Бесплатный фрагмент - Амир

1

Смотреть в окно было уже не интересно, пейзаж я выучила наизусть, даже деревья в саду пересчитала и почти определила сорта: пять яблонь разных видов и три хвойных дерева, наверное, какая-то сосна местная. И никаких кустов, яркая зелень травы, даже цветов нет, красивая лужайка. Комнату тоже… одни ковры кругом, даже на стенах, только просвет окна свободен, хотя, прозрачного кусочка нет, сплошное цветное стекло, как-то это называется, не помню. Я орнамент ковра уже наизусть знаю, можно перерисовать по памяти, только красок нет, даже карандаша. Ничего нет, только я и постель, покрытая теми же коврами. Да и ванная, между прочим, тоже вся в коврах.

В дверь постучали, опять же непонятно, зачем стучать, если дверь закрыта на замок? Предупреждают, что заходить будут? Смешно. Вошёл тот же гигант, обозвали санитаром, а какой он санитар, ему в спецслужбах только служить, ЦРУ каком-нибудь. И на русском говорит очень чисто для турка, хотя, какой он турок, больше на европейца похож, француза, например, или итальянца.

— Добрый день, Рина.

— Добрый день, Вито. Чувствую себя нормально, никаких признаков болезни.

Я сразу ответила на его обычные вопросы: как себя чувствуешь, есть ли признаки болезни. А сейчас скажет — надо взять на анализ каплю твоей крови.

— Больных увезли, тебе уже не опасно выйти из комнаты. Хочешь посмотреть дворец?

— Дворец?

— Да, больных доставили в ближайшее место, где можно было обеспечить им должный уход.

— Почему я не заразилась?

— Это мы и пытаемся выяснить.

Яркие серые глаза внимательно наблюдали за мной, и на жёстком лице никогда не появлялась улыбка. Странный санитар, кстати, я ни разу не видела его в белом халате, тёмный костюм и чёрная рубашка. Мафиози какой-то. И практически не касается меня, ну да, боится заразиться этой непонятной заразой. Когда берёт у меня кровь этим странным аппаратом даже пальца не касается, кстати, совсем не больно, никакого укола, кровь как-то сама появляется в пробирке. Я подошла к нему, и он сразу открыл передо мной дверь:

— Можно пройти в столовую, время обеда.

Еду все эти дни он приносил мне в комнату на большом круглом подносе, как доносил такую тяжесть непонятно, и её было столько, что всех пассажиров автобуса можно было накормить.

— А куда всех увезли? В больницу?

— В специальную клинику.

Вот это да, точно — дворец. Потолки терялись где-то на такой высоте, что их почти не было видно, как в соборе, а стены везде покрыты такими же удивительными коврами, как в той комнате, где я переживала свой странный карантин. Высокие узкие окна так же состояли из маленьких цветных витражей, вот и слово вспомнила. И на полу ковры, ковровый дворец какой-то. Восток, что поделаешь, хотя Турция, это что — Восток или ещё нет?

Мы проходили по гигантским залам этого странного дворца, и никто не встретился на пути, вообще ни одного человека.

— А здесь больше никого нет?

— Есть, но все заняты и часть уехала сопровождать заболевших.

Я даже стала выделять отдельные знакомые уже части орнамента на коврах, скоро буду крупным специалистом. Даже скамеечек нет в коридорах и залах, только ковры кругом. А на чём они сидят? В смысле жители этого дворца, хотя я никого так и не увидела, только Вито.

Рассматривая очередной ковровый зал, я вспомнила события того страшного дня. И зачем я на эту экскурсию согласилась, ведь вообще никуда уже ходить не могла, жара совсем меня довела до невменяемого состояния, кто же в Стамбул в такое время ездит, вообще летом. Меня привлекла цена горящей путевки, всегда эти деньги решают, куда и когда ехать отдыхать. Поддавшись на уговоры подруги я рискнула поехать с ней в Стамбул, как она сказала: когда ты еще так за дешево сможешь посмотреть такой город, тем более, в отпуске и ничем не занимаешься. А сама как побежала по магазинам, что я уже на третий день отказалась её сопровождать, меня на такой подвиг и дома было не зазвать, а уж в эту жару совсем невозможно. И я, наверное, совсем расслабилась в прохладном холле гостиницы, это была та граница, которую я не пересекала уже несколько дней: номер, ресторан и бассейн, что поддалась на уговоры турагента посетить какой-то храм. Это он виноват, сказал, что только автобус с кондиционером и каменный храм в глубине горы, на улице никаких прогулок. Я и подумала: скоро домой возвращаться, а я так нигде толком и не была, только несколько магазинов да автобусная экскурсия по городу. И цена меня устроила, совсем дешево по сравнению с другими поездками, опять на дешевизну поддалась, вот теперь и сижу в этом ковровом дворце, насмотрелась до ряби в глазах.

Столовая меня поразила уже тем, что никаких ковров не было, изящные гобелены на стенах и прозрачные окна без витражей, все светло и уютно, даже позолота на отделке диванчиков и высоких стульев смотрелась очень красиво. И совершенно удивительный стол, я даже обошла его несколько раз, такая красивая инкрустация разными породами дерева, и не растительный орнамент, а странные геометрические фигуры, переходящие друг в друга. Я попыталась понять, что же они в общем итоге образуют, что-то очень знакомое, но не успела, молча сопровождающий меня, Вито взял под локоток и усадил за стол.

— Сейчас принесут еду.

Сказал непонятное слово и в зал вошла… как там их в гаремах называли, ведь не вспомню. Она была невероятной красоты, невозможной в природе, эта девушка в одежде жительниц восточного гарема. Конечно, я только по фильмам представляю гарем, но эта девушка — восточная королева, шахиня какая-нибудь. Очень высокая, тоненькая в кости, с такой талией и таким удивительным лицом, что я только вздохнула. Лицо с обложки: яркие рыжие волосы значительно ниже пояса, густые и волнистые, большие зелёные глаза и пухлые алые губы, которым никогда не будет нужна помада. И одета в соответствии с традициями востока: широкий полупрозрачный халат, подпоясанный многослойным поясом, и такие же брюки или шаровары.

Они входили в столовую, а я уже рот открыла от удивления, конкурсы красоты можно отменять во всех странах. Блондинки, брюнетки, с чёрными волосами цвета ночи, даже одна явно славянского происхождения и такая же поразительно красивая. Девушки ставили передо мной различные блюда с едой и так же величаво уходили. Кино, настоящее кино. Когда девушки ушли, я посмотрела на блюда и опять поразилась, это что — золото? Тарелки и стаканы из золота? На мой изумлённый взгляд Вито невозмутимо пояснил:

— Золото тот металл, на котором не остаются никакие вирусы.

Я смогла кивнуть, но взять вилку не осмелилась, ещё пропадёт, а я потом отвечай. Вито подождал несколько секунд и спросил:

— Рина, ты не хочешь есть?

— Я не умею есть из золотых тарелок.

— Как обычно.

— А хозяин дворца позволил использовать его посуду?

— Позволил.

И вдруг такой странный взгляд, никакой суровости, даже голубизна проявилась на мгновение. Почти сразу последовал вопрос, от которого я чуть не упала со стула:

— Ты хочешь, чтобы он тебе её подарил? Он может это сделать.

— Подарил? Зачем, не нужно мне его золота, я с простых тарелок могу поесть.

Почему-то мой ответ обрадовал Вито, он непонятно усмехнулся, как-то спрятал глаза и настоял:

— Какое-то время тебе придётся принимать пищу из такой посуды, пока мы точно не убедимся, что ты не больна.

— Я могу вас заразить?

— Возможно.

— Тогда ладно, можно и из золота попробовать покушать.

Я решительно вздохнула и взяла вилку, золото так золото, хотела посмотреть, как живет Восток, вот и ешь из золотой тарелки. Еда ничем не отличалась, благородный металл никак не повлиял на качество еды, всё было как всегда вкусно и необычно. В нашей гостинице тоже кормили хорошо, но это была обычная европейская кухня, ничего особенного. А в этом моём карантинном состоянии кормили настоящей восточной едой и к моей радости не очень остро и жирно, много овощей и фруктов. Особенно мне нравились соки, явно выжатые только что из созревших под жарким южным солнцем фруктов, не идёт ни в какое сравнение с теми, которые я пила дома из пакетов. И сейчас я обрадовалась стакану апельсинового сока, с удовольствием его выпила. Вито сразу подскочил и налил мне ещё из высокого золотого кувшина с тонким горлышком.

— Спасибо.

Он сидел напротив и внимательно за мной наблюдал, не опуская глаз. В первый момент меня смущал этот взгляд, но я решила, что он ищет во мне признаки болезни и не стала обращать на него внимания. А может, сработала привычка есть в разных забегаловках, когда кругом народ и все на тебя время от времени посматривают. Выпив очередной стакан сока, я аккуратно сложила вилку с ножом на блюдо и спросила:

— А мне ещё долго на карантине быть? У меня отпуск заканчивается и с билетом как-то надо разобраться.

Вито опять странно посмотрел быстрым взглядом, помолчал минуту и сказал:

— Пока ты не можешь уехать.

— Пока это сколько? Мне же на работу.

— Можешь не волноваться, мы уже сообщили, что ты задерживаешься на неопределенный период.

— Нео… неопределенный? Меня же уволят.

— Ты не можешь пересечь границу, пока не будет полной уверенности, что ты не больна. О работе не переживай, мы тебе компенсируем финансовые потери.

— Золотыми тарелками?!

Я сама удивилась своему возмущению, на самом деле работа меня не очень волновала, скучно и нудно, только зарабатывание хоть каких-то денег, чтобы прожить. Вито спокойно парировал:

— Деньгами.

— Подожди, а как вы сообщили?

— В посольстве есть о тебе информация, когда всё случилось, мы предупредили родственников и работодателей о развитии ситуации. Все государственные структуры предупреждены, есть такие международные договоренности.

В международных договоренностях я ничего не смыслила, но как-то странно всё, совсем непонятно моему женскому уму.

— Так вы всем компенсируете…

— Всем.

— Но у меня обычная туристическая страховка.

— Ты могла заразиться на территории нашего государства, поэтому тебе положена компенсация.

— Но я же не заразилась, почему мне она положена?

— Ты могла заразиться, контактировала с заболевшими. И теперь мы должны выяснить, почему заражения не произошло.

— Я теперь лабораторный кролик? Вы на мне опыты будете проводить?

Вито слишком долго молчал, смотрел на меня своим странным взглядом и ничего не говорил.

— Вито, я на самом деле уже заразилась, да?

— Нет, ты не больна. И опыты на тебе никто производить не будет. Больше я у тебя не буду брать кровь на анализы.

Совсем интересно, а как тогда он узнает, почему я не заразилась? Но спросить Вито я не успела, он неожиданно вскочил и вытянулся как солдат. Я удивлённо посмотрела на него и по напряженному взгляду поняла: кто-то вошёл в столовую, какой-то его начальник. Обернувшись, увидела хозяина этого дворца, так стоять и смотреть может только хозяин.

Он был даже выше Вито, крупнее и очень красив той красотой, которая опять же восточная. Черты лица тонкие и правильные, но не мелкие. Достаточно большие яркие голубые глаза, прямой нос, чувственные губы и властный подбородок без ямочки. Возраст определить сложно, но седина на висках ярко белела на фоне чёрных волос, дорогая стрижка. Строгий взгляд, небось пришёл свои тарелки золотые пересчитать, вдруг заразная больная чего украдет. Ага, такой подарит, Вито зря шутил. Я откровенно рассматривала его, всё равно скоро меня куда-нибудь отправят, не будут же держать в чужом дворце, в какую-нибудь клинику с лабораторией. И этот тоже в чёрном костюме и чёрной рубашке, точно глава местной мафии, поэтому такой дворец, небось под коврами героин спрятан. Или ещё что похуже. Даже ест из золотых тарелок как наши крутые, шальные деньги девать некуда.

— Добрый день.

Неожиданная яркая улыбка и приветствие удивили меня так, что я не сразу смогла ответить. Лишь через несколько секунд пролепетала:

— Добрый день.

Он так быстро оказался рядом со мной, что я вздрогнула и испуганно подняла на него глаза, странный хозяин у этого странного коврового дома. И странный вопрос:

— Ты боишься меня?

Я покачала головой, пытаясь сложить странности, но они не складывались, и мне осталось лишь ответить вопросом на вопрос:

— Мне нужно Вас бояться?

Теперь уже он вздрогнул всем телом, но не отошёл, только отвёл руки за спину, точно, боится заразиться. А я с перепугу добавила:

— Это Вам надо меня бояться, вдруг заразитесь.

И проявилась ещё одна странность — его яркие голубые глаза стали желтеть, голубизна совсем исчезла в тёмной желтизне. Но странности на этом не закончились, пока я изумлённо смотрела в меняющиеся глаза хозяина, рядом с ним появился Вито и резко сказал:

— Амир.

И слово странное, похоже на имя, но кто его знает, может просто куда-то позвал. А хозяин вдруг опустил голову и тихо произнёс:

— Прости.

Мое изумление совсем напугало хозяина дома, он тяжело вздохнул и практически исчез. Я опять вздрогнула и растерянно посмотрела на мрачного Вито… и у него тоже глаза пожелтели! Значит, я всех уже успела заразить! От ужаса я смогла только прошептать:

— Вито, я вас заразила, у тебя глаза стали жёлтые.

Он сразу глаза закрыл и тоже прошептал:

— Прости.

Тут же отвернулся и быстро отошёл от стола, а я вскочила и хотела уже бежать куда-нибудь, но сразу остановилась — а куда бежать? Я и так на карантине. И почему я их должна прощать, если это я их заразила? Странностям этого дня нет конца, вышла из комнаты, и столько навалилось, может обратно вернуться и закрыться самой, во избежание? Я хотела уже так и поступить, но вовремя поняла, что не найду дорогу в свою палату. Вито обернулся на моё движение и у него глаза опять стали теми же привычными серыми глазами. Тяжело опустившись на стул, практически упав на него, я спросила:

— Это болезнь так проявляется, глаза меняют цвет?

Вито только непонятно кивнул головой и ничего не сказал, неожиданно подошёл очень близко ко мне и одним стремительным движением подхватил на руки:

— Я отнесу тебя в твою комнату.

Вот уж на руках меня давно никто не носил, пожалуй, со дня свадьбы, да и тогда это была лишь попытка взять на руки и немного подержать, на большее будущий муж был не способен ни физически ни… никак, в общем. Может быть, поэтому я вздрогнула, уже который раз за этот день, и спросила:

— Не уронишь?

Видимо наступило время Вито удивляться, правда, вздрагивать не стал, только усмехнулся:

— Не уроню.

Он шёл по залам дворца и руки ни разу не дрогнули, казалось, что совсем не чувствует мой вес, даже к себе не прижимает, несёт как на свадьбе полотенце молодожёнам. Что это я свадьбу стала вспоминать? Ох, не к добру.

Но Вито принёс меня не в мою комнату. Никаких ковров, светлые гобелены по стенам, распахнутое в сад высокое окно, большая постель под пологом, даже на полу красивые пластинки из какого-то светлого дерева. Вито поставил меня на ноги, а сам подошёл к высокой двери напротив кровати:

— Ванная. Отдыхай.

Чуть склонил голову и вышел. Я, наверное, полчаса простояла, даже не могла двинуться, так всё было красиво, нежно и невероятно. Это комната для принцессы, ни одного кричащего цвета, не было даже красного, лишь едва заметный оттенок розового в рисунке полога. Лихорадочно вздохнув, я немного повернулась и увидела вид из окна, за фруктовыми деревьями виднелись горы, они были чуть заметны в мареве, но это были настоящие горы, с настоящими снежными шапками, мне даже показалось, что они сверкают под лучами солнца. И я обратила внимание, что между горами и моим окном, где-то вдалеке среди деревьев сверкает голубизна, река, рядом река.

Стоять у окна оказалось очень уютно, подоконник был сделан именно на той высоте, которая соответствовала моему росту. Положив на него руки, я долго наблюдала эту невероятную красоту и не сразу поняла, что на улице нет той давящей жары, изводившей меня в Стамбуле. Стало прохладнее, может погода изменилась? Хотя тот же гид говорил, что такая температура будет держаться ещё несколько недель. Я попыталась вспомнить, а были ли горы в Стамбуле, но поездка по городу запомнилась мне только той же жарой, шумом и толпой. Ну, может, красивыми зданиями. И что, я бы смогла сравнить горы? Странная мысль, а зачем мне сравнивать горы? Лучше посмотрю ванную.

На пороге того, что Вито назвал ванной, я тоже долго стояла в полном ступоре. В моём городе это называлось общественный бассейн, судя по территории. Правильное слово, это территория ванной площади. Я даже обернулась на комнату, конечно, я ведь не всё посмотрела, она тоже площадь спальни, зал заседаний с постелью в центре. Так, всё частями, раз я уже на пороге, значит, ванная площадь.

Стена, противоположная двери, то есть там, где я стояла на пороге, была прозрачной. Те же горы, надеюсь, что те, тот же сад, и даже вода плещется где-то на уровне нижних веток деревьев. И потолок! Там тоже стекло! Солнце! Вода расцвечивалась разноцветными бликами под лучами солнца, и она двигалась! В бассейне вода как-то сама двигалась! Я даже отступила на несколько шагов внутрь комнаты, так не бывает, в бассейне вода, как это, стоячая, она просто туда налита, залита, она двигаться не может. И опять это слово, только оно может полностью обозначить такую площадь — странная ванная. Немного подумав эту мысль, я решительно зашла в эту странную ванную. И стены такие интересные, издалека они казались слегка голубоватыми, но подойдя поближе, я вздрогнула, оказалось, что внутри стены за матовым стеклом колышутся водоросли. Бассейн внутри моря? Только рыбок не хватает. Я постояла минуту, но ни одна рыбка так и не появилась, и я пошла дальше.

Наверное, мне нужно вернуться в комнату и… что? Там тоже много удивительного придётся рассматривать, поэтому всё равно, где сходить с ума. Я двигалась вдоль бассейна и рассматривала стену с водорослями в поисках рыбок, когда заметила большую панель с меня высотой, решила потрогать. Она сразу открылась, и за ней оказалась раздевалка для сборной по плаванию. Такой страны, как Россия, например. По правой стороне рядами на специальных конструкциях висели купальники разнообразных расцветок и фасонов, по левой халаты на вешалках, на полочках белоснежные полотенца. И я поняла — это всё для девушек из гарема! Это их бассейн! Оглянулась в поисках другого входа, но его не было, сплошная стена. Ещё постояла, вспомнила какой-то эротический фильм, а что, этот шейх, ну, хозяин дома, возлежит на постели и любуется на резвящихся в бассейне девушек. Или они сначала все вместе резвятся, а он выбирает себе девушек и сразу в постель. Только вопрос, зачем меня Вито сюда принёс? Я промурлыкала неожиданную рифму несколько раз в разной тональности и даже пригнулась от возникшего эха. Ответ пришёл сразу — Вито ошибся дверью. Услышит мое пение и сразу прибежит извиняться, он так вскочил в присутствии хозяина дома, что стало понятно, перед таким ошибаться нельзя. Я даже засмеялась, представив лицо этого шейха, когда он меня увидит в бассейне, или еще хуже — в постели.

Но Вито так и не пришёл. Я ещё немного постояла, потом махнула рукой, сам виноват, я же не должна знать, что он ошибся. Закрыв глаза, выбрала купальник, быстро переоделась, опять же странно, подошёл размером, как на меня сшит, закинула свою непонятную рубаху, в которой провела последние дни, и белье за панель, повернулась лицом к воде.

Это даже не волна, за бликами солнца на воде я не сразу заметила, что со дна бассейна поднимаются маленькие пузырьки воздуха, на самом деле это была гигантская джакузи. Вернее, джакузи с небольшой волной. Вода на самом деле двигалась вместе с пузырьками и мной. Я несколько раз проплыла на спине в сторону гор, отдавшись волне, постояла в воде, упираясь руками в стекло, и возвращалась наперекор движению воды обратно. Наплававшись, я уже собралась выходить из воды, но волна отталкивала меня от лесенки, и я схватилась за поручень рукой. Как выбраться из этого потока? И сразу волна исчезла, вода остановилась в своем движении, обычная вода с пузырьками. Я даже оглянулась вокруг, может быть кто-то зашел и нажал где-то кнопочку, но никого не было. Подержавшись за лесенку, я решила провести эксперимент и отплыла от нее, сразу появилась волна и отнесла меня к горам, все ясно. Как только я взялась за поручень лесенки, волна исчезла.

А куда повесить мокрый купальник? А где моя одежда? Рубахи и белья за панелью не было. Я испуганно обернулась вокруг, может я не заметила, что кто-то входил в бассейн? Могла, конечно, но зачем? Кому нужно было забирать моё белье и рубаху? Но что делать, придётся надеть халат, не в мокром же купальнике оставаться. А его мы повесим на вешалку, бельё забрали, сами и купальник сушите.

Перед кроватью я даже останавливаться не стала, нагло улеглась прямо в халате и накрылась превосходным покрывалом из непонятной ткани, невесомой, удивительно мягкой и тёплой на ощупь. Вот хозяин дома удивится, когда меня на ней обнаружит.

Но хозяин так и не пришёл, я проснулась после неожиданного сна и долго лежала на этой гигантской кровати, всё никак не могла понять, что же на самом деле происходит в этом странном доме. И снова мысли вернулись к тому дню, который так все изменил в моей жизни. А что изменил? Заразилась непонятной болезнью в чужой стране. Я всегда боялась именно такого чего-нибудь, поэтому и не могла решиться поехать отдыхать одна. А с мужем никак не получалось, так, не будем об опостылевшем и грустном. Тем более что муж уже бывший и уже давно. Хотя развод мы оформили перед моей поездкой, бывшие на самом деле с первого дня семейной жизни.

Итак, что произошло? А произошло то, что я поехала на эту экскурсию. Автобус произвёл самое благоприятное впечатление: большой, кресла широкие и удобные, весёлый кондиционер гонял прохладный воздух по всему салону, и гид не очень настаивал на внимании к себе. То есть просто сидел рядом с водителем в отдельном кресле и иногда произносил сакраментальную в таких случаях фразу — посмотрите налево, там то и то, посмотрите направо, там это. На пассажиров я особенно не смотрела, толпа мужчин и несколько женщин разного возраста негромко переговаривалась и послушно поворачивала голову в нужном направлении.

А вот храм произвёл очень сильное впечатление. Как только я увидела вход в пещеру, то сразу поняла, что храм должен быть именно там — внутри этой пещеры. И оказалась права, автобус въехал внутрь пещеры и остановился у практически ровной стены, толпа радостно высыпала из автобуса, и гид так же радостно объявил, что можно самостоятельно осматривать храм, так как потеряться здесь невозможно, а потом он ответит на все вопросы. Я сразу пошла отдельно от толпы, плотно стоявшей рядом с гидом и уже задававшей ему вопросы.

И опять это слово, странный храм. Неповторимый, единственный в своем роде. Такой храм мог построить только народ, который понимал значение жизни в этом мире. Все стены пещеры были покрыты фресками, удивительным образом освещёнными даже на потолке. Основа всего — мужчина и женщина, всего сущего. И соединяет их энергия, единая энергия, которая все создает. Вот мужчина, не так, мальчик, рядом с которым стоят высокие и сильные мужчины с мечами в руках. Он ещё один, но в его руке маленький голубой шарик, вернее половинка шарика, неполная его часть. Мужчины провожают его к городу, окружённому высокой крепостью, а сами остаются за стенами, в город он входит один. Он идет по городу, уже юноша с этой половинкой, иногда подходит к женщинам, а они лишь пугаются его, убегают. Интересно почему? Красивый юноша.

И приходит в этот город юноша несколько раз, вот уже мужчина — сильный, красивый, с большим мечом. И в руке у него та же половинка голубого шара. Отдельной фреской показана девушка: сначала девочка, а потом девушка и женщина, у которой в руке такая же половинка голубого шара. Наконец, они встречаются, и он платит за неё. Покупает? Шарика в его руке нет, он отвел руку за спину, его не видно на изображении. Значит, женщина не видит, не должна видеть, что он её половина. А почему? Вот они вместе в шатре, кстати, золотом шатре, такое яркое изображение, даже отдельными лучами показано сияние от золота шатра. И только тогда мужчина протягивает руку со своей половиной. На следующей картинке шар уже целый и он в их руках сверкает невообразимым голубым светом.

Основа всего — энергия этих объединённых половинок энергии мужчины и женщины. А вот и апофеоз этого объединения, энергия голубого шара окружает жилище мужчины и женщины, в котором живут все: старики, женщины и дети. А мужчины за этим голубым кругом стоят с мечами и охраняют. Кстати, они стали больше, это показано размерами, те, кто за голубым кругом значительно больше тех, кто внутри. Значит, не все получают этот шарик с рождением. Я только сейчас поняла — внутри круга тоже были мужчины, но меньше тех, кто за кругом голубых шаров. А все женщины уже без шара, они отдали свою половину мужчине, отдали свою силу любви.

И эта любовь создала всё: детей, силу, защиту дома. Кстати о детях, ведь действительно есть такие дети, которые уже родились необычными, теперь я понимаю — они родились с половинкой такого шарика энергии, и эта энергия может стать полной. А может и не стать. Ведь только получив энергию, вторую половинку, мужчина становится сильным, настоящим мужчиной. Ну да, моё замужество тому подтверждение — некоторым не нужна эта половинка, они о ней даже не догадываются. А может, её у меня и нет, не дали при рождении. Я не хотела думать о грустном, значит, будем вспоминать ужас.

Я ходила по пещере и рассматривала фрески, когда услышала крик, такой громкий женский даже не крик, а визг, эхом пронёсшийся по всей пещере. Обернувшись на этот звук, увидела, что все собрались вокруг чего-то и тоже пошла туда, посмотреть, что же случилось. Оказалось, что упал один из мужчин, причем упал как-то странно, завернув руки за спину, и весь побелел. Наш гид уже кому-то звонил, весь бледный, и что-то быстро говорил на непонятном языке. Неожиданно странно вскрикнул другой мужчина и тоже упал, и также руки завёл за спину в падении. Они стали падать практически друг за другом, мужчины и женщины, и очень скоро мы остались вдвоём — я в шоке и бледный гид. Я только вздрагивала и оборачивалась на звук падающего тела. Когда последняя женщина упала, то разбила себе лоб и кровь потекла тоненькой струйкой по каменному полу. Эта струйка крови и привела меня в чувство, я кинулась к ней, доставая дрожащими руками из сумки платок. Я с трудом смогла повернуть ей голову, чтобы утереть кровь, она была настолько напряжена, что казалась статуей, мне пришлось её поднять за плечи, чтобы приложить платок ко лбу.

Именно в этот момент и появились они, мужчины в чёрных костюмах. Я была не в том состоянии, чтобы понимать, что они делают, кто-то мне что-то говорил, а я лишь прижимала кровавый платок к голове женщины и что-то шептала, сама не понимая своих слов. Даже сейчас, вспоминая тот момент, я вся покрылась внутренней изморозью, тело сжалось под теплым покрывалом. Моя память не зафиксировала, кто взял меня на руки, только тепло ладони на лбу и сразу темнота.

От воспоминаний мне стало плохо, даже голова закружилась, и я откинула покрывало, полежала и встала с кровати. Лишь постояв несколько минут у окна, я привела организм хоть в какое-то состояние относительного спокойствия. Наверное, я просто в тот момент потеряла сознание от ужаса происходящего, до меня, наконец, дошло всё, что произошло в пещере. В себя я пришла уже здесь, в этом ковровом дворце. Вернее, в чувство меня привел Вито и сразу всё рассказал: о вирусе, которым заразились все туристы в храме и опасности заражения для меня. Откуда появился этот вирус неизвестно, все зараженные изолированы, в том числе и я. Только я вроде не совсем заразилась, есть надежда, что я могла меньше всех получить этого неизвестного вируса, потому что по пещере ходила одна, к толпе не подходила. И только сейчас я удивилась — а откуда Вито это знает? Может, заболевшие рассказали? Хотя откуда они могли это знать, мы первый раз встретились на этой экскурсии, ни одного хоть мало-мальски знакомого лица. И вообще, нас по разным гостиницам собирали, я помню, порадовалась, что ещё раз смогу город посмотреть. И что мне этот вопрос дает? Ответа на него нет, Вито тогда ушел от ответа, уйдет и сейчас. Знакомое слово, которое за сегодняшний день уже стало привычным — странно, всё странно.

А это переселение в такую, нет, не комнату — апартаменты. Я после сна догадалась, что Вито не ошибся, такие как он в принципе не могут ошибаться, это на самом деле мои апартаменты. Что-то сегодня решилось, поэтому меня сюда и переселили, и я хоть кого-то кроме Вито увидела, получилось, что самого хозяина дворца. И еще одна странность — где это видано, чтобы заразных больных во дворцах селили? Какой может быть уход, если только изоляция коврами.

Походив по комнате, я присела на кровать. Видимо, Вито делал мне какие-то уколы для внутреннего спокойствия, не знаю, как они называются, раньше меня совсем эти странности не волновали, я их не замечала. Заразилась и заразилась, карантин, так карантин. Собственно, даже не думала ни о чем, ела и спала, ну, ещё ковры рассматривала. А как искупалась в бассейне, так сразу голова и прояснилась. Ну да, ещё хозяина всего этого великолепия увидела и из золотых тарелок поела. Может, они спровоцировали умственную деятельность? Всё-таки благородный металл.

И почему эти апартаменты так отличаются от всех остальных помещений? За дверью сплошная ковровая поверхность, даже мебели практически нет. Да ещё столовая в стиле, больше похожем на настоящий дворец. Сплошные вопросы и никакой надежды, что когда-нибудь получу на них ответы. Судя по тому, как себя ведет Вито, то есть, практически молча, никакой улыбки, строгие глаза и мрачный вид, то хозяин этого великолепия смотрится почти весело и гостеприимно. Даже за что-то просил прощения. Опять же странный вопрос, не представился, а уже спрашивает, боюсь ли я его? Его что, все боятся, и он только уточняет, сразу ли его боятся, или не совсем сразу, как я? И от удивления просит прощения? Но глаза, опять кино, если бы он сначала был с голубыми глазами, выходил куда-то, а потом появился с жёлтыми, тогда понятно, успел надеть линзы, этим теперь никого не удивить, но он же смотрел на меня в этот момент! И я сама видела, как они желтеют на глазах! И Вито тоже никуда не выходил, рядом стоял и сразу желтые, тревожные, понял, что они с хозяином заразились? Тогда зачем меня в эти апартаменты поселять? Завернули бы в простыню и отправили в клинику со всеми заразными.

В дверь постучали, я кивнула, поняла, что Вито пришёл, но никто не заходил и я удивлённо произнесла:

— Входите.

Вошла красивая высокая девушка, ещё совсем юная, лет пятнадцать, не больше. Большие голубые глаза, длинные светлые волосы и мягкая улыбка. Очередная красавица из гарема? Пришла объяснить мне правила жизни в апартаментах хозяина? А это уже анекдот.

2

— Здравствуй, Рина.

— Здравствуйте.

— Меня зовут Мари.

— Рада познакомиться.

Я действительно была рада увидеть женское лицо, хоть кто-то, пусть даже девушка из гарема. Мари говорила с лёгким акцентом, слова произносила четко, как говорят на иностранном языке, который ещё не совсем понятен. Я встала, и она подошла ко мне, неожиданно взяла за руку своими длинными тонкими пальцами. Быстро посмотрев мне в глаза пронзительным взглядом, она тихо засмеялась, но смех был радостный, очень чем-то довольный и я тоже улыбнулась в ответ.

— Ты чувствуешь себя хорошо?

— Да.

— Я предлагаю прогуляться по саду, у нас красивый сад.

— Мне уже можно выходить?

— Можно, тебе всё можно. Рина, мы все говорим друг другу ты, обращаемся на ты, так, кажется, говорят?

— Все?

И сразу представила хозяина дома, что, к нему тоже все на ты обращаются? Мари как поняла мой внутренний вопрос, сразу ответила:

— Все.

Я кивнула, пусть будет так, хотя я больше конечно привыкла обращаться к незнакомым иначе, но с другой стороны, чужие здесь все, для меня по крайней мере. Какая разница, как я к ним буду обращаться, они хозяева, а я лишь в гостях на время карантина. Однако, я гулять в сад пойду в халате? Но ходила же я в этой рубахе столько дней, правда она исчезла непонятным образом. Мари опять поняла мой внутренний монолог и подошла к стене, нажала пальчиком и панель открылась:

— Переодевайся, я подожду тебя за дверью.

Опять мило улыбнулась и вышла. А я встала на пороге, как это в фильмах называется, гардеробная комната, и открыла рот от удивления. Платья для получения Оскара. Конечно, я такое когда-то видела в кино, но представить, что сама это могу носить? Робко переступив порог, коснулась ближайшего произведения, тончайший шелк, непрозрачный и невесомый, весь расшитый маленькими розами по синему полю. Я перебирала платья и поражалась: удивительные цвета и невероятные ткани, фасоны из фильмов о высшем свете. А вот это точно, только на церемонию коронования. Длинное бальное платье с глубоким декольте, сшито из многослойной прозрачной ткани невероятного алого цвета и украшено по всей поверхности золотыми цветами. Так, пора в сад, надо выбрать что-то скромнее и обувь подобрать.

Обувь я выбирала быстро и просто, взяла первую попавшуюся в руки коробку, замерла на мгновение, закрыла глаза и надела на ноги. Так мягко и нежно, кожа туфель обволокла мои ноги и обещала удобство и уют на прогулке.

Итак, посмотреться что ли в зеркало? Ни за что! Закроем глаза и прошмыгнем мимо. Увидеть себя в прекрасном платье из тончайшего шелка удивительного салатного цвета, с тонким растительным орнаментом по подолу и рукавам, я не могла. Сама знаю, как выгляжу. И опять странность — всё подошло, и платье, и обувь именно моего размера.

Мари ждала за дверью, с интересом рассматривая рисунок на ковре, который висел между окнами. Она сразу обернулась и протянула руку:

— Пойдём.

Я постояла пару секунд в замешательстве, странная девочка, очень непосредственная, в таком возрасте девушки обычно такими не бывают, но руку подала. Мы как-то сразу вышли в сад, я бы даже не заметила двери, а Мари отвела край ковра и там оказалась красивая резная дверца в её рост, я подумала, что это тайный ход из дворца. И тут же закрыла глаза, солнце светило яркими лучами прямо в лицо, мне даже пришлось рукой прикрыться. Мари рассмеялась и потянула меня куда-то, оказалась к увитой плющом беседке. Но, несмотря на такое яркое солнце на улице не было жарко, так уютно тепло. Усадив меня на скамеечку, Мари спросила:

— Рина, как тебе понравилось во дворце?

— Я его только сегодня немного рассмотрела.

— Да, ты всё время была в комнате, прости, но пока всё не проверили, тебе нельзя было выходить. Сейчас уже всё ясно, поэтому весь дворец в твоём распоряжении. Если тебе что-то понадобится, только произнеси, тебя услышат.

Я удивлённо смотрела на эту странную девушку и никак не могла понять, что же ей от меня нужно. И не только ей.

— Мари, я ничего не понимаю. Что ясно? Что я не заразилась? Но тогда мне можно ехать домой, зачем оставаться в этом месте?

Мари посмотрела на меня удивлённым взглядом, даже брови нахмурила, плотно сжала губы. Лишь помолчав несколько секунд, спросила напряжённым голосом:

— Так он с тобой не говорил?

— Кто? Я только Вито и видела, да сегодня ещё кого-то, наверное, хозяина этого дворца.

Она кивнула головой, но явно своим мыслям, потом решительно встала:

— Рина, я поговорю и вернусь в сад.

Я не успела ничего ответить, как девушка стремительно убежала, только пяточки в мягких туфлях засверкали. Такие туфли называются балетки, а платье туника. Действительно, Вито что-то мне давал лекарственно-успокоительное. Интересно, с кем поговорит эта Мари из гарема, не с тем ли, который должен был говорить со мной? О чем это таинственный кто-то должен был говорить со мной? И почему Мари так удивилась, что он со мной ещё не поговорил? Вопросы возникали и возникали, но ответов не было. Я решительно встала и пошла смотреть сад, странный день, очень странный. Но хотя бы воспользуюсь отсутствием жары и погуляю по такому прекрасному саду.

Какой запах, я вдыхала ароматы созревших фруктов, касалась пальцами яблок, персиков, каких-то странных жёлтеньких непонятностей, ярких красных ягодок, густо усеявших ветки. Очень хотелось сорвать персик, я даже оглянулась вокруг, вдруг кто-то наблюдает за мной, украду фруктину или нет. Вздохнула и решила оставаться приличной гостьей. Удивительно, но казалось, что фрукты никто вообще в этом саду не трогает, никаких следов сбора, все висят на ветках, уже прогнувшихся от тяжести урожая. А тогда сок откуда? Из другого сада, наверное, этот только для красоты обозрения из окна. Такой климат, могут себе позволить.

Я гуляла по саду и вспоминала свою жизнь, появилось странное, опять это слово, ощущение, что она вся в прошлом. Откуда такие мысли? Никогда я так раньше не думала, ни одно событие не казалось мне таким решающим, как этот странный день. Апартаменты так подействовали, уверилась, что всегда теперь в таких буду жить? С ума сошла от стамбульской жары. А почему бы и нет, надо признаться хотя бы себе самой — мне здесь нравится. Так нравится, что я боюсь, вот вернется Мари и скажет: «Я обо всём поговорила, тебе пора домой, собирайся». Я присела у яблони, оперлась на её ствол спиной, практически спряталась за ветками, усеянными крупными плодами, и закрыла глаза. В какой-то книжке по изотерике я прочитала, что моё дерево яблоня, и не просто яблоня, а цветущая. Ну да, усмешка была горькой и безнадёжной — прошло уже цветение.

Развод я не то чтобы сильно переживала, всё было решено давно, понимание и осознание тоже, но сама процедура и окончательный вердикт в паспорте — который я сразу поменяла, получив свободным от всяких штампов — поставили жирный крест на любой надежде. Казалось бы, стала свободной, уже даже официально, можешь делать, что захочешь, но получилось наоборот. Мне стало совсем одиноко и безнадёжно, совершенно безнадёжно. Я не обвиняла себя в неудаче, хоть это радует, что не сложила на плечи груз вины, слишком хорошо понимала — на самом деле сделала всё, чтобы сохранить этот никому ненужный брак. Но безнадёжность рухнула на плечи и придавила одиночеством. С бывшим мужем мы не были друзьями никогда и расставшись ими не стали. Разбежались физически давно, но развод оформили только тогда, когда он ему понадобился для следующего брака. И оказалось, что штамп о замужестве иллюзорно поддерживал меня в этой жизни. Правильно, я держалась за иллюзию, которую придумала сама.

Сидеть с яблонькой было очень приятно, прямо физическое удовольствие чувствовать неровности коры, которые не причиняли неудобства, а как бы напоминали — я с тобой, я тебя слышу. Ах, яблонька, хоть ты меня понимаешь.

— Рина.

Властный мужской голос заставил меня вздрогнуть и открыть глаза, но я увидела только нижнюю часть мужчины в чёрном костюме, верхняя терялась среди плодов и листвы, придётся вставать. Однако мужчина сам присел рядом со мной на траву. Хозяин дворца, тоже о чём-то хочет со мной поговорить, небось о том, что пора домой собираться. Он по-восточному скрестил ноги и положил на колени свои руки. Какие интересные пальцы: длинные, но не пальцы музыканта, тонкость не та, не хрупкие, в них сила, изящество и невероятная сила. Странно, почему я так подумала, потому что дворец? В другое время я бы решила совсем иначе, именно музыкант, скрипка или виолончель, а сейчас представила в этих руках меч.

Он не мешал мне рассматривать его руки, молчал и смотрел на горы. Я сама решила нарушить тишину и спросила:

— Я всё-таки Вас заразила?

— Пока нет.

— Пока?

— Рина, я приглашаю тебя погостить в моём доме.

Я посмотрела на него и удивилась яркой голубизне, которой светились его глаза, прозрачной, никакого намёка на жёлтый оттенок. Он вдруг протянул мне раскрытую ладонь, как бы предлагая помочь мне встать, и я неожиданно для себя вложила в неё свою. А он наклонился и поцеловал её! Моё изумление доставило ему удовольствие, он засмеялся, каким-то непонятным движением тела вскочил, не так, он как-то подхватил меня на руки ещё на земле и вскочил, в общем, я уже была на его руках, когда он встал. Моргнув несколько раз, я прижала руки к груди, а в голове пронеслась мысль, что раз Вито меня не уронил, то этот тоже удержит. Он посмотрел на меня сверху вниз:

— Посидим в беседке?

Я только кивнула, а что я могу ещё сделать? Мы сидели друг против друга и смотрели в глаза, странное ощущение детских гляделок, кто кого пересмотрит. Усмехнувшись, я опустила взгляд, слишком это напомнило поведение моего бывшего мужа: не важно, правильно или нет, главное так, как я хочу.

— У тебя красивые глаза.

Не поднимая своих красивых глаз, я спросила, решившись перейти на «ты»:

— Как тебя зовут?

— Амир.

Значит, Вито тогда произнёс его имя. Странная ситуация, весь день такой сегодня, можно вообще ничего не говорить, только одно это слово.

— Ты согласна погостить у меня?

— А карантин?

— Ты не больна.

— Я могу уехать домой?

Опять желтизна в глазах, и видимо Амир понял, что я эту желтизну увидела, сразу опустил взгляд и побледнел. А я вся сжалась, значит, всё-таки заразила, но они почему-то мой карантин обозвали гостевым присутствием и в апартаменты поселили. Мой голос подрагивал, когда я задала вопрос:

— Почему ты меня в клинику не отправляешь, как остальных?

— Ты не больна.

— Но я же вас заразила… твои глаза…

— Это не от болезни.

И совсем другой голос — жёсткий, властный. Передо мной сидел хозяин дома с плотно сжатыми губами и строгим взглядом. Я растерянно посмотрела на него, только что руку целовал и радостно смеялся, а сейчас смотрит на меня своими жёлтыми глазами как прокурор. И неожиданно рядом с ним оказался Вито.

— Амир.

Вот это да, тон Вито ничем не отличался от того, которым говорил Амир, такой же жёсткий и властный. Я переводила свой взгляд с одного на другого и поражалась — а кто здесь хозяин? И почему взгляд Вито тоже стал совершенно жёлтым? Это уже не странность, это уже тайна. И Амир подтвердил мои подозрения, тяжело вздохнул и резко поднялся:

— Рина, я прошу тебя остаться на несколько дней.

Я непроизвольно кивнула, и он стремительно ушёл, казалось, что он себя сдерживает, чтобы не побежать.

— Рина, я отнесу тебя…

— Что с вашими глазами?

Вито опустил голову и глухо проговорил:

— Амир всё тебе объяснит.

— Почему Амир?

Вито посмотрел на меня, и в его глазах было столько страдания, что я опустила глаза, ужас какой-то, может больше не плавать в бассейне, за один день столько странностей, что не разобраться. А вдруг я зря согласилась гостевать у Амира? Ладно, хоть на руках носят, когда ещё у меня будет такая возможность, даже если и зажуют потом. Я махнула рукой:

— Неси, пусть всё хозяин дома объясняет.

Вито улыбнулся, и глаза опять изменили свой цвет, желтизна ушла непонятным природе образом. Он подхватил меня на руки, что-то хотел спросить, но передумал, медленно пошел к дому.

Я постояла перед дверью в ванную, на самом деле очень хотелось ещё раз поплавать в гигантском джакузи, но передумала и устроилась у окна, кресла только не хватает. В дверь постучали.

— Входите.

Вито широко распахнул двери и внёс большое кресло, обитое светлой тканью под цвет гобеленов на стене.

— Рина, я подумал, что тебе захочется посидеть у окна.

— Спасибо, действительно в кресле будет удобнее, такой красивый вид из окна. А что там за горы?

Вито улыбнулся и произнёс какое-то слово, но оно никак не ассоциировалось с моими географическими познаниями, поэтому я только повела плечом и тоже улыбнулась, мне это слово не повторить, значит, пусть будут такие. Он установил кресло так, чтобы я могла рассматривать виды за окном и предложил:

— Рина, пойдём, я покажу управление бассейном.

— Управление?

— Можно регулировать движение воды и воздуха. Я установил средние значения.

Действительно средние, вода могла просто не двигаться, как в обычном бассейне, а могла нестись со скоростью горного потока. И пузыри то исчезли совсем, то превращали воду в бурлящий котлован. А я, пытаясь выбраться из воды, по случайности нажала именно ту кнопку, которая останавливала движение воды, так как всё управление было установлено на поручнях лесенки. Если бы я не прыгнула в воду, а спокойно опустилась по лесенке, то всего скорее заметила значки на поручнях, кстати, очень хорошо всё показано, даже мне понятно.

— Попробуй сама, ты же будешь плавать?

— Обязательно.

Я настроила такой горный поток, что Вито с сомнением посмотрел на меня, справлюсь ли, но я гордо вскинула голову — и не в таком плавали. Он собрался уходить, но я его остановила:

— Вито, а кто здесь ещё плавает?

— Этот бассейн для тебя.

И чтобы уже совсем поняла, так как я встала как столб, добавил:

— В бассейне плаваешь только ты.

Моих сил хватило лишь на короткий взмах пальцем в сторону гардеробной сборной России по плаванию — а купальники с халатами тогда для кого?

— Они все твои.

Я растерянно посмотрела на него, но озвучить свой вопрос не успела.

— Всё только для тебя.

Он даже повёл рукой вокруг себя, получается, что вообще весь дворец с коврами. Улыбку ему спрятать не удалось, хотя глаза опустил, видимо мой вид его порадовал. А я обернулась вокруг себя и всё-таки уточнила:

— Для меня?

— Ты гостья Амира.

И чтобы я больше ничего не спрашивала, видимо вопросы проявились в моих глазах, Вито чуть наклонил голову в поклоне и быстро вышел. А я ещё долго смотрела в бурлящий поток, не в силах осознать все новости сегодняшнего дня. И чтобы хоть немного уложить в голове странности, я быстро переоделась и прыгнула в воду.

Из головы все мысли вылетели мгновенно, прав был Вито в своём сомнении — я почти сразу стала тонуть в бурлящем потоке, ударилась о стекло, но выбраться из круговорота пузырей не сумела. Сильный рывок за плечо вскинул меня над водой, я оказалась на полу возле бортика. Чьи-то руки встряхнули моё безвольное тело и громкий голос приказал:

— Дыши!

Я долго откашливалась и мотала головой, а руки продолжали трясти меня, пока я не задышала нормально. Едва открыв глаза, я их сразу плотно закрыла, Амир. Вот уж кого совсем не ожидала увидеть своим спасителем. Он одним движением поднял меня и перенёс на постель, обернул одеялом, и я осмелилась открыть глаза.

— Всё промокнет.

Он усмехнулся, и жёлтые глаза приобрели свою яркую голубизну.

— Одна королева тоже любит…

Не договорил, опустил голову и замолчал.

— Ты знаком с королевой?

— Знаком.

Но какое-то непростое знакомство, я не видела его глаз, но губы плотно сжались, и он слегка побледнел. Так и не подняв на меня взгляд, Амир тихо попросил:

— Не делай так больше.

— Не буду.

Губы усмехнулись, и он встал, быстро прошёл в бассейн. Вернувшись, заявил:

— Не будешь, я убрал кнопку настройки.

Я только попыталась пожать плечами под одеялом, ты хозяин в доме, твоё право. Наверное, можно когда-нибудь привыкнуть к такому мгновенному изменению цвета глаз — только что были опять жёлтыми, как у кошки, а сейчас сверкают яркой голубизной. То есть за минуты после моего спасения они были два раза желтыми и два раза голубыми. Может, эти изменения глаз как-то связаны с ростом? Амир стоял перед постелью и внимательно на меня смотрел, а я пыталась определить для себя, достану ли ему до плеч. Вито ниже Амира, а ему я чуть выше плеча макушкой вместе с волосами. Амир выше Вито, немного, но выше, значит, Амиру я даже с волосами только до плеч, а может, и нет. Да и ширина плеч тоже впечатляет, хотя и не бугай с горой мышц, фигура практически идеальна. Как у девушек из гарема. Я опустила глаза и решила прекратить рассматривать хозяина дворца, твердо приказала себе вдуматься в слово «дворец», которое ко мне отношения не имеет, несмотря на шутку о гостье этого дворца и этого хозяина.

Казалось, что Амир пытается понять мои мысли, так внимательно он на меня смотрел, и когда я опустила глаза, сразу спросил:

— Ты готова ужинать?

И я засмеялась, оказывается, где-то внутри волнение меня победило, еще немного и начну совершать неадекватные действия, правда, они за мной никогда не наблюдались, но вдруг во дворце научусь. Амир удивился, но только странно посмотрел, как будто сравнивал с кем-то. Может, с той королевой, которая его знакомая.

— Извини. Да, только переоденусь.

Амир сразу вышел, а я начала выпутываться из одеяла, оказывается, покрывало он скинул, и как-то странно меня запеленал, даже рук не достать. Немного повозившись, я поняла — сама из этого детского конверта выбраться не смогу. И что теперь делать? Кричать и звать кого-нибудь? Кого, Вито? Или уж самого Амира? И я захохотала в голос, точно, анекдот из дворцовой жизни: хозяин гостью так в одеяло завернул, что та навеки осталась в его апартаментах. Мари сказала, что меня услышат, услышал Амир. Он стремительно появился в комнате, сразу понял, в чём дело, и бережно распеленал меня, а я продолжала смеяться, хотя и делала всяческие попытки успокоиться. Наконец, мне это удалось, и я опять была вынуждена извиняться:

— Амир, прости, но ты так плотно меня в одеяло завернул, что я никак не могла…

— Я жду тебя в коридоре.

Три и три. Три голубых взгляда и три жёлтых. Чем мог мой смех так на него повлиять? Никакой закономерности, заскочил в комнату с голубыми глазами, распеленал, как ребенка, очень мягкими и нежными движениями, а после моего извинения взгляд сразу стал строгим жёлтым взглядом прокурора. И от постели отскочил, как от ложа Бабы-Яги. Может в этом дело? Я не навязывалась, и апартаментов тоже не заказывала, сам поселил и бассейн для меня, и наряды в невероятном количестве. И в гарем тоже не просилась.

Я остановилась перед гардеробной, а как она открывается? Мари куда-то нажала, ага, вот куда, панель открылась от одного прикосновения пальцем. Мой взгляд остановился на том самом платье на церемонию получения Оскара, вот в нём и пойду на ужин. И опять засмеялась от своей решимости отомстить хозяину дома за свои же мысли о Бабе-Яге. Не стоило так долго на него смотреть, сама понимаю — красив во всех отношениях, и фигура и лицо соответствуют богатству дворца. И странная мысль опять меня остановила в процессе выбора платья. Он как его дворец: то ковры в невероятном количестве, то столовая как у королей, и мои апартаменты почти такие же, с бассейном, который только для меня. И глаза — то ковер, то небо.

Амир стоял в коридоре и смотрел в окно, он сразу обернулся на меня и взгляд сверкнул небом. Я надела светлое платье со странной вышивкой по всему полотну ткани, непонятные знаки образовывали свой таинственный рисунок. Я долго его рассматривала, а потом решила надеть, Баба-Яга должна быть таинственной, она всё-таки из сказки.

Хозяин дома молчал всю дорогу до столовой, взять на руки не предлагал, но аккуратно придерживал меня под локоток. Я так ходить не привыкла и сразу напряглась, он даже несколько раз взглянул мне в лицо, но я лишь натянуто улыбалась. Только удивлялась всю дорогу, как он спокойно идёт, мне даже не приходится семенить за ним, странно, с таким ростом и так уметь ходить.

На столе еда уже была расставлена, значит, гарем не придёт. Амир сел напротив, но к еде не притронулся, для него даже не было приготовлено золотого блюда. Я спокойно поела, не обращая на него внимания, Баба-Яга вполне самодостаточная личность, в собеседниках за ужином не нуждается. Когда я сложила нож и вилку на блюдо, сразу вошла девушка из гарема и быстро убрала всю посуду со стола. Как только она вышла, установив на голове гигантский поднос, я даже обернулась, наблюдая такое цирковое представление, Амир спросил:

— Тебе понравился Стамбул?

— Я его толком и не видела, только на автобусной экскурсии, очень жарко. А когда погода изменилась? Гид говорил, что ещё долго такая температура продержится.

— Мы далеко от Стамбула, в горах прохладнее.

— Далеко?

Спокойный голубой взгляд подтвердил слова. А потом добавил смешинки, странный взгляд.

— Ты здесь уже две недели.

Я смотрела в эту небесную чистоту и пыталась сосчитать дни, которые провела в комнате с коврами, но получалось значительно меньше, примерно в половину. Амир решил внести ясность:

— Ты была сначала без сознания, а потом спала.

Прекратив высчитывать дни, я спросила:

— Это потому, что я заразилась, и вы меня лечили?

— Ты не заразилась. Эта не болезнь.

— А что тогда с ними произошло?

— Проснулась их истинная кровь.

— Кровь?

— Кровь моего народа.

Я смотрела на хозяина этого необычного дворца и верила каждому слову. Ничего не понимала в его словах, но верила. Я никогда даже в кино не видела, как просыпается кровь, значит таким образом. Амир сложил руки на столе ладонь в ладонь и сказал очень медленно, растягивая слова как молитву:

— Королева сказала, что возродится мой народ, отдала за это свою кровь и народ возрождается.

Зачем-то я уточнила:

— У них просыпается кровь?

— Да. Мы создали фрески о жизни моего народа и стали показывать людям, их кровь поняла послание.

— А моя кровь не проснулась…

— В тебе нет крови моего народа.

Мне сразу стало грустно, вот всё и решилось, не заразная болезнь, а кровь возрождающегося народа, я только свидетель, случайно попавший на праздник этого возрождения. Теперь можно ехать домой в обычную жизнь, сказка закончилась, Бабе-Яге пора в свою избушку, в глухие леса. Тяжёлое чувство разочарования, очень болезненное, даже в груди защемило, навалилось на меня, и я вся сникла, опустила голову, непроизвольно провела пальцем по рисунку стола. Мне понадобилось много времени, чтобы справиться с собой и найти силы восстановить голос. Откашлявшись, я смогла сказать:

— Амир, я рада за тебя, что твой народ возрождается, что кровь… проснулась. Теперь можно не бояться, что… что заражаю всех непонятной болезнью.

Я не могла на него посмотреть, глаза никак не поднимались, следили за пальцем, который двигался каким-то своим путем по узорам стола. Надо взять себя в руки и расставить всё по своим местам. Я глубоко вздохнула и посмотрела на Амира. Он так и сидел, только голову опустил в стремлении увидеть моё лицо, он странно смотрел на меня, и в его ясных голубых глазах светилось что-то очень таинственное, а руки едва заметно подрагивали. Чтобы уже закончить этот разговор и вернуться в комнату я быстро сказала:

— Теперь нет необходимости мне оставаться…

Но не успела договорить, Амир неожиданно схватил мою руку, сжал её в своей ладони и тихо произнес:

— Рина, я прошу тебя остаться хотя бы на несколько дней. Будь моей гостьей.

Я долго рассматривала его жёсткое лицо, не пытаясь достать свою руку из тёплой ладони, но вопрос прозвучал неожиданно холодным спокойным тоном:

— Почему? Я не женщина твоего народа, я совсем… никто для тебя…

— Ты мне нужна.

— Зачем?

И опять мгновенная желтизна в глазах, и его рука стала холодной, он быстро убрал её под стол.

— Амир.

Вито оказался рядом с хозяином дома и посмотрел на меня таким же жёлтым взглядом. Амир низко опустил голову и сказал:

— Рина, уже поздно. Поговорим завтра. Вито проводит тебя.

Амир резко встал и быстро вышел из столовой. Я опустила голову и помня о словах Вито, что мне всё объяснит Амир, не стала ни о чём его спрашивать, уж очень странные между ними отношения, могу попасть в неприятную историю из-за своего любопытства. Ещё поводив пальцем по узору стола, я спросила:

— Вито, а где эти горы, которые за окном?

— В Италии.

Я смотрела в тревожные жёлтые глаза Вито и понимала, что действительно зачем-то нужна этому Амиру, раз он меня так далеко от жаркого Стамбула увёз. В столовую стремительно вошла Мари:

— Рина, прости, я задержалась, ты уже поужинала?

— Да.

— Ты согласишься со мной погулять по саду?

— Хорошо.

— Вито, проводи Рину в её комнату, я поужинаю и зайду за ней.

Вито послушно кивнул головой и хотел взять меня на руки, но я покачала головой, хочу пройтись по дворцу, на ковры посмотреть. Он не мешал мне думать, медленно шёл рядом со мной, покорно склонив голову. Как ни странно, именно ковры помогли мне успокоиться, я иногда даже останавливалась и внимательно рассматривала необычную вязь рисунков. Они напоминали письмена, линия одной буквы переходила в другую, но заметить это можно, только если внимательно присмотреться. Стол, я водила пальцем по рисунку стола, и мой мозг нашёл аналогии в рисунках ковров. Я остановилась и спросила Вито:

— Это буквы?

Он удивился, и желтизна мгновенно исчезла из глаз.

— Да.

— А что здесь написано?

— История народа.

— Вашего народа?

— Народа Амира.

Значит, Вито тоже не соплеменник Амиру, просто работает на него? Но Вито ничего не ответил на мой вопросительный взгляд, и я пошла дальше. Такой длинный день, который проходит под девизом «все странно».

Я сидела в кресле и смотрела в темноту, как Мари собирается гулять по саду, если ничего не видно. Видимо, дворец расположен в безлюдном месте Италии. Ещё одна странность этого дня: я всему верю, всё, что мне говорят, принимаю без всяких сомнений. Кровь проснулась, значит — проснулась. Сказала королева, что народ возродится, значит — возродится. Даже не сомневаюсь в том, что я зачем-то этому Амиру нужна, нужна и всё. И совершенно не интересуюсь, что это за королева, хоть бы спросила, какого государства. Я только английскую королеву и знаю в телевизоре.

В комнату так же стремительно вошла Мари и включила свет. Когда я обернулась, вся сощурившаяся от неожиданности, она засмеялась:

— Почему сидишь в темноте?

— Кнопку не нашла.

Я подошла и Мари показала мне скрытую кнопку, как я могла её найти, если она выглядит как крепление панели?

— Надо сказать Вито, чтобы он показал тебе управление комнатой.

— Комнатой?

— Рина, так ты ничего не знаешь?

— Вито показал мне управление бассейном… а Амир… одну уже отключил.

— Ты бурю включила?

— Что-то похожее. Правда, Амиру пришлось меня спасать.

Мари вдруг тревожно на меня посмотрела, куда только улыбка делась, и полушёпотом спросила:

— Спас?

— Да, в одеяло завернул так странно, самому пришлось…

Зачем я ей это рассказываю? Реакция на тревожный взгляд? А чего она испугалась? И уже теперь я на неё вопросительно взглянула: не хочешь мне всё объяснить? Мари долго молчала, только продолжала беспокойно на меня смотреть, наконец, вздохнула:

— Он сильный, он сможет.

— Сможет — что?

Она решительно взяла меня за руку и повела в сад через ту же дверцу. К счастью, беседка оказалась освещена, и мы сели за стол. Я опять вопросительно посмотрела на Мари, а она положила руки на стол, как это делал Амир, внимательно на меня взглянула и спросила:

— Рина, тебе понравилось во дворце?

— Понравилось.

— Ты останешься?

— Зачем? Мари, зачем Амиру нужно, чтобы я осталась у него на несколько дней? Я не его народ…

— Он тебе сказал?

— Да.

Она радостно кивнула головой, а я пыталась понять, кто она, почему так беспокоится обо мне и о хозяине дома, она не может быть простой девушкой из гарема. И я решила уточнить этот вопрос:

— Мари, кто ты?

— Амир мой отец.

3

Мари так гордо на меня посмотрела, что я опустила глаза, ну конечно, у него должна быть такая удивительная дочь, дочь шаха. Девочка, выросшая в любви и ласке, подчинении всех и вся, отсюда эта странная для меня непосредственность. Но меня это совсем не касается.

— Мари, ты мне не ответила, зачем…

— Ты для него спасение.

— Спасение?

— Да, только он сам всё должен тебе рассказать.

— Как я могу быть… я всего лишь случайно…

— Так всегда бывает, всегда встреча случайна! Найти очень сложно, только случайность! Но королева ему обещала, что ты придёшь, и он искал тебя везде, а ты сама пришла.

— Искал?

— Да, сразу стал искать, не верил, искал и не верил, что ты на самом деле есть, что королева…

Она резко замолчала, вся напряглась, посмотрела на меня и странно сказала:

— Если ты не будешь говорить сам, скажу я.

Явно это говорилось не мне, Амиру? Мари молчала долго, лишь пару раз кивнула головой согласно, потом посмотрела на меня:

— Отец не хочет, чтобы я с тобой говорила о нём.

Ещё раз кивнула и улыбнулась, посмотрела на меня повеселевшим взглядом:

— Завтра он приглашает тебя…

— Мари.

Амир стоял рядом, как будто проявился из темноты. И, пожалуй, разгневан поведением своей дочери. А она его совсем не боится, смотрит уверенным, спокойным взглядом, шантажирует, а он против её шантажа ничего не может сделать. Чтобы не накалять обстановку я подняла руку как на собрании и спросила:

— Амир, ты хотел куда-то меня пригласить? Я действительно с удовольствием куда-нибудь бы съездила, так красиво вокруг.

— Ты согласна остаться?

— Да, на несколько дней.

И посмотрела прямо в его жёлтые, нет, практически коричневые глаза. У меня даже хватило сил улыбнуться ему, хотя уверенности в себе совсем не было, только желание остановить конфликт, который разгорелся из-за меня.

Амир спрятал глаза, низко опустив голову, и тихо сказал:

— Мари, ты свободна.

Она важно кивнула головой, чуть тронула меня за руку:

— Рина, меня не будет несколько дней, не уезжай без меня.

Я уже совершенно искренне улыбнулась, действительно шантажистка, обычный подростковый шантаж.

— Не уеду.

Она радостно кивнула и исчезла в темноте. Амир тяжело вздохнул и сел за стол, руки сцепил на коленях. Тяжело ему даётся воспитание дочери, я решила уточнить ещё один вопрос:

— А мать Мари, она здесь?

— Она умерла… очень давно.

— Ты её один воспитываешь?

Странный получился вопрос, не следовало его задавать, зачем мне знать, кто воспитывает его дочь? Но Амир неожиданно поднял голову и посмотрел на меня… уже совершенно светлыми голубыми глазами. Всего один день, а я уже совсем не удивляюсь такой странности во внешности хозяина дворца. Хотя у Мари глаза ни разу не изменились, так и оставались ярко-голубыми. Он смотрел на меня почему-то очень удивлённо, даже губами интересно повёл, только потом ответил:

— Мари долго болела… я только пытался спасти ей жизнь, она уже ничего из своего детства не помнит. Воспитанием я не занимался.

— Хорошая девушка.

— Она тебе понравилась?

— Очень понравилась, красивая и добрая девушка.

Амир достал руки и положил их на стол, сложил ладонь в ладонь, как бы удерживая себя в движении, потом вообще положил ладонями вниз, припечатал к столу. Долго молчал, а я рассматривала его. Силён, от него исходит сила, невероятная сила, мне стало казаться, что я чувствую поток силы, которой он наполнен. Действительно не музыкант, я правильно увидела в его руках меч. И взгляд, за ним тоже сила, не важно, какого цвета этот взгляд, голубого или жёлтого, пусть даже чёрного, она видна в любой момент. И даже не важно, что и внешность соответствует, рост и общая фактура бойца, каким бы ни был, даже маленьким карликом — эта сила бы ощущалась. Ну а с такой, красавца шейха, ещё более интересен. Странно я подумала, а мне какое до этого дело?

— Мари сказала, что я тебя… я тебе чем-то могу помочь?

— Да. Моя жизнь зависит от тебя.

И ничего в глазах не изменилось, ясная голубизна утреннего неба. У меня появилось ощущение, что ему стало легче после этого признания, всё его тело успокоилось, не знаю, как я это осознала, может именно по этому свету утреннего неба в глазах. И в подтверждение моих ощущений Амир улыбнулся неожиданно мягкой улыбкой и предложил:

— Тебе пора идти спать, я отнесу тебя.

Никакого продолжения разговора, спать и всё, он подхватил меня на руки одним движением и быстро пошёл в дом.

Я плавала в совершенно недвижимой воде бассейна — хозяин дома урегулировал воду по своему представлению о моём купании — ночью мне уже не хотелось заниматься выяснением, какая клавиша, что означает, и просто нежилась. Думать о количестве странностей, которые поразили за сегодняшний день, мне тоже не хотелось, их было слишком много. Вспоминалось лишь неожиданное объятие Амира, когда он принёс меня в комнату и какое-то время стоял у постели. Он прижал меня к себе очень нежно, но я все телом ощутила его напряжение, он себя контролировал, причём очень жёстко, не просто сдерживался, а именно удерживал себя в движении. И почему-то ещё один вопрос волновал: когда он доставал меня из бассейна, то пиджак весь вымок, я заметила, когда он меня нёс, а в коридоре на нём был уже другой костюм. Во всех панелях стен гардеробные для хозяина? Я поняла, что пытаюсь не думать о странностях сегодняшнего дня, и пошла спать.

На удивление я спала спокойно всю ночь, как только опустилась головой на подушку, сразу уснула. Утром проснулась бодрая и очень решительная. Не знаю, что мне снилось, но первым делом я подошла к зеркалу и спросила сама себя, готова ли ты? Я не очень понимала, к чему я должна быть готова, но почему-то это было очень важно самой себе сказать, что готова. А к чему, я подумаю потом, судя по ситуации. И на развитие ситуации у меня всего несколько дней. Я стояла, смотрела на себя и считала, сколько это — несколько дней? Пример решения этого сложного математического расчета пришел сам собой: несколько дней моих и несколько дней Амира в счете моей карантинной изоляции. Эта мысль развеселила, пусть будет, как будет, не стану думать о странностях вчерашнего дня, их все равно не сложить в стройную теорию, слишком всё непонятно. Амир должен что-то мне рассказать, вот тогда всё и сложу, а пока буду наслаждаться сказкой, в которую попала Баба-Яга. Глухие леса подождут. Тем более, что они уже всех предупредили, что я задерживаюсь на неопределенный срок.

Решительность помогла мне выбрать наряд для поездки. Просматривая одежду, висевшую на плечиках, я постепенно осмотрела всю гардеробную и увидела свой чемодан. В нём аккуратно была сложена вся моя одежда, даже та, которая висела на спинках стульев, благо её было немного. Недолго думая, я надела джинсы и рубаху невероятных размеров и неопределённой расцветки. Что ж, уважаемый хозяин дворца, гостья, так гостья.

Вито зашёл за мной именно в тот момент, когда я подошла к двери, в надежде самой дойти до столовой.

— Доброе утро, Рина.

— Доброе утро, Вито.

Быстрый взгляд не скрыл удивления, но он ничего не сказал. А я всю дорогу думала о том, что он в курсе того, что висит на плечиках в моей гардеробной, и всего скорее, того, что лежало в моём чемодане. Сам собирал в номере гостиницы? Он иногда посматривал на меня, такой странный, опять это слово, взгляд, который я не всегда могла увидеть из-за разницы в росте, но чувствовала.

Амир ждал меня в столовой, сидел за столом и сразу вскочил, приветствуя меня:

— Доброе утро, Рина.

— Амир, доброе утро.

Хозяин дворца тоже удивился, но молчал весь мой завтрак. А я спокойно поедала вкусности Востока и пыталась понять, почему никто вместе со мной не ест, это что, такая традиция? Хотя, когда показывают разные страны, всегда говорят о традиционном гостеприимстве, особенно восточном. Только Мари сказала, что будет ужинать, ни Вито, ни Амир ни разу при мне не ели и не пили.

Амир внимательно за мной наблюдал, меня стал волновать этот взгляд, и я подняла на него глаза.

— Рина, ты не передумала ехать на прогулку?

— Нет.

Молчаливый завтрак получается, да собственно и ужин, вместе с обедом. Я ем, а за мной наблюдают. И что такого интересного в том, как я ем, может быть, нарушаю какие-то правила? Решимость перед зеркалом ещё не улетучилась, и я позволила себе задать вопрос:

— Я ем неправильно?

Амир вздрогнул и сразу опустил глаза, а Вито, стоявший за его спиной, только улыбнулся.

— Ты очень красиво ешь.

Неожиданно яркий голубой взгляд и ослепительная улыбка. Амир смотрел на меня и улыбался, а руки недвижимо лежали на столе отдельно от этой улыбки. Чтобы отвлечься от вида его рук, я спросила:

— Куда, что ты…

— Мы поедем к морю.

На сегодняшний день надо придумать другое слово, «странный» уже не подходит. Амир провёл меня по дворцу, и мы вышли в большие двери из чёрного резного дерева. Они совершенно беззвучно распахнулись, и я встала на пороге. Передо мной была высокая лестница, и на каждой ступеньке с обеих сторон стояли молодые мужчины, очень похожие на Вито — высокие, коротко стриженые, все в чёрных костюмах. Что же всё-таки хранит Амир под своими коврами, чтобы такие его дворец охраняли? Только ли надписи из истории своего народа?

Амир взял меня под локоть и помог спуститься по ступенькам, так как ноги я передвигала с трудом — такая опасность исходила от его охраны. И машину заметила, только когда он открыл передо мной дверцу: длинная чёрная, такая же опасная, как охрана. Не зря я сегодня набиралась решимости с утра, наверное, мне что-то приснилось такое, чтобы я была готова, а может, за ночь мысли собрались где-то в голове, провели совещание и сделали свои выводы.

Сжавшись в комочек на заднем сиденье, я опустила голову: и куда я ввязалась, в какую такую ситуацию, на развитие которой сама себе дала несколько дней, которые неизвестно сколько времени в себе насчитывают. И вдруг вопрос:

— Рина, ты меня боишься?

— Не знаю, пока не знаю.

Почему я ответила сразу то, что думала в этот момент? Пусть будет так, я всю жизнь под кого-то подстраивалась, делала всё, только чтобы кому-то угодить, не доводить до конфликта и выяснения отношений, как вчера с Мари и Амиром. И своим бывшим мужем: спасти брак, так все делают, так надо делать, а зачем? Сама себе призналась, теперь уже легче с этим хозяином таинственного дома говорить непонятно о чём.

— Кто ты?

Амир остановил машину, посидел, склонив голову, и вздохнув, ответил:

— У меня мало времени всё тебе объяснить… оказалось, что очень мало.

Я не стала уточнять, почему времени мало, догадалась — это только начало разговора и приготовилась слушать, но он опять завёл машину и поехал. Через несколько секунд я закрыла глаза, это была не езда, не знаю определения такой скорости, меня вдавило в спинку сиденья, и голова откинулась назад. Видимо Амир увидел в зеркальце мое движение и скорость слегка замедлилась. Он что, такой скоростью пытается нагнать время, которого у него оказалось очень мало для того чтобы мне что-то о себе рассказать?

Мы приехали на скалистый берег, и Амир, помогая мне выйти из машины, сразу уточнил:

— Ты боишься высоты?

— Не знаю.

Решила быть честной — будь. Я действительно не знаю, боюсь ли я высоты, смотря какой, высоты небоскреба или высоты шатающегося стула. На крыше небоскреба высоты уже нет, а со стула можно упасть и удариться.

Высоты скалы над морем я не испугалась, зрелище полностью захватило, и я только вздыхала мелкими вздохами. Солнце сверкало миллионами бликов на воде, и море эти блики смывало со своего тела высокой волной. А небо, яркое невозможным голубым пространством, едва удерживало горящий диск отливающий цветом чистого золота. Волны приближались к нам тяжелым валом, но теряли силу от долгого пути и укладывались на белом песке где-то далеко внизу, напоминая о себе только отголосками шипящего приветствия.

Боль пронзила так неожиданно, что я только вздрогнула, не совсем осознала, мозг ещё раскладывал на составляющие картину моря и не смог сразу понять крик тела. Я попыталась посмотреть на Амира, спросить, откуда эта боль, но не успела, стала падать, ног не стало, они растворились в соляной кислоте боли. А потом и все тело растворилось в этой кислоте, стало распадаться на кровавые куски и крошево костей. Гигантские волны боли пронизывали меня, унося с собой остатки тела. Красный туман обволакивал всё пространство вокруг, не давая возможности хоть на мгновение закрыть горящие пламенем солнца глаза, он проникал в зрачки и добавлял отдельную струю боли, а потом перемещался внутрь того, что осталось от тела, и вихрился мгновенными вспышками, создавая собой вулканы огня и лавы.

Тела уже нет, оно исчезло, осталась только память от него, лишь боль, которая продолжает в этой памяти властвовать и разламывать картинки, непонятным образом оставшиеся от воспоминаний. И теперь уже кусочки этих картинок памяти горят ярким огнём, тела нет, памяти нет, нет даже воспоминаний, осталась только боль.

Горящая лава протекала в пустом пространстве бесконечности и сжигала всё на своем пути, даже мельчайшие пылинки, случайно оставшиеся от сгоревшего всего, что когда-то было чем-то, но уже давно сгорело. Лава всё двигалась в поисках чего-нибудь, что может гореть, а навстречу ей из полной темноты поднялась большая ледяная волна, в которой плавали айсберги, громадные куски нетающего льда, оставляющая за собой лишь замерзшее навсегда пространство. Они встретились, и эта борьба огня и ледяной воды уничтожила пространство, заполнила его пустотой, вакуумом, в котором ничто и никогда не сможет возродиться. Ничего нет, нет того, чего нет. Пустота.

Тонкий звук колебался легкими переливами, начинал взрываться едва заметными звёздочками и создавал подобие ветерка, едва ощутимого дуновения молекул воздуха. Он тревожил и беспокоил Пустоту, заставлял её волноваться темнотой, создавал серые маленькие пустоты, которых становилось всё больше и больше. А звук только становился сильнее и громче от этих маленьких серых пустот, собирал их вместе, заполнял своё пространство только уже серой большой Пустоты. Она, эта серая Пустота, ещё даже не достигла собой половины тёмной предыдущей Пустоты, когда звук изменился, в нём появились отголоски далёкой трубы и проявился чистый свет, который в мгновение рассёк всё вокруг себя миллиардами лучей и взорвался гигантским фейерверком.

Тело уже не кричало от боли, лишь тихонько стонало, оно готово было умереть, уйти совсем в тёмную Пустоту. И вдруг мысль: но ведь тело уже сгорело, его нет, оно исчезло в тёмной Пустоте, испарилось, даже молекулы исчезли, откуда такая боль, болеть нечему. А как мысль?

Тепло, едва ощутимое тепло проявилось лёгким облаком, внутри него образовалась тонкая оболочка, и боль стала отступать, таять в этом тепле. Пространство Пустоты заполнялось теплом и светом, облако тепла распространялось все больше и больше, оно было небесно-голубым, наполненным прозрачными каплями, которые, наконец, пролились тёплым дождем, уносящим боль.

Глаза смотрели на меня с таким ужасом, что я оперлась на клюку и спросила ехидно:

— Чего ты, милок, испугался? Такая уж есть, такая уродилась на белый свет. А зачем тогда пришёл, раз боишься, что тебе от меня нужно?

— Нужна ты.

— Я? Тебе сила моя колдовская нужна?

— Нет, нужна ты сама.

Я засмеялась, хрипло квакая, махнула корявой рукой, тяжело опустилась на скамью.

— Знаешь, сколько я таких на своем веку видала, все говорили, мол только ты и нужна, а сами колдовать просили, красавиц им подавай, да богатство королевское. Ты такой же, говори, зачем пришёл, хитро-мудрый, сразу тебя видать, за версту носом почуяла твою чёрную душу.

Глаза потемнели, стали пронзительными, но потом в них появилась боль и такая тоска, что я смилостивилась:

— Говори, раз пришел, наколдую тебе твоё желание.

— Прошу любви.

От удивления я повторила необычное слово:

— Любви?

— Твоей любви.

От моего смеха, тяжёлого, громкого и раскатистого, глаза совсем почернели, но продолжали на меня смотреть с той же болью. Когда смех пролетел над горами и лесами, отозвался грозовыми молниями в небесах, я ответила, уперев руку на кривом колене:

— Дак тебе придется меня сначала расколдовать, дурак стаеросовый. А прежде чем меня расколдовывать, сначала свою душу разбуди, а она у тебя чёрная, мхом покрытая, один росточек на нем только и есть, который к любви стремится. Смотри, не сломай, погубишь его, я тебе никогда не достанусь. Ты и меня погубишь, и сам уже никогда не сможешь жизнь свою возродить. Думал, тебе путь ко мне показали, о тропиночке куда идти рассказали, так и всё, пришёл и сразу в дамки, надменный дурак, каждый сам идёт, свои муки терпит. По чужому пути никто ещё не мог дойти до любви, она глубоко спряталась, не каждому покажется.

И совсем разошлась, клюку схватила, грохнула об пол:

— Да помни — сила твоя тебе ничем не поможет, только моя кровь, боль моя, да страдание, вот путь, по которому пойдёшь! Это другим послабление, кто силы твоей не имеет, много тебе дано, много и спросится!

Изображение свернулось, глаза исчезли последними, в них так и осталась боль, не ушла, не испугалась моего крика. И я не сразу осознала, что боли нет, ничего нет, тело радовалось от одной мысли, что боль ушла, исчезла вместе с глазами, полными страдания.

Что-то касалось меня лёгким пёрышком, совсем невесомым, но кожа чувствовала его и подрагивала в месте прикосновения, она боялась, что даже такое нарушение пространства опять принесёт боль. Но боль не проявилась, и кожа облегченно вздохнула и уже с наслаждением ощущала пёрышко, которое всё смелее касалось её, гладило и ласкало своими невесомыми волокнами. Появился лёгкий ветерок, нежный, ласковый, он обволакивал, успокаивал, проникал внутрь и восстанавливал тело, заново его создавал.

Я летела на облаке, проносилась вместе с ветром, впитывала всем телом влажное пространство, чувствовала на своей коже капельки дождя, радовалась им и смеялась.

— Рина, ты меня слышишь? Если сможешь, открой глаза, ты можешь, ты всё можешь, открой глаза.

Открывать глаза мне не хотелось, облако летело и летело в прозрачном свете, нигде ничего не было, ничто не мешало моему полету.

— Рина, открой глаза.

С трудом я подняла веки и увидела яркие зелёные глаза с солнечными лучиками в центре, только глаза, лицо терялось в мареве плотного тумана.

— Смотри на меня, не засыпай, смотри!

Неожиданный громкий крик всколыхнул во мне боль, я почувствовала сильный удар, который сначала раздавил на молекулы, а потом приподнял как полотно, и меня накрыла темнота.

Мне снились яркие сны, красивые, многолюдные, в них все смеялись и радовались, обнимали меня и говорили, опять смеялись и что-то рассказывали, прижимали к своей груди, а я чувствовала биение их сердец. Они радовались мне, приветствовали в своем кругу, рассказывали о своей любви, обещали мне только счастье и удовольствие, много всего, что я никогда не знала в своей жизни. Мужчины и женщины, молодые и красивые, высокие и сильные, и их глаза — ясные, чистые невероятной прозрачной чистотой, полные любви и счастья.

— Довели девку, ой, довели, что же вы сделали окаянные, коты лесные, медведи косолапые! Неси, я сказала, сюда клади, да не сыпь ты в чашку, нельзя туда, в стакан, где стакан? Вот сюда наливай, воду привез? Наливай, только до чёрточки, что я вчера отметила, капли больше нельзя…

— Фиса, я налил ровно столько.

— А почему в чашку хотел насыпать?

— Ты вчера в чашку наливала.

— Так, то тогда, сегодня только в стакан, луна другая стала, только стекло, глина уже мешать будет.

— Рина проснулась.

Я ещё даже ресницами не пошевелила, а кто-то уже понял, что я проснулась. Мягкие пальчики сразу схватили меня за руку и нежный голос заворковал:

— Ой, девонька, ой красавица, ты глазки пока не открывай, потерпи маленько, листочек на глазках твоих лежит, ещё пусть там побудет. А ты размешал уже, мы ей и дадим попить, красавице нашей, пусть сама попьет, без проводков ваших, сама уже может. Ты уста свои сладкие открой, девонька, открой, сама попей.

Моих губ коснулось холодное стекло, и я чуть приоткрыла их, в рот потекла тонкая струйка живительной влаги.

— Витёк, ты ей помоги, подними маленько, легче ей пить будет, вот и хорошо, ты пей девонька, пей, милая моя.

Мою голову приподняли, и пить действительно стало легче, но сознание такого удовольствия не выдержало, и я опять рухнула в темноту.

Я приходила в сознание совсем ненадолго, открывать глаза мне не позволял этот воркующий голос, сразу давал выпить вкуснейшей воды, иногда тоже очень вкусной жидкой кашицы, и сознание меня покидало.

Фиса ругалась на неизвестного Витька по поводу и без повода, то есть постоянно, всегда и всем была недовольна, а Витёк отвечал спокойно, ни капли раздражения, и всегда был прав, хотя таинственная Фиса этого не признавала категорически. На удивление я сознание сегодня не потеряла после фруктового пюре и с удовольствием слушала их очередное выяснение отношений, причём Фиса привлекла меня в свидетели безобразного поведения этого Витька:

— Ты, Рина, только посмотри, что этот дуболом придумал, вчера ты видела, что натворил, а сегодня опять не тот стакан поставил, я ему сразу сказала, только этот, с золотинкой, а что он принёс? Смотри, не стакан, а ендова какая-то, прямо старина, ковш настоящий.

— Фиса, ты сказала ту золотую посудину, а не стакан с золотым ободком. Это не ковш.

И я узнала голос, Витёк это Вито, правда мой голос меня не слушался, получился только едва слышный шёпот:

— Вито.

— Рина, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Вот и умница, вот и молодец, ты пока глазки свои ясные не открывай, и помолчи, голосок свой побереги.

Мягкие пальчики легко пробежались по моей руке, погладили по щеке.

— Красавица ты наша, страдалица, такое перенесла и жива осталась, я этих паразитов монгольских ругала уже всякими словами, так тебя миленькая довели.

— Почему монгольских?

— Молчи, девонька, молчи. Так неруси одно слово, татары, что с них возьмешь.

Мне очень хотелось увидеть эту Фису, такая речь интересная, да и поведение никак не вписывалось в этот дворец. Но сознание покинуло меня раньше, чем я успела взглянуть на неё.

Наконец наступил момент, когда Фиса разрешила мне открыть глаза:

— Ну, девонька, смотреть будешь тихонечко, совсем немножко глазки открой, если больно, сразу закрывай, не любопытствуй, потом все увидишь. Я хозяина к тебе не допустила, пусть муки твои в саду переживает, ему ещё рано тебя увидеть.

— Амир?

— Да я этого паразита к тебе бы никогда не допустила, только все говорят, что он тебе силу свою хочет передать, чтоб ты жить смогла. Если бы не это отравила бы своими руками.

Я улыбнулась, встречу Амира и Фисы представить никак не могла, ясно, что и с ним она говорила так же — то есть совершенно откровенно.

Фиса оказалась милой женщиной средних лет, почти моего возраста, может даже моложе. Ясные голубые глаза светились радостью, круглое лицо как с фотографии о деревне в глухой глубинке, даже голова белым платком особым образом повязана, волос совсем не видно. И руки на животе сложила, как крестьянки делают, такие пухленькие ручки и вся пухленькая, мягонькая. Льняная рубаха, подпоясанная красным широким поясом, подчеркивала крестьянский образ моей спасительницы. За её спиной стоял совсем белый Вито с чёрными глазами, пытался улыбнуться мне, когда я подняла на него взгляд, но улыбка не получилась, только губы едва разошлись. Зато Фиса улыбалась радостно, открыто и умильно смотрела на меня.

— Ну и умница, ты у нас силища, такое смогла пережить, красавица наша. Только пока молчи, очи ясные я тебе вылечила, а горлышко, птица моя сладкоголосая, ещё надо немного умаслить.

И действительно заставила выпить какого-то масла горькости невероятной, я так и вспыхнула вся, как только в рот этого маслица взяла.

— Пей, красавица, пей, я тебя петь научу наши песни, настоящие, а их петь тебе не то, что это пиликанье, что в ящике показывают.

Я изо всех сил пыталась втолкнуть в себя горящее масляное варево, и оно как преодолело невидимую преграду, потекло легко и горячо по горлу. Непростое оказалось маслице, я горела ещё долго, потела всем телом так, что Вито несколько раз заворачивал меня в детский конверт, не обращая внимания на моё едва слышное возмущение, рубашку с меня сразу сняли, так как она промокла насквозь. А Фиса все комментировала:

— Рина, ты на него не смотри, не мужик он, хоть и дылда верстовая, силы наел. Ты не урони нашу красавицу, аккуратненько, так ты её уронишь!

— Не уроню.

Действительно, Вито умудрялся держать меня одной рукой на весу и при этом мгновенно расстелить одеяло другой рукой, пока Фиса ползала по гигантской кровати, выпрямляя уголки. Двигаться сама я практически не могла, только пальцы едва поднимались, остальное тело было безвольным и недвижимым. Промокшее одеяло он просто скидывал на пол, доставал другое и процедура повторялась. Фиса на это безобразие молча смотреть не могла:

— Ты посмотри, что делает, такое добро выкидывает, ничего с ним не сделается, постираем, и на солнышке высохнет. Зачем на пол кинул!

— Одеял много.

Вито справился с собой, бледность ушла, взгляд посветлел, он управлялся с моим телом очень бережно, иногда успевал провести пальцами по моей руке. Я могла лишь наблюдать за всем действом, да морщилась от огня внутри, но огонь был странным, я лишь чувствовала его всполохи, которые только жарко грели, не причиняя боли. Фиса пользовалась моментом моего недолгого лежания в конверте из одеяла, пока оно не промокало насквозь, и поила очередным настоем:

— Пей, красавица, пей, водичка эта непростая, много в ней трав разных. Вот я тебе, Витёк, что сказала, ночью травку эту надо собирать, а ты небось…

— Её собрали ровно в полночь, как ты и сказала.

— А кто собирал? Если…

— Как ты сказала, девушка не старше пятнадцати лет. Ей четырнадцать.

— А…

— Доставили самолетом.

Вито научился предугадывать вопросы Фисы и заранее на них отвечал, я только поражалась его нечеловеческому терпению. Ни разу я не заметила ни капли раздражения в его голосе, лишь иногда он себе позволял ироничную усмешку на очередное возмущение, и то в тот момент, когда она его не видела. Наконец жар от маслица несколько утих, очередное одеяло не промокло насквозь, а лишь удерживало тепло в моём теле, и я уснула.

Я спала, ела разные кашицы, пила настои, слушала возмущение Фисы и не думала. Иногда приходили вопросы, но я их отгоняла, не хотела даже пытаться на них искать ответы. Наверное, я ещё не забыла боль, ту Пустоту, которую однажды почувствовав, никогда уже не забудешь. И заполнить её этими вопросами невозможно, да и ответами тоже. Молчала уже не по требованию Фисы, просто молчала. Молчать мне было уютно, я иногда слабо улыбалась, чем доставляла удовольствие Фисе и особенно Вито, он прямо расцветал от моей улыбки, глаза приобретали свой изумительный серо-голубой цвет. Но чаще всего его глаза были тревожными, очень внимательными, фиксирующими каждое моё состояние.

И вот наступил день, когда Фиса решила, что мне пора двигаться:

— Рина, всё, належалась уже, кушаешь, милочка, ты хорошо, поэтому давай-ка пальчики мы тебе немножечко помнём, косточки раздвигаем. Нечего лежать, скоро зима, ходить пора.

Я не поняла, почему зима, но спрашивать не стала, пусть будет зима. То, на чём я лежала, было очень мягким, совершенно пуховым, моё тело в этом нечто находилось как в воде, а так как я не двигалась, то понять, в чём я лежала было невозможно. Да и простыни были совершенно невесомыми и очень нежно касались моей кожи. А в окно я ничего не видела, казалось, что кроме ясного неба ничего нет, только оно и всегда светло. Может я просыпалась только днём, ни разу не было ощущения вечера или утра, только день.

От того, что Фиса назвала «косточки помнём», я закричала сразу, боль пронзила всё тело, но она не остановилась в своем жёстком движении руками, лишь громко сказала:

— Терпи, красавица, столько всего вытерпела и теперь терпи. Я тебе не дам валяться мешком недвижимым, ещё чего, такая красавица, мы тебе мужика красивого найдем, замуж выдадим, танцевать будешь.

Но я её уже не слышала, боль от каждого прикосновения пронзала меня так, что не было сил уже даже на крик, а отодвинуться или вырвать руку из её ладоней я не могла.

Когда я пришла в себя, Фиса мне сразу заявила:

— Ты это брось, убегать вздумала, косточки тебе разминать надо в памяти, иначе ничего не получится, поэтому терпи.

А сама смотрела на меня глазами, полными слез и утиралась концами платка. Вито стоял за её спиной бледный, с тонко поджатыми губами и совершенно чёрными глазами. У меня хватило сил ответить слезам и черноте глаз:

— Хорошо, я потерплю.

Когда Фиса замечала, что я начинаю терять сознание от боли, останавливалась и начинала приговаривать:

— Миленькая, цветочек васильковый, красавица, берёзка-яблонька, вот и хорошо, немножечко совсем осталось.

А это немножечко длилось и длилось, сознание моё не послушалось Фисы, и я погрузилась во тьму. Я потеряла счет времени: только боль, мой стон, уговоры Фисы и чёрные глаза Вито.

И всё-таки наступил момент, когда я смогла сама поднять руку и даже помахала ею Вито под умильным взглядом Фисы.

— Вот и славно, вот и молодец, а теперь девонька купаться пойдём, русалкой заделаешься, водица она завсегда помогает, в воде оно легче будет.

Вода в бассейне была такая голубая, что я зажмурилась, а Вито так и вошёл в неё, бережно прижимая меня к себе.

— Костюм-то замочишь, ну да ладно, у вас небось их как одеял, каждому по десять, деньги девать некуда. Рина, ты посмотри, ничего им для тебя не жалко. Витёк, осторожно, не утопи красавицу нашу, только пусть немного в ней полежит, да руками побулькает.

4

Теперь ко всему добавилось плавание в голубой воде, правда долго я там не могла находиться, почти сразу засыпала. Фиса радовалась каждый раз, когда я начинала двигать чем-нибудь самостоятельно, то другая рука поднялась, то нога шевельнулась.

— Рина, ты не бойся, шевели сама, работай, належалась уже. Теперь сама всё делать будешь, и ходить легко, как птичка прыгать, и руками своими, крылышками взмахивать, скоро петь будем, горлышко тоже промылось. Не молчи, скажи слово золотое, говори девонька, не молчи.

Постель мне заменили, не тот пух, мягко, но я уже чувствовала поверхность. Махать руками и ногами было интересно и смешно, Вито, которого Фиса так и не смогла выгнать, что бы он меня не стеснял, только отвернулся, но внимательно наблюдал в стекле окна, за которым так и оставался ясный день. Но говорить я не хотела, улыбалась им и молчала.

Вито водил меня по комнате, придерживая за плечи, а Фиса руководила процессом, крепко схватив за руки:

— Шажочек, ещё один шажочек, иди, миленькая, иди, красавица, ножки свои распрекрасные ставь на коврик, он мягонький, не поцарапает.

Через несколько дней таких трудов, я, размахивая руками в разные стороны, уже сама прошла путь от постели до окна и рухнула в кресло. Вито радостно улыбнулся, а Фиса всплеснула руками:

— Скоро гулять будем, а теперь кушать, девонька, кушать, милая.

Когда я проснулась после похода к окну и достаточно плотного обеда, в комнате был только Вито, Фисы не было. На мой вопросительный взгляд Вито сразу объяснил:

— Фиса проверяет травы, которые привезли.

Он стоял у окна на фоне яркого солнечного дня, и я спросила полушепотом:

— Зима?

Он склонил голову, вздохнул и в его руках появился пульт. Пейзаж за окном странно посветлел, а потом совсем исчез, появилось всё в серых тучах хмурое небо, а в стекло бил крупными каплями дождь. Я не стала спрашивать, сколько времени прошло с того дня, когда я стояла на скале с Амиром и на меня рухнула боль, много, раз уже пришла зима, то много. Неопределенный срок моего присутствия в этом дворце.

— Спасла?

— Да.

Вито ответил, не поднимая головы, и я не увидела его глаз, лишь плотно сжатые губы.

— Что-то не так?

— Мы не знаем, всё должно было быть иначе.

— Амир?

— Фиса запретила ему встречаться с тобой. Он был рядом и всё видел, но ничем не мог тебе помочь, и мы не могли. Только Фиса и королева.

— Зелёные глаза это она?

— Да.

Он неожиданно оказался у постели и встал на колено, удивлённо спросил:

— Ты её помнишь?

— Только глаза, а потом удар, я… мало что помню.

Он опустил голову и невесомо коснулся моей руки:

— Я видел записи с королевой, умом понимал… но то, что происходило с тобой… человек этого не может выдержать.

— С ней так же было?

— Она была первой, кто выжил.

— Первой…

— Ты тоже первая. У неё процесс проходил иначе. Амир тебе расскажет всё.

— Расскажи ты.

— Нет, девонька, нет, милая, это пусть тебе паразит этот рассказывает, ишь ты, вздумал, такое с тобой сотворил и в кусты! Нет! Вот пусть сам с тобой и говорит!

Разгневанная Фиса упёрла руки в бока, ещё половника в руках не хватает, глаза сверкают, только попадись ей этот паразит, уж она ему покажет. Но неожиданно одумалась и заявила мне:

— Рано тебе с ним говорить, вот на ноги нормально встанешь, чтоб от ветра не качало, сама по морю голубому поплывешь, да в морду его поганую плюнуть сможешь, вот тогда и говори.

И в доказательство своих слов так намяла мне косточки, что я практически бездыханная кричать даже не могла. А она всё приговаривала:

— Вот так, силы набирайся, с ним хитро-мудрым просто так нельзя разговаривать, его надо бить постоянно, чтобы боль человеческую понял, на шкуре своей почувствовал, как это… жизнь отдавать.

Когда она, наконец, удовлетворенно вздохнула и ушла мыть руки в ванную, я посмотрела на Вито и ужаснулась — он сидел у окна на полу и закрыл лицо руками.

— Вито, я… прости, я не буду больше кричать.

— А ты ему таких слов не смей говорить! Это он на коленях перед тобой ползать должен! Прощения измаливать за хозяина своего, да свою будущую жизнь! В новый мир на твоем горбу въехать захотели, шиш вам!

И даже фигу изобразила своими маленькими пухлыми пальчиками, но опять как-то очень резко успокоилась, странно на Вито посмотрела, легонько вздохнула:

— Ладно, скажи ироду этому, пусть к завтрему готовится. Только чтобы сильно не беспокоил красавицу нашу, волнения ей ни к чему. Иди.

Вито встал и, не посмотрев на меня, вышел, а Фиса тяжело опустила плечи и села в кресло у окна, посмотрела на него и заворчала:

— Вот нелюдь, и окно показал, ну уж что теперь, сама проговорилась.

Мне хотелось успокоить её, и я улыбнулась:

— Значит, это ты не хотела мне время показывать?

— А кто ж ещё? Эти-то ничего в людях не смыслят, я им одно, а они своё гнут, энергия да энергия, а какая энергия… если ты ему в один момент свою жизнь отдала, одна ниточка и осталась.

Она погладила ладошкой колено, расправила ткань и подняла на меня строгие глаза, сокрушенно головой покачала:

— Ты девка, вот что, послушай-ка меня, я тетка старая, жизнью тоже сильно битая, но одно скажу — почему ты выжила, никто не знает. Только королева эта ихняя может что и понимает, уж больно она за тебя переживала, да этому ироду мозги вправляла, хотя муж всё её увести от тебя пытался. Сильна скажу тебе, ой сильна… как зыркнула зеленью своей, как крикнула, ножкой топнула, никого слушать не стала, только, говорит, я могу это сделать, никто мне не указ.

Неожиданно засмеялась довольно, ручкой махнула.

— Этот ирод даже на колени перед ней встал, руками от неё спрятался, глаза свои бесстыжие прикрыл, спаси, говорит, я не успел ничего, даже поговорить не смог, как всё и случилось.

И зашептала громким шёпотом:

— Убить себя просил мужа королевы, меня, мол, убейте, а её спасите. Вот оно как. Только она его слушать не стала.

Фиса утёрла губы уголком платка, опять головой качнула.

— Но ведь и у неё с первого-то разу ничего не получилось. Ты только корчишься, да сипишь, кричать уже совсем не могла.

Она вздохнула, но продолжила, и взгляд опять стал строгим.

— Ты слушай, тебе это знать надо, может ирод этот ничего и не скажет, а меня подальше от тебя отправит, чтобы лишнего тебе не сказала.

— Не отправит.

Вито стоял в дверях весь чёрный, не лицо, а маска, даже глаз почти не видно. Но Фиса его не испугалась:

— Ты, Витёк, пойди, погуляй, мне с Риной поговорить надо. Иди, и так всё знать будете, пусть твой хозяин подумает, как с ней завтра говорить будет.

Я тоже хотела, чтобы Вито ушёл, всё, что говорила Фиса, пока осталось только словами — я ничего не понимала. Вито голову опустил, кивнул и вышел.

— Зачем Амир просил себя убить?

— Так он же жизнь из тебя и вытянул. Ты ему свою жизнь так отдавала, ты для него спасение.

Жизнь. Я отдавала Амиру свою жизнь, вот что он не смог мне сказать, не успел. Голубой шар, я для него та половинка. Но на фресках они покупают женщину, и она потом живёт в доме, никакого намёка на то, что происходило со мной. Или не живёт? Может, она погибает, чтобы жили другие? Отдает свою жизнь мужчине, и он защищает остальных? Я отдавала свою жизнь, чтобы Амир смог защитить свой возрождающийся народ?

— Ты, девонька не думай пока, я тебе всего не могу сказать, пусть сам всё и говорит. Ему во многом тебе признаться придётся, боюсь, не хватит ему храбрости самое важное тебе сказать, тут никакая королева помочь не сможет. Да она сама так и сказала.

— Как сказала?

— От тебя всё зависит.

Слова королевы Фиса сказала совершенно другим тоном, спокойным и чётким. И от кого? От Амира? А может от меня? Но Фиса в подробности вдаваться не стала, продолжила рассказ о моём спасении:

— Дочка его помогла, вот надо же, такой ирод, а какая у него девочка, в мать пошла. И умеет много, сила в ней большая, она и сказала, как надо сделать, без королевы, конечно, не обошлось, ты её только и услышала, а потом и Маша за руку тебя взяла.

— Мари?

— Да, Машенька.

— Мне сон странный приснился, в нём люди какие-то были, много.

— Так это Машенька тебе их силы и передала, вот ведь умница, я такого никогда не видела! А у этих ты не берёшь, он и так к тебе, и за руку брал, и руку на голове держал, да и других королева с собой приводила, ни у кого не получилось.

Фиса не выдержала, встала с кресла и подошла ко мне.

— Ты, Рина, ничего не бойся, пока я с тобой силы твои буду держать, только вот он ведь, ирод этот, всё ещё у тебя жизнь-то забирает.

— Наверное, она ему нужна, чтобы народ его…

— Да не для народа старается! Себе всё, ты девонька-яблонька, так хорошо о нём не думай, ты главного страха не знаешь!

И замолчала, даже губы сжала, махнула рукой и отошла к окну.

— Он меня сразу спросил, боюсь ли я его, в первую встречу.

Фиса обернулась и удивлённо посмотрела, а потом не выдержала и подошла ко мне, присела на постель.

— И как?

— Я… уточнила, что разве должна, и он как-то странно потом себя вёл. Вито его… заставил уйти. Почему? Он Амира всё время контролировал, подойдёт, скажет имя, и тот сразу уходил. А когда к морю ехали, ну, в тот день, он опять меня спросил, а я сказала, что не знаю.

— Испугалась?

— Такие на ступеньках стояли… не знаю… опасные какие-то…

— Да они по сравнению с ним цыплята! Несмышлёныши зелёные!

Она почти кричала, махала руками от возмущения, но опять остановила себя, опустила глаза, несколько раз глубоко вздохнула, плотно сложила руки на животе и подняла на меня строгие глаза:

— Вот что, девонька, я тебе не буду рассказывать о нём, сам пусть душу свою чёрную перед тобой открывает.

— Фиса, мне действительно надо его бояться?

— Нет, в том-то и дело, нельзя! Только не знаю, сама уже который день думаю, как тебе яблонька в живых остаться.

— Но ты сказала, что он сам… просил… чтобы меня спасли…

— Да потому и просил, что каждую секундочку ты ему жизнь свою единственную отдаешь, пока жива так и будет… а… муки тебе… а ему силы всё больше… да жизни…

Фиса пыталась замолчать, но слова выскакивали из неё сами по себе, праведный гнев на Амира, клокотавший в ней все эти дни, не давал возможности остановиться.

— Рина, если бы могла, унесла бы тебя, крылья бы только выросли, а без них не убежать тебе от них, ни в каком месте от них не спрятаться…

— Я всё расскажу сам. Фиса, можешь идти.

Амир появился настолько неожиданно, что мы обе вздрогнули. Да и тон хозяина был таков, что Фиса замолчала, не смогла сразу ему достойно ответить.

— Фиса, ты в любой момент можешь вернуться домой, самолёт в твоём распоряжении.

Но она уже пришла в себя и ответила таким же тоном:

— А ты меня не выгоняй! Я когда захочу тогда и уеду, ты мне не указ! Не отдам тебе на растерзание…

— Вито.

Фиса не успела договорить свою речь, как появился Вито и на руках вынес Фису из комнаты, он так быстро исчез, что та не успела ничего сказать от удивления.

Амир подошёл к окну и долго молчал, руки он отвёл за спину, и я видела крепко сжатый кулак правой руки, который он удерживал левой. Я попыталась приподняться на постели, и он услышал звук, сразу оказался рядом со мной и помог переложить подушку удобнее.

— Спасибо.

Он странно посмотрел на меня совершенно чёрными глазами, едва коснулся руки и опять отошёл к окну.

— Амир, подойди, пожалуйста.

Рядом с постелью не было никакого стула, даже пуфика, а стоящий рядом Амир оказался на большой высоте, в смысле мне смотреть неудобно. И он понял, мгновенным движением встал на колено. Я только моргнула, растерянно посмотрела на него и извинилась:

— Мне высоко, извини.

Он вдруг закрыл лицо руками и уронил голову на постель. И я совершила неожиданный поступок, рука совершила, голова в этом процессе явно не участвовала — я погладила его по склонённой голове. Такие удивительные волосы, гладкие, не мягкие, а именно гладкие, хотя и непослушные — несколько прядей на макушке стояли в разрез со стрижкой. Он как-то замер, сжался весь, даже широченные плечи странным образом свернулись. А я прошептала:

— Амир, скажи мне, кто ты. Я тебя не боюсь, только хочу знать. Ты же собирался мне что-то рассказать в тот день…

Продолжить я не успела — боль пронзила меня так, что я застонала, и Амир вскинул на меня глаза:

— Вито!

— Не уходи, Амир, не уходи!

Я протягивала к нему руки и морщилась от боли, внутри меня всё горело, боль захлестнула всё тело. Сквозь пелену, которая уже закрывала глаза, я прошептала:

— От нас всё зависит…

И неожиданно боль прошла, когда появился Вито с Фисой на руках, я слабо улыбнулась ей:

— Всё уже прошло, всё хорошо, Амир, я прошу тебя, не уходи.

— Да ты с ума сошла, да он же из тебя все соки выпьет…

— Нет, Фиса, пусть остается, он сейчас меня спас от боли.

— Из-за него всё! Это он!

— Нет, Фиса, не из-за него, что-то не так.

Вито посмотрел на меня неожиданно яркими голубыми глазами, даже не оглянулся на Амира, стоявшего у моей постели.

— Фиса, мы погуляем.

И исчез вместе с ней. Я несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь понять, вернется ли боль, но она больше не появлялась, и я подняла глаза на хозяина дома. Он стоял бледный, почти прозрачный, глаза странным образом провалились, и я испуганно спросила:

— Амир, что с тобой?

Он сразу отвернулся и отошёл к окну, тяжело вздохнул и спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Всё прошло. Я… всё прошло.

Решительно вздохнув, я снова прислушалась к себе, и боли опять не было, значит, можно говорить. Правильно, мы должны что-то понять вместе, королева права, только вместе, она нас имела в виду, обоих.

— Амир, расскажи мне всё.

— Уже поздно, завтра…

— Сегодня.

Я, наверное, очень долго лежала, вот и накопилась энергия, девать просто некуда. Или очень рада, что Амир пришёл. Так, ты уже совсем здорова, раз такие мысли появились. Только в лице Амира как раз радости и не было, он смотрел на меня и его мысли явно не были приятными, он мрачнел с каждой секундой. Медленным движением он что-то достал из внутреннего кармана пиджака и подошёл к постели.

— Ты хотела знать, кто я.

— Скажи.

Вместо ответа на колени мне упал пакет, я не сразу поняла, что это, лишь по медицинскому запаху и форме упаковки догадалась — пакет донорской крови.

— Кровь?

— Да. Человеческая кровь.

Странно, зачем она? Амир так и возвышался надо мной, мрачный чёрный взгляд и плотно сжатые губы. Неожиданная усмешка скривила их, и он произнёс:

— Ты никогда не видела, как я ем.

Действительно, они при мне никогда не ели, ни он, ни Вито. И что из этого?

— Я всю жизнь убивал людей, они для меня были пищей.

Слова не складывались в мысль, я смотрела на него и не понимала слов, которые он говорил. Как это люди могут быть пищей? Я коснулась пакета пальцем — кровь.

— Кровь?

— Да, силы мне дает человеческая кровь. Я не сплю, слышу и вижу значительно лучше людей, очень силён, ты даже не можешь представить моей силы. Я глава клана, который состоит из таких же… нелюдей. Я не человек.

Непонятно зачем я спросила:

— Клан — это союз?

— Военизированное объединение. Я могу убить любого члена клана. И не только своего. Я могу убить любого, мало тех, кто равен мне по силе и возможностям. И этим я занимался шестьсот лет. Мы живём долго.

Мозг продолжал не понимать слова: какие шестьсот лет, о чём он говорит? Как это убить каждого, кто в его клане? Как это вообще — убить? Но что-то тревожило, что-то я упустила в этом сумасшествии.

— Клан это твой народ? Который теперь возродился?

— Нет, народ… я был вождем этого народа до того, как стал таким.

— Эти фрески в пещере… это и есть твой народ?

— Да.

— Я твой шар, голубая половина?

— Нет.

Это спокойно произнесённое слово придавило меня, и я склонилась головой на подушку. Все слова до него так и остались ничем, кроме звука, смысла в них не было. А вот надежда рухнула, очередной раз рассыпалась на маленькие капельки разочарования. Пока есть остатки сил, надо узнать главное:

— Тогда кто я для тебя? Почему именно я?

— Для таких как мы природа создала возможность продлить существование. Среди людей есть энергетические половины, которые дают нам силу и ещё один жизненный срок. Получив кровь этого человека, его жизнь, мы становимся сильнее и продолжаем жить.

— Теперь у тебя есть ещё шестьсот лет?

— Да.

Я кивнула головой и задала последний вопрос, почти шёпотом, говорить голос уже отказывался:

— Ты сохраняешь мне жизнь, чтобы ещё получить силы?

И вдруг крик, невероятный крик, полный отчаяния и боли, от которого я вздрогнула всем телом, зажмурила глаза и вжалась в постель:

— Нет!!!

— Амир!!!

Крик Вито был таким же громким и отчаянным, через мгновение тишины послышался голос Фисы:

— Кровопивец поганый, ирод чёрный, монстр бездушный, Рина, девонька моя, да как же, яблонька, ты поплачь, милая моя, ты не слушай его, не думай о нём. Ты поплачь, убивец …как же это… Вито!

Я перестала существовать, Пустота вернулась и разнесла меня по своему безвоздушному пространству маленькими молекулами, превратила в ничто. А ничто думать не может, оно просто не существует, и боли у этого ничто нет, болеть нечему. Пустота с болью и Пустота без боли, что лучше? Одинаково, обе Пустоты, в одной просто боль, а в другой совсем ничего, даже боли нет. Значит, Пустота без боли страшнее, совсем нечему существовать.

Вито стоял по пояс в ледяном бурлящем потоке и время от времени опускал меня туда, я захлебывалась водой, и он меня поднимал, давал время, чтобы я отдышалась, а потом снова отпускал. Громкий голос Фисы командовал:

— Витёк, ты не жалей её, не жалей, опять вздумала убежать, лениться решила! Живи, девка, живи! Ишь, чего захотела, всем тяжело, вот оклемаешься, я тебе о своей жизни расскажу, и ничего, живу вот! Топи её, топи дурочку!

Промёрзшую насквозь, практически утонувшую, меня, наконец, достали из воды и завернули в несколько одеял. Вито так постарался, что я чувствовала себя куколкой насекомого. Когда я смогла уже мычать, а не стучать зубами, Фиса приказала мне открыть рот и влила туда какую-то огненную жидкость:

— Я тебя заставлю жить, заставлю, назло этому кровопийце, ты у меня красавицей неземной будешь, на коленях перед тобой ползать ещё будет. А ты что стоишь? Неси травы, согреется маленько, натирать начнём.

Я уже пришла в себя и только испуганно на неё посмотрела, огненная жидкость бушевала во мне, возвращая к жизни. Фиса натерла меня так, что всё двигалось как у гуттаперчевой куклы, если до этого она ко мне относилась как к тяжёлой больной, то теперь решила, что хватит терпеть мои выходки, лечить надо всерьёз. Она раздела меня и, не обращая никакого внимания на присутствие Вито, крутила и вертела во все стороны, на мои крики и стоны лишь продолжала учить жизни:

— Терпи берёзка-яблонька, ты сильная должна быть, ты этому зверю ещё покажешь, что женщина всегда сильнее, она по красоте своей уже сильнее мужика, а умом им нас никогда не догнать. Ты и так разумница, слышала, как с ним разговаривала, истинно, что не боишься, и глазами своими ясными прямо на него смотрела, не мог он в твои глаза смотреть, не мог, вот и правильно, пусть сам тебя боится! Витёк, неси ещё масло, горлышко надо почистить.

— Фиса!

— Пей красавица, пей, милая, утром спасибо скажешь.

После огненной жидкости маслице пронеслось по горлу легко, обожгло все внутренности, и я уже казалась себе вулканом, наполненным раскалённой лавой.

— Вот и хорошо, вот и щёчки стали персиковыми, ты теперь красная девица, невиданная доселе в этом логове змея. А ты его не боись, его несчётным головам такой красоты не превозмочь, мы ему водопад твоей жизни красотой да силой перекроем, ишь чего вздумал, разговорами тебе…

Я открыла рот и выпустила бушующее внутри меня пламя, прошептала:

— Сама я …спросила…

— А он, ирод, знал, ты заволнуешься, и сразу ему жизнь свою отдавать будешь! Для того и пугал, словами сказать не мог, кинул…

И замолчала, губы сжала, поняла, что проговорилась, а я вопросительно взглянула и прошептала:

— Видела…

Фиса махнула рукой, что уж, опять сама виновата, даже на Вито оборачиваться не стала. Хотя стоило бы, удовольствие могла получить, он стал бледным как полотно и глаза опустил. И я остановила взгляд на нём: ты в доме у хозяина служишь, значит, всё знаешь.

— Да, Рина, во дворце везде установлены камеры. Во всех комнатах.

Я продолжала на него смотреть, даже пыталась изобразить недовольство, и он кивнул:

— В бассейне тоже.

Неожиданно Фиса решила оправдать действия хозяина дома:

— Ты, Рина, не обижайся, для тебя это, чтобы если что, успеть к тебе, ты тогда бурю учинила, могла и утонуть, а Амир на тебя смотрел, успел, значит, спасти.

Видимо огненные потоки совсем очистили мой мозг от остатков мути, и он стал работать в прежнем рабочем режиме. Вот всё, вернее, маленькая часть, стала складываться, смотрел Амир на меня постоянно, появлялся всегда ниоткуда и в курсе всего. И сказал, что он очень силён, значит, двигается быстро, Вито тоже. Ну да, на руках нёс как свадебное полотенце, а Амир, а что Амир? Ему мой вес, как это — своя ноша не тянет. Но опять же странно, не давал возможности Мари о себе со мной говорить, сказал всё сам, а сам всё уклоняется от разговора, изучает меня в экране телевизора. И, небось, смотрел, как Фиса меня в гуттаперчевую куклу превращала. Я опять подняла глаза на Вито, и он, уже натренированный Фисой, сразу понял мои мысли:

— Амир видит всё, что происходит в этой комнате.

— Вот пусть и смотрит, пусть любуется твоей неземной красотой, где он такое ещё увидит, людей-то, ирод проклятый, он только…

— Фиса, мне нужно с ним поговорить.

— Завтра, миленькая, завтра, ночь уже, вот поспишь, сны добрые посмотришь, утречком и поговоришь.

А утречком я еле выжила после того, что она называла «косточки разомнём, чтобы ходить легче было». Ходить и стоять я не могла, лежала тоже с трудом. Мышцы болели и чувствовали даже прикосновение такой тонкой ткани, как моя простыня и покрывало. И ещё маслице для горлышка и многочисленное оборачивание, чтобы голосок лучше звучал. Голос звучал хорошо, судя по тому, что Вито даже иногда глаза щурил от моего возмущения:

— Фиса! Я уже не могу, всё опять болит, дай мне возможность…

— У берёзоньки ствол беленький, ровненький, я тебя красавица, как берёзоньку выпрямлю, ручки твои вытяну как веточки…

— Не надо веточки!

— Пей, миленькая, пей, голосок свой прозрачный, соловьиный, хрустальный разворачивай для песни нашей, женской, я его сделаю…

— Не надо ничего делать! Я не пою!

— Как это? Поёшь, ещё как поёшь, Витек, там травка у меня приготовлена, мы ей ручки-то белые умоем, ножки прекрасные намажем, спать уложим, сон самое лекарство лучшее.

— Я только проснулась, Фиса, мне с Амиром поговорить необходимо.

— Амир уехал.

Вито смотрел на меня ярким жёлтым взглядом, даже губы поджал, я смогла удержать лицо и пожать плечом, уехал хозяин дома по делам, мне какое дело. Вито не смог промолчать:

— Амир вернётся, как только сможет.

Но я на него уже не смотрела, выпила предложенный стакан удивительной гадости, и как это мне нравилось её пить в первые дни, ужас какой-то. Безропотно далась намазать себя такой же гадостью и улеглась спать в полной тишине, даже Фиса больше ни слова не сказала. Вито встал у окна и опустил голову, крепко сжатые губы и кулаки, что ж может и права Фиса в своих обвинениях Амира.

И только сейчас я подумала, завернувшись с головой в одеяло — Вито служит Амиру, он из его клана, значит и он такой. Нелюдь. И пищей ему служат люди. Я сразу поднялась на постели и крикнула:

— Вито!