Бесплатный фрагмент - Бурый. Истинная для медведя

Глава 1

Частный самолёт мягко покачивается в воздушных потоках, но я этого не замечаю. Взгляд прикован к экрану планшета — страницы досье сменяются одна за другой: разрозненные отчёты, протоколы задержаний, медицинские заключения. Всё — как части головоломки. Разобрать — моя работа. Игра, где ставка — жизни, власть, порядок.

Группировка оборотней. Торговля психотропами. Те, кто не понимает, что нарушает Кодекс — и те, кто понимает, но считает себя выше закона. Последние — мои любимые. Они делают ставку на страх и влияние, забывая, против кого играют. Против них — не просто суд. Против них — я.

В салоне тихо. Лишь гул двигателей да шелест перелистываемых страниц. Стюардесса давно поняла: мне не нужен ни кофе, ни вежливость. Здесь, в небе, я не судья. Не медведь, чья тень заставляет преступников сбиваться с дыхания. Здесь я — мужчина, в чьём запахе смешаны усталость, холодная решимость и терпение, натянутое до предела.

Москва ждёт.

На экране — последние строки отчёта:

«Установлено, что вещество провоцирует у оборотней неконтролируемые приступы агрессии. Подопытные впадают в состояние психоза. Итог: 12 погибших, 23 раненых, 5 пропавших без вести».

В груди скапливается тяжесть. Жалость? Нет. Я оставил её там, в другой жизни. Осталась работа. Закон. Ответственность.

Нажимаю кнопку вызова. Через секунду дверь в салон открывается. Дорохов. Мой помощник. Волк. Безупречный костюм, чисто выбрит, взгляд — острый, внимательный. За фасадом — хищник.

— Доложи.

— Пятеро задержаны, — отвечает он. — Ещё трое на свободе. Мы знаем, где искать. Осталось только дождаться команды.

Пальцы сжимаются на корпусе планшета.

— Никто не уйдёт, — говорю спокойно.

Он кивает и уходит.

А я снова смотрю в иллюминатор. Москва — далеко внизу. Я не был здесь пять, шесть лет.

С этого города всё началось.

Помню запах того дня.

Горелый металл. Жжёная резина. Запёкшаяся кровь.

Авария.

На месте — хаос. Сирены, крики, мигающие огни. В центре — два искорёженных автомобиля. Внедорожник оборотней на полной скорости врезался в седан. От легковушки осталась только груда покорёженного металла. Даже опытные эксперты не сразу могли сказать, сколько в ней было людей.

Водитель погиб мгновенно. Жену и сына вытаскивали по частям.

Выжила только дочь.

Четырнадцать лет.

Мираслава.

В отчётах — сухо:

«Политравмы. Внутреннее кровотечение. Прогноз — крайне неблагоприятный».

Водителя джипа, оборотня, разорвало ударом. В салоне были трое подростков — наследники сильных фамилий. Один — сын главы стаи пум. Остальные — дети влиятельных кланов. Все выжили.

И это сделало дело громким.

Когда я прибыл, следователь шагнул ко мне, не скрывая напряжения:

— Все пассажиры легковушки мертвы, — коротко. — Девочка — в реанимации. Пока держится.

— Кто виновен?

— Водитель джипа. Гнали по трассе, как в охоте. Скорость — за пределами допустимого. Они думали, что бессмертны.

Я взглянул на выживших. Подростки. Стояли чуть поодаль. Растерянные, но не испуганные. Для них это была игра. Соревнование. И если бы не человеческие жертвы, они бы отделались штрафами.

— Один из них — сын главы стаи пум, — добавил следователь. — Его отец уже в ярости. Требует закрыть дело.

Я медленно поднял взгляд.

Закрыть?

Нет. Не в этот раз.

— Будет суд, — сказал я.

С этого всё началось.

Я не думал о девочке, лежащей в больнице. Не представлял её боли, сломанных костей, панического страха. Думал только об одном: наказание будет. Даже если для этого придётся сломать чью-то судьбу.

Пресса разорвала дело на части. Громкие заголовки гремели в эфирах, газетах, соцсетях:

«Смертельные гонки: оборотни убивают людей!»

«Сын главы стаи пум — убийца? Судья Буров против элиты»

«Будет ли справедливость или закон снова прогнётся?»

Знал, во что ввязываюсь. Знал, что будут угрозы. Не ошибся.

На второй день после предъявления обвинения мне прислали конверт. Внутри — коготь, обмакнутый в кровь.

На третий — меня пытались сбить. Чёрный внедорожник вылетел на перекрёстке. Я успел увернуться. Удар приняла машина сопровождения. Водитель выжил, но посыл был ясен: остановись.

Кому-то сильно мешало то, что я не продаюсь.

Но если они думали, что я отступлю — они меня недооценили.

Оправдания. Враньё. Попытки выкрутиться.

Они верили, что статус — защита. Что фамилии сильнее закона.

Алексей Яровой, сын главы стаи пум, сидел передо мной расслабленно, почти нагло.

— Мы просто гоняли. Не думали, что это… убьёт кого-то.

Молчал, глядя сверху вниз. Щенок, которому впервые дали по носу. Взгляд дерзкий, самоуверенный.

Глеб Морозов нервничал.

— Это всё водитель! Он нас подставил! Мы просто сидели в машине!

Трус. Один из тех, кто прячется за чужими спинами.

Савелий Летунов молчал. Единственный, кто понял, что дело серьёзное.

Но никто из них не осознавал главного: этот суд — не про них.

Он — про закон. Про то, что даже оборотни не всесильны. Про цену ошибок.

Я знал — от меня не отстанут. Пресса рычала. Город гудел слухами.

Но хуже всего были звонки.

— Ты ломаешь судьбы, Буров.

— Стае это не понравится.

— Думаешь, ты сильнее нас?

Мне было всё равно. Они играли в мир, где выигрывает тот, у кого больше власти.

Но я был их последствием.

Наказанием.

Двоих я отправил в тюрьму.

Один — исчез.

Говорили, что отец Ярового сам расправился с сыном, чтобы не допустить позора.

А девочка… Знал, что она выжила. Но я никогда её не видел.

И не думал, что когда-нибудь увижу.

Глава 2

Мы ехали домой после отпуска.

Мишаня, уткнувшись в своё автокресло, капризничал, требуя у папы телефон. Он всегда так делал, когда уставал или скучал. Папа вяло отмахивался, а мама улыбалась, перелистывая турбуклеты — уже мечтала о следующей поездке.

А я?

Я просто хотела домой.

В голове крутились голоса девочек из чата: «Скорее приезжай!», «Сегодня гуляем до ночи!»

Представляла, как выбегаю из подъезда, обнимаю их, смеюсь, делюсь впечатлениями. Как воздух ночного города обнимает кожу после длинной дороги.

За окном сгущались сумерки. Машины на трассе включали фары, и свет вытягивался длинными полосами по мокрому асфальту. Дорога блестела от недавнего дождя, отражая огни.

В салоне пахло морем.

Солоноватый аромат смешивался с ванильной сладостью — вата, купленная на заправке, ещё хранила запах. Мы с Мишаней ели её на пару, смеясь, облизывая липкие пальцы. Клочки сахара цеплялись к одежде, к щекам, и это казалось таким обычным, таким настоящим…

Тогда мне казалось, что всё это — просто день. Один из многих.

А потом…

Резкий, пронзительный сигнал. Долгий, леденящий.

Толчок. Машину швыряет вбок. Ремень впивается в грудь, перехватывая дыхание.

Глухой удар. Звук рвущегося металла. Визг тормозов. Шипение шин.

Стекло взрывается осколками. Не успеваю закричать.

Мир рушится. Всё вокруг — грохот, крик, чья-то рука — или крик? Мамин голос теряется в шуме.

Кто-то орёт. Я? Кто-то другой?

Не знаю.

Боль приходит не сразу. Но когда накрывает — разрастается, как волна. Как цунами.

Тьма. Она обрушивается. И мир исчезает.

Я прихожу в себя в вязкой, тягучей тишине.

Как будто выныриваю из пустоты обратно в реальность, но тело — чужое. Оно не слушается. Болезненно, тяжело, каждый вдох — через усилие.

Открываю глаза — с трудом.

Потолок — белый. Слепящий. Стерильный. Свет режет глаза, словно нож.

Пахнет лекарствами. Спиртом. Химией. Где я?

Попытка вдохнуть заканчивается кашлем — горло пересохло, как будто я глотнула песка. Боль вспыхивает, пронизывает изнутри. Хочется застонать, но даже этого не выходит.

Чей-то голос рядом. Женский. Медсестра?

Она говорит что-то, но слова — как сквозь воду. Размытые, далёкие. Мир плывёт.

— Вы меня слышите? — Голос становится чётче. Ближе.

Чьи-то пальцы осторожно касаются моего запястья, ищут пульс.

— Всё хорошо. Вы в больнице.

В больнице…

Пытаюсь понять, что произошло, но мысли разбиваются о боль — остро, тяжело, как волны о прибрежные скалы.

Что-то случилось. Что-то непоправимое.

Перед глазами вспыхивают обрывки. Свет фар. Мишаня… просит у папы телефон. Мама смеётся, перелистывая буклеты — уже планирует следующий отпуск. Дорога. Темнота. Сигнал. Толчок.

Крик. Мой?

Страх накрывает мгновенно — острый, давящий, вырывающий воздух из груди.

Открываю рот, пытаюсь сказать хоть что-то, но вместо слов — лишь хриплый сдавленный звук.

Медсестра замечает. Подходит быстро, но спокойно.

— Тише. Не напрягайтесь. Вам пока нельзя говорить. Я сейчас позову врача.

Она исчезает. Дверь мягко хлопает, оставляя меня в одиночестве.

И тут вспоминаю.

Удар.

Как машину подбросило. Как ремень врезался в тело, будто хотел разорвать меня пополам.

Как скрежетал металл, как трещали кости.

А потом — тишина. Глухая. Бесповоротная.

Пытаюсь пошевелить пальцами. Получается. Но каждый жест отзывается болью, будто кожа стала тонкой, как бумага, и всё под ней горит.

С усилием поворачиваю голову. Шея ноет, будто в ней натянуты порванные струны.

Боковое зрение выхватывает капельницу, приборы, экран с мигающими показателями.

Я в больнице. Это точно.

Что со мной? Где мама? Папа?.. Мишаня?..

Меня начинает бить мелкая дрожь.

Нет, нет. Это просто сон. Сейчас проснусь. Будет утро. Мама ворчит, что я раскидала вещи. Мишаня хлопает дверцей холодильника. Папа варит кофе…

Но свет слишком яркий. Боль — настоящая. Тишина — невыносимая.

И в этой стерильной тишине, нарушаемой только звуками аппаратуры, приходит осознание.

Я одна.

Меня знобит. Но не от холода.

В груди — тугой, обжигающий ком. Что-то внутри сжимается, пытаясь вытолкнуть мысль, которая не хочет оформляться словами.

Нет. Этого не может быть.

Хочу снова провалиться в забытьё. Спрятаться. Исчезнуть в темноте.

Только бы не чувствовать этот липкий, удушающий страх.

Но шаги за дверью заставляют вздрогнуть.

Щелчок замка. Скрип. Тихий, как хрип чужого дыхания.

Поворачиваю голову.

На пороге — женщина.

Тётя Арина.

Её лицо кажется чужим. Постаревшим. В глазах — краснота, под ними — тяжёлые синяки, волосы собраны наспех, как будто она не спала несколько дней.

Стоит в дверях, смотрит на меня — и я понимаю: она не знает, с чего начать. Не знает, как сказать.

Но мне не нужны слова.

Где-то глубоко внутри знала это с первого мгновения. С того самого, как открыла глаза в этой палате.

Но увидеть её в таком состоянии — это подтверждение.

— Мира… — голос тёти срывается. Она делает шаг, но я отворачиваюсь.

Если она дотронется — я сломаюсь.

— Мне жаль… — шепчет почти неслышно.

Закрываю глаза.

Мир рассыпается.

Мама больше не поругает меня за разбросанные вещи.

Папа не скажет с усмешкой: «Ну что, шкода, опять дурачишься?»

Мишаня не попросит телефон, не уткнётся в папино плечо, не закричит от восторга при виде машины мороженого.

Их больше нет.

Боль разрывает изнутри.

Но я не плачу. Просто смотрю в потолок — белый, стерильный, пустой.

И в голове звучит только одно: что теперь?

Тётя Арина рядом, но я не смотрю на неё. Не могу. Если встречусь с её взглядом — придётся признать реальность. А я ещё не готова.

Но тишина не вечна.

— Почему? — голос сиплый, слабый, но её слух улавливает его сразу.

— Мираслава… — она тяжело вздыхает, садится рядом.

Я всё-таки поворачиваюсь. Смотрю. Её лицо — усталое, осунувшееся. Она плакала. Много.

— Почему я жива, а они — нет?

Тетя закрывает глаза.

— Это была авария. Гонки. Оборотни… неслись по трассе. Ваша машина оказалась на их пути.

Дрожь прокатывается по телу.

— Они выжили? — мой голос — чужой. Неузнаваемый.

Тётя медлит. И это молчание уже даёт ответ.

— Да, — произносит наконец.

Мир рушится снова. Я вцепляюсь в простыню. Пальцы сжимаются, костяшки белеют.

— Суд… — она сглатывает. — Суд ещё идёт.

Моргнув, смотрю на неё.

— Как это «идёт»?

Она отводит взгляд.

— Они из сильных семей. Наследники. Их защищают.

Взгляд цепляется за экран телевизора в углу. Я даже не помню, как он появился.

Но сейчас — вижу. Слышу бегущую строку.

«Скандальное дело о смертельных гонках: виновные до сих пор на свободе.»

«Сын главы стаи пум требует прекратить процесс.»

«Оборотни против закона: удастся ли наказать виновных?

Меня накрывает холодом.

— Они даже не в тюрьме? — выдавливаю из себя.

— Под стражей. Домашней. Их семьи делают всё, чтобы вытащить их, Мира.

Вытащить. Оправдать.

Меня трясёт.

Я потеряла всё. А они… сидят в своих домах и просто ждут, когда всё утихнет.

— Они не должны уйти от наказания, — мой голос звучит неожиданно ровно. Спокойно. Опасно.

Тётя смотрит с болью. Но она понимает, что уже ничего не изменит.

— Закон разберётся…

Но я уже знаю правду.

Закона для них нет.

Глава 3

Шум, гам, суета. Люди движутся по терминалу слаженно, как шестерёнки в механизме. Тележки грохочут по плитке, ленивый голос диспетчера растекается по динамикам, обволакивая бесконечную череду рейсов.

Обычно я уезжаю сразу — приземлился, вышел, сел в машину. Но не сегодня.

Сегодня я жду.

Наводчик должен быть среди прибывших. Тот, кто знает, где прячутся трое оставшихся из группировки.

Толпа рассеивается. Лица сливаются в серую массу. Я быстро сканирую пространство — взгляд, жест, несоответствие.

Выходят пассажиры рейса из Стамбула.

Он среди них.

— Задерживается, — негромко говорит Дорохов. Стоит чуть в стороне, внешне спокоен, но я чувствую его напряжение.

Пожимаю плечами. Через минуту замечаю нужную фигуру.

Худой, невысокий, в мятом плаще. Озирается, будто растерян, но я вижу — он ищет меня.

Наши взгляды встречаются. Короткий кивок. Контакт установлен.

Мы сближаемся.

— Судья Буров, — шепчет он, стараясь скрыть тревогу под вежливой маской. — Давайте без лишнего внимания.

Быстрый взгляд — оценка.

— Говори.

Он облизывает губы.

— Их кто-то прикрывает. Я нашёл место, где прятались двое, но… — он замолкает.

— Но?

Шумный выдох.

— Их уже нет. Кто-то их убрал.

Интересно. Бросаю взгляд на Дорохова.

— Выясни, кто, — тихо говорю. Волк кивает — коротко, без слов.

Снова поворачиваюсь к наводчику:

— Где последний?

Он нервно оглядывается.

— В городе. Говорят, он ищет защиты.

Защиты? В Москве?

Усмехаюсь. Глупо.

И тут — запах. Резкий, тёплый: мёд и корица. Бьёт в нос, проникает под кожу, расползается по венам, будит.

Зверь внутри поднимает голову.

Он не просто насторожен. Он требует.

Моя.

Изнутри доносится глухой рык. Он вибрирует в костях.

— Нет.

Моргаю, сбрасывая наваждение. Тело напряжено, кулаки сжаты.

Найди. Возьми. Забери.

— Я здесь не за этим.

Но медведь не отступает.

Ты чувствуешь её. Она рядом. Почему ты стоишь?

Выдыхаю, удерживая контроль.

— Это не имеет значения.

Ты лжёшь.

Челюсти сжимаются.

— Закрой пасть.

Костяшки хрустят. Это просто запах. Просто совпадение.

Но зверь уже не верит.

Мы найдём её.

— Мы ничего не будем делать.

Но даже я не верю себе.

Запах исчезает.

Слабеет, растворяется в ночном воздухе. Мимолётный след, но внутри — будто выжжен. Словно аромат впрыснули прямо в кровь, выжигая остатки контроля.

Я едва удержал медведя.

Он был в шаге от прорыва — вырваться, найти, прижать к себе. Запереть в лапах.

Но теперь всё исчезло. И зверь беснуется.

Сжимаю в кармане телефон — так, что ноют костяшки. Хочется что-то сломать.

Дорохов замечает.

— Демид? — его бровь чуть поднимается, взгляд становится пристальным.

Он не понял, что произошло, но почувствовал. Точнее — почувствовал меня. Сбившееся дыхание. Натянутость в голосе. Неуверенность.

— Что-то не так? — мягко, с лёгким наклоном головы.

Пауза. Один лишний вдох. Один выдох.

— Всё в порядке, — отвечаю.

— Уверен? — не отступает бета.

Я не отвечаю. Просто бросаю последний взгляд в сторону терминала.

Пусто. Запах исчез.

Чёрный внедорожник катит по ночной Москве. Свет фонарей выхватывает из темноты силуэты зданий, отражается в мокром асфальте.

Охранник за рулём молчит. Сосредоточен. Дорохов рядом, вытянулся в кресле. Наблюдает за дорогой, но я чувствую: часть его внимания на мне.

Он заметил. Не понял — но заметил.

Я откидываюсь на спинку, сжимаю челюсти. Внутри — глухой рык.

Ты упустил. Потерял.

— Не начинай.

Рывок внутри. Не физический — будто меня ударили изнутри. В грудь. В живот.

Зверь не просто злится. Он в ярости.

Ты позволил ей уйти.

Сжимаю пальцы. Игнорирую.

— Демид, — снова Дорохов.

Поднимаю взгляд резко, на грани.

— Что?

Он не моргает. Изучает. Голова чуть наклонена — вглядывается.

— Ты не здесь.

Щёлкаю зажигалкой, делаю глубокую затяжку.

— Просто устал.

Он не дурак. Но молчит.

Москва впереди. Центр власти. Город, где правит Король.

Станислав Король. Лев.

Человек, который превратил столицу в крепость.

Теперь это не просто город. Это контроль.

При нём оборотни подчинились единой системе. Каждый регион — часть механизма. Каждая стая — шестерёнка.

Раньше была война. Теперь — порядок.

Мы подъезжаем к отелю. Закрытые этажи. Усиленная охрана.

Охранник выходит первым. Дорохов — следом. Пара шагов, взгляд по сторонам.

Я задерживаюсь в машине.

Запах мёда и корицы исчез.

Но зверь внутри не успокаивается.

Надо найти её.

Выдыхаю. Медленно. Но внутри всё ещё тлеет.

Завтра — встреча с Королём.

Сегодня — я дышу.

Открываю дверь. Вдыхаю холодный московский воздух.

Медведь внутри ворчит. Сильнее. Рвётся.

Нашёл. Не взял. Потерял.

Мышцы напрягаются. Всё тело требует — движения. Погони.

— Не сейчас.

Всегда не сейчас! — рычит зверь. — А когда?!

Рывок. Он хочет вырваться.

Я сдерживаю.

Чуял. Горячая. Живая. Моё.

Острые когти царапают изнутри.

В зеркале — не я. Зверь.

Зрачки — расплавленное золото. Челюсть сжата. Плечи напряжены, как струны. Вид у меня, мягко говоря, агрессивный. Неудивительно, что Дорохов косится, украдкой считывает напряжение.

Косолапый на грани. Дай выйти. Дай волю.

Я моргаю слишком часто, как будто смогу так сбросить наваждение. Очистить сознание.

Чувствую себя подростком на излёте терпения — взвинченным, наэлектризованным, не умеющим сдерживать себя. Всё внутри — сырой, злой инстинкт.

Гребаный ад.

Глава 3

Москва. Аэропорт. Пять лет спустя.

Воздух столицы — холодный, обжигающе плотный. В нём смешались выхлопы, дорогие духи, тревожная суета. Толпы людей текут, как речные потоки, между терминалами: кто-то спешит к выходу, кто-то только что прилетел, кто-то ищет, кто-то теряет.

А я стою. Просто стою у огромного панорамного окна и смотрю на Москву. Я вернулась.

Пять лет назад меня выносили отсюда на носилках — истощённую, сломанную, без остатка разбитую. Сегодня я на ногах. Но внутри всё ещё звенит отголоском того, что было.

С той ночи я училась дышать заново — буквально. Переучивалась жить. Физически. Психологически.

Спасибо тёте. Она держала меня на плаву, когда я уже камнем тонула. Выносила мои истерики, молчание, срывы. Слушала ночные крики, когда боль резала не только тело, но и душу.

Была пустота. Я просыпалась — и не понимала, зачем.

Зачем жить в мире, где нет мамы. Где нет папы. Где нет Мишани.

Зачем дышать, если каждый вдох — как ошибка.

Этот момент врезался в память — остро, до дрожи. Больничная палата. Я стою у окна. Серый асфальт внизу. Десятый этаж. Один шаг — и тишина. Один шаг — и я с ними.

Я бы сделала это. Если бы не тётя.

Она не уговаривала. Не произносила пафосных речей. Не разменивалась на «ты нужна этому миру». Просто сказала правду.

— Ты думаешь, они этого хотят? Чтобы ты бросила жизнь, за которую они отдали свою?

Я сорвалась. Кричала. Орала, что ненавижу всё: этот мир, себя, их убийц.

Но злость удержала от последнего шага. А потом заполнила пустоту. И стала топливом.

В шестнадцать я уже знала, кем стану. Уехала в Петербург. Поступила на лучший курс, к лучшим преподавателям.

Юриспруденция. Защита. Справедливость.

Это была не просто учёба. Это была война. Я вгрызалась в теорию, как зверь. Штудировала кодексы. Заучивала статьи, пока они не отпечатывались в памяти, как тот самый асфальт за больничным стеклом.

Читала всё. До последней строчки. Историю оборотней. Их повадки, слабости, иерархию. Как они живут. Как думают. Как охотятся. Как убивают.

Когда от слов гудела голова — била по груше. Загоняла боль в мышцы.

Бегала до изнеможения. Повторяла удары. Снова и снова. Пока тело не стало крепким, как броня. Пока разум не стал холодным, как сталь.

Теперь я — охотница.

Через несколько дней — защита диплома. Финальная точка. Бумага, подписи, поздравления. Но для меня это не просто формальность. Это пропуск. В жизнь, где я — не жертва, не выжившая, не чья-то племянница. Где я — хозяйка своей судьбы. Где я пишу правила.

Я иду к выходу, сливаясь с людским потоком. Кто-то спешит, кто-то переговаривается, кто-то ловит такси, распахивает воротник, вдыхая мороз вперемешку с запахами дороги.

И вдруг — стоп.

Что-то не так. Сцена, которая не вписывается в общую картину. Глаз зацепился — и не отпускает.

Широкоплечий мужчина в тёмном пальто. Спокойный. Слишком. Движется неторопливо, почти лениво, но в этой расслабленности — стальная пружина. Рядом — худой, нервный тип. Озирается, будто ждет, что его схватят. Дрожит всем телом, хоть снаружи ещё не зима.

Они не пара. Они — антагонизм. Один контролирует. Другой — под каблуком. Свидетель? Должник? Жертва?

Я наблюдаю. Мужчина что-то говорит. Тот кивает, как на автомате. Губы побелели. Выдох — и я понимаю: хищник ведёт свою добычу.

Но не мой цирк, не мои обезьяны. Пока.

Смотрю на часы. Ласточка — через пятнадцать минут. Завтра — новый день. Новая сцена. Новая роль.

Лекции, задания. Гости. Сама шишка города и его лучший друг. Мастер-класс и лекция в одном флаконе. Птицы высокого полёта спустятся к нам — и покажут, как летать.

А если я хочу быть лучшей охотницей — я должна быть там.

Утро. Квартира. Тишина, как ком в горле — ни вдохнуть, ни сказать. Дом из прошлого стал другим. Стены прежние — всё остальное чужое. Тётя сделала ремонт: новые стены, новая мебель, новая жизнь. Чтобы мне было легче. Но легче не стало.

Я провожу ладонью по кухонному столу. Когда-то тут сидел папа — смеялся над мамиными попытками сварить идеальный кофе. Теперь — только я.

Наливаю себе чёрный, крепкий, как ночь перед боем. Завтрак — мюсли. Не по любви. По привычке.

Я больше не ребёнок. Я — та, кто возвращается в прошлое, чтобы изменить будущее.

Если захочешь, могу сделать стиль жёстче или, наоборот, чуть более поэтичным — в зависимости от твоих авторских задач.

Отставляю кружку, смотрю на часы. Время ехать.

Москва. Университет.

Толпа студентов. Незнакомые лица мелькают в потоке, но я ищу её.

София. Мы сдружились в Питере. Вместе прошли и учёбу, и тренировки, и бессонные ночи перед зачётами. Она уже год в Москве. А я — только сейчас.

Захожу в аудиторию, ловлю её взгляд.

— Ну, привет, охотница, — усмехается София, наклоняя голову. — Привет, профессионал, — улыбаюсь в ответ.

Мы снова вместе.

Через пятнадцать минут зал затихает. Шум голосов стихает сам собой — будто всех накрыло невидимой волной ожидания. Кто-то спешно закрывает ноутбук, кто-то замирает с ручкой в руке. Даже дыхание становится тише.

Все знают — это не просто лекция.

Это не очередной профессор. Не чиновник, читающий по бумажке. Сегодня перед нами — Станислав Король.

Глава города. Лев.

Двери распахиваются — и он входит.

Высокий. Спокойный. Сдержанный. Каждый шаг — выверен, каждое движение — точно в цель. Ему не нужно повышать голос, чтобы его услышали. Не нужно демонстрировать силу, чтобы её чувствовали.

От него веет звериным спокойствием. Не угрозой — властью. Неоспоримой. Без прикрас. Без слов.

Покой хищника. Того, что лежит, прислушивается… и знает: в нужный момент встанет — и вырвет глотку.

Он идёт вперёд, скользит взглядом по залу. Лёгкий, едва ощутимый взгляд — но не спрячешься. Мы для него — молодые, неопытные, только поднимающиеся на охоту.

Но я не отвожу глаз.

Сегодня я слушаю. Завтра — стою рядом.

_________

Что ж, наши герои уже в одном помещении.

Ирония судьбы — Мираслава и Демид делают одно дело.

Они оба на стороне закона. Оба охотятся.

Вот только для Демида всё будет не так просто.

Его зверь уже выбрал. Она — его пара

А значит, никакой охоты, никаких рисков, никакой погони за оборотнями.

Но Мираслава не та, кто уступает.

Конфликт интересов неизбежен.

Что победит — закон или инстинкт?

Глава 4

Утро. Просыпаюсь в тишине — вязкой, почти осязаемой. Шторы плотно закрыты, не пропускают свет. Воздух в комнате прохладный, настороженно чистый. Мебель расставлена идеально — ничто не выбивается, всё на своих местах. Так, как я привык. Так, как должно быть.

Медведь молчит. Он не беснуется, не ломится наружу. Но и не спит. Он ждёт.

Провожу ладонями по лицу, задерживаю дыхание и выдыхаю медленно, будто сбрасываю остатки сна вместе с напряжением. Переключаюсь на рутину.

Завтрак — чёткий, выверенный, рациональный. Чёрный кофе. Стейк. Поджаренный тост. Никаких лишних углеводов. Только то, что нужно, чтобы держать тело в тонусе, а разум — на грани.

Я подношу чашку ко рту, готовясь сделать первый глоток, как вдруг в тишине раздаётся стук. Чёткий, не громкий — но сдержанно властный. Через секунду дверь открывается.

Входит Илья. Спокойный, собранный, без лишних движений. Он никогда не приходит просто так. — Босс, к вам Станислав.

Я ставлю чашку на стол. Король не появляется без причины.

— Пусть заходит.

Станислав входит — и пространство меняется. Он не делает ничего особенного: не повышает голоса, не бросает резких взглядов. Он просто входит. Но с его появлением меняется всё — темп, ритм, даже воздух становится другим. Он не занимает пространство — он им становится.

— Доброе утро. — Смотря для кого, — киваю на кресло напротив.

Он садится, откидывается, скрестив ноги. Глядит прямо — цепко, спокойно, внимательно. — В городе неспокойно. — Я в курсе.

Немая пауза. Москва — его город. Его звериный круг. И если здесь происходит что-то без его ведома — значит, кто-то рискнул сыграть в чужую игру.

Я ловлю его взгляд. — Ты не просто так пришёл.

Он слегка усмехается, легко. — Хочу, чтобы ты поехал со мной в университет.

Я поднимаю бровь. Без слов. Он понимает.

Университет? Не в его стиле. Не его территория. Не его методы. Он замечает реакцию и продолжает: — Сегодня у меня лекция. Перед студентами. Но суть не в лекции. Там будут те, кто может нам пригодиться.

Я медленно откидываюсь в кресле, скрещивая руки. — Например? — Охотники.

Интересно. Теперь — действительно.

— Кто именно? — Сам увидишь.

Я щурюсь. Он что-то скрывает. Но Станислав не тратит время зря. Я вдыхаю, встаю.

— Поехали.

Москва. Утро. Внедорожник мягко скользит по улицам, ещё не заполнившимся шумом пробок. Город в полусне, но напряжение уже ощущается — в ритме машин, в стуке каблуков по плитке тротуаров.

Станислав рядом — спокойный, замкнутый, сосредоточенный. Я смотрю в окно, но мои мысли не о городе.

Охотники. Я знаю их лучше, чем они — себя. Они не служат закону. Они — его тень. Моя охрана — лучшие из них. Проверенные, закалённые, выдрессированные.

Если ты нарушил правила, ты становишься дичью. А у дичи два выхода: Сдаться. Исчезнуть. Чаще выбирают второе.

— Что ты хочешь от них? — бросаю взгляд на Станислава.

Он долго молчит, как будто собирается с мыслями. Взвешивает. — Помощи. В нашем деле они могут быть полезны.

Я не отвечаю. Потому что знаю — это только начало.

Дальше можно продолжить с выравниванием следующего куска — с лекцией, запахом, реакцией медведя и внутренним конфликтом. Если хочешь, сделаю это следующим шагом. Охотники знают всё об оборотнях. Их повадки, слабости, инстинкты. Они мыслят как хищники, но действуют как люди — быстро, хладнокровно, без лишних слов и колебаний. Они не спрашивают. Они стреляют.

И вот я еду туда, где их создают — в самое сердце системы, где готовят тех, кто однажды может выйти на таких, как я. Может выйти на меня.

Я усмехаюсь про себя. Что ж… посмотрим, кого они выпустили в этот раз.

Аудитория погружена в сосредоточенное молчание. Молодые лица, свежие, амбициозные, полные энергии. Они сидят, слушают — открытые, внимательные. Но я почти не слышу слов. Вместо этого чувствую.

Запах. Сначала еле уловимый, он проникает в сознание, тянется тонкой нитью, словно невидимый след. Мёд и корица — тепло, пряность, жар. Воздух становится плотнее, как будто накалён от изнутри.

Медведь поднимает голову. Он тянет носом, как зверь, выследивший дичь. Но это не дичь. Это нечто другое. Это — она.

Моя пара. Где-то здесь. В этой комнате. Среди будущих палачей.

Пульс начинает глухо стучать в висках. Я не поворачиваюсь, хотя инстинкт требует этого. Вместо этого — выдыхаю. Медленно. Глубоко. Остановить себя. Удержать зверя внутри.

Медведь рычит. Он не спит. Он ждёт. Его зов услышан, и он не уйдёт просто так.

Я нахожусь в комнате, полной охотников. Людей, которых учили выслеживать, ловить, устранять таких, как я. И среди них — она. Моя пара.

Это не ошибка. Запах не может лгать.

И хуже всего даже не то, что она здесь. Хуже то, кем она стала. Охотница. Та, что по долгу службы должна меня преследовать, ставить на прицел, нажимать на курок.

Медведь внутри взбешён. Для него всё просто: она должна быть дома — рядом с очагом, в безопасности. Варить суп. Растить медвежат. Быть моей. А теперь она стоит на арене. Вооружённая. Обученная. И, если потребуется, она не дрогнет.

Я едва не усмехаюсь. Это одновременно глупо и… чертовски опасно. И — привлекательнее всего, что я когда-либо видел. Между нами уже вспыхнул конфликт. Он не утихнет. Он будет только нарастать.

Один из нас сломается. Либо я сломаю её. Либо она — меня.

Лекция продолжается уже сорок минут. Теория, законы, сухие формулировки власти. Молодёжь внимательно слушает, но по их позам, жестам, взглядам видно: им хочется движения. Им хочется действия.

Станислав бросает короткий взгляд Илье — молчаливый, как команда. Волк выходит вперёд, расправляя плечи. Его движения расслабленные, но в каждом — сила, готовая взорваться.

— Ну что, — говорит он с хищной усмешкой, скрестив руки на груди. — Давайте немного развлечёмся. Кто хочет попробовать свои силы?

Зал сразу оживляется. Смех, перешёптывания, азарт в глазах. Это не тренировка. Это испытание.

Илья — волк высшего порядка. В бою он не просто силён — он точен, быстр, беспощаден. С ним не играют — у него учатся.

Из зала выходят пятеро. Два парня. Три девушки. Первый парень — самоуверенный до глупости. Он уже воображает, как одерживает победу. Второй — более сдержанный, но глаза сверкают, он явно жаждет проверить себя.

Девушки — каждая своя. Одна — резкая, уже в стойке, словно не терпится сразиться. Вторая — внешне расслабленная, но движения выдают: всё в ней — результат точной, продуманной подготовки.

И тогда появляется она. Невысокая. Лёгкая. Слишком спокойная.

Медведь замирает. Внутри, на уровне рефлекса, я знаю: она.

Избранница моего зверя. Стоит передо мной. Готова к бою. Охотница.

Глава 5

Нельзя! Это пара!

Медведь внутри вскидывается, напрягается, рвётся наружу, толкаясь в грудную клетку, требуя вмешательства.

Остановить бой. Прекратить. Не позволять.

— Спокойнее, — бросаю зверю в ответ, контролируя дыхание.

Это же Илья. Он не покалечит её.

Наблюдаю за ней и замечаю, что она движется иначе.

Не так, как те девушки, что были до неё. Без излишней нервозности, без суеты. Спокойно. Уверенно. Со знанием дела.

Она не просто выходит на бой. Она тщательно анализирует, изучает и оценивает ситуацию.

Хищница.

Медленно выдыхаю, позволяя зверю внимательно следить за каждым её шагом.

Она встаёт в стойку, не торопясь. Лисица против волка.

Против самца, — медведь недовольно ворчит.

Ему не нравится, что перед ней не тот, кто должен её учить.

Илья усмехается и даёт ей время подумать. Секунда, другая.

Она не делает резких движений и не спешит отвечать.

Выбирает момент. И первая делает шаг.

Рывок в сторону, резкий выпад — проверяет защиту.

Илья уходит, но она уже перехватывает инициативу. Почти скользит, использует ритм противника.

Не бросается в глупую атаку, читает его движения. Приспосабливается.

Медведь внутри напряжён, насторожен. Он больше не рвётся, но не утихает.

Илья начинает давить. Двигается быстрее, смещает вес, режет углы, вынуждает её реагировать.

Она уклоняется. Снова. И снова. До поры.

Ложный выпад. Она купилась. Илья ловит её движение, захватывает.

Останови её! — медведь взревел внутри, ударяя инстинктом по сознанию. Я сжимаю кулаки, подавляя порыв вмешаться.

Она была поймана.

Но в последний момент перевернула ситуацию. Вместо того чтобы сопротивляться, использовала захват в свою пользу.

Рывок вниз. Перекрут. Подножка.

Илья теряет равновесие. Гулкая тишина.

Все видели. Охотница уложила волка на татами.

Но бой не закончен. Волк никогда не остаётся на земле дольше, чем нужно.

Он двигается раньше, чем осознаёт поражение. Его тело реагирует быстрее, чем разум.

Он снова атакует. Я не успеваю.

Рывок. Захват. Она не успевает полностью подняться — Илья нависает над ней, его движение безупречно.

Её попытка отскочить обрывается жёстким броском.

Глухой удар. Она падает.

Всхлип. Медведь внутри взрывается.

Я теряю секунду. Но этой секунды достаточно.

Зверь ломится наружу, требуя забрать, защитить, уничтожить.

Я удерживаю его на грани.

Кулаки сжаты.

Ярость бушует в крови, сердце стучит глухо и мощно.

Вижу намерение Ильи. Он не останавливается. Готов нанести новый удар.

Нет. Он не посмеет.

— Илья, остановись! — мой голос становится грозным рычанием.

Илья замирает, и мы пристально смотрим друг на друга.

Волк начинает осознавать, что происходит.

Ещё секунда — и он отпускает её.

Я делаю глубокий вдох, но медведь не успокаивается.

Она ранена. Моя. Пострадала. Как смеет кто-то касаться её так?

Она сжимает зубы, делает вид, что всё в порядке.

Но я-то знаю. Слышу её дыхание.

Чувствую, как тело пытается справиться с болью, но не может победить её до конца.

Забрать. Унести. Укрыть. Не отдавать никому.

Я подхожу, протягиваю руку.

— Тебе нужно отдохнуть.

Она смотрит на меня снизу вверх, глаза полны злости и упрямства.

— Я в порядке, — голос ровный, но дыхание выдаёт её ложь.

Ложь. Упрямая девочка.

Она не в порядке. Смотрю на неё сверху вниз.

Хрупкая.

Слишком маленькая для таких боёв.

Слишком упрямая, чтобы признать это.

Хрупкая. Моя. Не должна сражаться так.

— Давай присядем.

Она моргает, не сразу осознаёт слова, но, встретившись со мной взглядом, медленно опускается на скамейку.

Я присаживаюсь рядом.

Она всё ещё напряжена.

Я накрываю её плечи ладонями, чувствую, как в ней борются эмоции.

— Расслабься.

Хочется рычать. Хочется забрать её, зарыть в своих объятиях, закрыть от всех.

Осторожно разминаю её зажатые мышцы, стирая напряжение с тела.

Она шипит от боли, но терпит.

Гордая. Упрямая. Но моя.

Чувствую, как постепенно её тело сдаётся под моими пальцами.

— Ты дерёшься хорошо.

Она замирает.

— Я охотница.

Едва сдерживаю усмешку.

— Нет.

Она резко вскидывает голову.

— Я тренируюсь. Я знаю, как следить за оборотнями, как…

Сжимаю её плечи чуть сильнее.

— Ты правда думаешь, что готова охотиться?

Она думает, что сможет сражаться с оборотнями? Она маленькая, неопытная, горячая… Слабая.

Вижу, как в её глазах вспыхивает злость.

— Вы не имеете права решать за меня!

Я медленно выдыхаю.

— Права? — усмехаюсь. — Ты хоть понимаешь, что за этим стоит?

Поджимает губы, но молчит.

Склоняюсь ближе, заставляя её почувствовать вес сказанных слов.

— Охота — это не просто схватки и задержания. Это кровь. Смерть. Предательство. Это когда твой напарник падает, а ты не можешь его спасти. Это когда ты не уверена, доживёшь ли до утра.

Выпрямляюсь, позволяя ей осознать мои слова.

Она смотрит на меня.

В глазах борьба. Не хочет признать правду, но чувствует её нутром.

Я вижу, как осознание медленно пробирается внутрь.

— Я не маленькая.

Ухмыляюсь.

— Для меня — ещё какая.

Не позволю тебе умереть. Потому что ты — моя.

________ Дорогие девочки, с 8 марта! {🌸} ✨

Пусть в вашей жизни будет больше хороших историй — ярких, захватывающих, наполненных эмоциями, страстью и любовью. Пусть вас всегда любят, уважают, оберегают и ценят так, как вы того заслуживаете.

Желаю вам счастья, вдохновения и множества моментов, от которых замирает сердце. Пусть каждый день приносит радость, тепло и ощущение собственной силы.

Вы — невероятные! 💖

С любовью, ваш автор. 💫

Глава 6

Проиграла.

Спина ноет, мышцы гудят от напряжения. Восстанавливаю дыхание, сидя на краю татами, но от этого легче не становится. В голове только одна мысль — я упала.

Рядом кто-то движется.

Поднимаю взгляд — тот самый незнакомец.

Тот, что пришёл с мэром.

Высокий. Сильный. Опасный.

В глазах холодный рассчёт, в движениях — уверенность. Он протягивает мне руку.

Смотрю на него настороженно.

Кто он такой?

Почему ведёт себя так, словно имеет право указывать мне, что делать?

Но пальцы всё-таки ложатся в его ладонь.

Тепло.

Меня будто бьёт током.

Я тут же отдёргиваю руку, но он уже опускается рядом, кивая на лавочку.

— Сядь.

В голосе не приказ, но что-то такое, что не даёт возражать.

Колеблюсь, но чувствую, как всё тело ломит, и в итоге поддаюсь.

Он молча кладёт ладони мне на плечи.

Наш диалог — это какой-то абсурд.

Он ведёт себя так, будто мой отец. Контролирует. Раздаёт указания. Решает за меня.

И это бесит.

Как он может говорить мне что-то про работу охотника, если сам этим не занимался?

Какого чёрта он думает, что может меня учить?

Я хочу ответить ему, но он уже отворачивается.

— Дамы и господа, вы только что стали свидетелями одного из возможных вариантов сражений, которые ожидают вас в будущем, — уверенно произносит Станислав, обращая внимание аудитории на себя.

— Не всегда охотники остаются непобедимыми, — добавляет, подчеркивая, что даже самые сильные и отважные могут быть уязвимы.

Ощущаю на себе взгляды окружающих. Звенит звонок, и в аудитории раздается шепот, в котором люди обсуждают только что произошедшее.

Я до сих пор чувствую его прикосновения.

Они остались на моей коже, словно отпечаток. Сильные руки, горячие ладони, твёрдый хват.

Мне не нравится это ощущение. Не потому, что было больно.

Его прикосновения были осторожными, но уверенными, и это раздражало меня даже больше, чем его слова. Cиснула зубы и выпрямилась.

— Я могу идти? — голос прозвучал резче, чем хотелось бы.

Он не сразу ответил. Просто смотрел на меня. Взгляд был тяжёлым, пристальным, изучающим, слишком внимательным. Он не сделал ни одного лишнего движения и не сказал ничего угрожающего, но от него исходила опасность. Это вызывало у меня беспокойство.

Софи оказывается рядом, уже передаёт мне рюкзак и книги.

Не жду ответа, просто разворачиваюсь и выхожу из аудитории.

Софи догоняет меня уже в коридоре.

— Ты знаешь, кто это? — спрашивает тихо, но в её голосе звучат эмоции.

Я хмурюсь.

— Нет. А должна?

Она оглядывается через плечо.

— Демид Бурый. Судья.

Я остановилась.

Пару секунд я не могла ничего ответить.

А затем, словно ток пробежал по моему позвоночнику.

Судья.

Теперь понимаю, почему он ведёт себя так, будто имеет право раздавать указания.

Человек, перед которым трепещут преступники.

Оборотень, которого уважают даже самые влиятельные стаи.

Мужчина, способный вершить судьбы.

Теперь мне ясно, почему в аудитории повисла напряжённая тишина.

И почему у меня внутри поднимается что-то странное?

Не страх, не уважение — противоречие.

— И что он делает здесь? — спрашиваю, будто это что-то меняет.

Софи пожимает плечами.

— Станислав Король привёл меня сюда для лекции. И, кажется, не только для неё.

Молчу. В голове хаос.

Меня до сих пор раздражает, как он говорил со мной.

Как будто с ребёнком.

Как будто я ничего не понимаю.

После этой лекции Демида Бурого я больше не видела.

Остальные пары прошли спокойно, без лишних взглядов, без напряжённого внимания к моей персоне.

Но только теперь, когда день подходит к концу, понимаю, насколько его появление выбило меня из колеи.

Последняя пара — спарринг.

Здесь я точно не проиграю.

Владимир, мой партнёр, крепкий, выносливый, быстрый. Но я знаю его стиль. Мы не раз тренировались вместе, и его тактика для меня не нова.

Перед тем как выйти на татами, я быстро переодеваюсь в удобную форму.

В раздевалке слышны разговоры, кто-то обсуждает прошедшие пары, кто-то смеётся, разряжая обстановку перед боем.

Пара движений, чтобы размять плечи.

Когда выходим на татами, Владимир усмехается, не спуская с меня глаз.

— Говорят, ты сегодня уложила на лопатки главу охраны Бурого, — произносит, легко двигаясь по кругу.

Я не отвлекаюсь.

Делаю первый шаг, присматриваясь к его движениям.

— Говорят, много всего, — отвечаю спокойно.

Он смеётся.

— Но не часто охотники могут похвастаться таким результатом.

— Значит, мне повезло, — парирую, не сводя с него взгляда

Он резко смещает вес, пробует проверить мою защиту, но я держусь, уходя в сторону.

Мгновение. Тишина. И бой начинается.

Владимир не тянет время, сразу идёт в атаку.

Резкий шаг вперёд, ложный выпад, попытка отвлечь — но я вижу этот приём насквозь.

Не на того напал. Смещаюсь в сторону, избегая его удара, но он быстро перестраивается.

Опытный. Физически сильнее меня.

Но не быстрее. И не осторожнее.

Использую его импульс, делаю подножку, заставляя его потерять равновесие.

Но Владимир не падает.

Только ухмыляется.

— Быстро, но недостаточно.

— Проверим?

Он снова идёт в атаку, но теперь я не жду.

Резко сокращаю дистанцию, ухожу под его удар, выворачиваюсь, наношу свой.

Он блокирует, но не полностью.

Моя ладонь касается его рёбер, не сильно, но достаточно, чтобы он почувствовал.

Он прищуривается.

— Вот это уже совсем другое дело.

Не отвечаю. Он снова делает движение, снова наносит удар.

Снова пытается поставить меня на место.

Но я не намерена проигрывать.

Мы двигаемся по кругу, ищем слабые места друг друга.

Владимир давит физически, старается загнать меня в угол, но я не поддаюсь.

Читаю его движения, предугадываю следующую атаку.

В очередной раз он делает резкий выпад, пытаясь поймать меня на ошибке.

Ловлю момент, уверенно ухожу в сторону, подныриваю под его руку и резким рывком выталкиваю его из равновесия.

Владимир теряет опору, пятится назад, но удерживается на ногах.

Он щурится, оценивающе смотрит на меня.

— Я начинаю верить слухам, — с усмешкой говорит он, потирая бок.

Я лишь пожимаю плечами в ответ.

Готовлюсь к очередной атаке.

Но вдруг бой останавливается. Атмосфера в зале меняется.

Чувствую, как спины ребят слегка напрягаются, а аудитория затихает.

Как будто что-то тяжёлое опустилось на нас. Не сразу понимаю, что произошло.

Но когда вижу его, всё встаёт на свои места.

Демид Бурый стоит у входа.

Прямой, уверенный, с тем же холодным, оценивающим взглядом.

И смотрит на меня.

Глава 7

Я не свожу с нее глаз, пока она уходит.

Каждое движение, каждый шаг отдается в висках, словно раздражающий звук, который невозможно заглушить.

Пара ушла.

Медведь внутри взвыл, ворочается, недоволен. Его нетерпение давит на нервы, толкает меня изнутри, словно заставляя сорваться и вернуть ее обратно.

А я? Я не двигаюсь. Держу контроль.

— Босс?

Моргаю, медленно поворачивая голову.

Передо мной стоит Илья. Напряженный, выжидающий, но в глазах — непонимание.

Он чувствует напряжение в воздухе. Не дурак и понимает, что что-то не так.

— Я, эм… — нервно трёт шею, словно пытаясь подобрать слова. — Не знал.

Голос осторожный, он не смотрит мне в глаза. Значит, все-таки почувствовал неладное. Смотрю на него дольше, чем нужно.

Илья не отводит взгляд. Волки никогда не уходят первыми.

— Всё нормально, — голос ровный, низкий, но контролировать себя стоит мне слишком дорого.

Илья медленно кивает, не особо веря, но промолчит. Я не хочу сейчас говорить. Не хочу обсуждать её. Делаю шаг в сторону.

— Босс, что-то не так?, — голос Ильи звучит осторожно, почти приглушенно.

Я не сразу отвечаю. Просто продолжаю смотреть туда, где она исчезла.

— Мне нужно, чтобы ты собрал всю информацию об этой девушке.

Илья замирает, щурит глаза, но вместо вопросов лишь коротко кивает и уходит. Глубоко выдыхаю, сдерживая зверя внутри.

— О, друг мой, да ты не просто так завёлся, — раздаётся тянущий, насмешливый голос.

Я не двигаюсь. Даже не оборачиваюсь. Станислав видит всё. Чует быстрее, чем остальные. И по его тону ясно: он уже предвкушает, как ткнёт меня в это.

— Да ты, похоже, пару нашёл, — продолжает он, смеясь. Словно финал этой истории написан заранее. И только он знает его развязку.

Я медленно поворачиваю голову. Взгляд — ровный, холодный. Лицо каменное. А внутри клокочет зверь, когтями рвёт изнутри. Огонь под кожей.

— Помолчи, — бросаю тихо. Но так, что воздух звенит.

Станислав криво ухмыляется, но замолкает — слишком хорошо помнит собственный опыт. Два года назад он сам нашёл свою пару и наивно думал, что сумеет удержать зверя в рамках.

Всё рухнуло, когда он понял: зверя не остановят ни клятвы, ни законы, и пришлось выть, пока не смирился. Теперь он смотрит на меня так, словно знает — я тоже стою на этом краю.

— Пойдём, у нас ещё много дел, — Разворачиваюсь, не оглядываясь.

Пора выбросить эту девчонку из головы, но медведь внутри рычит против.

Мы сидим у окна — спокойная обстановка, тихая музыка, будто создано для серьёзного разговора.

Станислав расслаблен, и это непривычно — раньше я почти не видел его таким.

Сейчас в нём появилось что-то новое. Нет, не мягкость, а удовлетворённость. Он достиг желаемого.

— Как Сабина? — спрашиваю, поднося бокал к губам.

Станислав ухмыляется, в глазах тёплый огонь.

— Отлично. Близнецы не дают ей ни минуты покоя, — отвечает он и смеётся открыто, легко, без тени смущения.

Год назад он впервые стал отцом. Медведь внутри замирает.

Пара, потомство

Не обращаю внимания на его реакцию. Однако наблюдать за другом становится всё интереснее.

Станислав всегда был жёстким, расчётливым и уверенным в себе человеком. Но теперь, когда он говорит о семье и детях, в его голосе появляется теплота.

— Как долго ты её добивался? — спрашиваю, с удивлением глядя на него.

Он усмехается, ставя бокал на стол:

— Около года.

Я в недоумении. Год? Даже для оборотней это немалый срок.

Но я вижу по его глазам, что он ни капли не сожалеет о потраченном времени.

— Но это того стоило, — голос звучит спокойно.

Он просто констатирует факт.

Я откидываюсь назад.

— Она ведь тебя не признавала?

Станислав ухмыляется.

— До сих пор помню её взгляд, когда я впервые сказал, что мы пара.

— Какой?

— Как будто я сошёл с ума.

Я усмехнулся.

Она настоящая львица.

А они ненавидят, когда их ставят перед фактом. — Что ты сделал?

Станислав спокойно режет мясо.

— Всё, что нужно было, чтобы она поняла.

Бросает короткий взгляд.

— Теперь у нас семья.

Вот и весь ответ.

Медведь внутри доволен.

Верно. Так и должно быть.

— У тебя всё просто, — хмыкаю, сжимая вилку сильнее, чем нужно. — Вы одного вида. А моя — человек. Да еще и охотница.

Станислав поднимает бровь, ухмыляется, откидывается на спинку кресла.

— Хуже, — спокойно бросает он. — Она лучшая на курсе. Уже в списках элитного пополнения.

Меня переполняют эмоции. Челюсти сжимаются от напряжения.

Медведь издаёт рык, и его недовольство смешивается с моим.

Она превзошла ожидания, добившись большего, чем многие.

Сейчас она находится в точке, где опасность наиболее вероятна.

Я с силой сжимаю вилку в ладони.

Станислав наблюдает за мной. Ждёт, что я скажу.

Но я предпочитаю хранить молчание.

Просто перевариваю этот грёбаный факт.

— Повлиять можешь? — спрашиваю ровным голосом.

Станислав не сразу отвечает. Прищуривается, оценивает, думает.

— Могу. Но тебе девчонку не жалко?

Медведь внутри ревёт.

Мне не жаль. Она не должна охотиться.

Смотрю на своего друга без тени сомнения.

— Нет, — слова звучат решительно и твердо. — Ты знаешь мою работу. Их работу.

Станислав кивает в знак согласия.

— Я не позволю своей паре так рисковать.

Это не подлежит обсуждению.

Медведь внутри наконец затихает, но это не означает, что он смирился. Он не сомневается. Знает, что моя пара должна быть рядом, что я не позволю ей оказаться в опасности.

— И как ты собираешься это сделать? — Станислав смотрит внимательно, его взгляд чуть прищурен, а голос звучит спокойно, почти лениво, он изучает меня, оценивает, проверяет, насколько серьёзны мои намерения.

Усмехаюсь, не отвечаю сразу, позволяю моменту повиснуть в воздухе, давая ему возможность самому додумать, какие варианты я могу использовать.

— Я найду способ, — наконец произношу, глядя ему прямо в глаза, и в этих словах нет ни малейшего сомнения.

Не размышляю, не гадаю, не пытаюсь найти лазейку. У меня нет колебаний, потому что в моей жизни ещё не было ситуации, из которой я бы не нашёл выхода.

— Я всегда нахожу, — добавляю чуть тише, но не менее твёрдо, и в ответ Станислав медленно качает головой.

Его ухмылка больше не такая насмешливая, в ней теперь больше понимания, но и легкий оттенок скепсиса тоже присутствует.

— Ты правда считаешь, что сможешь просто взять и выдернуть её из этой жизни? — спрашивает, в голосе звучит не осуждение, а скорее предупреждение.

Она моя, и я не позволю ей быть охотницей.

— Она моя, — произношу тихо, но в этой фразе звучит абсолютная, безоговорочная уверенность.

Не угроза.

Не предупреждение.

Просто факт.

— Сабина тоже была моей, но от этого сговорчивей не стала, — он усмехается, но в голосе звучит серьёзность. — Если она настоящая охотница, просто так не сдастся.

Я не отвечаю сразу, позволяя словам повиснуть в воздухе. — Я не собираюсь ждать год, как ты, — голос звучит ровно, спокойно. Станислав чуть щурится, словно оценивает мои шансы, но вместо того, чтобы снова поддеть или бросить колкость, лишь коротко усмехается, качает головой.

— Посмотрим, — бросает он небрежно.

Но нет.

Не посмотрим.

Я не позволю обстоятельствам решать за меня. Не буду терять время. Разрулю всё так, как считаю нужным.

Спокойствие нарушает тихий скрип двери.

Вход тихий, размеренный, без лишнего шума.

На пороге появляется Илья.

Молча проходит вперёд, даже не кидает взгляд на Станислава, сосредоточен только на мне. В руках у него папка. Закрытая, тонкая, но весомая.

Он подходит ближе, останавливается напротив, кладёт её на стол, слегка двигая в мою сторону.

— Всё, что смог найти, босс, — говорит коротко, голос ровный, безэмоциональный.

Я не тянусь сразу. Просто смотрю на неё.

Это всего лишь закрытая папка с несколькими листами бумаги, но я знаю, что внутри — её жизнь, ошибки, страхи и слабости.

Глава 8

Бурый появился в зале так, будто это его территория. Его взгляд был тяжёлым, ощутимым, даже если не смотрела в его сторону. Остальные замерли, словно ждали чего-то, а мне хотелось сделать вид, что ничего не происходит.

Но раздражение уже поднималось, скользило по коже, заставляя сжимать кулаки.

— Добрый день, Демид Викторович, — тренер тут же подошёл к нему, с видимым уважением приглашая в кабинет.

— Продолжайте, — ответил он без тени интереса, даже не глядя на нас.

Но после этого всё пошло наперекосяк.

Тренировка потеряла обычный ритм. Никто не хотел попадаться ему на глаза, движения стали осторожными, а взгляды то и дело метались в сторону тренерской комнаты. Даже Владимир, с которым мне предстояло спарринговаться, выглядел напряжённым, будто ожидал, что судья Бурый выйдет и всех разгонит. Пыталась сосредоточиться, но в голове до сих пор крутились слова, которые он сказал на лекции. Его голос звучал внутри меня, словно он всё ещё стоял рядом, прикасался к моим плечам, словно эта граница между нами была уже стерта.

Дверь тренерской комнаты открылась.

— Мирослава, выходи на татами, — голос тренера звучал спокойно.

Меня охватило нехорошее предчувствие.

— С кем? — спрашиваю, поправляя перчатки.

Тренер не успевает ответить.

— Со мной, — звучит голос Демида Бурого, ощущаю, как в груди что-то перехватывает.

Чёрт.

Он стоял прямо передо мной, высокий, спокойный, хищный в своей расслабленности.

Я не сводила с него взгляда, понимая, что отступать не собираюсь.

— Это не совсем честно, — усмехаюсь, скрещивая руки.

— Я буду сдерживаться, — пожимает плечами, словно это вообще не важно.

Люди вокруг притихли.

Вижу, как кто-то переглядывается, понимаю, что это больше похоже на показательную порку, чем на честный бой.

Но если он думает, что я просто отступлю…

Он сильно ошибается.

Плевать, что он крупнее. Плевать, что сильнее.

Я не дам ему победить легко.

— Мираслава, ты готова? — голос тренера звучит ровно, но улавливаю в нём едва заметную напряжённость.

Он волнуется. И мне это не нравится.

Втягиваю воздух, выпрямляюсь, стараюсь не выдать эмоций.

— Да, — мой голос твёрд, но внутри что-то неприятно сжимается.

Готовлюсь к спаррингу, но ощущение тревоги не уходи

На этот раз мой противник — не студент. Не такой же, как я.

Бурый. Судья.

Крупный, тяжёлый, массивный.

Словно сам камень, высеченный временем, — несокрушимый, не подвластный никому и ничему.

Каждое его движение — наполнено уверенностью хищника, который знает, что он здесь главный. Он не просто сильнее. Он не видит во мне соперника.

Сейчас чувствую себя добычей. Хотя он же просто судья. Человек закона и документов.

Рассчитывала, что он будет просто наблюдать, делать выводы, не вмешиваясь.

Я ошибалась.

Судья, который просто «пришёл дать урок», не должен двигаться так.

Но он движется. Медленно, уверенно, будто уже выиграл.

И мне достаточно пары секунд, чтобы осознать: это не просто спарринг.

Это вызов.

— Покажи мне, Мира, насколько ты готова, — голос Демида низкий, глухой, в нём ощущается предупреждение.

Он не торопится.

Двигается неторопливо, будто просто гуляет по татами.

Но я вижу, как каждая мышца его тела напряжена под контролем. Он не двигается первым.

Стоит передо мной, выжидая, словно даёт возможность самой сделать первый шаг.

Его поза расслабленная, но это обман. Каждое моё движение под пристальным наблюдением.

Глаза чуть прищурены, дыхание ровное.

Держит дистанцию, не делая лишних движений, будто уже знает, чем всё закончится. Делает ли он это намеренно? Или это просто игра?

Где я — охотница, а он — жертва, которая даже не пытается спастись.

Но всё происходит с точностью до наоборот.

Потому что он уже решил, что я не представляю для него угрозы.

И это меня злит. Гнев поднимается, заполняет грудную клетку, сжимает мышцы.

Рывок — атакую первая.

Быстро, резко, с силой, вложенной в движение.

Но он даже не напрягается.

Просто делает шаг в сторону, уходя из-под удара.

Не защищается. Не пытается отбить атаку.

Не прилагает никаких усилий.

Он играет. Даёт мне думать, что у меня есть шанс.

И именно это злит больше всего.

Следующий удар — ниже, быстрее. Но он опять уходит.

Словно заранее знает, куда я ударю.

Сжимаю зубы, не даю раздражению взять верх. Я заставлю его двигаться иначе.

Бью снова. И вот теперь он не уходит.

Просто ловит мой кулак. Без усилия и борьбы.

В этот миг понимаю, что он не просто сильнее. Он контролирует бой. Каждое моё движение.

Каждый мой удар. Он знал, что я буду делать.

И позволил мне думать, что у меня есть шанс.

Сжимаю кулаки, но он уже делает движение.

Одним рывком разрывает дистанцию, перехватывает руку, тянет вперёд.

Мгновение — и я в ловушке. Спиной к его груди.

Его ладонь удерживает моё запястье.

Тело напряжено. Чувствую его дыхание.

Он даже не сбился. Просто держит меня там, где хочет.

Дёргаюсь, пытаясь вырваться, но его хватка остаётся крепкой, как стальные тиски.

— Спокойно, Мира, — голос Демида ровный, почти бесстрастный, но в этой размеренности кроется что-то другое. Нечто тяжёлое, непреклонное. — Ты не соперник.

Вздрагиваю от этих слов, чувствую, как внутри разгорается ярость.

— Отпустите меня, — рычу, продолжая бороться, но он даже не напрягается, удерживая меня с пугающей лёгкостью.

— Давай заключим пари, — ухмыляется он, словно ему забавна вся эта ситуация.

Замираю, прислушиваюсь к его словам, но желание освободиться настолько велико, что смысл сказанного ускользает.

— О чём вы? — с раздражением спрашиваю, продолжая сопротивляться.

— Всё просто, — медленно произносит, чуть склонив голову, изучая мою реакцию. — Положишь меня на лопатки — больше меня не увидишь. Проиграешь — пойдёшь со мной.

Я моргаю, сбитая с толку.

— И всё? — недоверчиво хлопаю ресницами, словно он предложил мне что-то абсурдное.

— Идёт? — уточняет он, не убирая ухмылки.

Я уже собираюсь кивнуть, но он опережает меня, его голос становится чуть ниже, чуть твёрже.

— Подумай хорошенько, — предупреждает, пристально глядя мне в глаза. — Обратного пути не будет.

Что-то в его тоне заставляет меня на миг замешкаться.

Но азарт уже растекается по венам.

И я принимаю вызов.

Глава 9

Медленно раскрываю папку. Первая страница. Фотография. Взгляд цепляется мгновенно, словно сам решает, что именно сейчас мне важно увидеть.

Я замираю, грудь стягивает спазмом, будто внутри что-то оборвалось. Делаю вдох — и воздух обжигает горло, словно раскалённое железо.

Холодный шок пронзает до костей, оставляя после себя пустоту и боль.

Эмоция резкая, острее гнева, сильнее удивления — она сминает всё внутри в тугой ком.

Это она. Та, что не должна была выжить. Мираслава.

Имя отдаётся эхом в голове, застывает на языке. Смотрю на фотографию, но вижу не только то, кем она стала. Перед глазами всплывает другое. Четырнадцать лет. Тело на носилках. Искалеченное, слишком хрупкое, покрытое синяками, кровью, ссадинами.

Горелая резина, металлический привкус в воздухе.

Глухой гул сирен. Паника. Люди бегают туда-сюда, но меня интересует только одно.

Она. Моргнуть — и перед глазами снова вспышка.

Автокатастрофа.

Разорванные металлоконструкции, вывернутые корпуса машин.

Знаю отчёт наизусть. Помню его до сих пор.

Её семья мертва. Она — единственная, кто выжил.

Тогда это были просто факты. Прочёл. Принял. Перелистнул страницу.

Не чувствовал ничего. Но сейчас…

Сейчас понимаю, что если бы в тот день всё сложилось иначе…

Если бы она умерла…

Я бы потерял её. Навсегда.

Медведь внутри замирает, осознавая это вместе со мной.

Не было бы шанса. Не было бы нас.

Никогда.

Пульс отзывается глухой тяжестью в висках. Я опоздал на пять лет.

Но теперь её никто не заберёт.

Медведь рычит внутри.

Смотрю на папку, пальцы сжимают её крепче, как будто силой хватки можно изменить написанное внутри.

Но реальность неизменна.

Факты уже прорвались в сознание, зацепились за каждый уголок разума.

Она — та самая девочка.

Та, о чьём деле я знал больше, чем о некоторых своих людях.

Та, чью историю перечитывал, чьи документы пролистывал снова и снова, но никогда не видел её вживую.

Та, кто выжил, но потерял всё.

— Что-то узнал? — голос Станислава выдёргивает меня из мыслей.

Я медленно перевожу на него взгляд.

— Она — та девочка.

Секунда. Станислав не моргает, но я вижу, как внутри него срабатывает механизм памяти.

Как он мгновенно прокручивает в голове события прошлого.

Он знает. Не понаслышке.

Пять лет назад он только принял власть.

Москва тогда ещё не подмяла под себя другие города, но уже диктовала условия.

И это дело было одним из тех, которые невозможно было оставить без внимания.

Громким. Опасным. Политическим.

Станислав помнит. Не хуже меня.

— Чёрт… — откидывается на спинку стула, проводит рукой по лицу. — Тебе досталась не просто охотница, а та самая девчонка.

Я молча киваю.

Станислав выдыхает, качает головой, словно не верит, но уже осознаёт масштабы этой ситуации.

— Значит, ты для неё — тот самый судья.

Я знаю, о чём он говорит. Для неё я не просто оборотень.

Не просто мужчина, который объявляет её своей.

Я тот, кто подписал приговор убийцам её семьи.

Тот, кто был последней инстанцией.

Кем она меня видит? Тем, кто вершил правосудие? Или тем, кто не дал ей мстить?

И теперь мне нужно сказать ей, что она моя?

Что отныне её жизнь больше не принадлежит ей одной?

Это будет непросто.

Но я не собираюсь отступать.

Медведь уже решил.

Она — наша.

Я не сомневаюсь в своём решении.

— Девчонку нужно забирать как можно скорее, — коротко бросаю Станиславу, пожимая ему руку.

Он лишь ухмыляется, но не спорит.

Направляюсь в университет, попутно решая вопросы её обучения. Если она думает, что у неё есть выбор, то скоро поймёт — его нет.

Медведь недоволен. Её запах доносится с тренировочного зала, и мне не нужно уточнять — она снова на татами.

После того, как уже получила жёсткий удар?

Я едва сдерживаю усмешку.

Значит, решила доказать свою силу?

Вхожу в зал, направляюсь к тренеру, ловлю его внимательный взгляд.

— Демид Викторович, — кивает он, наблюдая с явным интересом.

— Есть разговор.

Короткий обмен словами — и вот уже звучит предложение провести показательный спарринг с лучшим учеником.

Не нужно даже спрашивать, кто это будет. Среди студентов я слышу знакомое имя.

Мираслава.

Она выходит вперёд, лицо сосредоточенное, плечи напряжены.

Бой начинается резво.

Она двигается быстро, старается держать дистанцию, но эмоции выдают её с головой.

Злится. Раздражена.

Отлично.

Потому что злость — враг рассудка.

Она делает ошибку за ошибкой, не замечая, как я постепенно загоняю её в ловушку.

Если бы была опытнее, то не повелась бы на такой очевидный манёвр.

Но она ещё слишком молода. Максимализм застилает ей глаза, мешает видеть главное.

Я вижу это. Она — нет.

Мне остаётся только ждать, пока она сама не загонит себя в угол.

Шаг вперёд — и ритм боя ломается. Она не успевает подстроиться.

Ловлю её движение, блокирую руку, тяну вперёд — и вот она уже в моём захвате.

Спина прижимается к моей груди, запястье зафиксировано.

Её запах. Тёплый, чуть пряный, неуловимо родной.

Медведь внутри вздрагивает, замолкает на мгновение… и тут же рвётся вперёд.

Стискиваю зубы. Проклятье.

Годами я контролировал зверя. Подавлял его инстинкты.

Одного прикосновения достаточно, чтобы медведь внутри рванул с цепи.

Не сейчас. Глубоко вдыхаю, контролируя себя, сжимаю хватку чуть сильнее, чтобы убедиться — она чувствует разницу в силе. Она ещё не осознаёт, что проиграла. Но осознает.

Смотрю на неё сверху вниз, изучаю каждую эмоцию, вспыхивающую в её глазах. Она не сдаётся, злится, рычит, но не думает.

Вот в чём её слабость. Её эмоции уже вырыли для неё яму.

Яму, в которую она шагнёт сама.

И я намерен этим воспользоваться.

— Давай заключим пари, — бросаю лениво, чуть смягчая хватку, но не отпуская.

Её дыхание сбивается, но в глазах — настороженность.

— О чём вы?

Чувствую, как в ней борется желание вырваться и понять, что я задумал.

— Всё просто. Положишь меня на лопатки — больше меня не увидишь. Проиграешь — пойдёшь со мной.

Секунда молчания.

Я наблюдаю, как её взгляд замирает на мне, как мысль пробегает по лицу, и…

Она соглашается. Не задумываясь.

Её импульсивность снова играет против неё.

Но мне и не нужно, чтобы она думала.

Я знаю, что выиграл в тот момент, когда она не задалась вопросом: а что будет потом?

Это сделаю я. Потому что её выбор — теперь моя игра.

Глава 10

Я не слушаю. Не хочу слушать.

Этот голос — ровный, спокойный, пропитанный уверенностью, что он всегда прав — бесит.

Как будто я всего лишь упрямый ребёнок, который ничего не понимает.

Как будто я просто не вижу своих ошибок.

Но я не позволю ему диктовать мне, как двигаться, когда атаковать и что исправлять.

— Ты слишком торопишься, — голос звучит спокойно, будто он не замечает моих попыток Сжимаю зубы. Не даю себе времени думать, просто бросаюсь в атаку.

Но его там нет.

Чёрт!

Он двигается с пугающей лёгкостью, будто этот бой для него — не больше, чем разминка.

— Напор — это хорошо, — отступает, не давая мне даже прикоснуться к нему. — Но без расчёта он превращает тебя в открытую цель.

— Перестаньте говорить! — срываюсь, снова бросаясь вперёд.

Я не слышу его.

Не хочу слышать.

Ещё шаг, ещё удар — и снова пустота.

— Слишком широкий шаг, — пальцы едва касаются моего запястья, и я понимаю, что попалась. — Центр тяжести слишком высок.

Дёргаюсь, но его хватка остаётся неизменной.

Он не сжимает. Не ломает. Но не даёт уйти.

— Не спеши. Думай.

Рывком выворачиваюсь, используя момент, пытаясь вырваться, но…

Но он снова отпускает.

Падаю на шаг назад, едва не теряя равновесие, но удерживаюсь.

Чёрт!

Он просто играет.

— Не повторяй одного и того же, — снова легко уходит от удара, даже не пытаясь атаковать в ответ. — Если так будешь работать в реальном бою, трупом станешь через пять секунд.

— Если я так бесполезна, зачем этот бой?! — срываюсь.

Я не бесполезна. Я тренировалась. Заслужила быть здесь.

Не позволю ему ставить меня на место.

Но он лишь усмехается в ответ.

— Чтобы ты поняла.

Сжимаю кулаки от гнева. Чувствую, как внутри меня закипает ярость.

И вот делаю рывок, вкладывая всю свою силу в удар, всю свою злость в это движение.

Но он не там. Я бью воздух.

Снова и снова. Ускоряюсь, но мои удары ничего не значат.

Он даже не сопротивляется.

Просто уходит.

Как будто мои движения — заранее просчитанная формальность.

Это ломает терпение. Рывок — и я снова в атаке.

Но он уже ждёт.

Его рука ловит мою кисть, лёгкий поворот — и моё собственное движение оборачивается против меня. Не успеваю опомниться, как мир переворачивается.

Твёрдое татами встречает мою спину с глухим ударом.

Захватываю воздух ртом. Грудь сжалась, дыхание сбилось.

Я опять проиграла. Я смотрю вверх.

В его глаза. Глубокие, спокойные, тёмно-золотые.

— Ты упрямая, — голос не меняется. — Но упрямство без понимания — глупость.

Дёргаюсь, пытаясь подняться, но его ладонь ложится мне на плечо.

— А глупость в охоте смертельна, — произносит медленно.

Я чувствую, как гнев переполняет меня.

Мне хочется кричать и спорить, но я сдерживаюсь, потому что знаю:

Я не смогу ничего доказать. Не сегодня.

Демид отпускает меня, встаёт первым. Остаюсь лежать, смотрю в потолок.

Он протягивает руку.

— Вставай. Урок закончен.

Боль пульсирует в лопатках, но поднимаюсь. Сжимаю зубы, не позволяя себе пошатнуться, не давая ему увидеть хоть намёк на слабость. Но Демид уже не смотрит на мою усталость.

Он смотрит на меня, как на трофей.

— Что ж, теперь ты идёшь со мной, — голос звучит слишком удовлетворённо, в улыбке скользит опасная хищность.

Я напрягаюсь, но слишком поздно.

Его рука движется с неумолимой уверенностью, и прежде чем успеваю дёрнуться в сторону, меня просто подхватывают.

Лёгкость, с которой он это делает, выбивает воздух из лёгких.

Чёрт!

— Опусти меня! — начинаю извиваться, но его хватка — железо.

Прежде чем успеваю понять, что происходит, меня закидывают на плечо, как мешок с мукой, и он шагает к выходу.

— Так нельзя! — кулаки глухо ударяются о его спину, но это даже не замечается.

Чёрт. Чёрт. Чёрт!

— У меня пара! Пусти!

Воздух в зале застыл.

Каждое движение, каждый шорох теперь отзывается в гулкой тишине.

Я чувствую, как на нас смотрят. Переглядываются.

Кто-то что-то шепчет, но никто не решается вмешаться.

Даже тренер. Он не скажет ни слова.

Потому что знает, кто перед ним.

Демид Бурый — не просто судья.

Он закон. Но не для меня.

Не для моей жизни. Не для моего выбора.

— Ты пока что не в том положении, чтобы решать, — голос ровный, ленивый, как будто происходящее даже не стоит его внимания.

Я замираю на секунду.

Потом снова дёргаюсь, но всё бесполезно.

Он даже не напрягается.

— Ты не имеешь права!

— Ты проиграла пари, — голос ровный, без малейших колебаний. — Значит, теперь идёшь со мной.

Рывком втягиваю воздух, сердце громко стучит в ушах.

Глупо. Глупо было соглашаться, глупо было позволить эмоциям взять верх.

Я знала, что он сильнее. Знала, что шанс победить был мизерным.

Но всё равно приняла вызов.

А теперь… Теперь он имеет полное право на свой приз.

Он усмехается.

— Я имею право напоминать тем, кто слишком торопится, что за свои слова и решения нужно отвечать, — голос Демида остаётся спокойным, ровным, как будто его совершенно не волнуют мои попытки сопротивляться.

Я злюсь. Дёргаюсь, пытаюсь упереться, но его хватка не ослабевает.

Он несёт меня, как будто я не человек, а вещь. Как будто мой вес незначителен, а протесты ничего не значат.

— Я могу идти сама, — вырываю слова сквозь стиснутые зубы. — Отпусти.

Но он не останавливается.

— Ты уверена?

Стискиваю зубы.

— Да!

Мгновение — и он действительно ставит меня на ноги.

Резко, уверенно, но без грубости.

Я едва удерживаюсь на месте, спина напряжена, дыхание сбито.

Нахожу в себе силы поднять голову, посмотреть ему в глаза.

Горячее золото взгляда Демида сверкает, в нём ни капли сомнения.

Он знает, что я не уйду. Что не сбегу.

Что теперь этот выбор — тоже часть проигранного мной пари.

— Тогда иди, — голос тихий, но в нём звучит сталь.

Глава 11

Она стоит неподвижно.

Глаза сверкают, губы сжаты в упрямую линию, плечи напряжены, словно она готова броситься в бой снова, несмотря на поражение.

Маленькая лисица. Упёртая, дикая, не признающая границ.

Она понимает, что проиграла. Но не принимает этого.

Вижу, как в ней борются эмоции — злость, обида, гордость, желание бросить мне вызов ещё раз, даже понимая, что результат будет таким же.

И мне даже интересно, что она предпримет.

— Ну? — негромко спрашиваю, изучая её, словно редкого зверя.

Она не отвечает.

Только сжимает кулаки, словно если сожмёт их сильнее, то сможет взять себя в руки.

Медленно делаю шаг вперёд.

Она на миг замирает, но не отступает.

Хорошо.

Проверим, сколько в ней настоящего огня.

— Ты сказала, что можешь идти сама, — напоминаю, наклоняя голову, чуть сокращая дистанцию.

Она резко выдыхает, но всё ещё молчит.

Я жду. Она делает шаг.

Не назад. Вперёд.

Напряжённая, злится, но идёт сама.

Правильный выбор. Улыбаюсь краем губ.

Потому что теперь эта игра перешла в новую стадию.

— Это был нечестный бой!

Стоит передо мной, сжав кулаки, сотрясаемая гневом. Грудь резко вздымается от сбившегося дыхания, глаза сверкают.

О, хорошая девочка.

Кипит, сопротивляется, ищет лазейку, чтобы вырваться из проигрыша. Верит, что ещё может что-то изменить.

— Тогда учись делать их честными, — бросаю, не оставляя пространства для спора. — Ты хочешь быть охотницей? Тогда веди себя, как охотница. А не как избалованная девчонка, которая истерит из-за того, что её игрушку забрали.

Её запах меняется.

Резкий, колкий, как первые заморозки.

Зверь внутри делает глубокий вдох, смакуя её раздражение.

Она накаляется, но не знает, куда выплеснуть эмоции.

— Я не ребёнок! — рычит, шагнув вперёд, будто пытаясь навязать давление.

Как мило.

Медленно выдыхаю, позволяя усмешке скользнуть по лицу.

— Докажи.

Она замирает, взгляд цепляется за мой.

Вижу, как внутри неё идёт борьба. Она ищет выход. Но его нет.

Её упрямство почти забавляет.

Вот только толку от него — ноль.

Она может злиться, может кидать на меня этот взгляд, полный ярости и отчаяния.

Но решение уже принято.

Она не выйдет на охоту за теми, кто способен свернуть ей шею одним движением.

Пара будет в безопасности

— Вот и хорошо, — киваю, пропуская её к выходу.

Она хочет взбунтоваться. Но пока не знает, как.

Пока что. Но я чувствую — она найдёт способ.

Попытается сбежать. Попытается доказать, что я не имею права контролировать её.

Ах, малышка…

Я жду этого момента.

Жду, чтобы снова показать ей, что её упрямство — это не оружие, а нож без рукояти.

Если ты хочешь играть — играй. Но правила в этой игре устанавливаю я.

Её документы уже у меня. Диплом? В моих руках.

Она может злиться сколько угодно.

Но теперь она — моя.

Я не позволю ей шагнуть туда, где она не выживет.

Станислав понял, почему мне это нужно.

И, благодаря ему, я избежал лишних вопросов.

Теперь малышка будет учиться у моих парней.

У лучших охотников. Тех, кто знает границы.

Тех, кто покажет ей, что настоящий бой — это не красивая дуэль с равными шансами, а жестокая, грязная драка за выживание.

Если она хочет драться — пусть.

Но по моим правилам.

По тем, которые её не убьют.

А если попробует сбежать?

Я знаю, где её искать. Знаю, как её остановить.

И когда этот момент наступит…

Она поймёт, что выбора у неё никогда не было.

Помогаю сесть ей в машину.

Приглушённый свет, тихий гул мотора, дыхание города за стеклом.

Мираслава тихо сидела на заднем сиденье.

Но внутри неё пульсирует напряжение, такое ощутимое, что зверь в груди лениво приоткрывает глаза.

Как натянутая струна. Каждой клеткой чувствую её злость, обиду, негодование.

Она не привыкла к контролю. Не привыкла, что кто-то может просто взять и решить за неё.

Добро пожаловать в мою реальность, малышка.

Илья за рулём. Молчит. Не задаёт вопросов.

Он слишком хорошо знает, когда не стоит лезть.

— В номер, — бросаю коротко.

Илья молча кивает, машина плавно трогается с места.

В салоне тишина.

Она хочет заговорить.

Чувствую, как дыхание становится чаще, грудь вздымается быстрее.

Но сдерживается.

Умница.

Дай себе время осознать, в каком положении теперь находишься.

Потому что назад пути у тебя больше нет.

— Куда мы едем? — голос Мираславы звучит резко, почти требовательно.

Я не сразу отвечаю.

Солнце бросает блики на стёкла машины, снаружи оживлённый город — спешащие люди, шум машин, короткие сигналы.

— В отель, — отвечаю ровно, не глядя на неё.

Она моргает, осмысливая.

— А мои вещи? — голос становится чуть тише, но не менее жёсткий.

Я коротко киваю Илье.

— Заберут.

Она хмурится, губы сжимаются в тонкую линию.

— Документы? Учёба?

— Закончила.

— Я сама решу, когда…

Поворачиваю голову, встречая её взгляд.

— Уже решено.

Она делает резкий вдох.

В глазах загорается гнев, но я чувствую — не только он.

Бросает взгляд в окно, словно ищет выход.

— То есть, вы просто… забрали меня?

Я чуть наклоняюсь вперёд, опираясь локтем о подлокотник.

— Ты сама согласилась.

Она вспыхивает, но быстро берёт себя в руки.

Малышка ещё не понимает, что спорить бессмысленно.

Пока что.

— И долго я должна там сидеть?

Улыбаюсь краем губ.

— Столько, сколько потребуется.

— Вы нарушаете статью 3, пункт 7 Кодекса безопасности оборотней! — Мираслава выпаливает это резко, будто разбрасывает карты на стол, надеясь, что одна из них окажется козырем.

Медленно поворачиваю голову.

Интересно.

Она что, всерьёз думает, что сможет прижать меня к закону, который я сам же и писал?

— Забавно, — усмехаюсь, чуть приподнимая бровь. — Ты действительно веришь, что это сработает?

Она встряхивает головой, подбородок вздёрнут, спина прямая.

— Закон для всех один.

Коротко смеюсь.

Смело. Глупо, но смело.

— Цитировать мне мой же кодекс? — голос ленивый, но в нём чувствуется металл. — Интересный подход.

Она не отвечает. Но я вижу, как внутри неё кипит буря.

Гордая. Упёртая. Верит, что законы на её стороне. Наивная малышка.

— Хорошо. А теперь, раз ты такая умная, скажи, что сказано в статье 2, пункте 4?

Она хмурится.

Молчание затягивается

Но вот оно. Глаза Мираславы расширяются.

Поняла. Теперь мы говорим на одном языке.

— Оборотни, нашедшие свою истинную пару, получают исключительное право на её защиту, контроль и опеку… — Мираслава задыхается на последних словах, словно они не проходят дальше горла.

Резко замолкает, сжимает кулаки, будто пытается удержать себя в руках.

Но я вижу, как в ней всё пылает.

Довольно киваю, наблюдая, как осознание догоняет её.

— Умница.

Она дышит глубоко, срывается на резкие вдохи, как загнанный зверёк, который вдруг понял, что угодил в капкан.

— Вы… — голос её звучит хрипло. — Это не даёт вам права распоряжаться мной.

Усмехаюсь, склоняясь ближе, позволяя ей ощутить тепло своего дыхания на коже.

— Это даёт мне право делать всё, что необходимо, чтобы ты не уничтожила сама себя.

Она вздрагивает, но не отступает.

Упёртая. Глупая малышка.

Но теперь моя.

И выхода у неё нет.

Глава 12

Машина мягко останавливается у входа в отель.

Не просто отель. Самый роскошный в Москве

Закрытый внутренний двор, приглушённый свет фонарей, идеально выверенная тишина, разрезаемая приглушёнными голосами охранников, расставленных по периметру. Здесь чужих не бывает.

Иллюзия покоя.

Но под этой тишиной — контроль. Абсолютный.

Демид не двигается. Сидит так же расслабленно, как и всю дорогу, но я знаю — это обман.

Он спокоен только с виду.

Машинально сжимаю пальцы в кулак, когда дверь с моей стороны открывается.

На улице стоит Илья. Тот самый, кто уложил меня на лопатки в зале.

Его взгляд бесстрастен, выражение лица — нейтральное, но чувствую напряжение в его движениях.

Всё это — игра по правилам, которые устанавливает Демид.

— Илья, отведи её в мой номер, — голос Демида ровный, как будто ему даже не нужно вглядываться в ситуацию. Всё уже решено.

Гнев взрывается внутри. Резко выдыхаю, пытаясь загнать его обратно, но тщетно.

— Не нужно меня никуда «отводить». У меня есть дом, — слова срываются быстрее, чем я успеваю подумать.

Илья молчит. Просто ждёт.

Он знает, что я не решаю.

Перевожу взгляд на Демида.

— Это смешно. Вы правда считаете, что можете держать меня под замком?

Демид спокойно поворачивает голову, смотрит на меня так, будто я несмышлёный ребёнок, который ещё не понял, как устроен этот мир.

— Нет, — говорит медленно, почти лениво. — Я не считаю. Я знаю.

Тихий, глухой голос.

Без угрозы. Но от этого становится только хуже.

— Вы бредите, — выдыхаю, чувствуя, как внутри всё выворачивается от раздражения. — Это какое-то безумие!

— Безумие? — его усмешка резкая, но в глазах холод, от которого пробегает дрожь. — Ты, очевидно, знаешь иные варианты.

Он не спрашивает.

Голос ровный, спокойный, но в этом спокойствии кроется что-то, от чего по спине пробегает ледяной укол осознания.

Выхода у меня нет.

— Илья, — повторяет Демид, не сводя с меня взгляда, в котором слишком много власти, слишком много контроля. — В номер.

Илья делает короткий кивок, почти незаметный, и жестом указывает на дверь.

Гостиница впечатляет размахом и роскошью, но я не даю себе времени поддаться этому. Вместо этого подмечаю детали — выученная привычка. Всё, чему нас учили, всплывает само собой.

Охрана на каждом повороте. Камеры. Идеально выстроенные маршруты движения персонала, чтобы ни один лишний человек не задерживался дольше, чем нужно.

Отсюда сбежать будет сложно.

Илья ведёт меня к лифту, не торопится, но и не даёт времени задуматься.

Моя попытка уйти сейчас будет ошибкой. У него опыта больше. Намного.

Поэтому я молчу и жду. Двенадцатый этаж.

Двери скользят в стороны, открывая просторный холл с мягким светом.

Коридор бесшумный, без суеты.

Мы подходим к одной из дверей, Илья прикладывает карту-ключ, дверь открывается с тихим щелчком.

— Проходи, — негромко говорит, чуть отступая в сторону.

Вхожу внутрь и сразу оглядываюсь.

Всё в этом номере соответствует своему владельцу.

Просторно, но без лишних деталей. Лаконично, строго. Дорогая мебель, но никакой показной роскоши.

Чистая функциональность.

Место человека, который привык всё держать под контролем.

— Как долго мне здесь быть? — спрашиваю, оборачиваясь к Илье.

Он наблюдает за мной спокойно, слегка склонив голову.

Волк. Я уже поняла, кто его зверь.

— Как получится, — отвечает, тон лёгкий, но взгляд внимательный. — Но советую не проверять свои навыки здесь.

Лёгкая усмешка. Самодовольная.

— А если захочу? — бросаю ему вызов, намеренно дерзко.

Он качает головой, усмешка чуть шире.

— Я скажу так, что в аудитории я был предельно мягок. Если понадобится… — делает шаг ближе, наклоняясь чуть вперёд, — ты узнаешь, что такое схватка в полную силу.

В голосе нет угрозы.

Но я верю каждому его слову.

Стук в дверь.

Я молчу. Пусть думает, что меня здесь нет.

Но дверь открывается, и на пороге появляется незнакомец.

Юноша, на вид около двадцати, высокий, поджарый, двигается плавно, без лишних движений. В нём есть что-то хищное — неторопливость, вежливая настороженность, контроль.

Волк. Ещё один. Как Илья.

Они все здесь одинаковые.

Хищники, оценивающие пространство, чужие границы, чужие страхи.

— Здравствуй, Мираслава, — голос ровный, спокойный, но в этой спокойствии проскальзывает изучающий интерес, будто он уже делает выводы, оценивает меня.

Не показываю раздражение.

— Здравствуй, — отвечаю так же ровно, но внутри что-то напрягается.

Он не выглядит угрожающим.

Но я уже научилась видеть в их породе глубже, чем кажется.

— Глеб, — представляется он, делает пару шагов вглубь комнаты, словно проверяя, насколько близко я позволю ему подойти.

— Теперь я твоя охрана, — продолжает, не меняя тона, но взгляд в этот момент становится твёрже, давая понять, что это не обсуждается.

Скрещиваю руки на груди.

— И с чего вдруг мне понадобилась охрана.

— С того, что теперь ты не просто охотница, — голос Глеба остаётся ровным, но в нём звучит что-то, чего я пока не могу понять.

Воздух в комнате становится плотнее, как перед грозой.

Знаю, как волки давят молчанием, вытягивая из собеседника нужные реакции.

Но я не волчица. Я не позволю втянуть себя в их правила.

— Допустим, — бросаю наконец, скрестив руки на груди. Глеб чуть наклоняет голову, наблюдая за мной внимательно, слишком спокойно, слишком уверенно.

— А куда же делся Илья? — решаю сменить тему, проверить, насколько мой новый охранник разговорчив.

— Он работает только с Демидом Викторовичем, — короткий ответ, без эмоций.

Ну конечно. Всё только вокруг Бурого.

— Ясно, — фыркаю, но не отводя взгляда. — И что теперь?

Глеб лениво пожимает плечами.

— Может, есть хочешь?

Я резко моргаю.

Из всех возможных вариантов продолжения разговора этот был последним, который я ожидала.

— Ты шутишь?

— Нет, — его взгляд остаётся серьёзным, прямым, как будто этот разговор — чистая логика, ничего личного. — Учитывая, как ты сегодня выложилась, логично предположить, что ты голодна.

Хмыкаю, скрещивая руки на груди, но ответить не успеваю.

Чувствую движение.

Чуть в стороне, на границе моего восприятия, кто-то другой.

Не такой, как Глеб.

Этот двигается иначе — не так прямо, не так жёстко.

На расстоянии, но полностью контролируя ситуацию.

Лениво, плавно, как будто эта комната принадлежит ему, но он просто позволяет нам здесь находиться.

Невольно поворачиваю голову, взгляд цепляется за незнакомца.

Другой зверь. Но какой?

Он улыбается.

Не так, как Глеб, не так, как Демид.

Его усмешка лёгкая, будто ему совершенно неважно, что я вижу его игру.

— Анализируешь? — тянет он, наблюдая за мной с насмешливым интересом.

Я замираю.

— Меня зовут Артём, — представляется, делая пару неторопливых шагов ближе.

— Не много ли охранников для хрупкой девушки? — ворчу, скрещивая руки на груди.

Артём усмехается, лениво облокачиваясь о дверной косяк.

— Демид Викторович считает, что за вами нужно следить внимательнее, чем за обычным человеком.

Прищуриваюсь, ловя в его голосе некое скрытое веселье.

— Это почему же?

— Во-первых, — вмешивается Глеб, его тон более сдержанный, нейтральный, — вы лучшая на курсе охотница.

— А во-вторых? — холодно уточняю.

Артём усмехается, переглядывается с Глебом. — Вы не из тех, кто спокойно сидит на месте, — замечает он, выпрямляясь.

— А в-третьих, — Глеб слегка качает головой, но в голосе звучит лёгкое одобрение, — Демид Викторович дал нам разрешение тренировать вас.

Я напрягаюсь.

— Тренировать?

— Он не хочет, чтобы вы теряли навыки, — продолжает Глеб. — А с учётом того, что теперь у вас будет другая подготовка, вам стоит привыкнуть к новому уровню.

— Разве это не противоречит тому, что он сам сказал? — приподнимаю бровь.

— Он не хочет, чтобы вы охотились, — поправляет Глеб. — Но если вам так необходима борьба — вы получите её, но на его условиях.

Я сжимаю губы. Медведь.

Всё равно решает за меня.

— Посмотрим, — бросаю, скользя взглядом между двумя мужчинами.

Глеб — сдержанный, спокойный, как камень.

Артём — уверенный, с легкой ухмылкой, будто заранее знает, что я не откажусь.

Они оба наблюдают.

Ждут, когда именно я приму этот вызов.

И я уже знаю — сделаю это быстрее, чем они думают.

Глава 13

Она встаёт. Послушно. Чуть медлит, будто взвешивает возможности, но всё же идёт за Ильей.

Хорошая девочка.

Но я знаю — не сдалась. Просто выжидает момент.

Лисица, прикидывающаяся покорной, но с огнём в глазах.

Я не смотрю ей вслед.

Выхожу из машины, уверенный в том, что следующее столкновение будет ещё интереснее.

Шаг за шагом направляюсь к входу, где меня уже ждёт Дорохов.

Руки скрещены на груди, взгляд цепкий, оценивающий.

Охрана на местах. Ни вопросов, ни ненужных движений — просто ожидание приказов.

— Мираслава остаётся здесь, — голос твёрдый, ровный, без лишнего нажима. — Личная охрана обеспечивает её безопасность.

Дорохов кивает, не задавая вопросов.

— Кто-то из своих будет рядом постоянно. Незаметно.

Она слишком умна, чтобы смириться.

Будет искать выход.

— Перемещения — только по моему слову. Без исключений.

— Кто с ней? — короткий, деловой вопрос.

Выбираю момент, осматриваю людей перед собой.

— Глеб и Артем

Они молча кивают.

Глеб — волк. Хладнокровный, терпеливый, но если вцепится — не отпустит.

Артем — барс. Быстрый, резкий, с хорошей интуицией.

Если она попробует бежать — перехватят.

— Ключевой момент. — Делаю короткую паузу, позволяя словам осесть. — Если она пойдёт на глупость — мне докладывать немедленно.

— Опекаем? — уточняет Дорохов, в его голосе ни тени сомнения, но в глазах мелькает понимание.

Я коротко усмехаюсь.

— Не опекаем. Держим под контролем

Дорохов кивает, раздаёт инструкции.

Глеб и Артем принимают приказ без вопросов, но я вижу — они тоже поняли.

Она — моя ответственность.

А если вздумает броситься на рожон… Я сломаю этот бунт к чёртовой матери.

Подзываю Глеба и Артёма ближе, взгляд твёрдый, требовательный. Они знают меня достаточно, чтобы понимать — любая ошибка дорого обойдётся.

— Парни, ваша новая ответственность, отвечаете за неё головой.

Глеб кивает, глаза холодные, сосредоточенные. Он не спорит, не задаёт вопросов. Просто принимает приказ.

Артём, наоборот, чуть ухмыляется, но мгновение спустя лицо становится серьёзным.

— Будет непросто, — замечает он лениво, будто для себя.

Я прищуриваюсь.

— Не для вас двоих.

Глеб молчит, но в его взгляде согласие. Он привык работать с трудными задачами.

Артём наклоняет голову, изучающе смотрит на меня.

— Значит, нам позволено обучать её?

Делаю паузу.

Не просто охранять, а тренировать. Дать ей шанс привыкнуть к тому, что ей придётся работать по моим правилам.

Если хочет драться — пусть. Но в условиях, которые её не убьют.

— Разрешаю, — бросаю спокойно. — Но никаких поблажек. Она должна знать, на что подписалась.

— Выдержит ли? — негромко говорит Глеб.

— Эта девица еще вас на лопатки улижит, — издаю смешок, смотря на Илью.

— Посмотрим, как быстро, — хмыкает Артём.

Я скрещиваю руки на груди.

— Она попытается сбежать.

Глеб коротко кивает.

— Мы это учтем

Артём усмехается, но в глазах нет веселья.

— Пусть попробует. Я люблю азартных учеников.

Я задерживаю на нём взгляд, оцениваю, но не вмешиваюсь.

— Без фанатизма, но жёстко.

Я не предупреждаю дважды.

Они оба понимают.

Моя охота началась.

А теперь очередь Мираславы понять, куда она попала.

Медведь внутри рычит, недовольно ворочается, требуя, чтобы я сам оставался рядом. Сам охранял. Сам контролировал.

Моя.

Но я не могу позволить себе такой роскоши.

Я — судья.

И у меня есть работа, которую никто за меня не сделает.

Я не имею права срываться, запирать её в клетке и охранять, как дикое животное свою самку.

Хотя именно этого хочется до боли в костях.

Глубокий вдох. Сжимаю пальцы, заставляя зверя затихнуть.

Пока что.

— Глеб. — Голос низкий, ровный, без намёка на сомнение. — Ты отвечаешь за неё.

Кивок. Чёткий, мгновенный. Без вопросов.

Глеб понимает, что именно ему поручили.

Я поворачиваюсь, направляясь к машине.

Спина напряжена, каждый шаг даётся с усилием.

Медведь внутри недоволен.

Он хочет развернуться. Вернуться обратно.

Схватить её. Прижать к себе. Заклеймить

Никто не должен узнать.

Потому что если хоть одна тварь в этом городе поймёт, что у меня есть слабость…

Они ударят именно туда.

Дорохов появляется рядом, молча протягивает мне папку.

Без спешки принимаю её, лениво пролистываю страницы.

Грязь. Много грязи. Но это моё дело.

Выдергиваю из документов нужный лист, задерживаюсь взглядом на карте.

— Мы нашли одно место, — голос Дорохова ровный, безэмоциональный, но я слышу в нём удовлетворение. — Думаю, нас там не ждут.

Я поднимаю глаза.

Мои люди не задают лишних вопросов. Они просто делают свою работу.

Но Дорохов знает, что я люблю детали.

Люблю ломать чужие планы.

Он чуть ухмыляется, чувствуя ход моих мыслей.

— Это будет приятный сюрприз.

Сюрпризы — моя любимая часть игры.

Медведь доволен, раз ему не дают побыть с парой, значит от сделает все быстро и максимально жестко.

— Они уверены, что скрыты?

— Абсолютно. Засели глубоко, не шевелятся.

Захлопываю папку, кладу её на капот машины, делаю шаг вперёд.

Два телохранителя замирают в ожидании.

Тишина в воздухе натянута, как перед грозой.

Я щёлкаю пальцами.

— Тогда давай их пошевелим.

Сегодня ночью у кого-то точно не будет спокойного сна.

Листаю документы, отмечаю в голове каждую деталь.

Имена. Адреса. Контакты.

Все они — части сети, которую я рано или поздно порву.

— Какие подтверждения? — коротко спрашиваю, закрывая папку.

— Перехваченные сообщения, записи с камер, разговоры с осведомителями, — Дорохов говорит ровно, спокойно, словно перечисляет словно список покупок. — Этого хватит, чтобы накрыть их с головой.

Идеально.

Я работаю только с фактами. Слухи и догадки меня не интересуют.

Только чёткие улики, от которых никто не отвертится.

— Время?

— Через два часа.

— Подготовь группу. Мы идём первыми.

На губах Дорохова мелькает едва заметная ухмылка.

— Как скажешь, Бурый.

Он знает, как я работаю. Чисто. Быстро. Без компромиссов.

Слишком много лет видел, как оборотни, пользуясь безнаказанностью, стирали границы дозволенного.

Теперь эти границы провожу я.

— Контакты на месте?

— Наши люди уже там. Ждут сигнал.

Поднимаю на него взгляд.

— Сигнал будет.

Глава 14

Спустя час мы на месте. Заброшенный склад на окраине города.

Холодный, пропахший пылью и тухлой надеждой.

Место, пропитанное грязью. Тайники с оружием, мешки с незаконными деньгами.

Парни уже повязаны.

Они сидят на холодном бетоне, руки скручены за спиной, лица бледные, взгляд уставился в пол.

Кто-то хрипло матерится, кто-то молчит, напряжённо сжав зубы.

Но каждый здесь понимает, что это конец.

Я не тороплюсь.

Пусть прочувствуют момент. Пусть осознают, что всё, во что они верили, рухнуло в один миг.

Я делаю шаг вперёд. Тяжёлый, размеренный.

Они замирают, будто инстинктивно понимают, что каждое моё движение — это приговор.

Я не кричу, не бью, не угрожаю. Мне не нужно этого делать.

Я просто смотрю. И этого достаточно.

— Вы обвиняетесь в нарушении Кодекса безопасности оборотней, — мой голос звучит ровно, без лишних эмоций. — Нелегальный оборот веществ, несущих угрозу обществу.

Один из них дёргается.

Испуганный жест, словно инстинктивная попытка сбежать.

— Это… это ошибка! — его голос срывается, дрожит, но всё же пытается звучать уверенно.

Приподнимаю бровь. Ошибка?

Делаю шаг ближе, позволяя своей тени накрыть его, отрезая от остального пространства.

Он нервно облизывает губы, не решаясь отвести взгляд.

— Ошибки не стоят двенадцати трупов.

Он замолкает.

Не спешу, позволяя им переварить мои слова, даю им возможность осознать, в какой яме они оказались.

Суд будет.

Но я уже знаю приговор.

Мера пресечения?

Зависит от того, насколько они окажутся умны. Или глупы.

— Кто ваш начальник?

Голос спокойный, твёрдый, без нажима.

Они молчат.

Кто-то отводит взгляд, пытаясь слиться с темнотой склада, кто-то сжимает зубы, отказываясь говорить.

Но один всё же не выдерживает.

Он коротко усмехается, но смех выходит рваным, дрожащим.

— Пошёл ты, — бросает он, пытаясь удержать в голосе вызов, но я слышу дрожь в его тоне.

Дурак. Я едва улыбаюсь, но в этой улыбке нет ни капли тепла.

Медленно перевожу на него взгляд.

Тишина в зале становится гулкой, звенящей.

Делаю ещё один шаг вперёд, тень полностью накрывает его, отделяя от остальных, лишая чувства безопасности.

Он с трудом сглатывает, но продолжает цепляться за наглость, словно за последнюю соломинку.

Бесполезно.

— Я-то пойду, — мой голос ровный, спокойный, без единого намёка на спешку.

Не тороплюсь, позволяю этим словам застыть в воздухе, проникнуть в каждую клетку его дрожащего сознания.

Пусть осознает. Пусть прочувствует.

— А вот они — нет. Никто из вас не выйдет отсюда, пока я не получу ответ.

Зал замирает.

Наглость исчезает, как те, кто ещё секунду назад пытались строить из себя крутых парней, теперь сидят тише воды, ниже травы.

Теперь остался только страх.

Трачу время не на то.

Медведь внутри рвётся, злится, клокочет глухим рычанием.

Знаю, как решить вопрос за секунды. Знаю, как сметать грязь, чтобы она больше не поднималась.

Разорвать. Ломать. Добиться тишины.

Но я не могу. Я — судья.

И этот статус обязывает меня держать лапы чистыми.

Грязь должна быть уничтожена по закону.

Не должен был уезжать.

Медведь внутри рычит, клокочет глухой яростью.

Я давлю зверя, но он не успокаивается.

Наблюдаю, как их грузят в машины, как двери захлопываются, оставляя их в тёмных, тесных пространствах фургонов, где они наконец-то начинают осознавать, что случилось.

Набираю Глеба, и он отвечает мгновенно, без промедления.

— Демид Викторович. Голос ровный, спокойный.

Слишком спокойный.

Выдыхаю, позволяя себе мгновение тишины перед тем, как задать вопрос.

— Как там моя подопечная?

Моя. Лисица. Которая ни секунды не умеет сидеть на месте.

— Пока что спокойно, — отвечает Глеб, но я чувствую, как он пытается подобрать правильные слова.

Не нравится мне это. Тихая Мираслава — это временно.

Медведь внутри ворчит, подсказывая, что это было ожидаемо.

Но подтверждение приходит быстрее, чем я ожидал.

— Демид, я не собираюсь сидеть тут сутками!

Звон стекла.

Закрываю глаза, вдыхаю медленно, сдерживая раздражение. — Эй, полегче, детка, — голос Артёма звучит ровно, слышу, как он стал более напряжённым.

Началось.

— Выпустите меня отсюда!

Грохот. Ясные звуки потасовки.

Слышно, как что-то с глухим ударом падает.

Глеб резко выдыхает сквозь зубы.

— Босс… хорош… у нас тут…

Почему бы ей не попробовать драться с теми, кто может убить её за секунду?

Медведь раздражённо фыркает, как старый самец, вынужденный разнимать детёнышей. — Ты вообще понимаешь, с кем дерёшься?! — Глеб вскипает, но в его голосе слышится больше усталого веселья, чем злости.

— Ай, киска, полегче, — Артём усмехается, но я слышу, что она его зацепила.

Детский сад. Два взрослых охотника развлекаются, позволяя малышу поиграть с клыками.

Слышу, как Артём ловит её резкое движение, как Глеб вздыхает, понимая, что девчонку придётся усмирять.

Знал же, что так будет. Сжимаю переносицу, борясь с желанием громко выдохнуть в трубку.

— Ждите. Скоро буду.

Сбрасываю вызов.

— Вот тебе и пара, — бурчу, обращаясь к медведю, который уже вторые сутки требует её. — Думал, что с ней отдохнём?

Зверь недовольно ворчит, встряхивается, как будто отгоняет мои слова.