Бесплатный фрагмент - Биения радости

Глава 1

— Ди-и-ня-а! — слышу я сквозь сон.

Меня зовут, но вставать неохота. Доносятся запахи старого бабушкиного дома, и еще не до конца пробудившийся мозг начинает медленно и лениво, будто нехотя, ворочаться с боку на бок в глубинах моей черепной коробки. Аромат печеных яблок, затхлый запах дряхлой мебели и почему-то сухих листьев, а еще давно скошенного сена резко врывается в нос, и я постепенно вспоминаю, где нахожусь.

— Диня! — не унимается знакомый мальчишеский голос за окном, где-то совсем рядом, должно быть, прямо за околицей.

Я приоткрываю сначала один глаз, потом второй и вижу полоску красного света, который робко нащупывает себе дорогу из-за домов напротив. Так рано! И тут я подпрыгиваю, будто мне наотмашь влепили пощечину, потому что вспомнил: вчера с Жекой мы условились пойти на утреннюю рыбалку, и, надо полагать, это именно он сейчас стоит под окном сельского бабушкиного дома и не дает всем спать.

Я выглядываю на улицу — так и есть, это Жека собственной персоной. Увидев мою, наверняка изрядно помятую ото сна физиономию сквозь стекло, он радостно машет мне одной рукой, а другой сжимает две удочки, небрежно опираясь на них. Я, с трудом преодолевая сопротивление шпингалета на окне — тот под несколькими слоями старой облупившейся краски — открываю узкую створку и высовываюсь наружу. На улице свежо, даже прохладно, что необычно для жаркого лета, выдавшегося в этом году. Чувствуется легкий ветерок на щеках.

— Чего орешь? — шиплю я недовольно на Жеку. — Всех перебудишь!

— Да кого ж? — изумляется тот, озадаченно озираясь.

И в самом деле, кого?.. Здесь не город. На селе все встают рано, впрочем, так же рано и ложатся. На соседнем огороде уже хлопочет тетя Зина — наша соседка, а возле курятника стоит бабушка и разбрасывает корм. Белые курицы, громко кудахча и размахивая крыльями, силятся добраться до зерен, отпихивают товарок, негодующе квохчут и возятся в пыли. Только единственный бабушкин петух гордо и свысока глядит на всю эту куриную свалку то одним красным глазом, то другим, но не принимает участия в борьбе, явно считая подобное ниже своего петушиного достоинства.

— Я сейчас, — обещаю я и прыгаю на дощатый пол с высоченной пружинистой кровати, с размаху пребольно стукаясь голыми пятками.

Наскоро взбиваю перину, да-да, самую настоящую перину, пусть старую и слежавшуюся, зато щедро набитую гусиным пухом. Это вам не какой-нибудь современный матрас! Я застилаю кровать покрывалом, одеваюсь и бегу к рукомойнику, который установлен здесь же во дворе над старой бочкой, нажимаю на трубку и плескаю себе в лицо пригоршню ледяной воды. Жека нетерпеливо мнется за калиткой, наблюдает за моими манипуляциями, смешно морщит нос и поглядывает на восток, где уже поднимается огромное красное солнце.

— Скорее, — торопит он. — Весь клев прозеваем!

— Завтракать будешь? — спрашивает бабушка, которая уже закончила кормить кур и возвращается в дом.

— Не, — отмахиваюсь я. — Мы с Жекой идем на рыбалку. Я потом.

— А, идите… — бабушка тут же забывает про нас и поднимается на крыльцо, чтобы скрыться в сенях.

Я отпираю калитку, хотя какое там «отпираю» — на ней надето кольцо из толстой проволоки в белой грязноватой изоляции, которое просто набрасывается на врытый в землю столб забора — вот и весь замок. Воров тут нет, все свои, и ни одна хозяйка в селе не запирает дом на ключ, уходя по делам, не говоря уж про калитки. А проволока — просто защита от соседских коз, чтобы не потравили овощи в огороде.

— Это мне? — интересуюсь я и показываю на удочки в Жекиной руке.

— Конечно! — заверяет меня Жека и демонстрирует тонюсенький прутик из искусственного бамбука без катушки, но уже с леской, продетой сквозь алюминиевые кольца и обмотанной вокруг ручки. — Это будет твоя, а эта — моя.

У Жеки спиннинг, и я немного завидую приятелю, пусть и сделан он старшим братом Жеки кустарным способом, а не куплен в магазине. Впрочем, это моя первая в жизни рыбалка, и мне сойдет любая удочка. Я, недовольно хмыкнув, с видом заправского рыбака кладу это бамбуковое недоразумение себе на плечо и иду вместе с Жекой по нашей сельской дороге. Она лишена асфальта, но зато четко обозначена двумя кол��ями укатанной в камень земли, покрытой змейками трещин. Во время дождей ее развозит и пройти здесь можно разве что в резиновых сапогах. Носок как раз одного такого сапога, потерянного кем-то в грязи, торчит посреди дороги, и я привычно пинаю его ногой. Сейчас его не достать.

Нынче установилась сухая погода, и каждый наш с Жекой шаг отмечает облачко мелкой светло-коричневой глиняной пыли. Она вздымается и тут же оседает на траву вокруг, отчего та покрывается тусклым налетом. Бабушкин дом предпоследний, поэтому очень скоро мы оказываемся на пустоши, поросшей невысокой травой с редкими листиками «лепешек». Так мы называем между собой приземистое растение с приплюснутыми семенами, которые можно есть. Пахнет травой и сыростью от росы. Жека на ходу ловко наклоняется, хватает парочку этих семян-лепешек и быстро отправляет в рот. Я следую его примеру. Вкуса у них нет, но нас устраивает сам факт их поедания. Почему-то нам и другим детям с улицы кажется это очень интересным.

Вот и спуск в овраг, вниз к ленте реки, мимо поросших репьем холмов довольно крутого косогора, где уже пасутся козы, заботливо приведенные местными жителями поутру на это импровизированное пастбище. Козы равнодушно смотрят на нас своими странными глазами с длинным бесформенным, словно размытым, зрачком и, изредка блея, с очевидным наслаждением громко хрупают колючками репейника, будто это и не колючки вовсе, а крем-брюле. Все им нипочем.

Жека не сворачивает в овраг и уверенно следует мимо спуска.

— А мы разве не к реке идем? — спрашиваю я.

— Не-а, — зевает Жека. — На реке течение быстрое, никого не поймаешь. Карасей, разве что, но их долго ловить. Можно и весь день просидеть. Мы вон лучше на Серебристые пруды пойдем. Там ротаны — ого, только успевай тащить!

Он кивает в сторону двух лужиц на горизонте. Далеко. Отсюда, с края оврага, правда, кажется, что рукой подать, но я уже знаю, что это обманчивое впечатление. До Серебристых прудов километра три по прямой, а если в обход оврага, то и все пять. У меня постепенно нарастает беспокойство: бабушка не велела так далеко отходить от дома. Один или с Жекой я там еще ни разу не был, но, конечно, многое слышал. Отец вспоминал, что когда-то давно, когда пруды только-только наполнили водой, там можно было даже купаться, но дело это рискованное и опасное — пруды до того были песчаными карьерами, и их дно отличалось изменчивостью и непредсказуемостью. Вдобавок карьеры были известны и своими невесть откуда бравшимися водоворотами, которые норовили утащить незадачливого купальщика прямо на дно. Отец говорил, что это из-за образования карстовых пустот, но я не очень понимал, как это может быть связано с водоворотами.

Шло время, пруды зарастали ряской и тиной, и, зная об опасности, никто из местных уже давно не ходил туда плавать. Ребята с улицы поговаривали, что, встав на дно ногами, можно было уже никогда не выйти на берег из-за зыбкого песка, и якобы однажды в одном из прудов именно таким образом погиб какой-то взрослый рыбак. История была сомнительной, поскольку повторялась в разнообразных вариациях и все время обрастала новыми подробностями, но проверять ее правдивость на себе не хотелось. Только самые отважные вроде бедового Жеки изредка наведывалась в те места порыбачить.

Я ежусь, но не спорю, чтобы не выглядеть в глазах Жеки трусом. Пруды так пруды.

Становится жарко, утренняя прохлада улетучилась, и мы, сопя от натуги, топаем по тропинке. Даже мне приходится тяжеловато, хотя я одет всего лишь в шорты, майку и сандалии на босу ногу. А вот на Жеке тельняшка, походные штаны и рыбацкие сапоги на пару размеров больше, чем надо, но он все равно важно вышагивает впереди, натужно шаркая, но не подавая виду, что ему нелегко. Сзади доносится шорох. Я оглядываюсь и вижу Снупика — моего спаниеля. Он с трудом поспевает за нами на коротких лапах. На уши пес уже успел насобирать репьев, и я с неудовольствием думаю о том, как их придется извлекать из длинной шерсти, подолгу расчесывая ее специальным собачьим гребнем и стараясь при этом удержать вертлявого пса за ошейник. Постойте, а откуда он здесь? Ведь Снупик остался там, дома в городе. Неужели пробежал сотни полторы километров и нашел меня?

— Снупик! — зову я и свищу: — Фьюить-фьюить.

Пес летит ко мне со всех ног, громко радостно гавкая и смешно хлопая длинными ушами на ветру. Подбежав, он становится на задние лапы и начинает тыкаться мне в ладони мокрым носом, слюнявит их языком.

— Верный мой пес! — смеюсь я и оглядываюсь на Жеку. — Смотри, это Снупик. Интересно, как он нас нашел?

Солнце уже взобралось довольно высоко и находится прямо за Жекиной головой, слепя меня жаркими лучами, подчеркивая линию макушки моего друга с жесткими вихрами и обрамляя ее золотистым ореолом. Я не вижу выражения Жекиного лица, но мне кажется, что он улыбается. Вдруг я останавливаюсь на полуслове и замираю от неожиданного открытия: а ведь не только Снупик, но и Жека не должен быть здесь. Даже в городе не должен. Строго говоря, моего школьного товарища не может быть нигде! Я все вспоминаю.

— Жека! Снупик! — шепчу я пораженно. — А ведь вы оба умерли!

Глава 2

Это сон или что-то вроде наслоения случайных воспоминаний, пугающе реалистичных и отчетливых, мне приснится только завтрашней ночью, а пока что я был немного занят. Утром издох Снупик, и я собирался его похоронить.

Снупика мне подарили на день рождения родители. К сожалению, не помню, сколько мне тогда исполнилось, но, по ощущениям, было это лет двадцать назад. Думается, случилось это аккурат накануне того самого знойного и засушливого лета, которому суждено было присниться мне назавтра. Точный возраст Снупика мне тоже был неизвестен, поэтому на резонный вопрос ветеринара пришлось промямлить что-то неопределенное:

— Ну… Не знаю… Может быть, лет двадцать, двадцать один. Я тогда еще ребенком был.

— А что вы хотите? Возраст! — понимающе кивнул ветеринар. — У собаки рак, — безапелляционно добавил он. — Долго не протянет. Может, неделю или две.

— А разве у собак бывает рак?

— Еще как! У них все, как у людей. А вы что думали?

Ветеринар выдержал положенную паузу и предложил:

— Можем усыпить. Недорого.

Видимо, лицо у меня в тот момент приняло такое выражение, что ветеринар равнодушно махнул рукой:

— Впрочем, как хотите.

Я бережно завернул парализованного Снупика в одеяло и, прижимая к себе, выбрался на улицу.

А сегодня утром его не стало. Что ж, я был уже готов к этому. Снупик последние три дня ничего не ел, только тихонько поскуливал и едва касался моей руки языком, когда я пытался его погладить, лежа на своей любимой подстилке в углу кухни. Бедный мой пес! Он из последних сил попытался гавкнуть, когда я вошел, чтоб в сотый раз за сутки попытаться его покормить, но у него получилось издать только какой-то странный стон, удивительно похожий на человеческий. Потом Снупик заскреб лапами и затих.

Я рыдал, как ребенок, в пустой квартире, оставшись один, наверное, впервые за всю свою жизнь. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я отправился на поиски подходящей коробки, чтобы уложить в нее начинавшую коченеть тушку своего друга. Как назло, не попадалось ничего подходящего. Спаниель был довольно велик и неожиданно тяжел, а все коробки, которые удалось отыскать в шкафу оказались слишком малы для него.

В конце концов, отчаявшись, я просто сложил Снупика в большую холщовую сумку, по случаю доставшуюся мне в подарок в одном из сетевых магазинов одежды. Не слишком-то заботливо и достойно, но на большее я, учитывая обстоятельства, не был способен.

Похоронить пса я решил в городском парке. Там хватает ничем не примечательных, тихих уголков, где можно втайне от всех выкопать неглубокую яму, поместить сумку со Снупиком и засыпать землей так, чтобы никто его не нашел, включая бродячих собак и мелкого зверья. Это незаконно, но нам нравилось гулять в парке, поэтому лучше уж там. Выкопать! Хорошая идея, но чем? Житель я городской, дачи у меня тоже нет, а значит, нет и никакого садового инвентаря, включая самую обычную лопату. В растерянности я побродил взад-вперед по ставшей внезапно огромной, пустой и непривычно тихой квартире.

Впрочем, раздумывал я не долго. Через несколько кварталов находился магазин строительных материалов, и мне пришло в голову, что там, должно быть, можно подыскать подходящий инструмент. Пришлось заставить себя одеться и выйти на улицу.

Едва я высунул нос из теплого вонючего полумрака подъезда, как сразу же получил горсть колючего снега в лицо. Ветер раскачивал деревья вдоль дороги так, что они пригибались почти горизонтально земле. Ноябрь уже начался, из серого скучного неба бесконечно изливался ледяной дождь со снегом, и несмотря на раннее время казалось, что уже вечер. Я засунул руки поглубже в карманы куртки и, почти ничего не видя впереди из-за белой крупы, направился в сторону магазина.

Лопату я нашел быстро. Этого добра, как оказалось, в магазине хватало. Не особенно выбирая, я прошелся вдоль штабеля инструментов и схватился за гладкий деревянный черенок одного из них. Критически и с видом знатока осмотрел лезвие, отнес лопату к кассе.

Продавец безразлично поводил считывателем вдоль штрих-кода на черенке. В его взгляде я попытался разглядеть одобрение моего выбора, сам не будучи уверенным в том, что взял хорошую вещь. Что я понимаю в лопатах? Тщетно — то ли продавец попался чересчур непроницаемый, то ли ему и в самом деле было все равно. Касса пискнула, я приложил карту к терминалу и уже минуту спустя вновь оказался на пронизывающем ветру. Двигаясь в сторону дома, я поочередно перекладывал лопату из одной руки в другую, пытаясь отогреть озябшие пальцы в карманах и сожалея, что не прихватил из дома перчатки. Я окончательно продрог от холода и мокрого снега за шиворотом, когда добрался, наконец, до родного подъезда. Тут я немного помедлил — мне не хотелось туда, наверх, в пустую квартиру, где меня больше не ждал Снупик, где так и лежало его тело, завернутое в холщевую сумку. Слезы сами собой брызнули у меня из глаз, и было уже не отличить, где они, а где растаявший снежный дождь.

Из подъезда вышли какие-то дети и, понимая, как нелепо я выгляжу с лопатой в одной руке, сморкаясь и утирая слезы другой, хлюпая носом, я поспешил поскорее проскользнуть мимо них к лифту. По пути мне казалось, что дети провожают меня, взрослого рыдающего мужика, удивленными взглядами. Мне сделалось жутко стыдно, поэтому я отвернулся. Впрочем, возможно, это всего лишь разыгралось мое воображение, и никому на самом деле не было до меня дела.

Снупик лежал там, где я его и оставил. Не раздеваясь, я положил пса себе на колени и долго гладил его прямо сквозь ткань сумки. Отчего-то мне казалось, что я таким образом отдаю ему дань своей любви и уважения. Я ни о чем не думал и очнулся только тогда, когда в коридоре стало настолько темно, что очертания предметов вокруг стали почти неразличимыми. Надо было спешить! Наш парк, как и все остальные, закрывался в одиннадцать. Бросив взгляд на циферблат, я сообразил, что у меня еще есть в запасе часа три, что, впрочем, могло быть и не совсем так, поскольку я понятия не имел, сколько времени может занять копка могилы.

Я снова выбрался из дома. Ветер стих, а мерзкий мокрый снег окончательно сменился ливневым дождем. Оно и к лучшему! Теперь-то уж точно моих слез никто бы не смог заметить. Наверное, я был единственным человеком во всем городе, кто в такую погоду направлялся в парк. От этой мысли мне сделалось еще более неуютно и одиноко и, как это часто бывало в такие моменты, я принялся жалеть себя. Я шел и раздумывал, что же мне теперь делать: пойти, что ли, напиться в баре или, может, не стоит, поскольку завтра на работу? А вдруг я там даже с кем-нибудь познакомлюсь и проведу вечер не один? И, чем черт не шутит, приглашу ее домой, чтобы не возвращаться одному в мрачную квартиру, отчего я мысленно содрогался. Почему бы и нет? Раньше я такого себе не позволял, главным образом, из-за ревнивого Снупика, норовившего облаять, а то и слегка куснуть любую приведенную мной девушку. Самим девушкам это, надо полагать, не очень нравилось, и после нескольких неудачных экспериментов, закончившихся полным провалом, я перестал приводить кого бы то ни было к себе. Думаю, старый пес по-своему боялся меня потерять. Или, возможно, по врожденной собачьей доброте, предостерегал меня от необдуманных поступков. Впрочем, я не обижался на него. Напротив, выходки Снупика, несмотря на досаду и испорченные вечера, меня скорее развлекали, а те девушки не казались настолько привлекательными, чтобы все эти неудачные свидания меня сильно огорчали.

Нет. Нет! Все же так нельзя: идти хоронить друга и одновременно думать о развлечениях. Я плохой человек. И плохой друг. Но как все-таки тоскливо! А еще как же безумно одиноко идти по этой темной улице с черными провалами луж на неровном асфальте. Так, как не бывало еще никогда.

Вот так, борясь с собой и ругая за малодушие, я оказался у ворот парка. Никого. Только тусклые фонари вдоль дорожек, от которых не было почти никакого света, и черные тени деревьев, а еще равномерный шум дождя были моими спутниками в тот печальный промозглый вечер. Я свернул налево, потом направо, машинально следуя знакомым маршрутом наших со Снупиком ежедневных прогулок. Я хорошо понимал, куда иду. Это место между двух причудливо изогнутых деревьев я приметил еще давно. Достаточно далеко от дорожки и в то же время, свободное от кустов и поваленных сучьев. Идеальная полянка для могилы Снупика.

Нужные деревья я нашел с трудом, почти на ощупь. Растяпа! Даже не сообразил прихватить фонарик. Ругаясь сквозь зубы, я осторожно положил сумку на раскисшую землю и принялся копать. Хорошо, что Снупик умер не зимой. Копать было не то, чтобы трудно, скорее, непривычно. Я спешил и вскоре ощутил неприятное жжение в ладонях. «Будут мозоли, — уныло сообразил я и тут же подбодрил себя: — Зато хоть согрелся!» Правда, от последней мысли легче почему-то не стало, равно как и не стало теплей.

Я пошарил руками внизу, на темной земле, нашел и схватил насквозь мокрую сумку. Осторожно положил ее в вырытую яму, словно боялся разбудить мертвого пса внутри.

— Прощай, Снупик, — всхлипнул я, постоял, отдыхая, и принялся закапывать могилу.

Покончив с этим, я подумал, что хорошо бы обозначить место каким-нибудь камнем, чтобы по весне прийти сюда и навестить пса. Но где его тут найдешь, тот камень, да еще и в темноте? Помаявшись, я подошел к одному из приметных деревьев и с размаху сделал несколько зарубок лопатой с той стороны, где, по моему мнению, был зарыт Снупик. «Это все ничего… Потом я сюда обязательно вернусь и сооружу, дружище, тебе надгробие получше». — Так успокаивал я себя, спеша к выходу в надежде, что успею до закрытия ворот.

Я успел. Однако устал, замерз и промок так, что сразу же решил не тащиться домой пешком, а подъехать на трамвае, благо последний как раз подходил к остановке, вырывая из темноты окружающие предметы лучами круглых фар. Недолго думая, я ринулся на свет. Ни о каком посещении бара речь уже не шла. Да разве могли бары и алкоголь затянуть ту бездонную черную дыру, которая образовалась где-то в груди с уходом Снупика и норовила втянуть в себя весь этот сумрачный и мокрый мир вокруг?

Глава 3

Я успел добежать еще до того, как трамвай остановился, и стоило водителю открыть двери, не мешкая, ввалился в салон. Внутри ожидаемо было пусто, только в самом конце сидел, развалившись на сиденье мужчина неопределенного возраста, очевидно, бездомный и вдобавок явно страдающий алкоголизмом. Эта со всех точек зрения непривлекательная личность, распространявшая вокруг себя омерзительный запах застарелой мочи и фекалий, преспокойно спала и потому не заметила моего присутствия, чему оставалось только искренне порадоваться. Вдобавок к уже упомянутым «ароматам» от нее за несколько метров разило чем-то сивушным, настолько резким, что мне даже не хотелось выяснять, чем именно.

Машинально я приземлился на обитое противовандальной тканью сиденье как можно дальше от бездомного и совсем близко к кабине водителя. К соседнему креслу у окна я пристроил лопату и облегченно приготовился хоть немного отдохнуть. Ехать мне было недалеко, буквально две остановки. Однако даже такая незначительная передышка принесла бы мне сейчас заметное облегчение. У меня уже начинали ныть ладони и побаливала с непривычки спина. Я устроился удобнее, радуясь расслабленности мышц и теплу салона, трамвай было тронулся, но тут же опять остановился и открыл переднюю дверь, откуда тотчас ворвался поток ледяного воздуха. Я недовольно съежился. Водитель, по всей видимости, собрался забрать отставшего пассажира.

— Спасибо! — поблагодарил его негромкий женский голос, и в салоне очутилась девушка примерно моего возраста в бирюзовой куртке с блестящими молниями и зонтиком, удачно подобранным в цвет.

В другой руке она держала проездной, а щекой прижимала к плечу мобильный телефон и недовольно втолковывала невидимому собеседнику:

— Да не туда я уехала! Сколько можно объяснять? Думала, он к тебе идет. Еду-еду, а твоей остановки все нет. Что? А… Так темно же, откуда мне знать?

Девушка приложила билет к валидатору и, вскользь окинув взглядом меня, в запачканных до колен глиной брюках и с такой же грязной лопатой рядом, ринулась сперва вглубь салона, но вовремя заметила вонючую личность и, поколебавшись, села неподалеку, спиной по ходу трамвая, через проход.

— Ну, пожалуйста! Не злись, — сменила она интонацию на примирительную, переходя от нападения к защите. — Я же не специально! С кем не бывает? А? Я знаю… Да… Еду, конечно. Как всё? Ты ж сам хотел!.. Ну, как знаешь! Я тут прусь черте куда, — девушка недовольно покосилась на меня. — Черт знает с кем, да еще на ночь глядя!.. Да я не это имела ввиду! Одна я… Блин…

Собеседник, похоже, бросил трубку, и я понял, что на моих глазах только что разыгралась небольшая драма. За окном было темно, да и места были мне знакомые — ничего интересного, поэтому от нечего делать я принялся разглядывать эту раздосадованную девушку в бирюзовой куртке, мимоходом отмечая, что она стройна, современно и со вкусом одета, что было заметно, даже несмотря на порядком намокшую одежду, и что телефон, по которому она секунду назад общалась, так тот и вовсе стоит неприлично дорого. Не исключено, что это был подарок как раз того несговорчивого парня, отрывочный разговор с которым я невзначай подслушал. В том, что незнакомка разговаривала именно с парнем, а не, скажем, с подругой можно было без особо труда понять по растерянному взгляду с особым горестным выражением и искорками обиды, разочарования и злости, с которым она смотрела в экран. «Ну и мужики пошли!» — казалось, говорил этот выразительный в своей укоризне взгляд, знакомый любому представителю моей половины человечества, если только он состоял хотя бы раз в жизни в отношениях с представительницей второй половины.

Довершала «экипировку» девушки небольшая, я бы даже сказал, микроскопическая сумочка на цепочке, вероятно, ничуть не дешевле телефона, который незнакомка тут же сердито в нее засунула вместе с проездным билетом. На голове девушки, не смотря на холод, не было никакого головного убора, благодаря чему, у меня была возможность увидеть ее русые волосы, уложенные, очевидно, талантливым парикмахером в модную прическу. Последняя из-за дождя и быстрого бега за трамваем успела, тем не менее, несколько подрастерять свой великолепный вид и торчала в разные стороны длинными острыми прядями, из-за чего девушка напоминала маленького сердитого ежика.

Я отметил все эти детали в течении пяти секунд, не более, прежде чем в полумраке салона сумел рассмотреть подробнее ее худое лицо, печальное, с немного опущенными уголками неярко накрашенных, но грамотно очерченных губ и едва заметными ямочками на щеках. Лицо, созданное улыбаться, сейчас выражало досаду и растерянность. Девушка снова встретилась со мной взглядом, и в этот момент я дернулся будто от удара током и неожиданно для самого себя ухватился что есть силы за гладкий черенок лопаты. При виде моей реакции и напряженного лица, ее брови испуганно вскинулись вверх, и она поспешила беспокойно отвернуться к окну, будто ничего больше ее так не интересовало, как темная улица, едва различимая за отражением салона на стекле. Жест бесполезный, учитывая темень и струи дождя, беспрерывно льющиеся с крыши трамвая и стекающие длинными разводами наискось по стеклу. А у меня в это время в голове снопом ярких искр взорвалось воспоминание — я узнал эту девушку. На мгновение я перенесся в свое прошлое.

Это была школа, класс восьмой или девятый. Классная руководительница под каким-то скучным предлогом загнала нас в столовую. То ли мы должны были что-то сделать, то ли из-за общей перегруженности учебного заведения нам не хватило места для занятий — все это я сейчас уже подзабыл, но зато отчетливо помнил, что мы все никак не могли собраться, шумели, возбужденные непривычной обстановкой, и так долго рассаживались, что учительнице пришлось на нас прикрикнуть и громогласно призвать к порядку. Когда все, наконец, перестали шуметь, возиться и заняли места, она вдруг оглядела нас и озабоченно произнесла:

— А куда у меня еще одна козочка подевалась?

В этот момент на пороге столовой появилась самая красивая девочка из нашего класса. Ну, по крайней мере, на мой тогдашний неискушенный взгляд, хотя, признаться, у меня до сих пор есть все основания полагать, что многие мои знакомые парни придерживались такой же точки зрения. Розовая дешевенькая кофтенка, синяя юбка от школьной формы для старших классов, обычные хлопковые колготки и видавшие виды туфли выдавали в ней девочку из бедной семьи, но отнюдь не лишали ее очарования в моих глазах.

Я смотрел на нее недолго — мне не хотелось выдавать свой интерес, зато она шаловливо окинула нашу компанию озорным взглядом карих глаз, смущенно улыбнулась всем сразу и никому в отдельности, продемонстрировала веселые ямочки на щеках, хихикнула, да и уселась рядом с подругами. Чего уж там скрывать! Я был тогда влюблен по уши и понимал это, хотя и испытывал это чувство впервые в жизни.

Вот и сейчас, в трамвае я ощутил все тот же давний восторг, обожание и стремление быть как можно ближе к предмету моего былого внимания и расположения, от которого в груди становилось приятно и необычайно тепло. Сердце мое тревожно и одновременно радостно заколотилось, дыхание на секунду перехватило, пальцы до боли крепко обхватили лопату, но уже через мгновение я взял себя в руки, и принялся лихорадочно соображать, что же мне делать. Попутно я убедился, что, будучи поглощен волнительными мыслями, ухитрился проехать свою остановку, но это было уже неважно. Я забыл и про усталость, и про бедного Снупика, и про весь этот грустный дождливый день со снегом и холодом. Я видел только ее — ту давнюю знакомую, повзрослевшую и, к тому же, еще более похорошевшую модную девушку, которую не встречал уже много лет, но периодически возвращался к ней мыслями и никогда по-настоящему не забывал.

А она так и сидела, продолжала упорно смотреть в окно, не узнавая меня и, по-видимому, не на шутку струхнув, испуганно делала вид, будто не замечает странного типа с грязной лопатой. Впрочем, я ничуть на нее не обижался — прошло столько времени, да и вид у меня был неважнецкий, скажем прямо, самый неподходящий для подобной встречи вид. И вот я сидел, взволнованно ломал голову, подойти мне к ней или тоже притвориться, что я ее не замечаю, чтобы снова встретить, быть может, только через много лет, если встретить вообще когда-либо, как трамвай остановился и открыл двери — метро! Девушка встрепенулась и заспешила к выходу. Она успела выскользнуть до того, как в салон ворвалась толпа людей, делавших пересадку, и только тут я спохватился и сбросил оцепенение.

Я часто упускаю удачные шансы. Иногда намеренно, но чаще по собственной глупости и нерасторопности, хотя правильнее было бы это мое свойство назвать несообразительностью. Дело не в словах, а в сути вещей, ведь все обстоит так, что порой я веду себя, как тюфтя, знаю об этом, борюсь, но в критические моменты почти всегда пасую. И бегу вдогонку, так сказать, за ускользающими возможностями или, в данном случае, за уходящей девушкой.

Схватив несчастную лопату, я метнулся следом, расталкивая, где локтями, а где и черенком так некстати подвернувшихся граждан. Вслед мне неслись проклятия, нецензурная брань, пожелания не самых приятных ощущений и не слишком долгих лет жизни. На них я сегодня не обижался. Наши люди отходчивы и, в большинстве своем, склонны забывать все плохое. Уверен, это была не более, чем сиюминутная эмоциональная реакция, а вовсе не искреннее стремление причинить мне какой-либо вред. Упади я там же, скажем, с сердечным приступом, нет никаких сомнений, что те же граждане, которые только что так меня ненавидели, немедленно прониклись бы ко мне неподдельным сочувствием. Помочь, может, и не помогли бы, но прониклись, а это в нашем холодном и равнодушном мире чего-нибудь да стоит.

Но я отвлекся. Итак, с трудом продираясь сквозь толпу, я успел выпасть из закрывающихся дверей трамвая и снова очутился под дождем. Посмотрев по сторонам, я без труда различил приметный одинокий купол бирюзового зонта. Девушка быстрым шагом спешила к вестибюлю метро, то ли все еще была напугана, то ли просто не хотела мерзнуть. Я побежал было следом, но, к счастью, до того, как догнать ее, сообразил, что, увидев меня такого разгоряченного, грязного, с вытаращенными глазами, да еще и с занесенной лопатой в руке, она, скорее всего, примется звать полицию, и притормозил. Лопата мне была не нужна, и я тут же выкинул ее в ближайшие кусты, пригладил волосы и постарался успокоиться. Пока я мешкал, девушка достигла входа в метро. Я вбежал следом.

— Наташа!

Глава 4

У меня есть тайна. Точнее, до недавнего времени я и тайной-то ее никакой не считал и не принимал во внимание такую свою особенность, как способность считывать эмоции людей. Большую часть жизни я был убежден, что вокруг все такие же, как и я, и ни для кого из окружающих не укрывается ни мое сиюминутное настроение, ни мои мысли. Я ходил по улице, учился, работал и общался с людьми так, будто все, о чем я думаю, написано у меня на лбу. Эта уверенность с годами превратилась в скрытность, ибо кому понравится, когда все о тебе всё знают? Не нравилось и мне. О да, в умении скрывать свои истинные мысли и чувства я весьма преуспел, в то время как ощущать и понимать окружающих мне было дано от природы, что называется, за бесплатно.

Каково же было мое удивление, когда с возрастом я пришел к выводу, что на деле все обстоит совсем не так! Большинство людей не только не могут понимать друг друга, но и настолько погружены в себя, что просто не замечают реакции собеседника на свои слова или действия, даже если во время общения стоят с ним нос к носу. Слышать недосказанное и понимать неозвученное — вот он, истинный дар судьбы, который не доступен почти никому, кроме следователей прокуратуры и некоторым простым парням вроде меня. Я был прямо-таки обескуражен этим открытием и долгое время не мог прийти в себя.

Получается, не было никакой необходимости скрытничать, делать деревянное лицо, прятать эмоции и притворяться — люди и так ничего не видели, просто не замечали! А потом я задумался, и прошло совсем немного времени, прежде чем я сообразил, что эта моя особенность может сослужить добрую службу, особенно в некоторых аспектах моей жизни. Например, в карьере. С той поры дела мои не просто неторопливо пошли в гору, как было до этого, а, можно сказать, резво побежали трусцой. За какой-нибудь неполный год я выбился из рядовых сотрудников в начальники отдела кадров, что было уже само по себе неплохо, поскольку мне посчастливилось трудиться во благо найма в одной из крупных нефтяных компаний за и без того неплохое вознаграждение. Если мои коллеги успевали провести за день три-четыре интервью, то я без особых усилий собеседовал восемь кандидатов, да и то, намеренно затягивал с ними разговор, можно сказать, исключительно из вежливости. В действительности мне хватало первых пяти минут, чтобы понять, что за человек передо мной, что скрывает, чего боится, и на он что способен или, наоборот, перед чем имеет обыкновение пасовать. Я редко ошибался в своих оценках и, поскольку наша компания всегда пользовалась должным успехом у соискателей, ухитрялся подобрать штат из наиболее подходящих специалистов за куда меньшее время, чем мои коллеги. Мало того, учитывая особенности характера и слабости кандидатов, скрытые от всех прочих, но прозрачные для меня, я частенько без труда переманивал их у конкурентов, не тратя при этом ни одной лишней копейки из бюджета отдела.

Хотите мотивировать человека что-то сделать? Нет ничего проще! Узнайте, каким порокам он подвержен более всего. Найдите самые низменные из них и дайте ему то, что просит его душа. Поверьте, действуя в таком ключе, вы сможете заполучить любого. Если он алчен — сулите много денег, если чревоугодник — обещайте бесплатные обеды, любит посплетничать — молодой и дружный коллектив, а уж если так вышло, что его основная беда — сладострастие, намекайте на возможность соответствующих развлечений в рабочее время. Только не забудьте все завернуть в красивую обертку поярче и как можно приличней, без пошлостей. Иначе рискуете обидеть даже завзятого сластолюбца. Жаль, многие начальники этого не понимают, а ведь могли бы вместе со своими коллективами сворачивать горы. Впрочем, намекать и обещать — это моя работа, а их — реализовывать на практике. Это сложнее, и тут ничего не попишешь. Не так-то просто обеспечить желаемое, особенно когда нужно обосновать расходы бюджета руководству. Разумеется, находятся и талантливые, и просто изворотливые начальники, которые могут обосновать что угодно, замаскировав, к примеру, бесплатные пицца-ланчи для сотрудников под представительские расходы. Однако они встречаются редко, я бы сказал, такие люди — исчезающий вид.

Коллеги считали, что мне просто везет и, несомненно, втайне завидовали. Руководство полагало иначе, и поэтому, когда предыдущий начальник отдела ушел на повышение в смежную область и стал старшим партнером, у него не возникло никаких сомнений по поводу того, кого назначить вместо себя.

Все эти наблюдения, выводы и служебные перемещения случились относительно недавно. А в школьные годы ни о каком чтении людей говорить не приходилось. Точнее, само чтение имело место, как я уже говорил, от природы. А вот пользоваться им ради выгоды я, увы, в те годы не умел по причине наивности и неопытности.

Благодаря этой способности, Наташа никогда не являлась для меня загадкой. Мне всегда были смешны все эти женские потуги напускать на себя стереотипный туман таинственности и недосказанности. Да простят меня дамы, но в большинстве своем они довольно посредственные актрисы. Не была исключением и Наташа. Даже будучи подростком, я твердо знал: она меня не любит, как бы она не улыбалась и не кокетничала, и, разумеется, очень расстраивался по этому поводу. Впрочем, юность тем и отличается от более зрелого возраста, что. за неимением жизненного опыта, мы надеемся: все сложится само собой хорошо, и всех нас ждет исключительно счастливое будущее, несмотря ни на что. Признаться, иногда мне даже не хватает той наивной непосредственности пополам с юношеским максимализмом.

Вот я и жил, знал, что безразличен Наташе, но при этом надеялся изо всех сил на то, что однажды она разглядит во мне того, кто достоин ее любви, и не терял мотивации. Быть может, именно благодаря подобным мечтам я не впадал в отчаяние и уныние, а в полной мере насладился тем самым чувством сладкой тоски и предвкушения удовольствия от возможного совместного времяпрепровождения с объектом своего тогдашнего робкого обожания, которое люди имеют обыкновение называть первой любовью.

Да что там! Я буквально жил этими эмоциями, купался в них, хотя не могу сказать, что тонул совсем, даже невзирая на тот очевидный только мне факт, что Наташе нравился другой парень из нашего класса. Странное дело, к нему я Наташу не ревновал, возможно, потому что кому, как не мне, было прекрасно известно: по злой иронии судьбы, тому парню сама Наташа была абсолютно не интересна. Он относился к ней свысока и, как мне тогда казалось, немного презрительно. Зато я злился на девушку, потому что недоумевал: как она всего этого не замечает, как может любить такого хама. Ну да, это сейчас мне понятно, что Наташа не умела читать людей подобно тому, как это без усилий делал я, но в те далекие школьные времена, как я уже упомянул, это не выглядело само собой разумеющимся, ведь я заблуждался и полагал, что все вокруг такие же, как я.

Мечты, сомнения, надежды и ожидания продолжались до конца школы. А после наши пути разошлись. Где-то в армии сгинул мой соперник, я пошел поступать в ВУЗ, а вот куда делась Наташа, мне так и не удалось разузнать. И вот теперь, стоя прямо перед ней в вестибюле метро, жутко волнуясь, я мог в тусклом свете ламп наблюдать, как капает с Наташиного сложенного зонта вода и собирается во внушительного размера лужу у носка ее сапожка. А еще за тем, как меняется выражение ее лица.

Легкий испуг (Наташа признала во мне того подозрительного типа с лопатой), некоторое облегчение (лопаты нигде нет), изумление (откуда этот парень в заляпанной бурой глиной одежде знает ее имя) — все эти мимолетные эмоции промелькнули на Наташином красивом лице за считанные мгновения, пока, наконец, она озабоченно не наморщила лобик, покрытый дорогим тональным кремом, вгляделась в меня чуть пристальнее, чем там, в трамвае, и вопросительно, с сомнением одарила меня неуверенной улыбкой:

— Мы знакомы?

— Наташ, ну ты чего?! Это же я, Денис! Узнала?

— Денис… — выражение озадаченности. — Денис… — взгляд в инкрустированный мозаикой потолок.

И тут, готов поспорить, в вестибюле вдруг стало светлее. Узнала!

— Ну, конечно! Денис Костиков, да? Из школы? — теперь Наташа улыбалась куда шире и с облегчением, а ямочки на ее щеках, которые мне всегда так нравились, весело задвигались в такт ее словам.

— Точно! — восторженно воскликнул я и добавил: — Давай отойдем, мы мешаем.

Мы отошли подальше от двери. Я любовался Наташей, а она с легким интересом разглядывала меня, лукаво щурясь и пытаясь скрыть легкое любопытство под длинными, не исключено, что накладными, ресницами.

— Сколько мы не виделись?

— Восемь лет! — бодро отрапортовал я, с трудом сдержавшись, чтобы не посчитать вдобавок дни, часы и минуты — это было бы слишком, хотя я точно помнил не только дату и место нашей последней встречи, но и время суток, когда это произошло.

— Надо же… Ты изменился.

— А ты похорошела!

— Спасибо. А что ты здесь делаешь?

— Живу. В смысле… То есть, не в метро, конечно, живу, — нервно хохотнул я. — У меня квартира тут. Неподалеку.

— Вот как?

— Ага, — недолго думая, я назвал адрес, что было, честно говоря, глуповато, но разум все равно уже отключился.

— Вот как? Запомню…

Разговор не клеился. Во время погони за Наташей, я воображал, что буду много болтать, сыпать остротами или наоборот рассказывать ей что-то невероятно интеллектуальное и интересное, но тут вдруг стушевался и растерянно молчал, поглядывая то на Наташу, то на собственные замызганные ботинки. Мне вдруг стало ужасно стыдно за свой внешний вид и, чтобы хоть как-то оправдаться, я промямлил:

— А у меня собака сегодня умерла. Я ее того… похоронил.

— А.. — протянула Наташа, тотчас убирая с лица улыбку и заменяя ее выражением деланого сочувствия, какое обычно возникает у постороннего человека, когда вы сообщаете ему нечто печальное для себя, но совершенно безразличное ему. — Не переживай, — Она тронула меня за локоть. Слегка, но мне показалось, что от этого прикосновения у меня разливается тепло по всему телу, в том числе, и в тех местах, где ему пока категорически разливаться было нельзя.

Последнее соображение и вовсе повергло меня в тихую панику, и я запоздало сообразил, что веду себя, как полный кретин. Наташа уже убрала ладошку с моего локтя, а я все равно продолжал ее ощущать. Впрочем, девушка не заметила моего смятения и озабоченно взглянула на часики на запястье, с виду, между прочим, золотые.

— Знаешь, уже поздно. Мне пора, — Наташа собиралась уйти. — Рада была увидеться.

И то, и другое было ложью. Сегодняшний вечер, судя по подслушанному мной разговору в трамвае, у Наташи был свободен, да и искренней радости в ее голосе я не услышал.

— Да-да, конечно… Я тоже был рад… Очень! — засуетился я и вдруг, набравшись наглости, предложил: — Я живу тут недалеко, я тебе говорил… Может зайдем ко мне?

Наташа снисходительно рассмеялась.

— Давай в другой раз, Денис. Мне и правда пора. К тому же, я устала и хочу спать.

— Тогда, быть может, встретимся потом? Сходим куда-нибудь? — зачастил я, опасаясь, что прямо сейчас она снова уйдет.

— Куда же?

— Ну… Не знаю. В кафе?

— Зачем? — Наташа приняла самый невинный вид, на который только была способна. Получилось не очень. Будто бы она не знала, зачем девушек обычно зовут в кафе!

— Да я тут собираю всех. Из школы, — быстро соврал я, стыдясь собственной напористой заинтересованности. — По-отдельности. Со всеми общаюсь, расспрашиваю, как жизнь…

— И кого видел?

— Много кого. Разных. Из школы.

— Что ж… — Наташа задумалась. — Это может быть даже интересно.

Кого именно я якобы видел, она уточнять не стала.

— Давай, — настаивал я. — Когда ты сможешь?

— Позвони мне во вторник, — решилась она. — Только не рано. Лучше после двенадцати.

— Дня? — Я во всем люблю точность.

— Конечно! Ты смешной.

— Я такой!

— Ладно, я побегу. Пока! — Наташа вдруг приблизилась ко мне и быстро чмокнула в щеку, едва коснувшись губами. — Расскажешь мне. Про всех.

Она повернулась, чтоб уйти, но я снова ее окликнул:

— Наташа!

Девушка нетерпеливо оглянулась.

— Что?

— А телефон-то! Куда звонить?

— Ах, да!

Наташа наспех продиктовала мне номер, вытащила из сумочки проездной и, ни на секунду больше не задерживаясь, скользнула за турникеты. Мне только и осталось, что наблюдать, как за гребенкой эскалатора постепенно исчезает ее бирюзовая фигурка. Очень хотелось, чтоб она обернулась, помахала мне рукой на прощание, сделала нечто подобное, но она просто спустилась вниз на станцию, так ни разу больше не взглянув в мою сторону. Я потер локоть, которого всего несколько секунд назад коснулась Наташа, притронулся к щеке, которую она мимоходом поцеловала и нехотя покинул метро.

Глава 5

А дождь все лил. Мне хотелось прогуляться, но пришлось снова забраться в трамвай и вернуться домой. Про брошенную где-то в кустах лопату я и думать забыл, да и ни к чему она мне была теперь. Ввалившись в еще пахнувшую Снупиком пустую темную квартиру и кое-как переодевшись в сухую домашнюю одежду, я принялся исступленно расхаживать по комнатам в состоянии крайнего душевного возбуждения. Все быстрее и быстрее маячил то в гостиной, то в спальне, то на кухне. Свет я так и не включил и раза два пребольно стукнулся ногой о какие-то невидимые в темноте углы, но все это была такая ерунда!

Я встретил Наташу, причем в тот момент, когда меньше всего ожидал, да и, честно говоря, давно и думать про нее забыл. А тут — она! Былые воспоминания, чувства, ощущения, сладостные надежды и горькие разочарования, испытанные прежде, яркими фейерверками оживали в моем уставшем мозгу. Она дала мне свой номер! Согласилась встретиться. Ну, почти. Она заинтересовалась мной, в конце концов! О, да! Нехотя, но все же лучше, чем ничего. Я был счастлив и полон самых радостных ожиданий.

Воображение послушно рисовало мне приятные картины. Вот мы с Наташей сидим в кино и держим друг друга за руки. В пыльной темноте зала она незаметно, так, чтобы не видели другие зрители, целует меня в висок и кладет голову на плечо. Вот мы гуляем под теплым летним дождем, обнявшись, а Наташа смеется одними глазами, как умеет только она, а я рассказываю ей что-то очень умное и интересное. До лета еще очень далеко, но все это обязательно случится. А вот мы снова сидим рядом, на это раз в кафе, одетые в теплые свитера с воротниками. Наши головы склонились над меню, а рядом потрескивает настоящий камин, и в воздухе пахнет горелым деревом. В углу, глядя на нас, добродушно ухмыляется веселый официант с длинными закрученными вверх усами и в бабочке, готовится принять заказ. Это тоже выглядело настолько правдиво, что я верил: всё это с нами непременно произойдет.

Вот такие заманчивые образы, ложные картины и соблазнительные химеры подсовывал мне мой собственный разум, пока я, заложив руки за спину, мерил шагами пол в своей квартире. Несколько раз я останавливался напротив окна кухни, для которого так и не удосужился купить штору, смотрел на дома напротив и с щемящим удовольствием отмечал про себя, что этой ночью бодрствую не только я один.

Кое-где горел свет, и мне было интересно, кто живет там, за этими окнами, желтыми квадратами выделявшимися в темноте. Кто эти люди и почему не спят? Может, это гости на затянувшейся вечеринке, которые засиделись за щедрым столом с хозяевами и не спешат уходить домой? А может, это одинокие люди вроде меня, которым некуда спешить и незачем рано вставать? Или, наоборот, это семейные пары, которые закончили свои дела и, утомившись от домашних хлопот, молча поглощают поздний ужин, сидят, уютно устроившись и доверительно глядя в глаза, друг напротив друга?

От подобных мыслей мне всегда становилось немного одиноко, но только не сегодня. Неожиданная встреча в трамвае изменила многое, быть может, на какое-то время она изменила и меня самого, сделала чуть менее печальным и чуть более уверенным. Еще бы! Ведь теперь со мной была Наташа, пусть пока только в моих мечтах, но, сказать по правде, я не ощущал особой разницы, до того мне было хорошо.

Наконец, окончательно устав и почувствовав боль в натруженных от ходьбы ногах, я сообразил, что уже три или четыре часа ночи, а мне завтра на работу, стащил с себя одежду и повалился на кровать. Я не хотел спать и еще долго смотрел на дом напротив, в котором упрямо горело единственное окно и все никак не собиралось погасать, несмотря на позднее время. Может быть, хозяин просто забыл выключить свет? С этим соображением я угомонился и задремал. А еще я увидел тот самый сон, с которого я начал свой рассказ, про Жеку, Снупика и Серебристые пруды.

Наутро, все еще полный впечатлений от вчерашней встречи и яркого сна, я вскочил при первых же звуках будильника, будто не шагал в изнеможении полночи. Ощущая невероятный прилив сил, в крайне бодром и возбужденном состоянии духа отправился на работу. Ехать мне было близко — все на том же трамвае, мимо метро, где вчера я догнал Наташу. Где-то там же, в кустах, должно быть, так и лежала моя лопата, если ее, конечно, уже не отыскал дворник.

Внутренне хохоча, я вспоминал теперь об этом вечернем эпизоде. Глядя в окно на знакомые места, я заново переживал вчерашние события, а сердце мое при этом билось весело от неудержимой радости и торжества. Странное дело: раньше и эта небольшая площадь с искусственными зелеными насаждениями (теперь уже полностью облетевшими), и этот вестибюль нисколько не казались мне чем-то выдающимися. Теперь же я смотрел на них с волнительной, немного тревожной тоской и почти жалел, что вчерашний вечер прошел, увы, навсегда. Впрочем, унывать мне было ни к чему — ведь впереди у меня еще, Бог знает, сколько таких же вечеров! Или даже лучше.

Добрался до офиса я необычно рано. Понял это, влетев в наш опен-спейс с отвратительно серыми перегородками между столами, только потому, что в офисе сегодня утром я оказался один. Улыбаясь своим мыслям, я окинул взглядом рабочие места коллег. Еще не пришли. Оно и к лучшему — можно пока праздно посидеть в своем кресле, лениво полистать почту и думать-думать-думать… Я люблю мыслительный процесс. Это лучше, чем кино, и ярче, чем чтение книг.

Как все же скучно мы живем! Утром приходим на работу, садимся рядом с такими же бедолагами спинами друг к друг по четыре человека (такую рассадку у нас называли «кубиклом»), включаем мониторы, утыкаемся в них и отвлекаемся только для того, чтобы перекинуться парой слов с коллегами, пусть и не всегда по делу, но почти всегда на банальную тему. Как жена, дети? Когда зарплата? Как ты провел выходные? Мы не ожидаем ответов — нам все равно, мы слишком погружены в себя.

Что касается меня, то я-то как раз провел выходные замечательно! И готов был взахлеб рассказывать об этом каждому встречному-поперечному, разумеется, не раскрывая подробностей и сути произошедшего. Сделай я это, мне было бы стыдно. Но знаете, думаю, как это все же иррационально. Казалось бы, что такого в том, что человек влюблен? Разве это плохо? По мне, так прекрасно!

Но тем не менее именно из чувства ложного стыда мы ни за что не признаемся в этом даже лучшим друзьям, будто тем самым раскроем свои темные наклонности или потаенные желания. А может, и раскроем! Что ж, пожалуй, в этом даже что-то есть: так уж устроен весь этот мир — светлое в нем всегда идет в паре с темным, словно две стороны монеты, Инь и Ян, день и ночь. И вряд ли всего опыта человеческой жизни хватит, чтобы вовремя понять, где заканчивается одно и начинается другое.

Так я философствовал, глядя в монитор и не отдавая отчета, что в нем вижу. Время шло, подходили коллеги и, бросив на меня один-другой недоуменный взгляд, садились на свои места. Надо полагать, у меня и впрямь был тот еще вид после бессонной ночи, так что даже мой руководитель, Петя Сазонов подошел и участливо поинтересовался:

— Денис, привет. С тобой все в порядке?

— Конечно! — жизнерадостно откликнулся я, ловко поворачиваясь в кресле с этаким залихватским шиком. — Вчера вот свою собаку похоронил.

Петя странно на меня посмотрел, а я, поняв, что выбрал неправильный тон и сморозил глупость, постарался принять как можно более скорбный вид. Удавалось мне это, честно говоря, с трудом. Я едва не расплывался в дурацкой ухмылке и до боли в мышцах пытался сохранить серьезность.

— Да, кстати, — опомнился Петя. — Хочу вас познакомить. Вот… Александр Алексеевич, наш новый директор по социальным коммуникациям. Это Денис Костиков — начальник отдела рекрутинга.

Только тут я обратил внимание на небольшого роста плюгавенького лысоватого мужичонку лет пятидесяти, стоявшего немного поодаль и с выражением легкой брезгливости взиравшего на мою скромную и (вот черт!) небритую персону. На новом директоре был новехонький, явно дорогой костюмчик и такой же совсем недешевый галстук с золотым зажимом, прикрепленным к белоснежной сорочке. Для полноты образа ему не хватало только шляпы и портфеля подмышкой а-ля Лаврентий Берия, но ни того, ни другого однако же не наблюдалось.

У нас не было строгих требований к одежде, хотя и приветствовался деловой стиль, поэтому мужичонка выглядел чопорной белой вороной на фоне остальных сотрудников, уже заполонивших опен-спейс. Всё еще будучи в мыслях о Наташе и завтрашнем звонке, я не нашел ничего лучше, как дурашливо переспросить:

— Директор почем?

Тень недовольства волной пробежала по лицу Александра Алексеевича, на секунду он впился в мое лицо таким злым взглядом, что я почувствовал себя бабочкой, приколотой булавкой прямо к офисному стулу на колесиках. Это длилось всего мгновение, но вполне достаточно, чтобы я понял: мы вряд ли станем близкими друзьями. Петя попытался сгладить неловкость:

— Как тебе, должно быть, известно, у нас довольно большая текучка. На постоянный поиск и найм новых сотрудников уходит масса времени и денег. Это проблема! Руководство компании намерено с этим бороться. У Александра Алексеевича есть идеи, как можно преодолеть сложившуюся ситуацию, и, как мы все надеемся, он этим займется в самое ближайшее время.

— Очень приятно! — я решил проявить радушие и протянул руку для приветствия.

Сделал я это даже с некоторым облегчением: к счастью, этот тип, похоже, не будет лезть в мои дела, а займется смежной областью. Александр Алексеевич скупо и сухо улыбнулся и ответил на мое рукопожатие, неожиданно резко и сильно стиснув ладонь. Быстро отдернув руку, он с видом напускного безразличия принялся озираться по сторонам, вместе с тем цепляясь взглядом за каждый предмет.

— Пойдемте, я познакомлю вас еще с одним коллегой… — Петя настойчиво повлек Александра Алексеевича прочь, легонько подталкивая того за плечо. Однако, отходя от моего стола, Петя оглянулся и тихо сказал: — Ты б переобулся, что ли…

Я взглянул на свои ноги. О, Боже! На них красовались драные домашние тапочки, порядком подмокшие и грязные. Похоже, я забыл надеть туфли, когда выходил из дома. Сгорая от стыда, я извлек из-под стола пару потрепанных, но все еще сносно выглядевших ботинок и поспешно сунул в них ноги. Тут я обратил внимание и еще кое на что, а именно на лоскут ткани, который на проверку оказался низом моей сорочки, который самым нелепым и позорнейшим образом торчал из не застегнутой ширинки. Только этого мне не хватало! Кусок ткани предательски высовывался и, надо полагать, наводил окружающих на самые разные, не очень лестные для моей скромной и небритой персоны мысли. Стараясь, чтобы никто не видел, я украдкой привел себя в порядок.

Настроение внезапно упало. С тоской я подумал и о двух интервью, назначенных на сегодня. Хорош я был бы, если заявился в таком виде в переговорную! Видели ли меня коллеги? Разумеется, да. И женщины, которых у нас было немало, естественно, тоже. В том числе и мои подчиненные. Ох, какой же я дурак! Почему-то сразу вспомнился Снупик и всё, что с ним было связано.

Скорее бы завтра! Скорей бы кончилось это время томительного ожидания. Наташа. Пожалуй, встреча с ней могла бы прогнать уныние, которое внезапно обрушилось на меня и норовило удушить. Но Наташи-то тут как раз и не было.

Глава 6

Вообще-то я люблю проводить собеседования. Когда я был еще совсем «зеленым» начинающим рекрутером, меня приводила в восторг сама атмосфера этого действа, то ощущение легкой власти над незадачливыми кандидатами. Я упивался процессом: давил, ерничал, иронизировал и подтрунивал над соискателями, стремясь найти в них максимальное количество недостатков и неочевидных изъянов. Видимо, это мое отношение к людям, вызванное, в первую очередь, неопытностью, однажды привлекло внимание одного из коллег, который случайно оказался на собеседовании вместе со мной.

Он молча наблюдал за мной, почти не обращая внимания на кандидата, время от времени иронично щурясь и пряча улыбку. Как я уже говорил, от меня сложно скрыть подобные ужимки, поэтому я не выдержал, после встречи отозвал его в сторонку и без лишних предисловий поинтересовался, что же это сейчас такое только что было. Коллега не смутился. Напротив, уже не таясь, он весело рассмеялся и почти по-отечески шепнул:

— Ты всего лишь человек.

— Что? — переспросил я.

— Говорят, что в Древнем Риме, если некоему особо отличившемуся полководцу устраивали триумф, то рядом с ним в колесницу обязательно ставили раба, единственной задачей которого было время от времени повторять на ухо триумфатору эту простую фразу, — пояснил коллега. — Отрезвляет.

Все еще похохатывая, он ушел, оставив меня одного. Поначалу я очень разозлился и хотел крикнуть ему вслед что-нибудь оскорбительное и обидное, объяснить, что он лезет не в свое дело, и это моя забота, как мне проводить собеседования. К счастью, я не успел этого сделать и, открыв рот, тут же захлопнул его, внезапно осознав, что коллега дал мне совет, переоценить который было бы очень сложно.

С той поры прошло несколько лет, тот человек давно уволился и исчез из моей жизни, как исчезли и многие другие до него и еще немало исчезнут после, но ту сцену в полумраке коридора и его, пусть и беззлобный, но до обидного ироничный смех я вспоминаю частенько и не без стыда. А еще периодически говорю себе: «Ты всего лишь человек». Помогало древним римлянам, помогает и мне.

Идя на собеседование, я успокаивал себя мечтами о завтрашнем дне, а также по привычке вспоминая ту давнюю историю. Эта встреча, впрочем, обещала стать ничем не выдающимся собеседованием. Таких я провел сотни, если не тысячи. Отдел делопроизводства искал сотрудника для оформления документов: навыки работы с компьютером, базовые знания офисных пакетов, ничего нового и необычного. Одним словом, требовался типичный клерк, каких у нас уже водилось во множестве.

В дверях я столкнулся с Инной — нашим администратором. В ее обязанности входило встретить кандидата, проводить в переговорную и предложить чашку кофе. Компания заботилась о своем имидже и могла себе такое позволить. Администраторам приходилось несладко — при относительно небольших доходах от них требовалось хорошо выглядеть, всегда улыбаться и вежливо разговаривать даже с откровенными хамами. Зная все это, я всегда чувствовал особое расположение у ним, вызванное сочувствием к их непростой работе и симпатией к их обычно приятной внешности, за что они платили мне тем же. Инна быстро поздоровалась со мной, но при этом сделала большие глаза и едва заметно кивнула в угол переговорной. Ничего не поняв, крайне заинтригованный, я вошел внутрь и увидел молоденькую девушку, скромно примостившуюся на краешке стула, по всей видимости, именно ее мне предстояло собеседовать. Ничего необычного в ней не было, и я уж было повернулся к Инне, чтобы бросить недоуменно-вопросительный взгляд, но той и след простыл. Мне ничего не оставалось, как прикрыть за собой дверь. Я уж было потянулся к дверной ручке и почти собрался это сделать, как вдруг заметил, что в переговорной нас почему-то трое, хотя я никого больше не приглашал.

Положив руки перед собой и скрестив пальцы, напротив кандидатки восседал собственной персоной Александр Алексеевич, разглядывал ее, сверля колючими холодными глазами, не думая моргать, и молчал. Девушка сидела, сжавшись, потупившись, явно не желая отвечать взглядом этому страшному типу. Вид у нее был такой смущенный, будто она сейчас опустится на четвереньки и быстро-быстро заползет под стол, лишь бы на нее никто не смотрел.

Я уселся между ними, уверенно плюхнул перед собой жиденькое резюме кандидатки и, чтобы разрядить обстановку, бодрым голосом сказал:

— Добрый день… э… Мария! — Мне пришлось свериться с резюме. — Меня зовут Денис Костиков, я буду проводить собеседование. А это Александр Алексеевич, наш директор по… э… — У меня совершенно выпало из головы, директором чего именно он является, и я растерянно замолчал, беспомощно покосившись в его сторону.

— По социальным коммуникациям, — свирепо бросил Александр Алексеевич.

— Эм… Да! По коммуникациям. Давайте я немного расскажу о нас и о том, кого мы ищем, а потом мы послушаем вас.

Я принялся произносить вводную речь, которая лишь немного варьировалась от собеседования к собеседованию, и потихоньку разглядывал Марию. Она все так же изучала свои руки, сложенные, как мне было видно с моего места, на костлявых коленях, и периодически обреченно кивала, будто я приносил соболезнования по случаю смерти одного из ее близких родственников. Лицом Мария была некрасива. Длинный нос, глаза навыкате, впалые щеки и чрезмерно выступающие скулы наводили на мысль, что она вряд ли пользуется успехом у мужчин. Пряди рыжеватых не очень длинных волос, торчащие в разные стороны, потертые джинсы с дырками на бедрах и недорогая, безвкусно яркая блузка довершали портрет. Пока я говорил, она периодически нервно потирала ладони и покусывала нижнюю губу.

«Студентка», — решил я, даже не удосужившись вчитаться в резюме, и не ошибся.

— Этим летом я закончила бакалавриат, — сбивчиво и едва слышно начала говорить Мария в ответ на мое предложение рассказать о себе. — С тех пор ищу работу. Опыта у меня мало, — тут она испуганно взглянула на меня, впервые с начала разговора, залилась краской и тут же снова опустила глаза. — Пока никуда не взяли. Все.

— А вы не планировали продолжить образование?

— Что вы! Там такой конкурс. Я имею в виду в магистратуру. Так что мне светит только платное отделение, а на это нужны деньги.

— А! То есть, вы рассчитываете поработать немного, скопить нужную сумму, а потом продолжить учебу? — догадался я больше для того, чтобы поддержать разговор, и одновременно соображая, что же мне делать с этим чудом в рваных джинсах.

— Ну… Да… — Мария неуверенно кивнула.

— Ясно… Ясно… А кто вы по профессии?

— Оператор-технолог…

— И с компьютером на «ты»? — подбадривающе улыбнулся я.

— Ага. Я еще специальные курсы закончила, — оживилась она. — Ну, после учебы. А потом увидела ваше объявление и решила, что подойду.

— А чему вы учились на курсах? — продолжал допытываться я.

— Разному… Оформлять документы, заполнять базы данных, таблицы… — Мария перечисляла, глядя в потолок. При свете ламп я обратил внимание, что глаза ее были водянисто-голубые, почти прозрачные и потому совершенно невыразительные. Перед приходом сюда Мария пыталась сделать подводку, но не совсем удачно. По всей видимости, эта задача вряд ли была для нее привычной.

— Интересно… — я принялся делать пометки в резюме, точнее, притворился, что делаю. Вместо этого моя рука принялась выводить бессмысленные каракули, кружочки, завитушки. — А хобби у вас есть?

— Нет.

— Что, прямо совсем никаких увлечений? — я старательно закрашивал очередной кружочек.

— Нет, — повторила Мария и для верности покачала головой.

— Понятно… Что ж, у меня вопросов больше нет. Быть может, вы хотели о чем-то спросить?

Мария на секунду задумалась, но снова покачала головой.

— Тогда я позову Инну, она вас проводит. Мы рассмотрим вашу кандидатуру и обязательно свяжемся.

Я снова улыбнулся, понимая, что вряд ли возьму ее на работу, и протянул руку к телефону.

Через минуту появилась Инна и по-заученному радушно распахнула дверь перед Марией, пропуская ее вперед. И только мне одному было очевидно, как ей это все до чертиков надоело. Я тоже засобирался на выход, но Александр Алексеевич остановил меня:

— Обсудим?

— Что?

— Вот эту девушку, — Он мотнул головой в сторону двери. — И само собеседование тоже.

— Хорошо, — Я взглянул на часы. — Но у меня через полчаса следующая встреча, и…

— Тогда не будем терять время, — перебил Александр Алексеевич. — Что вы думаете по поводу нее?

— Думаю, она нам подойдет, — вдруг выпалил я, просто чтобы его позлить.

— Подойдет? — У новоиспеченного директора полезли брови на лоб. — У нее же нет опыта!

— Зато присущи внимательность, аккуратность и, самое главное, высокая мотивация.

— С чего вы взяли?

— Очень просто, — взялся приводить доводы я, незаметно ерничая и тут же позабыв, что минуту назад сам хотел ей отказать. — У нее есть цель — пойти в магистратуру. Это то, что ей сейчас больше всего нужно. И ради этого она будет благополучно корпеть над электронными таблицами в нашем делопроизводстве, как минимум, год.

— Что-то я не услышал уверенности в ее голосе, когда она говорила о своих намерениях.