Бесплатный фрагмент - Бабушка Смерть

Черная метка

— Дорогие телезрители, у нас снова прямое включение! Горлица уже в небе, два почетных истребителя ВВС сопровождают ее! Давайте спросим у наших граждан, что они чувствуют в эту минуту… Представьтесь, пожалуйста!

— Светлана!

— Какое замечательное имя! Как настроение, Светлана, что вы чувствуете?

— Ну, что… Наверное, радость! Хороший день, хорошее настроение!

— Спасибо, Светлана, у нас оно тоже отличное… Итак, дорогие телезрители! Птица в пути. По многолетней традиции в этот весенний день глава нашего государства выбирается белоснежной горлицей, выпускаемой с голубятни Храма Вооруженных Сил. И вот уже сорок лет ее выбор остается неизменным… Мы ведем прямую трансляцию подлета горлицы к столице. Не пройдет и часа, как она оставит на избраннике свою невинную метку… Ее невинный и доверчивый помет, судьбоносная клякса… Минутку… Мне передают, что возникло нечто непредвиденное…

…В клинике работал телевизор. Посетителей было мало, пара человек в фойе. Они бездумно таращились в экран, ожидая приглашения.

Кто-то из девушек за конторкой ощутил нечто неладное, поднял глаза.

— Смотрите, голубь сбивается с курса…

— Действительно… Куда это он?

С экрана затараторили:

— Происходит непонятное. Горлица резко изменила направление полета и устремилась на северо-восток. Такая ситуация возникает впервые и вызывает недоумение…

Начмед, пересекавший фойе, задержался. Постоял, посмотрел, послушал.

— Возможно, кандидат находится именно там, — предположил он, хотя никто его ни о чем не спрашивал. — Мы же не в курсе его перемещений.

— Да, сегодня открывают стадион, — подхватил гастроэнтеролог, которого тоже зачем-то вынесло в фойе. — Наверняка он уже прибыл к нам.

— К нам? Почему вы так уверены, что горлица летит именно к нам?

— Ну, а куда еще? Не в тундру же?

— Теоретически — почему бы и нет. Там тоже граждане, имеющие право быть избранными. Правда, они сильно рассредоточены.

— Ох, не смешите меня, Игорь Наумович…

Прямая трансляция сменилась рекламой.

Начмед покачался с пятки на носок.

— Сейчас продолжат, — произнес он уверенно. — Это нельзя прерывать, на ней маячок.

— Скажут — сломался.

— Ничего подобного, дураков нет. Никто не поверит. Смотрите дальше.

Околдованный полетом птицы, начмед забыл даже осведомиться, зачем гастроэнтеролог отирается в предбаннике и почему не работает. А тут подоспел еще психиатр, да пара пациентов освободилась и вышла на волю. Телевизор заговорил, и все разинули рты.

— Горлица придерживается нового курса, — сдавленным голосом доложил диктор.

Он назвал город — Ярославль, и собравшиеся в фойе переглянулись.

— Я же сказал, — заметил гастроэнтеролог.

— А какая у голубя скорость?

Психиатр почесал телефон.

— Сто километров в час, — объявил он. — Долетит через пару часов.

Пришел главврач. Он, в отличие от начмеда, мгновенно оценил непорядок.

— Так, — сказал он.

Именно этим словом начинают монолог те, кто воображают себя крупными начальниками. Обычно его хватает, но не на сей раз. Никто не ушел, и любимый руководитель поневоле принял участие в нарушении. Он быстро осознал размах события.

— Сейчас она вообще к нам прилетит, — пошутил он. — И кто-то из нас возглавит государство.

— «Кто-то», — повторил узист. — Понятно, кто! Кому еще доверить, как не вам, Николай Петрович!

Главврач жеманно хихикнул и шаркнул пухлой ногой. Халат застенчиво колыхнулся.

— В воздух подняты дополнительные истребители, — сообщил диктор.

— Истребят, — с испугом выдохнула старушка с больной спиной.

— Не посмеют, — возразил загипсованный дядя.

— Вообще, удивительно, — проговорил психиатр. — Ситуация нештатная, и они должны были предусмотреть. Наверняка у них есть запасной голубь. И если первый вздумает фокусничать…

— Может, и был запасной, да сдох. От птичьего гриппа.

— Значит, должно быть несколько…

— Наверно, и было всегда. Иначе как? Один и тот же кандидат сорок лет…

— Ладно, почему же сегодня сбой?

— Да потому что рано или поздно чему быть, того не миновать…

Главврач огляделся и все-таки счел нужным ощетиниться:

— Почему вы не на рабочих местах, коллеги?

— Потому что судьбоносный момент, Николай Петрович!

Все на время умолкли, уставились в экран. Предбанник продолжил заполняться людьми. В синем небе белела горлица, сама целеустремленность. Ее крылья взлетали в бешеном темпе. Так же быстро летело и время, два часа прошли незаметно. Кто-то входил, кто-то выходил, но в итоге всякая работа остановилась, и в фойе собралась толпа.

— Считай, она уже здесь, — прохрипел загипсованный.

— Горлица летит в западную часть Ярославля, — голос диктора стал деревянным. На секунду его, диктора, показали: он завис над бумажным листом, вчитываясь в него, а сзади суетились какие-то люди.

— Мы как раз на западе, — ровным тоном заметил начмед.

— Хренасе, — послышалось из толпы.

— Птица кружит над Ленинским районом, — сообщил диктор.

Главврач вдруг вспотел. Девушка-администратор покинула стойку, дошла до двери, выглянула.

— Вон она, вон! Смотрите!

Народ потянулся наружу. Действительно: белое пятнышко сосредоточенно описывало круги. Весеннее солнце слепило, и общество прикрылось ладонями.

Телевизор снова затараторил:

— Горлица зависает над домом под номером…

— Мать-перемать, — сказал похмельного вида детина и покачнулся.

Главврач опомнился.

— Дверь! — закричал он. — Закрывайте дверь, не пускайте ее!

Но сделать это быстро не удалось, на крыльце собралось слишком много людей. Тем временем горлица уподобилась коршуну. Она спикировала камнем, впорхнула в предбанник и закружила под потолком.

— Кыш, проклятая! — обезумел главврач. — Кыш!

Начмед схватил какую-то тряпку, кто-то побежал за шваброй. Главврач бросил взгляд на экран и обнаружил, что все эти действия исправно дублируются камерой горлицы.

Птица на миг зависла, и с нее капнуло.

На плечо психиатру.

Доктор окаменел. Он скосил глаза, не понимая случившегося. Вокруг него начала образовываться пустота. Он перевел взгляд на телевизор и увидел там себя, с лицом абсолютно тупым, как после удара.

Но вот он начал приходить в себя.

Взор его слегка прояснился. Плечи расправились. Губы дрогнули в слабой улыбке. Собравшиеся все расступались, а он обособлялся, заключаясь в невидимый кокон.

— У вас же полная запись, Иван Иванович, — жалобно произнес главврач. — Рабочий день, прием…

Психиатр медленно повернулся к нему. Главврач попятился.

— Лучше бы вам отречься, Иван Иванович! Не обижайтесь, но запомните мои слова…

— Вам крышка, Николай Петрович, — промолвил узист. — И вам, — добавил он, обращаясь к начмеду.

Иван Иванович, светлея лицом, отвернулся и шагнул к двери.

Снаружи взвизгнули тормоза. Перед клиникой остановилась огромная черная машина, за ней — вторая, третья. В небе зарокотал вертолет. В предбанник вошли предельно решительные, но вежливые люди. Они взяли доктора под руки и увлекли за собой.

— Передайте, что я гарантирую полную преемственность! — выкрикнул Иван Иванович. — Разумную гибкость и договороспособность!

Он скрылся в автомобиле.

— Увидите, что будет, — зло бросил главврач. — Мое дело маленькое, я его предупредил.

Махнув рукой и срывая с себя все, он двинулся прочь.

© февраль 2022

Ступени в небо

Мы промышляли втроем: Петюня, Пипа и я. У нас было вот что: аккордеон, на котором наяривал я, и труба, в которую дул Петюня. Не хватало деревянных ложек и балалайки, но я знал, что рано или поздно мы дойдем и до них. Еще недавно я пользовался гитарой, а Петюня колотил в бубен, но все это перестали разрешать.

Изменился и репертуар.

Мы заскочили в последний вагон. Я откашлялся и воскликнул:

— Добрый день, уважаемые граждане пассажиры, всем хорошего дня и немного музыки наших дедушек и бабушек в эти весенние дни!

Мало кто посмотрел в нашу сторону, и чуть повернулись всего две, три… пять голов. Остальные сидели прямо и смотрели перед собой. Многие не смотрели — подсматривали. Опущенные веки чуть подрагивали, выдавая бодрствование.

Я развел меха и запел:

— Много девушек есть в коллективе, а ведь влюбишься только в одну! Можно быть комсомольцем ретивым и весною вздыхать на луну!

Пока я пел, Пипа приплясывала, держа наготове вязаную шапочку. Она гримасничала, изображая весенний энтузиазм.

— Как же так: на луну и вздыхать всю весну? Почему, растолкуйте вы мне?

Петюня тоже приплясывал, на двух первых строчках. Лицо его выражало игривую заинтересованность и как бы вопрошало.

— Потому что у нас каждый молод сейчас в нашей юной прекрасной стране!

Это был ответ, и Петюня облегченно преображался. Он впивался в трубу и победоносно дудел. Он и не ждал другого, он успокаивался. Его незначительные сомнения моментально рассеивались.

— …Как же так: резеда и герою труда? Почему, растолкуйте вы мне?

Виляя жопой, Пипа пошла по проходу. Она совала свою шапочку всем подряд, и кое-что сыпалось в эту мошну — в основном, медяки, но дважды залетела и бумажка.

— Всем приятного пути и спасибо за внимание!

Поезд остановился. Мы выскочили из вагона и метнулись в следующий. Я отметил, что в метро маловато народу. Почти никто не вышел и не вошел.

— Добрый день, уважаемые граждане пассажиры!..

В этом вагоне к нам и вовсе не повернулись. Публика полностью оцепенела и не отреагировала на наш концерт. К улыбке Пипы примешалась растерянность, но Пипа все равно двинулась собирать дань и отчасти преуспела. Странно же ей подавали, нельзя не признать. Отдельные руки механически взлетали и опускались, не будучи связаны с телами и бесстрастными лицами.

— Всем спасибо, хорошего настроения!

Мы выбежали снова. На платформе не было ни души.

— Где все-то? — спросил на бегу Петюня.

— Не отвлекайся, шевелись… Добрый день, уважаемые!

Не скрою, что в этом третьем вагоне и я немного смешался. Приветствие застряло в горле. Пассажиры выглядели не совсем людьми. Вроде все у них было на месте, но местами заострялось, а где-то сглаживалось, и в их чертах и позах проступало нечто животное. Пипу заклинило, ее улыбка неестественно застыла. Кое-что она собрала, но половину просыпалась. Я собственными глазами видел, как у одной женщины рука простерлась из солнечного сплетения, в строгом перпендикуляре к туловищу. Две положенные от природы приросли к пальто.

— Потому что у нас каждый молод сейчас в нашей юной прекрасной стране!

— Ну на хер, — шепнула на выходе Пипа.

— Вали, если хочешь, — огрызнулся я, однако голос мой дрогнул.

Мы заскочили в очередной вагон, и там сидели не все, некоторые лежали. Исключительно ничком, лиц не было видно, и слава богу. Остальные кто скрючился, кто развалился, кто замер с закушенными пальцами рук и ног.

— Под весенним родным небосводом даже старые клены цветут! Можно быть очень важным ученым и играть с пионером в лапту!

Угловой пассажир лопнул. Приглушенный хлопок — и вот он сдулся, сочась зеленым, однако успел — все так же механически — одарить Пипу свернутой в трубочку бумажкой.

Двери разъехались.

— Немного осталось, — выдохнул я. — Терпим, народ.

Пипа осталась стоять.

— Я больше не пойду, с меня хватит.

— А жрать мы что будем? — осведомился взмокший Петюня. Рыжий вихор выбился из-под картуза и прилип к белому, как бумага, лбу.

В следующем вагоне сидели крысы.

А в том, что далее, не оказалось и крыс. Сиденья были застланы полиэтиленом, и под ним медленно пузырилось что-то черное.

— Как же так: и в лапту, старый клен — и в цвету? Почему, растолкуйте вы мне? Потому что у нас каждый молод сейчас в нашей юной прекрасной стране!

Монеты посыпались сами собой, не сдерживаемые ничем. Лампы мигали, поезд ревел, за окнами кривлялась ночь. Пипа опустилась на четвереньки и поползла. Металл выскальзывал из ее прыгающих пальцев.

Мы вылетели на перрон, как ошпаренные. Вдали на лавочке неподвижно сидел грузный железнодорожник, больше не было никого.

— Последний — и все на сегодня, — сказал Петюня, хотя мы и так видели, что остался один вагон, самый первый.

Ноги стали ватными. Поезд не трогался. Возможно, он ждал нас.

Мы вошли, двери съехались, и свет погас.

— Добрый день…

Я осекся. Вагон был одновременно и полон, и пуст. В нем что-то растеклось, заменив собой атмосферу. Мы задохнулись, и вагон стал дышать за нас.

Слова испихнулись сами собой, как изгоняемые мехами вездесущего аккордеона:

— Как же так: на луну и вздыхать всю весну? Почему, растолкуйте вы мне? Потому что у нас каждый молод сейчас в нашей юной прекрасной стране!

Петюня приложил к губам трубу, и она загудела самостоятельно.

Поезд ворвался на безлюдную станцию, где царил полумрак. Эскалаторы стояли.

За дверью машиниста заворочалась масса. Дверь чуть приотворилась, и к нам из кабины выпорхнула сотенная бумажка. С нею просочился черный дым. И каркнул оттуда же голос, одновременно задумчивый и насмешливый:

— There’s a lady who’s sure all that glitters is gold

And she’s buying a stairway to heaven

When she gets there she knows, if the stores are all closed

With a word she can get what she came for

Ooh, ooh, and she’s buying a stairway to heaven.

Мы вывалились. Поезд жарко вздохнул и уполз в тоннель. Мы пробежали мимо узорчатых колонн и стали подниматься по неподвижным ступеням.

© апрель 2022

Опыты небытия

— Что вы заканчивали?

— Ох, да чего я только не заканчивал…

Стопку дипломов пришлось держать двумя руками. Директор клиники нацепил очки, взял верхний, внимательно изучил. Затем выудил нижний, тоже прочел.

— Это в хронологическом порядке?

— Разумеется. Порядок — вообще моя слабость.

— Вы начинали обычным доктором на скорой. А заканчиваете…

— Ну, я не сказал бы, что заканчиваю, но — да. По-моему, вполне естественно.

Директор откинулся в кресла.

— Итак, танатотерапия. Это модно, не спорю.

— Это еще недостаточно модно, посмею вам возразить.

Кандидату было лет пятьдесят, одет скромно, в навозного цвета костюм. Лысый, лицо унылое — похож не то на пожилого пса, не то на мороженого хека, но замашки нахальные.

Директор постучал по столешнице шариковой ручкой.

— Я ознакомился с вашим профилем, господин танатотерапевт. Смотрел и портфолио. Отзывы впечатляют. Почему вы решили оставить частный кабинет и перебраться в коллектив?

— Потому что у меня музыка, и она не самая веселая, а клиенты с утра до ночи. Соседи сначала жаловались, а потом, когда увидели, что без толку, начали пакостничать. Прокололи колеса, залили монтажной пеной замочную скважину. Бросили камень в окно. А недавно под дверью… ну, вы поняли.

— Завидное терпение. Мне кажется, вы энтузиаст своего дела. То есть работаете еще и для души — я прав?

— Абсолютно. — Кандидат действительно воодушевился, подался вперед, округлил глаза. — Вот человек рождается. В цивилизованных странах этому предшествует подготовка. Будущая мать тренируется. Бывает, что с нею тренируется и отец, если он человек сознательный. Но умирание не менее важно! Если угодно — более! Вправе ли мы отказывать людям в профессиональной репетиции?

— Не нужно пафоса, — поморщился директор. — Принцип ясен. Одолевали черные мысли, полежал в гробу, вышел — хорошо-то как! Мы выделим вам кабинет. Пожелания насчет оборудования?

— Никаких, все со мной. Гроб и проигрыватель — вот все, что мне нужно.

— Гроб, — механически повторил директор. — Хорошо, приходите завтра с утра. Доставка за ваш счет… Я представлю вас коллективу.

И представил.

Работники собрались в маленьком конференц-зале, а директор произнес короткую речь:

— Вот, уважаемые коллеги, наш новый узкий специалист. Мы не боимся экспериментировать, мы будем и впредь внедрять новейшие методы. Опыт умирания — потрясение, которое зачастую оказывает целительное воздействие, так называемый катарсис…

— А как же к нему направлять? — подали голос из заднего ряда. — Мы не смеем даже к психиатру, сразу жалоба, а тут — на погост. Мы же без премий останемся, вы сами нас и оставите…

— Значит, придется находить правильные слова! — ощерился директор. — Налаживать контакт, нащупывать чувствительные точки. У нас не поликлиника. Это там выражаются прямо, им некогда церемониться. На погост, так на погост, следующий! А мы декларируем сервис, мы позиционируем многопрофильность…

Танатотерапевт стоял в стороне и согласно, серьезно кивал.

— Да мы с удовольствием, — буркнул кто-то еще.

Стало ясно, что споры бессмысленны. Собрание разбрелось по кабинетам, и начался рабочий день. Вскоре по клинике растеклась грустная музыка. Она звучала ненавязчиво, но проникала во все закоулки. Первой не выдержала главная медсестра. Ее разобрало любопытство, и она зашла к новому доктору как бы по делу. Танатотерапевт сидел у распахнутого гроба и терпеливо ждал пациентов. Мелодия струилась.

— Я пришла напомнить, что каждые три часа — дезинфекция. Санобработка.

— Обязательно, — не стал возражать специалист. — Вот санитайзер. Я буду лично опрыскивать гроб.

— Одноразовые простынки вон там, — показала сестра без всякой надобности. — А вон бактерицидная лампа. И маску наденьте.

— Всенепременно. Не желаете? — Танатотерапевт кивнул на гроб.

Сестра попятилась, и через секунду ее уже не было.

Поползли разговоры: сидит, ничего не делает, уставился в одну точку. Эта музыка, черт бы ее побрал! Интересно, какая у него оплата — почасовая или сдельная? Если почасовая, то хорошо устроился. Мы бы тоже не отказались!

А еще через час появился первый клиент. Это был вздорный скандалист, практически хулиган. Он довел до исступления офтальмолога, и тот — в сердцах, пусть и в сдержанных оборотах — направил трудного больного по адресу. Ко всеобщему изумлению, пациент согласился, заплатил и пошел. Учреждение замерло. Когда сеанс завершился, коллектив оторопел уже полностью. Дебошир вышел преображенный, со слезами на глазах и предельно вежливый. Он спросил книгу отзывов и написал благодарность. Она была краткой: «Охеренно! Гран мерси. С уважением — Лаптев».

И поехало-пошло. Народ вдруг потек, а сотрудники приобрели странную привычку передвигаться по коридорам на цыпочках.

Через неделю к директору пришел психиатр.

— Я увольняюсь, — объявил он. — У меня пусто. Ни души. Все идут к этой скотине.

— Попрошу выбирать выражения, — сделал ему замечание директор.

— А мне уже все равно. Я здесь больше не работаю, я пошел. Вы тоже скотина.

Вскоре заявления написали и другие доктора. Не все, но многие.

— Смените вывеску, — посоветовал директору невролог. — Переименуйтесь в Бюро ритуальных услуг. Мы вообще лишние, и я давно это подозревал.

Пожаловал однажды и сам специалист.

— Вот какое дело, — заговорил он с порога. — Население желает приобретать абонементы. Это раз. А два — пришло ко мне семейство и пожелало пройти процедуру совместно. Одновременно. Предлагаю приобрести очень большой, коллективный гроб и расширить мое помещение. Думаю, зал для лечебной физкультуры подойдет. Там все равно пусто.

Директор был не в восторге от происходящего, но утешался всякий раз при виде среднего чека. Насчет же вывески он и сам начинал задумываться. Пусть не бюро. Пусть центр передовой медицины. Он остро чувствовал, что время требует от него гибкости. Он почувствовал это еще острее, когда к нему на прием пришел местный депутат.

— Наслышан, наслышан, — приветливо пробасил гость, пожимая директору руку. — Смотрите, какое дело. Мне скоро переизбираться, и я нуждаюсь в свежей, оригинальной предвыборной кампании. Думаю, имеет смысл подвергнуться вашей знаменитой процедуре. А после я пообещаю избирателям ее бесплатно для всех, кто сделает правильный выбор. Нашему населению эта идея близка и понятна. Финансы, конечно, беру на себя. Но и вы нас не подведите.

Директор вспотел.

— Всегда, всегда пожалуйста, тем более для вас. Когда желаете упокоиться?

Депутат возвел очи горе.

— Близится Пасха, — сказал он значительно. — Думаю, надо сделать это в Страстную неделю. Улавливаете намек? Символизм, наверно, самонадеянный, зато доступный.

— Улавливаю, — горячо закивал директор. — Но, если я вас правильно понимаю, вы планируете пролежать во гробе — сколько там? Три дня?

— Это лишнее, — возразил депутат. — Не будем забывать меру. Обычного сеанса хватит, но освещение, конечно, должно быть широким. Телевидение, пресса. У вас возьмут интервью… совсем короткое, но важное. А в дальнейшем… ну, что-нибудь решим с вашей богадельней. Соображаете?

— Еще бы, — ухмыльнулся директор. — Слава Богу, не дурак!

Танатотерапевт, призванный на консультацию, безоговорочно поддержал государственную идею.

В назначенный день депутат явился на сеанс.

Его свита осталась ждать в коридоре, прессу замариновали на улице. Широко улыбаясь, депутат лег во гроб, а доктор включил музыку, сел в изголовье и принялся нашептывать слова о вечном и бренном. Приходилось признать, что получалось у него убедительно. Минут через десять во гробе установилась мертвая тишина.

Оказалось, что в смысле буквальном, ибо еще через пять, когда сеанс кончился, к директору ворвались люди — немногие свои из оставшихся, а также чужие.

— Он умер! — выпалил стоматолог.

Директор привстал из кресла.

— Кто? — спросил он звеняще.

— Наш будущий покровитель! Крышку отняли, а он лежит мертвый!

— Но как, от чего?

— Да кто же его знает! — ответил нестройный хор.

Тем эта история и закончилась.

…Музыку включили заново, гроб вынесли уже с естественным основанием, а узкого специалиста уволили задним числом за два дня до события. Он, впрочем, и сам пропал. Отлучился будто бы по нужде и сгинул.

© февраль 2022

Земля и небо

— Они запустили кордебалет. Видео, пожалуйста.

Свет погас, экран ожил. Нарисовался космический корабль: сначала бодрый старт, затем интерьер. Четверка барышень, наряженных и раскрашенных под Монро, принялась отплясывать канкан. В условиях невесомости это выглядело сомнительно, однако сносно, а если учесть положительный настрой, то и вообще на пятерку.

Спонсор закусил губу.

— Нет, мы положим этому конец… Вот суки…

Экран погас, свет зажегся.

Над полукилометровым столом повисло почтительное молчание.

— Я вот что сделаю, — сказал Спонсор. — Я трахну Землю. И небо. В первую очередь — небо. Должен быть симметричный ответ. Слушаю предложения.

Кто-то должен был высказаться первым, принять на себя. Кто-то. Грудь в крестах и голова в кустах. Получилось так себе.

— Может быть, лучше в поле, собственно на Земле? Среди ромашек, лежа на спине. В смысле — вверх. Для неба вполне символично…

— Выкиньте эту гниду, чтобы я больше не видел, — распорядился Спонсор, и место за столом освободилось.

— Другие мысли?

Молчать полагалось не больше десяти секунд. И вот один встал с опережением.

— Технически это реализуемо, но нужно проработать нюансы. Это интимный акт, и я рискну предположить, что у вас есть соображения личного свойства.

— Это так, — кивнул Спонсор, откинулся в кресле и распустил ремень.

Еще один высунулся:

— Может быть, это излишне? Гагарин уже всех выебал…

— Вашу бабушку давно уже выебли. Эту гниду тоже на выход.

Освободилось второе место, и критика пресеклась. Начался поиск технического решения.

— Понятно, что в натуральном виде это невозможно. Я имею в виду обнажение. Но если обеспечить мастурбацию с последующей отправкой микрокапсулы…

— Стоп, — сказал Спонсор. — Нам важен визуальный момент. Мало отправить капсулу, надо предъявить картинку. Наш, родной человек зависает над планетой и покоряет ее. Отдает ей, так сказать, должное. Допустим, я надену скафандр и выйду в космическое пространство. Давайте плясать от этого…

За столом взволнованно пожевали.

— Что ж, — сказали в ответ. — Вполне возможно создать устройство, которое осуществит этот акт в условиях скафандра. Затем содержимое отделится и устремится в плотные слои атмосферы…

— Вы гарантируете устремление? Я понимаю, что содержимое сгорит. Не зависнет ли оно на орбите? Давайте подумаем, как придать материалу достаточное ускорение.

— Об этом не беспокойтесь. Мы надеемся даже на большее, хотя не можем обещать, но содержимое, глядишь, и не сгорит. Если капсула распахнется на безопасной уже высоте…

— Так, так, — заинтересовался Спонсор.

Все обнадежились, и мозговой штурм разгорелся не на шутку.

— Эта маленькая капсула, контейнер… Можно сделать его и заборным устройством.

— То есть как?

— Очень просто. Вам не придется трудиться руками. Контейнер сам наиприятнейшим образом заберет материал, после чего герметизируется и отправится на Землю.

— Можно придать ему привлекательные очертания…

— Да что там — портретное сходство!

— Сделаем его в форме головы этого заокеанского самодура!

— А как минует плотные слои атмосферы — выплюнет!

— Нет, пусть проглотит…

— Проглотит оригинал! И еще не раз и не два!

Спонсор уже не участвовал в обсуждении. Он сидел расслабленно и с покровительственной улыбкой взирал на возбужденных конструкторов. Идея, еще минуту назад сводившаяся к содержанию, обрела форму, а значит, стала осуществимой.

***

Земля надвигалась. Расползались континенты и облака, горизонт выравнивался. Спускаемый аппарат мчался вниз, провожаемый печальными звездами осиротевшего космоса.

— Есть, товарищ Спонсор! Голова плюнула! Трансляция идет по всем каналам! Но возникла проблема…

— Какая, мать вашу, проблема?

Спонсора плющило в тесном пространстве. Он был один, и его понятное беспокойство росло.

— Небольшое изменение курса… Сбой программы… Вы приземлитесь в дикой местности, и мы туда не сразу доберемся… Вам придется немного подождать…

— В какой еще местности? Сколько ждать?

— День или два… А местность…. Это джунгли. Там обитает дикое племя, которое практикует с посторонними довольно неприятный ритуал… Вам следует…

Тут начались помехи, а потом связь и вовсе прервалась.

— Але! Але! — заорал Спонсор, но услышал только истеричный радиошум.

***

Было душно и жарко. Шлем отвинтили очень грубо, слегка повредив. Толпа встречающих издала восторженный клич и воздела копья. Предводитель, татуированный с головы до пят, сорвал с себя набедренную повязку.

— Голова! — воскликнул он.

Это и еще несколько понятных Спонсору слов он выучил благодаря культурному обмену в московском вузе.

© февраль 2022

Бабушка Смерть