Холодный мартовский вечер медленно опустился на крупный Ирландский город. Лазурные одеяния приближающихся сумерек укрывали Белфаст вместе с прилежащим заливом. Воды того были холодны и суровы, их колыхал порывистый ветер. Он играл с волнами и мягко продвигал их к берегам. Там, на суше, один за одним загорались фонари, оконца жилых домов и прочих зданий. С двумя последними все же возникали трудности в рассмотрении и распознании, потому как из залива были видны лишь огни верфи и ее составляющие.

О, верфь! Она — место рождения судов, их колыбель, их родная «матерь»… И так прекрасно, так печально вновь возвратиться сюда спустя время…

Олимпик, спроектированный и сконструированный данным производителем, медленно шел домой, в «Харлэнд энд Вольфф». Пароход признавал родные места: широкие просторы местных вод, канал «Виктория», углубляющийся в город… Он знал — здесь его ожидают, подготавливают «постель» в сухом доке. В конце концов, неприятное положение вынудило лайнер прийти на ремонтные работы. Но нет, к черту обстоятельства! Ему и думать не хотелось об этаком конфузе. Он лишь желал наслаждаться криками чаек, ирландским ветром, ласкающим его корпус, и легкими волнами, манящими к суше.

Олимпик приближался к верфи… все ближе, ближе… Заметив вдалеке несколько плавучих огней, пароход издал три громких гудка. Таким образом он известил буксиров, что готов принять их помощь.

«Полный назад!» Приказ принят! Лайнер, бесспорно слушаясь старпома, реверсировал поршневые двигатели, а им, в свою очередь, поддались и гребные винты. Он совершил это для наиболее быстрой остановки. Постепенно, под действием обратного вращения боковых винтов, скорость Олимпика начала спадать.

Проходит минута, две, но пароход все еще находится в движении. Три минуты, четыре, и наконец громоздкий механизм полностью остановился. Олимпик услышал приказ «Стоп машина!» и прекратил вращение основных движителей. Он остался дрейфовать на неспокойной воде, ожидая дальнейшей помощи от представителей рабочего класса.

Прожектора вырисовывались все четче, а затем, по мере их приближения, они вырастили под собой четыре темных силуэта.

Буксиры подоспели к пароходу и немедля начали подготовку к обыденной работе.

— Ваша милость! — воодушевленно поздоровался один из них. — Как мы рады вновь повидать Вас на верфи!

— Доброго вечера, уважаемые! — вежливо поприветствовал буксиры корабль. — Погода сегодня не лучше, чем днем ранее…

— Да, в этом Вы точно правы, господин Олимпик! — согласился второй рабочий.

После кратковременного диалога все четверо заняли свои позиции. Двое перешли к кормовой части, а еще двое остановились по обе стороны от форштевня судна.

«Подать буксирные концы!» — последовала команда от лоцмана с его палубы. А рабочие тем временем послушно ожидали, пока матросы с борта буксируемого бросали им канаты. Уже после закрепления тросов к буксировочным швартовам лоцман сообщил приказ по мегафону: «Начинайте буксировку!» Буксиры, услышавшие указание, тронулись и под соответствующими командами потянули огромный лайнер за собой. Олимпик пошел вперед, навстречу каналу «Виктория», где наконец сможет повидаться с…

— Позвольте поинтересоваться, — вскоре решил спросить у парохода тот самый второй рабочий, шедший по правому борту, — что же Вас привело в такой неблагоприятный день в родной Белфаст?

Первый же, придерживающийся кормовой части лайнера, шикнул и еле слышно воскликнул:

— Что за вопросы, черт тебя дери?! Забыл? У господ не спрашивают…

— Ох, что за лишнее беспокойство! — перебил его Олимпик. — Должно быть, Вы, уважаемый Хаскиссон, не помните, что я немного проще, нежели другие представители аристократического общества. — Далее он обратился к заинтересованному: — Я отвечу на Ваш вопрос, мистер… О, прошу прощения, забыл Ваше имя…

— Что Вы! — выдал второй буксир. — Бросьте извиняться, господин Олимпик! Мое имя — Хорнби.

— Да, точно, припоминаю… — выдал пароход. — Так вот… — Лайнер проявил эмоцию то ли серьезности, то ли негодования. — Я прибыл сюда по весьма, я бы сказал, стыдным обстоятельствам. Да, это можно описать именно так. Сказать проще, я странным образом лишился лопасти винта и теперь нуждаюсь в кратковременном ремонте.

— Как жаль, что так произошло! — вдруг подал голос третий рабочий. — Мы очень соболезнуем.

— Бросьте, Геркуланум! — произнес Олимпик. — Нет необходимости волноваться. Такова жизнь. Она заставляет нас коем-то образом пострадать, но из положения всегда найдется выход. К примеру, поставлю себя на место сэра Хоука. Думаю, о нем вы знаете после того осеннего происшествия, не так ли?

— Да, да, конечно! — согласились все буксиры разом.

— Сэр Хоук… — Пароход хмыкнул и перевел разговор: — Знаете, я считаю, что страдание заключается в боли и степени разрушения. А тем более если речь идет о том случае… а именно случае с тем крейсером, когда мы… — усмехнулся Олимпик, — когда мы оба не смогли поделить курс. Я бы умер, клянусь, чувствуя всю ту боль и каждую треснувшую металлическую пластину, будь я, как и говорил, на его месте тогда! И ведь до сих пор не понимаю, с чего я вдруг оказался настолько противен сэру Хоуку, что ему пришло на ум ударить меня прямиком в правый борт. Будто он был слеп! Нет, действительно, не могу даже предположить… Возможно, уважаемый в действительности оказался слеп, а, быть может, и не виновен он вовсе. Что было, то было, и неизвестно, как это произошло, да с чего бы вдруг!… Но суть не в том. Суть в боли и страдании. Ведь пострадали оба, но в разной степени разрушения. Вот сэр Хоук, хоть и пострадал сильнее и, прошу прощения за столь интимные подробности, страшно разворотил форштевень, смог выйти из неприятного положения и продолжить свою деятельность. А ведь казалось, что вот и его конец! Но Бог милосерден! И вот же, я считаю, что именно это и является страданием: едва ли не погибнуть и претерпеть страшнейшие муки. А что уж там, — фыркнул пароход, — потерять винт! Ох, нет, даже лопасть винта! Это еще не страдания. Лишь крупинка.

— А что же Вы думаете на счет душевных мук? — поинтересовался четвертый буксир, ведущий лайнер по левому борту. — Ведь они также могут спровоцировать настоящую боль!

— Позвольте, Вы Херальд? — уточнил Олимпик.

— Совершенно так! — ответил тот.

— Я вынужден разочаровать Вас, ведь в душевные страдания я не верю, — выдал пароход. — Ни в коем разе не скажу, что отрицательные эмоции могут навредить душе до состояния, как Вы сказали, настоящей боли. О, нет! Все это чушь, да и только. Страдание — есть разрушение, но никак не эмоции.

— Что ж, должно быть, Вы и правы, — выдохнул Херальд небольшим количеством пара.

Лайнер понял, что излишне засмотрелся на своих маленьких помощников, а по совместительству еще и собеседников, поэтому обратил внимание на обстановку в округе. Оказалось, что он почти добрался до нужной ему точки. Вот и верфь, и сухой док в ней, и… Неужели?! Олимпик сразу заприметил того, кого так сильно желал увидеть. У достроечной стенки стоял крупный четырехтрубный пароход — его родной брат.

Родственный лайнер имел классический черный окрас корпуса с белой каймой, начинавшуюся от палубы «B» и заканчивающуюся шлюпочной палубой. Под белой полосой вплотную прилегала и золотистая, опоясывающая борт. Она была настолько тонкой, что ее едва ли можно было рассмотреть. Красная ватерлиния хорошо просматривалась на данный момент из-за небольшой осадки парохода. Бóльшую составляющую окраса эллипсоидных труб, слегка наклоненных к корме, составлял палевый цвет. Верхняя их часть была покрыта черным слоем. Такой окрас дымовых труб являлся изюминкой компании, которая, на секундочку, и владела братьями-кораблями. Лайнер имел две металлические мачты с установленными на них антеннами судовой радиосвязи. Антенна позволяла ему связываться с другими судами, конечно же, не без помощи радиоаппаратуры. На передней мачте размещалось «воронье гнездо».

Олимпик всматривался в брата близнеца, словно в свое отражение. Пароход знал, что они с ним совершенно одинаковы. Но, естественно, имелась пара мелочей, нарушающих этакий баланс схожести между двумя лайнерами; к примеру, строение корпуса, расположение некоторых кают, а в будущем и палуба «А» — у близнеца она будет частично застеклена. Олимпик уже представлял на младшем этакие отличия. Узнал же он о них довольно просто: господа люди часто обсуждали изменения, внесенные в новый пароход, и исправления тех недоработок, что присутствовали на старшем лайнере.

К сожалению, Олимпик прошел мимо близнеца, поскольку буксирам совершенно не было дела до родственных чувств. Но пароход понимал их: они не могли принять решение самовольно. Такова их работа. Да и сам он не смел воспротивиться людям. Потому оставалось смириться с тем, что ему придется провести длительное время в сухом доке.

Буксиры помогли лайнеру пройти к его «постели», расположенной чуть поодаль от достроечной стенки.

— От имени всех присутствующих желаю Вам добрейших снов, Ваша милость! — проговорил первый работник.

— Благодарю, — ответил Олимпик. — Но не слишком льстите! Вы помните, что я Вам говорил, сэр Хаскиссон!

На том и распрощались. Буксиры оставили уставший пароход наедине с собой и пока еще неразумным братом. Родственный лайнер был именно неразумным, более не скажешь никак, ведь не было у него ни взгляда, ни зрения в целом и ни единого признака жизни.

Олимпик было расслабился, наслаждаясь долгожданным отдыхом, но после все-таки глянул на младшего брата, благо поле зрения позволяло это сделать.

— Здравствуй, Титаник! — обратился к родственнику пароход. — Что ж, я всей своей душой надеюсь, что в скором времени ты проснешься и мы сможем поговорить.

Лайнер бегло осмотрелся.

Совсем стемнело. Верфь укрылась черным одеялом, подобным звездному небу. Неисчислимое количество огней горело вблизи.

Олимпик был довольно крупным пароходом и мог видеть город за пределами верфи. Тот же горел миллионами огоньков, в каждом из которых была жизнь! Такая прекрасная и живая жизнь!

— О, брат, — снова обратил на него внимание лайнер. — Признаюсь честно, мне нет спокойствия сейчас, ведь есть желание оказать тебе услугу. Хотелось бы помочь узнать об этом мире, о жизни и о личностях, что заполняют круг живых и радиоконтактов.

Олимпик, сделав немногозначительную паузу, продолжил:

— Хоть такового и не положено среди аристократов, но я желаю воспитать тебя как личность, как здравомыслящего и достойного члена королевской семьи. Желаю слепить из тебя того, кого следует, ведь ты будешь совсем новым блоком художественной глины… чистым листом с чистым разумом, коему можно подарить все полезное и нужное из качеств достойного «Олимпийца»!

Пароход почувствовал, как его начинает клонить в сон, что было очевидно, ведь дальняя дорога сказалась на его состоянии. В таком случае он устало выдохнул остатками пара и сказал лайнеру:

— Я не дам тебе заскучать в эти непродолжительные дни. Буду здесь, в сухом доке, до окончания ремонтных работ. Надеюсь, помогу тебе не чувствовать себя так одиноко. Но при том искренне надеюсь, что мерзкая ветренная погода не задержит меня на верфи на долгое время. Не хотелось бы увиливать от работы, да и тем более по такой, мягко сказать, смешной причине.

Олимпик не стал тянуть время. Он снова выдохнул, выпустив из себя весь накопившийся грязный дым, и только после погрузился в небытие, успев сказать лишь:

— Доброй ночи, брат! И мне всего хорошего!

Титаник пробудился по прошествии двух дней. Он был одарен возможностью видеть, слышать, ощущать, а главное — мыслить. И первое, что пароход увидел, так это небо, плотно затянутое белоснежными облаками; услышал звук колыхания воды; ощутил ветряные ласки, скольжение потоков воздуха по свежеокрашенному корпусу; и наконец подумал: «Неужели я в Раю? В таком случае кто я есть? И каково мое предназначение в царстве Божьем?»

Но мысли его развеялись, едва он заметил другой крупный корабль. Лайнер даже удивился сам себе, подумав, как же не смог заприметить того сразу. Образ судна заворожил Титаник: величественный и роскошный пароход, походящий на плавучую сокровищницу. Габариты внушали ощущение мощности и огромной силы паровых машин.

Корабль, глядя на собрата, не решался ни на что. Видно, что тот отдыхал; не было смысла прерывать его сон. Но, с другой стороны, Титаник обязан был узнать какую-либо информацию, иначе он будет чувствовать себя весьма отстраненно. Соответственно, обдумав эту дилемму, пароход пришел к единому выводу: собрата следовало потревожить, как бы того не хотелось. В конце концов, не должен же лайнер оставаться непросвещенным в случае ухода судна из… верфи? Порта?

Да, все же местность, где находился Титаник, не являлась Раем, а, напротив, несколько иным местом. Оно было земным. Из этого следует, что пароход только что появился на свет и едва ли пришел в сознание. О радость! И все же, каково его предназначение? Лайнер вновь задался этим вопросом. При том Титаник понимал, что он пароход и, судя по всему, тех же габаритов, что и собрат.

Ах да! Собрат! Необходимо привлечь его внимание. Но лайнеру было весьма неловко от мысли, что беспокоить спящего — нехороший и бестактный поступок. Но что же делать в том случае, если сэр уйдет в ближайшее время и Титаник более не узнает ничего ни про себя, ни про этот новый и удивительный мир? Конечно же, не было ни единого пути обхода в данной ситуации, поэтому с великой робостью пароход произнес достаточно величавым и по-особенному мягким голосом:

— Прошу прощения, сэр! Сэр!

Тот молчал и не подавал никаких признаков активности. Тогда лайнер присмотрелся, стараясь разглядеть его носовую часть. Она была практически не видна. Но поскольку корабль не отзывался, становилось ясно, что он действительно витал в мире грез. От этого факта не становилось лучше — на место стыда пришел конфуз. Теперь отогнать мерзкое чувство казалось невозможным. Однако, если Титаник уже попробовал добиться внимания собрата, то решено было попытать удачу вновь.

— Сэр? — осторожно обратился к нему пароход.

О нос вдруг ударил сильный ветряной порыв, заглушив неловкую речь. Быстро стремящийся воздух издал прекрасное пение, проникнув в открытые окна. Проходя через коридоры прогулочных палуб и выбегая из них прочь, он спешил далее, оставляя после себя лишь холод. Но холод этот был добрым и ласковым, ведь являлся одним из первых ощущений новенького лайнера. Борта его, благо, не были чувствительными к ледяному мартовскому ветру.

Заметив, что тот немного поутих, Титаник вновь воскликнул:

— Сэр! Мне хотелось бы узнать что-то от Вас… Сэр!…

Именно в этот момент и свершилось желанное. Спящий пароход слегка дрогнул и в миг пробудился. Еле заметный взгляд его устремился на второй лайнер. Он посмотрел всеми своими иллюминаторами, всеми клюзами, и во взгляде его прочиталось искреннее удивление. Титаник смутился этого взора, осознавая, что прервав сладкие сновидения судна, мог невзначай разозлить его. Еще немного и вот-вот эмоция недоумения сменится этой самой злобой… Но нет! Пароход, наоборот, не желал проявлять грубость.

В таком случае Титаник осторожно, все с той же робостью в голосе поздоровался:

— Доброго дня, сэр! Простите, что потревожил Вас и Ваш сон. Но… мне бы хотелось поговорить… то есть… спросить Вас о чем-то…

— Здравствуй… — ошалело ответил ему пароход. — Неужели я… Ох, прошу прощения! — Теперь же лайнер заговорил обрадованно. — Боже! Я застал момент огромного счастья! Всевышнему слава, что смог дождаться твоего пробуждения!

Он немного помолчал, видно, претерпевая небывалую радость, а затем, войдя в более спокойное эмоциональное состояние, продолжил:

— Что ж… Рад поздравить тебя с таким наипрекраснейшим праздником! Ведь день твоего рождения — а в частности первый день жизни, являющийся наиредчайшим — можно испытать лишь раз! Но! Вынужден разочаровать, поскольку строительные работы все еще не завершены. Тебе придется подождать самую малость: лишь месяц или, быть может, недели.

— Позвольте, — недоуменно промолвил Титаник, — я не понимаю… Прошу, сэр, объясните мне, что происходит и кто я есть?

— О, боже, боже! — проговорил собеседник. — Какой же я идиот! Прошу прощения вновь! Нужно рассказать тебе обо всем. — Он издал легкий кашляющий звук, приукрашивая начало разглагольствования. — Итак, я рад представиться и представить тебя самого. Твое имя — Титаник, и ты мой родной брат — пароход, принадлежащий компании «Уайт Стар Лайн». Я же Олимпик — первое судно своего одноименного класса, в который также входишь и ты. Да, забыл подметить… Ты, уважаемый младший «Олимпиец», мой близнец. Из того исходит, что мы практически идентичны, не считая незначительных деталей в строении верхних палуб.

Новый лайнер охнул от неожиданности. Он даже представить не мог, что внешность его будет соответствовать настолько прекрасному пароходу!

Титаник не без великого интереса взглянул вниз, на бирюзовую воду, с целью увидеть в ней свое отражение. Но действие это было чересчур банальным и даже глупым. Конечно же, ничего не разглядев, пароход сконфузился и перевел взгляд на Олимпик.

— Так значит, мы с Вами кровные братья? — задал вопрос новенький лайнер, пытаясь отвлечься от этакого стыда.

— Да, это есть госпожа очевидность! — ответил собеседник.

— В таком случае прошу все мне объяснить, — попросил Титаник.

— Правильный ход мыслей! — подметил Олимпик. — Что ж, в качестве вступления в наш деловой диалог хотел бы сказать, что ты, как мой брат, а тем более младший, имеешь полное право обращаться ко мне, как к наставнику. И главное, что твое обращение ко мне не ограничивается живым контактом. Ты способен связаться со мной и на огромном расстоянии при любой надобности. Я готов поддержать тебя в твоих делах, помочь как-либо и дать полезный совет. Надеюсь, тебе все ясно?

— Да, так! — подтвердил пароход. — Но, простите… я ведь стану докучать своими, я бы сказал, глупыми вопросами…

Лайнер даже на весьма большом расстоянии почувствовал, что Олимпик… никак рассердился?

— Чушь! — негодуя, выдал тот. — Что за глупость, боже правый! Вероятно, ты, Титаник, еще не понимаешь, что так оно устроено. В первые мгновения от своего рождения никто сперва не может полностью познать настолько огромный и неизвестный ему доселе мир. Конечно, все постигается со временем, вот только процесс это длительный и продвигается не без сотен ошибок. Но я, как старший «Олимпиец», сам беру на себя обязанность помочь тебе в твоих первых шагах. — Пароход строго велел: — И попрошу более не говорить подобных вещей! Никаких мыслей про назойливость и быть не может! В конце концов, ты брат мне, а не кто-то неизвестный, коему я бы даже постеснялся предложить помощь.

Второй лайнер даже смутился своих слов после такой взыскательности от Олимпика. Ясно, что тот не замышлял плохого и не собирался понапрасну тратить свои силы на ребенка. Брат хотел помочь ему и рассказать наперед все, что понадобится для дальнейшей жизни. И ведь это весьма благородный поступок — взять все под собственную ответственность и позаботиться о родственнике!

Поразмыслив над этим, Титаник проговорил:

— Благодарю Вас, сэр Олимпик, за Вашу доброту! Это очень немаловажное дело, за которое возьмется не каждый!

— Что говорить об этом! — увернулся от благодарности пароход. — Таков я, желающий добра всем и вся, и любящий семью свою, как собственную душу. — Он вдруг поправил брата: — Знаешь, я считаю, что хоть ко всем и нужно обращаться на «Вы», между нами должны быть наипростейшие отношения. Понимаешь? Прошу говорить со мной без лишнего возвышения.

— О… — Пароход заметно взволновался. — Действительно, что же это я… Мы же родственные души, правда! Стоит постараться привыкнуть к новому методу общения. — Он подумал, что же можно сказать в доказательство осмысления. — Ты очень обходителен, дорогой брат! Надеюсь, что во взрослости я буду таким же, как и ты.

Старший лайнер улыбнулся, но совсем не возгордился собой. Эта улыбка была такой заботливой, такой доброй, словно Титанику улыбался родитель! Олимпик и можно считать таковым, ведь был он самым первым судном, следовательно, и родителем всего класса.

— Да, и спешу сообщить об интересной ситуации, — начал он, но тут же запнулся. — Ох, а быть может и… Нет, пусть, пусть! — Он возобновил: — Мне стоит начать об этом сейчас, а продолжить уже завтрашним днем. Ведь сил моих хватает лишь на малое. Пойми, сейчас я слишком утомлен, поэтому мне хотелось бы уснуть вновь.

— Я не буду настолько настойчивым, — ответил Титаник. — Я знаю. Долгая дорога, возможно, сильно сказалась на твоем здоровье…

— Да, правда, — согласился пароход. — Но все же я должен предупредить тебя… О, я извиняюсь! Правильнее было бы сказать: сообщить о том, с чем тебе предстоит иметь дело. Суть в том, что ты встретишь на пути своей жизни аристократов.

— Аристократы?… — вдумчиво повторил лайнер.

— Да, именно так! — подтвердил Олимпик. — Не стоит бояться сего общества, к нему можно довольно быстро притянуться. В особенности легко будет тебе.

— Но я, прости, кажется, плохо понимаю, — промолвил Титаник. — Равны ли мы с интеллигентным обществом? Почему мне будет легче влиться в него, нежели кому-то иному?

— Сейчас это совсем неважно, — сказал пароход. — Я лишь даю тебе понять, что есть, и на что ты способен. Самое главное сейчас — не торопить события. Все придет в твой разум само, а я лишь частично помогу ему открыть двери для нужной информации. — Лайнер устало выдохнул: — Мне же пора! Уже как… О… Уже как больше недели я провел, не смыкая глаз. Плохо дело, дрема схватывает, словно удав. Титаник… я не стану нагружать твое сознание. Все и сразу слишком трудно воспринять. Завтрашним днем я расскажу тебе о главном, а пока что отправлюсь в мир своих грез.

— Да, — ответил пароход. — Но не составит ли тебе труда ответить на последний мой вопрос?

— Лишь последний! — согласился родственный лайнер.

— Скажи мне, брат, — проговорил Титаник, — что есть то, о чем ты предпочел умолчать до завтрашнего дня?

— Это касается твоего положения и статуса в аристократическом обществе, — сказал Олимпик. — Но тебе лучше об этом не думать. Слишком много мыслей могут помешать сну. Да, я бы посоветовал заняться тем же самым, чем буду занят я. Все же вечер рано или поздно настанет и тогда уже точно не обсудишь насущное.

— Но я думаю, что отойду в мир снов немногим позже, — ответил пароход.

— Уверен ли ты в этом? — сперва удивился лайнер, но потом понял, что только что пробудившийся брат попросту не мог уснуть, как бы не старался. — Да, мне все ясно. Что ж, в таком случае можешь поразмышлять, осмотреться и привыкнуть к земным небесам. Эти занятия могут оказаться полезными, пока ты находишься на верфи.

Напоследок Олимпик, видно, засыпая, промолвил:

— До завтрашнего утра! Не задерживайся на долгое время!

Титаник лишь хмыкнул, желая что-то сказать. Но сказать или попрощаться он так и не решился, потому что был еще слишком робок. Что эта странная робость, что волнение на душе все же были интересными чувствами и даже они казались пароходу приятными. А еще интереснее эмоций была интрига, что смог развести Олимпик, подобно пламени. Они оба относятся к аристократическому обществу, хоть тот и не сказал этого напрямую! Ведь брат самый настоящий интеллигент, без споров! Он умен, его язык — спокойный ветер, прекрасный и чистый английский; натура его плескалась в золотых волнах, но душа знала, что есть братская любовь! Младший пароход, видя все эти качества у Олимпика старшего, загорался большим желанием развиваться.

Титаник отвлекся от раздумий, так как понял, что чрезмерно сильно мыслит о родственнике. Развеяв думы, он перевел взгляд от брата к окружающей среде. Ничего вокруг не изменилось в течение их разговора: ветер все также пел в окнах прогулочных палуб, выходя из них со свистящим звуком, густая вода с бирюзовым оттенком по мере отдаления все больше поглощала в себя пасмурный свет. Она колыхалась, словно рябь, без волн. Ближняя суша, распластавшаяся у воды, представляла собой некую рабочую организацию, и на порт данное место однозначно не было похоже. Не составляло большого труда вспомнить свои догадки и понять, что место это носило очевидное название: «верфь». Состояла она из небольших зданий, дорог и сухого дока, в котором и отдыхал Олимпик. Трубы того возвышались в затянутое небо, такое широкое и далекое небо! Оно дарило ассоциацию с океаном — бескрайним и прекрасным, таким близким, но и одновременно дальним. Он ожидает лайнер, волнуется, шумит… Именно для океана он был рожден; для того, чтобы покорить его, рассечь форштевнем большие воды, как ткань острыми ножницами. На то Титаник и есть пароход!

Все же было затруднительно думать о крупной воде, поскольку разум лайнера был нагружен несколько иными мыслями. Ему нестерпимо хотелось раскрыть тайны, которые Олимпик от него упрятал.

Титаник решил погрузиться в сон, ускоряя тем самым свои ожидания. Хоть сумерки и были не близки, лайнер успел умаяться за этот непродолжительный день. И он довольно легко уснул с непреодолимым желанием поговорить с братом.

III

Пасмурным утром разразился пароходный свисток, разрезавший тишину, словно тонкую оболочку. Высокий и продолжительный визг болючей стрелой вонзался в сонный разум.

Титаник, потревоженный резким звуком, тут же проснулся. В испуге он окинул взглядом местность, пока не прикинул, откуда стремится свист. Бодрый Олимпик весело кричал, по-видимому, чувствуя себя гораздо лучше.

— Проснись, проснись, Титаник! — произнес пароход, наконец заглушив свисток. — Объявляю подъем!

Тот еще никак не мог прийти в себя. Он пребывал в шоковом состоянии, ведь брат так внезапно выдернул его из объятий Морфея. Но с какой такой целью он исполнил свое намерение? Неужели она настолько важна?! Ох, как же тяжко!

— Тебе стоит заставить себя подчиниться времени, — сказал родственный лайнер. — Нам, в общем круге кораблям, положено просыпаться рано, а в особенности перед отплытием или иным важным мероприятием. Понимаешь ли в чем тут дело… Пароход обязан возвращаться в сознание намного раньше, чем господа люди приступят к работе на борту. Хоть тебе и не нужно торопиться куда-либо в ближайшее время, я просто не мог не предупредить об этом.

Титанику было далеко не до предупреждений — некоторый испуг остался при нем. Он даже почувствовал обиду на брата, но так и не решился ничего ответить. Как ни крути Олимпик был прав, следовательно, выражать свое недовольство не было хорошим намерением.

Пароход полностью очнулся и привык к дневному свету. Небо оставалось таким же белым, а бирюзовая вода по прежнему лизала ватерлинию лайнера. Радовало лишь, что несмотря на неизменчивое состояние окружения, ветер заметно поутих. Тем не менее создавалось иллюзорное восприятие того, что по прогулочным палубам все еще пробегает ледяной воздух. Теперь он казался совсем не приятным. Но Титаник знал, что от колющего холода никуда нельзя спрятаться или хотя бы найти способ победить его в этой странной игре.

Он взглянул на брата, отвлекаясь от непривычных ощущений, а тот наконец соизволил поздороваться:

— Доброго утра! Что ж, думаю, я не зря совершил этот поступок. Тебе и вправду стоит привыкнуть к твоему будущему расписанию. Будь бодрее, юный брат!

Младший пароход попытался выдохнуть, но в миг осознал, что пара в машинах не было, как и лишнего дыма. Эта попытка была также бессмысленна, как и попытка рассмотреть себя в мутной воде.

— Да, да… Доброго! — выдал лайнер в ответ и через некоторое раздражение согласился: — Ты прав, мне необходимо привыкать. Каков был бы стыд, если бы я не смог проснуться, скажем, перед отплытием!

Переводя тему успокоения ради, он заметил:

— Весьма прохладно, не так ли?

— Да, так. Этот факт неоспорим, — проговорил Олимпик старший. — Но я уже давным давно не замечаю перепадов температуры, в частности на континентах. Если говорить об океане, то воздух там гораздо холоднее, чем здесь.

— Очень досадно, что такой… — Титаник не смел продолжать далее, ведь заметил на достроечной стенке что-то весьма интригующее и интересующее.

Там, внизу, он увидел крохотное движение, напоминающее… людскую ходьбу? Он оказался прав — это действительно было человеческое движение. По рабочей тропе шла бригада, состоящая из нескольких человек. Они брели, едва перемещая колени, должно, от дикой усталости, и поправляли руками складчатые, замусоленные рубашки. Все они являлись строителями, ведущими работу на лайнере. До этого было не так сложно догадаться, учитывая вчерашние молвы Олимпика.

Титаник немало удивился, наблюдая за маленькими существами. Те поковыляли в сторону знаний и вскоре слились с множеством их составляющих.

— О, я изумлен! — выдал лайнер, так и не договорив предыдущую фразу. — Олимпик, ведь это так интересно! Ты упоминал о строительстве, я застал рабочих вблизи. Мне вовсе неясно, каким образом такие маленькие руки способны создать нас с тобой?! Это просто невероятно!

— Я понимаю твою эмоцию, брат, — ответил Олимпик. — Действительно, очень удивительно, а в особенности для пароходов ребячьего возраста. Человек — умелое создание божье, и руки их — божьи руки. Они способны создавать гигантские механизмы, кои в тысячи раз превышают их рост! Они строят огромные города, творят, возводят памятники и скульптуры по своему образу… Все, что тебя окружает и есть человеческих рук творение!

— Феерично! — только и смог произнести Титаник.

— Солидарен! — воскликнул пароход. — Потому нам следует чтить создателей своих, как самого Бога! Они дети Его, а мы же их дети. Этими руками кованы заклепки, высечено дерево для палуб, окрашен корпус… Будь добр с обладателями этих рук, Титаник! Будь уважительным и покорным, как к Богу! Ты понимаешь?

— Да, Олимпик, — сказал лайнер, не зная, как правильнее всего стоит ответить. — Мне все ясно.

Тот продолжал:

— Конечно же забыл упомянуть в числе наших создателей и конструктора, то бишь отца… В большей степени именно его нужно почитать как своего господина невзирая на разнящиеся статусы.

— А кто же он есть? — поинтересовался Титаник.

— Кто наш отец? — Пароход призадумался, видно, формулируя мысль. — Думаю, тебе можно рассказать, ведь никто позже подсказать не пожелает. Его именуют господином Эндрюсом. Имя его — Томас, и я попрошу запомнить его на всю дальнейшую жизнь! Описание этого человека добавлять не следует, поскольку, я уверен, ты и сам его легко узнаешь. — Лайнер задумался вновь. — Знаешь, и тебе удостоилось получить на данный период времени достаточно почета. Помнишь ли ты, о чем я говорил вчера? Я обещал рассказать о твоем положении в обществе и статусе. Думал ли ты уже на этот счет?

— Да, про то я размышлял, — признался Титаник.

— К какому же выводу ты пришел? — спросил Олимпик.

— Если говорить напрямую, то я решил, что мы с тобой принадлежим к аристократическому обществу, как ни крути, — ответил пароход. — Верно ли?

— Все верно! — подтвердил лайнер. — Но все же есть одно но! Знаешь… к людям и нашего рода аристократам следует относиться, как я и говорил, с уважением. Но я с гордостью упоминаю, что и все в округе будут относиться к тебе соответственно, а всё потому что господа провозгласили тебя королем!

Эта новость ошарашила пароход. Недоуменным взглядом он осмотрел родственника, а тот, невзирая на эмоцию собеседника, продолжал:

— Да, именно так! Ты король! А подарили тебе такой статус за твои габариты и рошкошь, коих не имеется у других лайнеров подобного класса. Несмотря на то, что мы с тобой практически идентичны, возвышения удостоился именно ты! То обуславливается некоторыми поправками в строении корпуса. Так что смело можно считать тебя немногим лучше сáмого первого парохода «Олимпик-класса»!

Титаник даже не понимал, какие чувства испытывает. С одной стороны стоило радоваться, но с другой возникала некоторая ошеломленность. На фоне этого странного ощущения он попытался представить себя королем, но то, увы, оказалось безрезультатным. Пароход смотрел на брата, ища взглядом любой помощи в сложившейся ситуации.

Второй лайнер наконец обратил внимание на ошарашенность брата, поэтому постарался его успокоить:

— Нет, нет, не стоит пугаться своего положения. Быть королем — не значит иметь великие обязанности и богатые привилегии. Все довольно просто. Я помогу тебе, рассказав все правила хорошего этикета. Но! Для начала запомни, что самое главное в твоем статусе — не впускать гордость в собственную душу. Это не принцип «его величества»! Учти всего несколько простых слов и придерживайся их на протяжении всей своей жизни: «роскошь только для людей, а для судов все едино!» Послушайся брата, дабы можно было продолжить твое дальнейшее воспитание как аристократа и короля!

Теперь же Титаник ощутил заботу от такого родного для него беседчика. Дорогой брат, конечно, был неизвестен и настолько отдален по характеру и темпераменту, что возможная помощь с его стороны вызывала только неуверенность. Только вот тот постепенно открывался пароходу душой, и никоим образом не желал вселять в него свои принципы.

Титаник не стал противоречить Олимпику и его словам, а даже слегка улыбнулся.

— Да, я понимаю тебя, — сказал первый пароход. — Поэтому соглашусь и приму твою поддержку. Ведь я, некомпетентный лайнер, не способен понять тонкости королевского языка в сей момент. Что ж, — как ты и говоришь обычно — прошу донести столь необходимую информацию.

Олимпик совершил движение глазами-клюзами, обозначающее некое удовлетворение в сторону собеседника. Он продолжил:

— Каковы бы не были эти правила… Я имею ввиду, каковы бы они не были принципиальными и до невозможности нравоучительными, их необходимо соблюдать. Я готов дать тебе все нормы этикета, но уверен ли ты, что сможешь принять их в таком объеме?

Титаник повел взглядом, как бы задумавшись, а затем выдал:

— Я уверен! Уверен в своих силах.

— Что ж, «как бы не было коварно, я распутать все готов»! Такими поговорками богат язык представителей более низших классов. Но сейчас мы говорим не о том, мой уважаемый «Олимпиец»! Поскольку ты по своим собственным словам готов к прослушиванию моей лекции, то я, пожалуй, перейду к самой сути. — Он сделал немногозначительную паузу. — Я являюсь членом аристократического общества и я знаю все, что необходимо знать тебе. Поверь, задача эта не такая уж и сложная, а, напротив, выполнить ее можно по щелчку радиоаппаратуры. Суть правильного поведения любого аристократа состоит в том, что ко всем окружающим, будь то интеллигент или обыкновенный работник, следует относиться с уважением. Аристократ заслуживает почтения, суда второго и третьего классов заслуживают вежливости. Среди первого класса необходимостью является демонстрация гордости и чести. Но это ни в коем случае не значит, что ты обязан распахивать двум последним двери в свою душу! Я повторяюсь — это неприемлемо! Запомни, Титаник: все суда — личности, которые напрямую связаны с господами людьми и водами нашего необъятного мира. Потому нельзя относиться к буксирам и меньшим кораблям, словно к рабам. Ясно ли тебе это?

— Да, мне все ясно, — немногословно подтвердил пароход.

— Тогда я продолжу, — ответил родственник. — Как я и говорил, быть вежливым к представителям низших классов обязательно! Но! Спрашивать у собственника про сам класс не рекомендуется! Говорить про это, а тем более выискивать какие-либо недостатки также строжайше запрещено! То будет выглядеть, точно ты возвышаешь себя на фоне бедных рабочих, топя их в болоте угнетения. Это удручающе! Не будь горд собой, брат! Уважение прежде всего! Знаешь ли ты… Ох, нет! Ты явно не знаешь, что является залогом уважения. Я объясню. Все кроется в простом, всем известном обращении на «Вы». Да, я, кажется, уже говорил об этом. Это обязательное правило, которое должно быть известно в первую очередь каждому интеллигену. Второй ли, третий класс общества… Не важно! Норма обязана соблюдаться. Исключения составляют только те личности, что являются тебе родными и близкими сердцу. Добавлю в пояснение, что последнее мое выражение есть некое олицетворение людского чувства. Но сейчас то не столь важно.

Олимпик немного повременил, дав Титанику запомнить все сказанное. Затем возобновил:

— Да, и вести разговор нужно правильно, конечно же используя интеллект. Все будет зависеть от сложности ситуации: ты отвечаешь на добро добром, а на зло умом. Но ни в коем разе не смей выдавать свои эмоции, в частности негативные! — Последнее он подчеркнул особенным тоном. — Никто из британцев не станет терпеть этакое хамство! Ох, я слишком груб! Прошу прощения. Ведь то действительно необходимая норма джентльменского поведения. Запомни и это.

— Я принимаю этот факт, — ответил пароход.

— Последнее, что я хотел упомянуть, — говорил брат, — так это честность. Честность есть неотъемлемая часть тебя самого. Но иногда в разговоре она может достаточно сильно навредить, обронив черные кляксы на твою репутацию. Не стоит быть полностью откровенным в некоторых вещах, но при этом и не следует лгать. В таких случаях достаточно увернуться от истины, отвлекая своего беседчика. Поверь мне, брат, этот метод является рабочим и его очень просто провернуть грамотно. Я уверен, что ты справишься с этим, как и со всеми прочими правилами этикета. — Лайнер свободно выдохнул остатками дневного пара. — Завершаю объяснения, и, надеюсь, ты хорошо запомнил их. Так ведь, Титаник?

Тот ответил не сразу, видно, до сих пор раскладывая всю выданную информацию по пустым полочкам в чистом разуме. Через некоторое время он посмотрел на родственника таким взглядом, будто бы видел в том кого-то, кто спас его от безликой напасти.

— Я все понял и теперь думаю, что в таком случае не могу подвести тебя! — наконец ответил младший пароход.

— Неужели ты уверен в своих словах? — сомневался лайнер. — Если так, то ты весьма хорошо схватываешь знания. Хм… — Он немного подумал, а затем вдруг выдал: — В таком случае скажи мне, как твое самочувствие в это утро?

— У меня все в порядке, спасибо, — довольно легко ответил Титаник, на что получил недовольство.

— Да, — сказал Олимпик, — но теперь мне нужно, чтобы ты ответил правильно!

Первый пароход сначала оторопел, но потом догадался, чего хотел от него брат. Мысль эта была довольно простой, но исполнение ее казалось слишком трудным. Поговорить на культурном языке с Олимпиком было также тяжело, как и проложить дорогу к облакам. И это даже при том, что лайнер уже узнал о всех нормах этикета и обладал пусть и небольшим словарным запасом.

Собравшись с мыслями, Титаник улыбнулся, чтобы всем своим видом показать свое осмысление ситуации, а следом выдал:

— Благодарю! Мое состояние на сегодняшнее утро весьма хорошее! Жаль только, что день начался с холода, но и хорошо, что без свистящего ветра. Позвольте узнать, а каково же Ваше настроение и самочувствие?

Старший пароход вновь выразил удовлетворение своим взглядом и далее ответил:

— Я чувствую себя прекрасно, благодарю! Этой ночью я отлично выспался и теперь ощущаю бодрость и прилив сил. Тем временем ремонтные работы, что проводились по поводу потери лопасти винта уже окончены и я готов вернуться к своим обязанностям. Мне необходимо отчаливать и следовать в Британию для совершения дальнейшего рейса на Нью-Йорк. Но есть небольшие проблемы, не позволяющие мне выйти с верфи… Погода в последние дни весьма неблагоприятная, как Вы считаете?

Лайнер быстро подключился к незамысловатой «игре». Она показалась ему довольно забавной, но в то же время серьезной. Эту «игру» безоговорочно можно было назвать испытанием, ведь Титаник впервые пробовал свои приобретенные способности на практике с аристократом.

Пароход с усилием старался преодолеть стеснение и скованность перед собственным братом, оттого он, быстро размышляя, отвечал:

— Да, думаю, Вы правы. Вчерашним днем ветер был силен. Но с Вашего позволения я хочу поинтересоваться, почему же в такую погоду не рекомендуется выходить в океан?

— О, сэр! — усмехнулся лайнер. — Я объясню Вам, почему такой принцип имеет место быть. Видите ли, из-за стремительных потоков воздуха меняется состояние водяной поверхности, что довольно сильно сказывается на движении. Сказать проще, в море или океане появляются волны, которые раскачивают суда на воде и увеличивают риск несчастных случаев. Куда хуже выпадение осадков. В этом случае путешествие через Атлантику становится затруднительным. Их появление вызывает туманность, следовательно, зона видимости значительно снижается. Все зависит от силы самих осадков.

Титаник поразмыслил над этим, выражая эмоцию глубокой задумчивости, а затем, уложив все разъяснения по вышеупомянутым «полочкам», проговорил:

— Да, я нахожу это довольно ценным сведением. Благодарю! В таком случае, какое же количество времени Вы проведете на верфи? — Он вдруг переменил: — И правильно ли я предполагаю, что наша верфь располагается близ Британии, то бишь на Ирландских землях?

— Все верно! — подтвердил тот. — На первый Ваш вопрос ответить довольно сложно. Понимаете ли, все зависит от Божьей воли. Если ненавистный нам ветер доселе не проявит себя, то сегодняшним днем я наконец-то смогу отправиться в Саутгемптон. Поверьте мне на слово, мой дорогой друг, я не задержусь здесь надолго. При первой же возможности попробую покинуть Белфаст. Признаться честно, я уже испытываю некоторое беспокойство по поводу длительного бездействия. Ох, ведь какой конфуз: отсутствовать на рабочем месте по такой глупой причине! Бояться ветра… О, какая нелепость!

— Нет, Вы не правы, — осмелел пароход. — Не следовало бы беспокоиться зазря. По Вашим словам ветер опасен, и это действительно серьезный повод для задержки. В случае чего Вы всегда сможете передать интересующимся данные об этой беде.

— Что ж, вынужден согласиться с Вами, — сказал лайнер и, неожиданно прервав «игру», сообщил: — Должен поздравить, ведь твое поведение соответствует социальному. Очевидно, ты справишься в разговоре с представителями схожего класса. Выражаю восторг, смотря на твой первый успех!

Несомненно эти слова были приятны Титанику. Он получил свою первую похвалу от брата, что не могло не радовать. Но дальнейший их разговор, его тональность и серьезность не должны подвергаться волнению парохода! Действовать ему следовало по той же методике, которую он применял в профессиональном разговоре с Олимпиком. Хоть эта «игра» и закончилась, расслабляться нельзя! Необходимо было трудиться умом, подбирая правильные слова и составляя из них более сложное предложение.

— Спасибо, — вскоре ответил новенький лайнер. — Но все же, говоря о нормах этикета и отношениях к обществу, прошу пояснить, что же есть второй класс, если первый — аристократия.

— Хорошо, я скажу по совести, — проговорил Олимпик, применяя довольно спокойный и добрый тон. — Второй или же средний класс общества переполняют ничем непримечательные пароходы, не представляющие особой важности среди господ или судов роскошного подвида. Они точно также обслуживают людей в планах перевозки на дальние или самые малые расстояния. Есть еще и более низший класс. Его представители даже не выходят в бескрайние воды. Им присуще находиться близ суши и обслуживать крупные суда. Ты уже мог догадаться, кто есть эти рабочие. Именно буксиры наши помощники в процессе передвижения по верфи и порту. Понимаешь ли теперь? Надеюсь, ты усвоил мои уроки, касающиеся отношения к двум низшим классам. Прошу запомнить, что все они личности, коих нужно если не чтить, так уважать!

— Я соглашусь с тобой, — выдал Титаник. — То является правильным мнением. Могу обещать, что буду следовать ему…

— Да, верно! — сказал Олимпик, почти перебив, благо брат больше не смог подобрать нужных слов. — Прошу прощения за мою некультурность, но я вспомнил еще одно правило. Хоть оно и не касается нашей темы, но все равно имеет свою ценность. Мы говорили о буксирах, которые оказывают нам помощь великим трудом. Но для дальнейшей работы с ними тебе нужно выучить специальный сигнал. Чтобы попросить подачу рабочей силы, используют три непродолжительных гудка. Именно тогда буксиры поймут свою необходимость в сию минуту. Эта информация пригодится тебе в том числе и на ходовых испытаниях, так что учти, уважаемый брат!

— Извини… ходовые испытания? — не понял младший. — Должно быть, ходовыми испытаниями называют первое приведение моих паровых машин в рабочее состояние, так?

— В какой-то мере ты прав, — проговорил лайнер, — но испытания не кроются лишь в одном действии. Это немного сложное понятие. Оно заключается в проверке твоих мореходных качеств, способности механизмов развивать высокую скорость, а также проверке торможения и маневрирования. После комиссия, собравшаяся специально для проведения испытаний, выявит результат. Только тогда станет ясно, пригоден ли ты к обслуживанию людей. Не подведи меня в этом!

Титаник хотел что-то ответить, но вдруг заметил движение по правому борту. Четверо маленьких корабликов, взявшихся невесть откуда, двигались к сухому доку. Судя по всему они и являлись буксирами, про которых пароход уже был наслышан. Кораблики были настолько крохотными… Казалось, габариты их составляли считанное количество человеческих тел.

Рабочие поприветствовали старший лайнер негромкими гудками.

— Доброго утра, господин! — поздоровался один из них. — Просим прощения за лишнее беспокойство…

— Доброе утро, сэр Хаскиссон! — выпалил в ответ тот. — Зря извиняетесь, лучше взгляните на мое счастье! Брат! — Он обратился к Титанику. — Узри близких по сердцу и духу друзей, служащими по совместительству моей правой и левой ножкой в родном доме. И Вы, Хаскиссон, — обратился он к буксирам, — и все остальные… Сколько вас будет?… Познакомьтесь с его величеством — самим Титаником, известного уже, если не на всю Америку, так на Британию, Ирландию и другие подобные страны вместе взятые!

— Ох, Господь, Господь! — залепетал второй буксир, вынырнувший из-за Хаскиссона. — Позвольте, позвольте… — говорил он новому пароходу. — Позвольте выразить огромное почтение, ваша милость! Мы, Хорнби, Херальд, Хаскиссон и сам я, Геркуланум, склоняемся пред Вами, словно люд рабочий склоняется пред своими господами!

— Ну что Вы, право! — смутился такого внимания лайнер. — Я рад представиться и узнать вас поименно. Надеюсь на надежное сотрудничество и приятную взаимосвязь!

— Да, а по какому поводу, уважаемый Хаскиссон, вы подошли ко мне? — наконец поинтересовался Олимпик. — Неужто прогноз погоды настолько благополучен?

— Простите, господин, но вести про погоду нам не известны, — произнес тот, — но велено выводить Вас из дока, покуда ветер успокоился.

— Ты слышал, Титаник? — Пароход заговорил с младшим «Олимпийцем». — До чего дошли дела! Трудолюбивые пришли стаскивать бездельника с постели! О боже! Что за стыд!

Второй лайнер даже усмехнулся, однако тут же подавил свою эмоцию. Радоваться было нельзя по особенно веским причинам. А причин было всего две, и, главное, каких! Во-первых, тренировка холодности сыграла свою роль. Во-вторых… брат скоро уйдет. Он пропадет надолго… быть может, на месяцы, года… А ведь Титаник уже успел привыкнуть к нему за столь короткое время. И стало грустно пароходу, и тошно, и страшно от этого так, словно бы он оставался один во всем мире!

Тем временем пред его взором происходила буксировка: рабочие, выстроившись гребешком за кормой Олимпика, всей силой тянули его назад. Самой силы, состоящей из еще нескольких отдельных сил, хватило, чтобы переставить огромное судно к достроечной стенке. Происходил процесс передвижения не так долго, как подумал Титаник. Быть может, он слишком задумался о своем наболевшем, поэтому и не заметил хода времени. Пароход расфокусировал внимание лишь тогда, когда буксиры отпустили канаты.

— …В таком случае я смогу оперативно покинуть верфь, — обращался родственный лайнер к рабочим. — Думаю, капитан знает ход своих мыслей, потому не стоит гадать самому. Возможно, планы изменятся колоссально.

Титаник смотрел на брата и вслушивался в каждое его слово, произнесенное правильным языком с прекрасным английским акцентом. Старший говорил с добротой, в его голосе чувствовалось то самое уважение, про которое он и толковал своему младшему несмысленышу.

— До свидания, ваше величество! — Второй пароход пришел в себя только на этом предложении. Обращались к нему. — Доброго Вам дня!

— И вам того же! — попрощался Олимпик.

— Да… — промолвил Титаник, стараясь выбраться из вязких дум. — Всего доброго, уважаемые!

В скором времени буксиры оставили их.

С уходом корабликов пришел слабый ветер. Настолько слабый, что его прикосновения едва ощущались. Как бы то ни было холод оставался при соответствующей погоде.

— Знаешь, мне кажется, что сегодняшним днем придется покидать верфь как можно скорее, — вскоре проговорил Олимпик старший.

— Рад, что ты наконец возвращаешься в строй! — ответил второй.

— Да, это ничто иное, как радость, ты прав, — согласился пароход. — Но радость эта лишь для меня. Сдается мне, кто-то из здешней компании совершенно не чувствует того, о чем толкует. — Он посмотрел прямиком на брата, как бы спрашивая, что же, собственно, не так.

— О… — Тот открыто усмехнулся, показав, что ситуация более чем смешная. — Собственно, в чем же дело?… Я все пытаюсь придумать, в какие словесные игры поиграть с мисс одиночеством после твоего ухода.

— Нет уж, брось! — строго велел лайнер. — Лучше ожидай окончания строительных работ, а о таких глупостях даже и не смей думать! После выхода в свет тебе предстоит установить связь с другими судами, найти контакт с членами аристократического общества и познакомиться с ниже стоящими классами. Никакая мисс одиночество не одолеет тебя просто так! К сожалению, сам я не планирую возвращаться на верфь в ближайшее время. Тем не менее ты одним щелчком радиоаппаратуры можешь отправить мне приветственную телеграмму и завязать общение. Но при том…! При том… При том мы можем свидеться вновь, и, самое главное, где! Жизнь занесет нас обоих в столь великолепный город Нью-Йорк! Ты как и я станешь пробегать через Атлантику снова и снова, чтобы прикоснуться к новому континенту! О, а ведь там…

И описал Олимпик наипрекраснейший город, располагающийся у самого океана. Корабль рассказал о тамошнем порту, о высоких небоскребах, достающих до небес, о знаменитой статуе свободы, возвышающейся из вод американского залива… Титаник слушал повествование с огромным удовольствием, погружаясь все глубже и глубже в красоты той местности.

За рассказом прошло довольно много времени, а ветер все еще продолжал усиливаться. Он начинал завывать с той же силой, что и вчерашним вечером. В процессе разговора Олимпик замечал погодные изменения, но не подавал вида. Уже когда ветер ударил о борт стремительным потоком, он не стерпел и произнес:

— Ох, черт его дери! — Тут же сконфузился. — Прости меня. Кажется, сегодня я никуда более не смогу деться. А уж если я куда-либо денусь, то только обратно, в сухой док.

— Правильно ли я понимаю, — спросил пароход, — что не ушел ты только потому что не мог принять решение сам? На совершение действия нам нужна помощь капитана?

— Да, верно! Правильное мышление! — похвалил лайнер. — Ты не должен принимать самостоятельных мер, но обязан слушать указания! И в этом есть довольно интересный факт: в процессе работы ты сможешь слышать только капитана и его старпома. И это буквально! Они являются неотъемлемой частью твоего сознания, отчего и четкость их слов стоит на первом месте. Но! Не забывай и про отца — господина Эндрюса. Он хоть и является пассажиром на борту, в любом случае входит в зону хорошей слышимости. Я не стану говорить о других господах, ты сможешь расслышать и их, но то уже не является достоверностью. — Также строго добавил: — Так что не вздумай озорничать! Слушайся и не смей решать сам за себя!

— Хорошо, благодарю, — ответил Титаник. — Я не стану сопротивляться господам. Кем бы я стал после этого?!

Олимпик, видно, хотел что-то сказать, успел даже сделать небольшой вдох, дабы выплеснуть следующий поток слов, но его остановил возглас:

— Ваша милость!

Он не ожидал появления постороннего. Нет, все же, возможно, ожидал, ведь догадывался, чем кончится ситуация с неблагоприятной погодой.

Пароход обратил внимание на вновь прибывшие по правому борту буксиры. Хаскиссон, стоявший на виду, тут же оробел, посчитав, что обратился к господину слишком дерзко. Он немного помямлил, а затем еле промолвил:

— П-просим прощения от имени…

— Я понимаю Вас, сэр Хаскиссон! — перебил Олимпик старший. — Вы возвращаете меня обратно в сухой док, ведь так оно?

— Просим прощения! — Рабочий опустился так, что его ватерлиния на всем своем протяжении ушла под воду. Все остальные буксиры повторили сей действие. Они как бы кланялись перед господином, показывая тем самым свое почтение.

— Бросьте, боже правый! — бросил тот. — Вам нет причин распускать извинения! «Работа наша такова — мы слушаем указы!» Ведь так Вы говорите, сэр Хорнби? — обратился он к одному из них.

— Да, точно так! — ответил тот.

— Что ж, тогда прошу без лишних предложений приступить к своим обязанностям, — завершил пароход, а затем сказал Титанику: — Мне необходимо оставить тебя без пары слов на некоторое время.

— Никаких проблем, брат! — произнес тот. — Я очень терпелив.

После сего до старшего «Олимпийца» дошел приказ на спуск тросов с борта. И только затем последовало сцепление с малыми судами.

Предстояло очередное осторожное перемещение в сухой док.

Следующие дни пролетели, как стайка перелетных птиц. По ощущениям прошло или около недели, или всего несколько ночей. Братья, не замечая быстротечности времени, всегда находили, что обсудить. Хоть младший и не был просвещен во многих вещах, говорить на одном языке с аристократом у него получалось довольно неплохо. Титаник закрепил все знания, что тот ему дал, и уже с легкостью смог похвастаться великолепным исполнением правильных манер.

Более того, пароход понемногу раскрывался, демонстрируя свой истинный характер. А ведь раскрепощение — очень сложный шаг, подобный тысячам острых штыков. Но с каждым днем он становился все мягче, постепенно превращаясь в рассыпчатые пески.

Титаник, общаясь с дорогим братом, узнал много необходимого и интересного для себя. Самой удивительной из всего букета сведений оказалась новость о господине Смите, что взойдет на капитанский мостик и проведет работу по управлению судном. Эдвард Джон Смит, а именно будущий капитан лайнера, является человеком опытным, видавшим многое и знающим столько же. К тому же этот человек — капитан самого Олимпика! Это братья также обсудили в ходе долгих разговоров.

Раз они менялись местами. То обуславливалось изменениями в погоде, из-за которых Олимпик никоим образом не мог покинуть верфь. Пароход вновь выгнали из сухого дока через два дня после непродолжительного рассказа про Нью-Йорк. На месте корабля оказался второй лайнер, коего буксиры сумели привести в док без лишних проблем. Хотя Титаник и переживал по поводу того, что одно неверное действие рабочих может привести к крупным неприятностям, все прошло благополучно. Буксиры поддержали его величество во время перестановки, сказав, что дело их несложное и что им не впервой работать с огромными судами. Таким образом перемещение завершилось и рабочие оставили братьев в покое.

После прошел день, а затем и ночь, показавшаяся весьма быстротечной. Следующим же утром пароход снова услышал свисток, долетевший до него со стороны кормы. Кричал Олимпик, пытаясь привлечь внимание брата. Тот легко пробудился, словно бы он просто дремал.

— Доброе утро! — произнес Олимпик и продолжил с соответствующей интонацией: — Сегодня весьма неплохая погода! Ни дуновения ветра, ни колыхания воды. Признаюсь, в это верится с трудом, но ведь оно так!

Титаник немного поигрался со зрением, приводя его в норму, а затем выдал:

— Доброе утро! Правильно ли предполагаю, что сегодняшним днем ты радостен не по данному поводу?

Он внимательно пригляделся к родственнику. На борту того была видна обыденная рабочая суета, господа люди кишили на верхних палубах, словно стая чаек. И именно из этого вышел прискорбный вывод, подтвердивший ход мыслей второго парохода: Олимпик готовился отчалить. И от сего заключения настроение нового лайнера вновь кануло под воду.

— О… да, я все понял, — продолжил он. — Ты, верно, отправляешься на исполнение своих обязанностей?

— Совершенно правильно! — выдал пароход. — Мне необходимо наверстать упущенное, ведь о деятельности забывать никак нельзя! А отправление мое свершится с минуты на минуту!

Младший помимо угнетения ощутил еще и упадок моральных сил. Что ему остается делать в таком случае? Выставлять свое расстройство на обозрение брату? Нет! Необходимо вести себя таким образом, чтобы Олимпик не заприметил ни унции горести во взгляде Титаника. Да, больно терять брата на продолжительное время, но боль эту нужно побороть своими приобретенными способностями.

— Что ж, дорогой брат, — обратился пароход к старшему, — я хотел бы пожелать тебе доброй дороги и мягких волн! Только вот есть у меня один вопрос по поводу нашей дальнейшей связи. Желаю убедиться, можно ли нам общаться радиотелеграммами в пути?

— Знаешь, об этом даже спрашивать стыдно, — откровенно заявил лайнер. — Я был бы рад поговорить при помощи азбуки Морзе. Разрешаю писать в любой час. Но иногда у меня не будет времени ответить сразу. — Он вдруг отошел от темы: — Ох, да! Я совсем забыл сообщить важную вещь. Мы с тобой Королевские Почтовые Суда, поэтому в наши обязанности входит перевозка писем на другой континент. Дополнительной работой является передача сообщений именно по радиоаппаратуре, чем обычно занимается радист. В это время не рекомендуется отвлекаться от дела, и сообщения других судов приходится игнорировать. Так что если у меня найдется свободная минута, я конечно же попробую ответить на твою телеграмму. О… — Он на что-то отвлекся, а затем вдруг заключил: — Пора!

Корабль издал три коротких гудка, извещающих о том, что диалог подходит к концу. Брат уже был полон сил, прежнего благородства и заметного энтузиазма. Он вот-вот тронется и гордо пойдет вперед, навстречу морю.

— Да, и на счет телеграмм, — перебил он мысли Титаника. — Даю тебе мой позывной. Запомни — «MKC»! Если тебе понадобится помощь или хороший собеседник, вспоминай, что у тебя есть друг, способный разорвать пленку уныния.

— Благодарю — только и смог выдать пароход.

Он не вымолвил ни единого слова более, ведь услышал звуки приближения корабликов.

— …утра, Ваша милость! — поздоровался едва разборчивый, но знакомый голос рабочего. — …ваше величество!

Лайнер не понял, что говорит Геркуланум, коего он почему-то запомнил лучше остальных. Тот сказал что-то, чего корабль расслышать не смог, а уже после Олимпик подхватил:

— Хорошего утра, уважаемые! Его величество после желает вернуться к достроечной стенке для более удобного выхода на проверочные испытания. Сэр Хасскиссон, прошу Вас проследить за ходом работы!

Тот же что-то промямлил в ответ.

— Что ж, мой младший, — обратился брат к пароходу, — я оставляю тебя в руках самостоятельной жизни и даю право на дальнейшее самовоспитание. Но я попрошу помнить все, о чем я рассказывал ранее, в том числе и про такие очевидности, как гордость. А она является самым главным врагом твоим! Все нужные факты я подарил тебе самовольно. Потому, брат, действуй как достойный «Олимпиец» и не делай дуростей!

— Я хорошо понял тебя, — согласился с ним лайнер. — Благодарю за помощь! Я уверен, что моя саможизнь окажется благоприятной. И к этой самой саможизни я готов бесспорно!

Последовал громкий гудок от Олимпика, разнесшийся по округе, будто стремительный ветер. Этот величественный глас подразумевал многое: радость и глубокую грусть, эйфорию и в какой-то мере уныние. И, казалось, не хотелось пароходу оставлять брата, но и чувствовалось счастье, что наконец-то он вернется в строй, в свой великолепный водный мир! И где-то там, в близлежащей Англии и далекой Америке ожидают скорейшего его прибытия, чтобы уйти или, наоборот, вернуться домой.

Повторный гудок не заставил себя долго ждать. Гудок этот был прощальным.

Буксиры потянули судно за носовую часть, медленно разворачивая. А вскоре Олимпик и вовсе скрылся за кормой Титаника.

Младший же в качестве прощания произнес:

— До свидания, дорогой брат! Я увижу тебя несомненно!

Как бы пароход не старался, загудеть в ответ он не мог. Все дело крылось в том, что в его паровых машинах не было ни пара, ни дыма как такового. Именно от этого издать гудок не представлялось возможным — для мощного возгласа требовалось определенное количество пара.

Лайнер попрощался лишь словами, и только после вслушался. До него донесся звук плескания воды, бегущую прочь от огромного объекта. Постепенно звук пропадал по мере отдаления Олимпика, а вскоре и вовсе исчез. Пароход ушел вдаль, оставив младшего наедине с ядовитой, но и в какой-то мере элегантной коброй — мисс одиночеством.

Новый лайнер, а с этого момента и просто «лайнер», помрачнел. Ему стало так неприятно и тошно! Ведь было неизвестно, сколько времени предстоит пробыть в бездействии. Неизвестен также и момент, когда он наконец выйдет в свет.

В разум Титаника закралась мечтательная мысль. Он словно бы предстает перед интеллигентными кораблями и начинает с ними диалог. Голос его не так робок, а несколько абстрактных пароходов, что являлись воплощением сознания лайнера, считают его своим. И ведь он, новорождённое судно, смог быстро примкнуть к такого рода знати! Это довольно невероятный факт!

Но детский разум так ярок и обобщен, что походил на неверное тональное решение в произведении искусства. Стоило отвлечься от разноцветных мыслей, ведь они вредили воспитанию парохода. В конце концов, что должно произойти, то рано или поздно произойдет, а ранние предположения ни к чему хорошему не приведут.

Чтобы ускорить время до исполнения желаемого лайнеру оставалось погрузиться в мир своих грез. То он и сделал, отпугнув свои мечты, словно маленького зверька.

Титаник уснул, напоследок с горечью подумав, что перед прощанием с Олимпиком забыл назвать свой позывной.

Пароход не замечал течения времени, поскольку пребывал в сонном плену длительное время. На деле прошло немногим меньше трех недель. Они показались лайнеру едва ли заметными, но и по-особенному тягомотными.

Титаник, будучи у достроечной стенки, на сей раз развернутым форштевнем к выходу из канала, — куда его определили буксиры на следующий же день после отплытия Олимпика — терпеливо ожидал окончания строительных работ.

Пароход почти не наблюдал происходящего в округе. Но если поразмыслить объективно, не происходило в должности ничего, разве что людей на близлежащей суше с каждым днем становилось все меньше. В основном у достроечной стенки суетились маляры, как догадывался корабль. Но даже при том, что на этой локации они встречались чаще остальных, лайнер все равно не замечал их присутствия.

Пребывая в глубоком небытие, Титаник видел сновидения, где мелькали и господа люди, и далекий океан, и абстрактное солнце. К сожалению, сáмого настоящего светила он так и не смог разглядеть.

За весь этот промежуток времени лайнер ни разу не заприметил чистоты небесного свода. Наблюдал лишь его голубые кусочки, подобные лоскуткам ткани. От такого контраста создавалось ощущение, словно огромное белоснежное облако — порванное местами пушистое одеяло. Его тянул за собой далекий ветер, повсеместно бушующий, словно нервный ребенок.

Воздушные потоки по прежнему присутствовали и на верфи, разгуливали по ее тропам, совсем как хозяева. Порой они приносили за собой осадки в виде моросящего дождя. Был ли тот леденящим и пробирающим до дрожи, Титаник знать не мог, так как корпус его был неуязвим к погодным условиям.

На сей момент пароход вовсе не думал о холоде и неблагоприятной погоде. Иногда он размышлял о радиотелеграммах. Мог ли отправить сообщение Олимпику? Этот вопрос доселе оставался неизвестным, поскольку, вероятно, радиоаппаратура не была установлена. А если же она и была установлена, то разрешено ли пользоваться ей до окончания строительства? Снова неизвестность!

Лайнер маялся, в тяжелых мучениях ожидая своего часа.

В один из спокойных вечеров, когда Титаник вновь дремал, послышался отдаленный гудок. Несомненно пароход его заслышал, но не проснулся, моментально решив пропустить его мимо слуха. Но едва ли слабенький гудок раздался ближе, лайнер качнулся на воде и немедля вернулся в сознание. Его взбудоражила некая догадка, что в сторону верфи приближается корабль. Ему подобный, самый настоящий корабль! Титанику даже не пришлось выискивать того взглядом. При этаком свете еще сохранялась возможность рассмотреть все детально.

К пароходу приближались трое… Два буксира вели за собой небольшой однотрубный кораблик, по габаритам в четыре раза уступающем лайнеру. Окрас незнакомца был однотипным, однако он не предусматривал белой каймы, обычно располагавшуюся под открытой палубой. Но, несмотря на это, самая высокая и единственная открытая палуба все же выкрашена в белый. С учетом этой особенности у пароходика имелось по две пары металлических мачт и даже своеобразный окрас дымовой трубы. Та была облита красным, конечно, не считая верхней ее части. Такая же красная ватерлиния, с опоясывающей ее тончайшей белой полосой, хорошо просматривалась.

Пароход с любопытством оглядел прибывшего гостя, оценив его как личность, если небогатую, так в любом случае интригующую. Тот самый иноземец уже подошел к достроечной стенке и остановился форштевнем к носовой части Титаника. Двое работников, сопровождавших первого, закончили свое дело и быстро удалились, попутно перебросившись парой слов друг с другом.

На пароходике во всю свою силу кипела работа. Господа люди подготавливали судно ко сну. И ясно, ведь хорошо видно, какой долгий путь прошел незнакомец.

Корабль робко смотрел на гостя, подумывая начать диалог. Да, лайнер решил побеседовать с чужаком, ведь общение с другими судами он поставил для себя на первое место.

Титаник вежливо поздоровался:

— Добрый вечер! Я рад застать на верфи кого-то в такой наискучнейший час!

Небольшой кораблик вдруг восклицательно охнул, да так тонко, так женственно!

— Ох, я очень извиняюсь! — проговорило судно невероятно приятным девичьим голосом. — Добрый вечер, господин!

Не ожидавший сего расклада пароход даже умудрился испугаться. Ему было удивительно встретить судно женского имени точно также, как было удивительно впервые наблюдать людей. То вселяло некоторое беспокойство, поскольку он понятия не имел, как общаться с дамой.

Она продолжила:

— Вновь прошу прощения за мою некультурность. Ведь я подумала, что Вы, должно быть, отдыхаете после длительного рейса. Оттого и не стала Вас беспокоить зазря. Мне очень стыдно!

— Нет, нет! — произнес лайнер. — Не нужно волноваться на этот счет! Да, признаюсь, я почти видел сновидения, как услышал Вас. Но это не доставило мне больших неудобств.

— О, позвольте поинтересоваться, — промолвила гостья. — Я слышала, что Вам не здоровилось… Каково Ваше состояние на данный момент, господин Олимпик?

— Олимпик?… — Титаник тут же догадался. — Нет, Вы невзначай перепутали. Олимпик старший уже давным-давно покинул верфь. А я же пароход его одноименного класса — Титаник.

— Ох, Господь! — воскликнула собеседница, видно, сильно сконфузившись. — Простите меня бога ради! Я и вправду забыла о таком немаловажном событии, как строительство нового судна… Мне так стыдно! Простите глупую!

— Что Вы, что Вы! — проговорил лайнер, попытавшись успокоить чужестранку. — Не извиняйтесь, на это нет надобности! Я никоим образом не оскорблен. Меня даже позабавила такая милая ошибка. Да, мы с Олимпиком настолько походим друг на друга, что перепутать нас есть дело несложное. Позвольте, — перевел он, — меня очень интересует Ваше имя. Скажите, возможно ли представиться для более раскованного продолжения разговора?

— Да… Думаю, это действительно необходимо в сей момент, — попыталась по-дамски хихикнуть она. — Мое имя — Карпатия. Мне приятно познакомиться с Вами!

— Взаимно, уважаемая Карпатия! — сказал Титаник. — Мне вдруг стало интересно, какова цель Вашего визита? Вы прибыли на верфь по причине какой-либо поломки?

— Нет, точно нет, — отрезала кораблик. — Я прибыла сюда… По правде сказать, мне самой неизвестна цель. Вероятно, моим господам понадобилось решить важные вопросы на Ирландских землях. И вот я здесь.

— Когда же Вы отбываете? — полюбопытствовал пароход.

— Это знаю! — ответила Карпатия. — Завтрашним утром вновь собираюсь выйти в море.

— Я понимаю, — выдал лайнер. — Как жаль, что Вы покидаете верфь так скоро. Но! Все же мне было бы приятно провести столь короткое время за хорошей беседой с доброй леди. Мне бы хотелось познакомиться с Вами немного лучше.

— Оу… — опешила кораблик. — Извините, я… Ох… Да, я была бы не против такого предложения, но… Боже мой…

Титаник несомненно обратил внимание на эту странную эмоцию. Он даже забеспокоился по поводу того, что вымолвил нечто неприемлемое.

— Ох… — начал пароход, — мне весьма неловко от удручающего факта… Я сказал какую-то нелепость?

— Нет, нет, нет! — вновь отрезала Карпатия. — Все в порядке. Я готова стать Вашим другом! Но меня смутила всего лишь пара обыкновенных слов. Вы назвали меня «леди». Вы действительно считаете меня «леди»? Уже как седьмой год никто не обращался ко мне с такой нежностью. А ведь за кормой уже как девять лет со дня рождения!

Лайнер смутился. Не зная точного возраста, он сглупил и перепутал обращения. Каков стыд! Но Титаник не впал в полную растерянность, за которой обычно и следовала паническая атака. Он, не подав вида, что несколько сконфужен, проговорил:

— Знаете, я считаю, что истинный король обязан обращаться ко всем окружающим с особой вежливостью. Это долг, который нужно исполнять, невзирая на тонкие грани.

Заслышав о статусе, кораблик заметно взволновалась. В ее носовых клюзах отразилось выражение странного испуга.

— Так Вы король? — с некоторым лепетанием выдала она, а затем, словно переменившись, исполнила невразумительное. — Какая честь говорить с его величеством! Позвольте я паду пред Вами и извинюсь, что смела говорить так неуважительно.

Она опустилась в воду так, что расстояние до белой полосы, опоясывающей ватерлинию, значительно уменьшилось. Обладательница ее также опустила и взгляд, словно опасаясь столкнуться им с пароходом.

Он оторопел, а в душе его екнуло. Это ощущение было отвратительным, хотя ситуация казалась не подстать. Вместо чувства собственного достоинства, лайнер ошалел. Карпатия отнеслась к нему, как к своему господину, возвысила над собой, словно повелителя. И стало Титанику от этого невыносимо дурно.

Без раздумий он воскликнул:

— Что Вы, боже правый! Перестаньте! Конечно, я знаю, с каким почтением следует относиться к королевской особе, но не перебарщивайте, прошу! Я не могу видеть, как передо мной спускаются подобно рабам, что падают в ноги своим господам. Мне сей действие не кажется столь насущным, потому попрошу Вас не совершать глупостей. Поднимитесь и говорите со мной так, как говорили в начале нашего диалога, а именно свободно, без бессмысленных королевских обращений.

Кораблик послушно вернулась в прежнее положение. Не без растерянности она промолвила:

— О… Да, хорошо…

В разговоре наступила непродолжительная пауза. В течение затишья пароход подытожил несколько фактов. К примеру, ему не хотелось, чтобы к нему относились по-королевски, даже если он и являлся судном определенного статуса. Желал лайнер простого: легкого, равного и культурного общения.

Немного поразмыслив над этим, Титаник снова попытался завязать диалог:

— Неплохая сегодняшним вечером погода, не так ли? Обратите внимание: ни дуновения ветра, ни колыхания воды. Да, и мне весьма любопытно узнать, часто ли, редко ли в окрестностях виднеется чистое небо?

— Знаете… — проглотила слова Карпатия, но тут же в волнении кашлянула, — обычно я не бываю на территории Англии, а Ирландию я посещаю и того меньше. Из-за этого мне не доводилось концентрировать внимание на здешних погодных явлениях. Вот в дальнем городе, где я была не так уж и давно, ярко светило солнце.

— Солнце… — задумался пароход. — А ведь правда… солнце — свет, падающий на воду. К сожалению, мне не удостоилось узреть его в первые недели от своего рождения. Мне не помешало бы взглянуть на прекрасное светило. Вы говорите, что видели его недавно, и видели в далеком городе. Но коли не бываете в Британии, откуда Вы родом? Откуда прибыли и каков Ваш путь следования?

— Мой путь проходит через порты теплых вод Средиземного моря, — неуверенно объяснила кораблик. — А главной точкой моей является город Нью-Йорк, про который, как я думаю, Вы наслышаны. Прошу прощения за мою дерзость. — Она отвела взгляд от лайнера, но тут же в испуге вернула назад. — Хотя я пребываю в Америке и южных странах бóльшую часть своего времени, мой порт приписки находится в Британии. С этими словами молю, не обессудьте за мое скверное поведение и неправильный акцент.

А ведь действительно! В голосе Карпатии проскальзывали некоторые нюансы, подтверждающие ее слова. Она не уделяла большого внимания интонации, а говорила быстро, с нисходящим тоном, ошибочно проглатывая некоторые из букв. Это изумило крупное судно также, как и изумила манера общения перепуганного собеседника.

Титаник проницательным взглядом посмотрел прямиком в ее носовые клюзы. Легко заприметив в них что-то угнетающее, корабль решил продолжить разговор с некоторой простотой слов:

— Весьма интересно посещать южные земли, не так ли?

— О… да, это довольно здорово! — ответила Карпатия. — Только вот жаль, что дело это обыденное. А вот впервые узреть прекрасные города, порты и заливы — самое настоящее счастье! Видите ли, — внезапно воодушевилась она, — обычно я совершаю рейсы из Америки в Фиуме — австро-венгерский город. И Вы даже не сможете представить, насколько он великолепен! Настолько, что даже я не смогла устоять пред его красотами! Естественно, с самим Нью-Йорком его сложно сравнить. Там нет ни небоскребов, ни знаменитой статуи свободы, ни огромного жизненного потока… Но там имеется своя красота, способная превзойти даже самый знаменитый в наших кругах город! В Фиуме невероятных широт порт, который может вместить в себя гигантское количество судов, роскошные здания, походящие на дворцы, и горы. Ох, эти горы! Как бы мне хотелось ежедневно смотреть на них! Хотелось бы наблюдать красоты, сажающие в нас семяна восторга для последующего расцветания ярких цветов благоговения.

Пароход с неподдельным интересом выслушал рассказ кораблика и представил истинный облик Фиуме. Корабль настолько погрузился в его удивительное описание, что даже упустил момент окончания повествования.

Опомнившись, он воскликнул:

— Браво! Ваше изложение заворожило меня! Прошу и в дальнейшем рассказывать о Ваших путешествиях. Знайте, что в период юности я очень любознателен и мне приятно понемногу узнавать о таком чудесном мире.

Кораблику, видно, понравилось такое внимание, поскольку она улыбнулась. Причем улыбнулась так смущенно, будто бы все еще робела при взгляде его величества. К тому Карпатия добавила понимающий звук, не приветствующийся среди интеллигентов, но являющийся доступным для низшего слоя общества.

Титаник немного помедлил, прежде чем начать говорить вновь, а затем осторожно поинтересовался:

— Не могли бы Вы сказать пару слов о себе? Мне и вправду хотелось бы узнать о Вас немного больше.

— Оу… Я… — запнулась кораблик, — я могу сказать только то, что принадлежу известной компании, которая, по-моему, и вовсе забыла о моем существовании. «Кунард Лайн». Она же даровала мне мой префикс, а именно Королевского Почтового Судна. Да, и вдобавок можно упомянуть… Ах, нет! Мне как раз очень не хотелось бы об этом упоминать. Но, думаю, Вас это не смутит. Я состою в родстве с двумя знатными личностями… На том, пожалуй, все! О них я не желаю говорить детально. Извините. Мы с ними не в самых хороших отношениях.

Пароход прикинул, каково жить без должного общения с родственниками. И стало ему досадно за бедняжку. Как же можно состоять врозь с близкими и пребывать средь семьи с нехорошими эмоциями на душе?! Должно быть, это так неприятно! Он даже представил, что было бы между ним и Олимпиком, если бы их взаимоотношения подверглись ситуации собеседницы.

Додумавшись до такой мысли, Титаник одернул себя, посчитав ее неприемлемой.

— А что же насчет Вас? — полюбопытствовала Карпатия.

Пароход не знал, что доложить про личную персону. Он едва появился на свет и еще не до конца узрел свои качества. Так ничего и не придумав, лайнер проговорил:

— Могу сказать, что у меня имеется очень тактичный родственник. Олимпик — весьма положительная личность. Как брат он заботлив, хоть и в меру строг. Я говорил, что он навещал меня несколькими неделями ранее?

— Да, припоминаю, — ответила кораблик. — Вы правы, Ваш брат… Ваш брат — самая настоящая драгоценность, которую не сыскать по всему миру. Я думаю так, потому что его отношение к обществу совершенно иное: доброе и ласковое выражение, душевный язык и культурность. С такими личностями приятно идти на контакт. А знаете, — молвила она, — мне также комфортно и от общения с Вами. Вы и вправду сильно походите на брата.

Титаник слегка улыбнулся. Его умилило сказанное, ведь чужое сравнение собственной души с Олимпиком являлось признаком саморазвития.

Пароход в самом деле мечтал выглядеть схоже с дорогим братом, в частности со стороны сознания. Подражать было бы глупо, но стараться подняться на ступень выше в плане менталитета было просто жизненно важно. Поэтому лайнер воспринял своеобразный комплимент как плюс для себя и своего статуса.

На этом моменте и прервался их разговор. А от длительной паузы становилось ох как неуютно. Все оттого что перед форштевнем Титаника находилась робкая личность, которой требовалось обязательное внимание. Она колебалась, водила взглядом, периодически вздыхая. Пароходу, наблюдавшему за ее муками, хотелось произвести должное впечатление, дабы прервать лишнее беспокойство.

Немного поразмыслив, он обратился к Карпатии:

— Что ж, не обессудьте, добрая леди… Не составит ли труда назвать Ваш позывной для дальнейшей связи? Мне бы очень хотелось завести с Вами дружбу.

— Да, да, — с охотой согласилась кораблик, — я была бы не против. Мой позывной — «MPA». Думаю, и мне нужно знать, кому отвечать. Не могли бы Вы сказать мне свой позывной в ответ?

— С великим удовольствием! — произнес лайнер. — «MGY» был бы рад Вашему сообщению в любое время суток!

— Благодарю! — выдала Карпатия. — Подождите немного. Мне нужно произвести небольшие приготовления.

Чтобы кораблик воспринимала его намного проще, он издал тот же звук, что произвела она в качестве понимания. Титанику показалось, что таким образом он сможет заслужить ее доверие. Но, быть может, все намного сложнее, чем ему думается?…

Буквально через минуту он услышал внутри себя писк радиоаппаратуры. Неужели?! Ему пришло сообщение от позывного Карпатии, зашифрованное азбукой Морзе. Пароход не был настолько несмышленым, чтобы не суметь расшифровать его. Быстро передаваемый текст содержал в себе нечто незамысловатое:

«От своего имени и имени всех судов компании „Кунард Лайн“ желаю новому королю, Его Величеству Титанику, добрейшего вечера! Прошу передать пробную телеграмму в ответ.»

Благодаря открытию нового и теперь доступного действия, пароход испытал неимоверное ощущение. Прямо сейчас радиоаппаратура на борту пришла в рабочее состояние! Лайнер даже приободрился от этого явления и, потеряв всю прежнюю неуверенность, поспешил ответить:

«Сообщение ясно. Спасибо! Я желаю Вам того же. От себя хотел бы приписать надежды на лучшую погоду на время вашего путешествия. Желаю, чтобы океан встретил Вас спокойствием, а небо солнцем!»

Кораблик по-особенному улыбнулась, видно, приняв эти слова глубоко к сердцу.

Не став тянуть, чтоб не довести дело до стеснения, она проговорила:

— Да! Все замечательно работает. Благодарю Вас, ваше величество! Теперь мы сможем связаться в любое время!

— О, я рад! — ответил Титаник, в то же время подумав о дальнейшем использовании радиоаппаратуры. — Наш маленький диалог прошел удачно, что является хорошим началом. Теперь же мне не составит труда отправить приветственную телеграмму еще и брату.

На это Карпатия вновь согласно буркнула. Ее привычка вызвала у корабля некоторое чувство веселости; пароходик словно навевала атмосферу уюта и простоты диалога.

Казалось бы, кораблик воспринимает его величество за своего, однако на деле все было чрезмерно сложно. По крайней мере можно было понять одно: никаким доверием в процессе их диалога и не веяло. С этим необходимо разобраться, но каким образом, Титаник пока не знал.

Разговор вновь вошел в тупик. Разводить этот тлен обратно в пламя составило бы больших трудов. Да и к тому же все темы были исчерпаны. Но внезапно в разум парохода пришла эмпатичная мысль, касаемая бедолаги. Возможно, та умаялась во время долгой дороги и чувствует себя неважно.

Смутившись, что не поинтересовался о ее самочувствии раньше, лайнер спросил:

— Можно ли узнать, сколько времени Вы добирались до Белфаста?

— Это было длительное путешествие, — объяснила Карпатия. — Если посчитать срок путешествия в Британию, то он составляет около двух недель. После прибытия в Ливерпуль двумя днями ранее я находилась в бездействии несколько часов. Только затем я отправилась сюда.

— Господи помилуй! — удивился Титаник. — Так Вы проделали ужасно долгий путь! Простите бога ради, что не узнал об этом ранее. Как бы мне не хотелось поговорить еще, я прошу все же отдохнуть. Перед завтрашним отплытием следует набраться сил.

Кораблик выдохнула накопившимся дымом через единственную трубу и согласно вымолвила:

— Да, я не против сна. Благодарю.

— В таком случае, — сказал пароход, — желаю Вам приятных сновидений!

— Вновь спасибо! — тихо выдала Карпатия. — Вам я пожелаю того же. Доброй ночи, ваше величество!

— Доброй ночи! — проговорил в ответ тот, завершив на том диалог.

Кораблик уснула очень быстро, но вот Титаник не смел отключиться. Он хотел растянуть время, так как шанс увидеться с ему подобным выпадает не так уж и часто. А пока рядом с ним кто-то есть, становится не так одиноко.

Ранним утром, наступившем так скоро, Титаник вдохнул свежий воздух.

Сегодняшний день начался с привычного белого неба, имеющего некую особенность. Оно укрывалось настолько тонким облачным слоем, что его с легкостью можно было разорвать, как бумагу.

Новая знакомая, то бишь леди Карпатия, все еще не пришла в сознание. Ясно, что она очень утомилась после долгого путешествия через Атлантику. Хотя на кораблике уже велись работы перед грядущим отправлением, проснуться ей все никак не удавалось. В этом случае требовалось разбудить ее и дать понять, что пора выходить в залив. Но лайнер никак не мог решиться. Глядя на нее с некоторым беспокойством, Титаник терпеливо ожидал.

Люди усердно работали, приводя судно в готовность: матросы драили палубу, офицеры надзирали за процессом деятельности младших по званию, а старпомы ожидали указаний капитана. Должно быть, какой-то из его приказов вывел кораблик из сна. Она очнулась, еле приведя зрение в порядок.

Наблюдавший за действом пароход обрадовался пробуждению друга. На эмоциях он произнес:

— Доброе утро, леди! Надеюсь, сегодня Вам хорошо спалось. Позвольте поинтересоваться, каково Ваше самочувствие?

— Ох… — сонно промямлила Карпатия. — Вы уж простите меня, ваше величество… Я словно и не спавши вовсе.

— Ничего, ничего! — говорил лайнер. — Что Вы! Я все понимаю. Сам, признаюсь, не хотел Вас тревожить.

— Да, спасибо, — промолвила кораблик. — Вы спрашивали про мое состояние. Мне нехорошо сейчас. Я желала бы побыть в объятиях Морфея чуть больше, только вот судьба распорядилась иначе. У меня нет великого выбора.

— Вам стоит отдохнуть по прибытию в пункт назначения, — посоветовал Титаник, — ведь, как Вы и говорите, находитесь в удручающем состоянии. Господа все же поймут, что судну… извините, Вам!… нужен покой.

— Да, так! — согласилась Карпатия. — Простите… почему Вы не спите в столь ранний час? Вам ведь не нужно никуда торопиться.

— Да, — улыбнулся пароход, — мне некуда спешить, и следует набираться сил перед ходовыми испытаниями. Но хотелось бы достойно попрощаться с Вами, так как возможности осуществить живой контакт с какой-либо личностью в ближайшее время мне не предоставится.

Кораблик недоуменно осмотрела нового друга, будто не воспринимая сказанных им слов, а затем, проанализировав их построчно, она переменилась. Теперь же Карпатия глядела сочувствующе или даже опечаленно.

С некоторыми нотками дамской нежности она проговорила:

— В таком случае Вам необходимо держать со мной связь. Пишите в любой час, когда Вашей душе угодно. Я всегда смогу ответить на сообщения.

Титаник выдал:

— Хорошо. Буду рад этому! Но следует добавить, что первое время я очень осторожен в своих действиях… Обещаю не слишком досаждать.

— Нет, нет! — протараторила Карпатия. — Вы не будете мне докучать. У меня не так много обязанностей, как Вы можете думать. Если говорить про крупные суда, то у них куда больше работы, чем у моей персоны. Потому пишите. Я буду ждать Ваших телеграм.

— Да, — ответил пароход. — Я также буду рад, если и Вы свяжетесь со мной. Так что прошу не стесняться стучать мне, ежели Вам будет удобен такой способ связи. В противном случае не стоит мучить себя, я готов отправлять сообщения сам.

Кораблик улыбнулась, всем своим видом показав, что согласна. Будет ли она писать, неизвестно. Но сам факт того, что с ней теперь возможно установить контакт уже немало радовал.

Лайнер, довольный своими мыслями, засмотрелся на собеседницу, запоминая каждую деталь ее внешности. Все ради того, чтобы в будущем представлять этот образ. Черный окрас… красная труба… белые палубы… и клюзы. Клюзы — все равно, что человеческие очи, говорящие о многом. И якорьки в этих клюзах служили ручками, подобные, опять же, людским. Их форма была интересной, особенной… И рассматривать их было приятно.

Три коротких гудка выдернули судно из пленящей задумчивости. Она подзывала буксиры, что, к слову, находились наготове.

— Мне пора! — произнесла Карпатия, а после невзначай добавила: — Ваше величество!

— Доброго пути! — ответил отошедший от дум Титаник. — Вы помните о моих словах? Про океан и небо. Так ведь?

— Да, так, — улыбалась кораблик. — Это звучало так красиво! Мне, честно, даже неловко…

Похоже, она не сдержалась, и вновь пожелала присесть в знак почтения. Пароход успел вовремя остановить ее умеренно строгим голосом:

— Нет! Даже не думайте! Я уже объяснял насчет Вашего отношения ко мне. Попрошу запомнить мой принцип и следовать ему!

— Ох… — Карпатия сильно сконфузилась. — Я подзабыла…

Она более не нашла слов, чтобы закончить свое предложение.

Тем временем буксиры подоспели к смущенному кораблику. Хаскиссон и Хорнби синхронно поздоровались:

— Доброе утро, мисс!

— Доброе утро! — ответила она, обрадовавшись таковому везению в нелепой ситуации. — Хорошее утро!

— Конечно, оно так! — согласился Хаскиссон, а после обратился к лайнеру: — Ваше величество! Рады приветствовать Вас в столь замечательный день! Как хорошо, что Вы уже пробудились, ведь имеется несколько приятных новостей.

— Делайте свою работу! — велел Титаник. — Расскажете в процессе, что именно подготовило для меня сегодняшнее утро.

Он даже хмыкнул сам про себя после сего предложения. Пароход заметно рос, его речь была тверже… Хотя, подумав об этом, он даже немного испугался. Чего же можно испугаться в саморазвитии? Самого банального, о чем говорил даже брат. Не дай боже!… Не дай боже впустить гордыню в душу! Этого допустить — пасть в глазах родственника и окружения в целом. Следует быть осторожнее в собственных словах.

Рабочие приступили к выполнению своих обязанностей. Стали ожидать указаний лоцмана.

Нетерпеливый Хаскиссон начал:

— Позвольте сказать! Так-с, из новостей… Ох, точно! Я слышал от самих господ, что менее, чем через неделю полностью завершится Ваше строительство. Остаются лишь самые малые детали и работа будет окончена! По крайней мере, так рассчитали уважаемые господин Пирри и господин Эндрюс.

— Господин Эндрюс? — Лайнер сперва немало удивился и в какой-то мере обрадовался, заслышав знакомую фамилию. — Да, я нахожу это весьма полезной информацей. Благодарю. Точные сроки не определены?

— К сожалению, нет, — ответил второй буксир, тот, что носил имя Хорнби, — но я… а, нет, даже мы!… мы предполагаем, что строительство завершится к концу этого месяца.

Хаскиссон громко шикнул, дав понять, что говорить некомпетентные вещи перед его величеством неправильно.

— Спасибо! — все равно выдал улыбчивый Титаник, демонстрируя свое добродушие. — Видите, мисс? — Он обратился к своей новой знакомой. — Мне не придется киснуть здесь долгое время.

— О, да, да, — улыбалась та. — Я рада!

— Пойдемте! — вскоре выдал Хаскиссон. — Нам пора, мисс!

— «Как велено, так сделано!» — проговорила она.

Кораблик загудела своим протяжным, тонким гласом, прощаясь таким образом с пароходом. Крик был довольно громким для ее габаритов, но все же женственным, приятным.

— До свидания! — только и смог произнести лайнер, припоминая о своей неспособности издать гудок.

В последующее время проводилась буксировка, про которую можно сказать вкратце: Карпатию развернули по правому борту в пол оборота и повели по каналу «Виктория».

Титаник наблюдал за процессом с радостью во взгляде, но с грустью на душе. Он был счастлив от появления кораблика в его жизни, но и был огорчен по поводу очередного промежутка одиночества. Одиночество… Судно с ним, как птица в клетке, не способно прорвать решетку, вспорхнуть и улететь покорять небеса.

Пароход долго размышлял о Карпатии, как о воспитанной, доброй, но робкой и напуганной личности. Она напоминала бедную рыбешку, оказавшуюся средь крупных акул.

Да, хоть кораблик и не стояла в рядах высшего класса, вести с ней диалог было увлекательным занятием. Она рассказывала про город Фиуме так захватывающе, что волей-неволей разум погружался в прекрасную южную атмосферу. И неплохо было бы иметь друга, умеющего завораживать своим голосом, манить к себе, к своим познаниям, и говорить о днях, проведенных с душой.

Лайнер замечтался, представляя их будущие взаимоотношения. Ему виделась крепкая дружба, множество разговоров, живой контакт и радиосообщения…

О, радиотелеграммы! Это же потрясающий и интересный способ общения, открывшийся Титанику как раз благодаря Карпатии! И также, благодаря ей, он был вознагражден способностью связаться со множеством судов. Неужели?! Ведь сейчас пароход с легкостью может отправить сообщение Олимпику! Или же… Нет, как же!

Лайнер немного повременил, не решаясь на простое действие. Вероятно, совершив его, он отвлечет брата от своих обязанностей. Но Титаник припоминал, что Олимпик обещал отвечать при любой возможности. Что ж, почему бы в таком случае не попытать удачу?

Собравшись с духом, пароход стал печатать азбукой Морзе на позывной родственника:

«Доброго дня, дорогой брат! Я хотел бы узнать о твоем состоянии на сегодняшний день. Если ты не будешь против немного поговорить, то прошу написать мне в ответ.»

Взволнованный лайнер погрузился в ожидание. Действительно ли он не помешал? Сей вопрос поедал Титаник изнутри, словно голодная терединица. Но не стоило беспокоиться зазря, ведь ответ пришел незамедлительно:

«Здравствуй, брат! Рад, что ты наконец смог связаться со мной. Хвалю за рассудительность! Мое самочувствие приемлемое и, надеюсь, твое не уступает моему. Расскажи мне, каковы успехи нашей верфи? Закончено ли строительство?»

«Признаюсь, об этом сложно рассуждать. Сэр Хаскиссон упоминал, что сам господин Эндрюс рассчитывал завершение строительных работ! Закончатся они к концу этого месяца. Я так думаю, потому что чувствую себя полностью готовым к предстоящим испытаниям. На счет моего состояния, то, могу осмелиться, оно подобает прекрасному солнечному свету. Погода в моей точке до сих пор не меняется. Позволь поинтересоваться, каково твое местонахождение и какова, собственно, погода в дальней местности?»

RMS TITANIC

Ответ пришел также быстро, как и в прошлый раз:

«Я уже давно покинул Нью-Йорк и направляюсь обратно в Саутгемптон. Мою точку и координаты я сообщать не собираюсь, так как они тебе ни к чему. Прошу извинить, если мой ответ показался грубым. Это не так! Ну а погода у нас та же, что и у вас, и говорить о ней не интересно. Знаешь, что познавательно для тебя? У меня припасена небольшая памятка на случай, что обязательно произойдет и с тобой. Так вот… По дороге в крупный город мне снова пришлось менять курс и все из-за предупреждений об опасной зоне. Даже при том, что я следовал южнее той самой зоны, на пути мне встречались плавучие льды… айсберги. Следует сказать, что это опасные объекты и самая главная проблема в рейсах. Впредь знай, что игнорировать предупреждения об опасности ни в коем случае нельзя! Иначе же все может обернуться несчастным случаем.»

«Я хорошо понял тебя. Но какова незадача! Что если до меня не дойдет приказа? В таком случае я не смогу сменить курс, ведь, как ты и говорил, принимать самостоятельных мер не рекомендуется.»

RMS TITANIC

«В этом есть интересное заключение. Да, ты не обязан самостоятельно менять направление движения, даже если на это не поступит указаний. Но тебе следует быть чутким в случае входа в опасную зону и мгновенно реагировать на указания капитана. А указания будут! В конце концов, он не палач или жнец, а господин человек и тонкий профессионал своего дела. Не волнуйся, брат! Все пройдет гладко, в этом я уверен.»

RMS OLYMPIC

«Хорошо, я все понял.»

RMS TITANIC

«Приятно слышать! Что ж, есть ли еще новости? Быть может, что-то от буксиров или тебя самого?»

RMS OLYMPIC

«Да, есть одно событие, о котором следовало бы рассказать. Вчерашним днем я познакомился с интересной личностью. Прошу прощения, но называть имя уважаемой мисс преждевременно я не хотел бы. Кто знает, как распорядится с нами госпожа жизнь; в один день мы будем выходить на связь, а в другой станем совершенно разными лицами. Я сохраню эту информацию в секрете на неопределенное время. Скажу лишь то, что она посетила верфь совсем ненадолго. Буквально час назад я попрощался с ней. Но сдается мне, наше общение отнюдь не прекратится.»

RMS TITANIC

«Так каково же твое впечатление от разговора с незнакомым судном? Справился ли ты?»

RMS TITANIC

«Понимаешь, брат, меня знают многие, но вот не со всеми мне доводилось поговорить. Я могу знать твою новую знакомую, но не могу уверять, что нахожусь с ней в дружеских отношениях. Близких по сердцу у меня меньше, чем может казаться, но называть поименно их не стану. Хотя могу предложить познакомиться с по-своему важной особой — сэром Балтиком. Он значится нашим родственником, деловой и роскошной личностью. Я думаю, что общение с ним пойдет тебе на пользу. Обещаю передать ему твой позывной.»

RMS OLYMPIC

«Впечатление весьма положительное. Мисс является хорошей и добродушной личностью, коих, как я считаю, во всем необъятном мире единицы. Знаешь, кажется, она хорошо знакома с тобой, ведь ненамеренно перепутала нас по имени.»

RMS OLYMPIC

«Да. Я был бы благодарен этому!»

RMS TITANIC

Пароход немного поразмыслил, что же еще можно спросить у брата, только вот получил такое сообщение:

«Вынужден предупредить, что меня ожидает много работы. Мне следует вернуться к выполнению своих обязанностей, то бишь разбирать множество радиотелеграмм.»

Лайнер несколько поник от переданных строк, но и осознал, что брат все же говорил о таком раскладе. Работа в первую очередь, а вот общение откладывается на второй план.

Титаник отправил свою последнюю на сегодняшний день телеграмму:

«Хорошо. Значит, мне следует попрощаться с тобой до следующего раза. Желаю попутного ветра! До свидания, родной!»

«До свидания, брат!»

RMS OLYMPIC

И на той ноте наступила гробовая тишина. Ни единого вскрика чайки и ни единого всплеска воды… Ни ветра, ни шелеста… Это было ничем иным как вечною скукой, что повседневно впивалась в душу парохода. Но его настроение, даже несмотря на вышеупомянутую кровопийцу, вовсе не убавилось. Оно не портилось ни скукой, ни одиночеством, а наоборот… Градус поднимался по мере течения времени, ведь до окончания строительных работ оставалось совсем немного. Со скорым присоединением в состав флота лайнер выйдет в свет, к своим: к Олимпику и леди Карпатии.

Титаник остался наедине с собой, улыбкой и мисс одиночеством, что более не могла завладеть его разумом. Она была способна лишь на малое: находиться в стороне, наблюдая за искренней радостью и энтузиазмом судна.

VII

Таким образом пробежали последние дни перед важным событием. По своему обыкновению они были мрачными и серыми. Но на пароход более не действовали этакие недостатки. Он терпеливо ожидал, не обращая внимания на скуку.

Время вовсе не издевалось над ним, а, напротив, двигалось гораздо быстрее. Вероятно, лайнер просто-напросто привык к длинным лентам ожидания и не замечал течения дней. А время шло и придавало все больше уверенности и надежд.

В целом пароход чувствовал себя готовым к предстоящим испытаниям. Но сон не отпускал, как бы он не пытался с ним бороться.

Но однажды с лайнером случился один момент, который окончательно вынудил его проснуться и начать готовиться к делам.

В один из дней он в очередной раз пробудился и вновь взвесил сладкое желание уснуть вместе с настроением начавшихся суток. И как только Титаник обратил внимание на пирс, обомлел. Он узрел людей, одетых в особую форму с черно-белыми фуражками. Они направлялись к трапу, который вел на борт судна. Их походка была настолько важной, словно бы они значились серьезными, служащими офицерами. Офицеры… Пароход понял! Это и есть морские офицеры, члены его будущей команды! Их появление заставило лайнер пробудиться и переключиться на обстановку в округе.

Однако не только их объявление взволновало Титаник. Через несколько дней он наблюдал толпу неопознанных людей, несших с собой неясные устройства. Господа поднялись по главному трапу и скрылись из виду на длительное время.

Стены огромного кафе «Паризьен» искусно сплетены в причудливом узоре и покрыты белым. Такой же белесый потолок соткан из ромбов, заменяющиеся кругами в местах расположения ламп. Молочно-шоколадный пол выделялся на фоне снежного окраса, а растения на стенах подчеркивали роскошь помещения. Окна в изысканном отделе судна бросали рассеянный свет на столы и плетеные стулья, поставленные, как можно заметить, немного неряшливо. Видно, рабочий люд постарался завершить расстановку мебели как можно скорее, покуда не пришла пресса.

Допустив эту мысль, один из фотографов хитро ухмыльнулся и сделал снимок.

— Пройдемте далее, — послышался голос из-за дверей. — Нам следует осмотреть еще несколько помещений, представляющие особую важность для газеты.

Отколотый от толпы фотограф поспешил к выходу из кафе. Группа людей, к которой он быстро примкнул, словно бы ни на что не отвлекался, направилась дальше.

Человек, ведущий за собой журналистов и фотографов, двигался уверенно, раскованно. Он, а именно Джозеф Брюс Исмей, являлся главным директором судоходной компании «Уайт Стар Лайн» и, соответственно, владельцем ее судов. Он одет в строгий костюм с красным галстуком, который он одевал только на пресс конференции или парадные демонстрации. Брюс также носил усы в стиле хендлбар, и обладал чрезвычайно высоким положением среди прочих господ. Он гордо вышагивал по палубе своего корабля и всем своим видом показывал, что именно он главное лицо в строительстве превосходного судна.

Продвигаясь по роскошным комнатам, Джозеф Брюс Исмей параллельно проводил небольшую конференцию.

— Как вы можете наблюдать, господа, пароход неоспоримо великолепен! — сказал он, остановившись у входа на парадную лестницу. — Хоть идея о создании лайнера принадлежала нам с уважаемым Лордом Пирри, спроектирован он гениальным конструктором верфи «Харленд энд Вольфф» — Томасом Эндрюсом. Наш «Титаник» является новейшим и величайшим творением в истории человечества!

— Прошу прощения, почему же именно «Титаник»? — поинтересовался один из журналистов, приготовившись записывать материал. — Почему Вы решили дать судну именно такое имя?

— Почему же «Титаник»? — Джозеф хмыкнул. — Знаете, в первую очередь эта задумка появилась исходя из габаритов парохода. «Олимпик-класс» — первый в мировой истории класс, включающий в себя три сестринских лайнера колоссальных размеров, что сравнимы с самими богами! Имена их должны соответствовать намеренным требованиям! Ведь титаны ассоциируются с огромной силой и мощью!… И «Титаник», один из трех гигантов, задумывался как непотопляемый и самый надежный пароход, сконструированный по последнему слову техники!

— Что же на счет спасательных средств? — задал вопрос другой журналист.

— О, об этом даже не стоит беспокоиться! — ответил господин Брюс. — Я наделил оба «Олимпийца» наибольшим их количеством! Так что в случае непредвиденной ситуации, коей, я считаю, не случится вовсе, спасутся многие. Однако стоит заметить: я решил сократить количество шлюпок на данном пароходе. Сами знаете в чем причина. Повторюсь, такой лайнер ничто не сможет сломить! Он — символ могущества человека, сам Бог не способен потопить его! С большой уверенностью можно сказать, что «Титаник» запомнится на века, как лучшее британское судно двадцатого века!

Он понаблюдал за работниками прессы, закончивших работу над текстом, а затем, не став задерживать их надолго, проговорил:

— Что ж, пройдемте дальше. Нам необходимо посетить каюты первых и вторых классов, находящиеся этажом ниже. Прошу за мной!

Люди покинули борт судна только под вечер. Тогда же сменилась и погода, вновь пригнавшая на верфь неприятный ветер. Он был надоедлив в точности также, как и облачный слой. В этот раз он заполнился синевой с некоторым оттенком лилового. Контрастом же служили огни городских зданий.

Пароход умудрился немного загрустить, смотря на множество фонарей рабочей организации. Хотя и близился день проверки, с каждым часом ему становилось неуютно. Собственно, почему бы и не погрустить малость, поразмыслив о грядущем?

Да, жизнь не легка: что-то приходится терять, а что-то оставлять. Распоряжаться ей сложнее, нежели мечтать. К примеру, корабль будет обязан покинуть верфь по прошествии испытаний. А что же дальше? Провал… Бездонная пропасть, в которую надобно нырнуть. Это равносильно шагу в неизвестность. Лайнер не мог знать, что скрывается в бездне и кто или что в ней обитает. Суть крылась в том, что этого падения невозможно избежать. Но все одно придется оставить родную «матерь» и устремиться к ближайшему будущему.

Мысли Титаника развеяло крохотное движение у пирса, на которое он тут же обратил внимание. В темени сумрака было сложно рассмотреть лица и одежду пришедших, ясно было лишь их количество. Двое, кажется, мужчина и женщина, судя по тихому говору, все ближе подходили к пароходу. Он же, от великой скуки, вслушался, пытаясь разобрать всего-то пару слов. Хоть Олимпик и утверждал, что обычный люд не входит зону слышимости, все же попробовать стоило.

Лайнер уловил мужской голос, обратившийся к женщине.

— Это самое прекрасное судно, созданное человеческими руками! — говорил мужчина. — Мое собственное творение, что смогли воплотить в жизнь рабочие своей кровью, потом и слезами! «Титаник», как говорят директора содружественной компании, является символом могущества человека!

Пароход недоуменно смотрел на интересующих его гостей, не осознавая, почему господин считает его своим ребенком. Возможно, что… Ох, быть не может! Лайнер вдруг догадался, что происходит. Пред ним стоит отец и демонстрирует его своей… своей женщине?! Титаник взволновался пуще прежнего при виде конструктора и его семьи. Он и подумать не мог, что невзначай встретит их средь густого вечера.

Дама, что была так близка господину Эндрюсу, восхитилась:

— О, Томас! Это очень впечатляет!

— Судно наделено лучшими характеристиками, доступными нам на сей временной период, — продолжал отец. — Его габариты, равные габаритам Олимпика, составляют 852 фута в длину и 92 с половиной фута в ширину. Я даже не учитываю высоту! Масса его составляет немногим больше 46-ти тысяч тонн. Что же на счет машин? Им движут три трехлопастных винта, два поршневых паровых двигателя и турбина, вращающая центральный винт…

Он описал некоторые из характеристик своего детища. Тот, конечно же, запомнил всё. Титаник воспринял новые подробности как ценность, которую стоит сохранить на долгие годы. Это пригодится ему в дальнейшем, как необходимые данные для тщательного знакомства с другими судами.

— О, дорогой… — проговорила супруга господина Эндрюса. — Я не нахожу нужных слов, чтобы описать то, как я горжусь тобой и твоим кораблем! Он просто чудо!

Эти слова зацепили пароход. Ему стало приятно, но и к тому же странно. Поддаваясь трепету души, лайнер слегка улыбнулся, но тут же подавил неконтролируемую эмоцию. Следовало успокоиться, так как то были лишь слова, пусть и кажущиеся сладкими.

Между тем разговор Томаса Эндрюса с его дамой продолжался.

— Печально, Хелен, — сказал он, — но для тебя имеются не самые радостные новости. Завтрашним днем по плану должны состояться ходовые испытания и я, как главный конструктор, обязан проследить за процессом их проведения. К тому же я не могу не отправиться в далекое плавание с целью понаблюдать за судном и его работоспособностью. Одним словом, я покидаю Белфаст сразу же после проверки.

— Быть может, — с надеждой в голосе промолвила Хелен, подплыв к супругу вплотную, — ты все же изменишь свое решение и останешься с нами: со мной, с дочерью? Долгая разлука так тяжела. Семье не в радость существовать без отца!

— Прошу прощения, дорогая, — ответил Томас, — но таков мой принцип! Мне необходимо удостовериться в исправности судовых машин. И следует высмотреть некоторые недочеты, допущенные во время строительства. — Он, как показалось Титанику, обернулся к любимой. — Не волнуйся, Хелен… Знай, что чем дольше разлука, тем больше цветов распускается на лугу наших чувств! И помни… Вы с Элизабет даже не успеете впустить и мысли обо мне, как я уже буду стоять на пороге.

Хелен обняла его так крепко, так нежно…

— Я обещаю, что буду ждать тебя, Томас! Мы! Мы будем скучать и ждать, словно полярные птицы, ожидающие возвращения своей любви!

— О, милая Хелен! — Господин Эндрюс поцеловал супругу и с лаской прижал ее к телу.

Это действо окончательно смутило пароход и он, не стерпев, отвел взгляд от влюбленных. Ему не хотелось вмешиваться в чужую жизнь и быть непрошенным свидетелем чьего-то счастья. Конечно, это было весьма мило, как и со стороны господ, так и со стороны лайнера, но в этом случае Титанику следовало отвлечься на что-то иное, что попадало в его поле зрения, дабы не смущаться еще больше. К примеру, на отражения огоньков, мерцающих в воде… Они так прекрасны!…

Нет, все же не думать о происходящем было сложно, поскольку превосходные человеческие действия интересовали пароход. Он невольно представлял, как господин Эндрюс берет свою Хелен за руку, как танцует с ней на балах, как целует ее и обнимает, будучи вне верфи… В ходе таких мыслей в разуме лайнера промелькнуло что-то, о чем он даже подумать не успел, потому как смел представления прочь.

Он обратил внимание на снова заговоривших людей.

— Предлагаю пройти на борт для тщательного осмотра «Титаника», — сказал Томас дорогой Хелен. — Что ты думаешь на этот счет?

— Да, мне бы очень хотелось полюбоваться на небывалую роскошь! — ответила та. — Интересно рассмотреть каждую детальку творения рук твоих.

— Хорошие слова, — проговорил господин Эндрюс, — но не забывай и про усердный труд наших рабочих, воплотивших в жизнь мою идею. Пойдем!

Они приблизились к трапу и вскоре скрылись из виду, попав на борт. Пароход, потеряв их из поля зрения, остался наедине с собой и мыслями. Да, он в очередной раз провалился в мир дум. Слова отца о сопровождении им лайнера приятно взволновали душу. Господин Эндрюс выдал правду? Он действительно отправится с ним в первый рейс? Титаник даже невольно улыбнулся, представив, что в первые минуты будет не так страшно. А без страха здесь не обойдется, и это факт! Отец станет для него некоторой поддержкой при выходе в свет, и именно это придало пароходу еще больше уверенности.

VIII

Пробудившись ранним утром с криком чаек, корабль вспомнил про сегодняшние планы. Хотя пасмурная погода по прежнему огорчала порывами ветра, он был полностью готов к предстоящему мероприятию. Будь неладна эта непогода! Черт бы с ней! Сегодня лайнер непременно выйдет с верфи! Еще бы! К тому были видимые предпосылки, а конкретнее — кипение работы на борту. И Титаник чувствовал это… Чувствовал тепло где-то в глубине корпуса и холодок, пробегающий по отдраенным палубам.

Пароход признал, что уже предвкушает отплытие из материнского города, прибытие в Саутгемптонский порт, отправление в первый рейс… Только вот не стоило преждевременно помышлять о будущем. Для начала необходимо завершить ходовые испытания и показать абсолютную исправность.

Ох, так он был рад своему первому дню! Так хотел поскорее прийти в активность! Вот только бы ветер прекратил бушевать…

Перестав фокусироваться на погоде, Титаник заметил что-то странное: резкий прилив сил захлестнул корпус, как огромная волна. По мере течения времени ощущение набирало интенсивность, едва ли не пробирая механизмы до тряски. Пароход, переживая эту неусидчивость, понимал лишь одно: кажется, господа растопили котлы…

Осознание еще больше взбудоражило паровые машины. Лайнер был готов вот-вот сорваться и побежать навстречу океану. Но не стоило забывать, что говорил Олимпик на этот счет. А говорил он о том, что ни в коем разе нельзя срываться и принимать самостоятельных мер. Тогда Титаник поддался правилу и стал тянуть часы.

В выжидании своего мига он потерял много времени. Даже при том, что это были последние мгновения пребывания парохода в колыбели, он все равно торопился. Его желание отчалить нарастало с каждой минутой. Лайнеру, страдающему от горячности, хотелось выплеснуть всю энергию при помощи механизмов и гребных винтов.

Из его палевых труб шел дым, сдуваемый сильным ветром. И с каждым дуновением Титаник все больше и больше терял настрой. Его надежды на скорый выход разваливались, словно старенький сарай. Он даже умудрился подумать, что делает что-то неправильно, оттого и не отходит от пирса. Но пароход понимал, что все зависит исключительно от решения капитана, который, к слову, находился на борту. И лайнер решил не рисковать. Он остался на месте в ожидании каких-либо указаний.

На палубе, вне капитанского мостика стоял морской волк, старейший средь моряков и офицеров на судне — капитан «Олимпика». Эдвард Джон Смит, одетый в свою рабочую форму с четырьмя галунами на обоих рукавах и двумя медалями на груди, опирался на фальшборт, поглаживал седую бороду. Его серьезное на вид лицо выражало глубокую задумчивость. Он думал о том же, о чем помышлял каждый на борту. Именно о разбувшевавшемся ветре, не позволяющем ему принять решение.

Из мыслей его вытянули неторопливые шаги. К капитану подошел один из младших офицеров и поздоровался, отдав честь рукой.

— Доброго дня, сэр! — обратился он к командиру. — Не самая лучшая погода сегодня!

— Да, это так! — кивнув головой, согласился Смит. — Как раз из-за нее я и не могу продумать ход действий. Очень жаль, что ветер настиг нас именно в день проверки…

— Именно по этому вопросу я и обращаюсь к Вам, — сказал офицер. — Сможем ли мы по мере стихания непогоды выйти в большие воды?

— Поймите, — вздохнул капитан, — если ветер не прекращается длительное время, мы не можем приказать ему утихнуть в один миг. Даже легкое его дуновение помешает буксировке судна. А Вы прекрасно знаете, что процесс довольно длительный. Думаю, ненастье может уйти к вечеру, но в тот момент нам будет неудобно выходить на испытания. Остается лишь смириться и дожидаться окончания непогоды. Так что не надейтесь на благоприятный исход.

— Я понимаю, сэр! — ответил офицер.

— Знаете, таков расклад нам на руку, — продолжил Эдвард. — Следует пополнить запасы твердого топлива до конца дня. Набьем все угольные бункеры максимальным им количеством. Передайте приказ на мостик; я вернусь туда немногим позже.

Младший по рангу без лишних слов опять отдал честь и пошагал в обратном направлении.

Прошло много времени. Измученный Титаник, борющийся с последним понятием, уже не чувствовал прежнего экстаза. Он осознал, что все его ожидания напрасны, ведь ветер оставался непреклонен.

Люди на пирсе занимались погрузкой угля на борт. Бункеровка проходила через открытые пóрты, являющиеся самыми нижними отверстиями в корпусе. Туда высыпали уголь из ковшей, которые держались при помощи тросов аутригеров, отведенных от борта на уровне палубы А. Ковши, доверху набитые углем, медленно поднимались вверх, к портам, а после опустошения вновь спускались к рабочим.

Люди трудились, обливаясь потом. Лайнер наблюдал за ними с огромным интересом, но и это занятие вскоре наскучило. Невероятная скука настигла по мере стихания физического труда, горевшего поблизости. И это неприятное чувство затмило хорошее настроение, что совсем недавно дышало в Титанике, как живое, доброе существо.

Силы ушли. Большинство котлов затихло. Только тогда корабль смог расслабиться, отпустив волнение восвояси. Выдохнув темным дымом, он осмотрелся. Его окружала вечерняя синева, окутавшая как город, так и небо. Касаемо небес: облака в них порваны так сильно, что можно разглядеть голубоватые просветы. Ближе к горизонту даже виднелся желтый оттенок заката, пусть и не содержащий в себе солнца.

Пароход засмотрелся на обстановку и о чем-то задумался. Но не успел он глубоко проникнуться в мысли, как его отвлек знакомый писк. Этот звук могла издавать только радиоаппаратура. И то стало неожиданностью для лайнера, так как он не думал, что кто-то решит отправить сообщение, не зная позывного. Но, разобрав телеграмму, Титаник понял, что это не незнакомец с иного континента. Карпатия! О, неужели?!

Она передавала:

«Доброго дня, ваше величество! Разрешите написать несколько строк, если Вы, конечно, не имеете ничего против.»

Пароход незамедлительно ответил:

«Добрый вечер, уважаемая Карпатия! Хотелось бы заметить, что Вы забыли мое наставление, касаемо обращений ко мне. Да, я не против общения на сегодняшний вечер, но, прошу, послушайте! Говорите со мной с легкостью и простотой, как Вы и говорили до этого. И, главное, не называйте меня более „его величеством“. Для моих представлений это является ничем иным, как обращением раба к господину.»

Ответ пришел практически сразу:

«Ох, простите меня бога ради! По Вашему желанию я более не стану величать Вас королем. О, извините меня вновь! Я глупый пароход, глупый! Мне, признаться, так стыдно!»

«Леди, перестаньте! Вам незачем впадать в панику! Я не собираюсь как-либо грубить или злиться. Я добр. Запомните это! И для Вас я являюсь другом, так что попрошу отныне называть меня просто „сэром“.»

RMS TITANIC

«Да, хорошо! На сей раз я не огорчу Вас своей забывчивостью, сэр Титаник! Позвольте спросить… каково Ваше состояние на сегодня? И что на счет Вашего настроения?»

RMS CARPATHIA

«Знаете, самочувствие мое довольно недурное, но настроение, сказать честно, не столь безупречное. Все потому что сегодня я должен был отправиться на ходовые испытания, а надоедливый ветер, будь он неладен, порешил изменить мои планы. Я был огорчен. Но под стать этому господа решили пополнить мои топливные запасы.»

RMS TITANIC

«Соглашусь. Да, погода иногда расстраивает своим настроением. Но нам не справиться с ней, не приказать прекратить бушевать. Остается только смириться с участью жертвы коварного ветра и принять факт своего бессилия.»

RMS CARPATHIA

«То верно! Эти слова звучали очень красиво в Вашем исполнении. И они настолько правдивы, что я не могу не разделить с Вами собственное мнение. Что ж, думаю, погодные условия рано или поздно изменятся, допустим, к завтрашнему дню. Быть может, тогда все устроится и я наконец смогу пройти проверку. Хм… Знаете… Что же мы говорим только об этом? Я желаю спросить про Ваше состояние и местонахождение, если то, конечно, Вы не скрываете.»

RMS TITANIC

«У меня все в порядке, спасибо! Нет, я не держу в секрете свое местоположение. Я нахожусь в северной Атлантике, уже как шесть дней на пути в Нью-Йорк. В этой точке пасмурно, но довольно спокойно. К сожалению, Ваше пожелание в мою сторону не сбылось. Солнце так и не взошло с момента моего отплытия из Британии.»

RMS CARPATHIA

«Очень жаль слышать эту новость! Видно, ему не хочется взглянуть на водную гладь и осветить дорогу нам с Вами. Обстановка в Белфасте также не меняется. В частности я говорю о солнечных лучах.»

RMS TITANIC

«Довольно печально. Но все же я уверена, что Бог еще подарит нам тепло и свет.»

RMS CARPATHIA

Лайнер хотел было сказать что-либо иное, но остановился. Слова, пришедшие от кораблика, осели над его разумом, как туман над морем. Он вдумался в них и представил, что Бог и в самом деле живет на небесах. А небеса — Рай. А Рай — дом для чистейших душ давно ушедших кораблей. Идея была довольно интересной для Титаника, любившего пофилософствовать в минуты безмятежности. И он не мог не поделиться ей с другом.

«А знаете… Ко мне вдруг пришла довольно удивительная мысль. Вы говорили про Бога… Я думаю, что голубые небеса — Рай, коим Он правит. Возможно, Рай является его домом, или домом для тех, кто покинул свет. Небеса есть прекрасное пространство, полное покоя и тиши, а парящее над нами солнце — врата в сам Рай, в мир невинных душ.»

RMS TITANIC

Карпатия же выдала свой аргумент:

«А ведь мне казалось несколько иначе. Думалось, что солнце — это и есть сам Бог, направляющий на нужный путь и освещающий дорогу в светлое будущее. Но я считаю, что Ваше предположение также красиво и вполне вероятно. Только вот мы никоим образом не сможем узнать истину, поэтому остается лишь гадать.»

Лайнер принял теорию и задумался на счет следующей темы. Но мысли его спугнуло странное ощущение, появившееся так внезапно. То походило на жжение, имеющее очаг близ киля. Титаник не придал ему особого значения, подумав, что чувство это, хоть оно и неизвестно, считается нормальным.

Поддаваясь разгоряченному разговору, пароход вернулся в прежнее состояние.

Он решил не отступать так далеко от темы. Поинтересовался:

«А представляли ли Вы что-либо еще, леди Карпатия? Видели ли что-то, что отложилось в Вашей памяти, как невероятное явление?»

«Ох, Вы думаете?… Мои представления — ужасная нелепость, и… О, какие это глупости!…»

RMS CARPATHIA

«Не говорите так! Мне интересны Ваши воззрения. Расскажите мне все таящееся в Вашем разуме и воплощающееся в виде прекрасных грез.»

RMS TITANIC

«Тогда, молю, никому не говорите о том, что я опишу. Сказать по правде, мне очень стыдно за свои детские убеждения!»

RMS CARPATHIA

«Я обещаю, что это останется лишь на моей памяти. Не бойтесь поделиться мыслями с „Олимпийцем“, который с Вами так обходителен!»

RMS TITANIC

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.