Бесплатный фрагмент - Бинтуронги

Бинтуронги, вперёд!

Я так и не запонял толком ничего об вчерашние грибные споры про любовь. Тем более до меня докатились лишь отголоски, подобно тому гонцу, который дополз до шатра князя, поманил его приблизить ухо, из последних сил икнул и испустил дух.

Меня резко беспокоит и глубоко печалит другое: где я сегодня утром ни окажусь — везде пахнет дерьмом. Куда я только себе не внюхивался! Но локализовать источник форсмажора пока не удалось. Может, это что-нибудь набухло на растениях.

Вообще-то, у меня бывают обонятельные галлюцинации. Точнее, один запах, который не вышло идентифицировать, временно соотношу с другим.

Зато погоды радуют. Реальность стоит чистая, свежая, как будто её спиртиком протёрли и ваточку съели. Хочется щипать глазами тётенек. Сейчас даже знакомой мёртвой кошке, что недалеко от офиса давно уже лежит, подмигнул. Дескать, все там будем, так что всё пучком. Иду такой наоттопыри. Тетеревлюсь.

А между тем полнолуние. И день рождения вождя мировой революции. В точно такой же день, но совершенно в другом мире, я стал пионером. И с тех пор всегда готов. И по нескольку раз. Помню, было ветрено, но я двигался, переходя с оголтело на стремглав, по улице Советской мимо гастронома №1, двигался нараспашку, чтобы все видели обалденный атласный алый шейный платок и знали, что я уже половозрел.

Что характерно, всем было амбипобоку, а мне было архичудесно. В этом месте и зарыта основная масса собак.

А потом к пионерским галстукам стали относиться с иронией, затем с презрением. И даже сжигали их зачем-то. Я до такого не доходил. Просто перестал носить вместе с остальной школьной формой.

Так получилось, что многим людям вместе со мной довелось побывать и тем, и этим. И восьмым, и третьим. Я рад, что поглазел на всю эту историю изнутри. И если кто-нибудь решит нас провести, то мякина ему не помощник.

Бинтуронги, вперёд! Вперёд, говорю!

Ладно, проехали.

Геннадий появился в пятницу

Геннадий появился в пятницу после работы, когда солнце ещё не село, но всё равно сядет.

О Геннадии ничего определённого сказать нельзя. Вот разве что он был густ на сравнения. Однажды он поднял глаза и сравнил увиденное с белой пушистой плесенью на трупиках больших тараканов, неспособных утонуть в голубом киселе. Он слабо представлял себе кисели. И вообще представлял всё очень слабо, но достаточно часто и с удовольствием. Так он сравнил, и стало как будто бы легче, и можно стало жить дальше, чем он и воспользовался.

У Геннадия не было маний — ни величия, ни пиро-. Хотя как-то раз ему удалось совершенно случайно при помощи обычной колбасы разжечь распрю между двумя заглатывателями колбас. Огонь перекинулся на здание развеселительного центра, что способствовало сгоранию оного дотла. Тёл потом черпали огромными вычерпывателями. А горожане, целый год нигде не танцевав, смотрели на Геннадия с большой укоризной на длинной ручке.

Геннадий заполнял своё существование не чем-нибудь, а непосредственно заполнением. Единственным человеком, которого Геннадий мог назвать другом, была его бабушка. Они любили вместе ходить за грибами, хотя, что это значит, Геннадий не знал. Он бежал впереди подслеповатой бабушки, топтал грибы и ломал деревья, а та шла следом и еле поспевала ухаживать за искалеченными бедолагами. А ещё она пекла пирожки с задором и шаньги с удовольствием.

Собственно, именно она и называла Геннадия Геннадием. А больше его так никто не называл, даже он сам. В один из дней, когда ясно, что это четверг, Геннадий спросил бабушку, может ли воин, идущий дорогой своего сердца, желать, чтобы было по-другому, и вообще желать, а если может, то его ли сердца эта дорога. И бабушка на другой день ласково потрепала его по голове.

Как-то во вторник бабушка тяжело заболела, умерла и кремировалась. Геннадий не опечалился: он ставил горшочек с пеплом на любимое место бабушки за столом. Точно так же, как и раньше с бабушкой, он с ним говорил, пускай даже интенсивность разговоров уменьшилась в десять раз, потому что раньше в основном ласково бормотала бабушка. Он так же, как и всегда, не трогал набор ложек и вилок, который берегла бабушка, а ещё ценную, по-видимому, картину «Невозможность чихнуть, не закрыв глаза, быть скверным, испытывая благодарность, и одиноким, когда очень смешно, или Торжество закрепителя над проявителем за секунду до помешательства».

В один пасмурный, но солнечный день, гуляя с горшочком, Геннадий увидел в проходящем человеке женщину. Он вдруг отчетливо понял, что её кто-то любит больше всего на свете, а она любит другого больше всего на свете (Геннадий был не очень глуп и понимал, что вероятность совпадения любящего и любимого очень мала, и так едва ли могло получиться). Так любовь, надо полагать, текла через людей от одного к другому. Сообразив это, он выронил горшочек, и бабушка рассыпалась в лужу плодородным удобрением.

На целых три года Геннадий предался безутешному онанизму. Когда он оправился, стояла поздняя весна, которая быстро сменилась летом, потом осенью, зимой. И так много раз. Карусель жизни вращалась всё быстрее и быстрее, и Геннадия стало подташнивать.

Однажды внук погладил бабушку по молодой травке — ощущение от прикосновения было такое, словно кто-то далеко своей бесконечной рукой что-то трогает, а потом бесталанно пересказывает ему, что и как он осязал.

Геннадий встревожился. Он осторожно попробовал жизнь на вкус и ничего не почувствовал. С замиранием сердца Геннадий стал пробовать сильнее, но всё было напрасно, жизнь казалась безвкусной. Ему захотелось кому-нибудь причинить душевные страдания, но не было никого, кому было бы не всё равно. И великая скорбь довольно быстро переполнила его, в сущности, небольшую душу.

Шахматы

Когда я был маленьким, папа научил меня играть в шахматы.

Через некоторое время я начал его обыгрывать (когда он отвлекался на телевизор). За это, как только я пошёл в первый класс, он отвёл меня в шахматный кружок. Там мне сказали, что можно не поднимать руку, как в школе, а сразу спрашивать.

Ещё через некоторое время я начал выигрывать у самого слабого из кружковцев, потом у того, который посильнее, потом у того, который ещё сильнее. У парней (девочек не было) постарше меня на два года, затем на три года…

Я видел красоту шахматной композиции, чувствовал ритм партии, поэзию шахмат, юмор шахмат, тон хода (дерзкий, заискивающий, смущённый…). У меня были детские книжки про шахматы, календарики и открытки с шахматами…

Переживал, когда сыграл вничью на междугородних турнирах. Не за себя переживал, за Виктора Ивановича. Ведь я подозревал, что был у него козырем. В низшей весовой категории обязан был у всех выигрывать. Тяжело запахло ответственностью.

А потом всё разом как оборвало.

И вот почему. Одно дело, когда говорят: «Знаешь Вовку из шестого отряда? Длинный такой. Ну они ещё с Пончиком постоянно из окна прыгают, ну в футбол сегодня с нами играл. — Да. — Вот, он вчера всех воспитателей в шахматы обыграл!»

А другое дело, когда говорят: «Знаешь Вовку из шестого отряда?

— Какого Вовку?

— Ну шахматиста.

— Ааа, этого…»

А я не хотел никем быть. Только собой. Годы спустя только собой захочет быть Форест Гамп из одноимённого фильма.

И с тех пор у меня появилась аллергия на запах шахмат. Да-да, они пахнут, суки. И на их звук. Потом затухла постепенно, и давно уже всё в порядке.

А сначала я даже яблоки перестал есть, потому что, оказывается, постоянно жрал их, когда какую-нибудь новоиндейскую защиту разбирал.

Вот такая история.

Я вот тут подумал в связи с этим несколько о другом, глядя на турнирные таблицы чемпионата мира по хоккею. Надо бы популяризировать хоккей в мире. Потому что опять же одно дело, когда мы стали Чемпионами Мира по хоккею, а другое дело «…в Канзасе — пыльные бури, русские опять выиграли в какую-то свою игру, лидер КНДР съел собаку, не выполнившую космическую программу. А теперь подробнее…»

Главное — ерунда

Сейчас мимо проходили две вороны.

И такой у них был разговор.

— В нашем деле самое главное — это третьестепенное. То есть самые неважные мелочи.

— Получается, самая незначимая ерунда — это и есть главное.

— Получается, главное — это и есть ерунда. Главное в нашем деле вообще никакого значения не имеет. Важно только самое неважное.

Дальше я не слышал, они за угол повернули.

Специалисты какие-то, наверное.

24.03.1989

Двадцать четвёртое марта тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. У нас на Среднем Урале в тот день была пятница.

Тогда вовсю уже шла перестройка. Страну сжимало и пучило. Сама история, само пространство-время начинали вызывать опасения. Но для меня и моих сверстников-земляков (соседей по пространству-времени) слово «перестройка» почти не отличалось от слова «пятилетка». Просто более модное. Я его вижу на почтовой открытке. Вот оно — обычное красное на красном фоне, шрифт почти как у названия газеты «Правда».

И это правда.

Правда, к двадцать четвёртому марта тысяча девятьсот восемьдесят девятого года маразм вокруг окончательно окреп. Но мы к маразму привыкли. Один его вид медленно, как тогда ещё казалось, перетекал в другой.

Сегодня закончилась третья четверть — самая длинная. Мы с Илюхой пришли ко мне домой, включили телевизор и стали смотреть «Прожектор перестройки», который, судя по всему, начался в 15:10. Очень волнительно было. Мы ждали этого всю неделю. С того момента, как просмотрели новую программу телепередач. А ведь тогда даже рекламы не было.

Через пять-четыре-три-две-одну минуту покажут впервые в истории мультфильм «Остров сокровищ» продолжительностью больше часа! Если это не опечатка. Или если показ мультфильма не предварят рассказом о его создании с прочтением писем от юных телезрителей.

ВУРС

ВУРС — Восточно-Уральский радиоактивный след.

Называется восточно-уральским, потому что распространился к востоку от Урала, а не на восточном Урале. Урал — горный хребет, проходящий с севера на юг (или наоборот, это пока точно не выяснено). Поэтому находиться к западу и востоку очень легко. Каждый может это делать без особого снаряжения.

Возник ВУРС в результате так называемой Кышты́мской аварии. Хотя, конечно, это не Кыштымская авария, а авария на расположенном недалеко от Кыштыма в закрытом городе Челябинск-40 производственном объединении «Маяк», производящем мирный и военный атом. Но так говорить длинно и нельзя. Государственная тайна.

Вообще-то, теперь уже можно говорить. Теперь город хоть и закрытый, но называется Озёрск и на картах обозначается. В 1957 году отходы производства ядерного топлива, несогласные с таким определением (изотопы церия, циркония, стронция), весело отшвырнув бетонную плиту двухметровой толщины на 25 метров, большим аэрозольным облаком рассеялись по окрестностям. Их сдуло в северо-восточном направлении, где они на всём этом направлении и выпали.

И вот там, в полосе этого радиоактивного загрязнения, прямо по центральной оси ВУРСа, находилось большое старинное село Юго-Конёво. Делало оно это там с конца семнадцатого века. Если перевести такой возраст с уральского на киевско-русий, то получится — до нашей эры. Примерно тысяча двести домов вытянулись на несколько (пишут, что чуть ли не на семь) километров вдоль речки Синары. Речка эта много где протекает, но всё же не вполне понятно, почему она дала название столь многим предприятиям и разным там футбольным клубам. Разве что никто в модных синарках не запекает синариков в синарне. И на том спасибо.

Правда, есть ещё озеро Синара. На его берегу расположен закрытый город Снежинск, который раньше был Челябинском-70. Но это озеро из другого рассказа. В том рассказе озеро Синара, а в этом — речка Синара. А то эти рассказы некоторые путают.

И через речку был построен красивый каменный двухарочный мост. Причём строили его изначально на берегу в углублении. Так удобнее. И не бывает такого, что ты просишь Степана подать кувалду, а Степана опять течением унесло. Тьфу, чтоб его!

Ну а когда построили, изменили русло реки, пустив её под мост, а старое русло той же землёй закидали, лопатками похлопали сверху и дорогу сделали, как будто так и было.

Существовала в селе даже библиотека. А уж школа-больница всякая — и подавно. А ещё была большая белокаменная церковь с голубыми куполами и золотыми крестами. И церковь эта ни разу за советскую власть не закрывалась. Ну или не знаю, по понедельникам там проветривали, например. Точно не скажу. Но считается, что не закрывалась ни разу.

После аварии на «Маяке» было ликвидировано около двадцати населённых пунктов. Среди них и Юго-Конёво. Как говорили очевидцы, всю зиму приезжали какие-то комиссии, что-то измеряли. А весной выдали деньги, выделили автомашины для перевозки людей и небольшой части имущества в населённые пункты, которые они «выбрали». Странно, что имущество взять разрешили. Из соседних деревень и городов, на которые не пришёлся радиоактивный след, набежали люди, растащили остатки имущества (что тоже никуда не годится именно по причине потенциальной радиоактивности имущества). Затем все дома снесли. Землю бульдозерами перепахали. И засадили соснами. Остался от села только мост.

Ну ещё такая железная пирамидка с табличкой — памятник героям гражданской войны.

В 1930 году близ Юго-Конёва было обнаружено и в 1931 разведано месторождение вольфрамовых руд (включения вольфрамита и шеелита в кварцевых жилах), которому было дано красивое название «Третий, решающий год пятилетки».

Никто, конечно, об этом месторождении не слыхал. И я в том числе. Просто молодой советской республике требовалось всё. А тут люди-кадры рядышком есть, инфраструктура, как сейчас говорят.

А бывают известные месторождения. Например, Те́тюхэ (ныне Дальнегорск). В южной части Приморского края, в 25 километрах от Японского моря, на склонах Сихотэ-Алиня, посреди великолепной уссурийской тайги пристроился город Тетюхэ, что в переводе с китайского означает «долина диких кабанов». Точнее, это обычное в тех краях китайское искажение тунгусо-маньчжурской топонимики. Но пускай будет долиной диких кабанов. Это примерно те самые места, где певец уссурийской тайги Арсеньев ходил со своим Дерсу Узала.

Как говорил Дерсу Узала про кабанов: «Его всё равно люди, только рубашка другой. Обмани понимай, сердись понимай, кругом понимай! Всё равно люди…» А вот как, по слухам, говорил один старовер про Дерсу: «Хороший он человек, правдивый. Одно только плохо — нехристь он, азиат, в бога не верует, а вот, поди-ка, живёт на земле всё равно так же, как и я. Чудно, право! И что с ним только на том свете будет?»

Тетюхэ — месторождение полиметаллических руд. Чего там только не добывают! Известно оно также разнообразием прекрасных минералогических образцов, ценящихся среди коллекционеров.

Там жили и работали мои дедушка и бабушка, там у них родился мой дядя. Приехали они туда с Южного Урала. Советская геологическая романтика, интересная минералогия, дивная природа, крайний восток необъятной страны. Когда я узнал, что дядя родился в Тетюхэ, стал им гордиться ещё больше. Раньше мне он нравился, потому что с тростью (хромой), с большими усами и в тельняшке. Как Чарли Блэк (который был без усов и без ноги, но ближе сравнения не нашлось).

Но в 1950 году они решили оттуда уехать. Я отчего-то не догадался в своё время спросить — почему. Прошлое в молодости воспринимается как «ставшее, и всё тут». Возможно, бабушка была слишком видной женщиной. Возможно, дедушка подорвал как-нибудь здоровье. Кто-то кого-то подсидел. Бог его знает.

Они погуглили (или как там раньше это было) и выбрали ровное спокойное место на берегу речки Синара на маленьком месторождении вольфрама. В Юго-Конёво родились ещё один дядя и папа. Ну а потом их эвакуировали. Так они оказались в молодом посёлке Вишневогорске. Отец слабо помнит то время — четыре года ему было на момент эвакуации. В перестройку всю эту категорию граждан (эвакуированных в 1957 году) приравняли к чернобыльцам и предоставили им различные льготы. Например, мы могли неистово потреблять электричество.

Но дедушка до этого не дожил (что-то с кровью). Меня в честь него назвали. Я сказал: «Ну ладно». В 1992 умерла бабушка (что-то с кровью). Здоровая женщина была, сильная. Прабабушка (мама её) на похороны приезжала. Я ещё подумал тогда: «Странно, дочь уже умерла от старости, а мать ещё нет». Всё это как-то внезапно было.

После похорон в Вишневогорске, куда мы приехали утром, к вечеру я очень устал находиться в большой компании и предаваться трауру (тётя с дядей спорили, можно ли сегодня, в такой день детям смотреть мультики, тем более некоторые из детей уже взрослые). Я отпросился в пустую квартиру, где ещё сегодня стоял гроб. Залез там в книжные шкафы, как обычно.

Но через некоторое время меня стал отвлекать, потом раздражать скрип половиц от чьих-то шагов, которые, судя по показаниям моих локаторов, замирали в метре от меня. Дом старый. Акустика нетривиальная. Самым сложным в той ситуации было притворяться, что ты ничего не слышишь. Пришлось включить погромче так кстати оказавшийся под рукой двухкассетник. Это двоюродная сестра его тут оставила.

Так я познакомился с творчеством группы Army of lovers.

Разочарование

Чтобы разочароваться, нужно сначала очароваться. Чаще всего мы справляемся и с тем и с другим самостоятельно.

Но иногда, конечно, какой-нибудь бессовестный негодяй может тебя очаровать и, заполучив твою коллекцию значков, просто убежать или даже цинично разочаровать перед уходом. Пиу-пиу-пиу.

И ты весь такой стоишь без чар и без значков.

Разочарование — это выход из-под власти чар.

Честно говоря, не понимаю, почему до сих пор молодые люди не завели для бытового использования какой-нибудь очередной англицизм. Наверное, недолго ждать осталось. Причём для буквального понимания нужно было бы говорить не «дисапойнтить», а «дизэнчентить».

«Девочки, он меня так дизэнчентнул вчера, ващщее!»

Или вот приходит к тебе вечером друг и говорит: «Вован, всё, я разочаровался в химии!»

Это звучит как «Я думал, там это, но я ошибся (или меня подло обманули), оказалось, там не это».

А фактически значит следующее: когда-то человеку удалось инициировать и продолжать поддерживать интерес к некой области знания или сфере деятельности, но по какой-то причине чары кончились. Может, что-то выбило из-под действия чар. Может, просто иссякло ограниченное количество интереса, который не был подпитан чем-то другим. Например, достижением результата, получением признания (и далее по инструкции).

Люди вокруг меня постоянно в чём-то разочаровываются.

В этой марке телефона, Лепсе, мультиварке, радио «Дальнобой», сельдерее, Ежовской колбасной фабрике, презервативах Contex. Как будто лопаются пузырики маленьких, средних и больших чар.

Но самое смешное — это когда говорят «ты меня разочаровываешь». То есть прямо сейчас.

Представьте, вы открываете дверь, чтобы как обычно пойти в планетарий, или наоборот — наконец-то потратить подарочный сертификат на посещение проктолога, а прямо у порога коварная колдунья выливает на вас жабий сок с волосьями мертвецов. И всё — вы в её власти.

Будете покорно ходить за ней и беспрекословно выполнять её приказы.

Дрова наколоть, меда у пчёл замесить, комод на чердак поднять, моль покормить, гусей натаскать.

«Молодец, соколик», — говорит она. И даёт вам мармеладку. Да по дурости не посмотрела, что мармеладка со вкусом смородины, а смородина снимает эффект жабьего сока с волосьями мертвецов.

По крайней мере, частично, если не концентрированная.

И вы откусываете мармеладку, жуёте… медленно… медленно жуёте… и говорите (можно с неуместной укоризной, так ещё смешнее): «Ты меня разочаровываешь».

Удивительное

Было бы удивительно, если бы удивительное существо удивительным образом не могло бы понимать удивительные вещи. Что неудивительно. Удивительно другое.

И другого хватает. Не нужно беспокоиться, что другого не хватит. Хватит. И ещё останется.

Из оставшегося другого, после того, как его хватит, можно сделать всё иначе.

Но незачем.

Чего мало.

А удивительного в нём и того меньше. Потому что всё удивительное пошло на то, чтобы удивительное существо удивительным образом не поняло бы удивительные вещи.

Надписи

Не верит наш человек надписям на табличках.

И правильно делает. Лучше один раз подёргать, чем семь раз прочитать.

От себя, на себя… Если существует всего два варианта, быстрее будет перебрать их методом тыка.

Ну и что теперь, что на двери написано ЩС-380В и какая-то молния в жёлтом треугольнике, вдруг это всё-таки и есть бухгалтерия.

Но самое поразительное — это общественный туалет. Заходит человек в туалет, а на всех четырёх кабинках красный флажок на замке, говорящий о том, что занято. Чисто теоретически это возможно, но в туалет-то по-прежнему хочется. И начинает человек дёргать одну дверь за другой. И вот остаётся последняя надежда — последняя дверь со знаком «занято». Нет, ну надо же — занято! Что теперь поделаешь, придётся идти по второму кругу.

Да мало ли, почему тут что-то написано. «Столовая закрыта на обед» — наверное, с первого апреля осталось. У девушки на красивом плече красивым шрифтом написано по латыни «тот кто этот вера сюда».

В здании, где офисы арендуют десятки компаний, на единственном туалете написано «Служебный». Что это значит? Как теперь быть? Кто виноват?

В одном месте протоптанная тропинка через двести метров заканчивается у Рязанского проспекта новой металлической оградой с табличкой «прохода нет». На ограде следы от ботинок.

Или в начале девяностых приезжает друг семьи на новом подержанном «рено». Открывает капот, а там чудо чудное, там диво дивное! Всё необычно. Всё продумано и скомпоновано. Даже предусмотрен пластиковый контейнер для тряпочек, на котором по-французски и по-английски написано: «Посторонние предметы в воздухозаборник не класть!». Удобно.

А вот попросит интеллигентного человека, читающего надписи, жена какую-нибудь Справку добыть. Придёт человек в Учреждение, а там на двери дни выдачи справок написаны. Прочитает человек и уйдёт ни с чем.

А жена ему скажет: «…А почему Тане муж там же сделал сегодня Справку? А ты почему не можешь?»

- Так это… если закрыто было, что я мог сделать?

— Блы-блы-блы-бла, ты ничего не можешь сделать!

И правильно скажет.

А через час уже кричит кому-то: «Что, читать-то не умеем что ли!? Дебилов нарожали...»

Тоже правильно. Читать потому что надо, что написано. Не зря ведь писали.

Новый год

Хороший праздник — Новый год. Я помню самый лучший свой Новый год в двадцати метрах над землёй, когда у меня было всё, что я хочу.

Ординарная была волшебна как никогда. Под шёпот и шушуканье толпящихся в низком тёплом небе ангелов она украдкой встречалась с Чкаловским проспектом на набережной Карповки. У Геслеровского моста замело снегом снегоуборочную машину. Водителя успели тогда спасти. Впрочем, это было неважно.

На протоптанной в сугробе балкона тропинке она стояла в курточке, накинутой поверх облегающего платья и чулок, и задумчиво курила о чём-то вдаль. Ни ниспадающие на плечи волосы, ни мраморные пальцы, ловко держащие подрагивающий огонёк за сигарету, ни то, как спина переходила в ноги — ничто не выдавало в ней обычную женщину.

Я ей не мешал. Я был занят тем, что не понимал. Не понимал, как внутри маленькой девочки помещается мать, красивая тётенька, милый друг и извращённая сучка.

Я укрылся её волосами и спросил у её шеи, как так может быть. Шея ответила лёгким наклоном. Понятней не стало.

В нижнем мире из игрушечного магазина в смешном папье-машовом макете одного из сгрудившихся на перекрёстке домов вышел мужичок. Бережно спрятал бутылку под лелеемый сердцем инфаркт, осторожно осмотрел пустую улицу, чтобы не дай бог не попасть под машину раньше времени, и весело пошёл, какая разница — куда.

Уже давно изобретённые мобильные телефоны лежали на подоконнике и заговорщически молчали, притворяясь, что не знают всех тех, кто думает, что мы думаем о них.

Какая-то птица, нарядившись по случаю в сороку, решила, что будет великолепно смотреться на ветке напротив.

Волшебный таджик в демаскирующем камуфляже вышел на середину и ковырнул что-то своей чудо-тяпкой, чтобы привести кусок улицы в надлежащий вид. Мне стало трудно притворяться, мол, я немного сожалею, что у нас не вышло поехать, кажется, в Прагу.

Я целый час исступлённо смотрел, как жена держит озорной рукой игривое вино, прежде чем не выдержать.

Совсем рядом опять начиналось детство.

И иногда мы ходили в тёмную центральную комнату, заботливо окружённую светлыми залом и кухней, проверить, не остыли ли поцелуи на маленьких ножках.

Пахло наступившим будущим. За спиной дома, над миром нарядной ёлкой сверкала мачта телецентра, часть своего номера исполняя для тех, кто выше сладкой, как шампанская вата, облачной мути.

Я бы хотел повторить этот день и эту ночь, которые, обнявшись, запутались, кто есть кто.

Как же глуп человек в своем желании повторить неповторимое!

Ну, можно ведь немножко по-другому. Главное, чтобы было главное.

Пожалуй, я бы ещё кота добавил. Всё-таки должен у человека в жизни быть какой-никакой кот. Что-то же должно в доме мурлыкать только потому, что оно сидит.

Человек в выходной день

Старики в селениях рассказывают о Человеке, который заводит себе будильник на Выходной День, чтобы не было мучительно больно проснуться и осознать, что половина Выходного Дня уже прошла.

Прозвенит будильник в Выходной День, встанет Человек, наденет носки и опять ляжет, но не полностью, а уже в носках, то есть, считай, что всё под контролем.

Ещё бы! Раз Человек в носках уже.

И даже если Человек заснёт, то краешек его сознания будет в носках, а значит, Выходной День начался не без его участия. Носки на ногах как бы говорят: «А вот и он».

Нет, коварный сон уже не забалует.

А если и забалует, то по крайней мере Человек в свой Выходной День по сигналу непременно наденет носки, и ничто не в силах этому помешать.

Такая вот несгибаемая воля у Человека.

Я хочу

Я хочу что-то уметь делать руками.
Не в смысле что-то полезное (это-то ещё зачем), а чтобы хобби такое было.

Например, зверушек из дерева.

А лучше из камня.

Так оно надёжнее.

Да и разница в материале поболе будет. И растёт этот камень в разных странах.

То есть мало того, что это ёжик, так его ещё из глуби недр в Хибинах извлекли. А глаза у него колумбийские.

И это ещё всё как-то называется.

Но не на продажу, а так, чтобы делать.

Нужно же, чтобы «всё, что мы сделали, вышло без печали из наших рук…». Ну и вообще, я же человек, должна быть какая-то (…) ургия.

Пусть жена гостям хвастается.

О! Жена нужна!

И гости. Это обязательно. А тем, кому что-то особенно понравится, дарить буду.

При этом хочу ещё такое хобби, похожее на коллекционирование обалденнейших минералогических образцов. Потому как, допустим, рыбалка — рыбалкой, но она как хобби недостаточно шизанутая. Нужно что-то, во время чего можно и порыбачить мимоходом. (Как в Египет поехать не загорать и купаться, а чтобы изучить возможность постройки электростанции на какой-нибудь египетской реке при условии сохранения архитектурных памятников, за одним и загорев, и накупавшись.)

Пожалуй… тут подойдёт коллекционирование обалденнейших минералогических образцов.

Сам всего, конечно, не нароешь. Но на обмен-то нужно иметь своё. Вот тебе и путешествия, и романтика похода, и радость находки. И такие же шизанутые, как ты. Которые оценят.

С естествознанием связано опять же. Физика, химия, удивительные случаи в дробильном цехе. Всеобъемлюще.

Я как-то раз под микроскопом один крохотный обломок кристаллика три дня рассматривал.

Вообще! Там такое!

Потом его у меня назад отняли.

Естественно, без музыки никуда. Это даже не обсуждается.

Должна быть своя студия. Ну, например, совместно с друзьями оборудованная. И там всякие гитары, аккордеоны, балалайки… и, конечно, ударная установка. Ну, её придётся всяко настраивать каждый раз. Оно и понятно, это же вам не пианина какая-нибудь!

Буду покупать для неё с зарплаты по одной тарелке какой-нибудь знаменитой фирмы Gouevneo. Но не понта ради. А просто послушайте, какой звук! Остались вопросы?

Будем там с друзьями и остальными хорошими людьми переться от звуков.

Потому что должен быть кайф, драйв должен быть, чтобы пёрло, тащило, захватывало, поднимало, уносило. И возвращало.

Не наркотики же кушать, в самом деле!

Сел потрынкать в охотку, и вщщить — шести часов как не бывало. А потом сам не успел оглянуться, как ты какие-то невероятные вещи умеешь извлекать из бубнов.

Путешествовать хочу. По всему свету. На яхте. На мотоцикле. Один. Как Duncan MacLeod. Который бессмертный.

Но главное — это работа. Работа должна быть такая, чтобы это прям вот твоё. Чтобы как на праздник. Который всегда с тобой.

Хочу работать учёным. Исследовать хочу что-нибудь. Какие-нибудь медленные флегмироны. Чтобы ночью так вот проснуться и поехать скорее в лабораторию проверять этот бред. А утром тебя там сотрудники найдут дымящегося, но довольного. И поздравят.

Или разрабатывать теорию сверхупругости вещества.

А! И жена нужна, да!

Молодая. Но чтобы почти не моложе меня. Мне молодые сверстницы нравятся. Цвет волос любой.

Умная, красивая. Любимая, в общем.

Такая, чтобы на вечеринке к тебе на балкон зашла с бокалом в руке стройная женщина в двух изысканных вечерних лоскутах, чуть сшитых впереди и сзади, и попросила бы показать твоё любимое созвездие, а ты такой: «Ой, извините, я, кажется, это…» И к жене скорее — сексом заниматься.

А потом вместе картофель чистить и в глаза друг другу смотреть.

Детей хочу. Много. Трёх как минимум. Мальчика, девочку и ещё кого-нибудь. Чтобы им было три года, пять и семь. Хотя, как внезапно оказалось, люблю младенцев укачивать.

Кошка, собака — это неминуемо.

Надо ещё рыбок. Птичек. Черепашку.

То есть, само собой, большой дом загородный. На лоне природы. В самом центре города. С лужайкой, мастерской, прудом с утками. Гладиолусы там…

Кабинет, библиотека, теннис, хренис. Казематы для солений. А как же! Ведь каждые выходные друзья приходить будут. Будем на открытом огне соленья жарить с лосятиной и авторское кино смотреть на лужайке, а потом в интеллектуальные настольные игры играть.

Внуков хочу ещё. Вижу: дети приезжают на большой машине, открывают дверцы, а оттуда внуков этих выпрыгивает куча. И все кричат: «Бабушка, дедушка, мы приехали!»

А я уже мячиков накупил, фонтан надул, кошку отремонтировал, а жена грибы мои новые из сердолика замариновала уже.

Хорошо-то как!

А вот денег практически совсем не надо. Так, на самое необходимое только.

Хорошо, что здесь слова сами переносятся, а то, как бы я ни был настороже, конец строки всегда внеза

п

е

н.

Вова из 30-го Б класса.

Прятаться

Прятаться можно под сенью человеческих взглядов. То есть в просматриваемой зоне. Лучше находиться там с самого начала. Чтобы не привлечь внимание. Гипотетический изобличитель окинет окружающее взглядом — всё как всегда, ничего нового.

Но надёжнее всего схорониться в себе. Залез в себя и сиди там, не вылазь. Пока у себя в себе всё необходимое есть, то и лазить не надо никуда. Так и всю жизнь просидеть можно. Безопасно. Уютно.

Лишь несколько раз кто-нибудь взглянет на тебя повнимательнее, крикнет «Серёга!» и обнимет сильно-сильно.

А так в основном никто ничего не заподозрит.

Сказка про слона

(Повторно публикуется с разрешения слона. Первая версия опубликована в летнем номере журнала козла Фрэнка)

Жил-был слон.

Высоко в горах.

Но это был совсем не горный слон. А очень-очень добрый и порядочный. Дело в том, что скрывался он в горах от кенийской полиции. Он выращивал базилик и продавал его через знакомых. Налогов не платил. Кому в горах платить налоги? Со знакомыми у него была договорённость, что если сегодня что-то не так, фламинго должно лететь на восток.

Однажды в горах наступила такая лютая зима, что даже пошёл снег. Решил слон идти к зайцу, что жил за хребтом, просить махровый халатик на зиму.

Идёт слон поперёк вьюги, наискось ночи, бережёт силы для скоростного кубаря. Скоро сказка сказывается, потерпите. Лапы мёрзнут, хвостик мёрзнет, хобот мёрзнет, бивни ломит.

Пришёл слон к зайцу, дёрнул за верёвочку и оторвал её. Добрым молодцам урок.

Заяц был очень умён, поэтому, как только он выслушал просьбу пришедшего слона, сразу смекнул, что у него началась белая горячка. А в доме ни одного лекарства нет. Всё пропил. Он же был интеллигентом в 28 поколении!

Придётся идти к доктору за лекарством от слона. Ведь слон так просто не пройдёт (закрыть и снова открыть дверь не помогло). А доктор живёт за морями, за лесами, за горой Фернандо-По, в недрах которой было выковано единое кольцо.

И пошли они за таблетками. Идут они, идут. Слон в тени зайца старается держаться, чтобы не привлекать внимания. Тут мимо пробежала антилопа гну. «Мимо», — подумал заяц.

Но сложнее всех стало горному ветеринару, который ещё вчера был менеджером по продаже рекламы, которому ещё сегодня советовали не тратить сразу все волшебные лепестки.

И вот здесь не понятно: то ли залечить зайца, слон сам рассосётся, то ли просто слону помочь, и заяц уйдёт.

А у ветеринара из тёплых вещей есть только варежка и прихватка. С ними в горах не выживешь. Только если воля к победе велика. И то они все в жиру курином, липкие, кривые, рваные. Кастрюли же варежки рвут, только шум стоит! Обгоревшие все — что варежка, что прихватка. Как будто с ними уже кто-то где-то чудом выжил.

Уж и стирал он их и в отбеливателе замачивал. Только рваться после этой химии всё сильнее стало, и рисунок окончательно потерял смысл. Это надо же — прихватка! Её хоть не по чертежам делают?!

Погодите-ка! А если выкинуть их к чёртовой бабушке и купить новые в фикс-прайсе за 51 рубль! Вот это да!

И стал горный ветеринар счастливей прежнего. Уж прежний на что счастливый был, а этот и того лучше. Или тот этого?

Тут и сказочке конец. Начало с другой стороны.

Рассказчик благодарит всех хороших людей.

Хитро придумано

Как только Геннадий подошёл к аквариуму, несколько коряг всплыло со дна. В том числе его любимая — Алёна. Геннадий стал тереть Алёну специальным венчиком, так как знал, что это ей очень нравится. И вот, вдоволь натёршись, Алёна уже стала тонуть, как вдруг огромная сосуля за окном с громким треском рухнула и убила подоконник с голубями.

Геннадий несколько раз перевёл взгляд с аквариума на место, где наружу долгими зимними сутками раньше торчал подоконник, и подумал, что вот и закончилось это раньше. А ещё он подумал, что у людей есть два однонаправленных не башнабашных способа всеобщего облагодетельствования. Родители заботятся о своих детях за то, что когда-то о них самих заботились родители, а дети в благодарность будут заботиться о своих детях.

И в обратную сторону: младшие уважают старших, требуя уважения в ответ не у этих самых старших, а у тех, кто младше их, но в результате уважаемы все.

Хитро придумано.

А пока Геннадий думал, по радио передавали отчёт об очередном завершившемся исследовании: оказывается, во время угрозы насилия 17% попугаев кричат разное;

19% попугаев кричат, чтобы нападающие выкинули свой сраный компьютер и купили новый; 26% кричат, что если нападающие ещё раз получат двойку за домашнее задание, то они не пойдут больше гулять вообще; 38% попугаев кричат, что если нападающие сейчас кончат, попугаи их убьют.

Но Геннадий ничего не слышал, а всё думал и думал. Интересно, а может ли человечество существовать без насилия?

Геннадий напряг всё своё существо — так, что существо Геннадия даже хрустнуло. На самой границе интеллектуальных возможностей Геннадия подёргивалась мысль «может, но не сможет».

А потом дали горячую воду.

Белый шкаф

Сегодня при ярком выходнодневном свете я увидел на белом кухонном шкафу ещё более белый прямоугольник, вертикально растянувшийся сразу по двум дверцам до ручки выдвижного ящика вверху.

Это такой ослепительно белый цвет, даже немного голубовато-белый, как у звезды Спика в созвездии Девы, такой холодный белый, что весь остальной шкаф гораздо теплее в этом смысле.

Сначала я подумал, что это какая-то тень, точнее отражение, в смысле блик, и начал делать руками движения, препятствующие прохождению света. Но ничего не менялось.

Я несколько сконфузился. Стал чесать бороду, которую даже специально отпустил для этого дела, пользуясь выходным днём.

Однако надо отдать мне должное — я практически сразу сообразил в чём дело. А дело в том, что раньше на этой ручке выдвижного ящика висело сложенное прямоугольником и перекинутое через ручку полотенце. И поверхность шкафа немного выгорела на солнце, кроме той части, которая была скрыта полотенцем.

Вуаля!

«Как и здесь», — сказал я и откинул полотенце, висящее на другой такой же ручке.

И действительно: за этим полотенцем также обнаружился прямоугольник. Но только тёмный, настолько же желтее окружающей поверхности, насколько поверхность, окружающая первый прямоугольник, была желтее его.

Я поморгал немного и крикнул: «Так! Белый шкаф! Хватит паясничать! А то ишь… шкаф, а туда же».

Ретроспектива

Сегодня у меня Япония ассоциируется с эксцентричными извращениями, новыми молодёжными интернетными и оффлайн-идиотствами да, пожалуй, c кухней.

А до этого ассоциировалось со всевозможными мангами, анимэ, редакаями, покемонами и остальными трансформерами.

А ещё ранее — с высокотехнологичной высокоцивилизованной урбанистической круговертью.

А прежде — с бережно хранимыми культурными традициями в условиях намеренной культурной изоляции под консервативно восходящим солнцем. Оригами, икебаны, бонсай, сады камней, каллиграфия, кабуки, танка и остальной набор.

Ещё раньше — с бедными, работящими, как папакарлы, япошками, скромными и неприметными, одинаковыми до стирания личности, тужащимися завоевать мировой рынок своими электронными пластмассками за счёт дешёвой рабочей силы. Тогда над ними ещё недоверчиво посмеивались, а уже потом начали уважать, когда японское стало синонимом качества, выражаемого количественно, измеряемого в долях единицы и равного единице.

А до этого — с цепочкой корявых, скрученных, гористых островов на краю мира, подставляющих себя цунами. И на этой пяди суши живут постоянно, как на пороховой фудзияме, маленькие философски настроенные люди, берегущие природу — каждый холодный ключик, каждую веточку сакуры — и готовые в любой момент умереть.

А до этого — со всевозможными боевыми искусствами, разными ниндзя…

Но ещё раньше, из-за того, что у меня была в детстве книжка про Цусимское сражение, — со злобными милитаристами, которым бездарные наши флотоводцы скормили тихоокеанскую эскадру. Наши корабли с синими андреевскими крестами на белых полотнищах и почему-то красной полосой на ватерлинии, а японские — с красными лучистыми солнцами на белых флагах и почему-то с желтой полосой на ватерлинии. Но художник-то врать не будет.

Ну и, наконец, с самого начала, как только я узнал о Японии, я узнал о ней как о грустной фиолетовой стране мигунов со смешными названиями, от которых там никому не смешно.

Потому что Хиросима. Потому что Нагасаки.

Потому, что разговоров тогда только о том и было, как бы мировому сообществу больше не допустить …. Короче, чтоб не дай бог как в Японии не получилось.

Вот такая ретроспектива.

Дед Макар

Дед Макар постоянно ходит-бродит и ворчит-бурчит. Потому что, во-первых, жизнь неправильная пошла, а дед Макар знает, как правильно, и чем дальше, тем яснее, что, видимо, только он один это и знает.

Ну и во-вторых, просто больно уж упоительно ворчать-бурчать получается у деда Макара! Душевно! С огоньком! Получше многих оптимизьмов будет! Шоб у их всё отсохло, отпало и уехало в чёрном ящике на чтогдекогду в качестве вопроса на 15 тыщ. Это как две пенсии!

Ленинск

Дом у моей прабабушки по бабушкиной линии стоял на краю деревни, поэтому если выйти из дома, можно сразу завернуть за край и зайти за деревню.

А с обратной стороны над деревней гора нависала немного, в неё деревня упиралась своими огородами, и с той горы временами ежи и мухоморы скатывались прямо под заборы деревни.

Неподалёку от тех мест с севера на юг Ильменский хребет проходил. Может, это от него гора была. Вся каменная, с сокровищами, а сверху земля с травой, ну и там как обычно.

У деревни было очень странное название — Ленинск. Оно совсем ей не шло. Поэтому все её называли деревней. Тем более что за краем деревни начинался берёзовый лес с ягодами и грибами. Таких лесов я отродясь не видывал. Здоровенные такие берёзы, в обхват рук каждая. Но лес не сразу начинался, сначала пни росли. Пнями богат был край деревни.

А в одном месте были заросли крапивы в два человеческих роста. Что там раньше было? Почему именно здесь заросли крапивы, а не вон там? Об этом история стыдливо умалчивает. Я с сестрой в тех зарослях сделал проход. Не мы с сестрой, а я с сестрой. Она помогала тем, что не мешала. Но играли вдвоем. Пять часов делали проход, а потом нас позвали есть и спать.

За ночь крапива обратно распрямилась. Пришлось снова проход делать. К центральной камере. И центральную камеру. Это я так её назвал. Я про такие у Мишеля Сифра читал, только он проходы не делал, а уже по готовым лазил. А потом нас обедать позвали.

С другой стороны деревни, с тех пор как ледник ушёл, речка стала течь. Ну как речка… лабиринт в камышах. Не знаю, зачем мужикам там вёсла нужны были, там с мачете сподручнее. Видимо, где-то дальше вода была. Может, всё это огромное поле и было рекой. Мужики на лодках туда иногда на два дня уходили. Рыбу смотреть. Потом возвращались и показывали руками, какую они рыбу видели.

(Встречаются два ироничных рыбака.

— Слышал, вчера госдума во втором чтении приняла закон, запрещающий отлов /показывает руками/ воооот таких вот, не поверишь, щук?

— Сволочи.)

Летом к прабабушке приезжало много потомства. Даже есть приходилось всем в несколько подходов. Я мало кого помню, потому что в основном смотрел в одну точку. Где-то примерно сантиметров тридцать от своего лица.

Помню печку здоровенную посреди дома, немного отделявшую место, где едят, от телевизора. Как бы изба-студия. Но большая. А крыльцо какое здоровенное было!

И весь этот народ ходил куда-то косить сено. А чтобы это сено куда-то девать, у прабабушки жила корова. У коровы этого сена был целый сеновал наверху. Наверху — чтобы корова сама не могла достать, а то всё сено съест. Пускай ходит и сама траву ртом выдергивает, пока лето. Я даже несколько раз на сеновал этот лазил, потому что нельзя было. Однажды мой сколькитоюродный брат (раза в два старше меня) приехал со своей подружкой на мопеде, и они полезли на сеновал сено сушить. Я тоже собрался лезть с ними, но брат меня попросил мопед охранять. Я со всей ответственностью подошёл к этому поручению, только за своей палкой сбегал быстро.

Специально к нашему с сестрой приезду (родители отвезли нас на лето к бабушке, а та отвезла нас к своей маме, сложная схема, подприключение в приключении, отсюда теперь только к бабушке вернуться можно, а уже оттуда к родителям) корова родила телёнка.

У него была белая звёздочка во лбу, поэтому его назвали Звёздочка. Но говорили о Звёздочке «он». Утром, ещё до завтрака, я бегал по мокрой траве, искал Звёздочку и долго его гладил, пока нас сестра не найдёт. Звёздочка дружил с другим телёнком, но тот нам не нравился, он постоянно делал большую лужу поноса и ложился в неё. И если лужа из-под него в силу обстоятельств рельефа вытекала, он вставал, догонял лужу и снова ложился в неё. Мы всё беспокоились, как бы Звёздочка у него этому не научился.

Тогда гладить останется только Шарика, а это значит — постоянно быть в собачьей слюне с ног до головы. Шарик очень любил, когда его гладят.

Шарик жил цепной жизнью — он охранял проход к туалету. Поэтому, если не быть достаточно внезапным, каждый раз нужно после туалета собачьи слюни отмывать. Шарик был здоровенным. С крыльцо почти. Слюны много выделял.

Ну ещё охапка кошек кочевала туда-сюда по домам да по сараям. Наверное, они сами не знали, кто из них чья кошка. Но эти вообще неуловимые. Пока одну поймаешь, два раза Звёздочку погладить можно.

А корова не просто по утрам уходила куда-то траву есть и возвращалась по вечерам в дверь мычать через каждые две с половиной минуты. Она давала молоко. Да столько, что его замучивались выдаивать.

Однажды я открыл калитку, бабушка как сумасшедшая закричала, чтоб я закрыл калитку, и я, конечно, впал в ступор. Я так всегда делал в непонятных ситуациях. А сейчас я не знаю, как я делаю в непонятных ситуациях. Они в целом все одинаково непонятны. Стреноженная для дойки корова смешно прыгнула в сторону калитки и опрокинула полное ведро молока. Шарик его два дня лакал с перерывами на охрану туалета.

А я от тех слов, которые бабушка про ситуацию с молоком, коровой и калиткой сказала, ещё три дня в ступоре был. А потом дожди зарядили. Мы сидели в большой избе и ели густую желтоватую коровью сметану.

Забытый тюркизм

Забыл узбекское слово, которым называется ситуация, когда тебе работодатель говорит, что ты что-то недорабатываешь и что, видимо, придётся что-то решать, если что-то не изменится в ближайшее время, а жена спрашивает, когда ты бросишь эту чмошную говну и найдёшь себе нормальную работу за нормальные деньги, на которые можно будет майонез купить. (В этом месте фото работодателя с серьёзным лицом.)

Или это туркменское слово? Им ещё называют ситуацию, в которой тебе начальство говорит, что в твоём отделе бяка, поэтому ты — кака, ты идёшь в свой отдел и спрашиваешь, почему здесь бяка, а подчинённые считают, что начальство, то есть ты — кака, и логика бегает с чемоданом от перрона к перрону.

Или это киргизское слово? Ну им ещё называют ситуацию, когда в один телефон тебе приходится придумывать, как спросить, чтобы ответили, а в другой, как ответить, чтобы не спрашивали, вместо того чтобы соединить эти телефоны, потому что тебе платят именно за то, чтобы телефоны были связаны через твою голову.

И да — жена спрашивает, когда ты бросишь эту чмошную говну и найдешь себе нормальную работу за нормальные деньги, на которые можно будет майонез купить. (В этом месте фото другого работодателя с серьёзным лицом. Как будто тут царство серьёзнолицых работодателей, и оно достигло расцвета.)

Или это башкирское слово? Ну ещё так говорят про то, когда все друзья спрашивают, сколько ещё ты будешь жить с этой майонезной стервой, а она тебя спрашивает, когда ты уже возьмёшь и что-то сделаешь, как настоящий мужчина. (В этом месте фото третьего работодателя с серьёзным лицом. Просто потому что таким фото несть числа, надо же их куда-то девать. Вон в Тихом океане уже пятно таких фотографий достигло размеров Австралии.)

Или это азербайджанское слово? Что-то вообще уже память не та пошла.

20-30-45

Когда мне должно было исполниться двадцать лет, мне приснился, пожалуй, один из самых тяжёлых и неприятных снов в моей жизни: приснилось, что мне исполнилось тридцать лет. Ничего конкретного я вспомнить не мог, но проснулся удручённым почти до смерти. Поэтому (именно поэтому) моментально сориентировался и выкинул всё из головы.

Быстро умылся и пошёл в институт, по пути намереваясь зайти в студенческую общагу и вытащить тех из наших, кто уже проснулся. Стояли последние дни ноября, прекрасные, как и всё тогда. В институт нужно было ко второй паре, поэтому уже рассвело. Третий или четвертый ноябрьский снежок лежал на земле довольно внушительным слоем. Предвкушались весёлые снежки, пихания, бодания и смех.

Я пошёл как обычно напрямик через Зелёную рощу.

Навстречу шагал высокий матёрый мужчина интеллигентного вида в модных воротниках и перчатках, лет сорока пяти или около того, я в этом слабо разбирался. Решил вежливо уступить ему дорогу и пошёл по краю тропинки. Мужчина, приблизившись, зашагал по этому же краю, я отступил чуть дальше, и мужчина отступил чуть дальше, я взял ещё дальше, и мужчина взял ещё дальше. Мы шли навстречу друг другу по щиколотку в снегу. Я заложил сильнее в ту же сторону, и мужчина попёр туда же. В последний момент я всё же оббежал его. Но мужчина всё-таки задел меня и бросил что-то сдержанно-гневное.

Я вернулся на тропинку, обернулся. Мужчина спокойно продолжил путь, тоже выйдя на тропинку. Какое-то время я шёл и моргал, не понимая, что это была за выходка. Мужчина не был пьян и вообще не был агрессивно настроен. То, что он пробурчал, было похоже не на вызов, а на раздражение. Как-будто он что-то устало констатировал или что-то с досадой принял.

Я в свои почти двадцать лет был настолько умён, а точнее настолько счастлив, что умел анализировать без войны в голове.

Через пять минут я понял, в чём дело. Дело в том, что я, пропуская мужчину, отступил влево. А движение у нас по проезжей части, тротуару, лестничной клетке, балкону, ковру, дивану, подушке, космосу — правостороннее! И он это понимает, в отличие от всех. А они все всё равно как эти. Дураки и не учатся.

Просто мужчине было сорок пять лет или около того, я в этом слабо разбирался.

Ничего нельзя было с этим поделать. Поэтому я моментально сориентировался и выкинул всё из головы.

Через полчаса Тимофей пел песню про сову, Светка визжала от снежков за шиворотом, Наташа пыталась угомонить Андрея, Любочка смешно смущалась. А я шёл, смотрел на всё вокруг и довольствовался тем, что был самым умным, точнее самым счастливым.

Сейчас всё по-другому

Помните, у Толстого то ли в детстве, то ли уже в отрочестве: ему скоро нужно было танцевать с девочкой, а у него перчатка порвалась или потерялась, в общем, провал.

Так вот, у меня такого не было.

Бывало, я танцую, а на меня друг надевает другие очки и говорит, чтобы я в них попробовал.

А в этих действительно лучше. Те очки для другой музыки были. А эти для этой.

Хорошие очки.

И друг хороший.

И девчонки наши — молодцы. Кстати, где они?

И тут вдруг музыка кончается, и кто-то громко говорит: «Оператор Марина. Здравствуйте. Как я к Вам могу обращаться?»

Вадик, который быстрее всех соображает, встаёт с кресла, шагает на стол и выходит в окно.

У Толстого такого не было.

Погода и время

Видимо, человечья голова не предназначена для запоминания на долгий срок различных погодных условий.

Вот если человек зашёл в какое-нибудь помещение на минуту, то он потом, когда выйдет, может рассказать, что слева там расположены два ряда больших ящиков по три ящика друг на друге, а справа — три ряда бочек жёлтых и синих, а на четвёртой с дальнего конца бочке — оранжевая коробка. И при входе что-то красное рассыпано. Жёлтые бочки немножко ржавые и с вмятинами. И так далее.

А вот сколько минувшей весной было пасмурных дней, сколько солнечных? Чаще в пасмурные дни было теплее, чем в солнечные, или наоборот? Сначала всё быстро таяло, потом медленнее, а потом снова быстрее, или наоборот — сначала медленно, потом быстрее, а затем снова медленно?

Вот это человек сказать уже затрудняется.

А прошлой весной по сравнению с позапозапрошлой?

К тому же погоду все воспринимают в зависимости от возраста и степени влюблённости.

— Ужасная нынче погода, не правда ли?

— О, просто великолепная, вы правы!

Когда в средней полосе в 2019 году были побиты рекорды высоких температур за всё время наблюдений, одна моя знакомая жаловалась на прохладное лето.

Тогда, в конце года, если помните, в Китае что-то вовремя не сдохло, или во что-нибудь не впало, или куда-то кочевнуло, и что-то в нём успело мутировать, и оттуда попёрло по всему миру.

«Обычно» в Екатеринбурге летом не более 15—30 жарких дней за лето (смотря как считать). В нынешнем 2021 году их более ста. Да-да, ещё лето не кончилось, а их уже больше, чем во всём лете.

Кажется, что это запомнят навсегда.

Но нет.

Пройдёт три-четыре года, и у немолодых людей всё смешается в памяти.

Там цены на майонез полезут, ребёнок будет в институт поступать, родители болеть, соседи в суд подадут, гараж поплывёт…

Мы очень-очень плохо запоминаем погоду.

Мы можем запомнить что-то, что нам кажется относящимся к погоде.

Например: «Когда я была маленькая, у меня тогда ещё был оранжевый шарфик, я помню, мы с тётей Лизой (а она к нам приезжала на Новый год, мама говорит, что в 1984 году) ходили гулять и я потерялась в лабиринте узких глубоких коридоров, прорубленных в снегу, и внезапно из-за угла выбежала большая чёрная собака и стала на меня злобно смотреть, но тут так же внезапно появилась тётя Лиза и спасла меня».

То есть зима 1984 года была очень снежной. Просто самой снежной.

Смотрим архив погоды.

Сколько осадков выпало зимой 1984 года.

Меньше, чем за любой год из двадцати лет до этого и за любой из двадцати лет после этого.

«Неправильно у них написано, не знаю ничего, ничего не хочу слышать, пускай разбираются, но у них неправильно, я всё помню отлично.

Оранжевый шарфик ещё был у меня тогда».

Если сегодня школьника спросить, что такое год, он ответит, что это период времени, за который Земля совершает полный оборот вокруг Солнца.

А если десять тысяч лет назад спросить школьника?

А тридцать тысяч?

Сто тысяч?

Раньше люди ничего не слышали ни о каких годах.

Вот сутки — это понятно. День, потом ночь. Потом опять день, и снова ночь.

Следующее по продолжительности цикла повторяющееся явление в мире — это изменение внешнего вида самой заметной ночной штуки. Или как мы говорим — смена фаз Луны.

Всегда одинаково происходит.

Очень удобно время мерить лунами. Две луны, четыре луны, много лун, очень много лун.

И всё.

Больше ничего нет.

То есть на самом деле многое происходит регулярно.

Но слишком большие у него периоды.

Григория носорогом задавило уже после того, как мы пошли к большой горе, и мы не знаем, антилопы уже снова стали уходить на пастбища за реку или ещё нет.

И слишком непостоянно.

В этот раз сначала вершины гор стали белыми, а потом прилетели птицы с большими жёлтыми клювами, и только потом Григория задавило носорогом, а в тот раз наоборот.

И ещё всё происходит в пространстве и во времени.

После того как мы пошли к большой горе, мы достигли места, где много белых цветов на деревьях. А может быть, это просто опять время цветения таких деревьев наступило. Как проверить? Обратно пойти? Пока идём, что-нибудь наступит. Или пройдёт. Да ещё Григория носорогом задавит.

Пока люди с копьями, собаками и костром не стали ходить за животными, которые на север летом ходят, а зимой на юг, о годах чёткого представления не было.

И то это был не год, а ход.

Прямой олень и обратный олень.

В этом ходе прямой олень короткий был, а обратный — длинный. А очень много лун тому назад прямой олень длинный был, а обратного оленя почти не было — слишком длинный был прямой олень. Поэтому мало кто выжил тогда (из собак) без оленя.

Без оленя собаки кончаются быстро.

Нормальный круглый год появился, только когда стали специально сажать что-то в землю и специальные пометки делать: «сколько из земли выросло, сколько съел Фёдор, сколько Валентина потоптала».

А до этого и не было никаких лет.

Вот я, скажем, живу на тропическом острове.

И знаю, что сначала в основном дует ветер из дома восходящего солнца, потом приплывают черепахи откладывать яйца, затем женятся красные попугаи, потом в основном ветер дует из дома заходящего солнца, пена у берега становится тёмной, снова женятся красные попугаи. Ну и там ещё по мелочам всякая ерунда для очень внимательных регулярно творится.

И что для меня год?

Куда он мне?

Вот я пойду в хижину к Старому Змею, а у него в руке палка, которой он на земле значки рисует.

Спросит он меня строго: «Имя?»

— Короткий Блогер.

— Сколько при тебе полных раз женились красные попугаи?

Ну, допустим, я скажу, что столько, сколько кокосов поместится мне в мешок из листьев кукиша.

Но Старый Змей ходил на высокий холм и постиг там все числа.

Он наверняка меня палкой ударит.

Шкафчик поставил

Шкафчик занёс и поставил.

Я шкафчик занёс и поставил, не шкафчик же меня занёс и поставил.

Не над головой занёс, не в том смысле, что как размахнулся шкафчиком да как поставил.

Нет, с лоджии занёс.

И мне показалось, что он какой-то насупившийся и окосевший. Полки его корпуса лишились перпендикулярности.

Вы заметили, что ещё ни разу в этом тексте не использовалась литера «Б»?

Этим искусством я овладел ещё во время чтения букваря.

Там Мила преспокойно может мыть раму, мама крошить морковь, Сева точить халву, тётя Фалисия запихивать в кладовку жёлтую продолговатую, пузатую, лишённую косточек тыкву с толстой пупырчатой корой, дедушка спрашивать, что здесь происходит, и всё это без единой «Б». И никто не замечает подвоха.

Потому что «Б» ещё не проходили.

Но когда я поставил шкафчик и посмотрел на него, я понял, что без «Б» тут не обойтись.

Он как будто не хотел больше быть корпусной мебелью и стал ближе к природе.

Скорее всего, дело даже не в продолжительном пребывании на лоджии, а в том, что раньше он был бесплатным икеевским шкафчиком, простым, как ядро водорода, родным, как левая нога, и все свойства у него были в положении «выкл».

А теперь (на фоне новых обоев и плинтусов, подтянутых и вымуштрованных торчать как подобает розеток и покрашенной трубы) он немного смущается.

Ладно.

Потом вырасту ещё сильнее, куплю себе сикстинскую капеллу, сделаю там библиотеку. Сейчас пока нужно что-нибудь куда-нибудь подложить.

В доме нет уровня, лазера или отвеса.

Судьба-злодейка так распорядилась.

Будешь, говорит, влачить либидо, ходить туго и отвесов не знать.

Ничего не понятно, но тем не менее.

Делать нечего. Единственный выходной потому что. Если выходных было хотя бы восемьдесят, то можно начать заниматься спортом, стать чемпионом, жениться на своём тренере и улететь с ней в Японию учить карпов смирению.

А так пришлось делать отвес.

Когда оглядываешься и ищешь, что бы такое привязать и подвесить, то всё более или менее подходящее сразу прячется за утюг, аромалампу или чайничек в виде котика.

Можно ещё что-нибудь круглое класть на горизонтальные поверхности, чтобы оно каталось.

Но с этим оказалось не проще.

Сейчас вообще ничего просто так не катается.

Надо денег платить.

Или рекламу смотреть.

Раньше в доме как-то больше разного каталось, висело, торчало, стояло, сидело и ворчало. Куда мы катимся!?

В общем…

Я решил сварить яйцо.

Почему вы не спрашивайте, куриное или утиное?

А, вы же ещё не дочитали до этого места.

Я же сам только что дописал до этого места.

Успел.

Я вообще очень вовремя успел родиться. Чуть позже бы — и всё. А так — вот.

Спрашивать читателя в середине текста про яйцо — это не шутка, не шалость, не пошлость, не признак дурного тона. Просто нужно ставить по ходу повествования знаки правил движения мысли. Все люди разные, в разном расположении духа сейчас находятся, разные суждения имеют насчёт творчества «Pet Shop Boys».

Если справа и слева не ставить указатели, то читатель на очередном повороте мысли быстро уедет на своей телеге в сено и дальше под гору, давя гусей и капусту, ломая заборы, потом выедет на пристань, врежется в китобойное судно, его вместе с остатками телеги засыплет ворванью. Будет оттуда потом кричать тухлые комментарии и слать гневные смайлики, которые всё равно синицы сразу склюют.

Им для пищеварения надо.

А мне — нет.

И всё же.

Недавно нужна была кружка в пределах досягаемости. Йогурт налить. В ближайшей оказались остатки чая. Выпил. И поймал себя на мысли, что нужно избавляться от привычки всё ненужное сливать в себя.

То есть в принципе неважно — куриное яйцо или утиное. Я даже не стану приоткрывать завесу. Просто яйцо из холодильника, вся его история меня сейчас не интересует как рассказчика.

Мысль сварить яйцо пришла мне просто потому, что я недавно варил яйца (впервые за долгое время).

А всякое существо, вращающееся во вселенной, когда оно соображает, чего бы такого сейчас сделать, выбирает вон то или вот это в немалой степени потому, что оно уже так делало.

Оглянитесь вокруг. Сколько их, решивших когда-то, что только разочек, и всё!

На днях занимался какой-то ерундой и понял, что забыл поесть. Да так резко понял, что решил безотлагательно сварить пельмени. Не до шуток потому что.

Дело серьёзное.

Когда такое дело, нужно сразу пельмени варить.

Поставил воду.

Походил, понюхал. Нашёл яйца в холодильнике. Помыл их под горячей водой и положил в кастрюлю. Чтобы поесть, пока не поел. А то долго ждать, пока поем.

Прямо такой голод поднялся, аж до неба. Видимо, я действительно уже не мальчик. Но и не девочка. Раньше, помню, неделями не ел. По крайней мере, не помнил, ел ли что-нибудь.

Помню, что не помнил.

Это однозначно.

Бывало, в компьютерной игре высажусь всем народом на какой-нибудь берег и как давай там всё колонизировать.

Сначала из корабля пару домиков сделаю да кем-нибудь из поселенцев съедобных животных наловлю, деревьев нарублю, потом распилю их на доски на лесопилке, которую нужно тоже построить, потом улучшить…

И вот наконец первая порция канифоли!

Встану азартно руки потереть и зад проветрить, а за окном уж небо осенью дышит, уж реже солнышко блистает, короче становится день, термометр украли… А вот чтобы я чего-то ел… нет, не помню.

И ничего.

А сейчас всё.

Как вода закипела, я сразу яйца выловил и в ледяную воду бросил.

Потом пельмени закинул, помешал немного. Начал яйцо чистить. Чистил, чистил, чистил, так и не очистил. Не успел.

Умер с голоду.

Прилетел аист, сделал соответствующую пометку напротив нужного номера. Затем приходили зайчата, приносили с собою лопаты.

Белки-санитарки похоронили меня в лесу.

Бобры сделали мне деревянный памятник на могилу, но белки-санитарки забыли, где она.

Чтобы такого больше не повторялось, я в этот раз решил сварить яйцо заранее. Да и просто еды всякой наготовить.

Хрен с ним, со шкафчиком.

Какое-нибудь кино посмотрю классное.

Кто-нибудь знает какое-нибудь кино классное? Не обязательно новое. Не обязательно этого века. Не обязательно цветное. Классное кино нужно.

Друзья и лето

За изнанкой центральных районов большого города, в древнем дворе с подсолнухами и гигантскими лопухами, тихонько грызущими асфальт, плывёт по земле в прошлое дом сталинской постройки.

Прямо по нему проходит Великая кошачья магистраль.

В водосточных трубах гудят из шалости гигантские улитки. На карнизах тут и там покачиваются ветви вечно молодого крыжовника. Облупившиеся маскароны над окнами в виде лиц Будённого, Фурманова, Щорса и остальных муз надменно глядят поверх человеческой жизни.

Рассохшаяся и снова ссохшаяся (уже как подобает) дверь подъезда не в силах противиться произнесённому ключу. Подвластная ему, она раззявится и тяжко ухнет на манер большой хлебницы с ароматами подвала.

Которое уже тысячелетие длится чудеснейший летний вечер.

Лёгкий, нежный и неповторимый. Очень высоко над кустами сирени, может быть, даже на третьем этаже, распахнуто огромное окно.

В большой тесной комнате мы с друзьями устроили пир — не пир, а так — застолье с подушками.

Мы все выглядим, как мифические существа.

Восседает огромный шерстистый восседатель, полностью загородив настенный ковёр с вышитым выступлением Хрущёва на XX съезде КПСС, и швыркает чай из блюдца.

На лосиных рогах сидят, болтая ножками, феи, хохочут и плюются лосиными косточками. Вампир в свитере с оленями пьёт редкую четвёртую прямо из бутылки, привезённой из Финляндии. Прыгает на кровати двуликий скоморох и дудит в бубен.

На секретере древнечешского берёзового гарнитура с красивыми сучками разлеглась морская переводчица.

Чувак с поленом катает на затхлой пианине обдолбанного лыцаря. Лыцарь чинит лютней старую кансону. В его поставленном на полку стальном наплечнике свила гнездо удивлённая куропатка.

Владыка мифриловых копей раскуривает череп, найденный им в песочнице ещё в детстве. Воспитатель вакханок бренчит ложечкой по канделябру, призывая всех к кутерьме.

И много ещё кого здесь только нет.

Родные, милые друзья.

И все поют красивую песню для соседей, в которых все верят, но которых никто не видел последние тысячи лет.

Большой стол упирается в подоконник, и длинная лёгкая белая скатерть лениво порхает над землёй, протянувшись далеко на юг.

И любой из гуляющих этим волшебным вечером, если захочет, может поднять руку и дотронуться до неё.

Признание

Когда я появился, мне насыпали кубиков. Кубики — это очень интересно, решил я, ещё не зная, что всё — это очень интересно. Я построил из кубиков космический корабль. На всякий случай.

Затем мне дали шарики. Попытки строить из шариков научили меня ползать, а затем и ходить.

Далее начали появляться все возможные цвета и формы. Материи и энергии.

Зелёные трапеции, берёзовые эллипсоиды, пупсиковые октаэдры, пистолетовое стрекотание…

Однажды я случайно догадался покурить цилиндр, и полцилиндра моментально скурилось. Я испугался, тщательно затушил остальной цилиндр. И бросил его в огонь.

Через некоторое время я заметил, что цилиндров больше нет ни одного. Я перерыл все исключения и частности, заглянул в каждую относительность, но нигде не обнаружил цилиндра. То есть я скурил единственный цилиндр! Тогда я заволновался и стал надеяться, что появится новый. Чтобы никто не обнаружил, что что-то не так.

Каждый день появлялся десяток-другой новых явлений, но цилиндр не попадался. Были гексагональные призмы, яйцоиды, тетрагональные пирамиды, конусы, маленькие семёрки, лебеди из автомобильных покрышек, пенопластовые ёлочные негры, хрустальные биты. Цилиндра не было ни одного.

У меня вошло в привычку сначала посмотреть на новое, а потом заниматься остальными делами. Посмотрю на дюжину или тридцать, тщательно проверю, есть ли цилиндр, и дальше иду.

Я почти ничего и не помню из нового, потому что оно не цилиндр, а какой именно не цилиндр, я не потрудился рассмотреть.

В далёком будущем, когда мне исполнится столько же лет, сколько Иисусу, я скажу невзначай, что цилиндра не существует.

И все удивятся: как это я могу утверждать, что цилиндра нет!?

— Этого никто не знает. Существует два с половиной миллиона разных штук. Ты разве можешь найти цилиндр в таком количестве штук?

— В таком — не могу.

Как хранить чужие секреты

Средь Пикулёвой Глуши на берегу Фроглэйка в просторной дубовой щепетильне пресветлый Лёхарик держал речь перед верными соратниками своими.

Кончил же он так:

«Мне просто надо было выговориться. Я надеюсь, парни, всё это останется между нами».

И каждый из четырех произнёс нерушимое «не ссы».

Взял Миханьмунд чужую тайну и схоронил её в мифриловой дарохранительнице, а ту поставил в корундовый ларец, а его отнёс в глубокую пещеру Ууублю, где опустил в железную раку, скованную булатными цепями. И приставил к той пещере двух мохнатых HR-менеджеров с секирами.

Тогда Костягерд взял ту тайну и поместил её в зачарованный тубус с кодовым замком, что всегда при себе носил. А кодом служило то, что его первой супруге в опочивальне нравилось. Никто не догадается.

Кирилберт разделил тайну на три части. Одну часть поведал мудрым филинам, другую — осторожным коростелям, а третью — быстрым соколам. И сделал так, чтобы они никогда не встречались.

Вальдемар же принял тайну чужую, покрутил в руках, почесал ею затылок, да и швырнул её через плечо куда-то в озеро.

Ответственность

Филипп всегда брал всю ответственность на себя.

Отчего такое решение, спросите вы?

Это элементарная метаматика.

Ведь если хотя бы кусочек ответственности прилюдно не взять, то сразу заметят и подумают себе в голову.

И даже могут пойти толки (talks).

А если взять лишнюю, то просто оглянутся, шмыгнут носом и ничего не заметят.

И вот покуда у всех мозг так устроен, Филипп берёт всю ответственность на себя.

И опять же совесть чиста.

Спросит Филиппа совесть: «А ответственность всю взял?»

«Да, вот», — покажет Филипп.

«Хорошо», — скажет совесть и станет дальше смотреть кинокомедию про ниндзя с Караченцовым в главной роли.

Удобно.

А ответственность таким образом профанируется, практически обесцвечивается.

Бывало, в Колумбии придёт к власти наркобарон и построит противозаконным путём всем детям бесплатные школы, а Филипп и за это ответственность на себя возьмет, сколько успеет.

Ему некоторые, возможно, сразу скажут: «Постой, ну здесь-то уж явно ты ни при чём! Однозначно незачем тебе ответственность за это на себя брать».

— Да? А вот это так прямо на мне-принамне лежит?

Так спросит Филипп, показывая, что он в прошлый раз на себя взял.

И в позапрошлый. И третье время назад.

«Ну да так-то», — согласятся сразу, возможно, некоторые.

Там столько уже этой ответственности накопилось, что она вся хоть и аккуратно разложена, но слежалась, спрессовалась…

Если вы попробуете аккуратно какую-нибудь старую ответственность отделить от лишней, то, скорее всего, просто порвёте.

Самооборона

Однажды друг еле-еле уговорил меня посещать какой-то бойцовский клуб. Я не помню, как он назывался. Там было две аббревиатуры: тарам-парам-парам-с-оружием и тарам-парам-парам-без-оружия. Мы ходили на тарам-парам-парам-без-оружия. Уникальный вид единоборья для офисного планктона, превращающегося в полнолуние в офисный нектон.

Парни, придумавшие это, выглядели серьёзно, как будто они прошли две войны и три ремонта. Я по интернету видел. Всякие монахи в камуфляже, разработавшие неповторимый стиль. Им удалось соединить подводное самбо гималайских грабителей и трехэтажный мат прапорщиков. Обладатель коричневой тесёмки в прыжке криком убивает котёнка.

В обилии демонстрировался бесконтактный бой для брезгливых людей.

Правило у этого клуба только одно — не проглатывать капу.

Капа — такая штука из гибкой пластмассы, надеваемая на зубы с целью защиты от выбивания этих самых зубов. Купил я эту капу, прочитал инструкцию: нужно поместить капу на пару минут в кипящую воду и, когда капа станет мягкой, надеть себе на зубы.

Через час жена заходит на кухню: «Ой, а что это у нас там сегодня на ужин?»

Я отрываюсь от книги, перестаю помешивать и произношу нехорошее слово.

А тренировки проходили следующим образом.

Сначала шла так называемая разминка. Это такой ад, после которого ты на всё готов. Тренер выбирал взглядом человека, у которого то или иное упражнение получается лучше всех, и ждал, пока он не начнёт трястись от напряжения.

Пары общего пота конденсировались на всех носах.

Затем отрабатывались конкретные удары и блоки в спарринге. Но на самом деле там решались всего лишь две задачи.

Первая, относительно лёгкая для нашего брата, интеллигента, тем более после «разминки», — не бояться получать удары в лицо.

Вторая посложнее — не бояться наносить удары в лицо. И желательно не себе.

Потом шли всякие интересные игры. Типа «коридор боли».

А в конце давали иногда побаловаться. Помимо перчаток и наголенников надевались маски, как у пещерных хоккейных вратарей, и разрешалось делать с напарником всё что угодно. Я обнаружил у себя способность бегать по стенам.

Ну, допустим, она не очень развита. Как и музыкальный слух. Никогда на свой музыкальный слух не жаловался. Но в отличие от многих знакомых нет у меня такой проблемы, что я пытаюсь заснуть душной ночью при открытом окне на семнадцатом этаже, а в соседнем дворе гопники орут песни под гитару и пятая струна не строит на четверть тона.

В общем, это оказалось очень весело — драка.

А затем несколько мужчин стояли каждый в своей душевой кабинке и стонали от изнеможения и удовольствия. И кто-то даже сказал, что это лучше, чем с женщиной. И все согласились. И я тоже согласился, но потом поправил: но когда с женщиной, это остаётся на твоём счету, а вот это забудется.

Выходишь на улицу оглушённый. То есть, собственно, достигший нужного эффекта, для которого всё это и затевалось. Оглушённым жить гораздо легче.

Идёшь, например, по улице, и перед тобой все расходятся. И даже милицанеры. Делают вид, что что-то вон там интересное увидели и расступаются. Не видят тебя совершенно. И сам ты это отражаешь, когда уже прошёл мимо, но лень задумываться. Тело вместе с мозгом занято тем, что пьёт воду. Потому что после такой тренировки начинаешь разбираться в лакомствах. А лучшее лакомство — это вода!

А что касается практических навыков, они мне только один раз пригодились.

Когда мы с женой стояли на набережной и смотрели на закат, она протянула руку, чтобы убрать ресничку с моей щеки, а я такой чисто на рефлексах опа-опа — и технично ушёл вниз и влево.

Красавчик!

Трубы

Однажды смотрел я немецкий короткометражный фильм про то, как одинокая томящаяся дама в пеньюаре вызвала к себе домой сантехника для ремонта труб под мойкой (раковиной) на кухне. Сантехник пришёл молодой, высокий, статный, как кирасир или даже драгун. Какое-то время он возился с трубами, а дама всё ходила вокруг и подбоченивалась на разные лады, пока во время передачи разводного ключа между двумя людьми не вспыхнула страсть. Возможно, она перерастёт во что-то большее, возможно, она их погубит — неизвестно. И с трубами тоже неясно.

Раньше, с какого-то неопределённого момента, всё — и учёба, и выбор профессии, и работа, и отдых, и правила дорожного движения, и служба пожарным пограничником, и умение ориентироваться под землёй, и знание советских кинокомедий — всё это было лишь трубами под мойкой.

Чем-то таким, с чем самое главное становится гораздо интереснее. А что было главным — я не знаю.

Но было что-то самое главное.

И трубы под мойкой.

Люблю февраль

Люблю февраль за то, что его не жаль.

За то, что время никуда не летит как полоумное.

А значит, заниматься можно чем угодно: румынский учить, корейское кино смотреть, в древнекитайскую настольную игру играть, клеить макет эскадренного госпиталя «Помешанный», мастерить мумию Ленина из папье-маше.

Люблю морозы за то, что никуда не пойдёшь — и тут уж ничего не попишешь, следовательно, не будешь корить себя, что не пошёл.

А если и поедешь с друзьями под сугроб на дачу, то не скучно от того, что не придумали, чем бы позаниматься. Просто топите печь и жмётесь друг к другу в немодных, но тёплых свитерах. А чтобы стать героем дня, достаточно выбежать во двор и наколоть новых дров.

И вообще нет повода сожалеть об отсутствии в жизни экстрима.

Если друг оказался вдруг

И не друг и не враг, а — так,

Если сразу не разберёшь,

Плох он или хорош,

Парня прикурить аккумулятор на пять минут из офиса тяни. А впрочем, к чёрту его, аккумулятор этот, побежали обратно.

Люблю морозы за то, что можно прибежать в офис и пить горячий чай. И планёрка превращается в «да какая ещё планёрка, чаю!».

За ясность того, что к чёрту эти много денег на стройке или на вахте (или в рейсе, или в поле). Отчётливую ясность.

Люблю за то, что их нельзя отменить ни в каком чтении, нельзя купить, нельзя обхитрить, проявив смекалку, отругать, проявив жёсткость. Это стихия.

Люблю снегопады за то, что всё замело, всё встало в пробки. Да и ну его, это всё.

Люблю за то, что можно позвонить своим на юг и похвастаться морозами, а потом позвонить своим на север и почувствовать тепло.

Но главное, за то, что не жаль, что это скоро закончится.

Швеция

Сегодня сны мои закончились тем, что я — Швеция.

Возможно, потому что я спал головой на юг. С запада у меня была стена и спинка дивана Скандинавских гор, а с востока — ковёр на полу Ботнического залива. Одну руку подложил себе под Уппсалу, а другую свесил в Балтику, почти касаясь своим Мальмё гладильной доски Дании. С нею у меня было связано что-то культурное.

Я знал, что складки рек на одеяле все до одной ниспадают в Балтику. Я чувствовал, как к холодной ноге моей, торчащей из-под одеяла лесов далеко на север, текут через всего меня тёплые уютные поезда.

Так уж сложилось исторически, что моё население и вся моя общественная жизнь сосредоточились на подушке. Ряд правительственных мер способствовал достижению высокого уровня неги в этом регионе.

Лёжа животом на балтийском щите, почувствовал я под утро нового тысячелетия, как богаты мои недра, и захотелось поразрабатывать.

Труд

Например, может быть так.

Меня в детстве родители приучали к труду, если можно так выразиться.

Во-первых, у меня были определенные обязанности (ежедневные, еженедельные, плавающие, основные, дополнительные). И, что характерно, в детстве и всяком там отрочестве, когда количество этих обязанностей было конечным — помыть посуду, купить сметаны, пропылесосить, выгулять собаку, тогда был смысл их быстро и качественно выполнить, доведя этот процесс до филигранности, и потом с чистой совестью заниматься «своими делами».

Помню, как родители с сестрой уезжали на шопинг в Свердловск, недавно превратившийся в Екатеринбург, а я, «раз уж оставался дома», должен был тогда «вот это всё» переделать. А нас, аутистов, хлебом не корми, дай только одним дома остаться.

Родители вставали в выходной пораньше, собирались, и как только они закрывали за собой дверь, я вскакивал, надевал костюм Супермена (синее или чёрное трико), и вжжих — через полчаса всё было сделано.

Они ещё даже пост ГАИ на выезде из Асбеста не проехали, а у меня уже был полностью мой, абсолютно свободный день. Допустим, восемь часов непрерывного прослушивания музыки с такой степенью погружения и концентрации, что по сравнению с этим пилот реактивного истребителя — просто расслабленный дачник, летающий в облаках.

При этом я делал всё качественно, но если бы рассказал, сколько времени у меня на это ушло, то заставили бы переделывать. Пыль же не может с такой скоростью исчезать — это нарушение ритуала.

Впоследствии, когда количество обязанностей перестало быть конечным (а в дальнейшем и само понятие «обязанность» куда-то поплыло), исчез и смысл их сразу все «выполнять». Причём мгновенно, без всякой инерции.

Во-вторых, помимо регулярных обязанностей и специальных поручений, было такое своеобразное времяпрепровождение в труде. От забора и до обеда. И от полдника до пока дождь не пойдет. Это главным образом поездки с родителями в сад и походы с отцом в гараж.

Именно там всё и ковалось, да.

Ну были ещё отдельные песни типа сбора картошки, когда картошку сегодня нельзя перестать собирать, пока всю не соберёшь. С определённого момента это стали делать мы с отцом вдвоём. Сначала, конечно, не веришь, что её можно всю сегодня собрать. Это же поле. Как можно руками собрать поле?!

Соответственно, психика заставляет думать, что у меня и нет в планах такого абсурда. Просто в охоточку покопаемся. И вот в такие моменты формировалось умение работать и не обращать внимания на тяготы или монотонность процесса, а просто думать о чём-нибудь хорошем, интересном, пока работа сама делается. И вообще во всём видеть всё хорошее.

Замечать его вокруг.

Не уподобляться ни стонотикам, ни халявщикам, которые за счёт других хотят поменьше сделать или побольше получить. Не торопиться. Чтобы, во-первых, не переделывать, во-вторых, себя об лопату не сломать — это вообще первое правило в любом деле.

Вот когда будет середина, тогда перекусим. Но середину нельзя торопить. Быстрее всего она наступает, когда её совсем не ждёшь. Как любовь.

Поэтому нельзя стремиться приближать завершение работы. К тому же это ведь жизни твоей кусок.

Я даже когда зимой приходил из школы без ключа и понимал, что мне теперь смотреть на работу электросчётчика три часа, я всё равно запрещал себе хотеть, чтобы маленький кусочек жизни быстро пролетел. Мне всегда это казалось святотатством.

Так и с паслёновыми.

Сначала второе дыхание, потом третье, потом четвёртое, потом я сбиваюсь.

В общем, когда появляешься помытым на диване, можно смотреть выключенный телевизор.

И не сказать, чтобы какое-то особое удовлетворение от проделанной работы, хотя и не без этого, но просто во мне столько правды. Как в возвращающихся из Берлина солдатах в 1945-м, которые могут убить взглядом, если не успеешь отбежать, пока они голову поворачивают!

Но и удовлетворение тоже есть, спасибо картошке.

Другое дело, что такое удовлетворение можно получить за 20 минут секса. А бывал и такой секс, что я как будто собрал 80 тонн бананов и ещё сам приплыл с ними в Европу и успешно продал. Выходишь на балкон покурить, и даже птичкам ясно, какой ты молодец.

О, гараж!

Запах чего-то горючего и гнилого. Громкое дыхание паяльной лампы. И кто-то эмигрировавший или мёртвый поёт из открытой дверцы автомобиля.

Обычно отец туда ходил один. Должен же человек хотя бы час в сутки побыть один. Но зачастую брал и меня.

Приучать вроде как. Так же вроде надо делать, если сын у тебя растёт? А то вдруг гомосеком вырастет. Я бы так же делал. Отец своего сына может научить принципиально одной вещи — как быть отцом своему сыну. Остальное факультативно.

Он мне сразу поручал что-нибудь интересное: снег с крыши скидывать, папоротника в лесу набрать, что-нибудь шкурить. Машину интереснее мыть в саду, когда полоть надо — это и дураку понятно.

Что ещё может быть интересного в гараже? Смотреть, как насос воду из ямки откачивает. Что ещё? Вообще-то, много дел находилось. Всегда можно какой-нибудь херовиной громко стучать по другой херовине.

А ещё определять, что бы можно было поделать такого. Что можно начать, а там видно будет, надо оно или нет, а что совсем бессмысленно по разным причинам.

Если вот эту грязь убрать, то тогда надо и другую убирать, а то бессмысленно, а всю не уберешь — новую наделаешь. Вот и ходим, ищем подходящую работу. Куда она спряталась? Всё равно найдём.

Толстую инструкцию к ВАЗ-21063 я всю уже прочитал. Больше не интересно.

Это надо очень скучно жить, чтобы тебе в детстве было интересно, скажем, разобрать и правильно собрать коробку передач.

Да и вообще плотность потока сознания не оставляла никаких шансов задействовать его полностью и надолго всяким системам вида «две руки — две ноги — несколько предметов».

И вот приходилось практиковать разный дзен.

То есть опять же думать не о том, что ты делаешь и зачем это надо, а об основании нашей с друзьями колонии на Юноне. Это планета наша. Там, между прочим, высочайшая вершина — 10087 метров. Забыл название.

А сад?

Быстренько дров наколол, печь затопил, и пока они там распутываются, кто, где и что делает, иду в лес маленькую ножовку в пятиметровые пиканы (уральское название дудника лесного) метать так, чтобы она их срезала на лету. Или топорик в деревья.

Потом меня поймали, велели чёрную смородину собрать. Собираю. Музыку придумываю. Не спешу. Чем быстрее я выполню дело, тем быстрее мне поручат следующее. А их тут много.

Даже невооружённым глазом видно, что с делами тут полный порядок. Они прямо из земли прут в буквальном смысле.

И всегда может поступить неожиданное предложение. Рубить гниль в компосте.

Жечь корни.

Выпрямлять гвозди.

Плющить тазики.

Вязать веники.

Просеивать труху.

Кремировать кротов.

Дуть пылесосом наружу на кедровые орехи, пока они катятся по жёлобу из линолеума, чтобы от них отлетали шелушки. Пойти поискать в лесу кусок линолеума. Это моё любимое. Только сейчас топорик возьму.

А может, я машину помою?

Нужно просто всегда поступать правильно, по совести, не нарушать основные заповеди, а работа — она сама сделается. Достаточно ею просто заниматься. Делай что должно, и будь что будет.

Рыцарский девиз.

Так всегда было.

И вдруг оказалось, что это не работает.

А бывают люди, которых в детстве не приучали к работе.

Лентяи.

Только о своих собственных потребностях и пекутся. И всегда нацелены на результат. А следовательно, не разборчивы в средствах. Тут третьего не дано. Либо не разборчивы, либо не только на результат.

Либо — либо. Хотя гипотетически я, конечно, могу быть толще вас вдвое, но при этом в полтора раза стройнее. Для этого мне просто нужно быть в три раза выше.

Но это редкость. И кто его знает, чем за это платят.

Игрушечный

Недалеко от нашего дома, на центральной улице, был магазин игрушек, который все называли игрушечным. Иногда мы с мамой заходили туда зачем-то. По делам по каким-то. Не знаю. Наверное, мама смотрела, не появилось ли чего достойного.

Я никогда ничего не просил у родителей. Я знал: они каждый день на весь день уходят работать, чтобы вернуться вечером, приготовить ужин, поесть и лечь спать. Пусть им будет легче во сне. Что сами посчитают нужным купить, то и купят.

Но я всё внимательно разглядывал и запоминал. Что запомнил, то — моё. В любом случае мне потом просто сидеть или ходить, вертеть в руке какую-нибудь палочку и представлять, что я сижу или хожу, например, дома и играю во что-нибудь.

В следующей жизни игрушечный магазин превратился в небольшое кафе. В нём праздновали мою свадьбу. Я ещё, помню, сижу такой и думаю: «Ну всё, дядь Вась, валить отсюда надо. Сам видишь, что творится». Это я так свой голос внутренний называл — дядь Вась.

И свалил. А вместо меня попросили походить одного муравьеда в скопированной с меня оболочке, привезённой с двенадцатой планеты системы Альфа Насоса на космическом крейсере «Арго». Пообещали муравьеду, что он слова говорить будет. И халву. Кстати, увидите его — привет передавайте от меня.

Всё-таки по-своему героический муравьед.

Ранняя эротика

Лет в тринадцать-четырнадцать меня посетила такая фантазия.

Я собрался зачем-то на заведомо летальный подвиг.

Я заботился о своих крестьянах больше, чем кто-либо. И должен был их отстоять, защитить от действия тёмной силы. И к тому же у меня были к этому демону какие-то не вполне понятные личные счёты.

Был я не в меру образован, чрезвычайно одухотворён и связан такими обязательствами, какие никому не приходится выбирать.

Дело было морозной зимой.

Я при помощи слуг оделся, облачился в доспехи и поскакал на своём любимом коне. Играла тревожная, но воодушевляющая природа.

Долго ли, коротко ли, достиг я проклятого замка в призрачных лесах, по случаю зимнего солнцестояния нарядившихся в хрустальные обновки. На которые так приятно смотреть из окна натопленного зала, когда твой лучший друг подбрасывает дрова в камин и осторожно выражает сомнения по поводу некой дамы, потому что переживает за тебя, ведь таких, как ты, больше нет.

Там вдали большой отчий дом и библиотека на верхнем этаже. А здесь прыгают пушистые белки, и никого окрест.

И обратный путь далёк.

Я спешился и попрощался с конём.

Я даже не стал брать щит.

Обнажив большой двуручный меч, я устремился наверх. Через двор замка. По каменной лестнице. Я не достиг донжона. Враг явился мне на открытой галерее стены. Я взмахнул мечом и ударил, что было силы.

Меч переломился. Меня чем-то долбануло.

Я очень долго и плавно летел вниз. Шлем свалился с головы, и всё стало более чем честно. Я рухнул с большой высоты в сугроб.

Окровавленный, я стал замерзать.

В лесах тихонько шла зима, куда ей было надо.

И только тогда начался подвиг.

Я принял решение сразу.

Я полз триста тридцать три вечности, чтобы найти врага.

В одной из башен, на лестнице, прислонившись к стене, я сидел или лежал с обнажённым кинжалом и ждал.

Но никого не было. Только я и зима. И очень много характерных для такого положения вещей мыслей.

Я увидел рассвет. Великое зло куда-то ушло, совершенно не считаясь с таким пустяком, как моё существование.

Я видел по розовым лучам, проникавшим сквозь бойницу, что солнце золотит стволы сосен, нимало не заботясь о том, как такой оборот воспримет несуществующий читатель.

Я исчезал.

Когда совсем рассвело, я увидел в тёмной нише, которая, скорее всего, была началом тайного хода, сверкающие глаза леприкона.

Он наблюдал за мной. Он здесь давно жил. Сегодня, когда я умру, у него будет славный обед. Больше всего он любил глаза.

Я ждал.

И он ждал.

Каким-то невероятным образом я помню, как он долго затаскивал мой труп к себе в логово, а труп то не пролазил, то не пролезал. Помню, как леприкон злился, как ругался.

Прошло сто лет.

Молодая девушка с налившейся грудью, стирающая бельё прекрасным летним днём, увернулась, и тряпка, брошенная её хохочущей подругой, пролетела мимо.

— Лорзетта-Гринзетта, кто последняя, та и невеста призрака Турненгемского рыцаря!

Визжа и хохоча, подруги бросились к овину.

За ними увязалась их большая собака.

Подобные присказки были знакомы девушке с детства, но она вдруг впервые почувствовала что-то новое. Она оглянулась в ту сторону, где за поросшими лесом хребтами должен был возвышаться тот самый замок. На цветок клевера опустился шмель, это важно.

Некоторое время она думала о том, чего никто никогда не узнает, а потом улыбнулась и побежала вслед за своими подругами, прижимая к груди корзину с прополосканным бельём.

Вот такая раньше была эротика.

О дальновидности

Я искренне считаю, что каждый взрослый ответственный и сознательный индивид должен проявлять известную предусмотрительность и немалую дальновидность таким образом, чтобы всегда иметь в запасе какое-нибудь дело, — например, наклеить обои, поменять линолеум, построить дом, начать зарабатывать много денег, стать президентом, колонизировать новый континент, основать династию, да мало ли что, на тот случай, когда делать вдруг станет совершенно нефиг.

(Из дневника Клима Гречовски)

В детстве и в дальнейшем

Как-то раз в биографической статье Википедии я задержал взгляд на подзаголовке «смерть и последующие события».

Название мне понравилось. Но оно наверняка уже сто раз кем-то занято.

Говорят, когда приятель Ларса Ульриха спросил его мнение насчёт того, насколько удачным будет назвать журнал «Металлика», Ларсу столь понравилось это название, что он сказал «вообще-то, не очень», а сам назвал так свою музыкальную группу.

Но мне в той википедической статье понравилось именно то, что автор подзаголовка, скорее всего, не имел задних мыслей.

Я же назову эту статью
«В детстве и в дальнейшем».

В детстве и в дальнейшем мне никак не удавалось постичь такой феномен, как рынок.

Мороженка, хлеб, молоко, кефир, печенье «Шахматное», «Юбилейное» — всё стоило всегда одно и то же количество денег.

На дне сковородки была выбита цена.

Когда мы с дедушкой приходили на рынок, моё сознание пасовало перед происходящим.

Если человек вырастил сливы, а одна слива по ценности равна определённой части дедушкиной пенсии, то почему они стоят всегда разное количество денег?

Ведь не хочет же взрослый человек нас обмануть и продать сливы данного сорта дороже, чем они стоят. Ведь это же мошенничество! Стоимость слив определена в ходе многотысячелетней человеческой истории, как и стоимость мороженки. Или газировки «Колокольчик». А этот гнусный человек обманом заполучит денег больше, чем он произвёл продукта.

Тогда у кого-то (в данном случае у дедушки) деньги кончатся быстрее (несмотря на то, что он их заработал в этом месяце то же самое количество или получил такую же пенсию + разные выплаты за мужество и героизм в боях за родину, как и обычно).

Или почему торговцы предлагают приобрести сразу весь свой товар по меньшей цене, чем за порцию?

То есть у меня есть поле в сто акров. С каждого акра я получаю в год, например, по мешку чечевицы. Потом продаю её и живу на эти деньги ровно год со своей женой, семью детьми и попугаем.

И тут я такой прибегаю радостный домой и кричу жене: «Ура! Мне удалось продать весь результат своего труда всего лишь за пять минут по цене, вдвое меньшей против обычной, как если бы у меня уродилась половина урожая!» И жена кричит: «Счастье-то какое! Обосраться!» И все обнимаются. И попугай танцует.

И я говорю, что надо будет ещё горох посадить на другой сотне акров, а на третьей — сорго. И трудиться до изнеможения всей семьёй, используя рабский труд попугая. За такой опт потом вовсе гроши выручить можно будет.

А некоторые скидку выпрашивают. Дескать, не продадите ли вот эту клубнику дешевле. И улыбаются.

Я себе представлял, что я клубнику посадил, а кто-то с улицы зашёл и спрашивает, можно ли ему пару кустиков затоптать. И улыбается. Чтобы мне хорошее настроение передать.

А я такой говорю: «Нет. Уйдите, пожалуйста, мне они все нужны». А он говорит: «А если я вам вот эту ветку сломаю, можно мне будет тогда хотя бы один кустик затоптать?» И подмигивает.

А тут Марина подходит, из первого подъезда. На которой я жениться решил, когда вырасту. И вот — вырос. Но женился не на ней.

— Здравствуй, Вова.

— Здравствуй, Марина.

— Помнишь меня?

— Помню конечно.

— А ты совсем не изменился. Всё в той же шапочке.

— И ты тоже.

— Можно мне два куста затоптать?

— О чём речь! Конечно! Топчи четыре! Шесть топчи!
Так вот я шёл по рынку с дедушкой, ещё не умея охреневать, и потому давался диву.

Урал

Урал. Мне почему-то с детства нравилось это слово. Урал — это древний медведедракон, спящий миллионы лет. Весь порос мхом. Папоротником. Голосеменными. А потом и цветковыми. Да ещё и какие-то твари начали ползать и копошиться. И когда могучее веко медленно поднимется, вызвав обвалы и оползни, каждый перед огромным вертикальным зрачком пожалеет, что не был хорошим мальчиком или хорошей девочкой в этом году и в остальной жизни. И я, наверное, не найду ничего лучше, как промямлить, что Ты — моя Родина. И мурашки, толпясь и давя друг друга, бегут по всему телу, спасаясь от птеродактилей-муравьедов, летящих по всей душе.

Но пока он спит. И можно относительно спокойно чистить картошку, смотреть хоккей, громко петь песни и рожать детей внутри бетонных параллелепипедов.

Допотопный ящер зарылся мордой в Казахский мелкосопочник, свесив хвост Новой земли в Северный океан. Торчит только хребет. А непосредственно на хребте жить сложно, он же узкий. Урал — не площадь, не территория, как, например, Сибирь или Амазония. Как ни старайся, а на сам хребет все не влезут, ты фактически либо в Европе, либо в Азии. Либо рядом, либо проездом. Поэтому живущие здесь живут в той или иной степени не непосредственно на Урале, а как бы тяготеют к нему. Ощущают в некотором смысле причастность.

То есть если Урал виден на горизонте или станет виден, пройди ты сто вёрст, то ты можешь смело думать, что живёшь на Урале, если хочешь так думать. Это метафизическое нахождение в определённом месте. Отсюда берёт начало мистическое миропонимание, которое свойственно всем, кто как я.

Здесь всё немного сказочное. Сверкающие недра хранят сны каждого, кто хотя бы проезжал в поезде через эти места, когда спал. Есть люди, которые не чувствуют, как на глубину уходят пегматитовые жилы, как они ветвятся, пока дятел под пологом хвои играет на сосновом сучке. А может и не играет, а просто ударил, сучок вибрирует и гипнотизирует дятла. И дятел хочет ещё. А, ведь это же и есть — играет.

Ну так вот. И где-то там — неведомая пустота, размером с яблоко или арбуз, или даже…. Даже… И в ней со стенок внутрь нацелены кристаллы кварца, а может и топаза. И в этой пустоте совсем темно вот уже сто тысяч лет. И будет темно еще столько же. И лежит в ней себе преспокойненько медальон с фотографией моей жены. А мне всего девять лет. Странно это всё.

Или вот идёшь, бывало, по лесу, как по огромному гулкому залу, среди сосновых колонн и ешь землянику с облаками. И тут вдруг — скала, не будь дура, посреди леса. И с этим надо как-то жить. Отсюда берёт начало та готовность к невероятному, перерастающая с возрастом в потребность, свойственную всем, кто как я. С одной стороны скала отвесная, а с другой на неё можно залезть, держа руки в карманах. А на вершине растёт несколько мухоморов. Один — такой хорошенький, молоденький, как цыплёнок. А другой — старый и мудрый, как старичок-лесовичок. Нет, даже как Саруман. И в высоту он сантиметров сорок. И очень хочется его пнуть, учитывая, что тебе семь лет. Вы видели, как подводная лодка падает с Ауянтепуи над водопадом Анхель? Я — много раз.

Но если его пнуть, тогда его не будет. А так — он есть, и пнуть его всё ещё можно. Очевидно, так выгодней. К тому же ведь не зря он выше сосен. А сосны становятся роднее, когда ты видел их сверху.

Я в свои такие далёкие (что, кажется, они никогда не наступят) двадцать лет поднимаюсь пешком на предпоследний этаж одной из высоток на улице Высоцкого, держа в кармане кассету с альбомом Draconian times, которую обещал Серёге. Выхожу на балкон в подъезде. Зима, минус тридцать, ночь, полнолуние. Темнеют Каменные палатки в лесу, бугрятся ближние дали. И между ними угадывается провал Шарташа, на который так ярко намекает луна. Шарташ — для кого-то озеро, а для меня гранитная чаша с рыбами — притворяется белым полем. Но я-то знаю. И он знает, что я знаю.

Ведь под нами — Шарташский гранитный массив, который здесь с карбонового периода палеозоя, Шарташская гранитная интрузия, имеющая десятки километров в поперечнике, вбросившая своё золото в окружающие толщи.

Здесь впервые в Российской империи люди начали добывать коренное золото, мимоходом понаоткрывав кучу минералов, заставив геологов Новой Зеландии, Мексики и Японии выговаривать «berezit» и «listvenit». Сюда приехал любопытный Луи Воклен, всё облазил, подивился зело и увёз к себе в восемнадцатый век полвагона чуда чудного. Стал издеваться над друзой огненно-оранжевого крокоита и выделил на свою беду неизвестный химический элемент, обозвав его хромом, что значит «цвет».

Минус тридцать, полнолуние. Я еще немного полюбовался Шарташом, которого не видно, и пошёл в тепло пить чай при диковинном электрическом свете.

Я уже совсем взрослый, всё-таки пять лет — не шутка, иду по лесу около Вишневогорска с маленьким лукошком и опасным ножом из свёрнутой крышки от жестяной консервной банки, обёрнутым с одного конца синей изолентой. Собираю грибы. Бабушка потом половину выкинет. Я иду на свет, раздвигаю кусты дикой малины и вишни, и тут вдруг — на тебе! — лес внезапно кончается. Остаётся только свет. Везде — впереди, внизу, вверху — слепящий розово-оранжевый свет. Бог говорит: «Привет». Я говорю: «Здорово». Что тут ещё скажешь? Кто-то из родственников тоже вышел к борту карьера и окликнул меня, чтобы я был осторожнее, тут, видите ли, карьер. Да неужели! Тёплый летний вечер над обнажёнными недрами, а внизу уже наползают в потайные закутки прохладные тени. И там уже, несомненно, сидит карьерный тролль и, может быть, даже смотрит на меня. И с этим тоже надо как-то жить. Я нырнул в лес.

Сейчас, когда мне постоянно восемнадцать лет, я сижу июньским полуднем на скамейке у могилы Бажова на Ивановском кладбище, закинув ногу на ногу. Здесь, в тени под липами, прохладно. Это самое высокое место на кладбище и самое высокое место в центральной части одного из самых больших мегаполисов самой большой страны на этой планете.

Здесь так тихо, что даже молодость на мгновение замерла. И это мгновение всё длится и длится. Подо мной лежат кости тех, кто уже жил здесь, под ними диориты скрежещут плагиоклазовыми зубами, ещё ниже лениво течёт время в полном одиночестве, в отличие от нас, дружно возникающих и исчезающих сообща без следа. Ещё ниже и дальше гремит и грохочет в летнем зное Екатеринбург, вы все ездите в своих трамвайчиках, бибикаете своими машинками. Ещё дальше и ниже (земля-то вниз закругляется) — леса, пустыни, маленькие Гималаи, египетские пирамидки, пирамидки майя. А я сижу на самом верху, но скрытый от всех и качаю ногой. А за моей спиной — огромный вертикальный зрачок. И моё счастье, что я не пнул тогда мухомор.

Успевать жить

Выражение «успевать жить» Геннадий понимал специфически.

Для него оно не означало потребность немедленно подпрыгнуть и побежать ударяться говорилом о шлагбаум. Это он всегда успеет.

Наоборот, думал Геннадий, нужно прежде всего сосредоточиться на вещах, требующих много времени. Вот сколько нужно времени, чтобы долго отрешённо возлежать на диване, смотреть вдаль и пребывать в покое? На такое, скорее всего, нужно так много времени, что можно и не успеть полностью, если прямо сейчас не начать.

Скорее!

Вопрос Владимиру

Здравствуйте.

Сегодня у нас в студии:

— доктор филологических наук, российский литературовед, культуролог, религиовед, писатель, специалист в области теории культуры, теории литературы, философии, творчества Л.Н.Толстого Наталья Кукушкина (Добрый день);

— психолог, педагог, поэт, автор работ по психологии, педагогике, философии психологии, доктор психологических наук, профессор Игорь Беспутный (Добрый день);

— учёный-эволюционист, палеоневролог, доктор биологических наук, профессор, заведующий лабораторией развития нервной системы Института морфологии нас всех РАН Гарик Каспарчиков (Добрый день);

— доктор биологических наук, палеонтолог, популяризатор науки, лауреат главной в России премии в области научно-популярной литературы «Просветитель» (2011 год), член редколлегии «Журнала общей биологии», автор многочисленных научно-популярных статей, автор и ведущий научно-образовательного портала «Проблемы» Александр Дрянь (Приветствую);

— и умный человек Владимир (Взаимно).

Тема нашей сегодняшней передачи — «Как устроена жизнь».

Поэтому сразу первый вопрос вам, Владимир.

Как?

Пароль

Сегодня путешествовал в какой-то город — перекрёсток культур. Посетил саранчиные бои, сходил в ягуаровый театр последних Романовых.

Купил там на рынке самое длинное прилагательное.

Ну и вообще, разных сувениров для друзей. Музыкальный инструмент, который разбирается и переносится в трёх кофрах. Навьючил на ослика. Ослики там вместо тележек, бесплатные. Но ты должен бесплатного ослика кормить, поить и убирать за ним.

Попросил у очередного торговца скидку. Но он сказал, что скидка сегодня кончилась, зато есть наводка. Сговорились на наводке. Оказывается, на самом знаменитом кладбище Чарли Чаплин будет читать сегодня лекцию о верхнем палеолите и демонстрировать уникальную коллекцию древних артефактов. Но билеты не продаются, попасть туда можно только по знакомству или хитростью. Я посмотрел, чего у меня больше, и решил попадать хитростью.

Оставил ослика у цирюльника и поспешил в самый древний квартал. Уткнулся там в здоровенную стену в три человеческих роста и пошёл вдоль неё. Долго шёл, наконец нашёл дверь. С красивой резьбой, но без надписей и каких-либо звоночков. Потом я увидел господина, одетого по моде начала 20 века. Тот подошёл к двери и прокашлялся. Дверь открылась, на пороге показался здоровенный вышибала с куском пиццы в руке. Его рот был набит этой самой пиццей, от которой он, видимо, только что откусил.

Вышибала спросил при помощи пиццы: «блырбывбавабув?!»

И тогда господин откусил половину от заранее заготовленного пирожка и ответил: «флобвавуфел вавашаамва».

Вышибала кивнул на «внутрь» и закрыл дверь за юркнувшим господином.

Всё понятно. Нужно приобрести какой-нибудь кусок еды. А неподалёку, метрах в двухстах, как раз виднелся ларёк с выпечкой.

Я подошёл и стал выбирать пирожок.

Пирожок с клюквой — 27 пенсов.

Пирожок с черникой — 27 пенсов.

Слойка с сыром — 38 пенсов.

Слойка с овечьим сыром — 42 пенса.

Слойка с двумя сырами — 47 пенсов. У меня потекли слюнки.

Пирог с картофелем, как у мамы — 48 пенсов. Разумно.

Кулебяка с мясом лам, вам, рам и ям — 52 пенса. Интересно.

Расстегай с воробушками — 56 пенсов. Даже не знаю.

Пирожок для пароля — 14 шиллингов.

Ни хрена себе!

Я даже проснулся, чтобы подумать.

Встал, включил чайник. В темноте загорелась зелёная лампочка.

Включил логику. В темноте разлилось голубоватое сияние.

Достал из шкафчика пакетик чая с чабрецом и розмарином, положил его в кружку (вспомнил, что на рынке видел отличный подстаканник времён седьмой династии, надо будет зайти), залил кипятком, который засветился чабрецовым и розмариновым. Отхлебнул.

Подойдет ли неподходящий пирожок? Видимо, нет.

Ещё отхлебнул.

Подумалось, что они тут все в сговоре.

Ещё отхлебнул.

Подумалось, что тут вообще только я. Пью чай в темноте.

Я взял деньги и быстрее пошёл обратно, отодвинув развалившегося на всю подушку воображаемого кота.

За это время ларёк с пирожками снесли и открыли на этом месте «МакДональдс» с обслуживанием людей на осликах. А около здания ходил человек в костюме «МакДональдса», поздравлял всех с Днём отца и раздавал по бесплатному презервативу.

Ничего подходящего у них в меню не было.

Тогда я пошёл на площадь Посейдона и погрузился в фонтан Кусто. Там я познакомился с тремя экскурсоводками, которым надоели местные мужчины.

А дальше вы знаете.

Интерьер

Какой интерьер мне нравится больше всего в своём жилище? Никакой. Конечно, если у меня будет остров в Адриатическом море, восемь паляций на Рейне, пять замков на Луаре, три загородных павильона с лебедьми, японскими электрическими карпами и рыбами-полиглотами, два охотничьих домика с Кузьмичом и Михалычем, свора бывалых и лодочный сарай в Фуфелово, то тогда это другое дело.

Но если у меня скромное жилище из пары комнат или келья в башне, то желательно отсутствие интерьера в смысле определённого стиля. Никаких фиолетовых вставок. Никакого красного кафеля в ванной. Никакой ядовитой фуксии на кухне. Никаких синих холодильников и золотых унитазов. Никакого холодного гранита над кроватью. Никакого моцарта в подлиннике на всю стену. Никаких дубовых кессонов на потолке. Потолок — белый. Чтобы его как бы не было. Никаких янтарных колонн.

Только окно. Из окна видна даль. Только воздух. Только свет.

Чтобы можно было загружать себе в жилище из головы любой интерьер. Как проецировать изображение с цветной плёнки на белый экран. Желательно не дырявый и без контрастных рисунков.

Вообще никакого интерьера. Либо всё вперемешку без всякого вкуса: ковёр, полки с книгами, кипы чего-нибудь, географические карты на стенах…

Из интерьера ещё, пожалуй, кот.

Без подсветки, без блютуса, некрашенный, не татуированный, с шерстью средней длины. Натуральный. Серый или рыжий или любой. Архетипический.

Архитипичный кот, товарищи!

Антилопа гну

Бегут сто тысяч антилоп гну по саванне. Кто-то спотыкается, падает, встаёт, снова бежит, на ком-то львицы повисли, хребет грызут, кто-то чьего-то телёнка затоптал, кого-то крокодилы тянут глубже в водопой. Одна антилопа остановилась и говорит: «Дурдом какой-то!» И дальше побежала.

Бесконечность

Если Виталию дать послушать пару-тройку пластинок балалаечно-ложечного дуэта, исполняющего музыку в одном стиле, и больше ничего не давать слушать целый месяц, то Виталий постепенно начнёт подмечать тонкие различия в композициях, и ему это будет нравиться.

Если Виталию дать послушать сборник лучших песен в разных стилях всех времен и народов, Виталий сочтёт такие песни однообразными.

Собственно, проявления этого закона Виталий может перечислять до бесконечности. Хотите увидеть бесконечность?

Впрочем, это довольно скучно. Она же одна. Та же самая.

Как это назвать?

Звонил в стоматологическую клинику в деревне Застовёрстово узнать цены на услуги (у них нет своей странички в интернете), но не расслышал количество нулей, так как Паша угостил модными сухариками-грильяжиками, и они громко брякали, падая в тарелку, а переспрашивать больше трёх раз я постеснялся. Запомнил только, что на удаление зуба — неограниченный срок действия гарантии.

Коллега предложил купить у него со скидкой годовой абонемент в фитнес. Бицуху подкачать, чтобы совсем красавчиком стать. Но я отказался, потому что неделю назад приводил домой Лену, положил её на бочок и держал за титьку три часа, пока не уснул, и теперь рука болит. Чёртовы бабы.

Александр Македонский

Известно, что Александр Македонский с детства мечтал побывать в Александрии, проникнувшись рассказами Аристотеля о её широких улицах и величественных римских виадуках, построенных один над другим в несколько уровней.

О её первом в мире метрополитене им. Тутмоса IV на воловьей тяге. Об александрийских круассанах и ассасинах. Слава об искусстве местных падших женщин гремела далеко за пределами возможного. А какие там делали табуреты!

Поэтому, когда Александр немного подрос и поехал завоёвывать весь мир, он улучил денёк-другой, чтобы заехать в Александрию. Всё равно по пути.

Александрийцы хотя и были очень заняты разработкой нового чуда света (на повестке дня были гигантский скворечник и большой александрийский шлагбаум), но благоразумно вышли встречать популярного завоевателя с дорогими дарами в подарочных подарочницах, обёрнутых подарочной бумагой и обвязанных красивыми лентами с красивыми узелками.

А надо сказать, Александр с детства терпеть не мог узлы. Как увидит, бывало, узел, сразу нервничает, хочется ему разорвать, разрезать, разрубить…

Так, я отлучусь на некоторое время. Дальше читает правый полузащитник.

И чтобы не шалить мне тут. Завтра — контрольная по этой теме.

Послание

Бывают такие моменты в жизни, особенно каким-нибудь солнечным летним утром, когда мне хочется послать себе письмо. Пусть однажды, когда небо затянет грязными трусами, враги скиснут мою кашу, завоют в унисон хлюпкие клоаки, а следователь словно козыри, одну за одной швырнёт на стол чёрно-белые фотографии моих ошибок, в форточку, пробив стекло, нырнёт ястреб с примотанным к лапке клочком бумаги и упадёт мне на протянутую ладонь. Я разверну сложенный вдевятеро чистый лист и некоторое время буду смотреть на него. А потом улыбнусь. Тщательно сожгу его, потому что это наш со мной секрет, встану и пойду дальше.

Божественный замысел

Граждане! Берегите свои трупы с молодости, это же вещдоки ваших суицидов!

Зачем я это написал? А зачем трава растёт?

Ну трава, положим, ладно: из неё можно коровами делать навоз.

У нас глубоко-глубоко в глубинке, на выезде из города Асбест (да-да, именно Асбест, а не Сьюдад-дель-Рио-де-Нуэстра-Сеньора-Рейна-де-Лос-Анхелес-де-ла-Порсиункула, сокращённо Порсиункула), там, где улица Плеханова поворачивает на мост, прежде чем вырваться из города, всегда дежурит пара грузовиков с этим навозом в боевой готовности навалить вам по первому зову. Я сейчас не помню уже точно, сколько это стоит. Но, судя по всему, оно очень выгодно. Причём обоюдно. И бизнес процветает.

Ещё вчера он сам сидел в кабине своего грузового мотороллера, купленного в Индии как металлолом, а сегодня уже стоит, приосанившись, перебирает чётки, и у него в подчинении три новеньких КАМАЗа отборного говна марки «Памела» по тыще за куб.

Я только один пример такой же обоюдной выгоды знаю. Когда ты другому человеку продаёшь доллары за рубли дороже, чем ты мог бы это сделать в любом банке, а другой человек при этом покупает у тебя доллары дешевле, чем он мог бы сделать это в любом банке.

А, ещё один пример вспомнил.

Когда она молча собирает твои многочисленные носки по квартире и даже из вазы (хотя ты думаешь, что она не знает про это место) и складывает их в корзину для носков, что рядом с корзиной для вещей, приговорённых к стирке строгого режима, предварительно вытащив из носков все деньги, а ты молча и медленно, как во сне, уносишь все её многочисленные полотенца обратно в ванную.

Но возвращаемся к нашим тараканам. Ибо тут вам не Википедия, куда зашёл посмотреть марки чугуна и только было приметил в этой связи, что у класса неполноротых начисто редуцирована ключица, как вдруг — рраз! — а память по семи святым маккавейским мученикам совершается 1 августа по григорианскому календарю.

С травой вроде как разобрались. А вот зачем растёт черноплодная рябина?

Этот вопрос встал ребром посреди дороги сразу, как только родители купили сад. Участок №220 в коллективном саду №6, протянувшимся на полтора километра вдоль ЛЭП, которая уходит куда-то в неведомые дали, в необозримое будущее, за горизонты всех событий, к неосмелившимся мечтам, к Окунёвской подстанции.

«Стою среди друзей я, как в пустыне, И что мне от любви осталось ныне? Только имя… Подстанция, Подстанция, Подстанция!»

Да, мне очень нравился в детстве этот фильм. И пускай там всё неправда. А родители, когда к нам приходили гости, просили меня сказать, как звали тётеньку из «Мушкетёров». Это подавалось к чаю. Как раз когда гость хотел отпить чайку. Раз — и без всякой волшебной палочки чай пузырится из ноздрей.

Отец терпеливо повторял, показывая на зверя на воротах детского сада: «Че-Бу-Раш-Ка». Я кивал и соглашался: «Куака!»

А потом я терпеливо повторял: «Рос-сий-ский флаг», а сын, безошибочно узнавая триколор, кричал: «Сиськи фак!»

Всему своё время.

Я стою и жую ягоду черноплодной рябины и не догадываюсь, что мама моего сына в этот момент делает где-то в Ангарске. Горбачёв становится президентом СССР. «Видимо, она полезная», — прихожу я к напрашивающемуся выводу. Родители говорят, что из неё компот вкусный получается, если туда добавить вишню.

От выращивания мака пришлось сразу отказаться, иначе ночные ботаники потопчут нам весь лопух у забора и не дай бог поломают всю черноплодную рябину после безнадёжных скитаний в её зарослях.

Это при том, что сторожа охранял бесплодный гибрид медведя и волчицы, имевший постоянные контакты третьего вида с собственной будкой. А по ночам ходили и охраняли ещё двое мужиков с палками — народная садово-огородная дружина, набиравшаяся из числа половозрелых владельцев садовых участков, дежуривших по очереди.

Очередь отца наставала один раз в год и постоянно смещалась относительно полнолуний и равноденствий. Не помню, как называется это явление.

Сад я не любил, но теперь понимаю, что он многое мне дал. Я просто виртуозно научился выпрямлять гвозди при помощи молотка и наковальни. А с монтировкой-гвоздодёром в руках я могу противостоять сразу трём нападающим заборчикам.

И сдаётся мне, что порой в жизни нужно что-то вроде черноплодной рябины. Ибо сокрыт от нас божественный замысел, и кто знает, какую роль в нашей жизни в своё время сыграло, например, творчество Вики Цыгановой.

Много времени

Что-то времени уже как-то дофига прошло.

Этого самого времени уже не просто неприлично много, как показалось когда-то, но как истинный джентльмен я не стал заострять на этом внимание, и даже не уродливо много, когда приходилось держать своё мнение при себе и стараться не поперхнуться, а уже совсем не до шуток и пора звонить в скорую помощь, но никто не помнит, как туда звонить, трубку берут в службе борьбы с засорами, просят всё расстегнуть и не волноваться — они скоро будут, пусть хотя бы эти приезжают.

Время перестало быть аргументом скорости, с которой Петя вышел из пункта А в пункт Б, из которого в то же, казалось бы, самое время Федя вышел в пункт А, и ничего ещё не предвещало появление чёрной росомахи.

Теперь быстроногий Ахиллес не просто догнал черепаху, но сожительствует с ней, порицаемый Эвклидом наряду с треугольниками, у которых сумма всех углов меньше прожиточного минимума.

Столько времени, что если его целыми составами отправлять бесплатно в Китай вместе с Петей и движущимся ему навстречу Федей, топить его целыми танкерами в океане, всё равно отовсюду будут непрерывно звонить гардеробщицы, чтобы ты приезжал и забирал его.

Столько уже этого времени, что если не мешкая прыгнуть в него обратно, чтобы разбиться о рождение, ты сдохнешь от старости раньше, чем упадёшь, будешь лететь мёртвый через всё это огромное время, белки спрячут в тебя шишку и забудут, а потом вымрут, и их экологическую нишу займут новые животные, а ты так и будешь лететь, и никто никогда не поймёт, в чём вся шишка.

Такое неестественное количество времени, что если его всё запретить, а то, на которое не хватило запрещения, отменить, то оставшегося времени вместе с Федей, выходящем из Пети, причём уже не первый раз, будет столько, что можно пропустить всё татаро-монгольское иго, потому что ты в этот момент чихнул.

Столько накопилось этого времени, что можно основать династию, сколотившую такое огромное состояние на утилизации батареек, потраченных впустую в часах, которыми пытались измерить это время, что выскочившая за мёртвого падающего тебя замуж по расчёту бесплодная рабочая секретарша-разведчик может отсудить у тебя суд и половину Лавразии вместе с пунктом Б, своевременно покинутым Федей.

Надо будет купить часы и повесить на стену — пусть тикают. Я уже не деградирую, а дегидратирую и скоро разложусь на полтора дебила, кальций и аммиак. Стой, ты куда? Только что клубок тьмы убежал из угла. Я не помню даже, когда я его завёл. Может быть, сам завёлся. Мы в ответе за тех, кто сам завёлся? Нет ответа. Видимо, решать мне. Теперь всё мне решать. Теперь уже никто не знает, как по-русски называется какой-нибудь итальянский или испанский город. Никто не знает даже, что он вообще как-то называется по-русски. И ни в каком словаре это не написано.

Когда-нибудь под слоем ископаемой рекламы найдут отпечаток моего полового созревания и решат, что это керамический косинус. Надо лишь запастись терпением.

А в последнюю пятницу нашей эры приходила техничка, помыла весь карантин средством для растворения алмазов, чтобы все выздоровели и не кашляли, но никто особо не выздоровел, а только в двух местах наполовину вылезли из-под плинтуса и подохли два подземных пидараса, которые ни в чём не виноваты. Остальное вы знаете.

Урал 2

Урал. Мне всегда нравилось это слово. А я знаю толк в словах. Я чувствую их вкус и форму, ритм и цвет. Насколько я понял, не я один. А раньше думал, что один. Поэтому тайком читал всякие буквы из разных алфавитов… ничего, конечно, не помню. Просто я так кайфовал. Мне звуки нравятся. И знаки. Говорят, у Набокова было похожее отклонение. Читал — похоже на правду. Уверен, это практически всем людям свойственно в той или иной мере, просто не все склонны обращать на это внимание.

Урал — могущественный и именно потому добрый маг, который держит в своих больших ласковых ладонях судьбу всех белочек и ёжиков, график таяния снежных шапочек в горах и карту ещё не откопанного метрополитена.

Возьми обычный аэростат и поднимись на нём над Западно-Сибирской равниной. Над этим самым большим в мире корытом, наполненным песком, супесью, суглинком, между бесконечными слоями которого нежирно маслянится нефть и незаметно попахивает газ. Над этим безбрежным морем тайги, сменившим водную гладь Рифейского моря, на дне которого и отложились все эти отложения, осели все эти осадки.

Всё течёт, всё изменяется. И течёт всё к морю и успокаивается на дне. Как «Титаник». Дальше некуда просто. Поэтому если есть осадочные горные породы, значит, было море. Можно даже слышать плеск его волн и шуршание прибрежной гальки в раковине собственной печали по осени, если клапан не плотно завинчен.

Практически всё, что стекает с Урала на восток, как сказано в высочайшем повелении, «должно обью втекать в северный океан». Никто не помнит, что значит «обью», предполагают, что обильно или мощно. Но с тех пор каждая речушка, каждый ручеёк, стекающий на восток, с самого истока приписан проходить службу в северном океане. Кроме Чусовой. Она течёт в горы, пересекает их и течёт дальше по своим делам. Никто не знает, почему. Считается, что это нормально. Она даже называется так — Чусовая. И если кто про неё слышал, то как раз поэтому и слышал.

Посмотри вниз. Видишь, как могучи Сибирские Реки? Не каждая рыба доплывет до середины. Проверено. А хочешь увидеть, как они зарождаются? Тогда посмотри на запад. Туда, где в дымке темнеет невысокая горная гряда, мощно дыбя кургузые скалы и вытянув разомлевшие увалы.

Мне, как обычно в это время, тринадцать лет. Я шагаю след в след за отцом, стараясь не шуметь. Предательски хрустнуло что-то под ногой, я останавливаюсь как вкопанный, широко расставив ноги по обе стороны ручейка, который я в этот момент перешагивал. Отец поднял палец, держа ружьё на сгибе локтя.

— Слышал?

Я ничего не слышал.

— Вот сейчас опять. Слышишь?

— Нет.

— Чифрк-чифрк.

— А, ну да, вроде слышу.

— Нет, сейчас кфырьч-кфырьч. А тогда было чифрк-чифрк и фыюнь-чичих. Это вальдшнеп увидел самочку и хочет ей понравиться, а она не хочет ничего, потому что плотно поела. Слышишь — вот опять: фыюнь-чиу-чирк. Подкрепилась, по-видимому, насекомыми. И слишком много камешков поклевала.

«Нифигасебе», — думаю я, и говорю: «Ааа».

— Вроде не слышно больше. Знаешь, кстати, что это за река у тебя между ног?

Я не знаю, но пытаюсь догадаться, прикидывая так и эдак. И не угадываю.

— Это Рефт.

Это Рефт?! На котором стоит самая большая станция на твёрдом топливе — Рефтинская? Та самая, что может работать только на экибастузском угле, на котором может работать только она, тем самым укрепляя российско-казахстанские отношения? Рефт впадает в Пышму, Пышма в Туру, Тура в Тобол, Тобол в Иртыш, и далее обью, как и было велено. А начинается всё именно так. Реки на Урале мелкие, иногда реки почти нет — только название видно. А если хочешь увидеть реку, если в тебе, как в бобре, мало веры, то сделай запруду и убедишься. Но на Урале люди привыкли строить мосты через названия рек. Реки не видно. Но она есть. И отсюда в том числе берёт исток мистическое миропонимание, которое свойственно всем, кто как я.

Следующий параграф я хотел бы посвятить моей аквариумной рыбке — толстому красивому самцу гуппи.

Города.

Города на Урале имеют ту особенность, что не они строятся на дорогах или у судоходных рек, а наоборот — дороги прокладывают к ним. И это очень знаково. А связано это в основном с трудностями, которые неизбежно возникают при перетаскивании месторождений полезных ископаемых поближе к дорогам. И таких городов очень много.

На Урале в принципе много городов, городков и городишек, которые никем не основывались, а растут прямо из земли. И каким бы крохотным такой естественный город ни был, даже если в нём только сторож живёт и не понимает, что происходит, это всё равно город. А бывает и наоборот — здоровенная деревня, протянувшаяся вдоль дороги на 25км, но тут про таких не поют.