Бесплатный фрагмент - Белый бунт

Эта книга является художественным произведением.

Имена, характеры, места действия вымышлены или творчески переосмыслены. Все аналогии с действительными персонажами или событиями случайны.

1

Спал неспокойно. Рано проснулся. В комнате уже светло. Я не сразу понимаю, что звонит будильник. Уже проснувшись, я несколько минут лежу, ничего не соображая, а уши как будто отдельно от меня слушают звон, который не прекращается.

Переворачиваюсь на живот и накрываю голову подушкой.

Вылезаю из постели и подхожу к окну. Отодвигаю занавески с крупными фиолетовыми цветами — солнце заполняет комнату.

Вчера я заснул с мыслью, что со мной происходит что-то новое, совершенно незнакомое. Теперь эта мысль снова возвращается.

Впервые я принимаю внешний мир таким, какой он есть. Я потрясен. Иногда эта мысль успокаивает, иногда пугает.

Я выпиваю стакан воды. Спать больше не хочется. Вереница вечерних событий возвращается вновь. Делаю глубокий вдох и сосредотачиваюсь. Что я могу сделать? Я не человек, а сплошное разочарование.

Ты счастлив своей жизнью? Ты сам виноват в том, что ничего хорошего с тобой не происходит. Принимаю душ, бреюсь, причесываюсь, одеваюсь. Начинаю думать о работе.

Синдром понедельника — это целый комплекс ощущений. Я испытываю печаль, и что-то похожее на отвращение и беспокойство.

Выхожу на улицу. Надеюсь, что свежий утренний воздух ободрит меня. Теперь главное — не делать из всего драмы, мыслить ясно и логично.

Каждый понедельник мы что-то теряем. Мы теряем нечто каждый раз, когда надеваем официальный костюм. Печаль — существенная часть первых часов рабочей недели, и причина этого проста. Многие люди по утрам в понедельник ощущают тошноту и рвотные позывы.

Каждый день я хожу на работу. Я хожу на работу и по субботам, а если нужно — по воскресеньям.

Я опаздываю. Задержавшись у перехода, с сожалением признаюсь себе, что в последнее время опаздываю постоянно, и поспешно перебегаю дорогу и двигаюсь к большим крутящимся дверям главного входа. Кажется, люди все время входят и выходят, поэтому двери, наверно, вечно в движении.

Я прохожу мимо конторки администратора в центре фойе и поворачиваю направо к лифтам. Там уже стоят люди, но четыре лифта по два с каждой стороны, так что никому не приходится ждать. Лифт звякает, двери открываются, и выходят три человека. Шестеро нас рвутся внутрь.

Наблюдая за коллегами, которые каждое утро твердой поступью двигаются к центральному входу, глядя на одинаковые безэмоциональные лица, выражавшие лишь легкое превосходство над прохожими, трудно предположить, что эти люди способны жить.

Наша честь называется верностью. Беспощадность, жестокость, высокомерие, упрямство и равнодушие. Холодные и расчетливые натуры, не восприимчивые ни к чему, кроме доводов собственного рассудка. Никогда не задумывались о последствиях своего поведения. Люди продолжают бороться за выживание и сегодня.

На шестом этаже я выхожу из лифта и попадаю в коридор без окон, залитый резким светом люминесцентных ламп и выстланный жестким синим паласом. Вдоль одной стены до самых дверей из матового стекла стоят картонные коробки с многочисленными наклейками, ожидающие, когда их заберут в отдел корреспонденции.

С утра огромное здание гудит как пчелиный улей. Планктон с документами в руках передвигается из кабинета в кабинет, телефоны разрываются от звонков.

Я открываю дверь. Большой кабинет делится широким проходом на две равные части. Направляюсь к кофейному аппарату. Выбираю крепкий черный кофе с сахаром, который никогда не растворяется, прилипает к дну чашки комком полупрозрачных гранул.

Офис встречает меня запахом бумаги. Стандартные столы, кресла. Никакой роскоши, но и без убогости. Стол завален разными бумагами и журналами — тут смешалась работа уже сделанная и работа, которую только предстояло выполнить. Разбирать завалы некогда.

Подойдя к столу, включаю компьютер. Втиснутая под стол тумба с двумя выдвижными ящиками едва оставляет место для ног. Ящики были забиты полностью, документы громоздятся стопками на столе и полу. Большинство сотрудников уже здесь. Не глядя пожимаю несколько рук, которые тянутся ко мне.

Я смотрю на стену за спиной заместителя начальника, я смотрю поверх столов, телефонов, мокрых от пота рубашек. Я смотрю на знакомые лица. Я вижу их каждый день. Не исключено, что у них те же проблемы. Большинство людей подобны открытой книге. Они говорят, что чувствуют, высказывают свое мнение при каждом удобном случае, постоянно сообщают о своих планах и намерениях.

У каждого есть свои комплексы. Предъявив свои таланты, приходится сталкиваться с завистью, неприятием и другими проявлениями неуверенности. К этому нужно быть готовым. Этот гнилой мир сошел сума. Людьми правят лишь деньги. Я это знаю. Я верю своим глазам.

У меня тихая и неброская работа, я не тщеславен. Мою работу не за что самозабвенно и безумно любить, но, значит, не наделаешь и ошибок.

Раздававшийся время от времени смех возвращал смысл происходящему. Люди делают то, что обычно делают каждое утро, а их мысли связаны лишь с повседневной жизнью.

Говорят, что, подслушивая разговоры других, никогда не услышишь ничего хорошего о себе. С логической точки зрения это утверждение сомнительно, но мой личный опыт не смог его опровергнуть.

Мне мешают двигаться, развиваться.

Я стою посреди серой комнаты офиса, стараясь смотреть в окно. Артур уже десять минут орет на меня, брызгая слюной. Я никогда не привыкну к этим утренним совещаниям. Они разрушают мою личную жизнь.

Иногда мне удается поймать взгляд кого-нибудь из офисных. Глаза вверх, схватить картинку — и опять упереться в монитор или бумажку.

Я стою и жду, но больше ничего. Абсолютно ничего. Так, я с этим справлюсь. Легко.

Одно лишь стало во мне сильнее: раздражительность. Спрашиваю себя: «В чем причина?» Не нахожу определенного ответа.

Я изображаю на своем лице улыбку — подобие улыбки. Я не готов. Опять чувствую себя идиотом. Меня выставляют идиотом прямо здесь и сейчас. Моя вселенная рушится. Что, если так оно и есть?

Когда не знаешь, что делать — улыбайся. Это ощущение длится секунды две.

Они относятся ко мне хорошо, но от этого я становлюсь грустным и виноватым. Потому что я знаю, что я не такой хороший. Приходится идти на тысячи компромиссов, совершать сделки с совестью, чтобы получить, что хочешь.

Я не заблуждаюсь относительно начальника: толстяк всегда меня недолюбливал. Вбил себе в голову, что я ненадежен и легкомыслен. Проблема таких, как он, в том, что они думают, будто могут плевать на таких, как я. Они не понимают, в каком мире мы сейчас живем. Времена изменились. Надо разрушить систему изнутри. Способность человека к адаптации не безгранична. Человеческая машина тоже становится жертвой износа и амортизации.

Скорость нашей работы значительно возросла. Сегодня мы работаем быстрее, чем раньше. К этому прибавляется чувство переутомления, бешеной гонки, спешки, предельного напряжения и ощущения, что горишь на работе.

Драматическая пауза, понимающие улыбочки. Мне не хватает духу сказать: Вам ничто не поможет. Работа становится более однообразной, специализированной и срочной. Высшее образование очень старательно научило меня пунктуальности, послушанию и выполнению однообразной работы. От меня требуется лишь безоговорочное выполнение требований, исходящих от начальства.

Вижу и наблюдаю все с практическим интересом. Я совершенно хладнокровен, владею своими нервами и спокойно наблюдаю за происходящим. Высокомерен. Эгоистичен. Своенравен. Хотел бы думать, что дело здесь в страхе потерять работу. Хотел бы. Но не могу. Потому что страх, который заставляет мои ладони потеть, слишком силен для такого простого объяснения.

В какой-то момент я понял, что стал заложником. Я не мог не уйти от этих людей, ни остаться с ними. Ну, допустим, ты пробил головой стену. Что ты будешь делать в соседней камере? Если ты сражаешься вместе с нами — ты наш брат. Если ты стоишь в стороне — рано или поздно ты будешь нашей мишенью. Это только вопрос времени. Видимость обманчива. Вариант похуже встречается чаще. Спасательный круг оказался ошейником. Вот. Это и есть забавная сторона. Правила игры известны: главное, не воспринимать все слишком серьезно. Какой смысл спешить, если тебя все время останавливают? Я высказал эту мысль вслух. Был совсем рядом с ответом. Все было несправедливо. Но что в этой жизни справедливо. Кому это выгодно? Кто за этим стоит?

Если ты нам не подходишь — будь уверен, тебе об этом напомнят при первом же случае. Так всегда бывает. Ждешь важного события в своей жизни, готовишься.

Настает твой день. Но так долго длилось ожидание, столько нервов истрепано, столько сил потрачено. Никакого удовлетворения. Голова пухнет от других забот.

Я сажусь, позволяя себе слегка улыбнуться, не в качестве комплимента глубине и оригинальности своих мыслей, а отдавая должное самоконтролю и дисциплине, которые позволяли мне мыслить эффективно. Сосредоточенность — это единственное, чем можно скомпенсировать нервное возбуждение перед заданием.

Три раза переделываю три последние страницы отчета и аналитическую записку к нему, потому что перечитывая, нахожу все новые и новые нелепые ошибки. Это меня пугает. Обычно я очень внимателен и ошибок в работе никогда не допускаю. Надо работать более научно. Точно. Хладнокровно. И терпеливо. В жизни я стараюсь все делать обстоятельно. Семь раз отмерь, один отрежь — это мой принцип. Не подумав, я не влезаю ни в одно дело, каким бы привлекательным оно мне не казалось. Что для жизни, в принципе, не плохо. В девяти случаях из десяти я — хороший парень. Верю в непротивление злу насилием, интеллигентный разговор, творческую свободу.

Но самое главное — я стараюсь выполнять свою работу как следует.

Я не курю. Не люблю кофе. Много работаю не для того, чтобы меня заметили и повысили. Мне так нравится. Всегда интересно получить результат. Я могу забыть про обед. Или не забываю, но не хочу прерывать увлекший меня процесс.

Телефонные разговоры, тексты, отчеты. Все бумажки переписаны по несколько раз, на каждой проставлен номер, номер занесен в табличку, таблички и бумажки разложены по папкам, которые в свою очередь переписаны, пронумерованы, занесены в другие таблицы и разложены по другим папкам. Я пишу, переписываю, укладываю, нумерую, снова пишу. Так до бесконечности. Потому что забочусь я не столько о себе, сколько об обществе, в котором живу.

Не раз уже я слышал в ответ на рассказ о своей работе: «Ну что ж, и этим тоже должен кто-то заниматься». Все идет нормально, жаловаться не на что. Моя проблема состоит в том, что я не в состоянии целый день находиться в обществе людей, большинство из которых обычно занимает более высокие посты и ждут удобного случая поймать меня на каком-нибудь проступке. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на выяснение отношений.

Все попытки что-то изменить — кончаются или ничем, или страданиями.

«Приветик! Как дела?»

Я подавляю порыв — сразу ответить на твою SMS.

«Что случилось? Почему не отвечаешь?»

Ты не привыкла к тому, что я не отвечаю. Что ж, попробую и дальше быть сдержанным и необъяснимым.

«Я отвечаю».

— Ты любишь меня?

— Говори тише. Я слышу. Это может подождать до вечера?

— Не может. Послушай.

— Зачем ты говоришь мне такие глупости?

— Я не говорю глупости. Я говорю, что люблю тебя. Только ты — вот что важно.

— Это правда. Часть правды.

— В чем же заключается остальная часть правды?

— Угадай.

— Что же еще?

— Странное ощущение. Как будто вот-вот что-то должно произойти.

Вздохнув, я откладываю телефон в сторону. К чему все эти подходы? Почему бы просто не сказать, что я соскучился и очень хочу тебя видеть? Я задумываюсь. Потому что очень страшно, если ты откажешь. Поэтому иногда и начинается такое неадекватное поведение. Говорю «нет», когда хочется сказать «да». Пожимаю плечами — «не знаю», когда ответ очевиден. Ухожу, когда больше всего на свете хочется остаться.

Почему же мне так сложно пережить твой отказ? Каждый человек может быть занят. Но мое «я», моя внутренняя индивидуальность упорно борется за свое существование и не хочет воспринимать здравый смысл. Хочет доказать тебе, что мое время, нервы, настроение тоже чего-то стоят.

3

Едва прикрываю за собой дверь, как она бросается ко мне, прижимается, дышит в лицо:

— Где ты пропадал?

— А где я должен быть?

— Я тебя ждала.

— Для чего же?

— Не скажу.

Не думать об этом. Лучше вообще ни о чём не думать. Планировать больше нечего, взвешивать больше нечего.

Красота — обман, который рано или поздно увядает. Дружба — взаимовыгодная договоренность. Доброта не вознаграждается, а зло ненаказуемо.

Я стою, обнимая ее, вдыхая ее соблазнительный женский запах.

— Сережа, тебе известно, что ты ребенок? Ты просто-напросто ребенок.

Я смешной, самовлюбленный, обидчивый, нежный, гордый, пугливый, умный, болтливый и красивый.

Мои романы всегда развивались по простому сценарию: встреча, мгновенная влюбленность и длительное разочарование.

Все бывает прекрасно, но прекрасное не вечно. Оно приходит и уходит. Пытаться удержать его — значит сделать только хуже.

Я поворачиваюсь и смотрю на нее. У нее темно-каштановые волосы до плеч. Кроме следов помады на губах — никакой косметики.

Красивой формы рот. Из-за высоких выступающих скул кажется, что у нее впалые щеки. Лицо зрелой женщины, в нем чувствуется сила.

Обеими руками Наташа собирает свои густые темные волосы на затылке, словно собираясь завязать их в «конский хвост», но сразу же выпускает, так что они снова падают ей на лицо.

— Ты забавный и очень милый.

— Думаешь?

— Уверена.

Я беру ее руку в ладони и тихонько сжимаю. Ее ручка маленькая и загорелая. Она смотрит мне в глаза, ее губы приоткрываются, обнажив белые зубы.

Я наклоняюсь и целую ее. Сам не знаю зачем.

Наташа смотрит на меня внимательно. Будто приглядывается.

— Понравилось?

— Обычный поцелуй. Губы как губы, понимаешь?

— Очаровательная, забавная, верная, терпеливая, красивая. И сексапильная.

— Ты случаем не заигрываешь со мной?

— Угу, — подтверждаю я, смеясь. — Доверься женской интуиции.

— А если она меня подведет?

— Тогда доверься мне.

— А можно?

— Ты такая красивая. Разве не ясно, что мне просто хочется удовлетворить свое естественное любопытство?

— Насчет чего?

— Насчет тебя. Чего же еще?

— Ну, это слишком скучно. Опять ты дразнишь меня. Я вот думаю — а ты на все способен смотреть просто?

— Всегда был таким. Слишком нетерпеливым.

— А я всегда любила тратить время зря.

Неужели я влюбляюсь? Как смешно и нелепо. Чтобы скрыть смех, я кашляю. Почему бы мне не сказать ей это.

Я так близко к Наташе, что чувствую запах ее шампуня.

— Я легко смываюсь. Просто прими душ.

— Не говори так, — отвечает она шепотом.

— Не веришь, что я серьезно.

Голос звучит ласково и, пожалуй, игриво.

— Ты была так чутка только что, а сейчас слепа.

— Неужели ты ничего не понимаешь?

Как будто на этот вопрос можно дать ответ. Но я пытаюсь. Пробормотал что-то и

не могу вспомнить, что я тогда сказал.

— Что я делаю, — немедленно спохватывается она. — Еще подумаешь, что я издеваюсь над тобой.

Наташа протягивает руку и гладит меня по щеке.

Достаточно взгляда. Она знала, что хочу я. Я знал, что хочет она.

— В последнее время я только о тебе и думаю. Но нравиться — это другое. У меня нет времени на то, чтобы ты мне нравилась. Ты находишь эту историю забавной? Меня это не удивляет. Конечно, ты думаешь, что я влюбился.

Свобода и одиночество. Но нет, на этот раз я не убегу.

— Ты вспотел, — говорит она.

— Сегодня жарко.

— Ты весь мокрый.

— Это все рубашка. Синтетика.

— Тебе жарко? Ты весь красный.

— А ты на улице была? Жара дикая.

Так трудно сосредоточиться.

— Наташа, я хочу рассказать тебе кое-что. Ты просто сиди и слушай. Я хочу тебе кое-что рассказать, и я хочу, чтобы ты просто сидела и слушала, и ничего не говорила. Могу я говорить откровенно?

— А это обязательно? Ну, это слишком скучно!

— Опять ты дразнишь меня. Неужели для тебя все так просто?

— В твоем случае — да.

— Мне нечего на это ответить.

— Ты и не должен.

Возможно, я сам виноват. Возможно, да.

Она смеется. Это хороший знак. Значит, я еще что-то могу. Я вроде бы взял верный тон.

— Хороший был день?

— Обычный.

— Ты не любишь свою работу? — Мужчины просто обожают, когда им задают такие вопросы.

— Я хорошо ее делаю.

— Но?

— Нет, я ее не люблю.

— Хороший ответ.

— Я тоже так подумал.- Мне не хватает решимости — и она это знает.

— Ты очень глупый. Разве ты не знаешь, что быть таким глупым опасно?

— Может, я вовсе не такой ужи глупый. Может, я просто притворяюсь.

— Ты хороший.

— Не всегда. И не со всеми.

— Это не самое главное.

— Я надеюсь.

Может, это не доброта. Может, эгоизм.

— Я знаю, что могу быть ужасно нудным. Но ты ведь дашь мне шанс все исправить?

Мы — это всего лишь наши воспоминания. Нелегко об этом писать. Во мне что-то сломалось.

— Не хочешь поесть? Давай поедим.

— Не знаю. Не уверен, что хочу.

— Зато я хочу.

— Идем на кухню. Салатики какие-то. Еще мясо было.

Когда она ставит передо мной чашку, я сижу в каком-то отупении. Я в том состоянии, когда человек думает вроде бы обо всем, а на самом деле ни о чем.

— Тебя что-то беспокоит?

— Почему ты так думаешь?

— Ты слишком много размышляешь.

— Ты знаешь, что делать дальше?

— Да знаю. Ничего такого, с чем я не справлюсь сама.

— Думаешь это сработает? Почему ты так ведешь себя со мной?

— Разве тебе никогда не говорили, что нельзя расстраивать того, кто готовит тебе еду?

Я помню всякие мелочи. Дурацкие, неинтересные подробности.

Она такая же, как всегда. Однако я чувствую разницу. Появилось напряжение, которое возникает в тех случаях, когда человек хочет что-то сказать или сделать, но не знает, с чего начать. Возможно, она тоже ощущает во мне эту напряженность. Возможно, мы оба чувствуем напряженность друг в друге.

— Что-то не так?

— Нет-нет, все в порядке.

— Скажи, что ты меня любишь.

— Конечно люблю.

— Нет, не так. Что означает эта улыбка? Тебе хорошо?

— Лучше не бывает.

— Ты уверена?

— Без вариантов.

— Что случилось?

— Ничего.

— Правда ничего? А на лице написано, что случилось, — отвечаю я и провожу пальцем по ее загорелому лбу.

Она лежит на животе, игриво болтая ножками. Безумно сексуальна. Нахмурила брови, прикусила нижнюю губу. Сосредоточена.

Временами зрелище всей этой красоты приводит меня в экстаз.

Мы счастливы в настоящем, здесь и сейчас. Не смотрим в прошлое, не заглядываем в будущее. Держим друг друга за руки. Находим друг для друга время. Находим его, несмотря на всю занятость. Разговариваем друг с другом. Я засыпал под звуки ее голоса.

— Ты надо мной смеешься.

— Прости, — она наклоняется ко мне. — Я тебя слушаю. Видишь?

Рот у нее мягкий и чувственный. Нижняя губа была слегка шершавая и потрескавшаяся.

— Если ты понимаешь, о чем я говорю, тихонько кивни.

Мне стало как-то не по себе. Она просто давит на меня, и я никуда не могу деться из-под этого пресса. Я стараюсь скрыть разочарование.

— Ты женщина с принципами?

— Это кажется тебе противоестественным? Ты придаешь пустякам слишком большое значение.

— Как жаль.

— Чего тебе жаль?

— Много чего.

— А прямо сейчас — о чем ты жалеешь?

— Трудно объяснить. Да и не имеет значения.

— Для меня имеет. Объясни.

За свою жизнь я встречал множество лгунов — как мужчин, так и женщин. Но никогда еще не влюблялся в лгунью.

— Это глупо, — сердито сказала она. — Невероятно глупо. Зачем тебе это надо?

— Я хочу понять, что со мной происходит.

— Зачем?

— Просто не способен справиться со всем этим.

— Может и так.

— Чудовище ты мое.

Мы целуемся долго, не отрываясь друг от друга, не разнимая губ.

Что со мной? Я теряю себя или обретаю нечто такое, что потерял раньше? Я делаю паузу, стараясь обрести контроль над ликованием, все возрастающим во мне.

— Не люблю неясностей, — мой голос кажется странным даже мне самому.

— А ты забавный.

— Старюсь.

Я чувствую, что краснею. Мы уже встречались три раза, но близости между нами еще не было. До сих пор наши отношения были основаны на взаимном непонимании.

— Помочь тебе? — спрашивает она тихо. — Хочешь остаться ночевать?

— Придвигайся ближе, — прошу я.

Она подчиняется, подоткнув плед вокруг ног, чтобы он не свалился.

— Ближе, — повторяю я. Она качает головой.

— Я вижу по твоим глазам, что, если ближе, ты меня сразу схватишь.

Я киваю в знак согласия.

— Я просто практичен.

— Что это значит?

— Ты что, неважно себя чувствуешь?

— Я просто немного устала. Я действительно устала. Это так утомительно — бегать вверх-вниз по лестнице.

— А почему тебе пришлось бегать по лестнице?

— Мне надавали кучу поручений. Перестань так на меня смотреть.

— Как?

— Сам знаешь. Так, как будто ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала.

— Но я действительно этого хочу.

— Хочешь, чтобы я тебя раздела?

— Нет. Подожди немного. Если меня сейчас раздеть, я начну торопиться и все испорчу. Пусть у нас все будет идеально.

— А если ты будешь все делать слишком быстро, это неправильно?

Она начинает гладить мою грудь.

— Перестань меня искушать.

— Я тебя не искушаю, а успокаиваю.

— Тебе нравится это. Ты можешь представить, что я сейчас чувствую?

Наташа выгибается мне навстречу.

— В основном, — говорит она, улыбаясь. — Тише, не вцепляйся мне в плечо.

— Ты довольна?

— Во всяком случае, я так себе внушаю.

— Не дразни меня.

— Я хочу.

— Спокойно.

— Пожалуйста.

— Подожди немножко.

— Я хочу сейчас, — мне все время кажется, что я слишком много говорю о любви. — Ты такая красивая в одних голубых трусиках.

— У меня есть и других цветов.

— Но без трусиков лучше.

— Ладно.

Я привлекаю к себе женщину с детскими глазами и очень осторожно целую.

— Не так.

— А как?

— Ты знаешь.

— Мне нравится ход твоих мыслей.

— Неостроумно.

Я и не стремился к остроумию. Просто сказал правду. Зачем скрывать?

— Что ты подумал, когда увидел меня?

— Честно?

— Честно.

— Ты хорошо себя ведешь.

— Вот видишь, еще одна причина встречаться со мной.

— Ты романтик.

— Ничего подобного.

— Да-да, ты романтик. Притворяешься, что это не так, но на самом деле так оно и есть. Я должна была бы удивиться, но почему-то не удивлена. Ты меня любишь?

— Само собой.

— Это не ответ.

— Нормальный ответ.

— Когда любят, так и говорят: «люблю».

— Все любят по-разному.

— Любят, может быть, и по-разному, только название у этого процесса одно. Кроме слова «люблю», другого не придумали.

— Но мы знакомы всего четыре дня.

— Два дня или два года. Какая разница?

— Конечно, есть разница!

— Из-за всего этого я испытываю некоторую неловкость, — с грустью признается Наташа.

— Из-за чего «этого»?

— Тебя это удивляет?

— Я действительно удивлен.

— Пожалуйста, не проси меня ни о чем, потому что мне не хочется тебе отказывать.

— Тогда не отказывай.

— Ты всегда так искренен?

— Просто до безобразия.

— Я рада, что ты не обманщик. Обожаю открытых людей.

— Не пойму, о чем ты.

— О том, что такие, как ты — настоящая беда. Я чувствую себя какой-то беззащитной.

— Перед чувствами?

— Да, правила игры внезапно изменились.

— Не прикидывайся скромницей.

— Тебе не нравятся скромницы?

— Мне нравишься ты. Я не сказал ничего лишнего?

— Абсолютно ничего. Ты льстишь мне сверх меры.

Я чувствую, что она нервничает, а мне этого не хочется. Мне нравится, как она улыбается, смеется, ведет себя раскованно.

Мы много говорим, больше чувствуем.

— Как ты себя ведешь?

— А что я не так делаю?

— Ты находишь это забавным? Меня это не удивляет. Конечно, ты думаешь, что я влюбилась, ведь думаешь?

Я притягиваю ее к себе. Я прижимаю ее губы к своим. Она обвивает руками мою шею и сдавливает меня в объятиях. Мы целуемся с открытыми глазами, вглядываясь друг другу в зрачки. Языки пробуют друг друга на вкус.

— Веди себя прилично, — шепчет она.

Кто скажет, что я кривлю душой?

— Я люблю тебя, — добавляю я, трогая языком ее розовый сосок, и тело отзывается на мои ласки. — Ты такая вкусная, — продолжаю я, а руки ведут свое исследование. — Такая нежная, гладкая и невыразимо сладкая!

— Сережа…

— Молчи, — тихо командую я, приближаю свой рот к ее рту, и под натиском моих губ у нее не остается сил возражать.

Когда я отпускаю ее губы, она едва дышит, а я смотрю на нее не отрываясь.

С того вечера мы стали встречаться, мы занимались любовью, и мало-помалу я начал осознавать, что наша связь становилась все теснее.

В любви становишься чуточку эгоистом.

Мною овладело безразличие, и то же время все чувства были обострены. Я отчетливо видел завитки ее волос около уха и вдыхал сладковатый аромат ее духов. Мне казалось, что я могу угадать ее следующий жести слова.

Каждая женщина представляет собой загадку. Но чаще разрешение этой загадки не приносит иного удовлетворения, кроме сознания, что загадка разрешена. Женская тайна представляет из себя искусно приукрашенный фасад, за которым нет ничего интересного.

И как мне ни больно, я понимаю, что это правда.

Я до сих пор не вышла замуж, говорила она, потому что, как мне кажется, не встретила подходящего человека.

Она обладала редким в наши дни чувством меры, здравым смыслом. Она умела отвергнуть то, что ей не подходило и улавливала малейшее притворство.

Наташа никогда особо не распространялась насчет своей истории с тем человеком, который оставил ее незадолго до того, как она встретила меня. Она сказала, что встречалась с женатым мужчиной и что у него были дети. Вот и все.

4

Наташа выглядела невероятно красивой и смотрела только на меня. Я даже обернулся, чтобы убедиться, что она улыбается именно мне, а не кому-то другому, кто случайно оказался у меня за спиной. Я выдумывал Наташу для себя.

— Ты удивительно выглядишь, — восхитился я.

— Надеялась, что ты заметишь, — ответила она.

— У тебя красивые руки.

— Сейчас они ужасные. Я не нашла нужного лака.

— Я обожаю тебя.

— Хороший мальчик.

— Перестань мучить меня.

— Я тебя мучаю?

— Да. Ты смеешься надо мной.

— Не будь смешным.

Я не чувствовал уверенности. Не знал, что Наташа думает обо мне.

Наши взгляды встретились, и она как будто даже растерялась от неожиданности. Я сидел и ждал, что произойдет в следующий момент.

— Что с тобой? — спросила она. — Уж не влюблен ли ты?

— Не знаю. Я об этом подумаю.

— Какой же ты еще малыш? Может быть, ты действительно влюблен в меня?

Вот когда я впервые подумал, что она умнее меня. Я старался привыкнуть к роли выжидающего, к ощущению, что действуют все, кроме меня. События должны развиваться сами, без моей помощи. И либо Наташа неизбежно достанется мне, либо нет и тогда мне не в чем будет себя упрекнуть.

— Ты всегда такой вежливый? — поинтересовалась она.

— Нет.

— Я так и думала. Никто не знает, какой ты на самом деле. Ты начинаешь мне нравиться. И что мы будем с этим делать?

Смотрел на ее волосы, и мне казалось, что я давно знал их на ощупь. Ожидание не всегда утомительно.

— Ты меня хоть немножечко любишь? — опять спросила она.

— Ты и сама знаешь, — ответил я. — Знаешь же.

— Откуда ты это знаешь? Откуда?

— Ты нужна мне. Почему ты упрямишься? Ты какая-то старомодная. Говоришь «нет» только для того, чтобы я тебя упрашивал.

— Откуда ты так хорошо знаешь, чего мне хочется? — Наташа быстро посмотрела на меня, отвела глаза.

Я не встречал сопротивления своему безразличию. Недоверие женщины всегда вынуждает быть более изощренным в обмане. Решение вроде бы не такое уж и важное, но почему-то оно кажется важным. Не могу понять, что хочу от себя. Неизвестное всегда пугает. Не знаю почему, но я чувствовал, что краснею. Нужно уметь любить. Я не хочу учиться ничему другому. Любовь для меня — все в жизни.

— Что ты сказал? — переспросила Наташа.

— Что я люблю тебя.

— В самом деле? А тебе не кажется, что мы давно выросли из этой игры?

— Я еще не знаю, чего хочу.

— А чего ты хочешь приблизительно?

— Приблизительно — всего.

— Какие глупые слова. Но слушать их от тебя почему-то приятно.

Наташа смотрела на меня с любопытством, и я почувствовал, что она рассматривает и оценивает меня. Все, что происходило не было похоже на реальность. Человек, который старается убедить, никогда не бывает правдив.

Я подумал — первый шаг сделан. Надо делать второй.

— Какое счастье быть хорошенькой женщиной, — сказала Наташа.

— Я хочу, чтобы мне завидовали.

Женщина способна на всякие хитрости, если хочет заманить мужчину в ловушку. Но меня заманивать было не надо.

— Ты мне веришь?

— Хочу верить.

— Можешь верить.

— Что-то ты очень говорлив сегодня.

А я был счастлив. И мне было все равно, что говорить.

— Я тебе нравлюсь? — это одна из тех фраз, которыми пользуются женщины, чтобы обратить на себя внимание мужчин.

— Конечно, — ответил я.

— Чем?

— Мне это известно.

— Тогда хорошо.

Я ждал и не делал лишнего. Так просто испортить хорошее. Не делал того, что хотел. Вот она проблема. Надо назвать ее. Необходимо знать, что нужно опасаться в такой ситуации. Моя неловкость развлекала Наташу. Может быть, я остановился за минуту до того, как она уже была готова согласиться.

— Я хочу спросить, — прежде мне не удавалось быть таким откровенным. — Не хочу, но надо.

— О чем же?

— Ты чувствуешь то же, что и я?

— Я не знала, что для тебя это будет интересно.

— Зачем тебе так необходимо мучить меня?

— Наверное, я к тебе неравнодушна.

— Что полагается делать в таких случаях?

— Давай не будем говорить об этом сейчас.

Я боялся молчания в присутствии любимой женщины. Не всегда мог придумать, что бы такое сказать. Излишняя скромность, вот что это было. И ничего другого.

Наташа открыла рот, собираясь что-то сказать, снова закрыла его, и, наконец, тихо спросила:

— Ты уверен в себе?

— Нет, — ответил я. — Не всегда.

Я сказал «нет» и подумал: странно, что она смеется.

Но почему именно так? Ужасно неудобно. Хочется увидеть во плоти мои грешные мысли. Чувствовал, что Наташе это было необходимо не меньше, чем мне. Я могу только гадать, как оно бывает с любимой женщиной. Воображаю всякие подробности. Мне это нравится. Мне всегда казалось, что ноги — самая некрасивая часть тела, но у нее они мне нравятся.

— Ты ужасно упрям. Можно мне дать тебе совет?

— Я их не часто слушаю.

— Ты не обращай внимания, когда я такая. Я не хочу быть некрасивой перед тобой. Ты знаешь, о чем я думаю?

— Нет. — Откуда я мог знать? Я не знал даже, о чем думал сам.

— Мы оба знаем, чего хотим. Я буду откровенна. Мне казалось, что я могу обойтись без тебя. Но я не могу.

Может быть, мне просто повезло, что Наташа обратила на меня внимание.

Я тщательно подыскивал слова, чтобы ей ответить. Боялся одного — как бы не сказать банальность. Наташа должна быть моей, быть со мной, подумал я. Мне нравятся улыбающиеся лица. Она уже все поняла. Нам удалось понравиться друг другу.

— Не знаю, о чем говорить, — сказала Наташа.

— Тебе и не надо ни о чем говорить.

— Мы, наверное, сами создаем себе сложности.

— Это понятно.

— Понятно? Тебе понятно? Как тебе может быть понятно? Я не хочу, чтобы ты во мне ошибся.

Я обрадовался. Это — странно. Я совсем не веселый человек. Не долго же она сопротивлялась. Очень умна и знает, что делает. Я завидую людям, которые живут ни в чем не сомневаясь. До встречи с Наташей жизнь у меня была какая-то однообразная. День за днем одно и то же. Ничего не происходило. Жизнь проходила. Ускользала. Я не мог понять, почему мне не везло в любви. Хотел быть любим. Я пытался. Постоянно пробовал быть счастливым.

Никогда нельзя быть уверенным, что поступишь именно так, как пообещаешь себе. Мне необходимо повзрослеть. Мои желания притягивают меня к Наташе. Я влюбился в нее. Окончательно и бесповоротно. И рано или поздно придется задуматься, что с этим делать. Мне не хватает уверенности в себе. Я хотел, чтобы Наташа взяла инициативу в свои руки, подала мне знак, которого я ждал. Рядом с Наташей я не хочу быть смешным.

Я ничего не выдумывал. Наташа позволяла мне быть искренним с собой. Я это чувствовал. Я был честным в своих желаниях? Так почему же я так нервничал? Я понимал, что все написано у меня на лице, и скрыть это от Наташи не удастся. Невозможно избавиться от всех своих недостатков.

На мгновение она повернула голову и посмотрела на меня широко открытыми глазами. Спокойно, сказал я себе. Хорошо все обдумай. Надо быть хитрым. Времени хватит. Я никогда не был наивным. Наташа оказалась очень близко от меня. Я могу говорить лишь о том, что чувствую. Любовь должна сделать меня увереннее.

Я верил: она думает то, что говорит. У меня дурацкая привычка краснеть, когда я застигнут врасплох. Я мог упустить что-то, имеющее огромное значение. Внутри у меня все время что-то вертелось, стараясь найти удобное место, как человек, у которого бессонница, старается подыскать удобное положение на кровати.

— О чем ты думаешь? — спросил я.

— Вот сломала ноготь и теперь вспоминаю, где и когда это случилось. Как ты себя чувствуешь?

— Неуверенно.

— Я смущена еще больше, чем ты.

Мы поддавались друг другу. Мы не пытались постоянно доказывать, что кто-то из нас лучше другого.

Наташа получала все, что хотела. Я уступал неожиданно для себя. Не мог ни в чем отказать этой женщине. Не хотел ни в чем ей отказывать. Мне нравилось подчиняться Наташе. Просто я был уверен, что она этого хочет.

Я вдруг подумал, что Наташа — эгоистка. Возможно, что и так. Но меня это не волнует.

— Ты все еще нервничаешь? — спросила она.

— Я не хочу разрушать твое мнение обо мне.

— Ты зря тратишь время на объяснения. Все понятно без слов.

— Ты для меня больше, чем просто красивая женщина, — я старался, чтобы она поверила мне.

— На меньшее я никогда не соглашусь.

Наташа перестала говорить и прижалась ко мне. Она хотела меня успокоить. Или успокоиться сама, кто знает? Не нужно воображать женщину более искренней, чем она искренна в действительности. Не следовало говорить Наташе все, что знаешь о себе. Но я не сумел притвориться. Разучился быть искренним во лжи.

Мне хотелось быть безгранично нежным и терпеливым. Любовь учила меня нежности.

— У тебя лицо человека, который обманывает, — сказала она.

— Я постоянно обманываю.

— Я знаю. Но меня — нет.

Хотел возразить, но передумал.

— О чем ты думаешь? — спросил я.

— О тебе. Размышляю, сможешь ли ты сделать меня счастливой. Это будет очень трудно.

— А что для тебя важно, Наташа?

— Ты должен постоянно напоминать мне о моей привлекательности.

— Какая ты пошлая.

— Тебе очень понравится. Иди ко мне. Иди, иди.

Она погладила меня по голове едва ощутимым прикосновением и тут же убрала руку. Мне хотелось спросить у нее, почему все становится легче и проще, когда она рядом. Я хотел воспользоваться ее желаниями. Мне они нравились. Вот она любовь, подумал я. Здесь. Сейчас. Наконец-то я понял. Все было серьезно. Она не шутит.

— Каждая женщина боится своей откровенности перед мужчиной, — сказала Наташа.

— Я не хочу заставлять любить себя.

— Видел бы ты сейчас выражение своих глаз. Ты сам не знаешь, на что толкаешь меня.

Я не хотел ей отвечать, не знал, как выразить свои чувства словами. Я нашел женщину, которую искал. Хочу быть любим. Ничего другого я не хочу.

Было ясно, что она никуда не спешит. «Разве так можно?» подумал я. «Почему так долго? Может быть, что-то не так?»

Я почувствовал, что больше не нужно пытаться. Пока. Только пока. Словно боялся, что она плохо подумает обо мне. Что я забыл сделать? Какая-то смутная мысль вертелась в голове, не давая покоя. Чувствовал, что мне обязательно нужно было что-то сделать. Но что? Мне казалось, что от этого зависела моя любовь.

— Я тебя погублю, — сказала она.

— Лучше ты, чем другая.

— Ты просто очень плохо знаешь женщин.

— Да? Не делай из меня дурака.

— Просто я тебя немного поддразниваю.

По ее голосу я чувствовал, что она не шутит. В ее словах я находил подтверждение своим ощущениям. Я не могу привыкнуть к своим новым чувствам. Они не могут быть только выдумкой. Признаваться в любви нужно лишь тогда, когда уже нет возможности молчать. Но любовь невозможно выразить словами.

— О чем ты думаешь? — спросил я.

— Разве я всегда должна о чем-нибудь думать? Ты меня все время спрашиваешь. У меня на лбу появилась новая морщинка.

— Как ты думаешь, есть у меня хоть маленький шанс?

— Ну и вопросики же у тебя.

— Мне просто хочется узнать твое мнение.

— Иногда ты ведешь себя, как ребенок. Но мне нравится быть терпеливой. Именно это я называю любовью.

— Как неожиданно все получается.

— Я знала. Знала, что у нас с тобой так будет. Знала, лишь только увидела тебя.

Только теперь я догадался, отчего это вдруг при виде Наташи мне становилось так хорошо, — ее отношение ко мне изменилось. Как хорошо быть так уверенным в себе. Я должен признаться, что хочу этого. Ни с кем другим не чувствовал ничего похожего.

— Ты что-то хотел сказать мне? — спросила она.

— Так, одну глупость. Не обращай внимания.

— Ведь ты не считаешь, что мы что-то упустили?

«Именно так», подумал я. Несколько минут я обдумывал ее слова. Потом спросил:

— Я тебе, что ли, не нравлюсь?

— Как я хотела бы, чтобы это было так. Ты же еще совсем ребенок. Ты не можешь быть предоставлен самому себе.

— Ты серьезно?

— Разве похоже, что я шучу? — Наташа ответила не сразу, и, еще не зная ее слов, я вдруг понял, что она может сказать что-то такое, что поразит меня.

— Я ищу человека, который бы понял меня.

— Это нелегко. Тем более, если ты прячешься. Не осложняй себе жизнь.

— Я не говорил этого.

— Тебе и не нужно было говорить. Ты не представляешь, как мне нравится просто видеть тебя рядом.

Найти так же просто, как потерять. Нужно лишь знать, где искать. Я поверил Наташе. Почему-то именно ей. Она может обмануть. Не привыкай доверять красивым женщинам. Она обязательно найдет, что можно требовать взамен. В общем-то это понятное желание.

И как это Наташа всегда угадывала, о чем я думал? Когда любят не врут.

Во мне нет ничего способного удивить. В оригинальности я всегда был неудачен. Мне не следовало воображать, что я могу убедить в своей любви любую женщину. Мне нравятся ее ноги. Но я никогда не говорил ей об этом. Старался не давать ей лишних козырей. Не могу не просить женщину о том, что другим мужчинам она всегда предлагает сама. Я спешил. Никогда прежде я не боялся не успеть.

— Тебе не хватало меня? — предположила Наташа.

— Да.

— Очень не хватало? Мы с тобой еще поговорим об этом. Ты умеешь польстить.

Я вообразил, что мне удалось почти все из задуманного. Верил от начала и до конца в то, что говорил. Я не обманывал.

— Я рада, что ты пришел.

— А что, было много таких, которые отказывались? Неужели такое случалось?

— Ты этого не сможешь понять. Почему ты меня об этом спрашиваешь?

Я покраснел и смущенно рассмеялся. И не стал объяснять. Наташа тоже улыбалась моему детскому вопросу. Я очень легко поддался ее влиянию. У меня не появлялось возможности разоблачить женское притворство. Я не заметил иронии. А может, ее не было. Заговорил неуверенно, не всегда зная, что скажу дальше. Я считал, что это важно — какие будут сказаны слова. Рассказывал Наташе о себе лишь то, что мне было выгодно. Когда я оказываюсь с ней рядом, ложь всегда становится правдой. Мне это нравится.

— Ты сейчас какой-то тихий, — сказала Наташа.

— Видимо, так удобнее.

— Ты кажешься мне скромным и робким.

— Это одна из моих лучших выдумок о себе. Внешность должна обманывать. В действительности я, конечно, всегда другой. Мне кажется, что хуже. Но это не оказывается недостатком, если получается скрыть.

— Однажды все откроется.

— Разве у меня есть выбор?

— Нет. Рядом с тобой я чувствую себя уютно. Тебе что-то хочется сказать мне? Что?

— Еще не знаю, но скоро буду знать.

— Я хочу, чтобы ты говорил обо мне. Не надо теперь меня стесняться. Запомнил?

Наташа понимала больше, чем я хотел сказать. Мои ошибки не удивляют никого, кроме меня. Не мог удержаться от улыбки, и она сразу выдала меня. Не следует быть искренним с женщиной больше, чем необходимо.

— И когда ты только повзрослеешь, — сказала Наташа.

— Не надо так говорить.

— Это просто шутка. Люблю пошутить. Я ведь несерьезно. Сам понимаешь, что не это имеет значение. Мы с тобой взрослые люди.

Я сказал — да, мне кажется, что да. И улыбнулся Наташе.

Я чувствовал любовь. Это ощущение очень важно для меня. И вдруг Наташа улыбнулась, как озорной ребенок. Я подумал, что, возможно, она и правда влюблена в меня.

— Ты совсем не такая, как я ожидал.

— Знаю.

— Я не могу понять, почему.

— Глупенький, в таких случаях не существует никаких «почему».

— Я ничего не выдумываю.

— Я верю. И давно ты так чувствуешь?

— С самого начала.

— Это неправда.

— Я вижу, что ты мне не веришь. Но это глупо.

— Такое теперь редко встречается. Ты сам увидишь. Ты же известный врун. Разве можно верить вруну?

— С чего ты решила, будто я вру?

— Любая наивность имеет предел, как ты думаешь?

— Ты что-то знаешь обо мне, — усмехнулся я.

— Да так, кое-что. Ты всегда думаешь о чем-нибудь таком?

— Стоит мне перестать быть наивным, все говорят — стал умным.

Вдруг Наташа рассмеялась, а вслед за ней рассмеялся и я. Мы не могли остановиться.

— Если бы ты видел, — сквозь смех проговорила Наташа, — какое у тебя было лицо. Не смотри на меня так. Я ведь на твоей стороне.

«Она права, она опять права», подумал я.

В искренности ее тона можно было не сомневаться. Я почувствовал, что получил в руки определенную власть. И, хотя это было бессмысленно и ни к чему, мне это было приятно. Никогда не следует торопиться узнавать о всех недостатках женщины. Я никогда не был хорош на столько, чтобы обо мне можно было мечтать. Очень важно считать себя красивым. Я о себе так не думал. С самого начала наших отношений инициатива во всем исходила от Наташи. Это она меня выбрала и добилась того, чтобы мы были вместе. Понравиться мне не сложно. До Наташи я ни разу не встречал женщину, которая была бы способна думать две минуты подряд. Не могу не выдумывать женщину, которую хочу полюбить. Я обманываю себя сам.

В моем характере слишком много услужливости, желания угодить. Тут уж не собственного достоинства.

5

У меня невзрачная, незапоминающаяся внешность. Средний рост. Средний вес. Меня можно перепутать с кем угодно. Меня невозможно запомнить. У меня нет родинок, бородавок или шрамов. У меня тонкие губы, ничем не примечательный нос, тусклые волосы, маленькие, невыразительные глаза.

Меня убедили менять автомобиль каждые три года, а процессор компьютера каждые полгода. Я принимаю биодобавки и витаминные комплексы. Очень важно, чтобы мои часы и парфюмерия были дорогими.

Я всегда стараюсь расположиться поближе к сцене, чтобы послушать безголосых и бездарных, но «раскрученных» артистов. Я очень старательно слежу за результатами «российских футбольных клубов», состоящих из хорошо оплачиваемых чернокожих.

Я начинаю постоянно испытывать психологический дискомфорт, оттого что я русский. Раньше мне не приходили в голову подобные мысли.

Я отгоняю от себя такие мысли, чувствуя их опасность для своего душевного состояния. В последние дни я несколько раз находился на грани паники — а один или два раза даже переступил эту грань. Паническое чувство не конструктивно. Выйдя из этого душевного состояния, я чувствую себя еще более несчастным.

Человеческая жизнь — сплошная агония. Смерть постоянно следует вместе с человеком.

Все эти размышления лишь пустая трата времени и сил. Отрицательные эмоции накапливаются, становятся сильнее и мрачнее. Состояние у меня крайне напряженное. Иногда кажется, что достаточно какого-нибудь толчка.

Нужно взять себя в руки. Собраться. Вести себя, как взрослый человек. Этот способ требует времени и терпения, не гарантируя при этом успеха.

Можно сказать проще: я неудачник. Так считают все. Я тоже. Я гоню воспоминания прочь. Глаза пересохли — я моргаю. Делаю рваный вдох. Я снова я. Я — никто.

Откровение. Мало кто может вынести такую реальность.

С родными я общаюсь по телефону. Мы почти не видимся лично. А когда встречаемся, то возникает ощущение, как будто присутствует только часть нашего сознания. И от общения всегда возникает ощущение половинчатости.

Ничего не читаю, не интересуюсь политикой. Мне не нравится реклама. Ненавистны абсолютно все глянцевые обложки.

Я всегда был беспокойным и никогда ничем не удовлетворялся. Ни в чем не хочу половины — не могу позволить себе такую роскошь. За все, что мне хочется приходится ожесточенно бороться. Я не знаю, как мне жить. Я не знаю, как вообще нужно жить. Знаю лишь, как живу я. Жду мудрости, все еще жду. Может, пройдет еще много времени. Я живу в тени своей собственной жизни.

Я хочу идти на работу, хочу вести подсчеты, звонить по телефону. Мне необходимо расположиться за рабочим столом. Мне кажется, что я не выполняю свой долг.

Все слишком просто: можно даже начертить кривую зависимости моего настроения от звонков Наташи и наших встреч. Кривая резко пошла вниз, и с этим надо было что-то делать.

6

Я не умею быть счастливым без любви. Это может сказать о себе любой человек. Наташа — первое, о чем я вспоминаю, когда просыпаюсь. Мне просто нельзя иначе. Я уже и так потерял много времени, не зная, что Наташа существует на свете.

Если я начинал говорить какие-то слова, то они казались мне глупыми. Пытался остановить себя. Но это мне не удалось. Слишком многое еще было неясно. Если бы я только так не нервничал.

— Никак не могу понять, кого ты боишься — меня или себя? — спросила Наташа.

— А это имеет значение?

— Нет. Ничто не имеет значения, пока ты здесь, со мной. Я — совсем как ты. Я тоже не умею пользоваться словами.

Я слушал ее и не отрывал глаз от ее губ. Мне до боли хотелось дотронуться до Наташи. Так просто протянуть руку и провести пальцами по щеке. Так просто.

Хотел говорить с металлом в голосе, но не вышло. Дурацкая получалась сцена. Хотелось бросить все и бежать. У меня внутри что-то сжалось и вырвалось наружу — совсем неожиданно — хохотом. Любовь не должна просить.

Наташа смотрела на меня чуть прищурившись. Я выдержал ее взгляд. Сделал вид, что ничего не понимаю. Неужели ее нужно уговаривать? Эта мысль ошеломила меня. Я молчал. Эта женщина заставляла меня думать только об одном. У меня не было сомнений в своих желаниях.

— Не смотри на меня так, — сказала Наташа.

— Я вовсе не об этом думал.

— А о чем ты думал? Не ври, пожалуйста. Не разочаровывай меня. Неужели ты не можешь просто сказать, что хочешь меня?

— Почему мы всегда делаем то, что хочешь ты?

— Мне нравится, когда ты такой уступчивый.

Наташа смотрела на меня ласково и с каким-то нетерпением. Я это заметил. И старался поменьше смотреть в ее сторону. Прятался за свою недоверчивость. Мною овладело странное чувство. Словно все происходит не со мной. Смотрел на себя как бы со стороны. Не мог отвести взгляд от ее губ.

— Иди ко мне, — сказала Наташа. — Я должна тебя кое-чему научить.

Мне стало трудно дышать. Склонилась ко мне так близко, чтобы наши губы встретились.

— Ты дразнишь меня.

— Чуть-чуть.

— Я должен тебе кое-что сказать.

— Говори. Это легко произнести вслух. То, что ты собираешься сказать. Не так ли?

— Знаешь, Наташа, я тебя люблю.

— Надеюсь, — засмеялась она, — не хватало только, чтобы ты не любил меня. Я ведь говорила, что делала много глупостей.

— Хотелось бы узнать, что это за глупости.

— Знаешь, мне казалось, это как бы долг женщины — не слишком приглядываться, выбирая мужчин. Будто неясно? Я что девочка?

Наташа резко рассмеялась. Она почесала колено как бы в раздумье. Колено было крепкое, крупное. Выставленное без стеснения напоказ. Мне оно понравилось. Я ощущал ее смущение и одновременно вызов. Было такое впечатление, будто она предостерегает меня от какой-то неизвестной мне ошибки. Мне хотелось уткнуться головой в ее плечо.

— Потому, что мне это нравится. Ты весь дрожишь. Какой ты нервный. В этом все дело. Прямо комок нервов. Осторожнее. Вдруг кто-то подумает, что ты не такой уж невинный, каким кажешься.

Несколько мгновений мы не отрываясь смотрели друг на друга. Внезапно Наташа улыбнулась и спросила:

— Ты тоже волнуешься, как и я?

Она говорила очень тихо, словно кто-то мог нас подслушивать. Я не мог спросить. Это как бы следовало знать. Провел кончиком пальца по ее изогнувшимся в улыбке губам. Я как-то странно трепетал, дрожа всем телом, и вдруг понял — это из-за Наташи. Словно впервые ощутил, какое у меня плотное, сильное тело. Ее нетерпение вызвало во мне удивленный смешок. Именно этого я и хотел. Разве нет?

Вот те подробности, которые вспоминаются.

— Я любуюсь твоими чулками, — для меня происходящее было более неожиданно, чем для Наташи. — Просто глаз не могу оторвать.

— Ты осторожен.

— Я хочу видеть, какая ты. Вся, целиком, — я не сомневался, что она чувствует то же, что чувствовал я.

— И не пытайся сравнивать, глупый.

— Ты мне и такой нравишься. Не беспокойся.

— Каждая женщина боится своих желаний.

— Не знаю даже, что сказать.

— Побереги слова.

Наташа ничего не говорила, а, приблизив ко мне свое лицо, подставила губы. Мы поцеловались. Я высунул язык. Наташа осторожно дотронулась до него мягкими теплыми губами и втянула в себя. Невозможно доверять женщине больше, чем доверяю я.

— Теперь ты знаешь, чего я хочу, — сказала она.

— Знаю ли?

Она словно боялась прикоснуться ко мне. Я почувствовал себя увереннее.

Я чувствовал ее губы у своего уха. Она сказала теплым выдохом:

— Да, сейчас. Ты очень напряжен. Я чувствую. Не нервничай. Всему свое время. У меня нежные пальчики.

Я был так возбужден, что почти не слышал ее. Ощутил прикосновение пальцев Наташи. Наши руки вдруг стали липкими от пота.

Она вздрогнула, прильнула ко мне, как маленькая. Поцеловал ее в плечо. От шеи исходил тонкий запах духов. Я очень чувствительный на запахи. Я удивился — какая она маленькая в моих объятиях. Это было моим заблуждением, впрочем, не первым и не последним.

— Что ты во мне нашел? — спросила Наташа.

— Я нахожу в тебе все, что только могу пожелать.

Глаза у Наташи были огромные и еще как бы расширялись с каждым словом. Мне казалось, она понимала меня. Каждая женщина стремится упростить чувства мужчины.

Наташа рассматривала меня с ног до головы и делала это очень непринужденно.

— Тебе так нравится? — спросила она. — Я рада. Сюда, миленький. Не скрывай от меня свои желания. Позабавься. Меня сложно смутить.

Я не понимал того, что делал. Невозможно вести себя более глупо.

— Ты мне смущающийся не нужен, — Наташа делала со мной, что хотела.

Я не мог говорить. Закрыл глаза. Не хотел ничего видеть. Мне казалось достаточным, что я чувствовал. Я должен был захотеть сказать о любви. Слова всегда необходимы. Но мне не нужно было ничего говорить. Вообще перестал думать.

— Не спеши, — проговорила Наташа. — Мне не нравится, как ведут себя мужчины, когда они опаздывают.

У меня не богатое воображение. Помню себя только жадным.

— Быстрее, — попросила она. — Ах, еще быстрее.

Больше я не двигался, как будто и не замечал, что она делала.

— Теперь ты успокоился? — спросила Наташа.

— Да, я теперь успокоился. Ты довольна?

— Ну, конечно. Конечно, я довольна. Не хочется даже шевелиться. Я жадная. Во мне плохого больше, чем хорошего. — Она взяла мою нижнюю губу большим пальцем и указательным и слегка ущипнула ее. — Ах, ты, лакомка. У тебя красивый рот.

Я ощутил, что могу дышать, могу думать, могу говорить.

— Никогда не оставляй меня, — попросила Наташа.

— Не оставлю. Никогда тебя не оставлю.

— Желаемое выдаешь за действительное. Ты не шутишь? Это серьезно?

— Я никогда не был серьезнее, чем сейчас.

— Не смейся.

Смеяться? Никогда в жизни у меня не было меньшего желания смеяться. Я смотрел на Наташу, не понимая ее слов да и не интересуясь ими.

— Тебе хорошо? — я позволял себе быть нежным.

— А ты сомневаешься?

— Я думаю, нам нравится одно и то же.

— Кажется, да. Ты очень хороший. Я хочу сказать — хорошо себя ведешь.

— Тебе правда нравится? Правда?

Она посмотрела на меня, чуть улыбнулась и кивнула.

— Наверное, ты чувствуешь себя настоящим мужчиной?

— Это ирония? — я не поверил искренности ее удивления.

— Легко доставить удовольствие, а?

— Кому? Мне?

— Мужчинам. Пришлось обо всем позаботиться самой. Как, по-твоему, не плохо? Не надо ничего объяснять. Я знаю правду.

Наташа смотрела на меня. Без улыбки. Даже влюбленной женщине нравится злить любимого мужчину.

Наташа оперлась о локоть и водила пальцем по моему лицу, очерчивая его профиль. Она казалась задумчивой. И задумчивым был ее голос, когда она сказала:

— Женщина, которой удалось убедить себя, что она любима часто бывает более счастлива, чем женщина, которую действительно любят. Чему ты улыбаешься?

— Тебе.

— Доволен сам собою, да? В следующий раз тебе больше понравится.

— Теперь я здесь главный, — сомнения были не нужны нам обоим.

— Я знала, что этим кончится. Но это на тебя не похоже.

— Я сам не знаю, что на меня похоже, а что — нет.

— Ты даже себе не представляешь, кто ты. Обними меня. Ничего не делай. Только обними.

— Ты счастлива? — странно, что я спросил об этом. Не все ли теперь стало равно. Я почувствовал себя обманщиком, произнося эти слова.

— Абсолютно. Ты сладкий мальчик. Поговори со мной еще немножко, — чуть слышно попросила она.

— Открой глаза.

Наташа только пожала плечами, как будто хотела сказать, что это не имеет значения.

Наташа прижалась ко мне, обвила мою шею руками и уткнулась в плечо, впервые выражая покорность, женскую покорность. Мне хотелось, чтобы она почувствовала мою силу. Меня привлекает возможность стать сильным.

За любовь надо платить. Все расплачиваются за любовь. Любить — значит отдавать. Так и случилось — а, может быть, и нет. Я не всегда такой, каким хочу казаться.

Каждый человек может почувствовать желание любви. Глупо мечтать о другом.

7

Не следует быть искренним больше, чем необходимо. Чувствую, что хочу изобразить себя не таким, какой есть. Ни один человек не может быть совершенен.

Наташа смотрела на меня. Я ей улыбался. Мне было легко с ней.

— Как поживаешь? — спросила она.

— Прекрасно. Но я тут не при чем.

— Нет, — подтвердила, глядя на меня.

— Ты меня в этом упрекаешь?

— Нет, завидую. Ты не притворяешься, что любишь меня?

— Ты думаешь, все можно превратить в шутку?

— Мне не нравится, как ты это произнес. Не будь таким самодовольным.

Я посмотрел на себя, как бы со стороны и увидел, что стал совсем другим, почти незнакомым мне человеком. «Прекрати», сказал я себе. «Не может она подразумевать то, что мне показалось». Выдумывал себя для нее. Я очень нравился себе.

Я ощущал ее хрупкость и уязвимость. Ей требовались слова. Впрочем, как и мне. Я был тем, кем Наташа хотела меня видеть. Обманывая, я никогда не чувствовал себя обманщиком.

— Не смеши меня, — попросила Наташа.

— Я всего лишь говорю правду.

— Нет, не говоришь. Не будь наивным.

— Тебе скучно со мной?

— Если б мне было скучно с тобой, я бы с тобой рассталась. Ты несколько наивный, но совсем не скучный. Ты должен мне верить.

— Хорошо, я верю.

— Перестань, не глупи. Не сердись на меня. Когда я обманываю, я знаю, что обманываю. А ты обманываешь и хочешь себя убедить, что говоришь правду.

Она не могла знать обо мне все. Для того, чтобы узнать человека, нужно время. Мне нравилось разоблачать притворство Наташи. Я мог бы нравиться женщинам больше, если бы был глупее.

— Пока ты меня любишь, — сказала она. — Что будет дальше — увидим. Не сердись пожалуйста.

— Я вообще никогда не сержусь. Ни на кого. Не имеет смысла.

— Хотела бы я иметь твою уверенность.

Очень сложно быть не хуже своих представлений о себе. Я боялся испортить все случайной ошибкой. Никто не может избежать ошибок. Очень стараюсь выиграть и не должен выбирать средства. Выиграть хочет каждый. Незачем делать тайну из очевидного. Мне нравится выигрывать за счет любимой женщины. Я должен был признаться в этом себе.

— И ты доволен этим?

— Доволен.

— Иногда слова могут только мешать. Слов не должно быть много. Попробуй относиться к себе снисходительнее. Все же так делают.

— Тебе скучно?

— Что ты. Почему?

— Я все время боюсь, что тебе скучно.

— Но почему?

— Потому что с того времени, как я познакомился с тобой, мне не бывает скучно.

Ее темные глаза смотрели на меня безо всякой иронии. Взгляд был внимательным и нежным. Я ощущал себя счастливым. Прежде я всегда был более осторожен, чем откровенен. Теперь скрытность мне не нужна. Я говорил то, что мне хотелось сказать. Я нуждаюсь в понимании.

— Я совсем забыла, — сказала она.

— Что ты забыла?

— Что мне тоже может быть хорошо, — Наташа смотрела на меня, гладила по голове, трепала волосы и улыбалась задумчиво и нежно. А может быть, проницательно? — Нет настроения, тихоня? Я подозревала.

— Что ты подозревала?

— Какой ты недогадливый. Мужчина, который не старается скрыть свои чувства, всегда интересен женщине.

Я подумал: «Она говорит о себе — женщина. И думает, что похожа на других».

«Смешно», твердил я себе. Но ее напряженный взгляд, казалось, старался разубедить меня в чем-то. По ее глазам я увидел и понял, что глупыми были не мои поступки, а мои сомнения. Наташа взяла меня за уши и осторожно, серьезно и бережно притянула к себе и поцеловала.

Без слов мы стояли друг перед другом. Без слов знали друг о друге все. Слова были лишними. Наташа сказала: «Я люблю тебя» настолько тихо, что я угадал это лишь по движению ее губ. Я все смотрел на нее, словно хотел увидеть ее насквозь.

Я ни о чем не думал. Не было необходимости думать. Лишь чувствовал любовь, простую, обычную любовь. Я умею быть смешным.

Сказал себе: «Любовь оправдывает все».

Я не мог ждать долго. Не хотел. Я молод и не глуп. Появилась возможность воспользоваться женской слабостью. В чем еще мужской ум более изобретателен? Самое сложное было уже в прошлом. Мне нравится готовность Наташи не обращать внимания на мои недостатки. Я не умею скрывать от женщины то, что следует скрывать. Я рассмеялся. Она тоже. Я разглядывал ее нос, глаза, губы. Оправдывал свою медлительность. Боялся испортить произведенное впечатление излишней откровенностью. Признаваться в трусости неприятно.

Ничего не помогало. Наташа словно притягивала мой взгляд. Я по-прежнему казался себе неловким. Наташа смотрела на меня молча. И я не смог бы сказать, о чем она думала. Она смотрела на меня непроницаемым взглядом, не выражавшим ни «да», ни «нет».

«Вот, значит, оно как», подумал я.

— Ты решил, что используешь меня, — сказала Наташа. — Но ты ошибся.

— Возможно.

— Ты очень глупый. Все приходится тебе объяснять. Только голодный мужчина может быть уступчив. Расскажи, что ты ждешь от меня. Чего же ты хочешь?

— Еще сам не знаю.

— Я почему-то тебе верю. Попытайся сказать, что ты чувствуешь.

Иногда кокетство Наташи может только злить. Я понял ее с полуслова, но притворялся, что не понимаю. Мне нужна была короткая передышка. По-моему, ждать — это естественно. Человек всегда чего-то ждет. Никто из нас никуда не спешил. Мы оба знали, что это игра.

В глазах Наташи появились бесовские искорки, и они смущали меня. Она как будто знала что-то, чего не знал я. Да так, собственно, оно и было.

— Ты думаешь, что я ничего не замечаю? — спросила Наташа.

— О чем это ты?

— О том, что ты раздеваешь меня. Желание мужчины быть искренним с женщиной, всегда делает его смешным.

— Рядом с тобой я не хочу быть смешным.

— Прости.

— Не говори только, что тебе самой не хочется, — я не мог не быть нежным.

— Нет настроения.

— Это у тебя-то нет настроения? Да ты всегда только об этом и думаешь, — я нарочно так сказал, чтобы поддразнить Наташу.

— Ты даже не задумываешься, что могу чувствовать я.

— Мне кажется, то же самое, что происходит и со мной.

— Тебе не кажется. Ты знаешь.

Наташа смотрела на меня в упор, словно стараясь заставить что-то сказать, что-то сделать. Мне нравилась легкость, с которой я во всем соглашался с ней. Стал целовать ее в губы, в глаза и все мое прежнее унижение исчезло. Мои пальцы казались мне неумелыми. Я боялся причинить боль. Наташа опустила свободную руку, показала моей руке, что делать. В моих желаниях было много неожиданного и для меня самого. Я оказался очень любопытен. Был уверен в ценности того, что могу предложить.

— Тебе так приятно? — спросил я.

— Дурачок. Я люблю твои руки. Обними меня.

Мне казалось вполне естественным, что мы вот так запросто говорим с ней об этом. Я не сомневался. Когда сомневаешься — это уже что-то другое. Я узнавал свои желания. Это был повод для радости. В любви важна настойчивость. Я никогда не ценил того, что доставалось мне легко.

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю?

— Я это чувствую. Не бойся получить слишком много удовольствия.

Я открыл рот и сказал совсем не то, что хотел сказать:

— Тебе так нравится?

— Да. А-а. Хорошо, — она тихо застонала. — Что ты хочешь этим доказать?

Показалось или на самом деле в голосе Наташи было удивление, хотя с чего ему быть?

Я следил за ее движениями, а она так же рассматривала меня.

— Не дави на меня, — попросила Наташа.

— Я не давлю.

— Давишь. Это невыносимо.

Что я при этом чувствовал? Я был счастлив. Узнавал много нового о себе. На самом деле все произошло очень быстро.

Наташа была тяжелая, вялая и теплая.

— Ты такая вкусная, — мне очень хотелось это сказать.

— Как это?

— Ты сладкая.

— Повтори. Мне необходимо, чтобы ты повторил. Я хочу знать, что ты сказал это не случайно.

Наташа делала меня нежным. Я этим воспользовался. Нужно перестать оглядываться по сторонам. Самые важные решения всегда обдумываются недолго. Старался объяснить себя Наташе со всей доступной мне правдивостью. Необязательно тратить время на осторожные слова.

Уткнувшись лицом в ложбинку между ее теплых, упругих грудей, я прижал их к вискам и сказал:

— Мои.

— Господи. Ты еще такой ребенок. Все нормально. Я здесь. Я с тобой.

Прижав Наташу к своему влажному телу, я спросил:

— Хочешь быть моей женщиной?

— Да, — ответила она. — Да. Да. Да.

Я смотрел на нее, все еще сомневаясь. Но у Наташи были такие искренние, любящие глаза, что им нельзя было не поверить. Она прижалась щекой к моей руке и спросила:

— Ты на меня больше не сердишься?

— За что я на тебя должен сердиться?

— Ты как избалованный ребенок. Какой ты независимый.

— Я — да.

— Я хочу, чтобы ты оставался таким, какой есть. Правду говоря, я люблю, когда ты такой, как стена.

— Помолчи.

— Любовь с первого взгляда, что это значит?

Она резко повернулась на спину и устремила взгляд в потолок.

Мне казалось, что я рассуждаю очень разумно, но не получалось избавиться от ощущения, что моя рассудительность глупа. Стараюсь скрывать правду о себе от женщин. В любви невозможно быть оригинальным.

Я улыбнулся. Так легко вдруг стало, так хорошо. Захотелось смеяться. Мужчины выдумывают себя так же старательно, как и женщины. Когда я рядом с ней, мне не о чем не нужно думать.

— Ты чему смеешься?

— Я доволен.

— Скажи еще раз. Повтори. Скажи, что ты доволен. Сладкий. Рядом с тобой я не хочу скрывать от себя свои желания.

Уже совсем другой я смотрел на совсем другую Наташу. Ни один человек не бывает таким, каким я его знаю.

— Слишком много болтаю? — спросила она.

— Да нет, — ответил я. — Нет.

— Поговори со мной.

Внезапно Наташа показалась мне усталой, даже постаревшей. Обнял ее и прижался губами к ее губам. Мне нравилось замечать в ней то, что она старалась скрыть от себя.

— О чем ты думаешь? — спросила просто, чтобы удовлетворить свое женской любопытство.

— О тебе.

— Ты дал мне возможность проявить мой эгоизм до конца.

Разве я должен был убеждать себя в ее любви? Воображение позволяет видеть в жизни то, чего в ней никогда не было. Мы смотрели друг другу в глаза и улыбались. Я чувствовал, что она меня понимает.

— Я вижу только одно, — сказала Наташа.

— Что именно?

— Что ты гораздо умнее, чем хочешь казаться.

Вдруг подумал, что она со мной шутит. Я позволил своим глазам закрыться, словно не хотел замечать происходящее.

— Мне нравится целовать мужчину, который спит, — прошептала Наташа.

— Ты меня понимаешь? Скажи, что ты меня понимаешь.

— Глупый. Слова не нужны. Ничего не говори. Не сейчас.

— Скажи, что происходит?

— Происходит всего лишь то, чего ты добивался.

— Ну что ж, с тобой к чему хочешь можно привыкнуть.

Голос у меня дрожал, когда я это сказал, у меня появилось такое чувство, будто я скинул с себя огромную тяжесть. Она обхватила мою голову ладонями, заглянула в глаза, словно пытаясь понять, говорю я серьезно или шучу. Больше не значит лучше, сомневался я. Осторожность не может помешать. Не каждая женщина способна оценить мужской ум.

Наташа ничего обо мне не знает. Сколько времени необходимо женщине, чтобы понять меня?

8

Сегодня я встаю, как обычно по будням — с рассветом.

Открываю глаза и я уже проснулся. Сажусь на кровати, обхватываю колени руками.

Глубоко дышу, терплю. Приступ надо переждать. Успокоить себя, отвлечься, вспомнить что-нибудь хорошее. Подождать — нервы сами придут в равновесие. Но пока мне очень страшно. Пытаться успокоиться, уговорить себя бесполезно. Весь сжат, напряжен. Едва удерживаю контроль.

Я встаю. С трудом дохожу до кухни.

Готовлю чай и, вливаю в себя обжигающую жидкость, прислушиваюсь к собственным ощущениям. Действительно становилось лучше.

Спать совсем не хочется. Я включаю компьютер и открываю свои записи.

Я искал любовь, зная, что такое чувство не существует. Но невозможно отказаться от мечты, даже понимая, что мечта — обман.

Помню все свои неудачи. Стараюсь не повторять их. Мне не всегда удавалось скрывать страх перед женщиной. Я никогда не видел себя в роли завоевателя. Кто не может стать любимым, старается стать влюбленным.

Наши отношения слишком хороши, чтобы быть правдой. Но я не хочу в них сомневаться. Я искал любовь и нашел. Наташа примирила меня с самим собой.

Я хотел быть любимым или быть понятным — что одно и то же.

— Хочешь поговорить? — спросила Наташа.

— Только если ты не против.

— Ничуть. Ты еще совсем мальчик.

— Почему?

— Боишься услышать слово «нет».

— Не поверишь, ты словно угадала мои мысли.

Женщины лучше мужчин умеют говорить «нет».

— Я, наверное, заняла чужое место рядом с тобой, — сказала Наташа.

— Мне нравится, что ты — это ты.

— Как ты стараешься быть нежным со мной. Спасибо, солнышко.

Улыбнулся ей в ответ, словно я — зеркало. Я был счастлив.

— Тебе нужно, чтобы я говорила, что люблю тебя? — спросила она.

— Нет.

— А мне нужно. Я забыла главное. Не сказала тебе самого главного. С женщиной нельзя быть одинаковым.

Я улыбнулся, потому что ожидал от нее именно таких слов. Кто знает, почему женщины так болтливы. Запустил пальцы в ее тяжелые красивые волосы.

— Ты меня растреплешь. Я сто лет потратила на то, чтобы причесаться.

— Мне необходима хоть чуточку понять, почему ты так счастлива.

— Какой смысл пытаться все понять? В жизни есть вещи, которые понять невозможно. Говори со мной. Говори. Опять и опять. Об одном и том же. Ты, наверное, все выдумываешь. Наивных мужчин больше, чем наивных женщин.

Чтобы быть искренним, надо иметь, что сказать. Мне следует перестать сомневаться. Наташа взяла мое лицо руками и поцеловала в губы.

— Ты очень глупый, — сказала она. — Мне нравится быть снисходительной.

— Мне этого недостаточно.

— А думаешь мне достаточно? Я просто не понимаю, что со мной происходит. Никогда такой не была. О чем ты думаешь?

— Я думаю, — я просто смотрел на нее, и в голове у меня не было никаких мыслей.

Я понимаю, что мои объяснения неубедительны. Только Наташа объясняла то, что я не мог объяснить себе сам.

— Зачем ты все усложняешь? — у Наташи была смешная привычка склонять голову на бок.

Любовь сделала все наши разговоры похожими. Я говорил глупости, но молчать было еще ужаснее.

— Не прерывай меня, — сказала Наташа. — Вечно ты меня прерываешь.

— Вот как? Вечно тебя прерываю?

— Всегда прерываешь. Ты ошибаешься. Зачем ты меня выдумываешь?

«Еще один ничего не доказывающий факт», подумал я. Во мне много противоречивых желаний.

— Никто не смешит женщину больше, чем влюбленный в нее мужчина, — объясняла она.

— Тебе весело?

— Очень. А тебе?

— Когда я слышу твой смех, тоже.

Ни одна женщина не может выдумать свой ум. Рядом с Наташей я избавлялся от лишнего в себе.

— Ты очень внимателен, — сказала она.

— Ты смеешься надо мной. Лицо у тебя серьезное, но я знаю — ты смеешься, — а, может быть, Наташа не притворялась?

— Ты угадал. Ты не обиделся?

Наташа видела меня насквозь и это пугало. Разве осторожность это глупость? Она не ошибалась. Никто не боится сказать мне правду в лицо. Никто не боится обидеть. Я никогда не подам вида, что обижен. Я всегда умел уговорить себя. Одно это и умел. Я справлялся с собой шутя.

— Ты сердишься на меня? — спросила Наташа.

— А почему я должен на тебя сердиться?

— Разве ты мог бы полюбить меня, если бы я не была такой, какой я хочу, и не поступала бы так, как хочу.

Мне не удается не хвастаться. Любовь разоблачает ложь человека. Она знала, что может позволить себе не отвечать на мои вопросы. Только погладила меня по щеке, потом сжала мое лицо ладонями и сказала:

— Какие у тебя красивые глаза.

Мне казалось, что это я сам говорю. Наташа положила руку мне на плечо, да так и оставила, словно забыла, что хотела сделать. Спустя минуту она продолжила, почти нежно:

— Мужчина радует женщину только тогда, когда хочет порадоваться сам. Сколько любовь может длиться?

— Годы.

— Я каждый раз задаю себе этот вопрос.

Меня обрадовали ее слова. «Она не привыкла обманывать», подумал я. «Она никогда не совершала поступки, за которые приходилось бы краснеть». Наташа казалась мне слабой и беззащитной. Только рядом с Наташей я понял, что прежде всегда был одинок. Не следует напоминать себе о прошлом часто.

Мне нравилось ощущать свою нежность. Я очень чувствителен. Рядом с красивой женщиной я перестаю доверять своему благоразумию. Нужно знать себя. Я — жадный. Я чувствовал себя сильным, очень сильным.

— Я тебя не слишком разочаровываю? — спросила она.

— Меня? Разочаровываешь? Разве я выгляжу разочарованным?

Она не сводила с меня своих больших глаз, в которых не всегда можно было что-то прочесть. Почему она была уверена, что я могу сомневаться бесконечно долго?

— Что я не так делаю? — спросила Наташа.

— Не знаю, что ты не так делаешь.

— Всегда сложно догадаться, что человек хочет в действительности.

— Я сказал тебе что-нибудь, чего ты не знаешь?

Я радовался вчера. В жизни приходится очень долго ждать, чтобы повторилось что-то хорошее. Мне следует забыть о своей самоуверенности.

Взглянул на Наташу, чтобы понять, не смеется ли она надо мной. Иногда я позволяю себе удовольствие притворяться, чтобы добиться своего или пожалеть себя.

— Тебе не кажется, что с нами все происходит во сне? — сомневалась Наташа.

— И ты думаешь, что мы в конце концов проснемся?

— Ты опасный человек. Тебе повезло больше, чем другим. Я надеюсь, ты это понимаешь?

Я подумал, что никогда не привыкну к ней, а значит, никогда не разлюблю.

— Мужчина может лишь притвориться понимающим женщину, — объясняла Наташа.

— Иногда я действительно ощущаю недостаток опыта.

— Глупый. Совсем неумный. Вот смотрю в удивительные глаза, а в них ничего нет. Совершенно нет опыта. Кажется, я тебя понимаю. Но как грустно, что тебя не понимают другие. Тебя обязательно обманут. И посмеются. Людям лишь бы посмеяться.

Она говорила спокойно и долго. Может быть, не совсем то, что думала, а скорее то, чего я ждал. Но слушать ее было радостно.

— Я хочу быть ласкова с тобой, — она меня понимала. — Никогда прежде я не была искренна с мужчиной.

— Значит, ты все-таки немножко любишь меня, — мне хотелось порадовать себя, поверив Наташе хотя бы ненадолго.

— Я люблю тебя. Это очень серьезно.

— Разве обязательно всегда надо мной смеяться? Хоть сегодня не смейся, — я хотел чувствовать себя любимым.

— Нет настроения, детка? Почему ты иногда становишься таким занудой? Я убеждена, что в твоей жизни есть что-то такое, что тебе надо бы мне рассказать.

Мне тоже так казалось. Очень хотелось, чтобы было именно так. Мне стало легче, когда я понял это.

— Мне нужен ты, — призналась Наташа. — Только ты один и нужен.

После таких слов начинаешь верить во что-то. Вроде как лишь их и ждал всю жизнь.

— Ты — мое счастье, — продолжала она. — Жизнь не предложит мне ничего лучше.

Мне показалось, что она старается уговорить себя.

— До встречи с тобой у меня появилось ощущение, что жизнь прошла. Я невольно ловила себя не удивлении: как, и это все? И это все, что может предложить жизнь? Узнав все, приходится лишь доживать. Нет новизны, нет открытий. Неловко продолжать в таком состоянии. Думаешь о том, как перестанет многого хотеться. Уже перестает. Не сознаешься в этом даже себе. Перестать мечтать. Не жить иллюзиями. Иногда становится действительно плохо.

Наташа удивила и обрадовала меня. Любви не бывает — сказал мне кто-то однажды. Такой я представлял ее себе, и ничего другого мне было не нужно.

— Почему ты все время на меня смотришь? — спросила она.

— Ты мне нравишься.

— Я позволила тебе в меня влюбиться.

Как женщины притворяются? Как?

— Ты должен мне верить.

— Я верю.

— Я чувствую себя так крепко с тобой связанной, точно я — твоя мать, — она не переставала меня удивлять. — О чем ты думаешь?

— Я смотрю на тебя.

— У тебя такой вид, словно ты о чем-то думаешь. Когда ты со мной — вот так — о чем ты думаешь?

Я знал заранее, что она это спросит, но с минуту молчал, как бы не находя ответа. Я не смущался. Немного нервничал, но не смущался. Любовь к ней оказалась неожиданностью для меня. Я раз сто повторял себе: «Это самообман».

— Какой же ты глупый, — сказала она.

Почувствовал, что только теперь Наташа увидела меня по-настоящему. Я очень запутанный человек. И пытаюсь в себе разобраться. Мне кажется, что я создавал препятствия для любви специально.

— Я это знала, — сказала Наташа.

— Что знала?

— Что мы в конце концов будем вместе. Любовь — это главное. Но мужчины обычно забывают о главном.

Правда не говорится случайно. Я не знал, что еще мне ожидать от себя.

— Все мужчины — обманщики, — сказала Наташа.

— Может и все, но не я.

— Ты совсем не знаешь себя. Когда привыкнешь, без этого уже очень трудно обойтись.

— Да, очень трудно.

— А откуда ты знаешь?

— Так, догадываюсь.

— Иди сюда, сядь. Я просто идиотка, трачу время на разговоры.

Она догадалась. Она знала, что я чувствовал и хотел.

— Скажи мне, что ты счастлив. Не бойся выглядеть сладким.

— Мне незачем притворяться.

— Хочешь меня, маленький? — она чуть заметно улыбнулась. Казалось, Наташа угадывает мои мысли. Я не знаю мыслей естественнее. Себя сложно подозревать в неискренности. Радоваться притворству невозможно. Чувства увлекают женщин сильнее, чем мужчин.

«Она должна быть моей всегда», подумал я.

Я зажмурился, потом наклонился и стал целовать глаза, виски, шею Наташи.

— Так серьезно? — спросила она.

— Ты даже себе не представляешь, как серьезно.

Наташа прикусила мою кожу зубами, но не укусив, коснулась губами и, не поцеловав, лизнула ее. Наташа — жадная. Я узнал это. Теперь-то я знаю, что может значить поцелуй.

Я поступал не так, как от меня ожидала Наташа. Непредсказуемость всегда дает преимущество в отношениях. Не следует позволять женщине быть уверенной во мне.

— Попробуй сказать о любви, — попросила она. — И сделай это нежно. Не надо спешить. Слова о любви необходимы женщине больше, чем сама любовь.

— Я знаю, — уверен, что могу быть нежным.

— Не хочу, чтобы ты останавливался.

— Как ты красива, — я не хотел сомневаться в том, что она красивее остальных женщин.

Обнял ее и посадил к себе на колени.

— А что, неплохо начинается, — сказала она.

Казалось, это я и хотел от нее слышать. Ощутил Наташу так близко от себя, что умолк, не в состоянии произнести хоть слово. Я ждал. Ожидание — глупость.

— Что ты делаешь? — спросила она.

— Раздеваюсь.

— Ты неисправим.

Моя нежность — это в конечном счете, наверное, и есть любовь.

— Я заставила тебя ждать, — извинилась она.

Я подумал: «мне повезло». Вот так, по-простому, сказал себе: «ей очень хочется, так, что мне и думать ни о чем не надо».

Наташа гладила мои бока, плечи, шею, губы, забавляясь и присматриваясь, как ребенок к новой игрушке. Стоя на коленях, поцеловала меня в шею, и ее соски скользнули по моей коже. Мне казалось, что я так счастлив, что уже не способен почувствовать свое счастье. Почувствовал, как мурашки пробежали по спине, когда я назвал ее по имени. Я поднял глаза и сердце сжалось от нерешительности и внезапной робости, которые были мне непонятны. Наташа обхватила меня руками за шею совсем так, как делала это в моем воображении.

У нее были очень мягкие губы. Мне нравилось быть искренним с собой. Разве любовь может быть другой?

— Говори, что угодно, — шептала Наташа.

Каждой женщине необходима ложь.

— Все хорошо? Тебе хорошо? — ей хотелось непременно по-разному.

Спокойная уверенная рука Наташи легла мне на затылок и удерживала меня в неподвижности, пока не унялась моя дрожь. Самого себя я удивлял больше, чем удивлял ее. Я не шевелился и закрыл глаза. Мне казалось, что мое сердце перестало биться. Наташа лучше меня знала, что мне необходимо.

— Мне никогда не нравились мужчины, которые знают о себе только то, что им хочется знать.

— Обожаю тебя.

— Да, обожай. Я знала, что ты обрадуешься, котенок. Я не знаю большей лжи, чем миф о стремлении женщины к порядочности. Интересно, что ты теперь обо мне подумаешь.

— Мне не пришлось тратить много времени на уговоры, — эта мысль испугала меня, и я начал оправдываться, но Наташа прервала меня:

— Ты прав, солнышко.

Я не шевелился. Только почувствовал, что не могу не улыбнуться: губы сами раздвинулись в улыбке.

— Тебе удобно? — спросила Наташа.

Я догадывался, что она притворяется и не притворяется одновременно. Я хотел, чтобы ее слова были правдой.

— Мне хочется знать, как ты ко мне относишься, — я не знал, какие чувства вызовут мои слова у Наташи.

— Мне с тобой хорошо. С тобой легко. Ты делаешь меня счастливее. Ты больше заботишься обо мне, чем о себе. Обычно я избегаю непонятного в отношениях с мужчинами.

Потом она заговорила с усилием, словно каждое слово должно было преодолеть какое-то внутреннее препятствие:

— Не трогай меня. Не надо. Ты все испортишь.

«Хватит», сказал я себе. «Ты становишься смешным». Правильнее не вспоминать о своих неудачах.

— Ты сердишься? — Наташа улыбнулась.

— Очень. Я стараюсь.

— Теперь улыбнись.

— Я люблю тебя, — мне стало легче оттого, что я выговорил эти слова. Я должен был их сказать. Затем и искал ее, чтобы сказать ей эти слова.

— Никогда не нужно ничего объяснять. Не надо, не целуй меня.

Наташа сидела, потянув колени к груди, уткнувшись в них лицом. Она казалась совсем маленькой. Сидела загадочная, почти незнакомая. Невозможно быть довольным женщиной всегда.

— Ты эгоист, — проговорила она.

— Все мужчины — эгоисты.

— Но не все мужчины так снисходительны к себе. Ты не мог бы меня обнять? Только очень крепко. Изо всех сил.

— Обнять?

— Да. Пожалуйста.

Я не сопротивлялся. Мне нравилось рассказывать Наташе о себе. Но я говорил не все, что хотел. Мужчины боятся рассказывать правду о себе женщинам. Наташа вынуждала меня выдумывать себя таким, каким я никогда не был.

Прижался к Наташе. Шептал ей слова любви и нежности. Она дышала ровно, тихо, и вдруг я понял, что она спит. Мне еще многое предстояло ей сказать, но не в этот раз.

Я перестал быть один. Наташа создала для меня такую иллюзию. Мужчина всегда очень хорошо знает, что хочет от женщины. Я осторожно, кончиками пальцев, взял ее за запястье. Худенькая ручка казалась уже хорошо знакомой. Слегка поглаживая запястье, я передвинул пальцы и также мягко взял в ладонь ее руку. Она была влажная и теплая и шевелилась в моей руке, словно свернувшийся зверек.

На столике у кровати стояли часы. Их тиканье раздражало меня. Время не должно было двигаться.

Поцеловал свою любовь в щеку. Во сне ее лицо было не таким, как днем, а словно у ребенка. Округлые щеки, маленький пухлый рот. Смотрел на нее в темноте. Я думал о ней больше, чем о ком бы то ни было в своей жизни.

Когда я проснулся, в комнате было темно. Я с наслаждением потянулся и сел, глядя на спящую Наташу. В темноте мне были видны только контуры ее лица, уткнувшегося в подушку, одна рука закинута за голову, другая вытянута вдоль тела. Она спала крепко, и, когда я, наклонившись, поцеловал ее в теплое плечо, она даже не шевельнулась и продолжала дышать легко и размеренно. Любовь — петля, которая затягивается очень быстро.

Внезапно просыпался по многу раз за ночь, всегда с таким чувством, будто проспал очень долго, даже слишком долго. И мне было трудно заставить себя заснуть. Наташа крепко спала, повернувшись ко мне лицом. Спящая, она казалась совсем маленькой, даже еще меньшей, чем в жизни. Я лежал, опершись на локоть и смотрел, как она спит.

6

Немногословен. Много работаю. Свою роль знаю назубок, но одна мысль не дает покоя — смогу ли доиграть ее до конца. Но неужели все, что мы делаем, должно иметь практическую цель? Разве вся наша жизнь — только обязанности? Что же делает работу желанной, любимой, родной — духовный рост, становление личности?

Мне хочется хоть что-нибудь понять. Еще недавно мне казалось, что самое главное — это выиграть соревнование в потреблении. Бесконфликтный капитализм. Жрать, жрать, жрать. Пусть каждый жрет сколько сможет, и проблема «быть или не быть» потеряет всякий смысл. Я гоню от себя эту мысль, а она приходит. Заполняю чем-то свою жизнь, а она приходит: зачем я живу? Я притворяюсь, что я есть. Лицедействую, делаю вид, что я — один из них и озвучиваю их мысли. Ужасно, что все мы, как зомби. Смотрите, говорю, я тоже об этом знаю, я точно в таком же положении, как и вы. Эти люди не признают ни доводов, ни мировых законов. Они признают только силу. Но они и очень хитры. Любой из нас осознает свое положение.

Я не умею мечтать. Живу настоящим. Для меня не существует «было» и «будет». Для меня существует «здесь» и «сейчас». Живу одним днем. Что будет дальше, покажет время. Мирюсь с каждой совершенной ошибкой, каждой упущенной возможностью, каждым невыполненным обещанием. Мое существование вряд ли преисполнено большого смысла. Даже если это правда. Я не ищу себе оправданий и никогда не искал. Все мысли держу при себе. Если и злюсь, то воздерживаюсь от обвинений.

Помню то время, когда не имело значения, день или ночь. Все было ново, свежо, интересно. Что же изменилось? Когда все надоело и стало утомлять?

В системе все расписано по пунктам и практически все ясно и понятно. С чувствами совершенно противоположная ситуация. Никогда не знаешь, куда тебя заведут собственные желания.

Хуже всего то, что я окружен стеной непонимания. Точнее, нежелания понять. Приоткрывая свою душу, я рискую стать объектом всеобщих насмешек. Хочу я того или нет, моя жизнь полна постоянными конфликтами, скрытыми и явными.

Я уверен, что в конечном счете все одиноки и любой контакт между людьми, каким бы длительным и глубоким он ни был, всего лишь иллюзия.

А вокруг люди, которые живут совсем по-другому. Материальная благополучие — это основа. Быть бедным и унылым не модно и стыдно. Я только недавно это понял. Мне двадцать шесть лет. Ситуация у меня под контролем. Я не делаю ничего плохого.

Так я говорю себе. Повторяю опять и опять. Я думаю: как мало нужно, чтобы казаться другим. Приспосабливаться. Приспосабливаться. Приспосабливаться.

Я представитель большой части нового поколения. Возможно, что даже и символ. Что возникает перед глазами, когда думаешь о своем поколении?

Я красивый, я сильный, я умный, я добрый. Я сам все это открыл. Я упрямый. Если очень стараться, то добьешься всего. Занудно, но верно. Сдаваться я не собираюсь. Уверен, у меня все получится. Я надеюсь. Несмотря ни на что. Это сильно поднимает мою самооценку.

Безумные желания всегда следует удовлетворять. «Sapere Aude», «Посмей быть мудрым». Если я что-то вбил себе в голову — это навсегда. Постоянно разрываюсь между тягой к тому, что хочу, и необходимостью быть хорошим. Все мы живем такой жизнью. Если у тебя нет настоящего, нужно заранее позаботиться о будущем. Мимо проходят годы, люди, ненависть, любовь. Все проходит мимо. Остается только непередаваемый ужас жизни. Мой мозг прекрасно обходится без интеллекта. Я обречен, теперь я это знаю. Чем больше отдаешь, тем больше получаешь взамен. Некоторые все отдают и ничего не получают. Я всегда казался себе человеком чувствительным. Легко перехожу от одного настроения к другому.

Какой-то настойчивый звук отвлекал меня, не дает сосредоточиться. Без четверти три я вынужден признаться самому себе, что сегодня я не способен ни работать, ни общаться с коллегами, которые слишком громко и слишком много обсуждали произошедшее вчера. Голова раскалывалась. Зачем набрали такой большой штат? Здесь явный излишек народа. В компании живых слишком шумно. Вот в чем проблема. Одна из проблем. По правде говоря, люди для них — дерьмо. Они рассматривают их, как сырье. Это единственный известный им подход. Они глупы.

Я знаю людей, которые удивляются, когда я так говорю. Они смотрят на меня странно, пробуя понять. Я редко утруждаю себя объяснениями. Все совершенно бессмысленно и бесперспективно, но я упорно цепляюсь. Снова и снова. Несмотря на то, что реальность уже расползается, разваливается под собственной тяжестью.

Смотрю в окно, как дождь барабанит по согнутым спинам прохожих и думаю, что жизнь — это бесконечное лавирование между лужами. Дни становятся все более серыми, а настроение все более черным. Я ищу и не нахожу. Даже усмехнулся собственным мыслям. Еще немного — и можно будет разрыдаться от умиления.

А может быть, я потерял способность смеяться. Никогда я не был особенно зависим от окружающих, от чужого мнения. Хотя нет, был до недавнего времени, пусть и незначительно. Может случиться все, что угодно, думал я.

Меня называют несдержанным, честолюбивым, циничным. Иногда трусливым и глупым. Но это не важно. Я их устраиваю. Они мечтают пригвоздить меня к стене. Я же, зеленый от зависти, сижу в углу и чувствую себя плебеем. Работа перестает меня вдохновлять. Сумею ли я вернуть прежние ощущения? Хочу ли я этого? Все вокруг делают деньги. Или пытаются их делать. У каждого человека наступает такой период, когда жизнь начинает казаться тоскливой, потому что оглядываться на все упущенные возможности слишком болезненно, а менять что-то нет ни сил, ни времени.

Я ненавижу свою работу. Можно сказать, презираю. Так что мысль о ее потере не сводит меня сума. С другой стороны, состояния в банке у меня нет.

Думать действительно вредно. Так дальше продолжаться не может. Хватит страдать и скулить.

Минут двадцать я пребывал в таком состоянии: взгляд устремлен на колонки цифр, а в голове ни единой мысли. Тот самый день, когда я ощущаю, что теряю время. Так сложилось, что я утратил веру во всесилие красоты и гармонии. Вот что получается, когда влезаешь в чужой лабиринт. Все звуки вокруг сливаются в один сплошной гул. Ожидание опустошает меня. Я только улыбаюсь. Я не хочу скандалов.

Если мне удастся это понять, я найду выход из тупика и начну новую страницу своей жизни. Это очень непростое решение.

А вот от чего мне особенно тошно: все думают, что могли бы прожить мою жизнь лучше меня. Я верю, что у меня самые заурядные проблемы, и это меня спасает.

Я живу внутри себя и почти не выхожу наружу. Мне кажется, в этом мире я знаю только одно. Правда не делает тебя свободным. Правда не спасает, не примиряет с собой.

Это становится невозможно терпеть. Нужно что-то сделать. Я говорю себе, что это правда, — не могу поверить. Моя беда в том, что я не умею ждать. Не умею день за днем отдаляться от неприятных переживаний. Я чувствую, что зря трачу время. Я не умею ждать. Я должен научиться этому.

Что же случилось со мной? Я всегда был сильным. И решительным. Понимаю, что сам был во всем виноват. Иногда мне кажется, что весь мир — против меня. Иногда это оказывается не так. Но чаще он все-таки — против. Просто сказать, сложно выполнить. Если ты уязвим, то окружающие не могут удержаться, чтобы не сделать тебе больно. Если ты уязвим, то боль воспринимается как закономерность.

Мнительность — лишь патологическая форма бдительности. Мы ненавидим друг друга. Боимся. Мы следим за передвижениями соперника. Съедаем одного за другим. Это называется «конкуренция». Не расслабляйся, держи удар. Вот такими я их изобразил. Какие есть. Большинство из них искренне рады такому положению. Для них этот замкнутый круг не ловушка. Следование естественному ходу событий, круговорот жизни. Они не протестуют. Я не разубеждаю их в этом. Со временем разубедятся сами. Хоть бы раз я мог услышать что-то оригинальное.

Я зажат, напряжен. И лицо соответствующее. Но следует помнить, что нельзя быть слишком жадным, надо делать надежные интервалы. Зачем идти по сложному пути, если можно выбрать простой? Современный мир избавляет человека от необходимости мыслить. Мысли нам заменяют правила, собственное мнение — стереотипы, желания — рекламные ролики. Все уже придумано, разложено по своим местам. Не думай, а слушай, смотри и запоминай. О тебе уже позаботились.

Я доволен. Главное — не сомневаться в своих силах. Я знаю, что у меня все получится. Забавно, как из маленьких событий складывается жизнь. Пора двигаться дальше.

Я живу взаймы. Это банально. Я должен сохранять спокойствие. Должен оставаться верен своему плану, хотя он меняется каждую минуту. Я должен двигаться вверх по служебной лестнице. Расти. Повышать квалификацию. Именно в этом случае я приобрету значимость. Когда я об этом думаю, то моя работа начинает мне нравиться еще больше. Она похожа на спорт. Беда в том, что я лишком долго анализирую каждую ситуацию. Я не могу воспринимать реальность такой, какая она в действительности.

Я приношу своей деятельностью доход работодателю и на зарплату поддерживаю свое существование. Коплю деньги, трачу их на поездки в дальние страны — чтобы мир посмотреть. Трачу на одежду, чтобы себя показать. Этого достаточно для осмысленной жизни члена общества потребителей.

Говорят, чтобы что-то начало происходить, надо перестать этого хотеть. Я жду. Очень стараюсь быть терпеливым. Мораль: будь готов приспосабливаться. Рано или поздно платить по счетам придется каждому. Не все понимают.

Мечта раба: рынок, где можно купить себе господина. Я не считаю это недостатком. Так я создан, и мне безразлично, если другие созданы иначе.

Уничтожение собственного «я» и попытка за счет этого преодолеть свое бессилие. Злость, обида, досада. Жалость к себе.

Откуда тоска и уверенность, что в жизни уже не случится ничего хорошего? Что кроме будней и болезней в старости, меня больше не ждет ничего?

Это только мои размышления.

День как день, похож на многие другие. Откуда я могу знать, что впоследствии все пустяки и мелочи, которыми я занимаюсь — все будет собрано в одно целое.

7

Я стучу. Дверь открывается, и, думаю, я никогда не забуду лица, которое увидел в проеме. Я передумал и перечувствовал все на свете, прежде чем увидеть его. Я чувствую, что мой бешеный пульс понемногу падает.

— Ты чудо, — негромко говорю я и протягиваю букет красных роз.

— Спасибо. Проходи. Я так устала сегодня. У меня был тяжелый день.

— Я помогу тебе расслабиться. С тобой все в порядке?

— Да, я, наверное, просто устала. Хотя совершенно непонятно, как можно устать, сидя несколько часов на одном месте, абсолютно ничего не делая. Чуть-чуть переигрываю, да?

— Да, думаю — самую малость.

Под моим взглядом она виновато улыбается.

— Я все испортила, да?

— Есть немного. А тебе это так важно? Я имею в виду мое мнение, — осторожно уточняю я.

— Да, очень важно.

— Не смеши меня.

— Что же тут смешного?

— Ты очень тактична.

— Тактична?

Она стоит, уставившись в окно. Как будто я — нечто настолько несущественное, что и замечать не стоит, разве только по крайней необходимости.

— Вспоминаешь что-нибудь забавное?

— Что? Так, ничего особенного. Просто думала.

— Так, может, расскажешь, что стряслось?

— Хотела выйти на улицу. Но дальше двери не получилось.

— Ну, уже кое-что.

— Ага.

— Для начала неплохо.

— Что ты хочешь?

— Вина.

— Мне не трудно приготовить тебе что-нибудь. Скажи только, чего ты хочешь.

— Правда, ничего. Только вино.

— Садись. Я налью. Ты просто ужасен. Ужасен.

— Ты ведь все равно меня любишь? Или нет?

— Конечно, да.

— Я хотел сделать тебе комплимент.

— Тогда — спасибо. Если хочешь, можешь устроиться и поудобнее. Ты, главное, не стесняйся.

— Мне и так удобно.

— Мне нравятся застенчивые.

Наши взгляды встречаются, и в ее глазах мелькает что-то прежнее.

И тут я, словно издалека, слышу собственный голос:

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Ты злишься на меня?

— Вовсе нет.

— Злишься, злишься. Это хотя бы честно.

— Не будь таким бестолковым.

— Что это должно значить?

— Ничего. Абсолютно ничего.

Я лишь постепенно понимаю, что не все в жизни математика. Но кое-что на свете никогда не меняется.

Наташа сидит за столом, пощипывает подбородок, хмурится. Она замечает:

— Не думаю, что я себе очень нравлюсь в данный момент.

— И мне ты не нравишься, и я сам себе не нравлюсь. Но нам обоим все это вообще-то по-настоящему не нравится, так зачем же утруждаться нелюбовью к самим себе?

Я смотрю на часы. Я встаю и начинаю ходить взад и вперед, топая ногами, растирая руки и похлопывая себя по телу.

— Ты неисправим!

— Я не то хотел сказать.

— А теперь ты просто ужасен!

— Ну и нечего так злиться из-за этого.

— Да я и не злюсь вовсе. Просто указываю тебе кое на что — для твоей же пользы.

— Не остроумно, дешево и совсем по-детски.

— Обожаю, когда ты притворяешься сердитым.

— Меня это вовсе не удивляет.

— Если ты хоть на миг вообразил себе, что это тебе так вот сойдет. Я не хочу… если ты будешь продолжать на меня злиться.

— Я уже не злюсь.

Правда жизни заключается в том, что с каждым годом каждый из нас уходит все дальше и дальше от той сущности, с которой все мы были рождены внутри себя.

— Что такое? — интересуюсь я. — Чего ты хочешь?

— Ты знаешь.

Я чувствую, как в ее тоне промелькнули едва уловимые жесткие нотки.

Было совершенно ясно: последнее слово остается за ней. Чувство жалости к себе — не лучшее состояние для человека. Я не знал почему, но эта мысль крепко засела у меня в голове.

Я говорю:

— Я не хочу ругаться.

— Мы ничего не можем с собой поделать.

— Что с тобой? Посмотри на себя, с тобой явно что-то творится.

— Спокойно. — Ее взгляд странный. — Ты разнервничался.

— Это все из-за тебя. Мне нравится быть рядом с тобой, — произношу я, словно защищаясь. — Разве это так плохо?

— Нет.

— Так в чем же дело?

— Интересно, скольким женщинам ты уже все это говорил.

— Никому. Только тебе. — Что это с ней? Ревность или что-то другое? — думаю я.

Мне неприятен ее тон, словно она сомневается во мне. Все внутри болезненно сжимается.

— Ты сегодня не похожа на себя.

— Я просто очень устала. Я не хотела тебя обидеть.

— Давай не будем усложнять ситуацию. Что между нами поменялось?

— Ничего. Между нами ничего не изменилось.

— Бедная моя, — говорю я, крепко прижимаю ее к себе и, чтобы хоть как-то успокоить, начинаю гладить по спине. — Слишком много мыслей в голове?

— Боюсь, что так.

Ее лицо приобретает страдальческое выражение. Я приглаживаю ей волосы и заправляю их за ухо. Потом снова касаюсь ее щеки.

— Если ты все объяснишь, не сомневаюсь, я пойму правильно.

— Не думаю. Я и сама ничего не понимаю.

— А ведь тебе нравится, когда я на тебя смотрю. Женщина-тайна. Ты не очень любишь отвечать на вопросы.

— Я просто не люблю говорить о себе.

— Мне не хватало тебя.

— Это было не так уж долго.

— Мне казалось, это была вечность.

— Я не хочу об этом говорить.

— Почему?

— Ты торопишься.

— Должен пройти какой-то определенный срок?

— Трудно сказать. Отодвинься, пожалуйста, в сторону. Мне трудно дышать.

— Что-то в последнее время ты стала слишком чувствительной.

— Я не хотела обидеть тебя. Давай забудем об этом?

— И как такую тебя любить? Я же тебя люблю. Хоть ты в это и не веришь.

Я не настаиваю, чтобы она рассказала всю правду. Я знаю, что рано или поздно она мне все расскажет. Кроме того, я уже услышал достаточно много для одного дня. Как стена между нами, но меня это не огорчает. Она продолжает смотреть перед собой ничего не выражающим взглядом. Я не могу с этим бороться. Я не могу двинуться, отвернуться, ответить. Мне представлялось, что пострадавшая сторона именно она.

— Что-то происходит, — говорю я и пристально вглядываюсь в нее. — Что происходит?

— Ничего, — отвечает она.

— Ты могла бы сказать что-нибудь приятное.

— Я себя приятно не чувствую.

— Черт возьми, Наташа! Что я должен сказать? Что ты права, а я виноват? Что именно ты хочешь услышать?

Она медленно поворачивается и смотрит на меня.

— Для начала подходит.

— Знакомства с тобой хватило, чтобы понять: я теряю свою свободу. Не сердце, не голову. Свободу быть собой, когда тебя нет рядом. Терпеть не могу, когда ты знаешь, что делается у меня в голове. Не думаю, что это очень смешно, Наташа, — я стараюсь, чтобы голос звучал спокойно.

— И не должно быть. — Притворная улыбка растягивает ее губы.

Она смотрит на меня. Через несколько мгновений облизывает пересохшие губы.

— Но ты не можешь говорить это серьезно?! — Снова появляется улыбка, но так же быстро пропадает.

— Не могу?

— Как все глупо, — говорит она с притворной серьезностью. — Но мило.

Такой ответ может означать все, что угодно.

Господи, я должен мыслить трезво и логично. А что еще я могу придумать? Больше ничего подходящего в голову не приходит.

Я чувствую, она и играет, и не играет. В такие минуты она сначала улыбается мне в ответ, а потом быстро меняет тему разговора. Кажется, в такие минуты ее личность раздваивается. Это не имеет никакого отношения к той простоте и легкости, которую мы испытывали, когда были вместе раньше.

— Ох, какой же ты глупый, я ж говорила тебе, ты ничего не понимаешь.

Наши глаза встречаются, и она фыркает от смеха. Она опять смеется. Потом она берет все под контроль и сидит насупившись. И так, как будто этот ведущий подрывную работу смех и вовсе не звучал, она вздыхает глубоко и говорит:

— Так странно, странно себя чувствую.

Я сразу понял, что ее агрессивность прошла.

— Мне так стыдно, — сказала она. — Tы слушаешь, да? Это очень важно для меня, правда. Надеюсь, что не вызвала у тебя антипатии.

— Вовсе нет, — качаю я головой.

— Все, что я делала эти годы, — это делала свою клетку повыше и попросторнее. У каждого из нас своя клетка.

— У меня нет, — говорю я убежденно.

— Тогда ты счастливый человек. Ты не сердишься на меня?

— За что?

— Ну, не знаю. Мне кажется, что я тебя использую.

Я опять чувствую, как ей одиноко.

— В этом нет ничего смешного!

— Конечно, нет.

— Тогда прекрати смеяться.

— А что тебе мешает?

Она выглядит очень озадаченно и кажется мне глупой, потому что ничего не понимает. Я вижу, как она старается подобрать слова и, так и не высказав их, отбрасывает как непригодные.

Я чувствую себя так, словно мне нанесли, и сделали это преднамеренно, один за другим несколько ударов, нацеленных куда-то прямо в грудь. От этих ударов мне так больно, что я задыхаюсь, почти готов хватать воздух ртом.

Отвернувшись от меня, Наташа какое-то время смотрит в окно, а потом начинает говорить сама. Она умеет, когда задается такой целью, быть жесткой, злой.

Я склоняю голову набок, как бы в знак подтверждения, пытаясь тем самым дать ей понять, чтобы она продолжала. Если кто-то спрашивал у меня совета, то вряд ли извлекал из него много пользы. Можно все делать по-своему. Можно. Но я уже научился бояться.

— Ты понимаешь, о чем я?

— Пожалуй, нет. — Я смотрю на нее, не мигая, чтобы на глаза не навернулись предательские слезы. — Я тебя нисколечко не понимаю.

Я чувствую, что мне задан вопрос-ловушка. И не знаю, как ответить. Наташа улыбается. Кривая циничная усмешка. Придется идти на компромисс. Компромиссов я не люблю. На миг меня охватывает бешенство — мне вдруг показалось, что она обдуманно и намеренно загоняла меня в угол. Я оценивающе смотрю на нее, склонив голову набок.

— Что ты на меня уставился? — говорит она раздраженно.

— Пытаюсь понять, бываешь ли ты хоть когда-нибудь мягкой.

— Это тебе зачем?

Протяжно вздохнув, я признаюсь:

— Понятия не имею.

Чувствуя раздражение и некоторую потерянность, она капризно добавляет:

— Перестань маячить перед глазами, меня это нервирует.

— Тебя нервирует все, — говорю я, как бы подводя черту.

Слишком хорошо зная, что отрицать мои слова бесполезно, она язвительно соглашается:

— Как это верно.

Если бы у меня был небольшой резиновый мячик-антистресс, я с удовольствием помял бы его в руках, чтобы снять напряжение. Но поскольку его у меня не оказалось, я довольствуюсь тем, что принялся барабанить пальцами по столу.

— Извини, я слишком была резка с тобой, — говорит Наташа, внимательно заглядывая мне в глаза.

— Не имеет значения, — я отворачиваюсь.

— Нет, имеет, — отвечает она серьезно.

После минутного молчания снова говорит:

— Извини меня, я не должна была так с тобой разговаривать.

Теперь пришла моя очередь промолчать.

Наташа берет меня за руку и спрашивает:

— Ты сердишься на меня?

Голос был почти умоляющий, и мне пришлось вежливо ответить:

— Конечно, нет. С чего бы мне сердиться?

— Никто для меня не значит столько, сколько ты. Я никогда не смогу с тобой расстаться.

— Как я могу тебе поверить? — спрашиваю я сердито.

— Должен поверить. Скажи, что ты любишь меня.

— Я уже говорил.

— Скажи еще раз.

И я знаю, что это означает.

— Какая ты сегодня странная.

— Не смотри на меня так.

— Стараюсь.

Я хочу увидеть, что будет дальше. В этом правда. Я хочу ее попытать, выяснить, разузнать то, другое. Удовлетворить свое любопытство и успокоиться.

У меня ничего не получается. Мне стыдно до отчаяния, стыдно, что я заперт в Наташе, в ужасах этого маленького незначительного животного. Я повторяю и повторяю, обращаясь к самому себе: «Там, снаружи, мир, а меня это так мало волнует».

Раньше я не понимал, какая это ценность — просто быть собой, без оглядки на окружающих.

Она слишком хорошо меня знает. Я ненавижу, когда она заставляет меня так чувствовать. Лицо у нее довольное, аж противно. Я отпиваю вина.

— Мне давно уже не было так хорошо.

У меня нет ощущения, что я делаю что-то неправильно.

— Сережа. Что ты делаешь?

— Хорошо провожу время.

Я встаю, подхожу к ней, поднимаю ее с кресла и прижимаю к себе. Она не отпихивает меня. Наташа умеет напустить на себя равнодушную холодность. Она не дает мне никаких шансов. Может, все не так плохо. Может, все будет хорошо. Может, на самом деле все утрясется само собой.

Я пьяный, мне плохо. У меня ощущение, что меня вообще нет. Пустое место. Поэтому я недовольный и злой. Мы с Анной вроде бы вместе, но каждый — отдельно. Каждый в своей скорлупе.

— Ты всегда этого хотел? — спрашивает она.

— Да, наверное. Я не знаю.

— Я должна тебя остановить. Но я не хочу. Никогда не хотела тебя останавливать.

Уже слишком поздно. Я еще успеваю подумать, что если все должно прекратиться, то прекращать надо прямо сейчас — но уже слишком поздно. Я миновал точку невозвращения, но дело даже не в этом. Если остановиться сейчас, то получится как-то даже и неудобно — получится, что весь этот всплеск был впустую.

Я весь такой беззащитный и уязвимый, и меня бьет озноб. Я не могу поверить, что она действительно так думает, и я даже заглядываю ей в глаза, надеясь увидеть, что там пляшут искры смеха. Но нет, я вижу, что она серьезна.

Это все оттого, что для меня другие просто-напросто не существуют. Вот что я вдруг понимаю. Однако ей ничего не говорю. Я не могу понять, сердита она или разочарованна. Возможно, ей все равно.

Так было не всегда.

— А почему ты ничего не говоришь?

Я отвечаю:

— Нечего сказать.

— Почему ты не пытаешься меня остановить?

— Потому что я не хочу. Ты изменилась. Я тебя не узнаю. Я перестал тебя понимать. Я в растерянности, — говорю я, не узнавая своего голоса. — Что-то изменилось, что-то разрушилось. У тебя кто-нибудь другой?

— Откуда ему взяться? Последние полтора месяца я никого кроме тебя не вижу. Ты что, правда считаешь, что я могу так поступить? — с сомнением произносит Наташа.

— Так иногда делают.

— Только не я.

— А почему бы и не ты?

— Спасибо. Ты очень добр.

— Я не пытаюсь быть добрым. Я говорю тебе правду.

— Мне показалось, ты не хочешь разговаривать.

— Раз уж ты здесь, молчать глупо.

— Что это ты задумал?

— Пока ничего. Только размышляю.

Психологический подтекст: женщинам нельзя доверять.

— И перестань дуться.

— Я не дуюсь. Просто мне не нравится, когда меня в чем-то обвиняют, а я не могу доказать обратное.

— Тебе хочется скандала? — Едва сказав эти слова, я понимаю, что в них слишком много злобы.

— Нет, я слишком устала. А что? Если бы мне этого хотелось, ты пошел бы мне навстречу?

— Ты шалунья.

— Думаешь?

— Я знаю.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь.

— Это ты так думаешь.

— Это то, что я знаю.

Или все было по-другому? Может быть, я сам сбиваю себя с толку?

— Сережа, что мы будем делать?

— Я сам все сделаю. Нам просто надо чаще целоваться, — упрямо настаиваю я.

— Ты шпионишь за моими мыслями.

— Конечно. Я люблю тебя. Тебе не надоело, что я постоянно это повторяю?

— Ты никогда не делаешь ничего наполовину?

Наташа закусывает нижнюю губу, потом говорит:

— Я ничего не могу с собой поделать. Чего ты хочешь?

— Поцеловать тебя.

Она касается моего рта губами.

— Так?

— Нет… Да…

— Да или нет?

Она проводит кончиками пальцев по моему подбородку. Я беру ее руку в свою и нежно сжимаю пальцы.

Сперва она притворяется оскорбленной. Вопрос самолюбия. Но в конце концов сдается.

Я не знаю, что сказать. Даже думать не получается.

Я целую ее. Сначала мягко, потом глубоко.

Мне нравится целовать и целовать ее.

— Ты не говоришь ни слова.

— Это потому, что за меня говоришь ты.

— Ты умеешь пошутить в любой ситуации.

— Я оставила себе лазейку.

— Как всегда.

— Будешь спорить?

— Еще не знаю. Я только приму душ и приду. Пожалуйста, не засыпай без меня.

— Ты имеешь в виду…

— Да, именно это я и имею в виду.

— Честно говоря, я как-то не думал об этом.

— Может, стоит задуматься? Что ты там так долго рассматриваешь? Помни, что я тебе сказала. Слушайся моих советов.

Наташа смеется. Каким-то странным смехом. Но смех, который, кажется, издевается надо мной, в то же время какой-то грустный.

Она расстегивает две пуговицы моей рубашки, слегка раздвинув полы, затем нагибается, чтобы поцеловать мне сосок. От нее исходит сильный запах духов.

— Да. Ты этого еще хочешь?

— Да, хочу. — В том, как она вдруг замирает, что-то для меня непонятное.

— Почему ты так на меня смотришь?

А потом:

— Что ты пытаешься для себя выяснить? Ты должен был мне сказать, что это имеет для тебя значение.

Я говорю:

— Тогда я говорю тебе сейчас, что это имеет для меня значение. Ты смотришь на меня так, как будто раньше никогда не видела.

— Попробуй останови меня.

Я обнимаю Наташу за талию, прижимаю к себе, и она кладет руки мне на грудь. Мои губы нежно приоткрывают ей рот. Она дышит чуть быстрее. Одна моя рука двигается у нее по спине, перебирая тонкие косточки и прижимая ее все крепче.

— Тебе так не нравится? — спрашиваю я, обнимая ее дрожащее тело.

— Да нет. Нравится, — отрывисто говорит в ответ.

Я не понимаю почему, но эта мысль меня беспокоит, но я решаю не оправдываться.

— Люблю тебя.

— А я люблю еще больше, — отвечает она.

Лишь бы не молчать. Так мы сопротивляемся хаосу.

Она выключает свет и раздевается. Ее руки ласкают и обнимают меня, губы шепчут на ухо нежные слова. Она уступает мне, как порывистому мальчишке. Ведь я мужчина, то есть Эго в чистом виде, покрытое тонкой оболочкой из кожи. Мы созданы друг для друга. Я это знаю. Она — нет. Она не умеет любить меня. Пока. Эта женщина слишком хрупкая. Она меня пугает.

Мы целуемся, лежа в постели. Она ласкает мои волосы, лицо. Я ласкаю ее. Я ощущаю ее дрожащее тело. Я лежу с закрытыми глазами, шепча какие-то слова.

— Как ты все время догадываешься, о чем я думаю? — удивляется она.

— Я не догадываюсь. Я знаю.

Я ничего не объясняю. В большинстве случаев я — человек открытый, но имею право на маленькую тайну. Чувствую себя счастливым и усталым. Такова любовь. Ее губы ласкают мне шею. Мне нравятся эти легкие, дразнящие прикосновения.

— Тебе понравилось? — спрашивает она шепотом.

— Да, — выдохаю я в ответ.

— Тебе правда понравилось?

— Да.

Мы долго лежим, молчим. Она нежно поглаживает мою руку. На улице под окнами грохочут грузовики. Я чувствую, как это нежное поглаживание руки снимает мое напряжение.

Наташа задумчиво смотрит на меня. Ее губы растягиваются в улыбку, которую она позволяет себе. Подыграл я ей или нет? Вряд ли.

На секунду в ее взгляде мелькает что-то необычное. Как будто в глубине ее души приоткрывается какая-то дверь.

Я улыбаюсь. Мне хорошо и свободно. Давно уже я не чувствовал себя так приятно и расслабленно.

Наташа уснула. Я лежу и смотрю на нее, боюсь пошевелиться, чтобы ее не разбудить. Потому что кровать уж очень узкая.

8

Стоит жара, которая только усиливается, становясь все противнее. Небо меняет цвет с голубого на смесь желтого и серого. Горячий густой воздух словно высасывает силы и энергию из всего живого.

Спасибо тебе, работа, за стресс, он меня бодрит. Сиди и терпи, за это тебе и платят. А то, что недополучаешь, отними. Не хватает сосредоточенности.

Я закрываю глаза, сосредоточиваюсь и думаю.

Очень длинный день. Но не могу избавиться от мысли, что у меня остаётся всё меньше и меньше времени. Продолжаю работать — робот с водоворотом эмоций внутри.

Я не пользуюсь популярностью, но не думаю, что непопулярен. Не считаю, что кто-то обращает на меня много внимания. Я не занимаю ничьих мыслей, никто не высказывает обо мне своего мнения, или, по крайней мере, я так думаю. Обитаем в реальности. Без розовых очков.

Так что чем больше работы, тем лучше: работа позволяет не задумываться. Закрываю глаза, чтобы не видеть вокруг. Все хорошо, все в порядке. Попытки взбодрить себя, выдать желаемое за действительное с каждой секундой становятся все более тщетными. Что-то явно идет не так. Закрыв глаза, я попытаюсь расслабиться. Я не уверен до конца. Мое сердце колотится, руки дрожат. Я ощущаю себя так, словно залпом выпил подряд несколько чашек крепкого кофе.

Что бы я сейчас ни предпринял, все будет тщетно. Мысль эта мучительна. Обычно день невыносимо тянется после полудня. Я не эгоист. Я тот, кто я есть. Злой и обиженный тем, что жизнь так часто подбрасывает мне разочарования.

Все пройдет, должно пройти.

В течении следующих нескольких минут я смог быть сдержанным, холодным и профессиональным. Во мне говорит отчаяние. Оно подрывает во мне решимость, отравляет радость, убивает веру. С кем я имею дело на работе? День за днем передо мной проходит вялая процессия лицемеров, занимающихся самообманом. Это должно было бы меня беспокоить. Однако не беспокоило. Я становлюсь сложным. Или излишне простым?

Гордиться тут нечем, но так было всегда. Я не задерживаюсь на этой мысли. Она лишь скользит по самому краешку моего сознания. Этот город выжимает людей как лимоны, ломает, держит в постоянном мучительном ожидании того, что при малейшей оплошности уничтожит. Может, остальные понимали это с самого начала своей жизни. А я догадался только что. Я вдруг понимаю, что не обязан терпеть. Осознаю, что у меня есть выбор.

Никто не хочет слышать, как ты действительно себя чувствуешь. Они хотят услышать, как ты должен себя чувствовать.

«Все гораздо сложнее». Это мнение Артура, выражавшееся в одной фразе. Для меня же наоборот, все стало проще. Суетность — это порок. Суетность вынуждает обращать внимание не на суть человека, а на впечатление, которое он производит. Все вокруг — фальшь. Чему я здесь научился? Что привыкнуть можно ко всему. Признаю этот факт. Признаю с гордостью.

Кто-то плывет поперек течения. Дело вовсе не в мужестве. Дело в усталости. Настоящая усталость породила больше героев, чем мужество. Я не хочу быть героем. Просто очень устал быть, как все. Это тяжелый труд. Многие не замечают этого. Понимать это страшно. Не понимать — глупо.

9

Я старался соответствовать своим представлениям о том, каким должен быть влюбленный мужчина. Не хотел оказаться ни груб, ни смешон. Недоверчивость всегда искренна. Наташа смотрела на меня любящим, насмешливым и заботливым взглядом. В ее наивность я не верил также, как в свою.

— Разве я не такая, как обычно? — спросила она.

— Как всегда не такая.

— Миленький, тебе показалось.

— Нет, не показалось.

— Ничего не говори.

Наташа смотрела на меня настойчиво и проницательно. Просто некуда было скрыться от этого взгляда. Ей должна была понравиться моя уступчивость.

— Ты недостаточно часто говоришь мне, что любишь, — сказала она. Иногда женщины бывают излишне привередливы. — Не забывай, пожалуйста, говорить мне все приятное, что тебе придет в голову.

— Тогда мне придется только это и говорить.

— Ты просто не умеешь быть плохим. Вот что важно. Обычно мужчина старается отомстить женщине за то, что вынужден измениться, чтобы понравиться ей.

Иногда я не понимаю, о чем она говорит. Мне не хотелось слушать ее. Я не любопытен. Пользоваться тем, что есть — самое разумное решение.

— Я люблю тебя, Наташа.

— Только не забывай об этом. Ты хочешь, чтобы я обещала тебе любить только тебя?

— А почему бы и нет?

— Я не подумала об этом заранее. Мои слова — самое малое, что я могу тебе дать. И ты это понимаешь.

— Моя любовь не выдумана.

— Глупый. Глупый и жадный. Не можешь остановиться, когда рассказываешь о своих достоинствах. Такой милый, такой наивный.

В ее голосе была та нежность, которую я видел в ее глазах.

Я смотрел на нее. И Наташа не смотрела ни на кого, кроме меня. Почувствовал, что впервые в жизни меня понимают. Получил, что хотел. Что же дальше?

Ты сделала меня интереснее для себя, — я умею говорить о любви.

— Великодушно с твоей стороны.

— Только справедливо.

— Ты рассуждаешь, как маленький ребенок. Женщина терпелива только с необходимым ей мужчиной. Мне нравится быть уверенной в твоей любви. Наши поступки не случайны. Каждый на своем месте. Наша жизнь принадлежит нам.

Подумал: какую чушь она говорит. Моя жизнь уже не принадлежит только мне. Старался отогнать от себя эту мысль. Но она все время возвращалась. Словами очень сложно говорить о любви. Мне не нужно оправдываться перед собой.

Я замолчал. Мне казалось, что я и в самом деле немного смешон и неловок, но чувствовал, что я допускал именно те неловкости, какие следовало. Я не спорил. Мое согласие можно назвать осторожностью. Самому себе я никогда не казался глупым.

— Каждый человек иногда говорит неправду, — сказала она, — а некоторые — обманывают всегда.

— Только не я.

— Ты безнадежен. Невозможен. Самонадеян. Какой ты смешной. Ну и что ты теперь будешь делать?

— Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— А почему ты не хочешь об этом говорить?

— В тебе нет чуткости, — я верил в то, что говорил. — Нет совсем.

— Ты не можешь понять всю сложность моих чувств. Ты еще сам не знаешь, что хочешь. Обычно мужчина никогда не торопится следовать желаниям женщины.

Теперь Наташа чувствовала себя обиженной. Я уже устал от нее. Что хотела, то и делала. Она что-то требовала. Слишком много она требует за свою любовь. Только бы не все. Я знаю — любовь того не стоит. Женщины все сводят к своему удобству. Чужой опыт не проходит для меня бесследно. Хорошо, когда удобно. Наташа нашла, что искала. Да, лишь удобство и искала. Живешь и не подозреваешь, что однажды жизнь откроет перед тобой. Столкнешься со своим истинным я. Случайно. Я думаю над этим всерьез.

— О чем ты думаешь? — спросила Наташа.

— Думаю? Насчет чего?

— Ты же не ребенок. Я спрашиваю тебя: о чем ты думаешь? Ты никогда не сможешь обмануть. Ты не умеешь врать убедительно.

Я отвернулся от ее торжествующей улыбки. «Вот тут-то она и ошибается», подумал я, но промолчал. Слышишь ведь всегда то, что хочешь услышать. Я не видел ее глаз. Но в голосе слышалась дрожь. Я не всегда понимал, что она имела в виду, но не хотел сомневаться в искренности ее слов. Не нужно пытаться понять другого человека, если не можешь понять себя.

Смотрел на губы Наташи. Так близко от меня. Я не знал, что она ожидала. Прижался к ее щеке. Совсем по-детски. Она должна была со мной согласиться. Мне было стыдно — ощущение в чем-то даже приятное. Чувствовал, что не надо ничего говорить.

— Я знала, — сказала она, — что ты придешь как раз тогда, когда ты больше всего нужен. Ты необходим мне.

— Я скучал по тебе.

— Ты должен говорить это только мне.

Она казалась моложе и менее уверенной в себе. Она была чуть ниже меня и это тоже нравилось. Я ощущал себя очень уверенным. Как я себя люблю в такие минуты. Я гордился ее волосами, ее походкой, ее большими, никого, кроме меня, не видящими глазами.

— Я позволяю обманывать себя только тебе.

— Ты разочарован?

— Не задавай вопросов.

Жизнь вдруг стала такой простой, обыкновенной и естественной, какая, возможно, она и есть на самом деле.

— Мы хорошо смотримся вместе, — сказала Наташа.

— Никто другой не поймет тебя так хорошо, как понимаю я.

Что бы я ни делал — это было проявлением любви. Выразить свою нежность к любимой женщине очень легко.

— Я все понимаю лучше, чем ты.

Мы приняли условия игры, которые устраивали обоих. Я улыбнулся как бы про себя.

— Ты что, говоришь сам с собой? — спросила она.

— Нет.

— А мне показалось. Я видела, как у тебя шевелятся губы. Что ты говорил?

— Ничего, — мне не хотелось отвечать ей, потому что я боялся ее любопытства.

— Я очень много думаю о тебе. Но боюсь, что воображение меня обманывает.

В любви не хочется сомневаться. Я постарался убедить себя сам. Не мог притворяться рядом с Наташей. Улыбнулся ей в ответ. Я не мог ее огорчить. Ее хорошее настроение увлекло меня.

На мгновение я ощутил радость. Потом почувствовал, что сильно устал. Это была усталость, которая неизбежно наступает после томительного ожидания. Мне не всегда удается заметить момент, когда я начинаю обманывать себя иллюзиями.

Я не спешил говорить Наташе все, что она желала услышать. Мне нравится сомневаться в очевидном.

— Ты себя недооцениваешь.

— Спасибо на добром слове. Но поверь: я не подарок.

— Ничто не изменит моего отношения к тебе. Не смейся надо мной.

— Разве нельзя смеяться над тем, что любишь?

— Ты всегда смеешься надо мной. Это оттого, что ты меня любишь?

В ее смехе всегда ощущалось превосходство, которое заставляло меня чувствовать себя виноватым. Над умным человеком можно посмеяться так же, как над глупым.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

— Ничего не случилось.

— Нет случилось, — я был уверен, что знаю ее.

— Я себе не нравлюсь. Я себя не люблю. Ты усложняешь мне жизнь и за это я злюсь на тебя. Разговоры о любви мало что значат. Любовь — это не чувство. Любовь — это поступки.

Смотрел на любимую женщину. О любви не следует говорить неумело.

— Баловать тебя, конечно, незачем, — сказала она.

Мне пришлось согласиться с ней. Мы играем по ее правилам игры.

— Ты думаешь, у меня не было никакой личной жизни до встречи с тобой? — спросила она. — Иногда доверчивость похожа на глупость.

— Расскажи мне про других.

— Ты хочешь, чтобы я начала вспоминать? Но какое тебе до них дело?

— Может, тебе неприятно о них вспоминать?

— Да нет, не то чтобы неприятно. Просто мне хочется понять, почему тебя это интересует?

— Я хочу избавиться от искушения вообразить, будто я единственный в своем роде.

— А если я скажу, что их было столько, что я уже сбилась со счета.

Наташе нравилось мучить меня. Что делать, если она выбрала такой способ? Я не думаю плохо о мужчинах, которые были у нее прежде. Я о них вообще не думаю. Пусть каждый останется при своем прошлом. Я не ищу в любви сложные пути.

Я не могу быть лучшим. А Наташа, конечно, может выбирать. И, конечно, есть из кого. Знаю, что все мужчины хотят отнять у меня эту женщину. Я был испуган. Теперь она знала, что меня легко испугать.

— Я тоже был счастлив без тебя, — я уверен, что сказал глупые слова.

— Это происходит со всеми. Нечего объяснять.

Я не знал, что возразить. «Со всеми». Ясно, что как личность я для нее никто. Я промолчал. Пусть все останется, как есть. Очень сложно выиграть, когда не знаешь правил игры. Я не знаю.

— Иногда я старалась быть верной, но у меня никогда не получалось.

— Зря старалась, не стоило.

— Не говори так. Бесполезно. И глупо.

Правой рукой она закрыла мне рот — молчи. Всегда завидовал людям, которые могут контролировать себя. Мне это никогда не удавалось.

— Мужское остроумие забавляет только самих мужчин, — сказала Наташа.

Мы выглядели так, словно столкнулись лбами.

Мне следовало быть осторожным, с ней — более, чем с кем бы то ни было. Моя глупость разочаровывала ее сильнее, чем меня.

— Ну прости меня, маленький. Сама не знаю, чего я добиваюсь. Не такая уж я хорошая, как ты вообразил.

— Но стараешься быть хорошей.

— Я не стою тебя. Часто выхожу из себя. Слишком много ругаюсь. Ты гораздо лучше меня.

Неприятно было думать, что я трус, но я подумал это. Ее разоблачение казалось мне правильным. Нужно уметь забывать о своих неудачах.

Я не был для нее лучшим вариантом. Конечно, не лучшим. Похоже, она никогда не устанет говорить об этом. Как оказалось, до меня у нее было множество знакомых. — Таким я тебя больше люблю, — сказала она.

— А я тебя любую люблю.

— Как странно ты это сказал. Ты понимаешь? Как ты научился любить? Что ты знаешь о себе?

Я редко бываю искренен. Откровенность непривычна для меня. Но я почувствовал, что сейчас просто необходимо улыбаться, смеяться, чтобы подладиться под настроение любимой женщины. Хотел перестать бояться своей неуверенности.

Я ощущал, как медленный и внимательный взгляд Наташи изучает меня. Это было приятно и страшно.

— Хочу тебе нравиться, — сказала она.

— Ты мне нравишься.

— Мне нравится, что я тебе нравлюсь. И я нравлюсь себе за это. Понимаешь? Почему ты все еще не поцеловал меня?

— А тебе этого хочется?

— Нет. Мне абсолютно ничего не надо.

— Почему?

— Мне ничего не надо.

— Ты хочешь меня обидеть?

— Ну что же ты? Чего ты ждешь?

— Ты просто обманщица.

— А ты разве не любишь обманщиц?

— Нет.

Ее глаза прятали улыбку. Она умела прятать улыбку, а я нет. Мне нравятся люди, которых веселит чужая беспомощность. Мы похожи и одновременно различны.

Она застенчиво повторила свой намек и посмотрела на меня глазами женщины, которая влюблена. Моя радость была какая-то неуверенная, спотыкающаяся. Голые руки Наташи жгли мне лицо. Они лишали меня уверенности.

— Почему ты не можешь расслабиться? — спросила она. — Поверь, я знаю, что делаю.

Наши губы соединились. И хотя губы были вместе, они не целовались. Мужчине и женщине нравится обманывать друг друга.

— Что ты чувствуешь? — спросила Наташа, — когда тебя любят?

Наташа положила руку мне на грудь и прижалась ногами, дрожавшими, как от холода. Ей, такой теплой, не могло быть холодно. Она погладила меня по лицу. Я поймал губами ее руку. Я прижался губами к ее плотно сомкнутым губам. Они не имели никакого вкуса. Были сухие. Совсем не обязательно стараться разоблачать притворство друг в друге.

— Да, этого я очень хочу. Да, это то, что надо. Ты даже представить себе не можешь, до какой степени я делаю все так, как ты хочешь.

Каждый раз, когда мои губы прикасались к ее, я почти терял сознание от счастья.

«Прелестные пальчики», думал я, целуя их один за другим.

Не ожидал, что смогу так хорошо понять ее. Так хорошо и так легко. У меня было не много возможностей увлечь женщину.