Бесплатный фрагмент - Чтиво для сиесты

Кредо

Мало — писать.

Надо ещё и читать.

Много.

И только тогда — писать.

Мало.

Города и люди

Невыдуманные рассказы

Как я был сутенёром

Не подумайте лишнего, сутенёром довелось побывать один раз в жизни, случайно, всего на несколько часов и без последующего желания сменить профориентацию. Времена в стране в конце прошлого века были нестойкие. Лишь с полгода назад отстреляли по зданию тогдашнего парламента танки, в головах индивидуумов началась сумятица. В экономике грянул такой раздрай — пропадай моя деревня! Не минули трудности и военных, которым зарплату стали тоже платить нерегулярно, с перебоями. Да и покупательная способность денег, которые обновляли дизайн и номиналы чуть ли не ежегодно, упала ниже плинтуса, Народ почестнее бросился на поиски дополнительных заработков, и если раньше военнослужащим ни под каким соусом не дозволялось нигде подрабатывать, то теперь начальство стало смотреть на такого рода инициативы сквозь пальцы, главное — чтобы служба неслась исправно.

Наша часть «квартировала» напротив комплекса корпусов одной из многочисленных столичных гостиниц, номера в которой вполне тянули на полторы европейских звезды. Нарождающиеся диковинные социально-экономические отношения быстро сделали охрану всего и вся одним из самых популярных и востребованных занятий для мужчин детородного возраста. Понадобились услуги привратников и гостинице. Трудно сказать, кто подсуетился первым — отельеры ли, или наше доблестное офицерство, но многие сослуживцы стали там подрабатывать. Удобно — днём в «конторе», с шести вечера до восьми утра в холле гостиницы «на калитке», в девять «как штык» опять на службе. Всего и делов — дорогу перейти. Через трое суток цикл повторяется без ущерба государственным интересам, тем более что государство всё никак не могло тогда решить — в чём вообще состоят его интересы. Зато у новоявленных швейцаров с «интересом» (дословный перевод с капиталистического — доля) всё обстояло яснее ясного.

Официальная гостиничная зарплата — это само собой. Не бог весть какой, но всё приварок в семейный бюджет. Да плюс «чаевые» за мелкие услуги постояльцам. Кого, за полтинничек, пропустить в корпус после 23, когда двери по тогдашним — наполовину ещё советским правилам, закрывались на ночь до 6 утра; кому, за тот же полтинничек — за припаркованной в переулке рядом с корпусом машиной присмотреть; кому — позволить по-тихому «девочку» в номер протащить. Тут мзда уже повыше. Охота — она ж пуще неволи…

Услуги особ «с низкой социальной ответственностью» (как это позднее будет категорировано особой с заоблачной социальной ответственностью) набирали обороты сообразно скорости приобщения масс к либеральным ценностям. Так или иначе, к моменту, когда меня попросили на месяц-два подменить одного коллегу, отбывавшего в отпуск, слово «проститутка» уже не произносилось шёпотом, да ещё и с оглядкой — нет ли поблизости детей. Констатация факта занятости всего лишь. Специфика такая. Не более чем. И уже никакое не ругательство.

В первое же моё дежурство по какой-то надобности заглянул в главный корпус. В дальнем углу, где стоял диван и стол для дежурной смены, обратила на себя внимание девушка в мини-юбке, в полном боевом раскрасе, чулках в сеточку, модных туфлях на высокой шпильке. Вяло листала журнальчик, поглядывала кокетливо на входящих в холл мужчин. Красивая. На улице такую встретишь — оглянешься. Хотя термин «модель» был пока в ходу разве что у пионеров из кружков авиамоделирования.

Наивно поинтересовался у дежурившего там сослуживца: «Коль, а это кто?»

— Дед Пихто. Ну ты, Николаич, вопросы задаёшь! А ещё офицер! По прикиду не видно, что ли?

— А ну как начальство гостиничное заметит?

— Скажу, сестра забежала на минутку, темку перетереть…

Как доложила потом агентура, у Коли с девицей давно сложились бизнес-отношения, ничего личного, голимая корысть. В какой пропорции делились доходы, правда, не докладывалось. Новомодная коммерческая тайна.

Через неделю столкнулся с ней у входа в главный корпус. С бланшем под глазом, который не смог скрыть даже зверский макияж. Профессиональные риски, производственный травматизм и всё такое. Затем она выпала из поля зрения на какое-то время. Потом Колю отправили в командировку…

Однажды вечером, ближе к десяти, когда доступ в холл ещё свободный, она появилась в моём корпусе. В джинсах, кроссовках, с объёмистым пакетом в руках:

— Привет! — обратилась ко мне. — Послушай, кроме Коли я здесь никого не знаю, а ты с ним, похоже, в хороших отношениях… Короче, давай я сегодня у тебя поработаю.

Какого рода «труды» имелись в виду было понятно. Неясен был механизм разделения зон ответственности. Щадя моё самолюбие, как новичка в авантюрах, она быстро провела производственный инструктаж:

— Не грузись, тебе ничего делать не придётся. Я просто посижу у тебя на диване, посвечусь… Кому надо сами к тебе подойдут насчёт расценок. Твоё дело — со мной парой слов перекинуться — как они мне? Деньги с них получить для сохранности. Потом, после работы, выручка пополам. Идёт? Только время контролируй. Если заплатят за час, всё! через час барабань в дверь, морду кирпичом и без вариантов: либо продление, либо сеанс окончен.

— А если кто на ночь захочет… захочет…

— Меня купить?

— Ну да.

— Другой прайс, конечно. Оптовый. Но, по-любому — в накладе не останемся…

Согласился ли я?

Задолго до пресловутой «перестройки», в тесном офицерском кругу слышал рассказ одного молодого прапорщика. Как дядька взял его, десятиклассника, на рыбалку в деревню. Вечером, в «домике рыбака», после ужина с девушками, разошлись спать перед утренним клёвом. Он ещё удивился, к чему в домике столько персональных келий? Когда к нему вошла одна из деревенских русалок в прозрачном пеньюаре, спросонья даже не сразу сообразил — зачем. Рассвет встретил не мальчиком, но мужем. Не многоопытным, но достойно прошедшим обряд инициации. Помнится, из деталей в рассказе, было чему тайно позавидовать. А тут стали набирать обороты новомодные телевизионные ток-шоу. На одном из них и прозвучала категоричная, правда, с пропагандистским душком, сентенция — «В СССР секса нет!» Наверняка публика с другой стороны экрана ехидно усмехнулась.

Согласился. Без тягостных раздумий, чего уж там. Моё ли это дело — печься о моральном облике девахи, того паче — глупить, пытаясь наставить на путь истинный. Был, не скрою, у меня интерес. Не меркантильный, исследовательский. Проведать, не из бульварных завиральных газет, из первоисточника — как это происходит и сколько чего стоит во времена свободы личности. Своим «облико морале» тоже не терзался. «Товар» в руки пришёл уже готовеньким. Не я в грязь толкнул, не мне и отмывать. В конце концов, у каждого свои «дороги, которые мы выбираем».

Ближе к полуночи в стеклянную дверь гостиницы постучали из темноты. Явился весьма известный в узких кругах персонала постоялец из Тюменских краёв. Нефтяник, с замашками барина на празднике жизни. Подшофе, как обычно. Привычно сунул в карман консьержу мелкую денежку. Постоял, слегка пошатываясь, в холле. Подозвал:

— Твоя? Сколько берёт?

— На час?

— Давай на час, а там посмотрим…

Лола (творческий псевдоним Светы) с готовностью отправилась за шкаф в углу дежурки, переодеться в «рабочее». Откуда и явилась миру через пяток минут во всём «блеске куртизанок». Нувориш выпятил губу и одобрительно покачал головой. Чисто на вид — не продешевил. Кивнул — пошли.

— Слушай, там вещи мои… — второпях попросила Светлана, — брось в пакет…

Выполнил просьбу, кроссовки не решился класть в пакет с одеждой, сунул в другой. Сел на диван с газеткой и кроссвордами коротать ночь. Но что-то стало не так. Долго пытался сообразить — что? Наконец понял: откуда-то тонко тянуло канализацией. Обследовал все закутки, выглянул на улицу — ничего подозрительного. Стыдно сказать, понюхал полученные деньги. Реально не пахли. (Выходит, прав был император Веспасиан, крышевавший платные сортиры в древнем Риме). Помни́лось, значит. Ольфакторных галлюцинаций только не хватало. Взялся опять за газету, поднёс поближе к глазам статейку с мелким шрифтом. И… пошёл на запах верхним чутьём, как служебный пёс-медалист. Флёр привёл к собственным пальцам правой кисти, которыми я брался за кроссовки «Лолы». Минуту сидел в прострации. Требовались более веские доказательства. Открыл пакет с дамскими кроссовками, сунул нос и отшатнулся.

Закрутил его тугим узлом и затолкал глубоко под диван. Яростно мылил руки под краном, смотрел в зеркало над раковиной, а перед мысленным взором маячили, покачиваясь в такт, босые ступняшки одалиски. Как если бы в этот момент Я был нефтяником и, как писал друг Пушкина — поэт Баратынский — «…с красоткой записной, на ложе неги и забвенья разнообразил наслажденья». Разум тем временем попутно бился над вопросом — сколько нужно выпить, чтобы вызвать алкогольную анестезию обонятельного нерва? В противном случае… Противно же. Вплоть до эректильной несостоятельности. Что от опьянения, что от отвращения. Дилемма…

Следуя наказам Светланы, через час постучал в дверь номера нувориша.

— Чего надо? — выглянул тот. — Она на ночь остаётся.

— У нас предоплата, — промямлил я.

— ..ять! Какие все недоверчивые! — просунулся в щель рулончик, перехваченный аптечной резинкой…

Деньги отдал утром все, не считая. Хотя поначалу не прочь был и располовинить, как уговаривались.

На секунду она несколько озадачилась, но решила не заморачиваться психологическими раскопками.

— Ну спасибо… — хотела чмокнуть в щёку, мне удалось деликатно уклониться.

Проводил её взглядом до двери. Ох и фигурка! Даже без высоких шпилек, в запашистых кроссовках. Что приводит самых, подчас, красивых женщин к такому выбору — никогда не разгадать. Нет однозначных ответов. Иначе, не называлось бы её занятие древнейшим.

Одно засело в башке. По крайней мере, тем утром — чтобы я!.. Да никогда в жизни!..

Погорячился. Но об этом, кому интересно, в другом рассказе.

Как я был клиентом

КЗК — краткосрочная загранкомандировка, полуофициальная аббревиатура кадровиков. Довелось «отсидеть» такую в Алжире в конце прошлого века. Почему отсидеть? Да потому что в связи с террористической активностью местных фундаменталистов посольство РФ, к которому мы были прикомандированы, существовало практически на осадном положении. После того, как посольского водителя убили в машине выстрелом в затылок у магазина запчастей, штаты в нём и в торгпредстве были сокращены до минимума, всех членов семей сотрудников отправили на родину. Но функционировать оно как-то же должно. Для обеспечения хозяйственной и дипломатической деятельности, а также для усиления охраны, на ротационной основе раз в три месяца туда направлялась специальная группа в десять человек, имеющих соответствующую подготовку и право носить оружие. Туда-то мне и свезло попасть.

Свезло и в прямом, и в переносном смысле. Первое, потому что перестройка была уже в ходу, но границы ещё не были полностью открыты для туристических вояжей. Так что КЗК была желанным служебным удовольствием. Ну а не свезло потому, что все три месяца практически приходилось «бдить» внутри периметра, лишь пару раз в неделю выпадала удача выезда в город — прикрывать спины хозяйственников во время закупок продовольствия, в прачечных, автосервисах и прочая. Почти за счастье считался выезд, если кого-то из соотечественников надо было встретить или проводить в аэропорту. Вот уж где можно было поглазеть, вырвавшись из строгого мужского коллектива, на чужую жизнь и женщин в ожидании авиарейса.

Однажды, в составе двух машин сопровождения стояли на парковке перед аэровокзалом. Заговорили ни с того ни с сего с водителями о финиках, им как раз был сезон. О сортах, вкусовых достоинствах, какие лучше брать — на веточке или россыпью…

— Ну всё, пацаны, на обратном пути тормознём у лавки, куплю и нажрусь, так разохотили…

— Хорошо, что не о бабах говорили, — прокомментировал кто-то.

Наконец, три месяца круглосуточной работы без выходных позади. Поставлены в командировочных удостоверениях штампы «Убыл», получен расчёт в твёрдой валюте, истрачены на подарки ненужные теперь алжирские динары. И вот уж удача, так удача. Летим через туристический Тунис, где, как в Багдаде, всё спокойно, стыковочного рейса ждать полтора суток, и можно будет глотнуть воздуха свободы и погулять без пистолета подмышкой.

Встретивший нас офицер посольства в Тунисе порадовал программой: размещаемся в приличном отеле «всё включено», затем обед и поездка на экскурсию в Карфаген, вечер — на разграбление города, с утра выезд на пляжный отдых, в 17 на самолёт и домой. Ура, товарищи!

«Карфаген должен быть разрушен!» — настаивал древнеримский сенатор Марк Порций Катон Старший. Так оно в конце концов и случилось в историческом далеке. Но кое-что для туристов всё же осталось. Пока наши фотолюбители после осмотра руин искали нужные ракурсы, я прохаживался по сувенирным рядам. На автомате заметил, что меня «пасут». Пожилой араб, «без особых примет», улучил момент, притёрся поближе, тронул за локоть, жестом поманил в кусты. «Инглиси?», — вопросил в укромном месте. Я тогда ещё вполне прилично владел разговорным английским, не стал обманывать его ожиданий, подтвердил: «Йес, инглиш».

— Месье, — вдруг огорошил он французским и тут же вновь перешёл на домотканый английский. — Посматриваю на вас, вижу, вы тонкий ценитель древних артефактов (надо же, вот новость). Хочу предложить только вам…

Он стал рыться в целлофановом пакете, то и дело по-шпионски озираясь. На свет появился многослойный газетный свёрток, из него, после пары минут копаний, извлеклась небольшая фигурка римского легионера. Медного литья, как бы позеленевшая от времени, в частичках грунта для вящей достоверности. Не скрою, искусно выполненная.

— Очень ценная вещь, — сообщил араб. — Очень. Для тех, кто разбирается. Только никому ни слова, сами понимаете…

— Сколько? — спросил я из академического интереса.

— Пять долларов, — назначил цену раритету благодетель, потупясь.

А ухо-то в Тунисе надо держать востро! Что тем же вечером и подтвердилось.

Никто не пожелал составить мне компанию прогуляться по ночному Тунису, малость одичали в изоляции, что ли? Сама судьба толкала меня на приключения. Как я побывал сутенёром вы уже знаете. Давно в писательских планах мечталось так же, из первых рук, узнать — каково это, быть клиентом проститутки. Не на финишном спурте, упаси боже! Мужчине в летах известно, что «реальность, данная нам в ощущениях», ничем у дам не отличается, какую бы социальную роль они для себя не выбирали. Техника сговора интересовала. Исключительно. Для чего были заведомо списаны 50 долларов из холостяцкого бюджета.

Прогулялся из конца в конец по одному из центральных бульваров, зазывно манящих яркими рекламными панно типа «Голден Пэлас». Никаких, даже косвенных, признаков нужного мне заведения не обнаружилось. Сел со скучающим видом на лавочку, полагая, что, если жертва не идёт в ловушку, последняя обязана сама позаботиться о своей добыче. И не ошибся.

И пяти минут не прошло, объявились два молодых араба в офисном прикиде: чёрный низ, белый верх.

— Привет! Откуда? Раша? О, достойная страна. Как насчёт посидеть в хорошем месте с девочками, пива выпить?

— У меня динаров нет, не успел поменять, только доллары.

— Не проблема, там поменяем… — обнадёжили они. По пути инструктировали: — В зале к тебе сразу может подойти девочка, не вздумай хватать, выберешь из тех, на которых мы укажем. Эти точно проверенные, мамой клянёмся…

Дом в тёмном переулке не был богат на вывеску. В предбаннике притона всё тянуло на кафешку средней руки. Меня представили хозяину заведения за крохотной конторкой, за его спиной виднелось окошко посудомойки. Напрямую со мной общался только один из моих провожатых, как он позже рассказал — студент медколледжа в Лондоне, летом на каникулах зарабатывает на учёбу. Что ж, как писал в своё время Маяковский, «все работы хороши»…

Выяснилось, что для обмена валюты необходимы паспортные данные, иначе хозяин может лишиться лицензии. Не вопрос. Но у меня буквально отвисла челюсть, когда поданный мною хозяину зелёный дипломатический паспорт исчез в окошке посудомойки.

— Стоп! Так не пойдёт! Немедленно верните паспорт!

Вокруг разом залопотало несколько человек на смеси арабского с английским. «Не стоит беспокоиться», — пытался меня убедить студент.

— Вызываю полицию! — повернулся я к выходу. Передо мной вырос амбал-вышибала. — В сторону! Дай пройти!

Трудно сказать, что меня выручило, то ли жёсткость реплик, то ли хорошо сыгранная твёрдость духа. Паспорт вернули, деньги поменяли, даже выписали финансовую справку на каком-то бланке со штемпелем.

Успокоенного, с родимым документом в кармане, меня переместили в полуосвещённый дансинг-холл, вдоль стен которого были оборудованы подобия кабинетов с низкими бортиками, со всей очевидностью — для обозрения контингента. Тут же ко мне на колени вспорхнула какая-то «Гюльчатай», прильнула лианой. На неё цыкнули, она бессловесно испарилась.

— Обрати внимание на тех двоих, — посоветовал студент, указав на девушек в смежном кабинете. — Какую тебе позвать? Только имей в виду, положено будет купить ей бокал выпивки.

— Без проблем. А во что выльется всё остальное?

Он назвал сумму. В полтинник, со всеми накладными расходами, она вполне укладывалась. Но хотелось выжать из ситуации всё по максимуму. Тем более, после таких треволнений.

Я не торопил события, разглядывал публику, обвыкался с обстановкой и обстоятельствами. Мои сутенёры всё больше стали проявлять нетерпение: «Ну, когда же звать-то? Чем товар не хорош?» Тянуть стало неловко, жребий был брошен. Девица восточного типа, несколько рыхловатая, на мой вкус, излучала неуёмную радость. Она, как меня увидела, так сразу как бы и влюбилась. Давно мечтала познакомиться с каким-нибудь славянином. Только чтоб красивым. И тут вдруг я откуда ни возьмись, нежданно-негаданно. Вообще-то она не такая, как остальные в зале. Она здесь работает. У неё контракт на месяц с её агентом. Ой, это не то, что ты подумал! В два часа начнётся шоу, её номер — танец живота. Мне понравится. Не сочти нескромностью, хотелось бы успеть до начала номера пообниматься. Уж больно я её воспламеняю, никогда с ней такого не бывало. Потанцуем? Сама турчанка, но живет в Медине. Я обязательно должен буду приехать в гости, когда закончится её контракт. У родителей громадный дом, она очень хочет меня с ними познакомить. Приедешь? Обещаешь?..

Сутенёры уже в открытую ёрзали на диване. Надо бы и вторую подопечную пристроить, часы тикают, а этот с этой ни мычит ни телится. Давай, парень, мы тебя с ней проводим в комнату на втором этаже. Не волнуйся, покараулим за дверью пока суть да дело, никто не сунется. Полчаса хватит? Только малость доплатить придётся.

Пора было прекращать моё свинство — обламывать бригаду с заработков. Более резкой потери всей командой интереса к человеку, когда я сообщил, что денег у меня после оплаты входной таксы, напитков и чипсиков больше нет, видеть не доводилось. Спасибо, не побили, как Остапа Бендера в Нью-Васюках…

Тунис прекрасен ранним июньским утром, когда за ночь спадает дневная духота. В чудном настроении топал я на ориентир — всё ещё мерцающий неоном в светлеющем небе «Голден Пэлас». Оттуда до своего отеля дорогу легко найду. Славно всё же пообщался на английском с турчанкой. Не всегда, впрочем, как и она, бегло, но для редкой практики — на пять с плюсом. Чем не повод быть довольным собой и жизнью.

Вдруг, повернув за угол, увидел впереди стройную девичью фигурку. Идёт себе, помахивая сумочкой. Вот что значит туристическая Мекка — беззащитные создания бесстрашно гуляют одни впотьмах. Поравнялся. Да это же «Гюльчатай»!

«Что, Джамиля (с арабского — красотка), никто не покусился?», — чуть было цинично не подумал я, как услышал:

— Привет! — (не поверите — на чистом русском). — Смотрела на тебя, и всё пыталась понять — что ты в этой молдаванке нашёл?..

Бывают же люди!

До пресловутой «перестройки» оставалась пара-тройка лет. Капитан медицинской службы одного из подразделений силового ведомства, Юрий Кубанин, в пятницу вечером был в отличном настроении. Посудите сами.

Золотой сентябрь. Тепло, чудесная погода, карман греет приличная, по сравнению с «зазаборным» здравоохранением, офицерская получка. Предстоят два выходных дня. В руках модный кейс, удачно купленный на днях в универмаге. Да не просто кейс, а последний писк моды. Костюм, галстучек в тон, плащ в талию — ни дать ни взять — Бонд. Джеймс Бонд. Шпионской шляпы только не хватает.

Служебная машина подбросила, по пути, до площади трёх вокзалов, откуда прямая электричка домой. Вдруг осенила шальная мысль — не мотануться ли на пару дней в Киев? Дома — планов на выходные никаких, о красотах Киева давно наслышан, да всё было недосуг съездить. Матери с бабушкой нужно будет, конечно, успеть звякнуть.

Есть выгоды в холостяцкой жизни, есть! Втемяшилось что в башку, флаг в руки, вперёд на баррикады!

В расписании центральных железнодорожных касс ночных поездов до Киева — выбирай, не хочу. Под стук колёс выспался, утром уже там.

Первым делом, конечно, надо было определиться с ночлегом. Гостиница «Интурист» на бульваре Тараса Шевченко — самое то: начало Крещатика, Бессарабский рынок под боком, прямой троллейбус до вокзала — сплошные туристические удобства. Не беда, что свободны только номера-люкс. На одну ночь, с субботы на воскресенье, можно и раскошелиться. В воскресенье, «вечерней лошадью» обратно в Москву. Поезд в понедельник прибывает в шесть утра, в девять без проблем на службе. Всё складывается.

Регистраторша за стойкой оценила, было заметно, всё сразу: и «прикид» с иголочки, и невиданный ранее крутой кейс, и готовность без дрожи в пальцах оплатить дорогущий номер…

Остаток субботнего дня пробродил по городу. В воскресенье с утра решил ещё раз пройтись по великолепному Крещатику, купить сувениров, присмотреть чего-нибудь для матери с бабушкой…

На обед вернулся в гостиницу, освободил кейс от подарков, поставил его на пуфик под вешалкой у двери, спустился в буфет.

Минут двадцать ушло на перекус. Вернулся в номер и прямо у входа понял — что-то не так. Постоял, огляделся. Кейса на пуфике не было. А ведь дверь была заперта. Перед уходом в буфет, хорошо помнилось, подёргал её после щелчка английского замка.

Номер был действительно люксовый, двухкомнатный, с приличной мебелью. Обыскал всё. Даже несколько раз по-идиотски в холодильник заглянул. Кейса нет. Испарился.

Но быть этого не могло по определению. Ни при каких обстоятельствах. Гостиница — не «дом колхозника» (нынешние хостелы) где-то на захолустных задворках. Интурист! В центре одной из самых шикарных столиц союзных, тогда, республик!

С полчаса пытался мысленно просчитать логику события. Ничего не стыковалось.

Беда была не столько в потере красивого, но практически пустого, кейса. В нём лежали две ценнейшие вещи: личная печать врача, и заламинированный в пластик служебный пропуск. За утрату последнего — минимум, строгач, и о годовой премии можно забыть. А то и звезда с погона скатится…

Дежурная на этаже с энтузиазмом удивилась:

— Как пропал? Не может этого быть! Видела, как вы в лифт садились. Я за это время никуда не отлучалась, тут сидела, за столом, мышь мимо меня не проскочит! Вы его, случаем, в городе нигде не могли оставить? У нас же «Интурист»! Десять лет здесь работаю, ничего подобного не упомню! Вы точно уверены, что в номере его оставили, когда в буфет ушли? Хорошо, раз вы настаиваете, вызову милицию…

Двое в «гражданке» предъявили удостоверения.

— Ваши документы можем посмотреть? — мельком глянули в паспорт, прошлись по комнатам номера. — Так вы утверждаете, что дверь была заперта, когда вы вернулись из буфета, а кейс исчез? Но ведь этого просто не может быть! Это же «Интурист»!

— Значит, если не брать в расчёт инопланетян, вариантов только два. В номер проник некто, у кого есть доступ к ключам от помещений гостиницы. Либо, второй вариант, киевские домушники с отмычками гуляют здесь, извиняюсь за тавтологию, как у себя дома. Другое мне трудно предположить…

— То есть, вы подозреваете кого-то из обслуги? Да вы представляете, какой сюда строгий отбор!? Людей годами ГБ мурыжит! Чуть не под микроскопом рассматривает! И так, и эдак крутит, пока «добро» на трудоустройство даст! Как бы то ни было, писать заявление будете?

— Послушайте, мы же понимаем, заявлением здесь горю не поможешь. Вор, позарившись на модную вещь, за время, пока я вас дожидался и мы тут беседуем, наверняка уже покинул гостиницу. Что можно точно предположить, так это то, что он, конечно, перед уходом избавился от возможных компрометирующих улик. Где-нибудь в туалете на этаже. А из компромата, это — моя личная печать врача и служебный пропуск с фотографией. Собственно, единственные для меня реально ценные вещи. Без сомнения, глупо ждать, что милиция бросится по скупкам и комиссионкам ради банального портфеля. Просто имейте в виду, коль скоро вы курируете объект, что, либо персонал не чист на руку, либо попасть в статусную гостиницу любому проходимцу с улицы — не проблема. Хоть обшей швейцара галунами вдоль, поперёк, и наискось…

В оставшиеся два часа до поезда купил простенькую дорожную сумку в ближайшем универмаге, побросал туда немудрящие сувениры с подарками. Прощаясь с дежурной по этажу, ещё раз изложил своё видение ситуации, ещё раз выслушал уверения в том, что это не иначе, как полтергейст.

— У меня к вам личная просьба. Если техничка найдёт где-нибудь в мусорной корзине мои пропуск и печать врача, позвоните мне, пожалуйста. Передадите с поездом, я в долгу не останусь, буду очень вам признателен.

— Конечно-конечно, только лучше вы сами звоните, прямо на этот телефон, — она написала номер на бумажке.

Поблагодарил, двинул на вокзал. В понедельник, придя на службу, сочинил объяснительную об утрате документа строгой отчётности. Дескать, задремал в электричке, кейс лежал на багажной полке, проснулся — упс! В смысле, «подрезал» кто-то умело, с пропуском в нём. Оформили новый, порадовали неизбежностью серьёзных дисциплинарных взысканий. Распространяться о спонтанной поездке в Киев было бы себе дороже. Самодеятельность не приветствуется в силовых структурах.

Вечером, после службы, не питая особых надежд, позвонил всё же киевской дежурной на этаже. Теоретически, если за сутки ничего не найдётся, то не найдётся уже никогда.

— Здравствуете-здравствуйте! — бодро откликнулась женщина. — Нашёлся! Нашёлся ваш чемоданчик, не волнуйтесь, всё в нём цело, и печать ваша, и пропуск с вашей карточкой…

Новость была за гранью выкладок теории вероятности. Но факт оставался фактом.

— Спасибо за добрую весть. Не могли бы кого-нибудь отправить на вокзал, передать с проводником ближайшего поезда кейс мне. Я с этим же проводником конвертик вам передам.

— Конечно же, не волнуйтесь. Только не нужно конвертика. Лучше фруктов передайте. Два килограмма лимонов, шесть кило апельсинов, бананов шесть-семь кило, если попадутся — штучки три ананасов. Целая бригада ваши вещи здесь искала — я сама, горничная, сменщица моя…

— Хорошо, я постараюсь. Только передайте, прошу вас, кейс как можно скорее. Для меня это очень важно.

Дальнейший диалог свёлся к сакраментальной формуле, описанной в хрестоматийном плутовском романе: «Утром — деньги, вечером — стулья. Вечером деньги — утром стулья». То есть, сначала фрукты, потом кейс. Иначе никак.

Ах, так! Раз дошло дело до цитат, «Остапа понесло»…

Успел на последний вечерний самолёт до Киева. Через час был в Борисполе, ещё через час шёл по коридору гостиницы. Знакомая дежурная восседала за своим столом. Не узнала, хотя был я в том же самом костюме и плаще. Настолько, в её представлении, невероятным был мой визит спустя четыре часа с минутами после телефонного разговора.

Развернул перед её глазами ксиву с тремя волшебными буквами на красной корочке. Не успел даже ничего сказать, её лицо пошло багровыми пятнами.

— Я за кейсом.

— Господи, как хорошо! А то мы уже и не знали, как его передать в Москву вашему знакомому! — засуетилась она, выставляя злосчастный кейс на стол. — Вы даже представить не можете, как мы с вашим другом, или знакомым, уж не знаю — кем он вам доводится, здесь намучались! Между нами, валялся пьяный в дымину на диванчике в эркере напротив своего номера. Чемоданчик за диван поставил, да и забыл, видно, в спешке, когда очухался на вокзал ехать. От же ж люди бывают!.. Ещё в «Интуристах» останавливаются. Страну позорят!..

В кейсе главное было на месте. Не доставало лишь фирменной брендовой авторучки. Польстился всё же кто-то…

Ночь пришлось провести в Бориспольском аэропорту. В ожидании первого утреннего рейса занимал себя раздумьями, какую ещё легенду сочинить для начальства, если, не дай бог, случится нелётная погода. Но хоть с этим повезло в криминальной одиссее.

Весь час полёта до Внуково в голове навязчивым рефреном крутилась реплика интуристовской дежурной по этажу: «От же ж бывают люди!..» Смотри на них в микроскоп, не смотри…

Ловкость рук

Моя жена сторонится цыганок. Опасается их назойливости, настырной навязчивости, всего того, что понимается под цыганщиной. Я — другое дело. Как психотерапевту мне известны их методы и «штучки», именуемые в среде профессионалов разговорным гипнозом. Я даже получаю удовольствие от общения с ними. Забавно наблюдать, как в попытке «окучить» меня довольно скоро они начинают скучать и отваливают в поисках другой жертвы, боязливой и податливой. Так было и в тот раз…

Мы возвращались с рынка в Ессентуках — уютном тихом курортном городишке Северного Кавказа. Погода стояла чудесная, шли через тенистый городской парк, шаги сами замедлялись. Курортники в воскресный день разъехались по экскурсиям, аллеи были пустынны. Навстречу неспешно шла женщина с девочкой лет десяти-двенадцати. Платье женщины ничем не отличалось от обычных летних нарядов. В габитусе, выражаясь медицинским языком, кроме копны чёрных волос и чёрных же глаз, мало что выдавало её принадлежность к яркому, беззлобному, но ушлому этносу. Девочка тоже была чернява, одета неброско и опрятно. Лакомилась леденцом на палочке.

— Скажите, — обратилась к нам женщина, поравнявшись, — мы правильно идём к центральной площади?

— Да-да, идите вниз по аллее, точно и попадёте. — Откликнулась жена.

— Вот спасибо! Вы, я вижу, очень хорошие люди, отзывчивые. А какая красивая пара! — подошла она к нам. — Издали ещё смотрю, ну, прямо голубочки, глубь с голубкой…

«Ну, думаю, началось», — пришла на ум реплика из какого-то анекдота.

— За вашу доброту и я вам доброе сделаю. Давайте вашу руку! — адресовалась цыганка к жене, переходя на тон, которым гипнологи проводят внушение. — Не бойтесь, гадать не буду. Одарю, век благодарить будете. Вот, держите на память, и упаси господь выбросить или потерять, а то горя потом не оберётесь.

Она вложила в ладонь супруги два отрезка белой суровой нити, сантиметров по пять-семь каждый. Жена разглядывала их в полном недоумении.

— Это нити не простые, обережные! И от сглаза, и от порчи, от навета всякого! — пустилась в пояснения незваная благодетельница почти речитативом. — Вас двое и нитей две, каждому по амулету верному! Храните, да хранимы будете! Так по жизни парой рядышком и ступайте! И да будет вам достаток, счастье и прибыток в дом! А завистники и недруги посрамятся, сами в ту беду попадут, что на вас задумают накликать!..

Я наблюдал краем глаза, что жена в моём присутствии держится спокойно, пока не ведётся на комедию.

— А таким хорошим людям я сделаю то, что другим не делаю! Вы первыми будете! — заявила цыганка. — Дайте-ка ниточки обратно.

Взяв у жены нити, она зажала их в своём кулаке и, медленно помахивая им перед нашими лицами, продолжила «нагнетание обстановки»:

— Вот, что я сделаю! Пусть сплетутся так, чтоб вовек не расплестись! Чтобы никто никогда не смог вас разлучить! За добро добром воздаётся, а недоброе пусть мимо пронесётся, в пыль разобьётся, по ветру развеется! — патетически выдохнула, наконец, ворожея. И вдруг строго скомандовала своей девочке, которая отвлеклась от действа. — Мадина! Перестань ворон ловить!

«Натаскивает…», — решил я.

— Вот! Берите! Крепко держите! — с этими словами цыганка вложила нити шпионским движением, как при передаче шифровки, в ладонь жены. Несколько раз встряхнула, не выпуская из своих рук её руку, затем с довольным видом разрешила:

— Теперь смотрите!

Супруга раскрыла ладонь. Глаза её округлились. Там лежали всё те же две простых суконных ниточки, только связанные крестом примерно посредине. Один кончик, при этом, был заметно длиннее трёх остальных.

— Ой! — встревожилась цыганка, указывая на длинное плечо нитяного крестика. — За кем-то из вас зло тайное тянется. Долго ли, коротко ли, кем накликанное — даже мне не ведомо, только господу! А избавиться необходимо, иначе оберег истлеет, вся его намоленная сила пропадёт!..

Последовали пространные инструкции — в какую церковь сходить, какому святому сколько свечек поставить… Всё во имя нашего безмятежного будущего. Концовка спича, правда, подкачала, не удивила оригинальностью:

— Столько сил душевных, времени на ваше благо положила! Одари денежкой, касатик! Позолоти ручку. Дай, сколько не жалко.

Последняя фраза была ошибкой. На прямые просьбы я никогда не отказываю в подаянии. Но в ситуации был нюанс, явно не в пользу субсидента. Услуга носила все признаки навязанной, Роспотребнадзор не даст соврать. Прежде чем сунуть руку в карман, я уже знал, сколько не жалко за такой нежданный «альтруизм». Тем паче, за язык её никто не тянул. В качестве ответного психологического эксперимента, достал совсем уж мелкую денежку.

Десять рублей бумажкой.

Машинально схватила и только потом сфокусировалась на номинале. Теперь у цыганки глаза полезли на лоб.

— Что ты мне даёшь! — возмутилась она, позабыв политесы. — Дитю на мороженое не хватит! Что ты мне даёшь! Не нужны мне такие деньги!

Вторая ошибка. Попроси она цивильно — добавить, добавил бы. В разумных пределах. Не скупясь и с лёгким сердцем. За шикарный спектакль. А так…

Не нужны, так не нужны.

Я деликатно взял купюру из её пальцев и вернул обратно себе в карман. Глаза цыганки переформатировались в чёрные квадраты Малевича, на миг она онемела.

— Спасибо на добром слове, — поблагодарил я, и увлёк благоверную к выходу из парка.

Вслед мне понеслись уже отнюдь не елейные вербальные рулады. «С такой характеристикой, — подумалось мне, — даже предателем Родины на работу вряд ли примут».

— А с этим-то что делать? — протянула мне «чудодейственные» нити супруга, когда мы оказались вне зоны слышимости филиппик нашей непрошенной прорицательницы.

— Мусора нам только не хватало. — Взял их у неё и пустил по ветру.

— Но ведь как-то же ЭТО получилось! Ты же сам видел. Как-то же они в её кулаке связались! Убей, не представляю — как?

— Ну, миленькая! А ещё образованная женщина! — мягко укорил я. — Разве диалектическим материализмом нас в юности в институтах не прививали? Вспомни бородатый анекдот о профессоре, который учит студентов-медиков на вкус определять наличие сахара в моче пациентов. Он-то, в отличие от них — добросовестных недотёп, макал в баночку один палец, а облизывал другой. Студиозусы же макали указательный и его же честно облизывали. Наблюдательность дегустаторов-диагностов подвела. Точнее, отсутствие оной.

— Постой! Ты хочешь сказать…

— Умничка! Можешь ведь, если постараешься. Конечно, цыганка махала у нас перед носом левым кулаком, в который ты положила нити по её просьбе. А…

— Вернула нам их из правой руки, где держала загодя заготовленные связанные! — засмеялась жена.

— А чтобы мы случайно не заметили подмены, на мгновение переключила наше внимание на ребёнка. Вспомни, как она Мадине приказала не ловить ворон. И мы оба посмотрели на ребёнка, забыв о ворожбе и руках цыганки. Жизнь не так проста, как кажется. Она значительно проще, — с удовольствием озвучил я свой любимый афоризм. — В престидижитаторы без этого приёма даже не суйся! Хотя трюк по силам и школяру-первоклашке. На переменке дружков «разводить».

— Но я-то тоже повелась.

— Увы, даже в космический век многие находятся во власти предрассудков. Плюс тиражируемый миф о непреодолимой гипнотической силе цыганских заговоров. Такими мифами особенно любят делиться экспрессивные особи, слепо верящие в магию, оккультизм и чудеса. Надо отдать должное и цыганскому племени. То, что психологи «открывают» в диссертациях и трактатах, им эмпирически известно, по-видимому, с древности. Вот и пользуются без зазрения совести. Когда молва об их трюках бежит впереди табора, и народ морально готов пасть жертвой заговоров и гаданий, грех растяп не облапошить. Как поётся в песенке из кинофильма про Буратино: «На дурака не нужен нож, ему тихонько подпоёшь, и делай с ним — что хош…»

— Но ведь не все же попадаются! Значит, есть противоядие?

— Разумеется есть. Хорошо учиться в школе. Полагаться на свою голову, а не на мнения невежд и слухи. Ну а случись попасть в переплёт, знать парочку ответных хитростей, которые, так или иначе, все сводятся к психологическому механизму разрыва шаблона. Шикарно работает, между прочим.

— Расскажешь?

— Обязательно. Как-нибудь на досуге…

Турецкий эндшпиль

Стамбул — шикарный город. На мой вкус. Хорош не только тем, что полон туристических интересностей — экзотических азиатских и привычных европейских, и не причудливым смешением культур и языков, а какой-то необъяснимой энергетикой, жизненным задором, оптимизмом и неугомонностью. Даже бойкая восточная коммерция здесь «заточена» не на голимый прибыток, а на обоюдное удовольствие от торга и покупок. А великолепный турецкий чай! А фрукты по бросовым ценам! А кофейни с дегустацией, промоакциями и гранатовым лукумом с фисташками! А румяные бублики, с пылу с жару, с кунжутом у уличных лотошников! Всего за пару лир, с хрустящей корочкой. Съел без ничего, и доволен. Да что там говорить, побывайте, кто ещё не успел, сами влюбитесь.

Желание съездить туда на денёк-другой возникло под выходные спонтанно. К тому же надо было истратить авиа-бонусы на перелёт, иначе пропадали. С онлайн бронированием отеля решил не заморачиваться, ноябрь — спад туристического сезона, отелей в центре города — завались, на любой кошелёк. Главное, подобрать что-нибудь поближе к метро, чтобы утром в день отлёта без такси можно было обойтись.

Перед поездкой глянул всё же в Сети на карту города, наметил тихую улочку, где отели чередовались один за другим, и к одной из центральных станций метро — пять минут ходу. Прилетел. Иду, раннее утро, а уже тепло, настроение дивное, сейчас сниму номер на ночь, брошу пустую дорожную сумку на колёсиках, позавтракаю в кафешке, и гуляй душа!

Клерк на ресепшене любезно показал два свободных одноместных номера, я выбрал на втором этаже. Убранство было более чем скромное, но душ с удобствами имелся, постельное бельё чистое, цена с качеством совпали, чего ещё желать на одну ночь. За окном, напротив через дорогу, какое-то тёмное здание на ремонте. Ну и ладно, подумалось, ночью будет спокойнее, обойдётся без коловращения вечерней жизни, которая иногда весьма докучает даже в не самых популярных туристических оазисах Европы.

Город, как всегда, встретил радушно. До полудня прошлялся по излюбленным пешим маршрутам, затоварился чаем, кофе, восточными сладостями, сувенирами… Часам к пяти с объёмными пакетами в обеих руках явился в гостиничку.

В холле, в его глубине, как раз там, где начиналась винтовая лестница на верхние этажи, два негра совершали намаз. Истово совершали. Не знаток я восточных религиозных тонкостей, но за время предыдущих путешествий успел насмотреться на некоторые ритуалы. Два негра не просто клали положенные поклоны, стоя коленями на молельных ковриках, а буквально пластались, ложились на живот, вытягиваясь в рост. Непонятен был их выбор локации для отправления таинства, места в холле достаточно, так нет же — на самом проходе втемяшилось!

Да, незадача. Миновать их, чтобы подняться к себе в номер, никак не получится. Не перешагивать же через них. И дожидаться с поклажей окончания ритуала тоже нет желания. Кто его знает, как долго, войдя в религиозный раж, они будут воздавать хвалу своему богу.

Наверное, в других обстоятельствах, пришлось бы выжидать, но я обратил внимание, что в анклаве Г-образного холла несколько турок спокойно в это время смотрят телевизор, в расслабленных позах на диванах. И с видимым удовольствием попивают чаёк из традиционных бокальчиков-тюльпанов. Помнится, удивился ещё — почему не всей компанией воздают должное Пророку? Это потом уже я залез в справочники и выяснил, что, находясь при исполнении служебных обязанностей, мусульманин имеет право пропускать предписанные канонами ритуалы.

Но тогда я счёл это другим знаком. Вытирая спиной стену, стараясь не шуршать целлофановыми пакетами, деликатно миновал молящихся, буквально на цыпочках добрался до винтовой лестницы. Краем глаза заметил, что чаёвничающие в холле единоверцы афроафриканских (говоря политкорректно) мусульман, восприняли мой прорыв к своему номеру вполне благосклонно. Значит, с точки зрения пословицы — в чужой монастырь со своим уставом не ходят, — местных политесов я не нарушил…

Погулял ещё по ночному городу, спать лёг поздно, хотя предстоял ранний подъём. В час ночи в дверь постучали. Спросонья, в полудрёме долго соображал — снится мне это или как. Наконец, настойчивый стук дошёл до сознания.

— Кто там? — спросил по-английски.

— Вставай, брат. Мы ждём тебя, — ответил за дверью мужской голос.

— Кто меня ждёт?

— Твои братья.

Мелькнула вполне идиотская мысль — откуда мои братья, Игорёк с Костиком, узнали, что я в Стамбуле, в этой заштатной гостиничке, да ещё решили навестить меня столь экстравагантным способом.

И следом пронеслась в мозгу мысль гораздо более близкая к реальности. Мысль, связанная с тиражированием в то время по TV жуткой картинки: на фоне песчаных дюн на переднем плане стоит на коленях пленник в оранжевом комбинезоне, за спиной у него — человек в чёрных одеждах и чёрной маске в пол-лица, размахивает внушительным кинжалом и что-то толкует о справедливости, как она ему видится со своей колокольни. Точнее, с минарета…

— Открывай, твои братья ждут тебя!

Разум заметался, как мышь в ловушке. Просто так не дамся. Хотя сделать крепостью комнатку с хлипкой дверью невозможно. Тем более, когда она открывается вовне. И что с того, что личинка замка заблокирована вставленным в неё ключом, вышибается, наверняка, на раз. А из метательных орудий в моём распоряжении только апельсин, оставленный для завтрака, да прикроватная тумбочка, на которой он лежит. Пожертвовать пожитками, схватить барсетку с документами, спрыгнуть со второго этажа и со всех ног рвануть на какую-нибудь оживлённую магистраль? Вряд ли вариант. Ребята, похоже, серьёзные, наверняка кто-нибудь, на этот случай, караулит внизу. И не кричать же за окно в темень глухого проулка — спасите, помогите!.. Глупо-то как!

— Я уже сплю! — сказал громко и жёстко. — Прекратите стучать! Иначе, звоню в полицию!

Господи, да в какую полицию! Я даже не удосужился запомнить название отеля и адреса, полагаясь на зрительную память и умение ориентироваться в малознакомых городах и весях без компаса! Но за дверью затихли. Мягко ступая босыми ногами по ковролину, я подкрался к двери, вслушался в шёпот в коридоре. Ни черта не понять! Дверь аккуратно подёргали, наступила тишина…

Ночь провёл в бдении, тревожно ловя шумы и шорохи в здании, развлекая себя логическими пазлами. Скорей всего, выходило, гостиничка служит перевалочной базой для боевиков-джихадистов. Этим объясняются и скромность убранства интерьеров, и цена за номер, и ненавязчивость сервиса. И ретивые моления постояльцев. Да тут ещё на их удачу — гяур — искатель дармовых приключений подвернулся! Грех не попытаться прихватить в качестве живого сувенира. И не окажись он решительным, или открой спросонья дверь… Ох, «… не гонялся бы ты, поп, за дешевизною!», — говорит балда-атеист сам себе с укоризною.

Ранним утром, тихо-тихо, как вор-домушник, провернул ключ в замке, через щелочку выглянул в коридор, пусто. Стараясь громко не дышать, спустился по винтовой лестнице в холл. За конторкой никого. Положил неслышно ключ, выскочил на волю.

Душа запела. Стамбул мой славный, всё равно люблю тебя, приятель! Но теперь — хрен я остановлюсь на задворках! Только в проверенных людных туристических кварталах. В номере — окнами на проспект или площадь. Чтобы сквозь сладкий сон, после дневной беготни по лавчонкам и достопримечательностям, со спокойной душой наслаждаться шумом никогда не спящего мегаполиса.

Куба далека, Куба рядом…

Двенадцать часов, сидя в кресле салона эконом-класса, это, доложу вам, железный позвоночник надо иметь. Но уж очень тянуло посмотреть, как живётся и чем дышится там, где «Небо надо мной, небо надо мной — как сомбреро / Берег золотой, берег золотой — Варадеро…» Была такая песня, сейчас почти забытая, хотя по мелодике и смыслу фору даст любой современной.

Место действительно неповторимое. Это моё персональное мнение про весь остров Свободы, как его называли в Советском Союзе.

Не хочется по принципу заезженной пластинки повторять набившие оскомину факты из Сети. Желающие смогут порыться в них самостоятельно. Хочется просто немножко подсветить страну с той стороны, где она мне самому открылась неожиданными гранями.

Что посоветовать новичкам, отправляющимся в тур на Кубу? Из обязательной программы — посетить мавзолей Эрнесто Че Гевары и мемориальный комплекс в Санта-Кларе, посвящённый команданте и бойцам его партизанского отряда, павшим в Боливии. Всем двадцати девяти поимённо. Покинете городок в торжественно-печальном, но светлом настроении. С безмерным уважением, не убоюсь высоких слов, к героической самоотверженности и жертвенной стойкости в служении своим идеалам.

Мужество знает цель.

Стала легендой Куба…

Вновь говорит вдохновенно Фидель, —

Мужество знает цель!

Родина или смерть! —

Patria o muerte!

Солнцу свободы над Кубой гореть!

Родина или смерть!

Это уже слова из песни Пахмутовой «Куба — любовь моя!» Выдастся минутка, послушайте. В неподражаемом исполнении Муслима Магомаева будет звучать потом в ушах несколько недель кряду, ручаюсь. Фантастически сильные всё же произведения создавались в отечестве до перестройки. После таких строф, насыщенных мощнейшей, до учащения сердечного ритма, энергетикой, совсем не просто переключаться на что-либо приземлённо-повседневное, но жизнь идёт своим чередом.

Из программы произвольной, очень впечатлил Тринидад, основанный ещё в начале 16-го века. Как заведено, главным зданием на городской площади является церковь. На ступенях её паперти в будние дни шла бойкая торговля рабами для плантаций сахарного тростника. В дни воскресные и праздничные, как предписано конфессией, колонизаторы-конкистадоры посещали службы, где с истовой гишпанской горячностью молились о добром и праведном. Безо всяких когнитивных диссонансов, заметим.

Здесь же на площади, напротив церкви, самый богатый дом — резиденция алькальда. Дом примечателен высокой пристройкой в виде колокольни, на самом верху которой — просторное патио. Подняться туда можно по довольно крутой многоступенчатой лестнице. По преданию, помещение предназначалось сыну городского головы тех времён, где молодой человек отдыхал, созерцая томную окружающую действительность и принимая воздушные ванны. Наверх ему то и дело подносились фрукты и прохладительные напитки девушками-служанками. Непременно голенькими. Разве что в крохотных белых кружевных передниках на пупочках, но об этом архивы скромно умалчивают. Со всей очевидностью, фасончик униформы был высочайше утверждён с единственной целью — заботы о комфортном исполнении нежными трудящимися массами служебных обязанностей. Климат-то жаркий. А вы что подумали? Это вы бросьте.

Другая легенда города гласит, что кривые улочки, путанные сикось-накось, были в историческом центре местечка проложены таким образом не из-за безалаберности средневековых городских управ, а с гениальным умыслом. Дело в том, что порт при городской бухте с незапамятных времён привечал карибских пиратов. Здесь они брали воду, провиант, починяли такелаж. Попутно куролесили, пираты же. Грабили с пьяных глаз, как без этого. Здесь-то лабиринт улиц и выручал аборигенов. Жители, зная тупички и закоулки родного токовища как свои пять пальцев, без труда настигали заплутавших грабителей. Криминальный конфискат возвращался к законным владельцам, а накосячившая матросня налегке отправлялась к своим каравеллам с Весёлыми Роджерами на грот-мачтах. Красивая легенда, ничего не скажешь. И полезная не только для фискальных властей, стригущих купоны с любопытных пилигримов. Современному рекреационному бизнесу стоит поучиться, как логично расставлять акценты, ваяя туристические артефакты из плодов древнего головотяпства.

Но не только грандиозность или необычность архитектурных и исторических памятников интересны нам в заграничных вояжах. Самобытность культур, обычаев и привычек влекут не меньше. Не последнее дело — кухня. Но самое главное, конечно, люди.

Пляжи в Варадеро шикарные. Вот и мы — валяемся на лежаках, расслабленно наслаждаемся горизонтами в мареве карибского бриза. Влево прекрасные виды, а вот пейзаж вправо закрыт небольшой скалой, подточенной прибоем. В штиль удаётся по мелководью, по колено в воде, обойти её, глянуть — что за ней, интересно же. Там, в кайме пальм, оказывается ещё небольшой пятачок песчаного пляжа. Со стулом посредине, на котором подрёмывает чернокожий охранник в форменной фуражке отеля. Завидев нас, очухивается от остатков полусна, с распростёртыми объятьями вскакивает навстречу. Улыбка — шире океана. Размах рук… рыбаки поймут — нет в природе такой рыбы.

— О-о, май френдз… — радостно приветствует на сносном английском (хоть что-то полезное осталось от Америки, помимо раритетных авто середины прошлого века).

Дальнейший монолог привожу конспективно.

Откуда вы, друзья? Россия? О-о-о! Мы помним, как вы нам помогали после революции. Потом, правда… Мы всё-о помним… Но всё равно, вы, русские, очень хорошие, мы вас любим. Хочется сделать вам подарок (снимает фуражку, из-под околыша достаёт две кустарные сигары, украшенные самодельной бумажной ленточкой в цветах флага. Приходится взять, хотя они слегка увлажнились от пота. Презент ведь от чистого сердца). Когда домой? Так скоро? Очень жаль, могли бы ещё как-нибудь поболтать. Да вот беда, завтра придётся ложиться в больницу, предстоит серьёзная операция (держа в руках подарок, было бы невежливо не проявить сочувствия, не поинтересоваться причиной госпитализации. Показывает маленький прыщик на затылке). Доктор говорит, если расковырять, может быть заражение. Ничего не поделаешь (тяжело вздыхает), надо под нож ложиться. Впрочем, ему-то что, он мужчина, всё вытерпит. Вот жена, детишки… как они без него… А ну, как лечение затянется… Ведь он единственный кормилец в семье. Поэтому, если бы мы что-нибудь ему на память тоже подарили, каких-нибудь два-три песито (простонародное от «песо» — официальной кубинской валюты), он бы не отказался…

Пришлось бежать за ответным даром. Пять евро принял достойно, сдержано поблагодарил, хотя денежка, по обменному курсу, в сумме выходила на два порядка выше озвученной. Долго обнимались на прощанье. Договорились увидеться, когда и если судьба занесёт нас опять в Варадеро. График его дежурств на стуле (кивает — на каком) сутки через трое. Поболтаем, по сигаре раскурим. Ну, пока! Счастливого пути!

Что привезти с Кубы? Ром и сигары — это классика. Кофе, конечно, выше всяких похвал. Ах, какой капучино в барах подают! Куда там Европе. Что ещё? Резчики по дереву они первостатейные. Художественный вкус безупречен. Рекомендую также заснять на видео какой-либо концерт из блестящих вечерних анимационных программ. Живые, не студийные, латиноамериканские ритмы останутся с вами навсегда. Заскучается вам зимним вечером, такой ролик — лучшее средство поднять настроение, разумеется, из одобряемых медициной нелекарственных средств. Хотя… в разумных дозах, два-три дринка в месяц, и ром аддиктологи не возбраняют. Только перед вкушением не забудьте прочитать фразу: «Минздрав предупреждает…» На какой-нибудь отечественной таре, бывшей в употреблении.

А мы небольшую картину маслом ещё купили. Эксперт-искусствовед в аэропорту, давая разрешение на вывоз, поинтересовался ценой. Скептически ухмыльнулся — это вы переплатили, ребята, и с лишком. А нам не жалко. На наш вкус — замечательная картина. Портрет пожилого кубинца, в соломенной шляпе, как на Кубе и положено, с вездесущей привычной сигарой в уголке рта. Смотрит зрителю прямо в глаза. С мудрой хитрецой прищурился. Кто-кто, а он в жизни многое понимает. Если не всё…

Великолепная картина. Вполне достойная, чтобы стать репродукцией на почтовой открытке. С фразой на тыльной стороне: «С острова Свободы. С любовью!»

Вслед за Марком Твеном

За Италией и Грецией давно и прочно закрепилась слава европейских музеев под открытым небом. Справедливая слава. Кто уже побывал — подтвердят, кому это приятное и познавательное знакомство лишь предстоит, обязательно потом согласятся.

Мой интерес к Италии пробудился задолго до возможности утолить любопытство воочию. Началось всё с книги Марка Твена «Простаки за границей». Предыстория бестселлера такова. Будучи молодым журналистом, Твен заручается поддержкой спонсоров, заключает договор с некоторыми изданиями на публикацию путевых заметок и в 1862 году отправляется в морской круиз с заходом в Северную Африку, Европу, Причерноморье. Впечатления о вояже легли в основу книги, цель которой, как считал автор, «показать читателю, какими он увидел бы Европу и Восток, если бы глядел на них своими собственными глазами, а не глазами тех, кто побывал там до него».

И вот первое, в чём сразу же соглашаешься с талантливым остроумным американцем: «Давно я не ходил в церковь так часто, как за последние недели. Жители этих древних стран, по-видимому, специализировались на церквах. По-моему, церкви в ней стоят через каждые триста — четыреста ярдов». Действительно так. Причины для великого множества культовых зданий в Италии наверняка есть, о чём на уровне догадок можно будет позже порассуждать.

Нетрудно согласиться с Твеном и в оценке «меню» храмовых экскурсий: «Часа два мы бродили по величественным приде­лам, глазели на многоцветные витражи, украшенные синими, желтыми, малиновыми святыми и мученика­ми, и пытались восхищаться бесчисленными огром­ными картинами в капеллах; потом нас допустили в ризницу, где показали великолепное облачение, в ко­тором папа короновал Наполеона I; целую груду золо­той и серебряной утвари для больших церковных праздников и процессий; несколько гвоздей из креста Господня, обломок самого креста и кусок тернового венца. Мы уже видели большой обломок креста Гос­подня в церкви на Азорских островах, но гвоздей там не было».

Как мне кажется, за вычетом неповторимого своеобразия нескольких грандиозных церквей, к примеру, Ватиканского собора, или Дуомо в Милане, или Кафедрального собора в Палермо, вслед за Твеном иной раз и посетуешь: «Но все-таки — не слишком ли много этих реликвий? Нам показывают кусок истинного креста в любой старой церкви, в которую мы заходим, а также гвозди из него. Я не берусь утверждать точно, но полагаю, что мы видели не меньше бочонка этих гвоздей. А тер­новый венец? Часть одного хранится в Париже в Сент-Шапель, часть другого — в Соборе Парижской Бого­матери. А из костей святого Дионисия, которые мы видели, в случае необходимости можно было бы, по-моему, собрать его скелет в двух экземплярах».

Но не только конфессиональным духом «сильна» Италия. Города-жертвы Везувия не менее привлекательны для туристов. «В одном из домов (единственном здании Помпеи, куда теперь не допускаются женщины), — пишет Марк Твен, — много малень­ких комнатушек и коротких каменных кроватей, кото­рые время совсем не изменило, а картины на стенах сохранились так хорошо, что кажется, будто художник создал их только вчера; но ни у какого пера не хватит дерзости описать их; там и сям видны латинские над­писи — непристойные блестки остроумия, начертанные руками, которые, возможно, еще до истечения ночи были среди огненной бури воздеты к небу с мольбой о спасении». Догадались? Речь о лупанарии, сиречь, публичном доме. Санитарные врачи наверняка поразятся, кроме вышеописанного, каменному унитазу (по совместительству — биде), одному на всё заведение, отделённому дерюжной занавеской от ближайшей каменной лежанки для услад. Что ещё? Женщин теперь туда допускают. Ну и вишенка на торте — к экспонату самая большая очередь туристов. Лично отстоял.

Простота и, допустим, избыточная естественность нравов древнего Рима жестоко компенсировались в последующие века религиозным фанатизмом инквизиции средневековья. Под флагом чистоты католицизма творились немыслимо грязные вещи. Кто не в курсе, почитайте, только не на ночь, «Молот ведьм» — догмат палачей в сутанах.

В Падуе, где не раз приходилось останавливаться, тоже много церквей. По городскому преданию, одна крохотная церковка 16 или 17 века, была со временем «поглощена» более поздними постройками. Возведена же была на средства горожан в память 18-летней девушки, дочери мелкого лавочника — первой красавицы местечка, сожжённой на костре за колдовские чары. «Следствие» велось 4 месяца, надо полагать, до тех пор, пока слишком зримо не округлился животик. Уверения родителей, что дочь была девственницей в момент ареста, сочли попыткой ввести дознавателей в заблуждение, хотя и понятной по-человечески. Даже присяга перед трибуналом и предупреждение о суровой каре за ложное свидетельство их не испугали. На распятии божились! Быдло наивное. Из судилища на волю выйти можно только дымом. Вердикт был предрешён и неоспорим — от дьявола понесла. Крики жертвы о невиновности под треск разгорающегося хвороста, согласно краеугольному постулату «Молота ведьм», по сути, означали лишь ещё одно неопровержимое доказательство греховности. Наутро подмели пепел с площади. Концы в воду. Тэ-экс, кто там у нас вторая красавица в городе?..

Сегодня в Европе вспоминают о тех кострах (с позорным плотским подтекстом), кисло морщась. Но время от времени вспыхивающие то тут, то там по миру ватиканские скандалы говорят об отнюдь не божеской любви католического клира к мальчикам-послушникам (без предательских животиков, хвала создателю!) и наталкивают на единственно трезвую мысль. Если перефразировать Михаила Жванецкого, может, с целибатом что-то подправить? Пусть Папа подумает.

Кстати, о современной Падуе. Первый раз остановились там из меркантильного интереса. Хотелось взглянуть на Венецию, да цены на постой там кусачие. Здесь же в разы доступней, пусть и на отшибе. Всего и хлопот — двадцать минут утречком на электричке и перед вами звезда Адриатики. Разор на логистику по туристическим меркам копеечный. Да и коротать вечерок спокойней где-нибудь с краешку… Мнилось нам. Ага…

Недалеко от ж/д вокзала выбрали бюджетный отель. Напротив него, через большую зелёную лужайку, костёл-новодел. Никаких злачных мест в округе. Ничто не предвещало. После шести вечера, вдруг, визги, писки, музыка, ароматы барбекю, толпа народу от малолеток до пенсионеров, ярмарка безделушек под окнами отеля. Ну, думаем, попали. К одиннадцати, правда, всё стихло. И на том спасибо. Но заснули озабоченными.

Оказалось, тот самый костёл в первую декаду сентября устраивает для жителей района и гостей города ежегодный фестиваль — каждый вечер, целую неделю. С бесплатными эстрадными и фольклорными концертами, конкурсами и играми для детей, перекусом в шатрах-едальнях. Вечером отважились на вылазку. «Пришли, увидели, пали побеждёнными». Почти по Цезарю, Гаю Юлию.

С тех пор, по мере возможности, стали бывать там по сентябрям — потусоваться на фестивале, вкусно недорого поесть по-домашнему. Как-то раз стоим в очереди в кассу, чтобы оплатить заказ для ужина, прикидываем, сколько взять домашнего игристого, холодненького, в запотевшем кувшинчике… Кто-то трогает жену за коленку. Чернявый ангелочек в нарядном белом платьице смотрит снизу глазищами Софи Лорен. «Мамми…»

Глупо, будучи не в Лондоне, спрашивать пятилетку, говорит ли она по-английски, коль и без наводящих вопросов ясно — леди потерялась. Находим двух охранников, объясняем ситуацию, и что неплохо бы дать объявление по динамику. Те соглашаются — неплохо бы. Вручаем им девочку, снова занимаем очередь в кассу, свою-то прозевали. Проходит четверть часа, никакого объявления, фестиваль бурлит, охранники стоят истуканами, держат дитё за руки промеж себя. Пора перехватывать инициативу, сумерки-то сгущаются. Влезаю на скамью, кручу головой, расфокусировав зрение на широкий угол. В броуновском движении праздника взор замечает фигуру, панически мечущуюся в толпе. Настигаем женщину уже за оградой. Да, потерялась девочка. На минутку всего отвлеклась, с подругой парой слов перекинуться, и вот!..

Ведём её в «бюро находок». Завидев маму, малышка бросается навстречу, виснет обезьянкой, обняв за шею. Хэппи энд.

Тайком посматриваю на легкомысленную мамашу. Ничем не похожа на супругу. Ни ростом, ни статью, ни причёской. Почему ребёнок среди сотен соплеменников выбрал именно нас на роль спасителей — загадка провидения.

Гульбище продолжается. Не скрою, бродили мелкие мыслишки, что вот сейчас… сейчас кто-то взойдёт на эстраду, возьмёт микрофон, попросит внимания. И скажет: «Друзья! Вот они — эти двое скромных русских среди нас. Именно они, а не наши два расслабленных лопуха при исполнении, помогли потерявшейся малышке и её маме вновь обрести друг друга. Премьеру доложено, мэр уже мчится сюда с грамотами о почётном гражданстве на предъявителя. С пожизненными шенгенскими визами. Фамилии впишите сами. Скажем же „спасибо“ благородным гостям Падуи нашими аплодисментами!»

Наверняка, они так и хотели, но что-то не срослось у них. Ангелочек же был просто небесно-прекрасен, южных кровей пасхальная картинка. Неподдельная Челеста. Не будь мы в Италии, да будь мы разбойники без стыда и совести — украли бы. Но тоже не срослось.

Ах, Padova, Padova! Замаливай свои древние грехи, вечный Рим, замаливай…

Ну что, дорогие читатели, заинтриговали мы вас с Марком Твеном? Мечты взыграли? Вернутся добрые времена — пусть они сбудутся. И тогда, собираясь в Италию, полистайте, на дорожку, «Простаков за границей». Лучшего путеводителя не сыскать. Отвечаю.

Снимаю шляпу!

Скажу прямо, довольно долго моё отношение к Китаю и китайцам было весьма скептическим. Оценка моя во многом формировалась во время пресловутой перестройки, в значительной мере — впечатлением от качества китайских товаров, которые усилиями «челноков» хлынули на наш тогдашний голодный рынок. Многие наверняка ещё помнят, как на импровизированных уличных базарчиках уходил влёт «сделанный на коленке» азиатский ширпотреб. И не беда, что сшитые на живую нитку перчатки жили один сезон, так и цена соответствовала качеству. В конце концов, российской зимой пусть и в худых перчатках всё лучше, чем в никаких. Но вот чтобы съездить посмотреть, что не так у китайцев с НОТ, всё душа не лежала. Термином НОТ, если кто не помнит или не знает, в социалистической системе производства обозначалась научная организация труда.

И вот случилось. На курортный остров Хайнань, что в Южно-Китайском море, прилетели уже в сумерках. Ближе к полуночи заселились в отель и сразу же вышли на близлежащий бульвар, оглядеться, слишком манил тропический вечер туристического мегаполиса, блистающего вечерними огнями. Несмотря на поздний час, тут же подверглись коммерческому нападению торговок фруктами, которые разносили плоды в плетёных конусообразных корзинах на лёгких коромыслах. Ну и кто же устоит из гиперборейцев перед спелыми манго? С помощью универсального международного жеста на пальцах «спросил» — сколько? Ожидал, что взявшая нас на абордаж торговка станет тыкать в калькулятор, выводя цену на табло. Ан, нет!

— Тлисать. Бели. Кусно.

Что вкусно, это и без рекламы давно, милая, все знают. Из инструкций же гидов было известно, что ценник в Китае на нефасованное продовольствие устанавливается за полкило. Сделка сулила двойную выгоду по сравнению с домашними прайсами.

Покуда я развлекался устным счётом и мысленными курсовыми операциями, торговка споро кидала плоды в целлофановый пакет. И тут я увидел её безмен, и успел притормозить отгрузку товара. Представьте себе кривую палочку, просто сломленную руками с какого-то дерева, даже не обструганную. На одном конце шнурком привязана гирька (хотелось бы надеяться, что пятисотграммовая), на другом — крючок для пакета, между ними — петелька для пальца. Но четыре отвешенных мне (не подумайте плохого) фрукта «на глазок» вполне тянули на полкило. Всего-то за тридцать юаней! Начало товарно-денежным отношениям в Китае было положено. Суммы было не жалко, даже когда утром обнаружилось, что в супермаркете через дорогу на неё можно купить два кило шикарных манго. С научной организацией труда, выходило, в Поднебесной всё в порядке.

Если без шуток, страна поразила. Поразила и полюбилась. Полагаю, нет нужды тиражировать факты и восторги, которыми заполнен Интернет, один раз увидеть всё равно лучше, чем сто раз услышать. Китай мне полюбился настолько, что я стал там бывать, по мере возможности, регулярно. Замечал при этом, как стремительно он меняется. И дело вовсе не в особом трудолюбии китайцев. Просто на каждую пару наших рабочих рук приходится десяток пар их. Весь и расклад. Поэтому, когда через год я вновь туда приехал, уличные торговки все имели пружинные безмены, а ещё через пару лет уже электронные. Но рассказ не об этом.

Вот какая история приключилась в последний мой вояж туда накануне новейшей пандемии.

Перед стыковочным рейсом предстояла ночёвка в Пекине. Вечером прилететь, ночь поспать, утром на самолёт. На ресурсе бронирования отелей специально выбрал один супербюджетный (на одну-то ночь), с полной предоплатой, в шаговой доступности от метро. Вышел на нужной станции, качу чемодан на колёсиках по улице, в другой руке — сумка, набитая тропическими разностями, в кармане — распечатка с названием отеля и адресом на английском и китайском. Всё вроде схвачено, станция метро та, улица та, всё, как на схеме — отеля нет! Вернулся к метро, прошёл ещё разок маршрут, крутя головой, отеля нет!

Вижу будочку с охранником перед каким-то шлагбаумом, показываю распечатку, тот ловит всё на лету, справляется с навигатором в смартфоне, показывает мне картинку. Но этого не может быть! Навскидку, по навигатору, отель в трёх километрах от нас, а на распечатке — максимум в двухстах метрах от метро. Благодарю, возвращаюсь на улицу, стою, ворочаю мозгами — просчитываю возможные варианты на ночлег в картонной коробке. Навстречу два старичка, он и она, явные аборигены, надежда моя оживает, здороваюсь, показываю распечатку. До чего смышлёный народ китайцы, без слов всё схватывают. Совещаются, старушка даёт команду деду, тот мне кивает — давай за мной. Сворачиваем налево в проулок, затем направо в тупичок, и ура! — вот неоновая вывеска с иероглифами и на латинице из трёх слов…

Девушка на ресепшене огорошивает — не по адресу, отель не тот. Как не тот? Тычу в английское название в распечатке. Она подчёркивает первые два совпадающие слова и обводит третье — увы и ах! ошибочка выходит! На экране своего смартфона опять показывает мне какой-то отель чёрт-те где. Не подскажет ли, как лучше добраться? «Возьми такси», — высвечивает экран гаджета. Как же я, дуралей, сам до этого не догадался. Годы, наверное.

Снова «выхожу один я на дорогу». Но день сегодня, видно, не мой. Первый таксист отрицательно мотает головой, второй, третий — такой отель им не известен. Всё! Принимаю волевое решение — возвращаюсь в аэропорт, перекантуюсь как-нибудь. Гори предоплата синем пламенем! И тут, вдруг, в уже густой темноте вспыхивает белым неоном вывеска на английском: «Полиция». Вот оно — спасение! Им ведь любой закоулочек по долгу службы в районе ответственности знаком, все воровские малины булавками на карте помечены, про отель, сотрудничающий с международным ресурсом интернет-букинга, просто обязаны знать.

Дежурный за стойкой суров, но «въезжает» в мою проблему моментально. На эсперанто мимики и жеста даёт понять: я (в смысле — он) ноу инглиси. Набирает номер на стационарном аппарате, протягивает мне трубку. Женский голос подтверждает возможность пообщаться на английском. Пекинский диалект английского — та ещё шарада, тем более, по телефону. Положа руку на сердце, признаю, наверняка мой английский для китайцев тоже не бог весть что. Дело заканчивается тем, что меня просят передать трубку офицеру полиции. Дежурный какое-то время беседует с коллегой, тем временем тает последний процент моей надежды на комфортный ночлег. Наконец, дежурный завершает разговор. Я тепло говорю «спасибо» на китайском, наступает моя очередь лицедействовать в театре мимики и жеста. Вкратце, по моему разумению, кульминационный «монолог» должен пониматься так: «Всё кончено. Жребий брошен. Перехожу Рубикон. Извиняюсь за беспокойство. В моём нервном срыве прошу никого не винить».

Берусь за поклажу, дежурный издаёт гортанный клич: «Стоять, бояться!» Пришлось невольно сделать книксен. Оказывается, это не мне. Молодой сержант появляется из подсобки, получает от старшего ключи (у меня даже мелькнула мысль — уж не от персональной ли камеры? Не худший, кстати, был бы вариант в складывающейся ситуации). Ключи оказались от машины. Сержант грузит мои чемоданы в крутой джип в полицейской раскраске и… привозит меня в уже знакомую гостиницу.

Стоит нам появиться в квадрате света, бьющего из отеля через стеклянную стену, нас замечает всё та же девушка-клерк на ресепшене. Выскакивает навстречу и с большой экспрессией втолковывает что-то сержанту. Насколько я разбираюсь в людских эмоциях, и насколько мне понятен китайский язык, пост её в блоге сводился бы к следующему: этому тупарю доходчиво, с привлечением суперсовременных средств электронной коммуникации, уже разъяснили, куда и как ему надо катиться. И если этот жлоб жилится взять такси, то флаг в руки родной полиции! Хочет с ним нянчится — её выбор!

Фыркнула, пошла дальше дежурить. Я, с жуткой неловкостью, повторяю перед сержантом уже отрепетированную сцену «Всё кончено…», он же ведь ею ещё не наслаждался. Не дрогнув ни единым мускулом, тот берёт меня под локоток, усаживает опять в джип. Через минут пятнадцать езды по развязкам пекинских магистралей оказываемся рядом с каким-то отелем, название которого ни единой буквой не совпадает с названием искомого.

В холле гостиницы сразу два клерка, потрясая перед лицом сержанта моей уже порядком потрёпанной распечаткой, долго пикируются с ним. Тот был невозмутим и бесстрастен, как Шер-Хан перед сворой Табаки. Когда они выдохлись, дал команду всё перепроверить по компьютеру. Через десять секунд они расцветают профессиональными приветственными улыбками, я боюсь поверить своему счастью…

Жестами — «ноу, ноу, ноу…» — с большим трудом убеждаю сержанта не помогать мне с переноской вещей из джипа в отель. Прикладываю руку к сердцу, на чистом китайском, за это можете быть спокойны (на диалекте, ближе, наверное, к харбинскому), говорю: «Большое спасибо. До свиданья». Он кивает в ответ…

Был у меня мимолётный порыв, если честно, поблагодарить сержанта сотенкой с портретом Мао-Цзэдуна. Но, полагаю, очень хорошо сделал, что задушил намерение в зародыше. Ведь кто знает, попытайся я это провернуть, глядишь, и отночевал бы в пекинской камере, быть может, и не один месяц, а то и год. С коррупцией у них строго, ходят слухи.

Устроился в номере и, презрев усталость, вышел в ночной Пекин. Перешёл на другую сторону проспекта, чтобы лучше видеть рекламные баннеры на фасаде отеля, и внимательно их изучил. Ничего похожего из того, что значилось в моей распечатке, даже близко не обнаружилось.

Претензию сайту бронирования отелей, по приезду домой, я, конечно, выкатил. Извиниться не потрудились, хотя косяк свой в Сети через неделю исправили.

Так что, снимаю шляпу перед китайцами, их восточным гостеприимством и добросердечием, искренностью не напоказ. И даже хорошо, что без искусственных западных улыбок. Зато от чистой природной души.

А вот интересно. Попади какой-нибудь китайский турист в Москве в аналогичную ситуацию, стали бы столичные полицейские с ним валандаться, как это было в Пекине со мной? Хотелось бы так.

Иду по Копенгагену…

Первое, что меня удивило в первый же мой приезд «за бугор», удивило прямо не сходя с трапа самолёта — оказывается, у них на асфальте тоже есть трещины. Ну дела, ребята! А мы-то думали…

Много позже, уже с кой-каким туристическим опытом, дефилирую по Хельсинки, по центральной улице, вечереет, у парадных дверей в фешенебельный бар стоит, покачиваясь, молодой финн, мочится на цоколь белокурая бестия. Мутно поглядывает голубыми глазами на прохожих, старательно делающих отрешённый вид. Закончил, потряс… (меня, в том числе). Зашёл обратно в заведение, догоняться… «Что это, Бэрримор?», — сам-собой выскочил в мозгу хрестоматийный вопрос. Ведь в любом кафе наверняка имеются укромные места с двумя нулями на дверках. Тогда, что же это всё-таки было? Эпатаж, пьяный пофигизм? Ну, не на столько он был и пьян, как нарколог отвечаю. Приступ неодолимого эксгибиционизма? Так фундамент здания вовсе не обязательно для этого подмывать. Форма выходящего за рамки приличий «безбашенного» протеста? Против чего, господи! В уютной полусонной чистенькой Финляндии!? Не нашлось ответов.

Спасибо, потом русскоговорящий гид объяснил — чисто в стране не потому, что финны генетически не способны насвинячить, все здесь воспитаны в духе чеховской Мисюсь, и поголовно оттопыривают мизинчик, берясь за ложку. Просто дворницкая служба работает по диаметрально противоположному принципу, нежели в русской пословице, что чисто не там, где убирают…

Сворачиваю в осенний скверик — опа! — на лавочке недвижно сидит негр. В Хельсинки! В ноябре! И это задолго до многомиллионных афро-африканских волн миграции через несчастный остров Лампедуза, что между Тунисом и Сицилией!

Сидит. В толстой вязаной шапочке, пальто с чужого плеча, носом уткнулся в три мотка шерстяного драного шарфа вокруг шеи. Гипнотизирует обувную картонку у ног с мелочью в ней. Непостижимо! Неужели вести образ жизни праздного её созерцателя здесь комфортнее, чем дома в тёплой Африке? Ведь там ещё и дармовые бананы с кокосами круглый год колосятся, только руку протянуть. И виды первозданной природы куда как приятнее, чем редкие чахлые берёзки в серых каменных джунглях. Притом — без унизительной для человеческой души нужды клянчить жалкое подаяние, что бы там ни толковали знатоки про менталитет профессиональных попрошаек. Ну, как говорится, каждый сам кузнечик своего счастья…

Вообще-то в Финляндию и Данию занесло меня случайно. Как-то не лежала душа раньше к Европе северных широт, а тут командировка подвернулась, грех отказываться.

Поскольку программа служебной поездки не предусматривала пустопорожних шатаний, решил заявиться в Копенгаген за свой кошт на денёк пораньше — глянуть по-быстрому на скандинавские чудеса с красотами. Заодно решил, в познавательных же целях, переночевать разик в хостеле, а то в турпоездках всё по отелям, да по отелям, пусть и трехзвёздным, но сервис всё равно на уровне. Про хостелы был малость наслышан и начитан, мнения, как водится, разные. Учёл, прагматично выбрал хостел средней ценовой категории поближе к историческому центру и метро.

Прилетел рано утром, добрался, получил комплект прекрасного постельного белья в запаянном целлофане и номер комнаты, где, как первый туда заселяющийся, мог выбрать любое койкоместо на свой вкус. Ключа от комнаты не дали, замков в дверях не держат, но предложили ключ от персонального металлического рундука для ценных вещей, который привинчен к полу. Решил, что моё не брендовое исподнее в поклаже вряд ли кого-то искусит, отказался. Прошёлся по хостелу, обнаружил десяток дортуаров разной вместимости, в конце коридора — душ и туалеты в стиле унисекс.

В комнате было три двухъярусных кровати с занавесками. Выбрал у стены на первом ярусе, застелил постель крахмальной простынёй, вставил в пододеяльник одеяло, чтобы не мучиться вечером по возвращении на ночлег, не тревожить (святая простота!) будущих соседей. Задвинул под койку дорожную сумку, отправился гулять.

После Италии восторгнуться нечем, хотя это моё сугубо личное мнение. Чентро сторико (ит.) Копенгагена — среднее арифметическое сотен европейских городов. Оттуда вышел на какой-то широкий проспект. Дома в линеечку, фасады уже не пряничные, как в старом городе, унылое техно сплошь. Занадобилось перейти на другую сторону проспекта. Подошёл к светофору у пешеходной зебры, за которым сразу — велосипедная дорожка, затем собственно проезжая часть. Стою, жду как вкопанный, типа, реальный европеец. Загорается зелёный человечек, делаю шаг на велосипедную дорожку, и в ту же секунду периферическое зрение ловит движуху слева. Рефлекторный поворот к угрозе, «остановись мгновенье, ты прекрасно!» На меня несётся на велике деваха, смотрит в мобилу, крутит педали. Дистанция — метр, прятаться поздно…

Успеваю выставить вперёд руки, поймать руль. Толчок, «…ноги шире, три-четыре…», сажусь верхом на переднее колесо, как школяр-хлюпик на козла в спортзале. Машинально трясу правой кистью с ободранным обо что-то мизинцем, смотрю на светофор — уж не поздняя ли у меня манифестация дальтонизма? Деваха синхронно поворачивает голову к светофору. Фонтан извинений, лепет оправданий на английском. Шальную мысль о полиции задушил в зародыше, не хватало полдня потратить на протокол из-за ссадины на пальце и грязных джинсов, с неясным, в конечном счёте, исходом в плане торжества справедливости. Высказал всё, что о ней думаю на русском. Уложился в одно слово. Каюсь, в сердцах переборщил с экспрессией. Высвободил из парковки в моём паху переднее колесо её велика, поспешил на нужную мне сторону, пока не покраснел зелёный человечек…

Ох уж эти наши мифы о культуре Запада, их самодисциплине и законопослушности! На самом деле — те же суетность, скаредность и самомнение, как и всюду. Только всё это напомажено, припудрено, и белозубо напоказ улыбается. Приглядишься, а золотце-то на золотом миллиарде — сусальное, не вздумайте поскрести. Хотя архитектура местами у них — это да! Преимущественно эпох Средневековья и Возрождения, за что поклон их предкам за созидательный энтузиазм.

Иду, значит, я по Копенгагену, не отпускает меня праведное возмущение, переживаю за испачканные джинсы и поруганные гражданские права. Прогулялся, называется, и некому счёт выкатить. И тут… Вот она — награда за злоключения! На второстепенной улочке в спальном районе целый ряд художественных инсталляций в металле. Сразу заценил тщедушного человечка, несущего на подгибающихся ногах у себя на загривке громадный земной шар. Невольно пришла на память строфа великого Рильке: «Тащить всю тяжесть бытия земного, и выронить в растерянности, чтоб… сойти в уединеньи горьком в…» Полный текст стихотворения рекомендую к прочтению в переводе Константина Богатырёва, называется «Уход блудного сына».

Но поразила другая фигура. Поразила почти до ступора. В тонущей лодке стоит человек, в одной руке держит нож, в другой — самому себе отрезанную голову. В свете творящихся сегодня в западном обществе дел — провидческая композиция, на мой взгляд. Прямо-таки зауважал я копенгагенский стрит-арт, браво ваятель! браво мэр!

Стемнело. В комнате все койки оказались уже занятыми, за задёрнутыми занавесками светились гаджеты. Принял душ, устроился в своём отсеке. После дня на ногах мечталось расслабиться. Щас! В минибудуаре рядом с моим коротала ночь дама африканских кровей, трудноразличимого впотьмах возраста, размера плюс два сайза. От заката до рассвета периодически проверяла что-то в своём сундуке для ценных вещей, пыхтя, шуршала целлофановыми пакетами, в промежутках между ревизиями тыкала в кнопки смартфона, не удосужившись отключить звуковое сопровождение клавиш. Говорят, у некоторых народов практиковалась пытка — на темя связанного пленника часами капала вода. Тот самый случай. Капля за каплей (есть такие звуки в настройках смартфонов, пропади они пропадом!) влетали в мозги, сопровождая каждый тычок её пальца в экран. И ничего не поделаешь — расовая толерантность, понимаешь. Интересно, соседи взаправду дрыхнут, или тоже прикидываются? Только настойчивость моего личного Морфея, в конце концов, спасла психику от срыва.

Наутро проснулся с тяжёлой головой, с научной максимой в ней, что отрицательный результат в эксперименте тоже результат. Нет, к соотношению цена/качество в сервисе, и к санитарии мест общего пользования в хостеле — никаких претензий. Но, если вы любитель спокойного сна после дневной беготни, вам не сюда.

Что, резюмируя, можно сказать о датчанах? Похоже, слишком они далёкие потомки викингов, осибаритилась нордическая кровь, лишь сувенирные магнитики напоминают о славных временах конунгов. И водка у них картофельная, деревенский вкус. Что до Дании, то, как писал поэт Николай Заболоцкий (по другому, правда, поводу) — «И нечем ей прельстить воображенье». В общем — на любителя Европа.

Просторы

Советское время. Поздний «застой». Сдана очередная летняя сессия на лечфаке второго московского меда, предстоит врачебная практика. Мать, зав станцией скорой помощи в Туре — столице Эвенкии, подкинула идею: приехать на практику в местную ЦРБ, заодно подшабашить «длинных» рублей в семейный бюджет. Региональный коэффициент — 1,7 — соблазн, что и говорить! Родители — закоренелые южане — вот уже третий год зарабатывают по контракту северные льготы и прибавку к пенсии. Знать бы тогда, чем дело вскорости кончится, точнее, начнётся…

Легко сказать — приехать. Купейный вагон поезда Москва-Красноярск, уходящего с Казанского вокзала, вечером заполнился под завязку. Подумалось — ничего себе, популярный город Красноярск. Утром, в Казани, народ схлынул, остались вчетвером в вагоне, считая проводницу. Так и доехали. Редкие попутчики на перегон-другой не в счёт.

Из Красноярска в Туру тогда летал один рейс в день. И то — среднемагистральный Як40, другой борт просто не сел бы на короткой полосе горного аэродрома. Каким чудом удалось пробить кордон в три винта перед авиакассами — отдельный сказ. Лечу. «Под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги». Погода безоблачная, панорама — дух захватывает от бескрайности российских просторов. Раньше не доводилось путешествовать больше, чем на тысячу километров, и то — всё больше поездом. Через два часа — промежуточная посадка в Байките, затем ещё два часа лёту к полярному кругу.

Не отрываюсь от иллюминатора, пытаюсь, глядя на чёрные громадные проплешины от лесных пожаров, понять причины их возникновения в безлюдных, сверху на вид, местах. Никто тогда не толковал ни о сухих грозах с молниями (так за всю жизнь увидеть и не довелось), ни о фантастических брошенных бутылках, концентрирующих по принципу линзы солнечные лучи, да ещё прямо на готовую вспыхнуть былинку. Но термин «человеческий фактор» уже крутился на кончике языка.

С лесных пожаров мысли переключаются на конкретику. Ну и дурак же был Гитлер! Слетал бы для начала на экскурсию по России, прежде чем замахиваться. Ну, вошёл бы он в Москву, как некогда Наполеон, а дальше что? Русь вон сколько стоит, а до сих пор не все белые пятна на карте ластиком стёрты. Бешеная злобная тварь, бездушный дурак и псих. Сколько жизней загубил, скольким не дал родиться! Сколько среди них могло бы быть талантов и гениев! Сколько рабочих умелых рук на такую необъятную страну, в конце концов! Да, прореживает нас Запад с известной периодичностью, чтобы невзначай не зажили лучше них…

Сели впритирку, но всё равно при развороте в конце полосы к домику «аэровокзала» самолёт малость заехал передним шасси с бетонки на грунт. Асы северные пилоты, ничего не скажешь! Теперь — вертолётом вниз, в посёлок, что виден макетом на мысе в месте слияния Нижней Тунгуски с Кочечумом. Забегая вперёд, скажу, вода — чистый бальзам, черпай кружкой с камушка на берегу, пей.

Встреча-обнимашки. Хариус, оленина, жареные грибочки — поздний завтрак, плавно перешедший в ужин. Конец июня, в два ночи светло, как днём, звенят детские голоса за окном. Ночь и день размечаются по часам. Непривычный приполярный уклад.

Утром оформляюсь — «отбивать» дорожные затраты в оба конца. С девяти до часу — практика в отделениях ЦРБ, затем обед; с двух до пяти — разносчик телеграмм по учреждениям, затем водные процедуры — час купания в Тунгуске; с шести вечера до утра — фельдшер на скорой по скользящему графику.

Канули в Лету бумажные телеграммы. А мне пришлось побегать с доставкой, но прежде надо было прочитать метры телетайпной ленты, вклеить блоками в бланки, записать в журнал адрес, и вперёд. На второй день работы поймал себя на дежавю, что вчера такую телеграмму доставлял уже. Слово в слово: «Обратить внимание… усилить контроль… доложить…» Высказал начальнику почты недоумение. Растолковали доходчиво. Вчера КрайОНО телеграфировал РайОНО. Сегодня — РайОНО телеграфирует ГорОНО. Завтра ГорОНО спустит указявки вниз школам. Субординация. «Так они же все на соседних этажах в одном здании сидят!» Документооборот, молодой человек, понимать надо! Было, есть и будет…

Куда как интересней протекало вступление в профессиональную жизнь. И копился альбом вариаций психологических архетипов.

Однажды привожу в инфекцию пищевое отравление, в сопроводиловке пишу — жалобы на понос. Женщина зав отделением чуть не швыряет мне в лицо направление — нет слова «понос» в медицине, перепишите грамотно! Пишу — диарея, всем полегчало, кроме меня. (Что поразительно, за всю практику так и не встретился пациент с жалобами на диарею). Возвращаюсь на станцию, листаю привезённый «Справочник практикующего врача», свежайшее издание, нахожу в разделе «Инфекционные болезни» слово «понос», в неоднократном исполнении. Мать успокаивает — человек был в плохом настроении по каким-то причинам, вот и поставила заезжего недоучку во фрунт. С точки зрения семейных психологов, облаять чужака полезнее для нервов, чем спустить собак на кого-нибудь из домашних. В качестве моральной компенсации за незаслуженный наезд — лечу завтра санрейсом на дальнюю охотничью факторию, ножевое в живот, в ФАПе перевязку сделали, надо доставить в хирургию.

Поутру летим. Винты «Мишки восьмого» ворча пластают воздух, сержант-милиционер дремлет. Я про себя прокручиваю возможные алгоритмы вспомоществования, хотя понятно — раз на ноже не рухнул и ночь пережил, значит, крупные сосуды в брюшной полости не пострадали, борьба с гиповолемическим шоком от внутреннего кровотечения мне не грозит. Уже спасибо. Недостаёт ещё опыта, ясен пень, мандраж потряхивает, но вида не показываю. Впервые за мой более чем скромный медицинский стаж возникает мысль, которая так или иначе посещает молодых врачей скорой помощи: что лучше — поспешить, или всё-таки чуток опоздать? Все мы люди, все мы человеки постоянно чего-то выгадываем для себя любимых. Но совесть-то не кривой козе не объедешь…

Вот и большая поляна, по периметру — посёлок не городского типа, с полста рубленых домишек. Местная фельдшер поведала: вечером соседи стояли у штакетника, разделяющего огороды, беседовали, ничто не предвещало, вдруг один пырнул беззлобно другого в живот и пошёл пить дальше (возможно, даже чай). Не иначе, разошлись во мнениях на текущий в таёжной глуши политический момент. Перевязала, ввела анальгин, дала радиограмму в Туру. Что тут ещё сделаешь?

Принесли носилки с пострадавшим. Вяло лупает глазами, лицо серое, нос заострился, губы в струнку — facies Hippocratica, температура за 38, перитонит в ходу. Больше для проформы колю литическую смесь, на дорожку. Сержант подводит к борту «виновника торжества» с вещами, загружаемся, отрыв, ложимся на обратный курс. Убийца время от времени сквозь гул винтов пытается что-то втолковать убитому, но тот был безучастен (умер через сутки)…

Сдаю в приёмном покое подопечного дежурному хирургу. «Поздноватенько», — бесстрастно выдаёт он диагноз и прогноз в одном флаконе.

Перед заступлением в ночь дал по посёлку два «круга почёта» на персональном одиннадцатом номере с реактивной тягой, разнёс телеграммы. Плаваю в Тунгуске, развлекаюсь раздумьями. Живи человек в городе, нарвись на такое приключение — уже бы с соседями по палате бодрячком лясы точил. А тут занесла нелёгкая в пространстве и времени к чёрту на рога — вот и результат. И кто даёт «добро» вертолётчикам на ночной полёт ради человеческой жизни? И почему не дали вчера вечером? Овчинка выделки не стоит, какой-то там бич с фактории? Обстоятельства не сложились? Какие? Не все поляны в тайге посадочными огнями расцвечены? Так в войну не вертолёты, кукурузники на три партизанских костра в поле садились, и ничего. Впрочем, гадай — не гадай, наперёд судьбу кто угадал?..

Интересна поначалу всё же работа на скорой. За несколько месяцев почти весь «Справочник практикующего врача» в картинках перед глазами пройдёт. И жизнь калейдоскоп такой покажет! От анекдотов до трагедий. Чаще вперемешку.

Простенький вызов — констатация смерти. Милиционер повесился. За час до самоубийства зашёл в уличный туалет по большой нужде. Чтобы тяжёлый пистолет случайно не соскользнул с ремня куда не надо, снял кобуру, повесил на гвоздик за спиной. Сделал дело, машинально затянул ремень, отправился в участок. Вызывает его начальство, замечает недостачу во внешнем виде. Громы, молнии, топот ног… Отчётность и так на грани звездопада с погон, а тут ещё менты-раздолбаи в сортирах подарки криминалу развешивают… Дал же бог дебила в подчинение… За полярный круг сошлю, наши минус сорок тропиками покажутся!..

Тот и без того весь в порицаниях и взысканиях, бегом обратно. Забегает в кабинку — пистолета нет. Утрата боевого оружия по халатности налицо. Недолго думая — закинул брючный ремень за перекладину…

За полчаса до этого заходит в ту же кабинку гражданин хороший, видит — пистолет ничейный на гвоздике. Нужду справил, взял пистоль, принёс в милицию — тут вот из ваших, видать, кто-то забыл. Минуты не прошло — телефонный звонок в дежурку. В туалете на Кочечумской улице кто-то из ваших висит…

Что переклинивает порой головы людские, похоже, даже богу не всегда понять.

Богата на события и байки скоропомощная жизнь. Но закончилась практика, попутно и каникулы в трудах. В последний день августа принял прощальные спа-процедуры в Тунгуске. Поразительно тёплой всё лето была вода в северной реке. А первого сентября в Туре выпал первый снег.

Лечу домой. В Байките вновь промежуточная посадка. С подсадкой. Перед рулёжкой на взлётку народу в салон набивается, как в трамвай в час пик — неделю не было лётной погоды. Стоят плечом к плечу, держатся за края багажных полок. В передних рядах встаёт с кресла в рост человек с багровым лицом, подзывает стюардессу, сверкает красной «корочкой». Прокурор Байкитского района, оказывается. Так вашу мать, растак! Гробануться от перегруза хотите!? Быстро навели порядок в салоне!..

Что там у средневековых поэтов-вагантов (бродяг, по-нашему) в «Колесе Фортуны» значится? «Случай правит, случай травит нас с жестокой страстию. В его власти наше счастье, и в его — несчастие». Выходит, повезло мне лететь тем рейсом с прокурором. А то б читали вы сейчас мои мемуары.

Наверное, кому-то интересно будет узнать — сколько же я заработал? Две годовые стипендии с хвостиком. За два месяца на двух работах. Плюс почётную кличку «Тайфун» от почты России бонусом.

И в заключение. Конфуций как-то сказал: «Если хотите перемен, называйте вещи своими именами». Понятно, речь о переменах во благо общественных устоев. Следуя совету китайского мудреца, бросаю клич коллегам по перу. Давайте прекратим в жизнеописаниях олигархата тиражировать клише: «Свой первый миллиард имярек заработал…» Предлагаю более точный, всеобъемлющий и, главное, безупречно честный термин — поимел. Полагаю, 99% читателей согласятся, что оказаться в нужное время в нужном месте, в кругу нужных друзей с нужными связями, получить карт-бланш на сомнительные, с точки зрения нормального социума, схемы и поиметь на этом свой гешефт — это одно. А зарабатывать, от слова «работать» — это совсем, совсем другое.

Рациональные рассказы

Невыездной

Памяти друга

Был у меня друг по курсантской юности — Коля Ш. Окончив столичное пограничное училище, мы, молодые офицеры, разъехались по разным участкам государственной границы, он на Дальний Восток, я в Закавказье. С тех пор много воды утекло, почти весь наш тогдашний выпуск уже военные пенсионеры, кто-то майором уволился со службы, большинство стало полковниками, есть и генералы. Коля выслужил свои большие звёзды высшего офицерского состава сполна. И то сказать, пока однокашники предавались увеселениям в редкие часы досуга, он корпел над учебниками. К диплому с отличием и лейтенантским погонам добавил свидетельство стенографиста, диплом военного переводчика. Поэтому никто не удивился, когда он получил назначение в разведотдел одного из пограничных отрядов. На этом поприще и построил карьеру. Селфмэйдмэн — человек, сделавший себя сам.

Те из нас, кто, уйдя в запас, осел в Москве и поблизости, или по случаю оказался в городе, поддерживают традицию — несколько раз в году собираться в «пристрелянной» кафешке по мужским праздникам. Увы, помимо этого, всё чаще и по поводу утрат.

На посиделках, как водится, есть о чём поговорить, не исключая впечатлений от заграничных вояжей, ставших доступными в новые времена. Только Коля всё больше слушает, да за других радуется. Несколько раз получал приглашения — составить с семьёй компанию, смотаться на недельку-другую в какую-нибудь интересную страну, родного теперь капиталистического лагеря. На вероятного противника (бывшего, настоящего, и до скончания мирозданья — будущего) вживе посмотреть…

Отнекивался. Неужто генеральской пенсии на жизнь не хватало?

Но вот однажды в тесном кругу выяснилась причина такого удивительного поведения. В скупых красках и в рамках дозволенного рассказ был следующим.

Сегодняшняя молодёжь понятия не имеет, насколько была пронизана жизнь страны идеологией КПСС в совсем недавнем прошлом. И что за «зверь» такой был — партийная комиссия — в структурах учреждений советского общественного уклада. Для тех, кто не в курсе, поясним.

Секретарь партийной комиссии, несмотря на номинальную выборность должности, был, по сути, так называемым серым кардиналом. Без его подписи в личном деле никто не мог рассчитывать на успешность профессиональной карьеры, будь ты хоть мэнээсом в заштатном НИИ, хоть инженером завода, или даже колхозным комбайнёром, которого выдвинули в депутаты сельсовета. Что уже говорить о силовом ведомстве, готовящем разведчиков!

Коля как раз тогда служил в отделе кадров одного ведомственного института, руководство которого решило как-то проверить свой филиал, обучавший иностранных слушателей, на предмет пропаганды советского образа жизни. Назначили группу во главе с председателем парткомиссии Подгузовым В. М., замом сделали Колю.

Проверили. Как положено, собрали коллектив филиала для подведения итогов. Помимо мелких недочётов Подгузов отметил один, по его мнению, весьма существенный:

— Хотелось бы указать командованию части, что использование в учебных и культурно-массовых мероприятиях импортной аудиотехники отнюдь не красит нас, бросает тень на имидж страны, как экономически развитой державы. Считаю факт политически недальновидным и должен отобразить это в отчёте.

Что и говорить, неприятная для начальства филиала оценка, а из уст партийного босса такого калибра — чреватая и оргвыводами. Коля, на правах второго лица в проверяющей комиссии, в целом обязан был поддержать шефа, и поддержал, но постарался смягчить ситуацию.

— Позволю себе всё же не согласиться с мнением Владимира Михайловича. Как коммунисты, да, мы должны признавать недостатки. Техника есть техника, не секрет, что отечественная продукция пока ещё уступает, порой, в надёжности зарубежным образцам. Но хороши же мы будем, если на интернациональной встрече, в присутствии гостей, подчас, очень высокого дипломатического ранга наш магнитофон зажуёт плёнку во время воспроизведения гимна. Да не дай бог, страны-союзника. Не лучшая будет ситуация с точки зрения пропаганды. Да и для поддержания дружественных связей. Так и хочется, в шутку, спросить — вы на какую разведку работаете, Владимир Михайлович, давая такие рекомендации?

Подгузов изменился в лице, раздражённо швырнул карандаш на стол…

Начальник проверяемого филиала, провожая комиссию, улучил момент, в полголоса доверительно поблагодарил:

— Ну, спасибо, Николай Васильевич! Выручили. Сами понимаете, нам возражать Подгузову — себе дороже выйдет…

А вечером того же дня Колю срочно отправили в командировку в Тмутаракань. На месяц. Прямо из дома выдернули, прислали машину и конверт с авиабилетом в один конец. Пятнадцать минут на сборы…

Оказывается, Подгузов был уже в разработке службы внутренней безопасности ведомства, как глубоко законспирированный, суперценный двойной агент, имеющий высшую степень допуска к военным и государственным тайнам страны. Только представьте: свежеиспечённый сотрудник нашей спецслужбы направляется для работы за границу, а его досье с фото в профиль и анфас уже досконально изучили «коллеги» за кордоном. Конечно, контрразведка противника не настолько топорно работает, чтобы интересного советского гражданина брать под локоток и отводить в сторонку прямо у трапа самолёта по прибытии. Держать «под колпаком» объект, когда тот ещё только чемоданы дома пакует — неплохая фора для секретных служб. Особенно, когда рыцарь плаща и кинжала находится в простодушном неведении, что под плащом он уже давно голый, и кинжал у него бутафорский.

Но провалы разведчиков, пусть даже, на первый взгляд, случайные, не повально систематические — всё же настораживают соответствующие структуры.

Есть у контрразведчиков методы вычисления «кротов». И дело с Подгузовым шло к финалу, арест предателя был делом дней. «Вели» его деликатно, избегая ситуаций, которые могли бы его спугнуть. И вдруг он резко засуетился. Спецуправление связи поймало шифровку шпиона о почти вероятном своём раскрытии куратору в посольстве одного сильно недружественного нам государства. С фамилией сослуживца, который, возможно, что-то подозревает. И с паническим требованием незамедлительного вывода. Любым способом. Не только из игры, но и из страны.

О парадоксальном попадании в точку шутливой фразы, грозящей срывом тонкой длительной операции, доложили наверх. Упускать изменника в планы контрразведки не входило…

— Чуть было сам в разработку не попал, но быстро ребята разобрались, кто есть кто и что есть что, — рассказывал Коля. — Поэтому, на всякий случай, в ссылку на месяц и отправили с глаз долой. Чтобы Подгузов немного успокоился, не натворил чего сгоряча. Потом, когда его взяли, выяснили по своим каналам, что меня, со всей семьёй, агентство национальной безопасности нашего партнёра, как теперь принято говорить, внесло в закрытую спецкартотеку. Чёрный список. С грифом — «top secret», без истечения сроков давности. С предписанием всем странам альянса и сателлитам — при моём появлении в пределах их отечеств принимать соответствующие меры. Так и стал я, сам того не желая, пожизненно невыездным. Больно уж в туманной юности фильмом «Укол зонтиком» впечатлился. В конце концов, и при более благоприятном стечении сценарных обстоятельств, нежели в киношной комедии, просидеть остаток дней в Гуантанамо на казённых вражьих сэндвичах — та ещё перспективка. Вот уж точно, где генеральская пенсия ни к чему…

Такая вот история.

Для большинства из нас представление о работе разведчика строится на шпионских детективах, и лубочных фантазиях кинематографистов в стиле похождений Джеймса Бонда. И в этом нет ничьей вины. Киношникам для кассы нужен пресловутый экшн. Да и зрителю (с читателем), признаем, тоже. Так устроен мир — цирк был, есть и всегда будет занимательнее телетрансляций шахматных турниров. Незримые битвы аналитиков-интеллектуалов в цене только у посвящённых. А в их касте не принято принародно трясти грязным бельём, не шоу-бизнес, дурной тон.

И лишь по прошествии должного времени становится возможным чуть-чуть приоткрыть завесы тайн человеческих судеб. В которых нет перестрелок, погонь и зубодробительных схваток. А есть повседневная честная профессиональная служба во благо родины. Со стороны посмотреть — рутина. Незрелищная работа, однако, с риском, по прихоти Фортуны «попасть под раздачу» с непредсказуемыми последствиями. Как и случилось в жизни моего друга.

Недавно его не стало. Проклятый «ковид»! Не разбирает чинов, наград и званий. Не хотелось бы скатываться в пафос, но есть такое понятие — соль земли. В переводе с метафорического языка — людская цементирующая основа страны. Сталевары и пахари, учителя и врачи, солдаты и стражники…

Таким был и Коля. Кристалликом в фундаменте.

Нирвана

Это — сокровище, подаренное мне:

это маленькая истина, что несу я.

Но она беспокойна, как малое дитя:

и если бы я не зажимал ей рта,

она кричала бы во всё горло.

Ф. Ницше, Так говорил Заратустра

Тема тюремного быта и его «романтики» в последние времена стала модной в кино и беллетристике. Спрос диктует предложение, творческая интеллигенция активно осваивает словари блатного жаргона, дабы при знакомстве с их интеллектуальной собственностью у читателя не случилось когнитивного диссонанса.

Так сложилось, что три года моего детства прошли по соседству с зоной. Моя мать служила в ней врачом, мать моего тогдашнего дружка была в колонии начальником отряда. Бесконвойные сидельцы, выходя на хозработы вне лагеря, нередко просили нас, десятилеток, сбегать в сельский магазин за чаем, или куревом (заведующая сельпо знала для кого мы отовариваемся папиросами, вопросов не возникало). Волей-неволей мы пропитывались специфическим сленгом, и без всякого умысла — блеснуть перед рафинированными сверстниками умением «ботать по фене», пересыпали ей обыденную речь.

В тюремной истории, которой собираюсь поделиться, конечно, трудно избежать жаргона. Но и замусоривать им текст, чтобы впечатлить кого-либо филологически-разносторонним знанием жизни, нет ни малейшего желания. Будем считать, что я сделал для вас литературный перевод.

Дверь камеры СИЗО с лязгом отворилась. Переполненное помещение на мгновение перестало копошиться и разговаривать разговоры. На пороге стоял Старик. Седая голова в ёжике жёстких волос сидела прямо на развёрнутых плечах. Фигура чуть ниже среднего роста дышала спокойной силой душевного и телесного здоровья. Приглядевшись, можно было с удивлением найти, что Старик ещё совсем не стар. Если даже и на седьмом десятке, то далеко до размена на восьмой.

— Вперёд! — скомандовали за спиной Старика.

Он шагнул в духоту камеры, гулко бухнула за спиной дверь, проскрежетал ключ в замке, всё стихло.

Ослепительно белое полотенце лежало перед Стариком на сером бетонном полу. Камера молчала.

— Извините, — сказал Старик в пространство, ещё не выделив главаря в полуголой массе, — я где-то слышал, что бывалый человек должен вытереть ноги об это полотенце. Вроде визитной карточки, что ли… Но я первый раз в тюрьме, и, верно, последний. Здешним законам не обучен. Извините.

И переступил через белоснежный прямоугольник ткани. В камере всё на секунду ослабло, кто-то хихикнул. Теперь Старик безошибочно нашёл главного. В светлом, самом дальнем от отхожего места углу четверо играли в карты.

Стараясь не задеть свисающих с верхних шконок ног и верёвок с сохнущим нательным бельём, Старик приблизился к играющим.

— Извините, — обратился он к тому, кого принял за главного. — Извините, где я могу расположиться?

Компания продолжала своё дело, и ухом не повели. Зато вдруг рядом со Стариком истерично захохотали:

— Не, ну ты слыхал, Бугор! Где ОНЕ могут расположиться?! А с тётей Парашей в обнимку!..

Внезапно, как бы повинуясь незримому приказу, «шестёрка» заткнулась и как сквозь землю провалилась.

Сидящий лицом к Старику в позе Будды человек бросил карты рубашками вверх на одеяло. Тут же его примеру последовали остальные трое.

Он ничего не говорил, лишь смотрел на Старика. И тот опять не уловил ни жеста, ни взгляда, ни движения, которыми в камере руководилось всё, включая теперь и его жизнь.

С ним заговорил другой, по правую руку от Бугра, слегка усохший от регулярных ходок в зону верзила в вернисаже наколок. Заговорил неожиданно нервным голосом в патоке напускного елея:

— А ты ответь, мил человек, сперва — кто есть таков, откудова, да за какие такие заслуги пансион тебе такой от властей отломился?

Старик поймал взгляд молчащего авторитета и ничего там не увидел, кроме скуки и усталости. Или так ему показалось.

— Надо отвечать? — спросил тихо.

— Ответствуй, мил человек, ответствуй… — вёл свою роль верзила. — Да не разволакивай биографию. До коих лет ты мамкину сиську сосал — нам без интереса…

— По какой статье залетел? — перебил верзилу человек, расположившийся полулёжа слева от авторитета.

— Наезд я совершил. Парня сшиб…

— Что-то не упомню, чтобы за наезд сразу на казённые харчи приноравливали, — заметил «дознаватель».

— Неужто прямо насмерть зашиб? — опять нарисовался откуда-то «шестёрка».

— Закрой поддувало, сявка! — шуганул того верзила.

— Насмерть. — Старик отвечал ровно, как и положено на Страшном Суде. — Уехал я с места ДТП. Скрылся. Старуха у меня больная, испугался… Думал, просто зацепил крылом парня, обойдётся, пронесёт… Не обошлось. Нашли.

— Н-да, при таких раскладах, пятерик тебе светит, старикан. Выйди всё малёк по-другому — трояком бы отделался. А с УДО, считай, ознакомительной экскурсией. А так… Больно ты хорош для ментовской отчётности. Верняк — и отмазки у тебя нету.

— Нет…

— Тогда определяйся, старый, где найдёшь. Здесь каждый сам за себя, один бог — за всех. Глядишь, обкатаешься… — компания вернулась к игре.

Камера зачесалась, заёрзала, затрясла барахлом. Старик остался один.

На нарах спали по двое, сидели по трое-четверо. Приткнуться было негде. Теперь Старик увидел это ясно. Понял и то, что Бугор с прихлебателями нужны здесь для чего-то иного, нежели для заботы о заблудших.

Более ни к кому не обращаясь, Старик пробрался к стене у толчка, забетонированного вровень с полом за символической перегородкой. Достал из матерчатой сумки с личными вещами постельное бельё, положил стопкой на пол, сел на неё, прислонился спиной к стене, вытянул ноги. Сумку пристроил рядом. Какое-то время смотрел прямо перед собой, потом прикрыл глаза…

Шестёрка-шут помочился, щёлкнул об живот резинкой спортивных штанов, склонился над Стариком.

— Не, ну ты глянь, Бугор! Щемит, аки агнец божий! Или больной, или святой…

Пришло время обеда. Старик не торопился, наблюдал.

Первыми принимали пищу блатные. Полновесные порции для них аккуратно подавались в раздаточное окно под глазком наблюдения. Штатные прихлебалы разносили еду по привилегированным нарам, почтительно подавали, тёрлись рядом, готовые к услугам по малейшему знаку. Сами ели во вторую очередь, вымыв после клиентов их посуду. Комковатые пригарки перловки раздавались низам слёту.

Выбрав кашу из миски, Старик направился к единственному крану с холодной водой над чугунной раковиной с облезлой эмалью. Шестёрка был тут как тут.

— Ну как халявный хавчик, старый? Вкусный? Язык не проглотил?

Ночь Старику пришлось провести на холодном полу. Из дневных наблюдений следовало, что места на нарах и очередь на них строго расписаны в соответствии с негласным табелем о рангах. В жёсткой иерархии зарешёченного пространства льготы по возрасту не полагались. Отсчёт значимых заслуг в зековской бухгалтерии для «первопроходцев» начинался с шагом за порог камеры. Только для рецидивистов стаж существования за пределами морали принимался в расчёт полностью, со дня первой ходки.

Утром, сквозь узкое зарешёченное оконце нехотя вполз рассвет. Несвежая угрюмая биомасса под воздействием серого света пришла в шевеление, стала пучиться и стекаться к умывальнику.

Когда Старик с мыльницей и зубной щёткой в руках вернулся к своему месту у стены, пакета с вещами не было.

На ближайших нарах сидел молодой костлявый парень, колупал пальцем багровый кратер потухшего фурункула в паху.

— Извините, не видели моих вещей? — обратился к нему Старик.

— А ты меня в сторожа нанимал?

На более деликатный ответ в этих стенах рассчитывать не приходилось.

— Извините, никто, случайно, не видел моей сумки? — без особой надежды сказал Старик в пространство помещения.

Шестёрка возник тотчас.

— Это холщовая такая?

— Ну да.

— Серая, и ручки плетёные…

— Ну да.

— Полотенце вафельное и труселя там ещё такие… в полоску?

— Да, боксёрки…

— Нет, — вздохнул Шестёрка. — Никто не видал.

Камера не реагировала. С чего бы. Жертва возлежала на алтаре, жрец священнодействовал. Процесс шёл по-писанному, был рутинен и безынтересен. До первой стычки.

Старика вызвали к дознавателю. С допроса он вернулся не взволнованным. Зато застал последний акт спектакля в театре одного актёра. Сиделец, с виду — подросток, лицедействовал в центре внимания:

— Он, падла, колет меня на иномарку… Тебе, говорит, без разницы — одной больше, одной меньше. Нам в актив, а тебе послабление. А я ему… — рассказчик рубанул ребром ладони левой руки по локтевому сгибу правой. — В-вот, с-сука! Покупать будешь Маню на базаре!..

Через несколько дней Старик получил передачу. Шестёрка томился в засаде с момента, когда того увели на свидание.

— А-а… вот и наш счастливчик! — встретил он его в дверях и широким добродушным жестом указал на нары Бугра. — Пожалуйте на таможенный досмотр. Декларацию заполнять будете? Позвольте-ка…

Шестёрка взял у Старика пластиковый пакет, вывалил содержимое горкой на одеяло перед авторитетом. Бесцеремонно всё разворошил.

— Во, Бугор, гляди — носочки шерстяные. А ты страдал, кости ломит. Гадал — к дождю, а это, вишь, к носочкам тёпленьким…

Милостиво оставленную кое-какую мелочь и пару пачек печенья побросали обратно в пакет.

— Всё? Могу идти? — спокойно спросил Старик.

— Ступай, мил человек, ступай…

Когда-то это должно было случиться. Старика привели с допроса. Он стоял в коридоре, лицом к стене, руки за спиной. Конвоир справился с замком, распахнул дверь.

— В камеру!

Старик вошёл, дал свободу рукам, интуитивно почувствовал — его ждут.

— Подойди, божий человек, — позвали его к нарам Бугра, бросив карты даже не доиграв кона. — Ну что же это ты, а, старик? Тебя ли мы не приветили? Хлеб-соль разве что не поднесли. А ты? Шнурковать взялся тихой сапой. Лапшу на уши вешать — пацана, дескать, задавил… за старуху испугался… Нехорошо. Раз об заяве с полотенцем наслышан, то и об почте нашей должен понятие иметь. На киче, старик, телеграф почище цыганского будет. Вот и поведай нам теперь, как ты кореша в законе из бердана завалил, и не ойкнул. Есть о чём рассказать, а, старый?..

Старик почувствовал себя статистом, случайно вытолкнутым к рампе под свет софитов. Ну что ж…

Помолвка, точнее, пролетарские посиделки по случаю знакомства родителей жениха и невесты прошла на редкость душевно. Традиции обеих семейств, на удивление, оказались почти безалкогольными. Несмотря на это, неловкость титулования в сватья и стеснительность улетучились быстро. Хотя в единственной бутылке на всю компанию было ещё пить, да пить.

У юной женщины под свободным сарафаном уже круглился живот. Намётанный глаз будущей свекрови без всяких УЗИ определил — не далеко до первого шевеления. Вот к чему приводят чрезмерные дачные хлопоты родителей, оставляющих в городе без пригляда девку на выданье. Ну да ладно, дело богоугодное. Главное, чтоб по любви.

Под вечер стали прощаться. Молодёжь вышла первой, стояли у подъезда, наслаждались последним теплом спохватившегося бабьего лета, ждали остальных. Она положила голову ему на плечо, обняла под пиджаком. Он обхватил её руками, чуть опустив лицо в копну струящихся до пояса волос, дышал ими. Просто стояли.