Бесплатный фрагмент - Чужой астрал

Глава 1

Комнатёнка оказалась тёмной и маленькой, что было необычно для квар­тиры сталинской постройки, где без высокой стремянки и лампочку не вывернуть. Внутри такой квартиры человек чувствует себя скромным перепуганным пигмеем. Однако вошедший молодой человек не удивился. Он был готов шагнуть в запредельное.

Глаза привыкли к мягкой темноте, посетитель огляделся. Стены обтянуты плотной материей неопределённого цвета. Окон не видно. В центре зависает шар похожий на футбольный мяч. Он излу­чает матовый свет. Молодой человек пригляделся к висящему шару из прозрачных пятиугольников. Сквозь них что-то проглядывалось. Оно плавало в шаре и источало фиолетовый свет.

— Георгий!

Посетитель вздрогнул. Это был голос его отца.

— Жорик!

Это сказала мама. Молодой человек понял: его разыгрывают. Шутка была жестокой. Родители Георгия погибли четыре года назад.

— Крепись, Георгий Тимурович! — голос стал незнакомым.

— Я не одобряю чёрного юмора!

— Ты пришёл узнать о своём предназначении, не так ли?

— И заплатил за это приличные деньги!

Внутри шара появились отблески огня.

— Смотри внутрь!

— Я смотрю! — сказал Георгий. Розыгрыш продолжался. Останешься ты без копейки, Георгий Тимурович! Молодой человек вздохнул. И всё по недомыслию своему!

Любопытство пересилило желание выскочить вон, пока мошенники не обобрали до нитки. Георгий сунул руку в нагрудный карман, нащупал бу­мажник и шагнул ближе к шару. С низко­го потолка, контуры которого хорошо просвечивали, не видно никаких верёвок. Георгий вытянул руку и провёл ладонью вокруг шара — ничего кроме воздуха!

Бесформенная фиолетовая масса сгруппировалась, изображая какой-то предмет. Георгий заворожено смотрел за превращениями внутри шара.

— Приглядись внимательнее, Георгий Тимурович!

Георгий видел какой-то длинный изогнутый предмет, но понять его назначения не мог.

— Что это?

— Гаечный ключ на тридцать два — тридцать четыре, — подсказал астролог.

Георгий поперхнулся.

— Г-ха, ха! Ха-ха-ха! — смех разобрал его. Вот, попался! Надо же быть таким олухом!

Шар потемнел и исчез. Словно растворился в воздухе. Георгий понял, это всего-навсего голограмма! Сейчас включится свет, и раздастся друж­ный гогот друзей!

Свет действительно включился, но смеха не последовало. Георгий оказался в холле большой квартиры. Свисающая с высокого потолка люстра с массивными плафонами и подвесками совсем не походи­ла на футбольный мяч. За спиной раскрылась массивная дубовая дверь, приглашая клиента к выходу. Георгий прошёл по жёсткому ворсинчатому ковру, похожему на зелёную траву. В коридоре и подъезде его никто не встретил. Едва посетитель перешагнул порог квартиры, брякнули колокольчики, и захлопнулась дверь.

— Мистика! — сказал вслух Георгий и прикрыл рот ладонью. Как бы кто не услышал и не принял его за сумасшедшего!

Георгий выскочил во двор. Дети возились в раздолбленной песочни­це, мирно выпивали из горла мужички, сидя на останках карусели: ни­кому не было никакого дела до облапошенного клиента мага и астролога.

Георгий прошёл за угол дома, достал из кармана визитку, перечи­тал.

ПОТОМСТВЕННЫЙ МАГ И АСТРОЛОГ АЛЕКСАНДР ДРОМАДЕР укажет Ваше истинное предназначение!

Георгий сверил адрес с номером дома, из которого только что вы­скочил. Всё совпадало. Получается, он вышел из той же квартиры, в кото­рую попал по объявлению. Только почему при выходе из прихожей не оказалось мебели и плюгавенького лысеющего мужичка, собирающего деньги? Подобно эфирному шару он испарился, испарился вместе с деньга­ми Георгия!

Георгий в ужасе сунул руку за пазуху. Бумажник оказался на мес­те. Он выдернул кошелёк и проверил: ничего не пропало, даже розовая квитанция за услуги астролога.

Георгий перебежал узкую улочку, остановился в другом дворе, смял самодельную визитку из куска ватмана, обклеенного скотчем, и выбросил в люк подземных коммуникаций. За спиной раздался звонкий смех, Геор­гий выпрямился. Осторожно, словно невзначай, обернулся.

Маленькая девочка бросала мячик на резинке и заливалась колоколь­чиком.

У-ух! От сердца отлегло. Какое милое, непосредственное создание! Этой крохотульке незачем думать о своём предназначении, как некоторым олухам! Георгий вынул носовой платок и обтёр лоб. Хорошо, никто из знакомых не видел его в этом дворе, коллеги бы обсмеяли, подруги — сморщились от вида искателя счастья.

И всё же, на что указал астролог? Что это за гаечный ключ необъятных размеров? Георгий задумался, кто работает такими инструментами? Не иначе травматологи! Или работяги…

Он мотнул головой, как бы скидывая ужасную догадку. Может ли та­кое быть? На дворе конец двадцатого века, в стране рож­дается крупный капитал, а ему подсовывают какой-то газовый ключ? Это тогда, как ровесники активно вливаются в большой бизнес!

Побывал в комнате смеха, решил Георгий и поспешил к станции мет­ро. До ночного дежурства оставалось три четверти часа.

Глава 2

Поезд прибыл по расписанию, двое пассажиров отделились от пото­ка выходящих. Им не нужно было рваться к кассам вокзала. Проскользнув мимо гогочущей толпы студентов, мужчины направились к стоянке такси.

— На рынок! — сказал старший.

— Пожалуйста! — кивнул водитель и назвал цену.

Пассажиры посмотрели на мигающий счётчик и промолчали. Сто­личные порядки! Мужчина пятидесяти лет сунул сумки на заднее сиденье и влез сам, оставив почётное место у шофёра молодому спутнику.

— Егор! — обратился он к попутчику. — Сперва затаримся, а потом к земляку заедем!

— Ладно! — согласился Егор. — Только такси у базара отпустим!

Они разговаривали, не замечая шофёра. Будто бы его не было. Водитель помалкивал, усмехаясь, провинция!

— Дед Никола! Зря мы пивка-то не взяли!

— Успеем! Какое наше время?

— А земляк-то? Он как насчёт пивка-то?

— Свой мужик! Даром, что москвич! — дед хлопнул товарища по пле­чу.

Шофёр пожал плечами. В широком смысле все люди — земляки. Одну землю топчем!

Дед вынул из-за пазухи рабочей куртки затёртый листок и начал вслух зачитывать многочисленные заказы дочери и своей бабки.

Егор молчал.

Водителю было всё равно. Многие из вещей, называемых дедом, на сегодняшний день купить невозможно. Пассажиры не соби­рались зарядить такси на все магазины и рынки, так пусть себе болтают­ся, как смогут! Шофёр обернулся, встретился взглядом с дедом и отвер­нулся. Да, с такого не то чтобы лишний рублик — копеечки не вытянешь! Лучше не заикаться, иначе по рогам схлопотать несложно. Если рядом с дедком посадить пассажира, то только боком. Такой развал в плечах. Таксист покосился на Егора. Тоже порядочный громила. Родственни­ки? Да, наплевать! Он прибавил ходу, срезал дорогу в двух местах и поскорее избавился от дремучих провинциалов.

Гости столицы обошли громадный рынок, попивая пивко на ходу, набили сумки товарами и, еле волоча сумки, вернулись к автобусной ос­тановке.

— К земляку? — спросил Егор.

— Едем на двадцатке! — сказал дед Никола.

— Да ты что! В автобус с тюками?

— Дак, как? Опять живодёра ловить? — возмутился дед Никола. — Сколь пузырей тому рвачу подарили?

Егор не ответил.

— То-то и оно! Каждому москвичу будем делать подарки, дак без штанов уедем! Много они нам подарков дарят?

— Они к нам не ездят, — улыбнулся Егор.

— Ха! Ещё как ездят! Припрутся, наберут маслица, сметанки, творож­ку домашнего за полцены и айда в свою Белокаменную! — с жаром сказал дед, размахивая руками.

— Так уж и в полцены?

— Ну не в пол-, в полторы. Так чего сравнивать-то? Ты смотри, как живут! У них, видите ли, «карбюратора на запорожец нема»! — перед­разнил продавца дед Никола. — Сплошь заграничные тачки!

— Это цветочки, — сказал Егор. — Посмотрим, года через два-три что будет!

— Да плюнуть и растереть! — сказал дед Никола, так и сделал. — Поехали, наш подошёл!

Они протащили сумки на заднюю площадку, распихав скромную интел­лигенцию, прикрывшуюся развёрнутыми газетками.

— Передай! — дед протянул мелочь в заскорузлой ладони с въевшимся до кости мазутом.

— …те! — поправил его мужчина, не глядя на протянутую руку.

— Здрась-те! — передразнил дед. — Передай, говорю!

Пассажир отвернулся, но тотчас пожалел об этом. Через секунду он оказался лицом к лицу с промасленным работягой. Это дед Никола схватил его за узкие плечи и с силой развернул на сто восемьдесят градусов.

— Что вам нужно?

— Нам? Нам нужно заплатить за проезд, понял?

— Не дышите на меня перегаром, прошу вас!

— Это я прошу тебя, передай деньги кассирше!

Тщедушный пассажир не стал пререкаться. Звать на помощь он не решился. Во-первых, стыдно. Во-вторых, вдруг и другим людям страшно?

— О, народец, а? — сказал дед Никола.

— Да-а, — протянул Егор, забирая билеты. — А долго ещё?

— Я увижу. Садись на сумки!

— Сколько остановок?

— Никогда не считал! Да ты не ерепенься! Говорю, увижу! Сразу за церквушкой — наша остановка! — сказал дед Никола, кивнув самому себе.

— Убери грабли! А то приложусь от души! — разозлился Егор, ски­дывая с плеча ладонь с наманикюренными ногтями невежливого интеллиген­та. Рука, дохляка отскочила, как от кипятка. Егор успел заметить, обведённые голубым на фоне розовых ногтей, сердечки на каждом пальце. Молодой человек рванулся в середину салона. Егор, не оборачи­ваясь, лихо присвистнул. Раздался звонок кондуктора. Автобус остановился.

— Мужчины с мешками, немедленно выйдите из автобуса! — сказал водитель по селектору.

Друзья переглянулись. И кто тут с мешками? Разве что спящий на заднем сиденье тип с оплывшим лицом — его мешки под глазами.

— Вам говорю! — завизжала пухлая кондукторша в серой линялой кофточке. — Немедленно выходите! Иначе милицию позову!

— Ты чё это! — гаркнул громче её дед Никола. — Сына твоего обидели?

— Не твоё дело, сиволапый! Выпрыгивай немедленно, тебе говорю!

— Пошли, ясно всё! — сказал Егор, подтолкнув деда выходу.

— Вот, козлы! — выругался дед Никола, выпрыгнув из автобуса.

— Теперь куда?

— Из-за козла крашеного пешком теперь переться! — дед Никола сплюнул на правую ладонь и растёр руку о штанину. — Ты-то хоть не прикасался к нему?

— Нет! — вскрикнул Егор, брезгливо отряхиваясь.

— Что не бывает, а всё — к лучшему! — вдруг обрадовался дед Ни­кола

— Что, к лучшему? — не понял Егор.

— А вот же, церквушка! Нам, направо! Доехали бы до остановки, возвращаться нам назад два квартала, вот как!

— Повезло?

— Повезло!

Вскоре друзья попали во двор.

— Дома-то большие!

— А ты думал? — усмехнулся дед. — Сталинские!

— Тут Сталин жил? — спросил Егор, задрав голову.

— Не-е, люди тут жили, и без тараканов!

Они вошли, в подъезд, поднялись на второй этаж, остановились перед деревянными дверьми, позвонили.

— Кто?

— Дед Пихто и бабка Никто! Отворяй, Митрич! Да пошустрее!

— А-а! Земляки! — обрадовался хозяин. Замок щёлкнул, Егор толк­нул двери. Поторопился! Щёлкнул второй замок, и третий. Затем дверь приоткрылась на длину цепочки толщиной с палец.

— Ты чего так забаррикадировался? — удивился дед Никола. — Прош­лый год шпингалета хватало!

— Ты ещё времена застоя вспомни, Никола! Заходите!

Земляки зашли. Не долго думая, мужчины сообразили столик на троих. Подошёл журнальный — других в квартире не было. С высоченного потол­ка клочьями свисала серая паутина, на полу лежали расползшиеся домотканые половики. Местами их лохмотья засалились так, что казалось: из половиков растут чёрные грибы. Митрич включил сороковаттную лампочку, встроенную в стену.

— Так уютнее! — сказал хозяин, отключив общее освещение.

Гости огляделись. В самом деле, обшарпанные, сто лет небеленые стены в полумраке выглядели не так страшно, разлезшаяся фанера журналь­ного столика — гостеприимнее, а истерзанные пуфики — мягче и удобнее.

Земляки выпили за встречу. Обмыли покупки. Помянули всех зна­комых, включая бывших правителей страны. Потом пили за жизнь, здо­ровье и далее, не чокаясь.

Чтобы не стеснять хозяина, спать улеглись на пол, подложив под головы наполненные сумки. Никто не догадался отключить лампочку.

Егор поднялся в пять утра от сильной жажды, он открыл глаза и увидел одиноко сидящего Митрича. Хозяин тупо смотрел на наполненный водкой стакан.

— Не спится, Митрич?

— Да! — вздрогнул Митрич. — Сушняк замаял?

— Как ты понял?

— Сам был молодым, Егор! Сядь, выпей!

— Не-е, хватит! — мотнул головой Егор.

— Э-эх! Молод ты ещё! — с сожалением сказал Митрич. — А я вот, один не могу выпить, хоть убей! Полчаса сижу, мучаюсь, а в горло не идёт!

— Пиво есть? — сдался Егор, сочувствуя.

— Как же! Как же! — засуетился Митрич. В момент он сбегал на кухню и приволок трёхлитровую банку, початую на три пальца. — Вот!

Они выпили. Каждый своё. Посидели, помолчали, дед Никола спал без задних ног. Ещё раз выпили.

— Егор, ты кем трудишься?

— С дедом Николой.

— Слесаришь?

— Но.

— Слушай, я почему-то про тебя иначе думал! — Митрич доверительно склонил голову.

— Почему?

— Помнишь, вчера ты говорил о Толстом, читал?

— В школе.

— Неплохо учился?

— С тройки на четвёрку.

Митрич налил ещё. Выпили. Поморщившись, он надкусил солёный огу­рец и продолжил:

— Спасибо зашли, выручили старика! Пивом, сам знаешь, не спа­сёшься! А я-то писателем был!

— Кем ты был?

— Писателем!

— А сейчас?

— Не идёт пока, — Митрич вздохнул. — Но не думай, навык я не растерял! Вот ты, — он ткнул пальцем в Егора, — слесарь! И я тоже! Слесарь человеческих душ! И как думаешь, Егор, всю жизнь собираешься кувалдой махать?

— Вряд ли. Механизация!

— Чушь! — подпрыгнул Митрич на табурете. — Ты, знающий творчест­во Толстого и Достоевского, и вдруг, кувалдой!

— А чем ещё? — не понимал Егор. Пьян, видать, хозяин в дупель. Чушь городит бессвязную, вот-вот расплачется.

Но Митрич не собирался плакать. Он тяпнул ещё полстака­на и вдруг трезвым голосом заявил:

— А знаешь, для чего ты родился?

— Кто это знает?

— Почти никто. Но я знаю, как можно уловить своё предназначение! У тебя остались деньги?

— Немного, — сказал Егор. Врать не хотелось, отдавать их за просто так — тем более.

— На обратный билет? — понял Митрич.

— Да, — согласился Егор. Хозяин сам подсказал ответ.

— Очень жаль! А то мог бы узнать своё место в жизни, где ты бу­дешь по-настоящему счастлив. Впрочем, давай выпьем!

Они выпили. Проснулся дед Никола и присоединился. После трёх штрафных он вник в суть разговора и полностью поддержал Митрича.

— В самом деле, умный парень, что ты собрался всю жизнь пропа­хать слесарюгой? Жаль денег? Я займу! В крайнем случае, если какое дерьмо предскажут, останешься на прежнем месте!

— Что ты теряешь? — с пафосом сказал Митрич, вскочив на ноги и подняв кверху правую руку.

— Кроме кувалды? — усмехнулся Егор.

— Во-во! Кроме кувалды! — подхватил дед Никола. — И ключа на тридцать шесть!

— Уболтали, рискну!

— Риску никакого! Спустишься на первый, в такую же квартиру, двери подо мной. Пять минут, и всё! Узнаешь своё место в жизни!

— И забежишь в магазинчик во дворе! — добавил дед Никола.

— Не без этого, не без этого, — дважды повторил Митрич.

И Егор пошёл, прихватив пакет для бутылок. Он не знал, для чего это делает: можно сходить за водкой и вернуться, зачем ему вшивый маг-астролог? Но ноги сами остановились возле указанной двери.

События в тёмной комнатушке выветрили из головы слабый пивной хмель. В зависшем сверкающем шаре Егор увидел, как большой гаечный ключ превратился в фонендоскоп. Егор не сразу понял, что это за пред­мет. Подсказал астролог.

— Медицина! Вот твоё призвание, Егор Андреевич! Этим же летом поступай в академию! Не медли ни минуты! Ты станешь отличным специа­листом и будешь получать удовольствие от своей работы!

Аудиенция закончилась. Егору предстояло о многом подумать. Но это после, а пока он поспешил за горючим в винную лавку.

Глава 3

В комнате устланной зелёным ковром с жёсткими ворсинами была расстелена огромная астрологическая карта: звёзды мелкими точками разбро­саны по всему полю холщовой ткани, они соединены векторами разной нап­равленности в треугольники, шестиугольники и пантакли. Это статичная карта. Александр Дромадер покрыл её калькой, копией статичной карты, но без созвездий. Получилась динамическая астрологическая карта. Размерами с большой ковёр она укрыла весь пол, края карты легли на плинтус.

Александр укрепил кальку в центре, слегка повернул её.

— Ты взял лишний градус! — заметила супруге Софья. Женщина в атласном переднике стояла у порога комнаты, наблюдая за действиями му­жа. Раскрытые до предела глаза сгладили морщинки в уголках её век, длинные чёрные ресницы прикоснулись к очерченным бровям. Софья улы­балась. Она держала руки перед собой, скрестив тонкие пальцы. Она была немногим младше супруга, но выглядела его дочерью.

— Софи! О каком градусе ты говоришь? В крайнем случае, тут отк­лонение на одну-две секунды! — Александр говорил со знанием дела. Муж не считал супругу своей ученицей, но равной коллегой. Когда он начал посвящать Софью в науку астрологию, обнаруженный у неё дар проявился быстро и заметно. В один день Софья усвоила все тритоны, смогла по памяти рассказать и зарисовать символы главных стихий неба и мира. Самому Дромадеру на это потребовалось более трёх дней. Через три месяца с начала обучения Софья делала прогнозы самостоятельно и практически не ошибалась. В этом был уверен Александр, так как мнения супругов совпадали.

Сейчас он сместил кальку в сторону совсем не по безграмот­ности и небрежности. Это получилось от сильного возбуждения, охватившего Александра. Самому не верилось, что встретилось то, о чём только говорят ведущие астрологи!

— Всё же, Саша, тут градус три минуты и пятьдесят две секунды отклонения!

Александр посмотрел в глаза супруги. Какая умница! Роди­ла бы детишек, вздохнул он. Что делать, не судьба.

— Это они?

— Они!

— В одной стране, одной национальности! Удивительно, прав­да?

— Это замечательно! — Александр поднялся на ноги и потёр ладонями,

— Много ли будет стоить история астрологических близнецов? — Софья вернула мужа на землю.

— Звание магистра астрологии, — убитым тоном ответил он. Александр Дромадер уже был магистром.

— Не расстраивайся, Саша! Всякая информация даёт деньги!

— Откуда? — спросил Александр, снимая кальку и собирая в рулон астрологическую карту.

— Взгляни на улицу, Саша!

Александр подошёл к большом окну, выглянул во двор и не понял.

— Что-то изменилось?

— Всё! Ты прочти плакат!

— «Все на референдум», и что?

— А не ты ли предсказал падение предпоследней империи?

— И кто мне тогда поверил, что в девяносто втором не станет могу­чего Союза? Кто верит сегодня? Люди думают, выйдут, проголосуют, и всё станет по-прежнему хорошо!

— Хорошо станет, да не по-прежнему! И не для всех, — прошептала Софья, прижавшись к плечу супруга.

— Хочешь сказать?

— Хочу! — улыбнулась Софи, — Приходит наше время! Время астроло­гов, экстрасенсов, шаманов и колдунов разных мастей!

— Какая выгода от астроблизнецов?

— Немалая! Ты направил их по правильному пути. Осталось, про­следить за ними и написать об этом большую книгу! По крайней мере, это будет честно.

— Разве хоть одним прогнозом мы обманули какого-то человека? — вспылил Александр.

— Для людей наша деятельность какая-то тайная, скрытая, а значит не совсем, законная. Когда получим мировое признание — другое дело!

— Я понял, — кивнул Александр. — Нужна известность. От неё при­дёт доверие народа.

— И большие деньги! — глаза Софи загорелись.

— Это когда ещё! — присвистнул Александр.

— А мы что, умираем с голоду?

— Ты права. На все сто! Хорошая научно-популярная книга полезна!

— Автору, прежде всего!

— Займёмся? — предложил Александр.

Не мешкая, супруги разложили по полу астральную нарту и приня­лись отслеживать судьбы астрологических близнецов. Александр отыски­вал ключевые моменты их жизни, Софья дополняла их важными деталями.

Впервые астрологическая карта несколько месяцев лежала раскрытой днём и ночью.

Глава 4

Колючая вьюга не могла охладить пыла радостных родителей. Они вышли из такси и, пробираясь сквозь только что наметённые сугробы, весело переговаривались. Порывистый ветер уносил их слова в самую дальнюю даль: вперёд, всем потомкам великой советской страны, в которой шесть дней назад посчастливилось родиться их сыну.

— Егорушка будет жить при коммунизме!

— Он будет знать и помнить, за что боролись его прадеды и дедушки!

— Впереди счастливая эра!

Одной рукой мужчина прижимал к груди укутанного ребёнка, другой — обнимал молодую маму. За разговором супруги без труда преодолели снеж­ные преграды, перепугавшие таксиста. В подъезде нового пятиэтажного дома они отряхнулись от снега, поднялись на второй этаж и не без удо­вольствия открыли двери собственной квартиры-полуторки, полученной Андреем по случаю рождения первенца.

Еще за порогом было слышно, как в комнате без умолку трещит телефон.

Поздравления посыпались на молодых родителей, как из рога изобилия. Желали всего-всего, что только бывает в жизни.

Марина отвечала на шестой звонок, а уже на пороге появились зво­нившие первыми. Не смотря на крепчающий мороз, быстро собрались гос­ти. Они принесли подарки: детскую колясочку, санки с лёгкой алюминие­вой спинкой — от разных организаций, где работали супруги, и кое-что от себя лично: ползунки, чепчик да вязаные пинётки.

Папа достал бутылку шампанского.

— Новорождённый боится резких звуков! — сказала Марина.

— Беззвучно! — сказал Андрей. Прижав пробку, он развинтил проволочку, снял фольгу и, наклонив бутылку набок, осторожно крутанул проб­ку. Гости замерли: женщины зажмурили глаза, мужчины не отрывали взгля­дов от горлышка бутылки, приготовившись подставить бокалы под шквал пены.

Но раздался сдавленный звук, похожий на поцелуй, выпустив лёгкий дымок из широкого горлышка.

— Вышел джин! — сказал Андрей и наполнил бокалы.

— Пусть все желания малыша… — сказал бригадир Андрея и вопро­сительно посмотрел на Ларину.

— Егора, — сказала она. — Егора Андреевича!

— Егора Андреевича, — торжественно повторил бригадир. — Всегда исполняются!

— Очень хорошо сказано, очень! — выкрикнул толстощёкий работяга из бригады Андрея.

Его поддержали все. Потом была водка и танцы. Виновник торжест­ва преспокойно спал и ни разу не подал голоса из-за ширмы. Разговоры, как это бывает, перешли к политике. Мужчины обсуждали возможные последствия Карибского кризиса. Одни заявляли, что всякий мир лучше войны, другие требовали от правительства революционных решений.

— Всё уже закончилось! — встряла в разговор жена бригадира, мощ­ная женщина-железнодорожница. — Войны не будет! Мы скоро обго­ним Америку!

— Вот тогда-то им не поздоровится! — согласились мужчины. Марина зашла за ширму. Громко разговаривающие притихли.

— Пора домой, — прошептал бригадир.

Гости выпили на посошок и на цыпочках вышли из кварти­ры. Обувались на лестничной площадке. Андрей проводил их, ещё раз поб­лагодарил и попрощался.

Потом он долго сидел у кроватки спящего Егора и смотрел. Это его сын! Надежда и радость! Егору жить при коммунизме, а не работать как проклятому! Как же быстро идёт время, какие успехи делает страна! Ещё вчера раздавали хлеб по карточкам, а сегодня получаем отдельные квартиры! Если так дальше пойдёт, то и Андрею удастся зацепить кусо­чек жизни при коммунизме. А внук его сможет путешествовать по всему миру. Миру, где не останется врагов и преступников!

Глава 5

— Извини меня, Тимур, я всё знала, всё понимала, но не получилось!

— Всё уже позади! — сказал мужчина, обняв худенькую жену и пос­мотрев на неё счастливыми глазами.

— И всё-таки, мне думалось, что не буду себя так вести! На по­верку оказалось: знать — одно, а пережить самой — совсем другое.

— Ни к чему оправдываться, дорогая! Выше нос, Елена Георгиевна! У нас теперь есть сын, наш сын! Не беда, что нам не по двадцать лет! Зато родители Георгия будут зрелыми людьми! — без умолку говорил мужчина, сидя на переднем сиденье «чайки». Он поминутно оглядывался к измученной родами супруге и розовощёкому младенцу. Изо всех сил он старался отвлечь супругу от непонятного раскаивания. Он сам принимал роды, сам готовил супругу к этому испытанию, и её страх не был силь­ным. За свою практику Тимур Виленович наблюдал не одну сотню родов, и только в двух случаях роженицы не чувствовали боли схваток и не кричали.

Подъехав к Кутузовскому, машина затормозила, ткнувшись носом. Ребёнок заплакал. Мерное укачивание прекратилось, что вызвало недоволь­ство новорождённого. Но путь был перекрыт. Водитель, личный шофёр дру­га семьи, развёл руками.

По проспекту промчались милицейские машины с включенными мигал­ками, на крыше каждой был установлен рупор, в который постоянно кричали, заставляя остановиться и освободить дорогу правительственному кортежу.

Ребёнок закричал сильнее. Елена Георгиевна приложила все силы и старания, но мальчик не умолкал.

Правительственные машины совсем не спешили. Кремлёвские водите­ли вели их нарочито размеренно, словно печатая шаг. Будто не автомо­били, а колонна живых людей шла по широкой дороге, с достоинством ог­лядывая обочины.

Ребёнок взвизгнул пронзительнее. Тимур Виленович развернулся и облокотился на спинку сиденья, собираясь помочь супруге.

Шофёр вздрогнул от резкого крика ребёнка и случайно нажал на сиг­нал. Вспотев от ужаса, он оторвал ладонь с руля и опустил руки на ко­лени.

— Членовозы хреновы, — вполголоса выругался он.

Ребёнок вдруг замолчал, и тихие слова ударили водителю по ушам. Тимур Виленович развернулся и сел. Шофёру показалось, что пассажир взглянул на него с укоризной. Сдаст! Как пить дать, сдаст! Он заёрзал на сиденье. Сколько дадут? Четвертак или поменьше?

Путь освободился, но оцепеневший водитель не трогался с места. Автомобили, стоящие позади, засигналили.

— Поехали, Виталий Петрович! — сказал пассажир, в его взгляде не было никакого осуждения. Наоборот, немолодой папаша светился сча­стьем. Может, не сдаст?

Водитель резко отпустил сцепление. Машина дёрнулась и чуть не заглохла. Ребёнок снова заплакал, пассажиры участливо молчали. Шофёра первого класса бросило в жар. Такого с ним ещё не случалось. Это не к добру. Сдаст Тимур Виленович, не сам — так супруга его!

Сзади засигналили протяжнее. Шофёр внутренне подобрался и взял себя в руки. Оставшийся путь он хмуро поглядывал на пассажира. А тот не замечал ничего вокруг, разговаривал с супругой так, будто ничего не случилось! Это не из той машины, где он сидел, просигналили колон­не правительства!

Но Тимур Виленович всё замечал и не упустил ничего. Когда, машина наконец выехала из Москвы, и прикорнула супруга, он сказал водителю:

— Виктор Петрович, не переживайте! Если спросят: «Почему подал сигнал?» — ответите, что приветствовали кортеж! Это я попросил посигналить в честь рождения сына!

— Да?! — приподнялся водитель, не веря собственному счастью и избавлению.

— Именно так, Виктор Петрович, — ответил Тимур Виленович, прик­рыв веки. Ехать оставалось чуть меньше часа.

— Спасибо, — прошептал водитель. Теперь он понял: не сдаст! Интел­лигент интеллигентом, а понимает — в сердцах и не такое ляпнешь, и не такое сотворишь.

Когда машину остановили на первом же посту ГАИ, шофёр выглядел радостнее супругов. Словно это его сын родился!

Пассажиры оставили письменное объяснение своего поступка, после чего преспокойно добрались до дому. Уже через час они позабыли о шоки­рующем инциденте.

Спустя три дня Тимур Виленович получил официальное приглашение к министру здравоохранения СССР. Мысленно попрощавшись с должностью заведующего родильным отделением и женой с ребёнком, он вошёл на ко­вёр к самому высокому начальству.

— Здравствуйте, Тимур Виленович! — приветствовал его министр, жестом пригласив сесть на жёсткий стул. В кабинете кресел не было. Сам министр расположился во главе стола на деревянном табурете. За его спиной стояло два полированных шкафа и сейф. Тимур Виленович огля­дел беленые стены и дощатый крашеный пол.

Рядом с министром сидел седой фронтовик, он и продолжил разго­вор. Тимур Виленович не удивился и не испугался, он не чувствовал за собой никакой вины.

— Тимур Виленович, вы член КПСС с 1956 года?

— Так точно! — почему-то по-военному ответил врач. — Мне было восемнадцать.

— Дети войны созревали очень быстро!

Тимур Виленович промолчал.

— Не стану вас мучить ожиданием, скажу прямо, для чего пригласили. Никита Сергеевич пожелал сделать вам подарок к рождению ребёнка! — фронтовик пожал руку доктору. — Мы изучили ваше личное дело и пришли к выводу: лучше, чем рост вашего мастерства, подарка нет!

Тимур Виленович вежливо поклонился.

— Нас поддержал ваш министр, — говорящий кивнул на хозяина каби­нета. — Вы направляетесь на специализацию в Венгрию! Детали обсудите с вашим начальником, а от правительства и Никиты Сер­геевича лично, ещё раз сердечно поздравляю!

Фронтовик пожал руку Тимуру Виленовичу и вышел из кабинета, печа­тая шаг.

Министр улыбнулся и вынул две путёвки на специализацию в Будапешт: товарищу Лаза­реву и его супруге.

— Пройдёте специализацию по родовспоможению и интенсивной тера­пии новорождённых!

Тимура Виленовича оглушили эти слова. Когда тот человек в штатском с орденскими планками сказал о росте мастерства, доктор зациклил­ся на одной мысли: «Отправят главным врачом в захолустный роддом, по­дальше от области, чтобы никогда не пересекал правительственной трас­сы»! Слов о Венгрии он не слышал. Теперь, глядя на бумаги с чётким адресом: «Будапешт» верил и не верил своим глазам.

— Через полгода вас устроит?

— Да, — ответил Тимур Виленович, не думая.

— Ребёнка возьмёте с собой, все условия будут созданы. Забирай­те путёвки и готовьтесь! — сказал министр на прощание.

— До свидания, — только и смог вымолвить Тимур Виленович. Выходя из министерства, он корил себя за то, что никого не поблагодарил. Будто воспринял, как должное.

— А может, мы и заслужили это? — спросила его дома супруга.

— Может быть, — согласился Тимур Виленович, обрадованный реакцией жены.

Елена Георгиевна и не думала сетовать на трудности, какие возник­нут с шестимесячным ребёнком в заграничной командировке. Разве они не мечтали вместе преодолевать любые трудности, идя по жизни рука об руку?

Глава 6

В узкой комнатушке стояло две придвинутых вплотную парты, вок­руг на деревянных скамейках сидели слесаря. У окна стоял огромный металлический шкаф с инструментами особой ценности, которые нужно зак­рывать на ключ. Рядышком, на железной табуретке, шумел чайник на самодельной электроплите из двух огнеупорных кирпичей с толстой спиралью из пружины. На стенах и крышке шкафа спрессовался слой пыли с мазутом, солидолом и толчёным графитом. Задевать рукавом самой промасленной спецовки эти места никому не хотелось. Поэтому на шкаф набросали всякого хлама, ненужного в работе: обрывки извозюканной ветоши, распушённые кончики сальников, прохудившиеся резиновые прокладки, пропитанные мазутом газеты и прочие отходы производства. Помещение ос­вещало несколько ламп дневного света, плафоны которых матово серели на фоне прокопченного потолка.

Слесари азартно стукали по столешнице костяшками некогда белого домино, количество точек можно было определить по ямкам-углублениям. Бригадир называл их «домином для слепых». Но каждая костяшка была настолько привычна взгляду играющих, что только новичок мог путаться и неправильно подсчитывать очки. Из-за непрерывного шума турбин, доносившегося сквозь толстое стекло и железные двери, стука костяшек почти не было слышно. Забивали Козла: двое на двое. Проигравшие обязаны были купить талоны на комплексный обед в столовке ТЭЦ.

— Рыба! — сказал Егор, щёлкнув тремя костяшками, отдуплился с обеих сторон и замкнул линию домино шестёрками.

— Оба, как! — раскрыл рот Лапа. Так звали здоровенного бугая за то, что он мог одной ладонью накрыть блюдце в рабочей столовке.

— А вот так! — заявил дед Никола, играющий в паре с Егором. — Генеральские козлы!

— Вас в Москве так научили? — спросил бригадир Хорьков. Попро­сту, Хорёк.

— А как же! — улыбнулся Егор, сверкнув белыми на фоне чумазого лица зубами, как у негра. О чём не преминул сказать Лапа.

— Слушай, Лапа! Я там одного типчика из трамвая выкинул! — сказал Егор.

— И чё?

— А то! На тебя похож был, когда умоешься. Тоже тени под глазами!

— От, блин! — неожиданно развеселился Лапа и рассказал: — Один кон, едем с Федей из котельного в автобусе, а к нам — бабы, а нам какие бабы? Скорее домой и на рыбалку, уже готово всё.

— С собой бы их взяли! — перебил Хорёк.

— Какие бабы на рыбалке? — возмутился Лапа. — Бред! Короче, они нам: «Мальчики, мальчики!» — а мы, значит, молчок, не к столу ложка! А они: «Ф-фу, голубые»! Прикинь, а? Вот ведь, развелось! Раньше небо было голубым, а теперь смешно: как это, небо и вдруг голубое?!

— Пацаны вы, пацаны! — сказал дед Никола. — Знаете ли, как оно, раньше было-то?

— А чё, голубые были?

— Были! Красные да белые!

— Этого и сейчас полно, после двух! Хошь, красное бери, хошь белое!

— Ага! Только из красного один томатный сок и остался! — грустно сказал дед Никола, рассмешив мужиков. Будто бы он пил красное!

— Убирайте кости! — крикнул Тихоня. Он заметил мастера. Тот под­нимался по решёткам металлической лестницы.

Тихоня обычно сидел у самой двери и смотрел через стекло в цех. Мужчина лет сорока с фамилией Тихонов на кличку не обижался, в игры не играл, в спорах не участвовал — вёл себя точно как Тихоня.

Егор перемешал костяшки. Пойди теперь докажи, что кто-то забивал Козла в рабочее время!

— После обеда сразу отключим подачу пара ко второй турбине! — с порога сказал мастер, по-другому его и не называли. — Надо запорную заменить!

— Зачем? — не понял Лапа. — Там же новьё!

— Дерьмо, а не новьё! Заводской сальник расползся! Говорил же, замените! Теперь как хотите, а концу смены запустите турбину!

Бригада пошла обедать. Лапа как самый молодой, ему только двад­цать шесть, спустился вниз, проверить, закрыли ли пар.

В столовке проигравший бригадир взял талоны Егору и деду Николе. Один талон — один комплексный обед. Съедобные только беляши, а отдель­но их не продавали. За столом поболтали о Москве. Выяснилось, что умирающих от голода там нет — никто их не возит на саночках к кладби­щу. В магазинах очереди за чаем и сахаром, и это всё.

— Во, жируют, а! — возмутился Лапа.

Все его поддержали. Кое-кто истратил талоны на сахар ещё до нача­ла месяца. Но на что нам карамель? И она бродит с дрожжами. С томат-пастой — чуть хуже, но и это не беда! В итоге заключили, что жизнь у них ничем не хуже Москвы.

А посла обеда засели за стол в слесарке. Теперь играть было нельзя, в любой момент мог появиться Мастер.

— Может, пойдём? Чё тут высиживать? Сколь ни парь яйца, цыплят не будет! — предложил бригадир. Он собирался уйти с работы на полчаса раньше, а тут какой-то дурацкий ремонт!

— Нет, — сказал дед Никола. — Рано. Пусть конденсат осядет!

— Да ну его в баню, конденсат этот! — сказал Лапа. — Помаленьку, полегоньку открутим крышку с переходника, пар и выйдет, потом открутим задвижку, и дело в шляпе!

— Ат-тыть, шустрый какой! А техника безопасности? — встрял неожиданно появившийся Мастер. — Пойдёте не раньше трёх!

— Вот где козёл настоящий, а ещё мы — генеральские! Мастер у нас — маршальский! Не мог с утра сказать! — возмущался Лапа тотчас после ухода Мастера.

— Начальству виднее, — сказал Тихоня.

— Да ни хрена ему не виднее! — взорвался Хорёк. — Проторчал в бухгалтерии с тёлками, потом вдруг вспомнил, что турбину не остано­вил! — вопил Хорёк, умолчав о том, что отключить турбину с утра — де­ло подсудное.

— Ты полезешь? — глядя в глаза бригадиру, спросил дед Никола.

— Я-то?

— Ты-то! Как бригадный бери ответственность!

— И возьму! — тряхнул подбородком Хорёк. — Значит так, Лапа и Нерослов, — он ткнул пальцем в Егора. — Как самые здоровые — на пере­ходник, а ты, дед Никола — к задвижке!

— Я куда? — спросил Тихоня.

— Ты со мной на подхвате! И туда, и сюда! Идём?

— Под твою ответственность?

— Под мою!

— Не боишься без партбилета остаться?

— Не боюсь! — Хорёк больше всего боялся остаться без расположения тёщи. Только-только наметился путь к примирению, и если он опоздает… подумать страшно, что будет!

— Начальству виднее, — повторил любимую фразу Тихоня и начал со­бирать инструменты, закончив споры.

Слесари вышли на площадку. Предстояло спуститься на три пролёта вглубь турбинного цеха. Помещение разделялось на три этажа. Со второ­го до третьего стояли турбины, их цилиндрические корпуса были похожи на паровозы, только в несколько раз больше. В самом низу, на бетон­ном полу располагалась запорная арматура: насосы, бойлеры, задвижки, переходники. Не смотря на то, что одна из турбин не работала, шуму хватало: друг друга можно было услышать: если только орать прямо в ухо.

Рабочие разошлись, как распорядился бригадир. Хорёк всё погляды­вал на наручные часы и прикидывал: сколько времени уйдёт на всё про всё? Выходило, опаздывает! Оставив Деда с Тихоней у задвижки, он рва­нулся к работающим на переходнике. Похоже, они не спешили. Стоят, приглядываются, будто в первый раз!

— Что уставились, как бараны на новые ворота? Давайте, откручивайте болты с крышки! — заорал он что есть силы.

Рабочие промолчали. Труд предстоял нелегкий. Егор накинул ключ на гайку размером с хоккейную шайбу, запрыгнул на край шарообразной крышки переходника и наступил на ключ сапогом. Лапа взял большую ку­валду с приваренной трубой вместо ручки и ударил по длинной рукоятке ключа. Гайка не сдвинулась с места. Со второго удара сошла.

— Есть! — крикнул Лапа.

Егор снял ногу с петли накидного ключа и подал Лапе рожковый.

Лапа крутанул гайку — бесполезно! Пришлось всё повторять заново. Теперь Лапа от души помахал кувалдой. Когда гайка совсем ослабла, Лапа едва не улетел вслед за отбойным инструментом.

— Силушку девать некуда? — проорал ему в ухо Хорёк. — Работай, как следует, не балуйся!

Лапа промолчал. Он уже откручивал гайку рожковым ключом.

— До конца не отворачивай! — взвопил бригадир. — И через одну!

— Почему?

— А как потом обратно крышку ставить? Так до утра провозимся!

Лапа пожал плечами, махнул рукой напарнику. Они принялись за вторую гайку.

Хорёк посмотрел на часы: «Ужас»! Еще тридцать три гайки — не успеть! А может, не надо откручивать их все для того, чтобы выпустить пар? Может, можно как-то рациональнее, но как? Бригадир побежал к деду Ни­коле

— Дед Никола! Сходи к молодняку, подскажи им, как лучше! Я ору-ору, не слышат! У тебя-то голос баще будет! А то они все подряд гайки откручивают! Как потом центровать будем?

Дед Никола молча посмотрел на бригадира. Зачем центровать, если надо выпустить конденсат? Не снимать же для этого крышку весом в четыреста килограммов!

Дед Никола подошёл к работающим.

— Почему через одну откручиваете?

— Хорёк приказал! — ответил Лапа. — Говорит, что не надо все под­ряд откручивать!

— А у тебя башки-то нет? — крикнул дед Никола. — Скручивай подряд, но половину! Потом просунем лом, чуть приподнимем!

— Это как? — не понимал Лапа.

— Так! Надо крышку чуть приподнять, как в кастрюле, делов-то! С одной половины понадкрутите гайки, в щель выйдет пар, вот и всё! главное, чтобы не в рожу! Понял?

— Ну! — махнул рукой Лапа и накинул ключ на гайку. Дед Нико­ла приказал ему отдохнуть, сам запрыгнул наверх, вручив кувалду Егору.

Дело заспорилось. Егор отбил четыре гай­ки подряд, устал. Лапа отвернулся, не желая помогать умникам. Егор ещё раз взмахнул кувалдой и чуть не упал. Голова кружилась. Что получается? Он бьёт всем телом, а гайка ни с места! Пот залил глаза, поролоновая подкладка каски уже ничего не впитывала. Но выглядеть слабее Лапы не хотелось. Егор поднатужился, отбил ещё две гайки. Руки его опустились. Дед Никола спрыгнул вниз.

— Давай, Лапа, кверху!

Лапа с удовольствием запрыгнул. Дед Никола ухватил кувалду и в два приёма отбил гайку. Рукой отворачивал Егор. Затем снова. И снова. Руки Егора устали. Как это дед долбит и долбит? Лапа ухмыляется, а Егору неловко. Он смотрел на взмокшую спину Деда и думал. Шестьдесят лет деду Николе, а всё пашет. Лучше молодых. Привык надрываться? Неу­жели Егор станет таким же? Невесёлые размышления прервал, крик Хорька:

— Долго ещё возюкаться будете? Так и завтра не управимся! И всё Восьмое марта тут проторчим!

— Сделаем! — крикнул в ответ Егор, смахнув с лица грязные потоки пота грубой брезентухой рукава.

— Сделаете, как же! — Хорёк посмотрел на часы, не успеть! Он сплюнул и рванулся к турбине, рассуждая: «Времени прошло порядком, пар должен конденсироваться». К такой-то матери всю технику безопасности! Велико дело — сальники набить! Снять зад­вижку, заменить прокладку, а потом стой себе, набивай сальники! Нечего тут рассусоливать! Соображениями своими он не поделился ни с кем. Пусть ребята откручивают. Может, как раз выпустят давление, всё легче работать.

Пока Егор сгорал от стыда, глядя на вкалывающего пенсионера, бригадир уже скомандовал Тихоне:

— Откручивай!

— Мужики сняли давление?

— Снимут!

— Ещё не сделали?

— Откручивай, как раз успеешь!

— Так сорвёт же задвижку! Вот, и не остыла ни грамму! — Тихоня потрогал трубу.

— Отойди! — пихнул его Хорёк. — Сам откручу!

Но у самого не получалось. То ключ не тот взял, то гайку сдвинуть с мёртвой точки не смог. Тихоня постоял, посмотрел, да и отобрал инструменты у бригадира.

Когда он открутил болты, сквозь появившуюся щель засвистело. Бри­гадир подошёл ближе. Увидев, что болты держатся на честном слове, но крышка задвижки как прилипла, он ухватил вентиль и сдёрнул.

Тихоня инстинктивно отпрянул, а Хорёк заглянул внутрь зияющей трубы. Свист нарастал. Тихоня обеими руками пихнул бригадира в лицо, отбросив его назад. Хорёк упал на спину, больно ударившись затыл­ком. Каска треснула треугольником. В негодовании он вскочил, но ниче­го не увидел. Вырвавшийся на волю пар разошёлся по всему цеху!

— Об-тъегайку! — вскрикнул дед Никола. — Они с ума сошли! Давай лом, быстро!

Егор подал. Вдвоём воткнули ломик в щель под крышкой шара, раз­дался чмокающий звук, и исчез пар.

— Козлы генеральские! Какой идиот разобрал задвижку? — надрывался дед Никола на бегу. Следом мчался Егор.

У разобранной задвижки, скрючившись в три погибели, сидел Тихоня.

— Ты?

— Я.

— Вот зубы бы тебе пересчитать! — злился дед Никола. Увидев руки Тихони, он умолк. А потом заорал ещё громче: — Немедленно в медпункт! Немедленно! Отведи его, Егор!

— Чего ты руками туда полез, дурак?

— Начальству виднее, — не разжимая рта от боли, сказал Тихоня. Его кисти набухли. Вспузырившаяся кожа на глазах у всех слезала с паль­цев. Тихоня размахивал кистями. Слабые потоки тёплого воздуха нена­много притупляли боль. Егор схватил ведро, набрал ледяной воды и нёс его перед пострадавшим, заставляя Тихоню время от времени опускать руки в воду.

— Спасибо, так намного легче! — благодарил Тихоня.

Они дошли до слесарской. Егор позвонил в медпункт. Рабочее время медсестры окончилось. Егор закурил сигарету, сунул её в зубы больно­му:

— Не думаю, что будет легче, но покури! — он схватил аптечку, распотрошил её.

— Достань бинт! — попросил Тихоня.

— Какой бинт? Ты что? Анальгин вот, хапай горсть, пей!

Тихоня так и сделал. Две минуты спустя, он реже опускал руки в ведро. Егор осмотрел обожжённые кисти.

— Хорошо, что ничего не прилипло из одежды!

— Чё ж хорошего? — криво улыбнулся Тихоня.

— Гнить не будет, вот что! — сказал Егор таким тоном, будто полжизни видел паровые ожоги.

— Может, мазью? — предложил Тихоня.

— Нет! Лучше ещё анальгину! Скоро приедет «скорая», и в больни­цу!

— Не надо в больницу! — заупрямился Тихоня.

— Дурак что ли? Или боишься?

— Руки не отрежут?

— Да ты что! Кто из-за кожи руки отрезает? Как тебя угораздило пихнуть руки в пар?

— Кожа слезает, — сказал Тихоня, глядя на руки.

— Пускай! Новая нарастёт! — утешал товарища Егор.

— Бригадир сунулся туда лицом, а засвистело сильнее, — начал говорить Тихоня. Егор замер.

— Полулунный клапан задвижки застрял, вот-вот сорвёт! Я и пихнул бригадира в голову, чтобы не обожгло. В это время вырвался пар, вот и результат!

— А зачем ты откручивал?

— Не понимал, что давление дикое?

— Как не понимал? Бригадир приказал.

— Хорёк? Да он же только что от нас ушёл! Ведь видел, что ещё не сняли крышку!

— Он начал скручивать сам. Понимаешь, что бы с его лицом было? Мне хоть руки отрежут, а ему что, голову?

— А перестал бы ты ныть, Тихоня! — разозлился Егор. — Никто ничего тебе не отрежет! А Хорьку надо бы башку оторвать!

— Надо бы! Надо! — в комнату вошёл дед Никола, втаскивая за шиворот ничем не пострадавшего Хорька. — Ах ты, Хорёк, козёл генераль­ский! Какого хрена полез снимать задвижку?

— Выдержка хорошая, пар должен конденсироваться! Да и вы должны были успеть снять крышку! Это Лапа там сачковал!

— Я-то чё? — не понял Лапа. — Пахал, как робот!

— Ах ты робот долбанный! — Хорёк вырвался из рук деда Николы. — Я за тебя теперь в тюрьму пойду! Вот сволочь! Еще я тебе талон по­купал!

С этими словами он кинулся на Лапу. Тот выставил перед собой кулачище, бригадир наткнулся на него и отлетел назад. Он упал, но тут же вскочил, ухватил монтировку и бросился на обидчика. Лапа шагнул вперёд, ухватил Хорька за горло, сжав огромные ладони. А Хорёк всё долбил и долбил его по каске монтировкой. Пальцы Лапы сжимались, лицо бригадира синело.

Враз оба дерущихся потеряли пол под ногами — это дед Никола уце­пил их за вороты и швырнул в разные стороны.

— Одного человека покалечили, теперь друг друга? Замереть обоим!

Деда послушали. Они так и сидели, куда упали, когда зашёл Мастер с фельдшером «скорой помощи».

— Под суд пойдёшь! — гаркнул он на бригадира.

— Меня судит только партия!

— На партбюро и пойдёшь! Производственный травматизм, да видано ли?!

— Хотел как лучше, понадеялся на некоторых, — пробурчал бригадир. — Лапа предложил выпустить конденсат, — уже прошептал он.

— Я-те понадеюсь! Покалечил человека! Будешь до гроба ему платить! Надо же, взял из здорового мужика инвалида сделал!

— Хватит тебе, Мастер, — сказал улыбающийся Тихоня, узнав от фельдшера, что ему не отрежут руки. — Хоть этот год на Восьмое марта посуду жене мыть не буду!

Глава 7

— Все свободны!

Люди в белых халатах повыскакивали с последних рядов конференц-зала и исчезли, притворив стеклянную дверь. В зале остались врачи: сотрудники кафедры госпитальной хирургии и ординаторы хирургического отделения.

Главный врач, отпустивший средний медперсонал, оглядел аудиторию. Он посмотрел на пустующее место заведующего кафедрой. Академик месяц назад умер. Подыскать ему замену до сих пор не могли: много желающих, но возможности каждого претендента ограничены.

— Как вы поняли, уважаемые коллеги, сегодня будет разбор случая врачебной ошибки, — главный врач впился глазами в молодых ординаторов и продолжил: — Или вопиющей халатности!

Коллеги молчали.

— Итак, изберём президиум! — главный врач начал организационную часть собрания. Он предлагал — решения принимались единогласно. Никто не тянул руку кверху, как в прежние времена, но каждый говорил: «Да!» Доктора со стажем ограничились кивком головы. Избрали председателя, секретаря. Эксперт был назначен заранее. Рецензентом главврач собрался выступить сам.

— Заслушаем доклад врача-ординатора хирургического отделения, Ла­зарева Георгия Тимуровича! Георгий Тимурович, пожалуйста!

Георгий Тимурович вышел к столу, положил перед собой историю болезни пациента и вкратце доложил. Случай внезапный, операция экстрен­ная — больной наблюдался хирургом несколько минут.

Посыпались вопросы.

— Георгий Тимурович! А скажите, пожалуйста, почему Вы взяли больного на операционный стол?

— Этого требовало состояние пациента. Налицо развёрнутая карти­на острого аппендицита.

— Это понятно из вашего доклада. Не будем разбирать клинику — мы не студенты! Скажите, почему Вы решили оперировать самостоятельно?

— Того требовало состояние больного.

— В четыре часа ночи?

— Да. В четыре часа ночи. Пациент поступил по «скорой» в тяжёлом состоянии.

— Уважаемый Георгий Тимурович! Слово «состояние» мы слышим не­сколько раз подряд! Скажите нам внятно, вы знали о предстоящей слож­ности операции?

Георгий Тимурович замешкался. Только что он рассказал всё. Теперь же несколько человек ему задают один и тот же вопрос!

— Знать это было невозможно до операции, — сказал он и покраснел. Удивительно, неужели коллеги этого не понимают?

— Хорошо. Этот пункт мы выяснили. Теперь следующий: ещё раз, по­жалуйста, подробнее о ходе операции!

— Поперечным разрезом вскрыта толстая кишка, — начал говорить Лазарев, но его перебили.

— С самого начала, с самого начала!

— Как вас в институте учили? Ах да! Это так давно было!

— Мы уже доктора со стажем, нам уже не двадцать лет, а полных тридцать, мы плюём на старших коллег!

— Больной уложен на операционный стол, — начал Лазарев по поряд­ку, как велено. Опять прервали.

— Не стройте из себя шута! Не нужно нам рассказывать, как вы обрабатывали руки перед оперативным вмешательством!

Георгий Тимурович растерялся и замолчал. Он осмотрел зал. Слева сидят сотрудники кафедры, справа — врачи больницы. За их спинами рас­положилось несколько «молодых специалистов». Они сидели, опустив голо­вы, изучая спинки передних кресел. Лазарев проработал тут восемь лет, неоднократно выходил на эшафот, но никак не мог привыкнуть к этому. Всё время кричат одни и те же люди. Давно пора научиться отвечать, как они желают, но не выходит!

— Аппендикс больного располагался необычно, — сказал Лазарев.

— Наконец-то, одно здравое предложение! А знали вы, что такое расположение возможно?

— Нет, — честно ответил Лазарев. Сколько он перечитал учебно-методической и клинической литературы — такого не встречал.

— Тогда, почему вы самостоятельно взяли больного на операцию?

— Из-за тяжести его состояния.

— Хоть кол ему на голове теши! — разошлась секретарша собрания. Георгий Тимурович посмотрел на главного врача: неужели не оста­новит? Не остановил.

— Все вопросы, как об стенку горох! Отвечайте же!

— Аппендикс больного оказался приросшим к толстой кишке. Прирос­шим по всей длине. Удалить его без участка толстой кишки было невозможно, — сказал Лазарев. Он понял: надо повторить доклад по истории болезни, не заглядывая в записи.

— Так почему же вы не вызвали специалиста?!

Лазарев подавил вздох и продолжил монотонным голосом:

— Слепой червеобразный отросток отходит от кишечного тракта в месте соединения толстой и тонкой кишок. В данном случае, он был при­росшим к толстой кишке. Убрать его можно было только с участком здо­ровой кишки. После этого пришлось бы сшить конец в конец две кишечных трубки, отличающиеся диаметром в полтора раза. Возможно ли?

— Вам — ничего не возможно! — взорвалась седая дама в позолочен­ном пенсне. — Это очень сложная операция — не для зелёных юнцов!

— Поэтому мною было принято решение: не удалять здоровый орган, а вскрыть червеобразный отросток, освободив его от гноя. Выпустить гной в брюшную полость нельзя! Это привело бы к грозному осложнению, из-за которого люди погибают. Я поступил иначе. С противоположной стороны приросшего аппендикса сделал небольшой разрез толстой кишки, через него рассёк изнутри червеобразный отросток, освободив его от гноя. После этого, ушил толстый кишечник.

— Вы считаете это правильным?

— Да, — ответил Лазарев.

— Вы теперь, герой! Не убрали здоровый кишечник, излечили аппен­дицит необыкновенным способом, не сделав больного инвалидом!

Если бы не тон со зловещим присвистыванием, Георгий Тимурович был бы рад похвале. Но он не потупился, опустив веки, наоборот, припод­нял подбородок.

— Известно ли вам, дорогой Георгий Тимурович, что на такую опе­рацию вы не имели права?

— Да.

— Так почему вы не вызвали старших коллег?!

— Потому что, держать больного под наркозом, два-три часа, не име­ло никакого смысла! К тому же, из-за пустякового аппендицита я не со­бирался давать общий глубокий наркоз! — поднялся анестезиолог. Похо­же, ему надоело слушать.

Зал молчал.

— Я работаю с Георгием Тимуровичем не один и не пять лет, и ни разу не замечал за ним ошибок! — заявил врач-реаниматолог.

— Уважаемый Николай Иванович, никто не подвергает сомнению ва­шу квалификацию! — сказал главный врач. — Мы сейчас разбираем случай безнаказанной вседозволенности молодых специалистов!

— Больной умер? — громко спросил анестезиолог.

— Ещё не хватало! — замахала ладошками секретарша собрания.

— Аппендицит излечен? — не унимался Николай Иванович.

— Что вы заладили? Дело не в том, хорошо ли плохо сделана операция!

— Тогда в чём?

— В том, что на такие сложные случаи всегда надо вызывать старше­го товарища!

Врач реанимации сел на место. Понял, что ничего изменить нельзя. Понял это и Лазарев.

— Вопросов больше нет? — спросил главный врач. Тишина.

— Заслушаем мнение эксперта!

Эксперт, зам. главного врача по лечебной работе, в течение чет­верти часа рассказывал о строении кишечника человека, о функциях, ко­торые он выполняет, об истории чревосечения и многом другом, подходя­щем данному случаю.

— Воспалённый аппендикс надо удалять! — закончил речь эксперт.

— Вместе со здоровым участком кишечника и затем сшивать несопо­ставимые трубки, чтобы в этом месте образовался рубец, спровоцировав­ший кишечную непроходимость? — разозлился Георгий Тимурович.

Анестезиолог зааплодировал.

— Вас не спрашивают! Вы, Георгий Тимурович, сказали своё слово! — прокричал главный врач. — Теперь я скажу, как рецензент!

Николай Иванович скрестил руки на груди.

— Согласно научным данным, с глубокой древности по наши дни, воспалённый аппендикс подлежит удалению! Вы этого не сделали! Не смог­ли бы! Что-то я слышал о технической трудности операции, не ослышался?

Лазарев промолчал.

— Это сложно для молодого специалиста, да! Но вам, Георгий Тиму­рович, вменяется в прямую обязанность: вызывать старшего коллегу! Кто бы отказал? — Главный осмотрел зал. Люди в белых халатах закивали головами.

— Никто бы не отказал! Вы работаете уже предостаточно, чтобы уяс­нить это! Что ж, перейдём к предложениям! — главный достал из папки листочек и зачитал: — Предлагаю: «Врача-хирурга Лазарева, в целях по­вышения диагностической квалификации, направить в поликлинику для ра­боты на приёме, сроком на три месяца»! Никаких наказаний я не желаю. Знаете, не одобряю таких методов. Поможем человеку разобраться в диаг­ностике! Уверен, вернётся Георгий Тимурович более знающим специалистом, выросшим в профессиональном росте!

Решение поддержали.

— Николай Иванович, это начало конца? — спросил у анестезиолога Лазарев, выйдя из конференц-зала больницы.

— Не вешай нос, Георгий! — анестезиолог похлопал коллегу по пле­чу. — За три месяца всё забудется! К тому же, тебя вернут раньше! Главное, не дёргайся! Первым делом, разузнай, есть ли телефон на столе!

— Зачем?

— Чтобы «расти в профессиональном росте»! — передразнил главвра­ча Николай Иванович. — Знай наперёд, разрезал фурункул — второй рукой набирай «ноль три»!

— Буду расти, — пообещал Лазарев.

— Звони! Не пройдёт и отчётного месяца, как вернёшься! — сказал анестезиолог на прощание.

Георгию почему-то показалось, что Николай Иванович сам не верит своим пророчествам.

Лазарев вышел во двор, в мартовскую слякоть. Солнца не было, влажный ветер освежил разгорячённое лицо. Ничего! В поликлинике он ещё никогда не работал. Подумаешь, одну весну не придётся стоять за спинами корифеев? Да и на работу в поликлинику из дому ближе. Что не случается — всё к лучшему!

Глава 8

Кто не любит каникулы? Никуда ходить не надо: делай, что хочешь! Гуляй по улице хоть целый день или телик смотри с самого утра! До при­хода родителей — полная свобода! Можно, например, дома устроить войнушку, засыпав всю комнату солдатиками!

Всё же в школе лучше, чем в садике. Там никаких каникул: каждый день с утра, как на работу! Домой отпускают только в старшей группе и то, под расписку родителей, не раньше пяти! А что делать дома после пяти, когда родители пришли с работы? Егор никак не понимал нытиков со двора, которые не хотели идти в первый класс. Сам он даже запла­кал, когда тётенька сказала, что Егор мал для школы. Ему только шесть! Тётенька пришла к ним домой, переписывая дошколят, но Егор не подходил ей. Вдруг, мама сказала, что он «зимний». И тогда тётенька записала Егора в первоклашки. Он очень хотел сказать: «Спасибо», но постеснял­ся. От тётеньки очень вкусно пахло духами и кудри у неё были крупные-крупные, больше чем у мамы, а глаза добрые.

Когда она ушла, мама задумалась.

— Ты не хочешь в школу, мама? — спросил Егор.

— Очень хочу, очень! — улыбнулась мама.

— Тогда почему ты молчишь?

— Думаю, где тебе купить школьную форму.

— В Москве! — подсказал Егор.

— Правда! Купим в Москве! — согласилась мама.

С того дня жизнь пошла совсем другая. Всей семьёй съездили в Москву на электричке, купили костюм с погонами и блестящими белыми пуговицами, чёрный ранец и новые, пахнущие вкусной краской книжки. А самое главное, приобрели здоровские кирзовые сапоги: чёрные-пречёрные, как у настоящего солдата!

И пускай теперь в детсад малышня сопливая ходит, а у Егора каникулы, вот!

В один из августовских дней на улице лил дождь, как из ведра. Никто не вышел гулять во двор. В подъезде мяукала промокшая кошка. Егор постоял у выхода и вернулся домой. Кошку эту он хорошо знал. Муська живёт в подвале и любит колбасу. Домой её брать нельзя, а кол­басы у Егора не было, он погладил кошку и намочил руку. Обтёр ладонь о штаны и вздохнул. Какая глупая Муська! Шла бы к себе в подвал и спала. Все кошки постоянно спят, а она мяукает в пустом подъезде! Ду­ра!

Дома скучно. По телику какой-то балет. Отец говорит, что это дармоеды. Они не хотят работать, поэтому прыгают в белом трико. Егор понял, они не могут работать! Трико сразу станет грязным, и все скажут: " Вот, свиньи!» Поэтому они прыгают. Смотреть на них, тоска смертель­ная! Егор выключил телевизор. На кухне бормотало радио, но оно никогда не мешало. Егор высыпал из посылочного ящика солдатиков, расставил их по полу. Он быстро убил всех немцев и опять заскучал.

Егор открыл шкаф. Надеялся увидеть что-нибудь интересненькое, но там одни газеты. Много газет! Он вытянул половину кипы на пол. Вначале делал корабли, а потом самолёты. Но самолеты не летали, взбросишь его, он вверх, и камнем вниз! Плохие самолёты из газет, Егор посмотрел на рисунки. Почти в каждой газете сидел Брежнев с медалями и орденами. Егор удивился. Сам Брежнев в чёрном костюме, а весь в медалях! У Аркашки дед воевал, так он надевает медали только на гимнастёрку. На про­стой пиджак не положено! Почему же Брежнев их надел? Егор догадался. У Брежнева нет гимнастёрки, он её потерял, когда от немцев драпал! Зато первый прибежал, когда медали раздавали! Так говорит Аркашкин дед, когда его спрашивают: «Почему у тебя всего две медали?»

Егор разозлился. Он вынул пасту из ручки, из катушки ниток и маминой резинки для волос сделал лук-арбалет. Этому его научили пацаны со двора. Здоровски бьёт, между прочим! Паста втыкается в газет­ку и торчит, как стрела!

Только со стулом не повезло — много деревяшек в спинке. Как в них попадёшь, так отскакивает стрела! Егор повесил газету на сиденье, после первого выстрела она упала на пол вслед за пастой от ручки.

Тогда Егор решил расстреливать весь боезапас, потом сдвигать газетку и опять расстреливать.

Спустя несколько минут портрет был изрешечен. Тогда Егор повесил другой, чуть поменьше. Теперь он подолгу целился, стараясь не мазать.

И попал-то прямо в звезду! Егор бросил арбалет, подбежал к газе­те, снял её на пол, сбегал в спальню, взял мамин клей и заклеил ме­даль. После чего вновь вывесил портрет и стал расстреливать его.

Хлопнула дверь в квартиру. Егор увлёкся и не оглянулся. А что? Дома прибрано, он не свинячит. Достреляет и уберёт газеты на место.

Егор прицеливался, стараясь попасть Брежневу в лоб. Чувствовал, попадёт!

И попало! Только не по портрету, а Егорке. Пальцы его соскольз­нули и пустили стрелу неизвестно куда, но Егору было не до этого. Отец врезал ему ремнём по заднице. Здорово врезал! Слёзы брызнули из глаз. А он ещё раз врезал! Егор обернулся.

Отец замахнулся сложенным вдвое ремнём и отбросил его прочь.

— Ты в тюрьму захотел? — крикнул он.

— Нет! — испугался Егор.

— Ты знаешь, кто это?

— Брежнев, кто ещё-то? — удивился Егор и за это получил ещё раз, ладошкой.

— Понял? — строго спросил отец.

— Понял! — крикнул Егор.

— Что ты понял? Что ты понял? — злился отец. — Говори, не реви!

— Что нельзя-а стрелять в Брежнева-а!

— Не вопи, как баба! Садись! — Андрей взял сына на коленки. — Вытри сопли и слушай!

Егор замолчал, но проклятые сопли текли и текли, он шмыгал но­сом.

— В Брежнева стрелять нельзя! И нельзя рисовать на его портрете!

— Почему тогда он валяется в туалете?

— В туалете валяется не Брежнев, а просто газета!

— Я видел, там Брежнев!

— Да, ты видел. И я видел, — Андрей замешкался ненадолго. — Но это не значит, что в него можно стрелять и портить газету! В туалете, между прочим, Брежнев целый валяется! Никто в него не стрелял.

— А почему нельзя в него стрелять? — не понял Егор и рассказал о том, как Брежневу достались медали.

— Это ты зря! — убеждённо сказал отец. — Ему давали медали уже в мирное время.

— За что?

— За что воевал и погиб твой дедушка?

— Чтобы был мир.

— Правильно! А Брежнев столько сделал, чтобы был мир! За это ему дали медали. Если бы не Брежнев, давно была бы война, и погибло бы много людей. Поэтому ему дают медали.

— Он боится войны?

— Мы все хотим мира, но войны никто не боится! Вот ты, хотел бы завтра вместо школы пойти на завод работать с утра до ночи? Играть было бы некогда! А конфет в войну совсем не бывает, дают маленький кусок чёрного хлеба, и всё!

— А солдатам?

— Солдатам дают по два куска. Но тебя в солдаты не возьмут!

— А если я вырасту?

— Всё равно не возьмут, потому что ты стрелял в Брежнева!

— А ты расскажешь? — испугался Егор.

— Я не расскажу, но если ты ещё раз что-нибудь такое сделаешь, меня заберут органы госбезопасности!

— Посадят в тюрьму? Насовсем?!

— Зачем пугаешь ребёнка? — спросила мама. Никто не услышал, как она вошла.

Андрей подмигнул сыну. Егор в ответ моргнул обоими глазами, неправильно, но отец понял.

— Так, болтаем чепуху! — весело сказал Андрей. — Рассказываю историю про одного бродягу!

Он ушёл в коридор к маме, а Егор убрал газеты, надёжно спрятав изрешечённые портреты Брежнева. Теперь никто и никогда не узнает!

Вечер в семье Нерословых прошёл как обычно. Ни один мужчина так и не выдал страшную тайну, а мама ничего не подозревала.

Когда Егор лёг, он долго не мог заснуть. Всё ему казалось, что какие-то дядьки из «госспецизбо» — так он запомнил слова отца — при­дут и заберут его родителей в тюрьму, насовсем.

Конечно же, никто не пришёл, но родители почему-то поднялись и тихонько прошли мимо его кровати на кухню.

Они включили ночник и начали вполголоса переговариваться. Егор прислушался.

— Зачем ты перепугал ребёнка? Ему надо знать в таком возрасте о госбезопасности?

— Надо, Марина, надо. Иначе поздно будет. Незачем Егору болтать на улице о том, что говорим дома.

— А что мы такого говорим?

— Хоть бы и то, что ты постоянно повторяешь: «Пропади пропадом твоя партия, только деньги за взносы уходят!»

— За это что-нибудь будет?

— Будет! И ещё как! Сегодня было закрытое партсобрание, не мор­щись ты так! Там объявили об особой бдительности. Вот оно как!

— Эт-то почему? — прошептала Марина.

— В Чехословакии антиреволюционный мятеж! Там убивают коммунис­тов на улицах!

— Да ты что? — руки Марины опустились. Она всхлип­нула. — Это война?

— Не волнуйся так! — Андрей обнял жену. — Танки из ГДР разогнали врагов. Всё уже нормально, но только ни звука! Нигде!

— Поняла-поняла. А у нас такого не будет? Или тебе уйти из партии, пока не поздно?

— Опять ты за свою пластинку!

— Тихо, Егор проснётся!

— Из партии не уходят, — Андрей понизил голос. — Оттуда только выгоняют! А тех, кого выгнали, уже нигде не находят, поняла?

— Да какие ты страхи говоришь-то?

— Ты знаешь, где сейчас Хрущёв? Я, посещая закрытые партсобрания, не знаю! Да и он сам, наверное, не знает. Упрячут так, что не захо­чешь. Если сказали, быть бдительными — так надо быть бдительными!

— Всё-таки, война?

— Да не будет никакой войны!

— А Вьетнам?

— И там победим в скором времени! В Чехословакии, вот, вовремя взялись, теперь порядок! Так и во Вьетнаме будет, как было на Кубе в своё время.

— А что ты сказал Егору?

Егор насторожился. До этого вопроса он не понимал смысла разгово­ра взрослых. Предаст его отец или нет?

— Я ему сказал, что в школе он станет октябрёнком.

— А при чём тут госбезопасность?

— Это к слову пришлось. Разболтались о том, что если вдруг он убежит из школы, вот я и сказал.

Молодец, отец! Егор никогда не называл отца папой. Потому что он был настоящим мужиком, а не размазнёй! И ведь не разболтал маме! Здоровско! Егору очень хотелось узнать, кто такой октябрёнок, но вы­давать себя нельзя. Егор прокрался к постели, лёг и быстро заснул.

Глава 9

Георгий не знал, почему люди любят весну и так много об этом говорят. Но он догадывался, что каждый взрослый учился в школе и ждал каникул. На все лето!

Собрание назначили на середину апреля. Вначале выступал директор школы. Он долго говорил об образовании, о победе партии, о чём-то ещё. В основном непонятно. В заключение он сказал, что в их школе есть такие ученики, которыми гордится вся страна! Директор предложил попри­ветствовать отличников аплодисментами.

Стоящий за кулисами Георгий захлопал в ладоши. Ребята из клас­сов постарше засмеялись.

— Иди туда! — сказал ему десятиклассник.

— Куда?

— На сцену!

— Я не знаю, что говорить! — Георгий перепугался. Он не мог вспомнить ни одного стиха, что говорить?

К счастью, на помощь поспела учительница, Елена Григорьевна. Она навела порядок. Все взялись за руки попарно и вышли на сцену. В школь­ных костюмах и в белых фартуках, с широкой кумачовой лентой через плечо. На ней золотыми буквами написано «Отличник учёбы».

В зале на первой ряду сидели взрослые тётеньки и серьёзные дядень­ки. Они хлопали в ладоши и улыбались. Это были чужие люди, никого из них Георгий в школе не видел. Одна тётенька в строгом пиджаке и чёрном галстуке на белой блузке поднялась на сцену и стала называть фамилии, начиная с первого класса.

Лазарев был третьим. Георгий подошёл к тётеньке. Вблизи она ока­залась доброй и ласковой. Она почему-то поцеловала Георгия в щёку и вручила ему подарок. Георгий смутился. Взяв в обе руки блестящую обёрт­ку с чем-то тяжёленьким внутри, он не смог вытереть щёку. Так вот по­везло: никого она не целовала, а ему досталось стоять, как дураку с помадой на лице!

Но никто не смеялся над ним. Все были радостные и возбуждённые. Когда раздали подарки, ребят пригласили в столовую на чай с огромный тортом. Первоклашек усадили за отдельный стол. Им пообещали ещё чаю с шоколадными конфетами.

Торт быстро кончился, каждому отличнику досталось по маленькому кусочку. Георгий подождал-подождал, да и достал из кармана яичко, ко­торое дала бабушка. Он, не спеша, деловито, очистил скорлупу, разрезал яичко пополам и поделился с другом Славкой.

— Георгий, это ты принёс? — раздался из-за спины испуганный го­лос Елены Григорьевны.

— Вот, молодец! — сказала повариха, румяная бабушка Клава. Елена Григорьевна шикнула на неё и быстренько собрала крашеные скорлупки в кучку, сжала их в сухоньком кулаке и сунула Георгию в кар­ман пиджака.

— Это очень хорошо, Георгий, что дома у тебя красят яички, но пусть это будет дома. Сейчас спрячь скорлупки и выбрось их подальше от школы. А лучше, отнеси к себе домой!

Баба Клава испугалась и отвернулась. Елена Григорьевна огляделась. Похоже, никто не заметил.

— Георгий, пожалуйста, больше не пугай нас! — попросила учительница ничего не понимающего первоклассника. — Видел, как тебя любит Оюшминальда Яковлевна?

— Елена Григорьевна, это которая подарки раздавала, да?

— Да, это она. Она главная на этом празднике.

— Она же со мной христосовалась! — сказал Георгий, выговаривая последнее слово сквозь прижатую к губам ладонь Елены Григорьевны.

— Т-с! Больше не говори так! Так можно говорить только дома. Я сегодня приду к вам с бабушкой!

Принесли конфеты. Георгий смотрел на учительницу и боялся за неё. Вдруг, Елене Григорьевне попадет за него от этой любовной тётеньки Матильды в мужском костюме? Он больше не произнёс ни слова.

А дома всё рассказал бабушке.

Она не испугалась и не удивилась, но обозвала себя старой дурой.

Что это за торжественный день, если от него одни неприятности? Какое тут поздравление, если все ругаются?

— Бабушка! Почему ты ругаешься?

— Я не ругаюсь, Георг! — так бабушка называла его. — Я говорю себе, как я могла забыть?

— А что ты забыла, бабушка?

— Забыла, забыла, — бабушка прикусила кончик платка и ничего больше не сказала.

— Только ты не плачь, бабушка! Эта Матильда любит меня, она ни­кого больше не целовала!

Бабушка рассмеялась.

— И смех, и грех с тобой!

Заметив, что бабушка больше не собирается плакать, Георгий пове­селел.

— Георг, ты только никогда больше не называй эту тётеньку Матильдой! Её зовут Оюшминальда! Не можешь запомнить, так не перевирай!

— А почему Елена Григорьевна испугалась скорлупок? Ведь они не отравлены!

— Они не красят яички на Пасху!

— Надо их научить!

— Не надо их учить! — голос бабушки стал строгим. — Ты бы хотел разгуливать голым по улицам?

— Как? Ты что, бабушка! Ха-ха-ха! — Георгий схватился за живот.

— Не хотел бы! Поэтому нельзя секреты рассказывать людям.

— Никаким?

— Никаким! Все будут смеяться над тобой, как над голым! Они же ничего не рассказывают?

— Да! — согласился Георгий. Хотя он и не спрашивал, зачем ему чужие секреты? Об этом он сказал бабушке.

— Вот видишь? Им тоже не нужны такие секреты. Не нужно ничего показывать и рассказывать! И вообще, пора стать взрослым мальчиком!

— Это как? Ха-ха-ха! — опять расхохотался Георгий. Он представил себя с густой седой бородой!

Бабушка хотела что-то сказать, но звонок в дверь заставил её пройти в коридор.

Пришла Елена Григорьевна. Она не обманула. Они, в самом деле пили чай и ели крашеные яички с пасхальным куличом.

Учительница была немногим младше бабушки. Они что-то долго говорили между собой, отправив Георгия в его комнату. Он понял. У них тоже есть свои секреты. Интересно, какие?

Он прокрался на цыпочках к двери в кухню, прислушался. Непонят­ные слова, вроде «клерикальная концепция» и «религиозный ракурс» сби­ли его с толка. Георгий удивился, как это бабушка может так говорить? Ведь она русская! Георгий не стал слушать, поняв, что это взрослые слова. Секреты, тем более непонятные, никому не нужны!

Когда Елена Григорьевна ушла, бабушка сказала:

— Георг! Никогда в школе не говори: «Постное масло», — а говори: «Растительное!» И вообще, прежде чем что-то сказать там, спроси у меня, надо ли так говорить?

К её удивлению, Георгий всё понял. Есть взрослые слова, есть дет­ские, есть слова пацанов и есть — хулиганов. Все эти слова надо гово­рить только тогда, когда остальные их говорят. И никогда больше.

Бабушка очень обрадовалась.

— Ты умён, как папа! — сказала она Георгию.

А потом они достали истрёпанную карту мира и долго смотрели на разные материки. Где сейчас работают родители Георгия?

Много на свете стран, а СССР — самая лучшая! Так говорят, мама с папой, — когда возвращаются на Родину. Они обязательно приедут на всё лето. Вот ещё почему Георгий полюбил весну!

Глава 10

На удивление всем, руки Тихони зажили через три недели. Как ни в чём ни бывало он пришёл на работу.

— И чё, Тихоня, посуду-то мыл на Восьмое марта? — спросил его Лапа.

— А как же! — Тихоня улыбнулся. — В ванну воды наплескал, да ногой побулькал!

— Ха-ха-ха! — дружно рассмеялись работяги.

— Чего веселимся? Поддали? — спросил вошедший мастер.

— А ты нам налил? — спросил в ответ дед Никола, вызвав ещё боль­ший взрыв хохота.

— Всё веселитесь? — без злобы спросил Мастер. Он сам был рад возвращению пострадавшего.

А пострадавший занял своё место у выхода, усевшись на разбитый стул. За время его отсутствия произошло много событий. Тихоня об этом не знал. Другой бы спрашивал, приставал, но только не Тихоня! Бывают же такие люди, подумал Егор. Своими руками отвёл смерть от Хорька, а сидит, хоть бы хны!

Он спас лицо бригадиру, но не спас его репутацию. Конечно же, Хорёк в тот день опоздал на примирение к тёще: пришлось доделывать работу и писать объяснительную о несчастном случае. Но это было мень­шим злом, в сравнении с заседанием партбюро. Через неделю оно состоя­лось и приняло решения. Мало того, что Хорька выгнали из партии, ещё и сняли с должности. Теперь он кое-как перебивался вахтёром у входа на ТЭЦ, радуясь, что не загремел на лесоповал в «солнечном Магадане». Мастер схлопотал строгий выговор с занесением. Лапу лишили премиаль­ных, вместе с ним и Нерослова Егора, чтобы неповадно было. Деда Нико­лу почему-то пожалели.

— Пенсионер тут ни при чём! — сказал парторг, отгородив старика от наказания.

Что ж, пришлось деду Николе всем ставить за то, что счастливо отделался! Мастер об этом пронюхал каким-то образом, на то он и Мас­тер. Пронюхать-то пронюхал, а сам ставить не разбежался! Дед Никола ухмыльнулся.

— Сегодня без авралов! — объявил Мастер.

— Оно и лучше, — пробурчал Лапа.

— Что лучше?

— Без авралов-то.

— И чтобы ни одного пьяным я не видел!

— Не увидишь, не беспокойся! — заверил дед Никола, заваривая чай.

Так оно и случилось. Но пьянка всё же состоялась. В кафе по дороге в город. Как водится, первое угощение за должником, потом ото всех понемногу.

Слово за слово, разговор зашёл о причине застолья. Тихоня разговорился. Оказывается, Егор оказал лучшую медицинскую помощь. Если бы не он, остаться Тихоне без рук. Даже врач так сказал.

— Тебе бы, Егор, в медицину! — предложил Тихоня.

— Да куда там! — махнул рукой Егор. — Лучше скажи, какой ногой посуду мыл?

Разговор ушёл в другую сторону. По мере выпитого, он становился всё бессвязнее. Все позабыли о предложении Тихони. Но не забыл дед Никола. Возвращаясь домой, он спросил у Егора:

— А что тебе этот шаман сказал?

— Какой шаман?

— К которому ты в Москве ходил! — дед Никола заглянул в глаза Егору.

— Да какая разница! — отмахнулся Егор.

— Большая! Зайдём ко мне?

— Выпить?

— Кофе!

— Тогда, лучше ко мне!

Решив, что это без разницы — оба жили в одном подъезде — зашли к Егору. Он один в квартире, жена с детьми уехала в гости к тёще. А у деда вечный базар-вокзал: то дочери, то внучки, то сватовья с зятья­ми.

Они заварили крутой кофе и присели за стол.

— Так что сказал шаман?

— Опять ты за своё? — возмутился Егор. Неужели непонятно, не хочет человек отвечать?! Но дед не сдавался.

— Как он, вообще, принимает?

— Хочешь сходить?

— А хыть бы и хочу!

— Так и принимает. Заходишь, отвечаешь на вопросы анкеты, отдаёшь деньги, получаешь квитанцию.

— Эту муть мне не надо! Скажи, как он работает? С бубном вокруг тебя бегает?

— Ха-ха! С каким бубном? У него в квартире стоит маленький шатёр из толстой кошмы. Заходишь с порога сразу в него и видишь перед собой шар. Прозрачный, склеенный из пятиугольников. А внутри шара…

— Голова дракона! — подсказал дед Никола.

— Будешь смеяться, ничего не расскажу!

— Ладно! Что там внутри?

— Там жидкость, типа чернил. Клякса расплывается-расплывается, а потом образуется рисунок.

— Что за рисунок?

— Шаман сказал, что это фонендоскоп!

— Недаром Тихоня тебя хвалил! — сказал дед Никола. — Медицина, вот что тебе нужно!

— Муть это всё! — тряхнул головой Егор.

— Если это тебе дано, так иди туда!

— Легко сказать! Попробуй в тридцать лет с двумя детьми прожить студентом! А поступать как, откуда денег взять?

— Ты же не испугался обожжённых рук Тихони! — сказал дед Никола. — Я так, смотреть на них не мог! И крови не боишься?

— Не боюсь.

— Тогда нечего думать! Некоторые бесплатно поступают, я знаю.

— Только не троечники, как я!

— Ерунда! Башка у тебя варит, выкрутишься. Устроишься сантехником, учиться и работать будешь! Не всю жизнь кувалдой махать.

Егора как током ударило. Он вспомнил, как со стыдом наблюдал за работой деда.

— Если хочешь знать, кувалдой махать вовсе не надо было! — вспы­лил Егор. — Если бы Лапа не выпустил кислород перед обедом, а открыл клапаны тур­бины — весь пар за время обеда улетучился!

— Ать, верно! Ты знал? — дед Никола привстал со стула.

— Умная мысля всегда приходит опосля!

— А почему никому она не пришла до сих пор? — спросил себя дед Никола, глядя под ноги.

Егор промолчал. Дед размышлял вслух.

— Сколько опыту, а зря! — сокрушался он. — Хорёк послал Лапу, не сказав, какой из кранов надо открыть! Сам этого не знал. Когда-то было что-то похожее, он и запомнил. Вот тебе и опыт! Без башки ника­кой опыт не сработает, — сказал дед Никола и заключил: — Иди в меди­цину! Там опытные, а ты башковитый!

— Шесть лет с малыми детьми за одной партой! — возмущался Егор.

— Ерунда! Всё пройдёт быстро и незаметно. Ещё мне бюллетень с похмелюги выпишешь, по блату!

Егор посмотрел на деда. Он что, серьёзно? Собрался работать ещё шесть лет?

— Не смотри ты так! Я ещё крепкий мужик! Пропашу десяток лет, не жмурясь!

— И не пойдёшь к шаману?

— А что мне в том мячике? На гроб смотреть? Меня в него задаром уложат!

— Надо готовиться, книжки всякие читать.

— Какие книжки? Ты это брось! Если тебе судьба в медицине, иди и ничего не бойся!

— Чтобы дурачком выглядеть?

— Ну, ладно, почитай что-нибудь для форсу, — разрешил дед Нико­ла. — Но от судьбы не уйдёшь!

— Да не судьба это! Это только один из её вариантов «по звёздам»!

— Я-те в лес, ты по дрова! Иди, да и всё! А лучше, посмотри у себя в холодильнике, что-то кофе подостыл, поколачивает меня!

Егор намёк понял, достал початую бутылку водки.

— Вот, холодненькая для сугреву!

Они согрелись. Немного поболтали о том, о сём, дед Никола собрался уходить.

— Когда экзамены? — спросил он у порога.

— Летом, наверное, — пожал плечами Егор.

— Вот и съезди в отпуску, поступи! А потом уже уволишься. Тогда полные отпускные получишь, а то дадут компенсацию — курам на смех!

Дед Никола ушёл. Егор присел на диван. Может, стоит рискнуть?

Если в медицине его предназначение, то удача где-то рядом. Дед-то прав, во время отпуска можно рискнуть!

Приняв решение, он тотчас уснул.

Поутру в тяжёлой голове крутилось: «Не надо идти наперекор судьбе, не надо»! Через неделю Егор был уверен, что поступит в медицин­скую академию. Он купил учебник общей биологии для поступающих в ВУЗы.

— Что за книжка в туалете валяется? — спросила жена.

— Так, ерунда! — сказал Егор. Сообщать о глупых планах не хотелось. — Можешь выбросить!

— В чём дело, Егор? — жена нахмурила брови.

— Маня! Не делай серьёзного лица! Это просто книжка!

— Это не просто книжка! Это учебник! — Марья села в кресло и расплакалась.

Егор стоял напротив жены и не знал, что делать. Утешать, про­сить прощения — за что? Он вышел из комнаты.

— Пошёл вещи собирать? Я сама уйду! И детей заберу!

— Какие вещи, что ты говоришь? Куда ты уйдёшь, к кому? — Егор вернулся в комнату.

— К маме уеду!

— Вот оно как! К маме? Вот почему ты как приехала от мамы, так ходишь молчаливая! Решили, значит, всё без меня!

— Не кричи, ты не на сцене! Небось, только и ждал предлога!

— Это я-то ждал? — Егор опешил. Тёща там напела, чего зря, а ока­зывается, всё это он придумал!

— Да! Да! Да! — сквозь всхлипывания выкрикивала жена.

— Какая чепуха! Что ты хочешь? — разозлился Егор. В этот миг жена казалась ему совершенно чужой. С первого дня их брака она «разрывалась» между мамой и супругом. Выбрала маму наконец, что ещё?

— Хочешь развода? — спросил Егор.

— Это я-то хочу?! — взорвалась Мария. — Это ты, Егорушка, заду­мал разойтись! О детях ты подумал?

— Бросишься на меня с кулаками? — спросил Егор.

— Нет! Я ни минуты не останусь в этом доме! — она схватила труб­ку телефона, позвонила подруге старшей дочери.

— Вера! Люся у тебя? Аннушка тоже? Скажи им, пусть немедленно идут домой!

— Что ты задумала? Скажи мне. Давай спокойно разберёмся. Может, в учебнике всё дело? Так выбросим его!

— Нет! Дело не в учебнике! Ты прекрасно знаешь!

— Хорошо, я знаю. Но и ты знаешь, не скажешь ли?

— Ты долго будешь представляться дурачком?

— Всю жизнь!

— Вот и живи без нас!

Похоже, разговора не получится. Егор надел куртку и вышел из квар­тиры. Постояв на площадке у дверей, он послушал. Марья имела обыкно­вение размышлять вслух.

— Учебник завёл он! Вот как оно! Правду мама говорила: «Не пара он тебе»! Съездили в Москву, знаем, чем вы там занимались! Навострил­ся к своей мамзели, так и вали! Я не намерена выглядеть глупой оленихой! — приговаривала Мария, собирая вещи.

Что она городит? Какая мамзель? Тёща напела! Надо зайти и всё разъяснить! Егор сунул ключ в замочную скважину и в этот момент вздрогнул.

— Папа! Ты уходишь от нас? — раздался звонкий голос младшей дочери.

Вот как! Дети уже настроены против него! Егор выдернул ключ и обернулся.

— Кто тебе сказал, Нюра?

— Баба Настя сказала, что у тебя есть в Москве другая мама!

— Она гадала на картях, и всё видела! — добавила старшая дочь.

— Люся! Ты видела?

— Бабушка показала. Это чёрная дама с веером! Она красивая и хитрая! А тебе с ней хорошо, а с мамой плохо.

Девочки держались за руки и во все глаза смотрели на папу. Уходит?

— А мама что сказала?

— Мама сказала, что мы проживём и без этой чёрной дамы! А ты всё равно уйдёшь. И если ты не уйдёшь от нас, тебе будет очень пло­хо! Уходи, папа! — девочки бросились к Егору, обняли его за ноги, разрыдались.

— Никуда я от вас не уйду, никогда!

— Уйди, папа! Ведь это не насовсем! А то тебе будет плохо!

— Не надо гнать папу! — сказала Мария через приоткрытую дверь. — Мы поедем жить к бабушке!

— К бабушке? — дети утёрли слёзы. — К бабушке!

— Пап, а ты к нам приедешь?

— Обязательно приедет! — ответила за папу Мария. — А теперь заходите, нам надо собраться!

— А в школу? — спросила старшая.

— Ты пойдёшь в школу у бабушки! Я уже забрала твои документы!

После этих слов Егор понял, обратного пути нет. Он развернулся и ушёл прочь.

Возвратясь в пустую квартиру, Егор обошёл обе комнаты и не нашёл даже записки. Всё очень серьёзно. Но к тёще на поклон он не поедет никогда! Да, баба Настя добилась своего.

Наплевать! Егор вытащил из туалета книжку и начал читать. Внимание рассеивалось. Отвлекали мысли о детях и жене. Они вставали перед глазами, заслоняя строчки учебника, а потом появилась пухлая баба Настя. Егор несколько раз перечитал один абзац и ничего не запомнил.

Тогда он зачитал вслух:

— Корзинка — тип соцветия семейства сложноцветных, — фыркнул. — Какая мура! И это так важно в медицине?!

Он перелистнул несколько страниц и ознакомился с функциями сердца. Оказалось, совсем несложно. Обычный насос с хорошо отлаженным режи­мом работы. Егор воодушевился, ему по зубам такая наука!

До начала лета он не притронулся к учебнику. Дед Никола ни разу не напомнил о своём совете. Казалось, всё по-прежнему. Но жена-то ушла, забрав детей! И обратного хода жизни не было.

В начале июля Егор взял отпуск и направился в Москву.

— О! Егор-спаситель! — приветствовал его Митрич, не спрашивая о цели приезда.

Егор вынул бутылку водки и за столом рассказал о своих планах.

— Поступай в Первый медицинский, в Академию то есть!

— Сразу в Академию?

— А теперь у нас всё академии, колледжи и университеты! Кстати, — хрустнул Митрич солёным огурчиком. — Я там кое-кого знаю! Одно время общались, очень тесно общались.

— Баба? — догадался Егор.

— Конечно! Только зря ты так пренебрежительно! Эта баба, если хочешь знать, была моим соавтором!

— Это как?

— Ну-у, не совсем соавтором, — поправился Митрич. — Она, как бы это сказать, решила опубликовать научно-популярную книгу и обратилась ко мне как к грамотному человеку.

— Она что, с ошибками пишет?

— Да, — кивнул Митрич и опрокинул стакан. — То есть, не совсем.

— Что-то ты темнишь, Митрич!

— Егор! Я? Я никогда не вру!

— Как и все писатели! — поддакнул Егор.

— Да, как и все писатели, ха-ха-ха! — развеселился Митрич. — Дело в том, что она написала скорее научную, чем популярную книжку. Читать такое нормальному человеку нельзя! Ну ты понимаешь, что я имею в виду?

Егор кивнул, хоть ничего не понял.

— Терминология! — Митрич поднял высоко кверху указательный палец. — Что ты поймёшь вот в таком предложении: «Панкреатический секрет со­держит ферменты, катализирующие протеолиз, без которого процесс пи­щеварения становится неэффективным»?

— Без чего-то невозможно насытиться, — предположил Егор.

— Голова! Суть ухватил! А я, кроме «катализирующие», ничего не понял. А вот как это выглядит в моей обработке: «Сок поджелудоч­ной железы содержит вещества, без которых не усваивается мясо, масло и другие белковые продукты питания». Тоже заумно, но, по крайней мере, по-русски.

— Завтра в Приёмную комиссию! — Егор зевнул и просмотрел на обшар­панную кушетку.

— Завтра рано! — заявил Митрич. — Пойдём в ларёк пока!

— Почему рано?

— Через три дня свяжусь со знакомой, тогда и пойдёшь!

Егор не стал спорить. В конце концов, он идёт вслед за судьбой, или как? Они сходили в ларёк.

Следующие два дня Егор пил пиво за компанию. Допился до изжоги, наутро третьего дня отказался. Как ни странно, Митрич, не найдя водки, не просил купить ещё. Он с жадностью попил воды из крана, выплеснув остатки выдохшегося пива в раковину. Потом он зарядил душ, искупался, после чего посвежевший и выбритый упал на матрас у стены. Весь день Митрич пролежал без движения. Егор окликал его, но безуспешно.

Гость несколько раз подходил, смотрел на Митрича — не умер ли — снова ложился на кушетку, глядя в учебник. Знания не усваивались, запоминалось слабо и ненадёжно. Захлопнув книгу, Егор уже не помнил, о чём прочёл только что. Устав мучить больную голову, он прошёл в ванную и вымылся.

К вечеру Митрич сел по-турецки и долго смотрел в потолок. Затем он сказал:

— Может, хоть «сухарика» по капельке?

Егор не стал спорить. Через десять минут Митрич повеселел, принялся строить планы на завтра. Егор смотрел на него и думал о себе. Сегодня он не отказался от «сухарика», предложенного Митричем, а завтра — выпьет «беленькую» с утра! А не бутылка ли привиделась в мяче астролога?

Утром Митрич приятно удивил. Он не стал пить. Приняв душ, Митрич не завалился спать, а вынул из комода трубку с телефонным диском. Через несколько минут он уже набирал номер. Техника примитивная: Митрич вынул провод в подъезд и подсоединился к телефонному кабелю кого-то из соседей.

— Сабина? Здравствуй! Это Алексей Дмитриевич! Как дела?

— Митрич! Деньги занять? Опять?

— Какие деньги, Сабина?! Спешу сообщить, скоро выйдет очередной тираж твоей книги!

— Это очень хорошо!

— И я говорю! И я говорю! — Митрич энергично закивал. — Вообще-то, я по делу звоню.

— Внимательно слушаю.

— Ты к Приёмной комиссии имеешь касательство?

— Молчи! — выкрикнула Сабина. — Через полчаса, в кафе на твоей улице!

Митрич не успел вставить слово, трубка запищала короткими гудками.

— Вот в этом вся она, Сабина Казимировна! — сообщил Митрич и разобрал нехитрое средство связи. — Идём?

— Если нужно, — Егор пожал плечами.

— Женщина импозантная, надо бы привести себя в порядок для встречи с нею! У тебя хоть галстук есть?

Галстук у Егора был. Светло-зелёный, в белую горошину.

— Немедленно выбрось! И никогда никому его не показывай! — Мит­рич вырвал галстук из рук Егора. — Клоун, что ли? Под серый костюм такой галстук!

— У меня другого нет. Я его надевал один раз, на свадьбу.

— Надеюсь, не на собственную?

— Угадал, Митрич! На собственную! В магазине сказали, что он самый модный.

— Когда это было?

— Десять лет прошло.

— Может, тогда и модно было выглядеть попугаем, но не для Сабины Казимировны! — продолжая возмущённо ворчать, Митрич вынул из комода галстук стального цвета, изрядно потрёпанный и не совсем чистый. — Пойдёт такой?

— Не знаю, — признался Егор.

— Пойдёт! А я надену голубой — другого нет. Давай, гладь свои шмотки! — Митрич расстелил по полу одеяло и включил утюг в раздолбанную розетку с оголёнными проводами.

— А? — хотел спросить Егор, но Митрич опередил его, подав алю­миниевый ковш воды с плавающей в ней марлей.

Через четверть часа они вышли из подъезда. Оба в костюмах и при галстуках. Митрич настоял, чтобы Егор купил букетик у старухи, торгующей во дворе цветами.

— Вручишь сам!

— Сводничаешь? — улыбнулся Егор.

— Знак внимания будет в нашу пользу, — пояснил Митрич. — А вручить букет лучше тебе. Потому что я сам — подарок!

Егор улыбнулся шире.

— Не согласен?

— Ты сказал, так, будто толкнул речь над гробом!

— Что делать? У творческих людей бывают маленькие слабости!

Егор промолчал. Некоторые шутки Митрича были непонятными.

— Я постараюсь устроить тебя в академию, но попрошу об одолжении, — сказал Митрич, усаживаясь за столик летнего кафе. До времени, назна­ченного Сабиной, оставалось меньше пяти минут.

— Что? — с готовностью спросил Егор.

— С осени пропишись у меня! — без обиняков сказал Митрич.

— Это как? Московская прописка?

— Не делай круглых глаз, Егор! Мне это нужно позарез, для того… — Митрич умолк — к столику подошла официантка.

— Что? — спросила она у Егора.

— Закажет мой друг! — сказал Егор, полагаясь на опыт Митрича. Митрич пожелал три молочных коктейля и одну порцию мороженного с курагой.

Приняв заказ, официантка ушла.

— Для того чтобы, — решил продолжить разговор Митрич, оглядел­ся по сторонам. Добавил вполголоса: — Я живу один, а квартиру сдуру приватизировал.

— Это как?

— В собственности она моей, вот как! Я в личной жилплощади имею право тебя прописать. Всё равно будешь жить в Москве, какая тебе разница?

— Я согласен, но зачем тебе это?

— Потом скажу, смотри! — Митрич повернул голову на дорогу.

Прозвучала пронзительная сирена. Егор развернулся, задел локтем скромный букетик, уронив его на пол. Во все глаза он смотрел на дорогу.

С противоположной стороны движения ярко-зелёная «ауди» повернула к кафе, перегородив дорогу. Машины с обеих сторон наперебой засигналили. Водителя нарушившей правила иномарки не было видно за тонированными стёклами. Из BMW с синей мигалкой на крыше выскочил накаченный парень, держа руку за пазухой кожаной жилетки, он подскочил к «ауди». Зеваки столпились у кромки дороги. Что-то должно было произойти!

Машина-нарушительница не двигалась с места. Двигатель не работал. Качок дёрнул дверцу, впихнул голову внутрь салона «ауди».

К всеобщему разочарованию он не выкинул шофёра на дорогу, не выстре­лил и даже не закричал матом. Насколько секунд его голова побывала внутри салона, затем высунулась наружу, широко улыбаясь. Парень развер­нулся лицом к своему хозяину, поднял руки кверху и скрестил их, продол­жая улыбаться.- ВМW отключила сирену. И будто бы только эта сирена мешала «ауди» двигаться, зелёная машина плавно тронулась и переехала хлипкий бордюрчик.

Толпа зевак кинулась врассыпную, а иномарка въехала на тротуар и припарковалась напро­тив столика друзей.

Митрич подскочил. Егор привстал. От машины их отделяло низень­кое ограждение, высотой по пояс человека среднего роста. Постояв се­кунду, Митрич перешагнул заборчик и оказался у дверцы водителя. Он поправил тугой галстук, отворил дверцу, поклонился и подал руку.

Из машины вышла дама в зелёном платье с блёстками. На её голове была повязана такого же цвета косыночка. Женщина опёрлась на локоть Митрича и посмотрела на Егора.

Егор замер. Где же сухонькая седеющая докторша, страдающая начат­ками маразма? Наверное, старушка послала на встречу свою дочь!

Казалось, женщина смотрит только на него. Егор видел, как улыбаются её глаза, как поднялась её грудь — стало заметно ложбинку в декольте. Женщина подмигнула Егору чёрным оком. Егор провёл ладонью перец лицом, снимая наваждение. Дочь Сабины Казимировны как будто сош­ла с колоды ярких карт, как жгучая дама треф, предсказанная «любезной» тёщей.

— Сабина! — обратился Митрич к даме, обескуражив Егора. — Подать руку или подстраховать тебя сзади?

— Поддержи мне платье, Алексей Дмитриевич! — сказала Сабина Казимировна, намереваясь перешагнуть заборчик.

Митрич подержал подол Сабины Казимировны, и она без труда преодолела загородку летнего кафе, оказавшись лицом к лицу с Егором.

Егор поздоровался, поднял букет с пола. Сообразив, что это будет выглядеть некрасиво, не стал вручать букет, а положил его на свой стул. Незаметно, как ему показалось.

— Присаживайся, Сабина! — пригласил Митрич, с шумом выдвинув из-за соседнего столика пластиковый стул. Сабина присела на краешек. Митрич плюхнулся на своё место.

— Молодой человек так и будет стоять истуканом? — спросила Сабина.

Егор молчал. Как разговаривать с женщиной, написавшей о панкреатическом протеолизе?

Появилась официантка, девчушка в синем фартучке и такой же бейсболке, угловатой походкой, протопала к столику и поставила заказ мороженое перед дамой и по бокалу пенящегося коктейля каждому.

— Что-то ещё? — спросила она, глядя на Сабину Казимировну.

— Пепельницу, пожалуйста!

— Сигарету?

— Спасибо, дорогая, не беспокойся! — улыбнулась Сабина. Пользуясь тем, что его никто не видит, Егор сдвинул букет и сел на стул.

— Девочка! — крикнула Сабина официантке. — Принеси вазочку с водой!

Официантка кивнула и ушла за стойку.

— Мальчик хочет стать врачом? — спросила Сабина Казимировна, обра­щаясь к Митричу. При этом она смотрела в глаза Егору.

Егор вгляделся: ничего страшного и жгучего не было в её глазах. Женщина старалась смотреть пронзительно, но весёлое настроение растворяло напускную строгость.

— Мальчик должен стать врачом! — услышал Егор собственный голос и удивился. Какие причины грубить незнакомой женщине?

Сабина чмокнула губами и сморгнула. Подправив платье, она уселась удобнее. Подошла официантка, принесла стеклянную пепельницу и высокий стакан, наполовину наполненный водой.

— Митрич! Я, конечно, не английская леди, но может быть, ты-таки представишь мне молодого человека?

— Егор, — сказал Митрич. — Егор Андреевич Нерослов! Год рождения…

— Довольно информации! — сказала Сабина, махнув рукой.

Митрич картинно захлопнул рот ладонью.

— Егор, — сказала Сабина, медленно двигая полными губами, как бы пробуя на вкус это имя. — Андреевич. Так… Андрей Первозванный, а Егор? Егор — Победоносец! Георгий, Жорж!

Она рассуждала вслух. Митрич метнул строгий взгляд на Егора: молчи! Егор слушал Сабину Казимировну и никак не мог связать её манеру говорить с сухой медицинской книжкой. В следующую секунду Сабина Казимировна удивила его ещё больше.

— Жорж! — сказала она. — Вы так и будете сидеть на измятом букете? Поставьте же цветы в воду! Они не виноваты в том, что Георгий Андреевич должен стать врачом!

Егор взял букет, расправил шелестящую обертку, перевязанную красной ленточкой, поставил цветы в стакан.

— Фиалки? Как это мило! И откуда Митрич узнал, что это мой люби­мый цвет? — Сабина обращалась к Егору, ничего не осталось делать, как отвечать.

— Я сам выбирал, — сказал Егор. — Розы были тёмно-красными.

— Вы решили, что они не для сухонькой старушки?

Егор вздрогнул.

— Итак, Митрич, передаю инициативу в твои цепкие руки!

— Сабина Казимировна, — официально сказал Митрич. — Как Вы изволили заметить, этот «мальчик» хочет и должен стать врачом.

— Не извольте ревновать, Алексей Дмитриевич — улыбнулась Саби­на. — Вы давно растеряли на это все права! Не так ли?

Митрич игриво поморщился и продолжил, уже без патетики:

— Сабина, этому молодому человеку надо помочь. Он мой друг, а значит, и твой!

— Митрич, не замечала тебя в этом бизнесе! — сказала Сабина, нах­мурившись.

— Как ты можешь?! — Митрич привстал со стула. — Я? Чтобы я?

— Не надо, Митрич! Не надо! Не привлекай публику молодёжного кафе! — Сабина положила ладонь на его руку. — Хорошо, я сказала чепу­ху! Но и ты не неси околесицу! Какой тебе интерес? — Сабина го­ворила так, будто Егора не было за столиком, но продолжала смотреть на него. Не строго и без злобы, — изучающе.

— Это лучший друг моего друга, — сказал Митрич и сам себе улыбнулся. — А пускай я несу околесицу! Но это так, и другого мне сказать нечего!

— Земляк? — спросила Сабина, не отрывая глаз от Егора. Он хотел ответить, но Митрич опередил.

— Не надо просвечивать парня рентгеновским глазом! Да! Он мой земляк. И я прошу тебя помочь!

— Стоп! Стоп! Стоп! — вскрикнула Сабина несколько раз. Егор испугался, она села на иголку?

— Перестань нудить, Алёша! Это тебе не идёт, — она поднялась из-за стола. — Жорж, потанцуем?

Егор усмехнулся, Ему что, семнадцать лет? Хотя, Сабине тоже не семнадцать — даже не тридцать! Или в столице так принято? Он встал и протянул даме руку. Играла модная ламбада.

Митрич сдвинул пустой столик в сто­рону, парочка вышла на центр. Начался танец.

Сабина двигалась легко и плавно. То ли она знала, как нужно тан­цевать, то ли угадывала ритм. Егор повторял движения партнёрши и увлёкся.

Вскоре кафе наполнилось молодыми людьми. Они стали в кружок и, потягивая газированный тоник, хлопали: парни ладонью о кулак с зажатой баночкой, девушки звучно — в ладоши.

Когда Егор подхватил Сабину за талию — иначе она бы упала — ощутил силу её тела: упругого, и одновременно податливого. В этот момент Сабина посмотрела на него и чмокнула в губы.

Музыка прервалась. Это Митрич отключил магнитофон. Толпа недовольно зашумела.

— Хорошего помаленьку! — сказала Сабина зрителям и проводила кавалера за столик.

А молодые люди уже вовсю танцевали — Митрич снова включил музыку.

— Жорж! Не смущайтесь! Я преподаватель и должна учить моло­дёжь. Везде и всюду! — сказала Сабина, пробуя мороженое.

Егор смотрел на неё и недоумевал. Совсем не запыхалась, тогда, как он взмок! Сабина теперь не смотрела на него. Разговаривала с Митричем как со старым другом, не обращая внимания на Егора. Похоже, он не прошел какое-то скрытое испытание. Ну и что? Егору было всё равно. Он с отвращением выпил ненавистный с детства коктейль и отвернулся, что не помешало ему слышать разговор.

— Митрич! Жорж не сможет поступить в академию, все мои связи и старания не помогут! Для этого нужно очень много денег.

— Сколь много?

— Наших гонораров, если ты их имеешь в виду, не хватит.

— И это говорит Сабина Казимировна, для которой нет ничего невозможного?!

— Мальчик неплохой и способный, но времена не те!

— Не узнаю Сабину Казимировну! Прости, что отняли твоё время! — Митрич поднялся и щёлкнул пальцами, вызывая официантку для расчёта.

— Если бы я сама себя узнавала, — вздохнула Сабина. — В Приёмной комиссии председателем сидит Аллочка — моя ученица, уже доцент, но это, сожалению, ничего не значит. Квота на бюджетников исчерпана на много лет вперёд.

— Не оправдывайся, Сабина! Он поступит! — по слогам сказал Митрич. — И без твоей помощи!

Подошла официантка. Митрич замешкался. Просить денег у Егора в присутствии дамы неудобно. Сабина всё поняла и расплатилась, вынув из кошелька — пятидолларовую банкноту. Девушка в синем фартуке машинально взяла деньги и застыла, раскрыв рот.

— Что? А-а! Поняла! — Сабина вынула ещё один дол­лар. — Это тебе на чай, девочка! Не пугайся! Со вчерашнего дня статья о валютных махинациях отменена!

— Пойдём, Егор! Попрощайся с тётей!

— До свидания, — сказал Егор.

Сабина встала, взяла букетик и обратилась к Егору:

— Жорж! Разве вы не проводите меня по машины?

— Обязательно! — сказал Егор.

Сабина подхватила его под руку и направилась к выходу. Егор оглянулся. Митрич поднял руку кверху, выкинув большой палец. Сводник!

У Егора закружилась голова.

Усевшись за руль, Сабина сунула в руку Егору визитную карточку.

— Жорж! Жду вас завтра у себя!

— Я не знаю, — сказал Егор. Столичные штучки нравились ему всё меньше и меньше.

— В шесть вечера, вместе с Митричем! — Сабина захлопнула дверцу. Егор ничего не ответил, он возвращался к столику.

— Жорж! Не забудь надеть зелёный галстук, он в цвет моему платью! — донеслось до него из приоткрытого оконного стекла машины.

Егор обернулся, но ярко-зелёная «ауди» уже вырулила на проезжую часть.

— Кого она лечит? — спросил Егор у Митрича.

— Медицину.

— Хорош шутить!

— Я не шучу! Она самый последний врач человека.

— Трупорез?

— Трупорез, после обработки больных труподелами! Зато лечит она не больно и жалоб от пациентов не бывает.

— М-да, — протянул Егор, поразившись ещё одному открытию.

— Что она сказала? — спросил Митрич,

— Пригласила нас к себе. Завтра, к шести.

— Так, — Митрич посмотрел на небо. — Завтра с утра идём сдавать документы!

— Почему завтра? Почему с утра?

— Потому, что к вечеру я напьюсь!

— Возьмём сухарика? — предложил Егор.

— Нет! — отрезал Митрич. — Сегодня ни капли!

Вечером, за чаем, молчали. Каждый о своём.

— Знаешь, почему я выключил музыку? — вдруг спросил Митрич.

— Потому что увидел, как я устал.

— Верно! Она-то подумала, что ревную! Самая странная женщина в мире! Между прочим, Сабина Казимировна профессор и член-корреспондент!

— Член чего?

— После похохочем! А пока, запоминай титулы! Ещё один: почётный член Королевской академии!

— Какого короля?

— Великобританского! — с гордостью сказал Митрич.

— И танцует ламбаду в уличном кафе!

— Заметь, совершенно трезвая! Исключительная женщина!

— А почему вы расстались? — в лоб спросил Егор.

— Нет ничего сильнее и глупее алкогольной жажды!

— Ты напился в неподходящий момент?

— Момент был подходящий, но напился не там и не тем! Знаешь же, когда выпьешь и мало, что бывает?

— Ищешь добавки.

— Именно! Повод был хороший, значащий. Её труд напечатали, как не выпить? С радостной вестью я пошёл на кафедру патанатомии. У Саби­ны были студенты. Ждал окончания занятий в их музее. Знаешь, там вся­кие уродцы и человеческие органы в банках и колбах?

— И дальше?

— И дальше подошёл к столу, посмотрел. Стоит несколько разнокалиберных банок. Воняет формалином — жуть! До магазина далеко, а Сабина освободится не скоро!

Егор кивнул, понимая.

— Понюхал я эти баночки, пройдясь по музею. В самой мелкой уловил-таки запах спирта! Повезло?

— Повезло.

— Попробовал на язык, порядок! Приложился. Разведённый донельзя, а похорошело! Подождал. Приложился ещё. И ещё. Так до дна и выпил. Двести грамм на полчаса растянул!

— А на дне что было?

— При чём тут дно? Сабина увидела меня в самый неподходящий момент: как раз ставил баночку на место. Вот и всё, — Митрич уронил голову.

— В баночке-то что было?

— Изысканный французский деликатес!

— Лягушка?

— Что ты морщишься? Там была ещё одна баночка спирта с разрезом прямой кишки человека! Хочешь, скажу, где стоит?

— Где? — неожиданно спросил Егор.

— Как заходишь в музей, по левому ряду на второй полке от даль­ней стенки — третья баночка! Во всех остальных препаратах формалин!

— Вы поссорились?

— Хуже. Она перестала замечать меня. Совсем. Смотрит, как на прозрачную стенку, и всё!

— Что-то я такого не заметил!

— Столько воды утекло! Десять лет, шутка ли? Всё забылось и перетёрлось.

— Тогда вернись к ней! Может, завтра останешься?

— Может и останусь, — сказал Митрич, глядя в пол. — Здесь.

— Почему ты не хочешь?

— Потому что! У нас с нею ничего не получилось. Если не вышло сразу, начинать заново ни к чему!

Больше они не разговаривали. Спать легли раньше. Добираться до академии далеко, а своей «ауди» у Митрича нет.

В помещение приёмной комиссии они вошли вместе. По каким-то соображениям Митрич поменял решение, и друзья прибыли задолго после обеда. Рабочий день заканчивался, студентки-практикантки собирали доку­менты поступающих. Егор с Митричем стояли в уголке и не спешили.

Подходили и уходили абитуриенты, а Митрич молчал. Он сосредото­ченно изучал плакаты. Егор потерялся. Когда ему сдавать документы?

С шумом распахнув двери, внутрь ворвался темнокожий мулат. Притан­цовывая, он прошёлся по залу, осмотрел работающих студенточек и выб­рал потенциальную подругу. В ушах негра были вставлены белые наушники, сиреневые проводки свешивались к блестящему плееру, надетому на шею. Темнокожий схватил свободный стул и приставил его к сидящей за сто­лом девушке. Пухленькой и миловидной. Её реденькие волосы были обесц­вечены до вида паутины.

— Ляриса! — обратился негр к девушке, сунув пальцы в нагрудный карман. Убрав руку, он оставил уголок сотни баксов, чтобы было видно всем.

Лариса разулыбалась под завистливые взгляды подруг. Она быстрень­ко закончила принимать документы у щупленькой вчерашней десятиклашки и потянулась, выгнув широкую спину. Темнокожий танцор погладил её по лопаткам и скользнул рукой под мышку, остановившись у груди. Его ладони едва хватило накрыть половинку одной груди Ларисы, она взяла тёмную руку и плавно отняла.

Как завороженный Егор подошёл к освободившемуся стулу. Негр улыб­нулся ему, оскалив жёлтые зубы. Егор подмигнул парню. Лариса, не хотя, поздоровалась. Друг моего друга — мой друг, решила она.

— Ваши документы!

Егор раскрыл папку. Всё согласно списку: от выписки из трудовой книжки до аттестата о среднем образовании.

— Пишите заявление, вот образец! — Лариса протянула Егору лист бумаги. Для этого она приподнялась со стула, задев широким бедром тем­нокожего. Парень мгновенно сориентировался, подложив ладонь на её стул.

Садясь, девушка отклонила ладонь кавалера, чтобы не раздавить её. Парень собрался убрать руку, но Лариса не отпустила, прижав её к своей пояснице. Счастливый Отелло причмокнул толстыми губами.

Тем временем Егор написал заявление в двух экземплярах, как требо­валось.

— Вы на конкурсной основе? — Лариса подняла накладные ресницы.

— На конкурсной, — ответил Егор.

Лариса закатила глаза, ощутив руку негра на своей коленке.

— Хорошо, — сказала она, позабыв, что ей запрещено принимать до­кументы на конкурсной основе — только на платной.

— Заполняйте анкету! — она улыбнулась Егору так, будто это его рука лежала между её ног.

Темнокожий товарищ продолжал ласкать приглянувшуюся девушку. Од­на его рука проскользнула по спине Ларисы и вновь оказалась у груди, второй он пытался попасть под юбочку, пока безуспешно — Лариса сжимала твёрдые ноги.

Егор заполнил все бумаги. Ларисе осталось подшить документы, подпи­сать папочку и сдать председателю. Рабочий день она решила закончить. Уголок хрустящей долларовой бумажки в кармане джинсовой рубашки кава­лера приковывал её внимание, а руки ухажёра готовили к сочетанию полез­ного с приятным.

— Это что? — спросила она у Егора, глядя на анкетный лист, заполненный абитуриентом. — Вы настоящий врач!

— Почему?

— У вас почерк соответствующий! — хихикнула студентка. — Придёт­ся всё это переписать!

Егор взял чистый бланк, но Лариса, освободившись от объятий нег­ра, отрицательно покачала головой.

На время чернокожий убрал руки, чтобы поменять кассету в плеере. Воспользовавшись передышкой, Лариса быстро заполнила анкетный лист абитуриента.

— Поставьте подпись!

Егор размашисто подписался. Лариса просмотрела лист, заметила, что не проставила средний балл аттестата, решила дописать его. В это время негр справился с магнитофоном и сунул руку под юбку Ларисы. От неожиданности студентка сжала ноги, но рука негра скользнула и погрузилась между ног, в самую промежность.

— Ах! — вздохнула она, дёрнув плечом. В результате ручка в её руке дрогнула и вместо тройки получилась пятёрка. Получилось, что средний балл абитуриента Нерослова равен пяти целым, нулю десятым. Егор ничего не заметил.

Лариса расслабила ноги, но негр не убрал руку, наоборот! Если так будет продолжаться, она будет вынуждена залепить пощёчину, а зна­чит, лишиться хрустящей сотни! Плевать ей на этого абитуриента! Пусть идёт как медалист! В крайнем случае, председатель комиссии обнаружит её ошибку и пожурит. За такую чепуху из академии не отчисляют.

Лариса закрыла папку с документами Егора и понесла её к центральному столику. Ухажёр подпрыгнул за ней. Просунув руку под юбку, где не было никакой одежды, негр забрал папку из рук Ларисы и бросил документы Егора в меньшую кучку.

Не отпуская девушку, подпрыгивая, мулат вывел её прочь из душного холла.

Егор стоял и смотрел им вслед.

— Осуждаешь? — толкнул его под локоть Митрич.

— Негра? — машинально спросил Егор.

— Ха-ха-ха! — зашёлся в хохоте Митрич. — Я тоже не расист!

Егор начал понимать юмор Митрича. Рассмеялся.

Пока они хохотали, прыщеватая девушка, которая с ненавистью смот­рела на цветущую Ларису, ухватила тонкую кипу документов и занесла в кабинет Секретаря приёмной комиссии.

Друзья почему-то не уходили. Егору было сказано, что на собеседование через пять дней. А он стоял на месте. Не двигался и Митрич.

— Нерослов Егор Андреевич! — выкрикнул женский голос из приоткрытой двери секретаря приёмной комиссии.

— Тебя! — сказал Митрич.

— Я пошёл!

— Удачи!

Егор зашёл в кабинет. Вопреки его ожиданиям, это была не Приёмная. И кричала в коридор не секретарша. В крохотной комнатушке с низ­ким потолком барьером стоял стол, а за ним сидела темноволосая жен­щина. Тонкими пальцами она перебирала какие-то бумаги.

— Егор Андреевич, вам сколько лет? — спросила она, глядя на абитуриента исподлобья.

— Тридцать.

— У вас есть какой-либо рабочий опыт?

— Да! В теплотехнике и сантехнике.

— А в медицине?

— Ожоги, раны, порезы.

— И вы, спустя пятнадцать лет после школы, вдруг решили стать врачом?

— Да, — ответил Егор. По тону женщины не понять, чего она добивается?

— Так, счастливого пути! Удачи на экзаменах! — она поднялась из-за стола. Егор наблюдал. Женщина поднималась медленно: поднималась-поднималась, наконец выпрямилась, едва не задев головой люстру.

Женщина протянула длинную ладонь. Памятуя о нравах в столице, Егор принял её, поднёс к губам и поцеловал. После чего он разжал пальцы, но женщина не убирала руку. Склонив голову, она смотрела на Егора поверх тёмных очков. Егор выдержал взгляд, в котором не прочёл ничего, кроме любопытства. Наконец женщина отняла свою ладонь и сказала:

— Ваши документы приняты в первый поток на конкурсной основе! Следите за доской объявлений! Вам как медалисту, достаточно сдать один экзамен по биологии! Ещё раз, счастливо!

Егор поклонился и вышел. На пороге он споткнулся и чуть ли не лбом раскрыл двери.

— Колхозник с задатками интеллигента! — сказала секретарь приём­ной комиссии. Она отложила документы Егора в самую тоненькую кипу. Женщина не знала, кто за ним стоит и кто платит, но инстинктивно пола­гала, что рассортировала правильно.

Егор с Митричем даже и не подозревали, что сдали документы в элит­ную группу «стопроцентно проходящих бесплатно» абитуриентов.

Вернувшись домой, Егор достал свой единственный учебник и положил его на стол. Чтобы не забыть почитать перед экзаменом.

Митрич смотрел на часы, потирая руки. Основное дело дня позади!

Документы Егора приняты без проволочек и вымогательств.

Глава 11

Весна пролетела незаметно. Лето приближалось к середине, день пошёл на убыль. Георгий Тимурович перестал считать дни своей ссылки ещё в конце марта. Чувствуя, как теряет квалификацию, сидя на приёме и зарываясь в бесчисленных бумагах, Лазарев стал по-тихому ходить в клинику на операции. Ночами, во время дежурства друга, он появлялся в операционной. Слава звонил Георгию, вызывая его на ночные операции. Раз-два в неделю Георгий работал за операционным столом. Дежур­ные сестры относились к Лазареву неплохо, никто не стучал о несанк­ционированной деятельности опального хирурга.

В сложных случаях Слава звонил старшим коллегам. Тогда Георгий был вынужден уходить из операционной. Однажды поступил мужчина с ра­нением в сердце. Ножевое, проникающее и очень опасное. Время жизни пациента исчислялось минутами. Георгий заскочил в операционную на помощь другу и коллеге. Они ушили рану и «завели» сердце. Конечно же, теперь нужно позвонить. Слава оставил больного под наблюдением Лазарева и пошёл к телефону.

Едва он переступил порог операционной, сердце пациента остановилось, околосердечная сумка наполнилась кровью. Дефибриллятор был бесполезен. Георгий вновь вскрыл перикард и осмотрел сердце. Рана оказалась сквозной. Раневой канал прошёл сквозь правое предсердие и верхушку сердца. Лазарев ушил рану, с помощью анестезиолога Николая Ивановича реанимировал пациента.

— Пора удирать, Георгий! — сказал ему Николай Иванович.

— Понял! — Георгий выбежал в предоперационную и скинул перчатки.

За дверью раздались голоса. Оказывается, заведующего отделением вызвала санитарка Приёмного покоя ещё до начала операции. Георгий вспотел, во рту пересохло. Если его увидит заведующий, Славке несдобровать! Что же делать?

— Георгий Тимурович, — прошептал ему в ухо женский голос. Это санитарка оперблока, пожилая тётя Клава. По-другому её никто не называл. Возможно, она работала ещё в войну.

— Сынок, заскочи сюда! — тётя Клава раскрыла узкую дверцу в стене.

Это встроенный в стену шкаф. Здесь санитарка складывала бельё. По­благодарив тётю Клаву, Георгий вошёл внутрь и услышал, как щёлкнули шпингалеты двери его темницы.

Вошли доктора. Заведующий расспросил Славу о ранении, о произве­дённом объёме операции.

Дежурный хирург доложил кратко и внятно. Они помыли руки и вошли в операционную.

Ноги Георгия устали, под колени давила поперечная перекладина — полка шкафа. Он знал, что тётя Клава будет в операционной до конца работы хирургов — таков порядок. Изловчившись, Георгий присел на полоч­ку, уткнувшись коленями и лбом в наружную дверь.

В таком положении Георгий пробыл неизвестно сколько времени. Он не понимал, чего они там копаются? Если рана ушита, а больной жив, долго ли зашить разрез операционного доступа?

Но иначе думал заведующий отделением. Он решил делать операцию «на сухом сердце», чтобы убедиться в том, что оно способно работать после ушивания молодым специалистом.

Пока устанавливали аппарат «искусственное сердце», пока заведующий не распорол сердце повдоль, чтобы убедиться, что рана была ушита с чётким сопоставлением краёв и сохраняла герметичность: на всё про всё ушло два с половиной часа. Доверив молодому специалисту зашить кожу, заведующий вышел из операционной.

Когда тётя Клава открыла дверь шкафа, Георгий не устоял на затёкших ногах и упал на пол.

— Голову-то не ушиб, сынок? — спросила санитарка.

— За одного битого двух небитых дают! — сказал Николай Иванович. — Молодец! Заведующий, между прочим, не заметил сквозной раны, а я, соот­ветственно, промолчал.

Георгий понял, почему анестезиолог промолчал. Заведующий стал бы зашивать сердце изнутри, оставив нити в полости сердца, что привело бы к тромбообразованию. Так уже случалось. Но «что позволено Юпитеру, то не позволено быку!»

Николай Иванович пригласил Лазарева в ординаторскую, переждать, пока заведующий переоденется и уйдёт. Сам анестезиолог ушёл наблюдать за больным в послеоперационном периоде.

Георгий от нечего делать полистал подшивки медицинских газет. Ничего нового не сообщалось, Георгий посмотрел на тумбочку возле телевизора. Там лежала другая литература — бульварная периодика. Георгий поглядел на разноцветные газетки, скучая, отбросил их на столик. Кри­чащий ядовито-красный заголовок привлёк его внимание. Лазарев вынул газету из кипы, развернул и прочёл заголовок статьи.

Нет, сегодняшний день ещё не закончился!

«Смерть в шампанском»! В статье сообщалось о гибели признанной красавицы «Мисс Москвы». Тело Изольды было обнаружено в ванной, напол­ненной до краёв шампанским. По официальной версии она захлебнулась. По неофициальной — погибла от передозировки наркотиков. Так или иначе, в убийстве не подозревался никто. Сердобольная журналистка выразила сочувствие её жениху. Между строк ясно читалось, что не всякой краса­вице дана такая романтическая, шикарная смерть.

«Что ещё за жених»? — не понял Георгий. Он вздрогнул, будто речь шла о нём, и случилось это шесть лет назад…

Тогда Георгий Тимурович с отличием закончил медицинский институт и клиническую ординатуру. Получив специальность врача-хирурга, он собрался жениться. Георгий дружил с Изольдой четыре года. Он давно хотел создать семью, не затягивая, как его родители. Но тёща была против. Она желала иметь зятя с профессией и положением в обществе.

Наконец Георгий стал специалистом и получил место в одной из сто­личных клиник. Это расценивалось началом головокружительной карьеры. Скрепя сердце, тёща согласилась.

Молодые подали заявление в ЗАГС. Подходил день свадьбы. Георгий позвал родителей телеграммой. Огромных трудов им стоило получить внео­чередной отпуск на свадьбу сына. Посольство почему-то упрямилось и не хотело выпускать ценных специалистов.

Родители прилетели за три дня до свадьбы. К сожалению, к торжеству ничего не было готово.

— Ваш купец, а наш товар! — заявила тёща — Всё согласно тради­ции! Вы организуете свадьбу и одеваете жениха с невестой! А я готов­лю приданое.

Родители Георгия спорить не стали. В своей жизни они повидали много традиций. В бешеном темпе пролетело два дня. Подготовили костюм и платье, обручальные кольца. Славка как заведённый мотался по почтовым отделениям, чтобы вовремя прислать приглашения гостям. Со стороны тёщи пригласили сто пятьдесят человек, со стороны жениха — двадцать.

Последний день перед свадьбой жених с невестой решили посвятить друг другу, вспоминая милые сердцу места. Они побывали на Ленинских горах, где познакомились, потом пошли в кино, куда в первый раз Георгий пригласил Изольду: в «Россию» на дневной сеанс.

Шёл какой-то патриотический фильм. Жених с невестой не замечали событий, происходящих на экране. Они любовались друг другом.

В середине фильма вдруг погас прожектор киномеханика и включился свет в зале.

— Товарищи! — раздался командный голос. — Попрошу выйти на проход и приготовить документы!

— Это что? — испугалась Изольда. — Война?

— Кого-нибудь ищут, — с уверенностью сказал Георгий. — Сейчас быстро разберутся.

Мужчины в форменной одежде просматривали документы и придирчиво опрашивали немногочисленных кинозрителей. Очередь дошла до моло­дой парочки.

— Девушка! Выйдите на проход! — сказал молодой лейтенант. Изольда поднялась с крайнего сиденья и вышла, оставив сумочку в проходе между рядами.

— Возьмите сумку в руки!

— Зачем? Я не хочу брать сумочку! — заупрямилась она.

— Возьмите! — повторил лейтенант.

— Возьми, — прошептал Георгий, стараясь избежать сложностей.

— Слушайте спутника, он говорит правильно!

— Да кто вы такие, чтобы указывать: правильно и неправильно?! — взвизгнула Изольда, закрыв лицо ладонями.

— Молодой человек, предъявите документы! — обратился лейтенант к Георгию.

Георгий достал паспорт.

— Где вы работаете?

— Я только что закончил клиническую ординатуру, — сказал Георгий.

— Молодой врач?

— Так точно! — по-армейски ответил Георгий.

— На каникулах?

— На последних.

— Ясно! — лейтенант повернулся к Изольде: — Девушка! Вы опять вернулись на место? Прошу выйти к проходу!

— Лицом к стене?

— Зачем же? — удивился лейтенант, начиная закипать. — Вы трати­те моё и своё время! И всех зрителей! Выходите же!

Изольда взяла сумочку и встала между кресел, словно боялась покинуть защитное поле.

— Выходите! — лейтенант взял её за вздрагивающие плечи и мягко, но настойчиво вывел к проходу. Изольда вначале дёрнулась, затем поддалась

Краешком глаза Егор заметил скользнувшую по её лицу улыбку.

— Всё, товарищ военный? Я вышла!

— Покажите документы!

— У меня их нет! — Изольда покраснела и опустила глаза. Георгий промолчал. Он знал, что студенческий билет лежит в сумоч­ке Изольды, а вместе с ним — приглашение на свадьбу её маме.

— Молодой человек может подтвердить вашу личность?

— Не знаю, — пролепетала Изольда, просительно посмотрев в глаза лейтенанта.

Оба мужчины опешили. Из зала выводили людей, чьи личности нельзя было установить, а также нельзя проверить: в рабочее ли время они посещают кинотеатр?

Изольда ойкнула, закрыла глаза и пошатнулась. Лейтенант, стоящий ближе к девушке, подхватил падающую Изольду. Подбежал Георгий, Изольда открыла глаза.

— Вы пришли вместе, значит, этот молодой человек знает ваше имя, отчество и род занятий? — спросил лейтенант.

— Да, он знает. Это мой жених! — с вызовом сказала Изольда. Улыбнувшись, лейтенант отпустил Изольду в руки Георгия.

— Счастья вам в семейной жизни! — он зачем-то козырнул и развернулся, щёлкнув каблуками.

Пока лейтенант препирался с парочкой, его коллеги завершили работу. Через две минуты показ фильма продолжился.

Георгий просидел, разинув рот, до конца сеанса. Исподволь наблюдая за невестой, он заметил, как Изольда поглядывает на двери, куда вышел молодой лейтенант. Георгий физически ощущал, как будто его ударили по лицу. Щёки горели. Казалось, вот-вот из носа хлынет кровь. «Изольда желала лейтенанта! Она хотела, чтобы её увели из зала! Хотела!» — так и стучало в его голове.

После фильма Изольда, как ни в чём ни бывало, взяла его под руку. Георгий не стал вырываться и устраивать сцен.

— Почему ты хотела уйти с ним? — спросил он на улице.

— Я?! Хотела?! Ты сошёл с ума! — закричала Изольда. — Я возму­щена! Это же произвол! Заходить в кинозал и прерывать показ!

— Это порядок, — сказал Георгий. — Юрий Владимирович обещал поря­док и дисциплину.

— Да шёл бы этот Юрий Владимирович! Такой же плебей…

— Как?

— Что, как?

— Такой же плебей, как кто? Я?

— Да! Ты! Кто ещё-то? — раскричалась Изольда, вырвалась из-под руки Георгия. — И родители твои: из грязи да в князи!

— Не кричи, Изольда! Скажи, почему?

— Что почему-у! Что?!

— Почему ты согласилась выйти за меня замуж?

— Когда? Месяц назад? — успокоилась Изольда. — Дорогой Георг! За это время прошла масса событий. Пока ты рылся в кишках своих пациентов, я повстречала человека.

— Человека?

— Да! Человека!

— А я, значит, обезьяна?

Изольда поджала губы, что означало: понимай, как хочешь!

— Этого лейтенанта?

— Почему ты такой приземлённый? Этого лейтенанта я видела впервые, и то…

— Договаривай!

— И то он настоящий мужчина, а не размазня!

— Но ведь ты сама была против близких отношений! Говорила, что хочешь всё по-настоящему. Без свадьбы никак!

— Говорила! А ты слушал и радовался!

— Но это нечестно! — только и смог сказать Георгий. — Я же дал слово!

— Вам, богатым, ничего не стоит дать слово! А нам…

— Нищим, — продолжил Георгий.

— Да, да, да! Нищим! Нищим москвичам незачем идти замуж за богатеньких провинциалов! Чего ты хотел? Вытирать об меня ноги? Завести кухарку и прачку?

— Хватит кричать, Изольда! — Георгий заметил, что сам орёт во всё горло. Действительно, чего он ещё хочет? Пора прощаться!

— Прощай, Изольда Эмильевна! И большое спасибо за науку! — сказал Георгий и пошёл вправо от кинотеатра. Изольда развернулась налево.

Через несколько шагов Георгий оглянулся. Покачивая бёдрами, Изоль­да шагала в сторону улицы Горького. Она, не задумываясь, избрала свою судьбу. Георгий понял это тогда, когда улица обрела историческое наз­вание Тверской.

Дома предстоял тяжёлый разговор с родителями. Как жаль, что умер­ла бабушка! Она бы поняла Георгия, а потом рассказала родителям. Но бабушки не было, Георгий начал сам:

— Папа! Нужно поговорить!

Тимур Виленович попросил Елену посидеть у телевизора, сам увёл сына на кухню.

— Свадьбы не будет? — спросил он, прикрывая двери.

— Я не знаю! Изольда предала меня!

— Не надо повышать голос, Георгий! Рассказывай по порядку!

По порядку не получалось. Сбивчиво, возвращаясь к упущенным деталям, Георгий рассказал отцу о приключениях сегодняшнего дня.

— Как правило, родители стараются не вмешиваться в личную жизнь своих детей, — задумчиво сказал Тимур Виленович. — Но то, что ты рас­сказал, вне всяких правил. Если у тебя не хватит духу расстроить свадьбу — я присутствовать там не буду!

— Мне так стыдно.

— Я тебя понимаю. Ты вызвал нас с работы, пригласил столько людей, всё подготовлено к свадьбе. С другой стороны, нужна тебе такая семейная жизнь? С человеком, который в любой момент может предать тебя? А если бы Изольда отказа­лась подтвердить твою личность? — Тимур Виленович на мгновение замол­чал. — Хватит! Я больше ничего не скажу. Если нуждаешься в утешениях, обратись к маме!

— Мне очень стыдно, папа!

— А мне — нисколько! — отец похлопал Георгия по плечу. — Я готов заплатить столько же, чтобы только эта свадьба не состоялась!

Понимая, что отец не спешит разговаривать с мамой, Георгий сообщил ей об отмене свадьбы. Выслушав его, мама сказала:

— Я бы сказала, что ты самостоятельный, и тебе самому решать свою судьбу. Так оно и есть! Ты принял решение, сынок?

— Да.

— Завтра ты не откажешься от него?

— Нет.

— Это самое главное! Каким бы ни было твоё решение, оно только твоё.

Разговор с родителями закончился. Щёки Георгия по-прежнему сжигал стыд, но сердце облегчилось.

Наступил следующий день с его скандалами и криками: истерикой тёщи, обвинениями Изольды, оскорблениями обиженных приглашённых и шутливыми одобрениями женатых молодых мужчин.

Ещё три года Георгий посылал Изольде поздравительные открытки, и в каждой благодарил её за науку. Ответов он не ждал, после последнего поздравления с Новым годом Изольда позвонила и сказала, что у неё есть человек, и ему очень не нравятся знаки внимания бывшего жени­ха-неудачника. Георгий перестал поздравлять и благодарить.

А теперь сам получил от Изольды весточку с того света!

Он задумался, а если бы тогда женился? Утонул бы вместе с супругой в «Интуристе»? Или пришёл уличить жену в неверности и получил бы пулю в лоб! Тоже романтично, но не так шикарно.

— Заведующий ушёл! — заскочил в ординаторскую Славка. — Слушай, что ты там делал, когда я вышел из операционной?

— Реанимировал больного и ушивал сквозную рану.

— Сквозную? Вот оно как! — Славка схватился за голову. — А мне, представляешь, попало! Зачем, мол, широко разрезал перикард? А я стою, ушами хлопаю! Да ладно, самое главное, мужик живой!

— Это точно, — согласился Георгий. — Только в другой раз надо бы продумать механизм отступления. Тяжко стоять в нише.

— Сообразим! — выкрикнул Славка, он ещё не отошёл от возбуждения. — Выпьешь?

— Спрашиваешь? Конечно, нет!

— М-да, совсем ты завшивел в своей поликлинике! Боишься?

— Нет. Мне и без вина весело! — Георгий показал взглядом на газе­ту.

— Извини, хотел тебе сказать, но время было неподходящее. Как бы ты пошёл на ушивание сердца с такой вестью?

— Так бы и пошёл, ногами!

— Да ерунда всё это! Видишь, не судьба мужикам страдать от Изольды! Вот, и новый жених не успел стать её мужем. Нашла глупее тебя, но и тут промахнулась! Брось ты отчаиваться!

— Я не отчаиваюсь. Наоборот, даже рад за нового жениха.

— А почему такой загробный голос?

— Прошла зима, настало лето — спасибо некому за это.

— Да! Годик бы назад, а? Партсобрание — выговорчик — и снова в обойму! А теперь, — Славка махнул рукой. — Может, тебе в другую больницу податься?

— В какую, другую?

— Неклиническую, безо всяких разборов и разносов!

Георгий попрощался и ушёл. Слишком много за одну ночь. Чересчур!

Глава 12

Друзья собирались на званный вечер. Егор предложил зайти перекусить.

— Ты что? — возмутился Митрич. — Ты же лопнешь!

— Ага, лопну! — заявил Егор. — От трёх ложечек мороженного и стакана соку! Как знаешь, а я зайду в пельменную!

— С чего ты взял, что будешь голодать? У Сабины, знаешь, какая кухарка? Оближешь все пальцы, только не советую. Неприлично! Ха-ха! — Митрич рассмеялся собственной шутке. Он ясно представил, как сидит Егор в компании интеллигентных тётушек и с причмокиваниями облизыва­ет пальцы!

— Верю! — сдался Егор. Ему не приходило в голову, что в наше вре­мя у кого-то может быть собственная кухарка. Тем более у профессора патанатомии.

— Давай собираться! У тебя, Егор, есть что-нибудь кроме серого костюма?

— Чем он плох? Почти новый!

— Слишком официальный!

— Есть короткая рубашка и светлые штаны.

— Пойдёт! — понял Митрич. — Рубашка с коротким рукавом и брюки без стрелок — в самый раз. Одевай!

Егор оделся, посмотрел на себя в осколок зеркала в ванной и вернулся в комнату.

— Не пойдёт! — сказал он Митричу.

— Ты же не на собрание идёшь! Сабина не испугается, увидев нас даже в трико!

— Это мысль! Одену трико!

— Егор! Если будешь все слова воспринимать всерьёз — попадёшь в психушку! Я же образно говорю!

— Да понял я! У меня замок ширинки сломался!

— Да?! — развеселился Митрич некстати. — Где теперь вшить? Ателье закрыты. Нитки-то есть какие?

— Ты умеешь вшивать молнию?

— Я умею зашивать наглухо. Между прочим, потайным швом!

— Если потайным, подойдут и чёрные! — Егор вынул из сумки катушку ниток с воткнутой в неё цыганской иглой.

Митрич взялся за работу. Через несколько минут Егор лёжа, кое-как впихнул себя в штаны.

— Пожирнел тут у тебя!

— От пива? — улыбнулся Митрич и пояснил: — Зашив ширинку, мы умень­шили размер!

— Это как?

— Окружность стала меньше! Но ты же всунулся, что ещё?

— А если мне захочется туда? — Егор кивнул на дверь туалета.

— Тогда снимешь штаны.

— А как одеть?

— Мы что, жить к ней идём? Посидим и отчалим! А дома хоть в трусах ходи!

Егор согласился и достал из дорожной сумки свой галстук.

— Я же сказал, выкинь и никогда не вспоминай! К тому же, на рубашку с коротким рукавом одевают галстук только пижоны!

— Мне кажется, с галстуком будет лучше! — заявил Егор. Митрич махнул рукой, времени в обрез! А Сабина не любит, когда опаздывают. Они выскочили во двор и поймали частника.

— Стольник! — сказал шофёр.

— Полтинник! — сказал Митрич.

— Четвертак! — войдя в азарт, Егор включился в торг.

— Ладно, полтинник и десятка!

Егор собрался сбить цену, но Митрич дёрнул его за руку. Они сели в машину и вмиг оказались у дома Сабины.

В подъезде их остановил швейцар и начал расспрос:

— К кому? С какой целью?

— К Сабине! — просто сказал Егор.

— К кому, и с какой целью?

— Митрич, у него пластинка заела? Сказано тебе, холуй, к Сабине!

Митрич не успел осадить товарища, а швейцар нажал на кнопочку в столе. Невесть откуда появилась охрана.

— Молодые люди! Выходите на улицу! — приказали они хором. Егор прикинул: расклад не в их пользу. Четверо бугаев против двух необученных гостей! Так и так огребём, подумал он и с отчаяния врезал самодовольному швейцару промеж глаз. Эх, сюда бы Лапу да деда Николу!

От неожиданности охранники замерли.

— Читайте! — вынул Митрич корочку из кармана, сунув под нос ближайшему вышибале.

— Член! — громко прочёл охранник. — Ах ты, «член», сейчас я тебя уделаю!

Услышав слово «член», швейцар поднял руку кверху, останавливая охранника.

— Сабина Казимировна! — выкрикнул он в селектор. — Тут у входа двое, говорят, что к вам!

— Как они выглядят? — спросила Сабина.

— Один плюгавенький с помятым лицом и корочкой «члена», другой похож на клоуна, изгнанного за аморалку. В общем, артисты погорелого театра! — с достоинством выдал швейцар, прижимая платочек к разбух­шей шишке на лбу. Повторного удара он не боялся: охранники в камуфляжах крепко держали обоих посетителей, скрутив им руки за спиной.

— Одного зовут Алексеем Дмитриевичем, другого — Жоржем Андрее­вичем. Запустите!

— Не могу! — сказал швейцар, глядя в документы. — Один совпадает, другой нет!

— С чем он должен совпасть?! Что за прокрустово ложе? Немедленно запускайте моих гостей!

— Сабина Казимировна, — обиженно сказал швейцар: — Это не Жорж, а Егор!

— Всё равно, как холуй и блюдолиз! — выкрикнул Егор так, чтобы было слышно хозяйке квартиры. За это получил чувствительный тычок в бок и ойкнул.

— Что вы там творите? — взорвалась Сабина. — Я сейчас спущусь!

— Всё ясно, запускаем! — скороговоркой выдал швейцар и отключил селектор.

— А ты ещё выйдешь! — пригрозил он крупным пальцем Егору.

Егор ничего не ответил.

— Вы опоздали на две минуты! — укоризненно покачала головой Саби­на.

— Сабина Казимировна — сказал Егор. — Нас задержал слуга в подъезде! — он надеялся, что Сабина примет меры, но оказалось, что холуй не её личный.

— Не разувайтесь! — скомандовала Сабина, порадовав Егора. За суматохой сборов, он позабыл про свои носки. Ширинку умудрились зашить, носки остались рваными.

Митрич, похоже, знал порядки и не напрягался. Он прошёл в гостиную и поклонился кому-то. Егор двинул за ним, но Сабина задержала.

— Спасибо, Жорж! Вы замечательный ученик и очень далеко пойдёте! — сказала она, держа галстук Егора. Он вежливо кивнул.

— Зачем вы целовали ручку Алле Адамовне? — вдруг спросила она.

— Само собой так получилось, — сказал Егор, сообразив, что без ответа его не впустят внутрь. — Она подала руку ладошкой вниз, что оставалось делать?

— Ой, берегитесь теперь! — Сабина улыбнулась и пригласила Егора в гостиную.

— Это Жорж! — представила она Егора гостям. — Мой лучший ученик!

Гости поднялись с кресел поприветствовать Егора. Они подходили и представлялись. Егор не запомнил ни одного имени. Люди незнакомые и какие-то ненатуральные.

Мужчины брали руку, но не сжимали её. Женщины склоняли голову, изогнув спину так, что, кланяясь, они задирали подбородки. Только одна из дам подала руку. Конечно же, Алла Адамовна!

Егор взял её длинную ладонь, но Алла Адамовна с нажимом опусти­ла руку, не позволив поднести её к губам.

Опять он поступает неправильно! Егор сжал ладонь женщины, но по­чувствовал сопротивление. Сила пожатия Аллы Адамовны нарастала, Егор улыбнулся. Тогда Алла Адамовна Весельская расслабила пальцы.

— Жорж! Армрестлинг с Аллой Адамовной устроите позже, наедине! — сказала, появившаяся откуда-то, Сабина Казимировна.

Егор не понял, что он сделал не так, и почему Алла Адамовна ис­чезла? В продолжение вечера он не видел Весельскую. Сабину Казимировну — тоже очень редко. Митрич тёрся где-то вдалеке. Поговорить было не с кем.

Егор уселся за пустующий стол. Гости танцевали. Еды было очень много, как и обещал Митрич. Егор заметил, что нет ничего экзотического и противного. Никаких лягушек, рапанов, кишок змеи, мозгов жареной кошки в собственном помёте и прочей мерзости — всё родное и вкусное. Егор зацепил мант в крохотное лилипутское блюдечко, ссыпав из него какие-то орешки, видимо, для торта. Егор взял пустой фужер и наполнил его тёмно-красным вином, после чего уселся с краешку в тёмный уголок.

Егор ничего не пил, отставляя свой бокал нетронутым. Это было не­сложно. Так пили все гости. Отопьют капельку и поставят. Поклюют в тарелочке и бросят, а служанка оттаскивает объедки, оставляя взамен чистые блюдца. С детства Егор знал, что так делать нельзя. В тарелке, как и в рюмке не оставляют свою силу! Так говорили родители, так поступали все его родственники, включая стервозную тёщу.

Егор разделил мант на четыре части, чуть не обронив его с крохот­ного блюдечка. Пришлось одну четвертинку срочно съедать, получилось: закуска раньше выпивки. Егор прожевал и выпил вино. От принятой дозы он не получил никакого эффекта. Налил ещё раз, до краёв.

— Егор, не надо экспериментировать! — раздался голос из-за спины, Это не Митрич! Егор вздрогнул, а голос продолжал: — Если не любите вина, пейте крепкие напитки!

Егор оглянулся, кто там такой умный? И где он видит водку?

Незнакомец присел рядом. Егор разглядел его. Малый рост и торчащие метёлки волос из крупных ушей придавали ему сходство с гномом.

— А давайте, коньячку! — предложил мужичок.

Егор поморщился.

— Это настоящий коньяк! — сказал мужчина. — Из самой Франции!

Не дожидаясь возражений, он взял тёмную бутылку и наполнил рю­мочки, такие же лилипутские, как тарелочка.

— За знакомство, — поднял он рюмку. — Я понимаю, нас всех запом­нить сложно. Представляюсь ещё раз: Владимир Иванович!

— Профессор?

— Сейчас это совсем неважно! Выпьем?

Они выпили. Егору стало теплее, но коньяк жутко вонял! Он сморщился и закусил мантом.

— Егор! — сказал Владимир Иванович. — Коньяк должен пахнуть кло­пами! Иначе это не коньяк, а подкрашенный чаем спирт!

Егор вздрогнул. Они что, все умеют читать мысли? Сперва Сабина с зелёным галстуком — хотя оделась в фиолетовое платье — теперь этот Владимир Иванович! Откуда он знал, о чём только что подумал Егор?

Владимир Иванович налил по второй, предложив закусить коньяк шоколадом.

— А после, можно и мант! — весело сказал он.

Егор так и сделал. Действительно, шоколад сбивает клопиную вонь. Потом Владимир Иванович налил ещё и предложил посмаковать. Егор поп­робовал. С большим трудом он процедил коньяк до половины рюмки, стош­нило. Егор, не отрываясь, выпил залпом.

— Очень даже неплохо на первый раз! — обрадовался Владимир Иванович.

Егору показалось, что над ним смеются. Так захотелось двинуть в волосатое ухо Владимиру Ивановичу!

— Я в первый раз, когда пил коньяк, смог только намочить губы, а потом — залпом! — радостно сообщил Владимир Иванович и налил ещё по стопочке.

В этот момент подошла служанка. Она собирала тарелки. Егор быстренько доел остатки манта и отдал свою чашечку.

— Зачем вы положили мант в розетку? — спросила кухарка.

Егор посмотрел на стол. Розеток и проводки нигде не было. Может, он уронил мант, а розетка где-нибудь на полу?

— Впрочем, как пожелаете! — улыбнулась кухарка. — Принести чистую?

— Ага!

Владимир Иванович налил ещё. Они выпили. Теперь Егор запросто просмаковал рюмку. Коньяк по вкусу напоминал терпкий виноград. Через четверть часа оба собутыльника разговаривали на все темы, а когда гости вновь собрались к столу, они почти обнимались.

Мужичок оказался умным и сообразительным. Кроме своей медицины он знал ещё целую уйму вещей, говорить с ним было приятно. Не обращая внимания на остальных, они продолжали беседовать о своём. Женщин Егор как-то не замечал, а дамы не старались привлечь его внимания.

— Как думаешь, Егор, — собеседники давно перешли на ты. — Мая­ковский прав насчёт столетия Революции?

— Столетие будет! — сказал Егор. — Но отмечать его захочет толь­ко сам Маяковский.

— И я так полагаю, — кивнул Владимир Иванович. — По-моему, компартия отдаёт концы!

— И комсомол! — кивнул Егор.

— Заканчивайте политические дебаты!

Егор поднял голову. Сабина, румяная и весёлая, протянула ему руку.

— Только не дави, я хрупкая женщина! — предупредила она и увлекла Егора в круг танцующих.

Егор пошевелил руками, попрыгал и вспотел. Внизу живота он ощу­тил сильную тяжесть, как будто съел, по меньшей мере, целиком зажарен­ного поросёнка.

Егор вышел из зала. Проходя по коридору, он тыкался во все двери подряд, но нужной не находил. Всюду было темно — и ни одного выключате­ля!

— Что-то ищете? — спросила кухарка.

— Да!

— Это сюда! — она указала на белую дверь.

Выключателя и тут не было. Егор вошёл в темень. Когда он прикрыл за собой двери, загорелся свет. Егор огляделся. Да-а, такого туалета он ещё никогда не видел. Совмещён с ванной, но места столько, хоть гимнастикой занимайся! Это и есть евроремонт, заключил Егор.

И всё бы хорошо, если не зашитая ширинка. Штаны не одевались. Кто-то постучал в двери. Егор дёргал и дёргал брюки кверху, но ничего не получалось. Тогда он взял ножницы с косметического столика и надрезал пояс спереди.

Правильно говорил Митрич насчёт окружности! Всё получилось, но теперь штаны сползали. Егор отрезал кусок бельевой верёвки и обвязал­ся вокруг, как ремнём. Выпустив наружу рубашку, он вышел в коридор. Крадучись, Егор прошёл к столу, минуя танцующих.

— Да и союз перестал быть нерушимым, — сказал ему Владимир Ивано­вич так, будто они не прерывали разговора.

— Ага! — согласился Егор.

Кто-то тронул его за плечо.

— Потанцуй с тётенькой! — обрадовал Егора Митрич своим появле­нием.

— Митрич! Выпьем?

— Обязательно! — заверил Митрич и прошептал Егору на ушко. — Потанцуй с тётенькой, Сабина Казимировна просют!

Егор вышел из-за стола. Сабины он не увидел. Кто его просил? Потолкавшись среди танцующих пар, он повернул назад и чуть не столкнул­ся с женщиной маленького роста. Она улыбнулась. Егор, понял, танцевать надо с нею. Он пригласил. Дама обхватила Егора за шею. При этом она оказалась на цыпочках! Егор не спеша кружил партнёршу. Женщина убрала руки с его шеи и положила на грудь, упёршись острыми локтями в живот Егору. Егор заметил, дама постоянно поглядывает на стол. Голодная что ли? Танец ещё не кончился, а партнёрша всё сильнее отстранялась.

Странно, если ей так противно, почему согласилась танцевать? Егор так и сказал ей. Женщина странно посмотрела на него, убрала локти, положив руки на его шею. Теперь она принялась нежно поглаживать его кожу, невзначай касаясь мочек ушей. На одном из поворотов, прижалась к нему так, что Егор опешил: он оказался воткнутым пахом в животик дамы. Теперь пришла его очередь отталкиваться от дамы. Но чем больше он отстранялся, тем сильнее женщина липла к нему! Когда это стало совсем неприличным, Егор оторвался от партнёрши на расстояние вытяну­той руки.

— Жорж! Вам противно танцевать со мной? Почему же согласились пригласить? Кто бы вам дал по лбу за отказ? — постаралась она слово в слово повторить недавние слова Егора.

— Рад познакомиться! — неожиданно для себя сказал Егор, подумав совсем о другом.

— В какой области вы ученик Сабины Казимировны?

— Во всех! — сказал Егор, удивляясь самому себе. Следовало бы послать эту дамочку, строящую из себя ледяную липучку! Вместо этого он поклонился и сказал: — За исключением парных танцев!

— Вот как?

— В этой области равных вам учителей не найти!

— Замечательно! — сказала женщина. — Жорж, а музыка-то закончилась!

— Извиняюсь! — Егор поклонился, поблагодарив даму за танец.

А музыка зазвучала снова. Медленная и плавная. Опять образовывались пары, Егор отступил в тень. Стоя в тёмном углу, он осматривал стулья за столом. Сидело несколько человек, но Владимира Ивановича не было. Не было и Митрича, и Сабины Казимировны. И куда все исчезают?

Ремень из бельевой верёвки сдавил живот, Егор пошёл в ван­ную, чтобы ослабить узел. Он почему-то попал в другой коридор и ока­зался в тупиковой комнате со стеклянной дверью, приоткрытой на улицу, оттуда дохнуло свежестью. Лоджия? Это ещё лучше, чем ванная! Ослабить ремень можно и там.

С лоджии донеслись голоса. Егор прислушался, вот она! Вся тёплая компания: Сабина Казимировна собственной персоной, Владимир Иванович и Алексей Дмитриевич!

Разговор подходил к концу. Собеседники выражали короткие мысли, похожие на выводы. Возможно, вначале они спорили, а теперь пришли к чему-то единому.

Сабина Казимировна говорила неровно, с придыханиями. Владимир Иванович казался трезвым, только язык Митрича сильно заплетался. Наверняка Митрич успел насмаковаться благородного французского напитка.

— Итак, Владимир Иванович, твоё обещание в силе? — спросила Сабина.

— Конечно, Сабина Казимировна! Только бы, — Владимир Иванович посмотрел на Митрича. Тот сидел на полу, растянув ноги, облокотясь спиной о стену. В его левой руке дымилась сигарета, лежащая в хрусталь­ной пепельнице.

— Алексей Дмитриевич! — сказала Сабина. — Тебе бы отдохнуть, а?

— М-можно, — согласился Митрич, открыв глаза. Владимир Иванович подал ему обе руки и помог подняться.

Егор похолодел. Они идут сюда! Убегать рискованно, оставаться стыдно. Что подумают? Сидит и подслушивает, вот какой неблагодарный гость! Он кинулся в угол за тахту, плюхнулся в кресло в углу комнаты, притворился спящим.

Владимир Иванович завёл Митрича и уложил на тахту. Не включая света, он вернулся на лоджию. Двери закрывать он не стал.

— Володя! Обещай ещё раз, что ни при каких обстоятельствах не назовёшь меня и обследуемого!

— Ни за что! — заверил Владимир Иванович. — Только бы Митрич не проболтался!

— Я согласна. Но если ты бросишь всё на полдороге, то…

— Да ни в коем случае, Сабина Казимировна! Это же прекрасный мате­риал! Типичный представитель, так сказать. Не лишён среднего интеллек­та и сообразительности, новые знания ухватывает на лету! Даже если ты откажешься, я — никогда!

— За Митрича не беспокойся! Он скоро утеряет интерес!

— Я бы не торопился с выводами, Сабина Казимировна.

— Можешь назвать хоть одного корректора, ставшего знаменитым и талантливым писателем?

— Пусть так, — согласился Владимир Иванович. — А что делают наши гости?

Егор вжался в кресло. Хозяйка прошла с гостем по комнате, не обращая внимания на хра­пящего Митрича.

— Наш Жорж покоряет сердце старой девы! — на ходу сказала Сабина.

— Натальи Павловны?! — удивился Владимир Иванович.

— Я её очень попросила!

Дальнейший разговор Егор не слышал. А что слышал, не понял. Ка­кие-то их дела, научные. Зато про старую деву сообразил: Сабина всё испытывает его. Или его терпение?

Егор вышел из тёмной комнаты и попал наконец в ванную. Здесь он умылся, поправился и встряхнулся, чтобы случаем не догнать состояния Митрича.

Когда он вернулся в зал, все собрались за столом. Егор занял своё скромное место.

— Ваша розетка, Жорж! — сказала кухарка. Егор оглянулся. Служанка зарделась, опустила глаза, поставила крохотное блюдечко перед Его­ром и исчезла.

— Так вот для какой розетки эта вилка! — сказал Егор, взяв длин­ную двузубчатую вилку в левую руку.

Гости промолчали.

— Сейчас подадут курицу, — прошептал ему Владимир Иванович.

— Понял, — сказал Егор. — Справимся!

Его громкие слова утонули в полном молчании. Они что, впервые увидели нормального человека? Который может что-то сказать, кроме: «Вот-те, пожалуйста, извольте, кушать подано?» Попривыкали к холуям!

— Позвольте! — как в мысль Егору сказала кухарка, протянув руку за вилкой.

— Ни в коем случае! — улыбнулся он. — Подавайте курицу!

Егор поднялся на ноги и оглядел гостей. Мужчины уткнулись в тарел­ки, а женщины смотрели на него, не отрываясь. Некоторые скривили губы, или ему так показалось? Сабина Казимировна улыбалась. Улыбалась появившаяся из тени Алла Адамовна, но недолго. Хозяйка взглянула на неё, и Весельская опустила голову, разглядеть свой маникюр. Наталья Пав­ловна ободрительно подмигнула.

Егор сдвинул в сторонку блюдца и тарелки, освободив место для подноса. Он попросил Владимира Ивановича поставить курицу, похо­жую на гуся средних размеров. Затем, не спеша и не отвлекаясь, Егор разделал курицу на восемь равных частей, по количеству сидя­щих за столом.

За время его работы ни вилка, ни ножик ни разу не соскользнули и не звякнули о поднос, а пальцы Егора так и не прикоснулись к зажаристой корочке курицы.

Закончив разделку, Егор вернул блюдо на середину стола, рядом положил нож, вилку пристроил к розетке, пристукнув кончиками о фарфор.

Тишина продлилась недолго. Первой захлопала в ладоши Сабина Казимировна. Поддержал Владимир Иванович. Затем присоединились все.

— Где ты научился, Жорж? — спросила Сабина таким тоном, словно знала его лет десять, а эту способность заметила впервые.

— Это мужская работа! — сказал Егор, ничего не поясняя. Какое им дело, что он в армии служил поваром при штабе генерала?

— Ответ не мальчика, но мужа! — со всей серьёзностью отметила Наталья Павловна.

Гости принялись за еду и завели свои мелкие разговоры. На проте­же Сабины Казимировны никто не обращал внимания.

— Всё-таки вилка должна быть в розетке! — сказал Егор Владимиру Ивановичу после двух тостов.

— На то она и розетка! — согласился Владимир Иванович, наливая в пустые стопочки.

Егор изучающе посмотрел на гостей. Каждый разговаривал с соседом и закусывал. Все показались ему нормальными людьми.

Потом Егор танцевал и веселился, беседовал с новым знакомым обо всём и ни о чём, совершенно забыв о Митриче.

В половине первого гости начали расходиться. Половина из них уехала на вызванных машинах, остальные — то ли на такси, то ли ещё как. Всего этого Егор не замечал. Он часто выходил курить на лоджию и сов­сем не удивился, когда оказался в тёмной комнате, танцуя с Сабиной Казимировной. Кто-то толкался рядом, и это успокаивало Егора. Когда-нибудь должен же очухаться Митрич! Главное, уйти не последними, думал Егор.

Откуда-то появилась Алла Адамовна с супругом. Снова уселись за стол, пробовали торт.

— Сабина Казимировна! Где это вы узнали новый рецепт? — поинтересовалась Весельская. Она знала, что кухарка готовит только по рецеп­там хозяйки. — Миндаль в торте, замечательно! Неповторимо!

Егор опустил глаза. Это же он ссыпал орешки на торт!

— А ты попробуй, Аллочка! — посоветовала Сабина. — Только преж­де очисти орешки и изжарь!

— Вот оно как, технология! — сказал муж Аллы Адамовны, мужчина ростом выше среднего, но сидя рядом с нею, он казался пигмеем.

— Вам не понять! — сказала ему Алла Адамовна.

Гости болтали о том, о сём. Егор не вникал. Появился улыбающийся Митрич и подсел к Егору. Он согласился, что пора уходить, но почему-то не переставал наполнять свою рюмку.

И вновь оказался Егор танцующим с Сабиной Казимировной. Потом они присели за стол, накрытый заново. Пили тёмное рубиновое вино. Теперь Егору было всё равно, что пить. Смаковать больше не хотелось. Митрич куда-то испарился. Наверное, упал спать на тахту в ком­нате с лоджией. Не появлялась и кухарка. Похоже, Алла Адамовна ушла по-английски, прихватив с собой мужа.

Остался Жорж вдвоём с Сабиной…

И проснулся поутру в её кровати.

Глава 13

Ещё роса не сошла с травы, а Георгия разбудил телефонный звонок.

— Георгий Тимурович Лазарев?

— Да.

— Не «да», а «я»! Это военкомат!

— Понял.

— Поймать тебя дома невозможно, поэтому явись лично к одиннадцати ноль-ноль и получи повестку! — рявкнул мужской голос.

— Какую? — спросонья не понял Георгий, но в ответ услышал корот­кие гудки.

Что за повестка? Куда? Хотя, он офицер медслужбы. Неужели? Геор­гий встряхнулся ото сна. А если кто из знакомых его родителей вспом­нил о Георгии Лазареве? Вдруг, они через военкомат предложат оформить­ся на работу? Куда? Во Вьетнам? В Африку? На Кубу? Георгий спрыгнул с кровати. В поликлинику идти не имеет смысла. Приём хирурга Лазаре­ва с десяти, а повестка на одиннадцать!

Неужели, вот так, нежданно-негаданно меняется судьба человека? Георгий умылся, побрился и прошёлся по комнате. Надо бы собрать самое необходимое, на всякий случай.

Он осмотрел свой гардероб. Зачем ему костюм? Выдадут военную форму. Или не выдадут? Может, это не совсем военные, а как у родителей — кураторы?

Тогда спешить не нужно. К тому же, кто-то должен позвонить и объяснить всё по-человечески. Георгий прошёл в кухню, сел на краешек стула и задумался. Если это не знакомые родителей, тогда кто? Кому мог понадобиться лейтенант запаса? Никаких слухов о войне!

— Ерунда! — сказал он вслух, усмехнувшись. Надо же быть таким глупым! Это могут быть всего-навсего военные сборы! Он может быть военно-полевым хирургом.

Тогда получается, главный врач решил сплавить его ещё дальше! Получается, надоел им хирург Лазарев уже и в поликлинике. Или кто доложил о его самовольных участиях в операциях?

Прозвенел будильник. К сожалению, не телефон.

Георгий включил телевизор. На всех каналах экран равномерно шипел. Георгий посмотрел кабель антенны, проверил штекер — всё в порядке — а ни на одном канале нет даже рамки!

Чудеса продолжаются!

Времени ещё достаточно, Георгий достал из ящика письменного сто­ла свою рукопись и принялся править текст. Осталась заключительная глава диссертации на соискание кандидатской степени. Выводы и предло­жения — не самая трудная глава. Сегодня он планировал отдать работу для распечатки и переплёта. Может, сегодня эта работа никому не нужна, но кто поручится, что так же будет и завтра?

Слова никак не желали складываться в плавный текст. Писать просто и по-русски нельзя — это ненаучно! Вот и приходиться слагать несла­гаемое. Как, например, совместить «перенос электронов и протонов от субстратов к акцепторам"и» активное заживление послеоперационных ран»? Как тут увидеть полезное практическое применение?

Георгий полистал работу, но ничего не нашёл, что бы помогло выразить её суть. Он отложил рукопись, решив оставить всё, как есть. В конце концов, это наука. Она и должна быть мудрёной.

Подошло время. Пора в путь. Георгий вышел из дома. Люди ходили молча, они выглядели встревоженными. У них что, тоже телевизоры не работают? Все магазины закрыты, странно.

У крыльца гастронома стояла очередь. Никто не возмущался, не коло­тил в двери. Света в витринах не было.

— Это связано с отменой горбачёвского налога! — высказался один старичок.

— Давно пора! — отозвалась женщина в обширном чёрном платье. На вид ей было около сорока. Георгий остановился послушать. Вдруг, эти люди знают больше него?

— Мало ему? Ещё пять процентов в свой личный карман запросил!

Очередь оживилась. Непонятно, чему они радовались? То ли отмене обязательного президентского налогового сбора на все товары, то ли закрытию магазина.

Георгий обошёл очередь и двинулся к остановке. Автобусы ходили. Значит, всё дело в отмене налога. Торговля адаптируется к новым усло­виям. А телевидение, скорее всего, правит новые расценки. И никаких катаклизмов, решил Георгий. Ему надо явиться по повестке, вот и всё.

В военкомате никого не было. Георгий постучал в окошечко регистраторши.

— Девушка? Девушка!

— Вы на сборы? — спросили из-за спины. Георгий обернулся. Перед ним стояла женщина с офицерской выправкой и пятью звёздочками на пого­нах. Не смотря на это, губы её были ярко раскрашены, а ресницы прови­сали под тяжестью жирной туши.

— Да, — коротко ответил Георгий.

— Ваша повестка? — женщина протянула руку. Георгий заметил бес­цветный лак на её длинных ногтях. Какая-то она не совсем военная, подумал Георгий.

— Вы кто? — спросил Георгий.

— Разве не видите? — улыбнулась женщина. — Капитан вооружённых сил СССГ!

— Это как?

— Я не оговорилась! — женщина подняла подбородок. — Со вчерашне­го дня наша страна именуется Союзом советских социалистических госу­дарств!

— Вот как?

— Надеюсь, ненадолго, — женщина склонила голову и заговорщицки подмигнула. Георгий уловил стойкий аромат арабских духов. Такими поль­зовалась его мама.

— Где ваша повестка?

— Мне позвонили рано утром и приказали явиться за нею!

— Даже так? — женщина вскинула тонкие брови. — Я не ошиблась, вы лейтенант медицинской службы Лазарев?

— Так точно!

— Пройдите в кабинет военкома!

Пружинящей походкой Георгий последовал за женщиной. В голове иг­рала счастливая музыка. Сейчас ему предложат работу за рубежом!

— Лейтенант Лазарев! — сказал военком после того, как Георгий представился. — Вы направляетесь в распоряжение воинского госпиталя!

— Сейчас? — только и спросил Георгий, опешив от тона и вида воен­кома.

— Немедленно! Считайте сегодняшний день первым! С этого часа началась ваша служба в Советской армии! — отчеканил полковник. Он пожал руку ничего непонимающему лейтенанту и выпроводил Лазарева за дверь.

— В чём дело? — спросил у женщины Георгий.

— Вас призвала Родина!

— Боевые действия?

В ответ она красноречиво пожала плечами и кивнула в окно. У крыль­ца стоял воинский «уазик».

Полковник не шутил, служба Лазарева началась с этого дня. В гос­питале ему выдали обмундирование и белый с иголочки медицинский халат. Не успев примерить форму, Георгий вновь переоделся, теперь в костюм оперирующего хирурга. Через четверть часа лейтенант медицинской служ­бы Лазарев стоял в операционной…

Глава 14

За время отпуска Егора на ТЭЦ ничего не изменилось. В мастерс­кой он увидел знакомые инструменты, в числе прочих разбитую кувалду с раздолбанной железной трубкой вваренной за место ручки. Слесари в промазученной закопчённой робе сидели за облезлой столешницей, отполи­рованной костяшками промазученного домино. Егор понял, здесь ему ловить нечего.

— Привет, отпускник!

— Здорово, отдыхающий!

— Где Мастер? — спросил Егор, пожав руку каждому.

— Рассчитываешься? — спросил Лапа, глядя в глаза Егору.

— Увольняется, а не рассчитывается! — поправил дед Никола. — Не отставай от жизни, Лапа! Это родителям твоим расчёт давали, а теперь только увольняют.

— А расчёт? — не понимал Лапа.

— Жди-пожди! До китайской пасхи!

— Уходишь? — включился в разговор Тихоня.

— Ухожу.

— Поступил?

— Поступил.

— А чё не радуешься? А-а, понял! Ставить жалко! — Лапа со всего маху дружески шлёпнул Егора по спине.

— Конечно, жалко! — разулыбался Егор. — Жалко расставаться.

— Не ври! — сказал дед Никола. — Я бы сам двинул куда, да песок мешает!

— Какой песок?

— Сыплется, зараза! На путёвую дорогу уже не выйти, вышвырнут за свинство! — пояснил дед Никола. — Скажи-ка, братец, что там, в Москве-то?

— Стоит, — по привычке ответил Егор.

— А мы было подумали, не легла ли под кого? — сощурился дед Ни­кола. — Что там за путч? Хорошо ли генеральному трезвеннику животик вспучило? Просрался ли, болезный?

— Ха-ха-ха! — работяги не удержались от смеха, глядя на растерянное лицо Егора.

— О, брат! А в Москве ли ты был? Ты куда поступил-то? В канализа­ционную контору? — продолжал хохмить дед Никола. — Мы — деревня, и то знаем!

— Я тоже знаю! Президентом остался Горбачёв.

— Президентом! Ты б, его ещё Михаилом Сергеевичем назвал!

— А что? — не понял Егор.

— Сняли его, вот что! Как Никиту Сергеевича в своё время! Так, порисуется и исчезнет! Я всегда говорил, трезвость до добра не дове­дёт!

— Так он же в Кремле! Никто ёго не снимал! — сказал Егор.

— Верно! — вдруг раздался голос Мастера. — Кто же так снимает? Надо бы пленум ЦК собрать! Проголосовать, как положено, а так… — он махнул рукой. — Ни уму ни сердцу!

Все притихли. Мало того, что Мастер появился внезапно, так ещё несёт крамольные вещи! Коммунист, и такое?

— Егор, тебе на сегодня задание, — сказал Мастер.

— Он отработался! — заявил дед Никола, перебив начальника. — Те­перь студент!

— Как студент?

— Медицинского! — дед Никола продолжил отвечать за Егора.

— Точно? — Мастер взглянул в глаза Егору.

— Да.

— А почему смущаешься? Молодец! Скажи спасибо Тихомирову, — Мастер кивнул на Тихоню. — Хоть он тебя надоумил. А то треть жизни прожил, а всё на третьем разряде!

Егор смутился. Мастер сказал правильно, с одной стороны. С другой же, сам и не давал повышения разряда. То квалификационную ко­миссию из-за одного Егора собирать не хотел, то в отпуск уходил, как срок сдавать Егору. Впрочем, дело прошлое, Егор улыбнулся.

— Пиши тогда заявление!

— Уже, — Егор протянул мятый лист бумаги в клеточку, другой бумаги в слесарке не было.

— После перекура подойдёшь в отдел кадров, — сказал Мастер.

— А в бухгалтерию?

— В бухгалтерию? — переспросил Мастер, будто не понял. — Да, в бухгалтерию. Это по окончании института, не раньше!

Рабочие опустили глаза. Сегодня Мастер либо поддатый, что мало­вероятно, либо знает что-то, чего никто ещё не знает. Что ж, он пар­тийный, ему положено.

На удивление, увольнение прошло за один день безо всяких прово­лочек. Мастер подписал обходной за все графы, расчёта, конечно, не дали. Даже не пообещали. Выдали только то, что полагалось — трудовую книжку. Да ещё подкинули тридцать процентов от суммы отпускных. Егор стоял у окошечка кассы и смотрел, как пересчитывают его тысячи. Если бы батя увидел, сколько он зарабатывает! Да по тем деньгам! Егор вздох­нул. Этих процентов хватит на неделю жизни в Белокаменной, а дальше? Думать об этом не хотелось, надо было ставить отходную.

Выручил дед Никола. Он предложил пятилитровую банку из-под бол­гарских огурчиков, полную самогона-первача.

— После сочтёмся! — сказал дед. — Может, когда бесплатно поле­чишь? Да не пучь глаза! Когда закончишь свою академию, не только лечения — кислорода задаром не дадут!

— Да ты же здоров, как бык!

— А песок?

— Какой песок?

— Который сыпется! Надо же дырочки латать, или как?

— Всё шутишь? Спасибо, дед Никола! А то, сам понимаешь, неудобно перед ребятами.

— Всё я понимаю! Ещё в дорогу бутылочку возьмёшь, для Митрича. И ещё, пока я трезвый, совет дам! У Митрича долго не задерживайся!

— А что?

— Слаб он на это дело, — дед Никола щёлкнул пальцем себе под гор­ло. — Лучше бабу тебе найди. Какую-никакую, пусть без «хлюзды», но работя­щую!

— Митрич просил, чтобы я прописался у него.

— Пропишись!

— Как думаешь, зачем ему это?

— У их там свои правила, — сказал дед Никола. — Излишки площади какие или ещё что, — вдруг дед Никола поднялся во весь рост. — А ты что подумал? От Митрича пакости ждёшь?!

— Да не сверкай так глазами! В мыслях не держу! Просто, интересно. Люди жилы рвут за московскую прописку, а тут предлагает на блюдечке!

— Это у него в крови, дипломатия! Они, писатели, народ странно­ватый.

— Так он, в самом деле, писатель?

— Конечно! А ты думал, они все с бородами и рубахами навыпуск, как у Толстого? Не смеши!

— А про что пишет?

— Да хрен его разберёшь, галиматью какую-нибудь! Что он может путного написать? Скукоту да муть всякую — для избранных читателей. Тебе не будет интересно, точно!

Дед Никола перешёл к делу: когда и где лучше собраться, что сообразить на закусь, чтобы дёшево и со вкусом. Дед предложил свою квартиру. Егор отказался, у него тоже есть жилплощадь, пока в Москве не прописан. Разговор зашёл о жилплощади. Как быть с этой квартирой?

— Жена с детьми прописаны? — спросил дед Никола.

— Конечно.

— Подашь заявление в домоуправление, что никто в квартире не живёт, и делу конец! Платить не заставят. Правда, через полгода отберут.

— Спасибо, утешил!

— Тогда без заявления, платишь каждый месяц! — предложил дед Ни­кола и, подумав, добавил: — Опять же, соседи стуканут. Мол, никто не проживает. Для проформы поищут тебя и супругу, а потом заселят пустую­щую жилплощадь.

— Так и так отберут!

— Тогда сделай так. Перепиши квартиру на меня. Всего и делов-то!

— Это как?

— Что не понятного? Запишешь меня в ордер. Придут из ЖЭКа про­верять, а я-то тут! Этажом выше. Моя квартира, и я смотрю за ней!

— Без согласия жены не получится.

— Получи согласие! Объясни ей, так и так. Мол, останемся без квартиры.

— А если она не захочет прописать тебя?

— Сделай, чтобы захотела! Иначе без ничего останешься! Или кварти­рантов впустит, или по суду разделит, а ты знать не узнаешь! ЖЭК за­селит своих людей — не выгонишь!

— Думаешь, она так может?

— Она всё сможет! Думаешь, одна там сидит, детишек охраняет? Да уже под юбкой пригрела кого!

— Вряд ли.

— А если меня пропишешь, а сам выпишешься — я займу твоё место, понял?

— А когда вернусь, ты отдашь мне мои квадраты, так?

— Во! — дед Никола сложил кукиш. — Не квадраты, а всю квартиру!

— Не дашь разменять? И судиться она с чужим человеком не сможет!

— Вот же, голова! Дом Советов! Недаром ты в медакадемию прорвал­ся! — от души похвалил Егора дед Никола.

К этой теме они не возвращались.

Вечером Егор собрал товарищей по работе. Мужики отмети­ли его отходную, нажелали всего-всего и ещё с коробом!

Посидели неплохо. Утром болела голова. Егор отлежался по примеру Митрича, а вечерком засобирался к тёще. Разговор предстоял нелёгкий и неприятный, но вынужденный. Егор прокрутил в голове возможные протес­ты жены и не нашёл их логичными.

Егор решил отправиться в путь утренней электричкой. Не смотря на конец августа, жара ещё не ушла — в автобусе душно. Да и покурить нельзя.

Егор прошёлся по квартире. В три годика его привезли сюда, тогда отцу дали двухкомнатную. Вот тут он спал в детстве, включал по ночам свет, и ничего ему за это не было. В этот угол однажды его постави­ла мама за то, что он разобрал настольные часы — подарок отцу на произ­водстве. Батя ничего ему не сказал, молча собрал часы. Они шли, но запчасти почему-то остались лишними. Егор прошёл в спальную, здесь стоял их первый цветной телевизор. Он показывал теперь только корич­невым цветом разных оттенков. Жена порывалась вышвырнуть его, но Егор запретил. Телик ещё работал, жаль было расставаться с памятью. Когда-то, вдвоём с отцом, тащили на саночках этот сундук через половину города. Ни один таксист почему-то не захотел их брать.

Егор включил телевизор. Выступали какие-то депутаты. Говорили о чём-то важном. Обсуждали и осуждали путч.

— Давно пора забыть! — сказал им Егор и переключил канал. Но это не помогло. На втором канале, депутаты мусолили ту же тему. Егор выключил телевизор и усмехнулся. С самого детства ничего не изменилось. Тогда были съезды, теперь заседания. Только тогда, по словам выступаю­щих, было всё хорошо. Теперь же, всё невыносимо плохо.

Егор влез на стул и вынул из антресоли семейную фотографию: ма­ма, папа и Егорка. Родители держат за руки пацанёнка в круглой зимней шапке и чёрной шубке. Все обуты в валенки. Счастливые и улыбающиеся. Какими были молодыми! Моложе его теперешнего. Интересно, стал бы батя в то время куда-нибудь поступать? Егор подумал и решил, нет, не стал бы.

Он походил по квартире, прощаясь с ней. Затем Егор завёл механи­ческий будильник и лёг спать.

Спозаранку, захватив ордер на квартиру, Егор отправился на вок­зал! Из всех видов транспорта он не любил только водные. Будь-то теплоходы, лодки или плоты…

Когда ему было девятнадцать, служба в армии перевалила за поло­вину, Егор отправился в отпуск. Но не радость ждала его дома.

Захотелось родителям покататься по Волге, на Родине мамы. Вдвоём отправились они на моторке, совсем недалеко и среди бела дня. Но не вернулись. Ни свидетелей их гибели, ни их тел не нашлось. Пустая лод­ка без мотора — вот и вся память о родителях. Егор расспрашивал мест­ных мужичков, что да как, но ничего внятного не узнал.

— Какой мотор был, а? — жаловался ему хозяин лодки. — «Вихрь»! Ни один рыбнадзор не возьмёт!

Егор стоял перед ним и тупо кивал.

— Вот-те и «Вихрь», закружил лодку-то, — всхлипнул пьяный мужичок.

Егор дал ему ещё на полулитру и ушёл. Что с него? Кто и как зак­ружил? Теперь никаких концов не найти! И тётка Надя ничего не сказала. Ну, приехали, ну, собрались отдохнуть. Трезвые были. Уехали вверх по течению, и всё.

— Оне-то, хоть крешшёные? — спросила восьмидесятилетняя бабушка Мария, мать тётки Нади.

Егор пожал плечами. На эту тему с родителями он никогда не гово­рил.

— Вот иш-шо как! — прошамкала баба Маня. — Теперь знать не знам, в церкву-то каку требу подать за их?

— Да подала я, мама! Как за умерших внезапно! — сказала тётка Надя.

— И ты внущек, свечки-то поставь! Не бойся, зайди в часовню. Уви­дишь, где распятие, туда и поставь. За упокой, значит. Всё им полегше будет.

Егор слушал и не слышал. Он смотрел на сухонькую старушку, на её тёмный ситцевый платок и галоши на босу ногу. Смотрел и молчал.

Отказавшись от ужина, он уехал.

С того времени Егор невзлюбил пароходы. Он не боялся утонуть, но всегда думал, что будет топтать могилу родителей, прорезая её килем любого судна.

С виду электричка быстро разгоняется и несётся как ветер, но на деле плетётся хуже любого товарняка. И курить нельзя. Егор всё равно выходил в тамбур. Если кто из мужиков курил, он сразу присоеди­нялся. Вдвоём проще отбрехаться от штрафа. Когда двери открывались, Егор выбрасывал окурок на пер­рон.

Попутчица изнывала от жары. Томная и плотная девушка в лёгком платье без рукавов непрестанно обтиралась большим носовым платком.

Не смотря на это, пот так и катил с неё градом. Солидную сумку она поставила на скамейку, рядом с собой, чтобы никто не подсел. Но желаю­щих не было. Егор сидел на скамейке напротив, один на трёх местах.

На сиденьях противоположной стены вагона сидели, мужички и пили водку. Беззлобно матерясь, они говорили о политике: внутри Союза и в мировом масштабе.

Чернявый мужичок с мохнатыми дремучими бровями спросил собутыльников:

— Знаете хоть, почему Брежнев, когда его хоронили, сказал: «Поло­жите меня в гроб на живот»?

— Зачем?

— Вот и они так спросили! А он им: «Чтобы через десять лет, когда придёте, в жопу меня целовать будете!» — рассказчик так пошевелил бровями, что друзья попадали со смеху.

Егор отвернулся. От вида водки ему стало тошно. Он думал о предстоящем разговоре. Что, если жена откажется, захочет жить вмес­те? Возможно ли сейчас, после того, что было с Сабиной Казимировной? Нет! Скорее всего, давно пригрела кого под юбкой. Так оно и лучше. Для всех. Или нет?

Егор промаялся до конца пути. То в тамбур, то обратно. И мысли одни и те же. Соседка прикорнула и не обращала на него никакого вни­мания. Но когда поезд пришёл до конечной станции, она вскочила и по­просила Егора вынести сумку. Он не отказался. Сумка оказалась тяжё­лой!

— У тебя кирпичи там? — спросил он, еле стаскивая баул со ступе­ней электрички.

— Ага! — радостно согласилась она. — С мини-заводу! Классные кирпичи!

Егор поперхнулся, поставил сумку и попрощался.

— А кто поможет дотащить до дороги? — спросила она вслед.

— Дед Пихто! — разозлился Егор, но вернулся. Что делать с этой дурочкой? Он ухватил сумку и рывками пересёк два железнодорожных пу­ти. Затем бросил поклажу на перрон и сказал:

— Всё, девушка! Дальше, как сумеешь!

— А вы москвич? — спросила она.

— С чего это? — огрызнулся Егор.

— На жентельмена похож!

— Похож-похож, только дальше не потащу! — ответил Егор, развернул­ся и пошёл к вокзалу. Шёл и думал, если позовёт, придётся же тащить сумку до автомобильной дороги!

Но никто его не окликнул. Егор подошёл к зданию вокзала и обернул­ся: стоит, небось, бедная и ждёт «жентельмена»!

А девушка уже дождалась. К ней подошёл плюгавенький мужичок с тележкой. Вдвоём они кое-как погрузились и направились к привокзаль­ному вещевому рынку. Подсчитывая предполагаемую выручку, с энтузиазмом толкали перед собой тележку.

Подъехал автобус, потрёпанный «пазик». Егор вошёл в салон и уселся на заднее место. Тут не Москва, плутать негде, можно выйти и на третьей и на четвёртой остановке — идти одинаково. Он вышел на третьей, лучше двигаться вперёд, чем возвращаться. Стараясь ни о чём ни думать, Егор дошёл до тёщиного дома, серой пятиэтажки. Взглянув на мрачные балконы, Егор решил, что все его доводы будут бесполезными, что приехал он зря. И будет выглядеть полным идиотом, пытаясь что-то разъяснить Анастасии Павловне. Жена в расчёт не прини­малась, тут не она решает. Егор остановился возле угла дома. Зачем он приехал?

Во дворе бегали ребятишки. Ему бы их заботы! Егор шлёпнул себя по лбу, вот растяпа! К детям приехал, а где подарки? Хоть бы конфет взял!

Он развернулся и пошёл, в магазин. Под вывеской «Смешанные това­ры» куклу Барби не взять. Да и не на что. Пока не на что. Со време­нем у него будет всё. Но этого детям не объяснить. Он взял пару плиток шоколада, больше ничего не было.

— Какие конфетки? — удивилась продавщица. — Сахару нет!

— А шоколадки?

— Это ж, соя!

— Соя? — Егор повертел в руке плитки с яркими картинками.

— Ну да! — умно посмотрела на него продавщица и произнесла по слогам мудрое слово: — Эрзац!

Егор расплатился. Он вспомнил, сколько шоколаду было на столе Сабины. А детям — эрзац. Непонятно, что, но гадость, наверное, ужас­ная! Ему снова захотелось всё бросить и уехать домой. Егор вышел из магазина и направился в сторону вокзала. Навстречу пробежала девчуш­ка лет пяти. Она на ходу откусывала такой же эрзац и выглядела счаст­ливой.

Егор остановился. Ладно, решил он, в другой раз он привезёт настоя­щего шоколаду — большую коробку! Он вернулся к тёщиному дому, заставил себя подняться на пятый этаж. Позвонил. Сердце замерло. Ему пока­залось, что задрожали колени. Или совсем не показалось?

Никто не спешил открывать.

Егор постучал. Тишина. Никого нет дома. Наверное, на даче до пер­вого сентября. Вот, называется, приехал! Он спустился во двор, спро­сил у старушек на лавочке, не видели ли они Анастасию Павловну?

— Асю-то?

— Ну да.

— А ты ей хто будешь? Зять?

— Ну да.

— Уехали они на дачу, а дети в санатории!

— Давно?

— Да уж с неделю, — древняя старушка махнула рукой куда-то вдаль. По-видимому, там дача.

Егор посмотрел на часы. На электричку он ещё успевал.

— Сёдня обязательно приедут! — сказала другая старушка в сером платке, изношенном местами до прозрачности.

— Точно будут, подожди уж. А ты по делу, али как?

— По делу, — сказал Егор и отошёл прочь, разговаривать с местны­ми сплетницами не хотелось. Всё-то им интересно!

Он прошёл вглубь двора скоротать время на скамеечке. Трое пенсионеров щёлкали костяшками домино.

— О! — обрадовался один из них. — Четвёртый! Иди к нам! Козла забиваешь?

— Ага, — ответил Егор. Он присмотрелся к мужичкам. Вблизи они не казались стариками. Самому старшему, пожалуй, лет пятьдесят пять. Это он позвал Егора.

— Садись, пару на пару!

— На интерес? — спросил Егор.

Мужики рассмеялись. Егор пожал плечами.

— Какой ещё интерес? — откашлявшись, спросил старший, перемешал домино и сказал: — На магазин!

Егор понял. Улыбнулся. Правила не меняются: на работе — на талон, во дворе — на магазин!

Он сел напротив старшего. Забивали несколько раз кряду. Побеждала пара с Егором.

— Где так насобачился?

— На работе, в слесарке.

— Пора в магазин! — заявил напарник Егора проигравшим.

«Козлы» не хотя поднялись. Они что-то подсчитали, что-то посоображали и ушли. Оставшись вдвоём, игроки молчали. Егор не хотел разго­варивать, а мужик ничего не спрашивал. Его не интересовало, откуда взялся этот парень, и кто он такой. Трубы горели. Напарник случился как нельзя кстати. А то бы выявляли проигравшего до ночи. Возможно, пришлось бы идти самому. Клянчить пузырь под запись ему не хотелось. Зойка, конечно хорошая, понимающая баба, но и совесть иметь надо.

Гонцы вернулись, вынули бутылку водки. Рыжий сдёрнул зубами крыш­ку.

— Оба! «Андроповка» ещё осталась! — заметил старший.

— Вот она, — открывший бутылку, стукнул пальцем по зелёной эти­кетке. — Доброта коммуниста Андропова! Случайно завалялась, — он пос­мотрел на Егора, ожидая его мнения.

— Случайно припрятал? — спросил он.

— Моя это! Вчера в сарайке нашёл! — поделился долговязый жилис­тый мужик. — Я и подумал, зачем в магазин? Отраву-то брать? Вчера перебирал запчасти, как не разбил? Спрятал от своей три года как, жда­ла, родная, своего часа!

— Судьба! — сказал Рыжий, доставая стакан из-под лавки. Жилистый налил до ободка и протянул стакан Егору. Егор оглядел мужиков. Они закивали в нетерпении. Он выдохнул и в четыре глотка опустошил стакан. Вместо закуси затянулся сигаретой.

— Вот-так да! — сказал рыжий.

Егор улыбнулся, чувствуя, что прошёл испытание с честью.

— Значит, ты зараз всю свою долю! — хлопнул в ладоши мужик. — Разливай теперь нам! — обратился он к долговязому.

— Я не знал, — сказал Егор. — У всех свои правила!

— Выпил и выпил, что теперь? Сиди уж!

Мужики дважды отпили из стакана. Каждый свою долю. Егору, понят­ное дело, больше не предлагали. Ему и не хотелось. В голове заиграла музыка.

Они снова играли, опять «Козлы» ушли. На сей раз вернулись с трёх­литровой банкой браги. Старый подумал, что ребята не в контакте с Зой­кой, но пить не отказался. А Егор не стал. Пора было идти, темнялось. Он попрощался.

Когда Егор сделал шаг, подумал, может, позовут отыграться? Но не позвали. Пришлось волочиться до тёщи.

Он прошёл мимо укоризненных взглядов старух, думая, что тёща не настолько свирепая, а жена его поймёт. Как мужик он быстро договорит­ся, и на автобус. До последнего рейса межгорода оставалось полтора часа.

Дверь открыла жена. Впустила. Даже пожелала доброго вечера. Егор передал эрзац-шоколадки детям. Мена пригласила его в комнату, села напротив и слушала. Она кивала после каждого слова, сказанного Егором. Похоже, соглашалась.

— Тогда поехали! — сказал Егор. — Оформим согласие нотариально, завтра же провожу тебя домой!

— Вот ты как?! — сверкнула она глазами.

— А как?

— Может, я жить там буду?

— Так живи! Дед Никола будет только прописан, и всё.

— А придёт он ко мне ночью, тогда как?

— Зачем? — не понял Егор. Зачем деду приходить ночью в чужую квартиру?

— Ладно, так и сделаем. Я напишу согласие в местном нотариусе, а ты заберёшь.

— Тоже пойдёт! — согласился Егор. Ему почему-то не приходил в голову такой вариант. Жена, оказывается, знает намного больше, чем он предполагал.

— Поужинаешь?

— А где спать?

— Ляжешь в детской, а мы с мамой — в зале.

Егор согласился и пошёл мыть руки. В совместном санузле он еле пробрался к раковине. Деревянные полки вдоль всех стен были битком забиты пачками стирального порошка «Лотос» и кусками коричневого, рас­трескавшегося мыла. Егор хмыкнул, этого запаса хватит на год целому мотострелковому взводу!

Потом он пил чай, а жена, крутилась возле духовки. Она жарила сухари большими кусками и складывала их в тряпичные мешки, кои висели по всей стене в несколько рядов.

— К войне готовитесь? — не удержался от вопроса Егор.

— К войне, не к войне, а мама сказала, что впереди тяжёлые вре­мена — цены повысят в десятки раз!

Егор промолчал. О маме — ни слова! Не буди лихо!

Мама появилась через несколько минут. К удивлению Егора, тёща не напрягала. Они сидели втроём за столом, пили чай, болтали о том, о сём. О Москве, о будущем страны и о профессии Егора. Вскоре Егор почувствовал себя желанным гостем, родственником. Будто жена не уходи­ла, и жили они всегда единой и дружной семьёй.

После чая смотрели телевизор. Егор продолжал рассказывать о Москве, о вступительном экзамене, об академии. Они вместе предполагали его будущую специализацию. Тёща видела его искусным гинекологом, а жена — талантливым хирургом.

Кончился фильм, который никто не смотрел. Вместе с ним кончилось время автобусов и трамваев. Но Егора это не беспокоило. Хмель выветрил­ся, спать не хотелось. Появилась мысль, а не забрать ли жену домой? Что ей тут? Там будет хозяйкой, Егор сможет приезжать каждые выход­ные! Он ожидал благоприятного момента, чтобы произнести это вслух и, похоже, такой момент назревал. Теща завела разговор о Егоре.

— И какая зарплата будет у врача?

— Побольше слесаря! — сказал Егор.

— Да? — мотнула головой тёща. — А у студента какой доход? С дву­мя-то дочерьми, да ещё жена без работы!

— Не беда! — сказал Егор. Он всё ещё чувствовал себя, как дома. — Найдём ей работу!

— Да?! Паши Марья, содержи здорового мужика! — голос тёщи изме­нился, то есть стал таким, как всегда.

Ошеломлённый этой переменой, Егор не знал, что ответить. Зато тёща хорошо знала.

— И станешь, Егор, сидеть на моей шее все шесть лет! А мне уже тяжело кормить такую ораву! Ладно, внучки мои, дочка моя, но ты-то! Сейчас студент прохладной жизни, затем — молодой специалист без денег и будущего! А я, значит, корми тебя!

— Не надо меня кормить, Анастасия Павловна! — улыбнулся Егор. — Я сам смогу содержать семью!

— Свою семью?! — тёща завизжала. — Да где она, твоя семья?

Лицо Егора налилось кровью. Чего она добивается?

— Даже и могилки нет у твоих родителей, — всхлипнула Анастасия Павловна, — а ты распетушился: " Семью содержать буду!»

Это было сверх всяких сил. Егор молча поднялся из кресла и прошёл в прихожую. Ночевать здесь не имело смысла. Лучше перебиться ночь на вокзале, а утром оформить с Марьей необходимые бумаги.

— Иди-иди отсюда! Хорошо хоть дети тебя не видят! Бесстыжие гла­за твои! Пришёл тут жену обирать! — тёща повысила голос и затрясла головой из стороны в сторону.

— Уйду, уйду! — выкрикнул Егор. — Секунды тут не останусь!

Он оделся, подождал жену. Марья вышла вслед за мужем на лестнич­ную площадку.

— Извини, Егор, — сказала она.

— Я всё понимаю, — сказал Егор. Захотелось обнять жену, утешить.

— Извини, Егор, — повторила она, отстраняясь. — Мама права.

В голове у Егора помутилось. Будто кто ударил по затылку, той самой кувалдой из слесарки. Не промолвив слова, он стоял и смотрел во влажные глаза жены. В полумраке они казались совсем не голубыми, а какими-то тёмными и даже грязными.

— Надо же, такой спектакль разыграли! — в сердцах высказался Егор.

— Мама права, — повторила Мария, заходя в квартиру.

— Надо понимать, ты ничего не подпишешь?

Мария захлопнула двери, оставив бывшего мужа в темноте лестнич­ной площадки. И оказался Егор один на один с полузнакомым городом.

Он шёл по тёмной улице, не опасаясь быть сбитым машиной. В голове всё перемешалось: работа, институт, дети, жена с тёщей, Сабина и Митрич, французский коньяк и шоколад-эрзац.

По вокзалу объявили, что сегодня ожидается незапланированная оста­новка скорого поезда, Егор взял билет и десять минут спустя, вошёл в вагон московского. Ночевать на вокзале ему не пришлось, и это было хорошим знаком!

Люди ехали откуда-то из Сибири. Не то с Абакана, не то с Новоси­бирска. На скором ехать всего-то полтора часа — следующая станция — родной город Егора.

Проводничка показала пальцем на первую пустую боковушку, зевнула и закрылась в служебном купе.

Егор разложил полку и вытянул ноги. Он облокотился на стенку и прикрыл глаза. Не спалось. Представлялось, как идти ему через весь ночной город до своего дома. Спасибо тёще, бабе Насте! И жене, спаси­бо!

Только-только он задремал, как в соседнем купе раздался треск. Спросонья Егор вскочил на ноги и заглянул в темноту купе.

— Ой! — горячо прошептала пожилая женщина, увидев Егора. — Не продавай меня, сынок!

Егор посмотрел на руки пассажирки. Она держала простынь, разор­ванную посередине до половины.

— У меня внучек! Завернуть малютку не во что!

— Ага, — сказал зачем-то Егор.

Женщина дорвала простынь до конца и убрала половину в свою сум­ку. Егор отвернулся.

Вернувшись на своё место, он услышал ещё один треск. Видать, приободрённая бабуля разорвала и вторую казённую простынь.

Егор мысленно обругал себя за мягкотелость, но продолжал сидеть молча. А что он должен делать? Бороться за социалистическую собствен­ность? Спорить с плачущей старухой? Встречаются же на свете личности почище Анастасии Павловны!

По пути домой Егор пришёл к выводу, что ездил не зря. Убедился, что жена ушла безвозвратно, и он не обманул Сабину, сказав, что свободен. А квартира? Что ж, придётся приезжать каждый месяц вносить оплату. Только замок необходимо поменять, обязательно!

И вообще, пора забыть о тёще, впереди совсем другая жизнь!

Он вышел на свою улицу и бодро зашагал навстречу своей судьбе.

Глава 15

Уже не молодой, но далеко не дряхлый мужчина в белых шортах сидел на террасе в кресле-качалке и наслаждался вечерней прохладой. Его се­дые волосы были коротко пострижены, почти вровень с голым теменем.

Тимур Виленович беспрестанно пил минеральную воду. Как специалист он знал, что с потом организма теряет соли, которые задерживают влагу. Без их восполнения наступит полное внутреннее обезвоживание.

Когда-то доктор Лазарев считал, что знает о жаре всё, но на прак­тике оказалось совсем иначе. Когда из каждой поры кожи мгновенно про­ступают капли, сливаясь в потоки — это ещё не жара. Пекло начинается, когда исчезает пот: чувствуешь, как плавятся мозги, голова кружится и мутнеет в глазах.

Чтобы ощутить это на себе, Тимуру Виленовичу хватило первого дня на чёрном континенте. Он подумал о жене. Бедная Лена! Как она намуча­лась в последние годы, устав от перемены климата: то умеренный, то рез­ко континентальный. Тропический пассатный, а теперь вовсе экваториально-муссонный.

Тимур Виленович посмотрел на багровый закат — через несколько минут наступит ночь. Тьма опустится разом. Дело к сезону дождей. Нужно успеть в столичный порт. Потом в Гавану. Пора учить романтике других, передавая накопленный опыт.

Время дождей на Кубе совсем неопасно для жизни. А тут? Страшно представить: с проливными потоками тёплой воды под палящим солнцем вся поверхность земли превратится в единый парник, воздух заполнят всевоз­можные паразиты: от москитов до мухи цеце. Они принесут сонную болезнь и экзотические лихорадки: от малярии до цуцугамоши.

При современном уровне медицины можно спасти людей от смертельных осложнений, но спастись ли самим? С годами организм поизносился, выдер­жит ли?

К счастью, работа супругов Лазаревых закончена. На днях прибудет смена: молодые и полные сил врачи. Лена уже собрала вещи. Кубинские товарищи в тот же день предоставят транспорт, и, прощай, Африка!

Не включая света, Тимур Виленович дёрнул за шнур и опустил сетку, отгородившись от ночных насекомых саванны. Спать не хотелось. Тимур Виленович вспомнил последний визит в Москву.

Его вызвал министр здравоохранения. Снаружи здание было прежним, но теперь войти в него оказалось нелегко. После подробного опроса, неоднократной проверки документов и звонков куда-то, Лазареву выдали временный пропуск. Оказавшись в длинном коридоре, утопая в ковровой дорожке, он потерялся. Забыл, куда повернуть. Справа и слева были оди­наковые двери с золочёными табличками. И ни одной живой души! Тимур Виленович прошёлся, изучая таблички, наконец, нашёл нужный кабинет.

В Приёмной с ним поздоровалась молоденькая секретарша и пригла­сила присесть. Тимур Виленович опустился на мягкий стул, обитый малино­вым бархатом, с такой же мягкой спинкой. В таком стуле можно при жела­нии поспать. Тимур Виленович улыбнулся, засиживаться он не собирался.

Но министр велел подождать. Секретарша передала его слова, Лазарев поднялся и направился к выходу.

— Вы куда, Тимур Виленович? — спросила секретарша.

— Подожду в коридоре.

— Нет! — молодая женщина встала из-за стола, обогнала посетителя и вежливо прикрыла двери. — Вы уже на приёме у министра!

Лазарев вновь уселся в стул-полукресло. Секретарша предложила ему журналы на медицинские темы. Тимур Виленович безразлично листал их, наблюдая за секретаршей. Она что-то щёлкала на машинке, куда-то звонила, кому-то отвечала по телефону.

Девушка лет двадцати — двадцати пяти, блузка строгая, при галстуч­ке, юбка значительно ниже колен. Наверное, родственница, заключил Лаза­рев. Он посмотрел на настенные часы с циферблатом под червонное золо­то. Со времени его прихода прошло больше, чем полчаса!

Других посетителей не было, о чём свидетельствовала пустая вешал­ка у входа в Приёмную. Скорее всего, у министра совещание. М-да, не ко времени попал.

Раскрылись двери из коридора. Секретарша вскочила и разулыбалась во весь рот. Тимур Виленович поднялся и кивнул вошедшему мужчине в строгом английском костюме. Такие Лазарев видел у коллег в Будапеште. Они приоделись после симпозиума в Оксфорде. Похоже, вошедший бывал в Объе­динённом королевстве. Тимур Виленович представился и добавил:

— Прибыл по приказу компартии.

— Что вы, товарищ Лазарев, это не приказ! — сказал мужчина. По-видимому, сам министр, так как не отмечал пропуск у секретарши.

Девушка нажала кнопку в столе и сказала:

— Товарищ министр, к вам Олег Иванович и доктор Лазарев!

— Три кофе! — сказал министр.

Олег Иванович приоткрыл двери из красного дерева и пригласил док­тора, пропустив его впереди себя.

Тимур Виленович переступил порог кабинета и остановился. Он не знал, где обтереть ноги, прежде чем ступить на ярко-белый ковёр. Ла­зарев оглядел кабинет. Из него ли его отправили в Будапешт? В стену противоположную окнам встроен аквариум. Экзотически рыбки, большие и малые, плавали в нём, как в природном водоёме. Во главе полированного стола стояло удобное кресло. Стулья, придвинутые к столу, отличались особой конструкцией — их высоту можно было регулировать. За спиной хозяина кабинета стояла мебельная стенка из орехового дерева, полное собрание сочинений Ленина и большая медицинская энциклопедия занимали две верхних полки, ниже были прозрачные дверцы бара. Красивые этикет­ки разнокалиберных бутылок несколько раз отражались от множества зер­кал. И только портрет Ленина остался прежним.

Министр пригласил врача за стол, рядом с собой, напротив Ла­зарева сел Олег Иванович. Секретарша внесла кофе на хрустальном подно­се и вышла. Разговор начался.

С первых слов Тимур Виленович понял, что его ожидают перемены.

— Товарищ Лазарев, — начал говорить Олег Иванович, глядя в глаза. — Вы понимаете сущность международной обстановки, не так ли?

— Да.

— Размещение крылатых ракет в странах Западной Европы, непрекращающаяся манифестация у базы Гринем Комон, а также инцидент с Южно-Ко­рейским самолётом, — перечислял Олег Иванович.

Лазарев молчал. Он человек невоенный.

— Работа наших специалистов в странах Варшавского договора налаже­на. Во многом, благодаря вам! Вы показали себя прекрасным специалистом и талантливым организатором!

— Да-да, — кивнул министр. Тимур Виленович ожидал продолжения. Похоже, его отзывают.

— Есть предложение направить вас с супругой на Кубу. Необходимо заняться там организацией научного подхода в акушерстве и неонатологии.

— Когда?

— Все формальности готовы. Отправляетесь завтра!

Тимур Виленович попрощался. Ему выдали необходимые документы и русско-испанский разговорник.

Спустя три года к Лазареву пришёл атташе посольства СССР в Гава­не.

— Международное положение…

— Куда на этот раз? — спросил Тимур Виленович.

— Необходима практическая помощь личности вашего масштаба! — ска­зал посланец Москвы.

— Мне обещали постоянное место работы в Гаване, — осторожно намек­нул Лазарев.

— Да-да! — чуть привстал молодой человек. — Я понимаю, вы вправе отказаться! Но, видите ли, эта страна очень многое значит для Советс­кого союза. В стратегическом отношении, разумеется.

— Азия или Европа? — спросил Тимур Виленович. Он знал цену сло­вам: «Вы вправе отказаться».

— Африка! — выдохнул посол.

— Вы сказали о практической помощи, не стар ли я для работы? Да и Елена устаёт.

Атташе поднялся и прошёлся по кабинету Лазарева.

— Решение принято, — сказал он.

— Надолго? — спросил Тимур Виленович и замер в ожидании ответа.

О стране, название которой не упомянул атташе, ему было кое-что известно. Кубин­ские войска были направлены туда около года назад, чтобы поддержать революцию народов Нигер-Конго. Командировка обещала быть интересной, но организм противился резкой перемене климата и условий труда, — «Ро­мантика хороша для молодых!»

— Это совсем не романтика, — деликатно сказал атташе. — Это наш долг.

— Революция всегда романтична! — сказал Тимур Виленович. Он не заметил, как высказался вслух: — Есть ли герой романтичнее Че Гевары?

— Конечно! Правильно! — воскликнул атташе. — Но, поверьте, Тимур Виленович, от вас вовсе не требуется защищать революцию с оружием в руках! Ваше дело…

— Я знаю своё дело, — сказал Лазарев. — Когда?

— Послезавтра, — атташе зачем-то посмотрел на часы. — Это недолгая командировка! От вас потребуется…

— Гражданское мужество?

— М-да, конечно, — молодой человек улыбнулся. — И не только.

— Я надеюсь, мне дадут инструкции специалисты в медицине?

— Конечно же! Я и пытаюсь это сделать!

— Так, вы?

— Да, да! Майор медицинской службы! — молодой человек выпрямил спину, сдвинув лопатки. — Мы посчитали, что не следует занимать ваше­го времени пустыми разговорами. Поэтому пришёл я.

— Говорите!

— Вам необходимо развернуть на месте госпиталя родильное отделе­ние!

— Госпиталя?

— Там не было раненых с гнойными осложнениями! В госпитале вос­станавливали здоровье кубинские бойцы и советники из СССР. Помещение вполне подходящее.

— Что я должен делать? — Тимур Виленович посмотрел в глаза офи­церу. — Я не оперировал больше пяти лет!

— Этого не требуется. Ваша задача — обеспечить базу. Вы выпиши­те всё необходимое для работы: от дезсредств до хирургического инст­рументария. Когда укомплектуетесь, появится бригада медперсонала. В их числе главный врач отделения. Вы передадите дела и поделитесь опы­том. Вот и всё!

— Когда прибудет эта бригада?

— Максимум, через полтора месяца! — заверил атташе. — Управитесь до сезона дождей. Кстати, ваша супруга может остаться здесь.

— Спасибо! — Тимур Виленович поднялся и от души пожал руку мо­лодому коллеге. — Думаю, смогу справиться с организацией помощи ново­рождённым самостоятельно!

— Мы думаем, вам хватит знаний и опыта! — атташе улыбнулся во весь рот и попрощался.

Тимур Виленович смотрел ему вслед через окно второго этажа. Мо­лодая смена! Всё для них диковинно и в новинку! По глазам было видно, как этот майор завидует старому доктору.

А Тимур Виленович впервые в жизни не хотел увидеть манящий с детства кон­тинент с его жирафами, бегемотами и крокодилами.

К его удивлению, Елена Георгиевна восприняла новость с юношеским задором. Было в её глазах что-то похожее на чувства молодого атташе.

— Разве мы не собирались быть вместе в горе и радости?

— Никогда не верил в предчувствия, но сейчас, стыдно признаться, боюсь этой поездки!

— Мы обросли мхом, сидя на одном месте, только и всего!

Похоже, Лена оказалась права. В Африке она чувствовала себя намного легче. В последние годы жена не могла обходиться без ежедневной дозы таблеток, а тут принимала их по привычке, иногда забывая, безо всяких последствий для здоровья.

— Африка тебе, что рыбе вода! — шутя, говорил Тимур Виленович.

— А может, это моя доископаемая Родина? Далёкие предки передали мне гены адаптации к здешнему климату? — всерьёз спрашивала она.

Тимур Виленович соглашался, он был рад, что здоровье жены улучшилось, но опасался начала сезона дождей.

Задание министерства они выполнили в рекордные сроки. Трудности, которые ожидались, так и не проявили себя. Кубинские товарищи с удо­вольствием помогали, а поставки из Союза не задерживались ни на один день. В результате, за тридцать два дня здание госпиталя было перео­борудовано в перинатальный центр.

Средний медперсонал: акушерки и медсестры уже работали в новом отделении. Помощь врача им почти не требовалась: местные женщины на редкость выносливы. Если в любой стране акушеры-гинекологи настаивали на немедленном прерывании беременности из соображений безопасности жизни женщины, то тут при таких условиях рожали. Рожали и свободно переносили послеродовый период. К удивлению Тимура Виленовича, никто из женщин не стеснялся его, а мужьям не приходило в голову требовать врача женского пола. Возможно, это традиция — все шаманы тут мужчины. Или ходящим нагишом женщинам уже нечего стесняться?

Супруги Лазаревы, что называется, сидели на чемоданах. Возможно, уже завтра они передадут дела прибывшим коллегам и отправятся домой. На ставший родным Остров свободы.

Тимур Виленович посмотрел в кромешную темноту и прошёл внутрь. Необходимо поспать. Может быть, завтра отправляться в путь. Он скинул с ног сланцы и пихнул их под кровать, чтобы не запнуться, если вызовут ночью в отделение.

Тимур Виленович прилёг на краешек тахты, повернулся на бок и поднял руку, чтобы обнять жену. Осторожно, опасаясь разбудить Елену, он опустил руку и вздрогнул — жены на кровати не было!

Лазарев вскочил, включил свет. Елены не было в комнате. Её не было в кухоньке и в ванной. Её не было нигде!

Тимур Виленович посмотрел на часы: без двадцати час. Когда он вышел на террасу, не было десяти. Елена спала. Он посмотрел на окно. Рама не захлопнута! Это похоже на похищение!

Тимур Виленович открыл двери кладовой, достал рацию. Он сообщил охране об исчезновении жены. Они-то должны всё видеть и знать! Уста­новлена сигнализация по периметру родильного отделения и коттеджей его сотрудников. К тому же, дозор имел приборы ночного видения и чут­ких собак!

Но никто из охраны, выделенной ревсоветом республики, ничего не заметил. Они могли только предположить, что жена ушла в отделение, не решив беспокоить мужа.

Считая это предположение бредовым, Лазарев всё же побежал в от­деление. Как ожидал, жену там не нашёл. Не приходила она ночью! В пос­ледний раз её видели вместе с Тимуром Виленовичем, когда супруги ухо­дили в коттедж. Но старшая акушерка видела людей племени Атмумго. Они находились на территории больничного лагеря, но никого не оставили в отделении. Это показалось ей странным. Акушерка сообщила в воинскую часть союзников.

— Когда это было?

— Немногим больше одиннадцати.

Тимур Виленович думал недолго. Именно в это время исчезла его жена. Он тотчас связался со штабом. Трубку поднял Хосе Альварес, ге­нерал союзников.

— Да, я в курсе, — сразу сказал он. — Не волнуйтесь, Тимур Виле­нович! Ваша жена отыщется. И очень скоро.

— Но где её искать? Кто её похитил и зачем?

— Мы выясним, Тимур Виленович! Советую вам оставаться в отде­лении!

— Но я, я не могу сидеть сложа руки! — воскликнул Лазарев. — Я буду участвовать в поисках!

— Если хотите.

— Очень и очень хочу! Пришлите за мной машину!

— Хорошо, Тимур Виленович, машина выезжает!

Через несколько минут Лазарев находился в штабе. За каменной стеной раздавались дикие первобытные крики.

— Что это? — спросил Лазарев, вытирая пот с лица.

— Это люди из караула, — сказал генерал. — Дают показания.

— Их пытают? — присел Лазарев. — Разве они виноваты? Это же люди из ревсовета! При чём тут…

— Доктор Лазарев! — официально обратился генерал к Тимуру Виленовичу. — Я вмешиваюсь в вашу работу? Я хоть раз указал, как лучше обрезать пуповину?

— Нет, — согласился Лазарев.

Крики продолжались. Генерал заёрзал. Судя по всему, что-то не складывалось, что-то шло не так.

— Они не боятся боли! — поделился размышлениями Хосе Альварес. — Нужен другой метод!

Генерал вскочил на ноги и стукнул в двери. Тотчас в кабинет забежал боец. Генерал что-то прошептал ему.

После ухода бойца крики прекратились, вошёл дежурный офицер и доложил:

— Товарищ Лазарева приглашена к вождю Атмумго!

— Это достоверно?

— Похоже, они не чувствуют боли, но больше смерти боятся лишиться губ. Без них невозможно передать дыхание их богу смерти.

— Это лирика! — сказал генерал. — Где нам искать вождя?

Военные о чём-то говорили, но Лазарев не слушал. В голове стучало: «Атмумго!» Жена в гостях у вождя каких-то людоедов!

— Тимур Виленович! — тряхнул его за плечо генерал. — Ваша жена у короля алмазов. Он человек вполне цивилизованный, если можно так сказать. Вероятно, кому-то из царских особ понадобилась медицинская помощь. Советую не волноваться!

— Советские в курсе?

— Нет.

— Почему? Надо немедленно сообщить! — заметался доктор.

— Присядьте! Я понимаю, сейчас вы не сможете трезво оценить поло­жение, заверяю вас: ничего с Еленой не случится! Я лично сейчас пое­ду к алмазному королю!

— А дипломатические каналы?

— Доктор! Что скажут дипломатам рабы вождя?

Лазарев присел на жёсткую скамейку и взялся за голову. Как же это так? Бойцы ревсовета похищают его жену? И это жители дружествен­ной страны, которой мы помогаем изо всех сил! Они делают революцию, продолжая верить в какого-то языческого идола! Может, Елену решили принести в жертву, а генерал лишь успокаивает его?

— Ладно, доктор, поедем вместе! — решил генерал.

Через полчаса они были на полдороге к вождю. Вездеход срезал путь, мчась по слоновой тропе и раздавливая редкие кустарники. Лазарев смот­рел вперёд, отмечая: зонтиковидная акация, молодая пальмочка, одинокий баобаб у обочины. Похоже, животные разбежались, напугавшись яркого цвета фар. Лазарев усмехнулся, надо же, какой ерундой занята голова, когда Елена в опасности! Предательство революционеров из караула не давало повода верить в цивильность вождя Атмумго. Хотелось взять автомат, вбежать в шатёр короля алмазов и покрошить всех в капусту! Навер­ное, генерал понял настрой доктора и сделал так, чтобы в руки Лазаре­ва не попалось никакого оружия. Ни автомата, ни штык-ножа.

Лазарев посмотрел на попутчиков. Офицеры выполняли свою задачу. Их лица были сосредоточенными и жёсткими.

Тимур Виленович спустился в люк машины. Внутри спали солдаты в полном боевом снаряжении.

Когда приедем? На верном ли пути? Может, охранник лагеря соврал? Что-то удивительно быстро кто-то из допрашиваемых дал показания! Один из трёх. Тимура Виленовича пробил озноб от страшной догадки. Нет, не может быть! Если бы одному отрезали губы, позвали бы доктора! Или ему уже не понадобилась медицинская помощь?

Так или иначе, он не мог осуждать товарищей. Они сделали для Ла­зарева гораздо больше, чем было возможно. Сам он, шляпа! И кто застав­лял сидеть на террасе? Окажись он внутри дома, кто бы смел похитить жену? Они бы смели, ответил Лазарев самому себе. Возможно, вместе с ним. Или без него…

Устав от бесплодных размышлений, он попытался высунуться наружу, спросить: «Когда наконец приедем?» — бронемашина резко остановилась. Тимур Виленович стукнулся головой о крышку люка и потерял сознание…

Очнулся он уже утром, возлежа на множестве подушек. Перед гла­зами махали веерами из метровых разноцветных перьев. Старались слуги алмазного короля. Рядом стояло ведро со льдом, в нём плавали бутылки минеральной воды. Лёд плавал округлыми кусками и почему-то не таял.

— Где Елена? — спросил Лазарев по-португальски.

— Не волнуйтесь, пожалуйста! — раздался из-за спины бархатистый голос. — Ваша жена поможет нам и будет вознаграждена!

— Кто говорит со мной?

— Вождь Атмумга!

Вождь вышел из-за спины Лазарева. Это был рослый и мускулистый негр. Вместо набедренной повязки на нём был халат, расшитый золотом. В отвороте широкого воротника блестели крупные алмазы. Вот уж, дейст­вительно, алмазный король! Но ноги его были босыми.

Лазарев улыбнулся.

— Вот и хорошо, что не волнуетесь! — сказал вождь. — Мы не мог­ли предупредить вас, а дело срочное!

Лазарев молчал. Мало ли что в голове у босоногого короля?

— Моя дочь не может разродиться!

Лазарев приподнялся, оперевшись на локти.

— Две ночи она мучается, а всё никак! — развёл вождь руками.

— Почему вы не привезли её в больницу?

Вождь скрестил руки на груди.

— Тогда, почему вы забрали Елену? Акушер-то я!

— У нас есть свой целитель! — ответил вождь, сомкнув веки. — Жен­щина-врач нужна для ребёнка!

— Ваша дочь уже родила?

— Ещё нет. Но у меня будет наследник! Вы и ваша жена получите вознаграждение!

— Как мы сможем помочь ей и ребёнку здесь, вне стен отделения для новорождённых?

— Вы когда-нибудь видели ночное небо?

— Да.

— Столько алмазов имею. Вы получите самые яркие!

— Да, — снова сказал Лазарев. Происходящее не укладывалось в голове. — А если нет? — задал он вопрос самому себе.

— Если не сможете, я отблагодарю за участие! — сказал вождь, будто прочёл мысли Лазарева.

— Как? — не удержался от вопроса Тимур Виленович.

— Мы не дикари! Вы получите по одному камню и будете переправлены в вашу больницу!

Лазарев опустил глаза, чтобы вождь не увидел недоверия и страха. Но Атмумго всё понял.

— Мы не сможем причинить вам вреда, потому что у генерала Хосе Альвареса мой младший брат! Он будет там, пока вы с женой не вернё­тесь, — вождь вгляделся в лицо гостя. Вместо ожидаемой радости он уви­дел ещё большее уныние.

— Если вы не вернётесь через сутки — моему брату отрежут губы!

Лазарев вздрогнул. Если вождь так спокойно говорит о брате, во сколько он ценит жизни чужих врачей?

Атмумго развернулся и пошёл прочь.

— Я могу встать? — спросил Лазарев, глядя на слуг вождя.

— Вы можете делать всё, что посчитаете нужным, — сказал вождь, не оборачиваясь.

— Даже войти к роженице и увидеть свою жену?

— Да! — вождь дёрнул плечами и вышел.

Вскоре Лазарев увидел и жену, и роженицу. Бедная негритянка силь­но страдала от болей. Курения местного шамана, похоже, мало чем помо­гали. Взглянув на пациентку, Тимур Виленович понял: роды через естественные родовые пути невозможны!

Молодая женщина лежала на пуховых перинах в доме, похожем на маленький дворец. Лазарев обратил внимание, что короткие ножки крова­ти были из чистого золота. Такие же были подоконники. Если этот дом строили европейцы, то по проекту самого вождя. В головах роженицы стоял местный тотем с круглыми алмазами вместо глаз. Лицо его было настолько страшным, что любая европейская женщина разродилась бы, только увидев его, в любом сроке беременности, пол был застелен шкурами лео­пардов, на стенах висели яркие картины неведомых художников. На них были изображены какие-то знаки. Наверное, это причиндалы шамана, подумал Лазарев. Но его больше интересовало состояние дочери вождя. Негри­тянке было около пятнадцати лет. По канонам классического акушерства она была юной первородящей. Небольшого роста, с остроконечным овоидом живота — типичное телосложение женщины с узким тазом. Лазарев ос­мотрел роженицу и пришёл к выводу, что головка плода намного крупнее родовых путей.

Родовая деятельность не прекращалась, временами негритянка поста­нывала от боли. Нарастание силы схваток могло привести к раз­рыву матки и смерти от внутреннего кровотечения. О жизни будущего нас­ледника в этом случае не могло быть и речи.

Елена Георгиевна просидела у постели роженицы всю ночь. Она ни на миг не сомкнула глаз. Хотела помочь, но не знала: как это можно сделать в этих условиях.

Шаман выкурил злых духов, но это мало чем помогло. К сожалению, люди вождя говорили на местном наречии. Елена Георгиевна не понимала слов, но смогла уловить основную мысль: они решили привязать женщину за ноги к двум буйволам и погнать животных в противоположные стороны. Если порвёт женщину, то родившийся наследник возьмёт её жизненные силы. Если родится девочка — её бросят под ноги животным, потому что она станет колдуньей! Всё это рассказал ей сам вождь, прекрасно владеющий португальским, официальным языком.

Лазарева пыталась убедить его, что женщина сможет родить самостоя­тельно. Ей нужно только отдохнуть. К счастью, роженица затихла. «Родоразрешение» решили отложить до утра.

А ночью прибыла военная машина с мужем.

Хосе Альварес двумя словами на русском языке убедил короля алма­зов в необходимости вернуть врачей в лагерь.

— А женщина? — спросила генерала Елена Георгиевна. — Он же погиб­нет! И у ребёнка, рождённого таким способом нет никаких шансов!

— Что вы хотите?

— Помочь роженице! Где гарантия, что она не погибнет, оставшись здесь?

— У меня есть гарантия, что советские врачи, супруги Лазаревы в течение суток будут возвращены назад! — ответил ей генерал.

— А женщина? — спросила Лазарева, глядя в глаза генерала. Он так пожал плечами, что Елене Георгиевне расхотелось задавать какие-либо вопросы. Судьба ребёнка и дочери вождя не волновали кубинско­го генерала. Хосе Альварес отвечал за безопасность больничного город­ка и жизни специалистов — других задач у генерала не было.

Лазарева посмотрела в глаза мужу и поняла, что была права в своих предположениях: случай безнадёжный.

— Кесарево сечение? — спросила она, зная ответ.

— Иного выхода нет. Это смертный приговор женщине.

— Тимур! Ты так спокойно говоришь об этом?

— В противном случае — смертный приговор нам.

— Но брат вождя у генерала! Атмумга не посмеет!

— Ему не нужен брат-конкурент, ему нужен наследник, — махнул ру­кой Лазарев. — И если это будет наследница, то… И думать об этом не хочется.

— Мы же их союзники! — глаза Елены Георгиевны расширились.

— Союзники не похищают врачей посреди ночи!

— Я всё поняла! — Елена Георгиевна присела на краешек низкой кровати, где лежала роженица. — Судьбу женщины они решили заранее, поэтому им был нужен только детский врач!

— Вождь человек неглупый, но и мы не лыком шиты! Сумеем убедить его?

— Вряд ли.

— Сумеем! — сказал Тимур Виленович. — Позови вождя! — выкрикнул он в полукруглое окошко, обращаясь к охраннику.

Король тотчас появился.

— Буйвол — вестник смерти! — сказал Лазарев. — Для чего тебе нас­ледник, появившийся на свет от гонцов тёмного мира?

— Так повелели боги!

— Ты слышал их сам? Или так сказал шаман?

— Мне нужен наследник!

— Женщину разорвёт напополам, а ребёнок погибнет!

— Почему?

— Потому что он питается её кровью! Если мать умрёт раньше — ро­дится мёртвый ребёнок!

— Твоя жена оживит его, — уверенно сказал вождь. — Белые умеют это делать, я знаю.

— Да! Умеем! Но оживляем умирающих, а не мёртвых? Как оживить камень?

— Я видел, вы сможете!

— Мёртвого младенца не оживить, потому что у него никогда не было дыхания!

— Тогда я отправлю вас обратно, — сказал вождь, поразмыслив.

— И свою дочь вместе с нами!

— Зачем?

— Мы сделаем так, чтобы и мать, и ребёнок остались живы!

— Разрежете ей живот?

— По-другому никак!

— Но женщина с распоротым брюхом нам не нужна! — заявил вождь.

— А ребёнок? — спросила Елена Георгиевна.

— Ребёнок не узнает, что его мать неполноценна!

— Слушай, вождь! — сказал Лазарев. — Не будем терять времени! Если тебе нужен ребёнок, то немедленно переправь нас в лагерь!

— Вы должны обещать мне, что никто не узнает, как родился ребёнок! А женщину, — он скривил толстые губы, — умертвите!

— Согласен! — сказал Лазарев. Главное, чтобы вождь согласился на операцию, а потом откуда ему знать: умертвили дочь, или нет?

— Резать будете здесь! — Атмумга топнул босой ногой.

— Нам нужны специальные инструменты! — хором сказали супруги.

— Через час вы их получите! — сказал вождь и вышел из дома. Елена Георгиевна испуганно посмотрела на мужа.

— Зачем ты пообещал умертвить роженицу? — спросила она.

— Я не обещал, а только согласился! Мы сумеем после операции убедить его, что косметический шов будет незаметен, и никто никогда не узнает, как наследник появился на свет!

— Но как оперировать в таких условиях?

— А что? — Лазарев осмотрелся, — Тут вполне сносно. Если приказать очистить помещение от всякого хлама — будет чище, чем в полевой опера­ционной! Посмотри, Елена, тут всё из золота! Какой металл благороднее?

— Это очень опасно!

— Гораздо опаснее согласиться на их метод! Тогда за жизнь ребён­ка — шансов никаких! А значит, и наши жизни закончатся!

— Но где он возьмёт инструменты?

— Вот это и я хотел бы знать!

Елена Георгиевна посмотрела на роженицу. Схватки усиливались, времени оставалось в обрез. Наверное, Тимур прав. Но где взять нар­коз?

— Надо составить список необходимого, — сказал Лазарев.

Ни на что ни надеясь, они составили список.

Вошёл вождь. Один. Он решил никого не посвящать в свои планы. Атмумга молча забрал листок и вышел за порог.

Через полтора часа были доставлены все нужные инструменты, меди­каменты и расходные материалы. Лазарев подозревал, что к госпиталю есть другая, короткая дорога, и не ошибся.

Дальнейшее происходило, как в тумане. Как заведённые врачи дела­ли кесарево сечение под местным обезболиванием. Тимур Виленович пос­ледовательно ввёл раствор новокаина в каждый слой брюшной стенки и нервные сплетения матки, разрезал и быстро извлёк ребёнка, передав его супруге.

— Мальчик! — обрадовалась она.

Лазарев не смотрел на новорождённого, он занимался женщиной. Остановил кровотечение, заученными движениями восстановил целостность матки, брюшной стенки. В заключение хирург наложил аккуратненький внутрикожный шов — получилась поперечная складка. Не будет никакого рубца! Лазарев обтёр пот со лба и присел. Такого шва он ещё не нак­ладывал никогда! Можно переквалифицироваться в хирурги-косметологи, усмехнулся Тимур Виленович.

Новорождённый кричал, заявляя миру о своём появлении.

— Нам необходимо забрать вашу дочь! — сказал Тимур Виленович во­шедшему вождю.

— Она мертва?

— Нет.

— Ты не убил её?

— Я врач, а не убийца! — сказал Лазарев, стараясь придать своему голосу как можно больше твёрдости и решимости.

— Ты трус! — сказал вождь и ткнул пальцем в грудь доктора.

— Я врач, — повторил Тимур Виленович.

Вождь молча забрал ребёнка, высоко поднял его над головой и с радостным воплем выскочил из дома.

— Что теперь? — спросила Елена Георгиевна.

— Понятия не имею, — пожал плечами Лазарев.

— Нас не убьют?

— Скорее всего, нет! Ты же справилась — дала вождю живого наследника!

— А ты? — спросила она и поджала губы.

Родильница открыла глаза. На протяжении всей операции она не из­дала ни звука. Лежала, плотно сомкнув рот и зажмурив глаза. Или боль от ножа под местным наркозом была слабее схваток?

— Меня изгонят из племени, — сказала она.

— Не беда! — ободряюще улыбнулся Лазарев. — Ты поедешь с нами! Нужно ещё много уколов, чтобы выжить.

— Мне не нужно выжить.

— Мы увезём тебя в нашу страну! — сказал вдруг Лазарев.

Родильница закрыла глаза и уснула.

Вождь Атмумга вернулся. Алмазный король сунул руку в складки об­ширного халата и вынул дивное колье из трёх бриллиантов с голубиное яйцо. Атмумга ловко накинул его на шею Лазаревой.

— Это подарок! — вождь улыбнулся во весь рот. — А тебе, — он обер­нулся к Лазареву, — ничего!

— Ты отвезёшь нас домой? — спросила Елена Георгиевна.

— Да! После праздничного обеда! — вождь посмотрел на наручные золотые часы. — Уложимся за сутки!

Праздничное застолье было для супругов пыткой перед неизвестно­стью. Лазаревы сидели как на иголках, кусок в горло не шёл. К тому же, оба не страдали тягой к экзотическим блюдам. Жареный мозг обезьян­ки в собственном черепе не вызывал аппетита. Лазаревы ели только лепёш­ки. Опасаясь отравления, они пили одну минеральную воду, собственно­ручно открывая бутылки. Люди племени Атмумги веселились. Особо отли­чался шаман. Он прыгал и кривлялся, запускал в небо петарды собствен­ного изготовления, бегал как заведённый и почти ничего не ел. Лаза­ревы решили, что он исполняет танец смерти, и перепугались за судьбу дочери вождя. К счастью, напрасно.

Вождь и его люди любезно распрощались с вынужденными гостями и повели их за селение. На импровизированных носилках слуги несли дочь вождя.

— Мы отправим вас коротким путём! — пояснил вождь Атмумга. — С вами поедет мой человек!

Дорога к лагерю рекой намного короче, а человек вождя — это его шаман. Лицо, гарантирующее безопасность.

Лазарев крепко пожал руку вождя. Видно, Атмумга — человек слова! Тимур Виленович устыдился, что не доверял королю алмазов, но промол­чал.

Когда все четверо уместились в лодке, шаман взял длинный шест и отчалил. Дружественным криком проводил их вождь Атмумга. Он стоял на высоком берегу и счастливо улыбался.

Теперь всё будет хорошо. Прооперированная наверняка избежит гнойных осложнений — её организм ещё ни разу не имел контакта с антибиотиками. Благодаря своей молодости, она легко перенесёт разлуку с Родиной. Что её возьмут в СССР, Лазарев ни секунды не сомневался. Как не сом­невался в генерале Хосе Альваресе.

— Изумительная отделка! — Лазарев потрогал бриллианты колье Елены. Лучи солнца несколько раз отразились от каждого камня, их поверхность хранила прохладу земных недр.

— В московском музее укажут, что их подарил африканский вождь советским врачам! — мечтательно сказала Елена Георгиевна.

Супруги посмотрели на удаляющуюся фигурку вождя. Их лодка плавно шла по течению, не отходя от берега. Сопровождающий умело вёл судно.

— Всё-таки, милые люди, эти африканцы! Непосредственны, как дети! — сказала Елена Георгиевна. Она посмотрела в воду. — Интересно, тут есть крокодилы?

На её вопрос не ответил никто.

Теряя из виду лодку, вождь высоко поднял копьё с красным платком.

Он подал сигнал.

Шаман понял его и взорвал под собой гранату. Детонация передалась запасу взрывчатки, уложенной на дно лодки, под носилками дочери вождя.

Вождь вскинул руки навстречу столбу пламени, охватившему Кванзу. Он развернулся и зашагал к своему лагерю. Нельзя было терять времени: необходимо успеть уйти за гору, в место недосягаемое для генерала Альвареса.

Глава 16

Начавшийся день Олега Яковлевича ничем не отличался от тысячи других. Ему не приснился поворотный сон, не пригрезилось неожиданного счастья. И проснулся Олег Яковлевич, отнюдь, не знаменитым. Ничего в мире не изменилось от того, что Олег Яковлевич вернул себе настоящую фамилию. Вновь он стал Адамовичем, как и его родной дедушка. Необходимость рядиться под Адамова отпала, вслед за стремительно уходящи­ми коммунистическими временами.

Олег Яковлевич тщательно выбрился и посмотрел на себя в зеркало. Лысина уже захватила большую часть головы, оставив на темени лёгкий пушок.

— Далеко ещё до Ленина! — улыбнулся Олег Яковлевич и вдруг пока­зал язык, синий, как у первоклашки.

— Вот до чего доводят увлечения экзотикой, — недовольно пробур­чал он и провёл по языку ногтем. Безрезультатно: и ноготь не окрасил­ся, и на языке не появилась светлой полоски.

Олег Яковлевич попытался вспомнить: что же такое красящее он про­бовал на вчерашней презентации? Перебрав по памяти все блюда, он так и не вывил причину посинения языка. Когда Адамович чистил зубы, нес­колько раз провёл щёткой по языку, на всякий случай. Посмотрев в зеркало, убедился, что и это не помогло.

Угораздило же его скушать какую-то импортную дрянь! Наверное, от таких фруктов у негров губы синие, подумал Олег Яковлевич. Он рас­строился. Кому охота ходить с чернильно-синим языком? Олег Яковлевич прошёлся по комнате взад-вперёд. Резко зазвонивший телефон заставил его вздрогнуть.

— Алло! — сказал Олег Яковлевич, поморщившись.

— Привет, Олег! — сказал женский голос, Адамович узнал его.

— Здравствуй, Сабина Казимировна, — без энтузиазма поздоровался Олег Яковлевич. Он видел эту женщину единожды, вчера на презентации. Адамович не желал знакомиться ближе — своих дел по горло!

— Олежек! Ты на свой язык смотрел?

— Нет! — соврал Олег Яковлевич, вздрогнув.

— А ты посмотри! Посмотри, давай! — настаивала Сабина.

— Ладно, посмотрю, — вроде бы, не хотя, согласился он. — Вы за этим звоните, Сабина Казимировна?

— Олежа! Почему выкаешь? — возмутилась Сабина. — Мы что, не выпи­ли на брудершафт?

— Извини, — поправился Адамович, смутившись. Когда он пил на брудершафт?

— Ты не переживай! — сказала Сабина так, что собеседник явно почувствовал на своём плече её изящную ладонь. — Выпьешь стакан молока, и всё будет в порядке!

— Я не болею с похмелья.

— Я, вам, Олег Яковлевич, про язык говорю! Синий, синее Чёрного моря!

Олег Яковлевич отложил трубку. Что произошло вчера? Он никогда не напивался до беспамятства! Допустим, Сабина придумала «брудершафт», но как догадалась про синий язык? Сама, что ли, покрасила? За то время, когда их представляли друг другу?

Сабина положила трубку на краешек кресла, продолжая приводить себя в порядок. На столике перед нею лежали предметы дамского туале­та. Чтобы не терять времени, она с утра потревожила Адамовича.

— Сабина!

— Сабина?!

— Я никуда не уходила, Олег Яковлевич! — сказала Сабина таким тоном, от которого Адамович поёжился. Что она из себя представляет? Почему ведёт себя так, будто ходила с ним в один детский садик и дели­ла горшок?

— Извини, — сказал он вслух. — Твой звонок для меня, как снег на голову!

— Рабочие лошадки встают рано! — сказала Сабина. — Не думаю, что четыре утра для нас — глубокая ночь!

— Я совсем не спал, но не могу понять…

— Почему я звоню? — продолжила за него Сабина. — Звоню по делу!

— Нам встретиться?

— В этом нет необходимости! Телефонное право ещё никто не отменял, верно, Олег Яковлевич?

— В общем-то, да.

— Мне нужно, чтобы ты выкупил ТЭЦ в одном из городков области.

— Смысл? — спросил Олег Яковлевич, не утруждая себя ненужными объяснениями, что это невозможно, что частная собственность ещё не легализована — ничего этого Сабине не требовалось.

— Расширение сферы влияния, — сказала Сабина, подводя брови. — Энергетика, тоже неплохая кормушка!

— В принципе, это несложно, — поморщился Олег Яковлевич из-за слова «кормушка». — Но тебе-то, какая выгода?

— Никакой, — беззаботно сказала Сабина, крася губы свободной ру­кой.

— Процент?

— Я, что, похожа на меркантильную старую деву?

— Вовсе нет, извини, — как-то сник Олег Яковлевич. Он не призна­вал бесплатного сыра.

— Правильно! Но, только на половину!

— На деву, но не на старую! — сориентировался Олег Яковлевич.

— Спасибо, — душевно поблагодарила Сабина. — До свидания!

— Стоп! — как ошпаренный закричал Адамович. — Не надо прощаться!

— Назови город, Сабина!

Сабина продиктовала адрес и положила трубку.

Олег Яковлевич знал этот город и его ТЭЦ. Оборудование там было ещё новое, мощности хватало на половину района. Дело перспективное. Но почему это предложила Сабина? К чему бы это?

Он освежил в памяти образ Сабины. Как она появилась: эффектно и дерзко! В шокирующем мужчин платье. Безо всяких эротичес­ких бретелек и разрезиков, платье как бы вросло в кожу Сабины, в то же время, не было обтягивающим! Наряд Сабины так занял внимание Адамовича, что он не мог вспомнить её лица. В памяти не отложилось ни цвета её волос, ни глаз. Только платиновые серёжки с вкраплёнными брил­лиантами. Очень, очень эффектная женщина! Адамович поинтересовался насчёт неё.

Оказалось, Сабина Казимировна — автор научно-популярной книжон­ки, на презентацию которой, он вовсе не собирался идти. Если бы не встреча с очень нужными людьми.

Олег Яковлевич стоял в сторонке, поджидая, когда его пригласят к разговору, а Сабина свободно порхала по залу, общаясь мимоходом с малодоступными личностями. С людьми власть имущими. Может, поэтому она такая целеустремлённая, бесстрашная, задиристая и непосредственная? Олег Яковлевич был поражён автором бестолковой макулатурки, но и только, Никаких чувств Сабина не вызвала. Да и стар он для чувств-то.

Сам теперь не понимал, почему так взволновался после её звонка? Предложение Сабины настораживало. Олег Яковлевич силился представить себя на её месте, но не получалось. Как только начинал мыслить, как это могла бы делать Сабина, так перед глазами стояла она: в необычном платье, с баснословно дорогими серёжками!

И всё-таки, решил он, должен быть у Сабины какой-то интерес! В том, что за ней стоят очень высокие люди, он не сомневался. С другой стороны, если бы они хотели — предложили тогда сами, без посредников. Женщина, цена одной серёжки которой больше двух таких ТЭЦ, не может делать предложения безо всякой выгоды для себя.

Олег Яковлевич посмотрел на телефон. Рядом стояла фотография, где он в полном одиночестве позирует на фоне Нотр дам де Пари. Счастливый и довольный. Права Сабина, телефон — мощный рычаг власти! Пожалуй, в нашей стране, телефонное право бессмертно!

Олег Яковлевич колебался. Он посмотрел в окно. Занималась заря. Но не красоты природы волновали его в этот час, надо было решить: Брать ТЭЦ или не брать — почти гамлетовский вопрос! Сырья в стране предостаточно, а рынка сбы­та нет. Какой смысл производить то, что нельзя продать?

Олег Яковлевич прокрутил в голове цепочку классической формулы: деньги — большие деньги, вскочил и хлопнул себя по лбу. Какие промыслы без энергетики?!

— Вот же как! — воскликнул он, потирая ладони. — И почему я думал только о дымящихся трубах?

Олег Яковлевич подошёл к настенному телефонному аппарату сталин­ских времён, сорвал трубку с рычага и немедленно распорядился.

По дороге на службу, с заднего сиденья чёрной полированной «чай­ки» он осматривал тротуары. Там разворачивались горе-бизнесмены. Кро­ме сочувствия их измученные лица ничего не вызывали. Много ли прибыли с кооперативных шмоток? А вот, поди ж ты, считают себя деловыми людьми! Сейчас торгуют кустарными малокачественными поделками, завт­ра — понавезут импортной дряни! Олег Яковлевич ясно представил стадионы, заваленные китайским и турецким хламом.

— Вначале в горком? — спросил шофёр, оглянувшись.

— Туда! — кивнул Олег Яковлевич. Предстояла встреча с будущим президентом. Адамович уже толкнул маховик, осталось только следить за его работой.

Загоревшись новым планом, Олег Яковлевич о Сабине не забыл.

— Я хочу знать, что собой представляет эта женщина! — сказал он по телефону знакомому сотруднику компетентных органов.

Через два часа Олег Яковлевич кое-что узнал. Он немедленно свя­зался с Сабиной Казимировной и в самых возвышенных тонах поблагодарил её за утренний звонок, пообещав быть всегда в её распоряжении.

— Молоко — лучшее средство от чернильного языка! — сказал он напоследок. — Должен буду, Сабина Казимировна!

— Мы все перед Родиной в вечном долгу! — сказала Сабина и положи­ла трубку.

Так и этак крутил в голове Адамович её слова. То ли шутит, то ли издевается? Смеётся или намекает?

Ничего, скоро придёт то время, когда он сможет по-барски отблаго­дарить эту экстравагантную женщину!

Глава 17

— Наш интернациональный долг перед братским народом Афганистана выполнен! — заявил с высокой трибуны командир части, обращаясь к мотострелковому полку. Строй был далеко от него. Смешков и хмыканий он не услышал. — Теперь наша задача: передислоцироваться в Советский союз. Возвращаемся на Родину, товарищи!

Полковой оркестр сыграл «Прощание славянки», сол­даты разошлись по расположениям: доделывать недоделки, как выразился старший прапорщик Кузнецов, или просто Кузя.

Предстояло вычистить до блеска полы, отдраить умывальники и уни­тазы, покрасить постриженные газоны, заодно почистить оружие и подго­товить боевую технику к длительному маршу. Первейшей задачей, разумеется, являлось наведение порядка. Нужно сдать афганским товарищам образцово-показательные казармы, не ударить лицом в грязь, так сказать.

— И дембелям за скребки! — закончил наставления Кузя. В заднем ряду строя произошло волнение.

— Где это видано, чтобы дембеля на пол падали? — высказался боец в отутюженной форме: от панамки до голенищ вычищенных до ослепления ботинок.

— Много болтаешь, старшина! — выкрикнул прапорщик и добавил: — А слабо тебе, мобилизовать дембелей?

— Ты меня на слабо не бери! — вскинул чёрный чуб старшина. — Са­ми справимся!

— Знаю я, как вы сами справляетесь! А ну-ка, дембеля, кругом!

Произвольно стоявшая кучка дембелей с чопорностью щёлк­нула каблуками. Прапорщик усмехнулся. Пацаны! Сейчас бегом заскочат в казарму, натопчут пол на ЦП, а ночью подымут молодняк и заставят отскабливать!

— Стоять! — рявкнул Кузя.

Дембеля тормознули у входа и недоумённо оглянулись.

— А-атставить скребки! — скомандовал Кузя. — Всем в парк!

— Разрешите бегом? — спросил старшина.

— Разрешаю ползком! По-пластунски! — с деланной злостью выкрик­нул прапорщик.

Дембеля упали навзничь с намерением проползти по всему плацу.

— Хорошо дурачиться! — сказал Кузя. — Вставайте! Тебе, Ухарь, не к лицу лицом в асфальт!

Когда прапорщик назвал старшину по боевой кличке, дембель под­нялся. Лицо его стало серьёзным. Так Кузя звал его только в бою, а сколько раз они спасали жизнь друг другу за время службы!

— И чтоб техника была подготовлена от и до! Иначе, старшина, партбилет оставишь здесь!

— Ясно! — ответил старшина и вытянулся в струнку. — Есть, товарищ старший прапорщик!

— Выполняйте!

Солдаты пошли в парк. Конечно, ни о каком строе речи быть не могло. Что за игры в солдатиков, когда пора уже быть дома.

Старший прапорщик смотрел им вслед. Какой с них спрос? Машины давно готовы к маршу, а казарму вылижут молодые.

Дембеля добрались до парка, уселись на бордюр у ангаров с бое­вой техникой, закурили.

— Ещё далеко до гражданки! — сказал вдруг старшина.

— Это как? — спросил Кудря.

— А вот так! Сперва придём на новое место, затем обустроимся. Только после этого отпустят домой.

— Ерунда! — заявил Кудря. — Молодые у нас есть, что ещё? Приказ был?

— А ты знаешь, как в Союзе служат? Не знаешь! Вот оно!

Разговор зашёл о службе в Союзе. Оказалось, что двое из компании переписывались с друзьями, тащившими службу на Дальнем востоке. Там ещё дембелем не пахло, ещё снег не сошёл. И вообще, предстоял дембельский аккорд: работа в авральные сроки, после чего — домой, первой же отправкой. Молодых там ещё не привезли, поэтому дембеля по сей день оставались дедами.

— Думаешь, нас припашут на дембельский аккорд? — спросил у стар­шины боец с тонкими усиками.

— Думаю не думаю, а всякое может быть.

— Пацаны! О чём мы говорим? Нам бы выбраться отсюда! Желательно, своим ходом, — сказал самый крупный дембель, указав красноречивым взгля­дом в небо, вслед улетающему «Чёрному тюльпану».

— Раньше паникёров расстреливали на месте! — вскочил на ноги старшина. — Нашёл о чём думать!

— Ухарь, тебе лишь бы повоевать! — сказал солдат, не двигаясь с места. — А ведь домой пора!

— Ладно, не злись, Мишка! Скоро, очень скоро увидишь свою бабу! Поговорили о бабах, ресторанах, прочих прелестях гражданки. Ухарь больше молчал и думал, почему никому не пришло в голову: «Зачем уходим»? Мало ещё «духов»? Или все они под контролем государственной власти?

— Как думаете, — спросил он, — что тут будет, когда мы уйдём?

— А ничё! — сказал усатый. — Они так и не научатся ссать стоя! И перережут друг другу глотки!

Ухарь промолчал. Пацаны пустили по кругу косячок. План оказался тяжёлым: прибило на думки, что называется. Никто не разговаривал, тем более не смеялся.

Раздался взрыв у ограды парка. Солдаты лениво повернули головы.

— Опять ишачок забрался, — сказал старшина. Солдаты молча кивну­ли. Такое бывало с каждым из них. Стоишь в карауле, идёт ишак. Честь честью, гружёный. Хлеб везёт в кишлак, что ещё? Заблудился ослик и притопал к расположению части. Но, согласно приказу, прошиваешь его очередью из Калашникова, да и все дела. Ишачок падает и взрывается.

К вечеру «план» отпустил. Сходили на ужин — последнюю пайку в ДРА. Завтра ужин будет в поле, уже на своей территории. А там, хоть аккорд, хоть нет, а до дома рукой подать!

После ужина уборка казарм продолжалась. Дембеля высыпали во дво­рик, уселись в беседку и завели гражданские разговоры.

— Куда Мишка исчез? — спросил боец с тонкими усиками.

— В свой БТР полез!

— Зачем?

— Валет, ты с луны свалился? Проверяет, не пропало ли чего?

Солдаты захохотали. Мишка набрал тут импортной техники: магнито­фон, фотоаппарат, даже видеокамеру — всё натуральное, японское. Теперь трясётся: как бы чего не вышло! Если командование спалит? А в корпусе двухкассетника доллары: не пуп царап — статья!

— То-то он за жизнь испугался! Жаль, шмотки пропадут!

— Ты что, Валет! Дурак что ли? У него же сын дома!

— Это ещё неизвестно, его сын-то? Не соседа?

— Чем болтать, Валет, сходи-ка в казарму, пошли в парк парочку молодых! Пусть проверят, не уснул ли там Мишка? — сказал Ухарь, пре­кратив смешки.

Сослуживцы постоянно подтрунивали над Мишкой. Мало того, что он был самым здоровым, но ещё и двадцатисемилетним солдатом с сыном первоклассником.

— Может, в армии останемся, а? — Ухарь подмигнул друзьям. Не зная, смеяться или отвечать всерьёз, товарищи примолкли.

— А то на гражданке учиться надо! — загнул палец старшина. — Ра­ботать! — загнул второй палец. — Жениться!

— Точно! — поддержал его Валет. — На гражданке никакой радости в жизни! Учиться, работать! Сидеть! — он разогнул пальцы и сложил решётку перед глазами.

— Ха-ха-ха! — через распахнутые окна в казарму доносились взры­вы смеха. Молодой дневальный, смотрел на дембелей, не скрывая завис­ти. Молодцы! Герои! А спросят его: «Что делал в Афгане?» — и ответить будет нечего. Полы отскребал да унитазы бритвенным лезвием скоблил?

Повоевал, называется. Хорошо, старшина оказался земляком, взял к себе в расчёт. Хоть пулемёт научил разбирать, и пострелять дал. Здорово, когда ночью возьмёшь диск трассирующих, да как влепишь в небо! Кра­сота! Такого в Союзе уже не будет. Там, говорят, каждый патрон на учёте.

— Рота! Строиться! — скомандовал старший прапорщик.

Все побросали скребки, тряпки, газеты, зубные щётки, старые подшивы и разорванные на ленточки полотенца — подручные средства для уборки казармы. Дембеля, как водится, ухом не повели, продолжая сидеть в беседке.

— Дневальный! — крикнул Кузя. — Ко мне!

Молодой выполнил команду бегом.

— Рядовой Шилов! — доложился он.

— Сбегай-ка, Шилов, во двор и приведи сюда отсутствующих в строю! Скажи, я приказал!

— Есть! — по Уставу ответил Шилов и выскочил из казармы.

По дороге к беседке он заметно убавил шаг. В его голову не прихо­дило, как привести дембелей строем? За это можно здорово схлопотать, и не только по ушам! Месяц назад, когда его направили на службу в ог­раниченный контингент, Шилов радовался, как и другие призывники. Мол, на войне дедовщины не бывает! Как они ошибались! А теперь, из-за ка­кого-то козла в министерстве, ему никогда не стать дедом на войне! Понурив голову, дневальный перешагнул порог беседки.

— Шило? Кто-то разрешил курить? — спросил Ухарь.

— Никак нет, товарищ старшина! Я это…

— Чего, это?

— Строиться, — еле выдавил из себя дневальный.

— Поротно? — спросил его Валет, поглядев на Ухаря, как тот отреагирует? Земляки же!

Ухарь нахмурился. Валет опустил руку, так и не врезав по шее обнаглевшему салаге.

— Или повзводно? — спросил он.

— Старший прапорщик сказал.

— Кузя?

— Ну.

— Ты чё, запряг нас? — разозлился Мишка, вернувшийся из парка. — Чё нукаешь-то?

— Хватит! — сказал старшина, как отрезал. — Что сказал товарищ старший прапорщик Кузнецов?

— Он, — дневальный попытался сглотнуть пересохшим горлом. — Он сказал так: «Приведи отсутствующих в строю»!

— Как? Ха-ха! — рассмеялся Ухарь, а за ним все дембеля. Улыбнулся и дневальный, сообразив, что бить не будут.

— Ты, в какой школе русский учил? — спросил Ухарь.

— В сто сорок пятой, товарищ старшина!

— Это на проспекте Дебилов! — пояснил Ухарь товарищам. Услышав повторный грохот смеха, старший прапорщик скомандовал: — Вольно! — и решил проверить, что творится в беседке? Дембеля совсем на него плюют, или как? Расхлябались, понимаешь!

Он вышел на крыльцо и встал, как вкопанный. Под командованием дневального к нему шёл строй дембелей! Солдаты печатали шаг и пели «Катюшу».

— Эх, хохмачи! — только и сказал Кузя.

Поутру, не завтракая, полк вышел на марш. Рота старшего прапорщика Кузнецова замыкала колонну. Разведроте было приказано прикрывать отход! Приказы не обсуждаются — Кузя пожал плечами и расположил роту в арьергарде.

Предстояло несколько часов изнурительного пути с перерывом на обед в поле. Сухпай выдали с запасом, минёры проверили путь — никаких осложнений не предвиделось. Боевых действий от воинствующих моджахе­дов никто не ожидал. Кому, как не им, выгоден вывод советских войск?

— Прапорщик Кузнецов! — вызвали Кузю по рации во время обеда. — Ваша задача — отстать от основной колонны на полчаса!

— Обеспечить прикрытие?

— Это обычная страховка!

— Есть! — сказал Кузя и отключил связь. Он знал, что такое «обыч­ная страховка» в условиях отхода основных сил.

— Ребята! — не по-уставному обратился он к строю разведроты. — Через четыре часа мы пересечём границу Советского союза!

Кузя всегда говорил без наигранного пафоса и рисовки, за что и был любим бойцами.

— Прошу быть внимательными и готовыми к любым неожиданностям! Основная колонна следует по равнине, наша задача — охранять выход из ущелья. Это несложно, но расслабляться нельзя!

Больше он ничего не сообщил. Дембеля поняли. Молодые втихомолку сетовали на задержку в пути: по приходу — всем отдых, а им опять па­хать до полуночи! Технику обслужи, походное имущество сдай, в наряд заступи! И всё это из-за долбаного ущелья, охранять которое не имеет смысла! Чего тут торчать, когда вся часть идёт в обход по ровному? Но вслух не высказался никто, даже между собой.

— Ухарь, ко мне! — скомандовал старший прапорщик. Старшина понял, опасность где-то рядом. У Кузи особый нюх на неприятности. Ухарь бегом выполнил приказ.

Они обсудили возможные действия моджахедов. После краткого воен­ного совета старшина расположил солдат в выгодной позиции. Так, чтобы прикрыть выход из ущелья, и не подставиться.

Ухарь занял место в Мишкином БТРе и распорядился собрать в него всю имеющуюся взрывчатку.

— Если что, машина на воздух? — спросил Мишка, глядя в глаза старшины.

— Прорвёмся! — сказал старшина. — Ничего взрывать не придётся!

— А если заминировать ущелье, а? Как, старшина, нормально? — спросил Мишка.

— Мысль неплохая, но успеем ли?

— Успеть-то, успеем, — вклинился в разговор Кузя. — Но на кой? Чтобы мирные люди подорвались?

— Товарищ прапорщик, тут нет мирных людей!

— Эх, Мишка! За такие слова недолго под трибунал угодить! — за­метил Ухарь.

— Может, он и прав, — отвлечённо сказал Кузя, стряхивая пепел под ноги.

Старший прапорщик курил и соображал: если их оставили в прикры­тие, наверняка есть информация о готовящемся нападении на колонну. Часть вышла из расположения на четыре часа раньше запланированного времени, вот как!

Он раздавил окурок о щебень. Всё стало ясным: кто-то из своих стукнул. Основная колонна должна пройти к границе расстояние, недося­гаемое ПТУРСам. Зачем тогда здесь торчит разведрота?

— Какого хрена! — выругался Кузя вслух и оглянулся. Бойцы разош­лись по позициям. Никто его не услышал. Тогда прапорщик продолжил: — Кому нужно это геройство! Неужели нельзя было всей частью выйти ещё на полчаса раньше? Или, или? — он замолчал. Страшная догадка едва не сор­валась с языка. Кто-то, сидя высоко, решил его руками убрать людей Чёрного Абдуллы! Старший прапорщик свистнул, вызвав Ухаря.

— Надо минировать ущелье! — сказал он.

— А люди? — повторил слова прапорщика Ухарь.

— Людям сообщим потом, — ответил Кузя не очень-то уверенно.

— Кто сообщит, если мы уйдём?

— Да какая нам разница?! На то есть дипломатические каналы! Ми­нируем!

Прапорщик распорядился обложить ущелье взрывчаткой, на границе ближней трети от выхода. Оставив для этой работы взвод, с остальными бойцами Кузя поднялся на горы: с обеих сторон от ущелья.

По его задумке бойцы должны заминировать ущелье и присоединиться к основной группе. Когда истечёт положенное время, начать отход вслед за уходящей частью. На всё про всё оставалось чуть больше часа.

Расположив бойцов на вершине, Кузя спустился на дно ущелья.

— Чего копаемся? — спросил он у старшины.

— А вот чего! — зло ответил Ухарь. — Мины-то, противотанковые! Какой идиот комплектовал разведроту?

— М-да, — протянул прапорщик. — А взрывчатка?

— Мало!

— Хватит хоть одну линию заблокировать?

— А кой его знает, товарищ старший прапорщик! Я приказал ставить то, что есть.

— Думаешь, они на тяжёлой технике попадут в ущелье? — спросил Кузя и понял, что говорит ерунду. Но выхода-то не было: или минировать, или нет. Он махнул рукой, делайте!

— Осталось двадцать минут, — сказал Ухарь.

— До чего? — не понял Кузя.

— До нашего отхода!

— Плохо.

— Почему?

— А потому что до сих пор ребята сверху никого не засекли! Потому что за три часа не раздалось ни единого выстрела! Потому что штаб полка не отдаёт никакого приказа! Много всякого «потому что»!

— Работа закончена! — отрапортовали бойцы, минировавшие ущелье.

Одновременно сверху подали условный сигнал: кто-то появился в ущелье!

— Всем занять боевую! — скомандовал прапорщик.

Бойцы замерли, сжав в руках автоматы. Сквозь мушку прицела, до рези в глазах, просматривали они ущелье. Ожидание затянулось.

— Они что, ползком лезут? — спросил сам себя Ухарь.

— Не то, не то! — сообразил Кузя. — Они не спешат, потому что считают, что тут стоит часть, обедает. Вот что!

— Встретим духов по законам их гостеприимства!

— Как только они войдут в ущелье, пацаны сверху закидают их гра­натами, а мы постреляем, как мух! — сказал Мишка.

— Надо заканчивать уже! — сказал Валет. — Домой хочется больше, чем сношаться!

— Хватит болтать! Шило, готовь пулемёт! — сказал Ухарь.

Бойцы расположились в выгодной позиции, перекрыв выход из ущелья. На горе — основные силы роты. Постреляют взбирающихся, как в тире.

Кузя подбросил камушек и прижался к земле. В полной тишине все услышали мягкий стук. И не выстрела в ответ!

Сверху просигналили, что означало: вся группа вошла в ущелье. Почему не слышно разрывов гранат?

— Ухарь! — сказал прапорщик. — Давай, наверх! Разберись, в чём задержка?

— Товарищ старший прапорщик! Мне лучше остаться здесь! Я знаю, где противотанковые мины!

— Да, — согласился Кузя. Надо будет взорвать цепочку мин, распо­ложения которых он не знал. Лучшего командира, чем Ухарь, внизу не будет.

— Давайте, заканчивайте тут! — сказал прапорщик. — Домой пойдёте первой же отправкой!

Он бесшумно исчез в густых кустах «зелёнки».

— По моей команде, сразу «огонь»! Чтоб ни один не замешкался! — предупредил Ухарь. — Мишка! Дуй в свой БТР! Будь готов в любой момент сорваться с места!

— Валет! Бери на прицел детонаторы! — продолжал командовать стар­шина.

Валет приготовился. По приказу он взорвёт цепь противотанковых мин. Для этого нужно дать короткую очередь по ориентиру, вон под тот валун блином!

Ухарь посмотрел на часы. Кузя уже наверху, а гранаты не взрывают­ся! Кто же там, в глубине ущелья?

Ответом на немой вопрос старшины появились люди.

— Твою мать! — выкрикнул Валет. — Дехкане!

Сразу стало ясно, почему сверху не открыли огонь. И почему так медленно идут люди в ущелье. Запряжённые вместо волов, женщины тащат две больших арбы, крытые серыми дерюгами. Позади каждой повозки по паре бородатых мужчин в страшных лохмотьях.

Странники остановились на заминированной площадке.

— Что теперь? — спросил Валет.

— Поторчим положенное время и снимем осаду! — ответил Ухарь.

— Так, пускать их или нет?

— Похоже, они сами не собираются идти.

И точно, женщины уселись перед арбой. Мужики, как водится на Вос­токе, завалились в тележки. Они устали.

— Вот падла! — вдруг выругался Валет.

— Что там?

— Дети! Какой-то бачёнок уселся у камня с детонаторами!

— Точно, сидит! — Ухарь вгляделся в лицо пацанёнка. — Вот, сво­лочь!

— Чё?

— Да ничё! Это тот самый бачёнок, который сообщил нам о Петьке! Я его по шраму узнал!

Валет дёрнулся. Он хорошо помнил, как этот бачёнок прибежал в часть и сообщил: «Заберите своего на базаре!» Как они сорвались, как вбежали в кишлак с автоматами наизготовку, как забрали большой мешок с Петькой: руки и ноги отдельно, языка нет, а на груди и спине глубо­ко вырезанные звёзды. А до дембеля Петьке оставалось полтора месяца! В кого было стрелять в мирном кишлаке? В кого стрелять теперь?

Из ущелья донеслись звуки движущихся повозок. Прибыла ещё такая же компания.

— Время! Пора уходить! — напомнил старшине Валет.

— Подожди-подожди, что-то мне не нравится! — сказал Ухарь, вгля­дываясь в лица путешественников. В их стане произошло какое-то шеве­ление. Мужики залегли под дерюги. Замёрзли?

Наверху раздались выстрелы. Никто из афганцев в ущелье не пострадал. По-видимому, бой завязался там. Со скалы кто-то упал.

— Шурави! Шурави! — закричали женщины.

Шило поднял голову. Валет шлёпнул его по макушке и получил пулю в левое предплечье.

Солдаты смотрели наверх. Валет потерял цель. Сперва перед кам­нем сидел бачёнок, теперь там лежали крупные мешки, похоже, набитые песком.

— Нас вычислили! — испуганно сказал Валет, повернув голову к старшине. А старшины рядом не было.

Валет посмотрел на афганцев. По спине пробежал ручеёк пота: из-под дерюг арбы выскочили душманы с ПТУРСами. Женщины поднялись во весь рост, перекрыв сектор обстрела. Первая ракета «земля-земля» пролетела кверху, вырвав из скалы приличный кусок.

Валет уложил автомат на раненую руку и сдавил спусковой крючок, он выпускал очередь за очередью в белые тугие мешки, но до детонаторов не добивал.

— Врассыпную! — услышал он крик Ухаря с БТРа.

Старшина поехал в ущелье. Валет подстрелил душмана с ракетой наизготовку, затем потерял сознание, прибитый взрывной волной…

Четыре месяца спустя, выписываясь из госпиталя, Валет узнал подроб­ности боя.

— Духи вынули автоматы и начали долбить по нам. Ухарь приказал разбежаться в стороны, а сам, выпихнув Мишку из машины, поехал в ущелье, прямо в толпу. Конечно же, раздавил детонаторы.

— Его нашли? — спросил Валет Кузю.

Старший прапорщик покачал головой.

— Сколько наших?

— Четверо, — ответил Кузя. — И раненых десять.

— А Шило?

— Рядовой Шилов сейчас в наряде по столовой. Мишка дома. Да и тебе пора. Вот, получи военный билет! — Кузя положил на прикроватную тумбочку красную корку, новёхонькую и незапачканную. За время службы Валет ни разу не держал в руках военный билет. Увидел один раз, когда выдали, и второй раз только теперь, после дембеля. Он взял документ в руки.

— Ладно, живи за всех погибших! — попрощался Кузя и ушёл.

Точно так же говорил Валет Сабине Казимировне, сообщив ей о гибе­ли сына, Героя Советского союза посмертно.

— Надо жить за всех погибших! Надо жить за всех погибших! — поч­ти выкрикивал он, склонившись над женщиной, упавшей в обморок. Валет не знал, как привести её в чувство, сидел рядом, держал в руке тонкое запястье и всё повторял слова старшего прапорщика Кузнецова…

Глава 18

Георгий Тимурович любил ночные дежурства. Никакой суеты и суто­локи — тишина и порядок во всём. В госпитале никому не приходило в голову тыкать лейтенанта Лазарева в операционную рану носом, стремясь доказать его неумение. Здесь всё было проще и строже одновременно. В первую очередь лейтенанту подсовывали, конечно же, самых безнадёж­ных больных. Зато никогда не настаивали на вызове «старших товарищей» оперируй сам, плюхайся, как можешь, после ответишь, если что не так!

Самое главное, никто не бил по рукам. Если Георгий не знал, как произвести операционный приём, хирург, стоящий рядом, брал его руку и показывал. Молча и ненавязчиво. Со стороны казалось: старший колле­га помогает кое-что подержать оперирующему хирургу. Операционной мед­сестре никогда не приходило в голову, что Лазарев делает что-то не так. Майоры и подполковники медицинской службы благодарили его по хо­ду операции, в конце её — Лазарев как главный оперирующий благодарил их, своих ассистентов.

Разборы полётов в госпитале проводились на внутренних врачебных конференциях, как и в клинической больнице, но гораздо жёстче. Если кто-нибудь делал глупость, ему так и говорили об этом, не ссылаясь на высокое мнение и запылившиеся монографии отечественных учёных.

Лазареву нравилась работа в госпитале. Свободы давали много, но и спрашивали строго. Он не боялся ответить за промахи, а промазывал редко и по мелочам.

Госпиталь принимал парней из российской армии, в основном с тя­жёлыми ранениями. Их доставляли самолёты и вертолёты, зачастую прямо с поля боя. Пришлось лейтенанту Лазареву освоить военно-полевую хирур­гию с самых азов до элементов «высшей математики»: от скользящих огне­стрельных ранений до нейрохирургии черепа.

В одно из ночных дежурств позвонил Слава, поделился новостями и полюбопытствовал, почему Георгий не приходит?

— У меня здесь практики выше горла! — сказал ему Георгий.

— И все полостные?

— Известно, прыщиками не занимаемся!

— Жаль.

— Жаль, что не занимаемся?

— Да нет! Жаль, что ты ушёл от нас. Сейчас Главный поменялся. Взяли курс на платные услуги, скоро будем зарабатывать!

— Я уже это слышал. По-моему, по телевизору? «Обогащайтесь!»

— Во-во! Обогащаться будем! Представляешь, сколько стоит обычная операция при аппендиците? Представляешь, наш труд нисколько не ценит­ся!

— Ладно тебе, — отмахнулся Георгий. — Сейчас начнёшь опять про Запад!

— Нет! Теперь у нас Запад будет! — Слава помнил, как уговорил Георгия подать заявление в инофирму по кадрам. Это было полгода назад.

Слава узнал адрес фирмы из объявления, висевшего на дверях медицинской академии, когда пришёл туда за учебником латинского языка. В то время Главный решил блистать латинскими выражениями, пришлось освежить в памяти язык древних римлян. Увидев приглашение, Слава заго­релся новой идеей и заразил ею Георгия. Они написали заявления, на удивление скоро получили анкеты. Заполнили их, указав свои оценки не только в институте, но и в школе.

Как раз тогда Лазарев получил первую зарплату в госпитале, одну четверть в виде пайка и форменного обмундирования — вещевым довольст­вием. Получилось чуть меньше, чем в клинической больнице, но больше, чем в поликлинике. Слава так умело разрисовал перспективы, что Геор­гий согласился попытать счастья за границей.

Анкеты соискателей светлого будущего в гниющем капитализме не вернули, что дало друзьям надежду. Они выбрали США — самую демократич­ную и богатую страну. К чему мелочиться?

Повезло. Из посольства США им прислали образец теста на знание английского языка. За свой английский они беспокоились меньше всего. Друзьям не пришло в голову ознакомиться с примерными вопросами и пра­вильными вариантами ответов.

Когда они попали в тёмную комнату для сдачи экзамена ТОУФЕЛ и надели большие наушники, поняли, как это серьёзно.

Кроме двоих хирургов в мягких креслах сидели ещё десять человек. Каждый мечтал попасть в Америку: шестеро программистов, четверо млад­ших научных сотрудников из НИИ фундаментальных исследований. Оба док­тора подумали: «И кому отдадут предпочтение меркантильные американ­цы?»

Экзаменатор спросил у каждого: «Устраивает ли его обстановка, не мешает ли что-нибудь?» Разговор шёл на английском. Георгий со Славой решили, что это начало экзамена и постарались побольше наговорить на плёнку. А потом инструктор сказал, что эти разговоры никак не влияют на результат тестирования. После этого он начал задавать вопросы. Каж­дый, экзаменуемый выбирал вариант правильного ответа.

Друзья легко справились с первой тридцаткой вопросов, затем нача­лись обещанные сложности. Мало того, что требовалось понять, о чём их спрашивает механический голос, нужно правильно ответить.

Откуда двум молодым врачам было знать о десятом президенте США? О правильной дате присоединения к Новой Англии каких-то штатов, коли­чество которых следовало угадать и выбрать их названия из дюжины пе­речисленных?

Инструктор предупреждал, что сложные вопросы можно пропускать. Ребята так и сделали, но получилось так, что они не ответили на те вопросы, которые отмечались самым высоким баллом.

В итоге, по результатам теста для иностранцев, желающих работать в США, им смогли предложить место в школе для глухонемых детей при условии, что оба выучат английскую азбуку невербального общения.

Друзья долго хохотали над своей наивностью. Почему-то им вспом­нилось, что программисты держали в руках электронные машинки, а науч­ные сотрудники заглядывали в какие-то блокнотики. Тогда как обоим док­торам запретили оставить при себе даже шариковые ручки!

— По Сеньке и шапка! — сделал вывод Слава.

Георгий согласился, что бессмысленно пытаться выпрыгнуть из своей шкуры. Больше разговора об эмиграции у них не было.

Сейчас Георгий не то чтобы не хотел вернуться в клинику, он не мог этого сделать. С того самого дня, как попал в ещё советскую армию, он стал человеком военнообязанным, связанным присягой и воинским дол­гом, то есть кадровым офицером. Он так и сказал другу.

— Как знаешь, — сказал Слава. — А то, смотри, пока есть время!

Георгий положил трубку. Подумал. Зачем ему клиника, если коман­дование предложило защитить кандидатскую? Он готовил труд о заживлении послеоперационных ран, а ему предложили тему: «Регенерация мышечной ткани». Темы перекликались.

— Тебе повезло, — сказал начмед. — В последние годы столько прак­тического материала! Это раньше собирали по крупицам: Вьетнам, Еги­пет, Ангола и так далее. Теперь воюют на нашей территории. Как начали с «Южного Таджикистана», так остановиться не могут.

Георгий достал свою работу. Сколько раз он читал этот текст? Не сосчитать! Требования военно-полевой хирургии строже и проще: писать коротко и понятно!

Предстояло выкинуть вычурные фразы, которые придумывал с таким трудом, Георгий принялся безжалостно вычёркивать целиком абзацы водянистого парамедицинского текста. Увлёкся так, что отработав четверть текста, ужаснулся: их необходимых ста двадцати страниц может остаться не больше восьмидесяти! Но не вычёркивать он уже не мог, вошёл в ритм, поймал смысл.

Научные изыскания прервал звонок из приёмника. Вызвали к умираю­щему.

— Георгий Тимурович, — оправдывалась медсестра. — Он ветеран Аф­ганистана! Мы не имеем права не принять его!

Голос её вибрировал. Вот-вот сорвётся в крик и плач.

— Муж? — спросил Георгий.

— Любовник! — выкрикнула медсестра.

— Ладно, — хирург качнул головой. — В операционную!

Лазарев догадался, что больной не муж и не любовник медсестре. Расширенные зрачки её выражали не дежурный страх за умирающего, а животный ужас за собственную жизнь.

Георгий не ошибся. Пока больному проводили реанимационные меро­приятия, хирурга вызвали к телефону. Грубый мужской голос с деланной вежливостью осведомился об имени-отчестве дежурного доктора и пообе­щал сделать ему такую же дырку в голове, если он не спасёт раненого друга.

Лазарев ничего не ответил. Угрозы врачам в последнее время стали частыми. Внутренне он уже давно был готов к этому. Братва не могла попасть на территорию воинского госпиталя, ограничиваясь общением по телефону. Каково же хирургам гражданских больниц? Вот и зарабатывай деньги, Славка!

Пациент в сознание не приходил. Жизнь если не оставила его сов­сем, то находилась очень-очень далеко. У мужчины была скальпированная рана. Если бы сотрудники «скорой» не обработали её, можно было с уверен­ностью сказать: «Голова всмятку».

Лазарев вошёл в операционную.

— Живой?

— Живой! Только крепко поддатый, — заметил анестезиолог. — Бу­дут трудности с наркозом.

— У него внутренний наркоз! — сказала операционная сестра.

— Помощь не нужна? — спросил анестезиолог у Лазарева. Он часто ассистировал в экстренных случаях.

Георгий встретился взглядом с коллегой и прочёл в его глазах: «Пациент безнадёжный. Нам оно надо?»

— Справлюсь, — ответил Георгий. — Можно начинать? — спросил он, прикасаясь к голове больного пинцетом.

— Можно! — разрешил анестезиолог, глядя в монитор.

Лазарев натянул кожу головы больного. Сосудистый пучок жив, прирастёт без проблем. Только тощий шрам останется на темени.

И лицо не пострадало. Кроме ссадин и кровоподтёков ничего.

Основание черепа, похоже, не задето. Интересно, что произошло? Состояние больного никак не соответствует тяжести раны! Это же насколь­ко надо быть пьяным, чтобы из-за того, что содрало кожу с головы, уйти в кому?

Что-то тут не так. Лазарев вывернул кожу головы больного и осмот­рел её изнутри. Нашёл! Аккуратная маленькая дырочка в области малого родничка. Георгий попросил направить свет на место сращения костей черепа. В области сращения затылочного и теменного шва торчал крохот­ный обломок металлической спицы или иглы.

— Грамотные люди постарались! — сказал анестезиолог, посмотрев на череп больного.

Судя по наклону, железный штырь вошёл в мозг от затылка к нижней челюсти.

— Расширяемся? — спросил анестезиолог, подразумевая трепанацию черепа.

— Не будем, — сказал Лазарев. Георгий принял решение: зацепить обломок и одномоментно вытянуть наружу инородное тело.

Анестезиолог пожал плечами и отвернулся к экрану монитора.

Лазарев отслоил надкостницу вокруг обломка спицы. Кончик метал­лического штыря стал на три миллиметра длиннее. Теперь нужно уцепить его так, чтобы щипцы не сорвались и вытянуть по ходу раневого канала, не отклоняясь ни на миллиметр, чтобы не разворотить мозг пациента. Необходимо рассчитать силу так, чтобы сделать это за один момент и, в то же время, не очень резко, чтобы не повредить капилляры мозга.

Лазарев уцепил кончик инородного тела. Если бы можно было подёргать за него! Но после таких проб, штырь разрушит внутри мозга то, что не разрушил до операции.

Надо тянуть. Или не надо? Перецепиться ещё раз? Или, действи­тельно, трепанировать череп, а затем свободно убрать этот отломок? Глаза хирурга залило потом.

— Дёргай! — подбодрил анестезиолог. — Так и так, парень уйдёт!

Георгий разозлился, почему уйдёт? Он никому не разрешал уходить!

Георгий вдохнул и одним движением вытянул штырь из головы пациента.

Это была цельная игла для акупунктуры такой длины, что пронзила мозг пациента насквозь.

Георгий инстинктивно отпрянул, но из раны не появилось ни капель­ки крови. Осталось зашить кожу головы.

Анестезиолог улыбался. В момент извлечения инородного тела орга­низм пациента не отреагировал шоковой реакцией.

— Очнётся? — спросил Георгий, уходя из операционной.

— Завтра! — заверил анестезиолог.

Но больной не очнулся. Ни завтра, ни послезавтра. Начмед вызвал хирурга Лазарева.

— Вынул спицу из головы? — спросил он после приветствия.

— Да. Только это не спица, а игла для акупунктуры с отломанной пружиной.

— Я видел, — сказал начмед. — Милиции доложили?

— Вряд ли, — Лазарев знал: в госпитале свои правила.

— Тебе звонили, угрожали?

— Нет, — автоматически ответил Георгий. Он уже забыл о дурацком звонке.

— Что скажешь на это? — начмед нажал кнопку в столе. Из мини динамика донеслось:

— Слушай ты, хирург Лазарев! Если братана на ноги не поставишь, считай, такая же дыра в башке тебе обеспечена!

— Это обычная реакция обычного пьяного! — сказал Лазарев.

— Как думаешь, больной придёт в себя?

— Думаю, да.

— Ладно. Свободен, товарищ лейтенант!

Лазарев вышел из кабинета, так и не поняв, для чего его вызывал начмед.

Георгий прошёл в палату интенсивной терапии. Больной лежал без сознания. Голова повязана, в подключичной вене катетер. Капает систе­ма. Монитор указывает нормальное сердцебиение. Работает аппарат искус­ственного дыхания. Что ж, состояние больного соответствует тяжести оперативного вмешательства при тяжёлой травме мозга.

— Через двое суток отключим систему жизнеобеспечения, — сказал анестезиолог.

Георгий кивнул. Если пациент не придёт в себя, соберётся конси­лиум и примет решение об отключении системы жизнеобеспечения тела с погибшим моз­гом.

— Командование рекомендует тебе и мне не покидать территорию госпиталя, почему?

— Звонил какой-то мужик, очень огорчался за здоровье братана. Перед самой операцией.

— Больше он не звонил?

— Да он давно протрезвел!

— М-да, — протянул анестезиолог, — паршивенько.

— Почему? — не понял Лазарев.

— У тебя есть дети? — вопросом на вопрос ответил коллега.

— Думаешь, всё так серьёзно?

— Слышал об афганской группировке?

— Союз ветеранов?

— Союз! Только бандитский! Обычные ветераны живут обычной жизнью, а эти озлобленные волчата занялись криминальным промыслом.

— Банда что ли?

— Думаешь, в наше время не может быть банды? Ещё как может! Ско­ро вся Москва будет поделена разными бандами! Как в Чикаго, начнут стрелять средь бела дня.

Лазарев промолчал. Вечером он пошёл домой. И ничего с ним не случилось. Старый анестезиолог переборщил со своими прогнозами. Геор­гий видел ребят, прошедших Афган. Что-то не совсем в порядке у них с психикой, напьются — плачут и почему-то обязательно набьют кому-ни­будь рожу. Трезвые они вполне приличные люди: вежливые и очень серьёз­ные. Ну, какие из них бандиты?

В дверь позвонили. Георгий вздрогнул. Стараясь не создавать, шу­ма, он прокрался в кухню, взял молоточек для отбивания котлет. Потом прошёл к двери и посмотрел в глазок.

Прямо на него уставился молодой пацан с едва пробивающимися уса­ми, открыто глядящий на мир, как с чёрно-белой фотографии.

— Что нужно? — спросил Георгий, не открывая.

— Лазарев тут живёт?

— Это я.

— Надо поговорить.

— С кем?

— Прочитай на корке!

— Шилов Анатолий Иванович, я такого не знаю! — Георгий догадался: звонил именно этот Шилов.

— Я вас знаю! Лазарев Георгий Тимурович, военный хирург. Мне нужно узнать, что случилось с Валетом!

— С кем?

— Который умер в вашем госпитале.

— Он жив.

— Да?! — Георгию показалось, что пацан за дверью подпрыгнул от радости. — Расскажи!

— Заходи, Шилов! — пригласил гостя Георгий. Это, всего лишь, пацан! Какая тут банда?

— Можно, просто, Шило! — сказал вошедший, переминаясь с ноги на ногу. Георгий протянул руку первым, положив молоточек на тумбочку для обуви.

— Проходи в комнату, присаживайся!

Шило вошёл в зал и уселся в кресло. Глаза его горели. От нетер­пения он ёрзал ногами, но ждал, пока хозяин заговорит первым.

— Ты зачем звонил? — спросил Георгий.

— Извини! Это в состоянии аффекта!

Георгий насторожился. Странно услышать латинское слово от пацана чуть больше двадцати лет. Если он не медик, что само собой исключает­ся, значит, сидел. Потому что юристом он быть не мог. Корку, что пока­зывал в дверной глазок, он предъявил на пороге. Это военный билет. Демобилизовался парень чуть больше года назад. И когда бы успел отси­деть? Георгий улыбнулся.

— Точно! В состоянии аффекта! — повторил Шило. — Он, понимаешь, жизнь мне спас! Там, за рекой, я был молодым, а он дембелем! Я не думал увидеть его здесь, он же призывался с Ростова! А тут, случайно попался и в таком состоянии! В беспомощном состоянии, понимаешь? Я ничего не мог сделать!

— Он жив. Пока.

— Значит, может умереть?

— Может, — не скрывая, ответил Георгий. — У тебя спирт есть?

— Нет.

— Жаль! Я бы выпил. Понимаешь, такое состояние у меня.

— Понимаю.

— Но сделать ничего не могу, да?

— Что могу, делаю!

— У него хоть мозги целые? — спросил Шило, глядя в глаза докто­ру.

— Да, — сразу ответил Георгий, не отрывая взгляда. Странные зрач­ки у этого парня: в центре сине-зелёных глаз чёрные живые точки. Они то сжимаются, то расширяются — в такт биению сердца. Похоже на состояние аффекта.

— Расскажи! — потребовал гость.

Лазарев коротко рассказал о травме и возможном механизме её на­несения. Когда Георгий сказал об игле для акупунктуры, гость едва не подпрыгнул с места.

— Ты знал? — спросил Лазарев.

— О чём?

— Об этой игле?

— Неужели нет ничего выпить? Игла отравлена?

— Если отравлена — шансов никаких! — Георгий развёл руками.

— Я понимаю, — сказал Шило, поднялся и направился к выходу.

— А понимаешь, что тебя ищут?

— Меня?! — вздрогнул Шилов. — Кто?

— Менты!

— Ах, эти, — расслабился Шило. — А зачем?

— Твой разговор попал на плёнку! Оказывается, в госпитале все телефонные звонки записываются.

— Ладно, — махнул рукой Шило. — Я могу зайти к нему?

— Почему ты назвал его Валетом, а не тузом?

— Это его армейская кличка. Нашего прапорщика звали Кузей! — Шило улыбнулся своим, по-видимому, приятным воспоминаниям.

— А тебя, Шило! — сказал Георгий.

— Ага! А спеца по иглоукалыванию — Чёрный Абдулла!

— Узбек?

— Душман! — Шило едва удержался, чтобы не сплюнуть сквозь зубы.

— Ты думаешь, это его работа?

— А как думал бы ты? Ухарь ворвался в толпу и взорвал их всех! Может, там родственники Чёрного Абдуллы были? Может, он не рассчитывал, что шурави откроют огонь по дехканам? Если бы не Ухарь, сожгли бы нас напалмом и догнали отходящую часть!

— Что за Ухарь?

— Наш старшина. Мой земляк. Ты его должен знать!

Георгий не знал, что сказать. Почему он должен знать какого-то сорвиголову?

— Его матушка в медицинском работает!

— В каком медицинском?

— Не знаю. Он говорил, трупов режет! — сказал Шило, обуваясь.

— Сабина Казимировна? — спросил Георгий. Других женщин на кафед­ре патанатомии не было.

— Точно! Я всё забывал её имя-отчество. Я был другого призыва, они не разговаривали со мной, как с равным. Она, поди, не знает, что сын погиб.

— Вот оно как, — сказал Георгий. До чего же круглая земля! Ему бы не пришло в голову, что у Сабины Казимировны мог быть взрослый сын. Сабинка казалась студентам женщиной, неспособной кого-то родить.

— Приходи завтра, после обхода! Позвонишь из «приёмника» мне, тебя пропустят.

— А ты не сдашь меня ментам?

— Боишься?

— Ментов? — скривил губы Шило.

— Чёрного Абдуллу!

— Нет, — сказал Шило, обернувшись. Он казался спокойным и зло сосредоточенным.

— До завтра! — попрощался Георгий и закрыл двери.

Проводив неожиданного гостя, Георгий тотчас позвонил Сабине Казимировне. Трубку взял какой-то мужчина.

— Жорж!

— Да! — ответил Георгий.

— Алло?

— Да! Это я! С кем разговариваю?

— Сперва ты представься!

— Я же сказал, да! Это я, Жорж!

— От, хохма! Тёзка что ли?

— Мне бы Сабину Казимировну!

— Её нет, но я всё передам! Оставь свой номер телефона, она обя­зательно перезвонит!

— Хорошо, — Георгий продиктовал свой домашний и служебный номер. Разговаривать со словоохотливым тёзкой не хотелось.

— Так, передать-то что?

— Передай, что у меня есть известия, — Георгий споткнулся, что же передать?

— Известия по работе?

— По восемьдесят девятому году! — сообразил Георгий.

— Понял, тёзка! — абонент положил трубку.

Георгий застыл в недоумении. У Сабины муж? Но был же у неё сын! Нет, этот слишком молод для Сабины! У неё мог быть мужем человек солид­ный, умудрённый дипломат, но не человек, панибратски разговаривающий с незнаком­цем. Этот даже не спросил фамилию, записал телефоны и положил трубку! После этого разговора Георгий ходил по квартире, не останавливаясь. Если Шило прав, то Сабине Казимировне грозит опасность. Чёрный Абдулла ищет виновников в смерти его родственников, что он сделает с матерью Ухаря?

Надо как-то предупредить её и рассказать наконец о гибели её сына! Шило забыл имя-отчество матери Ухаря, поэтому не рассказал Сабине ничего. Необходимо встретиться с Сабиной Казимировной! Но как ей сказать всё это? Георгий привык держать дистанцию с начальством общаться только по делу — вежливо и тактично, но не подобострастно и фамильярно.

Сабина позвонила через двадцать минут. Она помнила Лазарева и обратилась к нему по имени-отчеству.

— Звонил какой-то мужик, представился Жоржем. Кажется, у него кто-то умер! — сообщил ей Егор.

— Почему ты так решил?

— Сабина! Я не первый год живу на свете! По его голосу было понят­но, что хочет сказать о покойнике!

Сабина ничего не спросила — от Жоржа в последнее время можно ожи­дать любых прогнозов. Человек менялся на её глазах. Сабина не воспи­тывала Жоржа, не учила жить, он понимал всё сам. Уже больше года Жорж не называл консьержа холопом и не уходил ночевать к Митричу, когда они ссорились по пустякам.

— Поедешь одна? — спросил Егор.

— Да.

— Ясно, — Егор пожелал счастливого пути и ушёл в свою комнату.

Там его ожидала мрачная женщина с душой наизнанку — патологическая анатомия.

Когда Сабина захлопнула за собой двери, Егор закончил изучение заданной темы. По обыкновению он стал листать учебник, любопытствуя, что ему предстоит изучать? Через несколько страниц Егор увидел серд­це, замурованное в плотный жировой мешок. Вспомнился вступительный экзамен. Надо ж такому случиться, попались вопросы именно про серд­це и соцветие метёлки! Ещё было строение ланцетника и понятие о био­логической эволюции. Только эти вопросы Егор успел прочесть перед экза­меном! Егор начинал привыкать к удаче, но ему не верилось в абсолютное везение. К тому же, он забыл: откуда начинается большой круг кровооб­ращения. Из правого предсердия к левому желудочку, или наоборот?

И тут повезло. Прямо перед ним сидела вчерашняя десятиклашка в очках с толстыми линзами. Она отвечала по билету. Почему-то на похожий вопрос.

— Опишите большой круг кровообращения! — попросила её экзаменаторша.

Девица без запинки ответила, рассказав вопрос билета Егора.

Задача облегчилась, Егор отвечал без запинки. На соцветии его прервали:

— Достаточно, переходите к следующему вопросу!

Егор дал определение эволюции.

— Отлично! — заключила экзамёнаторша, приятная женщина пенсион­ного возраста. — Поздравляю вас с поступлением!

Она протянула руку. Егор принял её сухонькую ладонь и учтиво по­жал. Тогда ему не пришло в голову: откуда эта женщина знает, что ему нужно сдать всего один экзамен «на отлично»? Не интересовало Егора это и теперь.

Третий год студент Нерослов грыз гранит науки. На первых порах было очень тяжело: в медакадемии к каждому занятию задают столько, сколько проходишь в школе за полгода! Это только подумать: «со стр. семь до стр. сто девять!» Дома помогала Сабина. Она умела рассказать о непонятном на примерах: сердце — насос, сосуды — реки, нервы — дороги. При таком подходе к анатомии становилось ясно: что куда впадает и чем питается. Первые два года обучения Егор пахал, как проклятый.

— Научишься читать только когда будешь знать все буквы! — гово­рила Сабина, настаивая на зубрёжке анатомических и физиологических терминов.

Порою пухла голова, но кое-что в ней оставалось. Егор узнал че­ловека на клеточном уровне, осталось изучить механизмы воздействия на организм всех известных факторов.

Любой клинический предмет суживает общие медицинские знания, фокусируя их на конкретной патологии. Чтобы разобрать механизм развития инфаркта, Егор не изучал новые понятия, он выделял самое главное из уже известного.

Егор не считал себя отличником, он был им только на бумаге. Сту­дент Нерослов знал, что многого он не усвоил так, как этого требовали преподаватели. На экзаменах Егору попадались сплошь лёгкие вопросы, а экзаменаторы — доброжелательные и улыбчивые, милые люди.

Егор освоился в квартире Сабины, теперь он не тыкался как слепой кутёнок во все двери подряд, а знал, где и что находится. Для начала Егор перебрал хвалёную западную сантехнику в ванной комнате. Сливной бачок работал через раз и постоянно шипел, гоняя без толку ржавую воду. Чудо-смеситель был подсоединён к отечественным трубам без под­гонки: при включенном кране стыки подтекали и кряхтели. Егор недоуме­вал, на кой толк термодатчик, указывающий температуру воды в душе, если эта вода стекает по блестящему кафелю на зеркальный пол?

Всё же поработал сантехником, думал Егор, ремонтируя ванную. Как и собирался.

Сабина Казимировна устроила его старшим лаборантом на врачебную должность в НИИ при медицинской академии. Это требовало от Егора во­время приходить за зарплатой и перенимать навыки административно-руко­водящей работы.

— Так надо! — сказала Сабина, и Егор верил ей.

Вопрос с квартирой родителей урегулировался сам собой. Сабина помогла приватизировать её на льготных условиях: в течение недели, безо всяких затрат. Тёща затаилась, от жены не поступало никаких известий. Поначалу Егор сильно скучал по детям. Он послал дочерям по­сылку с куклами Барби, как обещал когда-то сам себе, но никакого от­вета не получил. Сообразив, что в тёщином доме никто не рад его появ­лению, Егор на время оставил попытки увидеть детей.

Отношения с Сабиной были ему непонятны. На людях Егор был студентом Нерословым, дома — Жоржем, который мог поступать по-свое­му в любой ситуации.

Кто же он для Сабины Казимировны? Егор задумался. Сожитель, лю­бовник? Или необходимый фон для преуспевающей женщины?

Приходя в институт исключительно за знаниями, Егор не замечал гаденьких ухмылок однокурсников, сопровождающих его успехи в учёбе.

Друзей у него не было. Кто-то открыто завидовал, кто-то втихушку шеп­тался за его спиной.

Егор поймал себя на том, что сидит перед раскрытой книгой и би­тых полчаса думает об одном и том же: куда и зачем ушла Сабина?

Позвонил незнакомый тёзка и взволнованным голосом попросил поз­вать Сабину Казимировну. Она тотчас уехала к нему. Кто же он? Студент, или? Или что? Егор улыбнулся. Если бы у Сабины был кто-нибудь, разве бы она стала скрывать? Такова Сабина Казимировна! Может, это кто-то из её прошлой жизни? Более значимый, чем Егор?

Он посмотрел на себя в зеркало, не сдержался, показал язык. Что он вообще может значить для Сабины?

Они выезжали из дому и встречались с разными нужными людьми: надутыми и холёными мужиками. После второй-третьей рюмки они станови­лись своими в доску и находили общий язык с Егором. Оказывается, всё у них, как у обычных людей: и на горшок они ходят, бывает, и зубы не чистят. Случайно встретившись после вечеринки, ни один новоявленный знакомый не радовался Егору, не подавал ему руки, ограничиваясь скупым кивком. Да и он не набивался в друзья!

Почему Сабина сразу перезвонила, услышав от Егора про восемьде­сят девятый? Что было в этом году?

Марья тогда подвихнула ногу и сидела дома на больничном. Он сам ходил по магазинам и покупал продукты. Что не приносил домой, всё было неправильно. И картошка проросшая, и лук не горький, и рис серый! Егор вздохнул, как давно это было, вроде бы, и не с ним. Интересно, то была настоящая жизнь или только подготовка к ней?

И всё же, чем знаменательна эта дата? Москвичи мыслят масштабно. Если где в мире катаклизм — штормит Манежную! Егор почувствовал, что приблизился к разгадке. Осталось вспомнить, что глобального произошло четыре года назад.

Как что? Он вскочил со стула. Вывод войск из Афгана!

— Егор Андреевич, разрешите? — спросила домработница, держа в руке ведро с водой и тряпку.

— Пожалуйста! — Егор вышел из кабинета. Домработница приходила по пятницам: убирала-чистила. Егор скоро понял, что кухарка и домработница, по сути — разные люди. Ещё был шофёр, но Сабину не устраивала его медлительность. Работал он только по ночам, после вечеринок.

Егор вышел на лоджию. Поёжился. В этом году осень обманчива, как весна. То холод собачий, то летняя духота. Он закурил, обернувшись батистовым халатом, присел на мягкий пуфик.

В первый вечер у Сабины тут сидел Митрич и что-то лепетал. А потом его назвали корректо­ром, но Митрич этого уже не слышал. Он преспокойно дрых на софе у окна. И сколь потом Егор не пытал его, что это за профессия, Митрич упорно отмалчивался. Как Зоя Космодемьянская!

Егор посмотрел на часы. Уже больше часа, как Сабина уехала к звонившему. Обещала позвонить через полчаса, если что-то случилось. Если, действительно, тёзка говорил о покойнике. Сабина молчит, значит, ничего необычного. Или наоборот?

Надо было ехать вместе, чтоб потом не сидеть и не страдать! Егор сплюнул, в мраморную пепельницу. Навалилась же тоска!

Он собрался и поехал к Митричу. Впереди выходные, можно расслабить­ся.

Сабина Казимировна сидела в квартире Георгия и внимательно слу­шала. Она впервые узнала подробности смерти своего сына. Ей говорили, что он погиб смертью храбрых, но как? По-разному можно, быть храбрым: не бояться смерти или наоборот, бояться оказаться трусом. Это разные вещи. Сабина всегда была уверена, что её сын не боится ничего! Он в армию ушёл, считай, добровольцем! В армию идти уже непристижно и даже унизительно. А в то время, пожалуй, последние из призывников думали по-старинке: кто не был в армии, тот неполноценный.

Слушая о последнем подвиге сына, Сабина поджала губы. Она не теряла сознания, как тогда, впервые услышав о гибели сына, не плака­ла она и сейчас. Сабина пожалела бедного Валета. Надо же, эхо войны достало парня!

— Думаю, Сабина Казимировна, это опасно и для вас, — вполголоса сказал Георгий, ожидая бурной реакции.

— Возможно, — согласилась Сабина Казимировна. — Но и для вас, дорогой Георгий!

— Почему? — опешил Лазарев.

— Откуда нам знать, что означает этот дикий ритуал? — Сабина щёлкнула пальцами. — Может, это имело какой-то скрытый смысл? А ты разрушил их шаманский культ!

— Если не я, был бы другой хирург, — неуверенно сказал он.

— И он полез бы в мозг агонирующего? — Сабина спросила, зная ответ. — Ты не можешь сказать: как прошла игла, какие структуры мозга повредила?

Георгий задумался. Он представил себе череп Валета и иглу в нём. Как же он вытянул иглу? Под каким углом?

— А ты нарисуй схемку! — подсказала Сабина. Георгий нарисовал, как смог. Сабина всмотрелась.

— Если бы он хотел убить, то воткнул бы иглу в продолговатый мозг. А тут, судя по всему, не задета ни одна жизненно-важная структура!

— Что это может значить?

— Что угодно! Может, по их поверью, в этом месте проходит какой-нибудь канал жизненной энергии?

— Возможно, — нехотя согласился Лазарев. Он всегда считал нетра­диционную медицину прибежищем шарлатанов.

— Дело в том, — заключила Сабина, откладывая рисунок, — что Ва­лета должны похоронить с этой иглой в голове! А он выживет!

— Не думаю.

— А зря! Было очень много таких ранений! — Сабина на память рас­сказала их из собственной практики.

— Очнувшийся Валет нам расскажет, кто его ранил! Был ли это Чёрный Абдулла?

— Если успеет.

— На территорию госпиталя не может проникнуть ни один человек! На это нужно специальное разрешение!

— Ты сам веришь в то, что говоришь? — Сабина опустила уголки губ.

Георгий вздрогнул.

— Страшно умирать? — вдруг спросила его Сабина.

— Смерть — это естественный процесс! — сказал Георгий, как учи­ла Сабина Казимировна.

— Это в общем смысле, когда она на языке, а не под кожей!

— Сабина Казимировна! Неужели всё так серьезно?

— В нынешние времена возможно всё! Что мы знаем о планах моджа­хедов? Что если они собираются захватить весь мир?

— Как Гитлер?

— Не смешно, Георгий Андреевич! — сказала Сабина и зажмурилась. Как она сказала? Андреевич — это Егор!

— Я не смеюсь, — сказал Лазарев, не поправив бывшую учительни­цу. — Но это уже политика!

— Георгий Тимурович! Неужели ты считаешь, что обычные люди вне большой политики? Кстати, ты куда вложил свой ваучер?

— Пока в книжную полку.

— Молодец! А теперь, продай его! Через месяц за него не дадут и копейки!

— А вложить?

— Ты уже вложил в полку, теперь переложи на деньги! Вот мой совет!

— Ладно, — Георгий почесал в затылке. Он не понимал, при чём тут ваучер?

— Мы не можем быть вне политики! Даже смерть голодных детей Афри­ки, так или иначе, отражается на нас!

— Я понял! Погиб какой-то пацанёнок в Афгане, а теперь мы в опас­ности, — Георгий объединил себя с Сабиной Казимировной

— Ещё ничего не ясно! — Сабина поднялась с кресла. — Я скоро выясню и сообщу тебе!

Она попрощалась. Георгий проводил Сабину Казимировну до машины.

— А ты куда направился?

— На дежурство.

— Я подвезу! — сказала Сабина так, что отказываться непри­лично.

Георгий сел на переднее кресло и промолчал всю дорогу, слушая радио. Молчала и Сабина. Она соображала, кому звонить первому?

Высадив Георгия, Сабина помчалась к Митричу. Надо забрать Егора, решила она. Что Жорж у Митрича сомнений не было. Жорж прозрачен, как витрина. Наверное, таким и должен быть настоящий мужчина — джентльмен из провинции!

У Митрича не горел свет. И никто не откликнулся на её стук. Саби­на вернулась в машину, позвонила домой по мобильному телефону.

— Смольный! — сказал автоответчик голосом Егора. Сабина в серд­цах бросила трубку на заднее сиденье.

Где же они? На пути к квартире Сабины или в ближайшей забегалов­ке? Сабина решила, что все её звонки знающим людям про неведомого Чёрного Абдуллу не так важны, как разговор с Жоржем. Она подчинялась собственной ин­туиции: нужен ей Жорж прямо сейчас, и всё тут! Сабина даже топнула по полу. Кузов машины покачнулся — в окне Митрича загорелся свет.

— Включила! — крикнула Сабина и выскочила из машины.

Она пробралась к двери и в последний момент отдёрнула руку от кнопки звонка. Изнутри доносились какие-то звуки. Пользуясь темнотой в подъезде, Сабина прижалась ухом к самой крупной замочной скважине, не опасаясь, что случайные соседи увидят её за таким занятием.

Что там творился? Похоже на мычание. Успели упиться?

Сабина затаила дыхание и стала различать звуки. Больше похожи на стоны! Скорее всего, Митрич отрубился, а Жорж забавляется с какой-нибудь студенточкой! Сабина сжала кулаки. Первым её желанием было: «Вышибить двери!»

Стоны стали явственнее. Повезло же какой-то дурочке — нарвалась на Жоржа! Сабина не могла больше слушать, она выскочила во двор, подогнала машину, преградив путь из подъезда. Давайте, голубки, заканчивайте! Я вас встречу по-царски!

Несколько минут она сидела, ждала. Никто не спешил выходить. Всё равно, Жорж до утра появится! Чего ему не хватает? Сабина уронила голову на руль и разрыдалась. Да, она слишком стара для молодого жеребца! Слишком, в этом всё дело. И почему она решила, что имеет пра­ва на Жоржа? Придёт на ночь, и этому надо радоваться, как это делают женщины в её положении.

Сабина подняла голову, посмотрела на окно квартиры Митрича. Зачем там свет? Жорж не страдает извращениями! Там происходит что-то другое. Что-то ужасное! Сабина взяла сотовый и набрала номер хорошо знакомого мента.

Пусть она ошибается, думала Сабина, пусть у Митрича нет никакого криминала, кроме полупостельной сцены — появление милиции оправдано. Никто не открывает двери! Может, там убивают?

Сабина побледнела. Она чувствовала, она знала, что недалека от истины!

Глава 19

С непривычки Александр зажмурился от яркого света прожектора. Через силу улыбнулся. За это приглашение на съёмку переда­чи ему пришлось выложить довольно-таки кругленькую сумму. За такие день­ги Александр мог приобрести подержанную «Волгу»! Но Софи сумела убедить мужа, что его появление на экранах окупится сторицей. Александр, конеч­но, не хотел иметь сотню подержанных «волг», но согласился.

— Вы Александр? — спросила его длинноногая девице в короткой юбочке. Не смотря на удушливую атмосферу в студии, на ней были надеты колгот­ки телесного цвета. Наверняка, последний писк моды, подумал Александр.

— Да! — ответил он девице. — Мне назначено на девять ноль-ноль!

Девушка улыбнулась, показав крупные зубы. Кончики резцов были окра­шены малиновой губной помадой, настолько её челюсти выдавались вперёд.

Девица плавно взмахнула рукой, пригласив гостя студии следовать за нею. По дороге она наклонилась над журнальным столиком, подбирая какую-то мелочь: не то ручку, не то карандаш. При этом её юбчонка задралась, показав ягодицы. Александр остановился. Он отметил, что плавок под колготами нет, а складка между ягодицей и ляжкой напоминает перетяжку на свиной колбасе. Александр поморщился. Он не любил свинину. Девица гра­циозно распрямила спину и поплыла по узкому коридору. Вскоре она оста­новилась у двери с оторванной табличкой.

— Входите! — улыбнулась девица, пропуская Александра. Он прошёл за порог.

— Вы явились? — спросил его бородатый тип с крупной серьгой в ухе. Вместо камня на ней был вкраплён позолоченный кукиш.

— Как было предложено, — сказал Александр. Бесцеремонность молодо­го человека не понравилась ему. От подобного типа можно ожидать любой пакости, решил Дромадер.

Молодой человек, одетый в джинсовый костюм на голое тело, не пред­ложил сесть, хотя в комнатушке было полно стульев. Наоборот, хозяин кабинета закинул ноги на стол, показав Александру грязные подошвы.

— Вы подписали контракт?

— Если это можно так назвать, — сказал Александр.

— Называйте, как хотите! — бородач громко зевнул. — Итак, запла­чено за пять минут эфирного времени. Ваша тема, насколько я понял, астрономия?

— Астрология, с вашего позволения.

— Это очень актуально! — усмехнулся молодой нахал. Александр сделал шаг в сторону, чтобы увидеть лицо хозяина кабинета, а не его ядовито-жёлтые подошвы. Бородач как будто угадал намере­ние гостя и надел чёрные очки.

— Ваш текст, мягко говоря, не соответствует тематике передачи!

— Тогда распрощаемся! — Александр развернулся к выходу. Его никто не задерживал. Дромадер брезгливо отворил двери локтем, вышел и отряхнулся, как от пыли.

— Вам нужен эфир или нет? — выкрикнул в коридор молодой человек.

— От вас? От вас мне ничего не нужно!

— Погодите! У меня есть кое-какие вопросы!

— Задайте их телезрителям!

— Постойте, пожалуйста! — девица подхватила Александра за локоток. — Вы же заплатили деньги!

— Вы хотите их вернуть?

— Так дела не делаются! — заметил молодой человек, подняв квер­ху указательный палец.

— У меня с вами нет никаких дел! — сказал Александр и развернул­ся к выходу.

— Ваша речь запланирована передачей! Между прочим, в договоре, подписанном вами, есть обязательства с вашей стороны! Если по вашей вине мы сорвем передачу — вы уплатите неустойку!

— Сколько?

— В десять раз больше, чем заплатили за выход в эфир.

Александр улыбнулся в ответ. Такой наглости он ещё не видывал!

— И это не шутки! — молодой нахал тряхнул какими-то бумагами.

— Что вы хотите? — устало спросил Александр.

— Не надо так презрительно смотреть! Мы люди творческие!

— Если я заплатил мало, так и скажите!

— Вы уплатили по нормативу! — чеканно произнёс бородач, упирая на слово «норматив». — Мы оказываем вам услугу, а вы изволите воро­тить нос! — голос молодого человека едва не сорвался в крик. Он понял, что переиграл.

— Какую услугу?

— Вам подготовлен сценарий речи, как нельзя лучше вписывающийся…

— Говорите по-русски!

— Хорошо! — молодой человек тряхнул густой шевелюрой. — Пройдём­те в кабинет, я всё объясню!

Александр не хотя вернулся. Он взял стул и с нарочитым грохотом придвинул его к столу. Дромадер плюхнулся на мягкую обивку и вальяжно развалился. Только ноги на стол не забросил.

Молодой человек воспринял поведение клиента как должное.

— Вы хотите говорить об астрологии! — сказал он, усевшись напротив гостя студии. — Но ваша речь пестрит непонятками! Извините меня, но такие слова не пройдут! Видите ли, как вы сами отметили, необходимо выражаться по-русски!

Александр неотрывно смотрел в лицо молодого человека. Его внима­ние привлекла плоская бородавка на носу корреспондента.

Бородач о чём-то говорил, вежливо, как ему казалось, но Александр его не слушал. Магистр астрологии умел отвлекаться от происходящего, занимаясь мысленными упражнениями. Дромадер складывал гороскоп молодого нахала с дулей в ухе. Картина для хозяина кабинета складывалась траурной. Когда репортёр закончил говорить, Александр смотрел на него человека, как на обречённого.

— Вы понимаете, что я хотел сделать для вас? — молодой человек повысил голос, заметив, что собеседник совсем не слушает его.

— Я понимаю, — сказал Александр.

— Почему вы так гадливо улыбаетесь?

— Мне не нужен эфир под вашу диктовку! Так что, до свидания! — Александр не выглядел разозлённым, что совсем смутило бородатого.

— В нашей профессии существуют определённые законы, — тележурна­лист решил ещё раз напомнить клиенту о правилах своей передачи, но Александр перебил его.

— Вы принимаете меня за шарлатана! Хорошо, пусть так! Но, учи­те, молодой человек, убирать бородавку вам совсем не нужно! Более то­го, — Александр сделал паузу, всматриваясь в обескураженное лицо кор­респондента: — Это смертельно опасно!

Дромадер вышел вон, оставив бородатого наедине с девицей.

Сотрудники телестудии встали на ноги и смотрели друг на друга с открытыми ртами.

— Откуда он узнал? — спросили они одновременно. Действительно, девица только сегодня договорилась со знакомым косметологом удалить бородавку боссу. Дромадер не мог этого знать!

— Он колдун! — взвизгнула девица. — Не надо ходить к хирургу!

— Ты хоть понимаешь, что несёшь? — пробуравил её глазами бородач.

— Да, конечно, сейчас нет колдунов, все экстрасенсы! Но удалять бородавку я бы не стала! — она сказала это с такой уверенностью, будто видела ту самую смертельную опасность, предсказанную несговорчивым астрологом.

— Ерунда! Используется жидкий азот — опасности для жизни никакой! — он выставил девицу за дверь и набрал номер салона косметолога.

Что ему этот придурок? Сколь развелось экстрасенсов, а толку с них никакого! Сами рвут баснословные бабки, а платят за эфир копейки, непременно через кассу!

Что, например, хотел сказать этот верблюд одногорбый? Что человек сам выби­рает астрал? Что его судьба редко совпадает с реальной жизнью, что, следуя своему предназначению, можно выжать из жизни гораздо больше пользы и удовольствия! Это и без него, любезного, каждый школьник знает! А с бородавкой, так, переборщил, напугал, понимаешь! Скоро приползёт, умоляя выпустить его в эфир! И читать будет текст, который предложим! За каждое слово от себя внесёт по сто баксов, жлобина!

Молодой человек нервно хихикнул. Он договорился об оплате услуг косметолога. Завтра же избавится от бородавки, выросшей так некстати, когда в стране такие дела заворачиваются! Скоро пригласят на МТV, как идти с таким клювом?

Операция прошла успешно: за пять минут он избавился от ненужного нароста на носу.

— Всего и делов-то! — подмигнул бородач молодому хирургу-косме­тологу, положив на стол сотню зелёных поверх квитанции.

— Теперь вы чист! — сказал хирург, пожимая руку щедрому клиенту.

Благодарность пациента не исчерпывалась этой сотней — он наду­мал сделать рекламу косметическому центру, взяв за неё в два раза больше, чем уплатил по квитанции. Для этого бородач снял на фото свой нос перед входом в клинику, теперь намеревался показать лицо после операции.

Когда он выходил из кабинета, потрогал свой нос. Остался дово­лен.

— Ох уж эти экстрасенсы! — сказал он, заходя в кабину лифта.

И это были его последние слова. В кабине раздался взрыв, и на первый этаж прибыла груда обезображенного мяса с нетронутым носом — без бородавки.

Оператор разогнал дым и ужаснулся. Девица выхватила камеру, нап­равила объектив на бледный нос, стерев с него копоть носовым платочком. Пока оператор приходил в себя, дело было сделано. Нос до опера­ции и после неё навсегда запечатлелся на видеоплёнке.

— Ну ты даёшь! — с восхищением сказал оператор.

— Бизнес есть бизнес, как любил говорить покойный!

— Да! — загорелись глаза молодого человека. — Вот это материал!

— Это, всего лишь, реклама! — пожала плечиками девица. При этом её юбочка колоколом задралась кверху. Оператор не удержался и ущипнул подружку за упругую попку.

Они позвонили в милицию и до вечера давали показания. А поутру, после сказочной ночи, телевизионщики рванулись искать прорицателя Александра Дромадера.

— Я же говорила, что наши деньги не будут потрачены впустую! — заявила Софи, глядя в экран телевизора.

— Да, — согласился муж, подмигивая своему изображению. — Теперь от клиентов отбоя не будет!

— И ещё гонорар получишь! — улыбнулась Софи.

Александр присел на кресло и схватился за голову.

— Что с тобой? — спросила Софи.

— Если ты знаешь, что должно случиться, а предотвратить это не в силах, тогда какова цена такому прогнозу?

— Кто может предотвратить бурю? Саша, ты не всемогущ! — обняла Софи мужа, присев ему на колени.

«Какая умница!» — подумал Александр. Он не переставал восхищать­ся своей половиной. Ни днём, ни ночью.

Глава 20

— В последнее время появилась масса экстрасенсов, между тем, их прогнозы мало сбываются! — вещала сладеньким языком ведущая переда­чи «За пределами», глядя на приглашённого гостя в футболке с изобра­жением зодиакального круга.

— На Руси всегда были волхвы! — парировал он.

— «Но примешь ты смерть от коня своего!» — процитировала ведущая, пристально глядя на телезрителей.

— Именно! Настоящий прорицатель никогда не станет скрывать от человека его будущее! — сказал человек в чёрной футболке, разглядывая свои наманикюренные ногти.

— Вы имеете в виду мужчину, погибшего в лифте косметического сало­на?

— И его тоже, — молодой человек улыбнулся в камеру. Он медленно повернул голову, показав крупную мочку уха с наложенными блестящими клипсами.

— Именно ему Александр Дромадер предсказал гибель на лестничной площадке! — пояснила ведущая, улыбаясь телезрителям. — А неизвестный мужчина рассмеялся в лицо астрологу, сказав: «Я живу на первом этаже!»