Бесплатный фрагмент - Американские трагедии

Человек с «мраморным» глазом

Книга «Уральский Монстр», написанная мною в 2016 г., посвящена убийце Владимиру Винничевскому — преступнику во многих отношениях исключительному. Книгу эту, если вы только её ещё не читали, прочесть следует — в ней, помимо крепкого детективно-криминального сюжета, присутствует и бытописательный элемент, позволяющий увидеть реалии Советского Союза конца 1930-х гг. в их истинном свете, без пропагандистских штампов.

Хотя работа свердловского УГРО оставила безответными ряд вопросов, о чём в книге сказано немало, тем не менее причастность Владимира Винничевского к нескольким из вменённых ему в вину преступлений представляется довольно очевидной. Его молодость и крайняя жестокость, проявленная во время нападений на малолетних детей, позволяют говорить о Винничевском как о преступнике редком и даже исключительном. Тем не менее объективности ради следует признать, что этот убийца не был уникален.

Мировая история уголовного сыска знает по меньшей мере один пример, многими деталями напоминающий то, что и как делал Винничевский. Случай, о котором пойдёт речь ниже, очень познавателен с точки зрения расширения кругозора и заставляет о многом задуматься. «О многом» следует понимать буквально, поскольку история эта рождает размышления о фундаментальных и даже сакральных истинах.

Прежде чем перейти к изложению событий по существу, совершенно необходимо обратить внимание на два нюанса, прямо связанных с настоящим повествованием.

Первое. Город Бостон к последней трети XIX столетия сделался культурным и интеллектуальным центром Соединённых Штатов. Тон всему задавала местная аристократия, так называемые «бостонские брамины» — это были зажиточные англо-саксонские семьи, проживавшие в городе и его окрестностях ещё со времён существования британской колонии. В середине XIX столетия в Бостоне во множестве появились ирландские и итальянские эмигранты. Хотя «бостонские брамины» являлись упоротыми протестантами, а новые жители относились к католической конфессии, эти слои населения прекрасно дополнили друг друга. К 1870 г. город полностью находился во власти людей очень и очень религиозных и нетерпимых ко всему, что выходило за границы традиционных представлений. В США появилось и на протяжении многих десятилетий существовало выражение «запрещено в Бостоне», которое использовалось в отношении всего нового, необычного, весёлого, фривольного и тому подобного. Другими словами, понятие это означало — если в Бостоне что-то запретили, стало быть, это точно не связано с религией. Такой вот своеобразный американский эвфемизм.

Второе. Бостон стоит в устье реки Чарльз, в месте её впадения в Атлантический океан [если совсем точно, то в залив Массачусетс]. Территории к северу и югу от города в последней трети XIX века были сильно заболочены. Кстати, если кто-то из читателей играл в компьютерную игру «Fallout 4», то болота эти там показаны весьма обстоятельно и даже с любовью, особенно те, что находятся южнее Бостона. Герою приходится много бродить по ним, и именно там, в частности, он находит лучшую в игре «силовую броню». Имеется, кстати, и ещё один любопытный нюанс, связанный с игрой «Fallout 4» и специфическим бостонским антуражем. В этой игре имеется множество весьма архаичных церквей и жилых деревянных домов, в которые герой может входить, осматривать внутреннее устройство и мебель, и даже использовать в своих целях [например, отдыхать]. Так вот, эти деревянные постройки вполне точно передают обустройство типичных для Новой Англии и Бостона XIX века жилых домов. А так называемая «Старая северная церковь», с которой связан один из важнейших сюжетных квестов игры, является вполне себе историческим местом. Это, конечно же, очень интересный момент — игра про будущее [сюжет «Fallout 4» разворачивается в XXIII столетии] содержит в себе массу отсылок к очень далёкому даже для нас прошлому.

Собственно, именно с упомянутыми выше болотами, существовавшими к северу и югу от Бостона, и связана завязка этой истории.

Около полудня 26 декабря 1871 г. двое мужчин, чьи имена впоследствии установить так и не удалось, проходили мимо полуразрушенной фермы, расположенной на холме Поудер Хорн (Powder Horn). Холм этот, возвышавшийся над окрестными болотами, находился на окраине города Челси (Chelsea), являвшегося северным спутником Бостона. Хотя данный район штата Массачусетс был обжит уже несколько столетий, именно эта локация несколько десятилетий оставалась почти безлюдной. В тот день со стороны океана задувал отвратительный холодный ветер, с неба сыпал мокрый снег, и в этом антураже руины на Поудер Хорн выглядели как нечто ужасное и безблагодатное. И словно бы для того, чтобы усилить ощущение хтонического ужаса, в те самые минуты, когда мужчины приблизились к развалинам фермы, до них донёсся странный пугающий звук — то ли вой… то ли скулёж… то ли стон… то ли плач.

Можно было бы и пройти мимо, сделав вид, будто никто ничего не слышал, но мужчин было двое — это были крепкие работяги с ножами в карманах и с плотницким инструментом, они могли за себя постоять и не боялись собак. В конце концов, кто их остановит?! Решив выяснить, что является источником подозрительного звука, мужчины поднялись к вершине холма и стали обследовать находившиеся там развалины. Звук то появлялся, то исчезал, найти его источник мешал сильный порывистый ветер. Мужчинам пришлось потратить некоторое время на то, чтобы сообразить — источник звука находился вовсе не в руинах фермы, а на некотором отдалении от них, в грубо сколоченной из досок будке, некогда являвшейся уборной. Удивительно, но хотя ферма давно развалилась, будка осталась стоять, и даже её дверь находилась на месте.

Толкнув дверь сортира, мужчины увидели нечто такое, чего менее всего ожидали увидеть. На верёвке, пропущенной через стропила, был подвешен полностью раздетый маленький мальчик, лет четырёх, вряд ли старше. Верёвка охватывала запястья его рук, и он едва доставал босыми ступнями гнилых досок настила. Спина ребёнка была покрыта чёрными полосами — это были свежие следы ударов то ли ремнём, то ли верёвкой, то ли палкой.

Понятно, что ребёнок, находившийся в столь беспомощном положении, должен был быстро умереть от переохлаждения. Один из мужчин сбросил пальто и завернул в него малыша, другой в это время перерезал верёвку и освободил его руки. Мальчик не мог толком объяснить, что с ним произошло и кто именно привязал его в заброшенной уборной на развалившейся ферме, но сказал, что зовут его Билли Пэйн (Billy Paine) и живёт он вместе с папой и мамой в Челси.

Взяв малыша на руки, мужчины отправились на поиски его семьи. Мальчик не мог толком объяснить, где именно живёт, и его спасителям пришлось потратить несколько часов на то, чтобы установить это. Переходя от магазина к магазину, от дома к дому, они показывали малыша, называли его фамилию и спрашивали, узнаёт ли его кто-либо. Наконец, около 16 часов они добрались до дома, в котором проживали Пэйны, и передали мальчика взволнованной матери. Женщина разволновалась до такой степени, что не догадалась спросить фамилии спасителей её сына — они так и ушли, не назвав себя.

Полиция Челси была проинформирована об инциденте с Билли Пэйном, но ничем помочь не смогла. Прежде всего потому, что Департамент полиции этого города хотя и считался одним из старейших в США — - первая полицейская структура под названием «Ночной дозор» («Night Watch») появилась здесь ещё аж в 1847 г. — был весьма малочислен, а его сотрудники неопытны. Полицию возглавлял городской маршал по фамилии Драри (Drury), который имел в своём подчинении одного заместителя и всего восемь штатных сотрудников. В Бостоне в то же самое время численность полиции превышала 350 человек, так что соотнести масштабы и возможности этих правоохранительных структур несложно. Нельзя и не упомянуть о том, что первый полицейский в Челси был убит при исполнении служебных обязанностей менее чем за полгода до описываемых событий [это произошло 7 июля 1871 г.]. То есть полицейская служба в целом была весьма спокойна и ограничивалась тривиальным патрулированием. Нападение на маленького мальчика с целью его пытки явно выходило за пределы компетенции местных «законников».

Другая причина того, что расследование случившегося с Билли Пэйном не было проведено надлежащим образом, заключалась в неспособности мальчика сколько-нибудь понятно описать, что же именно произошло с ним. По-видимому, его обманом или силой увели с улицы, доставили к развалинам фермы на холме Поудер Хорн и там отстегали ремнём, но сам Билли ничего об этом толком не мог рассказать. Самое неприятное заключалось в том, что мальчик оказался неспособен сообщить хоть какую-то информацию о внешности обидчика. Полицейские попросту не имели понятия о том, кого же им надлежит искать. После двух попыток поговорить с маленьким Билли — совершенно безрезультатных — полиция отложила это дело в «долгий ящик» и забыла о нём думать.

И напрасно! Ибо история на этом не только не закончилась, а лишь началась!

21 февраля 1872 г. случившееся с Билли Пэйном повторилось до мельчайших деталей. В тот день на том же самом холме Поудер Хорн случайным прохожим был найден 7-летний мальчик, привязанный раздетым к стропилине полуразвалившегося сарая. От сортира, в котором двумя месяцами ранее был найден Билли Пэйн, этот сарай был удалён менее чем на 50 метров. Мальчика звали Трейси Хэйден (Tracy Hayden), в отличие от малолетнего Пэйна он смог не только сообщить место проживания, но и подробно рассказать о случившемся.

Мальчик был доставлен домой, где патрульный МакНейл (McNeil) сумел с ним поговорить и первым получил информацию о произошедшем. По словам мальчика, он играл с друзьями на улице, когда к нему подошёл незнакомый подросток и спросил, хочет ли он посмотреть на марширующих солдат. Трейси согласился и вместе с новым товарищем отправился к Поудер Хорн. Поднявшись на холм, подросток завёл мальчика в полуразвалившийся сарай и там напал на него. Сначала он засунул в рот Трейси носовой платок, затем принудил раздеться и уже голым привязал к потолочной балке. Чем больше плакал мальчик, тем энергичнее действовал его обидчик. Оценивая его действия сейчас, мы бы сказали, что тот возбуждался, но Трейси Хэйден, разумеется, не мог должным образом объяснить поведение нападавшего.

Убедившись в том, что жертва надлежащим образом «зафиксирована», подросток перешёл к тому, что и являлось, собственно, главной целью его нападения. Взяв палку, он принялся жестоко бить Трейси. Удары в основном группировались на спине, но если от боли мальчик начинал крутиться, то тогда его обидчик бил в другие части тела. Он сломал нос Трейси, выбил два передних резца на верхней челюсти, причинил сильное рассечение правой брови. Вся спина ребёнка была покрыта чёрно-багровыми прямолинейными следами, оставленными палкой. Количество ударов не подлежало подсчёту, даже приблизительному. По словам Трейси, напавший бил его без перерыва около 10 минут. В какой-то момент, совершенно распалившись от того, что он делал, подросток заявил, что намерен… отрезать мальчику пенис. Трейси очень испугался, по-видимому, сказанное спровоцировало его шок или даже потерю сознания, во всяком случае в какой-то момент мальчик перестал контролировать окружающее и не заметил, куда и почему исчез обидчик.

К счастью, пенис Трейси Хэйдена не пострадал. Мальчик, полностью раздетый и лишённый возможности освободиться, неминуемо погиб бы от переохлаждения, но на его счастье он был обнаружен случайным прохожим и доставлен домой.

Патрульный МакНейл получил от пострадавшего первое описание преступника — это был подросток примерно лет 13—15 с каштановыми волосами. Описание одежды оказалось самым общим — тёмное пальто, стоптанные ботинки, на голове — совершенно обычная шапка с грубым брезентовым верхом — такие носят на Восточном побережье практически все лица рабочих профессий.

Если нападение на Билли Пэйна осталось практически незамеченным, то случившееся с Трейси Хэйденом уже привлекло внимание властей. Во-первых, представлялось довольно очевидным то, что оба инцидента связаны с одним и тем же лицом, поскольку тот выбирал схожие жертвы, приводил их в одно место и причинял им страдания схожим способом. Во-вторых, полицейские правильно связали нападения с некими половыми импульсами извращённой природы. Хотя нападавший на детей не совершал с жертвами явно сексуальных манипуляций, тем не менее его пубертатный возраст и угроза отрезать пенис косвенно свидетельствовали о существовании сексуальных побуждений. В то время правоохранители уже понимали связь между демонстрацией избыточной жестокости во время преступного посягательства и половым чувством (либидо).

После второго нападения руководитель полиции Челси связался с руководством полиции Бостона и рассказал о случившемся в декабре и феврале, справедливо указав на возможность повторения подобных эпизодов. Была высказана просьба о помощи проводимому расследованию, поскольку в Челси попросту не было людей, способных на должном уровне провести неординарную полицейскую операцию. Надо сказать, что в Бостоне тоже таких людей не было, но поскольку штат тамошней полиции был много больше, какого-либо годного полицейского, быть может, удалось бы командировать в соседний город для организации поиска изувера.

Неизвестно, направлялся ли кто-либо из Бостона в Челси для помощи расследованию, но известно, что местная полиция на протяжении марта и апреля 1872 г. проводила задержания на улицах города подростков, более или менее соответствовавших описанию, полученному от Трейси Хэйдена. Их доставляли в здание местного Департамента полиции для опознания потерпевшим. Тот никого из задержанных не опознал.

К маю расследование выдохлось. Никаких идей относительно того, кем может быть юный садист и где надлежит его искать, у местных «законников» не имелось, и розыскные мероприятия — и без того не очень активные! — были окончательно свёрнуты.

А 20 мая 1872 г. стало известно о новом нападении таинственного изувера. На этот раз его жертвой стал 7-летний Роберт Майер (Robert Maier), с которым злоумышленник заговорил на улице в Челси и непринуждённо предложил сходить на представление в цирк. В это время в Бостоне гастролировал цирк Барнума, о чём в газетах размещались соответствующие объявления, и Роберт, разумеется, захотел попасть на популярное шоу, обсуждавшееся всеми! Майер пошёл вслед за подростком в направлении… правильно! в направлении холма Поудер Хорн.

Выйдя за пределы городской застройки, они оказались возле пруда, и тут новый товарищ Роберта сделал то, чего мальчик никак не ожидал. Он попытался столкнуть его в воду, а когда это у него не получилось, принялся бить Майера. Он дотащил плачущего Роберта до вершины холма и втолкнул его в тот самый деревянный сортир, в котором полугодом ранее подвергся истязаниям Билли Пэйн.

В тесном пространстве уборной неизвестный потребовал, чтобы Роберт разделся, а после этого привязал его руки бельевой верёвкой к стропилине над головой. В рот мальчику нападавший засунул большую пробку, использовавшуюся в бочках для перевозки молока. И бельевую верёвку, и пробку подросток принёс с собой, что явно свидетельствовало об обдуманности нападения.

После этого начались побои с использованием палки. Майер впоследствии не мог сказать, как долго продолжалось избиение палкой, но, по его ощущению, оно было продолжительно. В какой-то момент мучитель остановился, вытащил изо рта мальчика пробку и приказал ему повторять разного рода ругательства и скабрёзности, которые сам же и произносил. Все эти оскорбления в той или иной степени касалась фекально-сортирной тематики.

Майер повторял то, что говорил подросток, а тот повёл себя довольно странно. Он прижался к Роберту сзади, расстегнул свой комбинезон и стал делать руками под собственной одеждой нечто такое, чего потерпевший не мог понять и, соответственно, впоследствии описать словами. По смыслу рассказа Майера, нападавший занялся мастурбированием. После того, как он достиг разрядки, его поведение разительно изменилось — подросток моментально успокоился, развязал Роберту руки, помог одеться и… отпустил домой.

Потрясённый всем произошедшим мальчик самостоятельно возвратился в Челси и рассказал об инциденте родителям. Немедленно была оповещена полиция, которая теперь стала действовать не в пример активнее, чем ранее. Полиция составила уточнённый словесный портрет преступника — это был белый подросток 13-ти лет или несколько старше, ростом около 145 см или выше, с тёмно-каштановыми волосами, одетый в рабочий комбинезон из грубой хлопчатобумажной ткани синего цвета. Полицейские Челси приступили к методичному опросу всех жителей города в расчёте на то, что кто-то сумеет по этому описанию опознать преступника.

Всякий, кто хоть отчасти соответствовал приметам, предъявлялся для опознания Трейси Хэйдену и Роберту Майеру. Известно, что в течение последующего месяца потерпевшим было представлено более 300 подростков 12—15 лет. Никаких твёрдых опознаний не последовало, в нескольких случаях потерпевшие колебались, но последующая проверка доказала непричастность к преступлениям тех подростков, в отношении которых возникли подозрения.

Работа была проведена очень большая. С ней полиция Челси не смогла бы справиться самостоятельно, поэтому ей на помощь из Бостона была откомандирована бригада из 10 патрульных.

Правда, если говорить совсем уж начистоту, то нельзя не отметить того, что сделано тогда было далеко не всё. В частности, занятые расследованием должностные лица совершенно проигнорировали ряд весьма важных соображений, которые могли бы очень помочь изобличению преступника.

Малолетний негодяй — кем бы он ни был! — совершал нападения по рабочим дням, причём в середине дня [вся его криминальная активность локализовалась в интервале от 11 часов утра до трёх часов пополудни]. Если посмотреть по дням недели, то можно было увидеть, что 26 декабря — это вторник, 21 февраля — среда, а 20 мая — понедельник. Преступник, скорее всего, прогуливал занятия в школе. Почему именно в школе? Да потому, что он отлично говорил по-английски, а стало быть, не происходил из семьи недавних эмигрантов, а проживал в Массачусетсе довольно долгое время. Поэтому в возрасте 13—15 лет он должен был либо посещать школу, либо где-то работать, но работодатель не позволил бы ему надолго отлынивать от исполнения обязанностей. Стало быть, остаётся учёба в школе!

Помимо этого очевидного вывода, можно было сделать и другой. Преступник явно тяготел к холму Поудер Хорн. Сложно сказать, что его туда влекло, может быть, он в детстве любил лазить по тамошним развалинам, может быть, он сам стал жертвой нападения на том холме или неподалёку от него, но он явно испытывал тягу к Поудер Хорн. Полиции имело бы смысл организовать засаду в районе холма — на несколько часов по рабочим дням размещать в руинах скрытый пикет, которому надлежало бы задерживать всех подростков, приходящих туда. Причём засаду следовало размещать не сразу после последнего инцидента, а спустя несколько недель, ибо преступник, как легко заметить, выдерживал между посягательствами продолжительные паузы.

Следует сказать и ещё об одной детали, важной для настоящего повествования. Помимо того описания внешности преступника, которым располагали полицейские, привлечённые к его поиску, появилось и другое, сильно отличавшееся от истинного. Среди жителей Бостона и прилегающих к нему городов стал распространяться словесный портрет, ни в малейшей степени не соответствовавший истинному облику изувера. Впоследствии, кстати, так и не удалось выяснить, кто же первым выпустил в массы сбивавшее с толку описание. Согласно этому словесному портрету, нападавший на мальчиков негодяй выглядел в точности как… Дьявол, вернее, как Мефистофель в театральной постановке. Это был молодой мужчина с тонкими чертами лица, изогнутыми бровями, огненно-рыжими кудрями и изящной рыжей бородкой. Для жителей Массачусетса, подавляющее число которых являлись истинными католиками и методистами, не было ничего необычного в том, что преступник оказался похож на «книжный» образ Сатаны, никто из них не заподозрил неуместный в той обстановке розыгрыш или злую мистификацию.

По нелепому стечению обстоятельств жители Бостона и пригородных городов в те недели и месяцы середины 1872 г. боялись именно рыжеволосого молодого мужчину с изящной бородкой, которого вовсе не существовало, а вот о подростке с тёмно-каштановыми волосами ростом от 145 см или несколько выше почти никто не знал.

Эту недоработку полиции следует признать совершенно недопустимой в той обстановке. В данном случае мы видим серьёзное свидетельство некомпетентности правоохранительных органов, ограничивших распространение важной ориентирующей информации и допустивших бесконтрольное тиражирование ложных слухов. Однако получилось так, как получилось!

Около 17 часов 22 июля 1872 года, в понедельник, дорожный рабочий Фрэнк Кейн (Frank Kane) возвращался в Челси через Поудер Хорн. Проходя мимо развалин фермы, он услышал звук, похожий на всхлип или стон. Зная, что место это имеет дурную репутацию, Кейн решил выяснить, что происходит. Осматривая руины, мужчина сделал пугающее открытие — на дощатом полу уборной, находившейся в глубине двора, на удалении около 50 метров от дороги, Кейн обнаружил обнажённое тело мальчика со связанными руками. Ребёнок лежал на грязном полу и находился в полубессознательном состоянии, плохо ориентировался в окружающей обстановке и едва ворочал языком от жажды. Впоследствии он рассказал, что провёл в таком вот связанном состоянии долгое время, по-видимому, часа два или три. За это время кровоток в кистях рук и пальцах практически прекратился — это могло привести к очень нехорошим последствиям [вплоть до гангрены рук], но появление Фрэнка Кейна спасло мальчика от инвалидности [как минимум].

Ребёнок оказался избит палкой, следы ударов которой покрывали практически всё его тело — спину, ягодицы, бока, грудь, живот и ноги. Казалось, на теле не осталось живого места. Кейн освободил мальчика и, прикрыв его своим пиджаком — ибо одежда ребёнка отсутствовала — понёс его в Челси.

Помощь дорожного рабочего подоспела как нельзя вовремя! Мальчик был спасён и не стал инвалидом — по крайней мере в отношении физического здоровья — но степень перенесённых им моральных страданий, конечно же, вряд ли может быть объективно оценена.

Потерпевшим оказался 7-летний Джонни Бэлч (Johnny Balch), и случившееся с ним убедительно продемонстрировало серьёзную эволюцию поведения преступника в сторону усложнения. Джонни встретился с преступником на Парк-стрит (Park Street) — это улица в северной части Бостона, удалённая от Поудер Хорн более чем на 5 км! Мальчик стоял перед витриной магазина детских игрушек «Polley’s Toy Shop» и рассматривал большую модель средневекового замка. Модель была замечательная: перед стенами замка имелся ров, в башне — подъёмный мост, а во дворе — колодец. Эта прелесть стоила 2$, которых у Джонни не было, но от этого игрушка не становилась менее желанной, скорее, наоборот. Преступник — это был высокий, худощавый, темноволосый подросток — подошёл к Джонни и, верно угадав, на что тот смотрит, сказал ему, что двух долларов у него нет, но зато он может предложить работу, за которую мальчик получит 25 центов. Замок на такой гонорар не купишь, но если начать копить…

В общем, искуситель закинул «удочку», и Джонни наживку «заглотил». Он спросил: что надо сделать за эти самые 25 центов? И подросток спокойно объяснил, что есть некий уважаемый джентльмен, который привлекает мальчиков для разных мелких поручений и всегда честно платит. Да, честно, вообще, без обмана! И если ты хочешь подзаработать, то с этим джентльменом можно познакомиться — никаких проблем в этом нет.

Джонни согласился, и они пошли. Шли долго — прошли район Банкер Хилл, затем через южную часть Чарлстона, пересекли по мосту реку Мистик и отправились далее. Обойдя город Челси по широкой дуге с юга, они поднялись на холм Поудер Хорн.

Всё это время новый «товарищ» Джонни Бэлча приветливо с ним разговаривал и вплоть до последних секунд путешествия мальчик не подозревал ничего плохого. Лишь войдя во двор бывшей фермы, окружённый развалинами строений, он испытал тревогу, ибо не увидел здесь почтенного джентльмена. Но было уже поздно! Новый «друг» затолкал мальчика в уборную, связал его там, заткнул рот какой-то тряпкой, сорвал одежду и принялся избивать палкой. Избиение продолжалось довольно долго, мальчик мало что мог сказать о деталях этого процесса, поскольку оказался глубоко шокирован болью и плохо понимал происходившее вокруг. В какой-то момент его мучитель успокоился, отвязал руки Бэлча от стропилины, смотал и спрятал в карман кусок верёвки и спокойно ушёл. При этом он унёс одежду мальчика и не стал развязывать ему руки.

Нападение 22 июля продемонстрировало усовершенствование модели поведения преступника, что, кстати, прекрасно соответствует современным представлениям об эволюции криминальной активности такого рода лиц. Преступник прошёл с намеченной жертвой около 5,3 км, никогда ранее он не уводил жертву на такое расстояние! В трёх предыдущих эпизодах преступник проходил с мальчиком от 700 метров до 1,5 км. Чтобы решиться на столь длительную прогулку, злоумышленнику необходимо быть очень уверенным в своих актёрских способностях и хорошо контролировать себя. По словам Бэлча, на протяжении всего этого пути подросток держался дружелюбно и даже ласково. Его спокойная уверенность и показное расположение казались настолько искренними, что никаких подозрений не возникло не только у жертвы, но и у всех взрослых, видевших парочку во время их движения.

То, что преступник отказался от поиска очередной жертвы на улицах Челси [как он это делал прежде], а переместился в совсем другой район, свидетельствовало о том, что он хорошо ориентировался на местности и понимал, что фокус с уводом ребёнка с улицы может уже не сработать. В Челси все знали о нападениях на детей, полиция в поисках преступника обошла практически каждый дом и побеседовала с каждой семьёй, а потому все были настороже. Преступник учёл это обстоятельство и резко расширил район поиска следующей жертвы.

Посмотрев на карту местности, по которой преступник прошёл в обществе Джонни Бэлча, мы бы сегодня могли уверенно сделать кое-какие выводы о возможном месте проживания разыскиваемого негодяя. В самом деле район проживания преступника должен быть примерно равноудалён от места знакомства с жертвой и тем местом, где преступник оставит жертву [при этом неважно, будет ли последняя жива или нет]. Логика тут предельно проста — злоумышленник заинтересован в том, чтобы сделать на местности два «коротких» отрезка, а не «короткий + длинный» и уж тем более не два «длинных». Причём подобная логика не является чем-то глубоко продуманным или осмысленно сделанным выбором — вовсе нет, это всего лишь следствие того общеизвестного факта, что человек по сути своей — скотина ленивая и во всяком деле стремится минимизировать расход собственных времени и сил. Криминальная деятельность исключением вовсе не является и массой примеров только подтверждает справедливость данного наблюдения.

Из сказанного вовсе не следует, что преступник будет жить прямо между точками «знакомства с будущей жертвой» (обозначено «1» на карте ниже) и «совершения нападения» («2» — там же), но, скорее всего, место его проживания будет находиться примерно на равном расстоянии от «1» и «2». На карте ниже показаны районы возможного проживания нападавшего — это область, известная под названием Южный Эверетт, невысокие возвышенности Адмирал-хиллс, город Чарлстон, северный пригород Бостона, и, наконец, Восточный Бостон. Можно уверенно утверждать, что в Челси и Бостоне нападавший не проживал.

Район Южный Эверетт в описываемое время представлял собой заболоченную пойму реки Мистик и был населён мало — там располагались лишь отдельные фермерские хозяйства. Также малонаселённым являлся район Адмирал-хиллс — все его земли находились в частной собственности сравнительно небольшого числа владельцев. Это означает, что проверка проживавших в Южном Эверетте и в Адмирал-хиллс лиц не представляла особых затруднений и могла быть проведена в кратчайшие сроки. Полиции надлежало бы сосредоточиться на проверке жителей Чарлстона и Восточного Бостона — с большой вероятностью преступник проживал именно там.

Разумеется, рассуждения эти весьма общи и для сегодняшнего дня не вполне годятся [это связано с резко возросшей мобильностью населения, наличием в частном владении автомобилей, широким распространением общественного и служебного транспорта, велосипедов и прочего]. Сегодня логика детектива работала бы немного по другим законам, и осторожный сыщик вполне разумно заявил бы, что имеющейся информации по четырём эпизодам недостаточно для построения достоверного «географического профиля». И был бы, безусловно, прав. Но для 1872 г. те рассуждения, что приведены выше, были вполне адекватны и, кстати, довольно точны. То есть детективы — если бы только они немного порассуждали, глядя на карту — могли бы правильно понять, где им надлежит сконцентрировать свои усилия.

К сожалению, как мы увидим из последовавших событий, должных выводов должностные лица не сделали. Не смогли, опыта не хватило…

Разумеется, полицейские спросили у Джонни: известно ли ему о том, что нападение на него — отнюдь не первый случай такого рода и поиски преступника ведутся не первый месяц? Мальчик ответил утвердительно и добавил, что мама предупреждала его о необходимости быть осторожным. Но она говорила о том, что нападает мужчина с рыжими кудрявыми волосами и бородкой «клинышком», а мальчик, который его увёл от магазина игрушек, выглядел совсем иначе! Это был как раз тот самый случай, когда общественная молва сработала против усилий полиции и помогла преступнику.

На следующий день после нападения на Джонни Бэлча — 23 июля, во вторник — газета «Boston Evening Transfer» объявила о назначении премии в 500$ за содействие в поимке «Мучителя детей» («Boy Torturer»). Так преступник приобрёл своё прозвище, которое в считанные дни стало известно далеко за пределами Бостона и его пригородов.

Расследование нападения на Бэлча оказалось сосредоточено в руках малочисленной полиции Челси, которая вновь приступила к бессистемному опросу жителей города, разумеется, с тем же самым нулевым результатом, что и прежде.

А менее чем через месяц — в субботу 17 августа 1872 г. — последовало новое нападение таинственного «Мучителя детей», и притом там, где этого никто не ожидал.

В тот день, около 15 часов, рыбак, заглянувший в заброшенный эллинг на старом, не используемом уже 20 лет причале в Южном Бостоне, на берегу залива Саус-Бэй, обнаружил там измученного, едва живого полураздетого мальчика. Подняв мальчика на руки, мужчина бегом помчался к ратуше, где находился офис городского маршала. Мужчина с мальчиком на руках преодолел почти весь город, так что весть об очередном жестоком нападении облетела Бостон с быстротой воспламенения пороха.

Мальчик ещё находился в офисе городского маршала, где ему оказывал помощь врач, а на площади перед ратушей уже собралась многотысячная толпа, требовавшая отыскать «Мучителя детей». А до тех пор, пока изувер не будет найден, ораторы призывали патрулировать улицы города отрядами добровольцев, для управления которыми предлагалось создать специальный «Комитет бдительности» («Vigilance committee»). Этот орган власти должен принять на себя функции штаба по розыску преступника и распоряжения силами полиции и её добровольных помощников.

Городские власти, разумеется, никакой «Комитет бдительности» создавать не стали, но гарантировали, что примут неотложные меры по поиску негодяя, напавшего в Южном Бостоне.

Потерпевшего звали Джордж Прэтт (George Pratt), ему недавно исполнилось 7 лет. 17 августа он впервые вышел из дома после краснухи, которую перенёс очень тяжело.

Мальчик рассказал, что приблизительно без четверти 10 утра он в одиночестве гулял по пляжу в Южном Бостоне. К нему приблизился подросток лет 14-ти и солидно сказал, что готов заплатить 25 центов за выполнение поручения, и для того, чтобы это поручение выполнить, надлежит пройти к полуразвалившемуся эллингу на берегу. Джордж не мог преодолеть соблазн заработать 25 центов и потому согласился отправиться к развалинам.

Войдя внутрь, подросток ударил Джорджа в ухо и сбил его с ног, после чего раздел и двумя кусками верёвки связал руки и ноги. Чтобы мальчик не кричал, нападавший заткнул его рот носовым платком. Убедившись, что ребёнок крепко связан и не способен двигаться, нападавший снял ремень и принялся стегать лежавшего пряжкой. Удары приходились в различные части тела, преступник особо не целился. В какой-то момент он остановился, склонился к лицу Джорджа и… сильно укусил его. При медосмотре выяснилось, что преступник откусил кусочек щеки. Через некоторое время нападавший откусил часть плоти с ягодицы мальчика. Затем подросток вытащил большую портновскую иголку и нанёс ею несколько уколов — в руки, грудь и промежность мальчика.

Страдания Джорджа Прэтта описать вряд ли возможно, он периодически впадал в беспамятство, и тогда преступник приводил его в сознание пощёчинами. В какой-то момент нападавший полез пальцами к зажмуренным глазам Джорджа, по-видимому, он хотел разжать веки, но Джордж, испугавшись того, что преступник выколет глаза иглой, принялся отчаянно крутить головой. Некоторое время они боролись с отчаянным упорством, нападавший никак не мог крепко зафиксировать голову мальчика, влажную от слёз, пота и крови.

В конце концов преступник оставил его в покое. Не совсем понятно, почему это произошло, сам Джордж Прэтт объяснить исчезновение агрессии со стороны нападавшего не смог. Скорее всего, тот в процессе борьбы с мальчиком испытал поллюцию — неконтролируемое семяизвержение, случающееся у подростков при сильном физическом напряжении даже при отсутствии эротического возбуждения. Как бы там ни было, нападавший потерял интерес к Джорджу и ушёл, а обессиленный и измученный мальчик остался лежать в эллинге и пробыл несколько часов, пока его не обнаружил случайно заглянувший туда рыбак.

Потерпевший дал довольное общее описание своего мучителя, что легко объяснимо — мозг старается купировать вызывающие стресс воспоминания и мешает сосредоточиться на них. Так работает механизм защиты человеческой психики, спасающий человека, перенёсшего тяжкие страдания, от эмоциональной перегрузки и безумия. Мальчика, подвергнутого истязаниям, винить не в чем — он не имел власти над своими воспоминаниями, заблокированными мозгом.

Джордж Прэтт рассказал детективам, что обидчик был худощав, выше него примерно на голову или чуть больше, имел тёмные волосы, одет был в старую поношенную одежду — однотонные серые брюки с ремнём, рубашку в крупную клетку. Таких мальчиков на улицах Южного Бостона можно было каждый день отлавливать сотнями!

То, что ранее являлось проблемой Челси, теперь стало проблемой Бостона.

Полиция пыталась искать «Мучителя детей», но оказалась обречена на полную кальку тех мероприятий, что проводила немногим ранее полиция Челси. Патрульные были ориентированы на выявление всех подростков 13—14 лет с каштановыми волосами и ростом 145 см или несколько выше. На одежду вообще ориентироваться не следовало — от эпизода к эпизоду одежда «Мучителя детей» менялась, а это означало, что он мог без проблем её менять или комбинировать.

Несколько раз полиция проводила опознания. Для этого на улицах наобум задерживались 25—30 подростков, более или менее соответствовавших известному описанию, после чего они предъявлялись потерпевшим. Никакой системы в этой работе не существовало — это был в чистом виде поиск наобум в расчёте на то, что совпадения всё же случаются и патрульные вдруг задержат того, кого надо. Но — нет! — не задержали…

По прошествии двух с небольшим недель с момента нападения на Джорджа Прэтта неизвестный изувер вновь заявил о себе. В четверг 5 сентября случайные прохожие обнаружили под железнодорожным мостом в Южном Бостоне окровавленное тело 6-летнего Гарри Остина (Harry Austin). Мальчик пребывал в беспамятстве — он потерял много крови и находился на грани жизни и смерти.

К счастью, его удалось быстро доставить в больницу, где ему спасли жизнь. Осмотр показал, что Гарри трижды ударили перочинным ножом в спину между лопатками, также два удара были нанесены в правое и левое плечо, но самое отвратительное заключалось в том, что неизвестный преступник попытался отрезать мальчику пенис.

Ребёнок не помнил нападения и не мог объяснить, как он оказался под мостом. Неудивительно, что и напавшего он также вспомнить не мог. Но, принимая во внимание тип жертвы и интерес преступника к половому органу, мало кто сомневался в том, что нападение на Гарри Остина явилось делом рук «Мучителя детей».

Сейчас бы мы сказали, что преступник быстро прогрессировал и активно экспериментировал, пытаясь определить, какой вид мучений ему больше нравится. Сначала изувер избивал свои жертвы палками, затем переключился на ремень, в 5-м эпизоде [при нападении на Джорджа Прэтта] он пустил в ход швейную иголку, теперь же дело дошло до перочинного ножа. Рост жестокости нападений не вызывал ни малейших сомнений, также обращало на себя внимание сокращение интервалов между криминальными эксцессами. «Мучитель детей» уже хорошо понимал, как именно ему хочется причинить страдания, он не тратил время на долгий «разогрев» и быстро переходил к основной фазе мучений. Это сокращало продолжительность криминального эксцесса и тем самым повышало скрытность преступника.

Мало кто из причастных к расследованию сомневался в том, что логическим продолжением роста агрессии и жестокости преступника станет убийство очередной жертвы. Это был всего лишь вопрос времени — убьёт ли «Мучитель детей» через неделю или через пару месяцев, но в том, что он обязательно убьёт, не сомневался никто!

Полиция Бостона скрыла информацию о нападении на Гарри Остина, а его близкие в силу понятных причин также постарались не привлекать внимание к случившемуся.

Не прошло и недели, как 11 сентября, в среду, произошло новое нападение «Мучителя детей». Многими деталями оно очень напомнило то, что случилось в августе с Джонни Прэттом. Местом совершения преступления стал тот же самый заброшенный причал в Южном Бостоне, где 17 августа было совершено нападение на Прэтта. Если быть совсем точным, то преступление было совершено в полуразрушенном эллинге (ангаре), стоявшем на причале, но не в том, где совершалось преступление в августе, а другом — удалённом от первого приблизительно на 150 метров.

Преступление обнаружил местный житель, занимавшийся на пляже сбором того мусора, что обычно выносит океан после прилива. Привлечённый стонами из полуразрушенного строения, мужчина вошёл в ангар и обнаружил там раздетого мальчика, перепачканного кровью. Его руки и ноги были исполосованы ножевыми порезами, к счастью, неглубокими. Мужчина оказал ребёнку первую помощь и доставил его в здание полицейской станции №6 в Южном Бостоне.

Там установили, что потерпевшим оказался 7-летний Джозеф Кеннеди (Joseph Kennedy). Преступник встретил его на улице неподалёку от береговой линии и по своей традиционной схеме предложил мальчику 25 центов за «помощь в выполнении поручения». Джозеф согласился и отправился вслед за своим «работодателем» на пляж. Очутившись в полуразрушенном эллинге, «Мучитель детей» без особых затруднений повалил мальчика, раздел его и двумя кусками бечёвки связал мальчику руки и ноги. После этого преступник вытащил из кармана перочинный нож и… стал плясать вокруг своей жертвы. По-видимому, таким вот необычным образом выражалось ликование, с которым он не мог совладать. Попрыгав и покривлявшись, «Мучитель детей» приказал Джозефу стать на колени и повторять вслед за ним стихи. Стихи оказались похабной переделкой молитвы «Отче наш», и мальчик отказался повторять текст.

Его сопротивление вызвало у преступника приступ неконтролируемой ярости. Он с силой ударил мальчика головой о стену, затем стал наносить беспорядочные удары руками и ногами по беззащитному ребёнку. Во время этих побоев он выбил Джозефу передние зубы, сломал нос, причинил рессечения обеих бровей, он рвал из головы мальчика волосы, запрыгивал на него ногами, был в совершеннейшем исступлении, но Джозеф решил умереть, но не осквернить свои уста богохульством. Мальчик был из религиозной семьи и уже к семи годам, как видим, имел крепко привитые этические ценности, которые ставил выше собственной жизни и здоровья.

Упорство жертвы выбило преступника из колеи. Чтобы сломить его сопротивление, «Мучитель детей» принялся наносить ножом длинные поверхностные разрезы по рукам и ногам Джозефа. Врач коронерской службы после осмотра потерпевшего насчитал на его теле девять порезов протяжённостью от 15 до 40 см. Они были неглубоки, но давали обильное кровотечение, из-за которого Кеннеди сильно ослаб.

Мальчик не мог сказать [даже приблизительно], как долго продолжались издевательства, но, в конце концов его мучитель как будто бы выдохся. Не зная, что ещё можно придумать, он поставил жертву на ноги и потащил мальчика прочь из эллинга. Преодолев с ним около 50 метров, «Мучитель» заставил окровавленного ребёнка войти в воду расположенного рядом со старым причалом болота. Вода была грязной, и притом солёной, так как в неё попадала вода из залива Саус-Бэй. Преступник некоторое время наблюдал за плачущим ребёнком, после чего странно успокоился и… просто ушёл.

Джозеф Кеннеди выбрался из болота и кое-как добрёл до эллинга на причале [ноги и руки его оставались связаны]. Он надеялся отыскать там свою одежду и освободиться от верёвок, но, измученный и обессиленный, потерял сознание.

Разумеется, мальчику были заданы вопросы о внешности обидчика. И снова — как не раз прежде — детективы услышали набор довольно общих примет: тёмные волосы, чистая кожа, костлявое тело, злобный смех… Никакого акцента, никакого заикания… С такими приметами, конечно же, искать можно очень долго, в городе с численностью жителей более 250 тысяч человек мальчиков с тёмными волосами в возрасте 13—15 лет окажется под 10 тысяч!

«Мучитель детей» явно почувствовал вкус к использованию ножа. Уже второе нападение он совершил с перочинным ножом в руке и теперь действовал уже намного решительнее. Его не пугал вид крови, скорее, возбуждал. Но эта деталь ничего полиции не давала.

При этом становилось довольно очевидным то обстоятельство, что неизвестный преступник переехал к новому месту жительства и на холме Поудер Хорн уже не появится. Три последних эпизода — нападения 17 августа, 5 и 11 сентября локализовались на сравнительно небольшом участке местности в районе старого пирса у залива Саус-Бэй в Южном Бостоне. Пирс имел длину около 380 м, таким образом, все места располагались одно подле другого очень компактно.

Тут опять можно было бы упомянуть такой замечательный полицейский приём, как размещение засады в месте возможного появления разыскиваемого преступника, но полиция Бостона явно не подозревала о подобной «классике жанра». Идея переодеть полицейских в штатское и на недельку рассадить скрытые пикеты в районе пирса на берегу Саус-Бэй светлые головы массачусетских «законников» так и не посетила.

Правда, к чести бостонских полицейских следует заметить, что их головы посетила другая идея, надо признать, потенциально весьма продуктивная. Поскольку переезд «Мучителя детей» в Южный Бостон казался весьма и весьма вероятным, а район этот был сравнительно малонаселённым, то полицейским имело бы смысл обойти все местные школы для мальчиков и внимательно рассмотреть учеников. Разумеется, полицейские должны были ходить не в одиночку, а в обществе кого-либо из числа потерпевших и способных опознать обидчика. Этот фокус, напомним, ранее был проделан в Челси и оказался безуспешным. Но, может быть, в Южном Бостоне «законникам» повезло бы больше?

Но пока это смелое предложение дискутировалось на высших этажах местной власти, произошло нечто, ускорившее неспешный до того ход событий. 17 сентября «Мучитель детей» совершил новое жестокое нападение.

Во вторник 17 сентября 1872 г. бригада обходчиков железнодорожных путей занималась своей штатной работой на ветке, известной под названием «Старая колониальная железная дорога» («Old colony rail road»). Ветка эта проходила через Южный Бостон как раз возле того самого заброшенного пирса, где были совершены последние нападения «Мучителя детей». Бригада состояла из трёх человек — один простукивал левый рельс с целью обнаружения в нём трещин, второй — правый, третий рабочий следил за сохранностью крепления рельсов к шпалам. Да-да, именно вот так обходчики путей в XIX — XX веках проверяли пригодность к эксплуатации железнодорожного полотна, норма выработки составляла 20 км в день, которые надлежало пройти пешком, выстукивая рельсы специальным молоточком с длинной ручкой и делая записи в специальном блокноте в случае обнаружения дефектов.

Рабочие отошли от заброшенного пирса не очень далеко — может быть, метров на 150—200 — прямая, как стрела, железнодорожная колея в этом месте шла через заболоченную равнину, заросшую высоким и густым камышом. Вдоль рельсов были установлены столбы телеграфной связи, и именно под таким столбом рабочие обнаружили сидевшего на корточках полураздетого окровавленного мальчика. Руки его были связаны за спиной и привязаны к столбу. Ребёнок был в сознании, но находился в глубоком шоке и ничего не говорил. Прошло около получаса, прежде чем он стал реагировать на происходящее вокруг и сделался контактен.

За это время железнодорожные рабочие закрыли кровоточившие раны на голове малыша импровизированной повязкой, сделанной из рукавов рубашки и, неся ребёнка на руках, бегом примчались к ближайшему отделению полиции. По пути мальчик рассказал, что его зовут Роберт Гулд (Robert Gould), ему 5 лет, его обидел большой мальчик, который втыкал в него нож и говорил, что он больше не увидит папу и маму.

Медицинский осмотр, проведённый в помещении полицейской станции №6, показал, что в волосистой части головы мальчика имеются три пореза, ставшие причиной обильного кровотечения. На шее были обнаружены два поверхностных следа (царапины), оставленные предметом с острым кончиком — лезвием ножа, шилом или чем-то подобным. Других выраженных повреждений не имелось, то есть в данном эпизоде преступник отказался от присущей ему манеры избивать жертву палкой или ремнём.

Роберт, несмотря на свой малый возраст, оказался ребёнком рассудительным и серьёзным. Он дал очень важные показания, и именно благодаря этому мальчику история получила весьма неожиданное продолжение.

Его рассказ о произошедшем звучал весьма узнаваемо. Некий взрослый подросток подошёл к нему и сказал, что может заплатить 25 центов за помощь в одном важном деле. Роберт согласился и отправился с ним к «Старой колониальной железной дороге», а затем по путям — прочь от города в сторону болота. Прошли они довольно большое расстояние, и Роберт заподозрил неладное, но не успел ничего сказать своему старшему товарищу, как тот набросился на него, сорвал рубашку, связал за спиной руки и спустил штаны. После этого он привязал Роберта к телеграфному столбу возле железнодорожных путей, вытащил из кармана перочинный нож, и… принялся плясать, подобно дикарю. При этом он скабрёзно ругался, обзывая малыша такими словами, значение многих из которых тот даже не знал. Выглядело это очень жутко, Роберт испугался так, как никогда в жизни, и спрашивал подростка: зачем тот всё это делает? Точно такой же вопрос он задал и полицейским: «Для чего большой мальчик обижал меня, я ведь не отказывался ему помогать?!»

Танцуя и вихляя членами, подросток приближался к привязанному мальчику и наносил удар лезвием перочинного ножа в голову… затем отступал и продолжал своё дикарское кривляние. Так повторялось трижды. Нападавший не мог скрыть восторга, что обуревал его в ту минуту.

Наконец, он остановился, приставил к горлу Роберта лезвие ножа и сказал, что намерен убить его. Он несколько раз повторил на разные лады, что давно хотел совершить убийство, мечтал об этом, и Роберт больше не увидит своих папочку и мамочку.

Скорее всего, он бы сделал то, о чём говорил, но вдали появились железнодорожные рабочие, и обидчик, едва завидев их, моментально бросился в болото. Камыши, высота которых достигала 2,5 метров, моментально скрыли его.

Полицейский Брэгдон (Bragdon), беседовавший с мальчиком, спросил, как выглядел нападавший. Маленький Роберт обстоятельно перечислил уже известные приметы и неожиданно сказал то, о чём никто из полицейских ранее не слышал. Мальчик заявил, что у преступника правый глаз «молочный» («milkie»). В первую секунду полицейский Брэгдон даже не понял, что малыш имеет в виду. Что значит «молочный» глаз? Как это понимать?

Лишь после нескольких уточняющих вопросов стало понятно, что имел в виду Роберт — правый глаз его обидчика был с бельмом! Потрясающая особая примета, легко узнаваемая и такая, что скрыть её невозможно!

Глаз с бельмом в те времена называли «мраморным», имея в виду то, что цвет бельма соответствует цвету белого мрамора. Не прошло и часа, как полицейскому руководству было доложено о том, что достоверно установлена особая примета «Мучителя детей» — у него «мраморный» глаз («marble eye»). До этого возможность проведения тотального осмотра всех учащихся школ Южного Бостона дискутировалась на уровне городского руководства, теперь же данное мероприятие стало считаться самым вероятным способом скорейшего изобличения преступника.

Уже 19 сентября было положено начало подобным обходам. Их было решено проводить вместе с потерпевшими из Южного Бостона — Джорджем Прэттом, Гарри Остином и Джозефом Кеннеди. Гарри Гулда было решено к этой работе не привлекать, поскольку он ещё не оправился от ранений и кровопотери, а кроме того, являлся самым младшим из потерпевших. В общем, его решили пощадить, хотя, по мнению полицейских станции №6, Гулд лучше всех остальных описывал нападавшего.

Обходы школ выглядели следующим образом. Полицейский в форме во время урока входил в класс в сопровождении директора и с одним из потерпевших. Он обращался к присутствовавшим ученикам с просьбой поднять головы и посмотреть на него [на полицейского], при этом мальчик-потерпевший должен был оглядеть учеников и опознать «Мучителя детей», если таковой окажется среди них. Учителя, проводившие уроки, должны были представить список отсутствующих учеников — их предполагалось проверить отдельно. Обходы, проведённые 19 и 20 сентября, результатов не дали. Положение складывалось отчаянное — самая перспективная затея проваливалась, что называется, с треском.

Однако, как это часто бывает, именно в минуту наибольшего отчаяния, когда кажется, что все законы этого мира восстали против тебя, произошло чудесное событие, которое не смог бы предугадать даже самый прозорливый полицейский.

В пятницу 20 сентября полицейский Брэгдон — тот самый, что несколькими днями ранее разговаривал с Гулдом и первым услышал о «мраморном» глазе преступника — вместе с Джозефом Кеннеди безрезультатно обошёл три школы и вернулся в здание полицейской станции №6. Там его ждала мать Джозефа Кеннеди и несколько коллег, в том числе старший дежурный офицер. Они разговаривали о текущей обстановке, в частности, о том, следует ли вместе с Джозефом 22 сентября посетить занятия воскресных школ при местных храмах или же лучше отложить дальнейшие обходы до понедельника 23 сентября.

В этот самый момент входная дверь приоткрылась, и в холл вошёл школьник, которого Брэгдон видел около получаса назад, во время посещения последней из школ. Полицейский запомнил его потому, что тот не выполнил распоряжение поднять голову и посмотреть на него. Это непослушание заметила учительница по фамилии Йитон (Yeaton), проводившая урок — женщина обратилась непосредственно к школьнику, назвав того «Джесси», и повторила распоряжение поднять голову и посмотреть на полицейского. Джесси повиновался, маленький Джозеф Кеннеди посмотрел на него и не опознал.

И вот теперь Джесси вошёл в холл полицейского подразделения и, увидев Брэгдона, стоявшего вместе с Кеннеди, матерью мальчика и несколькими другими полицейскими, неожиданно повернулся и вышел на улицу. Поведение подростка показалось Брэгдону до такой степени странным, что он оставил собеседников и поспешил следом. На улице он догнал школьника и спросил: для чего тот заходил в здание полиции и сразу же вышел обратно? Джесси ответил что-то несуразное, дескать, хотел узнать, удалось ли отыскать того, кого искали «мистер полицейский и его помощник».

Ответ прозвучал неубедительно, да и поведение подростка в целом выглядело как-то совсем неуместным. С ним что-то было не в порядке, хотя что именно, полицейский в ту минуту сказать не мог. Он предложил Джесси пройти в здание полицейской станции и там спокойно поговорить.

Далее последовал чистый экспромт. Поставив Джесси перед маленьким Кеннеди на расстоянии вытянутой руки, полицейский предложил мальчику ещё раз посмотреть на подростка. Несколько секунд потерпевший внимательно смотрел в лицо Джесси и вдруг заплакал. Сцена получилась более чем красноречивой. На вопрос «почему он плачет?» Кеннеди ответил, что узнал обидчика «по глазам».

Теперь и полицейские внимательнее присмотрелись к глазам Джесси. В его правом глазу имелось бельмо, которое подросток мог до некоторой степени скрывать, опуская веко.

Подростка тут же отвели в камеру временного содержания в помещении полицейской части. Уже через несколько минут начался первый его допрос, который проводили полицейские Брэгдон и Мартин (Martin). Отвечая на их вопросы, задержанный сообщил, что его зовут Джесси Померой (Jesse Pomeroy), родился он 29 ноября 1859 г. в городе Чарлстоне, северном пригороде Бостона, а сейчас проживает вместе с матерью и братом в доме №312 на авеню Бродвей (Broadway) в Южном Бостоне. На уточняющий вопрос о времени переезда семьи из Чарлстона в Южный Бостон Джесси ответил, что таковой состоялся 2 августа сего года.

Полицейские в этом месте переглянулись. Первые четыре нападения на детей, случившиеся на холме Поудер Хорн, произошли до 2 августа, а остальные четыре, случившиеся в Южном Бостоне — после.

В общем-то, всё сходилось…

На прямой вопрос о причастности к нападениям на мальчиков Джесси ответил категорическим отрицанием. Когда же ему указали на то, что Джозеф Кеннеди его опознал, он невозмутимо парировал этот довод, заметив, что тот же самый мальчик не смог его опознать получасом ранее.

Вскоре в полицейском участке появились патрульные, доставившие для опознания задержанного Гарри Остина — того самого мальчика, на которого «Мучитель детей» напал с ножом 5 сентября под железнодорожным мостом. Потерпевший без колебаний опознал своего мучителя, но на Джесси это не произвело впечатления — он так же равнодушно, как и прежде, повторил, что не сделал ничего плохого и не обижал детей.

Полицейские посетили мать задержанного — Рут Померой (Ruth Pomeroy) — и сообщили, что её сын находится под стражей в участке и домой не вернётся. Мать в ответ заявила, что её сын спокойный, работящий, не получающий замечаний в школе. Патрульные вежливо выслушали и ничего на это не сказали — все эти детали надлежало обсуждать в другом месте и с другими должностными лицами. На вопрос матери, может ли она увидеться с Джесси, ответ был дан отрицательный.

Поскольку очень важно было связать преступления на холме Поудер Хорн с тем, что произошло в Южном Бостоне, телеграмма с пометкой «молния» [пропускаемая по линиям связи вне очереди] была направлена Драри, маршалу Челси. Тот со всей возможной скоростью прибыл в Южный Бостон на пароходе, с ним приехал Джонни Бэлч, тот самый мальчик, на которого «Мучитель детей» напал 22 июля.

Вечером 20 сентября — спустя почти 2 месяца после того преступления — жертва и мучитель встретились вновь, теперь, правда, в совсем иной обстановке. Между ними была решётка, и дерзкий обидчик имел теперь вид очень жалкий. Бэлч без колебаний опознал в задержанном напавшего на него подростка.

После этого опознания полицейские Брэгдон и Мартин окончательно уверились в виновности Помероя и приступили к его энергичному допросу, рассчитывая добиться признания. Допрос был очень напряжённым, задержанный отрицал какую-либо причастность к преступлениям, несмотря на весомые улики. Градус противостояния постепенно нарастал, к концу третьего часа допроса Джесси не выдержал и в крайнем бешенстве закричал на полицейских, потребовав, чтобы они ушли, потому что он не будет с ними больше разговаривать.

Время было около 23 часов. Полицейские вышли из камеры подростка и тот моментально уснул. Кстати, подобная нервная реакция характерна именно для настоящих преступников, человек же, обвинённый напрасно, уснуть после тяжёлого допроса не сможет.

Полицейские Брэгдон и Мартин, чьи смены близились к концу, посовещавшись, решили попытаться ещё раз склонить Джесси к сознанию. Они были весьма мотивированы, поскольку суммарная величина вознаграждений, которые администрациями городов Челси и Бостона предназначались для выплаты разоблачителям «Мучителя детей», достигала 1 тыс.$. Каждый из полицейских понимал — если признательных показаний добьётся кто-то другой, то и претендовать на выплату [или по крайней мере на её существенную часть] станет этот самый «другой». В общем, никто не хотел пропустить деньги мимо своего кошелька, а для этого требовалось сознание Джесси!

Ровно в полночь полицейские вошли в камеру Помероя, разбудили его и начали новый допрос. Брэгдон играл роль «плохого» полицейского и быстро довёл подростка до нужного «градуса» кипения. Потом вместо него в дело вступил Мартин. Он постарался успокоить задержанного, усадил его себе на колени и увещевающе принялся объяснять, что только раскаявшиеся преступники могут рассчитывать на снисхождение суда, а те, кто упорствуют и вины не признают, несут наказание в полной мере. «Ты сядешь на сто лет, если не сознаешься!» — ласково пообещал «добрый» полицейский Мартин.

Около 00:30 21 сентября Джесси Померой признал, что был тем самым «Мучителем детей», что совершал нападения сначала на холме Поудер Хорн на окраине Челси, а затем в Южном Бостоне. Он сообщил некоторые детали совершённых преступлений, впрочем не очень много, учитывая большое количество преступных эпизодов и множество неясных пока подробностей. На вопрос о причине нападений Джесси лаконично ответил, что не может этого объяснить. Он и в последующем на вопросы о причине своей агрессии в отношении мальчиков отвечал предельно общо: «Меня словно бы что-то толкнуло это сделать»… «Я почувствовал, что могу это сделать» и тому подобное. Любые попытки добиться развёрнутого ответа оказывались безуспешны, Джесси Померой только хлопал глазами и молчал — такая манера поведения, кстати, оказалась очень для него выгодной, потому что незнакомым людям он казался мальчиком откровенно туповатым. А подобное суждение было совершенно неверно, и в своём месте мы ещё скажем об этом несколько слов.

Конечно, то, как действовали при допросе Помероя полицейские, сейчас было бы признано совершенно недопустимым. Ему не исполнилось и 13 лет, а его допрашивали без присутствия адвоката или законного представителя, его запугивали и фактически пытали [ночной допрос — это форма пытки]. Полицейские не просто нарушили его права, но и прямо лгали ему, угрожая бессрочной или многолетней тюремной отсидкой — в действительности же несовершеннолетний Джесси вообще не мог быть заключён в тюрьму.

Но полицейские достигли своей цели и, положа руку на сердце, осуждать их за это не повернётся язык. В данном случае они не ошиблись и «взяли» того, кого надо.

Прежде чем следовать зигзагам повествования далее, необходимо остановиться на нескольких важных деталях, которые заслуживают внимания. Первый нюанс связан с парадоксальным на первый взгляд фактом — никто из потерпевших, за исключением последнего мальчика, не сообщил полиции о наличии у преступника такой особой приметы, как бельмо на глазу. Означает ли это, что бельма ранее не существовало? Если оно существовало, то как его можно было не заметить — ведь это такая примета, которую скрыть невозможно? Если потерпевшие видели «мраморный» глаз преступника, то почему не упоминали о нём, несмотря на многочисленные вопросы о внешности и особых приметах обидчика?

Точно известно, что Джесси Померой родился с нормальными глазами, и повреждение роговой оболочки правого глаза (то самое бельмо) он получил в младенчестве. Что послужило причиной, не знали ни его близкие, ни он сам. Вроде бы никто никогда не замечал явного травмирования глаза Джесси, сам он также подобного из своего детства не запомнил. Возможно, бельмо явилось следствием вакцинации от оспы — такие осложнения в те времена случались довольно часто.

Во всяком случае не подлежит сомнению тот факт, что задолго до совершения своего первого нападения в декабре 1871 г. Джесси Померой уже имел «мраморный» глаз, который потерпевшие в семи эпизодах не запомнили. Как такое может быть?

Самый очевидный ответ заключается в том, что Джесси щурился правым глазом, скрывая бельмо, делая его малозаметным для окружающих. Наверное, подобный фокус до некоторой степени мог работать, но дело не только в этом. До момента нападения он проводил довольно много времени со своими будущими жертвами — десятки минут и даже более часа [как в случае с Джонни Бэлчем]. Если бы он всё время держал глаз зажмуренным, то это само по себе явилось бы особой приметой, обращающей на себя внимание.

Скорее всего, свидетельские показания детей в случае Джесси Помероя демонстрируют особенность работы памяти, на подсознательном уровне удаляющей особо травмирующие воспоминания. Чем сильнее испытанный стресс, тем бОльшие интервалы времени «выпадают» из контролируемых мозгом отделов памяти. Этот процесс похож на забывание, но это не истинное забывание, обусловленное давностью или ослаблением мозговой активности, а именно защитный механизм, запускаемый неосознанно и мало поддающийся субъективному контролю. В отличие от истинного забывания, такой процесс обратим, и при хорошей работе врача-психиатра такие «искусственно стёртые» воспоминания можно вернуть.

Случай с семью потерпевшими, «не заметившими» бельмо на глазу Джесси Помероя, прекрасно иллюстрирует хорошо известный всем, причастным к расследованиям преступлений, факт — единственная видеозапись всегда ценнее рассказа десятка свидетелей. Даже пословица есть на сей счёт: «Врёт, как очевидец». Свидетели могут очень сильно ошибаться, описывая психотравмирующие события, произошедшие у них на глазах — задокументированных примеров такого рода масса, более того, в рамках судебно-психологических исследований проводились хорошо задокументированные эксперименты, призванные подтвердить либо опровергнуть данное утверждение. В литературе по психологии свидетельских показаний [это один из разделов юридической психологии] можно найти множество любопытных свидетельств на сей счёт, автор не видит смысла их здесь сейчас пересказывать.

Понятно, что если ошибается свидетель психотравмирующего события, то для потерпевшего в ходе такого события риск ошибиться будет ещё выше. Просто потому, что нагрузка на его психику окажется намного больше и бОльшие фрагменты воспоминаний окажутся подсознательно заблокированы. Разумеется, стрессоустойчивость у разных людей может быть весьма различна [в силу самых разных причин как объективного, так и субъективного характера], но даже высокая стрессустойчивость не гарантирует безошибочности работы памяти. С указанной проблемой сталкиваются даже взрослые и вполне здоровые люди, а потому не следует удивляться тому, что дети, впервые в жизни попавшие в экстремально стрессовую ситуацию, перенесут её намного хуже взрослого человека.

На самом деле удивительно не то, что семь детей не сказали полицейским об особой примете Джесси Помероя — это-то как раз понятно и объяснимо — а то, что восьмой из пострадавших сумел не «забыть» о «мраморном» глазе. Хорошая память Роберта Гулда в данном случае помогла полиции не потому, что она объективно являлась хорошая — в действительности память Роберта была примерно такой же, как и у других мальчиков! — а потому, что нападение преступника 17 сентября оказалось самым коротким, и психоэмоциональная нагрузка оказалась минимальной.

Вот, в общем-то, и весь секрет странной избирательности памяти мальчиков, пострадавших от рук Джесси Помероя.

Другой нюанс, который также требует какого-то рационального объяснения, связан с очень странным поведением Джесси Помероя, явившегося в отделение полиции по собственному почину уже после того, как потерпевший не опознал его в классе. Что это, вообще, было? Зачем он туда пошёл? Чего он хотел добиться подобной иррациональной выходкой?

Джесси спрашивали о его посещении полицейской станции, и тот всегда отвечал на подобные вопросы предельно неконкретно и непонятно. Дескать, что-то его влекло, он чувствовал, что должен так поступить и тому подобное. Объяснения, которые давал Померой, невразумительны, и он сам, по-видимому, не мог толком рассказать о собственной мотивации.

Сейчас, спустя полтора столетия с той поры, мы не можем залезть в голову Джесси, но вряд ли мы сильно ошибёмся, предположив, что управляли им в тот день непомерная гордыня и самодовольство. Он едва не попался во время опознания в школе, но игрою случая угроза тогда миновала. В ту минуту, когда в школьный класс вошли Брэгдон и Кеннеди, Померой сильно испугался — он не мог не испугаться, ведь такие, как Померой, очень трусливы — но после того, как опасность чудесным образом миновала, Джесси, наверняка, испытал эйфорию или некое иное чувство, весьма на эйфорию похожее. Увидев в произошедшем некий знак собственной избранности, Джесси Померой решил повторить щекочущий нервы эксперимент. В полицию он шёл, разумеется, не для того, чтобы его поймали, а как раз потому, что был уверен в собственной неуязвимости. Мы не знаем, была эта вера сродни вере в сверхъестественное или же Джесси руководствовался вполне рациональной уверенностью в том, что опознание его невозможно — для нас это и не особенно важно. Но несомненно то, что он хотел получить удовольствие — сначала поставить себя в рисковую ситуацию, а затем благополучно выйти из неё, насладившись сознанием собственной неуязвимости.

То, что Джесси Померой являлся подростком весьма высокомерным, представляется довольно очевидным. Нам известны воспоминания о нём его товарищей, относящиеся к периоду до задержания Джесси в сентябре 1872 г. Один из его друзей — понятие это, разумеется, сугубо условно, ибо у психопатов вроде Джесси друзей не бывает в принципе — высказался о манере поведения Помероя примерно в таких словах: его невозможно было заставить играть в футбол вместе со всеми, он всегда был в стороне от компаний. Любимое занятие Помероя на улице — играться со своим перочинным ножиком. Джесси вроде бы и ходил гулять с другими мальчиками, но всегда был сам по себе.

Незадолго до задержания с Джесси оказался связан любопытный инцидент, который впоследствии вспоминали все свидетели произошедшего. Некий Олли Уайтман (Ollie Whitman), 15-летний подросток из той же школы в Южном Бостоне, в которой учился Померой, стал рассказывать историю о том, как «Мучитель детей» попытался на него напасть. В этом рассказе, разумеется, вымышленном от первого слова до последнего, Олли мужественно отбивал все поползновения преступника с рыжими кудрями и клиновидной бородёнкой, после чего героически от него убегал.

Джесси в числе других школьников услышал рассказ о необыкновенном приключении, вот только его он совсем не впечатлил. В то время как другие подростки стояли, разинув рты и выпучив глаза от восхищения, Джесси Померой стал улыбаться. Олли Уайтман поначалу делал вид, будто не замечает улыбки одного из слушателей, однако, в конце концов, он не выдержал и накричал на Джесси. Последний ничего не сказал, лишь молча повернулся и ушёл прочь, решив не провоцировать намного более крупного и сильного парня. Но то, что Джесси не сдержал улыбки и не стал подыгрывать выдумщику, однозначно свидетельствует о нём как о человеке высокомерном и самодовольном.

История разоблачения «Мучителя детей» попала в газеты и заслужила там кое-какие комментарии, но сразу следует подчеркнуть, что эти публикации оказались весьма лаконичны и невелики по объёму. Некоторые из них даже не удостоились собственных заголовков — они прошли как отдельный абзац в сводке новостей штата.

Причина такого кажущегося невнимания [и даже равнодушия] кроется, скорее всего, в том, что Джесси Померой оказался слишком уж молод для «полноценного изувера». На момент задержания ему не исполнилось и 13 лет, если бы он был хотя бы немного старше — лет 15-16-ти — то оценка содеянного оказалась бы, несомненно, куда жёстче. Кроме того, Померой так никого и не убил — по этой причине его жестокость казалась не такой уж и жестокой. Ну, все же живы остались, не так ли?

В этой связи интересно отметить то, что преступления с участием детей в те времена не являлись чем-то совсем уж необыкновенным и выходящим за пределы представимого.

Например, в июне того же 1872 г. Америка с интересом следила за проходившим в Нью-Йорке судебным процессом по обвинению содержавшегося в воспитательном доме подростка по фамилии Данн (Dunn) в убийстве другого воспитанника — Калверта (Calvert). История была довольно запутанной — Калверт ударил Данна пустой бутылкой по голове, а тот в свою очередь засадил ему в живот нож для резки табака. К такого рода принципиальному выяснению отношений привёл непримиримый антагонизм, имевший давнюю историю.

Судебный процесс вскрыл массу всевозможных нарушений элементарнейших человеческих прав — воспитанников морили голодом, запирали в подвале, словно в тюремную камеру; не вызывало сомнений существование выработанной системы сексуальных домогательств, хотя именно этот аспект в ходе судебного процесса тщательно обходили молчанием все стороны. Но все признавали, что у администрации существовали среди воспитанников некие любимчики и изгои, а уж кого за какие заслуги куда зачисляли, обыватель мог догадываться в меру собственных ума, сообразительности и житейского опыта. На суде делался особый упор на нарушение религиозных обрядов и предписаний, в частности, постов — это было важно по той причине, что воспитательный дом курировался католической епархией, а поскольку протестантские «церкви» настроены к католическому вероучению крайне нетерпимо, данное обстоятельство упоминалось постоянно.

В начале сентября 1872 года — в те самые дни, когда в Южном Бостоне куролесил «Мучитель детей» и все ожидали неминуемой кровавой развязки — 7-летний Уильям Лофтус (William Loftus) заманил в отцовскую конюшню 5-летнюю девочку по имени Дженни Чандлер (Jenny Chandler), где сначала попытался отрезать ей руку ножницами по металлу, а после того, как девочка вырвалась, погнался за нею, схватив попавшийся под руку отцовский дробовик. Догнав девочку, он выстрелил в неё с близкого расстояния, в результате чего Дженни скончалась через 16 часов.

И кровавых драм, подобных упомянутым выше, тогда происходило немало — перечислять их здесь незачем [да и невозможно]. На фоне подобных происшествий, получавших широкую огласку в прессе, преступления Джесси Помероя несколько меркли. Ну, в самом деле, сексуальный подтекст в его действиях как-то не просматривался — это мы сейчас понимаем, что без подобного мотива Джесси никогда бы не совершил то, что совершил, но для обывателя 1870-х годов данный аспект находился за границами понимания. Джесси бил детей палкой — подумаешь, чепуха какая, сколько родителей избивали детей палками в 1870-х годах! Померой никого же не убил — так, попугал немного, порезвился… Пока «Мучитель детей» оставался не пойман, он казался страшным чудовищем, когда же его разоблачили и все поняли, что это мелкое ничтожество, нелепый уродец с «мраморным» глазом — общественность моментально позабыла как собственные недавние страхи, так и те деяния, что творил этот школяр.

22 сентября было проведено опознание Джесси Помероя как потерпевшими из Челси, так и из Южного Бостона. В нём приняли участие пять мальчиков. С учётом того, что двое потерпевших опознали «Мучителя детей» ранее, Джесси был предъявлен всем пострадавшим от его рук, за исключением Роберта Гулда, всё ещё находившегося на лечении.

На следующий день — 23 сентября — Джесси был доставлен в окружной суд, где судья Форрсайт (Forrsaith) заслушал справку окружного прокурора, коротко поговорил с Джесси и без долгих колебаний постановил отправить того в воспитательный дом в Уэстборо (Westborough), небольшой городок в 45 км западнее Бостона. Тамошнее исправительное заведение именовалось «Массачусетский дом реформации» («Massachusetts House of Reformation»), и Джесси предстояло находиться в его стенах до совершеннолетия [достижения 18 лет], совмещая учёбу с трудовой повинностью в тамошних мастерских. Форрсайт являлся судьёй по гражданским делам, специализировался на рассмотрении исков, связанных с разделом наследства, поэтому не совсем понятно, как дело Джесси Помероя попало к нему. Объяснение, скорее всего, кроется в том, что расследование преступлений Помероя представлялось совершенно ясным — ведь тот признал вину! — и дело это надлежало закрыть как можно скорее. Кроме того, манёвр судьи в выборе наказания был очень ограничен — он мог либо отправить подростка в трудовой дом, либо не отправлять, другого варианта просто не существовало. Понятно, что любой судья на месте Форрсайта принял бы то решение, какое принял Форрсайт, поэтому функция судьи на этом процессе во многом выглядела формальной.

В тот же день Померой поездом отправился к новому месту жительства. Нельзя, конечно же, не удивляться стремительности произошедшей с ним перемены — ещё 20 сентября он считался обычным школьником, а через 72 часа суровый дядя с револьвером на боку, называвшийся «судебным маршалом», конвоировал Джесси в некое угрюмое место. Там подростку предстояло провести следующие 5 лет!

Надо сказать, что «Массачусетский дом реформации» по нынешним меркам являлся местом даже и не очень-то страшным. Формально, по крайней мере. Учётный журнал сего заведения сохранился, и сейчас можно поимённо назвать всех коллег Джесси по вынужденной изоляции от общества и вину каждого из них. Из 254-х мальчиков в возрасте от семи лет и старше за насильственное преступление в «Массачусетский дом реформации» угодил только один — да-да, всего один! Остальные попали в это учреждение за бродяжничество и хищения [преимущественно из магазинов, но имелись и воры-«домушники»].

Понятно, что официальный документ не передавал всех красок бытия в закрытом исправительном учреждении. В подобном месте не могло не процветать насилие — как физическое, так и сексуальное — просто потому, что совместное содержание в почти полной изоляции от окружающего мира детей и подростков большого интервала возрастов неизбежно должно было приводить к доминированию сильных над слабыми. Тут надо делать поправку как на низкий образовательный уровень воспитуемых, так и на то, что они находились в пубертатном возрасте, когда перед подростком встаёт потребность узнать романтическую сторону человеческих отношений, а сделать это в нормальной форме он не может ввиду отсутствия лиц противоположного пола. Кроме того, следует иметь в виду и то обстоятельство, что часть детей бежала из родных семей именно ввиду имевших место ненормальных внутрисемейных отношений — инцест, увы, появился отнюдь не в XX веке и даже не после Рождества Христова.

Поэтому мы можем не сомневаться — однополый секс, причём насильственный, с грубым принуждением, в исправительной школе процветал. И то, что Джесси Померой в эту клоаку окунулся, ничего хорошего не сулило — его пребывание в «Массачусетском доме реформации» означало отнюдь не исправление, а лишь получение специфического опыта, которого он не смог бы получить, оставаясь на свободе.

Кроме того, через пять месяцев после прибытия в Уэстборо Джесси получил неожиданное повышение — администрация назначила его старшиной отряда. Он получил много по мальчишеским меркам власти — следил за порядком, составлял график уборок казармы и проверял качество работы, контролировал внешний вид соучеников и их успеваемость по школьным предметам. Джесси получил власть и возможность манипулировать подчинёнными ему подростками.

Вы понимаете, какая это гремучая смесь? С одной стороны, в исправительном заведении процветало гомосексуальное принуждение старших в отношении младших, а с другой — сексуальный садист Джесси Померой получает от администрации власть над окружающими. Власть — это именно то, чего жаждут сексуальные хищники! Ведь для них секс — это не самоцель, это средство тотального подавления и унижения жертвы, крайняя форма демонстрации собственного господства.

И если до попадания в исправительную школу в Уэстборо Джесси Померой не вполне ясно представлял, чего же именно он желает добиться своими жестокими нападениями, какую именно цель преследует собственной агрессией в отношении детей, то, пройдя через «Массачусетский дом реформации», он ответил на все свои потаённые вопросы и чётко осознал, что же именно и для чего он хочет делать с будущими жертвами. Не будет ошибкой сказать, что именно в «Массачусетском доме реформации» окончательно оформились криминальные предпочтения Джесси Помероя. Если до этого его нападения следовали неким интуитивным побуждениям, не вполне осознаваемым и не до конца понятным даже самому Джесси, то, пройдя исправительную школу, подросток прекрасно разобрался в самом себе и совершенно чётко сформулировал кредо своей последующей жизни. И кредо это можно выразить следующей фразой: жить — значит убивать!

Вечером 9 ноября 1872 г. Бостон пережил бедствие, называемое сегодня «Великим (или Большим) пожаром». Тогда огнём и не только были уничтожены постройки на площади 26 гектаров в центре города, почти 800 зданий. Разрушению города способствовало не только собственно горение домов, но и меры по борьбе с оным — отдельные умники из городской администрации додумались бороться с фронтом огня посредством производства взрывов, вот только никакого понятия о том, какой мощности эти взрывы должны быть и как правильно их готовить, никто не имел. Поэтому произведённые взрывы не только не погасили пламя, но, напротив, привели к разлёту пылающих фрагментов конструкций и многочисленным ранениям людей. История «Большого Бостонского пожара» довольно любопытна, в рамках настоящего повествования всех деталей не изложить, так что на досуге потратьте десяток минут на захватывающее чтение первоисточников!

Для нашего же повествования важно то, что городские власти после пожара приняли большую программу, призванную способствовать возрождению города и активизации бизнеса, понёсшего большие материальные потери. Бизнесменам давались всевозможные преференции, был реализован ряд мер по привлечению в Бостон рабочих рук. Мать Джесси Помероя, занимавшаяся шитьём, под эту сурдинку расширила свой маленький бизнес. До этого она со старшими сыновьями Чарльзом и Джесси проживала в квартире в доме №312 по улице Бродвей в Южном Бостоне и там же работала. Теперь же в доме напротив [под №327] арендовала помещение, в котором оборудовала мастерскую и небольшой магазинчик. Дело пошло очень даже неплохо, и вскоре перед мастерской был поставлен газетный киоск, в котором Чарльз Померой торговал газетами.

Мамаша и сынок довольно быстро завоевали в районе определённую популярность. У Чарльза появились не только постоянные покупатели, но и подписчики — 50 человек, затем 100, через полгода их число превысило 150! Чарльз крутился как белка в колесе, зарабатывая свои центы, Рут Померой крутилась тоже.

Впервые за много лет с отвратительной бедностью было покончено, более того, впереди замаячили неплохие перспективы! И произошло это во многом благодаря «Большому пожару». С конца 1872 г. Рут Померой принялась бомбардировать Верховный суд штата прошениями о помиловании Джесси, указывая на то, что теперь она располагает достаточными для содержания детей средствами, дела её идут неплохо и её бизнесу нужны рабочие руки. Писала Рут соответствующие письма и администрации «Массачусетского дома реформации».

Обращения эти попадали на благодатную почву — в марте 1873 г. Джесси был назначен старшиной отряда, о чём упоминалось выше. На фоне других воспитанников он выглядел очень даже неплохо — порядок не нарушал, в разного рода дурных выходках и обструкции прочих воспитанников не был замечен, учился хорошо, много читал. Надо сказать, что Джесси и впрямь испытывал перед книгами благоговение и читать любил вполне искренне — эта его черта покоряла самых разных людей, заставляя думать, что он не конченный дегенерат, а разумный парень, облыжно оклеветанный. На фоне сорванцов и хулиганов он выглядел эдаким «домашним мальчиком», попавшим в эту клоаку по какому-то дурацкому недоразумению.

В течение первого года пребывания Джесси Помероя в «Массачусетском доме реформации» его мать подала в различные инстанции штата не менее пяти ходатайств с просьбами смягчить судьбу её любимого мальчика.

Капля, как известно, камень точит. Энергия матери должна была рано или поздно принести некие плоды!

Нельзя не признать того, что Рут Энн Померой сумела всколыхнуть обстановку вокруг своего сына. Большинство воспитанников «Массачусетского дома реформации» не интересовало своих родителей и близких, их никто не навещал [или делал это редко] и не хлопотал об их будущем, угодили мальчишки за решётку — очень хорошо, дома лишь спокойнее будет! В случае с Джесси всё выглядело совсем не так — мать открытым текстом обвиняла полицию в том, что её сотрудники добились признания сына запугиванием, а никто из школьных товарищей сына и преподавателей не защитил его, поскольку он был новеньким и его толком никто не знал. Полиция, мол-де, обратила простое любопытство сына, заглянувшего в здание полицейской станции, чуть ли не в свидетельство преступного замысла, а устроенные полицейскими опознания ничего не стоят, ибо мальчик по фамилии Кеннеди во время пребывания в школе, в свободной обстановке, Джесси не опознал!

Доводы Рут звучали убедительно, они выглядели логичными, а её настойчивость производила весьма благоприятное впечатление. Должностные лица смотрели на женщину, слушали её речи, читали обращения и невольно проникались сочувствием: «Какая упорная женщина, как она защищает сына, наверняка полиция что-то там напортачила с опознанием, с нашей полицией такое возможно!» При этом никто не задумывался над тем, что нападения «Мучителя детей» после удаления Джесси Помероя из Бостона волшебным образом прекратились.

В конце 1873 г. Попечительский совет при администрации Бостона, отвечавший за борьбу с беспризорностью, бродяжничеством, за благотворительную работу и тому подобное, постановил рассмотреть вопрос о возможном возвращении Джесси Помероя в семью. Был даже выделен специальный чиновник — звали его Гардинер Тафтс (Gardiner Tufts) — которому надлежало изучить возможные варианты решения проблемы.

Тафтс подошёл к порученному дело ответственно. Он прокатился в Уэстборо, поговорил с учителями и администрацией «Массачусетского дома реформации», там же познакомился с самим Джесси, затем съездил на Бродвей, осмотрел квартиру Рут Померой и арендованную ею лавку в доме напротив, посетил полицейскую станцию и поговорил с тамошним начальником — капитаном Дайером (Dyer). Последний хорошо знал историю разоблачения Помероя и прекрасно помнил юного изувера. Капитан не сомневался в правильности результатов полицейского расследования, но заявил, что Джесси не следует слишком мучить и мальчику нужно предоставить второй шанс для того, чтобы стать честным гражданином.

В этом месте следует пояснить, что сам капитан Томас Дайер на определённом этапе своей полицейской карьеры стал жертвой серьёзного наказания и о милосердии мог рассуждать как человек, знакомый не понаслышке с добросердечием. В полицию Бостона, точнее, её предтечу под названием «дневной эскадрон», Дайер пришёл в 1849 г., будучи человеком вполне зрелым [ему исполнилось тогда уже 32 года]. Исполнительный, трудолюбивый и педантичный — все эти качества он выработал за 15 лет работы каменщиком — Дайер довольно быстро сделал карьеру и уже в 1854 г. получил звание лейтенанта. Далее, однако, произошло нечто, что почему-то не попало в документы, но стоило Дайеру звания — в 1856 г. его разжаловали в рядовые патрульные. На протяжении двух лет он ходил по улицам с алебардой [полиция Бостона стала получать 14-дюймовые дубинки только в 1868 г., а пистолеты — в 1884 г.] и, наверное, ходил бы так до самой пенсии, но в какой-то момент члены городского совета посчитали возможным помиловать Дайера, и тому вернули лейтенантские нашивки в 1858 году. Томас был переведён в Южный Бостон, вскоре стал начальником тамошней 6-й полицейской станции (участка) и в этой должности оставался вплоть до описываемого времени. Эта история из прошлого капитана Дайера до некоторой степени может объяснить его снисходительное отношение к подростку, которого он, возможно, считал случайно оступившейся жертвой дурного воспитания.

Тафтс написал отчёт по результатам совершённых поездок и присовокупил к нему собственные выводы [весьма двойственные, надо сказать]. Как хитроумный чинуша, стремящийся всегда избегать однозначности суждений, Гардинер указал, что Джесси встал на путь исправления, по месту пребывания в детской колонии характеризуется положительно, демонстрирует хорошие успехи в труде и учёбе и даже получил повышение, став старшиной отряда. Он, несомненно, достоин милосердия, и мать может предоставить ему необходимые условия для жизни и заработка. После этого позитивного вывода чиновник сделал и другой, прямо противоположный — он упомянул о том, что семья Помероев неполная, Рут не живёт вместе с отцом Джесси, а посему возможность полноценного воспитания в семье вызывает некоторые сомнения.

В общем, умудрённый жизненным опытом чиновник выступил в традиционном для себя амплуа — «и нашим, и вашим за копейку спляшем» — подстраховавшись на любой случай развития событий в дальнейшем. Если бы Джесси вёл себя хорошо, Тафтс всегда мог бы указать на собственное добросердечие и милосердие, а если бы Джесси опять стал бы на путь нарушения закона, то Тафтс с чувством честно выполненного долга напомнил бы о своих сомнениях в возможности нормального воспитания подростка в неполной семье.

Что тут можно сказать? Молодец, чернильная душа…

В последней декаде января 1874 г. Гардинер Тафтс передал свой доклад членам Попечительского совета, и уже 6 февраля Джесси Померой вышел за ворота «Массачусетского дома реформации» с небольшим деревянным чемоданчиком, в котором были сложены его вещи. Тремя месяцами ранее ему исполнилось 14 лет, он прошёл уже серьёзную школу жизни и был полон решимости применить полученные уроки на практике. Не спрашивайте автора, как Попечительский совет мог отменить решение судьи — ведь это разные ветви власти! — у автора нет ответа на подобный вопрос. Для нас важно лишь то, что Джесси Померой, отбывший в исправительном учреждении чуть более 16-ти месяцев из 60-ти, отмеренных ему судьёй, оказался-таки на свободе.

Бизнес семьи Померой развивался, в общем-то, неплохо, даром, что в стране бушевал серьёзный экономический кризис, обусловленный крахом Нью-Йоркской фондовой биржи осенью 1873 г. Рут много шила, и у неё уже сложилась своя клиентура среди жителей Южного Бостона. Причём клиентура довольно обширная, сама Рут уже не справлялась с массой заказов, и в помощь себе она наняла двух девочек. Швейная мастерская Рут Померой находилась в задней части арендованного ею помещения в доме №327 по Бродвею, а в передней комнате был оборудован небольшой книжно-канцелярский магазин. Перед домом был установлен газетный киоск — старший сын Чарльз вёл из него торговлю местными газетами, прерываясь только для того, чтобы разнести свежие тиражи подписчикам, число которых к февралю уже превысило 250 человек. Поскольку на все виды деятельности рук не хватало, Померои наняли мальчика Рудольфа Кора (Rudolph Kohr), который был «на подхвате» и выполнял всевозможные мелкие поручения — принимал и пересчитывал газеты, вставал, когда требовалось, за прилавок, бегал с почтальонской сумкой по району…

В общем, руки Джесси оказались очень даже к месту! По договорённости между братьями они по очереди открывали мастерскую через день в 07:30, также поочерёдно ходили в редакции газет за свежими тиражами и сменяли друг друга за прилавком в магазине.

И всё было хорошо, семья Помероев героически зарабатывала денежки — цент к центу, дайм к дайму, доллар к доллару…

Утром 18 марта 1874 г. 10-летняя Кэти Карран (Katie Curran) отправилась в магазин за тетрадкой, которую необходимо было принести в школу. Мама девочки — Мэри Карран (Mary Curran) — в это время одевала младшую из дочерей. Кэти должна была вернуться примерно через 10—15 минут и вместе с сестрёнкой отправиться в школу. Мэри была не по годам развита и прекрасно ориентировалась в Южном Бостоне, она знала, что ей надо зайти в магазин канцтоваров Томаса Тобина (Thomas Tobin), расположенный менее чем в 100 метрах на той же самой Дорчестер-стрит, что и дом, в котором проживала семья Карран. Девочка не раз бывала в этом магазине, и поход за тетрадкой не являлся для неё чем-то особенным. Время ухода Кэти из дома известно с абсолютной надёжностью, поскольку мама девочки посмотрела на часы, которые показывали 08:05.

Кэти не вернулась ни через 10 минут, ни через 15, ни даже в половине девятого. Она вообще не вернулась.

К 08:30 Мэри Карран поняла, что происходит нечто ненормальное. Женщина быстро оделась и помчалась в магазин Тобина. Владелец магазина моментально вспомнил маленькую девочку в тёмном жакете и зелёно-чёрном клетчатом платье, заходившую около 30 минут назад. По его словам, она искала тетрадь, но имевшиеся у него в продаже ей не понравились, и она ушла. Но пошла она не по Дорчестер-стрит, где находился её дом, а по улице Бродвей — магазин Томаса Тобина находился как раз на пересечении этих улиц, так что владелец магазина мог видеть направление движения девочки после ухода.

Мэри Карран выскочила на Бродвей и принялась заходить подряд во все магазины, спрашивая о дочери. Кроме того, она принялась обращаться к прохожим, прося припомнить, видел ли кто-то из них девочку в клетчатом платье и жакете. Сложно сказать, как долго Мэри металась по улице, может, 10 минут, может, 15, но в одном из магазинов продавщица по фамилии Ли (Lee) сообщила ей, что видела, как девочка, соответствующая приметам, вошла в магазин Помероев, находившийся далее по улице.

Мэри Карран не была знакома с Помероями и не видела их в лицо, но испытывала сильное предубеждение против этой семьи. Кровавые похождения Джесси вовсе не были забыты, по крайней мере в Южном Бостоне, а потому Мэри моментально напряглась, услыхав хорошо известную фамилию. Нет, она не побежала в магазин в доме №327 по Бродвею, принадлежавший Рут Померой, а направилась прямиком к полицейской станции №6. Мэри считала, что настало время подключать полицию.

В здании участка её встретил детектив Адамс (Adams), который вовсе не являлся детективом, но пользовался расположением начальника 6-й станции капитана Дайера, а потому ходил в штатском и был избавлен от необходимости патрулировать улицы. Адамс являлся эдаким «внештатным» детективом, числившимся в штатном расписании обычным патрульным, но в действительности использовавшийся для особых поручений руководства. Адамс участливо отнёсся к Мэри Карран и лично препроводил её к шефу, дабы капитан получил возможность выслушать рассказ матери из первых уст.

Капитан и детектив [который вовсе не был детективом] в два голоса принялись убеждать Мэри Карран в том, что она напрасно испытывает подозрения в отношении Джесси Помероя. Они, дескать, хорошо знают Джесси и могут авторитетно заверить, что тот исправился. Кроме того, Померой-младший никогда не обижал девочек, его агрессия всегда была направлена только на мальчиков, поэтому Мэри может не волноваться — Джесси к исчезновению непричастен. И, вообще, Кэти скоро вернётся, ведь Мэри сама же говорит, что её дочь очень смышлёна и хорошо знает район, надо только подождать!

Детектив Адамс пообещал непременно заглянуть домой к Карранам и с тем выставил встревоженную Мэри за дверь. Но события развивались таким образом, что Мэри вторично явилась в полицию ещё до того, как детектив [который был вовсе не детектив] собрался к ней в гости.

На протяжении всего дня Мэри металась по улицам Южного Бостона, спрашивая прохожих об исчезнувшей дочери и сообщая им приметы девочки, и её разговоры дошли до ушей осведомлённого человека. Вечером 18 марта на квартиру Карран явился мужчина, попросивший Мэри пройти с ним для того, чтобы выслушать человека, который хочет сообщить нечто важное о её дочери. Появление незнакомца, не пожелавшего себя назвать, выглядело не столько интригующе, сколько пугающе. Джон Карран — муж Мэри и отец Кэти — был против того, чтобы Мэри отправилась со странным визитёром, но жена его не послушала.

Мэри не ушла далеко. Неизвестный мужчина отвёл её примерно за четыре квартала и показал ей… мальчика, который оказался его сыном. В этом месте проницательные читатели без труда назовут имя и фамилию таинственного свидетеля — правильно, таковым являлся Рудольф Кор — тот самый помощник братьев Помероев, что всегда был на «подхвате» в их газетном бизнесе.

Руди рассказал Мэри Карран, что утром 18 марта в девятом часу утра он находился в магазине канцтоваров вместе с Джесси Помероем. Они обсуждали планы на предстоящий день, и тут с улицы зашла девочка в тёмном пальто или жакете, надетом поверх платья в зелёно-чёрную клетку. Она искала тетрадь для записей. Джесси показал ей тетрадь, которая девочке понравилась. Но она была последней в партии и имела брак — чернильное пятно на обложке. Джесси пообещал девочке скидку в 2 цента, и та согласилась её купить. Во время этого разговора из подвала поднялся кот Помероев, и Джесси попросил Руди отнести кота в мясную лавку, чтобы его там покормили. Руди унёс кота, а когда вернулся через 10 минут, то увидел, что девочки нет.

Рудольф Кор совершенно забыл этот мимолётный инцидент, поскольку после него последовал суматошный день с беготнёй по всему городу, но вечером он услышал рассказы об исчезновении девочки в тёмном жакете и зелёно-чёрном платье, стал вспоминать и… И вот ещё что припомнил Руди Кор — после того, как он вернулся в магазин Помероев, оказалось, что тетрадь с чернильным пятном лежит на месте, то есть девочка её не купила. Хотя собиралась!

Услыхав рассказ маленького свидетеля, Мэри Карран со всех ног помчалась в 6-й полицейский участок. Её снова приняли капитан Дайер и детектив [который не детектив!] Адамс. Участливо выслушав женщину, они замахали руками и заверили её, что прекрасно знают маленького Руди Кора и не советуют Мэри верить этому сорванцу. Дескать, мальчик этот — известный лгун, и всю эту историю он выдумал в расчёте получить от взволнованной матери пропавшей девочки какую-то материальную благодарность. И отец его тоже хорош, вместо того, чтобы надрать сорванцу уши, взялся помогать…

Мэри покинула полицейскую станцию совершенно дезориентированная. С одной стороны, двое не связанных между собой свидетелей — продавщица Ли и Руди Кор — утверждали, что Кэти перед своим исчезновением входила в магазин Помероев в доме №327 по Бродвею. Но с другой — полицейские были к ней так внимательны, и доводы их звучали так убедительно… Конечно, если бы Мэри Карран знала, что капитан Дайер посодействовал освобождению Джесси Помероя из исправительного дома, тем самым в каком-то смысле поставив на кон свою репутацию разумного человека и опытного полицейского, она бы иначе оценивала не совсем понятное стремление начальника полицейской станции всячески исключить Джесси из круга проверяемых лиц. Но Мэри ничего такого не знала и слепо полагалась на мнение компетентных сотрудников полиции.

Правда, следует отметить, что и полицейские повели себя довольно хитроумно. Видя, что Мэри Карран испытывает сильное подозрение в отношении Джесси Помероя, начальник 6-й станции поручил Адамсу [тому детективу, который не был детективом] проявить к семье максимум внимания и не выпускать их из поля зрения. Адамс взял под козырёк и выполнил поручение шефа со всем возможным рвением. На протяжении последующих недель он регулярно приходил на квартиру Карранов и рассказывал о ходе и результатах проводимого им расследования.

Насколько его слова соответствовали действительности, сказать сложно, скорее всего, никак не соответствовали. Достаточно упомянуть о том, что однажды он заявил родителям пропавшей девочки, будто ему точно известно — она жива и с нею всё в порядке. Более того, он даже знает адрес дома, в котором девочка провела минувшую ночь! Правда, в интересах расследования он пока этот адрес назвать не может, но он ему известен! И, вообще, он идёт по следу и скоро девочку вернёт… либо она вернётся сама… либо это произойдёт не прямо сейчас, а через какое-то время… но непременно всё будет хорошо, надо только запастись терпением!

Нельзя не сказать о том, что таинственное исчезновение Кэти Карран стало широко известно в городе и привлекло всеобщий интерес к проводимому полицией расследованию. На случившееся в Южном Бостоне отреагировали не только газетчики, писавшие немало о розыске девочки, но и городские власти. Администрация Бостона выделила 500$ для оплаты услуг того человека, который поможет пролить свет на судьбу пропавшей девочки. Это была очень значительная сумма по тем временам, тут достаточно сказать, что услуги дорожного рабочего или землекопа оценивались тогда менее чем в 50 центов в день, и во многих регионах страны премии за поимку опасных преступников редко превышали 100—200$.

Многие друзья Карранов, их родственники и соседи рекомендовали им обратиться за помощью к начальнику городской полиции Эдварду Сэвэджу (Edward Hartwell Savage). Это был интересный человек, о котором подробнее рассказано в очерке «Непридуманная история Левитта Элли», действие которого разворачивается в том же месте и в то же время, что и у настоящего повествования. Сэвэдж, несомненно, являлся незаурядной личностью, что и продемонстрировала его карьера в полиции. Свою службу в её рядах он начал довольно поздно — в возрасте 39 лет — но аналитический ум, нестандартность мышления, деловые качества и личное мужество, заметно выделявшие его на фоне не блиставшей талантами массы полицейских служак, помогли сделать ему более чем успешную карьеру.

У Сэвэджа было довольно необычное хобби — он писал книги на историческую тематику, в основном связанные с историей полиции Бостона, но не только. Свою первую книгу он издал в 1865 г., уже став успешным полицейским начальником, и общее число написанных и изданных им в последующие 19 лет книг превысило два десятка. Сэвэдж писал вовсе не мемуары — в этом отношении он был очень скромен и собственные заслуги не выпячивал — но написанное им базировалось на богатом документальном материале и по меркам того времени выглядело очень достойно.

Сэвэдж был популярен среди горожан, и популярность его следует признать заслуженной. Он умел расследовать преступления, и если бы Мэри Карран обратилась непосредственно к нему, то ход событий уже в марте 1874 г. мог бы стать совсем иным, нежели оказался в действительности. Однако Мэри к нему не обращалась, в том числе и потому, что увещевания капитана Дайера звучали разумно и убедительно. Мэри боялась, что её обращение непосредственно к руководителю городской полиции каким-то образом повредит капитану, а этого она не хотела допустить.

В некоторых современных публикациях можно прочитать, будто Мэри Карран обращалась к Эдварду Сэвэджу с просьбой принять личное участие в расследовании исчезновения дочери, но это не так. Есть свидетельство — это показания самой Мэри, данные под присягой спустя несколько месяцев — в котором прямо сообщается о том, что она полностью полагалась на заверения капитана Томаса Дайера и к начальнику бостонской полиции не обращалась.

Разумеется, Эдвард Сэвэдж и шеф детективов Джейсон Твомбли (Jason W. Twombly) были осведомлены о событиях в Южном Бостоне, о безуспешных поисках Кэти Карран и щедром вознаграждении, обещанном городской администрацией, но до поры до времени в дело не вмешивались. Капитан Дайер уверял руководство городской полиции, что расследование движется своим чередом, его подчинённые идут по следу и скоро картина случившегося будет восстановлена в полном виде.

Капитан сообщил начальнику городской полиции, что подозрения матери пропавшей девочки в адрес Джесси Помероя надлежащим образом «отработаны». Детектив Адамс [тот, который не детектив] посетил магазин Помероев в доме №327 по Бродвею, осмотрел его, поговорил как с самим Джесси, так и с прочими лицами, работавшими там, и получил подтверждения лжи Руди Кора. На основании этого вопрос о возможном посещении Кэти Карран магазина можно было считать закрытым. О том же самом, кстати, родителям пропавшей девочки рассказал и сам Адамс во время одного из своих посещений семьи.

Довольно скоро появилась грязная сплетня, бросавшая тень подозрений на родителей пропавшей девочки. Не прошло и двух недель со времени таинственного исчезновения Кэти, как по Южному Бостону поползли гнусные разговорчики о том, что её родители сами являются виновниками произошедшего.

Согласно одному из вариантов этой сплетни, Мэри была убита собственным отцом ещё в ночь на 18 марта, мать же умышленно «передвинула» время исчезновения дочери на утренние часы, дабы обеспечить мужу alibi. По другому же варианту Мэри вовсе не убита, а передана родителями на воспитание в женский католический монастырь. В начале очерка было упомянуто то довольно специфическое обстоятельство, что город Бостон в годы последней трети XIX столетия являлся местом пересечения двух мощных [и притом антагонистических] конфессий: коренные жители придерживались протестантского вероучения, прежде всего евангелистского и методистского, а эмигранты из Европы в своей массе являлись католиками. Одни крайне раздражали других, а кроме того, коренные жители были зажиточны, а гости из Европы являлись преимущественно людьми бедными, что лишь усиливало взаимное неприятие.

Подозрение в том, что католики Карраны тайно сдали дочь на воспитание в женский монастырь, ибо были бедны и дочери являлись для них обузой, упало на благодатную почву. Многие считали, что дыма без огня не бывает, и Мэри «переводит стрелки» на Джесси Помероя потому, что сама не без греха. Прямо никто не обвинял Карранов в том, что они избавились от дочери, но Джон и Мэри, разумеется, знали об отвратительных слухах, расходившихся как круги по воде. Невозможно даже представить, что испытали родители, сначала лишившиеся дочери, а затем столкнувшиеся с подозрениями в собственный же адрес!

Мэри Карран считала, что слухи эти имеют вполне конкретного автора — таковым, по её мнению, являлась Рут Померой. Для неё клевета в адрес матери пропавшей девочки была очень полезна, поскольку Рут знала о подозрениях Мэри Карран в отношении Джесси и понимала, что чем больше грязи пристанет к первой, тем чище окажется второй.

Причастность Рут Энн Померой к распространению сплетен, порочащих Джона и Мэри Карран, никогда доказана не была, но подозрения в её адрес представляются обоснованными. Рут была женщиной жёсткой, неуступчивой, не склонной к сантиментам. Её характер отлично проявился в тот период, когда она хлопотала об освобождении сына из воспитательного учреждения — Рут не стеснялась называть чёрное белым, отрицать очевидное и замалчивать неудобное. Наверное, её нельзя было назвать совсем уж бессовестной женщиной, но то, что она жила в своей особенной системе ценностей и представлений о жизни, сомнению не подлежит.

К середине апреля ситуация, связанная с безвестным отсутствием Кэти Карран, как будто бы получила оптимальное для всех решение. Полиция отыскала некоего свидетеля — имя его никогда не было названо — который рассказал о том, как видел некую неизвестную ему девочку, которую усаживали в чёрный экипаж люди в чёрных одеяниях. Это были то ли католические священники, то ли монахи… А девочка была одета, как несложно догадаться, в тёмный жакет и платье в зелёно-чёрную клетку. Ну, вы поняли, да?

Детектив Адамс [которого Карраны принимали за детектива, но он им не являлся] на радостях примчался к родителям пропавшей девочки и рассказал о полученном сообщении. Он заверил Джона и Мэри в том, что розыск будет продолжен, но, в общем-то, по непринуждённому веселью полицейского можно было понять, что тот видит дело для себя решённым и более не считает нужным морочить голову этой чепухой.

Полицейский ушёл, оставив родителей в глубочайшем недоумении относительно того, что же следует предпринять далее. Адамс мог быть собой очень доволен — он закончил чреватое большим скандалом расследование тихо и спокойно, без жалоб, без обращений потерпевших в газеты. Да и начальник 6-й полицейской станции Томас Дайер тоже мог быть доволен своим подчинённым — никто из газетных писак не связал исчезновение Кэти Карран с Джесси Помероем и не задал капитану неприятные вопросы по поводу досрочного освобождения юного мерзавца из воспитательного дома.

И, в общем-то, всё было очень даже хорошо. Ровно три дня. Потому что около 17:30 22 апреля в двери 6-й полицейской станции в Южном Бостоне вошёл человек, пожелавший подать заявление об исчезновении своего 4-летнего сына. Это был Джон Андерсон Миллен (John Anderson Millen), 31-летний краснодеревщик. По его словам, утром этого дня — а именно в 10:20 — младший из двух его сыновей Хорас Миллен (Horace Millen) отправился в пекарню за свежей выпечкой. Мальчик совершал подобные походы неоднократно и прекрасно знал дорогу, его отсутствие не должно было продлиться более четверти часа. Мальчик, однако, домой не вернулся. В 11:30 его мать по имени Леонора (Leonora) отправилась на розыски сына, которые успехом не увенчались.

В своём заявлении мужчина дал описание одежды сына, которая оказалась довольно броской — тёмные бриджи, высокие ботинки на шнурках, отделанная бархатом рубашка в красно-белую клетку, чёрная бархатная шапочка, украшенная золотым галуном и кисточкой.

Особая деликатность момента, заставившая полицейских насторожиться, заключалась в том, что семья Миллен переехала в Южный Бостон четыре недели назад и по странному стечению обстоятельств поселилась рядом с семьёй Карран. Их дома находились буквально в 20 метрах друг от друга.

Примерно в то же самое время [если точнее, то в 17:15] к патрульному Розвеллу Лайонсу (Roswell M. Lyons), нёсшему службу в районе Дорчестер, южном пригороде Бостона, подошёл глухонемой мальчик. Чтобы привлечь внимание полицейского, он провёл рукой по горлу, давая тем самым понять, что кто-то убит или умер. Полицейский достал блокнот и карандаш; через минуту стало ясно, что найден труп и мальчик может отвести Лайонса к нему.

Выйдя за пределы городской застройки, патрульный и его поводырь оказались в заболоченной местности, тянувшейся до пляжа «Сэвин хилл бич» (Savin hill beach). Перескакивая с кочки на кочку, они дошли до береговой линии, где увидели трёх мужчин и одного мальчика, стоявших возле кустов на некотором отдалении от воды. Впоследствии выяснилось, что эти-то мужчины — Уайз (Wise), Харрингтон (Harrington) и Гудспид (Goodspeed), занимавшиеся поисками моллюсков при отливе — и обнаружили труп мальчика на пляже.

Лайонс, подойдя к мужчинам, увидел лежавший неподалёку от них труп маленького мальчика в высоких шнурованных ботинках, тёмных штанишках-бриджах, клетчатой рубашке и с чёрной шапочкой на голове. Налипший мокрый песок не мог скрыть многочисленных ранений, нанесённых, по-видимому, ножом — раны присутствовали на лице, шее, руках, груди и в промежности. Впоследствии Лайонс говорил, что увиденная им картина оказалась самым тяжёлым зрелищем за весь его 12-летний срок работы в полиции.

Патрульный взял тело на руки и понёс его до железнодорожной станции «Кресчент авеню» («Crescent Avenue»), на ходу расспрашивая свидетелей об обстоятельствах случившегося. Скажем сразу, что никто из них не видел ничего, что помогло бы прояснить картину трагедии, кроме того, никто из свидетелей не знал, кем являлся убитый мальчик и как он попал на пляж. Преодолев с трупом на руках около 800 метров, Лайонс и его спутники вышли на железнодорожный перрон. Им быстро был предоставлен вагон, в котором они без задержки прибыли к 9-й полицейской станции. Там тело убитого мальчика оставалось около часа — в течение этого времени был составлен и распространён по телеграфу во все полицейские подразделения Бостона и пригородов словесный портрет неизвестного убитого мальчика. Одновременно решался вопрос о дальнейшем перемещении трупа. Наконец, частное похоронное агентство, расположенное в доме №1912 по Вашингтон-стрит, согласилось принять неопознанное тело без гарантии оплаты. Тело было перевезено туда. По указанному адресу к 19:30 прибыл коронер Айра Аллен (Ira Allen), который начал вскрытие трупа в присутствии полиции и шести членов коронерского жюри.

В ходе судебно-медицинского вскрытия были описаны следующие телесные повреждения убитого ребёнка: ранение правого глазного яблока, нанесённое через веки; два разреза шеи, повредившие трахею и яремную вену [оба ранения, безусловно, смертельны]; в области груди и живота не менее 18 ножевых ранений, проникающих вглубь тела; на кистях обеих рук не менее 12 поверхностных ранений, появившихся вследствие самозащиты ребёнка; порезы в области промежности и паха, свидетельствовавшие о попытке ампутации пениса и мошонки. Ранения причинялись орудием с небольшим лезвием, возможно, перочинным ножом. Давность наступления смерти определялась в «несколько часов».

Информация о том, что в помещении морга проводится вскрытие тела убитого ребёнка, быстро облетела окрестные кварталы, и к дому №1912 по Вашингтон-стрит стали стекаться зеваки с не совсем понятными намерениями. В течение полутора часов перед зданием собралась толпа численностью до сотни человек, среди присутствовавших имелось немало нетрезвых лиц. Люди обсуждали новость и высказывали соображения разной степени бредовости — кто-то предлагал потребовать выставить тело убитого мальчика на всеобщее обозрение, кто-то настаивал на том, чтобы всей толпой отправиться к зданию городской администрации и там провести митинг. Поскольку настроение толпы [тем более американской!] подвержено самым неожиданным переменам и от скопления нетрезвой публики всегда можно ожидать немотивированной агрессии, находившиеся в здании похоронной компании должностные лица испытали хорошо понятное беспокойство.

Коронер по телефону связался со штаб-квартирой полиции, сообщил о гудящей толпе перед дверями здания и попросил принять меры по охране как самого морга, так и находившихся в нём лиц. Полиция отреагировала быстро и адекватно — не прошло и 15 минут, как на Вашингтон-стрит появилась группа из 30 полицейских с 14-дюймовыми дубинками из американского дуба наперевес. Толпе было предложено освободить улицу, на что отводилось две минуты. Тот из зевак, кто оказался поумнее и потрезвее, ушёл сам, а оставшиеся были биты полицией и рассеяны. Задержания не проводились — толпу просто разогнали и на том успокоились.

В то самое время, пока в здании на Вашингтон-стрит проводилось вскрытие неизвестного трупа, полицейские в 6-м участке прочитали по телеграфу описание его одежды и сравнили с тем, что приблизительно двумя часами ранее в своём заявлении указал Джон Миллен. Совпадение было до такой степени несомненным, что капитан Дайер приказал доставить в полицейскую станцию отца пропавшего мальчика, дабы направить его на опознание тела в морг. Одновременно капитан отправил телеграмму начальнику полиции Эдварду Сэвэджу, в которой сообщил, что личность убитого ребёнка, найденного на пляже, по-видимому, можно считать установленной.

Примерно в то же время на стол Сэвэджа легла телеграмма с изложением предварительных результатов вскрытия. Что последовало далее, нам известно довольно хорошо благодаря воспоминаниям детектива Джеймса Родни Вуда (James R. Wood), одного из ближайших соратников Сэвэджа.

О Джеймсе Вуде следует сказать несколько слов, поскольку в этой истории он сыграл довольно важную роль [что вскоре мы и увидим]. Вуд, выйдя в отставку в 1879 г., основал детективное агентство с оригинальным названием «James R. Wood Detective Agency». Эта фирма стала со временем очень знаменита и считалась лучшей в Новой Англии. В 1925 г. был издан сборник с описанием наиболее примечательных уголовных расследований, которыми пришлось заниматься сотрудникам этой компании. Один из очерков, написанный самим Вудом, посвящён как раз истории разоблачения Джесси Помероя. В некоторых англоязычных материалах можно прочесть, будто упомянутый очерк был написан к 50-летнему юбилею тех событий, но это неверно — Джеймс Вуд умер в 1914 году в возрасте 76 лет, а потому в 1925 году он ничего написать уже не мог.

Итак, согласно воспоминаниям Джеймса Вуда, начальник городской полиции, получив телеграммы о предполагаемом проживании убитого мальчика в Южном Бостоне и причинённых тому телесных повреждениях, моментально вспомнил события 2-летней давности, тех самых, что были описаны в этом очерке выше. Сэвэдж помнил, что два года назад юный преступник пытался отрезать пенис одному из мальчиков и грозил убийством другому… жертвы тогда и теперь имели сходный типаж… да и локализация преступлений в Южном Бостоне выглядела совсем неслучайной… в марте там пропала девочка, теперь вот найден убитым мальчик. Начальник полиции вслух отметил множество удивительных совпадений и озадаченно пробормотал, что всё это выглядит очень странно, поскольку виновник нападений на холме Поудер Хорн и в Южном Бостоне находится в исправительном доме.

И тут один из находившихся в кабинете детективов по фамилии Квинн (Quinn) заметил, что Джесси Померой вовсе не находится в изоляции, а освобождён в начале февраля. Отличная память детектива, запомнившего случайно услышанную новость об освобождении Помероя, оказала неоценимую помощь расследованию — без неё поиски убийцы могли растянуться надолго и повернуть в самое неожиданное русло.

Сэвэдж, услыхав слова Квинна, сразу прошёл в помещение секретариата, где находился телеграфный аппарат. Начальник полиции направил в 6-ю станцию сообщение с единственным вопросом: «Проживает ли Померой на территории Южного Бостона?»

Через несколько минут было получено сообщение за подписью капитана Дайера, в котором не только содержался положительный ответ на заданный вопрос, но и приводился точный адрес проживания Помероя. Тут-то, по-видимому, всё и встало на свои места, по крайней мере в голове Эдварда Сэвэджа.

Начальник городской полиции немедленно отправил по телеграфу приказ капитану Дайеру осуществить скорейшее задержание Джесси Помероя и доставку последнего в здание полицейской станции. Однако, явно не полагаясь на компетентность полицейских 6-го участка, начальник полиции направил в Южный Бостон детективов Дирборна (Dearborn), Хэма (Ham) и Вуда (Wood). Им предстояло провести допрос подростка. Независимо от результата допроса, Помероя следовало задержать в здании полицейской станции до тех пор, пока с ним не поговорит лично Эдвард Сэвэдж. Начальник городской полиции намеревался утром следующего дня лично прибыть в Южный Бостон, дабы заняться расследованием на месте.

Выполняя распоряжение Сэвэджа, двое полицейских — Сэмюэл Лукас (Samuel Lucas) и Томас Адамс [тот, который считался детективом, не будучи детективом] — сразу же направились в дом Рут Померой. Шёл уже десятый час вечера, Джесси был дома и только-только поужинал. Он не успел переодеться, и его грязная одежда сразу же привлекла внимание полицейских. Они даже задали ему вопрос, почему тот до такой степени запачкал одежду, на что Джесси раздражённо буркнул, что, мол-де, много ходил в течение дня. То, что Джесси, придя домой, бросился есть, а не озаботился сменой костюма, явилось большой удачей полиции, хотя в тот момент никто об этом не подумал.

Полицейские предложили подростку пройти в здание полицейского участка, а поскольку Рут Померой стала протестовать, заверили её, что Джесси обязательно вернётся домой. Адамс даже пообещал лично сопроводить мальчика на обратном пути до порога дома. Полицейские не знали о приказе Сэвэджа задержать Помероя в здании полиции до утра 23 апреля и тем самым невольно обманули мать подозреваемого. Сам Джесси к требованию отправиться в здание полиции отнёсся совершенно спокойно, уходя из дома, он непринуждённо заявил матери, что беспокоиться ей не о чем, поскольку он не сделал ничего плохого.

Трое детективов, отправленные Сэвэджем в Южный Бостон — Дирборн, Хэм и Вуд — прибыли в здание 6-й полицейской станции как раз к тому времени, когда туда явились Адамс и Лукас, сопровождавшие Джесси. Перед началом допроса последнего внимательно осмотрели. На подошвах его сапог была найдена трава, в точности похожая на ту, что растёт на болотах у Бостона. А на нижней фланелевой рубашке оказалось бурое пятно, сильно похожее на кровавое. Рубашку и сапоги полицейские тут же конфисковали. На левой щеке Джесси имелась свежая царапина, ещё три — под левым ухом, также имелись осаднения кожи у основания шеи слева. Кроме того, четыре свежие царапины были отмечены на левой руке подростка. На вопрос о происхождении царапин Померой небрежно ответил, что неудачно побрился. Ответ походил на издёвку, понятно было, что осаднения кожи у основания шеи и царапины на левой руке невозможно объяснить бритьём.

Поскольку Хорас Миллен был убит предположительно перочинным ножиком, у Джесси спросили: владеет ли тот подобным ножом? После заметного колебания, подросток ответил утвердительно. Ему предложили сказать, где сейчас находится его перочинный нож, и Джесси, опять-таки после заметного колебания, рассказал, как можно найти его нож, оставленный дома в кармане жилета.

Один из патрульных немедленно был отправлен домой к Померою, дабы изъять нож. Сразу скажем, что перочинный нож с двумя лезвиями [три и два дюйма длиной] был найден в указанном месте — он был грязен, забит землёй, но на перламутровой накладке на рукояти можно было видеть большое смазанное пятно крови. Тем же вечером нож был передан коронеру Аллену, который попытался проверить, этим ли ножом были нанесены ранения Хорасу Миллену. В конце концов, коронер пришёл к выводу, что происхождение ран на теле убитого малыша от этого ножа исключать нельзя.

Пока патрульный, посланный за перочинным ножом Джесси Помероя, отсутствовал, допрос подростка продолжался своим чередом. Джесси попросили восстановить его перемещения в течение дня с максимальной точностью, что тот и сделал. В его показаниях имелись любопытные детали. Во-первых, Джесси заявил, что в середине дня, примерно с 11 до 14 часов, находился в Бостоне, на значительном удалении от Дорчестер-стрит. А во-вторых, его времяпрепровождение в указанном интервале проверить практически не представлялось возможным, поскольку подросток якобы гулял по центру Бостона и некоторое время просидел на лавочке в парке Коммон (Common). Джесси довольно логично объяснил подобное поведение — по его словам, ему надлежало принести из редакции три стопы свежих газет, но он явился в редакцию слишком рано и был вынужден ждать поступления из типографии. Он отправился слоняться по городу и перестал контролировать время, затем спохватился и прибежал за газетами. Ненаказуемо!

Подозревая, что перед ними хорошо продуманная «легенда», полицейские потребовали от Джесси ответить на большое количество уточняющих вопросов. В частности, его попросили назвать, какие кварталы Бостона огорожены заборами. Напомним, что город за 1,5 года до того перенёс разрушительный пожар, последствия которого не были устранены полностью, и на улицах Бостона всё ещё велись обширные строительные работы. Также Джесси попросили уточнить, что именно происходило в парке Коммон — маршировали солдаты Национальной гвардии или же играл оркестр? Был задан ряд и иных весьма специфических вопросов, на которые подросток ответил, не моргнув глазом.

Сразу следует внести ясность — Джесси ошибся во всех ответах. Но выяснилось это, разумеется, позже, поскольку в те минуты и часы проверить его слова не представлялось возможным.

Около полуночи допрос, точнее, беседа, была окончена, и Помероя поместили в камеру, где тот моментально уснул. Его полнейшее самообладание произвело на полицейских определённое впечатление — так обычно ведут себя абсолютные негодяи, нормальные люди в схожих ситуациях демонстрируют искренние переживания.

Утро 23 апреля началось с активных опросов местных жителей в районе Дорчестер-стрит, откуда накануне пропал Хорас Миллен. Жившая по соседству с семьёй Миллен свидетельница Сара Хантинг (Sarah Hunting) рассказала полицейским, что накануне утром, приблизительно в 10:30—10:35, увидела Хораса на Дорчестер-стрит. Мальчик мирно разговаривал с каким-то подростком, они стояли возле телеграфного столба. Сара спросила, что Хорас тут делает, и малыш ответил, что направляется в пекарню. Он весело показал Саре Хантинг монеты, зажатые в кулачке. Ответ малыша успокоил женщину, она не видела оснований вмешиваться в происходившее. По её словам, Хорас и неизвестный подросток ушли вдоль по улице в сторону пекарни. На вопрос о приметах спутника Хораса свидетельница ответила, что не особенно его рассматривала, но, подумав, добавила, что он показался ей сутулым («lop-shouldered»).

Описание было, конечно же, так себе, но женщину можно было использовать для опознания Джесси Помероя.

Через несколько часов была найдена другая ценная свидетельница — некая Элеонора Фосдик (Eleanor Fosdick). Женщина из окна собственного дома также видела Хораса и неизвестного подростка, причём уже после того, как их повстречала упомянутая выше Сара Хантинг. По словам Элеоноры, парочка вела себя иначе — подросток шёл позади малыша и делал вид, что не знаком с ним. Хотя в действительности они знакомы были, поскольку малыш оглядывался и что-то говорил своему спутнику через плечо. За несколько десятков метров до пекарни подросток остановился и спрятался за телеграфным столбом, а малыш вошёл в пекарню один.

Неизвестный спутник явно не хотел, чтобы его видели вместе с малышом! Кроме того, он заметно нервничал и оглядывался по сторонам. Его поведение показалось Элеоноре Фосдик до того подозрительным, что она отправилась за своими очками, дабы получше рассмотреть парнишку. Правда, когда она вернулась к окну, подросток, прятавшийся за столбом, и маленький пальчик, вошедший в пекарню, исчезли.

Когда женщину спросили о внешности подозрительного парнишки, та назвала его лицо странным, причём не смогла объяснить, в чём именно эта странность заключалась. Лицо вроде бы выглядело нормальным, вполне симметричным, ни шрамов, ни каких-то иных дефектов на нём не было заметно, однако что-то было в том лице необычное. Детективы не сомневались, что именно бельмо Джесси и явилось причиной такого вот восприятия внешности подростка, но, разумеется, это предположение требовалось проверить путём проведения опознания подозреваемого свидетельницей.

Одновременно с поиском свидетелей в Южном Бостоне проводилась работа и в районе обнаружения трупа Хораса Миллена. Пляж «Сэвин Хилл бич» ещё с вечера 22 апреля был оцеплен полицией, шесть патрульных провели ночь в непосредственной близости от того места, где было найдено тело маленького мальчика, дабы сохранить картину аутентичной. Поскольку в мягком грунте остались многочисленные следы обуви, было решено сделать их гипсовые слепки, что и было проделано утром 23 апреля.

Полицейским, исследовавшим следовую дорожку, оставленную Хорасом на протяжении почти что 400 метров, удалось установить путь, каким мальчик попал на пляж. Но что было ещё важнее, рядом со следами ног убитого мальчика были обнаружены хорошо сохранившиеся следы обуви его спутника. Сотрудники службы коронера сделали 15 (!) качественных гипсовых отпечатков следов, рассмотрев которые, обнаружили специфические дефекты подошвы и пришли к выводу, что обувь преступника вполне может быть идентифицирована. Теперь коронеру надо было доставить для сравнения обувь подозреваемого, а таковая, напомним, у полицейских уже имелась!

Работа полицейских на местности в районе «Сэвин Хилл бич» дала и другой результат, немного неожиданный. К полицейским обратился один местных жителей, назвавшийся Элиасом Эшкрофтом (Elias Ashcroft), рассказавший о том, что накануне видел двух мальчиков — постарше и совсем малыша — шагавших по железнодорожным путям, известным под названием «Олд колони роад». Эта железная дорога вела от Южного Бостона в сторону пляжа «Сэвин хилл». Элиас Эшкрофт видел мальчиков спустя примерно 40 минут после того, как они попались на глаза Элеоноре Фосдик. Свидетель при описании малыша упомянул чёрную шапочку с золотым узором и кисточкой — именно такая была на голове Хораса Миллена.

Практически никто из числа причастных к расследованию не сомневался в том, что Эшкрофт видел Хораса Миллена и его убийцу. По словам свидетеля, они выглядели как братья — шагали не спеша, спокойно разговаривали, старший держал младшего за руку.

Принимая во внимание, что произошло через полчаса, следовало признать, что подобное поведение убийцы выглядело чудовищным.

Полицейские испытали соблазн прямо на месте убийства маленького мальчика объявить о том, что ботинки Помероя, доставленные сержантом Гудвином, соответствуют отпечаткам на грунте, но осторожность восторжествовала, и было решено провести более тщательное сравнение обуви не в поле, а в кабинете. Причина заключалась в том, что на месте обнаружения тела Хораса Миллена побывали два маленьких мальчика, никак не связанные ни с преступником, ни с его убийцей. Риск ошибиться был ненулевым, и потому после первоначального сравнения ботинок с отпечатками прямо на пляже «Сэвин хилл» гипсовые слепки вместе с ботинками были направлены в службу коронера. Уже к середине дня оттуда пришёл ответ, извещавший полицию о том, что сопровождавший Хораса Миллена подросток действительно был обут в ботинки, снятые с ног Джесси Помероя.

В полдень или чуть позже эту информацию получил начальник полиции Бостона Эдвард Сэвэдж, приехавший в здание 6-го участка для того, чтобы принять личное участие в проводимом расследовании. Полицейские отправились в подвал, где находились камеры задержанных, и не без удивления обнаружили подростка крепко спящим. По всем прикидкам он проспал около 10 часов — удивительное хладнокровие для мальчика!

Сэвэдж проводил допрос корректно и спокойно, в доверительной манере. Вопросы его касались нападений, совершённых Помероем в 1872 году, и последующего его пребывания в исправительном доме. Однако в какой-то момент, явно рассчитывая сбить Джесси с толку, начальник полиции наклонился к нему и заявил, что он будет арестован за убийство Хораса Миллена. Реакция 14-летнего подростка поразила даже видавших виды полицейских — взглянув в лицо Сэвеэджу, Померой спокойно парировал: «Вы ничего не сможете доказать!» («You can’t prove anything!») То есть никакого возмущения ошибочным обвинением, никаких заявлений о своей невиновности, ни малейших требований честного суда и защиты, в общем — никаких эмоциональных проявлений действительно невиновного человека! Если и были у кого-то из присутствовавших при допросе сомнения в виновности Помероя, после этой реплики они растаяли.

Разумеется, Сэвэдж всё прекрасно понял. И тогда он решился на довольно нетривиальный и жестокий по меркам того времени приём. Он сказал Померою, что тело убитого мальчика находится сейчас в морге похоронной компании и он, начальник полиции, может отвезти Джесси, чтобы тот посмотрел на труп.

Этот момент может оказаться до некоторой степени непонятным жителям XXI столетия и потому требует небольшого пояснения. На протяжении многих столетий в Западной Европе существовало суеверие [ныне совершенно позабытое], согласно которому, если убийцу подвести к трупу убитого им человека, то произойдёт нечто, что разоблачит преступника. Под этим «нечто» понималось что-то нехорошее со здоровьем, например, мог случиться паралич или открыться кровотечение из носа, человека могла поразить внезапная слепота или падучая, которой раньше он не страдал… убийца даже мог умереть на месте! Считалось, что таким вот ужасным образом жертва «указывает» с Того Света на убийцу. Разумеется, никаких объективных данных, подтверждающих справедливость подобных представлений, не существует, однако в истории криминалистики и уголовного сыска сохранилось несколько довольно любопытных примеров того, как эксцессы, происходившие с подозреваемыми возле трупов убитых, использовались как подтверждение подозрений.

То есть Эдвард Сэвэдж, пригрозив Джесси Померою поездкой к телу убитого мальчика в морг, по сути, апеллировал к мрачному суеверию, безусловно, хорошо известному 14-летнему подростку. Кто из подростков не любит страшных историй? А тут начальник полиции пригрозил Джесси сделать его самого героем страшной истории!

Джесси, разумеется, отказался от поездки в морг, но всем присутствовавшим стало очевидно, что подобная перспектива его сильно напугала. Сэвэдж решил не отступать и полностью эмоционально подавить подростка. По его приказу полицейские силой вывели Помероя из кабинета, усадили в карету и отправились в частную похоронную компанию Уотермана (Waterman), где тело Хораса Миллена в тот самый час подвергалось бальзамированию. Сэвэдж также отправился в морг в другой карете, вообще же в этой поездке приняли участие шесть полицейских в форме и в штатском.

По прибытии к зданию морга Померой отказался туда входить, его буквально внесли туда двое полицейских. Джесси стал отворачиваться, его грубо схватили за голову и повернули в нужном направлении. Джесси зажмуривался, и тогда один из детективов в штатском бесцеремонно сдавил ему шею, потребовав, чтобы подросток открыл глаза.

Не очень-то педагогично, правда? Зато эффективно!

Помероя подвели к самому столу, на котором лежало обнажённое истерзанное тело Хораса Миллена. Джесси стала бить крупная дрожь, он потел, трясся, из глаз его текли слёзы, он плохо управлял собой. Полицейские крепко держали его под руки, за шею и голову, не давая возможности отвернуться или закрыть глаза. После нескольких долгих секунд полицейский по фамилии Дирборн спросил у Джесси: он «это сделал?» Джесси ответил утвердительно, и тут же детектив Вуд задал следующий вопрос: для чего он это сделал? Померой промямлил, что не может этого объяснить, мол, нечто побудило его это сделать. После этого он попросил увезти его «отсюда».

На обратном пути в здание 6-й полицейской станции Померой как будто бы немного успокоился и в свободной форме повторил своё признание, также сделав некоторые существенные уточнения. В частности, он пояснил, как избегал порезов рук и как чистил свой нож после нападения. Зная, что пальцы могут соскальзывать на лезвие, он обращал на это внимание и наносил удары осторожно. А нож, дабы тот не ржавел от воды, он чистил, втыкая его в грязь. Закончив свой рассказ, он попросил сидевших рядом полицейских… ничего не говорить его «мамочке».

К 14 часам Джесси Померой был возвращён в отдельную камеру в здании 6-ой полицейской станции и полицейские, возившие юного убийцу в морг, отправились в расположенную неподалёку таверну поесть. Возвратились они в 14:30, и Джесси сразу же был доставлен в кабинет для того, чтобы собственноручно написать признание в убийстве. Каково же было изумление полицейских, когда Джесси, недоумённо посмотревший на перо и бумагу, простодушно заявил им, что не понимает, чего от него хотят, и не понимает, о каком убийстве идёт речь, ибо он никого не убивал!

Причина неожиданной перемены поведения подростка была установлена очень скоро. Выяснилось, что за те 30 минут, что детективы потратили на обед, в камеру для встречи с Джесси Помероем был допущен некий Стефен Деблой (Stephen G. Deblois) или Деблуа, если произносить его фамилию на французский манер. Деблой входил в правление того самого исправительного учреждения, в котором Джесси Померой содержался в 1872 — 1874 гг.

Несмотря на то, что существовал прямой запрет начальника полиции Сэвэджа на допуск к Померою кого-либо, кроме занятых расследованием детективов, начальник полицейской станции капитан Генри Дайер разрешил Стефену Деблою поговорить с задержанным с глазу на глаз. Странное поведение Дайера в этом деле вскоре вызвало множество вопросов о его скрытой мотивации, но чем бы он ни руководствовался в действительности, не отменяло того факта, что результат расследования оказался обнулён.

Джесси заявил о своей невиновности и желании поскорее отправиться домой. И особо подчеркнул, что ему известно о праве не отвечать на вопросы и находиться дома вплоть до предъявления полицейскими ордера на арест. Когда Джесси спросили, кто подучил его отвечать подобным образом, подросток ответил, что о своих правах он узнал от своего «друга» мистера Стефена Деблоя.

Вот такая, понимаешь ли, загогулина нарисовалась…

24 апреля началась работа коронерского жюри, которое проводил окружной коронер Аллен. Первое заседание проходило в присутствии журналистов. Рут Померой прибыла в обществе двух нанятых ею адвокатов — Джозефа Коттона (Joseph H. Cotton) и Эдварда Уолкера (E. G. Walker). Адвокаты в самом начале работы жюри заявили ходатайство о предоставлении им и матери возможности встретиться с Джесси Помероем до начала слушаний. Коронер отказал во встрече до того момента, пока жюри из шести человек не выслушает рассказ Джесси «в свободной форме, без принуждения». Понятно, что сейчас во встрече несовершеннолетнего сына с матерью не отказали бы, но в последней трети XIX столетия юридические процедуры, как видим, были намного более прямолинейны.

Джесси давал показания коронерскому жюри более часа. В самом начале он заявил о своей полной непричастности к какому-либо преступлению, после чего принялся подробно рассказывать о собственном времяпрепровождении 22 апреля. Он сообщил большое количество деталей и был очень убедителен. Нельзя не отметить его хладнокровия — далеко не каждый 14-летний подросток сумел бы на протяжении часа без шпаргалки и подсказок врать в глаза целой группе взрослых мужчин.

Затем началось заслушивание свидетелей, обнаруживших труп Миллена на пляже «Севин хилл», но после допросов 2-х человек работа жюри была остановлена до понедельника 27 апреля.

В 6-ю полицейскую станцию Джесси более не вернулся. Его перевели в одну из тюремных камер в здании 9-й станции, которой командовал капитан Гастингс (Hastings). Последний получил приказ обеспечить изоляцию Помероя от внешнего мира, к Джесси могли быть пропущены только адвокаты, мать и детективы, занятые расследованием.

В субботу и воскресенье [то есть 25 и 26 апреля] в местной прессе появились публикации, посвящённые убийству Хораса Миллена и выступлению Джесси Помероя перед коронерским жюри. Журналисты отметили невозмутимость подозреваемого с сугубо негативной коннотацией. Газетчики давали подростку резко-отрицательные характеристики, утверждая, будто лицо его злое, несимпатичное, дегенеративное, Джесси описывали как сутулого, бледного, с шаркающей походкой. Объективности ради следует отметить, что примерно так в те времена выглядело абсолютное большинство детей из бедных кварталов не только Бостона, но и других крупных городов мира. Причина проста — недостаток питания и витаминов, плохой воздух как из-за широкого распространения печного отопления, так и неразвитой (либо отсутствующей) канализационной сети. Многие подростки в возрасте Помероя работали по 10 и более часов в сутки, и измождение работой также не прибавляло привлекательности их облику.

В субботу 25 апреля состоялись похороны Хораса Холдена Миллена на кладбище для бедных в Квинси, южном пригороде Бостона. Кладбищенские власти отнеслись к своим обязанностям довольно небрежно, переврав фамилию похороненного (его вписали как «Мillin» вместо «Millen») и неверно указав в кладбищенском реестре дату смерти (24 апреля вместо 22-го). Положение родителей убитого мальчика — Джона и Леоноры Миллен — на момент его гибели было настолько бедственным, что они даже не могли приобрести гроб. Учитывая экстраординарность случившегося и широкий общественный резонанс, частная похоронная компания согласилась бесплатно оставить тело в своём морге вплоть до момента похорон.

За день до похорон местная пресса сообщила о безвыходной ситуации, в которой находились родители убитого мальчика, и эта новость вызвала живейший отклик жителей Южного Бостона. К дому Милленов началось настоящее паломничество, люди не только приносили цветы и ритуальную атрибутику (свечи и кресты), но и деньги. Суммы были небольшие, но дарителей оказалось много. Кроме того, 50$ собрали коллеги Джона по мебельному производству. Весьма показательна оказалась и реакция полицейских 6-й станции — в течение нескольких часов они собрали 150$, которые и передали родителям убитого мальчика.

Благодаря этой в высшей степени неожиданной поддержке похороны Хораса удалось провести на подобающем уровне.

Газетные публикации вызвали определённые опасения властей, связанные с опосредованным влиянием общественного мнения на Большое жюри и последующий суд. Кроме того, особо энергичные граждане могли предпринять некие агрессивные действия в отношении юного подозреваемого и его близких [вплоть до попытки линчевания или поджога дома, в котором проживала Рут Померой со старшим сыном Чарльзом]. Разного рода разнузданные выходки были вполне в духе того времени, и нежелание властей провоцировать массовые беспорядки хорошо понятно. По этой причине заседания коронерского жюри начиная с 27 апреля проходили без допуска прессы, что, говоря честно, мало способствовало успокоению публики и лишь подстегнуло всеобщее любопытство.

27 апреля были допрошены семь свидетелей, видевшие Джесси Помероя в обществе Хораса Миллена. Особенно ценным было то, что трое из них видели Помероя покидавшим район «Севин хилл бич». Во время дачи показаний в пятницу Джесси заявил, будто никогда там не был — а тут такое! Конечно, можно было сомневаться в точности этих опознаний, поскольку свидетели видели Джесси издалека, но показания этих людей отлично подкреплялись гипсовыми слепками следов на грунте и ботинками Помероя, выставленными подле них на столе. Члены жюри получили возможность лично подойти к уликам и сопоставить гипсовые слепки с подошвами обуви подозреваемого. Совпадение следовало признать несомненным.

В тот же день был оглашён доклад, из которого следовало, что на большом лезвии перочинного ножа Джесси с помощью микроскопа обнаружена кровь. Правда, видовая принадлежность крови (от животного или человека) при тогдашнем уровне развития судебной медицины не могла быть определена, но сам по себе результат выглядел весьма подозрительным.

Во вторник 28 апреля последовали допросы должностных лиц, причастных к расследованию. В тот день дал показания детектив Джеймс Вуд, рассказавший как о признании Джесси Помероя в убийстве и сообщённых деталях содеянного, так и о последующем отказе от всего сказанного.

В тот же день сразу после 19 часов присяжные коронерского жюри вынесли вердикт, в котором признали смерть Хораса Миллена, последовавшую в период от 11 до 17 часов 22 апреля в результате потери крови и ранения в грудь и шею, результатом преступления. Вердикт жюри констатировал, что существуют «разумные основания полагать» («have probable cause to believe») виновность Джесси Хардинга Помероя в совершении этого убийства.

Окружной прокурор, основываясь на полученном вердикте, представил в суд обоснование для ареста, и 1 мая судья Уилок (Wheelock) выдал ордер на арест Джесси. Документ не предусматривал возможность освобождения под залог, время пребывания подростка под стражей не фиксировалось конкретной датой, а определялось весьма расплывчато — «вплоть до рассмотрения дела Большим жюри».

Заседания Большого жюри округа Саффолк проходили на протяжении всего мая с большими перерывами. Окружная прокуратура никуда не спешила, здраво предположив, что чем больше Джесси посидит на шконке, тем сговорчивее станет. Некоторые заседания жюри получались очень интересными — такое происходило тогда, когда для дачи показаний вызывались свидетели, близко знавшие Джесси.

Так, например, его мать рассказала малоизвестные подробности из жизни сына, объяснив происхождение бельма в его глазу неудачной прививкой от оспы. Она отвергла наличие у сына особой жестокости и сообщила жюри, что отец мальчика никогда не брал его на бойню [как это утверждалось в некоторых газетах]. Отец Джесси действительно работал в компании, занятой производством колбас, но к забою животных отношения не имел и исполнял обязанности экспедитора. Рут Померой подтвердила жестокость отца к сыновьям и заявила, что развелась именно из-за его рукоприкладства. Мать настаивала на том, что отношения в семье после её развода были очень добрыми и спокойными, никаких конфликтов между нею и сыновьями или между братьями не возникало.

Примерно то же самое утверждал и Чарльз Померой, старший брат Джесси. Правда, старший из сыновей почему-то не помнил слишком многих деталей, связанных с времяпрепровождением младшего брата, что к концу его допроса вызвало подозрения в неискренности. К нему несколько раз обращались с предложением «вспомнить получше» и убеждали в том, что «бояться нечего», но Чарльз так ничего толком и не вспомнил. На фоне довольно общительного Джесси, обладавшего к тому же богатым словарными запасом, Чарльз выглядел настоящим олигофреном, каковым в действительности отнюдь не был.

Он действительно боялся навредить младшему брату своими разговорами, для чего и постарался изобразить из себя туповатого косноязычного увальня. Это стало ясно после того, как показания Большому жюри дали лица, имевшие возможность наблюдать общение братьев вблизи.

По словам свидетелей, братья не просто конфликтовали, а буквально били друг друга смертным боем, точнее, Чарльз бил Джесси. Иногда старший брат так колотил младшего о стену, что владелец магазина в соседнем доме прибегал их разнимать, опасаясь, что дощатая стена, разделявшая помещения, рухнет под весом падающего тела. Соседи неоднократно спрашивали Чарльза, в чём причина столь яростного антагонизма, но тот отговаривался общими фразами, дескать, «Джесси болен головой», «Джесси совсем ненормален» и прочими в том же духе, но никаких деталей никогда не сообщал. Старший брат явно не хотел вдаваться в подробности и совсем уж портить жизнь брату… При этом все взрослые прекрасно понимали, что в конфликте братьев прав именно Чарльз, а все проблемы связаны именно с Джесси.

Некоторые из соседей описали Помероя-младшего как хитрого, расчётливого и очень подлого подростка. Своим поведением он мог провоцировать старших на эмоциональные и необдуманные поступки, после чего сразу же переходил к шантажу и запугиванию вплоть до того, что угрожал взрослым мужчинам арестом. Довольно необычная тактика, учитывая, что демонстрировал её мальчик 13—14 лет!

Причём в присутствии нескольких свидетелей он всегда стремился выглядеть напрасно обиженным и несчастным, но вот оставшись с глазу на глаз, моментально перевоплощался в эдакого юного ухаря, готового на любые оскорбления [как словесные, так и действием]. Некоторые владельцы лавок, расположенных неподалёку от места проживания семьи Померой, рассказали, что опасались посягательств Джесси на принадлежавшее им имущество, например, того, что он поздним вечером разобьёт витрину, подожжёт дверь или выведет из строя дверной замок.

4 июня Большое жюри округа Саффолк признало обвинительный материал достаточным и постановило предать Помероя суду. Суд был назначен на декабрь 1874 г.

А несколькими днями ранее — 31 мая — мать и старший брат обвиняемого освободили помещения в доме №327 на Бродвее в Южном Бостоне, которые Рут Померой арендовала под мастерскую и газетную лавку. Причина сворачивания бизнеса оказалась предсказуемой и даже тривиальной — местные жители явно избегали Помероев и не хотели иметь с ними никаких дел. Рут и Чарльз перенесли швейную машинку, манекены, ткани и различные нераспроданные товары из арендованного помещения в свою квартиру, которая, напомним, находилась неподалёку — в доме №312 по тому же Бродвею.

Владелец дома, который покинули Померои — таковым являлся бывший сотрудник полиции Джон Марджерсон (John Margerson) — решил его продать и уехать из Бостона. Покупателем стал некий торговец мебелью по фамилии Нэш, державший магазин неподалёку (в доме №342 по Бродвею) и имевший планы по расширению бизнеса. Осматривая своё новое приобретение, Нэш спустился в подвал под домом №327 и с удивлением обнаружил, что тот гораздо меньше построенного над ним здания. Несовпадение площади подвала и 1-го этажа дома объяснялось тем, что здание после постройки расширялось, а вот подвал остался равен его первоначальному размеру, точнее, контуру здания. В подвале были установлены два газовых счётчика, имелась уборная с умывальником (для арендаторов), бойлерная с большим баком и печью под ним, а также были оборудованы два больших отсека для хранения дров и угля.

Джеймс Нэш надумал расширить подвал, поскольку тот нужен был ему под склад. Кроме того, его надлежало привести в порядок, поскольку здесь находилось много всякого хлама, разбитой мебели, рассыпанного угля, а дальняя часть подвала была вообще недоступна из-за горы золы, извлекаемой на протяжении минувшей зимы из печи. Неприятным сюрпризом явился отвратительный запах, стоявший в подвале. Ещё при покупке дома Нэш обратил на него внимание, но прежний владелец (по фамилии Марджерсон) поспешил его успокоить, сказав, что знает про запах, но это не то, о чём подумал Нэш. «Я сам бывший полицейский», — заявил Марджерсон. — «И если бы это был запах трупа, то я бы первый забил тревогу. Не сомневайся — это всего лишь дохлая крыса!» Это объяснение до некоторой степени успокоило Джеймса Нэша, но по прошествии двух недель запах заметно усилился.

С этим надо было что-то делать. Нэш нанял двух рабочих — Патрика О'Коннелла (Patrick O’Connell) и Чарльза МакГинниса (Charles McGinnis) — которым поручил расширить подвал до нынешнего размера периметра 1-го этажа и привести его в порядок.

17 июля во время работ в подвале часть земляной стены обрушилась, при этом частично провалился пол 1-го этажа. Земля обрушилась как раз в той части подвала, где находилась гора золы. Работая в облаке мельчайших частиц, взметнувшихся в воздух, чертыхаясь и отплёвываясь, МакГиннис принялся отбрасывать землю и в какой-то момент понял, что вместе с землёй поднял лопатой… человеческую голову. Точнее, голову ребёнка!

Патрик О'Коннел бросился на поиск полицейского и через несколько минут привёл патрульного 6-ой станции Джона Фута (John H. Foote). Тот остался сторожить подвал, а рабочих направил в участок для информирования руководства.

Немногим позже 17 часов к месту чудовищной находки прибыли начальник 6-й полицейской станции капитан Дайер, его любимчик Томас Адамс, тот, который исполнял обязанности детектива, не будучи детективом, и окружной коронер Ричард Ингаллс (Ingalls). Адамс, склонившийся над тем местом, где лежали останки ребёнка, моментально опознал полусгнившую одежду. В подвале дома №327 по улице Бродвей была найдена Кэти Карран, пропавшая без вести 4 месяца назад!

Это была сенсация! И вместе с тем — скандал, ведь сам же Томас Адамс осматривал этот подвал дважды!

Пока полицейские осматривали подвал и здание целиком, на Бродвее стали собираться люди, привлечённые болтовнёй соседей и тех самых рабочих, что сделали пугающую находку. Толпа быстро росла и вполне ожидаемо стала возбуждаться, кто-то из нетрезвых энтузиастов отправился к дому Рут Померой, чтобы поплевать на порог и показать средний палец, кто-то же двинулся к 6-й полицейской станции, чтобы высказать местным «законникам» всё самое сокровенное об их работе и отношении к служебным обязанностям.

Полицейские Брэгдон и Фут задержали Рут Померой и доставили её в здание 6-й полицейской станции, а в доме №312, где проживала семья Померой, на случай появления Чарльза была оставлена засада из полицейских Монтейна (Mountain) и Дивини (Deveny). Старший сын был задержан тем же вечером около 22 часов и с немалыми препонами доставлен в здание 6-й станции. Полицейским, сопровождавшим Чарльза, пришлось пережить несколько весьма опасных моментов, связанных с тем, что люди на улице опознали старшего брата преступника и попытались оттеснить от него Монтейна и Дивини. Понятно, что если бы это у них получилось, то Чарльз с большой вероятностью не дожил бы до утра.

Между тем общественность в Южном Бостоне бесновалась не только на улице Бродвей, но и в других местах. Большая группа трезвых и не очень обывателей попыталась блокировать здание 6-й полицейской станции, но эти действия были быстро пресечены 30-ю патрульными, которые с баграми в руках рассеяли неравнодушных граждан [стандартные 14-дюймовые палки появились на вооружении бостонской полиции позже, а багры всегда хранились в большом количестве в здании полиции на случай тушения пожара].

Начальник 6-й станции капитан Дайер после посещения места обнаружения трупа Кэти Карран отправился домой, объяснив оставление места службы тем, что плохо себя почувствовал. Его самоустранение от исполнения обязанностей в столь ответственный момент вызвало возмущение жителей Бостона. На следующий день группа городских чиновников во главе с членом совета Флинном (Flynn) явилась к мэру города Коббу (Cobb) с просьбой немедленно поднять перед Сэвэджем вопрос об отставке Дайера. Чтобы более не возвращаться к этому вопросу, отметим, что через несколько дней — во вторник 21 июля — капитан вышел на пенсию по собственному желанию и на службу более не возвращался. Дайера обвиняли в содействии освобождению Джесси Помероя из исправительного учреждения и ненадлежащем расследовании исчезновения Кэти Карран. Причиной подобных действий капитана якобы стали его интимные отношения с Рут Померой — факт последних никогда не был доказан и, вообще, они представляются весьма маловероятными [по причине непривлекательности Рут], но сплетня эта сопровождала капитана на протяжении всей его жизни [как, впрочем, и Рут].

Что же показало судебно-медицинское исследование обнаруженных в подвале останков? Они принадлежали девочке в возрасте 8—10 лет, по-видимому, нормально развитой для своих лет и здоровой, умерщвлённой посредством использования холодного оружия. Верхняя часть тела, находившаяся на поверхности земли и лишь присыпанная печной золой и пеплом, разложилась очень сильно, так что черты лица сделались неузнаваемы, а кожные покровы полностью разрушились. По этой причине опознание тела производилось по одежде, которая полностью соответствовала описанию одежды Кэти Карран. Нижняя же часть тела, помещённая в небольшую ямку, была с самого начала засыпана землёй и сохранилась гораздо лучше.

Несмотря на плохую сохранность верхней части тела, внимательный осмотр шеи и плеч позволил врачам службы коронера уверенно заявить о том, что девочке перерезали горло. Этому выводу хорошо соответствовали следы крови на сохранившихся фрагментах одежды [часть одежды сгнила]. Хотя голова была отделена лопатой МакГинниса, разрез на шее находился ниже и остался не повреждён.

О телесных повреждениях в области плеч, груди и живота ничего определённого сказать было нельзя ввиду гнилостных изменений, однако нижняя часть тела сохранилась достаточно хорошо для того, чтобы судебные медики поняли — агрессия нападавшего была направлена на половые органы. От области промежности следовал разрез длиною около 18 см, другой длинный разрез от лонного сращения уходил в брюшину. Кроме того, точечные уколы ножом, имевшим ширину лезвия 8 мм (треть дюйма) были нанесены в половые губы.

Чтобы получить доступ к промежности жертвы, преступник разрезал ножом панталоны и трусики девочки. При этом никакой сексуальной активности он не продемонстрировал — в этом все четыре врача, проводивших судебно-медицинское вскрытие трупа, были единогласны.

Давность наступления смерти грубо определялась как «более 10 недель или, возможно, значительно более этого срока», что в целом соответствовало известной дате исчезновения девочки.

Результаты вскрытия вызвали подозрения в том, что Рут Померой или Чарльз, старший из братьев, должны были что-то знать о преступлении, так как в полной тишине такое убийство вряд ли можно было осуществить.

В 20 часов 18 июля начальник городской полиции Эдвард Сэвэдж и шеф детективов Джейсон Твомбли (Jason W. Twombly) прибыли в окружную тюрьму на Чарльз-стрит, где с апреля содержался Джесси Померой. Когда ему сказали об обнаружении тела пропавшей девочки под помещением, арендованным его матерью, подросток не без вызова ответил, что ничего об этом не знает и полиция ничего не докажет. Тогда Сэвэдж прояснил ситуацию и сообщил о том, что под подозрение попадает мать Джесси и его запирательство приведёт к тому, что он никогда более её не увидит. Начальник полиции посоветовал арестанту принять правильное решение.

Оставив подростка в одиночестве размышлять над сложившейся ситуацией, Сэвэдж и начальник уголовного сыска покинули его.

По прошествии двух суток Сэвэдж вернулся в тюрьму, чтобы ещё раз поговорить с Джесси. Теперь начальник полиции попросил предоставить для встречи не обычную камеру для допросов, а кабинет, которым пользовался окружной шериф. Это было довольно просторное и относительно комфортабельное помещение с мягкой мебелью, его обстановка позволяла чувствовать себя комфортно и вести непринуждённый приватный разговор.

Когда Джесси был доставлен в этот кабинет, начальник полиции предложил ему сесть на мягкий диван и сам сел рядом. Он поговорил с Джесси почти по-отечески, ещё раз объяснив ситуацию и указав на то, что у подозреваемого нет ни единого шанса свалить вину за убийство Кэти Карран на кого-то постороннего — за содеянное ответит либо сам Джесси, либо его мать. О старшем брате Чарльзе начальник полиции благоразумно не упомянул, ибо, зная отношения братьев, отнюдь не был уверен в том, что Джесси захочет того выручать.

Подросток думал недолго, по-видимому, он уже был готов говорить. Правда, он попытался обставить дачу признательных показаний кое-какими встречными требованиями вроде того, чтобы его мать не знала о сделанном признании или чтобы журналисты ничего не писали об этом, но Эдвард Сэвэдж сразу же остановил все рассуждения Джесси, заявив, что выполнение их невозможно.

Померой рассказал об убийстве Кэти Карран дважды. Сначала это было обстоятельное повествование с ответом на многочисленные уточняющие вопросы Сэвэджа, а затем — более лаконичный и общий рассказ, который начальник полиции записал дословно для его представления коронерскому жюри. Получившийся текст гласил: «В то утро я открыл магазин своей матери в половине восьмого. Девочка пришла за бумагой. Я сказал ей, что внизу есть магазин. Она спустилась примерно до середины лестницы и встала лицом к Бродвею. Я последовал за ней, схватил за шею, зажал рот рукой и ножом перерезал горло, держа нож в правой руке. Затем я оттащил её за уборную, уложив её голову как можно дальше и положив на тело несколько камней и немного золы. Золу я взял из ящика в подвале. Я купил этот нож примерно неделей ранее за 25 центов. Нож был отобран у меня, когда я был арестован в минувшем апреле. Когда я находился в подвале, я услышал, как мой брат стучит во входную дверь, которую я запер сразу же после того, как вошла девочка. Я побежал наверх и увидел, что он направляется к подвалу со стороны Митчелла [соседний арендатор — прим. А.Р.], и он [увидев меня] возвратился. У мамы в магазине работали две девочки. Обычно они приезжали около 9 часов утра. Мама явилась позже. Мы с братом Чарльзом открывали магазин по очереди приблизительно до апреля. Моя мама и брат никогда не узнали об этом деле».

Через несколько часов Эдвард Сэвэдж зачитал этот текст на заседании коронерского жюри, которое проводилось в здании 6-й полицейской станции в присутствии большого количества журналистов. Текст попал в газеты и вызвал живейшее обсуждение горожан на протяжении последующих выходных дней. В понедельник Южный Бостон бурлил, грозя штурмом 6-й станции, где под замком находились Рут и Чарльз Померой. Опасаясь за их безопасность, полиция организовала целую спецоперацию по перевозке задержанных в окружную тюрьму.

Ввиду сильного общественного резонанса последующие заседания коронерского жюри проводились уже при закрытых дверях.

Хотя от юного хитреца можно было ожидать всякого — и прежде всего отказа от собственных слов! — но именно в те летние и осенние недели Джесси вёл себя очень тихо и не чудил. Он, по-видимому, был здорово напуган и не знал, чего ждать — по этой причине и присмирел. Своему защитнику Джозефу Коттону (Joseph Cotton) он повторил своё признание и не пытался объяснить его давлением полиции.

Другим человеком, которому Джесси Померой безо всякого принуждения повторил своё признание в убийствах Кэти Карран и Хораса Миллена, стал тюремный капеллан по фамилии Кук. Последний поспешил поделиться этой информацией с газетчиками, что, согласитесь, весьма выразительно характеризует нравы американских священников того времени! Что особенно интересно, данный случай — отнюдь не единственный такого рода. В моём очерке «Это очень трудное дело — сжигать человеческую плоть», вошедшем в сборник «Американские трагедии. Книга V», изданный через платформу «ридеро», можно видеть случай во всём схожий. Трудно отделаться от ощущения, что американские священники не признавали таинство исповеди и вели себя, как болтливые бабки на базаре в Крыжополе.].

Джозеф Коттон, защитник Джесси, прекрасно понимал, что за убийства двух детей его клиента с большой вероятностью приговорят к смертной казни. И молодость обвиняемого мало могла ему помочь — американское правоприменение к этим нюансам довольно равнодушно даже сейчас. Единственное, что действительно могло гарантировать Джесси спасение от петли — признание его невменяемости.

Адвокат нанял двух психиатров — Клемента Уолкера (Clement Walker) и Джона Тайлера (John E. Tyler) — которым поручил провести обследование Помероя. Окружная прокуратура также назначила психиатрическую экспертизу, которую поручила Джорджу Чоату (George T. Choate). Врачи работали с обвиняемым два месяца начиная с 6 сентября. Хотя врачи действовали независимо друг от друга, их мнения оказались идентичными.

То, как они описали Джесси Помероя, в точности соответствует современному понятию социопата. Подросток характеризовался как имеющий нормальное физическое здоровье и развитие, адекватное возрасту, интеллектуальный уровень определялся как средний и выше среднего. Подросток различал понятия «добра» и «зла», «правильного» и «неправильного», абстрактно рассуждал на темы этики и морали, но к себе и своим поступкам подобные суждения не применял и применять отказывался. Самого себя и собственное поведение воспринимал некритично. Будучи исключительно высокого мнения о собственных качествах и при этом крайним эгоистом, Джесси плохо взаимодействовал с окружающими и не имел ни малейшего интереса к коллективной работе. Впрочем, к работе в одиночестве он также интереса не демонстрировал, поскольку отличался крайней ленью.

Важной особенностью поведения Помероя являлось его стремление всегда и во всём отыскать нечто, что помогло бы ему добиться неких преференций от лиц и инстанций, в чьей власти он находился. С этой целью он общался с капелланом Куком, с этой же целью он охотно контактировал с психиатрами. Эта склонность манипулировать окружающими с целью создания желаемого имиджа и получения осязаемой выгоды является отличительной чертой социопата.

Также все психиатры отметили крайнюю лживость Джесси и его способность отказываться от собственных слов без малейшего чувства неловкости и стыда. Подросток в начале работы с врачами добровольно признался им в убийствах Кэти Карран и Хораса Миллена, однако через несколько недель, не моргнув глазом, отрёкся от собственных слов и даже не посчитал нужным как-то объяснить столь странное поведение. Джон Тайлер оказался до такой степени возмущён поведением Джесси Помероя, что отказался работать с ним, хотя и представил своё заключение нанявшему его адвокату Коттону. Всего же доктор Тайлер встречался с Джесси 5 раз, Уолкер и Чоат — 7 и 11 раз соответственно.

Вся описанная психиатрами симптоматика прекрасно соответствует современному комплексу социопата [или психопата, поскольку многие врачи не разделяют эти понятия и считают социопатию лишь разновидностью психопатии]. Сейчас Джесси Помероя психиатры не стали бы признавать душевнобольным, поскольку по современным представлениям социопатия [как и психопатия] — это не болезнь, а расстройство поведения. Лица этой категории прекрасно ориентируются в вопросах этики и хорошо осведомлены о том, что поступают плохо, их волевая сфера не нарушена, и они хорошо управляют собой, а потому их плохие поступки — это всегда осознанный выбор.

Но в последней трети XIX века психиатрия оценивала это явление иначе, осознанный выбор аморального и преступного поведения казался несомненным доказательством душевной болезни. Именно по этой причине все три психиатра независимо друг от друга поставили Джесси Померою одинаковый диагноз — «он безумен» («he is insane»).

Вся последующая интрига оказалась связана с тем, откажется ли суд выносить приговор на основании безумия обвиняемого или нет. То есть сам факт виновности Джесси Помероя уже не обсуждался, хотя обвиняемый начиная с октября 1874 г. стал утверждать, будто не совершал тех преступлений, которые на него «повесили» правоохранительные органы.

Суд, начавшийся в декабре 1874 г., нашёл довольно казуистический выход из того сложного положения, в которое его поставило признание психиатрами наличие душевной болезни Джесси. Рассуждение суда по этому вопросу свелось примерно к такой схеме: заключение психиатров констатировало душевную болезнь подсудимого по состоянию на октябрь 1874 г., а преступления тот совершал в марте и апреле, а потому был ли он тогда также безумен или нет, решать должен суд. Суд и решил, приговорив в январе 1875 г. Джесси Помероя к повешению за убийства 1-й степени из побуждений жестокости («murder in the first degree on the ground of atrocity»).

Началась долгая борьба за пересмотр приговора и спасение жизни осуждённого, о которой, честно говоря, совсем неинтересно рассуждать. Если бы Джесси тогда повесили, то никто бы не вздрогнул от возмущения, скорее, наоборот, многие испытали бы облегчение.

В том же 1875 г. Джесси написал автобиографию, которая известна ныне в двух немного различающихся вариантах — газетном и выпущенном отдельным изданием. Сие писание — надо сказать, очень нудное — сейчас доступно в интернете, найти его несложно, так что все желающие могут самостоятельно погрузиться в сок мозга детоубийцы. В этом сочинении Померой настаивает на собственной невиновности, отчаянно передёргивает факты или попросту их замалчивает. Интересно то, что пытаясь сохранить сдержанность и корректность, Джесси иногда срывается и демонстрирует пожирающий его гнев. Что, разумеется, сразу показывает его в весьма неприглядном виде. Так, например, присяжных на судебном процессе, признавших его достойным смертной казни, он назвал «двенадцатью ослами» («twelve jackasses») и задался вопросом: не должны ли умереть присяжные, а не осуждённый ими человек?

Другим любопытным моментом, связанным с автобиографией Помероя и достойным сейчас упоминания, является его рассуждение об «особой жестокости», проявленной при убийстве Кэти Карран. Именно особая жестокость содеянного и позволила окружной прокуратуре квалифицировать это преступление как «убийство первой степени», и суд с этой квалификацией согласился. Джесси пустился в пространное рассуждение о том, какая же тут может быть «особая жестокость», если девочке сначала перерезали горло ножом, а все последующие ранения нанесли после смерти?! Если у Джесси хватило ума вставить подобное рассуждение в текст своей книги, то мы можем не сомневаться — он действительно этого не понимал…

Как бы там ни было, в августе 1876 г. защита Джесси сумела добиться смягчения приговора, и смертная казнь была заменена пожизненным заключением в одиночной камере.

Померою предстояло отбывать наказание в тюрьме штата Массачусетс в городе Чарлстоне, северном пригороде Бостона, в особом блоке под названием «Cherry Hill». Туда он прибыл 7 сентября 1876 г. Ему предоставили камеру под №25, имевшую площадь 6 кв. м (2,7 м * 2,2 м). Вход преграждали две двери — внутренняя металлическая имела вес 300 кг, наружная, набранная из отменного дубового бруса, была чуть полегче. В этой камере Джесси провёл более 10 лет.

Первоначально Джесси был назначен на тюремные работы на участок по изготовлению щёток. Хотя приговор предусматривал содержание в одиночной камере и полную изоляцию узника, сие не означало освобождения от трудовой повинности. В те годы «исправление трудом» считалось очень передовой и эффективной методикой социальной реабилитации преступников. В этом отношении большевики с их «перековкой преступного элемента на стройках социализма» были вовсе не оригинальны. Померой, которому по прибытии в Чарльстон не исполнилось и 17 лет, «встал на дыбки» и отказался от всяких работ, проявив удивительное для его юного возраста упорство.

Мы можем не сомневаться в том, что к нему применялись весьма суровые меры принуждения, и Джесси то выходил на работу в тюремные мастерские, то вновь отказывался это делать. Настаивая на том, что принуждение к труду нарушает его конституционные права, он жаловался во все инстанции вплоть до администрации Президента США. В конце концов, тюремная администрация рассудила, что Джесси лучше сидеть в одиночной камере и в мастерских не показываться, и этот вывод во многом явился следствием горького опыта.

Дело заключалось в том, что Померой проявил необычайную, прямо-таки невероятную склонность к побегам. Более беспокойного заключённого в тюрьме Чарльстона не видели ни до, ни после Джесси. Трудно отделаться от ощущения, что серые тюремные будни он коротал в беспрерывном планировании очередной попытки побега.

Остановимся вкратце на вехах этого криминального «перпетуум мобиле».

18 апреля 1877 года Джесси был пойман при попытке перепилить прутья оконной решётки в камере.

9 ноября 1877 года тюремная охрана зафиксировала попытку Джесси Помероя отскоблить цементную штукатурку со стены. Наказан помещением в карцер.

2 ноября 1880 года узник предпринял новую попытку перепилить решётку на окне. Решётка укреплена, узник помещён на неделю в карцер.

4 сентября 1887 года Джесси успешно перепилил решётку на внутренней двери и попытался открыть дверь изнутри. Решётка на двери заменена на более толстую, Померой отправлен на неделю в карцер.

10 ноября того же года размонтировал газовую трубу, проходившую под потолком камеры, и поднёс к ней свечу. По-видимому, Померой рассчитывал вызвать взрыв газа по всей тюрьме, что должно было привести к полному разрушению здания. Расчёт, однако, не оправдался, и газ взорвался лишь в его собственной камере №25. На голове узника сгорели волосы и оказались повреждены барабанные перепонки, но Джесси выжил [очевидно, для того, чтобы и впредь радовать конвой оригинальными затеями].

26 декабря всё того же 1887 года Джесси в ночное время успешно вскрыл замок внутренней двери и был на этом пойман. Наказан карцером.

10 января 1888 г. Померой успешно поднял доски в своей камере и приступил к долблению стены. Наказание… ну, вы поняли!

29 мая того же года вскрыл дверь камеры изнутри. При обыске в камере найден набор самодельных отмычек и миниатюрные долото, шило, отвёртка, нож [также самодельные].

Ровно через 2 года — 25 мая 1891 г. — Джесси вновь умудрился открыть дверь камеры изнутри, выведя при этом замок из строя. Замок отремонтирован, Джесси отправлен в карцер на 2 недели.

17 августа 1891 г. узник подпилил прутья решётки в окне, так что их можно было быстро сломать. Подготовка к побегу своевременно обнаружена, Джесси в очередной раз помещён в карцер, решётка заменена на ещё более толстую.

В 1891 — 1892 гг. блок «Черри хилл» прошёл реконструкцию. В камерах появился умывальник, унитаз, электрическое освещение. На время ремонта Померой был переведён в другое крыло, после чего возвращён в более удобную и просторную камеру.

14 августа 1892 года Джесси Померой пойман в ночное время при попытке отпереть дверь камеры. Замок в двери сменён, узник наказан помещением на неделю в ставший родным карцер.

По возвращении из карцера Померой повторил попытку отпирания двери, выведя 25 августа замок из строя. Джесси помещён сами знаете куда, а со сломанным замком сделали сами знаете что.

17 октября всё того же 1892 г. Джесси предпринял отчаянную попытку бегства из тюремной больницы, куда его доставили для медицинского осмотра.

26 января 1894 года в камере Помероя обнаружены кирпичи, извлечённые из стены. Джесси с удовольствием отправляется в карцер.

Читатель ещё не устал это читать? Тогда продолжаем!

9 марта 1895 года Джесси успешно перепилил и вынул из решётки на окне один из прутков. Решётка заменена, Померой отправлен в карцер.

25 июля того же года обнаружено, что узник ослабил заделку оконной решётки в кирпичной кладке, явно подготавливаясь к тому, чтобы извлечь её целиком. В новые гнёзда установлена новая решётка, а Джесси Померой с целью эмоциональной релаксации помещён на 10 дней в карцер.

6 января 1897 года вскрыта самая, пожалуй, успешная подготовка Помероем побега. Охранник Юджин Аллен (Eugene Allen) во время ночного обхода зафиксировал необычную активность узника. Внезапно войдя в камеру, Аллен установил, что Джесси сумел поднять две доски настила пола под кроватью и, опустившись ниже уровня пола, разбирает кирпичную кладку наружной стены. К моменту разоблачения Померой уже извлёк 6 (!) кирпичей, которые хранил под полом. Размер проделанного отверстия составлял примерно 25 см на 30 см. Свою работу он вёл на протяжении последнего полугода. В качестве рабочего инструмента для долбления раствора узник использовал миниатюрное долото, изготовленное из проволоки, взятой из ручки ведра. Проводимую по ночам работу Джесси тщательно маскировал, осмотры камеры, проводившиеся в последние месяцы, не привели к обнаружению следов подготовки побега.

Архитектор, осмотрев проделанное Помероем отверстие, заявил, что до выхода на улицу тому оставалось разобрать ещё 75 см кирпичной кладки. Года за 1,5—2 как раз бы успел! Конечно, убежать бы далеко Померой не смог, но выбраться из камеры у него вполне могло бы получиться!

8 февраля всё того же 1897 года Джесси вновь предпринял попытку поднять доски пола и был на этом деле пойман. Доски укрепили, Джесси — посадили в карцер.

6 сентября 1898 года Померой предпринял очередную попытку открыть в ночное время дверь камеры изнутри. Виновный своевременно остановлен. Наказан.

3 февраля 1899 года, не имея возможности открыть дверной замок, Джесси Померой попытался спилить петли и таким образом открыть дверь камеры. Традиционная замена двери и столь же традиционное помещение виновного в карцер.

Вы будете смеяться, но 26 июня того же года Джесси повторил предыдущую попытку насилия над дверью. С тем же результатом…

26 октября 1900 года Джесси уже почти 41 год, он коротает досуг, выбирая в качестве объектов посягательства предметы окружающей обстановки. Теперь узник возвращается к любимому окну и вновь принимается за борьбу с решёткой. Остановлен, лишён инструмента, наказан традиционным образом.

7 августа 1904 года Джесси был пойман на том, что вынимал кирпич из наружной стены в месте крепления водопроводной трубы. Тюремный охранник Чарльз Джорандорф (Charles Jorandorf), обративший внимание на подозрительные звуки, премирован за бдительность, заключённый, как водится, отправлен для осмысления ошибок в карцер.

Если быть совсем уж точным, то следовало бы отметить, что не одними только грёзами о побеге жил все эти годы Померой. В 1909 году — то есть к 33-летнему «юбилею» пребывания Джесси в Чарльстонской тюрьме — в американских газетах появились публикации, детально описывавшие его жизнь в заточении. Сообщалось, что узнику разрешаются только встречи с матерью, которые происходят не чаще одного раза в месяц. Матери уже исполнилось 80 лет, но она не упускает возможности увидеться с сыном, которого продолжает считать невиновным. Джесси содержался в глубокой изоляции, с ним общался очень ограниченный круг тюремной охраны, и даже гулял он в отделённой от остальных узников части двора, что исключало любые его контакты с другими заключёнными.

Тюремная библиотека, состоявшая из восьми тысяч книг, была полностью прочитана Помероем. Последний прочитал даже книги на иностранных языках, сначала переводя тексты с помощью словаря, а затем — изучив соответствующий язык посредством самоучителя. Помимо европейских языков, Померой изучил даже арабский. Некоторые журналисты усомнились в лингвистической одарённости узника, однако тюремный капеллан Барнс (Barnes) заявил им, что проверял знание языков Помероем и может подтвердить, что тот действительно понимает не меньше шести иностранных языков (латинский, французский, немецкий, испанский, итальянский и арабский). Разумеется, речь шла только о понимании текстов, фонетикой Джесси в силу понятных причин не владел и говорить на этих языках не мог. Также капеллан сообщил газетчикам, что Джесси, помимо книг из тюремной библиотеки, прочитал и все его, Барнса, книги, число которых превышало 500.

Журналисты на протяжении многих месяцев пытались добиться встречи с заключённым, но директор тюрьмы Уорден Бриджес (Warden Bridges) категорически отказался пойти навстречу подобным просьбам.

Рут Померой, проживавшая в городке Уэймут (Weymouth), в 28 км от Чарльстона, каждый месяц преодолевала это расстояние, несмотря на немощь и материальное стеснение. Она не отказывалась от встреч с журналистами и охотно делилась с ними своими суждениями о судьбе горячо любимого сына. В интервью 9 апреля 1909 года она не без пафоса заявила: «Мой сын — мученик, ему сказали, что я обвиняюсь в преступлениях и что если он не признается в них, мне придётся сесть в тюрьму. Он взял вину на себя, чтобы спасти меня, поскольку любит меня». Как видим, Рут Померой демонстрировала глубоко укоренившийся механизм психологической компенсации, перекладывавший ответственность с любимого ею человека на неких абстрактных «злодеев», «негодяев», «карьеристов» и иных нехороших людей во властных структурах, которые «запутали», «оговорили», «обманули» человека чистого и ни в чём не виновного.

Случай, увы, нередкий среди близких родственников убийц, вспомним, какую любовь и безоглядную поддержку демонстрировали близкие Теда Банди или О. Джея Симпсона. В случае Рут Померой интересно лишь то, что глаза матери на рождённое ею чудовище так и не открылись даже спустя десятилетия после того, как дитятко оказалось за решёткой.

Если кто-то подумал, что к 1909 году Джесси Померой образумился, успокоился и отказался от идеи сбежать из тюрьмы, то сразу внесём ясность и сообщим, что в действительности активность узника в этом направлении ничуть не снизилась. В октябре того года тюремные надзиратели Барк (Burk) и Вуд (Wood) застигли Джесси во время долбления стены под кроватью. В качестве инструмента осуждённый использовал маленькое самодельное долото, которое попытался сначала спрятать во рту, а затем выплюнуть в унитаз. Понятно, что эта затея ожидаемо закончилась для Помероя очередным посещением карцера на четыре дня.

Прошло чуть более трёх лет, и 30 декабря 1912 года Джесси был пойман во время очередной ночной вахты — он пилил решётку на окошке двери, рассчитывая просунуть руку и открыть замок снаружи. Результат оказался хорошо предсказуем. Угадайте с одного раза: куда отправился Джесси после этого аттракциона?

Было бы неверно сказать, что тюремная администрация не пыталась принимать профилактические меры в отношении неугомонного заключённого. На протяжении многих лет тюремщики пытались отвлечь Джесси от дурацких фантазий, связанных с организацией побега, побуждая его к творчеству. Джесси подарили акварельные краски, мольберт и холст, некоторое время заключённый упражнялся в малевании чего-то, что отдалённо напоминало пейзажи. Рисовать Померой не умел, учиться этому не хотел и быстро пресытился этим хобби.

Несколько дольше продлилось его увлечение конструированием. Началось всё с того, что кто-то из тюремщиков рассказал Джесси о патентном праве и больших доходах, получаемых владельцами патентов. Джесси загорелся идеей придумать такую фиговину, которая его озолотит. На какое-то время потребность конструировать сделалась его ide-fix, он всерьёз поверил, что его необыкновенный ум поможет изобрести нечто, до чего не додумаются настоящие инженеры и механики. Померой, что называется», на серьёзных щщах» говорил о себе как об очень умном человеке, мыслителе, интеллектуале, поднявшемся благодаря самообразованию над серой массой обывателей. В лице Джесси мы видим отличный пример той общеизвестной истины, что человеческий ум — это вовсе не сумма знаний и не толщина прочитанных книг. Сначала Померой с увлечением изобретал самозатачивающийся карандаш, затем погрузился в работу над конструированием уникального смесителя водопроводной воды, а венцом его изобретательности должен был стать непроливающийся чайник.

Как легко догадается проницательный читатель, весь этот сок мозга ничем существенным не закончился, да и закончиться не мог. Формально все изобретения Джесси Помероя останавливались на этапе изготовления натурного образца и проверки его работоспособности, поскольку тюремная администрация категорически не соглашалась допустить осуждённого в механические мастерские и позволить работать с каким-либо инструментом. Причина такой осторожности очевидна — при той безудержной склонности к побегам, что демонстрировал Померой, ему нельзя было доверить даже простейший слесарный инструмент.

Но даже если бы инструмент ему доверили, то можно не сомневаться — никакого изобретения Померой не сделал бы. Это был человек совершенно не созидательный и не творческий — такие люди изобретать неспособны.

Другой «игрой в творчество», затеянной тюремной администрацией, стало писательство. Померою подарили толстую тетрадь и карандаш и предложили излить душу на бумаге. Ведь у него был опыт написания автобиографии! Джесси не отказался и стал строчить стишата и рассказики. Начиная с 1915 г. писания Джесси стали публиковаться в тюремной газете «The Mentor» («Наставник» или, если угодно, «Ментор»). Её, кстати, администрация издавала именно с целью социализировать заключённых посредством побуждения к творчеству. Потому неудивительно, что там нашлось место и для Помероя.

Впрочем, тут мы немного забежали вперёд. 14 июля 1914 г. губернатор Фосс дал поручение четырём психиатрам проверить состояние Помероя для вынесения решения о возможном смягчении режима его содержания. Надо сказать, что на пороге 1910-х годов как в парламенте штата, так и в органах исполнительной власти стал дискутироваться вопрос о недопустимости содержания Помероя в одиночном заключении до самой смерти. Появилась идея принять даже специальный закон, позволявший не исполнять приговор суда в той формулировке, в какой тот был принят.

Доклад, представленный через пять месяцев губернатору штата и Тюремной комиссии правительства Массачусетса, нарисовал весьма впечатляющий образ преступника. Психиатры выделили следующие доминирующие черты личности Джесси Помероя:

— он склонен к праздности, отказывается от всех видов тюремных работ, даже тех, которые хорошо оплачиваются и за которые другие заключённые берутся с охотой и даже конкурируют между собой. Заключённый осведомлён о пользе гимнастики, бега, поднятия тяжестей и тому подобного, но категорически отказывается от занятий спортом в тюремном дворе;

— заключённый много читает, учит иностранные языки, даже абсолютно бесполезные в его положении, в частности, утверждает, будто изучил арабский язык. Рационального объяснения изучению языков дать не может, в действительности же он получает огромное удовольствие от осознания собственной грамотности на фоне прочих заключённых, этих языков не знающих;

— заключённый демонстрирует манию к обладанию любыми колющими и режущими предметами и инструментами;

— систематически предпринимает решительные попытки побега, по разным подсчётам 10—12 или даже более;

— заключённый одержим идеей доказать всем собственную невиновность и ошибочность приговора, по которому заключён под стражу. Он изучил гору юридической литературы, предоставленной ему администрацией тюрьмы, направил огромное количество обращений во все судебные и властные институты штата Массачусетс и Соединённых Штатов. Не получив ни в одной из инстанций поддержки своим устремлениям, работу эту не бросил и демонстрирует фанатичную решимость довести её до победного конца;

— в эмоциональном отношении этот человек нечувствителен («insensible») к любой поддержке, состраданию, сочувствию и желанию помочь как со стороны тюремной администрации, так и других людей. Любой жест доброй воли со стороны администрации воспринимает как нечто само собой разумеющееся, он «очень эгоистичен и склонен диктовать тюремным властям» («highly egotistical and inclined to dictate to prison authorities») свою волю. Заключённый никогда не выражает другим благодарность, сострадание или понимание. Даже в отношении пожилой матери он предельно циничен и демонстрирует потребительское отношение. При встрече с нею говорит только о своих делах и планах, ничем, что связано с матерью, не интересуется;

— как товарищ и деловой партнёр заключённый крайне ненадёжен ввиду лживости и склонности отказываться от собственных слов и обязательств;

— он очень недоверчив, подозревает всех окружающих в неких враждебных замыслах и провокациях;

— интеллектуальные способности заключённого выше среднего, он весьма здраво рассуждает о «правильном» и «неправильном», пока это касается абстрактных понятий. К себе критерии «правильного» и «неправильного» не применяет. Отказ от применения к самому себе этих фундаментальных критериев позволяет отнести заключённого к категории «моральных дегенератов» («a moral degenerate») [в Росси таковых называли «моральными идиотами» или «морально тупыми», сейчас используется смягчённая форма — психопат;

— иррациональность криминального поведения этого человека, стремление совершить насилие ради самого насилия (то есть убийство ради убийства) сильно отличает его от других преступников. В этом отношении он может считаться исключительным преступником.

Джесси Померой, явно приободрённый вниманием психиатров к собственной персоне, 5 сентября 1914 г. подал прошение на имя Фрэнка Рэндалла (Frank L. Randall), председателя Тюремной комиссии при губернаторе штата Массачусетс, в котором просил о помиловании и сообщал о бесчеловечном приговоре, отправившем 14-летнего мальчика в бессрочное заключение. Призывая к милосердию, он жаловался, что до сих пор не чувствует на себе «человеческого сочувствия» («human sympathy»). И снова напирал на то, что осуждение по обвинению в убийстве первой степени необоснованно, ибо никакой особой жестокости или жестокости вообще он не демонстрировал — жертва была без сознания после пореза горла.

В сентябре 1914 г. Рут Померой впервые за 40 лет пропустила ежемесячный визит к сыну. Сильно ослабела.

10 января 1915 г. Рут Померой умерла во сне, так и не увидав сына на свободе. Наверное, оно и к лучшему.

В 1915 году Джесси начинает публиковать свои стихи в тюремной газете «The Mentor» («Наставник» или, если угодно, «Ментор»).