Бесплатный фрагмент - Авантюра

Об этой книге: 1995—1996

Как-то так получилось, что с детства я свою жизнь не мыслил без походов. Наверное, одной из главных причин тому был мой старший брат Алёша, мой любимейший друг, хотя и на четырнадцать лет старше меня. Время, проведенное с ним, всегда было завлекательным приключением — хоть кофе варить, хоть на велосипеде кататься, хоть лодочный мотор ремонтировать и по Каме носиться, хоть обсуждать множественные вопросы, вполне глухо недоступные по понятиям советской морали для школьника средних классов, но старшему брату известные до мелочей.

Кстати, очень сомнительна эффективность нарастающих информационных «закрытий». Неизвестное манит больше знакомого. Скорее всего, современные тинэйджеры так же нетерпеливо мечтают заглянуть под обложку книжки в полиэтилене с маркировкой 18+, как мы в свое время в только что появившийся «СПИД-Инфо»: чего же именно там запретного? Ампула с кокаином, доступная когда-то для Шерлока Холмса? Шпага д’Артаньяна? Бутылка с настоем морфия старшего лейтенанта Бауржана Момыш Улы? Водка и коньяк как источник приключений героев «С легким паром»? Сигарета Волка из «Ну, погоди»? Красотка Уотлинг? Походы школьников во время моего детства? Что из доступного ранее сейчас необходимо закрыть, засекретить, считать запретным?

В общем, как раз с Алексеем я все это запретное и обсуждал. В том числе, и почти запретные сейчас для детей походы. Сам он дошел до водной «четверки» по Забайкалью, похода четвертой категории сложности, а о походах (и многих вышеперечисленных «запрещенных» материях) рассказывал весело и увлекательно.

Я не возьмусь утверждать, что он меня учил туризму, завлекал как-то, настаивал на моих занятиях туризмом. Рассказывал, отвечал на вопросы — да. Ему нравился водный туризм, я же больше таскаю рюкзак на спине. Несколько походов мы с ним сходили вместе, примерно в те же года, что и в этой книге. Однако туризм стал одной из моих основных жизней, которую я вот уже тридцать лет проживаю с благодарностью судьбе за то, что эта жизнь меня не миновала.

Я не возьмусь утверждать, что он меня учил играть на гитаре. Но он на ней играл, и пел, и выступал в концертах и конкурсах самодеятельной песни! И этого было достаточно для того, чтобы и я загорелся этим занятием. Пожалуй, я все же научился сам, образование, полученное в музыкальной школе, вполне позволяло подобрать постановку пальцев на грифе. Два из хрестоматийных «трех аккордов» я до сих пор играю в неправильной аппликатуре, не как все: как уж придумал, так и привык. Однако тридцать пять лет гитара и песня составляют совершенно неотъемлемую часть жизни, без них никак, и это здорово.

Я не возьмусь утверждать, что Алёша был сосредоточием моей жизни — но это именно ему я мысленно сочинял письмо 12 августа 1995 года, шагая вверх по правому берегу Лун-Вож-Нидысея к перевалу Каменистый. До сих пор помню этот высоченный, подмытый рекой берег, ощущение свободы от того, что мы таки вырвались из лесов и болот, и вот они рядом — Горы… И свое вдохновение, и желание облечь его в слова и поделиться с кем-то, да не с кем попало.

Ему в то время еще оставалось несколько лет до гибели.

И уж двадцать лет, как его нет.

Совершенно не укладывается в голове, что я теперь стал старше его, старше старшего брата.

Эта книга посвящается ему, Алёше.

Предисловие 2019 года

Как и в моей первой книге текст дается практически в том виде, в котором я его написал осенью 1995 года. Фамилии удалены, это тем проще сделать, что в повести всего четверо героев: я, моя молодая жена Света, Светина подруга Лена и Светин (а по совместительству наш общий) близкий друг Андрей.

После 1990—1991 годов компания, описанная в «Брызгах» окончательно распалась. Несколько лет прошло без походов, с какими-то достаточно невнятными сплавами летом. Исключением было, пожалуй, только свадебное путешествие — сплав по реке Мойва с предшествующим перевалом через Чувальский камень с судами на плечах. Вишерский заповедник уже существовал, но мы вроде как путешествовали по поручению газеты «Примета», собирали материал о загадочных окрестностях горы Молебной. Впрочем, до Молебной так и не дошли по разным причинам — это тогда было нормально, чтобы от плана похода выполнялась от силы половина.

Вот сейчас даже скучно как-то: 99% того, что планируется, так или иначе воплощается, несмотря ни на что. А тогда сохранялась этакая загадка: чего же действительно удастся сделать за поход?

Вообще я пережил много компаний, даже затруднюсь сосчитать, сколько именно. Описываемая здесь тоже оказалась недолговечной — история отпустила ей только два достаточно ярких лета, 1995 и 1996 года. Этот поход, как скоро станет ясно, тоже не свершился в строгом соответствии с планами. И такой уж «авантюрой», как я тогда назвал эту повесть, он не был. Два молодых и крепких телом мужика и две спортивные девушки способны на многое, на самом деле. Проблема, выражаясь языком великого писателя современности В. О. Пелевина, была не в харде, а в софте, в голове. В душе, если она есть. Во внутричерепных тараканах, которые есть точно и у всех.

Тем не менее, мне и сейчас интересно перечитывать эту книгу. В ней, точнее во мне в ней, ещё сохранилось столько неуемной молодой жизни, желаний и неизбежно сопутствующих им неумений, загадок и ответов на какие-то из них.

И Манарага, конечно.

И мои комментарии, конечно. Не могу я, став вдвое старше, безоговорочно соглашаться с тем, что писал тогда. И многие читатели не могут понять некоторые тонкости, свойственные молодой российской реальности, не оправившейся еще толком от развала Союза. И что-то добавить хочется, а из песни же не только слова не выкинешь, но и не всунешь. Вот, приходится петь за пределами песни.

Итак — 1995 год, я — аспирант МГТУ им Н. Э. Баумана с хорошими перспективами выхода на защиту, начинающий муж с трехлетним стажем, девять лет в туризме, из них семь — почти непрерывно руководитель чего-нибудь.

Совершенно необходимое предисловие

Среди недостатков, которыми Создатель щедро оделил людей, в приведенных ниже воспоминаниях особенно выпирают два: эгоизм и забывчивость. Что поделать, естественно, лучше всего запомнилось то, что имело непосредственное отношение ко мне лично, а и запомнилось-то не очень много вследствие второго упомянутого недостатка. Поэтому повествование сие полно смысловых каверн и лакун, а за единственного героя запросто можно принять меня, склеротичного и самоозабоченного.

Не так все было, совсем не так.

Свистать всех наверх!

Не верится. До сих пор не верится, что все это произошло наяву. Так не бывает, потому что не бывает никогда. И все же — это случилось.

Об очередном выходе на Приполярный Урал мечталось три года. Маршрут подготовили в 1993-м, но не смог пойти один из козырных участников, и остатки компании зарулили на матраснейший сплав по Вишере. В 1994-м люди не набрались вообще: Большой Лёша и Андрей не приехали из Москвы, идти же втроем (двое — девчонки!) несомненное сумасшествие. И вот новая попытка: попытка — не пытка, верно, товарищ Берия?

На сей раз Андрей приехал. Я глазам не верил, когда углядел его, вываливающегося из свердловского поезда с огромным полупустым брезентовым «Алтаем» за спиной. Однако, факт: приехал!

Все равно, затея ужасно смахивала на пошлую выходку школьников. Намечаемый маршрут можно было защищать как тройкой, так и пешей четверкой при некоторых ухищрениях. Соваться в четверку вчетвером два плюс два — таких финтов в истории что-то не припоминается. Под Российским крестовым флагом и девизом «авось»… Собственно, людей вокруг меньше не стало, но, как водится, всех что-то держало. Одного — отсутствие средств и последствия плеврита. Брата Алёшу — злые обстоятельства и ну очень вовремя возникшая пневмония. Его приятеля, Сашу — лицензия на право торговли спиртным для фирмы, чтоб ей сгореть. Стёпа, услыхав про поллимона, требуемые для материального обеспечения похода, тоскливо опустил глаза. Да и его жена Ирина вкупе с директором фирмы, где тот работал, были против. Особенно Ирина. Боря, как мне показалось, после двойного облома в 1991-м каждый год ясно давал понять, что с радостью ходит в походы подальше от нас, шлангов. Осталось «два человека и два якоря»: я, Андрей, первый раз идущий неведомо куда (и не только для него), Света и Лена, давно желавшая повидать края дальние. Четверо. Четверо!..

Последние дни перед выходом проходили в бегах неостановочных. Клиенты озверели и хотели меня сто раз на дню. Продукты дорожали, и надо было искать, где дешевле. Андрей приехал без резиновых сапог, нужен 45-й размер. Звонили Валере в Печору, он сказал, что база Желанная окончательно померла, вот те раз — куда же мы будем выходить? Ладно, ладно — хлопоты, бега, нервы — там посмотрим. Примерно параллельно с нами в тот же район намеревались две толпы: группа СЮТур'а во главе с Сергеем Кокшаровым и, вместе с ними, десять человек, в числе которых не последней была знакомая еще по штабу Инна вместе с мужем. Они собирались вылететь вертолетом из Березников под Народную, залезть на нее, на Манарагу, может быть, на Колокольню, пройти через Медвежий на Вангыр и улететь с валериной базы Озерной под Сундуком. Я кое-что им рассказал, что знал, дал скопировать хорошие карты, попросил: возьмите одного человека с ПСН-ом, пусть он нас подождет под Народной или на Оленьем. Раз Желанной нет, сплавимся по Кось-Ю. Мнутся: мол, только СЮТуровские детки летят бесплатно, остальные выкладывают за вертушку по четыре сотни. Мнутся некачественно: перед этим проболтались, что смета на весь поход семьсот с носа, а считать я умею: четыреста за вертолет туда, двести — за обратно, что же — сто на все остальное? Решил: черт с вами, обойдемся. Как?! Авось!

Сами мы экономили на походе, как могли, поскольку ресурсы были жестко ограничены, и хотелось оставить кое-что на запас и кое-что на потом. Чудом удалось закрыть договор на полтора миллиона, потеряв на этом сотни полторы за срочность, иначе сия вылазка и не состоялась бы, скорее всего. Нас же со Светой двое. Если другим надо по половине, нам-то требуется целый миллион! Доходило до смешного: купил грузинского чая (по нормативам насчитал 600 граммов, фактически не выпили и 250), Ленка возмутилась и приволокла что-то индийское. Его и пили, а запаянный пакет грузина благополучно возвратился домой. Вообще, Леночка любила комфорт. Притащила дорогую индийскую зубную пасту, сказала: не хочешь — не проводи в расходы, но «Поморином» я зубы чистить не стану. Взяла второе мыло — зачем? В итоге, первое я протаскал так же напрасно, как и лишний чай.

До Перми ехали в общем вагоне, для Андрея состоялось первое с ним, общим, знакомство, так он ниже плацкартного не опускался. Как потом жалели, что в скорых поездах, куда поневоле приходилось залазить, общих не было вовсе, а плацкартные — они такие дорогие!

Труднее всего оказалось с мясом. «Мясную начинку» московский «Колосс» давно уже не выпускает (сам звонил в отдел сбыта, интересовался), при словах «сублимированное мясо» знакомые москвичи-туристы посоветовали дверцу духовки почаще открывать, чтоб фарш лучше подсыхал, но на такие эксперименты не тянуло. Постановили — берем банку тушенки в день. Надо же, как мы недооценивали раньше это невкусное, противное, такое легкое и калорийное сухое мясо! Глупые.

Мою «замечательную» удобством и весом (5,5 кг сухая) палатку без разговоров отмели, как негодную, выпросили у знакомых самошивное изделие из парашютного шелка весом в килограмм. К этому походу даже сшили новый спальник — красивый, синтепоновый, теплый и очень легкий: всего килограмм против 3,5 старого спальника. Сначала мыслилось взять только его один, но, попытавшись вмеситься туда вчетвером, эту идею отбросили. Так и волокли весь поход спальники на шестерых, зато спали весьма комфортно. Почти всегда и почти все… хм…

Беготня, беготня… Напоследок обежали с Андреем весь город в поисках резиновых сапог для него. Сорок пятый размер, отрастил ласты — так и не нашли! Надо ж было прикатить босиком, когда я не единожды предупреждал: мокро зело там, без сапог, как без рук… или без ног. К счастью, вытаскивая тушенку из подвала гаража, обнаружили рядом сапоги сорок третьего, но налезшие ему на многострадальные (в дальнейшем) ступни, и их «отпустили» с нами. Все равно, идти в них ему не удавалось, одевал только на биваках, а шел исключительно в ботинках. Ох, и ботинки то были! Другого полуторного вибрама такой величины на всем Приполярном Урале поди и не гуляло…

Беготня кончилась. Всё купили, собрали, сшили, уклали. Упихали. С трудом. С большим трудом, потом и кровью. Плохо лезло, а с ноги толкать жалко. Сухарные «головы» рюкзаков солидно возвышались над нашими собственными, когда солнечным вечером 29 июля мы протискивались сквозь узкий проход вагона поезда до Перми. Как-то сразу решили проблему сна в общих и прочих вагонах без белья. Спальник номер два везли несшитый, то есть в виде двух одеял — шерстяного и ватинового; также в наличии имелись новый спальник и вдосталь пены. Так и разлеглись: Света на новый, Лена на старый спальники, Андрей на одеяло. Мне осталась пена, а потом — и краденые матрасы. После предстартовой карусели уснули быстро и крепко. Утром Андрея поразил вид устья Чусовой, по мосту через которую неспешно шлепал наш паровоз. Есть чему дивиться — мост с дамбой вкупе километра два с гаком…

Пермь встречала неласково. Залы ожидания — одни на ремонте, в другие только по билетам, ни буфета, ни привета. Сунулись в расписание. Надо ж, только по нечетным идет очень удобный пассажирский, очень медленно идет, долго в Кирове очередного поезда не ожидать, а сегодня-то тридцатое. На дворе не то чтоб холодно, но прохладно и слегка сквозит, не то моросит, не то приморашивает… Постановили: рвем отсюда, как можно скорее, Киров, по воспоминаниям, много любезнее. Уже через 50 минут сидели в скором (по номеру) пассажирском (по виду и скорости) поезду, увозящему нас все вглубь и вглубь нашей дерзкой авантюры.

Поезда, как правило, не запоминаются и ничем не отличаются друг от друга в памяти уже через несколько дней после того, как их покинешь, если, конечно, ничего изрядно вон выходящего не произошло. А такое бывало. Четыре года назад на том же перегоне упавший с третьей полки один из наших рюкзаков до немоты ошарашил одну ругучую бабульку. Но этот переезд ничем примечательным не обозначился. И славно. Хотя нет: случился выброс пара и шипа при попытке научить Лену играть в любимец народа — покер, нужно же четвертого игрока для компании! Конечно, поначалу дело не шло, она злилась на свое неумение, мы злились на то, что она злится, она начинала злиться на нас за то, что злимся на нее… Ничего, известно, что любой, самый заколдобистый зачет всегда можно сдать ходками, не с первого, так с восьмого захода на десятой попытке. К пятой-шестой партии она уже вполне соображала и испытывала вполне нормальное садистское наслаждение, обувая окружающих в пух и прах, когда сие получалось.

Поспали, перекусили, поболтали. Обнаружили, что оставили дома любовно сваренный десяток яиц и дружно осожалели утрату. Пригодились бы, перезаклада по забросным продуктам и так что-то не ощущалось. Погоревали, глядь — вот и Вятка. Вываливаемся.

Хитрое место есть на кировском вокзале: конкорс. Запомнил это название, наверное, с сотого прочтения. Это как стилобат в нашем общежитии (помещение между двумя шестнадцатиэтажными тумбочками) — как только это бедное слово не писали, не читали и не произносили! Однако, чтобы усесться в конкорсе на свободные стульчаки, которые там, почему-то, всегда в наличии, совсем необязательно правильно выговаривать то, что в принципе не выговаривается. Обязательно иметь билет, однако, с этим-то и приключилась впервые за поход проблема, терзавшая меня значительно хуже голодной, ослабело дремлющей совести: нерешительность. То ли надо меньше думать, то ли монетку кидать, только часто случалось, что при выборе из нескольких примерно равноценных альтернатив меня как заклинивало: и это хорошо, а почему то хуже? Нисколько. Так что же выбрать, тем более, что, как всегда, мучительно не достает вводных данных, и решаться на то или это можно, только полагаясь на волю Случая? Это проблема… Так вот, от Кирова на север шли только два поезда — до Воркуты, проходящий, и до Котласа, местного формирования. На второй есть билеты, но куча пересадок впереди, первый везет до места, но билеты начнут давать только после отправки второго, так что есть шанс зависнуть на сутки. На сутки! Ну уж нет. Критерий минимального риска: отбываем котласским.

Самым знаменательным событием за время пребывания в Кирове была, пожалуй, покупка газеты компьютерного толка с юмореской «Как приготовить марабу с клецками». Этот малозначительный, кажется, факт имел столь обширное продолжение, что данный рецепт просто-таки необходимо привести здесь.

Возьмите одно марабу. Если у Вас нет марабу, то я Вам удивляюсь. Возьмите хотя бы какаду. Затем обрубите копыта и рога, а жабры извлеките, тщательно промойте и выбросьте. После чего вымочите в белом вине, пока не забалдеет. Пропустите через мясорубку два раза — туда и обратно. После этого насыпьте на хвост соли: у марабу это самое нежное место. Тут главное — точная дозировка: на одно марабу — одна соль. Хвост рекомендуется придерживать, так как оно им машет.

Затем набейте ему брюхо рисом, а морду кулаком. Хорошо отбитое марабу по своим вкусовым качествам приближается к молодому цыпленку, плохо отбитое — удаляется от него. Теперь наступает ответственный момент — нужно бросить это несчастное животное в кипящую воду. Тут имеется нюанс: если бросать издалека, можно не попасть в кастрюлю. Поэтому не отходите от плиты дальше, чем на два — три метра. Но если вы все-таки промахнулись — не беда, по правилам кулинарии дается три попытки. Варить марабу не нужно, нужно сразу же вынуть, так как вы забыли ощипать перья.

Как подавать готовое марабу, зависит от фантазии каждой хозяйки. Например, на островах зеленого мяса, где основой кулинарной политики является демократический каннибализм, марабу подается с печенью врага. У нас же каждая хозяйка может просто взять со стола скатерть и завернуть готовое марабу мужу на работу.

Помните, одно марабу наедает до отвала всех, кто рискнет его попробовать.

Что же касается клецок, то варить их надо отдельно: марабу от них тошнит.

О продолжениях — потом, пока мы просто вволю посмеялись и спрятали газету в дежурную сумку. Рядом в зале ожидания (хватит, пожалуй, выговаривать то страшное слово!) сидел до того же поезда интересный старичок с рюкзаком, собиравшийся на рыбалку в горы Полярного Урала, не то на Собь, не то где-то около. Взяли интервью — как же ловить рыбку большую, ну, ладно, пусть маленькую, но чтоб ловить? Дедушка надавал кучу полезных советов, большинство из которых тут же предали забвению, а остальные, как водится, в реальных условиях оказались бесценными, то бишь оценивать их нарицательную стоимость даже отрицательными числами язык не поднимался. Такие уж мы… рыбаки. Обсудили со старичком проблемы современного спортивного туризма, почему турья меньше ходит, а в поездах свободнее не стало. Заодно подивились целеустремленности довольно пожилого человека, который много лет подряд находит силы и средства для таких трудных и дальних вылазок.

В котласском поезде влезли в плацкартный вагон: хотелось выспаться, не воюя за места, хоть бы и без белья. Наверное, не прогадали — на следующий день уж очень много сил понадобилось.

Первая незадача поджидала утром на платформе Котласа-Южного. Проводник поведал, что в момент прихода нашего поезда на второй путь с первого трогается московский, и приходится ждать, пока он утащится, а там уж у кого ноги прытче — до касс. Поезд-таки находился на первом пути, но отправился через три минуты после прибытия нашего. Мы же, обманутые, не спешили рваться к выходной двери, полагая, что весь народ скучкуется напротив вокзальной двери вместе, а там уж Андрей, легкоатлет, не подкачает. Вышли из вагона чуть ли не последние: народ шустро пробирался сквозь и под московским. Секундное замешательство — поезд медленно тронулся. Я еще успел обежать кругом его хвоста, все же несколько опередив стоявших рядом, но пробиться ближе двадцати человек к кассе уже не удалось. Через несколько минут подоспел и кировский рыбак, примостился рядом. А потом появилась некая девица, уверявшая, что ее компания уже устала поджидать ее на Кожим-Руднике, и нужен-то ей всего один общий билет. Пустил. Свой один она взяла, а на мою скромную просьбу о четырех последовало безразличное недвусмысленное «нет». Фортуна. Очередь напряженно замерла, ожидая неизвестно чего: какой-то умник так изменил расписание за те года, что я тут не появлялся, что в Южный стали заходить только два поезда в сутки: 176, на котором укатила счастливая одесситка, и 188, Котлас-Воркута, по четным. Через полтора суток в полночь.

Что делать — надо добираться до Узлового, там проходят еще три поезда. И опять годы не пошли этому достойному городу на пользу: раньше автобус ходил от Южного на самый Узловой, теперь, по разговору на стоянке, поняли, что довезет только до какого-то переезда, а там сколько-то пешком. Вроде, недалеко. Пока ждали автобус и подслушивали разговоры, все гадали — на что же надеются те, остальные у кассы, и почему они не ломятся вместе с нами на остановку? Загадка природы!

Пресловутый переезд появился так внезапно, что я не успел набросить на Светку рюкзак, ей пришлось выносить его на руках, и она прегромко на меня нашипела. Вывалились вместе с внезапно взбудоражившейся толпой, глянули — вокзал виднеется чуть ли не на горизонте, как минимум, километр с приличным гаком. А ушлые в вопросах очередности людишки уже пылят вдоль железнодорожного полотна, только подметки сверкают. Скомандовал Андрюше, уже напялившему «Алтай» — обогнать! Подлез под рюкзак, допыхтел до немного ушедшей вперед Ленки, хватаю у нее из рук сумку, куда выложили весь продуктовый запас и «расходные материалы» на подъезд — куда там! «Я сама!» — и все тут. Глупая, говорю, деньги же в сумке, неужто я о тебе забочусь… И ходу. Некоторое время даже смог продержаться за легкоатлетом, но потом в глазах покраснело, в зобу дыханье сперло, и тот медленно, но верно, начал уменьшаться в угловых размерах.

Однако, и тут не повезло. Как потом судачили кумушки в очереди, становящейся совершенно импотентной, радушной и общительной на время отсутствия билетов, пока мы бежали, еще были общие на тот самый 384-й, которого не стали ждать в Кирове, в уж как добежали, так они и кончились, хоть никто их и не брал.

Проводники 384-го, который вскоре подошел, скромностью не отличались. На вопрос Андрея о таксе заячьего проезда до Печоры разгубастили аж по двести штук с носа. Я бдительно стерег кассу, столь же тщательно, сколь и безрезультатно. Поезд мягко стронулся, и вновь открылась унылая панорама неэлектрифицированных опустевших путей под мерзенькими тучками, навевающая желание смотаться отсюда на чем угодно и куда угодно как можно скорее.

В самом деле, если на Южном можно было хотя бы прогуляться в город, или на красивый речной вокзал на берегу неширокой Двины, или в магазин, на худой конец и тощий кошелек, то здесь выбор ограничивался коммерческим киоском и деревянным сортиром. Ах, нет, еще магазинчишко с маринованными помидорами в трехлитровках и приветливым взглядом полусонной торговки — чё приперся? Да стройные деревца неподалеку, на которые так и тянуло с основной веревкой и мылом.

До того нас довел этот вокзальчик, что уже готовы были взять безумно дорогие билеты на фирменный 22-й Воркутинский и с нетерпением поджидали, когда начнут давать. Я выклянчил себе в очереди место первым среди желающих на общие места, видимо, окружающие попались богатые и охочие до комфорта, а дали… три купейных. Не желая терять приоритет непосредственного сближения с лакомым окошком, я подвинулся ровно настолько, чтоб первая дама из «белой» очереди, особо не затрудняясь, могла разместить свои телеса в допустимой близости к кассиру, но не более. Что началось! Мало сказать, что она пихалась задницей, другие части тела также порывались участвовать в процессе, а глотка не закрывалась ни на йоту, даже когда мне удавалось вставить что-то типа:

— Ой, женщина, ну что ж вы кричите? Ведь вам уже вон билет выписывают… Да не толкайтесь, я же костлявый, вам больнее будет… Поберегли б, что ли, голос, вдруг сядет… — и прочую чепуху, коей пытался остудить медленно возбухающий накал остальной очереди против вовремя подвернувшегося хулигана, на котором можно замечательно сорвать злобу. На самом деле, заговор зубов мне лично был ни к чему, поскольку рукой за «прилавок» я вовремя уцепился, и отделить меня от него вряд ли бы удалось. Подскочила Света, здраво рассудившая, что мне с бабой драться не с руки, а ей-то в самый раз мужа защитить, но конфликт уже иссяк, так как туша обладательницы последнего бесценного клочка бумаги уже протискивалась сквозь бушующее море обездоленных, а надежды всё пасмурнели, и это остужало головы.

Результатом описанного конфликта и обеда на скорую руку стало внезапное решение взять билет на проходящий скорый до Сосногорска — это полдороги. В самом деле, кроме него оставался единственный 114-й Лабытнангский поздно вечером, и клуб желающих уже явно превышал количество мест в двух-трех вагонах. То были больше мужики, не бабы: на кривой козе не объедешь, так что нам мешает попытать счастья в новом месте? Да и на билетах сэкономим — пусть скорый, но не фирменный же.

Рыбак остался караулить Лабытнангский — ему от Сейды надо вправо, а не прямо, на Воркуту; нам Сейда была до лампочки, и мы тепло расстались. В вагоне надежно выяснили, что искомый Сосногорск стоит на дороге прямо за Ухтой, да, да, на той самой дороге, никак не в стороне — да кто вам такую глупость сморозил? Доедете, как по маслу.

Как водится, покеряли. Надоедает до изумления, но что делать, кроме как?.. Моя попытка произвести какое-либо обучение, ну, хотя бы узлы, ну хоть что-то — наткнулась на махровую индифферентную стену и мягко обшуршала по ней; поэтому я не кобенился и играл со всеми. Забавной игру делала Света. Принцип ее заказа, а, вернее, повального пасования, не мог просечь никто, и как-то раз Андрей, в ужасе взирая на ровные кучки взяток перед ним, недоуменно пробормотал:

— Кто?! Ну кто так играет? Заказал шесть на восьми и — перебрал…

Доехали. Утренние нервотрепки сделали черное дело — я чуть было не скомандовал вывалиться в Ухте, как увидал, что весь вагон поднялся. Думал, как в московском метро: раз объявили, что поезд следует до станции Белорусская, непременно надо выйти на Новослободской, а то на Белорусской скопится столько желающих, что два-три состава точно пропустишь. К счастью, не успели. Полюбовались на грандиозный лик Ильича на высоком яру, на приветливо расплывающиеся в предночных сумерках зоны, не успели зевнуть, как следует — станция Дерезай, прикатили, вылезай.

В Сосногорске мне понравилось больше, чем на любой другой пересадочной станции по дороге. Первое ощущение при виде одноэтажного деревянного вокзала в два зала с непременной площадью и следами памятника вождю — спокойствие. Тишина и покой. Такая тишина, что даже составительские работы у самой пассажирской платформы никак не озвучиваются, вагоны подползают бесшумно и весьма внезапно. Коварненько так. В правом зале мирно дремлют те, кто еще не в очереди. В левом зале мирно дремлет очередь. Длинная. Все — на юг, кто в Москву, кто в Киров. А кто на север? Ищи дураков. Тебе надо, вот сам и езжай, только не мешай, на твой 22-й билеты ох не скоро, мы тут деремся на 113-й до Москвы. Это вы так деретесь?! В Котлас вас, на обучение…

Полусонный мужик выдал интересную информацию: он, дескать, уж сто лет как от Печоры до какого-то ближнего, минут сорок, леса на паровозах с машинистами катается, «пачку папирос дам, и везут». Не то, чтобы были какие-то сомнения, что семи требуемых билетов (три до нас в очереди, мы четвертые) не отыщется, просто потянуло на приключения, и мы с Андреем знатно побегали по длиннющим путям, отыскивая тот неведомый девятнадцатый, с которого, по словам диспетчера, вот-вот уходил состав, и как раз до Печоры. Потом искали второй состав, потом третий… Как заколодило: машинисты и механики с неимоверной высоты рокочущих громадин невнятно бормотали что-то о проверяющих, видимо, намедни напугавших кого-то до потери квалификации, слышно было плохо, но смысл доходил — а не пойти ли вам. После третьей попытки, изрядно угваздав тапочки в обильно политых мазутом, солярой и еще Бог весть какой пакостью путях, напрыгавшись по клацающим стрелкам и подозрительным кучам металлолома, затею оставили.

Света, по обыкновению, пристала к Андрею с традиционным «Расскажи что-нибудь». Тот напрягся и выдал историю о новой, перспективной технологии ловли сусликов в орских степях.

— Они, суслики, шустрые, и выходов из нор много. Так, запросто, ни за что не поймать. Ну и что? Берешь ведро с водой, идешь к норе суслика, выплескиваешь туда и стоишь, ждешь. Только он от воды из норки высунется, надо тут же ведром накрыть, и чем-нибудь тяжелым по ведру — бам-м! Поднимаешь — готово: стоит мокрый ошалелый от грохота суслик, и хватай его голыми руками…

Бегали, выяснилось, зря: когда рассосались желающие на юг, кассирша на удивление проворно выписала нам билеты в добавочный (и, судя по цене, не считающийся фирменным) 21-й вагон, и осталось только дождаться поезда, доковылять до вагона, доказать сварливой тетке в униформе, что ее мечта об оплате нами багажа столь же эфемерна, сколь кипяток в ее титане и вовсю заклубиться сладострастно на жестких полках…

Бодрость, вызванная приближением желанной Печоры и солнечным утром, жестоко сражалась с реактивным гулом в распухших от перегонов, пересадок, перепалок и перестука бидонах, в нормальной жизни иногда именуемых головами, и с трудом победила. Хватило даже прыти по привычке резво залететь в знакомый вокзал и занять последние сидячие места неподалеку от дремлющего местного убогой наружности. Вскорости умельцы из местного ЛОВД решили помешать ему дремать, и места у нас стало, хоть отбавляй.

Погода обманчиво радовала — на горизонте отчетливо высились клыки Сабли. Верная примета: на две недели дождя.

Время тянулось медленно. Решил ехать к Валере к девяти, поезд же пришел в полседьмого. Сыскал буфет, неимоверно засранный WC, обошел киоски и закоулки… В 7:30 не вытерпел, не покупая жетона, набрал заветный номер в автомате, услыхал, что на том конце подняли трубку и с легкой душой повесил свою: дома. Никуда не уехал, не придется ждать неизвестно сколько. Заходя в вокзал, уперся глазами в рекламу — «Национальный парк Коми „Югыд-Ва“». На куске фанеры пространство от Кожима до Тельпос-Иза лохмато замалевано красной краской: надо полагать, это и есть запретная территория. Да, не слабо отхватили.

Пока суд да дело, переложились, упрятав сумку с жалкими остатками харчей, сшили спальник, вынули представительскую фляжку со спиртом, которую намеревался прихватить с собой в гости. Сумел даже загнать девушек в буфет по котлеты, которые они единогласно охаяли. Нас в буфет загонять не возникало нужды, достаточно было отпустить. Котлеты и впрямь оказались с дерьмецой, но в сравнении с незабвенным Бухенвальдом в стилобатской столовой вполне съедобные.

Наступил торжественный миг: при появлении очередного автобуса номер 2, я сорвался с места, выжал из окружающих дежурное «ни пуха» и двинулся навстречу Валерию и судьбе.

В аэропорту стояла девственная тишина. Никто не взлетает, ничто не садится, никого нет в зале ожидания. Отыскал гостиницу, зашел — хоть бы кто поинтересовался, кто, куда и по какому праву. Нашел комнату 317, запертую, с надрывающимся внутри беспризорным телефоном. Так: и где же наш благодетель? Побродил по вымершим этажам, позаглядывал в пустые отпертые комнаты. В одной обнаружил телефон, набирал и его домашний, и рабочий, в последнем случае через картонные двери хорошо слышал звонок в конце коридора. Н-да.

Спустился вниз, вопрошаю дежурную: где? А, кто его знает. Решил подождать. Не прошло и полгода, как та возвестила:

— А, вот он идет, ваш Валера!

Не лишняя реплика, поскольку за пять лет утекло много воды и песка, не было уверенности, что узнаю его в лицо. Зашел в компании с неким джентельменом на спортивном велосипеде. Стою поперек: проходит мимо, глядя в упор. Представился. Затонский? Ну, пошли.

Сначала он разобрался с овелосипеденным мужиком — выдал ему путевку на какую-то группу, напутствия и т. п. Потом поимел связь по рации с базой «Озерной» под Сундуком. Слышно было изумительно — точно, осадков не миновать. Где же они? В окне синь невероятная. Тем временем, я бездельничал, послушивал и поглядывал. В частности, разглядел на стене price заповедника. Хитро сделано: вроде и не очень дорого, три тысячи с носа в день, но к ним надо еще оплатить фотоаппараты (3000 в день каждый), кинокамеры (10000), видеокамеры (не запомнил из-за громоздкости и несуразности цифры), само собой удочки, кажется, даже ружья… Ладно, за сапоги и хворост не берут.

Затем, наконец, добрались до меня. Я выложил привезенные из Москвы материалы по рекламе его фирмы, доложил результаты, те, что не успел отправить в письмах, поболтал на тему и около. Он вытащил из ящика стола мои письма — приятно было видеть их красиво обернутыми в прозрачные папки, бережет, наверное.

Однако, той радости, которую я страстно жаждал, так и не обломилось. Не то, чтобы бесплатно устроить на вертолет (к слову, их в обозримом будущем, до седьмого августа, и не предвидится, а будет ли после седьмого, на то воля Божья и плательщика), но и дать бесплатное разрешение невозможно. За разрешение надо платить. Посчитал что-то на калькуляторе, подумал, спросил:

— Что, двести пятьдесят можете?

— …!!!

— Тогда сто восемь. Есть?

Ответил, что, пожалуй наскребем, но надо ехать на вокзал, с собой столько нет. Ничего, говорит, у меня тут дела есть, как раз через часок подъезжай.

Добрался, взял деньги, поехал назад. Тем временем, с запада приближалась со скоростью реактивного самолета некая чернота и на полдороге догнала — ударил мощный дождевой заряд, быстро сменившийся недолгой моросью. Но затянуло всё небо, и капитально.

Путевку выписали хитрую. На корешке, который идет в управление заповедника, девять дней на 108,000 рублей, а нам — двадцать дней на соответствующую сумму. Потом мы с Валерой долго гуляли по городу — ему занадобилось в какую-то инспекцию, обсуждали прошлое и будущее, он пытался просветить меня в плане прикладного рыболовства (я, конечно, внимал), вспоминал похождения, жалел, что не вышло соорудить экспедицию по азиатской части Неприступного хребта, куда, вроде, и мы должны были попасть до кучи… Вернувшись в офис, снабдил меня ценнейшей информацией о точном расположении избушек и удобных проходов по всему маршруту и спросил, что он хорошего может для меня сделать.

Больше всего меня волновал вопрос — как нам предстоит выбрасываться из района, вход в который теперь так хорошо известен, особенно после последних консультаций. Вот если бы у него на Озерной была лодка на четыре места, которую не жалко дать напрокат… Валерий оживился: будет! Сейчас лежит только двухместная, но, если подвернется борт в горы, то крюкануть его до базы, чтоб выбросить еще одну лодку, пара пустяков. Будет!.. С тем, обнадеженный, обрадованный и окрыленный я покинул его пристанище и он тоже отправился домой, обедать — было по дороге. Рассказал, что собирается расширяться, вот, есть некий мужик, владелец нескольких вертолетов, так они, кажется, на пути к тому, чтобы скооперироваться, будут практически собственные вертушки, и банк кредиты дает охотно, и жизнь хороша. Ну и что, что Ми-2? Он взлетает, как положено, с четырьмя пассажирами, потом присаживается в десяти километрах от города, а там уже моторка с двумя остальными, и все здорово получается… Напоследок, уже на остановке, спохватился, сказал, чтоб мы и не думали соваться на Волчий перевал — там же целый день переться через долину Дурной! Нет, идите Трехозерный, он там-то и такой-то (рисует схему в блокноте), должен оказаться подешевле. Да девчонок первые дни не грузите особо (он только тут прочувствовал, что компания-то наша два плюс два!), а то помрут ненароком…

Вернулся на вокзал как раз к Интинскому поезду. Тупая кассирша никак не желала вписывать в билеты фамилии, чхая на грозный плакат рядом: «Пассажир, не имеющий документов, удостоверяющих личность, или с билетом без указания фамилии с поезда снимается без компенсации…» Памятуя все дорожные неприятности, вписать заставили, и под сеющей влагой вползли в последний на забросе поезд. Делать абсолютно нечего. Вытащил карты, поглядел еще раз, чтобы освежить в памяти первый кусок дороги, запихнул обратно. Поиграли в покер, но не то стемнело, не то настолько запасмурнело, что масти стали трудно различимы.

Общество пялилось в мрачные окна. Не то что Сабли, уже и ближних гор было не разглядеть, хотя пять лет назад мы их прекрасно видели с дороги. На меня напал очередной приступ колебаний: ввиду очевидной непогоды — стоит ли дергаться в лес на ночь глядя или надо поискать прибежище в поселке? Колебался долго, совместными усилиями родили постановление: стоит.

Поезд опоздал ненамного. Мы еще не успели потерять остатки терпения, как мелькнули опознанные по карте разъезды, и

в двадцать часов четырнадцать минут первого августа 1995 года четверо авантюристов с очень большими рюкзаками низверглись прочь с подножек вагона на скользкую дорожку в районе остановочного пункта 1952 км — к началу маршрута.

1 августа 1995 г., вторник

20.14 — 19.52.

20.15 — 20.19 — через ж/д.

20.19 — 20.39 — отворот на Кожим — 20.43.

20.50 — 21.15 — прошли второй лог, и тоже — с болотом, но сухой.

21.22 — 21.34 — Нертничаель. Бивак, ужин.

00.30 — отбой.

Ходовое время: 72 минуты. Расстояние: 5 км.

Первая мысль туриста, отягощенного здоровым чувалом и обреченного топтать хорошо наезженный тракт — а нельзя ли переместиться по нему, родимому, на чем-нибудь колесном, гусеничном, а при удаче — летучем, как можно дальше, быстрее и дешевле? Нельзя: шофер «Беларуськи», пыхтевшей мотором невдалеке, поглядел на меня так, будто я ему предложил рейс на Альфу Центавра. Ну и сиди без спирта, подумал я про себя, гордо развернулся, стараясь не очень опускать нос в сторону грунта под негативным влиянием голубого друга на спине, и затопал вдоль железки на север. Неумолимая память каркнула, что в 90-м году при попытке преодоления придорожной канавы набрали почти все, и я старался найти место посуше. Нашел, однако, бревно поперек лужи оказалось хорошо подстроенной ловушкой, и память мерзко хихикала, а вода в ботинках захлюпала.

Целых двадцать минут — очень долго! — тащились по дороге вдоль железки до торжественного момента, когда путь позволил нам повернуться спиной к цивилизации, а очень темные клубы туч, ну явно покрывающие уже недалекие горы, оказались прямо перед нами.

Поначалу ногами перебирали ходко, болтали — я особенно много. К повороту разговаривали только мы с Андреем. Еще погодя умолк и он, еще погодя я обнаружил, что толкаю монолог, еще погодя догадался, что слова пропадают втуне. Умолк.

Согласно моему гениальному плану, нам предстояло повторить подвиг, совершенный в девяностом году, то есть к ночи дотащиться до первого по дороге приличного ручья. Однако очень быстро темнело, слегка моросило, и мой взгляд забегал по сторонам в поисках чего-либо мокрого неподалеку от ровного и сухого задолго до ожидаемого места. Мокрого хоть отбавляй: в глубоких канавах по сторонам дороги плескалась черная стоялая вода, наверняка с запашком — жаль, никому не взбрело слазить, понюхать, удостовериться. Ровными площадками местность у дороги не изобиловала, но можно было сыскать, но вот чтоб попить…

Заметил: Андрея со Светой перестал устраивать максимальный поддерживаемый Леной темп, они нервно оглядывались и взбрыкивали. Ленка злилась. Отпустил скороходов вперед — до воды, сам поплелся, время от времени с трудом рожая прибаутку-другую. Хуже, что обнаружилась некая дискомфортность в области мизинца на ноге — что, уже стер?

Воду, такую, как описано выше, скороходы обнаружили вскоре после отворота с дороги к реке. Чуть постояли, перевязал ботинки, слабо надеясь, что полегчает, но впередоидущие кипели энергией, а блошкара жрала неуемно, поэтому рюкзаки вскоре снова заколыхались вдоль дороги.

Память подвела в первый, но, увы, не в последний раз за поход. Кажется, раза три объявлял наличие искомого ручья в очередном логу, но там оказывалась только повышенная заболоченность. Наконец — чудо! — мы еще даже не успели растянуться после перекура, как послышался шум воды, то ли ручья, то ли усиливающегося дождя… Нет, все же ручей. Смело свернул с дороги к деревьям. М-да, «на дальней станции сойду — трава по пояс». Впрочем, мне это даже чуть выше, несмотря на обильную влагоотдачу: пришли.

Сколько же времени мы ставили свой несчастный первый бивак под приличным уже дождем! Для начала выяснилось, что высота палатки никак не позволяет поставить все три секции колов в высоту, от силы — две, не сильно раздвинутые, а материал категорически против упирания в него чего бы то ни было, и колья либо падают, либо охотно проходят насквозь. По-моему, Ленка там втихаря перематерилась вволю, пока не вышло нечто более-менее ровное и остойчивое. Всё: после такой тренировки и на весь поход к ней пристыло звание «золотой рыбки». Так однажды Витя величал себя, поддерживающего кол шатра («невода») — чистого сухого шатра! — пока мы бегали вокруг и легко гнали колышки в прогретую ясным весенним солнышком, усыпанную золотистой сосновой хвоей землю… Ну и что — сентиментальность, ну и что — дождь, мокреть, грязная затоптанная трава, ну и что — не то палатка, не то чехол для спальника, не пойми чего: всё равно будет рыбкой. И была. И (в дальнейшем — сноровисто) ежедневно ныряла и держала, держала, держала… пока не ставили.

После постановки домика с удивлением обнаружил — чего-то не хватает. Костра. И, судя по погоде, и не хватит. Однако, желудок, истомленный поездной сухомяткой, считал иначе и погнал меня на поиски горючего. Андрей потерянно побрел следом — видимо, все желудки с ножками мыслят одинаково. Затем я развел костер — исторический, первый, желанный, дохлый и дымный, и приклеил к себе звание «главной спички». Андрей таскал дрова из лесу, вестимо — слабо догадаться о приобретенной им должности? Света, конечно, варила, варила, варила… сварила. Сожрали. Влет. Моментально. Вылизали. Отошли два шага, каждый в свою сторону — дальше не было необходимости в такой темноте при такой погоде. Влезли. С трудом влезли: несколько раз роняли кол. Ничего, потом приучимся. Вползли в спальники. Отключились.

Пока лопали, мимо в сторону гор прокатилась кавалькада из нескольких мотоциклов. Около стоянки притормозили, с трудом разглядели нас, донеслись, к счастью, невнятные замечания по поводу увиденного, и понеслись дальше. Охота же людям — в такую погоду!

А затем с гор прошла машина, самый настоящий борррртовой «Урал»! Может, Валера был неправ, утверждая, что дорога мертвая и перерезана ручьями? Ладно, мотоцикл через ручей еще перетащить можно, но грузовик?.. Надежда, даже угнетаемая сном, все равно отключилась последняя.

2 августа 1995 г., среда

9.30 — соседи в гости, подъем.

11.10 — завтрак: шестеренки, тушенка, печенье. Облачно, ветер.

11.50 — машина.

12.23 — база Сывь-Ю интинцев.

13.53 — 14.48 — в машине.

14.48 — 15.08 — Обе-Из.

15.15 — 15.32 — траверс.

15.45 — 15.58.

16.04 — 16.27.

16.45 — 17.03 — бивак.

22.30 — отбой.

Ходовое время: 91 минута. Расстояние: 4 км.

Интересно, долго пришлось нас будить? В гости заглянули проходившие мимо одесситы, оказывается, те самые, к которым горела желанием присоединиться удачливая (в смысле билетов) леди в Котласе. Поговорили о том, о сем, удивили меня чрезвычайно слабым или тщательно скрываемым знанием района и отсутствием карт и планов, долго выспрашивали — правда ли, что заповедник, и кого следует бояться. Показал карты и наш маршрут, посомневался насчет их идеи топать вдоль Дурной-Ель («Да она же так и называется — Дурная, неужели непонятно?»), но колебаний не заметил. На прощание руковод одесситов пожелал хорошей погоды — «А нам заодно будет». Остроумно. Где только та хорошая погода? Плотная белая облачность не оставляла радужных надежд. Еще хорошо, не черная, может и рассосет. Да нет, вчера из Печоры Саблю было видно, забыл, что ли…

В пику погоде вдруг начало везти. Быстро и жарко разгорелся костер. Дождь полил неподалеку, его видно было, а нас не задел. Жорево сварилось махом, только кинули. Вчерашний чай никто не пролил, а я даже умудрился не слишком сильно вскипятить его… кажется… ну и вкус. «Джамук», — пояснил Андрюша и рассказал, что существует пять градаций черного кофе: настоящий, хороший, ямайка, джамук и толченый уголь. Слава Богу, толченым углем он мое творение обозвать постеснялся, но «джамук» — присохло навеки.

Жалко, что девушки наши воспитаны в духе джентельменства джентельменов. Например, мытье котлов они почитают исключительно мужским занятием, и другой точки зрения не приемлют. В результате я подцепил котлы и поперся на ручей мыть. Света и Андрей выступали в качестве ОТК и торжественного караула — караулили то есть, как бы не уплыло что.

С ума сойти: только собрались — рычит! Рычит, милая! Ревет, родимая, мотором и колесами перебирает! Все ближе! Ближе!!

Вышел на дорогу, сдерживая дрожь в коленях и душу выше пяток, поднял шляпу. Остановилась. Прыгнул на подножку: в кабине водитель, молодой парень и полупьяный мужичок лет тридцати в камуфляже.

— Куда едем?

— Недалеко. А вам куда?

— На Обе-Из.

— Нет, так далеко не поедем.

— А сколько можете — подвезете?

— Забирайтесь.

Забрались. Едем. Едем!!! Дует, льет, руки скользят по царапучему железному борту машины, леденеют, не гнутся, следовательно, плохо держат, бросает по-сумасшедшему, рюкзаки катаются по грязнущему кузову — как здорово! Едем!

Увалы неподалеку глухо заволокло облаками и туманом. Под хорошее настроение пытался описывать, что и где видно, но, оказалось, всё пальцем в небо. В очень пасмурное небо.

Показался следующий ручей, а около — пьющие чай одесситы. Странные люди, даже не попытались голоснуть. Мостик через ручей в отличном состоянии. За мостиком дорога круто вскарабкалась вверх, мужичок высунулся из кабины и оповестил, что они намереваются заехать на некую турбазу, неподалеку, и предоставляют нам решить — выпасть в осадок здесь или прокатиться с ними, а потом нас забросят на Обе-Из. Что за дурацкие вопросы, конечно прокатиться!

К этому моменту я уже начал потихоньку соображать, что это за люди и лихорадочно кое-что пытался вспомнить. На мой вопрос, а не имеют ли они отношения к Борису Семеновичу мужичок просветлел лицом, заявил, что его зовут Саня, непосредственный начальник у него Борис, и вообще — поехали, там поговорим. С Борисом Семеновичем я списывался несколько лет назад по поводу машины на Желанную, но безрезультатно, ладно хоть запомнил, как зовут, пригодилось.

Дорога после отворота ухудшилась: пошли глубокие колеи, машину зверски мотало. Отъехав немного, остановились, и Саня пошатываясь направился за грибами на жареху. Прямо у борта машины красовался выдающийся красноголовик, но мы, сам не знаю, почему, его добытчикам не заложили. Вернулись они, не солоно нашедши, и снова тронулись. Вскоре дорога миновала здоровую пустошь, обрамленную битым камнем. Догадались, что это, должно быть, тот самый Сывьинский карьер, о котором неоднократно слыхали пять лет назад. Путь видимо, проложили именно к нему, поскольку дальше стволы подступили совсем близко, затем колеи внезапно свернули вправо и покатились круто вниз. Там, у реки, оказалось несколько домиков, деревянные тротуары между ними, кумган ЗИЛ-131 и вообще много интересного.

Подвыпивший Саня оказался радушным хозяином. Оказалось, сегодня день ВДВ, чем и объяснялись его хорошее настроение и подшофе. Он провел нас по базе, хвалясь действительно красивым оформлением домиков — резьба, роспись, медвежья шкура на кровати, показал столовую, познакомил с собаками — дружелюбным Боем, молодым лайком типа тех, что встречали на Желанной, забитой Жулькой и, как нас поспешили предупредить, агрессивным овчароподобным Гаем. Последний, будучи смело поглажен Светой, тем не менее, грозно сморщил нос и шустро побежал знакомиться со мной. К моему удивлению — ну за что меня собаки не признают? — обошлось без принудительной перфорации моих конечностей.

Нас напоили чаем, Олег (водитель) и Илья (молодой человек из кабины, род занятий остался неясен) с удовольствием поддерживали разговор. Саня кирял с отдыхающими в крайнем домике сыктывкарскими прокурорами. Затем зазвал меня, нашу поллитру и всех остальных: выпить за хозяев небес.

— Вот у вас сколько мешки? Чё? Тридцать шесть? Это …ня вот с полной выкладкой, сорок восемь, и — ччаа…

Последнее, видимо, являлось проявлением крайнего восторга по поводу потенциала десантников вообще и Саши лично в частности. Кстати, сегодня вечером он собирался гнать ЗИЛ в поселок. Удивило не это, а воздержание Олега в питейных вопросах — неужели существуют шофера, которые не пьют за рулем даже при гарантированном отсутствии ГАИ? Олег собирался в выходные наведаться на Желанную, но мы решили не ждать, а воспользоваться сиюминутным расположением Фортуны и добраться хотя бы на Обе-Из. Саня сыпал собственной историей, в частности, повестями своего туристического прошлого:

— Я турист бывалый, тут все прошел. И Сывь-Ю, и Кось-Ю, и Лимбек…

— Как — Лимбеко? — дернул черт меня усомниться: читал я отчеты, видел саму реку. Каякерный слалом в лучшем случае.

— А так, по большой воде. Она же — понимаешь? — такая, сложная, спортивная первой категории, весной все ревввет…

Я понимал. Особенно насчет рева и первой категории. Наконец, поджимаемый Олегом, Саня выпустил нас из домика, мы забрались в кузов, и машина двинулась назад по той же дороге. Предварительно вежливо рассыпались в благодарностях за прием и приглашение бывать почаще. Однако, сей праздник и радушного десантника на будущее надо иметь в виду.

Что ж такое — опять одесситы! Сохнут на правом берегу Сывь-Ю, видимо, только что перешли. Удачливая девица подошла к дороге, махнула остановиться… Да они или железные, или принципиальные: не на подброс просились, а только спросить — Сывь-Ю ли это.

Дорога взяла круто вверх, вскарабкалась на перевальчик, и машина свернула с основной трассы вправо. Мы недоуменно гадали — куда едем, но решили не рыпаться, пока везут. Возможно, оттранспортируют именно туда, куда следует. Шофер лучше знает, куда нам надо.

Последние сотни метров машина буквально кувыркалась на громадных бульниках, всюду выпирающих из дороги, с трудом одолела небольшой взлобок и остановилась у нескольких вагончиков, в одном из которых монотонно гудел дизель. Рядом приткнулись несколько бульдозеров и экскаватор. Ничего себе — Национальный Парк! Хозяева даже не поинтересовались прибывшими. Право, какой интерес высовываться на дождь? Грязь под ногами несусветная, рюкзаки прямо с машины взгромоздили на плечи, я от души поблагодарил шофера и, логично предположив, что время уходит, а оно теперь наше и только наше, мы двинулись вдоль старой колеи, тянущейся от вагончиков вдоль каменистого возвышения, на юг.

Честное слово, нет ничего приятного в нудном перемещении по мокрой горизонтальной поверхности, местами очень грязной и развороченной гусеницами, под приличным дождем. Местность открытая, но облака и туман чрезвычайно суживают обзор. Изредка между лохмами туч проглядывает какой-нибудь каменистый лоб, чтобы тут же пропасть в тумане. Дорога начала отворачивать влево, к долине, и меня обуяло желание посоветоваться с картой. Остановились у какого-то железного прута, надежно воткнутого в землю.

Доставать хорошие карты в облом: того гляди, размокнут или ветром растреплет. Взгляд на ксерокопии рукотворных шедевров из библиотеки МГЦТК мало что прояснил: пригорок, видневшийся впереди, на них начисто отсутствовал, долина ручья Пальник-Ель представлялась монотонной плешкой, что никак не соответствовало действительности. Вспомнив чувальские похождения, я легкомысленно провел аналогию между Северным Уралом и хребтом Обе-Из: наверное, по плато хребта пройти будет легче. Кстати, он немного заворачивает к востоку, так что если взять чуть правее… Чудик. Взял ведь.

Сезон полетов открыла Лена, небольно заземлившись в травку. Ладно, не в камни, которыми, как внезапно выяснилось, изобиловал облюбованный мной пупырь. Мокрыми такими, очень скользкими камнями. Света забеспокоилась: она не любит мокрые бульники. Потом беспокойство перешло в подергивание нервов, потом (нет дыма без огня!) после очередного пересида, только поднявшись, она упала. Очень неудачно: коленом в камень. Виноват, конечно, оказался я: какого черта меня понесло в эти камни и т. д. и т.п… А в самом деле, какого?..

Дальнейший путь на день сразу стал очевиден: из россыпей пришлось стремительно выбираться и перемещаться ближе к долине ручья, там, вроде бы, казалось позеленее. Колея, по которой мы шли до принятия мной гениального решения укамениться, как раз прочерчивала отлогие зеленки и заглядывала за тот лоб, куда мне вздумалось впереться. Но и она радовала нас недолго, как, видимо, и ее создателей: за поворотом полочка круто обрывалась вниз, дальше простирался весьма неудобоваримый даже для пешехода склон. Посидели, я сбегал на выкат, глянул вниз, вернулся и с надеждой в глазах провозгласил, что тут осталось — чуточки, щаз запросто спустимся. Не так уж запросто оказалось. Организмы, изнуренные дождем, былой тряской и нашим со Светой настроением, напрочь отказывались применять вестибулярную систему по назначению. Гироскопы скрипели в своих кардановых подвесах, процессоры грелись и дурили. Ноги спотыкались. Ноги скользили. Ноги вставали совсем не туда, куда хотели глаза; глаза видели совсем не ту дорогу, которую желали бы ноги. Что говорить — первый день часто комом. Утешал внезапный подброс, благодаря которому мы все же оказались значительно дальше, чем планировалось прочапать пешком.

Ближе к лесу россыпи камней сменились россыпями грибов. Невозможное изобилие странных, почти не маслянистых маслят быстро заставило меня заозираться в поисках суперпозиции двух вечных проблем: ровной площадки и водички. Первая задача, вследствие убогих габаритов палатки, в корне упрощалась, и место сыскали мигом. Ручеек вот дохленький… ладно, не привередничать же.

Под деревом невдалеке нашли настил непонятного назначения: слой жердей примерно три на три метра, выше такой же, но под прямым углом, выше — третий. Величайшие умы группы, общим числом четыре, в назначение оного не въехали, однако, решили не трогать то, что не нами сделано, и поискать дров в другом месте.

Вот не помню — сначала поели или набрали грибов? Какая разница! В радиусе двухсот метров от палатки нашлось столько этих достойных местных обитателей, что Лена потом умаялась их мыть весьма холодной водой, по полкружки набираемой из источничка, и резать. Искали все. Сначала пошли мы с Андреем, я сглупил, и начал собирать в собственную шляпу. Мало того, что она чрезвычайно быстро заполнилась, так оказалось, что маслята не такие уж не маслянистые — слизь изнутри пришлось выскребать кончиком ножа. Потом Ленка прошла по тем же местам и набрала еще пол-столько. Потом спустились чуть вниз и обнаружили целые залежи. Потом опомнились: хватит.

Сольную партию заведующего сковородкой, как всегда, неплохо исполнил я. Первые грибы за поход прошли на ура, тем более, что погода — тьфу-тьфу! — кажется, начала налаживаться. Откровенно не поливало, и облака к ночи приподнялись. Не верю, подумал я, залезая в палатку, вспомнив чеканный профиль Сабли, виденный позавчера из Печоры. Аккуратно вытер весь потолок головой и спиной, пока пробирался в спальник. Нет, все же вопрос комфортности путешествия заключается не только в легких рюкзаках…

3 августа 1995 г., среда

7.50 — подъем. Сильный южный ветер с перевала. Было солнце, к 9 часам затянуло.

9.10 — завтрак.

9.40 — пошел мелкий дождь.

10.03 — 10.33. Траверс. Света обходит курумники. Дождь.

10.41 — 11.03. Перед перевалом.

(Каракули, читать сложно. Дальше нормальный текст, записано позднее, вечером)

Сбегал, посмотрел пустой тур.

С 11.30 до 13.10 с одним пересидом спустились через водораздел в долину л. пр. Сывь-Ю под дождем; поставили палатку, отлеживались.

С 19 готовил ужин, в 21.30 поужинали.

Отбились 22.30.

Ходовое время: 142 минуты. Расстояние: 8…8,5 км.

Туман волокло по-бешеному. Он проносился мимо встрепанными хлопьями, казалось, ощущаешь пощечины от коснувшихся лица обрывков. Белое угрюмое небо текло над самой головой, как бетонный потолок, вызывая желание пригнуться — а ну, притолока попадется?

Вылезли на удивление быстро. Впрочем, чего удивляться: в такую погоду только высунешь нос из спальника, охватывают два раздирающих желания: упаковаться поглубже и выбраться поскорее, чтоб хоть как-то согреться движением. Ветер уверенно забрасывал под полиэтилен амбары холодной сырости, а развиться побуждению первого рода я, поколебавшись минуту, решил не позволять. Идти надо. Что сидеть, когда все равно надо идти?

Возможно, у окружающих имелись основания изречь сакраментальное: «Андрей, ты не прав!», поскольку погода явно склоняла к отсидке. Но шел только второй день на природе, и меня совсем не подмывало терять время. Поэтому миски моментально опустели, даже не успев толком остынуть, ненавистную палатку скатали в мокрый ком (который я с трудом пихнул в рюкзак), черный верный полиэтилен, врезав мне пару раз по морде, тоже очутился там же, и все тронулись.

Дождь медленно входил во вкус. Он дал нам спокойно позавтракать и не спеша посетить кусты, протерпел до середины сборов, но затем его терпение и мочевой пузырь треснули. Видимо, трещина прогрессировала. Воды прибывало.

Очень не хотелось терять высоту. Внимательно изучив карту, я сделал глубокомысленный вывод о том, что правый по ходу борт долины для нас предпочтительнее — уж не помню, из каких соображений. Вероятно, масштабы окружающего мира все еще не могли вместиться в мою систему ориентирования, и здоровенная чаша долины впереди не внушала мне пока должного пиетета. В самом деле, в долине этого невзрачного ручья плюс тех притоков Сывь-Ю, что маячили за водоразделом, спокойно умещались верховья Вишеры вплоть до Ниолса, а я никак не мог это усвоить. Предпринятая авантюра характеризовалась новыми для меня единицами измерения расстояний, отличными от тех, к которым привык в теснинах Кавказа, центральной части Приполярного или на Северном Урале — сотнями километров. Убогое воображение еще несколько дней пыталось вместить это понятие в себя, потом плюнуло и передало функции управления ногам и находящейся неподалеку душе. Странно — они справились.

Так вот, очень не хотелось терять высоту, и мы двинулись по узкой полоске между откровенно густым лесом и откровенно крутыми осыпями. Так сказать, по границе леса. Положение ухудшалось некоторой смешанностью леса и курумников: то мысок пренеприятных, весьма мокрых кустов вздымался далеко вверх по склону, то, чаще, язык курумника глубоко прорезал зеленые насаждения. Дело осложнялось еще и тем, что Света, ужасно стеснявшаяся вчерашнего полета и терзаемая больной коленкой, более не желала повторения подобного и с непередаваемым упорством опиливала по зеленкам каждую встретившуюся россыпь. Сначала я ей сочувствовал и, по возможности, выбирал нитку движения так, чтобы минимально задевать камни. Затем, после двух-трех неизбежных в таком петлянии заруливаний в плотные заросли тальников (непередаваемо мокрых, охотно обдающих страшно холодной водой, хватающихся за ноги и целящихся хлесткими ветками в физиономию), настроение мое стало снижаться. Перигей наступил в тот момент, когда, оглянувшись после штурма очередной кущи, я обнаружил за собой только две унылые фигуры — Света уверенно обходила препятствие в двух сотнях метров выше по склону. Были ли там камни, это мне неведомо: нас там не было, мы перлись внизу, чтоб ей легче шагалось без курумки. Кроме того, она в результате слегка отстала, потом урвала совсем далеко наверх и осталась далеко позади. Дождь уже разошелся вовсю, лес давно миновали, и ветер гулял соответственный, а капюшон она элегантно откинула на спину — чтобы лучше видеть. «Бабушка, а зачем у тебя такие большие синие руки?..»

Помнится, я взбеленился не на шутку. Интересно, шел от меня пар или нет? Плохо быть руководом группы, включающей любимую жену, да еще и таким мягкосердечным. Однако, добравшись до нее — это заняло не так уж мало времени — и пользуясь тем, что нас, очевидно, никто не подслушивает, я, кажется, сказал все, что думал, и даже больше. Не знаю, насколько это было грозно, мерзко, убедительно или еще как, но цели я достиг — Света перестала изображать члена общества друзей менингита и надела капюшон. Тактике своей она не изменила, но вскоре россыпи как-то убыли, лес исчез напрочь, а ветер… Ну, что еще надо ветру, кроме ровнейшей плешки, ни малейшей неровности — сквози себе! Он и сквозил.

Ко второму пересиду, когда уже собрались все вместе, моя душа сообщила, что вполне готова расстаться с телом, подвергающимся таким неприятным испытаниям. Попросив ее не торопиться, с надеждой в голосе, хриплом и каркающем, обратился к обществу с призывом: если общество сочтет необходимым, я, пожалуй, смогу развести костер из вон тех кустов… И вообще, можно тут остановится… Ответные взгляды не сулили добра. Не требовались никакие эмпатические способности, чтобы прочитать в них: завел?.. И много выразительных слов, обычно отображаемых в пристойных текстах многоточиями. Индифферентность окружающих меня убила. В самом деле, какая разница — идти дальше или пасть здесь? Я понял, что надо крепко задуматься.

Неподалеку из земли торчала характерно рукотворная башенка тура. Не знаю уж, что мне взбрело в голову, но, с трудом переставляя пудовые столбы мороженого мяса, в просторечье именуемые ногами, доковылял туда, тщательно осмотрел немые камни, ничего не нашел, затем зашел за ветер… Именно последнее нескромное действие и определенные характеристики определенных частей тела подсказали мне спасительную идею: хилять надо отсюда, как можно быстрее и как можно лесистее, и падать, если я не хочу, чтобы все, включая меня, так же посинели и скукожились, причем навсегда. Легочные и прочие заболевания, обильно высыпающие на фоне общего глубокого переохлаждения, оказались бы совершенно некстати. С тем, осененный глубокой мудростью, я и пошлепал назад.

Может показаться, что я преувеличиваю. Эко диво, замерзнуть до посинения летом, при плюсовой температуре под каким-то дождичком!.. Нет, к сожалению. Так холодно мне не было ни в одном зимнем походе. Все слои одежды спереди набрякли обжигающе холодной влагой. Капюшон пропитался водой, и она неспешными струйками пробиралась за шиворот к изнывающей под тяжестью рюкзака спине. Рюкзак, между прочим, тоже имеет свойство намокать — надо как-нибудь поставить эксперимент, сколько килограммов воды может вобрать в себя среднестатистический рюкзак за несколько часов непрерывного поливания. Допустим, вещи — в гермомешках, но между ними можно свободно залить семь-восемь литров… Нет, бросим сей печальный счет. Всё равно, очень скоро про рюкзак я забыл, пожалуй, единственный раз за поход. Он перестал быть превалирующим фактором дикомфорта. Рук, вцепившихся в оттягивающий шею фотоаппарат, не чувствовал совсем, ног — почти. Меня трясло. Координация движений напрочь отсутствовала — и как это я нигде не грохнулся?

Возможно, мною овладел приступ непреодолимого эгоизма: в последних строках я ни слова не написал об остальных. Что таить, мне как-то было не до них. Я очень старался сначала держать курс на определенную, невесть как выбранную точку водораздела, потом выбрать дорогу подешевле вниз, к спасительному лесу, где ветру противостоят могучие стволы верных и к тому же легкогорючих друзей-деревьев, лихорадочно искал хоть какую-нибудь площадку поположе… Впрочем, и кое-что кроме этого я тоже помню. Бзик Светы скоро прошел, она исправно пылила… что это я, булькала, конечно вслед за Леной. Та старалась не отставать сильно, но у нее получалось плохо, а у меня не оставалось уже сил злиться, я просто сбавлял темп и поджидал. Андрей мужественно замыкал убогую колонну, и до него у меня уже не доходили не уши, ни глаза.

Спускались по кратчайшей в выступающий из зеленой массы небольшой древесный массивчик, но пришлось корректировать курс — снова пошли осыпи, а ноги не держали, и падать не хотелось. Для общего оживления начал читать теорию правильного спуска по осыпям и обвалоопасным спускам, сопровождая науку лабораторным занятиями по выписыванию змейки на довольно безобидном склоне. «Змеить всегда, змеить везде до дней последних донца…» Правда, странно, что никто не обвалился. В лесу пошло попроще, и, наконец, неподалеку от обрыва, под которым явно пел ручей, перекрывая шум дождя, попалась довольно ровная полянка с пышной травой, обильно пропитанной дождем. Последнее обстоятельство отнесли к разряду мелочей, и бегом начали ставить лагерь. Какое — бегом! Как мне удалось расстегнуть рюкзак? Каким волшебным образом поставили палатку, моментом покрыли полиэтиленом и обвалили его края камнями — ведь руки совершенно не слушались! Штормовку расстегнул с таким трудом — можно попробовать на досуге, используя пару колхозных вил вместо кистей рук! Спирт, залитый в обледенелую заправочную горловину в нижней части черепа, прокатился внутрь дождевой водой, даже не зашумело. Спешно-спешно переоделись в сравнительно сухие вещи, выцарапанные из рюкзаков, и, стараясь не обвалить палатку, нырнули вместе в один спальник. Рюкзаки с трудом запинали под крылья полога, мокрую одежду оставили кто где. Впрочем, дождь уже умеривался, и кое-что я даже… повесил сушить. Наверное, спирт все же действовал.

Тепло и сон пришли примерно одновременно. Никаких неудобств от весьма тесного и теплого соседства, мне показалось, никто не испытывал.

Спали, собственно, недолго. Первым желанием общества после пробуждения было — жрать!!! Спиртное, оно, знаете ли, требует закуски, а закусить поначалу мы не удосужились. К счастью, догадались захватить в палатку сала, сухарей, фляжку с водой и чего-то сладкого. Я выполз из одного спальника, закутал нижнюю половину в другой и со вкусом принялся за раздачу слонов и материализацию духов. Ведь spiritus по-латыни, кажется, «дух» или что то в этом роде? Девчонки не пили, мы с Андрюшей хряпнули и со вкусом закусили. Вот теперь кры-сота, как говорил один тупой мышонок из «Кота Леопольда». Мне очень стыдно, но, кажется, трапезу я закончил последним, и сытости не ощущал, несмотря на талантливо затихаренные ложки сухого молока, не оцененного достойно остальными. Но холод и совесть перед давно насытившимся (или делающим вид?) обществом снова вогнали меня в спальник, на вторую сонную паузу.

Сон, говорят, универсальное лекарство. Если начинаешь засыпать и есть хоть малейшая возможность, надо дать организму эту маленькую поблажку. Он, организм, говорят, всегда знает, чего хочет, и всегда должен получать желанное. Ну, мы и дали. На всю катушку.

Дождь тем временем то ослабевал, то снова принимался хлестать полиэтилен прежним расходом. Думалось вяло, дремалось плохо — выспался. Согрелся. Где-то в нижней части тела пробудился к жизни вечно несвоевременный живчик, понужая к определенным физиологическим действиям. Живчик, он живучий. Его не сморить сном, не угробить усталостью, не растопить теплом спальника: раз зашевелился, надо двигаться. Улучил момент, когда крап по полиэтилену затих, вылез.

И правда, дождь перестал. В лесу обильно клубился морхлый, но плотный туман, омывая капающие водой стволы. Сейчас главное лбом в дерево не въехать: мало того — шишка будет, еще и окатит, как из ведра, вон сколько очень красивой воды замерло в ожидании на чистых, старательно отмытых лиственничных хвоинках… Такая хорошая вода, ну и что, что холодная, уже не страшно. Не как два часа назад.

Обошел палатку, уничтожил Байкалы в прогибах тента, заглянул под него — да, вот это рюкзачки, посреди-то луж… Рядом вперемешку штаны, носки, лифчики… Вытащил из общей кучи свое неимоверно скомканное и пропитанное жидкостью барахло, развесил на ближайших сучках. Даже если польет, мокрее не станет. Черт, фотоаппараты, закопанные вглубь рюкзака, все же подмокли. Хорошо, я его под тент не стал пихать, накрыл накидкой и с непостижимым упорством несколько минут пытался своими колхозными вилами обвязать репиком. Хорошо, оказывается, обвязал, накрепко.

Живчик не унимался, и я заозирался в поисках сухих дров. Ничего себе задачка… Где-то под откосом шумел ручей. Подошел, взглянул, и в голове зашумело пуще прежнего. Однако. По такому крутяку, даже если сухому и стрезва, навернуться нет ничто. А вот чуть пониже такие елочки симпатичные, редкость. Елка ведь даже очень мокрая горит без керосина, не лиственница какая-нибудь.

Потом я долго карабкался по откосу, сначала за сушинкой (ох, хороша!), потом за водой, а когда уже совсем навострился начать разжигать, наверху что-то изменилось. Лес пронзил глубокий свет, местами желтоватый, но большей частью насыщенно-розовый. Зрелище невероятное. Глубоко в небе произошла какая-то подвижка, и впервые после Печоры показался крошечный лоскуток синевы, такой яркой, неописуемо контрастирующей с мягкой розовой полянкой, желтыми бликами в росе и черной хвоей. Посветлело, и вот откуда-то с невозможных высот скупо брызнул золотой пучок света. Ошалело взирая на сию неземную картину, я даже не сразу сообразил ухватить слайдомет и благим матом призвать общество выползти, полюбоваться феерией. Общество вежливо отклонило мой призыв, предпочтя спальники.

Видение длилось недолго. Свет потускнел, краски подкисли, и я вернулся к костру. Развел, подвесил котелки и с удовольствием принялся за сушку вещей. Костер, лучший друг туриста, жрал дров немеряно, но сушил исправно. Все же живчик себя иногда оправдывает: одно дело, когда пользуешься источником тепла и сухости монопольно, и другое — когда жесткая конкуренция. Впрочем, откуда тут конкуренция, не Денежкин — шестнадцать рыл на один огонек…

Да, дождь перестал. Он не беспокоил нас за ужином, и после ужина, и ночью — разве что чуть-чуть. День отгорел, вылился без остатка, плавно перетек в ночь. Странно, но, несмотря на дневной пересып, спалось всем без проблем.

4 августа 1995 г., четверг

Подъем 8.35, клеили полиэтилен, с 9.10 готовили завтрак. Солнечно, по горизонту белесо.

10.40 сели завтракать. Затягивает.

12.21 — 13.00 — переправа — 13.05 — на сыпухе. Уклонились к западу по высоким травам и тальникам. Перешли вброд, отжались.

13.24 — 13.33. Подъем.

13.49 — 13.55. Продолжали подъем, вышли на плато.

14.05 — 14.23. Вверх через тальники, сидим на камне.

14.29 — 14.38. Миновали тальники, жуем сало.

15.10 — 15.33. Перешли не тот водораздел, оказались на западном плато Обе-Иза. Выскакивал в разведку на хребетик.

15.53 — 16.01. Прем на хребетик. Вышли почти на перевал.

16.08 — 16.36. Озерко в истоках Сывь-Ю. Пьем.

16.49 — 16.55. Перешли по-сухому исток Сывь-Ю, налили фляжку.

17.00 — 17.21. Прошли несколько истоков (левых), остановились, не набрав высоты.

17.30 — 17.50. Только двинулись — Лена упала голеностопом, дальше шла очень медленно. Встали, разгрузили.

18.04 — 18.24. Пошла быстрее, но не очень. Виден лес, будем двигаться туда на ночь.

18.30 — 18.55. Перешли ручеек в лесу, поставили бивак.

Готовили ужин с 19.30.

Легли порядка 22.30.

Ходовое время: 237 минут. Расстояние: 11 км.

Утро сияло. Солнце еще не успело согнать с зелени бриллиантовые капли, и вся поляна светилась теплым золотом. Жгло даже сквозь полиэтилен.

Да, кстати о нем, благодетельном. Дома второпях проклеили мы его скотчем, но, видать, не прошли для него бесследно времена, когда девяносто пять килограммов очень тяжелого Сережи плюс рюкзак съехали на нем, несчастном, вниз с перевала Азау, и теперь похож он был на звездное небо. Кое-где светила были потускнее (сквозь скотч), а вот кое-где зияли нестерпимо. Ночью, соответственно, они нестерпимо текли, и все на морду лица. Что там течет на ноги, это сразу не приметить, спальник потом высохнет, а вот когда спишь, стараясь сделать голову поплоще, чтобы не касаться вредного полога, а на самую ряшку так подленько — кап… Ну, просыпаешься, вертишься, чуть-чуть эдак приподнялся, а крыша, она только того и ждала, вон сколько воды скопила…

Короче, выполз я и, руководствуясь целеуказаниями изнутри, отмотал еще пару метров клейкой ленты на благо комфортности. Может, поможет.

Завтрак творили очень долго, поскольку у всех (началась конкуренция!) стояла параллельная задача подсохнуть. Дело облегчалось жарким солнцем, но осложнялось густыми кронами, отбрасывающими удивительно быстро ползущую тень. Не успеешь приладить свои ненаглядные носочки на самый солнцепек, глядь — прозябают в тени, а вновь озаренные площади уже заняты. Однако, побегали.

Стратегия дня, в общем и целом, наметилась еще вчера. Требовалось попасть на верховья Сывь-Ю, как можно короче и дешевле. Траектория очевидным образом пролегала между двух невеликих вершинок, знаменующих водораздел. Правда, склон правой по ходу, обращенный к водоразделу, казался крутоватым, а левый вовсе виден не был, но явно требовалось чуть спуститься вниз по течению нашего гостеприимного ручья с крайне негостеприимными берегами, действие которых вчера испытали, пожалуй, все, перепрыгнуть на левый берег, а там видно станет.

Лесок внес коррективы. Двинувшись, я почувствовал, что забрал слишком быстро влево и, как только спустились с удивительно приятной сухой осыпи, чуть-чуть скорректировался вправо, вдоль ручья. Затем пошли нехорошие кустики, загораживающие обзор, подлые полянки, выход с которых располагался чуть, ну, совсем капельку правее, чем хотелось бы… На компас я догадался глянуть только через полчаса движения и сразу с опаской оглянулся на верных спутников. Бедолаги и не догадывались, что я только что украл у них минут пятнадцать ходового времени. Ходового! Вроде, число звучит негромко, но ведь все это время переставляешь ноги, отягощенные задницей, отягощенной спиной, отягощенной плечами, отягощенными рюкзачищем и дурной головой… Не догадываются и пусть. Спокойнее спится, решил я и круто завернул к воде.

Переправа выглядела недружелюбно: по-сухому никак не выходило. Впрочем, через несколько дней и в другой ситуации мы такой мокрой переправе обрадовались бы до умопомешательства: спокойная переплюйка, ровное дно… Теперь же, недовольно вздрагивая от холода, брезгливо перешагали, поскользнувшись раза по два, выползли на грандиозный развал особо крупных шкафов и сели выжиматься. Настроение держалось бодрое и боевое. Погода благоприятствовала, путь не убивал, все шутили, смеялись и фотографировались. И выжимались.

А дальше пошло чуть хуже. Света после вчерашнего оправилась и лётала по камням, только в путь, зато Лену достаточно крутой и длинный тягун сразу слегка сквасил, и через пять минут впереди идущим пришлось стопориться. Да и у остальных ниже бодрых физиономий бурно вздымались грудные клетки и отчаянно лупили моторы. Лена, кажется, сердилась на себя и хотела рвать, но я примирительно родил чрезвычайно свежую фразу о том, что моторчик только один, посадишь — не заменишь, а потому давайте-ка пересидим. Затем состоялся еще один такой же подъемчик, в конце которого остановиться захотелось уже мне. Проснулся во мне этакий скептический чертик, аккуратно и молча развернувший мои окуляры чуть влево от курса. Вершинка — та, на правом по ходу скате — гордо высилась слева. Хм. Карта после бессчетных генерализаций положения не проясняла, но я хорошо помнил склончик под той вершиной и решил: к черту. Обойдем ее справа, вон впереди явная полка водораздела, и спустимся, куда надо. Ну, чуть накрутим.

Путь строжал. По мере продвижения вперед тальники гущали, а ровных мест становилось меньше. Света из-за этого начала злиться, а хуже, чем злящаяся Света — это поискать надо. Настроение (мне, во всяком случае) она в таком состоянии портит моментально и надолго. Обойти же цеплявые кущи никак не представлялось возможным.

Сделав два убогих переходика, я уловил витавшую в воздухе хорошую идею — а не поднять ли настроение невеликим перекусом. Даже сердитая Света после подкрепления мягчает, что уж говорить о простых смертных, вроде меня.

Остановились перед маленьким лобиком по двум соображениям: во-первых, не хотелось переться на кручу с пустым брюхом, во-вторых, ветер, уже изрядно разошедшийся, срываясь с подъема вроде бы меньше задевал нас. Ох уж эти иллюзии. Девчонки ели плохо, мы же поскромничали немного, а затем отрубили по третьему куску сала и с радостью сжевали. Вид назад открывался приятный: из лесистого языка покато подымался скат Малды-Иза, справа, как на ладони, простирался кар перед вчерашним водоразделом. Да, пожалуй, слишком далеко справа, взять бы левее… но там вершинка, а впереди же, кажется, какое-то седлышко, залезем, поглядим, что к чему. Недалеко уж осталось.

Действительно, недалеко. Даже не запыхавшись влетели и остановились в недоумении. То есть я — в недоумении, остальные — в ожидании.

— Тихо, хлопцы, Чапай думать будет, — объявил я и с умным видом углубился в карты. А что тут думать? Все ясно.

Впереди расстилается низкая долина поросшая редким, а дальше — и густым лесом с явным уклоном к западу. Слева стоит стенка длинного хребета, начинающегося той самой вершиной, которая теперь уже прямо на траверсе слева, справа от седлышка чуть поднимается и совсем неподалеку тонет в долинке невзрачный вытянутый холмик. Если где здесь и есть исток Сывь-Ю, то я его не вижу, и никто его тут не увидит, поскольку, вернее всего, он слева, за хребтом. Печально во всеуслышанье объявлять о своих ошибках. Чапай подумал, пора чапать дальше.

Что мучительно терзало меня весь поход, так это моя неуверенность касательно тактики и стратегии передвижения. Наверное, противно было наблюдать со стороны за моими метаниями — а может, туда? а может, сюда? а если остановиться? а все же, давайте пойдем, если никто не против? или будем ночевать? И в том же духе. Гораздо проще, наверное, жестко командовать: группа, переход пятьдесят минут, темп сто шагов в минуту, шире шаг, живот втянуть, спина колесом вместе с рюкзаком, выше, выше подбородок! Какой ужин? К черту ужин, ужин вам не нужен!.. Вот, не умею. Офицер — да вот запаса. Как Буриданов осел: не дай Бог, встретится некая альтернатива, и выгоды одной из сторон неочевидны! Монетку, что ли, завести для выхода из затруднительных ситуаций?

Вследствие сомнений, я оставил всех внизу, под хребтиком, и вперся наверх поглядеть, а туда ли я народ веду. Была когда-то такая глупая привычка — на перекурах бегать вперед «в разведку». Совершенно идиотское занятие: обычно просмотреть путь далеко не удается, а хоть бы и удалось — ну, увидишь его на пять минут позже, а сил уходит за день уйма, ощущаешь себя героем, а окружающие — придурком, позером, если не чем похуже. Результат этой разведки, как и ожидалось, был однозначен: Сывь-Ю слева за хребетиком, лежит, милая, в распадке двух высоких каменных стен, а лесок ближайший далеко-далеко… чтоб ему не быть поближе.

Вернулся, запустил всех вверх «по американке» (каждый сам за себя) и нахально обожрал кустик шикши. Ничего вкуснее в этой неладной долине не росло, грибы, правда, были, но куда их нам… Затем напялил рюкзак и — надо же! — к перевальной точке всех догнал. Ноги гудят, мотор молотит, рожа красная, рюкзак на уши лезет — герой! Ура.

В общем и целом, тут красиво. Половина долины уже оделась тенью от правого хребта, другая, наоборот, ярко светилась в лучах заходящего солнышка. Внизу голубеет озерко и рябят блики на многочисленных болотинках, с такого расстояния совершенно ровных и притягательно-зеленых. Первый участок пути тянул на категорию асфальта, пожалуй, такого удобного отрезка больше за весь поход и не встретилось: небольшой уклон вниз, совершенно ровный плитняк без бульников и настырной крошки, сухой и изумительно держащий ноги. Отмахали по нему минут двадцать, как реактивные, и, на собственное горе, спустились вниз. Деваться-то некуда: путь, очевидно, лежит на левый скат долины, поскольку Сывь-Ю заворачивает вправо, к западу, а затем и вовсе разворачивается на север, огибая ту долинку, какую мы полчаса назад лицезрели. Горе, собственно, заключалось во все углубляющемся кочкарнике. Интересные то были кочки: отношение высоты к ширине основания порядка двух-четырех. Неправильные такие кочки: скакать по ним невозможно, обходить каждую кругом — замаяться. И замаялись, и только замаячила первая лужа, тухловатая еще, не проточная, тут же встали попить. Пили вволю, а, как известно, с налитым брюхом — какая ходьба!

Стронувшись, уперлись в неширокий ручеек. Вот она, Сывь-Ю! Наудачу подбрели к берегу — ба, вот и камушки лежат, прелестно-то как. Перешли по-сухому и повернули направо, вдоль реки. Андрей добросовестно выплеснул на землю из фляжки тухлячок, набранный в лужице, и наполнился чистой водой. Фляжка героически была погружена в недра рюкзака — тяжелого! Водонос у нас отменный.

А где же лес? Его так неплохо видать с перевальчика, а теперь перед носом — рядом, вроде бы — покатый подъем, и река уходил вправо, огибая его, а лес, наверное, за ним. Сумерки — дело опасное, казалось, перед носом, а топали мы до него знатно, долго и упорно. Дохленькие ручейки, спешащие в Сывь-Ю, путь не то чтобы усложняли, а как-то растягивали. Будь он самый переплюистый, а все равно шаг влево-вправо сделаешь, чтобы удобнее перескочить, повертишься на месте, как пес на подстилке, один другого подождет… еще пара минут потеряна. Небо же торопило, потухая на глазах. Определенно, срочный бивак был весьма и весьма желателен.

А до лба-то мы так и не дошли за переход! Впрочем, какой там переход. Большой моей ошибкой, кажется, явилось злостное потакание собственной костлявой спине, зело удручаемой тяжелым мешком, в результате которого минимальная (а затем — и нормальная) продолжительность перехода девальвировалась до двадцати минут. Сегодня еще что, вот через несколько дней эта дурная привычка так нагадит… Но это через несколько дней. Наверное, надо всегда иметь в группе такого, как Витя или Боря: чтоб какой рюкзак не навесь, а он все равно маячит на пределе видимости впереди и — скотина безжалостная! — имеет часы на руках. Скорчишь морду поплаксивее, начинаешь плести про удобное местечко и мягкий холмик, а он взглянет под рукав и эдак: «Не, три минуты ишшо…»

Где тонко, там и рвется. Лена отставала-отставала, уставала-уставала и буквально на втором шаге после очередного не утолившего усталости пересида упала. Самого процесса я не видел, она потом утверждала, что запуталась ступней в кочках и сильно растянула ее, я зрел только попытку отжаться под рюкзаком в крайне неудобной позе: рюкзак поверх затылка, голень на кочке, лицо между кочек. Ситуация: Андрюша и Света притоптывают от нетерпения, сверху, между прочим, уже не просто темнеет, а тучи собираются, а тут такая проблема. Не долго же мы прошли, нога за ногу, пока меня не осенила чрезвычайно свежая мысль. Правда, я долго (минуты три) сомневался, поскольку хорошо знаю, как задуманное мною опускает настроение, но потом решил, что ниже — только в болото, и дал команду «стоп». Поднатужившись, придал, кажется, голосу необходимую твердость и изрек, что топать, в общем случае и в частности, в виду вечера и непогоды, надо скоренько, а потому, Леночка, не дуйся и потрошись. Она, понятно, поупиралась, но необдуманно позволила мне находиться за ее спиной, а когда сообразила и обернулась, я уже развязал рюкзак. Надо сказать, что плечи мои были непримиримо против головы, и — каюсь! — кажется, самый тяжелый кус достался Андрею. Не знаю, заметил он или нет. Вероятно, нет, поскольку вскоре Светка отобрала у него пару таблеток от бодрости в виде банок тушенки, тяжелых таких банок. А я вот заметил то, что ноги совсем стали заплетаться, и, первый раз за поход, подвернул ступню, да сильно. Видела только Света, и весь оставшийся переход, пока я с усилием разгонял звезды в глазах и растягивал небо с овчинку до нормальных размеров, шла рядом и любя пилила за квазигероизм. С ногами что-то и в самом деле шло не так: огромный Андрюшин полуторный ВЦСПС бесстыдно разинул рот и чавкал им на каждом шагу. Ладно, ладно, ноги, вон уже лес, теперь он точно близко, уже проскочили первые деревца — скоро! скоро!

У опушки встали, я сбегал чуть вперед, сыскал замечательное местечко и, практически одновременно с первыми каплями дождя, ненавистные чумаданы упали-таки в травушку. Ночевать.

Дождик, кстати, оказался джентльменом: поплевал малость и утих до ночи. Сготовили спокойно, и поели сухо, и залечь успели.

Ох, не двигалось мне в тот вечер! Ведь не первый ходовой день — странно, правда? И остальным, мне показалось, тоже. Лена удобно уселась на камушек заниматься ногой, не обращая внимания на брызги сверху, у остальных (и у меня) тоже нашлись дела… Но палатку воткнули шустро, уже навострились. Костер развели, а потом апатия какая-то напала. Даже записи, как положено, не сделал — что ели, во сколько… Злополучный ботинок подвергли комиссии и вынесли заключение, что до утра подождет. С дровами повезло: в пределах видимости — в лесуже! — торчало столько лиственниц с бородами сушняка под кронами, что даже необходимость отойти от костра на десять шагов, начикрыжить спичек для жара, ломала. Андрей удачно раскорячил несколько изумительно сухих пеньков с пахучей красной древесиной, и костер удался на славу.

Трава под палаткой росла мя-агкая…

5 августа 1995 г., пятница

Вылез в 7.50. Мыл котел, затем стали готовить завтрак. Пасмурно, изредка проглядывает солнце. Облачность подымается.

Позавтракали; с ботинком закончили к 10.50.

11.16 — 11.36. Перемотал пленку, вышли из лесинки.

11.48 — 12.10. Перешли по-мокрому ручей из кара слева.

12.18 — 12.40.

12.50 — 13.09. Перлись через кусты.

13.20 — 13.25. Только тронулись, нашли ручей и сели готовить горячий обед.

14.48 — разлили.

15.10 — 15.29. То тропа, то растворяется в камнях.

15.35 — 16.06. Все по тропе, сменили порядок гонок.

16.16 — 16.34 Очень ручьистый залом, множество паразитов — 16.48. Тропа окончательно потерялась в каменисто-болотистых поперечных ручьях.

17.01 — 17.36. Второй ручей. Место для стоянки негодное — сплошной мошкарник.

18.07 — 18.22. Где ручей?! Света и Андрей ищут воду — нашли!

18.33 — 18.45. Прошли пару ручьев с рассадниками, встали лагерем на ветреном лбу. Сбегали со Светой вперед, там только сухоток.

Жжем костер в яме с 19.25.

20.10 — ужин готов. Девчонки умываются. Грозу пронесло мимо.

Отбились порядка 21.30. Спал один, плохо.

Ходовое время: 232 минуты. Расстояние: 11 км.

Ну, так. Дело на сегодня — яснее некуда: сей гостеприимный, очень красивый и во всех отношениях привлекательный лес хочется оставить позади, чтобы полюбоваться «ушами» Заячьих гор. Тогда завтра успеем вырваться на Индысей, под Трехозерный, и закатим там славную дневку по случаю трехлетия свадьбы. Как раз: трехлетие на Трехозерном. Только не нравятся мне эти тучи, сухие, но очень густые, и этот храп из палатки. Господи, умаялись дети ведь. И у Ленки нога того — быстро, пожалуй, не побежишь. Она и так вроде трактора: куда угодно и сколько угодно, только бы не быстро, а тут еще повреждения гусеницы…

Под деревом валялись следы вчерашней апатии: котлы, грязная посуда и тому подобное прочее. Около кострища, в результате вчерашней апатии ничего не валялось: ни обломков пенька, ни «спичек» от лиственниц, ни бересты. Рюкзак мой, вследствие вчерашней апатии не упихнутый под полог, а только прикрытый личной накидкой — надо же! — не пострадал. И даже выглядит суше остальных, волглых от дыхания из палатки. Лицо, собственно, уже умыто путем касания мордой крыши; котлы вот вымыть бы… Холодна вода, круты берега…

Есть свежая мораль. Мемуары надо сочинять по свежачку, сразу, как дело кончено. Прошло-то всего ничего, четыре месяца, а день тот уже подернулся дымкой забвения, особенно хмурое мокрое утро. Кажется, к моменту закипания воды я все же выгнал общество на ветерок и с удовольствием подставлял ладошки огню, наблюдая одновременно за тремя вещами, смотреть на которые можно бесконечно: огонь (в костре), вода (в котелке, а скоро это будет каша) и то, как работают другие.

После завтрака остро встала проблема ботинка. При внимательном осмотре обнаружилось, что прибить оторвавшуюся подошву у нас нечем, а на супер-клей я как-то не очень рассчитывал. Пришлось из гвоздя изготовить укороченный обувной гвоздь, вбить его, а рядом по-новой прихватить подошву шурупами. Вот счастье-то — крутить в резину крестовый шуруп, не имея под рукой отвертки…

В верховьях Сывь-Ю лесок на удивление приятный, парковый. Между широко отстоящими лиственницами — шелковистая травка, земля сравнительно ровная, ногам приятно и глаз радуется. Не то — ближе к месту, где река загибается к западу, огибая хребет. Очень скоро после бивака поверхность уже перестала восторгать ноги. Долина несколько сузилась, а может, просто наш курс подвел ближе к левому борту, земля наклонилась, из нее густо поперли разнообразные камушки, перемежающиеся грязевыми линзами. Как всегда в лесу, стало скучно. Метелишь, метелишь ногами, казалось бы, вон до того ручья по карте — всего ничего, а где же он, родимый? Нет, этот переплюйчик явное не то, не может он быть отмечен на карте, а тот, что нужен — то ли высох, то ли приснился геодезистам… И снова мое сострадание собственным плечам сыграло плохую службу: двадцатиминутные переходы. Правда, на сей день было и оправдание. У Ленки здорово болела нога, понятное дело, приходилось беречь, и не перегружать, и рюкзаки наши это тоже почувствовали.

К середине дня Света с Андреем окончательно измотались двигаться таким муравьиным темпом. Порешили: генеральное направление всем известно, а не известно, так на тебе компас и держи азимут, а мы поплетемся себе тихонечко сзади, авось, не потеряемся. Где-то там же вспомнился старый глупый анекдот.

Стоят на лугу две коровы, жуют сено. Летит стая напильников:

— Эй, телки, где тут юг?

— А тама, — машет хвостом менее ленивая. Улетают. Через полчаса — еще стая:

— Буренки, тут напильники не пролетали?

— Угу.

— На юг?

— Угу.

— А куда это? — та же корова машет хвостом совсем в другую сторону. Напильники скрываются. Другая корова недоуменно спрашивает:

— Что ж ты их в разные стороны отправила?

— А на фига на одном юге столько напильников?!

Так вот, к тому моменту, когда лесок окончательно испортился, вполне сформировались два стойких функциональных определения:

— напильники — те, кто пилят впереди. Не трудно догадаться, кто именно.

— ковыли — дело ясное: ковыляют сзади.

А лес испоганился, загромоздился кустами и низкорослыми, но, судя по числу мутовок, очень древними елочками, и напильники пропали из поля достижимости свиста, а у меня начало портиться настроение. Хорошо, что, видимо, мы оба придерживались одного направления, и за конечное время отчаянный сигнальный свист сопроводился не только эхом. Но, двигаясь к ним по пеленгу, пришлось преодолеть такие заросли! Выколупал из волос обломки сухих веточек, проматерился про себя, дал команду, и только двинулись, под ногами зажурчало. Плечи и желудок посоветовались, ласково похлопали меня по спине, изнутри и снаружи, и напомнили, что Леночке, поди, совсем нехорошо, надо ж дать передохнуть как следует бедняжке…

— Обед! — заорал я и метнул рюкзак в кусты. Не надо понимать буквально, конечно, такой выходки солидный руководитель себе не позволит, но уже скоро я же (инициатива наказуема!) возился с огоньком, а главное, с пристройкой над ним котелков. Рядом располагались симпатичные россыпи совершенно никчемных, с нашей точки зрения, грибов — не тащить же! — и я размечтался сфотографировать их на память. Как раз кончилась пленка в ФЭДе, смотал, открыл, по привычке перещелкнул… Щель в шторках добежала аккурат до середины кадра и остановилась намертво. Ай, здрасьте: одним фотоаппаратом меньше. Грибы попали на слайд, инвалида запихал в рюкзак: вечером раскурочу.

Погода переменничала. Вообще-то стояло на небе солнышко, но временами из шальной тучки прорывался жидкий душик, что было как нельзя некстати, учитывая обильную поросль на пути. Видимо, в компенсацию за полившиеся мне в тарелку брызги, отправившись за ближайшую елку по вполне определенным причинам, я обнаружил, что травяной ковер имеет изъяны. Изъян имел линейный характер и простирался в направлении нашего движения. Тут уж грех не заорать, поскольку — и в самом деле! — это могла быть только тропа.

Надо сказать, я не знаю, как появляются, живут и умирают тропы. Дело это куда более тонкое, чем просто Восток. Казалось бы, глухомань невероятная, путаница рукастых стволов, болотца, тальники — а нет, тянется вслед за невидимым клубочком едва приметная стежка, и точнехонько выбирает путь наименьшего сопротивления. Идешь по ней, и вдруг она — прыг совсем не по курсу. Думаешь: шалишь, глупая, тут-то я уголок и срежу… И через полчаса снова натыкаешься на нее и на нетерпеливо подпрыгивающих напильников, уже невесть сколько тебя дожидающихся: ходите тропами!

Так и эта тропа. То ли звери ее протоптали, то ли редкие здесь туристы, но, виляя и запутываясь, она надежно огибала самые непроходимые каменные россыпи, а уж если не могла миновать особо длинный язык, то сбегала с него на самое мягкое место, пусть даже не по кратчайшей пересекая, и в этом случае ох как непросто ее оказывалось сыскать. Ленке эти камни приходились — хуже, чем в печени. Наверное, нога хорошо помнила падение и при одном виде зубастых бульников её брала оторопь. Ленку, не ногу, конечно. Короче, даже установленный порядок отрыва напильников перестал удовлетворять общество. Тогда порешили так: ковыли снимаются, отходят на пять минут, напильники ветром обдувают их, несутся до времени и поджидают на тропе. На тропе! На какой тропе? Подлая вот что удумала: сначала явила нам свеженькие кабаньи следы, а потом веером стежек разбежалась куда-то вниз, к реке. Зачем нам к реке, где кабаны и нет перевала к Заячьим горам? Топаем прямо. Нетрудно угадать с одного раза, как изменился характер передвижения. К вечеру потеплело, над горизонтом обильно заклубились тучи и, чуя завтрашнюю непогоду, кровососы вконец озверели. Идти с накинутой на морду лица марлей — обязательно сверзишься, не разглядев, куда ступить. Идти без марли — в самый неподходящий момент заедешь себе в глаз той веткой, которой обмахиваешься, потеряешь контроль, что-нибудь не то скажешь и от смущения обязательно сверзишься. Альтернатива…