Бесплатный фрагмент - Ангел потерянного рая. Компас Судьбы

Ангел потерянного рая.

Компас Судьбы.

Том 1. Книга 5

Психологическая драма нашего времени

Идея романа основана на реальных событиях.

Персонажи романа вымышлены,

совпадения имен случайны.

Книга 5 — продолжение тетралогии:

1. Сила Прощения. Том 1 Книга 1

2. Билет в одну сторону. Том 2 Книга 2

3. Истина в сумраке. Знаки. Том 1 Книга 3.

4. Истина в сумраке. Отражения Зеркал.

Том 2 Книга 4

Продолжение в романах:

6. Ангел потерянного рая. Город замороченных

людей.

Том 2 Книга 6

7. Ангел потерянного рая. Блуждающие во тьме.

Том 3 книга 7.

---

…сердцем надо чувствовать, как тебе поступить.

И насколько чисто твое сердце

и добр ты сам, настолько

и правильным будет выбор

и его последствия.

Автор

Часть первая. Голоса

Глава первая. Момент Истины

Кузнецов напряг всю свою силу воли, все свое желание, сосредоточился и поднял голову в небо, закрыв глаза. Его воля, дух, мысль соединились воедино под могуществом веры и немой просьбы Тому, Кто является последней инстанцией отчаявшейся души.

Автобус обогнал озверевшую толпу, подъезжая к светофору. Горел зеленый свет.

— О нет, только не это, — пробормотал Кузнецов, выскочив на проезжую часть.

— Стой! Стой! — закричал Кузнецов. Он взмахнул руками, жестами прося водителя автобуса остановиться.

Автобус остановился, водитель открыл переднюю дверь.

— Садитесь быстрее, — сказал он, наблюдая в зеркало заднего вида быстро приближающуюся толпу.

Кузнецов подхватил бездыханного Макса на руки, схватился рукой за поручень двери автобуса, проталкивая Макса вперед. Автобус тронулся, и в этот момент его настигла толпа. Один из подростков прыгнул за Кузнецовым следом в открытую переднюю дверь.

Кузнецов одной рукой держался за поручень, а другой поддерживал Макса, стоя спиной к двери.

— На, сука, получай! — крикнул подросток, вытащив нож и замахнувшись им сзади на Кузнецова.

— Обломись, — жестко произнес водитель автобуса, нажав на газ и делая резкий поворот налево при выезде на Волковский проспект. Сила тяжести сделала свое дело — подонок покачнулся назад и, потеряв равновесие, вылетел из автобуса, шлепнувшись на землю. На этой остановке водитель не остановился, проехал до следующей, где у него была конечная.

— Все, парни, дальше не поеду, теперь вы уж сами, — сказал он, вытирая пот со лба, — только торопитесь, им до вас бежать меньше минуты.

— Спасибо, брат! — крикнул Кузнецов водителю автобуса.

— Бог в помощь, — ответил тот, пристально посмотрев на Кузнецова.

Кузнецов, подхватив Макса за пояс, вытащил его из автобуса.

— Макс! Макс! — кричал он ему в лицо. — Приди в себя! Встань! Мне тяжело тебя тащить!

Но Макс был в глубоком обмороке.

— Черт побери! — выругался Кузнецов. — Господи, помоги нам, — тихо добавил он, выволакивая Макса на Касимовскую улицу. Сейчас эта часть улицы была пустынна.

— Фу ты, черт! — опять выругался Кузнецов, тяжело дыша. — И как назло ни одной машины не едет.

Он оглянулся и увидел, как толпа поднимает выпавшего из автобуса подонка.

«Скоро они будут здесь, — в тревоге подумал Кузнецов, — их много, мне одному с ними не справиться, они вооружены».

— Господи, не оставь нас, — прошептал Кузнецов, тревожно озираясь по сторонам.

Вдруг по противоположной стороне Касимовской улицы проехала машина. Кузнецов без всякой надежды махнул рукой. Машина притормозила и в нарушение правил дорожного движения развернулась через двойную сплошную, остановившись перед Кузнецовым.

— Подвезешь?! — спросил Кузнецов водителя.

— А чего не помочь людям, — ответил водитель, настороженно взглянув на пассажиров, — садитесь.

— Давай же, Макс… Эх… ну же, — говорил Кузнецов, делая попытки засунуть Макса на заднее сидение.

В его голове гулким эхом тикал таймер. «Жизнь — только миг между прошлым и будущим», — мысленно пропел Кузнецов, теряя реальность. Нога Макса все никак не влезала в салон автомобиля.

— Именно он называется жизнь, — пропел он вслух, пропихивая обездвиженного Макса в машину. Кое-как ему это удалось сделать, после чего он влез следом за ним, с силой захлопнув за собой дверь.

— С праздника едете? — спросил водитель.

Кузнецов ничего не ответил, закрыл глаза и без сил откинулся на заднюю спинку сиденья.

— Ничего себе у вас приключения! — удивился водитель, наблюдая в зеркало заднего вида выруливающую толпу с Волковского проспекта. — Ничего себе праздники, — тихо пробормотал он, при этом в глазах его появилась тревога.

Кузнецов глубоко вздохнул, открыл глаза и обернулся, увидев, что подонкам осталось добежать только несколько десятков метров, чтобы настигнуть их.

— А хрен вам! — рявкнул водитель, рванув с места прямо у них перед носом.

— Стоять, сука! — донесся до них крик.

Один из преследователей бросил палку вдогонку, водитель поддал газу, но палка все-таки долетела, гулко стукнув по автомобилю.

— Вот скоты! — выругался водитель, притормаживая. — Сейчас я выйду и им жопу-то надеру.

— Не стоит, — тихо произнес Кузнецов, — уж поверьте мне, езжайте, я вам заплачу и за это.

— Как скажешь, — ответил водитель.

Толпа увидела, что машина остановилась, и снова побежала вперед.

— Вот черт меня дери! — выругался водитель, делая тщетные попытки завести машину, нервно поворачивая ключ в замке зажигания. — Не заводится, сука!

Машина заглохла.

Кузнецов почувствовал, как все у него обрывается внутри, он вдруг побледнел и от волнения стал задыхаться.

— Вот черт меня дернул остановиться, — сетовал водитель, поворачивая ключ зажигания. Но тщетно — машина не заводилась.

— А, сука, попались! — раздался крик сзади.

Подонки все запыхались и стояли в десяти метрах позади машины, пытаясь отдышаться. Не понимая, что делает, Кузнецов открыл дверь и вышел из автомобиля. Он посмотрел сквозь толпу пустым и отрешенным взглядом, глубоко вздохнул и не своим, пересохшим от жажды хриплым голосом произнес:

— Я следователь… прокуратуры, — прерывисто проговорил он, вытащил дрожащими руками свое удостоверение, на секунду раскрыл и спрятал обратно во внутренний карман пиджака.

После этого толпа стала смотреть с вызывающе-наглым интересом в его сторону. Кузнецов почувствовал страх и опустил голову. Временно покинувшее его сознание от только что пережитого сильного стресса не спешило к нему возвращаться, он все еще видел перед собой только туман. «Облака — это мрак, скрывающий лица и там, туман — это ширма дождя — покрывало для ран», — неожиданно прозвучали в его голове слова из услышанной когда-то песни. Кузнецов чувствовал, что он медленно начинает уплывать от реальности: голова его начинает кружиться, а ноги подкашиваться. Из последних сил он тряхнул головой, но временное забвение все же успело окутать его сознание, и он непонимающе посмотрел вокруг. «Деревья, лес, парк. Что это? Где я? — спрашивал он себя. — Толпа, подростки, кто они? Толпа, подростки», — не понимал он, осматриваясь вокруг. Странное поведение Кузнецова заинтересовало толпу — подростки стали молча и зло его разглядывать, придвигаясь к нему. «Толпа, подростки, автобус… Макс… Стоп!» — мысленно произнес он. В голове его что-то щелкнуло, и уже осмысленным взглядом он окинул толпу, грозно рассматривающую его. Подростки остановились. И тут Кузнецов снова почувствовал страх, который почти довел его до помешательства.

Толпа стояла, тяжело дыша. Понемногу учащенное дыхание подростков успокаивалось, а напряжение, наоборот, начинало нарастать. «Чего же это я так боюсь? — подумал Кузнецов, отряхивая свои брюки. — Они же просто подростки». Но успокаивал он себя тщетно. «Надо что-то говорить», — думал Кузнецов, опустив голову и пытаясь собраться с мыслями, которые разбегались. Молчание его затянулось, и в толпе пронесся ропот негодования.

— Ну, чего хочешь, мент!? — крикнул ему кто-то из толпы.

Кузнецов вздрогнул как от удара током, и в этот момент ощутил неожиданную ясность сознания. «Видимо, открылись резервы организма», — подумал он. По смелым взглядам подростков он наконец-то понял, что толпа почувствовала его страх, и осознал, насколько губительно было его молчание. Заметив снова нерешительность Кузнецова, толпа стала потихоньку двигаться в его сторону.

Кузнецов сделал глубокий вдох, потом выдох, посмотрел куда-то вдаль сквозь толпу, в густые серые облака мрачного неба, нависшие над горизонтом, и подумал: «Как же мне все это надоело — эти суровые страхи, сомненья… а не лучше ль сразу покончить со всем этим, одним махом?» И в этот момент ему вдруг стало все безразлично. Он ощутил какой-то внутренний покой от своего решения, какую-то целительную благодать души, как будто бы спал тяжелый непосильный груз с его плеч, возложенный, как он думал, на него немилостивой судьбой в качестве вселенского отката за…

— А ничего! — спокойно ответил Кузнецов, улыбнувшись в ответ. — Я думаю.

Толпа была обескуражена таким спокойным ответом и неожиданным поведением вышедшего из машины мужчины в сером костюме, а потому снова остановилась, наблюдая. Заметив некоторое замешательство толпы, Кузнецов посмотрел своим усталым и пустым взглядом на угрожающе стоявших подростков, и вдруг, неожиданно для себя — на него снова накатила волна тяжелого судьбоносного бремени — с горькой и презрительной усмешкой произнес:

— Не надо напрягаться, парни. Все под контролем, — спокойно сказал он. — Вы все находитесь под прицелом работающих снайперов.

После слов Кузнецова подростки стали испуганно озираться по сторонам.

— Не заметите ни одного, — продолжил Кузнецов. — Здесь проводится спецоперация по задержанию опасного преступника. Преступник мною нейтрализован и находится теперь под защитой государства, а вы, — тут Кузнецов сделал паузу, безуспешно пытаясь сглотнуть слюну в пересохшем горле, — сейчас… сами можете стать преступниками, если воспрепятствуете правосудию. И, кроме того, — снова сделал Кузнецов паузу, осмотрев недоумевающих парней своим холодным взглядом, — у меня оружие, и я имею право стрелять на поражение, — добавил он настолько спокойно, что даже сам удивился внезапно появившемуся у него безразличию ко всему происходящему. Пока Кузнецов говорил, водитель продолжал делать попытки завести заглохший мотор автомобиля.

По толпе пронесся ропот.

— Да врет он все! — крикнул ему в ответ рыжий. — Что вы ему верите!? Он тут уже пять минут брешет. Нас бы давно уже ОМОН всех накрыл.

— …без предупреждения, — тихо добавил Кузнецов, медленно потянувшись к своему удостоверению, засунув руку под пиджак. У толпы создалось впечатление, что Кузнецов сейчас вытащит пистолет.

— Я вам рекомендую разойтись, пока вас не задержала милиция за пособничество преступнику, которого я задержал, — все так же спокойно и с презрительной усмешкой произнес Кузнецов, отчеканивая каждое слово и держась рукой за удостоверение в левом внутреннем кармане пиджака.

Некоторые подростки стали переглядываться, шептаться. Заметив их нерешительность, Кузнецов поднес руку к левому уху, проговорив:

— Первый пятому, срочно пришлите подкрепление.

Толпа замерла на месте. У большей половины толпы появился испуг.

— А ну его нахрен, — услышал он чей-то голос из толпы, — больно надо искать себе проблемы. Мы того стукача потом встретим, в общаге нам попадется.

— Да все брехня! — вдруг снова громко сказал рыжий, повернувшись к толпе, после чего смело направился к Кузнецову, поигрывая ножом.

«Что же делать? Машина все не заводится, — думал Кузнецов, слыша безуспешные попытки водителя. — Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь», — вновь прозвучали слова знаменитой песни Александра Зацепина в его голове. «А времени тянуть уже нет», — молнией, как окончательный вердикт, пронеслась трагичная мысль в его сознании. Кузнецов снова глубоко вздохнул, поднял повыше голову, посмотрел сквозь подходящего к нему с ножом рыжего подростка куда-то вдаль и вдруг сказал:

— Сейчас увидите, какая это брехня. Вон посмотрите туда.

Он показал рукой за спины подонков. Они обернулись. В этот момент машина завелась, Кузнецов вздрогнул. «Вот он, тот самый миг, который называется жизнь», — успел подумать он за долю секунды, после чего запрыгнул в машину, и она резко рванула с места. И тут же, не контролируя свои действия, он высунул руку в окно, сжав кулак, отогнул средний палец и показал хулиганам неприличный жест. В ответ озверевшая от такой выходки Кузнецова толпа снова ринулась за ними.

— Ну, бегите, бегите, спортсмены! — крикнул Кузнецов толпе в открытое окно машины. Толпа остановилась, махая вдогонку кулаками, потрясая палками.

— Мы тебя еще встретим! — донесся крик до Кузнецова.

— Встретите, встретите, перед Богом мы все встретимся, — сказал Кузнецов, выдохнув с облегчением.

— Ну ты, однако, актер, — растянуто произнес водитель машины, глядя на Кузнецова в зеркало заднего вида. — Так развел лохов, молодец! Даже я поверил, что ты мент и что вокруг нас работают снайперы. Но потом понял, что ты специально тянул время, чтобы машина завелась.

— Да уж, — пробормотал Кузнецов, переводя дух. — Спасибо, что подобрали нас, — сказал он, дав понять водителю, что не хочет обсуждать эту тему. Водитель нахмурился и сухо ответил:

— Я сам уже не рад, что так сделал — машину попортили, да вместе с вами чуть не убили.

Водитель отер тыльной стороной ладони пот со лба, с обидой посмотрев на Кузнецова в зеркало заднего вида.

— А с другом что? — спросил снова водитель, посмотрев в зеркало заднего вида на Макса. — Пьяный, что ли?

— Да нет, он, наверное, все еще в обмороке, — ответил Кузнецов. — У вас воды, случайно, нету?

— Есть, — ответил водитель. — Остановиться, может?

— Нет, лучше просто воды дайте.

— И то правда, а то опять не заведется, не дай Бог, — сказал водитель, перекрестившись. — Вот, держи, — сказал он, протянув Кузнецову пол-литровую бутылку с водой. Кузнецов откупорил ее, сделал пару-тройку глотков, потом набрал в рот воды и прыснул на лицо Макса. Макс открыл глаза.

— Ну что, живой?! — спросил водитель, посмотрев на него в зеркало. Макс вздрогнул, в испуге оглядевшись по сторонам.

— Где я? А эти где? — спросил он, испугано посмотрев на Кузнецова.

— Ты со мной в машине, — ответил Кузнецов, — а эти там остались, далеко от нас, — сказал он, ткнув рукой в заднее окно машины. — Я думаю, мы больше никогда с ними не встретимся, — добавил он.

— Фу-ууу, — облегченно выдохнул Макс, — слава Богу. А ты откуда тут взялся? — спросил он, усаживаясь на сидении, при этом снова, но уже удивленно посмотрев на Кузнецова.

— Да, сам не знаю. Стреляли, — ответил он, как отвечал Джавдет красноармейцу Сухову в фильме «Белое солнце пустыни».

— Ясно, — ответил Макс, откинувшись назад.

— Ну, куда вас везти-то? — спросил недовольно водитель машины.

— Меня — на Балтийский вокзал, — сказал Макс, откинувшись на сиденье.

— И меня туда тоже, — сказал Кузнецов.

— Не вопрос, — недовольно ответил водитель.

Заметив недовольство, Кузнецов сказал:

— Вы не волнуйтесь, мы вам заплатим. Тысячи рублей хватит? — спросил Кузнецов, протянув купюру водителю.

Водитель строго посмотрел на Кузнецова, потом в окно, после чего снова на него.

— Да вы извините, если я вас там обидел ненароком, ей Богу не хотел, — сказал Кузнецов, при этом приложив руку к сердцу.

— Ладно, бывает, — ответил водитель. — Да, денег хватит, — сказал он, забирая купюру.

Но Кузнецов все равно еще ощущал исходившее от водителя сильное недовольство, а потому решил его спросить снова:

— А вот палкой по вашей машине там стукнули, сколько я вам должен за это?

Водитель оценивающе посмотрел на Кузнецова, на Макса.

— Еще тысяча — и мы в расчете, — ответил он.

Кузнецов залез в свой тощий кошелек, посмотрел внутрь и увидел, что денег у него только на три жетона в метро. Тяжело вздохнул. Водитель наблюдал за ним.

— Знаете, а у меня денег больше и нету, — извиняющимся тоном сказал Кузнецов, посмотрев на Макса.

Макс быстро закрыл глаза, откинулся на сиденье и сделал вид, что снова находится в глубоком обмороке. Эту фальшь заметили все.

— Ладно, прощаю, — недовольно произнес водитель, с презрением посмотрев на хитрого и жадного Макса.

«Вот ведь как бывает, снова я очутился в нужном месте в нужное время, придя на помощь Максу, а этот тип, которого я спас, зажал бабло для водителя. Вот хитрожопый, мать его», — думал Кузнецов, смотря в окно автомобиля. Машина поехала по Обводному каналу в сторону Балтийского вокзала. Макс все еще лежал с закрытыми глазами, откинувшись на сиденье машины.

— На, выпей, — сказал Кузнецов, протянув ему бутылку воды.

— А?! Что?! — выкрикнул Макс, приподнявшись на сиденье.

— Да на, водички попей, — сказал ему Кузнецов, снова протянув воду.

— Ах… это, — облегченно произнес Макс, беря бутылку, — хорошо, спасибо.

---

Макс взял бутылку, поднес ее ко рту и стал пить большими глотками, судорожно вздрагивая.

— Да не торопись ты, не спеши, — с иронией сказал водитель, глядя на это в зеркало, — никто у тебя ее не отнимет.

— Уф! Хорошо! — облегченно сказал Макс. — Спасибо вам за… спасение и за… воду, и… простите, что всю… выпил, — прерывисто произнес он.

— На здоровье, — сухо ответил водитель, стараясь не смотреть при этом на Макса. — Ну, вот мы уже и приехали, — сказал он, въезжая на площадь у Балтийского вокзала. — Можете выходить.

— Спасибо вам большое, — горячо произнес Кузнецов, благодаря водителя за оказанную им помощь.

Макс чувствовал исходившее презрение и осуждение от присутствующих и поэтому, выйдя из машины, сразу же отвернулся. Но совесть все-таки делала его ощущения еще тягостнее, и, сделав над собой усилие, он нерешительно спросил:

— Сколько я вам должен? — сказал Макс, запустив руку в карман джинсов.

— А сколько не жалко, — ответил водитель.

— Вот, возьмите. Все, что есть, — сказал Макс, вынув из кармана сто рублей и протянув их водителю.

Водитель посмотрел на деньги, потом на Макса, махнул рукой, завел машину и поехал в обратную сторону.

— А что, у тебя денег, что ли, нету? — спросил его Кузнецов. — Если бы не этот водила, то не стояли бы мы сейчас вот здесь живые и невредимые.

— Мне деньги с неба не падают, — жалобным голосом ответил Макс.

Кузнецову вдруг стало жалко Макса. «Возможно, мои поспешные выводы о его хитрости были преждевременны», — подумал он, произнеся вслух:

— Да уж, просто так они точно не падают.

«Наверное, у него и вправду нет денег», — подумал он, участливо посмотрев на Макса.

Макс повернулся и пошел ко входу в метро. Кузнецов молча пошел следом за ним. Не доходя несколько десятков метров до метро, Кузнецов остановился и, посмотрев на Макса, спросил:

— Ну, что теперь?

— Да поеду домой пока.

— Пока что?

— Да пока проблемы все мои не решатся.

— Какие?

— Да так, есть немного проблем в общаге, — сказал Макс тихо, опустив при этом голову, давая понять, что не хочет об этом говорить.

Они остановились. Макс понял, что у Кузнецова есть к нему какой-то разговор, и решил подождать. Он достал мобильник и стал что-то в нем рассматривать. Кузнецов почувствовал, что Максу надоело его общество, но он не мог так просто уйти, ничего не обсудив с ним по главному вопросу, о котором Макс, похоже, забыл или делал вид, что забыл, или не хотел говорить об этом. Кузнецов провел правой рукой по волосам, встряхнул головой, глубоко вздохнул и, посмотрев на Макса, произнес:

— Знаешь, а проблемы сами по себе не решатся, их надо решать, — сказал он, оправляя свой помятый пиджак. Опустив голову вниз, добавил: — Вот ты скажи мне, почему толпа бежала за тобой, что случилось?

— А ты мне тогда скажи, что ты снова там делал? — спросил Макс в ответ, не отрывая глаз от мобильника.

— Я?! Что я делал?! — переспросил вслух Кузнецов, пытаясь найти ответ и продолжая отряхивать свой пиджак. — Я не знаю. Просто почувствовал необходимость пойти туда, где все случилось.

— А зачем?

— Да потому, что все очень плохо… в нашем деле… в этом, — ответил Кузнецов, нервно повернувшись в сторону Балтийского вокзала.

Тут Кузнецов сделал паузу, ожидая комментариев или вопросов Макса, но Макс молчал, продолжая смотреть в дисплей мобильника. Кузнецов, понял, что ему надо самому поднимать эту тему, сказав Максу обо всем, что сейчас происходит, прямо и без прикрас. Он повернулся к Максу, набрал в грудь воздуха и на выдохе выпалил:

— Ты пока пропал из поля зрения милиции только потому, что я всю вину беру на себя, потому что ты мне жизнь спас тогда… я все-таки… сам стукнул того мужика кирпичом по башке.

— Какую вину? За что?! — удивился Макс.

Такая реакция не на шутку удивила Кузнецова. «Неужели он ничего не помнит? Нет, невозможно, — подумал Кузнецов, — тогда что? Играет? Шутит? Издевается?» Недоумение на секунду отразилось на его лице, но, собравшись с мыслями, он продолжил:

— А ты что, забыл, что ли?! Что когда я саданул тому мужику по башке, я ведь… убил его! — еле слышно промолвил Кузнецов последние слова, краснея от волнения.

— Как убил?! Кого!? — снова удивился Макс.

— Да того, который душил тебя! — сказал Кузнецов, повысив тон.

И тут резко поднявшийся в крови адреналин ударил Максу в голову. Макс закачался, Кузнецов вовремя схватил его под руку.

— Ну, что ты? Что ты? Спокойно! Давай, подыши глубоко, подыши, — проговорил он, поддерживая неожиданно обессилевшего Макса, который облокотился на Кузнецова.

— А… вот ты… про что, — тихо, с перерывами, сказал Макс, тяжело дыша. — Я долгое время пытался все это забыть… залить водкой, стереть из памяти… все свои предположения, спрятаться, а теперь… все снова вернулось. Зачем ты мне это все говоришь? — спросил он измученным тихим голосом Кузнецова, жалобно посмотрев ему в глаза.

— Давай присядем вот тут, — предложил он, кивнув в сторону.

Они отошли в небольшую парковую зону, расположенную перед Балтийским вокзалом, и присели на лавочке.

Кузнецов тем временем продолжал:

— Ну так вот, как ни трудно об этом говорить, но поговорить надо… Как ты? — спросил он, потрепав Макса по руке.

— Да… так… нормально. Одни стрессы сегодня, что за день-то такой? За что мне такие наказания, Господи?! — сказал он, посмотрев с мольбой в небо.

— За что? Никто не знает, за что нам вообще все эти наказания, — ответил Кузнецов, глубоко вздохнув. — Или воздаяния, — добавил он тише, облокотившись руками о свои колени и также посмотрев в небо. Небо было затянуто тучами, давая понять страждущим, что ответа не будет.

— Ладно, держись, — сказал Кузнецов, тронув Макса за руку, пытаясь собраться с мыслями и вернуться к теме. — Так вот… гм, гм, — кашлянул он, — когда я стукнул того самого мужика… по башке… я пощупал потом его пульс… у него его не было, — сказал Кузнецов, искоса посмотрев на Макса.

Макс сидел весь бледный, уставившись вперед невидящим взглядом. Кузнецов продолжил:

— Я был в прокуратуре и узнал, что там дело уголовное завели…

— Стоп! — вдруг сказал Макс. Кузнецов аж вздрогнул от неожиданности.

— Что?! — спросил он с испугом, посмотрев на Макса.

— А то! Я все вспомнил, что было потом, — сказал Макс.

— Что?!

Макс тяжело дышал, по его виду было видно, что он волнуется, нервничает. Желваки на скулах двигались в разные стороны. Макс нахмурился, пытаясь сосредоточиться, чтобы ясно выразить свои мысли, но все еще продолжал молчать. Неожиданно Виктор Николаевич вдруг ощутил холод, пробежавший по спине от появившейся у него мысли: «Господи, что же я наделал-то? — вдруг подумал он, непроизвольно закрыв лицо руками. — Ведь теперь… ведь я теперь, — думал он, нервно потирая руками свое лицо, — ведь теперь — я, а не он, буду подозреваемым! Что же я наделал-то?! Черт меня дернул ссориться с прокурором, настаивая на своем! Что же теперь будет со мною, Господи?! Спаси, сохрани!» Кузнецов положил руки на колени и с горечью посмотрел в сторону Макса. Макс все молчал, всматриваясь в хмурое Питерское небо.

— Ну не томи ты, говори, в чем дело?! — выкрикнул Кузнецов, не выдержав затянувшегося молчания.

Макс оторвался от размышлений, посмотрел на Кузнецова и сказал:

— Так если ты говоришь, что дело там уже уголовное завели, то ты сам и должен знать все подробности, как достоверный первоисточник, — произнес он, внимательно посмотрев на Кузнецова.

— А что я должен знать?! — ответил Кузнецов, немного подавшись назад. — Ну, был я у прокурора, — стал отвечать он, жестикулируя правой рукой в воздухе, смотря куда-то перед собой, — ну хотят они там, — тут Кузнецов сделал паузу, сглотнув слюну, собираясь с силами, чтобы произнести все же то, что сказать ему было тяжело и страшно, — на тебя это… убийство повесить… и что? — выпалил он нервозно, содрогаясь от подступившего страха, сковывающего его тело и душу своими леденящими кровь щупальцами.

Макс все это время искоса наблюдал за Кузнецовым, чувствуя его внутреннюю борьбу и смятение.

— Почему ты считаешь, что это было убийство, а не превышение пределов необходимой обороны? — снова спросил Макс, смотря Кузнецову прямо в глаза.

— Ну как почему?! — ответил Кузнецов, замешкавшись и разводя руками в стороны.

Максу показалось, что Кузнецов сильно нервничает, появилось ощущение, что он оправдывается.

— Я же и кирпичом по башке двинул ему, и пульс потом щупал, и… — Кузнецов отвел глаза в сторону.

— Я тоже все время думаю об этом, — тихо ответил Макс, — и скорее всего… — Макс на секунду замолчал, посмотрел вокруг, почесал рукой затылок, посмотрел на Кузнецова, вздохнул и продолжил: — и скорее всего ты прав.

— Прав?! В чем?!

— Да в своих предположениях, — сказал Макс, посмотрев в небо.

— Ну, вот видишь, — ответил Кузнецов, делая огромное усилие, чтобы взять себя в руки. Посмотрев специально в землю, дабы скрыть от Макса свои чувства, тихо добавил:

— Все не очень хорошо складывается, — сказал он, шаркая по земле ботинком правой ноги.

Максу показалось, что Кузнецов свою последнюю фразу не договорил, в конце явно не хватало слов «для тебя». И он решил сам расставить все точки над i.

— И, что там, в прокуратуре, тебе сказали? На меня хотят это убийство повесить? — спросил Макс, сделав акцент на предпоследнем слове, строго посмотрев на Кузнецова. Виктор Николаевич, не поднимая головы, ответил:

— Да, хотят, — сказал он тихо и на секунду замолчал, пытаясь оттянуть наступающий момент истины. — На тебя, — выдавил он, при этом отвернувшись в сторону.

— Ну, теперь ясно, почему это не было необходимой обороной, если все вешают, как ты говоришь, на меня, — ответил Макс, закрыв глаза.

Наступило молчание. Макс смотрел вдаль, Кузнецов уставился в асфальт, правой ногой он двигал валявшуюся на асфальте пластиковую бутылку, делая вид, что сильно этим увлечен.

«Обыгрывает ситуацию, — подумал Макс, наблюдая за ним. — Ну-ну, блин. Надо же было мне спасти жизнь такому моральному уроду, чтобы теперь видеть, как ему пофигу все, он сидит, с бутылкой играет как ни в чем не бывало. А с другой стороны, почему ему надо париться? Не он же убийца, а я. Хоть он и сказал, что взял всю вину на себя, но судя по тому, как он это сейчас произнес, я вижу, что он очень жалеет о том, что это сделал. Скорее всего, меня же под монастырь и хотят подвести его дружки из прокуратуры. Если бы мы тут случайно не встретились, то он избежал бы такой неловкости, как извиняющимся тоном говорить мне об этом. Вот урод, блин! Сам убил, а признаться боится, — подумал Макс, — на невиновного вешает. Трясется за свою шкуру, подлец!» — закончил свои рассуждения Макс, поглядывая на Кузнецова. Он, надеялся, что Кузнецов первым нарушит молчание, но он, как и Макс в машине, предательски продолжал молчать и дальше, играя с пластиковой бутылкой. Тогда Макс решил поиздеваться над ним и сказал, нарушив молчание первым:

— Ну, не знаю, как ты у него пульс там прощупывал, только, когда мы с тобой уходили с того места, я обернулся и увидел, как они все трое шли своими ногами.

— Как шли?! Куда?! Какими ногами?!

— Ну, обычными ногами, как мы с тобой идем. Я тогда еще подумал, что ты молодец, что не сильно стукнул его, — ответил Макс, посмотрев на Кузнецова.

— Так он жив?! — вскрикнул Кузнецов. — Ты ничего не путаешь?!

Макс так поразился такому искреннему удивлению Кузнецова, что чуть не поверил в свои слова. Он напряг память. «Может быть, я травы накурился, и мне кажется, что этого не было?» — подумал он и закрыл глаза.

— Ну, ну что?! Что ты помнишь?! — спрашивал его Кузнецов возбужденно.

«Ишь ты, как встрепенулся», — подумал Макс, решив продолжать игру:

— Да жив он, тот злодей. Жив сто процентов! — сказал Макс, отведя взгляд от радостного Кузнецова и снова уставившись в мобильник.

— Вот это новость! — удивился Кузнецов, радостно стукнув себя руками по коленям. — Не может быть! Может, ты перепутал? Может, тебе показалось?! — спрашивал Кузнецов, не веря своим ушам.

— Вряд ли показалось, — спокойно ответил Макс, уже и сам поверив в это. Оторвавшись от мобильника, подняв голову, он продолжил: — Он шел своими ногами, держась одной рукой за своего друга, а другой за разбитую голову на затылке. Если б его несли, то всяко руки его висели бы, но за голову вряд ли бы его рука сама держалась, если ее только не приклеили.

Кузнецов был счастлив, он радовался такому внезапному окончанию своих бед, наконец-таки с его души упал тяжеленный груз бремени судьбы, который вдавливал его все глубже и глубже в страдания, лишая покоя и сна.

— Так это все меняет! — облегченно выкрикнул Кузнецов, потирая руками свое раскрасневшееся лицо. — Это меняет многое не только в моих принципах, но и вообще в моей жизни.

— Что ты имеешь виду? — спросил удивленно Макс, посмотрев на Кузнецова.

— Я понял, что все это свыше знаки для меня, чтобы я уходил из следователей.

— А может быть, это неправильный знак? Как ты можешь быть в этом уверен? — спросил Макс, пристально вглядываясь в Кузнецова, удивляясь его такому неожиданному поведению.

— Только по последствиям, — ответил Кузнецов процессуальным термином.

— Значит?..

— Значит, — перебил его Кузнецов, — в момент выбора мы еще не знаем, правильный ли выбор совершаем, пока не ощутили на себе его последствия. Только знаки могут как-то указать нам на его правильность, да и то их надо уметь читать.

— Точно! — согласился Макс, решив подыграть ему.

Кузнецов продолжал дальше:

— …ибо только человек, прошедший через страдания, чистый сердцем, душой, может правильно прочитать их.

— Да уж, — пробормотал Макс, пожав плечами и снова опуская голову к своему мобильнику.

Кузнецов продолжал:

— …значит, к нашим страданиям мы должны относиться с пониманием и быть благодарными Богу за то, что Он послал их именно нам — избранным Его, ибо страдания — это элемент божественного компаса судьбы, — закончил рассуждать Кузнецов. После этих слов он ощутил на себе присутствие эффекта «гусиной кожи», по спине пробежали мурашки.

— Вот — мурашки пробежали, — сказал он, взглянув на Макса, — тоже знак. Значит, я прав. Так что все хорошо, братан! — сказал Кузнецов, стукнув Макса по плечу рукой. — Не дрейфь, прорвемся!

Макс в ответ никак не прореагировал. Он оторвался от своего мобильника, посмотрел прямо перед собой и тихо с горечью ответил:

— Да, может быть, именно поэтому… — сделал Макс паузу, сглотнув подкатившие к горлу слезы, — великомученики… и канонизируются.

И, посмотрев в хмурое питерское небо, добавил:

— Мирское счастье не откроет двери потерянного рая.

Глава вторая. Двойной удар

Рус был дома в своей коммуналке на Обводном канале. Он смотрел телевизор, уставившись в него невидящим взглядом. «Снова один, как будто и не было ничего, — думал он. — Как будто не было ни жены, ни радости, ни счастья. Все закончилось стремительно. И вот сижу теперь и пялюсь в экран, — думал он, вздыхая. — А может, надо было не слушать мать, думать своей головой?» — спрашивал он себя. Ответом ему было молчание. По телевизору шел какой-то фильм. Вдруг из экрана герой фильма громко произнес:

— Своей головой надо жить, а не чужой.

От услышанного Рус подскочил. Он как раз только что сам об этом подумал.

— Ничего себе! — сказал он, испугано оглядываясь. — Уж не схожу ли я с ума?

Рус посмотрел на экран, события в фильме и правда были схожи с событиями в его жизни. Вдруг зазвонил телефон. Рус поднял трубку.

— Привет, это я, — услышал он знакомый и все еще любимый голос Ирины.

— О, привет, милая, как ты? — спросил он. Вихрь мыслей за секунду пронесся в его голове. Рус поверил в то, что, возможно, Бог снова услышал его молитвы, дав шанс снова вернуть Ирину обратно, как уже было.

— Я тебе звоню, чтобы пригласить тебя завтра в ЗАГС Адмиралтейского района. Встречаемся в двенадцать часов на Красноармейской около метро, — услышал он в трубке.

— В ЗАГС? — удивился Рус. — Зачем?!

— Я прошу тебя, чтобы ты дал мне развод, — сказала Ирина и повесила трубку.

— Как? — только и успел ответить Рус, но в трубке уже раздались короткие гудки.

Он тут же набрал домашний номер Ирины, к телефону никто не подходил. Рус продолжал звонить и звонить. Он названивал весь день с периодичностью в пять-десять минут, но трубку на другом конце провода никто не снимал. «Наверное, она телефон отключила», — подумал он и непроизвольно набрал номер своей мамы.

— Алло, — услышал он ее голос и вздрогнул, сам удивившись этому.

— Мама? — удивленно спросил он.

— Да, я, что с тобой?

— Да так, ничего. Чего ты звонишь?

— Как это чего? Ты сам мне только что позвонил, — ответила она.

— А-а, — протянул он.

— Ну, как у тебя дела? Что нового?

И тут Рус понял, что ему кроме нее и некому выговориться, никто кроме нее ему и не подскажет и не поможет ни словом и ни советом. И он, как обычно, начал изливать ей свою душу.

— Мама, да вот, Ирина звонила, развестись хочет, не знаю, что и делать, — прогундосил он слезливым голосом.

— Как не знаешь?! — удивилась мать. — Разводиться надо!

— Как разводиться? Я же ее люблю, — ответил он.

— Ничего, найдешь лучше.

— Как лучше? Я не хочу себе другую.

— Да перестань ты, радоваться надо, что она от тебя ничего не хочет, что поняла все и сваливает, другая бы все у тебя бы отняла, что вы вместе в браке купили, и не только.

— Да о чем ты говоришь?! — возмутился Рус. — У меня семья рушится, а ты?! — сказал он и повесил трубку.

Через пять секунд зазвонил телефон. Рус поднял трубку в надежде, что ему звонит Ирина, но увы, это была его мама. Он поднес трубку телефона к уху и услышал ее непрекращающийся словесный понос. Она что-то ему кричала, но пара слов, которые он разобрал, причинили ему боль:

— Хлюпик! Слюнтяй! Не мужик…

— Я не хочу с тобой сейчас разговаривать, — сказал он, прервав ее речь, и положил трубку, после чего отключил телефон.

«Что же я наделал? — подумал Рус, схватившись руками за голову. — Что же теперь делать? Как все исправить?» — лихорадочно думал он.

Рус подошел к окну, посмотрел на соседний дом, на крыше которого стояла антенна, а на антенне болталось какое-то тряпье. В целом тряпье и антенна были похожи, как ни странно, на фигуру лошади.

— Конь на крыше дома стоит

и гривой машет.

Конь как черный ворон кричит

и крылья прячет, —

горько произнес Рус, посмотрев на антенну.

Он быстро взял свой блокнот, достал из портфеля ручку и стал записывать:

Конь на утро внезапно вспорхнет,

Конь слезу уронит в помет,

Конь не сможет, возможно, взлететь,

Не пускает его твоя сеть.

Черный дьявольский цвет —

лошадиный окрас.

Конь не знает примет,

Где пробьет его час.

Конь боится воды —

Тяжелеет крыло.

Конь не может лететь —

Ему крылья свело.

И я вижу, как конь

Со слезами в глазах

Не понимает, как спуститься назад.

Он выбрал свободу,

Такая цена

В последний полет

с глазами крича.

— Ну что, стало легче? — спросил он себя, закончив писать.

Рус прочитал стихотворение, оно ему понравилось. Оно говорило о его боли, которую он сейчас испытывал, о безысходности, в которую он попал, как тот конь на крыше, который сам не понимает, как на ней очутился, но осознает, что цена его свободы равна цене его выбора, а цена его выбора равна цене его жизни. Так было и у Руса, цена его выбора — это цена его разбитого сердца, которое он сам позволил разбить, не думая своей головой, принимая обстоятельства как причину, а не следствие своих первоначальных поступков.

— Сам виноват! Сам! — твердил он себе. — Все могло быть по-другому, если бы я мать свою не слушал. Но, с другой стороны, как тут не послушаешь, если это мать?! — спрашивал он себя.

Рус отошел от окна, сел на диван, выключил телевизор и задумался.

— Все непросто в этой жизни. Как же быть-то мужу, сыну, если с одной стороны мама, а с другой жена, и они разрывают меня на части? Как им, или нет, как матери-то понять, что я ее сын, люблю ее как мать, но в то же время я и муж, который любит свою жену, и по-другому быть не может? Я люблю жену, но люблю и мать. Мать ревнует, злится и чморит мою жену, в результате чего ее обида становится причиной ее злостного поведения против жены, что приводит к разводу. Как тут найти компромисс?

«А нету никакого тут компромисса», — услышал Рус голос в своей голове, которого очень давно не слышал. «Ну что ж, давай побеседуем», — подумал Рус, прислушиваясь к себе.

«Нету компромисса, говоришь?» — спросил Рус. Ответа не было, голос вновь пропал так же внезапно, как и появился. «Да и хрен с тобой, сам разберусь», — подумал Рус, вставая с дивана.

Неожиданно Рус почувствовал, что есть еще один человек, которому он может позвонить и, возможно, излить, так сказать, посильно душу. Он подключил телефон и набрал домашний номер Инны Грицаевой. В трубке раздались длинные гудки. «Черт, зачем я сейчас звоню ей? — подумал Рус, но было уже поздно, он услышал голос Инны:

— Да.

Рус молчал, не решаясь ответить.

— Я слушаю, говорите, — сказала она.

Рус продолжал молчать.

— Ростислав Анатольевич, вы?

Рус молчал, он растерялся.

— А я знаю, что это вы. Я ждала вашего звонка. Почему же вы молчите?

— Да так…

— Уж не жалеете ли вы, что позвонили мне?

— Нет… не жалею, — прерывисто ответил Рус.

— Это хорошо, — ответила Инна. — Чем вы сейчас занимаетесь? Какие планы?

— Да так, ничем, стихи пишу грустные, — ответил он.

— Грустные? А почему грустные?

— Да вот с женой развожусь завтра, — тихо сказал он.

— О! Так это же здорово! — радостно сказала Инна.

— Здорово?! — удивился Рус. — А почему?

— Да потому что вы станете свободным! Вы сможете быть счастливым!

— Я?

— Вы!

— Но я с женой был счастлив, — сказал растерянно Рус.

— Вот именно, что были. Если бы вы были счастливы с женой, то вы бы мне не позвонили, а я была уверена, что вы позвоните.

— Вот вы какая, Инна, — сказал Рус.

— Какая?

— Коварная, — ответил он.

— Женщины все такие, Ростислав Анатолиевич.

— Ясно.

— Ну, так как? Что предложите? — спросила она весело.

Рус не знал, что он должен ей предлагать, потому что вообще не планировал ничего такого, а позвонил ей просто излить, так сказать, посильно душу, но увы, обстоятельства складывались явно не в его пользу. Разговор пошел так, что он уже просто обязан был предложить Инне встретиться, чего он не хотел делать, поэтому он продолжал молчать, тяжело дыша в трубку. Рус молчал, мозг его думал, он понимал, что не хочет сейчас быть один в эту последнюю ночь перед серьезным выбором завтра, но в то же время сделать первый шаг в сторону разрыва с Ириной он также не решался, а потому продолжал упорно молчать дальше.

— А… ясно, — вдруг ответила сама Инна, — ладно, раздумывайте и звоните, а я пока пойду своими делами займусь.

— Но, может, все-таки не стоит, — вдруг сказал Рус.

— А что стоит?

— Может, поболтаем немного? — осторожно предложил он.

— Ну давайте, — радостно согласилась Инна.

Рус снова замолчал, он вдруг понял, что не в том сейчас, не в шутливом настроении.

— Ладно, Ростислав Анатольевич, вы решайте сейчас свои проблемы, принимайте уже в конце концов какие-то решения, пора уже вам нести за это ответственность, а когда все решите, вот тогда и звоните. До свидания, — сухо сказала она и положила трубку.

«Да уж лучше так. Она права, — подумал Рус, — а с другой стороны, может, и вправду стоит развестись? Поставить точку. Я с Ириной всего три месяца как женат, и месяц она дома не жила, непонятно где шлялась, что делала. Может, она с кем-то встречалась там, гуляла, плясала».

«А может, и трахалась», — снова прозвучал голос в его голове.

«Может, и так», — мысленно ответил он.

«Так чего ты тогда на месте топчешься? Решил, так делай!» — посоветовал все тот же неуловимый голос.

— Легко сказать: «Делай!» А как же чувства, любовь? — спросил он вслух.

«Когда включается голова, сердце отдыхает», — пронеслась мысль в его сознании.

— Точно! Надо включить голову и подумать.

«Давно пора, я тебе уже об этом давно говорила».

Вот тут-то Рус и догадался, что это за голос в его голове, чьи это мысли. Это мысли его матери, от которой не спрятаться, не укрыться, не убежать, она всегда будет с ним, если не с ним, то в его голове, в сознании. Он так долго жил ее умом, что уже и сам не знает, где его мысли, а где ее. Рус где-то читал в Интернете статью о том, что так бывает у сильно любящих людей, когда они не только внешне становятся похожи друг на друга, но и читают мысли друг друга, и даже передают их. Конечно же, у него с матерью связь сильнее, чем с женой, ибо мать его не только родила, но и прожила с ним почти всю его жизнь, много для него сделала. И если бы не решение Руса жениться, у них бы и не было никогда конфликтов, он и дальше бы жил ее умом, и не парился бы.

— Да, но тогда бы я был…

«Хлюпик! Слюнтяй, не мужик!» — вновь прозвучали ее злые и до боли обидные слова, которые она кричала ему в трубку. «Может, и правда я не люблю Ирину? — подумал Рус. — Ведь я же рыдал на своей собственной свадьбе. А почему?»

«А потому, что невеста нелюбимая», — снова прозвучал голос, который был прав.

«А если нелюбимая невеста, тогда чего я так мучаюсь?» — спросил себя Рус, ложась на диван и закрывая глаза. Его мозг был вымотан, пережитый стресс сделал свое дело, оставив его без сил. «Так, все. На сегодня хватит. Надо ложиться спать», — подумал Рус, разбирая диван. Он быстро застелил простыню, достал из шкафа подушку и одеяло, разделся и с радостью лег в постель. «Вот оно, истинное удовольствие», — подумал Рус, сладко потягиваясь. Через пять минут он заснул с надеждой, что все у него будет хорошо, ибо он в самой глубине души все еще надеялся завтра вновь зажечь потухшее сердце Ирины и победить, вернув ее себе.

Наступило завтра. Рус открыл глаза, посмотрел на часы, было уже половина двенадцатого дня.

— Черт! Черт! Я же опаздываю в ЗАГС! — сказал он, вскакивая с дивана. Он быстро оделся, не стал завтракать, взял паспорт и выбежал из дома. Через двадцать минут он был около метро Технологический институт.

— А вы не знаете, где тут ЗАГС? — спросил он прохожего.

— За углом, серое здание, — ответили ему.

— Спасибо, — ответил Рус, ускорив шаг.

«Зачем же я паспорт взял? Можно было бы потянуть время с разводом», — думал Рус, входя в здание ЗАГСа. Поднявшись на второй этаж, Рус увидел Ирину и… тещу, сидевших рядом на стульях. Он пошел в их сторону. Завидев его, теща и Ирина демонстративно сели к подходившему к ним Русу спиной.

— Вот тебе раз! — сказал Рус, остановившись на месте. — Ирина, привет.

Ирина сидела, повернувшись к нему спиной, и молчала.

— Ты волосы в золотой цвет покрасила? — спросил Рус, пытаясь завязать разговор.

Ответом ему было молчание.

— Лимоновы, заходите! — раздался голос из кабинета. Ирина встала и пошла внутрь, за ней пошла теща.

— А вы, женщина, выйдете! — сказали ей внутри. Услышав это, Рус радостно устремился за Ириной. В дверях он встретился с недовольной и злой тещей, которая не смотрела ему в глаза.

— Здравствуйте, Татьяна Васильевна, — поздоровался он.

Теща сделала вид, что не только не слышит Руса, но и не видит его.

— Понятно, — сказал Рус, проходя в кабинет. Он там увидел Ирину и сразу же подошел к ней.

— Привет, — сказал он, взяв ее за руку.

— Так, молодые люди, вот вам бланки, заполните заявления, — сказала работница ЗАГСа.

— А можно мы поговорим тут?

— О чем вы собрались говорить, если пришли сюда за разводом? — удивилась сотрудница ЗАГСа.

— Да я не хочу разводиться! — ответил Рус. — А мою жену заставляет ее мать! Вон вы ее видели, она сюда первая прибежала в ваш кабинет.

— А! Понятно. Что ж, вы можете поговорить несколько минут, а я пока выйду, — участливо сказала сотрудница, вставая из-за стола.

— Ну наконец-то мы можем поговорить, — сказал Рус. — Ирина, я же люблю тебя, зачем ты так поступаешь со мной? Ведь ты моя первая любовь! Любовь настоящая, она же не проходит. Ты сама ведь вышла за меня замуж по любви и вернулась потом после нашего расставания, случившегося из-за моей матери в Кандалакше. Что же ты так поступаешь? Ты же должна быть сильной! За любовь надо бороться! — в сердцах произнес Рус, обняв ее за плечи.

— Я не люблю тебя, — тихо ответила Ирина, — и я не хочу такой свекрови.

— Как? Как не любишь?! — удивился Рус, отпрянув от нее. — А замуж зачем тогда вышла?

— А так, просто интересно было: свадьба, цветы, лимузин. А еще у меня была возможность перед родителями не выглядеть плохо. Отец меня осуждал, да и мама тоже, что я живу с тобой просто гражданским браком.

— Ну и что же тут такого плохого? Все так живут.

— Вот именно, что ничего плохого нету. Так и надо всем молодым сейчас делать, чтобы попробовать пожить вместе и увидеть потом, все ли хорошо у них, чего бы им хотелось еще, и если любовь или страсть проходит, то и не надо печальных и долгих расставаний, как сейчас. Думаешь, мне легко? — спросила она, и слезы покатились у нее по лицу.

— Я вижу, что мы любим друг друга, давай не будем разводиться! — пламенно говорил Рус, сжимая руку Ирины.

— Мама твоя не даст нам жизни, как не даст ее тебе ни с кем. А я не хочу вечно нести оборону, у меня нет для этого сил, я истощена, я месяц в себя приходила у родителей из-за звонков твоей мамы.

— Ну, она звонила тогда пару раз, нормально вроде с тобой разговаривала.

— Это ты не обо всех звонках еще знаешь, а были такие, когда тебя дома не было. Она звонила и отрывалась на мне: оскорбляла меня, угрожала, говорила обидные вещи, проклинала меня, наших будущих детей. Говорила, что у нас с тобой детей не будет, что я слишком худая, что у меня потеря массы, обзывала. Я не смогла больше всего этого выносить. Так что ты прости, Рус, прошу тебя, дай мне развод, отпусти ты меня, ради Бога, если ты меня еще любишь, спаси меня от своей матери.

— Я всего этого не знал, — ошарашенно ответил Рус, — я разберусь, поверь мне, — сказал он, пристально посмотрев в глаза жене.

— Не разберешься, ты мне поверь, у тебя не хватит на это сил. Ни у кого не хватит. Твоя мама — это сатана в юбке. Я все равно не буду с тобой жить. Она мне сказала, если я не уйду от тебя, она приедет и убьет меня.

— Как так!? — удивился Рус, оторопев от услышанного. — Не может быть!

— Может быть, может! А тем более, — тут Ирина сделала паузу, как бы собираясь с мыслями, и, отвернувшись от Руса, тихо сказала, — я не люблю тебя.

Рус стоял, как громом пораженный, потерянный. Он молчал. Ирина, посмотрев искоса на него, решила высказать все, что она давно хотела, но не делала из-за жалости к Русу, который, как она быстро поняла, был всего лишь игрушкой в руках его коварной матери.

— Я так подумала и поняла, что бороться за любовь можно только в том случае, если она есть, а по большому счету, у нас ее нет. Признай это и ты. Посмотри правде в глаза, спроси себя: «Любишь ли ты меня?», и узнаешь.

— Я? Конечно же, люблю. Я же уговариваю тебя вернуться, — ошеломленно ответил Рус, пытаясь любой ценой спасти свой брак.

— Не любишь ты меня. Это твое оскорбленное самолюбие говорит, а не твое сердце. Твое сердце устало от страданий. Я, конечно, не исключаю, что, возможно, ты любил меня раньше, когда все начиналось, ты же поэт, влюбчивый такой. Ну, может, было что-то такое несерьезное, да и, самое главное, вспомни лучше себя на нашей свадьбе, вспомни свои слезы после регистрации брака. Я тогда все поняла, что ты плакал об ошибке, но я пыталась сделать твою жизнь лучше, сделать все, что могу, чтобы ты был счастлив. Увы, мне этого сделать не дала твоя мать, я готова была ради тебя на многое, — сказала она, посмотрев на Руса своими синими, полными глубокого смысла, глазами, — но за счет потери своего здоровья я, прости, не могу.

Рус пытался что-то возразить, но Ирина закрыла ему рот рукой и сказала:

— Если ты меня еще любишь хоть капельку, пожалей, отпусти ты меня! Спаси от своей матери!

После чего она не смогла сдерживать свои слезы и разрыдалась. Тут же в кабинет влетела теща с криком:

— Что ты сделал с ребенком?! Это что же такое тут происходит?! Почему вы такое допустили?! Что он с тобой сделал?! Ударил!?

После чего теща стала злобно надвигаться на Руса, сжав кулаки.

— Да я тебе за свою дочь, знаешь, что сделаю?! — зло кричала она. — Быстро давай ей развод! Быстро! Немедленно!

Рус посмотрел на плачущую Ирину, на ее нервно трясущуюся мать, закрыл глаза и понял, что у него нет выбора.

— Хорошо, — ответил он. — Что надо заполнить?

— Вот, возьми, я уже все заполнила за тебя, — сказала Ирина, протянув Русу бланк.

Рус посмотрел на протянутый дрожащий бланк, посмотрел на Ирину, увидел, как сильно она изменилась в худшую сторону: под глазами у нее были большие синие круги, красные глаза говорили о большом объеме выплаканных слез, а дрожащие руки — об испорченных и вымотанных ей в конец нервах. Он взял из дрожащих рук Ирины бланк, расписался, где ему показала сотрудница ЗАГСа, получил свое синее свидетельство о разводе и первым вышел из кабинета.

— Свершилось! — сказал он, рассматривая свидетельство о расторжении брака серо-синего цвета. «Вот ведь как, свидетельство о заключении брака такое красноватое, розовое, теплое, а это такое серое, синее, печальное. Видно, тот, кто это придумал, сам такое пережил», — подумал Рус, выходя из ЗАГСа.

Он не стал ждать Ирину, он понял, что все уже кончено. Также узнал многое, чего не знал, но исправить это было уже невозможно.

— А, ладно! — сказал Рус, облегченно вздохнув. — Если бы любила, то никакая мама ее бы не напугала.

Рус ускорил шаг, он спешил быстрее прийти домой, чтобы обрадовать маму. Через двадцать минут он был уже дома.

«Разбитый кувшин не склеить, — подумал Рус. — Если бы любила, то не ушла», — успокаивал он себя, понимая, что вряд ли кто с ним остался бы на ее месте.

Но все равно в глубине души Рус грустил, тосковал по жене, потому что худо-бедно, но привык к ней. И в то же время делать какие-то попытки вернуть Ирину обратно больше не хотел. Один раз он уже такое сделал, о чем иногда очень жалел, понимая, скольких бы разочарований ему удалось избежать, если бы тогда он поступил решительно, не послушав совета Пети. Рус подошел к телефону, поднял трубку и набрал номер мамы. В трубке раздались длинные гудки.

— Да, я слушаю, — прозвучал ее голос.

Рус растерялся и молчал.

— Говорите, алло, вас не слышно. Это ты, сынок? — услышал Рус и хрипло ответил:

— Да — это я, мама.

— Я знала, что ты мне скоро позвонишь, и ждала твоего звонка. Ну, как дела?

— Я хотел тебе сказать, что я сделал, как ты хотела.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась она.

— Я развелся с Ириной, я сделал то, о чем ты меня просила, в чем убеждала.

— А я тебя ни о чем таком не просила, — удивленно ответила она.

— Как не просила?! — удивился Рус. — Но ведь все эти скандалы, твои ссоры с Ириной, постоянные ее слезы…

— Ничего я ей такого и не говорила, чтобы ей было так на все реагировать.

— Да, но…

— Если бы ты ее любил, то не развелся и мне в обиду ее не давал, — сухо ответила она, продолжив: — Ты молчал всегда, так чего же ты хочешь от меня? Это ты с ней развелся — не я.

— Ничего себе! — удивился Рус. — Но ведь ты же сама мне мозги промывала…

— Ничего я тебе не промывала! — строго ответила она. — Не надо меня во всем винить! Ты женился на ней, потому что поддался словам отца.

— А ты разве не заставляла меня сделать это?! Наш вчерашний разговор помнишь, где ты меня обзывала хлюпиком?! — повысил Рус тон. — А тот момент, когда я перед свадьбой решил не жениться, а ты меня остановила, мол девушку жалко и все такое, а? Не помнишь разве?! — кричал Рус в телефон.

— Я такого не помню, — ответила она холодным тоном, безучастно, равнодушно. А потом прокричала в ответ:

— Ты чего мне звонишь постоянно, а?! Доводишь меня только! Живи как хочешь и не трогай меня! Приползешь еще на коленях не раз! Нищий!

После чего бросила трубку. Рус сидел, как громом пораженный. В его голове не укладывались слова его матери. «Может быть, я номером ошибся? — спросил он себя. — Хотя нет, вряд ли. Почему же тогда она так со мной?!» — подумал он, машинально положив трубку на телефон. Никаких мыслей в его голове не было. Теперь он понял, что это такое. А когда-то он удивлялся тому, что его новая знакомая, а теперь уже бывшая жена Ирина, часто ни о чем не думала: он вспомнил, что как-то раз, когда они ехали в метро, его знакомая задумчиво смотрит куда-то вдаль. Он тогда еще подумал, что, мол, интересно ему было бы узнать, о чем она думает? Рус тогда ее об этом и спросил. Ответ же девушки просто убил наповал: Ирина посмотрела на него непонимающим взглядом и ответила, что она ни о чем не думает. Даже наоборот, она высказала свое удивление такому вопросу Руса. Рус растерялся, не зная, как реагировать на ее ответ, что сказать ей. Вспомнив сейчас об этом, он пришел к выводу, что действительно совершил в своей жизни ошибку, женившись на ней. «Бежать надо было мне тогда», — подумал он. А теперь еще разговор с матерью. Он совсем не был готов к такому удару под дых, нанесенному близким человеком, а потому находился в глубоком шоке. Но заниматься самоанализом, синтезом, делая выводы, у него просто не было сил. В этот момент он мечтал только об одном, что тут же и сделал: он лег на диван и закрыл глаза. Когда он открыл их, уже было около одиннадцати часов вечера. В голове его не было ни одной мысли, что обрадовало его — в этом ощущении он почувствовал начало новой жизни. «А может быть, мне позвонить Инне Грицаевой?» — неожиданно подумал он и подошел к телефону. Он быстро набрал ее номер, который уже знал по памяти.

— Да, — услышал он ее голос.

— Привет, — сказал Рус, — это я.

— А я поняла уже, — сказала Инна каким-то отрешенным голосом.

— А чего ты такая грустная? — спросил ее Рус. — Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего, просто я хотела вам сказать, Ростислав Анатольевич, чтобы вы мне больше не звонили, — сказала она и повесила трубку.

— Вот тебе раз, — промолвил Рус, услышав в трубке короткие гудки.

— Вот это да! Ни хрена себе! — сказал он, положив трубку на телефон. — Прямо как в фильме с Ванн Дамом «Двойной удар».

Глава третья. Встреча

Рус был один, ему было тоскливо, грустно и скучно. Он ощущал себя преданным, раздавленным, обманутым и униженным. Тягостное чувство дерьма на душе все лезло наружу, пытаясь вогнать его в бездну отчаяния. И чем больше он был один, тем сильнее у него стал проявляться инстинкт брошенной собаки — это когда хочется приткнуться к любому человеку, который тебя пожалеет. Больше Русу звонить было некому.

«А не сменить ли мне обстановку?» — подумал Рус, решив впервые за долгое время пойти на дискотеку в клуб «Континент», который раньше находился на Невском проспекте, а сейчас находится кинотеатр «Художественный».

В прошлом, будучи молодым студентом, Рус любил бывать в этом клубе, потому что по субботам там всегда вел вечер Дмитрий Нагиев, который своей естественной оригинальностью, умом мог по-настоящему рассмешить Руса. А смех — это жизнь. Рус сам не раз замечал, что если найти в себе силы рассмеяться чему-то от всей души, то стресс, страх, переживания сразу проходят.

Он быстро оделся, взял некоторую сумму из своей последней зарплаты, вышел из дома и сел в «девятку», купленную у Игната за две тысячи шестьсот долларов. Машине было около семи лет, как оказалось после покупки, она была уже гнилым ведром, в которое, как в бездонную бочку, уходили почти все его деньги. Но ремонтировать это ведро ему было дешевле, чем изыскивать деньги для покупки новой машины, поэтому он исправно каждую неделю приезжал в автосервис к своему знакомому мастеру Вадику, который, хоть и разводил его на деньги, но делал при этом свою работу хорошо.

Рус поехал в клуб. Через минут пятнадцать он припарковался на улице Марата, не доезжая до Невского проспекта.

Около входа в клуб уже стояла толпа народу, проходящая фейс-контроль. На этот счет Рус не беспокоился, лицо его было не страшное, вид простой и непритязательный. Он выстоял очередь, прошел фейс-контроль, после чего прошел в гардеробную. Там тоже была очередь. «Что сегодня за херня?! — вознегодовал Рус. — Что за толпа, черт побери?!» Рус оказался прав, народу и вправду было очень много — больше, чем всегда. Он вошел в танцевальный зал, огляделся: у барной стойки толпились люди — кандидаты в клуб разбитых сердец, на обломы жизни, вечные странники этого лишнего круга. Все столики были заняты, как и его стол, за которым он всегда сидел, когда бывал в этом клубе. Играла ритмичная музыка. Рус ощутил прилив небывалой энергии, впервые после долгого времени он решил максимально оторваться, выпустить пар и пошел в пляс. Он решил отрываться рядом с тем столом у сцены, за которым он всегда и сидел раньше, что он и сделал, протиснувшись туда. Рус закрыл глаза, представил, что вокруг него никого нет, что в целом мире существует только он, музыка и этот зал и… у него получилось. Он прочувствовал ритм музыки, пропустив мелодию через себя и как бы стал с ней единым целым, от этого его движения стали плавными в такт ритму, ритм учащался, ускорялся и Рус. Вскоре он стал замечать, что толпа от него понемногу отодвигается. Оказывается, это было потому, что он уже несколько раз случайно заехал кому-то в челюсть рукой. Питерские парни все культурные, скромные, на рожон обычно не лезут, если трезвые, да и пьяные могут разве что нахамить, ну, в общем, культурные люди, как и должно быть в таком прекрасном историческом городе Санкт-Петербурге. А потому Рус не тратил время на извинения, их к тому же было бы и не слышно из-за громкой музыки, и продолжал ритмично отплясывать дальше. Вдруг он почувствовал, что снова кого-то случайно задел рукой. Рус обернулся и увидел черноволосую девушку достаточно плотной наружности, в джинсах. Что ему сильно бросилось в глаза, так это ее огромная попа и большая грудь. Рус давно не обращал на женщин внимания, особенно после развода с Ириной, и после пережитого унижения от Инны Грицаевой ему хотелось их всех послать нахрен.

Сейчас же Рус снова почувствовал себя мужчиной, готовым к новому знакомству, так как у него никого не было, мать его послала, а ему срочно требовалась женская жилетка, в которую он мог хотя бы поплакаться, если б ему отказали в другом. «Самое лучшее лекарство от прежних отношений — новые отношения», — подумал Рус, решив попробовать снова наступить на те же грабли.

— Девушка, а вы не могли бы не толкаться? — сказал он толстушке, постоянно специально приближающейся к нему и задевающей его своей толстой попой.

Толстушка не прореагировала, но Рус заметил, как она ехидно улыбается своей подруге. «Вот вредина», — подумал он.

Закончив плясать, Рус вышел из зала в холл, в холле было столько народу, сколько там и за год не собиралось, встать было просто некуда. Рус сделал сначала один, потом второй круг вокруг бильярдных столов, поискал глазами место, где бы он мог приткнуться, но места так и не нашел. «Черт побери, ну что за вечер сегодня?! Только решил пойти развеяться, как на тебе, пропал весь комфорт, и еще бабы эти наглые рядом, как раз та толстая с подругой сидят за моим столом. Вот дерьмо!» — печалился Рус, возвращаясь обратно в зал. В зале ритмичная музыка уже закончилась, и началась медленная композиция. Когда Рус делал свой второй круг через танцевальный зал и вокруг бильярдных столов, он подумал, что возможно, он и дальше будет одиноким, потому что виной всему его тупая холодная гордость. Еще до своей свадьбы с Ириной он несколько лет ходил в ночные клубы подряд, где плясал, привлекая к себе внимание, но ему, с одной стороны, было лень посмотреть кому-то в глаза, чтобы познакомиться, а с другой — страшно, что его могут просто послать, наплевав тем самым в душу, потому он и упускал свое время, оставаясь один уже до конца дискотеки.

Как он знал по практике съема, у парня есть только несколько первых минут с момента входа куда-либо, где на него, как на новичка, все присутствующие девушки смотрят с интересом, и вот это-то короткое время и является для пикапера самым удачным моментом, который он должен не прощелкать, иначе потом никто уже и не снимется, хотя все зависит, конечно же, и от самого пикапера. Если пикапер опытный, то у него, возможно, есть свои тайные приемы для повторного реванша, но Рус не был таким крутым пикапером, его вообще было очень тяжело назвать таковым, потому что он много раз обламывался в знакомствах, сталкиваясь с голым и откровенным женским расчетом или с их глупостью и посредственностью, вызывающей у него быструю потерю интереса к ним как к личностям, и тогда как женщины они его уже больше не интересовали. Поэтому каждый раз перед новым знакомством Рус учитывал свои прежние разочарования и принимал решение посылать всех сразу нахрен первым, обламывая всех заинтересовавшихся им как новичком баб, и по крайней мере хоть самому, в таком случае, не обламываться.

Но скучное одиночество последних лет его жизни в больном городе с диагнозом «Бездушье сердец» делало свое черное дело, лишая Руса шанса на простое человеческое счастье, которое он больше не видел в деньгах, а только в семье. Но даже и с семьей ему не повезло, что усиливало его отчаяние и боль одиночества с особенной силой. После развода с Ириной, предательства его матери и облома Инны Грицаевой прежние ощущения его внутренней пустоты стали уверенно к нему возвращаться, снова подчиняя его себе, ломая его волю.

И вдруг Рус вновь услышал голос в своей голове. Мысль как молния пронеслась, оставив после себя шлейф раздумий: «Вот так и будешь все время гулять кругами, гордо плясать, ни на кого не глядя, до самой старости». «А что же мне делать?» — спросил Рус внутренний голос. «А надо быть проще, — ответил ему внутренний голос, — надо хоть один раз в жизни взять и изменить своим правилам, взять и посмотреть на кого-то и познакомиться, а потом жениться».

«Что, еще раз?!» — удивился Рус, отчего его лицо приняло странное выражение. Но голос продолжал: «А вот потом можно будет тебе уже сколько угодно плясать, смотреть гордо по сторонам или не смотреть ни на кого, зная, что ты уже не одинок, что у тебя дома есть семья. А когда это все будет, то пропадет и сама необходимость в клубах. Вот оно — решение проблемы», — подытожил голос свои рассуждения.

— Так и порешим, — сказал себе Рус, заходя в зал. — Надо попробовать, чего ждать?

В зале снова заиграла медленная композиция. «Черт побери, что же делать? Уже на меня бабы смотрят, как на дебила. Если я и дальше продолжу круги наматывать, то сегодня мне будет обеспечен полный провал», — подумал Рус, заходя на третий круг.

«А ты подойди к первой встречной, не глядя, не выбирая. Попробуй положиться на судьбу», — снова прошептал тот же голос. И тут вдруг Рус увидел девушку, сидящую на подиуме, на котором стоял его бывший стол. «Эх, была не была!» — сказал он себе решительно и подошел к ней, согласившись с голосом познакомиться с первой встречной.

— Можно тебя пригласить? — спросил он, подойдя к ней. Девушка в ответ мотнула головой, отказав Русу. Этот облом был для Руса как подлый и неожиданный третий удар под дых, как будто кто-то или что-то решило сыграть с ним злую шутку, сначала уговорив его на это, а потом так жестоко обманув в ожиданиях. Еще Рус в этот момент ощутил своей спиной множество женских взглядов и понял, что если он сейчас уйдет от этой девушки ни с чем, то больше с ним ни одна из них не пойдет танцевать. Каждая из девушек подумает, что он лох и неудачник. А поэтому Рус собрал всю свою волю в кулак, взял эту сидящую на подиуме девушку за руку и вытянул ее в зал танцевать. На удивление Руса, девушка особо не сопротивлялась, наоборот, ему показалось, что это ей даже понравилось. Они стали танцевать медленный танец на небольшом расстоянии друг от друга. Неожиданно Рус почувствовал беспокойство: у него появилось какое-то странное предчувствие надвигающейся на него беды, как будто он совершил неправильный шаг, могущий привести его к тяжким последствиям. Но Рус отогнал эти мысли, решив для себя, что нет ничего страшного в том, что он просто потанцует с этой девушкой. Девушка танцевала с ним молча, высоко задрав свой большой с горбинкой нос вверх. «Ее нос как у бабы Яги», — подумал Рус, улыбнувшись. Он посмотрел на нее более внимательно. У нее были крупные черты лица, большие скулы, в меру полные губы. В целом ее лицо ему не понравилось — оно было некрасивое и даже отталкивающее, ему даже захотелось просто уйти от нее, так и не закончив с ней свой медленный танец, но что-то его удержало. И тут он сказал:

— Привет, как тебя зовут?

Девушка окинула его взглядом снизу вверх.

— Фекла, — выдавила она из себя.

— Не может быть! — удивился Рус.

— А что тебя так удивило в моем имени? — спросила она в ответ.

«Черт! Опять Фекла! Та из юрфака — Фекла, с которой ничего не вышло, которую я бросил тогда, и эта тоже с таким же именем», — подумал Рус, улыбнувшись и сказав вслух:

— О, какое славное имя, мне оно нравится с самого детства, — пошутил он.

— Правда? — удивилась девушка, посмотрев на Руса уже с интересом.

Тут Рус почувствовал, что у него появились шансы уйти сегодня из клуба не одному, и он решил действовать наверняка.

— Я тебя здесь раньше не видел, — сказал он, уйдя от ответа на ее вопрос.

— А я тут в первый раз. Мы сюда пришли с моей подружкой по институту.

— Ясно, — ответил Рус и замолчал, думая, о чем бы еще ее таком спросить, но так и не придумав ничего оригинального, сказал:

— А ты на кого учишься?

— Я учусь на третьем курсе в медицинском институте, — ответила она. Тут Рус вспомнил, что мечтой его мамы, расстроившей его первый брак с Ириной, было, чтобы жена Руса была врачом.

— О, это то, что нам нужно, — весело сказал он.

— Что? Что ты имеешь ввиду? — удивилась Фекла.

— Да так, ничего, — ответил он.

— А-а, — протянула она, — а ты работаешь или учишься?

Тут Рус решил не скромничать, а сразу выложить перед ней все свои козыри.

— По образованию я юрист, работаю адвокатом.

— О! Это очень круто, — сказала Фекла.

— Ну как сказать, — ответил Рус.

— А что, разве плохая работа быть адвокатом?

— Да нет, но она очень тяжелая, — ответил, Рус, глубоко вздохнув и, чтобы перевести разговор от своей беспокойной работы в иную сторону, сказал:

— А я вот еще стихи пишу, песни пою, на гитаре играю. Три года назад выпустил сборник своих стихов.

— Да ну? — удивилась она.

— Да, правда, правда, — ответил Рус, — я могу тебе показать, у меня пара экземпляров всегда есть в машине для гаишников.

— А что, у тебя и машина есть? — спросила Фекла, посмотрев на него с еще большим интересом.

— Ну да, и мобильник.

— А какой у тебя оператор?

— Самый крутой — GSM, — ответил Рус.

— М-мм, — это хорошо, — задумчиво проговорила она. — А зачем тебе книги в машине для гаишников?

— Ну — это для того, чтобы они меня жалели и отпускали, я им иногда показываю книгу, прошу прощения. Говорю, что я бедный начинающий автор и денег у меня нету, ну они меня, не все, правда, а некоторые из них, сжалившись, отпускают.

— О, да ты, я смотрю, еще и умный.

— Спасибо, — ответил повеселевший Рус. — Да нет, я обычный, просто есть у меня свое мнение с юности, еще со школы, — тут Рус осекся, вспомнив свою печальную юность, которую ему всю испоганил его одноклассник — чмошник Насосонов Павел.

— И что? — переспросила Фекла. Тут медленная композиция закончилась.

— Ты где сидишь? — спросил ее Рус.

— А вон за тем столом, — показала она на стол Руса, за которым он всегда и сидел, не изменяя своим старым привычкам.

— Так — это вы там сидите?! — удивился он.

— Да, а что? Мы там с подружкой сидим, пошли, я вас познакомлю.

Фекла повела Руса за руку к их столику. Рус шел за ней, думая, что в принципе все удачно у него складывается, телка вроде реально на него ведется.

— Вот, Мия, познакомься, — сказала она, — это молодой человек, который тебя все время толкал, его зовут Рус, он адвокат. А это моя лучшая подруга Мия, — сказала Фекла, представив их друг другу.

— Я толкал? — удивился Рус. — Это вы меня все время задевали.

— Ну и что, — ответил Мия, — ну и задевала, ничего же страшного не случилось.

— Да нет, не случилось, просто не думал, что с вами сведет меня…

— …судьба, — вставила Фекла.

Рус на секунду замолчал, вспомнив свои рассуждения и беседу с внутренним голосом, ответил:

— Да, наверное, это и вправду была наша с тобой судьбоносная встреча.

— Ну, тогда присаживайся, — сказала Фекла Русу. Рус сел, поймал взглядом официанта и жестом руки подозвал к себе.

— Принесите нам, пожалуйста, десять стаканов «Кока-колы», — попросил он.

— Я тут заказал на свое усмотрение, вы не против? — спросил Рус.

— Нет, — ответили они в голос. Вскоре официантка, к большому удивлению девушек, принесла и выставила на их стол десять стаканов «Кока-колы».

— Ты что, пьешь эту отраву? — спросила Фекла.

— Ну да, а что? Разве это отрава? — спросил Рус.

— Да, «Кока-кола» очень вредна для здоровья, и не только она.

— А я пью ее ведрами, и мне нравится, — ответил Рус.

— Ну-ну, каждому свое, вот нам в институте рассказывали, что все эти иностранные напитки содержат в себе очень вредные для здоровья вещества, — сказала Мия.

— Ну, тогда ты здоровенькой помрешь, — ответил Рус.

— Вы меня извините, но я пойду в туалет, — неожиданно сказала Фекла.

— Ты пойдешь со мной? — спросила она Мию.

— Нет, я не хочу, — ответила Мия.

Фекла ушла. Рус и Мия остались сидеть за столом молча, смотря по сторонам. Рус не любил тягостных затянувшихся молчаний, а потому сказал:

— Пошли, может, потанцуем, пока ритмичный танец начался?

— Пойдем.

Они спустились с подиума в зал. Подошли к сцене, но Рус не мог так танцевать, потому что танец был для него нечто большее, чем обычные подергивания в такт музыке, он в нем растворялся и улетал далеко-далеко к звездам, не замечая никого и ничего вокруг.

— А ты тоже с Феклой учишься?

— Да, с ней.

— А я вот хочу полюбить девушку и жениться на ней, и чтоб жить потом долго и счастливо с ней, чтобы не изменять, — начал было рассказывать свои тайные видения Рус новой знакомой. На что Мия, отмахнувшись, ответила: «Ха, да все друг другу изменяют», — чем сильно разочаровала Руса.

После ее ответа Рус понял, как же ему неприятна эта подруга Феклы. Мия относилась как раз к тем девушкам, которым нужен только расчет, а не любовь, именно такие, как она, и разбивают сердца искренним парням, ломая их жизнь, предавая и изменяя им.

— Все, я натанцевался, — сухо ответил Рус, отвернувшись от Мии и направившись к своему столику. Он сел на свое привычное место. Мия тоже вернулась за столик.

— А знаешь, что? — сказала она. — Ты похож не на адвоката, а на обычного хохла.

— Ничего себе, — удивился Рус. — Теперь я тебя буду звать «Хохляндия», — ответил он ей. Вскоре вернулась Фекла.

— Знаете, я извиняюсь за долгое отсутствие, но там такая очередь. Ну, как вы тут без меня, не заскучали? — весело спросила она.

— Да нет, — ответил Рус.

— Может, пойдем, потанцуем? — спросила его Фекла.

— Можно, — грустно ответил Рус, вставая с места.

Они вышли из-за стола, Рус первым спустился с подиума, подав руку Фекле. Неожиданно Фекла спросила:

— А сколько сейчас времени?

Рус посмотрел на свои часы на руке.

— Мне не видно тут, — ответил он.

Фекла подошла к нему вплотную, взяла его руку, повернулась к нему спиной, поднеся ее к свету. При этом она как бы случайно своей грудью коснулась руки Руса.

«Ого, — подумал Рус, — надо же, как все неплохо складывается».

— Уже половина второго ночи! — выкрикнула она. — Мне пора домой, меня мама будет ругать, — сказала она.

Фекла быстро вернулась к Мии и что-то сказала ей на ухо. Мия кивнула ей в ответ и встала из-за стола.

— Ну, мы, пожалуй, пойдем, — сказала Фекла Русу, — ты нас не проводишь? Не отвезешь домой?

Рус возгордился, решив, что может похвастаться своей машиной, которой он сделал классный тюнинг, дополнительно помыв ее и натерев воском, отчего она вся блестела, как бриллиант.

— Конечно, отвезу, — ответил он.

Они подошли к гардеробу, взяли одежду и вышли из клуба. Вдруг Фекла резко развернулась и пошла обратно. Она подошла к охранникам и стала им что-то горячо говорить, махая при этом руками. Она говорила все громче и громче, уже стала переходить на крик. Рус решил вмешаться, подошел к Фекле.

— Фекла, криком делу не поможешь, отойди, пожалуйста, — сказал он.

Фекла послушно замолчала и отошла в сторону, спустившись со ступенек вниз на асфальт.

— Здорово, Андрей, что у вас тут случилось? — вежливо спросил он у охраны.

— А, это ты, Рус, привет, — ответил ему знакомый охранник, — да вот, забери ты эту сумасшедшую отсюда, она докопалась до меня, говорит, что якобы у меня оставила свои апельсины, которые у нее кто-то из охраны при фейс-контроле отобрал на входе. Меня тогда вообще не было, а поэтому я понятия не имею, где эти апельсины.

— Все ясно, — ответил Рус. Он вернулся к Фекле.

— Фекла, твои апельсины кто-то съел, наверное, так что ты успокойся, прости их, и поехали домой, — спокойно сказал Рус.

— Никуда я не поеду, пока они мне не вернут мои апельсины! — закричала Фекла на весь Невский проспект в два часа ночи.

— Поехали, Фекла, не дури, они могут и милицию вызвать, — посоветовал Рус, — зачем тебе проблемы из-за какой-то там пары апельсинов?

— Нет! — стояла она на своем. — Я никуда не поеду! Буду сидеть здесь до утра, пока мне не принесут мои апельсины!

Рус подумал, что Фекла реально ненормальная, сказав ей:

— Ну, хорошо, ты тогда оставайся, а я поехал, чао, — после чего он резко повернулся и пошел в сторону своей машины. Через пару секунд он услышал приближающиеся за его спиной шаги.

— Заводи! — кричала Фекла. — Менты сейчас приедут!

Рус прыгнул за руль, быстро завел машину. К его автомобилю бежали Фекла и Мия во весь опор. Фекла отставала от Мии, Мия уже открыла переднюю дверь, чтобы сесть рядом с Русом, как вдруг Фекла, сделала рывок вперед, обогнала Мию, схватила ее руку и оттолкнула, забравшись на переднее сидение. Рус такого бессовестного поступка, такой откровенной наглости по отношению к своей подруге не ожидал и очень удивился ее поведению. Он тронулся с места. Рус вел машину молча, обдумывая произошедшее. Мия назвала адрес на улице Замшина, где она жила у одного знакомого преподавателя из медицинского института, который был еще по совместительству священником в церкви, как она рассказала по дороге. Вскоре Рус доехал по нужному адресу и остановил машину. Он посмотрел в сторону Феклы и членораздельно произнес:

— Ну что, девчонки? Счастливо и удачи вам в жизни.

После этих слов Фекла снова сделала такую же недовольную гримасу, как она уже делала, танцуя с Русом, задрав высоко свой и без того горбатый нос Бабы Яги. Но в этот момент сидевшая на заднем сидении Мия вдруг начала возмущаться:

— А кто меня познакомит с парнем? Я тоже хочу себе парня! Быстро давай свой телефон!

После такого выпада Мии Рус был ошеломлен настолько сильно, что, не контролируя себя, назвал свой мобильный номер. Через пару секунд он почувствовал стыд, подумав, что, может быть, он напрасно так резок с девушками и, чтобы задобрить, что называется, свою совесть, решил спросить у Феклы ее номер телефона.

— А ты свой номер мне не дашь? — робко спросил он, повернув голову в ее сторону.

— Записывай, — ответила она неохотно. Фекла продиктовала свой номер, после чего, не говоря ни слова, вышла из машины.

Глава четвертая. Первый совет

Несколько дней после развода Рус прятался дома, не включал свой домашний телефон, старался выходить в общий коридор коммуналки только в туалет и делать это втайне от соседа. Рус искал выход из сложившейся ситуации с Робертом после испорченных отношений с Седым. После развода с Ириной у него на выводы не оставалось сил. Он включил телевизор, сел на диван. Посидев час у телевизора с невидящими глазами, Рус решил просто так позвонить своей новой знакомой Фекле. Он набрал ее сотовый номер со своего домашнего телефона.

— Алло, — ответила Фекла и скороговоркой проговорила: — Записывай мой домашний номер телефона и перезвони.

Рус записал ее номер и перезвонил.

— Привет, это я, — сказал он, — как дела?

— Нормально, а у тебя?

— Да у меня так себе, не очень, — сказал он.

— А что случилось?

Рус решил, что лучше частично рассказать ей и облегчить душу, чем звонить матери после их последнего разговора.

— Да вот… понимаешь, я адвокат у одних очень опасных людей и…

— И что?

— Да много проблем у меня там, прямо жить не хочется, не знаю, что и делать, — сказал он грустным голосом.

— О-о, — удивилась Фекла, — ну ничего, встретимся, ты мне все и расскажешь, — предложила она, — и мы придумаем что-нибудь.

— Хорошо, — ответил он, — давай где-то через два часа встретимся на Маяковской станции на выходе, о’кей?

— О’кей, — ответила она.

— Фу ты, черт, — выдохнул он, — надо что-то делать, все равно что, чтобы отвлечься, — сказал он себе, заставляя начать одеваться, чтобы пойти на встречу к Фекле. Теперь он видел во встрече с ней спасение для себя. «А почему бы и нет? — думал Рус, одеваясь. — Ну и что, что она вздорная баба, но зато она и хитрая баба, вон как оттолкнула свою подругу, чтобы сесть рядом со мной. Она же той самой выходкой показала Мие, что я ее парень. Согласен — грубо, нагло, но результативно», — рассуждал Рус, выходя из квартиры. Он спустился с третьего этажа и вышел на улицу. Вздохнул полной грудью, снова сказав себе:

— Ну что ж, как ты сам любишь говорить — надо начинать рамсить, ибо нет предела жесткости рамса.

Он пошел к метро. Мозг Руса напрочь отказывался работать, а потому он и сам не заметил, как пришел на автопилоте к метро. Спустившись по эскалатору вниз, Рус вошел в электричку. В электричке было много людей, все ехали в центр. Рус посмотрел на их лица. Все они были чем-то заняты: мужчина смотрел по сторонам, разглядывая в вагоне рекламу, девушка тупо смотрела в темное окно электрички.

«Да уж, вот так вот и едут, каждый занят своими мыслями и всем друг на друга наплевать», — подумал Рус. Он продолжал думать до конца своего пути на метро. «Вот так и проходит жизнь либо в поисках ответов, либо в поисках постановки разрешимых вопросов. Все бегут, торопятся, ускоряя время, которое не дает времени на ошибки и их исправление». Он вышел из вагона на Невском проспекте и пошел, вернее, толпа понесла его на переход к станции «Гостиный двор». Снова в вагон, снова люди, лица, своими выражениями ничем не отличающиеся от предыдущего вагона. «Кругом окружает меня пустота, наверное, тропа привела не туда», — подумал Рус, выходя из вагона на том же автопилоте. Через пару минут толпа также внесла его на эскалатор, как и вынесла из вагона. Рус пришел вовремя и встал рядом с эскалатором, пристально всматриваясь в лица, выходящие с него. Где-то минут через пять он увидел на эскалаторе поднимающуюся Феклу. Она тоже увидела его и помахала ему рукой.

— Привет, — сказала она, подойдя к Русу, — давно ждешь?

— Да нет, только пришел, — ответил он. — А ты молодец, быстро приехала.

— А я, знаешь, не как Мия, она всегда на час-полтора опаздывает.

— А, — ну так недаром я решил дать ей прозвище «Хохляндия».

— Да ну? — удивилась Фекла. — А когда ты успел?

— Да когда ты в туалет ходила на дискотеке, я ей тогда сказал, что для меня в жизни главное любовь и честные отношения, а она мне ответила, что все друг другу изменяют, потом еще хохлом меня назвала, уже не помню за что, ну я ей в ответ и сказал, что буду сам теперь ее называть «Хохляндия».

— Прикольное прозвище, — согласилась Фекла, — и я тоже теперь буду так ее называть. Ну что, куда пойдем?

— А пойдем в клуб «Континент», где мы познакомились, там на втором этаже есть классное спокойное кафе.

— Пошли, — сказала она, взяв его за руку.

Рус был приятно удивлен этому моменту и пошел за ней. Они вошли в клуб, поднялись на второй этаж и сели за столик.

— Что ты будешь пить? — спросил ее Рус.

— Я ничего не хочу, можешь взять мне то же, что и себе.

— А может, тогда по мороженому?

— Я не против, — согласилась она, — а выпить спиртного не хочешь или ты не пьешь?

— Не пью, — ответил Рус, — и не курю.

— Поэтому ты взял тогда десять стаканов «Кока-колы»?

— Да, я решил сразу столько купить, чтобы потом не ловить официантку, не ждать заказ.

— Мудро, но смешно было, — сказала Фекла, улыбнувшись ему.

Только тут Рус обратил внимание на ее внешность. У нее были большие зелено-серые глаза, крупное овальное лицо, высокий лоб, нос большой, но в целом на лице он выглядел сносно, и если смотреть на нее долго, то лицо Феклы могло бы ему и понравиться. «В принципе, не в лице и дело, — подумал он, — главное, чтобы душа у человека была добрая, хорошая, чтобы любить его, верить ему, на всю жизнь быть с ним вместе». Таковы были светлые мечты Руса, ими он и руководствовался в выборе спутницы жизни и девушки, несмотря на то, что его отношения с Ириной закончились быстро, хотя начинались не спеша. Воцарилось молчание. Рус смотрел на Феклу во все глаза. Фекла также внимательно смотрела на Руса, бесцеремонно его разглядывая. Он не стал долго смущаться, спросив ее:

— Ну как, нравится все?

— Да, — ответил она ему смело, — особенно твои голубые глаза, их необычное расположение. Я где-то в Интернете читала, что такое расположение глаз, как у тебя — лисье, считается одной из редких и красивых черт лица. Вот смотрю, любуюсь, мне повезло, — сказала она ему, улыбнувшись.

— Ясно, — спокойно ответил Рус с понурым видом.

— Ну и что у тебя случилось, рассказывай, — предложила она.

— Да не знаю даже, с чего и начать, — сказал он.

— А начни с самого последнего.

— Хорошо, — ответил Рус, — у меня проблемы, в общем, я очень крупно попал, меня просто подставили, вернее, получилось так.

— Давай не спеша и по порядку, — сказал Фекла.

Рус вкратце поведал ей о своей истории со своим бывшим работодателем Робертом, о том, как тот угрожал ему, как он попросил помощи и совета у своего друга Миши и какую помощь ему предложил Седой, и что из всего этого в итоге получилось.

— Да уж, история, но знаешь, нет тут ничего страшного, — спокойно сказала Фекла, отправляя в рот ложку с мороженным.

— Почему?! Что же делать?! — спросил взволнованно Рус.

— Я думаю, тебе надо валить все на него.

— Что именно?

— Ну, пойти к следователю и рассказать правду, как не ты у него занял денег, а он просил тебя одолжить ему.

Рус открыл широко рот и молча слушал.

— Так вот, — сказала Фекла, посмотрев на Руса своим хитрым взглядом; при этом она говорила так тихо, что ее слова действовали на него как при гипнозе, убеждая в ее правоте, в непреложной необходимости поступить именно так, а не иначе.

Рус даже не почувствовал, что имевшиеся у него до этого фильтры чужих советов и мнений оказались внезапно стерты. Все ее слова он принимал за чистую монету, как интерпретацию своих мыслей, даже не осознавая этого. Если материнские советы он еще раньше мог как-то идентифицировать, то с Феклой все было по-другому, и странным был еще и тот факт, что Руса это даже не настораживало, как обычно раньше при общении с другими людьми, а наоборот. Взять хотя бы для примера Раю, которая говорила ему «ты», и его уже от этого коробило, не говоря в целом, как она с Робертом и с его однокурсницей Татьяной Васильевой его обманывали в дальнейшем, а он это чувствовал, отфильтровывал и понимал, что и как ему делать, чтобы не попасть впросак. Тут же все было иначе, все было намного хуже, чем с другими, но Рус в данный момент не видел этого и не понимал, что его полномасштабное и беспрекословное восприятие дельного и изощренного совета Феклы полностью может повлечь для него непоправимые последствия, когда люди подпадают под чье-то влияние.

— Знаешь, я сейчас приду, — сказал Рус, вставая с диванчика, на котором они сидели.

— А ты куда? — спросила она. На миг Русу показалось, что она испугалась, что он так внезапно встал.

— Да я в туалет, — сказал он, — сейчас приду.

— А знаешь, и я с тобой, — ответила Фекла.

— Ну пошли, — согласился Рус. Они спустились вниз и пошли к туалетам. Рус испытывал на душе внезапно появившуюся тревогу, природу которой он не мог понять: откуда она взялась и по какой причине? Тревога усиливалась, принося с собой растерянность, он впервые не знал, как реагировать на такое, доселе неведомое ему чувство.

Он вошел в мужской, зашел в кабинку, закрылся на шпингалет и… делая свое дело, попытался прогнать тревожное на душе чувство, усилием воли включил мозги и задумался: «Ну, а что тут такого? — спрашивал он себя, когда остался один, — она же дело советует, чтобы мне же лучше было. Я бы сам до такого никогда не додумался бы». «Да, но тебя не настораживает, как быстро тебе понравился ее совет? — возразил ему его внутренний голос и продолжил: — Тебя это должно насторожить, хотя бы отчасти».

— Вот блин, никуда не деться от голоса матери, — произнес Рус вслух, и вдруг его осенило: «Конечно! Да! Именно отсюда и появилась моя тревога! Ее совет необычный и непредсказуемый!» — подумал он, выходя из кабинки туалета. А голос его матери, тем не менее, настаивал: «Тебе надо бежать от нее. Беги, спасайся, пока не поздно, сын мой!» Но, чувствуя все еще дым на пепелище от последствий ее злых нечеловеческих дел, закончившихся его разводом с Ириной, Рус вдруг осознал глубокое разочарование в своей матери. Поняв, как она хитроумно отмазалась, свалив всю вину в разводе на Руса, он на уровне подсознания уже решил навсегда порвать с матерью, разорвать невидимую связь с ней.

«Да, надо просто расслабиться, и ее голос сам собой исчезнет», — промелькнула мысль в его голове.

— Хороший совет, — сказал Рус, вернувшись в реальность и подходя к раковине. Он помыл под ледяной водой руки и вышел из туалета. Фекла уже ждала его.

— Почему так долго? — спросила она его настороженно. Рус не обратил внимания на ее настороженность, ответив с улыбкой:

— Да, так вот получилось.

— А, я тебя поняла, — сказала она, улыбнувшись.

— А что такое? Ты волновалась?

— Ну да, я думаю, не случилось ли там что с тобой, почему тебя так долго нет.

— А что может такого случиться в туалете? — снова спросил Рус с улыбкой.

— Да мало ли что, — ответила она, отводя глаза, — сердце там может прихватить или еще что.

— До такого мне еще не скоро, — ответил Рус.

— Ну, я все равно волновалась, — настаивала она.

Руса как-то немного стал напрягать этот разговор, поскольку он не любил настырных и упрямых баб.

— Ладно, вернемся назад в кафе? — спросил он ее, прекратив пустой разговор. Фекла остановилась, посмотрев ему в глаза, ответила:

— Мы сделаем все так, как ты захочешь, — сказала она, посмотрев ему в глаза.

— Ну, тогда пошли обратно в кафе, — сказал он и пошел вперед. Фекла молча пошла за ним следом.

Глава пятая. Второй совет

Наконец-то, получив от Феклы ценный совет, после длительных мучений Рус нашел выход, как решить проблему с Робертом. Но оставалась еще одна проблема — это необходимость вновь получить поддержку братвы, без которой до конца закрыть вопрос по Роберту не удастся.

Устав от долгого беспокойства и убивающих его страданий, Рус решил позвонить Пете. Седому он звонить боялся. Он достал мобильник и набрал Петин номер.

— Привет, — сказал он голосом побитой собаки, — как поживаешь, как дела?

— А, это ты? — недовольно ответил Петя. — Чего тебе?

— Ты не мог бы мне помочь, отмазать меня перед ментами, что не успел сделать Миша? — робко спросил Рус.

— Тут надо спросить у Седого, разрешит ли он.

— Но ведь Седой говорит, что ты теперь все решаешь тут?

— Все, да не все, — ответил Петя, — я спрошу у него и завтра тебе позвоню. Жди.

Русу ничего не оставалось как ждать и попозже все-таки попробовать еще раз позвонить Седому. Он понимал, что ему придется унижаться, но в сложившейся ситуации отношения с Седым хуже уже не станут, а в противном случае его дела могут стать очень плохими.

На следующий день Рус дрожащей рукой взял мобильник и набрал номер Седого.

— А, это ты, ну-ну, я уже в курсе. Ну, я что хочу тебе сказать. Приходи на мойку.

— Спас… — Рус не успел договорить, как Седой вырубил трубку.

Он бегом помчался на мойку, и был там уже через двадцать пять минут. Рус летел на всех парусах под ветром надежды, нарушал правила дорожного движения, ехал на красный свет, у него все еще так и не было прав на машину, он водил чисто по-пофигизму, но ему пока везло. А что ему было делать? Братва все грузила и грузила его своими проблемами, он должен был успевать проехать с жалобами по отделам милиции и прокуратуры, потом заехать на учебу в универ, после чего зайти в тюрьму к своим подзащитным по лотерее, потом к братве на вечернюю сходку, а потом еще выполнить внезапно появляющиеся указания Седого. Вот так Рус вынужден был крутиться. Он и крутился, пока это ему нравилось, но теперь все это его уже начинало доставать, только уйти он пока не мог, не так-то просто это было сделать, и еще — у него были проблемы, в одиночку решить которые он также не мог.

— Я здесь, — сказал Рус, входя на мойку и задыхаясь от быстрой ходьбы.

— Ну что, Демон, нету больше твоего заступника Мишки. Все, пипец тебе настал, — сказал Седой, посмотрев на Руса с прищуром.

От этих слов сердце Руса замерло на секунду, он побледнел и покачнулся, схватившись за косяк двери. Заметив это, Седой продолжил:

— Но я человек добрый, помню добро и тебе тоже отплачу добром. Я вот что решил: мы сделаем из тебя политическую фигуру, будешь со всеми скандалить в прессе, ругаться в телепередачах.

— А для чего? — спросил Рус хриплым голосом.

— А для того, чтобы в будущем ты формировал в прессе и у людей мнение, выгодное нам. Ну что, согласен? — весело спросил Седой.

— Мне надо посоветоваться, — ответил Рус.

— Что, с мамочкой, как обычно? — спросил Седой, зная, что Рус и шагу не мог ступить, не посоветовавшись с ней. Об этой черте Руса Седой узнал, познакомившись с матерью Руса на его свадьбе с Ириной, когда вез всех в ЗАГС.

— Нет, не с ней, — ответил он.

— Да ну? — удивился Седой. — Ну ладно, иди, спрашивай.

Рус вышел за дверь кабинета Пети и позвонил Фекле. Он даже не удивился, почему он в первый раз звонит не маме. Как потом вспоминал Рус, ему на тот момент казалось, что у мамы слишком большая эмоциональность, из-за которой он мог не совершить правильного шага, а первый совет Феклы был не просто четкий, продуманный и хитрый, он был — эксклюзивный и правильный, одним махом решающий его проблему.

— Привет, — сказал Рус взволновано в трубку, — это я.

— А, привет, — ответила Фекла, — что-то случилось?! — спросила она, повысив голос.

— Я хотел посоветоваться с тобой. Ты можешь говорить сейчас, а то мне надо срочно принять решение?

— Слушаю, — сказала она, — подожди, я только выйду из аудитории — у меня сейчас лекция.

Рус услышал ее шаги, скрип двери.

— Да, я слушаю, рассказывай, только быстро, у меня всего пара минут.

— О’кей, так вот Седой предложил мне написать одну статью. Только на таких условиях он меня отмажет в ментовке. Я не знаю, что делать.

— Соглашайся.

— Соглашаться?! — удивился Рус. — Да, но как же потом?

— Потом видно будет, — сказала Фекла серьезным тоном, — тебе пока надо вылезти из дерьма, а потом мы будем его смывать. Все, больше я не могу говорить, пока. Вечером созвонимся, — сказала она и выключила мобилу.

Рус вернулся обратно.

— Я согласен, — ответил Рус, согласившись с Феклой и понимая, что иного выбора у него нет, хотя и сокрушаясь оттого, что это самое болото, в которое он один раз искусился войти, не отпускает его, затягивая его все глубже и глубже. «Но, может быть, мне удастся из него когда-нибудь вылезти?» «С помощью Феклы», — вновь прозвучал голос. «Может, и так, надо идти ва-банк», — подумал Рус.

— Только для этого ты должен уже сейчас написать одну статью ну, скажем, в «Вечерний Петербург». Статья будет заказная, справишься?

— Постараюсь, — ответил Рус, — но за это я хочу, чтобы ты дал указания Пете помочь мне по моему вопросу.

— Ах, да, черт, — недовольно произнес Седой, — ну что же делать, надо — так надо, — сказал он нехотя, опершись на спинку стула.

— При мне позвони Пете, — попросил Рус.

— Я не понял, ты что, мне уже не веришь? Я что, тебя хоть раз обманывал?! — произнес Седой, нахмурившись и злобно посмотрев на Руса.

Рус посмотрел на Седого, усмехнулся про себя, вспомнив, как тот его обманул, пообещав увеличение зарплаты в два раза, но вслух сказал:

— Да что ты, Иваныч, не было такого за тобой никогда.

— Ну вот то-то, — ответил Седой, доставая мобильник. Он набрал номер Пети. — Петя — это я. Поможешь Демону, понял?

— Все, — сказал Седой, обратившись к Русу, — дело, считай, почти сделано. Теперь ты пиши статью.

— Я ее напишу, но только после того, как дело мое будет в милиции прекращено, — ответил Рус. Седой долго и пристально смотрел на Руса своим холодным бездонным взглядом.

«А похер, пусть таращится. Мне уже все пофигу. Все! И не страшно уже ничего! Устал я боятся», — думал в этот момент Рус, впервые осмелившись посмотреть в ответ Седому в глаза. Так продолжалось около минуты. Седой безотрывно смотрел на Руса, а Рус, не моргая, открыто, смело и даже немного нагло смотрел в глаза Седому. Ему даже показалось, что на лице Седого что-то дрогнуло, он на миг переменился в лице.

— Ну ладно, черт с тобой, Демон. Договорились, — сказал Седой, отвернувшись.

Рус обрадовался — это была его маленькая победа, полученная с помощью Феклы. Он понимал, что шансы у него есть, но в то же время осознавал, что менты ему еще долго будут мотать нервы. Неожиданно у него зазвонил мобильник. Рус посмотрел на дисплей мобильника, на котором высветился номер Пети.

— Да, — сказал Рус в трубку мобильника.

— Ну что, дружище, все нормально, давай подходи ко мне в четвертый корпус на последний этаж, там теперь мой кабинет, и мы все с тобой и обсудим.

— Хорошо, — ответил Рус.

— Ну все, я пошел, — сказал он Седому.

— Ступай… с Богом, — ответил Седой, махнув в его сторону рукой, стоя лицом к окну.

Вне себя от радости Рус быстро отыскал нужное место на Апраксином дворе, нашел Петин кабинет и постучал в дверь.

— Входите, — раздался в ответ командирский голос Пети.

Рус осторожно просунул голову в приоткрытую дверь.

— А, это ты, Демон, ну заходи, заходи, присаживайся. Седой дал добро помочь тебе, так что все нормально, мы снова с тобой друзья, — говорил Петя, обняв Руса за плечо.

— Да уж, друзья. Не надо громких слов, Петя, для вас друг тот, кто платит, у меня другие понятия дружбы.

— Все, все, все, молчу, молчу, молчу, — ответил Петя, возвращаясь и садясь в свое кожаное кресло, в котором сидел раньше Миша. — Так вот, план действий такой: мы тебе даем двух свидетелей, они все скажут как надо, тебе главное пройти очные ставки с терпилой — там все опровергай, что бы он ни говорил — иди в полный отказ, а все остальное дело техники.

— А что за очные ставки? — удивился Рус. — Там что, дело уголовное возбудили?

— Да. Миша за тебя, сколько успел, впрягся, менты пару раз отказывали в возбуждении уголовного дела. Тогда терпила побежал в прокуратуру с жалобой, и прокуратура возбудила дело по группе лиц. Мы тебе не хотели говорить, сначала Седой вообще дал команду выгнать тебя и не помогать тебе, а потом, черт его знает, сегодня перезвонил мне и сказал, чтобы мы тебя вытащили.

— Меня вытащили? — сказал Рус. — А я-то ничего не делал, если уж меня бы поприжали, я бы назвал реально того, кто ему челюсть и сломал. Кстати, а посоветовал мне его пригласить на встречу ты и сам знаешь кто, — сказал Рус.

— Только трогать Седого я тебе не советую, — сказал Петя, озираясь по сторонам, — а то вон ведь как с Мишей получилось.

— Так что, это Седой его?.. — показал, проведя пальцем по шее, Рус.

— Этого никто не знает, — тихо ответил Петя и сделал знак пальцем поперек губ — молчать.

— Да уж, — проговорил Рус, — вот тебе и дружба.

— Короче, ты меня понял?

— Да.

— Ну все, ступай, пока свободен, — сказал Петя, показав Русу рукой на дверь.

«И этот туда же за Седым, начальничек хренов», — зло подумал Рус, повернувшись к двери. Неожиданно в коридоре раздались голоса и шаги, и в офис к Пете вошли Седой и Игнат.

— А, здорово, Демон, здорово, — снова сказал Седой, — а вот и друг твой, который помог тебе, помнишь?

— Помню, — буркнул Рус в ответ, — только зачем ты его избил? — спросил Рус Игната. — Я же просил не делать ничего такого, а просто послать его нахер и все. Я вообще уже жалею, что обратился к тебе, — сказал Рус, посмотрев на Седого.

— Во-первых, ты обратился не ко мне, а к Мишке, которого с нами больше нет, а во-вторых, ты все правильно сделал, ты теперь стал в законе. Тот мудак — полный мудак, с ним так и надо было поступить, зато теперь тебя вся братва уважает, что ты такой крутой, все решил сам.

Рус понял иронию Седого, что он посмеивается над ним, как обычно, хваля себя самого, как бы от противного, бахвалясь в глазах присутствующих. Это понимали и все, только делали вид, что не понимают. Умный в братве был только Седой, а все остальные так себе — придурки. Увы — это было нормой, а умные, как понял уже Рус, долго не живут.

— Ну что, поедешь с нами в ресторан? — спросил Седой Руса.

— Как раньше? — растерявшись от такого предложения, переспросил Рус, с какой-то ведомой только одному ему радостной надеждой, надеждой на возвращение тех веселых, полных уважения к нему дней, когда еще был жив Миша, и когда Седой всегда брал его с собой в рестораны, уважая его, относясь к нему по-другому, нежели сейчас. «А все потому, что я был ему тогда еще нужен», — подумал Рус.

— Да, как раньше, — ответил Седой, — все-таки ты же мне, по большому счету, всегда нравился.

— Ну, хорошо, поеду, — согласился Рус.

— Э, нет! — неожиданно сказал Игнат. — Зачем Демона брать? — сказал он вслух, но Седой сделал вид, что не услышал вопроса Игната, отвернувшись в сторону.

— На вот пятьсот рублей, — сказал Игнат, протянув Русу купюру, — сходи, пирожков поешь, — добавил он.

Рус посмотрел на отвернувшегося в сторону Пети Седого, на Игната, с презрением в лице протягивающего ему купюру, и перевел взгляд на деньги, которые ему были очень нужны, и… взял их.

— Ну, теперь пока, — сказал Седой, повернувшись обратно, подняв свои пустые бездонные глаза на Руса.

Рус испытывал чувство глубокого унижения, как будто бы ему прилюдно дали подзатыльник. Он наконец-таки понял, что тут ему не только больше не рады, тут над ним откровенно издеваются, откровенно показывая презрение к нему, которое он вызывал своей неуемной тягой к деньгам.

— Пока, — ответил Рус, повернулся и пошел к двери, услышав, как ему вслед бросил Игнат: «Пошел на х…!»

Часть вторая. Голоса без звука

Глава первая. Отражение в стекле

— Похоже, попал Максимушка сейчас, — сделал броское замечание Вадим.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Сергуня, со страхом взглянул на Вадима.

— А вон, смотри, — сказал Вадим, показав рукой в сторону дома, за которым Макс только что скрылся.

Сергуня увидел, как к тому дому подбежала толпа подростков. Некоторые из них размахивали палками, кричали. По всему было ясно, что у этих молодых людей к Максу есть какие-то претензии.

— А почему они за ним гонятся? — испуганно спросил Сергуня.

— А я почем знаю? — ответил Вадим. — Может, спросить, чего от него хотят, он же адвокат тут у нас местный, у него все всё всегда спрашивают.

— А-а, — протянул Сергуня.

— Вот тебе и а-а, — ответил Вадим. Толпа уже скрылась, убежав за Максом.

— Ну что, судя по всему, Макса уже не ждать? — спросил Вадим, посмотрев на Сергуню.

— Наверное, да, — ответил он.

— Ну, так как? Пойдем мы туда, куда шли?

— А куда мы шли? — спросил Сергуня, посмотрев на высокого Вадима со страхом, втянув голову в плечи.

— Ну, как куда? За травой. Вы же курнуть ищите?

— А, ну да, только у меня нету денег, — ответил Сергуня, — все деньги у Макса.

— Черт! Побежали за ним, — сказал Вадим, устремившись в сторону дома, за которым только что скрылась толпа.

— Не, я не пойду, — сказал Сергуня, — я домой поеду, что-то мне курить уже и расхотелось, — сказал он, повернув в обратную сторону к Волковскому проспекту.

Вадим не услышал фразы, скрылся за домом. «Надо быстрее валить отсюда», — подумал Сергуня, ускоряя шаг. Он вышел к общаге, перешел дорогу и пошел в сторону детской больницы. Сергуня время от времени с опаской оборачивался, не бежит ли кто за ним. Все было спокойно. «Вроде повезло», — выдохнул он, ускоряя шаг. Минут через сорок он без приключений подошел к метро «Лиговский проспект». «Куда ехать? –подумал он. — Домой? Или на вокзал? Домой — спать, на вокзал — петь. Дома — пустота, апатия, черти от „белочки“. На вокзале песни, деньги, соблазны. А, стоп! Гитары-то со мной нету. Значит, только домой. Но там же эта Нинка. Эх, и идти-то мне некуда», — горестно подумал Сергуня, закрывая глаза. «А все потому, что в твои сорок два года у тебя ни кола, ни двора, ни семьи, ничего, — подумал он. — Стоп! А дочь!? У тебя же дочь есть, — снова подумал Сергуня. — Да больно я нужен ей. Кто я? Алкаш, пьяница, лох. Зачем ей нужен такой отец?! Нет уж, лучше я на вокзал пойду, газеты возьму в долг и продам, и выкручусь на время, а там уже, Бог подаст, как-нибудь проживу», — горестно подумал Сергуня, глотая подступившие к горлу слезы. Он спустился в метро и поехал на Витебский вокзал.

В вагоне он ощутил на себе пристальные взгляды ехавших с ним пассажиров электрички. Ему казалось, что все, по непонятной ему причине, на него смотрят. Он посмотрел на сидевшую перед ним женщину, которая во все глаза разглядывала его. «Что происходит? — подумал Сергуня. — Почему они все так на меня пялятся?» Ответ Сергуне пришел неожиданно. Электричка начала тормозить перед очередной остановкой, толпа повалилась на Сергуню под действием инерции. Сергуня весь напрягся, чтобы хоть как-то сдержать навалившихся на него людей.

— Что стоишь, воняешь тут на весь вагон? — злобно процедил сквозь зубы мужчина, которого прижало к Сергуне первым.

— А… что? — выдавил из себя он в ответ, изумленно посмотрев на него.

— Совсем алкаши гребаные задолбали, — услышал он в ответ еще чей-то голос.

— Если уж пьете, так пейте и сидите у себя дома, вместо того, чтобы по метро кататься и запахом своим бомжатским людей травить, — раздался где-то с другой стороны женский голос.

— Ничего я не воняю, — промямлил Сергуня, низко опустив голову.

Наконец-то электричка остановилась, двери открылись, и Сергуня пулей выскочил из вагона. Толпа выкатилась следом за ним, большинство людей были с перекошенными от злости, смешанной с брезгливостью, лицами.

— Вообще обнаглели бомжи грязные, уже метро все под себя подгребли, — снова услышал Сергуня нелестный комментарий в свою сторону.

Сергуня больше не мог абстрагироваться, убеждая себя в том, что эти все обидные слова и замечания его не касаются, что все это говорится по поводу другого человека, а не его персоны. Но последнее услышанное высказывание сломало его жалкую психологическую защиту, низвергнув его на самое дно отчаяния. Он отошел к стене, ноги его подкосились, и он сел на лавку. «Черт побери!» — выругался он в сердцах, посмотрев обиженным взглядом по сторонам. Вокруг него быстро шли люди, все куда-то торопились, спешили. «Один я никуда больше не спешу», — подумал он. «Эх, жизнь моя, жистянка, вокруг одно болото», — вспомнил он слова из песенки водяного в детском мультфильме, хлопнув себя руками по коленям. Настроение его резко ухудшилось, побежденное ранее отчаяние вырвалось наружу с новой силой. Сергуня растерянно посмотрел в идущие ему навстречу лица людей, не увидев в них ни грамма сочувствия и хоть какой-то моральной поддержки. Если бы в тот самый момент хоть кто-то ему улыбнулся, он бы принял это как знак свыше, как послание Бога о том, что все это ерунда, главное жить дальше, смотреть вперед, побеждать себя и стремиться к далекой мечте, которая служит ему ориентиром в суетливых перипетиях смутного времени под названием «жизнь». Но, увы, никто и взглядом не повел в его сторону, суета сделала свое грязное черное дело, внедрив в каждого эгоизм и равнодушие. «Эгоизм правит балом», — подумал Сергуня, печально озираясь по сторонам.

— …и нету от всего этого спасения, — сказал он печальным голосом, положив голову на руки. Кровь в висках его гулко стучала, оглушая подсознание раскатистым эхом. «Есть спасение, есть», — как молния, пронеслась спасительная мысль в его голове. Сергуня вздрогнул.

— А пошло оно все на хрен! — громко произнес он, махнув в воздухе рукой.

«Поеду домой и нажрусь», — подумал он, вставая с лавки. Он пересел на другую электричку и поехал до станции «Нарвская». Выйдя из метро, быстро прошел к дому, поднялся по лестнице, открыл дверь квартиры и нос к носу столкнулся с хозяйкой.

— Ну что, душа ты пропащая, — сказала она. — Что скажешь о моем предложении? Не надумал еще? — начала она сходу.

— Надумал, — буркнул ей Сергуня.

— Как, уже? Вот так сразу? — удивилась она.

— Ну да, а что время-то тянуть? — ответил Сергуня.

— Ну, может тогда… сейчас сразу… займемся?

— Чем?

— Ну как это чем? — ответила ему хозяйка, подойдя к нему вплотную.

— Нет, я так не могу, надо сначала посидеть, поговорить, пообщаться.

— А, ясно, выпить, короче, хочешь?

— Выпить — не выпить, но пообщаться точно нужно, а под водочку общение пойдет легче, — ответил он, ласково посмотрев на нее.

— Я тебя поняла, — ответила хозяйка, — ну иди, заходи к себе в комнату, а я сейчас все приготовлю, — сказала она, пропуская Сергуню мимо себя. Когда он повернулся к ней спиной, она смачно рукой стукнула по его тощей заднице.

— Ой, что вы?! — вскрикнул Сергуня, обернувшись.

— А что? Что ты кричишь, как девственница?

Тут она стала трогать его тощий зад, не обращая внимание на его реакцию.

— Да ты и правда весь такой тощенький, жалкий, надо тебя откормить.

— Ну что вы, Нина, такое говорите? — произнес Сергуня сконфужено.

— Ладно тебе завывать-то, иди в комнату, жди, сейчас все будет.

Сергуня вошел в свою комнату, сел на стул и перевел дух.

— Фу, — выдохнул он, — наконец-то я дома. Сейчас все будет хорошо. Будет облегчение, спасение, все в одном флаконе.

«Да, дома, только не у себя, — снова горько подумал он, продолжив: — Ну и что, что не у себя, все мы здесь в гостях». Сергуня встал, подошел к окну. За окном уже наступали сумерки. Он посмотрел в окно, увидел свое отражение. Пошевелил рукой, оно полностью повторило его движение. «А может, это не оно за мной повторяет, а я за ним?» — снова подумал он, после чего отошел от окна, взял гитару, сел на стул, взял аккорд и запел:

Я отраженье в стекле, оконном стекле.

Время движется вспять,

Но кажется мне, отраженье,

ты сильнее меня:

Все, что делаешь ты, — делаю я.

Тут Сергуня замолчал. Снова посмотрел в окно, набрал побольше воздуха в легкие и продолжил с припева:

Я хмурый рассвет над тобой —

серая тень на стене, —

запел он во все горло, продолжая:

— Все перепуталось:

чужой голос звучит во мне.

Слезы навернулись на глаза. Сергуня не смотрел в окно, он смотрел в стену, которая для него и не была стеной: ее он воспринял как некую дверь в иной мир — мир спасения, где, возможно, и есть его настоящий дом. Он снова ударил по струнам и раскатисто запел, ибо талант, как говорится, не пропьешь:

— Ветер гнет к земле, озябшей земле.

Может быть — это я лечу к тебе.

Наважденье — в лунную ночь

отступает с рассветом прочь.

Тут он перешел к припеву, закатив на всю квартиру:

— Я хмурый рассвет над тобой —

серая тень на стене.

Все перепуталось,

чужой голос звучит во мне.

— Ну, заголосил-то, заголосил! На всю квартиру, — сказала внезапно вошедшая в комнату Нина.

— Так, давай помогай лучше, я тут тебе всего принесла, — сказала она, выставляя на стол тарелки и запечатанную бутылку водки. Увидев водку, Сегуня подпрыгнул на стуле.

— О, это то, что мне надо, — выпалил он, схватив бутылку со стола.

— Э, нет, не спеши, — сказала Нина, — сначала закусим, потом выпьем, а потом более приятными делами займемся, — сказала она, вытаскивая из его рук бутылку и ставя ее на стол.

— Да я только чуть-чуть хотел, для аппетита.

— А, ну если для аппетита, то давай я тебе сама и налью.

Нина открутила крышку, налив Сергуне пятьдесят граммов. Он трясущейся рукой схватил протянутую ему рюмку, прокинув ее содержимое по назначению, одним взмахом руки.

— Фу, хороша… отрава, — сказал он, — а запить-то, запить есть чем?

— На вот, компоту хлебни, — сказала она, протянув ему графин.

Сергуня взял графин и отпил прямо из него.

— Ну, вот теперь все, садись, я пойду хлеба принесу, так что давай не грусти, — сказала Нина и вышла из комнаты.

Сергуня сидел в своей комнате, испытывая чувство большой защищенности, какого-то бомжатского, но все же уюта, глаза его закрывались от усталости и недавно пережитого им отчаяния в метро, его тянуло ко сну. От выпитой водки тепло, разлившееся по телу, сделало свое дело — Сергуня прилег на диван и заснул.

— А вот и я, — сказала Нина, войдя в комнату голая.

— Вот тебе раз! — недоумевая, вымолвила она, увидев уснувшего Сергуню. — Ты чегой-то разлегся?! — крикнула она, толкая его в бок рукой. — А ну, вставай быстро!

Сергуня не шевелился и спал, мирно посапывая.

— Ну, блин, скотина, алкаш, вырубился! Так я и знала, что нельзя было ему наливать даже пятьдесят граммов! Ему и один грамм нельзя! Да пошел ты! — громко сказала она, выйдя из комнаты.

Сергуня приоткрыл один глаз, осмотрелся, увидел, что Нина и вправду ушла. Быстро и тихонько встал, подкрался к столу и осторожно взял со стола бутылку водки. «Так, а теперь быстро, пока ее нет», — подумал он, поднеся бутылку ко рту. Он сделал несколько больших глотков, запил оставленным компотом, и пока его еще не вырубило, спрятал бутылку в рукав своей куртки, после чего отправился спать. Минут через двадцать в комнату вошла заплаканная Нина. Она подошла к столу и обомлела — бутылки водки на столе не было.

— Чудеса-а, — пробормотала она, уставившись на стол. Она посмотрела на Сергуню, Сергуня все так же неподвижно лежал на старом диване, свесив ноги вниз. Она подошла, ощупала его тело, бутылки не было.

— Чудеса, — снова сказала она, — да и только. Ну, блин, алкаш ты конченный, зря я тебя к себе жить-то пустила, зря. Жили у меня те двое, так пусть бы и жили, они меня хотя бы не обламывали, как ты. Да, дура я была, что влюбилась как девочка в твою смазливую рожу. Ты мне еще поводишь телок сюда своих малолетних, я тебе еще устрою, алкаш ты конченый!

Разгневанная Нина вышла из комнаты Сергуни. «Ладно, пусть проспится, а потом я к нему снова зайду. Главное, чтобы он водку не успел всю выпить, — думала она. — А вдруг он теперь беспробудно запьет от того, что я на него приворот поставила? — подумала Нина. — Ведь если он ту свою малолетку любит, да я еще поставила на приворот, так он точно может сильно запить, об этом риске меня бабка предупреждала». Нина подошла к окну, посмотрела на улицу, на улице шел дождь. «Ничего не меняется, только погода и женщины, которых не хочет щадить время, и которые не хотят с ним считаться», — подумала она, рассматривая в окне свое отражение.

Глава вторая. Тишина

— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила Люба Свету, вернувшуюся из душевой скромного допотопного жилища Антона.

— Нормально, — ответила Света, — отогрелась я.

— Ну как, нормальная душевая? — спросил ее Антон, посмотрев на нее.

— Вполне, — ответила Света, вытирая свои мокрые светлые волосы. — А у тебя фена, конечно же, нету? — спросила она его, посмотрев Антону в глаза. На ее удивление Антон не отвел взгляд в сторону, как это делали большинство ее клиентов в салоне.

— Нету, — ответил Антон, — извини.

— Да ну, чего ты извиняешься, — сказала Света, махнув рукой.

— Зато у меня есть печка, ну, обогреватель, который дует горячим воздухом. Подойдет?

— Да, это может подойти, покажи его, — сказала Света.

Антон подошел к шкафу и вытащил из него небольшую квадратную печку.

— Вот, возьми, попробуй, — сказал он, протянув печку Свете. Света протянула руку вперед за обогревателем, и получилось, что она взяла его за кисть руки. От прикосновения Света вздрогнула, и в страхе посмотрела на Любу. Люба замерла в немой позе с ножом в руке. В глазах ее стояла обида и слезы, которые так и стремились из ее глаз.

— Да уж, — произнесла Люба, глубоко вздохнув, после чего отвернулась к окну. Антон ничего не заметил и продолжал стоять с протянутой рукой, касаясь руки Светы.

— Спасибо, — вымолвила Света, оторвав руку от руки Антона, — я попробую. Где тут розетка?

— А вон там, в углу, видишь? — сказал он, показав рукой в дальний угол комнаты. — Только ты там смотри осторожно, а то розетки все старые, вываливаются из стен, — сказал он. — Или давай я тебе помогу? — спросил Антон и направился к Свете.

В этот момент Люба схватила кастрюлю с начищенной картошкой и почти бегом кинулась вон из комнаты на кухню.

— Да нет, не надо, — резко ответила Света, — я сама как-нибудь справлюсь.

Антон замер в двух шагах от нее, посмотрел ей в глаза.

— Я сама справлюсь, не парься, — вновь сказала ему Света, — иди лучше помоги Любе.

— Ну, как хочешь, — холодно ответил Антон и пошел обратно.

Наступило молчание, длившееся около минуты. Люба гремела кастрюлями на кухне, Света подошла к розетке, включила печку и стала сушить волосы. Антон стоял и не знал, что ему делать, поскольку и вправду делать ему было нечего, все были заняты своими делами.

«Вот теперь-то я могу и спеть, — подумал он. — Настроение самое подходящее». Он взял гитару, подошел к складному креслу, сел в него, провел по струнам и запел:

Я знаю дорогу на Север.

Я знаю дорогу на жизнь.

Судьбу менять кто бессилен —

Зубами за воздух держись!

Когда несет меня ветер

Над просторами русской земли,

Я вижу тусняк черных пятен

Уставшей от боли души.

Света слушала Антона, забыв о своем не менее важном занятии — сушке волос. Слова песни не только привлекали к себе все внимание слушателя, но и нравились. Каждый чувствовал силу, исходящую от слов и энергии исполнителя, вкладывающего в нее всю свою душу, от чего мурашки бежали по коже, усиливая ощущения. Антон пел, не видя никого вокруг. У Светы сложилось впечатление, что он как бы не здесь, а там, далеко в своих мыслях, в своем, ведомом только ему одному, мире. Антон пел дальше.

…Земля застонала, завыла

От зла, беспредела, войны,

И счастье жизни застыло,

Как отраженье воды.

Ирак, Чечня, катаклизмы —

Лицо всех наших проблем.

И уходят во тьму дорогие нам лица,

Страх оставляя взамен.

У нас сильный тот, кто всесильный,

А добрый лишь лицемер.

И стонет надрывно Россия

От политических дел.

Но вся истина в том, что так было

Всегда, либо очень давно.

Наша память стерлась, как мыло,

Оставив кадры немого кино.

Но я знаю дорогу на Север —

Я знаю дорогу на жизнь:

Главное в свои силы верить,

Чтобы как птица парить!

Но я знаю дорогу на Север —

Я знаю дорогу на жизнь:

Главное в свои силы верить,

Чтобы как птица парить!

Главное в свои силы верить,

Чтобы как птица парить!

Спел Антон последний куплет, завершив песню такими простыми, но в то же время сильными и важными словами, ударив резко по струнам. Воцарилась тишина. Света заслушалась и оцепенела, она никогда, вернее, очень давно, еще в детстве, слушала нечто похожее. «По-моему, это были пластинки Владимира Высоцкого, — подумала она, — а тут какой-то уличный музыкант, никому не известный, спел ничуть не хуже Высоцкого. Да, есть, конечно же, претензии к исполнителю по вокалу, но в целом очень даже не плохо. Главное не вокал, а смысл и польза от прослушанной песни. Чтобы после такой песни хотелось жить и побеждать, а не плакать и вешаться», — мысленно заключила она.

— Сам написал? — спросила Света, выключив печку и поставив ее на пол.

— Да, — ответил Антон расстроенным голосом.

— А я так и поняла, что ты автор, — сказала она, присаживаясь на корточки возле стены.

— А почему ты так подумала?

— Не знаю, просто почувствовала твою душу, вот и решила, что только автор может так глубоко передать не только смысл, но и чувственность песни.

— Да, все верно, я в эту песню вложил все… — Антон встал с кресла, поставил гитару в угол, повернулся, посмотрел Свете в глаза и произнес: — …всю свою боль.

— Боль? — переспросила Света. — Какую боль, о чем?

— Как о чем?! — ответил Антон немного резковато, как показалось Свете, вздрогнув на месте. — Да о том, что вокруг нас в стране происходит! Все кругом идет к чертовой матери! Войны, разруха, разрывание страны на части в грязной борьбе за власть, типа для народа, а на самом деле для своего, не знающего дна, кармана. Эта лживая оппозиция! Только страна кое-как стабилизировалась, как на тебе, снова призывы, президент им не по нраву. Да только нету вместо него никого, кто хотя бы близко был как он: умным, знающим свое дело, целеустремленным. Я так считаю, — сказал Антон, вызывающе посмотрев на Свету, — если в стране есть сильный президент, то и страна будет сильной! Вся эта коррупция, эта продажность, взяточничество, никуда не деться от этого ментовского и судебного произвола. Всюду обман, ложь, лицемерие! И все об этом предпочитают молчать! Лицемеры! Сволочи! Я бы вас всех к стенке поставил, как в тридцать седьмом году! Эх, нету на вас Сталина, нету, — посетовал Антон, сбавив тон.

Света была в шоке, она никак не ожидала, что такой спокойный, с виду миролюбивый парень, может так быстро разозлиться. «Да уж, недаром говорят, что в тихом омуте черти водятся. Это касается и парней. Ну, посмотрим, что дальше, еще рано делать какие-то выводы. О человеке надо судить по делам его», — подумала Света, сказав вслух:

— Да, ты прав. Меня тоже мутит от такого дерьма вокруг. От этой продажной системы русского чиновничества. Ведь куда не пойди, везде без взятки ничего ты не получишь, а если и дашь, то не факт, что тебе еще все и сделают в срок.

— Да, согласен, только меня не это бесит! — сказал Антон.

— А что?

— А то, что людям всем друг на друга наплевать! Их равнодушие и безделье.

— В смысле безделье?

— Да все они в большинстве своем лентяи и бездельники. Сидят в офисах, зависая вконтакте, или на сайтах знакомств, им лишь бы отсидеть до конца рабочего дня, потом едут на автопилоте домой с тупыми и равнодушными лицами, слушая мои песни, которые не вызывают у них никаких эмоций, никакой реакции. Даже если я буду петь в электричке матом, что все скоты и сволочи, мол посмотрите на себя, во что, в кого вы превратились, живете, как свиньи, никто и ухом даже не поведет, потому что всем на все в нашей стране наплевать! Сама, что ли, не знаешь?! Убивать будут на улице — никто не заступится! Пьяные или просто люди лежат на улице — никто не вмешается даже. Мир перевернулся! Кругом разврат, все продается и покупается, но самое страшное не в этом, а знаешь в чем? — спросил Антон, подойдя к Свете.

— В чем? — тихо вымолвила она, посмотрев ему в глаза.

— А в том, что никто друг другу не верит. Люди ищут любви, все в мире замыкается на ней, но они боятся порой дать сами себе шанс, снова наступить на те же грабли. И вот открою тебе секрет, — сказал Антон. Он подошел почти вплотную к Свете, наклонившись к ней, взял ее за руку, посмотрел своим пронзительным взглядом ей в глаза и произнес: — Люди во время беды обращаются к Богу как к последней инстанции, просят его послать им любовь, ждут, надеются и верят, но Он им ее не дает. В этом Его секрет. Он ждет, посылает все новые и новые испытания, знаешь почему?

И не дожидаясь ее ответа, Антон, все еще держа ее за руку присел на корточки рядом с ней и продолжил:

— Да потому что прежде, чем что-то получить, ты должен что-то отдать. Тут есть два пути получения того, что ты вымаливаешь у Господа. Первый — когда человек сам добровольно должен пережить свои потери в жизни и с терпением, раскаянием или прощением пережить свою черную полосу в жизни, и в конце концов дождаться того, что он просил у Бога, и второй — когда человек бежит от проблем, пытаясь укрыться от посланных ему испытаний в надежде и вовсе избежать их, тем самым обманув судьбу. Но так не бывает, коли ты просил у Бога что-то, то все: механизм судьбы уже запущен, тебе обязательно будет дано то, что ты просишь, но только после того, как ты что-то отдашь. И, как ни парадоксально это звучит, Он, то есть Бог, дает то, о чем ты Его просил, молясь Ему, как раз в тот самый момент, когда это тебе уже не нужно. Когда у тебя нету сил принять то, что ты у Него вымаливал. Тем самым человек добровольно лишает себя того самого судьбоносного шанса, в поисках которого люди нередко тратят всю свою жизнь, в конце концов сами себя обрекая на одиночество.

Света стояла как громом пораженная, она уже было для себя решила, что Антон самый настоящий лицемер, но после его логичной и понятной речи ее впечатление о нем изменилось в лучшую сторону.

— Ну ты даешь, — сказала Света, посмотрев на него широко открытыми от удивления глазами, — откуда у тебя такие выводы?

— Да так, ниоткуда, пришло оттуда, — сказал Антон, ткнув пальцем в потолок, другой рукой все еще не выпуская руку Светы.

— Давно?

— Не знаю, может быть, только что. Я многое так иногда выдаю, сам не знаю, что, откуда и когда берется у меня в голове, я же не политик, не философ, не писатель, а просто уличный музыкант, пою о том, что вижу вокруг, что меня волнует, о своих переживаниях, о людской боли, любви, надежде, поэтому я думаю, что в такие моменты на меня нисходит Дух Святой, который мне и дает эту информацию, чтобы я ее передал людям. Я стараюсь это делать, но они не слышат меня, потому что я никто для них. Я жалкий музыкант, — произнес Антон грустно, опустив голову.

— Не говори так, ты не должен сдаваться, — горячо произнесла Света, сжав кисть руки Антона, — ты сам должен понять, что и тебя Бог не обходит своим вниманием, ты также находишься на пути своей судьбы, и возможно, скоро получишь то, от чего захочешь отказаться, когда закончатся силы ждать.

— А ты быстро схватываешь, — удивился Антон, поднял свою голову и постарался улыбнуться.

— Гм, я не помешала? — робко спросила Люба, появившаяся в дверном проеме с кастрюлей в руках.