Бесплатный фрагмент - Час ИКС и другие истории Усть-Сыровска

От автора

Это третья книжка из упрямо слагаемой автором «саги» о жителях Усть-Сыровска. До этого выходили «Горожане» (2018) и «Эзотерия из Усть-Сыровска» (2019). Небольшой северный город российской глубинки. Его негромкие будни… Интересного мало.

А вот не отпускает. Держат незримыми связями эти люди. Они, хотя, и не звезды, — а не толпа масскультная… И старается автор, пишет, считая, что ты и я — могут быть персонажами литературы. Сознательная не глянцевость, сдержанность, даже ворчливость текста. Никаких вампиров и пускающих слюну зомби. Нет политиков, директоров, банкиров, киллеров и прочих «героев» времени. Отсутствуют убийства и постельные сцены.

В рассказах, пожалуй, есть драмы. Но ситуации для выбора — житейские. Мистика тесно сплетена с социалкой…

Водитель самосвала, сторож, плотник, музейный хранитель, бывший журналист (теперь бродяга). А еще — преподаватель, врач, патологоанатом… И студентка колледжа, как героиня повести. Персонажи просты, а проблемы — личные, не государственные. Хотя, как знать…

И — время, сей вечный нерушимый монстр, создающий дух эпохи, у тебя в легких, в сердце. Поймет ли читатель вибрации «космоса» обычного горожанина? Ощутит ли, почувствует состав его крови? Хотелось бы верить…

Рассказы

Пятое измерение

В день, какой оккультисты назначили последним («конец света»), — Ева Марковна, врач, пятидесяти лет, заметила, спеша на работу, идущего за ней черного человека. Этот неприятный тип, похожий на турка или цыгана, прятал лицо в капюшон, и был заметен лишь его смуглый, горбатый нос.

«Торговец с рынка? Зачем?» Она ощутила тревогу и хотела позвонить мужу, но телефон остался в прихожей. «Ничего. Смотри на природу…»

Утро, действительно, казалось особенным. После ночного снегопада, покрывшего город волшебной белизной, — резко потеплело. И вся пушистая красота с деревьев потекла, обнажив темную кору стволов и ветвей. Парк, сквозь который шла Ева Марковна, рисовал в тумане ветками фантастическую паутину.

Но небесный художник продолжал творить. Выглянуло солнце, ударил мороз. И стекающие с ветвей капли застыли в весенних лучах чудными пузырьками. Получилась неземная, даже пугающая картина. Мокрые оледеневшие стволы, а на ветвях — жемчужины капели.

«Как на другой планете! Райские звезды… И — этот черт…» Незнакомец не отставал, прожигая спину Евы Марковны дьявольскими углями глаз…

А в этот час преподаватель колледжа культуры Илья Кармов мирно сидел за столиком, оснащенным микрофонным устройством. Из потертого портфеля он извлек термос и налил себе в крышку кофе. Ароматный запах потянулся к вечно несытым студентам.

— Горячий… — одобрил учитель. — Это «Квантино», сорт из «Магии вкуса»… Он пригубил глоток, и оценивающе чмокнул.

— Хорошо жить… учителем!

Студенты согласно закивали, вытягивая носы.

А тема наша, — продолжил Кармов, — «Квантовый переход». Иначе — скачок, прыжок. Так сейчас зовут Конец света. Что сказать? Ближайший апокалипсис будет квантовым. Совпали астрономические циклы! Оказывается, Млечный путь заканчивает оборот протяженностью …хе — хе… — многие миллиарды лет вокруг Центра Вселенной. Подсчитал кто-то…

Учитель допил кофе. Несмотря на чудаковатый вид, Кармова любили. Он не нудил и даже допускал иногда над собой розыгрыши.

— Сам термин « скачок» — из квантовой науки. Это микромир, на уровне атомов. Ученые ничего там не знают. Лишь обсуждают «эффекты»… К примеру, носится вокруг ядра частица. Как ей перейти на орбиту соседа? Перепрыгнуть мгновенно! Без процесса! То есть, исчезнуть со своей орбиты и материализоваться на новой. Без маршрута движения, без времени и пространства…

Все это понравилось эзотерикам, и они захватили термин. Ну, а физики молчат, храня достоинство. Может, и нам, людям культуры, отмахнуться? Движение «Ква» полюбилось массам. И все забыли, что это — теория. И только для микромира.

…Итак, Переход назрел. Мы переходим на высший уровень. «Расширенные» воспринимают себя как вечную душу с космо — мышлением. Участились встречи с Тонким миром, повысились парапсихологические способности. Мы становимся телепатами и строим реальность мыслями. Человечество шагнуло в золотой век…

Как все случится? Сценариев много. Одни говорят об изменениях после естественной смерти. Прежние души подправят или развоплотят, новые зародят с новой программой. Уже сейчас экстрасенсы видят сгорание душ после смерти наркоманов, убийц…

Другие — предсказывают катаклизмы, войны, сближение материального с духовным. Изменится плотность тел людей и Земли. Мы трансформируемся в волновые тела. «…И начнут люди падать в „проход“ между мирами. А затем — полет к смерти или возрождению. К пятому измерению…»

Илья Адамович поднялся, смущенно втягивая в себя наметившийся живот.

— Знаете, — произнес он задумчиво, — меня смущает «астральность» новой расы. Зачем Создателю делать нас нематериальными?

Представьте, миллионы лет Бог создавал Себя. Затем еще миллионы — духовный мир. Но Его измучило одиночество. И Он решился на создание детей, беспечных душ на своей груди. И миллионы лет они там резвились…

Но через тысячи эр — вновь тоска. Создатель желает полноценного общения, дружбы. Но как создать богов в потенциале? Как из детей сделать равных Себе? Атлантов, создающих миры… И сказал Он: Дети, дарю вам Свободу. Вы тоже — боги. Творите себя и свой мир! Стройте Землю, Вселенную, будьте независимы! И стали люди превращаться из оболочек в материальные тела…

Так зачем, я спрашиваю, возвращать нас в эфир? Желание исправить насильно? Но это противоречит Плану! Значит, признать ошибку и невозможность людей совершенствоваться? Нет! Он будет только советовать! К тому же, физический мир — это тело Бога. Зачем калечить Себя после стольких усилий? Зачем земную красоту делать эскизной, бутафорской?

Так размышлял наш философ из скромного городка, затерянного в лесных краях земли русской. Он любил работу, студентов и не боялся показать им свои сомнения. Он любил и жену, и эти лики природы, сотворенные Творцом. И многие задумались над словами учителя и глядели вслед за ним в окна аудитории, дивясь представлению необычного дня.

Илья Адамович смотрел на улицу зачарованно. И, все же, чуткое сердце его стучало. Он чувствовал неладное с супругой, с которой прожил более двух десятков лет. И то сказать, Ева Марковна слыла хорошим гинекологом и составляла Илье достойную пару. Они удачно существовали в космическом плане: она возвращала к жизни святое для женщин, лечила божьи врата, откуда рождались люди — младенцы. А он освещал детей культурой, стараясь привить красоту и радость душе…

Ева Марковна находилась в этот момент в другом конце городка. Она торопилась в больницу, где заведовала отделением. Черный человек не отставал, выжидая удобного случая. «Ну, пристал!» Она ускорила шаг, чувствуя, что потеет, — шуба была теплой, а фигура, потерявшая стройность в талии, не располагала к быстрой ходьбе. Она споткнулась, и хрустальные капли с дерева оросили ее вспотевший лоб. До больницы оставалось пройти небольшой пустырь, но бежать мешала узкая тропинка в снегу.

— Ты! — не выдержала женщина. — Чего надо?

— Убит тэбя! — мигрант вытащил из кармана пистолет.

— Гад! — гневно вскрикнуло ее существо. Ева Марковна бросилась к больнице, соображая надо ли звать на помощь. Она уже достигла середины пустыря, расстегивая шубу на бегу и стараясь не качнуться на снежный  наст. Тут что-то ударило ей в поясницу, и она, как тот квант, о котором рассказывал муж, слетела со своей орбиты в снег лицом, оцарапав руки и щеки острым весенним ледком.

— Конец? — промелькнуло в сознании. Она повернула голову, наблюдая убегающего убийцу. Затем поднялась, преодолевая боль в ягодице, и заковыляла к больнице. На месте ее падения остались капли крови, которые быстро стягивались ледком такой странной, морозной весны…

Еву Марковну раздели и повезли на каталке в операционную. Она узнала знакомых хирургов мужчин, и ей стало стыдно, хотя она лежала на животе, положив голову на свои красивые руки.

Трусы ей разрезали ножницами, рану на ягодице обработали, кровотечение остановили. Оставалось извлечь пулю, застрявшую в приличного размера мягких тканях…

…Ева Кармова, гинеколог, ранение огнестрельное, неопасное… — диктовал хирург. — Слава Богу! — обрадовалась она. Было страшно за позвоночник, повреждение которого ведет к инвалидности…

— Жить буду? — слабым голосом пошутила перед операцией.

— Пока да! — серьезно ответил хирург. — Проход не задет. Но с сексом повремените…

И по тому как заулыбались ассистенты, Ева Марковна поняла, — все в порядке и, возможно, надолго. Теперь она вспомнила, где видела приезжего торговца. Он пытался устроить в ее отделение любовницу, наглую, похожую на цыганку. Однако мест в отделении не было. Женщины и так лежали  на приставных койках… К тому же, заболевание торговки не требовало лечения в стационаре…

— Слава Богу, что пятое измерение и пятая точка не одно и то же! — непонятно изрек пришедший Илья Адамович. Он нежно погладил раненую округлость жены. Потом открыл салатик своего приготовления. — Шутки коллег мы, конечно, стерпим. — А твоего «беса» развоплотят! Скоро уже… На квантовом уровне.

Жаркая смерть ловца Кичиги

— Здесь они барагозят! Здесь их логово…

Кичига остался доволен выбранным местом для засады. Старая палатка разбита как раз на пути следования огненных шаров. Вокруг обгоревшие мертвые березы с голыми сучьями без листьев… В прежних экспедициях Черноус не разрешал сюда ставить. Лагерь разбивали поодаль, чтобы «полоса», идущая над подземным ходом, была видна на расстоянии. «Цели у нас научные, не поиск приключений, — ворчал руководитель. — Кто желает сыграть с неведомым, — без меня…»

Пусть так. Черноус боялся за людей, хотя сам, порой, вел себя авантюрно. Например, ел сырые ягоды из аномальной зоны, а из упавшего космического льда кипятил чай… Но за других опасался…

Кичиге не нужны их приборы, камеры, он — свободен и готов к риску. Он гол, как умелый гладиатор. Не переоценил ли себя? Опыта никакого, а отношение к природе без уважения.

Когда-то ему передали слова Черноуса: — «Кичига? Мутный парень. Не знаешь, что выкинет…» Обидно. Да, черт с ним! В прошлом году сгорел в больничке. Рак у него… Выпали волосы, бороденка облезла. Ученый! Шел на контакт с пришельцами…

Миром движут маги, не ученые. Наука открывает, что ей позволяет магия. Главный «космист» думал иначе. Где его дух сейчас?

…Случай с альпинистами в горах запал Кичиге с юности. Была статья в журнале. Шар, влетевший в палатку, парализовал пятерых «горных барсов». В течение нескольких минут шар делал, что хотел, — рвал, терзал спортсменов и одного из них убил. Шар издевался, злобно вырывая куски мяса из плоти покорителей вершин. Они орали и теряли сознание… Шар, словно показывал: — «Вы, повелители природы… Вот мой урок! Моя воля. А вам — раны до костей». Он мог их убить, шутя. Да хотел, чтоб о нем написали…

Герои стали инвалидами. И не хотели соглашаться, что их травмы от обычной шаровой… Они признали чужую власть «кого — то» или «чего-то». Один из группы преодолел психотравму, дал интервью, написал книгу. Седой красавец, «спартак» с орлиным носом, тигр вершин… Когда рассказывал об этом случае на камеру, у него дрожал голос…

Кичигу доставали одноклассники. Однажды его избили придурки. Он помнит их морды… Сам был слаб. Он выл, как зверь в капкане. Его бросили с отвращением. А он думал о мщении. И вырос жилистым, выносливым, проводящим над собой эксперименты.

…Отсюда, из входного разреза палатки виднелась цепь пологих холмов. Дьявольская гряда, хоть здесь не водились хищники. Холмы невысокие, перемежаются небольшими полями, заросшими травой оврагами. Здесь приземлялись треугольные НЛО. Почти нет комаров, птиц…

Кичига, закусывая бутербродом, смотрел из палатки на холмы сквозь колыхание ковыля. В потоках жаркого воздуха казалось, будто пылит конница, коренастые татары размахивают саблями… Страшная смерть ждет упрямых русов. Внезапно, врага атакуют откуда — то появившиеся «огненные яблоки». Крики, стоны лошадей, дикие вопли горящих заживо…

Справа, из окошка палатки, различим лес с обожженными березами. Их почерневшие сучья — как руки сгоревших в пекле.

Самое противное, что они непредсказуемы. Появляются, когда хотят и творят, что вздумают… Не остановишь. Иногда летят осторожно, в другой раз — прут напролом. Просачиваются сквозь щели, стены и стекла. Могут мгновенно испепелить, а могут уйти без вреда. Умертвят без следа на теле. А могут спалить изнутри, не тронув одежду… Потому и теорий о шаровых — десятки. Ведь никто не изучил, не поймал в клеть.

Конечно, у него была своя версия, но он не спешил поделиться с другими. Зачем? Его не прельщали лавры исследователя. Кичига верил, — шары выскакивают из огненной лавы земли из трубок. Выскакивают под действием молний или внутренних подвижек, земля ведь дышит…

А дальше, в некоторых из них успевают вселиться духи, застрявшие между мирами. Вроде не упокоенных душ. Тем не страшна температура шаров, они ее не чуют. А вот энергия их интересует, своей — то у них нет. В некоторых случаях им удается «приручить» энергию шара и «прожить» в материи несколько минут. Отсюда их непредсказуемость и, якобы, разумность. Все зависит от характера «управителя» шара. Он или шутит, пугает, как полтергейст, или злобно мучит.

Что ищет Кичига от встречи с шаром? Отметки на теле, как это бывало во многих случаях? Для чего? Показать другим?

Кичига перебрал в памяти, кого знал со шрамами после шаровой. Это были разные люди, не понять, за что их избрала молния. Ничего особенного отметины им не добавили. Хотя один старикан хвалился, будто излечил язву. Другой супермен стал чаще угадывать карты и номера в спортлото. Но он не любил деньги и никому не помог разбогатеть.

Пожалуй, интересней, — бывший военный, спецназовец в горячих точках, где его и настигла контузия. Уцелел в боях, но стал инвалидом. После тяжелого ранения, рок его не оставил. Шаровая била его три раза! Он едва разговаривал мычанием и жестами, был добр как ребенок… Научился помогать людям, прикладывая свои горящие ладони. Хотя, полноценным целителем не стал. И — внезапно, ирония судьбы, — умер, простудившись во сне под работающим кондиционером. Пневмония, не спасли. В чем же логика его страданий?

Нет, дело не в отметине. Что тогда?

Вечерело. Солнце заходило за горизонт, рисуя напряженный мистический пейзаж. Заморосил дождь, и можно было ожидать молний у Чертова холма…

Кичиге, видимо от сырости, вспомнилась история с мастером Тюкиным, учившим его резать жестяные листы. После школы, в которой он ничем не отличился, Кичига устроился на работу слесарем по вентиляции. Научили проводить воздушные каналы в домах и учреждениях. Тюкин стал его бригадиром.

Профессию ученик освоил, и, однажды, мастер взял его с собой на подмогу. Работали в подвале строящегося здания геологии. Требовалось таскать жестяные короба и крепить их к потолку на кронштейнах.

В подвале холодно, оба задубели. Тюкин послал Кичигу за водкой. Возвращаясь через один из проходов подвала, Кичига заметил открытый щиток с кабелями. Рядом, среди хлама, валялся петлей провод. Кичига кожей уловил — под напряжением! Раздолбаи электрики… Осторожно переступил.

— Странный ты, — сказал, закусывая, Тюкин. — Отдельный, скользкий как угорь… Зачем к нам пошел?

— Где-то надо работать… — с неприязнью ответил Кичига.

— Надо… Ты рад, что людям даешь воздух? Тебе что нравится?

Кичига промолчал, психологией в этом подвале заниматься не хотелось. Через окошко над головой виднелись ноги горожан, идущих после работы к своим телевизорам. А он — здесь, под землей, пьет, слушая старого умника… Что у Тюкина было достойного в жизни?

Бригадир поднялся, желая отлить в угол. В смысле, помочиться. Чуть покачиваясь, двинулся в сторону поворота, где висел электрощиток. Кичига хотел предупредить об опасности. У него было несколько секунд, пока Тюкин ковылял в темноту. Можно было крикнуть, остановить….

Но он промолчал. Раздался треск высоковольтного тока, шум падения тела…

Кичига не сразу поднялся. Сжав зубы, подошел к лежащему Тюкину. Бригадир лежал некрасиво, с расстегнутой ширинкой, искаженным лицом, уже начинающем синеть… Наверно, можно было найти доску, отодвинуть тело, вызвать скорую…

Кичига вернулся к ящикам, собрал остатки еды. «Скажу, что ушел раньше, ничего не знаю. А пакет выброшу по дороге…»

В палатке похолодало, и Кичига подумал, что пора разжечь костер. Дрова он заготовил заранее. Дождь в лесу кончился, хотя над холмом все еще полыхали молнии. На небе зажглись первые звезды.

Внутреннее чуть говорило, — шар придет… Страха не было, а если и был, то глубоко в подсознании. Усилился азарт охотника. Люди часто гибнут из-за неумения вести себя в экстремальных ситуациях. Опасаться необходимо, но без парализующего ужаса.

Способность терпеть ток не поддавалась тренировке. Кичига пробовал пропускать сквозь себя вольты, постепенно увеличивая время мучений. Затем, бросил. Все зависело от особенностей кожи, а она у него оказалась обыкновенной. Он и сам был обыкновенным, усредненным, словно икринка из массы будущих головастиков. И это вызывало неприязнь к себе. Для чего он, вообще, рожден?

Некоторые романтики утверждали, — аномалии открывают суть любого сталкера. Якобы, зону не обманешь, мгновенно сорвет маски. Кичига не доверял этим басням. Излишняя впечатлительность вредит. Хотя, иногда прислушивался к легендам.

Стало совсем темно, и звезды, заискрились своими загадками. Где она, звезда Кичиги? В чем ее подсказка?

…Шар появился в палатке внезапно, словно и был тут. Он всегда заставал врасплох. Но Кичига усилием подавил страх, медленно поднялся и, сжав кулаки, уставился прямо в середину светящегося гостя.

Шар, размером с кулак, застыл в полуметре напротив лица Кичиги. Он не освещал всю палатку, а только бросал отсвет на искаженное, скрывающее страх лицо. От шара исходили странное жужжание, треск. Он медленно вращался против часовой стрелки. Так же стрекочут, по словам любителей мистики, привидения, призраки и не заговаривают первыми, ожидая вопроса.

Лицо уже чувствовало сильный жар. Середина шара светилась ярче, а по краям будто сыпались искры, растворяясь в темноте. Запахло серой…

— Ну? — сквозь зубы выцедил из себя Кичига. — Давай… Жги! — Он понял, что контакт состоялся, но контакт агрессивный, в силовом поле «кто — кого». Возможно, слишком грубый контакт, но менять ситуацию было поздно. Если шар уйдет, значит он понял, с ним можно разговаривать… И может — приручить? А значит, посылать куда надо…

Но шар медлил. И это вызывало злость. Он не атаковал, но и не отходил, словно раздумывая, что ему делать. В какой-то момент Кичига дрогнул, потому что, все — же, был человеком. И это была его последняя ошибка. Он потерял самообладание.

— Не уйду! Бей!

Шар изменил цвет и медленно двинулся к открытому рту Кичиги. Затем вплыл в орущую пасть.

Дальнейшее произошло, с точки зрения земного наблюдателя, за несколько секунд. Шар не сразу убил Кичигу, а словно желая помучить, слегка понизил жар. Сначала обгорел и оторвался расплавленный язык. Затем прогорели гортань и щеки, а глазные яблоки вытекли из глазниц и повисли на желейных нитях. Шар пожелал не испепелить, а максимально обезобразить облик Кичиги перед смертью.

Последнее, что мелькнуло в дымящемся сознании Кичиги, — фигура лежащего в загаженном подвале Тюкина и его застывшие глаза, направленные в сторону своего ученика.

— Ты! — пролетело судорогой ненависти в мозгах Кичиги, которые уже плавились, превращаясь в месиво и вытекая из трещин лопнувшей от жары черепной коробки. Черепа, который в свою очередь, не обгорел весь, превратившись в то, что невозможно было сфотографировать и хоронить в открытом гробу.

Не уступить Гидре

Сегодня опять столкнулась с соседкой, — она продавец, торгует мылом в ларьке и любит низкопробную, «дурную» мистику.

— Последнюю «битву» смотрели? Вот, Дочь Тьмы! Дошла до финала…

Я вежливо извиняюсь. Пучеглазая культура масс меня не радует. А дома опять потянуло достать с антресоли старую амфору. Ее нашел наш друг и подарил к юбилею свадьбы. На кувшине древних греков сохранился слабый рисунок, — мифический герой убивает многоголовую Гидру. Похоже на один из подвигов Геракла. Мы не показываем эту вещь. Люди приходят к нам разные, всякое может случиться, — зависть, просьбы продать…

Я — врач, психолог, одна из дам, что не смотрят «Битву магов». Как и конкурсы шаманов… Лет пять назад проследила одну серию. Уже к середине передачи поняла — обычный телевизорный обман, постановочное шоу в духе развлечений нового времени. Этакий спектакль для обывателя, что подается как помощь экстрасенсов людям. Вроде документальной ленты. На самом деле, фильм — фэнтези для подростков и теток из общаг, смонтированный для рекламного эффекта.

Можно забыть этот мусор. Если бы не девушка — победитель. В той «битве» она с блеском дошла до награждения. Отгадав все задания, получила приз и лучилась от счастья. Тогда ей было чуть больше двадцати, — в глазах искрился задор молодости и упоение талантом. И, правда, — проблемы, которые она решала с экрана, создавали образ ясновидицы от Бога. Уж мне — то не знать сколько времени и сил занимают задачи, которые она щелкала, как орехи.

…Нас было пятеро, собранных со всего Союза для изучения необычных возможностей человека. Лаборатория в научно-исследовательском Институте плазмы. Двое мужчин (один пожилой), две женщины и я, десятилетняя школьница. Работы велись по заданию военных, и мы подписывались «о неразглашении». Не знаю, как нас разыскали. Взрослые были немного известны, а меня знали только в моем городке.

Мое детство пришлось на годы излета советской эпохи. Я, как и все, была октябренком, носила и пионерский галстук. То, что я другая, поняла в пятилетнем возрасте. Мы играли в прятки и, я, захотев, увидела сверстника, укрывшегося за стволом дерева. Зыбкая, серебристая фигура…

Положив ладонь на книгу, могла «видеть» изображения на картинках. Родители, наблюдая мои забавы, пугались. Но потом привыкли и даже спрашивали о погоде или товарах на рынке. Я была похожа на индуску, и меня дразнили «гадалкой».

К восьми годам меня знали, как умеющую видеть внутренние органы. Уже тогда я знала, кто находится за стеной и могла рассказать о прошлом человека.

Нас, пятерых, опутывали разными проводами, изучая мозг. Измеряли силу тока пальцев. Мне объяснили, что ученые хотят сделать прибор, излечивающий людей. Позже, догадалась, цели были иными… Мы воздействовали на воду, растения, животных.

Ученые — физики из лаборатории относились ко мне уважительно, называя сотрудником. Мы ставили опыты по дистанционному воздействию на людей. Я диагностировала и лечила, не зная фамилий и должностей участников экспериментов. А они называли меня по имени — отчеству.

После школьных занятий, за мной приезжала машина и увозила в лабораторию. Нашей семье дали квартиру в большом городе, и я гордилась этим.

Однажды за мной заехал сам профессор Горский.

— Света! — сказал он после некоторого смущения.- Ты умная девочка и понимаешь, что на исследования нам выделяют деньги. Это и дорогие приборы, и зарплата сотрудников… В общем, прошу тебя «посмотреть» человека, от которого зависит финансирование проекта. Он из партийного руководства…

Мы приехали в большую квартиру с иностранной мебелью. Мужчина был толстый, неприятный. Он цедил слова и смотрел на Горского пренебрежительно. На меня не взглянул. Улегся, как бегемот. Я сразу определила защемление и, как могла, ослабила боль. Мужчина довольно хмыкнул, но даже не поблагодарил. Это обидело меня, уже в те годы я была гордой и самостоятельной.

Потом меня возили еще несколько раз к «нужным» людям. Эти руководители даже не предполагали, что я могу отказаться. Они считали меня вещью, прибором, который обязан лечить их недуги для решения ими важных дел. После одной из таких поездок, я даже плакала от унижения. Никто из партийных не видели во мне человека, мой труд…

Уже через год исследований, денег на дальнейшую работу не выдали. Мне было горько за физиков, ведь им обещали.

А потом началось новое время, и бывшие руководители оказались в креслах новых офисов. Я подросла и видела, что этим людям нужны только деньги. Отныне не идеи, не патриотизм и не наука с искусством считались нужными стране. Только деньги, на которые можно все купить из-за границы.

У нас отобрали квартиру, и пришлось возвращаться в провинцию. Но и там за мной следили мужчины с внешностью без примет. Мне было страшно проговориться о прошлом. Я, по — прежнему, видела невидимое, скрытое. Но научилась молчать. Потом поступила в медицинский и диагностировала людей, словно рентгеном, не заикаясь о ясновидении.

Позже, вышла замуж за инженера — строителя. Сейчас у нас двое детей.

Недавно опять увидела ту девушку, теперь женщину, победительницу «Битвы магов». Она давала интервью. Выглядела она плохо, — постарела, была нервной и злой. Рассказывала, что работает в салоне магии, помогает богатым клиентам. Открыто призналась, сколько заплатила за телевизорную рекламу. На вопрос о личной жизни, резко ответила — Не ваше дело!

Я припала к телеэкрану и быстро «включилась». Стало ясно, магиня лжет. Но — зачем? Словно кинолентой пронеслись во мне годы ее жизни. Начиная с той самой передачи, где она, счастливая, держала стеклянную «руку чародея»…

Но сначала о легендах, мифах. Вы читаете мифологию?

Среди прочих монстров в разных культурах всегда проявлялся демон Лжи. В разных цивилизациях, под разными личинами.

Шумерская богиня Тиамат. В вавилонских мифах полуженщина — полузмея…

В зороастризме — Друдж, символ соблазна, искажения истины.

У иудеев — Лилит, матерь духов, злодейка, влекущая в бездну…

У индусов — богиня обольщения Майя…

У персов — дракон Ажи-Дахака.

У скандинавов — Локи, зловредный бес и плут.

У греков — Аната, богиня глупости и обмана, уводящего от совести…

Вспомним и Горгону, взгляд которой обращал человека в камень. Чудовище с женским лицом и змеями, вместо волос. Герой Персей отрубил ей голову. Правда, страшась глядеть медузе в глаза.

У славян — Морок, бог невежества и заблуждений…

Во многих традициях поцелуй Лжи приносил страдания и смерть.

Во всех религиях Ложь — орудие Зла. Ее цель — исказить, уничтожить правду, ввергнуть в пучину хаоса, войн. У Лжи много лиц и повадок. Например, она смешивает обман с истиной, постепенно увлекая к гибели.

Все мифы твердят, — будь тверд и внимателен. Не сходи с пути честного. Не ослабляй самонаблюдения и работы души.

…Царица Тьмы, нечистых чар

Вползает в сердце человека…

Они стояли вдесятером перед хамоватым ведущим, — звездные маги, ведуньи, колдуны, с надеждой «засветиться» в телешоу и устроить свою судьбу. Трое из них были просто актеры, один работал на кладбище, одна в парикмахерской… Все подписали договор о сохранении коммерческой тайны.

Виола была самой неопытной в подобных играх. Ей дали кличку Фея. Сам ведущий был известным артистом, пьяницей, избившим свою жену…

Эксперт, циничный фокусник, объяснил задачу. Необходимо в ангаре с автомобилями отыскать спрятавшегося в багажнике другого фокусника. Только и всего. Среди пятидесяти машин.

В очереди она оказалась последней. По лицам возвращающихся с испытания магов, поняла — все «прокололись». Неужели так трудно? Или эти экзотические люди — не экстрасенсы? Не помогли ни маятник, ни перо дикобраза, ни даже крыса на плече… Он запаниковала. Но потом вспомнила Плешивого Лиса, директора салона «Чудо здоровья», куда она устроилась год назад и его слова. — Помни, главное — наглый вид. Тебе помогут…

Она быстро прошла левый ряд машин. Затем пошла вдоль правого, стараясь сохранить уверенность. На секунду сопровождающий эксперт отстал, и она ясно почувствовала ладонью вибрацию обшивки автомобиля. Любой бы почувствовал. Это было незаметное для глаз покачивание, словно находящийся внутри багажника человек энергично заерзал телом. Она оглянулась, — никто ничего не заметил. И, все-таки, прошла немного дальше.

Затем повернулась в деланной задумчивости и пошла вдоль ряда еще раз. Операторы, снимающие процесс, отошли к центру зала, и она осталась у «замеченной» машины. Эксперт отвернулся. И тогда Виола услышала из багажника чуть насмешливый звук, имитирующий крик птицы: «Ку — ку!» Лис не обманул, ей дали подсказку.

Виола решительно указала на машину. Из багажника вылез как — будто смущенный мужик в комбинезоне. Она выиграла состязание…

Как она оказалась в Москве, в оккультном салоне «Чудо здоровья»?

С детства ее влекло к неизведанному. Чему-то научилась из журналов, что-то черпнула из телепередач. Приехала в столицу сама, без протекции, на свой страх и риск. Показала работу биорамки, поправила поле одному из охранников, убрала головную боль бухгалтеру салона. Конечно, она знала, что коррекция биополя погоду не делает. Недуг не уходит, а лишь временно стихают симптомы. На этом многие экстрасенсы зарабатывают…

Стала «лечить» редких клиентов. Один из громил Лиса приметил ее, пригласил в ресторан. Пришлось соврать, что больна по женски, — ничего мол не чувствует. А на одном из корпоративов, затащили в кабинет, надругались. Пришлось идти на аборт, который закончился плохо. Она стала бесплодной. Зато дали квартиру в Москве и неплохой заработок. За эти деньги пришлось все чаще лгать.

Вечером, устроившись у окна с видом на светящийся рекламными огнями город, она успокаивала нервы. Стала пить. Лгать было тяжело, хотя необходимо… Иногда вспоминала свое первое шоу…

Вторым испытанием было отыскание из выстроенных в ряд мужчин бывшего «зека». Некоторые мужицкие экземпляры демонстрировали свои фиксы, шрамы и татуировки. Один из живых манекенов делал ей глазки, другой моргал и кривлялся. Она уже хотела указать на пошлого гиббона. Как вдруг эксперт остановил ее и, не открывая рта, прорычал: — Нет! А потом чревовещнул: — Пятый…

Позже, когда она втянулась в игру, приняла ее условия, с ней не церемонились. Ей просто говорили перед съемкой, что надо делать. Ее не презирали, но и не уважали. Она была своей. Все делали одно дело — деньги. Шоу оказалось склейкой эпизодов в нужном русле для «проплаченных» участников. Все получали свой кусок пирога… Ведущий, оператор, монтажеры… Открыто велись разговоры о гонорарах, а маги считались плохими артистами, каких «тянули» на заранее рассчитанные места… Все было расписано по сценарию, — победители, задания, реплики… И выйти из этой игры Виола уже не могла.

Когда она пришла в кабинет к Лису, тот показал договор. Там, черным по белому, была указана сумма в три миллиона, которую салон заплатил директору «Битвы» за победу в конкурсе. И эту сумму, — она обязана была вернуть, обманывая клиентов. Так Виола стала собственностью босса, который установил расценки на ее услуги. Цены выросли, ведь теперь надо было оплачивать труд охранников, защищавших ее от обиженных, обманутых клиентов. Ее «раскрутили» как сильного мага, ясновидящую. И доверчивые люди шли.

Так она превратилась в опытную, лживую змею…

…Ложь заполнила телеэкраны страны.

Ложь вещает с рекламных щитов, плакатов, фотографий и маек.

Ложь — с государственных трибун, подиумов и прилавков, со страниц газет и журналов. Все оправдано коммерческой выгодой. В обществе потребления с властью торгашей.

Ложь и обман в речах политиков, депутатов, представителей, ведущих, — всех говорящих голов Системы.

Ложь, как дыхание времени, как воздух общей жизни, где честные гибнут, как яд, распыленный ветром в облаках. Как капли дождя в питьевой воде, проникающей в клетки, в кровь… Чуть поддашься ей, подыграешь — и вот уже она тебя заглотила, сделала своим…

Устроили «Битвы магов» недоумевают: — Что мы сделали? Все сейчас лгут, мы, всего — лишь, играем. И не нарушаем Закон. Все по правилам Лжи. А то, что люди идут в салоны магии, — их дело. Ведь есть на прилавках и водка, и оружие, и резиновые члены… Мы — развлекаем… А выбор за потребителем.

Да, современное общество жестоко к человеку. Слабых, больных и старых защищать нерентабельно…

Я смотрю на мифологического Геракла, рубящего на выпуклости амфоры многоголовую Гидру. Сложно с ней бороться. Чудище обитает в болоте и ядовитыми испарениями заманивает к себе путника. Затем выползает, хватает и тащит в трясину.

Для меня болото — современная идеология, система ценностей. Отравить сознание жаждой обогащения и потребления, а затем — сожрать, использовать. Социальная честность, доброта, взаимопомощь — невыгодна. Выживает сильнейший…

Герой греков вступил в схватку с болотным монстром. Но вместо отрубленной головы у змеи вырастает новая. Даже Гераклу потребовалась помощь… Может ли устоять перед Гидрой обыкновенный человек? Когда вместо поддерживающих идеалов теперь кишат попсовые головы. Но противостоять демонам необходимо, внешним или своим, внутренним…

Сохранить в себе честную душу. Устоять против Гидры лжи… Завтра соседка пойдет продавать свое мыло в ларьке. Она знает, качество ее товара дрянь, мыло не смывает. Но убеждена, — виновата не она, а производитель. Ей, всего — лишь, надо кормить семью.

Дырка

Высоко в небе, в так называемом околоземном безвоздушном пространстве, по своему кольцу вокруг общего земного шара кружит важный государственный объект. Точней, космический корабль или — настоящий орбитальный комплекс. В нем шесть человек из разных стран теснятся — плавают в невесомости, строя друг другу знаки. Вроде — «Эй! Пропусти!», «Пообедал?»… Среди космонавтов — женщина. Это тревожней, поскольку морская традиция дам на борту опасается. Пип… — пип… — моргает землянам своим огоньком звездная станция. Но, возможно, спутник? Мне плохо видно…

Я наблюдаю из окна своей комнатки в общежитии строителей. Я — сантехник, нареченный Василием, с масонской кличкой «Вася — сан». Это оттого, что я самодел — эзотерик. Я, конечно, крещеный, но к попам не хожу. А эзотерика — лишь поиск связей между мирами, нашим — толстым, материальным и — тонким, духовным. Ничего такого, без рогов и копыт.

Мне уже сорок, и я не женат. Дамы в моем дворце не задерживаются, а иную — не хочется. Зарплата скромная, нет перспектив на жилье. Воровать и угодничать не умею. Но дело в другом. Я о космическом корабле. Оказывается, между мной и этим объектом обнаружилась ниточка — связь. Конечно, не магическая, но все же…

По телику объявили: В нашем «Союзе» — отверстие! Нашли в обшивке дырку. Я так и присел. Не метеоритная, а самая что ни есть — человечья. Уже туда добралась. А я то думал, — мое ноу — хау… Дырка, то есть. Ан, нет. Через неделю полета ихняя сигнализация сработала. — Ахтунг! Разгерметизация! Утекает воздух…

Стали искать причину методом отключения отсеков. Нашли в бытовом, с доступом для всего экипажа. У входа в русский туалет. Маленькая дырочка, а рядом царапины от сверла. Будто кто-то спешил или мешала тряска. Кто негодник? Немец? Американцы? Дырку быстро запломбировали, а осадок, все же, остался. Найти бы вредителя!

Подумали сразу на друзей из Америки, у которых свой туалет засорился, а русские в свой — не пускали. Пришлось кое — кому складывать кал в памперсы и прятать их в скафандры в шкафчиках. Там с этим строго, не хватало, чтоб по кораблю летало… Американской женщине запах, конечно, не нравится, стала психовать, проситься домой. Вот и услужил ей кто-то, сверланул втихаря. На прекращение полета надеялись…

Наши два молодца — астронавта вышли в открытый космос, вскрыли обшивку. Так и есть — диверсия! Но где нагадили, на Земле или в космосе? Тут шашкой не рубанешь. Если сверлил космонавт, — скандал, надо вести расследование! А — санкции? Да и страшные деньги платят за пассажиров. Не нам, конечно, а пузырям у власти.

Если свой крутанул на сборке — тоже плохо. Не углядели! Потеря надежности, надо кого-то наказать. И так уже наши ракеты падают через одну. То авария на старте, то ступень заела, — припой не тот, заклепка сошла… Президент недоволен. Улыбается, пожурил начглавкосмоса Рогатого. Вы, говорит, мильярды в дыру спустили… Получите премию теперь не три, а два с половиной миллиона…

Мда. Так вот о дырке. У мастеров дзен есть привычка, — задавать ученикам сложные задачи. К примеру: «Что есть хлопок одной ладонью?» Или: «Как вытащить дырку из бублика?» Считается, в решении этих вопросов придет озарение.

На стенах моей комнаты картинки с надписями:

«Кто выглядит глупцом, — возможно, бережет свою мудрость»

«Увидев ошибку другого, не старайся его превзойти»…

Ну и подобная ерундень. В выходные дни медитирую, сидя у окна на столе. Внизу — мусорные баки, собаки ковыряют пакеты, вороны чернеют, бомжи… «И туалетные бумажки у общежития разносит, и сыплет, точно пепел, снег…»

Мне говорят: Учитель! Как стать просветленным? Отвечаю: — Живи как все. Когда голоден — ешь. Когда хочешь спать — спи. В этом моя практика. Дело в осознанности. Когда я сплю, — нет никого, даже Васи — сана.

Заходит очередной спрашивающий.

— Медетыришь? Чего там?

— Разное… — отвечаю. — Суть учения — от сердца к сердцу. В тишине ли, в труде — неважно. Не думай, а — чувствуй! Не вверяй себя кругу порочному перерождений, удовольствий или боли. Здесь — нирвана!

Меня бы побили, да я крепкий… Ладно. Так что с дыркой? Недавно делали квартиру большому человеку. В смысле чина, в нашей мэрии заседает. Ну и хоромы у него! Поражаешься, — сидит, бумаги перекладывает, а получает в десять раз больше других. На курорты ездит, есть ананасы, рябчиков… И такая гадость во всем. Кто делает что-то конкретное для людей, — ничтожен (судя по зарплате). Кто планирует, указует, — кум королю.

Я ему поставил стояк с дырой над унитазом. Дыру в трубе, конечно, замазал, подкрасил. Маскировка классная. Через годик дерьмо на голову и закапает. Там разъест так, что не отличишь от естественной аварии, от брака.

Знакомый электрик сунул ему яйцо перепелиное в розетку. С дыркой, опять же. Яйцо стухнет, и вонь пойдет — туши свет! Есть много штучек…

Иногда коллеги оставляют в сантехнических трубах проволоку. Или — лом. Это грубо, не мой стиль. Я — человек творческий. Да и цель не просто подгадить, а посмеяться. Война, значит — война. Не я ее начал. Но в отличие от бойцов с битами, ломающих за бабло иномарки, я — поэт. Танцор на проволоке. Но яд в общее тесто не бросаю. Только зажравшимся котам.

В общем, стали умы выяснять, кто продырявил ракету. Ученые предположили, мол, это дрессированные микробы постарались. Попросили миллионы на исследования. Хотели им дать, но тут нашли пыль от сверления дырки. Оказалось — металл корабля. А к тому времени и полет закончился.

В одной из медитаций увидел я на первом канале морду Рогатого.

— Господин, президент! Черед год поисков, найден виновник одырявливания. Подробности в докладе. Для прессы открывать тайну не буду. У нас свои секреты!» Вроде, не дело плебса знать правду…

Только мне, будде, — лапшу не навешать. В своих видениях узрел я седого, сухощавого человека в спецовке. С маленькой дрелью в кармане. Ракету почему-то колышет, может, катят ее по рельсам на космодром. А он там, под брезентом, глазом сверкает… Только не злой он. А доносит послание торгашам. «Если рабочим, собирающим ракеты, платить, по 20 тысяч, — дырки будут и в тех, кто так относится к людям».

Словом, сел я в уголок, вошел в контакт с инфополем. Спрашиваю: «Что есть отверстие в трубе, тарелке, ракете?» Слышу, — пошло откровение. Кто-то диктует, успевай записывать. «Дырка, — говорят мне, — символ времени несправедливого антисоциального государства. Как жалкий, но вынужденный ответ людей труда…

Дырка — тот слабый атом, маленький связующий элемент граждан эпохи эгоизма и лжи…»

Слегка заумно, но понятно. То есть, между нами, тружениками, нет единства за права. Каждый за себя, за пучок редиски, за возможность бухать в своей норке и смотреть порнушку. Да голосовать за лживых краснобаев. Дырка, в общем…

Бунт хранителя

К православному Рождеству, нынче модному празднику, а заодно к юбилею Российской Федерации, в музее Усть-Сыровска открывали художественную выставку. Мудрить с анонсом не стали, заготовив плакаты с большой надписью «Нам 30 лет!» На них, под трехцветными буквами, проступали контуры Кремля, танки с самолетами, а также березки с крестами и куполами. Внизу, серой полоской, изображался народ в массе, — без лиц, с мутными кляксами — головами.

Строить выставку руководство решило из творений певцов родного края. Им отдали узкий зал, убрав с подставок колбы с земноводными. В фойе разместили местных городских художников. А в большой выставочный зал пригласили московского портретиста — миллионера. При своей ученой деятельности, музей, по новым законам, обязан был зарабатывать. И на модного художника цену на билеты повысили.

Развешивать картины и фотографии позвали Глеба Ивановича, пожилого хранителя музея и молодого грузчика по прозвищу Вольтер. Оба подрабатывали оформительством, а хранитель еще трудился слесарем, ремонтируя музейные унитазы.

Работали несколько дней. Развеска процесс невеселый. Залы высокие, стремянки качаются, а узелки на веревках не должны быть заметны. И, главное, постоянные переделки. Музейный художник укажет так, завотделом — этак, а у замдиректора свое видение. К вечеру ноги дрожат, под глазами — круги, как тут не выпить!

Привезли и ящики с картинами московской знаменитости. Агент художника суетится, расставил полотна у стены, как требует концепция, заказал нужную высоту… Глеб Иванович обошел зал, разглядывая картины. Такого видеть не доводилось. Портреты большие, техника искусная, но — кто здесь, на картинах? Известные политики, бизнесмены, поп — идолы… Льстивая мазня. И все, как будто, из средневековья.

Правитель государства — в костюме короля на троне, министры — в шубах баронов, патриарх и шоу-крикуны в доспехах с пушистыми прибамбасами. Смотреть противно…

И еще эти кошки и псы. На больших картинах царили существа — уроды: до шеи они были людьми, а выше — морды животных. Женщины, как полагается, с кошачьими ушками, а мужики — овчары, бульдоги… И все так тщательно выписано, волосок к волоску.

Глеб Иванович, скрипя сердцем, развесил вождей правительства, а к барбосам так и не притронулся, — отвратно. Его напарник Вольтер, тощий «эзотерик», как он себя называл, развесил остальной зверинец.

— Мне пофиг, Иваныч! Смотри, чтоб ровно было. Рамы дорогие…

— Ты из другой земли. А я — прежний, внутри имею…

— И что? Смотреть не будут? Валом пойдут… Даже купят за 50 тысяч…

— То и оно… — мрачно сказал старый хранитель и ушел в зал местных художников. Там хотя бы речные пейзажи и городские дворы угадывались.

Здесь ему вызвался помогать молодой художник Веня, спортивного вида, с бородкой и приветливым взглядом. Он быстро освоил задачу и вязал петли быстрей, чем опытный Глеб Иванович.

Они разговорились. Оказалось, работы Вени тоже прошли отбор. Вот только место для них подобрали неважное, у двери туалета. На трех небольших акварелях художника боролись отчаяние суицидника и желание выстоять, жить. Серо-коричневая гамма, вороны на дереве без листьев, а выступающий острый сук приглашал к самоубийству. И заходящее солнце за горизонт пустыря…

— Твои картинки? — удивился Глеб Иванович. — Тоска! Похоже на психа. Ты ж — веселый…

— Это ранняя… депрессуха, — пояснил Веня. — Я тогда закончил колледж. Жил впроголодь. Работал в школе… А хотелось денег, квартиру, семью… И — творить. Словом, конфликт мечтаний и возможностей…

— Выходит, выкарабкался?

— Трудно не потерять веру… Справился. Помогли природа, спорт… Появились и другие пейзажи… светлые. Но хочу попрощаться с собой бывшим. Сейчас на трех работах. Пишу на дежурстве…

— Не обидно у туалета?

— Чего уж…. Тут старики выставляются впервые… Успею.

— Мужик! Держи кардан…

Во время развески молодой художник рассказывал о своих планах. Он хотел писать лица людей и смотрел на Глеба Ивановича, как на модель для портрета. Лик музейного слесаря привлекал его выражением народа в эпоху олигархов и торжества потребительства…

На открытие выставки Веня не пришел, отсыпался после смены. В малом зале теснились художники, скрывая на лицах свое счастье воодушевления. Они благодарили устроителей, досталось похвал и развесчикам картин. Как водится, появились выпившие. Но по совету Глеба Ивановича из зала заранее убрали стекло, а на окна мастер навесил деревянные решетки. От большого зала отгородились высокими шторами и посадили в проход кассиршу.

Внезапно в музей ворвались социальные активисты с самодельными надписями на фанерках. Они выступали против московского мусора на северной земле. Один из них воззвал: — «Российская Федерация — незаконна! Вот документы, доказывающие обман!» Но художники, будучи подшофе, вели себя мирно и обещали прочесть листовки. Пошумев еще немного, активисты ушли.

Затем, в зале заметили потного Деда Мороза. Видимо, кто-то спутал Рождество с новогодним празднеством. Но гостю были рады и спрашивали про Снегурку. Торжество продолжалось…

Через неделю в город приехал и модный портретист. Деловой, в иностранной одежде с богатым воротником. Шарфом прикрывал шейные морщины. Походил он, скорей, на плешивого ловеласа. Было морозно, и художник успел согреться конъячком…

К тому времени веревки, удерживающие рамы, растянулись, и строй картин нарушился. Живописца сопровождало начальство музея. Вызвали из подвальной слесарки Глеба Ивановича.

— Ты вешал? — сказал, не глядя на хранителя, художник. — Поправь линию. И смени местами две картины, — он небрежно прочертил зигзаг в воздухе двумя вытянутыми пальцами.

Делегация уже отвернулась, когда Глеб Иванович выдавил ей в спину: — Нет! Не сменю.

— Что? — повернулся к нему художник. — Почему?

— Переставлять не буду. Порядок установил ваш агент. И работу приняли все комиссии. Дело закончено…

— Верно. Но я автор выставки. Вижу несовершенства… В чем проблема?

— Проблем нет, — Глеб Иванович, волнуясь, старался говорить медленно, твердым голосом. — Выставка не только ваша, мы все трудились, — художники, рабочие… А что вы придумали — так стремянка в коридоре, под лестницей. Сами поправьте…

— Глеб Иванович! — краснея, сказала директор. — Переставьте картины, как нужно художнику. И зайдите ко мне…

— Отчего не зайти? А трогать картины не стану…

— Уважаемый,… — сказал, глядя на него с интересом художник. — Я не приказываю, прошу. Общее видение меняется… — от света, от высоты зала…

— А в чем смысл? Что изменится при перестановке этих… собак?

— То есть? — начал заводиться художник. — Ты понимаешь смысл в искусстве? Больше меня? Займись своим делом!

— А где оно, искусство? Думаешь, мы болваны? Съедим? Ну, облизал олигархов, — понятно. А зачем людям морды ящеров? Прославиться?

— Не тебе судить! Рассуждаешь… Ты кто, вообще? Узлы вяжи!

— Я не сужу. Выражаю мнение. Как зритель в книге отзывов, — сорвался хранитель. — А руки не испачкаю… Павлин!

— Прекратить! — закричала директор. — Позовите Володю!

— Болен! — съязвил бунтовщик. — Заразился… От этих картин всем дурно…

— Глеб Иванович! — вмешалась зам директора. — Вы опытный работник, мы вас ценим. Зачем конфликты? Принесите стремянку, вместе поправим…

— Под лестницей! — предательски дрогнул голос музейщика. — Пусть принесет! Зачем вы гнетесь? Кто он? Художник? Пустой! Вместо совести — деньги. Мы — культура, а показываем это… — Грех!

Наступила пауза. Все нервно дышали, соображая как поступить. Слесарь — хранитель стоял непривычно упрямо, как молодой бык перед боем.

— Хватит! Вы — уволены! — выдохнула директор. — Завтра придет Володя, и мы поправим картины. Простите за инцидент…

— Кадры у вас…

И тут к Глебу Ивановичу впервые в жизни спустился ангел красноречия. Тихий голос его зазвенел силой правды интеллигента — трудящегося.

— Вы, госпожа, меня уволите. Двадцать лет я работал на музей, чистил вам унитазы, менял прокладки, строил выставки… Я получал копейки и грамоты, и даже принял кактус на юбилей. И вот за этот пустяк вы меня выбрасываете. Перед пенсией… Не я тут должен бороться. Вы сами. Вы!

Кажется, Глебу Ивановичу попала в глаз соринка. Он прослезился и резко вытер его рабочей рукой. На мгновение показалось, будто солнечный свет, падающий из-за спины хранителя, окружил его голову светлым ободком. И будто от фигуры старика отделился эфемерный двойник, поднимаясь к окну. Там, на сплетении оконного переплета, призрак трагически распластался, поражая присутствующих.

И лишь когда Глеб Иванович, не выдержав, вышел прочь, — светлая тень сошла с креста и растаяла к солнцу, что едва просвечивало сквозь прохладное январское небо.

Плотник и вампиры

Мы познакомились когда, после грызни у кормушки, к власти пришли «серые», беспринципные торговцы и шулеры. Они сменили «красных» (руководящих идеологов) и запретили их партию. Было указано, что прежние шли не туда и не умеют торговать. Теперь будем успешными. Так нам сказали.

Затем сочинили Указ об изъятии имущества бывших вождей. Все эти санатории, курорты, дачи и гаражи, все здания обкомов и горкомов перешли к власти новых управленцев. Стали изымать богатство и у «красных» Усть-Сыровска.

Мне, подвальному плотнику, и еще двоим грузчикам приказали освободить от мебели Дворец прежней партии. Мы загружали в машины полированные столы, кожаные стулья, всякие ковры и дорожки, а также радиоприемники, вентиляторы, обогреватели, телефоны, помеченные инвентарными номерами. Куда все это потом свезли, нам не сказали.

Мы обходили кабинеты, заполняя картонные коробки. Непривычно смеялись, шутили. Оказывается, красные не такие вечные, как мы думали. Шли по коридору, волоча шнуры приборов…

Тогда и вышел к нам навстречу один из «кровососов». Видно, прощался с кабинетом. Невысокого роста, толстяк, с властным взглядом хозяина жизни. Его возмутил наш смех. Он остановился и принялся отчитывать за шум.

— Вы… это… здесь…

Мы смотрели на него насмешливо. Никак, забылся? Потом он вспомнил ситуацию, смешался и пошел восвояси. Теперь он не был главным ни здесь, ни там, за окном. Его это так поразило, что он не находил нужных слов…

С той встречи минуло пять лет. Я работал в организации, где платили мало и с задержками. Иногда выдавали зарплату досками или мелким яйцом. С обменом на суповые наборы. Наши шахтеры ездили в Москву стучать касками перед зданием новых боссов. Оплачивать добычу угля им не хотели, считая, что дешевле купить за границей. И вообще, эти черные люди для них — нерентабельны. Я брал столярные работы со стороны. Обшивал старые балконы, делал шкафчики, прочий ремонт. Новая власть призывала терпеть, хотя почему — то сама жила в роскоши. И первым делом укрепляли полицию и суды. Против бунтов, надо полагать…

В тот день меня пригласили ремонтировать старую бухгалтерию в двухэтажном деревянном доме. Вокруг, как грибы, вырастали кооперативы и общества, начинающие фирмы. Видно, этот барак приспособили для себя бизнесмены. Я чувствовал переутомление. Вечерами хотелось читать, играть на гитаре… Но ныли мышцы, и я злился, обещая быть более расчетливым, точно мой молоток, вгоняющий гвозди в смолистую доску.

…Едва вошел в коридор барака — все понял. Такое случается — мелькнет «картинка», быстрая, как луч — и уже знаешь, что будет. Что опять придется работать даром. Правда, пользы от этой способности мало. Все равно идешь, как сейчас, по скрипучим половицам, вдыхая запах плесени. Идешь, хоть и знаешь — дело того не стоит.

В маленькой комнате с надписью «бухгалтерия» тесно. Стол с калькулятором, шкаф для одежды, мрачный сейф. К невысокому потолку серой дымкой налипло чье-то отчаяние. Подхожу к окну, чувствуя, как прогибаются доски под ногами.

За окном шелестит осень. Мне по душе ее дыхание. Пожалуй, день — другой и повеет холодом, начнут раздеваться, темнеть ветви деревьев. Отсюда, из затемненной комнаты деревянного дома, этот свежий осенний день кажется другим, таинственным. В комнате прохладно и отдает запахом старых, изъеденных временем бревен.

Заказчица, сутулая, с поблекшим лицом, не смотрит в глаза.

— Вы не первый, кого приглашали…

— Да — говорю. — И все отказывались.

Мне понятно, почему она предлагает так мало за работу. Виноват начальник. Грубый, жадный… Он поедает ее, как гусеница. А она не в силах уйти.

Наконец, она поднимает глаза. Цвет их неясный, тусклый, а взгляд — израсходованный. Так смотрит на молодого парня зрелая женщина, с которой тот решил поиграть в любовь. А у нее трое детей и больной муж — алкоголик.

И тогда я посмотрел на нее по-другому. Чуть собрался, расфокусировал взгляд и «поплыл». Я увидел то, что есть у каждого из нас. «Это» ее — было серым, тусклым, как и глаза. Пепельно-серый уставший кокон с поникшими нитями. Едва заметные световые паутинки повисли вокруг головы. Словно лепестки растения, которое перестали поливать.

Итак… Отделить плинтус, перебрать, уплотнить пол, заменить гнилье. И убрать, наконец, этот наглый сейф. Очередной раз я брался за почти бесплатную работу. Сколько мне еще быть таким? Как объяснить семье, что я могу зарабатывать больше? Но что делать, если таких, как она, — много?

За стеной, в соседней комнате послышался голос. Тембр его — властный, скрипучий.

— Я должен гвозди искать? Я? Или плотник?

Дверь приоткрылась и вошла, точно побитая, заказчица. За ней — мужчина средних лет, полноватый, с немигающим взглядом. Я сразу узнал его и едва удержался, чтобы не встать в его присутствии. Женщина молчала, и на минуту в комнате зависла гнетущая тень.

Я все еще был в «состоянии». И отчетливо видел, как из груди начальника, на уровне сердца, открылось темное отверстие величиной с кулак. По краям отверстия скользнули и зазмеились ленты. Словно щупальца они дотянулись до груди женщины. И затем, будто насытившись, втянулись в свою дыру…

— Раз! Два! — командую я себе и наваливаюсь на лом, подсунутый под днище сейфа. Тяжелый ящик отделяется от пола, и я успеваю подсунуть ногой круглую болванку. Осторожно, стараясь не проломить пол, сдвигаю махину. Затем выношу мебель.

Иногда кажется, я работаю один на всю страну. Ощущение это нескромное. Но оно приходит. Я все реже встречаю человека с молотком. Куда подевались эти люди? И все больше — руководителей, командиров, планировщиков. Они уверены — главное, толково выстроить план, нарисовать на бумаге… Или хотят лучше устроиться?

Вот и этот господин. Забыл он меня. В новое время перестроился, чтобы вновь не работать, а указывать. Не он ли говорил кому-то в кабинете:

— Послушай, как тебя… Не стучи тут. Я вопрос порешаю…

Осень. Из окна комнатушки видна освещенная мягким солнцем улица. Деревянный барак отбрасывает тень на уже пожелтевшую траву. В воздухе — тонкий запах приближающихся холодов.

Поодаль, за деревьями, видна крыша недавно построенного банка. Быстро поднялся этот монстр, украшенный мраморной крошкой. Мы и не видели строителей за забором. Кто они? Откуда? Говорят, банк обокрал вкладчиков…

Порой мне кажется, — я пытаюсь что-то доказать. Себе, другим, этому начальнику. Устоять духовно… Когда чувствую это особенно ясно, думаю — нужен людям. Но иногда кажусь себе щепкой, досадной помехой, путающейся под ногами тех, кто знает, что почем.

Минуло два десятка лет. Я вышел на пенсию, подрабатываю ремонтом на огородах. Кому теплицу поправлю, кому забор. Пенсии хватает только на еду. Путешествуют по островам другие.

Последний раз видел «вампира» по зомбоящику. Теперь уже  заседающего в Главном собрании. Там принимают нужные себе законы. В этот раз рассматривали закон о своей зарплате. Его установили в сотню раз больше моей пенсии. Другой проект запрещал показывать их заседания по телевизору.

Вокруг старого толстого клопа отдыхали в креслах народные управленцы. Бывшие проворовавшиеся директора; бывшие артисты, теперь морщинистые, некрасивые; бывшие гимнастки и боксеры, теперь лысые и пузатые; бывшие «красные», ставшие «серыми» и много других новых хозяев жизни…

Я смотрел на это собрание и мысленно выстругивал из осины кол. Что я еще мог? Хотелось применить его по назначению. И только одно спасало меня от пыток верных режиму гвардейцев. Кстати, тоже ставших успешными. Я же сказал, мысленно выстругивал, мысленно…

Бродяга и правитель

Он доехал на свой участок к вечеру и успел до темноты нарубить дров. Ему хотелось посидеть у костра, послушать потрескивание сучьев, спечь картошки, как в детстве. Здесь он проведет зиму, а весной, с теплом, переберется опять в гараж. Несмотря на городскую прописку, сейчас он, все-таки, бомж. Хотя и бывший журналист. Так получилось…

По правде говоря, журналистика в регионах сдулась. Газеты, журналы скупили богачи, а они лояльны режиму. И пишут там девчонки о поп-идолах и дорожных авариях. Старики — журналисты отринуты, хотя и стучат по клаве в интернете. Но толку от них мало, все связано системой…

Позитив в том, что он бросил пить, похудел. Раньше и думать не мог, как живут люди без денег. Но сам — не рваный, на баню хватает. Выручают умелые руки, — дачницы платят немного. Да еще дворником чистит от снега проходы к дачам… Тут ведь вопрос психологии. Если чувствуешь себя швалью на обочине — это одно. Остаешься человеком — другое…

— А кто хвалил Ельцина? Он все развалил! — не уступала жена. — А Правитель навел порядок, укрепил государство… С нами — считаются!

Верно, голосовал. Тогда многие пьянели запахом перемен. Интеллигенция надрывала глотки, съезд кинематографистов — что кипящий вулкан. Романтики жаждали свободы… Ну, и что они создали в кино за 30 лет? Мыльные сериалы, секс, убийства, — попсовый шлак! Культуру прогнули под бабло, под массового потребителя. А кто рискнет что создать, — не находит зрителя. Страшней, что и в воздухе этот липкий туман… Многие сдаются. Раньше человека тянули к свету, хоть он и сопротивлялся. Теперь все — для низкого в душе…

Бродяга пошевелил веткой угли костра. Стояли последние дни сухой морозной осени. Земля под ногами потрескивала, нужно было думать о теплой одежде.

Когда — то он рассматривал бомжей, ковыряющих мусорные баки. Оказывается, мусор не всегда — дрянь. Выбрасывают и годное. Теперь сам гулял по дворам с мусорными площадками. Замечал, что оставляют люди у контейнеров. За мэрией, к примеру, нашел сносную мебель. У магазина — спортивную шапочку, выстирал, носит.

— Ты в экономике профан! — кричала жена. Она — чиновник в госслужбе, им платят по особой сетке. — Пиши на рынок, зарабатывай!

Пробовал, потом погано внутри… Словно изнасиловали…

Так что обещали людям? Удачность хозяйствования! Кричали — прежняя система сгнила, плановый метод плох. Уберем дармоедов, станем собственниками… И — учитесь продавать! Вот и поднялись торгаши. Они тоже нужны, но не у руля страны! Так и вышло, — ушли идейные вампиры, пришли упыри от выгоды… Без принципов, без чести. Только — прибыль и удовольствия… А Правитель, — что? Он строит государство: трон, армия, полиция, суды и рабочие у скважин. Остальной народец ему не нужен, лишние…

Внезапно, к жилищу бродяги подъехала, не включая свет, легковая машина. Хлопнула дверца, вышел плечистый парень в форме служивого. Луч его фонаря ударил в лицо сидящего.

— Руки вверх! Вы задержаны… Вы — размышляли!

Мужчины обменялись рукопожатием.

Они познакомились в гаражном массиве, где парень служил охранником. Спросил бродягу, кто такой, зачем обитает… Позже, заехал еще раз. Оказалось, парень уволился из Нацгвардии. Как-то поведал свою историю.

…Сказали — митинг незаконный, — взять активистов… Студентики, старики, старушки… Требовали повышения пенсии. Скрутили мы десяток щеглов. Довезли, стали описывать. Пацан один храбрится. У меня, говорит, бабушка сорок лет вела литературу. Учила про совесть. А теперь не может на море съездить, мою стипендию делим. За что меня взяли? Ему слегка дали по лбу. Вопит: «Палачи»!

Напарник мой стал пацана крошить. Я встрял: — Прекрати! Унял «бойца». С тех пор — чужой среди своих…

— Ты, вот что… — гвардеец протянул бродяге телефон. — Тебе понадобится, интернет глазеть. Может, черкнешь что. Симку вставь, выбросил я…

— Откуда?

— Трофей. Сцепился с мажорами. «Золотая» пьянь, людей достают. Мне чуть попало, но телефон бросили…

Только сейчас бродяга увидел ссадину на лице приятеля.

— И звони… Тут волки. Жрать им нечего! Вырублен лес…

Бродяга проводил гостя в темноту. Пожалуй, надо зайти, — решил он. — Волки, действительно, уносят собак… И он притушил костер, который из окна лачуги еще виднелся остывающими огнями. Потом лег на лежанку, укрылся. В общем, почувствовал себя неплохо. Сквозь стекло ему виднелись искрящиеся, но равнодушные к враждующим людям, звезды.

Через несколько дней гвардеец привез с собой пожилого мужчину. Пожалуй, старика. Лицо гостя пещрили морщины, а общее выражение граничило с озлобленностью.

— Заваришь? — спросил гвардеец, бросив на стол красивую пачку чая.

Они чаевничали, скупо переговариваясь. Гость оказался бывшим каменщиком. Хотел расширить свою однокомнатную квартиру и все сбережения вложил в фонд новой стройки. Но попал на мошенников. Теперь он — «обманутый дольщик», каких много… Лицо строителя потемнело от гнева, он скалился больными щербатыми деснами.

— Поверил! Лох старый! Бывшие военные, «афганцы», ордена на грудях… Тридцать лет копил…

— В прокуратуре был?

— Не верю я им! Вор на воре! В кабинетах — стою бараном. А — другие люди, обманутые? Собрались группой, вышли на площадь и… — на колени. Мать вашу! Снимают видео — просьбу для Правителя… Даже в глотку ему не вцепиться. Сдохнуть, что — ли…

— Ты — погоди… — сказал гвардеец. — Рассказывал, бывший «чернобылец»? Льготы есть? Так и знал! Тебе жилье полагается. Может, философ поможет?

Бродяга вспомнил одинокую подругу жены. Бывший юрист, знает законы, правила коридоров… Может их познакомить? Мужик, хоть и тушил реактор, — еще крепкий…

— Ты зубы лечи! — приказал гвардеец. — Постригись… Я дам взаймы. Познакомим с женщиной, — не рычи. Сойдетесь, — на курорт поедешь…

Придется позвонить жене, — подумал бродяга. И ни слова о политике. Любит тетка Правителя. Он подбросил в печурку полено. Для растопки у него валялась в углу книжка о Великом Строителе. С его хитрой, как бы дружеской физиономией. Таких книженций продажные писаки состряпали сотнями. Похожие на хозяина, смазливые моськи рассуждали о глубинном народе. И думали о зарубежных счетах…

Пожалуй, Новый год придется встречать здесь. Куплю селедку, выпью… Сколько еще ждать? Когда все сменится? Лет пять, пожалуй… Доживу. Скважины и заводы не увезут. И этот сон Создатель, наконец — то, прервет. Не сможет иначе…

Целитель