Бесплатный фрагмент - Анна

Четверг

Клубничное утро

Размашистый и грубый вой автострады пронизывал мои барабанные перепонки. Не первые лучи солнца, не аромат свежего сваренного кофе, украшенного палочкой корицы и цветком ванили, ни трели птиц, ни поцелуй нежного очертания губ возлюбленной, мирно проснувшейся заранее, ни звонкий и всеми ненавистный будильник, ни ореолы абсурда утопических снов не будили меня так рьяно, как гул карет. Мозг не осознавал полного пробуждения, веки, будто заржавевшие металлические ставни, с трудом прорезали узкую щель, которая с буйной резкостью, как разгерметизация летательного аппарата, всасывала лучи света, а затем стремительно закрывалась вновь, дабы не переусердствовать с пропуском света к глазному яблоку. Обоняние начало улавливать ароматы свежеуложенного асфальта, сожженного топлива, мягкого январского снега, мороза, духов. Сладость «Imperatrice 01» заполонила не только пространство прихожей, а и мою комнату. Приторность благоуханий развеивала сонный яд в голове, будоражила рецепторы. Голодный желудок, в после сонном бреду, вырисовывал графические образы лимонных сладостей, присыпанных шоколадной стружкой и ванильной пудрой. Начинка скорее из вишни, чем из лимона. Апельсиновые кексы утопали в белесых водопадах сгущенного молока. Снова асфальт. Топливо. Ужас.

Образы начали сумбурно перемешиваться в голове, создавая пазлы, от которых содрогался пустой кишечник и начинался рвотный рефлекс. Не спеша, аккуратно, раздумывая над смыслом своих действий, я начал приоткрывать шире ставни своих очей для осознанного и тотального поглощения светом полутускневшего утреннего солнца. Духи уже не пробуждали во мне аппетит, благодаря скорому уходу Матери из квартиры. Я отлежался в горизонтальном положение еще минут пять или семь, размышляя над абсолютно глупой темой: своей жизнью. Я вовсе не пытаюсь вызвать жалость, пихая свой пессимизм, куда только можно, лишь констатирую факты. Разгульный образ был идеализированным в моих глазах. Роковость — это некая изюминка, но в последнее время в моей жизни присутствовали люди, события и действия, которые ежедневно кормили меня страстным салатом из изюма, предлагая запить все это льстивым имбирным соком. Может щепотку горчичного порошка из тщеславия? Но вершину моего рациона восседало первое блюдо! Холодный, загустевший бульон из куриц разного сорта: Австралорп «белая», Азиль «тощая», Адлерская серебристая «полная», Амрокс «рыжая» и с каждым разом добавлялось все больше и больше, больше и больше, но котелок имеет край. К тому же, уже нет того юношеского азарта: самостоятельно изловить эту курицу и вкушать все прелюдии приготовления. Породы разные, а блюдо одно и то же. Надоело. Или недоел? Ничего, таких поваров как я безумное множество, кто-то любит поострее, кто-то понежнее, а кто-то и вовсе пожалеет и начнет ухаживать, заботиться. Идиоты.

Первая пара! Снегопад этой мысли окутал меня с ног до головы. Маленькая цепная молния пробежала по конечностям и будто вырвалась на свободу из-под ногтей ног и рук. Она облетела всю комнату, прошелестев по страницам лекционной тетради, распечаткам бумаги, пролетела мимо выключенного монитора и принтера, колонок и завернула за угол книжного шкафа. Не особо задерживаясь на одном месте, молния обрисовала площадь деревянной входной двери у несущей стены, окатила корнеподобными лучами всю комнату и осенила меня: сегодня на вторую.

Медленно опуская ноги с кровати, я размышлял о своем очередном «временном желание учиться». Это ежемесячная акция, которую я индивидуально себе проводил, осознавая ее бессмыслие. Как прекрасно внушать самому небылицы, которые на момент изречения кажутся прекрасным липовым медом в чай с мелиссой, подаваемый на серебряном подносе с зачеткой, в которой с каждым годом красовались цифры обозначающие деградацию моей силы воли. Зубная паста уже во всю пробивалась сквозь ворсяные покровы щетки под напором воды, а ледяные брызги были подобны пулям, что обстреливали только те части тела, которые не прикрыты синевато-черным халатом. Этот бронежилет, переносная зона комфорта, был моим истинным спасением в зимние холода. Выглянув в окно, я не удивился, ведь передо мной распластался район прозрачных надежд, белезноватой веры и штукатурно-гнилых потенциалов. Лаймовый цвет балконов на доме справа отблескивал солнечные лучи и под асфальтоукладчиком виднелись зеленые линии. Но, приглядевшись поближе, я понял, что рабочие просто закатывают клумбу с недоумершими стручками травинок. Коробка из коробок — так мог назвать я свой двор. Двенадцатиэтажные скворешники внушали своей высотой лишь страх. Состояние крайне пагубное. Я видел фотографии этих домов до заезда в них людей. Сверкающие новостройки, пафосно позирующие фотографам. Какая высота! Сколько мощи! Посмотрите на эту осанку! Все ли, до чего касается человек, становится таким умерщвленным, крохотным и грустным?

Запах подгорелого кофе вытащил меня из дистопических мыслей, и я рывком снял турку, извергающую коричневатую пенку, с огня. Взбодрить сознание и нервную систему было необходимо, день впереди должен быть тяжелым… Хотя кому я вру, очередной будничный день с отрепетированной схемой и превосходным актерским мастерством. Вокруг театр, мы — декорации. Фальшь. Абсурд. Драма. Сюр. Спокойной ночи! Добрых снов! И по новой. Вечный конвейер, раз за разом выпускающий рабочих. Чтобы перебить вкус горелого кофе, я решил добавить к своему завтраку что-нибудь сладенькое. Открыв ту дверцу, которую отворяет человек 21 века чаще, чем какую-либо другую, я лицезрел пустоту. Даже мышь, планируя повеситься, ищет, на что бы стать лапками, чтобы достать до петли. Микки Маус в моем холодильнике неистово матерился, ссылаясь на отсутствие подставки. В крайнем правом углу я разглядел краснеющий овал. Может это что-то вкусненькое? Опуская туловище до уровня объекта желания, мне становилось яснее, что это маленькая клубника. Я небрежно взял ее большим и указательным пальцем правой руки и в тот момент, как мое устремленное вожделение было направлено на обратную сторону клубничного кусочка, поросшую антибиотиком в чисто виде — плесенью, мой телефон в кармане завибрировал и издал звук пришедшего сообщения. От неожиданности я упустил ягодного бойца с вирусами на пол, и он закатился под столешницу. Доставать его я, естественно, не стал. Сообщение пришло от моего Друга со следующим содержанием: « Сегодня вечером идем в клуб, в шесть вечера встречаемся у меня, детали обсудим на парах. До встречи».

Гранит из авокадо

Новые ботинки были безумно удобными, облегали ногу полностью, мягкая толстая подошва увеличивала на пять сантиметров мой рост. Этот бонус добавлял уверенности. Пуховик был довольно старым, но мною безумно любим. Из-за своей трубоподобности. Цилиндрическая форма вытягивала мое пополневшее, за большую часть зимы, туловище, и я казался стройным, высоким, «полным» амбиций и сверкающим удачей, будто китайский фейерверк на Новом году. Или это я так себя видел в зеркале. Социальные стереотипы на то и носят такое название, что придумываются людьми, а я и есть ячейка социума, значит, буду себя зарекомендовывать именно под клеймом такой цепи стереотипических клеше: высокий, значит, стройный, значит, успешный.

Ключ дважды провернул замочную скважину с тамбурной стороны, и я двинулся в путь, через преграды желания, необходимости; преодолевая барьеры лени, отговорок. Целеустремленности моей предел найти было довольно сложно, ведь она либо всецело со мной и границ этого всеобъемлющего водоема идей, взглядов и планов увидеть не возможно, либо она пропадает, уходит в грубый запой с использованием барбитуратов, чтоб наверняка и надолго. Задумавшись о вечере уже во второй раз, я слегка переборщил с использованием фантазии. В карете, доставляющей меня до «Учреждения знаний», было идеальное место в первом ряду с видом у окна. Если бы мы могли визуализировать свои мечты и фантазии, то каждое утро я смотрел бы довольно неплохой фильм: сюжет на пять, актерская игра на пять, финансирование на ноль с минусом. Я созерцал улочки, киоски, все мельтешило и создавало цельный холст смазанных акварельных красок: серых, черных, белых, фиолетовых… стоп, откуда взялся фиолетовый цвет? Я на мгновение встрепенулся, оглянулся на промелькнувшие магазины и закоулки, но ничего там не рассмотрел. Удивившись неординарному восприятию цветов, я продолжил полет фантазии. Неожиданно, пикирование приняло маршрут на царство Морфея. Меня будто разделило на две плоскости: звуковую и визуальную. С одной стороны, я слышал все голоса в маршрутке, брань водителя, скрежет тормозов, грохот открывающихся дверей и подобные дребезжащие, мелочные звуки реальности. С другой стороны, меня покрывал дождь калейдоскопических каплей, которые играли такими оттенками, что мой мозг и не видел ранее. Подсознательно я начал пробираться к глубочайшим уровням сновидения, погружаясь в пучину странных, туманно-розовых, ватных, зефирных облаков. Они окутывали мое тело, благодаря каплям дождя, скрепляясь, как латы. Не было и мысли избавиться от них, ведь ощущение было невероятно приятное, а главное не было приторности, как от духов или вишнево-шоколадных кексов. Эта псевдофальшивая картинка «осознанного» сна была аномально любвеобильной, вследствие этого, я чувствовал себя удовлетворенным и довольным ровно до того момента, как кто-то не выкрикнул мою остановку.

Мне не пришлось пробираться к выходу через назойливую толпу, ведь маршрутка была полупустой. Остановка находилась прямо возле входа во двор нашего корпуса. Высокие двухстворчатые ворота внушали готический настрой с самого начала. Еще этот серебристо-черный окрас с ромбовидными пиками на верхних точках. Выглядит строго и дисциплинированно. Возле них меня ждал Друг. Мы обсудили наши утренние посредственные прецеденты, поглумились над неудачниками (подшутив друг над другом) и двинулись грызть гранит науки. Знаете, он максимально противен: такой маслянистый, сделанный будто из авокадо. Невероятная жирность гранита вызывает, при переизбытке, рвотный рефлекс. Безвкусная масса, приносящая лишь пользу мозгу, как строительный материал, а за процессию кто отвечать будет? Или же я просто ленив. На протяжении дня, наши мысли, само собой, были забиты вечером, ведь выяснилось, что будет еще гостья. Друг, как настоящий оптимист, вкушал предстоящую эйфорию и отвлеченность в свободе действий, желаний и вседозволенности. Он не так относился к своей жизни, как я. Его простой взгляд на вещи спасал мое положение не один раз. Душевно открытый и вечно заряженный энергией, Друг располагал к себе с первых минут знакомства. Активная беседа опытного менталиста и социальный анализ — он под куполом внимания любого человека. Я бы мог расхваливать его часами, но главное, что он мой Друг. Касаемо вечера я не разделял его позиции и, как сюрреалист, видел в этом лишь повторное поедание моего любимого изюма с имбирным соком, а к вечеру повторно сваренный бульон с новым сортом курицы, а может и со старым. Нет, нет, не пессимист. Всего лишь сухая статистика.

Как же скудно перемалывать в мясорубке ВУЗа свое время. С одной стороны, тебе хотят предоставить способы анализа той или иной информации, дать те навыки, с помощью которых ты будешь понимать суть системы, закономерностей и разбираться в фактах и постулатах определенной темы. Предоставляют, так сказать, инструменты. С другой стороны, происходит странное явление: мозг в тупую упирается и не хочет воспринимать полученные данные. Либо кнутом, либо никак. Со временем, каждый из нас осознает, что он выбрал совершенно не тот магазин и ящик с инструментами. И беда тут не в продавцах. В процессе обучения ваше желание направлено получить ручку, а вам дают молоток, вы пытаетесь заполучить новую материнскую плату, а вам тычут в руки рукоять скальпеля. Мы не можем осознать свою ошибку, потому что редко их искренне признаем. Вот от этого и вся ненависть к Процессу, Учебному учреждению и т. д. Что ж, а мы будем просто терпеть, используя молоток для письма, а скальпель для установки материнской платы, не признавая ошибок.

Иногда мы с Другом затеваем эти бесконечные и бессмысленные споры о вечнонадоедающих, сжигающих плоть, кожу и кости темах. Это может быть дискуссия о политике, экономике, образование, стиле, искусстве, но без альтернативы в конце. Консенсуса нет! Если истина зарождается в дискуссии, то мы ей делаем аборт. В один момент такого пустословия к нам в разговор вклинилась Одногрупница. Друг разъяснил, что это именно та гостья, что будет с нами на вечернем отдыхе. Она же, перебив его в конце самой реплики, добавила, что с ней пойдет ее подруга. Наш вопрос был един: «Кто же это?». Запустив руку по самый локоть в сумку, предварительно расстегнув змейку, она начала шарить в поисках чего-то. Достала телефон. Маленькие пальчики с длинными ногтями, окрашенных французским маникюром, забегали по экрану, выбивая такт и создавая характерный цокот. Зайдя в галерею фотографий, Одногрупница стала листать изображения сверху вниз. После поисков, что длились пять секунд, Одногрупница улыбнувшись и взбодрившись, повернула телефон в нашу сторону, сфокусировала на фотографии девушки в черном платье (она стояла, нежно согнув левую ногу, лицо было повернуто в профиль, руки воздушно удерживали темно-бардовый клатч, лицо выдавало тонкие нотки хитрой, кошачьей улыбки, справа от этой девушки красовалась вереница душистого вина: ало-рябиновые провода из бутылок, с потускневшим стеклом и островками пыли) и сказала: «Это Она!».

Мандариновые сомелье

Последние минуты, последние куски кафеля на этом кругу ада. Три. Два. Один. Все. Мы свободны. Крепким рукопожатием, начинающимся от обеих сцепленных, вывернутых кистей, до касания плеча с подталкиванием, я попрощался со своим Другом. Он ринулся в пучину своих мыслей, а я всего лишь на остановку, где очередная, двадцать вторая карета, заберет и увезет меня домой. Еще с младших классов я до безумия сильно любил закатывать рукава: на рубашках, мастерках, свитшотах, куртках. На тот период, класс где-то четвертый, мне хотелось выглядеть, как мой отец. Я никогда не забуду, как возвращаясь с Матерью из дальней поездки, он встречал нас на вытлевшем, пепельном вокзале ночного города. Каждое окно было оккупировано моим внимание, я выглядывал из всех краеугольных, квадратных стекол железной гусеницы на рельсах. Увидев его, стоявшего на пироне, я был подобен тем фанатам Marvel’а, которым позволено узнать тайну: росомаха жив. Мой отец был серьезным, увалистым мужчиной, с широкой перекладиной плечевого пояса и кирпичным лицом. Черная, неброская футболка, обыкновенные джинсы с двумя заворотами у края штанины и начала таких же обыкновенных кроссовок. Но кожанка. Кожанку он носил с подкатанными рукавами. Этот образ вцепился корнями в мой подростковый гипоталамус и сформировал идеализацию сего стиля. Тогда, в четвертом классе, бегал маленький Я, с закатанными до локтевого сустава рукавами рубашки. Сейчас, «украсив» свои предплечья и запястья символами, цифрами, картинками, ритуальными знаменами, масонскими знаками, религиозными лимбами и чем только еще, критикуя, не называли мои рисунки на руках люди, я ловил ежедневно взгляды в карете (когда не удавалось занять сидячее место и приходилось вытаскивать руки и держаться за поручни над головой, с закатанными рукавами пуховика) скорой доставки домой. Глаза повсюду поедали, тщательно пережевывая каждый кусочек моих рук, лакомились оценочной приправой, вальяжно перекусывая кости и сухожилия. Аксессуары были не интересны, а вот кожаные письмена. Каждый резкий рывок взгляда пассажиров пробивал мои руки обоюдоострым клинком: сперва одной стороной, срезая кожу, а затем новозаточенной, разделяя мышцы. И не было предела этому пиру. И столкнулся идеал с немой критикой. И воспылало пламя противоречий подо мной, разгораясь, потрескивая взбухающими извилинами. Но не отринул еретик идол, даже на костре инквизиции. Карета, попав в глубокую яму, подбросила на долю секунды всех, кто находился внутри. Именно от этого, судорожно, я открыл глаза. Сон. Это был всего лишь сон.

Переосмысливая увиденное в карете (а я довольно часто формировал у себя в голове анимации из снов, дабы развивать фантазию), я не заметил, как оказался на кресле со сломанным подлокотником (из-за чего он сломался, хоть пристрелите из Флобера, не помню), раскручивая свое туловище то вправо, то влево. Мать уже во всю дребезжала посудой и остальной утварью. Как многое она во мне воспитала. Отец ушел из семьи, когда мне было четырнадцать лет. Весь груз подросткового нигилизма, вредности характера, буйности, дурости, непослушания, скрытых психических расстройств, частичной аморальности, нежелания учиться упал не нее с высоты восьмого этажа. Сила этой женщины заключается в том, что, не взирая ни на какие медовые сладкие дни или ядовитые горничные будни, она смогла принять резкие перемены в жизни, отдавшись на растерзание времени. Моя Мать оформила мне билет бизнес класса в будущее, собрав ланч бокс в котором было два бутерброда. Один из них был на вид довольно ярким: по бокам пестрил лист салата, слегка подплавленый сыр стекал по кунжутным берегам французской поджаренной булочки. Второй бутерброд выглядел, как стряпня на скорую руку: котлета из говяжьего фарша и кусок черного хлеба. Дать бы мне сейчас сделать этот выбор, я ни секунды не думал бы. Ведь банальный урок увенчался для меня тогдашнего пищевым отравлением. Конечно, я выбрал яркоискрившееся снаружи и так сильно манящее оберткой лакомство, не осознавая, что внутри меня ждет прокисший сыр, испортившийся лист салата и просроченный хлеб.

Я сидел на кухне и уминал за обе щеки бутерброд с котлетой из говяжьего фарша (выбора у меня уже особо не было, да и не стал бы я вовсе травиться естественной внутренней гнилью повторно), запивая томатным соком, в прикуску с черри и корнишонами. До встречи с Другом оставалась пара часов, и я решил, что нужно поторапливаться. Мои сборы никогда не были молниеносными, к тому же я еще не доел. Мать отставила бульон с конфорки в дальний угол столешницы со скривившимся лицом, а затем и вовсе слила это варево из «сортов» в унитаз. Я встал со стола, отблагодарив, и сказал: « Духи отлично подходят к твоей улыбке». Мама улыбнулась.

До встречи осталось менее сорока минут, и я вылетел в коридор, захлопнув за собой дверь, попросил закрыть за мной. В этот раз карета мчала, как резвый скакун, сорвавшийся с привязи в горящем стойле. Я добрался до места ровно в обещанное время и прождал еще двадцать минут своего Друга. Дело вовсе не в пунктуальности. Он нарядился, как на светский вечер, будто первый и последний выпускной балл в его жизни. Черный пиджак оттенял белесость галстука. Шлейф от духов тянулся длинным караваном, а электронная сигарета добавляла к каравану запах мандарина. Цитрусовое наслаждение. Наше приветствие и прощание не отличалось характерно разными движениями, но при встрече сейчас, Друг ухмылисто протянул уголки рта, выпустил носом пар и мы двинулись к первой точке разгона.