Бесплатный фрагмент - Чистые страницы

Пролог

Огни фонарей за окном мелькали в непроглядной темноте стремительно наступившей ночи с удручающей редкостью. Взору они представали настолько нечасто, что я от скуки начал каждый раз отсчитывать минуты до следующего одиноко стоящего старого покосившегося деревянного столба с томящимся огнём на верхушке, заключённым в сферу пыльного потрескавшегося от времени и погодных условий стекла, припорошённого снегом. Свет озарял и даже, казалось, немного наполнял теплом мрачное холодное купе, в котором я сейчас трясся на твёрдом неудобном подобии кровати вместо того чтобы лежать дома на своём мягком диване и, обняв подушку обеими руками, беззаботно, крепко спать. Сейчас же сна не было ни в одном глазу. Стук колёс, так любимый в детстве, теперь раздражал до такой степени, что я готов был пойти на всё ради нескольких минут полнейшей тишины.

Внимание привлекла бегущая за окном бесконечная железная дорога. Сквозь обледеневшее стекло она была различима только благодаря очень яркой луне, не уступавшей в силе освещения хорошему театральному прожектору. Её свет играл голубыми бликами на рельсах, потому создавалось ощущение будто они вылиты из настоящего серебра и положены не позже, чем день назад. Взгляд сам поднялся и переметнулся на лес, который тянулся нескончаемой чёрной мелькающей стеной среди белых равнин. Местами до стволов деревьев можно было без труда дотянуться из окна рукой — так близко они росли к путям и иногда ветвями скребли по обшивке вагона. В остальном ничего особенного не было — лес как лес. За ним вдалеке виднелись несколько разнящихся по размерам деревень. Где — то в редких домах горел свет и слышался едва различимый лай собак. Из труб поднимался дым, в ночи казавшийся белым и напоминал по форме куски ваты. В небе не было ни одного облака, которые могли бы соседствовать со столбами густого дыма. Луна, дым и больше ничего. Унылая картина.

Снова на доли секунды появился одинокий фонарь, озарил купе янтарным светом и пропал. Я в мгновение подскочил к окну, прильнул лицом к стеклу, дыханием растопил наледь на месте сделанной раньше проталины и взглянул вслед исчезающему за деревьями на повороте фонарю. Темнота опять наполнила купе, и я, наконец — то, лёг в постель. Внимание постепенно стало рассеиваться. Всё — таки люблю поезда. Они обладают особым шармом. Даже не они, а убаюкивающая атмосфера дороги под стук колёс и тряску состава — её ничем не заменить. Необходимо заснуть, иначе проснуться вовремя и без спешки сойти с поезда не выйдет. С этими мыслями я повернулся к стенке и закрыл глаза. Ничего кроме стука колёс и собственного дыхания. Тут же буквально почувствовал, как сон всей своей тяжестью обрушился и придавил меня к скамье. Не было возможности и сил даже повернуться, не говоря уже о том, чтобы накрыться одеялом для спасения от мерзлоты временной обители. Сказывалась усталость суматошного дня, проведённого в сборах. Всё было бы проще полети я на самолёте, но случая подняться в воздух до сих пор не представилось, да и этот исключением не стал. Неоднократно меня спрашивали о причинах и никогда не находилось вразумительных доводов, так что и ответа внятного дать ни разу не получалось.

Почти одержавший победу сон прогнали частые, но в то же время едва различимые осторожные шаги в коридоре. Звук становился всё ближе и отчётливее, как вдруг топот прекратился и снова стал слышен только монотонный стук колёс. Несколько секунд этой идиллии были нарушены скрипом открывающейся двери соседнего купе. Наступила полнейшая тишина. Громыхание колёс полностью стихло, но поезд по — прежнему продолжал движение. Едва в голову стали забираться мысли о невозможности такого явления, как тут же были прерваны грохотом и лязгом закрывшейся двери, и продолжившимися шагами, теперь уже звучавшими гораздо громче. Пара шагов и опять уже пугающая тишина воцарилась в поезде. Дверная ручка опустилась вниз, и дверь распахнулась на всю ширину дверного проёма. В коридоре стояла молодая проводница. Она мило и слегка виновато улыбнулась, вошла в купе, аккуратно закрыв за собой дверь и села на противоположную лавку. У неё была короткая замысловатая стрижка — явно дело рук профессионала. Волосы не доставали даже до плеч. Аккуратная форма хорошо сидела, словно была сшита по заказу именно для неё. Макияжа было по минимуму — больше для приличия, чем для красоты. Повернув голову к окну и скрестив руки на столе, она обратилась ко мне:

— Скоро вам сходить. Через час будет ваша станция. Искренне надеюсь, что вам понравилось ехать нашим поездом.

Взгляд её был по — прежнему устремлён в окно, а улыбка не сходила с лица. Оно было необычайно бледным. Быть может, такой оттенок ему придавал свет луны, проникающий в окно. Она молча перевела взгляд на меня, но улыбаться не перестала. От зелёных глаз с ледяным оттенком всё внутри сжалось. Свет. Купе на доли секунды наполнилось огнём очередного фонаря, мелькнувшего в окне. Лицо проводницы, на самом деле действительно оказавшееся бледным, дёрнулось на миг и снова расплылось в доброжелательной улыбке. Она поднялась, поправила тщательно складки на юбке, приоткрыла дверь и вышла из купе. Закрывая за собой дверь, сказала:

— Когда будем подъезжать, я ещё раз зайду к вам и сообщу.

Странно… В расписании было указано иначе. Трудно было не заметить огромный лист бумаги, занявший треть пространства на двери комнаты проводников. Я посмотрел и внимательно изучил его ещё когда шёл к своему купе после посадки. Станций было немного, большая часть из них приходилась на день. Ночью числилось две стоянки: остановка на пять минут в небольшой деревушке городского типа, затем шла стоянка длиной в пятнадцать минут на вокзале опять небольшого, но уже городка. И даже крошечного сомнения не было в том, что моя остановка будет в шесть часов тридцать пять минут. Сейчас же на часах было всего несколько минут первого ночи.

— Вы, наверное, ошибаетесь, потому что моя остановка будет утром, — успел сказать я прежде, чем она закрыла за собой дверь. Спустя пару секунд дверь приоткрылась и проводница, не заходя в купе ответила:

— Нет, всё правильно. Вам пора.

После этого дверь аккуратно вернулась на место, и в коридоре послышались удаляющиеся шаги. Чушь какая-то. Наверное, она просто ошиблась. По ней было видно, что ей нужно хорошо выспаться. Может она даже приболела — вид у неё был не важный. Вновь хлопнула дверь соседнего купе, теперь уже находящегося справа от моего. Как тут выспишься! Я снова лёг на лавку, теперь уже на живот и забрался головой под подушку. Стук колёс стал гораздо тише и даже немного убаюкивающим. Вместе с темнотой они сделали своё дело, и спустя каких — то две — три минуты сон взял верх.

Тряска за плечо пробудила меня. Пальцы настолько сильно сдавили его, что левой рукой я не без усилия оттолкнул будящего. Зажатый в правой руке телефон вспыхнул от прикосновения в темноте, показывая на заляпанном дисплее время. Не прошло и часа. Да что за ночь в конце концов! Поезд сильно трясло. Он развил невероятно высокую скорость, заставившую меня нервничать ещё сильнее, чем после такого бестактного пробуждения, которое я не мог оставить без внимания.

— Зачем вы разбудили меня? — обратился я к человеку, отпрянувшему в сторону и теперь стоявшему в дверном проёме. Он загораживал свет из коридора и, кроме того, что это мужчина, а не проводница, изъявившая желание сообщить мне о какой — то, якобы моей станции, не было ничего понятно. Если мужчина и собирался отвечать, то с ответом явно не хотел торопиться. Только тяжело и размерено дышал, как будто он пешком поднялся на десятый этаж дома или бежал за поездом не один десяток километров, догнал и теперь стоит, пытаясь отдышаться.

— Говори, — уже обращаясь на «ты» и повышая на него голос потребовал я.

Человек продолжал столбом стоять без движения. Вспышка. Купе в который раз осветил промелькнувший в маленьком окне фонарь. Глаза, уже отошедшие ото сна и вполне привыкшие в темноте не подвели — мужчину рассмотреть удалось. На нём были обычные чёрные брюки, опять же чёрный пиджак, под которым была белоснежная рубашка, немного ослепившая при свете фонаря. Один уголок выбился из — под полы пиджака и теперь небрежно болтался из — за покачивания вагона. Лицо не выражало совершенно никаких эмоций. Несмотря на темень в купе удалось разглядеть и его ноги. Он был бос. На улице ноябрь месяц! Всё было слишком странно, чтобы уделять чрезмерно повышенное внимание именно этой, сейчас не такой важной детали его внешнего вида. Человек до сих пор не проронил ни слова. Я резко сел и ударил кулаком по столу. От удара ложка, лежавшая на самом краю, пару раз противно прозвенев, слетела со стола и упала на линолеум, которым был застлан пол. Кружка опрокинулась на бок и описала полукруг, остановившись лишь после того, как упёрлась ручкой в поверхность стола. На стол хлынул давно остывший и сейчас уже едва не ледяной чай, так и не допитый за весь вечер, проведённый в дороге. Жидкость, искрясь в лунном свете, растекалась и всё ближе подбиралась к краю, огибая сахарницу и блюдце с несколькими печеньями и конфетами. Задержавшись на мгновение у бортика, окантовывающего края, чай полился на пол. Достигая линолеума капли брызгами разлетались на лавки и вещи, стоявшие внизу. Чай, перетекая от тряски поезда из стороны в сторону, коснулся ног мужчины. Он стал переступать с ноги на ногу, ёжась от неприятной прохлады, после чего всё же начал говорить:

— Я пришёл вас сопроводить. Мне велели.

— Кто велел? И кто ты такой вообще? Откуда вдруг взялся, — гневно говорил я, едва не срываясь на крик.

— Довести, показать куда…

— Отвечай на вопрос! — рявкнул я, хватая кружку и швыряя её в дверной проём. Пролетев между ногой и дверью, кружка со звоном разлетелась на осколки. Особо крупный вместе с ручкой отскочил от стены и упал рядом со ступнёй незнакомца. По двери стекали последние капли чая, оставшиеся в кружке и при броске отправившиеся в разные стороны. Я поднялся и облокотился обеими руками на стол. Ладони попали прямо в чай и хлюпнули в такт друг другу.

— Старшая послала меня. Подошло ваше время.

— Какое ещё время? Можешь объяснить ясно и толково, что здесь вообще происходит? Какая ещё старшая? Или я буду вынужден звать проводницу и уже в её присутствии с тобой беседовать.

— Она и послала. Разве вас не предупредили, что вам выходить?

— Во — первых, моя станция будет утром и далеко от того места, где мы находимся сейчас. Во — вторых, кругом один лес. Какая здесь может быть остановка? Ты так не считаешь?

— Для всех, кто едет в этом поезде, скоро будет остановка. Конечная станция.

Гул едва не летящего поезда начинал заглушать слова. Вагоны ходили из стороны в сторону, состав начало качать с такой силой, что пришлось сесть на столик и взяться обеими руками за верхние полки. Лужа на столе моментально впиталась в джинсы. Я поёжился. В дополнение ко всему спины коснулся холод, исходивший от обледенелого окна. Дверь открылась до конца и в купе, огибая человека, вошла ранее посетившая меня проводница. Она снова, а может и до сих пор улыбалась.

— Через две минуты приедем. Вещи можете не брать.

Терпению пришёл конец. Одно лишь такое бестактное пробуждение или просто весь этот бардак меня вывел из себя, но таким бешеным я себя никогда не ощущал.

— Я направляюсь к старшему проводнику. Вам бы не помешало пройти со мной.

— Нам не нужно. Я и есть старший проводник.

— Вот так поворот, — я поставил одну ногу на пол, — давно бы так. Тогда почему вы не разберётесь с этим цирком?

— Всё хорошо, всё под контролем. Тридцать секунд до прибытия.

— Да я…

Умиротворение наполнило меня. Я буквально почувствовал, как оно растекается по всему телу. Словно ничего не было и эти люди только что вошли ко мне. Стало тепло, правда, непонятно как. Всё тот же холод, но столик и полки грели меня так сильно, что ничем не уступали горячим лежакам на берегу любого моря. Тепло стекалось ко мне отовсюду. Но всё это не удивляло. Просто спокойствие. Скрипнул стол. За спиной кто — то был и сейчас сидел на столе со мной. Нет, это же невозможно, ну никак. По неизвестной мне причине проверять не хотелось. Позади меня прозвучал спокойный женский голос, в котором был легко различим приказ.

— Ты ошиблась. Это не тот человек, который тебе нужен. Найдёшь другого.

— Не сейчас. Время подошло.

— Тогда сегодня оставайся ни с чем.

— Вот ещё!

Проводница в рывке моментально подскочила ко мне и схватила правой рукой за ворот свитера. Левой рукой она велела последовать её примеру незнакомцу. Если он медлил с ответом, то сейчас беспрекословно и моментально ринулся выполнять всё, что ему приказали. Закрыв дверь ударом ноги, бросился ко мне и, схватив за руки, потянул со всей силой на себя. Откуда только ей было у него взяться в таком хилом теле?! Старшая проводница теперь уже свободной левой рукой вцепилась в живот и потянула меня со стола. Помощник, поняв её без слов, дёрнулся назад, не выпуская моих рук. Но своего места, занятого на купейном столике, я не покинул, несмотря на их чрезмерные усилия. Тепло, раньше исходящее от всего вокруг, теперь сосредоточилось у меня на животе, как будто я проглотил крошечное солнце и запил его водой со льдом. Опустив глаза, я увидел руки, обхватившие меня сзади. Обыкновенные с виду, но необычные по ощущениям, они не чувствовались, не давили на меня, а просто держали. Уже ничего не удивляло сегодня. Всё происходящее казалось бредом больного или плодом разыгравшейся фантазии, но никак не явью. Непонятные неизвестные люди ведут себя странно и совершают поступки, которым не дать объяснения, как ни ломай голову. Пусть продолжается как есть — уже даже всё равно…

1

Через разбитое за доли секунды оконное стекло меня молниеносно выдернули из вагона. Протяжный лязг металла остро резанул по ушам. Звук корёжащегося железа смешался со звоном бьющегося стекла и скрипом блокированных колёс поезда, стирающихся о рельсы и засыпающих снег, находящийся у путей, снопами ярчайших золотисто — жёлтых искр, слепящих глаза. Кто — то тащил меня по заснеженной земле прочь от поезда. Подобно исполинской гусенице, он согнулся в дугу, подняв треть вагонов, составлявшую середину состава, на высоту, сравнимую с трёхэтажным домом. Хвост по инерции поджал остальную часть, и дуга с грохотом начала крениться набок. Из-за головного вагона поезда в воздух взлетели несколько других. Не тех, что были в составе моего. Грузовые. Десятки массивных бочек с горючим вылетели и, упав в снег, остались неподвижно лежать в тени стремительно приближающегося к земле поезда. Вагоны рухнули наземь и начали скользить по наледи в моём направлении, но кто — то продолжал тащить меня от всего этого кошмара всё дальше и дальше, так что мне оставалось только наблюдать и бездействовать.

Холод и морозная сырость снега совершенно не ощущались. Свитер был изорван в клочья. Десятки ниток развевались на ветру, высвобождались от его силы и утопали в сугробах. Рукава рубашки болтались мокрыми и тёмными лоскутами. После меня на земле оставался тёмный снег. Цвет при свете луны было не определить. Одни мрачные цвета, которые дополняли голубоватый лунный и яркий белый снежный оттенки в ночной мгле. Скрежет рухнувшего поезда и лопнувших бочек заглушило журчание горючего, растекающегося по белой глади. Всё смешалось, и только груда железа в центре давала понять, что всё происходит на самом деле. Вспышка озарила окрестности… Пламя, стелясь по снегу, топило его, и вода лужами оставалась на промёрзшей ноябрьской земле. Огненные языки лизали вагоны, проникая внутрь и выжигая их до металла, оставляя внутри лишь пепел вещей и деревянной отделки. Деревья отбрасывали пляшущие тени стволов, охваченных огнём. Большой костёр посреди леса, уничтожающий всё, к чему смог прикоснуться. Только жар не чувствовался… Может творящееся передо мной — фильм, а мне отведена роль зрителя, иначе как всё это объяснить? Абсурд. Некто продолжал отдалять меня от места столкновения поездов, таща за ворот свитера. Треск огня и завывание ветра нарушал только скрип снега подо мной. Неужели все пассажиры поезда погибли и теперь безмолвно сгорают в этих грудах железа, совсем недавно стучавших колёсами по рельсам? Никаких звуков в опровержение так и не доносилось из горящих вагонов. Хотелось ясности:

— Кто ты и как оказалась за моей спиной в вагоне?

— Точно так же, как и проводники.

— Они, между прочим, через дверь вошли в отличии от тебя. Ты как-то незаметно за спиной оказалась. И тот босой мужик — тоже проводник? Быть не может такого.

— Именно. Я — такой же проводник, как и они. Или не веришь?

— Веришь, не веришь… Не понимаю. Вы все ехали в этом поезде?

— Какое — то время, — немного подумав, ответила спасительница — да, ехали. Лично я дремала на верхней полке, потому ты меня и не заметил сразу.

— Как… Да если бы не ты, то я сейчас жарился в одном из этих вагонов! А как же люди? И те двое, что были в купе. Может кому — нибудь удалось выжить! Нужно посмотреть.

— Мы ничем не поможем. К тому же не позже, чем через десять минут здесь уже будет кому обо всём позаботиться и разобраться в произошедшем, а тебе о себе лучше волноваться. Вон, на след — то посмотри после себя, — сказала за спиной девушка и отпустила меня.

Успев увидеть багряный снег, но, не продержавшись и секунды в сидячем положении, я рухнул в сугроб. Моментально засыпало лицо, забило уши и попало в нос. Руки не слушались совсем, потому пришлось молча лежать с открытым ртом — дышать хоть как — нибудь было нужно. Сердце бешено забилось, разгоняя кровь по вдруг почувствовавшему все неприятные ощущения телу. Лицо невыносимо кололо от жёсткого снега. В израненных руках чувствовался каждый пульс ожившего сердца. Тело словно только что выпало из пресса — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Тем более пошевелиться. Морозный воздух скопился в горле и там остался, не желая проходить дальше. Перед глазами расстилалось небо с клубами дыма, частично освещаемыми бушующим пожаром.

— Подними меня. Мне холодно.

В ответ только тишина. Закатив глаза, я не обнаружил той, что сегодня устроила мне второй день рождения. Скрипа снега тоже не было, значит она не отходила. Тогда где она? Рядом ведь была и ни шагу не сделала…

— Я ведь даже не знаю твоего имени. Вернись, куда ты ушла?!

Пересилив боль, я вдохнул носом. Талый снег заставил закашляться. Тело словно порезало на части как овощ новенькой резкой. И всё же жизненно необходимая порция спасительного воздуха дошла до места назначения. Запах палёного ударил в нос, смешиваясь с парами бензина и дымом. Снова начавшийся кашель, едва не разрывающий на части, заставил повернуться на бок. Вроде полегчало, только надолго ли… Выдох и снова вдох. Силы для движения по — прежнему не ощущались, а Её нет.

— Верни–и–и–сь!

Одно лишь протяжное эхо разнеслось вторящими друг другу отголосками по всей местности. Повторный взрыв отбросил мелкие куски металла к деревьям. Несколько стволов повалились от взрывной волны и покатились по наледи, потухнув с шипением в снегу. Меня обожгло, и запах палёных волос перебил все прочие начисто. Свитер на спине и брюки загорелись, моментально обжигая тело. Я вернулся на спину и, приложив все силы, оттолкнулся ногами чтобы последовать за брёвнами. Зацепив какую-то кочку рукой, перевернулся и покатился со склона вниз головой. Любой удар обо что — нибудь твёрдое ничем хорошим точно не кончится. Да что я переживаю — второй день рождения всё — таки! Из поезда спасли, а тут камень какой или сук, подумаешь… Лёд, разобравшись со свитером и частично с рубашкой, уже добрался до кожи и царапал её как десяток кошек за раз. Вдруг склон кончился, и несколько секунд моего парящего полёта завершились падением на лёд. Последнее, что я успел услышать, был глухой стук моей несчастной головы об поверхность покрытого толстой коркой водоёма.

— Крепкая у тебя голова, страдалец.

Она пришла ко мне, нашла меня неизвестно где, под каким-то склоном. Спасён! Правда, опять ничего не чувствую, да и ладно — ведь жив! Её не было видно, хотя снова стояла где-то рядом.

— Я ждал тебя, думал — всё, приехали. Где ты, подойди ко мне.

— Тут я, тут, успокойся.

— Без твоей помощи не поднимусь. Помоги.

— Подойди да помоги, — в Её голосе звучали нотки укора — сначала сам пробуй, потом проси.

— Вот, смотри, пожалуйста!

Встав с трудом на четвереньки, я замер. Руки предательски заскользили, и я неуклюже растянулся на льду. После ещё четырёх попыток, в итоге не увенчавшихся успехом, просто лёг на спину и уставился в ночное небо. Звёзды и ни одного облака. Ни единого намёка на то, что где–то неподалёку произошла катастрофа довольно крупного масштаба, унёсшая жизни нескольких десятков людей, если не больше сотни. Теперь они все там, в горящих вагонах. Должно быть, туда уже давно прибыли машины пожарной службы и скорой помощи. И телевидение уже тут как тут. Завтра заголовки всех газет большими буквами будут привлекать внимание к себе, а в новостях скажут, что начато разбирательство и виновные будут наказаны. Так всегда, все привыкли.

— Видишь, не получается! Сил нет совсем.

— Хорошо, — снисходительно сказала спасительница.

Она наклонилась надо мной. В зелёных глазах было по луне, отражавшейся во льду и придававшей глазам оттенок аквамарина. Длинные каштановые волосы спали с плеч, скрыв от меня небо и окружение, оставляя только Её лицо в полутьме. Она улыбнулась и, обхватив меня за плечи, подняла и посадила на лёд. Не убирая одну руку с плеча, незнакомка села рядом. Теперь мне удалось её рассмотреть. Чёрный пуховик чуть ниже колен, доходивший практически до сапог и белая вязаная шапочка. Больше про одежду нечего было сказать.

— Сам, сам, — буркнул я.

— Пытаться — то надо, иначе как собственные силы оценивать.

— А смысл?

— Тебе как минимум нужно выбраться отсюда, если ты не хочешь тут оставаться, в чём я очень сильно сомневаюсь.

— Так люди же на месте столкновения. К ним сейчас выберемся, и нас спасут.

Она подняла голову вверх и стала насторожено вглядываться в чащу на уступе, с которой недавно кубарем скатился я. Повторив её действия, стал прислушиваться к звукам наверху. Уже были отчётливо слышны сирены, перекрывающие вой друг друга. На их фоне были едва различимы крики людей, сливающиеся в одно неразборчивое гудение.

— Пойдём, — я попытался встать, убрал Её руку с плеча, но для удержания равновесия меня уже не хватало, поэтому встреча со льдом вновь раз оказалась неминуема.

— Тебе, видать, просто нравится себя калечить. Уже который раз падаешь, потом снова встаёшь и обратно на землю, и так раз за разом.

— Как же твоя оценка сил? Сама же хотела проверить, вот я лишний разок и пробую себя.

— Думаю, достаточно. Согласен?

— Да, пожалуй.

Незнакомка поднялась с земли, отряхнулась от налипшего местами снега и протянула мне руку. У неё были такие изящные пальцы, что создавалось неподдельное ощущение их хрупкости. Я лежал и смотрел на неё не отрываясь.

— Ну, чего ждёшь?

Ответа не нашлось. Ничего не жду, просто не тороплюсь. Куда можно торопиться в такой ситуации. Наверху помощь, тепло, люди. Поднимемся и всё будет в порядке. Однако же и выдался денёк! Весь день собирал вещи, готовил провиант в дорогу, торопился, нервничал, а так всё кончилось, хотя…

— Вещи, мои вещи!

— Где, в вагоне?

— Ну да. Ты ведь меня вытащила через окно, а о них никто не позаботился. У меня там были… было… Что у меня там было?

— Ты вообще с собой что — либо брал?

— А как же!

Моему возмущению не было предела. Там наверняка была пара — тройка таких любимых вещей, которые я специально искал по всему городу в летнюю жару, долго примерял, снимал, одевал снова и стоял у зеркала, доставая продавца вопросами «Вот это мне идёт?», «А если с той вещью попробовать, как думаете?» и им подобными, после чего покупал что — то одно и довольный шёл домой считая, что день удался и теперь можно отдохнуть или даже сходить вечером в какое — нибудь приличное место в этой самой вещи. Кроме них там были ещё запасные, но их было не жалко. Какая — нибудь книга из серии тех, что можно перечитывать раз в несколько лет, насыщенная множеством стандартных события и ситуаций, с такими же стандартными героями, но со своей изюминкой, заставляющей вспоминать об этой книге по истечении определённого срока. Щётка, паста, мыло и всё остальное для дороги, когда ехать не одни сутки, а мне нужно было ехать…

— Ты знаешь, похоже я хорошенько головой приложился после падения. Не помню ни о вещах, ни о том, куда я ехал и зачем ехал. Может вообще прокатиться захотелось. Мало ли…

— Как бы там ни было, ты уже приехал и до своего пункта назначения не доберёшься.

— А я на другом поезде! — с уверенностью в голосе парировал я.

— Сомневаюсь, сомневаюсь. Даже уверена в обратном.

Я задумался. Спорить на самом деле было бесполезно. Пока на месте крушения всё разберут, пока проведут все работы и закончат разбирательство. Это как минимум затянется по срокам на неделю и я, само собой, опоздаю туда, куда должен был приехать. Если же рассуждать логически, то я не помню куда и зачем держал путь, а билет остался в поезде и узнать по этой причине так интересующую меня информацию не получится никаким образом. Поэтому и вступать в словесную перепалку без аргументов было как минимум глупо.

— Не стану спорить с тобой.

Я потянулся и взялся за её до сих пор протянутую ко мне руку. Слабой спасительницу назвать точно было нельзя. Без малейшего затруднения она подняла меня на ноги. Тут же я чуть снова не упал, причём сразу два раза подряд, но благодаря Её руке удержался. Убедившись, что я твёрдо стою на ногах, Она взяла меня под руку, по Её словам, для надёжности и предотвращения очередных, порядком мне уже надоевших, полётов. Поскольку я чувствовал себя почти идеально, если не брать во внимание полной потери памяти, то в больницу можно было не спешить, тем более что машины неотложной помощи были неподалёку.

— И куда теперь? — с неподдельным интересом обратился я к Ней.

— Вообще совершенно никакой разницы нет, куда нам идти. Кругом лес, простирающийся на десятки километров во все стороны. Так что давай вернёмся обратно к поездам, а там уже видно будет, что дальше делать. Хочешь ещё побыть здесь или пойдём сейчас?

— Идём. Тут больше делать нечего.

2

Подниматься куда — то, как всем известно, а многим, конечно же, довелось убедиться в этом на собственном опыте, в разы тяжелее, чем спускаться. При подъёме нужно искать способ забраться на тот или иной уступ, анализировать ситуацию и действовать исходя из своих сил и физической подготовки, для спуска же требуется только подобрать такой маршрут, который, всего — навсего, позволит избежать возможности нанесения вреда своему драгоценному здоровью. Поэтому карабкаться обратно к поездам мне расхотелось уже через каких — то десять — пятнадцать минут. Не было ни малейшего намёка на усталость или последствия от всех перенесённых за последний час неприятностей. Банальная, но в то же время всесильная и ничем не искоренимая лень, только и всего. Спутница шла молча, внимательно вслушиваясь в постепенно становившиеся всё отчётливее звуки сирен и человеческий гул, нагонявший необъяснимое волнение по мере нашего приближения к месту крушения. Мне отчётливо представлялись те паника и неразбериха, которые сейчас царили около покорёженных вагонов там, наверху. Не хотелось думать об этом одному, держать всё в себе, наконец, просто не хотелось молчать:

— Я счастливчик, да ведь?

— Почему ты так подумал? — в Её голосе отчётливо было слышно нескрываемое лёгкое удивление.

— Вижу, слышу, дышу. Живой, я живо–о–ой. Мне одному посчастливилось выжить из всех. Разве это не чудо?

— Даже если это так, — Она повернула голову ко мне и крепко сжала мою руку, — ты так рад этому?

Эти слова заставили меня задуматься. Я — то шагаю сейчас тут по снегу, разговариваю, почти здоровый, а остальные… В моменты после пережитого потрясения такого масштаба круг разнообразия мыслей как — то сужается и обволакивает тебя, оставляя мысли только о себе. Конечно же, СМИ уже поделились информацией с населением, рассказав по радио о новой ужасной катастрофе и показав репортаж с первыми кадрами, снятыми на месте трагедии по миллионам телевизоров. И прямо сейчас в нескольких десятках квартир разных домов в разных городах огромной страны плачут убитые горем люди, потерявшие кого — то близкого. Этого человека они ждали, и, может быть, даже зачёркивали числа в календаре, остававшиеся до его приезда. Или же человек собрался, поехал на вокзал, где его долго провожали родственники или близкие друзья, сел в поезд, разложил все свои вещи, выпил стакан хорошего чая и лёг вздремнуть. И так вышло, что не доехал. Таких людей было несколько десятков, и все они уже не доедут, но сейчас об этом как-то не думалось.

— Если честно, то ни капельки. Только о себе подумал, а вот о других — нет. Из-за шока всё. Стольких людей не стало.

— Знала, что ты так ответишь. Дай ты другой ответ — удивилась бы, а так все, как и должно быть. А счастливчик ли ты… На пятьдесят процентов из ста. Могу сказать тебе, что это максимум в сложившейся ситуации, — Она улыбнулась. — Так что можешь слегка обрадоваться.

— Теперь не получится. И мне надоело подниматься. Давай сделаем перерыв, не обязательно даже садиться, можно только постоять. В голове такая каша, кошмар.

— Да ладно тебе, не накручивай себя. Ты вообще ни при чём. Только что радовался, что жив и на тебе! Давай присядем.

Снова взяв меня за руку, спутница помогла сесть, после чего опустилась на колени в большой сугроб в нескольких шагах от меня. Немного подумав, плавно легла в него и, разведя руки в стороны, начала расчищать снег, после чего сделала ногами тоже самое.

— Нашла же ты время дурачиться. Ещё замёрзнешь.

— А разве морозно? Мне вот ничуть. Если тебе холодно, то встаём и идём дальше. Готов? — участливо спросила Она и засмеялась. Смех оказался задорным, так что я тут же к Ней присоединился. Посмеявшись минуты три, борясь с новым приступом смеха, всё же ответил на её вопрос:

— Я так вообще ничего не чувствую. Ни боли, ни холода, хоть и сижу в изорванной в клочья одежде с несколькими десятками царапин, — осмотрев себя, добавил, — и ран посерьёзнее. Ладно хоть, что уже помощь близко, а то мало ли…

— Мало ли, — Она опять засмеялась, — так сказал, будто палец порезал или занозу посадил.

— Потому что не больно, а то бы уже давно лежал на снегу и в судорогах корчился, если не хуже.

— Убедил, — ответила Она и улыбнулась.

Я упал на спину в сугроб рядом с ней. Относительное спокойствие воцарилось на месте образного привала. Ещё подниматься и подниматься, причём дальше уже придётся проявить изобретательность, это сейчас мы просто шли вверх по относительно ровной и лёгкой дороге, а вот дальше уже начинаются выступы. Не такие, конечно, для покорения которых нужно быть опытным скалолазом, но всё же требующие хоть чуточку развитой ловкости и аккуратности. Впрочем, выберемся, а дальше — проще. Там о нас уже позаботятся. А как же Она? Спасла меня, значит, таскает меня, помогает идти, а я даже не поинтересовался о её самочувствии. Надо исправляться, да и момент выдался подходящий:

— Ты как себя чувствуешь?

— Да как обычно, — весело ответила Она, — мне не привыкать.

— Спасать людей из разбивающихся поездов?

— Нет, почему. Ко всякому. Бывало и похуже, — последовал спокойный ответ.

Похуже?! Куда уж хуже. Поезда столкнулись! Всякое может быть, само собой, но без волнения говорить в такой ситуации о том, что и пострашнее моменты пережить доводилось…

— Например?

— А во–о–от, тебе всё скажи. Пусть останется моей маленькой тайной. Давай вот как поступим, — спасительница повернулась на бок и, подперев голову рукой, продолжила. — Потом я отвечу на любые твои вопросы без утайки, а сейчас успокойся и не донимай меня. Идёт?

И снова Её улыбка. Недавно ко мне претензии были по поводу моего приподнятого настроения, а теперь устроилась удобно в снегу и улыбается чуть ли не по любому поводу. Странная, очень странная. Большего о ней пока сказать нельзя. А нет, ещё загадочная. Вот теперь всё.

— Пусть так. В следующий раз не уйдёшь от ответа.

С веток нескольких елей, растущих чуть выше на уступе, посыпался снег. Подняв глаза к деревьям, я обратил внимание на то, что в небе больше нет дыма, да и шум суматохи тоже стал заметно тише. Как будто на поляне сейчас привычно стоят деревья, снег продолжает увеличивать и без того глубокие сугробы, в одном из которых стоит включённый и забытый кем-то телевизор, производивший такой шум. Сверху всё это освещает голубым сиянием луна. Довольно абсурдная картина представляется, только даже этому я на всю тысячу процентов не удивлюсь. В нескольких метрах от тех елей ситуация повторилась, потом сразу в четырёх местах снег медленно упал с веток деревьев вниз.

— Видела?

— Что и где?

— Снег с деревьев слетел. Вон там… — хотел я указать на деревья, но вновь летящий уже с других елей снег заставил меня замолчать. Она повернула голову в ту же, сторону, куда был направлен мой взгляд. Снег продолжал падать с веток в сугробы в разных местах всё чаще и чаще.

— Ветер. Что тут такого-то?

— Какой ветер?! От него бы со всех деревьев снег сразу осыпался, а тут только местами, причём с каждым разом всё больше и больше. Если бы только в одном месте, то можно было предположить, что белка пробежала, но при таком раскладе ни о белке, ни о ветре говорить смысла нет.

Она приподнялась и села, прислонившись к небольшому, ещё молодому деревцу. На шапку и плечи упало немного снега с веток, задетых шапкой. Опустив голову и закрыв глаза, она обхватила колени и, оставаясь в таком положении, замолчала. Мне было непонятно её поведение. То она была спокойна, потом вдруг ни с того, ни с сего Её настроение без причин заметно улучшалось и позволяло ей даже смеяться. Теперь вот сидит удручённая и ни слова не говорит. Попробуй Её понять… Спросишь — получишь новый секрет, уже второй. Как — то не горю желанием их копить, вдруг потом важные забуду, а пустяковые узнаю. Не годится. И молчать тоже за вариант не посчитать, так что пора продолжать путь:

— Пойдём дальше, может быть?

— Подожди.

— Тебя не поймёшь. То смеёшься, то сидишь без эмоций. Объяснишь причины?

— Подожди! Попросила ведь, — повысив голос, ответила Она, не открывая глаз.

Я поднялся и сел в сугробе. Сам, без её помощи, значит, общее состояние возвращается в норму, что радовало. Потянувшись, схватился за ствол тоненькой ели и, подтягивая себя, встал на ноги. Тут же обхватил крепко дерево и замер. Да, ноги держали меня, причём очень даже неплохо, чем я не мог похвастаться и даже представить себе такой радости минут двадцать назад. Она по — прежнему сидела в той же позе, что и раньше, не проронив ни слова, без единого движения. Дыхание её участилось, отчего раньше едва заметный пар от выдыхаемого воздуха сейчас на треть окутал её. Облако пара обволакивало нижние ветки, где снег стал даже чуть — чуть подтаивать, роняя редкие капли на Её куртку, оставляя крошечные пятна. Вдруг она сделала глубокий резкий вдох и протянула мне руку. Взяв Её за руку и подняв с земли, я ничего не стал спрашивать. Подожду лучше, вдруг ещё рано говорить, ведь подождать попросила!

— Сожми мою ладонь крепче, — спокойно попросила Она.

— Сильно крепко или просто крепко?

— Без разницы. Как сочтёшь нужным.

— А если больно будет? — с заботой осведомился я.

— Уверяю тебя, не будет. Давай, сжимай уже, — ответила Она улыбаясь.

Сначала легонько, потом сильнее и сильнее пальцы обхватили Её ладонь, но осторожности я уделил куда больше внимания. Так обычно носят хрупкие вещи: фарфоровые вазы или что — нибудь из хрусталя. Вроде и обхватываешь переносимый предмет крепко, но чуть перестараешься — придётся собирать осколки и единственным местом, куда их можно будет убрать, будет мусорное ведро, потому осторожность и внимательность были на пределе.

— Держишь?

— Да. А зачем сжимать нужно? Как будто сейчас земля вокруг нас провалится и, благодаря крепкой хватке, мы удержим равновесие.

— Так надо. Делай, как я тебя попрошу, не противься только, пожалуйста. Договорились? — тихим успокаивающим голос попросила Она.

Снова себя странно ведёт, сколько же можно. Её поведение не предугадать и даже примерно не представить, каким будет Её следующее состояние.

— Раз ты так просишь, то наверняка не просто так. Конечно, о чём речь.

— Чудно. Тогда сначала наклони голову.

— Готово, — прислонив подбородок к груди, ответил я.

— Закрывай глаза и не поднимай голову, пока я не попрошу.

— Как скажешь. Закрыл. Только скажи мне, с какой целью я всем этим занимаюсь. И, пожалуйста, не делай из этого новый секрет. Мне тех и без нового хватает.

— Извини, — Она рассмеялась. — Я ведь обещала тебе потом ответить на все твои вопросы, так что пока терпи и держи всё в памяти.

— Ладно, хорошо. Ты умеешь уговаривать.

— Только понял? — последовал вопрос с задорным смехом.

— Да уж давненько. Продолжай уже давай.

— Точно. Отвлеклись мы слегка. Глаза не открыл?

— Нет, до сих пор в полной темноте жду указаний.

— Молодец. Мне приятно даже.

Своей рукой она прикоснулась к моей левой щеке и, проведя по ней пару сантиметров снизу вверх, остановила движение. У неё была очень нежная, гладкая кожа и такие же прикосновения.

— Теперь медленно — медленно поднимай голову — шёпотом произнесла Она. Я только начал выполнять просьбу, как движением руки она повернула мою голову направо.

— Молчи и не открывай глаза. Я скажу, когда будет можно.

Я легонько кивнул. Наконец голова была поднята в нормальное состояние. Спутница зашла за спину, продолжая держать мою руку. Я продолжал слышать падающий снег где-то наверху, как и раньше. Звук то усиливался, то утихал, а временами был вовсе не слышен.

— Отведи назад вторую руку, — сказала незнакомка.

Немного помедлив, я выполнил её указание.

— Когда ты будешь готов — кивни. После кивка я возьму твою руку, и ты увидишь… кое — что. Все вопросы задашь тогда, когда я буду на них отвечать, как и обещала. Жду кивка, — произнесла она за спиной.

Я мог ещё постоять и потянуть время или всё мог сорвать, открыв глаза или произнеся любое, первое пришедшее на ум слово. Но я пообещал выполнять все её просьбы и обещание нарушать не собирался, поэтому плавно кивнул. В это же мгновение она схватила мою руку и крепко сжала её, но так же осторожно и бережно, как это сделал я с её ладонью.

Краски поблекли. Цвета сохранились, но выглядело всё так, словно до этого момента был ещё поздний вечер, а именно сейчас его сменила ночь, укрывая в наступившей темноте детали, которые были не важны и акцентируя внимание на том, что я должен, просто обязан был увидеть. Снег стал серым и невзрачным как пыльная простыня. Деревья стали похожи на чёрные рваные дыры в полотне мрачной, нарисованной не одно столетие назад картины. Небо будто опустилось и, коснувшись верхушек елей, повисло на них. Среди всей этой увядшей природы всё моё внимание, наконец, сосредоточилось на явлении, ради которого Она всё затеяла. В тех местах, где с веток осыпался снег, стояли парами с виду обыкновенные люди в ничем не примечательной одежде. Все они стояли спиной к нам, но в каждой паре один человек смотрел назад обернувшись. Тогда я и заметил единственное видимое отличие их от простых людей. У большей половины из них в глазных впадинах клубился чёрный густой дым как при сильном пожаре. Глаза остальных застилал белый, почти прозрачный туман. Такой обычно стелется по водной глади небольшого лесного озера в предрассветные часы. Застывшее выражение безразличия на их лицах вызвало животный страх, мгновенно захвативший и парализовавший сознание. Едва удержавшись от непреодолимого желания открыть глаза и закричать, спросить Её о происходящем, я попытался вырвать руки из хватки Её горячих ладоней, но попытка не увенчалась успехом. Тогда я запрокинул голову назад и устремил взор во мглу ночного беззвёздного неба. Очередная загадка, на которую я неизвестно сколько ещё не получу ответ нешуточно терзала меня. Она это прекрасно поняла и, освободив мои руки, наконец сказала:

— Теперь можешь опустить голову.

Так я и сделал. Едва подбородок коснулся груди, как каждую клетку тела наполнила непреодолимая усталость. Ноги подкосились, и я начал падать назад, где меня под руки бережно подхватила спутница.

— Открывай глаза, — с заботой в голове прошептала незнакомка.

Долгожданный момент. Взору предстал всё тот же лес, на верхушке которого растянулось небо без единого облака. Луна по — прежнему распространяла мягкий бирюзовый свет на окрестности и где — то наверху чуть слышно гудели сирены, разбавляемые людскими голосами. Темнота…

3

Очнувшись, я не сразу понял, что со мной происходит и где я нахожусь. Перед глазами в который раз было сплошное необъятное полотно неба, разбавленное редкими тусклыми едва различимыми звёздами. Попытка подняться не увенчалась успехом. Поверх моей одежды, уже ни на что не похожей, был до горла застёгнут Её пуховик, в котором я ощущал себя как гусеница в коконе. Поскольку длина пуховика, заканчивающегося ниже колен, не позволяла даже сесть на месте, я перекатился на живот и, согнув ноги в коленях, приподнялся в таком положении чтобы осмотреться. Она лежала, свернувшись неподалёку на плотно утоптанной неровной маленькой площадке почти круглой формы. Вероятно, что пока я был без сознания, шёл снег потому как одежда, в которой она осталась, закутав меня в свой пуховик, была припорошена снегом. Ветви елей больше не качались и этот факт, казалось бы, после увиденного должен был меня успокоить, но из памяти никогда не убрать тех странных людей, при мысли о которых до сих пор пропадает возможность адекватно мыслить и тело покрывается мурашками.

— Ты спишь? — чуть повысив голос спросил я.

Она не ответила и даже не пошевелилась. Всего могло быть три варианта, которые тут же пришли в голову: либо она спит на самом деле, не обращая внимания на далеко не благоприятные условия, либо очень умело притворяется. Про третий, самый неутешительный вариант мне думать не то чтобы не хотелось, а было даже страшно и неприятно.

Аккуратно опустившись на землю, я покатился к ней, переваливаясь с боку на бок, оставляя за собой примятую широкую дорогу в снегу. Достигнув цели, я легонько толкнул её боком, потом ещё раз за разом. После последнего толчка она потянулась и села, попутно отряхивая снег с алой кофты, испещрённой белыми узорами, и синих джинсов.

— Как самочувствие? — незамедлительно поинтересовалась Она.

— Да вроде… — я задумался. — В порядке.

— Пугаешь ты меня. Хотя сама виновата — не стоило тебе этого показывать.

— Они… — начал было я задавать вопрос.

— Прости, — она едва заметно улыбнулась, — у нас уговор. Всё — всё тебе расскажу. Потом, как и обещала, а данные обещания я сдерживаю, даже не смей сомневаться.

Ещё, ещё один повод для размышлений и совершенно никаких догадок. Так нельзя поступать с любознательными людьми! Ладно бы для меня не имело никакого значения и было безразлично всё происходящее. А становилось всё непонятнее, запутаннее и оттого интереснее.

— Я помню все вопросы, которые у меня к тебе накопились. Что за моменты пострашнее крушения поезда пережила ну и эти непонятные люди. Да — да, всё помню.

— А говоришь, что память отшибло, — Она задорно рассмеялась и я не смог удержаться от широкой большой улыбки.

— Тебе, наверное, опять не холодно, но я бы не отказался от свободы действий, которой меня лишил твой пуховик. Да и если ты оденешься, то мне будет поспокойнее.

Она не вставая пододвинулась ко мне и расстегнула молнию пуховика. Свобода, долгожданная желанная свобода! Моментально поднявшись, я удивился тому, насколько хорошо себя чувствовал. Подняв пуховик, я помог встать Ей, зашёл за спину, стряхнул снег со спины и помог одеться.

— Спасибо, — поблагодарила Она.

— Продолжаем наш путь? — поинтересовался я.

— Разумеется.

Она снова взяла меня под руку, и мы возобновили восхождение. Я посмотрел вверх, обдумывая способы, годящиеся для подъёма. Через несколько метров тропа, по которой мы поднимались до этого, упиралась в скалу. Нельзя сказать, что она была идеально ровная. Напротив, она имела много выступов, большая часть которых прилично выдавалась, что позволяло чуть ли мгновенно и без особых усилий находить следующий кусок скалы на пути к вершине. Подойдя к горе, Она первая начала забираться по выступам. Пришло время удивиться ловкости, с которой она перепрыгивала с одного торчащего куска горной породы на другой и стоит заметить, что делала она это без малейшей заминки, словно скакала не на высоте, пусть и небольшой, а на земле по редким гладким булыжникам. Не теряя времени, я тоже начал взбираться вверх, но с гораздо меньшей скоростью и куда большей осторожностью. Выступы попадались так часто и настолько удачно, что подвести могла только усталость или очень большая оплошность в виде предательски отколовшегося от скалы камня под ногой. Зря об этом подумал. Теперь при каждом новом шаге сердце замирало и начинало биться только после того, как я убеждался в надёжности очередного камня на пути к вершине. Незнакомка карабкалась куда быстрее и уже опережала меня на пару — тройку метров, всё так же проворно взбираясь по серым выступам скалы. Вскоре сверху донеслось:

— Ты что так медленно всё делаешь? С меня пример бери, — сдерживая смех сказала Она. — Ты в детстве по деревьям лазил?

— Сразу бы уж про скалы спрашивала, зачем издалека начинать. Конечно, какое детство без деревьев. Один случай, как сейчас, помню. Берёза росла на берегу. Не одна, разумеется, — я засмеялся. — И тем выделялась, что над озером склонилась и корни её наполовину из земли вырвало, но стояла, не падала и так не один год. Залез я на неё, а как раз дожди шли. Соскользнул одним словом и прямо в озеро нырнул. Ну как нырнул… Свалился.

— Если скажу, что забавно — считай, что ничего не сказала, — сквозь смех произнесла Она. — Расскажи ещё что — нибудь о себе. Время хоть тянуться перестанет.

— Не знал, что мы куда-то торопимся.

— Да нет, не в этом смысле. В тишине взбираться не очень интересно.

— А тебе там меня хорошо слышно?

— Сам — то как думаешь, если мы с тобой разговариваем спокойно.

— Не иронизируй.

— Как скажешь, — хохотнула Она.

— Ладно. Но прежде скажи мне своё имя. Сколько уже прошло времени, а я до сих пор не могу к тебе даже обратиться.

— Потом. Уговор.

— Опять?! Да сколько можно.

Она не ответила, зато ускорила темп, стремительно увеличивая расстояние между нами. Камни под её ногами от того, что теперь она быстро перемещалась с одного на другой, стали осыпаться и все осколки попадали прямиком на меня, оставаясь в волосах и за воротом свитера. Приходилось находить выступы наощупь, поскольку при поднятой голове осколки обязательно попали бы в глаза, а так как извлечь их было нереально, то я бы попросту упал вниз.

— Прости. Конечно, уговор. Я не настаиваю. Оставим имена в тайне, так даже загадочнее.

— Так — то, — голосом человека, только что установившего новый мировой рекорд, к которому ещё много десятилетий никому не удастся даже приблизиться, сказала Она.

— И отдохни пока, а то мне так тебя догнать ещё не скоро удастся.

— Пожалуй, да. Знаешь, пока ты забираешься, я расскажу тебе про тех, кого ты видел там, на опушке.

— Вот как. Даже не верится. И про всё остальное тоже? Ты ведь говорила, что ответишь на все вопросы.

— Нет, постепенно. Иначе у тебя всё в голове не уложится и перепутается, как несколько разных распущенных клубков ниток, поспешно смотанных обратно.

— Больших клубков?

— Очень. Ты даже представить себе не можешь, насколько они огромны.

— Ничего не понимаю. Почему, ну почему это произошло?!

— Что? Столкновение?

— Именно.

— Сам понимаешь, что это далеко не единичный случай. Так сложились обстоятельства.

— Тут не поспоришь. Ладно, я молча догоняю тебя, а ты, как и обещала, рассказывай про тех, на поляне.

Она немного спустилась вниз к более крупным камням, выступающим из скалы. На них можно было полностью поставить ногу без вероятности сорваться. Спутница аккуратно и медленно повернулась спиной к скале, после чего начала рассказ, являющийся одновременно и ответом на вопрос, который меня очень мучил.

— Помни — никаких вопросов. Что будет нужно — расскажу позже сама. Они… Тоже проводники, как и те, что были в поезде. Я, как ты, наверное, догадался, из их числа.

— Так ведь… — не удержался я от вопроса, — глаза у них…

— Ты обещал молчать. И, если не расслышал, я попросила не задавать вопросов.

— Извини. Как рыба…

— Спасибо, — она улыбнулась. — Так вот, проводники. Мы, как бы тебе сказать, именно для таких ситуаций, как произошедшая, и нужны. Такое у нас призвание. Все мы… ехали с тобой и прочими пассажирами в поезде. Тому, что нас было довольно много, можешь не удивляться. Формы у нас обязательной нет, потому нас от гражданских не отличить. Видел ты их моим взглядом, именно по этой причине и туман в глазах, а такое зрение… — спутница сделала паузу и, немного подумав, продолжила, — не единственная моя способность.

Незнакомка закрыла глаза и замолчала. В наступившей тишине я продолжал подъём, сокращая последние метры, отделявшие меня от незнакомки, так и не сказавшей мне даже своего имени, не говоря уже о чём — нибудь большем из своей биографии. Получив ответ на один вопрос, я забил голову несколькими новыми, пусть и не такими важными. Идёт ли у неё дым из глаз? Те, люди, что стояли рядом с оглянувшимися, кем они были? Если проводниками, то тогда получается уж очень большая цифра, а полтора десятка — ещё куда ни шло. И что это за проводники такие, которые людей спасают. Получается, что выжил не я один. Вот только почему люди так поспешно скрылись, пока я опускал голову в конце и откуда они все появились, пока поднимал вначале? Вопросы уже начинали разрывать голову, когда она вновь открыла глаза и продолжила:

— Ещё ты спрашивал меня, что я видела пострашнее крушения поездов. По-прежнему хочешь получить ответ на этот вопрос?

— Теперь не знаю, сомневаюсь. У меня только после твоего рассказа про проводников столько вопросов, что мысли все спутались. В то же время интерес только усилился. На твоё усмотрение: хочешь — рассказывай, не хочешь — оставим на потом.

— Раз спросила, значит решила поделиться. Мне довелось присутствовать в городе во время чумы, когда умирающие, едва дышащие люди тащили на себе бездыханные тела незнакомцев, живших с ними в одном городе, к больницам. Они просто жили в одном городе, и это было единственным, что их объединяло. Уже этого хватало чтобы они, не жалея себя, пытались помочь ближнему, пусть и ценой своей собственной жизни. Я была в самолёте, терпящем бедствие над непроходимыми лесами. И люди не носились в панике сломя голову по салону, а спокойно сидели в креслах, успокаивали друг друга и ждали, храня в сердцах надежду на лучшее, всецело доверив свои жизни пилотам самолёта. Никогда не забуду войну, на которой присутствовала в самый разгар ожесточённого сражения. Люди бились за то, что было свято для них, плечом к плечу и пусть каждому из них было страшно, но поддержка помогала осознать, что на поле боя ты не один и тебя прикроют любой ценой точно так же, как ты поступишь в аналогичной ситуации. Вот как-то так…

— Я поражён. У меня… не знаю, что сказать.

— Значит понял, а говорить совсем не обязательно, — с одобряющей улыбкой подытожила она свой рассказ, произведший на меня впечатление и лишивший дара речи.

После пережитого девушка хорошо, если не прекрасно, понимала жизнь. Все эти трагедии она видела своими глазами, а не наблюдала по телевизору и не услышала от того, кто мог бы исковеркать смысл и не донести даже доли правды. Она рассказала это всё мне без лишних ненужных деталей, отвлекающих внимание, выделила главное, которое дошло до ума, как она, без сомнения, и задумывала. Я же молча подбирался к ней и впитывал в себя Её тяжёлые воспоминания и пробуждённые переживания, справиться с которыми ей удалось явно с большим трудом.

Наконец я поравнялся с ней и остановился рядом на соседних камнях. Её взор был устремлён куда-то вдаль, но был пуст и ни на что не нацелен. Пробыв в таком состоянии минуту или чуть больше, она начала разворачиваться обратно к скале медленно и очень осторожно. Мы были уже на высоте пятиэтажного дома, и столько же нам оставалось до окончания подъёма. Выступов впереди стало гораздо меньше, чем на уже проделанном участке, что значительно усложняло задачу, учитывая появившуюся усталость. Если же посмотреть с другой стороны, то половина пути уже была позади, что, безусловно, воодушевляло и даже придавало сил.

— Продолжаем?

— Ага, — коротко ответила Она и снова начала подниматься вверх.

Вторая часть восхождения прошла в гробовом молчании, нарушаемом только периодически налетавшим ветром, свистящим в ушах как сотня пиратов, взявших штурмом корабль с полным трюмом сокровищ. Сквозь него вряд ли можно было услышать друг друга даже чутко прислушиваясь каждую секунду в надежде услышать голос напарницы. Почему напарницы? Само пришло в голову, без предпосылок и раздумий, а раз первая мысль, как правило, самая верная и, зачастую, подсказанная интуицией, развитой у каждого в определённой степени, то я не стану придумывать другое амплуа для моей спасительницы. Спустя минут десять — пятнадцать мы, наконец, подобрались к вершине. Девушка была впереди меня на каких — то полтора метра, что позволило ей первой начать перебираться на ровную поверхность. Мне же до неё оставалась ещё как минимум минута, если не больше. Сосредоточившись на оставшемся расстоянии, я оступился и замешкался, и, едва успев ухватиться за первый попавшийся камень, лишился возможности видеть из-за снега, упавшего сверху прямо мне в глаза. Так как возможности убрать его не было, то я решил позвать Её, но снова слетевшая сверху горстка снега отвлекла меня от этой спонтанной мысли. Я стал сильно мотать головой, надеясь полностью стряхнуть весь снег с лица, но ни одна из предпринятых мной попыток не увенчалась успехом по причине снова и снова валящегося сверху снега.

— Что там у тебя? — поинтересовался я ситуацией сверху.

— Тут снега по пояс, — с задержкой ответила Она. — И очень скользко. Будь осторожнее, когда поднимешься.

— Мне снег в глаза попал, никак не убрать потому что заново засыпает.

— Подожди немного, я продвинусь вперёд, тогда и заберёшься наверх.

— Ладно, хорошо, — покорно согласился я с просьбой и остановился, замерев в ожидании.

4

Время сразу же стало тянуться подобно резинкам, которыми скрепляют пачки новеньких, только что напечатанных банкнот, ещё пахнущих свежей краской. Создаётся ощущение, что эти резинки тянутся вечно, а ведь чем сильнее они растянуты, тем больше денег можно ими скрепить. Очередная сомнительная ассоциация на тему того, что время, как говорится, деньги. Наверху было тихо, хотя должен был быть слышен скрип снега и подошв, ступающих по нему, но звуков ни того, ни другого сверху не доносилось, что настораживало. Наклонив голову и теперь имея возможность наблюдать происходящее, я оценил высоту, на которую мы поднялись. Отсутствие страховки и сопутствующие природные условия вызывали уважение к самому себе, не говоря уже о Ней. Она без раздумий начала подъём, в то время как я допустил бы мысль об альтернативном маршруте восхождения. Редкие лёгкие хлопья снега, пролетавшие перед глазами, говорили о том, что наверху больше нет активности.

— Уже можно подниматься?

Ответа не последовало, только тишина.

— Ты меня слышишь?

Ветер завывал между деревьями у меня почти над самой головой и больше никаких звуков.

— У тебя там всё…

Я не успел договорить. Фразу прервал громкий крик, почти заложивший уши. Её крик, и от этого становилось как — то не по себе независимо от значимости причины, заставившей её закричать.

— Игорь, руку, быстрее выстави руку!

В тот момент у меня даже не появилось мысли о том, что, держась за выступ одной рукой я могу сорваться. Молниеносно найдя самый большой и, по моему мнению, удобный для хватки камень, вцепился в него левой рукой и отвёл назад правую, совершенно не представляя последующих своих действий. Сначала посыпался снег в большом количестве, закрывая обзор и оставляя в поле видимости только область под ногами. Крик всё приближался, но я не мог ничего сделать кроме как продолжать держать вытянутой руку, которая по локоть выходила за снежную пелену и из — за этого от меня, к сожалению, ничего не зависело. Тишина сменила крик, на доли секунды достигший высоких частот. Мгновения показались вечностью, только эта вечность длилась миг, прерванный резким рывком правой руки вниз. В левую руку врезался камень, раздирая кожу на пальцах и обагряя снег под ладонью, правда боль не чувствовалась, поэтому только усилив хватку и сжав крепче Её руку, я напрягся как готовившийся к атаке зверь и замер. Снег перестал сыпаться и перед глазами предстала картина, от которой перехватило дыхание и перед глазами забегали маленькие искры. На высоте, вскружившей голову, медленно раскачивалась Она, держась за мою руку. Кровь струйками от ладони добралась до плеча и впитывалась в изодранную рубашку, расползаясь кровавым пятном.

— Ты в порядке?

— Да, всё нормально, чего про тебя не сказать, — заметила Она. Казалось, что она совершенно спокойна в ситуации, попав в которую многие бы обзавелись несколькими седыми волосками.

— Как тебя поднять?

— Лучше раскачай меня немного чтобы я могла ухватиться за что — нибудь на скале.

— Как же рука? — задал я волновавший меня вопрос. Лишаться нескольких пальцев я совершенно не хотел.

— Ничего с ними не случится, правда. Верь мне.

Можно даже не говорить о том, что другого выбора у меня не было. Несколько раз качнувшись, Она не с первой попытки, но довольно быстро изловчилась и перепрыгнула на камни немногим ниже меня. Теперь дело оставалось за малым — забраться на ровную поверхность, помочь выбраться наверх спутнице и, наконец, отправиться к людям за помощью. Сделав два последних рывка, я ухватился за край, но рука тут же соскользнула. Осмотревшись по сторонам и найдя едва держащийся кусок породы, я вырвал его и разбил ледяную корку, находящуюся на краю. Вот сейчас можно было забираться, не нервничая по поводу повторного соскальзывания. Наконец — то вершина покорилась, представив взору бескрайние сугробы, которые на самом деле доставали по высоте до пояса. Из них кучками по несколько штук выглядывали невысокие и, если вдобавок судить по состоянию, старые ели. Посреди сугроба прямо напротив меня была проделана тропа, покрытая местами царапинами и кое — где небольшими трещинами, оставленными, скорее всего, Её ногами при безуспешных попытках удержаться во время скольжения. Ветер, прежде просто свистящий, теперь начал неумолимо валить с ног, что было очень не кстати ввиду находящегося всего в нескольких шагах позади меня обрыва высотой в несколько десятков метров. Внезапно налетевший усилившийся порыв свалил меня с ног на безупречно ровный, пригодный для проведения чемпионата мира по фигурному катанию лёд и потихоньку покатил к краю. Мне ничего не оставалось кроме бредовой на тот момент мысли забраться в сугроб, который обязан был меня задержать. Едва я попал в него, как снег набился под свитер и начал засыпаться в рукава рубашки, сразу попадая на тело, отчего по телу волнами побежала мелкая дрожь, мешающая как следует задержаться на одном месте в хоть и ненадолго, но позволившем мне удержаться в сугробе.

Находясь в считанных сантиметрах от края, я остановился и почувствовал уже знакомое натяжение воротника. Она успела забраться и теперь держала меня с победным взглядом. Тут мне в голову пришла мысль о том, почему я не позвал её, когда упал. Потому ли, что не был уверен в том, что она поднялась или просто не подумал об этом. Скорее второе. Но голову сверлил более важный бур вопроса, заключавшегося в том, откуда Ей известно моё имя если мы решили не называть друг друга по именам.

— Имена. Мы решили обходиться без них. Откуда тебе известно моё? И не делай из этого секрет, прошу тебя.

— Считай, что угадала.

— Так не пойдёт!

— Тише, тише, друг мой, — примиряюще закрыла тему Она.

У неё слишком хорошо получается влиять на меня, я бы даже сказал идеально. Всё равно что работа ювелира над уникальным заказом без сроков. Чем больше мы находимся вместе, тем быстрее и успешнее у неё получается воздействовать на меня в уже практически любой возникшей ситуации. Самое удивительное в этом то, что я не могу противостоять потому что у меня просто нет ни соображений по этому поводу, ни догадок. Появилась из ниоткуда, поведение не поддаётся логике, одаряет тайнами, самой главной из которых является, безусловно, сама. Ответы на всё только по собственному желанию. Никакого покоя. И почему это всё происходит именно со мной. А я…

— Почему Игорь?

— Наверное потому, что этот твоё имя.

— Не помню. Ни–че–го.

— Про это уже слышали, — подколола незнакомка.

— Вот только без сарказма, можно ведь?

— Само собой, — совершенно спокойно ответила Она и стала внимательно рассматривать уже проделанный ранее путь в снегу.

Прекрасно было понятно, что просто так дальше продвигаться не получится. Нужно было придумать способ убрать лёд, но это отняло бы слишком много времени, что было для нас большой роскошью и если уж говорить откровенно, то просто непозволительно. Очередная сумбурная идея влетела в голову и, забившись там как птица, по ошибке завернувшая в открытое окно, спряталась в недосягаемом месте. Так как от свитера пользы не было, то логично было попробовать передвигаться с его помощью, бросая под ноги перед собой. Реализация идеи не заставила себя долго ждать. Не сказал бы, что я импульсивен, нет, даже наоборот. Просто редкий случай и из ряда вон выходящие обстоятельства. В общем, сняв быстро свитер и бросив его на лёд, встал на него и стал продумывать последующие действия, но ход плодящихся мыслей прервал предсказуемый вопрос:

— Зачем?

— Вынес урок из твоего примера, — съязвил я.

— Позволь заметить, что я, в отличии от остальных тут присутствующих, смогла добраться намного дальше, чем кромка на верхушке.

— Аргумент принимается.

Я взял в руки злосчастный объект спора и скомкал. Надевать его смысла больше не было, практической пользы в борьбе с непокорным льдом он тоже не принёс, так что я его просто бросил вниз.

— Как здорово. Нет, правда, — засмеялась напарница.

— Толку — то от него, — не то в оправдание, не то просто констатируя факт озвучил я свои мысли.

Ветер достиг пугающей силы, не позволяющей больше оставаться на ногах. Оставалось лечь на лёд и, разгребая снег руками, по — пластунски ползти к лесу, видневшемуся вдалеке. Появилась слабая надежда в то, что как раз за ним и была злосчастная поляна. Именно надежда, потому что уверенности не было совсем из — за похожести леса, к тому же это место я видел в первый раз. Она опустилась рядом на лёд, и мы приступили к рискованному продвижению вперёд. Ледяная корка не уступала по идеальности стеклу, отражая в себе мельчайшие детали, ограничивающиеся, правда, только небом и сугробами по бокам, сужавшими обзор, а также, само собой, нами. Ветер то и дело сметал в наш лаз снег в большом количестве, чем заметно усложнял нам работу.

— Поделись секретом, как тебе удаётся оставаться такой спокойной в сложившейся ситуации. Да, ты видела куда сильнее пугающие, но у меня нервы уже на пределе.

— Нам ничего не угрожает. В этом весь секрет.

— Откуда такая уверенность? С нами может случиться что угодно. Никогда не угадаешь, тем более при разбушевавшемся ветре. Хорошо, что деревьев пока мало, а когда доберёмся до леса… Свалит на нас ель, а мы даже не услышим.

Фантазия постаралась, спроецировав картинку во всех подробностях. Вот мы идём, а за спиной с треском и щепками кренится не выдержавшее натиска природы дерево, а вот уже оно придавило нас, и мы изо всех сил силимся выкарабкаться из-под него, но безуспешно. И помощи нам не дозваться. Не услышат и можно даже будет долго не усердствовать, так, для галочки разве что сначала поголосить и замолчать.

— Вот уже в тебе и пессимист заговорил. Ну как же так?

— Ситуа–а–ация, такая ситуа–а–ация, — протянул я, постаравшись придать интонации как можно больше безнадёжности.

— Ну, ну, не драматизируй, — усмехнулась Она. — Сначала доползём, а дальше видно будет.

Снег не переставая сыпался на нас со всех сторон, так что на остатке пути до виднеющегося вдалеке леса мы не сказали больше ни слова. Изредка выглядывая чтобы убедиться в правильности направления, нам удалось достигнуть цели гораздо быстрее, что, без преувеличения, несказанно обрадовало и прилично подняло настроение. Гул людских голосов и вой сирен слышались теперь отчётливо и совсем близко даже несмотря на закладывающий уши ветер. Мысль о скором завершении мучений придавала сил, так необходимых для остатка пути, пролегающего через густую чащу. Всё это уже было не важно — помощь была близко, как никогда. Хотелось как можно быстрее выйти к людям, поэтому у меня появилось логичное предложение:

— Давай бегом?

— Мне в пуховике не очень удобно будет. Это ты вещами разбрасываешься и в одной рубашке щеголяешь.

— Тебе же вроде как не холодно и без него. На снегу спала, а просто пробежать не сможешь? В руки возьми.

— А просто расстегнуть не догадался. — усмехнувшись, Она показала язык.

Пошёл мелкий редкий снежок. Такой идёт в первые дни зимы, радующий глаз и вызывающий улыбку, как у ребёнка. Теперь же сильный ветер метал его во все стороны, из — за чего создавалось ощущение ряби, подобной телевизионной профилактике, властвующей в ранние часы на всех телевизионных каналах. Попытавшись смахнуть с волос снег и пронеся руку перед глазами, я потерял дар речи. Ни единой царапины!

— Смотри! — я показал ей целую ладонь. — Как это объяснить?!

— Узнаешь позже. Я обещала ответить на все, что будет нужно.

— Это уже слишком! Мне нужны ответы и прямо сейчас!

Она не дослушала и побежала в лес без предупреждения. Я сорвался с места и побежал за ней, но с каждой секундой расстояние между нами увеличивалось. Она бежала чуть быстрее меня, а мои остатки сил подошли к концу, замедляя меня с каждым шагом. Снег повалил большими хлопьями и быстрее, чем раньше. Началась метель, скрывшая от меня всё на расстоянии вытянутой руки.

— Где ты? Что ты вытворяешь?!

Прекрасно! Осталось только потеряться. К чёрту всё! Если сместиться хоть на несколько шагов в любую сторону, то шанс так и не выбраться отсюда до конца разыгравшейся непогоды если не стопроцентный, то стремится к этому показателю. Падая то и дело от сильнейшего ветра, я побежал по прямой в ту сторону, куда, как мне казалось, мы шли до этого. Голова от гула свирепствующего ветра начала раздуваться как яйцо в микроволновой печи и потому картина, промелькнувшая в голове, на которой место яйца занял мозг, меня не очень обрадовала. Разумеется, ничего больше не было слышно, так что оставалось надеяться на удачу и держать курс.

— Хватит. Я погорячился. Да как же так…

Не появилась. Может уже выбежала к людям, как знать, и сейчас с ними идёт мне навстречу. Мечтать не вредно. По — прежнему белая мгла куда ни глянь и, похоже, кроме меня здесь никого поблизости уже нет. Досада подступила к горлу и вырвалась наружу криком, прекрасно слышимым даже в метель:

— Почему он не прошёл нормально! Хоть в разное время, хоть по другим путям, не важно, не важно как! Да я бы всё отдал, лишь бы не было этого ужаса, а этот несчастный поезд сейчас ехал и всё было бы нормально…

Тут же я запнулся за что — то и растянулся на земле. Поднявшись и отряхнувшись, протёр глаза и не поверил: Она стояла всего в нескольких шагах от меня. Подо мной были шпалы железнодорожных путей, отправившие меня наземь.

— Подойди и дай руку, — твёрдо сказала Она голосом, не терпящим возражений.

Молча я выполнил Её требования. Сразу появилось спокойствие, заставляя забыть проделанный неприятный кросс по лесу, давшийся нелегко.

— Это ведь не то место. Нам ещё немного и мы дойдём? — непонятно на что надеясь, задал я вопрос.

— Оно самое.

— Шутишь что ли? Где же всё: поезда, помощь, люди?

— Что пожелал, то и сбылось.

— Мы не в сказке. Вранье… — опешил я от такого ответа.

— Верить или нет — дело твоё.

— Да что ты говоришь. Куда всё пропало? Быть такого не может, чтобы раз — и будто ничего не было. Меня ничего не заставит поверить во всё это.

— Оглядись, наконец, уже тогда.

Сквозь снежную завесу я начал осматриваться. Окровавленный снег, конечно же, давным-давно замело и даже разрыв сугроб я не нашёл багрянца. Неподалёку должен был быть тот склон, по которому я скатился вниз, но все деревья были на местах. Ни одного вагона не было, как и обгоревших десятков вырванных из земли стволов, но место было именно то. Мы не ошиблись. Раздался протяжный гудок поезда и приближающийся синхронный стук колёс. Забрезжил свет за снежной стеной, усиливающийся каждую секунду и начинавший слепить. Я не помнил, как выглядел мой поезд, так что не мог уверенно утверждать обратного. Она взяла меня за руку и предупредила:

— Готовься. Сейчас будет интересно.

— У тебя с головой всё в порядке?

Опять лёгкая обворожительная улыбка, моментально не оставившая и следа от моего страха.

5

Из-за поворота показался поезд, разрезая снежную вуаль яркими огнями. Нельзя сказать, что он ехал быстро, но скорость, тем не менее, была довольно внушительной, отчего со стоящих вблизи путей деревьев порывами ветра сносило снег. До мчащегося состава оставались считанные секунды, когда Она поделилась нашими ближайшими действиями:

— Будем запрыгивать на поезд. Не пешком же нам идти.

— Запрыгивать?! Мы должны были добраться до людей, а теперь здесь никого нет. Куда нам ехать?

— Поезд доставит к людям. Порой складывается ощущение, что ты не умеешь представлять развитие ситуации дальше, чем на ближайшие минуты.

— Нас раздавит! Как мы ухватимся за движущийся состав? Хватит фантазировать!

— Это я беру на себя. Не вздумай только вырываться или отпускать руку раньше времени.

— Ты мне уже приказываешь?

— Нет, — мирно дала ответ Она, — прошу. По — хорошему пока что.

— Это, всё-таки, больше похоже на приказ.

— Шу–чу, шучу, — теперь уже посмеялась спутница.

Поезд поравнялся с нами, осыпав с ног до головы снегом. Я почувствовал, как постепенно сжимается Её ладонь, да и сама спутница заметно напряглась. Неужели она на самом деле собирается прыгать? Нет, припугивает, только смысл мне не понятен, да и ладно. Только бы…

Она молниеносно опустилась в позу стартующего спринтера и взмыла из неё, поднявшись вместе со мной в воздух. Зацепившись за крышу вагона, поставила меня на порог закрытой двери, в которую я вцепился как в спасательный круг. По всему телу пошла дрожь, отчего держаться за дверь стало безумно трудно.

— Я отпускаю, готов?

— Только не это. Я упаду. Держи меня, пожалуйста.

— Помнишь, я говорила про оценку сил, там, на льду. Считаю, что это ещё одна попытка испытать тебя.

— Не–е–ет, только не сейчас.

— Тс–с–с, ты сильный, справишься. Хватайся!

После этих слов она вырвала свою ладонь из моей и пропала на крыше. Дрожащей рукой я схватился за ледяную решётку на окне. Трясло настолько сильно, что слышался звон металла, бившегося об стекло. Пролетающий снег царапал руки и щёки, забивался в уши и оседал на волосах, скапливался за воротом рубашки. Едва различимо с крыши доносились нерешительные шаги со скрипом подошв по железу. Её, должно быть, сносило ветром.

— Ты держишься? Спускайся сюда, тут не так опасно, как наверху.

— Подожди чуточку. Я скоро буду.

После минуты тишины последовал удар, сопровождающийся противным лязгом. Спустя несколько секунд из-за угла тамбура показалась Её голова. Улыбаясь, она подошла к двери и открыла замок.

— Заходи. Гостем будешь.

— С превеликой радостью.

Попав внутрь, я захлопнул дверь. Тепло окутало меня и снег начал таять, стекая с волос на рубашку, которая и без того промокла насквозь, поэтому было нецелесообразно продолжать ходить в ней. Сняв её и стряхнув остатки снега на пол, после чего хорошенько выжав, я небрежно свернул вещь.

— Пойдём искать моё купе?

— Кстати, да. Может быть найдём какие — нибудь твои вещи, если ты их, конечно, брал.

— Не уверен ни в том, ни в другом. Я попросту не знаю, не помню точнее.

— Да, твоё падение…

Мы вошли в вагон. Идеальная тишина царила внутри. Двери всех купе были закрыты. Сквозь задёрнутые узорчатые занавески был виден снег, бесновавшийся снаружи. По счёту этот вагон был первым после локомотива, так что нужно было заглядывать во все купе подряд поскольку номер своего вагона я не помнил. Первое купе оказалось пустым. Постели были бережно расправлены, но никакого намёка на то, что здесь кто — то едет. Ни единой личной вещи. Точно так же было во втором купе и третьем. Весь вагон был пуст. Ничем не отличились второй, третий и четвёртый. В пятом нас, наконец, ожидал сюрприз. В одном из купе, находящихся посередине, на расправленной, как и везде постели лежала закрытая книга с виднеющейся закладкой. На столике, увлечённо смотря в окно, сидел рыжий кот. Он не заметил нас и от своего занятия не оторвался. Рядом с ним лежала открытая, но ещё целая шоколадка, частично завёрнутая в фольгу. Отдельно лежала записная книжка. Она была открыта и было видно, что почти все её страницы полностью исписаны. В приоткрытое окно заметало снег, который сыпался на кровать и на стол, обсыпая кота, не обращающего на него внимания. Я осмотрелся по сторонам — никого не было. Мы зашли в купе. Заметив нас кот запрыгнул на верхнюю полку и уже там вновь вернулся к своему занятию Усевшись на лавку, я решил узнать Её мнение:

— Как думаешь, почему только в одном купе едет человек, да и то один.

— Ты кого — то ожидал увидеть здесь?

— Нет, мне вообще нужно найти своё купе. Это не моё, но кажется знакомым.

— Они все как один. Может быть ты ехал не один? Насильно тебя вспомнить не заставить. Так бы мы значительно облегчили сами себе задачу.

— Раз здесь ничего полезного, то может продолжим поиск?

— Почему бы нет.

Выйдя из купе, мы пошли неспешно дальше по коридору, попутно заглядывая в каждую дверь. Пройдя ещё два вагона и миновав безлюдный вагон — ресторан мы, наконец, дошли до последнего. В конце была дверь, оконце которой было залеплено снегом, тем не менее в середине остался маленький чистый участок. Если это тот самый поезд, то где — то здесь должно уже быть и моё купе, потому как дальше уже некуда. Сперва я прошёл до конца вагона и прильнул к стеклу, потом ко мне присоединилась Она. Метель не стала тише, но и понять, усилилась ли она, было нельзя. Снег всё так же бешено хаотично метался в воздухе. Белая мгла вокруг не радовала глаз, и мы пошли осматриваться оставшиеся купе.

— Что было в твоём купе?

— Там… — я напряг память, но безуспешно — да не знаю я. Что берут в дорогу. Пара запасных вещей, что — нибудь для убивания времени, ну и дорожные принадлежности.

Открывая одно за другим мы уже стали терять надежду, когда наши поиски, наконец, увенчались успехом. Под столом стоял дорожный чемодан. На столе одиноко лежала потрёпанная книга, в самом начале которой явно не хватало страниц. И больше ничего. Я достал чемодан и открыл его. На дне были аккуратно уложенные рубашка и брюки, а в боковых карманах лежало мыло, щётка с зубной пастой и туалетная бумага. Ничего лишнего. Имело смысл переодеться в целые вещи, что я тут же сделал, после чего небрежно скомкал рваные и бросил их в чемодан. Спутница тем временем открыла книгу, и мы были прилично удивлены — все до единой страницы книги были пусты. Бесполезные листы бумаги в твёрдом переплёте.

— Думаю, мы всё тут увидели, что можно было. Уходим? — задала Она вопрос, который возник бы у меня к ней парой секунд позже.

— Ага, — коротко ответил я.

Мы пошли обратно в купе с котом, намереваясь встретить там его хозяина или хозяйку. Поезд размеренно продолжал движение, сопровождаемое слаженным стуком колёс.

— Как думаешь, куда поезд едет? — поинтересовалась спутница.

— Никаких догадок даже нет. Можно выглянуть в окно и посмотреть на вагоне направление.

— Как вариант, — согласилась Она.

— Ну у пассажира спросить ещё можно спросить. Или пассажирки. Кто там едет — то.

— Тогда сперва узнаем. Меньше хлопот.

Мы вернулись к купе, но оно по — прежнему пустовало. Кот теперь дремал слегка припорошённый снегом всё так же на верхней полке.

— Ну, другого варианта у нас нет, — улыбнулась хитро Она, открыла окно пошире и высунулась.

Кот вскочил от залетевшего в купе ледяного ветра и, спрыгнув на пол, убежал в коридор. Записную книжку сбросило со стола на кровать рядом с книгой. Незнакомка слезла со стола, закрыла окно и проинформировала:

— Ничего не написано.

— Как так? Может на других вагонах поискать?

— Не хочется лишний раз выглядывать из окна — метель как-никак. Может подальше написано, вот я из-за снега и не разглядела.

В коридоре протяжно мяукнул кот. Я выглянул, надеясь заметить куда он побежит и заметил его удаляющимся в конец поезда.

— Сейчас вернусь с котом, хорошо?

— Только недолго, я буду ждать, — ответила она, не отрывая взгляд от запотевшего окна.

Двинувшись по коридору вслед за котом, я заметил, что все до единого купе вновь были закрыты, хотя мы оставляли их открытыми при обходе. Это, как и многое за прошедшие несколько часов, не поддавалось разумному объяснению. Кот добежал до двери в вагон — ресторан и стал усиленно тереться об неё. Дойдя до него и попытавшись поймать животное, я остался ни с чем — кот, заметив меня, проскользнул в приоткрытую дверь. Мне ничего не оставалось кроме как последовать за ним. Когда я открыл дверь до конца, то сразу увидел, как кот запрыгивает на стол, за которым спиной ко мне сидит девушка. Покрутившись, кот спрыгнул на колени сидящей за столом и лёг.

— Извините, это ваш кот? — спросил я издалека.

Она повернулась, не вставая из-за стола. Короткая стрижка, на которую редко осмеливаются представительницы прекрасного пола, и зелёные глаза. Аккуратный неброский макияж. Было сразу ясно, что она умеет следить за собой.

— Извините? Игорь, хорош прикалываться. Делаешь вид, что кота впервые видишь, хотя сам же говорил, что он классный.

— Мы знакомы?

— Чего дурачишься? — усмехнулась девушка, — Конечно знакомы и очень даже хорошо. Садись ко мне.

Я молча направился к столу и сел напротив неё. У стены стояло несколько пустых бокалов из-под коктейлей и пепельница с тремя окурками. Сквозь стук колёс слышалось мирное сопение спящего кота на коленях у хозяйки.

— Это всё, — я указал пальцем на бокалы и пепельницу, — ваше… Твоё?

— Нет, я тут с друзьями. Они отошли ненадолго.

— Ты… Я не помню. Несколько часов назад ударился головой падая с высоты.

— Может тебе прилечь? Голова не кружится?

— Так у тебя друзья скоро придут. Да и куда годиться валяться в вагоне — ресторане. Пойду к себе в купе лучше.

— Что у тебя опять за тараканы в голове? Знаешь, ты самый странный человек из всех, кого я знаю. Давай ещё поговорим.

— О чём поговорим? И почему вдруг я самый странный? Мы друг друга видим впервые. Какие у тебя причины так говорить про меня? — с неподдельным интересом поинтересовался я.

— Да о чём угодно. Мы же раньше прекрасно друг друга понимали, а сейчас ты какой — то неадекватный. И ничего не впервые мы видимся. Хватит тебе притворяться.

Меня утомила эта бессмысленная пустая беседа. О каких друзьях она говорит? Все вагоны пусты за исключением моего и её купе. Стоп! Кровати ведь во всех расправлены.

— Хватит держать меня за идиота. И где все твои друзья попрятались? В купе ни одного нет.

— Они не прячутся. Что с тобой? Ты меня пугаешь.

— Знаешь, с меня, пожалуй, хватит.

Я поднялся с места и направился к двери, ведущей в вагон с моим купе. В дверном оконце были видны люди, идущие навстречу. Я обернулся и вгляделся в противоположную дверь — та же картина. Лязгнул замок двери, ведущей в сторону моего вагона, заставивший меня развернуться обратно. В этот же момент открылась дверь, находящаяся за моей спиной. Снова вертеть головой смысла не было — что передо мной, что за мной всё было совершенно одинаково, даже зеркально я бы сказал. Вагон наполняли… нет, не люди. Все они были на одно лицо. Безликая масса, где каждый был похож на остальных как детали на конвейере завода. И сейчас эти существа подобно безудержному потоку воды наполняли вагон — ресторан, оседая за всеми столиками без разбору. Я находился посередине вагона, так что спокойно мог наблюдать весь процесс. Последние три человека подошли к столику, за которым сидела девушка и расположились на свободных местах.

— И что, все эти люди — твои друзья? — только и оставалось спросить мне.

— Нет. Настоящих друзей у меня мало. Ты же прекрасно знаешь это.

Её слова летели мне уже вдогонку. Мне было неприятно находится в этом, если можно так выразиться, обществе. Лёгким бегом я вернулся к купе девушки с котом. Спасительницы в нём не оказалось. Путь в моё купе пролегал через теперь уже неприятный вагон — ресторан. От этой мысли моментально испортилось настроение и без того не самое лучшее. Теперь во всех купе сидело по четыре тех самых безликих человека, которые заполнили вагон с девушкой. Из — за этого теперь везде стоял невыносимый шум, действующий на нервы, но чем ближе я подходил к злосчастному вагону, тем тише становились крики. Наконец, дойдя до заветной двери, я удивился полной тишине и толкнул дверь. В ресторане никого не было и всё было так идеально, что увиденное здесь ранее казалось иллюзией или игрой воображения. Достигнув своего купе, я очень надеялся, что Она сейчас находится в нём. Совсем не хотелось проходить вдоль остальных купе ещё хоть раз. Затаив дыхание, я приоткрыл дверь и мои ожидания оправдались. Она лежала, держа в руках пустую книгу и по бегающему взгляду могло показаться, что она читает. Услышав меня, Она оторвалась от книги и села. Молча улыбаясь она протянула мне книгу:

— Взгляни на последние страницы.

— Там же пусто, — открывая книгу сказал я и замер. — Было.

Несколько последних страниц в конце книги было исписано полностью. Сами же листы выглядели так, словно книгу прочитали не одну сотню раз, хотя остальные страницы по — прежнему были идеально чисты. Я пролистал конец книги и моему удивлению не было предела — текст в точности описывал события в вагоне — ресторане. Девушку, если верить страницам, звали Женей.

— Занятная вещица, — сказал я убирая книгу на стол.

— Да не то слово, — улыбнулась спутница и вернулась к чтению.

6

Монотонная прилично поднадоевшая картина за окном не думала меняться. Метель до сих пор бушевала с прежней силой, нагоняя тоску. От шума в вагоне не спасала даже закрытая дверь купе. Она дремала, одну руку подложив под голову, а во второй держа книгу. Я аккуратно взял томик и решил повнимательнее ознакомиться с текстом. Он на самом деле точно до мельчайших деталей описывал и беседу между мной и девушкой Женей, и десятки людей — копий, пришедших позже, да и все события, произошедшие в поезде после моего возвращения. Отложив книгу, я пододвинулся к окну и стал наблюдать. Несмотря на метель стало гораздо светлее. Часов у меня не было, поэтому время посмотреть было негде. Конец пятого — начало шестого, не больше. Приближение рассвета воодушевляло. Тихонько выйдя в коридор и прикрыв за собой дверь купе, я подошёл к двери, ведущей на балкончик для посадки, куда поднимались с посадочной платформы. Если бы я помнил хоть что — нибудь из детства, то мог бы утверждать, что хотел постоять на этом балконе или даже не думал о таком, но в голове были только последние события, напоминанием о которых служила книга. Я дёрнул ручку — дверь легко открылась. Без промедления выскочив на балкон, захлопнул за собой дверь. Ветер пронизывал насквозь, прижимая одежду к телу. Морозный воздух с трудом вдыхался, но это меня не волновало. Я просто прочувствовал момент и этого мне было достаточно. Простояв так минуту или чуть больше, я вернулся в купе. Она дочитывала последнюю страницу и явно была довольна содержанием. Сел напротив Неё и дождавшись, пока она дочитает, я сказал:

— Надоела эта непогода. Метёт так, что не видно ничего. Прелесть дороги в поезде заключается в возможности совмещения приятной беседы с поглядыванием в окно на проносящиеся там деревушки, города и прочие интересные места. А так, — вздохнув и бросив взгляд в окно, протянул я, — уже не то. И лучше бы осень была сейчас. Всегда так: ждёшь одно время года, только оно наступит — неделю порадовался и хочется следующее.

— Закон подлости. Слышал о таком? — улыбнулась Она.

— А то как же, — я улыбнулся в ответ.

— Когда с поезда будем сходить?

— Когда приедет уже куда — нибудь, тогда и будем. Мы ведь не до определённого места едем, а до любого. Ты так решила.

— Просто если ты не заметил, то мы ездим по кругу. Хоть сейчас можем спрыгивать. Как тебе надоест, так и продолжим путь.

— Как это по кругу? Сначала город, где я сел, потом лес. Город хоть как будет когда-нибудь.

— Дальше мост, — она показала рукой в окно, — потом опять лес. Город будет только в том случае, если ты его вспомнишь. Мы уже не первый раз проезжаем по кольцу.

— Чушь какая-то. Что за новая загадка про город? Я ничего не помню. Вагон. Вагон — ресторан. Я его не помнил, но он ведь был.

— Воспоминания. Ты не можешь их контролировать.

— Опять…

— Понимаю, снова вопросы. Это временно.

Я только тяжело вздохнул. Переспорить Её не представлялось возможным. В голове всё спуталось. Книга, страницы которой заполняются сами по себе, люди — копии, поезд с маршрутом, зависящим исключительно от моих воспоминаний. Раз поезд никуда не едет, то остаётся только сходить с него.

— Пора в путь. Только куда мы пойдём? Метель ведь.

— Всё само образуется. Нужно только не стоять на месте и двигаться вперёд. Книгу не забудь.

Открыв чемодан, я достал пакет, вынул оттуда пасту и щётку и завернул вместо них книгу. Положить мне его было некуда, поэтому я отдал пакет Ей, чтобы она убрала его в какой — нибудь карман, которыми её пуховик обделён не был. Мы вышли в коридор, оставив открытый чемодан на расправленной кровати. Безликие по — прежнему шумели кто о чём. Спутница подошла к двери на улицу и распахнула её. Я потерял дар речи: по металлическому полу балкона барабанил дождь. Сильный ливень пришёл на смену жуткой вьюге, длившейся около часа. Заметив мой недоумевающий взгляд, Она прояснила ситуацию:

— Кто — то же осень хотел. Вот, пожалуйста.

Я вышел на балкон и протянул руку под дождь. Каждая капля чувствовалась во время прикосновения всей ладонью. Хмурое серое небо удручало и вызывало уныние. Поезд как раз подъезжал к мосту, о котором в купе сказала девушка. Из — за бетонных заграждений не было видно окрестностей, поэтому представления о проезжаемой местности я не имел никакого. Спутница вышла ко мне на балкон и, повернувшись спиной к уносящейся вдаль железной дороге, взялась обеими руками за крышу.

— Повеселимся, — торжественно сказала она и легко забралась наверх.