***
Сшей мне тряпочное сердце
Кривоватое слегка.
Сшей мне тряпочное сердце —
Два волана три шнурка.
Я на шелковую ленту
Стану сердце надевать,
Станет сердце понемногу
Горевать и тосковать.
Станет стыть и ужасаться,
Забредая в интернет,
Станет часто сомневаться
Про «живое или нет».
Будет ныть оно, герою
Верность дальнему храня,
Вот такое вот смешное
Будет сердце у меня.
А когда играть достанет
В эту глупую игру,
Я сниму его украдкой…
И, наверное, умру…
Я не такая…
Свой долг не слить на чужие плечи,
Сижу — затекла нога.
Но вот он! Вот он! Плывет по речке
Труп моего врага!
Плывет, глядит, излучая жалость,
Ему-то уже легко.
Советует: «Ты бы хоть искупалась,
Водичка, как молоко.
Я ценный совет отпускаю редко,
Доверься хоть раз врагу,
Пускай враги твои плачут, детка,
Скучая на берегу».
И кроля брас у него не хуже,
И дразнит меня — Давай!
Поди, заплачет, но мне-то нужен
Не он, а речной трамвай
* * *
Я боюсь того сыча…
Котик, изыди.
Что ты мурлычешь?
Всех убаючишь,
Гостя накличешь.
Гостя накличешь,
Ой, горемыка,
Сам не захочешь
Дальше мурлыкать.
* * *
Если к брату добёр бобёр,
То и Бог до бобра добёр —
Не пускает на воротник,
Позволяет жить до седин.
Пусть под старость ость не густа,
Не угрызть резцам деревца —
Но хорош и мудёр бобёр,
Всем иным бобрам — господин.
И жуют бобрята кору,
И мешают с вином — бобру.
А бобрихи блюдут бобра,
Чтобы в нём не жила блоха.
И блестит в седине бобра,
Как луна на воде — искра,
И при нём хороши бобры,
Ни одна бобра — не плоха.
А охотник не бьёт бобра —
Больно нужен лысый бобёр,
Он видал, как бобёр живёт,
Он искал бобра по лесам.
И обидно ему от дум:
Отчего не кум мне бобёр,
Отчего не бобёр мой кум,
Почему не бобёр я сам?
* * *
Ночь приближается. Время все ближе.
Всюду, поверить пугаюсь, но вижу
Знаменья и знаки,
Ирис, индиго и пурпур, и плазма, и лава,
И пена, и свет разрывающий зрак,
Разверзающий взмах
Расцветает во мраке.
Звезды ли падают — знаю,
Стучится ли ветер в окно — осязаю движение, знаю
И чувствую — скоро,
Мне страшно и томно.
Шорох крыла ли плеснет или что-то блеснет
За пределами зренья, как свет из-за шторы
В строении темном.
В темном строении, в арках — все знак —
Они тянутся к небу, свисают с небес
На плетях виноградных,
Они шепчут — я знаю — о том, что пройдет через своды,
Уверенной поступью мерно пройдет
В коридорах прохладных.
Вот оно, вот — он беззвучен, безлик,
Бестелесен, невидим, неслышим,
Без ангельских слез,
Без подземного гула —
Первый шаг, виноград всколыхнулся,
И все всколыхнулось во мне,
Сердце грохнуло в бубен, и быструю песенку кровь затянула.
Вот второй, уже ближе. Как близко!
И третий! И, что там
Возникло, клубится —
Вереница шагов, вереница ударов в груди
И бессмысленных слов вереница,
Моих оправданий —
Я их лепечу,
Но уже возникает из тьмы,
Вылепляется, тянется, зреет во мраке рука,
И не светится, нет, но видна, потому что вот так появилась,
Она все отчетливей, рвет виноград, расчищает пространство и пишет на темной стене…
«Я — твоя социоадаптация!
Где твоя диссертация?
Ты почему не замужем
За кем-нибудь уважаемым?
Книги писать прекрасно, но
Надо издать их заодно.
Что ты на месте топчешься,
Создай свое место в обществе.
Связи с людьми, их мнения —
Суть жизнеустроения,
Девочка, просеки момент —
Society is environment!»
А я ей в ответ говорю: «Виноград оборвала ты, чудо Господнее, дура…»
* * *
Когда помрет мой старый кот
Предамся я разврату,
Жевать с котлетой бутерброд
Не стану воровато,
Ах, на диване — как в раю,
Лежу — котлету достаю,
(завидуй, брат Исайя)
И медленно кусаю.
Нарежу сыр и так и сяк —
Ну, чем не ода блуду? —
А черный бархатный пиджак
Забуду… где забуду.
Везде ковры, вокруг цветы,
(Извольте — фикус на пол)
И не в стенном шкафу зонты,
И на свободе шляпы.
А я сама? А что со мной?
Невинней безмятежных —
Я буду старой и смешной
В кудрях лилово-снежных.
Я буду капельку дрожать —
Ведь кожа, как бумага,
Пижаму путать и пиджак
И верить, что сосед — дурак,
Но Бог рассудит всех и всяк,
А до небес — два шага.
Всегда два шага до небес,
Об этом знает всякий,
И потому бесстыжий бес
Нашептывает враки
О том, какая красота
Начнется в доме без кота.
Но вянет бес, едва лишь кот
С пушистою харизмой
Неспешно в комнату войдет,
И отступает круг забот,
А кот котлету вновь крадет
И смотрит с укоризной.
Тра-ла-ла-ла, тра-ла-ла-ла.
Тра-ла-ла-ла.
Аллергия на кровь
Когда была бы душа,
Заслышав быстрый твой шаг,
Она затрепетала,
А так — не знаю, что трепещет,
Но весь горю и дрожу,
Я над тобою кружу,
Остановись же: вот
Он — я, такой зловещий.
Шагну небрежно из тьмы,
Слегка блеснули клыки,
Ты поняла — сочтены
Твои девичьи деньки,
Всплеснула хрупкой рукой,
От страха в землю вросла.
Как жаль, дитя, я — плохой
Носитель древнего зла.
Ведь у меня
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь,
Да, детка, у меня
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь.
Как моя первая цель
Ты изменилась в лице,
Забудь — она умерла
Уже старухой, непричастен.
Я пробыл в коме сто лет,
И говорю, уцелев:
Охота — не результат,
Но, в общем, тоже — счастье.
И я по-прежнему свеж,
Как пара роз на плите,
Хоть обретаюся меж-
ду этим светом и тем,
Силен — как будто атлет,
Проворен, словно Тарзан,
И больше тысячи лет
Пью только воду «нарзан»,
Ведь у меня
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь,
Да, детка, у меня
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь.
Дитя, не надо просить,
Я был бы рад укусить,
Но есть всему предел,
И я — вампир, но я — не хуже,
Ты хочешь жить навсегда —
Желанье внятное, да,
Но постоянный сушняк
Тебе совсем не нужен.
Теперь смотри на луну
И забывай, забывай.
За угол если свернуть,
Там твой последний трамвай,
В нем непременно сидит,
Приятный здешний герой,
А мне, с моей анемией
Ни к чему геморрой.
Ведь у меня
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь,
Да, детка, у меня
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь,
Аллергия на кровь.
***
Вот закончится лето, ромашки умрут, васильки.
А в раю для ромашек не принято рвать лепестки,
Там земля, как перина, нежнее персидских ковров,
И туда никогда не пускают овец и коров,
И всех прочих в ромашках заинтересованных лиц,
Особливо смешливых и вечно влюбленных девиц,
Потому что девицам любую отмерь благодать —
Все забросят, увидев ромашку, помчатся гадать,
Не поверят одной, не поверят сто сорок шестой…
Вот и тропка готова ромашкам в их рай золотой,
Где, пугаясь девиц, начинают ромашки хворать,
И на крылышках белых слетаются к ним доктора,
Землю смягчат, крылами овеют, напоят росой,
И шепнут, что никто здесь не ходит с косой и босой.
А в раю васильковом такая стоит синева,
Что и ангелы небо с землей различают едва.
Впрочем, им безразлично — в цветах ли порхать, в облаках,
И подавно без разницы тем, кто летит в васильках,
У кого, лишь очнутся от всякой заботы земной,
Васильковые перья тот час прорастут за спиной.
И летают здесь овцы, коровы, и даже быки,
И девицы, которым так нравится рвать лепестки,
Что они на лету — вот девицы весьма не просты —
Не находят ромашек, срывают другие цветы,
И летя, и летят — в облаках, в васильках, в лепестках,
На крылах, с Васильками в мечтах, с васильками в руках.
Только здесь от девичьих причуд не родится тоски,
Их никто не боится, а меньше всего — васильки,
Потому что сорви — не сорви, и гадай — не гадай,
Не убудет любви ни в котором раю никогда.
Вальсок
Ну так вот оно, время веселых, встревоженных псов,
Охраняющих мясо и хлеб, лимонад и вино,
Пожилой горожанин на травке раздет до трусов,
Впрочем — рифма из «Башни», а впрочем — не все ли равно.
Все равно, все равно, он так благостно щурит глаза,
Принимая, как должное, взгляды, смешки и загар,
Он прекрасен, как бабочка, даже скорей — стрекоза,
С этим дивным брюшком на пронзительно тонких ногах.
А вокруг ерунда, пустяки, беготня, кутерьма,
Болтовня, разговоры, беседы, готовка, еда,
Шашлыки, детвора… псы, наверное, сходят с ума,
Я сама бы сошла, но со мною такая беда:
Я так долго боролась со всем, что внутри и вокруг,
Я так мало любила, все, что не со мной и со мной,
Я с ума разучилась сходить, мой возлюбленный друг,
И ума не прибавила, вот что в итоге смешно.
Ну и ладно, с моею-то глупостью что бы не жить,
Переделай дела и гуляй, на цветочки смотри,
И на мир, что летит, и поет, и жужжит, и кружит,
Напевая под нос раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три.
Раз-два-три, раз-два-три, ерунда, детвора, беготня…
Эту землю взъерошили щедрой и доброй рукой.
Пожилой горожанин с улыбкой глядит на меня,
Излучая когда бы не благость, так точно — покой.
Лето вдруг разродилось теплом, псы сомлели в конец,
Хлеб преломлен и благословенны вино и компот,
И веселье спускается к нам, как достойный венец
Ожиданья, которое длилось почти целый год.
И пускай это все не финал, не решающий круг,
Наше вечное лето когда-нибудь нас озарит,
Мы с тобою рванемся туда, мой возлюбленный друг,
Напевая под нос раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три.
Наставление юному коту
Дитя моё, благоразумен кот,
Что ранее хозяйки не встает.
Пока ты весь от носа до хвоста —
Котячий пух, пушная мелкота,
Ах, глазки-брюшко, миу, кысь-кысь-кысь,
Выделывай что хочешь, торопись.
Залезь везде, где удалось залезть,
Спи в креслах, в шляпе, в ванной, на столе,
Проси поесть пятнадцать раз на дню,
И десять раз из них меняй меню.
Скачи по шторам, можешь их сорвать,
Но только лучше падай на кровать.
Клубки, ключи, очки — всю ерунду
Бери. Потом их может быть найдут.
И прячься в тапочках, и писай заодно —
Им новые пора купить давно.
Смахни две вазы, провались в рукав,
На час исчезни, всех перепугав,
Застрянь в шкафу, впихнись за унитаз,
Пускай их умилятся лишний раз.
Но никогда, ты слышишь, никогда
Не ной ей утром в ухо: «Где еда?»
Дитя моё, затем ты подрастешь,
И станешь, ну, не то, чтоб нехорош,
Но как подросток пупсику взамен —
Уже не мил, еще не джентльмен.
(Дитя, без опушения, пойми,
Невинность мало ценится людьми.)
Не плачь, и к этой двери есть ключи,
Как прежде хочешь нравиться — урчи.
Урчи и бегай, прыгай и скачи,
Мешай, валяйся, падай и урчи.
Недавно покормили, ну так что ж,
Воруй еду — ты все-таки растешь.
Носись пол ночи с фантиком в зубах,
Спляши на стопке глаженых рубах,
Убей две вазы — вновь их развелось.
Ах, черный бархат — как на нем спалось!
Но лишь газеты посвист прозвучит,
Скорей вались на спину и урчи,
А ежели решатся наказать,
Вот так вот сделай круглые глаза.
Но по утрам, запомни, по утрам
На час-другой забудь про тарарам,
Пока она не приоткроет глаз,
Замри, дитя, буза не в этот раз.
Зато в весьма приближенном потом
Ты станешь обожаемым котом —
Красивым, умным, что само собой,
Но главное — с устроенной судьбой.
И пусть порою называют «ксё»,
Зато теперь ты точно можешь всё —
Прилечь на чистом — это комплимент,
Урчать, когда сопутствует момент,
От пледа к миске ездить на руках,
Не кушать вискас и не покупать,
Разбить две вазы, может быть поймут,
Что цвет у них ни сердцу, ни уму,
Зацепками отметить те штаны,
Которые носиться не должны,
Спасать от виртуальной болтовни,
Собой клавиатуру заслонив,
И даже писать в тапки. Невзначай.
Когда дурных гостей зовут на чай.
Так вот, дитя, особенно теперь,
Чтоб вдруг в хозяйке не проснулся зверь,
За сном ее внимательно следи,
И никогда — ты слышишь! — не буди,
Особенно когда разок-другой
Она пошевелит во сне ногой.
Сдержись! Запрет всего лишь на одном,
И вечно будешь волен в остальном!
Дитя моё, благоразумен кот,
Что ранее хозяйки не встает.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.