Бесплатный фрагмент - Архиепископ Лука. Пьеса

Андрей ОБЪЕДКОВ

АРХИЕПИСКОП ЛУКА. Пьеса

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Архиепископ Лука (в миру Валентин Феликсович Войно-Яснецкий)

Однокурссник

Анна Васильевна Ланская, жена Валентина Войно-Ясенецкого

Профессор Мартынов, научный светила из Москвы

Софья Сергеевна Велецкая, медсестра Ташкентской больницы, ставшая воспитывать детей Войно-Ясенецких

Уполномоченный

Владыка Иннокентий (Пустынский), епископ Ташкентский и Туркменский

Следователь

Енисейский монах

Бабкин, председатель краевого исполкома

Тунгус

Профессор Левит

Федермессер Рахиль Константиновна, врач-хирург Института неотложной помощи города Ташкента

Прихожанин Тамбова

Председатель Тамбовского облисполкома

Жданов, уполномоченный по делам Русской Православной Церкви в Крыму

Действие 1

Сцена 1

(1898 год. Комната Валентна Войне-Ясенецкого: стеллажи с книгами, стол.

Валентин Войно-Ясенецкий Мне 21 год, но я еще не получил никакой специальности. Но я не могу выбрать, куда мне податься. Распутье. Вот какая сложная задача определиться куда тебе податься: передо тобой тысяча дорог и все они прекрасны. Я неплохо рисую. Значит надо поступать в Петербургскую Академию художеств. Но кому сейчас нужна живопись? В деревне плохо дело с образованием и медициной. Значит надо выбирать профессию, нужную своему народу. И Толстой проповедует это: надо быть нужным именно для своего народа. Но меня матушка часто винит в том, что я попусту сплю на полу, уезжаю в деревню и вместе с крестьянами косить сено. Но я хочу познать жизнь… Мне бы уехать в Ясную Поляну, чтобы быть рядом с этим великим человеком, познавшим мир. Однако матушка не поймет меня, не простит… А, что, если попросить самого Толстого, чтобы он обратился к родителям. Напишу-ка ему письмо, чтобы он убедил мою маму.

(Валентин садиться за стол, берет лист бумаги и начинает писать):

«Дорогой Лев Николаевич! Помогите, мне приходится испытать весь ужас слов Христа «Враги человека — домашние его». Вот в чем дело: мне 21 год; меня сильно тянет к живописи. Я ездил в Петербург, чтобы поступить в Академию художеств, поступил затем в университет, ездил в эту осень в Мюнхен, но нигде не мог учиться, потому что я очень глубоко поверил в то, что только в любви счастье и смысл жизни, и для меня стало невозможно отдавать годы на подготовку к жизни (участь у немцев ненужному), когда я знаю, что единственное нужное- это поставить себя в такое отношение к людям, чтобы мог я развивать в себе любовь, чтобы была пища живой душе; и как художнику мне невыносимы академии, где нет радостной работы и любимое дело тяготит: меня слишком тянет любоваться живыми людьми и учиться у них. И вот теперь я знаю, что в деревнях люди голодают и мне нужно ехать к ним, чтобы помочь, поучиться у них. Чтобы сделать это, я должен нанести удар моей матери, ведь неделю назад сошла с ума моя сестра (однолетка), потрясенная происшедшим на Ходынском поле. Шесть месяцев она была тяжело больна, после чего. И вот в начале января бросилась из окна третьего этажа. Когда я сказал матери о своем намерении ехать в деревню, она сказала, что это убьёт её. Мою уверенность в том, что я буду полезен в деревне, она считает детскими бреднями, она говорит, что учение Христа можно было исполнить только в прежние времена, что будет гораздо лучше, если я останусь в Киеве, соберу денег и отправлю в «Комитет», что я мог бы быть полезен в деревне только в том случае, если бы у меня был бы толстый карман. При этом она не может понять того, что, что нищий человек может сделать еще больше доброго, чем богатый. По её утверждению: для того, чтобы исполнять заветы Христа, не нужно никаких особых средств, подготовки, а только любовь к людям. Она говорит, что видит, что я иду по той же дороге, как сестра, что я начитался Евангелия и ваших книг и, превратно понимая их, дойду тоже до сумасшествия. Убедить её мне нельзя так как все мои слова она слушает с горькой усмешкой, как бредни не знающего жизни мальчика…

А я и не претендую на знание жизни, а только хочу следовать голосу своей совести. Убедите же, ради Бога мою мать, что если она ждёт от меня многого, то должна радоваться, что я еду в деревню. Убедите её в том, что я принесу много пользы своей душе и немного пользы голодным. Чтобы успокоить её, я сказал, что, если Вы позволите, я поеду в Ваш уезд и буду жить под Вашим присмотром. Если Вы напишете ей, что это возможно, то мой отъезд не будет для неё тяжёлым ударом. Ради Бога, напишите ей, что я не превратно понимаю учение Христа, что ничего опасного я не затеваю, и растолкуйте, что нельзя человеку заглушать в себе голосок: совести, если она давно настойчиво требует одного и того же, что если человек не последует этому голосу Бога, то он умрёт духовно. Бесконечно Вам обязан!»

А пока буду ждать ответ, поступлю я на медицинский факультет. Мне интересно изучить мозг. Что это за маленькое вещество, которое как резиновый шарик выталкивает из головы всё чуждое….

Сцена 2

Медицинский факультет Киевского университета. 3 курс. 1901 год.

Однокурсник. Валентин, ты слышал, что наш староста-поляк ударил нашего однокурсника-еврея, проявив антисемитизм. Того даже повели к врачу.

Войно-Ясенецкий. Что-же творится? Я беру слово в конце лекции, мы должны осудить этот поступок.

Однокурсник. Думаешь, что-то изменится? Антисемиты всегда были, есть и будут. У людей каждой нации есть свои характерные черты. Киргизы — наглые, узбеки — расчетливые — угостят тебя только тем, чем одарил ты их. Армяне и грузины — одно гостеприимство. А вот евреи — талантливейшие, но хитроваты, не упустят своё. И это многим не нравится. Неужели не заметил это. Особенно у нас в Киеве, где смешано множество наций. У нас много евреев, Одесса бурлит ими… И эти человеческие качества не искоренить никогда. Во всяком случае — на всем земном шаре… Человеческая душа неисправима…

Войно-Ясенецкий. Предлагаешь тогда ничего не предпринимать? Я ведь тоже поляк и осуждаю поступок человека моей же нации. Пусть жизнь катиться по накатанной? Пусть будет как будет? Нет уж. Мы не должны мириться с этим. Может мы не можем исправить весь мир, но мы должны делать его лучше вокруг нас. Неужели Сократ не пример тому? Женившись на молодой девушке Ксаньиппе, он попал в ловушку с ее характером. Но именно этот пример показывает насколько был мудр философ. Ему советовали прогнать строптивую женщину за то, что она не подчинялась ему, позорила в общественных местах, вылила на голову горячий суп. Все что она вытворяла — только за то, что он не брал денег за свои советы. Пример: жена растоптала пироги, которые прислал Алкивиад за услугу, зная, что Сократ не возьмет денег. А Ксантиппе не нужны были пироги, ей подавай монеты. Но он только в ответ улыбался на позор в общественных местах. И в ответ на советы побить строптивую жену отвечал: «Вы хотите, чтобы город стал свидетелем наших ссор, чтобы я при всех вступил в драку с жену, а вы бы подзадоривали бы, как на петушином бою… Поверьте мне, терпение никогда не смешно!»

(Выкрики однокурсников: «Драчуна — вон из старост. Войне-Ясенецкого в старосты!»)

Однокурсник. Да-да, с этим не поспоришь. Ты умеешь убеждать. Ну вот: теперь ты наш новый предводитель. Думаю, что у тебя все получится. Во всяком случае я уверен, что у нас на курсе, будет мир теперь. Слушай, а откуда у тебя столько познаний из жизни? Ты же нам ровесник, ну постарше на пару лет. Но ощущение, что ты пожил на свете лет сорок.

Войно-Ясенецкий Знаешь, мне порой кажется, что я сам порой философ как Сократ: меня в гимназии тянуло к живописи, решил поступать в Петербургскую Академию живописи. Но на экзаменах овладело раздумье о том, что правильный ли жизненный путь избираю? Недолгие колебания кончились решением, что я не в праве заниматься тем, что мне нравиться, но обязан заниматься тем, что полезно для страдающих людей. Поэтому послал телеграмму матери, что буду поступать на медицинский факультет. Но тут меня ожидала неприятность: все вакансии были заняты и мне предложили поступить на естественный факультет, чтобы потом проще было перевестись на медицинский. Но я не раздумывая отказался, так как у меня была большая нелюбовь к естественным наукам. При этом у меня явно выраженный интерес к гуманитарным наукам: к богословию, философии, истории.

Однокурсник. По тебе заметно. Рассуждать любишь, убеждать особенно… И что же было дальше?

Войно-Ясенецкий Поступил на юридический и целый год изучал историю и философию права, политическую экономию, римское право. Но через год меня опять повлекло к живописи. Поэтому отправился в Мюнхен, где поступил в частную художественную школу профессора Книпрр. Но немецкая дотошность и скрупулёзность оказалась не по мне, выдержал там только три недели, после чего вернулся в Киев, где еще год занимался рисованием. Может быть меня ждала бы стезя Васнецова — его направление мне ближе, но второй Васнецов России не нужен… А навыки зарисовок мне пригодились теперь в медицине. Но именно в этот момент проявилась моя религиозность: я каждый день, а иногда и дважды в день ездил в Киево-Печерскую лавру, часто бывал в киевских храмах и, возвращаясь оттуда, делал зарисовки церковной жизни, прихожан. К этому моменту я понял процесс художественного творчества. Повсюду: на улицах и в трамваях, на площадях и базарах наблюдал за людьми, и все это изображал в зарисовках. Даже получил премию на Киевской художественной выставке.

Однокурсник. А откуда у тебя религиозность? Вроде бы я не наблюдал, чтобы ты молился или ходил в храмы во время учебы в университете?

Войно-Ясенецкий Знаешь, особого фанатизма нет, это у меня в душе. Да и в семье… Мать молилась дома, но в церковь, по-видимому никогда не ходила. Причиной этому было её возмущение жадностью и ссорами священников, происходившими на её глазах. Два брата — юристы, не проявляли признаков религиозности. Однако всегда они ходили к выносу Плащаницы и целовали её, всегда бывали на Пасхальной утрени. Старшая сестра-курсистка, потрясенная ужасом катастрофы на Ходынском поле, психически заболела и выбросилась с третьего этажа, получив тяжелые переломы бедра и плечевой кости, разрывы почек. От травм она умерла в двадцать пять лет. Религиозность скорее всего передалась ко мне от отца-католика. Вот именно он весьма набожен. При этом он человек удивительно чистой души, ни в ком не видел ничего дурного, всем доверял, хотя был окружен нечестными людьми. И при этом в нашей православной семье он как католик, был несколько отчужден…

Однокурсник. Да, сколько нового я узнал о тебе. Но опять-таки я в тебе никак не разберусь… Вроде ты умеешь убеждать, стоишь четко на позициях правды, но из твоего рассказа я понимаю, что тебя шатало из стороны в сторону.

Войно-Ясенецкий Да, в принципе так и было. Именно в тот момент, когда я в год в Киеве занимался живописью, усиленно размышлял о весьма трудных богословских и философских вопросах. Но из этих размышлений ничего не вышло, так как я не имел научной подготовки. Увы, то, что я успел получить за год учебы на юридическом, не хватило для того, чтобы обобщать весь накопленный опыт. Да какое там обобщать — я же многого не знал, только изучал. Именно в этот момент увлекся этическим учением Льва Толстого. И его идеи так увлекли меня, что я на какое-то время стал толстовцем, бредил его идеями: спал даже на полу, косил траву с крестьянами. Хотел на полном серьезе уехать в деревню. Но именно в этот период случилось несчастье с моей сестрой и мать была в подавленном состоянии — считала, что я кончу также плохо, как и она. Но вопрос разрешился сам собой, когда в руки попала запрещенная вещь Толстого «В чём вера моя», изданная за границей. Именно эта работа оттолкнула меня от Толстого, я осознал, что он издевается над православной верой. Я сразу понял, что Лев Николаевич — еретик, весьма далёкий от подлинного христианства.

Однокурсник. А что же ты? Остался в вере Божией? Но как я заметил: ты вроде бы своим видом не показываешь, что религиозен? Ли продолжаешь сомневаться?

Войно-Ясенецкий Да нет, я остаюсь православным. И именно после того случая меня спас Новый Завет, который по старому доброму обычаю получил из рук директора гимназии при вручении аттестата зрелости. Он был, как напутствие в жизнь. Очень многие места в этой книги произвели на меня огромное впечатление. Они отмечены красным карандашом. И ничего не могло сравниться с впечатлением с тем местом в Евангелие, в котором Иисус, указывая ученикам на поля созревшей пшеницы, сказал им: «Жатвы много, а деталей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслать деталей на жатву Свою». После этого у меня буквально дрогнуло сердце. Я воскликнул: «О Господи! Неужели у Тебя мало деталей?!»

Однокурсник. Но я смотрю: тебя народовольчество все-равно не оставило. Пути дорожки привели тебя не в семинарию, а на медицинский факультет…

Войно-Ясенецкий Скорее всего так. Ведь я решил приняться за полезную работу для своего народа. Но отличие от моего юношеского увлечения народовольчеством в другом: если несколько лет назад я просто хотел ехать в деревню и дарить добро крестьянам, то чуть позже я захотел быть полезен им чем-то конкретным. Я даже отправился к директору народных училищ Киевского учебного округа с просьбой устроить меня в одну из школ педагогом. Директор оказался очень проницательным и умным человеком: он высоко оценил мои народовольческие стремления. Но при этом отговорил меня от учительства и убедил поступить на медицинский. Вот так я и оказался здесь.

Однокурсник. Постой-постой. Но ты же говорил, что ты гуманитарий. Твои же слова, что естественные науки тебе не по нутру. А медицина все-таки — это в первую очередь естественные дисциплины.

Войно-Ясенецкий А я и не отказываюсь от этого. Даже сейчас при изучении физики, химии, минералогии возникает физическое ощущение, что я насильно заставляю мозг работать над тем, что ему чуждо. Мой мозг, точно сжатый резиновый шар, стремиться вытолкнуть чуждое ему содержание. Но тем не менее я перебарываю это чувство.

Однокурсник. Да, внешне это по тебе не скажешь. Со стороны тебе дается всё легко. Тебе и равных нет в изучении дисциплин, особенно в операциях над трупами. Все однокурсники признают, что ты будешь профессором анатомии.

Сцена 3

1903 год. Война с Японией. Военно-полевой госпиталь в Чите. Врач Войне-Ясенецкий беседует с сестрой милосердия

Войно-Ясенецкий Анна Васильевна, мы уже с вами работаем несколько месяцев и я заметил, что вы как никто другая отличаетесь исключительной добротой и кроткостью. А что же вас заставило поехать во фронтовой госпиталь? Ведь могли бы оказывать помощь в простой больнице…

Анна Васильевна Ланская Но разве место патриота не там, где прежде всего нужна помощь народу? Война — дело временное, но именно в этот период солдаты испытывают особые лишения. И сестры милосердия должны минимизировать эти страдания. Но вы разве не за этим сюда приехали? Ведь весь персонал говорит, что вы были лучшим студентом на курсе, вам пророчили место преподавателя, великолепного ученого и будущее профессора анатомии.

Войно-Ясенецкий Эх, Анна Васильевна, как правильно вы подметили… Но если бы вы знали, какими трудами мне достался этот диплом медицинского факультета. В школе я не мог терпеть естественные науки, тянулся к гуманитарным, неплохо рисовал, поступал в Академию художеств, ездил даже за границу. Но меня терзало, что положение народа удручающее, в селе не хватает педагогов и врачей. И я понял, что я должен быть со своим народом. Да, профессия художника великолепна, но все-таки мир на данный момент спасут не художники. Я понял, что простым людям сейчас важны не картины, которые возможно созданы и на века. Я понял, что ныне народу нужны специалисты, которые будут помогать ежедневно и ежечастно. Колебания были между педагогом и врачом. Профессия педагога для меня как для гуманитария была всё-таки ближе, но я после колебаний осознал, что люди все- таки болеют чаще, поэтому помощь врача нужна каждый день. Тем более вирусы мутируют, появляются новые заболевания, а врач, как никто другой оказывается на переднем фронте и в первую очередь оказывает помощь своему народу. И когда я заканчивал университет, у однокурсников не было сомнений, что я останусь преподавать на кафедре анатомии и буду производить именно там свои научные разработки. Но я понял, что я не могу быть вдалеке от своего народа. Тем более я изначально собирался ехать работать в деревню.

Анна Васильевна Ланская Но оказались в госпитале?

Войно-Ясенецкий Вы же сами правильно подметили, что война — дело временное. Поэтому я и не надеваю форму, чтоб погоны не связывали мои руки. Моя жизнь должна быть с народом. Я уверен, что скоро все закончиться мне удастся уехать куда-нибудь в гражданскую больницу. А научные работы можно проводить и там. Ведь кто, как не врач должен быстро изучить новые виды болезней, которые регулярно появляются, и найти противоядие, чтобы быстрее спасти своих сограждан.

Анна Васильевна Ланская Вы так захватывающе говорите, что нельзя не загореться вашими идеями. Мне так хорошо с вами, что хочется работать и дальше именно с вами.

Войно-Ясенецкий Но в чем же дело? Я тоже давно за вами наблюдаю и заметил, что вы относитесь к работе трепетно, с душой, как никто другой. Вы живете на работе. Не поверите, что порой наблюдаю искоса, когда выполняю свою работу.

Анна Васильевна Ланская Я заметила это…

Войно-Ясенецкий Я понимаю, что вы наверное догадываетесь… (замялся, опустив глаза). Мне хочется быть с вами рядом, как на работе, так и дома…

Анна Васильевна Ланская Но возможно вы и слышали, что я давала обет безбрачия и уже в этом госпитале отказала двум врачам, предлагавшим мне руку и сердце…

Войно-Ясенецкий Да, я наслышан. Но у меня теплилась надежда. В принципе, она остается и сейчас. Я хочу предложить вам как минимум поехать со мной после фронта работать в сельскую больницу. Поэтому я делаю вам предложение. Вот моя рука, мое сердце (прислоняет руку к груди). Пусть я буду третьим, кто признается вам в любви. Как человек верующий я надеюсь, что число три — божественная цифра и не может не помочь мне. Только не отвечайте сразу отказом. А я с нетерпением буду ждать ответа…

Анна Васильевна Ланская Может быть это будет глупо с моей стороны, может я поступаю наивно, но я соглашусь. Вы мне глубоко симпатичны и очень нравитесь. Мне легко с вами. Даже за операционным столом, когда делали операции тяжёлых больным, какая-то небесная сила благоговеет и помогает мне. И я уверена, что благодаря тому, что вы рядом. Я нарушаю даже свой обет безбрачия ради того, чтобы быть рядом с вами и работать рядом с вами. Я даже ходила в церковь Михаила Архангела. Её вы знаете ее, здесь в Чите, где венчались декабрист Анненков и Полина Гебль.

Войно-Ясенецкий Как же не знать, за ней и название закрепилось — церковь декабристов…

Анна Васильевна Ланская Так вот я пошла помолиться и посоветоваться с Богом. Я молилась перед иконой Спасителя и вдруг в один момент показалось, что Спаситель отвернулся от меня, как я подумала, предчувствуя, что я хочу нарушить обет безбрачия. Мне показалось, что образ Его исчез с киота. Скорее всего это был напоминанием об обете. Но я не могу смирится со своими чувствами. Может быть, я поступаю опрометчиво и не должна говорить то, что говорю сейчас. Я хочу работать с вами столько, сколько пошлет мне Всевышний. И пусть у нас будут столько детей, сколько пошлет нам Бог…

Сцена 4

(Больница села Любаж Фатежского уезда Курской губернии, в которой работают супруги Войно-Ясенецкие)

Анна Васильевна Валентин, ты же сам хотел работать в деревне, так почему мы так быстро уехали из Симбирской губернии. В Ардатовском земстве и народ неплохой…

Войно-Ясенецкий Анечка, ты же сама понимаешь, а все спрашиваешь. Мы и в больнице об этом касались этого вопроса. Разве не помнишь, с какими трудностями и опасностями я столкнулся с применением общего наркоза… Помощники ведь совсем никудышные. Только на тебя я мог надеяться, но ты родила и теперь должна воспитывать нашего сына. А на работе с такими помощниками, которые совсем не разбираются в применении наркоза, можно дойти и до смертельного случая. А вся ответственность будет на мне. Единственным способом выйти из положения — нужно немедленно заменять его на местную анестезию. Но в Ардатово и об этом совсем не слышали. А в Любаже совсем все иначе — я прозондировал почву.

Анна Васильевна Здесь же ведь тоже сложности: больница всего на десять коек, а к тебе паломничество. Слава о тебе несётся намного раньше тебя. Ведь даже в соседних уездах, прознав, что доктор из Любажа поднимает с ног даже мертвых разнеслась по всей Курской губернии. Вспомни случай, как ты сделал операцию незрячему мужчине. Он прозрел через месяц привел к тебе целую вереницу слепых, которые держались друг за друга палками. Среди них были даже из соседней Орловской губернии…

Войно-Ясенецкий Это же совсем другое дело. Я об этом и мечтал, чтоб приносить людям добро. И я занимаюсь тем делом, о котором мечтал всю свою сознательную жизнь. Именно здесь я встретил несколько редких и весьма интересных случаев заболевания, благодаря чему написал первые свои научные статьи по элефантиазу лица, и ретроградному ущемлению при грыже кишечной петли.

Анна Васильевна Но твоя чрезмерная популярность сделала положение семьи невыносимым. Ты принимаешь амбулаторных больных с девяти утра до позднего вечера. При этом сам разъезжаешь по участку, осматривая больных, а по ночам под микроскопом исследуешь вырезанное при операции. Мы с тобой не видимся. Я боюсь, что скоро наши сын и дочь спросят: а есть ли у них папа?

Войно-Ясенецкий Не волнуйся дорогая… Ты ведь сама же такая. Ты ведь и согласилась выйти за меня замуж, что мы похожи…

Анна Васильевна С тобой даже не поспоришь…

Войно-Ясенецкий Зачем же спорить? Меня учитель научил вовремя сдерживаться и молчать…

Анна Васильевна И кто же этот учитель?

Войно-Ясенецкий Сократ… Благодаря ему в университете я помирил курс и стал старостой.

Анна Васильевна Но нам нужно что-то предпринимать. Ведь тебя ненадолго уволили за то, что вовремя не выехал на выезд по указанию земской управы к заболевшему исправнику, хотя ты был на другом выезде. Тебя спасло лишь то, что за тебя заступились твои больные, которые пришли устраивать погром в управу. Тебя восстановили в должности, но сам же понимаешь, что так долго продолжаться не может. Находиться между двух огней нельзя…

Войно-Ясенецкий А в этом ты права. Поэтому я решил выехать в Москву в ординатуру — пригласили писать диссертацию. Наука давно меня влечет, стану доктором медицины, что, надеюсь мне поможет в дальнейшем.

Анна Васильевна Это даже к лучшему, я полностью тебя поддерживаю. Когда выезжаем?

Войно-Ясенецкий Да хоть завтра.

СЦЕНА 5

Москва. 1916 год, защита докторской диссертации

Профессор Мартынов Ознакомился с научной работой Войно-Ясенецкого и могу сказать одно: ничего подобного я не встречал. Мы привыкли к тому, что докторские диссертации пишутся обычно на заданную тему с целью получения высших назначений по службе и научная ценность их невелика. Но когда я читал вашу книгу, то получил впечатление пения птицы, которая не может не петь, и высоко оценил ее.

Войно-Ясенецкий Спасибо за оценку моего труда. Я действительно хотел привнести в российскую науку новые методы лечения. Мне хотелось и хочется, чтобы русские врачи были впереди. Поэтому и выбрал тему по региональной анестезии, потому что она практически не использовалась в Российской империи. Не секрет, что вначале мне дали тему «Туберкулез коленного сустава». А через две-три недели ко мне подошел мой научный руководитель профессор Дьяконов и поинтересовался: прочёл ли я литературу по заданной теме. Но я честно ответил, что у меня нет интереса к этой теме. И я благодарен профессору, что он с пониманием отнёсся ко мне, к моим интересам. Оказывается, он ничего не знал о региональной анестезии и стал расспрашивать о ней. Я подробно рассказал о книге французского хирурга Лежара «Неотложная хирургия» и только что вышедшем первом издании книги Брауна «Местная анестезия, её научное обоснование и практические применения». Меня задело, что Браун считал, что местная анестезия седалищного нерва едва ли возможна. И после этого у меня возникла идея заняться разработкой новых методов региональной анестезии. Поэтому для работы над темой перешёл в Институт топографической анатомии и оперативной хирургии, директором которого был профессор Рейн. Но и он ничего не слышал по выбранной мною теме, естественно ничего не читал по региональной анестезии. Так что пришлось быть пионером в этом направлении у нас в России. А по многим направлениям и во всем мире. Ведь во время практики я нашёл способ инъекции к срединному нерву и региональной анестезии всей кисти руки. Об этом я делал доклад в Московском хирургическом обществе. Моё выступление вызвало большой интерес. И я рад, что привнёс в науку новые методы.

Профессор Мартынов Дорогой друг, я видел, что вы работаете на чердаке, но извините, что никогда не заходил к вам, не интересовался проблемами. Если бы я знал, что вы делаете, помощь была бы неимоверная. Но это ещё раз доказывает, что талант пробьется сквозь все сорняки. Мы вашу работу выдвинули на премию Хайнацкого, присуждаемого Варшавским университетом. И не поверите: буквально сегодня, в день защиты, пришло сообщение, что вы стали победителем. Вам присудили престижную медицинскую награду «За лучшие сочинения, пролагающие новый путь в медицине».

СЦЕНА 6

Переславль-Залесский Ярославской губернии. Начало 1917 года

Войно-Ясенецкий (прогуливаясь с женой по городу) Анечка, представляешь, как я рад, что мы живем сейчас в таком замечательном городе.

Анна Васильевна И что же ты такого замечательного нашёл в нем? Мне кажется любое место чем-то замечательно и обворожительно.

Войно-Ясенецкий Да не скажи, дорогая! Есть такие места в России, где творить легко и просто. Несомненно к таким городам я отношу Москву. Работать над докторской диссертацией там мне было очень просто. Не скажу, что легко, потому что каждое научное открытие, каждая научная статья — это колоссальная работа. Но в каком-то месте эта работа почему-то может застопориться, а в каком-то городе будет идти не переставая, литься… Москва, именно из таких мест. И Переславль-Залесский тоже из таких мест. Не знаю: прав ли я или нет, но возможно этот город свят и тем, что основан Юрием Долгоруким спустя пять лет после Москвы. Не знаю, связаны ли этим события или нет. Но я считаю, что Александр Невский родился здесь тоже не случайно. Не зря русский богатырь, остановивший немецко-шведских завоевателей.

Анна Васильевна Валя, а к чему ты мне это рассказываешь?

Войно-Ясенецкий Знаешь, Анечка, как-то идя с работы и думая об Александре Невском, я задумался: а ведь он ходил по этим же самым улицам, заходит в ту же самую церковь, которая стоит по пути. А мы просто не замечаем или не хотим замечать.

Анна Васильевна Но ты что-то разошёлся, вера-то ныне не в почёте.

Войно-Ясенецкий У кого-то может и не в почете, а у истинных верующих всегда была в душе.

Анна Васильевна Да ведь я за тобой никогда не замечала религиозности, во всяком случае ярко выраженной. (улыбается) Или что-то ты от меня скрывал?

Войно-Ясенецкий Да я и сам за собой особо не замечал. И когда мне было проявлять свою религиозность? Сама знаешь: тринадцать лет был земским врачом, воскресные и праздничные дни были самые занятые и обременены работой. Хотелось помочь людям, успеть всё, сделать новые открытия. Поэтому ни в Любаже, ни в Романовке, ни в Переславль-Залесском бывать на богослужениях в церкви не представлялось возможным, не говоря о том, чтобы говеть.

Анна Васильевна Зато ты преуспел в науке, все признают твой талант, посмотри, как все здороваются на улицах, как почтительно относятся к тебе. Твое имя постоянно упоминают в научных статьях, на тебя ссылаются светила науки.

Войно-Ясенецкий С этим не поспоришь, но мне самое главное приятно, что мне удалось с помощью своих открытий помочь людям. Я написал первую в России научную работу «Региональная анастезия». Именно здесь — в Переяславле-Залесском я поставил своей задачей самостоятельное изучение диагностики и терапии гнойных заболеваний. И при накоплении определенного опыта пришла мысль изложить свой опыт в особой книге — «Очерки гнойной хирургии». Я составил план этой книги и написал к ней предисловие. И к моему удивлению, у меня появилась неотвязная мысль: «Когда эта книга будет написана, на ней будет стоять имя епископа». А ведь быть священнослужителем, а тем более епископом мне и во сне не снилось.

Анна Васильевна И именно поэтому ты стал захаживать в церковь?

Войно-Ясенецкий Кончено же нет. Не знаю, как это объяснить. Все в нашей жизни всё переплетается… Понимаешь: изучая историю, я кончено читал о подвиге Александра Невского. Но никогда и не подразумевал, что буду жить и работать в его родном городе, ходить по тем же улицам. Как-то, идя по улице мне захотелось зайти в ту же церковь, куда заходил и он. А зайдя во внутрь, стоял завороженный. Помнишь, я сказал, что есть места, где и работается легко. Но есть места, где просто быть хорошо. Для меня вот этим местом и был этот храм Александра Невского. Непроизвольно я стал захаживать сюда, здесь у меня появилось свое постоянное место, и это возбудило радость среди верующих Переславля.

Анна Васильевна Не мудрено, что вызвало радость — ведь авторитета у тебя среди жителей и так не отнять…

Войно-Ясенецкий Я это чувствую. Но людям приятно, что я разделяю их веру. А самое интересное, что среди моих родственников только отец отличался религиозностью. Но он был отчужден от всех нас: от матери и детей, так как был католиком. Но я чувствую, что религиозность скорее всего перенял именно от него.

Анна Васильевна Ладно, что-то мы заговорились, пора бы и домой, а то там сестренка возможно не управляется с нашими четырьмя детьми. Ведь она и так приехала в гости, а мы её нагрузили. К тому же возможно ей сейчас больно на душе, так как схоронила в Крыму своего ребенка. Да и нам нужно собираться к отъезду в Ташкент.

Войно-Ясенецкий Кстати, при ней я не решался сказать, но тебя не могу не спросить. Дочка у неё умерла от скоротечной чахотки, так зачем же она привезла ватное одеяло, на котором лежал ребёнок? Ты же как медик должна понимать, чем это чревато… Чувствую, что в этом одеяле привезена нам смерть.

СЦЕНА 7

Ташкент. 1919 год. Квартира Войно-Ясенецких. Анна Васильевна тяжело больная лежит на кровати, на краешке сидит хирург Войно-Ясенецкий

Войно-Ясенецкий (сидя и кровати умирающей жены) Дорогая, Анечка, что тебе пришлось пережить за это время. Последние двенадцать дней, пожалуй, были самыми тяжелыми. Да и времена ужасные. Междоусобная война между гарнизоном ташкентской крепости и полком туркменских солдат под предводительством изменившего революции комиссара. По пути на работу в больницу летят пули, а на днях меня арестовали. Вернее, арестовал бывший служитель морга Андрей, так как таил на меня злобу, так как был наказан по моей жалобе. Но спасибо другому служащему больницы, который предупредил ответственных лиц, ставивших кресты в расстрельных списках, что я арестован по злобе Андрея. А тебе сообщили, что я арестован. Представляю, что ты пережила. Это усугубило твоё положение. Именно после этого болезнь начала прогрессировать. И сегодня чувствую, что это твоя последняя ночь. Ты не слышишь, а передо мной проносится вся наша жизнь. Она была сложной, но счастливой. (Анна застонала). Боль наступает. Впрысну тебе морфия. (делает укол).

Анна Васильевна (обретя немного сил после укола, приседает на кровать) Валя, позови детей.

Войно-Ясенецкий Михаил, Елена, Алексей, Валентин, идите сюда скорее, мама зовёт. (Дети быстро прибегают).

Анна Васильевна (перекрестила детей) Простите меня за все, будьте счастливы, слушайтесь папу во всём! (ложится на кровать и умирает).

СЦЕНА 8

Квартира Войно-Ясенецких

Войно-Ясенецкий (заканчивая читать Псалтырь у гроба жены) Две ночи я читал Псалтырь в полном одиночестве. Это мой долг перед любимой женщиной, которая посвятила мне жизнь и подарила четырёх прекрасных детей. Но как ни странно, вот сейчас в три часа второй ночи, читая двенадцатый псалом, начало которого поётся при встрече архиерея в храме «От восхода солнца до запада», и последние слова псалма поразили и потрясли меня, ибо я с совершенной несомненностью воспринял их как слова Самого Бога, обращённые ко мне: «Неплодную вселяет в дом матерю, радующеюся о детях». И именно в этот момент я вспомнил о нашей операционной сестре Софье Сергеевне Велецкой, недавно похоронившей мужа. Она скромна и неразговорчива, только знаемо ней, что бездетна. Всё общение с не ограничивалось у меня только разговорами о работе, да взглядами во время операций. И как ни странно — это единственный человек, который с полувзгляда понимает какой инструмент мне нудно подать. И как ни странно, слова: «неплодную вселяет в дом матерью, радующеюся о детях»: я принял как Божие указание возложить на Софью Сергеевну заботы о моих несовершеннолетних детях и воспитывать их. Тотчас же иду к ней.

(Мужчина идет к двери комнаты, расположенном в хирургическом отделении, стучит в неё. Вскоре открывает дверь миловидная женщина).

Велецкая Валентин Феликсович, вам помощь нужна? Скажите, что нужно, готова помочь…

Войно-Ясенецкий Софья Сергеевна, не сочтите меня за сумасшедшего или человека, несущего галиматью после двух бессонных суток. Но у меня к вам предложение-вопрос.

Велецкая Валентин Феликсович, разве я могу вас считать за сумасшедшего после двух лет совместной работы в больнице. Я слушаю вас, вся во внимании…

Войно-Ясенецкий Софья Сергеевна, вы веруете в Бога?

Велецкая Конечно! Правда в церковь хожу не так часто, как хотелось бы: сами знаете, что смены закружены до предела, выматываешься, что ноги несут сами только до жилья. Но в комнате висят иконы, я всегда молюсь за здравие своих родственников и за упокой усопших.

Войно-Ясенецкий Это хорошо. Тогда не хотите ли исполнить Божие повеление: заменить моим детям их умершую мать? Это видение мне пришло сегодня ночью в молитве, которую читал у гроба жены. Не подумайте чего плохого: я предлагаю Вам стать матерью моих детей.

Велецкая Валентин Феликсович, я знаю вас как порядочного мужчину, и никто никогда не скажет ничего плохого о вас. Поэтому никто не ожидает ничего плохого. От вас исходят только благие намерения.

Войно-Ясенецкий Ну так что же? Могу я рассчитывать на вас?

Велецкая Да, как я могу отказать? (на глазах у женщины появились слёзы). Я давно мечтала о детях, а Бог не давал их мне. А тут в одночасье — сразу четверо. Разве можно отказаться от такого счастья? Ведь мне издали очень было больно смотреть на то, как мучается ваша жена. Мне очень хотелось помочь вам по хозяйству, взять заботу о детях, но боялась, что мои намерения будут неправильно истолкованы.

Войно-Ясенецкий Вот видите, как всё благополучно складывается с Божию помощью…