Бесплатный фрагмент - Авантюра цвета фуксий

Часть первая. 
Вероника и ее шанс

Глава первая

— Это врата возможностей, я войду в них и получу все, что хочу, — сказала сама себе Вероника и замедлила шаг около ажурной ограды небольшого сквера, разглядывая притаившийся в его глубине прекрасно отреставрированный особняк в стиле модерн. Он казался роскошной старинной игрушкой среди современных многоэтажных зданий.

Вероника миновала проходную, подошла к крыльцу и нажала кнопку слева от входа. Пискнул сигнал, дверь отворилась, и девушка вошла в небольшой, сияющий мрамором вестибюль. Плечистый охранник с невозмутимой физиономией кивнул в знак приветствия и что-то сказал в телефонную трубку. Тотчас возник услужливый юноша в черных узеньких брючках и белоснежной сорочке.

— Добрый день, мы вас ждали, я провожу вас, — отработанным жестом он пригласил гостью пройти на второй этаж по лестнице, обрамленной вычурными деревянными перилами.

Внутри особняка все выглядело еще более уютным. В разгар жаркого дня помещения радовали прохладой и утопали в таинственной тишине. Казалось, здесь был какой-то иной мир, безмятежный, комфортный, во всех отношениях приятный.

Ступая по мягкому ковру, бережно прикрывшему полированный паркет, Вероника придирчивым взором рассматривала интерьеры.

В арочных нишах по обеим сторонам узкого коридора застыли белоснежные статуи обнаженных красавиц. Стены украшали картины, сверкали отблесками их золоченые рамы. Мерцание хрустальных люстр волшебно сочеталось с орнаментами витражей…

Сопровождающий Веронику юноша остановился около массивной дубовой двери и взялся за латунную ручку диковинной формы. Извивающийся дракон в его ладони повернулся, дверь открылась, и Вероника вошла в кабинет Эдуарда Николаевича Дворжецкого.

Яркий солнечный луч ослепил ее, заставил на секунду зажмурить глаза. После полумрака узкого коридора кабинет казался особенно светлым и просторным. Высокие потолки украшала витиеватая лепнина. В окна врывались потоки щедрого полуденного солнца, делая тень прозрачной, как нежная вуаль.

Навстречу гостье уже шел сам хозяин.

Вероника окинула его взглядом с головы до ног и осталась довольна: ей нравились деловые мужчины, знающие толк в одежде.

Дворжецкий выглядел, как подобает состоятельному человеку: просто и элегантно, то есть дорого и со вкусом. Облегченный дресс-код, без галстука, означал, что встреча хоть и проходила в офисе, но носила скорее неформальный характер. Отлично скроенный темно-серый костюм из натурального льна с примесью шелка был безупречен. Фактурная ткань с чуть заметными узелками, мягкие линии пиджака, покатое неаполитанское плечо, свободные брюки без натяжки не маскировали фигуру, напротив, выгодно подчеркивали естественное здоровье и мускулистую спортивность владельца. По-летнему раскрытая на две пуговицы у ворота рубашка открывала загорелую шею атлета. Лоферы из светлой кожи в тон костюму придавали легкость всему облику.

Уверенной походкой Дворжецкий подошел к Веронике, взял в обе руки ее узкую ладошку, пожал и нехотя отпустил.

— Вероника Владимировна, очень рад, что вы нашли время для меня. Проходите, присаживайтесь вот сюда, пожалуйста.

Кресла с гнутыми ножками и подлокотниками в виде спящих львов Вероника оценила как «новодел», но хорошего качества. Она села, положила сбоку крошечную сумочку и ласково погладила спинки грозных животных, демонстрируя пальчики, унизанные серебреными колечками. Дворжецкий расположился напротив.

Их разделял низкий инкрустированный столик, явный антиквариат. В изящной вазе лежали сияющие янтарем и пурпуром кисти винограда и полыхающие пушистеньким румянцем персики. Овальное фарфоровое блюдо было заполнено малюсенькими пирожными, а высокий кувшин с серебряным ошейником — ярко желтым апельсиновым соком.

Эдуард Николаевич жестом предложил угощение и улыбнулся, слегка приподняв левую бровь.

— Кофе или, может быть, что-то покрепче?

Вероника предпочла сок.

Он наполнил бокалы.

Вероника отпила глоток, вернула бокал на столик и поправила ниспадающую волну рыжеватых волос, зная, что жест привлечет внимание. Плавность ее движений была лишена манерности. Она не сомневалась, что ее внешние достоинства — стройная шея, высокая грудь, узкая талия, крутые бедра и длинные ноги — не ускользнули от внимания Эдуарда Николаевича. Цепкие глаза охотницы поражали прозрачной глубиной, вспыхивая зелеными русалочьими оттенками. Вероника знала, что эффектная внешность, которой ее щедро одарила природа, — удачное обстоятельство в сложной игре, и не преминула использовать это. Она выбрала для встречи удлиненное платье цвета мокко, но без рукава, чтобы не казаться слишком скучной, а села так, что в разрезе узкой юбки как бы невзначай открылись круглые коленки и точеные голени с узкими лодыжками. Знала она и то, что красоты недостаточно, что именно красота нередко мешает ее обладательнице выиграть главный приз. Другое дело ум, талант, характер — внутренняя энергия, которая подчиняет сильнее привлекательной внешней оболочки. И этого в ней было сполна, она рассчитывала и на такие свои качества, но пока… пока лишь с лицом послушной девочки внимала речам хозяина шикарного особняка, предваряющим настоящий разговор, а тем временем внимательно рассматривала собеседника.

Дворжецкий пробудил в ней любопытство странного рода, не совсем понятное ей самой. Это был шанс, который умные женщины не упускают. Любовь с первого взгляда? О нет, Вероника считала себя прагматичной, способной противостоять любовной лихорадке. Она хотела всего лишь использовать интерес состоятельного мужчины, не увлекаясь сама. Она все еще любила Вадима и намеревалась помочь ему получить хороший заказ.

Бывший муж Вероники был ее ровесником и олицетворением самых радужных надежд. Он обладал романтической внешностью, которая легко кружит девичьи головки. Про таких мужчин говорят: строен как кипарис. Гибкое тело, легкая походка, повороты головы, все жесты завораживали, словно движения танцора. Густые волосы отливали золотом. Глаза светлые, почти прозрачные, с длинными рыжеватыми ресницами, широко распахнутые, как у ребенка. И обезоруживающая, радушная улыбка, которая внезапно возникала на безмятежном лице и мгновенно покоряла душу.

Вадим был не только красивым мужчиной, но и талантливым художником. Они были молоды и любили друг друга. Казалось, этого вполне достаточно для счастья.

Как она ошибалась!

Дворжецкий был старше лет на десять, слыл успешным бизнесменом, владел процветающей строительной фирмой. Он завоевал надежное место в сложной иерархии бизнеса. «Богат, женат, но с супругой не живет». Такую краткую характеристику дала Эмилия, подруга Вероники, не вдаваясь в подробности. Искусством Эдуард Николаевич интересовался как любитель и вкладывал деньги в антиквариат. Вероника защитила диссертацию по истории искусств, что и послужило формальным поводом для нынешней встречи.

Дворжецкого нельзя было назвать красавцем, но гордая осанка, сверкающие антрацитовым блеском черные глаза, благородной формы нос с горбинкой, четкий рисунок упругих губ выдавали жесткий характер и недюжинную энергию. В коротко подстриженных волосах уже сквозило серебро, что не только не портило, но, напротив, добавляло импозантности.

Собеседники, как водится, обменялись фразами о наступившей жаре, поговорили о намерениях отдохнуть от трудов праведных и географических предпочтениях. Затем Дворжецкий упомянул о необходимости вести бизнес в любое время года и при любых погодных условиях, после чего, наконец, перешел к делу.

— Вероника Владимировна, мне нужна ваша консультация.

— Но я занимаюсь изобразительным искусством, а ваш бизнес, насколько мне известно, в иной области, — вежливо уточнила Вероника.

— Это так, но ничто человеческое мне не чуждо, — Дворжецкий многозначительно улыбнулся. — Я неравнодушен ко всему прекрасному, новому и молодому, — он наклонился вперед, словно намекая на что-то большее, и опять откинулся на полосатую спинку кресла, — хотя как коллекционер предпочитаю старинные вещи. Прежде все делали на совесть, добротно, не то что теперь. Вот и сюда натащил всякой такой всячины.

— Да, я вижу, — Вероника движением руки обвела пространство перед собой, убеждая хозяина в том, что его старания не остались незамеченными, и в то же время начиная свою игру. Копание в антикварных тонкостях следовало оставить на крайний случай, если не удастся повернуть мысли Дворжецкого в нужное русло. Но задача сегодня иная.

— Ваше увлечение антиквариатом вполне понимаю! Однако забавно, что с появлением у нас состоятельных покупателей антиквариата стало вдруг резко больше. Не странно ли? Эклектику ввели в моду, это так удобно! Ценности часто мнимые, а редкости фальшивые, но кого это волнует?

— Интересно, в чем же вы обнаружили эклектику? — насторожился Дворжецкий, уловив едва прикрытый сарказм и не принимая сказанное за похвалу. Он нахмурился, хотя глаза его продолжали искриться, выражая явное удовольствие от лицезрения девушки.

— О, сам особняк — нет слов, интерьеры прекрасные, — Вероника сочла необходимым сделать словесный реверанс, однако, преследуя поставленную цель, показала на картину, висевшую в простенке между высокими окнами: — Но это полотно меня смутило. Я тоже люблю пейзажи реалистической школы. Вековые дубы, мятущиеся по небу облака, великолепие стихии, беззащитность человека и все такое. Я понимаю ваш вкус. Картина очень хорошо вписывается в интерьер, но это не оригинал?

— Если честно, я даже не спрашивал: увидел, купил, повесил, мне нравится, — нисколько не смущаясь, рассмеялся Эдуард Николаевич и тоном уверенного в себе мужчины беспечно, даже как-то насмешливо повторил: — Полагаете, не оригинал?

— Это достаточно известная картина, местонахождение оригинала известно, вряд ли существует авторская копия. Впрочем, некоторые коллекционеры с удовольствием покупают… подделки и в этом находят особую прелесть. — Вероника говорила медленно и внимательно следила за выражением его лица. — Важно самому знать об истинном происхождении предмета и соответственно к нему относиться. Другим докладывать не обязательно.

Теперь она заметила, как на лице Дворжецкого промелькнуло смущение: собеседник на секунду отвел взгляд в сторону и слега развернул плечи, словно хотел уйти от завуалированного упрека. То, что на стене висел не оригинал, его, очевидно, не беспокоило, но показаться обманщиком, намеренно выдающим дешевку за шедевр, он не хотел.

— Я вас понимаю, — снисходительно повторила Вероника, нащупав болевую точку, и продолжила осторожно, не наступая на самолюбие хозяина, — хорошая копия, пусть не авторская, вещь приятная, однако согласитесь: оригинал солиднее. И в нем есть энергетика. Правда… он много дороже…

— За ценой я не постою, тут нет проблем, — Дворжецкий решительным жестом отмел воображаемую помеху, словно уличенный в чем-то недостойном. При этом на его руке блеснул «Ролекс», символ состоятельного мужчины.

Вероника наклонила головку в знак согласия. Вопрос платежеспособности был весьма важен. Она сделала вывод: можно договориться, если он не хочет терять лицо перед ней.

— В свое время нашумела история с талантливой подделкой картин Вермеера Дельфтского, но это исключение. У копий нет будущего. Как симпатичная игрушка копия интересна, но вы, я так поняла, серьезный коллекционер. — Вероника перешла в атаку, хотя взгляд Эдуарда Николаевича и не сходящая с его губ улыбка мешали ей сосредоточиться.

Тема затрагивала его интересы, но он, казалось, думал о чем-то постороннем, сбивая ее с намеченного пути. Однако она отличалась упорством и не ослабляла хватку.

— Если вы хотите пейзаж вроде того, что на стене, и при этом самоценный, можно получить именно такой по сюжету, композиции, цвету и прочее, но оригинальный. Да, это не будет старинная картина, но качество живописи не хуже. Я знаю прекрасных художников, уникальных. К тому же складывать яйца только в антикварную корзину как-то банально и значит: быть как все. Хороший современный художник — очень престижное вложение. Есть ли риск? Эдуард Николаевич, в вашем бизнесе тоже есть риск, ведь это вас не останавливает. Так начинались лучшие коллекции. Разумеется, мастера нужно найти. В этом я могу посодействовать.

Вероника видела, что Эдуард Николаевич, внимательно слушая, любуется ею.

«Вот то-то, — думала она, — пусть знает, что перед ним не только красавица, но и умница. Бриллиант, который дорогой оправы требует». В том, что Дворжецкий может обеспечить такую оправу, она не сомневалась.

— Я пока не готов к такому повороту, но информация интересная, — кивнул Дворжецкий.

«Нет, не все просто, он слишком консервативен, придется повозиться», — заключила Вероника и продолжила наступление.

— И вот что еще: если вы предпочитаете вкладывать деньги в ликвидные ценности, то следует быть особенно осмотрительным при покупке антиквариата. Где вы покупаете? Как вы определяете подлинность предмета? Всегда доверяете продавцу? В наше время можно сфабриковать любой документ.

— Я покупаю по очень простому принципу: нравится.

— Да, так действительно проще. Ведь если вещь окажется подделкой, все равно никто ответственности не понесет. Дело такое тонкое, сложное, — Вероника выразительно покрутила рукой, грациозно раздвинув пальчики, глаза хитро сверкнули, — квалифицированных экспертов немного. Так что истинную цену предмета узнать нелегко.

— Но есть салоны, аукционы, специалисты. — Черные брови Эдуарда Николаевича сдвинулись к переносице.

— Я вас умоляю, на днях своими глазами видела в продаже натюрморт художника, с которым была знакома лично и творчество которого изучала очень подробно. Это не его картина.

— Быть может, не известная вам, — предположил Дворжецкий.

— Ах, нет, Эдуард Николаевич, профессионалу не обязательно видеть все картины художника. Я знаю его руку. Он не мог так писать, не мог. Понимаете? Хороший специалист без анализов ставит диагноз.

— Стало быть, специалисту все-таки можно доверять?

Вероника самодовольно рассмеялась.

— Не каждому. Вы, я надеюсь, не всякому врачу себя доверяете?

Дворжецкий поднялся с кресла и подошел к окну. Чуть отодвинув прозрачную занавеску, он несколько мгновений смотрел в светящийся золотом проем, словно обдумывая сказанное гостьей.

Уловив остроту момента, она замерла, боясь спугнуть вывод, который, казалось, хозяин уже готов сделать.

Вместе с тем Вероника поймала себя на том, что с удовольствием рассматривала его. Безусловно, он нравился ей.

Ничего странного и противоестественного в этом не было. Образ гостьи, тонкой и светлой, как пламя свечи, на первый взгляд контрастировал с его мощью, однако опытный психолог заметил бы, что они дополняют друг друга, подчеркивая в нем — мужественную твердость, а в ней — мягкую женственность. При этом в обоих чувствовался сильный характер. Не каждая красавица удостоилась бы его внимания. Далеко не всякий мужчина смог бы ее покорить.

Их влекло друг к другу, но оба были осторожны, каждый по своей причине. Они искали путь к сближению, зная, что лишнее слово в самом начале, когда время еще не скрепило союз, может если не погубить, то замедлить и отдалить желанное соединение.

— Мне нужен свой специалист, доверенный человек, — наконец обернулся Дворжецкий. — Дело не только в моих личных покупках и пристрастиях. Мой бизнес связан с декоративными работами. Нередко клиенты хотят полностью готовый комплекс, с интерьерами, с оборудованием, мебелью и всяческими украшениями, будь это жилой дом, отель, торговый центр, неважно. Порой дело доходит до мелочей, которые нужно приобретать с учетом вкуса заказчика. А заказчик бывает очень придирчивый, образованный. Такому непросто угодить. Бизнес — занятие взрывоопасное. Иногда лучше перестраховаться.

— Вы не любите риска? На вас не похоже.

— Я вас разочаровал? — он самоуверенно улыбнулся, изогнув левую бровь.

— Ну, — замялась она, не отвечая на вопрос, — мне кажется, бизнес без риска невозможен.

— Вот как? — Дворжецкий вернулся к столу и сел в кресло напротив Вероники, устремив на нее взгляд.

— Вы не первый раз упоминаете риск, но риски, уважаемая Вероника Владимировна, просчитываются. — Дворжецкий отпил сок из бокала, внимательно разглядывая девушку. — Прагматизм, который кажется скучным, не худшее качество бизнесмена. Партнеру необходимо доверять, а для этого партнера нужно знать. В нашем деле доверяют не бумаге, а человеку.

— Но меня вы пригласили, ничего не зная обо мне.

Вероника пыталась понять, насколько он заинтересован в ней. Она видела, как он разглядывает ее, словно прикасаясь губами к лицу, шее, груди, но не хотела выглядеть доступной. Не за этим она пришла к нему.

— Я знаю все, что мне необходимо, — отвечал тем временем Эдуард Николаевич, не отводя от гостьи изучающего взгляда. — Рекомендации, безусловно, важны, но я и сам неплохо разбираюсь в людях.

Фраза прозвучала многозначительно, еще откровеннее были глаза. Где-то в самой серединке груди заныло сладкое-сладкое, чуть болезненное и не знакомое прежде чувство. Ничего подобного она не испытывала раньше и теперь немного испугалась. Она привыкла контролировать ситуацию, выстраивать отношения по своему разумению и вдруг почувствовала удовольствие от присутствия другой силы. Не опасно ли это? Следовало больше разведать о мужчине, который вызвал симпатию в первую встречу. Как говаривала ее бабушка, «убедиться в его пригодности», а уж потом настраивать его и настраиваться самой на соответствующий лад. Но удивительный взгляд черных глаз подстрекал к легкомыслию.

«Интересно, — подумала она вдруг, — как он целуется? У него такие плотные, сладострастные губы. Так и хочется к ним прикоснуться…»

Вероника с ужасом поняла, что выдала себя, смутилась, отвела взор и постаралась вернуть серьезный вид. Неожиданная мысль пришла ей в голову, оставалось найти предлог, чтобы пройтись по кабинету.

— Кстати, я занимаюсь оформлением музейных и частных коллекций. Очень важно, в каком окружении находится то или иное произведение, понимаете? Вы сами выбирали мебель?

— У меня работал дизайнер, я говорил ему, что мне хочется, а он потом искал это в магазинах. Кое-что выбирал, конечно, я сам. — В тоне хозяина опять прозвучало беспокойство.

Вероника поняла, что снова попала в цель: он опасался промахов, которые позволят сведущим людям усомниться в его вкусе. Как ни странно, обнаруженные слабости Дворжецкого не только не отвращали, напротив, делали внешне безукоризненного бизнесмена человечнее, трогательнее и… привлекательнее.

— Можно мне рассмотреть фото? Это очень важная деталь в интерьере, тоже своеобразная выставка, — она встала и, не дожидаясь разрешения, подошла сначала к стене, на которой разместились дипломы и множество фотографий в однотипных деревянных рамочках. На некоторых снимках солидные мужчины вручали Дворжецкому награды, сопровождая их рукопожатием, на других фоном служили строительные площадки, где он был в шлеме и в окружении рабочих. Чаще всего на фото были запечатлены торжества с разрезанием ленточки перед входом в здания, вероятно, построенные фирмой Дворжецкого.

Вероника не спеша прошла дальше. Нужно было отдать должное дизайнеру — он поработал на славу, здесь «пахло деньгами», чего же еще желать? Часть стены закрывали два стеллажа, блистающие золочеными корешками книг, а между ними расположились массивный стол и кресло шефа. На столе — бронзовые часы с двумя противоборствующими рыцарями в полном боевом облачении и высокая вычурная лампа на витой ножке, посредине — письменный прибор с золотыми ободками и несколько толстых папок с документами. Наконец, то, что интересовало гостью — еще одна, на этот раз ажурная рамочка. Обычно в таких на рабочих столах держат фото жен и детей. Вероника наклонилась, рассматривая то, что ее интересовало более всего, и, довольная, улыбнулась: нет, не то — на снимке мэр пожимал руку Дворжецкому. Вероника погладила ладонью поверхность стола.

— Отличный экземпляр, отличный.

Она оглянулась, услышав шаги: хозяин покинул кресло и шел к ней. Эдуард Николаевич завораживал ее все больше и больше. Высокий, широкоплечий, подтянутый. Она испугалась какого-то нового для нее чувства, которое вызывал в ней этот мужчина. Он стоял уже очень близко. Плотные красивые губы приоткрылись и замерли, словно Дворжецкий хотел сказать что-то неожиданное для себя самого, но, посмотрев ей в глаза, словно очнулся и, натужено улыбаясь, промолвил, видимо, иное:

— Так что стол? Хороший?

— Хо-ро-ший, — кокетливо подразнила она, выпячивая губки и покачивая головой, но тотчас пожалела потому, что он на миг растерялся, а потом уставился на нее с радостным удивлением. Вероника отчетливо почувствовала набегающую волну — казалось, еще мгновение, и он ее поцелует.

Она отвернулась — рано, не сейчас, не сегодня, и задрожала оттого, что слишком резко оборвала вдруг протянувшуюся между ними связь.

«Ах, как неосторожно. Едва не спровоцировала его. Зачем? Влюбилась? Да что в нем такого магического?»

Соглашаясь на встречу, Вероника была уверена, что испытывала к едва знакомому коллекционеру-бизнесмену всего лишь симпатию, и была намерена выполнить вполне прозаические задачи: получить дополнительную работу для себя и заказ для Вадима, плавно подведя Дворжецкого к этой мысли. Несмотря на развод, она по привычке опекала бывшего мужа как дитя, не способное позаботиться о себе. Он был гений, а гений не думает о хлебе насущном, его цель — творчество!

Она заставила Дворжецкого задуматься о преимуществах современных живописцев, хотя он не торопился изменить свои предпочтения. Так какого рода консультации ему нужны? Вместе с тем она чувствовала, что ее влечет к этому человеку больше, чем казалось в начале. А его влечет к ней, это она видела. Так зачем он хотел встретиться с ней на самом деле?

Чуть присев на край стола, Дворжецкий смотрел молча, словно ожидая от нее дальнейших действий.

А что, собственно, произошло? Несмотря на старания выглядеть серьезным экспертом, она кокетничала!

«Ну и пусть, — решила Вероника, — это еще ничего не значит».

— Стол замечательный, — сказала она, не отводя взгляда от его искрящихся глаз, — очень хороший стол, надежный, крепкий. Шикарный стол.

— Вам нравится, когда шикарно. И чтобы было надежно, крепко. Как это совместить с риском, столь любимым вами? — похоже, он иронизировал.

— Я не боюсь рисков. Просчитывать их полезно, но жизнь мало предсказуема, и надо быть готовым к неожиданностям. Хотя согласна, вопрос цены лучше обсудить заранее, — с вызовом заявила Вероника. — И когда шикарно — мне нравится, это тоже правда. Вас что-то смущает?

— Нет. Это естественно, когда женщине нравиться шик. Мне и самому нравится все красивое.

— И красивые женщины? — чуть нараспев спросила она.

«Ой-ой-ой, какой вопрос! Опять провокация. Да что же я делаю?»

Дворжецкий на миг прикрыл глаза, улыбнулся краешком губ и ответил уклончиво:

— Если вы примете мое предложение, то это легко выяснится. А предложение такое: я приглашаю вас к себе штатным экспертом по вопросам искусства. Я вижу, вы уникальный специалист, именно такой мне и нужен.

Ого! Дворжецкий предложил работу более серьезную, чем Вероника рассчитывала. Штатный сотрудник? Это не помешает ей получить желаемое и, возможно, больше, чем предполагалось.

— Интересное предложение, неожиданное.

Она рассмеялась, закинув головку и показав дугу белых блестящих зубов, отчего он вновь заволновался и отвернулся, как от соблазна. Потом опять воззрился на нее черными глазищами и уже нетерпеливо произнес, сжимая и разжимая сомкнутые в замок пальцы:

— Ведь мы близки к согласию, не так ли? Я не знал, что вы занимаетесь не только картинами, а вообще интерьерами, это очень кстати. Одной консультации здесь недостаточно. Вникать в вашу науку самому поздновато и времени нет. Да и надо ли, если есть такие специалисты, как вы. У меня огромный объем работ, масса объектов, уверен, вам у меня будет интересно. Я постараюсь вас заинтересовать. Соглашайтесь, прошу вас.

Эдуард Николаевич смотрел на Веронику умоляюще. Солидный мужчина выглядел как мальчишка, в руки которого попала диковинная птичка и вот-вот улетит, а ему так хочется оставить ее у себя. Он был деловым человеком, но любовь ко всему, как он выразился, прекрасному обнаруживала существование бреши в его броне. В стремлении получить желаемое он становился иной раз страстным до безрассудства.

Вероника наслаждалась, чувствуя власть над сильным мужчиной, который хотел властвовать над ней, и нарочно медлила, мучила его.

— Право, не знаю. У меня уже есть некоторые обязательства. Я полагала, что речь пойдет о разовой консультации…

— Не отказывайте мне сразу, подумайте, назовите ваши условия, — нетерпеливо прервал он Веронику, глядя на нее почти умоляюще.

— И как вы себе это представляете? — медленно проговорила она, словно поддаваясь его настойчивому взгляду.

Дворжецкий облегченно выдохнул.

— Давайте договоримся так: вы сами определите, сколько времени можете мне уделить и в какой форме вам удобно работать. Гонорар тоже назовете сами. Вы лучше знаете цену своей работе. Я готов на любые условия, — он тоном подчеркнул последние слова.

Вероника не смогла удержать довольной улыбки, но вслух попросила тайм-аут, чтобы все обдумать, и обещала в ближайшие дни дать окончательный ответ. Однако, как только за ней закрылась массивная дверь и «Мерседес», предоставленный Дворжецким, отчалил от особняка, тревожный червячок шевельнулся в ее сердце: уж слишком легко досталась эта победа.

И кто победитель? Она или он?

Глава вторая

— Ну, как наши успехи? — В телефонной трубке звучал голос Эмилии.

Вероника только что пришла домой и, не успев отнести на кухню пакеты с продуктами, осторожно поставила их на пол в прихожей. Снимая с ног туфли и засовывая ступни в мягкие тапочки, одной рукой она придерживала грозящие упасть пакеты, другой сжимала стрекочущую трубку.

— О каких делах ты говоришь?

Вероника отлично понимала, о чем спрашивает ее подруга, которая познакомила ее с Дворжецким, разрекламировав профессиональные качества молодого искусствоведа. Какой резон был у нее так стараться, Вероника не поняла, но знала наверняка, что Эмилия ничего не делает «просто так». Именно Эмилия, позвонив позднее, передала ей нижайшую просьбу Эдуарда Николаевича о встрече. Ничего толком не объяснив, она сказала, что Вероника не пожалеет, и просила держать ее в курсе дела.

— Ты ходила к Дворжецкому? Впрочем, знаю, что ходила. Что там было?

— Послушай, Миля, если хочешь, приезжай ко мне ужинать. Это не телефонный разговор.

Положив трубку, Вероника принялась за обычные домашние дела. Каждый раз, когда после трудового дня она возвращалась домой, приходилось наводить нарушенный порядок. Настоящий трудовой день, в обычном понимании этих слов, наступал два раза в неделю, когда присутствие в редакции было обязательным. Тогда приходилось вставать раньше. «Сова» по природе, она любила посидеть допоздна над своими статьями и утром вставала неохотно. Времени едва хватало: душ, кот, завтрак, лицо, одежда, сумка. Прежде до работы ее подвозил Вадим, иногда Вероника пользовалась машиной мужа сама, но без охоты — раздражали пробки на дорогах.

Вечером она всякий раз восстанавливала нарушенный утром порядок: Вероника любила красоту и чистоту. Этого требовало ее эстетическое кредо. Объясняться с Вадимом приходилось ежедневно потому, что его привычка все разбрасывать в самых неожиданных местах такому кредо никоим образом не соответствовала. За время их семейной жизни муж так и не сумел привыкнуть к требованиям жены и, как истинный творец, предпочитал хаос, называя его «художественным беспорядком». О мастерской, где Вадим мог вытворять, что угодно, поначалу они не могли и мечтать. С появлением в их жизни Эмилии, владелицы картинной галереи, появилась и мастерская. После развода Вадим жил там постоянно, оставив Веронике малогабаритную квартиру, где никто теперь ей не мешал. Почти.

Откуда-то сверху на плечи Вероники спрыгнул толстый рыжий котяра и затем мягко переместился на пол. Тошка жил своей кошачьей жизнью и лазил, где хотел. Это его пристрастие нисколько не смущало хозяйку, поскольку кот обладал поистине уникальной способностью слаломиста и ни разу не сбросил, не разбил, не испортил ровным счетом ничего. Более того, нередко гостям демонстрировали номер с прохождением Тошки по заставленной полке. Довольно упитанный массивный кот умудрялся пройти мимо преград, не сдвинув ни одну из них.

Вероника схватила котищу на руки и, прижав к себе, понесла мурлыкавшую зверюгу на кухню, где следовало приготовить ужин. Тошка был очень деликатен до поры. Если кормежка опаздывала, он мог превратиться в методично завывающего противным голосом зануду. Веронике это не нравилось, и она старалась ублажить кота до того, как у него проснется здоровый аппетит.

Она любила кулинарное искусство и не ленилась даже для себя одной приготовить что-нибудь вкусненькое, не сокрушаясь о том, что некому оценить редкостный вкус и аромат кушанья. Если ожидались гости, особенно тщательно стряпала свои фирменные блюда и любовалась ими с чувством творческого удовлетворения. Она готовила хорошо и делала это с фантазией, как все, за что бралась. К сожалению, Вадим в быту был неприхотлив и не ценил пищевых экзерсисов жены. Ел он словно машина по уничтожению салатов и котлет, проглатывая нежнейшее суфле как гречневую кашу, а новый соус из десятка ингредиентов не отличал от магазинного майонеза. Однако подруги любили у нее откушать и от приглашений никогда не отказывались.

Накормив кота, Вероника принялась за ужин для себя и Эмилии. Через пятнадцать минут на столе появились ароматные, украшенные маслинами гренки с ветчиной, запеченной под сыром, и воздушный омлет, густо посыпанный зеленью укропа и петрушки.

Эмилия принесла бутылочку сухого вина. Отдав дань горячему на маленькой, но уютной кухоньке, хозяйка и гостья переместились с кофейными чашечками в комнату, служившую гостиной. Одну из стен украшал двойной портрет мужчины и женщины. Эмилия остановилась, пристально рассматривая его, словно оценивая экспонат.

— Все-таки жаль, что расстались. Даже на портрете вы как брат и сестра, оба светлоглазые, светловолосые, вот только выражение на лицах разное. Вадим такой наивный, безмятежный, а ты с характером, с тайной. Прекрасный портрет и прекрасный художник.

— Кто бы возражал? — усмехнулась Вероника. — Ты знаешь, как я старалась сохранить этот брак именно потому, что Вадим гениальный художник, но жить с гением…

— Да, с гениями непросто, — согласилась Эмилия и присела рядом с хозяйкой.

Сбросив тапки, Вероника устроилась на диване с ногами и медленно, с чувством исполненного долга попивала душистый кофе, приготовленный по ее собственному рецепту, с корицей и капелькой ликера.

— Необыкновенно вкусно. У тебя талант, — нахваливала ее Эмилия.

— Знаю, знаю, — без лишней скромности принимала комплименты Вероника. — Но поговорим о деле.

— Я сгораю от любопытства. Дворжецкий не тот человек, который будет хлопотать по пустякам. У него к тебе интерес, а у меня к нему интерес.

— И в чем же твой интерес?

— Скажу, но сначала ответь мне. Я знаю Дворжецкого, он деловой человек, но мужик. Может быть, это всего лишь сексуальное влечение… — Эмилия сделала заговорщическую мину. — Как тебе показалось? Он «домогался»?

Вероника и сама гадала о том, что же на самом деле руководило Дворжецким.

На поверхности был исключительно профессиональный интерес, а то, как он смотрел на нее… При виде красивой женщины, которая к тому же кокетничает, любой нормальный мужчина поведет себя так же — будет улыбаться, разглядывать. Он не сказал ни единого слова, которое можно было расценить как домогательство. Пожал ей руки и при встрече и на прощанье. Даже не поцеловал их, хотя это могло сойти за обычный ритуал. Теперь ей казалось, что в его поведении присутствовала покровительственная нотка. Подумать только, так молода и так красива, а рассуждает толково! А ее кокетство — всего лишь ребячество перед чужим взрослым дядей. Так делают все хорошенькие девочки, им это прощают.

Вероника вспомнила, как быстро Дворжецкий справлялся с волнением. Он владел собой, стало быть, умел владеть другими. Это не Вадим, подверженный стихиям, сам как стихия, предсказуемая в своей непредсказуемости. У Вероники все время возникало ощущение, что Дворжецкий смотрел на нее сверху вниз. Его превосходство она чувствовала постоянно, тогда как своя власть казалась ей зыбкой. Да, он нуждался в ней, да, она просвещала его, но сила была на его стороне. Он понял, что небезразличен красивой и умной девочке, но вел себя очень достойно.

— Нет, не домогался, — честно ответила Вероника.

— Что же у вас было?

— Он сделал мне предложение.

— Предложение? В каком смысле? — уставилась на нее Эмилия.

— Да нет, не в том, не в том смысле, — верно поняв ее удивление, усмехнулась Вероника. — Вполне деловое предложение.

— Хорошо, — облегченно потерла ладошки Эмилия. — Ну, не томи, расскажи наконец.

— Он предложил мне быть его штатным консультантом по вопросам искусства.

— Отлично. Ты согласилась, я надеюсь?

— Считаешь, я должна согласиться?

— Вероника, ты что, шутишь? Твоя ирония неуместна. Честно говоря, я полагала, что ему нужна консультация. А он немедленно предложил постоянную работу. — Эмилия подняла руки кверху, подчеркивая важность и необычайность события. — Кстати, на каких условиях? — она опустила руки и внимательно посмотрела на подругу.

— Он предложил мне самой назвать условия. Он согласен на любые.

Эмилия подскочила от неожиданности и возбужденно заметалась по комнате, размахивая концами шали, точно всполошенная птица крыльями.

— Согласен на любые условия, согласен на любые. Боже, Дворжецкий согласен на любые условия. — Она наконец остановилась и вытаращила на Веронику глаза. — И ты не сказала «да»?

— Пока — нет.

Эмилия упала в кресло, словно птица подстреленная.

— Как это понимать?

— Послушай, Миля, скажи: в чем все-таки твой интерес? Я тебе благодарна за сватовство, но расскажи мне о своих планах.

— Хорошо, слушай. Дворжецкий очень богат, очень умен и очень осторожен. Мой интерес прост до примитива: нужны деньги для галереи, чтобы окончательно встать на ноги. Дворжецкий любит коллекционировать старину, но в современном искусстве ровным счетом ничего не понимает, а тут вдруг ты. Эврика! Я на вернисаже все придумала. Ты сблизишься с ним, войдешь в доверие, а потом… для тебя он решится на серьезные вложения.

— Почему?

— Потому, что будь ты хоть суперискусствовед, этого недостаточно, но он смотрел на тебя такими глазами, такими глазами…

«Нет, пожалуй, я не фантазировала, — подумала Вероника. — Миля трезвомыслящая женщина. Если она говорит, что „так смотрел“, значит, он смотрел именно так».

Вероника познакомилась с Дворжецким на вернисаже. Он подошел к Эмилии, та представила его спутнице как серьезного коллекционера. Он стоял около них несколько минут. Пока говорила Эмилия, внимательно смотрел на Веронику. Его глаза искрились так, словно он что-то знал о ней, чего не знала она сама. Этот чуть насмешливый пристальный взгляд оставил в душе ноющую ранку.

Вероника, как всякая красивая женщина, привыкла к взглядам мужчин, и внимание Дворжецкого ее не удивило. Кроме того, в желании с ней познакомиться не было ничего необычного, тем более на выставке, где завязываются знакомства. Многие посетители вернисажей знали ее как профессионала и старались на всякий случай получить визитку и вручить свою.

Разговор был коротким: две-три фразы. Затем к нему кто-то обратился и отозвал в сторону. Он подошел к группе, в которой выделялась немолодая, но очень симпатичная, стильная дама. Вероника почувствовала досаду. Захотелось непременно вернуть его и понравиться ему. Тогда она еще не думала о любви, но он возбудил в ней любопытство.

— Вот черти, увели нужного человека, — возмущалась Эмилия. — Однако, — добавила она, прищурив глаза и хитро посматривая на подругу, — он еще подойдет к нам. Уверена — подойдет. Подожди меня здесь, я отвлеку от него эту мадам. Слишком опасная особа, умеет нравиться мужчинам значительно моложе себя. Сейчас она может нам помешать, — заявила галлеристка тоном, не терпящим возражений, и растворилась за спинами любителей живописи. Через минуту Эмилия Львовна уже прогуливалась вдоль ряда картин, крепко держа под руку конкурентку и шепча о чем-то, безусловно, важном для собеседницы, судя по выражению ее лица.

Вероника смиренно разглядывала произведение художника, который для реализации своих социально-политических взглядов почему-то выбрал масляные краски.

— Вам нравится этот шедевр? — с мягкой иронией произнес рядом с ней знакомый голос.

Повернув голову, Вероника встретилась с черными глазами Дворжецкого, который тихо подошел к ней и стоял сзади. Он разглядывал ее, как прежде, без смущения, словно что-то прикидывая в уме. Картина нисколько его не интересовала.

Девушка растерялась, несмотря на то, что минутой раньше взглядом искала его среди публики и ждала, когда же он подойдет. Боясь выдать волнение, она ответила коротко:

— Нет.

— Отлично, — улыбнулся он, — я рад, что наши вкусы совпадают.

— Пока мы убедились, что они не отличаются слишком резко, — уточнила она.

— Вы правы, — согласился он, чуть наклонив голову, — я поспешил, но, надеюсь, не ошибся.

Несмотря на то, что они познакомились всего лишь десять минут назад, Веронике казалось, что между ними уже возникли «отношения». Ей было известно утверждение психологов о том, что мужчина и женщина в первые несколько секунд инстинктивно оценивают друг друга как желанных или нежеланных. Более того, она не раз убеждалась, что вне зависимости от пола именно первое впечатление, вроде бы основанное на мелочах, оказывалось правильным по большому счету. С некоторыми людьми она сразу чувствовала себя легко. Впоследствии они действительно показывали себя надежными партнерами, на которых можно опереться в деле, или становились ее верными друзьями, как, например, Эмилия. С другими контакт налаживался с трудом, несмотря на отсутствие видимых причин для неприятия. Рано или поздно такая связь приводили конфликту. Дворжецкий получил у Вероники оценку пять с плюсом. Сам он на вернисаже и в офисе держался так, словно они давно знакомы, и не скрывал симпатии.

Теперь, сидя с Эмилией у себя дома на уютном диванчике, Вероника мысленно «прокручивала пленку», пытаясь анализировать произошедшее. Слова Эмилии о том, что Дворжецкий как-то особенно смотрел, свидетельствовали о его интересе, но как велик этот интерес? Ее собственные чувства были извилисты, как змеи. Ее не удивила бы ответная симпатия к Дворжецкому, но обнаруженное влечение к мужчине, которого она едва знала, смущало Веронику как признак слабости.

— Смотрел, говоришь? — с сомнением уточнила она.

— Смотрел, — убежденно заверила ее подружка, — еще как смотрел. А ты не заметила? — добавила она язвительно.

— Я могла ошибиться.

— Значит, заметила. Вот и я заметила и все устроила. Ты уж не забудь нас, когда получишь власть над его денежным мешком.

Вероника поморщилась. Как-то несимпатично получалось. «Впрочем, — подумала она, оправдывая подругу, — я ведь и сама шла к нему на встречу как на охоту».

Эмилия что-то трещала о своих планах и надеждах на Веронику. Но та перебила ее.

— Он тебе нравится как мужчина?

— Дворжецкий? В каком смысле? Ах, в этом?.. Да, но с моей внешностью…

Внешность Эмилии действительно была на любителя. Высокая, сухощавая, тонкие губы и крупный нос, черные, очень коротко стриженые волосы… все это странным образом сочеталось с экзотическими нарядами: шалями, вуалями, браслетами и так далее. Веронике она нравилась. У Эмилии было редкое чувство стиля. Она, безусловно, была яркой женщиной и обращала на себя внимание, но была слишком оригинальна. К тому же Эмилию отличали острый ум и некоторая ироничность, а эти качества — по мнению большинства мужчин, не нужные женщинам — многих пугали.

Вероника уточнила:

— А у меня есть шанс? Да, именно в этом смысле? Ответь серьезно.

Эмилия убрала улыбочку с лица, поджала губки и поиграла бровями.

— Ты красива, и у тебя, разумеется, есть шанс, но как далеко ты сама готова зайти? Я говорила тебе, что он женат.

— Ты говорила, что они живут раздельно.

— Это ничего не меняет. Ты можешь стать его любовницей. Но помни, что он не разведется. Я тебя предупредила.

— Почему ты так уверена?

— Я знаю Дворжецкого. Он не бабник, но серьезно увлечен тобой. В этом ты уже победила. С другой стороны, — она замялась, подбирая слова, — неважно, по какому поводу, он говорил, что не оставит жену. Не сможет. Он так сказал. А этот человек слов на ветер не бросает, я склонна ему верить. — Эмилия сочувственно посмотрела на подругу.

На лице Вероники отражалось огорчение, но в прищуренных глазах сверкало упрямство.

— Для тебя это так важно? Уже?

Вероника промолчала.

— Ты, помнится, хотела от него заказ для Вадима. Теперь решила убить двух зайцев сразу? Буду рада поздравить, дорогая, Дворжецкий того стоит. Но не думаю, что это возможно.

— Посмотрим, — задумчиво глядя куда-то сквозь Эмилию, ответила Вероника, поглаживая жирную спинку прислонившегося к ней кота.

Глава третья

Прошло немногим больше месяца с тех пор, как новый сотрудник фирмы — советник по архитектурно-художественным вопросам проектирования и строительства — приступил к работе. Вероника Владимировна Астахова сопровождала шефа в поездке по Франции. Они поселились в престижном отеле на маленькой улице в квартале Сен-Жермен-де-Пре.

Лето в Париже. Жизнь в этом городе не замирает никогда, даже в самые жаркие дни. Вероника любила лето, любила Париж и, кажется, влюблялась в Дворжецкого. Мгновенно возникшая привязанность была так удивительна, что она спросила Эдуарда Николаевича о его способностях к внушению. Прежде чем ответить, он недоуменно поднял брови и задумчиво посмотрел куда-то вверх, словно оценивая свои возможности. Это уверило ее в искренности отрицательного ответа. При всех замечательных свойствах и щедрости лично к ней Эдуард внешне не выдерживал сравнения с Вадимом, яркая красота которого приковывала внимание обоих полов. Но глаза Дворжецкого, тот особый ласковый взгляд, каким он смотрел на Веронику, сделали его близким человеком, которому она могла доверять.

Вероника не торопила события и, чтобы сохранить некоторую дистанцию, сначала даже в мыслях старалась называть шефа по имени и отчеству. «Нарыв должен созреть», — приговаривала в свое время ее бабушка в сложных и запутанных ситуациях.

«Мы будем жить в районе парижской знати», — говорил ей перед отъездом из Москвы Дворжецкий. Вероника понимала, что он хочет продемонстрировать свои возможности, это было приятно. Рядом с отелем находился Монпарнас, где когда-то жили величайшие художники, музыканты, писатели, прославившие его улочки, маленькие кафе, где они встречались, где писал свои романы Хемингуэй. Несколько шагов — и дальше Латинский квартал, Сорбонна…

Дворжецкий в течение нескольких дней должен был посещать фирмы партнеров. Присутствие Вероники в этих поездках было необязательным, и она пользовалась предоставленной ей свободой, однако, по настоянию Дворжецкого, путешествовала в сопровождении охранника.

Париж — особенный город для тех, кто так или иначе связан с искусством. Вероника имела хорошее представление о его планировке и достопримечательностях, знала несколько иностранных языков, этого было достаточно, чтобы ориентироваться и не заблудиться в любых закоулках. В ее распоряжении была машина, но и в пеших маршрутах она находила особую прелесть. Один из дней Вероника решила посвятить Монмартру, месту рождения импрессионизма. Однако первое впечатление от прогулки было связано с модерном: чугунная решетка веером накрывала вход в метро на площади Аббатис. Налюбовавшись изысканным рисунком и манерной пластикой, Вероника вместе с охранником отправилась на улицу Лепик, где в доме у своего брата Тео жил когда-то Винсент Ван Гог. По пути они заглянули в дом, где творил Пабло Пикассо. Наконец они очутились на маленькой площади Тертр, в скверике с редкими деревцами и красными зонтиками тентов, где находилось пристанище для начинающих гениев и просто желающих подзаработать ремесленников от живописи. Вероника с любопытством разглядывала произведения расположившихся на вольном воздухе парижских художников, но с сожалением убедилась, что Ренуаров среди них не было. Так, искусство для туристов. Впрочем, одна акварель ей понравилась, но она постеснялась возбудить напрасную надежду, ведь покупать она не собиралась, и отошла. Дворжецкого интересовало только то, что можно было продать, по меньшей мере, за ту же цену.

Вероника, сделав знак охраннику, направилась к главному объекту всех туристических маршрутов на Монмартре — церкви Сакре-Кер.

Этот квартал имеет двойную славу, и вторая не делает Парижу чести. Вероника знала, что лучше всего базилика смотрится не с верхней, а с нижней площадки лестницы, и, протискиваясь в толпе, стала спускаться вниз. Голова ее все еще была занята мыслями о молодом художнике. Вдруг она почувствовала резкое движение, это охранник схватил за руку вертлявого паренька — тот приготовился взрезать висевшую на плече Вероники сумку. Воришка оказался проворным, ухитрился выскользнуть и тотчас раствориться в людском водовороте. Охранник виновато пожал плечами, но Вероника его успокоила. Что им делать с этим малолетним разбойником? Не в полицию же вести.

Однако после этого случая она стала внимательнее к некоторым советам Дворжецкого, которые прежде казались ей перестраховкой. Странное и доселе не знакомое чувство посетило ее — чувство защищенности. О ней заботились, ее опекали, ее охраняли и даже кое-что решали за нее. Это было что-то новенькое. Она воспринимала жизнь как поле битвы, которое развивало ее бойцовские качества, но портило характер. Теперь с Дворжецким она настолько была освобождена от хлопот, что иногда ей казалось: она путешествует с весьма состоятельным отцом, который торопится окружить ее роскошью и вниманием.

Эпизод на Монмартре нисколько не омрачил восторженного состояния Вероники. Поездка действительно складывалась блестяще. Соблазн был велик. Дворжецкий предложил ей делать покупки без ограничений по своему усмотрению. Быть в Париже, иметь возможность приобрести все, что заблагорассудится, и не воспользоваться этим? Но у Вероники была иная цель. Она не отказала себе в удовольствии усовершенствовать гардероб: кому как не ей носить изысканные наряды. Эдуарду Николаевичу вряд ли понравится скромница. Но переходить грань, за которой девушку можно подозревать в алчности, было неразумно. Чтобы придать ситуации необходимую окраску, она поставила условие, что все затраты на ее покупки пойдут в счет будущих гонораров. «А там посмотрим», — подумала она. Дворжецкий оценил ее щепетильность и согласился.

В один из дней он был не столь загружен, как обычно, и Вероника уговорила его пройтись вместе с ней по магазинам. Веронике важно было показать себя не только умницей, красавицей, но и рачительной хозяйкой. Она решила создать «семейную» ситуацию, когда обсуждаются совместные покупки, приобретаются мелочи для дома, которые просто любовники обходят стороной.

— Куда мы отправимся? Вы уже были на Сент-Оноре? — полюбопытствовал Дворжецкий. — Там можно найти одежду на любой вкус. Когда я в первый раз приехал в Париж, мне посоветовали: если хочешь купить приличные вещи, отправляйся именно туда. Дорого, но там я приобрел костюм и впервые остался доволен. Носил с удовольствием.

Они поехали в сторону Елисейских полей, где недалеко от Площади Согласия начиналась улица Сент-Оноре. Переходя из одного бутика в другой, Вероника внимательно, но быстро, чтобы не утомить спутника, перебирала вещи, в некоторых случаях обсуждая их с Дворжецким, чтобы сориентироваться в его предпочтениях.

Вероника поняла, что ее шеф был скорее арбитром, чем творцом. Это ничуть ее не смутило, поскольку такие способности нередко дают преимущество. Умение судить предполагает развитый интеллект, а это качество в мужчине Вероника считала чрезвычайно сексуальным.

Он принял деятельное участие в выборе одежды для Вероники, придирчиво по-хозяйски рассматривал предлагаемые продавцом товары. Веронике нужен был вечерний наряд. Дворжецкий посоветовал приобрести его в фирменном салоне известного дизайнера. Она примеряла платья одно за другим, но Дворжецкого они чем-то не устраивали.

— У вас потрясающая фигура, — повторял он незамысловатый комплимент, без намерения польстить, просто поясняя свою позицию, — но в этих туалетах прежде всего видишь платье, а не вас. Так не должно быть. Я хочу видеть вас.

— Вы хотите костюм Евы, — наконец не выдержала мученица.

— Тоже вариант, — не смутился Эдуард Николаевич, — но не для общественных мест.

— Ну, если вам ничего не нравится…

Вероника подумала, что они ссорятся как муж и жена. Ей стало жаль его. Солидный, занятый серьезными делами мужчина возится с ее нарядами, а она не может найти подходящее платье.

— Есть ли у вас что-то более эротичное, но в меру, — обратилась она к продавцам с неожиданным вопросом. Один из них энергично закивал головой и немедленно удалился.

Дворжецкий сидел в кресле, сцепив пальцы рук. Вероника подошла, присела перед ним на корточки, заглядывая в глаза. Ей хотелось дотронуться до него, но она боялась показаться навязчивой.

— Мне кажется, я поняла, что вам должно понравиться.

Вернулся продавец с парой платьев.

Первое из них, узкий классический «пенал» с очень глубоким декольте и скульптурно вылепленным лифом, украшенным небольшим остролистым цветком из диковинных перьев, понравилось Дворжецкому.

— К нему подойдет гладкая прическа с высоким пучком, сейчас это модно, — заметила Вероника, разглядывая себя в зеркале со всех сторон, ловко приподняла и закрутила волосы на макушке, показав, как это может быть сделано.

Дворжецкий любовался ею, кивая и загадочно улыбаясь. Казалось, от восторга он лишился дара речи.

Когда она вышла во втором наряде, резко отличавшемся от первого, то по лицу спутника сразу поняла: это то, что надо.

Длинное светлое платье плотно облегало стройную фигуру и держалось на тоненьких лямочках, оставляя обнаженными точеные плечи, верх идеальной груди и гибкие руки. Тонкая ткань едва скрывала прекрасное тело, предоставляя достаточно возможностей для воображения. Пенистая, кружевная фактура и лунный отсвет ткани придавали наряду холодный оттенок недоступности, тогда как витиеватый узор теплого золотистого цвета подчеркивал прелести женского тела, искусно повторяя выпуклость бюста и бедер, струясь вниз стремительными линиями, подчеркивал стройные ноги.

Она заметила, как заблестели глаза Дворжецкого.

Продавец что-то шепнул Веронике. Та, удивленно приподняв брови, прикусила губку. Потом подошла к Дворжецкому и произнесла вопросительным тоном:

— Кажется, оно слишком открыто. К тому же очень дорого, я не могу себе такое позволить.

Дворжецкий, не отвечая, сделал выразительный жест, отметая возражения, и кивнув продавцу, сказал, что они покупают оба платья. Тот понимающе заулыбался и поспешил оформить покупку.

— Это подарок, — пояснил шеф, — считайте, что подарок фирмы, платья нужны для встреч с нашими партнерами. Я прошу вас надеть любое из них сегодня вечером.

Такой поворот Веронику вполне устраивал. Разумеется, шеф должен купить ей достойный наряд, если появляется «производственная необходимость». В некотором смысле она представляет фирму, является ее «лицом», и от того, как выглядит это «лицо», нередко зависит результат переговоров. Красивые девушки являются частью бизнес-технологии, рассеивая негативные мысли клиентов.

Сомнения при выборе платья были вполне искренними. Вероника была практичной и не любила лишних вещей, загромождающих жизненное пространство. Она понимала, что оригинальное платье нельзя надеть дважды в одну и ту же компанию. Ей было жаль, что большую часть времени оно провисит в гардеробной. Вместе с тем Вероника понимала, что судьба дарит ей редкую возможность приобрести наряд от знаменитого кутюрье, о чем прежде можно было только мечтать. Она была благодарна Дворжецкому за то, что он не медлил ни минуты, узнав огромную, по ее понятиям, цену товара. Она уже начала привыкать к щедрости своего спутника, он заботился о ней больше нее самой.

Продолжив путешествие по магазинам, они накупили еще немало симпатичных вещей, но особое внимание Вероника уделяла мужской одежде. Ей хотелось купить что-то такое, чем он будет наверняка пользоваться, что вызовет приятные ощущения и будет напоминать о ней. Она выбрала пуловер приглушенных тонов, мягкий и шелковистый, как нежный зверек, и протянула его Дворжецкому.

— Нравится? Посмотри, какой чудесный! — от восторга она не заметила, как с губ сорвалось «ты». — Лето скоро закончится, да и вечера уже прохладные. Пусть это будет мой подарок, можно?

— Можно, — черные глаза Дворжецкого засияли от удовольствия. Видимо, он не ожидал от Вероники внимания к его гардеробу, и это был приятный сюрприз.

Она двинулась навстречу обнимающим ее рукам. Щека прислонилась к щеке, его теплые сухие губы шепнули: «Спасибо». Она почувствовала, как мощное тело прижалось к ней, потянулась к нему, голова закружилась… но в этот миг Дворжецкий отстранился, все еще придерживая ее за плечи. Он очень серьезно смотрел ей в глаза, как будто читая в них ответ на вопрос, и… вдруг оба залились веселым беспричинным смехом.

Стоявшие невдалеке от них пожилые дамы с недоумением оглянулись на «новых русских».

Бутик находился недалеко от Лувра. Дворжецкий отпустил машину, дав распоряжение отвезти покупки в его номер, а Веронике предложил прогуляться пешком.

По пути к Новому мосту они заглянули в «Самаритен», где купили кое-что из мелочей для подарков московским друзьям. В кафе на крыше универмага, откуда открывается панорама Парижа, в этот час почти все белоснежные столики были свободны, только молодая мамаша и девочки-двойняшки в одинаковых розовых платьицах составляли им компанию.

Летний день еще не спешил заканчиваться, солнце медовым светом озаряло крыши домов, но тени уже становились длиннее, сливались в единую массу, образуя на противоположном берегу Сены пространство прохлады и полутонов. На переднем плане был виден фасад Консьержери, а дальше, тыча в небо тупыми пальцами башен, возвышался Собор Парижской Богоматери. Сколько хватало взора, город еще купался в солнечной ванне, не думая о скором наступлении ночи. Едва заметный ветерок напоминал о себе, играя лепестками фуксий ярко-розового цвета, украшавших кафе по краю террасы, и шевелил ветки карликовых деревьев.

Вероника и Дворжецкий чувствовали перемену в отношениях и понимали, что порог преодолен. В ожидании кофе Эдуард Николаевич позволил себе накрыть ладонью тонкие пальчики спутницы и мягко, но настойчиво попросил:

— Вы так молоды, что мне, глядя на вас, трудно произносить «Вероника Владимировна». В официальной обстановке это вполне уместно, но сейчас, когда мы одни, позвольте мне называть вас только по имени.

— Я не возражаю, — одобрительно улыбнулась она, — но к вам я по-прежнему буду обращаться по имени и отчеству. Мне нравится смотреть на вас, скажем так, снизу вверх.

— Вас смущает разница в возрасте?

— Нет, нисколько. Напротив, мне нравится, что вы старше, и я подчеркиваю: это доставляет мне удовольствие.

— Какие отношения были у вас с отцом? Впрочем, можете не отвечать, если не хотите.

— Вы полагаете, что я ищу в мужчинах отца? Не исключено. Он умер, когда я была еще совсем маленькой, и, вероятно, я испытываю дефицит мужской заботы. Мама долго была одна, но потом она нашла подходящего человека. Поехала как-то в командировку и в поезде разговорилась с попутчиком — оказалось, это ее мужчина. Теперь они живут в Питере. Но у меня с ее новым мужем как-то не сложилось теплых отношений. Возможно, поэтому я рано вышла замуж за своего сокурсника, но он сам нуждался в поддержке и даже детей не хотел, не хотел ответственности.

— Думаю, что это просто молодость. Знаете, редкий мужчина, не нагулявшись, мечтает остепениться в семейном кругу и посвятить себя детям. Это было бы странно. Мужчина хочет прежде всего реализоваться в деле, бизнесе, творчестве. Только с годами, да и то не ко всем, приходит желание обзавестись кучей детишек. Нередко это случается без всякого на то желания. Разве что возникает проблема наследника. Для состоятельного человека это немаловажно, хотя, как показывает жизнь, наследники не всегда оправдывают усилия и надежды родителей.

— Но ведь женятся, чтобы иметь семью.

— Открою вам секрет: чтобы иметь жену, а дети получаются как следствие. Случается, что после рождения ребенка, даже желанного, мужчина уходит, если ему достается меньше внимания. Мы существа эгоистичные и не склонны к жертвенности. Женщины — иное дело. А вы любите детей?

— У меня будет двое: девочка, похожая на меня, и мальчик. Он будет похож на отца.

— А кто отец? — настороженно поинтересовался Дворжецкий.

— Нет, нет, дети в проекте, — засмеялась Вероника, — и отец в проекте. Пока у меня нет такого мужчины, — она сочла излишним создавать мнимые преграды.

— Ну, это не проблема, — облегченно заверил ее Эдуард Николаевич. — Для такой красивой женщины не проблема.

— Не скажите, — серьезно ответила Вероника. — Вы заблуждаетесь, если думаете, что красивым девушкам все дается легко. К тому же я разборчива, мне не все равно, кто будет отцом моих детей, — и решила, что будет уместно задать ему сейчас его же вопрос: — А вы любите детей?

Она знала, что у шефа детей нет, но ждала, что он разговорится, и она сможет узнать о нем больше, лучше его понять. Но он ограничился коротким ответом:

— Во всяком случае, сейчас я не против их появления, — и замолчал, устремив взгляд поверх парижских крыш.

«Надо подождать, подождать еще немного, и он раскроется сам», — решила Вероника.

Глава четвертая

В отеле номера Вероники и Дворжецкого располагались в обособленном коридорчике на две двери. Возвращаясь вечером из ресторана, в ответ на приглашение Эдуарда Николаевича зайти к нему и рассортировать покупки, Вероника ответила, что сделает это чуть позже, поскольку утомилась и хочет принять душ.

День и вправду оказался насыщенным эмоциями, следовало расслабиться и осмыслить происходящее. То, что интерес Дворжецкого к ней не ограничивался профессиональной сферой, сомнений не вызывало. В том, как он смотрел на нее, каждый раз откровенно раздевая взглядом так, что она почти физически ощущала его прикосновение, в том, как он был предупредителен, щедр и готов выполнить любое ее желание, что же было, если не влюбленность или даже страсть? Вероника была уже достаточно искушенной, чтобы распознать даже скрытое чувство, а он и не скрывал его. Не скрывал, но и не проявлял. Все его поступки внешне носили абсолютно приличный характер. Он не позволял себе ни лишних слов, ни лишних движений, только глаза по-прежнему, как и в первую встречу, выдавали его.

«Может быть, он маньяк или извращенец, потому и жена прогнала его, — с шуточным ужасом предположила Вероника. — Женщина ему нужна, это точно, — и она улыбнулась, — однако его что-то сдерживает. Не могу понять, что именно. Если бы я была слишком молода и он боялся меня растлить, если бы я была замужней и он остерегался отказа… но я взрослая, свободная женщина, к тому же давшая ему понять, что и он мне небезразличен».

Вероника устала мучиться загадками и отгадками, не понимая, как действовать дальше. Чтобы вытряхнуть из головы путаницу, она стянула с себя облегающее платье и отправилась в душ. Сначала она пустила горячую воду, чтобы почувствовать острое наслаждение, а потом резко переключила на прохладный режим. Такой контраст освежал и снимал утомление. Она часто пользовалась этим средством, закончив работу, прежде чем заново прочитать долго сочиняемый текст. После душа все огрехи были видны как на ладони.

Ей стало легче и в этот раз. «Пусть все будет как будет. Я обещала к нему зайти, на этом и надо пока сосредоточиться», — решила Вероника.

Она смыла всю косметику и отражалась в зеркале молоденькой простушкой с невинным личиком. Себе она нравилась такой и часто забавлялась тем, что, расчесав волосы на прямой пробор, заплетала их в косички, укладывая то колечками, то короной, подобно тому, как делают девчонки, пока вездесущая мода на экстравагантные стрижки не проникнет в их души. Ей хотелось добиться чего-то среднего между образами той элегантной леди, которую Дворжецкий не без гордости представлял сегодня вечером в ресторане французским партнерам по бизнесу, и наивной девчушки, что смотрела на нее из зеркала.

Присутствие Вероники на переговорах не ограничивалось демонстрацией златовласой красоты с рельефными формами скульптурного тела, магически притягивающей взгляды и отвлекающей внимание мужчин от серьезных тем. Речь шла о принятии очень непростых решений по участию иностранных компаний в российском бизнесе. Французские партнеры декорировали интерьеры большого торгового центра, но с отклонением от первоначальных замыслов. Корректно и профессионально объяснить проблему могла именно Вероника. Несомненно, что ее женское обаяние тоже играло свою роль.

Дворжецкий был доволен. Во время переговоров Вероника заметила, как внимательно и уважительно он смотрел на нее, не перебивая и предоставляя полную свободу высказываться по всем обсуждаемым вопросам, доверяя ее знаниям и умениям. Однако повышенное внимание мужчин к ней распаляло чувства собственника. В определенный момент он подчеркнул, кому принадлежит эта красавица и умница, когда, прощаясь с гостями, демонстративно обнял ее за талию. Вероника не возражала, избегая назойливого ухаживания партнеров и прикрываясь близостью шефа.

Зачесав назад свободно раскинувшиеся по плечам волосы, придав им нарочитую небрежность, Вероника привычными мазками нанесла на кожу легкий тональный крем. Подчеркнула русалочий цвет глаз и коварный изгиб бровей, чувственный рот. Посмотрела на себя как бы чужими глазами и осталась довольна — уже не простушка, но так свежа. Еще не женщина-вамп, но уже с искусом. Она улыбнулась своему двойнику и движением губ послала поцелуй.

Но что надеть? Она была в длинном шелковом халате цвета чайной розы, накинутом на голое тело. «Не слишком ли откровенно? — подумала Вероника. — А почему бы и нет?» — и, встряхнув волосами, завязала бантом непослушный кушак.

Она постучала в дверь, Дворжецкий открыл и пропустил гостью в комнату.

Он, по-видимому, тоже не теряя времени, принял душ, переоделся и выглядел посвежевшим. Вероника впервые видела его таким «домашним». Официальная обстановка, в которой они обычно встречались, требовала соответствующего костюма. Теперь на нем были джинсы и тоненькая майка с короткими рукавами, которые не прикрывали рельефные бицепсы и загорелую кожу, покрытую на руках и груди жесткими волосками. Почему-то эти волоски смутили ее и заставили сердце сжаться от предчувствия и предвкушения надвигающейся развязки. Невозмутимая уверенность в том, что ситуация под контролем, вмиг улетучилась. Вероника опять растерялась, как в бутике, когда Дворжецкий обнял ее, и его тело оказалось слишком близко.

— Я буквально на минуточку, Эдуард Николаевич, заберу свои пакеты и уйду.

— Почему? Я никуда не спешу, а спать еще не хочется. Посидите со мной?

Только теперь она обратила внимание на откупоренную, но непочатую бутылку шампанского и сладости в украшенной бумажными кружевами круглой коробочке. Тихо звучала ее любимая мелодия, о которой она недавно говорила с Дворжецким: он готовился к ее приходу.

— Но я не рассчитывала… вот так, в халатике…

— Именно в халатике, — улыбнулся глазами обладатель бархатного баритона, — вам очень к лицу этот халатик, не думаю, что он нам помешает.

— Ну, хорошо, только сначала я разберусь с пакетами.

И она стала разбирать купленные сегодня вещи, доставленные в номер Дворжецкого, отставляя в сторону свои свертки и коробки.

Эдуард Николаевич отошел к раскрытому окну и присел на подоконник.

На улочках Сен-Жермен, несмотря на близость набережной, не было слышно шума машин, но Париж еще не спал, и откуда-то снизу доносился женский смех. В черноте летнего ночного неба мелькали светлячки, неведомо как залетевшие сюда с реки, где они сверкающими точками носятся над водой, изумляя туристов. Вероника, увидев их впервые во время прогулки вечером по Сене на речном трамвайчике, приняла их за искры от сигарет, и была удивлена, узнав, что это живые существа.

Но Дворжецкий не следил за безмолвным полетом мерцающих огоньков, он не отрывал взгляда от шуршащей бумажками женщины, которая с грацией кошки перебирала пакеты.

А ей было не до пакетов, равно как и ему не до светлячков. Она надеялась успокоиться и использовала первый попавшийся предлог. Слишком мощными и неожиданными оказались его власть над ней и ее влечение к нему, которые она начинала чувствовать. Ее вдруг испугала неотвратимость финала, к которому она вполне осознанно шла в последние дни и которого ждала.

Что если все не так, как она задумала? Что если он сделает ее дорогой куклой и, насладившись, уйдет навсегда, а она полюбит его, привыкнет и будет нуждаться в нем?

Начиная игру, Вероника надеялась на свое хладнокровие, на то, что сумеет трезво оценивать ситуацию и подчинять ее себе, избегая драматических осложнений. Теперь ее манило и пугало новое ощущение, когда желание захлестывает океанской волной и ему уже невозможно сопротивляться. Она боялась, что не справится с ним, но отступать было поздно: «Вино налито, его нужно выпить», как говорят в таких случаях французы.

Двигаясь по комнате, изгибаясь и наклоняясь так, чтобы тонкий шелк скорее подчеркивал, нежели скрывал таившиеся под ним формы, встряхивая золотистой гривой, она чувствовала на себе взгляд наблюдавшего за ней мужчины, представляла, как учащаются его пульс и дыхание. Тянуть дольше было нестерпимо трудно. Сделав вид, что закончила с пакетами, она отложила их в сторону.

— Ну, а теперь…

— А теперь поухаживайте за мной, Вероника, — голос Дворжецкого прозвучал глухо, словно ему было трудно дышать. — Выпьем шампанского?

Вероника подошла к столику и, наполнив два бокала, отнесла их к окну, передав один в руку Дворжецкого.

— Давайте сегодня на «ты», — вдруг предложил он, глядя на нее в упор темными настойчивыми глазами.

Мужчина и женщина молча выпили волшебный напиток.

Дворжеций взял у Вероники бокал и поставил его вместе со своим на подоконник, затем осторожно привлек ее к себе. Сначала губы только прикоснулись к ней, словно спрашивая согласия, потом, не встречая сопротивления, впились в рот, забирая сладкую влагу. Ей показалось, что тысячи тоненьких иголочек пронзили ее насквозь сладкой истомой, лишая разума и воли. Сильные пальцы сжали податливый шелк, кушак развязался, и полы халатика, как врата крепости, распахнулись сами собой. Дворжецкий на мгновение замер, поняв, что произошло. Обнаженной кожей она почувствовала его жар и слегка отстранилась, но захватчик рывком, уже не желая останавливаться, снова прижал добычу к себе, проникая в недра ее одежды.

— Вероника, — тихо и мучительно простонал он, — я не отпущу тебя, теперь не смогу, — и снова нашел ее губы…

Утром Вероника проснулась от ощущения холода: в раскрытое с вечера окно проникала прохлада, чувствовалась близость реки. Она встала и выглянула на улицу. Погода изменилась, и небо затянуло облаками, но на горизонте светилась розовая полоска рассвета. Скоро выглянет солнце и опять начнется жаркий день. Закрывать окно уже не имело смысла. Она вернулась к кровати, на которой, обнимая подушку, безмятежно спал Дворжецкий. Легкое одеяло сползло в сторону, обнажив мускулистое загорелое тело. Он лежал раскрытый и совершенно беззащитный, однако его нагота, даже там, где лишенная загара кожа поражала белизной, не вызывала жалости. В нем ощущалась высокомерная уверенность и грозная сила. Вероника почувствовала это ночью, а теперь с неожиданно бесстыдным интересом рассматривала Эдуарда. Она любовалась его мощью и зрелостью: крупный, поджарый, с выпуклыми рельефными мышцами атлета, он был похож на уснувшего после охоты зверя. Вместе с тем она сама себе напоминала хищницу, заполучившую долгожданную добычу, сладострастно разглядывала ее и беспокоилась лишь о том, чтобы не упустить ее, когда та оживет и вновь обретет свою волю.

Из окна повеяло ветерком. Вероника, стараясь не потревожить, осторожно накрыла Эдуарда одеялом. Он пошевелился, но не проснулся. Веронике захотелось скользнуть в постель и прижаться к его теплому телу.

Уходить или остаться? Пусть он проснется один.

При этом женщина уже решила: этот мужчина будет принадлежать ей, во что бы то ни стало, но он захочет этого сам. Во всяком случае, у него должно сложиться такое впечатление.

Вероника ушла к себе, но не закрыла дверь и через пару минут увидела Эдуарда. Он вошел следом за ней. Вероятно, ее осторожные движения все-таки разбудили его и, быстро натянув джинсы, он поспешил за беглянкой, вошел к ней и запер дверь на замок.

— Открываю глаза, тебя нет, — прошептал он, привлекая ее к себе. — Девочка моя, ты не приснилась мне, скажи, не приснилась?

Его глаза по-прежнему светились желанием, а движения стали уверенными и властными. Вероника, словно кошка, провела щекой по его шее, затем чуть куснула плечо и поняла, что сегодня он уйдет от нее нескоро.

Глава пятая

Деловая часть поездки завершилась удачно, Дворжецкий весьма преуспел в переговорах с партнерами. Как знать, возможно, близость Вероники вселяла в него уверенность в себе, которой ему и раньше было не занимать, а теперь он, казалось, удвоил бесценное качество. По вечерам они гуляли по Парижу, доставляли себе удовольствие изысканной парижской кухней. Вернувшись в отель, уже не расставались до утра. Эдуард был все так же предупредителен, но прежняя осторожность исчезла, и он уже не сдерживал своих чувств и желаний.

А Вероника? То, что начиналось, как охота на мужчину, теперь превратилось в острую необходимость быть с ним и только с ним. Он был и сильным, и надежным, и деловым, и удачливым, но, кроме того, он оказался чрезвычайно привлекательным сексуально. Она сразу поняла, что Дворжецкий будет ей приятен. Теперь же она находилась полностью в его власти. Каждое движение, каждое слово его любви были наполнены мощной энергией. И медлительные изощренные ласки, и страстный, почти животный натиск возбуждали ее невероятно, она словно растворялась в его желании, разделяя с ним наслаждение. Оставаясь нежным, он подчинял ее себе, она только покорялась ему, и это дарило ей необычное ощущение, новое и неожиданное. С бывшим мужем Вероника чувствовала себя скорее равноправным партнером, чем женщиной.

Она влюбилась.

Но время шло, и парижские каникулы заканчивались.

Вероника надеялась, что Дворжецкий все как-то устроит, но как именно — не представляла себе. Ее тревожил банальный квартирный вопрос: будут ли они жить вместе после возвращения в Москву? Если да, то где? Бытовые проблемы часто губят романтические отношения, медленно и мучительно обрывая им крылышки и лапки. Здесь, в Париже, они жили в отеле, ночевали обычно в номере Дворжецкого, а где они будут встречаться в Москве? Слово «встречаться» ее раздражало, в нем сквозила неопределенность любовной интрижки с женатым мужчиной, которая заканчивается ничем. Не мог же Дворжецкий переехать на постоянное проживание в квартиру Вадима. Принимать его там иногда означало закрепить положение любовницы — это опасно. Встречаться в его квартире, пока супруга на даче — это пошло. По ее понятиям период «встреч» миновал, а чтобы жить вместе, нужно решить вопрос о его разводе, но об этом до сих пор не говорилось и слова.

В минуты наивысшего наслаждения Веронику пронзало желание: она не просто хотела ребенка, она хотела его ребенка. Но Вероника была разумной женщиной и понимала, что жизнь маленького человечка — не игрушка, знала, что убить эту жизнь не сможет. Вместе с тем она считала, что заводить ребенка без согласия его отца чревато проблемами, а растить детей одной и вовсе ужасно. Да, многие идут на это, но Вероника сознательно отказалась от такого варианта с Вадимом. Теперь Вероника каким-то животным женским чутьем ощущала, что может забеременеть, что это почти неизбежно. Но Эдуард был несвободен.

Сама Вероника этой темы не поднимала, опасаясь, что давление, которого не любят мужчины, отпугнет хрупкое и неопределенное счастье. Но, видимо, она так болезненно и так пронзительно думала о жене Дворжецкого, что где-то там, в «общем информационном поле», ее услышали, и поздно ночью накануне отъезда раздался телефонный звонок.

Они вернулись с прощальной прогулки по Парижу. Она уже нежилась в постели, слегка задремав, а он ушел в душ. Вдруг на столике у кровати громко запиликал мобильник. Автоматически, спросонья Вероника схватила его.

— Алло?

— Эдик, алло! Эдуард!

Незнакомый женский голос испугал Веронику своей внезапностью. Она недоуменно взглянула на мобильный и с ужасом поняла, что схватила телефон Эдуарда, сердце замерло от странной уверенности: жена! Вероника медлила с ответом.

— Алло, это телефон Дворжецкого? — снова зазвучало в трубке.

— Да, это телефон Дворжецкого, — проговорила наконец Вероника и опять замолчала, выжидая. Она могла солгать или отключить мобильник. Абонент решит, что ошибся номером и перезвонит, тогда на экране отразится непринятый звонок. Однако любопытство и намерение приблизить развязку жгли как раскаленное железо. Но что можно сделать сейчас? Говорить гадости жене любовника, возбуждать ревность или подозрения, намекать на измену? Все это не в характере Вероники и никогда не входило в ее планы.

— С кем я говорю? Где Эдуард Николаевич? Если это его телефон, что с ним случилось? — в голосе звонившей женщины послышалось беспокойство.

— К сожалению, в настоящий момент он не может подойти к телефону. Кто его спрашивает? — как можно более официально, дежурным тоном ответила Вероника, не называя себя.

— Это его жена. С кем я говорю? — беспокойство сменилось вполне понятным раздражением.

В Москве уже три часа ночи, в Париже всего лишь на два меньше. Особа женского пола, отвечающая по личному телефону Дворжецкого в столь поздний час, не могла не вызвать у супруги подозрений вполне определенного рода.

— Он может вам перезвонить минут через десять? — Вероника не могла удовлетворить любопытство, но и причинять зла не хотела.

Дворжецкая не ответила. Связь оборвалась.

В комнату вошел Эдуард.

— Кто-то звонил?

— Твоя жена. Я сказала, что ты перезвонишь. Возможно, она сама перезвонит. Связь оборвалась.

Вероника не стала оправдываться за то, что взяла его телефон. Что сделано, то сделано.

Он не упрекнул, сел на край кровати и, уткнув подбородок в сжатые кулаки, молча стал ждать. Веронике показалось, что он растерялся от неожиданности. Интересно, станет ли он оправдываться, выкручиваться, если жена спросит: кто ей отвечал среди ночи? Пикантность положения можно объяснить вполне деловыми обстоятельствами.

— Быть может, ты сам позвонишь? — решилась она прервать тягостное молчание.

Он не ответил.

Прошло минут пять, звонок не повторился, тогда Эдуард, видимо, тоже желая покончить с затянувшейся паузой, набрал номер.

Вероника подозревала, что к откровенности он был не готов, а лукавить не хотел. Но теперь отступать было некуда, словно потолок вдруг дал трещину, а убежать от нависшей и готовой вот-вот обрушиться глыбы уже невозможно. Либо у них все серьезно, либо он будет врать жене.

Дворжецкий почувствовал ее беспокойство и, обернувшись, взглядом попросил подождать немного.

В Москве долго не отвечали, наконец из трубки послышалось «алло».

Эдуард опередил ее вопрос:

— Маргарита? Ты мне звонила? Что случилось?

Пока ровный голос в трубке объяснял причину ночного звонка, он не прерывал жену, но как только в нем появились высокие нотки, нахмурив брови, произнес:

— Завтра я буду в Москве, сам разберусь. Не суетись. Все нормально. Спокойной ночи, — и в ответ на какие-то настойчивые реплики, теперь уже с вопросительными интонациями, твердо повторил, отчеканивая слова: — Спокойной ночи.

Разговор закончился. Дворжецкий отключил телефон. Затем лег рядом с Вероникой и положил под голову руки, глядя на роскошную лепнину потолка, подсвеченную отблеском уличного фонаря.

Он не лгал, это вселило в Веронику надежду. Ей не терпелось спросить его о жене, но она не решалась начать. Так не хотелось портить эту последнюю парижскую ночь! Однако делать вид, что ничего не случилось, невозможно. Она не уличная девка, этот звонок ей не безразличен: ведь ясно, что звонила жена. Только что в комнате, хоть и виртуально, сошлись две соперницы.

Кому из них принадлежит Эдуард?

Он, вероятно, опять почувствовал ее волнение и, повернувшись лицом к ней, сначала обнял, а потом заскользил рукой по напряженному телу, успокаивая и возбуждая одновременно. Но желанное расслабление не приходило, и она не выдержала.

— Ты ее любишь?

Рука остановилась и больно сжала ей бедро.

— Ты сама не веришь в то, что говоришь.

— Скажи.

— Это другая любовь.

— Общечеловеческая? — Вероника говорила тихо и очень медленно, вкладывая в слова все свое упорство. Ей было больно от его пальцев, но эта боль смягчала охвативший ее жгучий и противный страх.

— Просто человеческая, — снисходительным тоном наставника внушал ей Дворжецкий, возобновляя свои поглаживания. Она с усилием вырвалась и, оседлав, придавила его к кровати.

— Ты слишком мужик, самец, ты слишком сексуален, чтобы любить женщину только по-человечески. И она тебя любит только по-человечески? А это как? Вот так? — и Вероника, точно разъяренная кошка, набросилась на Эдуарда, вцепившись острыми ногтями в тугие мышцы предплечий и пытаясь зубами захватить мощную шею. Однако жертва была сильнее ее. Заходясь довольным, азартным смешком, Эдуард принял вызов, легко сбросив ее с себя, распластав и подчинив своей воле. Опять словно огромная океанская волна накатила на Веронику, увлекая за собой в пучину, ударяя ритмичным прибоем, обволакивая и притупляя разум, забирая силы и возможность сопротивляться. Вероника задыхалась, теряла сознание, даже не пытаясь спастись, пока волна не начала поднимать ее выше и выше, затем, стиснув в последний раз, пробежала по всему телу, растекаясь и отзываясь в каждой его клеточке, медленно отступила и оставила ее умиротворенной и расслабленной. Он опять победил ее, усмирил, покорил, а ей только того и надо было.

Когда страсть насытилась и успокоилась, Дворжецкий встал, наполнил высокие бокалы золотистым вином и один из них подал подруге.

— Ты хочешь знать, какие у меня с женой отношения, так?

Вероника промолчала. Она размякла и расслабилась, ей хотелось спать, а не обсуждать чужих жен. Меж тем Дворжецкий продолжал, не дожидаясь ее ответа:

— Ты считаешь, что я не могу жить с женщиной без секса, но мы с женой живем раздельно. Ведь ты это знала с самого начала, верно?

— Да, Эмилия мне сказала, но она не знает причины. Еще она сказала, что ты не оставишь жену.

Дворжецкий отошел к окну и, глядя в черноту ночи, обращаясь, то ли к ней, то ли к богу, то ли к самому себе, произнес:

— Я виноват в смерти ребенка, в том, что Марго не сможет больше рожать, и даже в том, что она теперь не может иметь близости с мужчиной. Маргарита — экзальтированная женщина, с фантазиями, — Эдуард покрутил пальцами над головой и болезненно поморщился, — склонна все преувеличивать. Она производит впечатление человека спокойного, но в душе у нее либо рай, либо ад, середины не бывает. Теперь еще трагедия с ребенком. Боюсь, как бы она не сделала с собой… что-то нехорошее. Понимаешь, Вероника, я кругом виноват перед ней. Я хочу и готов уйти, но я в капкане.

Он обернулся и развел руками. В этом жесте и его глазах было отчаяние и бессилие, которых она никогда не видела в нем, сильном и уверенном в себе человеке. Не столько умом, сколько сердцем она поняла его боль, хотя названная причина показалась ей неприятно банальной, казалось, он чего-то не договаривает. Ну, виноват, и что? Раз уж так случилось, почему нельзя развестись? Наоборот, расставание облегчит участь обоих, со временем жена забудет и его, и обиду, а постоянное лицезрение друг друга только растравляет душу…

Внезапно он подошел к ней и схватил ее за плечи.

— Только не уходи от меня.

— А если у нас будет ребенок, — задала Вероника главный вопрос.

— Будет? — удивился и насторожился он. — Как стихийное бедствие?

— Нет, видишь ли, я не предохранялась… как и ты… я думала, нам это не нужно. Я неправильно поступила?

Вид у нее сделался растерянным и беспомощным. Она почувствовала, как напряглись его руки.

Он улыбнулся спокойно, ласково и отпустил ее плечи.

— Правильно, если ты сама этого хочешь, если ты решилась.

— Но что будет тогда? Я хочу знать.

Дворжецкий глубоко вздохнул и погладил свою девочку по щеке.

— Кто же знает, что будет? Я суеверен и не хочу говорить об этом.

— Но ты не будешь против? Потому что если ты возражаешь… — досадливо заторопилась Вероника, но он остановил ее.

— Я? Против? — и, смеясь, обнял, прижимая к себе. — Дурочка, вот ты чего боишься. Я тебя по-другому понял, — затем пристально посмотрел ей в глаза лукавым принизывающим взглядом. — Но ты говорила, что не всякий годится в отцы твоим детям. Я бы не хотел, чтоб ты ошиблась, Вероника. Ты меня мало знаешь.

— Мне хорошо с тобой, — аргумент был прост и весом.

— Это сейчас, — парировал он. — Быть любовниками и жить вместе, имея детей, не одно и то же. Такие решения не принимаются под влиянием страстей.

Вероника прикусила губу, уж очень сложно он изъяснялся там, где ей нужен был краткий ответ, но давить на него становилось опасно. Она чувствовала, что приближается к черте, но сделала еще одну попытку.

— Скажи только да или нет. Ты хочешь, чтоб я родила тебе ребенка?

Было видно, как трудно давался ему этот прямой разговор, как не хотел он отвечать на этот вопрос.

— Вероника, это значило бы спровоцировать тебя. Я не хочу второй раз наступать на одни и те же грабли, — он отвернулся и замолчал, надеясь, что допрос окончен.

— Грабли? — не поняла Вероника.

Эдуард, не поворачиваясь к ней, энергично провел по лицу ладонями, снимая напряжение, и ровным голосом, в котором, однако, уже присутствовали нотки раздражения, добавил:

— Я делаю то, что хочу, и даю тебе то, что могу, а уж что из этого тебе нужно, а что нет, ты должна выбрать сама.

— Ты не свободен, — напомнила Вероника.

— Потому и не принуждаю тебя.

— Но я не знаю, как мне быть…

— Не знаешь? То, как я любил тебя только что, как ты откликалась — это все пустое? Какие тебе нужны гарантии? Что я не подлец?

— Нет, — испугалась Вероника такого поворота.

— Что не кретин и знаю о последствиях?

— Ну, ведь я не о том, — забеспокоилась она.

— Просто ты все еще не любишь меня, — он потянулся и передернулся, как от озноба.

— Люблю, — убежденно сказала женщина, — даже телом я никогда прежде так не чувствовала.

— Да, телом ты любишь, но твоя умная головка боится любить.

— Что же мне с ней делать, — искренне огорчилась она, понимая, что он прав.

— Ничего. Тут уж ничего не поделаешь, — почти безучастно пожал он плечами.

— Но я хочу тебя любить, — Вероника с ужасом чувствовала, как между ними возникает и ширится пропасть, в которой может исчезнуть все, чего она достигла в последние дни, — я хочу тебя любить, как ты говоришь, совсем любить.

— Не надо себя неволить. Ты не виновата, это либо есть, либо нет.

Он явно устал от разговора. В полумраке Вероника смотрела на его мускулистую спину с трогательными бугорками позвонков. Он казался таким отстраненным, одиноким, там, на краю кровати, совсем близко и бесконечно далеко. Она приподнялась, придвинулась к нему и обвила его тонкими гибкими руками, затем поцеловала напряженные плечи легкими быстрыми прикосновениями губ, точно бабочка вспорхнула и улетела. Он немедленно отозвался на зов, повернулся и, крепко обхватив, прижал к себе ее грудь и бедра, словно она стремилась сбежать, а он ее удерживал. И тотчас, почувствовав его сильное, готовое к любви тело, Вероника потянулась к нему, в предвкушении неги и блаженства строптивый разум заволокло туманной дымкой.

— Я люблю тебя, — пролепетала она, слабея в его объятьях, и услышала ответный шепот:

— Вот так и люби, всегда так люби, хорошая моя…

Глава шестая

Галерея «М'АРТ» располагалась недалеко от центра Москвы на одной из маленьких улочек, в некогда респектабельном, но теперь уже старом доме, где аренда помещений обходилась не слишком дорого. Возникла галерея, как и многие ей подобные, в перестроечные годы и, пережив эйфорию бума вокруг вышедшей из андеграунда современной живописи, испытывала финансовые затруднения. Живительный поток из кошельков отечественных нуворишей, поначалу не знавших, куда девать шальные капиталы, как внезапно начался, так неожиданно и закончился. Иностранный покупатель, запутавшись в круговерти неизвестных имен, догадался подождать, когда определяться явные лидеры. Ему, иностранному покупателю, такие понятия, как хорошо и плохо, красиво и некрасиво ни о чем не говорят. Ему понятнее, когда автор знаменит, а лучше, если признан мировой общественностью. Для чего необходимо проведение зарубежных выставок, а они, в свою очередь, требовали значительных затрат. Государственной финансовой поддержки галерея не имела и остро нуждалась в солидных спонсорах.

Эмилия была совладельцем и коммерческим директором галереи, пахала, как вол, крутилась, как юла. Деньги доставались трудно. Поддержка Дворжецкого, который покупал в галерее картины для оформления интерьеров в построенных им зданиях, была той соломинкой, за которую хваталась директор галереи, рассчитывая на помощь подруги. Эмилия надеялась, что, приехав из Парижа, Вероника порадует обещанием новых капиталовложений Дворжецкого в «М'АРТ». Она предполагала, что поездка сблизит подругу с шефом, но не знала о бурном развитии отношений двух любовников и о том, что ум и сердце ее подружки были бесконечно далеки от коммерческих интересов галереи.

Вероника нажала кнопочку звонка, и через секунду дверь открылась, приветствуя посетительницу мелодичным пением колокольчика.

Небольшой холл, выкрашенный по новомодным канонам в черный цвет, таил дремотный полумрак. Налево, в салоне, ждали своей исторической участи гениальные произведения никому пока не известных авторов. Направо, в зале, на стенах и мольбертах красовались творения художников, чья биография позволяла надеяться на популярность хотя бы в узком кругу ценителей живописи.

— Я к Эмилии Львовне. Она у себя? — спросила Вероника у незнакомого юноши, встретившего ее у входа.

— Да. Вас проводить?

— Спасибо, я знаю, как пройти.

Вероника направилась по узкому, слабо освещенному коридорчику в глубь сокровищницы. У кабинета директора она притормозила, поскольку тон реплик, которыми обменивались за дверью, был не для свидетелей.

Внезапно дверь открылась, из кабинета Эмилии выплыла фигура художника Ларикова, заслонив собой образовавшийся прямоугольник света как вдоль, так и поперек. Вступив в полумрак, он не заметил прижавшуюся к стене гостью и продолжил выяснение отношений крепкими выражениями, а услышав адекватный ответ, удалился в темноту.

Вероника заглянула в комнату. Там, как всегда в минуты крайнего возбуждения, размахивая концами шали, словно птица крыльями, в тесном промежутке между столом и креслами черной фурией металась Эмилия и бормотала что-то себе под нос.

— Эмилия, — осторожно, чтобы не напугать, позвала ее Вероника.

— А, это ты… Привет. Видела нахала? И как его земля носит?

— Что случилось? У тебя такой всклокоченный вид. Что он тебе сделал?

— Да ты проходи, что стоишь в дверях, как сирота. Садись, я сейчас успокоюсь. — Эмилия нервно закопошилась в разбросанных по столу журналах. — Где-то здесь сигареты, а, вот они.

Закурив, она мало-помалу взяла себя в руки и уже солидным голосом директора пояснила:

— Он взял предоплату у нашего клиента за портрет его женщины, а заказ, по мнению клиента, выполнен плохо. Якобы девушка на портрете выглядит изможденной, много худее, чем на самом деле. Сам он мужчина в соку и баб, полагаю, предпочитает с формами. Лариков переделывать не хочет, потому что все сделал так, как дама хотела, польстил девушке и срезал пару килограммов с талии. Она довольна, и все ее драгоценности выписаны в лучшем виде. Мне, как ты понимаешь, приходится выслушивать все стороны.

— Но ведь Лариков заинтересован в клиентах.

— Все заинтересованы, но он свою долю получил авансом и теперь считает, что это внутренний конфликт клиента с его женщиной. Я не хочу отдавать ему новый заказ, собираюсь поручить Вадиму, вот он и кипятится. Но только так твой Вадим погасит долг галерее. Ты в курсе?

— Вадим давно не мой, и я не в курсе. Зачем ты ему давала деньги вперед? Ты же знаешь, он легко относится к деньгам и долгов не помнит, — резко отреагировала Вероника.

— Ладно, не обижайся, это у меня от нервов. Ой, — вдруг спохватилась Эмилия, всплеснув руками, — ты из Парижа, а я о своих дрязгах. Ну, как Париж? Кстати, Тошка в порядке, не волнуйся.

— Спасибо за Тошку, я заберу его на днях, если не возражаешь, а это тебе из Парижа, — Вероника покрутила, точно приманку, и передала Эмилии глянцевую сумку-пакет с ярким рисунком.

— Что это? — с нескрываемым интересом полюбопытствовала та.

— Посмотри, — предложила подружка.

Эмилия заглянула в чрево сумки, жестом иллюзиониста вытянула из нее ажурную шелковую шаль изысканно черно-лиловых оттенков и тотчас, сбросив с плеч старую, ловко набросила на себя обновку, подбежала к зеркалу и завертелась перед ним, оглядывая себя с довольной улыбкой.

Вероника ахнула.

— Боже, как ты в ней хороша, я даже не ожидала. Ты знаешь, кто меня на нее соблазнил? Эдуард. Да-да, он сказал, что именно этот цвет тебе подойдет, я-то выбрала совсем другой. Как это он угадал? Странно… — недоуменно протянула она.

— Не так уж и странно, — таинственно блеснула глазами Эмилия, обняла ее и поцеловала в румяную щечку. — Верочка, как это мило. Эдуарду тоже передай, что я тронута и все такое, ну, ты знаешь, как сказать. Впрочем, я позвоню ему. Я буду беречь ваш подарок… — Она перебирала в руках черно-сиреневое кружево, задумавшись о своем, затем, словно очнувшись, спросила скорее для формы, чем из интереса: — А как Париж? Какие впечатления?

— Впечатлений масса. Я ведь была раньше в Париже, но тогда была коротенькая командировка. Теперь совсем иное, времени было предостаточно. Да, он все еще прекрасен. Хотя, как и Москва, тоже стал слишком суетлив и многолюден. Неожиданности тоже, конечно, есть, например, я вдруг как-то иначе увидела Эйфелеву башню. Привыкла думать о ней как о венце инженерного искусства, а теперь увидела, что ее рисунок перекликается с готикой соборов. Вообще, все знакомо и все по-другому. Развлечения, рестораны, магазины, что тут говорить: Париж как Париж. Поездка была волшебной. Разумеется, у меня были особые условия и большие возможности, ты же понимаешь.

— О да, очень понимаю, поехать в Париж с Дворжецким! Об этом можно только мечтать. Тебе крупно повезло. Моя поездка во Францию проходила иначе. И времени, и денег, как всегда, в обрез. А магазины сразили меня наповал.

— И что купила?

— Знаешь, с чего предложила начать моя парижская приятельница? Она предложила начать с бюстгальтера. У вас, говорит, неправильный бюстгальтер, его нельзя носить. А я-то лучшее надела. Самое смешное: со мной все время ходил мой попутчик, чтоб купить что-то своей супруге. Эта француженка приняла его за моего любовника. Она решила, что я его денежки проматываю. Предложила раскрутить бедолагу на самый дорогой гарнитур.

— Настоящая женщина: мужчина существует, чтобы платить.

— А твой мужчина? — перевела разговор Эмилия в нужное русло. — Да скажи же, наконец, как у тебя с ним? — она выдернула из пачки новую сигаретку и, закурив, приготовилась услышать интимные подробности. — Я знаю, ты не болтлива на этот счет, душа моя, но в общих чертах обрисуй… Да что с тобой? — Эмилия развеяла рукой дымок, застилающий пространство между ней и подругой. — Ничего не получилось?

— Я влюбилась, — красивая мордашка сделалась печальной.

— Он, право же, стоит того, — Эмилия, отложив сигарету в пепельницу, пересела на диванчик поближе к Веронике и погладила ее по плечу. — Отчего такие грустные глазки, не от любви же?

— Вот именно, от любви. Он стоит того, конечно же, стоит, в том то все и дело, — голос Вероники, сорвавшись, зазвенел отчаяньем. — Мне не нужен никто другой.

— Тогда в чем проблема? Он все еще недоступен? — И тихо добавила интимным тоном: — У вас ничего не было?

— Было и есть, но, Миля, ты оказалась права, он не оставит жену.

— Ты хочешь сказать, что влюбилась, а он только использует тебя? Но я предупреждала, — уточнила Эмилия.

— Да нет, ты не поняла, он любит меня. — Вероника твердо, словно уверяя не только собеседницу, но и себя, торжественно произнесла: — И мы обручились. Видишь, это его подарок, у него такое же, — она показала кольцо с крупным бриллиантом на безымянном пальчике правой руки. — Мы купили кольца перед вылетом в Москву, и он сказал, что теперь я навсегда принадлежу ему.

Лицо Эмилии приняло странное выражение. Она провела ладонями по глазам, как бы стирая набежавшее видение.

— Страстно, безумно. Значит, это все-таки случилось. Париж как Париж, город любви. Как, должно быть, все было прекрасно, как сладко. Стало быть, у вас «медовый месяц». Что же ты страдаешь? — резко спросила она и удивленно посмотрела на подругу. — Ты ведь этого хотела?

— Но он не оставит жену.

— Он так и сказал тебе?

— Нет, прямо не сказал, сказал по-другому. У них что-то произошло, а он во всем винит себя и, как порядочный человек, не может бросить ее в таком положении. Но он меня любит, — поспешила добавить Вероника.