Бесплатный фрагмент - Она просто сказала «да»

АННОТАЦИЯ

Эта история — мимолетная картинка некоторых законов человеческого бытия из книги жизни. Складываясь, будто пазл, она раскрывается в каждой главе в новом ракурсе, по чуть-чуть меняя освещение.

Победа приходит, когда не боишься принимать решения, даже если ошибаешься. Падаешь и встаешь, и перемалывая свой страх, стыд и собственное несовершенство идешь вперед.

Героиня романа пошла легким путем, позволила сделать выбор за нее. Отдала свою свободу воли волнам случайности. А такой ли он легкий, этот путь по наклонной, к чему ведет? И какой ценой с него можно сойти?

Роман о цене и ценностях — во всех смыслах. О любви и ее масках, об исцеляющей боли и о радости как основе бытия.

Un ringraziamento speciale a mio marito Roberto Salvoni e miei figli Alejandro e Natal! Vi amo, muchachos!

Часть 1. Период полураспада

Период полураспада — время T½, в течение которого система распадается с вероятностью 1/2. Если рассматривается ансамбль независимых частиц, то в течение одного периода полураспада количество выживших частиц уменьшится в среднем в два раза.

Википедия

Последняя капля

Два дня кутили. Смеялись, ласкались в простынях, пили вино с обжигающими язык пузырьками. Мчались по ночной Москве: волосы по ветру музыке в такт. Огни фонарей хохочут в глазах. Шутили нон-стоп, и даже Борхеса обсуждали, потом в кино сходили, сели на задний ряд, ноги-ноги, ах, как у тебя там горячо, мр-р, а кто главный злодей, этот? — нет, в кино злодеи не очевидны, обычно самый добрый всех убивает, — да? надо же, м-м-м, иди ко мне. Как два пришельца с разных планет, случайно оказались на одном астероиде, ушли в самоволку на два дня, поэтому ни слова о своих галактиках, ни слова о спецзадании, космос подождет, надо насладиться здесь и сейчас вот этой близостью, утолить хоть немного тысячелетний голод по радости, окунуться друг в друга с головой… Как наваждение, ты мое наваждение, мне будто снова 17.

— Надо ехать, у меня самолет через три часа, — сказал он. Потянулся тигриной мощью, мускулы-мускулы, и вновь заграбастал всю без остатка. — Как же не хочу тебя оставлять! Увидимся еще?

— Конечно, — выскользнула из объятий, повернулась голым, гибким, яблочно-округлым, чарующим, так и укусил бы, и густые светло-русые локоны водопадом по гибкой спине. Взяла сигарету с тумбочки. — Только ты заплати мне, — сказала буднично, по-кошачьи посмотрела, зрачки в зрачки, ресницы длинные, брови дугой. Зажгла сигарету, затянулась. Уголками губ улыбается, как ни в чем не бывало. — Будешь?

Зачем у некоторых женщин такие необыкновенные, пухлые губы, что им все можно? Усмехнулся криво. По стенам потекла зеленая, обрыдлая горечь обыденной реальности. Зеленые, тягучие капли — шлеп, шлеп. Не бывает бесплатного сыра.

— Так и ты из этих? — сказал, чтобы побольнее. Порезче. А зеленые капли — шлеп, шлеп. — А я уж было поверил в удачу. Сколько?

— Ну, три давай. Для тебя большая скидка, чтоб ты продолжал верить в удачу, — засмеялась. Ветер вздохнул в раскрытое окно, нервно дернулась штора. Зубы — жемчуга, щеки в ямочках. Ни стыда, ни совести, или уже любить такую, или забыть да поскорее.

— По курсу Центробанка? — только и смог выдавить на прощанье. Кривая улыбка не сходила с лица: угораздило же, как вляпался. На прощанье заскользил взглядом по персиковым изгибам. «Де-евушка» — мелькнуло, защемило где-то в груди сладкое и совсем неуместное здесь, сейчас слово. Девушка лежала расслабленно-свободная в своей наготе, одна нога под покрывалом, а другая — изящная, длинная, родная — протянулась вдоль. Абсолют завершенности. Все также запредельно улыбалась. Порочная и непостижимая. Обманчиво-беззащитная, глаза-омуты, не смотри долго, а то утонешь. Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная моя… Живот твой из молока и меда, и перси твои как гроздья винограда… Эй, что это с тобой? Какая она тебе возлюбленная, какие перси, просто одна из этих, оказывается, они и такими бывают, что не догадаешься ни за что. Потряс головой, будто избавляясь от дурмана. Быстрым движением — скорее, скорее — выгреб даже мелочь из кошелька, чтоб поживописнее было. На чай, или что она там пьет. Оставил на тумбочке и ушел молча. Хлопнул скользкой дверью гостиничного номера. И только подушечки пальцев помнили еще, помнили марево теплого женского… Как мягкая булочка из детства с изюмом… Как же мог так ошибиться? А ведь почти поверил в чудо, поверил, что наконец-то нашел ее, свою единственную, ту самую… Прочь, прочь!

«Так ты из этих?» Да пошел он! Таких, как я, не бывает, — думала про себя, и равнодушно смотрела, как капает со стен зеленая слизь. Нормальная я! Нормальная! Грациозно спрыгнула с кровати, встрепенулась вся, потянулась — вверх-вверх всем своим гибким телом перед зеркалом, что во всю стену. Изогнулась, ну краси-ивая же. От длительных ласк грудь отяжелела, рекламно-упругая. Тонкие пальцы, маслины ноготков. Присела на край кровати, прямо напротив зеркала. Ноги гладкие, длинные врозь. Дробно дрожа, рассыпались, покатились маслины по ребрам, по бедрам, по молочному животу. Туда, туда, где все ждет награды. Нравилось смотреть на себя, растягивать свой десерт. С ними же не расслабишься, только изображать научилась достоверно. Могла бы стать актрисой, наверное… Ах, еще немного, вот-вот, чуть-чуть… А-ап-плодименты! Бурные и продолжительные! Содрогнулся мир, осыпался цветным конфетти и затих. Немного сладостного покоя, драгоценного. И зарыться в изломанные простыни, подглядывать из-под длинных ресниц за самой собой будто со стороны в равнодушное зеркало, ни с кем свое наслаждение не разделяя. Все — мне, все — только мое.

Возлюбленный… Какое слово смешное, старинное! Вот этот, который только что… Он же был почти возлюбленный в эти два дня. Прям хороший мужик, классный. Жаль… Ай, к черту все, и этот вернется еще, и позвонит, и прилетит хоть с Луны, и опять будут ветер в волосах, смех, Борхес, кино на заднем ряду. Они всегда возвращаются. Как все надоело! Всегда одно и тоже! А, хрен с ними! Поехали по магазинам. Трать хрустящие бумажки; весь мир у твоих ног. Купила платье с цифрами, надела и слилась с ним, стала этим платьем, которое так дорого стоит. Просто чудо! Чудо, как хороша! Дорогая женщина, очень дорогая женщина. Королева просто. Пока деньги есть, я живу, я существую. А все остальное — лирика и тлен. Вчера он обнимал, а сегодня его и след простыл. И все они такие, все. Только хрустящие бумажки имеют цену. Только вот эти цифры на банковском счету подтверждают собственную ценность. Не-на-ви-жу! Как же я все это ненавижу. Газ в пол, молчать. Всегда молчать. Гаишник. На, возьми денег, дядя, купи жене сапоги. Самые лучшие, итальянские, вон в том бутике, там сейчас скидки. Порадуй ее. Люблю тебя, дядя, да, я вас всех люблю. Лживые эгоисты! Ка-азлы вонючие!

Выцветшее осеннее небо. Крошечные самолетики строчат вихрастыми стежками шелковую голубизну; упасть бы, прыгнуть с облака на облако, залиться смехом и слезами, задохнуться от восторга, рухнуть в мягкие кучерявые объятия, подкатиться к краю подсвеченной лиловым перины и смотреть, как меланхолично внизу, на грешной земле, с деревьев падают листья.

В старом па-арке пахнет хвойной тишино-о-ой… Вот же привязался мотивчик! Сколько вре-мени не виделись с то-обой… Шла, пинала упавшие листья. Красивые сапожки, кожа блестит, только камеры не хватает с режиссером — стоп, снято, еще дубль! А фоном «утоли-и мои печали-и…» Колючий, преющий воздух! Как же содрать это навязшее на мозгах «ты-из-этих»? Села на лавочку, согнулась пополам в три погибели. Из живота рвется на волю крик и стон, будто птица забила крылами в тесной клетке. Нет-нет, сжать зубы, не пускать птицу. Зажмурилась. У птицы чернеют перья, она ранится в кровь, кричит внутри — кра-кра! Хочет взмыть бы, взмыть, но прутья у клетки из крепкого металла, самого лучшего, самого дорогого. У тебя же все — самое лучшее, самое дорогое. Даже клетка, в которой томится твоя душа. Разожми руки и зубы, открой глаза, но птица не вылетит. Просто ей там светлее станет, она успокоится слегка. А потом сядет на почку, или на печень, сложит крылья и продолжит молча истекать кровью. Лишь изредка вскрикивая: «Кра-кра, и ты — из этих! Ха-ха! Ты — из этих!» Птице хочется домой, да? Ну, милая, всем хочется. Да только дома больше нет, он скрыт за частоколом лет, а нам остался только свет, безмолвный, равнодушный свет.

В детстве думала, счастье наступает автоматически, когда станешь вз-рос-с-лой. Учителя называли одаренной. В кружок юных поэтов ходила. Мама считала — далеко пойдешь. Выросла, и куда пришла? Объездила весь мир, выучила пять языков. А все, чем можешь гордиться, что твои клиенты, — ха-ха, скажем так, клиенты! А как их еще называть? — к тебе почти всегда возвращаются. Они говорят: «Ты — лучшая!» И иногда: «Ты тоже из этих». Встречи, расставания и снова встречи. Ты — просто часть чужой жизни, один из пазлов. У них она есть, эта жизнь. Жены, дети, дело всей жизни или просто прибыльный бизнес на худой конец. А у тебя — что? Ни родных, ни близких, ни смысла существования. Твоя жизнь — служить яркой декорацией к чужим сюжетам бытия.

Плачь, да плачь же наконец, продолжай говорить сама с собой. Ведь больше не с кем, девушка напрокат. Невыносимо, это невыносимо. Где телефон? Надо же что-то с этим делать.

— Александр Семе-е-енович! — нежно проворковала. — До-о-обрый день! Как твое ничего? У меня все отлично. У меня вопрос. Нет ли у тебя знакомого психолога? Не-ет, хи-хи, ты не так понял.

Та-ак, что бы соврать? Ну не плакаться же в жилетку собственному клиенту.

— У меня все хорошо. Просто хочу… э-э… поступить в университет на психфак. Учиться! Узнать, какой вуз самый лучший, сколько это стоит… Ну-у-у… да-а, ты по-онима-а-ешь.

Жеманно-сексуально протянуть гласные — это мы умеем.

Трубка рокочет густым харизматичным басом, Александр Семенович шутит сам с собой и смеется своим же шуткам. У него большие связи. У него обязательно есть кто-нибудь, его пол-Москвы знает.

— Есть одна аспирантка, пиши номер. Все будет хорошо, не волнуйся, дорогая, — приятно щекочет по самолюбию голос из трубки, почти влюбленный. Еще бы не дорогая! Одно это белое пальто стоит дороже, чем весь парк. Александр Семенович, лучший клиент. Сколько лет уже знакомы, а он все — Александр Семенович. С ним хорошо: в любовь играть не надо. Ему сказки о любви не нужны. Все четко, по графику, деловой человек. Он зовет нас Леночка. Другие — Элен, третьи Елена. Придуманное имя, чтобы проще было перевоплощаться в красивый предмет роскоши, аксессуар.

— Алло, вы психолог? Как вас зовут? Юлия! Приятно познакомиться. А я — аксе-сссссссу-ар и зовут меня Елена, то есть Настя! Ха-ха! Не пугайтесь, я немного в кризисе. А с вами он тоже спит? Ой, простите, не смущайтесь. У меня, кажется, крыша едет. Вы ж мне поможете ее на место вернуть, хи-хи?

Как неловко, кажется сознание сейчас потеряем.

— Возможно… — говорит голос на другом конце провода, звучит, будто из другого мира. Сколько ей, этой аспирантке с психфака? Чем она, с таким девичьим голосом, может нам помочь? Она же не намного старше, да это мы еще ей помочь сможем, а не она нам.

— Вообще-то я праздники организую. Я такая, девушка-праздник, хе-хе…

Разговорилась, ни с того ни с сего, смотри-ка. Слова вставить не даешь. А кто, кто всегда гордился своим умением молчать? Ах, молчание — золото, ах-ах! Дура, дай человеку сказать.

Какая глупая мелодрама — дорогая проститутка в кризисе встречается с психологом, чтобы поправить душевное здоровье. Картина маслом, ой, не могу. Нет-нет, что за слово такое. Никакая же я не проститутка! Как грубо! Этот термин нам не подходит. Женщина-праздник — лучше, да. Сама ты проститутка. А ты дура!

— …Мы можем начать работать с вами завтра, во второй половине дня. Вам подходит? Свободно в 14.00 и в 17.00.

— Завтра могу в любое время. Я приду.

Приду, приду, что бы она ни думала. Я приду. Я даже заплачу ей. Какой парадокс! Обычно платят нам, а теперь готова платить какой-то девчонке, какой-то вшивой аспирантке, чтоб разобраться в себе, утихомирить эти злые голоса в голове, которые еще и спорят сами с собой.

Плод сладок

Мы — это я. Нас две в одной, как шампунь. И мы прекрасны — от волос и до хвоста! Но особенно сегодня с утра нам удались ноги, ха-ха — цок-цок каблучками, цок. Длинные, стройные, загорелые — произведение искусства, а не ноги!

…Тяжелая университетская дверь глухо хлопнула. Все резное кругом, затемненное. Скрипучий пол, авторитеты по стенам развешаны. Расписание чьей-то учебной жизни на полгода вперед, планы, планы, термины, цитаты по стенам.

«Вся жизнь есть обучение, и каждый в ней учитель и вечный ученик». Абрахам Маслоу.

Надо запомнить, блеснуть как-нибудь.

Темные лестницы, отшлифованные перила. Не дотрагивайся, там же полно микробов, и маникюр свежий. «Кафедра экспериментальной и прикладной психологии». Кажется, сюда. А вот наш психолог и аспирантка Юлия, невысокая девушка, с мышиным хвостиком, без косметики, в каком-то креативном балахоне. Это она, что ли, должна нам помочь?

— Добрый день! Вы вовремя. Вот тут можно пальто повесить. Чай будете?

— Не знаю. А у вас какой? Липтон в пакетиках. Нет, не буду, спасибо, я такое не пью.

Еще бы кофе растворимый предложила. Хотя вообще, ничего так здесь, уютно. Бедненько, но уютно. Кресло продавленное. Бр-р! Специальное, для пациентов, видимо. Сколько их здесь перебывало? Надо салфетку подложить, прежде, чем садиться, где тут бумажные салфетки.

А что, у нас с этой юной психологиней есть нечто общее. Вот если ей волосы покрасить, уложить, макияж нарисовать, приодеть, да она ж молодая совсем. Эта нервозность ей даже шарма придает. Мужчинам нравятся нервные. Хорошо может зарабатывать девушка. Поможем ей из этой бедноты выбраться. Я сегодня добрая. Да-да, вам, девушка предлагаю.

— Слушай, а пойдешь ко мне подрабатывать? Я тебя всему научу, это легко: просто пускать любовную пыль в глаза, ха-ха… А платят за это — ты столько за год не заработаешь. Чего вылупилась, не ожидала, ха-ха?

Смотрит удивленно, чистейшей прелести чистейший образец. Можно будет скинуть на нее парочку ребят, знаю, кому она точно понравится.

— То есть, вы совсем в любовь не верите? — говорит аспирантка Юлия в ответ на наше предложение века и смотрит с жалостью.

— Милая, ну какая любовь? Ты сказок начиталась, деточка? Ха-ха!

Птица внизу живота застучала крыльями, проснулась, заерзала когтями по печени. Ой, не могу, как смешно!

— Слушай, вот я сейчас тебе расскажу все, конечно. Ты потом кандидатскую защитишь, и хорошо, молодец. Положишь корочку на полочку, или даже в рамочку, на стеночку повесишь. И все, куда дальше? А никуда, ложись помирай. Сейчас у тебя цель есть, не зря нервничаешь, со смыслом. Молодец, деточка, в сказки веришь. Аспиранточка! Клиентоцентрированный подход, говоришь! Мужикам бы ты понравилась, приодеть бы тебя. Слушаешь да ресничками луп-луп. Ну слушай, слушай. Кто, если не я, тебя просветит, настоящей жизни научит. Врут все кругом, ищут философский камень, любо-о-овь, любо-о-овь! Ха-ха, ха-ха! Да нет никакой любви! И смысла в жизни тоже никакого. Нет, не плачу я, это от смеха слезы. О, бумажные платочки, как кстати! Спасибо.

— Расскажите, а с чего все началось? Можете вспомнить момент, когда вы перестали верить в любовь?

— М-мм… Это что, это у нас сеанс начался?

— Да. Вы уже взяли меня на работу… вашим психотерапевтом. Вы же пришли сюда из-за себя, а не из-за меня?

— В принципе, да. И что мне надо делать?

— Что хотите. Можете даже молчать, но будет эффективнее для вас, если все же решите отвечать на вопросы.

Нервничает наш психолог-то. Вон, пальцы дрожат, за ручку схватилась. Но держится молодцом. Так что там… ох! Какой вопрос был…

— Когда я верила в любовь, м-м? Ну я не помню так, навскидку-то. Странные вопросы у вас. В юности еще верила, наверное… Нет, не знаю.

— Попробуйте начать с момента… вспомните, когда вы были счастливы, скажем так, на базовом уровне. Попробуйте расслабиться. Закройте глаза, дышите ровно…

Закрыла глаза по команде. И шумным выдохом включила в памяти перемотку в прошлое. Начали вставать перед глазами картины — год назад, два, три, пять — здесь уже не верила, здесь не верила, и в этом месте тоже уже ни во что не верила. Так, стоп! В сознании ярко возник всполох из ярких мазков ощущений, который в целом, вероятно, можно называть базовым состоянием счастья. Шероховатость деревянного крашенного подоконника, а в окне — весна, а в теле, одетом в короткое, дешевое трикотажное платье, зато желтое и любимое, словно шампанское, бурлят токи юности и беззаботности, и смелых надежд, и легкой влюбленности, вполне счастливой, чистой, ответной влюбленности.

— В 11-м классе, кажется, еще верила в разные сказки, еще наивная была, еще не прошла главных уроков жизни. Тогда я только-только соприкоснулась с миром взрослых. Одна девочка с нашего двора позвала меня подработать на выставке моделью, и я сразу согласилась. Я даже не спросила про деньги. А когда за то, что простояла всего три часа в купальнике с буклетиками, мне заплатили, то я была шокирована. Для меня это была большая сумма. Представляешь! — заулыбалась, и будто воспоминания о прошлой невинности, наивности на мгновение осветили лицо изнутри, — Сидела на подоконнике и воображала себя величайшей моделью века. Или актрисой, как Мэрилин Монро, главное, чтобы мое лицо — на всех рекламных плакатах. Это же сколько денег у меня будет! Вот бы тогда смогла маме помочь, а то они с отцом всю жизнь с копейки на копейку перебивались. В деревню к дедушке поехала бы, на ремонт дома дала бы денег. Нет, я бы сразу новый купила! С тех пор, как бабушка умерла, он совсем сдавать стал. Всем-всем бы помогла. Я мечтала, чтобы всем помочь… Надо же, а ведь когда у меня появились деньги, я же никому ничем не помогла. Гм-м…

Замолкла. Это первое открытие о себе немного ошарашило. Ведь изначально действительно стала ходить по всем этим кастингам и конкурсам из благородных целей. Портфолио себе сделала, и так далее.

— Аспиранточка, ты была когда-нибудь на кастинге? Ну вот запиши наблюдения очевидца: самый легкий способ убить свою самооценку — сходить на какой-нибудь такой дурацкий кастинг. Все как из инкубатора, а по каким критериям отбор идет — не понятно. Ненавижу кастинги!

Вздохнула. А-а, к черту, чего ломаться. Говори правду и, может быть, правда сделает тебя свободной. Ну или что-то в этом духе.

— На одном таком кастинге я и потеряла веру в любовь. То есть, сначала я в нее поверила, слишком сильно поверила. Это был кастинг в рекламный ролик нового шампуня. А там… Извини… что-то у меня руки затряслись… Там, в общем, был он.

Я никому об этом не рассказывала. Я себе даже вспоминать ту историю запретила. Я сейчас… подожди, да… Ну вот, Антоном его звали. Знаешь, все девочки к тому времени уже все попробовали, я среди всех, наверное, была единственная девственница. Я берегла себя, не знаю, для кого. Странно это слышать от меня, наверное, да? Просто не подпускала к себе никого. Для того, чтобы так глупо сдаться. Он красавец, конечно, ну просто мачо с картинки. Все девушки смотрели только на него и шептались. А Антон выбрал меня, я на это попалась. Наверно, потому, что ни в одном кастинге до тех пор не победила. Хоть так реабилитировалась.

Н-да, так оно и было.

Уже шла к выходу, как кто-то окликнул:

— Настя?

— Да?

— На-астя… — протянул он так, что от звука его голоса по телу поползли мурашки. — А я, когда вас увидел, почему-то решил, что ваше имя Елена.

— Почему это?

— Знаете легенду о прекраснейшей женщине в истории, из-за которой разгорелась десятилетняя война, Елене Троянской? Думаю, она бы и в подметки вам не годилась!

— Хи-хи… — покраснела, глаза в пол, а по воздуху поплыли фиалки.

Скоро он шел рядом, вел по теплой Москве на серебряном поводке. Говорил, говорил. Так вычурно, так остроумно. Жемчужно-сиреневое полыхало в небе, под ребрами щекоталось неведомое, мысли путались. Кровь в венах загустевала, и текла ме-едленно. На все его фразы кивала и улыбалась.

— Настенька, вы такая удивительная! Я очень влиятельный человек! Я открою вам все двери, вы станете самой востребованной моделью! А пойдемте ужинать куда-нибудь!

Конечно, пошла. Выхода уже не было. Ловушка захлопнулась. Смотрела на него огромными глазами, и казалось — задохнусь. Еще не понимала, что влюблена. Просто время остановилось, земной шар опустел, все люди разом сошли на какой-то орбитальной станции и остались лишь мы. Вдвоем, только мы и Вселенная! Не включила тогда свой крохотный юный мозг. Мужику под сорок, успешный, красивый кобель. Наверняка женат и двое детей. Это ж обычная история! Юлечка, аспиранточка, это обычная история, понимаешь ты!!!

Но тогда, на нашем первом и последнем ужине я представляла, что так будет всегда. Что теперь нас ждут только такие волшебные вечера, бархатно-медовые ночи, рука в руке… Что это пришел Он, тот, кого я ждала, о ком столько фантазировала на своем подоконнике.

Клац — и все случилось! Взял за руку, повел, как послушную овечку, в номер сверкающего отеля с простынями. Не успела даже ничего подумать. Потому что пошла бы за ним на край света.

…Память завыла раненым зверем. Вспоминай, вспоминай, говорит Юля в балахоне. А не забывала. Каким он был ласковым. Как казался абсолютно влюбленным. Он говорил столько новых, невероятных слов. Понимаешь, аспиранточка, я их знала, все эти слова, сотни раз читала в романах, я всегда очень любила читать. Но не знала, что их можно говорить МНЕ, мне, обычной девчонке из спального района, которая даже ни один кастинг не прошла. Лифт, поцелуи, пульс, почти теряла сознание и стекала по его рукам, но спасала невесомость. Он коварно отнес меня на постель. Коварно целовал каждую клеточку тела. Расстегивал пуговки, ох, как коварно он это делал.

— Ты такая потрясающая! Ты самая лучшая! Ты сводишь меня с ума! — говорил, целовал, говорил слова из дешевых мелодрам и раздевал. А потом буднично поднялся. Ловким, привычным движением стянул брюки, достал пластиковый пакетик с запахом клубники. Фу! Будто с огромной высоты упала головой в асфальт! Здесь ведь только что цвели райские сады. А теперь — лишь казенный запах простыней и пошлый, приторный ароматизатор на кончиках чужих деловитых пальцев. Как неловко, как стыдно, как противно! Где моя одежда, что я здесь делаю?

О нет, сразу обнял, заласкал, все сразу понял, опытный котяра.

— Я должна тебе сказать… — шепнула ему на ухо. — У меня еще никогда этого не было… Я боюсь. Я еще ни с кем, ничего и никогда…

Он отреагировал так, как нужно было, чтобы исчезли все сомнения.

— О, моя девочка! Да ты что! В самом деле!? — прикинулся счастливым, и я поверила. Я слишком хотела верить. — Любимая моя девочка! Все будет хорошо! Не бойся! О, ЛЮБИМАЯ моя! Ты не пожалеешь!

Нырнул вниз и сливочные волны покатились по горизонтам, клубничный ароматизатор стал в тему. С тех пор, аспиранточка, я не терплю запах клубники. Понимаешь, о чем я? Понимаешь ли ты, что такое райское яблоко, запретный плод со смесью наслаждения и стыда, потому что под покровом ночи можно? Все было можно в ту ночь. Зажглась сверхновая в животе, ловко, с математической точностью. Он умел доставить наслаждение. Никакой боли я не почувствовала. Я стала женщиной в опытных руках. В целом, это неплохо. Некоторые знакомые девочки лишались невинности чуть ли не в подворотнях, напившись, с какими-то студентами, а то и вовсе дворовым быдлом. А мы эту ночь спали вместе, обнявшись, как нашедшие друг друга половинки одного целого. Просыпались, чтобы снова заняться любовью и засыпали вновь. Казалось, что теперь ничто не может разлучить нас.

Утром мы завтракали в пустом ресторане. Он смотрел затуманенным взором прямо в душу. А слова были лишними, были лишь способом послушать музыку любимого голоса.

Отвез домой, сказал на прощание:

— Я тебе позвоню, любимая! Я тебе обязательно позвоню и скоро мы снова встретимся.

— Чтоб быть навсегда? — игривым тоном задала, казалось, бессмысленный вопрос. Была уверена в этом настолько, что шутила на эту тему.

— Чтоб быть на-все-гда!

В ту секунду со мной говорил мой ласковый и прекрасный мужчина, который как будто вот-вот собирался предложить мне руку и сердце.

А лучше бы он был грубым, злым и вообще настоящим козлом, кто он и есть. Так мне было бы легче смириться с тем, что произошло после. Ни вечером, ни на следующий день, ни через неделю он не позвонил. Я проплакала в подушку восемь ночей, засыпая от усталости. Раздобыла его рабочий номер. Трубку взяла секретарша. У нее был такой мелодичный голос, что я сразу поняла: он с ней тоже спит. Я не знала, что сказать. Но попросила соединить, мол, с господином, по срочному поводу, да, ну вы же знаете, снимается новый ролик вашего шампуня, я модель… Ох, да, модель самого несчастного существа на свете.

— Алло! Я слушаю! — в трубке раздался до боли, до нечеловеческой боли, родной голос. Звонкий, энергичный, ни разу не страдавший за эти дни. От сексуальной хрипотцы не осталось и следа. Это у меня галактики взрывались каждое утро в первые же секунды пробуждения. А от него веяло стабильностью, радостью бытия и отсутствием любых хлопот, кроме собрания директоров. Представляла окружающие его серые офисные стены, стеклянные перегородки, кожаные диваны. Весь этот пропитанный успехом и гонкой за сверхприбылями мир. Туда мне не было хода.

— Антон! Это я… — хотела сказать трепетно-нежно, а получилось надрывно и жалко.

— Кто? Алло, я не расслышал… Слушай, вот эту схему переделай, пожалуйста! — он мимоходом дал кому-то указание, донесся чей-то лебезящий ответ… — Алло! Ну кто там, говорите!

— Это я, ты меня не узнал что ли? — злость придала мне сил. Ну правда, какого черта?! Сейчас он у меня получит по полной. Только я приготовилась выпалить все самые нецензурные слова, которые знала к тому времени, как последовал хук слева…

— О-о, Настя! Настю-юша! На-а-астенька! Как же я рад тебя слышать! Куда ты пропала, милая? Я по тебе так скучал! Слушай, сейчас ужасно некогда, завал полнейший. А ты можешь мне перезвонить ближе к вечеру, в пять, например?

— Но у меня нет твоего номера телефона!!!

— А-а… Конечно, дорогая! Вот мой номер… Записала? Ну все, целую, зайчонок! До связи!

Ошалело записала цифры на клочке бумаги. На автомате лишь повторяла: «Да, да, я позвоню, конечно…»

Запиликали гудки, разговор окончен. Разговор, который прокручивала, представляя в подробностях по миллисекундам все эти дни, пролетел как шальная пуля. Пронзил виски насквозь.

Настю-юша… Пробовала на вкус свое имя, которое недавно еще было в его губах. Оно звучало теперь совсем по-иному. В нем появился тайный смысл. Он меня назвал Настюша, рассуждала я. Он меня любит. Он просто заработался. Нет у него никакой жены. Вечером я ему позвоню, мы встретимся и этот кошмар закончится.

К пяти вечера я была готова и во мне все было идеально.

Сидела на диване, не шевелясь. Ровная спина, руки на колени: отличница, желающая получить пятерку в любви.

Смотрела на часы и ждала.

Минутная стрелка начала обратный отсчет: пять, четыре, три, два, один…

Ровно 17.00! Пуск! Нажала на кнопку звонка.

— Би-ип… Би-и-ип… — между каждым «би-ип» сердце успевало сделать сто ударов. Ноги вытянулись в струнку и мелко дрожали пятки. Это были самые длинные пять «би-ипов» в моей жизни.

— Алло!

— Это я, привет! — выпалила и чуть не выронила трубку, не зная, куда девать руки и что дальше говорить.

— А-а, это ты. Я тебе перезвоню, хорошо! — он произнес эти слова скороговоркой, как автоответчик. И положил трубку. У него явно ничего не дрожало от звука моего голоса.

Только что мне было так жарко, что в ладонях бы сварилось яйцо. Вдруг стало холодно, я просто окоченела. Метнулась на кухню. Налила горячего чаю, укуталась в плед. Трясло. Мысли разбегались в кучу. Это было стыдно и унизительно. Я никогда ни за кем не бегала. Это парни всей земли ради меня готовы были на все. И вдруг я оказалась в шкуре отвергнутой влюбленной дуры, как сериальные Розы-мимозы, которым так любит сочувствовать моя мама.

Мама, папа, я

Опять слезы… Не пойму, откуда эти слезы? Что-то я расклеилась, сорри. Душа слезами омывается, говоришь? Ну-ну! Фр-рр!

Мама? А при чем здесь моя мама? С какой стати, Юля, тебе знать про мою маму, это же не имеет никакого отношения ко мне!

— Все нездоровые сценарии в жизни любого из нас начинаются с фигуры матери. Мать — первый человек, которого мы видим в жизни и с кем строим свои первые отношения, она закладывает основу… — психолог Юля говорила ровно, как диктор в передаче про животных. Так вот как выглядит прием у психолога — тебе читают лекции. Мы сейчас уснем, а-а-а… Упс, зевнули. Простите великодушно. Так что там на повестке дня? Фигура матери, угу. Ха-ха три раза.

— У меня на этой фигуре, как ты выражаешься, все закончилось. Ну не знаю. А что про нее рассказывать, обычная мама, как у всех. Претензий давно нет. В детстве, может, и были. А сейчас какие могут быть претензии? Детство давно кончилось. Просто ко мне судьба была намного менее справедлива, чем к остальным. Моя правда жизни сурова. Матери на меня всегда было плевать, она — дура сердобольная к кому угодно, кроме собственной дочери. Ей до меня дело было, только когда болела. И то все по знахаркам каким-то таскала. Бабкам и в порчу больше верила, чем во врачей и в медицину. Ну та еще семейка, да.

Отец? А что отец? Вечный мечтатель, бабник и нахлебник. Не повезло мне, как некоторым, родиться в счастливой, спокойной и обеспеченной семье. Что я имею в виду, когда говорю так? Ну, наверное, в семье, где тебя есть кому обнять, где тебя выслушают, ну где просто все нормальные и адекватные.

— А вас не обнимали?

— Почему же не обнимали? Иногда обнимали. Только все детство, что помню, ор стоял. Ни мать, ни отец не могли спокойным голосом разговаривать. Друг на друга — криком, на меня криком. Такая у меня, знаешь, крикливая семья была.

— Люди кричат от глубокой внутренней боли…

— Какие же вы, психологи, добренькие. А мне что ли не больно было? Я, ребенок, должна была думать о том, что им больно? Да ну их нафиг! Вот я же могу сдерживаться, я вообще стараюсь всегда молчать, не то, что кричать. И говорю как можно тише, тогда лишь есть вероятность, что тебя все-таки решат выслушать.

— Поэтому сейчас вы говорите так громко, что вас слышно в другом крыле?

Ой, юмористка что ли.

— Ну подумаешь, ни слова больше тебе не скажу! Стоило лишь открыться…

— Извините, не обижайтесь, можете говорить как угодно громко, в это время здесь никого нет. Расскажите о ваших родителях, как они встретились, поженились?

— Как, как, да ничего особенного. Мать мечтала стать художницей, а дед ей крылья обломал. Сказал, что художествами всегда успеет заняться, а на земле нужно стоять двумя ногами и послал учиться в машиностроительный. Виноват же был почему-то мой отец. Они познакомились, когда ее по распределению послали работать на завод в Москву. При знакомстве он соврал ей, что художник, она и влюбилась. Думала, что он ей поможет выбиться в артистические эти ее элитные круги. Не знаю, что она в них находит, в этих бородатых маргиналах? Только сидят в каких-то подвалах, пьют и разглагольствуют целыми днями! Непризнанные гении, разгильдяи. Все мечтают в историю искусства войти, прославиться и разбогатеть каким-то чудом в одно прекрасное мгновение. Ну вот папаша мой такой. Все что-то выкруживал, какой-то скоростной супербизнес придумывал. То книгу писать хотел, не пошло. То мазню какую-то рисовал, но обмануть никого не удалось. Лишь раз делом занимался — ларек с кассетами открыл. В это время только и зарабатывал, но недолго. А-а, ну еще на Север ездил однажды, тоже хорошо заработал, но ему не понравилось. Он видишь ли, слишком великий для такой тяжелой работы. Нет, он конечно, пахал всю жизнь, но за копейки. Брался за любой труд, кушать-то надо. Хотя вообще все мать на себе тащила, у нее на заводе карьера шла медленно в гору, зарплата стабильная. И квартиру нам ее завод дал. Двухкомнатную в новостройке, но и это было лучше, чем в общаге, в коммуналке с вонючими бабками. Вообще, не знаю, как они друг друга выдержали столько лет. Скандалили все время. Однажды, когда мне было 16, тетя, папина сестра, стала выговаривать мне, что я плохо подметаю пол, ляпнула: «Будешь так подметать, замуж никто не возьмет!» Я резко ей ответила: «Не хочу ни в какой замуж, я семейной жизнью по горло сыта!»

И веник бросила, для пущего эффекта. Тетка остолбенела и пролепетала:

— Ишь, поколение молодое, дерзкое… Все девушки хотят замуж, это нормально…

— Ну тогда я ненормальная!

До сих пор смешно, когда вспоминаю ее лицо. Наверное, я все же хотела замуж, как и все девочки. Точно не помню.

Да, у меня был парень, Лешка. Его я помню, еще бы не помнить. У него-то с родителями хорошо было. Папа — преподаватель, мать — доцент, интеллигенция, хотя тоже получали гроши. Но его вежливые манеры сводили с ума мою маму. Наверное, хороший парень был. Единственное светлое пятно в моей половой биографии, хи-хи. Мы ходили за ручку, за одной партой сидели. Как-то он пришел в гости в строгом сером костюме, натянутый, как струна. Сел на диван и говорит дрогнувшим голосом: «Настя! Я понял, наши отношения должны стать серьезными. Хочу, чтобы ты знала. Ты моя будущая жена!» Достал картонную коробочку с колечком: «Вот, мы должны обручиться, прими это в знак моей любви».

Прелесть! Просто прелесть, согласись?! Мы с ним пришли на кухню, мама стала спрашивать, как у него дела, не боится ли он выпускных экзаменов. А мы, юные заговорщики, переглядывались, держали под столом друг друга за руку. Я крутила на пальце маленькое дешевое колечко из красного турецкого золота и в тот момент это было самое дорогое кольцо на земле. В окне висел желтый зимний фонарь на фоне розового неба и игриво подмигивал нам. Наверное, там контакт отходил, но мне-то казалось, что он подмигивает. Р-романтика!

Знаешь, аспиранточка, я тебе так скажу. Юность — это когда ты чистый белый лист, только начинаешь рисовать свою картину жизни, и тебе кажется, что все можешь. Ведешь уверенной рукой первые тонкие линии и уже воображаешь себя всемогущим. Воображаешь, будто все знаешь, все умеешь, уверена: рисовать жизнь — это просто и легко. Ты уже предвкушаешь, какую восхитительную картину создашь. Пока не окажется, что позади все это время стоял и подхихикивал над тобой сумасшедший мастер. В какой-то момент он возьмет кисти, отредактирует все твои замыслы совсем в другое полотно.

Устами младенца

— И как случилось то, что вы называете — «возьмет и отредактирует»? В вашей жизни это как выглядело?

— В моей… э-э… В первый раз, когда отец объявил, что уходит, потому что давно любит другую женщину. Это было неприятно. Маму, мол, он разлюбил много лет назад, но ждал, когда я стану взрослой.

По его мнению, я теперь выросла, я все пойму. И общество тоже.

Так начинался настоящий ад.

Мама пила таблетки на кухне, скрючившись с голыми пятками на старой табуретке. Рядом были мягкие стулья, но она предпочитала старую накренившуюся табуретку, которая могла в любой момент развалиться. Сипела изменившимся голосом анекдотическое «Я отдала ему лучшие годы, а он меня, оказывается, не любил и все это время терпел ради тебя!» Было не смешно. Было страшно и виновато, будто из-за меня это все.

Я срывалась, начинала кричать на нее, как когда-то орал отец. Словно пытаясь заменить его. Она лишь горько усмехалась и говорила: «Некому меня пожалеть!»

— Мамуля! — обнимала я ее, мы плакали вдвоем в три ручья.

Отец сбежал сразу, как только объявил о своем решении, прихватив лишь самое необходимое. Боялся появиться на пороге. Трусил. Он понимал, что сделал что-то ужасное и смотреть на нас виноватыми глазами ему не хотелось.

Однажды я пришла со школы и услышала, как мама говорит по телефону с его сестрой, той самой тетей.

— Я на вашу семейку столько пахала, столько в вас вложила сил, и времени, и денег… — говорила она, моя бедная мама. — Да без меня он давно бы уже спился где-нибудь под лавочкой, чертов мечтатель. Я, может быть, тоже много о чем мечтала, но засунула свои мечты в одно место ради семьи и ради нашего будущего! А он меня использовал! И теперь жизнь кончена! Мне за сорок! На что я могу рассчитывать?

Когда она положила трубку и обернулась, какое-то время мы молча смотрели друг другу в глаза. Со мной происходило что-то странное. В этот момент я вдруг почувствовала себя всесильной. Я могла ей помочь, потому что я должна была ей помочь и я очень хотела ей помочь! Наблюдать мамины страдания, ее истерики день за днем было уже выше моих сил. Неожиданно для самой себя я заговорила невесть откуда взявшимся твердым и взрослым голосом, как оракул:

— Мама, тебе же ВСЕГО ЛИШЬ сорок лет! Всего! Ты женщина в расцвете лет и сил. У тебя уже есть я, твоя дочь, и жилплощадь, и сбережения. Ты можешь начать все сначала и вообще сказать отцу «спасибо», что он освободил тебя. Он просто дурак и настоящая сволочь! Ну неужели ты в самом деле была счастлива с ним? Очнись! Да сейчас у тебя будет столько мужчин, только выбирай…

Мне было всего 16. Но я откуда-то знала, что должна ей говорить. Слова здравого смысла будто приходили свыше, проходили через меня, чтобы упасть каплями живительного бальзама в мамину душу. Наверное, это были обыкновенные слова-штампы. Я нахваталась их из телевизора и женских романов. Но ей это помогло.

Мне это тоже помогло.

Мне было невыносимо, когда папа ушел. Он же мне ни слова не сказал, даже не попрощался! Опрокинул мой мир на лопатки, будто я для него — никто. Понять его, говоришь? Нет! Для этого мне нужны были его объяснения, хоть какие-то. Я бы попыталась понять, если бы он поговорил со мной. А он ушел, как трус. Презирать его — это для меня естественное состояние. Ну не повезло мне ни с отцом, ни с матерью! Я им изначально не была нужна, они не знали, что сами с собой делать, а уж тем более — со мной. Я у них появилась, как недоразумение, как оправдание их бессмысленного существования. Лучше б меня абортировали, не сидела бы тут сейчас, сопли не жевала бы.

— То есть, Вы готовы согласиться с утверждением, что у вашей жизни высокая цена?

— Да, соглашусь! Думаю, что даже чересчур высокая.

— Вам жизнь досталась так дорого, а вы не хотите ее принимать. А вы знаете, что когда жизнь достается дорого, то это значит, что она особенная, необыкновенная… Вы не позволяете себе жить счастливо лишь потому, что вас не устраивает цена. Даже не смотря на то, что вы ее уже заплатили.

— Подожди, что-то я не вкурила. Надо переварить. То есть… Это как если бы я купила сумку за 20 тысяч евро, но вместо того, чтобы носить ее и наслаждаться ею, сидела и страдала б над ней, ну что ж ты, сумка, сука, такая дорогая?

— Примерно так.

— Я что — особенная, значит? Ведь за такие деньги только эксклюзивные вещи продают. Страдания означают особую судьбу, гм-м… Красиво. Учитывая, сколько я страдала! Ну, в каком-то смысле у меня судьба действительно особенная. Ха, поэтому я себя так дорого продаю и не каким-нибудь дальнобойщикам. Товар «Любимая девушка» под люксовым брендом «Елена» далеко не всем по карману! Ха-ха!

— Вас это действительно веселит?

— Юля, если я не буду смеяться, я просто подохну! Слушай, а нельзя эту сумку, ну свою особенную такую судьбу, поменять на какую-нибудь попроще, порадостнее, может быть?

— Сумку можно было б вернуть, но жизнь вспять не воротишь. Зато всегда можно отказаться от старого сценария и начать жизнь с чистого листа…

— Здесь ты права, аспиранточка. Права, — горячо перебила ее. — Вот моя мама смогла. Она ведь восприняла мои слова как указания к действию. Наверное, мне надо было стать психологом, как ты.

— А что сделала мама?

— Ну-у… сначала она походила еще какое-то время по дому в чем-то драном. Что-то там себе думала. Залезла под душ. Сбегала в салон, подстриглась, перекрасилась, надела узкие джинсы и сапоги на шпильке, влезла в мою короткую кожаную куртку и стала крутиться перед зеркалом:

«А ты права! А я-то еще ничего! Маленькая собачка до старости щенок! Да я еще совсем молода! Прав бы Аристотель, жизнь в сорок только начинается!» — «Ты уверена, что он дожил до сорока? В античности рано умирали».

Ну, мы смеялись и защищались глупыми шутками от злой реальности. Я улыбалась, глядя на мамины потуги, а внутри нарастал ком сосущей жалости: женщина, которая вдруг понимает, что еще может успеть вскочить в последний вагон любви и страшно суетится — грустное зрелище. Она звонила подругам и всем говорила одно и то же. Она изображала подбадривающий аутотренинг в зеркале ванной комнаты «Я — самая обаятельная и привлекательная, я самая офигительная и сногсшибательная…» Она закрутила роман с женатым начальником цеха, а потом с женатым председателем профкома. Ее понесло. Но это было лучше, чем страдания от жалости к себе. Я сидела дома и готовилась к экзаменам, а мама боялась идти домой, потому что слишком много выпила с подругами.

На этом безумии, знаешь ли, она выплыла. В один прекрасный день она вспомнила про свои мечты стать художницей. Начала ходить по выставкам, купила холсты, записалась на художественные курсы к какому-то лохматому чуваку.

Я же рассталась с моим парнем, с Лешей. Так вышло. Не знаю, на что он рассчитывал на выпускном, когда увел меня после медленного танца в спортзал, попытался завалить на сложенные стопкой спортивные маты. Грубый, неумелый юнец. Распыхтелся, рассопелся, полез своей раскоряченной пятерней под нарядное платье. По жемчужным бусинкам, по блесткам, по изысканному гипюру и кружевам, как варвар. Я вырвалась, отпихнула его, отчеканила:

— Алексей, мы слишком молоды, чтобы принимать такие ответственные решения. Я не хочу серьезных отношений сейчас. И вообще отношений с тобой, после такого!

Развернулась и убежала. Он бежал вслед, просил прощения, что-то лепетал, говорил, что очень сильно меня любит и что просто выпил много шампанского. Что я же его невеста!

Отпихнула, дала пощечину и оставила краснеть. Мне казалось, что он готов заплакать. Остаток вечера он виновато буравил меня взглядом, наблюдая, как я гордо танцую с другими одноклассниками. Доедал фруктовый салат с цветным серпантином. Но я больше не была его невестой.

Завтра навсегда

— А вообще ты права, да, фигура матери и все такое. Думаю, во всем виновата моя мать. Она сказала: «Попробуй, а вдруг получится. Лучше попробовать и пожалеть, чем не попробовать и сожалеть».

— Винить во всем родителей — тупиковый путь… Но в то же время вы имеете полное право на злость. Злитесь, да?

— Конечно злюсь!!! Как же их не винить, если это они во всем виноваты? Ты ж сама сказала. Вот мама после папиного ухода набралась где-то мудрых цитат, вставляла их по поводу и без. А я ведь их принимала за чистую монету, за мамину мудрость. Вот эта фраза про «попробуй» стала спусковым крючком, чтобы всерьез размечтаться о модельной карьере и унизительно начать обивать пороги модельных агенств, выставлять себя напоказ всем этим свиньям. Я же не знала, что в некоторых случаях — лучше не пробовать. Потому что потом ночами тебя будут добивать сожаления о сделанном, терзать, мучить, топтаться по ребрам. И не пытайся перебить меня со своими лекциями, я считаю, что она должна была остановить меня, не пускать никуда, запереть дома! Мне следовало сидеть у себя на диване с книжкой, готовиться к вступительным экзаменам или просто смотреть хорошее кино, чем идти на тот кастинг, на котором я встретила Антона. Это был переломный момент всей жизни. Встреча с ним стала смертельным ударом по самолюбию! Человек из мира сильных, богатых просто и цинично использовал меня. Поманил сладким кусочком счастья и захлопнул дверь прямо перед носом. Я отдала ему не только свою девичью честь. Я ему поверила, как родному. А он жестоко разбил мои хрустальные надежды, даже не задумываясь о том, чтобы объясниться. Он тоже даже не попрощался, как отец. Я ведь еще долго ждала хотя бы его звонка…

Замолчала. Психологу тоже не все расскажешь. Перед внутренним взором, как на белом экране, память уже крутила — и не остановишь — живые, сочные и яркие воспоминания, сотканные из боли, словно это все было вчера.

…Родной диван в родительской квартире, а мир вседозволенности богатых льется в комнату из телевизора. Трясет животом прямо в камеру основатель модного канала, некрасивый толстяк, фотографируется в объятиях полуголых, разодетых в пух и прах девушек, готовых на все ради его липких пальцев. С первого взгляда возненавидела его. Потому что для него эти девушки были просто куклами. Как она для Антона, красивая молодая дурочка, которую он развел романтическими банальностями. И не только на секс, черт с ним. На чувства! Ждала его звонка, несмотря на то, что он и ответил грубо, и даже бросил трубку… Минуты превращались в бесконечные часы и дни, а он не перезванивал. Так хотела верить, что его держат дела, пробки или что-то еще. Но трезвая часть извилин нудела о том, что позвонить всегда можно. Пара минут у любого человека есть, чтобы набрать номер того, кого любишь. Для нелюбимого нет и лишней секунды.

Необходимо было поставить какую-то точку. Не вынесла ожидания и опять нажала на кнопку звонка этому несносному и любимому абоненту.

— Настюша, милая, я только собирался тебе звонить…

— Ничего ты не собирался, не ври! Я врунов хорошо вычисляю, у меня папа — чемпион в этом деле.

— Ха-ха-ха! А ты прикольная! Не злись, малышка, я взаправду устал, день был сумасшедший, столько дел и встреч… Не представляешь, как они меня все достали…

— Минуту ты мог бы найти, чтобы позвонить. Я тебе свой номер оставляла. А ты за все эти дни после того вечера ни разу! Зачем ты тогда его спрашивал? Зачем называл меня любимой? К чему весь этот цирк? Сказал бы сразу, все было хорошо, вот тебе печеньки к чаю, не поминайте лихом. Зачем было влюблять меня в себя?

— Да ладно! Все так серьезно, ух ты! — он радостно присвистнул. — Ты ж с виду такая непокорная принцесса. Я уж думал, совсем забыла обо мне. У таких красивых девушек всегда миллион поклонников. Давай завтра встретимся, солнышко, нормально поговорим. В восемь вечера за тобой заеду. Скинь мне свой адресок смс-кой.

— А ты что, не помнишь даже, куда меня подвозил?! — а по извилинам уже разлилось сладким медовым ароматом его слово «солнышко».

— Ах, любимая, мне столько всего помнить надо, голова распухла. Не капризничай, детка, давай, до завтра, целую все твои самые вкусные места.

Зарделась и опять попалась. Была влюбленная дура и опять попалась. Скинула ему свой адрес, а весь следующий день не находила себе места. Свидание же, вечером, с мужчиной мечты, с ненаглядным Антоном!

Не находила себе места, слонялась по квартире, натыкалась на углы коленками и повторяла как заведенная вслух и про себя его имя: «Антон, антон, антонантонантон…»

В восемь вечера никого у подъезда не было. В девять тоже. А трубку на еле отважившийся звонок он не взял. Перезвонила опять, он сбросил. Настойчиво, уже в истерике, звонила снова и снова, он сбрасывал, а потом металлическая женщина объявила «абонент вне зоны действия сети».

— Моя первая любовь, Юля, была похожа на изнасилование, только не физическое, ведь я сама его желала, а моральное. Что хуже во много раз. Я поверила в энергетических вампиров и лишь эта идея мне как-то логически объясняла произошедшее. Злости и слез уже просто не было. Я помню, как лежала обессиленная поперек кровати, смотрела в беленый потолок и по нему на мягких лапах ползло отчаяние. Со всех сторон клубами подступало темное, леденящее душу равнодушие. По телу будто проехались катком. Я почти умирала.

Я пыталась понять, что я сделала не так. Как человек, который так нежно ласкал меня в ту ночь, был таким влюбленным и страстным, может сейчас быть столь жестоким чудовищем. Здравый смысл не помогал. Любовь нельзя убить ударом здравого смысла. Можно сколько угодно кричать, ругаться и принимать самое последнее решение «забыть». Но надежду на взаимность все равно не вытравишь, если сердце превращено в любовную штаб-квартиру. Если там делает перестановку самая главная эмоция в мире. Своими попытками дозвониться я стерла свое самолюбие в пыль, мне даже тебе стыдно сейчас об этом рассказывать. И лишь одно смягчает, что я нашла в себе силы, сжала в кулак всю свою силу воли и удалила номер Антона из памяти телефона.

Как жаль, что нельзя было так же легко удалить его из своей собственной. Набор цифр был так прост и легок, а он по-прежнему так любим. Прописка в сердце не меняется, даже если человек не значится в контактах.

Mundus temptationis plenus

— А вы можете сказать, что до сих пор его любите? Вы так эмоционально рассказываете, столько энергии в этом…

— А-ха-ха, наивная ты, Юля! Нет, какая любовь? Разве что отголоски ужаленного самолюбия, не более. Но клин клином вышибают. Я почти сразу стала встречаться с другими, чтобы отвлечься. У меня же миллион поклонников, я же красивая, так ведь! Правда, я не позволяла до себя никому дотрагиваться, просто слушала их. Задавала вопросы, очень много вопросов, а они многословно отвечали. Я хотела их всех понять, чтоб понять, как приручить и вернуть того одного. Или я хотела понять вообще мужчин, чтобы узнать мотивы того одного.

То я думала, как ему отомстить, то, как приручить. Мне казалось, что если бы я была богатой девочкой, из его круга, он не смог бы так со мной поступить. Просто использовать и выбросить. Я готова была отдать все, что угодно, только чтобы войти в его круг, водвориться в его мире и показать ему, где раки зимуют. Чтоб он понял, что я главная, а не он. Чтоб ползал за мной на коленях и умолял хоть об одном поцелуе. Знаешь, в один из тех одиноких вечеров я уже стала сходить с ума. Я поняла, что продала бы душу за любовь Антона, да-да, я бы продала! Был такой магический вечер, волшебный, не знаю, как объяснить. Прочла в одном журнале, что надо так сделать и сделала. Зажгла свечи по всему дому, как в кино, включила любимую музыку, села у зеркала, вглядывалась в безумные искорки в собственных глазах и мои глаза будто меняли цвет, превращаясь из просто голубых в ярко-зеленые. Надела на себя украшения, туфельки на самом высоком каблуке и мамины украшения. Пила красное, дешевое вино из высокого бокала и представляла себя такой, какой хотела бы быть. Маргаритой на метле, Еленой Троянской, повелительницей мужских сердец, роковой и неуловимой. Независимой и смелой, вольной давать или отказывать, в мехах и бриллиантах, чье слово — острая стрела, и чтоб меня боялись, чтоб меня желали… Меня давно некому было контролировать. Некому было поддержать или успокоить, не у кого было спросить совета. Мама ушла с головой в свою личную жизнь, да мне было бы стыдно признаться маме, о чем я страдаю. Я танцевала сама с собой дикие танцы, кружилась, и в слезах сквозь сумасшедший смех обещала отдать что угодно, все-все, что угодно, лишь бы приблизиться к нему, к Антону. А если невозможно, то просто узнать бы, как он живет. Просто войти в этот дикий мир богачей, стать там своей, а потом… потом раздавить их сердца к чертям своим острым каблучком.

«Хочу, хочу, хочу!!!» — повторяла я бессчетное количество раз. Зачем? Ха-ха, да хотя бы чтоб плюнуть ему, или таким же, как он, в лицо. Ой, не ищи логики, не было ее у меня никогда. Я запомнила этот вечер безумного наваждения, когда нервное напряжение дошло до предела. Потому что я устала, очень-очень устала. Уснула среди догорающих свечей, обессиленная собственными фантазиями о том, как встречу его, что скажу ему. Перебирала разные варианты нашей встречи, придумывала сценарии… В каждом я была неприступной, пресыщенной, умной, а он желал меня и не узнавал. И месть моя была все более изощренной в каждой новой фантазии. В общем, чудо, что не спалила квартиру, пока меня колбасило.

— Вы его потом хоть раз встречали?

— Нет. Его — нет. Гм-м… Странно другое, вот сейчас понимаю… А ведь все остальное, загаданное в ту ночь, оно ведь, можно сказать, исполнилось. То есть… Я же стала такой женщиной! Вот именно такой, какой представляла себя в тот вечер! И в целом, слушай, да! На утро после того вечера действительно будто что-то изменилось. Я ведь очень быстро вскоре вошла в мир Антона и подобных ему, даже выше него статусом. Легко, будто по мановению волшебной палочки. Причем даже посопротивлялась для приличия. Значит, в том журнале не соврали, надо же! А я даже не отследила этого.

— Как это произошло?

— Для начала в моей жизни появился Рома. Симпатичный, на джипе по цене небоскреба, с золотым телефоном. Говорил тоном хозяина жизни, который ворочает большими деньгами и чьими-то судьбами. Он ехал за мной пол-квартала, пока познакомились. Потом доставал звонками. Я согласилась на свидание в кино.

Приехал вовремя. Не то, что некоторые. Которые даже на звонки не отвечают. Открыл дверь, подал руку. Галантный, хм.

Где-то на середине фильма начал лезть руками к коленкам. А фильм был про меня и Антона. Я вяло отбрыкивалась от Ромы. Завороженно смотрела на экран. Я глотала слезы, я просто залилась слезами. Я слушала льющиеся из динамиков слова героини, что мы просто не можем быть вместе из-за жизненных обстоятельств, и думала, что это судьба так разговаривает со мной, что это знаки о нас.

Рядом сидел клоун Рома и потешался надо мной. Конечно, что может быть смешнее женских слез, правильно?

— Иди в ж.., Рома.

— Какая нежная ты сегодня! Бу-га-га!

Когда фильм закончился, мы поехали ужинать в восточный ресторан. Я ковыряла вилкой в овощах, а он хохотал и трещал без умолку. После ужина, когда мы сели в машину, распалился:

— А поехали ко мне! У меня есть отличное шампанское, прямо из Шампани привез.

— Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Ты ж не знаешь, что такое расслабиться. Ты наверное алгебру в школе любил, раздел «Алгоритм действий». Как заучил: сначала девушку в кино, потом в ресторан, потом в койку, так и действуешь.

— Блин, а ты непростая.

— Жизнь вообще сложная штука. Не знал?

— Ну что тебе, цветов-серенад надо? Я сейчас устрою! Ты только скажи, крошка, что надо.

— Надо, надо, надо!!! А другое слово какое-нибудь знаешь? Например, слово «хочу»? Ты ж не хочешь меня. От тебя нет настоящих импульсов. У меня просто экстерьер совпал с образом телки, которую ты должен поиметь сегодня.

Нервно дернул подбородком.

— Я нормальный мужик и всегда готов. Хочу! Да я всегда хочу. Всего и побольше! Гы-гы!

— Дурак ты, Рома. Отвези меня домой, пожалуйста.

— Что, что не так я сделал? Как мне надо было ответить?

— Окей! Служебное заявление. От меня! Уважаемый директор о-о и тэдэ и тэпэ. Прошу вас испытывать свои настоящие эмоции, а не те, которые требуются по регламенту. Это существенно облегчит жизнь вам и даже может сделать счастливым. Вы узнаете, что ваши постельные победы ничто по сравнению с поражением на любовном фронте. Влюбись, Рома, влюбись. Но не в меня. А в ту, которую давно любишь, но почему-то готов изменять с первыми встречными телками. Хватит дизелить и играть в жизнь. Начни уже жить и любить.

Я тараторила весь этот чумовой текст, пока ехали по опустевшим московским улицам, где-то на периферии сознания понимая, что желала бы говорить их совсем другому человеку, не Роме. Резко замолчала, ведь это страшная глупость — учить взрослого мужика жизни, когда сама ты толком не жила, никто и звать никак, и ничего у тебя нет, кроме красивой мордашки, длинных ног и разбитого сердца.

А он сидел, пришибленный. Вел машину и смотрел во все глаза на дорогу. Наверное, это и был настоящий Рома, кажется, даже слегка испуганный, растерявшийся. Но точно, не тот бодрый веселый нахал, каким хотел казаться вначале.

Мы молча доехали до моего дома. Остановился у подъезда, под развесистым деревом. Из окна тянуло прохладой, осенью, несостоявшейся историей.

— Она вышла замуж. За другого. Давно. Потом она хотела развестись ради меня. Но я уже вычеркнул ее из жизни, потому что она причинила мне слишком много боли.

— Рома, тебе же всего 37 лет. Ты много чего пробовал. Но поверь, лучше секса с любимой женщиной ничего не будет. Никто, даже такая богиня, как я, не затмит ее. От себя не убежишь. Ну давай, пока.

— Стой, а поцеловаться? Надо поцеловаться, — в нем опять проснулось его альтер-эго, бодрый пошлый нахал.

— Кому надо? Мне не надо. И тебе не надо. Второй сеанс платный и он тебе не по карману. Спасибо за вечер.

Зачем я так сказала, про платный сеанс? Не знаю… Просто подурачилась, пошутила, для красного словца ляпнула. А получилось пророчество.

Царица или Блудница

Иногда я набирала на телефоне номер Антона, но больше не звонила. Смелости не хватало. Набирала булькающие цифры и стирала. Я мечтала увидеть эти цифры в номере входящего звонка. Душа надрывалась, покрывалась ссадинами, несколько раз я все-таки чуть не сорвалась и чуть не нажала на «вызов». Но гордость вовремя одергивала, напомнив, что я уже поставила точку в этой истории. Точку, ха! На деле точка превращалась в запятую, а потом в сплошную, густую линию силы воли стального цвета, почти нечеловеческой воли. Я пыталась расслабиться, отвлечься на что-то другое, обещала себе «немного потерплю и завтра уже точно забуду его навсегда», но серо-бурая стальная линия в душе становилась все шире, все темнее и тверже. Она перекрывала, зачеркивала, закрашивала собой все остальные краски жизни. Все превращалось в ливень ожидания и усилие не звонить… Это было невыносимо для моих натруженных нервов. Я начинала думать, что правы люди, которые сводят счеты с жизнью из-за неразделенной любви.

И тут однажды телефон зазвонил сам.

Но это был не Антон. Это был Рома, он выждал два месяца, прежде чем позвонил после того нашего ужина.

— Привет, Снегурочка. С новым годом! Как дела? — он явно волновался.

— Добрый день, Роман. И вас! Все неплохо. Как жизнь? — сказала нежно и даже ласково, специально на Вы.

— Слушай, э-э… Короче, я хотел сказать, что все про тебя понял!

— В смысле?

— Ну я понял, кто ты. Но мне это все равно. Которую неделю ты у меня из головы не выходишь, а такого со мной о-очень давно не было. Поэтому у меня к тебе есть предложение.

— Подожди! И кто я? Ничего не понимаю, ты о чем?

— Ой, не строй из себя ромашку! Все красивые, интересные девушки в этом городе, кого я встречал, оказывались либо эскортницами, либо очень дорогими эскортницами. Так вот, я тебе буду платить в два раза большую сумму, чем ты назовешь. Бонус за чувства типа, гы-гы! Давай, называй сумму!

— Ты дебил что ли? Шампанское в голову ударило? — я не знала, как на такое реагировать. — Хам! Да я даже не знаю, кто такие эскортницы! Иди в задницу, придурок!

Бросила трубку в бешенстве. Наверное, сейчас я бы повела себя по-другому. Хотя возможно, все сделала правильно. Мужчины, которые думают, что могут купить чувства, не умеют строить отношения. Им нельзя верить. Никогда нельзя верить. Либо нужно сразу назначать цену за будущие страдания, либо не ввязываться в их игры. Они ж только язык денежных знаков понимают. Нет, я не сама до этого дошла. Это мне Марина рассказала. Мы как раз примерно тогда с ней и познакомились. Я пришла в кофейню, а судьба послала мне ее во спасение. Холеную, стильную, с загадочной улыбкой, как у Джоконды, только помада ярче. Она вела себя так свободно, что ею невольно все любовались. Она сразу заговорила со мной, будто мы уже знакомы. Подсела, лихо закрутила беседу — шутки-прибаутки, вопросы разные.

— Куришь? Нет?! Молодец, а я вот курю, но только эти тонкие ментоловые, в них мало гадости кладут, почти безвредные… А-ха-ха… Ну я верю в это, ага! Думаю, моя вера нейтрализует их вредное действие, ха-ха!

С Мариной было легко болтать, приятно слушать. Она и говорила в основном о себе, но так смешно, с такой самоиронией, что это превращалось в спектакль одного актера. Будто попала в молодежный сериал. В ней все поблескивало, а смеялась она так, будто звенели китайские колокольчики. Даже ее поза была именно такой, как рисуют девушек в журнале «Космополитен». Я таким всегда в глубине души немного завидовала, ведь они все знают, в их победах никто никогда не сомневается. Они правят миром.

Марина раскрыла мне одну теорию, но сначала задела за самое больное.

— Хочешь знать, почему одних мужчины бросают и даже не звонят на следующее утро, а других забыть не могут, на все готовы ради них?

— Откуда ты знаешь?! Еще как хочу!

— Ну вот смотри — в каждой женщине есть две крайности — царица и блудница, это две грани женской природы, белая и черная, вершина и самое дно, — объясняла Марина. — Женщина должна всю жизнь познавать их. Если с обеими соглашаешься, видишь в себе и царицу, и блудницу, то тогда становишься полноценной. А стыдишься одной, теряешь и другую. Становишься просто серой мышью, незаметной, которую легко выбросить на обочину. Обычно женщины стыдятся ипостаси блудницы. И теряют право на то, чтобы стать царицей.

Марина говорила и говорила, всего уже не упомнишь, но ее теория в принципе все объясняла. Получалось, что я не хочу видеть в себе блудницу и поэтому Антон меня бросил сразу же после нашей первой ночи.

— Гм-м… Может, это и правда. Меня недавно один придурок, у которого слишком много денег, назвал эскортницей и меня это страшно обидело, просто взбесило. А я слова-то такого не слышала. Представляешь, напрямую деньги предложил за любовь! Какая наглость!

— Та-ак! А много предлагал?

— В два раза больше, чем я ему назову.

— И что ты сделала?

— Бросила трубку!

— Молодец! Ну с ним ты еще разберешься. Он тебе точно перезвонит. Я тебя всему научу! — сказала мне эта восхитительная женщина, от вида которой у меня дух захватывало. Я гордилась, что просто сижу рядом с ней и она снисходит до того, чтобы разговаривать со мной. — Первое правило. Не влюбляйся. Мужики, привыкшие говорить на языке денег, понимают только язык дебета и кредита. Ты должна держать его на эмоциональной привязке, максимум играть в любовь. Как только влюбишься сама, пиши пропало. Сорвет цветок твоей страсти и исчезнет в дымке, поминай как звали. Они все говорят, что хотят любви, но как только ее получают, сразу списывают со счетов. С настоящей любовью им неудобно и непредсказуемо. Они не знают ее законов, не могут ее контролировать, поэтому истинные чувства для них — не безопасная территория. А им нужно все контролировать.

Второе правило. Не бойся клейма «Проститутка» и им подобного. Это манипуляция, чтоб использовать нас задаром. Этот стыд и страх есть в каждой женщине. Но только та, которая победила его, становится неуязвимой. Меня в десятом классе один двоечник назвал «проститутка». А на стене школы они потом всей своей компашкой малолетних идиотов написали кривыми буквами «Маринка — проститутка». Я ж даже не целовалась ни с кем. Прорыдала несколько ночей, а на уроке химии он в меня оскорбительной запиской бросил. Я все думала, как отмыться. Учительница чаем в лабораторной отпаивала: «Это он просто в тебя влюблен! Мужчины обзывают только тех женщин, к которым неравнодушны. И сейчас ты должна вытереть слезы, улыбнуться и выйти отсюда, с высоко поднятой головой!» А мне стыдно было — жуть! Понимаешь, это мне уже тогда урок был: мужики видят Царицу только в той, в ком видят Блудницу. Нечего этого стыдиться! Чтобы стать женщиной с большой буквы, надо принять в себе и ту, другую часть. Проще говоря, хочешь стать Царицей…

— То надо стать экскортницей, что ли?

— Нет, просто надо перестать бояться мужских денег. Искоренить в себе страх: «А что обо мне подумают! А я должна быть хорошей девочкой!» Настоящая женщина называет свою цену даже без слов, просто он сразу готов вывернуть карманы. Мужики — добытчики ресурсов, раньше это были мамонты, потом рубины-алмазы, захватнические войны. А теперь они строят финансовые пирамиды, чтобы иметь лучших женщин. Отличницы никому не нужны. В этом мире правят два инстинкта — секс и нажива. Слышала поговорку «Хорошие девочки попадают в рай, а плохие — куда захотят»? Если хочешь быть хорошей, приготовься к лишениям и страданиям. Путь хороших — это путь мучениц.

— А как же любовь, как же нежность, взаимопонимание, сердца в унисон…

— Ой, не надо грязи! — рассмеялась Марина. Ей так понравилась ее шутка, что потом она часто ее повторяла. — Это для бедных и некрасивых придумали. Чтобы было чем утешаться. Вот ты пытаешься быть хорошей девочкой, у тебя на лбу бегущая строка «Я — порядочная!» И к чему это привело? А между прочим, в любой женщине живет тайная сексуальная фантазия — «я красивая, а он мне платит». Но все боятся это признать. Поэтому интересных женщин раз-два — и обчелся! Разреши себе быть собой…

— Да чего разрешать-то? Во мне ничего такого не живет! У меня только одна сексуальная фантазия — засыпать и просыпаться с любимым.

Мысленно добавила: Антоном, любимым Антоном, как тогда, в ту ночь. А она смеялась, называла наивной и вбивала мне в голову свои сложносочиненные теории как сваи. Мы подружились и стали чуть ли не каждый день встречаться и созваниваться. Постоянно спорили, но я все больше ей верила. Ведь получалось, что она права.

— По-моему, ты готова к практическому занятию! — сказала однажды Марина. — Пора тебе потренировать свою внутреннюю блудницу. Есть один товарищ — это твой шанс! Ты согласна?!

У нее так блестели глаза, что я чуть ли не сразу выпалила «да». Оно зацепилось внутри за крючки последних сомнений, не обработанных еще теориями Марины. Она смотрела выжидательно и это был словно момент истины — насколько я ей верю. Готова ли я на деле показать свою веру в ее слова? Чем дольше я молчала, тем дальше уплывало ее лицо, я почувствовала, что если откажусь, то потеряю ее, потеряю этот смех, эту дружбу, все рухнет, как карточный домик и не будет больше звонких, искрящихся смехом звонков по утрам, прогулок и наших споров.

— А-а, что нужно сделать?

— Ты только не волнуйся, все пройдет на высшем уровне! Но главное, это будет твое перерождение! Новая жизнь! Потренируешься на живом человеке, потом расскажешь мне о том, что ты осознала.

Вечером у меня была встреча с ее банкиром. Как завещала Марина, я пыталась весь ужин быть то царицей, то блудницей. То вела себя высокомерно и стремилась выглядеть неприступной, то развязно строила глазки, принимала соблазнительные позы и прочая чушь. Банкир сам с собой хихикал. Кажется, его этот спектакль только веселил и ему все было очевидно. В конце он просто отвез меня к себе, завел в спальню, рассказывая про акции, дебит с кредитом и хреновую политическую систему, раздел, навалился и все. Секс был такой же, как политическая система в его рассуждениях. Потом я дрожала, завернувшись в простыню, в углу среди подушек, а он ходил туда-сюда обрюзгший и голый. Отросток болтался по комнате. Еще у него были противные, детские губы. Он что-то продолжал вещать этими губами про демагогию, а я тряслась и никак не хотела принимать себя в роли блудницы.

Его деньги я потратила сразу, в тот же день, вместе с Мариной. Она ждала меня внизу в машине, обнимала. Мои слезы текли по ее кожаной куртке, а в уши лился нежный Маринин голос. Вот ты и стала взрослой, и это надо отметить, и поехали кутить. Я в тот вечер впервые по-настоящему напилась до такого состояния, что не могла сама идти и осталась ночевать у нее. Не в тот день, в другой я узнала, что это просто был ее маленький бизнес — подкладывать неопытных девушек старым банкирам с дохлыми отростками. Она в банке работала, в отделе маркетинга и продаж. Вот и продавала все, что могла, и меня тоже продала. Тот банкир, когда ей заплатил, сказал, что я ему даже понравилась. Слушать, сказал, умею и вообще, забавная. Я на нее не в обиде, нет. Я все равно ее люблю. Я простила, наверное. Это единственная моя настоящая подруга за всю жизнь, если б не она, я бы просто сошла с ума и повесилась. А так я приткнулась к ней в период самого острого одиночества и пустоты, и она меня практически спасла.

На личном фронте перемены

Марина не обманула, у меня не просто началась новая жизнь. Я даже имя сменила. Впервые Еленой я назвалась, когда снова позвонил Рома. А он ведь позвонил, выждал еще месяц, но позвонил. Сказала ему, чтобы звал меня Еленой, а не Настей. Что мне это имя больше нравится. Пусть я буду Еленой Прекрасной, раз того хотел Антон. Он единственный имел право называть меня моим реальным именем. Я не хотела, чтобы кто-то другой пачкал мое имя своими губами. И вообще, наивная Настя, которую можно было использовать, в прошлом. Теперь я — роковая Елена Троянская, из-за которой ведутся войны.

Рома вообще стал звонить часто, как и предсказывала Марина. И я продолжала во всем ее слушать, так как она всегда оказывалась права. Виноватый Рома льстиво повторял, что не встречал таких девушек, как я. Поэтому должна его понять и простить.

— Леночка, я тебя обидеть не хотел совсем, просто решил взять быка за рога. А получилось как в анекдоте про поручика Ржевского. Рассказать?

— Что?

— Ну анекдот.

— Давай.

— Окей! «Поручик, скажите, а как Вы с девушками знакомитесь? — Девушка, — говорю, — а можно Вам впердолить? — Поручик, так можно и по морде получить! — Можно и получить, а можно и впердолить». Ха-ха-ха!

— Тоже мне поручик нашелся.

— Давай в кино опять сходим, мне в тот раз понравилось. Ты такая трогательная! Только чтоб на тебя лишний раз посмотреть, я готов на любой фильм пойти, даже на «Секс в большом городе»!

— Ты итак слишком много о сексе говоришь, с тобой лучше на диснеевские мультики про бурундучков идти, чтобы твое либидо усмирить.

— Да хоть про Антарктиду, только пойдем!

С Ромой было весело. Его грубоватый солдафонский юмор и косолапая, неуклюжая манера поведения отвлекали от мыслей об Антоне. А игривые ухаживания было легко игнорировать и переводить в шутку.

— Я для тебя луну с неба достану, скажи, чего ты хочешь! — говорил он. Я лишь улыбалась в ответ.

Я уходила от этих разговоров, отшучивалась. Я даже представить не могла, что вот он меня поцелует, обнимет и будет трогать там, где трогал Антон. Мне вполне было достаточно, как Рома возится со мной, дарит милые подарки, цветы, как выводит в кино, на тусовки, нравилось, как ломает комедию, чтоб лишний раз рассмешить.

Но однажды он не выдержал, вспылил:

— Да что ж ты за снежная королева такая! Мне сами девушки названивают, а ты спряталась в свою ракушку и дожимаешь по капле! Ты хочешь быть абсолютно уверенной во мне? Хочешь, чтоб я тебе замуж предложил? Зачем играешь в неприступную? Тогда скажи, сколько еще мне нужно выждать, я таймер на телефоне выставлю.

Эти аргументы умиляли очевидной попыткой шантажа. Я смотрела на него, словно он был прозрачный. Играла музыка. За окном ресторана на 22-м этаже садилось солнце. Легко быть неприступной Снежной Королевой, когда сердце принадлежит другому. Легко влюблять в себя будто в отместку чем-то похожего на того, кто каждое пробуждение уже привычно терзает нутро. Это доставляло изощренное удовольствие, с саднящим упоительно-грустным привкусом. Маша любит Сашу, Саша любит Дашу, Даша любит Колю, Коля любит Машу. Круг замкнулся, все друг друга любят, а счастья нет.

— Рома, насчет замужества мы подождем. Ты мне очень нравишься, правда-правда. Поэтому я с тобой встречаюсь. Но мы же должны присмотреться друг к другу, понять…

Когда человек говорит «правда-правда», значит, врет. Правда не нуждается в подчеркивании.

— Ты еще так ничего и не поняла? А я уже давно понял!

В тот вечер я все взвесила и… решила попробовать начать с Ромой. Хватит ждать чуда. Весна — время новой любви. В конце ужина я сказала:

— У тебя дома по-прежнему есть бутылка шампанского из Шампани? Или будем что-то другое пить?

От неожиданности он посмотрел на меня потемневшими зрачками, и пересохшим надтреснутым голосом сказал: «Отовсюду есть! Все, что захочешь, есть!»

Наверное, я сделала ему грандиозный подарок. У него так билось сердце, что я слышала его гулкие удары, когда он открыл мне дверцу машины. Я думала, что он прямо здесь набросится на меня. Но он вел себя как первый в мире образец робота-джентльмена, которому вставили чип с функцией «повышенная взволнованность и попытка скрыть это». Если бы у нас сразу после знакомства все случилось, он бы уже давно забыл меня. А так, после такого длительного ожидания и завоевывания неприступной крепости в нем клокотала буря эмоций. Он превратился в статую средневекового рыцаря, пытаясь совладать с собой. Рука на коробке передач то и дело подрагивала.

Когда мы приехали и он открыл мне дверцу машины, не успела я ойкнуть, как он молча подхватил меня на руки и понес в подъезд, словно я уже была в белом платье и фате. Я видела, как он жадно дышит моим запахом, как он наслаждается моей близостью и предвкушает то, к чему так долго шел… Я наблюдала эту сцену словно со стороны. Я уже была куклой с пластмассовыми ногами, Барби без сердца и нервов, зато красивая.

Смотреть в глаза счастливого, восторженного человека было приятно.

Быть источником чьего-то счастья — одухотворяло.

Но не более.

Был вечер, похожий на премьеру в театре, где я — актриса и зритель в одном лице. Рома был моей пьесой, которую я играла, драматургом, задававшим тон, сцены и повороты, режиссером, начинавшим все диалоги… Нежным, бережным, слегка неловким и в этой неловкости бесконечно трогательным. По сравнению с банкиром он был просто настоящим принцем. Если бы кто-то снимал нас на камеру, то мы вполне могли бы сойти за влюбленную пару. Но именно та ночь для меня стала полным перевоплощением в Елену, рождением моей новой оболочки, защитной пленки образа, за которым, казалось, можно спрятать раненую душу и забыть обо всех печалях прошлого.

Привыкая к собственности

— А скажи, хорошо у меня получается про раненую душу? Сочувствуешь мне? Ну-ну, аспиранточка, а ведь это только начало. Я у Марины многому научилась. Вот хочешь, замуж тебя удачно выдам? Ты уже замужем? Странно, с такой прической и замужем. Ну ладно. А знаешь, что теория Марины про цариц и блудниц тоже подтвердилась буквально на следующий день. Рома сразу же стал нести к моим ногам свои ресурсы. Хочешь машину? Любую на выбор! Девочка Настя с хвостиком на затылке сказала бы «ты с ума сошел, не надо никакую машину» и извелась бы от чувства вины. Втайне любит другого, за спиной — банкир. А пластмассовая Елена Прекрасная победила стыд, поэтому смотрела сквозь ресницы, как смотрят на милых пуделей и едва заметно кивала: поехали выбирать, я согласна, так и быть, на машину.

Он купил мне очарова-ательный алый Мини-купер, кабриолет. Пока я училась, чтобы получить права, иногда сидела в нем, привыкала, представляла, как буду водить и смотреть в это окно. Как однажды случайно поравняюсь на дороге с машиной Антона. Он увидит меня и… Ох, нет, я, как обычно, возвращалась к этим мыслям, чертовым мыслям о чертовом Антоне…

Рома хотел, чтобы мы жили вместе. Но я попросила снять мне отдельную квартиру, пусть по соседству, но объяснила тем, что мне нужно личное пространство и я не хочу ему надоедать. Хочу всегда быть для него праздником.

Он часто приезжал ко мне и оставался ночевать. Я оставалась у него. Наши вещи перемешались. Часть моих вещей висела у него в шкафу, часть его вещей у меня. С точки зрения быта, когда два человека почти не расстаются, два дома оказались не самым удобным вариантом. «К тебе или ко мне?» — вечный вопрос каждый вечер. Это стало надоедать, а Рома был таким милым… После совместной поездки на острова, где мы две недели жили в одном бунгало, я стала думать, а может, и правда, переехать к нему. Мне стало казаться, что я начинаю что-то ощущать к нему. Бутон чувств к Роме зарождался с семян легкой воздушной благодарности, которая перерастала в нежность и привязанность. Я стала находить приятным его грубоватое чувство юмора, его неловкость в постельных сценах, как он стеснялся, как терял дыхание при виде меня обнаженной. Что-то похожее на влюбленность мелькало в уголках сердца, и я смотрела на него с особой нежностью. Молчала. Молчать я давно привыкла. Образ Антона стал выцветать, и вместо него стал все чаще проявляться шумно-дружелюбный образ влюбленного Ромы, способного столько всего мне дать.

Мою машинку, на которой я полюбила летать по московским улицам. Самые красивые платья, туфли, сумочки, лучшие салоны красоты, глянцевый фитнес-клуб в центре и многое, многое другое, о чем я и мечтать боялась, теперь стало привычным. С ним я без страха заходила в пафосные дорогие рестораны Москвы. Надевала на лицо выражение пресыщенности и тоном завзятой снобки произносила: «Ну и порог, словно в бомжатнике!» Рома всегда веселился: «Ой, и не говори, совсем завшивели! Скоро по миру пойдут. Они сейчас тебе еще борщ принесут, у них на него даже воды не хватило. Горстка салата, ха-ха!» Это в одном ресторане высокой кухни борщом называлось пирамидка из овощей с узором из соуса. Вкусно, да, но назвали бы уж тогда как-то по-другому, что ли. Впрочем, и это мне все нравилось! Все эти понты, претензии и причуды богатых — нравились! Общаться с ними нравилось, с его слегка придурошными друзьями, которые вели себя словно властелины галактики.

Рома не только окутал меня безусловной любовью, но дал то, что я смогла оценить лишь заполучив — свободу. В высшем смысле — это была финансовая свобода. Настоящая и взрослая! Я больше вообще не думала о работе, о какой-то там карьере и что мне нужно чем-то заниматься. Зачем, если мой мужчина мне все дает итак, а на свете существует столько приятных дел, помимо работы или учебы.

Он был надежным, как скала. Я могла просить у него что угодно. Он с радостью выполнял все мои капризы. Он давал мне столько денег, сколько моему папе приходилось годами зарабатывать своим горбом.

Я понимаю женщин, которые влюбляются в богатых мужчин. Их есть за что любить. Потребление лучших товаров и услуг облегчает даже переживание глубокого личного страдания. По крайней мере тем, у кого, как у меня, раньше таких возможностей не было. А тут у тебя в постоянном доступе добрый задорный Дед Мороз Рома из рекламы «Кока-колы», с которым я оттаивала день за днем.

Прощай, кока-кола

Короче, я слишком расслабилась. На мгновение опять поверила в сказки и мне сразу прилетел подзатыльник от судьбы. Уж такая у меня судьба интересная, учит не верить в сказки. Было 24 августа, я запомнила эту дату навсегда. Я решила сделать подарок Роме. Купила ему в ГУМе брутальный браслет от итальянского дизайнера с черными бриллиантами. Его красиво упаковали, перевязали фиолетовыми бантами с серебристыми звездочками. Вложила туда открытку сердечком. Светило яркое солнце, был отличный день для того, чтобы сказать мужчине «Я тебя люблю» и практически не соврать. Я собиралась придти в его пустую квартиру, приготовить изысканный ужин со свечами, надеть новое кружевное белье и недавно подаренные им жемчуга, дождаться, когда он вернется с работы, чтобы сообщить ему о своем решении переехать к нему. Хороший сюрприз я придумала!

Повернула ключи в дверном замке, вошла и застыла. На пороге валялись женские туфли карамельного цвета с красной подошвой. На одной туфле с каблука недавно слетела набойка и он начал стираться. Жалко, красивые туфли, такие нужно сразу ремонтировать.

Дурной анекдот про поручика Ржевского воплотился в реальность. Из спальни доносились звуки э-э… впердоливания. Я рассматривала каблук без набойки на туфле той женщины, которая сейчас была в спальне с мужчиной, который клялся мне в любви, который должен был быть в офисе, согласно нашему разговору час назад, которому я собиралась сказать о том, что я его люблю и который столько мне давал и столько клялся-клялся в любви… Я стояла на пороге над чужой стертой туфлей и три секунды, длившиеся вечность, размышляла, что делать.

Девочка Настя, даже с красивой прической, влетела бы в спальню, заплакав на ходу и наговорила бы гадостей обоим участникам.

Пластмассовая Елена Прекрасная посчитала, что надо быть мудрой. Что надо развернуться и придти позже. Или просто подождать у себя дома, как ни в чем ни бывало, его звонка. А еще лучше пойти в кино, по магазинам или купить билет на Сейшелы.

Победила золотая середина. Я перешагнула через стертые туфли, прошла в гостиную, села на кожаный опухший диван и стала ждать. На стеклянный столик поставила подарочный пакет с фиолетовым бантом и выглядывающим картонным сердцем. Слушала звуки за окном и из спальни. Они смешивались в будничной какофонии, капающей на мозг тяжелыми восковыми секундами. Нескончаемая опера. Сказка моей жизни, с планируемым счастливым финалом, разлеталась на все мелкие и все более острые осколки. Они впивались в легкие и оставались там металлическими занозами, мешавшими дышать.

Представление наконец закончилось, сразу после финального рокота Ромы раздался звонок мобильного. Он немедленно ответил, будто держал его в руке.

— Я скоро буду, скажи ему подождать, у меня тут встречка образовалась по-быстрому.

Из спальни он вышел, натягивая брюки, собираясь пройти на кухню. Водички попить захотел небось.

— Ой! А ты здесь… что делаешь? Э!? В смысле… это… Это не то, что ты подумала!

— Добрый день, Роман! — отчеканила я равнодушным тоном ведущей теленовостей. Сделала театральную паузу. — Я хотела сделать вам один сюрприз, поэтому оказалась здесь.

— Подожди! Стоп! Короче… Блин, дебильная ситуация, я вообще не собирался, это само собой случилось…

— Ну что вы, господин поручик, я вас совсем не осуждаю, никаких претензий!

— Слушай, Лена, серьезно, не надо так шутить сейчас! Просто, просто… ну ты ж должна понимать, что мне тоже хочется иногда живого человеческого тепла, любви! Даже самой любимой женщине изменяют, если она к тебе холодна! То есть, я не это хотел сказать! Короче, Лена, это даже не измена, это так, снятие напряжения… Ты пойми, с тобой все серьезно, по-настоящему, с тобой у нас от-но-ше-ния! А это служебный перепихон… Она передо мной давно задом вертела, это она все, а я ж самец, не устоял, ну…

Не хватало еще, чтоб из спальни вышла затаившаяся там, как крыса, его бедная любовница на час и начала выяснять ху из ху. Представляю, каково ей было сидеть и слушать про служебный перепихон после того, что у них перед этим было.

Рома был хороший манипулятор. Он сразу начал выкручивать все так, чтобы я себя виноватой почувствовала.

— Мне так не хватало от тебя чего-то… чего-то такого, я не говорю о настоящих глубоких чувствах, но хотя бы имитации желания, того, что ты хоть немного меня ценишь, чуть-чуть любишь…

— Роман! Я в общем-то и пришла за этим. Я намеревалась сделать НАМ ужин и дождаться ВАС, чтобы в торжественной обстановке произнести слова «Я тебя люблю». Мне казалось, это вас порадует. Но в мои планы вмешались ваши действия неодолимой силы. Так что вот это я вам оставлю на память, а сама пойду. Прощайте! И купите своей новой подруге новые туфли.

Я встала и вышла из квартиры. Получилось эффектно! Выйдя за порог, я точно знала, что больше не то, что не люблю его. А даже презираю. Он мне стал противен. Склизкий слизняк, весь такой животный и волосатый, глупый, недалекий, тупой. Второй раз ему ко мне не подступиться ни за что!

Я слышала, как он наорал на девушку в спальне. Взлохмаченный, потом бежал за мной, пока я спускалась по ступенькам. Хватал за руки и падал на колени, просил простить и называл себя идиотом… Как это было знакомо. Так же было с Лешей, теперь вот с Ромой. Я молча шла, считая про себя ступеньки, методично отдирая от себя его руки и отпинывая. Когда лестницы кончились, он стоял на коленях у выхода из подъезда, согнувшись и почти рыдая.

— Ну пожалуйста, ну не уходи так! Я люблю тебя, Лена!

Я развернулась и стальным голосом произнесла, четко и жестоко:

— Отвянь! Возвращайся туда, где тебе тепло, раз со мной так холодно!

А разве у меня был выбор? Разве я в чем-то виновата? Просто из самоуважения я должна была бросить этого Деда Мороза, пусть катит свои грузовики в сторону других дурочек, готовых терпеть и прощать предательство.

Слагаемые суммы

Первым делом я встретилась с Мариной.

— Твоя теория дала сбой, — обвиняла я ее. — Я была для Ромы именно что царицей, при этом радостно принимала его деньги, подарки, как блудница. Я почти влюбилась в него, мне и сейчас его немного не хватает… А все рухнуло, он просто пошел блудить налево с другой царевной! Как ты это объяснишь?

— Поныть мы всегда успеем. Ты уверена, что не готова его простить? За хорошее вознаграждение, конечно?

— Ты все-таки жутко меркантильная! Вот если без этих твоих теорий. Они не работают, тебе ясно?! Неужели для тебя не существует ничего святого, только деньги? Как я сразу этого не поняла?! Это ты во всем виновата! — я кричала на нее, и банкира ей припомнила. Но она была непрошибаема.

— Я тебя понимаю, тебе сейчас больно и тебе весь мир виноват. Это по молодости, это пройдет. Но все же давай рассуждать конструктивно. Все не так уж плохо. Он в тебя влюблен конкретно. Он сейчас, чтобы вымолить прощение, жениться готов и всю свою недвижимость на тебя переписать. Этим нужно пользоваться, тут такой тонкий момент…

— Да отстань ты со своей гнилой конструктивностью. Я не хочу за него замуж! Я хочу тупой сказки про любовь со счастливым началом и концом, блин. «И умерли они в один день!» И чтоб мне никто не изменял с телефоном в руках. И точно к банкирам твоим возвращаться не хочу!

— Тогда готовься к лишениям, малышка. Но не говори, что тебя не предупреждали! Пойми ты, в мире есть только два пути — или ты, или тебя. Все!

— Я поищу третий, ок? А вдруг он все-таки есть!

Взяла свою сумку и ушла. В тот раз я поругалась даже с Мариной. Я была абсолютно одна во всем мире. Родители жили своей жизнью, парень изменил, подруга не понимает. Я была на грани суицида. Залезла в домашнюю аптечку, схватила каких-то таблеток да побольше. Все их выпила и уснула. Ничего не произошло, ну хоть выспалась. Потом позвонила Марина как ни в чем ни бывало. И я ее снова простила, ведь лишь она волновалась обо мне по-настоящему. Больше никому не было дела до меня.

— Давай смотреть вперед! — ворковала она. — Жизнь продолжается. Тебе сейчас надо придумать, что дальше делать. Будешь жить в квартире, которую он для тебя снял?

— Она еще на полгода вперед оплачена. Хозяева на Гоа живут.

— Отлично! Тогда можешь сдать ее в субаренду, всю сумму вперед, мне проценты. Я все устрою, у меня есть одна толковая девочка…

Я не знала таких слов как «субаренда» и так далеко не заглядывала, обо всех этих нюансах не думала. Марина все взяла на себя. Я бы хотела поплакать. Постонать в подушку. Вернуться жить в пустую семейную хрущевку. Машину, «Мини-купер» мой любимый, отдать Роме из гордости. Мама уже давно прописалась у своего нового друга, пузатого дизайнера диванов с какой-то мебельной фабрики, они уже пожениться собрались в тихом семейном кругу. Папа наслаждался появлением наследника в своем личном семейном кругу. Даже позвонил недавно, в кои-то веки, порадовал, что у меня теперь есть братик. Всем было хорошо, и только у меня все шло прахом. Но никому из них не было до меня дела. Они кажется, решили: вырастили, отмучились друг с другом свое, а дальше сама-сама, доченька. Мучайся, детка, это теперь не наше дело. Кинулись каждый строить свое собственное счастье, душу за годы отводить.

Марина была супер-менеджером. За несколько дней она мою квартиру сдала иностранцу, родительскую хрущевку сдала, мне сняла другую. Я послушно выполняла все, что она говорила и лишь смотрела, как она резво все проворачивает, восхищаясь ее деловой хваткой.

— Этого тебе на первое время хватит, — она отдала мне все, что осталось после всех операций и вычета процентов за ее услуги. — Но надо думать, что делать дальше.

— У меня есть кой-какие сбережения, я ж деньги от Ромы не тратила, он итак мне все покупал и платил везде. Да я и не привыкла транжирить.

— И молодец, не надо привыкать. Но! Деньги надо инвестировать, а не в шкатулку складывать. Хотя иногда лучше в шкатулку. Это самая большая проблема молодых девушек — не берегут ничего. Не учили нас этому! Тратят все сразу, потом сидят у разбитого корыта в морщинах, бедные, толстые и никому не нужные. У меня есть одна знакомая, в 20 лет была самая востребованная go-go танцовщица Москвы, ей платили в ночных клубах за одно выступление, как мне в моем банке за месяц. Так она думала, что такая лафа всю жизнь продлится! Сейчас ей 30, ночная работа сожрала молодость и здоровье, а на погоню за красотой, на силиконовые сиськи, уколы и операции ушло последнее, что смогла отложить. Шкаф полон дизайнерских шмоток и туфель, а платить как раньше ей никто не собирается. Работает в каком-то быдлобаре, получает, что в трусы засунут, привыкает в реальности. Вся в депрессии и на таблетках. А вот другая девушка в то же самое время квартиры скупала и сейчас как сыр в масле…

— Понятно, понятно! — я ее перебила, пока она опять не села на своего любимого конька. — Ты что-то конкретное предлагаешь?

— Тебе надо устроиться хостесс в дорогой ресторан или консультантом в мужской бутик. Там легче всего найти подходящих ресурсных самцов, чтобы было из кого выбрать мужа.

— Мужа?

— Ну что ты как маленькая? Найдешь ресурсного самца, работа сама собой отвалится.

— Да я бы и поработала, для разнообразия. Я не пойму, смысл жизни лишь в том, чтобы свой зад потеплее пристроить за счет кого-то?

Нет, я не осуждаю Марину. Можно подумать, что это из-за Марины я стала той, кем стала. Может быть, а может, и нет. Но она же меня не заставляла. Она сразу мне говорила, что для женщины главное — выйти замуж. Это мне в золотую клетку больше не хотелось. Это уж совсем цинично, по-моему. Одно дело — трепетный роман на содержании, и другое дело — быть готовой притворяться всю жизнь. Свой выбор я сделала сама.

— Так надо четко все рассчитать — чтоб и химически, и астрологически, и материально он тебе подходил! — подруга продолжала гнуть свою матримониальную линию. — Нельзя быть одновременно и разочарованной в жизни, и черпать счастье ложками. Любви надо быть достойной…

— Пока что мой скудный опыт показал: мужчины легко предают достойных с доступными. Обретешь ли ты семейное счастье, будучи достойной — это еще не известно. А вот будучи доступной за конкретные деньги, однозначно обретешь какой-никакой капитал.

Я сказала это в момент наших очередных споров, и сама для себя сделала открытие, что не просто ради красного словца. Что я и в самом деле начинала так мыслить. Я была хорошей ученицей, переплюнула Марину с ее теориями. Ее нудные банкиры, которым и секс-то не нужен, им лишь бы было перед кем потрясти вялым отростком — это был не мой уровень. Я хотела быть только с теми, кто мне нравится, чтобы нам обоим это нравилось. Да, я стала всерьез рассматривать мужчин лишь как источник доходов и удовольствия. У меня не было никаких теорий. У меня было то, что им надо, а у них то, что надо мне. Вот и вся теория. Я настроилась на рыночные любовные отношения. Я помнила отчетливо тот момент, когда слушала звуки из спальни Ромы. Как каждую секунду осознавала: больше не хочу влюбляться. Но отказываться от такой жизни тоже не хочу. Мужчины причинили мне достаточно боли. Сначала они бережно несут тебя на руках в спальню, а потом — наждаком в живот. Терпи, зайка, это любовь. Не-ет уж! Хватит! Как там учат ваши психологи, что надо получать радость от жизни, позитивно смотреть на мир? Ну вот я и решила, что теперь в моей жизни в отношениях с мужчинами будет только позитив на взаимовыгодных условиях. Да, Рома приучил меня к деньгам. Я почувствовала жажду денег. Они скрывали мои комплексы и гасили страхи, на них в буквальном смысле можно было купить уважение, впечатления, солнце, радость, влияние и заглушить боль… Роме даже почти удалось купить мою любовь, если бы он так глупо ее не пропердолил. Говорят, любовь не продается. А получается, что ее все же можно купить, если очень постараться.

Я больше не мечтала о принце, фу, глупости какие. И уж тем более о том, что мне позвонит Антон. Я просто приняла в себе Блудницу и стала Царицей, вольной давать или отказывать. Так-то, аспиранточка. Вот и весь твой психоанализ.

Человек-паук

Юля, ты просила батарейки купить по дороге, вот, на. Не надо мне твои сто рублей. Тебе для диктофона? О-о, так ты все наши разговоры на диктофон записываешь, надо же! А я и не заметила. Ты что, реально делаешь, как в кино, где психоаналитики все записывают, а потом прослушивают, анализируют там что-то. Ты меня тоже анализируешь? Кру-уто! И что думаешь обо мне? Все совсем плохо?

— Немного лучше, чем было. Я сегодня хотела поработать с Вами в рамках феноменологического подхода…

— Ох, Юлечка, аспиранточка, прелесть какая! Смотрю на тебя, ты мне прям меня напоминаешь в юности. Ты как-то смогла это сохранить, что-то вот такое, не знаю что, цельное такое, незамутненное и наивное… Смотрю на тебя, как ты опять лопочешь умненькое про свой подход, про безоценочность, все эти слова твои умные. Да конечно, согласна я быть буквой в твоей кандидатской. Пациентка Н. сказала то-то и то-то, динамика такая-то… Волшебно! Хоть что-то от меня останется после смерти, послужила, можно сказать, на благо науки. Аж целая буква в чужой кандидатской.

— Вам наверное кажется, что вы удачно шутите. А ведь Вы часто смотрите в небо, когда говорите. Это свидетельствует о том, что в вас действительно сильна тяга к смерти, она так и называется в системном подходе — «смотреть в смерть». Причины лежат глубоко в истории семейной системы, а видимая причина — лишь предлог. Суицидальное поведение — это наркотики, алкоголь, неоправданный риск, беспорядочная смена половых партнеров, ну и явные попытки суицида, конечно…

— Ой, не надо больше лекций. Итак жить не хочется. Мне это и без твоего системного подхода ясно. Если в этот раз покончу с собой, будет эффектная загогулина в твоем исследовании, ха-ха. Хотя подожди… А я правильно поняла, что причины суицида не в тех, кого в них обвиняют? Ну вот то есть если меня назначили крайней, это же не я виновата на самом деле?

— О чем вы, можно подробнее?

— Ну Рома! Я думала, что это он из-за меня чуть не помер. Как-то бессмысленно все, суета сует. Я-то думала, что из-за меня. А я просто, значит, была предлогом. Ой, я же этого еще не рассказывала.

— Расскажите.

— Мне же потом его мама позвонила! Такая, знаешь, деловитая, носом шмыгнула и затараторила: «Лена, пожалуйста, не бросайте трубку. Это очень важно. Рома в больнице. Он очень просит, чтобы вы приехали. Я вас прошу, чтобы вы приехали. Он всю квартиру перевернул из-за вас. Давайте встретимся, пожалуйста! Я вам все покажу».

Представляешь, оказывается, этот дурень напился, нанюхался, бухал и нюхал как сумасшедший три дня, пока его не хватились родители и друзья. А-а, точно, это же суицидальное поведение, все сходится! Молодец, аспиранточка! Не зря к тебе хожу. В общем, его откачивали, успокаивали. А он всех посылал матом, возвращался к себе и продолжал. А в какой-то момент слетел с катушек и разгромил всю квартиру.

Я встретилась с ней. Это оказалась тощая 50-летняя дама, в черных огромных очках, встретила меня возле Роминого подъезда. Я даже внутренне изумилась, как такая маленькая женщина могла произвести на свет такого бугая. Она провела меня в квартиру, чтоб я увидела размер бедствия.

Разбито было все. От самых мелких глиняных статуэток и тарелочек, которые мы покупали во время наших путешествий, до картин, нарисованных цветным песком между двух тончайших листов стекла. Не говоря уже про плазму, вазы и изящный хрустальный столик в виде изогнувшейся русалки, державшей столешницу. Куски русалки теперь валялись везде, присыпанные сверху песком из картин и обломками дивана. Было ощущение, будто по квартире прошелся огромный миксер, перемешавший в ней все, что было. Он видимо, долбил об стены мебелью, потому что везде были отвалившиеся части штукатурки. Его увезли оттуда в крови, невменяемого. Это соседи позвонили, так как почти сутки продолжался страшный грохот и вой. Везде — на стенах, на свисающих полуоторванных лаковых створках кухонного гарнитура, на шкафу чем-то острым было нацарапано «Лена, я люблю тебя!», «Лена, вернись!» и так далее.

После этого зрелища даже если бы у меня было хоть какое-то остаточное желание вернуться к Роме, оно бы исчезло. Его было жалко, но он жутко пугал. Человек, не способный контролировать себя, не самый лучший кандидат в любимые. Теперь я понимала, почему он изменил. Он просто был неспособен контролировать свою животную природу, свои инстинкты. Это было главным аргументом против отношений с ним. Лишь из милосердия и некоторого чувства вины я согласилась навестить его.

В больнице, дорогой частной клинике, в одноместной палате с диванчиком он лежал тихий и скукожившийся. Транквилизаторы потушили его глаза. Выражение лица из самоуверенного и всегда готового к грубой хамоватой шуточке стало виновато-детским. Нижняя губа при виде меня задрожала, он сморгнул быстро-быстро… Грузный, жалкий ребенок с центнер весом. Нашаливший так, что это не поддавалось осмыслению.

Я присела на краешек кровати и взяла его за руку.

— Леночка… Прости…

— Ничего, проехали. Как ты?

— Ну вот, так, как видишь… — он жалко усмехнулся. Мы сидели в тишине и смотрели друг на друга. Он был для меня уже не моим, хотя говорят, что несчастье сближает. Но он это несчастье сотворил полностью своими руками. И это очень отдаляло от него, очень. Мы сидели на обломках нашего корабля, который мог бы так красиво плыть. И будто прощались, стоя на берегу, чтобы сесть каждый на свой корабль и расплыться в разные стороны. Он смотрел на меня обреченно, зная, что надежды у него нет. И у меня опять было ощущение дежавю.

В дверь постучали.

— Входите.

В палату вошел мужчина. Высокий и плечистый. Красивый. Не такой нелепый, как Рома, а напротив, очень складный. Актеры с такой внешностью обычно играют супергероев и спасают планету.

Я внутренне сжалась и напряглась. Супергерои в реальной жизни всегда приносят больше всего проблем. Особенно такие складные. Которые при виде тебя вдруг еще больше расправляют свои крепкие плечи, смотрят прямо в глаза дольше положенного, вежливо представляются и вообще начинают говорить словно аристократы в десятом поколении.

— Так это вы, та самая роковая Елена!? — спрашивает тебя человек-паук, и уже начинает плести паутину очарования. Ты для него тем более интересна, потому что его друг лишился разума по твоей милости. — Е-ле-на! — произносит он по слогам и по спине бегут мурашки. Хорошо, что имя выдуманное. Он зомбирует тебя. Наверное, год назад, окажись он на месте Антона, ты пошла бы за ним на край света. — Прекрасная Елена! Какие же страсти из-за вас тут бушуют, просто удивительно.

Потом он протягивает тебе руку, словно для пожатия:

— Тимур! — шутливо кивает головой в сторону Ромы, — и его команда. Оч-чень приятно. Познакомиться!

Ты улыбаешься простой шутке, протягиваешь руку на автомате, мол, привет-привет. Ты хочешь снизить этот градус флирта, это почти осязаемое электричество, идущее от него, а он уже мягко, но уверенно берет твою ладошку и целует руку. Выше и дольше, чем положено, прямо у самой кромки рукава. И это чересчур интимно, мурашки на спине превращаются в красных слонов, которые бегут в самые запретные зоны. Ты отдергиваешь руку, и понимаешь, что либо надо уносить ноги, либо сразу объявлять прайс. Иначе это будет история Антон №2.

— Ладно, Рома, мне пора! Пока! Выздоравливай.

Беги, Лена, беги

Тимур догнал меня у лифта.

— Лена, нам надо поговорить, про Романа! Можно, я тебе позвоню?

От него уже не шло никаких разрядов флирта. Решил сменить тактику?

Я сказала, что нам не о чем разговаривать. Что наши отношения с Романом в прошлом, и что времени у меня на это нет.

Может быть, это выглядело хамством. Может быть, прозвучало грубо. Но на самом деле это было бегство. Когда я увидела его в коридоре, спешащим за мной, я перепугалась так, что руки сжались в кулаки.

Приехал мой лифт, и я шагнула в него, надеясь быть увезенной и оставленной в покое. Но Тимур зашел тут же следом.

— Слушай, детка! — он нагнулся к моему уху. — Ты, может, с Ромой привыкла так разговаривать, а со мной будь помягче, пожалуйста, — в голосе была еле слышная угроза, но она придала мне еще больше смелости. Этот ресурсный лакированный самец мне угрожает, надо же!

— Слушай, детка! — произнесла я, копируя его стиль и отстраняясь. — Угомони свои гормоны и рули в другом месте согласно штатному расписанию. А я свободный человек свободной страны и могу разговаривать как угодно с кем угодно. У нас демократия, уже много лет, не знал?

Офисный мачо расхохотался.

— Кажется, я понимаю Рому! Ха-ха! Ты сейчас похожа на богомола, такая же зелененькая! — это был намек на мой салатовый плащ. — Думаешь, достаточно встать в агрессивную позу, как все сразу испугаются. Да тебя можно одним щелчком прихлопнуть, Леночка! Ну да ладно, ты очаровательна! У меня предложение — заключить мировое соглашение. Пообедаем, обсудим па-аследние ка-аллекции… — паясничал он.

— Тимур э-э… Как вас по отчеству?

— Альбертович!

— Н-да… Сочувствую. Значит, Тимур Альбертович, мировые соглашения, заключенные в ресторане, обычно плохо заканчиваются для некоторых участников. Поэтому давайте, просто расстанемся по-хорошему, окей. Приятного дня!

Лифт остановился, мы приехали. Я решительно вышла, звонко цокая каблучками, снова посчитав себя эффектной. А вслед донеслось:

— Круто! Ну ты крутая, крутая! Э-э…

И вот он снова идет рядом.

— Елена… А вас как по отчеству?

— Неважно.

— Елена Неважновна, простите ради бога, что беспокою столь категоричную особу, прям неловко знаете…

— Ну чего вам непонятно-то? — я резко повернулась. — Гоняетесь за мной, словно мальчишка…

— Это вам, — уже холодно отчеканил он, — моя визитка. Елена. Хм! Неважновна! Возьмите, понадобится помощь или еще что, буду рад. А может все же вдруг проголодаетесь, звоните.

Внутри как будто что-то ухнуло, и расстановка сил поменялась. Только что ты была на коне и опять — бац, упала куда-то на самое дно. Своим снисходительным тоном он будто вернул меня на мое место. Визитка была очень даже ничего — черный пластик, приятный на ощупь. Вбитыми в него матовыми буквами значилось «Тимур Альбертович Левидзе, генеральный директор». Одно из крупнейших предприятий в стране. Я часто слышала в новостях его имя. Он входил в список журнала «Форбс».

Пошла вниз, к своей маленькой машинке. Внутренний голос спорил сам с собой. То называя меня дурой, то заставляя гордиться своей неприступностью. Был еще какой-то странный, сосущий прямо под горлом сигнал опасности, который больше всего на свете хотелось игнорировать. И который игнорировать нельзя никогда. Вот чувствуешь, что зазвенела скребущая нота внутри — остановись и подумай, и все взвесь, и еще раз взвесь, и еще раз сто. Только потом сделай. А лучше беги! Эта нота никогда не обманывает.

Я ехала по Москве, а в моей голове уже сидел на золотом троне господин Левидзе. Красивый, как черт, богатый, как сто чертей, и господи, спаси и помилуй, уже любимый. Нет, могло быть такое, что я на него просто переключилась, перевела стрелки влюбленности и надежд с Антона на него, перескочив через Рому. Летучее вещество любви никуда не делось, просто изменило направление. Я же не хотела, не могла влюбляться. Мое сердце было выжженной пустыней. Но я ощущала ростки чувства к нему в этой пустыне, как мираж. Думаешь, что его нет на самом деле. А он все равно перед глазами, зовет и манит, улыбается, сволочь, искушает. Тимура Альбертовича нельзя было к себе подпускать, чтобы он не вторгся в эту пустыню и не построил там город, совершенно реальный город очередной моей несчастной душевной болезни, который никому не нужен. Мне самой в первую очередь. Я была уверена, что ничего хорошего из отношений с Тимуром получиться не может. Я промаялась два дня и решила действовать иначе. Взглянуть в глаза своему страху, чтобы победить его.

Сделка

Когда я позвонила ему, то успела издать лишь две ноты, как Тимур Альбертович Левидзе меня перебил радостным возгласом:

— Елена Важновна! Ах, Елена Важновна! Как я рад, что вы позвонили! — вот хитрец, переделал придуманное им отчество на более льстивое. Эти мужчины вообще ужасные манипуляторы. А чем выше они находятся по служебной лестнице, тем выше их искусство манипуляций.

Дыхание сбилось, я заулыбалась. Я была бы на крючке. Но — он ловил меня, а я его. Это сохраняло трезвость мысли.

— Извините меня за резкость, Тимур Альбертович, тогда, в последний раз, когда мы виделись.

— Единственный раз, когда мы виделись, хотите сказать, Елена Важновна!

— Э-э, да…

— Надеюсь, вы голодны? Могу я вас пригласить на ужин сегодня?

— Вероятно…

— Только смотрите, не ешьте никакой шаурмы по дороге. С вас станется.

С юмором у него было так себе, конечно. Мы договорились встретиться в необычном ресторане, где каждый столик был словно завернут в кокон из высоких спинок диванов и шелковых штор. Приятное место, мы там бывали с Ромой.

Я все рассчитала так, чтобы опоздать на 10 минут. Мужчина должен ждать. Это вообще приятно, когда знаешь, что тебя ждут, и вот ты входишь, красивая и благоухающая, все козыри у тебя в руках.

Но кажется, он тоже любил эффектные появления, потому что опоздал почти на час. С учетом того, что я попала в пробку, мне пришлось его ждать полчаса, сидеть одиноко за столиком, куда привел официант, тут же вручивший бокал с аперитивом: «Ваш спутник звонил, скоро будет, просил дождаться его». Уйти не можешь, пристегнутая, как муха к паутине. И делать нечего, неопределенность сплошная. Нет, когда мужчина ждет, это нормально, его чувства только распаляются. Но когда женщина ждет — это верный способ охладить ее пыл.

Наконец зашевелилась занавеска, рука… Вошел. Загорелый, энергичный, обдал волной парфюма и белозубой улыбкой.

— А-а! Елена! Важная, прекрасная! Как я рад тебя видеть. Ну привет. Ты уже заказала что-нибудь? Тут мясо по-флорентийски готовят божественно!

— Привет-привет, Тимур Альбертович, номер 78 в прошлогоднем «Форбсе».

— Ха-ха! Слушай, я вчера такой номер устроил с одной «Мисс Пермь»! До сих пор в себя придти не могу. Весь день голова кругом! Что вы женщины с нами творите, даже себе не представляете!

Фу, блин, еще один поручик! Они что, все считают, что меня обязательно в краску надо вгонять шутками про секс, а нормально со мной разговаривать нельзя? Надо обязательно сходу сообщать о своей невероятной потенции?

— Пожалуй, я пропущу эту вашу реплику и сделаю вид, что ее не было. Я закажу рыбу в белом соусе. И к ней белое сухое.

— О, какая белоснежка, все белое ей подавай. Странно, а туфельки красные! Непорядок!

— Что-то я теряю нить смысла нашей встречи…

— Ладно, мир-дружба-жвачка. Не возбуждайся, сейчас усе будет, шеф!

Странно, как он мог привести меня в то нездоровое нервозное состояние после нашей первой встречи? С чего я решила, что влюбилась в него. Я смотрела на свой страх в его обличье, в глаза этого обычного мужчины с плохим чувством юмора, и он уже не казался Кеном всех времен и народов. Может, в больнице это получилось на фоне Ромы? А может, под настроение попал. Хорошо, что с ним встретилась. Иначе бы нафантазировала о нем, закрепила свои ложные чувства… Как же причудлива наша душа! Сами за себя не можем ручаться.

Однако, Тимур обладал искусством общения до такой степени, что спустя пять минут я уже забыла про то, сколько нулей на его счету, он казался своим в доску, которому можно доверять, он источал безопасность. В этот раз он вел себя словно лучший друг, и не собирался соблазнять. Я не понимала, зачем ему тратить свое время на общение со мной? В чем смысл для него? И вот наконец…

— Леночка, ты знаешь, я очень переживаю за Рому. С ним такое впервые случилось и никто бы представить не мог, что он может нас так подвести. А мы знакомы 20 лет, у нас столько всего было. Но чтобы так расклеиться из-за женщины! Рома очень хороший и надежный человек! Зря ты с ним так жестко! Ты необыкновенная девушка, и я понимаю, почему он влюблен…

Этот вальс вокруг да около начал раздражать.

— Ты хочешь, чтобы я к нему вернулась? Исключено!

— Чтобы ты его простила! Чтоб вы попробовали сначала.

— Нет.

— Послушай, ты же в тот день собиралась признаться ему в любви…

— Нет!

— Нельзя же быть такой категоричной!

— Нет и это последнее нет! Потом я просто встану и уйду.

Тимур улыбнулся, уселся поудобнее, и стал внимательно смотреть на меня, сощурив глаза.

— Хорошо, пойдем другим путем. Скажи, у тебя есть мечта? Нет, не так. Представь, что я золотая рыбка. И я готов исполнить три твоих желания! Любые!

— Это сделка?

— Уф! Ну… о-о-ох! Не смотри на меня так! У вас, у девушек, у таких юных особенно, неизвестно что на уме, но вы всегда все неправильно понимаете!

— Я понимаю то, что мне говорят. Это сделка?

— Если хочешь, считай это сделкой. С дьяволом, а-а-аха-ха!!! Страшно?

— Нет. Мне в этой жизни уже ничего не страшно. Три желания, говоришь? А за это…?

— Рома нам нужен в дееспособном состоянии, на нем огромная ответственность и заменить его пока некем. Ты можешь его вернуть в форму.

— Пока… Ага! Теперь ясно, зачем ты здесь. — я помолчала, понаблюдала немного за его напрягшимися бровями, образовавшими единую дугу на лбу. И только потом, улыбнувшись, произнесла: — Окей! Раз уж ты золотая рыбка… Просить, так просить. Мои условия: я хочу квартиру в центре, 100 тысяч долларов на счет на мое имя и…

— Охо-хо! Да ты не промах! И на что ты готова за это?

— Я вернусь к твоему Роме, подниму его боевой дух, а дальше как пойдет. Я же не должна быть с ним всю оставшуюся жизнь? Это слишком дорого даже для «форбса».

— Хорошо, смотри, давай договоримся так. Квартира у тебя будет. В районе Кутузовского. У нас там дом сдается скоро. А вот насчет остального будет так: за каждый месяц вашего романа с Романом — о, какой каламбур получился, роман с Романом! — я тебе буду платить… э-э… будем считать, зарплату. Сто тысяч говоришь? Только рублей! Не долларов! За лишние сто тысяч долларов в месяц я сам к Роме пристроюсь, хо-хо!

— Ну не знаю… — я недовольно надула губки. Играть так играть!

— Слушай, детка! — сказал он тем же гнусным тоном, как тогда в лифте. Но еще более уверенно, сейчас он был в своей стихии купли-продажи. — В моей компании некоторые специалисты с высшим образованием получают сотку рублей в месяц и живут, не жалуются, с ипотеками, автокредитами и многодетными семьями. И считают, что им а-афигенно повезло в жизни! А тебя сломать есть и другие способы. Лучше никогда тебе о них не знать.

— Ну не надо, не надо меня запугивать. Я… согласна. Но у меня есть и третье желание! Ты ж про три спросил.

Нахмурился.

— Та-ак!? Какое? Только не «Бентли», это будет слишком пошло!

— Ха, торгуешься, карась! А я, между прочим… Я хочу учиться! — театральная пауза. — О-па! Съел? Я хочу учиться на философском факультете, чтобы понять смысл жизни. А то пока что мне все вокруг отчаянно пытаются доказать, что смысл жизни в деньгах и только в них. И я сама даже в это поверила. Но хотелось бы знать, что по этому поводу думал Сократ.

— Ой, не могу, Ленусик! — Тимур хлопнул меня по коленке. — Клевая ты, непредсказуемая! Понимаю Рому! Сам бы с тобой зажег! Кстати, знаешь, какие у Сократа самые знаменитые слова: «Я знаю, что ничего не знаю!» Говорят, он сказал их перед смертью, когда уже был знаменитым человеком.

— А я даже того не знаю, что ничего не знаю. Хотя бы ради этого стоит поучиться.

Он опять наклонился ко мне и прошептал комедийным шепотом:

— Признаюсь, это не самое легкое желание! Но где золотой карась не пропадал! Выполню! А теперь — звони Роме, — закончил он твердым тоном.

И словно что-то металлическое глубоко царапнуло по самому нутру! Так приятно предвкушать и получать бонусы, но до чего ж отстойно выполнять свои обязательства. Стоп! А ведь я еще пока никаких бонусов не получила! Сплошные обещания! И эти обещания даже никаким контрактом не скрепить.

— Тимур, ты меня извини, конечно, но я уверена, что и ты не пошлешь партию эксклюзивного товара покупателю, который еще не заплатил, а поручился лишь на словах.

— О-о! Да передо мной не просто милая кошечка, а искушенный зубр бизнеса. У тебя, детка, светлое будущее. Вот ведь новое поколение растет, нам старикам уже сейчас вас бояться надо. Мне б такую хватку в твои годы!

Роман с Романом

Почему я согласилась? А что, Юль, ты бы отказалась? Наверное, тебе просто не предлагали ничего подобного. Ты серьезно? Я произвожу впечатление безвольной тряпки, которую просто болтало от мужика к мужику? Да ну, нет! Мне кажется иначе. Уж чего-чего, а воля у меня железная. Ты права в другом. В какой-то момент я действительно перестала испытывать чувства. Больше ни живое человеческое счастье, ни пронзительная боль не ощущались. Больше я вообще не задумывалась о том, что такое любовь и как ее обрести. Я победила судьбу. Да, я хотела изначально нарисовать совсем другую картину своей жизни, другими красками, другими цветами. А получалось лишь расчерчивать пространство бытия серыми линиями, осторожно ступать по натянутой проволоке над миром других людей и всегда быть начеку… Но получалось же, получалось даже лучше, чем я могла себе представить. Уже эта иллюзия власти над серыми линиями опьяняла.

Дальше все было просто. Тимур послал за Ромой машину, чтоб забрать из больницы, а там на заднем сидении сидела я, среди роз, улыбалась. Он так обрадовался, когда увидел меня, что еще чуть-чуть, и внутри бы что-нибудь дрогнуло. Минут двадцать мы сидели в машине и целовались, а водитель тактично молчал. Потом наконец сделал: «Кхм!» Рома не знал, куда ехать, ведь в его квартире шел ремонт.

— Поехали к тебе?!

— Нет, нам нужно для начала в магазин, тебе бы переодеться, а то весь твой роскошный гардероб превращен в труху. Если помнишь, в Москве недавно прошел страшный ураган невиданной силы по имени Роман…

Он с силой сжал меня в объятии и судорожно зашептал:

— Милая, милая, любимая! Это никогда не повторится! Я был в таком отчаянии! Я думал, что потерял тебя навсегда.

Девушка в подарок — это я. Голова болталась неестественно на шее, как на шарнирах. Но я улыбалась. Больше он мне не был противен. Можно и перетерпеть какое-то время. Вон как он счастлив. Надо же, как повернулась судьба, я ничего не умею, ни дня в жизни не работала, а получаю деньги за то, что просто дарю счастье другому человеку. Даже если сама не знаю, что оно такое.

После преображения Ромы из пациента клиники в нормального московского пижона, я, согласно сценарию, сказала, что у нас уже заказан столик в ресторане. А там ждали его друзья, коллеги и родители. Все радостно приветствовали Рому, счастливого, шокированного, будто заново рожденного. Когда мы прибыли, они кинулись его обнимать и про меня забыли. Я стояла в сторонке и смотрела на суету вокруг него, слушала их. В сознании искрило и троило. Вот эти люди, они же хотят ему добра. А сами всеми силами создают базу для будущего еще большего страдания. Он верит в то, что я вернулась. А меня просто купили как в магазине игрушек и однажды я все равно уйду. Он прослезился во время дружеских объятий своих соратников. А на самом деле он такая же пешка, как и я. И мы нужны, пока от нас зависят чьи-то финансовые интересы.

В первый раз тогда в голове мелькнуло слово для обозначения Ромы — клиент. Так было легче исполнять свою роль. На счету в банке уже лежала большая по тем временам для меня сумма. Сейчас мне столько дают за одну ночь, а некоторые мои платья стоят в несколько раз больше. А я по сей день живу в той квартире, которую получила за ту свою первую «работу» любимой девушкой. Все эти годы я живу в ней. Моя принципиальность обернулась для меня дорогой московской недвижимостью с широким балконом и чудесным видом из окна.

Но как же меняется мировосприятие, стоит пойти на сделку с совестью! Становишься отстраненной и даже загадочной, но внутренне — абсолютно пустой. Вроде есть свобода, но ты несвободна. Моя юношеская дерзость, которая так очаровывала этих самцов, стала осторожной и отредактированной внутренней цензурой. Рома, бедный Рома… Мой первый клиент. Я не боялась в него влюбиться. Если бы это было мое решение — простить его и начать с ним все заново, у нас могло что-то получиться по-настоящему. Но дважды в одну воду не зайдешь. Когда мы снова вошли в воду наших отношений, там были уже совсем другие течения. Другая вода, грязная. На других условиях. Я от него больше не зависела. Я не испытывала благодарности, на которой строились мои чувства ранее. Я словно отрабатывала часы встреч, поставила жесткие рамки и не впускала его в свою жизнь. А Рома скоро потерял азарт ко мне. Спустя три месяца этих «конвульсий», сказал:

— Милая моя, мне кажется, что что-то окончательно ушло. Ты меня разлюбила? Ты до сих пор не можешь простить?

— Я простила, дорогой. Я люблю тебя, дорогой. Но мне нужно готовиться, ты же знаешь, что я хочу поступить на факультет философии, это отнимает у меня много сил и времени.

Он делал вид, что понимал, по-прежнему сжимал мою ладонь, а утром целовал мои волосы. Но делал это по привычке. Чувствовал, что я ускользаю, ускользаю… Мы были уже чужими. Чужие люди, которые почему-то вместе, он — по привычке, я — за деньги.

Для меня это был тренинг «Как изображать любовь, будучи абсолютно равнодушной». Спустя еще три месяца наших романтических конвульсий я могла бы стать ведущей такого тренинга и учить неопытных искусству смотреть влюбленно в глаза клиента, задавать наводящие вопросы на интересные клиенту темы, слушать клиента, радоваться подаркам от клиента, писать душевные записочки с теми словами, которые ему хотелось бы слышать. У меня не получилось бы их произнести так, как он изобразит это в своем воображении. Любовные записочки и смс-ки — это универсальный способ создать ауру несуществующей любви. Кстати, Юля, могу для ваших студенток практикум провести, ха-ха! Недорого.

Тимур Альбертович, когда мы с ним встречались мимолетно при Роме, всегда был со мной подчеркнуто вежлив, лишь иногда незаметно подмигивал. У нас стало складываться что-то вроде взаимовыгодной дружбы. Изредка мы обедали, он просил меня задать какой-нибудь вопрос Роме. По сути, шпионить за ним. Мне-то что? Я задавала, ненавязчиво, не углубляясь в тему. Потом передавала ответы Тимуру. А Рома рассказывал все, ему льстило, когда я проявляла интерес к его работе.

Эти мужчины сами учили меня профессиональному цинизму. Они демонстрировали горячую дружбу, и проворачивали дела друг против друга, соревнуясь, кто кого обхитрит. Однажды Рома даже сказал, что иногда ему кажется, будто Тимур читает его мысли. И подозрительно посмотрел на меня. Нет, он не знал о нашей как бы дружбе с Тимуром. Для него мы делали вид, что почти не знакомы. Но для меня это все было техническими моментами, недостойными моего внимания.

Главным было то, что я сознательно или без копировала их отношение к жизни. Такое же потребительское и лишенное эмоций. Соображение выгоды, называемое в этой среде здравым смыслом. Я была все-таки еще ребенком, максимально открытым для обучения жизни. И моими учителями стали они. Я им завидовала, мужчинам. Отчаянно! Я хотела бы быть такими, как они, свободными, влиятельными, с виду легкомысленными, очаровательно-циничными. И постепенно сама становилась такой.

Разговор с молекулами

С сентября я была зачислена на платное отделение первого курса факультета философии лучшего университета страны. Вот-вот должны были начаться занятия. А перед этим случилось вот что.

Тимур устроил по поводу своего дня рождения в одном клубе, в приватной зоне. Отборные девушки, лучшие друзья, дорогое шампанское и отборный порошок. Все стильные, умные, красивые. В тот вечер Тимур присел рядом на диванчик и достал пакетик. До того момента сам Рома меня ограждал от наркотиков и всего такого, будто оберегал от лишней грязи, мы даже на подобные вечеринки не ходили. А теперь повел себя так буднично, словно это было для нас в порядке вещей. Я вылупилась на Тимура:

— Ты чего! Я не буду!

— Да ладно! От него же никакого вреда, его даже Фрейд прописывал своим пациентам, как лечение от насморка!

— У меня нет насморка.

— Ой, смешная! К этому сразу не привыкают. Так что можешь спокойно пробовать, эффект длится 30 минут, но это будут лучшие полчаса в твоей жизни. Давай, детка, это вкусно!

За другими столиками модно одетые люди с белозубыми улыбками весело выравнивали белые дорожки пластиковыми карточками. Такие радостные светлые лица обычно встречаются на рекламных плакатах. Мне было и страшно, и интересно. Если это для всех нормально, почему бы и нет?

Рома повернулся, тоже невероятно веселый, в порыве чувств обнял и поцеловал.

— Ах ты моя заинька! Девочка моя!

— Рома, прикинь, твоя заинька боится припудрить свой чудный носик! Ха-ха! Я знаю девушек, которых стоит разбудить среди ночи и сказать: «Хочешь?» Она примчится в пеньюаре первой же попуткой и спросит: «А что надо сделать взамен, кого убить, с кем переспать?»

— Тимур, ну вообще-то, я не хочу стать такой девушкой, которая за дозу белого порошка готова убивать!

Рома, услышав это, расхохотался так, будто услышал что-то очень смешное и разлил себе на джинсы виски из бокала.

— Ой, да не слушай ты его! Это он тебя специально пугает! Нет у него девушек, он вообще мужиков предпочитает! Меня недавно в офисе поймал, чуть не изнасиловал, скотина!

Тимур засмеялся в ответ на эту дурацкую шутку еще громче, чем Рома, потом сложил губы уточкой и стал делать Роме козу:

— Уси-пуси, ненаглядный мой! — заговорил он манерным голосом. — Сладкий мой перчик, иди ко мне!

— Ребята, у вас тут похоже и в самом деле все серьезно.

Оба расхохотались в унисон.

— Пойду-ка я джинсы за-астираю, как говорит моя мамочка! А то пятно будет. И не ходить за мной, гадкий мальчишка! Пра-а-ативный! — сказал Рома.

— Конечно, пойду! Когда ж еще смогу насладиться видом твоей волосатой задницы!

— Ну вы и дураки!

Когда Рома ушел, слегка покачиваясь и продолжая хохотать, Тимур начал выравнивать дорожки на столике прямо напротив меня.

— Это тебе, лапуля. Смотри, как надо.

И втянул носом. Как-то странно крякнул, дернул головой:

— Хорошо-о! Теперь ты! Смелее, детка.

Я взяла из его рук скрученную купюру. С первого раза вдохнуть не удалось, только дорожка распылилась по всей поверхности. Тимур бережно все собрал и выровнял снова. Со второго раза получилось. Вдохнуть. Выдыхала я целую вечность!

Медленно, по молекулам выдыхала воздух и разговаривала с каждой молекулой, и они со мной:

— Здравствуйте, королева! Наше вам почтение!

Не знаю, сколько времени я смотрела на свою коленку, понимая, как она божественна. До меня дошел весь смысл бытия. Я здесь главная. Я повернула лицо к Тимуру и он был прекрасен. Я повернула лицо к Роме, который давно вернулся с мокрым пятном на джинсах. Он был прекрасен. В самой моей сущности расцветал цветок счастья, каждый нейрон напрягся и сказал «Я чувствую, я существую!» Я повернулась к Тимуру и обняла его. Его рука заскользила по моей божественной королевской коленке прямо под платье и это было совершенно логично. Каждая клеточка отозвалась на его прикосновение радостью. Мое тело, молекулы воздуха вокруг — все разговаривало со мной и рассказывало о том, какой сказочный мир, какие чудесные люди и какая хорошая музыка.

Я отдавала себе полностью отчет во всем происходящем, просто я вдруг стала счастливая.

Я поцеловала Тимура. Я давно же этого хотела, но боялась себе в этом признаться. Потом повернулась к Роме и поцеловала его. Потом мы пошли танцевать с Тимуром, но пройдя мимо танцпола, попали в какую-то комнату с плотными шторами, а за нами зашел Рома и закрыл дверь. И дальше я помню отрывками, только ощущения и яркие детали. Мы занялись любовью. Со стороны это, возможно, выглядело как-то иначе. А я же испытывала оргазмы раз за разом, мне открывались новые миры и измерения. Я видела, как зеленые человечки залетают в черные дыры, вылетают из белых в другом пространстве и путешествуют во времени. Как светят звезды, а квантовые струны играют на моем теле такие мелодии, что Моцарту и не снились. Меня ничего не смущало. Дело было в кокаине, белом порошке. Все виделось сквозь мутную пленку счастья, припорошенную белым. Казалось, что этот порошок был везде, везде. Я только говорила, как заведенная: «Да-да, еще! Как же я тебя люблю!» И Роме, и Тимуру. И Тимуру, и Роме. И если бы в этот момент пришла еще толпа Тимуров и Ром, я каждому сказала бы то же самое. Я никогда и никого так не любила в жизни, как в тот вечер.

Вероятно, после этого я окончательно разучилась любить.

Пробуждение было первой платой за химическую радость. Оно было ужасным.

Семь утра, кровать в квартире Ромы.

Он рядом, спит.

Серое свинцовое небо, освещенное тупым, серо-зеленым солнцем в окне, голова пульсирует красным, а внутри — полная опустошенность, раздражение, горькая желчь, злость, невыносимость бытия. Они пульсировали в каждой клеточке, где еще недавно плескалось счастье.

Я ненавидела все! ВСЕ!

На столике лежал телефон Ромы, я нажала на кнопку и… как кадры из кинохроники перед глазами побежали дергающиеся картинки вчерашней оргии. Они это еще на телефон снимали! А все эти звуки, звуки — невыносимо! В живот расплавленным терминатором вплывал чудовищный стыд и новая жажда мести. Я понимала, что меня опять использовали. Я понимала, что назад пути нет. Я чувствовала себя на самом дне, самой глупой, самой отвратительной, самой грязной дрянью на свете.

Слева лежал вонючий боров, который лучше бы убил себя той хрустальной русалкой, которая когда-то держала столешницу перед диваном в его гостиной. Он разбил меня и мою душу так же, как ту русалку.

Я поднялась с постели, голая, бледная, поникшая. Прошла в ванную и посмотрела на себя. С черными кругами под глазами. Тусклой кожей. Некрасивая, маленькая, отвратительная, серая дрянь. Я сказала себе, что больше я в эту квартиру, к этому Роме не приду. Я не смогу смотреть в глаза человеку, который предал меня дважды, прикрываясь словами о неземной любви. Даже за очень большие деньги. Пусть будут другие Ромы, только не этот.

Часть 2. Любимая напрокат

…Есть только два вида людей — те, кто говорит Богу: «Да будет воля твоя», и те, кому Бог говорит: «Да будет твоя воля». Все, кто в аду, сами его выбрали.

Сэр Клайв Стейплз Льюис, «Great Divorce»

Философский камень

Пытаюсь себя оправдать, говоришь? Переложить ответственность на плечи других. Вероятно. Как-то жестко это. Не знаю. Да, во многом это мой выбор. Слушай, Юля, ты вот только не лезь в душу с этой ответственностью! Выбор у меня был, но его не было, одновременно! Понимаешь, о чем я!? Да какая травма? О какой травме ты все время талдычишь, чего ты ее ищешь? В таком ракурсе все мое детство — одна сплошная детская травма. Нет, просто жизнь обычных людей оказалась не для меня. Я же пробовала, пыталась. Я же все-таки пошла учиться, думала, что еще смогу войти в колею человека нормального.

Спустя какое-то время после той вечеринки начались лекции. Мама была очень рада за меня. Я сама снова почувствовала себя юной девочкой Настей с хвостиком, в джинсах и кроссовках. На нашем курсе были сплошь вчерашние выпускники прямо из школы, 17-летки. Рядом ними весь мой опыт и цинизм сбрасывался со счетов. Я обнулялась рядом со вчерашними школьниками, заряжаясь их детскостью.

Мажоров на нашем факультете было меньше, чем на других. Я ожидала, что попаду в среду золотой молодежи, а там оказалось огромное количество приезжих ребят из других городов, живущих по четверо в комнате общежития, исполненных мечтаний наивной юности и взахлеб читающих «Так говорил Заратустра» Ницше. А с каким умным видом они рассуждали о жизни, как страстно соглашались с философами.

— Вот спустился он с горы, со священным знанием, а люди его не приняли, не поняли и подняли на смех! — говорил за обедом Денис, однокурсник из Питера. Он поступил сам, без протекции, на бюджетное отделение, только за счет своего невероятного ума. — И я его понимаю, почему он разозлился и начал кричать на них! Ну тупые же они, не понимают и понимать ничего не хотят! Хотят лишь жрать, как свиньи и совокупляться!

— А по-моему, — отвечала я, — человек, у которого в наличии сокровенное знание, точно кричать ни на кого не будет. Я могу хоть на голове ходить вокруг стада баранов и объяснять им основы термодинамики. Они ж только проблеют что-нибудь в ответ.

— Ты споришь с Ницше? — он надо мной иронизировал. А я отвечала тем же тоном.

— Нет-нет, что ты, как можно спорить с Ницше?

— Еще как можно, ты молодец! Это показатель незаштампованного ума! А я ведь знаю, чего не хватало Ницше и почему у него всегда болела голова!

— Да ну! И почему же?

— Ему не хватало истинной живой веры, чтобы переварить собственную мудрость. Без веры любое знание — пустышка и головная боль. И кстати, насчет баранов… Ты же абсолютно права! Человек должен быть готов к истине. А пока его душа не готова, даже если он будет окружен истиной, то не заметит ее.

Наверное, я была в чем-то как Ницше. Мне уже не хватало веры в то, что я смогу переварить всю мудрость, преподаваемую на философском факультете. А может, я просто была не готова к познанию всех этих премудростей. Лекции стали казаться мне бесконечным пафосом и словоблудием, я уже не понимала ничего. Это все было уже не про жизнь, а просто вынос мозга. А еще — хорошее звуковое сопровождение для глубокого сна на задней парте.

— Можно я тебя провожу? — сказал как-то Денис.

Я заметила, что Денис давно уже не просто так смотрит на меня, а со смыслом. Делится со мной своими соображениями по поводу философов не просто так, а с далеко идущими планами. То есть, как сказала бы Марина, пускает в ход при виде привлекательной для него самки все свои ресурсы. Демонстрирует, что может дать. Мы как раз прошли теорию про мир вещей, мир людей и мир идей. А я тут же перевела это все на свою реальность. Вот парень из мира идей, обольщает своим умом. А некоторые мужчины из мира вещей зачем-то продолжают слать тебе на счет по сто тысяч, хотя по условиям контракта все кончено.

Еще из учебы запомнила цитату одну:

— Эммануил Кант в трактате «К вечному миру» предсказал объединение Европы в семью народов. Он сказал гениальную фразу: «Имей мужество пользоваться своим собственным умом! Таков девиз эпохи Просвещения!» — это вещал с кафедры седой профессор с трясущимися руками и подбородком. Колоритный персонаж! Он был настолько увлечен своей наукой, что казалось, вот-вот его настигнет семяизвержение. В своем монологе он постепенно ускорял ритм, голос становился выше, вот-вот, сейчас оно случится. Но вместо этого, на остром выдохе, он выдавал вдруг: «Да-да, именно так, мои дорогие!». И начинал с новой музыкальной строки. Хи-хи!

А Денис… ну что Денис? Он желал каждый день провожать до машины, а сам потом садился на трамвай и ехал в свою общагу. Он смотрел влюбленно, и с каждым днем все с большим жаром рассуждал о системе Декарта или чем-нибудь эдаком. Бедный мальчик, я ему была не то, что не по карману. Я же падшая женщина, замараться можно. Такой умненький, чистый и невинный рядом со мной, своей чистотой оттенял мою запачканную оболочку. Не могла я впустить его к себе, ужасно боялась. Если бы узнал хотя бы часть правды обо мне, осудил и сбросил бы с пьедестала. Смешной, со своими потугами. Мечтами о студенческом браке. Милый, очень милый. Но мы из разных миров — он из мира идей, а я из мира вещей. Я — просто вещь, и мне хватало мужества признать это. А для того, чтобы начать пользоваться свои умом, я еще не доросла.

Денис называл меня Настей. В университете ведь я была собой. Той собой, первоначальной, хоть уже с глубоким следом от кирзовых сапог опыта, мучилась угрызениями совести, стеснялась, стыдилась.

— Настя, скоро будет праздник в университете, — сказал он, — Ребята устраивают дискотеку. Будешь моей парой?

— Зачем? Вести дискуссию о высшем смысле дискотек в современном обществе?

Смутился.

— Я бы хотел потанцевать с тобой хоть раз в жизни, все эти разговоры только отдаляют меня от тебя, — покраснел и замолчал. Это было слишком смело с его стороны. Он был смелым умным мальчиком.

Помолчал, выждал.

— Наверное, я зря так себя веду, как полный дурак, с этими научными беседами, — опять пауза. Заглянул в глаза и совсем осмелел. — Ты сама — высший промысел бытия. Я все время забываю, что ты тоже учишься тому же, чему и я. Даже осмеливаешься спорить с Ницше! — сказал, а у самого заиграли смешливые искорки в глазах. И я еле удержалась, чтобы не засмеяться в ответ, и не нажать на кнопку «старт» в этом невинном флирте.

Маленькое меня

Вот Юля, как думаешь, стоило ли сказать ему? За день до того разговора я обнаружила, что беременна. Неожиданное открытие! На дне рождения Тимура зародилась еще одна жизнь. Интересно, стоило бы только ради интереса, чтобы посмотреть на лицо наивного студентика, небрежно сказать в ответ на его приглашение:

— Ты знаешь, я беременна от кого-то из двух моих партнеров, с которыми я занималась сексом в ночном клубе под кокаином. Что о таком развитии событий молвили бы твои философы?

Нет. Не сказала, конечно. Я была перепугана. Я думала, у меня месячные пропали от перемен, стресса и новой среды. Просто в какой-то момент почувствовала тяжесть в животе. Еще подумала, что давно их что-то не было. А я после того вечера замкнулась в себе. В учебу ушла. Потом заметила, что как-то стала поправляться. Даже решила, что пора на диету сесть, а то жирею от сидения на лекциях. Слабость началась, головокружения. Но до последнего я даже мысль о беременности в голову не впускала. Я просто будто отказывалась смотреть в глаза реальности. Когда уже стало невозможно отмахиваться от подозрений, пошла к врачу. Причем, вот же наивная! Я абсолютно была уверена в том, что врач скажет что угодно, кроме: «Ну что, 15-я неделя. Будем рожать?»

— Чего?! Какая неделя? Неделя чего?

— Как чего? Беременна ты!

— Но вы же еще анализы не видели, даже не делали! Может, вы ошиблись?

— А что там видеть-то? Вон уже невооруженным глазом все видно. Ты что, прикидываешься?

Живот и правда был кругленьким, хоть маленьким, но очень упругим, как мячик. А я-то думала, что ем что-то не то. Срывалась с диеты постоянно от дикого голода.

— А до какого срока можно делать аборт? Я не могу рожать этого ребенка!!! Спасите!

— До 20 недель. По медицинским или социальным показаниям. Эх вы, молодежь! Что, все так плохо? Парню-то своему скажи, а то ж вдруг все переменится.

— У меня нет парня! Меня изнасиловали! — закричала я на нее, но недостаточно достоверно.

Соврала, да, но это была почти что правда. Она смотрела на меня без особой надежды и без осуждения. Сделала вид, что поверила, а сама как-то обреченно качала головой. На ее руке я заметила церковное кольцо с набитыми по краю словами молитвы и поежилась. Так, если она сейчас мне начнет читать проповедь, я ей расскажу, в каких условиях был зачат этот младенец. И пусть сама за последствия отвечает!

Но она только продолжила писать направления на анализы, узи.

— Вот, сдашь все, потом ко мне, — сказала, будто в воздух, и глаза отвела к окну.

Не знаю почему, но я была уверена, что звонить нужно Тимуру. Хоть и Рома там тоже был.

— Тимур, мне нужно срочно с тобой встретиться. Срочно! — наговорила я на его автоответчик.

Он не перезванивал. Да черт бы вас побрал, когда вы нужны, вас не дозовешься!

На очередной звонок трубку взяла секретарь, звонок с мобильного был перенаправлен.

— Девушка, мне срочно нужно поговорить с Тимуром!

— По каком вопросу?

— По личному, блин!

Звоню спустя полчаса. Отвечает.

— Тимур! Твою налево, где тебя носит! У меня вопрос жизни и смерти!

— Кто это? Алло!

— Это я, На… Елена.

Настя — это испуганный ребенок и маленькая истеричка. Елена — спокойна как танк, потому что ничего страшнее того, что она однажды стала Еленой, случиться не может.

— А, Лен, привет. Устал, как собака. А что у тебя случилось?

— Не только у меня, но и у тебя. Можем увидеться?

— Сегодня вряд ли, завал страшный! Даже сейчас с тобой разговариваю и каждую секунду считаю потраченной зря. Давай завтра позавтракаем. Идет?

Хорошо. Лекции я пропущу. Это важнее.

Мне уже было не привыкать быть бодрой в восемь утра. Даже несмотря на слабость и общую беременность организма. Как только я узнала об этом, на меня разом рухнули все симптомы, которые раньше где-то отсиживались. И соленых огурцов захотелось, и селедки с сахаром, и затошнило, и полуобмороки стали грезиться в каждом движении.

Торжественно, как вазу эпохи Мин, я принесла себя в ресторан на углу его конторы. Села подальше в углу, закуталась в шарф цвета морской волны и попросила чая с жасмином.

Он, как повелось, опаздывал, заставляя себя ждать. Наверное, чувствовал себя страшно важным господином, закомплексованный придурок. О, наконец-то, явился. Строгое английское короткое пальто, загорелый, как обычно.

— Сколько лет — сколько зим не виделись!!! Привет, дорогая! Как-то ты странно выглядишь, философия что ли так пагубно действует?

— 15 недель мы не виделись. Ровно.

— А ты считаешь дни от нашей встре-е-ечи! — запел он фальшивым голосом. И обернулся к официантке. — Девушка, мне бы пельменей каких-нибудь легких с утра, так есть хочется, аж переночевать негде!

— Есть равиоли по-тоскански, с сыром, артишоками и прошутто. В сливочном соусе.

— А мясо в них есть, в ваших равиоли?

— Прошутто.

— Нет, это не мясо. Принесите мне пельменей, наших, нормальных, без вмешательства тосканских мастеров.

— Тимур, я беременна!

— А? Что? Эй, девушка, и водки! Или виски! В общем, что есть! — обернулся ко мне.

— Я приехала с тобой завтракать пельменями, на запах которых меня тошнит, чтобы рассказать, как весело ты провел время. Теперь у нас последствия. Точнее, у меня, дорогой!

— Сколько?

— В смысле? Сколько младенцев во мне ты зачал?

— Сколько ты хочешь? У меня уже есть семья: жена, сын-дошкольник. Мне не нужны такие попадалова. Ты мне очень симпатична, но жениться на тебе, сама понимаешь, я не могу. Как можно решить эту проблему, сколько ты хочешь, ну это… отступных, да? — и все это заученной скороговоркой. Вероятно, не в первый раз.

— Ах, ну да, ты ж, конечно, женат!!! А кстати, зачем тогда продолжаешь мне на счет деньги слать? Я ж с Ромой рассталась! Я думала, ты так ненавязчиво ко мне подкатываешь.

— О, а я и забыл совсем. Ну Рома в отличной форме, благодаря тебе. Так что считай, это бонус.

— Хорошо вам, форбсам, сто тысяч туда, сто сюда. А люди по четверо в комнатах живут и на трамвае ездят. Но мечтают защитить кандидатскую по философии и открыть что-то полезное для всего человечества.

— Я тоже жил в халупе, снимал за 5 долларов, а на остальные 20 жил целый месяц и даже девчонок в кафе водил. Я не родился в золотой люльке. И не надо меня демонизировать. А сейчас я как раз делаю очень много полезного для человечества.

Двое сидели и смотрели, как зарождался новый день. Двое красивых людей, чей ребенок рос в утробе. Если бы ангелы посмотрели вниз на землю, и увидели этих двоих, они бы умилились. Лишь бы ангелы оказались глухими.

— Смотри, еще 9 месяцев буду продолжать тебе перечислять по 100 тысяч, а если сделаешь аборт, то… 18. Полтора года, а! Только за то, что сходишь в абортарий, — и подмигнул, фу, какая пошлость!

Сначала он платил мне, чтобы я изображала любимую девушку, теперь он готов был платить за то, чтобы я не стала матерью дауна. Вряд ли ребенок, зачатый под кокаином, мог бы родиться здоровым. Я еще не видела результаты анализов, но была уверена — медицинские показания к искусственному прерыванию беременности будут.

— Да расслабься, я почти назначила дату аборта. На каких ты девушек все время напарывался, что так напрягаешься постоянно? Мне уже что воля, что неволя, все равно. Я не хочу тебя на себе женить и уводить от жены, как другие твои подруги. Ты сам виноват, влюбляешь их в себя, а потом бегаешь. Нафиг тебе жена, эта бедная женщина, которой ты изменяешь в каждой подворотне, если тебе так нравится быть востребованным плейбоем?

— Жена — это семья и ребенок. Жена — это родной человек. Это статус. Мой дом — моя крепость, слышала? В семье тоже есть своя прелесть. Поймешь когда-нибудь.

— Да уж, с вами поймешь! Сначала душу втаптываете в дерьмо, а потом — семья, дети, идиллия… А какая может быть идиллия после вашей грязи?

— Блин! Без морали давай, а! Ты спрашиваешь, чего я напрягаюсь? Да вот от таких вопросов и напрягаюсь!

Это был странный завтрак. Обыкновенные наши шутки не шли совсем. Хотелось плакать, а Тимур был предельно серьезным. Он смотрел на меня иногда с нежностью, спрашивал о самочувствии.

— Я тебе пришлю шофера, скажи, когда и во сколько. Если что-то надо, сразу обращайся.

Расставаясь, он меня обнял и задержал в объятиях чуть дольше.

— Знаешь, то была сказочная ночь! Ты была мой лучший подарок на день рождения! Я тебя очень любил в ту ночь и вышло все само собой, я не хотел. То есть хотел, конечно… В общем, ты меня извини, что так вышло. Это была вспышка какая-то, любовное помутнение рассудка. Ты очень хорошая, ты самая лучшая! Ну давай, пока! Я позвоню.

Он нежно поцеловал меня коротким братским поцелуем в щеку. Мы расстались. От его слов я окончательно растрогалась и когда шла к машине, то всю дорогу грустила. Сидела в машине, и грустила. Падал грустный снег на грустную дорогу и грустные дома, я грустно вела машину, а «дворники» грустно счищали растаявшие грустные капельки с лобового стекла.

Девушки и Ницше

В этот период вдруг проявилась Марина. Приехала, в бежевом вязаном пальто. Крупной вязкой, с косицами по краям, в них петли перетекали одна в другую. Марина гладила меня по руке.

— А чего страдаем? Подумаешь, абортарий! Плохо, что дотянула до такого срока, придется искусственные минироды пережить, это неприятно. Сразу бы обнаружила, таблеточку — чик, три дня отлежалась и все отлично!

— Ты всегда такая оптимистка, откуда только силы берешь? И где ты вообще пропадала столько времени? Кто он?

Марина, циничная и прекрасная Марина влюбилась. Наступила на грабли, которые отрицала. Вот и не увидела их. Поэтому получила знатный удар по своему прекрасному ботоксному лобику.

— Все развивалось, как положено. Мы познакомились на корпоративном банкете для эксклюзивных клиентов банка. Он красиво начал ухаживать, я держалась до последнего. Все шло, согласно моей системе: четыре встречи — поцелуй. Спустя месяц и три крупных подарка — первая ночь. Потом на неделю пропала, якобы по делам. Мужчина обычно влюбляется еще больше. Затем романтическое путешествие. И вот у нас полное взаимопонимание. Милые сувениры от меня, сообщающие о моих чувствах. Я грамотно чередую царицу и блудницу. Ах, нет, трою!

— Трою?

— Это означает…

— Знаю-знаю, государство в древности, где была война из-за женщины, Елены Троянской.

— Ох ты моя умница, будто на экзамене! Еще «троя» по-итальянски означает женщина легкого поведения. Я узнала это словечко в нашем романтическом путешествии, и оно мне очень понравилось. Теперь использую направо и налево.

— Понятно, Марина Троянская, — сделала я попытку пошутить. Про себя же отметила новый двойной смысл моего собственного прозвища. — Так как случилось, что твои планы рухнули? Или все-таки не рухнули?