Книга первая Джеймс
Часть 1 Москва
Глава 1
Полгода, как они расстались. Всего полгода! И теперь каждый день, просыпаясь утром и ещё не встав с кровати, она видела своё отражение в зеркале платяного шкафа, с трудом признавая, что это располневшее тело — её тело, и что это разом как-то осунувшееся лицо — её лицо. Она сдерживала слёзы, которые душили её, не давали свободно дышать. Она каким-то неимоверным усилием воли, заставляла себя встать, не думая ни о чём, почти бессознательно добредала до душевой кабины, затем машинально завтракала, одевалась и почти буквально «вытягивала себя за волосы», беря рукой свой пучок волос и больно оттягивая его от затылка. Эта боль приводила её на некоторое время в чувство, Лия покидала стены своей квартиры, и либо ходила круг за кругом по берегу небольшого пруда, рядом с её домом, либо шла в фитнес-клуб и истязала себя на тренажёрах в зале.
Она была отличным менеджером! Как никто другой умела эффективно управлять своим временем. План личной жизни был ею составлен безупречно, жёсткий понедельный план расписывался на месяц вперёд. Расписание каждого дня теперь было известно, и она старалась хотя бы начинать его «по написанному», но тупо заглядывая в распорядок дня, понимала, что это напрасно. Ибо присущая ей уверенность в себе, эта пресловутая гармония, порождаемая триединством тела, духа и разума, куда-то вдруг бесследно улетучилась, а сил — скорее моральных, чем физических — хватало лишь на то, чтобы выйти из квартиры и как-то начать наступающий день…
Ещё совсем недавно это была красивая женщина, с тонкой талией и ухоженным лицом, в одежде известных мировых брендов — хозяйка собственной компании. У них с мужем был хороший дом на Подушкинском шоссе, но Лии захотелось красивую квартирку в Москве, без отделки, чтобы она сама могла её обустроить по собственному вкусу. Муж счёл это очередной её забавой, и они прикупили сто пятьдесят квадратных метров в престижном Западном округе. Дом находился недалеко от центра города, и в то же время был окружён множеством парков, с водоёмами, в которых плавали редкие в городе утки — мандаринки, а часто можно было видеть даже речных чаек.
Она сама придумала дизайн интерьера в стиле рококо, заказала специалистам визуализацию. Ещё до начала работ она увидела трёхмерное изображение задуманного, кое-что подправила и приступила к осуществлению. Правда, Лии больше нравились другие стили: ар-нуво и ар-деко. Эти бесконечные линии в интерьере, плавно перетекающие, словно длинные локоны женщины. И Лия уже понимала, почему именно это ей нравится — потому что оба стиля были неотвратимо сексуальны в своём воплощении. Но если ар-деко — это скорее брутальная сексуальность, то стиль ар-нуво, к которому она тяготела — это так эротично. Одержимая идеей создания своего интерьера, где бы она ни была — в Париже, или в Версале, в Доме Рябушинского в Москве, или в особняке Толстого, на Сабанеевом мосту, в Одессе, она жадно впитывала всё, что касалось идей для создания своего интерьера. И муж её, Савелий Львович, охотно посещал и осматривал эти усадьбы и дворцы, с удовольствием слушал рассуждения своей милой жены об интерьерных стилях.
Лия действительно много чего посмотрела и изучила. Посоветовавшись с дизайнером, пришла к выводу, что квартира — это не усадьба и даже не Дом, и что стиль ар-нуво, который она, можно сказать, полюбила, требует больших площадей. Стиль модерн — очень затратный и долог в исполнении, барокко — слишком вычурный. Потому остановились на лёгком воздушном рококо, с элементами классики. Она лично с большим воодушевлением обставляла, оформляла… Друзья, глядя на лёгкую позолоту лепнины, на подлинники картин в дорогих рамах, хрустальные люстры, на мебель, каждый предмет которой был репликой дворцовых интерьеров, говорили, что это — Версаль.
И вот так вдруг случилось, что вся эта красота её больше не радовала. Часто она просыпалась часа в четыре утра от того, что затылок нестерпимо жгло, словно он лежал не на подушке, а на раскалённой плите, при этом в ложбинке, между грудями, было влажно. Сердце так стучало по ребрам, что удары отчётливо отдавались в ушах. Лие становилось страшно. Она шарила рукой по соседней подушке, просто, чтобы ещё раз убедиться, что теперь она спит одна, теперь она живёт одна. Почему?! Почему именно теперь, когда ей только исполнилось пятьдесят пять лет, она осталась одна?! Какой невыносимый возраст! Пять. Пять… Она никогда об этом не думала, но теперь эти две пятёрки, словно какой-то невидимой стеной отгородили её от прежней жизни, и начался совсем другой период, в котором она — пенсионерка! Женщина в возрасте, оставленная мужем! Это обстоятельство не выходило из головы. Особенно по утрам, когда она внезапно так рано просыпалась. В постели ей становилось то нестерпимо жарко, а то она начинала так зябнуть, что натягивала на себя заранее приготовленную кофточку и забиралась под два одеяла. Но тщетно! Всё тщетно. Она садилась на край кровати, обхватив голову руками, затем заставляла себя подойти к окну, открыть шторы. И за окном ей всё виделось теперь таким мерзким и неприглядным, какой ей представлялась теперь вся будущая жизнь, скорее, её остаток.
«Да что со мной такое? Что?» — спрашивала она себя в полном недоумении. Где былое самолюбие, уверенность? Прошло чуть больше полгода. Всего! И раньше было всё иначе. Когда квартира была готова, муж, казалось, снисходительно потакавший её забавам, с удовольствием покинул парализованное пробками Рублевское шоссе, оставив их загородный дом под присмотром управляющего, и переселился в новое жилье.
Утро начиналось с того, что она открывала глаза и, видя, изумительной красоты люстру над собой, львиные лапы ножек мебели, счастливо улыбалась, будила его, своё «солнышко», и он тоже улыбался ей в ответ. Из окон высоко расположенной квартиры они вместе с удовольствием наблюдали за необыкновенными восходами по утрам и закатами по вечерам. Она просто не могла прежде вообразить, каким многоцветным может быть небо над Москвой. В одно окно был виден лес около бывшей ближней дачи Сталина и уникальный, уносящейся в небо, грациозный шпиль Университета. Лия много фотографировала, любуясь всеми оттенками неба, на фоне которого выделялись красивые постройки последних лет: жилой массив «Эдельвейс» с башенками, стилизованный под высотки Москвы, и жилой массив «Кутузовская Ривьера». Крыша «Ривьеры» была оригинально подсвечена, цветовая гамма менялась постоянно, и невозможно даже было сосчитать количество вариантов. Да она и не считала, она просто наслаждалась видом и говорила друзьям, если огни «Кутузовской Ривьеры» не гаснут, значит, жизнь продолжается, и в Москве всё, как всегда, в порядке.
В другое окно, с противоположной стороны дома, открывалась чудесная панорама Живописного моста над Москвой-рекой, соединяющего Крылатское с Серебряным бором, где они любили бывать с мужем — ходили в храм, гуляли, слушали звон колоколов и пение птиц, пили родниковую воду внизу у подножья холмов.
Где бы ни была эта женщина — на прогулке, в обществе друзей, дома, она всегда так грациозно двигалась, всегда с такой лёгкой улыбкой на лице, что было видно невооружённым глазом, что это — женщина, которая безмерно наслаждалась собой и сознательно не скрывала это. Про таких женщин мужчины думают, какая она «клёвая», такую замечают в толпе, такую запоминают надолго, даже если не знакомы с ней. После встречи с такой женщиной мужчине хочется совершить что-то особенное, ни для кого и ни для чего, а просто так, потому что его от нее «прёт»!
Да, это была не простая женщина. С юных лет она задумывалась о жизни, о своём предназначении. Она стремилась к знаниям, она имела план жизни и уверенно следовала ему. Помимо того, что она обладала какой-то врождённой грацией, стремилась всегда держать осанку, лицо и удары судьбы. Ударов было немало, но она справлялась, она выходила из ситуации с достоинством. И когда она наблюдала в других людях неуверенность, неумение достойно отвечать их на грубость и гадость, а также видела какие-то другие в них слабости, то недоумевала и отказывалась понимать, почему человек не может взять себя в руки и сделать то, чего требуют от него жизненные обстоятельства. В какой-то мере она даже презирала слабых людей.
В сущности, ничего не мешало ей прямо сегодня устроить себе разгрузочный день, как бывало прежде, купить набор готовой еды для снижения веса. С помощью этих несложных условий уже через месяц-другой её тело могло бы принять прежние формы. Но — увы! Уже два месяца фитнесом она занималась только урывками. Да и можно ли это вообще назвать занятиями, если её личный тренер постоянно писал в «Viber», напоминая о тренировках, высылал план, а она панически боялась встречи с ним и могла пойти только в тот день, когда у него был выходной. Фитнес-клуб премиум класса находился в самом начале Рублевского шоссе, в отдельно стоящем здании, окруженном деревьями. Это был клуб в черте городе со статусом загородного. Здесь занималась большая часть московской элиты. На парковке в клубе, как в авто музее, можно было увидеть и «Bentley», и «Aston Martin», не говоря уже о последних моделях «Мерседесов» и «Кадиллаков». Хозяев этих машин часами у входа ожидали преданные, как псы, секьюрити. После занятий, после сауны эти мужчины и женщины выходили из клуба с какими-то мраморного цвета лицами, аккуратными причёсками, готовые хоть сейчас на светскую вечеринку. Это вызвать может недоумение: как после многочасового фитнес-бдения и спа-процедур можно выглядеть такими отдохнувшими?! Разумеется, что после занятий в тренажёрном зале, после сауны и бассейна над их телами колдовали руки массажиста, стилиста-парикмахера и маникюрных мастеров, работавших в четыре руки, ухаживая одновременно за пальчиками их рук и ног. Удивительно, как всё это их не утомляло, напротив, они становились свежи и хороши той естественной красотой, с которой обычно просыпаются по утрам юные красавицы. Женщины выходили из клуба — макияж, причёска, спортивная сумка «Louis Vuitton» и туфли на высокой острой шпильке «Louboutin», слегка покачивая бёдрами, наполненные уверенностью в себе и ощущением собственной исключительности. И Лия была одной из них.
Тогда она в какой-то мере презирала слабых людей, и вот вдруг сама стала слабым, болезненным, раздражительным существом! Она заедала свою тоску сладостями, позволяла себе много лишней, бесполезной еды, значительно прибавила в весе, и это изменило не только её талию, она утратила былую пластику движения, колени и спина становились какими-то непослушными. Лия как-то вдруг, неожиданно для себя, состарилась. Неужели это она — ухоженная, уверенная, успешная женщина, теперь чуть свет садится на край своей кровати и плачет без видимой причины? Неужели это она, красивая, обеспеченная, полная жизни ещё каких-то полгода назад, начинает превращаться в толстую тётку, омрачённую уходом от неё мужа?
Она уткнулась головой в подушку, затем взбила её руками, перевернула несколько раз, снова уткнулась, пытаясь найти островок утраченного в жизни равновесия, но ничего не помогало ей справиться с тоской и безысходностью положения, и от этого её охватывало ещё большее отчаяние.
Она прежде нисколько не унывала от того, что всегда есть люди, которые идут на шаг впереди, что любые её победы для них — вчерашний день. Она не пыталась дотянуться до их уровня, хотя всегда была перфекционисткой, выбирая себе всё только лучшее. Самый лучший фитнес-клуб, самый шикарный отель, самый престижный автомобиль, и всё самое-самое из того, что она могла себе позволить и даже чуть больше. Она всегда стремилась к совершенству.
В какой-то момент муж Лии встретил другую женщину с меньшими запросами и более молодым телом. Его измену Лия обнаружила случайно, расставание было столь же стремительным, сколько неожиданным для обоих. Что с того? Кажется, Лия совсем не сожалела. Просто было очень обидно. Кому она нужна теперь такая — стареющая дама, лишённая желания что-либо наладить в своей теперешней жизни?
Утратив не только мужа, но и закрыв свою фирму в связи с кризисом и отсутствием нужного количества заказов, а главное — отсутствием желания продолжать своё дело, исходившего из утраты интереса к жизни вообще, получив статус пенсионерки, она как-то вдруг разом сникла. Как говорил профессор Преображенский, разруха начинается у нас в голове, так и кризис, в первую очередь, был не столько у нас в стране, как у неё в голове. И она упорно не хотела это осознавать. Было что-то очень оскорбительное для неё в том, что она теперь относится к категории людей, которые живут на Pension. Это было какое-то самобичевание. Лия намеревалась оформить пенсию, но всё откладывала и откладывала, сознавая, что пенсионного пособия едва ли ей хватит, чтобы прожить один день. Она словно попала в беличье колесо: чем больше она вспоминала о своём возрасте и своём новом статусе, тем больше эта мысль угнетала её, а чем более угнетённым становилось её настроение, тем чаще она возвращалась мыслями к своему возрасту и статусу. Чем тоскливее ей становилось, тем чаще она заедала тоску, чем больше становился её вес, тем сильнее становилось её отчаяние, и она снова прибегала к еде, как источнику хоть небольшого, но всё-таки удовольствия. К этому добавилось ещё одно странное, необъяснимое обстоятельство. Она лишилась иного рода удовольствия. Она, которая так сильно любила любить, которая загоралась от слова, нашептанного мужем ей в ушко, от воспоминания какого-то эпизода их любовных утех, вдруг с уходом мужа ко всему этому охладела. Несколько робких попыток, на которые она отважилась только из того, чтобы исключить это недоразумение, оказались неудачными и окончательно отвратили её от этого дела.
Впрочем, она немного лукавила. Как-то раз, после массажа… Этот массажист уже несколько месяцев подряд обслуживал её на дому, сначала она ездила к нему в салон, а потом, попросила, щедро оплачивая, чтобы он приезжал к ней домой. Его звали Семён. Он имел от рождения плохое зрение, ему было чуть больше сорока, и ничего, кроме массажа, он своей жизни делать не умел. Правда, он окончил медицинское училище и постоянно где-то учился, много практиковал. Это был хороший честный парень. Она доверяла ему, привыкла к его рукам, Лие нравилось, как он разминал, растирал её тело, и в этом тоже было немалое удовольствие. Семён умел делать и антицеллюлитный массаж, и релаксирующий, и лечебный… и «бразильскую попку». Последнее время у Лии появились неприятные ощущения в пояснице, потому в массаже было больше пользы, чем удовольствия, и это её тоже удручало. «Я начинаю болеть, я безвозвратно постарела, — думала она. — Я хуже стала видеть. Я надеваю очки, когда читаю, закрашиваю седину каждый месяц и всё чаще должна ходить к косметологу», — она поделилась этим с Семёном. Он был немногословен. Он и прежде изъяснялся односложно, зачастую каким-нибудь одним словом: «Понял». «Спасибо». «Буду вовремя».
И в этот раз он сказал коротко, такова жизнь, и утешил обеспокоенную стареющую дамочку не только словом. Лие понравилось. Он был робок, как и вся обслуга. И эта его неуверенность напомнила ей мальчика-школьника и пробудила в ней сильное желание, и она получила удовлетворение, словно взяла реванш у своего возраста.
Конечно, это было не Бог весть что. Но прежде от секса с любимым мужчиной Лия получала одно из самых больших удовольствий, неиссякаемую энергию жизни в буквальном смысле. После… всегда было столько сил, всегда было необыкновенное ощущение полноты жизни, гармонии, уверенности, спокойствия, равновесия, которого хватает на всё и всех вокруг…
Но массажист ушёл, и Лия залилась слезами. Оставшись одна, она представила, как одинокая скала, обласканная морскими волнами, остаётся совсем одна в часы отлива. Она плакала от чувства невероятного одиночества, и от того, что, видимо, называется грехопадением. «Она… и с кем?! С массажистом! Хорошо, что не с конюхом. Боже мой! До чего она дошла!»
И эти её слёзы, словно не слёзы, а кровь из раны, текли, унося с собой её силы и забирая у неё жизнь. Время не шло, а словно падало куда-то в бездну. Только что было утро, а уже стемнело. И ночь наступает. И никакого смысла не было в этом очередном дне. И сколько бы ни убеждала она себя, что у неё завидная ещё внешность, что у неё есть деньги, что лучшие косметологи, диетологи, стилисты всегда могут всё поправить — всё это ей казалось теперь абсолютно бессмысленным, пустым и никчемным. Это были просто мёртвые мысли.
В довершение всего эта разовая связь с массажистом представлялась ей совершенно отвратительной, ибо кроме физиологии в ней не было ничего. Она всегда была с мужчиной только по взаимной любви, когда они уважительно относились друг к другу, на равных. «А здесь… что было здесь?!»
Она вскочила и побежала бегом в душ, включила воду. Вода била со всех сторон — из гидромассажных сопл, из тропического верхнего душа, из лейки сбоку… Лия схватила мочалку и неистово тёрла себя, словно желая смыть весь позор содеянного. И когда она, наконец, выключила воду, распрямилась, то увидела себя в зеркало. Это было несколько иное зеркало, нежели в спальне, оно было более вытянутым. Тело казалось стройнее, но это не утешало. Лия включила ледяной душ. И, словно отрезвев от этих несколько недель, поняла, что с ней что-то не то творится. Что причиной всему нельзя считать ни расставание с мужем, ни кризис, ни закрытие фирмы, ни проблемы со щитовидной железой и гормоны… Окатив себя холодной водой и несколько «протрезвев», она поняла, что больна, и её болезнь — депрессия.
Ранее ей приходилось наблюдать такое состояние у успешных и уважаемых людей. Отсутствие всяких желаний, тусклый взгляд. Но раньше её это не касалось, и если бы кто-то сказал, что у неё скоро будет так же, она бы не поверила. Это она-то! Любопытная от природы, с неуёмной жаждой ко всему новому, с массой всевозможных идей относительно любого начатого дела, будь то бизнес или обустройство интерьера. А теперь… Что теперь делать? Как быть? Да, она умеет держать лицо, она умеет управлять эмоциями, но разве можно принять решение и продолжать жить, словно ничего не случилось, словно одиночество и старость не гложут её изнутри?!! Разве можно так жить в одном из самых больших в мире городов, в Москве, в начале 21 века?!
Главная трагедия нашего времени — в нестабильности, в том, что живёт-живёт человек нормальной жизнью, и вдруг она может стать ненормальной, и никто из нас не знает, как при этом себя вести. Лия знала, что дом строит строитель, дизайн придумывает дизайнер. А если человеку больше неоткуда взять восторженного ожидания великих перспектив своей жизни, если человек не ждёт больше от жизни совсем ничего, то кто ему тогда поможет? Доктор. Должен же быть такой доктор. Нужно срочно найти хорошего психолога. Хороший психолог должен быть, как минимум, сильной, харизматичной личностью. Но как его найти? Может, ей просто нужно время, и она сама со всем справится? Она же поняла причину своего теперешнего состояния. А тот, кто это осознал, тот найдёт силы и власть управлять и собой, и своей жизнью. Надо просто потерпеть. Нужно время.
Глава 2
Но время шло, а ничего не менялось, и Лия вошла в интернет, нашла телефон первого попавшегося психолога и договорилась о встрече.
Доктор Евгений Иванович на вид был несколько моложе Лии, однако имел решительное выражение лица, такое выражение напускают на себя уверенные или самоуверенные люди, это предстояло узнать.
Врач принимал в кабинете, который находился в центре Москвы, недалеко от Киевского вокзала, видимо, в каком-то старинном особняке, или здании, интерьеры которого были стилизованы под 19 век. Ей не хотелось разбираться в этом, она просто машинально отметила это обстоятельство, и то лишь потому, что сидела напротив доктора в каком-то очень удобном красивом кресле в стиле барокко. Она смотрела на врача, присевшего напротив неё и поправляющего на переносице очки в тонкой оправе. И взгляд у Лии был, видимо, совсем бестолковым, потому что он не выражал никакой самой маленькой и смутной надежды на то, что он ей поможет. Единственное, что её утешало — это его ремесло. Что человек этот не из её круга, и ему можно будет рассказать всё, что с ней происходит в последнее время. Кроме того, заверения доктора о том, что всё рассказанное не выйдет за дверь этого кабинета, показались ей убедительными.
— Так вы говорите, что чувствуете себя плохо?..
Евгений Иванович задал ей вопрос с выражением глубокого интереса и понимания, которые, видимо, должны соответствовать статусу психолога.
Слушая её короткий рассказ, он задал несколько вопросов, на которые она ответила, медленно растягивая слова, очень неохотно, словно ей очень трудно физически было говорить и приходилось делать большое усилие, чтобы буквально выдавливать из себя слова. При этом она отчаянно думала, как сложно устроен человеческий организм. И вряд ли человеку, даже доктору, специально обученному, подвластно то, что называется этим словом, обозначающим в человеке нечто не материальное, что нельзя ни увидеть, ни потрогать… И это — душа.
Всё-таки доктор выразил понимание момента:
— Я правильно вас понял? — задал он риторический вопрос и сам же на него ответил ей: — Вы чувствуете себя плохо, такое состояние вам незнакомо было прежде. И вы, осознавая причину этого состояния, и не знаете, как это исправить. И я не буду лукавить, потому что вряд ли именно я смогу помочь вам.
— Но — почему?!
Она почувствовала себя оскорблённой, потому что доверилась этому человеку, он знает её тайну, а он со скучающим видом заявляет, что она не может рассчитывать на его помощь. Он же врач, в конце концов, и это его профессия.
— Вы утверждаете, что прошли все обследования, и в вашем организме нет пока возрастных изменений, которые бы способствовали такому расстройству. А из этого можно сделать вывод, что физически вы вполне здоровы. Ваша болезнь больше надуманная, нежели реально существующая, иными словами, она — у вас в голове.
Лия нахмурила брови и смотрела на него исподлобья.
— Я могу прописать лекарство. Но это всё непросто.
— Если вы считаете, что оно поможет… Я готова платить любые деньги. О каком лекарстве вы говорите?
Доктор засмеялся.
— Вам нужен психолог.
— А вы разве не психолог?
— Просили таблетку — слушайте внимательно! Итак, психолога, как и мужа, нужно искать. Вы очень сильная, умная женщина, найти специалиста, который вам подойдёт, трудно. Поэтому… пошли к одному, что-то не понравилось, идите к другому. Особенно избегайте называющих себя психоаналитиками. Это американский подход — психоанализ. Такие доктора привязывают вас на годы — в этом суть психоанализа, анализировать… Категорически не советую! Это забирает ваше время и деньги. Раз в неделю вы будете приходить, ложиться на кушетку и рассказывать, что произошло с вами за неделю, анализировать с ним, что сделала так, что не так… И так до бесконечности. Чем дольше человек к нему ходит, тем лучше психоаналитику и тем глубже закапывается человек. Вот, скажем, случай с Мерлин Монро, есть даже версия, что психоаналитик подтолкнул её к самоубийству.
Лия взмахом руки отвергла это его предположение. И рука её, невероятно отяжелев от этого жеста, обессиленная упала вниз, мимо кресла.
— Вам принести чаю, воды?
В кабинете повисла тишина. Лия не отвечала, доктор тоже держал паузу.
— Благодарю вас, — сказала она, наконец, — продолжайте.
— Психоаналитики — это американская стезя. У нас тоже есть, но они большей частью теоретики. Что касается психологов, то они тоже бывают разные. Вам бы нужно, прежде чем идти, узнать, какой школы они придерживаются. Есть Фрейд, Юнг, Фром… их много.
Посмотрите в интернете, какие направления сегодня существуют, чего придерживаются та или иная группа. Есть более современные направления, например, гештальт-терапия. Сначала надо сориентироваться в этом. Однако придёшь к гештальт-терапевту одному, придёшь к другому, и поймёшь, что это два разных человека и два разных направления, потому что там есть ещё различные ответвления.
Лия начала терять нить его монолога, она прилагала всяческие усилия, чтобы запомнить то, что он говорит, и понимала, что не может сосредоточиться. Внутри неё поселился какой-то холод, словно от страха из-за того, что она не сможет запомнить, и у неё вдруг похолодело в животе.
Евгений Иванович между тем продолжал:
— И в этой методике есть самые разные ответвления. А, кроме того, есть личность человека, который крутит своё, кроме гештальта, вкладывает, пытается сам доработать что-то вследствие своего повышенного эго. Психолог ведь тоже человек, со своими амбициями, он пытается самовыразиться, у него не отнимешь его эгоистического начала. А есть ли у него способности, это вопрос. Бывает, налепят магию какую-то слева и справа. Всё это надо тщательно отслеживать, и если чувствуешь, что это не твоё — уходи. Не обязательно даже сидеть полтора часа, и не надо ходить к этому человеку.
«Мне нужен помощник», — подумала Лия. Она не в состоянии сейчас запомнить всё, что говорит этот человек, не в состоянии понять. Но ей казалось, что он говорит что-то очень важное. Не получалось вычленить и запомнить всё хотя бы тезисно, и всё сказанное доктором было мимо!
«Мне нужен помощник», — подумала она опять и нашла выход. Она положила на стол свой iPhone, незаметно включила диктофон и расслабилась, слушая теперь без особого напряжения.
Между тем, Евгений Иванович, забыв о том, что, когда клиент не слышат психолога, надо чем-то привлечь его внимание, продолжал:
— Один доктор мягкую методику использует, другой — жёсткую. Если вы видите, что это не ваше, значит, это не будет работать, надо от этого отказаться. Зачем брать Кёнигсберг, если он не сдаётся?! Жёсткая позиция — это Ницшеанство: «падающего» — толкни! Если человек ничего не хочет, ничего не может, если он находится в состоянии упадка, не держится, что называется, на ногах — ты подтолкни его в яму, пусть он осознает, что упал, что он лежит, что он немощный. И тогда в человеке начинает просыпаться сознание. И он поднимется, осознав, что уже в яме… Но не с каждым такое возможно. Одному это действительно будет во благо, и он начнёт выкарабкиваться, и вылезет. Но после этого он будет ненавидеть этого Ницше. А другой — не поднимется, так и сгниёт в этой яме. То, что хорошо для одного, для другого — плохо. Нельзя сказать, что формула не работает. Одному — она помогает, другого — убивает. Поэтому, прежде чем её использовать, надо подумать, потому что можно к погибели человека подтолкнуть. Жизнь прожить, это как пройти по лезвию ножа, чуть оступился — и ты на обочине. Это ещё хорошо, а то и в овраге. Так что все эти схемы — это очень серьёзные вещи. Переломить натуру — тяжело. Поэтому надо искать своего психолога, надо читать, анализировать. Есть ассоциации психологов. Таких сообществ только в Москве тысячи, а какие из них адекватные — трудно сказать. Могу сказать только одно — этот человек должен быть со стажем, у него должна быть теоретическая база хорошая и практики много. Это тоже работа — найти своего психолога…
«Я не могу, я не хочу!!!» — думала Лия, когда они расстались.
Лия так разволновалась от этого монолога. Уверенная в себе, достойная женщина прежде она сама волновала мужчин. Теперь же, словно лягушка какая, распластавши своё тело в большом кресле, сидела с застывшими глазами и молчала. Он же, почти забыв о её присутствии, упивался своей речью. Правда, говорят, что человек забывает о тех, кто рядом, когда говорит о себе. Он пребывает в особо приподнятом настроении и упивается своей значимостью.
Она не стала вызывать такси, а побрела по городу, по каким-то узким улочкам, и кое-что вспоминалось ей из сегодняшнего визита.
Без психолога нельзя. Сам человек, как червячок. Вот ребёнок берёт червячка и толкает его — ползи вперёд! А червячок — р-раз! — и ползёт в другую сторону. Ребёнок его направляет, уже ямочку ему вырыл, засунул его туда, а червячок опять вылезет и ползёт, куда попало. Так и человек, как этот червячок. Вот почему он её не взялся лечить. Психологу с сильным человеком трудно. Такой человек ползёт туда, куда ему хочется. Он уводит психолога вправо, влево, вниз, вверх. Клиента трудно направить. Доверие должно быть. Одним словом, в идеале, сердца клиента и психолога должны биться в унисон. Только тогда доктор схватит суть проблемы и сможет помочь.
Да. Но Магомет не всегда идёт к горе, а гора к Магомету вообще не придёт никогда. Вот и Лия больше не хочет идти к горе, и никто её туда не придвинет.
Оставшись одна, она побрела по городу в домашнюю сторону. Как низко она пала! Сильная, волевая женщина, стала искать помощи на стороне. Хорошо, что ещё не пошла к гадалкам и экстрасенсам! Что она хотела от этого психолога?! Чтобы он выписал ей таблетку, которую она проглотит, и утром всё станет, как было прежде? Она же не глупая, она понимает, что это невозможно. Зачем она обратилась к этому человеку?! Он просто самоутверждался за её счёт, сделав умное, понимающее лицо, и потом так заморочил ей голову, что её сейчас даже подташнивало. Какой-то внутренней душевной дурнотой, исходящей не столько из желудка, сколько из глубины души.
Она шла по грязной обочине, и была уже почти рядом со своим домом, когда увидела, что полы её длинного пальто сильно забрызганы грязью, но это обстоятельство тут же забылось. На первый план выходили мысли о том, что ей делать.
«Что делать?? Что делать???» — непрерывно думала она, машинально открывая ключом дверь своей квартиры, сбрасывая грязное пальто в прихожей. На ум приходило только одно: «Не хочу! Не хочу!..» И слёзы подкатывались, и комок в горле просто душил её. Наконец она поняла, что всё, что она сейчас хочет — это плакать. Она вошла в спальню, упала лицом вниз на кровать и решила дать волю слезам, поскольку плакать — это единственное, что она сейчас хочет…
Глава 3
Утром Лия проснулась с мыслью о том, что теперь она нигде не работает. Что в столице множество фирм по-прежнему нуждаются в продвижении и реализации своих услуг и товаров, и что её бывшие коллеги — агентства по маркетингу, PR и рекламе — как и прежде, охотно берут заказы от клиентов и придумывают самые изощренные, немыслимые способы, чтобы товар или услуга, как можно быстрее нашли своего покупателя. Лию же сейчас настолько раздражала реклама всякого рода, что она давно не включала телевизор, хотя порой думала, что это не совсем верное решение, и, возможно, некоторые программы могли бы отвлечь её от собственных проблем. Но именно чужие проблемы больше нисколько не интересовали её. Сколько лет она потратила на то, чтобы выслушивать клиентов. Она всегда с таким воодушевлением, с таким азартом бралась за самые сложные случаи, спасала фирмы, которые были на грани банкротства. Она, можно сказать, совершала подвиги. И что теперь? Где эти компании, где эти люди? Кому есть дело до её проблем? Она осталась одна в этой жизни — без работы, без мужа, она растерялась и чувствовала себя никчемной, как многие старики и старухи.
Старики. О, ужас! Внезапно у неё появилось желание поехать в пенсионный отдел и всё-таки оформить пенсию по возрасту.
Она быстро натянула на себя тонкое кашемировое платье цвета переспелой вишни, надела меховой жакет, повязала вокруг головы платок от «Hermes». Всё это делала машинально, хотя раньше ей доставляло особое удовольствие ощущать на своём теле хорошо скроенные фирменные вещи из элитных тканей, тело её пело, движения становились царственными, чертовски приятно было носить то, что любит твоё тело. Она взяла клатч с документами, надела сапоги на высоком каблуке, который уже не носят женщины её возраста, спустилась вниз, едва кивнув консьержке.
Когда она поднялась по узкой лестнице на первый этаж жилого дома, в подъезд с табличкой «Пенсионный Фонд РФ», коротко подстриженная женщина в мешковатой синей форме охранника сообщила ей номер нужного кабинета. Пройдя вперед по коридору, Лия присела на жёсткий стул, ожидать своей очереди. Народу было не так много. Щуплый старичок с трясущимися руками, сидел справа, и всё время копался и шуршал потертым пакетом-майкой, которые дают бесплатно в дешёвых супермаркетах. Далее подле него сидела женщина в годах. Лия не видела её полностью, только вязанную трикотажную шапочку на её голове, увешанную катышками. Напротив неё восседала полнотелая старуха, которая всё время вздыхала, не разжимая тонкие губы. Возле нее прилепилась симпатичная сухонькая женщина с воздушными от седых кудряшек волосами. Она всё время вертелась на своём стуле, словно боялась упасть, придерживая сползающую с коленей большую чёрную сумку из грубой кожи. Замок был сломан, и оттуда были видны аккуратно сложенные документы, завёрнутые в прозрачный целлофановый пакет. Лия отметила, что все люди были одеты в какие-то мрачные тона, чёрные и серые или грязно-бежевые.
Как только она подумала об этом, в коридор влетела яркая женщина с блёстками, где только можно — на рукавах, на сумке, на ботинках. Она стала громко спрашивать о чём-то, не обращаясь ни к кому конкретно и сразу ко всем. Лия не слушала её, потому что была поражена тем, что во рту у этой женщины на месте переднего зуба зияла чёрная дырка.
Пожилая женщина слева, когда Лия оглядела её, показалась одетой очень деликатно, со вкусом, но корни её волос уже давно отросли и требовали окраски. Лия прикрыла глаза, холодок пробежал по спине. Неужели она потеряла критичность, неужели она не способна оценить себя и свой возраст, возможно, она так давно не посещавшая косметолога, запустившая своё лицо, выглядит так же? Она вынула из клатча зеркальце, инкрустированное стразами Сваровски, посмотрела на своё лицо и ужаснулась. Губы показались ей тоньше обычного, уголки опущены, а лицо было отечным и каким-то синюшным. Но взглянув на источник освещения в коридоре, немного успокоилась. Низкие потолки с люминесцентными лампами были оклеены дешёвыми полиуретановыми плитками, панели на стенах так же зловеще поблескивали светло-коричневым пластиком. Она спрятала обратно в сумочку зеркальце. Каким неуместным здесь был этот дорогой предмет! Какими унылыми были лица людей! И её так тяготило чувство, что теперь она пополнила их ряды. Она — пенсионерка! Скорее всего, именно это слово больше всего угнетало её сознание. Она не отступилась, дождалась своей очереди, оформила всё, что нужно, и даже по совету специалиста зашла в соседний подъезд, службу социальной защиты и встала на очередь на полагающуюся ей теперь путёвку в санаторий с бесплатным проездом туда и обратно на железнодорожном и электротранспорте. Она даже не очень понимала смысл этих названий. Ей стала открываться какая-то не то, чтобы совсем неведомая, но та часть жизни, о которой она, конечно, знала, но не думала, она её просто не касалась. А теперь Лия делала то, что ей говорили специалисты, и даже согласилась, что скоро зима, и что, возможно, будут горящие путёвки.
— Вам позвонить, если кто-то из очередников откажется?
Лия увидела спрашивающую её женщину, одетую, как школьная учительница, в тёмный пуловер, из-под ворота которого выглядывал белый воротничок старомодной рубашки, узкий и жесткий. Она, словно машиной времени, перенеслась в мир, где носили одежду 1980-х годов, где стояла мебель этого времени, на полу лежал линолеум, на полках были ряды дешёвых пухлых папок.
— Так вам позвонить? — не дождавшись ответа, строгим голосом переспросила женщина в белом воротничке.
— Да, да, конечно, — извиняющимся тоном пробормотала Лия и, как в школе, спросила разрешения: — Я могу идти?
Женщина с какой-то едва заметной укоризной посмотрела на неё, словно та вырядилась не к месту, ухмыльнулась как-то криво, потом распрямила спину и сказала громко, растягивая по слогам и чётко ударяя на каждом: «И-ди-те!» Словно сказала: «А не пошла бы ты!..» Позже из этого отдела ей действительно позвонят и предложат бесплатную путёвку, видимо, потому что звонившая не будет видеть наряд Лии, её дорогие часы и сумку, она будет обезличена, просто пенсионерка. А теперь Лия как-то даже попятилась к выходу, и про себя отметила, что сегодня, посещая подобные заведения, чувствует какое-то беспокойство, даже нервозность. И это её ощущение исходило от того обстоятельства, что и она теперь лишилась той части жизни, в которой у неё было своё дело, муж, друзья, что являлось залогом уверенности в себе, символом счастья и некоторой беззаботности. И вдруг нечто, а именно — возраст, решило посягнуть на этот её образ, и он рассыпался. Или ей так только кажется?!
У Лии возникло желание встретиться со своей хорошей приятельницей, можно сказать — подругой, которая была немного старше Лии, а значит, уже на пенсии. Именно Мила, как показалось Лии, как никто другой, способна посочувствовать или развеять её сомнения по поводу возраста, внешности, драмы сегодняшнего её статуса. Вдруг появилась надежда, что Мила убедит её в надуманности всех этих проблем, и это вернёт ей веру, что ещё возможно вернуться к прежней жизни с её беззаботными, счастливыми днями.
Глава 4
Мила жила в районе Дорогомиловской заставы в красивом бежево-кирпичном доме сталинской постройки в квартире, доставшейся ей от родителей. В свои 57 лет она имела фигуру девочки. Этакая травести — женщина, похожая на подростка. Маленькая росточком, что-то около 150 см, она не могла иметь детей, зато всю жизнь прожила с одним мужем. Он — бывший спортсмен, теперь уже тоже на пенсии, большую часть времени проводил в их загородном доме, а она в московской квартире. Лия знала, что у Милы много лет был любовник. Тоже женатый. Они встречались тайно и регулярно, исключительно для сексуальных утех, но недавно он неожиданно скончался от сердечного приступа.
Когда Лия вошла, у Милы дрогнуло сердце. Эти складочки под платьем, отечность лица, непонятно откуда взявшаяся, а также опущенные вниз уголки губ бросались в глаза сразу. Они обе пили чай и не решались заговорить о важном. Лия не знала с чего начать, а Мила не могла отделаться от мысли, что перед ней сидела бывшая «царица», которой она завидовала прежде, её прямой спине, твёрдому, всегда уверенному взгляду и её походке — ведь эта женщина всегда ходила так, словно несла за собой многометровый шлейф. Образ царственной особы как-то совсем сник и не прочитывался больше.
Какое разочарование было у Милы! Она какое-то время пребывала в полном недоумении от увиденного, словно именно сейчас ею была утрачена самая большая в жизни иллюзия. Мила прежде обожала Лию, она питалась какой-то особой энергией, исходившей от этой женщины, обожала её за то, что она умела жить какой-то необычайно наполненной жизнью, невзирая ни на что. И вдруг… вот это она — ей обожествляемая Лия?!
В комнате приятно пахло восточными благовониями, стильный электрический камин, у которого они расположились в креслах, слабо мерцал в глубине. Они пили чай из чашек дорогого английского фарфора. Над камином висела картина, которая прежде восхищала Лию тем, что всякий раз она находила в ней новое настроение, новые оттенки смысла. Всякий раз она снова и снова рассматривала писанный маслом средневековый пейзаж и делала восхищённые замечания. Теперь же не обратила на него никакого внимания. Взгляд у Лии был отсутствующий и печальный.
— Ну и как тебе это нравится? — наконец заговорила Лия, словно продолжая внутренний разговор сама с собой. Из чего Мила не поняла ровным счётом ничего и потому переспросила:
— Ты о чём?
Лия молчала, развернула конфету, откусила маленький кусочек и тихонько отхлебнула из своей чашки и зачем-то поставила ее на пол, рядом с креслом. Прошло несколько минут, прежде чем Лия, желая оттянуть объяснение, встала, подошла к окну, легонько поскребла своим красненьким ноготком по стеклу. Она никак не могла решиться, сам процесс говорения представлял для неё какую-то физическую трудность. Хотя она помнила, что Мила всегда была внимательна к ней, всегда проявляла какую-то особенную теплоту, особенно тогда, когда от Лии ушёл муж.
Вот уже несколько месяцев с Лией творится что-то неладное, Мила чувствовала это, и несколько месяцев она избегала встречи и разговора по душам. Но теперь она сама приехала, и Мила терпеливо ждала, когда Лия не удержится больше и начнёт откровенный разговор.
Лия отвернулась от окна, театрально заломила руки, как бы желая хрустнуть всеми пальцами сразу. Но это движение было ей не свойственно, и пальцы не хрустнули. Она села обратно в своё кресло, едва не опрокинув стоявшую на полу чашку с недопитым остывшим чаем. Мила вовремя подхватила её. Лия словно не заметила, скрестила руки на груди, посмотрела Миле в глаза и повторила всё ту же фразу:
— Ну, как тебе это нравится?!
— Что? — отозвалась Мила.
Лия опять не могла ничего произнести, ей было очень трудно, словно подруга вынуждала её на разговор, хотя последняя не давала никакого повода. Наконец, Мила стала расспрашивать Лию. И ей стало немного легче.
— Что? Дела идут плохо?
— Да нет, их вообще нет, вот в чём беда.
— Месяца два? Так?
Мила сказала наугад, лишь бы показать, что она давно всё заметила и только из деликатности не заговорила с ней об этом сама.
— Ну да, с моего дня рождения мне скверно на душе.
— Лия, милая, но разве для этого есть причина?!
В эту минуту Лия ненавидела её. Зачем она так снисходит до её проблемы? «Лия, милая…» Она рассердилась, но вместе с тем желание выговориться преобладало и раскрутило её на откровенность.
— Причина одна — старость.
— Слышать такое от тебя! Это очень серьёзное заявление.
Такой бесстрастный тон, даже внутренняя ухмылка в словах подруги, вывели Лию из себя. Она поднялась с кресла и встала опять лицом к окну.
— Ну… мы же все стареем.
— То-то и оно, Мила! Я сегодня официально оформила пенсию. Ужас! Мне 55 лет. Теперь я — пенсионерка.
Мила, не скрывая, ухмыльнулась:
— Я уже два года, как…
Она осторожно попыталась обнять Лию сзади, за плечи, но та быстро отшатнулась, даже шагнула от неё в сторону. Ей очень неприятно было такое касание. Лие не стало легче от того, что старость, как некое само собой разумеющееся явление, распространялось на её подругу и вообще на всех людей, доживших до определённого возраста. То, что это явление распространялось именно на Лию, очень оскорбляло её. Потому что она привыкла быть всегда на высоте, она привыкла быть всегда ухоженной, и её молодое лицо, её тело, которые она видела в зеркале, никогда прежде не давали ей повода думать, что когда-то наступят вдруг такие времена, когда ей придётся признать это фактом своей жизни.
— Ну вот, — она с большим усилием, буквально выдавливала из себя слова, — мне в жизни больше ничего не хочется. Я больше ничего не хочу — ни мужа, ни встреч с друзьями, ни массаж, ни водить машину. Я просто не хочу выходить из дому.
— А ты пробовала?
— Да. Меня хватает надолго. Всё стало омерзительным. Но самое противное, что моё тело толстеет не по дням, а по часам. Не от еды, а от её запаха. Мне кажется, что я ем глазами. Посмотрела на мороженое, и уже прибавка в весе мне обеспечена! Я не хочу больше ходить к косметологу. Всё бессмысленно. Всё кончено. Жизнь прошла. Дальше остаётся только старость. А старость — это гадость!
Возможно, если бы Лия не была прежде в образе царственной особы и разрыдалась бы, как обычная баба, на плече у подруги, ей стало бы легче, но она по привычке ещё держала лицо и не могла продемонстрировать в слезах свой психологический надлом.
— А как у тебя с мужчинами? — попыталась бросить палочку-выручалочку Мила.
— А не поверишь — никак!
— Ну… это временно, вот увидишь, всё не так страшно, как кажется, всё наладится, вот увидишь, моя курочка.
И Мила попыталась улыбнуться, улыбка вышла какой-то робкой и неубедительной.
— Тебе надо найти хорошего врача. Есть же лекарства, которые поднимут твоё настроение на высокий градус. Может, выпьем, у меня есть Мадам Клико?
— Я веду здоровый образ жизни, ты же знаешь. И вообще, — она призналась в измене этому образу, — мне спиртное не помогло. Я просто ничего не хочу.
— Ладно, пойдём, побродим по городу. Тоску надо разгуливать. Это верный способ.
Они вышли из дома номер 12 по Кутузовскому проспекту и свернули в сторону набережной Тараса Шевченко. Мила предложила пойти налево, чтобы завершить прогулку ужином во «Временах года».
— Пройдёмся, а потом доедем до Триумфальной арки.
Упоминание о Триумфальной арке перенесло Лию в воспоминаниях в Париж. Это была их последняя с мужем поездка за рубеж. Боже мой, это было всего какой-то год назад! Сколько в ней, в Лии, тогда было жизни! Какой был восторг! Они полетели на майские праздники, потому что там в это время цветут каштаны. Весь город в этой бело-розовой дымке цветов, куда не посмотри. И не только это. Восьмого мая, когда в Европе празднуют День Победы, Эйфелева башня подсвечена по-особенному. Они сидели в речном трамвайчике вместе со всеми туристами, пили обычное розовое шампанское из каких-то серебрённых чайных чашек, купленных на блошином рынке, смотрели на Сену и были так счастливы. Они выезжали в Париж несколько раз в году, например, на праздник Beaujolais nouveau — выпить молодого вина, подняться на Монмартр, посидеть в уютном ресторанчике на склоне той самой горки, откуда (по легенде) и собран виноград для вина, которое там подают гостям. Или просто могли полететь туда, когда в Москве становилось сыро и серо или когда Лие вдруг захотелось духов из новой коллекции французских ароматов. Лия знала, что парфюмерные магазины Елисейских полей — это рай для таких гурманов и ценителей запахов, как она. И он, её муж, уважал и любил в ней это сумасбродство и блажь, как он это называл. И охотно ехал вместе с ней. Он обожал её, и в этом находил своё счастье и упоение. И не было никаких оснований сомневаться в том, что Champs-Elysees — это действительно то место, куда попадают обласканные Богом люди. Там царствует вечная весна, там нет болезней и страданий. Париж удивительный город!
— А если тебе поехать куда-нибудь, — отвлекла её от воспоминаний Мила.
— Я не хочу, — сама мысль о дороге, о том, что надо кому-то поручить купить билеты, оформить визу, что надо ещё собирать чемодан, была ей ненавистна. Она не припомнила случая, чтобы когда-то путешествовала одна, и это ещё больше угнетало её.
Мила сочувственно посмотрела на Лию и предложила:
— Может, тебе обратиться к диетологу? Когда вес снижается, то у таких женщин всё налаживается. Хотя, ты знаешь, Кэт тоже очень поправилась…
— Нет, я давно не видела её.
— Вот! Так она не стала возвращать свою фигуру к прежним размерам. Она теперь делает на этом деньги. Она стала очень популярным блогером.
— Боюсь, мне это не поможет.
— Лия, это не моё, конечно, дело, но я бы на твоём месте помирилась с мужем. Поехала бы к нему, выставила эту молодую профурсетку в таком свете, что он больше не захотел бы её видеть никогда!
— У меня элементарно нет сил. У меня ни на что нет сил!
Мысль о возвращении мужа окончательно вывела из терпения Лию. Да, конечно, она об этом сама думала, и не раз. Выстраивала разные схемы. Потому что после их разрыва она обнаружила, что у неё всё валится из рук. Словно это был не муж, а сиамский близнец, и их разъединили хирургическим путём. Их словно ножом разрезали. Она не хотела и не могла гулять одна, она не могла без мужа ходить на выставки, посещать антикварные салоны, она вообще не допускала мысли, чтобы без его сопровождения появляться на любых светских мероприятиях. Лия игнорировала приглашения на презентации фильмов, в арт-салоны, просто в гости к тем людям, у кого они прежде просто обедали или бывали на семейных торжествах. Она необыкновенно остро чувствовало одиночество в толпе. Но самое главное, она не могла спать одна. Кровать казалась ей холодной, пустой, неуютной. И только снотворное помогало Лие как-то забыться и заснуть тяжёлым, не здоровым сном.
Сама мысль о том, что она будет стоять у дверей своего бывшего мужа, а он не откроет ей, обдавала её леденящим ужасом. Ведь с той поры он ни разу не позвонил ей, никак не проявился, он словно умер.
Кажется, она не причиняла ему зла. И почему жизнь так несправедлива к возрастным женщинам?! Почему? Почему мужчины в возрасте отдают предпочтение молодому телу…
Словно прочитав её мысли, Мила завопила:
— Я знаю, знаю, что делать! — она засеменила у Лии под ногами так, что та даже остановилась. — Заведи себе молодого любовника, чтобы мальчик совсем был!
— Не смей говорить такое!
— Я ничего, я только хотела…
— Всё! Конец комедии. Уходи!
Лия резко остановилась, облокотилась на перила набережной, стояла какое-то время так, опершись на тонкие каблуки и почти не касаясь земли. Мила молчала, смотрела на небоскребы района Москва-Сити, на их дрожащее отражение в Москве-реке. Лия с содроганием думала, что почти каждый уголок Москвы напоминает ей о муже. Даже эта набережная, откуда они в прошлом году отправилась на яхте с золотыми винтовыми лестницами отмечать день рождения его друга. Лии было очень весело и вовсе не от праздничной атмосферы, не от танцевальной музыки, не от выпитого шампанского, даже не от хорошей компании, а от того, что она чувствовала себя самой счастливой женщиной. Вечеринка была тематическая, на Лие была тельняшка с синим галстуком и бескозырка. Наряд предполагал озорство и веселье, и при этом ей удавалось оставаться собой, полной достоинства и уважения дамой. Рядом был он, её Савелий Львович, только с ним она ощущала себя царственной и необыкновенной. А теперь ей предлагают завести молодого любовника! Лия резко отвернулась от подруги и, не прощаясь и не оглядываясь, быстро, насколько было возможно, пошла в сторону Украинского бульвара…
Глава 5
Она не прошла и километра, но ей показалось, что она идёт уже очень долго. Её модельные сапожки не были предназначены для городских прогулок, Лия чувствовала тяжесть в ногах и желание присесть. Кроме всего прочего, она вспомнила, что дело близится к ужину, и было бы хорошо не просто присесть, но и где-то поесть. Она свернула с набережной в сторону одной из московских высоток, бывшей гостиницы «Украина», а теперь носящая имя «Radisson Royal». Кажется, у неё совсем не было сил идти, но она увидела припаркованные шикарные автомобили, аккуратных швейцаров в форменной одежде, стильно одетых дам и господ, и это придало ей бодрости. Она распрямила спину и внесла себя в холл с колоннами, привычным легко, красивым движением приподнимая полы пальто, села в одно из кресел, обитых винного цвета бархатом. Она впервые за много месяцев как-то умиротворенно улыбнулась. От людей, проходивших мимо нее к лифту, пахло дорогим парфюмом. Это был запах её прежней жизни, и он её необыкновенно успокаивал. Она совсем забыла начало дня, поход в пенсионный фонд, ссору с Милой. Когда ты богат, то забываешь о том, что никто не вправе считать себя лучше других.
В вестибюле отеля, залитом торжественным светом многочисленных люстр, миллиардами маленьких солнц отражённых в глянце паркета, среди мраморных колонн и парадных лестниц, ведущих в этот Величественный императорский дворец, Лия чувствовала себя необыкновенно уютно. Ноги слегка затекли от усталости, и сапоги неприятно сжимали ступни, но она уже не придавала этому никакого значения. Лия решила поужинать в «BOUNO». В этом ресторане они бывали с мужем не так часто, но им нравилось это место с архитектурным колоритом сталинской высотки на 29 этаже. С его захватывающим панорамным видом, с небольшим количеством столиков, очень приятной публикой и вышколенным персоналом. Она представила, как входит в зал ресторана одна, и там её никто не ждёт. Это был верх неприличия. Официант, возможно, её узнает, он обязательно спросит, куда её проводить, но она не сможет сказать, что её здесь ожидают.
Вдруг она нашла простое решение вопроса — позвонить кому-нибудь из знакомых мужчин.
Она стала перелистывать контакты в телефоне и не могла разглядеть имён. Приглушенный свет не был тому причиной, она в очередной раз отметила, что стала плохо видеть вблизи. Старческая дальнозоркость. Она тяжело вздохнула, отнесла список номеров подальше от глаз, и ей удалось всё-таки набрать несколько номеров. Игорь и Станислав не ответили, Сергей на её предложение сказал, что занят, Борис, как ей показалось, просто сбросил её звонок. Она набрала ещё раз, и теперь уже не осталось сомнений, что он сбросил. Лии было очень неприятно. Борис был топ-менеджером в одном из высокорейтинговых банков. Недавно он окончательно расстался с женой, и уверял, что вечер — это теперь для него самое страшное время суток, когда он один-одинёшенек на всём белом свете. Всё это он говорил Лии неделю назад. И теперь, когда она сама ему позвонила и хотела предложить составить ей компанию за ужином, он как-то трусливо сбрасывает её звонки. Какое подлое враньё! И как это унизительно! Одинокая слеза выкатилась ей на щёку, но хватило одного движения, чтобы незаметно смахнуть её. Лия уверенно встала и прошествовала в туалетную комнату, чтобы поправить прическу, сняв с головы сбившийся шелковый платок. Как и раньше, она совсем не замечала помпезности обстановки. Ибо туалетная комната здесь, точно в Большом театре, была с множеством зеркал и с бордового цвета банкетками, окантованными золотой бахромой. На раковине, кроме фирменного мыла в бутылочке с дозатором, стоял крем для рук, что можно наблюдать только в заведениях высокого класса. Никто из портье не останавливал, ни о чём не спрашивал, она принимала всё это, как должное. В этой обстановке она была своя. Её одежда, её осанка, смелое, раскованное поведение ни у кого не вызывали никаких вопросов, зачем эта женщина здесь.
Разделив между запястьями и кончиками волос одну маленькую капельку своих любимых духов, Лия обрела некоторую уверенность и решилась посетить ресторан одна. Выйдя из туалетной комнаты, она направилась к лифту и там столкнулась с Бобом.
— О, Боб! — сказала она от неожиданности. — Это я, Лия.
Это был средней руки музыкант, с которым она случайно познакомилась на корпоративе Министерства строительства Московской области во время фуршета. Тогда из общения с ним Лие стало понятно, что концертов Боб почти не давал, зато давно не гнушался выступать даже в ночных клубах, поэтому она не сочла нужным представлять его своему мужу. А теперь ухватилась за него, как утопающий за соломинку.
— Какая встреча, как я рад, — восторженно произнёс Боб, целуя её мягкую душистую руку. — О, Лия, — продолжил он, несколько наигранно, как делают обычно актёры и люди искусства.
Дорогое, но довольно потасканное пальто и объёмный красный берет так или иначе создавали образ творческого человека, и если не придираться к мелочам, в целом, он выглядел достаточно стильно.
В душе Лии затеплилась надежда. Если он, как ей показалось, помнил её имя, значит, дела не так плохи. Чувствуя облегчение, видя в нём человека, который сегодня может быть её спутником, она прямо повисла у него на руке.
— Ну и нервы, совсем ни к чёрту, — подумала она про себя. — Что особенного в том, если бы она пошла ужинать одна, будто в этом отельном ресторане кто-то ее хорошо знает! Это же не «Чай на Даче» в Жуковке, где они с мужем обедали сразу после аукциона картин почти каждое воскресенье. Там они знали почти всю публику, они раскланивались друг другу. Мило улыбались через стол и приветственно кивали друг другу. В ресторане, при отеле бывает публика постоянная, потому и «БОНО» её предполагает, но она не так часто бывали здесь, чтобы ее помнили. И, тем не менее, она ухватилась за руку этого малознакомого мужчины и объявила ему, что направляется поужинать и будет очень рада, если он составит ей компанию. На что Боб широко заулыбался:
— Я бы с огромным удовольствием, дорогая моя Лиечка, но сегодня вечером я работаю. Мне без связи никак нельзя, а телефон разрядился. Срочно нужно домой, для подзарядки. Подходит только его родное зарядное устройство.
Лия увидела, что мобильник, который он крутил в руке, был китайского производства, какой-то совсем дешёвый, и разъём для зарядки был, действительно, нестандартный.
— Поехали, дорогая, возьмём сейчас машину, здесь недалеко, на Ленинском проспекте. А потом поужинаем в «Сырной дырке», я там играю сегодня. Я очень буду рад.
Это был приличный швейцарский ресторан на Покровке, и Лия как-то доверилась этому мужчине и сразу пошла за ним, села в какую-то дешёвую не мытую машину. Боб не вызывал такси, он вышел на обочину Кутузовского, и они сели в первый остановившийся автомобиль с киргизом за рулём. Тот совсем не знал Москву, не знал, где находится Ленинский проспект, и говорил с таким чудовищным акцентом, что навигатор отказывался работать. Водитель попросил Боба «поговорить» с навигатором. Боб, рассмеявшись, пересел на переднее сиденье, чётко назвал адрес. Наконец-то они поехали. Боб тоже не жил в Москве, он был на гастролях, и они ехали в гостевую квартиру. Но Лия как-то совсем не думала об этом. Она плохо слышала Боба, он сидел к ней спиной, трещал, не умолкая, о предстоящем концерте, о каких-то своих гастролях якобы в Штатах. Она ещё раз отметила, что его тёмно-синее полупальто было как-то изрядно поношено, что вызывало некоторое сомнение, что такой человек пригласил её в дорогой швейцарский ресторан. Он вообще-то платёжеспособен? Оказалось всё просто, он ужинать не будет, он там играет. Лии было уже всё равно. Она стала смотреть в окно, огни Москвы всегда действовали на неё завораживающее. Вспоминалось приятное, как в начале прошлой зимы она с мужем сидела в «БОНО» за их любимым столиком с видом на Белый Дом. В тот раз они заказали оленину с чёрным Перигорским трюфелем. Официант в белых перчатках принёс на блюде шоколадного цвета трюфель для обозрения, и муж Лии кивком выразил одобрение. Ему понравился этот редкий гриб, маленький крепенький он безмятежно покоился на подносе. Официант на специальной, малюсенькой, словно игрушечной, тёрке, слегка наклонившись над их столом, стал тереть трюфель в блюдо. Она, повела ноздрями, вспомнила умопомрачительный запах этого гриба и то состояние счастья, в котором она пребывала в том момент.
И теперь, она тоже как бы счастлива, от того, что не одна. Она едет на грязной машине с киргизом и малознакомым ей мужчиной, и испытывает при этом какое-то подобие счастья.
Когда они вышли из машины, Боб воспроизвёл чудовищный акцент киргиза, и она расхохотались, передразнивая его по очереди, и это как-то расслабило обоих и некоторым образом сблизило, они поднимались пешком по лестнице, Боб стал говорить Лии комплименты на ухо, касаясь его тёплыми губами. Лия ощущала жаркое дыхание мужчины до дрожи, и не могла и не хотела сопротивляться этому приятному ощущению в теле.
— Лиечка, ты — неземная женщина, ты — подарок мне с неба! Ты — небожительница. Ты — красавица. Царица! Как мне повезло сегодня! Как я рад!
Раньше она снисходительно относилась к словам подобного рода. Но бывают ситуации, когда мы хотим верить тому, что слышим, и мы верим. Это случается в то время, когда нам, как воздухом, необходимо подпитать свою жизнь смыслом, почувствовать себя увереннее и счастливее.
— Так ты говоришь, что больше не занимаешься бизнесом? — говорил он, открывая дверь квартиры ключом, проходя в свою комнату, снимая с неё пальто. — И правильно, такие женщины, как ты не для работы, такие женщины созданы для любви.
Его слова, на удивление, сладко ласкали её уши, и она разомлела, она доверилась. Но счастья не случилось.
Когда они вошли в комнату, обставленную в стиле минимализма, такую обычно сдают в аренду на день-два. Боб скинул своё пальто, поставил телефон на зарядку и потянулся к Лии с поцелуем. Она позволила. Она пыталась расслабиться, в какой-то момент ей показалось, что у неё возникло желание близости. Боб, без умолку, говорил ей, какая она красивая, желанная, при этом поспешно снимал с неё одежду, и она не сопротивлялась. У неё мелькнула мысль — а вдруг… Но вдруг не случилось. Всё, что затем последовало, происходило так же быстро, неловко и неинтересно. Он так торопился, что скомкал едва зародившееся в ней удовольствие. Оно не развернулось, а сжалось до маленькой точки и исчезло, оставив в её душе гадость. Её совсем обескуражило то, как поспешно он выбежал в душ, и то, что она увидела, что её чулки порваны.
Она вдруг поняла, в какое откровенное дерьмо она вляпалась. От вида небрежно разорванных чулок, унижение, которое она испытала только что, многократно усиливалось. Она, не дожидаясь Боба, оделась наспех, и громко хлопнув тяжёлой металлической дверью, вышла из квартиры. Никто и не думал её вернуть.
И если много дней подряд она страдала от одиночества, от того, что потеряла вкус к жизни, то теперь была настолько обескуражена, осознавая, что её использовали. Как низко она пала! Чувство самоуважения было утрачено полностью.
Она шла по обочине Ленинского проспекта вдоль забора первой градской больницы, не слыша непрерывного гула машин и не замечая спускавшихся на город сумерек. Чувство одиночества её больше не волновало.
Она мысленно разговаривала с этим случайным в её жизни мужчиной: «Боб, как ты посмел! Какой ты к чёрту Боб. Бобик — безродный, облезлый бобик!!!»
Как глупо всё вышло, если бы кто-то из знакомых ей ответил на её звонок, она бы сейчас ужинала и смотрела с высоты на вечернюю Москву. А теперь она шла оскорблённая, полы её длинного пальто раздувал ветер, и ей казалось, что она одна в целом свете. В голове была какая-то гудящая пустота. Как всё глупо вышло. Куда её несёт?! Она разозлилась на себя. И снова в голове пустота…
Вдруг она остановилась у вывески «VERSACE». В этом бутике она бывала не раз, только она никогда не ходила по проспекту пешком, оттого сразу не узнала это такое знакомое место. Потому что, кроме бутика, здесь было ещё одно забавное заведение… и там есть душ. Потому что ощущение нравственной дурноты овладело ей настолько, что хотелось сию минуту смыть с себя всё, что произошло. Она даже физически ощущала на своём теле грязь от прикосновений этого чужого ей мужчины, который, войдя с улицы, даже не мыл рук.
Это был клуб, где известная балетмейстер Анджела Доний проводила занятия, которые назывались контактными импровизациями. Это было похоже на активную медитацию, когда мысли сосредотачиваются на движении, а тело и ум приходят в состояние умиротворённости и расслабления.
Занятия уже начались. Лия оплатила. Купила на стойке администратора трико, все принадлежности для душа. Лия упорно просила дать ей полотенце зелёного цвета, именно зелёного. Трудно было объяснить, почему ей так важен был цвет полотенца, но ей нашли именно такое — цвета молодой зелёной травы.
Приняв душ и, переодевшись, она появилась на паркете в тёмном трико с накладными карманами и в оранжевых носках, когда занятия уже шли полным ходом. Лия знала правила и тут же присоединилась. Она легла на пол, на спину, подхватила ноги под коленями и завертелась волчком, стремясь присоединиться к кому-нибудь. Таково основное условие — ты должен непрерывно двигаться и при этом постоянно соприкасаться с партнером, всё равно, чем — плечом, рукой, ногой, всем телом или хоть одним пальцем, но должен постоянно следить, чтобы контакт не прерывался. Ты можешь менять партнёра, можешь двигаться, как тебе заблагорассудится, но ты должен постоянно двигаться и быть в контакте с партнёром. В этом смысл. Это активная медитация. Сосредотачиваясь на определённых движениях, человек перестаёт думать о чём-то другом, кроме движения, это снимает стресс и расслабляет всё его тело.
Сначала к Лии подкатилась какая-то тщедушная девушка, она робко касалась её. Лия старалась не размыкаться с ней, но мысли о своём падении настолько сильно занимали её, что первое время хотелось выть, заглушая музыку. И Лия якобы мычала мотив, но на самом деле это был вой… вой раненой волчицы.
Эта активная медитация сегодня не смогла отключить её от бытия, как прежде.
Первая часть уже подходила к концу, когда она пришла, и потому очень скоро музыка перестала звучать, все собрались в большой круг, сидели на полу, поджав ноги, делились, рассказывали о своих ощущениях, дошла очередь до неё, она едва выдавила из себя: «Я промолчу…»
Лия находилась в состоянии полной прострации, ей не хотелось ни жить, ни умирать.
И когда приступили ко второй части занятий, Дарья Холодок, начинающая актриса, которая только что ползала вместе со всеми по паркету, сказала, что сейчас будут занятия по постановке голоса. Она назвала стоимость и предложила оплатить. Лия, словно рассердилась, что её беспокоят какой-то ерундой, в то время как она наконец-то отрешилась от всего, когда она не с ними, не здесь, когда она не в этом измерении… Лия вдруг встала во весь рост и сказала резко, неожиданно для самой себя очень сильным и громким голосом:
— Боже! Каждый зарабатывает, как может!
Она кинула на середину круга откуда-то взявшиеся у нее в кармане долларовые купюры. Дарья с её открытым высоким лбом покраснела до кончиков волос от такой выходки, и не успела ничего сказать, как Лия покинула зал.
В раздевалке она лихорадочно думала:
— Что со мной происходит? Что?! — и не находила на этот вопрос ответа.
Она шла по Нескучному саду, когда позвонил Борис. Голос был у него какой-то извиняющийся, и она поняла, что его слова о расставании с женой были полным враньём. Он даже не скрывал: — Я не мог ответить на твой звонок, а теперь я гуляю с собакой и могу поговорить с тобой, Лия.
Она ответила:
— Пошёл вон!
Он ошарашено произнёс:
— Не понял?
— Гав! — сказала она в трубку очень громко. — Гав!!! Гав!!! Гав!!! — и отключилась.
В саду было темно, и только каким-то красным мутным светом светили низкие фонари вдоль дорожки. Никого кругом не было. Ей вдруг стало смешно. «Гав!» — сказала она самой себе. «Гав! Гав-ав-ав-ав!!!»
Она лаяла и смеялась, лаяла и смеялась. Потом улыбнулась самой себе и вызвала такси. Таксист никак не мог взять в толк, по какому адресу ехать. Она говорила, что она в парке. Но он не понимал, как её там найти, у какого дерева, у какой беседки… Она обозвала его тупым. Прошла напрямик из Нескучного сада через парк Горького и поехала домой на троллейбусе. Ей было всё время смешно, и её это приключение теперь сильно забавляло. Рядом хрипло кашляла какая-то женщина, затем стала надсадно кашлять другая, сидящая прямо перед Лией. Они кашляли наперебой. Зараза какая! Лия кутала свой нос в тонкий итальянский шарфик в мелкий горошек. Но спасения не было. Лия всегда ездила в автомобиле, и не могла предположить, что для перемещения в троллейбусе нужен более сильный иммунитет.
На следующий день она заболела, слегла с температурой 38,8 и так валялась одна в своей квартире несколько дней. Пила воду из кулера и иногда горько плакала.
Часть 2 Руза
Глава 1
Она лежала на высокой кушетке под слоем лечебной грязи, укрытая поверх плёнки клетчатым больничным одеялом, и наблюдала за окном следующую картину. В белой пластиковой раме окна на фоне густой тёмной пихты мерно покачивались ветки берёзы, усыпанные ещё крепкими золотисто-терракотовыми листьями. Стояла та пора золотой осени, когда ветер ещё не набрал силу и лишь слегка поглаживал листья, едва-едва касаясь, словно нежный любовник, который, не торопясь наслаждается, упивается красивым женским телом. И вместе с тем, словно в невесомости, в этом мерном, почти неземном покачивании-убаюкивании, в этой разлитой нежности Лия так сильно ощущала хрупкость бытия, его скоротечность, что сердце щемило от безысходности, от невозможности что-либо изменить, и ей, напротив, от этого покоя было неспокойно. Хотя это её чувство было иного рода, оно было несравнимо с тем, что творилось в её душе, когда она находилась в городе, особенно в последнее время.
После мучительных дней в Москве, после продолжительной сильной простуды, Лия, когда ей позвонили из собеса, сразу же дала своё согласие ехать по горящей путёвке в подмосковный санаторий. То ли она была ещё в полном бреду после высокой температуры, то ли сказывался этот её страх перед жизнью, с её нерешаемой проблемой возраста и одиночества. Он так прочно вселился в неё, что самое время было укрыться от всего навалившего разом в незнакомом месте. Она понимала, что вряд ли это место с больными, пожилыми людьми способно излечить её, что там, вне её прежнего круга, ей станет нестерпимо скучно. Но понимала она и другое — сменив обстановку, она сможет избежать тех нелепых поступков, которые она совершала недавно и которые, не исключено, будут повторяться, если она останется в Москве. Кроме того, побыть в обществе совершенно незнакомых людей, возможно, даже полезно, чтобы адекватно оценить всё, что происходит в её жизни сейчас, когда она лишилась привычного распорядка жизни и стала настолько близка к полному отчаянию, что не находила себе места нигде. Ни в чем ей не было утешения от мысли, что совсем недавно она была так хороша и, безусловно, да… без условий… счастлива. А теперь внезапно состарилась, и большей частью — в своей душе. Душа её сморщилась, как печёное яблоко. Сознание необратимости случившегося угнетало до такой степени, что, даже заселившись в санаторий, она не могла свыкнуться с мыслью, что это уже свершилось, что тело её стареет не по дням, а по часам, и муж бросил её ради другой, более молодой женщины.
Когда предложили путёвку, Лия заверила, что у неё есть все нужные справки и анализы. Она позвонила однокласснику, который руководил диагностическим центром, и уже через три дня он привёз все необходимые документы. Кроме того, он, Юрка Норкин, влюблённый в неё в школьные годы, вызвался добросить её до нужного места. Чемодан она собирала наспех, кидала всё, что попадалось под руку — от красного пальто «Dolce & Gabbana», шикарного костюма от «Armani», комбинезона «Escada» до белоснежных кроссовок «Puma». Ей и в голову не пришло, как неуместно будет это всё на природе, среди простенько одетых бабушек и дедушек, как она будет в этих самых кроссовках месить грязь, отыскивая место слияния Москвы-реки и реки Рузы.
Норкин довёз, как и обещал, до санатория и… взял с неё за весь комплекс услуг две сотни зелёных. Стало очень досадно. Нет, долларов не было жалко. Было понятно, что теперь она для него не та женщина, о которой он мечтал, и даже не женщина вообще, а источник дополнительного дохода. И она поняла, как безнадёжно они оба постарели…
Лия была в санатории уже третий день. Он располагался в красивой постройке, стилизованной под барскую усадьбу. Природа, окружавшая корпуса, была очень живописна, доктора и медсёстры приветливы и милы. Безусловно, это приносило какое-то утешение её измученной душе. Но она не хотела знакомиться ни с кем из отдыхающих, гуляла совершенно одна, отходила в сторону, отворачивалась, если кто-то шёл навстречу по тропинке, притворялась, что не слышит, если с ней пытались заговорить. Все назначенные врачом процедуры посещала, не задумываясь о пользе и не почти не общаясь с персоналом.
Вот и теперь, когда медсестра вошла в кабинку и что-то защебетала. Лия, поддерживаемая ею под руку, молча поднялась с кушетки и медленно, чтобы не поскользнуться, переместилась в душевую. Грязелечебница была после ремонта, с высоким куполообразным потолком, через который сочился медовый солнечный свет. Сены отделаны кафелем из мелкой мозаики небесно-голубых тонов. Всё кругом было приятно и светло. А Лия изо всех сил старалась воскресить в своём сердце былое ощущение счастья, которое раньше приходило к ней само собой — от того, что за окном золотится осень, что кто-то о тебе заботится и тщательно смывает грязь с твоей спины и колен. Но это не вызывало у неё ровным счетом никаких эмоций. Сердце её молчало. Более того, эта спа-процедура была ей даже противна. Грязь воняла сероводородом, была жирной и липкой, она никак не хотела смываться. Лия с раздражением стала оттирать её остатки белым вафельным полотенцем, оно покрылось чёрными пятнами, и стало напоминать шкуру далматинца. Лия швырнула его на пол, оделась и пошла в свой номер.
Соседка по номеру Надя заселилась только сегодня. Это бывшая заведующая детским садиком 59-ти лет, улыбчивая, маленькая, с забавными кудряшками, обрамлявшими её мелкое лицо, болтала, не умолкая, о всякой всячине, совершенно не заботясь о том, что Лию это, может быть, вообще не интересует. Зато вся обстановка в целом самую малость отвлекала Лию от своих тяжёлых мыслей, как отвлекает любая перемена мест.
Надя сначала улыбалась, рассказывая, как любили её детки и тоже звали не по имени отчеству, а просто по имени — Надя, как они окружали и обнимали её. А потом она заплакала и стала говорить, что муж её больше не любит, потому что она теперь больна, и он ругает её. И Надя направилась в ванную, чтобы умыться, выглянула оттуда, держа в руках полотенце, и спросила Лию:
— Это твоё? — голос у Нади был высокий и нежный, напоминал детсадовские голоса. И это было очень мило.
— Да, это моё. Ваше — жёлтого цвета.
Надя через несколько секунд опять выглянула и повторила тот же вопрос. Лия недоумённо ответила. Но на этом не закончилось. Надя переспрашивала каждую минуту, как её зовут. Лия решительно ничего не понимала. Но потом стало ясно, у этой милой женщины внутри сломалось то, что в компьютере называют оперативной памятью. Всё, что с ней было прежде, она помнила, и могла говорить об этом непрерывно. А всё, что говорили ей сейчас, буквально в одно ухо залетало, а в другое вылетало. Это походило на невинное чудачество, но очень скоро начинало надоедать и раздражать. Видимо, муж, привёзший Надю сегодня в санаторий, рассчитывал отдохнуть от неё, в душе надеясь, что, может быть, здесь, на природе, это у неё само собой пройдет, но перемена места, похоже, ещё сильнее вызвала стресс и обострила её болезнь.
«О, Господи, это называется жизнь!» — Лия знала, что болезнь Альцгеймера не лечится. Сколько в мире, оказывается, ещё несчастных больных людей! Надю было жалко. По всему было видно, она очень хороший человек, светлый, добрый, какими и должны быть воспитатели детского сада. Лия вдруг соприкоснулась близко с человеком, у которого были реальные рутинные проблемы, которым Лия последние лет десять совершенно не придавала значения, они ей были неведомы, и она была счастлива. А ведь есть люди, которые буквально притягивают к себе несчастия.
Лия помнила одного знакомого своей приятельницы. Он всегда попадал в истории. Когда он накопил денег и, наконец-то, купил себе какой-то редкий автомобиль, его у него тут же угнали. И не просто, а при этом успели проломить хозяину череп, и у него теперь на всю жизнь проблемы со зрением, он уже сделал три операции на оба глаза. Когда он влюбился и хотел жениться, девушка разбилась на машине. Когда он всё-таки женился, жена оказалась редкостной стервой, и не даёт ему теперь встречаться с дочкой. Он решил найти новую жену, чтобы родить с ней ребенка. Зарегистрировался в сайте знакомств, познакомился с чудесной девушкой, переписывался с ней месяц. И вот она приглашает его в Архангельск на встречу. Приехал, а на железнодорожном перроне много таких же, как он, и встречает их всех девушка… из брачного агентства. И так до бесконечности. Кличка у него была Русотуристо Облико Морале, потому что когда он ездил в Париж, то на арендованном автомобиле свернул по какой-то дорожке и въехал на нём практически прямо на станцию метро, где его тут же и арестовали.
— А как тебя зовут? — отвлекла её от размышлений Надя.
Лия вздрогнула, но в очередной раз ответила.
— Какое красивое мелодичное имя… Лия. Прямо, как песня, — сказала Надя. Она наклонилась над своими вещами, тут же распрямилась и снова спросила так мило, по-детски, с какой-то обескураживающей простотой, легко и звонко:
— А как тебя зовут?
Лия промолчала.
— А ты умеешь включать телевизор?
Лия промолчала опять. Надя взяла пульт и включила его сама. Там шли политические дебаты, оппоненты орали во весь голос, словно то, о чём они спорили, был вопрос жизни и смерти. «О, нет, только не это!» — подумала Лия. Она накинула поверх своего синего платья в пол джинсовый жакет и, слыша в след плаксивый детский голос Нади: «Ты куда?» — вышла без объяснений.
Глава 2
Лия шла по парку подмосковного санатория, светило мягкое осеннее солнце, где-то вдалеке было слышно птичье щебетание, рядом журчала вода, кругом стояло такое умиротворение, но все эти простые радости не радовали её, она была противна самой себе, сердце её было глухо к этой незатейливой природной красоте. Гуляя по парковым дорожкам, она свернула к ручью, пройдя совсем немного, обнаружила, что подол её платья намок. Она хотела вернуться в номер, но вспомнила, что там Надя и телевизор. Её взяла такая досада. Она пошла к главному корпусу, чтобы присесть на скамейку и попробовать просушить платье. Но там стояли люди, экскурсовод рассказывал об истории создания и архитектуре здания. Он был, мягко говоря, неточен, определяя стилистику здания, как классицизм.
— Будем точны, господа! — вклинилась она неожиданно для всех и самой себя в рассказ экскурсовода. — Не следует заблуждаться, это здание построено не в стиле классицизма, а в стиле ампир! — сказала она резко и даже зло. — Вы же видите, это «королевский стиль». Величественные колонны, вычурные лепные карнизы… Этот стиль пришёл к нам из Франции, это имперский стиль Наполеоновской эпохи. В таком стиле построены…
Последнее время Лия всё чаще была способна на дикие и нелепые выходки. И здесь, так неожиданно прервав экскурсовода, она уверенно произнесла свой монолог, и никто не посмел её перебить. Она так же резко закончила, как и начала, извинилась перед всеми и так же неожиданно, как и появилась, хотела исчезнуть из поля зрения публики. Но увидела, что один из экскурсантов снимал её на свою камеру.
— Мужчина, а вы знаете, что нельзя это делать без разрешения, здесь ведь могут быть публичные люди.
Он, запинаясь, пролепетал что-то о том, что он снимает всего лишь экскурсию, и это видео использовать нигде не хотел.
— Вот именно… Не хотел, а потом «разное» бывает…
Уверенные и спокойные интонации её голоса определённо его смутили. Он был обескуражен тем, что его отчитывали, как школьника. Неловким движением он попытался положить в свой карман смартфон с видеозаписью, приговаривая при этом:
— Да что вы, ничего не будет… Вы можете мне верить.
Лия не дослушала его, и быстрыми шагами пошла прочь. Юрий, так звали мужчину лет сорока, пристально смотрел ей вслед. Он был ошеломлён. Эта женщина показалась ему настолько необычной. И не столько своей выходкой, сколько запоминающейся яркой внешностью. У него мелькнула смутная мысль пойти вслед за ней, но он не знал, как она отреагирует на это. Что-то уже случилось с ним неординарное, он был уверен. Только неопределённость положения была настолько велика, что он медлил, а когда пошёл, то она скрылась из виду, и он не знал, где теперь её искать. Он подошёл ближе к дереву, с хрустом оторвал жёлтый листочек, повертел его в руках, задумчиво разглядывая. Подумал: «Что это со мной?». Пожал плечами и направился в столовую. Приближалось время обеда.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.