Бесплатный фрагмент - Белые цветы Эйроланда

Первая хроника Эйроланда

Валентин Никора

Белые Цветы Эйроланда

(История, поведанная ветрами серебряным дождям возрождений)

Ироническая калька фэнтези

Книга первая

Белые цветы

Поймите простую истину: когда боги приходят в наш мир — приходят в буквальном смысле, — они оказываются тенями самих себя. Не могу сказать, что они становятся совсем слабыми, но это только их бледные копии, лишённые всемогущества, свойственного богам.

Ричард А. Кнэйг «Хозяин Копья»

Когда исчезнет Дух Творенья,

Когда закроет солнце дым, —

Бог явится в цепях забвенья.

Он будет дерзко молодым.

Когда Хордор единым станет,

Когда застелет мир зола,

Тогда пробьётся в Чёрном Стане

Цветок Надежды и Добра.

Зеродар «Легенда»

Часть первая
Маркграф

Глава 1. Пророчество Аоронда

Это знает влюблённый. Любовь — высшее чувство, данное богами. Оно не равносильно Свету, но приближает к нему. Отрекающийся от Любви теряет надежду и гибнет.

Это знает изгнанник. Страдание — только форма искупления прежних грехов, и земная любовь, будь она даже взаимною, — лишь смягченная форма страдания, очищающая душу и, как всякая нравственная боль, зовущая в Небо.

Это знает уставший. Тишина — это награда за жизнь, отданную Огню; за жизнь, сожженную во имя Великого Равновесия Элементов. Ведь перед всякой бурей наступает затишье; безмолвие, но не тишина. Истинная тишина опускается потом, на поле, усеянное мертвыми телами и догорающими головешками.

Это знает волшебник. Магия — это знание сокровенных имён всего сущего в мирах. Но, чтобы Слово прозвучало и не слилось с другими словами, до него и после должна быть пауза. В этом — тайна творения жизни.

Это знает мудрый. И Свет, и Тьма необходимы. Они естественно дополняют друг друга как смена дня и ночи. И каждый под этим солнцем творит то, что ему предначертано: в этом — судьба. Но Воля сильнее Судьбы, а Свет сильнее Воли и магии, ибо он — и есть сама жизнь.

Так сказал Аоронд, Верховный Хранитель Мудрости. И теперь слова эти не давали покоя ни днем, ни ночью. В их простоте Тоскунелу все время мерещился какой-то тайный смысл.

Не смотря на грязные дубовые столы и снующих под ногами бродячих собак, в забегаловке «Три пескаря» было уютно. Двери привычно скрипели и хлопали, впуская новых посетителей. Сивушные запахи пропитали сам воздух, но это было скорее достоинством. По крайней мере, не так сильно воняло селёдкой и блевотиной, как в пивной «Нежданная радость».

Тоскунел опрокинул в себя содержимое кружки и глубоко задумался. Слова поучительного монолога Верховного Хранителя Мудрости звучали в голове, точно капли начинающегося дождя. Они мешали сосредоточиться. Принять любое решение оказалось не так-то просто.

Легко сказать: «История Соединенного Королевства в твоих руках». Только отчего же эти умники сами не могут отправиться на этот долбанный Хордор? Да и то сказать: он, Тоскунел, потомственный дворянин, маркграф должен вдруг оказаться на побегушках: поди туда, не знаю куда! Нет, у солидных людей так дела не делаются.

Тоскунел вздохнул и снова, с наслаждением, отхлебнул. В голове зашумело. Вино было хорошим, приостеринским, семилетней выдержки. Сладкое, темно-красное, точно «Кровь Богов», оно было таким же коварным. Медовый привкус заглушал, скрывал своим ароматом истинные градусы напитка. Это вино пилось легко, точно сок. И голова от него оставалась ясной. Разве что чувствовалось легкое опьянение.

Впрочем, хозяин местной забегаловки был отлично информирован о пристрастиях своих постоянных клиентов. Он был суетливым, толстым, с бегающими глазками, однако, дело свое знал. Вместо него между столов порхали три прелестные особы, мило улыбающиеся и весело щебечущие со всеми посетителями. Да, вот уж на что нельзя было пожаловаться, так это — на обслуживание.

Только здесь, в «Трёх пескарях», работали природные блондинки с огромными васильковыми глазами. Они плавали между столами в коротких юбках и довольно тесных рубашках с глубокими вырезами. В общем, было на что посмотреть: молодые, грудастые, они одним своим присутствием создавали атмосферу праздника. А в той же «Нежданной радости» между столами прогуливались такие бабищи, что вино в глотку не лезло.

Тоскунел смотрел на мелькание женских ножек и думал о том, каким же идиотом надо быть, чтобы отказаться от всех удовольствий жизни и, взвалив на плечи котомку, срочно топать берегом реки.

И ведь нельзя прислугу нанять или в почтовый тарантас сесть: всюду шпионы и враги! Хуже, чем при дворе. Там-то хоть знаешь, кто может подсыпать яду, да и чувствуешь себя гораздо увереннее, когда парочка телохранителей сидит в потайной комнате, и не режется в карты, а внимательно наблюдает за всем происходящим.

Но мысли упрямо возвращались к происшедшему накануне.

Эх, дернул же черт Тоскунела зайти в Храм Седьмой Юдоли. И не просто заглянуть на огонёк, а ещё, по глупости, — пожаловаться на ночные кошмары. Что тут началось!

Священник руками замахал, Верховного Хранителя призвал; громко так, будто светопреставление уже началось: «Аоронд! Отрок пришел!»

Какой я им «отрок»? Зажрались, нахалы! Я — наследник, почти властелин Рутвингского замка, пастырь земель, можно сказать.

Эх, дал же Аорей, в свое время, воли этим толстопузым! Теперь и маемся. Священная миссия, десятина, посты и молитвы! А то мы не знаем про их обжорство и блуд. Уж, если на то пошло, то это я — самый святой среди этих врунов!

Впрочем, надо отдать должное, Верховный Хранитель действительно, вышел довольно быстро. Нет, он не ворчал на то, что его оторвали от важных дел.

Этот высокий костлявый старик в идеально белой мантии, с серебряным талисманом на груди, обжег грозным взглядом из-под кустистых бровей, огладил бороду, но не сел в ритуальное кресло, не протянул руку для поцелуя. Все-таки, было в облике этого священника что-то искреннее, запредельное и магическое.

Аоронд выдержал небольшую паузу. И под куполом древнего храма зависла гнетущая тишина, от которой мурашки пробежали по спине. А потом старик заговорил: медленно, тягуче, взвешивая каждое слово.

— Страх — великий грех, ибо он порождает бессилие, трусость и предательство; но ещё более страшный грех — бездействие! — Аоронд то ли пророчил, то ли читал мораль. — Он точит сердца, точно червяк. И, так же, как червяк, преобразует сущность людей, меняет их души, оставляет свою печать на лицах. Но, поверь мне, вера и любовь — сильнее страха и бездействия.

«И всё-таки, как ни крути, а Верховный Хранитель вполне может оказаться тем самым врагом, которого стоит опасаться». — подумал Тоскунел и тряхнул длинными волосами, разгоняя рой мыслей.

Вдруг в глазах у него потемнело: и забегаловка, и мысли о нудном пророке — все провалилось во мрак.

Возможно, это вино ударило в голову, но в эти мгновения об этом не думалось.

Парню казалось, что вселенная сначала опала, а потом бешено закружила подле ног бездонной, затягивающей воронкой. Из ниоткуда рвануло фиолетовое холодное пламя. Оно осенним смерчем взметнулось ввысь. И родилась музыка отчаяния, симфония поглощающего мир мрака.

Тысячи скрипок рвали струны своих душ; и щемящие звуки, нарастая, уводя в никуда, заставили сердце облиться кровью.

Тоскунел чувствовал, как растворяется в плаче этой симфонии, как сам становится музыкой. В те секунды казалось, что прямо за спиной расправляются орлиные крылья. И куда-то уносит черный мистический ветер.

А внизу, под ногами, из фиолетовой дымки тумана поднимались мглистые пики скал. И где-то там, внизу, хлестал ливень. А ветвистые молнии выхвали из беснующегося мира стихий игру бликов и теней.

— Тоскунел, пойдем отсюда. — голос доносился через сумятицу образов. — Не поддавайся, встряхнись!

Видение гор подернулось серебряной паволокой, и парень вернулся в реальный мир. Несколько мгновений Тоскунел просто тупо смотрел в наполненный бокал, соображая, где же граница между явью и мороком.

«Странно, — подумал юноша, — выпил-то — всего ничего, а как развезло. Вот стыдобушка! Завтра весь Гэдориэль будет знать, что маркграф Рутвинга нажрался, и уснул за столом в дешевой забегаловке».

Подняв взор на разбудившего его человека, Тоскунел невольно удивился: этого мужика он видел впервые. И, хотя, холстяные, потертые штаны и рубаха с плайтонским обережным рисунком по вороту, могли принадлежать только простолюдину, но манера держаться и двигаться, напевность речи, — выдавали в незнакомце если не дворянина, то ученого.

— Я — Ихтис. — улыбнулся мужчина, перехватив изумленный взгляд Тоскунела. — Вы меня не знаете, а маркграфов в стране — по пальцам перечесть.

Тоскунел польщено улыбнулся: «Топорно, но приятно».

— Меня нанял ваш отец. — продолжал незнакомец. — Все верительные грамоты в порядке, можете об этом не беспокоиться.

— Телохранитель? — ехидно прищурился Тоскунел, критически осматривая Ихтиса. — Что-то не похож…

— Душеспаситель. — отшутился Ихтис.

— А ты мне нравишься. — тряхнул волосами маркграф. — Я повышаю тебя в должности. Отныне ты — начальник охраны замка.

Тоскунел встал из-за стола. Тут же два бугая, которым Ихтис, и в подметки не годился, шумно поднялись, всем своим видом показывая, кто здесь на самом деле охрана. Они уже давно не сводили глаз с наглого незнакомца, но и не тревожили господина без нужды. Маркграф качнулся, сделал приветственный жест своим людям и рухнул бы на пол, если бы Ихтис не поддержал его.

Уже позднее, сквозь шум копыт и колес, не поднимая головы с пуфика своей кареты, Тоскунел слышал странный разговор охранников с Ихтисом.

Новый телохранитель тихо, вкрадчиво, как это умеют делать только интриганы, прорицатели и книжники, объяснял, что над головою маркграфа нависла беда. Какие-то темные силы плели заговор и люди были бессильны в этой войне.

Глава 2. Время раздумий

Тоскунел очнулся в своей кровати. «Боги, — подумал он, подходя к окну и разглядывая оживленную улицу Гэдориэля, — как были правы вестэйрлы, когда утверждали, что утро добрым не бывает!»

На шлепанье босых пяток незамедлительно распахнулась потайная дверь и из нее, точно черт из трубы, выскочил вертлявый старик с подносом. У него, у спасителя, было все: вино, рассол, вода и даже пара соленых огурцов. Уж кто-кто, а Рэйквэ знал толк в лекарствах.

Тоскунел благодарно принял бокал, выпил вино залпом и почувствовал, как возвращаются жизненные силы.

«Вот! — подумал маркграф. — А мне еще предлагают бросить свой уютный мирок и ползти через непролазные чащи Шероиданского леса. Кстати, а с чего это меня так развезло? Как с Аорондом мило общался, — помню, как в забегаловке сидел — помню, и даже припоминаю какого-то нахала, назвавшегося телохранителем… Стоп! Что-то здесь не так». Повернувшись к слуге и ставя пустой бокал на поднос, маркграф спросил:

— А, что, Рэйкве, одного ли меня вчера привезли?

— Девиц не было. — пожал плечами старик, но тут же в его плутовских, бегающих глазках появилось понимание. — Но, нанятый вашим батюшкой, ведьмак по имени Ихтис был. Бумаги у него в порядке, полномочия — огромны, да больно он хлипок с виду.

— Это не тебе решать. — пресек рассуждения слуги Тоскунел и погрозил пальцем. — Смотри у меня!

— Так это же самое вы и вчера кричали. — вывернулся Рэйкве. — Мы люди маленькие, только вторить умеем.

— По-о-ошел, черт косолапый! — рассмеялся Тоскунел. — Да, как оденусь, зови ко мне этого, как его?…

— Ихтиса. — услужливо подсказал старик.

— Ну, конечно. — хмыкнул маркграф.

Дверь за слугой тихо закрылась.

Тоскунел вернулся к кровати, плюхнулся на перины, утопая в них и блаженно охая: «Ха-ра-шо»!!! Впрочем, маркграф знал, что его ждет полный бассейн с мягкой розовой водой. Это навевало мысли, что жизнь, в целом, не так уж и плоха.

Вторая встреча Ихтиса и Тоскунела прошла на должном официальном уровне.

Маркграф сидел на троне в приемной зале Малого Гэдориэдьского дворца рода Рутвинг в собольей мантии и с графским посохом в правой руке. На владыке лишь не было массивной золотой цепи с геральдикой Эйроланда и короны, но пока жив отец — эти символы власти так и останутся в Рутвинге.

Сейчас Тоскунел чуточку жалел об этом, совсем немного; ведь этот чертов ведьмак застал его, венценосную особу, пьяным в кабаке. Ох, как хотелось блеснуть сейчас во всем своём великолепии!

Ихтис же практически не изменился, только на шее появился свежий шрам: видимо, брился чужим ножом.

После того, как глашатай провозгласил о появлении гостя, отзвучали церемониальные барабаны, Ихтис предстал пред светлы очи маркграфа.

Тоскунел с каким-то злорадством принялся выискивать в посетителе изъяны: стрижен коротко, не модно; пальцы рук зачем-то сжал на животе — аж вены проступили; брови слишком широкие и не выщипаны, — нет, этот человек явно плевать хотел на последние веяния моды. И что в нем такого очаровательного нашел отец?

И тут легкий румянец набежал на щеки владыки: он вспомнил, что вчера сам осыпал милостями этого мужлана. Тут было над чем поразмыслить. Видать, и впрямь, ведьмак.

— Можете сесть, начальник охраны замка. — согласно протоколу, и, всем своим видом показывая, что он всё помнит, нарушил тишину Тоскунел. — Я ознакомлен с вашими рекомендациями, и потому — приступим к делу.

Ихтис неуверенно потоптался на месте и жалостливо посмотрел на гвардейцев и барабанщиков. Тоскунел почувствовал себя польщенным: ведьмак всем своим видом молил об аудиенции, но не мог прямо сказать об этом. «Вот так-то!» — расслабился Тоскунел и почувствовал, что отомстил нахалу: пусть знает своё место.

— Оставьте нас одних. — распорядился маркграф и взял с передвижного столика, подставленного к самому трону, яблоко.

Пока солдаты ровными шеренгами покидали зал, Тоскунел оглядел яблоко, словно показывая, что он не боится искусителей и демонов, которыми запугивают жителей Хранители Мудрости, откусил и смачно захрустел.

Вскоре они остались одни.

Маркграф отложил яблоко и вопросительно уставился на ведьмака.

— Ваше Высочество, я скорблю, что моё появление в этом славном городе отнимет у вас часть вашего бесценного времени. — начал Ихтис. Речь его была легкой, непринужденной, в ней чувствовался экспромт. Это подкупало.

— Ладно, — махнул рукою Тоскунел, — будем считать, что мы — квиты. К черту высокий слог! Вот теперь говори всю правду, какой бы она не была.

— Ваше Высочество получило депешу от отца?

«Знает, как умаслить. — мимоходом понял Тоскунел. — Ох, ну и хитрый же лис!»

— Да, гонец прибыл вчера.

— Ваше Высочество попыталось выполнить просьбу отца?

— Хм… — гымкнул маркграф. — А с чего бы я в кабак заглянул, проницательный ты наш? Но лучше я не ходил бы в этот дурацкий храм. Аоронд — зануда. «Ах, отроче, вас ждёт славная дорога! (Ага, в кандалах и на север)! Мужайтесь, на вас смотрят подданные! Придется идти пешком, дабы замести следы. И только в Шероиданском лесу вас встретит добрый дедушка Нилрем». Что, эта старая развалина не в состоянии поймать дракона и прилететь со своим дряхлым мечом сюда, в Гэдориэль. Тоже мне волшебники! До элементарного додуматься не могут. Я все понимаю: склероз, радикулит, больные зубы; но ты болей, а дело разумей! Зачем нам такие маги вообще нужны, если в нужный момент они всегда продавливают бока на печи?

— Нилрем — единственный в нашем мире серый маг. — пожал плечами Ихтис. — Да простится мне, но в мире колдовства известно лишь четыре разновидности истинной магии: белая, черная, красная, желтая. И символом каждой из них — стали разноцветные драконы. Серой магии не существовало в принципе, поэтому никто не может с уверенностью сказать, кому служит Нилрем. Но, выбора у нас нет. Я самолично ходил к Зеродару, и тот предрёк, что если Вы, Ваше Высочество, останетесь в этом городе на три дня, то на четвертый — уже не проснетесь. И если возьмете коней — не доедите. А с пророками спорить не приходится. Да что я Вам все пересказываю, это все должно было расписано в депеше.

— Вот это меня и смущает. — щелкнул пальцами Тоскунел. — Но у меня еще есть три дня. Мне надо подумать.

Глава 3. День первый

Тысячи свечей пылали в золотых канделябрах и люстрах, свисающих с высоких потолков. Арочные двери, окна, балконы — все дышало особым изяществом позднего готико-аоризма. Сотни химер пристроились в нишах, на периллах, на крыше.

Казалось, во дворце, имеющем вид маленького замка, только и обитают невиданные каменные звери. Эти химеры походили то на змей, то на воронов, то на драконов. Некоторые из этих рогатых фигур с горящими в полумраке глазами производили неизгладимое впечатление.

Тоскунел, первый раз переступивший порог Шадлерского дворца, был приятно удивлен. Все здесь дышало мистикой. Наткнувшись в коридоре на рогатую фигуру воина, маркграф чуть не вскрикнул. Да, выходцы из загадочного графства Ваддаэйр умели щекотать нервы молодым и впечатлительным юношам. Ореол мрачной тайны витал над дворцом. Тоскунел находил это пикантным, хотя это и вынуждало думать о том, что не он один видит страшные сны.

Бал устроила графиня Лэйк в честь совершеннолетия своей племянницы, герцогини Зариэльской. И Тоскунел не мог устоять перед соблазном, снова увидеть юную зеленоглазую чаровницу, Гэлимадоэ. В конце концов, маркграф видел герцогиню мельком, а этикет требовал, чтобы их представили друг другу.

«Вот ради кого можно выйти в следующем году на турнир. — думал парень, потягивая вино из бокала, издали любуясь своей избранницей. — А что, это звучит: «Ради Прекрасной Дамы Гэлимадоэ рыцарь Красного Единорога, маркграф Тоскунел скрестит копья с любым, кто посмеет утверждать, что Гэлимадоэ — не лучшая девушка Соединенного Королевства».

Дворец оживал. Люди входили и начинали разбиваться на группы. Молодые щеголи вились вокруг дам, любезничали, травили бородатые анекдоты, делали двусмысленные намеки. А девушки заливались румянцем, но было видно, что им не только лестно внимание со стороны ухажеров, оно им просто необходимо, как воздух.

Старые вдовствующие графини сидели отдельно. Их пергаментные лица выражали скуку и досаду. Они завидовали молодым кокеткам. Впрочем, и у них было занятие: обсудить платье каждой дамы, что может быть увлекательнее? Тоскунел даже слышал обрывки фраз о том, что княжна Нейтли грохнула на свой наряд целое состояние: двадцать породистых рысаков!

Маркграф поставил бокал на поднос, услужливо подставленный лакеем, и медленно двинулся к друзьям.

Новообращенные рыцари, в большинстве своем выходцы из малых баронетов, держались слегка заносчиво: петушились и всем своим видом хотели показать, что они вовсе не провинциалы, приехавшие в столицу, чтобы выслужиться. Впрочем, это совсем не волновало Тоскунела; ему хотелось, чтобы его видели в окружении молодых дворян. Маркграфу казалось, что на фоне рыцарей он выглядит весомее и колоритнее. Что ж, доля истины в этом была.

Проходя мимо Нейтли, Тоскунел не удержался и окинул девушку изучающим взглядом: что ни говори, а двадцать рысаков — это бешеные деньги. «Хороша, чертовка! — подумал маркграф, скользнув взглядом по оголенным плечам, глубокому декольте, по оборочкам и кружевам. — Можно было бы и влюбиться, если б у этой головушке была хоть пара извилин».

Нейтли, поймав на себе мужской взгляд, кокетливо выставила из-под подола ножку, и лукаво улыбнулась. Нет, что ни говори, а эта особа была самой экстравагантной в свете. Ей ничего не стоило нарушить условности этикета. Тоскунелу ничего больше не оставалось, как подойти к княгине и поцеловать протянутую руку.

— О, нас посетил книжник и затворник. — усмехнулась Нейтли и чуть прогнулась вперед, чтобы маркграфу лучше была видна её грудь. — Вы у нас такой загадочный, все книжки читаете, даже учитесь. Кстати, поздравляю вас, весь Гэдориэль трещит о том, каким титулом наградил вас Великий Магистр при посвящении в рыцари.

— Благодарю. — маркграф попался на крючок и не смог отвести взгляда от женских прелестей. — Вы сегодня очаровательны. А ваше платье, оно так вам к лицу.

Нейтли понимающе улыбнулась. Что бы там не сплетничали про неё при дворе, но кое-какой женский ум у нее был:

— Я слышала, что, не смотря на ваше затворничество, вы в совершенстве постигли науку танца. На прошлом балу вы покорили всех моих подруг. Ах, жаль, что я в это время была в отъезде!

Тоскунел замялся. В его планы не входило танцевать целый вечер с этой очаровательной болтушкой.

— Я надеюсь, что первый танец будет за мной. — пришлось сказать маркграфу. Прослыть букой и крайне неучтивым рыцарем тоже не хотелось.

«Черт! — подумал Тоскунел. — Маленькие женские хитрости. Как бы она не догадалась подвернуть ножку, а то еще придется, как галантному кавалеру, тащить её на руках. Кажется, влип. Вот что значит, пялиться, куда глаза сами глядят. Впрочем, грудь у неё, действительно, не дурна. Вот только, как потом отвязаться?»

А Гэлимадоэ, на правах хозяйки бала, порхала между гостей. Она была прекрасна. В этот вечер она была просто ослепительна.

Наконец, приступили к церемониальной части бала. Слово взяла графиня Лэйк. Она довольно быстро и изящно изложила свои мысли по поводу того, как она рада всех видеть, как она любит свою племянницу, оставшуюся сиротой. А потом, вместе с юной герцогиней, хозяйка дворца принялась обходить гостей.

Вскоре наступил черед и Тоскунела.

— Маркграф, Рыцарь Красного Единорога. — представила Тоскунела графиня. — Прошу любить и жаловать мою племянницу Гэлимадоэ. Будьте защитником этого юного создания. Ведь девушки так нуждаются во внимании.

— Всегда рад служить и вам, графиня, и вам, Гэлимадоэ. Как истинный рыцарь клянусь не оставлять вас в беде и горестях. — легко произнес стандартную фразу маркграф, и поцеловал руки Лэйк и герцогине.

И все бы хорошо, да покраснел и слишком долго не мог отпустить тонкие пальчики Гэлимадоэ. Дамы это заметили и зашушукались. Нейтли даже отвернулась, делая вид, что смотрит в окно.

А сама герцогиня Зариэльская чуть приподняла бровь и вопросительно глянула на Тоскунела.

И начался бал.

Глава 4. Бал

— Как вы хорошо ведёте. — томно прошептала Нейтли, склоняя голову на плечо Тоскунела. — Так бы всю жизнь и танцевала с вами. А эти молодые рыцари, понаехавшие отовсюду, лишь наступают на ноги и сопят. Слова сказать не могут.

— Не будьте так жестоки к цвету дворянства. — любезно улыбнулся маркграф. — Молодость быстро учится.

— Ах! — тихо воскликнула девушка и, как бы невзначай, прижалась к своему кавалеру.

Тоскунел почувствовал мягкое, податливое женское тело. Запах духов вскружил ему голову. «Что-то я делаю не так». — понял маркграф, но молодость брала своё. И княгиня почувствовала это. Она праздновала победу.

Этикет в подобных случаях требовал извинений. И Тоскунел пробормотал что-то невнятное.

— Ну что вы. — горячо прошептала Нейтли. — Коснуться такого мужчины, истинного рыцаря, в этом нет ничего зазорного для дамы.

Маркграф покраснел. Он уже понял, что вечер испорчен. Ну не идти же, в самом деле, после танца к Гэлимадоэ. Это просто глупо. Кто они друг другу?

С другой стороны, он только что скомпрометировал княжну. Это даже занятно. Флирт — хорошее развлечение от скуки. Немного ревности, немного обид — и любовь запылает в женском сердце, как пожар. Тут главное не перегнуть, дать понять, что вовсе не влюблен в Нейтли. Да, такова светская жизнь: в ней нет прямых путей, зато столько подводных течений!

Музыка стихла. Настало время выпить бокал-другой, посплетничать, выйти на балкон, в конце концов. Перерыв между танцами был небольшой, но за это время опытные дамы успевали обсудить, кто кому состроил глазки, а мамаши тащили своих дочек представлять их молодым повесам.

Тоскунел был женихом видным. Он заметил, как оживляются дамы, как они со своими дочками пробираются поближе. В конце концов, маркграфы на балы отрядами не ходят, тем более, молодые и свободные. Только вот отчего-то развлекать девушек ему совсем не хотелось.

Нейтли не собиралась покидать своего вынужденного ухажера. Она щебетала о том, как маркграф изящно ведет в танце. Мол, подруги не передали ей и половины того очарования, того высокого духовного наслаждения, что может подарить искусный танцор. Лесть её была тонкой, и покинуть её в момент этих излияний было бестактно. Тоскунел начал понимать, что вечер, может еще и не погублен, но окончательно потерян.

Нейтли чувствовала колебания маркграфа и применила свой коронный трюк: мотнула головой так, что одна из шпилек, специально не прикрепленная именно для таких случаев, выпала на пол. Девушка сделала вид, что хочет поднять часть своего туалета, и даже слегка присела. Тоскунелу ничего не оставалось, как поспешить поднять злосчастную шпильку.

И все-таки искусством обольщения Нейтли владела в совершенстве. Она прекрасно знала, что сейчас её ухажеру открывается наиболее полный обзор её груди, а не всякий мужчина сможет устоять от соблазна заглянуть за корсет, когда, кажется, что сама судьба дарит ему эту возможность.

— Вы уронили. — и Тоскунел протянул шпильку.

Нейтли не спешила выпрямиться. Она вышла победительницей из этой схватки. Её честолюбие было удовлетворено.

— Как мило с вашей стороны, маркграф! Знаете, я в последнее время такая рассеянная, просто ужас!

И тут снова зазвучала музыка.

Нейтли виновато улыбнулась.

— Мисс, не откажите в любезности, даровать мне еще один танец. — склонил голову Тоскунел.

И, на зависть молодым красавицам, маркграф увлек Нейтли в центр залы.

Гэлимадоэ пригласил молоденький и красивый барон, три месяца назад прибывший в столицу. Тоскунел знал его, и от этого испытывал чувство горечи. Барон был умен, он вполне мог опутать любовными сетями любую девушку. А в это время сам маркграф вынужден слушать болтовню, пусть красивой, но не той дамы.

Ревность вползла в сердце маркграфа. «Вот пройдоха! — злился Тоскунел. — Неужели этот провинциальный барончик не мог уступить танец какому-нибудь тупому заправскому хлыщу?»

Кивая головой и даже бросая незначительные реплики, Тоскунел искоса следил за Гэлимадоэ. Боги, что это он ей такое сказал? Отчего она так беззаботно смеётся? Да что же это такое, в конце концов?!

Танец кончился. Кавалеры галантно раскланивались и уводили дам. А Нейтли так искренне пожаловалась на жажду, на нерасторопность лакеев, что маркграф понял: невозможно было её не сопроводить до соседней комнаты, где на столике стояли бокалы с игристым вином и закуска. Тоскунел слегка прикусил нижнюю губу, пытаясь изобразить светскую улыбку.

Спасение пришло неожиданно в виде галантного черноволосого кавалера, появившегося с бокалом в руке:

— Мисс, вы так прекрасны, что я не смог не засвидетельствовать вам своего почтения. И, в конце концов, разве можно такой очаровательной даме скучать в обществе одного кавалера. Слава богам, маркграфами еще не оскудела земля.

— Ихтис? — выдохнул Тоскунел. — Какими судьбами?

— Как все, — усмехнулся ведьмак, — по приглашению.

Затем Ихтис повернулся к Нейтли и протянул ей бокал:

— Не желает ли мисс своими коралловыми губками коснуться этого солнечного напитка богов? Я бы почел за счастье угадать хотя бы одно из ваших желаний.

Нейтли зарделась и приняла из его рук вино. А Тоскунел все еще ошарашено разглядывал своего нового знакомого.

Ихтис был одет с иголочки. Серебристый камзол, пошитый так, что, казалось, будто он сверкает серебряными нитями, высокие сапоги, изумительной работы кинжал, медальон маркграфа… Черт, да этот мужлан одет по последнему писку моды. Портные Гэдориэла только сели за разработку подобных костюмов! Сам Тоскунел видел лишь выкройки, а тут тебе, здрасьте! Вот это уел! Ай да простак! Стоп! Легион чертей! Медальон маркграфа… Нет, этого просто не может быть!

— Кстати, Тоскунел, тебя сильно жаждет увидеть графиня Лэйк. Поспеши, такому благородному рыцарю грех заставлять себя ждать. — и ведун подмигнул, мол, проваливай отсюда, пока я, такой добрый, спасаю тебя от навязчивых девиц.

Тоскунел вспыхнул, понял, что весь двор уже сплетничает о его чувствах, но, все-таки с облегчением, ретировался.

Глава 5. Лёд тронулся

Тоскунелу определенно везло. Белокурые локоны Гэлимадоэ он заметил почти сразу же, как вошел в трапезную залу.

Девушка отделилась от стайки подружек и, изящно обхватив тонкими пальчиками бокал с шампанским, подошла к окну. Вот тут-то маркграф и появился:

— Мисс, позвольте засвидетельствовать вам искреннее почтение! Ваша красота достойна кисти художника и пера поэта. Вы затмили собой всех на этом балу.

— Да? — и герцогиня лукаво улыбнулась. — Даже Нейтли с её платьем, стоимостью в целое состояние?

— Ох, не говорите! — притворно вздохнул Тоскунел. — Пока я с ней танцевал, так только о том и думал, как бы не наступить на оборки и рюшки.

— Да? — изумилась Гэлимадоэ. — Это было заметно! А она, бедняжка, склонила свою голову вам на плечо, наверное, оттого, что ее пригибали бренные мысли о вашей неуклюжести.

— Священный долг рыцаря поддержать даму в минуту слабости. — буркнул Тоскунел и слегка покраснел. Вот так всегда: эти женщины делают вид, что слабы и беспомощны, а стоит бедному рыцарю зазеваться, как он, оказывается, по рукам и ногам опутан их сетями, связан условностями этикета, и (не приведите боги!) обязан жениться…

— Конечно! — засмеялась герцогиня. — Тем более, если эта дама — Нейтли!

— Я был бы самым счастливым, если бы на её месте оказались вы. — вздохнул маркграф. — Но светские условности выше наших желаний.

— Да? — притворно изумилась Гэлимадоэ. — А я-то, наивная, всегда думала, что Любовь и Честь превыше всего. В книгах именно так и пишут: он и она любили друг друга наперекор всему, и победили. Видимо, светская жизнь, на самом деле, гораздо сложнее и страшнее… — девушка изобразила на лице совершенно искренний страх. — Здесь, оказывается, правит злой и жестокий бог, имя которому Светские Условности!

Тоскунел едва удержался, чтобы не раскрыть рот от удивления, но вовремя заметил озорные искорки в глазах собеседницы и, тоном кающегося грешника, простонал:

— О, женщины, вы сегодня сговорились погубить меня своими интригами! А я так слаб, так слаб! А Вы, милая леди, могли бы быть и добрее с беднягой, попавшим в немилость к этому коварному богу!

— О, конечно, ведь он вас так искушал! — покачала головой девушка.

— А я, если хотите знать, только о том и думал, как бы сбежать! — вздохнул маркграф. — Спасибо Ихтису, выручил!

— Я думала, что рыцари никогда не бегут с поля боя! — фыркнула герцогиня. — Как вы могли?

— У меня есть уважительная причина, — усмехнулся Тоскунел, — ради которой стоило рискнуть.

— Какая же? — Гэлимадоэ мило склонила голову набок, позволяя локонам рассыпаться по плечу. — Вы были так сильно ранены, что врач Ихтис вытащил вас на спине из самой гущи боя?

— Да! — гордо парировал маркграф. — Я стремился сюда, чтобы умереть у Ваших ног, потому, что Вы сразили меня в этом бою. — Тоскунел выдержал небольшую эффектную паузу, полюбовавшись замешательством на женском лице, и как бы, между прочим, добавил. — Если, конечно, не пожелаете меня спасти, даровав три следующих танца.

— Для коллекции? — уточнила герцогиня, едва заметно прикусывая нижнюю губку. — Великий танцор должен пошептаться со всеми девушками двора, не так ли?

— Было бы, о чем с ними говорить. — обиделся Тоскунел.

— С Нейтли вы, кажется, нашли общий язык. Да такой, что весь двор обзавидовался, на вас глядючи! Особенно некие милые дамы, из тех, что уже не танцуют.

— Вы тоже времени зря не теряли. — уколол маркграф. — Юные бароны куда как сладкоречивы. Кстати, куда это делся ваш ветреный поклонник?

— А разве не знаете? — вскинула бровь Гэлимадоэ. — Четыре гарнизона гвардейцев в срочном порядке убыли к сторожевым башням. Поступило сообщение, что к столице, со стороны Кармэцвельского леса летит черный неопознанный дракон.

— А разве их можно различать, да еще на таком расстоянии? — покачал головою Тоскунел. — Они же все на одну морду, причем весьма поганую.

— И это говорит рыцарь, защитник веры и отечества!

— Со змеюками пусть маги разбираются. — зло обронил маркграф. — Им за это немалые субсидии выделяют. Наше дело: благородная война.

— А я думала, что главный подвиг рыцаря: убить дракона и спасти невинную девушку.

— Могу вас заверить, это только в тех книжках, которых вы, наверное, прочитали слишком много. — Тоскунел сделал вид, что напряженно размышляет, после чего сообщил. — Хотя, знаете, это, смотря кого, поганая рептилия похитит. Вот, если — Нейтли, то я и пальцем не шевельну, а если вас, то не жить змию!

— Да вы страшный человек, маркграф! — брови Гэлимадоэ гневно взлетели, а глаза стали темно-зелёными. — Стоит только впасть к вам в немилость, и вы готовы оставить бедную невинную жертву гибнуть в лапах чудовища!

— Такова жизнь. — веско обронил маркграф. — Только не говорите об этом Нейтли. Она расстроится. Подозреваю, что она терпеть не может драконов.

Гэлимадоэ рассмеялась. Игристое вино у нее давно кончилось, но они так увлеклись словесной перепалкой, что не замечали проходивших мимо лакеев с подносами.

Только сейчас Тоскунел скользнул взглядом по зале и понял, что за ними искоса наблюдают престарелые леди; да шумной толпой вваливаются, стремясь к вину, молодые бароны.

— Герцогиня! — тревожно воскликнул Тоскунел. — Кажется, мое ранение смертельно. Ноги уже почти не держат… Одно ваше слово, и я спасён! Танец, или я умру прямо здесь, у ваших ног!

Маркграф потупил взор и шепотом добавил:

— Не откажите в любезности, а то вон ваш барон возвращается. Он-то герой: дракона уже победил, но у меня преимущество: желание умирающего — свято!

Герцогиня засмеялась и протянула маркграфу руку. Вездесущий лакей тут же подхватил ее пустой бокал.

А барон, спешащий с подносом, на котором были два бокала, грустно остановился посреди дороги, но сразу же воспрял духом и предложил выпить молоденькой баронессе, отчаянно желавшей, чтобы на неё хоть кто-нибудь обратил внимание.

Тоскунел немного сильнее положенного сжал пальчики девушки, но она не подала вида. А, входя в бальную залу, не удержалась от колкости:

— Что ж, посмотрим, сильно ли пострадает моё платье?

Глава 6. Лисса

Это был звездный бал. Для всех: и для Гэлимадоэ, и для Тоскунела, и для Ихтиса.

Появление Ихтиса вызвало ажиотаж. Кто бы мог подумать, что новый человек в столице носил титул маркграфа! Владыка Аэллина — это звучало. А судьба его стала притчей во языцех.

Семья будущего ведуна бежала от королевского гнева в хайзацкие степи. Их путь лежал через Бей-Бани, Ер-Тост, в Кызым-Улус. Там-то и осела опальная семья. Они жили в маленьком городке Ексноде, что недалеко от крепости Уат-Морх. Это потом, когда Ихтису исполнилось восемнадцать, он решился пробраться хотя бы в Плайтонию, а уж оттуда вернуться на родину.

Но не это создало Ихтису удивительную славу. Он жил затворником, редко появлялся в Свете, так что молодежь его не знала совсем. У него была удивительная жена, мыкавшаяся с ним годами. Вместе они прошли через все испытания: десять лет голодали в том самом зачарованном Городе, которого нет, и при этом они работали до изнеможения.

Говорили, что однажды они заболели, там, в Плайтонии, и им было отказано даже в приеме врача. Тогда они были всего лишь неимущими эмигрантами.

Но интересно было другое. Появившись в Гэдориэле всего пару лет назад, Ихтис мгновенно сделал карьеру.

Во-первых, министерство юстиции подтвердило законность титула и право наследования.

Во-вторых, оказались очень кстати обширные познания маркграфа в целительстве, приобретенные после той злополучной болезни.

Теперь Ихтис лечил не только собственную жену. Кое-кого он избавил от подагры, геморроя, артрита и прочих сугубо дворянских болезней. Это позволило ему возглавить Кабинет Здравоохранения.

Впрочем, была и еще одна странность — ведун иногда отлучался на месяц, два и более. Крючкотворы, сидевшие при дворе, смотрели на это сквозь пальцы. Ихтис превратился в персону имперского значения, и требовать с него отчета мог лишь король.

Тоскунел, как и многие молодые люди, занятые более всего своей персоной, не знал этих подробностей. Сам он появился в Свете полгода назад и интересовался лишь молоденькими девушками да влиятельными вельможами, но не теневыми владыками, а тем более, странными типами, живущими даже не в столице, а в особнячке, где-то на опушке Белолесья.

Герцогиня блистала. Её выход в Свет был ошеломляющим. Кавалеры оценили галантность, ум, образование и красоту девушки, отмечая, что подобное сочетание у женщин необычайно редко. И это мнение создавало вокруг Гэлимадоэ ореол недосягаемости, загадочности. Удивительно, но даже обсуждение туалета герцогини не заняло столько времени, сколько завистливый подсчет её достоинств.

Зеленые глаза Гэлимадоэ сияли как две звезды. Тень ревности, что испытывала она по отношению к легкому флирту Тоскунела, делала её лицо более привлекательным и живым. На щеках появился румянец. И это было замечено.

Маркграф чувствовал себя королем. Он танцевал с понравившейся ему девушкой и знал, что не безразличен ей. Это придавало его осанке больше стати, а глазам — блеск победителя. Дамы чувствовали волну уверенности, исходившую от Тоскунела, и оборачивались, поздравляли его с принятием титула, кокетливо строили глазки. Гэлимадоэ слегка сердилась, но вида не подавала. Маркграф раскланивался налево и направо, объясняя девушке:

— Полгода жизни на наших балах сделают из вас алмаз граненый. Свет придаст вам лоску.

— Ах, значит я сейчас пожухлая, как трава, молчаливая, как пень и мертвая, как труп? — надула губки герцогиня. — Нечего сказать, вы очень галантный рыцарь. Небось, Нейтли вы такое не посмели бы сказать!

— О, горе мне, самому последнему из шутов! — отчаянно взвыл маркграф. — Я хотел сказать, что под лучами солнца роза становится пышнее.

— А сказали гадость. — резюмировала Гэлимадоэ. — Сегодня еще никто так не отличился, как вы.

— Да, я шут, я паяц! Так что же? — пропел модную арию маркграф.

— Помнится мне, — хихикнула герцогиня, — дальше по тексту: Но маркграфу я дам по роже!

— Хм. — поперхнулся Тоскунел. — Один — один, ничья.

— Да нет уж: три — ноль, в мою пользу. Я — дама!

— Ну ладно. — притворно вздохнул маркграф. — Я оказался не у дел: не победил дракона я, и был отвергнут лучшею из дам. Что делать мне? Да, умереть, напиться, да так, чтоб мордой грязною в салат. Быть или пить? — вот в чём вопрос! Достойно ли до положенья риз надраться, иль замарает это рыцарскую честь? О, нимфа, коль помру в горчащих размышленьях, хоть помяните словом ласковым меня!

— Да вы просто ходячая энциклопедия. — засмеялась герцогиня. — Махну я вас на барона, не глядя. Он похож на простого мужика, но комплименты у него, пусть и не первой свежести, зато не сомнительные.

— О! — простонал Тоскунел. — Уж лучше смерть у ваших ног. — Пощадите, не меняйте меня на другого. Вообще-то, я ласковый и пушистый, просто сейчас болею.

Танец заканчивался.

— Может быть, в знак примирения, мы могли бы выйти на балкон, дабы я при свете звезд, мог вымолить полное прощение? — шепнул маркграф.

— Я еще подумаю. — покачала головою Гэлимадоэ. — Стоит ли, вообще, вам доверять…

Через пару минут они, естественно, были на балконе.

Ночь выдалась звездная. Полная круглая луна походила на лицо старухи: выщербленное, морщинистое и усталое. Тоскунел впервые обратил на это внимание. До сих пор как-то не доводилось разглядывать ночное светило. А тут, в обществе прелестной девушки, луна сама повернулась к маркграфу своим романтическим видом.

Впрочем, парень, не смотря на некоторую начитанность, еще не знал, что полнолуние влияло на всё живое. Оно сводила с ума гениев, обостряло боли у обреченных, заставляло алкоголиков пить выше нормы и гонять зеленых человечков. Оно будило пророков и поэтов, побуждая их вскакивать среди ночи и хвататься за перо.

Да, луна не имела жалости, но именно она заставляла людей чувствовать острее, забыться на время, скинуть с себя паутину условностей и вымышленных законов этикета, проявляя свою истинную сущность. Она будила таланты, и горе тем, чьи наклонности оказались то другую сторону света: они становились вампирами. И смерть, и любовь правили в полнолуние безраздельно.

— Вы только посмотрите, как прекрасна эта ночь! — ораторствовал Тоскунел. — Как загадочно мерцают звезды, как стремительно несутся на запад обрывки черных туч! О, я знаю, это сулит всем нам долгую и счастливую жизнь! Сегодня день признаний, ведь именно в эту ночь родился святой Эйро, помогавший всем влюбленным!

— Ой! — и Гэлимадоэ коснулась руки маркграфа. — Смотрите, вон: звездочка упала! Скорее загадывайте желание.

Тоскунел почувствовал, что ему невыразимо приятно это мимолетное прикосновение. Он вдруг осознал, что в движении было заложено чувство. И это заставляло трепетать его сердце.

Хотя, рыцарям и не положено умиляться, маркграф испытал нечто вроде щемящей тоски и нежности, точно увидел самого себя в детстве. Он вдруг понял, что эта луна таинственным образом связала их, и теперь уже ничего не вернуть назад.

Но, главное, Гэлимадоэ оказалась такой же, как и сам маркграф: чуточку язвительной, слегка коварной, но романтичной. Это было единением душ.

Герцогиня, словно бы почувствовала ход мыслей своего ухажера. Она вспыхнула, но руки не убрала.

— Я желаю танцевать с вами вечно! — вырвалось у юноши.

— А как же ратные подвиги? — лукаво изломила бровь Гэлимадоэ.

— Я же не единственный рыцарь в королевстве. — усмехнулся Тоскунел. — Во имя процветания культуры, меня вполне могут оставить при Вас пожизненным пажом.

— Слуг у меня и без вас хватает. — улыбнулась девушка.

Их пальцы, сами собой, точно жили особенной, отдельной от хозяев жизнью, нашли друг друга и сжались.

Наступило время тишины. Глаза говорили сами.

Нет, никогда раньше Тоскунел не верил в подобную романтическую чепуху. «Ах, воздыханья под балконом!»

Для начала нужно взять с десяток уроков игры на этом чертовом балогитасине, да потренировать голосовые связки.

Но сейчас, попав в подобную ситуацию, маркграф оценил пленительное молчание. Нет, ничего не нужно было говорить. Это только бы разрушило странное очарование. Мгновения вдруг стали объемными, огромными: они вместили в себя целую жизнь…

Но ничто не длится вечно. В дверях балкона метнулось нежно-голубое платье. Дама была красивой, изящной. На первый взгляд трудно было определить её возраст: она казалась сверстницей Гэлимадоэ, но тонкая нить морщинок у глаз, выдавала, что это не так. И глаза её были мудрыми, грустными и глубокими, такими, какие бывают у людей, много повидавших и переживших.

Тоскунел и Гэлимадоэ разжали пальцы и сделали вид, что вышли просто подышать свежим воздухом.

— А вы, молодые люди не боитесь того, что освещенные луной и окнами, вы здесь — как на ладони. У вас совсем нет завистников и соперников? А ну как сидит в кустах злодей и караулит именно вас? — женщина говорила плавно, мягко, чуть растягивая слова, а в глазах её плясали насмешливые искорки.

Заметив боковым зрением среди листвы сада одного из своих телохранителей, Тоскунел лишь усмехнулся:

— Подумаешь… Да если дворянина никто не пытается убить, значит, грош ему цена. Эко вы меня удивили. При дворе ведь даже бизнес такой есть. Раз в месяц наемники устраивают публичные покушения с метанием кинжалов, дротиков, подсыпанием яда. Помнится мне, за последние три года так никого и не погубили: то граф божий одуванчик заскачет, точно козлик, и увернется от смертельного удара шпаги; то любовница барона нечаянно уронит бокал с ядовитым вином, а какая-нибудь мышка, после бала, налижется и помрет. Что вы, в самом деле? Светская жизнь — игра, дворяне в ней актеры, а боги и короли — зрители.

— Раз в году и комарик ядовитым бывает. — усмехнулась незнакомка.

— Вон верзила в кустах ворочается. — демонстративно указал маркграф. — Как вы думаете, чего это он там забыл?

— Такая у него доля. — проницательно усмехнулась женщина. — Беречь чье-то бесценное тело, возможно, ваше собственное, раз вы его заметили.

Гэлимадоэ вопросительно поглядела на маркграфа.

— Мне по штату положено. — пожал плечами Тоскунел. — Тем более, что четыре дня назад какой-то придурок кинулся на меня с ножом и даже успел прорезать плащ.

— Вот видите. — и дама грустно улыбнулась. — А вы совсем не печётесь о безопасности вашей дамы, а еще маркграф называетесь.

— Да будет вам стращать, Лисса! — усмехнулась Гэлимадоэ. — Я знаю: это вас тетушка подослала шпионить за мной.

— А даже если и так, зачем, все-таки, на каждом углу телохранители топчутся? — и женщина наклонила голову. — В конце концов, Гэлимадоэ, разве я когда-нибудь советовала тебе плохое?

Герцогиня задумалась.

— Ладно, может быть, ты и права. — девушка встряхнула волосами. — Пойдем, Тоскунел. Я обещала тебе еще пару танцев, и намерена сдержать обещание.

— Ну вот, — буркнул маркграф, — теперь власть в стране захватили женщины.

— Иди иди! Дама зовет. — засмеялась Лисса.

Глава 7. Покушение

От выпитого вдруг зашумело в голове. Тоскунел покачнулся и понял, что смешение двух сортов вин сыграло с ним плохую шутку. Привыкший за последние полгода к светским приемам и вечеринкам, маркграф тем не менее, никогда особо не увлекался горячительным. «Вроде и пропустил: всего ничего». — с удивлением понял парень. И, все-таки, ему не хотелось, чтобы Гэлимадоэ заметила его минутную слабость.

— Мисс, я хотел бы провести с вами вечность, но мне нужно срочно побить парочку драконов, чтобы вы могли мною гордиться. — смеясь, произнес Тоскунел. — Отпустите меня на ратный подвиг, и я вернусь с трофеем!

— Если обманите: пеняйте на себя! — погрозила пальчиком герцогиня.

— Рыцарь не посмеет обмануть даму! — воскликнул маркграф, прижимая руки к груди.

— Ладно. — улыбнулась Гэлимадоэ. — Идите.

Девушка заметила, что её кавалер малость «перебрал»: во время последнего танца он трижды сбился с ритма. Что ж, со всяким может случиться…

Поглядев, как Тоскунел удаляется через залу, герцогиня поспешила к тетушке.

Графиня Лэйк о чем-то мило болтала с Лиссой. «Все-таки, устроили против меня заговор! — решила Гэлимадоэ. — И как им не стыдно шпионить за взрослой, уже совершеннолетней девушкой»?!

— А вот и виновница торжества! — Лисса не смутилась, напротив, лучилась радостью. — А где же ваш рыцарь? Неужели он посмел вас покинуть?

— А говорили, что просто обеспокоены за наши судьбы! — горько обронила герцогиня. — Эх вы!

— О чем это ты? — искренне удивилась Лэйк. — Что за странные обвинения? По крайней мере, это неучтиво. Я не узнаю тебя!

— Ничего страшного. — грустно улыбнулась Лисса. — Поделом мне. Да только, Гэлимадоэ, я свои секреты всегда держу втайне. Уж кто-кто, а ты то знаешь, что мы с мужем редко появляемся в Свете. А раз мы оба здесь, на твоем балу, раз Ихтис в столице, значит, над городом ходят тучи.

— А мне ты об этом не говорила! — всплеснула руками графиня. — Вот так всегда: самое интересное узнаю последней!

— А я сказала удивительную новость? — засмеялась Лисса. — Выдала великую государственную тайну?

— Ну, я, конечно, все это знала. — пожала плечами Лэйк. — Но всегда интереснее как трактуют слухи сами люди-легенды.

— Мы можем поболтать и без лести. — глаза Лиссы, не смотря на счастливую улыбку, были сосредоточены и серьезны. — Так все-таки, Гэлимадоэ, давно ты видела Тоскунела?

— Дался вам этот нахал! — фыркнула герцогиня, но покраснела. — Он пошел на охоту. На него напал зеленый змий. Не сильно так, но маркграфа это сконфузило. Дышит, небось, полной грудью где-нибудь в парке или на балконе.

Лэйк удивленно перевела взгляд с одной собеседницы на другую:

— Я гляжу: вы стали близкими подругами? Что ж, это радует.

— Пожалуй, и мне стоит вас покинуть. — Лисса сделала глубокий реверанс. — Но, боги свидетели, с вами мне всегда было легко.

— В то время, как вы так опекаете Тоскунела, Ихтис флиртует с Нейтли. — не удержалась и ядовито заметила Гэлимадоэ.

Брови старой графини взметнулись: она поняла, что племянница влюблена и даже испытывает чувство легкой ревности. Для Лэйк это было полной неожиданностью.

Получалось, что в её собственных владениях уже завязался клубок интриг, а сама графиня — ни сном, ни духом. Это было чуточку обидно: напоминало о возрасте. Ведь еще пару-тройку лет назад Лэйк всегда была в курсе всех событий. Что ж, жизнь летела вперед, а графиня уже не поспевала за ней.

— Мой муж ведет в танце не хуже Тоскунела. — усмехнулась Лисса. — Но почему бы ему лишний раз не попрактиковаться. Он так много работает, что не грех и повеселиться. И, потом, Нейтли не такая уж и плохая девочка. Ей хочется блистать, она просто жаждет, чтобы на каждом очередном приёме она могла кинуть реплику, что весь вечер её перебивали друг у друга маркграфы. Пусть она порадуется.

— Странная вы. — буркнула Гэлимадоэ.

— Просто немного пожившая на свете. — и Лисса скользнула в коридор.

— А я и не заметила, как ты выросла. — покачала головою Лэйк.

— Так получилось. — пожала плечами герцогиня.

А Тоскунел тем временем, и в самом деле, вышел в сад. Покачиваясь, он прошел мимо шепчущейся парочки и плюхнулся на скамеечку в беседке, увитой плющом. Откинув голову, опершись затылком о столб, маркграф закрыл глаза. Он знал, что охранник рядом и бояться ему нечего. Даже если эта странная Лисса в чем-то и права, его телохранители были из специального королевского гарнизона, бойцы которого прославились еще во время третьей компании Аорея, и с тех пор были лучшими в королевстве. Они были стремительными, как стихия и безжалостными, как костлявая старуха с косой.

Маркграф почувствовал, что голову кружит, сознание уносится вверх по невидимой спирали. Это было чуточку неприятно, но, Тоскунел сразу понял, что в этом крылось какое-то особое наслаждение. Очарование свободой. Казалось, что душа воспарила, а тело осталось неподвижным. Можно было лететь куда угодно. Парень даже увидел самого себя: безвольного, уставшего, уснувшего.

И пришли мысли. «Вот те раз! — изумился маркграф. — С чего бы это? Ведь почти и не пил, разве что смешал напитки. Но ведь не могло же меня вот так мгновенно „выхлестнуть“. Чего доброго, и в самом деле, усну».

Где-то пиликал сверчок. «Знаю я тебя, музыкантишка! — усмехнулся про себя Тоскунел и почувствовал, что вернулся в тело, но голову, по-прежнему, кружило. — Серый ты тараканище, только скрипеть умеешь».

Вдруг раздался тихий шорох. «Влюбленные». — понял маркграф.

Нет, что-то в мире было не так. Тоскунел помнил, что напивался пару раз до путаницы в мозгах и бессвязных видений, но сейчас ощущения были другими. Во рту появился странный привкус, а в желудке начал скапливаться едва уловимый холодок. И вдруг парня окатила волна ужаса: «Яд! Он был подсыпан в вино!»

Тоскунел попытался встать, но не смог пошевелить и пальцем. Только в голове отчаянно пульсировали мысли, сбиваясь и ускользая.

Раздался тихий вскрик. Маркграф различил свист стрелы, холодное лязганье кинжалов и сухую возню.

«Черти! — взревел про себя Тоскунел. — Там напали на слабых, а я здесь прохлаждаюсь! Рыцарь, блин!»

И парень рывком встал на ноги, разлепил глаза, сделал шаг вперёд.

То, что маркграф увидел, вовсе его не обрадовало. Влюбленных здесь не было. Возможно, они вернулись в бальную залу, хотелось в это верить. Из столба беседки торчала, нет, не стрела, а неприметная черная игла. Тоскунел бы и не заметил её, если б она не оказалась так близко у глаз. А, шагах в десяти, сплетаясь, точно пара змей, пыхтели люди. Маркграф не мог различить, кто это были, но что-то подсказывало: один из них — его телохранитель.

Из распахнутых дверей, из льющегося света выпорхнула женская фигура. Но ни переполоха, ни паники не было. Просто какая-то, чересчур смелая, дама увидела драку, и кинулась разнимать забияк. Видимо, со стороны все казалось выяснением отношений на уровне: «ты меня уважаешь»?

Тоскунел хотел крикнуть, предупредить женщину об опасности, но ноги его подкосились. Маркграф неуклюже рухнул вниз. В последнее мгновение он уловил пение новой стрелы. Сознание еще работало и реагировало на окружающий мир, но топот возня, стоны — все мешалось, превращалось в бред.

В саду мелькнули тени. Телохранитель Тоскунела среагировал на движение, и кинжал, пущенный им в темноту, раскроил горло одному из нападавших. В то же мгновение двое других убийц прыгнули на охранника сзади, и завязалась борьба.

А в это время встревоженная Лисса, проходящая через залу, подмигнула танцующему мужу. Ихтис мгновенно, отпустив Нейтли шикарный комплимент, чуть ли не бегом вырвался в сад. Он успел вовремя.

Пока Лисса бежала к беседке, в которой мелькнула рухнувшая человеческая тень, Ихтис понял, где скрывается главная опасность. Чутьем ведуна он определил противника. Три прыжка, и мужчина в черном плаще оказался подмятым.

Игла, пущенная убийцей, из странной трубочки, торчащей изо рта, чиркнула Ихтиса по блестящему камзолу и застряла в переплетении золотых, заговоренных нитей. Она должна была коснуться тела в области солнечного сплетения, но враг не мог знать о маленьких хитростях ведуна.

Ихтис, на удивление, оказался не плохим бойцом. Первый же удар пришелся врагу в челюсть, лишил его пары коренных зубов и расщепил хитроумную «плевалку» с иглами. Этого оказалось достаточно, чтобы яд разлился по лицу убийцы. Стрелок захрипел, у него горлом хлынула темная кровь, а глаза мгновенно превратились в ледышки. Но кулаки все еще судорожно сжимались.

Ведун откинулся на спину, выдернул из одежды иглу, вытер кулак о траву и зашептал заклятие. Яд попал на его кожу, и теперь Ихтис чувствовал, как смерть берёт его за горло. Но не даром опальный маркграф столько лет учился искусству волшбы. Слова вспарывали воздух, превращались в пузыри, в которых кипели капли смолы. Ведун терял сознание. Он был мертв и жив одновременно. Сердце его остановилось, замерло, словно в удивлении: что делать?

Лисса закричала.

Телохранитель, пронзенный одновременно двумя кинжалами, мертвой хваткой сжал руки на шее одного из нападавших. Шейные позвонки врага хрустнули. Но второй убийца нанёс последний, роковой удар. И два трупа застыли у кустов.

У последнего наемника тоже были ядовитые иглы. И он бы даже плюнул ими в бегущую женщину, да времени не оставалось.

Он, этот последний в саду убийца, видел, как рухнул Тоскунел. Надо было, конечно, проверить, попали ли в него. Но, привлеченные криком, к месту происшествия уже стремились люди с факелами. Сад озарился светом.

Чертыхнувшись, последний наемник шмыгнул черной тенью и растворился во мгле.

Тоскунел открыл глаза и тупо уставился в потолок. Лепнина, в форме замысловатых цветов, заставляла мысли бродить по странным переулкам фантазий.

Стоп! Маркграф окончательно проснулся и вспомнил своё позорное опьянение. А как все замечательно складывалось: Гэлимадоэ оказалась очаровательной девушкой! Редко встретишь в Свете человека, открыто живущего чувствами. Это столь же необычно, как увидеть настоящего дракона. Со времен Аорея никто ничего и не слышал об этих огненно-дышащих рептилиях.

Тоскунел вздохнул и дернул за шнурок. Колокольчик дзынькнул. В спальню вошел Рэйкве.

— Сильно я вчера надрался? — спросил маркграф.

— Не то, чтобы очень. — уклонился от ответа старик.

— Да ладно, говори уж, как есть. — вздохнул парень. — Был какой-то скандал?

Рэйкве сдвинул на переносице косматые брови:

— Я служил вашему деду, вашему отцу и вам. И никогда не врал. Вы не были пьяны. Но вас, действительно привезли в чужой карете. Гости остались, да и как им откажешь в такой мелочи, если они спасли вашу жизнь.

— Т-а-а-ак… — протянул Тоскунел и приподнялся на локте. — Не тяни!

— Пусть Вам все очевидцы и расскажут.

— Нет, я хочу узнать все сейчас!

И тут потайная дверь со скрипом отворилась, и в проеме показался бледный, как смерть, Ихтис:

— Много будешь знать, быстро расстроишься.

— К-какого черта?! — как ужаленный подскочил парень. — Вы-то что здесь делаете?

— Вышел, понимаете ли, подышать свежим воздухом.

— Это имение рода Рутвингов! — взвился Тоскунел. — Я не знаю, каким образом вы проникли на бал, но сюда-то я никого не звал!

— А Лисса вам не намекнула? — удивился ведун.

Седовласый слуга незаметно юркнул в дверь. Ему не хотелось присутствовать при спорах сильных мира сего.

— Извольте объяснить! Я имею право требовать ответы на свои вопросы, я — маркграф! — претенциозно заявил парень.

— Я тоже. — пожал плечами ведун. — Эка невидаль. Об этом прекрасно знают и Лэйк, и Гэлимадоэ. Просто вы, юноша, оказались менее любознательным.

Тоскунел открыл было рот, но тут же заткнулся, не зная, что сказать.

— А пока нас оставили одних, скажу вам, молодой человек, что вы просто засранец, а не рыцарь. На вас было совершено покушение, а ведь Лисса предупреждала вас. Ну да, мы же крутые, у нас охрана! Кстати, благодаря вашим амбициям, телохранитель мертв. И, если б не наше вмешательство, погибли бы и вы. А Комиссия по Особо Тяжким Преступлениям даже не завела бы дела. Показания врачей и колдунов были бы однозначны: и вы, и ваш амбал вдруг, ни с того, ни с сего, померли от инфаркта. Правда, у этих дельцов что-то не сложилось: вашего телохранителя им, все же, пришлось зарезать, но при благоприятном стечении обстоятельств у них нашлось бы время, чтобы вынести труп и подбросить его на причал у любой забегаловки. Поди потом, докажи, что его не убили в пьяной драке. Эти ребята, охранники, такие благородные, вечно кидаются спасать женщин и детей.

— Постойте! — замахал руками Тоскунел. — Ничего не могу понять.

— Я предупреждал вас об опасности? — в лоб спросил ведун.

— Об абстрактной, дня через три. — согласился юноша.

— Лисса просила вас не появляться на улице, балконе и прочих просматриваемых и простреливаемых местах?

— Ну, что-то такое было. — сдался Тоскунел. — Да вы ведь могли и прямо сказать!

— Куда уж прямее! — начал сердиться Ихтис. — И так все разжевали и в рот положили. А мы, оказывается, и глотать-то сами не умеем!

— Помягче с ним. — раздался мелодичный женский голос. — Ему и так сейчас не легко.

— А будет хуже. — мрачно предрёк ведун. — Особенно, если не начнет иногда думать головою. И, вообще, учитесь, молодой человек, если не с первого взгляда определять суть собеседника, так, хотя бы вовремя наводить о нем справки. Прошло два дня, как я здесь. Эдак к вам любой убийца по доверенным письмам пройдёт.

Юный маркграф осторожно глянул через плечо. В комнате находилась Лисса, та самая женщина, что прогнала их с Гэлимадоэ с балкона. Она была прекрасна. Тоскунел очень пожалел, что такая женщина застала его слабым, в кровати, да еще распекаемым этим чертовым ведьмаком.

— Хватит с него ужасов. — пропела Лисса. — Пойдем, пусть маркграф приведет себя в порядок… Кстати, Тоскунел, нам придется погостить у вас некоторое время. Моему мужу тоже досталось во время вчерашней потасовки, а до нашего имения далеко: это в Белолесье.

«Они же вместе! — осенило парня. — Черт, мог бы и сразу догадаться. И что на меня вчера нашло? Точно оглох и ослеп».

— Конечно. — вздохнул Тоскунел. — Долг рыцаря приютить раненого. Оставайтесь.

— И еще, — тут Лисса хитро улыбнулась, — Гэлимадоэ очень встревожена всем произошедшим. Она просила вас не покидать стены имения хотя бы сутки. Ведь один из убийц скрылся. А у него остались эти дурацкие иглы с ядом. Он может напасть на вас где угодно, даже у входных дверей.

Тоскунел повесил голову и выдавил:

— Хорошо. Сегодня я никуда не пойду. Слово рыцаря.

Ихтис, не говоря больше ни слова, вышел, а Лисса задержалась, вернулась к кровати и протянула парню иглу. Тоскунел сразу же узнал её. Точно такая появилась вчера в беседке. Да, она прилетела и воткнулась в столб. Юноша отчетливо это помнил.

— Возьми на память. — женщина была серьезной и печальной. — В ней больше нет яда. Она попала в моего мужа.

Юный маркграф изумленно поднял брови в немом вопросе.

— Вам о чем-то говорит словосочетание: смола анчаруина?

Тоскунел побледнел. Он прекрасно знал о свойствах и этого страшного дерева, его корней и его смолы. А ещё парню было известно, что все это — не миф, не выдумка, а реальность. От этой смолы погиб его лучший друг. Бедный Орайн, он мечтал сотворить эликсир счастья, а добился лишь мгновенной гибели.

Позднее, сопоставив факты, маркграфу удалось без труда понять, что же произошло на самом деле. Трое неизвестных умудрились незаметно пробраться в сад и занять ключевые позиции. Четвертый, так и не опознанный, подсыпал Тоскунелу снотворного в бокал с вином. Видимо, этим наемникам хотелось все обставить как несчастный случай. Отравление мигом бы распознали лекари, а снотворное, разбавленное приостеринским вином не оставляет в организме никаких следов. Иголки же, которыми плевался один из убийц, были пропитаны смолой анчаруина, которая, при попадании на кожу, вызывает приток крови к сердцу. Результат всегда один: инфаркт. Тут и придраться-то не к чему. Яда-то в крови нет…

Впрочем, если вылить яд на кожу, а не вводить его внутрь, эффект будет другим. Тело обуглится. Именно поэтому они пулялись иглами.

Глава 8. «Скрижали»

Тоскунел проснулся от собственного крика. Смятая простыня была насквозь мокрою, а на наволочке остались три желтые полосы. Подскочив на кровати, парень несколько мгновений не мог различить, где уже закончился кошмар, и наступила тревожная гэдориэльская ночь. Сны и реальность оказались в чем-то схожи. Нет, не темнотою, а ощущением надвигающейся беды. Предчувствие гибели висело в воздухе туманными клубами, оно было разлито, точно запахи. Оно проникало всюду и все пропитывало собою.

Тряхнув головою, Тоскунел наконец-то осознал, что он не в чуждом подземелье, а в собственном особняке. И никто не гонится по его пятам, и не горят во мраке кровавые зрачки, и нет людей с отравленными стрелами.

Подойдя к окну, выглянув на пустынную площадь, маркграф заметил там шатание чьих-то теней. «Воры или убийцы». — мрачно подумал Тоскунел и вздохнул. Он был уверен в своей охране, но, после всего происшедшего накануне, страх вползал-таки в душу змеею.

Появление Ихтиса в Гэдориэле полностью вывело маркграфа из состояния прострации и тупого равнодушия. Этот ведьмак принес с собою интриги, покушения, дымку тайны; но именно он, одним своим видом, будил желание жить и бороться. Было в этом мужчине что-то колдовское, подчиняющее его воле.

И вот теперь, очнувшись от очередного кошмара, Тоскунел мигом припомнил все пророчества Ихтиса. От этого противно заныло под ложечкой, а во рту появился привкус соли.

Да, темные силы, основавшиеся на Хордоре, вполне могли найти любого человека и раздавить его. Тут уж не поможет ни эльфийская кровь, ни знание последних заклятий гоблинов. Что ж, вполне могло быть, что Слуги Ночи не были отринуты богами и сами превращались во всемогущих владык.

Уж кто-кто, а Тоскунел прекрасно знал, что видимый враг — всегда менее опасен. Последние полгода жизни маркграф отдал на штудирование фолиантов в библиотеке Университета Слова, а уж сам факт, что дворянин чему-то по-настоящему учится — заставлял задуматься!

Все дело было в том, что Тоскунел жил в кольце повторяющихся событий: вокруг менялось лишь место действия, декорации, люди, но что-то глобальное никак не сдвигалось с места. Снились одни и те же сны, в которых Тоскунел убегал от чудищ. Иногда мерещились злобные твари, которых не существует в природе.

Появлялись наемные убийцы. Впрочем, охрана всегда была на высоте. И только вчерашний бал оказался исключением из этого правила.

Значит, что-то изменилось. Это страшило, но и давало надежду вырваться-таки из липкой паутины кошмаров. И, все-таки, главное заключалось не в этом. Тоскунелу казалось, что боги ждут от него или подвига или отречения. Парень чувствовал, что за ним непрерывно следят. От этого хотелось поймать невидимого лазутчика и «начистить ему морду», дабы не вносил в нормальную жизнь ощущение смуты и тревоги.

Немного успокоившись, парень оделся и сел в кресло. В этот раз он опять обойдется без прислуги: незачем кому-то знать о кошмарах маркграфа! И так слишком много перешептываний на кухне. Ах, эти заботливые горничные! Им хочется верить, что жизнь — сплошной, непрекращающийся флирт, слегка разведенный страданиями от разлук. «Наш господин бледен! Наверное, он влюблен». Тьфу!

Сквозь приоткрытую штору сочился ночной свет. Кто не просыпался от кошмаров, тот не видел этого светящегося, отдающего звездным серебром, мрака. Ночь никогда не бывает полностью темной. Просто нужно, чтобы привыкли глаза.

Тоскунел равнодушно следил за краешком полной луны, что нахально подбирался к окну, и думал о прочитанном накануне. Этот день прошел в библиотеке.

Рутвингские владыки всегда отдавали много времени и сил, чтобы в каждой резиденции были книги. А в особняке, стоящем в самом сердце Соединенного Королевства, сами боги велели собрать все антикварные фолианты и свитки. Да, библиотека здесь была шикарная. Она не уступала университетской, но все же, некоторых книг здесь не было. Вот и приходилось время от времени вылезать из своей уютной берлоги, из дворца, чтобы трястись в карете в центр Гэдориэля.

Но сегодня маркграф не покидал своих владений. Вместе с полуденным солнцем он вошел в читальную залу и развалился на кресле. Все необходимые книги, бумага, перья и чернила — были заранее приготовлены камердинером. Они покоились на журнальном столике. Тоскунел не любил столы. Они вызывали в нем чувство усталости. Как и всякий дворянин, маркграф обожал комфорт.

Книга была толстой, в медных застёжках. Переписчик прокорпел над нею пару лет, но изящество, с которым были выведены верхнеэльфийские руны, стоили того. Впрочем, писарь не знал, что делает. Он просто перерисовывал завитушки. Ведь эльфы погибли еще до появления короля Аорея, а значит, вполне могло оказаться, что их и не было вовсе.

Но вот мертвый язык оказался живее своих хозяев. Конечно, им владели избранные. Остальные думали, что и они говорят на языке погибших богов, но это было не так.

Сам процесс чтения был для Тоскунела неким священным обрядом. Маркграф умывался, расчесывался, надевал специальную одежду, смахивающую на тогу Хранителей, и лишь потом спускался в библиотеку. Так было и на этот раз.

Книга называлась незамысловато «Скрижали». В её названии было что-то древнее, пышущее тайнами. На самом же деле это был сборник странных текстов. Их особенность заключалась в том, что раз в месяц, в полнолуние, один из рассказов исчезал, а на его месте — возникал новый. Тоскунел знал об этой особенности, но никак не мог уловить той странной логики, согласно которой менялись все эти новеллы.

Нет, не было в книге рецептов молодости, тайных эликсиров бессмертия, любовных наговоров. Отнюдь. Это были грустные рассказы о выживших эльфах, о проклятии ваддаэйрцев, о пьяных дебошах леших из такой далекой и загадочной Плайтонии. Встречались там и повестушки об Аорее, о каких-то мифических героях. В целом все казалось большой мистификацией, но, почему-то Тоскунел каждый месяц перелистывал томик и искал новый рассказ.

На этот раз появилась какая-то странная, насквозь символичная баллада о мечах.

Сейчас, вспоминая вязь рун, вдумываясь в смысл прочитанного, маркграф задумчиво теребил прядь своих длинных волос, наматывая их на указательный палец.

Смысл баллады сводился к тому, что в стародавние времена, на священной горе Алатырь, возвышающейся маяком над океаном, появился хромой кузнец. Он выковал два меча и каждому из них дал имя. Он вдохнул в свои изделия жизнь. Но у каждого из клинков оказался скверный характер. Вместо того, чтобы помогать эльфам в борьбе против повстанцев Орлэвского графства, мечи перегрызлись между собой, поругались со своим творцом и сбежали с горы Алатырь. Но самое странное было в том, что баллада заканчивалась прямым намеком на то, что пришло время появления этих клинков в землях архипелага. А заканчивалось все так: «И ты, читающий эти строки, — один из повелителей мира. Только тебе подчинится один из мечей».

Тут было над чем задуматься.

Второй день, взятый Тоскунелом для размышлений над предложением Ихтиса, миновал.

Глава 9. Сны маркграфа

Пламя гудело ровно, тяжело. Оно не танцевало, оно металось раненым зверем и глухо стонало. Но, все-таки, заключенное в темницу, оно ощущало свою мощь, оно могло вырваться наружу, но не хотело. Может быть, именно в осознании своего могущества пламя и находило удовольствие.

Да, огонь был живым. От него веяло жаром и легендою.

Подмастерье бегал, сжимал меха, давал пламени пищу.

А рядом, у наковальни, стоял кузнец. Его лицо было красным, мокрым от пота. В руках он держал болванку, которая шипела в огне, приобретала кровавый цвет и, казалось, сама превращалась в сгусток огня.

Кузнец выхватил заготовку и принялся плющить металл молотом. Искры летели во все стороны. Было душно. Но, все-таки, было в этой кузне нечто странное. Казалось, что человек не работает, а рождает нечто прямо из души. И весь обряд опускания металла в огонь, на наковальню, в чан с водой, — и по новой, — казался не столь рутинным, сколь магическим.

Клинок рождался на глазах.

А молот пел свою песню.

Тоскунел смотрел, как по лезвию, сами собой поползли руны, не вдавленные, а, наоборот, выпирающие с поверхности клинка. Буквы были эльфийскими. Маркграф сразу узнал их. А кузнец, не обращая внимания на чужака, мерно ударял молотом. И вот, на гарде клинка что-то набухло, точно почка весной, лопнуло. Это родился глаз. Он был живым. Его зрачок был черным и ехидным. Глаз подмигнул.

— Рубин! — рявкнул кузнец.

Подмастерье бегом ринулся к стене, на которой висела кожаная сумка, достал оттуда кровавый камень и подал его своему хозяину.

Кузнец усмехнулся и вдавил рубин в глаз меча.

И тут остриё клинка раскололось, обнажило острые зубки и темно-вишневый язык.

— Ох! Мама, роди меня обратно! — заявил меч.

— Не судьба. — в тон оружию откликнулся кузнец.

— И на кой хрен нужна эта конспирация? — возопил меч. — У меня было нормальное зрение, а сейчас все стало черно-белым. Ну-ка, вертай всё взад!

— Побурчи еще у меня! — усмехнулся творец. — Хочешь, чтобы тебе глазик выколупал какой-нибудь любознательный мальчик в то время, пока ты будешь спать? Или ты думаешь, что в запале битвы не можешь напороться на сучок и ослепнуть?

— Всё едино: изверги вы все! — заявил меч и затих под ударами молота.

А Тоскунел перевел взгляд к кожаной сумке. Там, над нею, на стене висел ещё один меч, на ножнах которого было выгравировано странное плайтонское имя: «Лютобор».

«Что это значит? Лютый борец или злобный лес?» — думал маркграф, с трудом припоминая уроки иностранного языка.

А меч вдруг подмигнул. В его рукояти тоже красовался драгоценный камень.

Тоскунел вздрогнул. Это был какой-то сумасшедший мир.

Кузнец, кидая клинок в воду, сбрасывая на ходу рукавицы, обернулся к гостю:

— И давно ты здесь?

— Нет. — помотал головою маркграф.

— Пришел поглядеть на рождение друга. — усмехнулся хозяин и отер пот со лба. — Что ж, дело хорошее. Только смотри, не столкнись с врагом. Ты, насколько я понимаю, ни черта еще не знаешь.

— Хорошо!!! — завопил из кадки меч. — А кто мне спинку потрет?

— Облезешь. — буркнул подмастерье и вышел на свежий воздух.

Тоскунел едва скрыл улыбку.

— Точно. — резюмировал кузнец, оглядев своего гостя. — Юность богов. Эх, смотрю я на тебя и завидую: пред тобою целый непознанный мир!

Маркграф лишь вежливо пожал плечами.

И вдруг небо потемнело.

Тоскунел и кузнец выскочили наружу.

Черные облака, взявшиеся неизвестно откуда, скрыли солнце. Сверкнула молния. И там, во мраке, показался силуэт дракона.

— Лёгок на помине. — проворчал кузнец и, уже обращаясь к Тоскунелу, добавил. — Убирайся домой. Немедленно!

Маркграф надулся. Его лицо пошло багровыми пятнами. Никто не смел с ним так обращаться.

— О, эта юность! — взвыл кузнец и, схватив непрошеного гостя за руку, швырнул его в огонь.

Боль обожгла всё тело.

Но Тоскунел чувствовал, как провалился в бездонную яму, в которой уже не было пламени. И в тот же миг отовсюду, отражая саму себя, хлынула музыка отчаяния. Из её леденящих звуков рождалось видение разбуженного пожара.

Маркграф ощутил себя зависшим над Гэдориэлем. Он чувствовал, что парит на высоте птичьего полета и с удивлением рассматривает древнюю столицу.

А там, внизу, бушевало пламя. Оно с хрустом пожирало дома и дворцы. Люди бежали, толкались, мешали друг другу, падали и умирали под ногами соплеменников. Стихия делала их безумными.

Тоскунелу даже казалось, что он видит глаза этих несчастных. Эти глаза были полны ужаса и безысходности. Хотя, конечно, с такой высоты, маркграф не мог видеть этого.

И черная музыка волнами накатывала на город.

Но за крепостными стенами — гулял ветер. Враг был в сердцах людей. Он был невидим, а оттого еще более могущественен.

И вдруг раздался рокот барабанов. С севера показалась фигура человека в черном плаще. Незнакомец, поддерживаемый невидимой силой, летел навстречу Тоскунелу. В руках противника сиял меч.

Это был враг. Тоскунел понял это сразу.

Но с запада появился дракон. Он вяло изрыгал огонь и матерился. А по спине летучего змея возбужденно бегал седой старикашка, размахивающий костлявыми руками и дико орущий:

— Быстрее, мы теряем его!

Воин в черном плаще приближался. Уже можно было различить черты его лица: они были резкими, властными и сумасшедшими. В глазах плясало пламя восторга. А тонкие бескровные губы змеились в усмешке и топорщили щегольские усики. Жесткая черная челка то ниспадала на лоб, то вздымалась вверх, смешно топорщась в разные стороны.

Враг занес над головою меч. И Тоскунел узнал этот клинок. Это был Лютобор.

Удар. Уклониться маркграф не успел.

Тоскунел проснулся от собственного крика и привкуса крови во рту.

В распахнутые двери вбежали слуги и телохранители.

Маркграф был одет. Он сидел в кресле. Руки его были влажными, на лбу блестели капли пота.

— Все хорошо. — улыбнулся юноша. — На этот раз никаких отравленных стрел.

Последним, вместе со всеми, вошел старый преданный слуга. Он был бледен. Глаза его пылали страшным огнем ненависти.

— Мой повелитель! — прохрипел Рэйкве, и маркграф понял, что получены дурные вести.

Тоскунел, стряхивая остатки кошмара, жестом отпустил слуг, и лишь потом спросил:

— Что?

В спальне повисла мертвая тишина. Рэйкве, казалось, мигом постарел лет на двадцать, лицо сморщилось, руки нервно подрагивали.

— Кто? — шепотом спросил Тоскунел, судорожно вцепившись в подлокотники кресла.

Старик сглотнул и зарыдал, пряча лицо в руках.

— Рэйкве, кто?!!! — сорвался на крик юноша.

— Все. — только и смог выдавить слуга.

— Гонца сюда! Немедленно!

Через несколько мгновений в комнате появился изможденный мужчина, утирающий вино с усов.

— Говори. — приказал Тоскунел. — Всё, без утайки.

— Ваши сиятельные родители, да будет им пухом земля, вместе с сестрой отправились в Кэрвэле. Они готовы были сделать шаг примирения. Ваш отец даже подготовил письмо и все полагающиеся документы. И все было бы хорошо, да на первой же опушке лошади вдруг понесли. Кучер не смог их удержать. Охрана ринулась на выручку. Гвардейцы проявили чудеса мужества, прыгая со своих лошадей на оглобли кареты, но это не помогло. Карета опрокинулась с обрыва в реку. Погибли все трое. А еще: кучер, паж, и трое гвардейцев.

Тоскунел молчал, но слезы застыли в его глазах. Нет, не ожидал он такого поворота! Даже помыслить не мог! Боги, с появлением этого проклятого Ихтиса вся жизнь пошла наперекосяк! В ней и раньше-то не было ничего хорошего; но сейчас она превращалась в сущий ад!

Кто бы мог подумать, что отец, мать и сестра вдруг задумают навестить бабушку, которая вот уже пятнадцать лет ни за что не желает возвращаться в родовое имение и живет с каким-то лицедеем в Кэрвэле.

Само по себе желание примириться похвально, да только в голове никак не укладывалось, с чего вдруг понесли лошади. Это какое-то проклятие, сглаз! Иначе объяснить нельзя.

Как могло получиться, что вся семья погибла? На этот вопрос мог быть только один ответ: заговор. Но этого просто не могло быть! Значит, рок, судьба или — черная магия. И третьего не дано!

Боги, как могло случиться все одновременно: и покушение на самого Тоскунела, и гибель всей семьи. Кто пытался уничтожить весь клан Рутвингов? Кому мог помешать древний и миролюбивый род?

Как хотелось напиться! А за дверями, наверняка, уже ожидал канцлер Судебной Палаты, лично явившийся, дабы начать дело о вступлении Тоскунела в права наследника. О, как не хотелось сейчас заниматься этими условностями! Было совершенно не до этого.

Последнее известие перекрыло собой все события прошлых дней. Вчерашний бал, на котором маркграф стал вторым действующим лицом, обсуждаемым не менее бурно, чем красота Гэлимадоэ и платье Нейтли, казался прошлогодним. И все игры в отчаянного соблазнителя и вора сердец казались сейчас насмешкой судьбы. Ох, как было больно. И стыдно.

— Зовите Ихтиса. — прошептал Тоскунел. — Привести прямо ко мне без всяких задержек и церемоний. Это приказ.

Глава 10. Решение

Наступает Эпоха Безвременья. Времена Настоящее и Обратное сошлись в единой точке и земли архипелага вошли в резонансный паз Вселенского Гиперколеса Кармы. Занавес между прошлым и будущим поднялся. Пришло время богов и героев…

Тоскунел помотал головою, точно пытаясь вытрясти слова Аоронда. Вот проклятый старик! Маркграф давно уже покинул храм, но наставления Хранителя звучат в ушах как барабанная дробь. Эх, надо ли было переться к этому сумасшедшему?…

Тоскунел сидел в кресле своей спальни и потягивал вино, убеждая себя, что не станет напиваться. Это просто так. Надо же было себя чем-то занять. А думать о снах и пророчествах не хотелось. И уж, тем более, трудно было искать причину гибели всей семьи. В этом не было смысла. Решение уже было принято.

Боги с ним, с комфортом! Маркграф безумно хотел жить. А еще, он хотел отомстить подлым наемникам и злым колдунам.

Тоскунел уже не сомневался, что в ход была пущена черная магия, и вовсе не собирался провести остаток своих дней в доме скорби. Уж лучше тащиться пешком через все королевство, нежели потом ходить со слюнявчиком, гыкать и не понимать, что происходит.

Двери распахнулись, и на пороге появился Ихтис. Он больше не казался неотесанным мужланом, и не был блистательным вельможей. Он сильнее всего смахивал именно на ведьмака.

Ихтис был готов к походу. Заплечный мешок, меч, кинжал, плащ, высокие сапоги и кожаная тесемка, перехватившая волосы делали мужчину похожим на романтически настроенного рыцаря. В довершение образа — у Ихтиса оказались обветренными и рассекшимися до крови губы. Казалось, что герой любовных романов сошел со страниц третьесортной книжонки.

Тоскунел оглядел своего боевого товарища и лишь покачал головою: не воин.

— А ты умеешь быть разным. — позволил себе заметить маркграф. — Это хорошо.

— Я — ведун. — скромно ответил Ихтис. — А значит, есть во мне что-то от леших и бездомных бродяг.

— Ведун? — Тоскунел пожевал на губах это слово. — Значит, сталкер?

— В Плайтонии не знают такого слова.

Маркграф вдруг вспомнил про Лютобор, и смутные, неясные сомнения закрались в его душу. Но выбора не было. Нужно было рискнуть.

— Ты хорошо владеешь эльфийским. — вздохнул Тоскунел и отодвинул бокал. — Где учился?

— В Гэдориэле.

— Хм. — маркграф насупился: Ихтис оказался скользким, как рыба. Впрочем, в переводе с нижнеэльфийского его имя как раз и означало «рыба».

— Вы хотели сказать: хорошо владею псевдоэльфийским. — усмехнулся ведун.

Тоскунел воззрился на собеседника так, словно пытался заглянуть ему в душу.

— Если слово «Лютобор» вам о чем-то говорит, то время выступать в путь. — продолжил говорить загадками Ихтис.

Маркграф вздрогнул. Ведун знал намного больше, чем могло показаться. И если он враг, то от него уж не скрыться, а если друг — то стоит дюжины телохранителей.

— Кто ты на самом деле? — Тоскунел заставил себя, не мигая смотреть в карие со стальным блеском глаза.

— Я же говорил: ведун. — вздохнул Ихтис. — Меня послал Нилрем. Просто, долгое время я жил в Кызым-Улусе, пока не появилась возможность переправиться через Ваддаэйр в Плайтонию. А уже оттуда мы с женой мигрировали в Гэдориэль. Судьбы людей — это их дороги. Вот и всё.

— Опять темнишь!

— Ну почему? — Ихтис без приглашения сел на кровать. — Аоронд ведь отправлял тебя к Нилрему, а дороги ты, само собой, не знаешь. Да и Хранители Мудрости — не рыночные торговки. Они кому попало свои секреты не раскрывают. Я же скажу тебе больше, чем Аоронд. У Нилрема хранится меч. Твой личный. Его, на заре эпох выковал Вакула. Впрочем, и Лютобор — тоже его работа. Он чудный мастер, этот кузнец. Лютобор уже обрел хозяина. И нам медлить нельзя. Сила врага растет теперь с каждой минутой. А если задержать тебя в пути, то соперник, и вовсе, станет непобедим. Тогда — всем нам смерть. И никакой маг не поможет.

— Ладно. — вздохнул маркграф. — А кто понесет мои вещи?

Ихтис только улыбнулся.

— Что смешного? — встрепенулся Тоскунел.

— Нам понадобятся лишь деньги, чтобы есть в харчевнях. Благо, их не так уж и мало. А тащить с собою ворох платья — глупо. Не на прием же мы, в конце концов, собрались.

Маркграф покраснел и уточнил:

— Хордорскую и прочую волюту брать?

— А как же. — улыбнулся ведун. — Запас карман не тянет.

«А не мошенник ли этот Ихтис?» — невольно подумалось Тоскунелу; у маркграфа ведь так и не оказалось времени, чтобы навести справки об этом человеке.

Часть вторая
Ведун

Глава 11. Тайна клинка

Солнце пряталось за тяжелые свинцовые тучи. Нудный мелкий дождь, моросивший с утра, наконец-то иссяк. Но, все равно, было пасмурно и прохладно. От земли тянуло сыростью. Благо, что комары все еще не поднялись над рекою.

Сапоги хлюпали, скользили, со скрипом терлись друг о друга, марали штаны и плащи. Но особой грязи не было.

Семицвел лениво перекатывал барашки серых волн, о чем-то нашептывал. Ветер колыхал камыш по заболоченным заводям. И было во всем этом что-то печальное.

Даже пожухлая трава наводила на раздумья о тленности всего живого. Осенний воздух был напоён ароматами трав. В него вплетались запахи тумана, ила, рыбы. Откуда-то тянуло плесенью и грибами. А еще, и это было совершенно непонятно, над берегом плыл пряный медовый запах ранеток.

И мысли приходили сами, словно кто-то нашептывал их.

«Вся наша жизнь — дорога. Судьбы людей — это тропы, которые, то скрещиваются, то разветвляются. Тракты существуют сами по себе и по ним идут все, но каждый волен свернуть в поле и пойти своим путём, бездорожьем. Все дороги куда-то ведут. Это закон. Но, ежели, брести наугад, то можно вечность ходить по кругу».

Тоскунел вздохнул. Ему припомнились сны, которые повторялись и не отпускали душу до тех пор, пока он не решился на этот безумный поход к Нилрему.

«Победивший себя — неуязвим!»

Да, легко им всем заниматься демагогией и поучать других. Эх, Аоронд! Почему же он, такой умный, не послал гонца к Нилрему заранее? Если он все знал, так какого черта тянул и выжидал?

Вот гром грянул, а он только спохватился. Хранитель, блин. Мудрец. Лентяй — и всего-то. С его идеями, так надо было еще по весне сгонять в Шероиданский лес за этим долбанным мечом. Я пришел бы, а мне клинок — в белы рученьки: спасай наш мир от зла! Так нет же.

И вот теперь мне, маркграфу, приходится питаться в каких-то сомнительных забегаловках, спать на досках и шляться под дождем.

Ихтис же был собран и серьезен. Впрочем, оно и понятно. Ему, как ведуну, пришлось-таки тащить на себе весь тоскунелов скарб. Не удержался маркграф, набрал тряпья, вина и даже холодных закусок, которые, надо сказать, уничтожили в первый же день. Впрочем, отправляясь из очередного трактира, Ихтис всякий раз чувствовал, как тяжела жизнь. Тоскунел запасался едой впрок и основательно. В этом он был педантом. Можно было подумать, что дворяне знают, что такое голод…

— Долго еще? — заканючил маркграф.

— А что?

— Да есть очень хочется. — сообщил Тоскунел. — И ноги отваливаются. Я, все-таки, личность утонченная, а не вьючный осел.

Ихтис хмыкнул, но ничего не сказал.

— Ну где же люди? — вздохнул маркграф. — Я хочу залезть в бочку с теплой водой. Я хочу лечь в нормальную кровать, на перины и подушки. Мне нужно согреть горло теплым вином. В конце концов, какой это изверг придумал, что к Нилрему необходимо-таки тащиться пешком, осенью и по бездорожью?

— Боги забавляются. — вполне серьезно ответил Ихтис.

— У них что, других развлечений мало? — и Тоскунел скептически поглядел на ведуна. — Тоже мне занятие: пялиться на то, как два умника месят грязь.

Ведьмак зловеще усмехнулся и выхватил из ножен кинжал.

— Сбрендил что ли? — взвился маркграф и отпрыгнул в сторону. — Крыша в пути, да?

— Тебе же все твоя дорога покою не дает. — спокойно объяснил Ихтис. — И ты меня уже достал своим нытьем: давай на конях, да давай на конях. Сейчас сам все своими глазами увидишь. И потом больше не лезь ко мне со своими глупостями.

— А ножик зачем вытащил? — Тоскунел не собирался приближаться.

Ведун покачал головою, кинул кинжал на траву, отошел и велел парню:

— Подними. Направь острием на север и просто смотри.

— Что я, ножей не видел? — проворчал маркграф, но кинжал все-таки поднял и сделал, как было велено.

Несколько мгновений ничего не менялось, а потом мир дрогнул, треснул, точно гнилая ткань и начал расползаться хлопьями белого тумана.

— Ой! — сказал Тоскунел.

— Не выпускай кинжала. — приказал Ихтис, но сам не сдвинулся с места.

Туман исчез. И тут Тоскунел увидел в десяти шагах от себя пикет солдат. Они были в чужой, видимо в хордорской форме. Серые плащи, нашивки и петлицы — все было чужим. Воины отдыхали.

Они сидели полукругом у чадящего костра и хлебали что-то из маленьких котелков. Мечи их были на бедрах, а вот копья составлены шалашиком в сторонке. Щиты тоже лежали кучкой. Лат на воинах не было. Кони стояли привязаны. Они мирно жевали траву и всхрапывали, время от времени оглаживая себя хвостами по бокам. Странные это были рыцари. У них не было даже шлемов!

— На реку глянь. — посоветовал Ихтис.

Тоскунел развернулся всем телом и, глядя через острие кинжала, уставился на волны. Через мгновение он различил шум воды, фырканье. А секундою позже, в прорехе колдовского тумана различил тело настоящего дракона. Крылатый змей выползал из реки. А солдаты никак на это не реагировали. Они были вместе: пикетчики и дракон!

— Мать честная. — только и смог выдавить маркграф. Он впервые видел живого огненно-дышащего змея. — Они нас видят?

— Нет. — засмеялся ведун. — Да ты кинжальчик-то опусти, в землю воткни, а то, чего доброго, и заметить нас недолго. Сам видел: в аккурат вдоль их гарнизонов шпарим.

— Мы что же, невидимые? — удивился Тоскунел, быстро втыкая оружие в траву.

— Это они — мастера маскировки. — пояснил Ихтис. — Их драконы чуют лошадей и людей.

— О-па! — вздрогнул маркграф. — А как же мы дальше пройдем?

— А где ты видишь людей? — засмеялся ведьмак. — Моя кровь чародейская. Она открывает мне все дороги. Её ни один дракон распознать не может.

— А я? — жалобно всхлипнул Тоскунел. — Я-то — человек!

— Не больше чем я. — обрезал ведун. — Настанет время: сам обо всем узнаешь.

— Между прочим, я — маркграф, а не какой-то там вурдалак! — обиделся юноша.

— Скажем, в тебе течет кровь древних эльфов. — покачал головою Ихтис. — Тебя это устроит?

— Вполне. — согласился маркграф.

«Звезда Четырехцветья взошла в созвездии Нелепой Вероятности. Драконы разделились, души людей начали метаться между добром и злом. Война неизбежна, но только потому, что она — состояние духа эпохи». — невольно вспомнились Тоскунелу слова Аоронда.

Глава 12. Чёрное разговенье

Незаметно опустившийся вечер зажигал в разрывах туч яркие звезды. Комары давно поднялись из своих дневных укрытий. Их звон заполнял собою все пространство. Осмелевшие, они лезли под одежду, в рот, в глаза — только успевай, отмахивайся. Нет, это не поход за славой, а измывательство какое-то!

Где-то трижды ухнул филин.

— Ну что? — вздохнул маркграф. — Мы заблудились?

— Нет. — покачал головою Ихтис. — Мы просто опаздываем. Время, отпущенное нам, уже на исходе.

— Значит, спать мы сегодня не будем? Хорошие новости. Ох, и обрадовал ты меня. Ясное дело: впереди — никакой забегаловки.

— Хуже того. — озабоченно проворчал ведун. — Там — Кармэцвельский лес.

— И что?

— Мы должны были миновать его засветло.

— Так в чем проблема? — изумился маркграф. — Сейчас мы ложимся спать, а утречком, на свежую голову, — в путь.

— Завтра мы уже не пройдем. — буркнул ведун. — Я не всесилен.

— Да почему?

— Потому что кое-кто слишком долго думал! — взорвался Ихтис. — Я же сказал: мощь Хордора растет с каждой минутой. У Смегоарла длинные руки. Он знает, где тебя искать. Вояки, которых ты видел, не просто ведь утоляют свой голод на берегу реки. Они ждут тебя!

— А при чем здесь Кармэцвельский лес?

— Какое завтра число?

— Тринадцатое.

— Ну? — лицо Ихтиса приняло страдальческое выражение учителя битый час разъясняющего тупенькому ученику, что нельзя есть немытые фрукты.

— Что: ну? — маркграф начал волноваться.

— Ты ведь ученый! — вздохнул ведун.

— Не томи.

— С завтрашнего дня начинается Черное Разговенье.

— А какое отношение имеет к нам языческий обряд ваддаэйрцев? — удивился Тоскунел. — Ради всех богов, пусть дикари едят свое мясо и носятся всю ночь вкруг костров. Нам-то что?

— После полуночи я не смогу тебя защитить. А Кармэцвельский лес и в простые дни — не подарок. Мы должны пройти его до того, как я потеряю силу.

— То бишь, галопом. — подвел итоги маркграф. — Радостно взбрыкивая и стуча каблуками. Да я уже с ног валюсь!

— Но жить-то ты хочешь?

— О, боги, какой же из вас дернул меня с тобою связаться? Мне уже и меч не нужен, и славу — к чертям, и пусть рушится Соединенное Королевство; крестьянам не все ли едино на кого спину гнуть?

— Дело не в них, а в твоей собственной жизни. — Ихтис вздохнул и, казалось, вдруг моментально состарился.

— Черт с тобой, инквизитор! — плюнул маркграф. — Веди уж.

И дворяне двинулись к лесу.

Тоскунел напевал про себя модную песенку, про то, как обидно быть чёрным котом, и уже не злился. Все эти переходы измотали его до такой степени, что время от времени накатывала волна полного равнодушия. И юноша уже даже находил своеобразное удовольствие в этом походе. После некоторого отупления, когда от усталости мозги отказывались работать, а время проваливалось в пелену забвения, приходило просветление.

Парень словно бы просыпался где-то посередине дороги, и чувства его становились острее. В эти мгновения юный маркграф ощущал прилив сил. Он хотел свернуть горы, найти хордорских колдунов, что погубили его семью, и придушить собственными руками.

Тоскунел даже периодически размышлял о том, какой участи достойны эти жалкие убийцы. Рубить им головы — слишком много чести. Жечь на костре — тривиально. Посадить на кол — кровожадно. Но что-то нужно было придумать. Эта казнь должна быть мучительной, но с легким оттенком изящества…

Эти мысли долго еще бродили в молодой, буйной голове. Тоскунел представлял, как он грациозно взмахнет мечом и отрубит главному врагу голову. Битва остановится. Рыцари враждующих сторон непременно зааплодируют, снимут в почтении шлемы и склонят головы, принося вассальскую присягу.

Ах, мечты! Кто никогда не жил ими, тому трудно понять, какой восторг наполнял в эти минуты душу маркграфа.

А дорога петляла: то отдалялась, то возвращалась к реке. И впереди черной громадою рос лес. Издали он казался спящим великаном, и от него веяло жутью.

А душу Ихтиса рвали химеры сомнений. Ведун даже порывался малодушно прервать поход, или свернуть в обход. Черные мысли не давали ему покоя. Сердце ныло, рвалось в обратный путь, в Гэдориэль, к Лиссе.

«Вся моя жизнь — это лишь блуждание по лабиринтам мысли. — думал Ихтис, и от этого ему становилось лишь хуже. — В моей судьбе практически нет событий. Я всегда вел и спасал других, боролся с чудовищами разума. А на личную жизнь времени так и не осталось. Это хорошо видно со стороны. Да, медленное и мучительное взвешивание каждого шага, каждого поступка на весах нравственности сделало меня в глазах окружающих нерешительным, каким-то скользким и обтекаемым. На самом же деле, я каждый день боролся с собственными страхами и в нужный момент всегда мог пожертвовать жизнью.

Впрочем, если быть честным, то я ведь знал: кому суждено сгореть, тот не утонет. Моя храбрость не стоит и ломаного гроша. И вот пришло время последнего экзамена…

Боги, кажется, я трушу, как школьник, как воришка, впервые залезающий в окно чей-то усадьбы. Ну почему я не взял этого дохлого сопляка за шкирку и не поволок силою?!… Впрочем, о чем это я? Судьбу не обмануть. И Кармэцвельский лес не обойти. Никогда! Я знал об этом всегда. Это видение приходило ко мне не единожды.

В детстве я думал, что вырасту и просто не пойду в это проклятое место. Нет, это даже больше, чем долг, выше, чем судьба. Это — предначертание! Тоскунел должен дойти до Нилрема!

И сегодня, не смотря ни на что, он обязательно покинет пределы этого леса. Иначе ведь погибнут все. И Лисса… Да, я готов отдать жизнь за свою жену. К черту долг! Плевать на судьбу, но я не могу допустить, чтобы какой-то вонючий хордорец перерезал Лиссе горло или плюнул в неё ядовитой стрелой.

Да, ради её жизни стоит умереть. Но, боги, как, все-таки, страшно умирать!»

Ведун сильно хотел остановиться, упасть лицом в траву и разрыдаться. Его преследовала навязчивая мысль, что он шел на верную гибель, и ни заклятия, ни заговоренная одежда, ни меч — не спасут. И все-таки, ведун был мужчиной.

Сейчас, приближаясь к месту, которого он боялся всю сознательную жизнь, Ихтис чувствовал в коленях слабую дрожь.

Вот он уже маячит, Кармэцвельский лес. Еще не поздно свернуть.

Глава 13. Кармэцвельский лес

Над Кармэцвельским лесом клубилась мгла. Ночь окутывала деревья влажным туманным покрывалом. Черные силуэты вечнозеленых и желтеющих великанов стояли молча, чуть поскрипывая. Ветер прогуливался лишь по верхушкам, но и он был вялым, сонным.

Над чащобами, точно живой, завис страх. Он плыл поверху, стелился легким туманом под ногами. И путники вздрагивали при каждом сильном шорохе.

Где-то проснулся филин. Небо наполнилось трепетом ночных птиц. Кое-где зажигались зеленые огоньки голодных глаз. Да, бродить по ночному лесу — сомнительное удовольствие.

Спины идущих были напряжены. Ихтис вытащил из-за плеч свой меч и отдал кинжал Тоскунелу. Но маркграф чувствовал, что ощущение беды росло в нём, точно снежный ком, летящий со склона горы.

Дворянин — выше страха! Но Тоскунел чувствовал, как липла к телу исподняя рубашка. И в сотый раз юноша проклинал и свою доверчивость, и Хранителей Мудрости, и Нилрема, который не мог вовремя притащить свой дурацкий меч в столицу.

«Проклятый старик! — злился маркграф. — Каким местом он, вообще, думает. Тут на кон поставлены судьбы мира, а он и в ус не дует!»

Тоскунел запнулся, подавился криком.

Ихтис мгновенно обернулся, оценил ситуацию и ничего не сказал.

А маркграф вдруг неожиданно вспомнил, что во сне, еще в Гэдориэле, видел он какого-то деда на драконе.

— Слышишь, — прошептал Тоскунел, — а Нилрем с белыми волосами и длинной бородой?

— Да. — ответил Ихтис. — И еще с филином на плече. А что?

— Да так. — пожал плечами парень.

Где-то совсем рядом щелкнули ветки. Опять призывно ухнул филин. «Уж не Нилрема ли?» — подумал Тоскунел.

И вдруг деревья ожили. Их стволы зашевелились, встряхнули кронами и принялись со скрипом вытягивать корни из земли. А из-под коры прорезались сотни любопытных глаз.

Это наступила полночь.

— Бегом!!! — заорал Ихтис. — Не отставай. Вррремени осталось совсем немного!

А маркграфа накрыла волна странного чувства: восторга собственным ужасом. Логически этого не объяснить. Просто паника имеет над людьми магическую власть. И если человек постоянно испытывает это чувство, то через какое-то время привыкает к нему, даже начинает находить в нём своеобразное наслаждение. Ужас из навязчивого кошмара перерастает в удовольствие, он щекочет нервы, превращается в развлечение, но потом, когда сознание попадает в эти сети, человек уже не может адекватно реагировать на происходящее. И когда появляется смертельная опасность, он остается вялым: ожидание кошмара истощило его. И тогда тело цепенеет.

Тоскунел тупо глядел в одну точку, и не мог сбросить пелену наваждений. Он слышал шелест и топот, глухие гортанные голоса, но звуки долетали до него точно из-за стены: они были приглушены, точно все это происходило не здесь, не с маркграфом, а где-то далеко, может быть, даже во сне.

Ихтис обернулся и моментально все понял. Не даром же он был ведуном.

А Тоскунел стоял, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. И в глазах его металась паника.

Ихтис со всей силы влепил парню пару пощечин, отчего щеки маркграфа запылали, но зато вернулась трезвость ума:

— Больно же! — рявкнул Тоскунел.

— Бегом!!! — повторил приказ ведун. — А не то больнее будет!

К путникам отовсюду уже тянулись лохматые и костлявые лапы чудовищ. Пни и коряги подкрадывались сзади: они двигались все быстрее.

Ихтис уже сталкивался с оживающими деревьями. Еще на заре своей юности. Это было в Ваддаэйре. Было там местечко со странным названием Город. Город — и всё. Вот там-то все подчинялось духу проклятия. Ведун потерял там часть своей жизни, но получил взамен опыт и знания. Главное сейчас было понять, кто именно манипулирует лесом, какой из смегоарловых приспешников.

Единственное, о чем жалел Ихтис, увлекая Тоскунела вперед, — о потерянном времени. Окажись у них в запасе еще пара часов, и они вышли бы из леса, а там было бы легче. Но если бы путники остались ждать до утра, то ожившие чащобы не пропустили бы их. И тогда Тоскунел не успел бы получить свой меч.

Что ж, так устроена жизнь: всегда приходится чем-то жертвовать…

Синяя, явно колдовская, молния вспорола небо. Там, среди звезд, кружил дракон. Создавалось такое впечатление, что он кого-то ищет, высматривает среди деревьев. На спине ящера сидел человек в черном плаще. Тот самый, что появлялся во сне с Лютобором. Нет, Тоскунел не видел этого, но почувствовал.

И взметнувшийся ветер смерчем прошёлся вдоль деревьев.

Ихтис, увидевший в небе врага, упал наземь и увлек за собою маркграфа:

— Тихо!

А деревья принялись тузить друг друга. У них, видимо, начались молодецкие забавы.

«Черное разговенье. — подумал Тоскунел, затаив дыхание. — Что же они едят после поста? Уж не маркграфов ли? Очень бы мне этого не хотелось».

Дракон сделал еще пару кругов.

— Не смотри. — прохрипел ведун, уловивший желание Тоскунела. — Может, и не заметят.

— Трэйк дурак! — раздались сиплые смешки дерущихся деревьев. — Вырядился как кукла!

«Что-то у них все, как у людей». — поймал себя на мысли маркграф, и вдруг почувствовал, что его кто-то схватил за пятку.

— А я поймал чужинца! — раздалось радостное восклицание. — Ай да я, ай да Кармэцвельский сын!

Тоскунел хотел вскочить, но рука Ихтиса сжала его плечо:

— Терпи!

Дракон сделал последний круг, и начал подниматься вверх. Ураган, поднятый его крыльями, стих.

А бедный маркграф почувствовал, как зубы прокусили его сапог и впились в плоть. В пору было заорать: ведь живьем жрали, но парень понимал, что выдай он себя — и дракон вернется.

— Тьфу! — заплевал кто-то за спиной. — До чего же эти уроды не вкусные. Ну их, этих чужинцев!

И тут уж Тоскунел не вытерпел, вскочил, развернулся и уставился на подлого противника. Им оказался трухлявый пень с ехидными глазками.

Маркграф не долго думая просто пнул врага, что было сил.

— Ой-ей-ей! — заверещал пень, отлетая в сторону. — А они дерутся!

Лес сразу зашумел. Деревья прекратили свои забавы и сбежались на крик, окружая людей плотным кольцом.

— Вы кто такие? — спросил старый дуб. — И какого рожна шляетесь в нашей вотчине? Что, жизнь надоела?

— Мы — боги! — не моргнув глазом соврал Ихтис.

— Хм. — задумался дуб.

— А люди — вкуснее. — взвизгнул пень, которого пнули. — Но ведь предупреждать надо! У нас праздник, а здесь боги болтаются, точно отходы в озере, и все веселье портят.

— Принесем их в жертву! — закричала осина. — Я слышала, что некоторых богов, время от времени, просто необходимо подвешивать кверху ногами. От этого мир становится лучше, а юнцы растут быстрее.

— А вот этого делать не стоит. — запротестовал Ихтис.

— Это еще почему? — удивился дуб. — Дельное предложение. Богам, им-то что? Они бессмертные. Подумаешь, прихлопнем вас сейчас. Вы через сорок дней опять припретесь. С новым учением. Знаем мы вас.

— А Владыку в небе видели? — улыбка ведуна превратилась в зловещий оскал.

— Ну? — дуб непроизвольно сделал шаг назад.

— Так вот мы — его посланцы.

— Да сволочь он, ваш Смегоарл! — заверещала вдруг одна из сосен. — Ему всё до фени! У себя на Хордоре он целый лес под Гардом вырубил. Флотилия ему нужна! Что, колдуны все перевелись? Обязательно нашего брата губить надо? И ведь даже пни выкорчевали, гады!

— Мочите их! — закричал кто-то из-за стволов. — Смегоарл улетел. Он не увидит.

«Кажется, это была не самая моя лучшая идея!» — подумал Ихтис, принимая боевую стойку.

Тоскунелу хотелось в этот момент завыть, или проснуться. Его, маркграфа, могли убить не в благородном поединке, а какие-то деревья, возомнившие о себе, черт знает что. И ведь мог взять с собою в поход меч, да при здравом размышлении, решил, что пусть им Ихтис машет. Вот теперь юноша пожалел о собственной недальновидности.

Что с того, что у Нилрема его ждет отличный клинок? Вот сейчас, когда оружие понадобилось, его и нет. Ох, правы, трижды были правы купцы из Расса: запас карман не тянет!…

И схватка началась!

Нет, вам не видать таких сражений, и слава богам! Деревья лезли вперед, точно очумелые. Они кряхтели, стонали, ругались матом, пинали людей и друг друга.

Меч пел в руках Ихтиса. Отрубленные сучья летели в разные стороны, но это не смущало противника. Деревьям что: у них веток много, новые вырастут. А подрубить корни — это было никому не под силу.

Ведуна обступали со всех сторон, норовили зажать в кольцо. Особенно усердствовали осины. Но Ихтис был хорошим воином. Его движения не отягощала кольчуга. Он мог прыгать, вертеться на месте, приседать с такой скоростью, что казалось, будто он танцует ритуальный танец смерти.

Осины ломались, отступали, но на их место заступали смолянистые сосны и дубы. Их меч уже не брал, а лишь наносил на стволы зарубки. «Эх, сюда бы хороший топор! — с сожалением подумал ведун. — И что это я раньше об этом не подумал?»

Ихтис, прорываясь между деревьями на соседнюю опушку, пинал пни, поросшие мухоморами и поганками, за что и выслушивал отборнейший лесной мат:

— От, етить их мать, молодежь пошла! Ну, никакого уважения к старшим! Не то, чтобы место уступить, так по головам норовят пройти! Вы, мол, трухлявые, свое отжили! Сволочи!!!

Они, пни, слеповаты были и не видели, что по ним бегает воин, а не молодая поросль.

Тоскунел тоже сражался. Он воткнул в ножны кинжал Ихтиса, и прыгнул на первое попавшееся дерево. Его тактика ведения боя называлась: «Хрен поймаешь». Маркграф перепрыгивал с ветки на ветку и пинал противника по многочисленным глазкам. Деревья оказались медлительными, менее поворотливыми, нежели человек. Они двигали ветвями, но не успевали схватить юношу.

«Конечно, нам, дворянам, не пристало прыгать по деревьям, точно каким-то белкам, но что делать? — думал маркграф, ставя очередной фингал нахальному глазу. — Аорею и не такое доводилось творить. Ничего, вошел в историю как основатель империи».

И тут, боковым зрением, Тоскунел заметил, как изворотливая осина схватила Ихтиса за плечо и уронила его на землю. Этого оказалось достаточно, чтобы сосна успела веткою проткнуть ведуну грудь. Раздался хруст. Юный маркграф на мгновение прикрыл глаза.

Ихтис же уже шептал заклятие. Сук вспорол ему левое легкое, но сердце еще работало. Ведуну удалось с первого удара перерубить ветку у груди и даже отскочить в сторону. Но кровь уже заливала одежду. Жить оставалось мгновения.

Ихтис стал неповоротлив и пропустил движение дуба, который закинул ветку как лассо и затянул его на человеческой шее. Ведун захрипел. Кровь пузырилась изо рта, но воин еще шептал свои заклятия, в тайной надежде, что если не ему, так Тоскунелу, они помогут вырваться живым из этого ада.

Через мгновение Тоскунел вновь прыгал с дерева на дерево, понимая, что уже обречен. Усталость давала о себе знать. Не мог же парень, в самом деле, скакать всю ночь.

На последнем издыхании маркграф прыгнул на странный дуб, которого не видел до этого. Парень затаился. Дерево видело человека, но отнеслось к этому равнодушно. Ни одна ветка не шевельнулась, чтобы поймать противника.

Странный это был дуб. Он весь был украшен бантиками, тряпичными куклами и просто ленточками. Действительно, как сельская дурочка, цепляющая на себя все подряд и думающая при этом, что она неотразима.

А Ихтис, поднятый дубом на всеобщее обозрение, еще дышал. Он выронил меч, вцепился руками в кору дерева, пытаясь ослабить давление. Но пальцы слабели, не слушались.

Заклятия ведуна возымели свою силу, но их оказалось недостаточно. Магия Ихтиса была не в силах вытолкнуть кол из груди. Однако, одна злобная осина завизжала, указывая сосне на то, что пленнику стало легче. Удавка сжалась сильнее. Ихтис дернулся еще раз, но, сердце, пронзенное зелеными иглами, не выдержало. Руки опали. Ведун умер.

Теперь гнев леса оборотился и против Тоскунела.

— Трэйк, отдай нам своего гостя! — закричали вдруг стоявшие рядом деревья. — Он служит Смегоарлу! Он — дровосек! Мы и его вздернем. Знаешь, как это весело: душить богов?!

— Его вина не доказана. — выдохнул блаженный дуб. — Я не видел в его руках ни топора, ни меча. Он пытался спасти свою жизнь. Хватит на сегодня смертей!

— Он подбил мне глаз! — закричали из толпы.

— И мне!

— И мне!!!

— Нечего разевать свои бульки. — ответил Трэйк и спокойно пошел прочь.

— Что мы на него смотрим! — верещала осина. — Он же дурак! Отмутузить его, а бога — повесить!

— Да не боги это, а самозванцы! — вынес приговор верховный дуб. — Но Трэйку препон не чинить. Пусть идёт куда хочет. Уважайте чужую болезнь!

— Он уносит нашего обидчика! — заверещала сосна.

— Уймись! — отрезал верховный дуб. — Того бога, что укоротил вам руки, вы уже убили. Хватит на сегодня. А вдруг они и вправду служат Смегоарлу, что тогда? Если один останется в живых, — мы сможем просить о пощаде. В противном же случае кто помешает хордорцам спалить весь лес?

— Пусть у себя на Хордоре бесчинствуют!

— Тихо вы! — разозлился владыка. — Учитесь смотреть правде в глаза!

И Кармэцвельский лес притих.

Глава 14. История кинжала

Солнце было в зените. И ни одной тучки на небе. Это — как насмешка судьбы.

Тоскунел открыл глаза и тут же припомнил вчерашние события. И сразу в горле застрял ком, а на глаза навернулись слезы. Там, в ночном лесу все казалось бредом сумасшедшего. Но сейчас, при свете дня парень явственно ощутил, что потерял не просто проводника и телохранителя, но и друга. Осознание беды пришло только сейчас.

А вчера маркграф просто позорно уснул.

Когда Трэйк пошел прочь из Кармэцвельского леса, парень вдруг понял, что его мозги не выдерживают такого напряжения. Не мог Ихтис погибнуть посередине пути. Да еще так глупо и бездарно. Нет, не могло этого быть! Голова тяжело болела, точно боги сдавили её обручем. Ноги ныли от долгих переходов, руки болели от прыганья по деревьям. Ссадины и царапины жгло. Жизнь казалась кучей навоза.

А сумасшедший дуб, знай себе, шел, раскачиваясь из стороны в сторону. И это баюкало.

Маркграф плакал. Нет, он не стыдился своих слез. Ему было девятнадцать, и он уже прошёл обряд посвящения в рыцари, но это, ровным счётом, ничего не доказывало. Он оставался мальчишкой, пусть избалованным, пусть начитанным, но — ребенком.

Турниры все еще казались ему благородным занятием, а не обычным мордобоем. Слава воина чудилась самой высокой. И, как бы скептически не относился маркграф к Хранителям Мудрости, в его душе горел неугасимый огонёк веры в чудо.

В общем, Тоскунел не заметил, как провалился в черную пропасть забвения. Это был даже не сон, а бегство от реальности.

И снился маркграфу ведун.

В маленьком городе шел дождь. Он лупил по крышам и стенам домов, загоняя людей и животных в укрытия. Дождь властвовал здесь безраздельно. Он был правителем: строгим, но справедливым. Просто, пришло его время. Осень.

Ихтис сидел у окна. Но он был каким-то странным. Длинные черные волосы затянуты на затылке, но непослушные пряди все равно выбились и мешали. Лицо его было красным, и от этого на щеке хорошо был виден странный шрам, в форме руны «₪». Видимо, ведун только что закончил тренировку и отдыхал. Взгляд его был рассеян: он скользил по предметам, но не задерживался на них. И тут стало понятно, что показалось странным, — Ихтис был очень молод.

В окно настойчиво билась бабочка-шелкопряд, невесть каким путем попавшая в дом. Казалось, она не понимает, что попади за прозрачную грань, как её тут же смоет дождём.

Под потолком лениво жужжала муха.

«Удивительно, — думал Ихтис, — но именно дождь стал той красною нитью, которая протянулась через всю мою жизнь. Когда мне очень плохо, когда приходят счастливые дни; всегда, когда маятник чувств раскачивает в любую сторону, обязательно идет дождь. Или снег. Странно, но отчего же мне все время кажется, что в этих серебряных нитях, связующих воедино небо и землю, высокое и низкое, рай и ад, — именно в них спрятана разгадка и имени, и судьбы. Забавно.

Помнится, еще в детстве, когда мы жили в Ексноде, в дряхлой лачуге, учитель любил приговаривать, что согласно пророчествам Зеродара — великого и бессмертного — близится время, когда мир спасут Нилрем, Молодой Воин и Князь Дождя. При этом седой старичок смешно косил глазами и воздевал палец кверху, мол, он-то знает, кто этот загадочный князь, но не скажет».

И Ихтиса понесла волна несвязных воспоминаний.

Вот он, совсем мальчишка, бежит под дождем, и из-под босых пяток разлетаются брызги. И это — счастье.

А вот Ихтис сдал последний экзамен, и стоит, привалившись к колонне, поддерживающей крышу. А на улице вовсю лупит летний и такой долгожданный дождь.

Потом припомнилась зимняя дорога. Будущий ведун, сопровождаемый кучером Стефаном, трясся в санях по полю, а небо было серым. И легкий, точно пух, снег сыпал не переставая. От этого было тепло и радостно. Душа пела. И лишь Стефан что-то бурчал себе под нос о барине, у которого ветер гуляет в голове.

И тут, отвлекая Ихтиса от воспоминаний, в комнату вошла девушка. Изящная блондинка с голубыми глазами. Мечта поэта. Только вот походка не горделивой королевы, а перепуганного котенка: как-то все бочком, украдкой. И улыбка красивая, чувственная, но чуточку виноватая.

— Сидишь? — девушка слегка повела плечами, словно стараясь спрятаться в них.

— Угу. — отозвался Ихтис и развернулся навстречу девушке. — Тебя жду.

— А я по магазинам шастала. — красавица потупила взор, словно ожидая нагоняя от строгих родителей. — Да чуть под дождь не попала. Хорошо, догадалась плащ с капюшоном купить.

— Ну и что нового в магазинах: стоят еще?

— Ты не сердишься? — обрадовалась девушка и мигом уселась на мужские колени. — Я и тебе подарок купила. Долго-долго выбирала.

— Тащи уже. — улыбнулся Ихтис.

Девушка тут же вспорхнула с колен, выбежала из кухни и вскоре вернулась со свертком.

Ведун развернул подарок. Это оказался кинжал изумительной работы. Ножны были из серебра, как и сам клинок. По лезвию, по обе стороны от желобка змеились эльфийские руны и плайтонские магические буквы. Это, воистину был царский подарок.

— Где ты его взяла? — у Ихтиса от удивления глаза полезли на лоб. — Это же штучная вещь, наверное, очень дорогая.

— Мне сделал кузнец. Под заказ. А буквы я нашла в твоей книге.

— Так ты еще и в моих бумагах роешься. — засмеялся ведун. — Знай, что это очень опасно для такой маленькой девочки, как ты!

— А нечего расшвыривать свои тайные записи по всему дому. — наигранно надулась девушка.

— Ладно, Лисса, будем считать, что уела.

— Но тебе понравилось?

— Еще бы. — Ихтис притянул к себе девушку, целуя её в губы.

Проснувшийся маркграф знал, что он до сих пор лежит на ветвях дерева, но это мало заботило его. Он думал.

Вспоминая события прошедшей ночи, пытаясь все осознать, Тоскунел вдруг подумал, что, может быть, Ихтис выжил. В конце концов, ведун мог быть просто ранен; он мог отскочить в сторону в самый последний момент, когда Тоскунел зажмурил глаза. Эта мысль грела. Но червяк сомнения шевелился в душе: чудес не бывает!

Маркграф вдруг вскочил и, точно доказывая невидимому собеседнику, закричал:

— Как это не бывает чудес! А то, что я отправился в Шероиданский лес без провизии и охраны, это, само по себе, не чудо?!

Дуб под человеком встряхнул ветвями и гулко пророкотал:

— Нет, Тоскунел, тобою двигал страх, желание выжить.

— Ты еще меня поучи. — обиженно вздохнул маркграф и сел на место.

— Я тебя спас. — без тени обиды ответил Трэйк. — Меня считают сумасшедшим, но на самом деле я — провидец.

— И что? — вздохнул Тоскунел.

— Поэтому я и вынес тебя из Кармэцвельского леса. И теперь мне нет дороги домой. Но я не жалею. Я помог не только тебе. Я совершил то, что считал необходимым.

«Боги, а не сошел ли я с ума? — вдруг подумал маркграф. — Уж не обернулся ли Ихтис этим дубом? А то с него станется».

— Ты — Ихтис? — затаив робкую надежду, спросил Тоскунел.

— Нет. — прошелестело в ответ дерево. — Я — Трэйк. Но, как провидец, могу тебя утешить: ты еще услышишь своего друга.

— Ты хотел сказать: увижу. — осторожно поправил маркграф.

— Нет, я не ошибся. — вздохнул дуб. — Береги кинжал, в нем обитает живая душа. А теперь — иди сам. Берегом Семицвела, и не ошибёшься.

Тоскунел вздохнул и принялся спускаться. То, что его так легко отпустили, уже и не радовало. Оказавшись на земле, он с трудом подавил сумасшедшее желание сейчас же вернуться в лес. Может быть, Ихтис еще жив и ему нужна помощь.

Разумом маркграф понимал, что никого он в лесу не найдет, а только сам сгинет. Но в душе все еще теплилась надежда увидеть Ихтиса живым. Она была призрачной, но была же.

И уже уходя, маша на прощание Трэйку рукой, маркграф вдруг понял, что кинжал Ихтиса был не просто волшебным, он оказался именно тем самым подарком Лиссы. А это означало, что в нем пылала любовь двух сердец.

«Любовь сильнее и тьмы, и магии, и даже богов». — вспомнились вдруг наставления Аоронда.

Глава 15. Навязчивый призрак

Солнце закатывалось за отлогие холмы. Небо было расцвечено пурпуром. Воздух дышал влагой.

Тоскунел брел по грязи и костерил себя за то, что не прихватил лишнего плаща. Попав под ливень, парень, естественно промок и теперь зябко ежился от малейшего ветерка.

«Осталось только заболеть. — грустно размышлял маркграф. — Сначала насморк, потом — кашель. И в таком виде заявлюсь я к Нилрему и скажу: а подайте-ка мне сюда меч, я пошел на войну. И, самое смешное, ждетменя впереди: вот сойдемся мы с этим Смегоарлом посреди чистого поля, сшибемся пару раз клинками, а я начну чихать и сморкаться. Прибежит Нилрем со своими травами и начнет меня, рыцаря Соединенного Королевства, отпаивать. Это не схватка получится, а клоунада».

Тоскунел топал узкой тропою вдоль берега, сквозь виноградники. Мокрая резная листва образовывала стену, и маркграф старался не задевать её, чтобы не стряхивать на себя лишние капли дождя. Этот тоннель казался бесконечным. Вначале Тоскунел рвал гроздья винограда, чернеющего то там, то тут, но потом, утолив первый голод, обратил внимание на свои руки. Они были перепачканы красным, как кровь, соком. И от этого парня передернуло.

Образ погибшего возник перед глазами. Это было мучительно. Чувство времени пропало. Возникло странное ощущение пустоты, словно Тоскунел и не уходил из дома, а попал в колесо и, как белка, перебирает сейчас ногами. Нарисованные пейзажи крутятся перед глазами, но все остается на месте…

Дальше — больше.

От монотонности движения, в голову полезли разные мысли. А потом появилось чувство, что где-то в голове появилась некая сущность. Тоскунел понял, что сознание начинает раздваиваться, и это ему совершенно не нравилось. «Вот так и сходят с ума». — подумал парень.

Тяжелая тупая боль сдавила затылок, потом — лоб. Ощущение того, что где-то в области сердца зашевелились три души, две из которых — твои собственные, было малоприятным. Чужая память нагло вторгалась в мозги и начала там хозяйничать, высветив, между делом, вторую душу маркграфа.

Теперь Тоскунелу казалось, что он не только маркграф, но еще и бог, творец архипелага. А Гэлимадоэ, девушка, с которой парень познакомился неделю назад вовсе и не человек, а — душа Эйроланда. Ну как не полюбить собственное творение, это хрупкое, доверчивое создание, похожее на распустившийся цветок?

— Бред!!! — закричал Тоскунел, но с ближайших листьев лишь сорвались капли воды и окатили парня холодным ушатом.

И тут, выскальзывая из рукояти кинжала белесым туманом, появилось привидение. Это был Ихтис.

«Горячка. — понял Тоскунел. — Все-таки, простыл. Эх, не видать мне теперь ни меча, ни, наверное, Нилрема».

Призрак ведуна принялся шагать рядом. Он был в том же плаще, в котором принял бой. И из-за спины привычно выглядывали рукоять меча и тесемки мешка. Даже в лице ничего не изменилось: тот же шрам на щеке, те же сосредоточенные глаза.

Маркграф молчал. Он боялся, что заговори сейчас с призраком, — и получишь ответ. Нет, Тоскунел не хотел этого, даже боялся. А еще парень вдруг отчетливо понял, что Ихтис мертв. У живых не бывает таких прозрачных тел; живые не могут среди дня появляться сгустком пара, пусть они трижды будут магами.

Так они и шагали.

Призрак Ихтиса чувствовал себя крайне неловко. Он был уверен, что судьбой ему уготована геройская смерть. Теперь, в призрачном теле, ведун чувствовал себя обманутым. И воспоминания настойчиво лезли в голову.

Давно, когда ведун еще был мальчиком, в далеком Ексноде, он услышал голос, звавший его в дорогу. Стояло лето, была уйма свободного времени, и Ихтис, не долго раздумывая, даже не прихватив собою фляжку с водой, отправился в степь. Он шел один.

Мальчик шёл бездорожьем. Ковыль щекотала лодыжки. Вверху, под лучами безжалостного солнца, лениво парил орел. А суслики торчали любопытными столбиками у своих норок и ныряли в свои убежища лишь в самый последний момент. Нет, они совершенно не боялись одинокого путника.

Дорога в неизвестность оказалась длинною. Ноги гудели, пот не один раз омыл лицо и тело. Одежда то липла к спине, то пузырилась на ветру, создавая ощущение прохлады. И казалось, что голос в голове никогда не умолкнет, а степь окажется бесконечной. Это было настоящею пыткой.

Но всё когда-нибудь кончается. Голос умолк, а на горизонте показалось раскидистое дерево. Странное, ветвистое, влекущее к себе, в спасительную тень.

Но когда Ихтис ступил в прохладную зону, то вздрогнул и ошарашено попятился: в корнях дуба, выступивших из земли узловатыми пальцами ведьмы, в траве белел абсолютно чистый, лишенный плоти и грязи, собачий череп. Но ужас заключался не в этом. Поблизости нигде не было скелета несчастного животного. Значит, этот череп притащили сюда колдуны!

Да, воздух под деревом был иным. Здесь пахло волшебством и чудесами. Но не примешивалось ни тлена, ни разложения, и это, само по себе, было удивительно.

Мальчику вдруг показалось, что его привели на границу миров, в то место, где время может течь с любой скоростью. Ихтис трусил.

Так дети боятся темных комнат, но всегда стремятся в них войти, дабы доказать себе и взрослым, что они уже большие и смелые.

И Ихтис решился. Бравада и интерес пересилили страх. Паренёк подошел к дереву и коснулся его рукой. Причудливая, лопнувшая во многих местах, кора дуба казалась живою кожей древнего, уснувшего существа.

Но тайна всегда имеет над мальчишками непостижимую уму, мистическую власть; она заставляет их совать голову в самое пекло.

Превозмогая ужас, Ихтис, назло всему миру, подтянулся на нижней ветке и принялся карабкаться вверх. Спроси его тогда, зачем он это сделал, пожал бы плечами: захотелось.

Странным был этот дуб. Кто-то привязал на его ветви бантики и тряпочки. Это казалось ребячеством, но в то же время, Ихтис старался не задевать этих украшений: кто знает, зачем их здесь оставили.

И уже там, почти на самой верхушке, прижимаясь животом к стволу, мальчик глянул в степь. Он надеялся различить очертания Екснода, но ничего не увидел.

И вдруг степь подернулась дрожащей пеленою. Мир изменился. Ихтис неожиданно понял, что глядит сейчас через время и пространство. Он увидел ночной лес. И пришло знание.

Оно родилось на уровне чувств. Сначала, где-то в душе, чуть ниже солнечного сплетения начала вихриться солнечная пыль, сбиваясь в сгусток. Затем этот шар вдруг поднялся в голову и вышел через затылок, завис, точно маленькое светило иного мира. И перед глазами родились удивительно реалистичные видения.

Ихтис просто знал, что это — Кармэцвельский лес. Парень различил себя повзрослевшим, воином, с мечом в руке. И мальчишка гордился собой. Но картинка была подвижной, и ребенок видел происходящее с воздуха, словно умел летать. Это было упоительное ощущение. Лишь тень смутной тревоги витала над деревьями.

Рядом со взрослым Ихтисом был какой-то молоденький парень. Они шли, падали на землю, о чем-то говорили. Ребенок не слышал слов, но понимал, что именно сейчас он может что-то изменить в своей судьбе, только не знал как.

А потом лес ожил. Деревья напали. И Ихтис, тот, что был внутри видения, большой и сильный, разил их мечом направо и налево.

Но что-то случилось, и кровь брызнула в глаза, застилая мир темно-багровой пеленою небытия.

Мальчик вскрикнул, слетел с дерева, и рванул из этого проклятого места во все лопатки…

Это видение стало главным кошмаром Ихтиса, его бессонницей, его судьбой. Оно приходило потом в полнолуние, будило, звало куда-то, заставляло метаться и не спать по ночам.

В юности, еще до отъезда в Ваддаэйр, а затем и в Плайтонию, Ихтис порой убегал из дома, шлялся всю ночь, в поисках неведомого врага, которого нужно было убить, чтобы жизнь изменилась. Но судьба была безжалостной. Видение ночного Кармэцвельского леса стало фатальным, неизбежным и изнуряющим.

Ихтис думал, что он просто болен. Но ни лекари, ни знахари ничего не могли поделать. Его лечили от сглаза, «выкатывали порчу» свежим куриным яйцом и разбивали его в стакан с водой, но сотни раз в причудливом рисунке белка будущий ведун видел лишь этот проклятый лес.

Ихтис учился высшей магии. Он надеялся, что его сил хватит, чтобы победить, разрушить колдовство степного дуба. Но не тут то было.

Ихтис познал, что вселенная состоит из множества накладывающихся друг на друга миров, и даже научился ходить между ними, уводя несчастных в те места, где им становилось легко и привольно. И лишь сам он не мог найти такого места, где бы кошмары оставили его навсегда.

С годами ведун матерел. Он победил не одно чудовище. Он стал воином и магом. Он знал все дороги. И однажды нашел неприметную тропу в мир иного Эйроланда. У Ихтиса появился шанс. Он мог уйти в другую реальность и счастливо дожить там до старости, но при этом он потерял бы Лиссу и привычный мир. Здесь, где ведун любил и боролся, без него, без Ихтиса, наступила бы Черная Эпоха.

И тогда Ихтис вернулся. Иногда, в минуты слабости, он жалел о своем решении.

А время безжалостно гнало вперед.

Постепенно Тоскунел стал привыкать к своему необычному попутчику, и снова странные мысли зашевелились в его голове. Маркграфу виделись скалы, на которых высился замок. На шпилях башен трепетали черные знамена с красной полосой посередине. А там, внутри крепости, в пылающем свечами круге стоял мужчина в черном хитоне. В его, воздетых к небу, руках блистал меч. Лютобор. Колдун взывал к неведомым богам, и черные тучи вихрились над шпилями укреплений. Казалось, что чародея слышит Высокое Черное Небо.

А подле замка, прямо на вершинах скал сидели огромные драконы. Они ждали. Мышцы играли под их чешуей, перекатывались, бугрились. Ящеры жаждали битв и крови.

Неожиданно для себя Тоскунел очнулся на холме, уткнувшись носом в табличку, на которой было нацарапано: «Это знаменитый холм Карм. О, путник, склони свои колени и почти усопшего когда-то здесь дракона».

«Бр-р-р… — подумал маркграф. — Насмотрелся я на этих рептилий. Что-то мне их ни капельки не жаль».

А прямо перед Тоскунелом стоял Ихтис:

— Ну что же ты, поклонись.

— Вот еще. — буркнул маркграф.

И только потом до него дошло, что призрак, все-таки, заговорил. «Все. — понял юноша. — Приплыли. Так вот ты какая, шизофрения!»

— Нельзя думать о поражении. — ведун почесал в затылке, точно живой. — Мысли рождают реальность. Особенно, если это — твои мысли.

— Э-э-э! — взвился Тоскунел. — Вот только не надо перекладывать с больной головы на здоровую. Ты сам затащил меня в этот чертов лес. И когда нас поймали, тебя никто за язык не тянул. Сам врал.

— Но кто-то же должен был погибнуть, чтобы не сгинули все. — заявил Ихтис.

— Никогда я этого не понимал, и теперь не желаю вникать в абсурдные теории. Надо жить, а не приносить себя в жертву.

— Каждому — свое. — пожал плечами призрак. — В конце концов, князь дождя должен погибнуть с мечом в руке, защищая родину и юность.

— Кто это сказал? Где это написано? — разозлился маркграф. — Я собираюсь выйти победителем и жить долго и счастливо. А еще меня раздражает, что твои мысли болтаются у меня в голове. Какого черта, если ты призрак, так не лезь ко мне с дурацкими воспоминаниями!

И тут ведун рассмеялся: громко, заливисто, по-детски. Вытирая выступившие слезы, Ихтис, сказал:

— Мир не может спасти герой-одиночка. По крайней мере, такого еще не было в нашей истории. Я — твой телохранитель и покинуть тебя смогу лишь после того, как мечи вернутся в кузницу.

— Ох, как мне все надоело. — вздохнул Тоскунел. — Когда я доберусь до Нилрема, я устрою ему небо в алмазах. В конце концов, бороться с колдунами — его святая обязанность! А сейчас бы ввалиться в трактир, нажраться бы до положения риз, так, чтобы — мордой в салат, и спать. А завтра, вместе с головной болью, пусть все провалится в тартарары. Не хочу, слышишь, не желаю больше быть героем! Я жажду проснуться в своей постели и понять, что все это — кошмарный сон. Боги, как было бы здорово очнуться на мягких перинах и понять, что никуда из Гэдориэла и не выходил! Вот за что мне эти муки?!

— Вот тебе и раз! — изумился ведун, пристраиваясь сбоку маркграфа. — Это что же получается: я бросаю семью, прусь спасать шалопая и повесу, гибну, чтобы только этот юнец вовремя дошел до Нилрема, а мне тут истерики закатывают?!

— Уйди, видеть тебя не могу! — буркнул Тоскунел в сердцах, и пошел своею дорогою.

— Ну, уж нет! — обиделся Ихтис. — Теперь я от тебя, точно, не отстану до полной победы над силами зла! И, вообще, чуть не забыл, зачем, собственно, появился. Ты у меня сейчас прослушаешь первую научно-познавательную лекцию из курса «Как стать богом, не прилагая усилий».

— Вот привязался! — начал злиться маркграф. — Если ты живой, то долой маскарад. А если помер, то и лежи себе в могиле, отдыхай. Чего тебе неймется?

— Никто меня, бедного, не удосужился похоронить, так что теперь молчи в тряпочку и не перебивай. — ведун многозначительно поднял вверх указательный палец. — Легенда называется «О благородных драконах, о казусах судьбы, и о вреде частого да неумеренного употребления вина».

— Ну-ну. — уже более дружелюбно покачал головою маркграф. — Послушаем, чему вас на том свете учат.

— Итак, в Приостеринских виноградниках, по которым ты еще идешь, жил сторож. — проигнорировал насмешку собеседника Ихтис. — Звали его Гаусфен. Был он не просто пьяница, а самый известный алкаш в округе. Выглядел он, соответственно, как и положено: тощий, с вечно фиолетовым носом, и с выражением полного недоумения на лице. И вот однажды, во время очередного запоя, вообразил он себя Рыцарем Голубой Звезды.

Томкунел чихнул.

— Стоит отметить, что при дворе короля Аорея этот титул носил небезызвестный Лойола Галлонский. — продолжал призрак. — Так что, Гаусфен пить-то пил, а дело разумел; знал, чьим именем прикрыться. Вот схватил этот сторож палку, в вящей уверенности, что это меч Эсхатолибур, и помчался наводить ужас на селения, да устал, запыхался. Взошел он тогда на тот самый холм, с которого мы спускаемся, воздел «Эсхатолибур» к небу и давай громко материться. Дескать, все сволочи, один он — хороший. Мол, все волшебники, рыцари, единороги — это ошибка творца. А вот он, Гаусфен, «Рыцарь Голубой Звезды», знает секрет мироздания; и вызывает на честный бой всех, кто не согласен с тем, что вселенную нужно срочно перестроить по тому плану, что привиделся ему накануне, во время медитации над полупустой бутылкой герейского вина. И, надо же было такому случиться, что как раз в это время из Шероиданского леса с посланием к Аорею летели три брата дракона: Карм, что означает Серый или Судьбоносный; Кэрл — Чёрный или Печальный и Морган — Огненный или Мудрый.

— По моему, — зло заметил Тоскунел, — ты самое занудное привидение из всех, которые мне встречались. Наплевать, как там звали драконов. Ближе к теме, пожалуйста.

— Ну ладно… — пожал плечами ведун. — Можно и покороче. Ну, так вот, заслышав громкие вопли «рыцаря» наивные драконы спикировали вниз и принялись расспрашивать Гаусфена о причинах, побудивших его кричать среди поля, вместо того, чтобы обратиться к королю с пакетом конструктивных предложений.

— А что им, драконам, больше всех надо что ли? — ехидно осведомился маркграф.

— Они были наивными. А, кроме того, летели с известием о мятеже Тэйгрэ в Плайтонии, и им было велено узнать настроения крестьянства и рыцарства.

— Ладно. — снизошел Тоскунел. — Будем считать, что драконы хорошие. Заканчивай свою лекцию.

— А ты не спеши. Слушай, да на ус наматывай. Вот говорят с пьяницей крылатые звери, а Гаусфену кровь в голову ударила. Почудилось ему, что это его не благороднейшие братья драконы почтили своим вниманием, а черти рогатые, полосатые, волосатые. Сам-то Гаусфен плюгавеньким был, и длинные лохмы его бесили даже больше, чем рога и копыта. Ну, а, так как сторож с головой не дружил, то он, не долго думая, шарахнул своим «Эсхатолибуром» Карму прямо по морде. Да так сильно, что ветка пополам и сломалась. «Эк ведь! — смекнул „рыцарь“. — Колдуны проклятые! Такой меч мне испортили». И с криком: «С нами боги!», — кинулся на дракона с кулаками. Ящеры, понятное дело, опешили от подобной наглости. Они тогда еще не знали, что пьянка без драки, всё одно, что свадьба без невесты. Карм даже когтем у виска покрутил: мол, дурак, и не лечишься. И все бы ничего. Ведь им, драконам, людские побои, что гудение навозной мухи, да тут казус случился. В бессильной ярости Гаусфен выматерился, а на Карма пахнуло перегаром. Никогда ранее не обонявший сивушных запахов, достославный скончался на месте. А его братья спаслись бегством.

— Так в чем же заключается вред пьянства? — захохотал Тоскунел. — Я пока только голимую пользу и вижу.

— Ты не дослушал. — спокойно парировал ведун и продолжил. — Рухнувший замертво Карм задел Гаусфена и опрокинул его. А пока алкаш барахтался, переворачивался и поднимался на четвереньки; кровь поверженного, выбежавшая струйкой из пасти, замарала «героя». Будь «рыцарь» трезвым, дело ограничилось бы ожогом. Но кровь дракона в сочетании с алкоголем творит чудеса. В общем, превратился Гаусфен в глыбу льда.

— Ясно. — потер лоб Тоскунел. — Ну, и какова мораль сей басни?

— В каждом встречном может таиться такой дракон. Враг может принять любое обличье. Не напивайся. Кто знает, какие мысли придут к тебе в голову, когда ты будешь лежать мордой в салате? И кто поручится, что тебя самого не превратят в ледышку.

— Да тьфу на такие уроки!

— Плеваться будешь потом, когда выпьешь за победу.

— За нашу победу? — уточнил маркграф.

— За любую. — рассмеялся Ихтис и растворился в воздухе.

И тут же, словно по волшебству на горизонте показалось селение. Впрочем, Ихтис во всем знал меру, он ведь был ведун. Так что все было продумано до мелочей. Мертвым легче планировать, у них и времени больше, и хлопот меньше.

Тоскунел принялся вглядываться вдаль. Перед ним был маленький городок. Остроконечные крыши зданий, увенчанные флюгерами и флажками, небольшой каменный замок, подле которого лепились аляповатые хижины бедняков, руины более древней крепости — все это свидетельствовало о седой старине.

Маркграф сразу же воспрял духом. Он зашагал бодрее, предвкушая горячий обед и теплую постель. О, за это можно многое отдать!

Глава 16. Кэрлевинг

Кэрлевинг, маленький городок, раскинувшийся на западном отлогом берегу Семицвэла, встретил Тоскунела равнодушно. Стоявшие у ворот часовые, лениво оглядели маркграфа, хмыкнули и один из них, тот, что был с бородой, росшей от самых висков, буркнул:

— Ходют тут всякие. Поди отседова, попрошайка!

Тоскунел, уже предвкушавший сытный ужин и мягкую постель, вспыхнул, побагровел и хотел кинуться на обидчика. Но тут в голове маркграфа раздался знакомый и ехидный голос:

— А что, рыцари у нас только драться умеют? Голова у них так, бесплатное приложение, место, на которое можно шлем напялить.

Тоскунел сразу поостыл.

— Дай каждому по золотому ливру, но не больше! — миролюбиво посоветовал призрак. — Боги, тебе не мир спасать, а учиться элементарным вещам нужно.

«Им-то за что? — раздраженно подумал маркграф. — Тоже мне, привратники нашлись!»

Но, послушавшись совета, Тоскунел достал две золотые монеты и протянул каждому из охранников.

У солдат непроизвольно округлись глаза. Негласный тариф гласил, что купец должен оставить воинам по гинее, барон — три гинеи, граф — пять, герцог — восемь. Кем же тогда был этот ободранный гневный юноша? Уж не повелителем ли пограничной Марки?

Стражники, переглянувшись, сунув деньги в кошельки, что висели на поясе, рядом с мечами, почтительно склонили головы.

— Простите, Ваша Честь. — покаянно произнес бородач. — Вы в таком виде, без свиты, трудно признать.

— Скажи им, чтобы помалкивали. — прошипел в голове голос ведуна. — Пообещай продвижение по службе. Союзники нам нужны.

Тоскунел мгновение боролся со своими эмоциями. Со стороны казалось, что дворянин выдерживает паузу, не спешит с ответом. Это заставило солдат проникнуться ещё большим уважением к незнакомцу.

— Я надеюсь, о моем прибытии никто не узнает: ни десятник, ни сотник, ни наместник. А уж я сумею отблагодарить вас за службу. Верные люди мне нужны. Жалование положу выше нынешнего, семьи возьму на обеспечение.

Глаза стражников заблестели. Они рухнули на колени и по очереди поцеловали протянутую им руку.

Маркграф кивнул головою и прошел за крепостные стены.

— Ну, и зачем ты заставил меня вербовать этих олухов? — мысленно взвился Тоскунел. — Проще было взять с собою проверенных людей!

— Спокойнее юноша. — ведун постепенно осваивался с ролью призрака, и былой сарказм возвращался к нему. — Две головы хорошо, а два лишних меча к ним — лучше.

— Тьфу! — маркграф сам не заметил, как плюнул на мостовую, и чуть было не выматерился вслух.

— А вот конспиратор из тебя хреновый. — захихикал Ихтис. — Ежели ты сейчас везде харкаться начнешь, тебя мигом отправят на побывку в дом трезвости. Знаешь, что это такое?

Тоскунел вздохнул. Нет, не знал он о подобных заведениях, но само название ему не нравилось. Оглянувшись, маркграф спешно ретировался с места своего невольного преступления. А призрак, знай себе, отпускал нелестные комментарии по поводу воспитания юных дворян и рыцарей.

Мостовая вела прямо к замку, да кое-где сворачивала к готическим особнякам.

У ограды домов, обнесенных заборами, на пятачке земли, ютилась шайка оборванных детей. Они присели на корточки и внимательно следили за удачливым игроком. Дети играли в ножички. Каким образом им удалось достать небольшой кухонный нож оставалось загадкой. Скорее всего, кто-то из ребят просто взял из дома или позаимствовал на рынке у зазевавшегося торгаша.

Тоскунел впервые видел подобные забавы и скосил глаза. Черт, это же была насквозь символичная и в чем-то магическая игра! Белобрысый везунчик кидал нож в землю и делил круг на наделы, прирезая себе куски пожирнее. Лезвие легко входило во влажную землю. Игрок счастливо улыбался, им владел азарт победителя. Соперники завистливо пыхтели, терпеливо ожидали своей очереди, неотрывно и ревностно следили за манипуляциями белобрысого, втайне моля богов, чтобы он ошибся и промазал.

Маркграф прошел мимо, но детская забава вдруг напомнила ему о той высокой миссии, которую он собирался выполнить. Боги, а ведь до прихода Аорея все было именно так, как в той игре: бароны грызлись между собой, создавали армии и оспаривали друг у друга право на владение деревнями. И народ вымирал. Да, землю пластали искусственными границами, чуть ли раз в квартал.

Герцоги и графы кидали армии на подавление мятежей и приводили хозяйства строптивых баронов в порядок. В те времена Гэдориэль до тридцати раз переходил из одних рук в другие. Разноцветные полотнища знамен стали явлением обыденным.

Обыватели, проснувшись, первым делом выглядывали из окон, посмотреть, кто сегодня у власти. А в Ваддаэйре тогда хозяйничали гоблины. Они ведь тогда основали Империю со столицей в Ромске. Границы их королевства лежали через Йоноэль, Астиэль, Рутвинг, Крэйслинг, Маринг, Расс, Новуград, Эрлаград, Ведды, Горемыково. Империя включала в себя и земли Аспидарии и Дидрагорья до самого Урвана.

Да, если бы не Аорей, пала бы Белая Эйрландия. Ведь именно он, легендарный король, создал Семь Пограничных Марок, даровав дворянам новый титул и привилегии. Ведь это Аорей создал круглый стол и заключил мирный договор с каждым бароном, с каждым наместником города, с каждым управляющим деревней. До этого не мог опуститься граф или герцог.

Аорею было проще, он пришел из иных миров. Но главное, он успел объединить разрозненные армии и угадать, где будет нанесен первый удар.

Гоблины тогда двинули не через лес, а прямо из Зариэля на Астиэль и Рутвинг. И прадед Тоскунела лишился глаза в той первой пограничной стычке. Видимо, сама судьба распорядилась так, что род Рутвингов всегда первым принимал на себя удар врагов…

Узкая улочка, выложенная булыжником, петляла, точно змея. Город не желал образовывать аккуратные квадраты кварталов. Дома стояли так, как захотелось строителям. Создавалось такое ощущение, что здесь не знают, что в мире существуют архитекторы.

Маленькие, точно игрушечные балконы, нависали над головой. В большинстве своём они были пусты, лишь с некоторых белыми полотнищами свисало влажное бельё. Это расслабляло. Казалось, что в городе негде проехать даже рыцарю, не то, что купеческой подводе. И мысли о великом прошлом Соединенного Королевства полностью владели маркграфом. Парень даже не слышал топота копыт и дребезжания колес.

— Стой, кретин! — заорал в голове маркграфа голос Ихтиса. — Куда ты прешь?

Тоскунел очнулся от потока мыслей и вернулся к реальности. Прямо на него неслась карета. Не бог весть какая: даже без герба на дверях, но на козлах сидел пьяненький кучер. Это было заметно сразу: и по съехавшей набок шапке, и по тому, как несчастного покачивало на сиденье.

— Берегись! — крикнул кучер, и подхлестнул лошадей.

Тоскунел отпрыгнул в сторону, прижимаясь к стене дома, но его все же обдало грязью.

— Так, — ехидно проворчал ведун. — Вот и пусти тебя одного на ратные подвиги. Если бы не я, лежал бы ты сейчас с размозженной головою. И больше не было бы в твоей жизни: ни рыцарских поединков, ни балов, где можно заглядывать дамам за корсеты.

— Не клевещи. — проворчал про себя маркграф. — Не было такого.

— Значит, Нейтли зря старалась? Тут уж совсем без глаз надо быть. Ну, ладно, при встрече я ей передам, что пора менять тактику.

— Я, в конце концов, мужчина! — обиделся Тоскунел. — Глядел, не глядел, кому какое дело?

— Лекция номер два! — провозгласил Ихтис. — В виду стесненных обстоятельств краткая, но познавательная. Называется: «Глазоньки бы мои не глядели, или о вреде рассеянности». В двух словах. Чужой город, чужая страна, чужой дом, это все едино, что светский бал: следить нужно за всеми: и за дамами (вдруг им захочется легкого флирта), и за кавалерами (дабы не отбили хорошенькую девушку). Мечтать же будем в кровати, надежно заложив двери, положив кинжал под подушку.

— Уел, — мысленно признал маркграф. — Оказывается, и от мертвых польза бывает.

— Это, смотря от кого. — хихикнул призрак.

Из-за угла ближайшего особняка, вслед за каретой, вынырнула толпа ряженых. «Черное разговенье. — вспомнил юноша. — Гуляют, собаки! А ведь это запрещено королевским указом. Мало им нормальных праздников?! Вот так измена и вьёт свои гнезда!»

На балконе особняка, в окружении каменных химер, сидел седовласый старичок и пялился на улицу. Казус с Тоскунелом, видимо, порадовал его, но появление ряженых — вывело из себя. Тяжело поднявшись с кресла, дедок зло каркнул вниз:

— У-у-у! Бесовское отродье! Покарай вас Йеркуд! — и гордо удалился внутрь особняка.

А маркграфу в эти мгновения даже показалось, что его специально поджидали, что темные силы караулят каждый его шаг. Ни в коем случае нельзя было оказаться втянутым в карнавальное шествие! Хватит, один раз Тоскунел уже попал на этот чертов праздник, еле ноги тогда унес!

И юноша, не дожидаясь советов и лекций ведуна, развернулся и влупил переулками подальше от этого места.

Запыхавшись, маркграф остановился на каком-то перекрестке. И прямо перед носом у него оказался двухэтажный домик, из окон которого слышались музыка, смех, игривые женские смешки, стоны и нестройное пение.

«То, что нужно! — решил юноша. — Сейчас я наемся, и — спать. Не могу больше. Сколько можно бегать?»

— Ох, не нравится мне это заведение. — проворчал призрак, но, видя, как юноша целеустремленно продвигается внутрь, лишь добавил. — Помни о моих лекциях. Зря я, что ли, так старался?

Глава 17. Кабачок «Три остряка»

Завсегдатаи кабака даже не отреагировали на стук дверей. Веселье здесь было в самом разгаре. Мужики уже горланили песни, пристукивая в такт кружками по столу. Пиво пенилось, проливалось, но это уже никого не заботило. Женщины сомнительного вида и не первой свежести сидели у мужчин на коленях и глупо хихикали.

«И здесь Черное разговенье». — мрачно подумал Тоскунел.

— Просто отдыхают люди. — засмеялся ведун. — Что им, бедным, уже и выпить нельзя, в конце трудовой-то недели?

«Отстань, призрак. — вздохнул про себя маркграф. — Я в печали!»

Заметив посетителя, к Тоскунелу ринулся сам хозяин заведения. Он блистал лысиной, точно весь день надраивал её для сегодняшних торжеств. Он был суетлив, подобострастен, но необычайно толст, словно всегда пил пиво вместо воды. Глазки кабатчика бегали из стороны в сторону, пышные бакенбарды нервно подергивались. Толстяк нервничал. Его мысли метались как косули. Но грозный вид незнакомца, его красные глаза, грязный плащ и обозначившийся под тканью кинжал, сделали свое дело. Глянув на изящный воротничок, выбившийся из-под плаща, кабатчик мигом прикинул его стоимость, и это прогнало все сомнения. Дворяне народ странный, но гордый. Они, не заплатив, не уходят.

— Сюда, пожалуйста, сир! — залебезил хозяин.

Смешно переваливаясь на ходу, точно утка, кабатчик подвел гостя к лучшему столику, из-за которого на корячках выполз встельку пьяный бугай.

Толстяк уставился на алкаша и зло процедил:

— Вставай, Гер, дома жена ждет! У тебя деньги остались?

— Хрен его знает? — покачал головой здоровяк.

Кабатчик кивнул вышибале. Охранник мгновенно оказался на месте, обшарил карманы пьяного и отдал кошелек хозяину. Толстяк же, положив деньги в карман, отдал распоряжение:

— Домой, под расписку. Азе передашь, чтобы зашла за деньгами завтра. Пусть не волнуется, все будет нормально.

— Хорошо. — буркнул вышибала, видимо, не очень вдохновленный перспективой тащить на себе эдакого бугая.

А хозяин уже смахивал со стола крошки и жестом подзывал молоденькую девушку, томящуюся за прилавком. Та не замедлила явиться, держа в руках чистую белую скатерть.

Несколько мгновений волшебства, и Тоскунел сидел за столом. Девушка делала все быстро, но без лишней суеты. Её движения были слажены и точны. Маркграф даже залюбовался.

Но вскоре ему стало не до официантки. Он смел салат, борщ со свининой, гречку с жареной камбалой, которую ловили где-то за Аспидарией, и еще какое-то странное блюдо, пахнущее сельдереем и сыром.

И только потом, запивая все это вином, и отправляя в рот булочку с корицей, парень вдруг почувствовал, как по телу разливается приятная сытая истома. Теперь можно было и поглазеть на окружающий мир.

Боги, девица, оказывается, сидела напротив и участливо глядела, как он, маркграф, уплетает все за обе щеки. Юноша покраснел. Девушка была красивой, от этого чувство стыда мучило лишь сильнее. От неловкости, маркграф принялся рассматривать мир через бокал, и был приятно удивлен. Не ожидал он в такой глуши обнаружить знание этикета и сервировку стола. Черт, они догадались даже поставить дорогущий хрустальный стакан с салфетками! Эта последняя деталь просто подкупила юношу. Ему захотелось поговорить.

— Мисс, — обратился к девушке маркграф, отпивая вина из бокала, — не желаете ли вы составить мне кампанию?

Официантка обернулась к кабатчику, орудовавшему за стойкой. Он не мог слышать предложения Тоскунела, но как человек многоопытный, просто кивнул головою: мол, действуй по обстоятельствам, справимся и без тебя.

Девушка протянула руку к графину, но парень, неожиданно вспомнивший, что он рыцарь, опередил движение дамы и налил вино в бокал. Их, как и положено, стояло на столе три.

— Вы очаровательны. — выдал парень дежурную фразу, но официантка зарделась. Видимо, не принято в этом кабаке говорить такие комплименты.

Это заставило маркграфа задуматься. Ему очень хотелось поговорить с живой душой. Общение с призраком несколько утомило его. А здесь, среди пьяных мужиков, лапающих проходящих девиц и гогочущих, точно никто из них не умеет нормально смеяться, ему было слегка неуютно.

— Проводите меня до опочивальни. — скорее попросил Тоскунел, нежели приказал. — И пусть принесут пару кувшинов вина.

В глазах девушки промелькнул страх, но маркграф не казался ей таким ужасным, как остальные пирующие. Мгновенное колебание, и официантка решилась.

Мальчик, последовавший за Тоскунелом и девушкой, тащил вино и фрукты. Ему было тяжело: капли пота проступили у висков, но он мужественно молчал и взбирался вверх по крутой лестнице.

Ихтис со своими нравоучительными беседами помалкивал. То ли он боялся, что подвыпивший парень вспылит, начнет говорить вслух, привлекая к себе внимание; то ли просто улегся спать. Им, призракам, тоже отдыхать надо. Как однажды высказался Зеродар, один из бессмертных пророков: «Ты мир спасай, а спать не забывай».

В общем, вскоре все оставили маркграфа в покое. Мальчик, расставив все на столе, разлив вино, расправив постель, получив четыре золотые гинеи, радостно удалился.

Тоскунел, совсем не по-рыцарски, плюхнулся в кресло раньше дамы, отпил вина и, глядя на девушку, вспомнил бал. От этого в голове начали рождаться какие-то смутные романтические образы.

— Как тебя зовут, прелестное создание? — маркграф начал пьянеть. Это сказывалась усталость.

— Герда. — прощебетала девушка. Ей нравился этот странный парень, и она давно уже подметила, что его безымянный палец — без кольца.

— Ты пей, Герда. — Тоскунел сделал пару глотков. — Тоже ведь, не сладко, поди, обслуживать всю эту шваль…

Девушка улыбнулась, уже не зная, что и подумать. Она встала, расстегнула на шее маркграфа пряжку плаща, собираясь унести верхнюю одежду на вешалку.

— Да черт с ним! — засмеялся маркграф, срывая с себя плащ и швыряя его на пол.

Герда с удивлением воззрилась на манжеты и дорогой кинжал: «Дворянин! Ей богу, дворянин».

А Тоскунел притянул девушку за талию, усадил на колени, вручил огромное яблоко и откинул голову на спинку кресла:

— Эх вы, трусихи! Думаете, вам одним тяжело на этом свете? У нас, у рыцарей, тоже проблем не меряно. Так трудно быть героем. Совсем недавно я щеголял на балу, а теперь вот здесь, в глуши, спасаю мир от гибели. Ах, как все мне осточертело! Эти чертовы драконы появляются всегда не вовремя. Леса оживают, когда им вздумается! Никакого порядка в мире не стало! А еще эти гады убили моих родителей. Но я отомщу, слово чести! — язык маркграфа стал заплетаться, а глаза закрылись сами собою.

Через мгновение юноша уже спал.

Герда встала, прошлась по комнате, догрызла яблоко. Ей вовсе не хотелось возвращаться вниз. Целый день ей пришлось возиться в огороде подле дома, а впереди была трудовая ночь: нужно было глядеть в оба, не обсчитаться, подать нужный напиток, чтобы пьяный клиент, в праведном гневе, не попытался разбить свою кружку об её голову. Герда была девственницей, но кто об этом знал? Она ни за что бы не поднялась в эту комнату, если бы ей сразу не понравился этот странный парень. Было в нём что-то притягивающее, родное.

И Герда решилась. Она скользнула к двери, выглянула: не подглядывает ли кто. Затем она закрылась изнутри и оставила ключ в скважине, чтобы снаружи невозможно было ни заглянуть, ни открыть. Окна кабака были заложены с улицы, на случай пьяных дебошей. Об этом волноваться не приходилось.

Девушка дотащила маркграфа до кровати, раздела его, сложила одежду на стуле и залюбовалась юношей. Кто бы мог подумать, что под рубашкой окажется не впалая грудь, а вполне рельефные мышцы. Герда не знала, что рыцарям полагается проводить в тренировках не менее трех часов в день. Так что, не смотря на всю свою изнеженность и лень, Тоскунел мог бы оказаться очень даже опасным соперником.

Незнакомец нравился Герде все больше и больше.

Девушка все еще колебалась, но, глянув на кинжал, решилась. Да, если удастся, она станет женой этого чудака. Ну а если нет, — хотя бы выспится.

Герда потеребила пальцами завязки корсета. Ей было страшно. Ведь это был самый настоящий подлог и шантаж. «Я просто высплюсь. — утешила себя девушка. — А утром разберемся». И Герда сняла с себя платье, повесив его на спинку кресла. Ей было немного стыдно.

Девушка задумчиво оглядела себя: ну чем не королева? Долой сомнения! И Герда залезла под одеяло.

Некоторое время мысли, что рядом лежит, пусть пьяный, но голый мужчина, не давали сомкнуть глаз. Сердце билось где-то в висках.

Тоскунел пошевелился, забормотал, раскинул руки, подтащил девушку к себе и крепко обнял. Герда была ни жива, ни мертва. Но маркграф спал. Его движения были рефлекторны, не более того.

Постепенно Герда начала привыкать к тому, что её обхватил незнакомый мужчина. Разные мысли лезли в голову, но пошевелиться девушка боялась: не дай боги, парень проснется раньше утра! Как тогда ему что-то объяснять?!

Но маркграф был измотан.

Так они и уснули в объятиях друг друга.

Глава 18. Утро

Тоскунел проснулся от ехидного пения Ихтиса.

— Вставай, поднимайся, развратный маркграф! Заждались вас сплетни и дамы! — басил в голове призрак.

Юноша чувствовал, что голова его раскалывается, но не понимал почему. События вчерашнего вечера плавали в каком-то тумане. Не открывая глаз, маркграф вдруг почувствовал, что обнимает девушку. Сомнений быть не могло!

— Ну, как оно, счастье? — промурлыкал ведун. — А ты бульки-то продери: там ведь даже не Нейтли, а ужас на крыльях ночи!

Тоскунел приоткрыл один глаз и критически осмотрел женский затылок. Это ничего не давало. «Так. — решил парень. — Пойдем другим путем». Его правая рука была перекинута через талию девушки и покоилась на груди. Осторожно пошевелив пальцами, маркграф понял, что дела его, может быть не так уж и плохи, как пророчил Ихтис. Грудь была молодой, упругой. Это вдохновляло.

Чуть-чуть прижавшись к незнакомке, маркграф почувствовал тугие ягодицы, и понял, что скандал неизбежен. Мало того, что дама обнаружилась у него в постели, так она, еще, к тому же, совершенно обнажена. «Совсем неприлично получается! — вздохнул про себя парень и мысленно попросил совета у призрака. — И что теперь делать?»

— Тебе лучше знать. — хихикнул ведун. — Знаю я тебя, тебя вином не пои, дай только девушку потискать.

— Зачем же так-то? — проворчал про себя Тоскунел. — Человек в беду попал, а он сидит и надсмехается.

— Ага. — подговорился призрак. — Это тебе грязные колдуны проходу не дают, так и тащат в постель. Странно, что девушек тут не с десяток оказалось. Ты же у нас сердцеед, покоритель и рыцарь.

— Чего скалишься? — маркграф чуть было не закричал. — Меня дома Гэлимадоэ ждет! Наверное…

— И Нейтли. — продолжал издеваться Ихтис. — А тебе, как истинному рыцарю, придется жениться в забытом богами краю. Ну, ничего! Мы с тобою мир спасем, ты станешь героем, твое мнение станет вторым, после королевского. Вот тогда-то ты и издашь закон о многоженстве. Три претендентки у тебя уже есть, так что ты жесткие рамки сразу не устанавливай. Жизнь длинная, вдруг кого-то ещё соблазнишь?

И тут маркграф почувствовал, как соски незнакомки затвердели, а все тело напряглось. «Не спит. — понял юноша. — И знает, что я проснулся». Ждать больше было нечего.

Тоскунел потянулся, впитывая в себя последние капли наслаждения от пребывания рядом с женщиной. И тут с ним случился казус. Плоть, живущая по каким-то своим законам, взбунтовалась и ударила девушку по мягкому месту.

— Ого! — подала голос девушка.

Маркграф несколько мгновений мучительно припоминал имя незнакомки, но не хотел разжимать объятий, лишь сильнее прижимаясь к девушке.

— Какой вы неугомонный. — лукавила девушка. — И вот так всю ночь. Давайте, хоть поедим, что ли.

Герда точно рассчитала каждое слово. Она была не только красивой, но и умной.

Тоскунелу сразу припомнились зеленые глаза Гэлимадоэ. И стыд горячей волной охватил все тело. Маркграф разжал хватку и откатился в сторону.

Ихтис перестал отпускать ехидные шуточки, может быть, из мужской солидарности. Он даже шепнул Тоскунелу имя соблазнительницы. Это пришлось весьма кстати.

Девушка развернулась лицом и улыбнулась. При солнечном свете она оказалась красивой.

Ставни окон давно уже открыли при помощи жердей, так что никакой любознательный служащий не заглядывал в комнату. Тем более, они находились на третьем этаже, в специальной башенке, встроенной прямо в крышу. При всем желании видеть с улицы их не могли. Это придавало интриганке смелости.

Выскользнув из-под одеяла, Герда, не спеша, прошла к столу. Она чувствовала на себе неотрывный мужской взгляд, и это тешило её самолюбие. Девушка понимала, что играет с огнём, но это даже слегка возбуждало. Ей нравилось быть в центре внимания. А еще, и она отдавала себе в этом отчет, несколько минут назад она сама прижималась к мужскому телу, и от этого сердце билось перепуганной птичкой. Только сейчас она поняла, насколько сладок запретный плод. Главное сейчас было не переусердствовать.

— Герда. — позвал юноша, и голос его охрип.

— Что? — девушка полуобернулась и заметила, как взгляд маркграфа скользнул с ягодиц на грудь, и только потом поднялся до лица.

Тоскунел хотел спросить, что же между ними произошло, но страшился получить ответ: «Всё».

Помявшись, парень попросил яблоко.

Герда все прочитала в мужских глазах. Ей даже стало жаль парня, но желание флирта оказалось намного сильнее. Девушка кинула маркграфу яблоко. Тоскунел поймал его на лету, но одеяло натянулось, обозначив солидную выпуклость там, где её быть бы не должно.

Герда улыбнулась и склонилась над столом, делая вид, что выбирает апельсин. Она знала, о чем сейчас думает Тоскунел. Волна желания шла от него и захлестывала всю комнату. Девушка самозабвенно отдавалась неведомому ранее чувству. Она знала, что в любой момент может закричать и позвать на помощь. И мальчик, принесший вино, примется долбить в дверь и звать хозяина. Такой у них был уговор. Поэтому сейчас она ничего не боялась.

Маркграф смотрел на тугие ягодицы, на их легкое призывное подергивание, и понимал, что еще немного, и он не устоит. Укоризненный взгляд Гэлимадоэ прорывался сквозь какую-то пелену, но он перестал быть главным и решающим.

Юноша откинул одеяло и встал.

Герда видела его в медном зеркале. Её взгляд приковывало, завораживало нечто, не виденное ею раньше. Вчера еще это тело было другим, мягким, податливым.

И девушка вдруг подумала, что если Тоскунел подойдет и прижмется к ней крепко-крепко, она не закричит.

Глава 19. Вторжение

Как всегда и случается в таких ситуациях, в самый ответственный момент, когда Тоскунел уже отнес Герду на постель и склонился над нею, в дверь постучали.

«Так тебе и надо! — сразу напомнил о себе Ихтис. — Прелюбодей! Нечего было думать о всяких глупостях. Сейчас встретил бы гостей одетым».

— Кто это? — шепотом спросил у девушки Тоскунел.

— Наверное, обед принесли. — ответила Герда с разочарованием. — Теперь не уйдут, пока не откроем. Таков порядок.

— Тысяча чертей! — вздохнул маркграф и ринулся к одежде.

Герда не спешила. Славу совратительницы за эту ночь она уже заслужила, терять ей было нечего. Только было обидно, что Тоскунел не успел её даже поцеловать. Она только приготовилась, а тут этот дурацкий стук!

— Сейчас! — закричал маркграф на требовательный стук. — Минутку.

Заправляя рубаху в штаны, Тоскунел быстро оглядел комнату.

— Прикройся! — властно кинул юноша Герде и, сам не понимая почему, сунул кинжал под матрас.

Девушка надула губки. Естественно, она бы так и сделала. А сейчас, последние минуты, она дарила ему, дураку бестолковому.

Маркграф открыл дверь. На пороге стояли гвардейцы в черных плащах с теми самыми нашивками, которые были на солдатах магического пикета. Тоскунел узнал их сразу: хордорцы! Вот только откуда они здесь?

Первым желанием парня было захлопнуть дверь перед носом солдат и выскочить в окно. Но маркграф не знал, на каком он этаже и потому сомневался: долетит ли до мостовой в целости.

— Чем обязан? — спросил Тоскунел на нижнем хордорском диалекте, чем привел в изумление и Герду, закутавшуюся в одеяло по самый нос, и непрошеных гостей.

— Просим прощения. — Отрапортовал один из гвардейцев. — Проверка. Приказ Тайной Канцелярии. Да вы, наверное, в курсе.

— Благодарю за службу. — нашелся маркграф и, припомнив, как входил в город, добавил. — Я выполняю тайную миссию по приказу самого Смегоарла. Никто не должен знать о моем присутствии. Вы поняли?

— Так точно! — вытянулись в струнку солдаты и, не проверив мандат полномочий, удалились.

Тоскунел закрыл дверь и тут же сел на пол. Его бил озноб. Он понимал, что секунду назад находился в смертельной опасности.

— Вы не эйрландец? — Удивленно спросила Герда.

— Почему? — удивился Тоскунел.

— Вы говорили на чужом языке.

— Я дворянин. — буркнул маркграф. — Мне стыдно не знать языков.

«Молодец, Тоскунел! — раздался в голове голос ведуна. — А теперь соберись. Гвардейцы не дураки. Через какое-то время они вернутся и потребуют бумаги. Нужно уходить быстро и незаметно».

«Знать бы еще: куда?» — мрачно подумал юноша.

— Одевайся! — Принял решение Тоскунел. — Уходим. Незамедлительно. Эти умники тебя видели, им этого достаточно.

Герда поджала губки, выгнула спину, подошла к креслу и принялась теребить бретельку трусиков, скроенных в Гэдориэле неделю назад.

— Бегом! — нервничал маркграф. — Да к черту твое нижнее белье!

— Оно дорогое. — Обиженно протянула девушка.

Тоскунел подбежал, натянул на Герду платье, резво затянул корсет, а трусики отправил в свой карман.

Схватив плащ и кинжал, маркграф выглянул в коридор, взял девушку за руку и потянул за собою.

Когда беглецы уже были на улице, Герда заметила, как в окнах надстроенной на крыше комнаты заметались человеческие тени. А над вывеской «Три остряка» развевался черный флаг с красной полосой посередине, на самом деле оказавшейся кривой руной солнца.

Вот тут-то девушка испугалась по настоящему. Она не видела раньше таких знамен. Маркграф, обернувшись и перехватив взгляд невольной спутницы, удивился не меньше. В Благородной Геральдике черный цвет использовали крайне редко, чаще полосою, перечеркнувшей герб, что, естественно означало незаконнорожденного рыцаря. А так, чтобы фоном, да еще на знамени — до такого не додумались даже во времена Ромской Империи. Что-то неладное творилось в Соединенном Королевстве.

«А не набиться ли нам в гости? — подал голос Ихтис. — Наверняка, все входы перекрыты».

— Что происходит? — издала жалобный стон девушка. — Куда вы меня тащите?

— Это — война! — с пафосом и надрывом сказал юноша, остановившись и приняв соответствующую позу.

— И что же теперь будет? — глаза Герды распахнулись от ужаса.

— Вообще-то, я — маркграф. — сболтнул Тоскунел. — И мне, как наместнику короля, придется возглавить партизанское движение. Мы будем бить проклятых хордорцев до полного их уничтожения. А тебе, как соучастнице, грозит тюрьма, висельница или костер.

— Идиот! — закричала Герда. — Я тебя серьезно спрашиваю.

В переулке мелькнули чьи-то тени. Тоскунел дернул девушку за собою, и они укрылись во мрачном подъезде. Сквозь щель в двери было видно, как промаршировала дюжина солдат в черных плащах.

— Ну, теперь-то вы веришь? — мрачно усмехнулся Тоскунел. — Если меня опознают, делай вид, что просто мимо шла. Хордорцы ребята серьезные, пунктуальные. Они уничтожают всех претендентов и наследников, оставляя истории лишь титулы и имена.

Тут маркграфу припомнилась трагедия под Рутвингом, и паясничать отбило желание. Тоскунел вдруг внезапно понял, что все произнесенное им далеко не шуточки, а реальность.

— Слушай, Герда. — парень стал серьезным. — Мне просто не к кому обратится за помощью. Я рыцарь, но без меча и без дружины. Моих родителей убили наемники. И теперь я просто обязан выбраться из города, чтобы призвать вассалов к оружию и отомстить хордорцам.

— А как же я? — растерялась Герда.

— От мертвого маркграфа мало пользы. — пожал плечами парень. — Не больше её и от замученной врагами девушки. Ты ни чем нам не сможешь помочь. Но схоронить до вечера одинокого воина, дабы он смог незаметно покинуть Кэрлевинг, — в этом ты можешь превзойти всех!

— Болтун. — вздохнула девушка. — Ладно уж, пойдём.

И они помчались дворами.

Глава 20. Раздумья

Тоскунел сидел в светлой комнате и напряженно думал. В его голове не укладывалось, как получилось, что за ночь хордорская армия вклинились так глубоко в пределы королевства. Ведь, если это не десант, а регулярные войска, то получается, что через день, другой захватчики появятся у стен Гэдориэля.

Если плыть на кораблях с гребцами и поймать попутный ветер, то, примерно так и получится. Но ведь одно дело — плыть, другое — покорить шесть баронов. Опять же: рыцари — народ строптивый. В замках отсиживаться не станут.

Но это же какая мощь должна была двинуть с севера, если вчера вечером в Кэрлевинге были народные гуляния, и никто не помышлял о войне, а сегодня над городом плещут чужие знамена? Кто, в конце концов, этот Смегоарл? Откуда он взялся, что за безумная символика окружает его рыцарей?

Ответа не было.

Герда шумела кастрюлями на кухне, изо всех сил стараясь показать, какая она хозяйка. Родители должны показаться лишь ближе к вечеру. Впрочем, девушка их не боялась. Её кавалер был дворянином. Попробуй тут что-нибудь сказать!

Маркграфа же занимали совершенно иные вопросы. Он рисовал песком на полу карту известного ему мира, и напряженно думал, откуда ждать нового удара. Могло статься и так, что, захватив Кэрлевинг, Смегоарл ринулся бы укреплять его стены и остался здесь зимовать.

Сам факт, что вот так просто пали Марки Нейтов и Маринг, мог ввести сумятицу в народные умы. Плайтония опять могла поднять восстание и отсоединиться. А война на два фронта — не сахар. Могли проснуться от спячки хайзаки и ударить по Аэллину или Эринару. Да, картина складывалась ужасающая.

А впереди — зима. Голод.

Плохо быть маркграфом, особенно умным и в меру упитанным! Спасение мира и обретение меча — дело хорошее, но Тоскунелу вовсе не улыбалось этим же мечом карать собственных крестьян. И, хотя юноша был романтиком, но вырос-то он среди людей и умел трезво смотреть на вещи.

Маркграф уже не знал, имеет ли смысл его дальнейший поход к Нилрему, и чем он реально обернется для родины.

В момент нависшей опасности рыцари должны стоять во главе армий, а не шляться безоружными по тылам противника. Тем более, Ихтиса в этой дороге уже потеряли…

— Эй, стратег хренов. — раздался голос ведуна и в комнате появился фантом, струящееся очертание человека. — Чего мозги мучим? Предусмотреть все невозможно.

— Нет, ты мне объясни. — шепотом, чтобы не слышала Герда, начал кипятиться Тоскунел. — Ну, прорвались мы ночью через Кармэцвельский лес. И что? Ты погиб, а я оказался заложником в захваченном городе. Чего мы добились?

— Твоя беда в том, что ты очень много думаешь. — пожал плечами призрак и, совсем как живой, чихнул. — Великие люди стали таковыми, потому что действовали. А ты даже никого толком соблазнить не смог. Я ведь тебе специально оставил место для маневров. И что ты сделал? Ровным счетом — ничего!

— С женщинами у меня все нормально: на высоте. — буркнул парень. — А свадьбы всегда можно избежать.

— Ну-ну. — покачал головою призрак. — История расставит все по местам.

— К черту девушек! — воскликнул маркграф. — Откуда взялся этот Смегоарл? Он что, как Аорей, приперся из иных миров?

— Вот вроде бы умный человек, образованный, интеллигентный, а простых вещей не знаешь. — Ихтис свысока оглядел песочную карту Соединенного Королевства, сел на стул и закинул ноги на стол.

— Что за манеры! — изумился парень.

— Нам, покойникам, этикет до фени. — спокойно отозвался ведун. — Я зачем являюсь? Правильно, чтобы вести среди тебя научно-разъяснительную работу. А уж как я это делаю — дело десятое. В конце концов, когда ты барахтался с малознакомой девушкой, я тебе нотаций не читал.

— Знаешь, Ихтис, а ты — зануда!

— Поживешь в моей шкуре, погляжу я на тебя. — проворчал ведун. — Цепями потрясти я всегда успею. Другие, на моем месте спиваются, сходят с ума, становятся маньяками, нападающими в полнолуние. Так что радуйся: тебе попался не самый скверный образчик из мира духов.

— Да ладно. — пошел на мировую юный маркграф. — Сейчас не об этом нужно думать.

— Значит так. — Ихтис взял пустую кружку, сунул в неё нос, многозначительно вздохнул и продолжил. — Лекция номер три. А вы, молодой человек, конспектируйте. Зубрите, пока я… хм, мёртв. Называется «Белые пятна истории, или Не Те Вы Книги Читали».

— А без сарказма? — вздохнул парень.

— Нет, не получится. — серьезно ответил ведун и поставил кружку на место. — Когда знаешь больше, чем можешь сказать, характер почему-то начинает портиться.

— Только порченых мертвяков нам и не хватало.

— Да, живой труп — это я. Но не стоит отвлекать меня от темы, ибо каждая притча, то бишь нотация, должна прозвучать вовремя.

— Ну, давай, бухти мне, про то, как боги сотворили вселенную. — Тоскунел плюхнулся на кровать. — Только с чувством, чтобы слезу выдавило.

— Ага. — согласился Ихтис. — Значит так. Во время оно сидел великий Хорхе на горе Еслиб и думал думку великую. Ну, с кем бы выпить. Йеркуд — трезвенник, Аддорам — язвенник. В общем, как ни крути, а поговорить не с кем. Тогда бог вскричал: «Как же так, у человека есть жена, друзья, а преданного слушателя нет»! И создал Хорхе собаку. И стала она другом бога. Хорхе налил своему творению миску вина и заговорил с ним. А собака слушала и лакала. Так прошло семь дней. На восьмой собаке стало тошно слушать пьяного бога, и у неё прорезались крылья. В общем, улетел друг. И тогда Хорхе обиделся и сделал собаку берегиней, заставив вечно охранять поля да служить людям. И нарек он крылатую изменщицу Семаргл.

— А ты у нас прямо младший научный сотрудник университета из сектора фольклора. — ухмыльнулся Тоскунел. — Просто собиратель былин и небылиц, сказов и маразмов. Ну, ничего. Пройдут века, твои труды обязательно будут изданы и благодарные потомки воздвигнут тебе памятник на родине: «Благородному Ихтису — от восхищенных последователей».

— А было бы не плохо. — кивнул головою призрак. — Прилетаешь к себе, цветочки нюхаешь: красота… Ну, да ладно, опять мы отвлекаемся.

— Да, — многозначительно кивнул головою маркграф, — теперь уже собаки, как боги, а боги… Хм… Впрочем, не важно.

— Посмотрим, что ты запоешь, когда меч получишь. — проворчал ведун. — Семаргл хорошая берегиня, но оттого, что расстроившийся Хорхе проклял её, родились у неё странные дети. Первыми появились Великие Варгиды, среди которых были правители Священной Ромской Империи. Последний Варгид Ральф исчез бесследно во время войны Аорея. Остальные стали богами. И все Великие Варгиды считаются детьми Хорхе, потому что их мать лакала вино своего творца. Прошли столетия, и Семаргл вновь понесла. Первенца назвали Помпезно: Отец Ночи. Второго — поскромнее: Смегоарлом. А третьего берегиня родить не решилась: боялась, что и вовсе будет дурак.

— Так вот где собака порылась! — задумчиво протянул Тоскунел. — Черт, а ведь я этого, действительно не знал.

— Все. — Сказал Ихтис. — в виду военного времени, лекция закончена.

— Что-то ты раненько. — притворно вздохнул маркграф. — А то бы еще чего порассказал.

— Успеется. — и призрак змеею фиолетового тумана вполз в кинжал. — А теперь тихо-тихо, положи все деньги под половицу.

— Да ты что, родимый, очумел? Да на что я жрать буду?

— Сейчас мы вдаримся в бега. — терпеливо пояснил Ихтис. — Но даму же надо хоть как-то утешить.

Парень покраснел:

— Под какую половицу.

— Вот это другой разговор. — голос призрака потеплел. — Стол сдвинь. Она находится прямо под ножкой.

Маркграф молча проделал то, о чем ему было велено. И лишь сунул один тайвлер в сапог, на всякий случай.

— Скромно. — хихикнул ведун.

— Благоразумно. — поправил Тоскунел. — А почему нельзя просто оставить деньги на столе?

— Если кто тупой, это — навсегда. — буркнул Ихтис. — Мы бежим не от твоей очередной большой любви, а от хордорцев. Соседи уже сбегали, доложили. В маленьких городах новости разлетаются быстро. Ты еще не успеешь подумать, а на окраине уже знают в подробностях о твоих «подвигах».

— Понятно. — маркграф, надев плащ, выглянул в дверь. — Я бегу, потому что я бегу, и дерусь, потому что вынудили.

Гера стояла спиной и мыла посуду в большом тазу.

— Куда? — завопил Ихтис. — Любовничек. Ты что, не знаешь, что от дамы через дверь не выходят. От нее сбегают красиво: через окно. Это, значит, чтоб не видела. И романтизму больше, пафосу.

— Да? — маркграф заколебался.

— Слушай, — начал злиться ведун, — это тебе не Кармэцвельский лес. Не поспешишь, прикрывать твою шкуру здесь уже некому!

Тоскунел мотнул головою, и выпорхнул в окно. Ежедневные тренировки, пусть незаметно, но делают свое дело. Парень бесшумно приземлился и тенью выскользнул через сад, скрывшись в подъезде соседнего дома.

Он успел вовремя. Через мгновение десятка три гвардейцев показались возле дома Герды. Они зажали ветхое строение и огород в плотное кольцо. Несколько человек ворвались внутрь.

— Как мы их нагрели! — усмехнулся Тоскунел.

— Рано радуешься. — мрачно предрек Ихтис. — Ты о девушке подумал?

«И почему это земля горит под моими ногами? — горько подумал маркграф. — Все, кто хоть на йоту приближается ко мне, обречены. Нет, это неправильно, несправедливо». В этих тревожных раздумьях парень даже не заметил, что ведун замолчал. Просто Ихтис отлучился по своим, вернее, опять же, по тоскунеловым делам.

Когда, через пару минут, запыхавшийся и довольный собою призрак вернулся, просочившись через дверь, над головою маркграфа нависло полено, которое сжимала в костлявых руках старушка. Выражение на лице нападавшей граничило с абсолютным блаженством: наконец-то ей удалось поймать вора!

— Берегись! — взвизгнул ведун, но было уже поздно.

Тоскунел так и не успел оглянуться. Боль резко обожгла затылок, и сознание провалилось в какую-то черную жижу.

И сквозь наползающий туман парень слышал визгливый радостный вопль:

— Сюда, сюда, я его оглушила!

Глава 21. Плен

Тоскунел очнулся от тряски и запаха плесени. Открыв глаза, парень несколько мгновений созерцал Ихтиса, развалившегося на кровати и сосредоточенно подпиливающего себе ногти.

— Ты совсем от рук иотбился? — прошептал маркграф, пытаясь освободить руки из жестких пут канатной веревки. — Немедленно мне помоги!

— Не могу. — ведун воздел вверх пилку. — Во-первых, я учусь быть тобою. Во-вторых, мой любимый кинжал у дежурного офицера. А в-третьих, я просто не хочу.

— Ладно, не обижайся. — прохрипел юноша и перевернулся набок. — Где мы?

— Легко тебе. — завистливо вздохнуло привидение и отшвырнуло пилку прочь. — Хочешь — мир спасаешь; хочешь — баб щупаешь. А я хожу: ни живой, ни мертвый и стараюсь уберечь от глупостей такого балбеса, как ты. Еще бы прок от этого был. Ты бы хоть изредка мозгами шевелил.

— Да что случилось-то?

— К нам пришел большой мохнатый зверь по прозвищу Хана-Страна-Бакшишь-Платить-Не-Будет. — Ихтис вздохнул. — Меня ведь тоже обманули. Я всю жизнь боялся проклятого Кармэцвельского леса, ибо знал, что там и погибну. Ан, фигушки. После смерти приходится делать все то же самое, только последние радости у меня отняли. Я ни Лиссу навестить не могу, не напиться с горя. Да еще ты, со своими проблемами.

— Да что: сразу я? — обиделся Тоскунел.

— Да уперлись все рогами в твое бытие, будто у нас других богов и героев мало. Тоже мне, предводителя дворянства откопали. В голове — ветер, в сердце — разврат. И как мне тебя, такого, представить пред светлы очи Хорхе?

— Это еще зачем? — занервничал маркграф. — Давай оставим богов в покое.

— Не бухти! — взорвался ведун. — Ты хоть знаешь, что нас опознали и повязали? Едва твою Герду спас. Бедная девочка. Девственница, между прочим.

— Была. — самодовольно вставил Тоскунел.

— Осталась. — жестко обрезал Ихтис. — Можешь не питать особых иллюзий.

— А, по-моему, ты врешь. — усомнился парень.

— Может быть. — начал успокаиваться призрак. — Но сути это не меняет. Нас везут в Расс. Как ты уже догадываешься, там устроена резиденция Смегоарла. Строится праздничный эшафот, для тебя, между прочим. Если повезет, будем вместе пугать честной народ. Кстати, Смегоарл уже знает о твоей поимке. Вот он рад, наверное.

Пахло гнилью и помоями. Где-то рядом шевелилось и гудело скопище мух. От этого у Тоскунела по спине ползли мурашки. Мрачные пророчества ведуна казались вполне уместными. Деревянный, прогибающийся внутрь потолок, создавал впечатление, что каюта, того и гляди, затрещит и сквозь стены хлынет вода.

Пленники находились в странном отсеке. В углу, как раз под темнеющими пятнами от убранных икон, кто-то забыл внушительную кучу гнили. А сверху была распотрошена кошка. Причем не просто так, а со знанием дела. У нее было вырезано сердце, а выпущенные кишки образовывали замысловатый орнамент.

— Ихтис, что это за корабль?

— Парусное судно. — буркнул ведун. — Изготовлено на Гардской верфи. Снабжено водным тараном. Имеет сто мест для рабов. На палубе сооружена крепость для восьмидесяти лучников. Рыцари, матросы. Ах да: пятеро, заметь, а не один, колдунов, причем все они занимают руководящие посты во внешней разведке Хордора. Нет, отсюда не сбежать, даже если очень постараться. При такой чародейской мощи, в случае нападения, они могут поднять корабль в небо и уплыть по воздуху. Хотя, конечно, не догадаются этого сделать, а примут бой. Но я это к тому, чтобы ты не тешил себя дурацкими надеждами.

— Так значит кошка — жертва? — удивился маркграф.

— А ты думал! Не отдав — не обрести.

— Какая мерзость!

— Зато действует. — вздохнул ведун. — Вот мы же с тобой попались. Пока я твоим голосом звал Герду и уводил её магической тропою из пылающего дома, одна из бабулек шарахнула тебя по голове, и громко завизжала. Я, хоть и призрак, а тоже разорваться не могу. И, попади я снова в эту ситуацию, поступил бы так же: сначала бы прихватил твое золото, потом создал тропу, позвал бы на нее Герду и захлопнул бы магические ворота, прищемив нос первому солдафону. Нельзя жертвовать невинными! Впрочем, ты не волнуйся, семья девушки не пострадает. Её родители уже там, в Междумирье. Пришлось этим заниматься, пока тебя обыскивали и тащили на опознание. Денег им хватит. А потом, дадут боги, мы победим. Тогда и вернем их всех в Кэрлевинг.

— А я о Герде как-то не подумал, тем более, о её семье. — признался маркграф.

— Ничего. — утешил ведун. — Со всеми бывает. Я к тебе затем и приставлен, чтобы ошибки твои исправлять.

— Может и нам пару кошек прикончить? Глядишь, рухнут колдовские чары. — задался риторическим вопросом маркграф.

— Валяй. — усмехнулся Ихтис. — А я на тебя донос настрочу в Общество Охраны Зверюшек. Тебя потом по судам затаскают…

— У меня руки затекли. — пожаловался Тоскунел. — Мне дышать тяжело.

— Йеркуд терпел и тебе велел. — ведун отвалился на подушку и уснул.

И в это время наверху раздались шаркающие шаги. Заскрипели ступеньки. Через мгновение в каюту вошли трое гвардейцев и рыцарь в парадном одеянии.

«Явились. — зло подумал Тоскунел. — Не запылились».

Рыцарь был в плаще. Рванув завязки, он скинул верхнюю одежду на руки одному из солдат. Форма у хордорцев оказалась странною. Черная накидка, более напоминала рубаху, на воротничке которой поблескивали уже знакомые исковерканные руны солнца и победы. На рукаве значились красные нашивки: их было пять. Они отделялись друг от друга синими полосками.

Судя по жестам и манере двигаться, рыцарь занимал высокое положение в своей иерархии.

— Ну-с, молодой человек, не желаете ли вы с нами пообщаться? — офицер, придерживая меч, прошел к кровати и сел прямо на Ихтиса, облокотившись спиной о стену. — Игра в молчанки вредна для вашего здоровья, дорогой маркграф. Мы ценим и уважаем традиции гэдориэльского дворца, законы Аорея, принципы Круглого Стола. Но нам хочется знать, что такое влиятельное лицо делает в Кэрлевинге? Подумайте, вам ведь необходимо хорошо питаться, нормально спать. А мы вовсе не звери. Мы даже не будем вас склонять к службе, понимая, что честь для дворянина — превыше всего.

Вошедшие не видели Ихтиса. Зато призрак сразу почувствовал присутствие гостей. Еще бы, на него попросту бесцеремонно уселись, да еще и поелозили. Но Тоскунелу вся эта картина предстала в полной своей красоте.

Ведун высунул недовольную физиономию из-за спины рыцаря и прокряхтел:

— Ох, и тяжел! Как только таких кони носят.

Затем призрак со скрежетом зубовным вытащил свое призрачное тело из-под рыцаря, скорчил обиженную гримасу и уселся в угол:

— Поспать не дадут, гады!

Маркграф едва скрыл невольную улыбку.

— Значит, будем играть в молчанку? — глаза рыцаря потемнели.

— Кинжал у него выпроси. — вдруг оживился Ихтис, заметив в руках одного из воинов небольшой сверток. — Наври чего-нибудь. Да не молчи, как истукан.

— С кем имею честь? — брякнул парень первое, что пришло в голову.

Брови рыцаря взлетели вверх: нет, не ожидал он, что пленный, объявленный Смегоарлом врагом Хордора номер один, так легко и непринужденно станет беседовать.

На тайном совете колдунов корабля тщательно продумали все физические и моральные пытки, которыми развязывали языки мятежникам Торума и Вальда. Было решено не брезговать ничем, что не причинит видимых увечий телу. Дыба, костер, кол, конечно, отметались. Но вот иглы под ногти, дробление костей пальцев, как крайние меры могли и сгодиться.

В конце концов, от Смегоарла поступили четкие указания: пленника доставить в Расс живым. Любыми средствами, даже если при этом придется сдать Кэрлевинг и отступить.

— Хордорская Имперская Военная Разведка. Сокращенно: ХИВР. Генерал-майор, барон Гуттервад. — представился рыцарь. Полный кавалер Ордена Святого Эйро.

«Хм, — задумался Тоскунел, — если враг не врал, то получается, что он личность довольно известная в дипломатических кругах». Соединенное Королевство своими наградами, за здорово живешь, никогда не разбрасывалось, но маркграф не помнил, чтобы он встречался с бароном на каком-нибудь балу.

— Не мучайтесь. — понимающая улыбка скользнула по лицу Гуттервада. — Я представлял в Гэдориэле Хордорское королевство восемь лет. Но последние три года меня перевели сначала в Министерство Внешних Отношений, а затем, уже при Смегоарле, мне был предложен пост в Военной Разведке. Вы просто меня не застали.

— Возможно. — пожал плечами Тоскунел. — Однако, согласно «Пакту о ненападении», который ваша страна грубо нарушила, я, все-таки, являюсь персоной неприкосновенной. И связывать меня, отбирать предметы первой необходимости, в том числе и кинжал, как символ дворянской чести, с вашей стороны, по крайней мере, неучтиво. И, я имею право, знать на каком основании меня задержали и везут в этом отстойнике. Я требую официальных извинений! Даже если Хордор объявил войну Соединенному Королевству, меня не имеют права держать в этих антисанитарных условиях. Я вам не смерд!

— Браво! — захлопал в ладоши ведун. — Какой талант пропадает!

— Кое в чем Вы правы. — и Гуттервад щелкнул пальцами.

В комнату ввалился амбал.

— Приготовить каюту-люкс для маркграфа. — приказал рыцарь. — Он — почетный гость Смегоарла.

Уже обращаясь к одному из сопровождающих солдат, Гуттервад добавил:

— Верните маркграфу все личные вещи, в том числе и кинжал.

Юноша с удивлением смотрел, как засуетились подчиненные. Ведун, тоже не ожидавший такого поворота, почесал в затылке и выдал:

— Это еще ни о чем не говорит. В Рассе, все едино, строят плаху.

— А с вами, господин Тоскунел, я надеюсь продолжить нашу приятную беседу завтра. — рыцарь встал. — Примите мои извинения. У нас были подозрения о вашем благородном происхождении, но при вас не оказалось подтверждающих это бумаг. Формальное извинение, как и положено, на гербовой бумаге, Вам принесут завтра. Сами понимаете, порядок — превыше всего, а такие вещи в мгновение ока не делаются. Кроме того, мы бы хотели получить разъяснения по поводу того, как вы, маркграф оказались в Кэрлевинге, да еще залезли к почтенной старушке в дом. Вас принесли бес чувств. По заявлению жительницы — Вы незаконно проникли на территорию её жилья с целью мародерства. Тут много загадок. И еще, не сочтите за дерзость, но если вы и в самом деле маркграф Рутвингский, то мы просто обязаны послать запрос в Гэдориэль о Вашем местонахождении. Самозванцев мы вешаем на осинах.

— Ну, что я говорил? — грустно вздохнул Ихтис.

Глава 22. Искусство благородного допроса

Тоскунел проснулся в каюте, придирчиво оглядел гобелены с батальными сценами и красными единорогами, над головами которых сияло то ли черное солнце, то ли странные звезды. Ощущение комфорта не могло перекрыть тревоги. И, все-таки, надо отдать должное хордорским магам, они знали все о человеческих слабостях и страстях.

Накануне маркграф просто не смог устоять, чтобы не плюхнуться на роскошные перины двухместной кровати и не застонать от наслаждения. Да, как это ни прискорбно, но привыкнуть к роскоши намного легче, чем отказаться от неё.

Обращение к привычному укладу жизни всегда вызывает волну радости и воспоминаний, вне зависимости от того, в какой ситуации это происходит. Любой барон, вернувшийся на пепелище родного замка, сначала плачет от умиления, потом — от боли, и лишь затем собирает рать и идет мстить неразумным соседям. Так было всегда…

Ихтис сидел за столом, играл наполненным бокалом, точенным из бивня тюленя, страшного животного, что обитает далеко за пределами понятного мира, намного севернее Ашима.

Ведуну не нравилось здесь. И, хотя в воздухе не плавали паутинки заклятий, как это было в трюме с дохлой кошкой, все-таки, ждать милостыни от врага не приходилось. Ихтис знал, кто такой Тоскунел на самом деле задолго до этого похода, но открыть глаза юному маркграфу не смел: тогда могло бы нарушиться истинное течение времен. Приходилось подчиняться судьбе.

Тоскунел же опрокинулся на спину, разметал руки и ноги по перине и в блаженной истоме простонал: «Хар-р-рашо»!

— Не хватает только вина и девиц. — буркнул Ихтис.

— Согласен. — вздохнул маркграф и прыжком выскочил из кровати. — Не помнишь, когда этот хренов барон припрется?

— Разведка — дело тонкое! — усмехнулся ведун.

— Черт! — занервничал Тоскунел и, застегнувшись на верхнюю пуговку, прошелся расческой по волосам.

— Ты еще зубы ополосни и благовониями помажься. — Ихтис как-то мрачно отпускал свои шуточки. Его внимание было занято чем-то другим.

— Мы смерть встречаем только в чистом белье! — гордо процитировал юноша.

— Поэт и трепло — близнецы братья. — вяло заметил Ихтис. — Посмотрю я, что ты запоешь, когда тебя на кол сажать будут.

Маркграфа передернуло:

— Шуточки у тебя! Мне можно только голову усечь.

— Это ты так считаешь. — ведун попытался опрокинуть в себя содержимое бокала. Вино заструилось по прозрачному пищеводу, делая его видимым.

— Ихтис! — маркграф нервно заходил от стола к кровати.

— Ась? — ведун приложил руку к уху. — Что-то я плохо слышать стал. Не слышу музыки и шипения шампанского.

— Прекрати скоморошествовать! — закричал Тоскунел. — Ты дворянин, в конце концов!