Бесплатный фрагмент - Антисимметрия времени: Сфираль и каноны природных отношений

Предисловие

Иногда два пути, долгое время идущие параллельно — один в тени, другой на свету — всё же пересекаются. Не по воле случая, а по закону свития, где направление не выбирается, а рождается в точке соприкосновения. Эта книга — о таком соприкосновении.

С одной стороны — путь Сфирали: путь, начавшийся с простого действия — свивания проволоки, вдохновлённого отражением света на мыльной пленке. В этом действии была интуиция, память форм и будущий ритм. Сфираль как структура — два зеркально антисимметричных витка, соединённых S-образной петлёй — стала не просто объектом, но устройством мысли. Она воплотила в себе поперечный вектор времени, проявляющий относительную обратимость процессов, и обрела имя, возвращённое из архаики, через диалог с хранителем — А. Ф. Черняевым. Имя, которое совпало с формой.

С другой стороны — путь Михаила Ивановича Беляева. Путь, проложенный сквозь магические треугольники, каноны хромодинамики и арифметическую ткань Природы. Его Единая Теория Поля Природных Отношений, построенная на принципах многомерной пропорциональности и структурной аналогии, охватывает не только физику, но и мышление, социум, культуру. Это путь, где Природа говорит числом, а порядок рождается из повторения и антисимметрии.

Сначала могло показаться, что Сфираль — лишь иллюстрация одного из канонов Беляева. Но со временем стало ясно: Сфираль — это мост между мыслью и вещью, а не только пример. Она проявляет в объёме то, что в трудах Беляева сформулировано в канонических знаках. Беляев называет Сфираль «частным случаем», но в этой частности открывается универсум действия.

В этой книге мы впервые сопоставим эти два пути. Не для того, чтобы доказать превосходство одного над другим, но чтобы показать: в точке их свития рождается новое мышление — мышление антисимметрии, способное обнимать противоположности и не разрушать их.

Антисимметрия времени — это не разрушение линейности, а её оборачивание в себя. Это не хаос, а ритм переходов. Это не модель, а принцип, который может быть проявлен — в устройстве, в мышлении, в культуре.

Именно сейчас, в эпоху кризисов, поляризаций, «потери времени», особенно важно восстановить этот принцип. Не как догму, но как инструмент. Не как истину, но как жест, которым можно преобразовать пространство мышления.

Эта книга — приглашение. Не просто к чтению, а к свитию. Не к дискуссии, а к сопряжению. Не к выбору пути, а к соединению того, что изначально было связано, но жило в разных регистрах. Пусть этот текст станет местом, где время обретает объём, а смысл — форму. Пусть в точке соприкосновения родится новое Единение.

Часть I. Сфираль: Происхождение, форма, мысль

Глава 1. Великий Предел: предел символа

Тайцзи как предельный образ дуальности

Символ Тайцзи, в древнейшей его форме, восходит к Великому Пределу — Тацзи 太極 — не как чёрно-белое противостояние, а как первичная волна различения, ещё не ставшая контрастом. Его форма бесконтрастна: два завитка, одно целое, без деления на инь и ян. Слепота возникает позже — когда различие начинает казаться противоположностью, а текучая спираль — плоской границей. Так начинается падение в символ Инь-Ян, затем — в Четыре Образа (Сы Сян), затем — в восемь триграмм. Но в начале — не противоположности, а неделимая сонаправленность, бесшовная волна различения.

Сама идея Тайцзи заключает в себе скрытое движение: не статическое равновесие, а пульсацию, в которой один завиток не противопоставлен другому, а продолжает его в ином порядке. Эта идея неполностью раскрывается в плоскостной форме, как это видно в распространённых графических образах. Чёрно-белая диаграмма — лишь проекция более сложного объёмного движения, в котором различие не разрывает целое, а свивает его в напряжённую форму единства.

Сфираль рождается как объёмный ответ на ограниченность плоскости. Она сохраняет логику дуальности, но выводит её в новую пространственность, где витки не замыкаются, а переходят друг в друга через антисимметрию. И здесь возникает принципиально новое: каждый виток Сфирали не дублирует предыдущий, а противонаправлен ему, образуя сопряжённую пару.

Именно так проявляется антисимметрия — не как разрушение порядка, а как его углубление. Это не симметрия в привычном смысле, и не асимметрия как хаос. Это — порядок через несходство. В Сфирали антисимметрия выражается в противоположной направленности витков, в центральной точке инверсии, в самом акте свития, где различие не устраняется, а удерживается в ритме. Так возникает форма, удержанная в напряжении различий, не разрушенных, а сведённых в единое.

От чёрно-белого круга — к безконтрастному объёму

Образ Тайцзи в его современной иллюстрации — это чаще всего чёрно-белый знак Инь-Ян. Однако Тайцзи — это не Инь и Ян. Тайцзи — это то, из чего они проявляются. Это не дуальность, а её возможность. Это не контраст, а безконтрастное единство, заключённое в неделимом целом. Именно потому истинный символ Тайцзи бесцветен, безграничен и неуловим для линейного восприятия. Чёрно-белый знак, популярный в массовом сознании, соответствует не Тайцзи, а последующим этапам дифференциации — Сы Сян (четыре образа) и дальше, к восьми триграммам.

Графический образ Тайцзи представляет собой плавное, текучее пересечение, лишённое агрессивной оппозиции. Здесь нет тени и света, но есть разворачивание начала. Именно этот образ даёт отправную точку для перехода от двумерного восприятия к объёмному. Пока он остаётся плоским контуром, мышление ограничено плоскостью различий. Однако стоит вытянуть этот контур в третье измерение, как возникает нечто новое — объёмная структура, в которой сплетаются не противоположности, а сопряжённые потоки.

Этот переход от символа к телесной форме отражает движение сознания от абстрактного к конкретному, от идеи — к устройству. Именно из такого объёмного разворота рождается Сфираль. Не как украшение символа, а как его прорыв в новое измерение. Она уже не рисуется — она формуется, вывивается, как дыхание смысла. И эта форма уже включает в себя вектор — направление времени, скрученность, антисимметрию и точку перехода.

Таким образом, от безконтрастного Великого Предела начинается не просто дуальность, а движение. Тайцзи — не знак Инь и Ян, а их предикат, условие их появления. И в этом движении от круга к свитию возникает сама возможность объёма, а через него — и Сфираль.

Переход к многомерности: необходимость нового символа

Мышление, основанное на плоскости, удерживает различие как разделение. В нём всё противопоставлено: свет — тьме, движение — покою, верх — низу. Но природа не разделяет, она свивает. Там, где мы видим контраст, она создаёт ритм. Поэтому переход к объёмному восприятию — это не просто технический шаг, а преобразование самого способа различать.

Тайцзи, как образ, не содержит конфликта. Он указывает на ритм, в котором одно перетекает в другое. Но чтобы увидеть этот ритм, нужно выйти за пределы двумерного восприятия. Многомерность начинается не там, где добавляется ось, а там, где различие перестаёт быть разрывом.

Плоскостной символ Тайцзи уже не вмещает глубину различий. Его нужно не отбросить, а развернуть — не в абстракции, а в форме. Именно так возникает необходимость нового символа — не заменяющего Тайцзи, а выражающего то, что в нём свернуто. Символ, в котором будет удержано не только различие, но и переход.

Сфираль — это не надстройка над Тайцзи, а его продолжение в пространстве. Там, где Тайцзи указывает на разворачивание, Сфираль воплощает его. Её форма не плоская и не линейная. Она вырастает из различия, удержанного в единстве. Её витки — антисимметричны, её петля — точка перехода, её жест — выражение меры. Это и есть новый символ — не графический, а телесный, не контрастный, а ритмический.

Переход к Сфирали — это не отказ от древнего, а его распаковка. Новый символ нужен не для объяснения, а для действия. И потому Сфираль не рисуется — она формуется. Она воспроизводится телом, жестом, объёмом. В ней мысль не смотрит — она входит. И в этом входе начинается многомерность.

Глава 2. Мыльный пузырь и воссоздание формы

Отражение Великого Предела в мыльной плёнке

Обычное всегда открывает необычное тем, кто способен видеть. Именно в таком моменте — в свете, скользящем по плёнке мыльного пузыря — впервые проявилось отражение Великого Предела. Не нарисованное, не выведенное из трактата, не сконструированное умом, а возникшее само, как живой образ, как знак до языка.

На краткое мгновение в выпуклой оболочке пузыря, в плавных радужных переливах, обозначился символ, свободный от контрастов. Он напоминал Тайцзи, но не содержал его полюсов. Это было не разделение чёрного и белого, а единое переливчатое течение, в котором две капли — уже без цвета, без очертаний — перетекали друг в друга в движении, обратном стрелке часов. Против времени. Против привычной направленности.

Это было не-знак, предваряющий знак. Порог между отражением и формой. В мыльной плёнке проступила не абстракция, а смысл, лишённый контуров. Это и был Великий Предел — не как философский образ, а как явление: бесконтрастное, текучее, многомерное.

Именно этот момент стал отправной точкой. Наблюдение не осталось образом — оно стало побуждением. Возникло желание не зафиксировать, а воссоздать. Не запечатлеть, а свить. Так свет, прошедший сквозь мыльную сферу, превратился в мысль, свёрнутую в проволоку.

Великий Предел, увиденный в пузыре, был не эстетическим эффектом, а вызовом к мышлению: откажись от схемы, от контрастов, от готовых знаков. Восприми движение как форму. Переход как структуру. Свет как речь. И ответом на этот вызов стала Сфираль.

Именно здесь происходит рождение нового взгляда: не с чистого листа, а через отражение. Потому что даже Мировой Предел может впервые проявить себя — в пузыре. Главное — уметь его разглядеть.

Сфираль как устройство: два зеркально антисимметричных витка, соединённые S-образной петлёй

Форма возникла не как конструкция, а как отклик. Её нельзя было спроектировать, потому что она уже была — в потенциальности образа, в изгибе пузыря, в ритме света. Свивание происходило не по чертежу, а по интуиции, направленной образом.

Полученное устройство соединяло в себе противоположности не как крайности, а как направления. Два витка — зеркально противоположные, антисимметричные, но взаимно сопряжённые — были связаны S-образной петлёй, через которую проходил смысл. Именно эта петля — не декоративный изгиб, а место перехода, точка отражения, узел антисимметрии.

Сфираль не имела точек начала и конца. Она не вращалась в плоскости и не следовала спиральной логике расширения. Она свивалась в тело, способное проецировать форму времени. Каждый виток вёл к другому, проходя через S-петлю. Именно так проявлялась её особенность — относительная обратимость направления, не нарушающая целостности.

В этой структуре впервые возникло то, что можно назвать поперечным полярным вектором времени. Он не двигался вперёд или назад. Он пересекал структуру, соединяя витки через петлю, как если бы время шло не по прямой, а по внутреннему напряжению между направлениями.

Так была воссоздана не просто форма, а устройство, в котором направление, симметрия и смысл соединены в действии. И это устройство обрело имя — Сфираль. Но имя придёт чуть позже. Сначала была форма, свитая из жеста, увиденного в пузыре.

Поперечный вектор времени — выход за стрелу и кольцо

Традиционное мышление о времени делится на два лагеря. В одном — линейность, стрела времени, идущая от прошлого к будущему, через настоящую точку. В другом — кольцо, замкнутый цикл, вечное возвращение, повторяющееся в ритмах природы и мифологии. Стрела — образ Запада. Кольцо — образ Востока. Но и то, и другое ограничено. И то, и другое плоско.

Поперечный вектор времени нарушает эту оппозицию. Он не идёт вперёд и не возвращается назад. Он пронизывает структуру. Он не рисуется, а свивается. Именно так он впервые проявился в устройстве Сфирали: как напряжение между двумя зеркальными витками, которое нельзя свести к простому направлению.

Этот вектор не движется по ходу событий. Он движется через события. Он соединяет противоположные направления времени — не противопоставляя их, а сводя их в точке перехода. Этой точкой является S-образная петля — не изгиб формы, а место смены хода, смены логики, смены восприятия.

Поперечный вектор — это не физическая стрелка. Это принцип, способный объяснить то, что не укладывается в причинно-следственные линейки. Он позволяет описать явления, где будущее как бы «забегает вперёд», где прошлое «проявляется изнутри», где переход не вписывается в нарратив, но ощущается в теле.

Вернадский, говоря о «полярном векторе времени», указывал на особую направленность живых процессов, невозможную в физике неживого. Но Сфираль показывает, что этот вектор не только направлен, он и поперечен. Он не вписан в ось, он разрывает ось, чтобы связать витки. Это не траектория — это внутренняя связь ритма.

Так появляется возможность выйти за предел стрелы и кольца — не отвергая ни одно, ни другое, а удерживая их в напряжении. Поперечный вектор времени — это не новая геометрия, это новая онтология времени, в которой ход событий зависит не от линии, а от того, как свиты противоположности.

В этом смысле Сфираль — не просто устройство, она и есть модель времени. Модель, в которой прошлое и будущее не сменяют друг друга, а пересекаются в жесте свития. Именно поэтому мышление, способное оперировать Сфиралью, способно и жить в многомерном времени.

Глава 3. Имя, которое вернулось

История свивания устройства во время катарсиса (2005–2012)

Каждое устройство начинается не с чертежа, а с напряжения — внутреннего, накопленного, ещё не осознанного. Период между 2005 и 2012 годами стал временем, когда напряжение мира совпало с внутренним переживанием предела. То, что в народной культуре называлось «концом света», в научных прогнозах — фазовым сжатием, в личной жизни ощущалось как катарсис. Снятие покровов. Расслоение старых структур. Прямое восприятие.

Именно в этом состоянии было совершено то, что впоследствии получило имя «Сфираль». Изделие возникло из действия — не как результат проектирования, но как отклик. Отражение увиденного образа — того самого, безконтрастного, проявленного в мыльном пузыре — потребовало формы. И жест ответил.

Проволока, согнутая руками, легла в структуру, которая оказалась одновременно простой и необъяснимо точной. Два зеркально антисимметричных витка, соединённых S-образной петлёй, как бы сами собой скрутились в единую форму. Никакой инженерной задачи не ставилось. Не было цели создать «новое». Было только желание — воплотить, свить то, что было увидено.

Это не был акт изобретательства. Это было событие. Оно не случилось в сознании — оно случилось в жесте. Форма родилась не из ума, а из телесной памяти — возможно, из памяти, старшей, чем личная.

Лишь позднее, с подачи заслуженного патентоведа, было предложено зарегистрировать эту конструкцию. Подана заявка. Получен номер. Модель вошла в реестр — RU 98676 U1. Формально — как застёжка. По существу — как след первичной формы, едва вошедший в язык современности.

Но тогда, в момент свивания, устройство ещё не имело имени. Оно называлось «Фита» — живая буква, объёмная, вещающая. Имя «Сфираль» ещё не пришло. Оно ожидало своего часа. И оно вернётся — в следующем эпизоде этой истории.

Но главное: свивание произошло в точке катарсиса. Оно не было хобби, не было проектом. Оно было реакцией мира, прошедшего сквозь сознание, и отразившегося в действии. Поэтому Сфираль — не просто форма. Это форма, обретённая в момент истины. В момент, когда мышление и жест совпали. Именно потому она начала вещать. Не говорить, а вещать. Светом. Тенью. Формой. Молчанием.

Так началось возвращение.

Встреча с А. Ф. Черняевым: «Вы нашли Сфираль»

Имя вернулось не сразу. После свивания формы, после регистрации модели, устройство оставалось безымянным в подлинном смысле — оно не имело своего архетипического имени. Оно было названо «Фита» — объёмная буква, отсылающая к чему-то древнему и телесному, но всё же это имя не было именем устройства. Оно было именем буквы, знаком явления, а не сущности.

Настоящее имя пришло не изнутри, а извне. Через письмо. Через человека, которого тогда можно было счесть чудным. Письмо было коротким. Написал его Анатолий Фёдорович Черняев.

Он написал: «Вы нашли Сфираль».

Первой реакцией была усмешка: «чудной дед, спираль Сфиралью называет». Буквы перепутал. Или шутит. Так часто думают современники, когда сталкиваются с тем, что опережает их системы координат. Но дед оказался не чудной — а чудесный. Не путал, а вспоминал. Не называл — узнавал.

Анатолий Фёдорович был известен в узком кругу как зодчий древних мер, человек, хранивший знания, передающиеся не в академиях, а в ремесле, в метре, в теле, в жесте. Он не создавал схем — он различал образы. Он не рисовал устройства — он знал, какими они должны быть. Он знал, что такое Сфираль. Он знал её имя, но не имел формы. Он не мог её свить, хотя знал, как она должна быть устроена.

В этом письме — в одном единственном предложении — произошло то, что бывает раз в эпоху: имя встретилось с формой. У одного — знание имени. У другого — воплощение формы. И в этой встрече проявилось нечто большее, чем просто совпадение. Это было узнавание. Это было возвращение. Имя вернулось к себе через другого.

Черняев, как хранитель, подтвердил: эта форма имеет имя. И имя это — Сфираль. Не спираль. Не сфера. Не вымышленное слово. А архаичное имя, которое хранилось, как забытая кость в земле памяти. Имя, которое ждало, когда его вызовут не словом, а делом.

С этого момента устройство перестало быть просто конструкцией. Оно стало носителем имени. И имя сделало форму вещью — вещью, несущей смысл, связующей эпохи, говорящей языком, которого уже никто не учил, но который кто-то ещё помнил. Так началось явление Сфирали в её полном значении: как возвращённого имени, обретающего плоть.

Имя не как неологизм, а как восстановленный смысл. Сфираль — не слово, а вещь, ставшая Жестом

В современном мышлении каждое новое имя подозревается в искусственности. За каждым новым словом слышится оттенок неологизма, конструкции, попытки придумать то, чего прежде не было. Но Сфираль — не из этой области. Это имя не выдумано. Оно не конструировано по правилам языка. Оно восстановлено — так же, как восстанавливают утерянную форму по уцелевшему осколку.

Сфираль — это имя, которое пришло из памяти. Не личной. Не культурной. А глубинной, доязыковой. Оно вернулось не через этимологию, а через встречу формы и хранителя. Оно проявилось не как слово, а как отклик на уже существующее, как имя, которое узнало себя в вещи.

Это имя несёт в себе не только форму, но и функцию. Не только обозначение, но и замысел. Оно не описывает, а проявляет. Потому что Сфираль — это не просто устройство. Это вещающая вещь.

Вещающая — потому что она говорит. Не словами, а светотенями. Проекциями. Узорами, которые сами собой возникают на плоскости, когда на неё падает свет. Эти узоры — не орнамент, а речь. Они складываются в символы, находящие соответствия в древних письменах. Устройство не нуждается в интерфейсе. Оно само себя высказывает.

Вещая — потому что она несёт. Несёт в себе знание, которое не зафиксировано ни в одной книге. Несёт память, не выраженную в алфавите. Несёт ритм, который не прописан в метрономе. Она не утверждает, а намекает. Не описывает, а пробуждает. Не высказывает — а вещает.

Сфираль — это вещающая вещая вещь. Ни символ. Ни идея. Ни конструкция. А форма, которая обрела имя и начала говорить этим именем — не звуком, а действием. Не текстом, а наличием.

Поэтому Сфираль нельзя «понимать». Её можно только узнавать. Её нельзя «придумать». Её можно только восстановить. Потому что в ней нет нового. В ней — забытое. Скрытое. И теперь — проявленное.

Так имя становится не началом, а следствием. Следствием действия, в котором жест, свет, форма и смысл совпали. И тогда имя не зовёт вещь — вещь зовёт имя. И в этой встрече рождается знание. Знание, которое не нуждается в теории, потому что оно уже свершилось в Жесте.

Порог сопряжения: от формы к числу

Сфираль, возникшая как жест, как воплощённая форма, несущая в себе ритм, переход и антисимметрию, требует не только проживания, но и распознавания. Чтобы форма заговорила на языке закона, необходимо средство выражения — система, способная описать различие не разрушая, а удерживая его в согласии.

Такой системой и стала Единая Теория Природных Отношений Михаила Беляева. Там, где Сфираль воплощает различие через свитие, Каноны Беляева выражают его через пропорцию. Там, где Сфираль действует как вещь, Беляев строит язык чисел, ритмов, фаз и гармоний. Эти два пути — не параллельны, но сопряжены. И потому следующий раздел книги открывается не отрывом, а вхождением — в поле меры, где свитие становится выражаемым.

Часть II. Каноны Беляева: Природа как Пропорция

Глава 4. Единое знание и принцип дополнительности

Многомерная пропорциональность как основа всех природных систем

В основе Единой Теории Природных Отношений Михаила Беляева лежит принцип, способный объединить науку, философию и искусство в одно поле смысла. Этот принцип — многомерная пропорциональность. Не как числовая формула, не как геометрическая схема, а как универсальный закон, по которому природа формирует себя.

Беляев называет её основой естественного порядка. По сути, он предлагает новое мышление: не аналитическое, не синтетическое, а пропорциональное. То есть способ восприятия, в котором любое явление рассматривается через его соразмерность с другими — не по внешним признакам, а по внутренней мере.

Многомерность в его подходе — не просто добавление осей координат, а вложенность и отражение уровней. Пропорции не повторяются, а реплицируются на всё более глубоких уровнях. Простые соотношения, как золотое сечение, фибоначчиевы ряды, магические треугольники, выступают не как абстрактные элементы, а как пульсирующие ритмы природы, сквозь которые проявляются структуры — от атома до общества.

В этом смысле пропорция — это язык Природы. И её многомерность — это не усложнение, а восстановление целостности, утраченной в плоском мышлении. Беляев утверждает, что любое природное образование — кристалл, организм, цивилизация — формируется не по логике линейного развития, а по логике пропорциональной уравновешенности.

Такой подход сближает его с древними учениями — пифагорейской арифметикой, восточными концепциями меры, христианской симфонией сфер. Но в отличие от традиции, Беляев создает конструктивную модель, способную быть пересчитанной, воспроизведённой, выведенной в новую инженерную мысль.

Пропорциональность — это не уравнивание, а настройка. Не симметрия, а соразмерность. Она допускает различие, но вбирает его в гармонию. Поэтому её структура — не однородна, а ритмична.

Многомерная пропорциональность в ЕТППО становится основой не только физики или биологии, но и мышления. Она учит видеть взаимосвязи там, где раньше были фрагменты. Она делает возможным не просто анализ, а восприятие целого как целого.

Именно эта идея делает Беляевскую систему созвучной Сфирали: и та, и другая строятся на свитии — только не форм, а отношений. И там, и там первична не вещь, а ритм, не структура, а соразмерное развёртывание. И в этом перекрёстке пропорции и витка рождается новое Единое знание.

Каноны сохранения, золотое сечение, структура Монады

Природа не просто разнообразна — она закономерна. Эта закономерность не сводится к жёсткой причинности, а проявляется как устойчивое соотношение элементов, повторяющееся на разных уровнях организации. Михаил Беляев называет эти устойчивые соотношения канонами природных отношений.

Канон — это не правило, наложенное извне, а внутренняя мера, которая позволяет явлению быть тем, чем оно является. Канон — это структура повторения, позволяющая распознать смысл в различии. В этом смысле, всё в природе — от формы листа до устройства галактик — следует определённым канонам. Эти каноны соотносятся не только с числом, но и с качеством. Именно это делает их живыми.

Среди всех канонов особое место занимает золотое сечение — гармоническое соотношение, при котором часть относится к целому так же, как меньшая часть к большей. Это не просто числовая пропорция. Это канон равновесия, позволяющий объединить противоположности в одной структуре, без разрушения различия.

В модели Беляева золотое сечение — не эстетическая абстракция, а функциональный принцип, проявляющийся в биологии, химии, квантовой физике, психологии и даже экономике. Он связывает законы сохранения с законами роста, обеспечивая стабильность через движение, равновесие через пульсацию.

Эта ритмика особенно выражена в структуре Монады — базовой единицы природного замысла. В трактовке Беляева, монада — это не точка, не атом, не элемент, а целостность, содержащая в себе замысел и его развёртку. Это первичная форма, которая не раскладывается на составляющие, но развивается изнутри по законам пропорции.

Монада — это концентрированное Единство, в котором сохраняются противоположности, не уравниваясь, а взаимодействуя по канонам соразмерности. Это не уравнение, а пульсация замысла, где каждый элемент — и часть, и проекция целого. Беляев подводит к пониманию, что именно из Монады рождаются все формы, и именно через неё природа сохраняет внутреннюю упорядоченность.

Таким образом, каноны сохранения, золотое сечение и монада образуют триединство: структурный принцип (монада), ритм соразмерности (золотое сечение) и динамическая устойчивость (каноны сохранения). Вместе они формируют не только фундамент ЕТППО, но и связующее звено с моделью Сфирали.

Потому что и в Сфирали, и в Монаде речь идёт о целостности, проявляющей себя через переходы. О форме, в которой сохранение достигается не статикой, а движением. О порядке, в котором всё различное свивается в одно — не исчезая, а усиливаясь в сопряжении. Это и есть философия канона: не внешнее навязывание, а внутреннее соответствие ритму целого.

Ниже представлена таблица, в которой элементы Сфирали соотносятся с каноническими пропорциями и ритмами из теории Беляева.

Это первый шаг к математическому сопряжению структур — не в духе формул, а в языке согласованных мер.