Бесплатный фрагмент - Чудо как оно есть

Введение

Феномен Чуда вне всякого сомнения и ныне и присно является особым «магнитом», привлекающим внимание человека и общества в целом.

Описаниями разного рода чудес переполнены и «бульварная пресса» интернета и неиссякаемые потоки высоконравственной религиозной литературы.

Тем не менее, идея «Чуда» и сама по себе феноменология чудесных проявлений и событий — довольно редкая тема в респектабельных научных дискурсах. А в полюсе естественных наук такого предмета вообще нет. Тем более, «чудесная» тематика не частый гость в поле наук о психике, всеми силами старающихся открестится от своего спиритуалистического — по выражению Л. С. Выготского — прошлого.

Но что же такое феномен Чуда — это стихийно сложившийся механизм социальной психотерапии, актуальный во все времена? А в «беспросветные» и особенно тяжелые времена — единственно возможный способ сохранить хоть какой-то проблеск надежды?

И если так, то нужно ли заниматься «разоблачением» — вспоминаем бессметных персонажей М. А. Булгакова — фокуса «Чуда», этого эпохального обмана, в ловушку которого простодушное человечество попадает от начала своего существования?

Или же следует принять тезис того, что вопрос этот гораздо сложнее и глубже, чем кажется на такой унылый и поверхностный взгляд? И тогда, конечно, необходимо истово, глубоко и серьезно исследовать идею и феноменологию Чуда, чтобы не было «обидно и больно» за упущенное время и возможности.

Все ли так однозначно в феномене Чуда и в отчаянной Надежде, которая почти всегда зиждется на вот этом неопределенно-шатком основании? Или же Господь Бог — гипотетический автор Подлинных Чудес и Величайший Уравнитель — работает в оба полюса черно-белой картины мира: так называемого добра и так называемого зла? И тогда Он, по примеру киношного уравнителя, на вопрос «хороший ли он Чудо-делатель» мог бы ответить «я не знаю, но может быть об это узнаешь ты»?

Но вот что говорит по этому поводу гениальный философ, поэт и духовный светоч многих поколений Джелал ад-Дин Руми, который, по всей видимости, лучше и глубже многих понимал диалектику такой неоднозначности.

«Бог говорит: «Кого бы ты ни полюбил сильнее Меня, того Я заберу у тебя…». /

И ещё: «Не говори: не проживу без него» — Я сделаю так, что проживёшь. / Сменится время года, ветки деревьев, некогда дававшие тень, высохнут, терпение иссякнет, та любовь, что ты считал искренней, покинет тебя, ты будешь в замешательстве. / Твой друг обернётся врагом, а враг вдруг станет другом — вот таков этот странный мир. / Всё, что ты считал невозможным, осуществится…/ «Не упаду», — скажешь и упадёшь, «Не ошибусь» — и ошибёшься. / И самое странное в этом мире — «Это конец» — скажешь, и всё равно будешь жить…» (Д. Руми, цит. по изд. 2018).

И все же, вот в этом божественном уравнении хотелось бы чудесной реализации самого последнего тезиса «… и все равно будешь жить…», причем еще до того, как великие уравнители из других сфер неспокойного Новейшего времени дотянуться до красных кнопок, напрочь исключающих такую возможность.

К еще одному высказыванию — рецепту от гениального Руми в отношении того, как дождаться, или по крайней мере не помешать чаше весов качнуться в светлую сторону, есть некоторое дополнение. Руми медитативным шепотом говорит: «Молчи… Смотри, как Бог открывает дверь. Зачем же ты погружаешься в мысль, которая эту дверь закрывает?». Помолчим и мы вместе с Руми, и почувствуем как открывается дверь в некую завораживающую перспективу. Но при этом никто не мешает медитировать в направлении того, что не всякая мысль закрывает двери к подлинному Чуду: есть возможность появления такого строя мысли, который как раз и являет собой обновленные ключи и распахивает горизонты реальности, когда это особенно нужно.

Поисками таких ключей мы как раз и занимались в ходе проведения настоящего эпистемологического исследования. Мы полагаем, что вот это и есть «срединный путь», пролегающий между крайностями отсечения ересей ложных чудес, предпринимаемых, например, специальной коллегией Ватикана — с одной стороны, и непримиримыми борцами с лженаукой, суевериями в общем корпусе респектабельной науки — с другой. И что именно такой путь — наиболее конструктивный способ движения к искомому результату. В то время как приверженцы религиозных догм и ревнители «объективных» истин только лишь перезапускают процесс бесконечного хождения по кругу.

И далее мы считаем, что время, отпущенное на такое «круговое вращение», окончательно ушло — на это нам намекает вал перманентных кризисов, накрывающих турбулентную, «круговую зону» Новейшего времени.

Актуальность

Но вернемся к особой востребованности подлинных Чудес в переживаемые нами времена.

Вопрос этот особенно интересен в связи с тем, что в самые последние десятилетия были «разоблачены» многие будто бы неподдельные чудеса, в которые люди верили веками. Здесь безусловно «постарались» естественные науки, но также и науки о психике, которые оперировали понятиями психопатологии и массового внушения (и как же здесь еще раз не вспомнить параллельные эпизоды из великого романа Михаила Афанасьевича Булгакова).

В других случаях это были дотошные исторические исследования, убедительно показывающие, что в первоисточниках священных текстов чудес было описано не так уж много, но вот в последующих версиях общий объем и ассортимент предъявляемых чудес непостижимым образом возрастал.

И несмотря на все это, процесс «дрожжевого роста», передаваемых из уст в уста, а ныне из святящихся экранов в головы наших сограждан, чудес нисколько не уменьшился. Здесь не «работает», или даже «работает в другую сторону» логика того, что как ни пытайся повторить широко разрекламированные чудеса, у тебя все равно не получится, да и вообще все чудеса происходят где-то «там», а рядом с тобой все как всегда, значит насочиняли.

Это при том, что только ленивые и очевидно ангажированные эксперты сейчас не говорят о кризисе подлинной Веры, подпитывающей веру в чудеса.

Так в чем же дело? Необходимо пробовать найти сущностный ответ на этот непростой вопрос. Ну, или сворачивать на хорошо знакомые нам круги психопатологии и массового внушения.

Еще один, скажем так, прагматический аспект исследования рассматриваемого здесь феномена связан с надеждой на решения таких проблем Новейшего времени, которые требуют именно «чудесного» вмешательства,

Наиболее востребованным во все времена было Чудо Спасения (здесь мы не будем углубляться в семантику этого емкого термина). А в нашем случае речь идет о вполне конкретном спасении человечества, т. е. нас с вами, от близлежащего истребления в соответствии с просчитанными и вполне себе реалистичными сценариями. И вот вопрос — а как соотносятся эти варианты «горнего» и «дольнего» спасения? И если хоть в чем-то соотносятся, то можно себе представить истинную «цену» этого вопроса и, уж конечно, приложить все силы для его сущностного решения.

Главной угрозой человечеству авторитетные эксперты считают космогонические (астероидный удар, взрывы супервулканов, стремительно нарастающая и крайне опасная активность Солнца, драматическая смена полюсов); цивилизационные (неуправляемый ядерный конфликт между крупными военными блоками в локальных и глобальных битвах за стремительно сокращающиеся жизненные ресурсы); собственно техногенные (грубая ошибка в реализации какой-либо технической или биологической инновации с непоправимыми катастрофическими последствиями; установление тотального цифрового контроля над человечеством и «цифровая диктатура» узкой группы лиц, узурпирующих право принимать решение относительно будущего человека, общества, цивилизации; выход из-под контроля носителей искусственного интеллекта и заведомый проигрыш человечества в неизбежном техногенном конфликте); метацивилизационный конфликт (гибель человечества при столкновении с цивилизацией «пришельцев», перешедших от изучения к очищению планеты).

По крайней мере три первых сценария не то чтобы реальны — они практически неизбежны. Выдающийся интеллектуал нашего времени, профессор Массачусетского технологического института Макс Тегмарк говорит об этом так: «Если мы не будем улучшать наши технологии, речь будет идти не о том, погибнет ли человечество, а о том, каким образом оно погибнет» (М. Тегмарк, 2019). И здесь он, будучи физиком и космологом, на первый план выводит космогонические сценарии прекращения истории человечества.

То есть нам прямым текстом говорят, что на самом деле значение имеет скорость технического прогресса. И если мы сравнительно быстро не научимся управлять процессами вот в этой космогонической реальности (т. е. «большими» пространственными процессами), или хотя бы перемещаться в ней со сверхвысокими скоростями, то все остальное просто бесполезно. И тут же гуру научной футурологии Макс Тегмарк и Рэй Курцвейл сетуют на то, что наши возможности в таких вот пространственных манипуляциях ограничены непреложными физическими законами. Именно поэтому оптимальным решением им видится «перевод» человечества на неорганические формы жизни.

Или, все же, есть чудесный способ обойти «непреложные» физические законы и шагнуть от «объективной» в объемную реальность, в которой как минимум царствует сингулярность, а максимум вообще не имеет никаких пределов?

И тогда вопрос не в скорости развития убогих технологий Новейшего времени, прописываемый предел которых — превращение нашей вселенной в супер-компьютер (Р. Курцвейл, 2015). Но в предельном ускорении совершенно другого процесса — исследовании сущностных характеристик феномена подлинного Чуда и грандиозным расширении горизонтов реальности, в которых гибельные для человечества сценарии неизбежно «растворяются».

Тут же, чуть забегая вперед в старте нашего эпистемологического анализа, попробуем «вывести на чистую воду» Марка Туллия Цицерона, сочинявшего афоризмы, будто бы подсмотренные у современных техногенных гуру: «То, что не может произойти, никогда не происходит; то, что может, — не чудо. А если произошло то, что смогло произойти, то в этом не следует видеть чуда. Следовательно, чуда вовсе не бывает» (М. Т. Цицерон, цит. по изд. 2011). Так вот, эпистемологической «дьявол» этого утверждения сокрыт в детали того, кто именно решает, что может произойти, а чего произойти не может. И если, к примеру, Тегмарк и Курцвейл считают, что непреложные физические законы не могут быть нарушены, а скорость перемещения физических объектов не может превышать околосветовую, то возможность управления будто бы «объективным» временем и, соответственно «объективным» пространством будет для них подлинным Чудом. И уж чудом из чудес будет возможность пребывания человека там, где вообще нет характеристик привычного нам времени и пространства (то есть, совсем не обязательно пересаживать нашу с вами психику на «железные» рельсы). На это — вежливо скажут они нам — способен лишь подлинный Творец и Управитель этого пространственно-временного континуума, но лично мы с ним не знакомы.

Другая точка зрения состоит в том, что вот этот Супер-Творец как раз и «сверкает» феноменом Чуда, для того, чтобы другое его чудесное создание — человек наконец нашел и соединил варианты «горнего» и «дольнего» Спасения. А заодно, — положил конец эпохе расколотого бытия. И если мы узнаем как все это сделать, то что же может быть чудеснее? То есть, феномен Чуда, помимо прочего, еще и запускает процесс снятия неадекватных ограничений в репрезентации реальности, а значит, и саму возможность реализации чудесного. Но это, конечно, не повод для «отмены» рассматриваемого здесь феномена, — да простит нас великий философ Цицерон — а наоборот, веский довод для его углубленного изучения.

Собственно, отсюда выводится и третий важнейший аспект предпринимаемого эпистемологического исследования — необходимости понимания самой сердцевины феномена Чуда. И здесь мы не будем предварять результаты проведенного анализа, а лишь сошлемся на самые последние футурологические перфомансы известного специалиста в этой области Джамиаса Кашио (2020).

В частности, Кашио в своей известной концепции BANI-мира (аббревиатура англоязычных определений хрупкий-тревожный-нелинейный-непостижимый) заявляет о необходимости поиска обновленного «объектива, через который можно увидеть и структурировать то, что происходит в мире». При том, что ситуация в мире характеризуется им как «многомерный, сгущающийся хаос». Но далее Кашио поясняет, что характеристика непостижимости современного мира как раз и обостряет потребность в интуитивном схватывании и достижении особой «прозрачности» того, что ранее представлялось непостижимым (т. е. чудом по Цицерону — авт.). И что именно эта способность находит свое отражение в термине «трансцензуальное мышление» (т. е. мышление, выходящее за границы какой-либо цензуры — авт.). Далее Джамаис Кашио утверждает, что в самом скором времени нас ожидает «нечто грандиозное и потенциально ошеломляющее».

Нам бы хотелось, чтобы вот это «грандиозное и ошеломляющее», как раз и являло собой искомый прорыв в чудесную и абсолютно жизненную реальность, а не запрограммированный драматический финал нашей истории.

В этом и заключается актуальный смысл проведенного эпистемологического исследования.

Методология исследования

Для получения аргументированных ответов на вышеприведенные ключевые вопросы нами использовалась специальная методология эпистемологического анализа, разработанная в период 2001—2021 гг. Такого рода методология в свою очередь включает отдельные методы-фрагменты эпистемологического анализа, в совокупности формирующие адекватную «информационную генетику» рассматриваемого научно-практического направления или нескольких таких направлений, либо актуальной исследовательской проблемы, как это имеет место в нашем случае (А. Л. Катков, 2016, 2023).

Для нас имеет значение практически весь функциональный потенциал используемого метода: идентификация глубинного культурно-исторического и собственно эпистемологического контекста, из которого выводится интересующие нас формы знаний, а также: «возможность отделения иллюзии, химеры, беспочвенных верований, „идеологии“ от подлинно научных, концептуальных основ знания; возможность отделения поверхностной интерпретации исследуемых феноменов, явлений, соответствующих областей знания от глубинной; осуществление, в результате всего вышесказанного, адекватного выведения адекватных объяснительных моделей и собственно эпистемологических универсалий в исследуемой сфере, а также путей и методов их получения» (А. Ф. Зотов, 2009).

Здесь же надо сказать и о том, что в используемом варианте «большого» метода эпистемологического анализа собственно психотехнический анализ является «встроенным» функциональным компонентом. Тем не менее, с учетом значимости рассматриваемых психотехнических аспектов феномена Чуда, полученные здесь результаты выделяются нами в отдельный подраздел.

Результаты исследования

Материалы эпистемологического анализа распределяются в соответствии с перечисленными в предыдущем подразделе ключевыми проблемными вопросами в отношении исследуемого феномена Чуда. Однако, порядок расположения соответствующих подразделов в следующих разделах текста слегка изменен: после исследования причин непреходящего интереса к предмету нашего анализа, мы рассмотрим все наиболее значимые эпистемологические аспекты феномена Чуда. Далее, сосредоточимся на обосновании возможности решения насущных «прагматических» вопросов с привлечением супер-ресурсного потенциала чудесного. И в завершении обсудим «дорожную карту» этого непростого процесса.

Привлекательная предметность феномена Чуда: внешние и сущностные характеристики

Итак, феномен Чуда привлекателен всегда, везде и ни смотря ни на что. И уже на старте нашего исследования понятно, что такое положение дел связано не с какой-то социальной эпидемией, веками разгоняемой среди населения планеты, включая самые дальние ее уголки (такое невозможно физически и технически), но с базисными особенностями человеческой психики.

Здесь, в первую очередь, мы обращаем внимание на такие характеристики исследуемого феномена, которые обычно приводятся в духовной литературе, некоторых философских и богословских текстах: чудо как удивление; чудо как нечто необычное; чудо как деяние божье; чудо как знамение, знак.

По крайней мере первые две первые из приведенных характеристик прямо говорят нам о том, что собственно привлекательным в исследуемом феномене является его неожиданность, новизна и явное несоответствие привычному ходу событий. И далее, объяснение устойчивого и все более растущего интереса к чудесному только лишь за счет «инстинкта новизны» — а это, безусловно, основной и самый что ни на есть «человеческий» инстинкт homo sapiens — будто бы подкрепляется тем обстоятельством, что «всегда присутствующие» чудеса в нашей жизни, включая саму жизни, обычно выводятся за скобки. Вот этим «каждодневным» чудесам удивляются разве что Иммануил Кант (вспоминаем его непреходящее удивление звездному небу над нами и нравственному закону внутри нас), Мартин Хайдеггер (вспоминаем его ключевые метафизические вопросы — Как обстоит дело с Ничто? Почему вообще есть Сущее, а не наоборот Ничто?). И, конечно, лауреат Нобелевской премии по физике Эрвин Шредингер — он просто не мог понять и всегда удивлялся тому, что феномен жизни существует, тогда как по всем известным и «непреложным» законам физики его быть не должно.

В респектабельном академическом словаре повышенное вниманию ко всему чудесному объясняется тем, что «при достаточной легковерности, слабом уровне общенаучных знаний, неспособности мыслить критически, или собственном желании быть уверенным в существовании чудес, самое обыкновенное явление жизни может быть расценено как чудо». И конечно, такие вот сентенции опираются в том числе и на свидетельства признанных авторитетов в рассматриваемой области знаний.

Так, например, известный шотландский философ Дэвид Юм в своем труде с «говорящим» названием «О чудесах» пишет следующее: «Поскольку аффект изумления и удивления, возбуждаемый чудесами, отличается приятностью, то он порождает в нас заметное стремление верить в вызывающие его явления… Многочисленные примеры вымышленных чудес, пророчеств и сверхъестественных событий, ложность которых во все времена обнаруживалась благодаря их собственной нелепости, в достаточной степени доказывают сильную склонность к необычному и чудесному и, разумеется, должны внушать подозрения ко всем подобным рассказам… Когда кто-либо говорит, что видел, как умерший человек ожил, я тот час же спрашиваю себя, что вероятнее: то, что это лицо обманывает меня или само обманывается, или же то, что факт, о котором оно рассказывает, действительно имел место. Я взвешиваю оба чуда и выношу суждение в зависимости от того, которое из них одержит вверх, причем отвергаю всегда большее чудо.» (Д. Юм, цит. по изд. 1995).

И даже сама эта цитата свидетельствует в пользу того, что человек с развитым критическим мышлением будто бы не подвластен «возбуждению чудесами». Вопрос следовательно в том, а много ли на свете таких, подобных Дэвиду Юму людей. Но не все так просто: тот же Юм ясно и однозначно дает следующее определение интересующему нас феномену: «Чудо может быть точно определено как нарушение закона природы особым велением Божества или вмешательством какого-нибудь невидимого деятеля». И вот это свидетельство умнейшего и критически настроенного философа разворачивает нас в сторону двух других характеристик рассматриваемого феномена: чудо как деяние божье; чудо как знамение, знак.

В данной связи нельзя не привести еще одно определение, прописанное во многих энциклопедических словарях: «Чудо — это событие, которое необъяснимо с помощью естественных или научных законов и, соответственно, приписывается какой-либо сверхъестественной причине». То есть, признание чуда, в первую очередь, предполагает особый вид причинного воздействия, не согласующегося с законами природы. И это событие — подлинное Чудо с вмешательством «сверх-естественных» сил — оказывает совершенно особенное влияние на психику человека.

Здесь мы обратимся к авторитетным свидетельствам таких признанных ученых и философов в компетенции которых не приходится сомневаться: философу и теологу Рудольфу Отто; великому ученому, философу и основоположнику научной психологии Вильгельму Вундту. И один и другой выдающиеся мыслители Нового и Новейшего времени утверждали, что при соприкосновении человека с феноменом подлинного Чуда, воспроизводимого с участием Подлинного Творца как «дольних», так и «горних» аспектов сложной категории реальности, у субъекта, вовлекаемого в такой опыт, возникает совершенно особенное состояние божественного (Вундт) или священного (Отто) трепета. В нижеследующих разделах текста мы приведем фрагменты психотехнического анализа этого особенного состояния, которое можно обозначить и как квинтэссенция Веры, но которое невозможно и профессионально неграмотно квалифицировать только лишь как индуцированный транс. Пока же ограничимся констатацией того факта, что «на пустом месте» психического вот этого особого, будто бы в чем-то и знакомого «трепета» возникнуть просто не может. Для актуализации этого сложного статуса-чувства необходима основательно сформированная предуготовленность.

И далее, в этом последнем контексте, нельзя не обратить внимания на позицию выдающегося ученого, одного из авторов глубинной психологии и, возможно, наиболее заметной фигуры в сфере построений целостных концепций психического Карла Густава Юнга. В одном из своих последних и не часто цитируемых произведений «Один современный миф. О вещах, наблюдаемых в небе» Юнг утверждает, что многочисленные свидетельства о будто бы инопланетных корабля («тарелках») и похищенных инопланетянами людях, с попытками донести до них некие, не всегда понятные истины, — есть прямые свидетельства контакта. Но только не космического — с пришельцами из далеких миров, а гораздо более глубокого и интересного контакта с этим вот «невидимым деятелем», тестирующим нашу с вами готовность к прыжку в чудесную объемную реальность, а значит и к Спасению во всех смыслах этого слова. Юнг здесь использует прием разбора посреднической активности внесознательных инстанций психического на примере автора книги «Черное Облако», в котором Юнг узнал всемирно известного авторитета в мире астрономии, профессора Фреда Хойла. Мы последуем примеру Юнга и процитируем драматический финал этого контакта, красочно, глубоко и точно описывающий мимо чего мы проходим в поверхностной интерпретации и, в сущности, в отвержении гностического опыта переживания Чуда. Со слов Юнга и в его интерпретации контакт «Черного Облака» (метафора посреднической активности персонифицированных таким образом внесознательных инстанций) с людьми, героями книги, был воспринят как угроза идентичности, на которую человек отвечает своим «лучшим» оружием. То есть, конфликтом, или, как в данном случае, — уклонением. И вот, итог: «Баланс печален. Человеческое сознание и жизнь вообще понесли неизмеримый ущерб а результате непонятой, чувствам недоступной „игры“ … ущерб состоит в том, что утрачен единственный в своем роде случай, который, быть может, не повторится, а именно возможность диалога с бессознательным… Наше сознание не обогатилось. Мы остались на том же месте, что и до попытки контакта. В остальном мы стали по меньшей мере на полмира беднее. Первопроходцы науки, представители авангарда, оказались слишком слабыми и незрелыми, чтобы воспринять послание бессознательного» (К. Г. Юнг, цит. по изд. 1993). Ну что же, это предупреждение от представителей астрологической науки мы воспринимаем со все серьезностью, и более того, продумываем возможности налаживания глубинного контакта по инициативе осознаваемых инстанций психического.

Не оставим без внимание еще одно знаковое произведение русского историка Петра Демьяновича Успенского, которое так и называется «В поисках чудесного» (книга была впервые опубликована в 1949 году, после смерти автора). И вот, еще задолго до издания процитированного произведения Юнга он писал следующее: «Покидая Петербург в начале путешествия, я сказал, что отправляюсь „искать чудесное“. Очень трудно установить, что такое „чудесное“, но для меня это слово имело вполне определенный смысл. Уже давно я пришел к заключению, что из того лабиринта противоречий, в котором мы живем, нет иного выхода, кроме совершенно нового пути, не похожего ни на один из тех, которые были нам известны и которыми мы пользовались… Где начинался этот новый или забытый путь — этого я не мог сказать. Но тогда мне был уже известен несомненный факт, что за тонкой оболочкой ложной реальности существует иная реальность, от которой в силу каких-то причин нас нечто отделяет» (П. Д. Успенский. цит. по изд. 2019).

То есть, на основании сказанного можно с уверенностью констатировать, что вот эта очевидная и совершенно особенная тяга к подлинному Чуду имеет в том числе и глубоки корни, прописанные в информационной генетике психического человека и с завидной регулярностью воспроизводимых в древних и современных мифологических конструкциях. Но если в современных мифах по большей части фиксируются лишь факты и интерпретация проблесков Чуда как целенаправленной активности скрытых психических сил, то в тысячелетних мифах мы встречаем сюжеты, которые представляют телеологию такой активности и, соответственно, роль чудес несколько с другой стороны.

В одной из наиболее древних религиозных систем Зороастризме — религии откровения — основателю этой религии пророку Заратуштре было поведано о трёх эрах существования мира: Сотворения основы (т. е. духовного плана реальности); Смешения, в продолжении которой мир приобрел материальный пространственно-временной формат, появились и смещались категории добра и зла. Именно в этом времени, в котором человечество пребывает и поныне, выделяется ключевой момент «Чудо-делания» (Фрашокэрэти / Фрашегирд), в ходе чего добро вновь будет отделено от зла; тогда-то и настанет третья эра Разделения, в которой добро одержит окончательную победу над злом. После чего все души, пребывающие в раю, аду и месте смешанных — воскреснут и получат «будущее тело» (тани-пасен).

Повышенный интерес вызывает и следующий эсхатологической фрагмент Зороастризма: в эту третью эру все жившие и умершие предстанут перед Последним Судом, после чего все люди пройдут через огненную ордалию, которая для праведных покажется парным молоком, а «нечестивые пособники зла» сгорят в пламени. И если рассматривать эсхатологические откровения Заратуштры в контексте реальных сценариев завершения цивилизационной истории, но также и в ракурсе актуальной задачи Спасения, то понятно, что к нам опять «постучались» и преподали урок того, что подлинное Чудо — как раз и есть способ проникновения в объемную реальность. Ну а в общем поле этой сложнейшей темпоральной конструкции информационная суть человека, мало того, что становится неуязвимой для огненных акций, прогнозируемых в пространстве «объективной реальности», но еще и может транслироваться в любые другие персонифицированные — «материальные» и не совсем «материальные» носители-тела. Понятно также и то, что истинное «зло» — это, по большей части, приверженность однополюсному восприятию мира, которое не дает шансов на Спасение во всех смыслах этого слова. Следовательно — без тавтологии здесь не обойтись — теперь дело за подлинным «Чудо-деланием». Чем мы и предлагаем заниматься со всем возможным тщанием.

Возможно, в еще в более ранние исторические времена появились пророческие откровения о трех эпохах бытия, полагаемые в основание Ветхого Завета (Танах). Согласно этим откровениям, люди, жившие в первую эпоху Божественного присутствия постоянно испытывали пророческие видения. Чудеса были нормой жизни. Но затем разрыв между Богом и людьми увеличился, люди утратили дар пророчества, Чудеса прекратились. Этот второй этап был (и остается) диаметрально противоположным первому этапу бытия: свет сменился непроницаемым мраком.

Однако, в грядущую третью эпоху бытия взойдет поколение, которое даст ключ к раскрытию «даат», высшего знания. После чего мир наполнится знанием Бога, «как воды наполняют море». Метафора этого ключа раскрывается в терминах «помазанник», «масло», которые расшифровываются, как указание на нечто запредельное, сверх-естественное, на Чудо.

В сущности, в приведенных текстах-откровениях речь идет о непростой «дорожной карте» возврата в некую особую реальность, состояние супер-ресурсной целостности (метафора Рая). Именно этот спасительный путь и обозначен вехами подлинных Чудес, привлекающих повышенное внимание человека, особенно в «плохие» времена. А как же иначе, ведь откровенно тяжелые, «беспросветные» эры-эпохи, помимо прочего, характеризуются «закладыванием ушей» у наших братьев по узко-направленному разуму, не способных слышать обращенную к ним молитву с «другой стороны». «Не имеющий уши — да не слышит» — вот ключевой слоган уходящей эпохи расколотого бытия.

Таким образом, если с объяснением повышенного интереса к чудесному, лежащим на поверхности, все более или менее ясно — биологическая программа «инстинкта новизны», вне всякого сомнения, является мощным регулятором поведения человека, — то сущностные характеристики этого явления подводят нас к особенной, «трансцензуальной» (вспоминаем Д. Кашио) предметности стержневых характеристик феномена Чуда, исследуемых в методологии эпистемологического анализа.

Эпистемологический анализ феномена Чуда

В данном подразделе мы сосредоточимся на энциклопедических примерах некоторых чудес, попытках их систематизации; на интерпретации феномена Чуда в религии и философии, а также в поле авангардной науки о психике. В итоге мы сформулируем внятную объяснительную модель Чуда и обозначим ясные перспективы осмысленного использования супер-ресурсного потенциала чудесного в Новейшем времени.

Итак, если чудеса испокон веков сопровождали и привлекали повышенное внимание человека, то должны быть поистине энциклопедические описания этого феномена в разных культурах. И разумеется, такие описания существуют: это мифы, притчи, эпические сказания и сказки, порожденные креативными проводниками первородным гностического опыта и особым культурным пространством этноса — обобщенного носителя этого архетипического опыта. Отсюда особенный интерес к этой весьма специфической форме организации и подачи мифа, как альтернативной истории духовного бытия, безусловно сенсибилизирующей и адаптирующей психику человека к принятию факта сакрального.

На этой интересной, важной и объемной теме мы не будем задерживаться и укажем только лишь на примечательный факт того, что первые мифологические драмы с репетицией чудо-делания были обращены не к людям (действие проходило без зрителей), а к богам. Величайшие скрытые Творцы и Уравнители должны были удостовериться в том, что человек ценит их сверх-естественную, чудесную помощь и внимание, и надеется на продолжение такого конструктивного сотрудничества в будущем. А вот это божественное внимание — по мысли первородных гностиков-пророков — как раз и проявлялось знаками подлинных Чудес: «Если властны вы помочь — Мазда, Арта, Воху-Манна — дайте знак или всю жизнь земную измените, чтобы перед вами Я предстал с радостью и восхищением» (Заратуштра, цит. по изд. 2010).

Если к этому добавить основные и, в каком-то смысле, специфические с позиции объяснительных моделей чудесного — информационные потоки о чудесах: магическую литературу (это даже не поток, а вал разного рода традиционных и «инновационных» текстов, в которых воспроизводятся «мантры» о движущих силах магии, а в последние года — о неком «квантовом взаимодействии», очевидно непонятном для самих авторов подобных новаций); публикации по различным видам духовных практик (здесь также прослеживается определенная специфика модели чудесного); религиозную и философскую литературу (эти потоки, в смысле объяснительных моделей чудесного, часто пересекаются); а также некоторые тексты из сферы авангардной науки — то мы получаем первичную классификацию чудесного, основанную на культурно-исторических корнях и соответствующих вариантах осмысления переживания опыта Чуда (первые четыре варианта объяснительных моделей). Что же касается объяснительной модели феномена Чуда, обоснованной с позиции авангардной науки — то это и есть главная цель настоящей публикации. И о такой модели мы поговорим отдельно.

Еще один информационный поток о чудесах и разного рода «диковинах», наименее дифференцированный в смысле попыток осмысления исследуемого нами феномена — так называемая парадоксография, некий развлекательный свод необъяснимых, с точки зрения привычного хода вещей, сенсационных событий — также заслуживает внимания. Хотя бы потому, что является стимулом к исследовательской деятельности (вспоминаем бессмертную сказку Александра Сергеевича Пушкина «О царе Салтане», где на стандартный вопрос царя — и какое в свете чудо? — ответный «парадоксографический бюллетень» заморских купцов приводит к проникновению в сердцевину чудес, совершаемых на острове «Буяне», воссоединению царской семьи и родством главного героя с носительницей всех этих чудес).

В публикуемых сводах такого рода прадоксографии присутствуют не только краткие описания «расхожих чудес» — историй о вещих снах, сбывшихся пророчествах, чудесных исцелениях и превращениях, привидениях и проч. Но также и занимательные факты в сфере географии, биологии, психологии, излагаемых без какой-либо системы. Такой строй изложения «диковинной» информации можно проследить и в ранних источниках (например, в «Рассказах о диковинах», приписываемых Аристотелю; древнейшем персидском сборнике «Чудеса мира»). Но так же — и в современных сводах парадоксографии, в которых приводятся тексты множества источников (например, «Чудеса и оракулы в эпоху древности и средневековья» под. ред. С. В. Архиповой, Л. Л. Селивановой, 2007). Более детальное знакомство с историями, излагаемыми в этих ранних источниках, показывает, что существенная часть — в нашем случае более половины — этих «диковин» находит свое объяснение с позиций современной науки. В отношении другой половины, по крайне мере существенной ее части, есть основательные сомнения в достоверности приводимых здесь «фактов». Начиная с того, что изложение таких «фактов» как правило начинается с формулы «рассказывают что…». И здесь вполне применима методология отделения «зерен от плевел», предложенная шотландским философом, строгим приверженцем научной фактологии Дэвидом Юмом (см. содержание предыдущего подраздела). От себя добавим, что актуализированный «детектор правды», сокрытый в особой инстанции психического, функционально приближенной к обсуждаемой здесь теме, как правило справляется с такой задачей и усиливает методологические позиции Юма.

Что же касается той части презентируемых «диковин», которые остаются в «сухом остатке» подлинных, необъяснимых с позиции респектабельной науки чудес, то это и есть наиболее действенные стимулы для развития авангардного сектора науки, в частности — авангардных наук о психике.

Здесь, конечно, уместны и ссылки на такого рода стимулирующие воздействия парадоксографии, очищенной от очевидных нелепостей. При этом, не будем забывать, что из плодородного поля такой вот первичной информации, в итоге, и родились наиболее известные и почитаемые религиозные конфессии.

Так, например, ключевые и наиболее впечатляющие чудеса в христианской конфессии — воскресение Иисуса (т. е. Спасение в полном смысле этого слова); спасение им сподвижников во время бури на Галилейском море (Чудо хождения по воде); передача апостолам Чуда Святого Духа; многочисленные чудеса исцеления немощных — получают адекватное объяснение с позиции авангардной науки о психике. Что, разумеется, не лишает все эти события особенного статуса, а только лишь подчеркивает, что время возврата подлинных Чудес в нашу с вами жизнь не за горами.

В следующих подразделах, все перечисленные «секторы» и присущие им объяснительные модели чудесного, так или иначе охватываются настоящим исследованием (эти модели в части раскрытия их эпистемологических особенностей и ограничений мы рассматриваем в заключительных разделах текста). Предварительно, мы сосредоточимся на религиозном и философском направлениях в интерпретации чудесного в связи с особой значимостью этих направлений в становлении фундаментальных параметров цивилизационного порядка.

Объяснительные модели чудесного в религии

Эпистемологический анализ чудес, описываемых в религиозных источниках, безусловно не сводится только лишь к суммированию и повторению тезисов о божественном промысле, откровении, присутствии или иных вмешательствах божественной сущности в судьбы обычных людей и привычный ход событий. С нашей точки зрения всего этого не достаточно, и концепт Веры, являющийся скорее культурологическим и феноменологическим, чем эпистемологическим основанием для объяснения божественных чудес, нуждается в существенном дополнении и обновлении. Что, собственно, и было сделано в ходе ранее проведенного исследования (см. А. Л. Катков, 2022).

Ключевая эпистемологическая установка вот этого последнего исследования заключалась в том, что феномен Веры может и должен быть предметом углубленного изучения в рамках авангардной науки. Итоги же проведенного исследования, в самой кратком варианте, были сформулированы в духе того, что Вера, как особое состояние психического — «пунктирный след» утраченной целостности — в сущностном, функциональном смысле являет собой мост или способ коммуникации между деформированными частями расколотой реальности (метафора утраченного рая). Вот эта, далеко не идеальная «скрепа» подвержена эрозии вследствие эпохального и все более обостряющегося конфликта логоса — как способа познания «объективной» реальности, и гнозиса — как способа репрезентации горних аспектов объемной реальности. В ходе этого конфликта неизбежно стагнируют фундаментальные параметры социального порядка и базисные институты, поддерживающие этот порядок и процесс цивилизационного развития в целом — науки и религии. Следовательно, должны быть найдены обновленные способы обеспечения супер-ресурсной целостности человека перед лицом эпохальных вызовов Новейшего времени, безусловно не «отменяющих», но всемерно укрепляющих и обеспечивающих грандиозную синергию целостного Знания и возродившейся Веры.

И далее, надо понимать, что настоящее исследование, призванное сделать следующие шаги в этом важнейшем направлении, как раз и сконцентрировано на изучении феномена Чуда, который во все времена с одной стороны порождал и подкреплял особое состояние Веры, но с другой — опровергал, или, скажем так, обозначал неполноту системы кодифицированных научных знаний.

В настоящем и следующих разделах мы собираемся показать, что исследуемый здесь феномен вовсе не является «камнем преткновения» в процессе взаимодействия институтов науки и религии. А напротив, подлинное Чудо — есть «краеугольный камень» общего фундамента, который устроители этого робкого и неподготовленного контакта и с той и другой стороны пока что игнорируют или вовсе отвергают. С эти позиций мы и рассмотрим феномены божественного Чудо-делания, описанные в религиозной литературе.

Первое, на что нельзя не обратить внимание — незыблемую базу аргументов (явных или скрытых объяснительных моделей), предъявляемых как в пользу растиражированных в конфессиональной литературе чудес, совершаемых богами, пророками, святыми и даже грешниками (так называемые дьявольские чудеса), так и в плане ниспровержение этих «псевдологий».

Основной тезис адептов, священнослужителей и богословов, предъявляемый во все времена, можно представить следующим образом: «Бог всемогущ. Он, следовательно, может сделать абсолютно все и в горнем, и в дольнем мирах. Доказательства — несомненные и засвидетельствованные в священных текстах божественные чудеса пророков и святых». И действительно, вот эти чудотворцы прошлого отличались впечатляющей скромностью: не мы — говорили они пастве — но Святой Дух в нас совершает чудеса. Что же касается способа «привлечения» требуемых чудес в жизнь конкретного человека, что и здесь все было ясно: «Связь человека с Богом — Вера и молитва. По Вере и молитве дано будет вам». Ну а если востребованные чудеса заставляли себя ждать, то такое развитие событий интерпретировалось как недостаток Веры (маловерие).

Что же касается типичных аргументов, предъявляемых «ниспровергателями», то мы уже говорили о том, дотошные исследователи первоисточников и позднейших источников о канонических чудесах находили множество противоречий и очевидных нестыковок в динамике описания чудесных событий, из «зародыша» коих собственно и произрастали развесистые деревья мировых религий. Так, например, прогрессивный англиканский теолог Джон Шелби Спонг только лишь в одном эпизоде — но этот эпизод как раз и есть Главное Чудо христианства — в каноническом описании воскресения Иисуса Христа обнаружил полтора десятка явных несоответствий и противоречий. В связи чем Спонг приходит к выводу, что святые тексты невозможно и неправильно понимать как изложение исторической фактологии, но это, в каком-то смысле, язык мифа. Такая констатация — по Спонгу — в свою очередь означает, что по крайней мере соавтором этих текстов является сущность Святого Духа, пребывающая в душевном пространстве пишущих эти послания апостолов (Д. Ш. Спонг, 2019).

Другим весомым аргументом приверженцев идеи единственно возможной «объективной» реальности, были доводы, предъявляемые Дэвидом Юмом (см. содержание предыдущих разделов), исследователями психических эпидемий и массового гипноза, и, в конце концов, неоспоримыми фактами того, что в хорошо знакомой нам реальности «объективного» пространства и времени никаких следов присутствия вот этих «духовных сущностей» обнаружить не представляется возможным. Фундаментальное обоснование данного тезиса было дано величайшим мыслителем Иммануилом Кантом в его главном труде «Критика чистого разума» еще в 1781 году. Здесь примечательно то, что корпус респектабельной науки, и конечно становящиеся науки о психике, всеми силами пытающимися стать таковыми, как раз и прилагали усилия чтобы действовать в поле чистого разума (т. е. логоса — авт.). Каких-то внятных попыток по разработке научных основ, а значит и объяснительных моделей предложенного Кантом понятия трансцендентального как некоего «вместилища» не наблюдаемых в пространстве чистого разума категорий Духа, и, например, признаков особой этической активности этой непроявляемой сущности, также замечено не было.

Кроме того, многочисленные адепты и свидетели чудесного, а также и сами «чудо-делатели», заявляющими себя в качестве таковых, так и не смогли выполнить самое простое требование экспериментаторов — совершить какое-либо Чудо здесь и сейчас. А мы помним, что именно такое требование в качестве действенного «тест-контроля» предъявлялось в том числе пророкам, и даже Иисусу: «… мы знаем, что Ты Учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог» (от Иоанна, 3:1—2). И что в эпическом соревновании по силе чудесных деяний между апостолом Петром и Симоном-магом у этих персонажей не было никаких проблем с публичной презентаций совершаемых ими чудес. Также заметим, что герои данного эпизода даже и не думали прибегать к типичной уловке менее мастеровитых чудо-делателей в духе того, что все такие предложения по деланию чудес здесь и сейчас, конечно же, «от дьявола» (намек на ответ Иисуса, данный им в ответ на искусительное предложение: «Если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнёшься о камень ногою Твоею» (Мф. 4:6). Помимо прочего, в приведенной цитате следует обратить внимание на вот этот последний тезис: «… да не преткнешься о камень ногою Твоею». То есть, нам предлагают считать препятствием — камнем преткновения для совершения подлинного Чуда — некую квинтэссенцию «объективной» реальности. Ответ Иисуса «… не искушай Господа Бога твоего» намекает на то, что дело не в земле, или твердых камнях объектно-закономерного плана реальности — это ведь тоже творение Бога, но видимо в том, чтобы Бог стал «твоим»и тогда все возможно.

Отсюда понятна тяжелая аллергическая реакция на очередные заимствованные штампы по аргументации тех или иных чудес без какой-либо возможности или даже перспективы их экспериментального подтверждения у представителей научного сообщества. Эти штампы никуда не ведут. А для того, чтобы «Бог стал твоим», нужно хотя бы приблизительно понимать, что это за сущность и как она действует не будучи представленной в стандартно форматируемом поле чистого разума. Таких объяснительных моделей в религиозной литературе не было и нет, в первую очередь в силу неоспоримых приоритетов ограничительного догмата о непознаваемой сущности Бога и безальтернативного концепта Веры как единственного способа приближения к этой Божественной сущности.

Второе обстоятельство, на которое которое так же следует обратить внимание, это «похожесть» канонических, апокрифических и ново-сделанных чудес. Что наводит на размышления о некоторых «дозволенных» догматических форматах, в раках которых эти чудеса могут быть явлены. И если некоторые прямые аналогии в «стартовых позициях», и далее в особенностях ярких переживаний о перемещении и пребывании в Божественных чертогах — например, у библейского Еноха (в канонической версии Книги Еноха описывается вхождение Еноха в особое сновидное состояние на берегу реки и последующий «перелет» в сияющую обитель Бога) и пророка Мухаммада (в исламских источниках по свидетельству жены Мухаммада Айши говорится о том, что: «Тело апостола оставалось там, где было, но дух его был перенесен в ту ночь Богом» туда, где ему были явлены семь небес и святые пророки прошлого приветствовали его) — можно интерпретировать в том числе и как яркий всплеск универсальной архетипической активности гнозиса, то о других подобных аналогиях этого не скажешь.

Так, в регулярно издаваемых бюллетенях новоявленных и сравнительно недавних чудес (В. Зоберн, 2019; Метрополит Вениамин (Федченков), Л. Запарина, 2022), а также в подлинной энциклопедии новых чудес (Тератургима от составителя В. Сериковой, 2017) акцент делается на сенсационных случаях божественного, молитвенного исцеления в условиях, когда шансы на излечение — со слов медицинских работников — были минимальными или их не было вовсе. В известной книге пастора и миссионера Еста Эмана «Чудо с рисом и другие удивительные чудеса» акцент делается на нескончаемый поток продовольствия, непостижимым образом пополняющий запасы провианта в благотворительных кухнях его миссии (Е. Эман, 1995). В описании чудес Франциска Ассизского, в числе прочего внимание уделяется феномену, сходному с явным пробуждением Святого Духа у некоторых, приближенных к святому Франциску монахов, а также — явлению Иисуса Христа среди братии. В известной книге православного священника Дмитрия Булгаковского «Явления умерших от древности до наших дней», изданной в конце XIX века, соответственно, речь идет о Чуде воскресения, или, судя по логике автора, не окончательного умирания. Ну в сборнике С. Девятова «Воскрешение мертвых и другие чудеса по молитвам святых и подвижников наших дней» все чудеса Нового Завета присутствую практически в полном наборе — чудесные исцеления, предсказание будущего, управление погодой, хождение по воде, воскрешение умерших умножение пищи и проч. (С. Девятов, 2019).

В процитированных и многих других текстах с описанием новейших чудес мы видим все те же отсылке в всемогуществу Божественной сущности, либо же пространные рассуждения на тему неполноты и несовершенства наших знаний о реальности. Притом, что никаких внятных описаний предметности вот этого дефицита, или даже направлений осмысленного поиска мы здесь не встречаем. Но вот вопрос, если чудеса в Новейшее время сыпятся как из рога изобилия, то почему бы этому потоку не прирастать в том числе в ассортименте и качестве чудесно? Еще один вопрос, который встает сразу же вслед за первым — а где же носители всех этих чудес, и где их мощное влияние на паству? И что же тогда с Верой, почему мы не наблюдаем всплесков этого особенного супер-ресурсного состояния у наших сограждан? Наконец, третий, вполне закономерный в данном случае вопрос — а способна ли религиозная догма, как бы хороша она ни была, и все усилия по ее укреплению вызвать вот этот искомый всплеск духовной активности и приблизить живущих ныне людей к обнаружению расширенной реальности некого «бытийного рая»? Сам перечень и содержание этих вопросов предполагают весьма однозначный ответ.

Наконец, третье обстоятельство, заслуживающее внимания, заключается в том, что в особом секторе религиозной литературе, который тесно прилегает к блистательному материку философии, вне всякого сомнения присутствовали замечательные находки. Но эти находки, по странному стечению обстоятельств, не имели эпистемологического продолжения и даже какого-то, пусть и минимального резонанса в общем корпусе науки. Или — не странному, а вполне закономерному? И тогда фокус эпистемологического анализа должен охватывать и вот эту «слепую зону».

Но вначале о самих этих находках.

В своих эпохальных трудах преподобный Фома Аквинский, богослов, философ, ученый, впоследствии причисленный к лику святых, дает внятное определение чудесному, аргументирует необходимость совершения Чуда, приводит возможно первую классификацию чудесных деяний. Но главное — выводит тезис о тесной взаимозависимости категорий «материального» и «идеального», опираясь на философскую и естественно-научную компоненту трудов великого Аристотеля. И вот именно этот, последний аспект в трудах святого Фомы остался без внимания научного и богословского сообщества. В то время как все прочие тезисы были восприняты, растиражированы и до настоящего времени «кочуют» из одного литературного источника в другой без какой-либо коррекции или переосмысления.

В третьей книге своего сочинения «Против язычников» преподобный Фома дает сущностное, ясное и краткое определение интересующему нас феномену: «Чудо есть то, что происходит по божественной воле вопреки обычному, установленному порядку вещей». И тут уж нечего добавить и убавить. Разве что

предпринять отчаянную попытку «распаковать» понятие «божественной воли» на эпистемологические составляющие, но пока что, такого никому толком не удавалось.

В своем главном труде «Сумма теологии» Фома Аквинский в своем блистательном, проясняющем стиле аргументирует необходимость и саму суть чудесных явлений: «Бог дозволяет человеку соделывать чудеса по двум причинам. Во-первых и главным образом ради утверждения проповедуемого человеком учения. В самом деле, коль скоро то, во что верят, превосходит возможности человеческого разума, оно не может быть доказано посредством человеческих аргументов, и потому необходимо должно быть доказано посредством аргумента божественной силы… Во-вторых, чтобы объявить о присутствии в человеке Бога посредством благодати Святого Духа, так что когда человек соделывает нечто божественное, мы можем допускать, что Бог пребывает в Нем Своей благодатью» (Фома Аквинский, цит. по изд. 2013).

В этом же энциклопедическом труде святой Фома распределил деяния Иисуса по следующим категориям чуда: в духовных субстанциях; в небесных телах; в людях; в неразумных тварях. Но далее Фома делает и следующий важный шаг — он рассматривает феномен Божественного откровения, как атрибут Чуда в сфере науки. Ну что тут сказать, кроме «Браво!» и сожалений по поводу того, что вот это «универсальный принцип дополнительности» от святого Фомы, в случае его надлежащей разработки, многое бы прояснил в «слепых пятнах» общего корпуса науки, и уж точно — в сфере наук о психике.

Но и это еще не все. Правильно понимаемое Божественное откровение, транслируемое в сферу науки, согласно преподобному Фоме — это важнейшее условие Спасения человека. И поскольку это и есть ключевой тезис настоящего раздела, чтобы не упустить ничего важного обратимся к прямой речи Фомы: «…ибо истина о Боге, отысканная человеческим разумом, была бы доступна немногим, притом с примесью многочисленных заблуждений, между тем как от обладания этой истиной целиком зависит спасение человека… Для спасения человеческого было необходимо, чтобы сверх философских дисциплин, которые основываются на человеческом разуме, существовала некоторая наука, основанная на Божественном откровении; это было необходимо прежде всего потому, что человек соотнесен с Богом как с некоторой своей целью. Между тем цель эта не поддается постижению разумом… должно, чтобы цель была заранее известна людям, дабы они соотносили с ней свои усилия и действия. …человеку необходимо для своего спасения знать нечто такое, что ускользает от его разума, через Божественное откровение» (Фома Аквинский, цит. по изд. 2013).

Исходя во многом из учения Аристотеля, Фома Аквинский рассматривал Бога как первопричину и конечную цель сущего. Сущность всего телесного заключается в единстве формы и материи. Материя — только восприемница сменяющих друг друга форм, «чистая потенциальность», ибо лишь благодаря форме вещь является вещью определенного рода и вида. Форма выступает в роли целевой причины образования вещи.

Опираясь на позднего Аристотеля, Фома Аквинский аргументировал тезис того, что сущностной причиной появления категории материи («слабейшего вида бытия»), а также индивидуального своеобразия вещей («принцип индивидуации») является процесс «напечатления» формы от того или иного индивида. Отсюда явленная т. е. «объективная» реальность — это соотношения идеального и материального как соотношение изначального принципа формы («принципа порядка») с колеблющимся и неустановившимся принципом материи. Тогда, что же такое «принцип порядка», как и за счет чего он устанавливается? Очевидно, что это и есть скрытое содержание процесса «напечатления», который не определяется какой-то жесткой константой, а наоборот достаточно пластичен. Отсюда «колеблющиеся и неустановившиеся» принципы слабейшего вида бытия — материи. Все в точку. Кроме определения самого последнего Чуда, так и не проявленного ни в классификации, ни в других разделах замечательного текста преподобного Фомы.

В разделе 2, вопроса 44 «Суммы» Фома Аквинский пишет буквально следующее: «Чудо, соделанное Христом, не нарушило порядка времен». И хотя, по тексту данное замечание в большей степени касается астрономического порядка движения светил, по которому исчисляли время, но факт есть факт: согласно Фоме Иисус не вмешивался в ход времени. Мы же, чуть забегая вперед, склонны утверждать, что такое «вмешательство» как раз и было главным Чудом, явленным Иисусом — способность менять порядки импульсных характеристик сознания-времени, и что именно такая способность форматирования гибких констант объемной реальности и есть сущностная характеристика «принципов порядка» о которых говорил святой Фома, а также важнейшая содержательная характеристика процесса «напечатления».

Тем не менее, Фома Аквинский, с учетом всего сказанного, вплотную приблизился к решению заявляемой здесь эпистемологической задачи. Ибо он единственный, кто выделил в «Метафизике» Аристотеля из предложенных им вариантов интерпретацию категорий пространства и времени — субстанционального (категории времени и пространства абсолютны и это есть основа всего сущего), релятивного (время и пространство есть система отношений, образуемая взаимодействующими объектами), методологического (время и пространство выступают как метод исследования реальных и мыслимых событий) — ключевой второй вариант, дающий максимум шансов на понимание «сердцевины» феномена Чуда. В то время как для представителей стана науки наиболее понятными и привлекательными оказались первая и третья позиции философской программы Аристотеля. Что, в итоге, существенно ограничило информационную матрицу естественно-научного подхода, в предметной сфере которого никаких «умозрительных чудес» быть не могло.

Еще одна значительная находка в потоке религиозно-философской литературы, оставленная без должного внимания научного сообщества, обнаруживается в трудах известного арабо-мусульманского богослова, крупнейшего теоретика мистического крыла ислама, «Величайшего шейха» Ибн Араби.

Этот неординарный человек, сам переживший чудо воскресения еще в детском возрасте (Ибн Араби «воскрес» уже в ходе заупокойной молитвы, совершаемой его отцом над телом бездыханного сына), обладал даром яркого визионерства и логикой прирожденного ученого и философа. Из чего, собственно, и родились его знаменитые «Мекканские откровения», на страницах которых он вплотную приблизился к объяснению сути чудес горнего и дольнего миров.

Главный смысловой посыл этой уникальной работы, который Ибн Араби представляет и как результат Божественного откровения, и как плод глубоких аналитических размышлений (идеальная комбинация со слов святого Фомы) раскрывается следующим образом. Полюсы сверхсложной «конструкции» объемной реальности — непроявленный в привычных нам категориях категориях времени-пространства, т. е. полюс вечного-бесконечного, и полюс так называемой объектной, вещной реальности (проявляемый за счет моментов существования, т. е. времени) не являются самодостаточными и не могут существовать вне общего поля объемной реальности. Вот это поле, которое объединяет будто разрозненные горний и дольний миры, и есть подлинная обитель и сущность Бога. И далее, согласно Ибн Араби, такого рода сущность способа к трансформации и развитию: небытийный статус Абсолюта в полюсе вечного-бесконечного (во многих религиозных концептах это единственно возможный статус Божественной сущности) не является в полном смысле Божественным. Для этого, Абсолют — как потенциал всего — должен проявится, а значит конкретизироваться и ограничиваться вначале в осознании себя как Бога, затем в неких архетипах и образах, т. е. информационных моделях вселенной, И, наконец, в воплощении этих информационных моделей в образах-формах материальной вселенной (т. е. в пространстве-времени), а также — важная деталь (!) — в человеческом сознании. Следовательно, все горние и дольние аспекты реальности, включая человека, есть Бог и проявление атрибутов Божественной сущности. Это и есть единственная реальность. Горний мир образов Божественной сущности, архетипов, потенциальных информационных конгломератов вселенной, который прорывается в сознание человека не только в особых состояниях (снах, визионерских видениях, трансах и проч.), но и в продвижении по трем ступеням познавания возможного — есть нисколько не меньшая, а возможно и большая реальность, чем только ее объектный, вещный план. Отсюда, совершенный человек, чье знание и опыт постижения Божественного в чем-то тождественны этому фундаментальному процессу разворачивания потенциала Абсолюта, и который принимает свое существование в двух мирах — горнем и дольнем, живет с осознанием того, что «Бог может все, а он — эманация Бога». Чем собственно и объясняются суфийские «чудеса».