Бесплатный фрагмент - Бугай

1 глава

Юлю затрясло от липкого ужаса, нахлынувшего на неё какой-то гадостной волной — горячей, всеобъемлющей. Она поняла, что её глаза неотрывно смотрят на молоток, словно шутливо высунувшийся из приоткрытой слесарной сумки, дико походя на игривый язык мрачного клоуна, просунутый между оскаленных зубов. В голову ей полезли страшные истории, которые она ещё читала в юношестве… После того случая, что заставил её долгое время наблюдаться у мозгоправов, она много читала. Боялась, но ничего не могла с собой поделать и потому продолжала изучать все те пугающие подробности. В её мозге отчаянно стучало имя Ширли, стучало так же сильно, как и билось встревоженное её сердце.

Она хоть и была терапевтом, но сейчас на ум ей ничего не приходило — совсем ничего. Глицерина под руками у неё не было, валидола — тоже. Электрошокера — аналогично. Чем защищаться от маньяка, чей широченный лоб, обсыпанный гноящимися волдырями, она видела в зеркале заднего вида?! Он смотрел на неё своими глубокими, чуть ли не фиолетовыми глазами, не мигая. Смотрел и чуть не облизывался. Она могла поклясться, что в его голове уже роятся похотливые сценки с её участием…

Юля стала нащупывать ручку двери, находясь в полной уверенности, что он уже заблокировал её одной кнопкой… За окном — поздний сентябрьский вечер, шумящие листья, подхватываемые порывами пронизывающего ветра. Каждый из них ощутимо ударялся о пассажирскую дверь. Неприметный старенький и серый «фольксваген» слесаря будто немного покачивался от каждого порыва.

Сам же слесарь продолжал смотреть и пока молчал… Она сидела на заднем сиденье — рядом с его сумкой с инструментами. Она села в его автомобиль без задней мысли, и только сейчас до неё дошло, что это — маньяк, а у него в сумке есть и молоток, которым он расшибёт ей голову, если она не выберется отсюда.

— Что Вы так на меня смотрите, Юлия Викторовна? — спросил акселерат с белёсым лицом, на котором гардели очаги кожного заболевания. Голос его был низкий, и сейчас это как-то по-особенному её напугало, хотя на приёме в больнице она ничего такого и не заподозрила, но этим вечером это казалось крайне жутким. И зачем она согласилась, чтобы он её подвёз?

— Юлия Викторовна, всё нормально? — спросил он опять с некоторым беспокойством, продолжая своими сильными пальцами трогать руль, как иные люди теребят в руках ручку или галстук. — Приехали.

Она спохватилась, будто её ткнули иголкой в бедро. Она начала беспокойно елозить по сиденью, крепко ухватившись за свою чёрную сумочку. Её лёгкий плащ болотного цвета зашуршал так, что можно было оглохнуть.

— Извините, извините, — пролепетала она, чувствуя, как стыд едко выплёскивается на её стремительно розовеющие щёки. Она нервно откинула рыжую прядь со лба и уже сумела найти злосчастную ручку. Раздался щелчок. — Спасибо, я пойду.

— Мы ещё с Вами увидимся? — спросил он ей вдогонку, но Юля уже не ответила.

Она выскочила из автомобиля, едва не отломив дверь, споткнулась о собственную же ногу. Женщина подавила в себе желание истерично побежать и нервно застучала неудобными каблуками по тротуару, ёжась от снова налетевших порывов ветра, то и дело норовящих забраться под плащ, как нетерпеливый актёр жанра «groping». Юлия Викторовна не оглядывалась, уверенная в том, что этот акселерат смотрит ей вслед уже не с похотливым выражением лица, а с недоумённым. Что это за истерика?!

Она украдкой оглянулась: его старенький посеревший и местами проржавевший «фольксваген» стоял в надвигающихся сумерках неподвижно. «Стопы» его горели отчаянно, подчёркивая рисунок на задней двери… Какой-то зверь. То ли это наклейка была, то ли что. Одним словом — рисунок выцвел, потускнел. Но когда-то был жёлтым.

Юля ненавидела тот солнечный день, после которого она стала неистово бояться… Этот предмет. Казалось бы, это довольно забавно для стороннего наблюдателя, но ей самой было не до смеха… С того самого момента.

Вечер неуклонно мрачнел и зяб, и Юлия Викторовна торопилась убежать от акселерата-пациента, который мог быть маньяком, но не оказался им. И в голову ей лез удушливый солнечный день, наполненный жужжащими мухами; и те ржавые качели тогда невероятно скрипели, когда на них качался соседский мальчик, пахнущий мочой и ещё каким-то неприятным запахом.

Кровь не брызнула — она уже набралась густой лужей под убитой кошкой, на которую Юля наткнулась рядом с красной облезлой скамейкой у песочницы. Она встала как вкопанная, увидев первый в жизни труп — размозженный, избитый. Она видела перед собой только месиво, без подробностей, и ровно до тех пор, пока не раздался агрессивный смешливый выкрик со стороны. Она резко посмотрела в ту сторону и узрела взявшегося словно из пустоты мальчика лет десяти — в выправленной кофте, в синих замызганных штанах. Рот его был раззявлен в нервной ухмылке, а в правой руке он зажимал молоток — его острые твёрдые черты чётко врезались ей в память на всю жизнь. Мальчишка одичал, он едва не рычал, и бросился на неё — именно в её сторону, поднимая орудие.

Это оказалось настолько громадным стрессом для неё, что даже спустя все эти годы, она никак не могла вспомнить, что было дальше — только лишь как бежала прочь, а этот мальчишка издевательски гыгыкал ей вслед, и она уже чувствовала раскалённый запачканный кровью боёк молотка, рискующий бесшумно опуститься на её темя, раскалывая череп.

Рыдания застряли в её горле, и после этого она заикалась долгое время, чуть ли не всю школу. Очень мучительно ей давались согласные в начале слов, и за это её дразнили заикой все, кому не лень. Даже найти себе парня она не могла до двадцати лет с лишним, пока не попался тот, которому было плевать на её изъян — внешность у неё стала к этим годам огненная. И волосы, и грудь, и бёдра.

Мерзкий мальчишка тот едва не пришиб её — спасла только лишь соседка-старушка, отчаянно закричавшая на этого психопата самыми отборными ругательствами, кои отыскались в её словаре.

Его родителей должны были лишить родительских прав, а его самого хотели упрятать в психушку, но всё их семейство резко пропало из поля зрения Юли — переехали, что ли. Но эта злополучная история, конечно, не закончилась с их исчезновением — она преследовала Юлю до сих пор… Никак не давала покоя. И требовалось так мало, чтобы у неё внутри вновь вспыхнула паника.

Её фобия дремала почти всё время — действительно, хрупкая рыженькая женщина лет тридцати четырёх не так уж и часто пересекалась с молотками, чтобы впадать в истерику, но иногда, как сегодняшним вечером, она совершенно случайно натыкалась на этот инструмент. И — всё!

Парень этот — девятнадцатилетний акселерат по фамилии Снегирёв из местного технологического училища, в свободное от работы время работавший слесарем. Собственно, и учился он на слесаря, но она этому не придавала значения, не думала о том, чем конкретно он занимается. Вероятно, факультет его назывался «обработка металлоконструкций», но в её голове он закрепился под словом «СЛЕСАРЬ».

Он стал ходить к ней на приёмы гораздо чаще, чем следовало, потому что она уже дала ему направление к дерматологу, но он всё равно приходил на дополнительную диспансеризацию. Старался улучить любой повод. Разумеется, этот здоровяк ей ничуть не нравился — никого усыновлять она не собиралась, но его настойчивость оказалась бесперебойной. И он настаивал с ней на свидании, и именно сегодня она задержалась допоздна… А у неё райончик не слишком благополучный, вот она и согласилась на его предложение подвезти её.

И всё было нормально: он пытался шутить, что-то рассказывал, но выходило это всё настолько нелепо и сумбурно, что Юлия Викторовна перестала воспринимать его рассказ как что-то осмысленное.

И через полчаса они добрались до её дома, после чего она увидела его СЛЕСАРНЫЙ МОЛОТОК с тяжёлым бойком и острым носиком, и это её чуть не парализовало. Но она пришла в себя, и можно порадоваться, что железная дверь родного подъезда уже стояла не так уж и далеко.

Только заскочила в подъезд, и сразу почувствовала облегчение. Ещё она услышала приглушённый разговор с верхних этажей: вроде бы это была соседка, живущая этажом выше. Пенсионерка-одуванчик. Мягкая, покладистая и улыбчивая. Наверное, собиралась выгуливать собаку перед сном.

Жила она не только с собакой по кличке Тося, а ещё и со своим сыном — громилой под девяносто килограммов, которого звали Степан Александрович Котов. Его роднило с Юлей то, что он тоже мучительно заикался на словах с согласным началом, только это у него не было связано с детством. Ещё он был глухой на одну сторону.

Юлия взлетела по ступенькам, шурша плащом, и, конечно, встретила на следующей клетке его мать.

— Юля, привет, — улыбнулась пенсионерка, утягивая за собой упирающуюся собачку, пытающуюся обнюхать всё вокруг. — Мы с Тосей гулять идём.

— Здравствуйте, Маргарита Львовна, — ответила Юля. Она машинально наклонилась к Тосе и потрепала её за шею, та тут же принялась обнюхивать нового встреченного человека. — Как дела у Вас?

— Да не спрашивай, — отмахнулась пенсионерка свободной рукой. — Ничего хорошего. Тут у нас соседка по лестничной площадке новая заселилась. Продыху от неё нет! Совершенно ненормальная!

— Что с ней не так? На чаепития просится часто?

— Если бы… Она какая-то сумасшедшая, она моего Стёпу облила краской вчера. Он же у меня ветеран, а она из вот этих вот… Ну, размалёванные все, разноцветные. С лозунгами ходят, титьки показывают на улице. Как их зовут?

— Даже предположить не могу, — ответила Юлия Викторовна и скривилась в мрачной ухмылке. — Ещё душевнобольных нам в подъезде не хватало.

— И не говори, и не говори, Юленька… Час от часу не легче. Откуда они берутся?!

Она ещё что-то продолжала говорить, шаркая по ступеням своими протёртыми осенними штиблетами. Тося же продолжала упираться и спускалась по лестнице чуть ли не волоком, но хвостом виляла.

Да, Котов где-то воевал, Юля это знала. Прошло уже довольно много времени, как он демобилизовался после контузии. Ещё повезло — он рассказывал, что после того жесточайшего штурма из его взвода почти никого в живых не осталось, а уж целым — вообще никто. Но больше он ничего не рассказывал — как попал туда и где конкретно сражался.

Дамочку, поселившуюся по соседству, Юля ещё не видела, а та уже вела себя так вызывающе… А если она ещё и врачей не любит? Глядишь, и Юльке тоже достанется.

Добравшись, наконец, до своей квартиры, она почувствовала, что почти валится от усталости. А завтра у неё по расписанию было ночное дежурство, следовало поспать, но какое-то странное предчувствие поселилось в её груди…

На кухне гремел посудой Саша — её сын, оставшийся у неё после тяжёлого развода с одним местечковым «ипешником», в свободное время практикующим альпинизм и секс-туризм. Высокомерный, атлетичный. С низким голосом. Не пьющий совсем, он всегда добивался своего и сына мог бы забрать с собой, но, по-видимому, ему сын был не особо нужен. Хоть и навещал он его тоже часто. Звали её бывшего мужа Борис.

— Саша, я дома, — сказала Юля, тяжело вздохнув. — Как дела?

— Нормально, — бойко отозвался тот, не прекращая шума. — Ужинаю.

Юля сбросила в прихожей плащ, а потом пошла переодеваться — она и не предполагала, что её сынок подготовил ей «сюрприз». Когда она вошла на кухню, то увидела, как Саша, заваривший себе лапшу из пластиковой упаковки, терпеливо ожидает её приготовления, только вот одна из его скул отливает синюшным — кто-то поставил ему знатный синяк.

— Что случилось?! — всполошилась Юлия, плюхнувшись рядом с сыном. — Кто посмел?!

— Упал, — протянул тот и небрежно отшвырнул от себя протянутую материнскую руку, которая собиралась вцепиться ему в волосы, чтобы повернуть голову к свету и лучше рассмотреть травму.

— Ну-ка, рассказывай, из-за чего сегодня подрались?!

Голос Юлии сделался жёстким — она налилась подобно туче, понимая, что её Сашка сегодня опять сцепился с одноклассником по имени Расул. Она никак не могла добиться от него, что же они выясняют и кого делят. Хотя некие предположения у неё и были.

— Упал, говорю же, — настоял сын на своём. — Мы играли в баскетбол, и я бабахнулся об стену, отбирая мяч.

— Верится с трудом… — она вздохнула. Если уж её сынок решил играть в молчанку, его хрен разговоришь. — Однажды он тебя пришибёт. Или ты его.

— Посмотрим, — безучастно отозвался Саша, продолжая тыкать свой гаджет.

— Тебе уже тринадцать лет, это много, — нравоучительно заявила Юля. — Ты должен научиться решать конфликты словами.

— Когда тебе хотят настучать по башке просто так, разговаривать довольно трудно, знаешь ли, — невесело пробормотал Александр Борисович, до ужаса напомнив ей своего бывшего мужа. Тот тоже частенько включал свою надменность.

— Мне в школу надо прийти? — спросила Юля с угрозой в голосе. — Что у вас там за бойцовский клуб? Куда учителя смотрят?

— Ну, трудовик зажимался с физичкой в коридоре, им было не до наблюдений, — как-то уж очень анекдотично заявил Саша.

— На днях я обязательно зайду к вам, обязательно займусь вашим рингом.

Тон её не терпел возражений, и Саша принялся есть лапшу пластиковой вилкой. Он уже приучился всё делать сам — она часто приходила домой и восемь, и в девять часов вечера, а он самостоятельно готовил себе ужин, гладил школьную форму, зашивал, если требовалось. Проверять уроки у него тоже не было необходимости — обычно он делал их все сам… Но в «зубрилу» или «аутсайдера» он не превращался — может, гены не позволяли.

— Отец звонит? — спросила она, потому что Саша потерял интерес к разговору.

— Звонит, — с набитым ртом ответил сынок. — Но я ничего ему не говорил.

— Почему?

— Как говорит он сам: «на вершину ты всегда идёшь один». Даже если с кем-то

— И как ты понимаешь эту фразу? — она стала переставлять грязную посуду в раковине, будто собиралась помыть, но на самом деле ей нужно было занять руки.

— Ну… Твои проблемы — это твои проблемы. Что-то типа того.

«Альпинист чёртов», — подумала Юля и вздохнула, возвращая мысли к самодовольному и улыбчивому лицу Бориса, лощёному и ушлому. Мыть посуду ей не хотелось, хотя особо её и не накапливалось: когда живёте вдвоём, вам нужен самый минимум в приборах.

Она пошла спать, не настаивая на продолжении разговора, и ещё слышала, как журчит вода в раковине — всё-таки Саша сам сподобился помыть посуду, а потом тяжёлый сон овладел ею, как овладевает мужик, с коими знакомятся в клубе, чтобы обмыть новые босоножки.

Сон оказался наполнен ужасами, ещё большими, чем реальность — она оказалась в каком-то сером и сыром месте. С одной стороны возвышалась проржавевшая коричневая решётка, прерывающаяся кирпичными столбами, с другой же — не было ничего, только груды сырой земли. Она увидела сухощавого мужика в чёрной шапке и измызганной тёмной кофте, который что-то пытался выкопать из земли. Может, какой-то обломок или ещё что. Он непрестанно наклонялся и выпрямлялся, выбрасывая землю, потом бил остриём лопаты. Но яма эта не напоминала могилу — никаких ровных краёв, напротив — он будто пытался максимально её расширить, будто под землёй залегла дорогущая средневековая статуя. Удары следовали один за одним, и лопата послушно втыкалась в землю. Мужик выпрямился в очередной раз, уставившись на Юлю помутневшими глазами, и тут же утробно закашлялся. От силы кашля его переломило пополам, и он чуть не повалился на четвереньки, продолжая громыхать на всю округу. Он не закрывался, и Юля видела белёсые капли, летящие во все стороны.

— Кхы! Кхы! Кхаа! — ревел мужик, высунув язык и открыв рот так широко, как только мог. Кровь сгустками стала вылетать изо рта следом за слюной. И продолжалось всё это бесконечно долго.

Откашлявшись, он хрипло задышал, но очень аккуратно, чтобы новый приступ дикого кашля не настиг его с неимоверной силой. Всё тело его исхудавшее дрожало, как сухой листок на ветру. Он стоял, упёршись руками в колени, и переводил дыхание…

Но скоро взгляд копателя снова переместился на неё… Острые, колючие глаза вперились с кинжальной безжалостностью и совершенно не мигали. Рот этого больного мужика приоткрылся в хищной ухмылочке.

«Подойди, пожалуйста, — сказал он надтреснуто. — Помоги мне достать самолёт».

Она стояла поодаль, всё ещё обхватив руками собственные локти, чувствуя ужасный холод. И голос просящего звучал у неё чуть ли не в голове.

«Мне некогда. Мне надо идти», — слабо запротестовала она.

«Да, — согласился мужик. — Тебе надо идти сюда».

Юля испуганно поняла, что приближается к яме, что ноги сами несут её к этому ужасному больному мужику. Она хотела закрыть нос и рот рукой, чтобы хоть как-то защитить себя от его опасных бацилл, но и рука её не послушалась, она висела как парализованная. Но ноги шли и шли…

Юля оказалась уже на краю выкопанной ямы и посмотрела вниз — там действительно лежала какая-то искорёженная железка, но явно не самолёт. Именно на ней и стоял этот туберкулёзник, протягивая грязные и заплесневелые руки к нарисовавшейся помощнице.

Она почувствовала даже сквозь сон, как его мертвецки ледяные пальцы ухватились за её локоть — именно той руки, что отказалась подниматься.

«Умница, послушная!» — похвалил он её и снова закашлялся. Тёплая слюна со сгустками крови вылетели ей прямо на щёки, она только успела закрыть глаза, как почувствовала эту мерзкую вонючую слякоть, попавшую ей на лицо. Она потекли вниз.

Юля хотела что-то сказать, как-то вырваться, остановить этого больного, но он рванул её вниз — сердце остановилось, Юля это чётко ощутила, поняла, что летит, что ПАДАЕТ В ПРОПАСТЬ — дальше этой искорёженной груды металла, но теперь другая рука её послушалась, и она успела закрыть ей лицо.

Сон закончился так же, как и начался, внезапно. Она подскочила на кровати, и тут же принялась вытирать лицо, ожидая там увидеть слюну и кровь туберкулёзника из кошмара. Но всё было сухо и чисто. Она медленно вздохнула и принялась подниматься с постели. Саша вроде бы уже ушёл в школу… Юля решила сделать себе зелёного чая, чтобы хоть как-то успокоить оголённые нервы…

Работа. Когда работа — тяжёлая и занимающая кучу времени каждый день, да если ещё ты себя отдаёшь ей полностью, она займёт вообще всё твоё время и твоё сознание. И начнёт даже сниться тебе.

Конечно, Юля очень много раз слышала истории о том, что врачи — хорошие врачи — собирают со своих пациентов болезни. Что кардиологи мрут от инфарктов, а онкологи — от онкологий. А психиатры сходят с ума…

«Интересно, — думала она, опять рухнув в постель этим ранним утром, прогоняя остатки жуткого ночного кошмара. — А стоматологи отчего мрут?»

Она прекрасно знала, что от запущенных зубных болезней можно склеить ласты, но сильно сомневалась, что сами стоматологи могли запускать собственные зубы до такого состояния. Насмотревшись на гнилые зубы, воспалённые дёсны, кариес, зубные камни и налёт, вряд ли бы они стали относиться спустя рукава к своему здоровью.

Это как в школе — говорят, чтоб зубы чистили и сладкое не ели. Но дети всё равно продолжают жрать сладости горстями, пока они у них не заноют, не потемнеют, не начнут крошиться. Лучше бы сразу показывали, как происходит лечение, как ставят укол, как сверлят, как накладывают пломбу. В какой-нибудь государственной клинике с перегидрольной толстухой, которая сначала чуть не выбивает зубы во время рентгена, а потом такая же толстуха-медсестра путает шприцы с водой и хлоргексидином. И ты сидишь сорок минут с открытым ртом, будто пробуешься в жанр «adult».

Фух, ну и ассоциации… Не особо приятная тема, можно сказать, больная.

«Каждый пациент забирает твою частичку».

Кем это сказано? Она не помнила, но сказал этот кто-то очень точно. В особенности, если пациент сложный. И речь идёт даже не о диагнозе — в «приёмнике» за всё время работы она насмотрелось всякого и на всяких… А о самих людях. Большая часть их не может объяснить, что с ними приключилось, и ты, словно ветеринар, идёшь наугад…

Хотя медицина куда проще ветеринарии — так или иначе с людьми всё равно проще, тем более со взрослыми.

Кошмары медицинского характера мучили её на протяжении всей врачебной карьеры — начиная от занятий патанатомией в университете и заканчивая кашляющими бабульками в их поликлинике.

Сегодня днём у неё смены не было — по графику же ночное дежурство. Сидеть и принимать вместе с неврологом и травматологом тех, кто потерял сознание, обжёгся, выстрелил петардой не в ту сторону, перебрал палёного алкоголя на радостях. Были и особые случаи: поножовщина, черепно-мозговые травмы, передозировки.

Ей не особо нравилась её работа, но она всё равно день за днём ходила на неё. Как говорится, белый халат не ты выбираешь, а он тебя. И всё.

По ночам в больнице ещё хуже, чем днём. Особенно, если тебе нельзя спать, а надо делать обходы и заполнять истории болезни. В общем, если ты работаешь там.

Юлия была не одна в ординаторской — рядом маячил тяжеленный невролог по имени Артём. Габаритный любитель вольной борьбы обладал тяжёлым характером, а особенно это проявлялось во время ночных дежурств в отделении.

Она сидела за столом и изучала «дело Снегирёва» — его медицинскую карту, отслеживая историю болезни его кожи. Невролог же стоял рядом, наслаждаясь горьким кофе. Стояла относительная тишина, в любой момент могущая рухнуть из-за зазвеневшего проводного телефона внутренней связи.

— Мне показалось, что он к тебе клеится, — заметил Артём после пристального взгляда на млевшую в душной ординаторской коллегу. — Он уже третий раз к тебе приходит.

— Я никого усыновлять не планирую, — резко отрезала она. — Так что у Снегирёва нет ни одного шанса. А вот его кожа меня беспокоит.

— С тобой всё нормально? — спросил Артём вяло, подавляя зевок. Он беспрерывно мешал кофе в маленьком коричневом стаканчике из пластика, скребя ложечкой по стенкам. Взгляд его тёмных сонных глаз говорил о том, что ему хотелось быть где угодно сейчас, но только не на дежурстве в больнице. — Пусть им дерматовенеролог занимается наш.

— Да, — безучастно отозвалась Юля, переворачивая исписанные страницы медицинской карты Снегирёва.

— Ты будешь листать его медкарту, пока она вся не разлезется? — спросил он, может быть, чуть резче, чем хотел. Но быть таким раздражительным по ночам в больнице — обычное дело. — Что ты там высматриваешь всё?

— Не могу понять, что с ним. Говорю же.

— Пусть Лисицын им занимается, сказал же я, направление у него есть.

Юля невольно усмехнулась, закрыв карту.

— Только не говори, что ты меня ревнуешь к нему.

Артём вспыхнул, как августовский пожар. Он завертелся на месте, ища глазами такую точку, куда смотреть будет не так стыдно.

— У тебя тоже шансов нет, — продолжила Юля серьёзно, отчего Артём чуть не провалился под пол.

— У Вас никто шансов и не просит, Юлия Викторовна.

— Ладно, не обижайся на меня, — бросила она ему вслед, но невролог уже пошёл к выходу большими шагами, отчего его белый халат стал развеваться на ходу. — Тёма, стой!

Но тот уже выскочил из ординаторской, хлопнув дверью. Она невольно заулыбалась: какие же они все здоровые! И слесарь этот, и сосед её, и Артём, и Борис. И даже её Саша, наверное, к двадцати годам так раскабанеет… Но это даже хорошо. Мужчина должен быть большим и сильным. Девочки таких любят.

Вернулся он немного позже, держа в руках ещё один стаканчик с кофе, и она уже стала клевать носом, чуть не уронив голову на стол рядом с блеклой лампой.

— Юлия Викторовна, будете кофе? — спросил он, вырвав её из беспокойной дрёмы.

— Буду…

— Тогда сходите и возьмите себе сами, — сострил Артём и хохотнул.

Юлия вздохнула, вспомнив, что он обиделся на неё десять минут назад. Она работала с ним уже давным-давно, и в приёмном отделении она осмотрела с ним, наверное, тысячи призывников, бездомных и просто неуравновешенных граждан во власти делирия. И они сто лет уж как начали «тыкать» друг другу, часто шутили и вместе могли проводить выходные — по-дружески, конечно… И во время таких вот бесед у них как-то зашёл разговор о фобиях — в конце концов, это было бы забавно, если б у невролога имелась фобия…

И она имелась: Артём рассказал, что дико боится муравьёв, боится всю свою жизнь. Сначала её даже это позабавило, но потом дошло дело до её фобии, и она сразу помрачнела…

Настала очередь тогда смеяться для Артёма. Но сейчас же он начал бормотать совершенно серьёзно:

— Смотри, вот этот Снегирёв твой… Он же слесарь. Кстати, ты знаешь, чем отличается слесарь от столяра?

— Без понятия, — отозвалась она, передёрнув плечами, вспоминая молоток, торчащий из сумки.

— Тем, что слесарь работает с железками, а столяр — с деревяшками. У них и молотки различаются. У столяра он спереди сделан под гвоздодёр, а вот у слесаря — тяжёлый такой, монолитный.

Юлия резко поднялась из-за стола:

— Тебе смешно? А вот я ничего смешного в этом не вижу… Если бы тебе в детстве хотели размозжить башку молотком, и ты бы сейчас не смеялся…

— Спокойнее, Юля Викторовна, я уже в детстве был здоровый, как твой Сашка, со мной боялись все связываться…

Наступило гнетущее молчание. Где-то дальше по коридору звучали приглушённые голоса.

— Извини, Юля. Я знаю, что это всё очень серьёзно для тебя. Просто я… Плохо шучу.

— Ты отвратительно шутишь, — поправила она его. — И никогда не научишься, наверное.

— Извини, — ответил он ядовито, — обещаю придумать что-нибудь получше и посмешнее.

— Всё нормально, — махнула она рукой, немного подумав. На самом деле тяготило её ещё кое-что: с Сашей не просто не боятся связываться, а связываются, а ещё и колотят будь здоров. — У меня с Сашей небольшие проблемы.

— Выкладывай.

И она рассказала, что ей удалось узнать: Артём же слушал внимательно, шкрябая ложкой по стаканчику так, что хотелось себе вырвать уши.

— Обычные пацанские разборки, не переживай так.

Она невесело усмехнулась:

— А если его так поколотят, что он в этот «приёмник» загремит?

Теперь настала очередь подумать для Артёма.

— Ты смотри сама, конечно… Только вот парням свойственно выяснять так между собой отношения. Мы же все как животные. Мы должны крошить друг другу черепа, чтобы понять, кто тут альфа-самец, кто главный! Кто будет водку жрать и баб е…

— Артём!

— Извини, Юля, — он пошёл и уселся на свободный стул, отчего тот надсадно скрипнул. — Я просто устал, потому никак не могу нормально пошутить… Я лишь хочу сказать: если ты побежишь разбираться в школу, то не факт, что Саше это поможет. Это может обострить конфликт. Я тебе как невролог это заявляю. Я, конечно, не психолог, но и мне это очевидно.

Она содрогнулась, представив, какой скандал может закатить её сынок.

— Я не могу допустить, чтобы моего сына поломали, как ты этого не понимаешь? Я пойду и узнаю, что там творится! У него есть и директор, и классный руководитель. Так пусть что-нибудь предпримут.

— Тебе виднее… Если хочешь, я могу пойти с тобой. Когда планируешь?

— Думаю, послезавтра точно пойду. Но тебе там делать нечего… Вот Бориса можно позвать. Отец как-никак. Пусть участвует в жизни ребёнка.

Артём скривился.

— Если ты ему до сих пор доверяешь… Пожалуйста. Кто я такой, чтоб тебя отговаривать.

— Почему ты стал такой обидчивый? — удивилась она. — Это что-то возрастное?

— Нет, просто ты меня не замечаешь, меня это злит.

— Тебя сложно не заметить… Я надеюсь, ты не собираешься меня преследовать? Потому что ты всё равно не заставишь меня жить вместе с тобой, — она попыталась произнести этой весёлым голосом, но не получилось: Артём отнёсся к этому очень серьёзно.

— Лучше беспокойся о том, что тебя начал преследовать этот «пэтэушник» с прыщавой мордой… Берегитесь, Юлия Викторовна. Он сюда начал захаживать очень уж часто.

Улыбка Юлии померкла, но ответить она ничего не успела: резко зазвонил телефон, отчего они оба вздрогнули. Визгливая трель понеслась по комнате.

— Терапевт слушает, ординаторская.

В трубку затараторила постовая медсестра.

— Поняла, иду.

— Что там? — спросил невролог, сминая в руке пустой стаканчик из-под кофе.

— У Соломина давление подскочило, жалуется, что уснуть не может. Я сейчас.

Она пошла к выходу, но в голове крутились слова Артёма: «беспокойся о том, что тебя начал преследовать этот „пэтэушник“». Быть может, она непростительно сблизилась с этим парнем?! Об этом следовало подумать завтра. В свой законный выходной.

И ранним утром, когда нервная ночная смена у неё закончилась, а трамваи только-только начали ползти по ещё сонному городу, она отправилась домой, проспав почти половину пути.

В этот раз в подъезде она встретила зеленоголовую девчушку в ядовитом спортивном костюме, которая чуть не сшибла усталого терапевта.

— Осторожнее, дамочка… Нечего здесь бегать. На улицу идите и там бегайте!

— Расслабьтесь, тётенька, — дерзко отозвалась зеленоволосая. — Я и так иду бегать. Хотела управиться до появления людей, да вижу, что пенсионерки уже повылазили из своих квартир. Куда ходили, в собес?

Во время этой пикировки они обе замерли, окинув друг друга взглядом: даже будучи на нижней ступеньке, эта зелёная фурия глядела своими острыми глазами на остром же лице так вызывающе и свирепо, что Юля даже опешила.

— Что Вы себе позволяете? — пролепетала она. — Хамка.

— Успокойтесь. В вашем возрасте нельзя нервничать. Тромб оторвётся. И — всё!

И она понеслась дальше, шлёпая яркими кроссовками по ступенькам. Низенькая, худенькая, лёгкая. Как шелест ветра пронеслась и исчезла за подъездной дверью.

Юля же стала браниться про себя, но вслух ничего не говорила — измотанная женщина после ночной смены лишь мечтает о том, чтобы поскандалить с какой-то сумасшедшей.

Саша, судя по всему, уже ушёл в школу, поэтому она просто рухнула в кровать, едва раздевшись. Спала она крепко, и ей ничего не снилось.

Проснулась поздно, когда солнце уже залило комнату, и первое, о чём Юля подумала — надо решать проблему Саши. Решила позвонить одному качку, напрямую причастному к его появлению на свет.

Конечно, Борис сначала трубку не брал — будний день, и ему некогда трындеть по телефону, наверное, в данный момент он ворочает большими деньгами. Или просто лапает свою секретаршу, третьего не дано.

— Чем могу помочь, Вика? — спросил он в трубку, и от неожиданности у Юли даже перехватило дыхание. Но буквально тут же он громогласно рассмеялся, не позволив ей возмутиться. — Да шучу, шучу. Не паникуй. Юля, я тебя узнал, богатой тебе не быть…

— Я звоню не просто так, не ёрничай.

Она прошла на кухню и стала доставать бренчащую миску из кухонного ящика, чтобы насыпать туда хлопьев. Пока Борис затих, но голоса на заднем фоне гудели — он точно сидел на работе, развалившись в дорогущем кожаном кресле «за тыщу баксов».

— Ну, излагай суть вопроса, некогда дорогая. Чем смогу — помогу обязательно.

Юля почувствовала холодную и липкую ненависть, просыпающуюся у неё внутри к когда-то любимому мужу. Его самодовольство не знало границ. Он как бы говорил «ну, умоляй меня помочь тебе». Пот выступил на её лице — ей предстояло сохранить самообладание, потому что речь шла об их сыне. Она медленно выдохнула, прикрыв глаза.

— Ало, меня слышно?!

— Да, Боря. Я тебя слышу. Довожу до твоего сведения, что наш сын почти каждый день получает от своего одноклассника. Ты собираешься с этим что-то делать?

Он помолчал, вероятно, подбирая наиболее острую и удачную шутку, которая у него имелась. Но когда он заговорил, его тон оказался совершенно лишён малейшей шутливости, его пронзала громадная серьёзность.

— Во-первых, некогда дорогая, я слышу сегодня об этом в первый раз. Во-вторых, если это происходит не первый раз, почему же ты ничего с этим не делаешь? Почему ты ему не поможешь?! Ты его мать, ты с ним живёшь!

Гнев в Юле стал закипать, как чайник на плите. Надо сохранить спокойствие и не реагировать на его колкости, на его обвинения. На его «буксование», что ли.

— Во-первых, некогда дорогой, наш сын пошёл весь в тебя, потому с ним особо и не поговоришь. Во-вторых, он всё держит в себе. В-третьих, кто из нас мужчина, в конце концов?! Я понимаю, что тебя там окружают упругие задницы двадцатипятилетних нимф, и тебе совершенно некогда принимать участие в воспитании собственного сына. Но совесть у тебя должна быть! Хотя бы её остатки.

Он помолчал, обдумывая сказанное. Даже вызывало некоторое сожаление, что он не вспыльчивый, как, например, Артём. Этого не обидишь и за язык не поймаешь.

— Я тебя услышал. Ты очень раздосадована по этому поводу. Мне с ним поговорить надо? Выяснить всё?

— Нет, я хочу, чтобы ты просто сходил к нему в школу.

— И навешал люлей его однокласснику? — он металлически рассмеялся. — Боюсь, это не поможет.

— Хватит! — грозно сказала она, звякнув миской о стол. Та выдержала и не рассыпалась. — Я тебе о серьёзных вещах говорю.

— Хорошо, — согласился он после очередной ленивой паузы. — На этой неделе или на следующей я обязательно зайду к нему в школу.

— Я собираюсь идти туда завтра. Пошли со мной, — в последней фразе у неё послышалась непроизвольная мольба, за что Юлия тут же себя возненавидела.

— Я не могу. Я занят завтра. Я и сегодня занят, — отчеканил он. — И вообще сейчас говорить тоже не могу… Но я думаю, что он справится! Он же мужчина. Он — мой сын. Он просто тигр!

— Ясно. Пока, — сказала она и резко сбросила звонок, пожалев, что не может в Бориса швырнуть чем-нибудь тяжёлым.

Она уселась прямо на залитый солнцем подоконник, и взгляд её наткнулся во дворе на целое семейство — худой мужчина в красной кофте нёс на руках ребёнка лет пяти, а рядом с ними шла миниатюрная женщина с необычайно длинными каштановыми волосами… Они шли неспешно и выглядели предельно счастливыми, улыбчивыми. Обсуждали, возможно, чей-то День рождения или поездку в Турцию.

Юлия подумала, что когда-то они с Борисом и Сашей ходили так, пока их пути не разошлись. Всё по классике: она уставала на работе, нянчилась с ребёнком, а он лапал секретарш. И однажды ей всё это надоело… Развод. Девичья фамилия.

«Интересно, а сейчас он с кем-нибудь встречается?» — подумалось ей. Очень уж странным показалось ей то, что резко отказался прийти в школу, сославшись на дела. Ей захотелось проверить это, и она полезла в телефон. Теперь всё обо всех знают социальные сети.

Когда она искала его страницу, сердце у неё забилось учащённо — она заволновалась. Испугалась увидеть его в обнимку с какой-нибудь развратной блондиночкой, развалившейся у него на коленях…

Сердце у неё подпрыгнуло, когда она зашла на страницу: уже на «аватарке» он, конечно, был не один — обнимал своей мощной рукой за осиную талию женщину в обтягивающем чёрном платье. Только не блондинку, а тоже рыжую — как сама Юлька. И помоложе лет на пять или семь.

В груди где-то неприятно и необъяснимо заныло, но она удержала себя и от того, чтобы запустить телефон в стену. Стала листать другие фотографии — везде он позировал по-модельному, чванливо. На одной фотографии он стоял на горе, одетый в красный зимний горный костюм, поднимая руку с альпинистским молотком. Демонстрируя замах. Подпись к фото гласила: «Кто-то боится опасности, а кто-то хватается за неё двумя руками».

Юля отдёрнулась от экрана — настолько впечатляющая поза была у него. Да и взгляд его, сквозивший из-за красных пластиковых очков, говорил ей, что он замахивается именно на неё, а не просто на рандомного фотографа… Ведь он тоже знал, что она боится… Что у неё есть этот гвоздь в ботинке. Что она боится МОЛОТКОВ.

«Ну, это уже бред откровенный», — выдохнула Юля и выключила экран.

«Я тебе как невролог заявляю, — вспомнилось ей. — Попей хоть „глицин“… Или „фенибут“. Если хочешь, я тебе рецепт к „адаптолу“ выпишу. Ты себя изведёшь. Слишком ты нервная. На ровном месте. То молотков боишься, то в подъезд боишься зайти».

«Что за бред? — возмутилась она. — В подъезд я не боюсь заходить».

«Ну, я же образно. Я говорю, что, если не решать эту проблему, она обострится. Она будет прогрессировать».

«Я сама врач. Не нагнетай. Не лечи меня».

Так или иначе, Артём мог оказаться прав — ей становилось тяжелее, нежели раньше. Эти молотки… Они уже скоро будут ей мерещиться везде. Они уже во сне будут стучать. Тук-тук-тук-тук-тук…

«А если у тебя пациент будет с фамилией Молотков?» — не унимался Артём.

«Очень смешно. Я сейчас помру со смеху».

Борис смотрел на неё. И поднимал молоток. И это заставило её дрожать мелкой такой дрожью, которой дрожат бродячие собаки, попавшие под осенний дождик.

Она услышала страшный шум в подъезде — такой силы, что вздрогнула. Там гремел ужасающей силы скандал — но не на её этаже, а где-то на лестнице между этажами. Она медленно пошлёпала босыми ногами в коридор, прильнула к двери. Прислушалась…

Кричало две женщины… И вроде бы бубнил мужик.

Юля медленно отомкнула дверь и высунулась в подъезд.

— ПОДСЕЛИЛИ ЖЕ СУМАСШЕДШУЮ! — проревела Котова Маргарита Львовна. — КАК ТЕБЕ НЕ СТЫДНО! ОН КРОВЬ СВОЮ ПРОЛИВАЛ, ПОКА ТЫ ПО ЗАБЛЁВАНЫМ ТУАЛЕТАМ ВАЛЯЛАСЬ В СВОИХ КЛУБАХ!

— Привыкайте, уважаемая! — отозвались дерзко. — Я ещё и с Тосей вашей разберусь! Блохозавр!

— Изыди, отродье! — не унималась Маргарита Львовна, делая такие глубокие вздохи, что у неё могла закружиться голова. — Убирайся! Оставь нас в покое!

Конечно, Юлия Викторовна никак не могла остаться в стороне, потому накинула тапочки, и в чём была, в том и вышла на лестничную площадку. Её взор сразу же поймал и пенсионерку, вздёрнувшую к небу руки; и ту зеленоволосую бестию, которая спускалась опять вниз по лестнице — к выходу из дома. Сильно пахло краской.

— Что тут происходит? — спросила Юля, будто была не врачом, а участковым.

— Эта сумасшедшая дверь нам краской облила! — ответила Маргарита Львовна. Лицо её покраснело, а глаза вылезали из орбит. Но собаки с ней не было, иначе уже бы по всему подъезду разносился недовольный лай.

— А Вы как хотели, тётя Дуся? — ехидно спросила цветноголовая. — Я вам всем тут покажу.

— Давайте все успокоимся… — сделала тщетную попытку Юля.

— Да пошла ты, лечи других, — махнула рукой зеленоволосая и побежала к выходу из подъезда. — Я ещё краски возьму. И уже на головы вам вылью, убийцы!

— Маргарита Львовна, я Вас прошу, давайте без нервов, — сказала Юля, подходя к пенсионерке и беря её за руку. Та выглядела совсем уж дурно: теперь побледнела и с непонимающим видом оглядывалась по сторонам. — У Вас же давление… Пожалуйста, успокойтесь. Пойдёмте к Вам, померим.

Юля взяла её под руку и медленно повела вверх по лестнице, к её квартире. Котов же стоял рядом с дверью, глядя на синюю краску, расплёсканную везде, на лужу, что собралась вонючим синим пятном.

«Расплескалась синева», — бессвязно подумала Юля Викторовна.

— Привет, Степан.

Степан посмотрел на неё. В глубине его тёмных глаз отразилось столько печали, что у Юлии сжалось сердце. Его бледное лицо с недельной щетиной напоминало собой маску из старой жевательной резинки. Под левым глазом у парня виднелся неглубокий шрам.

«Осколок попал?»

Губы его мучительно задрожали, прежде чем он смог выдавить из себя первый звук.

— П-п-п-ривет, Юля. Ч-чем от-т-тмыть, п-п-под-дскажешь?

Юле подумалось, что у него уходит крайне много усилий, чтобы сказать хоть одно слово.

— Ацетоном попробуй. И вообще, я думаю, надо звонить участковому. Пусть разбирается с этой девкой.

Маргарита Львовна посмотрела на неё с выражением крайнего снисхождения. Юля даже почувствовала себя законченной дурочкой.

— Надежды на него нет…

— Ну, оставлять это просто так нельзя всё равно.

Они вошли в квартирку, оставив обладателя шрама и тельняшки таращиться на дверь и искать решение. Их встретила Тося — выскочила и принялась вилять хвостом. Юля поразилась тому, как же тепло и солнечно в их небольшой квартирке — простая прихожая с поношенной обувью, постукивающие часы на кухне, мерный гул старого холодильника, который был ещё старше, чем сама Юлия. Само время здесь остановилось, передало привет из прошлого…

За исключением огромной кувалды с красной ручкой, безобразно и неуместно стоявшей в углу прихожей.

— Давайте я Вам помогу.

Она приняла у старушки пальто и, открыв серенький шкафчик, аккуратно повесила его на свободную вешалку. Здесь пахло нафталином. Потом она провела Маргариту Львовну на кухню и усадила на коричневый стул — грубый и простой.

— Где у Вас аппарат?

— В нижней столешнице.

Юля послушно прошла к кухонному белому шкафчику, громоздко затесавшемуся между холодильником и плиткой. Сначала она открыла не ту столешницу, и перед её взглядом предстало обилие упаковок от лекарств. И от боли, и от кашля, и, несомненно, от высокого давления. Затем открыла другой и увидела тонометр — старый, механический, который надо было качать рукой. Таким она уже тысячу лет не пользовалась.

— Закатывайте рукав.

Маргарита Львовна, одетая в фиолетовую кофту, украшенную нелепой брошью на груди, принялась выполнять команду, обнажая худую белую руку, пронзённую тонкими нитями вен и изгрызанную морщинами. Юля аккуратно натянула манжету и застегнула её. Принялась качать.

«Таблетки от давления пить вредно, — вспомнилась ей какая-то лекция, на которую она наткнулась в интернете. — Это приводит к инсульту. Знаете, почему?! Потому что организм, повышая давление в критические моменты, отправляет в мозг кислород. А таблетки против высокого давления запрещают ему это делать. И получается, что мозг остаётся без кислорода. Понимаете?! А в перспективе — чем это грозит? Чем?»

Тонометр зашипел и показал значение ещё побольше ста семидесяти.

— Ужас, очень высокое, — покачала головой Юлия Викторовна. — Я вроде бы Вам прописывала «Эналаприл». Пьёте?

— Пью, — кивнула пенсионерка и хрипло вздохнула, даже с каким-то отчаянием. — Только не поможет мне это.

Юля взяла её за руку — за сухие и истощённые временем пальцы.

— Почему?

— Я переживаю за Стёпу. Ему и так несладко. А тут ещё эта… Припадочная заявилась. Она ему жизни не даст.

— Надо звонить участковому… — мягко напомнила Юля и посмотрела пенсионерке прямо в карие глаза, наполненные надеждой и слезами. Часы продолжали мерно тикать, а холодильник — гудеть. Даже Степан Котов продолжал шуршать на лестничной площадке, вероятно, оттирая краску. Или пытаясь это сделать.

— Я знаю Корякинцева. Сколько тут живу, столько и знаю. Ну, придёт, скажет «пишите заявление». А у меня сердце… И нервы.

Юля помолчала.

— Так Вы хотите с ней… Полюбовно договориться?

Пенсионерка скривилась, будто ей дали съесть целый лимон. Или сырую картошку.

— Я просто хочу, чтобы она от нас отстала. Пусть он поговорит с ней.

Терапевт посмотрела по сторонам, понимая, к чему идёт этот диалог.

— А почему Вы сами не можете? Или не хотите?

— Да было дело… Ругались мы с Корякинцевым одно время. Ну, я… И просить у него помощи теперь… Не поможет он мне. Во всяком случае, если я попрошу.

Юля выдохнула.

— Ну, мне кажется, Вы преувеличиваете. Не будет же он таким… Злопамятным.

Очередь выдыхать настала для Маргариты Львовны.

— Конечно, я всё понимаю. Зачем тебе мои проблемы. У тебя, наверное, своих хватает.

Она попыталась подняться со стула, её резко качнуло, она ойкнула.

— Осторожно! — воскликнула Юля и вцепилась ей в руку.

Степан Котов появился внезапно — чуть ли не за три секунды. Лицо его ожило — необычайное волнение выплеснулось на нём румянцем.

— Хорошо, Маргарита Львовна. Только ради вас со Стёпой… Знаете номер его?

Корякинцев, к большому удивлению, воспринял всё с интересом и пообещал, что вечером обязательно заедет для воспитательной беседы с этой оторвой. Он передавал привет Маргарите Львовне и желал ей крепкого здоровья, а кроме этого, ещё и самому Степану Александровичу, потому что только на таких мужиках всё и…

Юля, спускаясь к себе, никак не могла понять, как она оказалась невольной участницей этого конфликта.

«Надеюсь, эта полудурочная не подкараулит меня на улице и не пырнёт отвёрткой…»

Или не ударит молотком.

Холодный пот опять выступил у неё на лбу. Открыв дверь своей квартиры, она почти что физически ощутила, что за ней кто-то наблюдает, сжимая в руках большой молоток. И только ждёт, чтобы пустить его в ход.

К счастью, это состояние длилось не так и долго, и она нашла в себе силы пойти готовить обед — скоро должен был вернуться из школы её боец. Кровиночка, отпочковавшаяся от неё тринадцать лет назад, всё больше напоминавшая её бывшего мужа. Оставалось надеяться, что сегодня обойдётся без мордобоя.

Успев забацать порошковый суп, она принялась рыться в интернете в поисках развлекательного контента… Но, как назло, ничего хорошего там не попадалось — напротив, попалась статья про мигранта-строителя, который преследовал хорошенькую врачиху, а потом убил её. Кувалдой.

Сразу же в голову ей полезла квартира Котовых с кричащей красной ручкой тяжеленной кувалды, покоившейся в углу. Но сильно испугаться она не успела — позвонил Артём, чтобы сказать кое-что Саше.

— Его ещё нет, — сказала она. — Ты на работе?

— Да… Разгадываю кроссворд, — ответил он серьёзно. — Какое слово означает и воинское звание и географический термин?

— Понятия не имею, — сморщилась она. — Ты тоже нашёл, у кого спросить.

— Ладно, я просто хотел сказать Саше, чтобы он держал голову в холоде…

— Да, а ноги в тепле. Эту поговорку я знаю. Её Кутузов говорил, — с гордостью заявила она.

— Вообще-то, это был Суворов, — поправил он её. — Но это не важно… Чем занимаешься ты?

— Да читаю ужасную историю. Про строителя, который кувалдой убил врача, — при произнесении этой фразы у неё внутри всё похолодело. Оставалось лишь представить, как разлетались её мозги. В духе арбузной мякоти из видеороликов из интернета, по которым лупили кувалдами «пранкеры», одетые в костюмы клоунов. Ну и жуть!

— Да… Но ты не переживай. У тебя ж знакомых строителей нет.

— Зато у меня есть сосед, который прикупил себе здоровенную кувалду. С красной ручкой. Будто она уже в крови! — выпалила Юля. — И вообще он сам какой-то странный. Большой и молчаливый. Хотя всё время заикается.

— У, Юля Викторовна, — протянул Артём. — Да Вы совсем перенервничали. Приезжайте ко мне, что ли. Я Вам «валерьянки» накапаю.

— Нет, — отозвалась она. — Мне надо Сашу ждать. И кормить.

— Ну, привет ему там. Скажи, чтобы надо бить только два раза: один раз в челюсть, а второй — по крышке гроба.

— Тьфу на тебя, Тёма, — фыркнула Юля и сбросила вызов, не дав похихикать как следует своему дружочку.

Саша пришёл где-то через полчаса, и сегодня он не был избит, что уже её порадовало.

— Как дела в школе? — спросила она.

— Нормально, — вежливо и коротко ответил он.

Так и поговорили. И вскоре настало время снова посетить соседку и её сына, потому что пришёл участковый.

Корякинцев был мужчиной низким, крепко сбитым. Лицо его, с опухшими веками, выдавало в нём человека, который мало спит. Виски его уже тронула седина. На правой руке поблёскивало обручальное кольцо, а в левой он держал потёртую некогда чёрную папку. Он оглядывал квартиру Маргариты Львовны без особого внимания, казалось, слушая вполуха. Возможно, он даже думал о чём-то своём: надо менять обои или проверить дневник у дочери, а то она будто совсем забросила учёбу. Да ещё и стучит что-то под капотом у его «короллы».

— Я Вас понял, Юлия Викторовна, — сказал он, когда она объяснила всю ситуацию, развернувшуюся вокруг квартиры Котовых. — Что же, Маргарита Львовна, пойдёмте до вашей соседки. Посмотрим, что там за фрукт. Или фруктесса. Вроде теперь так их надо называть. С суффиксами. Вы понимаете, о чём я пытаюсь сказать?

Юля медленно кивнула.

Сначала дверь никто не открывал. Но шум оттуда слышался, да и музыка бунчала. Хозяйка точно была дома. Маргарита Львовна очень нервничала и смотрела на Юлю с какой-то безумной надеждой.

— Мдаааа-а, — протянул многозначительно Корякинцев. — Поселилась же она мне на голову. Тьфу ты, прорва! Жили же тут раньше такие милые люди… Открывайте! Участковый Вас беспокоит!

Он переключился с звонка и принялся стучать кулаком по двери. Удары гулко отдавались эхом в подъезд. Но музыка затихла — наверняка услышала. И действительно: немного позже замок в двери захрустел, и дверь открылась.

Сейчас бунтарка была одета в большую мужскую рубаху серого цвета — явно не по размеру. И чёрные узкие трусы — больше ничего. Зелёные взлохмаченные волосы отвлекали внимание и от них, и от белых тонких ног. Лицо её не было заспанным — маленькие глазёнки жёстко впивались в Корякинцева.

Юля невольно подумала, что мужские рубахи надевают на себя только конченые извращенки, которым нравится, когда их считают за вещь, обладают ими. И помечают таким образом.

— Чего надо? — рявкнула она так, что у Юли даже дыхание сбилось. Ух, какова гарпия! И откуда у неё столько ненависти.

— Участковый Корякинцев. Жалуются на Вас соседи. Жизни им не даёте.

— Ха, семейка бандитов! — отозвалась она насмещливо, скрестив руки под почти отсутствующей грудью. — Он убивал людей!

Корякинцев немного помолчал, вероятно, подбирая выражения помягче.

— Он исполнял воинский долг, — сказал просто участковый. — Чтобы Вы тут могли двери краской обливать, волосы красить и наркоманить по клубам, спя с каждым встречным?

Девица опешила.

— Предъявите ваши документы, гражданочка. Немедленно.

Внезапная отповедь подействовала на «гражданочку» чрезмерно отрезвляюще, что та подчинилась и принесла паспорт.

— Иванова Наталья Ивановна, — прочитал участковый, и на лице у него появилась едва заметная улыбка. — Вам уже двадцать лет. Пора браться за ум.

Бунтарка впала в смятение, а смятение вновь у неё вызвало ярость.

— Послушайте, Вы!..

— Нет, это Вы послушайте! Налицо порча имущества. А ещё угроза физической расправы. Давайте обойдёмся без поножовщины. Моя задача не допустить, чтобы статистика по моему району поползла вниз… Благостная статистика, понимаете?

— Я не убийца в отличие от некоторых!

— Вы вандал, — заявил Корякинцев, — Маргарита Львовна великодушно отказалась писать

заявление на Вас, гражданочка… Но я Вам должен сделать внушение.

— Свободу не задушишь и не убьёшь! — взвизгнула зелёноволосая.

Участковый поморщился, словно у него разболелась голова, а после этого он вздохнул, будто подумал о ватрушках, которые стряпает его жена.

— Хорошо… Надеюсь, Вы меня поняли. Или Вы сами прекратите хулиганить, или будет дело по «хулиганке». И потом Вам некогда будет заниматься своей вот этой вот… Борьбой. Будете улицы подметать. Или утки выносить. В общем, исправительные работы. Я понятно объясняю?

— Всё с Вами ясно! — взвизгнула она опять и скрылась за дверью, хлопнув ей так сильно, что в подъезде чуть краска не поотлетала.

— Надеюсь, я с ней больше не увижусь, — сказал Корякинцев и слабо улыбнулся с видом невероятно уставшего человека. — И Вам советую.

На том и разошлись, но Юля пошла провожать Маргариту Павловну в квартиру. Последняя испытывала колоссальное облегчение от того, что ситуация с этой девкой хоть как-то продвинулась в нужную сторону.

— Спасибо тебе, Юленька… — сказала пенсионерка, заводя в квартиру свою спасительницу, но та не успела ничего ответить: они сразу миновали прихожую и оказались на кухне.

Юля встала, будто её прибило к месту молнией: она даже вообще не обратила внимания на характерные постукивания, которые услышала ещё при входе в квартиру.

Тук… Тук… ТУК.

Степан Александрович стоял на кухне и отбивал здоровенный кусок говядины… Молотком. Блестящим таким, с зазубренным бойком. Мощный мужик за столом одной рукой удерживал кусок, а другой методично его отбивал. Тук-тук-тук… Он мельком глянул на Юлю Викторовну, но ничего не сказал. Лицо его предельно сосредоточилось.

— Стёпа, — протянула пенсионерка. — Ты не поверишь! Теперь эта мерзкая девчонка не будет нас доставать… Спасибо Юле.

— С-с-спасибо, Юля, — машинально повторил он и остановился. — Ужин?

— Н-н-нет, — ответила Юлия и тут же себя возненавидела. Какого хрена она сама заикаться начала?! Лоб её покрылся испариной… С этой сраной фобией! — Извините. Нет. Я не голодная.

— В-всё н-н-нормально? — спросил он с каким-то подозрением, рискующим перекатиться в обиду.

— Да, всё замечательно. Мне просто надо идти…

Но давление она успела ей померить ещё раз, прежде чем Маргарита Львовна всё-таки задала вопрос:

— Почему ты так испугалась, когда вошла на кухню?

Юля улыбнулась, почувствовав, что эта улыбка вышла очень глупой и неловкой.

— Даже стыдно говорить, — начала она издалека. — Я боюсь молотков.

Маргарита Львовна удивлённо улыбнулась — как-то по-доброму, без насмешки.

— Ну, кто-то боится пауков, кто-то — высоты. А я боюсь… Молотков.

Это слово отдавалось у неё внутри холодным скрежетом. Молоток… Молоток! Настолько она ощутила всё неприятие этого инструмента, что содрогнулась.

— Почему? Почему ты их боишься?

— Когда я была маленькая, на меня накинулся соседский ребёнок. С молотком.

Она замолчала, а в её памяти резким, ярким пятном всплыло событие многолетней давности: кровь, гогот, молоток. И яркое солнышко, слепящее глаза.

— Я т-тоже б-боюсь, — сообщил Степан, появившийся в проёме комнаты. Он сделал это настолько бесшумно, что Юля испуганно заёрзала.

— Молотков?! — она сама изумилась уровню надежды, колыхнувшейся у неё внутри.

Он нервно улыбнулся — если это так можно назвать. Уголки его рта как-то задёргались, но глаза остались неподвижными.

— Н-н-нет. Г-г-г-глуб-б-б-боких в-в-в-водоём-м-ов…

Он тяжело выдохнул — далось это признание ему очень трудно.

— Каждому — своё, — отозвалась Юля Викторовна, прерывая неловкое молчание и уютный стук часов.

— Это надпись была написана на воротах концлагеря, — напомнила Маргарита Львовна, и Юле стало совсем уж не по себе… Она поспешила домой, надеясь, что Саша ещё никуда не ушёл гулять, и с ним всё по-прежнему в порядке.

И действительно: Саша был ещё дома, но смотрел как-то укоризненно и мрачно, будто знавал какую-то страшно тайну. Ходил из комнаты в комнату, сжимая телефон.

— Всё нормально? — спросила Юля, когда она готовила ужин на скорую руку.

— Да.

— Завтра я иду в школу твою.

Саша вздохнул, но спорить не стал. Если её уж его мать что-то решила, то её не переубедить. И эта черта его дико раздражала Юлю. Он в такие моменты всё больше напоминал ей Борю. Как бы говорил «делай, что хочешь, но я всё равно считаю тебя за дуру». Пугающая черта. Ведь он вырастет, повзрослеет и станет один-в-один он. Не возненавидит ли она его так же, как бывшего мужа?!

Юля стала отгонять от себя эти гнетущие мысли, но есть ей расхотелось, и она пошла спать…

Ночи без Бориса и какого-либо другого мужика проходили очень быстро, и наутро она принялась собираться в школу для серьёзного разговора.

Конечно, идти одновременно с сыном туда — означает поставить крест на его репутации. Потому она пошла туда одна, вернее, поехала на трамвае…

Школа была самой обычной и встретила Юлю гудящими первоклашками, звонко топающими своими туфельками по ступенькам крыльца. Сегодня стояла непереносимая жара, непривычная для сентября, и Юля надела прекрасное зелёное платье. Едва она подошла к школе, как по ней заскользили взгляды старшеклассников, кучками курящих то там, то здесь. Она отбросила идею о том, чтобы спросить у них, где найти директора. Смотрели они на неё с вызывающим неодобрением.

Внутри серых коридоров, ещё украшенных цветами и мишурой к первому сентября, тоже галдели школьники в чёрных костюмах и школьницы в белых блузках и таких же чёрных юбках. Единая форма, мать её раз-два! От обилия пышных бантов и галстуков сначала зарябило в глазах, будто тут всё ещё было первое число, но потом она попривыкла и смогла рассмотреть и чернорубашечного охранника, сидящего в телефоне, а после этого — низенького пузатенького мужика с усищами, который отчитывал растрёпанного мальчугана лет десяти.

— Дома ори, понял? — говорил ему мужик хрипловато, сжимая его локоть своими короткими пальцами. — И дома не ори тоже. Нигде не ори. Хватит. Ты не в цирке.

Юля ещё немного постояла, дожидаясь развития сцены, но её не последовало. Предполагаемый учитель отпустил ученика и сразу же повернулся к ней, уставившись ленивыми глазами.

— Вы чья мама?

— Мне нужен классный руководитель Барсукова Александра. И директор. А то я знаю, что у вас тут творится… Ужас.

— Пойдёмте, — он хрипло выдохнул, как закоренелый сердечник. — Я Вас сопровожу.

Он повёл её на второй этаж по оранжевой лестнице, рядом с перилами которой стояла парочка старшеклассников-дежурных с бэйджами.

— А что случилось, можете рассказать?

— А Вы кто? — спросила она, цокая каблуками позади мужика.

— Я информатик. Семён Семёнович меня зовут. У вашего Саши информатику я тоже преподаю, кстати. Способный мальчик.

— Да, я сама знаю, что способный, только вот его по голове колотят каждый день. И я устала ждать, когда это закончится.

— Ужасы какие-то рассказываете, — заметил Семён Семёнович. — При мне ничего такого не было…

Они поднялись на второй этаж и оказались в директорском крыле с краснодверными кабинетами и большими раскидистыми цветами, пахнущими на весь коридор так, что у Юлии Викторовны заслезились глаза.

Сам же директор — или, вернее, директрисса — стояла рядом с невзрачной женщиной в тёмном допотопном костюмчике из юбки и блузки, и больших очков. Они оживлённо беседовали, и Юля смогла разобрать фразы, долетевшие до неё из уст директриссы:

— Вы уже разберитесь, наконец, со своими отношениями! Мне Илья такой не нужен. На него дети уже жалуются, что он орёт каждый урок на них. И я сама, между нами будет сказано, чувствую от него запах. И уже не первый день.

— Илона Измайловна, — резко начал Семён Семёныч, не найдя иного восклицания. — Тут мама Саши Барсукова пришла. С Вами говорить хочет.

— В чём дело? — та сразу же переключилась с учительницы на пришлую женщину, и голос её колоссально изменился, сделался жёстче, как вода от накипи.

— Я хочу выяснить, долго ли с моим сыном тут будут случаться драки?

— Это у Вас надо спросить, женщина, — ответила та с необычайной яростью. — У Расула тоже есть родственники. Только вчера его отец приходил! И тоже устроил скандал! Они устраивают «Бойцовский клуб» там, где им вздумается. Ваши мальчики! Позавчера, например, устроили драку прямо на уроке физкультуры! Пойдёмте, пойдёмте, поговорим

с учителем!

Юлия Викторовна настолько была возмущена, что безмолвно согласилась на предложение директриссы, кою про себя она впредь будет называть только «директорша». Семён Семёныч не стал провожать дам, а как-то незаметно отвалился от их компании.

Они спустились на первый этаж, как прозвенел звонок, обозначавший конец перемены. Школьники и школьницы бросились кто куда. А Юля вместе с Илоной дошли до конца коридора — там был спортзал с высоченными потолками и баскетбольными кольцами.

Физрук был внутри — и внешний вид его поразил Юлю. Большой, с широкой спиной. В синем спортивном костюме. Сюрреалистичная комичность ситуации заключалась в том, что в одной руке он держал недавно соструганную табуретку, а в другой — тяжёлый столярный молоток. Какие-то четвероклассники буквально только что закончили расставлять парты. Судя по этому, здесь проводили ещё занятия по труду пару раз в неделю…

Физрук-трудовик повернулся к ним, одарив их спёртым запахом перегоревшей водки. Грубая щетина, озлобленный взгляд.

— Илья Андреич, — сразу начала Илона Измайловна. — Будьте любезны, расскажите о конфликте Саши Барсукова и Расула Галимова.

— Чего? Какой конфликт? — в первое мгновение он даже и не понял о чём речь. — А, эти двое. Ну, подрались и подрались. Кто не дрался в их годы?

Юлия Викторовна возмутилась громадно, возмутилась настолько, насколько могла. И следующие минут двадцать она пыталась объяснить им, что это совершенно дико и абсурдно. Но, к её великому удивлению и разочарованию, для них это оказалась необъяснимая вещь.

Назад она шла уже пылающая, оглушительно цокая по пустым коридорам. Она хотела зайти к сыну, но потом передумала — и так не помогла ему нисколько, осталось ещё перед одноклассниками его авторитет уронить. Потом Галимов не только не отстанет, а впредь и гляди, чтобы другие не присоединились.

Она выскочила из школы, не замечая никого вокруг — ярость застилала её глаза, а зубы сами сжимались. Гневно. Понятное дело, что ни директор, ни физрук-трудовик с запахом алкоголя, да и вообще кто-то ещё не собирался ничего с этим делать. Подерутся, да успокоятся. Кто не дрался в их возрасте? Вот и весь вердикт.

Она пылала негодованием ровно до тех пор, пока не покинула школьный двор и не оказалась на новеньком чёрном тротуаре, тянущемся вдоль школьного железного заборчика. На противоположной стороне росли небольшие деревца — озеленённый участок, запыленный вдоль и поперёк пролетающими мимо автомобилями. Именно там, в кроне одного из небольших деревцев стоял крупный мужик в тёмной куртке, в широких штанах. На лице его была яркая жёлтая маска тигра — резиновая. В руке он держал чёрный пакет. Одет этот наблюдатель был совершенно не по погоде.

В первую секунду Юлия Викторовна усмехнулась: наконец-то сподобился! Явно решил прийти в последний момент… Это же однозначно Борис. Пришёл и теперь маячит там, не решаясь подойти. Только выглядит он уж несуразно, ещё маску нацепил.

Она махнула пару раз ему рукой, как бы подзывая к себе… Но потом дёрнулась.

Мужик достал из пакета молоток, и помахал им Юле так, как махал клоун оторванной рукой в фильме «Оно».

2 глава

Юля почувствовала себя так, будто её окатили ледяной водой. Она попятилась назад, ощущая прилив крови в голову, слыша, как стремительно бьётся её сердце. Здоровяк стоял на том же месте, выглядя настолько иррационально и неуместно… Он вообще был такой неправильный… Как соринка в глазу. Он должен был быть в цирке или в дешёвом детективчике, написанном бесталанным графоманом.

Ей стоило нечеловеческих усилий, чтобы развернуться и пойти назад. В школу снова…

На трясущихся ногах, изнывая от неимоверной слабости, она подошла к охраннику — тот развалился в своём кресле с планшетом, расстегнув верхние пуговицы своей чёрной рубахи.

— Извините… Извините!

Язык её тоже не слушался — он будто высох и прилип к нёбу.

— Чего? — ответил охранник, поднимая на неё свои густые коричневые брови.

— Там какой-то человек… С молотком. И в маске. Может, он сумасшедший. Посмотрите.

Охранник закатил глаза и фыркнул.

— Что за бред, тётенька…

Юля опешила от такого жесточайшего оскорбления.

— Вы охранник или кто?! — воскликнула она. Мысли у неё начали путаться.

— Женщина, не кричите, у меня и так голова болит от ваших детёнышей…

Если бы Юля была не так напугана, она бы даже опять возмутилась на это беспросветное хамство, на эту вопиющую наглость! Но она просто забегала глазами, всё помутнело.

— Там стоит какой-то псих в чёрной куртке и жёлтой маске. И машет молотком! — воскликнула она. — А Вы тут сидите и языком чешете! А если с кем-то из наших детей что-нибудь случится?! Вы же потом сами обоссытесь и будете на суде плакать, что Вы тут ни при чём!

Охранник вскочил, будто перед этим уселся на шмеля, который всё же изловчился его ужалить к этому времени.

— Вы что себе позволяете? — охранник чуть ли не задохнулся от ярости, страшно выкатив глаза. В какой-то момент Юле показалось, что он сейчас сам возьмётся за молоток, лишь бы она отвязалась. — Пошли вон отсюда, пока я Вас сам не вывел!

— Что тут у вас случилось опять? — пробубнил Илья Андреич, высунувшийся из-за угла. Он сдвинул брови и наморщил лоб, и стал казаться столетним бугаем. — Что орёте?

— Там какой-то псих с молотком! На улице! — Юля Викторовна старалась унять дрожь в голосе, но никак это у неё не удавалось. Где-то отдалённо постучалась мысль о том, что, должно быть, сейчас она так нелепо выглядит, так комично… Где-то посмеивались четвероклассники, а «старшаки» продолжали смотреть враждебно.

— Сергеич, — бросил Илья-трудовик-физрук, дёрнув плечами в знак непонимания и неудовольствия. Тот сразу поднялся, наверняка в мыслях кляня эту неусидчивую посетительницу на чём свет стоит.

— Пошли, где там твой маньяк…

В этой фразе было столько презрения, что Юля снова бы изошла на возмущение, но нет — её страшно напугало это слово. Слово «маньяк». Преследователь. Нелюдь в человеческом обличии, жаждущая крови всякого, кто ему попадётся на пути.

Они опять оказались на крыльце: впереди шёл охранник — прямо рядом с трудовиком-физруком, таким большим, что казался на его фоне тростинкой или дешёвым аксессуаром.

— Ну, и где? — охранник упёр руки в бока и зыркнул на Юлю, испуганно маячившую за их спинами.

И действительно: она больше никого там не видела. Как в дешёвом ужастике, провалившемся в прокате. Ни маски, ни молотка. Ни здоровяка в чёрной куртке. Но кое-какое предположение у неё всё же появилось…

— Никого там нет, — продолжал гнусеть охранник. — Я так и думал. Андреич, попроси свою знакомую на выход. Или это мне придётся сделать…

Он пошёл назад, ковыляя и прихрамывая, словно испытывал проблемы с суставами. Физрук-трудовик тем временем оглядывал её своими бесцветными глазами, но без всякого пошлого интереса.

Юле подумалось, что из страшной бледоты она стала стремительно краснеть, наливаться краской, как помидор — соком.

— Я, наверное, просто перенервничала… Да, точно.

— Вас бы проводить надо… — начал он, но тут же добавил, вероятно, почувствовав зарождающийся внутри неё протест, — но я не могу. Работа. Позвоните кому-нибудь… Есть тот, кто может Вас проводить? А то в таком состоянии… Не беспокойтесь. Я пригляжу за вашим пацаном. Саша смышлёный малый. Вам с ним повезло.

— Ладно, только я постою немного здесь. Подышу.

Трудовик-физрук ещё чуть посмотрел на неё, возможно, желая убедиться, что она действительно в порядке, а потом пошёл в школу своей тяжёлой, медвежьей походкой, вздыхая о чём-то своём.

Она осталась одна — даже школота вся разбежалась по занятиям. На крыльце никого не было… И хоть по дороге проносились машины, а солнце пекло, озноб пробил её насквозь. И одиночество…

«А вдруг он где-то наблюдает? Стоит и смотрит на меня?»

Она начала бешено оглядываться, ощущая на висках текущий пот.

«Надо рассуждать логически… Первое — успокоиться… Второе — это чучело с молотком не просто так здесь появилось… Оно знало, что я буду здесь сегодня. И знало про мою фобию. И хотело напугать…»

И, чем дольше она думала, тем сильнее расслаблялась. Ну, конечно! Кто это ещё мог быть, если не Боря?! Этот вонючий и тупой её бывший муженёк решил так нелепо «приколоться»… Ну, ничего. Сейчас она «приколется».

Она вытащила телефон и начала звонить в такси. Приехало оно, кстати, очень быстро — будто стояло за соседним углом.

— Бульвар Настасьи Самбурской знаете? — спросила она небритого водилу с красным глазищами, смотревшего на неё с нескрываемым удивлением.

— Конечно, знаю. Бизнес-центры там поблизости. И элитные всякие постройки. Богатеи трудятся, мать их в задницу. Кайфуют, транжирят. Гуляют по зелени посреди улицы. И всё такое.

— Эммм, — протянула Юля, не зная, как реагировать на данный спич. — Собственно, туда мне надо. К одному богатею.

Конечно, это был Борис. Больше всё равно некому. И он уже давненько с личным водителем поехал обратно…

Дорога на Бульвар состояла практически из сплошных «пробок» и красных светофоров. Поездка осложнялась непереносимым шансоном из радио водителя, но хотя бы кондиционер работал… Бесцветные однотипные высотки сменились синими офисными зданиями с большущими окнами на каждом этаже. Если подняться к ним сейчас, то можно увидеть в полный рост какую-нибудь блондинку в строгом чёрном костюме с указкой подле белого плаката с графиками.

Она прекрасно помнила и номер кабинета, и его секретаршу… И всё остальное.

Юля даже не заметила, как вылетела из такси, кинув водиле смятые купюры — взгляд её впирался в верхние этажи бизнес-центра, где работал её муженёк. Зелёные насаждения Бульвара были в стороне, но туда она и не собиралась… Ждал её тот ещё шутник в собственном кабинете. На протяжении всего брака он доставал её с розыгрышами. Иногда они были очень пугающие, например, когда он притворился, что застрелился, вымазав висок свиной кровью и развалившись в прихожей.

Она как раз вернулась с работы и чуть не поседела… Хорошо, что Саши не было дома.

В сексе он тоже демонстрировал часто свою ненормальность… То привязывал её к кровати, то кусал, то просил притвориться мёртвой. Ужасный тип, как только она могла терпеть его столько лет!

Думая об этом, она даже сама не замечала, сколько клокочущей и злой едкости всплывает где-то внутри.

Она ворвалась внутрь центра, как ОМОН, но только на неё никто не обратил внимания — мало ли, человек пришёл ипотеку закрывать. Юля сразу же оказалась в толпе серых людей в белых накрахмаленных рубашках и чёрных гладких юбках. Лица их, почти безэмоциональные, лишь мельком натыкались на неё… Она заспешила по блестящему коридору, лишённому какой-либо пыли даже в теории, и добралась до просторного и такого же блестящего лифта.

Внутри уже было предостаточно офисного планктона — мытого, гладковыбритого, напомаженного, выглаженного… Они без особого интереса оглядели растрёпанную взрослую женщину в зелёном и вернулись к своим мыслям, телефонам, планшетам и папкам.

Она хотела сама нажать на десятый этаж — именно там располагался борькин офис, но высокий парень с идеально стрижеными ногтями протянул тонкую руку в глянцевом рукаве и опередил её. Двери стали медленно закрываться.

Юля из последних сил дождалась, когда эта металлическая коробка приедет и остановится. Она ринулась вперёд, чуть не сшибив сразу двоих «офисников», и оказалась в светлой приёмной с брюнеточкой-секретаршей в невзрачной блузке.

— У себя?! — грозно спросила Юлия.

— Да, но у Бориса Севастьяновича совещание, — только и успела пролепетать секретарша, как Юлия Викторовна рванула дверь на себя, оказавшись посреди рабочего дня своего бывшего мужа.

Тот был большим начальником большого отдела и пытался погрузиться в цифры щуплого очкастого специалиста в синем блестящем пиджаке, развалившись на красном кожаном кресле в своём необъятном строгом костюме, а остальные — пять коллег — сидели вокруг круглого лакированного стола и внимали…

Когда Юля ворвалась туда, они резко все повернулись в её сторону, а щуплый замолк.

— Ты что, совсем охренел?! — рявкнула она и двинулась к бывшему вокруг стола. Щёки её пылали… Она схватила стакан с водой, стоявший на краю, и плеснула ему в лицо. Он дёрнулся. — Знаешь, куда засунь свои розыгрыши?!

Все собравшиеся охнули… Щуплый отскочил, будто думал, что следующий, кому достанется от этой неуравновешенной — он.

— Извините, господа, — тихо сказал Боря. — Недоработки воспитания…

Он вытер лицо пятернёй, стряхнул воду с лацкана пиджака, стоившего, как аппарат МРТ. А потом поднял на неё взгляд, и Юля даже сама испугалась того, как сильно потемнело его лицо — так наливается грозовое облако перед раскатом.

— Пойдём-ка, поговорим, — сказал он и встал, распрямившись, как скала.

И уже в этот момент Юля подумала, что… Не очень-то это похоже на правду: он, конечно, был тем ещё шутником, но сейчас Боря не выглядел как «пранкер». Она почувствовала его стальную пятерню на локте, а потом он потащил её к выходу.

Секретарша хотела что-то пискнуть, но побоялась: хозяин тащил посетительницу к лифту, и через десять секунд двери за ними закрылись с мягким стуком.

— Ты совсем долбанулась? — прошипел он, остервенело тыкнув кнопку первого этажа. — Проваливай, и чтоб я тебя больше не слышал и не видел! Чокнутая!

— Это ты чокнутый, — дрожа всем телом, проговорила Юля. — Ты сегодня приехал к школе Саши, встретил меня там и помахал молотком. И только не говори, что ты бы так никогда не сделал! Это ты!

Он посмотрел на неё внимательно, крепко взяв за плечи. Она почувствовала себя дождевым червяком в руках рыбака.

— Ты на наркотиках сидишь? Отвечай!

— Нет! — отрезала она и попыталась вырваться. Бесполезно. — Отпусти меня, чёртов псих!

— Либо ты на наркотиках, либо ты совсем сошла с ума, — озабоченно пробубнил он. Лифт пикнул, и дверь мягко открылась. — Но ты не переживай. Я тебя обязательно вылечу. Надо будет — лоботомией… Я сегодня весь день на работе, полоумная, ты себя вообще слышишь?

— Но ты…

— Ещё мне теперь за тебя перед подчинёнными краснеть. Думаю, скажу им, что ты бывшая, которая сбежала из психушки.

Он помрачнел окончательно, злобно зыркая на неё своими бездонными очами.

— Иди отсюда! И больше не появляйся… А иначе — сына заберу. Будешь видеть только на фотографиях его. Поняла?!

Двери лифта закрылись, и Юля, наморщив лоб, положила на него ладонь. Будто на лёд.

«Кажется, я и вправду схожу с ума».

Она поплелась к выходу, размышляя о прошлом, о будущем и о сегодняшнем происшествии… Люди шли навстречу, говорили по телефону, пили кофе… Где-то женщина смеялась — чистым, звонким смехом.

Юлия устало вышла из бизнес-центра, стыдясь себя и ненавидя. Если бы она могла, то провалилась бы под асфальт от стыда. И это вонючая, колкая, одинокая безысходность навалилась на неё с утроенной силой. Надо снова кому-то позвонить… Мог помочь ей только один человек, но он стопроцентно был сейчас занят.

— Ало, — нервно отозвался Артём после плеяды длинных гудков. — Я немного занят, у тебя срочно?