Бесплатный фрагмент - Благородный жулик

Предисловие к переводу рассказов из сборника «Благородный Жулик» О'Генри

(от переводчика)

Перед вами перевод хорошо известной книги, написанной О’Генри, — «Благородный жулик». Эта книга переводилась много раз и переводилась переводчиками очень известными в нашей стране. Первым кого надо упомянуть — это Корнея Ивановича Чуковского (его перевод этой книги был опубликован в 1954 году), также следует сказать о переводе Мэри Иосифовны Беккер (её перевод был опубликован в 1993 году). Переводили её и другие переводчики. Но все эти переводы были сделаны во времена «Железного Занавеса» и в начале 90-х годов прошлого века. В то время невозможно было найти достаточно сильных словарей, не было и необходимой базовой информации — бэкграунда, который должен давать необходимые знания о географии, исторических и политических событиях. Поэтому, несмотря на все свое мастерство, переводчики Советской Эпохи не могли передать содержание этого произведения. Кроме того, жулики здесь говорят не совсем на простом языке, а часто используют жаргон, и перед вами предстанут далеко не добродушные простаки, какими их можно увидеть после прочтения перевода К. Чуковского, а довольно хитрые и изворотливые мошенники. Цель, которую преследовал я, — перевести это произведение как можно более точно.

Малышев К. Ю.

1. Монополия, которая развалилась

Монополия сама из себя и есть, самая слабая её точка, — сказал Джеф Питерс. — Это, — ответил я, — скорее похоже на бесплодные рассуждения на тему — Зачем нужны полицейские?

— Э, нет, — возразил Джефф. Никакой связи между монополией и полицейскими нет. В моей фразе заключается главная идея — это стержень, здесь в малом скрывается многое. Надо сказать, что монополия чем-то напоминает яйцо, хотя внешне она такой не выглядит. Потому что, если ты решил разбить яйцо, то для этого удар по нему можно нанести либо снаружи, либо изнутри. Вот и с монополией всё именно так, для того чтобы её развалить — удар надо нанести изнутри. Нужно сидеть и ждать своего часа, пока процесс созреет внутри, пока цыпленок начнет долбить скорлупу своим клювом. Посмотри, сколько новых колледжей и библиотек проклевываются и пищат у нас в стране. Да-да, сэр, каждая компания таит внутри себя зародыш разрушения, она как тот петух, которому взбрендило в голову кукарекать слишком близко от того места, где негры-методисты в штате Джорджия проводят свои богослужения на открытом воздухе, или как тот выскочка республиканец, который сам объявил себя кандидатом на пост губернатора Техаса.

Я ради шутки спросил Джеффа, приходилось ли ему когда-нибудь, в его сложной и полной невзгод жизни, возглавлять предприятие, которое можно было бы назвать «монополией». К моему великому удивлению он ответил да.

— Помню было такое, затеяли мы дело, — сказал он. Причем, государственная печать штата Нью-Джерси не смогла наложить вето на деятельность этой сильнейшей и самой надежной монополии из тех, что поддерживаются властью закона. Все было у нас — и удача, и успех, и поддержка, да еще и крепкие нервы. К тому же, абсолютное право на продажу товара столь необходимого обществу, а я говорю о вечном двигателе. Обойдя всю планету нигде не найдешь такого доку в юридических каверзах, который смог бы обнаружить хоть какое-нибудь слабое место в нашей детально разработанной схеме. По сравнению с нашим предприятием Рокфеллеровская возня с нефтью — это просто тьфу, мелкая лавочка. Но, увы, мы прогорели.

— Наверно, — ответил я, — Конкуренты помешали вам.

— Нет, причем здесь конкуренты. Все было так, как я тебе уже говорил. Мы погубили себя сами, это то, что я называю самоубийством. Как говорит Альберт Теннисон, внутри самой нашей корпорации зародилась болезнь, которая её и уничтожила. После чего Джефф рассказал мне, что произошло:

— Ты наверно помнишь, я тебе уже говорил о том, что несколько лет подряд мы с Энди Такером вместе восьмерку крутили. Он был самым фартовым из всех моих корешей. Где бы он не увидел доллар, он принимал за личное оскорбление, если не мог его отнять каким-либо из известных ему способов. К тому же, Энди был интеллигентен, много чего знал. Многое он почерпнул из книг, и мог часами говорить на нужную тему ни на йоту не удаляясь от главного. Он постоянно придумывал всякие хитрые аферы: то курс лекций о Палестине, для которого он использовал волшебные светящиеся картины с ежегодного съезда закройщиков готового платья в Атлантик Сити, то собирался завалить прилавки Коннектикута суррогатным пойлом из древесного спирта, настоянного на мускатных орехах

Однажды весной мы с Энди отправились в Мексику, там один предприниматель из Филадельфии ассигновал нам 2. 500 баксов за право владения половиной паев серебреного рудника в Чихуахуа. Другая половина ценных бумаг на рудник стоила порядка 2 или 3 тысяч долларов. И скажу тебе, рудник этот был настоящий. Только вот, я до сих пор не понимаю, кто же в действительности был его владельцем.

Возвращаясь на Родину по берегу реки Рио-Гранде, мы с Энди оказались в Техасе и наткнулись на маленький городишко. Этот городок назывался Птичий Город, но птицами там и не пахло. В нем проживало, где-то 2.000 человек, большая часть населения были мужчины. На мой взгляд, главная причина того, что этот город не исчез с лица земли, заключалась в зарослях чапараля, бурно разросшихся поблизости. Некоторые из жителей занимались животноводством, другие были профессиональными картежниками, третьи были конокрады, а большая часть горожан занималась контрабандой. Мы с Энди остановились в отеле, здание которого было похоже на многоярусный книжный шкаф с садом на крыше. В день нашего приезда начался дождь. Как говорят в таких случаях, должно быть Великий Водолей открыл все краны в своем жилище на горе Амфибиус.

В то время в Птичьем Городе было три салуна, но ни мне, ни Энди они были не нужны, мы не пили. Конечно, мы не могли не заметить как все дни напролет, с утра до полуночи, местные жители совершают ритуальный обход всех питейных заведений города по магическому треугольнику. Все они хорошо знали на что лучше потратить свои кровные.

Третий день подряд шел дождь, и вот, он начал понемногу стихать. Как то, в один из дней, после обеда нам с Энди было абсолютно нечего делать, и поэтому мы решили прогуляться на окраину, посмотреть на непролазную грязь, которая нас окружала. Этот город находился между рекой Рио-Гранде и глубоким, и широким руслом старой иссохшей реки. Сейчас, когда река вздулась из-за дождей, дамбу, отделявшую её от старого русла, размыло и она сползла в воду. Энди долго стоял на берегу и в задумчивости смотрел на эту картину. А надо сказать, человек он был неглупый и мозг его никогда не спал. Вдруг, в его голову пришла идея, которой он сразу же поделился со мной. Ну, в общем… Мы решили создать корпорацию и, вернувшись обратно в город, сразу же взялись за дело.

Сначала мы отправились в главный салун города, который назывался «Голубая Змея», и выкупили его за 1, 200 долларов. Затем, якобы, спасаясь от дождя, мы нагрянули в забегаловку мексиканца Джо. Потолковали с ним о том о сем, и купили её за 500 долларов. Ну а третья берлога нам досталось за 400 долларов. Таким образом, мы стали монополистами и владельцами питейного бизнеса в этом городе.

Проснувшись на следующее утро жители славного Птичьего Города обнаружили, что они стали островитянами. Прорвав дамбу, вода заполнила русло иссохшей реки и город оказался окруженным со всех сторон бушующими и ревущими потоками. Дождь не прекращался, с северо-запада на город наползали тяжелые свинцовые тучи, всё это говорило нам о том, что в ближайшие две недели на наши головы прольется количество осадков в шесть раз превышающее среднюю годовую норму. А конца потопа было и не видно.

Весь этот Курятник выпорхнул на улицу и, отряхивая перышки, потащился в салуны с утра пораньше горло промочить. Приходят, а куток мексиканца Джо закрыт, также как наглухо заколочен и второй пункт спасения утопающих. Таким образом, сгорающий от желания выпить народ, ругаясь на чем свет стоит, был вынужден идти в «Голубую Змею», где их уже давно поджидали. И что же ты думаешь, они увидели в «Голубой Змее»?

С одной стороны бара за стойкой сидел я, Джефф Питерс, великий магнат. В каждой руке у меня было по шестизарядному револьверу, я мог свободно не только разводить с клиентами, но и задуть лампаду, если хлебурный начинал буровить. Рядом со мной было три бармена из местных, а на стене красовалась вывеска длинной в 10 футов, на которой было написано: «Любая выпивка — за стакан 1 доллар!». Энди в голубом костюме, как с иголочки, устроился на несгораемом сейфе и дымил первоклассной сигарой с золотым ободком. Он следил за нашими посетителями и в любую минуту был готов подкатить к ханурику, если тот тяжелый или на рожон прет. Начальника полиции города и двух его заместителей мы поили бесплатно.

Нашим посетителям потребовалось минут десять на то, чтобы до них дошло, что мы их выхарили. Мы думали будет кипиш, но все прошло как по писанному. Горожане поняли, что теперь они в нашей власти. До ближайшей железной дороги было 30 миль. Они знали, что потребуется, по крайней мере, две недели для того чтобы река успокоилась и все немного подсохло. С шутками, да с прибаутками они начали швырять деньги на стойку бара, стоял такой звон, что нам казалось, будто виртуоз играет попурри на ксилофоне.

В этом городке проживало, примерно, полторы тысячи взрослых, повидавших жизнь, людей. Не в самый лучший день шальным ветром их занесло в этот забытый Богом уголок, большинство из них просто мучились без спиртного, и каждому из них требовалось не менее 100 грамм в день, а может быть и больше. «Голубая змея» была единственным местом, где они могли получить все, что им надо, и переждать до тех пор, пока спадет вода и угомонится разбушевавшаяся стихия. Наш план был прост, как и все гениальные идеи.

К десяти часам доллары звенели уже не так бодро, и вместо веселой джиги уже можно было разобрать ритмы тустепов и маршей. Я выглянул в окно, смотрю, а там, сотни две наших клиентов выстроились в очередь перед банком и ссудной кассой. Ни минуты я тогда не сомневался в том, для чего этим гуливанам так срочно потребовались деньги. Потому как понял, что они решили их все просадить в нашем салуне. Все их сбережения должны были достаться нашему спруту-осьминогу, которые он точно должен был заграбастать своими мокрыми и скользкими щупальцами.

В полуденный час мы отправились домой обедать. Барменам мы сказали так, раз выдалась свободная минута, пусть время зря не теряют и заморят червячка, да и сами решили сделать то же самое. Мы с Энди пересчитали навар. Сумма была порядка 1. 300 долларов. По нашим расчётам, если вся эта «Птичья Гавань» еще две недели будет оставаться островом, то наша монополия будет в состоянии ассигновать строительство Чикагского Университета в придачу с новым студенческим общежитием. В этом общежитии будут специальные комнаты для профессорско-преподавательского состава, защищенные звукоизоляционной обивкой. К тому же, мы будем в состоянии обеспечить каждого бедняка в Техасе личной фермой, при том условии, что на новом месте он будет обустраиваться сам.

Такой успех сильно вскружил голову бедолаги Энди, он вдруг почувствовал, как сильно вырос его авторитет, особенно в собственных глазах, ведь все детали этой схемы были разработаны им самим. Он поднялся с сейфа, закурил самую большую сигару, которую смог найти.

— Джефф, — говорит. — Я не думаю, что в этом мире ты где-нибудь еще встретишь трех таких жестоких эксплуататоров как фирма «Питерс, Такер и Сатана», которые, буквально, из воздуха способны создавать новые способы одурачивания пролетариата. Мы нанесли потрясающий удар по рядовому потребителю, прямо в солнечное сплетение, не правда-ли, Джефф?

— Да, — отвечаю ему, — только всё это выглядит так, будто бы мы заядлые гольфисты, но не можем играть, потому что страдаем от гастрита, или так, словно мы упираемся, а нас помимо нашей воли заставляют рядиться в шотландские килты. Судя по всему, заманка с гарью удалась, так что скоро мы Скибо покупаем. Я теперь не смогу жить как прежде. Уж, лучше я наемся до отвала и буду наслаждаться роскошью, хотя бы один единственный раз в своей жизни, чем буду мучить себя недоеданием все оставшиеся дни.

Энди налил себе 150 грамм нашего самого лучшего виски и, как и следовало ожидать, выпил. Первый раз за всё время нашего знакомства с Энди я видел, как он выпивает.

— За Свободу и Независимость! — произнес он тост, — Я взываю к Богам!

Затем, отдав должное Богам — Олимпийцам, а, также для того чтобы досадить мучающему его диабету, он выпил еще. На этот раз за успех в бизнесе. Затем последовали тосты: и за абрека Райсулы, и за железнодорожников из «Норзерн Пасифик», и за типографию школьных учебников, и за борьбу с беззакониями связанными с производством маргарина, и за Лихай Вэлли, и за Федерацию Угледобывающих Предприятий, и… за всех Святых Угодников!

— Энди, все нормально, — говорю, — ты, конечно, должен выпить за наших братьев монополистов, но только смотри, сильно не увлекайся. Ты же знаешь, что самые известные и всеми ненавидимые магнаты-миллиардеры — по жизни трезвенники и перебиваются бледным чаем с сухариками. Поэтому, если ты хочешь стать богатым, то знай меру.

Энди зашел в подсобку и вышел оттуда переодевшись в свой лучший костюм. Смотрю, появилось в нем что-то зловещее, демоническое и притягивающее, а его глаза пылали огнем — и это были глаза благородного повстанца. Такая перемена в нем мне совсем не понравилась. Я наблюдал за ним и видел, как он меняется после каждой новой порции виски. На всех спиртное действует по-разному, но существует две ситуации в которых вы никогда не знаете, как человек поведет себя в следующий раз. Первая, — это когда мужчина выпивает свою первую рюмку спиртного, а вторая, — когда женщина выпивает последнюю.

Менее чем за час Энди превратился из раздавленного морской пучиной ползающего по дну ската, в гордый и отважный буер, способный носом прошибить самые крепкие льды Антарктики. Внешне он вел себя прилично и пытался сохранять спокойствие, но чувствовалось, что внутри него бушует огонь. Никто не знал, что от него можно было ожидать в следующий момент, настолько жажда приключений затмила его разум.

— Джефф, — говорит. — «Ты же знаешь, что я Везувий — пылающая геенна огненная?

— Само собой, я в этом ни минуты не сомневался, — отвечаю ему. — Но ты же не Ирландец, и поэтому тебе не надо коверкать слова. Почему ты не сказал, что ты Вельзевул и гений, согласно всем правилам синтаксиса английского языка, так как произносят эти слова американцы?

— Нет, я не ошибся! Я сказал, именно, то, что я и хотел сказать! — ответил он. — Я Везувий, — огнедышащий кратер вулкана. Внутри меня бурлит огонь, потоками лавы он вырывается наружу и превращается в слова и фразы, которые в изобилии своем готовы обрушиться на собеседника. Я чувствую как миллионы различных фраз, а сними синонимов и антонимов клокочут во мне. Я чувствую, что я должен произнести речь на какую-нибудь тему. Ведь, после того, как спиртное ударит мне в голову я превращаюсь в настоящего оратора.

— Хуже этого ничего и быть не может, — сказал я.

— Насколько я себя помню, — говорит он, — алкоголь всегда пробуждал во мне желание выступать перед публикой. Вот почему во время второй выборной кампании президента Вильяма Брауна перед моим выступлением мне наливали три порции коктейля «Рикки» и я мог говорить о «Серебряном вопросе» на два часа дольше самого Билли. В конце концов, они меня убедили в своих выступлениях говорить о золоте как о единственном стандарте, который должен поддерживать американскую денежную единицу. И вот результат! Вопрос о серебре отпал.

Если у тебя появилось такое сильное желание поговорить, — говорю, — то почему бы не прогуляться на берег реки и не отвести там душу? Насколько я знаю, там много всякой мошкары роится, а она прекрасный слушатель. Она, к тому же еще, и прекрасный оратор, потому что жужжит без умолку. Ну, что-ж, придется ей тебя терпеть. А компанию ты ей составишь прекрасную, будете вместе ораторствовать.

Нет — ответил Энди. — Мне нужна аудитория. Для меня лишь только одна мысль о том, что я могу потерять слушателя, кажется такой же чудовищной как то, что Сенатора Бевериджа люди зывают Великим Юным Сфинксом с побережья реки Уобаш. Джефф! Я знаю, что могу сплотить людей! Я должен сказать то, что лежит у меня на сердце, иначе, в один прекрасный момент, я потеряю нить рассуждений и стану похож на занудное, сентиментальное собрание сочинений глубокоуважаемой миссис Саутворт в роскошном переплете с золотым обрезом.

Я его спрашиваю — а какие темы для практики ораторского искусства наиболее импонируют тебе, и какие из них ты хотел бы затронуть в своем выступлении? Есть ли у тебя какие-нибудь тезисы?

— У меня нет какой-либо конкретной, излюбленной темы, — заявляет Энди. — Я универсал, по каждой теме я имею серьезную подготовку и глубокие знания. Я одинаково хорошо разбираюсь во всех них вместе взятых и в каждой в отдельности. Я могу говорить о решении проблемы Русской эмиграции или же о поэзии Джона Китса, или же говорить об оплате тарифов за оказанные услуги, или же о кабильском языке и литературе, или же об устройстве и работе канализационных систем. При этом, я могу заставить свою аудиторию почувствовать всю остроту момента, заставить смеяться, восклицать, и печально всхлипывать, кричать от возбуждения и радости, а также безудержно рыдать, роняя слезы.

— Ну, что-ж, Энди, — говорю, — Если, ты действительно чувствуешь непреодолимое желание выступать публично, открыть людям глаза и указать им светлый путь, я полагаю тебе надо в город. Там ты найдешь кого-нибудь, кто согласится терпеть, пока ты будешь гнать пургу. А мы всей ельней будем работать. Скоро обед и весь народ, естественно, попрет к нам, а хорошо просоленная свинина с бобами вызывает непреодолимое желание вмазать. Уверен, мы заработаем тыщи полторы, а может и больше, еще до того как наступит полночь.

Энди ушел и я видел, как он остановил пару прохожих и начал с ними говорить. Постепенно количество людей, окружавших Энди, выросло до шести. А через некоторое время я увидел как он жестикулировал и размахивал руками на углу улицы, при этом, что-то убежденно и горячо толкал уже перед довольно большой группой. Когда, не закрывая свой рот ни на секунду он тронулся с места, вся толпа, выстроившись в цепочку, потянулась за ним. Он шел вдоль по главной улице города собирая вокруг себя все больше и больше людей к которым, увлеченно прислушиваясь, присоединялись все новые и новые желающие получить святое откровение из уст Великого Посвященного. Вся эта картина напомнила мне сказку о Крысолове, который увлек за собой всех крыс из города.

Пробил час, затем два. Уже, смотрю, на часах три, а вокруг ни единой души.… В наш салун никто не пришел. Шел легкий моросящий дождь. Улицы были пусты, лишь только несколько уток важно крякая, разгуливали вдоль и поперек, и лишь иногда женщины озираясь по сторонам, спешили по магазинам.

Одинокий прохожий не спеша подошел и остановился перед нашим заведением, мы думали он захочет зайти и что-нибудь заказать, но он остановился лишь только для того чтобы соскоблить грязь со своих сапог.

Я вышел и спросил его: — Приятель, я видел сегодня утром по городу прошла шумная процессия. А сейчас он похож на древние руины Тира и Сифона по стенам которых лишь только ящерицы ползают. Ты не знаешь в чем дело? Почему никто не идет к нам?»

На что тот ответил: — Весь город сейчас собрался на складах Сперри, там, где хранятся шерстяные ткани, и там ваш закадычный друг выступает с речью. Он настолько глубоко разбирается в вопросах о которых решил рассказать публике, настолько серьезно и веско аргументирует свои доказательства, что все его слушают с почтенным вниманием.

— Хорошо, — ответил я — Надеюсь, без перерыва он не сможет обойтись, и скоро поймет, что от его выступления страдает торговля.

Ни одного посетителя не было и после обеда. Тишина повисла гробовая. В шесть часов вечера двое Мексиканцев привезли в наш салун безжизненное тело Энди, свисающее лицом вниз с маленького ослика бурро. Он продолжал что-то невнятно бормотать и жестикулировать, пока мы его не раздевая и не снимая обувь, пьяного в стельку, бросили в кровать.

После того, как мы его таким образом уложили, я закрыл кассу и вышел узнать что же там произошло. И тут я встретил человека, который мне всё рассказал. Оказывается, Энди выступил с великолепной речью, которая продолжалась два часа. Такой речи в Техасе никогда не слышали, да и вряд ли когда-нибудь еще услышат. Да мало того что в Техасе, во всем мире!

— И о чем была эта речь? — решил уточнить я.

— О борьбе с пьянством, — ответил Джефф. — После того, как Энди закончил свое выступление, все люди этого города зареклись бросить пить на целый год.

2. Джефф Питерс — маг, занимающийся частной практикой

Джеффу Питерсу столько раз выпадало лохов бомбить, сколько существует рецептов приготовления риса в старейшем городе Южной Каролины, Чарлстоне.

Больше всего мне нравится, когда он рассказывает, как он еще шпаной, по молодости, продавал на улицах мази и таблетки от кашля. Как он чуть ласты с голодухи не завернул, всех держал за своих корешей, и готов был поставить на кон последний грош, играя с судьбой.

Случилось бывать мне в Фишер-Хилле, что находится в Арканзасе, — говорил он, — ходил я в костюме из оленьей кожи и в мокасинах, отрастил длинные волосы, а на пальце у меня было кольцо с бриллиантом в тридцать карат. Помню, выменял его у одного двинутого из Тексарканы за накидыш. Не знаю, зачем ему понадобился кнопарь, и что он с ним делал потом.

Тогда я был знаменитым Индейским Шаманом, и звали меня доктор Во-Ху. Все свои надежды я возлагал на Бальзам от Тысячи Недугов. Он был настоян на лечебных травах и кореньях, которые с помощью Великих Духов — покровителей, были найдены прекрасной Та-Куа-Ла, женой вождя индейцев племени чокто, в тот час когда она собирала различные травы для того чтобы украсить ими блюдо из всякой вареной херни, которое они готовят на ежегодный праздник, посвященный кукурузе.

В том городке, где я, в конце концов, оказался, дела не шли, а в кармане моем осталось только пять долларов. В Фишер Хилле я отправился в аптеку и аптекарь дал мне с условием, что я за них потом заплачу, шесть дюжин склянок по восемь унций каждая, и вдобавок к тому, еще и пробки к ним. В моем саквояже остались этикетки и необходимые ингредиенты, которые я использовал до этого в другом городке. Я опять почувствовал как фортуна мне улыбнулась после того, как оказался в гостиничном номере с водой журчащей из крана и с выстроенными на столе в ряд склянками Всеисцеляющего Бальзама.

Думаешь я туфлю загибаю? Ничего подобного! Для приготовления полдюжины бутылок своего волшебного зелья я брал на два доллара экстракта хинного дерева и на десять центов анилиновой краски. Много лет спустя, когда я бывал в этих местах, были люди, которые спрашивали у меня про этот бальзам.

В тот вечер я нанял фургон и отправился толкать товар на Главную Улицу Города. Городок Фишер Хилл находился в низине. Самым распространенным заболеванием там была малярия. И, с точки зрения такого профессионала в области шаманизма и траволечения как я, хорошее средство от сердечно-легочных заболеваний и цинги, которое в тот же момент является и прекрасным тоником, было местным жителям просто необходимо. Бальзам расходился, глазом не успеешь моргнуть, как бутерброды с ветчиной на вегетарианском обеде. Я уже продал две дюжины склянок по 50 центов каждая, как вдруг почувствовал, как будто кто-то схватил меня сзади за куртку. Я прекрасно знаю, что это означает. Так что, не раздумывая, сунул пятидолларовую купюру в руку человека с блестящей звездой на груди.

— Добрый вечер, господин констебль! — говорю ему.

— У Вас есть разрешение городских властей на продажу той дряни, которую вы пытаетесь выдать за лекарственное снадобье? — спрашивает он.

— К сожалению, разрешения у меня нет, — говорю. — Скажу вам честно, я не знал, что это город. Если, завтра мне удастся найти мэрию, то я возьму разрешение, раз это так необходимо.

— Мне придется потребовать от вас прекратить продажу, до тех пор, пока у вас не будет на руках разрешения, дающего право заниматься торговлей, — говорит он.

Я собрал свой товар и вернулся в свой номер. А о своей встрече с полицейским рассказал хозяину гостиницы.

— О, нет! Вы не сможете здесь продавать Ваш бальзам, — говорит он. Единственный человек, который занимается здесь врачебной практикой — это зять мэра, доктор Хоскинс. Они с мэром сразу выявляют лже-докторов и всякого рода знахарей.

— Я не занимаюсь медициной, — говорю. У меня государственная лицензия на розничную торговлю лекарственными средствами. Я могу её предъявить городским властям, как только это будет необходимо и получить от них разрешение.

На следующее утро я иду к мэру, но в его апартаментах мне ответили, что он еще не появился и никто не знает когда он придет. Поэтому доктору Во-Ху, ничего не оставалось, как вернуться в гостиницу, накуриться дури, зависнуть в кресле и ждать.

Немного погодя подваливает ко мне молодой человек, в синем галстуке такой, и спрашивает, — Не скажете который час?

— Пол-одиннадцатого, — отвечаю. — Э, да ведь ты Энди Таккер. Знаю я про тебя. Ведь это ты в Южных Штатах толкал черемуху и загибал туфлю про универсальную посылку «Купидон»? Погоди-ка, что там было? Венчальное кольцо с чилийским бриллиантом, обручальное кольцо, машинка для растирания картофеля, бутылка успокоительного средства и в придачу портрет Дороти Вернон — все за 50 центов. Лихо замутил!

Энди был польщен тем, что я его знаю. Это был настоящий жулик, и к тому же, — он уважал свою профессию, он мог из всего, что хочешь, делать пиастры, и из любого фуфла выжать 300% чистой прибыли. Ему много раз предлагали заняться нелегальной продажей медикаментов или семян овощных и цветочных культур, но он остался верен своему призванию, и сбить с верного пути его было невозможно.

Мне был нужен поддужный, так что мы с Энди договорились работать сообща. Я рассказал ему, что можно ждать от Фишер Хилла, и о том, что это далеко не самый богатый район, из-за той, заставляющей дрыстать, смеси из брехни местных управленцев и ялапы. Энди приехал сегодня утром. У него не было ни гроша в кармане, поэтому он собирался провести публичную кампанию с целью собрать хоть несколько долларов на постройку нового линкора в пользу общественного фонда города Юрика Спрингс. Поэтому мы вышли во двор и присели на крыльцо, для того чтобы хорошенько обмозговать это дело.

…На следующее утро, в 11 часов, я сижу на этом же крыльце один. Вдруг, откуда не возьмись, подваливает ко мне какой-то негр и говорит, так мол и так, ему, дескать, нужен врач, потому что судья Бэнкс, который был мэром в этом городе, очень сильно болен.

— Но я не врач, — говорю. — Почему бы тебе не обратиться к господину Хоскинсу?

— Ах, великая шаман, — отвечает он. — Доктор Хоскинс уехала 20 милей отсюда, в деревня, тама смотреть больных. Она одна врач в городе, а масса Бэнкс очень больной, больной. Вот и послала меня за вами.

— Ладно. Чисто, по-человечески, я могу тебя понять. Хорошо. Обещаю, я посмотрю его, — говорю ему. — Затем, положив бутылку бальзама в свой карман, я пошел в особняк мэра, который стоял на холме. Это был один из самых лучших домов в городе, Над ним возвышалась мансардная крыша, а впереди него, на газоне, находились фигуры собак отлитые из чугуна.

Господин мэр лежит в постели, укутавшись в одеяло, видно только бакенбарды да кончики ног. Он был настолько плох, что мог с трудом пошевелиться, и при этом, издавал подозрительные звуки, (стоит сказать, что если что-нибудь подобное случилось бы в Сан-Франциско, то все бы подумали — это началось землетрясение, и побежали бы спасаться за город, в долину). Молодой человек с чашкой в руках стоит возле его кровати.

— О, Доктор! — говорит мэр, — Я абсолютно разбит. Мне кажется, что я вот-вот умру. Не могли бы вы сделать что-нибудь?

— Господин мэр, — говорю. — Я не могу назвать себя истинным последователем ЭсКуЛапа. Я никогда не учился в медицинских учебных заведениях. Я пришел как человек, который выражает вам сочувствие, для того чтобы узнать, какая помощь вам нужна.

— Я глубоко признателен вам, — отвечает он. Доктор Во-Ху, вот, познакомьтесь, — это мой племянник, господин Биддл. Он пытается облегчить мои страдания, но все безуспешно. О, Боже! Он застонал, — Ой –ой — ой!!

Я кивком головы поздоровался с господином Биддлом и сел рядом с кроватью больного, чтобы послушать пульс. — Так, так, — посмотрим вашу печень, покажите язык, — говорю ему. — Затем я заставил его широко открыть глаза, поднял его веки, чтобы посмотреть зрачки.

— Когда вы заболели? — спрашиваю.

— Я свалился, — ой-ой-ой! Со вчерашнего вечера, — отвечает господин Бэнкс. Док, У Вас есть, какое ни будь лекарство? Дайте мне что нибудь. Спасите меня!

— Господин Фиддл, — говорю я, Не могли бы Вы приподнять шторы?

— Биддл, — поправил меня юноша, — меня зовут Биддл. Дядя Джеймс, вы сможете есть яичницу с ветчиной?

Я приложил ухо к его правой лопатке, послушал и говорю, — По всей вероятности у Вас, господин мэр, — харпсихордоз с обострением в подключичной области.

Он уставился на меня разинув рот, и говорит, — О, Боже! Я что умру, да? У вас есть какое-нибудь средство, какая-нибудь мазь? Вы сможете вылечить меня от этого?

Я беру свою шляпу и направляюсь к двери.

— Как, вы уже уходите? — скулит мне вдогонку мэр. Вы не должны покидать меня и оставлять умирать от этого, как его там…, хапсихордоза!

Уж только из одного сострадания, доктор Вой — Хуй, говорит его племянник, — вы не должны бросать больного на произвол судьбы.

— Меня зовут, великий шаман Во-Ху! — поправляю его я, — запомните это раз и навсегда! После чего возвращаюсь обратно, к постели мэра, и гордо отбрасываю свои длинные волосы назад.

— Господин мэр, — говорю. — У вас есть только одна надежда. Я должен сказать, лекарства вам не помогут. Но существует другая сила, которая превосходит все лекарства вместе взятые, но лечение стоит денег.

— И что же это за средство такое? — спрашивает он.

— Это торжество человеческого гения, одно из последних достижений науки, — говорю. — Это то, что по своей силе превосходит сарсапарель. Высшая магия. Метод, который лечит психику больного, его ментальное состояние, потому что известно, что от эмоций и психического состояния человека зависит его самочувствие. При потере душевного равновесия мы любое недомогание воспринимаем как серьезную болезнь. Это средство направлено как раз на наше духовное ядро, оно позволяет вернуть силы организму. Этот метод проверен на практике и я владею им.

— Это о какой там метафизике вы говорите, док? — спрашивает меня мэр. Вы случайно не политический, а?

— Я говорю о великой доктрине духовного просветления, о великом методе бесконтактного лечения и лечения психики на подсознательном уровне, способного вылечить менингит, а также развеять все недомогания и психические расстройства. Я говорю об искусстве магнетического врачевания и о гипнозе.

— Доктор, а Вы не могли бы показать нам на что Вы способны? — спрашивает мэр.

— Я являюсь истинным гуру и одним из преемников тайного учения Великих Посвященных, — говорю ему я.

— Немой обретет дар речи и слепой прозреет стоит лишь только мне сделать несколько пассов над его головой. Я медиум — гипнотизер высочайшего ранга, великий провидец, снизошедший на землю с трансгалактической миссией. Только благодаря моим спиритическим сеансам в Энн — Арборе, которые я проводил недавно, не столь давно ушедший из жизни, президент Компании «Вайнегар Биттерс» смог посетить нас как бестелесный фантом и вступить в общение со своей сестрой Джейн. Правда, сейчас вы видите, что я продаю чудесный бальзам на улице, я сделал его доступным для бедноты, но ни гипноз, ни шаманские практики я на улице не применяю и мои клиенты, покупающие этот бальзам, этот дар Богов, ничего не знают о моем настоящем предназначении. Я не намерен опустить Великое Искусство и позволить невеждам растоптать его. Потому что оно выше тупой человеческой толпы, это драгоценный дар, его нужно свято беречь. Да у них просто и денег на то нет, чтобы заплатить за лечение.

— А мне вы сможете помочь? — спрашивает меня мэр.

— Слушайте меня внимательно. Где бы я не бывал я везде имел проблемы с различного рода медицинскими организациями. И поэтому, я не занимаюсь врачебной практикой. Но для того чтобы спасти и вылечить Вас, я прибегну к магическому способу лечения. Если же, конечно, Вы, как мэр этого города, предоставите мне право на продажу моего целительного бальзама и не будете поднимать вопрос о лицензии.

На что он мне ответил, — О, да! Конечно, у вас не будет никаких проблем. А теперь приступайте, а не то я чувствую, как снова приступ боли одолевает меня.

— Цена за два сеанса лечения составляет 250 долларов. Излечение гарантирую — говорю ему я.

— Хорошо, по рукам, — отвечает он. — Я полагаю, моя жизнь стоит куда дороже.

Я присел у кровати и стал пристально смотреть ему в глаза.

— Теперь, — говорю. — Представьте, как ваше тело становится легким и свободным. Вы свободны от болезни. Ваше сердце не бьется, его просто не существует. Вы не чувствуете тяжести в печени, ваши локти свободно свисают, вы ощущаете себя способным парить в воздухе. На душе свободно и легко. Ваш ум чист и ясен, вы способны летать…

Спустя некоторое время я ему говорю, — Если мои действия не произвели никакого результата, скажите об этом мне прямо сейчас… Ну как, Вас по-прежнему мучают боли?

— О, доктор. Я чувствую себя намного лучше, — говорит мэр. Будь я проклят, если я лгу. Ого, и вот как будто опухоль в левой части моего тела понемногу спадает. Я думаю, немного позже меня можно будет приподнять в постели и дать мне съесть что-нибудь вроде колбаски с гречишным пирогом.

Я сделал несколько пассов над головой мэра.

— Теперь, — говорю, — Вы чувствуете, как опухоль рассасывается. Так-так-так. Луна ушла во второй дом. Сатурн в доме Венеры. Правая дифракционная линия перигелия убывает. Ваши глаза становятся тяжелыми. Веки закрываются. Вам становится легко и свободно…. Вы медленно погружаетесь в сон…. И засыпаете…. Спать…

Мэр медленно закрыл глаза и начал похрапывать.

— Господин Тиддл, прямо на Ваших глазах современная парапсихология открывает свои тайны. Смотрите на это чудо гипнотического воздействия!

— Я не Тиддл, я Биддл, — отвечает он с напряжением в голосе. Когда вы намерены провести заключительный сеанс, доктор Чих-Пых?

Я ему отвечаю, — Последний раз повторяю, мое имя произносится Во-Ху! — Завтра в одиннадцать дня я буду здесь. Когда он проснется, натрите его скипидаром и дайте добрый кусок стейка. Всего хорошего. До свидания.

Я был точен как часы, и на следующее утро пришел вовремя. — Добрый день, господин Риддл, говорю, ему я после того как он открыл мне дверь в спальную, — Как сегодня себя чувствует наш пациент?

По-моему, ему намного лучше, — говорит он.

Цвет лица и пульс мэра были в полном порядке. Я провел заключительный сеанс, после которого, как он сказал мне, утихли приступы мучившей его болезни.

— Придется Вам денек, другой поваляться в постели, и тогда всё будет хорошо. На ваше счастье я оказался в Фишер Хилле, господин мэр, — говорю. — Из всех методов, которых на службе современной медицины великое множество, ни один не смог бы Вам помочь. Ну, вот и все. Боль прошла. Теперь, давайте поговорим об оплате. И, пожалуйста, я Вас очень прошу, никаких векселей. До чего не люблю возиться с оформлением банковских бумаг.

— Я заплачу наличными, — отвечает мэр, выуживая бумажник из под подушки. Он отсчитал 250 долларов и зажал их в кулаке.

— Бидл, — говорит он племяннику, — возьмите расписку.

Я расписался на чеке и мэр отдал мне деньги, которые я положил во внутренний карман, считая, что так будет надежнее.

— Теперь, господин следователь, попрошу Вас исполнить свой долг, произнес мэр, и его лицо расплылось в ехидной усмешке, на которую больной человек вряд ли был бы способен.

Господин Биддл положил свою руку на мою.

— Именем закона, Вы арестованы, доктор Во-Ху, или Джефф Питерс, такое, мне кажется, Ваше настоящее имя, -говорит он. — А арестованы Вы за занятие медицинской практикой без разрешения на то властей штата.

— А ты кто такой? — пру на него буром.

— Я Вам скажу, кто он такой, — отвечает мэр, усаживаясь в своей постели. Он выглядел абсолютно здоровым, как будто никогда и не болел. — Это агент сыскной полиции. Он действует от имени Государства и, именно здесь и сейчас, он защищает интересы Государственного Медицинского Общества США, которое его и прислало для того чтобы он поймал Вас. Он уже давно Вас разыскивает и идет по пятам, по пяти округам, где Вы оставили свой след. Вчера он зашел ко мне, и мы придумали план как Вас выловить. Я полагаю, господин Факир, Ваше магическое искусство Вам больше не поможет. Ну, что Вы на это скажете, док? — мэр смеялся мне прямо в лицо, — Что Вы там нашли у меня? Какое-то очень сложное название, просто не выговорить.… Надеюсь, это не энцефаломаляция?

— Так это коп, ну тогда понятно, — говорю.

— Да, Вы все правильно поняли, господин Питерс, и я должен доставить Вас к шерифу, — отвечает племянничек.

Я ему говорю, — Ну что ж, посмотрим, как у тебя это получится — и хватаю его за горло, пытаясь выбросить из окна, но тут он достает револьвер и ставит его мне под подбородок. Конец! Только это и остановило меня. После этого он одевает на меня браслеты, и вытаскивает башли из моего кармана.

— Господин мэр, я подтверждаю, что это те же самые купюры, которые мы с вами пометили, — говорит он. — Как только мы доберемся до полицейского участка, я отдам их шерифу, и он пришлет Вам расписку. В настоящий момент, они являются вещественным доказательством по этому делу.

— Хорошо, господин Биддл, говорит судья Бэнкс, — Теперь, Доктор Во-Ху, почему бы Вам не показать свою мистическую силу? А ну ка, устройте балаган, вы же маг-волшебник! Выпустите джинна из бутылки, да только своими собственными зубами вытаскивайте пробку! А ну-ка, фокус-покус! Господин Факир, снимите-ка наручники!

— Перестаньте, господин судья, — гордо отвечаю я, — На сей раз мне придется покориться судьбе. И после этого, поворачиваюсь к старому Бэнксу, чтобы взглянуть ему в глаза, и, тряся кандалами прямо перед его носом, говорю.

— Господин мэр, настанет час, когда вы поверите в то, что магия и шаманизм существуют. Будьте уверены, — они помогут мне и сейчас.

И как я сказал, так и вышло.

Когда мы дошли до ворот, я говорю этому самому сыщику.

— А теперь, Энди, снимай баранки, пока нас не повязали… — Ну конечно! Энди Таккер и был этим самым Биддлом. Весь план был придуман им. Таким образом, мы и раздобыли хрустов на дальнейшие аферы.

3. Современные сельские мошенники

Джеффа Питерса нужно зажечь. Когда бы я его не спрашивал, рассказать что-нибудь интересное, он твердил одно — его жизнь скучна, без эксцессов и инцидентов, как самый длинный из романов Троллопа. Но, если, все-таки, его удавалось растормошить, то открывался волшебный ларец. Поэтому, для того чтобы выудить из него что-нибудь, я много раз закидывал удочку и много интересного всплывало на поверхность, подхваченное стремительным потоком, пока я не начинал чувствовать, что рыбка начала клевать, и он начинал рассказывать как раз то, что мне было нужно.

— Смотрю опять, — говорю, — Западные фермеры, несмотря на то, что как сыр в масле катаются, бегают за своими прежними идолами, проповедующими популизм.

— Охота им бегать, — пускай и бегают, — ответил Джефф, — Что фермеру нужно в этой жизни? — Чтобы речка текла, кленовая роща на берегу росла, да, чтобы рыбка ловилась. идел я таких тыщи раз. Одно время мне казалось, что я сумею ввести в блудную одного жирного гуся, но, тут, Энди Такер дал мне фору. Как говорил Энди — Фермеры всегда были дундуки, дундуками и останутся. И еще он сказал про них, — Это такие люди, которые будут распихивать всех локтями, лезть куда не надо и агитировать всех; то на войну, где им и пули ни по чем; то на выборы, где кто-нибудь из их родни баллотируется на высокий пост; или же звать всех в кассу, где продаются билеты на балет. Они наша опора и оплот, то на чем эта страна держится. И я не знаю, чтобы мы без них делали.

— Как то было дело. Одним прекрасным утром мы с Энди продрали глаза, где-то в Южной Индиане, в деревянной сельской гостинице, построенной из желтой сосны, пожалуй, самого распространенного строительного материала в тех местах. Всего с 68 пенсами на двоих. Помню только, что земля в этом штате имеет цвет хорошо пропеченной кукурузной лепешки. Это-то я помню, но никак не могу вспомнить, как так получилось, что накануне ночью мы слезли с поезда и оказались здесь. Ночь пролетела так быстро, что мы и опомниться не успели как вид на салун, который маячил перед окном нашего вагона, превратился в весьма самобытную художественную композицию из аптечного ларька и бака для воды, находящегося два квартала поодаль. А оказались мы на первой попавшейся станции, потому что хотели у одного фраера котлы забарабать, небольшие такие, позолоченные, а пока мы его пасли, вариант наклюнулся…, как раз на этой станции чувак сошел, он с Аляски был, у него алмазов было чуток…. Днем раньше, когда мы были на Кентуккийской ветке нам не подфартило, а тут решили взять реванш.

Когда мы проснулись то первое, что услышали, был крик петухов. И вдруг мы почувствовали что-то вроде запаха нитромуриевой кислоты, в котором я четко смог уловить присутствие хлора и нашатыря. Потом слышим, что-то очень твердое и тяжелое свалилось на пол за нашими спинами и, послышалась крепкая брань.

Не горюй, — говорю я Энди, — Деревня есть деревня. Это, наверное, кто-то на прочность золотые кирпичи проверяет. Мы здесь ненадолго, обуем одного — двух лопухов и… Поминай как звали.

Фермеров я всегда держал про запас, на всякий случай. Порой, не имея иного шанса, приходилось брать на хомут и этих баранов. Как двинутый, тёр я им по ушам, порой вообще задвигал от фонаря, и всё ждал, когда сазан клевать начнет. Затем, давал им ксивы на память, правда лажовые,  и исчезал в неизвестном направлении. Скажу я тебе, фермеры для таких ювелиров как мы с Энди, так…, шушара…, с них много не возьмешь…. Но порой бывало, что и без них никуда. Как министр финансов США прибегает к помощи банкиров с Уолл Стритт, так и мы шары втирали дуракам фермерам.

Когда мы спустились с лестницы, то очутились в центре самого живописного и прекрасного фермерского угодья, которое нам доводилось когда-либо видеть. На расстоянии двух миль, на холме, покрытом деревьями, виднелся большой белый дом, вокруг которого раскинулись поля, пастбища, амбары и надворные постройки, и всё это было связано в единый комплекс.

— Чье это хозяйство? — спросили мы хозяина гостиницы.

— Всё это, — говорит он, — Особняк, усадьба, лесные насаждения, сады и земельные угодья, — принадлежит господину Ецра Планкетту, одному из самых передовых фермеров, проживающем в нашем селе.

На двоих у нас оставалось всего 8 центов. И, поэтому, после обеда мы сидели, гадали по звездам и составляли гороскоп, как нам кинуть местного туза.

— Давай, я это дело проверну, — говорю я Энди. — Нас двое прожжённых, ушлых жиганов против одного лопуха фермера — это такая же неравная схватка, как борьба Рузвельта с привязанным к дереву медведем. — Ладно, — говорит Энди, — Пойми Джефф, я хочу быть правильным жуликом, даже когда я всего лишь собираю дань с селекционеров брюквы. Скажи, что ты собираешься взять для заманки для этого Ецры? На что он, по-твоему, клюнет?

— Да, — говорю, — первое, что вытащу из своего чемодана. — По-моему, я захватил с собой тогда новые бланки декларации на подоходный налог, рецепт приготовления клеверного мёда из простокваши и яблочных очистков, бланки для заказа учебников МакГаффи, (которые в последствии оказались заказными бланками для приобретения жатвенных машин Мак-Кормика), жемчужное ожерелье, которое я нашел где-то в поезде, миниатюрный золотой кирпичик и еще что-то, не помню что.

— Этого вполне достаточно. — говорит Энди. — Любой из этих великолепных и столь нужных для жизни вещей, можно наповал свалить Ецру. И еще, Джефф, — говорит, — не забудь приготовить для него восхитительный сакоташ. Сделай его таким, чтобы он сам тебе отдал хрустящие, новенькие «чистые векселя». Это позор нашему Министерству Сельского Хозяйства, Комиссии по гражданской службе, а также закону «О чистоте продуктов питания и лекарств»! Как власти допустили такое, что некоторые из наших фермеров разинув рты и развесив уши, покупаются на то, что им пихают такие негодяи как ты? Я уже составил список из всего того барахла, что ты с собой прихватил. Его там столько, сколько различных культур бактерий в каталогах Общества Красного Креста.

В общем, я отправился на извозчичий двор и нанял там двуколку, мне она понравилась больше всего. Двухколка домчала меня до фермы Планкетта, где я её и привязал. Смотрю, у входа в дом, на ступеньках, сидит человек одетый в белый фланелевый костюм с алмазным перстнем на пальце, на голове у него кеппи для гольфа, а на шее розовый эскотский галстук.

— Ну, прям, ни дать, ни взять. Мы приехали на курорт. — подумал я.

— Уважаемый! Вы не подскажете, как мне найти господина Ецру Планкетта? — спрашиваю я его.

— Это я и есть! — отвечает тот,. — Или не похож, по-твоему?

Я остолбенел. Стоял, как в рот воды набрав, а в голове крутились строчки из веселого стишка Маркэма Эдвина, «Человек с мотыгой». Примерно, эти:

Назову слепым себя я,

Коль, порывом вдохновленный,

Вижу всё, не замечая

Человека — центр Вселенной.

Вот так мужик от сохи! Когда я смотрел на этого мохнатого сельского грача все мои планы как его наколоть стали мне казаться такими же никчемными как попытка напугать кодлу ушлых бандитов игрушечным пистолетом.

— Ну, — говорит он, уставившись на меня пристально, — Говори! То, то, я смотрю, левый карман твоей куртки сильно отвисает. Бьюсь об заклад, там лежит золотой кирпич. Такие кирпичи мне нужны гораздо больше, чем фуфло о твоем несправедливом увольнении или сказки о затерянном серебряном руднике.

Меня как молнией ударило. Я стоял и ничего понять не мог, до такой степени чувствовал себя идиотом. Но, все-таки, вытащил из кармана маленький кирпич, завернутый в носовой платок и развернул его, чтобы показать ему свое сокровище.

Ецра подержал его в руках, посмотрел оценивающе, прикинул сколько он может весить, и говорит: — За доллар восемьдесят центов. Пойдет?

— Да, мне свинец дороже обошелся, чем Вы мне предлагаете, — отвечаю ему с достоинством. И кладу кирпич обратно в карман.

— Хорошо, — говорит он, — Тут, видишь, в чем дело, я собираю такие, и в моей коллекции ему как раз самое место. На прошлой неделе я толкнул поддельный золотой кирпич, который покупал за 2 доллара 10 центов, за 5 тысяч долларов!

В этот момент зазвонил телефон.

— Заходи, братуха, — говорит Ецра, посмотришь, как я живу. Порой мне бывает одиноко в этой глуши. — И идет прямо к телефону, говорит мне мимоходом — По-моему, это звонят из Нью-Йорка.

Мы зашли в дом. Комната была обставлена в точь-точь как маклерская контора на Бродвее — светлые дубовые столы, два телефонных аппарата, Кресла и диван, обтянутые кожей на испанский манер, масляные холсты в позолоченных рамах, глубиной в фут, и в углу биржевой тиккер, лагодаря которому всегда можно узнать последнюю сходную цену на бирже.

— Алло! Алло! — кричит в трубку этот оригинал. — Это Театр Риджент? Да; это Планкетт из Торгового Центра Вудбайн. Я бы хотел забронировать 4 места рядом с оркестром на вечер в Пятницу — Да, да, как обычно; на Пятницу. Хорошо. До свидания.

— Каждые две недели я езжу в Нью-Йорк для того чтобы побывать на новом представлении, — говорит Планкетт, вешая трубку. Я сажусь на 18 часовой экспресс в Индианаполисе, и успеваю десять самых веселых часов побалдеть на Бродвее, и быть уже дома через 48 часов, еще до того как мои курицы в курятнике перестанут кудахтать и лягут спать. Тут он посмотрел на тыкву, и говорит — О, Тыквища, прародительница и родоначальница всех тыкв, спасающая людей от голодной смерти со времен пещерного века, подари мне сногсшибательный урожай, чтобы я мог им удивить всех на ежегодном собрании Американской Ассоциации Газовой Промышленности! Ты думаешь, она на такое не способна, братуха? — говорит он, обращаясь ко мне.

— Должен признаться, у меня в области сельского хозяйства, с которым я до настоящего времени особенно не сталкивался, довольно большой пробел, — говорю ему доверительным голосом.

— Понятно, чувак, — отвечает он, — Смотри, желтая примула на берегу повернулась к нам своим соцветием, прям, точно как на обложке подарочного издания «Языка Цветов» с отливной кромкой.

И тут опять зазвонил телефон.

— Алло! Алло! — говорит он, — С кем я говорю? А! Это Перкинс из Миллдейла. 800 долларов слишком большая цена за такого коня. Ты не мог бы его подвести поближе, к трубке? Хорошо. Дай-ка я послушаю его. Так. Теперь отойди подальше от трубки. Пусть немного погарцует по кругу. Быстрей. Да, да. Я прекрасно слышу. Быстрей… еще быстрей. Всё! Достаточно. Теперь подведи его обратно к телефону. Ближе. Еще ближе. Сунь трубку прямо ему под нос. Так, стоп. Подожди. Нет! Я такого коня не возьму. Почему? Нет и всё! Ни за что! Во-первых, он хромает! Во — вторых, он болеет, я слышу по его дыханию, не надо мне по ушам ездить! Все, тогда пока, — и вешает трубку.

— Так что, Демосфен — говорит он — Ты, наверно, понимаешь, что жизнь на селе стала другой. Отстал ты от жизни! Почему, Том Лоусон только и ищет, как можно современного трудягу поиметь? Так, что там у нас сегодня? Сегодня Суббота 14, точно! Теперь, смотри сюда. Ну и что-ж, что мы Деревня. Я и на своей ферме всегда в курсе всех событий в мире.

В этот момент он показывает на громадный ящик, стоящий на столе, чем-то похожий на слот-машину, с какими-то штуками для ушей. Я вставил эти штуки в уши и слушаю. Какой-то женский голос начинает читать газетные заголовки: убийства, несчастные случаи, политические события.

— Всё, что ты слышишь, — говорит Ецра, — Это краткий обзор основных событий дня из газет Нью-Йорка, Чикаго, Сент-Льюиса и Сан-Франциско. По телеграфу, вся эта информация передается на нашу сельскую станцию, а оттуда проведены линии по подписчикам с оплаченным абонементом. Здесь, на этом столе, лучшие газеты и журналы Америки. А, также, реклама самых известных ежемесячников.

Я взял какую-то газету из пачки и смотрю на заголовок, на котором написано: «Выпуск Срочных Новостей. В Июле 1909 года в „Сенчури Мэгэзин“ будет опубликовано…» — и дальше в том же духе.

Вдруг Ецра звонит кому-то, из разговора можно понять, что своему управляющему — и дает ему указания продать 15 коров джерсейской породы по 600 долларов за каждую, засеять поле в 900 акров пшеницей и доставить на троллейной вагонетке на вокзал еще 200 банок. После этого он ачал рассказывать про Генри Клея, затем отправил своему управляющему бутылку зеленого шартреза и дальше слово за слово, а потом хватается за ленту из тиккера и читает вслух:

— Смотри-ка, акции на газ поднялись на две единицы. Ну что ж, прекрасно!

Тут я его спрашиваю: — А… а у Вас никогда проблем с полицией не было?

А он, угрожающе так, поднимает руку и говорит: — А ну заткнись! — говорит, — А то узнаешь сейчас.

После чего добавляет: — Слушай, тебе, конечно, это может и не понравится, но твое присутствие начинает мне действовать на нервы. Мне надо писать статью о Химере Коммунизма для журнала, к тому же сегодня вечером я собираюсь посетить собрание Ассоциации Гонщиков.

Надеюсь, у тебя хватит ума понять, что если вдруг, что-нибудь произойдет в моем селе я тебя выгораживать не стану. Так что, проваливай.

Мне ничего не оставалось, как вернуться к своей двуколке. Конь домчал меня до гостиницы, там я его привязал и пошел в номер поговорить с Энди. В его комнате я рассказал ему о разговоре с Ецра Планкеттом, причем всё как было, так и рассказал. Сел и сижу, зеленый от отчаяния, теребя скатерть и уставившись в одну точку, как чокнутый.

— Ничего не могу понять, — говорю я Энди, насвистывая себе под нос какой-то дурацкий мотив, чтобы хоть как-то скрыть унижение и подавленность.

Покусывая кончик своего левого уса, Энди принялся ходить по комнате взад и вперед, и ходил он так долго-долго, грыз свой ус и думал, думал, думал…. Он всегда так делает когда хочет что-нибудь придумать.

Когда процесс интенсивного мысленного штурма и оценки сложившейся ситуации подошел к концу, он говорит: — Джефф, твой расклад об этом эксклюзивном сельском выродке мне понятен, и придется в него поверить. Но мне кажется, просто невероятным то, что он прошел полный курс вакцинации от всех существующих систем сельского мошенничества. — И вдруг он спрашивает меня, — Джефф, ты когда-нибудь считал меня особенно, религиозным?

— В общем то, нет, — отвечаю, — правда, я встречал много людей верующих в Бога у которых их религиозные предпочтения не были проявлены открыто. Но такие сразу станут твоими заклятыми врагами, если ты покажешь неуважение к их вере.

— Я всегда учился у природы, — говорит Энди, — От колыбели до сего дня, я пытаюсь постичь сокровенную тайну естества бытия. Я слепо верю в фатальное предначертание, ключи к которому свято хранит Великая Богиня Провидения. Каждое творение создано с какой-то определенной целью. Фермеры, например, существуют для того, чтобы такие как ты и я могли жить и наслаждаться каждым прожитым своим днем. Вот скажи, для чего нам Бог дал разум? Я считаю, что та манна небесная, благодаря которой Израильтяне жили 40 лет в пустыне и выжили, кроме того, не исчезли с лица земли, — это всего лишь абстрактное понятие, метафора, которую кто-то придумал для того чтобы дурачить легковерных. А для нас этот Эцра свалился, точно, как манна небесная. Я решил проверить теоретический постулат, который гласит — «Если уж, родился ты овцой, то будешь ты овцой, пока помрешь». И к черту все предрассудки, приобретенные в результате неправильного воспитания.

— Ты с этим Эцрой попадешь, так же, как попал с ним я, — говорю я ему. — Этот феномен порвал все цепи, которые на протяжении тысячелетий удерживали ему подобных в стойле. Он вооружился лопатой и мотыгой и окопал свой блиндаж, спрятавшись в нем за маскировочной сеткой из последних достижений в области знаний о электричестве, за образованием и знанием литературы. К тому же, у него сильный и развитый интеллект.

— И, все-таки, я рискну, — сказал Энди, — Существуют такие Законы и Принципы, через которые ему, обыкновенному сельскому обывателю, ни за что не перешагнуть.

Энди ушел рыться в чулане, и вышел оттуда одетый в клетчатый костюм, - весь в коричневую и желтую клетку с ладонь величиной. На нем был красный жилет, испещренный голубыми крапинками, и высокий шелковый цилиндр. Украдкой я подсмотрел, как он свои усы обмакнул в чернила.

— Цирк уехал, клоуны остались, — говорю. — Господин, вы, случайно, не от великого Импресарио Финиаса Тейлора Барнума? Нет, нет, подожди-ка! Точно! Ты, прям, вылитый катала!

— Все путем, — говорит Энди, — А где наш экипаж? На улице? Я скоро вернусь, жди. Я ненадолго.

Через два часа, Энди танцевал в нашей комнате, выбивая четкий ритм своими каблуками, и высыпал целую кучу баксов, прямо на стол.

— 860 долларов! — сказал Энди. Я тебе расскажу, что я замутил. Он, сначала изучал меня, как на рентгене, а потом начал издеваться. Я пеньком прикинулся, слова не сказал, только наперстки вытащил и катать начал. Насвистываю, так песенку, одну, вторую. А потом свою тему втираю:

— Не робей! Подходи. Смотри, где шарик. Шарик — малик. Кручу верчу — тартать хочу.

И смотрю, как там этот крендель. Глянь, а его уже пот прошиб. Смотрю дальше. А у него уже крышу сорвало. Он дверь входную закрывает и следит за шариком, пялится, а шарик туда-суда, туда-сюда. Оба-на. И тут как заорет: Ставлю двадцатку на кон, я знаю, где шарик!

— Ну и что дальше? — спрашиваю его я.

— Ну…, что дальше, — говорит Энди. У него дома только 860 долларов было. И все. Но, когда я собрался уходить, он меня даже до ворот проводил. Когда мы прощались, он кость мне кинул, а в глазах его стояли слезы, но это были слезы радости.

— Братан, — сказал он. Спасибо тебе, за то огромное удовольствие, что я получил. Я так долго не играл в наперстки. Я вспомнил те дни, когда я был простым сельским парнем, а не богачом с огромным хозяйством. Благослови тебя Господь.

И вдруг Джефф осекся и я понял, что история, которую он рассказывал, подошла к концу.

— Тогда ты подумал, — решил растолкать его я.

— Да, — сказал Джефф. — Ты угадал. Тогда я подумал…. Пусть фермеры как занимались своим хозяйством, так им и занимаются. При этом, болтают о политике, перемалывают всем кости, выдумывают всякие сплетни. Сельский труд вещь утомительная. Так что, пусть фермеры как играли в наперсток, так и играют.

4. Кафедра благотворительной математики

— Смотри-ка. Просто Королевский подарок. На образование выделили более 50 миллионов долларов! — говорю.

Я копался в вечерних газетах, выбирая понравившиеся мне статьи, в то время как Джефф Питерс набивал свой бриар.

— Все в этом мире повторяется, — сказал Джефф, — Заголовок новый, а содержание старое. По мне это все можно печатать под общим названием «Благотворительная Математика».

— Это ты о чем? — cпросил я.

— Да…. Была одна история….. Не помню, рассказывал ли я тебе о том, как мы с Энди Такером записались в благотворители. Рассказывал или нет? Так вот. Слушай. Это произошло 8 лет назад в штате Аризона. Отправились мы с Энди на горный хребет Хила за серебром, и был у нас фургон в который запрягают две лошади. Дело мы провернули, на абордаж взяли, серебра загиберили и продали его по частям в Тусоне, а денег выручили 25 тысяч долларов. Деньги в банке мы взяли наличными, опять серебром, по тысяче долларов в мешке, — итого получается 25 мешков. Мешки мы загрузили в фургон и двинулись на восток. Причем, проехали мы этак миль сто, прежде чем до нас дошло, что за грант мы с собой тащим. Номинал в 25 тысяч баксов не кажется большим, когда о нем пишут в газетах или в ежегодном отчете Пенсильванской Железнодорожной Компании, или же когда какой-нибудь фраер хвастается своим заработком. Только вот, когда приподнимаешь тент в своей повозке, а перед тобой куча мешков с серебром, ткнешь их ногой, а они звенят, да еще так, что звон переливается в ушах и ты можешь отчетливо различить, как звенит каждая монета, — тогда ты сам превращаешься в того самого шмыря, который вынужден денно и нощно торчать на бессменном карауле.

После трех дней пути мы, наконец, добрались до одного из наиболее опрятных селений, которые когда-либо существовали на этой планете, поселок достойный того, чтобы Рэнд Мак Нелли мог указать его на своих картах. Он находился в предгорье и утопал в зелени, окруженный деревьями и наполненный благоуханием цветов. В нем проживало свыше 2000 жителей, радушных и гостеприимных, но медлительных по своему характеру. Насколько я помню, он назывался Флоресвиль, технический прогресс, со своими железными дорогами, и туристами из восточных штатов, с присущими им причудами, еще не успели повлиять на природу этих мест.

Мы с Энди открыли счет на наше имя в Сберегательном Банке «Есперанса» и сняли комнаты в отеле «Скай Вью». После обеда мы хорошенько напились и вышли на балкон покурить. И в этот момент благородная идея благотворительности зародилась в моем мозгу. Я полагаю, у любого, уважающего себя жулика, время от времени возникают подобные идеи.

Когда кто-нибудь определенное время промышляет мошенничеством, он начинает бояться того, какой он след оставил, и у него возникает желание возместить причиненный ущерб обществу, хотя бы частично. Тогда, если вы поняли на кого, именно, бывает направлена эта благотворительность, то вам станет понятно, что ущерб он старается возместить как раз тем самым людям, которые пострадали от него больше всего.

Эту ситуацию можно по аналогии сравнить с главным законом гидростатики, который гласит: «тело, помещенное в жидкую среду вытесняет объем воды равный его массе». Предположим: Некто А заработал миллионы долларов продавая бензин бедным студентам, которые днями и ночами зубрили законы, право и политическую экономику. Так что, для возмещения ущерба и в знак искупления своей вины он постарается вернуть эти деньги университетам и колледжам. Вот тут и появляется второй персонаж Б, который выжимал все соки из работяг, работающих на него. Как он сможет вернуть нечестно нажитые деньги рабочим? Б скажет, «Ага!», — я совершу благородный поступок, пожертвую-ка я на образование. «Да», — думает он про себя, _ «Я такой бессовестный, сдирал по три шкуры с работяг, но, как гласит старая пословица, — Кто добро творит, тому Бог многое простит». — Поэтому, рассуждая подобным образом, он ассигнует 80 миллионов долларов на строительство библиотек. К тому же еще и наемные рабочие, которые возводят эти здания, смогут урвать себе от его благотворительности, пока идет строительство.

— А где же книги? — спросят его читатели.

— Да я понятия не имею, — ответит Б, — Я построил вам библиотеки, там и книги ищите. Вам бы, наверно, больше хотелось, если бы вместо того, что я передаю вам в доверительное управление у вас был пакет акций компании «Стилл» Моргана, тогда бы вы у меня потребовали, чтобы вам в этих библиотеках и воду в граненых графинах подавали. Так что, прощевайте, не поминайте лихом.

Сейчас, как я уже говорил, став владельцем такой крупной суммы денег я начал проникаться уважением к идее благотворительности. Ведь это первый раз в нашей жизни мы с Энди сумели отхватить такой большой куш, который заставил нас думать о том, как обойтись с такой уймой денег.

— Энди! — говорю ему. — Мы разбогатели! Конечно мы не миллиардеры, их мы не переплюнули, но, признаюсь, что среди людей нашего уровня мы заметно выделяемся. Я ощущаю непреодолимую потребность совершить какой-нибудь благородный поступок, например, пустить часть денег на благотворительность.

— И меня посещают похожие мысли, Джефф, — говорит мне Энди. — Мы уже какой год надуваем это общество, и то придумаем, и это: всякие хитрости, махинации, то продаем самовоспламеняющиеся целлулоидные воротнички, то завалим Джорджию пуговицами, рекламирующими выборную кампанию Хоука Смита. Я готов биться об заклад, что смогу возместить ущерб обществу, но для этого я не собираюсь играть на цимбалине в благотворительном оркестре Евагелистов из Армии Спасения или обучать детей из библейского общества системе бертильонажа Альфонса Бертильона.

— Итак, что мы можем сделать? — говорит Энди, — Организовать благотворительный обед для бедняков за свой счет или отправить пару косух Джорджу Кортелью?

— Вот и не угадал, ни то и ни другое, — говорю ему я, — У нас слишком много денег для того чтобы потратить их на обычную благотворительность и, в то же время, у нас их не достаточно для того чтобы возместить ущерб государству. Так что надо искать середину между двумя полюсами.

На следующий день, гуляя по Флоресвиллю, мы вдруг увидели на холме большое красное кирпичное здание в котором, судя по всему, никто не жил. Местные жители что только нам не рассказывали об этом доме. Они говорили, что несколько лет назад его строительство начал владелец одного рудника. После того, как оно было почти построено, тот обнаружил, что денег на отделку у него осталось всего лишь 2 доллара 80 центов. Поэтому, не долго думая, он купил на все эти сбережения виски напился и сиганул с крыши, а в том самом месте, куда он упал, и покоится его прах.

И как только мы увидели это здание, одна и та же идея сразу же пришла нам обоим в голову. Мы представили себе учебное учреждение, внутри горят лампочки, лежат письменные принадлежности, стоят приборы для чистки перьевых ручек, занятия ведут знающие свое дело преподаватели и профессора, перед зданием стоит железное изваяние собаки на задних лапах, а на газоне статуи Геркулеса, и преподобного отца Иоанна. Вот так и родилось это — одно из самых выдающихся бесплатных учебных заведений в мире.

Все свои планы мы детально обсудили с самыми влиятельными людьми города, которым эта идея ужасно понравилась. В нашу честь в паровозном депо устроили банкет. В знак уважения, как благодетели и отцы просветители, содействующие прогрессу и развитию науки и образования в стране, мы приветствовали публику. Энди выступил с речью об ирригационной системе Нижнего Египта, которая длилась полтора часа, после чего мы наслаждались духовным пением, гнусаво хрипящим из граммофона, и изумительным сочным ананасовым шербетом.

Мы с Энди время зря не теряли. Каждого человека, способного отличить молоток от стремянки мы заставили трудиться на благо общества, вложить свои силы в великий почин,, тем самым, помочь превратить нам заброшенное здание в учебное заведение, провести ремонт внутри, сделать там кабинеты и лекционные аудитории. Мы телеграфировали в Фриско чтобы нам прислали машины, груженные партами, футбольными мячами, словарями, учебниками арифметики, подставками для ручек, стульями для преподавателей, грифельными досками, скелетами, губками, еще заказали двадцать семь водонепроницаемых плащей и фуражек для старших классов, а также послали открытый запрос на все учебные принадлежности, столь необходимые для Первоклассного Университета. Я взял на себя ответственность за оборудование территории университета и составление учебного плана, но, по-видимому, телеграфист был немного под мухой и понял меня неправильно, поэтому, когда посылка пришла к нам, мы нашли среди прочего банку гороха и скребницу для лошадей.

Пока в редакциях еженедельников создавали оттиски для печати моей физиономии и Энди, мы успели телеграфировать в Чикаго и сразу же выписать на условиях f. o. b. Шесть преподавателей — одного по Английской литературе и по мертвым языкам, другого по химии и политической экономии, указали, что нам в Университет надо сторонника демократической партии, преподавателя по логике, и еще преподавателя сведущего в рисовании, итальянском языке и музыке. Мы особо подчеркнули, что для нас было бы гораздо лучше иметь у себя члена профсоюза. Банк «Есперанса», в свою очередь, подтвердил запрос о том, что наши преподаватели будут получать твердый оклад, приблизительно, 800 долларов, а точнее, 800 долларов 50 центов.

В конце концов, мы все наладили и поставили на свои места. Над парадной дверью красовалась выгравированная надпись

Международный Университет; Учредители — Компания «Питерс и Такер»

И как только время подошло к первому сентября, лопухи начали валить толпами. Первым событием было прибытие экспресса с преподавателями из Туссона. В большинстве своем учителя были рыжеволосые и очкарики, совсем еще молодые, впечатлительные, но в то же время честолюбивые, напористые, им нужны были деньги. Мы с Энди расквартировали их по Флоресвильцам и стали поджидать студентов. А те — рады стараться. Мы рекламировали наш Университет через газеты по всему США и были приятно удивлены, как быстро страна ответила на наш призыв. 219 крепких, хорошо сложенных парней, в возрасте от 18, и уже взрослых мужчин, с покрытыми щетиной подбородками, выразили желание получить бесплатное образование в нашем Университете. Они взбудоражили этот городок, лезли куда попало. Прибыло столько молодежи, что деваться было некуда. Вы ни за что бы не отличили Флоресвиль от Гарварда во время экзаменов или Голдфилда во время судебной сессии.

Они маршировали по улицам взад и вперед, вверх и вниз, размахивали полотнищами со цветами нашего Международного Университета — символический цвет, который мы для него избрали, был цвет морской волны. Причем, действительно, Флоресвиль стал намного ярче, живее, веселей. Энди выступил с речью с нашего балкона в отеле «Скай Вью», весь город тогда собрался под ним. Все внимательно слушали и аплодировали — все до единого.

Буквально через две недели преподаватели отняли у студентов все их пищалки, хлопушки, стрелялки и загнали их в лекционные залы, где тех собралась тьма тьмущая. Я не знаю есть ли такое удовольствие в мире, которое может сравниться с удовольствием быть благотворителем? Мы с Энди купили высокие шелковые шляпы и попытались избежать столкновения с двумя репортерами из местной Флоресвильской газеты. Как только мы появлялись на улице, какой-нибудь репортер из газеты снимал нас тайком на «Кодак». Каждую неделю мы видели наши физиономии поверх рубрики под названием «Образование. События, факты, люди». Два раза в неделю Энди читал лекции в Университете. После его лекции я обычно рассказывал какую-нибудь юмористическую историю. Однажды, в этой газете появилась фотография, где я стою рядом с Авраамом Линкольном с одной стороны, а с другой стороны от меня находился Маршалл Пинкли Вайлдер.

Энди был увлечен идеей благотворительности, также как и я. Мы часто просыпались по ночам и говорили о том, как же нам создать рекламу своему Университету, как сделать его более престижным.

Как то я ему говорю, — Энди, кое-что мы с тобой все-таки упустили. Все есть в нашем Университете, только дромадера не хватает!

— Чего, чего? — спрашивает меня Энди. — Это еще зачем?

— Ну, ты что! Его нужно иметь, — говорю, — Во всех колледжах они есть.

— А… А я-то думал ты хочешь пижамы для студентов купить, — ответил Энди.

— Нет, — говорю, — Я хочу купить арабских одногорбых верблюдов. Но я так и не смог заставить Энди понять, что одногорбые верблюды очень нужны в учебном заведении, так что мы их так и не заказали. Для них я хотел выделить длинные спальные комнаты, в которых, пока еще, в ряд стояли койки наших учеников.

Да, что ни говори, а наша затея имела успех, Наш Университет Международного Значения стал очень популярен. Ученики к нам повалили из пяти штатов и нескольких административных территорий. В результате в Флоресвилле начался бум. В городе появился новый тир и ломбард, а также появилось два новых салуна. Наши ребята сочинили речевку , что-то в этом роде:

         Раз, два, три
Делай лучше всех
Питерс, Такер впереди
К нам придет успех!
Наша настала пора,

     Международный Университет!
   Гип, гип ура!

Наши ребята были самые лучшие. Это была настоящая элита. И мы с Энди очень гордились тем, что это наши ученики. Мы считали их своими детьми, как будто бы мы все были одной большой семьей.

В один прекрасный день Энди подошел ко мне и говорит, — Знаешь ли ты, сколько денег осталось на нашем счету? (На сколько я помнил, остаться должно было около 16 тысяч).

— На нашем счету в банке, — говорит он, — осталось, всего-навсего, 821 доллар и 62 цента.

— Что? — страшным голосом заревел я. — Ты хочешь сказать, что эти неотесанные болваны, деревенские увальни, сопливые щенки, поросячьи рыла, гусиные мозги, дети бешеной кобылы — высосали из нас все соки и выдоили всё наше бабло?

— Да, — говорит Энди, — именно, это я и хотел тебе сказать.

— Тогда, шла бы она - твоя благотворительность, через Альпы к Гельветам, — говорю.

— Зачем так далеко её посылаешь, не надо, — говорит Энди, — Если благотворительность имеет капитальную базу, то она может превратиться в лучший способ выманивания денег. Я тут кое-что прикинул, теперь попробуем исправить ситуацию.

На следующей неделе я просматривал платежную ведомость наших преподавателей и вдруг наткнулся на неизвестное мне имя. В ней появился некий профессор Джеймс Дарнли Маккоркл, кафедра математики, заработная плата — 100 долларов в неделю. Прочитав, сколько получает этот профессор, я завыл диким воем, да так, что Энди сразу примчался ко мне.

— Это что такое? — говорю. — Какой-то там профессор математики получает больше пяти тысяч в год? Откуда он взялся? Как такое могло получиться? Он через окно сюда заполз и сам себе поставил такую зарплату?

— Две недели назад я телеграфировал ему в Фриско, он и приехал, — говорит Энди. — Понимаешь, чтобы преподавательский состав был в полном составе нашему Университету необходимо иметь профессора математики, а мы, похоже, это упустили.

— Мы совершили богоугодное дело, — говорю. — Две недели мы сможем выплачивать ему жалованье, а потом наша благотворительность провалится в самую глубокую и черную яму, которая только есть на Земле.

— Не спеши, — говорит Энди,. — всё путем. Мы слишком высоко поставили планку, чтобы взять и свалить с пустым карманом сейчас. Кроме того, чем глубже я вникаю в суть этого благотворительного бизнеса, тем больше он начинает мне нравиться. Мне никогда бы раньше и в голову не пришло вложить в него деньги. Подумай, — продолжает Энди, — все благотворители, каких я когда либо, знал, имеют кучу денег. Я должен был понять это раньше, ведь если найдешь причину, то сможешь понять и следствие, вот тогда до тебя и дойдет, откуда взялся результат.

Я доверял Энди в финансовых вопросах, потому что знал о том, что он хорошо разбирается в бумажном крючкотворстве, поэтому все дела оставались на его попечении. Со стороны казалось наш Университет процветает, мы с Энди ходили одетые с иголочки, наши шелковые цилиндры блестели и отражали лучи солнца, весь Флоресвилль возносил нас до небес, они думали, что мы миллионеры, а не несчастные обанкротившиеся благотворители.

Студенты, приехавшие учиться в Флоресвилль, влились в него новой струей, тем самым, сделав его более оживленным. Откуда-то в городе появился дергач, который начал метать фараона напротив Главного извозчичьего двора. Капусты он там дербанул немерено. Как то вечерком, мы с Энди пошли посмотреть на него и сыграли, для затравки просадив пару гринов. Рядом с этим фантомасом тогда торчало человек 50 наших студентов, они пили горячий ромовый пунш и, как только сдающий переворачивал картинку, толкали туда — сюда высокие стопки голубых и розовых фишек по столу.

— Что за черт, Энди, — говорю, — эти тупоголовые поросята в шелковых носках, сидящие на шее таких же безмозглых родителей, имеют при себе денег больше, чем мы с тобой имели за всю нашу жизнь. Смотри, сколько пиастров у них во внутренних карманах!

— Да, вижу, вижу, — говорит Энди. — Добрая половина из них выходцы из состоятельных семей шахтеров и фермеров. Это очень печально, что с малых лет они в карты играют, вместо того чтобы заниматься учебой. Тратят время на всякую ерунду.

На Рождественские Каникулы мы отпустили всех студентов по домам. На прощание мы устроили в Университете настоящий банкет, был накрыт большой праздничный стол, Энди прочитал лекцию на тему: «Современная музыка и доисторическая литература Эгейских Островов». На этом застолье каждый из преподавателей произнес тост в нашу честь. Нас они сравнивали с Рокфеллером и Императором Маркусом Аутоликусом. Я стучал кулаком по столу, орал и визжал, в общем вел себя отвратительно и вызывающе, заставив всех присутствующих содрогаться и трепетать от своих выходок. Таким образом, я пытался добраться до профессора Маккоркла. Только вот, почему-то среди присутствующих, его, к сожалению, не оказалось. Я хотел только посмотреть на человека, которому Энди назначил такую высокую заработную плату, — 100 долларов в неделю. В данном случае, надо сказать, благотворительность уже переходила в разряд цессии.

Ночным поездом все студенты покинули Флоресвилль. Город стал таким же тихим, какой остается школа ночью. Когда я вернулся в отель, то увидел свет в комнате Энди. Я открыл дверь и вошел в комнату.

В комнате, за столом сидело два человека — Энди и тот незнакомец, который играл в фараона у извозчичьего двора. Они делили стопку из пачек тысячных купюр, в два фута высотой.

— Все верно, — говорит Энди, — По тридцать одной тысяче каждому. Заходи, Джефф, — говорит, — Эта наша доля за первое учебное полугодие нашего благотворительного Университета со статусом акционерного общества. Ну, теперь то ты понял, что если благотворительность поставить на коммерческие рельсы, — она становится настоящей магией, которая одаривает и того кто отдает, и того кто получает.

— Зашибись! — говорю, вдруг почувствовав прилив новых сил, — Похоже на то, маэстро, что на этот раз ты обвел саму судьбу вокруг пальца.

— Мы уезжаем утренним поездом, — ответил Энди. — Иди собираться. Погладь шнурки и пакуй свой чемодан.

— Во, дела! — говорю, — Соберусь, не беспокойся. Только, Энди, — говорю, — скажи, где мне найти этого гребанного профессора Джеймса Дарнли Маккоркла? Куда он запропастился, черт бы его побрал, я хочу его увидеть до того как мы уехали. Понимаешь, мне просто интересно узнать кто это такой?

Вот что проще простого сделать, так это познакомиться с профессором Джеймсом Дарнли Маккорклом, — говорит Энди, поворачиваясь к нашему гостю картежнику.

Джим, — говорит, — знакомься — это Джефф Питерс.

5. Рука, что власть имеет в этом мире

— Многие из великих мужей нашего времени, — заявил я с многозначительным видом, — говорили о том, что своих успехов и положения они смогли достичь только благодаря содействию прекрасного пола.

— Знаю, знаю — сказал Джефф Питерс, — Читал я эти сказки, знаю я и о Жанне Д'Арк, и о мадам Ялл, а, также, о миссис Кодл и о Еве; и о других представительницах прекрасного пола известных в прошлом. Но, на мой взгляд, сегодня женщины мало влияют на политику и бизнес. И в чем же они тогда преуспели, если мужчины превзошли их в качестве поваров, модисток, нянечек, домохозяек, стенографисток, клерков, парикмахеров и прачек? Осталось лишь только одно единственное место, где женщины справляются лучше любого мужчины, — это исполнение женских ролей в водевиле.

А мне, почему-то казалось, — говорю, — что ты находишь способность женщин остро и тонко предчувствовать ценным качеством, которое можно применить в твоем ремесле….

— Ничего подобного, — сказал Джефф, в знак подтверждения кивнув головой, — с чего ты это взял? Женщина — это абсолютно ненадежный партнер в любом мошенничестве. Она способна подорвать доверие и предать, именно в тот момент, когда ты от неё этого не ждешь. Помню, был такой случай:

У одного моего кореша, с которым я накидывал хомут на Территориях, завелись тараканы в котелке, захотел он получить должность Маршала США. В то время мы с Энди торговали, и торговали честно, — мы продавали трости для пешеходов. Если открутить набалдашник такой трости, то в твоих руках окажется емкость в полпинты, полная великолепного виски. Сообразительность будет вознаграждена, если хватит ума влить её содержимое себе в глотку. Шериф со всеми своими ищейками уже напал на наш след, поэтому, когда Билл заикнулся о том, что хочет получить такое большое назначение на государственную службу я тут же себе представил, как нашей маленькой фирме «Питерс и Такер» мог бы он помочь, заняв такой пост.

— Джефф, — говорит Билл, — я знаю, ты человек образованный, кроме того, ты понимаешь не только то, что лежит на поверхности, а глубоко проникаешь в самую суть.

— Да, пожалуй, ты прав, — говорю ему я, — и мне никогда, до сего дня, это не мешало. К тому же, я не единственный из тех, кто хотел бы чтобы образование стало бесплатным и доступным для народа. — Вот скажи, — говорю, — что ценней для человека, литература, образование или скачки?

— Пьесы, театр… м-да… конечно, сегодня театр, поэты и великие писатели мало кому нужны, — они на грани вымирания, — говорит Билл.

— Вот именно, — говорю, — а вот теперь, ответь еще на один вопрос. — Почему вся сущность заботы нашего правительства о финансировании и благотворительности сведена к тому, что мы, придя на ипподром, платим 2 доллара за посещение, а вот придя в библиотеку мы можем сидеть там часами, не платя ни гроша? — Это нужно для того чтобы в народе сформировалось правильное представление об истинной ценности двух вещей: стремлении к самообразованию и неуемной первобытной жажды к развлечениям?

Я знаю Джефф, — прервал меня Билл, — что, за глаза, ты смеешься надо мной и над моей манерой говорить. — Всё, чего бы я хотел от тебя, — это того, чтобы ты поехал в Вашингтон и привез мне назначение на пост маршала. Я не собираюсь кому-то там баки вколачивать или строить из себя императора. Я человек простой и мне нужна работа. Я грохнул семерых, — говорит Билл. — У меня девять детей, считай с Первого Мая я стал настоящим республиканцем. Да, я не умею читать и писать, но я не считаю, что это дает право отвергнуть мою кандидатуру на официальный пост. Также, я думаю, что твой кореш, Энди Такер, — продолжал Билл — человек респектабельный, и способный вызвать к себе расположение, к тому же чувак он свой и воспитан по нашим понятиям. Такой явно подойдет тебе в помощники в этом деле. Без базаров, даю, — говорит Билл, — 1000 гринов на абиссинский налог, на гарь на дорогу и на харчи, если ты согласишься поехать в Вашингтон. А если ты сможешь добыть мне эту ксиву, я тебе еще 1000 баксов наличманом ассигную, и без всякого фуфла, дам мазу на бутлегерство на целый год. — Ты считаешь себя патриотом Запада? — Сможешь ли ты мне помочь в стремлении к тому, чтобы Великий Отец Нации в Белом Вигваме, укрепил свои позиции на самом отдаленной восточной станции Пенсильванской Железной Дороги

Я рассказал Энди о нашем разговоре. Ему эта идея понравилась очень. По своему характеру Энди был человек увлекающийся. В отличие от меня он не мог довольствоваться малым. Для него было слишком ничтожным занятием продавать крестьянам складные инструменты, совмещающие всё в одном. В таких орудиях было всё: и колотушка для стейка, и рожок для обуви, и плойка для завивки волос, и разводной гаечный ключ, и пилочка для ногтей, и толкушка для пюре, да еще и камертон в придачу.

Энди был наделен художественной натурой, но благодаря склонности к коммерческой деятельности его нельзя было отнести к добродетельным или богобоязненным людям. Так что, предложение Билла пришлось ему по душе, и мы сразу же отправились в Вашингтон.

Как только мы добрались до Вашингтона и остановились в отеле на Сауф Дакота Авеню, я говорю Энди, — Смотри, в первый раз в нашей жизни мы совершаем, по настоящему, отвратительный поступок. Ходатайствовать за кого-то или ползать унижаться по коридорам власти — это то, что нам не подобает; но мы готовы пожертвовать своими принципами ради какого-то Билла Хамбла. В законном бизнесе мы можем себе позволить быть не всегда честными, но в таком отвратительном деле как это, по-моему, лучше будет, если, сразу сунем в лапу председателю национального комитета по поддержки партийных кандидатов 500 долларов, получим от него разрешение, а с этим разрешением придем сразу к Президенту, и расскажем ему о Билле. Президент — это такой человек, который скорей признает кандидата на какой-либо пост, пришедшего к нему таким образом, а не по протекции.

Энди согласился со мной, но после того как мы рассказали о своем плане портье, мы совсем от него отказались. Тот сказал нам, что существует один-единственный способ получить назначение на должность в Вашингтоне, и в этом помочь может лишь только женщина, вхожая в высшие круги. Он рекомендовал нам одну даму и дал нам её адрес. Звали её миссис Эвери. Он сказал, что эта леди вхожа во все дипломатические круги и высшие сферы общества.

На следующее утро, в 10 часов, мы с Энди были у дверей её апартаментов в отеле. Там, нам удалось получить разрешение на аудиенцию.

С виду миссис Эвери была мёд и сахар. Её причёска отливала золотом. Её волосы были, приблизительно, такого же цвета, как и обратная сторона двадцатидолларового золотого сертификата. У неё были голубые глаза и очень красивое лицо, такое, что любая очаровашка с обложки модного журнала, по сравнению с ней, выглядела замызганной поварихой с угольной баржи на реке Монангахила.

На ней было платье с глубоким декольте, покрытое серебряными блестками, её руки украшали бриллиантовые кольца, а на мочках её ушей виднелись бриллиантовые клипсы, которые подчеркивали её красоту. Плечи были обнажены. В одной руке она держала телефон, а в другой чашку чая.

После неловкой паузы она поздоровалась с нами, а затем спросила. — Итак, мальчики. Что угодно?

В нескольких словах я, как умел, рассказал ей о цели нашего визита и чего нам от неё собственно надо, ну и, естественно, о том гонораре, который ей от нас причитается.

— Фи! Какая чепуха! Должность на Западе. Для меня это легче простого. — говорит она. — Минуточку, сейчас вспомню к кому мне обратиться. Я полагаю, при решении этого вопроса мы сможем обойтись без членов Конгресса и депутатов от территорий. Да, да, точно. Нам может помочь лишь только сенатор Снайпер. Лишь он один. Кстати, он тоже откуда-то с Запада. Подождите-ка, я посмотрю, у меня где-то есть его визитка. Она вытащила из картотеки какие-то карточки, на которых была выгравирована буква С.

— А вот, как раз, и он.- говорит. — Помечен звездочкой. И это значит: «Всегда к вашим услугам». Теперь посмотрим здесь. Так-так. Господин Снайпер: 55 лет; разведен; женился во второй раз; пресвитерианин; предпочитает блондинок; из литературы — Толстой; играет в Покер; кулинарные пристрастия — тушеное черепашье мясо; после третьей бутылки вина становится очень сентиментальным. Да, точно, — говорит. — Я просто уверена в том, что смогу помочь вашему другу, господину Баммеру. Он получит назначение на должность посла в Бразилии.

— Извините, я Вас поправлю, — говорю, — его фамилия Хамбл. И он покорнейше просит у Вас ходатайства для его назначения на пост Маршала США.

— О, да. да. У меня столько дел, — говорит миссис Эвери, — столько дел. Поэтому я иногда могу кое-что и напутать. Ой, ну конечно. Хамбл. Точно Хамбл. Оставьте мне свои документы, господин Питерс, и приходите через 4 дня. Я думаю, за это время я смогу всё уладить.

После этого, мы с Энди вернулись в наш номер и приготовились ждать. Энди ходил по комнате взад и вперед, при этом, не переставая жевать кончик своего левого уса.

— Какая женщина! Какая женщина! Такое, знаешь, редко бывает. — говорит, — Чтобы у женщины были сразу и ум, и красота. Это очень большая редкость.

Это такая же редкость, — говорю, — как и омлет из яиц одной очень большой птицы, которая называлась эпидермис, потому что та, к сожалению, вымерла.

— Такая женщина, — говорит Энди, — способна из мужчины сделать Бога! Сделать его знаменитым и богатым!