Бесплатный фрагмент - Аз воздам

«Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию,

ибо написано: Мне отмщение, Аз воздам».

Новый Завет. Послание к Римлянам св. апостола Павла, 12:19.

Все события и имена в этой книге вымышлены, а совпадения — случайны.

Пролог

Сегодня годовщина. Ровно девять лет назад, в сентябре две тысячи четырнадцатого, в десять вечера, она лежала здесь, в этом подъезде, в темноте, избитая, обездвиженная, голым животом на холодном бетоне, а двое насиловали ее по очереди и приставляли нож к шее, чтобы она не кричала. Она не кричала. Она готовилась умереть.

«Знаешь, сучка, за что это? — смрадно и возбужденно шипел первый ей в лицо, пока второй рвал ее сзади. — Знаешь?»

Она знала.

Их послал владелец Иркутского ликеро-водочного комбината Игорь Шутов, которому она перешла дорогу несколькими месяцами раньше, отказавшись закрыть глаза на махинации с отчетностью. Она была честным аудитором. Сначала ей угрожали, потом предлагали деньги, потом снова угрожали, а потом воплотили угрозы в жизнь, выследив ее во время командировки в Ангарске. Она вошла в подъезд, где снимала квартиру, а там ее ждали. Две тени без лиц, два черных шипящих назгула. Один из них картавил, и от него несло падалью, когда он дышал ей в лицо.

Закончив, они ушли. Она лежала на грязном бетоне, а какая-то женщина, причитая, звонила в скорую и вытирала ей кровь с лица влажной салфеткой.

Жизнь разделилась на до и после. Прежняя Ника умерла, и из ее останков, истерзанных, окровавленных, родилась новая Ника — та же, но другая. Сломалось и срослось иначе, жестко, крепко, криво. Рукопашный бой, ножи, беспорядочные половые связи, психосоматические боли, снимаемые болью плохих людей и собственной физической болью, — так теперь живет Ника Корнева, не мечтая стать прежней и страдая от себя нынешней. Она берется за расследование темных дел. Она убивает тех, кто хочет убить ее. Она разучилась любить, но ненавидеть — нет. Она вернет долг. Она здесь спустя девять лет, чтобы как следует все вспомнить и набраться сил для возвращения долга. Скоро увидимся, мистер Шутов.

Задрав повыше майку и спустив пониже джинсы, она ложится голым теплым животом на холодный бетонный пол. Как и в прошлый раз, здесь темно и грязно. И страшно. Это не просто страх, а полное ощущение реальности — того, что вот-вот все повторится, ударят головой о пол, рванут трусы и… — она порывается встать, но принуждает себя лежать. Сейчас ее ударят, войдут резко, снова ударят, с ножом у горла, смрадно дыша в лицо и шипя, — боль, ужас, обреченность. Неужели всё?

Звонит телефон, вторгаясь в реальность.

Она вздрагивает.

Сердце стучит о бетон.

Кожей живота она чувствует неровности бетонного пола и пыль. Внутри — боль, там демоны, ее спутники, скручиваются жгутами, впиваясь и разрывая плоть. Они с ней с того самого дня, как она лежала здесь девять лет назад, и она не знает, оставят ли они ее однажды в покое. Она привыкла к ним и кормит их тем, что они требуют.

Звонит телефон.

Это Женя, его мелодия. Она познакомилась с ним около года назад, и теперь они встречаются время от времени, причем он настроен серьезно, а ей нужна легенда для прикрытия переезда в Иркутск. Он не знает, что он ее прикрытие. Дима в Москве тоже не посвящен в ее планы. Она уехала, ничего ему не сказав, но он умный, сам всё понял.

Поднявшись с пола, она надевает джинсы и не спешит отвечать на звонок. Стыдно ли ей, что она использует Женю? Стыдно ли, что обманывает Диму, который любит ее и готов всегда прийти на помощь? Да, немного стыдно. Она не любит Женю. Он чувствует, что в их отношениях что-то не так, и пытается сделать лучше, — а она, поддерживая статус кво, то есть ни туда ни сюда, следует своему плану.

Телефон замолкает.

Кто-то входит в подъезд.

Рука инстинктивно тянется к сумочке, в которой лежит нож, но — останавливается на полпути.

Сейчас не прошлое. Сейчас настоящее.

Ей уже не страшно.

Она готова к будущему.

Сегодня она смотрела в зеркало и не узнавала себя. Так и должно быть. Раздавшись вширь на десять кило, бывшая стройная брюнетка с короткой стрижкой стала блондинкой с волосами до плеч, пухленькой, с накачанными губами и скулами, выщипанными бровями и зелеными контактными линзами поверх природных карих зрачков. Мать родная не узнает, не то что люди, которые не видели ее столько лет. Теперь она не Корнева. Она Ермолова. Девичья дворянская фамилия ее матери. Почему бы не взять ее — не навсегда, временно? Сложности ее не пугают. Почти год она готовилась к операции по возвращению долга Игорю Шутову — жила в Иркутске, работала бухгалтером на хлебозаводе, отращивала волосы, набирала вес, встречалась с местным парнем по имени Женя, ждала подходящую вакансию на Иркутском ликеро-водочном комбинате или в какой-нибудь другой структуре Шутова и — дождалась. Послезавтра первый рабочий день в бухгалтерии торгового дома ИЛВЗ. Розничная торговля продукцией комбината и прочими товарами первой необходимости. Копеечная зарплата. Дружный женский коллектив. Риск быть разоблаченной и умереть насильственной смертью. История Ники Ермоловой есть в базах данных, она не секрет для любой мало-мальски серьезной службы безопасности, но фамилия «Корнева» уменьшит шансы на выживание, не стоит ей звучать в стенах комбината.

«Сука эта Корнева. — Так Ника представляла разговор Шутова с членами его ОПГ девять лет назад. — Двадцать тысяч баксов не взяла. Намеки не поняла. Бессмертная, что ли? Из-за нее у нас терки с банками и партнерами, надо впрягаться».

Она никогда не встречалась с Шутовым, не знала, какой он вживую. С ней общался тогдашний директор комбината, вежливый такой, в костюме-тройке, белой рубашке и галстуке. Он намекал, вежливо угрожал, ссылаясь на уважаемых людей (без имен), у которых будут проблемы; без стеснения выложил на стол пачку долларов для пущей убедительности — не помогло.

Так кто же он, Игорь Шутов?

Есть фотографии в Интернете, минутное видео десятилетней давности по случаю открытия новой линии розлива крепких напитков, информация о его собственности и связях. Связи обширные. Пророс во все ветви власти — законодательную, исполнительную, судебную, каждая из которых должна быть независима от других, как гласит главный закон страны; и жил в симбиозе с ними, управляя бизнес-империей с миллиардными оборотами. Ликеро-водочный завод, супермаркеты, автозаправки, торговые центры, ритуальная контора и многое-многое другое — впору было бы испугаться и отступиться, но Нике Ермоловой-Корневой некуда было отступать. «Что мертво, умереть не может» — девиз Грейджоев и Ники Ермоловой. Она ждала девять лет после смерти. Она не может больше ждать.

Она смотрела в зеркало и не узнавала себя.

Так и должно быть.

Растягивая губы в чужой улыбке и брызжа искорками из глаз, она видела женщину, которая умеет нравиться, приветливую, жизнерадостную, слегка наивную. Что в ее улыбке? Что за зелеными контактными линзами? Лучше вам не знать, господин Шутов со товарищи, — я и сама до конца не знаю, на что я готова, но готова я на многое.

Я улыбаюсь.

Я чувствую боль.

Вы тоже ее почувствуете.

1. Первый день

— Ну как тебе наш маленький милый террариум? — спросила главный бухгалтер Светлана, остановившись возле ее стола и сопроводив свой вопрос улыбкой красивой хищницы.

— Можешь не отвечать, — тут же прибавила она. — Потом расскажешь, через месяц-другой — если не съедят к тому времени.

Жители террариума политкорректно хихикнули, оценив юмор начальницы.

Ника встроилась в общий фон:

— Я невкусная, не надо меня есть.

— Они всеядные, уже многих съели. — Бросив взгляд на обитательниц террариума, с улыбкой на губах и без улыбки в глазах, Светлана продолжила более серьезным тоном: — Если без шуток, то обращайся, не стесняйся, не повторяй ошибок предшественницы.

— Что с ней случилось?

— Она думала, что все знает, а оказалось, что — нет. Поздно это заметили, после сдачи отчетности. Пришлось с ней расстаться. Ладно хоть не съели, а надо было.

Светлана вновь улыбнулась без улыбки.

Вокруг вновь хихикнули.

Ника чувствовала, что внимание начальницы к ней им не нравится, и ей нравилось, что им не нравится. Давайте, давайте, ревнуйте, копите горькую желчь — если бы знали, зачем я здесь, что бы сказали?

Она искала взглядом союзницу, хотя бы одну, и не находила. Женщины среднего возраста сидели на своих местах в большой общей комнате — как курицы на насесте — смотрели на главную курицу, наигрывая нужные эмоции, и без приязни поглядывали на новенькую. Кто она? Что она? Почему Света так мила с ней? С чего вдруг? Не помешало бы ей, кстати, сбросить несколько кило, не следит за собой, разъелась. Хочет угодить Свете, смотрит ей в рот, Ну-ну, ну-ну…

Дружный женский коллектив. Классика.

Нике ничего не оставалось, кроме как улыбнуться главбуху в ответ:

— Намек поняла. Не буду делать вид, что все знаю.

— Вот и хорошо.

Светлана ушла.

Как только за ней закрылась дверь, в курятнике случилось оживление. Зашевелились, заговорили, застучали по клавишам.

Бухгалтер Катя, женщина с бледным лицом, какая-то замученная, с усталостью во взгляде, от работы и от жизни, наверняка одинокая, с неустроенной судьбой, подошла к Нике:

— Хочешь кофе?

— Не отказалась бы.

Сопровождаемые взглядами курочек, они прошли в комнату приема пищи, так называемую «кухню», и сделали себе кофе из кофе-машины. Сели за стол. Кроме них, здесь никого не было, холодильник тихо гудел фоном, и Ника, приготовившись к исповеди Кати о том, как тут работается, о местных порядках и начальнице Свете, не ошиблась.

— Я послезавтра увольняюсь, — сказала Катя. — Нашла другое место. Ты раньше где работала?

— На хлебозаводе.

— Понятно. Там вообще мрак, как я слышала. Если выдержала там, то сможешь и тут.

— Все настолько плохо?

— Ну как тебе сказать. Начнем с того, что тебе будут платить меньше, чем обещали. Каждый раз, когда открываешь конверт, тебя ждет сюрприз, всегда неприятный, а на все вопросы тебе дадут тысячу ответов, только денег не дадут. При этом многие батрачат здесь годами, и я тоже батрачила.

— Почему?

— Привыкла. Страшно что-то менять, когда привык, даже если не нравится, — проще оставить как есть. Хочешь совет?

Ника кивнула.

— Беги отсюда, пока не поздно. Не бери пример с меня и с тех, кто в той комнате. — Катя кивнула на дверь.

Осмотревшись по сторонам, она придвинулась ближе к Нике и продолжила почти шепотом:

— Гнилая контора, чернушная, налоговая по ним плачет, но их прикрывают сверху. Шутов. Слышала про такого?

— Да.

— Он поставил сюда Свету смотреть за потоками. Свечку не держала, но, говорят, что она его…

— … любовница?

— Угу. В бухгалтерии ноль, но для бухгалтерии есть мы, а она для другого.

Слушая Катю, Ника не верила своему счастью, как пишут в книжках. Света — любовница Шутова? Почему бы и нет? Звучит правдоподобно. Шутов — владелец ликеро-водочного комбината и одноименного торгового дома, а Света, красивая женщина и главный бухгалтер торгового дома, следит за его деньгами, белыми и черными. Все сходится.

— Думаешь, правда? — осторожно спросила Ника в надежде на подробности.

— Видела кольцо у нее? Бриллиант на карат. А ездит на черном «мерсе». На зарплату купила? Ну-ну. Еще их видели пару месяцев назад в ресторане. По мне так, все очевидно. У Шутова есть жена, двое взрослых детей, но жене полтинник, а Свете тридцать три, почувствуйте, как говорится, разницу.

— В общем, совет я тебе дала, — подытожила Катя, — а ты сама решай.

— Спасибо, — сказала Ника.

Она давным-давно все решила и теперь, после рассказа Кати, продумывала на ходу план действий с учетом вновь открывшихся обстоятельств.

Через минуту, когда допили кофе, план был готов.

Возвращаясь в общую комнату, Ника внутренне улыбалась улыбкой-оскалом, не для местных ревнивых курочек, и чувствовала, как демоны вторят ей внутри, требуя сатисфакции. Они дети насилия, зачатые в Ангарске. Фантомные существа, которых она чувствует как живых.

Света, я иду к тебе. Я иду через тебя.

Мне нужен Шутов.

2. Дружба

— А как тебе это? — подав быстро и низко, Света приняла ответный удар, подкрутила, отправила мяч под самую сетку противнице, бросилась навстречу, отбила — и мяч, ударившись о край стола на стороне Ники, ушел в пике. Такие не берутся.

— Пять — пять! — озвучила счет Света, довольная отыгрышем. — Всё, держись!

Битва продолжилась.

Дело происходило в фитнес-клубе в центре Иркутска, в пятницу, в десять вечера, после двухчасовых измывательств над собой с помощью тренера-изверга и интервальных нагрузок. Десять лишних кило дают о себе знать, но их нельзя сбрасывать, вот в чем сложность. Много занимаешься — много ешь для сохранения массы. «В тебе столько энергии! — удивлялась Света, намекая на лишний вес Ники в сочетании с ее силой и выносливостью. — Машина!» Когда Света выдыхалась, Ника продолжала. Мышцы под слоем жира делали свое дело, цель придавала сил.

Шел пятый месяц ее работы в торговом доме ИЛВЗ. В трудовой книжке появилась запись «старший бухгалтер» вместо «бухгалтер», а в друзьях — главбух Света, оценившая личные и деловые качества новой сотрудницы. Не сказать, что они были подружками, нет, но вместе ходили на фитнес, играли в настольный теннис, обедали, изредка ужинали. Света нуждалась в Нике, Ника ее приручила. На одном из этапов сближения, после третьего бокала красного сухого, Света, не сдержавшись в порыве девичьего откровения, призналась, что «дружит» с Шутовым. «Не знаю, этой ли жизни я хочу, — сказала она, — но пока так». Далее последовал рассказ об истории их знакомства. Встретились они два года назад на свадьбе местного бандита и троюродной сестры Светы. Шутов приехал с кортежем и охранниками, оказывал знаки внимания Свете, и она, свободная женщина, не отказывалась от них. Попросил номер телефона — дала. Она знала, кто он, знала, что он женат, но знание не остановило ее, как и разница в возрасте в двадцать лет. «Я зажмурилась и прыгнула с обрыва, — призналась она. — Дух захватило». Теперь она живет в коттедже, который он купил для нее; ездит на черном «мерсе» с водителем-охранником и носит кольцо с большим бриллиантом. Они встречаются пару раз в неделю, и изредка он ночует у нее, но жениться не спешит. Света уверена, что его жена в курсе и закрывает на это глаза. Noblesse oblige. Шутов с супругой через многое прошли вместе. Когда в мужа стреляли в девяносто восьмом, она ночами сидела у его постели в больнице. Когда Федя, старший сын, заболел в семь гриппом с осложнениями и едва не умер, они вместе молились богу о его здоровье и Шутов дал обещание построить церковь, если сын выживет. Федя выжил. Шутов построил церковь, и не одну. Он рассказал об этом в интервью местной газете несколько лет назад, перед какими-то выборами, — так трогательно, что на мгновение Ника забыла, что за страшный человек Игорь Шутов. Неужели это он отдал приказ избить и изнасиловать ее?

Да, это был он. Любящий отец, верующий, главарь ОПГ.

Но вернемся к Свете.

«Я не форсирую события, — сказала она. — С мужчинами так нельзя, они не любят, когда на них давят, тем более такие, как он».

Да, Шутов не из тех, на кого можно давить. Тридцать лет назад он крышевал рынки, позже отсидел пять за тяжкие телесные, а после отсидки пошел вверх, легализовался, стал хозяином заводов-пароходов, местным депутатом, меценатом — уважаемым, одним словом, человеком, известным в узких кругах под кличкой «Камень». Ника не знала этимологию клички, открытые источники об этом умалчивали, а закрытых пока не было.

Какой он, Игорь Шутов? Не наседая на Свету, дабы не вызвать подозрений, она мягко и осторожно поддерживала разговоры о Шутове, когда та их заводила, и с готовностью слушала, давая возможность выговориться.

Шутов ни шагу не делает без охраны. Когда приезжает к Свете, его бойцы дежурят снаружи по периметру дома, берут под контроль улицу, один сидит внутри, двое — на крыше, — маленькая вооруженная армия готова дать бой за жизнь хозяина. Выживший в девяностых знает цену безопасности. В лоб такую броню не пробить, но Ника и не торопится, она играет вдолгую, у нее есть время.

Что еще?

Шутов на короткой ноге с губернатором, мэром, прокурором, прочей местной элитой — для Ники это не было секретом, слухами земля полнится, но одно дело слухи, а другое — рассказы Светы. Шутов со всеми на «ты» и ведет себя как хозяин области, что близко к истине. Губернаторы приходят и уходят, а Камень был, есть и будет, крепкий, твердый, надежный. Его любит народ, он здесь нужен, он важная часть политики, экономики, социальной сферы — выбей его и нарушишь гармонию, начнется хаос, а кому это надо? Власть имущие всё понимают, в Иркутске и в Москве. Шутов прикрыт. Устраиваясь в его структуру, Ника надеялась найти информацию для использования против него, не мелочи, но серьезную, бронебойную — и что с ней делать, с информацией, если найдешь? Куда идти? Везде схвачено, везде свои люди, Левиафан сожрет всякого, кто посмеет бросить ему вызов. Что есть у Ники сейчас? На первый взгляд, немало, но всё слону дробина. В торговом доме ИЛВЗ ведут двойную бухгалтерию, недоплачивают налоги, выдают зарплату в конвертах — сообщи об этому куда следует, с доказательствами, фамилиями и именами, и что дальше? Шутова так не достанешь, не этого она хочет. Девять лет назад она думала, что создала Шутову большие проблемы, но сейчас понимала, что это были не проблемы, а сложности, поэтому ее не убили, а лишь избили и изнасиловали.

«На что надеешься? — порой спрашивает она себя. — У него охрана, связи, он неуязвим. Не хочешь ли сдаться, выйти из игры, вернуться в Москву? Нет? Тогда действуй. Ты внутри первого круга системы, у тебя есть Света — двигайся дальше, все получится, на тебя играют время и репутация. И — ненависть».

На днях она сменила квартиру в Иркутске. Из-за Жени, ее бывшего парня. Брошенный за ненадобностью как использованный реквизит, он терпел какое-то время, звонил, силился встретиться, не понимал, что случилось, — а потом пришел к ней вечером, пьяный, злой, требуя объяснений.

Она открыла ему, хотя могла бы не открывать.

«Здравствуй, что ли, — сказал он, покачиваясь в дверном проеме. — Поболтаем?»

Не дожидаясь ответа, он оттеснил ее и вошел.

«Давай, — ответила она. — Будешь чай?»

Он не хотел чаю, он хотел выяснить отношения.

«Другого нашла, да? — Он смотрел на нее мутными злыми глазами. — А на Женю хрен с прибором? Кто он, этот счастливчик?»

«Нет никого».

«Гонишь».

Женя, симпатичный блондин тридцати двух лет от роду, на пять лет моложе ее, не знал, что его использовали, иначе был бы еще злее. Ника понимала его. Первым делом перед приездом в Иркутск она нашла его через приложение для знакомств, и не сказать, что он не нравился ей, нет, но и не было в нем ничего для глубоких чувств с ее стороны. Простой иркутский парень с простыми взглядами на жизнь, строитель — и любитель выпить, как выяснилось позже. Пятница и суббота — дни пива. Нике это не нравилось, но она терпела. В постель ложилась без отвращения, и даже кончала время от времени, но замуж не спешила. Женя был нужен не для этого. Спроси кто-нибудь, что сподвигло ее на переезд в Иркутск, она сказала бы — любовь, и спрашивающий мог бы убедиться в этом при необходимости — но у нее не спросили и уже не спросят, так что Женя больше не нужен.

«Никого нет, — повторила она. — Просто пришло время. Всему свое время. Время любить и время прощаться с любовью».

«Кто он?» — повторил Женя.

Его качнуло в сторону.

«Никого нет, — в третий раз сказала она. — Иди домой и ложись спать, утро вечера мудренее».

Услышав ответ, Женя толкнул ее в грудь, и она, не удержав равновесие, упала и ударилась затылком о шкаф-купе.

«Больно? — оскалился Женя. — Как мне или больнее?»

Простой иркутский парень шел к ней, глядя на нее сверху вниз пьяными глазами, а она лежала и хотела знать, что будет дальше. Ударит еще раз? Будет бить до смерти? Нет, она не знала его, этого Женю, да и сам он себя не знал.

Ее демоны требовали ответных действий, а она, сдерживая их, лежала у шкафа и смотрела снизу вверх на Женю.

Схватив ее подмышки, он рывком поставил ее на ноги, рванул в сторону как куклу и прижал к стене у входной двери.

«Бросила меня, да? — Шипел он ей в лицо, брызжа слюной и сжимая шею. — Свалила по-английски?»

«Если не отпустишь на счет три, тебе будет больно физически», — предупредила она, с трудом проталкивая слова сквозь горло. — Раз… Два…»

Он сжал сильнее.

«… Три».

Она ударила его лбом в переносицу, коленом в пах и, оттолкнув, добавила ребром ладони в горло.

Он рухнул где стоял.

Нож с пятнадцатисантиметровым лезвием вдруг оказался у его лица. Острие смотрело в глаз, застыв в трех сантиметрах от зрачка.

Он не мог дышать и беззвучно раскрывал рот, а из носа текла струйка алой крови, на белую майку и пол. Ника не сильно ударила, нос не сломала.

Через минуту он сел, опершись спиной о стену, и запрокинул назад голову.

Ника убрала нож.

«Принесу лед, — сказала она, — а то вся кровь вытечет».

Она принесла лед в пакете, и Женя приложил его к переносице. Изумление в его взгляде протаяло сквозь муть опьянения.

«Вот это женщина, — были первые его слова. — Выйдешь за меня замуж?»

«Нет».

«Где ты так научилась? Откуда у тебя нож?»

«Жизнь научила, но я предпочла бы не брать эти уроки».

Через несколько минут Женя ушел в залитой кровью одежде, пошатываясь, и она знала, что он больше не вернется, и было немного грустно. С ней ее десять кило лишнего веса и одиночество в чужом городе. Она прожила здесь больше года, но город по-прежнему чужой. Он красив местами, новое и старое вперемешку, микс из построек разных эпох, включая деревянные одно- и двухэтажные дома, — но ей неуютно здесь. Она далеко от Москвы, ей всюду мерещится слежка, и она не уверена, что у нее получится. Дима не звонит, и немудрено. Обиделся. Она так плохо обходится с ним всякий раз — то используя его, то пропадая надолго, — что даже странно, что он давным-давно не послал ее куда подальше. Она знает — стоит набрать его номер, и он поможет чем сможет, найдет информацию, поддержит морально, кинется по первому зову к Дульсинее Тобосской, у которой ни стыда ни совести. Она поцелует его, приласкает, и он все простит, как прощал много раз до этого. Он знает о ней больше, чем кто-либо. Он знает, что с ней сделали в Ангарске. Он встретил ее в аэропорту, когда она вернулась оттуда, и поддерживал ее все эти годы, не надеясь на ответные чувства. Он помнит ее другой и знает, почему она стала такой, какая она сейчас. Он знает, зачем она в Иркутске. Стоит набрать его номер, и завтра он будет здесь, но она не звонит, и кровь на полу в чужом городе пахнет железом и смертью. Кровь всегда пахнет смертью. Чувствуя этот запах, монстры в ее животе кусают ее изнутри, вечно голодные и злые, и ей нечем их кормить, кроме собственной плоти. Рука тянется к ножу. Несколько порезов успокоят их на какое-то время. Она не хочет бить, она не хочет убивать — но у нее нет выбора, выбор сделали за нее в темном подъезде Ангарска, двое от Игоря Шутова.

…

Любовница Шутова сейчас рядом — протяни руку и коснешься обнаженного влажного тела, нагретого в сауне. Очередной этап сближения, две голых женщины на полке, начальница и подчиненная, сидят судачат о том о сем, сплетничают, отдыхают. За их спинами курицы в курятнике квохчут тихо, завистливо, желчно. Нику они ненавидят, улыбаются ей, а за глаза кличут сучкой и прилипалой. Она слышала это собственными ушами, с помощью жучка в кабинете Светы, — когда двое ее коллег, не стесняясь в выражениях, общались перед совещанием, пока ждали Свету. Да, она сучка и прилипала, они правы. Она даже хуже, чем они думают.

— Поддам пару? — спрашивает Света, взяв с полки пластиковый стаканчик с водой.

Вопрос риторический.

Света поддает, и Ника закрывает глаза, вдыхая пар с ароматом эвкалипта и пытаясь расслабиться. С расслаблением проблема. Она помнит, зачем она здесь и кто рядом. Она нигде не чувствует себя в безопасности, даже в женской сауне, голая, без ножа, уязвимая в случае нападения. На нее тут не нападут, разумом она это понимает, но попробуй объясни это той части мозга, что глубже, древнее, главнее. Игорь Шутов близко. Где-то тут и те двое, что насиловали ее в Ангарске.

Вдыхая пар с ароматом эвкалипта, она вспоминает, как в позапрошлом году убила того, кто хотел убить ее. Она пряталась в сауне в Питере, отключенной, холодной, а человек в черной маске вошел туда и остался лежать там с ножом в спине. Он хотел забрать полмиллиона долларов, а отдал жизнь. Хочет ли она забыть это? Хочет ли забыть Ангарск? Нет. Она хочет помнить прошлое, каждый его миг, чтобы в будущем взять за него сполна.

— У меня есть новость, — говорит Света, усаживаясь обратно на полку. — Скоро объявим внутренний конкурс на зама главного бухгалтера. Хочешь принять участие?

Ника открывает глаза.

Новость для нее не сюрприз, спасибо жучку, но до настоящей минуты она не была уверена, что Света скажет то, что сказала.

— С удовольствием, — говорит Ника.

Они встречаются взглядами в жарком полумраке сауны, и Ника знает, что имеет в виду Света. Внутренний конкурс нужен ради формальности, решение принято, и Света озвучивает его здесь, в неформальной обстановке, пока они больше подруги, чем начальница и подчиненная.

Что чувствует Ника? Радость, смешанную с опасениями, даже со страхом, и второго больше. Стремительный карьерный взлет пугает ее. Чем выше, тем больше возможностей, но и тем ярче свет направленных на нее софитов. Как сказала Света о знакомстве с Шутовым? «Я зажмурилась и прыгнула с обрыва. Дух захватило». Ника чувствует себя так же. Она как канатоходец над пропастью, на дне которой, во тьме ее страхов, ждут двое из Ангарска, чтобы закончить начатое, — и она не хочет к ним падать.

Вдыхая пар с ароматом эвкалипта, она закрывает глаза.

Делай, что должен, и будь что будет.

Медленный вдох. Медленный выдох. Еще раз… И еще… Все будет в порядке, Ника, все у тебя получится, ты молодец. А если не получится, то самое плохое, что с тобой случится, — смерть, и какой смысл ее бояться, если ты с ней не встретишься?

Медленный вдох… Медленный выдох…

Вдох… Выдох…

Пар с ароматом эвкалипта… Начинаешь замечать, как дышишь… Как живешь…

«Помни о смерти», — говорили древние.

«Помни о жизни», — говорит она.

3. День рождения

В загородном доме Светы в пригороде Иркутска праздник набирал силу. Три десятка гостей, обласканные хозяйкой и десятком человек обслуги, расслабленные и хмельные, сидели на открытой веранде дома с видом на бассейн с подогревом и пили этанол в разных концентрациях. В семь вечера все только начиналось. Программа обещала танцы, караоке, большой торт для большой компании и, возможно, купание в бассейне в чем мать родила, как шутили некоторые.

Погода благоприятствовала празднику. Идеальная погода для конца мая — не душно, но тепло, юная зелень на лужайке у бассейна тянется вверх, к солнцу, ровно подстриженная, а строгие сосны за высоким железным забором стоят не шелохнувшись при полном отсутствии ветра. Предвкушение лета. Светские беседы, смех, звон бокалов. Именинница в коротком синем платье в обтяжку не сидит на месте, за круглым столиком с друзьями и Никой Корневой-Ермоловой, ходит между гостями, стараясь никого не оставить без внимания, а между тем поглядывает на часы и, кажется, нервничает. Ника знает причину. Света ждет Шутова. Приедет или нет? В прошлом году не приехал, сославшись на занятость, — и неизвестно, почтит ли вниманием сегодня. Можно на него обижаться, но Света не обижается, не позволяет себе этого. Шутов — это Шутов. Она все понимает. Лишняя публичность определенного рода ему ни к чему, слухи, домыслы, фото исподтишка; если не приедет, то позже поздравит ее в частном порядке, сделает дорогой подарок — скажем, кольцо с крупным бриллиантом или серьги, или авто с бантиком; она все понимает и не жужжит. И всё-таки нервничает. Приедет или нет?

Поставив бокал на стол, Ника привлекла тем самым внимание официанта, скучавшего неподалеку. Через мгновение он уже стоял у нее за спиной, намереваясь долить ей вина.

— Спасибо, пока не надо, — сказала она.

Она тоже нервничала и готовилась к худшему, руководствуясь старой проверенной мудростью, не раз ее выручавшей. Она мало пила, в красной дамской сумочке лежал нож с пятнадцатисантиметровым лезвием, а еще она заранее изучила пути отхода на случай экстренной ситуации. Если Шутов приедет и узнает ее, то придется спасаться бегством. Что она сделает с ножом против охранников Шутова? Не стоит и пытаться.

Она играет в русскую рулетку. Устроилась в компанию Шутова, щёлк — пусто, жива. Пошла на повышение, щёлк — пусто, жива. Пришла на день рождения к любовнице Шутова, щёлк — что дальше? Выживет ли?

Рядом с ней за круглым столиком — семейная пара, друзья Светы из ее прошлой жизни, в которой она жила на окраине города, ездила на общественном транспорте в час пик и мечтала о лучшей жизни. Теперь у нее хороший дом, хорошая машина, а также богатый статусный любовник, почти гражданский муж, который все это оплачивает, не давая ей больше, чем считает нужным дать. Друзья Светы пьют хорошее вино, завидуют ей и тоже мечтают о жизни лучшей, чем у них. На первый взгляд, белая дружеская зависть, но, присмотревшись, находишь в ней маленькие червоточинки, а может, и большие. Эх, люди. Не знают, чему завидуют, но Ника Корнева-Ермолова не станет с ними спорить. Она преимущественно молчит, вежливо улыбаясь, а тем временем ее внутренности скручивает болью в предчувствии опасности. Адреналин возбуждает монстров, они жаждут выбраться наружу, чтоб показать себя честному люду, пьющему-жующему, и чем-нибудь тоже полакомиться, но их время еще не пришло, поэтому они кусают ее изнутри, терзая фантомными болями.

— Кто бы мог подумать, да? — Анжела, симпатичная желчная особа, какая-то неудовлетворенная по жизни, с нервным напряжением во взгляде, сделала глоток вина. — Не везло ей с мужиками, всё какие-то не такие были, то бухали, то налево ходили, то на шее сидели, а теперь прям фантастика какая-то, даже не верится, что такое бывает. Принцесса нашла принца.

Вслушиваясь в речь Анжелы, в интонации ее голоса, Ника думала о том, что настоящая подруга не станет так говорить. Анжела не настоящая подруга — она сплетница и завистница. Пьет мало, все никак не может расслабится, да и не хочет, а ее спутник, напротив, пьет много, за двоих, бокал за бокалом, и поддерживает ее во всякой мысли. Он пухлый и вроде как добрый, но добрый ли он — вот в чем вопрос.

— Тоже хотела бы себе такого принца? — вдруг спросил он, дожевывая сыр с медом. — И домик такой, да?

— Может, и да, — ответив на провокацию мужа, Энджи кольнула его. — Почему у нас до сих пор не такого?

— Продай почку или другое какое место, — сказал он, запив сыр вином. — Есть варианты?

Ника заметила его взгляд, брошенный на именинницу, и поняла, что он тоже не друг. Не друг и не враг, а так. «Выгодно продала вагину, — читалось в его взгляде. — Легла под Шутова, хоть и прекрасно знает, кто он такой».

Эти мысли не мешали пухлому есть и пить за счет Светы, то есть, читай, Шутова. Зачем он сюда пришел, сей нравственный тихий завистник? У него нет вагины, а его жопа никому не нужна. Нет, милый мой, в жизни не все так линейно, как ты думаешь. Света любит Шутова — во всяком случае, думает, что любит. Деньги и статус — афродизиаки для женщин, тянет их к ним так, что не могут порой, бедные, понять, чего больше в этом влечении, любви или расчета. Надо ли искать меркантильность за пологом девичьих чувств? Однажды Света сказала, что любит Шутова, и больше об этом не заговаривала, а Ника не лезла к ней с расспросами, даже в бане. Любит и любит — Нике нет до этого дела, правда ей ни к чему, важен факт связи Светы и Шутова. Лишь бы не поссорились, не разбежались. Совет им да любовь.

Хочет ли Ника, чтобы Шутов приехал?

Да. Хочет. Она боится, что Шутов ее узнает, но в то же время строит планы для сценария, если не узнает. И вообще строит планы, не сиюминутные, а долгосрочные, не забывая ни на миг, зачем она здесь. Правая рука Светы, зам главбуха, главный раздражитель куриц в курятнике, девушка с лишним весом и складками жира, она медленно идет к цели и однажды туда придет. Это ее мантра, она повторяет ее для поддержания веры, когда та начинает слабеть.

У Светы зазвонил телефон.

Заметив, как изменилось ее лицо, с гримаской радости и тревоги, Ника поняла, кто звонит.

— Да. — Света отошла в сторону, подальше от гостей.

Через минуту она вернулась и села.

— Игорь Иванович скоро пожалуют, — сказала она, с красными от волнения щечками и ушками. Она обращалась к Нике, игнорируя друзей, а тем это не нравилось, и Ника видела, как они смотрят на Свету, — с улыбками, вылепленными на лицах, с завистью к проданной вагине.

— С подарком? — Не удержалась Анжела, и как-то сразу, по одной фразе, стало ясно, что она чувствует, о чем думает.

Развернувшись к ней вполоборота, Света выдержала паузу и после этого сказала мягко так, по-дружески, тоже с улыбкой:

— Энджи, не в подарках счастье. Счастье в другом.

— В чем?

— В чувствах, в отношениях, а еще в том, насколько реальность оправдывает ожидания. Я не жду подарка, поэтому буду рада любому, а если его не будет, то и ладно.

— Реальность уже превысила твои ожидания.

— Поэтому я счастлива. Я не загадываю, что будет завтра, а просто живу. Если карета станет тыквой, жизнь не закончится.

Анжела ничего на это не сказала, не нашла что сказать. Толстяк тоже молчал, жуя пищу, оплаченную Игорем Шутовым, и глядя со смыслом в грязную тарелку. Он не хотел, не дай бог, встретиться взглядом со Светой.

В это время медленно и беззвучно открылись ворота, и во двор въехал черный микроавтобус с черными стеклами.

Остановился.

Из микроавтобуса вышли люди в черном и заняли позиции у ворот и у дома.

Шестеро.

На глазах черные очки, в ушах — черные гарнитуры, в движениях — профессиональная выверенность.

Осмотрели окрестности. Что-то сказали в микрофоны. Двое поднялись на плоскую крышу двухэтажного дома по внешней лестнице, с балконом на втором этаже.

Поставив на паузу возлияния и разговоры, гости следили за действом.

Во двор въехал черный «Майбах», а третья машина, микроавтобус-близнец первого, осталась за воротами. Из нее вышли все те же люди в черном — будто клонированные, и заняли позиции по внешнему периметру, за забором. Как тебе это, Ника Корнева-Ермолова? Впечатляет? Эффектно, да? Эффектно и эффективно. Когда у мужчины есть бронированный «Майбах» и личная армия из людей в черном, его привлекательность для самок возрастает сто крат, а убить его сто крат сложнее, чем без брони и охраны.

Ворота закрылись.

Клон открыл заднюю дверь «Майбаха».

Двое других стояли рядом, спинами к машине, оглядывая окрестности и притихших гостей. Нике казалось, что один из них смотрит прямо ей в мозг сквозь черный пластик солнцезащитных очков и видит, что она враг. Он знает, о чем она думает. Он чувствует ее боль. Его глаза — рентгеновские аппараты.

Выдерживая его взгляд, она улыбается ему в качестве защитной реакции, а он — неужели? — вдруг отвечает ей едва различимой улыбкой на строгом лице Терминатора. Мелкое движение губ, намек на человечность.

Все в порядке. Он ничего не видит. Он не станет ее терминировать.

Из «Майбаха» выходит Игорь Шутов.

Темные джинсы, синий пиджак, белая рубашка. Белые зубы в улыбке. Он не похож на Шутова с фотоснимков из архива ее ненависти, он… другой. Более человечный, что ли. Ниже ростом, чем она думала. Живой. Трехмерный. Отлично выглядит для пятидесяти с хвостиком. Не похож на того, кто когда-то был просто бандитом, а потом стал бандитом в костюме, так называемым авторитетным бизнесменом. Добродушный, респектабельный, расслабленный. Света идет к нему, а он, улыбаясь, по-хозяйски идет ей навстречу, сопровождаемый охранниками, и на ходу раскрывает объятия.

Они обнимаются.

Шутов не стесняется. Кого стесняться, если он здесь главный? Кажется, у Светы есть все шансы стать его следующей женой.

А что чувствует Ника Корнева?

Она злится на себя за то, что не чувствует ненависти к Шутову — после того, что он сделал с ней руками, ногами и прочими частями тел двух ублюдков в Ангарске. «Вдруг он ни при чем? — лезет вопрос, от которого усиливается боль в животе и тошнит как при отравлении. — Может, не он отправил тех двоих в Ангарск?»

Нет, это был он.

«Знаешь, сучка, за что это?» — шипел один из тех ублюдков, навалившись на нее сверху и прижав голым животом к холодному бетонному полу, перед тем как воткнуть себя в нее и ударить кулаком по затылку.

Она знает. Помнит. Беспомощность, ужас, боль, кровь на бетоне, первый день в обшарпанный больничной палате Ангарска, где на нее смотрели так, будто она сама виновата в случившемся и создает им проблемы своим присутствием; возвращение в грязную октябрьскую Москву, мысли о самоубийстве. Желание отомстить появилось позже, и именно оно поддерживало ее все эти годы, оно сделало из умершей Ники Корневой новую Нику, ту, что сейчас смотрит на Игоря Шутова и препарирует свои чувства. Нет, она ничего не выдумала. Респектабельный добродушный мужчина в белой рубашке девять лет назад принял решение наказать ее за принципиальность и несговорчивость. Можно не сомневаться, это не самое плохое, что он сделал в жизни, — в его темном шкафу полно скелетов тех, кого он убил чужими руками. Как туда пробраться? Как открыть шкаф?

Шутов и Света идут к террасе, к тому месту, где сидит Ника, и с каждым их шагом усиливается боль в животе, и она терпит эту боль, со сдержанной приветливостью улыбаясь в пространство.

Рядом с местом Светы за столиком есть свободное место для Шутова, между Светой и Никой.

Приоткрыв сумочку, чтобы в случае необходимости быстро вынуть нож, Ника сидит и ждет. Нет, она не убьет Шутова здесь, не таков ее план, пусть второго шанса, возможно, не будет. Нож нужен на случай, если Шутов ее узнает. Слева и справа от Шутова — вооруженные клоны, его лучшие телохранители, и стоит ему сказать слово, как они бросятся на Нику, упреждая удар. Или он промолчит? Узнает ее и не скажет ни слова, чтобы решить проблему позже, в каком-нибудь темном подъезде, на этот раз с точкой, без запятых?

Охрана Игоря Шутова — не ФСО. Не проверили гостей, не обыскали. Здесь нет чужих, здесь все свои, и Ника одна из них, с ножом в сумочке и желанием отомстить.

Пять метров…

Три…

Два.

Она смотрит в глаза Шутову, улыбаясь, а он не улыбается ей, что-то говорит Свете, и два терминатора смотрят на Нику сквозь черный пластик очков, следят за каждым ее движением. Они никому не доверяют, такая у них работа.

— Игорь, знакомься, это Ника, мой зам, верная помощница и прекрасный человек.

Ника встает.

— Добрый день. — Шутов протягивает ей руку, непринужденно, элегантно, с достоинством, и Ника протягивает в ответ свою:

— Добрый день, очень приятно.

Касание.

Нервный импульс от ладони Шутова вспыхивает маленькой нейронной бомбой в мозге, и ладонь непроизвольно дергается как от удара током.

Шутов не отпускает ее руку. Удерживая на губах улыбку, он смотрит ей в глаза, долго, неотрывно

Он узнал ее. Он не встречался с ней лично девять лет назад, но видел ее фото, и изменение внешности не спасло ее, как она ни старалась.

Здравствуй, Вероника Корнева. Неожиданно, однако, вот так сюрприз, да?

Он отпускает ее руку медленно, не прерывая зрительный контакт. Кожа скользит по коже, взгляд цепляет взгляд.

Два клона по обе стороны от Шутова не сводят глаз с Ники.

Тем временем Света представляет Шутову друзей, Анжелу и Николая. Шутов вежливо кивает им, без телесного контакта.

Не зная, куда себя деть, друзья натужно улыбаются и то и дело поглядывают на клонов, которые, спрятавшись за черным пластиком и строгими масками лиц, сканируют обстановку.

— Что ж мы стоим? — говорит Шутов как-то по-барски размашисто, широко. — Выпьем за именинницу?

Он садится за стол не как гость, но как хозяин, и Ника садится по левую его руку, а Света — по правую.

Терминаторы встают чуть поодаль, у стены дома, за их спинами. Ника не видит их, а они видят ее.

Взгляды гостей — пожалуй, всех до единого — пристыли к Шутову, а он не обращает на это внимания — как человек, привыкший к публичности. Известный и уважаемый бизнесмен, меценат, авторитет. Разбойник и убийца.

«Я могу ударить его ножом, и никто мне не помешает, — думает Ника, вновь почувствовав искушение закончить здесь и сейчас то, чего жаждала девять лет. — Пока он будет умирать, фонтанируя кровью из сонной артерии, и прежде чем меня скрутят, я успею сказать ему пару слов».

Шутов узнал ее, но не подал виду. Другого шанса не будет.

Медленно, не привлекая внимания, она расстегивает сумочку на коленях под белой скатертью.

Официант разливает красное сухое вино по бокалам.

Вино как кровь. Крови будет много, она зальет все вокруг, ударив алой струей в майский воздух, и праздник закончится вместе с жизнью Шутова.

Пальцы на рукояти ножа.

Терминаторы сзади, они не видят.

Света с улыбкой смотрит на Шутова, поднимая бокал, и выглядит как счастливая женщина, на день рождения к которой приехал любимый мужчина. Она любит его, теперь Ника в этом уверена.

Прости, Света. Ты не знаешь, кто я, но сейчас узнаешь.

Ника закрывает глаза.

Вдох.

Выдох…

Вдох.

Открыв глаза, она встречается взглядом с Шутовым. Пока официант наполняет его бокал, он обращается к ней:

— Как вам работается у нас? Нравится?

— Да.

Она не убирает пальцы с рукояти ножа. Пальцы потеют. Скручивая и раскручивая щупальца в животе, монстры ждут.

— А что вам нравится? — Шутов не останавливается. — Работа бухгалтера ведь рутинная: бумаги, дебет — кредит, сальдо, отчетность.

— Мне нравится гармония бухучета, где одна сторона балансирует другую.

— За цифрами и проводками — хаос жизни.

— Но в них спокойствие и порядок.

— Мы стремимся к порядку и боремся с хаосом, строя собственные модели мира, но, к сожалению, хаос рано или поздно побеждает. Процесс разрушения необратим. Это закон энтропии энергии во Вселенной. Но вы молодец, что стоите на страже порядка, наших прибылей и денежных потоков.

Бросив взгляд на Свету, Ника замечает, как она смотрит на Шутова: влюбленно, с толикой восхищения перед масштабом его личности, а также, кажется, с ревностью из-за Ники.

Или не кажется?

— Выпьем за прекрасную именинницу, — говорит тем временем Шутов, поднимая бокал. — За гармонию в ее жизни. И за все то, что она привносит в нашу.

Он говорит не вставая, не для всех гостей, но, прислушиваясь к его речи, люди за соседними столиками тоже тянут вверх руки с бокалами — как одуванчики к солнцу — и лишь Ника не тянет.

Ее пальцы соскальзывают с рукояти ножа.

Нет, Шутов не узнал ее.

Закрыв сумочку, она берет бокал вместо ножа.

Праздник продолжается, дамы и господа. Фонтан крови из сонной артерии отменяется.

Поймав свои чувства в это мгновение, она удивляется их отстраненности и рациональности — будто не она только что едва не зарезала Шутова на дне рождения его любовницы. Пульс не больше ста ударов в минуту. Дыхание почти в норме. Руки не дрожат. Внутри пустота — словно оттуда вынули что-то и пока ничем не заполнили, и даже демоны вдруг притихли, не дают о себе знать, шокированные исходом.

Дзинь! Дзинь! Дзинь! — Стекло о стекло, радостный перезвон, последнее касание — с Шутовым. Полуразвернувшись к ней и улыбаясь ей поверх бокала, он что-то вкладывает в свой взгляд, транслирует невербально, и это что-то тотчас дешифруется в древней лимбической системе мозга женщины без участия высших структур. Высшие структуры получают результат.

Ника Ермолова нравится Игорю Шутову.

Что она чувствует?

Отвращение. Гадливость. Улыбаясь ей с намеком, вчерашний насильник хочет трахнуть ее снова, на этот раз своим собственным членом, не избивая, а лаская, и ее тело отзывается болью и тошнотой на его призыв.

Темное горячее чувство рождается в животе.

Сделав глоток терпкого красного вина, она ставит бокал на стол и вновь расстегивает сумочку под белой скатертью.

Рефлексия.

Без рациональности и отстраненности.

Пульс ускоряется.

Шутов пьет вино. Он смотрит на Свету.

Он хочет ее трахнуть. Он хочет трахнуть всех, брать всё, а тех, кто ему мешает, он уничтожает, не мучаясь угрызениями совести.

Девять лет назад он убил Нику. Ее больше нет.

А он есть.

Вдох…

Выдох…

Потные пальцы — на рукояти ножа.

Вдох…

Мгновенное движение руки, блеск стали, жало вонзается в сонную артерию, в мягкую плоть, и теплая струя крови бьет ей в лицо, ослепляя.

Визжит Света.

Визжит ее подруга.

«Это тебе за Ангарск, — произносит Ника, чувствуя вкус крови на губах. — Помнишь несговорчивого аудитора?»

Теряя сознание, он узнает ее.

Шокированные терминаторы бросаются на нее сзади, заламывая руки и укладывая грудью на стол, а она смеется сквозь боль и слизывает с губ кровь Шутова. Все люди разные, а их кровь одинакова на вкус. Это значит, что и люди одинаковы, что бы они по этому поводу не думали.

Терминаторы сильные и глупые. Навалившись на нее вдвоем, они лишают себя шанса спасти шефа.

Шутов падает лицом в тарелку с греческим салатом.

В следующее мгновение Света пытается зажать рану, из которой хлещет кровь, но Ника знает, что она не сможет. Через минуту он умрет.

Довольна ли Ника Корнева? Получила ли то, что хотела? Понял ли ее Шутов, прежде чем потерял сознание?

Она открывает глаза.

Шутов пьет вино и общается со Светой. Он снова жив, не истекает кровью — но вкус этой крови до сих пор на ее губах. Губы пересохли. Она облизывает их.

Медленно соскользнув с рукояти ножа, пальцы закрывают сумочку. Нет, Игорь Шутов, я не убью тебя сейчас, это было бы слишком дешево в сравнении с тем, что ты сделал. Нужен другой путь, долгий, но такой, чтобы в конце я почувствовала то, что хочу почувствовать, а ты был уничтожен так, чтобы знал это больше одной минуты. Быстрая смерть — слишком легкий исход для тебя и много лет в тюрьме — для меня, то есть я буду в проигрыше. А как же те двое, что тоже мне должны? Нет, Шутов, я сыграю вдолгую и время для меня не препятствие. Я готова на все. Нет страшнее того, кто готов на все и кому плевать на свою жизнь. Улыбайся, Игорь Шутов. Ты только что избежал быстрой смерти — что бы ты сказал по этому поводу, если бы узнал? Может, ты тоже не боишься смерти, сумев выжить в девяностых, когда убийство было лучшим способом решения проблем? Нет, ты боишься, иначе не стал бы окружать себя клонами-терминаторами и ездить в бронированной машине, зная, тем не менее, что если захотят убить, то убьют. Так что у нас с тобой разные ставки: у тебя — всё, у меня — ничего.

Ника Ермолова делает глоток вина и улыбается никому не адресованной улыбкой, радуясь, что не ударила Шутова ножом в шею.

Май — хорошее время для новых планов.

Всему свое время. Время плакать и время смеяться. Время любить и время ненавидеть. Время рождаться и время умирать.

Ты был прав, неведомый древний мудрец.

Я подожду. А пока выпью вина.

Вы недовольны, мои демоны? Требуете сатисфакции? Я дам вам ее сегодня ночью. Найду какую-нибудь грязную дыру в этом городе, найду в ней какого-нибудь ублюдка и сделаю ему что-нибудь плохое за то, что он ублюдок. Это успокоит вас на несколько дней, а затем я придумаю что-нибудь еще. Дети Игоря Шутова, рожденные от спермы насильников, вы девять лет со мной. Чтобы избавиться от вас, нужно бросить вам мяса ваших отцов, всех троих. Сожрете их и сдохнете.

Хороший план?

Отличный.

Осталось воплотить его в жизнь.

4. Хлыст

— Ну что, приступим? Хватит гонять чаи. — Залив порцию водки в рот и забросив следом докторскую колбасу, один из кавалеров, крупный, пузатый, потрепанный, в несвежих джинсах и в растянутой черной майке, небритый да немытый, с жилистыми руками и желтыми нестрижеными ногтями — одним словом, классика жанра — медленно расстегнул ширинку, не вставая с табурета.

Второй кавалер, маленький, кривенький, плешивый, в засаленной рубашке в красно-черную клетку, молча ухмыльнулся, глядя на Нику пьяными глазками из-под редких бровей.

Ника знала сценарий. Она ставила по нему пьесы много раз, умело подбирая локации и актеров, и вот-вот ожидалась кульминация, катарсис Ники Корневой, кормление монстров, кусающих ее изнутри в нетерпении.

Локация что надо.

Убитая захламленная однушка, не знавшая ремонта и уборки в течение многих лет, прокуренная и пропитая, в хрущевке на границе частного сектора на окраине Иркутска, в неблагоприятном районе Ново-Ленино. На кухне — накрытый изрезанной клеенкой стол с нехитрой снедью в виде початой бутылки водки, серого хлеба, шпротов и докторской; три табурета; тусклый свет загаженной мухами лампы без абажура; желтый от времени советский холодильник «Бирюса», газовая плита под слоем жира в сантиметр, — здесь живет Витя, тот самый кривенький в черно-красной рубахе, а его друг даже не представился, невежливый он однако, и Ника назвала его про себя Вонючкой, так как от него разило грязным телом, гнилыми зубами и перегаром. Он хмур, с закрученной пружиной агрессии. Все как она любит. На ловца и зверь бежит. Закинув удочку в баре в квартале отсюда (много косметики, мини-юбка, колготки в сеточку, туфли на шпильках, томный распутный взгляд), она выловила пару мерзких рыбин, чтобы скормить их монстрам.

— Отсосешь? — Вонючка вынул свой вялый орган, вонь от которого Ника почувствовала на расстоянии. Во рту у нее стоял водочно-колбасный привкус, в ноздрях — запах Вонючки.

— Не хочешь подмыться? — Она знала что сказать для повышения градуса агрессии.

— Чистюля, что ли? — Встав с табурета, Вонючка спустил джинсы до колен. — Соси давай. Зачем пришла? Водку жрать на халяву?

Его кривенький друг в рубашке в красно-черную клетку жевал докторскую, поддерживающе ухмыляясь.

— Сунь член в водку для дезинфекции, — посоветовал он.

Ника сидела на табурете, спиной ко входу, с сумочкой через плечо, и смотрела на кухонный нож на столе. Нож ближе к Вите, чем к ней, и нужно это учитывать в сценарии драмы. В ее сумочке — еще один нож, тот, что вчера едва не вонзила Шутову в сонную артерию. Главный реквизит спектакля. Давай, Вонючка, давай, тряси удом, закручивай туже спираль агрессии — то, что мне надо.

— Лучше суну ей в рот, — буркнул Вонючка. — Пусть чистит.

Он подошел к ней почти вплотную, со спущенными ниже колен джинсами, и Ника знала, что он сделает дальше, и что она сделает.

В этот момент в дверь позвонили.

В сценарии этого не было.

— О! Кореши! — обрадовался Вонючка. — Открой, — сказал он красно-черному. — Видишь, я занят.

Бросив взгляд на Нику, кривенький вышел из кухни.

— Давай соси, че смотришь. — Пружина скручивались. — Кореши в очереди за мной. Хочешь гэнг-бэнг, а? Пробовала?

Положив руку ей на затылок, тяжелую, требующую, он надавил, а она не поддалась.

— Ты че? — Рука давила на затылок. — Целка, что ли? Член не видела?

На кухню вошли трое: Витя и двое вновь прибывших. Ника не видела их, только слышала.

— Сука, сосать не хочет, — сказал Вонючка на публику. — А жрать и пить дайте ей.

— У тебя хер страшный, — сказал кто-то. — А у меня красивый. — Еще один кореш встал рядом, сняв черные спортивные штаны.

Вонючка вновь надавил Нике на затылок:

— Ну!

Скинув его руку, она встала с табурета:

— Я, пожалуй, пойду, спасибо за компанию.

В ту же секунду ее схватили сзади, жадно вцепившись в груди сквозь хлопок майки, а Вонючка взял ее пятерней прямо за лицо, грубыми жесткими пальцами:

— Брезгуешь, падла?

Справа от нее стояла заплывшая жиром мужская туша со спущенными штанами и сломанными в молодости ушами, и она поняла, что невидимый режиссер где-то там, внизу, решил повысить ставки. Это не ее сценарий, она не знает развязку.

Четвертый кореш стоял поодаль, эдакий бывший интеллигент — в очках и без остатков интеллекта в глазах — и смотрел почти испуганно на происходящее, прикладываясь для смелости к банке крепкого дешевого пива.

Пора.

Смахнув с лица руку Вонючки, Ника ударила затылком того, кто держал ее сзади. Хрясть! — Сломанный нос.

Тушу — ногой в пах.

Вонючку — ребром ладони в кадык.

— Сука! — Туша выругался, скривившись, но не выбыл из строя. Как был, со спущенными штанами, он всей своей массой бросился на Нику, наваливаясь на нее, сбивая с ног, воняя потом и перегаром, и она поняла, что сейчас будет новый Ангарск, здесь, на кухне.

Падая, она ударилась затылком о стену.

Вспыхнула сверхновая, а затем Туша упал на нее сверху и прижал к полу.

— Держите ей ноги, мать вашу! — скомандовал он. — Сука, а!

Рванув, он порвал майку Ники от шеи до живота.

Бюстгальтера под майкой не было.

Чьи-то руки держали ей ноги, а она не оказывала сопротивления. Стены, потолок, она, Туша — все вращалось как желтые звезды на картине Ван Гога, и из живота к горлу катилась волна тошноты.

Повернув голову на бок, чтобы не захлебнуться, она содрогнулась и выпустила наружу густой фонтан рвоты.

— Мать твою! — Выругался Туша и выпрямился, отряхивая руку. — Шлюха сраная!

Щёлк — магнитный замок на сумочке. Нож в руке.

Не будет второго Ангарска.

— Сука! — Туша бьет ее наотмашь по лицу и вновь наваливается на нее, воняя потом и перегаром.

Вшик! — Нож входит в левый бок Туши, мягко, как в сливочное масло, и Туша не сразу понимает, что случилось.

Следующий удар — в руку, чтоб понял. Вшик! — в бицепс.

Туша всхрюкивает как-то негромко, глухо.

Ника не успела нанести третий удар. Туша сел, потом решил встать, глядя с удивлением на кровь и дыру в белой майке, но встать не смог. Завалился на бок, в дверной проем между кухней и коридором, там и остался.

Ноги Ники отпустили.

Нужно было быстро встать, но быстро не получилось. Ее вновь вырвало на полпути.

Поднявшись, она бросила взгляд на стол.

Вонючка ее опередил. Схватил нож со стола.

— Ты его порезала! — Острие смотрело на Нику, а член Вонючки — в пол. Она видела изумление и бешенство в пьяных глазах.

— Да. И мне это нравится, — сказала она. — Хочешь совет?

Вонючка не ответил.

— Бросай нож и вызывай скорую, иначе твой друг умрет, — продолжила Ника. — Как думаешь, я не превысила пределы необходимой самообороны?

Она взяла нож обратным хватом. На лезвии сохла кровь Туши.

— Че стоишь? Ищи перо! — скомандовал Вонючка Вите. — Порежем сучку.

— Сань, не тронь ее, а, — сказал Витя. — Глянь, как нож держит. Профи.

— Звони в скорую, — прибавил он, обращаясь к бывшему интеллигенту.

— Отставить, сука, звонки! — пьяно рыкнул Саня. — Сдохнет так сдохнет, не я его резал. Ссыте, да?

С этими словами он сделал шаг к Нике.

— Звони в скорую, — сказала она бывшему интеллигенту. — Не слушай его.

Вонючка бросился вперед, размахивая ножом как саблей, и — вшик! бум! — через секунду врезался в стену с распоротым левым предплечьем.

Кажется, он не сразу почувствовал боль.

Выругавшись и развернувшись, он удивленно — как до него Туша — уставился на рану, а после перевел взгляд на Нику:

— Ты кто, сука, а?

— Аудитор, — сказала Ника. — И бухгалтер.

Обычный вопрос — обычный ответ.

— Кто-кто?

— Бухгалтер.

Изумленный, Вонючка смотрел на Нику, забыв о ране, из которой густо сочилась кровь, и даже опустил нож. Потом он перевел взгляд на Тушу, истекавшего кровью на полу. Потом — на рану на руке.

— Что ж это, мать вашу? — выругался он. — Что, сука, за бухгалтерши такие с ножами?

— Хобби. Знаешь такое слово?

— Вызывай скорую, — сказала она бывшему интеллигенту. — И еще, — прибавила она, обращаясь ко всем. — Если скажете про меня, то пойдете за соучастие в попытке изнасилования. Включен диктофон, запись идет в облако в режиме реального времени. Ясно? Придумайте что-нибудь.

Ей не ответили. У бывшего интеллигента тряслись руки от избытка чувств, Витя смотрел на нее с прищуром и будто даже с восхищением, а Вонючка Саня, жалкий теперь, без штанов, с кухонным ножом в руке, не знал, что делать дальше.

Взяв со стола стакан, из которого пила водку, Ника бросила его в стену за спиной бывшего интеллигента.

Зажмурившись, тот пригнулся и втянул голову в плечи.

Бум! — тысячи мелких осколков брызнули в стороны, рассыпались кристаллами по грязной засаленной кухне.

Перешагнув через тушу и кровь, Ника вышла из кухни. Рефлексируя, она удивлялась, насколько спокойной и удовлетворенной себя чувствует. Эйфория на адреналиновой волне. Притихшие сытые монстры. Безразличие к судьбе Туши. Отсутствие страха и угрызений совести. На нее напали — она дала сдачи. Не будет повторения Ангарска: холодного бетона, страха, боли, бессилия.

В прихожей она вытерла нож о чью-то грязную майку, брошенную у порога.

Нет, они не вызовут скорую. Туша умрет — если еще не умер. Поделом ему, одним уродом будет меньше, жаль, что их не счесть, имя им — легион. Правосудие, говорите? Я сегодня правосудие. Туша сам себе вынес приговор, бросившись на меня, и я привела приговор в исполнение, быстро и эффективно. Прелюдия к главному действу, большому процессу, где на скамье подсудимых ждет Шутов со товарищи, не зная об этом.

Она вышла из квартиры, нажав локтем на дверную ручку. Лишние следы ни к чему. Здесь нет отпечатков ее пальцев, но есть ее рвотные массы. Она знает, что сказать следователю, если ее найдут, но нельзя, чтобы это случилось до суда над Шутовым. Не жалко Тушу, не жалко себя — какой смысл жалеть то, что не имеет ценности? Жизни людей — частные преходящие формы более общего содержания, и среди них есть бракованные экземпляры. Туша — это брак, отклонение, хвост нормального распределения. А что Ника? Кто она? Ее тоже испортили, лишили содержания, наполнили жаждой мести вместо смысла жизни, поэтому ей не жаль себя. Двигаясь к цели, она знает, что не сможет собрать себя заново, вернуть прежнюю Нику, а раз так, то жалеть некого и нечего. Что мертво, умереть не может.

На лестничной клетке темно — тем лучше. Пахнет жареным луком, сыростью и мочой — классика старых подъездов бедных районов.

Раз, два, три, четыре, пять… Зайчик вышел погулять. Она считает ступени, быстро спускаясь вниз, в темноту, и держится за перила, чтобы не упасть. Нельзя сейчас падать, нельзя оступиться и все испортить. Кореши испуганы, шокированы, но кто знает, что они сделают в следующую минуту? Бросятся следом? Вызовут подмогу? Вызовут скорую и полицию, рискуя сесть надолго? Лучше поспешить. Пройти пару-тройку кварталов дворами в накинутом на голову капюшоне, сесть к бомбиле и уехать в центр города, ближе к дому, но не слишком близко. Она живет в сталинке в ста метрах от набережной Ангары, на тихой улочке, и, стоит признаться, порой ей здесь нравится — когда зелено, тепло и веет свежестью от реки. Она не была в Москве полтора года. Скучает ли она по квартире в доме Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке, по шуму ночной Тверской, по энергии города, который и сам не спит, и другим не дает? Скучает ли по Диме, в конце концов? Иногда. Она не может позволить себе расклеиваться и грустить. Полтора года, два, три, пять, десять — она будет здесь столько, сколько нужно.

Вчера праздник закончился за полночь, а Шутов уехал в десять, с кортежем и без Светы. Света осталась. Изрядно хмельная, с горьковатым послевкусием счастья, она под занавес праздника прыгнула в бассейн как была, в вечернем платье, и несколько гостей последовали ее примеру, раздевшись, впрочем, до нижнего белья. Всё как в фильмах про богатых и знаменитых, разве что дело не кончилось свальным грехом в воде с хлоркой. Ника предпочла смотреть на это со стороны, с бокалом красного вина и каким-то неясным чувством, которое при ближайшем рассмотрении вдруг оказалось завистью. Тоже хотела бы так, в другом месте в другое время? Не можешь расслабиться? Больно? Правильно ли сделала, что не убила Шутова здесь и сейчас?

«Давай к нам! — крикнула ей Света. — Прыгай!»

Улыбнувшись, Ника сделала знак рукой — нет, спасибо, как-то не хочется.

Перед тем как Шутов убыл, она имела, так сказать, удовольствие познакомиться с его помощником, Дмитрием Хлыстовым. Вот кого следовало опасаться. В дорогом костюме и белой рубашке, разве что без галстука, в очках, худой, светловолосый, этакий бывший отличник и ботаник, Хлыстов подошел к их столику и дежурно поздравил Свету, после чего уединился на пару минут с Шутовым, так и не представившись. Бросив быстрый взгляд на Нику сквозь стекла очков, он кольнул ее шилом в точку, где прятался ее страх, — словно видел, что она не та, за кого себя выдает.

«Дима Хлыстов, — сказала Света, придвинувшись ближе к Нике, хотя в тот момент больше никого не было за столом. — Хлыст. Правая рука Игоря. Закончил МГУ, умный, но неприятный. Кажется, он меня невзлюбил — ревнует, что ли, хочет быть самым близким и нужным. Он и так самый нужный. Везде и нигде, серый кардинал империи».

Света сделала глоток вина, глядя вслед Шутову и Хлыстову.

Два клона шли чуть поодаль от них. Давайте, давайте, трудитесь, вы едва не лишились шефа и работы, и, может, еще лишитесь. Вас я не боюсь, а франта в очках — да. Вежливый, собранный, спокойный, он все сказал о себе одним взглядом, за миг зрительного контакта, и я до сих пор чувствую нечто сродни дрожи внутри. Хлыст безжалостен и на многое готов ради шефа, что не раз подтвердил на практике, можно не сомневаться. Как долго он с Шутовым?

«Сколько ему лет?» — сделав глоток вина, спрашивает она у Светы как бы между прочим, в порядке женского любопытства.

«Сорок, но выглядит моложе. Не женат, детей нет, черный пояс по карате, полное отсутствие эмпатии — что, кстати, ему не мешает, даже помогает. Лет десять лет назад был юристом, вел дела Игоря, а потом, видишь, сделал карьеру. Ближе никого нет».

Света тоже ревновала.

Закончив рассказ о Хлысте, она улыбнулась, встрепенулась и предложила выпить за любовь.

Выпили.

Потом Шутов уехал, а Света прыгнула в бассейн в вечернем платье. Наплававшись, вылезла, отряхнулась и пригласила всех желающих греться в сауну. Желающие нашлись. Взяв в дом еду и напитки, приступили к финальной части праздника. Набились в сауну кто в чем, от нижнего белья до костюмов Адама и Евы, а потом пили и ели, ели и пили. К этому времени Анжела и ее спутник убыли восвояси, и слава богу. Завистники под личинами друзей. А ты, Ника, кто? Кто под маской Ники Ермоловой?

«Оставайся, — сказала ей Света, изрядно хмельная. — Три спальни, места много. Выпьем чаю, поболтаем. Завтра выходной».

Ника не осталась. Не смогла после того, что едва не случилось сегодня. Жаль Свету. Свете грустно, Шутов уехал, оставив ее одну в день рождения, — поэтому она прыгнула в бассейн и пьет вино бокал за бокалом, в преддверии утреннего похмелья. Эх, Света, не того ты выбрала жениха, но сердцу, как говорят, не прикажешь.

Расстались в начале первого. Обнялись, расцеловались, Ника села в такси, а Света вернулась в дом, где никого не осталось.

Света грустила, а Нику жрали монстры. Вцепившись в нее изнутри, требовали еды, а ей нечего было им дать. Они жаждали крови Шутова и не получили. Потерпите, пожалуйста. Сейчас я слишком уставшая для охоты, а завтра будет новый день и новая пища, и на зло я отвечу злом, и зла в нашем мире прибавится. Всё как вы любите.

5. Предложение

«Никки, я женюсь. Сделал, в общем… предложение, вот». — Выговорив это неловко, сбивчивым извинительным голосом, Дима выдохнул и замолчал.

Она тоже молчала.

— Ты пропала с концами. Я все понимаю, но, Никки… — продолжил он. — Я хотел приехать — ты отказалась. Мы могли бы встретиться где угодно, на том же Байкале, но почему-то не встретились. Почему?

— Ты знаешь, где я и зачем. Я хожу по краю и не хочу, чтобы ты тоже ходил.

Она говорила это и чувствовала себя мерзко, но не могла сказать правду, всю как есть. Диме незачем знать о легенде в виде простого иркутского парня, с которым она спала год и которого избила, когда надобность в нем отпала. Сука, ты, Ника, сука, нет другого эпитета, но ты будешь сукой до тех пор, пока не дойдешь до цели. Будешь врать, избивать, убивать — и отмахиваться от совести как от мухи, которая мешает. Нет, Диме здесь не место. Здесь грязно и опасно.

Звонок от него по мессенджеру был первым за несколько месяцев. Он писал зимой, потом звонил, переживал, скучал по ней, а она трахалась с Женей, не без удовольствия иной раз, что уж скрывать, и держала Диму на расстоянии в четыре тысячи километров по прямой. Вот результат. Что чувствуешь? Ревность? Сожаление? Растерянность? Злость? Горечь? Все сразу, в коктейле с привкусом неизбежности.

«Извини, — сказала она. — Нельзя иначе. Я плохая пара, ты не был ты счастлив со мной, и ты это знаешь. Так что все к лучшему».

«Я был счастлив, когда ты приходила ко мне, — но ты приходила редко. Сначала, помнишь, ты целовала меня в качестве спасибо за помощь, потом стала платить щедрее. Это была плата, да? Не чувства? Тело в обмен на информацию?»

Звуки лились из трубки потоком обиды, любви и боли.

Ника закрыла глаза.

Из окна пахнуло сыростью дождливого сентябрьского дня и прелыми листьями. Дима прав и не прав. Это был не просто приятный бартер, это были тщетные попытки почувствовать себя женщиной, которой не чужды обычные романтические отношения. Не она платила Диме, а он — ей. Она играла роль, а он подыгрывал ей, так и не сумев убедить себя в том, что все по-настоящему, а не на сцене их маленького неустроенного театра.

«Дима, это была не плата, — сказала она. — Это было отчаяние. Спасибо тебе за все. Буду рада за тебя, если ты будешь счастлив. Ты ведь будешь счастлив?»

«Постараюсь. Только больше не приходи ко мне, пожалуйста. Всему свое время».

«Время обнимать и время уклоняться от объятий. Время любить и время ненавидеть. Время убивать и время врачевать…».

Ника говорила как в трансе, не открывая глаз.

«Будь, пожалуйста, осторожна. Пиши хоть изредка, я за тебя волнуюсь».

«Буду, Димочка, буду. Можно попросить тебя о последнем одолжении?»

«Ты же знаешь».

«Я собираю информацию — путевые заметки, аудиозаписи, документы. Если со мной что-то случится, найдешь, что с ними делать?»

«Мне не нравится ход твоих мыслей».

«Договорились?»

«Да. С тебя явки и пароли. И обещание звонить раз в месяц, не реже».

«Жена не будет ревновать?»

«Тебе ли не знать, что правда не всегда полезна для отношений?»

«Спасибо. Ты настоящий друг».

Дима молчал.

«Рад это слышать, — наконец сказал он. — Пока, Никки. Звони. Я помогу тебе без поцелуев и секса, просто как друг».

«Пока».

Она положила трубку и потом долго стояла у окна, вдыхая запах прелых листьев и высушивая слезы, вдруг выступившие на глазах. Убийцы тоже плачут. Скольких людей она отправила на тот свет? Пятерых? Шестерых? Она не знает о судьбе Туши. Ни слова в криминальных хрониках в Интернете, ни зацепки, ни намека на события конца мая на окраине Иркутска. Она жалеет о том, что сделала, не из-за мук совести, нет, с совестью она нашла общий язык, — а из-за риска для главной цели. Влекомая внутренними демонами, она вышла в сумеречную зону к ублюдкам-насильникам как приманка и охотница — и кто знает, что будет дальше? Уголовно-процессуальные действия разрушат ее планы. Больше она не сорвется, нет. Когда монстры мучают ее, она режет себя, а не других. Лезвие для рисунков на коже, огненная струйка боли, бьющая в мозг, — этого монстрам мало, пища на пару дней, поэтому в зоне бикини места живого нет, свежие линии поверх старых. Ей не привыкать. Здесь, в Иркутске, монстры стали прожорливее, в особенности после дня рождения Светы. «Не дала нам Шутова — дай других! Не дашь других — дай себя! Не дашь себя — дашь других! Выхода нет».

Рада ли она за Диму? Стараясь верить, что — да, она не верит. В ее чувствах больше ревности и горечи, чем радости, и запах прелых листьев тому подтверждение. Он созвучен ее чувствам. Осень. Увядание перед долгой зимой, конца и краю которой не будет. Потеряв Диму-любовника, она вот-вот лишится и Димы-друга, всегда готового помочь, в любых обстоятельствах, без всяких условий, — и что же тогда останется? Цель. Жестокость. Боль. Сожаление. Невозможность вернуть то, чего не было.

Она закрыла окно. Запах осени остался снаружи.

Дима остался в Москве.

Переключившись в режим драйва, она идет в спальню, чтобы надеть черный брючный костюм для встречи с Шутовым и Светой в одном из лучших ресторанов Иркутска, владеет которым кто, как вы думаете? Правильно, догадливые вы мои. Шутову нужен финансовый директор в несколько компаний его бизнес-империи, а Света, кандидат номер один, вдруг отказалась, чем сильно удивила Шутова.

«Не хочу связываться с этим, мне и здесь хватает, — призналась она Нике на днях в сауне, выпив перед тем пару бокалов пива. — Игорь просит, а я не хочу. Хочу быть просто главбухом. Знаешь, что сделал прежний финдир? Слил пару лимонов баксов в левый офшор и уехал их тратить. Никто не знает, где он. Игорь его ищет и рано или поздно найдет, а когда найдет, то отрежет ему яйца, так он сказал. Этим занялся Хлыст. Как думаешь, хочется мне туда, в девяностые? Не очень. Лучше не смешивать с этим личную жизнь, не хочу ничего знать про яйца. Но Игорь просит, даже настаивает. Хрень, в общем».

«Может, ты хочешь? — Они сидели за столом, завернутые в розовые полотенца, и Света смотрела Нике в глаза. — Зарплата больше моей. Служебная машина. Почет и уважуха. Близость к важным людям. Как думаешь, было бы тебе интересно?»

«Выручай, подруга», — видела Ника в глазах Светы. В то время как сердце Ники билось со скоростью сто восемьдесят ударов в минуту, ее лицо выражало сомнение.

«Как-то неожиданно, — сказала она. — И вряд ли это понравится Игорю Ивановичу».

«Игоря Ивановича я беру на себя. — Света обрадовалась. — Дам рекомендации. Не бойся, все не так страшно, просто не сливай деньги в офшор, чтобы остаться с яичниками. И вообще не обманывай Игоря, он это чувствует и очень не любит, когда его обманывают, и тем более обворовывают».

«Можно подумать?»

«Нужно. — Света сделала глоток пива. — Нужно подумать. Но недолго. Игорь не любит долго ждать».

Ника приняла решение мгновенно, не успев ни обрадоваться, ни испугаться, — но не могла сразу сказать «да», чтобы не вызвать подозрений, не у Светы, нет, а у Шутова, волка с острым нюхом. Света тут же поделится с ним идеей, и кто знает, что он почувствует своим развитым шестым чувством? Нет, так нельзя. Слишком быстро, без демонстрации сомнений. «Можно подумать?» — «Нужно». И так ли ты, Ника, в самом деле, уверена? Чем ближе к телу, тем выше риски. Тебя проверят тщательно, глубоко и, если найдут Корневу-аудитора, правильную, несговорчивую, избитую и изнасилованную в Ангарске десять лет назад, то закончат начатое, можно не сомневаться. К счастью, в трудовой книжке нет соответствующей записи. Она работала на подряде в московской аудиторской фирме по приглашению одного из партнеров, бывшего одногруппника. Высокий сезон, нехватка кадров, срочная работа в Иркутске. Когда случился конфликт, бывший одногруппник прислушался к ней, а не к людям Шутова. «Репутация — превыше всего, — сказал он Нике за рюмкой виски в офисе на тридцатом этаже небоскреба в Москва-Сити. — Нарабатывается годами, а спускается — фр-р-р! — в толчок за мгновение. В общем, пусть катятся в задницу и забудут о положительном аудиторском заключении». — «Не боишься? — спросила Ника. — Шутов непростой человек». — «Мы тоже не лыком шиты».

Это было весной, а осенью на нее напали в Ангарске. Шутов отыгрался на ней, решив, что она главная виновница его проблем с банкирами и инвесторами, и можно себе представить, какова будет его реакция, если он узнает правду о Нике Ермоловой. Она идет ва-банк, ставит жизнь против главной цели. Готова ли она? Стоит ли игра свеч? Да. Такого шанса не будет, нужно держаться за этот. Десять лет — большой срок. Кто ее вспомнит? Шутов? Хлыст? Некий службист Шутова с соответствующим стажем? Вероятность ненулевая, но не такая уж и высокая. Я согласна, Света, но не скажу это прямо сейчас. Скажу завтра. Или послезавтра.

«Хочешь, встретимся на троих? — Света продолжила фонтанировать идеями. — Я, ты и Игорь. Сможете задать друг другу все интересующие вопросы».

Ника ответила не сразу. Она думала и сомневалась, на этот раз без игры, по-настоящему. Хочет ли она встречаться с Шутовым? Хочет ли, чтобы он сидел рядом и смотрел ей в глаза?

«Думаешь, ему это интересно?» — спросила она.

«Есть вопросы, на которые он готов тратить свое время, и, как мне кажется, это один из таких вопросов».

«Я подумаю до завтра, слишком это все неожиданно».

«За тебя и твою будущую карьеру. Дзынь!»

Соприкоснувшись бокалами с пивом, сделали по глотку, скинули полотенца и прошли в жаркую сауну, две голых женщины разной комплекции: одна — стройная, другая — со складками на животе и ямками на круглых щечках, мягкая и аппетитная. Эх, видела бы ее Света пару лет назад, удивилась бы не на шутку случившейся с ней перемене. А знала бы десять лет назад, до Ангарска, — нашла бы больше отличий, чем сходства. Прошло время беспечности — пришло время жестокости.

…

Надев белую водолазку, черный брючный костюм и кулон из белого золота в виде сердечка и ключика (мило, невинно, с намеком), сейчас Ника смотрит на себя в зеркало, а оттуда смотрит женщина, к которой она так и не привыкла. Ника Ермолова. Пухлая блондинка в очках и с волосами до плеч. Бухгалтер из Иркутска. Подруга подруги Игоря Шутова, с ножом в сумочке и несколькими трупами за спиной. По ней и не скажешь, да? Пухлая невинность. Ясные телячьи глазки. Ямочки на щечках. Встретите на улице такую — смотрите на нее внимательно, возможно, это монстр, от которого стоит держаться подальше, дьявол в обличии агнца. Чем невиннее женщина, тем внимательнее ищите в ней дьявола.

Вдох-выдох… Вдох-выдох… Улыбка. Ямочки. Чуть естественнее, пожалуйста, расслабленнее. Так-то лучше, вот. Не думай о Диме. Не думай об Ангарске. Не думай о рисках и последствиях. Ты зам главбуха, подруга Светы, соискатель на должность финдира в холдинге местного бизнесмена. Никакой истории, никакой мести, просто бизнес. Сыграй эту чертову роль, живи по-Станиславскому, уверенно делай что должна, а там будь что будет, как гласит древняя мудрость.

Она приехала в ресторан за десять минут до часа икс. Хорошее заведение в центре города, в квартале от администрации города, ценник выше среднего, европейская кухня в азиатской части России.

«Здравствуйте, у вас заказан столик?» — спрашивает девушка на входе, с выработанной приветливостью глядя на Нику и в то же время как бы преграждая ей путь с меню наперевес.

«У нас встреча с Игорем Ивановичем».

Что-то щелкнуло в девушке, вмиг изменилось. Не меняя положение тела, она чуть склонила набок красивую голову с уложенными в хвост темными волосами и улыбнулась иначе, уже не дежурно, а с вдруг возникшим искренним чувством и легким смущением из-за первой реакции.

«Вероника? Проходите, пожалуйста. Рады вас видеть».

Развернувшись к Нике полубоком, как бы освобождая путь, она прибавила:

«У нас всегда высокая заполняемость по предварительной записи, поэтому извините, пожалуйста, что спросила. Идите, пожалуйста, за мной».

Двигаясь за девушкой, Ника оценивала обстановку. Понедельник. Дневное время. Много посетителей. На первый взгляд, здесь безопасно, но стоит запомнить дорогу к выходу, на случай экстренной ситуации. Налево, направо, еще раз налево и направо. Повороты, узкие проходы, официанты с подносами. Не разбежишься. Расслабься, Ника, расслабься, не нужно бежать, нельзя сбежать от себя и от того, чего хочешь всей силой, — рано или поздно догонит. Лучше идти навстречу.

Болит живот. Это нормально. Нормально для ненормальной. Она привыкла жить с болью, но не хочет жить с ней всегда и хочет вернуть ее сторицей, поэтому она здесь. Поэтому пришла на встречу с Игорем Шутовым. Чтобы вернуть ему боль.

— Проходите, пожалуйста. — Открыв дверь в VIP-комнату в дальней части ресторана, девушка прибавила: — Располагайтесь. Можете пока выбрать напитки. Сейчас подойдет официант.

Оставив меню на круглом столе на четыре персоны, девушка вышла, не без облегчения, кажется. Они боятся Шутова, и не зря.

Вместо официанта пришел управляющий, в белой рубашке и черных брюках, ухоженный и уложенный, сорокалетний, на полусогнутых.

— Добрый день, я Павел, управляющий рестораном. Что желаете выпить? Всё за счет заведения.

— Воды с лимоном, пожалуйста, — сказала Ника. — Больше пока ничего.

— Хорошо. Желаю приятно провести время.

Управляющий ушел на полусогнутых, а Ника, против воли ставшая VIP-клиентом, вдруг поймала себя на мысли о том, что быть им, в общем-то, приятно. Барское такое, VIP-мещанское чувство, вкрадывающееся исподволь, с заднего хода, в обход совести и убеждений, и обнаруживающее себя в форме желания быть обласканной и облизанной по высшему разряду. Как поймала себя на этом, так стало противно. Вода с лимоном — для баланса. Избитые и изнасилованные всех стран, соединяйтесь. С минуты на минуту явится главный буржуин и насильник, а вы пейте пока воду с лимоном и думайте над тем, как совершить революцию, или, на худой конец, смертоубийство. Нож в сумочке. Без него страшнее и больнее, с ним спокойнее, но не спокойно. Вот и вода с лимоном. Постучавшись, официант входит тоже на полусогнутых, ставит стакан на стол бесшумно: «Пожалуйста» (почти шепотом) — и так же бесшумно уходит.

Вновь открывается дверь.

Света. Улыбаясь вроде бы радостно, но с видимым внутренним принуждением в силу важности момента, она идет к Нике, и Ника встает ей навстречу.

Привет. Привет. Как настрой? Отлично. Игорь пунктуален, никогда не опаздывает, будет с минуты на минуту.

Вот и управляющий, вновь на полусогнутых. Светлана, что желаете? Как обычно, бокал красного сухого тосканского? Отличный выбор. Приятно провести время.

— Ты сногсшибательна, — Света делает ей комплимент, преувеличивая, конечно, чтоб подбодрить. — Веди себя естественно, он чувствует неискренность, вычислит на раз-два. Не изображай что-то, чего нет.

Выкатившись из груди Ники, горячая адреналиновая волна разлилась по всему телу, отозвавшись в кончиках пальцев ног. «Вычислит на раз-два». Еще не поздно встать и уйти. Потом не сбежишь из этой клетки. Шутов…

— Добрый день! — Двери распахиваются, и хозяин заведения, барин и буржуин, входит по-хозяйски громко и широко, идет к столу и мягко жмет руки женщинам, вставшим по правилам субординации.

Охранники остаются снаружи, закрыв за Шутовым дверь.

— Привет, — говорит Света, не вкладывая в это слово больше личного, чем нужно. Сейчас она не любовница Шутова, а сотрудница на деловой встрече. Ничего личного, просто бизнес.

Призвав на помощь дух Станиславского, Ника улыбается самой спокойной улыбкой, какую только смогла выдать в это мгновение. За дверью охранник, а ей все равно. Она хочет эту работу, дайте ее Еромоловой, она справится, а Ника Корнева пусть не вмешивается, не мешает, ее нет сейчас, этой Ники Корневой. «Он чувствует неискренность, вычислит на раз-два».

— Здравствуйте, — говорит Ермолова. Больше ничего не говорит.

Входит управляющий, с вином для Светы. Ставит бокал на стол. Ждет Шутова. Шутов машет рукой — иди, мол, ничего не надо — и тот уходит.

— Давайте к делу, у нас семь минут. — Шутов присаживается. — Вероника, как вы знаете, мы ищем финансового директора в группу компаний, опытного и надежного сотрудника, которому можно доверять. Света хорошо о вас отзывается и готова за вас поручиться.

Шутов бросает взгляд на Свету. Судя по реакции Светы, о поручительстве речи не было, но она не возражает. Затем Шутов смотрит в глаза Вероники Ермоловой своими цепкими волчьими глазами, чуть прищурившись. Она чувствует, что они увидели бы Нику Корневу под маской Вероники Ермоловой, они все видят. Но Ники Корневой здесь нет, нечего искать, нет ничего, что нужно прятать.

— Можно вам доверять? — спрашивает Шутов. — У нас всё на доверии, это самое главное. Когда нет счетов, чеков, договоров, а одним нажатием кнопки можно отправить деньги куда угодно — что остается, кроме доверия? Прежнему финансовому директору мы тоже доверяли, а он взял и обманул нас. Думает, он самый умный и хитрый, но есть умнее и хитрее. Так вот, можно ли вам доверять? — Шутов повторяет вопрос, всматриваясь в нее волчьими глазами.

— Да.

Это говорит Вероника Ермолова.

— Отлично. — Шутов встает. — Тогда сдавайте дела и через три дня жду вас на новом месте. Работы много. Завтра познакомитесь с генеральным директором, Олегом Вяльцевым, вам позвонят. Проверки сделаем в фоновом режиме. Вам же нечего скрывать?

— Нет.

— Какая ваша мотивация?

— Развитие.

— А деньги? Я ничего не сказал про деньги, а вы не спросили.

— Никогда и ничего не просите, в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут.

— Позволю себе поправить мистера Булгакова. У сильных не надо просить, им интересен обмен, причем взаимовыгодный. Товар на деньги. Знания на деньги. Самоуважение и очистка совести на благотворительность. И так далее, список можно продолжить. Не волнуйтесь, в вашем случае обмен будет взаимовыгодным. Надеюсь, в моем — тоже. Оклад восемь тысяч долларов, бонус до ста процентов. Если проявите себя, суммы вырастут.

Шутов делает шаг к двери, потом останавливается:

— Я слышал, вы приехали из Москвы? Какая здесь мотивация?

— Любовь. И желание сменить обстановку.

— Ясно. Не тянет обратно?

— Мне нравится в Иркутске, я устала от Москвы.

Ника видит, что Шутову нравится ответ. Он едва заметно кивает:

— Здесь моя родина. Всё, что у меня есть. Я мог бы уехать, но не уезжаю, несмотря на резко континентальный климат и так называемую провинциальность. Кстати, Дмитрий Хлыстов, мой помощник, закончил МГУ с красным дипломом, мог бы остаться в столице, но вернулся на родину. Вы его видели, будете часто общаться с ним по роду службы.

— Позвольте откланяться, спасибо за встречу. — Шутов улыбается по-отечески, в то время как его взгляд испытывает Нику. Он словно сомневается напоследок. — Я спешу, а вы, пожалуйста, продолжайте. Меню в вашем полном распоряжении.

С этими словами он выходит, оставив запах мужского парфюма премиум класса и рассеивающееся энергетическое поле, заряженное харизмой.

Ника выдыхает. Света, кажется, — тоже.

— Сегодня Игорь ночевал у меня, — делится она секретом. — Сказал, что разведется с женой через полгода. Там какие-то акции, доли, не все так просто.

— Правда хочешь за него замуж?

— Не знаю. Люблю — да, а замуж — не знаю. Не хочется оказаться на месте его нынешней супруги. Когда-то он тоже ушел к ней от первой жены. А сколько у него было женщин — можно себе представить. Так что сомнения есть. Если идти замуж за Игоря Шутова, то нужно принять его правила игры, а я не знаю, готова ли их принять. Ну что, подруга, давай выпьем и закусим за счет заведения? Или ты как Буратино будешь пить лимонную воду и жевать корочку хлеба?

Ника улыбается:

— Сегодня я Мальвина.

— Что хочешь выпить, Мальвина? Рекомендую красное сухое тосканское, просто божественное. Попробуй у меня. Оно даже в рознице люксовое, а здесь вообще ценник космос.

Делая глоток вина из бокала Светы, Ника обнаруживает, что это делает Корнева, а не Ермолова, ведь у Корневой, как известно, есть конфликт между дружбой со Светой и главной целью. Насколько искренна ее дружба? Где порог искренности, за которым тьма и скрежет зубовный в личном аду?

Вино терпкое, но не божественное. Вино как вино, для тех, кто готов платить не за вкус, а за знание о его стоимости.

— Можно и тосканского, — говорит Ника. — Гулять так гулять, стрелять так стрелять.

Заказали бутылку красного сухого тосканского и закуски.

Ставки сделаны, рулетка крутится. Русская рулетка.

6. Время собирать

Вечеринка по случаю карьерных перспектив Ники Ермоловой закончилась в одиннадцать вечера, и нельзя сказать, что Ника праздновала через силу, нет, — скорее, это было как в последний раз. Пока крутится рулетка. Пока жива. Пока есть шанс сделать еще один шаг в логово Шутова, туда, куда и не мечтала попасть, планируя поездку в Иркутск два года назад. Два года — даже не верится, да? Когда не верится, надо брать и делать.

Голова пьяна, но без потери контроля, контроль нельзя терять.

После ресторана переоделись у Светы в вечерние наряды Светы, сходили к ее парикмахеру и в восемь вечера были готовы к продолжению банкета. Начали с бара премиум-класса, где Свету, кстати, тоже встречали как старую знакомую, а продолжили в ночном женском клубе с мужским стриптизом. «Игорь не рассердится, если узнает?» — спросила Ника на пороге клуба, на всякий случай. В ее планы не входила потеря карьерных перспектив из-за такого рода досуга. «Узнает, — сказала Света. — Наверное, он уже знает. Охранники сообщают ему обо всех моих перемещениях, а я чувствую себя как в золотой клетке, пусть и довольно просторной. Нет, он ничего не скажет. Я не изменяю ему. И, в конце концов, я пока не его жена, так что не парься, расслабься. Хочешь приватный танец? Выбери парня по вкусу, не отказывай себе в удовольствиях. Удовольствия созданы для того, чтоб их получать. К сожалению, я больше не могу позволить себе некоторые из них, но в целом выбор стал больше».

Закончив фразу сладкой карамельной улыбкой с примесью хмеля, Света кивнула крепкому дяде на фейсконтроле и вошла в клуб. Ника вошла следом. Гулять так гулять. Что сегодня со Светой? Может, она не столько празднует, сколько скорбит, поэтому пьет и бодрится, стараясь не дать второму чувству взять верх? Она не уверена, что приняла правильное решение, отказавшись от должности финансового директора. Не сомневайся, Света, решение правильное — если не брать в расчет, что Ника Ермолова — это Ника Корнева, девушка из Ангарска. Не стоит смешивать бизнес и любовь. Тебе некомфортно даже сейчас, на ликеро-водочном, — что уж говорить о финансовом директоре большей части империи Шутова, ключевой фигуре в бизнес-структуре. Лучше быть просто супругой, любить и быть любимой, без заморочек. А если взять в расчет, что Ника Ермолова — это Ника Корнева? Тогда, возможно, решение вдвойне правильное. Ника Корнева — разрушитель, она камня на камня не оставит в империи, представься ей такая возможность. Когда рушится замок, лучше не сидеть на троне под его сводами.

— Что будем пить? — спрашивает Света у Ники под всполохами цветомузыки и ударами звуковых волн. Они у бара. Света почти кричит, чтобы Ника ее слышала. — Давай сядем здесь, а не за столиком по-пижонски. Будешь виски со льдом?

— Да.

— Можно тебя обнять? Считай, ты уже не моя сотрудница, а просто подруга. Как тебе это?

Света обнимает Нику. Они садятся за барную стойку.

— Два виски со льдом, пожалуйста! — кричит Света бармену.

Наклонившись к ней, бармен спрашивает:

— Вам какого? У нас двадцать видов!

— Самого лучшего!

Подняв вверх большой палец, бармен идет за виски.

Ника оглядывается по сторонам. На сцене у шеста танцует белокурый парень в набедренной повязке вместо трусов, стараясь завести женщин средних лет с помощью движений гибкого греческого тела. Кого-то это заводит? Или все играют в игру, хлопая в ладоши и изображая чистый девичий восторг? Не выбрать ли себе парня и Нике Корневой-Ермоловой? Не сыграть ли?

— Света, что ты такое сказала Шутову, что он меня взял? — спрашивает она у Светы. — Что за сим-сим откройся?

— Я сказала, что тебе можно доверять. Если не справишься, он уволит тебя одним днем, долго думать не будет. Главное, будь честной, иначе спрос будет другой.

— Не боишься его?

— Он сильный, я его люблю, уважаю и не планирую обманывать. И тебе не советую.

Бармен принес виски.

— Я заплачу, — говорит Света. — Угощаю. Так как насчет приватного танца? Не хочешь дать волю животной части своей женской натуры?

— Меня не возбуждает стриптиз. — Ника делает глоток виски. — Для меня это искусство, танец, а не средство возбуждения.

— Что тебя возбуждает? Голый вонючий мужик с небритыми подмышками?

— Которого я бью плеткой. Как говорил Ницше, идешь к мужчине — не забудь плетку.

«И нож», — думает Ника в догонку.

— Как тебя угораздило приехать в Иркутск за любовью, с такими-то ницшеанскими установками? — Света делает глоток виски.

— Захотелось приключений и смены обстановки.

— Увязла ты у нас, девочка, так что самое время искать нового мужика с потными подмышками и новую плетку.

— Это судьба. Давай выпьем за судьбу.

Они пьют, а тем временем на сцену выходит новый красавчик, с кубиками на торсе, под вспышками стробоскопа, в расстегнутой красной жилетке и черных брюках в обтяжку. Женщины у сцены хлопают в ладоши. Музыка долбит в уши.

— Твоя охрана не входит внутрь? — спрашивает Ника. — Не вижу их.

— Они где-то здесь, в тени, не отсвечивают. Мужчин, как видишь, тут немного, все на сцене, так что лучше не отсвечивать.

— Чем ближе свадьба, тем больше охранников. Раньше был только водитель, теперь еще один клон. Скоро будешь ездить с кортежем. — Ника улыбается и надеется, что вышло непринужденно, в шутку. Ей нужна информация, полезная информация.

— И не говори. Игорь тоже отшучивается, но какая-то причина есть. Проблемы, о которых он не хочет говорить. Прости, что пугаю на входе в новую должность. Давай лучше выпьем, не будем об этом. Я стараюсь не думать, чтобы крепче спать.

Чокаются, пьют. Света заказывает себе вторую порцию, а Ника воздерживается, она не хочет терять контроль, которого и так мало.

Через некоторое время молодчик со сцены оказывается рядом с ними. На нем нет брюк, нет жилета — лишь трусики-стринг, которые мало что прикрывают как спереди, так и сзади. Он трется о Свету, трется о Нику, улыбается им призывно, с намеком, они улыбаются ему в ответ, но не спешат щедро одаривать.

— Красавицы, можно переводом! — кричит он. — Хотите приватный танец?

Чтобы он отстал, Ника сует пять сотен ему в трусы, по старинке, бумажкой. Осчастливленный, он берет ее руку и сует туда же, глубже, так что она касается его органа. Ей это не нравится, поэтому она сжимает орган, не слишком сильно, но крепко, и смотрит на реакцию. Опешив и выпучив глаза, парень дергается, чтобы высвободиться, дергает ее руку, но она не отпускает и с улыбкой смотрит ему в глаза:

— Тебя как зовут?

— Саша.

— Чем занимаешься по жизни, кроме стриптиза?

— Учусь в меде, буду хирургом. Второе высшее, первое — экономическое. Стриптиз — это хобби.

— То есть пришьешь пенис, если что? — Ника ослабляет хватку.

Парень улыбается;

— Без проблем. Тебя как зовут?

— Ника.

— Ты мне нравишься, Ника. Встретимся позже?

— Может быть. — Ника отпускает член. — Но я не спонсор. Интересно?

— Ты сильная, поэтому — да, интересно. Запишешь номер?

Парень диктует, а Ника записывает.

Подходит клубный охранник, громила два на два:

— Все в порядке?

Саша кивает:

— Да.

Недоверчиво постояв некоторое время, охранник уходит. Саша тоже уходит, обняв на прощание Нику сильной рукой.

— Вау! — реагирует Света. — Ты его склеила, завидую белой завистью. Стриптизер с двумя высшими — это нечто. Позвонишь ему?

— Посмотрим.

Ника замечает одного из охранников Светы. Тот сидит в дальнем углу зала и пьет чай, с кислым выражением лица. Такая у тебя работа, друг мой, пей чай и не жалуйся.

Через полчаса Света и Ника садятся ближе к сцене, нервируя тем самым охранника. Они должны быть в зоне видимости, поэтому он пересаживается за другой столик и продолжает пить чай с еще более кислым лицом.

Света заказывает третью порцию виски. Она явно хочет напиться — то ли радуясь за Нику, то ли… И напьется ведь, она может. Ника заказывает кофе и салат. Света не хочет салат, она не закусывает виски, пьет медленно, маленькими глотками. Односолодовый. Двенадцать лет выдержки. Какая, на фиг, разница? Сивуха и сивуха.

Долбит музыка. Стробоскопы пульсируют в такт. Мужчины на сцене сменяют друг друга, танцуя один и тот же древний танец. Саша тоже танцует. Он улыбается Нике и делает ей знак — я позвоню, жди. Ника улыбается в ответ, чувствуя боль в животе и не желая терять контроль. Танцуй, Саша, танцуй, лучше тебе не знать, кто я и что я сейчас чувствую.

Света пьет виски и хочет приватный танец, но не может на это решиться. Если Шутов узнает, ему вряд ли понравится. Нет, не стоит. Теперь она не просто Света, она будущая супруга Игоря Ивановича Шутова, известного в городе человека, авторитетного бизнесмена и мецената.

— Поедем ко мне? — спрашивает Света, допив третий виски и заскучав. — Погреемся в сауне, поболтаем. Игорь сегодня не придет, он не сильно рассказывает, какие у него планы.

— Думаешь, после свадьбы будет иначе?

— Не питаю иллюзий. Это плата за счастье быть женой Шутова. — Хмельно и грустно улыбнувшись, Света повторяет вопрос: — Так как, подруга, едем ко мне? У меня есть тортик и клубника со сливками.

— Звучит заманчиво. Едем.

Она не хочет остаться наедине с монстрами, которые сходят с ума, напитанные адреналином и жаждой крови. Сауна не помешает — как и клубника со сливками. Может, взять с собой Сашу? Как давно у нее не было мужчины? Месяцев девять, наверное, — никого после Жени, избитого на прощание. Сам виноват. А ты, Ника? Ты все правильно сделала? Иди вперед, не оглядываясь, — там, за спиной, смотрит вслед тебе вытесненное и брошенное, использованное, униженное, обиженное, разочарованное, влюбленное безнадежно. Последнее не относится к Жене, это о Диме. Где-то там, в прошлом, есть и Ника Корнева, девушка, мечтавшая выйти замуж за хорошего парня и родить детей, троих, не меньше, а ныне мечтающая о мести. Всему свое время.

— Спасибо, подруга, — говорит Света. — По коням? Возьмешь с собой Сашу?

— Не в этот раз, — улыбается Ника. Света читает ее мысли?

Они выходят из клуба.

Охранник Светы выходит следом — мучаясь, наверное, позывами после чая в большом количестве, — а второй ждет в машине, мучаясь бездельем.

Перед Светой и Никой открывают дверь «Мерседеса» S-класса. Класс повысился месяц назад, с E до S, несмотря на санкции и кратный рост цен на машины; Света связывает это с изменением своего статуса, с любовницы на будущую супругу.

Внутри сухо и тепло — то что надо после сырости октябрьского межсезонья в Восточной Сибири. Играет тихая музыка. Можно откинуться на спинку комфортного кресла, закрыть глаза, чтобы не видеть клонов на передних сиденьях, и стараться ни о чем не думать. Прочь, мысли, прочь, не нужны вы сейчас, можно расслаблюсь хоть на минуту, хоть на одну чертову минуту?

Нет. Ты не можешь расслабиться, не имеешь на это права. Скручивая внутренности, боль держит тебя в тонусе, и правильно делает. Что-то здесь не так, слишком все хорошо, слишком уютно в пасти зверя, которого хочешь убить.

Света молча смотрит в окно, на город. Она родилась здесь, выросла здесь и, как призналась однажды Нике, не раз думала о смене места жительства, но так и не сменила, а теперь и не сменит. Шутов не уедет отсюда. У него есть жилье в Москве, Сочи, Дубае, Испании, где-то еще есть, но он не уедет. «Здесь моя родина, — сказал он. — Всё, что у меня есть». Хорошо сказал, с чувством, патриотично. Общаясь с ним, всякий раз приходится напоминать себе, что именно он избил и изнасиловал ее в Ангарске, руками, ногами и членами тех ублюдков. Не грусти, Света. Он не тот человек, который того стоит. Жаль, я не могу тебе это сказать. Я играю роль. Я в пасти у зверя, которого хочу убить и которого ты любишь. Это ведь любовь, да?

Подъехали к дому Светы.

Открылись железные ворота, и «Мерседес» плавно и вальяжно въехал во двор, пробив ксеноновым светом тьму позднего октябрьского вечера.

— Светлана Юрьевна, мы оставим здесь пост на ночь, — сказал один из клонов. — В холле. Не возражаете?

— Возражаю, еще как. — Света выдохнула пары виски. — Это что-то новенькое. Дом закрыт, есть тревожная кнопка, видео с камер выведено на пульт — зачем пост? Мне никто тут не нужен.

— Приказ Игоря Ивановича. Мы должны выполнить. Простите за неудобства.

Клон говорил вежливо, профессионально, настойчиво — не давил, но давал понять, что нет смысла оспаривать приказ.

— Может, в спальне сделаете пост? — съязвила Света. — Присмотрите там за мной. Вдруг злоумышленник влезет в окно и надругается над моим телом?

Охранник не оценил юмор. Тон его голоса не изменился:

— Светлана Юрьевна, мы не обсуждаем приказы. Вы можете позвонить Игорю Ивановичу и обсудить с ним этот вопрос. У нас нет такой возможности.

— Хорошо, я звоню.

Света позвонила.

Шутов взял трубку.

— Игорь, привет. Зачем мне охрана в доме? Мы с кем-то воюем?

— Вся наша жизнь — война, — услышала Ника. — Ради моего спокойствия не отказывайся, пожалуйста. Так будет лучше.

— Кому я нужна?

— Тем, кому нужен я. Когда у тебя много так называемых друзей, то и врагов обычно не меньше. Пожалуйста, не отказывайся.

— Пусть сидят в машине, не в доме.

Нажав на последнюю фразу как-то нервно, требовательно, по-семейному, Света удивила Нику. Вот что делают с женщиной три порции виски и обещание жениться.

— Не спорь, пожалуйста, — Шутов тоже сменил тон на более жесткий. — Очень тебя прошу. Привыкай к охране, это издержки образа жизни. Пока, целую.

Шутов положил трубку, не дав Свете продолжить.

Беззвучно выругавшись, она нервно вышла из машины под мелкий моросящий дождь.

Застигнутый врасплох, клон выскочил следом:

— Светлана Юрьевна, мы за вас в ответе перед Игорем Ивановичем. Не волнуйтесь, будем тихими и незаметными. В ночь — я, а утром меня сменит коллега.

Ника тоже вышла из машины.

«Мерс» плавно и вальяжно выехал задним ходом за ворота.

Ворота плавно закрылись.

Света шла к дому по гравийной дорожке.

Охранник шел рядом, справа, со сложенным почему-то зонтом.

Вглядываясь в темные сырые углы двора — вместо клона, который туда не смотрел, — Ника мысленно отчитывала охрану. Почему так темно? Здесь нужен датчик управления освещением во дворе — для безопасности, о которой так печется Шутов. Темнота — друг не только молодежи, но и разного рода ублюдков.

Ника прибавила шаг.

Приоткрыла сумочку. Бережного бог бережет. Вгрызаясь в живот изнутри, демоны с ней соглашались. Им нравился адреналин, нравилась опасность.

Охранники в клубе — такие же раззявы, как эти клоны. Она пронесла нож во внутреннем кармане сумочки. Маленький нож, лезвие десять сантиметров, но — пронесла.

До дома пять метров. До Светы — метр.

Темные сырые углы. Дождь. Клон запоздало раскрывает зонт над Светой, за несколько шагов до дома, и спица едва не втыкается Нике в глаз. «Охранник с зонтом — не охранник», — думает она. Боль в животе усиливается.

В следующее мгновение она видит тень слева.

— Света! — Она прыгает на Свету сзади и валится вместе с ней на мокрый гравий.

Хрясть!

Клон падает на них сверху, с раскрытым зонтом. Его теплая кровь — на лице Ники.

Она откатывается в сторону. Через миг она на ногах.

Перед ней две тени в черных балахонах, с прутьями арматуры в руках.

Света не кричит, она пытается выбраться из-под клона.

Тени молча идут на Нику.

Короткий замах, бросок — и лезвие входит в шею правой тени, под кадык, по рукоять.

Тень хрипит и падает на мокрый гравий.

Вторая тень смотрит на первую, а Ника тем временем берет зонт. Складывает. Тяжелый. Стальной стержень. Не зонт, а оружие.

Тень замахивается. Бьет.

— Дзын! — Металл об металл.

Еще.

— Дзын!

Запах перегара. Рычание.

Ответный удар.

Дзын!

Дзын!

Шаг вперед.

Еще.

— Нож! — кричит Ника Свете. — Дай нож!

Света сзади, она на ногах. Ника не видит ее.

Дзын!

Дзын!

Тень отступает.

Света рядом. В ее руках прут арматуры.

Они вместе идут на тень.

Тень разворачивается и бежит, но бежать некуда, сзади забор в два с половиной метра и закрытые ворота.

Тень бежит за дом.

Ника наклоняется к охраннику.

У него в кобуре под мышкой боевой пистолет. Она берет его.

Нож из горла — Ши-и-к! — кровь не бьет фонтаном, тень мертва.

Ника идет за дом, Света идет следом, с арматурой.

— Эй! — кричит Ника тени. — Сейчас мы будем тебя убивать.

Тень стоит с железкой наготове, у дерева с опавшими листьями. Бежать некуда, не бегать же вокруг дома от женщин.

— Кто тебя послал? — спрашивает Ника.

— Иди ты, — хрипло отвечает тень, и Ника слышит страх в этом голосе. Лицо у тени небритое, худое, потрепанное. Глаз не видно, слишком темно. Вместо глаз — черные впадины.

— Что за пукалка? — спрашивает тем временем тень. — Травмат? Газовый? Сучка, ты все испортила. Жми, давай, по хрен!

Тень идет на Нику, и Ника нажимает на курок.

Выстрел отбрасывает тень назад к дереву. Ударившись о дерево, тень валится на землю. Темное пятно плывет по темной кофте, на животе.

Пахнет порохом. В ушах звенит.

— Сука… — Ника слышит удивление в голосе тени. — Вызовешь скорую?

— Нет.

Тень дышит хрипло и мелко.

— Кто тебя послал? — Ника повторяет вопрос.

— Иди ты…

— Дай-ка, пожалуйста. — Ника берет у Светы арматуру, сунув пистолет под ремень джинсов, на предохранителе.

— Ненавижу таких как ты, — говорит она. — Чувствуешь это?

Тень хрипит и молчит.

Ника подходит и бьет тень по бедру. Тень должна чувствовать боль, как чувствует ее Ника Корнева. Чем больше, тем лучше. Умереть — это слишком просто, сложнее — жить с болью.

Тень стонет.

Ника хочет ударить еще.

— Не надо, — говорит Света, и ее голос дрожит. — Вызовем скорую?

— Он умрет от внутреннего кровотечения, со скорой или без. — Ника опускает прут. — Звони Шутову, требуется уборка. Пойдем посмотрим, как там наш бодигард. Два у нас трупика или три?

Они идут к охраннику, а тот уже сидит на жухлой траве, окровавленный и оглушенный.

— Два, — говорит Ника. — Третьему повезло.

Она отдает пистолет охраннику.

— Ника, ты вообще… как это? — Света смотрит Нике в глаза. Ее губы дрожат — как и голос. — Ты же бухгалтер.

— В молодости я метала ножи, был такой период. Не думала, что пригодится.

Ника смотрит на тень с дыркой в горле, и Света смотрит туда же.

Охранник смотрит в пространство.

Вот кому нужна скорая, пусть с этим разбирается Шутов. Уголовные дела никому не нужны.

— Звони, — Ника повторяет просьбу. — Время собирать трупы.

7. Доверие

Два миллиона долларов в рублях, сорок кило пятитысячных рублевых купюр в двух черных спортивных сумках — завораживающее зрелище. Ника никогда не видела столько денег за раз. Два миллиона в цифрах на компьютере и они же в спортивных сумках — разница большая. Вот ради чего все. Ради килограммов разноцветных бумажек и того, что можно за них купить, включая любовь женщин.

Новенькие купюры с запахом возможностей. Деньги Шутова, обналиченные через черную схему и ждущие использования по назначению — по какому, даже Ника не знает. Меньше знаешь — лучше спишь и дольше живешь, но в данном случае она хотела бы знать. И узнает в свое время. Нике Ермоловой, финдиректору группы компаний «Гефест», можно доверять, она доказывает это при всякой возможности. Сегодня обналичила. На прошлой неделе добилась открытия кредитной линии на два миллиарда рублей под залог земли в Подмосковье и Краснодарском крае. Два месяца назад спасла жизнь невесте Игоря Шутова.

Света молодец. Выбравшись из-под туши охранника, она взяла железку и пришла на помощь Нике. Два бухгалтера против ублюдка.

Когда все закончилось, они вошли в дом, а горе-охранник остался снаружи. Он не хотел в дом. Его мутило. Он сидел на террасе, на плетеном сыром стуле, опершись локтями о плетеный сырой стол, и чуть слышно стонал. Пахло осенью.

Света позвонила Шутову.

«Понял, — коротко сказал Шутов. — Закройтесь и никуда не выходите. За вами приедут».

Света не могла поверить в реальность случившегося.

«Ника, что это было? Я не хочу так. За что воюем?»

«За деньги и власть».

«В жопу деньги и власть. Я не подписывалась на войну, на всё вот это! Это не моя война!»

Света выпила добрую порцию виски из бара в гостиной, а Ника отказалась. Она не могла себе этого позволить.

«Есть одноразовые перчатки?» — спросила она у Светы.

«На кухне под раковиной. Две пачки с ковидных времен».

Ника ушла на кухню, а Света осталась в гостиной в компании с бутылкой виски.

Вымыв нож, Ника засыпала его и раковину содой и вымыла все еще на раз. Одноразовые перчатки смыла в унитаз. Завернув нож в салфетку, сунула его в пакет из продуктового супермаркета, а пакет — в сумочку.

Вернувшись в гостиную, она увидела, как Свету рвет на паркет из массива дуба.

Пахло рвотой и алкоголем.

«Это от нервов, — сказала Света. — Сорри».

Вскоре прибыла зондеркоманда чистильщиков и бойцов. Не клоны в темных костюмах и белых рубашках, а люди иного сорта: в кожаных куртках, джинсах, кроссовках — из девяностых. Нынче на дворе девяностые.

Света и Ника сели в бронированный «мерс» без номеров. Двое крепких ребят коротко поздоровались с ними, открыли двери, закрыли. Поехали.

Их коллеги по цеху делали уборку во дворе.

Всматриваясь в них сквозь темное бронестекло, Ника думала о том, есть ли среди них те двое из Ангарска. Нет. Сплошь молодежь, а ангарским, должно быть, лет по сорок, не меньше.

Что если выйти к ним? Как отреагируют? Будут исподволь, с уважением, поглядывать на нее?

«Круто, — скажет один из них. — В яблочко. Извините, вы замужем?»

«Не боитесь? — спросит она. — Со мной не забалуешь».

«Я буду примерно себя вести. Как насчет номера телефона?»

Бандит улыбнется ей белозубой улыбкой. Парень как парень, если не знать, кто он по роду деятельности и на кого работает. Мог бы он быть в Ангарске, будь на то приказ? Вполне. Звериного в homo sapiens больше, чем кажется.

Эффектный выход остался в фантазиях, бандит ей не улыбнулся. На несколько секунд оторвавшись от черного мешка и трупа с дыркой в горле, он проводил взглядом черный «мерс» и вернулся к чистке двора. В это время второй парень был занят вторым трупом. Третьим трупом могла бы стать Света.

Света не стала трупом, но света в ней стало меньше. Сгорело, погасло. Прошло два месяца, и осадное положение в броне, за спинами охранников, без доступа к прежней свободе, злило ее и угнетало. Чтобы справиться, она пила — культурно, дорого, не запойно, но много и регулярно. Французское шампанское, французский коньяк, шотландский виски, вина, коктейли — выбор есть, когда есть деньги, а деньги были. Денег стало больше. Шутов предлагал, а она не отказывалась. «Мне причинен моральный ущерб на десять миллионов долларов, — сказала она как-то раз Нике после третьего бокала вина. — Почему бы и нет?» — «Не боишься, что придется вернуть?» — «В смысле?» — «У таких, как Шутов, все имеет цену и за все нужно платить. Деньги — товар — деньги». — «Я товар, ты на это намекаешь?» — «Товар — его чувства к тебе, он за них платит, но, случись что, долг придется вернуть. Машину, золото-бриллианты, а может, и больше. Если не уверена, что хочешь замуж, не копи долг». — «Ника, мне и так плохо. Умеешь ты поддержать». — «Я умею метать ножи». — «Спасибо, что спасла мне жизнь, я не устану повторять это до самой смерти, которая, надеюсь, будет нескоро». — «Игорь Иванович тоже мне заплатил». — «В твоем случае он не потребует плату назад». — «Не знаю, не знаю, я бы не загадывала».

Теперь у Ники есть квартира в Иркутске, просторная однокомнатная, с барского плеча Игоря Шутова, в доме на бульваре Гагарина с видом на Ангару. Шутов не спрашивал, чего она хочет. Он просто купил ей квартиру за сто пятьдесят тысяч долларов, с оформлением в ее собственность. Это не цена жизни Светы, это прайс его чувств, в том числе и чувства вины. Ника не стала отказываться. Она возьмет больше, намного больше, просто время еще не пришло.

Света тоже переехала. Шутов снял ей новый дом — больше и краше прежнего, с забором в три метра, камерами по периметру, тревожными кнопками внутри, охраной снаружи. Дом-крепость для наложницы, у которой есть шанс стать женой.

«Как приготовления к свадьбе? — спрашивает Ника. — Выбрала платье и место?»

«В процессе. Лишь бы свадьба не накрылась медным тазом. — Слышатся грустные нотки в голосе на фоне тревоги. — Внешняя обстановка ухудшается. Теперь у меня три охранника и бронированная машина. Игорь тоже усилил охрану. Девяностые возвращаются».

«Они и не уходили».

«Тёрки в так называемой элите. Делят власть и собственность. Военное положение. Но я не знаю, с кем воюем».

«Даже мне предлагали охранника».

«Тебе сам бог велел после той истории и при нынешней должности».

«Я отказалась. Будет путаться под ногами без всякой практической пользы».

«Может, лучше ты за Игоря выйдешь замуж? — спрашивает Света, допив четвертый бокал вина. — Он под впечатлением. Я даже ревную время от времени, знаешь ли. Я не умею бросать ножи и открывать кредитные линии в банках. Что он во мне нашел? Телка как телка, есть красивее и умнее».

«Минутка низкой самооценки?»

«Не минутка, Ника, а годы, представляешь. Я будто беру у жизни взаймы, не только у Игоря. Синдром самозванки. Научишь бросать ножи?»

«Без проблем».

Они сидят в гостиной Светы, в креслах у камина, дрова горят, тепло и уютно. Ника позволила себе бокал вина. Один. Больше нельзя. Потеря концентрации в ее случае может стоить ей жизни, она всегда помнит об этом.

«У тебя и сейчас с собой нож? — вдруг спрашивает Света. — Всегда с собой носишь?»

«Да. С ним спокойнее».

«Сможешь ударить им человека? Не бросить, а ударить?»

«Не знаю. К счастью, не пробовала. Думаю, зависит от ситуации. В критической, наверное, да, иначе зачем таскать его с собой? Вынул нож — бей».

Света смотрит на Нику с завистью:

«Покажешь?»

Ника показывает нож, купленный два месяца назад. Его предшественник выброшен в Ангару, мир его праху, а тень с дыркой в шее пусть скитается теперь по кругам ада вместе с подельником.

Света берет нож. Не холодное оружие, в рамках допусков по закону, но с виду не скажешь. Тринадцать сантиметров стали. Тяжесть силы. Острая красота.

«Класс, — делится эмоциями Света. — Действительно с ним спокойнее. А я за толстыми стенами и с кучей охранников чувствую себя так, что меня вот-вот хлопнут. На нервах. Так себе ощущения».

Ника понимала Свету лучше, чем там могла себе представить. Да, так себе ощущения, особенно когда ты против Игоря Шутова, а не под его защитой. Впрочем, можно найти плюсы и в ходьбе по краю.

«Говорят, чувство опасности усиливает оргазм». — Ника делится собственным опытом, улыбаясь в отблесках пламени от камина.