Бесплатный фрагмент - Анкетно-финансовый роман

Итог антиматриархальных революций

Марксистско-ленинскую обрывает нить:

Излив на стороне причины предполлюций,

Низы по-старому согласны жить

Редкое утро понедельника на Фому, как на злополучного аборигена Острова Невезения, не нападала хандра. Раздираемый внутренними и внешними противоречиями, сначала стихийно, в порыве похмельного отчаяния, затем упорядоченно, не благодаря растущему мужеству, а в силу укоренившейся привычки, и наконец, вполне осмысленно, с тщательно обдуманными контраргументами в свою защиту, он провозглашал ноту протеста злым пунктам «брачного контракта», насажденного феминистской беспардонностью, и объявлял смену власти. Тогда, смело разлепляя веки, Аквинский с ухмылочкой Пиночета отыскивал у изголовья кровати болтающийся на отрывке скотча листок, на котором матриархальное правительство с вечера старательно выводило жирным фломастером список поручений. Сыпя едкими комментариями, рецидивист небрежно пробегал текст, а чаще и вовсе не читал, остервенело комкал «Вестник диктатуры» и, с техничным жеманством легионера НБА, выстреливал бумажный шарик в раскрытую форточку. Острый угол атаки снижал коэффициент удачных попаданий. Три среднестатистических броска из десяти тютелька в тютельку ложились в цель, примерно столько же, нарушая спортивную этику, насмешливо отскакивали от стены и заставляли произвести штрафной бросок. Бывало и хуже: импровизированный мяч, пометавшись в фрамуге, падал между стекол, и Фоме приходилось освистанным убегать со спортивной арены, чтоб из баскетбольной суперстар превратиться в заурядного разнорабочего. Монтировка из гаража помогала расковырять крепко забитые на зиму под неусыпным надзором Босоножки окна, которые с наступлением тепла теряли то пристальное внимание, какое уделялось им в холодный сезон.

Сегодняшнее начало недели выдалось особенным. Аквинский с кашлем дохнул в кулак устойчивым перегаром и злобно скрипнул зубами, вспомнив заключительную фазу вчерашней попойки, свернувшейся по банальной причине: супружница, не считаясь с его, страждущего, авторитетным мнением, забрала недопитую бутылку и под конвоем раскаленного утюга отправила спать. С мясом содранное предписание прыгало в непослушной руке. Черным по белому ему сообщалось, что «мы», то бишь она — Её Высочество — единственная и неповторимая — в супермаркете.

— Всё, бля, мало! Никак не натаскается…

Дальше, выплясывая, большие печатные буквы (к другим уголовник был в оппозиции) рекомендовали во избежание неприятностей программу-минимум: в двухчасовый срок отремонтировать в ванной комнате прохудившийся кран, привести себя в подобающий вид и в связи с проводимой по стране переписью населения приготовиться к достойной встрече с агентом. Огородом предлагалось заняться после обеда. Выход на работу милостиво разрешалось перенести на завтра.

— Щас… Выкуси! — Фома прочистил горло мощным «Кхе!» и хрипло затянул с пафосом «Марсельезы»:

Что же ты, зараза, бровь себе побрила,

Для чего надела, падла, синий свой берет!

И куда ты, стерва, лыжи навострила…

Настроение выравнивалось. Перепись субъективно относилась к разряду общегосударственных праздников, и уголовник, как никто прогорбатившийся на стройках народного хозяйства, не мог, чтоб не отщипнуть причитающийся ему кусочек социальных благ. Мотивы для бунта имели все основания.

— Что, не заслужил? Не заслужил, спрашиваю? — горько завыл он, репетируя сцену объяснения. Получалось впечатляюще.

Второпях скомканный снарядик полетел к голубому просвету.

— Опа-а-а-а-о-ох! — заохал Фома, лицезря как наглая бумажка захватила низину в межоконном плацдарме и мстительно выпятила бок с обрывками психологического шантажа: «починить… встретить… скоро буду…» — Та-а-к-с.