Бесплатный фрагмент - Буддист в русской деревне

Буддист в русской деревне

Из цикла «Рассказы в стиле Дзен»

Эпиграф

«По вере выходило, что для того, чтобы понять смысл жизни, я должен отречься от разума, того самого, для которого нужен смысл».

Л. Н. Толстой. «Без любви жить легче».

1

В большом городе никто ни с кем не здоровается. Да и смысл какой? Ты понимаешь, что человека, которого ты сейчас видишь, ты видишь в первый и, скорее всего, в последний раз. Такова статистика больших городов.

И с традиционной христианской точки зрения — это печально. Мол, люди отчуждаются друг от друга, становятся чужими в квадрате.

Но с точки зрения буддийской — нет в этом абсолютно ничего печального. Буддисту всё одно: он и в обществе радуется, и в одиночестве.

В деревне же традиции приветствования друг друга ещё живы. В деревне ты выходишь из подъезда и думаешь: «Вот когда я выходил первый раз — сидели три бабушки. Я с ними поздоровался. Теперь сидят уже пять бабушек. Но ведь это совершенно не означает, что просто пришли две новые бабушки. Формула миграции бабушек к подъездам не поддаётся простой логике. К примеру, могли две бабушки уйти и ещё четыре прийти. Чёрт их разберёт, этих бабушек! Лучше я лишний раз со всеми поздороваюсь».

Вот так по несколько раз на дню я здоровался с одними и теми же бабушками.

А чем ещё заняться в деревне? Ну мусор вынесешь. Ну в магазин сходишь. Ну в парк возле речки. Ну ещё раз в магазин, к чаю плюшек купить. Потом сидишь за столиком у окошка, чаёвничаешь и думаешь: «Может, и мусорный пакет уже наполнился?»

Постепенно городская суета тебя отпускает. Всё меньше пытаешься найти себе занятий и всё чаще слоняешься по деревенским улочкам безо всяких целей.

Хуже — когда дождь. Мало того что на улицу не выйти, так ещё и все электроприборы в доме во время дождя отключаются — предосторожность от грозы. И тогда тебе ни телевизора, ни интернета. И тогда остаётся только одно: уйти с головой в миры, созданные классиками мировой литературы.

Но завтра! Завтра будет событие! Мы идём в гости! К тёте Жене Студень. Нет, Студень — это не кликуха и не никнейм ВКонтакте, это вот такая фамилия. Евгения Студень, значит. Но суть не в этом. А в том, что к столу будут поданы… пельмени! В смысле? Это те полуфабрикаты, которые мы в Питере покупаем на «чёрный день», когда лень готовить что-то нормальное? Да. Но здесь, на Урале, пельмени — это культовая еда. Здесь до сих пор их лепят сами. И едят их не со сметаной, как у нас в буржуазном Питере, а с кое-чем пожирнее, так, чтобы жирок наверняка отложился — с майонезом.

Итак, тестя похоронили два дня назад, а теперь традиционно ходим по гостям, вспоминаем всё хорошее, с ним или не с ним связанное. А так как с человеком деревенским в принципе мало какие глобальные события связаны, то и разговоры об усопшем длятся совсем недолго и плавно перетекают в привычные обсуждения бытовых вопросов.

Вот так. Всего два дня прошло с тех пор, как человек помер, а о нём уже и поговорить не о чем.

Опять же — традиционный христианин углядит в этом нечто аморальное и втайне от других будет переживать из-за этого. А ещё он будет переживать из-за того, будет ли его самого после смерти кто-то долго помнить.

Буддист же всё примет как есть. Мол, какая мне разница, будет ли кто-то меня вспоминать после смерти? Буддист не слишком то и заморачивается над тем, как бы оставить свой след в истории. Он смотрит далеко в прошлое и видит там тысячи цивилизаций, поглощённых песком или джунглями, а с ними и миллиарды людей, переживания и дела которых никто и никогда не узнает. И он смотрит далеко в будущее и видит, как и вся наша планета сгорает в солнечной радиации. Так есть ли смысл переживать об усопшем два дня назад? Не лучше ли радоваться здесь и сейчас? Наслаждаться вот этим вечером. Вот этими пельменями, которые в рот еле помещаются. И вот этим рассказом тёти Жени Студень, как они стерилизовали бычка по кличке Ерёма.

Тут вдруг одна из присутствующих женщин, мне незнакомая… Впрочем, вероятно, жена мне шептала на ухо, как её зовут, но у меня обычно такая информация из другого уха преспокойно вылетает. Для нас, буддистов, все эти имена и фамилии лишь условности. Поэтому условно назовём её тётка Пелагея Никитишна. Так вот. Она обращается ко мне:

— А у вас, Михаил, в Питере как к войне относятся?

Я на мгновение замираю. И уже хочу было выдать ответ в своей философской манере:

«Вы знаете, любой конфликт, будь то война, конфликт в семье или просто драка в подворотне, — это концентрация интересов. И если попытаться разрешить этот конфликт лишь тем, что влезть в него со своими интересами, со своим субъективным мнением о добре и зле, это лишь усугубит конфликт. Это будет всё равно, что подбросить дрова в печку. Поэтому с буддийской точки зрения единственный способ не усугубить конфликт — это не лезть в него со своим субъективным мнением. Остаться в стороне. Не подбрасывать свои дрова в это пекло. Именно поэтому буддисты просто сидят и медитируют, так они ограждают мир от своих эгоистических мнений и действий. Ведь это суть христианства — избавить мир от стороннего зла. Суть же буддизма — избавить мир от собственного зла. С точки зрения буддизма любое действие порождает или добро, или зло. Но даже добро в итоге порождает зло, ведь добро не может существовать без зла. Но пока ты сидишь и медитируешь — ты не совершаешь никаких действий, а значит — не порождаешь ни добра, ни зла».

Хотел бы я так ответить. Но для чего такой ответ в текущей обстановке? В такой обстановке этот ответ прозвучит как гром среди ясного неба, как вброс потусторонней информации, как цитата, вырванная из тысячи томов дхармических учений.

Мне совершенно не хотелось блистать здесь своей эрудицией, а наоборот, захотелось затеряться среди этих людей, среди их мировоззрений, стать частью этого общества. Поэтому ничего лучше я не придумал, как:

— Дык чё война? Как и все нормальные люди, негативно относимся к войне…

И так я, как сам того и желал, оказался в привычной для себя тени случайного общества. Слушал смешные и не очень истории, высматривал на столе ещё что-нибудь вкусненькое, ёрзал на неудобном скрипучем стуле.

В общем, никакой особенной грусти я не испытывал. Видимо, так устроены защитные функции нашего мозга, что он стремится быстро забыть о смерти и цепляется за естественные жизненные мелочи.

Лишь вечером перед сном жена сквозь слёзы сказала:

— Мне так его не хватает… Мне всё кажется, что он вот сейчас, как обычно, войдёт домой, отпустив какую-нибудь шутку в сторону мамы, поужинает и завалится на диван смотреть свои сериалы на НТВ…

Но он уже больше никогда не войдёт домой…

2

Этой ночью я долго не мог уснуть. Всё думал и думал.

«Почему мы в детстве не замечаем смерти? Ведь она есть всегда. Она всегда находится рядом. Просто в детстве мы не думаем о смерти, поэтому и не видим её. Иными словами — в детстве для нас не существует смерти. Но со временем она подбирается всё ближе и ближе: сначала умирает дедушка, потом бабушка, потом дядя в Чечне погибает, потом друг кончает жизнь самоубийством… Как там у Хемингуэя: «И потому не спрашивай, по ком звонит колокол, ибо каждый раз он звонит по тебе…» Потом появляются какие-то странные болячки… И так мы всё острее начинаем осознавать свою смертность. Иными словами — мы начинаем всё чаще думать о ней.

Так что ж получается, смерть — это лишь мысль в нашей голове? Ведь когда мы в детстве не думали о смерти — её не существовало. Как только начали обдумывать её — она тут как тут.

С точки зрения буддизма — мысль о смерти связана с острым ощущением своего эго. Что есть эго? Это осознание собственной отдельности от вселенной. Мол, я вот такая личность, такая индивидуальность. И вот эта личность очень не хочет помирать. Ей невыносимо осознавать, что вот такого Меня больше не будет. И чем раздутее наша личность, чем раздутее наше эго, тем сложнее примириться со своим дальнейшим вечным отсутствием.

Но единственный способ, считают буддисты, примириться со своей смертностью — это перестать отождествлять себя с чем-то отдельным.

Животные, например, вряд ли ощущают себя отдельными существами. Возьмём мой любимый пример, когда антилопа убегает ото льва. Она убегает потому, что у неё срабатывают естественные механизмы самосохранения. Но при этом она не думает о смерти. Она не думает так: «Этот лев хочет меня съесть, и тогда для меня наступит вечная пустота». Она просто убегает, и всё. И если ей удаётся спастись, она не думает так: «Фух! Поживу ещё немного!» Она просто продолжает заниматься своими антилопьими… антилопичьими — фиг знает, как правильно — делами, не осознавая своей смертности. Иными словами — для животных вообще не существует смерти. Они умирают, разумеется, но они умирают лишь с точки зрения человека. В реальности они лишь переходят от одной сущности к другой.

Животные не осознают себя как личности. Антилопа не думает: «Я антилопа по имени Грация, у меня есть жилплощадь в африканской саванне, я достигла таких-то успехов в своей жизни». Поэтому животным совершенно чужда мысль, что их не станет как личности.

Здесь — кстати говоря — мои убеждения несколько расходятся с буддийскими. Буддисты всё же считают мир животных одним из неблагополучных миров. Мол, животные проживают всю жизнь в страданиях, в адской погоне за пропитанием. Так то оно так. Но в действительности ли они так уж от этого страдают? Ведь другой жизни они не знают. У них нет возможности сравнивать, как у человека: «Вот у соседа дом больше. А вот в соседней стране зарплаты выше…» Страдания ведь возникают из мысли, что где-то существует жизнь лучше. Поэтому тот факт, что якобы жизнь животных полна страданий, — это, на мой взгляд, притянутая за уши теория. Они страдают только с точки зрения человека. Человек смотрит на животное и думает, что оно страдает намного больше, чем человек. Может, человеку просто нравится так думать? Так действительно проще: думать, что в этом мире есть кто-то, кто страдает неизмеримо больше.

Так вот. С такой точкой зрения я не согласен. Я всё же считаю, что именно человек — самое страдающее существо на этой планете. Страдание в его уме, в его отождествлении себя со своим эго, в его убеждённости, что он смертен.

В действительности смертен не он. Смертно его эго. Такого Меня действительно больше не будет. Но ведь, как говорил Сенека: «Такого Меня не было и до моего рождения. И в этом не было ничего плохого. Так чего же плохого в том, что Меня не будет в будущем?»

И тут мы подходим к основной мысли. Мысль, что человек — это что-то отдельное, — лишь иллюзия. В действительности человек не отделён от вселенной. Он лишь одна из форм вселенной. И умирая, он лишь обретает иную форму. Но никуда из этой вселенной не девается. В сущности, никуда из этой вселенной невозможно пропасть. Всё всегда остаётся во вселенной, лишь меняя формы. Иные формы не принимает только наше раздутое эго. После смерти оно хочет быть только человеком. Ставит вселенной условия! Вот ведь оборзевшее! «Будешь тем, что логично вытекает из закона природы. И не выёживайся!» — ответила бы вселенная, если бы умела материться по-русски.

Итак, человек — это не что-то отдельное. Аналогию можно провести с какой-нибудь клеткой в организме. Клетка тоже эгоистична, и она делает всё, чтобы сохранить себя. И вероятно, если бы клетка умела думать, то тоже считала бы себя отдельной личностью. Но независимо от того, может она думать или нет, сущность от этого не меняется: она в любом случае часть организма.

Или, если хотите притчу, на эту тему есть отличная буддийская притча:

«Бежит волна, блестит на солнышке, радуется жизни. Вдруг она видит перед собой скалистый берег. Она в ужасе видит, как другие волны разбиваются о скалы. Тогда она спешно обращается к волне позади себя: «Эй, притормози, мы ведь сейчас разобьёмся!» На что следующая волна ей отвечает: «Глупая, ты думаешь, что ты волна, но ты — океан».

К сожалению, большинство людей проживают жизнь с мыслью, что они отдельная волна. Но не с мыслью, что они и есть океан. Иисус однажды смело заявил, что «Я есмь бог!» Но ведь он также и сказал, что и «Вот ты есть бог, и ты есть бог». Но людям эта мысль не понравилась. Как это, мол, мы можем называть себя богами? Мы ведь убеждены, что богам нужно молиться и приносить жертвы. Поэтому с Иисусом они поступили ровно так, как того требуют их верования: сначала принесли его в жертву, а потом принялись ему молиться. То есть, в сущности, оказались неправы и те, кто казнил Иисуса, и те, кто создал из него культ, кумира, бренд, если хотите. Но Иисус ведь действительно был прав! Он был чертовски прав! Человек — это и есть бог, это и есть вселенная! А раз ты есть бог, раз ты есть вселенная, то как ты можешь быть смертен? Ты просто примешь иную форму существования, но существовать не перестанешь».

Так думалось мне, но тут же я поймал себя на противоречивой мысли: «А для кого все эти мои соображения? Я ведь тут лежу один. Жена и ребёнок сопят под боком. Да и завтра в этой деревне кому я выскажу свои мысли? Даже если я попытаюсь это сделать, меня в лучшем случае сочтут дурачком, в худшем — человеком бесчувственным, который желает разрушить их устоявшиеся верования». Но тут же я не согласился с этой мыслью: «А зачем мне кому-то высказывать эти мысли? Ведь это не я хочу высказать свои мысли, это моё раздутое эго хочет блеснуть знаниями. Всё же, чего в действительности хочет моя истинная сущность, это пребывать в гармонии с миром, а именно — в гармонии с самим собой».