Бесплатный фрагмент - Без чувств

Какая разница, где и как ты будешь жить,

если ты будешь жить бесцельно

Предисловие

Люди, родившиеся в 90-х, — это последние аналоговые поколения, чья жизнь после цифровой революции в этом новом постиндустриальным мире никогда больше не будет прежней. Прощай, мир аналоговый, привет, мир цифровой. Если сегодня ты нигде не зарегистрирован и тебя нет в соцсетях, то это твоя эпитафия.

Мне не нужно выписывать ежемесячно по несколько синопсисов, штамповать сценарии для сериалов, бесконечно выдумывать сюжеты для книг. Моя книга — это моя история. Пусть выкусят все махнувшие рукой на саморазвитие или те, кто вообще уже разучился читать эти самые истории. Пусть все мыслящие неисправимо клипово пройдут мимо, ведь вы все равно уже закончились на этом, исчерпались, и потому никогда это не прочтете. А посему цифровому поколению Z, которое проиграло эту жизнь еще до своего рождения, посвящается…

Все совпадения в данном произведении абсолютно случайны. Все сходства людей или событий с реально существующими людьми или событиями выдуманы больной фантазией автора. Здесь описан ад и жесть преисподней. В действительности же реальная жизнь — сказка.

Хочу поблагодарить людей, без которых это произведение никогда бы не было написано, — Николая Полуянова, Наталью Абрамову, Левона Оганесяна, Эльдара Велишаева, Евгению Кузнецову, Максима Кладиева, Викторию Гоюк, Екатерину Акимову, Светлану Давыдову, Филиппа Левченко и многих других.

Из моих заметок

«В жизни бывает лишь один год, когда ты чувствуешь, что через тебя проходит время». Л. Парфенов

«Очень многие живут мелочной жизнью, очень многие умирают в 20 лет, только хоронят их в 80». Р. Шарма

«Ты — это среднее арифметическое тех людей, с которыми ты общаешься». Н. Абрамова

«I sit and talk to God and he just laughs at my plans». Robbie Williams — Feel

«Сейчас мы живем в мире, в котором на войне умирает меньше людей, чем от самоубийств, и порох гораздо менее опасен, чем сахар». А. Андреева

«История никому не делает скидок. Даже если будущее человечества будет решено без вашего участия, потому что вы были заняты тем, чтобы прокормить и одеть своих детей, то последствий вам (и вашим детям) все равно не избежать. Да, это несправедливо. А кто сказал, что история справедлива? Я как историк не могу ни накормить, ни одеть людей, но могу внести некоторую ясность в их представления». Юваль Н. Харари

1. Классика жанра

Для личных уз вредно, когда их становится слишком много.

Большой «выбор знакомых», который неизбежно появляется в каждом более крупном сообществе, уменьшает прочность каждой отдельной связи.

К. Лоренц

It`s a wonderful life, sunshine…

Miyagi & Эндшпиль

Моя история начинается в центре Москвы, на Китай-городе. Я стою в легком алкогольном экстазе в местной подворотне. На потрескавшейся стене дома напротив небрежно выведена изъезженная цитата: «за все в этой жизни приходится платить». Прозорливость этого неизвестного гения, безусловно, подкупала бы своей новизной, если бы только этим смыслом начисто не пропах московский воздух.

Уже в который раз в своей жизни я оказался один на один со своим беспонтовым вечером. Когда жизнь кажется такой пустой, бессмысленной, неинтересной, а твое существование в ней таким естественным, понятным и предсказуемым, что даже не хочется узнавать продолжение: ты точно знаешь, что за этим днем последует абсолютно такой же — чуть хуже, чуть лучше. А в целом, проживая их, отныне и впредь ты непременно будешь жалеть об упущенной молодости, которую уверенно теряешь, но при этом не мог и не сможешь ощутить или как-то потрогать. Она эфемерна.

Я стою слегка помятый, немножко упитый после одиннадцати рабочих часов, проведенных в офисе, затем в кафе с одной мадам и, наконец, в баре с элегантным названием «Ламбик», куда мы похаживаем с приятелями, просто чтобы иногда напоминать себе, что мы не лузеры и можем изредка хорошенечко нажраться, дабы забыть про бренность бытия.

Я и пара моих приятелей, Дэн и Саня, штурмуем заведение с амбициозным желанием увезти на коврах-самолетах телочек в закат на чью-нибудь квартиру. Правда, закат мы уже пропустили, да и поднабрались прилично кто чего.

Что Денис, что Саша — мои приятели из недавнего прошлого из разряда «бухали вместе». Те люди, которым звонишь, когда появляется желание попрожигать молодость, возникающее с каждым годом все реже. Те самые знакомые знакомых, с которыми познакомился когда-то на каких-то тусовках. Оба менеджеры среднего звена, один кажется из большой четверки, другой из какого-то именитого банка. Вроде как-то так, или наоборот. Этих контактов в телефонной книжке с каждым годом становится все больше, а в реальной памяти — все меньше.

Апогей успеха московского кутилы: нажраться до такой степени, когда приятели становятся знакомыми, девушки идентично привлекательными, бумажник бездонным, а цели на ночь менее конкретными. Это как будто позволяет тебе чувствовать время: ты в нем, именно там, где должен быть.

Удивительно, как сильно молодняк любит отдыхать в этом мегаполисе. При этом процентов сто дубасят себя в грудь от любви к родине, но тем не менее цинично хуесосят ее устои, неэффективность государственной политики и продажность чиновников. А каждый второй, видимо, по какой-то заложенной в генах привычке мечтает съебаться отсюда, чтобы непременно скучать и любить свою страну откуда-нибудь из-за рубежа. Этакая истинная любовь садомазохиста.

Мы внедряемся в полубар-полуклуб Liberty. На входе нас шмонают какие-то бестолковые хамоватые фейсконтролеры, окидывают презрительным взглядом, но все же ставят штампик с неоновой расшифровкой на руку. Хорошо еще, что не браслеты, которые в тесной толпе под светом огней делают тебя узником этой добровольной ночной тюряги. Еще мгновение, и мы отдаем свой верх в гардероб и просачиваемся на танцпол. Внутри заведение напоминает большой паб, в котором все столы расставили по краям, оставив место посередине, а после нагнали море пафосной молодежи, желающей порезвиться.

Мы пробираемся к бару. Как ни странно, за барной стойкой людей немного — парочка нализанных в слюни товарищей и компания девушек. Мы берем по несколько шотов, залпом выпиваем их, и нам становится совсем хорошо. В такие моменты обычно крайне приятно чувствовать, как на тебе зарабатывают деньги.

Меня почему-то начинает тошнить, то ли от количества выпитого, то ли от частоты посещений заведений данного формата. А я почему-то опять здесь и опять преследую свои почти уже необъяснимые цели.

Но силы находятся, и мы решаем подойти к компании трех девушек, сидящих возле бара, размалеванных, довольно вульгарно одетых, но при этом не менее сексуальных, чем все остальные, после приема на грудь добрых нескольких сотен грамм алкоголя.

Мои невнятные заигрывания с одной из них (кажется, ее зовут Илона) заставляют нас перебазироваться за стол, где мы сидим уже более развернуто, заказываем блюда и пытаемся покорить барышень широтой своей души, очень плотно связанной с толщиной бумажника, помноженного на либидо половозрелой жертвы гормонов.

Дэн рассказывает дамам краткие истории наших жизней, кто, как и почему. Ценность его как баснописца велика, потому что я вообще не понимаю, про кого он рассказывает. В это время моя рука ненавязчиво и будто случайно приобнимает ближайшую нимфу за талию.

Мы все смеемся, восклицаем и разыгрываем очень неплохую комедию, но прекрасно понимаем, кто чего хочет и почему мы здесь в этот четверг. Странно, но четверг в современной Москве стал почти что пятницей. А что? Уже без пяти минут пятница и уже далеко не середина недели. Значит можно отдыхать. Особенности современности поражают, прокатываясь по действительности стальным катком, подминая ее под свои ленивые желания.

Меня завлекает вся эта мизансцена, тем более начинают вырисовываться планы розыгрыша этой комбинации. Со мной рядом оказывается весьма ухоженная фигуристая и коротко стриженная блондинка, чьи пышные формы приводят меня в плотоядное неистовство. Я использую весь свой арсенал, пытаясь завладеть ее вниманием, а впоследствии и ей самой.

Недолго разглагольствуя и не меняя выражения лица, я предлагаю выйти покурить. К счастью, она соглашается и просит меня пропустить. Я уступаю проход, потом подмигиваю Дэну и выхожу из зала.

На улице мне в лицо ударяет прохладный ветер. Она стоит довольно пьяненькая, ищет чью-нибудь надежную руку с огнем, который поможет ей наладить подачу никотина в организм.

Мы стоим с ней вдвоем, курим, она рвано и откровенно рассказывает о том, что сейчас происходит в ее жизни. Оказывается, что она студентка последних курсов высшего учебного заведения, аббревиатуры которого я раньше никогда не слышал и потому не запоминаю. Она говорит, что пришла сегодня с однокурсницами, что живет одна, что очень любит собачек и даже что у нее не самая приятная ситуация в семье. Отец-гандон в свое время бросил их с мамой, и теперь она стала дикой феминисткой, поэтому ее раздражает какое-то излишнее внимание со стороны мужчин.

Выслушивая это, я попутно пытаюсь все-таки произвести на нее впечатление своей чуткостью, внимательностью и культурными манерами. Едва докурив, я предлагаю вернуться. Мы делаем по последней затяжке и, запустив бычки в урну, залетаем внутрь отогреться. Сегодняшняя летняя ночь оказывается не самой жаркой. Я уже держу ее за теплую талию и предвкушаю, какой красоты тело может это тепло источать.

За нашим столиком все уже поделено: одна из барышень, явно смутившись, ушла танцевать, другая осталась сидеть на месте, активно стимулируемая поглаживаниями моего товарища. Денис уже вовсю лапает ее везде, где только можно, очень аккуратно воздействуя на ее эрогенные зоны. По его подмигиваниям понимаю, что все идет в нужном направлении, и возможно у нас сегодня срастется что-то интересное.

Саня при этом аккуратно подбавляет дровишек в кострище беседы, пытаясь поддерживать температуру в этой печи. Но вид у него какой-то не бойцовский, видимо, перепил или просто опять не смог перебороть свою дурацкую привычку: он шедеврально умеет хамить, подъебывать и эксплуатировать, но иногда почему-то адски тупит и тормозит. Хотя вполне вероятно, что со стороны я выгляжу аналогично.

Моя сегодняшняя знакомая, в отличие от своей подруги, не реагирует на заигрывания. Как бы сильны ни были мои попытки завладеть ее объятиями, шеей, талией, да чем угодно, она очень умело и крайне настырно отводит мои руки в сторону.

Через несколько мгновений возвращается третья подруга, говорит моей что-то на ушко. Все три барышни по негласной команде разом встают и начинают с нами прощаться, как будто втроем снимают где-то квартиру и внезапно вспомнили, что забыли выключить дома газ.

В такие мгновения сложно описать словами всю полноту испытываемого облома. Но решение принято, и последствия приходится принимать, как лошадиную дозу яда, помешанную на переполняющее тебя чувство вожделения.

Мы расплачиваемся, и все идем на выход, чтобы потерять из виду такси, на котором дамы в итоге уезжают. Я смотрю проигравшим взглядом на Дэна. Он понимающе кивает и пожимает плечами. Сегодняшний вечер официально не сложился, и мы все подписались под этим актом лузерства.

Прохладный ночной ветерок, несущийся по Старой площади, откуда-то с Лубянки, обдувает меня. Я стою, засунув руки в карманы зауженных брюк, опираюсь плечом на одинокий и холодный столб автобусной остановки. Отвергнутый, но еще не протрезвевший, я пытаюсь придумать оправдание своему фейлу. Ебучий постмодернизм… и нужно ведь было в нем родиться! Мгновенное счастье упорхнуло, взмахнув короткой юбкой, из-под которой вырастали двумя колоннами длинные гладкие женские ноги.

И тут я вспоминаю, как докатился до такой жизни.

Как я, будучи ребенком в одной среднестатистической российской семье, проводя свое юношество за партой в школе на окраине Москвы, начинал похаживать на разные вечеринки к приятелям, где мы благополучно бухали первые разы в своей жизни, а затем, благодаря закономерному недостатку чувства меры, низвергали все это наружу. Как после встречали рассветы, слушая сопливый рэпчик на чьем-то плеере. Как я, запершись в комнате, с удовольствием лапал шикарную задницу подруги девушки моего лучшего на тот момент друга. Как потом я по уши влюбился в эту девушку лучшего друга и как осознал это, стоя между пролетами классической окраинной московской многоэтажки, выпуская порицаемые обществом клубы дыма.

Я отчетливо помню, как не имел ни малейшего представления о том, что будет дальше, чего ожидать от этой такой туманной, такой неизведанной, такой неоднозначной жизни. Я был уверен в одном: все сложно. Собственно, именно из-за такой формулировки позже у меня не срослось со второй моей девушкой — у нее, наоборот, все было слишком просто. Затем все пошло по накатанной: все, с кем бы я ни пытался вступать в отношения, меня обескураживали своими тараканами. Все девушки, о которых мало-мальски стоит упомянуть, требовали к себе крайне индивидуального подхода, у всех были свои амбиции, все планировали свою жизнь довольно четко, все думали слишком много. Феминизм, конечно, полностью дискредитировал себя в глазах думающего большинства, но, как ни странно, у меня не складывалось с девушками в первую очередь потому, что все они были крайне самодостаточными. Вот только я не был, я был проклятым идеалистом. Я всегда до неистовства желал платонических чувств и термоядерного порева. Как выяснилось, это мало сочетаемые вещи. Все девушки, с которыми я строил отношения, оказывались на поверку слишком взрослыми для меня во всех смыслах. Я уж не говорю про всяких прочих шалав, с которыми мне приходилось вполне искренне пытаться строить фальшивые отношения, в то время пока ими естественным образом жадно овладевали более циничные и пронырливые парни. Ах, эта наивная молодость! Конечно же, после двадцати пришлось повзрослеть. Просто потому, что все люди вокруг, с кем я пытался выстраивать отношения, оказывались на поверку какими-то трудными. В итоге пришлось самому стать таким, даже покруче. Но, как бы банально это ни звучало, «с волками жить — по-волчьи выть». Поэтому любовь была благополучно послана нахуй вместе с идеализмом, и потихоньку либидо завладело мной.

Вот так эта эпоха нового цинизма и работает. Любая личность, сколь бы чистой, цельной, принципиальной и убежденной она ни была, все равно волею судеб оказывается лицом к лицу с правдой сегодняшнего дня. И вынуждена так или иначе приспосабливаться к этим реалиям, какими бы суровыми и бездуховными они ни были. Эти жернова все равно вытачивают из тебя нужного солдата этой половой борьбы, оставляя неизгладимый след, в то время как последние романтики умирают.

Вот так я и пришел к тому, что во всем цивилизованном мире сейчас и в моей стране в частности происходит глубочайший кризис отношений между мужчиной и женщиной. Как же хуево, что я оказался тем самым человеком, которому нужно было все это понять. Как ни странно, все эти умозаключения лишь только усиливают потенцию.

Пока все эти мысли мелькают у меня в голове, свеженький механический монстр из ближайшего автопарка, созданный по последнему слову европейского стандарта, подкатывает к остановке, блестя отскобленными окнами и тихо шурша шинами.

Я, шатаясь, ныряю внутрь и нахожу местечко где-то в хвосте. Центральная автобусная остановка, спасая основной денежный ресурс многих неудачливых неромантиков, остается далеко позади, а меня засасывает будущее. В наушниках начинает играть свеженькая песня Sirotkin:

«В этих городах

Мы могли бы стать

Выше домов.

Выходи, идем

Дышать огнем,

Все вокруг горит.

Эти города

Могут нам отдать

Все, что возьмем.

Выбери наряд,

Пробуй все подряд.

Бьется внутри

Белым птенцом

Сила твоя в нем».

По закону жанра я вновь оказываюсь наедине с собой, и меня начинают одолевать мысли, как самый опасный и неизлечимый вирус. Я в который раз размышляю о том, кто я в этой жизни, почему я нахожусь сейчас именно здесь, наполненный градусом и в то же время опустошенный. Я лечу навстречу неизвестности, так и не найдя способ рассеять эту энтропию, изничтожить эту неизвестность, собрать этот пазл под названием «собственная жизнь».

Я так долго пытался разобраться в своей жизни, но в итоге так ни черта и не разобрался. Единственное, что я уяснил, — жить становится не интересно, когда знаешь ответ практически на любой важный вопрос.

Я пытаюсь порадоваться тому, что сейчас я не безработный, что есть люди, которым я не безразличен, что в моей жизни есть смысл, что бы там не говорил Шнуров в интервью Дудю. А алкоголь — это всего лишь способ преобразить свою жизнь, сделать ее чуть менее мерзкой.

Эта девчонка наверняка ведь поехала трахаться, только с кем-то другим. Все ведь хотят трахаться. Только вот сегодня я уже не впервой буду иметь сношения со своим мозгом.

Нажимаю большим пальцем кнопку питания китайского айфона, чтобы заглянуть в инфосферу, и вижу непрочитанное сообщение в мессенджере. Пишет Катя: «Привет, как твои дела? Вчера вспоминала о тебе, давненько не виделись. Не хочешь встретиться на днях?». Мой палец замирает над клавиатурой телефона, пытаясь найти несуществующие буквы, которые позволят составить то самое предложение, которое я так хочу ей сказать, но которого сам еще не сформулировал. Мне безумно хочется сказать ей, что, конечно же, я очень хочу встретиться с ней и отдал бы все свое оставшееся время, лишь бы хотя бы годик прожить с ней счастливой жизнью: просыпаться в обнимку по выходным, заниматься утренним вялым сексом с жесточайшей эрекцией, готовить сырники со сгущенкой, покупать иногда букеты тюльпанов и просить оборачивать их обычной крафтовой бумагой, чтобы потом дарить ей. Жить только ради того, чтобы делать ее счастливой, чтобы во всем этом был хоть какой-то смысл. Таково мое абсолютно эгоистичное желание быть счастливым, обрести смысл существования ради чего-то, а точнее кого-то. Но мне так и не удается нащупать эпителием те самые буквы несуществующего алфавита.

Вместо этого я обнаруживаю в контактах кучу телефонов девчонок, у которых успешно настрелял номера, но так и набрал их, чтобы сказать «алло».

Интересно, что когда у тебя затишье на любовном фронте, то есть вообще засуха, никого нет — никто и не пишет. А как только появился хоть кто-то, кто издали приглянулся, и ты задумался на счет отношений, то все, сразу же изо всех щелей начинают стучаться какие-то бывшие бывших, о тебе вспоминают какие-то знакомые. Вселенная как бы пытается напомнить: «Эй, слышь, я как бы пошутила, ты мой засранец, я просто играла недотрогу!»

Гребаная вселенная… Все, что сегодня остается таким как я в свободное от ебашилова время, — это валяться дома, слушать грустные песни про несуществующую любовь и снимать галочку Вконтакте с «безопасного поиска» в видео.

Через несколько остановок напротив меня оказываются два высокодуховных вдрызг набуханных индивида, обсуждающих, очевидно, девушку одного из них. Я прислушиваюсь к их диалогу:

— Бля, да она вообще охеревшая. Прикинь, сидит дома, деньги ни за что не платит, кредит за его счет. Попросила брата в магистратуру в Испанию, чтоб он там получил образование, все дела…

Второй очевидно полностью солидарен, потому что лишь подбуркивает в такт словам собутыльника. Первый продолжает:

— Ну и вот. А еще помню, они выбрали ЗАГС в Новогиреево, жопе мира. Пиздец, праздновали там, помню, все нахерачились в хлам. Ну и там пошло-поехало. Он, помню, говорил мне золотые слова: жену надо ставить раком, чтобы она знала, какая она скотина…

После крайних слов этого невнятного запойного монолога я выключаюсь из потока этой грязной информации и, встряхнувшись, поднимаюсь со своего места и выхожу на своей остановке где-то на юго-западе Москвы. Сука, ебаные мужланы!

Одинокий автобус заботливо довез меня одного до московской окраины, и я, радуясь тому, что коротаю дни своей пусть не столь ценной, но жизни, оказываюсь недалеко от своего дома. Перебегаю через пустую ярко освещенную фонарями автотрассу, дохожу до дома и сворачиваю за угол, на улицу, которая должна через несколько сотен метров привести меня в мою берлогу. При этом прекрасно понятно, что насколько бы холостяцкой она ни была, это не означает обилие раздетых девичьих тел в постели.

Одиночество, пожалуй, сравнимо только с осенним ливнем. Оно, сука, ледяное и вездесущее, может обдавать тебя холодом довольно продолжительное время. И хотя общеизвестно, что он рано или поздно закончится, невыносимым остается сам факт, что уж если ты попал под него, то будь уверен — промокнешь до нитки.

Мой размеренный и все-таки еще не до конца трезвый шаг подстегивается впаянными в русскую начинку страхами перед чем-то неизвестным, перед одинокой темной улицей, закутанной во мрак распиздяйством местных муниципальных структур, что хотят сэкономить на электричестве. Хотя, конечно, стоит все-таки отдать должное в первую очередь лобным долям моего поехавшего чердака, которые, желая по известным причинам достроить картину мира, с определенного возраста начали перманентно работать, гиперактивно замыкать нейронные связи и впитывать любую полезную информацию.

Отделение Сбербанка возле моего дома соблазняет меня обналичить часть моих накоплений, и я поддаюсь. По удивительному стечению обстоятельств все три банкомата в помещении заняты, очевидно, сплоченная диаспора московских разношерстных алкашей вышла на выгул, и всем срочно понадобился кэш. Я, зависнув в этот момент в своих размышлениях о высоком, покорно дожидаюсь своей очереди. Выполняю ряд автоматических линейных движений, и несколько новеньких хрустящих доказательств человеческой корысти падают мне в карман.

На выходе из отделения караулит бродяга и достает каждого выходящего вопросом «Слушай, подскажи, по-братски…». Но никто не находит нужным слушать следующую часть просьбы, поэтому и я отвергаю его, будучи отвергнутым сегодня сам. Тем самым восстанавливаю баланс: если бы все сложилось, тогда меня бы здесь не было. Действую реакционно — чистая кармическая обратка.

Остается дело за малым: всего лишь считаные минуты, умеренная нагрузка на две сотни мышц тела, в основном мышцы ног, бедер и ягодиц, летящий мимо урны бычок, сопровождаемый ругательством, синонимичным «гулящей даме», и профессионально отработанные механические действия со связкой ключей. И вот я сбрасываю с себя весь эмоциональный заряд и несколько частей своего сложносоставного аутфита, продуманно вливаю в себя два стакана воды и падаю на никогда не отказывавшую мне часть моего домашнего убранства. Я покрепче обнимаю подушку, сворачиваюсь калачиком и улыбаюсь сквозь покидающее меня сознание. И я хотел вот это променять на часы активных ночных физических тренировок?!

Отгоняя от себя мысли о завтрашнем раннем подъеме на работу, я вспоминаю, как однажды мы с одним моим знакомым стояли на выходе из клуба. Он изрек на тот момент сакраментальнейшую фразу: «Братан, все хуйня, главное ебашить!». Теряя рассудок, я мысленно посылаю нахуй все невзгоды и неразберихи прошедшего дня и пропадаю в бесконечности.

2. Офис

Тот, кто не умеет владеть собой,

осужден скоро подпасть под власть других.

Г. Лебон

Звонки будильника сквозь сон кажутся зловещим надругательством над святыней человеческого естества. Я протягиваю руки к телефону и быстро его отключаю. Затем следуют еще несколько звонков, через каждые десять минут — благо я знаю особенности своего организма. Через несколько повторных пиликаний чувство паскудства жизни понемногу улетучивается, и на пятый звонок я откидываю одеяло и сажусь, растирая руками заспанное лицо.

Утренний бодун имеет обыкновение быть очень несвоевременным. Сколько бы я ни тренировал устойчивость своей печени к масштабам потребленного алкоголя, я по-прежнему беспощадно проигрывал эти баталии. Там даже не было баталий как таковых, меня разбивали в одну калитку. Естественная плата за побег от реальности накануне.

После начинается классическая прелюдия к рабочему дню: необходимо полноценно умыться в раковине и почистить зубы, пока закипает чайник, закинуть в себя оставшиеся позавчерашние суши и пойти посетить заседание совета директоров. После, конечно же, принять душ и одеться в офисный дресс-код (все то, что не запрещено текущей корпоративной моралью). После получаса всех этих беспонтовых однотипных действий по приведению себя в порядок я выдвигаюсь из дома.

Последний будний день недели встречает, к счастью и на зло, по-особенному ярким теплым ослепительным солнцем, застав меня между этих современных районов с их не прогибаемыми многоэтажками и раскиданными по всей площади металлическими гаражами. Я иду, погруженный в свои мысли.

Воздух поздней весны перенасыщен пыльцой цветущих деревьев, и я, как истинный представитель современного поколения молодых москвичей, ярко реагирую на это, вовсю чихая и кашляя. Моя аллергия вызвана тем, что деревья, копившие свою страсть всю долгую зиму, вдруг так ярко извергают ее в мае. Деревья в течение дня натурально обильно кончают в воздух, а мы, аллергики, вынуждены остро реагировать, пораженные их семенем. После нескольких таких недель чувствуешь себя биологической проституткой, которой воспользовалась природа. Просто взяла погонять, поставить опыты.

Я быстренько, за полчаса, долетаю до центра. Сегодня офис, затерянный на последних этажах обшарпанной сталинки в центре, традиционно встречает меня дребезжанием системных блоков, тихим постукиванием чьих-то пальцев по клавиатуре и нескончаемым говором колл-центра, где покупателям перманентно навязывают свой товар или же пытаются удержать уже совершенную продажу в целости и сохранности.

Куча людей шастает из стороны в сторону в попытках оправдать свое пребывание здесь, преследуя какие-то банальные цели в виде распечатки документов, создания напитка из зерен в кофемашине или же удовлетворения своих первичных потребностей.

Наш офис находится в пределах третьего транспортного кольца в здании, которое в советское время принадлежало, очевидно, какому-то печатному СМИ, но теперь под гнетом современной капиталистической парадигмы неизбежно пошло по рукам мелких компаний типа полиграфий, редакций, арт-студий, салонов и прочих частных заведений, которым необходимо было где-то располагаться. Поэтому владельцу этого здания пришлось сторговываться с этими мелкими коммерсами, дабы смочь каким-то образом и дальше владеть, пользоваться и распоряжаться своим имуществом.

Для того, чтобы попасть в здание, мне требуется на первом этаже, в холле предъявить свой пропуск охраннику. Обычно это какой-то жирный или сухопарый, в зависимости от дня недели, старикан, который всегда пристально и недоверчиво проверяет его и говорит крайне бездушным и сиплым голосом: «Проходите». Далее мне предстоит преодолеть несколько метров до створок старого совкового неубиваемого лифта и подняться на один из верхних этажей, где требуется преодолеть еще пару сотен метров до двери нашего офиса.

Он занимает целый этаж этого здания — почти тысячу квадратных метров — и разделен на несколько зон, которые в свою очередь подразделяются на большие опен-спейсы для сейлзов, переговорные, комнатки для бухгалтерии, директоров подразделений и высшего руководства. Также здесь много других помещений, предназначенных под всякие нужды.

Я являюсь директором по маркетингу, и по западным меркам меня можно вполне отнести к субкультуре яппи — этаких юных, успешных, любящих светскость городских бизнесеров. Вот только знакомство с трудами Канта, Гумилёва, Лоренца, Маклюэна, Лебона, Макиавелли и других великих умов мира сего существенно подрезали мне крылья, напрочь лишили юности, светскость рассосалась, а город перестал быть чем-то волшебным.

Сижу я в одной большой комнате в несколько десятков квадратных метров. В этом профессиональном закоулке офиса располагаются все вышестоящие манагеры фирмы. Со мной рядом ютятся зам генерального директора, финансовый директор и еще несколько замов, отвечающих за разные направления, — в зависимости от масштабов кто-то за одно, кто-то за несколько сразу. Нашу туркомпанию по всем имеющимся критериям можно отнести к организациям среднего калибра: мы занимаемся продажей туров в разные страны. Компания была создана в девяностые одним предпринимателем, который после девяносто первого, пробатрачив на военной службе еще пару лет, решил для себя, что в вооруженных силах ждать ничего особо не приходится. Поэтому он подал в отставку и, сохранив в своем нутре запас молодецкой прыти, перевез свою семью в Москву, где начал заниматься разного рода коммерцией. Была и перепродажа сырья, и строительство, и продажа продукции, и производство. Но однажды после посещения южного побережья было в результате решено перепрофилировать фирму в туристическую и заняться продажей туров. В девяностые это была зарубежка: Турция, Египет, страны ближней Азии, Европа и так далее. Однако к нулевым, особенно после кризиса девяносто восьмого, когда компания прогорела из-за слишком серьезных обязательств с зарубежными странами, было принято решение заняться исключительно внутренним туризмом с небольшими вкраплениями стран СНГ. Таким образом, основные капиталы фирмы с тех пор начали инвестироваться в эти объекты. К сегодняшнему дню у фирмы сложилась определенная репутация на рынке, и сформировалась существенная аудитория лояльных клиентов, так называемых постоянников, кто из года в год приносит нам свои деньги.

С тех пор принципиальных изменений в формате работы, миссии или парадигме существования компании не произошло. Все шло по накатанной, менялись исключительно кадры и технологии работы. Приходили новые люди, компьютеры, системное ПО, автоматизировались какие-то участки работы, внедрялись какие-то технологические решения, позволяющие экономить и упрощать рабочие моменты, но принципиальных нововведений, призванных сделать рывок на рынке, не было. Никому это не было нужно, никто к этому не стремился, да никто этого и не понимал. Хотя, конечно, в первую очередь этого никто не понимал на уровне государства и не давал возможности как-то развиваться, планировать и думать категориями успеха. Но даже если отбросить первопричины, на фирмах, подобной этой, как и на девяносто девяти процентах российских предприятий, никто никогда и не стремился к новациям и совершенствованиям. Все, к какой бы сфере ни относились, — к нефтегазовой промышленности, туристической отрасли, сельскому хозяйству или продаже бытовой техники, — занимались исключительно обслуживанием и обработкой существующих мощностей. Все всегда пользовались своей дойной коровой, и никто никогда не пытался придумать велосипед, хотя порой он пиздец как был нужен.

Стоит сказать, что туристическая отрасль за последние несколько десятков лет претерпела массу изменений. Двадцатый век стал веком массовых открытий, в том числе туристических. Куча людей изо всех передовых стран, преследуемые корыстным желанием своей личной и в том числе национальной экспансии, с середины и до конца этого века посетили множество разных точек на земном шаре и стали последователями того самого мультикультурализма, который зародился еще в прошлые столетия, в эпоху империй, колониальных завоеваний, порабощений и эксплуатации одних народов другими.

И вот случилось так, что к концу двадцатого века пришла эпоха интернета, и начался расцвет этой системы коммуникации. Именно поэтому в девяностых и нулевых случился бум и пик расцвета туриндустрии в принципе: наконец-то более-менее массовый турист получил возможность путешествовать далеко за пределы своей родины и выбираться, порой на ПМЖ, в самые заброшенные и дальние уголки планеты Земля.

Если же говорить про туристическую отрасль внутри нашей страны, то она тоже имела ряд особенностей. Основополагающим фактором был и оставался следующий: подавляющая часть населения всегда была и оставалась, в силу определенных исторических закономерностей, достаточно простой, ведомой и доверчивой, а потому и небогатой, что в свою очередь предопределяло фактор номер два. Как минимум процентов шестьдесят наших граждан никогда не выезжали за рубеж и не были знакомы с иными культурами. Из этого ковался основной профиль нашего туристического рынка. Все те же шестьдесят процентов граждан, кто был невыездным или не мог себе позволить организованный отдых, предпочитали ездить на черноморское побережье или же в ближайшие страны, куда не нужен был шенген. А подавляющее большинство либо выезжали дикарями в те же края или на ближайшее к своему населенному пункту водохранилище, либо вовсе оставались дома.

Таковы были факты.

Я захожу в кабинет, здороваюсь со всеми, потому что пришел как всегда позже всех, и усаживаюсь за свой рабочий стол. Включаю комп, монитор, делаю вид, что раскладываю какие-то папочки у себя на столе, — одним словом, готовлю рабочее место для декларируемых корпоративным духом важнейших свершений на пути к мировому господству.

Все вокруг обыкновенно по-утреннему заняты всякой банальщиной. Кто вяло проверяет почту, кто готовит отчет руководству, некоторые доделывают свои вчерашние лямурные дела или же (что более вероятно) выстраивают планы на выходные. Мы общаемся, перекидываемся новостями. С виду всех нас (как и почти любую команду наемного менеджерья во всех структурах) можно считать отделом по безуспешной борьбе с распиздяйством, который я, полагаю, с легкостью возглавил бы. Но, к счастью, наш CEO ненавидит оболтусов, тунеядцев и людей, которым все равно, и требует от каждого представителя коллектива результата, обязывая регулярно доказывать, что он на своем месте. Поэтому если в крупных исконно российских организациях я еще знаю людей, сидящих там на тепленьком местечке или под протекцией и даже не пытающихся придумывать велосипед, то в нашем случае нам необходимо было штамповать эти двухколесные похлеще лидера этого рынка — компании Trek. Все потому, что сегодня обычно профессионал, у которого хватает компетенций продать себя на рынке труда директором (по чему-либо) в любую уважающую себя организацию, памятуя об активно меняющемся мире конца десятых годов, цифровизации экономики и прочих заголовках статей в соцсетях по тэгам «как быть успешным» или «как стать миллиардером», просто обязан выдавливать из себя добавленную стоимость. Иначе добавленную стоимость выдавливают из тебя, и ты обнаруживаешь свою жизнь серой и скучной, сидя в фартучке «Ашана» за кассой за двадцаточку в месяц. Хотя, кажется, сегодня каждому должно быть понятно, что глубина вашей задницы измеряется силой вашего собственного желания там оставаться.

Доработав свое выступление на сегодняшнем плановом собрании у шефа, я провожу анализ текущего положения дел.

Через мгновение в кабинет заходит секретарша Соня и голоском божьего одуванчика сообщает, что нас всех вызывают к директору на отчет по предварительным итогам сезона.

В кабинете у гендира атмосфера исполнительности сквозит изо всех щелей. Все заходят туда, пытаясь казаться свободными людьми, полноправными гражданами нашей страны и безупречными агентами свободной экономической зоны, нанятыми по трудовому договору, дабы проявить и реализовать себя в интересах компании. Но при этом все знают, что не застрахованы от нетолерантности Вячеслава Викторовича к тупости, лености и разгильдяйству, которая всем нам, безусловно, присуща. И если вдруг результаты наших отчетов не совпадут с нашими показаниями о них, либо с мнением гендира о нужных показателях, то этот ответственный человек будет как минимум дискредитирован, а то и вовсе послан нахуй и уволен тут же в этом кабинете при всех с указанием написать заявление по собственному желанию со всеми вытекающими. Такие случаи уже бывали, поэтому все готовы на двести процентов.

Вячеслав Викторович Погорелов — генеральный директор и владелец компании, по статусу серьезный обстоятельный мужчина за пятьдесят. Требовательный, волевой, принципиальный, мудрый, не терпящий оправданий лидер. Никогда не был карьеристом в узком понимании слова, всю жизнь строит свой бизнес и занимается его развитием. Всегда ходит в строгих костюмах, туфлях и с небольшим кейсом. Всегда начисто выбрит, ухожен и следит за своей спортивной формой, бегает по десяточке в день. Инициалы его имени стали заочной кличкой, к которой его отношение до сих пор не выяснено. Однако данную аббревиатуру активно используют все сотрудники при любом комичном случае, проводя параллели с президентом или с валовым внутренним продуктом, лицом выработки которого Вячеслав Викторович к сегодняшнему дню сделался.

Есть даже история, которой один бывший партнер шефа, будучи подшофе, год назад поделился со мной на одной из туристических выставок, которые сегодня по большей части стали собраниями неанонимных алкоголиков для активации процесса бестолкового пиздежа. В начале нулевых, когда этот бизнес только начинался и было много рэкета, крышевания и прочей понятийной блататы, в офис к шефу нагрянули в свойской манере прямо посреди дня рэкетиры-дилетанты. Наставив обрез прямо ему в лицо, без должной любезности они попросили отворить сейф и передать им во владение все его содержимое, хранившееся в буржуйской валюте. Но поскольку Вячеслав Викторович был капитаном запаса, и в сейфе у него всегда находился травмат, то он без проблем, путем ловких телодвижений сломал одному нос, а второму прострелил колено. Когда милиция забрала нападавших, чтобы подарить им несколько лет санаторно-курортного отдыха, наш генеральный успел еще поздравить коллег-дам с восьмым марта и уволить недобросовестного бухгалтера, который ежемесячно подпизживал с расчетного счета фирмы кругленькие суммы, очевидно, в качестве неофициальной, но заслуженной премии. Таким образом, Вячеслав Викторович исполнил все свои профессиональные и личные обязанности: отправил людей на курорт, проявил себя как истинный джентльмен и моментально слез с оказавшейся дохлой лошади. Люди, закрепляющие свой авторитет подобным образом, безусловно подкупают, посему моей единственной стратегией общения с ним была предельная искренность, профессионализм и уважение.

Я уже представляю, как сейчас кто-то будет вербально изничтожен, если начнет мямлить (а такое случалось с новичками в этом кабинете), не сможет четко выдавать желаемые для владельца показатели за действительные и уверенно маневрировать между физическими пределами российского рынка туриндустрии, стихийностью внешних факторов экономики и твердолобым крохоборством государственных регуляторов, которые с момента зарождения Руси и по сей день почему-то воспринимают бизнес не как фундамент экономики, а как дойную корову. С нее как минимум собирают молоко, а как максимум пускают на мясо или вообще забирают в свое стадо.

— Итак, уважаемые, сейчас у нас догорает июль, и уже видны предварительные результаты этого сезона. От каждого из вас я жду сейчас краткий отчет по результатам деятельности, а также предварительный план-стратегию на следующий год. В случае необходимости попрошу каждого предоставить цифры.

Первой берет слово наш зам генерального директора, Ирина. Она очень наглая и очень умная девушка под тридцать, умеющая, когда надо показательно пожалеть, а когда надо побыть и стервозной сукой. Она непревзойденна во всем, что касается ведения договорной кампании, и умеет взаимодействовать с контрагентами на таком уровне, что я никогда бы не сел с ней за стол, не имея заранее пару тузов в рукаве. В общем-то, именно поэтому у нее, по слухам, самые высокие проценты. Она буквально выросла в этой компании: до этого работала на низших должностях в самых разных секторах экономики, и, в общем-то, неудивительно, что, не имея личной жизни, но имея довольно закономерное, хоть и близорукое современное желание состояться, она доросла фактически до правой руки нашего босса. А еще она недолюбливает меня за то, что я всегда выкручиваюсь из всяких нестандартных ситуаций со знаком плюс и при этом показываю стабильный результат в работе, потому как плотно закрепил за собой все ключевые контакты по агентской базе.

Ирина достает из своей рабочей записной книжки какие-то бумаги, и далее нам сообщается информация об изменениях количества прямых клиентов, о росте агентской базы и количества объектов размещения, о результатах работы с новыми направлениями и так далее. В целом кратко подводятся предварительные итоги года.

Дальше шеф просит нашего финансового директора Макса осветить статистику. Макс, как обычно выделяющийся из всей нашей своры своей непревзойденной брутальностью и строгостью внешнего вида, чистеньким лощеным костюмчиком с пестрым галстуком и блестящими черными туфлями какой-то популярной итальянской марки, поворачивается ко всем. Меня всегда поражало его умение быть ходячим справочником всей статистической информации, и не только нашей компании. Этот человек всегда врубал в себе робота, когда речь заходила о цифрах. Сколько я его помню в этой компании (а работать мы с ним начали примерно в одно время), он мог без всякой предварительной подготовки, без всяких листочков, квартальных отчетов и прочих подручных документов, отчеканить от и до, как конвейер, всю статистику. Вот и сейчас звучат многие термины и количественные показатели, от ебитды до коэффициента оборачиваемости, большинство из которых многие сидящие здесь и не помнят со времен сессионной зубрежки учебников по экономике.

В заключении Макс произносит:

— Подытоживая ситуацию в целом, хочу сообщить, что предварительный рост компании составит приблизительно тридцать-тридцать пять процентов в обороте и около двадцати процентов в прибыли.

После этих весьма скучных терминов Погорелов дает слово мне. Я, как это за мной водится, произношу яркую помпезную речь про то, какие мы все молодцы, и что, учитывая статистику, идем в правильном направлении. Лью еще немного воды, добавляю, что в действительности это, конечно же, не повод расслабляться, потому что впереди еще долгий путь на Олимп индустрии отдыха. Делаю несколько своих заранее сформулированных замечаний на тему начала глобальных изменений рынка в целом и туристического в частности. Говорю о необходимости диджитализации и автоматизации абсолютно всех бизнес-процессов, привожу несколько своих доводов на счет того, каким образом мы собираемся измениться, каких отделов это коснется, как я планирую претворить эти изменения в жизнь и, самое главное, как, по моему мнению, это усилит нашу организацию и увеличит наши шансы на успех. После, не желая затягивать свой монолог, я резюмирую: количество покупателей увеличилось, критических проблем в этом сезоне не было, но все, конечно же, не безоблачно, и есть над чем работать.

Вячеслав Викторович уже собирается удовлетворенно кивнуть и предоставить слово следующему, но Ирина перехватывает мяч и обращается ко мне:

— Честно говоря, я изучила к нашему собранию ситуацию с продажами от агентов, и у меня есть несколько вопросов к тебе. — При этих словах часть стола внимательно прислушивается, каким именно образом Ирина подловит меня в моей некомпетентности. — Почему объем продаж от компании Coral по сравнению с прошлым годом упал в два раза? Почему нам до сих не удалось привлечь к реализации TUI? Это крупнейший реализатор на рынке, а у нас есть много эксклюзивных предложений, которые бы продались существенно лучше к сегодняшнему дню, если бы они подключились. И еще, я заметила определенный спад по Крыму по ряду популярных объектов, по которым в прошлом году спрос был существенно лучше. Насколько ты в курсе этого и как мы будем исправлять ситуацию?

Ирина в своем амплуа, как обычно выуживает какие-то естественные недочеты в моей зоне ответственности и пытается слегка подгадить мне репутацию. Иначе это сложно охарактеризовать: я с таким же успехом мог бы предъявить практически каждому за этим столом факты, которые говорили бы против них. Но я этого не делаю, потому что помню выражение Гёте о том, что жизнь слишком коротка, а путь до совершенства вечен. При этом я знаю, что не пинаю хуи на рабочем месте, регулярно отслеживаю картину продаж и владею ситуацией. Поэтому, дабы быстро и бескровно подавить это восстание, я спокойно реагирую:

— Да, все так. Coral упал в два раза, зато Pegas в два раза вырос. Какая нам разница каким туркам продавать? По TUI я работаю, мы с ними начали общаться только в мае, в июне мне только дали ответ и контактное лицо. Я с ним общался долго и муторно по почте, затем удалось договориться о встрече, мы обсуждали предложение, они заинтересовались многим, не только нашими эксклюзивами, и в данный момент мы ждем от них договор, потому что они работают по своему. Эта крупная и неповоротливая структура, я считаю, что то, чего нам удалось добиться, уже можно считать успехом. Два месяца — практически экспресс-результат. А про крымское направление я в курсе. И у меня уже есть план действий, просто он не может проявить себя моментально, особенно когда продажи уже завершены на девяносто процентов. Конечно, нужно требовать невозможного, чтобы получить максимум, но мы работаем на крайне конкурентном рынке, и технология нашей работы не может прыгнуть выше головы, особенно когда меняются кадры, конкуренты демпингуют в ноль, а наша основная задача — это заработать, а не пускаться в безрезультатную грызню.

Ирина отводит взгляд, в который раз безуспешно посягнув на мою стрит кридабилити. Но я знаю, что это не закончится никогда.

— Хорошо. Сообщи мне, пожалуйста, когда с TUI будет заключен договор.

Я киваю и спокойно предоставляю слово нашему генеральному.

Дальше продолжают замдиректора по направлениям. Худенький и кроткий Женя по Абхазии и Кавказу начинает уходить в детали, сообщает причины тех или иных приобретений и потерь, его сменяет тучный и размашистый Ваня по Подмосковью и регионам, дальше выступает Слава по Краснодарскому краю и прочие.

Я сижу, вертя в ладонях смартфон, и раздумываю над тем, чем бы заняться сегодня до конца рабочего времени.

Ближе к вечеру моя накопившаяся усталость понемногу сменяется желанием ощутить праздник и отдохнуть. Я открываю контакты и по порядку начинаю набирать цифры людей, с которыми волею судеб был сведен в течение жизни.

Буквально через пятнадцать минут у меня уже забита встреча со старым товарищем Владом на восемь вечера в бельгийской пивной «0,33» на Красных воротах. Идти неспешным шагом минут двадцать. Где-то в половину восьмого я, протупив остаток рабочего дня за программой финансового учета и закончив изучать статистику годовой выработки, сматываю удочки и выхожу на центральную улицу пропахшей пылью Москвы.

Асфальт шелестит под ногами, пешеходы торопятся успеть на свои довольно недальновидные встречи. Вскоре я подхожу к заведению, достаю из кармана Marlboro Gold и закуриваю. Сухой табак мягко тлеет в сигаретной бумаге. Я пристально слежу за химическим процессом горения. В метре от меня встает человек в легкой белой рубашке выше меня ростом и тоже закуривает. Его черты почему-то напоминают мне рожденного священнослужителем интеллигентного философа, каким-то чудом очутившегося здесь и сейчас в этих трущобах современной тусовочной Москвы. Но тем не менее это так, и в незнакомце я узнаю Артёма, томно курящего свои папиросы и отрастившего козлиную бородку.

Я слегка офигеваю и отвожу руку с сигаретой в сторону.

— Тёма, а мне всегда казалось, что Москва слишком большая для таких вот встреч!

Он изящно выпускает дым и начинает изучать меня. После этого произносит в своей привычной манере спокойным, монотонным, интеллигентным голосом:

— О привет. Какими судьбами?

— С ума сойти! Ты как здесь вообще очутился?! Я думал, что только я околачиваюсь среди этих баров и ночных тусовок. Тебя-то уж здесь точно не рассчитывал увидеть. Или все-таки это значит, что со мной еще не все кончено?

— Это как посмотреть, я здесь жду своего знакомого, который недалеко должен скоро освободиться. — Тут он принимает деловитый вид и размышляет на тему чего-то: — Кстати, не хочешь сейчас погнать ко мне в родительский дом под Москвой?

— Я? Не знаю, вообще я сейчас жду товарища, мы планировали посидеть, выпить. А что там?

— Да там все круто, у нас сельское хозяйство, буренки, недавно храм построили, вид с крыши тебе понравится.

— Типа дачка?

Тёма внимательно обдумывает мои слова.

— Ну да, можно сказать и так, натуральное хозяйство. Я там сейчас живу со своей семьей. Сейчас едем туда. Бери своих и погнали.

Через некоторое время к нам подходит Влад и закуривает. Мы обмениваемся предложениями на эту ночь, и перспектива тухнуть в затхлых столичных заведениях меркнет. Решение принимается моментально.

Мы быстренько осваиваем пару бокалов пива, заказываем такси и наскоряк долетаем до ближайшего Подмосковья. Я сижу на заднем сиденье и неспешно покуриваю электронную сигарету, ощущая, как в крови по-доброму распространяется алкоголь.

Артём сын местного священника, что, однако, не мешает ему курить дурь. Он, как и я, закончил то же высшее учебное заведение, но в отличие от меня не продолжает ежедневно посещать занятия по трудовому договору за оговоренную кругленькую сумму в душном помещении коммерческой организации.

Мы выползаем из такси. Кругом тишь да гладь дачи, современной урбанистической деревни. Их приобретает поколение, воспитанное в деревне бабушками, считающими, что собственный дом у черта на куличках — это круто и кому-то еще нужно. Хотя по факту, куча частной собственности прозябает и не приносит никакого выхлопа. Но это лишь мой профессионально практичный взгляд на вещи.

Мы вчетвером вываливаемся из туго набитого такси, с горем пополам расплачиваемся, и таксист уезжает обратно. Артём, гордо выпрямившись, приглашает нас пройти в дом:

— Ребят, пойдемте внутрь, я покажу вам крышу нашего храма.

Мы поднимаемся на несколько пролетов, на последнем этаже заходим в какие-то застенки и поднимаемся по винтовой лестнице. Она заканчивается небольшой металлической лесенкой, которая выводит в отверстие в здании. Я пролезаю, наконец, в него и оказываюсь на самой крыше. По сути, на небольшом ее участке, который предваряет купол храма. Отсюда очень хорошо видна вся территория земельного участка, а также открывается вид на близлежащие деревни и поселки.

Не пойми откуда у нас в руках оказывается по бланту плотно скрученного снадобья, и мы, уже развалившись полулежа, общаемся на животрепещущие темы. Знаю, их тут и там поднимают все представители нашей нации, будь то заевшаяся богема или же малоспонсируемое хипстерье, снобистски пытающееся казаться круче, чем они есть на самом деле.

Я делаю несколько плотных затяжек, и через пару мгновений выдуваемый мной запах жженой резины уже полностью порабощает мое сознание — я смеюсь и рыдаю одновременно. Тут мне прилетает вопрос:

— Ну так что, рассказывай, как у тебя вообще дела? Что у тебя происходит в жизни?

Я выпускаю колечки и бросаю взгляд на тлеющий уголек на конце самокрутки. Каннабис сатива, конечно, решает все проблемы, даже самые неразрешимые, но все-таки мне есть еще чем поделиться.

— Знаешь, в общем-то, наверное, мне было бы и грех жаловаться, я, к сожалению, не так давно, но все же осознал насколько я счастливый человек во всех планах, — предельно четко, несмотря на расширенное сознание, говорю я. — Но взамен этой открывшейся тайны на меня вдруг вылилось столько разных безответных вопросов и неразрешимых проблем, что я даже порядком охуел от этого всего.

— О чем ты говоришь? Какие, например? — очень внимательно уточняет Артем.

Мы лежим все под куполом, я, Влад, Тёма и его какой-то товарищ, кажется, хирург по профессии, чье имя я не успел запомнить, и аккуратно выдыхаем эти порицаемые обществом облака в небо.

— Ну, вот, например, о том, как сильно я переживаю за своих родителей, особенно за маму, которая не в силах побороть свои нервяки и ежедневно понемногу сама себя загоняет. Или другая ситуация. Мой бескрайний цинизм довел меня до того, что я вдруг понял, что любви не существует. То есть, не то чтобы ее не было в моей жизни или в моем сознании, а ее просто нет в природе, понимаешь? Это некая романтизированная субстанция, выдуманная человеком, просто чтобы оправдать свою ущербность, а вместе с этим и свои гнилые поступки, которые он совершает во имя кого-то или чего-то. И это повергло меня в глубочайшую депрессию, понимаешь? То есть у меня натурально появились седые волосы на висках! Я просто охуел! И все эти гигабайты литературы, которые свалились на мою голову тоннами воспринятой информации, просто убили во мне веру во все. Я вдруг понял, как много вокруг всего, до чего мы, жалкие человечишки, просто не можем дойти своими недалекими от природы мозгами и потому продолжаем по молчаливому согласию позволять всем вокруг совершать зло. Типа убивать грудничков в переходах, совращать и подчинять себе молодых беззащитных девушек, чтобы они занимались проституцией и так далее. Я уже не говорю про коррупцию и революции, которым мы просто позволяем случаться. И это потому что все люди полные гандоны и дебилы.

Влад, все это время не сводивший с меня глаз, заметно грустнеет и задумывается.

— Да, понимаю, — говорит Тёма и, поднося самокрутку к пропасти, стряхивает пепел вниз. — Знаешь, а я вообще пришел к выводу, что бессмысленно чего-то ожидать от жизни. Ну, то есть, понимаешь, мы социальное государство, которое до сих пор не стало государством людей ответственных. Мы почему-то по умолчанию считаем, что нам кто-то должен, и по мне так как раз-таки социализм в этом и виноват. Мы рождаемся уже с кислой миной на лице, типа обслужите нас и дайте нам все. А никто никому нихуя не должен от природы, все надо брать самому. В этом-то и заключается основа капитализма. Типа ты в ответе за тех, кого приручил. И под этим словом «приручил» (при этом Тёма жестом одной руки показывает кавычки) имеется ввиду гораздо больше, чем просто приручить какого-то зверя, понимаешь? Поэтому я тут в какой-то степени тебя, безусловно, понимаю.

Влад уже явно не совсем ясно понимающий, как обстоят дела, тем не менее достаточно в тему добавляет:

— Абсолютно верно, еще Фрейд в свое время заявил, что задача сделать человека счастливым не входила в планы мироздания. Ну, вроде как-то так это было сформулировано. Поэтому какой смысл вообще чего-то ждать от жизни, если нужно все брать самому? И я бы сейчас, честно говоря, взял бы кого-нибудь сзади.

Мы все смеемся с этой пошлой шутки и продолжаем смотреть в вечность ночи.

Игры разума, усугубленные обилием тлеющего сырья, переносят нас через несколько мгновений на опушку леса рядом с озером, где мы вдруг сидим еще с какими-то ребятами, открытыми бутылками уже совершенно пошлого Chivas, непонятно откуда взявшейся кониной с чуждым мне названием и даже залежавшейся где-то под кустом «Талки». И как я понимаю все это уже во мне.

Мы сидим в очень уютной компании, где все крайне мило, деликатно и даже снисходительно обходятся друг с другом. Положенные поперек стволы опавших деревьев, пестрое и знойное кострище, распаленное где-то в ледяной глуши, огромный пакет вскрываемых по очереди рыбных консервов и целый букет перемежающихся и смешивающихся во мне веществ дают мне понять, что все не так плохо, как может казаться.

Диалоги ведутся на тему моего (неудавшегося) писательства, Тёминого семейного богословия, очередного неудачного романа Влада, который закончился, даже не начавшись, и еще на ряд тем. В ходе этого словоблудия я четко, но не утешительно уясняю для себя, что писателем (с большой буквы П) мне не стать, ибо сейчас началась эпоха видеоблогеров. Тёме выносится перспективный вердикт, что симбиоза священнослужителя и бизнесмена не было со времен Германа Стерлигова. А Влад проводит интересную для себя параллель, что все, что в его жизни начинается с вскрытия упаковки презервативов Durex (или любой другой марки), заканчивается всегда тем, что он остается в чьих-то глазах гандоном.

Последняя мизансцена сегодняшнего дня — дорога, ведущая к большому дому с куполом, где мы ранее находились. Я, уже совершенно поддатый, иду за остальными в какой-то недостроенный дом, у которого залили только основание для подвала. Едва забрезжили первые лучи рассвета. У хирурга (так я его обозначил в своей нетрезвой системе координат) в руках появляется пустая бутылка из-под Sprite малой емкости, в которой он быстро организовывает отверстие ближе к основанию. Выстраивается очередь, в которой я оказываюсь сразу после Влада. Ждать приходится недолго, все делается быстро: мне протягивают бутыль, я откручиваю крышку и быстро проглатываю содержимое. Жизнь прекрасна.

Чудный субботний восход солнца, словно кладезь наших надежд, обозначает рождение нового дня. Быть может, это всего лишь зарница посреди долгой и непроглядной тьмы. Но все-таки хочется верить, что это только начало…

3. Хтонь

Дело не в пессимизме и не в оптимизме,

а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума.

А. П. Чехов

Настоящая власть у тех, кто не сменяется. Те люди, которые определяют жизнь страны, — они не меняются раз в четыре года.

А. Лебедев

Пожалуй, все мы в жизни совершаем массу ошибок в отличие от каких-нибудь других идеальных особей рода человеческого. Только вот мне почему-то этот факт совершенно не помогает в сложившейся ситуации. Причем с одной стороны, ситуация — пиздец, от чего становится даже не по себе, а, с другой стороны, вроде даже как-то прикольно получилось, это ж надо было попасть в такую задницу!

Я стою рядом со своим автомобилем, положив руки на капот. С чего бы мне стоять именно в такой позе? А просто дело происходит на Звенигородском шоссе. Меня догнал, подрезал и остановил наряд гайцов на двух автомобилях, а теперь вот приказал в принудительном порядке выйти и положить руки на то самое место. Двое ментов начинают шерстить мою машину в поисках весомой причины впаять мне вполне реальный срок за сбыт и распространение запрещенных веществ. Именно стоя здесь, у машины, в наручниках, я начинаю понимать, что реальность кроет гораздо жестче наркотиков.

— Руки за спину! — гаркает один из стоящих рядом достопочтенных служителей нашему неоднозначному законодательству и заламывает мне левую руку.

— Ну вы уж как-то определитесь! — выкрикиваю я в попытке съязвить, но тут же жалею об этом. — Ай, бля! Да я ж не сопротивляюсь!

— Еще бы сопротивлялся, сученок! Тогда вообще тебе не жить было бы.

На меня надевают оковы и скручивают руки за спиной, кладя верхней частью туловища на лобовое стекло. Потом меня всего шмонают, но ничего, кроме скомканных носовых платков, в карманах не находят. Я, явно не до конца еще разобравшись в том, что же все-таки происходит, наблюдаю за тем, как идет процесс обыска. Один сидит на пассажирском кресле справа от водителя и роется в бардачке, вываливает все содержимое на пол, затем, не найдя ничего, начинает копаться в подлокотнике, и так до тех пор, пока все содержимое из всех впуклостей салона не оказывается вывернутым вовне. Второй сперва помогает первому, затем идет потрошить багажник. После наступает очередь моего кожаного портфеля. У меня периодически запрашивают пояснения по поводу тех или иных вещей, на что я вполне искренне (а иначе в данных обстоятельствах хуй ответишь) отвечаю и, надо сказать, довольно успешно. В общем-то, кроме электронной сигареты и завалявшегося ластика у меня ничего не находят.

Справедливости ради стоит сказать, что до этого момента я никогда не был настолько близко знаком с представителями правопорядка. Честно говоря, никогда и не стремился быть удостоенным такой чести.

Я лежу на лобовом и только понемногу начинаю одуплять, что со мной происходит. Сука, и как же я, блядь, попал в такую передрягу?! Я поворачиваю голову в сторону трассы и смотрю, как мимо меня пролетают с бешеной скоростью автомобили. Дело происходит где-то недалеко от МКАДа, и поэтому любители быстрой и не очень езды, только учуяв легкий привкус свободы, словно акула кровь, понавдавили гашетки в пол.

Затем я вспоминаю, что буквально вчера был у Тёмы на даче и явно баловался там чем-то порицаемым. Даже не то что баловался, а вполне себе нарушал рамки дозволенного. Черт возьми, хоть бы Тёма на прощание не решил отблагодарить меня и не впихнул мне кусочек куда-нибудь между делом. Я же знаю его великодушие. И почему великодушием всегда называют нечто исключительно во благо? Хотя, впрочем, какая разница, даже если у меня ничего не найдут, мне же все одно могут запросто что-нибудь подкинуть. Наслышан уже.

Бля, как же больно наручники давят, сука! Руки даже начали слегка онемевать.

— Командир, да я чист, за душой из грехов только похоть. Можно вас попросить слегка ослабить железки?

— Ага, ща. Ты что ж, гад, не остановился, когда тебе махнули?

— Да я не видел, на обгоне был. Говорил же уже.

— Ну да, пошли, сейчас все объяснишь.

Наряд заканчивает шмон, и парень в форме, с которым я разговаривал, берет меня одной рукой за наручники, другой за плечо и ведет к ближайшей машине ДПС. Открывает заднюю дверцу и с силой впихивает меня внутрь. С застегнутыми за спиной руками я не сразу группируюсь и больно задеваю головой крышу автомобиля, выругавшись про себя.

Дверца захлопывается, и я оказываюсь в беленьком кожаном салоне новенького мерседеса, выкупленного государством у немецкого автоконцерна и стилизованного под искренние и честные коррупционные аппетиты доблестных сотрудников дорожной патрульной службы.

Дверца напротив открывается, и со мной рядом садится, очевидно, кто-то главный.

— Старший уполномоченный, капитан Соколов. Ну что, нарушаем?

— Я… эээ… да я…

— По всей Москве сейчас проводится спецзадание РЭД на отлов нетрезвых водителей. Вы в курсе, что по нашему законодательству находиться за рулем в нетрезвом состоянии запрещено, и это строго преследуется по закону, вплоть до лишения свободы сроком на пять лет?

— Да я не нарушал, я трезвый. Просто не увидел, что вы мне показывали, я на обгоне был. А после уже произошло вот, что произошло.

— Ну, это мы сейчас проверим.

— Что проверим?

— Поедем на проверку ваших анализов. Пописать в баночку придется. Значит, вы не в курсе. К слову сказать, невыполнение просьбы сотрудника полиции остановить автотранспорт косвенно делает вас умышленно уклоняющимся от проверки, что дает нам право подозревать вас в совершении административных или уголовных преступлений.

— Да я ж вам говорю, как обстояло дело! Я просто не увидел вашего знака!

— Вы употребляли недавно какие-либо наркотические средства?

Я задумываюсь на мгновение, отвожу взгляд в сторону и, стараясь вложить как можно больше уверенности в голос, произношу «нет».

— А вы себя в зеркало видели? — спрашивает меня этот большещекий борец за справедливость.

Я перевожу взгляд с него на отражение в дверном стекле, из которого на меня смотрит какой-то побледневший мертвяк с испариной на лбу. Я понимаю, что мои губы при разговоре все это время немножко дрожали.

— Теперь увидел. Но это нормальная реакция нервной системы, когда на тебя надевают кандалы. У меня ж не каждый день такой праздник!

— Возможно, а еще очень возможно, что это реакция организма на какое-нибудь психотропное средство типа спайсов и им подобных. Так что проследуем с вами сейчас на медицинский осмотр, и там все выяснится.

Он открывает дверцу и выходит. Затем меня тоже заставляют вылезти из автомобиля. Я понимаю, что практически не чувствую ладоней, настолько сильно перетянуты сосуды.

Меня держит одной рукой тот самый блюститель правопорядка, с которым я уже общался. К нам подходит капитан и сообщает:

— Ну что, значит сейчас его в лабораторию на анализы, по результатам сообщишь.

Я понимаю, что как-то уж совсем все грустно получается. Надо что-то делать!

— Капитан, мне кажется, мы с вами не все еще обсудили.

Капитан поворачивается ко мне и вопрошающе смотрит.

— Может быть есть какие-нибудь еще варианты развития событий? — робко задаю вопрос я.

— А какие еще могут быть варианты? Это залет, паренек.

— Ну, не знаю. Всегда ведь есть возможность что-то исправить, — пытаюсь я включить исконно российский механизм решения проблем.

Капитан бросает взгляд на коллегу, затем кивает ему, берет меня под руку и ведет к моему автомобилю. Дойдя до капота, он осторожно озирается по сторонам и говорит:

— Ну, смотри, мне вот очень нравится эта циферка с одним ноликом. — И он указывает своей дубинкой на мои регистрационные номера, туда где черным по белому идет цифра «девять». — Думаю, что это вполне себе разрешит ситуацию.

Я смотрю на него, потом на цифру, потом куда-то вдаль.

— У меня с собой только три штуки, если дадите возможность, могу съездить с карты снять, до семидесяти добить максимум, больше нет.

Большелобый капитан с исключительно славянским лицом мрачно пырится на меня и, наконец, не найдя аргументов, сообщает:

— Хорошо. Мы тебя сейчас освобождаем, возвращаем документы и даем тебе двадцать минут. Если через это время ты не привезешь на это же место деньги, то знай, мы твои номера и личные данные запомнили, найдем, и ох несладко тебе придется. Понял?

— Понял, постараюсь уложиться.

Капитан дает знак своим. С меня снимают наручники, при этом я кряхчу, как подбитая курица, и после активно начинаю разминать руки. В них тут же вкладывают права и паспорт.

— Ну что, время пошло, — бросает капитан и вольной походкой идет к своему эскорту.

Я быстренько прыгаю за руль и срываюсь с места.

Не могу даже сосчитать, какое количество мыслей успевает пронестись в моей голове, пока я прошмыгиваю мимо других постовых, молясь, чтобы они меня не остановили. Какой-то поток сознания. Дальнейшие события разворачиваются быстро и чересчур клипово. Шоссе, съезд, Строгино, попытка натыкать в Яндекс-навигаторе, где тут ближайший ночной банкомат. ГДЕ ЖЕ ОН, БЛЯДЬ, КОГДА ОН ТАК НУЖЕН?!!! Какие-то бестолковые хачи, спящие на помойках бомжи. Я снимаю деньги со сберовского банкомата (эта сука берет комиссию — я вознаграждаю его матерными благодарностями), смотрю на часы — не успеваю, бегу до машины, мчусь что есть мочи до пункта назначения. На подъезде вижу, что меня ждет один оставшийся гаец, облокотившись на багажник своего железного коня.

Я выхожу из автомобиля, медленно иду к нему. Он, оглядываясь по сторонам, открывает багажник и знаком указывает мне, что делать со средствами. Я бросаю котлету купюр туда и быстро рву когти подальше отсюда. По пути я ввожу анестетик — бессмертный хит группы Reamonn:

And then she’d say it’s OK I got lost on the way

But I’m a Supergirl and supergirls don’t cry

And she’d say it’s allright I got home late last night

But I’m a supergirl and supergirls just fly

And then she’d shout down the line tell me she’s got no more time

«cause she’s a supergirl, and supergirls don’t hide.

And then she’d scream in my face and tell me to leave, leave this place

«Cause she’s a supergirl and supergirls just fly.

Если ты не знаешь, кого в комнате наебали, значит это ты. Именно такие цитаты оседают в мозгу, пока твои лишние нейроны оседают в твоем мочевом пузыре, чтобы с утра под твои сожалеющие стоны покинуть твой организм.

Но мне сейчас все по барабану. Я выпиваю залпом очередную рюмку водки, и синапсы под воздействием этого системообразующего напитка начинают активно создаваться.

Все, о чем я сейчас размышляю, — это только о том, почему так сложилось, что в России капитализм оказался немного извращенным и по-прежнему царит беззаконие. Почему любой чиновник или человек, занимающий довольно высокий пост во всеобщей иерархии, может безраздельно хапать себе в карман столько, сколько может унести, просто потому что он служит власти. Почему считается, что быть безмолвным рабом системы в порядке вещей, а предприниматели, коммерсанты и люди, которые хотят зарабатывать сами и давать это делать другим, почему-то порицаются обществом. Наше закостенелое, заскорузлое общество лишенных пенсии пенсионеров почему-то верит, что можно ничего не делать, отдать всю власть над своей жизнью и инициативу некоему образованию под названием «государство», а потом постоянно хаять его, как своего задолбавшего всех родственника, но по-прежнему любить. Возмущаться, но ничего не менять.

Это ж до какой степени внутреннего прогнившего похуизма нужно дойти, чтобы настолько сильно не заниматься своей жизнью?! Чтобы лениться выходить на улицы, когда решается судьба твоего народа и твоей страны. Чтобы спокойно или скорее даже со страхом и покорностью относить менту свои кровно заработанные средства к существованию, дабы сделать его побогаче, тебя понесчастнее, а вас обоих побезнадежнее. Чтобы отдать все управляющие функции и бразды правления в руки, которым на тебя глубоко насрать. Словно ты, став наследником огромного состояния, просто официально переоформил его на первого встречного, а после постоянно что-то попездываешь ему в дверную щель в надежде, что он бросит тебе какие-нибудь огрызки. Феодализм новой формации. Все играют в поддавки: одни не замечают быдла, другие не понимают интеллигенции. Вот такая вот взаимосвязь. Создается впечатление, что нация держится на невежестве.

У нас ведь есть еще такой атавизм как иерархия. Кажется, это слово осталось нам еще со времен, когда Юрий Долгорукий решил построить себе дачку возле Москвы-реки (почему-то мне это предположение не кажется странным), и понеслась.

Дело ведь не в пессимизме и не в оптимизме, а в том, что у девяноста девяти из ста нет мозгов. В нашем русском мире все вокруг уже сотни лет обвиняют остальных в отсутствии мозгов, при этом сами их не приобретают. Треть стагнирует по инерции прошлых дней, ища врага снаружи, треть ничего не хочет и не делает, а оставшиеся, также ничего не желая и не делая, пассивно мечтают съебаться.

Кажется, я прожил в Москве слишком много времени, и вся эта желчь успела в меня впитаться. Насколько уже заебала эта политическая импотенция, когда всем на все насрать! Оппозиционеры гнушаются, что оппозиции нет, и идут к действующей власти на это жаловаться. И почти ни у кого не возникает в голове простой и закономерной идеи о том, что революция должна быть в сознании, а не на Дворцовой площади.

Единственный заядлый и оголтелый «якобы» оппозиционер, про которого уже узнали все, — это господин Навальный. Вот уж у кого действительно вроде бы хватило духу, выдержки, сил и прочих уже менее труднодоставаемых ресурсов для отстаивания своей идеалистической либеральной идеи, которая, насколько это можно оценить, уже сделала из него отщепенца наших дней и клоуна для школьников. Осталось только загнать его в могилу, и можно было бы сделать его почти святым мучеником и поборником справедливости. Но как-то странно происходит, что все, кого коснулась рука субъективной справедливости в нашем государстве, подчас-то в целом и не заслужили это ничем. А господин Навальный грязно вывел на чистую воду практически всех кого мог и сейчас спокойненько себе выкладывает фоточки в инсту, растит детей. Не кажется ли вам, что то, за что он борется, объективно уже началось? Как будто кто-то принципиально дает ему быть собой. Какая-то кастрированная и не логичная борьба на баррикадах получается. Лишенная лишений. Хотя понятно, что, по сути, сегодня все выходят не на баррикады, а в соцсети. И обратно история не переиграет своих решений.

При этом весьма показательно, что даже один из великих русских теоретиков анархизма, стоявший у его истоков, Михаил Бакунин, закончил свою жизнь в Швейцарии. Вот она, истинная преданность идеалам и следование идеям!

Великие вожди завлекали массы утопическими обещаниями и идеями, ни одна из которых не состоялась окончательно — ни коммунизм, ни демократия, ни рейх. В итоге сегодня народ перестал верить кому бы то ни было. Массы стали холодными.

Я такой же нежаркий лежу дома на кровати, по-прежнему находясь под впечатлением от приятного ночного рандеву с сотрудниками Госавтоинспекции. Передо мной в кадре рисуется главный герой сериала «Мажор». Между мыслями я проваливаюсь в беспорядочные дебри пустого, как мой холодильник, сценария этой чересчур брутально снятой малосерийки. Честно говоря, мне она даже нравится, можно полностью отключить мозг и не думать — пожалуй, самая приятная опция жизни. В моем текущем состоянии я бы однозначно дал Прилучному «Оскар» и обозначил его секс-символом России середины десятых годов. Старается парень, то ли активно мажется автозагаром, то ли монтажер решил накидать спецэффектов. Одно ясно: зрительницы в восторге.

Я опрокидываю в себя новую порцию прозрачной жидкости, уже потеряв счет стопкам, и обнаруживаю бутылку «Хортицы» пустой. В моем текущем состоянии меня это мало волнует. Я встаю и понимаю, что набрался до бровей, поэтому неустойчиво падаю обратно и продолжаю созерцать сериал.