Бесплатный фрагмент - Ангел потерянного рая. Город замороченных людей

Психологическая драма нашего времени

Идея романа основана на реальных событиях.

Персонажи романа вымышлены,

совпадения имен случайны.

Книга 6 — продолжение пенталогии:

1. Сила Прощения. Том 1. Книга 1

2. Билет в одну сторону. Том 2.Книга 2

3. Истина в сумраке. Знаки. Том 1.Книга 3

4. Истина в сумраке. Отражения Зеркал. Том 2.

Книга 4

5. Ангел потерянного рая. Компас Судьбы. Том 1.

Книга 5

---

Лгунам, предателям и подлецам посвящаю

Глава первая. Мнимые паузы

Влажный теплый туман обволакивал тело Руса. Он лежал на спине на мягком мхе, полупровалившись в него, в какой-то странной и в то же время таинственной пещере. Влажный и теплый воздух был наполнен озоном как после недавно закончившейся грозы, пропахший сыростью увядшей травы и залежалого мха, он навязчивым запахом бил в нос, выдавая иллюзию происходящего за сказочную реальность. Стены пещеры из камней и огромных кусков каменных неровных глыб грозно вздымались ввысь, образуя неправильной формы купол красно-фиолетово-золотисто-розового цвета. И где-то наверху, возможно под самым куполом, откуда-то сверху падал нежный свет, волшебным веером окутывая все вокруг под собой, привнося счастливую радость и покой в окружающее величие древних скал, рождая цветные яркие блики, оживающими под силой преломления света таинственного ручья.

Рус отчетливо слышал его журчание, и по влажной земле вокруг понимал, что лежит рядом с ним. Земля была теплой и влажной. Проведя рукой по мху, рука Руса коснулась мягкой нежной материи. Не открывая глаз, он увидел сидевшую перед ним девушку с белыми длинными волосами. Лицо девушки было овальным, с правильными крупными чертами лица: большой ровный лоб, немного вздернутый маленький носик; алые полные губы, застывшие в немом поцелуе, манили к себе; большие зеленые глаза смотрели куда-то вдаль, сквозь стены, а тонкие, окаймляющие эти ясные и печальные глаза брови, крупные у переносицы и сужающиеся у висков, — являлись последним штрихом портрета ее создателя, придающим лицу осмысленное выражение какой-то тревоги. Рус лежал у ее ног, почти касаясь краев ее длинного роскошного шелкового платья розово-бежевого цвета, но она не замечала его. Было ощущение, что это восковая фигура, и только лишь тихие вздохи, время от времени срывающиеся с ее влажных губ, свидетельствовали об обратном. Несмотря на всю красоту таинственной незнакомки, лицо девушки выражало муку долгого и мучительного ожидания.

Рус приподнял голову, открыл глаза, и яркий, резкий свет, исходящий от какого-то предмета, находящегося в руках девушки, ослепил его. За тот короткий миг он успел разглядеть ее и понять, что то, что он видел закрытыми глазами, было явью: перед ним на невысоком камне у ручья в большой пещере сидела милая девушка с густыми светлыми волосами, кудри которых, покрывая плечи, ниспадали до ее талии, а в ее руках… Что было в ее руках, Рус не успел разглядеть, зажмурив сильно глаза от резкого света. Рус, не открывая глаз, снова посмотрел на нее и увидел в ее руках странный ярко светящийся сосуд, который она держала прямо перед собой на коленях. Сосуд напоминал чашу, вернее, древний золотой кубок, из которого в далекие времена, возможно, пил и Христос. Из кубка шло золотистое, переливающееся разными цветами свечение и валил белый туман, объемными хлопьями стелившийся из чаши вниз и быстро распространяющийся вокруг нее. Самое интересное во всем этом было то, что этот таинственный туман не настигал лежащего у ног девушки Руса, а, отступив от него, клубился рядом с ним. Рус посмотрел на свою руку, которая держалась за край ее длинного, закрывающего ноги шелкового платья. Застывшая в немом тревожном ожидании незнакомка с дымящимся светящимся кубком сидела на большом камне позади странного ручья, вода которого стояла на месте, но при этом звук его журчания в пещере был слышен очень четко. Вдруг откуда-то свыше, из-под свода пещеры, до слуха Руса донесся голос, как будто бы кто-то тонким женским голосом прошептал: «Иди ко мне… я жду тебя… в пещере потерянного рая». От услышанного по телу Руса пробежали мурашки, он сжал платье незнакомки в руке и потянулся в его сторону, чтобы подняться, и… в этот момент Рус рухнул с дивана на пол в комнате своей питерской коммуналки. Открыл глаза, и в эту же секунду образ таинственной прекрасной незнакомки, приснившейся ему, улетучился, оставив в памяти неясные расплывающиеся черты ее прекрасного лица.

«Эх, черт побери…» — подумал с тоской Рус, втягивая ноздрями воздух, пытаясь удержать пропадающий запах волшебной пещеры, чтобы вернуть ускользающую иллюзию.

— Это же был Рай! — воскликнул он. — Мой потерянный Рай, где меня ждет она, моя единственная любовь, которую я пытаюсь найти в этой низвергнутой с небес грешной жизни… Пустая, никчемная попытка стать счастливым в мои 28 лет, — с горечью в голосе произнес он, сглатывая коварно подкравшиеся к горлу слезы.

— Эх, жизнь моя жестянка, кругом одно болото, — произнес Рус вслух фразу из песенки Водяного в советском мультфильме, потянувшись на полу.

Он повернулся на бок, потом на живот и резко поднялся с пола, сразу же почувствовав головокружение, его ноги подкосились, и он опустился на диван.

«Вот такой приятный сон, такой мимолетный дар небес, — подумал Рус, сжав голову руками. — Вот она, мечта. Вот она моя цель».

— Спасибо, Господи, — произнес он вслух, повернув голову к окну, — спасибо, понял я, что не напрасны горести мои и разочарования в поступках моих, ибо иду я тернистым путем своей кривой полосы в жизни на свет во тьме, окружающей меня. Ничего не прошу у Тебя я, Боже, кроме как только одного: дай мне силы не пропасть во тьме, укажи мне мою дорогу, выведи меня на точку отсчета, с которой я сошел в начале пути и на которую я хочу вернуться, дабы победить и найти ее, обрести дар Твой — любовь, за которую Ты берешь высокую цену со всех, страждущих ее. Аминь!

Рус закрыл на миг глаза, после чего резко выдохнул и, поднявшись с дивана, подошел к окну, открыв нараспашку форточку. Свежий летний воздух ударил в лицо. На улице по-прежнему были тучи, погода была сухая, но облачная, и внутренний мир Руса готов был разлететься от этого на осколки.

«Правила жизни диктует судьба, повыше пониже расставляет она…» — появились строчки в голове Руса. Он тут же взял блокнот и стал их записывать:

Платят за все, все и всегда,

Делай свой выбор — схема проста…

Рус понял, что из этих стихов он сейчас сможет написать песню. Он тут же взял в руки гитару, и слова сами потекли в его сознании, он спел припев:

Не бывает так странно, как бывает в кино:

Вырос, стал самым сильным, не боюсь никого.

Не бывает, чтоб в кровь губы не закусить,

Если хочешь прогнуть и победить.

Не бывает тверда крепость руки,

Если ты с бодуна не нашел сапоги,

Не бывает легко все получить,

Мало только хотеть — мало права так жить!!!

«Тишина!» — прокричал Рус, ударив по струнам гитары. Слова песни так и просились наружу, Рус уже не боялся, что, спев эту песню, он разбудит злого соседа по коммуналке или не успеет записать слова, забыв их. Слова этой песни рождались в его душе, забыть их он не сможет уже никогда, потому что они выражали всю его боль и всю его суть, которую он спешил заявить всем, кто его мог услышать. И наплевать на последствия. И он смело, не останавливаясь, чтобы записать текст, продолжал орать во все горло, нещадно колотя пальцами по струнам гитары, экспромтом создавая песню и мелодию на ходу:

— Только звук монеты на голом столе! — проорал Рус.

Прогремит в унисон в моем стакане!

Страх и зависть я вижу во встречных глазах!

Осуждают меня, что живу я «Вот так!»

Но я делаю то, что сам захочу!

Не лечите меня, не тащите к врачу!

Все мы ходим под Богом! Боже, прости!

Если хочешь так жить, то жестче рамси!!! — завыл он под конец, встав с дивана.

Рус снова завершил куплет резким ударом по струнам гитары, и случайно посмотрел на кухонный стол, и, увидев на нем чайник и чашку, заиграв медленным перебором по струнам, пропел:

А мой чай на столе давно уж остыл,

«Только не я», — слышу голос сквозь дым.

Мы фигуры театра — все лишь только игра,

Но правила в ней придумал не я.

— А пока со мной тишина! — особенно громко выкрикнул

Рус свое последнее слово в песне и ударил по струнам два раза, после чего выдохнул с облегчением. Дыхание его сбилось, он тяжело дышал, испытывая при этом несказанное ощущение счастья, ибо песня сняла весь его эмоциональный накал последнего времени одним махом.

— А и похер все! — сказал Рус вслух. — Никуда ни по какой повестке я не пойду. Забью на все. Вот похеру мне все, похеру, — говорил он, мотая при этом головой.

Рус взял мобильник с желанием позвонить своей какой-нибудь случайно знакомой, но таких номеров в нем почти не было.

— Так, вот это номер озабоченной дуры Феклы из медицинского института… — проговорил он, продолжая двигаться виз по своему списку телефонных контактов. — Это номер еще одной Феклы из СПБГУ, которая меня с собой на аборт возила… Хм… — усмехнулся Рус, вспомнив, что и как он потом с ней… — …развлекался, одним словом, а что? Нормально я с ней и полноценно провел время — трахнул в итоге, но… не кончил. А ну ее на хрен! Поэтому нет смысла звонить ей вообще сейчас — не проперла она меня тогда, только измотала, стерва, до бессилия, а ну ее на хрен, — думал он, двигаясь дальше. — Так, это номер…

И в этот момент его мобильный телефон ожил, заиграла мелодия вызова. Высветился номер, незнакомый Русу. Он вздрогнул. Телефон звонил, а он все так и не решался ответить на вызов, так как в сфере последних приключившихся с ним событий вообще боялся звонков с незнакомых ему номеров. Он моментально вспотел от страха и выронил мобильный телефон, который упал клавишами вниз, и в трубке послышался женский голос.

— Алло, Ростислав, привет… Это…

Рус кинулся к телефону и случайно нажал на отбой. Он тут же сделал обратный вызов на высветившийся входящий номер в мобильнике, в трубке послышались длинные гудки. Ответа не было. Рус подождал примерно 10 гудков и нажал на отбой.

«Кто же это мог быть? — подумал он. — Одно ясно — это не менты. Это был женский голос, который сказал мне: „Привет“, — то есть фраза прозвучала без холодного чиновнического официоза. Так, так, так… — рассуждал Рус, заложив руки за спину, начав прохаживаться по своей комнате, — кто же это мог быть и почему она не ответила на мой обратный вызов? А это и хорошо, что она трубку не взяла, — подумал он, — …имени своего она не успела назвать, а мне самому звонить и спрашивать ее имя — это как-то некрасиво с моей стороны, особенно перед девушкой. Да, точно! Она видела, что я ей перезвонил, значит, скорее всего, эта незнакомка, наверное, занята, может, она на работе или на учебе, будет лучше, если она сама мне обратно перезвонит, как раз и скажет мне свое имя и откуда меня знает», — думал он, ходя взад-вперед по комнате, время от времени поглядывая на себя в зеркальные стены сквозь стеклянные дверцы мебельного гарнитура — так называемой стенки.

Вдруг снова заиграла мелодия его мобильного телефона, и Рус спокойно на третьем звонке принял вызов.

— Привет, Ростислав, это Оксана, помнишь меня?

— Привет, Оксана, — ответил Рус в трубку, пытаясь вспомнить, кто такая эта Оксана, одновременно пятясь к дивану, чтобы присесть.

— Это вы, Ростислав?! — настойчиво и более вопросительно снова спросила девушка.

— Ну, конечно же, я, — ответил он радостно и немного растерянно, все еще не понимая, кто это ему звонит.

— А я думала, что вы мне не перезвоните, — произнесла она обиженным тоном.

— Да ну что вы? Как я мог не позвонить такой хорошей девушке с таким милым добрым голосом? — ответил Рус, изо всех сил пытаясь оттянуть неудобный момент истины, чтобы не спросить имя незнакомки. — Я просто обязан был это сделать, — скороговоркой проговорил он, теребя себя за покрасневшее левое ухо, смутившись, что наговорил лишнего, быстро поправившись: — Я имею в виду, что я не мог не позвонить такому жизненно хорошему человеку, как вы, ибо вы не такая, как все, как, впрочем, и я, — наговорил он несвязной ерунды, ерзая на диване, теребя ухо.

В трубке ответа не было. Девушка молчала, сомневаясь, правильно ли она набрала номер, удивляясь словам Руса. Молчал и Рус, не зная, что сказать еще такое, чтобы вовсе не насторожить девушку своими словами и тем, что он все еще ни разу не назвал ее по имени. Через секунд 5–7 она наконец-таки произнесла:

— Напротив, судя по произошедшему в нашем кафе, вы именно такой же, как все другие молодые люди, кто попадается на удочку непорядочных девушек нашего современного мира.

«Ах, так вот это кто?!» — вспомнил Рус ту самую официантку, которая выручила его в той некрасивой истории, произошедшей с ним в кафе на Невском по вине его случайных двух знакомых — Риты и Клавдии.

— Оксана, привет! Это ты, что ли?! — радостно сказал Рус и, не дожидаясь ответа, добавил:

— А я-то не пойму, кто мне звонит, ты уж прости, не догадался сразу, что это ты! Ты же мне еще ни разу не звонила, я твой голос и не узнал.

— А я и думаю, почему ты так странно себя ведешь? По имени меня не называешь, трубку сразу не взял… Вызов мой отменил. Я уж думала, что ошиблась номером. И ты чушь какую-то еще только что гнал.

— Да нет, не гнал, а может, и гнал. Ну так это с растерянности, ты уж прости, не понял я, кто мне звонит. Бывает. А не ответил я тебе сразу, так это я телефон свой из рук выронил в первый раз, — оправдывался Рус. — Вот, блин, здорово, что ты позвонила! Это сейчас очень для меня кстати!

— А это почему же? — спросила она повеселевшим тоном.

— Могу рассказать при встрече. Что скажешь? Как насчет, чтобы сегодня встретиться? Ты можешь?

— Ну, если ты меня так сильно хочешь видеть… — произнесла она с вопросительным акцентом на последнем слове, — то я не против, давай сегодня увидимся.

— Отлично! Тогда, где, когда и во сколько? — спросил Рус, встав с дивана и подойдя к окну.

— Я сейчас на работе, давай в 18.30 встретимся в метро «Маяковская» между ног у Маяковского.

— У кого между ног? — переспросил Рус удивленным тоном, отодвигая занавеску левой рукой, при этом его лицо приняло очень удивленное выражение. И, вглядываясь в небо, он добавил:

— А это где?

— Аха-ха, — засмеялась Оксана, — так это в вестибюле на выходе с эскалатора, там фигура Маяковского есть, вот около нее, — пояснила она.

— А… — произнес Рус, — теперь ясно, — ответил он, оторвав руку от занавески, повернулся спиной к окну, привалившись тазом на подоконник, продолжил:

— А я столько раз проезжал мимо этой фигуры в метро и ни разу не обратил на нее внимания, особенно на его ноги, — сказал он, задумчиво посмотрев в пол, как будто обдумывая важный вопрос или фразу, чтобы поймать момент и вставить ее в свой разговор.

— Ну хорошо, как скажешь. Давай, — тихо произнес Рус и, закусив губу, немного погодя добавил немного растерянным тоном:

— Ждать я умею очень хорошо, печальный опыт такой у меня имеется, приходи…

«…без опозданий», — чуть было не вырвалось у него, но он вовремя замолчал, закусив губу.

— Я приду вовремя, не волнуйся, — ответила ему Оксана. — Хотя нет… — вдруг резко сказала она и, сделав короткую паузу, замолчала.

От слова «нет» Рус сжался, затих, ожидая, что она вот-вот повесит трубку. Его мозг, привыкший к постоянному стрессу, к постоянным ситуациям, которые нужно было стремительно анализировать, дабы быстро принимать безошибочные решения, заработал с неистовой силой. Сердце в его груди гулко и шумно забилось, кровь ударила в виски. За эти секунды небольшой паузы Рус соображал, чем она могла быть вызвана, что он такого неосторожного сказал ей, отчего она, возможно, передумает сегодня с ним встречаться. Но ничего такого сказано ей не было. Оксана молчала, вздыхая в трубку, невнятно что-то бормоча, как будто обдумывая свои следующие слова. И тут Рус предположил, что, возможно, это Оксана замешкалась не просто так? Возможно, она что-то пытается узнать у Руса, дабы не ходить на свидание, например, с неустраивающей ее кандидатурой?

«Тоже, наверное, подыскивает себе жениха из „хорошей семьи“», — подумал он, немного переведя дух, успокаиваясь пониманием того, что неосторожных слов им ей сказано не было.

Отодвинув трубку в сторону, Рус молча дышал, пытаясь успокоиться. При этом его мозг продолжал лихорадочно работать в поисках объясняющих вариантов этой ситуации.

«Скорее всего, девушка попросту приценивается ко мне, — думал Рус. — Хотя… Скорее нет. Мало данных, чтобы быть уверенным в этом на сто процентов. Надо еще немного поговорить с ней, и тогда все сразу мне станет ясно. Может быть, я ошибаюсь в своих выводах?»

Рус продолжал терпеливо ждать, в трубке все так же слышались нервные вздохи, шелест бумаги и какие-то звуки, как если бы девушка нервно теребила трубку, не зная, что бы такое сказать и отмазаться от ненужной ей встречи с очередным приставучим парнем, которому она случайно позвонила и уже пожалела, что сделала это.

Пауза закончилась и, собравшись с силами, на выдохе Оксана произнесла:

— А давай лучше… ты к моей работе приедешь… — сказала она, снова сделав, но уже более продолжительную, нежели в первый раз, паузу…

Рус понял — она ждала его ответа, — и предположил, что, возможно, она хотела узнать, есть ли у него машина, ибо машина — это всегда некий знак финансовых возможностей молодого человека, и кроме того, комфорт встреч и отношений с таким парнем для девушки. В подтверждение этого вывода сразу в мозгу Руса всплыл один случай из его жизни, когда Рус пригласил одну понравившуюся ему девушку из налоговой инспекции на свидание, а она его сразу же спросила, есть ли у него машина. Добавив, что она хотела бы поехать за город искупаться на Финском заливе. Рус тогда жалким тоном ответил ей, что машины у него еще нету. И девушка сразу же сделала вид, что она сильно занята, опустив голову в свои бумаги не столе. Теперь его мозг получил необходимую информацию, дабы сделать правильный вывод в догадках Руса: Оксана его оценивала исходя из своих материальных соображений. Но в данный момент Рус не хотел на этом зацикливаться, так как мало времени было у него сейчас для таких поспешных выводов.

— Я сейчас работаю в суши-баре на Фонтанке, — продолжила Оксана после продолжительной паузы, — сразу за зданием Российской национальной библиотеки, что перед Невским почти проспектом. Знаешь, где это?

— Знаю, — монотонно ответил Рус, немного огорчившись от своих веских выводов. — Туда мне приехать к половине седьмого? — переспросил он.

— Да, именно туда, — ответила она, добавив приветливым тоном:

— Там просто, если ты на машине будешь? — спросила она, снова сделав паузу.

«Дает мне возможность прояснить ситуацию, сообщив ей, есть ли у меня машина?» — подумал он, ответив ей:

— Да, машина есть! — ответил он, сделав паузу. И как ни в чем не бывало Оксана сразу продолжила разговор без значимых пауз:

— Так вот, я и подумала, что если ты не знаешь, где «ноги» у Маяковского, значит, ты на машине ездишь и, значит, тебе лучше самому ко мне на работу приехать, вот я тебе и объясняю, что там на Фонтанке мест много для парковки, но ты паркуйся все равно не доезжая до библиотеки, потому что чем ближе к Невскому, тем больше будет там припаркованных автомобилей и меньше мест для парковки.

— Ясно, все понял, — спокойно ответил Рус.

«Нормально так выкрутилась, — подумал он, — хорошо так все обставила. Но, с другой стороны, может быть, я ошибаюсь, может быть, я излишне подозрителен? Что тут, в принципе, было такого страшного в этих многочисленных паузах? Может быть, она в туалете сидела в этот момент? Там же слышен был шелест бумаги, она кряхтела. Ха! В туалете! Вот прикольно-то, блин, девушка звонит парню с унитаза, на котором делает свои дела… Во дела-а-а-а, если это было именно так», — подумал Рус, сказав вслух:

— Окей, договорились, приеду.

— Да, ты как приедешь, в окно большое у входа загляни, чтобы я тебя увидела и сразу же вышла. Хорошо?

— Да, все так и сделаю, — ответил Рус и (следуя правилам хорошего тона) сделал паузу, давая возможность Оксане первой закончить разговор.

Глава вторая. Алгоритм принятия решений

«О, здорово, она мне „ты“ говорила все это время. Это хороший знак, — подумал Рус, — многообещающий», — подытожил он.

После развода с бывшей женой — Ириной — у Руса в недавнем прошлом уже было две девушки, по крайней мере об именах и внешностях которых он еще помнил, но с ними у него как-то не сложились отношения. Нет, все было как положено: встречи, чувства, секс, — но в финале все не то. Не приходило к нему никакое чувство любви после секса с ними, отчего Рус еще больше запутывался в своей личной жизни и в себе самом, ибо чем меньше у него было желания на изучение самого себя, на анализ своих чувств и ощущений, тем больше у него было шансов повторных ошибок в отношениях с девушками, от которых (судя по последним двум) на душе оставалось одно дерьмо, и, как думал Рус, «рождающее пустоту внутри».

«А это путь в никуда, — часто думал Рус по этому поводу. — В никуда, потому что я не смогу никого и никогда полюбить по-настоящему. Не знал я, что такое любовь раньше, и, видимо, теперь уже точно никогда и не узнаю, что это такое вообще — настоящая любовь и есть ли она в мире».

И не находя ответа на этот вопрос, приходил к выводу, что нужно ему забить на все, в том числе и на поиски любви, и делать то же, что и все. Но от таких идей глубоко в душе зарождалась горечь от таких мыслей, и он понимал, что не имеет права сдаваться, а просто обязан искать другой путь в поиске любви, но какой (и где у него начало), он не знал, да и не мог знать, потому что этого не знали многие люди в мире, и не знали даже его родители.

И по этому поводу в его памяти часто всплывало воспоминание его свадьбы с Ириной, когда он в ожидании свадебного автомобиля спрашивал у них перед поездкой за невестой: «Что же такое любовь? Как понять, что я люблю Ирину для того, чтобы сейчас на ней жениться?»

Да, можно было бы укорить Руса за то, что он до этого момента не раз имел возможность подумать на эту тему, но он не подумал и дотянул до самого последнего конца. А вышло это так, потому что он сам не понимал своих ощущений на то и на это время, так как беспокойства и сомнения начали у него появляться лишь ближе к свадьбе. И чем ближе становился сей момент, тем сильнее накрывали его и сомнения на тему любви. Раньше он думал, что приехавшие к нему на свадьбу его разведенные родители смогут ему дать совет, подсказать, как–то прояснив ситуацию по вопросу его чувств к невесте, но, как оказалось на деле, они тоже ничего так и не смогли Русу конкретного ответить на его вопросы. И пришлось Русу жениться на Ирине просто уже оттого, чтобы не обидеть девушку. А потом были на свадьбе у него горькие слезы разочарования от сделанной им серьезной ошибки, и их брак не протянул и 3 месяцев.

«И, наверное, никто не знает и сейчас ответа на этот вопрос и не у кого даже мне спросить сейчас совета», — думал он. А совета Русу действительно спросить было не у кого. Со своей матерью он в последнее время предпочитал не общаться, особенно после ее предательства после развода с Ириной и остальных печальных событий, связанных с таким общением с ней.

«Остается мне только одно — идти вперед „через тернии к звездам“ в поисках того самого потерянного рая, привидевшемуся мне сегодня во сне», — думал он, понимая и принимая всю полноту ответственности на свои плечи.

После телефонного натянутого общения по телефону с Оксаной посредством мнимых пауз и сомнений легкость на его душе, появившаяся в начале разговора, сейчас неожиданным образом померкла. Мысли его снова приняли серый оттенок относительно неясности смысла выпавших на его долю проблем и неприятностей в его жизни, которые все никак не заканчивались. До сих пор не происходило у Руса никаких сдвигов в сторону разрешения проблем, и он уже не имел сил искать в черной полосе своей жизни какие-то закономерности, дабы создать с их помощью ориентиры дальнейшего верного жизненного пути. Рус был снова повержен. И он это осознал особенно сильно после разговора с Оксаной, от которого остался неприятный осадок.

— Итак, жизнь моя — сплошное дерьмо, — вдруг резко сказал он вслух, посмотрев с горечью в свое единственное окно в комнате, — не ладится ничего. Одни сплошные неудачи с самого начала моей жизни и до настоящего времени. Не везет мне ни с женами, ни с подругами, ни с делами, ни с деньгами. Да ни в чем, черт побери! И за что мне такое наказание, Господи?! — произнес Рус с обидой и слезами в голосе, посмотрев в небо. И вдруг в этот самый момент у него появилась ясная и простая мысль, расставляющая все на свои места.

«Странно, — подумал Рус, — но я не чувствую никакой тяжести совершенного греха на душе, получается, что все мои огорчения в жизни и беды не могут быть наказанием, ибо не виновен я ни в чем и ни перед кем. А если это не наказание мне, то что же это такое со мной происходит, если я спрашиваю Бога: „За что мне это?!“ — думал Рус, заломив руки за спину, пытаясь найти ответ на очень важный вопрос. — Если это не наказание, тогда что? Что это такое творится со мной и почему я испытываю такие страдания? Как назвать то, что я чувствую? Так, так, так», — думал Рус, пытаясь подыскать объяснение своим обидам на жизнь, и вдруг его осенило:

«А если это не наказание, значит, это… Это…» — думал Рус, напрягая голову. И тут это слово, как солнечный луч, вспыхнуло у него в мозгу, и он понял, что это такое, если не наказание.

— Страдания я что делаю? — спросил он себя, немного помолчал и ответил:

— Испытываю, а это значит Испытание, черт побери! — выкрикнул он. — Все так просто! Только в Испытании может быть так же худо и тяжело, как при наказании с той лишь разницей, что при испытании я не ощущаю чувства вины. И обратно, если я не ощущаю в своих страданиях вину, значит, мои беды мне не наказание, а испытание. Чувства его захватили настолько сильно, что он не мог отвлечься ни на какие иные дела свои и продолжал настойчиво скрипеть мозгами, тем более в последнее время у него это получалось очень хорошо.

— Так, — продолжал он дальше анализировать свои ощущения и делать выводы, — если я не испытываю чувства вины, понимая, что это мое испытание, то у меня теперь… — тут Рус сделал паузу, вопросительно посмотрев в стену комнаты, пытаясь сообразить и ощутить, какие чувства он испытывает в данный момент, — …то у меня теперь появляется Надежда на перемены к лучшему. Точно! — сказал он, одновременно потерев пальцами правой руки.

— Это чувство, может являться неким важным элементом в алгоритме выживания в трудной ситуации, именно так сейчас со мной и происходит, — рассуждал Рус, прислушиваясь к себе.

— Так, а это уже лучше, — думал он, потирая ладони. — Да, если с точки зрения испытания смотреть на мои беды, то при этом я не испытываю никакой душевной тяжести, а тяжести такой у меня нету, потому что я не чувствую ни перед кем и ни за что вины. Значит, вот в чем суть быть праведным! — сделал Рус еще один важный вывод, от которого у него мурашки побежали по спине. — Значит, если в жизни не делать плохо, то не будет чувства вины, и в момент «черной полосы» жизни такой человек никогда не воспримет свои беды как некое наказание за что-то там, посланное ему Свыше, и будет относиться к ним по-другому, понимая, что это всего лишь испытание, а значит, ничего страшного в этом нет, и понимая обстоятельства именно под эгидой испытания, не будет отчаяния, вместо него появится надежда на лучшее в жизни, и в данном случае я решу все свои проблемы, не впадая в депрессию.

— Так?! — снова спросил он себя вслух, продолжив рассуждать далее:

— А это очень важный психологический маневр, ибо он позволит мне оставаться в светлой полосе жизни, не ожидая, когда она наступит. То есть получается, что я сам могу менять эти полосы в жизни, все зависит от моего отношения к моим переживаниям.

«Эге-ге!» — подумал Рус.

— Вот это вывод! — сказал он вслух.

И от такого вывода у Руса сразу даже глаза как-то открылись широко, и он почувствовал, как у него в голове с треском исчезает депрессия, давным-давно поселившаяся в нем.

— Я исцелился, — сказал, он, остановившись в центре комнаты, — все кончилось. Я закончил все это плохое, и теперь все будет так, как я этого захочу, — сказал Рус, подойдя к шкафу за полотенцем, которым хотел вытереть катившийся по его лицу пот.

— Вот! — произнес Рус, вытирая полотенцем вспотевший лоб. — Вот в чем разница этих простых и таких разных и одновременно единых противоположностей, наказания и испытания! Вот оно — понимание смысла на грани падения в бездну. И, как в кино, все самое важное в последний момент происходит, который надо дождаться.

«А дожидаются лишь сильные духом, — снова появилась ясная мысль в его голове. — Значит, и я уже к чему-то иду по жизни, — сделал вывод Рус, — значит, я уже чего-то достиг, если сумел хотя бы дождаться такого момента, чтобы понять, увидеть краем глаза истину, промелькнувшую в толстом слое контрастного Бытия», — подумал Рус, испытывая облегчение, после чего его глаза снова широко открылись, и он, вновь подойдя к окну, смелее посмотрел на крышу следующего дома в своем дворе.

И вот теперь за долгие годы жизни в Питере Рус впервые в жизни ощутил кратковременную несказанную радость, какую раньше никогда не испытывал. Мир как-то сразу подобрел вокруг него. На душе разлилось чувство немереного счастья и покоя, как будто бы благодать божественная и необъяснимая снизошла на него с небес как дар за его страдания, прощение и веру.

— Вот оно, начало пути, — сказал Рус, смело вглядываясь в облака, вновь закрывшие солнце, — надо идти по нему так, как у меня будет получаться. Главное верить в то, что там, в конце этого пути, там… — и в этот момент Рус вздрогнул, по его спине снова пробежали мурашки, — …там ждет меня та девушка в шелковом платье с волшебным кубком в руках, приснившаяся мне. А если это так, тогда ничего и не жалко, никаких страданий моих не жалко в этой жизни, ибо они не наказание, а всего лишь испытание меня на предмет — достоин ли я получить то, о чем я долго просил и за что я так долго страдал. И какая бы цена ни была за этот кубок, я готов ее за него заплатить! — произнес он, стиснув до боли зубы.

Волнение Руса усилилось, и он почувствовал, что в этот самый момент кинул серьезный вызов своей судьбе, хватит ли сил ему принять последствия, которые он даже не мог себе представить? «Какой запрос, такая и цена», — прозвучал зловещий шепот в его голове, от которого он вздрогнул, пугливо обернувшись на входную дверь комнаты.

Рус, томившийся в своей душной комнате питерской коммуналки на Обводном канале, давно был заложником своих сумбурных мыслей от одиночества, мечась, как зверь в клетке, в собственных сумасшедших раздумьях. Он понимал, что для какого-то выхода из них ему пора уже было делать первый реальный шаг, двигаясь дальше, и делать это нужно ему самому, чтобы править своей судьбой самостоятельно, а не ждать непоправимых последствий от своего бездействия, которые непременно наступают, если человек предпочитает «плыть по течению», не меняя и не делая ничего для решения своих проблем.

После пережитого им накануне стрессового дня, начавшегося со встречи в тюрьме с его подзащитным и позднее закончившегося в ночном клубе «Голливудские ночи», а еще позднее — носовым кровотечением Руса в его автомобиле, Рус был измотан, и его нервное напряжение после всех этих событий, переросшее сегодня днем в сильное психологическое потрясение от сделанных Русом выводов, явило на свет божий стихийно, то есть случайно созданный им поведенческий психологический алгоритм, некоторую формулу, помогающую любому человеку выжить в тяжелой жизненной для него ситуации. Эксклюзивом этой формулы и большим плюсом было то, что алгоритм работал при полном одиночестве отчаявшегося в жизни человека, стоящего на краю пропасти.

(Ведь если бы герой первого романа автора настоящей эпопеи «Сила прощения» Димка был знаком с этим алгоритмом, он бы никогда не сделал того, что он сделал, и возможно, события всех последующих романов были иными. Но я, как автор, ничего не мог исправить в тот злосчастный момент его выбора.)

Созданный Русом алгоритм реально помогал осмыслить ситуацию самостоятельно, другими словами, эта формула позволила Русу в стрессовой ситуации защитить свои мозги и не «париться» под непосильным грузом взвалившихся на его слабые плечи жизненных проблем, надеясь только на себя самого. Алгоритм истины жизненно выручал, помогая не сломаться, не впасть в отчаяние, не пуститься во все тяжкие крайности, а просто взять и вытащить себя самого за волосы, держась лишь зубами за воздух.

Вот так, находясь на краю разочарований в жизни, будучи в почти уничтоженном, подавленном жизнью состоянии, Рус, сам того не ведая, спас не только себя, но и все человечество, ответив просто и изящно на извечные, мучающие людей вопросы: «как и что делать?», объяснив ответы через поставленные им вопросы: «почему?» и «за что?».

В итоге в созданном им противоречии из таких психологических понятий, как «наказание» и «испытание», Рус нашел решение эксклюзивным, почти гениальным образом, не только указывающим путь, куда Русу и как дальше идти, но и освещая такой путь посредством познания самой истины, спрятавшейся в сумраке жизненных контрастов Бытия.

Испытав легкость в голове, почувствовав порядок и покой в мыслях, Рус впервые за последние годы искренне улыбнулся, радуясь в душе своей маленькой, но настоящей победе над злом и над самим собой.

Теперь ему предстояло вернуться к решению своих проблем.

«Да, — подумал Рус, подходя снова к окну, — надо уже жить мне как-то дальше. Надо придумать, как зарабатывать, где брать деньги, — думал он, глядя в небо. — А как? Если я разругался с начальством в правовом институте, где зарабатывал преподаванием, откуда я со страхом сбежал, после того как из вредности поставил своей ученице незачет, записав эти слова в ее зачетке? Или вот ситуация в Апрашке, тоже темная, скорее всего, меня оттуда скоро выдавят Макар или Петя после произошедших там трагических перемен. А делать то что-то надо? — думал Рус, пытаясь найти выход в решении проблемы. — Делать что-то другое я не умею, да и нет сил и денег сейчас, чтобы учиться чему-то другому, поскольку я и так юрист с высшим образованием, поэтому надо что-то как-то придумать», — вновь напряженно подумал Рус.

Рассуждать на эту тему было уже легче, поскольку Рус с помощью алгоритма Истины уже избавился от отчаяния, которое путало все его мысли и уничтожало его самого изнутри.

«А не обратиться ли мне снова к ТРИЗ-технологии, которой меня всегда при случае настойчиво учил папа?» — подумал Рус, вспоминая, чему учил его когда-то в прошлом отец, навязывая ему ее азы, от которых Рус неистово отбивался из-за своей лени и нежелания напрягать отупевшие от жизненных удовольствий мозги. А формула ТРИЗа, помимо создания противоречия — первый элемент — и определения идеально конечного результата (мечты) — последний элемент, — имела еще два важных элемента, таких как ресурс и прием, действие которых Рус еще особо не понимал на примерах по физики и химии, присутствующих в научных книгах того времени, ибо ТРИЗ был наукой новой, и никто еще тогда не придумал разработать что-то подобное для применения этой технологии и в иных сферах жизнедеятельности. Рус и не понимал, как использовать эти два элемента, дабы запустить в работу эту формулу при разрешении противоречий.

«Если я создал алгоритм истины, который мне реально помог выздороветь от психической современной болезни нашего времени — депрессии, и мне это удалось, так, может быть, в таком алгоритме должны быть и соответствующие ресурсы и приемы?» — подумал Рус, хлопнув себя по лбу.

— Так, так, так, — задумчиво произнес он, почесав затылок, — как раз такие элементы будут из других сфер науки, а может быть, даже и не науки, смотря где и какие алгоритмы я буду создавать. Наказание и испытание не относятся ни к какой науке, скорее это результат эмоционального восприятия человеком последствий своих поступков, значит, правильно то, что и ресурсы с приемами тут будут совершенно другими, такими же ненаучными, метафизическими или даже скорее эзотерическими. Для разных моих задач будут и разные алгоритмы моих решений, — сделал вывод Рус.

— Точно! Так и попробуем, — сказал он вслух. — Итак, допустим, что может служить ресурсом для меня, исходя из моих возможностей, обстоятельств, дел? Что? Так, дела мои. А какие у меня дела? Дела на Апрахе вот-вот закончатся, дела в институте — закончились. Стоп! А дело бандита Соломонова? Оно как раз в самом начале. Да оно может быть единственным ресурсом в моем случае, — рассуждал Рус. — А прием? Какой может быть у меня прием для новой формулы, которую я создам на основе ТРИЗ-технологии? А прием, может быть… А что если попробовать в качестве приема использовать просто физические действия? Например, сбор информации, звонки кому-нибудь, заключения сделок и прочие действия. Точно! Приемами могут быть мои разные прочие действия, направленные на результат, на поставленную цель — на идеально конечный результат — мечту, последний элемент в ТРИЗ-формуле. Да, и еще один важный момент, — отметил Рус в ходе своих выводов, — в моем алгоритме должно быть все просто, то есть он должен не усложнять, а сокращать потребности в ресурсах и приемах, тогда выбор решения будет верным. Это должен быть ресурс, сохраняющий уже имеющиеся ресурсы у меня без дополнительных затрат. В моем случае прием — это будет сбор информации или, например, встреча, а это значит, что я просто должен сегодня взять и поехать в тюрьму к Соломонову, а не искать и бегать в поисках нового клиента по городу, теряя свои последние ресурсы.

— Да! Круто! — сказал Рус, продолжив вслух, глядя на стену:

— Вот она, ощутимая польза от моего нового алгоритма принятия решений. Она позволяет подойти к проблеме, к ее решению в отсутствие эмоций, страданий или переживаний, а это убережет меня от ошибок, негативного результата вследствие таких необдуманных моих поспешных действий.

«Да! Вот в этом как раз и есть неоспоримый позитив этого нового алгоритма принятия решений, — подумал Рус, улыбнувшись. — Я теперь творец, я назову его кратко: „АПР“-алгоритм принятия решений, или Алгоритм Истины. Алгоритм Добра. Или просто — Добро. Теперь я могу создавать разные алгоритмы, разные модели поведения человека при решении тех или иных проблем, а может быть, в будущем — и решения проблем бизнеса. А для этого надо научить свой мозг думать по-другому — не стихийно, а системно, по формуле ТРИЗ, и, как мой папа говорил: „Любую проблему, любую задачу ты сможешь решать необычным для себя, а значит, эксклюзивным образом, создавая изобретение — нестандартную полезную модель“».

Все эти рассуждения и выводы Руса могут быть понятны тем, кто присутствовал при их появлении, а, с другой стороны, для других людей выбор Руса такого ресурса, как защита уголовника Соломонова в качестве сохраняющего, то есть не требующего каких-либо дополнительных затрат для поиска нового ресурса, выглядел просто очередным искушением — и являлся таковым, перед которым он снова не устоял. И так было на самом деле, ибо Рус, не имея еще достаточного проверенного опыта своего системного мышления, не увидел, — да и не мог увидеть в силу этих причин, — ложность своего выбора, стихийно (случайно) создав другой неправильный, ложный алгоритм принятия решения — алгоритм хаоса — дьявольский алгоритм. Опасность которого он еще не понимал, но она была в следующем.

При совершении неправильного выбора по алгоритму хаоса — такому выбору решения свойственна повышенная эмоциональность, то есть в деструктуре личности — в конфликте внутреннего субъективного мира личности с миром объективным (публичным, социальным) вокруг него, неправильное решение принимается в хаосе мыслей посредством выявления одного-единственного позитивного варианта решения с полным оправданием такового и себя как лица, его принимающего.

Вот если бы наш герой имел возможность знать, что при наличии всех этих ориентиров при выборе решения можно узреть дьявольский алгоритм неправильного решения, то он, конечно же, очередной ошибки в своей жизни не совершил бы. Но насторожить его ничто пока не могло, и посоветоваться ему в этот момент было не с кем, и опыта жизненного у него еще достаточного для таких выводов не было. Даже такой простой пример мог остановить его от ошибки, как, например, если бы Рус сказал себе: «У меня нет другого выбора. Я должен поступить именно так, потому что мне это, во-первых, удобно; во-вторых, не трудно/затратно; в-третьих, выгодно», — таким образом закрепляя свое ошибочное решение оправданием его и себя как лица, его принявшего, — то вот тут, если бы он имел знания о системном мышлении и наличии такого дьявольского алгоритма и знал бы о его ориентирах, то он сказал бы себе: «Стоп! Это уже неправильный путь, ибо решения по Алгоритму истины (АПР) предполагают всегда несколько вариантов решений, а если решение только одно, то это уже первый ориентир того, что АПР был применим мною неправильно! Это не АПР, а дьявольский алгоритм — алгоритм хаоса (АХ), или, иными словами, деструктуризации, ибо все правильное всегда упорядочено в структурной множественности, в гармонии».

Но системного мышления у Руса в том момент еще не было, не было и опыта, позволяющего несистемно, то есть случайно, прийти к таким выводам и научиться разрешать жизненные противоречия.

Все происходящие с Русом события, не оправдывающие его сегодняшний выбор из-за отсутствия системного мышления у него, показывают нам бессилие света истины в борьбе с дьявольским алгоритмом Бытия, навязывающим ему неправильные решения.

Не знал Рус и того, что помимо борьбы этих двух противоположностей, оба эти алгоритма не могут существовать друг без друга. Если бы он знал это, то тем более, принимая решение по алгоритму истины, смог бы распознать иную составляющую противоположность-алгоритм хаоса и не пойти по нему. Но этих знаний у него еще не было. Он пока еще только начинал делать свои открытия, потому склонен был ошибаться. И проверять свои выводы мог только опытным путем, на деле и на себе самом.

На практике сути вещей этот дьявольский алгоритм был прямым противоречием АПР-алгоритму истины Руса и создавал ошибочное понимание верного решения, принимаемого под эмоциями искушения и при полном самооправдании избранного единственного решения. Если появлялась необходимость самооправдания выбора, то это еще один неверный ориентир неправедности избираемого решения, так как при АПР основное правило — жить праведно, делая праведный выбор, чтобы в будущем при наступлении бед и страданий человек не ощущал чувства вины и не воспринимал свои беды как Наказание за свой выбор, совершенный им по дьявольскому алгоритму хаоса. В тот момент эту тонкую разницу Рус еще не мог различить по известным вышеуказанным причинам, усмотрев в деле Соломонова свое единственное правильное решение, так как еще не открыл для себя, что Праведных решений всегда должно быть несколько! И помимо тех известных ему от отца элементов формулы ТРИЗ-технологии, он еще не создал свой метод проверки изобретенных им эксклюзивных решений путем анализа от противного каждого варианта решений после их появления по Алгоритму истины.

Этот дополнительный элемент к ТРИЗ-технологии в своем алгоритме принятия решений Рус в будущем назовет «Возможность», он применяется после создания решения перед Выбором путем проверки полученного решения на предмет наличия неоправданных или неправедных рисков для себя и их последствий от своего выбора. Характерной чертой которого будет служить психологическое состояние лица, осознания факта только одного единственного приемлемого решения. А пока всего этого до конца он еще не создал. В мире царило простое искушение, что, по мнению Руса, было ложным единственным выбором, принятым в хаосе мыслей под тяжестью присутствующих в личности эмоциональных переживаний. Взращенных на почве самобичевания, чувства вины, подкрепляемых осознанием своих бед как некое Наказание за прошлые неправедные поступки, сопряженного личными доказательствами в необходимости такого выбора, при полном самооправдании единственности такого решения. И Рус оправдывал в качестве единственного верного решения дело Соломонова, усматривая в нем призрачные выгодные перспективы для себя. Он все еще хорошо помнил просьбу и слова Соломонова о том, что если он принесет ему в тюрьму мобильный телефон, то Соломонов будет общаться со своим отцом по телефону и просить его продать комнату и все эти деньги заплатить Русу за его защиту.

Да, именно так Рус, по незнанию своему, сам того не ведая, пошел по пути Алгоритма хаоса, откровенно и заблуждаясь в своих выводах относительно правильного создания решения, ошибочно полагая, что этот выбор происходит не под его эмоциями, — ибо не было у него непобедимого чувства вины, — а под осознанием единственного выбора для выхода из сложившейся у него трудной финансовой ситуации, потому ему и казалось, что на этот момент это было единственным правильным решением, не требующим больших финансовых или иных затрат для решения его проблем. Поэтому, с точки зрения формального выбора, сделать Русу снова выбор дьявола, приняв искушение, было просто, а имевшийся у него уже ранее печальный аналогичный опыт позволял ему это сделать без угрызений совести в силу отсутствия у него чувства вины.

Нет, нельзя, конечно же, утверждать, что Рус, будучи адвокатом в течение длительного времени у определенной категории людей, стал таким же, как они: наглым, бессовестным, самоуверенным; у него всегда был свой «страховочный трос» — его страх, который не давал сбиться с пути и совершить ошибки, и в этом методе познания пути истинного в его жизни было слабое место — противовес его страху: состояние излишней самоуверенности, чего как раз ему стоило опасаться. Но, увы, при самоуверенности его страх сходил на нет, и понять Русу истинность правильности своих поступков в этот важный момент своего выбора шансов практически не было, потому он и решил вплотную заняться делом уголовника Соломонова, защиту которого он недавно принял по назначению.

Если раньше Рус еще сомневался и боялся этой аферы, то сейчас он принял неправедное (нечестное) решение, поддавшись именно голосу искушения дьявольского алгоритма, решил окончательно и смело пойти на этот рисковый шаг и тайно принести в тюрьму телефон.

Помимо прочего, ошибка Руса была в том, что он поддался чувствам безнаказанности и самоуверенности, ложно посчитал совершенные им ранее действия по покупке мобильного телефона и сим-карты за сохраненные ресурсы, которые теперь преобразились в основные ресурсы, упростившие реализацию его неправедного решения.

Рус решил не откладывать на завтра решение по этому вопросу, тем более для выполнения этого у него все было уже готово, были приготовлены все основные ресурсы, упрощающие решение: был и сам телефон, и сим-карта, которые он купил у своего недавнего случайного знакомого — Вадима, и путаясь в тонкой игре своих не проверенных еще алгоритмов, все указывало на то, что решение его правильное.

— Сказано — сделано, — произнес он вслух.

От принятого им решения наступила какая-то эйфория, которая придавала уверенности в правильности его выбора, отчего Рус торопливо одевался, собираясь немедленного ехать в тюрьму к Соломонову.

Он поспешно оделся, собрался, вставил сим-карту в мобильный телефон, положил его в портфель и вышел из дома. Пробок в городе еще не было, и до следственного изолятора №9 на улице Лебедева он доехал быстро. Только лишь когда он уже оформил пропуск в тюрьму, сдал свое адвокатское удостоверение и его пропустили на территорию изолятора, только тогда к нему неожиданно вернулся страх. Рус ощутил его всем своим нутром, и холодный пот выступил на лбу, ладони стали холодными и влажными.

«Черт меня дери! — подумал он, — как же я так лоханулся-то?! Как повелся на такую гнилую тему с этой просьбой Соломонова? Он же уголовник, ему нельзя верить, — говорил он себе. — Но, с другой стороны, многие адвокаты так делают, — успокаивал он себя, — взять хотя бы недавний случай с адвокатом Стулиным, так у него вообще мобильник зазвонил на следственном действии при допросе его подзащитного в самой тюрьме. Он его забыл сдать на проходной, так ничего же ему за это и не стало-то. Ну докопался до него следак, ну и все, дальше дело не пошло. Или вот, например, мне многие адвокаты говорили, что носят они своим подзащитным мобильники, чтобы те бабло для оплаты их защиты на свободе находили. Ну вот ничего такого в этом и нет, — оправдывал себя Рус, — я просто делаю то же, что делают многие, просто у меня небольшой нервяк оттого, что я делаю это в первый раз, и только».

«Да, все так и есть, — услышал он голос в своей голове, который часто у него появлялся, когда он анализировал свои мысли сам с собой в поисках верного решения, — только все преступное и незаконное всегда и страшно, и только в первый раз».

Это еще один заключительный элемент дьявольского алгоритма выбора, когда страшно в первый раз, и ты понимаешь это, успокаивая себя и оправдывая свой поступок.

«Может быть, стоит остановиться, пока не поздно?» — прошептал все тот же голос.

— Да поздно уже метаться-то, — ответил сам себе Рус, войдя в помещение следственного кабинета. Ему достался кабинет, в котором он уже был со следователем Мономаховым при первом допросе Соломонова.

Стараясь скрыть подступающее волнение и чтобы убить время в ожидании привода его подзащитного конвоем изолятора, Рус усилием воли заставил себя задуматься о своих недавних любовных похождениях, как раз эта тема могла его сейчас отвлечь от тревожного ожидания встречи с Соломоновым.

Думки на эту фривольную тему впервые шли тяжело, но Рус думал о бабах изо всех сил, представляя себе голые женские сиськи, попы, и через некоторое время он смог вспомнить, как недавно провел ночи с Феклой из СПбГУ, работающей в жилищном комитете, и с сестрой Лехи, знакомого его друга Макса, которая работала проституткой в Воркуте. В обоих случаях, когда отношения только начинались, Рус придавал им самое серьезное значение в своей жизни, а как все дошло до секса, сразу после этого интерес у него к этим женщинам пропал. Вот это ощущение теперь и настораживало его, ибо он-то в душе своей всегда искал чистой и светлой, настоящей любви, о которой знал понаслышке, но о которой никто не знал в целом мире, никто не мог дать однозначного ясного и понятного ответа на вопрос: что же это за чувство-то такое и как понять, что испытываемое тобою чувство к другому человеку и есть та самая любовь? Рус делал все так, как делали все люди: знакомился, встречался, общался, трахался и… расставался. Правда, была у него какая-то душевная боль после расставания с его женой Ириной, на которое его заставила пойти его сумасшедшая мать, и развод с ней принес ему ощутимые страдания, но ненадолго, ибо уже через непродолжительное время он уже трахал блондинку Феклу, думая, что любит ее в этот момент настоящей и светлой любовью, а когда все закончилось, на Руса накатила усталость, навалился сон, и его очень обрадовал утренний ранний уход Феклы сразу после секса к себе домой.

«Вот, значит, этот момент доказывает, что это и не любовь была у меня к Фекле. А что же тогда, как не любовь, если я ее сразу при знакомстве трахнуть не хотел? Если я не думал о трахе, тогда это любовь и должна быть, — одновременно спрашивал он себя, мысленно рассуждая, не находя ответа. — Вот, блин, пипец, как тут разобраться, есть любовь вообще в мире или нет и что же это за чувство-то такое? Кто бы знал бы ответ? — думал он. — А может быть, надо просто попробовать как можно дольше не трахаться с девушкой, не намекать ей, не давать повод думать девушке, что я хочу ее трахнуть? Может быть, это зародит в отношениях настоящее, светлое, чистое чувство, которое после секса не закончится, а усилится? — думал он, теребя голову. — И надо, кстати, попробовать эту схему в отношениях с Оксаной, официанткой из кафе. А что? Очень может даже быть, что мне повезет, она же такая порядочная девушка, пошла мне навстречу, поверила мне, разрешила уйти из кафе и позже привезти деньги, чтобы рассчитаться за тех двух баб…»

— Думаете о делах наших суровых? — услышал Рус голос над своей головой и невольно вздрогнул от страха. Перед Русом стояла тощая длинная фигура его подзащитного — Игоря Соломонова, бандита с большой буквы, рецидивиста со стажем, которого он взялся защищать ранее просто по пофигизму, из-за интересного набора статей его обвинения: бандитизм, разбой, грабеж, похищение человека, а теперь пофигизм пришлось уже и отбросить, дабы самому не попасть под проблемы. Подняв голову и посмотрев холодным взглядом в глаза Соломонову, Рус сухо сказал:

— Садись напротив меня и слушай.

Соломонов не стал иронизировать, как в прошлый раз, и осторожно опустился на привинченный к полу железный стул, с интересом рассматривая Руса. Рус тоже продолжал пристально смотреть в глаза Соломонову в надежде увидеть в его ответном взгляде подвох, обман или что-то такое, что его бы насторожило, вызвало в нем тревогу или страх, и он бы остановился. Но ничего такого Рус в них не увидел.

— Короче, я принес тебе… что ты просил, — сказал он шепотом, показав глазами на стоявший рядом со стулом Руса его рабочий портфель.

— Не ожидал, — растянуто произнес Соломонов, покачав головой, — уважаю.

— Я принес, чтобы ты решил вопрос по оплате моих услуг твоим отцом. Ты должен за неделю решить этот вопрос, — шепотом произнес Рус, наклонившись к лицу Соломонова.

— Недели мало сроку, — тихо ответил он в ответ, — но я постараюсь, если не загнусь в тюрьме раньше времени.

Рус ощутил сильный запах табака изо рта Соломонова, отпрянув назад.

— Что значит если не загнешься?

— Да то, я же ВИЧ-инфицированный, — ответил Соломонов, — вот без медицинской терапии могу и сдохнуть тут. Мне бы сдохнуть на свободе — вот моя единственная мечта, за которую буду папу просить продать комнату и расплатиться с вами, — ответил Соломонов, подвигаясь ближе к Русу, пронзительно посмотрел ему в глаза и негромко произнес:

— Я тут поспрашивал среди братвы на тюрьме, за вами добрая слава ходит, знают вас пацаны как крутого сухого адвоката с Апрашки, у которого ни один подзащитный еще ни разу не сел.

Да, Рус заглотил эту психологическую наживку, эта информация польстила ему, и он расслабился, что отразилось сразу на его дружественном, теплом тоне.

— Короче, говори и яснее, — сказал Рус, снова придвинувшись к Соломонову. Соломонов еще дальше вытянул свою шею, чтобы еще ближе придвинуться к голове Руса, и умоляющим тоном прошептал:

— Вы бы принесли мне в тюрьму шприцы одноразовые, я тут хоть витамины себе поколю, — жалобно пробормотал он, — чтобы не сдохнуть раньше времени в тюрьме, а то в последнее время болею, иммунитет почти ноль, боюсь, сдохну и вас подведу, не расплачусь с вами.

От услышанного Рус заволновался, к нему подкатил страх того, что с ним могут не расплатиться, и он в волнении произнес:

— И какие тебе шприцы принести?

— Да обычные: одноразовые, маленькие, на 5 кубиков, штук 5—6, если можете. Вам-то это несложно будет, а мне большую помощь окажете, а?

— Ладно, я подумаю, — ответил Рус, — а пока…

Рус наклонился к своему портфелю за мобильным телефоном, и в этот момент страх новой сильной волной полностью накрыл Руса, он судорожно пытался нащупать мобильник в портфеле, а когда его рука коснулась мобильника, Рус резко от него одернул руку назад как от огня, выпрямившись на стуле.

— Что? Не нашел?! — тревожно выкрикнул Соломонов.

— Н-нет, — заикаясь ответил Рус, отведя глаза в сторону, — видимо, оставил его в машине. Помню, что брал его из дома, а вот что положил его в портфель — этого н-не помню, — говорил, заикаясь от волнения, трогая взмокший лоб правой рукой.

— Мне казалось, что я его брал, — растерянно произнес Рус, оглядываясь по сторонам, одновременно теребя пуговицу на пиджаке.

— Как же так?! — до слез в глазах расстроился Соломонов, — ведь я же… я же… так на него рассчитывал, думал уже сегодня, сейчас я смогу позвонить отцу и попросить его продать комнату.

— Ну что ж… бывает, — сказал Рус, продолжая смотреть по сторонам следственного кабинета, — вот торопился к тебе и не положил его в портфель. Ну ничего, принесу в ближайшее время. А пока… пока нам с тобой обсуждать особо нечего, в деле ты все признаешь и так далее, так что я, наверное, пойду, — сказал Рус, поспешно поднявшись со стула.

Соломонов испугался, что Рус, сейчас очень быстро уйдет и, возможно, больше не придет к нему, и, вскочив со стула, посмотрел Русу в глаза испытующим взглядом и заискивающим голосом произнес:

— У меня в камере сидит один пацанчик, у которого есть дом в Новгородской области, он готов его вам отдать, если вы его примите под свою защиту. Дело его плевое, вы его развалить быстро сможете, и я вам в этом помогу… с помощью телефона.

Рус, не отвечая, поднял телефон в следственном кабинете, сказав в трубку:

— Можете забирать обвиняемого.

Соломонов начал торопливо говорить:

— Я вам помогу, я потом по телефону позвоню, надавлю на нужные кнопки, и все в этом деле срастется, и вы, пока мой папа комнату будет продавать, вы не обломаетесь, вы этот дом получите, и дело выиграете, и славу свою на тюрьме перед пацанами снова еще больше подымите, и потом я вам еще тут таких клиентов найду…

С другой стороны двери следственного кабинета послышались торопливые шаги конвоира, дверь открылась.

— Соломонов, на выход! — произнес конвоир, достав наручники.

— Вы подумайте, если решите, то вот я тут написал имя, год рождения и так далее, — говорил Соломонов, положив мятый листок бумаги на стол и пятясь спиной к ожидающему его конвоиру. — И про мою просьбу не забудьте, если сможете, очень буду надеяться на вас и ждать вас, чтобы сдохнуть на свободе, — жалостливо мямлил он со слезами на глазах.

— Так, все, на выход, — грубо сказал конвоир, надев наручники на Соломонова и выведя его из кабинета.

Рус все это время стоял и молча смотрел на Соломонова, не понимая, что он ему говорит, потому что сам находился в страхе и в шоке недавно. Как только конвойный вывел из кабинета Соломонова, в эту же секунду Рус пулей выскочил из него и почти бегом поспешил к проходной — к выходу из тюрьмы. Через пару минут он, уже получив свое удостоверение и сдав обратно пропуск, вышел на свободу из мрачного места.

— Фу! — с облегчением выдохнул он, — пронесло… Спасся! Чудом! Просто чудом, — повторял он, направляясь к своей машине.

«А может, просто испугался? — спросил он себя, — я же ведь принял решение по моему АПР-алгоритму, чего я тогда испугался и не сделал того, за чем сюда приехал? Значит, что-то в моем алгоритме не работает, не хватает какого-то элемента или звена? — думал он, садясь в машину. — Что же меня так напугало-то? Стоп! Страх — вот недостающий элемент. Да, мой страх всегда был моим ориентиром в пространстве. А я его упустил потому, что не понял его тактического значения, ибо страх это не просто эмоция, это прежде всего осторожность, просчет, проверка, снова и снова прокрутка задуманного и просмотр созданных мною вариантов решений. Тест на правильность решения я выявил такой, как праведность, или, иными словами, законность, честность, а вот страх — упустил. А ведь если бы я оценил решение на предмет наличия страха, я бы понял, в чем его причина появления, и понял бы, что источник в неправедности решения, оттого и страх. Вот он, недостающий элемент АПР — осторожность, которая может также служить итоговой проверкой на праведность и различные варианты решений как бы от противного, путем рассмотрения последствий решения, допуская их заведомую негативность. Осторожность может быть отдельным элементом после принятия решения как страховка и проверка решения на праведность, а страх — это дополнительная проверка, анализ принятого решения на его праведность после принятия решения и после анализа его на осторожность. Да! Точно! Вот эти два новых элемента и не доставало для анализа, принятого мною решения по телефону для Соломонова. А если я все равно решусь на этот шаг, то это уже будет точно искушение по дьявольскому алгоритму, и, делая его, я буду понимать неоправданный риск. Тогда получается, что в любом случае я думаю системно, если у меня есть формулы, позволяющие мне принимать те или иные решения, как праведные и неопасные, так и неправедные и опасные. В последнем случае плюс в том, что я действую без эмоций. Да, в этом и есть польза от системного мышления, — подумал Рус, глядя по сторонам, — обычные люди вообще такого мышления не имеют, а потому совершают глупые поступки, за которые потом и спрашивают тревожно со слезами на глазах, всматриваясь пытливо в небеса: „за что?“ Я же пока не готов для такого экстрима, — думал он, выдыхая с шумом ртом воздух и потягиваясь на водительском сидении, — не готов я. Пошло оно все на хрен. Не… надо забить болт пока на такие риски и алгоритмы к чертовой матери, голова от них сильно пухнет, — думал он, переводя дух. — Лучше я пока займусь своей личной жизнью, пока и деньги еще есть какие-то, да и, может, еще Седой меня обратно позовет, надо просто по старинке попробовать, переждать свою черную полосу в жизни какое-то время», — думал он, поглядев на свои ручные часы.

Глава третья. Спрятанное солнце

— Ого! Уже почти шесть часов! Через полчаса у меня свидание с Оксаной, — сказал Рус вслух, заводя машину и оглядываясь вокруг перед совершением маневра — выездом на полосу движения.

Пока Рус был в тюрьме, погода существенно изменилась. Вышел он оттуда совершенно в другом настроении, нежели входил туда. И судя по тому, что Рус мог заметить солнце и вдохнуть полной грудью воздух от облегчения отступившего страха, он с радостью подумал о погоде:

— Не то что было утром, — заметил он, поглядев на небо, после чего, прищурив правый глаз, посмотрел вокруг, отметив, что и вокруг него все цветет и пахнет, все как бы ожило: деревья были в зелени, на улице было тепло и сухо. Он снова посмотрел на часы, направившись к своей машине.

— Жить, как говорится, хорошо, — сказал он, снова посмотрев на высокий красный тюремный забор.

У Руса было необычное наблюдение в жизни, что погода по-своему усугубляет настроение человека, подводя радостный или печальный итог в настроении, отражающем контрасты его внутреннего субъективного мира. Так, если — проще говоря — на душе было легко и спокойно, то и хорошая погода усиливала этот позитив, ну а если погода была, скажем, плохая и если в это же время у Руса был мрак и снег в душе, то и погода еще больше усиливала это ощущение дерьма. Но было одно исключение из этого наблюдения: если погода была плохая в то время, когда на душе у Руса было отрадно, то плохую погоду он не воспринимал таковой, а радовался все равно, находя в ней свои плюсы. Отсюда можно было сделать вывод, что не погода влияет на внутренний мир Руса, не она регулирует его настроение, а наоборот, Рус или любой другой человек сам в силах быть счастливым, если ему и вправду хорошо либо если он умело может контролировать свои внутренние эмоции и самостоятельно регулировать свое настроение, а отсюда уже и с позитивом смотреть не только на погоду. Но, увы, многие люди, может быть, и понимают эту свою независимость перед метеоусловиями, но странное дело, что никто так до сих пор и не научился от них не зависеть. Так сейчас было и с Русом. Мысли тяжелые его улетучились, страх прошел, ибо он в последний момент остановился, гонимый страхом, и не отдал мобильник Соломонову, потому и совесть его молчала. Также его не тревожила и недавно полученная им повестка, так как он догадывался, по какому она, скорее всего, была вопросу — по делу Роберта, в котором Русу ничего не могло грозить теперь, особенно после совета, данного ему Феклой. Он понял, что, следуя ему, он отмажется в любом случае, хотя легкая тревога в глубине его души все-таки была, но погода делала свое хорошее дело, и в данный момент Русу было пофигу на эту повестку, потому что мысли его неожиданно повернулись в сторону Оксаны, на встречу с которой он сейчас торопился. Да. Он торопился, но на первом же светофоре он заметил, что хорошей питерской солнечной погоде радуется не только он, а поскольку все вокруг было в солнечных красках, то и счастливый Рус нехотя замечал эти яркие штрихи своего любимого города — Санкт-Петербурга, смотря по сторонам, когда это позволяло положение за рулем. Даже перед тем, как вернуться в машину, Рус обратил внимание, что и следственный изолятор, из которого он только что вышел, выглядел не так уж и мрачно, как во все остальное время. Руса удивил высокий забор из красного кирпича, обтянутый сверху колючей проволокой, который в данный момент его хорошего настроения выглядел приветливо, и даже проволока весело блестела на солнце при этой хорошей погоде. А в целом это мрачное место на таком хорошем контрасте позитивных ощущений могло легко стать невидимым для городского обывателя или туриста.

Рус ехал к Литейному мосту по Боткинской улице, проезжая мимо главного здания Военно-медицинской академии, и, снова остановившись на светофоре, Русу попались на глаза хорошенькие девушки, начавшие переходить улицу на зеленый свет, были среди них «варианты и в коротких юбках», — подумал Рус, внимательно всматриваясь в каждую переходящую дорогу девушку. Рус старался не пропускать ни одной из них своим взглядом. Как правило, он всегда в первую очередь смотрел на ноги девушки, потом уже на лицо. А если девушка была спиной к Русу, то он сначала оценивал все равно в первую очередь ее ноги, потом взглядом поднимался выше до попы, и если попа ему нравилась, вот после этого он решался посмотреть и на лицо незнакомки. Однажды у Руса даже случился один такой казус в прошлом, когда он ехал на своей машине по Большому проспекту на Петроградке и вдруг, остановившись на светофоре, увидел впереди него идущую девушку. Он оценил ее ноги, попу, и в этот момент ему надо было решить, пока не загорелся зеленый свет: выбежать и посмотреть на ее лицо либо припарковаться и потом догнать вперед уходящую девушку, каким-то образом обогнать и заглянуть в ее лицо? А поскольку светофор мог вот-вот загореться зеленым светом, Рус выбрал первый вариант, так как второй показался ему сложнее. Он резко выскочил из машины и кинулся бегом за девушкой, и, понимая, что догнать ее не успеет до того, как перестанет гореть красный свет, он, не добегая до нее, закричал ей:

— А! Девушка! Подождите!

Девушка резко обернулась к подбегающему находчивому Русу, Рус увидел ее лицо и офигел, так как девушка оказалась, на его вкус, страшной.

— Что вы хотите? — удивленно спросила она.

— А нет, извините ничего, — ответил он, — я просто обознался, — проговорил он, заикаясь больше от растерянности, чем от бега, и тут же быстро побежал обратно к машине, где ему уже вовсю начали сигналить стоящие за ним автомобили. Вот такой конфуз был у него однажды, после чего Рус старался больше так не делать, потому что он в тот раз даже машину свою не закрыл и ключ из замка зажигания не вытащил. Он бросил машину заведенной на ходу и все свои вещи в ней. И вот потом и теперь, осознавая, как он сильно рисковал, когда так оставил машину, сломя голову кинувшись за красивой попкой с длинными ногами, он понимал, что это был в его жизни самый глупый поступок, и это было теперь для него проблемой, ибо он не знал, как теперь ему знакомиться с девушками по дороге, когда он едет в авто. Это теперь стало для него целой неразрешимой проблемой! Вот когда он пешком ходил и на метро ездил, шансы познакомиться были больше, то есть было легче с подходом к девушке, ее осмотром и так далее (так он, например, познакомился со своей бывшей уже женой Ириной в метро), и в то же время, с другой стороны, без машины с ним вообще никто знакомиться не хотел, потому что он становился одним из озабоченных лохов из толпы, жаждущих, по мнению большинства девушек, только одного — секса и ничего больше — ни любви, ни отношений. А потому многие девушки его обламывали и таких же, как он, сразу, как только он рот свой открывал, они либо ускоряли шаг, либо начинали неожиданно делать вид, что разговаривают по телефону и махать кому-то в толпе, называя мужское имя, либо просто сразу посылали, грубо говоря:

— Отвали!

А были и такие, кто еще посылал и похлеще. Поэтому и ломал Рус теперь голову, как ему знакомиться с девушками, да чтобы они его не посылали, а отвечали взаимностью в этом сложном и неблагодарном деле — в поиске любви.

Интернет в начале 2000-х годов только еще начинал развиваться, потому не было еще сайтов знакомств, ну а если они где и были, то не хватало времени в них посидеть из-за того, что оплачивался тогда еще не сам трафик, как сейчас, а время пользования им.

— Ну вот, и как тут искать себе невесту?! — в сердцах сказал Рус, хлопнув рукой по рулю, заезжая на Литейный мост. На мосту была пробка — машины стояли не двигаясь. Рус, все еще находясь под кайфом хорошего позитива души, повернул голову и посмотрел на Неву, на кораблики, радостно плывущие по ней один за другим, на видневшийся вдалеке блестящий шпиль Собора Петропавловской крепости, на Троицкий мост и краем глаза даже сумел разглядеть и крейсер «Аврору», припаркованный на «вечном приколе» у Петровской набережной. По небу плыли легкие облака, совсем не закрывающие солнце, вдоль моста шли девушки в коротких юбках либо в обтягивающих ноги джинсах, и счастливые минуты простаивания в пробке томительно тянулись для Руса.

Одно оправдание пока радовало Руса в настоящий момент, что он не может выскочить из машины и кинуться вдогонку за проходящими мимо него красавицами, это не позволял сам мост и пробка из машин на нем, да и по правилам дорожного движения Рус помнил, что остановка на мосту запрещена. Но больше всего теплоту в его душе, помимо солнечной погоды, усиливало ожидание свидания с Оксаной, внешность которой он, кстати, уже плохо помнил, но надеялся, что ему повезет, и он ее сразу же узнает при встрече.

Наконец-таки машины тронулись, Рус поддал газу, и ему удалось проскочить через весь мост и по загоревшейся стрелке разрешенного правого поворота повернуть с Литейного моста на Шпалерную в сторону Гагаринской улицы. Да-да, мимо своей альма-матер — Международной коллегии адвокатов Санкт-Петербурга — и лежал его путь к Оксане. Он проехал унылое серое здание коллегии и, повернув на улицу Чайковского, проехал до поворота на Фонтанку, где снова остановился на светофоре, пропуская мимо проезжающие прямо машины и проходивших мимо него снова красивых девушек в мини-юбках.

«Как они так быстро подстраиваются под теплую хорошую погоду? Как же у них так быстро получается облачаться в мини-юбки?» — недоумевал Рус, завершая поворот на Фонтанку.

Проехав немного прямо, он остановился напротив здания Российской национальной библиотеки, и, как Рус знал из истории любимого города, на месте этого здания раньше, в царские времена, еще при Петре Первом, находился дворец его супруги Екатерины Алексеевны, называвшийся тогда Итальянским, позже при императоре Павле в нем размещался военно-сиротский дом, который позже был подарен Екатерининскому институту благородных девиц, которое позже было снесено, и на его месте построили новое здание, в которое принимали детей незнатных небогатых дворян, знатных же принимал Смольный институт.

«Вот ведь как оно было, — подумал Рус, выходя из машины и ставя ее на сигнализацию, — были же времена, когда было такое явное классовое распределение по имущественному положению в получении образования, хорошо, что хоть сейчас все учатся в одних заведениях, значит, шансы мои увеличиваются на поиск невесты из хорошей семьи. А что для тебя значит из „хорошей“ семьи? — задал себе Рус мысленно вопрос, сразу же поспешив на него ответить: А то, чтобы невеста была одна в семье у родителей, чтобы у нее было медицинское образование, потому что только умный человек может быть хорошим врачом. Вернее, наоборот, только врач может быть достаточно умным человеком, чтобы поступить в этот вуз, его закончить, да еще и специалистом потом хорошим стать, тоже голова нужна, а все это характеризует девушку как умную. Ну, вот так примерно», — ответил он сам себе на свой же вопрос, объяснив, какая именно ему нужна невеста и какие он ценит качества в такой кандидатуре.

Размышляя о девушках, Рус быстро подошел к кафе на Невском проспекте, в котором работала Оксана. Он остановился перед большим витринным окном, в котором был виден зал, сидящие в нем люди и обслуживающие их официанты. Одним официантом был парень, а другим девушка с короткой стрижкой.

«О, как типа полубокс, — подумал Рус, удивившись такой короткой прическе у девушки, которая делала девушку очень похожей на парня. — О времена, о нравы», — с иронией подумал он, вглядываясь в окно кафе.

Неожиданно девушка с полубоксом обернулась, и в ней Рус узнал Оксану. Она приветливо махнула ему рукой, направившись ко входу. Рус поспешил войти в кафе ей навстречу. Они встретились.

— Привет, — сказал Рус, разглядывая Оксану.

— Привет, — ответила она, — подожди меня 5 минут, я сейчас закончу дела свои на работе и выйду. Ты где припарковался?

— Да тут рядом, — ответил Рус.

— Окей, какая у тебя машина? Я подойду.

От этого вопроса Рус как-то невольно напрягся, предполагая, что назови он Оксане свою скромную марку автомобиля, она к нему точно не придет.

— Я тебя у дверей подожду, — ответил он, — мне так удобнее, — добавил он, улыбнувшись ей.

— Хорошо, — ответила она, — я скоро, — и побежала в клиентский зал.

Рус не стал оставаться в этом кафе, как думал сделать сначала, и вышел на улицу. Облака уже понемногу начинали вновь возвращаться на свое постоянное место, пряча от радостных душ солнце. А легкая тревога от вопроса Оксаны успела-таки оставить неприятный след в его настроении.

«Ну, ничего еще не случилось, — думал Рус, расстроенным взглядом осматривая дома на другой стороне набережной реки Фонтанки. — Может быть, мне вся эта вычурная меркантильность Оксаны только кажется?» — думал он.

— Заждался? — вдруг услышал он за своей спиной женский голос и обернулся. Перед ним стояла Оксана. Это была лет двадцати юная девушка в синих, обтягивающих ее красивые ноги джинсах, в легком пуловере белого цвета с розовыми цветочками, обута она была в кроссовки такого же белого цвета, в руках она держала маленькую женскую сумку, похожую на пушистого белого зверька. Ее лицо Рус пока еще хорошо не успел рассмотреть да и подумал, что слишком долго не нее пялиться не стоит в этот первый момент их встречи.

«А то подумает еще невесть что», — подумал он, сказав вслух:

— Да, думал.

— О чем? — весело спросила она, улыбнувшись и взяв его под руку.

«О, какой хороший знак!» — радостно подумал Рус, ответив ей:

— Да о разном, в моей голове куча разных всяких мыслей появляется, если я бываю свободен от дел. А вот пока я тебя ждал, я еще не успел ни о чем подумать, просто рассматривал дома на другом берегу набережной.

— Ты так красиво говоришь, — протянула она, с интересом посмотрев на него.

— Не замечал, — ответил он, — но спасибо за комплимент. Хотя странно. Комплименты моей прерогативой должны быть, я тебе должен их говорить, а вон как получилось, не успел я.

— Ну-ну-ну, не парься, — все так же весело ответил Оксана, — давай лучше подумаем, куда мы пойдем с тобой, и тут же добавила:

— Может, поедем к тебе?

Рус не ожидал такого предложения, замер на секунду и, посмотрев Оксане в глаза, спросил:

— Ты действительно хочешь поехать ко мне домой?

Его вопрос прозвучал так, как будто бы он ее спрашивал скрытым контекстом: «Ты понимаешь, чем все это может закончиться?» Но в ее ответном взгляде Рус увидел только блядские искорки, после чего сомнений в его предположениях не возникало.

— Ты отдельно живешь? — спросила она, игриво смотря на него.

— Да, — ответил он, направляясь к припаркованной своей машине.

— О, да у тебя девятка! — удивилась Оксана, остановившись у машины Руса.

— А тебя это смущает? — спросил он ее.

— Да н-нет, — нехотя ответила она, — сойдет.

— Да я купил ее незапланированно, просто деньги были в руках — пару тысяч евро, а мой знакомый мне и предложил у него купить за эти деньги, но только прямо в тот самый момент, объяснив мне, что она дороже стоит, а ему нужны деньги. А мне было пофигу, я же не на последние деньги эту машину покупал, я же умею зарабатывать… — произнес Рус, отведя глаза в сторону при этой последней фразе, продолжив:

— …ну вот я ему отдал тогда деньги, а он мне сразу ключи от авто, у меня даже прав еще не было и ездить я на машине не умел. Но я нанял водителя сначала, и он меня какое-то время возил по моим адвокатским делам, ну и учил заодно вождению, и вот так я и научился ездить.

Рус понял, что надо ему уже останавливать монолог, а не то она может подумать, что он оправдывается. А Рус и вправду оправдывался, так как уже давно ездил на этой старой российский машине, которая постоянно требовала ремонта и высасывала большую часть его денег. Но на новую машину Рус не мог еще заработать, как не пытался он уломать Седого платить ему больше, мы все знаем, что из этого получилось.

— Да у тебя нормальная тачка, — сказала Оксана, сев на переднее сиденье рядом с Русом, — она у тебя в тюнинге, — заметила она, — сиденья мягкие, наверное, неродные, да?

— Да, от Форда Мондео, — ответил он, — вот и руль спортивный еще, и музон я хороший в ней сделал.

— И диски у тебя красивые, сразу видно, что ты машину свою любишь, ухаживаешь за ней, а значит, у тебя все окей, — весело сказала она, посмотрев на Руса многообещающим взглядом.

Русу как-то не очень хотелось начинать отношения с посещения его жалкой комнаты в коммуналке, которая к тому же была и не убрана, а потому он предложил другой план действий:

— А ты не хочешь на кораблике по Неве покататься, смотри какая погода сегодня хорошая.

— На кораблике… — ответила она замешкавшись, — ты серьезно? — переспросила она, посмотрев на него трезвым взглядом.

— Ну да, — ответил Рус, — зачем торопиться, — двусмысленно добавил он, заводя машину.

— Поехали, — согласилась она, откинувшись на кресле сиденья.

— А! Стоп! — резко сказал Рус, выключив замок зажигания, — остановка этих речных «трамвайчиков» же тут, на другой стороне Фонтанки, там не будет места для парковки, может быть, пройдем на ту сторону набережной пешком?

— А давай, — согласилась Оксана, выходя из машины. Рус тоже вышел, поставил авто на сигнализацию и подошел к Оксане. Она снова сама взяла его под руку, улыбнувшись ему.

— А знаешь, — вдруг сказала она, легко сжав его локоть, — не знаю, что такое, но я ощущаю какое-то спокойствие с тобой. Нет никакого напряга, суеты. Ты всегда такой?

— Какой?

— Ровный.

— Какой-какой?

— Ровный такой.

— Ну, я вроде кривым ни когда раньше и не был, — ответил Рус, весело посмотрев на Оксану.

— Я имела в виду, что ты вот бесхитростный такой, нету в тебе пошлости, вычурности, все как-то скромно, без выебонов.

— Крепкое словцо, — заметил Рус.

— Зато в тему. Русский мат не порок, если его использовать в нужный момент, чтобы подчеркнуть эмоциональный контраст.

— Ну, может быть, — задумчиво ответил Рус, подходя к светофору.

— Это вот если постоянно материться просто так, когда уже и русский язык забываешь, только матом разговаривая, вот это плохо. А вот крепкое словцо в нужный момент сказать — это очень даже хорошо. Мы же, в конце концов, просто — люди. Мат должен быть элементом нашей культуры. Мат всегда был на Руси. Да у всех народов он есть. Вот возьмем к примеру американцев, — продолжала она, следуя за Русом, — вот у них мата как такого нет, ну пара-тройка фраз есть, и все.

— То есть ты хочешь сказать, что у них нет никакой матерной культуры?

— Да, точно! Никакой матерной культуры у них нет. А у нас ее тоже нет, но я считаю, что она должна быть! И еще какая! Можно же так порой завернуть пару предложений в нужной ситуации, что мама не горюй, будет переполох.

— Да, можно, — согласился Рус, переходя набережную на зеленый свет, — только переполох может либо вызвать бурю негодования у публики, либо… — сделал он паузу, подыскивая слова.

— Либо что? — переспросила она его.

— Либо ответный мат, да такой, что, может, и пожалеешь, что начал первый материть кого-то.

— Ну да, согласна, — ответила она, плотнее прижимаясь к руке Руса, — лучше, конечно, не материться.

Они перешли Невский проспект и повернули направо на другую сторону набережной.

— Ну вот, пока мы сюда шли, уже одну интересную тему с тобой обсудили, — сказал Рус, подходя к билетной кассе. Он быстро купил два билета.

— О, смотри, как повезло, кораблик сейчас отчаливает, поторопимся, — сказал он, подставив локоть Оксане и увлекая ее к прогулочному кораблику. Они вошли на кораблик и сели на свободные места. Рус молчал, искоса поглядывая на Оксану. Молчала и она, задумчиво глядя перед собой. Рус решил ее не беспокоить и осматривался по сторонам в ожидании отплытия.

Они молчали несколько минут, кораблик неожиданно тронулся, плавно отплыв от пристани, и поплыл в сторону Аничкова моста, Рус нарушил молчание первым.

— Вот живу я в Питере уже 9 лет и ни разу еще не катался на таком вот кораблике по рекам Петербурга. Если б не ты, то вряд ли бы и сейчас я тут был, — сказал он, добавив:

— Я благодарен тебе за это.

— А я благодарна тебе за то, что с тобой удобно молчать. Я за весь день на работе так наговорилась, а с тобой так расслабилась, что слова пропали сами собой, и мне захотелось немного спать.

— Может, домой тебя отвезти, пока кораблик еще не отчалил?

— Да нет, давай поболтаем лучше.

— Хорошо, — ответил Рус, — давай.

— Расскажи о себе.

— Да рассказывать особо нечего, а что тебя интересует конкретно?

— Ты женат? Учишься, работаешь?

— Был женат, не учусь, работаю. Преподавал недавно в правовом институте, — лаконично ответил Рус. — А ты учишься?

— Да я уже поняла, что ты адвокат, — сказала она тихо, — я подрабатываю в этом кафе и учусь в Институте телевидения на улице Правды, дом 11, кстати, если будешь там проездом, буду рада тебя видеть.

— А ты замужем? — неожиданно спросил ее, внутренне напрягшись, Рус.

— Да нет.

— А парень есть?

— Парень, парень… Да как сказать? Вроде есть, а вроде его и нет.

— А это как? — удивился Рус. — Так разве бывает?

— Он в Москве, в военном училище учится, а я его тут жду, и когда он приезжает, мы с ним вместе. Но приезжает он редко, и мне уже, если честно, надоели такие отношения.

— И давно у вас такие отношения? — спросил Рус, серьезно посмотрев на нее.

— Три года, — ответила она, вздохнув.

— И ты три года его вот так вот ждешь?! — удивился Рус.

— Ну да, вот так вот жду. Он приезжает два раза в год на неделю или две, и то не ко мне, а живет у своей тетки, а мы с ним иногда еще только в этот период и встречаемся.

— Да уж, — сочувственно ответил Рус, — трудные у вас отношения. А как ты относишься к тому… — начал было Рус, но вовремя остановился.

— К чему?

— Да так, не хочу спрашивать, это нескромный и бестактный вопрос был, — сконфуженно ответил Рус, поерзав на лавке.

— Нет, ну уж если ты начал, то договаривай, — настаивала она.

— А ты не обидишься? Пообещай мне, что нет, — прогундосил Рус, осматривая мимо проплывающие дома вдоль набережной.

— Постараюсь, — ответила она, опустив голову.

— Мы взрослые люди, — начал Рус издалека, — и вот, а ты не думаешь, что он тебе, наверное, изменяет, он же ведь мужик? — выпалил на одном дыхании Рус, тоже опустив голову.

— Может быть, — ответила она, не поднимая головы.

— И как ты к такому относишься? Тебе не больно?

— Больно не больно — это не имеет значения, потому что он там, а я сейчас с тобой здесь, — ответила она, посмотрев на Руса.

— И я рад этому, — ответил он, пожав ей кисть левой руки. Оксана не выдернула свою руку, и они продолжали плыть дальше. Рус держал ее за руку, стараясь как-то согреть ее теплом своей души, и они снова замолчали.

Экскурсовод все рассказывал и рассказывал про историю проплываемых мимо домов, памятников, про людей, живших в них и сделавших какие-то важные дела для России, а Рус не слушал и не слышал этого, потому что ушел в себя после рассказанного ему Оксаной. Ему было обидно и неприятно слышать от Оксаны, которую он очень близко воспринимал сразу после телефонного разговора с ней сегодня утром, о каком-то ее парне из Москвы, которого она, как он понял, ждет в Питере и хранит ему верность. Это его в корне не устраивало! Он испытывал полное разочарование в ней, в своих планах на нее, и жалость к себе, понимая свою роль подушки, в которую она, пользуясь случаем, удачно поплакала, излив, так сказать, ему сейчас посильно душу.

«Черт побери! — мысленно ругнулся Рус, — и никуда не деться, не уйти с корабля. Вот, блядь, дерьмо какое!» — все так же мысленно матюгнулся Рус крепким словцом. Почувствовав смену настроения Руса, Оксана повернулась к нему лицом и, взяв его руку своими обеими руками, сказала:

— Ты хороший парень, Ростислав, но лучше нам с тобою больше не встречаться.

От услышанного Рус замер.

— Ни хрена себе! — сказал он вслух, удивленно посмотрев на нее. — А почему же так? — спросил он, всматриваясь в ее глаза.

Оксана молчала. Рус продолжал смотреть в ее глаза, отмечая симпатичные черты ее овального лица. Русые волосы, широкий лоб, заканчивающийся тонкими ровными бровями, в меру широкий, немного вздернутый нос между двух явно выпирающих скул, тонкие губы, на которых сейчас замерла легкая улыбка..

«А скорее — усмешка, — подумал Рус, — жаль, что время свое и деньги на эту дуру плаксивую я сегодня потерял».

Осматривая ее лицо, Рус обратил внимание и на ее грудь, а точнее на декольте, в котором спрятались большие сиськи, соски которых так и дырявили ткань ее пуловера.

«Ни хрена, — подумал Рус, — не прокатит об меня так ноги вытереть. Какая-то странная баба, да, но что-то во всей ее манере поведения и в ее словах не то. Все как-то неестественно. Не верю я ей», — подумал он и, взяв себя в руки, улыбнулся, сказав:

— И ты откажешься от своего шанса из-за своей какой-то мнимой верности какому-то парню, который даже о тебе вспоминает только два раза в год, и то, когда к своей родне приезжает?

— Какого шанса? — удивленно спросила она.

— А ты не догадываешься? — ответил Рус вопросом на вопрос, пытливо всматриваясь в ее лицо. Оксана молчала, и Рус произнес:

— Шанса быть счастливой, — тихо добавил он, нежно посмотрев на нее. — Мне от тебя ничего такого не надо. Я сам наелся уже такого дерьма, не хочу больше без любви никаких отношений и ни с кем, если с тобой у меня ничего не получится, — серьезно сказал Рус, глядя ей при этом в глаза. — Дело только за тобой. По-моему, каждый человек просто обязан быть счастливым и не имеет права тратить свое время попусту на несбыточные ожидания. Жизнь и так коротка, и такими молодыми мы, и такой красивой, как сейчас, ни ты, ни я уже не будем.

— Да, но он иногда звонит мне, — обиженно ответила Оксана.

— Ну звонит иногда, ну и что? Может, у него уже давно есть девушка, а ты так — дежурный вариант, чтобы не скучать ему одному в Питере да деньги не тратить на новых подруг, — сказал Рус, отвернувшись в сторону. Пока они так мучительно общались, Рус и не заметил, как их кораблик уже причаливал к пристани, от которой недавно отплыл.

— Да… — сказала Оксана после непродолжительной паузы, — есть в твоих словах правда. Да, он никогда на меня не тратит денег, мы никуда не ходим вместе, все всегда по-быстрому по-солдатски… и по-дурацки, — добавила она, снова опустив голову.

— Ну вот видишь?! А ты вот должна ждать его годами, обламываться, терять время, а потом, когда ты ему надоешь, он пошлет тебя и женится на другой, и останешься ты у разбитого корыта с потерянным взглядом преданной собаки, и никому уже не станешь тогда нужна. У тебя даже шансов таких не будет, уж поверь мне на слово, уж я-то знаю, — поучительно отчеканил Рус, тяжело вздохнув. Руки его при этом немного тряслись, от волнения двигались желваки на скулах.

— И откуда ты все это знаешь? — задумчиво произнесла она, посмотрев на Руса.

— Ну как откуда? Из жизни. Я же адвокат. Я много каких людей повидал, они совершали поступки, а я потом решал последствия их поступков, их проблемы. Учиться надо на чужих ошибках, а не на своих. Проще говоря, дураком не надо в жизни быть, — размеренно проговорил Рус, потрясывая указательным пальцем правой руки в воздухе над своей головой.

— Я тебе предлагаю расслабиться и просто попробовать нам с тобой пообщаться, подружить, что ли. Ну а там… Там дальше видно будет. Ты всегда можешь вернуться к своему парню, если захочешь, — сказал Рус ей, отвернувшись, чувствуя внутреннее опустошение от прогулки на кораблике.

Кораблик пришвартовался, и люди начали сходить с него. Рус и Оксана встали и молча пошли не глядя друг на друга. Рус шел к машине, а Оксана, как ни странно, шла с ним в ту же сторону.

«К метро, наверное, пойдет она, когда мы на Невский проспект выйдем», — подумал Рус, но ошибся, Оксана шла рядом с Русом дальше к его машине. Рус не стал ее ни о чем спрашивать, достал ключи, нажал на кнопку сигнализации, открыл водительскую дверь, сев в машину. Оксана тоже села рядом и, повернувшись к Русу, сказала:

— Давай попробуем. А теперь отвези меня домой, я очень устала от нашей прогулки.

— Нет проблем, — ответил Рус, поворачивая ключ в замке зажигания, заводя машину. — А куда тебя везти? — спросил он, выезжая на проезжую часть.

— А к Петровскому форту, знаешь, где такое здание?

— Это около «Авроры»? Ты там живешь?

— Да, примерно там, напротив форта.

Всю дорогу они ехали молча. Рус боялся чем-то испортить результат своей пламенной речи и поэтому молчал, а почему молчала Оксана, он не хотел думать, на это не осталось никаких его душевных сил. Он вел машину и смотрел только на дорогу. Остановившись на светофоре, Рус заметил пробивавшиеся сквозь питерские тучи лучи уходящего солнца, которого сейчас снова не было видно, но то, что оно светлое и яркое, способное влиять на настроения людей, на события жизни, и оно, прячась за тучи, все равно существует, он в это верил и знал. И закрыв глаза, подумал: «Наверное, любовь, как спрятанное солнце, существует. Мы о ней только не знаем, но она непременно должна быть. Мало знать, надо еще в нее и верить».

Рус остановил машину у красивого современного дома номер один по Финляндскому проспекту.

— Ну вот и все, приехали, — сказал он, радостно посмотрев на нее, выключив мотор.

— Спасибо тебе за вечер, за прогулку и за… — Оксана замолчала, так и не закончив фразы.

— Да не за что, — ответил Рус, — главное то, что в жизни никогда ничего не случается просто так.

— Ничего не бывает случайно?

— Именно! — ответил он, кивнув головой. — Тогда как дальше? Ты дашь мне свой номер телефона?

Оксана немного замешкалась, посмотрела Русу в глаза, потом в окно автомобиля, потом снова на него, а потом зачем-то заглянула в свою сумочку и, порывшись там, сказала:

— Записывай, — продиктовав ему свой номер домашнего телефона, который Рус поспешно ввел в память своего мобильника.

Выйдя из машины, она закрыла дверцу, сделала несколько шагов в сторону дома, потом неожиданно развернулась, вернулась к машине и, приоткрыв дверцу, наклонившись, сказала Русу:

— Звони мне, я после 19 часов уже дома. Буду рада тебе. Пока. После чего резко повернулась и побежала в сторону красивого дома.