Бесплатный фрагмент - Аудитор смерти

Глава 1: Прибытие

Холод был особенным. Не зимним, свежим, а сырым, затхлым, будто его выдохнули стены этого казённого здания на окраине Москвы. Алексей Сосницкий ощущал его кожей, даже сквозь шерсть дорогого пальто. Он стоял у окна, глядя на тонущие в предрассветной мути огни, но видел не город, а цифры. Всегда цифры. Они выжигались на сетчатке, складывались в узоры, в схемы, в диагнозы гниющего организма под названием «система».

В руке он сжимал единственный листок бумаги. Не электронное письмо, не факс. Бумагу. Это придавало информации вес непоправимости. Окончательный приговор печатают на бумаге.

ОПЕРАТИВНО-АНАЛИТИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА

Контрольное управление Аппарата Президента РФ

(для исполнительного блока «ТОТАЛ»)

/Рег. номер/: ТА-РУДНИК/01—17

/Дата/: 01.03.2017

/Объект/: Серебровская область. Ритуальная сфера, Степной ангел.

/Кому/: Координатору ТОТАЛ

/Заголовок/: АНОМАЛЬНОЕ ПОВЫШЕНИЕ ИНФОРМАЦИОННЫХ И ФИНАНСОВЫХ ИНДЕКСОВ (КЛАДБИЩЕ)

1. Индекс Информационной Деградации (ИИД):

Последние 90 дней — 5.4 единицы (в 3.7 раза выше среднего).

Суть: резкий рост жалоб на отказ в захоронении, несоответствие в реестрах, вымогательства. 95% жалоб глохнут в прокуратуре («отказные материалы»).

2. Индекс Финансового Перенасыщения (ИФП):

Стабильный нелегальный поток через теневую ритуальную сферу.

— $5 000 за тело (рудник).

— До $20 000 за транзит (Пак).

До 90% кэша еженедельно уходит в Москву.

3. Решение:

Требуется внедрение агента с федеральными полномочиями.

Исполнитель: агент «Щедрина».

Легенда: помощник Министра строительства и ЖКХ.

Цель: выявить агентов «Невидимого круга».

(Подпись: ст. аналитик)

Дверь в кабинет открылась без стука. Вошёл человек, чья тень на несколько секунд перекрыла тусклый свет из коридора. Невысокий, сухопарый, с лицом бухгалтера, подсчитывающего чужие грехи. Это был Дмитрий Сосницкий, старший аналитик, а по сути — хирург, вскрывающий трупы ещё живых учреждений. Они были однофамильцами, что в их мире создавало странную, нездоровую связь.

— Алексей, — голос Дмитрия был ровным, без эмоций, как у диктора, зачитывающего сводки о падении индексов на далёких биржах. — Ты ознакомился.

Это не был вопрос. Алексей кивнул, отходя от окна. Он бросил листок на стол, где тот лёг рядом с папкой цвета запёкшейся крови с грифом «ТОТАЛ».

— Серебровская область, — произнёс Алексей, и имя это повисло в воздухе ядовитым облаком. — Ритуальная сфера. Читаешь это, и кажется, что кто-то сошёл с ума. Но нет. Всё логично. Чудовищно логично.

Дмитрий сел за стол, сложив руки перед собой. Его пальцы были длинными, бледными, с идеально обработанными кутикулами. Инструменты.

— Индекс Информационной Деградации — пять и четыре. Превышение в три с лишним раза. Это не статистическая погрешность, Алексей. Это симптом. Организм отторгает правду. Ложь становится его иммунной системой.

Алексей прошёлся по кабинету. Его взгляд скользнул по стеллажам с папками, по карте России, испещрённой цветными метками. Каждая метка — это гнойник. Серебровск был тёмно-багровым, почти чёрным.

— Жалобы на отказы в захоронении. Несоответствия в реестрах. Вымогательство. И тишина. Гробовая тишина на уровне прокуратуры. Девяносто пять процентов жалоб уходят в никуда. Как будто там, в Серебровске, есть дыра в реальности. Воронка, которая засасывает крики и выдаёт наружу гнетущее спокойствие.

— Они называют это «Невидимым Кругом», — заметил Дмитрий. Его глаза, холодные и пронзительные, как шило, уставились на Алексея. — Это не просто коррупционная схема. Это идеальный механизм. Он не борется с системой. Он стал её частью. Её тенью.

Алексей подошёл к столу и упёрся в него руками. Две тонны бумаги, тысячи отчётов, и вся эта гора информации вела к одному человеку в далёком, богом забытом регионе. К Иголкину.

— И что ты предлагаешь? Штурмовать его кабинет с обыском?

— Нет, — Дмитрий открыл папку «ТОТАЛ» и достал ещё один листок. Фотография женщины. Строгое лицо, волосы, убранные в тугой пучок, взгляд, в котором читался стальной стержень. — Мы отправляем туда нашего человека. Агент Щедрина.

Алексей взглянул на фото. Он знал этого человека. Вернее, знал её досье. Анастасия Щедрина. Бывший следователь по особо важным делам. Безупречная репутация. Железные нервы. И своя, глубокая, как шрам, причина ненавидеть систему, которая покрывает негодяев.

— Её легенда? — спросил он.

— Помощник министра. «Инспекционная поездка с аудитом федеральных субсидий на благоустройство кладбищ и ритуальных комплексов», — Дмитрий говорил ровно, но в его голосе появилась стальная нить. — Идеальное прикрытие. Официально, скучно, бюрократично. Ни у кого не должно возникнуть вопросов.

— Но у них возникнут, — Алексей отодвинул фотографию. — Они почувствуют её. Как шакалы чувствуют чужака на своей территории.

— На то и расчёт. Мы не будем искать иголку в стоге сена. Мы заставим иголку выйти наружу. Анастасия — это молот. Мы опускаем её на наковальню Серебровска и смотрим, что треснет первым. «Невидимый Круг» или её нервы.

Он замолчал, давая Алексею прочувствовать вес замысла. Это была не просто операция. Это была провокация. Они бросали человека в пасть зверя, чтобы та выдала себя.

— Она знает, на что идёт? — тихо спросил Алексей.

— Она знает всё, что ей положено знать, — ответил Дмитрий. Его взгляд стал непроницаемым. — Остальное… остальное она поймёт на месте. Серебровск сам всё расскажет. Там каждый камень, каждое дерево на кладбище пропитаны ложью. Она это почувствует. Как ты чувствуешь этот холод.

Алексей снова посмотрел в окно. Рассвет не наступал. Небо лишь поменяло цвет с чёрного на грязно-серый. Он думал об Анастасии Щедриной. О том, каково это — в одиночку идти в самое сердце тьмы, прикрываясь папкой с бумагами. Он думал о «Невидимом Круге», о людях, которые настолько срослись с системой, что стали невидимы. И о том, что единственный способ найти невидимого врага — это заставить его самого проявиться. Ценой жизни того, кто станет приманкой.

Дмитрий подписал документ своим аккуратным, безличным почерком и протянул его Алексею.

— План проверки утверждён. Операция «ТОТАЛ» начинается. Передай Щедриной. И пожелай ей удачи. Ей понадобится вся удача на свете. Или её хладнокровие.

Алексей взял листок. Бумага была холодной, как тело покойника. Он вышел из кабинета, и тяжёлая дверь бесшумно закрылась за ним, отсекая мир цифр и расчётов от мира крови и страха, в который ему предстояло отправить человека.

Самолёт коснулся шасси посадочной полосы с оглушительным рёвом тормозов. Анастасия Щедрина не шелохнулась. Она смотрела в иллюминатор на проплывающие мимо унылые ангары аэропорта «Серебровск-Центральный». Всё здесь было серым: небо, бетон, заборы. Цвет тоски и безысходности.

Её пальцы сжали ручку кожаного портфеля. Внутри лежали её оружие и щит: удостоверение помощника министра, приказ о проведении проверки, пачка бланков для актов. Бюрократическая броня. Она знала, что эта броня в Серебровске стоит немногого. Здесь свои правила. Свои боги.

У выхода из самолёта её встретил поток спёртого воздуха, пахнущего мазутом и влажной землёй. Первое, что она почувствовала, — это давление. Не физическое, а атмосферное. Словно весь этот регион накрыл собой колпак, под которым законы физики и морали работали иначе.

У трапа её ждал молодой человек в слишком новом костюме, с натянутой улыбкой.

— Анастасия Викторовна? Рад приветствовать вас в Серебровске. Я ваш сопровождающий от администрации области, Алексей.

Она кивнула, оценивая его взглядом, которому учили на курсах оперативной работы. Микроскопическое подёргивание левого века. Учащённое моргание. Пот на верхней губе, несмотря на прохладу. Он не рад. Он боится. Его прислали, чтобы оценить угрозу.

По дороге от аэропорта к городу она молчала, глядя на проплывающие за окном автомобиля пейзажи. Бесконечные поля, усеянные редкими, кривыми деревьями. Заброшенные фермы. И вдруг — золото. Не метафорическое, а настоящее: территория рудника, огороженная колючей проволокой, с вышками и тяжёлой техникой. «Золото-серебряные рудники. Незаконная утилизация тел рабочих». Слова из доклада Сосницкого ожили, приобрели плоть и металл.

— У нас тут важный промышленный узел, — бодро заметил сопровождающий, следуя за её взглядом. — Градообразующее предприятие.

Анастасия не ответила. Она смотрела на рабочих, копошившихся у карьера. На их сгорбленные спины. Они были похожи на муравьёв, которых вот-вот раздавят бульдозером. Она подумала о том, сколько из них закончат свой путь не на кладбище, а в безымянной могиле, за которую кто-то заплатил пять тысяч долларов.

Гостиница «Областная» встретила её запахом дезинфекции и старого ковра. Номер был просторным, но унылым. Обои отходили углами, а из крана в ванной сочилась ржавая вода. Она бросила портфель на кровать и подошла к окну. Вид открывался на центральную площадь с памятником Ленину и длинное, серое здание с вывеской «РИТУАЛЬНЫЕ УСЛУГИ. СТЕПНОЙ АНГЕЛ».

Цель. Она была прямо здесь, в двухстах метрах. Иголкин.

Её первый визит был назначен на утро следующего дня. Но Анастасия знала, что ждать нельзя. Каждая минута в этом городе была на счету. Она сменила строгий костюм на тёмные джинсы и куртку, и вышла на улицу. Ей нужно было почувствовать город. Его ритм. Его страх.

Она пошла не в центр, а на окраину, туда, где по данным карт должно было находиться старое Степное кладбище. Дорога шла в гору, мимо покосившихся заборов и домов с закрытыми ставнями. Воздух становился всё холоднее, и вот она увидела его. Огромное поле, усеянное кривыми крестами и провалившимися могилами.

Она остановилась у входа. Ворота были заперты на ржавый замок, но в заборе зияли дыры. Отсюда, с высоты, был виден весь город: и рудники на горизонте, и здание ритуальной службы. Это было идеальное место для наблюдательного пункта. И для тайных дел.

Анастасия обошла ограду. Земля была рыхлой, будто её недавно перекапывали. Она наклонилась. Среди комьев земли что-то блеснуло. Она разжала пальцы. На ладони лежал маленький, оплавленный кусочек металла. Не золото. Свинец.

Она замерла, слушая тишину. Кладбище было мёртвым не только по названию. Здесь не пели птицы, не шелестели листья. Была только тишина, густая, как войлок. И вдруг она услышала шаги. Медленные, тяжёлые. Они доносились из-за угла старой часовни.

Анастасия не двинулась с места. Её рука сама потянулась к бедру, где под курткой в кобуре лежал пистолет. Старая, дурная привычка из прошлой жизни.

Из-за угла вышел мужчина. Высокий, сутулый, в длинном плаще. Его лицо было скрыто в тени, но она почувствовала на себе его взгляд. Взгляд хищника, изучающего добычу.

— Вы не местная, — произнёс он. Его голос был низким, хриплым, как скрип несмазанной двери. — Здесь чужим делать нечего. После заката кладбище закрыто.

— Я просто осматриваю город, — ответила Анастасия, стараясь, чтобы её голос звучал спокойно. — Приехала по работе.

Мужчина сделал шаг вперёд. Теперь она разглядела его лицо. Изрытое оспинами, с тяжёлой, отвисшей нижней губой. Глаза маленькие, свиные, блестящие.

— Какая работа может быть у такой женщины в таком месте? — он усмехнулся, и его усмешка была похожа на предсмертный хрип. — Убираться отсюда. Пока не стало поздно.

Он повернулся и медленно зашагал прочь, растворившись в сумерках. Анастасия стояла, сжимая в кармане кулак. Она не видела оружия, но почувствовала угрозу, острую, как лезвие ножа. Это была не просто встреча. Это было предупреждение. «Невидимый Круг» уже знал о её присутствии.

Вернувшись в номер, она заперла дверь на все замки и прислонилась к ней спиной. Сердце бешено колотилось. Не от страха. От адреналина. От ненависти. Она достала телефон и набрала номер, который знала наизусть.

— Я на месте, — сказала она, когда на том конце сняли трубку. — Игру начали. Они уже вышли на контакт.

Голос Сосницкого в трубке был спокоен, как всегда.

— Хорошо. Запомни, Анастасия. Тень боится не света, а другого света. Стань для них самым ярким лучом. Заставь их зажмуриться. И когда они зажмурятся — бей.

Она положила трубку и подошла к окну. Ночь опустилась на Серебровск, чёрная, беспросветная. Где-то там, в этой тьме, ходил человек с лицом, изрытым оспинами. Иголкин. Игла. Она смотрела на огни его офиса и знала, что их встреча неизбежна. И что один из них станет очередным безымянным телом в отчёте о «ритуальной сфере Серебровской области».

Глава 2: Семья Новожиловых

Утро в Серебровске имело цвет мокрого асфальта. Небо, затянутое плотной, бесформенной пеленой, давило на город, превращая улицы в унылые серые коридоры. Анастасия Щедрина стояла у окна своего номера в гостинице «Областная», глядя на здание Департамента ЖКХ. Оно было построено в стиле сталинского ампира — монументальное, симметричное, с колоннами, которые должны были внушать трепет, а внушали лишь ощущение тяжести. Идеальная декорация для власти, которая давно перестала служить и начала править.

Она сделала глоток остывшего кофе. Вкус был горьким, как и предчувствия. Сегодня ей предстояло войти в это здание и встретиться с теми, кто управлял этим городом. Не с пешками, как вчера на кладбище, а с фигурами посерьёзнее. Она знала их по досье, по сухим строчкам отчётов, но сегодня она увидит их лица. А лица, как учил её старый наставник, никогда не врут. Даже когда лгут.

Кабинет мэра Алексея Нептицына был полной противоположностью унылому городу за окном. Просторный, залитый тёплым светом, с дорогой мебелью из тёмного дерева и огромным портретом президента на стене. Воздух пах кожей, хорошим парфюмом и властью. Нептицын встретил её у дверей — высокий, подтянутый, с обаятельной, выверенной улыбкой политика. Он излучал уверенность и радушие.

— Анастасия, рад приветствовать вас в нашем городе, — его рукопожатие было крепким, но недолгим. — Надеюсь, перелёт был комфортным. Мы всегда рады гостям из столицы. Особенно тем, кто приезжает помогать нам становиться лучше.

Щедрина смотрела ему в глаза. Улыбка не затрагивала их. Они оставались холодными, оценивающими. Микроскопическое напряжение в уголках губ, которое длилось долю секунды.

— Спасибо за тёплый приём, Алексей, — её голос был ровным, безэмоциональным. — Уверена, наше сотрудничество будет плодотворным.

Рядом с Нептицыным стояли ещё двое. Артур Папенко, его помощник, — полный, с влажным лицом и бегающими глазками. Он избегал смотреть на Щедрину прямо, его взгляд скользил по стенам, по столу, куда угодно. И Николай Владимиров, начальник отдела по благоустройству кладбищ. Молодой, лет тридцати пяти, с интеллигентным, но измученным лицом. Он смотрел на неё прямо, и в его взгляде она увидела не страх, а затаённое, отчаянное напряжение.

— Мы абсолютно открыты для вашей проверки, — продолжил Нептицын, усаживаясь во главе стола. — Все документы будут предоставлены. Артур проследит. Мы гордимся тем, как у нас поставлена работа. Особенно в такой деликатной сфере.

— Мой план проверки предполагает не только изучение документов, — спокойно парировала Щедрина, открывая свой портфель. — Но и личные встречи с гражданами. Я хотела бы организовать приёмные часы.

Улыбка Нептицына стала чуть более натянутой. Папенко заметно напрягся. Только Владимиров остался невозмутим.

— Прекрасная инициатива, — сказал мэр после короткой паузы. — Но, боюсь, это излишне. У нас все вопросы решаются в рабочем порядке. Люди довольны.

В этот самый момент дверь кабинета распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. В проёме стояла женщина. Растрёпанные волосы, заплаканное, опухшее лицо, в глазах — смесь горя и ярости. За ней суетилась секретарша, пытаясь её удержать.

— Я буду жаловаться! Я до президента дойду! Вы звери!

Нептицын побагровел. Папенко вжался в кресло. Это был сбой. Сбой в их идеально отлаженном механизме.

— Ирина, успокойтесь, — попытался он сохранить самообладание. — Мы же договорились, что ваш вопрос решается.

— Как решается?! — закричала женщина, прорываясь к столу. — Ваш человек вчера приходил, угрожал! Сказал, если я не заберу заявление, у моего сына будут проблемы в институте! За что?! За то, что мы отца похоронить по-человечески хотим?!

Щедрина молчала. Она смотрела на эту сцену, как хирург смотрит на вскрывшийся гнойник. Вот он. Симптом. Прямо здесь, в кабинете мэра. Она перевела взгляд на Владимирова. Тот сидел, сжав кулаки под столом так, что побелели костяшки. Он хотел что-то сказать, но молчал. Боялся.

— Охрана! — рявкнул Нептицын.

— Не нужно охраны, — голос Щедриной прозвучал тихо, но так, что все замолчали. Она встала. — Я так понимаю, это и есть тот «рабочий порядок», о котором вы говорили, Алексей?

Она подошла к женщине и мягко коснулась её плеча.

— Как вас зовут?

— Ирина Новожилова, — всхлипнула та.

— Ирина, я — помощник министра строительства и ЖКХ, Щедрина. Я приехала в Серебровск проверять именно такие случаи. Пройдёмте, пожалуйста, в мой временный кабинет. Вы расскажете мне всё по порядку.

Она посмотрела прямо на Нептицына. В её взгляде не было угрозы. Была констатация факта. Она только что перехватила управление. На его территории. На глазах у его подчинённых.

— Артур, — бросила она Папенко, — обеспечьте нам отдельное помещение. И чаю для гражданки Новожиловой.

Папенко, вспотевший и растерянный, посмотрел на мэра, ища инструкций. Нептицын молчал, его лицо превратилось в непроницаемую маску. Но Щедрина видела, как дёрнулся желвак на его щеке.

В маленьком, душном кабинете, который ей выделили, Ирина Новожилова, немного успокоившись, рассказывала свою историю. Это была классическая схема, описанная в докладе «ТОТАЛ». Смерть отца. Отчаяние. Визит агента из «Степного ангела». Слова о том, что «мест нет, всё забито». И предложение — «уладить вопрос» за триста тысяч наличными. Место на старом участке, где якобы «давно никого не хоронили». Они собрали деньги по всем родственникам. Заплатили. А через неделю на могиле отца вырос чужой памятник.

— А потом пришёл этот… из полиции… Иголкин, — закончила она. — Сказал, что мы сами виноваты, что в серые схемы ввязались. И что если мы не замолчим, то…

Щедрина слушала, делая пометки. Она не утешала. Она фиксировала. Каждая деталь, каждая фамилия была патроном в обойме.

— Вы готовы дать официальные показания, Ирина? — спросила она, когда женщина замолчала.

Новожилова подняла на неё заплаканные глаза.

— А это поможет?

— Я сделаю всё, чтобы помогло, — ответила Щедрина. В её голосе не было обещания. Была уверенность.

Вечером в её номер в гостинице постучали. Тихо, почти нерешительно. Она посмотрела в глазок. На пороге стоял Николай Владимиров.

Она открыла дверь. Он выглядел ещё более уставшим, чем утром.

— Простите за поздний визит, Анастасия, — сказал он, входя. — Я… я хотел сказать, что то, что вы сделали сегодня…, это было… сильно.

Она молча указала ему на кресло.

— Садитесь, Николай.

Он сел на краешек, не зная, куда деть руки.

— Я пытался бороться с этим, — заговорил он тихо, глядя в пол. — Писал служебные записки, докладывал мэру. Всё бесполезно. Это как биться головой о стену. Они все повязаны. «Валек», Иголкин, Папенко… они друзья детства. А Нептицын их прикрывает.

— Я знаю, — просто сказала Щедрина.

Он поднял на неё удивлённый взгляд.

— Откуда?

— Моя работа — знать.

Между ними повисла тишина. За окном шумел дождь. В этой тишине было что-то особенное. Ощущение узнавания. Два человека, говорящие на одном языке в чужой стране.

— Если вам нужна будет помощь, — сказал он наконец. — Любая. Информация, документы… Я готов. Я больше не могу просто смотреть на это.

Щедрина изучала его лицо. Она не видела признаков лжи. Только отчаяние и искреннее желание что-то изменить. Но она была оперативником. А оперативник не имеет права на доверие.

— Почему вы это делаете, Николай? — спросила она прямо.

Он горько усмехнулся.

— Год назад у меня умерла мать. Я хоронил её здесь. И я прошёл через всё это. Через вымогательство, через унижение. Я чиновник, я начальник отдела, а я ничего не смог сделать. Я заплатил, как и все. И с тех пор я не могу спать спокойно.

В его голосе прозвучала такая неподдельная боль, что Анастасия впервые за долгое время почувствовала укол сочувствия. Она знала эту боль. Она сама пришла в эту профессию из-за неё.

— Хорошо, Николай, — сказала она. — Я приму ваше предложение. Для начала мне нужны все архивные данные по землеотводу под ЖК «Французский». За последние десять лет.

Он кивнул.

— Будет сделано.

Когда он ушёл, Анастасия ещё долго стояла у окна. Она понимала, что сегодня сделала первый шаг. Она нашла точку входа. Дело Новожиловых. И, возможно, первого союзника. Но она также понимала, что, сделав этот шаг, она объявила войну. И теперь система, которую она приехала вскрывать, будет пытаться её уничтожить. Она достала из портфеля папку с планом проверки. На титульном листе стояла её подпись. Теперь это был не просто документ. Это был её личный смертный приговор. Или их.

Глава 3: Французский квартал

Ресторан «Империя» на Правобережной улице вдоль реки Артельной был построен не для еды. Он был построен для тишины. Толстые стены глушили шум города, бархатные портьеры съедали звуки, а вышколенные официанты двигались бесшумно, как тени. Здесь говорили о деньгах, которые нельзя было показывать, и о власти, которую нельзя было называть.

Алексей Нептицын ненавидел это место. Оно пахло нафталином девяностых. Но для таких разговоров оно подходило идеально. Он сидел в отдельном кабинете, за столом из тёмного, почти чёрного дуба, и смотрел на своих друзей детства. На Валентина «Валька» Белозёрова, директора кладбища, чьё лицо сейчас напоминало перезрелый помидор. И на Артура Папенко, своего помощника, который обильно потел, хотя в кабинете было прохладно.

— Она вцепилась в Новожиловых, — «Валек» ударил мясистым кулаком по столу. Бокалы на столе едва заметно звякнули. — Я же говорил, Артур, надо было их сразу заткнуть!

— Тихо, — голос Нептицына был спокоен, но в этой тишине чувствовался холод могилы. Он медленно вращал в пальцах бокал с коньяком. — Орать будешь на своих копальщиков. Здесь думают.

Папенко вздрогнул. Он боялся Нептицына. Боялся его спокойствия, которое всегда предшествовало буре.

— Алексей, она ведь из Минстроя, — пролепетал он. — У неё мандат…

— У неё план проверки, — поправил Нептицын, делая глоток. — Это просто бумага. А бумага, Артур, хорошо горит. Проблема не в ней. Проблема в том, что она создаёт шум. А наш бизнес, как и деньги, любит тишину.

Он поставил бокал. Точно в центр кожаной подставки.

— Значит, так. План простой. Первое: Новожиловых успокоить. Жёстко, но без следов. Это твоя задача, «Валек». Через твоего человека в БЭПе. Второе: создать информационный фон. Пусть наша ручная журналистка напишет, что столичная проверка парализовала работу коммунальных служб. Люди любят читать про некомпетентных москвичей. Это твоё, Артур. Свяжись с «Сомом». И третье… — он сделал паузу, глядя на обоих. — Никакой самодеятельности. Каждый шаг согласовывать со мной. Эта женщина — не местная скандалистка. Она профессионал. А с профессионалами играют по их правилам. Чтобы победить.

Он улыбнулся. Но его глаза остались холодными.

Борис Иголкин ненавидел свой кабинет. Он был завален папками с «отказными материалами», пах кислым кофе и безнадёгой. Каждая папка — это чья-то боль, чья-то трагедия, которую он превратил в сухую юридическую формулировку: «отказать за отсутствием состава преступления».

Раздался звонок по внутреннему телефону. Голос начальника, Курова, был как всегда бесцветным.

— Борис, зайди.

В кабинете Курова пахло иначе. Дорогим одеколоном и деньгами. Сам Куров, холёный и подтянутый, сидел в огромном кожаном кресле. Он не предложил сесть.

— У нас гостья из столицы. Щедрина. Слышал?

— Весь город слышал, — буркнул Иголкин.

— Она вцепилась в каких-то Новожиловых. Жалоба на «Валька». Нужно закрыть вопрос. Сегодня.

— Будет сделано, — коротко ответил Иголкин.

— И ещё, — добавил Куров, когда Иголкин уже был у двери. — Работай чисто. Эта дамочка не из простых. У неё нюх, как у ищейки.

Вернувшись в свой кабинет, Иголкин почувствовал знакомый зуд между лопатками. Он ненавидел это чувство. Оно возвращало его в прошлое, в маленький посёлок Четково, где он, молодой лейтенант, впервые понял, что страх — это главный инструмент власти.

Он нашёл адрес Новожиловых. Обычная панельная девятиэтажка на окраине. Он поехал туда не на служебной, а на своей старой «Нексии». Без формы. В потёртой кожаной куртке. Он должен был выглядеть не как полицейский, а как человек, который пришёл «по-соседски» предупредить.

Дверь ему открыла Ирина Новожилова. Увидев его, она побледнела.

— Что вам нужно? Я всё сказала этой… женщине из Москвы.

— А я как раз по её поручению, — мягко улыбнулся Иголкин, проходя в тесную, пахнущую валерьянкой прихожую. — Понимаете, Ирина, тут такое дело… Система у нас сложная, неповоротливая. Пока эта проверка из Москвы пройдёт, пока бумаги дойдут… А вам жить здесь. Сына растить. Он ведь у вас в политехе учится? Хороший вуз. Жаль будет, если у парня возникнут проблемы. С сессией. Или, не дай бог, с законом.

Он говорил тихо, почти ласково. Но каждое слово было пропитано ядом. Он видел, как страх парализует женщину. Как её гнев сменяется отчаянием.

— Вы… вы мне угрожаете?

— Я вас предупреждаю, — Иголкин развёл руками. — Как друг. Заберите заявление. А Валентин Петрович, я вам обещаю, всё компенсирует. И место найдёт, и памятник поставит. Он человек слова. Не надо доводить до греха.

Он ушёл, оставив её стоять посреди прихожей. Он знал, что она сломается. Все ломались. Это был лишь вопрос цены.

Журналистка Евгения Романюк сидела в прокуренном кафе на окраине и ждала «Сома». Она ненавидела эти встречи. «Сом», бывший полицейский, а ныне «решала» у ОПГ «Копатели», был её личным дьяволом. Он держал её на крючке старой истории с наркотиками, в которую вляпался её младший брат. И теперь она была его рупором.

Он появился, как всегда, внезапно. Сел напротив, не здороваясь.

— Завтра в «Серебровском вестнике» должна выйти статья, — сказал он, прикуривая. — Заголовок: «Столичный аудит или паралич коммунальных служб?». Суть: приезжая чиновница, не разобравшись в местной специфике, мешает работать честным людям. Больше жалоб от населения, больше эмоций. Поняла?

— Поняла, — кивнула Евгения. Её тошнило от себя. — «Сом», та история с Новожиловыми…

— Не твоё дело, — отрезал он. — Пиши, что говорят. И не лезь, куда не просят. Иначе твой братец вместо условного срока получит вполне реальный. И долгий.

Он ушёл, оставив её наедине с запахом дешёвого табака и собственного стыда. Она достала телефон и написала сообщение Щедриной, с которой тайно связалась через «Катю»: «Готовят медиа-атаку. Будут бить по вашей репутации». Это был её маленький бунт. Рискованный. Глупый. Но необходимый, чтобы не сойти с ума.

Вечером в номер Щедриной пришёл Владимиров. Он принёс толстую папку.

— Всё, что смог найти по землеотводу под «Французский квартал», — сказал он, положив папку на стол. — Многое подчищено, но кое-что осталось.

Их взгляды встретились. Анастасия снова почувствовала это странное притяжение. Он был единственным в этом городе, с кем она могла говорить без маски.

— Спасибо, Николай, — сказала она. — Это опасно для вас.

— Опаснее — ничего не делать, — он усмехнулся. — Я пойду. Если что-то понадобится…

— Я знаю.

Когда он ушёл, она долго смотрела ему вслед. Любовная линия? Она отогнала эту мысль. Эмоции — это роскошь, которую она не могла себе позволить.

Она села за стол и начала изучать документы. Час за часом она пробиралась сквозь джунгли бюрократических формулировок, постановлений, актов приёма-передачи. Всё было чисто. Слишком чисто. Как операционная перед сложной операцией.

И вдруг она нашла. Маленькое приложение к договору аренды земли от 2010 года. Разрешение на изменение целевого назначения участка. И под ним — подпись. Разборчивая, уверенная. «А. Нептицын».

Это был не дымящийся пистолет. Но это был первый патрон в обойме. Прямая юридическая связь между мэром и стройкой, которую финансировала ОПГ. Она провела пальцем по подписи. Бумага была гладкой, холодной. Как кожа змеи.

Раздался звонок мобильного. Номер был скрыт.

— Анастасия? — голос Ирины Новожиловой дрожал. — Я… я забираю заявление. Простите. У меня сын.

Щедрина молчала. Она ожидала этого.

— Я вас понимаю, Ирина.

— Простите…

Короткие гудки.

Анастасия положила трубку. Она проиграла этот раунд. Новожиловы сломлены. В завтрашней газете выйдет пасквиль. Но она смотрела на подпись Нептицына и понимала, что это неважно. Они думали, что потушили маленький костёр. Но она уже нашла след, ведущий к складу с порохом. И теперь она собиралась поджечь фитиль.

Глава 4: Призраки в архиве

Архив пах временем и забвением. Густой, сладковатый запах старой бумаги, пыли и мышиного яда въедался в одежду и, казалось, в саму кожу. Анастасия Щедрина стояла посреди тесной комнаты, заставленной от пола до потолка стеллажами с пухлыми картонными папками. Свет от единственной тусклой лампочки едва пробивался сквозь взвесь пылинок, кружащихся в неподвижном воздухе. Идеальное место, чтобы хоронить правду.

Напротив неё, за единственным столом, сидел Кирилл, которого она мысленно продолжала называть «Мультиком». Его обычный энтузиазм немного поблёк под гнётом монотонной работы. Он выглядел как молодой, полный сил саженец, по ошибке выросший в подвале.

— Анастасия, я не совсем понимаю, — он поднял на неё глаза, в которых читалась усталость. — Мы уже третий день перебираем эти книги. Вся эта информация есть в электронной базе. Зачем мы это делаем?

Щедрина подошла к столу и провела пальцем по обложке толстого журнала учёта захоронений за 1978 год. Палец оставил тёмную борозду.

— Потому что компьютер, Кирилл, помнит только то, что ему сказали помнить. А бумага помнит всё. Даже то, что от неё пытались скрыть.

Она смотрела на него, и её внутренний голос, холодный и аналитический, констатировал: «Ты используешь его. Его идеализм. Его желание быть полезным. Он — твой инструмент. Твой щуп, который ты опускаешь в это болото». Это было правдой. И от этой правды во рту появился горький привкус. Она видела в нём не просто студента. Она видела в нём отражение тех, кого она когда-то не смогла защитить.

— Я хочу, чтобы ты сравнил бумажные записи с электронной базой. Пофамильно. Год за годом, — её голос был ровным, не допускающим возражений. — Ищи несоответствия. Любые. Пропавшие имена. Изменённые даты. Всё, что покажется тебе странным.

Он кивнул, и в его глазах снова загорелся огонёк. Он получил задачу. Важную. Настоящую. Он ещё не понимал, что эта задача — билет на войну.

Гранитная мастерская на окраине Серебровска пахла камнем, металлом и страхом. Владелец, маленький, суетливый человек по фамилии Гинзбург, стоял перед двумя мужчинами, которые словно выросли из асфальта посреди его цеха. Братья Пак. Старший, Джунхо, стоял неподвижно, засунув руки в карманы дорогого спортивного костюма. Его лицо было лишено эмоций, как у статуи Будды. Младший, Кихан, перекатывался с пятки на носок, поигрывая мышцами. От него исходила аура сжатой пружины, готовой в любой момент разжаться.

— Гинзбург, — голос Джунхо был тихим, почти вежливым. — Ты плохо слышишь? «Крюк» сказал, цена на камень выросла. Для всех. Значит, и для тебя.

— Но это грабёж! — пискнул Гинзбург, вытирая потные ладони о рабочий фартук. — Я не могу платить столько! Я разорюсь!

Кихан сделал шаг вперёд.

— Ты разоришься, если не заплатишь, — прорычал он.

Джунхо поднял руку, останавливая брата. Он медленно подошёл к огромной гранитной плите, заготовке для будущего памятника. Провёл по ней пальцами.

— Хороший камень, — сказал он. — Прочный. Долговечный. Таким можно не только память увековечить. Таким можно и кости переломать.

Он посмотрел на Гинзбурга. И в этом взгляде не было злости. Была лишь холодная констатация факта. Как у врача, сообщающего о неизлечимой болезни.

— Завтра утром деньги будут у «Крюка». «Всё», — сказал он. — Иначе твой красивый камень понадобится для твоего собственного надгробия.

Братья развернулись и так же бесшумно вышли из цеха, оставив Гинзбурга дрожать посреди каменной пыли, которая вдруг стала похожа на пепел.

Вечером на зашифрованный планшет Щедриной пришёл отчёт от службы «ТОТАЛ». Сухие, безэмоциональные строки текста, описывающие сцену в мастерской.

ОБЪЕКТ: Братья Пак (Джунхо, Кихан). СТАТУС: Силовое крыло ОПГ «Копатели». МЕТОД: Психологическое и физическое давление. ЦЕЛЬ: Контроль над поставщиками ритуальной сферы. РЕЗУЛЬТАТ: Цель достигнута. Объект Гинзбург деморализован.

Под текстом — несколько фотографий, сделанных с большого расстояния. Лица братьев. Перекошенное от ужаса лицо Гинзбурга. Анастасия смотрела на эти снимки, и холод отчёта смешивался с горячей волной гнева. «ТОТАЛ» давал ей информацию. Но он не давал ей права вмешаться. Она была наблюдателем. Пока.

Она переключилась на местный новостной сайт. Статья Евгении Романюк. «Столичный аудит или паралич коммунальных служб?». Текст был написан мастерски. Формально — критика её, Щедриной, работы. Обвинения в бюрократии, в непонимании местной специфики. Но между строк она читала другое. «Система боится света. Они пытаются замазать грязью источник этого света». Евгения, рискуя всем, подавала ей сигнал.

Анастасия закрыла планшет. Она чувствовала, как сжимаются кольца. Они пытались изолировать её, дискредитировать, запугать. Но они не учли одного. Она была не одна.

На следующий день «Мультик» ворвался в её временный кабинет без стука. Его глаза горели.

— Нашёл! Анастасия, я нашёл!

Он положил перед ней распечатку из электронной базы и раскрыл старый журнал учёта.

— Вот, смотрите. Запись от 12 мая 1978 года. Захоронение ветерана войны, Ивана Захаровича Петрова. Указано: родственников нет. А вот электронная база. Этого захоронения просто не существует. На этом месте, участок 14, ряд 3, место 5, числится могила… — он сглотнул, — могила тёщи судьи областного суда Маркова. Захоронение от 2016 года.

Щедрина смотрела на две записи. На выцветшие чернила и на холодные пиксели. Призрак. Первый призрак из архива обрёл плоть.

— Хорошая работа, Кирилл, — сказала она. Её голос был спокоен, но внутри всё напряглось. — Ищи дальше.

Он ушёл, окрылённый похвалой. А она осталась с этим знанием, острым, как осколок стекла. Это было прямое доказательство. Доказательство, за которое могли убить.

К вечеру «Мультик» нашёл ещё двадцать три таких «призрака». Среди них были родственники прокурора, чиновников из мэрии и… начальника БЭП Курова. Все они жили в одном месте. В ЖК «Французский».

Кирилл был бледен. Он начал понимать, в какую историю ввязался.

— Я… я, наверное, пойду в храм, — сказал он, запинаясь. — К отцу Алексею.

Щедрина кивнула. Она понимала его. Ему нужно было поговорить с кем-то, кто не был частью этого мира лжи и страха.

В полумраке старой церкви на окраине кладбища пахло ладаном и воском. Отец Алексей, высокий, худой, с лицом аскета, слушал исповедь Кирилла.

— Мне страшно, отче, — шептал «Мультик». — Я чувствую, что мы раскопали что-то… очень тёмное.

Священник положил тяжёлую руку ему на плечо.

— Тьма боится света, сын мой. Но помни: когда зажигаешь свечу в тёмной комнате, ты становишься самой заметной мишенью. Молись. И будь осторожен.

На следующий день раздался звонок на её рабочий телефон. Голос «Валька» был вкрадчивым, почти дружелюбным.

— Анастасия, добрый день. Беспокоит Белозёров. Хотел поинтересоваться, как продвигается ваша проверка. Всё ли в порядке?

— Всё в рабочем режиме, Валентин, — ответила она, мгновенно переходя в режим «оперативник».

— Вот и славно. А то до меня тут дошли слухи… Ваш практикант, мальчик этот… уж больно любопытный. В архивах ночами сидит. Это похвально, конечно, рвение к работе. Но вы ему скажите, чтобы был аккуратнее. У нас тут город промышленный, рудники рядом. Молодёжь, знаете ли, иногда пропадает. Несчастные случаи…

— Я передам, — холодно ответила Щедрина и повесила трубку.

Кровь стучала в висках. Они перешли черту. Они начали угрожать ребёнку.

Вечером в её номер снова пришёл «Мультик». Он был бледен, но в его глазах горела решимость. Он молча положил на стол лист бумаги. Это был список. Двадцать три фамилии. И напротив каждой — адрес. Проспект Маршала Жукова. ЖК «Французский».

— Вот, — сказал он тихо. — Это они. Все.

Анастасия смотрела на этот список. Это была не просто бумага. Это была карта вражеской территории. Схема нервных узлов раковой опухоли, поглотившей город. Она посмотрела на Кирилла. На его испуганное, но упрямое лицо. Он больше не был для неё инструментом. Он стал её ответственностью.

— Спасибо, Кирилл, — сказала она. — Теперь иди домой. И никому ни слова.

Когда он ушёл, она подошла к окну. Дождь барабанил по стеклу. Она смотрела на огни ЖК «Французский» вдалеке. Они казались такими мирными. Но теперь она знала, что за каждым из этих окон скрывается часть чудовищного механизма. И она знала, что должна сломать его. Даже если для этого придётся пожертвовать всем. Даже собой.

Глава 5: Достойный памятник

Осень в Серебровске пахла тленом и холодной землёй. Валентин Белозёров, которого за глаза звали «Вальком», любил эту пору. Воздух становился плотным, тяжёлым, и тишина на его четырёхстах гектарах казалась почти осязаемой. Он шёл по одной из центральных аллей Степного кладбища, и хруст гравия под его дорогими ботинками был единственным звуком, нарушавшим покой. Это была его земля. Его царство. И он был здесь богом — решал, кому лежать под безымянным холмиком, а кому — под полированным гранитом.

Он делал свой обычный обход. Проверял, как работают копальщики, как убирают мусор, как идёт торговля в гранитной мастерской. Всё было под контролем. Его контролем. Но сегодня что-то нарушило привычный ритм. Участок номер сорок два, ряд седьмой. У свежей, ещё не осевшей могилы, на складном стульчике сидел старик.

«Валек» остановился. Он ненавидел посторонних в будние дни. Они нарушали деловую атмосферу. Но этот старик был другим. Он не суетился, не поправлял венки. Он просто сидел, сгорбившись, и смотрел на простой железный крест с табличкой. Его плечи мелко подрагивали. Он плакал. Тихо, беззвучно, как плачут мужчины, когда их никто не видит.

Что-то внутри «Валька» дрогнуло. Он видел горе каждый день. Горе было его профессией, его товаром. Он научился не замечать его, как хирург не замечает крови. Но это было другое. Не истеричные рыдания вдов, не показная скорбь дальних родственников. Это было чистое, дистиллированное горе.

Он подошёл ближе. Старик не обернулся.

— Хороший день, отец, — сказал «Валек» непривычно мягко.

Старик вздрогнул и поднял на него красные, опухшие глаза.

— День-то хороший, сынок. Да жизнь плохая.

«Валек» посмотрел на могилу. На табличке было выведено: «Анна Степановна Ковалёва. 1948–2017».

— Жена? — спросил он.

Старик кивнул.

— Пятьдесят лет вместе. Как один день. А теперь вот… один я.

Он снова опустил голову. «Валек» молчал. Он вдруг вспомнил похороны своей матери. Давно, ещё до того, как он стал «Вальком». Простой деревенский погост. Такой же железный крест. И своё собственное, такое же бессильное, сжигающее изнутри горе. Он тогда поклялся, что вырвется из этой нищеты. Что у его матери будет лучший памятник в районе. И он сдержал слово.

— Памятник ставить собираешься? — спросил он, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

— Собираюсь, — вздохнул старик. — Всю жизнь копили. Думали, на всё хватит. А теперь… Цены-то какие… Не потяну я гранит. Так, может, мраморную крошку…

Он говорил о деньгах, но «Валек» слышал другое. Он слышал стыд. Стыд мужчины, который не может достойно проводить свою женщину в последний путь. И этот стыд срезонировал с его собственным, давно забытым страхом.

— Как звать тебя, отец? — спросил он.

— Пётр. Ковалёв.

«Валек» кивнул. Он принял решение. Импульсивно, нелогично, вопреки всем правилам своего бизнеса.

— Будет твоей Анне памятник, Пётр, — сказал он твёрдо. — Гранитный. Лучший.

Старик недоверчиво посмотрел на него.

— Да откуда ж у меня деньги такие…

— А денег не надо, — отрезал «Валек». — Считай, от заведения. За верность. Пятьдесят лет — это срок.

Он развернулся и зашагал прочь, не дожидаясь ответа. Он чувствовал на себе изумлённый взгляд старика. Он не хотел благодарности. Он сделал это не для него. Он сделал это для себя. Для того парня, который когда-то стоял у могилы матери и клялся, что всё будет по-другому.

В гранитной мастерской пахло каменной пылью и машинным маслом. Начальник цеха, увидев «Валька», вытянулся в струнку.

— Валентин, всё по плану. Заказ на семью судьи Маркова почти готов.

— Забудь про Маркова, — бросил «Валек». — Есть работа поважнее. Участок сорок два, ряд семь, могила Ковалёвой. Чтобы там через неделю стоял памятник. Чёрный гранит, лучшая полировка, короче — всё по максимальному тарифу. Всё, как для людей.

Начальник цеха растерянно моргнул.

— Ковалёвы? Я не помню такого заказа…

— И не вспомнишь. Его нет. Счёт принесёшь мне. В мой кабинет. Я плачу из своих. Я богатый человек — могу себе это позволить.

Он вышел, оставив начальника цеха в полном недоумении. За двадцать лет работы такого не было ни разу. «Валек» никогда не платил. Он только забирал.

Недалеко от мастерской, делая вид, что подметает дорожку, стоял «Копаль». Он всё видел и слышал. Он видел разговор «Валька» со стариком. Он слышал приказ в мастерской. Старый могильщик покачал головой. Мир сегодня определённо сошёл с ума.

Вечером в маленьком кабинете, который выделили Щедриной, сидел «Мультик». Он был взволнован.

— Анастасия, тут такое… Я не знаю, важно ли это…

— Говори всё, Кирилл. В нашем деле не бывает неважных деталей.

— Мне «Копаль» рассказал. Ну, могильщик. Он видел… В общем, «Валек» сегодня приказал поставить памятник какому-то старику. Бесплатно. За свой счёт. Самый дорогой.

Щедрина слушала, не перебивая. Её лицо, как всегда, было непроницаемым. Но внутри аналитический механизм заработал с удвоенной скоростью. Что это? Жест отчаяния? Попытка замолить грехи? Или что-то более сложное?

— «Копаль» сказал, что «Валек» говорил со стариком о его жене, — добавил «Мультик». — И будто бы помрачнел.

Щедрина сделала пометку в своём блокноте. Образ «Валька» обрастал новыми, неожиданными деталями. Он был не просто хищником. Он был раненым хищником. А такие опаснее вдвойне.

— Спасибо, Кирилл. Это очень важная информация.

Когда он ушёл, она открыла на планшете местный новостной портал. На главной странице — статья Евгении Романюк. «Сердце бизнеса: как меценат Макаров помогает детским домам Серебровска». Хвалебная ода финансисту ОПГ «Копатели» Григорию «Макару». Фотографии улыбающихся детей, благодарные речи воспитателей. Идеальная картинка.

Щедрина смотрела на фотографию «Макара», обнимающего маленькую девочку, и на свои записи о «Вальке». И вдруг она увидела связь.

Они не просто воровали. Они строили альтернативную реальность. Реальность, в которой бандиты — щедрые меценаты, а жестокие хозяева кладбищ — добрые самаритяне. Они создавали себе положительный образ не для прессы. Они создавали его для себя. Чтобы по ночам, глядя в зеркало, видеть не убийц и воров, а благодетелей. Они отмывали не только деньги. Они пытались отмыть свои души.

И это делало их гораздо опаснее. Потому что человек, который считает себя злодеем, может остановиться. Но человек, убедивший себя в том, что он творит добро, не остановится никогда.

Она закрыла планшет. В ушах стоял тихий плач старика на кладбище. Она поняла, что её враги — не примитивные бандиты. Это были сложные, многогранные, страдающие люди. Которые, не колеблясь, убьют любого, кто посмеет разрушить их уютный мир, построенный на чужих слезах и собственных иллюзиях.

Борьба будет гораздо сложнее, чем она думала. Она достала телефон и набрала номер Сосницкого.

— Мне нужна полная биография Белозёрова, — сказала она без предисловий. — Семья, родители, детство. Особенно всё, что связано с его матерью.

Она повесила трубку. Она знала, что нашла трещину в его броне. Маленькую, почти незаметную. Но именно в такие трещины и нужно бить. Пока броня не рассыплется в прах.

Глава 6: Отказной материал

Кабинет Бориса Иголкина в здании Управления экономической безопасности пах кислым кофе и страхом. Не его собственным — чужим, въевшимся в обивку дешёвых стульев, в пожелтевшие обои, в саму структуру воздуха. Это был запах десятков людей, приходивших сюда с последней надеждой и уходивших ни с чем. Иголкин вдыхал этот запах каждый день, и он давно стал для него привычнее свежего воздуха. Он был частью его работы. Он был его работой.

На его столе высилась стопка папок. Аккуратная, почти архитектурная конструкция из картона и человеческого горя. На каждой папке стоял штамп: «В возбуждении уголовного дела отказать». Это была его стена. Его крепость, сложенная из отказов.

Внутренний телефон зазвонил резко, пронзительно, как зубная боль. Голос начальника, Станислава Курова, был как всегда ровным, лишённым интонаций.

— Борис, ко мне.

Иголкин поднялся, поправил съехавший набок галстук и пошёл по длинному, тускло освещённому коридору. Он ненавидел эти вызовы. Куров никогда не повышал голоса, никогда не угрожал прямо. Он просто смотрел своими бесцветными глазами, и от этого взгляда по спине начинал бежать холодок.

Кабинет Курова был другим миром. Просторный, светлый, с окнами, выходящими на центральную площадь. Пахло дорогим парфюмом и кожей. Куров сидел в массивном кресле, похожий на хищную птицу, замершую на своей жёрдочке. Он указал подбородком на стопку папок на своём столе. Она была точной копией той, что лежала у Иголкина.

— Это жалобы за последний месяц, — сказал Куров, не предлагая сесть. — Все на «Степной ангел». На Белозёрова. Люди недовольны.

— Люди всегда недовольны, — буркнул Иголкин.

— Да, — согласился Куров. — Но сейчас у нас в городе гостья из Москвы. И ей этот шум не нравится. Она задаёт вопросы.

Он сделал паузу, внимательно изучая лицо Иголкина.

— Ты же знаешь, чьи это люди, Борис. Валентин — человек уважаемый. Он решает много вопросов. Для города. Для нас. И для наших друзей с Лесной

Упоминание Лесной, где располагалось областное управление ФСБ, было не случайным. Это был пароль. Напоминание о том, кто на самом деле дёргает за ниточки.

— Я всё понимаю, Станислав, — голос Иголкина был глухим.

— Вот и хорошо. Значит, оформи всё как надо. Состава преступления нет. Гражданско-правовые отношения. Пусть идут в суд. Ты умеешь.

Он отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен. Иголкин вышел, чувствуя знакомый, ненавистный зуд между лопатками…

В подвальном архиве Департамента ЖКХ пахло вечностью. Анастасия Щедрина смотрела, как Кирилл, её молодой помощник, склонился над толстой книгой учёта. Его палец медленно скользил по строчкам, написанным выцветшими чернилами.

— Вот, — сказал он вдруг, поднимая на неё возбуждённый взгляд. — Смотрите.

Она подошла ближе. Он указывал на запись о захоронении некой гражданки Сидоровой от 1982 года.

— Обычная запись, — сказала она.

— Не совсем. Посмотрите на чернила. Они чуть-чуть отличаются по цвету. А вот здесь… — он посветил на страницу фонариком от телефона. — Видите? Едва заметный след от лезвия. Как будто что-то аккуратно подчистили, а потом вписали новую фамилию.

Анастасия взяла лупу, которую всегда носила с собой. Он был прав. Старая запись была выскоблена, а новая нанесена поверх. Неумело, но достаточно, чтобы обмануть беглый взгляд.

— А что в электронной базе? — спросила она.

— А в базе этого захоронения вообще нет, — ответил «Мультик». — На этом месте — пустота. Готовый к продаже участок.

Щедрина выпрямилась. Это было оно. Не просто несоответствие. Это было физическое доказательство подлога. Улика. Настоящая, весомая улика.

— Хорошая работа, Кирилл, — сказала она. — Сфотографируй это. Максимально чётко. И никому ни слова.

Она вышла из душного подвала на улицу. Моросил мелкий, холодный дождь. Она вдохнула влажный воздух и почувствовала привкус железа. Они нашли то, что искали. И теперь опасность возросла многократно. Одно дело — аналитические выкладки, и совсем другое — прямое доказательство преступления. За такое убивают.

На следующий день, ровно в десять утра, Анастасия Щедрина вошла в кабинет Бориса Иголкина. Она была одета в строгий деловой костюм, её лицо было непроницаемым. Она пришла не как оперативник. Она пришла как чиновник. Как функция.

— Борис, — сказала она, не дожидаясь приглашения сесть. — Я здесь по поводу жалобы гражданки Новожиловой. Я видела ваш отказ в возбуждении дела. Хотела бы уточнить некоторые детали.

Иголкин напрягся. Он ожидал чего угодно, но не этого. Не официального визита.

— Анастасия, я действовал строго в рамках Уголовно-процессуального кодекса, — начал он заученную мантру. — Состава преступления в действиях сотрудников МУП «Ритуал» не обнаружено.

Щедрина смотрела на него, и её мозг работал, как сканер. Расширенные зрачки. Учащённое дыхание. Он теребил пуговицу на пиджаке. Ложь. Он не просто выполняет приказ. Он боится.

— Меня интересует не состав преступления, — её голос был холодным и ровным. — Меня интересует процедура. Вы опрашивали сотрудников кладбища? Агента, который брал деньги? Директора Белозёрова?

— Были проведены все необходимые проверочные мероприятия, — пробубнил Иголкин, отводя взгляд.

— Я хотела бы ознакомиться с материалами проверки. Со всеми. Включая ваши внутренние рапорты.

Это был удар ниже пояса. Он не имел права ей отказывать. Помощник министра. Федеральная проверка.

— Я подготовлю документы, — процедил он.

— Я подожду здесь, — сказала Щедрина и села на стул для посетителей, демонстративно положив свой портфель на колени.

Она сидела и молча смотрела на него. Это была пытка. Пытка тишиной и присутствием. Она видела, как по его лицу пробегают тени. Гнев. Страх. Ненависть. Она видела, как он мысленно проклинает её, Курова, «Валька» — всех.

Через полчаса он молча положил перед ней тонкую папку. Она открыла её. Внутри было несколько бумажек. Объяснения Новожиловых. Рапорт самого Иголкина. И всё.

— Это всё? — спросила она, поднимая на него глаза.

— Всё, что требует закон, — ответил он.

Она медленно закрыла папку.

— Понятно. Спасибо за уделённое время, Борис.

Она встала и вышла, не прощаясь. Она не получила того, за чем пришла. Но она получила нечто большее. Она увидела его страх. Она поняла, что Иголкин — слабое звено. Он не боец. Он трус. А трусы, загнанные в угол, делают ошибки.

Вернувшись в свой кабинет, Иголкин запер дверь. Его руки дрожали. Эта женщина… она смотрела на него так, будто видела его насквозь. Он подошёл к сейфу, открыл его и достал старый, потёртый мобильный телефон. Nokia. Из тех, что уже давно не выпускают. Он вставил сим-карту, которую хранил отдельно.

Это был его щит. Его алиби. Телефон, который он много лет назад, ещё будучи лейтенантом в Четково, изъял у невменяемого Петра Викторовича Сергеева. Он нашёл его, спящего на лавке, забрал телефон и документы, а самого сдал в психушку. С тех пор Пётр Викторович числился пропавшим без вести. А его телефон стал главным инструментом конспирации Иголкина.

Он набрал номер «Валька».

— Валентин, это Пётр Викторович беспокоит, — сказал он в трубку, изменив голос. — Тут юристка ваша интересовалась. Очень настырная. Присмотрите за ней.

— Понял тебя, Пётр, — ответил «Валек» и повесил трубку.

Иголкин вытащил сим-карту и спрятал телефон обратно в сейф. Он почувствовал облегчение. Он переложил ответственность. Он предупредил. Теперь это была не его проблема.

В своём номере в гостинице Анастасия Щедрина смотрела на экран планшета. На нём была карта Серебровска. Красная точка мигнула и застыла над зданием УЭБиПК.

Зафиксирован незарегистрированный сигнал. Источник — мобильное устройство стандарта GSM-900. Идентификация невозможна. Сигнал активен 37 секунд.

Это был отчёт от «ТОТАЛ». Они засекли звонок Иголкина. Они ещё не знали, кому он звонил. Но они знали, откуда.

Анастасия посмотрела на список фамилий из архива, который принёс «Мультик». Она обвела красным фамилию «Куров». Затем она взяла другой лист — копию жалобы Новожиловых. И обвела фамилию «Иголкин».

Она смотрела на эти два имени. Начальник и подчинённый. Оба живут в ЖК «Французский». Оба покрывают директора кладбища. И один из них только что сделал тайный звонок после её визита.

Она поняла, что это не просто отдельные коррупционеры. Это была система. Организм. С мозгом, руками и щупальцами. И она только что ткнула палкой в одно из этих щупалец. И теперь весь организм знал о её существовании. И готовился нанести ответный удар.

Глава 7: Старый волк Жора

Борис Демидович Георгиев, которого за глаза и в глаза звали «Жорой», сидел на веранде своего старого, вросшего в землю дома на окраине Серебровска. Он не пил чай. Он его цедил. Медленно, с наслаждением, держа блюдце на растопыренных пальцах, как это делали его деды-казаки. Отсюда, с его личного холма, было видно почти всё: и уродливые новостройки ЖК «Французский», и далёкие, дымящие трубы рудников, и, самое главное, — бескрайнее, серое море Степного кладбища. Его земли.

«Жора» не был директором. Он не был даже заместителем. В его трудовой книжке значилось скромное «смотритель участка». Но каждый копальщик, каждый каменщик, каждый торговец венками знал, кто здесь настоящий хозяин. Не «Валек» с его мэрской «крышей». Не приезжие бандиты с их дорогими машинами. А он. Старый волк, который знал каждую тропинку в этом лесу мёртвых.

Он отставил блюдце. На веранду вышел его зять, младший из братьев Пак, Кихан. Молодой, сильный, с телом бойца и глазами послушного сына. Он сел напротив, и старый деревянный стул под ним жалобно скрипнул.

— Отец, — начал он, — Джунхо просил передать…

— Знаю, что он просил, — «Жора» прервал его, не повышая голоса. Он достал из кармана старую, помятую папиросу «Беломор», размял её и сунул в уголок рта, не закуривая. Привычка. — Твой брат — умный. Он думает цифрами. Прибыль, расходы, откаты. Это правильно. Это бизнес. Но он не понимает одного, сынок. Земля — это не бизнес. Земля — это люди. А люди цифрам не подчиняются.

Он смотрел на зятя, и его взгляд был острым, как заточка. Он видел в нём всё: и восхищение, и страх, и раздвоенность между ним, старым авторитетом, и старшим братом, новым хищником.

— Джунхо злится, что работа встала, — Кихан потёр шею. — Заказ от судьи Маркова горит. «Валек» рвёт и мечет.

— Пусть рвёт, — «Жора» усмехнулся, и его лицо, изрытое оспинами, стало похоже на старую карту. — Пусть поймёт, что без моих людей его гранит — это просто камни. А его приказы — просто воздух. Ты передай брату: пусть не цифры считает, а людей уважает. Особенно тех, кто на этой земле с восемьдесят восьмого года.

Он говорил о себе. О том, как пришёл сюда молодым, как пережил девяностые, как в 2005-м его пытались сломать, повесив условный срок за мошенничество. Они думали, что убрали его. Но он не ушёл. Он просто ушёл в тень, став корнем, который нельзя выкорчевать. Он собрал вокруг себя всех — копальщиков, смотрителей, мелких предпринимателей. Он не приказывал. Он «советовал». И его советы были законом.

Часом ранее, в грязном, пахнущем пивом и потом баре у железнодорожного вокзала, старший из братьев Пак, Джунхо, встречался с человеком по имени Вася Шкант. Бывший боксёр, с отбитыми ушами и пустыми глазами, Шкант был связным с ОПГ «Вокзальные». Старой, ещё советской закалки группировкой, которая контролировала всё, что двигалось по рельсам и рядом с ними.

Джунхо молча положил на стол толстый конверт. Внутри было триста пятьдесят тысяч рублей. Ежемесячная плата за «абонемент на спокойствие».

— Это за прошлый месяц, — голос Джунхо был ровным, безэмоциональным. — «Крюк» просил передать, что в следующем месяце возможны задержки.

Шкант лениво взял конверт, не пересчитывая.

— «Крюк» пусть решает свои проблемы. А у «Вокзальных» задержек не бывает. Тариф есть тариф.

Джунхо кивнул. Его глаза едва заметно сузились. Он ненавидел эту зависимость. Но он был прагматиком. В чужом городе своя армия стоит дорого. Дешевле нанять местную.

— Вопросов не будет, — сказал он и встал, чтобы уйти.

Вернувшись в их съёмную квартиру в ЖК «Французский», Джунхо застал младшего брата мрачным и задумчивым.

— Ты был у «Жоры»? — спросил он, наливая себе стакан воды.

— Был, — кивнул Кихан. — Он просил передать…

— Мне плевать, что он просил, — отрезал Джунхо. — Этот старик возомнил себя царём горы. Он мешает работать. Он саботирует приказы.

— Но он прав, брат, — неуверенно возразил Кихан. — Люди его слушают. Он для них… свой. А мы — чужие.

Джунхо поставил стакан на стол. Слишком резко.

— Мы — бизнес. А он — прошлое. Реликт. И если этот реликт мешает бизнесу, его убирают.

Он смотрел на брата, и в его взгляде читалось разочарование. Он видел, как старый паук «Жора» плетёт паутину вокруг его младшего брата, играя на его потребности в отцовской фигуре.

— Не забывай, кто твой брат, Кихан, — сказал он тихо, но так, что по спине Кихана пробежал холодок. — Не он. А я.

В своём номере в гостинице Анастасия Щедрина изучала очередной отчёт от «ТОТАЛ». Сухие строки, описывающие встречу Джунхо и Шканта. Фотографии, сделанные скрытой камерой. И отдельный файл — оперативная справка на Георгиева Бориса, «Жору».

Она читала и видела, как на её ментальной карте проступают контуры второго, параллельного центра силы. «Копатели» во главе с «Вальком» контролировали административный и финансовый ресурс. Но «Жора» контролировал землю. В самом прямом, физическом смысле. Он контролировал людей с лопатами.

Раздался стук в дверь. Это был Владимиров. Он выглядел взволнованным.

— Анастасия, у нас ЧП. Заказ на памятник для семьи судьи Маркова сорван. Рабочие просто… не вышли.

— Почему? — спросила она, хотя уже знала ответ.

— Неофициальная причина — кто-то из людей «Жоры» сказал им, что этот участок «нехороший». Проклятый, — Владимиров криво усмехнулся. — Бред, конечно. Но никто не хочет связываться. «Валек» в бешенстве. Он звонил мне, орал, угрожал.

Щедрина смотрела на него, но видела не его. Она видела шахматную доску. И она видела, как одна из фигур сделала ход, нарушивший весь расклад. «Жора» бросил вызов «Вальку». Открыто. Нагло.

— Спасибо, Николай, — сказала она. — Это очень ценная информация.

Когда он ушёл, она подошла к окну. Дождь прекратился. Город лежал под низким, свинцовым небом. Она думала о «Жоре». О старом волке, который решил показать зубы молодым хищникам. Она думала о братьях Пак, один из которых был мозгом, а второй — сердцем, и это сердце уже было отравлено ядом чужого влияния.

Она открыла свой секретный файл и добавила новую запись.

СТАТУС: Внутренний конфликт. СТОРОНА 1: ОПГ «Копатели» (Белозёров, «Валек»). РЕСУРС: Административный, финансовый, силовой (верхний уровень). СТОРОНА 2: Группа «Жоры» (Георгиев). РЕСУРС: Контроль над исполнителями (низовой уровень), поддержка локального криминалитета («Вокзальные»). ВЕРОЯТНОСТЬ ЭСКАЛАЦИИ: Высокая.

Она закрыла ноутбук. Впервые с момента прибытия в Серебровск она почувствовала что-то похожее на азарт. Её враги были не монолитны. Они были разобщены. Они боялись и ненавидели друг друга не меньше, чем её.

А это означало, что у неё появился шанс. Шанс не просто наблюдать. А играть. Столкнуть их лбами. И смотреть, как их империя, построенная на костях, рухнет под собственной тяжестью, превратившись в пепел.

Глава 8: Искусство подношений

День рождения прокурора Серебровской области праздновали в ресторане «Версаль». Название было кричащим, безвкусным, но до отвращения точным. Всё здесь — от позолоченных херувимов на стенах до тяжести столового серебра — было создано, чтобы демонстрировать статус. Чтобы напоминать гостям, что они — новая аристократия, оторвавшаяся от серой массы и парящая в собственном, рукотворном раю.

Анастасия Щедрина не была там. Её тело находилось в унылом номере гостиницы «Областная», но её глаза и уши были в самом сердце этого праздника. На экране её защищённого планшета разворачивалась прямая трансляция, собранная аналитиками «ТОТАЛ» из десятка источников: аудиопоток с миниатюрного микрофона на подносе официанта, видео с камер наблюдения, которые «случайно» сбоили для всех, кроме них, фотографии из соцсетей жён и подруг приглашённых. Это была мозаика чужой жизни, холодная и детализированная, как отчёт патологоанатома.

Она смотрела на экран, где Валентин «Валек» Белозёров, директор кладбища, поднимал бокал. Его лицо лоснилось от пота и самодовольства. Он произносил тост в честь именинника — молодого, лощёного прокурора по фамилии Марков. Того самого, чья тёща теперь покоилась на месте безымянного ветерана.

— За справедливость! — провозгласил «Валек», и по залу пронёсся гул одобрительных смешков.

Щедрина увеличила изображение. Она видела всё: фальшивую скромность в глазах Маркова, жадность, которую он не мог скрыть, когда смотрел на «Валька». Она видела, как мэр Нептицын с отеческой улыбкой наблюдает за этой сценой, как дирижёр, довольный слаженной игрой своего оркестра.

Кульминация наступила после горячего. «Валек» подозвал помощника, и тот внёс в зал небольшую бархатную коробку.

— Это тебе, Андрей, от души, — голос «Валька» сочился елеем. — На новоселье. Чтобы семейное гнёздышко было уютным.

Марков открыл коробку. Внутри, на атласной подушечке, лежали ключи. Простые, современные ключи от квартиры. Но все в этом зале знали, что это не просто ключи. Это был символ посвящения. Билет в закрытый клуб.

АУДИОФАЙЛ 7B. Шёпот за столом №3.

ГОЛОС 1 (предположительно, Куров): Опять «Французский»? У Валька там, что, безлимитный абонемент?

ГОЛОС 2 (предположительно, Папенко): Он не дарит. Он инвестирует.

Щедрина поставила трансляцию на паузу. Инвестирует. Папенко был точен. Это была не взятка. Это была покупка души. Она открыла файл с досье на Маркова. Женат, двое детей, ипотека на двадцать лет. Теперь ипотеки нет. А долг есть. Пожизненный. Невозвратный.

Она снова включила трансляцию. Камера «ТОТАЛ» переключилась на курительную комнату. Туда вышли помощник мэра Папенко и начальник БЭП Куров. Папенко нервно затягивался тонкой сигаретой.

— Эта Щедрина… она не успокоится, — сказал он, выдыхая дым в сторону. — Копает под «Французский». Владимиров ей всё сливает.

Куров усмехнулся, глядя на своё отражение в тёмном стекле.

— Успокоится. Все успокаиваются. Главное — не делать резких движений. И помнить, кто дирижёр.

Папенко затушил сигарету, раздавив её в пепельнице. Его рука дрожала. Он боялся. И Щедрина чувствовала его страх даже через экран планшета.

Телефон зазвонил в полной тишине студенческой комнаты, и Кирилл вздрогнул. Номер был скрыт. Он колебался, но потом всё же нажал на кнопку приёма.

— Алло?

— Студент, историю любишь? — голос в трубке был искажён, низкий и безжизненный, как у робота.

— Кто это? — сердце Кирилла забилось быстрее.

— Неважно. Ты в архивах копаешься. В старых костях. Это опасно. Можно заразиться. Или сломать себе шею.

— Я не понимаю, о чём вы…

— Всё ты понимаешь, «Мультик», — голос произнёс его прозвище, и по спине Кирилла пробежал ледяной холод. Они знали. Они знали всё. — История — это наука о мёртвых. Не становись её частью. Это первое и последнее предупреждение.

В трубке раздались короткие гудки. Кирилл сидел, не двигаясь, сжимая телефон в похолодевшей руке. Комната, казавшаяся ему уютной и безопасной, вдруг стала враждебной. Тени в углах сгустились. Каждый скрип за окном казался шагами убийцы. Он был больше не исследователем. Он был мишенью.

Евгения Романюк смотрела на фотографию своего младшего брата. Снимок был сделан пять лет назад, до того, как всё рухнуло. До того, как он, глупый, наивный мальчишка, связался не с теми людьми и попался с пакетом наркотиков. «Сом» тогда появился из ниоткуда. Он «решил вопрос». Условный срок вместо реальных восьми лет. И цена за это решение была проста: её талант, её имя, её душа.

Она ненавидела себя за то, что делает. За лживые статьи, за проданную совесть. Но каждый раз, когда она думала взбунтоваться, она видела перед глазами это фото.

Пришло сообщение от «Сома». Короткое, как выстрел.

«Следующая цель — Владимиров. Начальник отдела ЖКХ. Найди на него всё. Семья, любовницы, старые долги. Мне нужно, чтобы он стал ручным».

Евгения закрыла глаза. Владимиров. Тот самый, который пытался помочь Новожиловым. Тот, в ком ещё оставалось что-то живое. И теперь она должна была уничтожить его. Это был её личный ад. Она взяла сигарету, но пальцы дрожали, и она не смогла её зажечь.

В своём доме Борис Иголкин чувствовал себя в безопасности. Здесь, в подаренной «Вальком» квартире в ЖК «Французский», он был не просто офицером БЭП. Он был хозяином жизни. Он смотрел, как его жена собирает чемоданы.

— Ты уверен, что сейчас хорошее время для поездки? — спросила она, не отрываясь от дела. — В городе эта… проверка из Москвы.

— Вот именно поэтому и хорошее, — усмехнулся Иголкин. — Пусть видит, что у нас всё спокойно. Люди живут, отдыхают. Никакого кризиса.

Он врал. Он просто хотел убрать семью из города. На всякий случай. Щедрина его пугала. Её спокойствие, её глаза, которые смотрели, казалось, прямо в душу. Он чувствовал себя голым под этим взглядом.

Жена улыбнулась и поцеловала его.

— Ты у меня самый лучший.

Он обнял её, вдыхая запах её духов. Он делал всё это ради них. Ради того, чтобы у его детей было то, чего не было у него. И если для этого нужно было ломать жизни каких-то Новожиловых, он был готов платить эту цену.

Ночь. Дождь барабанил по стеклу гостиничного номера. Анастасия Щедрина сидела перед ноутбуком. На экране была открыта защищённая программа для построения схем. Она закончила анализировать отчёт «ТОТАЛ» и поговорила по телефону с напуганным, но не сломленным Кириллом.

Она начала расставлять на карте виртуальные флажки.

Вот мэр Нептицын. Вот его помощник Папенко. Вот директор кладбища «Валек». Вот начальник БЭП Куров и его подчинённый Иголкин. Вот прокурор Марков. Вот судья, чья тёща лежит в чужой могиле.

Она соединяла их линиями. Линии взяток, угроз, приказов. Паутина становилась всё гуще. А потом она начала вбивать адреса. Один за другим. И случилось странное. Все флажки, обозначавшие ключевые фигуры системы, сгруппировались в одном месте. В элегантном, похожем на парижский, жилом комплексе на проспекте Маршала Жукова.

Она откинулась на спинку стула. В горле пересохло. Она вдруг поняла. Это была не просто раздача квартир. Это было нечто гораздо более дьявольское.

Это была клетка. Золотая, комфортабельная, но клетка. Они все были соседями. Они встречались на парковке, их дети ходили в одну элитную школу, их жёны — в один фитнес-клуб. Они были повязаны не только деньгами. Они были повязаны бытом. Соседством. Они были заложниками друг у друга. Это была система круговой поруки, доведённая до совершенства. Система, которая контролировала сама себя.

Она посмотрела на эту схему. На этот идеальный, замкнутый круг. И впервые за всё время она почувствовала укол настоящего, леденящего страха. Она была снаружи. Одна. А чтобы сломать круг, нужно было оказаться внутри него.

Она закрыла ноутбук. Дождь за окном усилился, превратившись в сплошную стену воды. Она знала, что следующая атака будет направлена уже не на её помощников. Она будет направлена на неё. И она должна была быть готова.

Глава 9: Бюрократическая война

Бумага в мэрии Серебровска обладала собственной, почти мистической жизнью. Она рождалась в принтерах, путешествовала по тёмным коридорам в руках безликих курьеров, старела в папках, а затем умирала в шредерах или, что случалось чаще, впадала в летаргический сон в архивах, из которого не было возврата.

Служебная записка Николая Владимирова, отправленная им на имя мэра Нептицына, была живой и злой. Она кричала о нарушениях, о несоответствиях в реестрах, о циничном беззаконии, творящемся на Степном кладбище. Три дня она прожила активной жизнью, пройдя через руки секретарши мэра, его помощника Папенко, и, наконец, легла на стол самому Нептицыну. А потом исчезла. Просто испарилась. Словно её никогда и не было.

— Её нет, — сказала секретарша, не поднимая глаз от монитора. — Входящий номер такой не зарегистрирован. Вы, наверное, ошиблись, Николай.

Владимиров стоял перед её столом, чувствуя, как по венам разливается холодное бессилие. Он не ошибся. Он лично видел, как она ставила штамп. Он смотрел на эту женщину с идеальной укладкой и мёртвыми глазами и понимал, что перед ним — не человек, а файервол. Идеально отлаженная программа, настроенная на удаление угроз.

— Ясно, — сказал он тихо и вернулся в свой кабинет.

Его кабинет в Департаменте ЖКХ был единственным местом в этом здании, где пахло не пылью и лицемерием, а свежесваренным кофе и решимостью. Он сел за стол. Его руки не дрожали. Гнев, который кипел в нём, переплавился в холодную, твёрдую сталь. Они думали, что он сдастся. Они ошиблись.

Он снова распечатал служебную записку. Тот же текст, те же факты. Но в шапке он добавил одну строчку: «Копия: Прокурору Серебровской области». Он не питал иллюзий насчёт областного прокурора, который наверняка ужинал с Нептицыным в «Империи». Но это был ход. Официальный, протокольный ход, который система не могла просто проигнорировать. Он выводил войну из тихих кабинетов на бумажное поле боя, где у каждого действия оставался след.

Анастасия Щедрина получила скан этого документа от Владимирова на свой защищённый планшет поздно вечером. Она сидела в своём номере в гостинице, и свет от экрана выхватывал из темноты её сосредоточенное лицо. Она читала и видела не просто текст. Она видела поступок. Отчаянный, почти самоубийственный поступок честного человека в прогнившей системе. Он бросил им перчатку. И она знала, что ответный удар не заставит себя ждать.

Её внутренний аналитик, холодный и беспристрастный, констатировал: «Он нарушил правила. Он действует эмоционально. Это делает его уязвимым». Но другая её часть, та, которую она годами пыталась заглушить, почувствовала укол уважения. Он не был оперативником. Он был просто человеком, у которого закончилось терпение. И это делало его поступок в тысячу раз ценнее.

Она написала ему короткое сообщение: «Осторожнее. Они не прощают такого». Ответ пришёл через минуту: «Знаю. Но молчать больше не могу».

Вызов в кабинет мэра последовал на следующее утро. Нептицын был один. Он не улыбался. Его обычная маска радушного хозяина была снята, и под ней оказалось холодное, злое лицо человека, чьи владения посмели осквернить. Он не предложил Владимирову сесть.

— Николай, — начал он тихо, и от этой тишины по спине Владимирова пробежали мурашки. — Я всегда ценил в людях инициативу. Но есть разница между инициативой и провокацией. Ты отправил бумагу прокурору. Зачем?

— Потому что первая бумага потерялась, — ровно ответил Владимиров, глядя мэру прямо в глаза.

— Бумаги не теряются, Николай. Они находят своё место. Иногда — в папке «К исполнению». Иногда — в корзине. Это называется «приоритеты». Ты пытаешься навязать мне свои приоритеты. Это ошибка.

Он подошёл к окну и посмотрел на город.

— Я строю этот город. Я привлекаю инвесторов, я создаю рабочие места. Это сложно. Иногда приходится идти на компромиссы. Закрывать глаза на мелочи ради большой цели. А ты лезешь со своими кладбищенскими дрязгами. Ты хочешь работать или воевать? В Серебровске воевать с мэрией не принято. Плохая примета.

— Алексей, я хочу работать по закону, — голос Владимирова не дрогнул. — Если в этом городе это называется войной — что ж, я готов.

Нептицын медленно повернулся. Его глаза сузились.

— Готов? — он усмехнулся. — Ты даже не представляешь, к чему ты должен быть готов. Иди. Работай.

Когда Владимиров вышел, Нептицын снял трубку внутреннего телефона и набрал номер Папенко.

— Артур? Наш мальчик решил поиграть в героя. Сделай так, чтобы его отдел оказался в полной изоляции. Ни одной бумаги, ни одного ресурса. Пусть захлебнётся в собственном энтузиазме.

Изоляция началась немедленно. Она была тихой, вежливой и абсолютно тотальной. Заявки отдела Владимирова на транспорт «терялись». Запросы в другие департаменты оставались без ответа неделями. Его подчинённые, старые работники системы, начали смотреть на него с опаской и презрением. Они здоровались сквозь зубы и за его спиной крутили пальцем у виска. Он стал чужим. Прокажённым.

Щедрина видела это. Она получала отчёты «ТОТАЛ» о саботаже. Она видела, как система пытается удушить бунтаря в своих мягких, бюрократических объятиях. И она решила вмешаться.

Она «случайно» столкнулась с Владимировым в коридоре.

— Николай, добрый день. У меня к вам юридический вопрос.

Они зашли в его кабинет. Она знала, что их могут слушать.

— Я изучала ваше местное законодательство, — начала она громко, раскладывая на столе какие-то бумаги. — И нашла интересную норму в положении о муниципальном контроле. Пункт 4.7. Он даёт вам право инициировать межведомственную проверку по факту обращения гражданина, даже если полиция вынесла отказ. Вам нужен лишь формальный повод.

Она смотрела на него, и её взгляд был ясен. Это твой ход. Используй его.

— Спасибо, Анастасия, — он понял всё. — Это очень ценная информация.

На следующий день, используя заявление Ирины Новожиловой как формальный повод и ссылаясь на тот самый пункт 4.7, Владимиров инициировал официальную проверку деятельности МУП «Ритуал». Это была маленькая, но важная победа. Он пробил брешь в стене изоляции.

Система ответила мгновенно. И её ответ был верхом цинизма.

Приказ о создании межведомственной комиссии лёг на стол Нептицыну. Он подписал его, не глядя. А в графе «Председатель комиссии» его рука вывела знакомую фамилию. Борис Иголкин.

Щедрина получила копию этого приказа вечером. Она сидела в своём номере и смотрела на документ. Холодная ярость подступала к горлу. Они не просто защищались. Они издевались. Они превратили её оружие в фарс. Поручить проверку деятельности кладбищенской мафии человеку, который был её неотъемлемой частью. Это была пощёчина. Ей. Владимирову. Всему понятию справедливости.

Она поняла, что проиграла. Бюрократическая война была окончена, не начавшись. Они играли краплёными картами на своём поле и по своим правилам. Пытаться победить их с помощью закона было всё равно что пытаться потушить пожар бензином.

Она подошла к окну. Город внизу жил своей жизнью. Люди спешили домой, горели огни витрин, ехали машины. Они не знали, что их город давно захвачен. Что им правят не те, кого они выбирали, а тени, дёргающие за ниточки из дорогих ресторанов и элитных квартир.

Она посмотрела на здание УЭБиПК. Там, в своём кабинете, сейчас сидел Иголкин. Возможно, он уже писал отчёт о «проведённой проверке». Отчёт, в котором не будет найдено никаких нарушений.

Она сжала кулаки. Хватит. Хватит играть по их правилам. Она достала телефон и набрала номер Сосницкого.

— Мне нужна вся информация по внутренним конфликтам в ОПГ «Копатели», — сказала она без предисловий. — И по их конкурентам. Особенно по человеку по кличке «Жора».

Она повесила трубку. Если нельзя сломать систему снаружи, значит, нужно заставить её взорваться изнутри. Она больше не была чиновником из Минстроя. Она снова становилась оперативником. И её следующей целью был не Иголкин. Её целью был хаос.

Глава 10: Первые тени

Ночь накрыла Серебровск внезапно, словно кто-то дёрнул рубильник, выключив серое, унылое дневное освещение. Вместе с темнотой пришёл холодный, пронизывающий ветер, который гнал по пустым улицам мусор и мёртвые листья. На выезде из города, на старом шоссе, ведущем к рудникам, одинокий «Рено Логан» боролся с порывами ветра. За рулём сидел Семён Маргулис, владелец маленького, но гордого ритуального агентства «Последний путь».

Он только что возвращался с тяжёлого разговора с родителями, у которых занял денег, чтобы не платить дань «Крюку». Он отказался. Он решил бороться. Эта мысль придавала ему сил, смешанных с леденящим страхом. Он посмотрел в зеркало заднего вида. Две яркие точки фар тяжёлого грузовика неумолимо приближались. Маргулис поморщился. Какой-то идиот решил устроить гонки на ночной трассе. Он прижался правее, давая дорогу.

Но грузовик не пошёл на обгон. Он приблизился вплотную, его огромный бампер почти касался багажника «Логана». Маргулис вцепился в руль. Сердце пропустило удар, а потом забилось часто, как барабанная дробь. Это не было случайностью.

Он вдавил педаль газа в пол. Маленький «Логан» взревел, пытаясь оторваться. Но грузовик, похожий на доисторического монстра, легко нагонял его. Внезапно монстр моргнул дальним светом, ослепляя Маргулиса. В следующую секунду раздался оглушительный удар. Металл заскрежетал, мир перевернулся, и последнее, что увидел Семён Маргулис, были не звёзды, а осколки лобового стекла, летящие ему в лицо, как рой злых, блестящих насекомых.

В городском морге на Дачной улице пахло формальдегидом и безнадёгой. Этот запах был настолько плотным, что, казалось, его можно было резать ножом. Доктор Вова, патологоанатом, не замечал его. Он работал, напевая себе под нос старую, весёлую песенку про капитана. Его добродушное, круглое лицо и жизнерадостное мурлыканье были чудовищно неуместны в этом царстве смерти. Это была его защита. Его броня от ужаса, с которым он сталкивался каждый день.

На стальном столе перед ним лежало то, что осталось от Семёна Маргулиса.

— ДТП, говорят, — бодро произнёс Доктор Вова, обращаясь к своему помощнику, Егору Кольцову, по кличке «Рубильник». — Не справился с управлением. Бывает. Дороги у нас, сам знаешь, не автобаны.

«Рубильник» молчал. Он всегда молчал. Замкнутый, неразговорчивый, с глазами затравленного зверя, он двигался по секционной бесшумно, как тень. Он панически боялся вернуться в тюрьму, где провёл пять лет за драку, и этот страх сделал его невидимым.

Доктор Вова надел перчатки и склонился над телом. Его весёлость мгновенно испарилась. Лицо стало серьёзным, сосредоточенным. Он был хорошим врачом. Слишком хорошим для этого города. Он провёл пальцами по черепу погибшего.

— Странно, — пробормотал он. — Переломы рёбер, разрыв селезёнки — это понятно. Но вот это…

Он указал на гематому у основания черепа.

— Удар тупым предметом. Прижизненный. И вот здесь, на запястьях… следы, похожие на следы от наручников.

«Рубильник» замер. Он смотрел на синяки, и его собственная кожа покрылась мурашками. Он слишком хорошо знал, как выглядят такие следы.

— Может, при ударе так получилось? — спросил он тихо, его голос был хриплым от долгого молчания.

— Может, — Доктор Вова выпрямился и посмотрел на помощника. Их взгляды встретились. В глазах добродушного доктора была усталость. В глазах «Рубильника» — ужас. — А может, и нет. Но кто нас спросит, Егор? Кто нас спросит?

Он вздохнул и вернулся к работе. В официальном заключении он напишет обтекаемо: «множественные травмы, характерные для дорожно-транспортного происшествия». Он не будет лгать. Но он и не скажет всей правды. Это был его способ выживания. Его компромисс с совестью.

Ночью, когда морг погрузился в тишину, нарушаемую лишь гудением холодильных установок, «Рубильник» вышел на задний двор. Его руки дрожали. Он достал дешёвый кнопочный телефон, который прятал в сапоге. Он набрал номер, который знал наизусть.

— Это я, — прошептал он в трубку, когда на том конце ответили. — Сегодня привезли одного… Маргулис. Официально — ДТП. Но его били. Перед смертью. Сильно.

Он не дождался ответа. Просто сбросил звонок, вытащил сим-карту и сломал её. Он сделал то, что должен был. Он заплатил за свою свободу. Маленький кусочек информации в обмен на ещё один день на воле.

Анастасия Щедрина сидела в своём номере и читала официальный отчёт о смерти Семёна Маргулиса. Сухие строки, подписанные Борисом Иголкиным. «В результате ДТП… не справился с управлением… признаков насильственной смерти не обнаружено… в возбуждении уголовного дела отказать».

Она отложила планшет. Всё было слишком быстро. Слишком гладко. Она знала, что Маргулис был одним из тех, кто отказался платить «Крюку». И вот, через два дня, он «не справился с управлением».

Она открыла другой файл. Список «призрачных» могил, составленный «Мультиком». Она дала ему новое задание: найти родственников. Это было почти невозможно. Прошли десятилетия. Но Кирилл был упрям.

Раздался стук в дверь. Это был он. Бледный, но с горящими глазами.

— Нашёл! — выдохнул он, входя. — Одну. Внучку той женщины, ветерана труда, Анны Григорьевой. Она живёт здесь, в Серебровске. Я говорил с ней по телефону. Она помнит могилу бабушки. И она готова говорить.

Щедрина почувствовала, как напряжение немного отпускает. Это был прорыв. Первый живой свидетель.

— Молодец, Кирилл. Организуй встречу. Не здесь. Где-нибудь в людном месте. Кафе. Парк.

— Хорошо, — он уже развернулся, чтобы уйти, но остановился в дверях. — Анастасия… а это не опасно? Для неё?

Щедрина посмотрела на него. На его честное, открытое лицо.

— Опасно, — сказала она правду. — Очень. Но иногда, чтобы добиться справедливости, нужно рисковать.

Когда он ушёл, её накрыла волна сомнений. Она втягивала в эту войну посторонних людей. Старуху-свидетельницу. Мальчишку-студента. Она ставила их под удар.

В этот момент зазвонил её телефон. Номер был незнакомый.

— Викторовна? — голос был хриплым, с узнаваемым донским говором. — Это «Копаль».

— Слушаю вас, Анатолий.

— Ты, юристка, в опасные игры играешь. Слыхал я, ты покойников старых ворошишь. Не надо этого. Мёртвые — они тихие. А вот живые, которые их покой стерегут, — они шумные. Очень шумные. И злые. Береги себя. И пацана своего береги.

Он повесил трубку. Щедрина сидела, не двигаясь. Это было не похоже на угрозу «Валька». В голосе старого могильщика звучала… забота. Искренняя, отцовская забота. Он тоже видел в ней не чиновницу. Он видел в ней женщину, которая в одиночку пошла против стаи волков.

В кабинете мэра Нептицын слушал доклад Папенко.

— Маргулис — всё. Чисто, — докладывал помощник, вытирая лоб платком. — Иголкин дело закрыл.

— Я просил тихо, — Нептицын смотрел в окно. — А не с трупами. Трупы — это шум. Это привлекает внимание.

— Но он отказался платить…

— Мне плевать! — мэр резко повернулся. Его лицо было злым. — Я строю здесь бизнес-империю, а не бандитский притон из девяностых! «Крюк» и его быки должны знать своё место. Передай «Сому». Ещё один такой «несчастный случай», и я лично оторву им головы.

Папенко испуганно кивнул. Он видел, что мэр не шутит. Нептицын боялся не крови. Он боялся неконтролируемого насилия, которое могло разрушить его идеально выстроенную систему.

Ночью Анастасия Щедрина снова сидела над документами. Она получила из Москвы через защищённый канал копии нескольких старых «отказных материалов» по похожим «несчастным случаям» за последние два года. Она раскладывала их на полу своего номера, как пасьянс.

И вдруг она увидела.

Все они были похожи, как близнецы. Формулировки. Ссылки на статьи УПК. И подпись. Везде была одна и та же подпись. Не Иголкина. А некоего капитана Рябова. Молодого, никому не известного следователя.

Она открыла на планшете структуру местного УВД. Капитан Рябов числился в отделе, который курировал лично Борис Иголкин.

Она встала и подошла к окну. Пазл сложился. И картина, которая открылась ей, была чудовищной. Иголкин сам не марал руки. У него был свой, личный «могильщик». Молодой следователь, который подписывал все грязные бумаги, хороня правду под тоннами юридической казуистики. Это была не просто коррупция. Это был конвейер. Конвейер по легализации убийств.

Она посмотрела на своё отражение в тёмном стекле. Она видела уставшую женщину с холодными глазами. Она знала, что нашла слабое звено. Капитана Рябова. И теперь она должна была заставить его говорить. Но она также знала, что, сделав этот ход, она окончательно превратится из наблюдателя в охотника. И пути назад уже не будет.

Глава 11: Алко-друзья

Ночь пятницы опускалась на Серебровск, и город менялся. Дневная серая усталость смывалась неоновыми огнями, и на волю выползала другая жизнь — громкая, пьяная, ищущая забвения. Особенно здесь, на Правобережной улице, тянувшейся вдоль тёмной, маслянистой ленты реки Артельной. Цепочка дорогих ресторанов, похожих на светящиеся аквариумы, была главным местом притяжения для тех, кто мог позволить себе забыться дорого.

В прокуренном подсобном помещении одного из таких ресторанов, пахнущем перегоревшим маслом и дешёвым табаком, «Жора», проводил инструктаж. Перед ним стояли пятнадцать человек. Его гвардия. Люди с простыми, обветренными лицами копальщиков и смотрителей, но с глазами, в которых не было ни простоты, ни скорби. Это были его самые преданные, самые проверенные бойцы.

— Значит, так, орлы, — голос «Жоры» был тихим, почти отеческим, но от этого голоса у каждого из присутствующих по спине бежали мурашки. — Работаем, как в прошлый раз. Три группы. «Наблюдатели», «контактёры» и «провокаторы». Ваша задача — клиент. Жирный, на хорошей машине, который любит залить за воротник, а потом сесть за руль.

Он обвёл их взглядом.

— Не мельтешить. Не светиться. Вы — отдыхающие. Устали после тяжёлой недели. Имеете право. Если кто спросит — вы с кладбища. Это лучший пароль в этом городе. Никто и никогда не заподозрит кладбищенского работника в работе на ментов. Для них мы — низшая каста. И в этом наша сила.