Бесплатный фрагмент - Был шумный бал

Пролог

Был шумный бал.

Там я был весел, пьян.

Мне довелось мазурку танцевать с маркизой,

                                                   некой де Треньян, —

Возлюбленною моего кузена

(с кем честь имел недавно их застукать

                                   в презабавной мизансцене)…

Так вот, в той самой «недоступной» де Треньян

Я в танце обнаружил маленький изъян.

А если быть точней,

У ней на плечике был шрамчик.

И прелесть в том, что не от блох иль комаров,

А от несдержанных мужских зубов.

Навеселе нашел на мне какой-то бзик,

И бес меня немедля дернул за язык,

И я в сердцах вскричал: — Ого, ну что же, что же!

Гляжу я, что девичье ложе

Сегодня ночью не было обычно пусто…

И мне сдается, я знаком с тем шустрым мусье,

Кто к вам сумел проникнуть тайно,

На вас оставив след случайно.

И недалек тот долгожданно милый час,

Когда в родстве я буду рад представить вас.

Глаза в маркизе стали шире моря,

И понесло ее, конечно, вздорить:

— Ах вы смутьян, да грубиян, да вы клеветник наш…

Ведь это, дескать, не изъян, а макияж.

— Ага, ага, — кивал я головою, —

Коль не был я б мужчиной, спорил бы с тобою.

Ты лучше сядь да напиши сонеты.

А милому кузену, ха, передавай приветы!

Ждать долго не пришлось, она передала приветы.

Родной кузен вскричал: — Кузен, за пистолеты!

К нему я подошел спокойно, ровно,

Взглянул в глаза с ухмылкой хладнокровной,

Потом перчаткой по носу как дал,

Сел на коня и резво ускакал.

1

В бору сосновом плыл туман

И пробирал осенний холод.

Я нервно теребил карман,

Шептал себе, что слишком молод

Еще, чтоб гибнуть на дуэли

От пули брата своего.

Но слухи местность облетели,

И не осталось ничего,

Как только долг мужской исполнить,

Да честь зазря не уронить.

И лишь противник мой был волен

Сегодня что-то изменить.

Мой секундант курил и крякал,

Шаги глазами провожал,

Был незнаком и раздражал,

Когда глядел в часы и «такал»,

Как-будто кончить он желал

Все побыстрей. И час настал.

Кузен примчался словно туча,

С ним двое верных и ларец,

Я понял — брат свое получит,

А мне сейчас придет конец.

Мы разошлись на расстояние

Должных шестнадцати шагов

И приняли то состояние,

Когда один убить готов

Другого ради отомщения.

Коль я не стал искать прощенья,

Кузен не зрил пути благого.

Сказал одно: — За богом слово.

Подняли руки плавно, быстро,

Раздался громкий страшный выстрел.

…

Глаза раскрылись — надо мною

Кружил тревожный ангелок.

То он мелькал, то потолок.

…

Я шевельнул одной рукою —

Пронзила боль. Я застонал.

Немедля доктора позвал

Приятный голос незнакомый.

И не был я готов к такому:

В мое явилось мироздание

Младое дивное создание —

Девчушка в платьице воздушном

С горящим взором простодушным,

Который как бы говорил,

Что я геройство сотворил.

Не зная, как воспринимать,

Решил я перестать стонать,

На бок другой перевернулся

И сладкий сон догнать хотел,

Но ангел снова прилетел

И, сев напротив, улыбнулся.

Смотрел он слишком уж влюбленно

И с толку сбил определенно.

Златистый локон ко лбу спал,

Сон окончательно пропал.

Вошел мужчина седовласый,

Приятель тетушки моей,

Что слыл когда-то ловеласом,

А позже стал лечить людей.

Девчушку он прогнал поспешно,

Прикрикнув: — Лиза, гэть отсель!

Та, словно дикий коростель,

Ему ответила потешно

На птичьем странном языке

И упорхнула налегке.

Вслед доктору вошла и тетка.

Взор был ее настоль суров,

Что всяк под ним казался кротким

И всяк был лебезить готов.

Пока смотрели мне плечо,

Та сокрушалась горячо:

— Да если б ты убил Андрюшку

Или хотя б попал в него,

Моих лихих эмоций вспышки

Могли достигнуть бы того

Ужасно жуткого предела,

Когда за главное задело!

Уж я бы наказать сумела!

Сама б пальнула в ту часть тела,

Что род людской зовет нескромной,

И ты б ходил с дырой огромной

В местах, которые важны,

И в час любви весьма нужны.

Тут доктор даже побледнел,

А я лицом стал бел, как мел.

Ведь оба знали, как, бывало,

Мадам Аннет порой срывало.

И были случаи известны,

Когда причуды брали место,

Да люди добрые страдали,

Поместье это покидали.

Еще кричала, что дуэли

Давно у нас запрещены;

Виски и лоб ее потели,

Внушая чувство мне вины.

А напоследок обещала

Писать в Париж к моей маман

О том, какой свершен обман

Племянником, — он злая сила,

И тети потерял любовь,

Дерзнув рассчитывать, что кровь

Пускать имеет брату право,

Что всем в округе он отрава,

И, как поправится, в Европу

Уносит пусть скорее ж…

Горячий теткин страстный пыл

Меня, однако, убедил.

В могиле брата я представил

И понял ясно — не исправил

Уже бы дело я такое,

Аннет права. А так в покое

душа его, душа моя,

Мы как-никак одна семья.

Лишь боль в плече меня смущала,

И мысль о мести вдруг прельщала,

Но все ж пред господом нам быть,

А тот велел врага любить.

Решил я твердо: в очищение

Пойду к кузену за прощением.

Аннет ушла. Вслед доктор вышел.

Ничьих шагов не стало слышно.

Дождавшись полной тишины,

Я туже подвязал штаны,

С кровати встал. Проковылял

Сквозь всю усадьбу. Постучал

В дверь спальни братской. Позевал.

Вновь стукнул громче и сказал,

Что это я. Весь дом молчал.

Тогда, прильнув ко двери ухом,

Я стал вниманием и слухом.

Старание было не напрасным,

И женский шепот сладострастный

Мой вывод прежний подтвердил:

Кузен молчал там не один.

Но тут меня довольно резко

Спугнул презрительно дворецкий

Пахом. Тот щеки так раздул,

Как будто вздумал «караул»

Кричать, и что грозит грабитель

Проникнуть в частную обитель.

Оставив пялиться на щель,

Я объяснил визита цель.

— Прошу прощенья, но порыв

Благой свершить вам не дано, —

Сказал дворецкий. — Нервный срыв

Случился с братом. И одно

Блюдет тот строго предписание —

Запрет на нервные свиданья.

Что б я уж точно не входил,

Он дверь собой загородил.

От наглости такой я взмок.

Но, сделав воздуха глоток,

Смекнул: в опальном положении,

Где я сейчас, нужны движения

Плавней. Без злого жара и золы,

Обходим острые углы.

Я улыбнулся в полный рот

И сделал полуоборот.

2

Пошел к Неве. Закат был томным.

А небосвод таким огромным,

Что вдруг я понял, что терял,

Когда под выстрелы вставал.

Девчушку ту здесь повстречал,

Что доктор Лизой величал.

На длинной пристани она

Сидела грустная одна.

— Ну здрасьте, барин! Живы, что ли?

— А ты желала б, что б помёр?

— Да, как по мне, все в божьей воле.

Так завязался разговор.

Она закончила венок

Из желтых листьев и намек

На то, что это для надгробья

Мне, отпустила исподлобья.

Я благосклонно не принял

Столь щедрый дар и предпринял

Попытку вдруг водой обдать

Ее девчоночию стать.

А для того склонился к речке,

Чтобы в ладонь воды набрать,

Но на манер церковной свечки

Согнулся, с болью совладать

В плече не смог и не успел

Упор принять рукой второй.

Я оказался вновь «герой».

Да-да! — Обидно полетел,

Корячась, в речку, как дятел,

Отбивший напрочь мозг старанием,

За бойким поиском жучков.

И в результате всплеск, журчанье,

Волна накрыла, был таков!

То не был хохот облаков

Иль милый смех, что ждешь от друга…

Она ржала на всю округу,

А дно касалось мне носков.

Поймав баланс в речной тиши,

Предельно свеж и невесом

Я размышлял, как скоро сом

Меня утащит в камыши

И там сожрет от всех позоров,

Что множатся день ото дня

И здесь преследуют меня.

Сом чем-то занят был, видать,

Да стало резко холодать.

Поближе к берегу был ил,

В него я мигом наступил

И вновь свалился в тину вод.

Очнулся задом наперед.

— Вы что, специально? Боже правый!

Держась руками за живот,

Лизет каталася по травам,

И даже новый пароход,

Скользящий горделиво мимо,

Что удивлением был для масс

И взгляд манил неумолимо,

Не привлекал ее сейчас.

Терпение лопнуло: — Ах так!

Я живо выбрался из ям,

Оставив в иле свой башмак,

И закричал: — Трым-прым-лям-лям!

Она в ответ: — Трым-прым-пам-пам!

Чрез боль шипов и пальцев хруст

Я оторвал крапивы куст

И потянул к ее ногам.

Та приготовилась к бегам

И завизжала. — Трам-бам-бам! —

Я куст потряс еще разок.

Она пустилась наутек.

Побегав резво по лугу,

Я быстро понял — не могу

Скакать уж больше, и присел.

Невдалеке костер горел.

К усадьбе было далеко,

А у огня согреться можно,

То мне казалось неотложным,

Решенье принялось легко.

Аркадий, ловкий мужичок

В рыбацком деле, тут уху

Варил. Окинув мой видок

Критичным взглядом: — У-ху-ху… —

Изрек он мрачно и налил

Мне самогону прямо с ходу.

Затем отечески укрыл

Тулупом тертым всепогодным

И рядом с дымом усадил.

Я пил, а он табак крутил.

— Не время, барин, для купаний.

— А для чего ж тогда, Аркаш?

— Ну вам, видней: проспект, Пассаж.

— А мне вот ледяные бани

по нраву. Что ж с меня возьмешь?

— Ой, барин, врать же ты хорош!

Видал я, как ты поскользнулся.

Уже спасать тебя вставал.

Ему я рану показал,

И тот невольно отшатнулся.

— Слыхал-слыхал, болит? — А как же!

— Вам холод — вред, вам лучше в дом.

— Да там зловредный мажордом.

Хранит все тайное под стражей.

— Вы, стало быть, «секретолюб»?

— Есть грех, всегда любил загадки.

— Свои у всякого повадки.

Он сплюнул вниз табак из губ.

— Пора! Пора, мне, барин. — Что так?

— Да надо б уж проверить сеть.

Приказ был с кухни карасей

Снести к закату. Буду кроток.

— Ну, ясно все… держи тулуп.

— Да бросьте, барин! Что вы? Что вы!

Еще я не настолько глуп.

А вы не столь еще здоровы.

— Клянись мне, что не околеешь.

— Клянуся, проживу сто лет

И буду вам носить обед

Все сто тех лет. — А ты умеешь

Быть бодрый духом и в мороз.

— Костер горит, а значит, нос

Уж отогреем как-нибудь.

Ну, барин, будь!

— Скажи, Аркаш, ушишки можно?

— Хоть всю съедай! Но не спеши.

Я принял миску осторожно,

А он мне хлюпнул от души.

Когда уже я доедал

Навар полезный и пахучий,

Мне Зевс Лизет опять послал.

Та сверху вниз, как тать летучий,

Внезапно свесилась лицом,

И я невольно огурцом

Едва насмерть не поперхнулся.

— Хотела, чтоб ты улыбнулся, —

Сказала радостно она

И заняла ту часть бревна,

Что безопасна от огня,

Но максимально близ меня.

Мое померкло настроение,

И на исход пошло терпение.

Я отложил подальше блюдо

И вежливо спросил: — Откуда

вообще взялось такое чудо?

— Вот вы забавный, а зануда.

Нас представляли, что забыли,

Пока хромали до костра?

Я Софьи де Треньян сестра,

Которую вы оскорбили.

— Я не про то, моя лапуля,

Ты что мне мстишь путем таким?

— Каким? — Присутствием твоим.

Тебе что, мало адской пули,

Что я словил? Она угасла.

— Не правы вы! — В чем я не прав?

— А в том, что буйный дерзкий нрав

Вам право не дает напрасно

Порочить милую Софи.

— Фи-фи. — Фи-фи? — Да-да, фи-фи.

— Невыносимы вы, месье!

— Иди и слопай монпансье.

Она вскочила для начала,

Потом, как львенок, зарычала

И, не найдя что сокрушить,

Мне шею бросилась душить.

Конечно, как бы полу в шутку.

Я ей поддался на минутку,

Затем легко скрутил, как тесто,

И проучил по мягку месту.

Она притихла и сползла,

За тем покорнейше уселась,

В щеках румянцем загорелась

И тему враз перевела:

— Слыхали про забавный казус,

что на балу случился сразу,

Как ускакали вы? — Какой?

Лизет прикрыла рот рукой:

— Когда попадали все разом

Во время танца? — Ты о чем?

— Когда все кончилось ключом!

— Нет не слыхал, и эти фразы

Напоминают больше вздор.

— Хотите кончим разговор?

— Да тут почетный интриган.

— Сказал почетный хулиган.

— Раз начала, давай подробно,

Что пропустил такого я,

Пока искал дорогу к гробу.

— Там было просто о-ля-ля!

Вы ускакали, все вернулось

На круги своя: танцы, пыль,

И здесь-то началась кадриль.

Как раз на ней все и запнулись.

И в миг попадали на пол.

— Ты шутишь ведь? — А вот и нет!

Тому виной мадам Аннет,

Что наступила на подол

Соседней дамы, та — другой,

И все посыпались гурьбой.

Я вздернул бровь и скорчил мину.

Лизет довольно пояснила:

— Всему причиной ключ явился

Какой-то странный, важный лично

Для вашей тетки эксцентричной,

Что из-под платья уронился

В момент не лучший для гостей.

И стала та швырять людей,

Пока его в толпе искала,

А как нашла, захохотала.

Да громогласно так, что все

От страха начали лысеть.

…

В глаза полезли мотыли.

Смеркаться стало. Мы пошли.

Лизет про бал еще болтала,

Потом в слезах о том шептала,

Что тяготит ее порой

Быть просто младшею сестрой

Эффектной пламенной Софи

И вечно жить в ее тени.

И что месье Андре сначала

За увлечение сочла,

Каких пришлось ей знать немало.

И как была удивлена,

Когда Софи сказала вдруг,

Что тот ей будущий супруг.

Лизет умела вызвать трепет,

Ее пронзительным был лепет,

Но брел я будто в стае туч,

И думал, что ж то был за ключ?

Пришел к себе я и уснул.

3

И только к ночи вновь проснулся.

Сев на кровати, потянулся

И на руки свои взглянул.

Водою мерзкой изнутри

Набухли злые волдыри,

Что мне достались от крапивы,

А пальцы превратились в сливы.

В плече гуляли переливы,

И как почувствовать счастливым

Себя мне вновь, то был вопрос,

Который встал сейчас всерьез.

С веранды доносился смех.

Узнал я голоса маркизы

И брата своего. Наспех,

Пока там нет липучей Лизы,

Пока намеренья чисты,

Решил я навести мосты

И все уладить объяснением,

Приправив тон благоговением.

Я вышел и собрал их взгляды.

— Ну-с, вечер добрый… Канонады

Восторгов встречных не пришло.

— Прощу прощенья, занесло.

Казалось, будто бы цикады

Притихли даже, чтобы внять

Из нежных чувств — мне тут не рады

Иль собираются обнять.

Софи отпрянула от брата,

Скрестивши руки на груди.

«От ней прощения не жди» —

Я сразу понял. — Виноваты

В том оба мы, — сказал Андрей,

— Прости и ты. Нам быть добрей

И терпеливей впредь бы надо.

— Согласен. Рад, что жизнь в награду

Ты мне оставил. — Рад и я.

Друзья? — Друзья! — Семья? — Семья!

— Случилось недоразумение.

— И в сердце больше нет затмения?

— Затмения нет и нет вражды.

— Забыли все, лады? — Лады!

Он встал и протянул мне руку,

Ее я истово пожал.

Плечо пронзили злые муки,

Но в том я виду не подал.

А вот надменная маркиза

Меня в объятья заключать

Не торопилась, и капризом

Взялася радость нам подмять.

Надувши губки бантом сложным,

Та вся уставилась в листву,

И финт ее настоль был ложным,

Что стало гадко большинству.

Ну, то бишь мне и брату тоже.

Но на него пошли мы все же,

Дав оскорбленной перерыв

На женский чувственный надрыв.

— Андре, — я обратился к брату, —