Бесплатный фрагмент - Ассорти с горькой начинкой

Зов полнолуния

— Танюша, ты дома?

— Привет, милый. Конечно дома, где же мне ещё быть? — улыбаясь, сказала жена, встречая меня в прихожей.

— Ну, мало ли…, — ответил я и нагнулся, чтобы развязать на туфлях шнурки, — может же, моя жена уйти в магазин или в парикмахерскую, в конце концов.

— Может! Но только не в шесть часов вечера.

— Почему это? — с притворным удивлением, спросил я, прекрасно зная, что она мне ответит.

— Потому что, в это время, домой возвращается мой м-у-у-уж! — смешно сложив губы бантиком, протянула Таня и, как всегда звонко чмокнула меня в щёку.

— Всё! Побежала на кухню, — она повернулась, чтобы уйти, но, не сделав и шага, снова развернулась ко мне лицом.

— Что? — спросил я.

— У тебя какой-то загадочный вид, дорогой. Случилось чего? — с хитрым прищуром, спросила Таня.

— Ничего особенного, — ответил я, пряча улыбку, — если не считать того, что я приготовил тебе сюрприз.

— Сюрприз?! Ну-ка, ну-ка, выкладывай.

— Я заказал ужин в нашем любимом итальянском ресторане и его привезут с минуты на минуту. А ещё, по пути домой, я зашёл в супермаркет и купил бутылочку французского вина. Вот, возьми. А теперь со спокойной душой можешь идти на кухню.

— А в честь чего праздник, позвольте поинтересоваться? — с довольной улыбкой спросила Таня, рассматривая бутылочную этикетку.

— В честь пятницы. Сегодня же пятница, если я не ошибаюсь, — ответил я, по пути в ванную. Уже находясь в дверях ванной комнаты, я обернулся и сказал: — Есть ещё один повод, но о нём я скажу позже, за бокалом вина.

Тщательно вымыв руки, я посмотрел на себя в зеркало. «А ты сильно сдал, старик», — подумал я, разглядывая своё лицо, изрезанное глубокими морщинами. Да и как тут не сдать, чёрт побери, если любовь всей твоей жизни, женщина, без которой я не мыслил своё существование, из-за какой-то нелепой случайности, могла оставить меня на этой бренной земле, одного? Это случилось почти два года назад, самолёт, на котором, моя Танечка возвращалась от родителей, выкатился за пределы взлётно-посадочной полосы. Начался пожар, погиб весь экипаж и более половины пассажиров. Оставшиеся в живых получили тяжёлые травмы. В том числе и Танюша, которая, к тому же, была на седьмом месяце беременности. Почти две недели Таня балансировала на грани жизни и смерти. В конце концов, врачам удалось спасти ей жизнь. А вот нашего долгожданного первенца мы потеряли. Для нас обоих это стало страшным ударом, от которого мы и по сей день, полностью не оправились. Потом была долгая реабилитация, мне понадобился почти год, чтобы поставить Таню на ноги. Далось это очень тяжело, но я был на седьмом небе от счастья! Моя Таня! Любимая одноклассница, ставшая впоследствии моей женой, вернулась к нормальной жизни! Танечка получила инвалидность, но с правом работы. Однако, я категорически запретил ей работать, и моя жена превратилась в домохозяйку. Лишь одно обстоятельство омрачало нашу, без преувеличения могу сказать, счастливую жизнь — отсутствие детей. Но с этим ничего нельзя было поделать, приговор врачей был неумолим, проклятая катастрофа навсегда лишила мою Таню счастья материнства.

Ужин удался. Все блюда, в том числе, и любимая Таней, пицца «Пеперрони», были на высоте. За что моя отдельная благодарность шеф-повару.

— Ну, — поднимая бокал, спросила, слегка захмелевшая Таня, — чем будем заниматься в выходные?

Я её прекрасно понимаю, всю неделю сидеть в четырёх стенах, скука смертная. Что ж, для того и существуют выходные, чтобы скрашивать серые будни. Значит, будем скрашивать.

— Давай пригласим Мишиных, — предложил я, — мы давно с ними не встречались. Ты приготовишь свою фирменную лазанью.

— Не хочу! — внезапно резко оборвала меня Татьяна, — нет настроения. Ты же знаешь, я Сашкину благоверную терпеть не могу. Для того, чтобы я могла с ней общаться, нужен соответствующий настрой. А у меня его нет.

— Ну, хорошо, тогда давай сходим в кино или в театр.

— А вот это другое дело! — обрадовалась Таня, — только в кино не хочу, хочу в театр!

— Точно! — воскликнул я, — как насчёт старой, доброй классики?

Танины глаза мигом загорелись. Мы оба просто обожаем русскую классическую литературу. Пушкин, Чехов, Гоголь, Достоевский — гении, раскрывшие миру загадки русской души. Их шедевры можно перечитывать и пересматривать бесконечно, каждый раз открывая для себя новые черты, пожалуй, самой неоднозначной нации на земле.

— Что? — с нетерпением спросила меня Таня, — какая-нибудь премьера?

— Да! — торжественно объявил я, и процитировал, — «Итак, она звалась Татьяна…».

— Неужто сподобились на Онегина? — с недоверием улыбнулась Таня.

— А, то! Помнишь в фильме Рязанова? «А не замахнуться ли нам на Вильяма нашего Шекспира?» ….

— И замахнёмся! — подхватила Таня и засмеялась.

— Кстати, — вдруг, вспомнила она, — ты, кажется, говорил, что есть ещё один повод для сегодняшней вечеринки.

— Ах, да! — хлопнул я себя по лбу, — как я мог забыть!

Я взял бутылку и разлил остатки вина по бокалам.

— Дело в том, Танюша, — сказал я, поднимая бокал, — что сегодня исполняется ровно год, с тех пор, как ты сделала свои первые шаги после болезни. Я запомнил этот день на всю жизнь, ты была похожа на маленького ребёнка, с помощью родителей постигающего свою первую науку. Давай выпьем за это.

Танина рука, державшая бокал с вином, задрожала и опустилась, а глаза вмиг наполнились слезами. На лице не осталось и тени от улыбки, радовавшей меня, буквально минуту назад. Я понял, что сморозил глупость. Конечно, не надо было упоминать о ребёнке. Для Тани это больная тема. Какой же я осёл!

— Танюша прости меня, родная! Я случайно…

— Я не могу так больше жить, понимаешь? — сквозь слёзы, почти кричала Таня, — Не могу! Я, от тоски, скоро на стенку полезу!

— О чём ты родная? — спросил я, уже догадываясь, к чему она клонит.

— Ты прекрасно знаешь о чём!

Я бросил быстрый взгляд на окно и сказал, стараясь говорить, как можно мягче: — Любовь моя, не мы виноваты в том, что не можем иметь детей. Так сложились обстоятельства и с этим надо смириться.

— Тогда почему ты упорно не хочешь взять ребёнка из приюта?! Почему?! — вскричала Таня и закрыла заплаканное лицо руками.

Надо сказать, что я действительно, ярый противник усыновления чужих детей, и мы неоднократно спорили с Таней по этому поводу. В этих спорах я, как правило, одерживал верх. Но жена не реже, чем раз в месяц постоянно возвращается к этой больной для нас обоих теме. И, с каждым разом, мне всё труднее удаётся отстаивать свою точку зрения. Сегодня мне тоже удалось, но пришлось заплатить за это высокую цену. Татьяна замкнулась и больше мы в этот вечер толком друг с другом не общались. Я посмотрел в окно. Проклятое полнолуние! Хорошо, что оно бывает редко, иначе я бы, наверное, сошёл с ума! Когда я вижу на черном небосводе ослепительно яркий белый диск, мне хочется взять ружьё и выстрелить в него! Сколько раз я представлял себе, как от моего меткого выстрела он разлетается на тысячи мелких осколков!

Я ненавижу полнолуние вовсе не из-за того, что у меня фобия, нет. Это всё из-за моей любимой Танечки. Её болезненная, иначе не назовёшь, зависимость от полной луны, появилась с тех пор, как она узнала о своём бесплодии. Вот и сейчас, едва город окутали сумерки, ненавидимый мной спутник Земли, черт бы его подрал, тут же уставился в окно, чтобы в очередной раз попытаться разрушить наше семейное счастье.

Настоящее полнолуние длится всего сутки, слава тебе, Господи! Но Таня начинает нервничать за день, а, то и за два до его начала. В принципе, я к этому уже привык и научился подстраиваться под её настроение, стараясь не доводить дело до скандала. Самое трудное — пережить пик этого природного явления. В этот день, вернее, вечер, как, например, в сегодняшний, Татьяна бывает особенно ранима. Резкие смены настроения, повышенная возбудимость, а, иногда даже истерические припадки, и всё это из-за проклятой луны!

Я сделал попытку помириться с Таней, да где там! Она даже не удостоила меня взглядом, только молча прошла в спальню и закрыла за собой дверь. Я вздохнул и направился в прихожую, решив позвонить Женьке Скворцову. Женька — это наш однокашник. В школе он был моим самым лучшим другом. В принципе, мы и сейчас дружим, просто видимся редко, он врач-психотерапевт, работает в городской поликлинике, а я инженер-программист, и работаю на одну известную АйТи — компанию. В силу этого мы видимся реже, чем нам бы хотелось. И вот, впервые, я решил обратиться к Женьке не только как к другу, но и как к специалисту. Тем более, что сегодня появилась ещё одна причина, заставившая меня это сделать, и по мне, она была не менее серьезна, чем наша вечерняя ссора.

Я, по натуре, педант, но, не до фанатизма. Просто люблю, чтобы каждая вещь в доме занимала своё место и, если вдруг замечаю, что это не так, не устраиваю истерик, а молча восстанавливаю порядок. Сегодня утром, перед уходом на работу, моё внимание привлекла оконная штора в зале. Она была небрежно отдёрнута в сторону. Я подошёл, чтобы вернуть занавеску в прежнее положение. И тут мой взгляд упал на подоконник. То, что я увидел заставило моё сердце учащённо забиться. На испачканной из-за опрокинутого цветочного горшка пластиковой поверхности отчетливо были видны отпечатки босых ног небольшого размера. По моему телу пробежал озноб. Я обернулся, и с тревогой посмотрел на закрытую дверь спальной комнаты. Постояв так некоторое время, я вернулся к следам. Их было несколько. Создавалось впечатление, что кто-то забрался на подоконник, потоптался на нём, а затем слез. Я взглянул на ручку оконной рамы — она находилась в положении «заперто». И вдруг я вспомнил, что именно сегодня будет пик полнолуния и от этого, моя тревога только усилилась. Словом, я очень испугался за Танин рассудок и, прежде чем общаться с ней на эту тему, решил поговорить с Женькой. Он выслушал меня не перебивая.

— Ничего страшного не произошло, mon cher, — резюмировал он, когда я закончил. И от этого «mon cher» мне сразу стало как-то спокойнее.

— С лунатиками такое бывает. Не обращай внимания, — продолжал он.

— Тебе легко говорить, — сказал я.

— А где сейчас Таня? — спросил Женька.

— В спальне, заперлась. Хоть бы уснула, что ли, — ответил я.

— Ты вот, что Егор, ты приезжай сейчас ко мне, поговорим в спокойной обстановке, обсудим всё…

— Ты что с ума сошёл?! — вскричал я. — А Таня?! В такой вечер, я её одну не оставлю!

— Ну, хорошо, давай встретимся завтра. Приезжай ко мне в поликлинику, можешь прямо с утра. Только Тане пока ничего не говори. Лады?

— Договорились, — буркнул я и, прежде чем он успел что-либо сказать, отбился. Через секунду, телефон зазвонил.

— Ну, ты чего трубу бросаешь? — обиженно спросил Женька и, не дожидаясь ответа, продолжал, — у тебя водка, или там, коньяк, имеется?

— Ну, имеется.

— Мой совет, это я тебе, как врач говорю. Перед сном выпей грамм сто пятьдесят и ложись спать.

— А Таня? — спросил я.

— Что Таня? — не понял Женька.

— Ей можно?

— Почему бы и нет. Вам обоим расслабиться надо и хорошенько выспаться. А завтра, обязательно ко мне, слышишь?!

— Слышу, слышу, — ответил я, — а ты уверен, что я должен быть один, без Тани?

— Уверен. Так надо, Егор. Чтобы понять, что происходит с твоей женой, мне, для начала, нужно побеседовать с тобой. Меня интересуют подробности Егор, даже мельчайшие, причём, они должны быть из твоих уст, понимаешь?

— Ладно, будут тебе подробности. Давай, пока! Спокойной ночи!

— И вам того же. Пока.

Однако, Женькин совет так советом и остался. Татьяна наотрез отказалась выходить из спальни, а один, я коньяк пить не стал. Было уже одиннадцать вечера, когда Таня, наконец, покинула своё убежище. Я страшно обрадовался, надеясь, что прощён. Но меня ждало разочарование, потому что, вместо ожидаемого примирения, я получил комплект постельного белья, означавший, что нынешней ночью, я буду спать один в зале на диване. Что ж, делать нечего и я стал устраиваться на ночлег. Обычно я сплю крепко и почти никогда не вижу снов, но в этот раз решил не спать. Мне хотелось проверить, как проведёт эту ночь моя жена. Почти целый час я ворочался, щипал себя, словом, боролся со сном всеми доступными средствами. Но, в конце концов, сдался и задремал. Проснулся я от отчаянного крика младенца. Плач был настолько громким, что у меня едва не полопались барабанные перепонки. Как ужаленный, я вскочил с дивана и с дико бьющимся сердцем бросился к спальне. Рванул на себя дверь. Свет горящего ночника открыл моим глазам ужасную картину. Наша супружеская постель была пуста! Тани в спальне не было! Страшная догадка заставила волосы на моей голове зашевелиться. Еле передвигая негнущиеся ноги, я вернулся в зал и увидел то, что панически боялся увидеть. Распахнутое настежь окно! Почти теряя сознание от дурного предчувствия, я подошёл к окну, выглянул наружу и… с облегчением выдохнул. Хорошо освещённая лунным светом, женская фигура в ночной рубашке, быстро удалялась от дома. Времени одеваться не было, и я, как был, в одних трусах и футболке, пулей выскочил на лестничную клетку. Перепрыгивая через несколько ступеней кряду, я, в считанные мгновения преодолел семь этажей и выбежал на улицу. Душераздирающий крик младенца, продолжавший звучать в ушах, и светлое пятно развевающейся на бегу ночной сорочки служили мне ориентиром. Я пустился в погоню. Я был уверен, что быстро догоню Таню, а в том, что это была она, я не сомневался. Но, откуда у неё мог взяться ребёнок? Этот вопрос прочно засел у меня в голове.

— Таня! Таня! — задыхаясь от быстрого бега, кричал я. — Остановись! Прошу тебя!

Но мой отчаянный призыв никак на неё не подействовал, более того, я с изумлением и тревогой обнаружил, что расстояние между нами не сокращается, хотя бежал я очень быстро. А вскоре я сделал ещё одно неприятное открытие. Город исчез! Испарился! И я уже бежал не по городским улицам, а по сильно пересечённой местности, среди поросших густой растительностью старых недостроенных, а может, разрушенных временем, непонятного назначения, строений. Маячившая впереди фигура в светлой сорочке то исчезала, скрываясь за очередным препятствием, то появлялась вновь. Неизменным было одно — расстояние между нами, по-прежнему, не сокращалось, но, правда, и не увеличивалось! Через некоторое время я почувствовал, что силы покидают меня. Мои ступни, исколотые мелкими острыми камушками, обильно кровоточили, а, лицо и руки, из-за частого контакта с ветками деревьев и кустарников, через которые иногда приходилось буквально продираться, чувствительно саднили. Я стал сбавлять темп и, вскоре, растеряв последние силы, вынужден был остановиться. Женщина в ночной рубашке, теперь я уже стал сомневаться, что это была Таня, в тот же миг исчезла. А с нею и крик младенца. Наступила зловещая, не предвещавшая ничего хорошего, тишина. Всё вокруг, как-будто застыло, ни дуновения ветерка, ни шелеста листьев, ничего!!! Вакуум! Я открыл рот, хотел позвать Татьяну, но крик застрял у меня где-то внутри. На ум пришло сравнение с только что выловленной рыбой, снятой с крючка. Она также открывает свой рот, пока её не стукнут по голове. Внезапно, я, с ужасом и омерзением, почувствовал, как моё тело становится добычей склизких ползучих гадов, невесть откуда появившихся у моих ног. Гигантские, толщиной с палец взрослого человека, черви, проворно ползли по моему телу вверх, и, уже, почти, достигли лица! Я попытался сбросить их с себя — да где там! Справиться с таким количеством мерзких беспозвоночных оказалось не так просто. Я снова попробовал закричать, но сделал только хуже, сразу несколько черных извивающихся особей полезли мне в рот. Превозмогая брезгливость, я сомкнул зубы и почувствовал накатывающую на меня тошноту. «Боже»!!! — едва успел подумать я, и, в следующее мгновение, ощутил, как почва уходит из-под ног. Разверзшаяся земля поглотила меня так быстро, что я, ничего не успев предпринять для своего спасения, оказался в самой настоящей могиле, похороненный заживо! Сотни, а может, и тысячи, земляных тварей тут же облепили тело. И вдруг, перед глазами, возник образ Тани. В руках она держала младенца и протягивала его мне. Я сразу почувствовал прилив сил. Задыхаясь и ежесекундно отплёвываясь, я, словно гигантский крот, стал неистово рыть жирную, кишащую червями и опарышами землю. Но мои нечеловеческие усилия ни к чему не привели, несмотря на титанический труд, я не смог вырваться из могильного плена! От недостатка кислорода лёгкие запылали адским огнём. Тело, сотрясаемое непрекращающимися судорогами, перестало подчиняться. Паническое отчаяние охватило мой надломленный разум, потому как сил, чтобы сопротивляться неизбежному не оставалось. Пронзительный крик младенца — последнее, что я слышал, прежде чем уйти в небытие.

Очнулся я в просторном, невероятно светлом помещении, в котором, к своему удивлению, не обнаружил ни окон, ни дверей. Причудливые росписи стен и потолка, стоило задержать на них взгляд, оживали, создавая иллюзию ирреальности окружающей обстановки. Что служило источником ослепительного света — оставалось загадкой. С трудом оторвав взгляд от очередного узора, я перевёл его на середину зала. Там, образуя круг, неподвижно стояли люди, одетые в длинные до пят — плащи. Их лица, скрытые под остроконечными капюшонами, разобрать было невозможно. И тут моё сердце, заколотилось так, что я начал задыхаться! В самом центре круга, босоногая, в одной ночной сорочке, стояла Таня! Бледное, исхудавшее лицо моей супруги было одновременно и торжественным, и тревожным. Я хотел броситься к ней, но не смог сдвинуться с места, ноги словно, приросли к полу. Попытка окликнуть Таню не принесла успеха. Я снова превратился в рыбу, снятую с крючка. Тогда я стал махать руками в надежде привлечь её внимание. Но это тоже ни к чему не привело. Таня упорно меня не замечала. Внезапно, справа от меня стена раздвинулась и, в образовавшемся проёме появился человек одетый в черную сутану. В руках он нёс младенца, завернутого в белоснежное шёлковое покрывало. «Монахи», как по команде, расступились, впуская «священника» в круг. «Священник» молча приблизился к Тане и протянул ей ребёнка. Не передать словами, каким счастьем засветились её глаза, когда младенец оказался у неё на руках. Не обращая ни на кого внимания, Таня оголила грудь и прижала к ней дитя. Царящую вокруг торжественную тишину нарушило аппетитное причмокивание малыша. «Священник» протянул руку и коснулся Таниной головы. Постояв так некоторое время, он убрал её и ушёл, так же бесшумно, как и появился. Я не знал радоваться мне или огорчаться. Всё, что происходило на моих глазах, напоминало сектантский обряд, и это вызывало тревогу. О чудо! Наши глаза, наконец, встретились и моё сердце, радостно забилось. Таня смотрела с такой любовью и нежностью, что у меня из глаз ручьём полились слёзы. А потом свет погас, и я вновь оказался в кромешной тьме.

— Таня! Таня! Где ты?! — позвал я. Ответа не было, казалось слова отчаяния утонули в чёрном пространстве. Совершенно обессиленный я опустился на холодный мраморный пол и закрыл глаза.

А когда открыл их, то обнаружил, что стою перед своим домом с гостеприимно распахнутой дверью подъезда. Радостное предчувствие, озарило мою израненную душу. Не мешкая ни секунды, я, одним махом, взлетел на седьмой этаж.

— Таня!!!

Я метался по квартире, словно, раненый зверь, не переставая повторять её имя. Но всё было тщетно. Горький вздох разочарования вырвался из моей груди — квартира была пуста! Я упал на колени и устремил взгляд в открытое окно. Нестерпимо яркая луна светила мне прямо в лицо. И вдруг я завыл, жалобно и протяжно. Это продолжалось до тех пор, пока я не почувствовал, как лунный свет наполняет меня, проникает во все уголки тела и от этого мне становиться легко и свободно. Двигаясь словно сомнамбула, я поднялся с колен, направился к распахнутому окну и забрался на подоконник. В то же мгновение от луны к моим ногам протянулась «лунная дорожка»! И на ней я увидел Таню! Она спускалась ко мне, словно сошедшая с картины бессмертного Рафаэля, «Сикстинская мадонна». «А ребёночек-то, на меня похож»! — подумал я и шагнул ей навстречу….

Красная стрела

Фирменный поезд «Красная стрела» сообщением Санкт-Петербург — Москва отправился с Московского вокзала Северной столицы точно по расписанию: в 23 часа 55 минут. Николай Гедеонович Глотов аккуратно пристроил под столиком свой нехитрый багаж, видавший виды черный кожаный портфель с металлической защёлкой и посмотрел в окно. Яркие огни уплывающего вокзала постепенно исчезали вдали, уступая место кое-где ещё освещённым окнам да городским фонарям, уныло созерцающим пустынные улицы большого города. Не найдя в ночном городском пейзаже ничего для себя интересного, Глотов со вздохом задёрнул шторку с ярко-красным логотипом легендарного поезда и выпрямился. Отвернувшись от окна, он с хрустом потянулся и аппетитно зевнул, предвкушая долгожданный отдых. В дверь купе негромко постучали.

— Черт! — скорчил недовольную мину Глотов, — не повезло! Всё-таки будет сосед!

— Войдите! — со вздохом произнёс он.

Дверь мягко, почти беззвучно (что значит фирма!) отъехала в сторону и в проёме показалась фигура проводника в форменной с иголочки одежде. Глотов облегчённо выдохнул.

— Ещё раз добрый вечер! — с дежурной улыбкой произнёс проводник, круглолицый гладко выбритый мужчина лет сорока.

— Чай, кофе? — предложил он, не стирая с лица вежливой улыбки, — может, что-нибудь хотите заказать из ресторана?

— Из ресторана?! — оживился Глотов, внезапно почувствовав, что основательно проголодался. — Он что работает?

— Конечно, как всегда, — ответил проводник, продолжая выжидательно смотреть на него.

— Вы знаете, — немного подумав, произнёс Глотов, — а не надо, пока, ни чаю, ни кофе. Я, пожалуй, поужинаю в ресторане. Как считаете?

— И вы будете абсолютно правы, — ещё шире улыбнулся проводник, — кухня у нас пальчики оближешь. Не пожалеете.

— Прекрасно. Что ж…

— Да, да, прошу прощения, — понял намёк проводник и закрыл дверь. Глотов окинул взглядом купе и мечтательно зажмурил глаза. Он уже и не помнил, когда в последний раз ехал в вагоне СВ и сейчас ощущал себя абсолютно счастливым человеком. Он открыл глаза и критически оглядел своё отражение в натёртом до блеска зеркале. — В целом ничего, — сделал вывод Глотов и пятернёй пригладил на голове волосы. Вернее то, что от них осталось. Глотов был почти лыс, что, впрочем, не редкость для мужчин его возраста. Месяц назад ему стукнуло пятьдесят четыре. Закончив осмотр, он сел на диван, взял со столика газету, не торопясь развернул её, но, не прочитав и строчки, отложил в сторону. Просидев неподвижно несколько секунд, он откинулся на мягкую спинку дивана и уставился в потолок невидящим взглядом. Лицо его приняло озабоченное выражение. Он силился и не мог понять причину внезапно испортившегося настроения. Поездка в Петербург принесла исключительно положительные эмоции. Да и какие они ещё могли быть у скромного бухгалтера, коренного москвича, последний раз посещавшего Северную столицу несколько лет назад. Глотов освежил в памяти всё, чем запомнился его нынешний вояж в город на Неве и убедился, что придраться было не к чему. И Эрмитаж, куда ж без него, и Спаса на крови, и, наконец, ужин в уютном ресторанчике на Грибоедовском…. При воспоминании о вечере после ужина сердце Глотова учащённо забилось, а лицо расплылось в довольной улыбке. Он прикрыл глаза, смакуя подробности, и почувствовал, как его охватывает приятная истома, возвращая ему приподнятое настроение. Повеселев, он громко хлопнул в ладони, бодро встал с дивана машинально отряхнул брюки и снова посмотрел на себя в зеркало. Темно-коричневый в тончайшую черную полоску костюм из смеси хлопка и вискозы выглядел несколько старомодным и слегка помятым, но сидел неплохо на худощавом долговязом теле хозяина. Удовлетворённо хмыкнув, он поправил узел чёрного в мелкий белый горошек галстука и вышел из купе. Освещённый приглушённым светом коридор был пуст. Это немного расстроило Глотова, неожиданно остро ощутившего потребность с кем-нибудь поговорить.

«Спят уже все, наверное. А может в этом вагоне я единственный пассажир»? — предположил он, вспомнив, что на момент посадки на перроне у вагона СВ, кроме него и проводника, никого не было. Вагон тряхнуло и Глотов, удерживая равновесие, невольно схватился рукой за поручень под окном. «Дудук-тук, дудук-тук, дудук-тук», — мерный стук колёс и лёгкое покачивание вагона действовали не хуже снотворного. Глотову даже расхотелось идти в ресторан. Он отдёрнул шторку и вгляделся в чернильную густоту бесконечного ночного неба. «Дудук-тук, дудук-тук», — веки его отяжелели, и глаза под их напором стали слипаться. Из дремоты его вывела собственная голова, которой он больно стукнулся об стекло.

— Шли бы вы спать, а то, ненароком, травму получите.

Сонливость, охватившая Глотова, мигом исчезла. Он повернулся на голос и почувствовал нарастающее волнение. Примерно в пяти шагах от него стояла молодая, определённо красивая женщина и смотрела в окно.

«Значит, я, всё-таки, не один», — подумал Глотов, пожирая глазами незнакомку.

«Однако, странно. Неужели я настолько отрубился, что не почувствовал её появления»?

— Что вы там хотите увидеть? — вслух спросил он, откровенно любуясь ею.

— А вы? — после небольшой паузы вопросом на вопрос тихо ответила она, продолжая смотреть в окно.

— Я? — смешался Глотов, — я, собственно… и не смотрел толком.

— Я заметила, — с лёгким смешком произнесла незнакомка и повернулась к нему лицом. Глотов невольно вздрогнул, поймав себя на мысли, что где-то уже видел это лицо. Слегка раскосые миндалевидные глаза, обрисованные безупречным макияжем, смотрели на него с затаённым интересом. Не в силах противиться вспыхнувшим, словно искра эмоциям, он непроизвольно шагнул к ней. Молодая женщина, лет двадцати пяти не больше, растянула свои алые губы в полуулыбке.

— Ну, ну! Соблюдайте дистанцию. Мы с вами ещё на брудершафт не пили, — несмотря на то, что она произнесла эти слова всё так же тихо, Глотов уловил в её тоне твёрдость. С трудом удерживая себя в рамках, он быстро оглянулся и снова повернулся к ней.

— Вы кого-нибудь ждёте? — продолжая улыбаться, спросила незнакомка.

— Нет, с чего вы взяли?

— Да так, показалось, — равнодушно пожала плечами она. Глотов облизнул пересохшие губы.

— Вы что-то там говорили про брудершафт, я не ослышался? — поинтересовался он, наглея с каждой минутой. Незнакомка засмеялась.

— А вы мне начинаете нравиться, — сквозь смех сказала она, — люблю таких напористых мужчин. Моё первое впечатление о вас оказалось ложным и я этому рада.

— Правда? — уже спокойным тоном, деловито спросил Глотов.

— Правда, правда, — незнакомка прекратила смеяться и подняла вверх ладонь, прикрываясь ею словно щитом, — но это ничего не значит!

— Во всяком случае, на данный момент, — томно добавила она после паузы.

— Значит, у меня есть надежда? — быстро спросил он.

— Надежда есть всегда, — пожала плечами незнакомка.

Глотов снова оглянулся.

— Почему вы всё время оглядываетесь? Такое впечатление, что вы чего-то опасаетесь.

— Что вы! Просто дурацкая привычка, не обращайте внимания. Скажите лучше, вы из какого купе, если не секрет?

— Какой тут может быть секрет? Из шестого.

— А я из четвёртого. Вы едете одна?

— Нет. С соседкой. Наверное, уже десятый сон видит. А вы один путешествуете?

— Один, — напряженно ответил Глотов, чувствуя, как у него от вновь нарастающего волнения потеют ладони, а лоб покрывается холодной испариной.

— Повезло вам. Ну что, давайте знакомиться?

— С удовольствием. Николай.

— Ангелина. Можно просто Лина. Вы знаете, Николай, если бы вы сейчас представились по имени отчеству, вы бы меня разочаровали.

— Даже так? — на лице Глотова отразилось подобие улыбки. — Скажите Лина, я не мог где-нибудь вас видеть раньше?

— Забавно, и я сейчас об этом подумала, потому что ваше лицо тоже кажется мне знакомым.

Лина убрала с поручня руку, и неслышно ступая по ковру, подошла к Глотову вплотную. Настолько близко, что он мог ощущать её дыхание. У Глотова закружилась голова, он сжал ручку поручня до хруста в костяшках пальцев. Ещё секунда и ….

— Нет, я определённо с вами встречалась, но где? Вот вопрос! Может, вы вспомните?

Лина отступила от Глотова в тот самый миг, когда он, почти уже не владея собой, готов был сжать её в своих объятиях.

— Вспомню, — тяжело дыша, хрипло произнёс Глотов, — обязательно вспомню.

— Скажите, — как ни в чём не бывало, продолжала Лина, — вы же не просто так вышли из купе? У вас, наверное, были какие-то планы?

— Да, — Глотов достал из кармана платок и вытер им вспотевший лоб, — я собирался поужинать в ресторане.

— Вот оно что! Ну, так это же замечательно! — воскликнула Лина. — Потому что и мне в голову пришла та же идея. Откровенно говоря, я не сторонница есть после девяти часов вечера, но сегодня, представляете, за весь день я выпила всего одну чашку кофе с круассаном и всё!

Глотов находясь чуть ли не в полуобмороке от сильнейшего возбуждения, кивнул. Лина же, будто не замечая его состояния, продолжала щебетать.

— Меня останавливало только отсутствие спутника, ну или, на худой конец, спутницы. Согласитесь, одной идти в ресторан, да ещё и ночью…, как-то не комильфо. Вы не находите?

Загипнотизированный её голосом Глотов снова кивнул, в который раз, облизнул губы и выдавил из себя еле слышно: — У меня есть предложение.

— Дайте угадаю! — со смехом воскликнула Лина. — Вы хотите пригласить меня в своё купе и заказать еду из ресторана! Так?!

— Угадали, — выдохнул Глотов с надеждой.

— Заманчивое предложение но, на мой взгляд, преждевременное, — серьёзно сказала Лина и слегка нахмурила брови.

— Я, знаете ли, — продолжала она без тени улыбки, — не из тех женщин, которые…, впрочем, что я вам буду объяснять, сами догадайтесь.

— Тогда, что ж…. Идёмте в ресторан, что ли, — со вздохом разочарования, предложил Глотов.

— А идёмте! — лукаво улыбнулась Лина и направилась к выходу. Расстроенный Глотов поплёлся вслед.

На удивление в ресторане, несмотря на позднее время, было довольно многолюдно. Так или иначе, но примерно половина столиков оказалась занята. Официант, молодой розовощёкий парень ростом под стать Глотову, приветливо улыбаясь, проводил их к выбранному ими столику. Читая меню, Глотов украдкой посматривал на Лину, мучительно пытаясь вспомнить, где он мог её видеть. Подошёл официант. От волнения у Глотова пропал аппетит и он, ничтоже сумняшеся, заказал то, что заказала Лина, а именно — салат «Цезарь с креветками».

— Что будете пить? — осведомился официант.

— Нууу…, — протянул Глотов, не очень хорошо разбиравшийся в винах. Выручила Лина.

— Бутылку белого сухого, желательно испанского, «Риоха», например. Сорт винограда Шардоне. В крайнем случае, Совиньон Блан.

— Прекрасный выбор! — уважительно улыбнулся официант и откланялся.

— Какой у вас красивый и необычный кулон! — заметил Глотов слегка удивлённый, что не обратил внимания на броское украшение раньше.

— Вам нравится? — быстро спросила Лина и бросила на него цепкий, неожиданно ставший колючим, взгляд. Глотов, привыкший всегда быть начеку, мгновенно насторожился, пытаясь понять причину столь резкой смены её настроения.

— Что же вы молчите? — настаивала Лина, не отводя от него глаз.

— Вы про кулон? — рассеяно отреагировал сбитый с толку Глотов.

— Да. Нравится?

— Нравится. Очень. Вы позволите? — Глотов навис над столом и вытянул шею намереваясь повнимательнее рассмотреть украшение. Лина чуть расправила плечи и нарочито медленно стала расстёгивать на блузке микроскопическую перламутровую пуговку. Сначала третью, потом четвёртую…. Сверху. Глотов не выдержал и клацнул зубами.

— Прошу прощения, ваш заказ.

Не меняя позы, Глотов повернул голову и уставился на официанта мутным ничего непонимающим взором.

— Ваш заказ, — вежливо, но настойчиво повторил официант. Наконец, до Глотова дошло. Шумно вздыхая, он нехотя выпрямился и равнодушно махнул рукой, предлагая официанту делать своё дело.

— Ну, так как вам моя подвеска? — обворожительно улыбаясь, спросила Лина, когда официант ушёл. Глотов посмотрел на неё, словно увидел впервые.

— Подвеска?! — удивлённо переспросил он и тут же шутливо хлопнул себя по лбу. — Ну, да! Подвеска! Она великолепна!

И восхищённо добавил после небольшой паузы: — Так же как, впрочем, и её оправа!

— Вы это имеете в виду? — Лина расстегнула ещё одну пуговку, тем самым увеличив размер декольте до неприличия. Глотов сощурил глаза и бросил на неё быстрый оценивающий взгляд. Между тем Лина, не дождавшись ответа, придвинула к нему свой бокал.

— Долейте до полного, гулять, так гулять!

— Предлагаю выпить за наше неожиданное и, смею надеяться, многообещающее знакомство! — широко улыбаясь, провозгласил Глотов, поднимая подрагивающей рукой, наполненный до краёв бокал.

— Поддерживаю! — весело отозвалась Лина, не сводя с него своих прекрасных глаз. Она только пригубила вино, в отличие от Глотова, большими жадными глотками осушившего свой бокал до дна.

— Что же вы не пьёте? — удивлённо спросил он, промокая губы салфеткой.

— Такое вино не следует пить залпом, — назидательно пояснила Лина. Глотов в ответ лишь слегка пожал плечами и неожиданно спросил: — Как насчёт выпить на брудершафт и перестать друг другу «выкать»?

— Насчёт второго — без проблем. Что касается первого…, — она укоризненно покачала головой, — ну, не здесь же!

— Тогда где и когда?! — настаивал слегка захмелевший Глотов.

— Позже, Коля. Немного позже, надо же поесть, в конце концов! — улыбаясь, проговорила Лина и потянулась за бутылочкой оливкового масла. Блузка на её груди напряглась, кулон, сверкая завораживающей желтизной благородного металла, немедленно выскользнул за её пределы и, раскачиваясь на изящной цепочке, повис в воздухе. Глотов невольно упёрся в него взглядом.

— Так это же…. Это же…! Две цифры! — догадался он и, не удержавшись, цокнул языком, выражая восхищение оригинальной работой ювелира.

— Наконец-то! — снисходительно усмехнулась Лина. Эта усмешка не понравилась Глотову, он снова напрягся, но лишь на пару мгновений. Винные пары, бушующие в голове, заставили его отбросить неприятные мысли.

— Двойка и семёрка. Хм?! Двадцать семь. Для вас…, прости, для тебя, это число что-нибудь означает? — поинтересовался он, поднимая на неё глаза.

— А для тебя? — теперь Лина смотрела на него холодным пронзительным взглядом, от которого у Глотова разом перехватило дыхание.

— Не понял! — он резко отпрянул от стола, холодея от дурного предчувствия.

— Что ты так заволновался Коля? Вспомнил что-нибудь или просто испугался? — вкрадчивый, почти ласковый голос Лины не обманул Глотова, он уже чувствовал скрытую в нём угрозу.

— Кто ты такая?! — свирепея, он резко подался вперед. Нисколько не испугавшись его порыва, Лина взяла бокал и ещё чуть-чуть отпила из него.

— Так и не можешь вспомнить меня? Ну же, Коля! Постарайся! Я слышала у таких как ты отличная память.

Глотов молчал. Его обуревали два чувства. Глубокое разочарование и закипающая злость.

— Хорошо, — сдалась Лина, — дам тебе подсказку.

Она опустила глаза и посмотрела на украшение. Потом медленно подняла взгляд на Глотова.

— Ты разве не считаешь свои жертвы Коля? Нет? Так вот я, двадцать седьмая, вспомнил?! — не отрывая от Глотова пристального взгляда Горгоны, Лина поднесла бокал к губам. Её слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. И эта бомба взорвалась в голове Глотова. Пару секунд он сидел неподвижно, глотая ртом воздух, потом судорожно вцепился руками в край стола и, скрежеща зубами от ярости, почти выкрикнул: — Ты что несёшь, тварь?! Ополоумела?!

— Неужели не считаешь? — ровным тоном продолжала Лина, пропустив оскорбление мимо ушей, — Однако странно, учитывая твою профессию. Ну, тогда может ты вспомнишь девушку, которую ты четыре года назад подкараулил на пустынной улице, усыпил хлороформом и, выдав за пьяную, увёз на такси в парк на Васильевском? А? Нет?! Не помнишь?! А что ты потом со мной сделал?! Помнишь?! Пооомнишь! По глазам вижу, что помнишь! Целых четыре года я ждала, чтобы ты, сволочь, вновь приехал в Питер. Целых четыре года! Хотя, что такое четыре года для того, для кого время уже не имеет никакого значения.

Лысина Глотова заблестела от выступившего пота. Он нервно сжимал и разжимал кулаки готовый в любую минуту броситься на неё и растерзать прямо здесь, за столом. Но вместо этого он, с трудом сохраняя спокойствие, пробормотал сквозь зубы.

— Кем бы ты ни была, твоё место в психушке!

— Моё? — удивилась Лина, — не думаю. А вот тебя туда нужно было упрятать ещё в детстве, причём навсегда.

Глотов скользнул быстрым взглядом по сторонам, нервно хохотнул и склонился над столом.

— Ты меня не проведёшь, сука! Удавлю!

Лина презрительно фыркнула.

— Это вряд ли! — издевательским тоном проговорила она. — Дважды войти в одну и ту же реку невозможно.

Глотов чуть не задохнулся от бешенства и желания схватить её за волосы и бить! Бить головой об стол до тех пор, пока её красивое лицо не превратится в хорошо знакомую ему кровавую маску. Он потянулся было к ней руками, но на полпути спохватился и опустил их.

— Что? — насмешливо спросила Лина, — кишка тонка?

Глотов опасливо покосился на посетителей ресторана и снова с ненавистью уставился на Лину.

— Этого не может быть! Ты не та за кого себя выдаёшь! — процедил он, почти не разжимая губ.

— Хороший поезд, правда? Он мне, как родной. «Сапсан» конечно быстрее и удобнее. Но «Красная стрела» для меня нечто особенное, ведь здесь работал мой отец, — Лина медленно обвела глазами помещение ресторана и вновь устремила взгляд на Глотова.

— Он был машинистом, — продолжила она после паузы, — этот поезд за двадцать пять лет стал частью его души. Так он говорил. Папа умер. Прямо на рабочем месте. Инфаркт. Видимо не смог пережить…, — Лина смотрела Глотову прямо в глаза, смотрела так, как смотрят психиатры и гипнотизеры. От её тяжёлого, проникшего в самый центр мозга взгляда, ему вдруг почудилось, что он уже никакой не Глотов, а парализованный кролик, которого готовится проглотить удав. Ярость, клокотавшая у него в груди всего минуту назад, внезапно сменилась леденящим, мгновенно и целиком захватившим его душу страхом. Он попытался встать из-за стола, но не смог, взгляд Лины буквально приковал его к месту. «Так вот я, двадцать седьмая, вспомнил»?! Каждое слово этой фразы отпечаталось в мозгу Глотова Каиновой печатью. Не в силах и дальше выносить уничтожающий взгляд Лины он отвёл глаза в сторону и вдруг поймал себя на мысли, что в ресторане, кроме них, не осталось ни одного клиента. Это открытие мгновенно вернуло ему былую уверенность. Гадливо улыбаясь, он повернулся к девушке, и оторопел от ужаса, почувствовав, как липкая паутина страха вновь обволакивает его, превращая в беспомощное существо. На глазах Глотова происходило такое, от чего кровь в его жилах превратилась в лёд. Красивое лицо Лины изменялось с пугающей быстротой!!! Оно плавилось словно свеча, гниющими клоками плоти сползая вниз. Вслед за лицом последовали шея, затем плечи, а потом и всё остальное. Довольно быстро от его недавней собеседницы ничего не осталось. Ничего!

Из полуобморочного состояния его вывел голос неслышно подошедшего к столу официанта.

— У нас солидное заведение, а вы ведёте себя крайне неприлично, — без обычной улыбки произнёс официант, — мне поручили научить вас хорошим манерам.

С этими словами, он неожиданно схватил руку Глотова, прижал её к столу и, не меняя каменного выражения лица, с размаха всадил ему в тыльную сторону ладони вилку. От нестерпимой боли, резанувшей его словно бритва, Глотов заорал, как умалишенный. Обожавший причинять боль другим, сам он её панически боялся. Не сводя глаз с торчащей из ладони вилки, он вскочил из-за стола и чуть не растянулся на полу, споткнувшись о складку ковра.

— Ты что наделал, сука?! Что ты наделал?! — падая и снова вставая, он метался между столиками, словно игральный кубик в стакане. Наконец, его прибило к стойке бара.

— Что-нибудь случилось приятель? — спросил бармен, не прерывая своего обычного занятия — протирания бокалов.

— Ты издеваешься?! — истерично взвизгнул Глотов. — Ваш сучий официант воткнул мне в руку вилку! А ты спрашиваешь, что случилось?!

Бармен прекратил натирать бокал и поставил его на стойку. Сложив на груди руки, он молча смотрел на Глотова с изрядной долей брезгливости.

— У вас есть врач?! — трясясь от боли и животного страха спросил Глотов.

— Врач? — удивился бармен. — Зачем нам врач? Это батенька ресторан, а не поликлиника.

— Но должен, же быть в поезде врач, чёрт возьми!

— Должен, не должен, — начал раздражаться бармен, — откуда я могу знать? Моё дело наливать, понятно? Кстати! — оживился он. — Давай-ка я тебе плесну чего-нибудь. А? Уверяю, тебе сразу станет легче. А вилку из ладони не вытаскивай, а то, не дай Бог, кровью изойдёшь. Перепачкаешь тут всё. Ну, так что, налить?

— Налить, — обречённо махнул здоровой рукой Глотов.

— Что предпочитаешь, виски, коньяк, а может водочки?

— Водки!

— Отлично, держи!

Бульк! Бульк! И перед Глотовым появилась наполненная бесцветной жидкостью рюмка. Схватив её всей пятернёй, он жадно выпил и уже через секунду корчился на полу от дикой боли.

— Ааааааа!!! — закрыв глаза, вопил Глотов, катаясь по полу в позе человеческого эмбриона. Пищевод и желудок горели адским огнём, ему казалось, что вместо водки он проглотил килограмм толченого стекла.

— Чтоб ты сдох, сволочь! Что ты мне налил? — хрипел Глотов. Не получив ответа, он открыл глаза и застыл на месте, забыв на несколько секунд о боли в животе. Стойка бара, будто живой организм, пришла в движение и двигалась прямо на него, постепенно принимая форму подковы! Онемев от ужаса, Глотов попятился назад. Между тем стойка из подковы стала превращаться в круг! Рискуя раскрошить намертво стиснутые зубы, Глотов заставил себя подняться на ноги. Далось это ему невероятно трудно. Невыносимая боль, разрывающая внутренности, мешала ему выпрямиться во весь рост. Между тем, круг сомкнулся и стал сжиматься, становясь похожим на сворачиваемый в рулон, гигантский ковер. Каким-то чудом Глотову, ценой пары сломанных ребер и раздробленной ступни, удалось вырваться из смертоносных объятий разбушевавшейся стойки. Теперь передвигаться он мог только двумя способами — на четвереньках или прыгая на одной ноге. Почти теряя сознание, Глотов пополз к выходу из ресторана.

— Помогите! — простонал он после нескольких тщетных попыток открыть дверь ведущую в тамбур. Однако помощи ждать было неоткуда. Ресторан был пуст. Ни одной живой души! За исключением каким-то чудом ожившей мебели, но она, кажется, собиралась уничтожить его, а не помочь. Дальше всё было, как во сне, в страшном сне, когда ты убегаешь от кого-то или от чего-то и вдруг, с ужасом убеждаешься, что на самом деле ты бежишь, не двигаясь с места и все твои усилия избежать опасности напрасны. Казалось, ему уже не суждено было добраться до своего вагона, но он, оставляя за собой извилистый кровавый след, непостижимым образом добился своего. Скорее в туалет! Надо очистить желудок иначе никак не избавиться от сжигающей боли пожиравшей его изнутри. Едва Глотов подполз к унитазу и сунул пальцы в рот, как его буквально вывернуло наизнанку. Освободив желудок, он нажал педальку смыва. Унитаз сработал с точностью до наоборот, окатив Глотова его же излияниями.

— Господи, боже мой!!! Да что же здесь творится?!!! Проводник! Проводник! Кто-нибудь! Куда вы сволочи, все подевались?!!!

Ему никто не ответил. Лишь вагонные колёса продолжали петь свою незамысловатую песню. «Дудук-тук, дудук-тук, дудук-тук». Не дождавшись помощи, Глотов, плюясь собственной блевотиной, обеими руками уцепился за край раковины, с трудом поднялся и на здоровой ноге запрыгал к спасительному купе. Там он рухнул на диван и, дрожа всем телом, стал молиться только об одном, о потере сознания, хотя бы на время! В чувство его привёл вагон, который внезапно стал раскачиваться будто корабль, попавший в шторм. С каждой секундой амплитуда качки увеличивалась в геометрической прогрессии. Глотова швыряло по купе словно пушинку. Он бился всеми частями тела обо все, обо что можно было биться. Рассыпались по полу выбитые зубы, лицо почти потеряло человеческий облик, превратившись в бесформенный кусок плоти. Совсем как у тех, кого он истязал, прежде чем убить. Вагон перестал раскачиваться также внезапно, как и начал. Снова послышался мерный стук колёс. «Дудук-тук, дудук-тук, дудук-тук». В дверь купе постучали. Глотов не отреагировал. Он неподвижно лежал на полу лицом вниз, подмяв под себя свой портфель. Дверь почти бесшумно открылась. Глотов с трудом приподнял голову. Коридор был пуст. А может и не пуст? Кто знает? Сквозь густую пелену, застилавшую глаза, Глотову толком рассмотреть ничего не удалось. Он бессильно опустил голову на прежнее место. Шшшшик! Дверь купе закрылась. Полежав ещё немного Глотов, зашевелился, и с трудом превозмогая боль, встал на колени. Отдышавшись, он сначала забросил на диван портфель, а потом заполз на него сам. Опять потребовалась передышка. Каждое движение доставляло адские муки. Кое-как устроившись на диване, он подтащил к себе портфель. Металлическая застёжка мягко щелкнула, освобождаясь из плена. Из недр портфеля он извлёк моток верёвки. Некоторое время Глотов обречённо смотрел на него, потом отложил в сторону и снова запустил руку в портфель. На свет появился финский нож. Глотов распустил верёвку и разрезал её пополам. Одним куском он привязал здоровую ногу к столу, из другого сделал петлю и надел её себе на шею. Неожиданно он дернулся, словно от удара электрическим током и с остервенением сорвал с себя верёвку. Трясущимися руками скомкал её и с омерзением швырнул на пол.

Блеск кулона, лежащего на полу рядом с брошенной им верёвкой на мгновение ослепил Глотова. В суеверном ужасе он отпрянул назад, больно ударившись затылком о полку с полотенцами. Не сводя глаз с рокового украшения, непонятно каким образом, оказавшимся в его купе, Глотов закрыл изуродованное лицо руками и зарыдал в бессильной злобе. «Так вот я двадцать седьмая, вспомнил»?! Всхлипывая и размазывая по лицу слёзы, он сполз с дивана и упал на колени. Страх перед неотвратимостью наказания растоптал его волю, лишив возможности сопротивляться неизбежному. Приговор вынесен, оставалось лишь завершить его исполнение. Стараясь не смотреть в сторону немого свидетеля финального акта драмы, Глотов подобрал верёвку. Её свободный конец он привязал к ручке купейной двери, а петлю снова надел на шею. Как только это произошло, дверь немедленно пришла в движение она стала открываться, но уже не так, как обычно. Вернее, совсем не так. Она открывалась наружу, одновременно затягивая петлю на шее Глотова. Он захрипел, схватился руками за горло в инстинктивной отчаянной попытке сорвать с шеи удавку и, в конце концов, повалился на пол. Привязанная к столу нога не давала ему шанса на спасение. Дверь продолжала открываться до тех пор, пока не хрустнули сломанные шейные позвонки, а из обезображенного беззубого рта не вывалился посиневший язык.

Фирменный поезд «Красная стрела» сообщением Санкт-Петербург — Москва прибыл на Ленинградский вокзал столицы точно по расписанию: в 7 часов 55 минут. Встречающие и высыпавшие из вагонов на перрон пассажиры с любопытством провожали взглядами спешащих к вагону СВ полицейских.

В глуши

Вениамин Серебров — сорокалетний владелец сети популярных в Москве кофеен, вот уже более четверти часа неподвижно стоял у окна собственной квартиры с видом на Москва — реку и машинально вертел в руке свой «Айфон».

— Ну, ты чего там застыл, Вениамин? — окликнула его жена, суетливая миловидная блондинка, снующая из комнаты в комнату, словно заводная игрушка. — Помогай собираться! В конце концов, не я охотник и рыбак, а ты. Я что ли должна оружие твоё укладывать, удочки и прочую дребедень. Я?!

— Не нравится мне это приглашение, Катя, — задумчиво произнёс Серебров, не отрывая взгляд от окна.

— Здравствуйте, приехали, — всплеснула руками жена, — то есть, как это не нравится?

— Ты же мечтал выбраться когда-нибудь на настоящую охоту. Не на зайчиков и уточек, а на…, — Катерина смешно округлила глаза и, засмеявшись, выдала, — на крупный рогатый скот!

Сереброву понравилась шутка, он отошёл от окна и, улыбаясь, уселся в кресло.

— Кого ты имеешь в виду, позволь поинтересоваться?

— Ну, лоси, олени, в крайнем случае, коровы, — напустив на себя серьёзный вид, ответила Катерина.

— А как же козы, бараны…? — продолжая улыбаться, спросил Серебров. — Хотя нет, вряд ли ты их относишь к крупному рогатому скоту.

— Ну, ладно, хватит прикалываться, — притворяясь обиженной, надула губы Катерина и тоже уселась в кресло, — давай, рассказывай, что тебя смущает.

— Видишь ли, Катюша, Герман далеко уже не тот, каким ты его помнишь со студенческих времён. Он очень сильно изменился и, думаю, ничего не делает просто так, — начал Серебров, но жена не дала ему договорить.

— Глупости, — возмутилась она, — в кои-то веки, захотелось увидеться со старыми университетскими друзьями в неформальной обстановке. Что в этом плохого? И не ищи, пожалуйста, подводные камни там, где их нет.

— Ты знаешь, чем занимается фирма нашего бывшего студенческого заводилы? — сощурись, спросил Серебров.

— Нет. А что?

— А то, Катерина, что занимаются они скупкой различных предприятий, мелких и средних, больших и не очень. А потом перепродают их активы с весьма приличной выгодой для себя. Я навёл справки и узнал, что фирма Германа причастна к некоторым нашумевшим рейдерским захватам. Вот так-то.

— Но к нам это, какое имеет отношение?

— К сожалению, с недавних пор, самое прямое. Не хотел тебе говорить, но раз уж зашёл разговор… Короче. Несколько дней назад, он сделал мне предложение о покупке нашего бизнеса.

— Да ты что?! — чуть не подскочила в кресле Катерина.

— Естественно, я ему отказал. Но думаю, на этом Герман останавливаться не собирается и, наверняка, захочет сделать мне ещё одно предложение, теперь уже, как ты правильно заметила, в неформальной обстановке.

Катерина, молча, посмотрела на мужа и после небольшой паузы серьёзно сказала: — В таком случае, нам просто необходимо ехать, Веня. Попробуем вместе отговорить Германа от этой затеи. Вдвоём мы его одолеем. Вот увидишь.

Серебров вздохнул и встал с кресла.

— Может, ты и права. Ладно, как говорится: «Бог не выдаст, свинья не съест». Пойду собираться.

— Давай, — тихо проговорила Катерина и проводила мужа долгим задумчивым взглядом.

Герман Сергеевич Борецкий, будучи заядлым охотником, давно мечтал приобрести домик где-нибудь в сибирской глубинке, чтобы там, вдали от мирской суеты, без помех предаваться своему любимому хобби. Долгое время у него не получалось осуществить задуманное. Попросту говоря, руки не доходили. И вот, наконец, свершилось. Год назад риэлторы нашли ему именно то, что он хотел — небольшой домик в Иркутской области на окраине села с мрачноватым названием Глушь. Домишко, конечно же, сломали и в короткие сроки поставили на его месте добротный двухэтажный сруб с камином и прочими прибамбасами, необходимыми для комфортного времяпрепровождения. Борецкий, несмотря на то, что ему уже стукнуло 40, был холост. О таких людях обычно говорят — он женат на своей работе. Так на самом деле и было. Борецкий совершенно искренне считал, что семья ему будет только мешать строить карьеру. Собственно, именно по этой причине, он много лет назад расстался с единственной настоящей любовью всей его жизни — девушкой по имени Люся. Они разбежались сразу же по окончании универа, по инициативе Германа, уже тогда твёрдо решившего никогда не жениться. По крайней мере, пока не добьётся успеха в жизни. В итоге, успеха он добился, и не малого, а желание создать семью так и не появилось. Отчасти в этом была виновата та самая Люся, успевшая за эти годы дважды выйти замуж и дважды развестись, родив от каждого из своих мужей по ребёнку. Чем старше становился Борецкий, тем чаще он вспоминал беззаботные студенческие годы и своих друзей с кем провёл (теперь он окончательно это осознал) лучшие годы своей жизни. Вечно ржущий Венька Серебров, Катька Моргунова, ставшая впоследствии женой Вени, Генка Чудин и Люся — Людмила Зыкина, почти полная тёзка знаменитой певицы. Эта развесёлая компашка, позже, уже на пятом курсе к ней присоединилась будущая Генкина жена Элла, и сейчас, спустя почти двадцать лет, вызывала у Борецкого самые тёплые воспоминания. Расстраивало только одно, что за всё это время они почти не виделись. Недавняя личная встреча с Серебровым была не в счёт, поскольку носила исключительно деловой характер. Фирма Борецкого часто выступала посредником в сделках по купле-продаже всего, что можно было купить или продать. В случае с Серебровым дело обстояло именно так. Заказчик попался серьёзный, настолько серьёзный, что Борецкому никак нельзя было ему отказать, иначе он поставил бы под удар дело всей своей жизни. Тут-то и пришла ему в голову идея совместить приятное с полезным. Пригласить старых друзей хорошо провести время, а заодно попытаться уговорить Веньку Сереброва пойти на сделку. Борецкий знал, что Венька, как и он, фанат охоты и надеялся, что тот, разомлев от тёплого приёма и от добытых им трофеев, согласится продать свой бизнес. Хорошим подспорьем в предстоящих переговорах было и то, что заказчик разрешил Борецкому существенно поднять цену.

В отличие от своих однокашников Гена Чудин никаких особенных успехов в жизни не добился. Более того, недавно он потерял очередную работу, в связи, с чем его семейство пребывало не в самом лучшем расположении духа. Получив приглашение Борецкого, Гена поначалу хотел проигнорировать его. Откровенно говоря, ему было стыдно перед успешными студенческими друзьями, особенно перед Венькой Серебровым. Вениамин, в отличие от примерного студента Гены, учился так себе и окончил университет с грехом пополам. Чудин был уверен, что удел товарища работать простым инженеришкой в каком-нибудь заштатном НИИ. Ан нет, все вышло с точностью, до наоборот. Это он, Генка Чудин, закончивший университет с красным дипломом, так и не смог реализовать свой потенциал, и вынужден был довольствоваться ролью, которую прочил своему университетскому товарищу. Однако Элла, жена Чудина, узнав о приглашении Борецкого, вцепилась в него мертвой хваткой.

— Ты что, идиот?! — накричала она на мужа, когда он сообщил ей, что они не поедут в гости к Борецкому по причине того, что он, Гена Чудин, не охотник и, тем более не рыбак. И вообще, терпеть не может природу и все ей сопутствующие «прелести». В частности, злющих таёжных комаров.

— Какие, к черту комары?! Ты что не понимаешь, что это твой, может быть последний шанс получить, наконец, нормальную работу? Господи! За что мне такое наказание?! Я выходила замуж за человека, в котором видела перспективу! А получила? Малогабаритную двушку в Бирюлёво и мужа-неудачника, который, имея красный диплом престижного университета, не может, как следует продать свои знания.

Это было правдой. Умение преподать себя, добиться чего-то, было ахиллесовой пятой Гены Чудина. Так что, как ни крути, а стыдится, ему было за что.

— Ну почему ты, Эля, думаешь, что он даст мне работу? — спросил он жену. — У нас даже нет с ним общих интересов. Вот Венька Серебров другое дело. Он охотник, да ещё и при деньгах. Ему там будет хорошо. Вот и пусть едет. А мне там делать нечего.

— Нет, ну ты точно дурак, — возмущённо сложила на груди руки, Элла, — если бы Борецкий хотел просто поохотиться в хорошей компании, он бы позвал только Веньку Сереброва. А он приглашает нас всех. Понимаешь ты, олух царя небесного? Я тебе больше скажу, он даже Люську пригласил, представляешь?

— Ни фига себе! — изумился Чудин. — Как у него только совести хватило. В своё время попользовался девчонкой и выбросил, словно надоевшую игрушку. Надеюсь, она послала его куда подальше?

— В том то и дело, что нет, — ухмыляясь, ответила Элла, — она приняла приглашение.

— Дурдом! Совсем гордости нет у нашей Людмилы. Ндаа…, о времена, о нравы! Интересно, как они друг другу в глаза посмотрят?

— Увидим, — сказала Элла, — но тебя, Геночка, это должно беспокоить меньше всего. Мы туда едем с одной целью — получить работу. И ты ни на минуту не должен забывать об этом.

— Хорошо, — сдался Чудин, — едем.

Камуфляжный «Хаммер» Борецкого, несмотря на всю свою мощь, с трудом тащился по размокшей от почти непрерывно моросящего дождя, грунтовке.

— Да. Погодка…, — с нескрываемым разочарованием произнёс Гена Чудин и отвернулся от окна внедорожника.

— Да ладно тебе ворчать, Гендос, — весело сказал Борецкий, — ты же знаешь — у природы нет плохой погоды. И вообще, радоваться надо. Мы снова вместе, как в молодости! Разве не здорово?!

— Да не то слово, Гера! — вступила в разговор Элла, сделав мужу страшные глаза. — Ты просто, красавчик. Собрать всех после стольких лет, лично я о таком уже и не мечтала.

— Вень, — обратилась она к Сереброву, — ты-то, наверное, на седьмом небе от счастья?! Вон, целый арсенал с собой привёз.

— Что, правда, то правда, — признался Серебров.

— Как выяснилось, мечты иногда сбываются, — заметил Герман.

— Согласен, — кивнул Серебров, — в конце концов, лучше поздно, чем никогда! А знаете, ребята, что в этой связИ бесит больше всего?

— Догадываюсь, — хмыкнул Борецкий.

— Правильно догадываешься, Гера. Живём в одном городе, а так за восемнадцать с лишним лет и не удосужились встретиться, поговорить по душам, вспомнить…. Ведь нам же есть, что вспомнить! Эх! Да что говорить! Столько времени зря потеряли, — с досадой, рубанул воздух Серебров.

— Ничего, Веня, — сказал Герман, отчаянно ворочая руль «Хаммера», — всё наверстаем, обещаю. Кстати, ребята и девчата! Минуту внимания! Хочу представить вам план мероприятий на ближайшие дни, пока вы будете моими гостями.

— Фу, как официально, — поморщилась Элла, и все засмеялись.

— Так вот, — отсмеявшись, продолжил Борецкий, — сегодня праздничный ужин, но предупреждаю, без фанатизма, ибо завтра рано утром мы с Вениамином на охоту.

— А я? — поспешно спросил Гена, предварительно получив чувствительный тычок от жены, — мне можно с вами?

— Ну, если есть желание, пожалуйста, — слегка усмехнувшись, ответил Герман, — экипировку мы тебе подберём. Лишнее ружьё тоже найдётся. Ты стрелять-то, надеюсь, умеешь?

— Из охотничьего не приходилось.

— Научим, дело не хитрое. А вы девчата, остаётесь на попечении бабы Фроси. Это моя, так сказать, домоправительница, она из местных. Соседка. Помогает мне по хозяйству. Когда я уезжаю в Москву, они с Митричем за домом смотрят.

— А кто этот Митрич? — спросил Серебров.

— Муж её. Охотник-промысловик. С ним завтра на охоту и пойдём. Надо сказать, что Глушь, несмотря на название, село довольно большое. Здесь всё районное начальство проживает. Народ местный в основном в леспромхозе работает, но есть и особая каста, охотники-промысловики, как Митрич. В общем, люди, как люди. Есть и плохие, и хорошие. Вас девчата на охоту не приглашаю, уж извините, все-таки это дело мужское. Но не беспокойтесь, пока мы с мужиками будем идти по следу «священного» оленя, вам скучать не придётся. Во-первых, банька. Гарантирую омоложение минимум лет на десять. Во-вторых, осмотр окрестностей с экскурсоводом в лице бабы Фроси. Места здесь такие…, ммм, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать. Впечатлений наберётесь выше крыши. Заодно к столу свежих грибов да ягод наберёте. А при желании можно даже искупаться в озере. Водичка, конечно, бодрит, но для любителей острых ощущений — самое то.

— У нас нет купальников. Ты ж не предупредил, что на самом деле мы едем не на охоту, а на курорт, — улыбнулась Катерина.

— А они вам и не нужны, — хохотнул Борецкий, — в тех местах, кроме бабы Фроси, за вами вряд ли кто-то будет подсматривать. Разве что медведь полюбопытствует.

— Чего? — встрепенулась Элла.

— Да шучу я, шучу. Нет там никаких медведей. Купайтесь, загорайте, если погода позволит. В общем, отдыхайте и ждите нас. А вечером такой пир закатим, чертям тошно станет. Ребята, стейк из оленины, это нечто!

— Да, вот ещё что, — уже серьёзно продолжил Борецкий, — пока нас не будет, по селу одни не разгуливайте. Женщины вы приметные, мало ли что. С женским полом тут напряжёнка, так, что лучше не дразнить. Недавно я одного такого охотника до молодого женского тела с леганца урезонил. Ходит теперь волком на меня смотрит, того и гляди кинется.

— Кто такой? — поинтересовался Серебров.

— Есть тут один, Гундин Сашка по кличке Гуня.

— Как оригинально, — вставила Элла, — и что он сделал, этот Гуня?

— Напился сволочь и к девчонке одной полез. Ну, я ему и заехал пару раз.

— О! Так ты ещё защитник слабых и угнетённых, Гера. Колись! Сам глаз на неё положил?

— Ну что ты несёшь, Элька? Ей всего восемнадцать. Что я маньяк какой, что ли?

— Ну-ну. И как же зовут твою подопечную? — не унималась Элла.

— Мария. С недавнего времени сирота. Отец её пару лет назад в тайге сгинул, а мать умерла, ещё и месяца не прошло. Хорошо, хоть на работу её пристроили (участковый подсуетился) в леспромхозовскую столовую, а то совсем ей было бы худо. А девчонка она и вправду хорошая, иногда приходит ко мне помогает бабе Фросе. Есть у меня мысль в Москву её забрать, а то она здесь совсем зачахнет. Когда я ей намекнул об этом, она меня чуть не задушила на радостях.

При этих словах, Людмила поджала нижнюю губу, что не укрылось от всевидящего ока Эллы.

— Чудной ты мужик, Гера, — вступила в разговор Катерина, — при твоих возможностях, запереться, чёрт его знает куда. Тебе ж только пальцами щёлкнуть, вернее, банковской карточкой помахать, и тебе такую охоту организуют!

— Не понимаешь ты, Катюха. Надоели мне такого рода развлечения. Скучно. А о такой романтике я мечтал с самой молодости. Я ведь родом из маленького сибирского городка, можно сказать из недр тайги или ты забыла?

— Наверное, забыла, Гера. Столько лет прошло.

— Внимание, леди и джентльмены! — торжественно провозгласил Борецкий. — Добро пожаловать в Глушь!

Пока «Хаммер» медленно проезжал по центральной и единственной мало-мальски пригодной для движения улице, его пассажиры, не сговариваясь, сошлись во мнении, что данная местность не зря носит своё название. Может, моросящий по-прежнему дождь, навеял им такие мысли, но, как бы то ни было, когда американский вездеход, наконец, подъехал к дому Борецкого, настроение у его гостей оставляло желать лучшего. Перед распахнутыми настежь воротами их встречали трое. Женщина и двое мужчин. Устало урча, «Хаммер» медленно въехал во двор.

— Здравствуйте, здравствуйте гости дорогие, — тепло приветствовала приехавших румяная дородная женщина лет шестидесяти. Мужчины тоже поздоровались, но вышло это у них не так радушно, как у женщины. Один из них был одет в форму полицейского, и на вид ему можно было дать лет тридцать пять. Высокий, крепкий, о таких обычно говорят — ладно скроенный. Он смотрел на вновь прибывших настороженно, как будто заранее ожидал от них неприятностей. Другой мужчина, по виду ровесник женщины, тоже крепкий, коренастый, с обветренным морщинистым лицом выглядел абсолютно бесстрастным. Герман, улыбаясь, тепло приветствовал женщину, потом дружески поздоровался с представителями мужского пола. Знакомство гостей Борецкого с аборигенами прошло быстро и непринуждённо. Женщина и была та самая баба Фрося. Неулыбчивый мужчина оказался её мужем, Митричем. Полицейский представился местным участковым капитаном Федорычевым. Несмотря на свой суровый вид, и он, и Митрич приняли самое активное участие в разгрузке «Хаммера» и заносе багажа в дом.

— Да, Гера, впечатляет! — восхитилась Элла, плюхаясь на роскошный кожаный диван напротив отделанного изразцом камина.

— Согласен, неплохой домик получился, — скромно заметил Борецкий, — ну, что, располагайтесь друзья. Гостевые комнаты наверху. Их там, как раз, три. Выбирайте, кому какая нравится. Из одной комнаты, средней, есть выход на балкон.

— Чур, мы её займём! — воскликнула Элла.

— Это почему ещё? — возмутилась Катерина, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

— Хотя бы потому, что мы с Генкой курим, а вы нет.

— Да ладно тебе, Кать, — махнул рукой Серебров, — пусть занимают.

— Господа, товарищи, минуту внимания! — вдруг громко произнёс полицейский. От неожиданности все вздрогнули и повернулись к нему лицом. Между тем участковый вышел на середину комнаты и, указывая на зачехленное оружие, сказал: — Попрошу предъявить охотничьи билеты и разрешение на оружие.

— Послушай, Сергей Васильевич, — обратился к нему хозяин дома, — ну, ты нашёл время включать законника! Люди устали с дороги. Неужели ты думаешь, что кому-то позволили бы провезти в самолёте оружие, не будь на него соответствующих документов?

— Ну, хорошо, — после небольшого раздумья сменил тон участковый, — черт с вами, отдыхайте. Пойду, не буду вам мешать.

— А ты чего вообще приходил, Сергей Васильевич? — спросил Борецкий.

— Как чего? — отозвался участковый. — Для порядка. Новые люди, да ещё с оружием.

— Понятно. Ты вот, что, Василич, ты завтра, если будет желание, заходи вечерком. Мясом угостим. Так сказать, с пылу с жара, с моего мангала. О, стихами заговорил! Это неспроста, Веня, — повернулся Борецкий к Сереброву, — помяни моё слово, ждёт нас завтра удача.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — шутливо погрозил ему пальцем участковый и вышел во двор. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, Борецкий громко хлопнул в ладони и сказал: — Ну, что застыли?! Давайте устраивайтесь. А то уже не терпится выпить за встречу.

— Митрич, — обратился он к охотнику, — мы с Веней попозже к тебе зайдём, обсудим планы на завтра. Хорошо?

— Договорились, Герман Сергеевич.

Сказать, что Венька Серебров был счастлив, это ничего не сказать. Впервые за свою любительско-охотницкую карьеру, ему удалось добыть по-настоящему солидный трофей. Причём с первого же выстрела. Он покосился на лежащую на земле косулю, и его лицо расплылось в довольной улыбке.

— Хороший экземпляр, — перехватил его взгляд Митрич, — отлично стреляешь. Признаюсь, не ожидал.

— Ну что, с почином тебя! — поздравил Вениамина Борецкий.

— И я поздравляю, — уныло пробубнил Чудин.

— Спасибо, мужики! — сердечно отозвался Серебров.

— Гера, — обратился он к Борецкому, — только, позволь мне приготовить стейки, договорились?

— Как скажешь Веня! Сегодня твой день, банкуй!

Подготовка к празднику по случаю удачной охоты была в самом разгаре. Все женщины, включая бабу Фросю, в поте лица трудились на кухне. Мужчины тоже без дела не сидели. Борецкий и Серебров занимались мясом. А Гене Чудину поручили растопить во дворе мангал. Митрич, сославшись на усталость, ушёл домой отдыхать. Мясо уже готово было к жарке, когда со двора вернулся перепачканный сажей Чудин и не без гордости сообщил об успешном выполнении данного ему задания. Ему налили рюмку водки и отправили на второй этаж приводить себя в порядок.

— Ну что, я пошёл? Думаю, мне достаточно будет получаса. «Может, чуть больше», — сказал Серебров, беря в руки поднос с разложенными на нём кусками мяса.

— Не жёсткое будет? — засомневалась Людмила, — всё-таки дичь. Она бегает.

— Скажу больше, Люся, — улыбнулся Борецкий, — она ещё и прыгает.

— Тем более.

— Не будет оно жёстким, Люся, обещаю. Я в приготовлении мяса на углях спец. Так что не переживай. Лучше помоги мне донести все, что нужно до мангала.

— Ладно, я пошёл в подвал за напитками, — сказал Борецкий и скрылся под лестницей.

— Веня, надень куртку! — крикнула вслед мужу Катерина. — Да и ты Людка оденься. Там вроде опять моросит.

Серебров молча поставил поднос на стол, послушно надел свою охотничью куртку и повернулся лицом к жене.

— Теперь можно идти, товарищ генерал?

— Свободен.

Серебров и Людмила вышли во двор.

— Что-то Чудина моего долго нет, — заметила Элла, — поди, завалился на кровать и телек смотрит. Пойду, позову.

— Не трогай ты его, Элка, всё равно ему здесь делать нечего, — сказала Катерина.

— И то, — согласилась баба Фрося, — пусть себе отдохнёт, намаялся с непривычки-то.

Элла махнула рукой и принялась резать зелень. Вернулась Людмила и сообщила с порога: — Отослал меня твой муженёк, Катюха, помощники, видите ли, ему не нужны. Просил только принести рюмку водки, сказал ему нужно глаз навострить, чтобы мясо не пережарить.

— Ну, неси! — не сговариваясь, хором воскликнули все три женщины и засмеялись. Разделяя всеобщее веселье, Людмила подошла к холодильнику и достала из морозилки бутылку «Абсолюта».

— Огурчик солёный порежь…

— Не умничай, Катерина, — оборвала её Люда, доставая из банки сочный огурец. Поставив на поднос рюмку водки и тарелку с нарезанным огурцом, Людмила наскоро накинула на плечи плащ, взяла со стола поднос и вышла во двор. Спустя минуту послышался её душераздирающий вопль.

Серебров лежал навзничь с широко раскинутыми по сторонам руками и смотрел на небо невидящим взглядом. Из-под его спины медленно сочилась бурая жидкость, до боли напоминающая кровь. Склонившаяся над мужем Катерина закричала так громко, как-будто хотела, чтобы вся тайга услышала о случившейся трагедии. Во двор выбежала баба Фрося. За ней спешила Элла, а на балконе появился взволнованный Чудин.

— Венечка, Господи! Что с тобой?! За что?! Кто это сделал?! — Катерина, стоявшая на коленях рядом с телом мужа, подняла заплаканное лицо и обвела взглядом стоящих вокруг неё людей.

— Что?! Что случилось?! — во двор буквально ворвался полуодетый Митрич. Увидев лежащее на земле тело, он остановился и замер, как вкопанный.

— А может, он ещё жив? — с внезапно вспыхнувшей в глазах надеждой, всхлипывая, спросила Катерина. Людмила нагнулась, взяла руку Сереброва за запястье и через несколько секунд отрицательно покачала головой.

Глаза Катерины закатились, и она упала бы, если бы стоявший рядом с ней Борецкий, не подхватил её на руки.

— Неси её в дом, Гера, — распорядилась Людмила, единственная из женщин, взявшая себя в руки. Баба Фрося и Элла плакали навзрыд. Митрич куда-то ушел и вскоре вернулся с куском брезента, которым накрыл покойника. Спустя полчаса все, кроме Катерины, её накачали успокоительным и уложили спать, собрались в столовой.

Первым нарушил молчание Борецкий.

— Надо вызвать полицию, — сказал он, — связь здесь говёная, но у меня для таких случаев есть спутниковый телефон.

— Вызвать, конечно, надо, — поморщился Митрич, — да толку-то. Дороги развезло. Пока доберутся, пока то, да сё.

— И что вы предлагаете? — спросил Геннадий.

— Для начала, надо вызвать Сергея. Участкового нашего. Мужик он толковый, к тому же, это его работа. Одного я не могу взять в толк, кому Вениамин мог насолить всего за сутки?

— Вы намекаете, что моего мужа убил кто-то из местных?

Этот вопрос, произнесённый звенящим от ярости голосом, прозвучал, как гром среди ясного неба. Все сидевшие за столом разом вздрогнули и повернули головы в сторону лестницы, на которой стояла опухшая от слёз, Катерина.

— Катя, иди в постель, прошу тебя, — поднялась со своего места Людмила. Не обращая на её слова никакого внимания, Катерина медленно спустилась с лестницы и подошла к сидевшему во главе стола хозяину дома. Со словами: «Это ты гад, его убил!», она влепила ему звонкую пощёчину. От неожиданности Борецкий дернулся так, что едва не упал со стула. У Катерины началась истерика. С большим трудом, её снова уложили в кровать. На этот раз вдову решили не бросать в одиночестве. В её комнате осталась дежурить Элла.

— Скажи, Гера, — внезапно спросила, несколько минут, внимательно наблюдавшая за Борецким, Людмила, — а ты действительно не убивал Веню?

Герман буквально взвился от этого вопроса.

— Ты что, Люся, охренела?! Зачем я в собственном доме буду убивать своего друга?!

— Бывшего друга, — напомнила ему Людмила, — последний раз мы по-настоящему дружили, когда учились в универе.

— Но зачем, скажи на милость, мне понадобилось его убивать?! Зачем?!

— Вот именно, зачем? — задумчиво произнесла Людмила, не сводя с Борецкого глаз.

— С таким же успехом и Генка мог убить. Насколько я знаю, его тоже не было с вами в столовой.

— Чего? — округлил глаза Чудин. — Ты, Гера, говори, да не заговаривайся.

— Между прочим, — продолжал Борецкий, даже не взглянув в его сторону, — и у тебя, Люсенька, с алиби дело обстоит неважно. Ведь, если я не ошибаюсь, последней, ты Веньку видела живым. Так?

— Не ошибаешься. Именно так, — спокойно подтвердила Людмила.

— Хорош собачиться! — вмешался Митрич. — Не пойман, не вор. Любое обвинение требует доказательств. И доказательства эти должен добывать профессионал, а не вы. В общем так — сидите здесь и ждите меня. Я за участковым.

— А если его нет дома? — спросила Людмила.

— Тогда жена подскажет, где он, — мрачно ответил Митрич, — у него жена, всегда дома, она инвалид-колясочник.

— Как же он её одну оставляет? — удивился Чудин.

— Вот так и оставляет. Работа у него такая. А она привыкла, научилась сама себя обслуживать. И то сказать, не всё время она проводит в коляске, иногда встаёт, ходит, но недолго. Ну, я пошёл. Сидите смирно, не ругайтесь. Фрося, пригляди за ними. Не ровён час, глаза друг дружке повыкалывают.

Сергей Васильевич Федорычев никогда не мечтал служить в полиции. Но так уж сложилось, что бывший десантник, отличник боевой и политической подготовки поддавшись на уговоры начальства, сразу после армии пошёл учиться в школу, тогда ещё милиции. По окончании учёбы он несколько лет проработал в Иркутске участковым, потом, там же, пару лет в угрозыске. Однако, городская жизнь не прельщала уроженца сибирской глубинки, и он стал настойчиво добиваться назначения в родные пенаты, пусть даже простым участковым. Его старания, в конце концов, увенчались успехом. Он получил-таки назначение туда, куда так стремился. Только участок у него теперь был размером куда больше городского.

Внезапный визит Митрича, удивил участкового, но не особенно. Он с улыбкой посмотрел на вечернего гостя и с лёгкой иронией в голосе спросил: — Кто кому дал по морде?

— Мне не до шуток, Сережа, — серьёзно сказал охотник, — у нас ЧП.

Участковый, жестом пригласил его пройти в дом. Митрич отрицательно покачал головой.

— Что случилось? — спросил Федорычев.

— Убийство, — коротко ответил Митрич.

Фьююю! — не удержавшись, присвистнул участковый. — Ничего себе, поворотец! Честно говоря, я ожидал от этой публики неприятностей. Но, чтобы убийство? Уверен, что это так?

— Абсолютно. Пойдём, сам всё увидишь.

— Надеюсь, вы ничего там не трогали? — спросил участковый.

— Только тело брезентом накрыл.

— Хорошо. Ты иди, Митрич. Я по рации с начальством свяжусь, вызову опергруппу…. А пока они будут сюда добираться, попробую сам разобраться в этом деле.

Охотник ушёл.

Участковый появился в доме Борецкого примерно через полчаса. Тщательно осмотрев и сфотографировав убитого и место происшествия, он разрешил убрать труп и приступил к допросу свидетелей. Закончив опрос, он сделал знак Митричу, приглашая его выйти во двор.

— Если бы убили хозяина дома, — заметил участковый, — я бы не очень удивился. В Глуши есть, по крайней мере, один человек, который мог бы это сделать.

— Ты имеешь в виду Гуню? — спросил Митрич.

— Ну, да. Ты же знаешь, он злопамятный парнишка. А когда напьётся, у него башню совсем сносит.

— Но как бы он, незамеченным, сюда попал? Ворота-то на замке.

— Через забор мог перемахнуть, за домом.

— Согласен. Но это если бы убили Германа Сергеевича. А тут, человек всего сутки назад приехал. Кому он мог насолить за столь короткий срок?

— Ну, почему же за короткий? — хитро сощурился Федорычев, — а так называемые друзья убитого? Например, Борецкий.

— Герман Сергеевич? — удивлённо приподнял брови Митрич.

— Так точно. Вдова рассказала мне, что у него с убитым были тёрки какие-то, связанные с бизнесом. Я не очень хорошо разбираюсь в подобного рода делах. Большой бизнес — это не для меня. Но одно — я знаю точно. У господина Борецкого был мотив для убийства. И потом, из подсобки, где находится винный погреб, есть выход во двор. Мангал, всего в двух шагах от него. Так, что…

— А кроме Германа Сергеевича, у других гостей, есть мотивы? — спросил Митрич.

— Да, вроде, нет. Но это пока, только первые впечатления. Вообще говоря, теоретически, его могли убить трое, — тут участковый пристально посмотрел на охотника и продолжил, — или, даже, четверо.

— Кого ты имеешь в виду? — спросил Митрич.

— Тех, кто, в момент убийства, отсутствовал на кухне. Господин Чудин, отдыхавший у себя в комнате на втором этаже. Кстати, из этой комнаты есть выход на балкон. Госпожа Зыкина, последняя, кто видела убитого живым. Хозяин дома, якобы, находившийся в винном погребе. И ты, Митрич. Насколько я знаю, у тебя есть ключ от ворот. Так?

— Не мели чепухи, Серёжа, — усмехнулся охотник, — мне-то, за что его убивать?

— Да я тебя и не подозреваю, Петр Дмитриевич. Я, пока, только рассуждаю. Так вот, если исключить тебя, то из оставшихся троих, только у Борецкого был мотив для совершения преступления. Хотя, этот, как его там…, Чудин. Тоже мне не по душе. Тихоня — интеллигентик. А в тихом омуте, как известно, кое-кто водится.

— А Людмила? — спросил Митрич.

— Её, скорее всего, придётся исключить из списка подозреваемых, — вздохнул участковый.

— Почему?

— Серебров был убит ударом — скорее всего, ножа под левую лопатку. Так?

— Так.

— Людмила слишком мала ростом, чтобы нанести удар под таким углом. И у неё нет никакого мотива для убийства. Вот если бы, на месте Сереброва был Борецкий, тогда, да.

— В смысле?

— Борецкий, в прошлом, имел с Людмилой близкие отношения, а потом бросил. Я вообще удивляюсь, зачем она сюда приехала. Странная женщина и не простая. Очень непростая, — участковый выдержал небольшую паузу и продолжил, как-будто, с сожалением, — но не убийца. Это точно.

— Что ты намерен делать дальше, Сергей?

— Искать орудие убийства. Возможно, оно прольёт свет на это происшествие. Вот, что, Митрич, ты завтра с утра, приведи сюда человек десять толковых ребят. Нужно обыскать территорию вокруг дома.

— Ты, всё-таки думаешь, что убил кто-то из гостей Германа Сергеевича? — с сомнением в голосе, спросил Митрич.

— Думаю, не думаю! — внезапно, раздражённо, отреагировал Федорычев. — Какая разница? Ты делай, то, что я тебе говорю, а там посмотрим.

Утро началось с того, что у дома Германа Борецкого собралась толпа любопытствующих. Весь посёлок уже знал о том, что вчера, нажравшись водки после удачной охоты, москвичи устроили поножовщину. Капитан Федорычев, прежде чем войти во двор, обратился к односельчанам с просьбой разойтись и не мешать следствию. Оживлённо судача, народ нехотя стал расходиться. Через полчаса перед воротами дома остались двое. Красивая молодая девушка и непрерывно лузгающий семечки, не совсем трезвый парень, лет тридцати.

— Шо? — осклабился парень. — Про своего московского покровителя узнать пришла, курва пучеглазая?!

— Пошёл вон, идиот! — не сводя глаз с запертых ворот, огрызнулась девушка.

— Но, но! Полегче! А то я не посмотрю…

— Что ты не посмотришь, пьянь подзаборная? Иди отсюда, пока не накостыляли!

— А это ты, Митрич, — увидев охотника, сбавил обороты парень, — кого хоть пырнули, не подскажешь?

— Иди-ка ты, Гуня, отсюда по добру поздорову, а то не ровён час…! — с угрозой сказал Митрич и, отвернувшись от наглеца, приобнял девушку за плечи.

— Марусь, ты как здесь? — ласково спросил он.

— Что с Германом Сергеевичем, он жив? — прижав руки к груди, тихо спросила девушка. — Говорят, кого-то зарезали. Это правда?

— К сожалению, правда, — вздохнул Митрич, — но Герман Сергеевич жив, не волнуйся.

— А можно мне к нему? — попросила Мария.

— Думаю можно. Пойдём.

Увидев Борецкого девушка, никого не стесняясь, бросилась ему на шею.

— Митрич! — выражая крайнее недовольство, возмутился участковый. — Зачем ты её сюда привёл?! Мы здесь не в игрушки играем и посторонним тут не место. Ясно?

— Ясно, Сережа. Куда уж ясней, — недовольно проворчал в ответ Митрич.

— Ну, а если ясно, проводи её за ворота.

— Иди, Маша, — сказал Борецкий, высвобождаясь из объятий девушки, — знай, что я ни в чем не виноват, а это главное. И помни, от своего обещания я отказываться не собираюсь.

Между тем, волонтёры, приведённые Митричем, приступили к поискам орудия преступления. Примерно, через час, один из них, нашёл охотничий нож с красивой наборной ручкой. На лезвии виднелись отчётливые бурые пятна.

— Чей? — возбуждённо спросил участковый Митрича, тоже принимавшего участие в поисках.

— Германа Сергеевича, — глухо проговорил Митрич, — но он потерял его с неделю назад.

— Понятно, — мрачно произнёс участковый.

Герман находился в столовой, когда входная дверь распахнулась, и в её проёме появился капитан Федорычев.

— Гражданин Борецкий, — с порога, обратился к нему участковый, — это ваш нож?

— Да, — внимательно осмотрев протянутый ему клинок, — подтвердил Герман.

— В таком случае, вы задержаны по подозрению в убийстве своего гостя, Вениамина Сереброва, — бесстрастно отчеканил участковый, — прошу следовать за мной.

— Я знаю, на кого эта сволочь надеется, — зло сказала Катерина после того, как Борецкий, в сопровождении участкового, покинул столовую, — на своих грёбанных адвокатов. Денег у него, как у дурака махорки, вот он и спокоен, как удав. Но ничего, у меня тоже деньги имеются. Костьми лягу, но он сядет. Вот помяните моё слово.

— Не горячись, Катя, — сказала вдруг Людмила, — как бы потом раскаиваться не пришлось.

— Чтооо?! — вскинулась Катерина. — Ты что Людка, с катушек съехала?

— И правда, Люся, — вмешалась Элла, — здесь же всё очевидно.

— Конечно, — подхватил Чудин.

— А вот мне, с некоторых пор, не вполне очевидно, — не обращая внимания на реплику Геннадия, задумчиво заметила Людмила, — и я намерена со всем этим разобраться.

— Ну, если ты полная дура, то разбирайся. Может он тебя за это хотя бы поцелует, перед тем как сядет. Ты думаешь, я не догадываюсь, зачем ты сюда притащилась? — Катерина смотрела на бывшую подругу с таким презрением, что той стало не по себе. Не говоря больше ни слова, Людмила, громко хлопнув дверью, вышла во двор.

— Куда это она? — с недоумением спросила Элла.

— Тебе не всё равно? — хмуро отозвалась Катерина.

Людмила вернулась лишь к вечеру. Выглядела она усталой, но при этом, не скрывала удовлетворения. Катерина даже не взглянула в её сторону, зато Элла, сгорая от любопытства, не выдержала и с напускным равнодушием спросила: — Чем похвастаешься, мисс Марпл?

— Завтра Элла, всё завтра. Пойду к себе, надо ещё кое над чем подумать.

— Ишь ты, сыщица доморощенная, — съязвила Катерина, — подумать ей надо. Герку своего выручить пытаешься? Так это зря, и по-крайней мере, по двум причинам. Во-первых, потому, что он истинный убийца, а во-вторых, потому, что ты ему нужна, как собаке пятая нога.

Людмила не удостоила её ответом и молча поднялась наверх.

Утром за завтраком, на котором присутствовали все, кроме Борецкого, Митрича и капитана Федорычева, состоялся отчёт Людмилы Зыкиной о своём частном расследовании.

— До утра вчерашнего дня, — заметно волнуясь, начала Людмила, — я так же, как и вы, наверное, думала, что Веню Сереброва убил Борецкий. Тем более, когда узнала от Кати, что у него для этого был мотив. Немного меня, правда, смущало, что Герман, и, особенно Веня, вернувшиеся с охоты в прекрасном настроении, никак не походили на людей, у которых есть серьезные разногласия. Тем не менее, случилось то, что случилось. Однако, одно вчерашнее утреннее событие, казалось бы, совсем незначительное, заставило меня по-иному взглянуть на трагическое происшествие, случившееся позавчера вечером.

— О чём речь? — спросила нетерпеливая Элла.

— Речь идёт о встрече девушки Маши и Борецкого. Вчера утром, здесь в столовой. Наверное, все видели.

— Ну и что? — металлическим тоном спросила Катерина.

— Полагаю, вы обратили внимание, с какой теплотой Маша обнимала Германа, а также слышали, о чём он ей говорил. Помните, девчата, что рассказывал Гера про эту девушку, когда мы ехали в «Хаммере»?

— Что она сирота, и он хочет увезти её с собой в Москву, — напомнила Элла, — но какое это имеет отношение…