друг, — сказал Мордвид.

— И тебе, — ответил Кловис.

Перед уходом он подозвал к себе слепую девочку. Наклонившись, что-то шепнул ей на ухо. Её губы тронула улыбка, и она кивнула. Альфред, занятый в этот момент рукопожатием с Мордвидом, не расслышал ни слова.

— Запомни, мальчик, — сказал бывший лекарь, задержав его руку. — Ты носишь в себе редчайшую магическую аномалию. Дары регенерации встречаются раз в несколько поколений, и каждый из таких людей входил в историю как непобедимый воин. Я надеюсь, что ты сумеешь проявить себя. Наше дело правое, и ты на верной стороне истории.

С этими словами они покинули лавку.

Покидая город, Кловис остановился на дороге. Его фигура в чёрном плаще выделялась на фоне серого неба. Он повернулся к Альфреду:

— Теперь тебе придётся идти одному.

Он указал вдаль. Там, над зелёной равниной, поднималась скалистая и лесистая гора.

— Видишь её? На её склоне стоит заброшенный каменный форт. Там твоя цель.

— Цель? — переспросил Альфред.

— Миссия спасательная, — спокойно произнёс Кловис. — Ты должен вызволить одну молодую знатную даму. Её похитил дракон.

Альфред удивлённо моргнул.

— Дракон? Знатная дама? Похищение? Для чего?

Кловис качнул головой.

— Это часть плана. Девушка в безопасности. Её похититель — оборотень-дракон. Он друг этой девицы, несчастно влюблённый и отвергнутый ею как жених. Я обратился к нему. Дал маршрут её поездки и указал место, куда нужно доставить.

Альфред нахмурился, пытаясь осмыслить сказанное.

— Твоя задача — дойти до того форта. Там ты их найдёшь. А дальше… делай как пожелаешь. Уговори его, упроси, убей — выбор за тобой. Но девушку ты обязан освободить и отвезти в Гальтвин.

Кловис на миг выдержал паузу, а затем добавил:

— Для неё ты — охотник на чудовищ, случайно наткнувшийся на её беду. Ты герой, вырвавший её из лап монстра. Это важно.

— Думаешь, я дурак? — раздражённо бросил Альфред. — Я и сам понимаю, что не стоит раскрывать ей правду.

Кловис улыбнулся под маской — короткой тенью усмешки.

— А что насчёт тебя? — спросил Альфред.

— У меня другая задача, — ответил Кловис, глядя куда-то в пустоту. — Я должен свести две вражеские группы в одном месте. Всё зависит от точного времени. Если я не ошибусь — они перебьют друг друга, и крови наших людей прольётся меньше.

Альфред замер, не до конца понимая замысел, но возразить не решился.

— Иди, — тихо сказал Кловис.

Юноша сжал рукоять меча и направился по дороге к далёкой, тёмной громаде горы.

Глава 6

Леон открыл глаза и почувствовал, как мерно покачивается чёрная инквизиторская карета. Сквозь занавеску проникал свет, а вместе с ним ароматы города: запах свежеиспечённого хлеба, жареного мяса, пряностей и сладостей. Гул голосов и редкие выкрики зазывал сливались в сплошной поток, к которому примешивалось ржание лошадей и скрип деревянных колёс телег.

Леон откинулся назад, тихо пробормотав:

— Впервые за всю поездку по северу меня не тошнит от здешних улиц.

— Это Норис, — спокойно отозвался Тюрил, сидевший напротив, с привычным невозмутимым видом. — Торговый городок. Важный узел северной торговли.