Бесплатный фрагмент - Безвыходное пособие для демиурга

Валентин Никора

Безвыходное пособие

для демиурга

роман

Оглавление

Часть первая. Jgnorantiam:

Взгляд из зазеркалья

Явь. §1. На пороге

Лера и кошмар всегда врываются в мою жизнь одновременно. Так было и на этот раз.

Лера открыла дверь своим ключом в тот самый момент, когда я почти все понял, когда мне достаточно протянуть руку, сделать единственный шаг, чтобы ощутить дыхание иных миров.

Я уже почти поверил, что стою на пороге величайшего открытия в истории! Озарение приблизилось ко мне.

Но в тот миг, когда в мозгах все должно было окончательно проясниться, в ту самую секунду щелкнул замок, скрипнула дверь, и вдохновение трусливо шмыгнуло прочь.

— Опять не поел. Гера, ну ты хуже маленького! И за что мне досталось такое чудо?

Нет, Лера мне не мамочка, более того, мы с ней — два сапога пара. Ну, я, наверное, более безответственен. И, пожалуй, в этих перепалках, когда в воздухе просвистит пара-другая подушек или тарелок, и заключается наше животрепещущее чувство вечной новизны отношений. Да я бы с тоски подох, если бы Лера вела себя благопристойно и чопорно.

— Наверно, это любовь, — проворчал я. — Она всегда выскакивает из-за угла и поражает самых хорошеньких и заботливых.

— Ладно, не подхалимничай! — Лера притормозила у зеркала, кокетливо поправила свое черное каре.

В последний раз, когда я видел Леру, она была блондинкой.

— Ну, ты просто неотразима! В смысле: в зеркале не отражаешься. И когда только все успеваешь?

Лера, молча, прошла мимо меня и, в отместку, резко раздернула шторы.

Лучше бы она этого не делала! Дневной свет ударил по глазам. Ну, нельзя же так с живым человеком!

— Глядите-ка, не растаял. Вампир из тебя не получился, ах, какая жалость! Проснись и пой! — Лера покачала головой, рассматривая синие круги под моими глазами. — И это ты называешь отдыхом? Геймер несчастный! Что, опять застрял на двенадцатом уровне?

— Вот еще! Я работал.

— Знаем мы твои труды. — Лера покачалась на носках.

Честно говоря, не знаю, что она во мне нашла, но, мне, точно, повезло. Кто еще может похвастаться тем, что его подружка и стройна, и красива, и умна, и с голода умереть не даст? Соединение интеллекта и грации — мощное орудие.

Волосы она вечно красит, чем сначала приводила меня в состояние ступора, но потом я привык к этим изменениям.

А вот ее глаза: это чудо. В зависимости от освещения их оттенок меняется. В неоновом свете дискотек они нефритовые, по вечерам — изумрудные, а на ослепительном солнце — бирюзовые. Эти вечные колебания: от зеленого до голубого — они пикантны еще и потому, что ни у кого больше я ничего подобного не видел.

Но все хорошее можно сказать только о Лере. Это только она и в рубище остается королевой.

Я же совершенно обычный. И ростом, соответственно, тоже не вышел. И глаза у меня не голубые, не жгучие восточные, а карие. Ладно, хоть нос не картошкой, но опять же: с легкой горбинкой. Лера называет его клювиком. В ее исполнении это ужасно смешно, сразу вспоминается орел, который пил, курил, болел.

Зато я — писатель. В смысле пишу иногда, так, ничего особенного… Ни одного законченного рассказа. Ну, хоть не обидно, что не печатают.

Такой вот у нас союз сердец. Красавица и чудовище…

Пока я щурился от солнца, Лера загремела чайником на кухне:

— Ты, кстати, в курсе, что сегодня уже не пятница, а воскресенье? Ты, вообще, спал в эти дни?

— Ну, дак…. — а что я мог сказать?

Да, я рубился с юнитами и монстрами в шутерах и стратегиях, не вылезал из сети, но зачем делать из этого трагедию?

— Нет, ну, правда, я вовсе не играл все эти… дни.

— Да? — Лера что-то уронила. Грохот эхом отозвался в голове. — А семь пропущенных вызовов — это что: временная потеря слуха?

— Типа что: правда? — я дотянулся до «сотового» и просмотрел список сообщений и входящих.

М-да, как-то нехорошо получилось:

— Ну, так я это… я же спал в это время. Точно!

Лера вернулась с кухни с дымящейся кружкой. Вот как она успела так быстро воду вскипятить? Опять принесла с собой в термосе? Все знала заранее?

— А то я не знаю, что во время очередного вражеского демарша тебя не оторвать от ноута? Ты ври, да не завирайся. — Лера отодвинула от меня ноутбук и поставила мне под нос кружку с кофе и бутерброд с сыром и колбасой. — Так, быстро жуй этот малый джентльменский завтрак, и собирайся.

— Куда?

— Ты, Гера, главное, сейчас не грузись. Просто ешь. Выйдешь из своей прострации — все объясню.

— Да в норме я. — проворчал я, откусывая кусок бутерброда. — Куда ты меня тащишь да еще в таком помятом виде?!

— Сам напросился! — Лера нагнулась и развернулась ко мне, уже держа в руке утюг.

— Ты это брось! — я сразу занервничал.

— Щас мы тебя разглаживать будем, отутюжим, можно сказать. Стрелочки наведем.

— Вот только панибратства не надо! — я выпрыгнул из-за стола и кинулся в ванную. — Давай решим это мирным путем!

В прошлый раз, когда я, действительно, заигрался и страшно тормозил, Лера буквально выполнила мою просьбу. Я так же умолял ее бросить хулиганство.

Ну, она и бросила волейбольным мячом в лицо. Да еще сказала, что я похож был на корзину, а она прибралась.

А вдруг она утюг на ноги уронит? Лера — девочка крутая. С ней шутки плохи.

Я успел закрыться в ванной и сунул голову под холодную воду.

— Открывай, трус!

— Мне и тут неплохо, — и чего она взъелась? Похоже, я забыл о чем-то очень важном.

— Нет, ну не скотина? — Лера задалась перед дверью риторическим вопросом.

— Заметь: ты сама утверждаешь, что я именно не скотина, а добропорядочный…

Стоп! Вспомнил! Я же обещал, что в это воскресенье мы идем к Лериной маме. Смотрины, блин. Нет, ну я, правда, забыл.

— А что, уже два часа? — спросил я тоскливо из ванной.

— Нет, но я же знаю, за какого обормота собралась замуж. Двенадцать! Однако я прекрасно осведомлена, с кем я тебя тут застану.

— Да не играл я. Вот тебе крест! Я рассказ писал.

— И как успехи?

— Ну, заголовок уже есть. Почти.

— «Коррозия материнской платы»?

— Почему это?

— Да просто ни один компьютер не в состоянии вынести твоей гениальности: его сначала закоротит, потом он «заглючит», и в итоге — непременно сам переключится на игру.

Я вытерся и вышел навстречу любимой:

— Ну, чего уж так-то? Я все помню. Пришла бы ты на полчасика позже и застала бы меня в лучшем виде и даже в галстуке.

— Свежо предание, — хмыкнула Лера. — В галстуке! Бог мой, да у тебя ведь пиджака нет. Нет, это конечно, круто: в кроссовках, футболке и галстуке, но слишком демократично, а мы не в Америке. Хватит выпендриваться!

— Ты полегче на поворотах! Мы еще, между прочим, не расписаны. И, вообще, голова в семье — муж.

— Зато жена — шея. Куда хочет, туда и вертит.

— Жестко! — вздохнул я. — Натурально так, что могу и поверить. И сбежать прямо из ЗАГСа.

— Гера, хватит дурака валять!

Мы поцеловались, и я уже без опасений вернулся к завтраку:

— Слушай, Лера, ты ведь не сказала предкам, что я писатель?

— Меня учили никогда не врать родителям.

— Нет, ну, правда. Как-то неудобно. Попросят что-нибудь почитать…

— А у тебя все в проекте, — захохотала Лера. — Не парься, я друзей, а, тем более, потенциальных женихов не сдаю.

— Аж камень с души.

— Ладно, доедай и пошли.

— Чего-то я не понял? Куда? У нас же есть время для священной лени!

— Ты что, собираешься идти к моим предкам в таком виде?

— А что такого? Им же со мной не жить.

— Знаешь, Гера, есть просто элементарное уважение.

— И что ты из меня хочешь вылепить?

— Нужно придать твоим зарослям на голове окультуренный вид.

— То есть побрить меня под Котовского — чтобы нравиться всем сразу.

— Я подумаю над твоим предложением. Ну, так что, ты идешь?

— И чем вам моя прическа не угодила?

— Ты это называешь прической? — Лера подняла вверх мои патлы. — Ты как в пятницу к компу подсел, так от него и не отходил. Что, не правда? А еще, поди, засаленные руки о волосы вытирал, чтобы «мышку» с «клавой» не замарать.

— «А на кухне мышка уронила банку… с пивом». Смешно, — я чихнул. — Так ведь ты могла придти и спасти меня вчера?

— А смысл?

— Тоже верно, — согласился я. — Вот такой я: талантливый, но запущенный. Кстати, я же не спросил, что у тебя там с зачетом?

— Ну, так я эти два дня не монстров отстреливала, а умные книжки читала.

— Но страшно при этом боялась!

— Вот именно.

— Что ж ты вечером не пришла, раз пугалась каждого шороха? Ах, да, ты, наверное, как раз перекрашивалась.

— А разве ты меня в прежнем облике заметил бы? Я у тебя просто затерялась бы в интерьере.

— Ну, чего уж ты меня опускаешь ниже плинтуса? Я иногда бываю милым и покладистым.

— Вот именно: иногда. Ладно, закругляйся. Готов к труду и обороне?

Я залпом допил кофе:

— Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!

— Пошли уже, писатель нечесаный.

На лестничной площадке мы столкнулись с соседкой Марьей Ивановной:

— Здравствуй, Герман. У тебя новая девушка? Эх, молодость, молодость. Помню, я в ваши годы…

— С добрым утром, Марь Ивановна. Простите, мы страшно спешим. Заседание у нас профкома. Вот за мной девушку и прислали.

Мы сбежали вниз по лестнице и хлопнули входной дверью.

— А что, это даже мило! — Лера сузила глаза и проскрипела старушечьим голосом. — У тебя новая девушка, Герман?

— Ты чего? Ты поверила этой кошелке? Да она от скуки подыхает, вот и собирает сплетни.

— И этого болтуна я веду знакомиться с моей мамой! — Лера притворно вздохнула. — Может, лучше не надо? А вдруг, ты прикидываешься хорошим, а на деле — Казанова и Ловелас?

— Что значит: не надо? Надо, Вася, надо! Я не Ловелас, но твоя мама купила один из двенадцати стульев Венской работы! Женюсь, ради стула, женюсь! Веди меня в парикмахерскую, внучка Сусанина!

Мы двинулись к остановке. Лера молчала, видно обдумывала гадость соседки. Добрая она, старушка, у нас, душевная, главная по подъезду, в совершенстве умеет так в душу плюнуть, что икается потом месяцами.

— Лера, ну ты чего? Она же это специально. Ну, хочешь, вернемся и скажем ей… Ну, что мы встречаемся?

— Что? — Лера, недоумевая, посмотрела на меня.

— Я про Марь Ивановну.

— Ну да, ты же еще до конца не проснулся, — хмыкнула Лера. — Труд из обезьяны создал человека, а компьютер из хомо сапиенса обратно лепит шимпанзе.

— Я ведь сказал, что писал рассказ. Я сидел в Интернете и собирал данные, чтобы не срезаться на какой-нибудь мелочи.

— И что же ты искал в мировой помойке?

— Ну, знаешь, я тут подумал, что в нашей стране хорошей мистики нет совершенно. У них там: Кинг, Кунц. А у нас: как-то так. Противопоставить, скажем, «Маятнику Фуко» нам просто нечего. Нельзя же всерьез сравнивать «Код да Винчи» с «Дневным Дозором». Сама идея высокопробной мистики она пугает всех — и никто не хочет ее разработать. У нас почему-то все боятся зависимости от этой чертовщины. Но, Лера, ты же понимаешь, что если я подключусь к информационным полям, которые надиктуют мне такие рассказы или повести, то эти же самые эгрегоры не станут сводить меня с ума, наоборот, они будут защищать свои истории.

— Чем тебе «Дозоры» не угодили? Хорошая сказка.

— Вот именно: сказка. Отличная, но сказка! Понимаешь, все дело в том, что «Дозоры» — вещь настолько прозрачная, что тут не нужно гадать на кофейной гуще, откуда взялись и герои, и вся социальная модель противостояния белых и черных магов. По сути, эти книги и фильмы несут информацию даже не о взаимопроникновении криминального и полицейских миров, а об их едином корне. Собственно, до Сталина у нас не было «воров в Законе», как понятия… Вот и получается, что эти книги вовсе не о магии, а о человеческих взаимоотношениях, построенных на классическом детективном сюжете. И все это здорово, только выдумано от начала до конца. А я хочу написать такое, чтобы мне поверили не только читатели, но даже и настоящие волшебники, если они существуют.

— Ох, Гера, ну когда ты повзрослеешь? Смотри, как бы это я из-под венца не сбежала! Поверить тебе? Да кто ты такой и что ты об истинной мистике знаешь?

— Это не важно. Главное, что я хочу не знать правду, а написать так, чтобы это невозможно было отличить от реальности. В кино уже делаются подобные пытки. Возьмем, к примеру, сериал «Девять неизвестных». Философская основа в фильме сильнее магической, но с другой стороны, тот амулет, что передали по факсу и налепили на лоб одержимому — он, конечно, не настоящий, но составлен по всем правилам западной науки. Пентаграмма и внутренние символы — они настоящие, только передают европейское представление о мироздании и власти пяти элементов. А еще эти знаки в таком сочетании вряд ли удержат демона в узде. Я консультировался по этому поводу на кафедре социологии. И все эти сны, и коридоры — это очень похоже на возможное развитие событий среди людей психически неуравновешенных и интуитивных идеалистов. А вот если взять сериал «Завещание ночи», то поверить в него нельзя совершенно, но смотреть очень даже приятно.

— Гер, ну что ты, в самом деле? Настоящие писатели и режиссеры: они ведь профессионалы. Это их хлеб: сочинять красивые сказки. Чтобы просто дотянуться до уровня любого из них нужно на это положить целую жизнь. Вот оно тебе надо? Даже если ты напишешь то, что хочешь, ты потом еще лет пять будешь бегать по издательствам, и в итоге, все равно сделаешь все так же, как все. И не получится у тебя книги, которой можно поверить.

— Но попытаться ведь стоит, правда?

— И это все, до чего ты додумался за двое суток?

К остановке подкатил наш автобус. Мы вошли. Людей было много, и продолжать дискуссию совсем не хотелось. Просто Лера не знает, о чем я, на самом деле размышлял! Она себе это даже представить не может!

В сознании обывателя мистика — это серийные убийства, шизофрения, загробные голоса, и непременно мертвые с косами вдоль дорог стоят. В общем: ужастики обыкновенные. И от этого читателей уже тошнит.

А настоящая мистика — это «Мастер и Маргарита».

Только вот Булгаков мертв, а я жив.

Мистика — это не лужи крови и не кишки, развешанные по углам пентаграмм.

Истинный мистический жанр, это когда в произведении либо нет убийств, либо они не самоцель, а лишь фон, события в логической цепи необъяснимых с точки зрения физических законов событий.

Настоящая мистика обращается не просто к животному ужасу смерти, она сама, одним фактом своего существования, заставляет учащенно работать не только сердце, но и мозги. Переплетения детективных сюжетов, в которых нужно найти не убийцу, а источник необъяснимого, заставляют читателя лихорадочно перебирать варианты возможного.

И нужно позволить угадать читателю лишь за абзац до того места, где все прояснится окончательно.

Вот сериал «Вызов» — это стопроцентное попадание в цель, с одной маленькой оговоркой: в нем каждый раз присутствует сеанс черной магии с последующим торжественным ее разоблачением.

А я хотел написать такое, чтобы на срывании покрывал с тайн Изиды дело бы не кончилось. Я хотел приблизиться к истинной тайне так, чтобы читатель содрогнулся: неужели, правда? И на этом можно ставить точку.

Мистика — это не объяснение обывателям эзотерических законов вселенной, которые сам-то я только чувствую, но не понимаю, а моделирование возможной последовательности событий в нашем мире, если представить, что необъяснимое живет по своим, особенным, но вполне реальным, подающимся осмыслению, законам.

Вот чего я хотел! И, следуя таким высоким целям, уже на третьей странице любого рассказа я осознавал свое бессилие и стопорился. Но это вовсе не повод для насмешек! Дорогу осилит идущий! Я просто часто делаю привалы.

Мне иногда кажется, что Лера это понимает, потому она не смеется надо мной, только подтрунивает, подхлестывает мое самолюбие, чтобы я из Обломова превратился в Штольца.

Вот только немец никогда не сможет написать русский мистический роман. У него менталитет другой.

Впрочем, Обломов его тоже никогда не создаст.

А я напишу. Из вредности! И не какой-нибудь рассказ, а настоящее серьезное произведение, в котором будут подняты глобальные философские вопросы бытия, самосознания и человеческой культуры!

Автобус с удовольствием выдавил нас из своего чрева на нужной остановке. Меня подташнивало от давки, но я, конечно, ничего не сказал.

В парикмахерской нас уже ждали. Лера оказалась записанной.

Миловидная девушка, глядя на меня, лишь покачала головой:

— Ну, Лера, ты себе гламурного мальчика отхватила!

— Это еще неизвестно кто кого отхватил! — возразил я. — Девочки, вы не на шопинге, потом обсудите проблему глобального вырождения истинных мачо, а сейчас, давайте, делайте из меня красавца.

— А ты нахал! — изумилась мастер.

— Этим и берет, — хохотнула Лера.

— Значит так, Герман, будешь болтать, язык укорочу и не замечу, — для наглядности мастер щелкнула ножницами.

Я промолчал.

— Вот и договорились, — и девушка приступила к работе.

Я закрыл глаза, чтобы расстроиться только один раз, при взгляде на результат.

Когда меня побрызгали одеколоном и велели посмотреться в зеркало, я приготовился к самому худшему.

Так и есть: на меня смотрел какой-то мальчик-колокольчик, истинный жених, кончивший школу с отличием, и теперь остервенело грызущий гранит академической науки.

Я обернулся к Лере:

— И вот за такого ты сможешь выйти замуж? Бр-р-р! Просто жуть.

— А маме, точно, понравится, — усмехнулась мастер. — Идеальный студент. Гений!

— Ну-ка, ну-ка, а с какой стороны гениальность лучше просматривается? — я покрутился у зеркала. — Ох, не знаю, я так отвратительно не выглядел с пятого класса. Лучше бы «под ноль». И золотую цепь на шею.

Лера захохотала:

— Цепь — непременно, и гирю к ней примотать.

— Так, говорите, молодой человек, прическа вам моя не нравится? — в руке девушки взревела машинка.

— Стоп! Я пошутил! Лера, чего они у тебя все такие серьезные?

— Боятся, что ты с них главного отрицательного героя спишешь, да еще и назовешь их именем для полной узнаваемости.

— А я думал, сочинять — моя прерогатива.

— Желаю произвести на маму неотразимое впечатление, писатель, — захохотала подружка Леры. — Освобождай кресло, через пять минут ко мне пожалует важная персона.

Когда мы вышли из парикмахерской, Лера ехидно оглядела меня с головы до ног:

— Никуда тебя одного выпустить нельзя. Ты только прикидываешься компьютерным червем, чтобы отвести от себя подозрения, а как только юбку увидишь — сила воли тебя и покидает. Может, подозрения твоей Марьи Ивановны не беспочвенны?

— Вы все категорически не правы! На юбки я вообще не смотрю. Только на ноги.

— Вот! — Лера ткнула указательным пальцем мне в грудь. — Все вы мужики одинаковы, и всем вам одного от нас, несчастных, надо.

— Да кабы не это наше, можно сказать, единственное достоинство, то и семей в мире бы не было.

— Что? — Лера захохотала. — А мы как амазонки: поймаем пару мужиков, используем, снова поймаем.

— Ага, а еще говорят, что мужчины чокнутые, — я прикоснулся к голове. Как-то пустовато, словно чего-то не хватает.

— Не трогай произведение искусства грязными руками! — нахмурилась Лера. — Потерпи хотя бы сегодня.

— И чего ты так дрожишь? Ведь она тебе мать, и ты не падчерица. Чего переживать?

— Тебе этого не понять. У тебя нет ни родины, ни флага.

— А на фига они нужны? Чтобы умереть за амбиции великой державы в двадцать лет в чужой стране и вернуться «грузом 200» в цинковом гробу? Ты понимаешь, что из такого жилища истинному вампиру или просто зомби уже и не подняться?

— Дошутишься! Учти, и у стен есть уши.

— Безусловно. Только ты наши дома видела? Они старые, обшарпанные, никто их не любит, не холит, не жалеет, все их презирают и ненавидят. У них и уши-то все давно с пробками серы. Что они могут понять?

Какой-то старичок в пиджаке и галстуке шарахнулся от нас, и, испуганно оборачиваясь, ускорил шаг.

— Вот они, твои «уши». Они сами всего боятся! — сказал я.

— Пойдем, Гера, отсюда. Что-то мне здесь не нравится.

— Козлик этот? — старичок в пиджаке, и в самом деле был с козлиной бородкой и длинными вьющимися волосами. А еще он заметно косил.

— Все, Гера, остановись! Неужели ты ничего не чувствуешь?

— Почему это? — обиделся я. — Благоухает разрытой канализацией. Но разве в этом есть хоть что-то необычное? Вот если бы не было этого запаха, я бы изумился.

— Пошли уже, — и мы перебежали к другой остановке. Без пересадки никак не добраться до Лериного дома.

Мы торопливо прыгнули в первый подкативший автобус.

Мне показалось, что в тот момент, когда закрылись двери, старичок в пиджаке вдруг оказался за окном и пристально посмотрел мне в глаза. Я тряхнул головой, сбрасывая наваждение, и за эти секунды мужчина куда-то исчез.

Так, с компьютерными играми, в самом деле, пора завязывать! Чудак с раскосыми глазами шел, вообще-то, нам навстречу, он не мог оказаться на одной остановке с нами.

Нет, конечно, можно представить, что мистические силы, оберегающие писателей, услышали меня и послали своего тайного агента и внешность у него такая, чтобы я сразу обо всем догадался.

Но, в общем, это — полный бред.

А, впрочем, было бы забавно, если бы этот старикашка оказался иностранным агентом. Он следил за мной, талантливым и подслушивал. А когда я его заметил, он уже крался, чтобы проследить, на какой автобус мы сядем. Только зачем?

Куда как правдоподобнее: он просто что-то вспомнил и вернулся обратно.

А вот куда он пропал — это уже другой вопрос. Да он вполне мог за те доли секунды, пока я своей башкой тряс, зайти за стену остановки. В тенек, покурить, раз автобус — не его.

В общем, если хорошо подумать, то любому событию всегда найдется объяснение.

Вскоре мы без приключений добрались до Лериного дома.

Я посмотрел время в телефоне:

— Рановастенько.

— И что ты предлагаешь? Сходить в кино, съесть по мороженому?

Я пожал плечами:

— Почему нет?

И тут заиграла Лерина «раскладушка». Это ее мама увидела нас в окошко и звала подняться.

— Пошли, романтик.

В дверях подъезда мы столкнулись со странной пожилой женщиной. У нее нос свисал спелою сливой, прямо как в русских народных сказках у бабы-Яги.

Я вздрогнул и посторонился, пропуская ее.

В глазах незнакомки заплясали искорки веселья. Она, видимо, привыкла к такой реакции на нее маленьких детей, а вот легкий испуг у взрослых, это, и вправду, смешно.

Мало ли у кого какие недостатки? Только не все умеют превращать их в достоинства. Она явно не расстраивалась из-за своего внешнего вида, более того, она еще и веселилась, глядя на нас, глупых.

Когда за женщиной хлопнула подъездная дверь, я остановился и вытер со лба предательскую испарину. Ну да: немного испугался. Сначала старичок с козлиной бородой. Потом: клон бабы-Яги. Что дальше?

— Чего ты там, застрял? — Лера посмотрела на меня в лестничный пролет.

— Ты бы от перилл отошла подальше, — буркнул я. — А то вот у меня голова закружилась.

— Меньше нужно рассказы по ночам писать, — хихикнула Лера, но от пролета отошла.

Я нагнал подружку, и в дверях мы были уже вместе.

— Заходите, заходите, гости дорогие. Ну и ты, Герман, проходи, — похоже, у мамы Леры с чувством юмора все было в порядке. — Зовут меня Светлана Аркадьевна.

Мама Леры была женщиной эффектной и очень красивой. Честно говоря, я даже слегка опешил. Открыл рот и стоял, точно рыба, выброшенная на берег.

Стройная, подтянутая, ни грамма жира. Лицо без морщинок, точно она не мама вовсе, а старшая сестра Леры. Пышная копна волос, минимум косметики, строгий брючный костюм — вроде ничего особенного, но эффект просто ошеломительный.

— А чего мы стоим? — Светлана Аркадьевна подмигнула. — Хочешь узнать, как будет выглядеть твоя невеста через двадцать лет, посмотри на ее мать. Что, юноша, моя дочь прошла этот тест?

— Типа того, — ко мне медленно возвращался дар речи.

— Ну, мама! — вздохнула Лера.

— Нет, все в порядке. Если Лера будет такой через двадцать лет, то больше и мечтать не о чем.

— Напросилась, все-таки, на комплимент, — прошипела Лера.

— Почему бы и нет? — подмигнула Светлана Аркадьевна.

Да, нравится мне эта семья, похоже, я вольюсь в нее легко и органично!

— Посмотрим еще, что скажет совет стаи, — это уже пробасил папа Леры, сидящий в зале за круглым столом и откладывающий в сторону газету.

Папа был слегка полноват, лысоват и в очках. Его добродушное, начинающее расплываться лицо выдавало в нем интеллигента. И, вообще, он очень был похож на типичного профессора.

— М-да. — сказал папа. — Человеческий детеныш. Я не против человека в нашем доме, но какой-то он слишком уж хорошенький. Не с кем будет вечером выпить банку пива.

— Это еще почему? — я искренне удивился. — Это потому, что Лерина подружка меня оболванила?

И вдруг все захохотали, даже Лера.

— Владислав Петрович, — сказал Лерин папа, протягивая мне руку. — Прямо как писатель Крапивин. Только фамилия у меня другая. А ты, надо полагать, Герман? И как тебе с таким именем живется?

— Нормально, — я пожал плечами. — А что?

Ладони у отца Леры были мягкими, теплыми и сухими, но пожатие сильное. Похоже, за маской добродушного увальня скрывалась властная натура.

— И не картежник? — Владислав Петрович продолжал подтрунивать.

— Нет, Пушкин ошибся. Не каждый Герман мечтает сорвать миллион в карты. Я деньги по-другому получу.

— Банк что ли ограбишь? Так это не ново.

— Хуже. Я заработаю.

Владислав Петрович запрокинул голову и захохотал:

— Ой, не могу: заработает он! В нашей стране такие деньги можно только украсть. Кроме того, подоходный налог на честно заработанный миллион, — это два миллиона. И попробуй не заплатить.

М-да, от знакомства с Лериными родителями я ожидал чего угодно, только не этого.

— А не пора ли нам подкрепиться, а то до пятницы я совершенно свободен, — я попытался сменить тему.

— Ой, чего это мы, в самом деле! — Светлана Аркадьевна театрально всплеснула руками. — Извольте с нами откушать, Герман.

— Тебе чего, Вини? Меда или сгущенки, или того и другого и желательно без хлеба? — Лера все это произнесла с таким умным видом, что я не понял: оплошал ли сейчас или нет.

— А тащите, все, что есть! — махнул я рукой.

Пока женщины накрывали на стол, Владислав Петрович разлил водку по стопкам:

— За знакомство!

Мы выпили.

— Стало быть, ты студент. — отец Леры поставил свою стопку, снова налил и вопросительно посмотрел на меня.

Я пожал плечами: мол, все равно, что страдать, что наслаждаться.

— Не уважаешь это дело? — Владислав Петрович даже слегка мной заинтересовался. — По идейным соображениям или по велению печени?

— Просто равнодушен. Могу пить, могу не пить.

— Серьезно? А я вот не пить уже не могу. Но не злоупотребляю. Еще пару рюмашек — и все.

— Думаете, не смогу остановиться? — я усмехнулся. — А даже если и так, что вам даст этот тест?

— Нет, это не экзамен, Герман.

— Ладно, давайте.

Мы намахнули еще по стопке.

Вошла Светлана Аркадьевна:

— А ты уже приступил к идеологической обработке будущего зятя. Молодец, нечего сказать.

— Да это я сам попросил, у меня просто в горле пересохло, — я попытался свести дело к шутке.

— Ну конечно, у Владислава Петровича водка течет из водопроводного крана, он же у нас открыл вечный источник блаженства. — Светлана Аркадьевна поставила салат на стол. — Харе харе Кришна!

— Вот, Герман. Учти: женишься на моей дочери, итог твоей жизни будет таким же печальным, как и мой.

Появилась Лера с тарелками:

— Гера, да ты их не слушай. Это у них такая любовь. А папа у нас, между прочим, физик-ядерщик с мировым именем. Просто сейчас время такое, когда фундаментальная наука переживает глубокий кризис.

Мы сели за стол.

Владислав Петрович разлил водку уже всем:

— За встречу.

Выпили молча.

— Вот вы, Лера, и оказались на пороге новой, взрослой жизни, — вздохнула Светлана Аркадьевна. — Мы с отцом даже не заметили, как ты выросла. Все это слегка грустно.

«На пороге? — подумал я. — А что, в этом что-то есть. Я тоже оказался перед распахнутыми дверями в мир неведомого. Я решил, что смогу написать мистический роман, и вот чертовщина надвинулась на меня. А ведь я ничего еще не продумал: ни героев, ни сюжетных ходов. У меня даже фабулы нет! Вот я — точно на пороге».

И беседа потекла о милых пустяках, когда родители исподволь пытаются выудить всю подноготную, манеру думать и жить, чтобы позднее вынести свой окончательный и безоговорочный вердикт.

Часа через полтора мы с Лерой под благовидным предлогом оставили предков спорить о ценообразовании на нефть и выскользнули из квартиры.

— Ну, и как тебе они? — спросила Лера, защелкивая дверь своей квартиры.

— Ну что: с вами, точно, не соскучишься, — я обнял Леру. — Мировые у тебя предки. Со своими тараканами в голове, но кто в этом мире свободен от комплексов?

Снизу раздались шаркающие шаги. Мы с Лерой, точно школьники, отскочили друг от друга, делая вид, что просто разговариваем на лестничной площадке.

Шаги приближались. Через пару минут мимо нас проковыляла все та же старуха с нависающим надо ртом носом, та самая, которая встретилась нам, когда мы входили в подъезд.

Ничего особенного в этом не было. Ну, прошвырнулась старушка по магазинам, выгадывая, где что подешевле, так что с того?

Но в голове засело нехорошее подозрение, что раз все началось со старухи, и ей же закончилось, то хорошего — не жди.

И что им всем от меня надо, с чего это странные типы начали не просто попадать в поле моего зрения, а уже глаза мозолят? Мир магии услышал настрой моих мыслей и вошел в мою жизнь? Но как это может быть?

Для полноты картины не хватает только черных котов, по возможности, говорящих.

— Гера, ты чего опять? Что сегодня с тобой творится? — Лера тревожно заглядывала мне в глаза. — Если ты просто не выспался, и хочешь на свидание с подушкой, я не обижусь.

— Нет, дело не в этом. — я на мгновение задумался.

А как, действительно, объяснить, что со мной творится? Я вошел в мир чувств, полутонов и намеков. Я приблизился к миру истинной магии, в котором все есть символ всего. Но я хотел лишь написать об этом роман, а не испытывать что-либо подобное на собственной шкуре!

— Знаешь, Лера, в общем, ты права. Я сочинял рассказ, но в перерывах играл. Не без этого. И мысли мои, в самом деле, путаются. Кажется, я устал.

— Ты не против, если я поеду с тобой. Ну, просто, приберусь в твоей клоаке.

— Конечно, Лера. Пусть твои предки побудут вдвоем, перемоют мне кости.

И мы отправились ко мне домой.

Правь. §1. Cerca trova

Проснулся я внезапно, словно кто-то толкнул меня локтем. В первые мгновения я даже ощущал боль от удара.

Осторожно, чтобы не разбудить Леру, я сполз с дивана и прошлепал голыми ногами в ванную.

Несколько минут под холодной водой вернули голове ясность. Ну, правильно, я давно потерял счет времени. Как уснул днем, так и не просыпался.

Я посмотрел на себя в зеркало: прическа еще держалась, но была изрядно помята.

Как мы ворвались накануне в мое жилище, как набросились друг на друга, расшвыривая по углам одежду, так и уснули.

Ну что, дело молодое, с кем не бывает? Вот только почему я проснулся так внезапно, словно почувствовал приближающуюся грозу?

Я вышел на кухню, натянул штаны, чиркнул в темноте спичкой под чайником и сел на подоконник раскрытого окна.

Небо дышало звездами и чистотой. От земли веяло недавно отшумевшим дождем. Капли влаги дрожали на листьях деревьев. Я отчетливо это видел, потому что ветки едва не касались стекол. Похоже, пока мы спали, прошел ливень, и от потопа на кухне нас спасло только направление ветра.

Чайник вскипел. Я включил свет. На часах было три. Я налил в кружку кофе и снова погрузил кухню в темноту.

Было так здорово сидеть на подоконнике, вдыхать ночную прохладу, тянуть глоточками горчащий кофе и ни о чем не думать. Ни о том, где взять денег на предстоящую осенью свадьбу, ни о том, почему я не смог завершить ни один из своих рассказов, ни о том, что за монстр выпрыгнет на последнем уровне новой компьютерной игрушки.

Забавно, но сейчас эти проблемы стояли передо мной в одном ряду: как выиграть, и как заработать. Глупо, конечно.

Сидеть в тишине и в пустоте — это удивительно приятно. Странно ощущать себя не в потоке мыслей, а выпавшим из него. Такое ощущение, будто чего-то не хватает.

Интересно, почему я раньше не сидел просто так? Когда именно моя жизнь превратилась в бессмысленную гонку по компьютерным тоннелям за злобными анимационными пришельцами и отвратительными мутантами?

Из-за туч показалась полная луна. Удивительно, но она была не привычно-золотой, а тревожно багровой. Я и не знал, что такое возможно.

Я отставил кружку в сторону.

Сейчас, в этот миг, между мной и ночным светилом образовывалась какая-то странная, мистически необъяснимая духовная связь.

Мне вдруг показалось, что луна — это вовсе не бесформенный булыжник, болтающийся вокруг Земли, а кто-то живой. Я видел рытвины кратеров, но мне казалось, что эти раны нашего космического спутника, на самом деле, — глаза, нос и рот. Я видел перед собой огромное лицо. Возможно, я хотел, чтобы мир показал мне что-нибудь такое, чего нет, но может быть.

Действительно, как не восхититься подобной красотой?

Древние боги были созданы воображением людей вовсе не на пустом месте. Возможно, некоторые из них все еще существуют. И тогда мистика — это не просто необъяснимые, с точки зрения физики, события, а проявления жизни этих богов.

Это нужно записать. Только вот вставать совсем не хотелось. Это же придется идти в комнату, включать «ноут», давить на клавиши. Разве за этим бесполезным занятием можно приблизиться к истине?

Я собрался написать мистическую вещь, но что я, на самом деле, знаю о настоящих законах, правящих сознанием вселенной? Честно: ничего.

В лицо вдруг подул сильный ветер. Это было приятно. Мне показалось, что меня приглашают войти в храм истинных знаний. Я как будто оказался на пороге распахнутой двери в новую жизнь, полную загадок, чудес и тайн. Это ощущение было настолько сильным, что захватило меня полностью. Я даже рванулся было навстречу порыву ветра, но быстро опомнился.

Эх, меня расплющило: чуть из окошка не выпал!

Почему-то вспомнились баба-Яга в подъезде и старичок с козлиной бородкой.

Яга — это, кажется, разочаровавшаяся в людях Василиса Премудрая. И детей она не жарила, но принимала роды именно в теплой печи. Что-то такое я читал.

С козлами — все гораздо хуже. Они всегда были символом зла и черной магии.

Значит, старичок ищет Ягу, вернее, какую-то мудрость, и он знает, что я пересекусь со старушкой, а, стало быть — следит за моими перемещениями.

Нет, не получится из этого романа. Бред шизофреника — и то интереснее.

Я слез с подоконника, допил кофе и даже поставил кружку на стол, как вдруг все началось.

Сначала раздалось козлиное блеяние.

Затем ветер ворвался в комнату и закрутился вкруг меня, точно укутывая в простыню.

Я закричал, но не услышал собственного голоса.

Кухня вдруг начала расти прямо на глазах. Или это я стремительно уменьшался?

Лицо старушки с вислым носом показалось в удаляющемся открытом окне. Это лицо менялось. Оно превращалось в огромный фолиант с железными застежками.

Живая книга — вот кто прячется от людей в образе бабы Яги! А чтобы она жила — приносят в жертву козла отпущения. Но козел был не глуп, принял человеческий облик и следит за Ягой, чтобы убить ее…

Да, если я такое напишу, то своего «Буккера» получу в психушке…

А потом мысли остановились, точно налетели на какую-то преграду. Меня затошнило.

Мне показалось, что я вдруг разделился, будто душа моя, в форме туманного облака, вылетела из тела и устремилась в окно, в мир сражений со злом, во вселенную настоящих приключений и поисков сокровищ затонувших испанских кораблей.

Этот полет был стремительным: ветер просвистел в ушах, а перед глазами в мутной дымке промчались странные ландшафты.

Наверное, я просто уснул, но ощущения были очень реалистичными.

А, может быть, я и не просыпался? И пил кофе во сне?

И придумал, что люди могут оборачиваться книгами?

Да, это похоже на правду…

Мой полет внезапно оборвался. Я очутился в мрачной пещере, освещенной неверным, колышущимся светом факелов. Пакля слегка чадила и потрескивала.

Пахло сыростью, водорослями и гниющими шпалами.

Я осмотрелся. Пещера была хорошо выдолбленной, напоминала рукотворный грот с куполообразным потолком и двумя арочными входами.

В центре этого помещения стоял черный валун, по форме смутно напоминающий алтарь.

Вот оно: настоящее приключение, пусть даже во сне. Приближение к некоей, пока абстрактной, но — тайне мироздания.

Сны формируются мыслями и происшедшими событиями, которые причудливо соединяются в невероятные комбинации. Этому нас учили в школе.

Но о пещерах я не думал и никогда в них не бывал. Разве что по телевизору видел.

А, может быть, я и не сплю вовсе, и это вселенная, или какая иная сила откликнулась на мой мысленный призыв и привела в это странное место.

В пещерах обычно поклонялись темным божествам, в наземных храмах — светлым.

Выходит, меня услышала темная половина космоса. Или еще лучше: иная сторона бога.

Черный камень притягивал внимание, он словно магнит влек к себе, и этому трудно было сопротивляться.

Сколько черных культов процветало на Земле, сколько алтарей было залито кровью человеческих жертвоприношений?! Что если это один из таких языческих капищ, что тогда?

Но развернуться и уйти, даже не коснуться явно магического предмета, не осмотреть его поближе со всех сторон — это было выше моих сил!

Когда еще мне приснится что-либо подобное? А, вдруг, это — ментальное путешествие в самое чрево Земли, и дается оно только раз в жизни? Тогда, тем более, я не могу упустить этот шанс!

Я сделал осторожный шаг, еще один.

Чего я ждал? Наверное, мистических стражей или злобных монстров — порождений изощренного человеческого ума, скрещение эволюции и селекции. Эдаких пауков с жалом скорпиона, помеси летучих мышей с грифонами, стреляющих собственными перьями, непременно пропитанными смертельным ядом.

Или, на худой конец, должны были явиться мумии, вылезающие из своих гробниц.

Ну, хотя бы, появился бессмертный французский рыцарь, выпивший в молодости из Чаши Грааля и ждущий смерти как дневальный — разводящего.

Но: ничего и никого.

Не сработал никакой механизм. Не взвыла сигнализация, не разверзлась земля под ногами, не пролетел нал головой гарпун, не чиркнули по касательной кривые ятаганы — ничего!

Это все — какой-то чудовищный обман. Так быть не должно!

Я кувыркнулся через голову, метнулся из стороны в сторону, прошелся гусиным шагом. Все напрасно.

Наверное, это очень смешно наблюдать, как я играю в отчаянного кладоискателя, в легендарного Индиану Джонса.

Но, с другой стороны, лучше поваляться в пыли, чем оказаться ниже на целую голову!

Уже у камня я поднялся на ноги, отряхнулся и с удивлением обошел вокруг этого странного предмета.

Это был не просто валун, а именно алтарь. Он был пятиугольным по сторонам и с глубокой выемкой в столешнице, выдолбленной под внушительный шар. Что бы это ни было, убивать здесь крайне неудобно.

Рельефные изображения людей или богов, стоящих на каждой стороне алтаря ни о чем мне не говорили. Это были человекоподобные фигуры без какого-либо оружия. У них не наблюдалось орлиных или львиных голов. Не было здесь и никакой письменности, по которой можно догадаться, какая цивилизация приложила руку к созданию этого святилища.

И вдруг я уловил движение воздуха и струящийся отовсюду запах. Это был цветочный аромат.

Несоответствие запахов и антуража ставило меня в тупик. Раньше я никогда не замечал, что, как всякое дитя своей эпохи, состою на 99 процентов из клише и штампов, навязанных культурой, воспитанием, обществом.

Раз пещера — значит темный культ. И это притом, что я знал о гонениях на ранних христиан, и об их именно подземных храмах.

Кстати, символом веры в первые годы после смерти и вознесения Христа был вовсе не крест, а рыба — отраженная по вертикали «альфа» с соединенными в настоящий хвост концами буквы.

Все так, но этот алтарь явно дохристианской эпохи. И потом, он — черный.

Запах усилился. И я как-то сразу успокоился. Аромат был не определенный, он состоял из смеси разнотравья лугов, он вплетал в себя благоуханье фиалки, ромашки, чуть горчил полынью, отдавал мятой и чабрецом.

Я никак не мог понять, что все это мне напоминает, куда меня направляют, но страха не чувствовал.

Неожиданно в обоих проходах одновременно появились люди, укутанные в красные плащи с капюшонами, скрывающими лица.

Я отшатнулся от алтаря и судорожно сглотнул: «Интересно, что делают с теми, кто оскверняет святилище своим присутствием?»

Но монахи меня словно не видели. Они толи шли, толи плыли в сантиметре над полом, — я не мог понять, потому что не видел движения в складках плащей. И от этого было как-то не по себе.

Возможно, это вовсе не люди, а призраки, стерегущие это место от непрошенных гостей. Они что-то несли в руках, и от ощущения, что мне дозволили увидеть нечто совсем не предназначавшееся для глаз смертных, мне стало совсем не уютно.

Я осторожно отодвинулся от алтаря. Монахи ничем не показали, видят ли они меня.

Я чувствовал, как лоб покрыла холодная испарина, как рубашка прилипла к спине. Я стоял в двух шагах от алтаря и боялся пошевелиться. Вдруг эти двое слепы, но хорошо ориентируются в мире звуков?!

Монахи приблизились к алтарю одновременно. Теперь мне хорошо было видно, что именно они несли. Ладони их были спрятаны под рукавами, возможно, их не было совсем. А на свисающих обшлагах плащей покоились облака тумана.

Как можно нести в руках туман или дым? По всем физическим законам это невозможно. Наверное, это было что-то другое, нечто такое, что я себе не могу даже представить.

Тот монах, что был слева от меня, нес облачко серое, другой — бардовое.

Движения пришельцев были абсолютно синхронны. Они склонились над алтарем и с их рук в ложбину столешницы стек этот туман. Они его не положили, не пролили, а он именно сам выполз.

Я нервно сглотнул. Мне показалось, что этот звук эхом прогремел в пещере, но монахи не оглянулись, они поклонились друг другу и алтарю, развернулись и так же беззвучно вышли каждый в свою арку.

Я дождался, пока непрошенные гости исчезнут в проемах, вытер пот со лба, и снова приблизился к алтарю.

Два маленьких облака лежали вместе, бок о бок.

И вдруг мне показалось, что меня увидели, словно у туманов хитро блеснули глаза, которых и быть-то не могло. И все вокруг меня сразу пришло в движение.

С лязгом оба выхода закрылись плотными железными решетками, выехавшими из стены на манер дверей в купе, только ручек здесь не было.

Я запаниковал. Я бросился к выходу и заколотил руками о железо. Гулкое эхо пошло гулять по пещерам.

— Выпустите! Я ни в чем не виноват!

— Ват! Ват! Ват! — ответили мне стены.

Слишком поздно понял, что нужно было сразу уходить, следом за монахами. Черт меня дернул посмотреть поближе, что там такое принесли эти призраки в капюшонах! Теперь я оказался узником этих стен.

Нет, любопытство до добра не доводит!

Я сел на землю подле закрывшихся решеток, схватился руками за голову, точно боялся, что мысли разорвут ее изнутри, и попытался сконцентрироваться.

Собственно, все не так плохо. Монахи, рано или поздно, вернутся. И, раз они меня не видели в первый раз, есть вероятность, что не заметят и снова.

Вот только как часто они сюда приходят? А вдруг: раз в столетие? Тогда они запнутся об мои полуистлевшие кости. Веселая перспектива!

Странно, но я прекрасно помнил, как сюда попал. Однако, я не был уверен в том, что все еще сплю.

Я ущипнул себя: больно.

Этого не могло быть!

Я хотел написать истинный мистический роман: кушать подано. Если я отсюда выберусь и не загремлю в «дурку», это будет чудом!

С другой стороны, а кто сказал, что сумасшедшие — это больные?

А вдруг, на самом деле, шизофрения — это не размягчение мозгов, как внушают врачи, а способность вот так, без всяческих приспособлений, путешествовать в самые загадочные места Земли, что тогда? И на таблетках этих несчастных держат вовсе не для того, чтобы подавлять всплески агрессии, а именно, чтобы они не шастали по чужим мирам!

Врачи сами так не могут, страшно завидуют, а другим должно быть неповадно! Это как с талантом: пока тебя не признали: весь мир тебе пытается доказать, что ты — чокнутый.

Но тогда получается, что гении — это те, кто отстоял свое право жить, как им хочется. А неудачники — это те, кто устали от борьбы и сдались. Вот как я сейчас.

Мысль показалась занятной. Она подхлестнула, точно плетью.

Нет, я не неудачник! Я, может быть, лентяй, истинный трутень, но не неудачник, и тем более не трус!

Ничего не оставалось, как подняться и идти к алтарю, чтобы испортить его. В этом случае должна сработать какая-то сигнализация, и монахи непременно вернутся. Если меня сюда занесло во время сна, то я проснусь героем.

А если я все же проснулся, то умру с высоко поднятой головой. Жаль, никто песню не напишет, типа, «Здравствуй, Герман, последний герой!»

Помотав головой, чтобы разогнать страх и сомнения, я рывком встал на ноги, пошарил в кармане, пытаясь найти что-нибудь острое: ножик, гвоздь, булавку.

Ничего.

Впрочем, я нашел монетку достоинством в два рубля. Страшное магическое оружие! А что? На нем же нарисован мистический зверь: орел двуглавый, а всем известно, что таких мутантов в природе нет. Значит — монета волшебная.

Я зажал деньги в кулаке, сосчитал до пяти и двинулся к алтарю.

Мне показалось, что мне навстречу поплыл какой-то сизый туман, и сразу стало как-то неестественно светло. Вдруг сами собой вспыхнули факела, укрепленные в стенах. Я уже не удивлялся.

Я стиснул зубы и продолжал движение.

И вот мы столкнулись: я и оно. Ощущение было, словно я вошел в утренний туман: слегка сыро, все видится в мутной паволоке, но не страшно.

Я не услышал голосов, не увидел рогатых или крылатых приспешников богов и демонов. Не происходило ровным счетом ничего. Только очень хотелось вернуться назад, к закрывшимся решеткам, чтобы там спокойно умереть.

Это была не паника, а какое-то новое, неведомое мне чувство. Я ощущал, как меня всего буквально лихорадило, но это был страх тела, а не ума. Я никогда раньше не задумывался, что разум, душа и тело — это совершенно разные ипостаси, каждая из которых живет своей жизнью.

И вот здесь, в этом жутком месте, душа отказалась подыгрывать уму. Со мной произошел бунт сердца. Я не хотел идти к алтарю, но не мог логически обосновать, почему. Более того, головой я прекрасно понимал, что иного пути спасения нет. Душа же ничего не предлагала, она хотела ютиться у закрытых решеток. Такой вот парадокс.

В туманной зыби я дошел до алтаря и склонился над ним.

Багровое облако смотрело на меня настоящими круглыми, слегка навыкате глазами того старичка с козлиной бородой, который шарахнулся от нас с Лерой накануне.

Я дернулся, чтобы отскочить прочь, но было поздно. Надо мной взметнулись невидимые щупальца, и я почувствовал, как меня притянуло к черному камню.

Теперь облака, лежащие на алтаре, смешались, человеческие глаза утонули в их бурлении.

Я был вынужден смотреть, как единый туман меняет цвета и оттенки, как он: то увеличивается, то снова опадает, точно дрожжевое тесто.

Господи, как я хотел проснуться!

Меня угнетало не то, что невидимые жгуты держали мое тело в полусогнутом над алтарем положении, а то, что я не понимал, что же происходит!

Во всех движениях смешанного облака была неумолимая логика перерождения, но она была нечеловеческая, по крайней мере — непостижимой для меня.

Я кусал до крови губы и думал, что если выберусь, то стану очень разборчивым в своих желаниях.

Впредь я захочу не просто написать гениальный мистический роман, но непременно пожелаю сделать это еще так, чтобы сам я во всей этой чертовщине не варился. Пусть боги помогут мне выдумать, но пусть оставят меня в кресле и дома!

И тут до меня внезапно дошло, что кто-то хочет принести меня в жертву за грехи человечества или за отдельно взятого черного мага, к примеру, того самого, козлиной бородой.

Ну, точно! Старикан нашел выход: не хочешь умирать сам — приведи друга!

Мой мозг напряженно искал ассоциации, по которым я мог бы догадаться, как это остановить.

Козел — это не только символ антихриста, а еще — греческого бога Пана: проказливого, но не такого уж и черного.

Викинги тоже с рогами на башке бегали. Правильно, пока они в своих набегах других женщин насиловали, в это время их собственные жены делали их самих рогоносцами.

А поляки так те, вообще, с крыльями за спиной на войну ездили. Ангелы хреновы.

Не то, все не то!

Старичок с козлиной бородой может быть просто ученым или старым маразматиком, а его глаза я увидел, потому что это было последнее сильное впечатление из реальной жизни.

Впрочем, почему тогда появились именно эти глаза, а не старушки Яги?

Воздух в пещере вскипел. Мне показалось, что проснулся великан, который увидел меня и искренне вздохнул. Похоже, я не первый попадаю в эту магическую паутину.

Может, богу помолиться?

Которому из них?

И вдруг давление на руки, шею, грудь разом исчезло. Словно некие охранники отпустили меня, отступили на шаг назад. Я почувствовал на себе изучающий взгляд, только не мог понять, откуда он исходит.

Хоть бы заговорили, было бы не так жутко!

Но не раздавалось ни слова.

Я просто хотел написать хороший мистический роман. Я никому не желаю зла! — я толи подумал, толи прокричал это в сторону алтаря.

И вдруг брожение соединившихся облаков тумана в выемке остановилось.

Меня услышали, меня поняли!

В воздухе передо мной появились огненные дрожащие буквы. Кто-то писал их прямо сейчас и именно для меня: «χαλεπα τα καλα».

Что за черт! Я же ничего не понимаю! Ладно, хоть не египетская клинопись. Это — греческий, буква «π» только у них и есть. Но это ничего не проясняет!

Я выдохнул для храбрости и спросил:

— Что это значит?

Ответа не было. Никакого.

Надпись в воздухе растаяла, туман начал расползаться по углам, живое облако на алтаре перестало пульсировать разными цветами, и я услышал спасительный грохот открываемых решеток.

Алтарь меня отпускал. Живым!

Более того, он дал мне какую-то подсказку. Похоже, он был заинтересован в моем желании написать настоящий мистический роман.

Но, главное, все — позади! Я никому ничего не обещал, от меня никто ничего не требовал. А романы, да бог с ними, если вдохновение похоже на такие сны!

Я бегом кинулся к проему выхода. Только бы успеть!

Уже выскакивая на свободу, я вдруг понял, что входил-то я в пещеру другим путем.

Ладно, это уже не так важно, главное: я вырвался!

Я оказался на уступе скалы. Надо мной светили звезды. И вокруг — всюду каменные утесы. Где это я?

Я хочу назад, домой. У меня скоро свадьба, черт возьми!

Но небо было безразличным и холодным.

Я подпрыгнул, все еще надеясь, что сплю, что сейчас взлечу и очнусь дома, возле холодильника. Но ничего не произошло.

За моей спиной с лязгом закрылся проход.

Все кончено: меня отпустили умирать в первобытных условиях. Но я же городской! Я не смогу выжить в скалах! Чем я буду питаться? Яйцами горных орлов? А они — моей печенью?

Все это бессмыслица. У нас людей похищают исключительно из практических соображений: в рабство продать или на органы. Но чтобы вот так, глупо и бесполезно — это только инопланетяне могли устроить, чтобы посмотреть на человеческую приспособляемость.

Ага, а если я месяц не протяну, то начнется вторжение. Здорово! Я же писатель. Ну, в смысле, начинающий. Я еще и не такое могу придумать.

Только одна нестыковка: люди в свои фантазии не проваливаются! Но уж если попадают в мир грез, то их сразу увозят под надзор психиатров.

Может быть, я, на самом деле, в дурдоме. А все остальное — мне кажется?

Нужно просто лечь и поспать.

Я прошелся по скале. Утес был высоким. Спускаться придется долго. Уснуть на таком крохотном плато, тоже, проблематично. Пошевелился не так, и все — привет маме.

Может, не стоило бежать из пещеры?

Что бы сделал герой моего предполагаемого романа, очутись он в такой ситуации? Он бы достал из ковбойского сапога веревку и с песнями спустился вниз, чтобы через три дня пути по горным хребтам зависнуть на недельку в трактире «Пень у дороги».

А что могу я?

Я даже всхлипнул от жалости к самому себе.

Далеко я тут уйду босиком, в одних джинсах?

Ладно, пока не очень холодно, до утра продержусь, но что будет днем, когда солнце раскалит камни? Придется танцевать чечетку до самого вечера.

И, вообще, Лера проснется, а я сбежал из собственного дома! Это теперь, когда я уже даже познакомился с ее родителями! Вот, блин, где настоящая «Ирония судьбы»! Сбежал жених, и даже не в Ленинград, а в такую глухомань, из которой без посторонней помощи и не выбраться!

Стоять на камнях было неудобно: ступни стыли. Кроме того, все мелкие выступы врезались в кожу. Я же не привык ходить без обуви.

Я пробовал стоять на носочках, на пятках — все едино неудобно и неустойчиво. Лечь на камень, чтобы подхватить воспаление легких — тоже не улыбалось.

Смешно получилось. Я, вроде бы, писатель: должен обладать эрудицией, которая спасла бы меня из любой ситуации, но на деле я казался самому себе жалким посмешищем. Вот он я: будущий глава семейства, покачиваюсь на ногах и шмыгаю носом, вместо того, чтобы что-то предпринять!

Кто меня забросил сюда и зачем? Как только я это пойму, выход найдется сам собой!

Я сел, подвернув ноги под себя: так было чуточку теплее.

Итак, как только я собрался написать мистический роман, сразу начались неприятности.

Начать с того, что в игрушке, выскочивший из-за угла монстр, в тот же миг расстрелял юнита, которым я играл на «ноуте» почти в самом финале игры.

Потом пришла Лера, появились этот старичок и Яга.

Все, словно, говорило: остановись, не двигайся в этом направлении. А я не просто не внял голосу вселенной, но даже не смог правильно растолковать эти знаки.

Грустно, но факт. Похоже, я не писатель, а самоуверенный болван.

И что теперь? Как искать путь домой?

Вот кому я мог так помешать, что меня вырвали из квартиры и зашвырнули то ли в Тибет, то ли в Альпы — как тут разобрать? Вопрос ведь уже не в том, как это могло произойти, а как отсюда выбраться!

Что толку в том, что мне показали какую-то неясную тайну мироздания, если я, все равно, сгину в этих безлюдных местах?

Кому выгодно, чтобы я пропал?

Теоретически, я мог оказаться здесь, потому что помешал другому писателю, который известен и знаменит, гребет деньги лопатой, но создать настоящий мистический роман он не хочет, и не может позволить кому-то другому это сделать.

Еще я мог нечаянно встать на пути темных сил. Тогда меня просто размазали бы по стене.

Мое увлечение всем таинственным неугодно ангелам, вот меня и сослали, чтобы я здесь уму-разуму поднабрался.

Опять не сходится: светлые — они сначала предупреждают, а уж потом принимают меры.

Но кто бы мне ни помог очутиться здесь, ему явно от меня что-то нужно. А что я умею делать лучше всего?

Ну, дак… Ничего. Разве, что романы писать. Правда, ни одного так и не закончил. Даже не начал.

Ладно, а вдруг это сработает?

Кому-то, кроме меня, нужно, чтобы я создал мистический роман. Но в реальности я его не напишу никогда. Это все прекрасно понимают, поэтому на высшем совете истинных правителей Земли решено было вырвать меня из уютного быта, лишить всего и заставить работать на благо, так сказать, всего прогрессивного человечества!

Да когда же солнце взойдет?!

Это вначале казалось, что все отлично, а теперь начал пробирать ночной холод, кожа стала гусиной, зубы клацают.

Написать роман в обмен на возвращение домой — да легко. Вот только чем, на чем и где? Зубилом на скалах? Или известкой и углем? А потом, когда найдут мой труп, решат, что я — вытаявший первобытный человек, не создавший гениальный текст, а занимавшийся наскальной живописью.

Ноги стали затекать от неудобной позы. Я расправил их и повалился на бок. Что ж так больно и медленно кровь восстанавливает свое нормальное обращение?

— Боги! — закричал я в звездное небо. — Я согласен, я все напишу, только верните меня домой!

Конечно, ответом была тишина.

Я нагло решил, что только я во всей вселенной могу написать нечто неподражаемое, вот расплата меня и нашла. Дерзай, и достигнешь! Ищи, и тебе откроются величайшие тайны!

Как там, у Тарковского, в «Жертвоприношении»: «Если каждый день в одно и то же время совершать одни и те же движения, словно ритуал, мир изменится»…

Интересно, где я, в самом деле? Могло быть так, что я провалился внутрь самого себя?

Нет, чисто с абстрактной точки зрения? Вот что я знаю об играх разума? Настоящего, а не виртуального, не «киношного»?

Небо на востоке зарумянилось.

Ладно, есть у меня пара затасканных идей о святой инквизиции в современном мире. На рассказ потянет. Но роман — это уж слишком…

Навь. §1. Инквизитор

Я мерил комнату шагами. За не зашторенным окном небо было красно-коричневым, как глина, как кирпичная кладка.

Совсем обнаглели эти дозорные! Куда только смотрят? Опять, небось, нажрались. Руку даю на отсечение: патруль пьяный. Наверняка спорят о добре и зле. Или о ценах на нефть.

И нужно бы их приструнить, но только работать тогда будет не с кем. Ведь дозорные тоже люди. У них жены и дети. Каждый раз, когда они приходят домой, вынуждены врать о том, как несли вахту на каком-нибудь заводе или в магазине. А я служу им прикрытием: занимаюсь отводом любопытных глаз, оформлением трудовых книжек, липовых договоров. Вот они и пьют.

Ордену проще, если дозорных считают охранниками. Или ночными сторожами. Вопросов меньше. Но им самим это не нравится. Честолюбивые парни. А вокруг столько возможностей для карьерного роста! Я уже поднимал этот вопрос в Москве. До гофмейстера дошел. Метал там громы и молнии. В прямом и в переносном смысле.

И вот итог: я — полномочный представитель Инквизиции в Екатеринбурге. Скажем честно: это — ссылка. С глаз долой, из сердца — вон.

Я снова глянул в окно.

Красно-коричневое небо давило на город. Оно было тяжелое, набухшее, грязное. Патруль должен был сообщить об этом дежурному метеорологу, чтобы адепты седьмого круга успели использовать заклятие наведения подобия. Примитивное, но действенное. Ночное небо должно быть черным. Почему никто не почесался?

А мне самому осточертело вечно что-то за кого-то делать. Да, я могу навести порядок, но я — инквизитор, а не шаман третьего класса. Тем более, что любой, кто случайно выглянет в окно, решит, что над городом висит обычный смог.

В принципе, можно было бы закрывать глаза на все эти мелкие уставные нарушения, но вся беда в том, что в мире есть еще и дети. И главное их, детское, преимущество — в честном восприятии мира. Им все интересно, у них нет заранее заготовленных ответов. И именно они чаще всего докапываются до истины.

Хотя, с другой стороны, откуда дети могут догадаться, что небо — это зеркало психосоматического регенерирующего пси-энергетического поля, проще говоря: отражение основных мыслей и поступков всех живых существ?

Я еще раз прошелся по кабинету, остановился у окна и нервно побарабанил пальцами. Где же Игорь? Он должен был вернуться десять минут назад.

Накрапывал дождь. И это паршиво. Его быть не должно. И красных туч после захода солнца — тоже. Если люди заметят, разразится скандал. Но сейчас куда важнее, что мне скажет Игорь. Нельзя тратить силу по пустякам.

Я смотрел на красно-коричневое небо. Вспомнилась Голгофа. Ну да, небеса тогда тоже были затянуты кровавой пеленой.

Да, две тысячи лет тому назад Иисус сделал очень нужное для всех нас дело. Он повел людей на эшафот. И люди пошли за ним стройными колоннами. Они так ничего и не поняли.

Впрочем, христианство уже издыхает. Никто больше не хочет страдать добровольно. Люди обленились и поумнели. Вериги и цепи — все осталось в прошлом.

Варфоломеевские ночи, европейская чума, очистительные костры — весь набор, порожденный католицизмом и борьбой с ересью, больше не завораживает умы.

Даже реклама с изображением Сатаны в московском метро вызвала лишь легкую волну официального раздражения церкви. Людям все равно.

Значит, пришло наше время. Нужно только не ошибиться в расчетах. Смена власти и идеологий — дело тонкое.

Я глянул на часы. Может, Игорь попал в пробку? Сомнительно. Не тот человек.

Уж не засыпался ли мой устранитель по дороге? Скажем, столкнулся с ищейками Темной Ложи? Нет, вряд ли. Не средние же века. Может, авария?

Но биосканер, подключенный к сети, молчал. В случае опасности он бы взревел и высветил местонахождение Игоря.

Биосканер — вещь надежная, не подведет. И отключения электричества нам не страшны. У нас ведь задействованы и блоки питания, и резервные магические станции. Это только в дурацких фильмах стоит перерубить кабель или вывинтить пробку, и мир рушится.

Так что пока все в порядке. Игорь жив.

Я закурил.

А небо прямо-таки навевало тяжелые раздумья. О красных и коричневых. Уже о людях, о человеческих ценностях и доктринах.

Да, Гитлер и Сталин — близнецы братья. Наша интеллигенция до сих пор не может разобраться: в ком из них воплотился Антихрист. Дурачье. Ах, какое дурачье!

Антихрист прячется в душе Христа. За это Иисуса и распяли. Именно за то, что сам он не любил темную сторону своей же души.

И христианство — это изнанка души Иисуса. А верующие тупо пьют кровь и вкушают тело бога. Делают, что приказано. Воли в них нет, куража, силы. И они надеются, что церковь их защитит.

Увы, это красно-коричневое небо однажды раздавит всех.

Просто когда-нибудь наши пьяные дозоры не увидят прихода Зверя, так же, как до этого проморгали появление его помощников.

Но с другой стороны: без дозорных наш мир рухнул бы еще пару тысяч лет назад. Ведь это именно в последние годы резко упал престиж этой профессии. Никто больше не хочет делать черную работу. Все желают ходить в магистрах. А нужно-то всего ничего: перераспределить льготы и обязанности. Но гофмейстер слушать ничего не желает.

Впрочем, наш гофмейстер одряхлел. Он погряз в мире вещей. Он хочет покоя. Пора его сменить. И это было бы возможно, если б не моя ссылка. Переворот внутри Ордена, очищение наших рядов от скверны — вот мое истинное призвание, потому что я — инквизитор. И не по долгу, а по сути.

Это — не титул. Это — судьба.

И куда Игорь запропастился? Мне нужен ответ. Мне необходима память этого Кости. А ее мог принести только устранитель.

Брякнул звонок.

Наконец-то!

Интересно, почему я не слышал, как подъехала машина? Похоже: старею. Или это кто-то чужой? Но тогда охранник не пустит.

Тишина.

Левую руку я опустил на хрустальный шар, правой выхватил из выдвижного ящичка пистолет. Против меня может выйти и маг, и маньяк. Я напрягся.

Раздался резкий условный стук в дверь.

Игорь. Только он ходит бесшумно, точно кошка. Лучший эксперт. И непревзойденный устранитель. Профессионал экстра-класса.

— Входи.

Игорь вошел.

Я убрал пистолет.

Как обычно, мы ритуально взмахнули вверх раскрытыми кистями рук. Старое рыцарское приветствие: «Смотри, друг, я безоружен!»

— Садись. — сказал я.

Игорь манерно тряхнул черной гривой волос и буквально влился в кресло. Есть у него такая привычка. На людях он себя так не ведет. Это шокирует, создает впечатление отсутствия позвоночника. А ему нравится. Он, вообще, хороший актер.

Впрочем, я держу при себе только лучших. И это правильно. Они за мной как привязанные ходят. И ведь почти все отправились со мной в эту ссылку.

— Ну? — я нервничал.

— Костя сидит дома, слушает «Ленинград» и скачивает «Масяню».

Я усмехнулся.

Игорь знал себе цену, тянул время.

— Ухаживай за собой сам. — я сказал то, чего от меня и ожидали.

Игорь натянуто улыбнулся и двинулся к холодильнику. Достал коньяк, плеснул его в стопку. Выпил. Крякнул. Взял кусок торта на тарелке, вернулся в кресло.

Я молчал.

Игорь откусил, прожевал и закрыл глаза от удовольствия:

— Вкусно!

— Дома тебя ждут еще семь тортов и одна свечка. — я не удержался-таки от сарказма.

Впрочем, какое уж там ерничество: лично слежу, чтобы торты ему поставляли каждый день. После работы ему положено есть горький шоколад или финики. В них — «серотонин». Снимает вредное магическое воздействие. Но Игорь предпочитает лечиться тортами. В них нет гормона счастья, но ему, как Карлсону, это помогает. Уж не знаю почему.

— Да я, вроде бы, не так уж и стар для свечей и горчичников. — не остался в долгу устранитель.

Я терпеливо ждал.

— Ну не знаю я! — вздохнул Игорь. — Черт бы понимал этого Костю! Во власть не рвется. Вкалывать не желает. Красивая жизнь, вино и женщины выпадают из круга его внимания. Пиво и музыка — это только ширма. Аура у него черная с огненными полосками. Жуть, одним словом. Он должен быть страстолюбцем, игроком, деспотом. А вот не там-то было! Если это — вуаль, то он — гений. Если нет, то чего-то в этой жизни я не понимаю. У него даже тяжелых болезней нет. Ни одной. В общем, я не стал зондировать ему память.

— Почему?

— Потому. — буркнул Игорь и покраснел. — Я даже не смог войти в его сознание.

Это что-то новенькое!

Игорь был явно подавлен. Это первый его прокол за последние шесть лет нашей совместной работы.

— Хорошо. — я прекрасно знал своего подопечного. — Можешь зайти в базу данных. Пароль: «brut». В «Моих документах» найдешь папку «Информация по отключеньям». Там приказ на тебя, ИНН, и все данные, как положено. Сам все уничтожишь. И ни каких копий на память! Усек?

— Конечно. — глаза Игоря потеплели.

Хороший он парень, только мнительный очень, гордый. Если кто узнает о том, что он не справился с заданием, это для него будет хуже смерти. Я ведь специально не провожу документы через бухгалтерию до тех пор, пока Игорь сам не придет, и не скажет, что все в порядке. Таких специалистов нужно ценить. И потакать их маленьким слабостям. Жаль, в Москве этого не понимают.

— Действуй. — сказал я и вышел из кабинета.

Пусть Игорь почувствует, что ему доверяет сам инквизитор! Пусть покопается в секретных документах. Он же не знает, что все свое я ношу с собой. В голове.

Я спустился на первый этаж.

В проеме двери курил охранник.

— Дышишь?

— Угу.

Я вышел на крыльцо.

Моросил дождь. Но небо, все равно, оставалось кирпичным.

Ох, завтра кому-то не поздоровится!

Я повернулся к охраннику:

— Игорь поработает у меня. Уйдет поздно. Может быть, утром. Дверь за ним проверь.

— Будет сделано. — усмехнулся страж.

Я обратил внимание, что машины Игоря у офиса не было. Значит, поймал такси. Странно. Совершенно на Игоря не похоже. Что же у него там случилось с этим Костей?

Я сел в свою обшарпанную «десятку».

Итак, что мы имеем? Похоже, мои предположения на счет Кости оказались верны. Не думаю, что какой-то мальчишка может тягаться с инквизицией. Скорее всего: за ним кто-то стоит. Нужно найти этого кукловода и размотать всю цепочку. Тут суть даже не в триумфальном возвращении в Москву. Это дело принципа.

Что ж, посмотрим, что за редкая птица перелетела через границу Европы.

Я вилял по тихим улочкам. Думал.

Или все-таки резидент и есть сам Костя? Нет, не может быть. Это же обычный парень. По описанию: худой, бледный, в очках минус пять. То есть практически: слепой. Он же без своих стекляшек только до сортира дойти сможет. Наши никогда очков не носят. Это один из всеобщих паролей, по которым мы вычленяем друг друга из толпы.

Конечно, именно мы, не все, правда, а те, кто поднимается выше пятой ступени в своем магическом статусе, никогда не болеем. Но чтобы не вызывать подозрений, иногда симулируем. Может быть, очки — для отвода глаз? А вдруг он, вообще, самородок? И ничего пока не знает о собственных возможностях.

Почему же, все-таки, у Кости нет ни одной болячки? Он даже не посвященный. Что за аномалия? Ведь все рядовые члены Ордена и болеют, и умирают. Мы не отслеживаем жизнь каждого сотрудника. Это ни к чему. У всех есть обычный ограничитель.

Наши дозорные, к примеру, даже в зоне радиоактивного заражения будут жить припеваючи, правда, только до тех пор, пока не упрутся во внутреннюю, неразрешимую психологическую проблему. В смешную, чаще всего.

Любовь, ненависть, карьеризм — все эти мелкие бытовые детали вызывают болезни и у наших ребят. Так устроен мир. И мы пришли вовсе не для того, чтобы его менять. Мы хотим этот мир сохранить.

Мысли крутились в голове, как заезженная грампластинка.

Кто же этот Костя на самом деле? Ладно, если колдун-недоучка. Сотрем память — и всех делов. Полбеды, если определившийся маг. В худшем случае одним чародеем в мире станет меньше. А если это тайный осведомитель? Соглядатай из Москвы? Это — хуже всего.

Главное: не перегнуть палку. Если за мной приставлен шпик, то его обнаружение — пощечина гофмейстеру. Этого я не могу себе позволить. А то ведь существуют и другие города. Например: Курган или Катайск. Или, вообще, — Урай…

И буду я там инспектировать хантов и манси. Радужная перспектива. Да еще и своих ребят утащу в это болото. Нет, нужно быть осторожным. Никаких сканирований мозга! Ничего, что хоть как-то может задеть гордыню гофмейстера.

Впереди метнулся человек. Остановился. Кинулся наперерез.

Ненавижу таких пешеходов: ты либо стой, либо беги!

Я ударил по тормозам. Раздался глухой удар о капот. Парень, так неудачно выскочивший на дорогу, отлетел в сторону.

Через мгновение человек поднялся на ноги. В руках он крутил очки — те слетели с него, но не разбились. Он был бледен, как смерть.

Я выскочил из машины:

— Что ж ты, парень, сигаешь прямо под колеса?

— Между прочим, это — пешеходная зона! — буркнул сбитый, и водрузил очки на нос.

Конечно, он прав. Но это, все равно, не дает оснований дергаться перед машиной.

— Садись, довезу.

— Сам дохромаю. — проворчал парень.

— Садись!

Человек подчинился.

Я сел за руль:

— Куда?

Парень назвал адрес.

— Педагогическая, семь «а»? — переспросил я. — В гости что ли?

— Домой. — вздохнул сбитый и отвернулся.

Я знал это место. Это был двухэтажный барак с общей кухней, туалетом и душем на каждом этаже. Кошмар, одним словом. Городские, обычно, в таких местах не живут. Только гастробайтеры и студенты.

— Местный? — спросил я, выворачивая на Гагарина.

— Да.

Врет? Или ушел от родителей, решил пожить самостоятельно?

Проверять пока не хотелось. Кто знает, сколько, на самом деле, приставлено ко мне соглядатаев? Лучше бы Москва дозорным более престижное прикрытие устроила. Вечно у нас швыряют деньги на ветер.

— Как зовут?

— А вам-то что?

— Ну, так, ради приличия. — я даже улыбнулся: нет, не шпик, слишком открыт. — Вот я — Лев Григорьевич.

— А я — Костя. — сказал парень, и, подумав, добавил, — Константин Юрьевич.

Совпадение? Мало ли в городе таких вот Юрьевичей: худых, нервных, с длинными волосами, в очках? Наверное, пару тысяч. И все же… Я ведь даже не видел этого Костю. Просто нашел информацию через Интернет. Обнаружил любительский сайт, от которого шибануло магией. Вычислил и адрес, и телефон. Но сам с этим человеком не сталкивался. Да и Игорь ничего не сказал, ну, кроме того, что Костя сейчас должен сидеть у компьютера. Несколько мгновений я колебался. Нет, нельзя ехать в одной машине неизвестно с кем!

Я сузил глаза и прошептал заклятие видимости.

Люблю я эти старославянские обороты. «Яко Яхве избавит тебя от сети ловчей, тако и аз многогрешный обаче очима…».

Время застыло. Серый смерч сорвался с моих губ и заполнил кабину табачным дымом. Секунда — и проявилась аура моего пассажира.

Темно-коричный нимб сантиметров в шестьдесят полыхал над головою. И казалось, что в этом круге над волосами танцуют красные змеи. Это были ярость, уязвленная гордость и неутоленное желание всего сразу: и женщин, и водки, и славы.

Я даже вздрогнул и поставил зеркальный щит. Это что за бесенка я подобрал? Если он из Москвы, то прикрытие у него — выше всяких похвал. Но если то, что я увидел, и есть его душа, то я ему не завидую.

— Что-то не так? — Костя нервно поерзал.

— Все путем. — автоматически выдохнул я. — Жена от меня ушла. Понимаешь, собрала вещички — и привет! Записка: «Извини, полюбила другого».

— Бывает. — в глазах паренька блеснуло сочувствие. Похоже, он даже хотел рассказать о каком-то знакомом, которого кинула подруга, но вовремя прикусил язык.

Умный. Далеко пойдет. Если мы не остановим. И если тот, за кого себя выдает.

— А ты чем занимаешься?

Парень сразу напрягся:

— А что?

— Понимаешь, хреново мне. Не могу я со своей бедой пойти к друзьям. Чиновник я среднего руководящего звена. Этим все и сказано. Мне бы напиться вдрызг, но с кем-нибудь малознакомым.

— Я вам не верю. — буркнул Костя.

Умница! Правильно: не верь, но только вслух об этом не говорят. Для москвича — прокол непростительный.

— Ты не понял: я — чиновник. У меня все есть. И водка, и закуска, и квартира. И жена вот, была. А на «десятку» ты внимания не обращай. Она мне для работы нужна. Ненавижу общественный транспорт, но и злого шепота старушек в спину тоже не люблю.

— Конспиратор. — ехидно прищурился Костя.

— Ага. — я зевнул. — Бывший секретарь обкома партии, только в Звенигородске.

— На повышение, значит, пошел? — буркнул Костя.

— Типа того.

Мы свернули на Педагогическую, и уперлись в нужный дом.

— Ну, так как? Поехали ко мне?

— Я не люблю, когда зажравшиеся буржуи начинают жаловаться на жизнь!

Молодец, парень: зубки есть!

— Мне не хочется делиться с тобой, хороша была моя жена или нет. — я выключил дальний свет. — Но в эту ночь хочется почувствовать, что я не одинок в этом мире.

— Это тебе еще мало досталось! — злобно бросил Костя, хлопая дверью. — Олигарх вонючий!

Я улыбнулся.

Он вернется. Обязательно. Слишком порывист.

Костю проглотил грязный, обшарпанный подъезд.

Ничего, время у меня есть. Что-то в этом пареньке меня зацепило. Было в его озлобленности нечто странное. Неужели, и, правда, местный? Но живет у родителей, в нищете. Тогда, в принципе, все понятно.

А если нет?

Я вышел из машины.

Падал мокрый снег.

На припорошенной земле валялись использованные одноразовые шприцы: больше десятка.

Я отвернулся. Вот они, люди: наркоманы и сволочи. Все такие, все без исключения. А мы их еще оберегаем, контролируем рождаемость, войны, стихийные бедствия. И где благодарность?

Впрочем, что это я, в самом деле? Дождь и снег как-то на меня разлагающе действуют.

Подъездная дверь скрипнула.

Костя вышел:

— Эй, ты здесь?

Я ждал.

— Ладно, не обижайся. — мальчишка улыбнулся. — Поехали.

Мы сели в машину.

Я ни о чем не спрашивал. И так все было ясно.

— Если ты «голубой» и станешь приставать — урою! — глухо сказал Костя и показал складной нож.

— Я нормальной ориентации. — усмехнулся я в ответ. — У меня дома стационарный телефон. Кстати, возьми. — и я протянул Косте «сотовик». — Позвони кому-нибудь прямо сейчас, подстрахуйся. И оставь себе в залог безопасности.

Костя как-то странно сгорбился, телефон взял, но звонить не стал:

— Я, вообще-то, здесь не живу.

— Ясно.

Костя отмахнулся:

— С предками поссорился. Обиделся я на них.

Еще бы ты не ссорился с такой-то аурой! Странно, вообще, что полгорода ножичком не перерезал.

— Так куда едем? — я вывернул на проспект.

— Ты же, вроде, приглашал. Или мне память изменяет?

— Но я же буржуй поганый.

— Трепло ты, а не буржуй, — отмахнулся Костя. — А то я чиновников не видел. Они вот так мобильниками не швыряются. А если я сейчас выскочу из машины? А если ты дома напьешься, а я корешей вызову, и мы тебя обчистим? Что тогда?

— Ой, напугал! У меня аж поджилки трясутся. Что ты можешь вынести у меня из дома? Ну, на двадцать, ну на пятьдесят тысяч, и только. Я ведь настоящие деньги, а не мелочь всякую в шкафчике не держу. У меня счет в берлинском банке.

— А почему не в швейцарском?

— Я похож на идиота?

Костя помолчал. Похоже, он просто не знал об операции ФСБ по зачистке денежных переводов за границу. Возможно, он — обычный парень. А я тут навертел себе в башке, черт знает что.

— От тебя, правда, жена ушла?

Я достал из внутреннего кармана кошелек, раскрыл его. Красивое женское лицо улыбалось под прозрачной пленкой. Лицо реальной женщины. Аллы. Я специально ношу его с собой именно для таких вот случаев.

Костя посмотрел на фотографию и слегка расслабился. Похоже, поверил. Или сделал вид, что верит.

Что ж, похоже, начиналась вторая часть Марлезонского балета. Лишь бы я оказался в роли мушкетера или, на худой конец, в шкуре Анны Австрийской.

Примерять личину обведенного вокруг пальца кардинала или облапошенного короля что-то не хотелось. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского!

Служебная квартира, предназначенная для таких вот незапланированных операций, встретила нас тщательно продуманным лирическим беспорядком. Кровать не убрана, у изголовья раскрытая книга, забытая переплетом вверх. На спинке стула — трико. Носки валяются посередине комнаты, ладно, хоть не дырявые. На кухне не лучше: на столе грязная посуда, на скатерти — пятно. В комнатах витают запахи алкоголя, висит табачный дым. Даже шторы задернуты.

Я извинился и провел Костю в рабочий кабинет. Предполагается, что у чиновника это — святая святых. В принципе, так оно и есть.

Из кабинетов я, действительно, не вылезаю по двадцать часов в сутки. Я даже сплю иногда, сидя в кресле. И вовсе не потому, что не могу дойти до кровати. Просто в кресле удобнее и легче сдерживать любые ментальные нападения. Реакция лучше: и пробуждаешься быстрее, и защитный круг — действеннее, и руки всегда готовы к работе. Ведь, как ни крути, а я — инквизитор. И некоторые ретивые служащие Ордена время от времени под меня «копают».

Но до сих пор, не смотря на опалу, мой голос все еще слышен в Москве. Многим это не нравится.

А что говорить об екатеринбуржцах? Я же занял место любимого всем городом Авдеева — пятидесятилетнего генерала в отставке. Высокого, с военной выправкой, но мягкотелого. За три года — ни единого вердикта об уничтожении. Только зачистки памяти. Такие бы, вообще, в инквизицию не совались! Распустили кадры!

За те две недели, что нахожусь в городе, я уже столкнулся с процветающим кланом сатанистов. Причем, с самым гнилым, из тех, кто и человеческими жертвами не брезгует. Мы так и встретились: нос к носу.

Их было трое. Предводитель и охрана. Эти ребятки никого не боятся. Ни малейшей конспирации! Подбородок — до неба, на шее — перевернутая пентаграмма.

Конечно, далеко не всякий может понять, какая из этих побрякушек — дешевая подделка, а какая страшнее эпицентра ядерного взрыва. Но на то я и инквизитор, чтобы разбираться в этом.

Естественно, мы узнали друг друга. Одного перекрестного взгляда было достаточно, чтобы понять: началась великая охота. Моя — на этого мага. И чернокнижника — на меня. Нам двоим слишком тесно в этом городе! Христианское показное смирение бессмысленно в нашей борьбе.

А Авдеева за подобное попустительство я бы под трибунал отдал.

Эх, если бы знать об этом месяц назад, когда я еще в Москве сидел, мы бы этого чернокнижника в порошок стерли. У нас же в столице свои группы захвата! А теперь никого не вызвать: полномочий не хватает. Я больше не баловень Ордена, а рядовой инквизитор. Без улик ничего не могу предпринять, и оттого чувствую себя советским следователем: таким же безнадежно-обреченным в поединке с организованным злом.

Вот такая она, наша война. Не зря же Гитлер назвал свой опус «Mein Kamf». Подмазаться хотел. Адольф ведь даже инициацию прошел. Стал адептом, потом, шаг за шагом поднялся до инквизиторов. Он состоял в нашем Ордене.

Это для нас не позор и не честь. Просто факт. Но он нас предал. Сначала он, по нашему принципу, сколотил свой Третий Рейх, а потом создал инквизицию внутри инквизиции. Он извратил символику, думая, что дьявол его защитит. Но ни Свет, ни Тьма не могут спасти от нас. Предателей никто не любит, от них отрекаются все: и ангелы, и бесы.

В свое время, Иоанн Васильевич Грозный делал уже подобный финт. Почему-то никого не удивляет организация опричнины православным самодержцем. Собака, грызущая измену и метла, выметающая из России мусор — это древняя атрибутика наших групп захвата и зачистки. Похоже, ныне об этом известно даже непосвященным.

Вчера вышел из Метро и наткнулся на студентов в синих фартуках. Измученные полуголодные лица, а в руках каждого — швабра и пластиковое ведро. «Чистый город без Чернецкого!» — это у них на груди.

Докатились: извращенная символика инквизиции шагнула в массы! Зачистим мера и замоем за ним — это дело. Вот только на его место непременно придет такой же чиновник. Вообще-то, мы пустяки не засекречиваем, голову собаки к помойному ведру не приравниваем, но грязный осадок в душе все же остался.

А Грозный, в свое время, как всякий цесарь, метаться стал, разрываться между христианством и силой. Тоже ведь пытался создать инквизицию для инквизиции.

Как люди не могут понять, что нас не уничтожить?

Кстати, это именно мы, в назидание потомкам, и пресекли тогда род Рюриковичей. Омрачить ум и без того бесноватого владыки — это привычная работа устранителей.

Когда мы поставили Романовых, тоже было много споров. Гофмейстер тогда даже на компромисс пошел: для баланса сил решили пророчеством запастись: «Триста лет дому Романовых — и, если не одумаются, не подчинятся Ордену, — кирдык».

Собственно, Романовы в бочку и не лезли. Впервые на откровенное противостояние нам решился только Павел Первый. Он даже под Мальтийский Орден переметнулся. На гербе Росси чужеродную символику ввел. Вот мы и пустили слух о безумии императора. А потом руками масон совершили дворцовый переворот. И снова напомнили Романовым о пророчестве. Даже специальный вердикт передали правящей династии. Тот самый, который читал Николай Алексеевич. Тот, которым воспользовались большевики.

Конечно, мы больше пугали. Нас монархия в России всегда устраивала. Но на наше несчастье: Николай Второй оказался слишком интеллигентным. И впечатлительным. Не захотел он взять страну в ежовые рукавицы. Испугался, что повторит судьбу деда. Жену и детей пожалел.

А Алексей малость не дорос до скипетра. Вот из него получился бы властелин! В общем, когда роковые числа «17» в судьбе Романовых набрали магическую мощь, Николай ручки сложил и сначала отрекся, а потом сам шею в петлю и сунул. Пришлось Ордену соблюдать Пакт перемирия с Темной Ложей.

Если быть откровенным, то Темная Ложа тоже прекрасно понимала, что на Руси править могут лишь монархи. Они же тоже жили за счет энергии, поступавшей от эгрегора самодержавия. И, потом, железный кулак — вот чего ждал народ. Нет, не репрессий, а порядка.

Чиновников и олигархов — вздернуть, воющую интеллигенцию — на урановые рудники. И — землю крестьянам.

Но Пакт есть Пакт. Нарушить его мы уже были не в праве.

Мы пытались внедрить Гришку Распутина. Темную Ложу это тоже устраивало. Но тут великие князья подняли бунт. Они хотели Николашку на царство. Мы бы и не против, но разве можно остановить летящий с горы валун?

Собственно, Орден тогда не нуждался в гражданской бойне. Для сдерживания роста населения хватило бы и Первой Мировой. А там — устроили бы пару катаклизмов: падение второго тунгусского метеорита, только уже на Лас-Вегас — и все было бы в норме. Но, в самый решительный момент, немецкая фракция Ордена откололась и надавила на своего кайзера. Германия не просто открыла Ленину границы, но и снабдила его деньгами.

Я мотнул головой, разгоняя несвоевременные мысли. Вечно так: как дождь или снегопад, так меня философствовать тянет.

Костя тем временем озирался с показным равнодушием. Если это игра, то актер он блестящий. Хотя, наверное, я начал перестраховываться.

Я подошел к серванту. Достал коньяк. Налил в рюмки.

— Ого! — Костя, похоже, до сих пор не верил в мою байку о работе в администрации города.

— Или покрепче?

— Три звезды? — с сомнением протянул мой гость. — А ничего, сойдет.

Я улыбнулся. Нет, конечно, пивали мы коньяк и получше, но в таких делах важно палку не перегнуть. Как бы ни закрылся мальчишка. У него и так слишком обостренное чувство социальной справедливости.

Мы выпили. Я сел в кресло.

Костя заворожено уставился на компьютер.

— Атлон. — я небрежно махнул рукой.

— Разбираешься? — завистливо протянул Костя.

Я сразу уловил нотки старого хакера:

— Нет, но у меня куча друзей. Говорят, что он — не уступает четвертому пеньку, но на порядок дешевле.

— Правильно говорят. — Костя поерзал. — А у меня старье, даже монитор на 14 дюймов. И модем — «смерть на взлете». И оперативка — такая же.

Видно было, что пареньку не терпелось опробовать машинку. Что ж, это хорошо, что у него хоть что-то есть за душой.

— Можешь включить. Дома я документы не храню. На работе с ними возни хватает. Жена пару «бродилок» поставила. Пароля нет.

Но Костя вдруг замкнулся. Он стал каким-то безразличным, словно обиделся:

— Это я так.

— Нет, я серьезно. — я попытался исправить свою оплошность. — Можешь в сети посидеть. У меня «выделенка». Оформлена через муниципалитет. И резак хороший, и болванки мне приносят бесплатно. Пользуйся, не жалко.

— Жируете? — уже без злости сказал Костя.

— Почему не воспользоваться тем, что лежит, под ногами?

Костя крякнул: было видно, что именно так он и думает, но признаться в этом перед чиновником стыдно.

Мне этот парень начинал нравиться.

— А кофе у тебя какой? — Костя начал потихоньку осваиваться.

— Черный. — отшутился я.

И мы отправились на кухню.

Я шел и радовался: да, это была квартира мужчины, от которого несколько дней назад ушла жена. Вполне убедительно. Еще не захламлено до такой степени, что хоть святых выноси, но порядка уже нет.

Я громыхнул посудой, сваленной в раковину, плеснул в чайник «Уральской воды», зажег газ.

Костя молчал. Что-то обдумывал.

Я достал из холодильника четыре бутылки пива, литр водки, сушеную воблу, копченую грудинку, подсохший сыр. Малый джентльменский набор.

— Странно это все. Не привык я к подаркам судьбы. — Костя вел себя, точно ребенок в магазине, уже видящий чек на понравившуюся игрушку и потому не знающий, как ему теперь реагировать на происходящее.

Видимо, я был для этого парня демоном-искусителем. Ему хотелось напиться. И дело не в том, что «на халяву», а была в атмосфере этой квартиры какая-то студенческая романтика, вероятно, близкая его сердцу. Все это читалось в мятущихся глазах Кости. Ну что ж, посмотрим на молодежь под увеличительным стеклом.

— На понижение я не пойду. — буркнул гость.

Молодец. Соображает. Опыт есть.

Но пиво я не убрал, просто сдвинул на край стола:

— Как хочешь. Ночь длинная. А за выпивкой уже я не пойду. Разве что, тебя сгоняю.

Под моим насмешливым взглядом парень смутился, но тут же гордо выпрямил спину:

— Там видно будет.

Кажется, переусердствовал я с выводами:

— Ладно. Угощайся. Я вернусь в кабинет за коньячком, если ты не возражаешь, конечно.

Костя сглотнул. Возможно, жизнь, действительно, не слишком часто баловала его.

Или я потерял чутье на людей?

— Наливай пока кофе. И мне тоже. — я отправился в рабочий кабинет за коньяком.

Из ящика рабочего стола я выгреб четыре полулитровые фляжки, сунул две из них в карманы пиджака.

И тут я почувствовал тревогу. Странную, глухую. Что-то было не так.

На мгновение я закрыл глаза, и мысленно осмотрел квартиру.

Все в порядке. Внутренние охранные печати Соломона горели в воздухе синими паутинками. За окнами угадывался пламень висящих пентаграмм. Защитная магия высшего уровня. Она чем-то напоминает сигнализацию: те же нити, магические знаки, — они точно камеры слежения. И, в случае опасности, — сирены взревут не только в офисе, но и в головах охранников. Система отлаженная, не дающая сбоев.

Это надежно еще и потому, что мы внедрились везде: в структуры ФСБ, во все партийные номенклатуры, в высшие и средние руководящие звенья.

А еще многие из нас любят покрасоваться и откровенно протаскивают в человеческую жизнь нашу атрибутику. Мол, мы крутые, по лезвию ножа ходим. А магистрат всегда смотрел на это ребячество сквозь пальцы. И символика наша буквально пропитала действительность.

Взять, к примеру, череп. Он, по православному канону, покоится в основании Распятия, как символ могилы Адама.

«Веселый Роджер» столетиями украшал бандитские фрегаты.

Во время гражданской войны черепа скалились со знамен штурмовых батальонов Добровольческой Армии. Позднее они перекочевали на воротнички эсэсовцев.

Да и сегодня черепа нарисованы на плакатах, футболках и даже на стенах подъездов. Они стали непременной атрибутикой хард-рока.

Череп — сопровождает жизнь каждого человека как альтернатива, как свобода выбора, как готовность умереть за свои идеалы.

Но мало кто знает, что в тайной канцелярии Ордена череп на протяжении веков так и остался логотипом секретных донесений, связанных с людьми, обладающими магическими способностями, но не склонившимися ни к добру, ни ко злу. И даже Гамлет — это образ, навеянный инквизицией.

И что это меня сегодня так и тянет на общефилософские обобщения? Из-за дождя со снегом что ли? Что-то нервы совсем расшалились.

Я вернулся к гостю, выставил на стол коньяк. Глаза Кости совершенно округлились:

— Ты что, правда, чиновник?

— Кривда. — буркнул я. — Наливай, а то уйду.

— Ладно. — согласился Костя.

Через час в мусорном ведре оказались все коньячные бутылки и пустая коробка из-под шоколадных конфет.

Пьянка была в самом разгаре. Перешли на водку. На местную, на «Истоковскую».

И вдруг — звонок в дверь.

Костя вопросительно поднял на меня честные глаза: кто это? Жена вернулась?

А, действительно, кто? Это же засекреченная квартира.

— Погоди. — я встал и почувствовал, как меня кинуло на стену.

Странно. Кажется, напился. Ах, ну да, ел я только утром! Потом все не до того было.

Зажмурился. Сосредоточился. Внутренним взором скользнул по силовым магическим линиям. Нити заклинаний целы. Печати и пентаграммы неприкосновенны. Все в порядке.

Шагнул к двери и глянул в глазок. Парень и девушка. Обычные.

Кто бы это мог быть?

И тут моей шеи коснулось серебро. Я всегда его чувствую. Нет, не потому, что мы сами постоянно пользуемся именно серебряными ритуальными кинжалами и пулями, а потому, что в серебре заключена особая магия. Страшная даже для инквизиции.

— Открывай. — голос холодный, не знакомый.

Я попытался дернуться и тут же ощутил, как из тонкого пореза за воротничок струйкой побежала кровь. Кто бы это ни был, а он знал обо мне слишком много. Я стиснул зубы.

В крови — душа. Именно потому сатанисты так любят человеческие жертвоприношения.

Я чувствовал, как моя кровь коснулась серебра.

Боги, как больно!

Я сломался пополам. Добивать меня не стали, лишь отшвырнули к стене. Было муторно и стыдно. Надо же было так попасться: провели, точно мальчишку!

Содержимое желудка вывернуло.

Я чувствовал, как кровь пульсирует в голове, как дрожат руки. Во рту был привкус пыльной полыни. Горечь. Горечь поражения.

Я прикусил нижнюю губу. Стало чуточку легче. Сконцентрировался.

Печать Соломона на входной двери взломана. Но как-то странно. Ее словно погасили. А это означало, что сигнала о тревоге в офисе не будет. С кем же я столкнулся?

На такое способен только Великий Инквизитор. Тот, который стоит над всеми Орденами. Но это — миф. Такого человека не существует. И никогда не было.

Я почувствовал, как моя голова поплыла куда-то в сторону.

Потом я ощутил пощечину. Вторую, третью. Но глаза открыть не мог.

— Быстрее! — раздался все тот же холодный голос.

Меня подхватили под мышки и куда-то потащили.

Мне казалось, что жизнь моя оборвалась. Только не было ни ангелов, ни бесов, ни тоннеля. Комната вдруг обернулась воронкой, в которую я стремительно падал.

Я летел в полной темноте и чувствовал, как за мое тело цепляются сотни рук. Я даже знал кто это: те маги, которым я подписал смертный приговор. Все они были здесь.

Я знал, что мы обязательно встретимся. Симпатическая связь со смертью не прекращается. Но я не мог позволить им творить бесчинства среди людей. Я выполнял свой долг. Теперь меня самого ждало развоплощение. Это справедливо. Возмездие — это кармический звездный закон.

Снова удар по лицу, и я очнулся на полу кухни.

Люстра слегка покачивалась от сквозняка. Надо мной склонилось хищное лицо мага. Именно мага: нос горбинкой, глаза холодные; тонкая, вольтеровская бескровная нить губ:

— Инквизитор?

— Да. — я не считал нужным притворяться.

— У нас же соглашение с гофмейстером.

Какое еще соглашение? Почему я ничего не знаю о закулисных играх Ордена? Неужели это Темная Ложа? Вот это влип. Подставили меня таки, москвичи, отдали на заклание. Знали, что я яростно примусь пропалывать сорняки черной магии. Все, похоже, моя карьера окончена. Позорно оборвана в Екатеринбурге. Проклятый город!

— Усадите его! — рявкнул маг на своих подопечных.

Меня швырнули на стул.

Напротив, с остекленевшим взглядом сидел Костя.

О, нет! Как же я сразу не догадался! Банальное переселение душ. Только выполненное с мастерством высшего пилотажа. Этот маг таился даже не в теле Кости, а в самых темных уголках Костиной души, в тех ее сегментах, которые не поддаются сканированию защитной магии Ордена.

Конечно, в теории прикладной магии этот фокус изучают еще на третьем курсе орденского закрытого университета, но это невозможно, недоступно ни людям, ни магам. Это может сделать лишь…

Вот тут-то в груди у меня все и оборвалось.

Эти ребята были не из Темной Ложи. Это был Враг. Неназываемый. Нет, не дьявол. Это была персонифицированная темная сторона души Христа. Это был Черный Бог. Не разрушающий, а созидающий, и потому — непостижимый. Бог, принесший меч и создавший истинную инквизицию. И теперь он пришел ко мне.

А святая инквизиция сама предала обе стороны души Христа. Это я понял только сейчас, судорожно хватая воздух открытым ртом. И наш Орден — лишь жалкое фиглярство, Клуб Веселых и Находчивых, утративших истинное знание.

Как я был слеп!

— Решил прочистить ряды музыкантов? — по губам мага змеею скользнула улыбка. — А знаешь ли ты, что все они — под моей защитой?

Я сглотнул. Тело было ватным. Но где-то под лопаткой ныло. «Укол», — догадался я. Плохо дело. По кислому привкусу во рту, я понял, что мне ввели вакцину искусственного сдерживания распада личности. Видимо, меня вытащили не просто из могилы, но и уберегли от зомбирования. Зачем? Для какой закулисной игры? Уж лучше бы я умер.

— Какой из тебя инквизитор? — маг явно потешался надо мной. — Думаешь, сместить Авдеева — большая честь? Да он же марионетка. В свое время я легко его приручил. Как собаку. Ты, вообще, понял, куда приехал? На Урал. В землю темных славянских богов и каторжников. И ты собираешься навести здесь свои порядки? Сюда Москва присылает лишь тех, чья память нуждается в форматировании. Неужели ты до сих пор этого не понял? Урал — это чистилище для власти и церкви.

Я не верил ни единому слову. Но главное: не мог этот человек быть Великим Инквизитором, он не опустится до банальной вербовки.

Это, точно, всего лишь магистр Темной Ложи. А я был кретином, когда в Москве не понял, что вместо полномочий мне вручили билет в один конец.

У Ордена с Темной Ложей всегда были странные, почти дружественные отношения. И то, что меня выдали — это даже не предательство. Меня выслали из столицы. Ордену не хотелось привлекать излишнего внимания к внутренним кадровым перестановкам.

Но только теперь я понял, что Екатеринбург — это даже не ссылка, а смертный приговор. Мог бы и сразу догадаться. А теперь: либо соглашательство с Темной Ложей, либо смерть. Выжил, значит предал. Иного не дано. Обложил меня гофмейстер, со всех сторон обложил. Выхода нет!

— Инквизитор может быть только темным, да? И никогда — серым? — я попытался вложить в вопрос всю силу своего презрения, но получилось это плохо. Я просто прохрипел набор бессмысленных фраз.

— Не надейся на легкую смерть, умник. — маг отшатнулся от моего лица. — Как ты думаешь, что сделают с чиновником, совершившим бытовое убийство, с чиновником, не угодным администрации? Нет, мой юный друг, смертью здесь не пахнет. А вот на заключение такого преступника в «Матросскую тишину», чтобы он колдовать не мог, — на это у меня распоряжение есть. И ордер на арест, и вердикт суда — все согласовано.

Маг швырнул бумаги мне в лицо.

Я с трудом нагнулся, поднял документы.

Верно. Все подписано и скреплено печатями. Все в строгом процессуальном порядке. Даже даты проставлены, естественно те, которые должны появиться, если меня сейчас возьмут с поличным.

Хорошо работают. Просто загляденье. Видимо, просто умереть мне уже не дадут. Орден слишком хорошо знает своих сотрудников.

Правда, у меня есть последняя лазейка — переметнуться на сторону Темной Ложи. Отказаться от Ордена, отвернуться от гофмейстера. А разве он, вообще, заслуживает преданности?

Но вдруг все происходящее — инсценировка, «проверка на вшивость»? Ведь взломать печать Соломона можно только в одном случае: работая на одного из Великих Магистров. Тут Слово нужно знать. Слово Силы. То самое, за которое любой из нас полжизни отдаст не задумываясь.

Но стоило ли из-за меня так напрягаться? Проще было пристрелить в подъезде. Хотя, о чем это я? Мученики Ордену тоже не нужны. А вот узники и отступники для воспитательных целей очень даже пригодятся.

Что делать? Я повернул голову и почувствовал, как на шее лопнула сухая кровяная корочка. Противно.

— Что скажешь, инквизитор?

Если я сейчас отрекусь от Ордена, где гарантия, что тут же не войдут Присяжные Военного Трибунала?

В Москве все только и хотят, чтобы я оступился, сделал неверный шаг. Спят и видят. Так и эдак — «Матросская тишина». И смерть при малейшей попытке к бегству. Вот уж не думал, что все так обернется.

Уж лучше бы загнали в какой-нибудь Нефтеюганск или в Никельтау, где я бы и сгнил заживо. Только там бы я боролся со злом, а что сейчас?

— Во имя веры. — я взвешивал каждое слово, понимая, что меня прослушивают в офисах друзей и врагов. — Во имя торжества истины я не могу пойти на соглашательство ни с тьмой, ни со светом. Я — инквизитор.

Все, похоже, приговор я себе подписал.

Маг усмехнулся. Щелкнул пальцами. Подручные колдуна вышли.

Мы остались втроем: я, маг и мертвый Костя.

Чернокнижник взметнул руки вверх, и комната полыхнула холодным магическим огнем. Стало трудно дышать. Я захрипел. Я почувствовал, как ртом пошла кровавая пена. Кто же это на самом деле? Нет такой силы даже у магистров. Нет, и не может быть!

Я откинул голову к стене и зашептал молитву. Я не мог умереть без покаяния.

Маг повернул ко мне лицо:

— А ты молодец, Лев Григорьевич.

Я не смог улыбнуться коварной усмешкой врагу. Я уже ничего не мог.

— Сейчас нас никто не слышит. Все радары пусты. Все магические нити лопнули. Здесь только мы: я и ты. Твое последнее желание.

Я нервно сглотнул: убьет. Вот теперь точно: убьет. Он понял, что однажды я выйду из любого заточения. И отомщу. Жестоко, но справедливо, по закону кармического воздаяния. Чего бы пожелать? Жизни? Бессмысленно. Не зачем унижаться и радовать палачей. Нужно что-то такое, за что потом не было бы стыдно.

— Твое время на исходе.

Там, в Москве, осталась больная мать. Я не думал, что эта ссылка оборвется так внезапно. Я надеялся вернуться. Она этого не переживет, у нее больное сердце. И Алла в Москве. Я не позвал ее с собой. Мы договорились, что она уволится и приедет только в том случае, если моя командировка продлится больше полугода. Да, она приедет, только вот куда? На могилу? Положить цветочки? Бред какой-то.

А еще по городу гуляют сатанисты. Кто их теперь остановит?

Нужно было выбрать что-то одно.

— Костя мертв?

Маг прищурился:

— А что?

— Я не желаю, чтобы страдали невинные.

— Это говоришь ты, инквизитор?

— Это закон Ордена и жизни. — я чувствовал себя идиотом, но я не мог не сказать этого врагу.

— Хорошо. — колдун снова щелкнул пальцами. — Твое желание исполнено.

И перед моими глазами поплыла фиолетовая тьма…

Я очнулся на полу. Во рту все еще господствовал цинковый привкус. Я пошевелился. Никто на меня не кидался. В квартире никого не было. Я сконцентрировался.

Комнаты были подернуты флером невидимости. Печати Соломона и защитные пентаграммы на местах. Этого просто не может быть! Я же не мальчишка, а инквизитор! Я точно знаю, что любой защитный знак несет в себе информацию о ДНК мага. Это же, как отпечатки пальцев. Тот, кто мне угрожал, обнаглел до такой степени, что оставил на себя полное досье.

Я поднялся на ноги.

Костя все так же сидел и тупо глядел прямо перед собой. Мне некогда было проверять, каким именно заклятием держали труп в неестественном для него положении. Я боялся, что надо мной решили пошутить, что печати Соломона сейчас развеются. И тогда примчится охрана из офиса. И для меня все будет кончено. Бытовое убийство в нетрезвом состоянии. Что может быть кошмарнее для инквизитора?

Шаг, другой, третий. Ноги подгибались. Печати мерцали.

Я сжал волю в кулак, дошел до входной двери. Положил правую ладонь на нить знака. Легкий энергетический импульс кольнул руку. Не может быть: это был мой энергетический рисунок! Получается, что именно я наложил эту печать, что никто не выходил из квартиры.

Значит, официально, я — убийца.

Мысли окончательно спутались. Я сел в коридоре на пол, прямо у порога.

Вспомнилось дело Ричарда, инквизитора, переметнувшегося в прошлом году из Иезуитского Ордена в Мальтийский. Ему было предъявлено обвинение в каннибализме. Как я тогда не понял, что дело то было шито белыми нитками! Это же характерный почерк Темной Ложи! Дело не в том кто к кому подался! Темная Ложа вербует или уничтожает только самых сильных. Лишь тех, кому покровительствуют звезды, кто в апогее силы и на карьерном взлете. А теперь я сам угодил в тот же капкан.

На кухне раздались шаги.

Значит, маг не ушел. Возвращается из кабинета, чтобы позлорадствовать? Чего он еще хочет?

Но это был не чародей. Через мгновение передо мной стоял Костик:

— Что, перепил?

Я моргнул: Костя не исчезал. Это был не фантомом.

— Помоги встать. — прохрипел я и протянул руку парню.

Костя пожал плечами, выполнил мою просьбу.

И в этот миг я снова нарушил устав: заглянул Косте в душу. Молниеносно прокатился по памяти огненным смерчем. Ничего. Просто человек.

Доля секунды, и мы оба уже стояли на ногах.

— Да, что-то мне плохо… — я выдавил вымученную улыбку.

— Ты так сильно хочешь, чтобы не пострадали невинные, инквизитор? — криво усмехнулся Костя и неожиданно подмигнул.

Как же так? Я ведь только что вывернул Костину душу наизнанку? Не было в ней никого!

И тут меня осенило. Правильно: я и не могу заглянуть в душу этого человека. Я думаю, что нахожусь внутри, а меня несет по поверхности. Но это выходит за рамки современной магии! Это даже выше простой логики. Это можно только почувствовать.

— Ты ведь отступник, инквизитор.

Я тупо уставился на Костю.

Впрочем, это был уже не человек. Лицо его озарилось сиреневым светом, сам он стал полупрозрачным, словно студень. Но глаза жили, они были пронзительными, всепоглощающими:

— Боги и люди всегда страдают невинно. Ты пошел войной на миропорядок.

— Не правда. — прошептал я. — Боги и люди сами допускают, чтобы с ними так обходились. Все сами виновны в том, что с ними происходит.

— Возможно. — некто, бывший Костей, приблизился ко мне вплотную. — А вот ты не только призвал меня, но и впустил в свою душу.

«Антихрист?» — метнулось в сознании.

— Христос. — усмехнулся незнакомец. — Вторая половина его души. Твое кривое отражение, между прочим. Великий инквизитор. Ты же хотел стать мной? Ну, хотел?

Я облизнул губы. Это чудовище право. Хотел. И еще как!

— Я жду ответа.

— Я хочу остаться собой.

И тут же на дверях лопнула печать Соломона. Взвыли магические сирены. Через пару минут сюда ворвутся ребята с автоматами и магическими оберегами на шеях.

— Ты и останешься собой. Потому что я — это уже ты.

Группа Захвата отреагировала молниеносно. Ребята в камуфляже ворвались в квартиру подобно смерчу. Впервые я был рад их появлению. Все было в лучших традициях нашего спецназа: чулки на голове, Калашниковы, заряженные серебряными пулями, на рукавах эмблема золотой ящерицы, извивающейся на российском триколоре. Прямо частная охранная организация. Любо дорого посмотреть!

— Лежать!

Я почувствовал холод автомата, дуло уперлось мне в грудь. Я уловил и пульсацию охранного медальона моего конвоира, и тонкий чесночный аромат. Солдаты действовали слаженно, по инструкции.

Вслед за группой Захвата появились криминалисты.

Первым ввалился уполномоченный гофмейстера по незаконному использованию и злоупотреблению эгрегориальной пси-энергии в Уральском регионе Даниил Иванович — уже седеющий полноватый мужчина.

Увидев меня живым, он поморщился. Сенсации не получилось. Поймав на себе его острый колючий взгляд, я понял, что моей случайной гибели от руки религиозного фанатика ждут не только в Москве…

Следом плелся мастер визуализаций и наш компьютерный гений Стасик. Он был высоким и худым. Местным, поэтому я его знал плохо. Он вечно таскался со своим ноутбуком в заплечной сумке. Вот и сейчас он сразу же кинулся к розетке.

Заглянул и дежурный офицер. Бодрый, отутюженный. Серенький пиджак делал этого стража магического порядка каким-то неприметным, но выдвинутый вперед подбородок все же привлекал внимание. Породу не скроешь!

Последним вошел Игорь. Увидев меня, Игорь как-то весь сжался, ссутулился, и как будто даже постарел. Я знал, о чем он думает. Нет, мысли я не читаю. Достаточно простого житейского опыта.

Что решит устранитель, увидев за столом мертвеца и инквизитора на полу? Ведь, судя по остаточным магическим разрядам, пару минут назад здесь применили несанкционированное сканирование мозга. На подобные вещи каждый раз запрашивается лицензия. Она, эта лицензия и на сканирование, и на срыв печатей, была, но у Игоря, а не у меня.

Нормальный устранитель просто обязан заподозрить меня в грязных махинациях, в двойной игре, в том, что я давно и с потрохами продался Темной Ложе. Вслух, конечно, ни один порядочный человек этого не скажет, но подумать — непременно должен.

Эксперт гофмейстера уже хлопотал около Кости. Я ждал. Сейчас все станет по своим местам. Я же ни кого не убивал. Костя очнется. И выяснится, что это я, а не мальчишка подвергся магическому нападению. Ну, может быть, заподозрят, что я ставил несогласованный с Москвой опыт. В худшем случае: две недели домашнего ареста.

Пауза затягивалась. Криминалисты спинами загораживали от меня Костю. Да что они там, вскрытие делают что ли? То самое, которое покажет, что труп умер в результате вскрытия?…

— Поднимайтесь, Лев Григорьевич. — это Игорь поборол свой страх. — И приведите себя в порядок. Пустите его!

По мятущимся глазам своего сотрудника я понял: подозревает во всех смертных грехах. Но не отречется. Уж если он со мной из Москвы ушел, то теперь последует и на плаху. Будет материться, но шагать, потому что гордый. Не может он признать, что что-то ему не по плечу, что чего-то мог не учесть.

Солдат, придавивший меня к полу, недовольно убрал оружие, покосился на Игоря и отошел, но я все время чувствовал на себе прицел его холодных глаз.

Покачиваясь, я прошел в ванную. Прикрыл за собою дверь. Сунул руки под холодную проточную воду. Это первое правило защиты для низкоуровневых магов, но выбирать не приходилось. Стало легче. Я даже умылся. Сконцентрировался.

Защитная сеть квартиры сейчас была похожа на колючую проволоку, которую искромсали садовыми ножницами. Всем известно, что нити магических заклинаний — эта живая субстанция, низшая форма существования.

Заклятия охранной магии плетутся прямо из души, вытягиваются из солнечного сплетения по паучьему принципу. Сейчас же, разомкнутые нити колыхались в воздухе точно водоросли в толще океана. И каждый в этой комнате знал, что разорванная цепь, связывавшая пентаграммы и печати, агонизируя, медленно умирала.

Защиту конспиративных квартир устанавливают и поддерживают в рабочем состоянии дозорные. После всего, что здесь произошло, дел им тут не менее, чем на неделю.

Нужно все зачистить, дезинфицировать, наложить вуаль невидимости, незначительности. А потом — заново сплести охранную цепь заклятий, восстановить сигнализацию.

К тому же все без исключения предметы: от холодильника и шкафа до последней скрепки необходимо вынести на свежевскопанную землю, чтобы удалить остаточный магический потенциал.

Грузовики у нас, конечно, есть, но вот погрузка, разгрузка, возможные пробки, осложнения с милицией — все это — нервы дозорных. Кстати, землю они копать должны сами. Лопатами. Так действеннее. Ох, и обозлятся они, если решат, что я это специально сделал, мол, бдительность их проверял.

Что-то долго они с Костей возятся. Ведь было обещано, что невинные не пострадают. Значит, парень скоро очухается, его увезут в Институт Исследования Мозга — в наш закрытый отдел. А уж там его душу разложат на атомы. Только это, все равно, ничего не даст. Он уже чист.

В этот момент где-то в груди у меня зашевелился чужеродный сгусток энергии. Великий Инквизитор или маг Темной ложи, или сам дьявол вошел в меня. Теперь это уже я — одержимый.

Я прислушался к своим ощущениям: да, был во мне кто-то живой. Некая субстанция: не враждебная и не дружественная. Она вовсе не собиралась жрать меня изнутри, как в дешевых американских фильмах. Это была отнюдь не инопланетная личинка, выбравшая мое тело для того, чтобы использовать его вместо кокона.

Конечно, демоны четвертой ступени от клана Агасфера и до рода Люцифера включительно любят такие забавы. Но то существо, которое вселилось в меня, в дешевых трюках не нуждалось. Я ощущал, как нечто осторожно, точно вскрывая пинцетом внутренности, проникает в мою душу. Но ни холода, ни жара не было.

Это был не демон в традиционном понимании, и не душа опытного мага, привязанная к земле силой или страстью. Тот, кто поселился во мне, обладал магией превосходящей все мои познания.

Возможно, он был сильнее всего нашего Ордена. Он был духом, которому на время понадобилось человеческое воплощение.

Похоже, у него просто не было времени ждать, пока выбранный им человек вырастет, выучиться, войдет в силу. Поэтому он вселился меня. А в Косте пребывал временно, пока искал более подходящую кандидатуру. Это означало, что в любой момент демон мог выйти уже из меня, вырывая и унося с собой ту часть души, которую он уже отравил.

Одного я никак не мог понять: в комнате толпилось столько магов пятой и третьей ступени, отчего же никто так и не почуял неладное?

Что делать? Ждать, пока присутствие чужого почуют другие инквизиторы? Но если никто в комнате не ощущает этого сейчас, то моя душа за сутки полностью сольется с волей пришельца. И тогда — только смерть нас разлучит. Я инквизитор, я знаю это лучше всех. В такой ситуации нет выхода. Можно лишь покончить с собой. Но это не даст ответ на вопрос: кем я был, и кем становлюсь?

Действительно, кто я сейчас? Предатель поневоле или самоотверженный ученый, заразившейся неведомой болезнью, чтобы понять принцип, механизм инфекции? Или: я — Великий Инквизитор?

Раньше об этом надо было думать!

Я с силой завернул кран. В квартире царствовала тишина. Холодная, страшная.

Я все уже понял. Костя мертв. Скорее всего, на его теле уже нашли следы насильственной магической смерти.

Я судорожно оглядел потолок. В вентиляционную шахту пролезет разве кошка. Да еще решетку надо выломать, а времени нет. Это не выход.

Опять же, пока на мне амулет инквизитора — ни один бес не может проникнуть в мою душу.

Но ведь кто-то же вошел!

А заключение под стражу подразумевает изъятие амулета. Вот тут ко мне мохноногие и заявятся. Целый легион. И я окажусь не в силах им противостоять. Тогда меня, точно, ждет костер.

Не убежать. Не спрятать амулет. Даже Игорю сейчас нет веры. Я уже видел его затравленный взгляд. Я сейчас один против целого мира: и против Ордена, и против людей.

Великий Инквизитор во мне! Только идиот мог поверить в эту сладкую ложь.

— Лев Григорьевич, не валяйте дурака, выходите! — голос властный. Это ставленник гофмейстера.

Все, вот теперь Москва будет рада. Свалили-таки зазнайку. Только гневных статей в прессе не будет. Я инквизитор, а не нефтяной магнат. Обо мне никто не узнает.

Сквозь одежду я прикоснулся к амулету и почувствовал его вихревую защитную волну.

Амулет инквизитора — это маленький платиновый медальончик размером с ноготь. Для отвода нескромных глаз на нем изображен Спас. Он и весит-то чуть больше грамма. А внутри запаяна вытяжка из трав. Идеальная защита от нечисти.

Амулет пульсировал, жил. Он работал, значит, во мне не демон. Кто-то другой. Видимо, именно поэтому никто и не чувствует присутствия чужака. Я ведь тоже общался с Костей, зондировал его мозг, — и ничего.

Дверь в ванную резко распахнулась. Сначала показалось дуло автомата, затем — человек из группы Захвата.

Я демонстративно повесил полотенце на место.

— Лев Григорьевич, потрудитесь объяснить, что здесь произошло? — следом за солдатом заглянул Даниил Иванович.

Как я сейчас ненавидел Москву! И Орден. За все. За мое унижение. За эту хорошо отработанную инсценировку.

Есть шанс, что Костя жив. Возможно, он личный полномочный агент гофмейстера. А против меня использовали обычный нервнопаралитический газ. И сейчас разыгрывался спектакль. А когда меня увезут, Костя встанет и отправится с докладом в Москву.

Господи, какой я слепец! Я же инквизитор, вот и увидел в Косте именно то, что и ожидал: запутавшегося в себе агрессивного подростка. Это ведь обычная психология, лишенная всякого мистицизма. Ох, как мне было стыдно в эти мгновения!

— Я требую адвоката. И ни каких комментариев, пока мне не предъявят обвинение.

Глаза Даниила Ивановича превратились в две узкие щели:

— Хорошо, Лев Григорьевич. От имени Московского Магистрата и от имени Уральского Инквизиторского Округа я предъявляю вам обвинение в несанкционированном сканировании мозга. А со стороны юрисдикции Российской Федерации — обвиняю в покушении на убийство.

— Степень моей виновности выяснит Верховный Магистральный Трибунал. — я блефовал. Я мог бы потребовать гражданского разбирательства. Но ненависть, буквально сочившаяся из уполномоченного гофмейстера не оставляла мне лазеек.

Лучше было сейчас, при свидетелях, бросить слова в лицо всем этим прихвостням Москвы, чем потом быть насильственно отданным под тот же самый трибунал. Я уже не сомневался, что в рукаве ловкого волшебника Даниила Ивановича есть не только ордер на мой арест, но и квитанция на срочное изготовление цинкового гроба. Наверняка, все шансы просчитывали.

— Лев Григорьевич, сдайте амулет, кинжал, посох и книгу заклинаний.

— Я не на работе.

— Лев Григорьевич!

— Да что я вам: дед Мороз что ли, с кинжалами и посохами по городу разгуливать? Думайте, что говорите, Даниил Иванович! Пошлите понятых на квартиру. Пароль печати на двери: «Хлоптун».

Дежурный офицер хохотнул и тут же сконфужено потупился. Я заметил огонек веселья, полыхнувший и в глазах у Игоря.

А пароль я сменил вчера. Что-то на меня нашло. Как чувствовал.

Хлоптун — это дух мертвого колдуна, который вселяется в еще не остывшее тело, да так и живет. Лет пять, а потом начинает жрать, что ни попадя: коров, людей. Пси-энергии ему не хватает, вот он и тянет ее из свежей крови. И убить такого весельчака можно ударом уздечки, но только с не кладеного коня и лишь одним ударом. Второй удар тут же оживит хлоптуна. Вот такой у инквизиции черный юмор.

— Ты еще поостри у меня! — Даниил Иванович вздернул вверх брови. — И на тебя плеть найдется.

— А что, в Москве еще есть необъезженные кони, недорезанные черные петухи и наивные девственницы? Что-то верится с трудом.

Уполномоченный гофмейстера чуть не задохнулся от гнева:

— Обыскать этого… этого… нахала! Немедленно! Изъять амулет!

Ко мне шагнули трое с автоматами. От серебряных пуль амулет не спасает. Но я гордо запрокинул голову:

— Стоять!

Боевики дрогнули и опустили оружие. Они, в любом случае, пока я смотрел им в глаза, не смогли бы меня скрутить без магического прикрытия криминалистов.

Даниил Иванович буквально буравил меня взглядом:

— Сопротивление властям? Из-за какого-то паршивого амулета?

Я молчал. Видимо, мое поведение всем казалось глупым. Это ведь отягчающее вину обстоятельство. Любой из этих ребят на моем месте вел бы себя тише воды, надеясь на милость гофмейстера. А я поднял бунт. Теперь уже не помилуют. Только они ведь не знают, что я не один. Но моя душа — не коммунальная квартира. И амулет мне жизненно необходим!

— Ладно, Лев Григорьевич. — уполномоченный гофмейстера криво усмехнулся. — Пожалуй, вы в своем праве. Сапожник без сапог — жалкое зрелище. А инквизитор без амулета — вообще — слезы!

Это была пощечина. Даниил Иванович указал мне место. Он ведь сейчас наглядно продемонстрировал, что раз я так держусь за амулет, то и инквизитор я вовсе не седьмой ступени, а — третьей. Это было унизительно.

И я ответил:

— Амулет, как символ моей власти, я сдам только по решению трибунала.

Теперь уже как от удара дернулся уполномоченный гофмейстера. Не ожидал он от меня подобной дерзости. Скрипнул зубами и, молча, кивнул боевикам. На этом наше противостояние и закончилось.

Меня вывели и посадили в собственную машину, но не за руль, разумеется, а на заднее сидение.

Ночной Екатеринбург несся нам навстречу. Суетливо мигали неоновые вывески магазинов и баров, под мрачными фиолетовыми и зелеными столбами подсветок угрюмо высились официальные здания. Движения практически не было.

Только у остановок прогуливались проститутки, ненавязчиво охраняемые мордоворотами, сидящими в машинах, да изредка встречались навороченные автомобили. Все как всегда. Но что-то заметно изменилось. И внутри меня, и в самом городе.

Конечно, меня везли не в КПЗ. У Ордена свои тюрьмы. Три в городе. Но мы направлялись не туда.

Остановились на «Куйбышева». Меня вывели из машины недалеко от бывшего китайского ресторана, а ныне — Пассажа. Я мрачно усмехнулся.

Не далее, как вчера в базе данных я случайно наткнулся на использованный проект растяжек: растрепанная ведьма на метле летела именно сюда, в Пассаж. Авдеев, кстати, додумался! Мы сами всему городу целый год указывали путь к тайным застенкам Ордена. Ох, уж мне этот пресловутый Авдеев! Он бы еще Пелевину статью заказал о мифологии сакрального на территории постсоветского пространства!

Меня подтолкнули вперед, в мрачное здание. Это был разрушенный особняк — мечта бомжей и наркоманов.

Поднялись на второй этаж.

И… ого! А я, оказывается, ничего об этом городе не знаю. Передо мной открыли люк. Обычный, староверский. Ни какой магии.

В спину мне снова настойчиво ткнулось дуло автомата. Конечно, ребята знали, что если я сейчас покажу норов, то им придется туго. Но они были при исполнении. И криминалисты прикрывали их магическим щитом. А я вовсе не хотел устраивать бойню и губить наших ребят.

Я решил, что это — моя временная тюрьма, но сделал шаг вперед и почувствовал под ногами каменные ступени. Подвал. На втором-то этаже!

Сразу вспомнились европейские легенды. Вернее, рыцарская правда. Замки ведь тоже оплетали магией, алхимики оживляли буквально каждую башню. И сигнализацию ставить умели. Но со смертью магов, умирали и крепости.

Тогда был предложен обряд, который используется до сих пор. Между стен одной из башен замуровывали живого человека. И тогда за тем, чтобы замок не умер, следил уже вечный бесплотный дух. Варварство, конечно, но эффективное!

Впрочем, раньше все было гораздо проще.

Я шагнул во мрак. Вот так. Одной привязанной душой на земле станет больше. Вернее — с чувством злобного самодовольства подумал я — двумя обреченными душами: моей, и моего демона.

Но я рано радовался. Двери за мной не захлопнулись. Отнюдь! Более того: вспыхнул электрический свет. Это ж надо: наш Орден, оказывается, благоустраивает катакомбы. Интересно, гофмейстер в курсе, или это уральский почин?

Собственно, ничего необычного я не увидел. Нет, это был не подвал, не пространство между стенами. Это был потайной ход. Вниз вела винтовая лестница. Странно, но даже ступени тут были такими же скользкими, как в монастырях, они оказались отполированными сотнями ног.

Спустились. Гораздо глубже первого этажа.

Значит, есть и подземные тоннели. Вероятно — наследство царской России. Что ж, не удивительно. Глухомань. Раздолье для староверов и каторжников, для всяческих деклассированных элементов. Родина всем, кого не обогрела власть. Не одними, видать, «Приваловскими миллионами» богат этот город.

Попали в разветвляющийся подвал.

Прошли в одну из камер. Там нас уже ждали.

В комнате, прямо под люстрой, стояло хорошее офисное кресло. В нем сидел незнакомец, скрывающий свое лицо под надвинутым капюшоном. У стены был стол.

Охранники оставили меня, поклонились сидящему, и вышли.

По уставу это ко мне так должны приводить чернокнижников. Но времена изменились, и мне чаще приносят компьютерные диски с памятью сектантов.

Мы пересылаем энергетическую волну через Интернет, телевидение, радио. Мало кто может полностью отказаться от средств связи с миром. Мы кодируем нарушителей через телефонные звонки, через главбухов организаций, которые набивают магический код прямо на квитанции начисления зарплаты. Есть способов сотни. Но чтобы вот так: по старинке, только авторитарным методом, этим, пожалуй, даже Темная Ложа уже не пользуется.

Где-то капала вода. Пытали что ли кого-то? Или случайность?

Я ждал.

Из темноты крыса высунула любопытствующую мордашку и тут же спряталась во мрак.

Человек поднял голову и сдернул капюшон. Вот тут-то мне по-настоящему стало плохо. Это был серый кардинал Ордена, правая рука гофмейстера, магистр Павел Александрович. У него не было возраста, но в глазах жило такое дьявольское пламя, что можно было подумать, будто он и есть вечный жид, ни разу после гибели Спасителя не умерший и не крутящий, как все мы, бешеное колесо кармы.

Острые, волчьи скулы, нависшие седые брови. А еще он был лысым. Абсолютно. И это поражало больше всего. У него была очень странная форма черепа: неестественно огромный лоб и такой же затылок. В полумраке он казался инопланетянином: именно таким, какими их и рисуют.

Я припал на правое колено. Ритуально склонил голову:

— Приветствую тебя, старший брат.

Павел Александрович усмехнулся. Мурашки пробежали у меня по спине. Так, наверное, улыбается сытый хищник.

— И тебе мир, воин правды.

Магистр всегда выполнял все предписания этикета и никогда самопроизвольно не менял принятые речевые штампы Ордена.

В свое время, лет в пятнадцать меня сильно раздражало, что Сталин просто позаимствовал у нас термин «Старший брат», обозначающий в нашей иерархии не просто вышестоящее лицо, но именно человека, входящего в Магистрат. Этот титул носили двенадцать магистров. Тринадцатым был гофмейстер.

Младшими братьями у нас именуют тех, кто рангом ниже дозорных: студентов, новообращенных адептов, боевиков. Остальные: просто братья. Кстати: воины правды — инквизиторы от седьмой до девятой ступени. Младшие инквизиторы — всего лишь — искатели правды.

Но зато вождей и отцов народа у нас не было. Это Сталин украл у других секретных организаций.

— Но посмотри, как сердце радо!

Заграждена снегами твердь.

Весны не будет, и не надо:

Крещеньем третьим будет — Смерть. — голос магистра показался мне вороньим граем.

Что он этим хотел сказать? При чем здесь Блок? Убить меня могли десятки раз. Незачем было везти чуть ли не через весь город, чтобы потом напыщенно передо мной картавить.

Я молчал, не поднимался. Колено начинало затекать. В груди снова шевельнулось инородное тело. Мне даже показалось, что существо, сидевшее во мне, знает эти стихи.

Условный пароль? Серый кардинал догадывается о том, что произошло у меня в квартире? Или это все психологические шуточки?

— Встань, инквизитор. — Павел Александрович щелкнул пальцами. Это прозвучало как выстрел.

Я поднялся.

— Значит, выбрали тебя, ну-ну. Московская перелетная птичка.

Я молчал. Я был окончательно сбит с толку.

Будет трибунал или нет? Ведь свою невиновность мне уже не доказать! Неуставное зондирование мозга с моей стороны было. Никого не волнует, как именно это произошло. Есть сам факт нарушения. Причем, дважды: поверхностный — в машине, и детальный — на кухне.

А еще имеется труп. Даже если смогут воссоздать точную картину происшествия, то мне от этого будет только хуже. Тогда, точно, костра не избежать.

Чужеродный сгусток энергии, словно почувствовавший, что я о нем думаю, снова зашевелился в районе солнечного сплетения. Знает, где обосноваться, гаденыш! Оттуда его не достать: слишком близко душа и сердце.

— А объясни-ка мне, воин правды, почему твой устранитель не стер память Кости и даже просто не записал ее на любой магнитный носитель? И отчего это за три часа до происшествия из твоей личной базы данных исчезли все документы, связанные с неудачей твоего любимчика Игоря?

Вот значит как: подслушиваем и подглядываем. Доверяй, но проверяй. Наши ряды должны быть чисты! Что ж, я всегда это знал.

— Вы же знаете все ответы, Павел Александрович.

— Конечно. — магистр демонстративно крутанул в руках хрустальный шар. — И даже предвижу будущее, как цыгане. Поэтому мы здесь. Здесь, а не в Москве.

От нехорошего предчувствия у меня засосало под ложечкой:

— В стране переворот? Что-то с матерью, с Аллой?

— Инквизитор! — покачал головой магистр. — Где ваше горячее сердце и холодный разум?

Я потупился:

— Мне предъявлено обвинение в убийстве. Чего вы от меня добиваетесь? Отказной? Выхода на пенсию по состоянию здоровья? Чего?

— Не кипятитесь, инквизитор. Пока еще инквизитор. — Павел Александрович встал и прищурился. — Похоже, мы сделали правильный выбор.

В дверь постучали.

— Входи! — это прозвучало как зов палача.

Я расправил плечи: смерть — это не конец, это этап пути. Меня так просто не сломить и не запугать.

Но вошел вовсе не боевик, а уполномоченный гофмейстера по незаконному использованию и злоупотреблению эгрегориальной пси-энергии. Я поднял глаза и заворожено уставился на Даниила Ивановича. В руках у него был обычный магнитофон со встроенным радио и проигрывателем MP-3 дисков.

— Пришло время кушать рыбные блюда. — сказал уполномоченный гофмейстера и включил магнитофон в розетку.

— Не мечите икру рыбы Фугу перед серыми свиньями, старший брат. — магистр положил хрустальный шар на подставку, стоящую на письменном столе и развернулся к нам с Даниилом Ивановичем.

От неожиданности я щелкнул челюстью.

Старшим братом может быть только магистр! И число старших братьев нельзя изменить. Новый приходит только после гибели одного из магистров.

Значит…

Кажется, я начал понимать.

Радио затрещало, и начало сухо вещать:

— Только что получено экстренное сообщение: в Москве на сорок третьем году жизни от сердечного приступа скончался бизнесмен Морозов Никита Аркадьевич. Дворянское собрание скорбит по поводу утраты одного из своих ярких представителей. Никита Аркадьевич был одним из самых известных спонсоров многих культурных акций Москвы. Его вклад в развитие киноиндустрии нельзя переоценить. Удивительно, что в завещании Никита Аркадьевич передает все свои сбережения в Фонд поддержки молодых дарований России…

Даниил Иванович выдернул шнур из розетки.

Теперь магистр и уполномоченный гофмейстера смотрели на меня с нескрываемым любопытством. Чего они ждали? Разве трудно было записать всю эту чушь на пленку, скрытого в этой же комнате, магнитофона? По части розыгрышей и шуток — Орден впереди планеты всей!

Но, предположим, что это — правда. Итак: гофмейстер мертв. Значит, в Москве начались уже не кадровые перестановки, а полный передел власти. А я сижу в подземном бункере с двумя магистрами. И им что-то от меня нужно.

— Он еще сомневается. — усмехнулся Даниил Иванович. — Он нам не верит: думает — дурачим.

— С инквизицией всегда так. — в тон уполномоченному гофмейстера поддакнул Павел Александрович.

— Мир так переменчив. Кто знает: не окажетесь ли вы на дыбе раньше меня. — это сказал я, но вдруг не узнал собственного голоса. — Да и кто сказал, что призвавшие станут выше призванного?

Удивительно, но я больше не чувствовал страха перед тем, кто жил во мне, я совсем не ощущал чужого присутствия.

— Инквизитор? — лысая голова магистра хищно наклонилась, точно у летящего орла, высматривающего в поле суслика.

— Великий Инквизитор! — поправил я.

По всему моему телу от солнечного сплетения разлилось тепло.

И в тот же миг я почувствовал, как нити заклятий высшего уровня потянулись ко мне от обоих собеседников. Магистр и уполномоченный гофмейстера пытались прозондировать мою душу. И не просто так, а через сканер, подключенный к энергии эгрегора Ордена. Такой атаки не может выдержать никто. Если бы я оставался человеком, то, скорее всего, умер бы или сошел с ума. Но сейчас это казалось детской забавой. Я просто взмахнул рукой и обесточил сканер, а заодно и обоих этих умников.

Магистр и уполномоченный гофмейстера отлетели к стене, но не упали, удержались на ногах

— Дождались. — всхлипнул Даниил Иванович и рухнул предо мной на колени.

Магистр тоже склонил голову.

Значит, все-таки, ждали. Ходили за тем Костей по пятам. А ведь я знал, что дух Великого Инквизитора, вызванный из небытия, вселяется сначала в первого встречного, а потом ищет нас, служителей Ордена.

Но я всегда думал, что это — сказка, страшилка для первокурсников, такая же, как для первоклассников — байка о бегущих по стенке глазах, о черной руке или о Пиковой даме.

Да, я всю жизнь рвался к власти, но не думал, что получу ее такой ценой.

Странно, но, слившись с духом, я по-прежнему оставался самим собой. Я мог думать как человек, принимать решения. Меня никто не контролировал изнутри. Я понял, что сросся с той сущностью, которая проникла в меня. Теперь я не боялся костра.

Я понял, что я пришел навести порядок в нашем Ордене. Я — карающий меч распоясавшейся в наше время инквизиции. Мои личные цели оказались идентичными устремлениям Великого Инквизитора.

Через неделю все мы: и ребята, что последовали за мной в эту ссылку, и маги, которые призвали меня в мир, — все мы окажемся в Москве. Сначала на коллоквиуме, а потом и на Совете Магов. Я уже знал, что пост гофмейстера у меня в кармане. Но я знал и другое.

Я — Великий Инквизитор, и я пришел в мир не для того, чтобы вкусно есть и сладко спать. Я, действительно, — старший брат человечеству. Я не стану останавливать возросшие политические амбиции Америки. И не помогу Китаю. И тем более не сунусь во внутренние дела России. Грядущая война неизбежна.

Людей на земле всегда было семь миллиардов. Я имею в виду бессмертные человеческие души, которые постоянно перерождаются. Всего семь миллиардов. А цель инквизиции еще и в том, чтобы постоянно сдерживать численность населения. Ведь когда люди начинают плодиться как кролики, мы просто вынуждены принимать ответные действия. Мор, тиф, чума, ядерная бомба — мы не чураемся никаких форм массового уничтожения.

Еще три века назад цикл перерождения душ составлял 300 — 400 лет. Сейчас между смертью и рождением проходит 20 — 60 лет. Человечество на краю гибели. Но люди не догадываются, что с ними случится, если вдруг их народится более семи миллиардов.

На самом деле проблемы перенаселения нет, и никогда не будет. Семь миллиардов душ — это предел, за который человечеству не шагнуть. Часть из этих душ (около миллиарда) не может перевоплотиться: они привязаны к замкам, пирамидам, мавзолеям, к местам массовых побоищ.

Значит, если людей станет больше шести миллиардов, то начнут рождаться люди без души. Или — с душами иных: гоблинов, троллей, чертей. Всех тех, кого люди благополучно вытеснили с Земли.

Так что царство Зверя — это не метафора, это результат неправильной демографической политики. Любой клон не проживет больше года, потому что созданная учеными органика отторгает души. Клонирование — это попытка встать на место бога. Она обречена на провал, но только до тех пор, пока не удастся сгенерировать клон души. И это время близится.

Но во всех мирах: и в идеальном, и в нашем — количество душ ограничено. Оно постоянно. Семь тысяч — это предел. Но если на Земле все люди родятся одновременно, то жизнь остановится. Вот и все.

Я пришел, чтобы понять, зачем, вообще, нужно было являть человечеству обе стороны души Христа. Я пришел с новыми технологиями. Мои предшественники уже подарили миру Интернет, который оплел всю землю. В информационной войне победила Инквизиция.

Я не допущу прихода Зверя. Но я уничтожу и обоих посланцев: и Искусителя, и Искупителя. Я хочу посмотреть на мир, лишенный обеих половинок души Мессии.

Я — Великий инквизитор, человек по имени Лев.

Я пришел, чтобы посмотреть: насколько человек разумен и хватит ли у него сил остановиться на краю пропасти?

Если нет, — мир изменится. Глобально и навсегда.

Если да, то я сам обрушу на Землю катаклизмы. У меня нет выбора.

Скоро мы будем в Москве.

Правь. §2. С той стороны

Проснулся я от смутного ощущения тревоги. Тяжелый, удушающий сон про инквизитора все еще стоял перед глазами. Вернее даже не так, во сне инквизитором был я сам. Имя у меня там было другое, кажется, — Лев Григорьевич, однако, я смотрел на мир даже не его глазами, а своими, но из него, изнутри этого человека. Это как будто я тайно прокрался в чужие мозги и сидел там, в чужой голове, выглядывая в реальность через замочную скважину.

Понять, о чем думает другой человек, как из личных впечатлений, образов и представлений вдруг зарождается новое подлинное знание — это сродни открытию второго дыхания. Не слиться сознанием с другим человеком, остаться собой, пусть во сне, находясь в шкуре другого, — это ли не главное искусство, которым должен мастерски владеть настоящий писатель, мастер мистификаций?

Всегда, краем сознания, помнить, что ты сам и твои персонажи — не одно и то же, — это балансирование на канате, протянутом над пропастью безумия. Но именно эта дорога и завораживает!

Несколько секунд я вообще не мог понять, где нахожусь.

Я не был внутри подлого инквизитора, но и не дома, отнюдь.

Похоже, я уснул во сне.

Правильно, я же собирался написать гениальный мистический роман, вот мне и приснились страшилки. Ладно, никого хоть цепями не приковывали и на кострах не жгли — и на том спасибо. Еще легко отделался.

В общем, наверное, я не буду писать роман об инквизиторе: слишком это заезжено. Да и потом, ну их на фиг, эти высшие магические чины: они маму родную сожгут и не поморщатся. Я даже понимать не хочу, что за бардак в их головах!

Я, конечно, писатель, но если я стану так вживаться во все роли каждого своего персонажа, то, лет через десять, как я отличу себя настоящего от себя же выдуманного?

Ну, точно, это все мне приснилось здесь, в странной стране, куда я попал прямехонько из собственной кухни.

Побег из пещеры, где бродят призрачные монахи, где из облаков на тебя смотрят раскосыми глазами — все эти впечатления словно были вытеснены более сильными эмоциями из приснившейся жизни инквизитора Льва Григорьевича.

Сон был так ярок, что настоящая часть моей жизни словно бы выпала, превратилась в смутное припоминание. В этом был явный парадокс сознания.

Даже проснувшись, я все еще думал о сюжете романа, о том, как именно душа Великого Инквизитора вселяется в человеческие тела.

Мне казалось, что во всем этом есть какой-то обман. И, на самом деле, во сне совершено другая сущность выдает себя за душу Великого Инквизитора.

Я понимал, что мне привиделось такое, что никогда раньше не могло придти в мою голову.

Ордена, тайные Ложи и оккультные знания — все это интересно, но, положа руку на сердце, я знаю обо всем этом столько же, сколько любой обыватель. И как у меня все во сне это ловко срослось и сплелось в единый клубок — сам не понимаю.

Я уснул на пяточке горного утеса, похоже в тот самый момент, когда поднялось солнце. Сейчас камни были уже горячими. Собственно, солнцепек меня и разбудил. А я и не знал, что умею спать сидя! Слава богу, что во сне я не дернулся и не свалился вниз, иначе я бы, точно, сломал себе шею.

Сильно хотелось пить. В животе урчало от голода. Затекшие ноги покалывало, но встать на них я пока не решался.

Пришлось ждать, пока онемение отпустит.

Когда руки, шея и ноги начали нормально функционировать, я распластался на скале, точно ящерица. Несколько раз камни под ногами крошевом летели вниз, в зияющий мраком каньон. Я содрал себе до крови руки и ступни. От этого кожа стала скользкой.

Да, спускаться с отвесной скалы, не имея под рукой ни веревки, ни друга — удовольствие, надо сказать, ниже среднего. Мне казалось, что я непременно сорвусь вниз, и от этого сводило живот.

Но я уже загнал себя в такое положение, где можно было лишь спуститься или разбиться; и я отчаянно цеплялся за жизнь и за выступы скалы.

Камни были теплыми. Они еще не обжигали пальцы, и поэтому я спешил оказаться внизу до того, как спуск превратится в настоящую пытку.

В общем, скала оказалась не такой уж и великой. Часа через полтора я был внизу.

Но когда я спустился, оказалось, что петлять в подножии скал — тоже не увеселительная прогулка. Я то поднимался вверх, то сбегал в котлованы.

Солнце набирало силу и палило нещадно. А воздух словно застыл. Идти нужно было быстро, потому что пласты земли часто и внезапно разрывались горными породами, а камни буквально обжигали ступни. Ненавижу горы! Вернее, ходить по ним босыми ногами!

Вот за что меня вышвырнули сюда? Я еще понимаю, если бы кто-то сам хотел жениться на Лере, и таким вот образом избавился от соперника.

Конечно, у Леры были ухажеры, не без этого. Стаса я даже знаю лично, но какой из Стасика черный маг? Парень, как парень…

Все, скалы кончились. Внизу подо мной простиралась благословенная равнина. Просто степь. Не было здесь ни возделанных полей, ни реки, но зато не будет больше этой дурацкой дороги то вверх, то вниз.

Где-то вдалеке маячили деревья, стоявшие отдельно от всего мира одиноким колком, островком леса.

Вот туда я и направился. Где деревья, там, непременно, есть вода, пусть даже грунтовая. И тень. И, если повезет, — пригоршня ягод. Или можно просто разжевать листья — в них есть влага: горькая, отвратительная, но это лучше, чем ничего.

Я оглянулся, высматривая лучший спуск, как вдруг мой взгляд зацепился за некоторую неестественность пейзажа. Слева скала как-то странно обрывалась, точно именно здесь и был край земли.

Я помотал головой, но ничего не изменилось. Мне, по-прежнему, казалось, что скала отрезана гигантским ножом, точно кусок торта.

Все, хватит! Один раз я уже сползал к черному алтарю!

Но ведь меня отпустили живым. Может быть, высшим силам нужно, чтобы я все увидел своими глазами? Писать правду легче, чем выдумывать. Только потом не нужно замыкаться на своей правдивости, а в ответ на обвинения в фантастичности написанного лишь широко улыбаться всему миру, типа, вот такой я выдумщик!

Кто бы меня сюда не зашвырнул, он знал обо мне больше, чем я сам.

Нет, я не пойду туда. Ни за что! Там опять будут камни, обжигающие ступни. Там нет тени и ветра. Там нет воды. И, вообще, я там ничего не забыл! А впереди — деревья, блаженство. Может быть, даже птички поют.

Подумаешь, миражи! Что я научных статей не читал? Земля круглая, даже во сне она не может меняться. А все эти галлюцинации возникают от обезвоживания организма. Нужно просто идти и идти вперед. Когда-нибудь меня непременно найдут люди!

За этими мыслями я так и не заметил, как оказался у той самой таинственной скалы.

Странно устроен человек. Я ведь не собирался впутываться в очередную авантюру, но вот я здесь. Ерунда какая-то.

Я оглянулся на колок леса и только рукой махнул. Туда я еще сто раз вернусь, а здесь пахло тайнами и приключениями!

Я осмотрелся. Это было потрясающе: скала, и в самом деле, оказалась плоская, точно ее лазером разрезали, а вторую половину — утащили на строительство египетских пирамид. Я потрогал поверхность камня: холодная. Еще одна загадка. Не успела нагреться, потому что большая площадь? Все может быть.

С замиранием сердца я лег на живот, подполз к самому обрыву, и глянул в бездну.

Этого просто не могло быть. Ровный срез скалы терялся во мраке. Похоже, дна здесь не было. Меня замутило от ужаса. Я откатился в сторону, тяжело дыша.

Вот как, на самом деле, устроен мир, в который я провалился! Земля покоится на слонах. Слоны — на черепахе. Черепаха плавает в океане вселенной. Чушь какая-то! Средневековая.

На русский лад не лучше: ларец на дубе. Утка в ларце. Яйцо в утке. Игла в яйце.

Вытерев пот со лба, я сел. Все, приплыли! Напишу я теперь истинный мистический роман. Ага, для античных читателей, — те не только поверят, но еще и проникнутся.

Но, с другой стороны это не мой мир, а в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Вот как я здесь, вообще, оказался? Сходил покурить на кухню — и привет семье!

Может быть, я просто уменьшился?

А что? Это многое бы объяснило. Вот сейчас, например, я путешествую, скажем, по столу. И дошел до его края. Рельеф местности понятен. У меня вечно все везде валяется. Деревья — это цветы на подоконнике. Стол стоит вплотную с подоконником. Добраться до зелени вполне возможно.

А вижу я не реальный мир, а преломленный, искаженный, но понятный моему глазу, потому что у меня, скажем, шок от внезапного уменьшения. Или, здесь пролито наркотическое зелье. Или от включенного Лерой «ноута» идет излучение безобидное для больших людей и галлюциногенное для таких букашек, каким я стал.

Не плохо для рассказа, но не ново. Да и скучно. И совсем не страшно для читателя. А лично мне от этого: не жарко и не холодно.

Одно плохо: назад отсюда никогда не вернуться. Лучше бы меня отправил сюда какой-нибудь маг, нуждающийся в том, чтобы я написал нужный ему роман. У меня тогда был бы реальный шанс вернуться в нормальную жизнь.

И, потом, что это была за пещера с туманами и глазами? Какой-нибудь процессор или материнская плата?

Чушь полная. Ноутбук в комнате, а не на кухне.

Мне легче поверить, что в Тибетских пещерах в летаргическом сне пребывают все представители погибших цивилизаций на случай нового заселения земли после атомной войны. Эдакое резервное копирование для сбоев системы. И это им я понадобился, как самый выдающийся представитель хомо сапиенса. Или как самый статичный и заурядный… И я сейчас сплю в пещере, а это все мне снится. Звучит очень ободряюще!

Я снова бросил взгляд в сторону загадочной скалы.

Что-то влекло меня туда, но не в пропасть. Я хотел посмотреть на скалу с той стороны. Со стороны пропасти. Я понимал, что это сумасшествие, чистое самоубийство.

Но что здесь, в этом мире, вообще, нормальное?

Вопрос был только в том, как это сделать? Спустится вниз по веревке? Перескочить на ту сторону? Вот только как, если той стороны вообще не существовало?

Похоже, мой ночной кошмар слишком затянулся.

У пропасти всегда есть края. Любой разлом в земле можно обойти, при условии, конечно, что если его часть не затоплена водой.

Вот оно! Ну, конечно же, как же я сразу не догадался. Обрыв просто затоплен газом, вот почему я ничего не вижу!

Раз в этих скалах есть тайный алтарь, наверняка, должны быть и странные тропы, скрытые вуалью невидимости. И одна из них пролегает именно здесь. Именно по ней ушли монахи в наш реальный мир.

Я смотрел на пропасть, в которую обрывался мир и думал, что за последние столетия человек не просто разучился верить в чудеса, но и даже молиться, разговаривать с более духовными существами. Наверное, я бы не так сильно боялся, попади я сюда, кажем, из Франции XII века.

Я сосредоточился. Что ж, в моих логических выкладках могло таиться зерно истины. Я взял камень и бросил его в пропасть. Камень глухо стукнулся, отскочил и повис в воздухе над пропастью, точно лежал на земле.

Я покрылся холодной испариной: угадал! Здесь есть тропа, выводящая в реальный мир. Не понимаю, как ее сделали невидимой, но это уже и не важно. Возможно, из расщелины поднимается какой-то психотропный газ. Или еще что-нибудь, объяснимое с точки зрения физики, но непонятное пока для меня.

Нужно успокоиться. Все, что я делал здесь, полагаясь на интуицию, было правильным. Мои городские мозги оказались не только бесполезными, но и смертельно опасными. Послушал бы я голос рассудка, и где бы сейчас был? А так у меня забрезжил луч надежды.

Единственное, о чем думать совсем не хотелось: а вдруг эта тропа ведет обратно, к алтарю?

Чтобы пройти над бездной по невидимой тропе есть два варианта: искать дорогу ногами или посыпать бездну песком.

Но здесь были только камни. И я решил не торопиться. Я не пошел по невидимому мосту, я по нему пополз. Он обжигал грудь. Тогда я встал на четвереньки. Так даже удобнее было нащупывать края моста над пропастью.

Часа через три ползания на корячках туда и обратно за очередной группой камней, в воздухе, как сигнальные столбы по обоим краям моста лежали булыжники. Теперь можно было ходить, ничего не опасаясь, даже бегать.

Я не хотел признаваться самому себе, но сделал я все это не только для того, чтобы перебраться на ту сторону, но, чтобы, в случае необходимости, можно было быстро вернуться назад. Кто знает, что там, на другой стороне?

Когда я дошел до середины моста, я медленно развернулся. Нужно же было получше рассмотреть скалу. Ползая на коленках туда и обратно с камнями, я ничего толком не разглядел.

Ну, так и есть! В скале была спрятана глубокая ниша, а в ней сидела гигантская каменная статуя. Наверное, какой-нибудь Будда. Кто ж их разберет, этих богов: они все какие-то одинаковые.

Что ж, это многое проясняло. Я, точно, еще на Земле. Ни какие инопланетяне для своих зловещих опытов меня не похищали.

Я помахал статуе рукой.

Бог помахал мне в ответ.

Секундное оцепенение, и я рванул прочь, не разбирая дороги. Большего ужаса в своей жизни я еще не испытывал! Статуи живыми не бывают! И не могут быть, в каких бы скалах они не прятались!

Я бежал, ни о чем не думая, хватая ртом воздух. Внезапно выступившие слезы туманили зрение, я мчался, точно в тумане. Мост показался мне в два раза длиннее, нежели он был на самом деле.

Когда я оказался на той стороне, то остановился и оглянулся.

В скале не было ни ниши, ни бога.

Меня трясло. Я понимал, что это — скорее всего, галлюцинация.

А если нет?

Вернуться и проверить?

Нет, а вдруг там, и вправду статуя, которую видно лишь с середины моста? Шутка странных монахов?

Да не пойду я туда. Мне домой нужно. Меня Лера ждет!

Однако, через пару минут, когда дыхание нормализовалось, я снова стоял посередине моста и смотрел на статую бога.

Я оказался прав: увидеть ее можно только из одной точки. И только стоя. Интересно, зачем такие сложности, такая секретность и конспирация?

Другой вопрос: как это сделали наши предки?

Но, в любом случае: это впечатляло.

Махать рукой богу больше не хотелось.

Я просто стоял и смотрел. Ничего не происходило. Гарпуны в меня не летели, секиры со свистом воздух над головой не рассекали. Невидимый мост под ногами не разъезжался.

Может быть, эту статую спрятали от людей вовсе не потому, что она требовала человеческих жертвоприношений, а потому что колонисты всегда грабили и тащили ценности, совершенно не понимая их культурной и религиозной значимости?

Но я-то не такой. Я не собираюсь ничего воровать и продавать. Я — писатель. Мне интересно понять. Влезть в шкуру другого человека, посмотреть на мир его глазами, чтобы потом все это описать.

Я вспомнил сон про инквизитора и содрогнулся от отвращения. Нет, ну хорошо, не влезать в шкуру другого человека, а просто представить, о чем он может, чисто теоретически, думать, чего желать, о чем мечтать. Может быть, именно потому, что я фантазер и идеалист, в меня и не стреляют? Только вот как они понимают, что я для них безопасен?

Оглянулся: никого. Только я, пропасть да бог в нише скалы.

Я осторожно склонил голову перед божеством в знак того, что не замышляю зла. Статуя повторила мой жест.

Да это кукла — она лишь копирует движения человека!

А что: вполне разумно. С испугавшимся солдатом любой армии она бы могла даже вступить в схватку, и человек, непременно погубил бы сам себя.

Выказывающим ей почтение монахам она бы благоволила. Как бы это не действовало, но это — гениально!

И тут, словно угадав ход моих мыслей, статуя махнула мне рукой, приглашая подойти к ней. Я не совершал в этот момент никаких движений.

Значит, статуя обладает разумом или повинуется приказам того, кто скрыт от глаз. Что ж, это даже интересно.

Статуя хлопнула в ладоши и вдруг навесные каменные мосты стали видны. Их было много. Они не пересекались, но можно было перепрыгивать с одного на другой.

Я облизнул пересохшие губы. Меня куда-то приглашали. Нужно только и было совершить два прыжка над бездной, не сорваться с узких мостов — и я буду у цели.

Нет, ну домой я всегда успею.

Кроме того, кто сказал, что я двигался в правильном направлении? Уйти сейчас, чтобы всю оставшуюся жизнь мучится вопросом, что мне могла показать живая статуя — это уж слишком.

В конце концов, даже в пещере никто на меня не нападал. Этот мир мне благоволил.

Может быть, мы всегда получаем именно то, что излучаем?

А я, если честно, ну, не совсем писатель. К примеру, я не всегда понимаю ход мысли преступника, просто знаю, каким он должен быть гипотетически.

Друзья говорят, что я слегка наивен для настоящего знатока человеческих душ. Зато сейчас моя интеллектуальная невинность оценена самими богами! Злого человека сюда бы не пригласили.

Я разбежался, перепрыгнул на соседний мост, пробежал несколько шагов по инерции и едва затормозил на самом краю. Пару секунд я балансировал, покачиваясь над пропастью, потом осторожно, стараясь не смотреть вниз, ретировался назад.

Ну вот, половина дела сделана. Главное: не спешить.

Я посмотрел на бога. Статуя улыбалась, как мне показалось, по-настоящему, точно живой человек. Наверное, ей нравился мой юношеский задор.

Я снова разбежался и прыгнул.

Но на этот раз, при приземлении, я упал и соскользнул вниз. Я успел ухватиться обеими руками за край моста. Я лежал поперек него с бешено колотящимся сердцем и осторожно подтягивал ноги из бездны.

Если бы пришлось прыгать и в третий раз, возможно, я бы поостерегся. Но теперь мне осталось только сделать десяток шагов, чтобы очутиться рядом со статуей.

Когда я приблизился к богу, мне показалось, что у него живые глаза.

Я осторожно коснулся статуи: камень. Никаких механизмов или проводов. Может быть все это скрыто внутри, но где же трещины и разломы на изгибах рук? Как он махал мне рукой, если в камне нет разъемов и пазов? Чудо?

Я спрыгнул с моста внутрь ниши с богом.

Как только я приземлился, раздался механический скрежет. Ниша начала круговое движение.

Вскоре мы со статуей оказались внутри скалы. Да это же двери! Самому мне бы до этого никогда не додуматься!

Наверняка, две статуи находятся спина к спине. А ниши необходимы, чтобы в них, вместе с богом, ехал человек. Вот только как объяснить движение цельного куска камня, не самого этого своеобразного лифта, а именно рук богов?

Я оказался внутри скалы. Вниз вели ступени.

Пещера была хорошо освещена, но, на этот раз не факелами. Свет шел от стен. Я даже подумал, что здесь встроены электрические лампы. Скрыты же они в навесных потолках, почему в пещере не сделать что-нибудь подобное? А изоляция проводов — вполне естественна.

Я спустился вниз, прошел узкими коридорами и вдруг совершенно неожиданно оказался в отличном муляже обычной двухкомнатной квартиры. В копии моего собственного дома.

Впрочем, все «хрущевки» одинаковы, и планировка их не имеет каких-либо индивидуальных особенностей.

Ну, угадали цвет обоев, но это не факт, что расцветка стен не считывается прямо из моей памяти.

Я тихо засмеялся. Бог мой, это же настоящий Солярис! Это не просто скалы, а живое существо, обладающее умом, чувствами и милосердием. Он смоделировал мне мое жилище.

Круто!

Если я не могу попасть домой, то мне хотя бы создадут привычные условия обитания. А почему бы и нет?

Я прошелся по своей квартире. Распахнул окно на кухне. Там господствовала ночь. Окна соседних домов почти все были слепыми. Лишь в одном — маячили мужские силуэты.

Все было таким же, как при моем вчерашнем исчезновении. Не было только Леры.

С замиранием сердца я прошел на кухню, щелкнул выключателем. В распахнутое окно на свет лампочки влетел белый мотылек. Я вздрогнул от неожиданности. Настоящий или иллюзия? Трудно сказать.

Я открыл холодильник: колбаса, масло, суп в кастрюле. Настоящие или нет?

Я осторожно отломил кусок «Краковской» и откусил ее.

Несколько секунд я ждал, что колбаса в моих руках превратится в студень и стечет к ногам вязкой слизью. Нет. Это была обыкновенная еда.

Я был дома.

Мне стало нехорошо.

Я подошел к окну и закричал в него:

— Спасите меня! Вытащите меня отсюда!!!

Окна внизу загорелись. Какой-то толстый полуголый мужик высунулся из окна и закричал на меня, чтоб я заткнулся, потому что у него — маленькие дети.

Я смотрел на него и понимал, что медленно схожу с ума. Я знал этого соседа: сотни раз сталкивался с ним на лестничной площадке. И у него, правда, годовалая девочка от второй жены.

Это что: я вернулся домой?

Нет, не может быть! Я живу не в подземельях, а в нормальном городе на поверхности!

Куда же я попал?

Я кинулся к входной двери, но выскочил не в тоннель пещеры, а на лестничную площадку, освещенную тусклой лампочкой.

Что за черт?!

Я попятился обратно в свою квартиру и закрыл дверь на замок.

Тут было над чем поразмыслить.

Я вернулся домой. Только, это не совсем моя квартира. Или, может быть, это вернулся не совсем я?

Ладно. Нужно рассуждать логически: как ушел из квартиры, так и вернулся — путем мистическим, не поддающимся здравому осмыслению.

Меня не было дома, как минимум, сутки.

Лера, конечно же, ушла. Нужно бы перед ней извиниться. Но выходить на улицу не хотелось. Дело было даже не в том, что миром правила ночь.

Страх, что при выходе из подъезда, я окажусь снова в горах — засел где-то глубоко в душе.

Я окончательно запутался. Я не мог логически объяснить, где нахожусь: внутри иллюзий, или дома, или просто все еще сплю.

Я прошелся по комнате, машинально подобрал с пола Лерину заколку, положил ее на полку и воровато оглянулся. Никто за мной не следил.

Стены квартиры не трансформировались в пещеру. Каменные боги не входили сквозь двери и не махали мне руками в знак приветствия.

Я взял со стола «сотовый». В списке вызовов нашел Лерин телефон и несколько минут боялся нажать кнопку вызова.

Я понимал, что именно сейчас все и решится. И если я сплю или сошел с ума, мне непременно ответят. А если нет — значит, я, в самом деле, провалился в какой-то исследовательский центр человеческой психики, построенный какими-нибудь инопланетянами.

Я медлил именно потому, что любой результат мог бы слегка прояснить картину, но, в любом случае, он не принес бы не душевного равновесия.

Можно пролистать список пропущенных вызовов, но это ничего не даст. Я могу поверить только живому голосу.

С другой стороны: кто мешает тем, кто следит за мной через компьютерную программу изменить свою речь так, что ее не отличить от Лериной?

Я нажал кнопку вызова.

«Абонент временно недоступен!»

Вот черт! Если эта квартира, появившаяся в пещере — живое существо, вроде океана Соляриса, то такая вот формулировка не просто гениальна, она — Соломоново решение. Меня не хотят расстраивать. Похоже, меня жалели.

Я запустил телефоном в стену. «Сотовый» разлетелся вдребезги. Нет, не просто вылетели крышка и аккумулятор, из него вывались микросхема и прочие «потроха». Все, я остался без связи!

Я яростно растоптал надежду на общение с внешним миром и рухнул на диван.

Руки у меня тряслись. Я понимал, что это — истерика, но ничего не мог с собой поделать. В этот момент я с трудом подавлял дикое желание переколотить все стекла и зеркала.

Умом я понимал абсурдность этих желаний, но буря в душе уже начинала идти на убыль.

Через пару минут я взял себя в руки, прошел на кухню, выпил воды прямо из крана. У нее не только был привкус, но и соответствующий сильный запах. Все правильно: лето, опрессовки, постоянные отключения то горячей, то холодной воды, повышенное содержание хлора и непременная желтизна.

Неужели все это может быть заложено в память в исследовательском центре инопланетян?

Хотя, с другой стороны, чтобы создать для меня иллюзию дома, можно и воду испортить.

И вдруг меня осенило: так есть же Интернет!

Я метнулся обратно в комнату, включил «ноут» и принялся следить за загрузкой. Ничего необычного.

Но сеть, как я и ожидал, оказалась недоступной. Глупо было даже надеяться на это!

Значит, меня, все-таки, пригласила статуя бога. Она создала мне привычные, комфортабельные условия, чтобы… Чтобы что?

Неужели от меня, в самом деле, ожидают рождения шедевра? Глупо это. У меня же нет ни одной законченной вещи. Все проекты, творческие планы. И — ничего больше.

Я сходил на кухню, принес кусок батона и колбасы.

Не смотря ни на что, есть, все-таки, хотелось. После блужданий в горах, мой дикарский бутерброд казался божественной амброзией. Я прямо-таки ритуально сожрал все, что было в руках, и только потом открыл в «ноуте» свою рабочую папку.

Да, это компьютер гения. Безалаберного, безответственного, ленивого, но — бескрайне одаренного. Эх, мои мечты — да в уши ангелам.

Нужно прибраться здесь, раз уж зашел.

Для начала я выгреб из папки всю музыку и фильмы и переместил их в другие места. Потом начал просматривать текстовые файлы и распихивать их по папочкам: «архив», «в работе», «черновики», «эскизы», «сюжеты»…

Чем бы писатель ни тешился, лишь бы не работал! А то, не дай бог, что-то издадут, и бедным читателям придется загрузить, так сказать, свои мозги моими фобиями и идеями.

И вдруг я остановился. Я словно споткнулся о файл, которого у меня не было, да и быть не могло. Он назывался просто и незатейливо «Инквизитор».

Я нервно сглотнул. Кажется, я начал понимать, что происходит.

Никто меня не похищал. Это — точно.

Похоже, я — умер, но, так как я привязан к земле мечтой: написать хотя бы один роман, достойный славной фамилии моих предков, то бог позаботился, чтобы мне предоставили творческую мастерскую. Ни телефонной связи, ни Интернета у меня здесь никогда не будет. Это же первый круг ада. Здесь уже и так собраны все величайшие знаменитости. И я вот удостоен, так сказать, высокой чести.

Но если это ад, то здесь не спят. И снов нет.

Однако, все, что мне здесь приснилось, непостижимым путем превратилось в черновик.

Но я так не хочу. Я — писатель, а не смотритель снов, не ловец их, и даже не их трансформатор. Сны — это сны. А работа за компьютером — это работа. Потомкам должно остаться то, что сделаю осмысленно!

Или работа души все-таки интереснее?

Я никогда ничего не писал об инквизиторах. Да я даже не знаю, есть ли они в современном мире. Может быть, это мне приснилась книга кого-то из настоящих авторов: Валентинова, Олди, супругов Дяченко?

Но душой я понимал, что это не так. Это был мой текст. Это был мой сон.

Я открыл файл и просмотрел его от начала до конца.

Все мои опасения подтвердились.

Вот значит как?

Ангелы или демоны решили упростить мне задачу, а потом, когда роман будет написан, меня не оставят гулять в лунном свете, точно Понтия Пилата, а утащат прочь с Земли. Только роман — это далеко не все, что я не успел завершить. Есть еще и Лера…

О, нет! Похоже, Леру я теперь могу видеть только с обоев рабочего стола.

С другой стороны, меня лишат и этого, как только я закончу роман.

Но во сне я пишу гораздо быстрее. Значит: спать нельзя. Ни в коем случае!

Я хотел выбросить рассказ об инквизиторе в корзину, но рука так и не поднялась.

Как бы там ни было, но это был мой первый завершенный рассказ. Пусть я не набивал его на клавиатуре, но, в любом случае — это была моя самая настоящая интеллектуальная собственность.

Однако, и я в этом абсолютно убежден, мой роман должен быть другим, не черным. Я не хочу смотреть на мир глазами маньяка, рвущегося к мировому господству! Я хочу оказаться по другую сторону баррикад. Это — во-первых.

А во-вторых, кроме мистических детективных сюжетных линий в моей книге должны быть и любовные перипетии. Или уж лучше без них?

И все бы здорово, вот только в моей голове как не было сюжета, так и нет. Не было так же идеи, героев — да вообще ничего, одни общие расплывчатые желания что-то там написать.

Из всего, что я когда-либо создал, последний рассказ, сам появившийся в моем компьютере — был просто вершиной моего творчества, в нем я прыгнул выше собственной головы. Сам не понимаю, как это получилось. Но, все-таки, это было не совсем то, к чему я стремился.

Может быть, стоит поспать еще пару раз, а потом выбрать лучший вариант — и с ним уже дальше работать по-настоящему?

С другой стороны: кто сказал, что после написания первого же романа черти с радостными криками потащат меня вариться в свой котел? А что если бог разрешит моим книгам появиться в мире живых. Типа, я умер, но нашлось мое наследие.

Никто ведь не станет выяснять, когда именно я все это написал: до или после смерти. Да ни у кого и мыслей таких не возникнет. Ну, разве что будет соблазн у кого-то из таких же графоманов, как я, присвоить себе бесхозные тексты, но Лера этого не допустит!

Ясно только одно: сны мои и, соответственно, возникающие из них рассказы, — они навеваемы и управляемы кем-то извне. Кем-то, судя по всему, совсем не розовым и пушистым.

Но ведь рассказ-то мне понравился. Это была моя лексика, мои синтаксические и пунктуационные ошибки. Никто, кроме меня, не мог все это наваять. И рассказ этот мне тем и импонировал, что был насквозь личностным.

Было лишь одно но: я сам не знал некоторых терминов и магических понятий, которые проскальзывали в тексте. В рассказе все было органично, возможно, выдумано, но я не был в этом убежденным на все сто.

Однако писал, точно, я. Только не помню, когда. Возможно, текст мне диктовали, и то, что я принял за сон, было, на самом деле, — вдохновением. Одно непонятно. В горах не было «ноута».

Впрочем, вот еще один вариант: я провалился в свой компьютер и стал сознающими свою личность и уникальность байтами информации, которые, как вредоносная программа, одни файлы кушает, другие — дублирует, а третьи — создает сама. Таким и проясняется мое скитание в пещерах. Я просто забрался в саму оперативную систему, а невидимые мосты — это скрытые системные файлы.

И тогда получается, что я смотрю на мир с той стороны монитора.

Придет Лера, включит «комп», откроет тексты, начнет ошибки править, а у меня приступ начнется, например, эпилепсии. Или почки откажут, или инфаркт случится.

Одно радует: в этой очередной моей утопии было и хорошее обстоятельство. Получается, что мои сны, так сказать, оцифровываются, перегоняются из видео в текстовый формат и сохраняются в моем «буке». А это значит, что все, что я здесь напишу — непременно увидят живые люди. Лера постарается, хотя бы в память обо мне.

И вдруг мне показалось, что заставка рабочего стола ожила: Лера на фотографии моргнула и тряхнула волосами.

На долю мгновения я засомневался, и чуть было не поверил, что если протяну руку, Лера выдернет меня отсюда в реальность.

Я осторожно коснулся пальцем монитора — иллюзия. Нет никакого живого тепла. Сразу — словно камень с души свалился. Вот вечно так: сначала насочиняю невесть что, а потом сомневаюсь: вдруг, правда?

И, все-таки, Лера на фотографии была живой. Мне казалось, что я вижу ее сквозь стекло.

Кстати, Микрософт именно так и переводится: «Окна». Может быть, разработчики оперативных систем изначально знали не просто о возможности попадания внутрь компьютеров, а намеренно это и планировали?

Да так и свихнуться можно!

Проще нужно быть, и меня непременно отсюда вытащат.

Живая картинка — подумаешь невидаль!

Конечно, были у меня программки с анимационным рабочим столом, это когда на картинке снег идет или рыбки плавают. То же самое можно сделать и с Лериной фотографией: чтобы улыбалась, хмурилась, подмигивала.

Только есть одно но: меня дома не было сутки, вряд ли Лера куда-либо бегала с моим «ноутом», чтобы поставить на него такую забавную программку. Не тот она человек.

В общем, смотрел я на Леру и думал, что все это очень похоже на трансляцию с веб-камеры в реальном времени. Выходило, будто Лера случайно запустила запись и теперь сосредоточенно искала кнопку выключения. И это было бы похоже на правду, если бы не длилось так долго. Лера ведь не блондинка. Закрыть случайно открытую программу — это любой карапуз может.

И, потом, я ведь только предположил, что смотрю на Леру из зазеркалья, вернее из замониторья…

Я открыл папку со своими документами и создал новый файл.

И вдруг на меня что-то накатило. Я на мгновение отключился. Мне показалось, что я оказался в «Газели», прыгающей по пыльным ухабам дороги.

Я понимал, что, на самом деле, нахожусь в пещере, которая безумно напоминает мне мое же жилище, но ощущения были такими, словно в кинотеатре я вдруг на миг забылся, и с головой провалился в гущу экранных событий.

Я потряс головой, разгоняя наваждение. Я был у ноутбука. Никуда не перемещался и не ехал ни в какой «маршрутке». Но странное ощущение, что кто-то из тех, кого послал с секретным заданием выдуманный мной инквизитор, именно сейчас едет к цели. К страшной цели.

Великий инквизитор Лев Григорьевич манипулировал людьми своего Ордена. Кого-то умного и хитрого он отправил в смертельную командировку, а мог бы и сам съездить.

Тот, кто трясся в «Газели», ехал на заклание. Он должен был достать что-то смертельно опасное, что-то вроде запаянного в цилиндр радиоактивного вещества, причем это нечто было живым, и оно само стремилось к Великому Инквизитору. А еще они боялись друг друга: это нечто и Инквизитор, с триумфом вернувшийся из ссылки обратно в Москву.

Конечно, всего этого не могло быть в действительности. Я все придумал.

Но, с другой стороны, как я оказался здесь, зажатым между мирами и временными пластами, лишенный привычной обстановки, «ноута» и мечты стать признанным писателем, пусть даже после смерти?

Настроение было препаскудным. Я открыл папку с музыкой. Здесь натолкано было всего понемногу: «Modern Talking», «Boney M», «C.C.Catch», Jean Michel Jarre, «E-type», Vanessa Mae…

В нашу эпоху ремиксов, когда модно не создавать новое, а биться в жалких подражательных потугах, лучше слушать «динозавров», нежели современников. Тем более, что, все равно, ничего интересного сверстники сказать не могут, ну кроме «запар» Потапа и Насти Каменских: «А ты люби меня, а не люби мне мозги».

Но все это было не то.

Хотелось чего-то жесткого, агрессивного, вроде «Rammstein». Мне нужна была эдакая ментальная пощечина, чтобы я прекратил истерично метаться, успокоился бы и занялся бы хоть чем-нибудь: если не писаниной, так хотя бы компьютерными играми.

Я включил «Prodigy». Но что-то было не так. Или в музыке, или во мне, или в «ноуте»…

Я нервно ходил по комнате.

Мне хотелось первородного хаоса, из которого появилась вселенная. Мне казалось, что, услышав что-то подобное: смесь медитативной и металлической музыки, я пойму, что же мне делать дальше и куда двигаться.

Я снова подсел к монитору. На этот раз я остановился на альбоме «Organik». Robert Miles начал медленно прочищать мне мозги.

И тут я хлопнул себя по лбу: вот оно, как же я раньше до этого не додумался! Я хотел написать не просто гениальный, но еще и оригинальный роман, а сам тем временем превратился в ханжу, который слушает музыку отцов и дедов, и считающий, что сверстники ни на что не способны. Но это не так. Нужно просто перестать предъявлять миру претензии. И все.

Вот тогда я напишу что-нибудь дельное.

Я подсел к пустому открытому «вордовскому» файлу и с ужасом понял, что на меня снова накатывает волна черного вдохновения.

Еще секунда — и провалюсь в творческое забытье, а потом — снова буду гадать: я написал все это, или ко мне прилетал «печальный демон, дух изгнанья»?

Наверное, и рассказ об инквизиторе я написал в этом же состоянии, понять бы только: когда?

Руки сами легли на клавиатуру. Я почувствовал нахлынувшую волну жара, точно снова очутился в «маршрутке», везущей загадочного человека в страну, в которой сам я никогда не был.

В конце концов, что я теряю? Я ведь всегда хотел создать что-то новое, оригинальное, захватывающее. И если мне кто-то в этом поможет, что с того?

Название пришло в голову само. Это было какое-то замысловатое слово. И мне оно понравилось своей таинственностью и туманностью.

И я отдался во власть чужих фантазий.

Навь. §2. Ноки-Моноркен

Меня встречало голубое знамя Казахстана. Ветер лениво играл с полотнищем, на котором орел нес на своих крыльях солнце. Золото в лазури. Андрей Белый, наверное, обзавидовался бы.

Впрочем, от жары флаг стал линялым, а национальные символы и орнамент у древка приобрели цвет детской неожиданности. И от этого невольно вспоминались советские знамена двадцатилетней давности, бьющиеся над деревенскими клубами: такие же одинокие и обреченные вечно рваться в недоступное небо.

Подъехали к таможне. Вышел офицер. Я невольно поежился. Опять, как на российском посту, сейчас появятся солдаты с «Калашниками» и рыжая овчарка болезненного вида. Заберут паспорта, прогонят через терминал. Но нет, на этот раз обошлось без собак и автоматчиков. И сумки проверяли под открытым небом.

А потом подняли шлагбаум и наша «газель» лихо помчалась по разбитой дороге. Вернее даже не по шоссе, а рядом. Сама трасса, хоть и была когда-то покрыта асфальтом, но выглядела так, будто именно здесь прошли орды монголов со всеми своими таборами и табунами.

С полчаса мы задыхались от жары, потому что окна открывать было нельзя: за нами по пятам неслось облако поднимаемой нами же пыли.

Потом с проселочной дороги мы все-таки свернули на трассу. Здесь заплаты из асфальта уже принимали некое подобие шоссе. И сразу ветер принес облегчение. И степь не казалась больше бездушным зверем. И зеленеющие горы, и какие-то поселки, наполовину стоящие в руинах, точно здесь недавно прокатилась война, все это неслось мимо.

Где-то в середине пути я увидел казахское кладбище. Это походило на миниатюрный город. Маленькие дома, венчанные полумесяцами, стояли ровными рядами. Кладбище одиноко возвышалось на холме. Аул, наверное, был в низине. И создавалось впечатление, будто город мертвых стоит сам по себе. Это было не хорошее знамение. Но, с другой стороны, — я знал, на что шел.

Проснулся я на въезде в Актобе, что в переводе означает «Белая гора». Наверное, когда-то здесь выходил наружу мел или известняк.

Великая река Илек, воспетая не одним акыном, меня не впечатлила. Она текла мутными ручьями, в которых бродили дети и стадо коров. Кто-то даже купался.

Нас высадили у автовокзала, на котором огромными буквами было написано «Сапар». Я спросил женщину, как мне попасть к стадиону, что на Абулхаир-хана, и мне популярно разъяснили, что нужно сесть в рейсовую «газель».

— А троллейбусов или автобусов совсем нет? — тоскливо поинтересовался я.

— Есть. И билеты в них на пять теньге дешевле, но вы можете прождать их больше часа.

Женщина оказалась права. Минут пять я наблюдал, как «газели», обгоняя друг друга, лихо подкатывали к остановкам с зажженными фарами. Все — наглухо зашторенные. Из их чрева высовывались подростки и выкрикивали названия остановок. Мне показалось это немного странным.

Увидев нужный номер, я спросил паренька:

— До стадиона доеду?

— Нет. — покачал он головой.

Это озадачило меня еще больше.

Но тут в гомоне четырех зазывал я услышал нужную мне остановку. Я кинулся в «маршрутку», и тут же пожалел об этом. Салон оказался забит людьми. Пришлось ехать стоя, согнувшись в три погибели. Время от времени я тюкался затылком о крышу.

Я вздохнул свободно только тогда, когда снова оказался на улице.

Я стал обходить стадион, высматривая зеленые «Жигули». При этом в голове крутилась ехидная фраза Фоменко: «Сдаю квартиры, явки, пароли». И чувствовал я себя глупо. Не люблю я этой конспирации.

В трех шагах от нужной машины стояла «Тойота». Это немного осложняло дело.

Но все-таки я подошел к зеленым «Жигулям»:

— Шеф, я тут заплутал, не подскажешь, где здесь «Жастык»?

— Эк, тебя брат, занесло. — усмехнулся парень в зеркальных очках, нервно курящий за рулем, — присаживайся, расскажу.

Я сел. Но что-то было не так. Я сразу это почувствовал.

— Знаешь, браток, я тебя, пожалуй, подброшу. Но я тут жду кое-кого.

— Уж не Пера ли Лагерквиста?

— Все мы в мире гости. — задумчиво отозвался парень. — Значит, это ты. Забавно. Но паспорт все же достань из своих широких штанин. И, кстати, как тебя, хм, звать-то?

— Лучше так, как в паспорте. — ответил я.

— Шутник. — усмехнулся парень. — Ладно. Я — Серега. Прокатимся с ветерком?

Я не возражал.

Мы рванули через переулки.

Мне показалось, что «Тойота» тут же «села нам на хвост». Она следовала за нами, как приклеенная. Возможно, в этой машине мчались мои телохранители. Петрович не доверил бы мою жизнь двадцатипятилетнему парню. Но Серега упорно хранил молчание. Одной рукой он держался за баранку, другой нервно шарил под сиденьем. Было о чем задуматься.

В одной из подворотен под наши колеса бросилась черная кошка. Визгнули тормоза. Обошлось без жертв. Но снова нехорошее предчувствие закралось в душу. Конечно, все это предрассудки, но все-таки.

«Тойота» оторвалась. Но появилась «Вольво».

Мы вынырнули на развязку, взлетели на мост над железной дорогой. Нас встретил рекламный щит, на котором Назарбаев был окружен детьми и весь светился улыбкой.

— А вот и наше солнышко. — усмехнулся Серега, перехвативший мой взгляд.

«Свободная страна, свободный народ». — прочитал я:

— А что, таким тяжелым было иго Советского Союза?

— Да сменили один хомут на другой, и вывески перевесили. Сейчас у нас и минарет есть, и национальная криминальная история. Хоть сериал снимай «Бригада-KZ». Слышал про нашего Серафима?

Я поперхнулся:

— Про шестикрылого?

Мы метнулись вправо мимо каких-то пыльных насаждений и протянутого над землей толстого трубопровода. И все же это была довольно оживленная трасса.

Серега вытер пот и усмехнулся:

— Нет, про Семипалатинского. Он тут с отцом всех казахов поссорился, вот ему крылья-то и подрезали. Бедный Серик. А как высоко летал!

— Бог с ней, с высокой политикой. — сказал я. — Давай по существу. Кто ее нашел?

Сергей метнул на меня злобный взгляд, но ответил:

— Школьник.

— Он еще жив?

— Да.

— Ты хочешь сказать, что ребенок ее открыл, рассказал обо всем взрослым, и сейчас спокойно играет со сверстниками? Так что ли?

— Он в реанимации. И он никому ничего не объяснял. Это мы уж сами по уровню его облучения все поняли. Но видел ее только этот пацан. Это ясно и по специфическому ожогу роговицы глаз. Наши приборы явственно фиксируют ее наличие, но мы ее не видим.

— Вашу мать! — простонал я. — Если есть излучение, значит, мальчишка ее не закрыл. Как его зовут, что у него с генетикой?

— Вова Коваленко. Среди друзей — Вольдемар. До шестнадцатого века ни один из его предков не попадался в поле нашего зрения. Мы считаем, что это — воля случая.

— Вольдемар — Дуремар. — я потер подбородок. — А где она была?

— В библиотеке.

Я прикрыл рот рукой. Ну да, где же ей еще быть?

Мы нырнули между машинами и снова метнулись в переулок. Телохранители неотступно следовали за нами.

— Ну что, ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству? Познакомить тебя с городом? У нас на кольцевой автозаправки через каждые пятьдесят метров. Таких излишеств не встретишь даже в Германии! А еще не плохо посетить «Нурдалет» — лучше для мужчины нет. Фонтан внутри магазина — это не фунт изюма!

— Мне нужно в библиотеку. — проворчал я.

— В три часа ночи? — и тут Серега наконец-то нашарил под сиденьем и дернул какой-то проводок. — Есть! Значит так, я тебе про Серафима не зря трепался. За библиотекой и за нами следят бандюки. Вчера Петровича и весь экспертный отдел положили из автоматов. Они захватили все пароли, все наши электронные ящики под их контролем. Среди нас был «стукач». Тебя оставят, потому что ты для них — Вий. А вот я под колпаком. Мне сохранили жизнь, чтобы я встретил тебя. Гордись — ты — на вес золота.

Раздался вой милицейской сирены.

— Все. — сказал Серега. — Кина не будет. Электричество кончилось.

Ударив по тормозам, Серега свернул на обочину, и тут же присоединил проводок на место.

К нам подъехала патрульная машина с гербом Казахстана на капоте. Офицер неторопливо продефилировал в нашу сторону.

«Свободная страна — свободный народ». — подумалось мне.

— В чем дело, начальник? — Серега открыл дверь и улыбнулся.

— Превышение скорости.

— Да вот гость из России очень торопится. — Серега улыбнулся и протянул права стражу порядка.

— Тем более плохо: что подумают о нас в Москве! — заартачился милиционер.

В зеркало я увидел, как недалеко от нас притормозила «Вольво». Тот мужчина, что сидел рядом с водителем, позвонил на «сотовик».

И тут же запиликал телефон на поясе у офицера.

Милиционер взял трубку, сказал: «Так точно. Будет исполнено!»

Серега вышел из кабины. Я заметил, как он вытащил кошелек и отдал несколько зеленых купюр.

— В следующий раз не нарушайте. — козырнул милиционер. — И благодарите за свое везение русского гостя.

— Козел! — процедил Серега, хлопнув дверью и, подмигнув мне, сказал. — Ну, так как? Может быть, ну их, эти достопримечательности? Давай, подкрепимся, и — за работу.

— Уболтал. — я принял правила игры: что ж, пусть прослушивают и дальше.

Мы развернулись и помчались обратно. Но на этот раз мы не ныряли в подворотни: ехали только по проспектам. И снова за нами неотрывно двигалась «Тойота».

Теперь Серега молчал, а я пялился по сторонам.

Было удивительно видеть полыхающий Вечный огонь. Но еще более необычной оказалась чугунная, еще советская решетка, тянущаяся вдоль всей аллеи Победы. В желтых лавровых венках светили голубые звезды. Впрочем, в цвета национального флага раскрашены были и стены, и крыши и даже на всех столбах появился незатейливый двуцветный орнамент.

Показавшийся минарет казался слитым в единый комплекс с торговым домом «Нурдалет». Рядом бил фонтан и работали карусели. Со стен минарета во все стороны света были установлены громкоговорители.

А вот памятника Ленину не было совсем. Нет, его не разрушили до основания. Вождя мирового пролетариата сняли с гранитного постамента и, наверное, приберегли на всякий случай. А чтобы место не пустовало, водрузили Абулхаира, восседающего на коне и указывающего рукой туда, куда видимо раньше посылал всех его предшественник. Об этом не нужно даже спрашивать, это очевидно.

Полотнища национального флага и изображения герба Актобе развивались по всему проспекту. Зверь, напоминающий помесь грифона без крыльев и геральдического тигра, идущего настороже, приветствовал меня и со стен домов. Мне казалось, что мифический страж города предупреждает меня о грядущей опасности.

Перехватив мой взгляд, Серега кивнул головой:

— Да, многое изменилось после развала Союза. Даже Дом Советов переименовали. Опять же на свой национальный лад. Акимат называется.

— Аки паки кому мат? — усмехнулся я, и настроение чуточку улучшилось. — Громадное вам гранд мерси за экскурс в быт и нравы вашего города. Понеже вельми вами благодарен. Эх, житие мое.

— Какое твое житие, пес смердящий? — в тон ответил Серега.

И без слов стало ясно, что игра в кошки-мышки только начинается. И нужно не просто выжить, но сделать так, чтобы наша бесценная находка никому не досталась: ни бандитам-серафимам, ни трусу Сереге, ни химерам со знамен города, ни черным кошкам, ни мертвецам с кладбища у дороги.

Но, с другой стороны, кто же мог предположить, что она осталась открытой? Ведь, если моя догадка верна, то всех моих сил может не хватить даже на то, чтобы просто ее закрыть, не говоря уже о том, чтобы вывести из Казахстана.

Как ни крути, а я оказался в роли заложника. Если я смогу сообщить о разгроме нашей резиденции, меня сочтут сумасшедшим.

Если скажу, что она открыта, сюда нагрянет не один десяток наших боевиков. В отличие от меня, они примчатся уже на самолете. Вот только вряд ли я их встречу живым. Конечно, был у меня шанс и вовсе не закрывать ее, а использовать по назначению. Но вопрос был еще и в том, не увезут ли меня после этого на то самое казахское кладбище с куполами?

Опять же: если бандиты держат своих хакеров, то мои письма автоматически будут замещаться на благонадежные, мол, все идет по плану; телефонная связь вдруг станет скверной, телеграммы потеряются в пути.

Нельзя сбрасывать со счетов и то, что охрана, на самом деле, работает на Петровича, а Серега мог оказаться двойным или тройным агентом, втирающимся в доверие.

Не исключено также, что парень от долгой работы мог слегка тронуться умом. Мания преследования — это еще не самый тяжелый крест. Ведь если, действительно, ее нашли, то безумие — это милость богов. Она, особенно открытая, могла уничтожить все живое на сотни миль вокруг. Всякий, кто попадал в зону ее действия, менялся. Странно, что в городе до сих пор нет никакой эпидемии.

Мне казалась зловещей и смена памятников в центре Актобе.

Абулхаир не был казахом. Он был потомственным Чингизидом. В этом хане говорила кровь «Потрясателя Вселенной». Но важно было даже не это. По легенде, Абулхаир, так же, как Иоанн Грозный, Павел Первый и Ленин, держал ее в руках. Оригинал или копию. А Ленин осмелился даже открыть. Но Владимир Ильич готовился к этому десять лет. Кстати, именно благодаря этим тренировкам отравленные пули не причинили ему вреда. И хотя мозг Ильича еще при жизни начал преобразовываться, она все же убила вождя пролетариата.

Мы подъехали к кафе, но дойти до дверей не успели. Нас догнала «Вольво». Из иномарки выскочил двухметровый бритоголовый мужик в дорогом костюме:

— Вай, Сергей Иванович! Почему мы последними узнаем о визите столь высокого гостя? Что ж мы, и посидеть за одним столиком не можем?

Серега побледнел.

— Нет, ребята, я не высокий. — примирительно проворчал я. — Вот дядя Степа — он высокий.

— Шутник. — оскалился бритоголовый и протянул мне руку. — Муса. Типа из креативного отдела.

Серега отвел взгляд: похоже, ему было немного стыдно за бандитов. «Блатной» маленько попутал. Не было под крылом Юрия Петровича никакого креативного отдела. Этот умник еще чего бы про депозитные счета брякнул или про дебет.

— Мишель. — мою руку сдавило, точно клещами.

— Прикольно. — сказал Муса.

— Мне тоже. — съязвил я.

— Ну, подкрепимся, и — в нумера?

Я вопросительно посмотрел на Серегу. Тот пожал плечами: мол, отдувайся, как можешь.

— Ваш чемоданчик. — и Муса протянул руку к моему «дипломату».

— Сможет быть, тебе еще и ключи от квартиры, где деньги лежат?

— А чего я сказал? — обиженно моргнул «браток». — Типа, вежливость проявил.

— А я, типа, отказался.

Муса налился краской и сжал свои кулачищи. Но тут же из машины выскочило еще двое. Один такой же, как Муса, другой — более утонченный и интеллигентный.

Тот, что не был накачан, тут же затараторил:

— Вы на Мусу не обижайтесь. Он еще многого не знает. Всего вторую неделю стажируется. Только-только адептом стал. Сами понимаете: тяжелое детство, игрушки деревянные, к полу приколоченные. Он ведь до сих пор революцию с поллюцией путает. Что с него взять? — Повернувшись к Мусе, «браток» рявкнул. — Кет! Кет бала!

«Действительно: шкет и болван. — подумал я. — Неужели люди с таким интеллектом разгромили целое отделение секретной организации так ловко, что до сих пор никто об этом и не догадывается? Или все это — тщательно продуманный спектакль? Только кто режиссер? Бандиты? Петрович? Серега? Кто-то из центра?»

Мусу увели.

— Я — Ильяс. — не смолкал наш новый собеседник. — Вы уж на Мусу зла не держите. Петрович не санкционировал вашу встречу. Но ведь Муса — стажер. Ему так хотелось посмотреть на живую легенду.

— Да понял я, понял.

— Ну, пойдемте, перекусим с дороги, а то Серега сдуру какие-то гонки по городу устроил. Это у него нервное. Впрочем, мы тут все на взводе. После того, как ее обнаружили, нас всех точно подменили. Так что вы ничему особо не удивляйтесь. Побываете в зоне ее действия, сами все поймете. — тараторил Ильяс, увлекая нас к кафе.

Как только бармен увидел Ильяса, мигом подозвал к себе одну из официанток. Девушка покосилась в нашу сторону, мотнула головой, и как только мы уселись за столик, тут же возникла рядом.

— Чего изволите? — официантка безошибочно угадала во мне важную персону и склонилась передо мной так, чтобы я мог оценить ее декольте.

Я перехватил деланно рассеянный взгляд Ильяса и понял: прощупывают мои слабые места.

— Мартини. — сказал я.

А в голове моей крутилась бандитская песня из мультика про Врунгеля:

«Постоянно пьем Чинзано,

Постоянно сыто-пьяно. О-е!

И за энто режиссеро

Нас сниманто киноленто».

В глазах Сереги мелькнуло понимание и восхищение. Этим своим «Мартини» я бросал мафиози вызов.

Ни один мускул не дрогнул на лице Ильяса.

— Чего еще? — продолжала пытать девушка.

Я задумчиво потер подбородок:

— И чего-нибудь горяченького. Да побыстрее, а то так кушать хочется, что переночевать негде.

— Сию секунду из горячего есть только шашлык. Все остальное нужно греть. Подавать? Или все же ознакомитесь с меню?

Я вздохнул. К шашлыку не плохо бы пару рюмашек кагора. Но слово — не воробей. Мартини — тоже вещь хорошая.

— Тащите шашлык.

— Что на десерт?

— На ваше усмотрение.

— Десерт по вечерам едят только аристократы и дегенераты. — задумчиво заметил Серега. — Но мне, пожалуйста, того же, что и гостю. Хочу почувствовать себя белой костью.

— Присоединяюсь. — мотнул головой Ильяс.

Девушку как ветром сдуло.

Ильяс давно уловил смену моего настроения:

— Может быть, все же стоит отправиться в ресторан?

— Ну, уж нет! — помотал я головой. — Сегодня День Независимости от Этикета!

— Как знаешь. — пожал плечами Ильяс. — У нас тут все по-простому, по-родственному.

— У нас тоже.

Ильяс помялся:

— Ты не думай, что мы вчера с гор спустились. Сам же понимаешь, что никому из нас лишняя самореклама не нужна. А в остальном: «Es soll sich jeder laben! — heiβt die Losung, welche unser Banner schmückt».

Теперь уже мне пришлось проглотить шпильку. Передо мной был вовсе не тупоголовый рэкетир и даже не романтичный Остап Бендер. Соперник был силен. И врагом его видеть не хотелось. И опять я начал во всем сомневаться. Петрович обычно подбирал именно таких: спокойных, но зубастых.

Ели молча.

Расплачивался Ильяс. Он просто кинул на столик несколько ассигнаций и сразу вышли на улицу.

— Серый, если ты устал, можешь ехать домой. Петрович дал «добро». Мы Мишеля сами отвезем.

Серега умоляюще посмотрел на меня. Без слов было ясно, что отдыхать моему новому другу явно не придется. До дома он сегодня не доберется, разве что новоселье справит… на кладбище. Я не знал, почему Серегу не убрали сразу: может быть, он им пароль не открыл; а, может быть, его используют как раз для того, чтобы у меня возникло недоверие к Петровичу и его людям, ведь на мое место всегда найдутся желающие.

Происходящее могло оказаться и запланированной акцией по устранению уже меня самого. Мол, находясь на задании, заподозрил коллег, и предпринял несанкционированные действия.

— Мне потребуется ассистент. Серега отправится со мной. — сказал я, взвешивая каждое слово. — Сами понимаете: это ведь не кизяк в поле собирать.

Ильяс смущенно хохотнул:

— Ладно, это уже ваши дела.

— Кстати, о делах. Ночевать я буду в одной из тех двух квартир, из которых ведется наблюдение за библиотекой. У меня должен быть прямой и быстрый доступ. Это ясно?

Ильяс пожал плечами, всем своим видом показывая, что он здесь — на вторых ролях.

— В квартире должно быть чистое постельное белье, две укомплектованные аптечки, мел, освященная вода. Ну и кофе, разумеется.

— Но… — робко вставил Ильяс.

— А вот это уже не мои проблемы. И свяжите меня, наконец, с Петровичем.

Мы сели в «Жигули». Ильяс — оказался за рулем. Он достал «сотовик» и начал что-то возбужденно объяснять по-казахски. Вот уж не знал, что Петрович полиглот!

Потом Ильяс дружелюбно улыбнулся и передал мне трубку.

— Мишель, дорогой, что ты буянишь? Мусу зачем обидел? Ты бы еще у карапуза леденец отобрал. И что это за клоунада в кафе? Ты бы еще шампанское селедкой закусывал и «Мурку» насвистывал. Проще нужно быть. Слышишь, Мишель: мы сейчас в одной связке. Никто ведь не сомневается в твоем интеллекте. Но сейчас важны твои знания и опыт. Соберись Мишель, дело ведь не шуточное.

Я трижды встречался с Юрием Петровичем. Это был его голос. Если предположить, что мне прокручивают магнитофонную запись, то ссору с Мусой они могли инсценировать и сами, а вот на счет «Мартини» — это на меня случайно накатило. Хотя, если Серега — именно агент от этих бандитов, то он мог натолкнуть меня на этот путь ассоциаций. Но это — игра случая. Тогда уж логичнее заподозрить в махинациях самого Петровича. Вот он мог продумать и просчитать, какие именно события и в какой последовательности могли бы довести меня до демарша в кафе. Впрочем, сейчас компьютерные технологии могут даже заике позволить говорить голосом Левитана.

Но вдруг Петрович жив?

Что известно обо мне одному лишь Юрию Петровичу?

Наверное, то, что я никогда не пользуюсь услугами Интернета накануне любого крупного дела.

— Слышишь, Петрович, мне тут ноутбук нужен. С выходом в сеть, разумеется. Хочу просмотреть, нет ли чего нового о ней на всемирной помойке.

— Мишель, я тебя не узнаю. Нужна связь с центром, Ильяс одолжит «сотовик». Какие проблемы?

— Мне нужен именно выход в сеть.

— Хорошо. — сказал Петрович. — Хотя на тебя это и не похоже. Но, с другой стороны: все течет, все меняется. Только давай договоримся на берегу: тебя «Виста» устроит, или затребуешь что-нибудь вроде «ХР, сервис пак три» или более заковыристое?

— Обещаю не артачиться. Смиренно приму, что есть. Я педант, но не зануда.

— Это с какой стороны посмотреть. — усмехнулся Юрий Петрович. — Каким ты был, таким ты и остался. Казах, блин, степной! И выключите свое радио «Толкын».

Связь прервалась. Я опустил трубку.

Радио, действительно мурлыкало. И секунду назад мужской голос объявил, что это именно «самое музыкальное радио Толкын».

Я был совершенно сбит с толку. Ни один компьютер не сможет передать все вибрации человеческого голоса. Так с кем я говорил? С пародистом уровня Галкина?

Но откуда бандитам стало известно об операции в Шымкенте? Это было год назад. Вот там-то Петрович и окрестил меня степным казахом. Я тогда вышел живым из дымящихся руин, глаза мои, естественно, сузились, они слезились от дыма, да и сам я был весь в копоти. Но именно я остановил тогда безумного Кайрата. Там были только я и Петрович. Остальные появились чуть позже.

А что если Петрович жив, но сидит с дулом у виска? Хотя, вот это — вряд ли. Не тот человек. Тогда что же происходит?

Моя проверка на профессиональную пригодность? Меня инспектирует Москва? Петрович?

Машина тронулась.

— Ильяс, — спросил я, — ты часом не помнишь, это не Пий XII объявил Германию мечом католической церкви?

— Бенедикт II. А что? Или ты действительно веришь, что у Гитлера имелась ее копия?

— Я уже не знаю, во что верить. Если это — она, почему здесь нет слуг Черного Папы? Что, Великий Магистр совсем нюх потерял?

— Вот уж не знал, что иезуиты нынче своего генерала зовут магистром. — усмехнулся Ильяс.

Мы прекрасно поняли друг друга. И тогда я задал еще один провокационный вопрос:

— «Ключики Соломона», равно как и его печать, Юрий Петрович, по-прежнему, хранит в сейфе?

— Экземпляр «Ключей» на пяти языках есть у каждого. А печати Петрович на сейф никогда не накладывал. У него всегда все хранится в каких-то тайниках. Не клади предмет в предмет, который можно вынести. Так как, я прошел экзамен?

Я бросил испытывающий взгляд на Серегу. Тот втянул голову в плечи.

Тут сам черт ногу сломит!

— Ладно, Ильяс. Утро вечера мудренее. Завтра утром я хочу лично встретиться с Петровичем.

— Хорошо. — кивнул головой Ильяс. — Я передам.

Машина притормозила у обшарпанного подъезда. Ильяс проводил нас до квартиры, велел располагаться и сказал, что за полчаса обернется и привезет все необходимое.

Нас оставили вдвоем с Сергеем.

Как только за Ильясом захлопнулась дверь, мы с Серегой кинулись осматривать углы и мебель.

Ни жучков, ни видеокамер не было. Мы заглядывали под диваны, под стулья, под подоконники. Облазили всю ванную и кухню, простучали стены и пол: ничего. Осмотрели утробно урчащий холодильник с надписью «Бирюса», вскрыли телевизор «Рубин» — пусто.

Серега мотнул головой, приглашая меня выйти на балкон. Мне уже порядком надоели эти шпионские страсти, но я, молча, подчинился.

Оказавшись на свежем воздухе, уже ничего не опасаясь, я ругнулся:

— Слушай ты, шизофрения Мурата Насырова, заруби себе на носу: «Я — это не ты. Ты — это не я! И никого не надо мне».