Бесплатный фрагмент - Челноки

Предкнижье

Кто помнит это время — время челночной государственности России? Кто-нибудь да обязательно помнит. Миллионы людей с клетчатыми сумками устремились за рубеж. Они мотались по стране и за её пределами самолётами и пароходами, поездами и автобусами. Религия наживы, проповедуемая властью, воодушевила народ на построение капиталистического общества. Ах, как жаль, что очень немногие достигнут «светлого» будущего и станут жить в обещанном раю, сумев обзавестись крошечным магазинчиком или местом в торговом центре, или на крытом рынке, или ещё, не приведи Господи, где. А может, и начнут собственное производство? А кто-то, может быть, начав практически с нуля, доберётся и до самого верха материального благополучия и станет олигархом?

В поисках богатства и приключений заветренная мечта получения лёгких денег усадила одну часть вчерашних инженеров и рабочих, учителей и военных, пенсионеров и домохозяек — во все виды транспортных средств, кои к нашему времени изобрело человечество, и отправила за казавшейся баснословной прибылью. Вторая часть последовала вслед за первой, просто для того, чтобы выжить. Они, или точнее сказать, многие из этих людей, не умели подличать и кривить душой, давать взятки и как следует распорядиться заработанными капиталами. Они понимали значение слов честь и совесть. Так переломит ли их характеры и взгляды жестокая и неумолимая действительность?

Литературные герои книги — это не только путешественники за прибылью, но и другие члены общества, которое в очередной раз начинает делиться на классы, уходя своими корнями в не очень седую историю социалистического государства. А то ведь, пожалуй, и дальше — в царскую Россию, а то и ещё дальше — в славянскую Русь, речь о которой, казалось бы, не идет. Но не оттуда ли мы все родом? Разве людей нашей Отчизны из прошлого и настоящего (за будущее не скажешь, оно ещё не наступило) — нельзя назвать такими же челноками, плывшими и плывущими по жизни, будто по бурной реке, в поисках лучшей доли.

Перед глазами читателя пройдут эпизоды из жизни трёх друзей детства и их подруг.

История страны изменит и направит судьбы героев по путям неисповедимым.

Посему — в добрый путь, дорогой читатель.

Глава первая

В ложбинах, поросших сочной зелёной травой, как предвестник будущего дня, стелился молочной взвесью туман. Поначалу такой плотный, что хоть стаканами черпай. Но вот показались в блюдечках болот коричневые мохнатые наконечники камышей. Быстро светлело небо. Село под горою петушиным криком начинало день. Скрипнула где-то калитка, прозвенело пустое ведро, ветром от реки, словно печалясь, вздохнули ивы.

— Пущай поспить, — прошептала Анна Михайловна, взглянув на безмятежное сонное лицо внучки. Сама она привыкла вставать ни свет ни заря и с раннего утра хлопотала по хозяйству. По избе скользила на цыпочках.

На подворье женщина рассыпала корм для домашней птицы. Куры с кудахтаньем закружились вокруг неё. Она плеснула воды в деревянное корытце и заспешила на участок, набрать к завтраку свежих огурчиков, не замечая ни жемчужной росы на листьях, ни повисшей платочком под сучковатой грушей белёсой утренней дымки, ни пятен золотистых лучей в форме сердечек, облюбовавших себе гнездо — печную трубу над крышей. От множества повседневных дел и забот привыкает человек к красоте.

Анна Михайловна вернулась в дом и увидела Настю за столом в горнице. Девушка пристально смотрелась в круглое зеркальце. Глаза у неё были глубокие и чистые, но мыслей, на взгляд бабушки, в них отражалось пока немного.

— Проснулась, — ласково произнесла пожилая женщина. Она улыбнулась, невольно подчеркивая сеточку мелких морщинок вокруг внимательных, добрых глаз, осветив лицо внутренней теплотой, которая чаще всего исходит из глаз женщин, повидавших на своём веку немало трудностей и невзгод.

Настя кивнула, продолжая смотреться в зеркало. О её ноги, требуя ласки, урча и толкаясь головой, начала тереться разношерстная кошка. Она опустила правую руку и, чувствуя под рукою живое тепло, погладила гибкую пушистую спину. Кошка сладко вытянулась, продолжая издавать звуки с журчавшими интонациями, приподнимая вверх и в стороны поочередно то передние, то задние лапы, выказывая из-под подушечек острые коготки.

— Ух ты, какая! — отозвалась девушка.

Она взяла мягкое тельце под передние лапы, поднесла белую усатую мордочку к своему лицу, потерлась лоб о лоб. Подняла на вытянутых руках.

— Всё поёшь, Мурка Мурковна. Ты уж извини, но мне пора заниматься делами. Бабушка, а который час? — Настя опустила кошку на пол и оглянулась к Анне Михайловне. Та уже поменяла халат на сиреневый сарафан и стояла возле дверей.

— Десять доходить. Настя, ты сама тута командуй, а я дойду до магазина. Соседка сказывала: сёдни привоз…

— Хорошо, бабуль, иди, не переживай, — улыбнулась Настя.

Анна Михайловна, пытаясь что-то вспомнить, снова задумалась. Она потопталась возле порога и, безнадежно махнув на свою память рукой, вышла за дверь.

Настя пружинисто встала из-за стола, шаркая обутыми на босу ногу тапочками, подошла к рукомойнику возле небольшой печки и начала умываться. Через десять минут она вышла на крыльцо. Солнце начинало припекать, хотя воздух кое-где по уголкам сада ещё прятал остатки ночной прохлады.

Дом Анны Михайловны стоял на пригорке. Если глядеть издалека, то из-за разросшегося сада, только с одной стороны была видна его белая стена. Муж когда-то вместе с ней выбирал это место. Они приложили много сил и труда, чтобы построить перед войной собственный домик. После тяжелого ранения он протянул недолго. Анна Михайловна рассказывала, что любил дед выходить на лужайку перед избой и смотреть на широкие заливные луга. Настя видела его только на пожелтевших фотографиях.

«Надо бабуле воды натаскать, а то скоро жара наступит», — решила она.

До возвращения Анны Михайловны Настя успела наполнить большую деревянную бочку, стоявшую в начале сада под развесистыми вишнями. Она спускалась по узкой тропинке на дно старого оврага. Там, за изгородью, одетый в чёрный от времени и сырости сруб, притаился старый колодец. Вода в нём всегда стояла чистая и свежая. С детства веяло на Анастасию из тёмной прохладной глубины сказочными тайнами.

Анна Михайловна вернулась из похода в магазин в тот момент, когда Настя выплескивала в бочку последнее ведро.

— Ой, какая ты умница! — похвалила она внучку. Настя смахнула лёгкую испарину на лбу и, довольная собой, улыбнулась.

В доме она снова присела за покрытый белой скатертью стол в углу горницы, всё перед тем же круглым зеркалом. Над ней, под иконой в лампадке горел крошечный язычок пламени. Когда из открытого окна веяло свежим воздухом, он, как живой мотылек, отклонялся из стороны в сторону.

Анна Михайловна за деревянной перегородкой начала выкладывать продукты, делясь последними новостями:

— Теперича хлеб обещають на следующей неделе привезть. А Катька Гвоздева говорить — это потому, что скоро война. Бабы в очереди на неё накинулись, раскричалися: «Паникерша!» А она и есть паникерша. — Анна Михайловна тяжело вздохнула. — А так оно и, правда, у нас то война, то неурожай, а то просто всё отберуть… Но ничево, в избе запас есть — и соль, и спички, и мыло, и керосину я в прошлый привоз купила. Хоть всё одно не напасешьси…

Настя обернулась.

— Бабуль, у тебя случайно туши для ресниц нету? Может, мама оставляла? Я свою куда-то задевала, найти не могу.

Женщина всплеснула руками.

— Господь с тобою, Настенька. Я ей сроду не пользуюсь, кажный день дела. Перед кем-ка, скажи на милость, мне красоту наводить, кады в деревне остались три с половиной калеки — одни старики да старухи. Летом понаедуть студенты да школьники. А так… — Она горько покачала головой с поседевшими волосами.

Настя вздохнула и начала копаться в косметичке.

— Куда она запропастилась?

— Ты к соседям сходи. У Таньки спроси. Она, чай, тоже — студентка. У неё должна быть.

— Да неудобно, бабуля.

Тушь Настя обнаружила на подоконнике и обрадовано воскликнула:

— Нашла! Ура!

— Вот радость. Ну и радость, — доброжелательно проворчала бабушка.

Они сели завтракать.

В деревню Анастасия приезжала каждое лето. В этом году она окончила первый курс медицинского института. Бабушка не могла нарадоваться. Она поначалу то и дело заставляла измерять себе давление и, стараясь подольститься к внучке, повторяла на разные лады:

— Теперича свой доктор в доме есть. Теперича свой доктор… имеется.

Студенческие каникулы промелькнули незаметно, оставив в памяти лишь лёгкий след от беззаботной поры. Целый день они занимались домашними делами. Под вечер Настя опять устроилась перед зеркалом.

«Небось, к Валерке — агроному на свиданье пойдеть. Вишь, как прихорашивается», — поглядывая на внучку, рассуждала сама с собой Анна Михайловна. Нельзя сказать, чтобы она не одобряла выбор девушки. Перед соседями в лице двух старушек Анна Михайловна всегда выгораживала любимое дитя:

— Мужчина, он, конешно, неплохой. Пусть постарше, зато самостоятельный. У начальства на хорошем счёту. Всё ж таки агроном. И народ его уважаить. В нашей деревне, пожалуй, лучше и не найтить.

Соседки, сидя с ней на скамеечке возле палисадника, одобрительно поддакивали, имея, естественно, на всё собственное независимое мнение. Как водится, всегда отличное от мнения, с которым они только что соглашались.

Но из-за позиции дочери и у самой Анны Михайловны имелись сомнения. Очень уж той не хотелось, чтобы Настя осталась жить в деревне. Приезжая на побывку, Валентина Прокофьевна стелила на ступеньки крыльца старую телогрейку, усаживала рядом Анну Михайловну и, лузгая семечки, одновременно вглядываясь в темневшее с каждой минутой бездонное небо, втолковывала ей: «Вот поженятся и хвосты на пару будут телятам крутить». С самого начала знакомства с Настей, считая Валеру ветеринаром. Сама Валентина Прокофьевна в своё время еле вырвалась в город, добилась с теперь уже бывшим супругом квартиры, и сегодняшняя её жизнь не шла ни в какое сравнение с той, прежней, деревенской. Мыслила она здраво и по-житейски мудро, а по-женски даже расчётливо. Сельские жители, перебравшиеся в город, поначалу выполняли самую чёрную и тяжёлую работу. Как могли, они приспосабливались к новым условиям, что заставляло многих из них в погоне за материальным благополучием забывать о нравственных стародавних устоях. Но зато имели они нормированный рабочий день, стабильную заработную плату, отпуска и выходные дни.

— Ты, старая, пойми, выйдет за твово ветеринара — белого света не увидит. Работать будет, как проклятая, с темна и до темна, а зарабатывать — гроши. У тебя у самой — какая пенсия? Чё молчишь-то? — обращалась Валентина Прокофьевна к матери. — А я скажу: двенадцать рублей — курям на смех. Токо четыре бутылки водки купить, чтоб дров привезть. Отчего это ты кажный раз, када привоз, в магазин, как на пожар несёсси? Да то, что в магазине в остальное время, акромя черствого хлеба, ничё не купишь. А в городе все магазины под боком. Выходные, празники. И будет она его обстирывать и обглаживать, а не угодит, ежели што, так вечером придёт и в глаз дасть, — рисовала она страшные картины будущей семейной жизни для Анастасии.

— Ну, уж ты, Валентина, куды хватила, — заступалась бабушка и за агронома, и за Настю. — Он парень-то самостоятельный. Агрономом работаить. Авось и слюбятся.

— Молчи, старая, — обрывала её дочь. — Агроном… Хрен редьки не слаще. Ты отжила своё. Сама терпела, а нам дай по-людски пожить. Ты мне девку с панталыку не сбивай.

Анна Михайловна дочери не перечила и при всех сомнениях в одной ей известные подробности отношений внучки и агронома Валентину Прокофьевну не посвящала. Любила она Настеньку и потакала отчасти. С высоты прожитых лет она рассуждала, что судьба поворачивается по-всякому: «и так, и эдак», что «жизнь прожить — не поле перейти», что «покедаль дружатся — а дале видать будеть. Жизнь в деревне, само собой, трудная, но пока и о свадьбе-то рановато думать. А он, может, зимой и дровишек подбросит, и комбикорма завезет, да и по-хозяйству пособит, ежели чего».

Вот такие, на первый взгляд, малозначительные в масштабах государства проблемы волновали близких родственников Анастасии. Но для них они были куда важнее первого полета человека в космос. Да и второго полета, пожалуй, тоже.

Настя переоделась, подошла и чмокнула бабушку в щёку.

— Я к Тане зайду. Мы на танцы пойдём.

— Танька-то теперя одна в дому за хозяйку осталася. Мать на неделю в Москву к сестре укатила. Тожа, как муж помер, непутёвой сделалась. Так что ты долго-то с ней не засиживайся. Чтобы я до ночи в окно не гляделась. И себя блюди, — деланно строго сказала Анна Михайловна.

— Нет-нет. Мы всё равно к нашему дому придём, на лавочке посидим.

— Ну, ступай, ступай, — сказала Анна Михайловна и перекрестила внучку.

Настя глянула в зеркало, одёрнула платье и вышла за порог. Вечерний воздух закружил голову, наполняя грудь свежестью и готовностью к счастью. Она с опаской поглядывала на капли росы, обильно усеявшие стебли и лепестки, стараясь идти по центру тропинки, чтобы не замочить свои белые туфельки. Ночью ей приснился странный сон. Она долго шла по залитой солнечным светом дорожке и вдруг очутилась в зале, разделённом толстой каменной стеной на две половины. Плача от бессилия, она сжала пальцы в кулачки и принялась стучать по холодному массивному препятствию, но стена поглощала звуки, и ей стало очень страшно. Проснулась она в полной темноте, прижимая сжатые кулаки к холодной стене…

Таня поджидала её на крылечке своего дома.

— Настюша, привет!

— Привет, Татьяна!

— Что, пошли? — Девушка спорхнула вниз, подхватила её под руку, и они зашагали мимо высоких лип в сторону автострады, к большому старинному зданию. Когда-то это была церковь. Лишённая куполов и внутреннего убранства, она была переделана под дом культуры. Узкие зарешеченные окна и толстые стены всё ещё продолжали веять покоем и стариной. Электрические лампочки света давали недостаточно, поэтому внутри всегда царил полумрак. У входа их остановил белобрысый паренёк Витя Афонин: он шутливо раскинул в стороны руки и попытался обнять Анастасию.

— Цветочек ты мой ненаглядный… дай подержаться…

Татьяна сразу же осадила кавалера:

— Щазз… Цветочек, да не твой. Убери руки.

Она бесцеремонно отодвинула парня в сторону, и девушки вошли под куполообразные своды. Витёк пропел им вслед:

Ничего на свете лучше нету,

Чем скрипеть кроватью до рассвету.

Все его старания обратить на себя внимание остались незамеченными — девушки прошли в танцевальный зал через небольшое фойе. Трудно предположить, для чего раньше служило это место. Сейчас, развалившись на стульях, здесь обосновались местные авторитетные молодые люди. Дом культуры стоял на окраине Коровино, и парни этого соседнего села составляли костяк наблюдателей за теми, кто приходил на танцы. Ребята из Настиного Заречья места в фойе занимали редко. Так повелось, что из-за отдалённости и малочисленности своей деревни, на танцах они появлялись позже и нравом отличались более спокойным, нежели коровинские. Но до стычек дело иногда доходило.

Когда Настя с Татьяной прошли мимо, Колька Воронин — самый авторитетный из местных, склонился к своему приятелю Борьке Сытикову, невысокому чернявому пареньку.

— Видал, Настюха Волюсанова как расцвела? Вдул бы ей?

— С ней агроном зареченский ходит. Зайкой называет.

— Кем? Кем? — насторожился Колька.

— Зайкой, — уточнил Борис.

— Ни… хренасе, зайчик? — удивленно бросил Ворон. — Её уже дрючить пора. Давай ему вечерком накатим по полной. Может, он от неё отстанет?

— Зареченские за него впрягутся. Разборки начнутся.

— Как хошь. А я Таньку Репнину сёдни сниму. Она безотказная, — сказал Ворон и посмотрел на коровинских парней, поводя широкими плечами. Под короткими рукавами его рубашки бугрились мощные мускулы. — Всем ясно, что я седни Таньку Репу забиваю.

— Да кто против-то, Колёк, — поддакнул Лёха Пышонков, угодливо называя местного авторитета уменьшительным именем. За глаза Кольку прозвали Вороном, иногда обзывали даже ВорОной, но в глаза назвать по кличке никто не осмеливался.

— А Борька со мной пойдет. Она и двоим даст, — сказал Ворон и ещё раз оглядел коровинских.

Татьяна и Настя присели в затемнённый угол на свободные стулья. Со сцены полилась медленная танцевальная мелодия. Из царившего вокруг полумрака появился, радостно улыбаясь, молодой человек. Глаза у него светились озорным светом. Правильные черты лица украшали кудрявые тёмно-русые волосы. Он кивнул Тане и, опустив голову, протянул руку Анастасии.

— Мадемуазель, вы разрешите?

Она поднялась и шутливо сделала реверанс. Он тут же подхватил ее, придерживая за талию. Настя положила руку ему на плечо. Валерий шепнул ей:

— Теперь мы можем и поздороваться…

Настя подняла на него тёмные с поволокой глаза.

— Здравствуй, Валера!

— Здравствуй, зайка! Я так по тебе соскучился. Как ты провела сегодняшний день?

— В делах и заботах. Помогала бабушке по хозяйству и готовилась к отъезду, скоро в институт на учебу, — вздохнула она.

— Что, неохота?

Настя, молчаливо соглашаясь, кивнула.

— Ещё, ты знаешь? — не отводя взгляда, возбуждённо заговорила она. — Ночью мне приснился странный сон. Я шла по тропинке, было так хорошо и светло на душе и вдруг, оказалась в большом зале. В нем всё было белого цвета — пол, стены, потолок, окна, стулья. Он был перегорожен на две половинки, а передо мной стояла белая кирпичная стена. Я начала изо всех сил стучать по ней. Стало так страшно. Проснулась, лежу на своей кровати и прижимаю кулаки к стене. Я так расстроилась.

— Ты же проснулась у стены. Вот и объяснение, — улыбнулся Валера. — Я снам мало верю. Что было — знаю, что есть — узнаю, что будет — знать не хочу. Так, по-моему, гадалкам говорят. А у меня тожа целый день дела и заботы: то сеялки, то косилки, то семена… Но они мне разве заменят тебя. Ты послезавтра уезжаешь?

— Да, Валера, каникулы кончились.

— Я тут без тебя с ума сойду.

— Что поделаешь. Потерпи немного.

— Ничего себе немного. Тебе ещё пять лет учиться, — нахмурившись, бросил он.

— Валера, ну я же не виновата, что ты раньше меня родился и успел окончить институт. Тебе и учиться всего пять лет надо было. А мне целых шесть.

На этот раз Валера посмотрел на неё с улыбкой.

— Ты права. Послушай, — сказал он, будто что-то вспомнив, — может, ну их к лешему, эти танцы. Осталси наш последний вечер, почто мы будем проводить его в этой духоте. Пойдём лучше погуляем?

— Пошли, — согласилась Настя. — Я только Татьяне скажу. Хорошо?

Валера в знак согласия молча опустил голову. В этот момент магнитофонная запись кончилась. На сцене появились ребята из самодеятельного музыкального ансамбля и принялись настраивать электрогитары.

— Ой, сейчас совхозные играть будут, а мы уйдём?! — сказала Настя, робко взглянув на Валеру.

— Да мы их уже сто раз слышали…

— Ну ладно, пошли, — напуская на себя строгий вид, проронила Настя.

Татьяна уже стояла с Колькой Вороном. Когда Настя сказала, что уходит, она сделала недовольные круглые глаза, но потом с безнадёжным видом махнула рукой.

— Идите, дети мои, чего уж там. Совет вам да любовь.

В фойе с мрачным видом продолжали сидеть несколько коровинских ребят. Они с нескрываемой завистью покосились на счастливую парочку.

Выйдя из Дома культуры, Настя сняла туфли и, опираясь на руку Валеры, босиком пошла по мягкой прохладной траве.

— Смотри, сколько созвездий. Вон полярная звезда, — сказал он, кивая на усыпанное звёздами небо. — А такой удивительной луны я давно не видал — большой и ясной, наверно, для нас с тобой зажглась…

Белый лик таинственным светом заливал тропинку и придорожную траву.

Настя прижалась к нему плечом. Он осторожно повернул её к себе и начал целовать губы, щеки, глаза. Дыхание его стало частым. Она задрожала и припала к нему всем телом. Потом решительно отстранилась и сказала:

— Пойдём к тебе.

Они миновали ряды высоких лип с чёрными кронами, словно переговаривавшихся между собой, шелестя им вслед, и пошли, держась за руки, по краю широкой деревенской улицы, в глубину притихшего села. Остановились у одноэтажного кирпичного домика и зашли внутрь, не зажигая свет. Нежные слова дурманили Насте голову. Всё произошло, как порыв ветра, внезапно поднявший волну на реке, или дождь, застучавший по крыше и тут же прекратившийся.

При свете луны Валера долго не мог насмотреться в полные незнакомой глубиной глаза Анастасии…

К её дому влюблённые шли, как во сне, касаясь друг друга кончиками пальцами. Они молча постояли у калитки, пока Настя не произнесла:

— Уже поздно, Валера.

Он взглянул на часы со светившимся циферблатом.

— Наверно, рано. Два часа.

Она улыбнулась:

— Пусть рано. Завтра придешь меня провожать?

— А сёдни нельзя к тебе зайти?

— Сегодня я буду отсыпаться, надо побыть с бабушкой, собраться. Ты лучше приходи завтра прямо на остановку. Автобус в девять.

— Ладно, я отпрошусь.

Они поцеловались. Держа его за руки, Настя сказала:

— Ну, пока.

— Пока.

Её пальцы медленно разжались. Под тёмными окнами она прошла к входной двери. Та легко подалась. Настя подумала: «Какая бабушка молодец — догадалась не закрыть». Она проскользнула в сени, нащупала ковшик на скамье у ведёрка с колодезной водой и с жадностью сделала пару глотков. Прокралась к своей постели и, быстро раздевшись, нырнула под одеяло.

Валера не спеша шёл от дома Насти, счастливый и одурманенный близостью с девушкой. Он с наслаждением вдыхал наполненный утренней свежестью воздух. Возле дома Тани Репниной на скамейке у заборчика темнели две мужские фигуры. Скрипнула дверь, и по ступенькам крыльца спустился Колька Воронин.

— Давай, заходи следующий, — шёпотом произнёс он.

— Я ещё раз схожу, — голосом Борьки Сытикова проговорила одна из теней и скользнула вверх по ступеням.

Валерка подошёл ближе. Навстречу ему поднялся Ворон и протянул руку.

— Здорово.

— Здорово, — ответил Валера, пожав руку сначала ему, а потом Лёхе Пышонкову.

— Вы чё здеся? — спросил он Ворона.

— Сам, что ли, не понимаешь, — хмыкнул Колька. — Да смотри, не проболтайся. — Он показал ему огромный кулак. — А то может… с нами, — предложил Ворон, кивая в сторону крыльца Тани Репниной.

— Не, я домой попёр.

— Он влюблённый, — ехидно прошипел Пышонков.

— Везёт недоделанным, — прозвучал уже ему вслед голос Кольки.

Настя проспала часов до одиннадцати. Бабушка дала вволю отоспаться. Остаток дня прошёл в пустяшных хлопотах, сборах в дорогу и разговорах.

Анна Михайловна собрала целую сумку припасов — многое даже не смогло поместиться. Она стояла с глубокомысленным видом, раздумывая, во что положить остальную часть продуктов. Но и с того, что вошло, Настя взялась добрую половину выкладывать обратно.

— Ты чево же, ничего и не возьмешь? — укоризненно поинтересовалась бабушка.

— Да куда я с такой сумищею пойду? Я и не донесу столько, — попыталась возразить она.

— Твой агроном придёть провожать, небось донесёть. А приедешь там, авось, мать встренить.

— Бабушка, не «встренить», а «встретит», — поправила Настя Анну Михайловну. — Валера придёт сразу на остановку. Да как я с ней по городу потащусь? — Она снова кивнула на вместительную поклажу.

— Всё не покупать, — с житейской осведомленностью произнесла бабушка.

— Нам с мамой и так всего хватает. Мне и стипендию платят.

— Гляди, внученька. Ты умнее меня, образованная. Я то, что? — Анна Михайловна зашмыгала носом.

Настя подошла и поцеловала сморщенное личико.

— Хватит. Хватит. Всё будет хорошо.

Бабушка склонила голову набок и, не сдержав слёз, махнула на неё рукой. Со всей силой нерастраченной любви русской женщины она обняла и прижала Настю к себе. Тут они, как связанные неразрывными нитями родственные души, заплакали обе.

На следующий день, точно по расписанию, к остановке подкатил старенький автобус. Настя расцеловала подмоченные слезами щёки Анны Михайловны и подошла к Валерию. Она постеснялась поцеловать его при бабушке, всего лишь на мгновение прижавшись к нему, чувствуя, как будто теплый свет вспыхнул в её душе.

В автобусе было шумно, как на городском рынке, пахло бензином, яблоками и расставанием. Настя заняла место у окошка и пока видела бабушку в беленьком праздничном платочке, а рядом высокого, чуть ссутулившегося Валеру, прижималась лицом к стеклу и махала им на прощание рукой. Полтора часа пролетели за просмотром белоствольных рощ с длинными плакучими прядями листвы, голубыми ленточками рек, вплетавшимися в зелёные пятна лугов, и домиками с глазами-окнами в незатейливых деревушках. Незаметно автобус подъехал к пригороду, где начинались заводские корпуса. Ряды запыленных лип стояли у проезжей части. Листва висела на ветвях, словно непромытая шевелюра день и ночь трудившихся людей.

Город — особенный организм равнодушия к страданиям, бедам и несчастиям всех без исключения, встретил её гулом, суетой и множеством автомобилей. Настя всю дорогу думала о Валере, мечтая о новой встрече с ним, невольно подслушав разговор двух пареньков, севших в автобус на следующей остановке. Тот, что постарше, как только показались пригороды, стал внушать приятелю:

— Ты в городе житейскими проблемами не парься. Личные заморочки никого интересовать не будут. Это тебе не в деревне — на свежем воздухе отъедаться. Злых людей много, и их не видать. Поначалу все на одно лицо. Настороже всегда надо быть, как бы не обдурили. Люди здеся, как гуси, — в любой момент ущипнуть могут. Думать надо, как лучше устроиться. Хитрить, уступать, на рожон не лезть, особенно на начальство. Тогда заживёшь неплохо. Кое-кто не выдерживает и назад в деревню прёться. Витька Клещ вон назад вернулся, а в деревне чё, только бухать.

Парень со светлой челкой отмалчивался и улыбался, с любопытством оглядывая заводские корпуса, каменные изваяния памятников, блестевшие витрины магазинов. Лишь однажды уронил в ответ своему наставнику:

— Разберёмси.

Этим молчанием он был Насте куда симпатичнее первого деревенского философа, видимо, уже в избытке хлебнувшего непростых городских проблем.

«С чего это надо всем угождать, приспосабливаться, а чтобы своей жизнью-то не жить», — думала она. Для неё, несмотря на все недостатки, это всё равно был родной город.

На автовокзале ждал неприятный сюрприз — мама её не встретила. С мечтой о том, чтобы принять ванну, тоже пришлось расстаться. В чугунной эмалированной посудине возвышался бидон с брагой.

«Опять за старое взялась», — подумала она.

Мать подрабатывала на выгонке самогона. Продажей занималась тётя Клава из квартиры этажом выше. Валентина Прокофьевна отвечала за изготовление. После того, как брага в молочном бидоне поспевала, на кухне начинал работать минизавод. Бидон водружался на газовую плиту, его окружали трубки и змеевики. Всё скворчало и бурлило, а в стеклянную трехлитровую банку по капле стекала прозрачная горячительная жидкость. Далее шёл процесс по устранению специфического запаха. В дело шла марганцовка и специально изготовленные фильтры. Противостоять этому Настя никак не могла. Об отказе от дополнительного дохода не могло быть и речи. Спорить на эту тему с Валентиной Прокофьевной было то же самое, что пытаться пройти через железобетонную стену или требовать жалобную книгу в магазине.

Когда мать вернулась с работы, ей всё-таки удалось принять ванну. Они с огромными усилиями вытащили на время из ванны бидон, и Настя понежилась в горячей воде. Вспомнив детство, она даже попускала кораблики.

Её сразу же завертела круговерть дел и забот. Надо было готовиться к занятиям. И вот уже, словно лёгкой простудой, зазнобило первым сентября, а дальше — больше. Она с головою ушла в учёбу, окружив себя грудами учебников и исписанными от корки до корки конспектами.

…Однажды после лекций она вышла из учебного корпуса и увидела на широкой аллее Валеру. На нём были костюм чёрного цвета с отглаженными брюками, белая рубашка и галстук. Начищенные полуботинки сияли в лучах солнца. В этот день оно отчего-то особенно ярко и празднично светило над её любимым институтом. Хотя, возможно, это ей просто показалось.

…Обрадованная Настя бросилась к нему навстречу.

— Привет.

— Привет, — сказал он и склонился, чтобы поцеловать.

— Как ты нашёл меня? — удивлённо спросила она.

— Как нашёл? «Язык до Киева доведёт». Так, кажется, твоя бабушка говорит. Я уже и домой к тебе заходил с подарками от Анны Михайловны. Она мне с собой маленькую тележку нагрузила, — отвечая, он широко развел руки, — вот такую. Валентина Прокофьевна даже за стол приглашала.

— Ах, вот ты какой… Успел уже и бабушке, и маме в доверие влезть… — погрозила она пальчиком.

— Пришлось, — шутливо потупился Валерий.

Она взяла его под руку, и они пошли по тротуару вдоль залитой солнечным светом улице. Счастливый вид Валеры и Насти невольно вынуждал обращать на них внимание. Многие улыбались, как улыбаются детям, по своей наивности, до поры до времени не видящим ничего плохого вокруг. Настя прижала его руку к своей щеке и, преданно глядя в глаза, сказала:

— Валера, не приезжай, пожалуйста, ко мне больше, как на парад в костюме, галстуке. Оденься проще: ну, там… джинсы, рубашку? Все смотрят на нас, как на жениха с невестой.

— А что такого? Пусть смотрят, — пожал плечами Валерий.

— Ну, Валерочка… — обиженно протянула Настя.

— Хорошо, — хмуро проронил он.

— Не сердись, — сказала она и, поднявшись на носочки, коснулась губами его щеки. Была заметно, что после поцелуя взгляд у него сразу потеплел.

Возле кафе с большими прямоугольными окнами Настя остановилась.

— Может, зайдём? У меня с утра маковой росинки во рту не было.

— Зайдём, — согласился Валера.

Он сунул правую руку в карман брюк, чтобы нащупать смятые денежные бумажки.

Плотно занавешенные тёмно-зелёные шторы создавали в зале иллюзию, будто посетитель забрёл в густой лес. Подошёл официант, ростом не намного выше стола. Оглядев Настю и Валерия пренебрежительным, снисходительным взглядом, он спросил:

— Что желаете?

Настя взяла меню в кожаном коричневом переплете. Быстро пробежала глазами отпечатанный крупным буквами текст.

— Так, так, это не пойдёт… Это дорого… Это невкусно… Пожалуй, вот что… Принесите нам две порции жаркого с гарниром, два крабовых салата… — Она вопросительно посмотрела на Валеру.

— Ещё бутылку сухого вина. Отметим нашу встречу, — добавил он.

Официант, словно делая большое одолжение, с высоко поднятой головой удалился выполнять заказ. Минут через пятнадцать он принёс бутылку вина и салаты. Валера с появлением на столе спиртного оживился. Он хлопнул в ладоши и негромко пропел:

Эх, пить будем, гулять будем!

А смерть придет, помирать будем!

Настя прыснула в кулак, и оглянулась по сторонам. Посетители, что были в кафе, не обращали на них никакого внимания, но она строго сказала:

— Валера… все же смотрят…

Он взял бутылку и наполнил бокалы. Настя пригубила, а Валера сразу осушил свой бокал. Глаза у него радостно заблестели.

— Перед тем как к тебе ехать, Милок Зиньков — твой сосед, — всей деревне спать не давал. Ночью ему привязали к окну нитку с грузом и постучали. Стекло вдребезги. Милок с фонарём из дому выскочил, давай по деревне гоняться, в окна светить. Разыскивать, кто ему спать не давал.

— Нашёл?

— Да куды там… Они, как караси — в тину ушли.

— А кто же постукалку ставил?

— Да Витёк Афонин — наверняка.

— Вот сорвиголова. Попадёт ему когда-нибудь, — вздохнув, с сожалением проговорила Настя.

— Зиньков с матерью в Москву собирается. У него старший брат нашёлси. Тетя Варя до войны замужем была, жила в Карелии, а война всю семью разбросала. Муж погиб. Столько лет прошло и, вот старший сын нашёлси, он с отцом оставался, когда она эвакуировалась. Но она старенькая, себя то еле-еле помнит. Счастье и несчастье — всё рядом, — зафилософствовал Валера

— Счастья больше, — возразила Настя. — Деревню только жалко, раньше столько народу жило. А теперь?

— От нас всё зависит, — уверенно бросил Валера. Он помолчал и неожиданно спросил: — Настя, как ты смотришь на то, чтобы стать моей женой?

Не удивившись его вопросу, она радостно улыбнулась и, дурачась, ответила вопросом:

— Вы делаете мне официальное предложение?

Валерий хмуро проронил:

— Настя. Я говорю вполне серьезно.

Она задумалась и, отводя глаза, сказала:

— Спасибо, Валера. Но мне надо сначала окончить институт. Ты же знаешь, мама хочет, чтобы мы жили в городе.

Он удивлённо посмотрел на неё.

— Что я буду делать в твоём городе? Мама хочет… Чего хочешь ты?

— Я не знаю, Валера. — Настя вздохнула. — Давай, не будем ссориться. Давай, подождём. Потом, что-нибудь придумаем…

Она положила ладонь на его руку и проговорила с улыбкой:

— А мы завтра с мамой мне куртку пойдем покупать.

Валера, будто не слыша её последних слов, молча наполнил свой бокал вином и залпом выпил. Она отставила в сторону почти нетронутое горячее блюдо. Вино в её бокале было отпито наполовину.

Валера отложил вилку и поманил официанта.

— Рассчитайте нас.

Официант на этот раз казался более доброжелательным и, если бы не его надутые щеки, выглядел даже симпатичным. Он положил перед ними счёт. Итоговая сумма была выделена в красную квадратную рамочку, похожую на траурную ленту.

Валера посмотрел на цифры и побледнел.

— Настя, подожди меня на улице.

Пока она шла к выходу, он лихорадочными движениями выгреб из карманов все деньги.

Официант собрал со скатерти мятые бумажки с мелочью и пересчитал.

— Хватает? — с надеждой спросил Валера.

— Спасибо, — уже с долей явного презрения сказал, точно выплюнул слово официант.

Насколько это было возможно быстро для своих коротких ножек, он стремительно скрылся за перегородкой в конце зала, где, судя по запахам, находилась кухня заведения.

Валера допил остатки вина в бокале Насти и вышел на улицу.

— Денег хватило? Всё в порядке? — спросила поджидавшая его у выхода Анастасия.

— Всё нормально, — всего минуту назад бледный от страха, самоуверенно ответил Валера.

— Всё или не всё? — требовательнее переспросила она.

Он обнял её за плечи.

— Всё. Настёна, всё.

— Подожди… — Она порылась в сумочке и протянула ему бумажную купюру. — Держи.

— Настя, не надо. — Отвёл он её руку в сторону.

— Валера, прекрати, — строго проговорила она и снова протянула деньги. — На что возвращаться будешь?

Он с неохотой принял деньги.

— За границей, если хочешь знать, парень с девушкой пополам платят.

Валерий улыбнулся.

— Ты была, что ли там?

— Не была, но от хороших знакомых слышала. — Она помолчала и обиженным тоном добавила: — И когда-нибудь обязательно буду.

— Ладно, не будем принимать близко к сердцу. Пошли, заграничная штучка, — усмехнулся он.

Она в ответ шутливо толкнула его в плечо.

Настя поехала провожать Валеру на автовокзал. Посреди придорожной сутолоки они и распрощались. Теперь уже он смотрел в окошко того же самого деревенского автобуса, который можно было узнать по красной полустертой полосе, нанесённой по диагонали.

Давно известно, что чем человек становится старше, тем скорее летит время. За делами и заботами его просто не замечаешь. Вот если бы оно, как в детстве, постояло жарким полуденным зноем, пролилось осенним нескончаемым дождём или потомилось ожиданием новогоднего подарка. Так нет, оно бежит, а потом и летит со скоростью света, и поделать с этим ничего нельзя. Его можно перестать замечать во время случайной любовной связи, а также, если задержаться в забегаловке. Оно невидимо во время напряжённого трудового дня, но и то, и другое, да и третье рано или поздно плохо заканчивается. Однажды в зеркало ты увидишь опухшие усталые глаза, а на висках отразится седина, перекрасившая цвет волос и весь смысл дальнейшей жизни. Такое может случиться и после большой настоящей любви, но там пролетевшее время компенсируется полученным счастьем. Время неудержимо, неумолимо и, по сути своей, бесценно.

…Будто внезапным снежным заносом подоспела сессия — горячая пора в беззаботной и довольно весёлой жизни студента, когда приходится рассчитаться за лень и сон на лекциях, за прогулы и увлечения, а иногда и за любовь, заставившую кое-кого забыть о занятиях. Анастасия не переживала, таких грешков за ней не водилось. Всё свободное время она просиживала за учебниками и с лёгким сердцем шла на экзамен к аудитории с массивными дверями. Своё волнение относила на счёт большого желания получить отличную оценку.

Мария Филипповна — дородная полная женщина, принимала в этот день экзамен вместо ведущего предмет преподавателя. Она сидела с важным видом под портретом академика Павлова и равнодушно слушала её скороговорку. После ответа на последний вопрос, Мария Филипповна взглянула на свои руки, унизанные золотыми перстнями и кольцами, и недовольно поморщилась.

— У вас, что? Не хватало полного конспекта лекций, чтобы в достаточной мере изучить предмет? Вам самый легкий вопрос достался про лекарственные растения. Вы что, про ромашку рассказать не можете?

— То, что нам давали на лекции, я изложила. Отличительным признаком лекарственной ромашки является полое дно корзинки, выгнутое в виде кегли. У нее мелкие листочки… — зачастила Настя.

— Достаточно. Про пропорции в изготовление настоев вы ни слова не сказали…

— Они все примерно по одной схеме готовятся… надо взять… — заспешила Настя.

— Надо было своевременно на вопрос билета отвечать, а не тогда, когда я вас к этому подтолкнула.

— Но там, в билете… про настои… не было такого вопроса?

Мария Филипповна оставила без внимания замечание Насти и начала перелистывать её толстую синюю тетрадь с конспектами, исписанную от корочки до корочки ровным, мелким почерком.

— Лекция — это логическое, стройное, последовательное, систематическое и ясное изложение научного вопроса… я записала всё, что давал нам наш преподаватель… — сказала Настя, готовая лишний раз продемонстрировать свою эрудицию.

— Я разберусь, — тоном милиционера оборвала её Мария Филипповна. — Идите, хорошо.

Зачётку ей вынесли через пять минут. К своему удивлению, вместо запомнившегося слова «хорошо», Настя увидела чистую незаполненную графу, означавшую только одно — экзамен она не сдала. У неё перехватило дыхание: «Я же всё ответила, — обратилась она к самой себе. — Нам же больше ничего по этой теме не давали, и вопроса-то этого, как готовить настои, в билете не было…»

Староста курса пригласила «заваливших» предмет в освободившуюся аудиторию. Выяснилось, что предмет не сдали студенты, не вносившие деньги в качестве добровольного пожертвования на развитие материальной базы института. Список висел на доске объявлений перед входом в учебный корпус. Светлана, круглая отличница — девушка-монашка с весьма строгими глазами, в тёмной, ниже колен юбке, с опаской взглянула в сторону дверей аудитории и, стараясь говорить как можно тише, проговорила:

— В общем, так… Эта кобра сказала: «Если хотят учиться дальше, то должны в течение месяца сдать сумму — эквивалентную тысяче баксов, а так о пересдаче и речи быть не может». — Она помолчала и добавила: — Вот так, девчонки и мальчишки, хотите — верьте, хотите — нет.

Из института Настю вынесло штормом возмущения в душе и потерей ориентиров в пространстве. В троллейбус она вошла человеком-невидимкой, сторонясь людей, не замечая никого и ничего вокруг, напряжённо размышляя: «Где же раздобыть деньги? Спрашивать у мамы не имеет смысла. На работе ей и так зарплату урезали. Эти самые доллары она в глаза не видела. На самогонке ей надо два года копить. Занять — у кого? — Она мысленно перебрала в памяти всех своих знакомых… — Нет — не получится. Найти работу и заработать за месяц самой? Нереально. Замкнутый круг».

Настя вспомнила мать, как та смешно говорила, пропуская одну букву «л», испуганно понижая голос при взгляде на дверь квартиры соседей, на глазах разбогатевших на перепродаже мебели: «У них ведь и долАры есть». Она улыбнулась и подумала: «Попросить в долг у этих же соседей? Но нет, они как разбогатели — такие важные стали. Ходят, как будто в штанах что-то ценное носят (как будущий медик, она уже знала, что ничего особенного там быть не может). Расстаться с мечтой о любимой профессии? Тоже ведь не выход. Занять у родственников? Но те сами вечно от зарплаты до зарплаты перебиваются. У родного отца давно своя семья».

Утром она притворилась больной. Валентина Прокофьевна понеслась на завод, так что вникать в состояние здоровья дочери ей было некогда. К вечеру, склеив из воли, разбросанной по душе в виде осколков от переживаний, что-то цельное, Настя поехала в общежитие пединститута к деревенской подружке. Как никогда ей хотелось с кем-нибудь поделиться своей бедой и облегчить душу. До девятиэтажного корпуса она добиралась в переполненном пассажирами троллейбусе, гудевшего растревоженным ульем последними новостями по выплатам пенсий и пособий. Татьяна спустилась к ней и, выслушав трагическую исповедь, с возмущением тряхнула белыми крашеными волосами.

— Тысяча баксов? Круто. Круто. Сволочи, конечно. Но сейчас такая жизнь. Блядская — одно слово. Ты не унывай. Денег я тебе дать не могу, у самой таких нету. Но ты можешь заработать сама.

— Как заработать? — заинтересовалась Настя.

— Как. Как. Обыкновенно. Раком. Ты девчонка видная. Я тебя сведу кое с кем.

— С кем это «кое с кем»? — с подозрением спросила она.

— О, Настюха, ты как малое дитя.

— С проституткой, что ли?

— Нет, с директором банка, — ехидно ответила Татьяна.

Лицо у Анастасии после слов подруги как-то сразу осунулось и почернело. Она растерянно произнесла:

— Я не знаю, Таня, как это делается. У меня Валера. Да и противно.

— У твоего Валеры есть деньги?

— Нет, наверное. Откуда у него? Да если и есть, я просить не буду.

— Что тогда делать будешь? Пойдешь пескоструйщицей на завод?

— Не знаю. Может, и пойду.

— Ты ччё, подруга. Там мужичьё, обман. За эти деньги полгода вкалывать будешь. Короче, я дам твой домашний номер кому следует. Мать у тебя день и ночь на работе. В институте — каникулы. За две недели ты легко эти деньги отработаешь… Потом, можешь забыть, как страшный сон. Будешь брать по сто баксов с чел… — Запнувшись, она усмехнулась: — Да нет, не с человека… С кобеля, с кого побольше, с кого поменьше. Сама разберёшься… Отстегнёшь человеку за то, что будет тебя рекламировать. И всё! Думай. Ты не первая — и ты не последняя. Может, ещё и понравится. — Она улыбнулась.

— Да иди ты… — хмуро ответила Настя.

Татьяна продолжала смотреть на неё с улыбкой и даже попыталась пошутить:

— Надо же когда-нибудь начинать.

Она тут же заметила изменившееся выражение лица Насти и, взглянув на часы, уже с серьёзным видом проговорила:

— Ты решай, а я побежала. Извини, но мне пора.

Татьяна чмокнула подругу в щёку, стерла ладонью, оставшуюся на лице губную помаду и заспешила на выход из вестибюля общежития. По пути она оглянулась на её осунувшееся лицо.

— Духом-то не падай, жизнь на этом не кончается.

Ссутулившись от невидимой стороннему глазу тяжести, Анастасия шла следом. Скоро Татьяна уже махала рукой с остановки на другой стороне улицы.

Ночь прошла в раздумьях. Утро вливалось в окна квартиры рассветной бледностью. Настю окутала утомительная полудрёма. Она долго валялась на кровати, притворяясь спящей. После обеда мама снова ушла на работу. Примерно в пять вечера прозвенел телефон. Она долго колебалась, предчувствуя, что может последовать, за будто вскипавшими в прихожей звонками. Но телефон продолжал верещать. Решение так и не находилось… а деньги были необходимы, как пища, после длительного проживания на необитаемом острове.

— Да, — тихо произнесла она в трубку

Молодой и решительный мужской голос проговорил:

— Это Алексей, я по поручению Татьяны. Ваша ситуация мне известна. Так что вы решили? Будем зарабатывать или будем продолжать дальше существовать? Да-да! Или нет-нет! — Судя по тону, человек явно умел заставить подчиняться себе. Она всего на секунду задумалась, но то ли решение уже созрело, то ли само из неё выпорхнуло:

— Да…

— Не слышу? — громко переспросил уверенный голос. — Смелее.

— Да!

— Вот это другое дело, — одобрительно проговорил молодой человек. — Через час на площади у памятника Ленину тебя будет ждать такси. — Жёлтая «Волга» с зелёными шашечками. Подойдёшь и спросишь номер заказа: тридцать три, не забудь… тридцать три, если этот, смело садись. Об остальном, я думаю, ты в курсе. Всё, пока!

Она ещё раздумывала: стоит или не стоит связываться с новым для неё способом добывания денег, но билет на поезд от судьбы прежней домашней девушки до уличной девицы уже лежал в кармане.

У огромного памятника с толстыми каменными ногами она сразу заметила жёлтую машину такси. Анастасия подошла и нагнулась к дверце, оголив под короткой курточкой ноги в ажурных колготках. В глубине души оставалась вера в чудо — вдруг всё сейчас изменится, найдутся хорошие, добрые люди и просто так, за то, что она такая правильная и умная девочка, дадут ей необходимую сумму, и тогда не придётся испытывать неприятное чувство стыда, подступавшее комком к горлу. Она спросила в приоткрытое окошко:

— Это заказ — тридцать три?

Никакого чуда не произошло. Водитель — круглолицый парень в кожаной куртке, повернул голову и кивнул Насте, как старой знакомой. Он открыл для неё заднюю дверцу и ответил:

— Да, присаживайся.

Настя опустилась на мягкое сиденье. В машине уже находился мужчина лет тридцати-тридцати пяти. Одет он был во все тёмное, начиная с рубашки до чёрных лаковых туфель. Из-под концов брючин, напоказ выглядывали белые носки, резко контрастные с остальным одеянием. От него сильно пахло дорогим одеколоном. Он приветливо улыбнулся. Возле водителя сидел второй пассажир, который бросил таксисту:

— Паехали!

— Куда ехать-то? — оглянулся на того водитель.

— А гастыница «Масква».

Пока добирались до гостиницы, Настя смотрела прямо перед собой на укатанную снежную дорогу. Тяжесть, что давила на неё всё это время, ушла; но пришёл страх — до дрожи в коленях. Клиенты откровенно её разглядывали. Один наблюдал в зеркало водителя, второй, что сидел рядом, бросал косые, озабоченные половой неудовлетворенностью взгляды. Она чувствовала себя лабораторным, готовившимся к жуткому эксперименту существом.

Автомобиль остановился у старой шестиэтажной гостиницы. Она с клиентами вошла внутрь. В вестибюле стояли круглые высокие бочонки с комнатными растениями: фикусами и пальмами. Широкие толстые листья висели на стволах без обычной пыли. Её повели наверх по протёртой частыми подъёмами ковровой дорожке, похоже, кое-где подгрызенной мышами. При входе на этаж она поймала на себе любопытный взгляд дежурной. Ей ничего не оставалось, как надеть на лицо непроницаемую маску принцессы и с независимым видом пройти мимо. Один из мужчин склонился над столом черноволосой тёти и, улыбаясь, начал негромкий разговор, то и дело награждая её комплиментами. Он опустил голову ниже и что-то сунул той в руку. Женщина лукаво, будто готовая сама идти с ним в номер вместо Насти, взглянула в считавшие, судя по их выражению, точно также глаза мужчины и кивнула в сторону длинного узкого коридора.

— Проходите.

Настю завели в номер с розовыми стенами и двумя кроватями по бокам. Мужчина, сидевший в машине с ней рядом, закрыл дверь, швырнул ключ с номерком на столик и без предисловий резко задрал на ней подол платья. Он снял с неё трусики и, прижавшись, вошел в неё. Она нагнулась, чтобы не упасть, успев упереться руками в кровать. Другой, безумно моргая, стоял рядом и в порыве страсти расстегивал брюки.

Настя с трудом сдерживала готовый вырваться стон от причинённой боли… Когда всё закончилось, она неожиданно хладнокровно отметила про себя, что вместо былого страха к ней пришло жуткое отвращение. Она поправила платье, подняла с пола красные трусишки, купленные когда-то по совету Татьяны и одетые для такого случая, приняла от мужчины, который сидел с ней на заднем сиденье, две смятые бумажки по сто долларов. Он уже отбросил свои полуботинки, белые носки у него были внизу совсем чёрные. От ног шёл неприятный запах пота.

Тот, что сидел в машине возле водителя, улыбнулся и протянул ещё пятьдесят долларов.

— Это от мэна лично. Ты нам понравился.

Подарок не вызвал в её душе никаких эмоций, а вот ощущение, что хрустальный башмачок будущей принцессы она обменяла на двести пятьдесят баксов, долго не давало ей покоя. Настя вышла в узкий коридор. Стараясь ни на кого не смотреть, не поднимая головы, сжимая в кулаке ценности последнего часа, свои трусы и деньги, она сбежала по запыленной, продырявленной мышами ковровой дорожке и, словно пуля, выпущенная из ствола нарезного оружия, вылетела на улицу. До самого дома её неотступно преследовал запах двух потных мужчин. Добиралась она на том же такси.

Всю дорогу парень в кожанке поглядывал на неё, будто пытаясь найти повод, чтобы заговорить, но до самого дома они так и не обмолвились ни словом. Она сразу же приняла горячую ванну. Терлась жёсткой мочалкой, чтобы стереть следы от прикосновений особей другого пола. Одновременно, стараясь как можно меньше думать о том, что с ней произошло.

На следующий вечер раздался очередной звонок. На этот раз в обставленной дорогой мебелью квартире, её принимал женатый мужчина. Он был похож на толстенького деревенского борова. Делая по совету подруги необходимые в таком случае телодвижения, Настя поймала себя на мысли, что такого же тучного хряка бабушка много лет назад откормила и сдала на мясо. Ей тогда купили зимнее пальтишко бордового цвета с белым пушистым воротничком, и оно ей очень нравилось. Но того можно было почесать за ушком. Он в этот момент довольно похрюкивал, а мужчина был всё время чем-то недовольный. Он страстно сопел, походя на мощный пылесос. Сославшись на семейные трудности и её неопытность, мужчина отстегнул от широты души всего пятьдесят долларов.

Потянулась длинная цепочка половых проказ. Она научилась оговаривать цену, похамить, если требовали обстоятельства, но при этом всегда продолжала чувствовать себя с клиентом, как подчиненный с руководителем, от которого зависела сумма заработанной платы. Настя так и не смогла выработать иммунитет от неприязни к заказчикам. Кроме того, чтобы мимолетные встречи не вошли в привычку, она и сама всеми силами подавляла в себе тягу к получению денег, а появлявшиеся редкие мгновения физического удовольствия её настораживали.

Настя уже подбиралась к необходимой сумме, когда прозвучал очередной звонок. «Сегодня всё должно закончиться» — твёрдо решила она.

У памятника Ленину под высокими развесистыми деревьями её поджидали первые клиенты. Мужчина, осчастлививший Анастасию пятьюдесятью долларами, на правах старого друга, обнял её за талию, пощекотав шею жёсткими проволочными волосками над своей верхней губой. Заметив, как она испуганно смотрит по сторонам, он произнёс:

— Нэ бойся, табе ныкто нэ увыдит.

Настя безвольно шла рядом с клиентами, в очередной раз подчиняясь обстоятельствам и оправдывая себя: «Это в последний раз. Это в последний раз. На деньги, если дадут как тогда, куплю маме стиральную машину».

Вдруг на другой стороне неширокой улицы, облепленной всевозможными вывесками, украшенной живописно развешанными на деревьях гирляндами лампочек, она увидела идущего навстречу парня в знакомой курточке. Случайный прохожий подходил всё ближе и ближе. Сердце тревожно замерло: «Валерка». В тот момент, когда она поравнялась с ним, он остановился и, пока Настя уходила всё дальше и дальше, продолжал стоять и смотреть им вслед. Неожиданно она резко скинула руку, лежавшую у неё на талии.

— Да пошли вы… — с возмущением сказала Настя, развернулась и бросилась назад. Она остановилась от него в каких-нибудь пятнадцати шагах. Настя смотрела на другую сторону пешеходной улицы, как на берег быстрой реки, отделявшей их друг от друга, не решаясь подойти ближе. Она лишь чуть слышно прошептала: «Валерочка».

За спиною один из клиентов подошёл к телефону-автомату. Он набрал номер и стал что-то раздраженно говорить в трубку.

А Валера стоял, не двигаясь, и смотрел прямо на неё.

Умудрённая недолгим жизненным опытом, она внезапно поняла, что ничего между ними больше не будет. Не будет отношений, будто сиявших изумрудными гранями, не будет того светлого и чистого чувства, которое было между нею и Валерой. Не сможет она уже так беззаботно и весело смеяться и радоваться вместе с ним. Как камень, срываясь с края глубокой пропасти, летит вниз из-под ноги неуклюжего путника, увлекая за собою тысячу других, так и у неё что-то оборвалось внутри: упало и разбилось вдребезги, на мелкие осколки, разлетевшиеся по закоулкам души. И невозможно уже не собрать, не склеить того, что было.

Валера посмотрел сквозь неё, точно она не живой человек, а манекен за стеклом магазина, повернулся и скоро пошёл прочь. Через некоторое время его фигура затерялась в безликой толпе. А она, опустив голову, побрела, сама не зная куда.

Глава вторая

Два приятеля шли по аллее городского парка. По сторонам пестрели разноцветными цветами ухоженные клумбы, и, точно солдаты в строю, застыли ровно подстриженные сочные зелёные кустики. Широкая живописная дорога как бы располагала к прогулке и задушевному разговору.

— Значит, отслужил… Родине долг отдал прямо в руки. Теперь у тебя новая проблема — как работу найти, а особого желания трудиться, я так понимаю, нет? — спросил один из них.

— Ты, Олег, как свой педик закончил и в школе учителем поработал, занудным стал, спасу нет. Мы с тобой в один год призывались. Только ты после института год отслужил, а я после техникума два года отпахал. Хорошо, что дали его окончить. Я же со средним образованием поступал, отсрочку могли и не дать. Мне не так просто вписаться в гражданские порядки, да и за гроши я работать не пойду, — ответил высокий черноволосый молодой человек.

— Что это за название моего родного вуза — «педик»? Пединститут — ещё куда не шло. Я, Серёга, могу и обидеться, — нахмурившись, проговорил Олег.

— Ладно, извини, это я, не подумавши ляпнул, — виновато сказал Сергей.

— Извинения приняты, но на будущее учти.

— Учту.

— Ты говоришь: «Два года отпахал». Зато я в пехоте в Забайкалье служил, а ты в батальоне связи в Горьком. Сам мне писал, что в самый интеллигентный род войск попал.

— Давай не будем обсуждать, кому больше лиха досталось. Ты что, с работой можешь что-то стоящее предложить?

Олег задумался.

— Я, Серёга, сам в школе русский язык и литературу преподаю. Батрачу практически за гроши. Найти работу сейчас проблематично. Могу поговорить с директором, может, тебе к нам завхозом пойти?

— А может, нянечкой? — с ехидцей спросил молодой человек. — Нет, дружище, сам что-нибудь найду, а то на завод пойду, с твоим батей надо посоветоваться. У него связи-то остались?

— Это ты с ним говори.

— Ладно, давай-ка тему сменим, рассказывай — наши ребята из двора: кто, где, чё делают?

Олег, глядя прямо перед собой, стал рассказывать:

— Знаю, что Игорёк Лесовский двухгодичником служит. У них в «радике» кафедра военная была. Ему две звёздочки на погоны кинули. В нашем дворе давно никто не собирается. Теннисный стол сломали. Деревья попилили все… Да, Мишка Барин условный срок получил. Наехал не на того… на кого надо. Но срок небольшой дали: года два, что ли…

Он поднял голову вверх. Над ними, в серо-голубом небе кружили птицы. Они неожиданно натолкнули Олега на мысль:

— Серёга, давай, лучше анекдот расскажу…

Приятель пожал плечами.

— Давай.

Олег негромко заговорил:

— Ну, значит, идут Ленин и Горький по парку. Тут над ними пролетает маленькая птичка и гадит прямо на всемирно известного писателя… — Он вдруг оборвал свою речь и замер, устремив взгляд куда-то вдаль. — О… подожди. После доскажу. Иди за мной…

Олег повел друга в самый конец живописной аллеи. Там, где окруженная деревьями, кустами и клумбами с цветами, дорога закачивалась, Сергей увидел симпатичную девушку в светлой блузке и короткой тёмной юбочке, плотно облегавшей её стройные ноги. Она сидела на краю зелёной скамьи и держала в руках толстую книгу. Девушка просматривала страницу за страницей, не замечая ничего и никого вокруг.

— Сколько лет, сколько зим! — как только они подошли поближе, воскликнул Олег.

Девушка подняла голову, и её лицо озарила улыбка.

— Олег, а ты здесь откуда? Привет.

— Привет! Да вот мы с другом. Кстати, это Сергей, — сказал Олег, сделав характерный жест рукой в сторону приятеля. — Это Анастасия, — проговорил он, указав на девушку. — Вот вышли подышать свежим воздухом, побродить по окрестностям, себя, так сказать, показать, на людей — посмотреть.

— Везёт же вам! Себя вышли показать, на людей… так сказать, посмотреть, — иронично произнесла она. — А у меня занятия и до сессии считанные дни.

— Что сдаёте, если не секрет?

— Латынь, — ответила, хитро прищурив глаза, Настя.

— Тебе крупно повезло, — не моргнув глазом, с видом осведомленного в любой области человека, проговорил Олег. — Вот этот товарищ. — Он, многозначительно указал на друга. — Крупный специалист в области латинского языка и литературы. К тому же, холостой. Живёт в трёхкомнатной квартире, правда, пока с мамой.

— Вы знаете латынь? — с интересом спросила Настя у Сергея, то ли оттого, что его представили знатоком в области латинского языка и литературы, то ли оттого, что он был холостой.

— Знает, знает, — не давая Сергею высказаться за себя, подтвердил Олег. — Он с удовольствием тебе поможет.

Олег с присущей ему фамильярностью положил руку на плечо друга. Настя пододвинула ближе к себе сумочку, достала шариковую ручку и блокнот. Она снизу вверх пристально посмотрела на Сергея.

— Вы дайте мне, пожалуйста, свой номер телефона, я вам перезвоню. Мне действительно надо прояснить кое-какие тонкости.

Отказаться было не только неудобно, но и невозможно, да в данной ситуации и не к чему, и Сергей продиктовал номер.

После того, как Олег обменялся с Настей пустяковыми фразами, они раскланялись. Но когда друзья отошли на приличное расстояние, Сергей чуть не набросился на Олега с кулаками.

— Ты что?! Никакую латынь я в жизни не учил: ни в школе, ни в техникуме.

Тот внимательно посмотрел на друга:

— Что за паника на корабле? Что ты вскипел, как забытый на плите чайник? Девчонка учится на предпоследнем курсе в «меде». Заметь, не в «педике», — продолжая, он насмешливо посмотрел на друга, — а в «медике». Судя потому, что ты молчал, как рыба, — она тебе понравилась? Но это, во-первых. Во-вторых, она сдает латынь, а в руках держит анатомический атлас. Значит, это всего лишь предлог. В-третьих, ты особо не обольщайся. Она, может, и не позвонит. Ну, уж если позвонит — ничего, напросишься в гости, свалишь потом всё на меня — а я как-нибудь переживу. Что для друга не сделаешь. — Он заулыбался и, неожиданно став серьезнее, произнёс: — У нас с ней предки из одной деревни. Я, правда, там сто лет уже не был. Было дело, она в некрасивую историю влипла. С большим трудом отстояли девчонку. Даже пришлось к Барину за помощью обращаться. Да я перед армией тебе, по-моему, рассказывал. Так что, дружище, я на этом празднике жизни тебе только добра желаю.

— Доброжелатель, — проворчал Сергей. — Не помню я, чтоб ты мне про неё говорил. Сам-то ты как такой праздник упустишь?

— Да ты что?! — возмутился Олег. — Мы с ней как родственники.

— Ладно, анекдот-то будешь дальше рассказывать?

— А! — вспомнил Олег. — Короче, нагадила птичка на Горького. Алексей Максимович стряхнул с себя гавнецо и говорит, — Олег сделал небрежное движение рукой по рукаву своей рубашки и, подняв голову вверх с акцентом на букве «о», произнёс: «ХОрОшо, что кОрОвы не летают».

Сергей в ответ усмехнулся:

— Действительно: «Х-О-р-О-ш-О».

Они вышли к остановке. Рядом на столбе висело написанное большими красными буквами объявление: «Требуется протирщик задней части слона. Оплата достойная. Тел.№276456».

— О! — воскликнул Олег. — Серёга, я тебе работу нашёл. Телефон запишешь?

Сергей шутливо ударил друга по плечу.

— Туда одних педагогов берут, к слонам подход нужен.

— Вместе пойдем, жопа у слона большая.

Они рассмеялись и, пожав друг другу руки, распрощались. Едва успев вскочить на подножку троллейбуса, Сергей протиснулся между плотными, будто селедочными рядами пассажиров. Во время движения, покачиваясь вместе с остальными, словно в танце какого-то древнего африканского племени, он невольно прислушался к разговорам в салоне.

— Куда все едут-то? Я вот к сыну в больницу, а народ-то весь куда? — возмущалась немолодая женщина, подвязанная ярким цветастым платком.

Чей-то бас из глубины троллейбуса, набитого людьми, чуть ли не ставшими друг другу близкими родственниками, прогундел:

— Все, мать, по делам едут. У каждого своё…

Рядом с Сергеем стоял выбритый до синевы мужчина. Он недовольно проворчал в сторону женщины с короткой аккуратной стрижкой, которая, чтобы ей было свободнее, с силой упиралась ему в грудь локтями, при этом бесхитростно глядя на него широко открытыми глазами.

— Нельзя ли полегче, мадам?! — обратился к ней мужчина.

— Не нравится, езжай на такси, — с тем же преданным выражением во взоре последовал лаконичный ответ.

— Не ты, а вы. Женщина, а так грубите, — попытался пристыдить её совестливый пассажир.

— Мне за тебя замуж не выходить, — отрезала женщина.

Пассажиры, стоявшие вокруг, дружно засмеялись. На всеобщее веселье улыбнулся даже обиженный молодой мужчина. В результате взрывоопасная обстановка внутри троллейбуса разрядилась, и все стали как-то добрее. При выходе Сергея стиснули так, что он уже и не надеялся выскочить на родной остановке. Приложив максимум усилий, он всё же сумел пробраться к дверцам и в буквальном смысле чуть ли не мешком выпал из троллейбуса.

Уже на твёрдой почве он начал про себя рассуждать: «Вот такая штука — жизнь. В ней иногда так легко почувствовать себя счастливым. Сделай человеку так, чтобы ему было очень плохо, а потом верни его туда, где ему было просто плохо, и тот уже будет на седьмом небе от счастья, да ещё, пожалуй, станет благодарить судьбу. Из этого следует, что счастье, как песок под ногами, постоянно рассыпается. У кого-то оно в борьбе с трудностями, у кого-то в любви, а у кого в деньгах… всего не перечислить. Для одних людей покой равносилен смерти, а для других — это и есть счастье. Гоняются люди, каждый за своим счастьем, достигают того, к чему стремились, и бегут за новым счастьем. Оно как круг, но скорее не спасательный, а замкнутый. Или всё-таки спасательный?.. Нет, скорее бесконечный…» — отвечал он себе, шагая в сторон кирпичной пятиэтажки, куда они с мамой переехали незадолго до его службы в армии. Дом окружали ряды одноэтажных частных строений. Поблизости, особенно по выходным, шумел центральный городской рынок, и текла закованная в бетон быстрая река.

У него в семье не всё шло гладко. Жизнь отца, работавшего прорабом на стройке, окончилась трагически — он свалился с лесов высотного здания и умер после нескольких операций. Это и было главной причиной переезда на новую квартиру. Маме стало тяжело находиться в месте, где ей всё напоминало об отце. После смерти близкого человека многое поменялось.

Осадок от посещения похожего на общежитие учреждения, где лежал отец, до сих пор наваливается на него воспоминаниями стойкого запаха лекарств, несвежего постельного белья, пропитанных хлоркой полов. В мыслях предстают хитроумные конструкции у кроватей пациентов хирургического отделения — многочисленные тросики, колёсики, грузики и верёвочки. Белые халаты вечно занятых врачей. Глаза симпатичных медсестер, прокалывающие сердце, будто иголками шприцов, и тут же полные грустной надежды взгляды больных. Мир иного восприятия человеческой жизни. Ноги отца, насквозь пробитые металлическими стержнями с висевшими на тросиках гирями, заканчивались распухшими ступнями. Лицо у него было исхудавшее и болезненное. Одни глаза выдавали в нём живого человека. Если он улыбался, то взгляд оставался серьёзным. Отец поначалу бодрился, и даже, когда ему становилось совсем плохо, встречал его с радостью, невидимой невооружённым любовью взглядом. Он растягивал губы, в том самом подобии грустной улыбки, извещавшей сына о скорой разлуке.

Когда Сергей оканчивал техникум, отец с мамой взялись устраивать его личную жизнь. Через знакомых или через знакомых тех знакомых они стали подыскивать для него подходящую партию. В последний раз пригласили дальнюю-дальнюю родственницу отца. Девочка Люда с двумя косичками пришла в гости со своей мамой. За столом гости стеснялись съесть лишний кусочек, с жадностью поглядывая на накрытый в их честь праздничный стол, на котором не было разве что лягушек и устриц.

Они показались ему ученицами на выпускных экзаменах в средней школе, хотя мама Люды и сидела с видом солидной и всезнающей дамы. Сергея от этой важности начал разбирать смех. Он, как мог, пытался сдерживаться. Несмотря на то, что ему удалось не рассмеяться и вести себя за столом более-менее пристойно, по сравнению со скромными гостями он выглядел просто разбойником. При взгляде на хмурые и серьёзные лица невесты и будущей тёщи он иногда всё-таки похихикивал. Хорошо, что гости отнесли это насчет его волнения. Сама девочка, глядя на него испуганными глазами, походила выражением своего личика больше на испуганного кролика, чем на будущую жену.

Для приличия он просидел столько, сколько мог, а точнее, насколько у него хватило терпения на роль примерного сына, а затем, пренебрегая дипломатическим этикетом, не прощаясь, скрылся из дому. Вспоминая неудачное сватовство, ему было жаль и девочку, обречённую на поиски жениха, и своих родителей, мечтавших о внуках и так стремившихся устроить его судьбу.

Сергей разулся в прихожей и прошёл к себе комнату. Он повалился на тахту и протянул руку к пульту. На экране высветились слова: «Новости региона». Диктор начал говорить о недостатках на каком-то предприятии. Сергей зевнул и, теряя нить путаных рассуждений, провалился в глубокий сон.

Проснулся он от сигналов телевизора: «Пи! Пи! Пи!» Сергей нажал кнопку и вышел на балкон под безоблачное, усыпанное звёздами небо, тревожившее и притягивавшее взгляд необъяснимой загадочностью. Воздух был свежий и благоухал летними ароматами. Под балконом зашелестел старый высокий тополь, как бы ведя сам с собою неторопливый разговор. Над деревом, словно лик неведомого существа, проклюнулся молодой месяц. «Вот оттуда, из глубины мирозданья, и снисходит космическая энергия в виде обстоятельств, чтобы испытать душу и помочь каждому найти себя», — подумалось ему. Он глубоко вздохнул свежего воздуха и вернулся к себе в комнату.

Ужинать не хотелось. Сергей разделся и нырнул в постель, снова проваливаясь в глубокий сон.

…Лучи солнца, словно расплющенной дробью, желтыми кругами рассыпались по постели.

Он открыл глаза и бросил взгляд на будильник.

— О! Уже восемь?!

Сергей бодро вскочил на ноги, чтобы в очередной раз попытаться начать новую жизнь. Такое желание появлялось у него примерно один или два раза в полугодие. Он мечтал: соблюдать твёрдый распорядок, учиться сохранять хладнокровие даже по отношению к людям, больным хронической подлостью, быть расчётливым и мудрым, проявлять внимание к близким людям. Уже примерно предполагая по времени, насколько хватит его благородного порыва.

Из-под кровати он выкатил запылённые полуторакилограммовые гантели и, отпугивая люстру, принялся делать разминку. После непродолжительных занятий, Сергей до пояса ополоснулся холодной водой. Из ванной зашёл на кухню, откуда уже слышался гром посуды и шёл запах готовившегося завтрака. Едва переступив порог, он услышал строгий голос мамы:

— Ты почему вчера не ужинал? Всё на газовой плите стоит нетронутое.

— Привет, ма! Я вчера поздно вернулся, не до еды было. Спать хотелось.

Она недоверчиво покачала головой.

— Надо было всё одно горячего поесть. Всё ты всухомятку кое-как питаешься. Живёшь, как сосед. Я переживаю, волнуюсь. Хотела тебя разбудить, да жалко было.

— Ладно, мам, я сделаю выводы.

Она заговорила уже миролюбивым тоном:

— Садись, позавтракай. Да уж, и поужинай заодно.

Пока Сергей продолжал день по установленному судьбой распорядку, Анастасия в перерыве между консультациями, стоя у окна второго этажа учебного корпуса, делилась с сокурсницей Валечкой впечатлениями о новом знакомстве:

— Представляешь, я вчера встретила в центральном парке Олега, своего друга детства. А он познакомил меня с очень интересным молодым человеком. Высокий такой, глаза большие, волнующие, можно сказать, обволакивающие. Правильные черты лица, и одет со вкусом: джинсы, кроссовки, батничек. Похоже, не из простых лягушек.

— Это ты можешь ошибаться, по внешнему виду сразу не определишь. Любой козёл может вырядиться, как Ален Делон, — со знанием дела ответила сокурсница. — Что, красавчик?

— Да нет. — Настя задумалась. — Я бы не сказала, но довольно симпатичный.

— Это хорошо. Красавчики — они строят из себя невесть что.

— Я взяла у него номер телефона.

— Сама?

— Да нет, Олег так всё устроил.

— И что же? Будешь звонить?

— А что в этом такого? — спросила Анастасия.

— Девушка — и сама будешь звонить? — удивилась сокурсница. — А, ну да. Тебе же замуж надо выходить…

— Да разве только из-за этого? Ты что же думаешь, если ты замужем за своим Виталиком, то и все рвутся? — обиженно проговорила Настя.

— Но ведь тебе уже?..

— Мне двадцать два. И что с того?

— Ничего, — сказала, поджав губы, собеседница. Она как бы невзначай, тихо добавила: — Я думала — тебе куда больше.

Настю возмутило последнее замечание, будто тупым ножом полоснувшее по нежному девическому самолюбию, но она нашла в себе силы в ответ промолчать.

Когда Настя рассказала Валентине Прокофьевне о знакомстве с молодым человеком, та тут же засыпала её вопросами:

— Одет-то как? Ты обратила внимание? Может, гол как сокол?

— Да ты что, мама. У Олега таких друзей быть не может. Одет хорошо.

— По разговору определила: что из себя представляет? Не проходимец ли?

— Нормальный парень, скромный такой. Держится с достоинством. На год или на два постарше меня.

— Агроном у тебя был старше на восемь лет. Толку-то, до сих пор носу не кажить, — сказала, как отрезала Валентина Прокофьевна.

— Мама, это всё в прошлом. Так сложились обстоятельства: он здесь не причём.

— О, это… как жа… Интересно, а кто причём?!

— Тема закрыта, — строго и даже как-то отчуждённо ответила Анастасия.

Стало заметно, что выражение её лица изменилось, словно в солнечный денёк, когда из-за набежавшей тучи вдруг повеяло холодком. Заметив перемену в её настроении, Валентина Прокофьевна уже тихо попросила:

— Ну, хоть этому позвони. О будущем надо беспокоиться. Пусть будет хоть плохонький плетень, а всё за ним потише. Я-то вот разошлась, а теперь жалею. Всё за него душой болею и за твоё будущее переживаю.

— А я что, не переживаю?

— Что-то незаметно, — ответила, воспрянув духом, Валентина Прокофьевна.

— Да разве от меня что-нибудь зависит?

— Зависит и от тебя. Под лежачий камень вода не текёт. Они, мужики-то, как телки: надо токо веревку накинуть, а уж потом в стойло его, в стойло…

Она сделала характерное движение руками, показывая, как с усилием тянет на себя веревку. Они одновременно рассмеялись. Настя сквозь смех сказала:

— Какого заведёшь в стойло, а потом сама не обрадуешься. Вот нашего папку возьми…

Мать рассудительно ответила:

— И это бывает. С одной стороны: мне его жалко, а с другой — бывало, как напьётьси, да давай куролесить. Ой, не приведи… те… Господи… — Она перекрестилась. — О твоём отце вообще отдельный разговор. На него где сядешь, там и слезешь. На вино и на баб был слабый. Сам, бывалочи, говорил: «С утра выпил и весь день свободен». А сейчас-то стал: без слёз не взглянешь — без смеха не отойдёшь. Нам такой муженёк не нужон.

— Подкаблучник попадётся — лучше, что ли?

— Тожа не дело. — Валентина Прокофьевна тяжело вздохнула. — Что и говорить: жизнь прожить — не поле перейти.

Воскресным утром Настя решила позвонить Сергею. Она ни словом не обмолвилась о латыни и после обмена приветствиями, спросив, как у него дела, посетовала, что одной ей скучно и делать совсем нечего…

Немного помолчав в трубку, он робко предложил:

— Настя, а может быть, встретимся?

Ей показалось, что вопрос прозвучал, как-то по-детски. Дальше он принялся зачем-то оправдываться.

— Я вам заодно объясню насчет моих больших познаний в области латинского языка и литературы.

Прямые и откровенные фразы вызвали у неё сомнение не столько в его решительности, сколько в умении утверждаться и способности в будущем отвечать не только за себя, но и за неё. Очень уж он о себе рассуждал откровенно. Будучи таким честным — много ли добьешься в жизни? Хотя, конечно, она и сама недавно была, как раскрытая книга. Но когда это было? Да и было ли?

«Артподготовку» к свиданию Настя развернула с пяти вечера. Тщательно выгладила каждую складку на платье, протёрла туфли, приготовила новые колготки. Вымыла голову, просушила феном волосы и занялась прической. Как новогодняя ёлочка, нарядная и блестящая, она стала перед зеркалом в открытой створке шифоньера и, поворачиваясь из стороны в сторону, принялась незначительными штрихами доводить свой вид до совершенства.

Чтобы хорошо выглядеть, требуется немало мудрости: что-то надо скрыть, что-то подчеркнуть — особенно достоинства. При этом важно не переусердствовать. Требуется сделать всё возможное, чтобы было легче увлекать, соблазнять, и в конечном итоге самой от этого получать удовольствие. О, тут ума надо не меньше, чем управлять большим предприятием, или командовать воинской частью, или тот же роман написать, а то и государством поруководить, естественно, со своей женской спецификой.

Перед выходом из дома на неё смотрели большие выразительные глаза симпатичной девушки. Длинные ресницы, тонкие чёрные брови, соблазнительный излом губ…

Из кухни выглянула мать.

— Хороша!

— Да вроде ничего, — самокритично подтвердила Настя.

Как и полагалось для первого свидания, на условленном месте она появилась, опоздав на пятнадцать минут. Сергей поджидал, прохаживаясь по аллее, возле скамеечки, где они встретились в первый раз.

Настя издали ещё раз внимательно оглядела его. На нём были те же вещи, что и при первой встрече. Невольно вспомнились недоброжелательные слова мамы: «Может, гол как сокол?» «Ой, а вдруг и правда ему надеть больше нечего, — подумала она, но тут же отогнала эту мысль: — Лезет же после дурацких вопросов мамы всякая чепуха в голову».

Они поздоровались. Заметив смущение Сергея, она улыбнулась и решила взять инициативу в свои руки.

— Какова будет наша программа на вечер?

Он немного замялся и вымолвил:

— Может быть, пока просто пройдемся?

Она смело взяла его под руку, и они свернули с центральной аллеи на идеально выметенную пешеходную дорожку. Прошли мимо большой клумбы с цветами. За деревьями, оживляя затененные уголки парка, белели гипсовые фигуры — Венеры Милосской, Дискобола…

Сергей покосился на свою спутницу. Красоту её стройных ног подчеркивали колготки чёрного цвета.

Она поймала его взгляд и с улыбкой сказала:

— Ты странно на меня смотришь?

Сергей вспомнил анекдот, который ему рассказал однажды Олег. Как один грузин попал в купе с немкой. Почти всю дорогу они ехали молча, но когда под вечер, готовясь ко сну, немка осталась в лёгком прозрачном пеньюаре, грузин обнажил широкую волосатую грудь и двинулся на неё. Немка испуганно запричитала: «Was ist das? Was ist das?»

На что грузин с горящими от страсти глазами прорычал: «Да, да, хачу, очэн хачу».

Бес так и дёргал его за язык — рассказать анекдот, но для того, чтобы показать себя с лучшей стороны, он сдержался и, пожав плечами, произнёс:

— Ты классно выглядишь. Мне даже неловко с тобой рядом. Ещё вечер сегодня такой необычный. — Он огляделся вокруг. — Просто чудесный вечер — не хочется много говорить. Хочется просто наслаждаться

— Спасибо за комплимент, — ответила Настя.

Медленно угасал закат. Причудливыми фигурами зверей клубились облака. Сквозь прозрачный воздух отчетливо вырисовывались кроны деревьев. В доме, стоявшем за оградой напротив парка, на оконных стеклах пылали отблески медленно догоравшей вечерней зари.

Сергей с выражением продекламировал строчки Анны Ахматовой:

Молюсь оконному лучу

Он бледен, тонок, прям.

Сегодня я с утра молчу,

А сердце — пополам…

Настя улыбнулась.

— Да, ты поэт, с тобой надо держаться с осторожностью.

Сергей в ответ скромно улыбнулся. Они подошли к свободной скамеечке и присели под крону старой липы. Из-под навеса густых ветвей слышались птичьи голоса. Над ними с каждой минутой наливалось темнотой небо.

— Поговорим о латыни? — спросила она с улыбкой.

— Да, я… — заикнулся Сергей.

Настя положила на его руку свою тёплую ладонь.

— А я сразу догадалось, что вы прикалываетесь, Олега-то я хорошо знаю.

Он вспомнил, как во время первой встречи она держала в руках анатомический атлас, а сама говорила о сдаче экзамена по латинскому языку, но промолчал.

Вокруг всё располагало к началу пылкой влюблённости: закат, краски неба, шумевшие кроны над головами… и настроение было хорошее и лиричное. Только необъяснимая словами натянутость, словно звенела между ними ненастроенной струной. Девушка ему очень понравилась, и на «ты» они перешли с первых минут знакомства. Но чудилась какая-то двусмысленность в её поведении. Для придания ореола таинственности это было неплохо, но до определённого предела. Ему показалось, что она чего-то не договаривает. В нём проснулась по отношению к ней ответная настороженность. Сам он поначалу был перед ней, как открытый глянцевый журнал. Говорил, что думал, ничего не скрывал ни о своём прошлом, ни о планах на будущее. Разве кое-чего недоговаривал о своих интимных желаниях. Она же, как ему показалось, то ли просто боялась повести себя с ним не так, как надо, чтобы не испортить впечатление, то ли стремилась подать себя в более выгодном свете. В общем, предстала она перед ним какой-то неестественной. Порою темы для разговора были готовы совсем иссякнуть. Так иногда бывает — оба человека и хотят завязать отношения, но не могут, словно одинаково заряженные частицы. Сергей себя успокаивал: «Может, это поначалу. Потом всё пройдёт».

В глубине души он чувствовал, что если бы его не манила к себе красота Насти, всё могло закончиться одним единственным свиданием. На прощанье в полутёмном подъезде он осмелился её поцеловать. Она спокойно подставляла губы, оставаясь при этом совершенно холодной — ни одна искра не пробежала между ними, не воспламенила души для чего-то глубокого и настоящего. Не повеяло от поцелуев сладостным дурманом. Он будто натыкался на каменное изваяние. Это быстро остудило его пыл. Но перед расставанием они всё же договорились встретиться на следующий вечер.

Настя поднялась к себе. На кухне с выключенным светом дежурила перевозбуждённая Валентина Прокофьевна, готовая выскочить в подъезд на место Насти и сделать всё как надо. Она заговорила вполголоса, будто кто-то мог подслушивать:

— Видела. Видела. Как вы у подъезда под фонарём стояли — вся его личность сразу и осветилась. Ничего, парень хороший, видом из себя положительный.

— Не знаю, мамуль, что-то не то, — грустно ответила Настя. — Нет искры какой-то между нами.

— Вам всё не то. Какая тебе искра нужна? Печку, что ли, разжигать собралась? Где другого-то взять? Надо сначала этого узнать, что да как, а там стерпится — слюбится. Нечего в девках засиживаться, — уже в полный голос заговорила Валентина Прокофьевна. — Кто у него родители-то?

— Отец умер в больнице после операции. Он был прорабом на стройке. Живёт в трёхкомнатной квартире. Гараж есть. Дача. Машину его мать продала, когда он в армии служил… Она работает завотделом в магазине модной одежды.

— Квартира трёхкомнатная… Большая?

— Мама, я не видела.

— Настя, соглашайся, гараж, дача.

— Мне ещё никто ничего не предложил! — с возмущением ответила Анастасия.

Они долго проговорили в полутёмной кухне, разрабатывая тактику и стратегию по заманиванию потенциального жениха в капкан семейной жизни.

Сергей и Анастасия стали встречаться каждый вечер. Гуляли, целовались. Однажды он пригласил её в гости. Настя придирчиво осмотрела предполагаемые владения — от обоев, подобранных и поклеенных Светланой Александровной, до собственноручно выкрашенных Сергеем коричневых полов в его комнате. Задержала взгляд на книжной полке, изучая название книг и пытаясь распознать пристрастия хозяина. Будто невзначай провела рукой по крышке телевизора, искоса взглянув на кончики пальцев. На столе её ожидал джентльменский набор: букет цветов в хрустальной вазе из соседнего сада возле частного дома, бутылка «Советского шампанского», коробка дорогих конфет.

Настя пригубила шампанского. Её щеки покрыл легкий румянец, глаза чуть затуманились. Сергей принялся с увлечением рассказывать о последних месяцах службы в армии. Она, поблескивая глазками, делала вид, что с большим интересом слушает. Он оборвал свой рассказ, взял её за руку и потянул за собой к тахте. Она последовала за ним безо всякого сопротивления. Сергей положил Настю прямо на покрывало и начал торопливо целовать губы, щеки, свободной рукой провёл по ногам, поднимая кверху подол платья, коснулся ягодиц. На этот раз дыхание у неё стало более частым, губы отвечали на поцелуи…

Внезапно она резко оттолкнула Сергея, вскочила с постели, одернула платье и бросилась к выходу. Он несколько секунд находился раздумье, потом живо расправил застеленное по такому случаю розовое покрывало и через минуту нагнал Настю на улице. По дороге к её дому они шли молча. Она лишь изредка посматривала на него и улыбалась. Он шёл рядом, ничего не замечая, пытаясь разобраться внутри себя, с чего это она вдруг вскочила и убежала. Для того, чтобы спросить прямо, у него не хватило решительности опытного сердцееда.

Возле подъезда он виновато произнёс:

— Настя, ты извини меня, пожалуйста. Я не знаю, что на меня нашло.

На что она, загадочно улыбаясь, совершенно спокойно ответила:

— Расслабься. Всё нормально. Приходи лучше завтра ко мне часов в восемь вечера. Я дома одна буду. Мама работает в ночную смену.

По дороге он попытался осмыслить логику её поступков. Что послужило такой внезапной переменой в поведении: от начала сближения до вдруг резкого неприятия, а потом чуть ли не откровенного приглашения в постель.

«То ли я ей так понравился, то ли ей вообще все равно с кем? Почему она убежала и сама же пригласила к себе? — рассуждал он. — В общем, чужая душа, а уж тем более женская — сплошные потёмки. Хотя все эти переживания: сплошная суета, а по сравнению с вечной рекой времени — вообще ничто. Всё рано или поздно унесёт эта река… — начал он философствовать».

Ровно в восемь вечера с букетом цветов Сергей стоял у дверей квартиры Насти. Поколебавшись, он надавил копку звонка. Она встретила его приветливой улыбкой, точно между ними ничего и не произошло. Глаза у неё призывно поблёскивали, будто приглашали разделить на двоих аппетитное блюдо. В её комнате, на низком полированном столике, сверху белой ажурной салфетки стояла бутылка белого сухого вина, вазочка с шоколадными конфетами и две хрустальные рюмки на высоких ножках. Чувствовался запах восточных благовоний. Он бросил красноречивый взгляд на низкую кровать у стены и, заняв место у столика, решительно наполнил рюмки.

— Давай выпьем за неё, за удачу!

— И за него, за успех, — насмешливо поддержала Настя, оставаясь в роли лукавой, податливой собеседницы.

Их рюмки встретились, легко прозвенев. Настя пригубила вино и посмотрела на часы. Она взяла у него недопитую рюмку и поставила на столик. Её пальчики обхватили его ладонь, потянув за собой к широкой деревянной кровати. Всё произошло обыденно и просто. Сергей сдулся, как воздушный шарик. Настя лежала под ним, словно резиновая недвижимая кукла. Он встал с кровати и, застёгивая брюки, вздрогнул, почувствовав на себе взгляд незнакомой женщины. У той были такие же серо-голубые глаза, как и у Анастасии. Она стояла в дверном проёме и нараспев приговаривала:

— Вот вы чем тут заним-а-етесь? Дочка-а, как ты могла-а? — спрашивала она у Насти. Та в этот момент с головой укрылась одеялом. Женщина осуждающе покачивала головой из стороны в сторону.

— Он тебе не му-уж, а ты с ним у-же в посте-ели…

Сергей бочком протиснулся мимо неё, бросив на ходу:

— Здрасте!

Валентина Прокофьевна последовала за ним. Пока Сергей обувался, она не сводила с него пристального взгляда. Он бегом выскочил из квартиры.

…Прошёл месяц. Сергей поработал в охране на военном заводе. Тот к этому времени перешёл с производства военной продукции на выпуск кастрюль и сковородок. На завод его по старой памяти устроил отец Олега. В техникум Сергей поступал без особого желания, так что отсутствие работы по специальности его не испугало и трагедией, как для большинства выпускников, не стало. Начальник охраны — он же заместитель директора по безопасности, устанавливал заработную плату на своё усмотрение, выходные дни то и дело подменял рабочими. Не обижал он только себя, замов и родственников. Про отпуск ему сказали, чтобы лучше не заикался и забыл навсегда, разве что за свой счет, но не раньше, чем через три года.

Такое положение было почти повсюду, особенно в частных конторках, фирмочках и подобиях производств. При приеме на работу сразу писалось заявление на увольнение без даты. Чуть не угодил — сразу говорили: «До свидания». Первую зарплату по новой должности ему выдали с задержкой, и то после скандала. Следующую, как он понял, пришлось бы ждать ещё дольше. После стычки с Кареном Рубеновичем — начальником охраны, Сергею сразу же предложили увольняться, и он, получив деньги, тут же рассчитался, тем более заявление без даты уже было написано.

От последней встречи с Настей у него оставался неприятный осадок. Даже размышлять на философские темы в последнее время не тянуло. Увидеть девушку не хотелось. То, что произошло между ними, походило на формальное исполнение должностных обязанностей, было случайной связью чужих друг другу людей, которых не сближало ни взаимное чувство, ни сладость произошедшей близости. Несколько раз у него появлялось желание позвонить ей, чтобы окончательно прояснить ситуацию и распрощаться. Он даже тянулся к телефонной трубке, но, не находя нужных слов, отходил от телефона.

Однажды под вечер, вернувшись с прогулки, он обнаружил в своей комнате письмо. Нераспечатанное, оно дожидалось его на письменном столе. Сергей торопливо вскрыл конверт.

Дорогой Сергей!

Мне приходится обращаться к тебе, к твоему благоразумию, к твоей порядочности. По твоей милости случилось то, чего я больше всего боялась, но ты настоял на своём — и вот результат: я беременна. Мама моя вся в расстроенных чувствах. Мне пришлось ей всё рассказать. Что мне теперь делать? Мне приходится посещать женскую консультацию, а я ведь не замужем. Все интересуются, что да откуда? А что я отвечу? Дорогой мой, я всё время думаю о тебе, вспоминаю твои глаза, твои нежные руки. Милый, береги себя. Мне без тебя так плохо. Ждем тебя, родной. Нас теперь двое.

Крепко, крепко целую.

Любящая тебя Настенька.

Каруселью завертелись перед его глазами мелкие ровные буквы. Несмотря на то, что письмо показалось Сергею надуманным, с неискренними чувствами, как ядовитые змеи поползли нехорошие мысли: «А вдруг и правда будет ребёнок? Будет расти без отца?» Он скомкал конверт вместе с письмом и сунул в карман.

Мама накрывала в кухне на стол. Когда он вошёл, она как-то странно на него посмотрела. Его взгляд упал на широкий подоконник. На нём лежал лист бумаги, исписанный крупным размашистым почерком. Когда Светлана Александровна вышла, он взял листок в руки.

Здравствуйте, уважаемая…

К сожалению, не знаю вашего имени-отчества. Никогда не обратилась бы к вам: но как мать, Вы должны меня понять. У моей дочери будет ребёнок от вашего сына. Случившееся не должно повлиять на наши отношения: невинное дитя тут не причём. Оно страдать не должно. Его надо растить. Я, мать Анастасии, рада иметь внука или внучку, но ребенку нужен родной отец. Просим, чтобы Вы со своей стороны повлияли на своего сына, так нехорошо поступившего с моей дочкой — честной и хорошей девочкой. Не для того я её растила, чтобы она жила матерью-одиночкой.

Хорошего от мужчин не дождешься. Где они только воспитываются такими черствыми и жестокими? Нет им прощения за их подлости и нехорошие дела.

Воздействуйте на своего сына. Пусть одумается, пока не поздно, возьмётся за ум. Я, со своей стороны, окажу вам в этом всяческое содействие.

С большим уважением: Валентина Прокофьевна — мать девушки, обманутой Вашим сыном.

У Сергея перед глазами снова закружилась буквенная карусель. Промелькнула мысль: «Сволочи, обложили со всех сторон».

Под письмом Настиной мамы он увидел листок со знакомым почерком.

Уважаемая Валентина Прокофьевна!

Мой сын рос добрым и послушным мальчиком. Не могу точно знать, что могло произойти между ним и Вашей дочерью. Но я никогда не слышала от него грубого слова. Ещё маленьким он и кровать сам заправит, и в доме приберётся. Мы жили нелегко. Отец долгое время работал на Севере. Всё лежало на моих плечах, и мой сын всегда помогал мне. Может, для вас это не имеет значения, и вы считаете его плохо воспитанным, а для меня дороже его нет. У меня он лежал под сердцем. Сколько трудностей мы с ним видели. Как долго он болел в детстве. Не думаю, что он мог поступить плохо. Пишу Вам, а слёзы застят мне глаза: что дороже собственного ребёнка? Для Вас она самое дорогое, а для меня — мой сын. Пусть они встретятся, поговорят и сами во всём разберутся. Надеюсь, что всё обойдется…

Он еле сдержал слезы оттого, что мама с такой непосредственностью встала на его защиту. Держа в руках исписанные листки, Сергей посмотрел в окошко. В конце двора у детской песочницы росла рябина. Её крона при каждом дуновении ветра шевелилась, навевая тихую грусть. Он почувствовал, что за спиной стоит мама. Она неслышно вошла на кухню. Не поворачивая головы, Сергей негромко произнес:

— Мама, ты не отправляй, пожалуйста, своего письма. Эти люди всё равно не поймут. Я сам во всём разберусь.

— Хорошо, сынок, — так же тихо ответила она.

Сергей положил письма обратно на подоконник, без аппетита поковырялся вилкой в тарелке и, отодвинув её в сторону, поднялся.

— Спасибо.

В своей комнате он набрал телефонный номер закадычного друга.

— Привет, Олег.

— Серёга, ты?

— Я.

— Здорово, дружище! — Олег поприветствовал его, как ни в чём не бывало.

— Ты, кажись, оказал мне медвежью услугу, — насмешливо проговорил Сергей.

— О чём речь? — насторожился приятель.

— Да, наша с тобой общая знакомая — Анастасия — требует, чтобы я на ней женился.

— Вот это номер?! — искренне удивился Олег. — Но я думаю — тут всё не так страшно. Давай-ка с этого момента поподробнее.

Сергей обстоятельно рассказал о своих отношениях…

— Мать прямо в дверях стояла и наблюдала? — спросил Олег.

— Ну да.

— Ты знаешь, не ссы. Мне кажется, — это не её затея. Скорее всего, это мамочкиных рук дело. У неё мамаша — будь здоров! Кстати, и тёща будет неплохая. — Он шутливо добавил: — Может, одумаешься?

— Олег, мне не до шуток.

— Да не падай ты духом, что-то здесь не то, так быстро дети не получаются. Мы что-нибудь придумаем, не переживай.

— Я вот только не пойму — они что, совсем дуры, раз таким способом хотят заставить меня жениться?! Что это будет за жизнь из-под палки?

— Вот как раз и не дуры. Как и все женщины, они в меру нормальные. Просто решают проблему удобным для себя способом. Живут сегодняшним днем. Цель у них не такая уж и неблагородная. Другое дело, что они не мыслят высокими материями. Но сейчас так многие поступают. Я не про способы, как выйти замуж. Играют же люди в казино, тоже думают: вдруг — повезёт. И они рассуждают примерно так же: мол, женится, а там, глядишь, всё наладится, и любовь придёт.

— Только любовь — это ведь не тогда, когда смотрят друг на друга, а когда смотрят в одну сторону. А мы с ней и друг на друга не очень засматривались.

— Опять ты прописные истины толкуешь. Я же тебе говорю: не мыслят они высокими материями. А ты, как всегда, из области морали загнул. Живут люди и без любви, и при этом долго и счастливо.

— Разве так бывает?

— Бывает, Серёга, бывает. Не все же, как ты, в облаках витают.

— Мне то, что делать?

— Пургу не гони, будем думать.

— А что за некрасивая история с ней произошла? Помнишь, ты мне говорил после того, как нас познакомил?

— Что это тебя вдруг осенило?

— Сам не знаю. Вспомнилось.

Олег помолчал и тихо проговорил:

— Да… короче, проституткой она была.

— Ни х..а себе! А чё ты молчал?

— А ты не спрашивал! Да и лучше иногда не знать. Думал, у вас что-нибудь получится. И что это так важно, с кем она была до тебя?

— Важно — не важно, а сказать надо было.

— Я, Серёга, заварил эту кашу, я и буду расхлёбывать.

— Расхлёбывать мне придётся.

— Серёга, ну, извини. Чем смогу, буду тебе помогать.

Через два дня Сергей по разработанному с Олегом сценарию заходил в ресторанчик возле дома Насти, где заказал у симпатичной официантки бутылку водки и салатик. Он с удовольствием слушал приятную музыку и размышлял о любви и смысле жизни. Спрашивал себя, что же всё-таки это за ценность — любовь? Потребность для души или для тела? Или это больше дружба? Или всё сразу? Интересно, сколько у неё оттенков? В его случае не подходило ни то, ни другое… Думал он о женском коварстве и о своих мужских проказах. Сергей опорожнил содержимое бутылки, закусил салатом из огурцов и с затуманившейся головой пошёл навестить будущую супругу.

Дверь ему открыла Валентина Прокофьевна.

— Наше вам с кисточкой, — поздоровался Сергей и пьяно поклонился, разведя в стороны руки, точно пловец перед прыжком в воду.

— Заходи, заходи, зятёк, — пригласила его Настина мама.

Он остался у будущих родственников на ночь. Утром, выходя из алкогольного сна, очнулся на раскладушке рядом с кроватью Анастасии. Голова гудела, как большой колокол. Что говорил и делал вечером и ночью, помнил смутно, будто общался не с будущей невестой и её мамой, а с загадочными сфинксами. От предложенного завтрака отказался, а вместо еды с жадностью вылакал бокал холодной воды.

На другой вечер его привёл Олег. Он прислонил друга на лестничной площадке к стене и позвонил в дверь. Как только она открылась, Олег втолкнул в прихожую Сергея и бросил вслед: «Принимайте зятя».

Мама Анастасии выскочила к нему на площадку.

— Олег, подожди. Он что, зашибает? — Она ладонью постучала себя по шее.

— Вы бы меня сразу об этом спросили… Зашибает? — Олег сделал грустную мину. — Это мягко сказано. Пьёт, как мерин. Вытрезвитель ему дом родной. Помучаетесь ещё с ним. — Олег, как бы мирясь с неизбежностью, махнул рукой и пробормотал: — Он из тех, кто пить не любит, но не пить не может.

Сергей в этот момент плашмя лежал в прихожей.

Валентина Прокофьевна и Настя с трудом заволокли его в комнату. Он при этом, как мог, помогал, отталкиваясь ногами и мыча что-то нечленораздельное. Поутру, не добежав до туалета, облевал постеленные в коридоре самотканые дорожки.

Вечером Олег вновь прислонил нетрезвого приятеля к стене рядом с квартирой Насти. Он потянулся рукой, чтобы нажать кнопку звонка. В этот момент за дверью раздался злой голос будущей тещи:

— Убери его отседова, чтобы глаза мои не видели! И чтобы ноги его здеся отродясь не было!

— Так он жениться пришёл на вашей дочери, — поддерживая под руку друга, ответил Олег.

— На какой хрен… — чуть не задохнулась от возмущения и гнева Валентина Прокофьевна, — нам сдался такой жених?!

— Но у них же ребёнок должен быть?

— Какой ребёнок?! Поверил тожа, дурак! Моя дочь не такая глупая, чтобы рожать от кого ни попади!

Удовлетворенный ответом, Олег доставил Сергея на такси до дома и заботливо уложил в постель. Взглянул на его безмятежное лицо.

— Вот и кончилась твоя опупея.

Сергей очнулся на следующее утро, усиленно припоминая, что с ним произошло накануне. Он тут же потянулся к телефону, чтобы набрать номер друга. Слушая подробный отчёт, Сергей с наслаждением поднял руки над головой и, продолжая держать трубку возле уха, сладко потянулся.

В ванной он открутил кран на полную мощность, чтобы ледяной душ навсегда или хотя бы на долгое время отбил у него охоту вступать в близкий контакт с нелюбимыми женщинами. С этой минуты Сергей в очередной раз намеревался начать новую жизнь.

На утренней прогулке он любовался безоблачным небом, неуклюжими разноцветными троллейбусами и многоэтажными домами. Казалось, он скинул оковы на руках и ногах, увидев другой мир. Сергей шёл по заполненной людьми мостовой, которым совершенно не было до него дела. Грудь полнилась хмельным воздухом личной свободы. Он словно вернулся на землю с другой планеты, и ему опять приходилось привыкать к силе земного тяготения.

В душе, будто острым лезвием поскребло чувство жалости к Насте и её маме. Было какое-то неосознанное признание вины перед ними, но он понимал, что не смог бы поступить иначе и связать свою жизнь с нелюбимой девушкой.

Возле кинотеатра Сергей не сдержался и подмигнул первой встреченной симпатичной девчонке. Та сделала большие круглые глаза и неожиданно улыбнулась в ответ. Под белым парусом надежды он был снова готов отправиться в плавание на корабле своей судьбы. Жизнь продолжалась…

Глава третья

Под вечер Сергею позвонил Олег с новостью, что приехал друг детства Игорь Лесовский. После года службы тот получил долгожданный отпуск. Олег предложил друзьям поехать вместе с ним, как он загадочно выразился: «чиграши потрошить».

Они встретились возле дома Олега, в когда-то родном каждому дворе. Игорь изменился: возмужал, раздался в плечах. Из-под коротких рукавов белой майки проглядывали бугорки мускулов. Вместо длинных тёмно-русых волос у него была короткая спортивная стрижка. Но взгляд, как и прежде, оставался прямой и открытый, а лицо то и дело озаряла добродушная улыбка.

Трое друзей обменялись крепкими рукопожатиями.

— Куда служить-то попал? — поинтересовался Сергей.

— Можно сказать, в Тьмутаракань, — иронично усмехнулся Игорь. — Командиром взвода метровых рлс — отдельной радиолокационной роты. Добираться надо на поезде до Брянска, потом километров сто на автобусе до райцентра. Дальше час по узкоколейке до штаба полка в посёлке и потом ещё километров девять пешком. Близкая даль, короче.

— Ну, ничего, — успокаивая, сказал приятель, — тебе всего год остался. Мы с Олегом простыми воинами долг отдавали. Зато кто в армии служил, тот в цирке не смеётся.

— Это точно, — подтвердил с усмешкой Игорь.

Олег выкатил из металлического гаража мотоцикл с коляской. Сергей сел в неё первым. Игорю оставалось усесться на пружинистое сиденье за спиной Олега. Громко треща, мотоцикл под недовольными взглядами прохожих помчался в сторону городского пляжа.

Возле тянувшейся километра на полтора широкой песчаной отмели, Олег заглушил мотор. Со дна коляски он извлёк охапку матерчатых мешков и, не говоря ни слова, подошёл к металлической урне чёрного цвета в форме пингвинчика, в несметном количестве разбросанных по песчаному полю. Он решительно начал доставать из внутренностей «пингвина» пустые бутылки, набросанные туда за целый день посетителями пляжа, и аккуратно опускать их в большой вместительный мешок.

Сергей и Игорь многозначительно переглянулись.

— Так это теперь называется: «чиграши потрошить?» — с иронией поинтересовался Сергей.

— А вы что думали, я вас печенье с пряниками перебирать пригласил или конфеты в фантики заворачивать? — ехидно бросил Олег.

Игорь с удивлением произнёс:

— Это что же он хочет доблестного советского офицера заставить пустые бутылки собирать?

— Для тебя сделаем исключение. Как будущий Главнокомандующий войсками ПВО — ты будешь осуществлять руководство армией бутылкосборщиков. Мы ими вражеские самолёты сбивать будем, — насмешливо проговорил Олег.

Он опустил очередную бутылку в мешок и выпрямился в полный рост.

— Ну что, может, хватит выпендриваться. А то конкуренты опередят. — Он кивнул в сторону мужичка средних лет и двух бабулей с огромными мешками типа тех, в которые укладываются широкие двуспальные матрацы. Облитые лучами вечернего солнца, поблескивая в руках подобранною тарой, они недоброжелательно косились в сторону друзей, ускоряя перебежки от урны к урне.

Олег заметил:

— На кабак мы должны набрать. У Серёги есть что отметить. Мы с ним недавно такой вопрос разрешили. Да и тебе, Игорёк, отпуск не мешало бы обмыть.

— Логично, — ответил Игорь и взял из коляски мотоцикла пустой холщовый мешок.

Сергей тоже улыбнулся и потянулся к другому мешку.

До наступления темноты Олег с коляской, доверху гружёной мешками, успел несколько раз доехать до приёмного пункта стеклотары. Мотоцикл, пробуждая зависть конкурентов, то и дело проносился по низким песчаным барханам туда и обратно. Олег в крагах, чёрных больших очках и шлеме, верхом на мотоцикле напоминал терминатора из фантастического боевика.

После выполнения трудовой повинности, он развёз ребят по домам, чтобы через час встретиться у входа в ресторан на железнодорожном вокзале. Ресторан, хотя и считался привокзальным, но за хорошую музыку и довольно приличную кухню пользовался большой популярностью.

Олег по широкой мраморной лестнице повёл друзей на второй этаж. Неприлично было даже подумать, что деньги он заработал на сдаче пустых бутылок. Олег дал «на чай» скомканную бумажку швейцару с широкими красными лампасами, принявшему деньги с угодливой улыбкой. Потом, молоденькому официанту, и без того сильно озадаченному его респектабельным выражением лица и блатными словечками. Он назвал для начала паренька огольцом, то есть несовершеннолетним преступником, поинтересовался у того насчёт профур, в том смысле, имеются ли у того на примете хорошенькие проститутки. Тот посадил их подальше от сцены и грохота акустических колонок.

Чего-чего, а повысить свой статус Олег умел.

Надо сказать, вечер они провели на славу. Откушали блюда с причудливыми названиями. Игорь, как отпускник, заказывал и оплачивал для друзей любимые песни. Ему самому понравилась блондинка возле окна на другой стороне зала. Её распущенные до плеч волосы обвивали шею пышными локонами. Сигаретный дым стелился по ресторану, как при лесном пожаре, и девушка, словно в тумане, представилась ему далёким неизведанным берегом. Набравшись смелости, он подошёл к ней, чтобы пригласить на медленный танец. Блондинка отвлеклась от разговора с двумя расфуфыренными подругами, окинула пренебрежительным взглядом Игоря и капризным голосом ответила: «Я не танцую…»

Он вернулся на своё место, прошептав себе под нос:

— Ну и дура.

Игорь ещё раз осмотрелся, но взгляд больше ни на ком не остановился. Женские лица вокруг показались ему раскрасневшимися и с нагловатыми взорами. Под воздействием алкоголя на празднике отдыха и разврата, а возможно, и ожидания настоящей любви, все вели себя как-то неестественно. Когда Игорь вернулся, Олег сразу обратил внимание на его хмурое лицо.

— Ты не бери такие мелочи в голову. Лев Толстой, по-моему, говорил: «Человек — это дробь. В знаменателе то, что он о себе думает, а в числителе — кто он есть на самом деле». А для космоса твоя блондинка вообще говорящая бактерия.

— Инфузория она, — пробормотал и Сергей.

Друзья рассмеялись. Они посидели ещё пару часов. Игорь решил уйти, не дожидаясь закрытия. Он вспомнил, что обещал маме утром поехать на рынок — закупить продукты. Тем более что настроение веселиться в этот вечер у него пропало. Тут ещё блондинка его подпортила. Игорь распрощался с ребятами и пошёл на выход.

В сквере у вокзала, в тени высокого большого дерева, он присел на лавочку. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя и домой вернуться в здравом уме и светлой памяти. На него пахнуло ни с чем несравнимой вечерней свежестью. Разве что с красками заката или рассвета, речной рябью на глади широкой реки или ароматом первого девичьего поцелуя. Хмель развеялся. Он поднялся со скамьи и по пустынной улице неторопливой походкой зашагал к дому. Неожиданно за спиной послышался взволнованный девичий голос:

— Молодой человек!

Его быстро нагоняла несимпатичная девушка в шляпке, под которую она спрятала волосы, и из-за этого вперёд выдавался большой нос.

Она подошла ближе и, часто дыша, произнесла:

— Вы меня не проводите, а то ко мне пристал пьяный тип.

Метрах в десяти позади неё, Игорь увидел мужчину в лёгком, до колен, плащике нараспашку. Тот, ухмыляясь, стремительно приближался. Будучи воспитанным на дворовом кодексе чести, Игорь проронил:

— Пойдёмте…

Девушка взяла его под руку. Незнакомец в это время догнал парочку и тронул Игоря за плечо.

— Эй ты, козел?!

Игорь обернулся. Перед ним, изображая небрежную кривую улыбочку, стоял мужчина лет тридцати. Глаза у него были на выкате, а взгляд выражал уверенность и превосходство. Не раздумывая, Игорь нанёс короткий хлёсткий удар в подбородок. Мужчина опустился на корточки. Взгляд у него приобрёл бессмысленное выражение, глаза потухли, а уверенности — как не бывало. Затем, медленно поднявшись, он развернулся и, всё более и более ускоряясь, побежал от них в обратном направлении.